Лекарство доктора Сажина Федора Кайгородова
        О том, что эликсир бессмертия уже создан, знает лишь тот, кто его изобрёл — гениальный учёный-микробиолог Александр Сажин. Это лекарство способно вернуть человеку молодость. Сажин счастлив и горд, но он уже успел совершить непоправимую ошибку в выборе объекта для испытания небезопасного препарата… В итоге оказывается, что в подопытного кролика превращается сам Сажин.
        Федора Кайгородова
        Лекарство доктора Сажина
        Глава 1
        Накрутив последнюю прядь на толстые бигуди, она откинулась на спинку кровати и тяжело вздохнула.
        «Зачем, спрашивается, каждый день мучиться с этими кудрями, если все равно никуда не идешь?» — с раздражением подумал доктор, но вслух сказал:
        —Дорогая! Не забудь принять лекарство!
        Она молчала. Медлила. Два раза пыталась что-то спросить. Пальчиком водила по узорам покрывала и никак не могла решиться. Вздохнула — раз и другой, почти незаметно.
        «Убийство это или не убийство? — между тем размышлял Сажин. — Если исчезает лишь биологическая оболочка? А в человеке важна его душа, сущность? Но ведь я так ее люблю! Мне больно видеть то, что я вижу…»
        —Что? Ты что-то сказал? — словно очнувшись от тяжкого забытья, медленно спросила она, шелестя тихим голосом.
        —Ничего-ничего! — торопливо ответил он.
        «Неужели он произнес последнюю фразу вслух? Как он неосторожен? А вдруг она что-либо заподозрила? Почему не пьет лекарство?»
        —Ты знаешь, Саша, — медленно роняя слова, сказала она. — Я стала себя совсем нехорошо чувствовать. Может, будет лучше, если я не приму сегодня это противное лекарство?
        «Никогда не замечал в ней особых талантов проницательности, — с возмущением подумал он. — Надо же, именно сегодня! Когда настало время «пик». Нигде не скроешься! — он перевернул страницу книги, как будто и впрямь читал и повернулся к ней.
        —Что ты сказала, дорогая?
        —Я говорю, Саша, эти круги под глазами… Посмотри, они не синие даже, а черные…
        —Но у меня такие же круги, и именно черные.
        —Но почему? Почему? — с тоской спросила она. — Что это за лекарство? Оно… оно… как будто похоже на яд…
        —Катенька! — он отложил книгу в сторону, не забыв положить закладку на нужной странице. — Катенька! Ты мне доверяешь?
        —Тебе? Да! — с нажимом произнесла она. — Но лекарство?!
        —Не переживай, — как можно спокойнее сказал он, — оно просто сильнодействующее. Я хочу тебя быстро вылечить.
        Она выпила приготовленную микстуру и откинулась на взбитые подушки. Но не засыпала: нервная лихорадка трясла ее худенькое измученное тело. Не глядя в ее открытые глаза, Сажин поправил одеялом и открыл книгу, вынув закладку и комкая ее в пальцах.
        Она закрыла глаза, но лежала по-прежнему неподвижно. Она чувствовала, что с ее телом происходит что-то непоправимое. По лицу словно ползут мурашки смерти. Она ничего не могла сделать, даже пошевелить рукой. Тяжелый вечный покой сковал все ее тело, раздавив своим бессмысленным постоянством.
        Между тем, маслянисто-черные круги разлились по всему ее телу. Лицо стало коричневым. С головы исчезли волосы, и крупные бигуди покатились на пол с подушки.
        Сажин уже лег, но не погасил лампу и лежал спокойно, как будто ничего не замечая. Он только вздрогнул от стука бигуди, который в тишине спальной комнаты прозвучал выстрелом из пистолета.
        —А-а, — прохрипела она и затихла.
        Сажин, боясь взглянуть на жену, вытащил из-под себя подушку и боком выскользнул в дверь. Он лег в кабинете на холодный кожаный диван и даже попытался заснуть. Возможно, это ему удалось — сказывалось все напряжение последних дней.
        Известного ученого Александра Степановича Сажина одни называли талантливым микробиологом, другие — кудесником-фармакологом. Он не был ни тем, ни тем, он создал новый вид науки — лекарственная микробиология. В тайных подземельях закрытого научно-исследовательского института он вырастил «живую кожу» — особый вид биологической ткани, из которой создавались новые чудодейственные лекарства. Биохимическое воздействие Сажинских препаратов состояло в том, что внедренные микроорганизмы постепенно меняли качественный состав заболевших тканей и в том числе — крови человека.
        —Вы называете это лекарством лишь по привычке, — любил повторять доктор Сажин свои немногим последователям. — На самом деле это можно назвать клеем или клейстером. Или, если угодно, пастой, — и добавлял, смеясь, — шоколадной!
        Вязкая тягучая масса, без вкуса, без запаха и даже без цвета. Эта необычная прозрачность и неприятная вязкость перечеркивала все эстетические представления людей как о лекарствах, так и о продуктах.
        Лаборатория микробиологии, которую возглавлял доктор Сажин, проводила только исследовательскую работу, а изготовлением лекарств занималась целая армия фармакологов. Дело было с толком поставлено на поток. Из «живой кожи» они создавали традиционные лекарства, сохраняя естественные свойства биоткани.
        То лекарство, которое выпила сегодня его жена… — о нем не знал никто, даже ближайшие сподвижники.
        —Что со мной? — издалека донесся до Сажина тихий голос его жены.
        Кажется, он действительно заснул. Доктор потер виски — в голове гудело. Он пытался вспомнить, что же случилось вчера. Или сегодня?
        —Я как будто заново родилась! Как отлично выспалась! — говорила жена сама с собой. — Ой, бигудюшки раскрутились, — она весело рассмеялась и схватила зеркало привычным жестом.
        Несколько секунд из спальни не доносилось ни звука.
        —Саша! — закричала она молодо и звонко. — Посмотри, какие у меня волосы! Какие пышные волнистые волосы! Они сами вьются, как в молодости! А лицо? Что произошло с моим лицом? — она опять ошеломленно замолчала. — Этого не может быть! Этого просто не может быть! Саша?
        Катенька впорхнула в кабинет и замерла на пороге. Он залюбовался ею, забыв о том, что состоялось научное открытие. Здесь! Ночью!
        —Саша! Я поняла, у тебя получилось? Ты ведь над этим работал много лет?
        Облокотившись на кресло, перед доктором стояло очаровательное создание с пышной гривой волос. Пожалуй, истинный ценитель женской красоты мог бы отметить некоторую хрупкость сложения и излишнюю подвижность черт лица, но Сажин… Сажин в немом восторге смотрел на сияющие карие глаза, словно ждущие чуда, на мягкие, вздрагивающие в полуулыбке, губы.
        —Да, ты была именно такой…30 лет назад…
        Такой он полюбил свою Катеньку. Единственной и вечной любовью.
        —Как я счастлива! — говорила Катенька, крутясь возле зеркала и лукаво блестя томными глазами. — Саша! Ты — гений! Самый настоящий!
        Свою семейную трагедию Сажин начал осознавать не сразу. Быть может, если бы жена подарила ему дочку — он бы всю свою безоглядную любовь перенес на маленькое существо женского пола, но она родила двух сыновей. Сажин просто не заметил, как и когда они выросли. Между делом они шалили и росли. Учились и снова росли. Потом — влюблялись и вскоре выпорхнули из родительского гнезда, не оставив сколько-нибудь заметного следа в отцовской душе.
        —Что же я надену, если я такая новая вся? — осматривала себя со всех сторон Катенька, надув губки.
        Сажин был старше Катюши на 15 лет. Когда они встретились, его приворожила ее детская легкость. В ее ясных глазах отражался свет ее чуткой души. Через несколько лет Сажин понял, что любит свою жену до страсти, до обожания. Но только ту, прежнюю Катеньку, какой она не может быть уже никогда. Он не был готов к тем возрастным переменам, которые происходили с ней. Яркая живинка в ее глазах превратилась в усталость, походка отяжелела, несмотря на хрупкость, она ходила по кухне, шаркая, как столетняя мадам. Навалились болезни — она угасала.
        —Никогда моя Катрин не будет прежней, никогда, — повторял он магическое слово, раскачиваясь в кабинетном кресле. В какие-то минуты душевного разлада в его воспаленном мозгу родилась идея создания эликсира молодости.
        —Сашок! Я все поняла! — деловито сказала Катенька. — Ты создал свой препарат…
        —Ах, не называй его препаратом…
        —Извини, извини, я неправильно выразилась, — тут же поправилась она. — Научное открытие, которое перевернет весь мир!
        —Как видишь, Катюша! Как видишь! Я виноват перед тобой — результат мог оказаться неожиданным…
        —Ах, я тебя прощаю, прощаю, негодный мальчишка, — она подбежала на цыпочках и чмокнула его в лоб.
        Сажин удивленно посмотрел на свою жену. Раньше она была более застенчива.
        —Ах, я не просто отлично выгляжу, — говорила она, кружась по кабинету, — я мир по-другому чувствую. Как будто счастье скатилось на меня откуда-то с горы…
        —Оно и скатилось… — заметил Сажин, — на тебя…
        —На нас, Сашок, на нас! Ты ведь тоже таким станешь, да?
        —Да-а… попозже…
        —Я так счастлива, так счастлива! А ты?
        —Я? Я — тоже! — без энтузиазма ответил Сажин.
        Ему почему-то было обидно. Все так хорошо получилось. Исполнилась мечта всей его жизни. Даже две мечты! Почему же он ничего не чувствует, кроме пустоты?
        —Ты знаешь, Катюша? Мне надо просто поспать. Ты не можешь ли сделать мне салат из редиски? Уже, ведь, кажется, утро?
        —Ах, эта вечная редиска! — надула губки Катенька. — Мир стал другим! А ты все о редиске.
        —Что, что ты сказала?
        —Да так, ничего, я пойду погуляю, все обдумаю. Надо же и знакомым как-то объяснить.
        —Потом, потом, — непослушными губами произнес доктор Сажин. — Пока никаких знакомых, делай вид, что ты никого не знаешь.
        —Что-что? Мне нельзя похвастаться переменами и твоим научным открытием?
        —Потом… может быть… Ты поняла, Катюш? Можешь гулять, сколько вздумается. Купи себе новые наряды. Но об открытии — ни слова! Поняла?
        —Да поняла-поняла. Что я, тупая что ли?
        Она упорхнула за дверь.
        Мысли путались в его голове. Как он устал! Как он смертельно устал за последние дни!
        И доктор побрел к дивану в кабинете. На своей кровати он спать не мог.
        Глава 2
        Снились доктору Сажину кошмары. Костлявая чья-то рука шарила в его голове, как в мешке с сюрпризами, вытаскивая одну за другой… бигуди.
        Он вынырнул из страшного сна с колотящимся сердцем. В комнате было тихо. Желтый шмель бился об оконное стекло. Сквозь серые портьеры едва проникал яркий солнечный день. Доктор подошел к окну и настежь распахнул его. В окно ворвался детский гомон из детского санатория, где работала педиатром его жена Екатерина Сажина.
        —Что за сон мне приснился? — потер лоб Сажин, силясь вспомнить, что же было до того, как из головы его вытаскивали бигуди.
        Но так ничего и не вспомнил. Лишь ощущение какой-то безысходности давило на мозг. Доктор Сажин живо интересовался снами, он даже записывал их, анализируя и пытаясь отыскать смысл того, что подсказывало ему подсознание. Странная вещь — сон. Иной раз просто ужас снится, а не страшно. А иной раз — так, пустяки, а просыпаешься в холодном поту и ничего вспомнить не можешь.
        Вскоре вернулась и Катенька, принеся с собой свежесть летнего утра. Сама она была словно умытая росой ромашка, с любопытством выглядывающая из-под листьев.
        —Ты знаешь, Сашок, видела соседку. Она так равнодушно на меня посмотрела, а я чуть было не поздоровалась, хорошо, вовремя опомнилась, — говорила Катюша, выкладывая продукты в холодильник. — Что будем делать?
        —С чем?
        —С санаторием?
        —Позвони и попроси отпуск без содержания, — рассеянно ответил Сажин.
        —Придется! А знакомые, сослуживцы, соседи?
        —Скажем, что приехала племянница.
        —А куда делась жена?
        —Так и скажем: жене плохо в городе, жарко и душно, она срочно уехала в горы отдыхать, а тут неожиданно прибыла племянница, — сказал Сажин и хлопнул жену-племянницу по упругой попке.
        Ему так понравилась эта идея и роль племянницы, что он расхохотался.
        —Ах, ты, шалунишка! — Катенька шутливо погрозила ему пальчиком, — тебе уже не терпится затащить свою племянницу в постель?
        —Почему бы и нет? — страстно прошептал Сажин, увлекая Катю за собой.
        —Только не сейчас, Саша! Ах, эти вечные домогательства, — сказала жена с досадой, поправляя прическу.
        —Как? — оторопел Сажин. — Тебя еще кто-то домогается? У нас же секса не было несколько лет!
        —Да нет, я не то хотела сказать! — возразила Катенька. — Просто заниматься сексом посреди белого дня как-то глупо и смешно.
        —Ну вечером будет? — попытался шутить Сажин. — Будет, да?
        Она неуверенно кивнула головой.
        —Давай тогда пить чай?
        —Да-да, по-восточному! — оживилась Катя. — Со сливками, я купила.
        —Лучше бы мы сексом по-восточному занялись, — пробурчал Сажин, садясь за стол. — Ты пока накрывай. А я позвоню на работу, скажу, что не очень здоров.
        И доктор пошел в кабинет, тяжело шаркая домашними тапочками. К столу он вышел переодевшись во фланелевый домашний костюм. Катенька неодобрительно посмотрела на вытянутые коленки и отвернулась к окну.
        Весь день Катюша читала ленивую книгу, это она так говорила — ленивую книгу, которую невнимательно читаешь. Иногда садилась сбоку у окна, чтобы ее не слишком было видно с улицы и слушала детские голоса, доносившиеся из санатория.
        —Больные дети — это дети, которым не хватает любви, — говорила порой Екатерина Сажина.
        Ее теория расходилась как с официальной точкой зрения, так и с мнением родителей. Но доктору Сажину трудно было сбить ее со своей позиции.
        —Ну и как мы любим? — грустно говорила коллегам Катюша. — Некогда же нам любить, нам воспитывать надо, лечить, учить. А ребенок похож на цветок — без любви чахнет и засыхает.
        —У тебя столько оригинальных мыслей, — сказал как-то Сажин. — Ты бы написала статью, что ли?
        —Зачем? — отвечала Катюша. — Что это изменит? Родители все равно останутся при своем мнении. Общество с трудом освобождается от стереотипов, а российские традиции воспитания замешаны на строгости и послушании. Вспомни, как тебя растили.
        —Зачем? Скажешь тоже? Хотя бы для карьеры! — сердился Сажин.
        —Карьера — это у тебя, а у меня — дело, просто работа.
        Сейчас оторванная от любимого дела Катюша откровенно скучала.
        Вечером к Сажиным нагрянули гости.
        —И где ты скрывал такое сокровище? — сказал Стас, целуя изящные Катюшины руки то с наружной стороны ладони, то с тыльной.
        —Знакомьтесь, пожалуйста, это Ирочка, моя племянница, — Сажину не очень хотелось видеть сегодня гостей, но это была одна из давно намеченных встреч.
        —А где же наша красавица? — размещая свою шляпу на вешалке, спросил Петр Петрович.
        —На кухне, наверное, хлопочет? — ответила за Сажина жена Петра — Людмила.
        —Да нет же, Катюша срочно уехала в командировку, — как можно тверже сказал доктор Сажин. — По обмену опытом…
        —Странно! — почему-то задумалась Людмила.
        —Что странно? Что? — на секунду потерял самообладание Сажин.
        —Странно, что она мне не сказала! Мы собирались с ней на дачу!
        —Это что-то срочное, — продолжал лгать Сажин, не особо заботясь о смысле.
        —Хорошо, тогда скажи мне номер ее сотового, она недавно его заменила, — настаивала Людмила.
        —Милочка! Ты же знаешь, я никогда не запоминаю таких мелочей! — развязно ответил доктор Сажин, удивляясь ее недоверчивости.
        —Оставь этот тон! — вдруг закричала женщина. — Я терпеть не могу этих уменьшительно-ласкательных прозвищ! Ладно, извини, Сажин, — тут же погасила свой гнев она, заметив, что все вокруг удивленно затихли. — Я просто нервничаю, не знаю, почему. Все это так не похоже на Катюшу, — Людмила в нетерпении расставляла чашки, расправляя несуществующие складки на скатерти.
        Людмила и сама не могла объяснить свою вспышку гнева, она чувствовала разлившуюся тревогу, ее раздражала ситуация, она не понимала, почему Катерина не позвонила, ей не нравилась хозяйственность только что прибывшей племянницы. «А может быть, молодость и красота? — строго спросила себя Людмила. — Нет! Молодость и красота ни при чем! Я чуть ли не каждую неделю бываю у Сажиных, а спроси меня, где чеснокодавилка, я не скажу. Здесь что-то не то!», — думала она, вежливо улыбаясь Ирочке, которая помогла ей накрывать на стол.
        Вадим Шевченко к общему удовольствию быстренько сменил тему разговора:
        —Ну-с. И откуда прибыла наша племянница?
        Этот солидный господин объездил всю страну в поисках дешевого сырья и мог при случае блеснуть знанием географии. Он разработал собственную теорию о зависимости характера человека от места рождения.
        —Сейчас сядет на любимый конек, — тихо обронил Лещинский.
        —Откуда? Откуда? Я-а…приехала, — Катя пыталась вспомнить город, с кем не были бы связаны ничьи воспоминания.
        —А вот угадайте, — ловко выкрутилась она из сложной ситуации.
        —О, да ваша племянница не обделена чувством юмора! — восхитился Шевченко. — Думаю, вы из Нижнего Тагила?
        —Нет, нет. Холодно!
        —Из Курска?
        —Нет!
        —Где же находится сие пикантное местечко, где обитают такие красавицы? — рассыпался в комплиментах шикарный господин.
        —Она приехала из Минска! — на корню пресек его энтузиазм Сажин.
        Вскоре Ирочка-Катюша с Людмилой пошли на кухню заниматься ужином, господин Шевченко им охотно взялся помогать, он не любил научных бесед, впрочем, в своей среде Вадим слыл интеллектуалом. Род его занятий был широко-неопределенным: от торговли до наркотиков, по слухам.
        —Девочки! Вы умеете резать красную рыбу? О, это целое искусство, — плотоядно вопрошал Вадим, доставая из пакета упаковки с лососем.
        Вадим Шевченко был владельцем большого магазина, который прибыли не приносил и был скорее ширмой. Во главе этого нерентабельного предприятия стояла молодая особа по имени Светлана, заносчивая и вздорная. Ее подчиненные считали Светлану и Вадима мужем и женой, поскольку у них имелся ребенок. Восхитительный малыш Алешка слыл баловнем и шалуном. А кроме того, у Вадима имелась и законная жена, а также и двое детей, которых он навещал по выходным. Вадим купил для семьи квартиру в Жулебино, но сам жил в маленьком подмосковном городке вместе с матерью-старушкой.
        —Заваривание чая — это целый ритуал, — вдохновенно говорил Вадим, — у англичан, к примеру, исписаны целые тома по завариванию чая.
        —Ну уж и тома? — засмеялась Людмила.
        На чем по-настоящему делал деньги Вадим — не знала даже полиция. Бизнес его включал кое-какие поставки из-за границы, теневые прокрутки отдельных партий продуктов через собственную сеть, торговлю и закупки. Он часто ездил по стране, но с какой целью — непонятно. А между тем поговаривали, что где-то под Тверью у бизнесмена имелась небольшая база по переработке наркотиков. Частным сбытом Шевченко не занимался — это была опасная мелочевка.
        —Что-то ты рецептами увлекся, Вадим! Лучше бы помог! — заметила Людмила.
        —А я и помогаю.
        —Чем же?
        —Поднимаю жизненный тонус!
        —Свой?
        —Что за пошлые намеки, Людмилочка? Мой тонус — в порядке!
        Из комнаты уже доносились разгоряченные голоса.
        —Вот петухи! — ласково сказала Людмила. — Как соберутся, так без спора не обойтись. Они ведь работают в одной научной лаборатории, — пояснила для племянницы Людмила.
        —А вы? — из вежливости спросила Ира.
        —Я работаю в том же институте. Только я не ученый, а функционер, как принято сейчас говорить. Я в отделе кадров работаю. А знаете, где находится наш институт?
        —Где?
        —Вот тут, под ногами. Топнешь посильнее и окажешься в какой-нибудь секретной лаборатории, — с гордостью заявила Людмила.
        —Что вы говорите? — удивилась Ирочка-Катерина. — Ни за что бы не подумала!
        И Людмила опять поймала себя на мысли, что девушка не вполне искренна в своем удивлении, что она не та, за которую себя выдает.
        Тут раздался звонок в дверь.
        —Я открою, — сказала Людмила, бросаясь к двери.
        —Можно увидеть Екатерину Сергеевну? — услышала Ирочка тихий голосок медсестры Светы.
        —Она в командировке! — ответила Людмила, не знавшая Свету.
        —Кто?
        —Екатерина Сергеевна!
        —Извините, я ничего не знала! — растерянно ответила девушка и попятилась к выходу.
        —Все это более, чем странно! — поставила свой вердикт Людмила уже твердо и, вернувшись к столу, начала собирать тарелки со стола, не слушая разгоряченные от спора голоса.
        Глава 3
        —Счастье вообще недостижимо по земным меркам, — произнес Сергей Иванович Лещинский.
        —Вы хотите сказать, что на земле нет счастливых людей? — кипятился Петр Петрович.
        —Есть, конечно, но, боюсь, это не мы с вами, — ответил Лещинский. — А для интеллигента это лишь временное состояние. Все зависит от потолка устремлений. Вспоминаю одну детскую историю. В школе нам задали писать сочинение о счастье. Я вырос, как вы знаете, в деревне, где нравы примитивны и просты. Так вот, о сочинении. Идем мы с другом по улице и думаем, кого бы расспросить о счастье. Видим, на завалинке соседка семечки лузгает. Мы к ней: «Теть Маш! Ты счастлива?» «А как же? — важно отвечает она. — Вот как картошки нажрес-си, нае… — с-си и лежишь себе, как барыня!» Извините, что при дамах.
        Все хохочут, а Лещинский, тихо улыбаясь, заканчивает:
        —А ведь это и есть правда — счастлива она! А мы — нет!
        —Ну знаете, для человека с запросами материальные желания не имеют особого значения! — возразил Вадим.
        —Э, не то, — сказал Стас, — ваша тетя Маша ведь не потому счастлива, что сыта и сексом занималась. Это еще и удовлетворенность от того, что у нее есть дом, еда и мужчина, основные ценности. Она ни от кого не зависима ни материально, ни духовно. Из этого складывается понятие свободы. По-настоящему счастлив лишь свободный человек!
        —Что ж, если человек в тюрьме сидит — он, что, не может быть счастливым? — спросил Петр Петрович.
        —Там мало счастливых, — вмешалась в разговор Людмила.
        —Но ведь есть же!
        —Да кто вам сказал, что они счастливы? Они сами? — упрямо возражает Лещинский. — Вот так пришли и сказали. Кто сказал, что счастье вообще достижимо? Люди нашли некое сбалансированное состояние духа и принимают его за счастье. Счастье — оно, как тень: вроде тут и вроде нет его, рукой не схватишь, не потрогаешь. Помните у Пушкина: «А счастье было так возможно, так близко, но…» Это и есть загадка счастья — но…
        —Человеку свойственно лишь стремление к счастью, — задумчиво говорит Вадим. — Но до конца никто не знает, что это такое. Для многих — просто удачливость. Если все получается, то хотя бы удовлетворение получаешь!
        —А почему удача не приходит к хорошим людям? — это спросила Ирочка-Катюша, и Сажин злится на нее за неуверенный тон, за детскую наивность.
        —Ну почему же удача должна идти обязательно к хорошим? — иронично отвечает доктор Сажин. — Не слишком ли много хорошего для хороших? Удача идет к сильным, или иначе — к тем, кто умеет ее добыть!
        —Таков уж наш русский менталитет, — улыбается Стас. — Сказочный! Награда за добрые дела — полцарства, царевна и что-то там еще…
        —Разбитое корыто… — смеется Лещинский.
        —Давайте пить чай, мы уже накрыли, — предложила Людмила, насыпая конфеты в вазочку.
        —В жизни не всегда успеваешь заметить, к кому идет удача, к кому — нет! Она так переменчива! — замечает Петр Петрович. — Вот я недавно перечел «Исторические миниатюры» Валентина Пикуля и вот что заметил. Там у него изображен целый ряд гениальных людей. Их жизнь складывалась по определенному стандарту: сначала взлет небывалый, потом — падение, к концу — не просто безвестность, а какие-то ужасающие условия нищеты или страшная болезнь. И заметьте — все они не только не злодеи, но и просто неплохие люди.
        —Может быть, слишком большой дар они положили на алтарь славы? — предположила Ирочка, и все с удивлением на нее посмотрели.
        Наступила пауза.
        —Вопрос о зле — он тоже из разряда философских, — заметил Петр Петрович. — Безмерное зло, как и безмерное добро — не по плечу обычному человеку. Человек слаб, а порой, и корыстен. Он утром может быть добрым, а вечером — злым, и наоборот.
        —Но это же не значит, что не надо стремиться к добру? — возражает Людмила, не склонная к рефлексии, как ее муж и его друзья.
        —Для нравственного человека естественно стремление к духовному миру, который все же ориентирован на добро! — подводит некоторый итог Стас.
        —Не забывайте, что человек — существо прежде всего материальное, — говорит Сергей Иванович. — Он не может жить только мечтой или верой. Как в реальной жизни совмещается духовное или материальное и что важнее? Человечество веками искало ответ и никто его до сих пор не знает.
        —Возможно, я его знаю, — задумчиво произнесла Людмила, и никто не засмеялся, настолько необычно прозвучало это заявление.
        Она рассеянно размешивала чай в чашке, и все ждали.
        —Вспомните Спасскую башню Кремля. Я всегда засматриваюсь на это совершенство. Вечером, когда включена подсветка — архитектурная мысль выражена очень четко. Нижняя часть — прочная, массивная, по высоте она чуть меньше. Верхняя часть — золотистая такая, устремлена вверх. Небольшие башенки по углам, ажурные переплетения — все это тоже тянется вверх. И заканчивается башня шпилем, исчезающим как бы в вечности. А вот красная звезда кажется чем-то инородным, не подходит она башне.
        —Положим, это вопрос спорный, — замечает Вадим.
        —Заметьте, — не обращает внимания на его слова Людмила, — если нижнюю часть утяжелить, сделать более широкой или вросшей в землю или, наоборот, верхнюю сделать более высокой, более тонкой — исчезла бы гармония линий, совершенство образа. Так и человек! Материальное и духовное должны жить в гармоничном единстве.
        —У всех?
        —Наверное, у каждого своя гармония.
        Петр смотрел на свою жену с удивлением: он и не подозревал, что Людмила так продвинута в интеллектуально-архитектурном плане.
        Когда гости ушли, Катюша застыла у окна. Давно не было такого красивого разговора, такого приятного вечера. Словно зачарованная, Катя смотрела в синеющую даль, и ей грезились золотые башни и голубые дали.
        —Пойдем! — потянул ее за руку Сажин.
        —Куда? — рассеянно ответила девушка.
        —Как куда? В спальню! — он был охвачен нетерпеливым огнем желания.
        И Катюша с ужасом понимает, что сейчас случится то, к чему она не готова, о чем она думает со страхом и отвращением. Она никогда не любила секс, стараясь оттянуть минуты сближения, за много лет Сажину так и не удалось разбудить ее женское естество. А сейчас… со стариком… у него же слюни из рта бегут…
        Сажин обнял упругую стройную фигурку и притянул к себе. Его руки трясутся от волнения и страсти, его губы ищут ее губы.
        —Саша! — вдруг кричит Катя. — Я вспомнила, сегодня же Димка звонил. У него что-то там неординарное случилось. Просил срочно приехать! Срочно!
        —Но ты же не поедешь в такую даль ночью? — возразил Сажин.
        —А когда? Он же сказал срочно! — суетилась Катя, кидая вещи в сумку.
        —Но что ты скажешь сыну? Он же не поверит, что ты — это ты! — закричал Сажин.
        —Ну так я и не буду говорить! — ответила Катя. — Скажу, что подруга мамы или еще что-нибудь. Да ты не беспокойся, — крикнула девушка, сбегая по лестнице, — я завтра же вернусь!
        Доктор в ярости схватил поднос с чашками и швырнул его об стенку.
        Глава 4
        «Какие водители сегодня подозрительно добрые!» — подумала Катя, сворачивая с боковой улицы на оживленную магистраль.
        Она, было, замешкалась, уступая дорогу, но автобус остановился, а парень широко улыбнулся и махнул рукой: проезжай. Катерина возвращалась домой. Конечно, к сыну она не ездила. Что она скажет мальчику? Как объяснит ситуацию? Да и кто из здравомыслящих людей поверит в эту чушь, называемую омоложением? Как быстро все изменилось. Она возвращается в опостылевший дом и придумывает, что соврет человеку, с которым прожила всю жизнь и которого когда-то любила…
        Вчера Катя лишь отъехала от дома, а потом, свернув в ближайший переулок, положила голову на руль и заснула. А утром брызнувшее летнее солнце заставило Катюшу забыть о проблемах.
        —Почему бы нет? — сказала себе девушка и махнула на ближайший водоем.
        Она достала из багажника ни разу не надетый купальник и нырнула в тяжелую прохладную воду. «Сто лет так не плавала!» — подумала с наслаждением, и ей захотелось кричать во все горло и петь от счастья. Она растянулась на теплом песке, ощущая страстную радость бытия.
        —Можно рядом с вами разместиться? — раздался рядом теплый бархатный голос, но Катюша даже не оглянулась.
        —Мне не хочется выглядеть глупо, — спокойно ответила девушка.
        —Почему? — удивился незнакомец.
        —Ну, как же: на глупый вопрос что можно ответить?
        —Ах, это? — засмеялся мужчина, и Катя скосила глаза, чтобы взглянуть на весельчака.
        Мужчина был вполне импозантен, но в Катюшины планы не входило знакомство на пляже.
        Она отвернулась и снова закрыла глаза, слушая обычный пляжный гомон. Мужчина, впрочем, больше не докучал. Но внимательно наблюдал за девушкой, когда она уходила в воду. Это ей льстило: фигуру рассматривает, что ли?
        На круглом, как тарелка, озере людей было немного. Сначала берег уходил под воду длинной пологой губой, потом начинались обрывы. Катя два раза заплыла на маленький каменный островок, торчавший посреди голубой глади. На нем не было ни кусточка, зато тут и там — островок украшали крохотные замысловатые гроты. Каждый раз, возвращаясь, Катюша не видела своего соседа по песку. Он появлялся позднее, блестя капельками воды на солнце.
        —Девушка, а не слишком ли вы далеко заплыли? — услышала она рядом с собой чужой голос, который заставил ее насторожиться.
        Катя повернула к берегу, но путь ей преградил другой парень, который развязно сказал:
        —Не бойся, мы тебя спасем!
        —И сделаем искусственное дыхание на острове, — второй парень цинично захохотал.
        Он схватил ее за талию и притянул к себе, Катя испугалась и закричала.
        —Не дергайся! Хуже будет! — прошипел парень.
        Катя успела толкнуть его ногой, как раздался громкий возглас:
        —Ребята, что вам нужно от моей жены?
        Легко выбрасывая руки в брассе, к ним торопился незнакомец.
        —Жены? — спросил один из парней. — Так бы и сказал!
        Только когда они вместе вышли на берег, девушку начал колотить нервный озноб. Она едва удержалась, чтобы не заплакать. Заметив, что Катя собирает свои вещи, мужчина несмело спросил:
        —Вам помочь?
        —Не знаю, как вас и благодарить? — ответила Катя.
        —Скажите ваше имя, и я буду бесконечно благодарен, — ответил интеллигентный собеседник.
        —Меня зовут Катей, но ведь вам этого мало, а телефон свой я назвать не могу.
        —Но вы хотя бы пообещайте, что позвоните мне сами, — умоляюще воскликнул незнакомец. — Я дам вам свой телефон. Меня зовут Мишей, то есть Михаилом, — парень совсем смутился и замолчал.
        Катя засмеялась, забыв на время неприятный инцидент.
        —Давайте ваш телефон, — просто сказала она, — не обещаю, что позвоню, но номер в урну не выброшу.
        Девушка легко пошла к видавшему виды «Жигуленку», а незнакомец по имени Михаил остался стоять на песке. Она не знала, что после ее ухода он вскочил на мотоцикл и бросился за ней, прячась за проходившими машинами.
        Глава 5
        —Вот как это бывает! — сказала тетя Тоня, закрывая холодильник и вставляя висячий замок в дужку замка. — Человек спокойно ложится спать, утром ему на работу идти, а позавтракать и нечем. Ты бы хоть в полицию написал на них, что ли? Или припугнул? Может, у меня, Стасик, продукты возьмешь?
        О, немалые богатства таил в себе Тетитонин холодильник. Соседи так и называли его уважительно — «Тетитонин». С вожделением поглядывали они на его пузатую дверцу, на его горделивые бока.
        —Хозяйка! — одобрял дядя Паша, рассматривая замок и ощупывая толстенькие дужки.
        Дядя Паша хоть и выпивал иногда, но он любил порядок и всегда подметал пол в густонаселенном коммунальном коридоре.
        Замок на холодильник тетя Тоня приварила не из-за соседей — они и так ее боялись. А из-за сына, которого тетя Тоня безуспешно воспитывала некоторое время, да потом бросила.
        —Может, у меня продукты возьмешь? — еще раз спросила тетя Тоня.
        —Обсуждаете вопрос питания? — спросили выползший на кухню Вован, трезвый по случаю утреннего пробуждения.
        —А можешь у меня полакомиться! — Вован заржал и широким жестом открыл свой холодильник, который мамочка ему купила по случаю.
        Стас, зная один из приколов парня лоботряса Вована, все равно смеется. На единственной полке его холодильника стоит пара единственных ботинок.
        —Ты бы их помыл, что ли? — даже не улыбнувшись, произносит тетя Тоня.
        —Зачем? Я же их надену сейчас! — возражает сын.
        —Чтобы полку не пачкать! — в сердцах кричит его мама и уходит в свою комнату, хлопнув дверью.
        —Пойду в магазин сбегаю, — сказал Стас.
        Алкоголики уже проснулись. Томимые жаждой, они почковались возле небольших ночных магазинчиков, переползая из кучки в кучку в надежде на опохмелку. Но сегодня Стас ничего не замечал. В его душе все поет. «Ах, как же она золотисто смеется! А как капризно надувает губки!»
        Очередей не было. Продавец, едва взглянув на Стаса, потеряла к нему всякий интерес. Ее любознательность спотыкалась либо на солидных господах средних лет, либо на пьющих — и те, и другие были неожиданно щедры.
        —Ирочка! — сердце Стаса вздрогнуло сладкой негой.
        —Ирочка! — бубнил рядом стоящий покупатель испитого вида. — Солнышко! Ну последний разочек! Ты же знаешь, я всегда отдаю…С получки, вот те крест, чесс-слово отдам, — мужик истово перекрестился.
        —С какой получки? — лениво пререкалась продавец. — Ты же не работал никогда! Отойди в сторону, Вася! Что вам угодно? — холодно-вежливо спросила она у Стаса.
        Прижимая продукты к груди, и мимоходом пожалев и Ирочку, и выпивоху, Стас стрелой помчался домой, до работы оставалось полтора часа.
        —Стас! Опять ты кладешь продукты в холодильник? — спросила тетя Тоня. — Ты бы его в комнату переставил.
        —Ха, комната! — восхитился Вован. — Удивляюсь я вам, маменька. Одно движение Светкиного плеча — и нету двери!
        Действительно, Стас видел, как лихая Светка вышибает дверь плечом. У него как-то раз ключ заело. Веселая девушка без промедления пришла на выручку — разбежавшись, она прыгнула, как пантера на дверь, и та мгновенно вылетела.
        —И опять ты жаришь яичницу, Стас? Жениться тебе надо, вот что!
        —Ага! — заржал Вован. — Обязательно! И привести жену сюда! В этот тараканий гадюшник! — с чувством воскликнул он. — А что? Где ж еще рай, как не в шалаше?
        —Девушки нынче так избалованы, им все богатых подавай! — вздохнула тетя Тоня, не обращая внимания на дурацкие выходки сына.
        —Не все, не все… — смеялся Вован, показывая на заспанную Светку.
        Потягиваясь и вытирая глаза, Светка направлялась в туалет, как всегда в расстегнутом халате. Она как будто не замечала мужчин, потом долго объясняла, почему она не ожидала здесь никого встретить и лишь впоследствии запахивала халат, скрыв под ним худые ноги в синих пятнах.
        Светка была из сильнопьющих. От какого-то гормонального дисбаланса у нее на лице густо росли волосы. Но, несмотря на это, к ней часто заглядывали мужчины. В такие дни мать ночевала на маленьком кухонном диванчике: у них с матерью была одна комната на двоих. Жалея мать, соседи не сердились на Светку.
        Гораздо хуже было, когда Светка сама вместе с мужиком ночевала на кухне — почему-то приходила ей в голову такая фантазия. В такие дни она ощущала себя на полную катушку гулящей дамой и всю ночь напролет хихикала. Только тетя Тоня, отодвинув табуретку, которой подпирали дверь, отваживалась входить в помещение и ругать непутевую женщину.
        Светка лениво огрызалась, лежа с сигаретой на маленьком диванчике.
        —До чего же я все-таки добрая! — слышался хриплый ее голос. — Сколько мне ни делают зла, я все равно людям одно добро… одно добро…
        Светкин монолог не встречал поддержки, и она черпала вдохновение в себе самой:
        —Нет, до чего же я все-таки добрая! Вот вчера подруга увела у меня мужика. Что я сделала, теть Тонь? Нет, ты спроси, теть Тонь!
        —Еще чего, буду я спрашивать! — возмущалась тетя Тоня.
        —Вот и я говорю, что добрая. Я ей морду бить не стала, нет, не стала, вот я какая добрая! — торжественно заключает Светка, ожидая аплодисментов.
        Но тетя Тоня со зверским видом закрывает кран и отчаливает в свою уютную норку.
        Рассеянно слушая кухонный гомон, Стас густо посолил яичницу и, думая о своем, почему-то сказал:
        —Вот как это бывает!
        —Вот именно! — тут же подхватил тему Вован. — Я тебе расскажу, как это бывает. Помнишь очереди за водкой? Ну, когда у нас виноградники вырезали, выпендриваясь перед мировым сообществом?
        —Помню, помню, — ответил Стас, чтобы остановить неуправляемый словесный поток Вована, но это еще больше того раззадорило:
        —Стою я как-то в очереди. Давали тогда по два пузыря, а у меня кодла на улице, что нам литр? Очередь подошла, я заплакал и говорю продавщице: «Жа-алко!» Она спрашивает: «Кого?» «Папаню в шахте завалило…» — говорю, а сам реву навзрыд. Она сама чуть не плачет, тихонько спрашивает: «Сколько?» «Десять,» — отвечаю. Она бутылки в сумку складывает и спрашивает: «Куда же ты, горемычный?» Я слезы вытираю: «Пойду папаню откапывать!» — И Вован заливисто хохочет.
        Стас уносит яичницу в комнату и возвращается за чайником, он представляет Ирочку в этой грубой обстановке и ужасается: «Нет-нет и нет! Это значит нет — никогда!»
        Начинался рабочий день, и город спешил в столицу. На месте работали немногие — в основном, в гигантском подземном институте. «А кстати, чем она сама занимается? С виду похожа на школьницу. Почему я раньше ничего не слышал о племяннице из Минска?»
        Улицы закончились и дальше вились лесные тропинки, Стас выбрал одну из них и зашагал в сторону института. Здесь когда-то шумел густой лес, но сейчас он поредел. Подмосковному городку отводилась роль легких огромного мегаполиса, но он справлялся с ней плохо. Лес все еще был зеленым, но он погибал, как старый больной человек: деревья ложились на землю и медленно умирали.
        Именно под этим лесом находились подземные лаборатории, а не под самим городом, как иногда говорили. Бывшее оборонное предприятие 10 лет назад отдали науке. Тогда и пришел в институт Станислав Громов. Ассистент профессора Сажина — это звучало громко. Стас многому научился у этого нелюдимого человека: его увлеченности наукой, его исследовательскому терпению, его умению легко перешагивать через неудачи.
        —Неудачи нужны человеку, как воздух, — любил повторять в те годы Сажин, — они закаляют, они создают стимул, они ведут человечество к прогрессу!
        Уже в те годы Сажин был маститым ученым. За 10 лет они не один пуд соли съели, но и сейчас Громов признавался себе, что профессор — закрытая книга для окружающих, и даже для него.
        Сворачивая на короткую тропу, Стас вдруг споткнулся: «Закрытая книга? Или ему есть что скрывать? Теперь вот еще и Ирочка!» Часто бывая в семье Сажиных, Стас хорошо знал обоих сыновей, был особенно дружен с Екатериной Сергеевной, не раз помогал ей в бытовых вопросах, но он впервые задумался: знал ли он самого доктора?
        Глава 6
        —Саша! Ты приготовил питательный раствор для биоферментов?
        —Конечно! Александр Степанович! Только у нас кончаются пшеничные отруби.
        —Я понял! Заявку подавал?
        —Уже давно! Но толку нет! — ответил молодой лаборант Александр Кузьмичев, которому доктор Сажин всецело доверял.
        —Я поговорю со снабженцем, — ответил профессор. — Видно, он не боится потерять место работы!
        —А кто у нас дорожит местом? — спросил, входя в лабораторию, Петр Петрович. — На нашу зарплату не проживешь.
        —Какая разница? — ответил доктор Сажин. — Ты бы лучше, Петр, мне сказал: как ведут себя трансферазы? В последних опытах они что-то бунтовали.
        —Все нормально! — ответил ученый. — Мы изменили их количественное содержание в составе биофермента, и масса перестала вспухать, как тесто.
        —Напрасно, — жестко ответил доктор. — Сначала надо было проверить действие именно этого состава на живых организмах. Как же вы сделаете научное открытие, если не проверите случайный результат?
        —У нас все культуры в работе, — сухо возразил Петр Петрович и сел за микроскоп.
        —Всем привет! — уверенным шагом спортсмена в лабораторию вошел Стас. — О чем спор?
        —Спор у нас, как всегда, научный, а ты, как всегда свеж и подтянут! — с удовольствием ответил Петр Петрович. — Девушки не докучают?
        —Вон кому докучают! — Стас показал на лаборанта, который только что выглянул из личной лаборатории доктора Сажина.
        —Александр Степанович! — услышали они голос Саши. — Не могли бы вы пройти в свой кабинет?
        Секретные разработки, на которые доктор Сажин имел право, как профессор и завлаб, разглашению не подлежали. Свободный доступ к опытным образцам в личной лаборатории имелся лишь у лаборанта Кузьмичева, но он не владел системой разработок. Доктор был настолько уверен в преданности отрока от науки, который и ночевал частенько возле своих сосудов и ванн, что не испытывал беспокойства за свои исследования.
        —Вот, посмотрите-ка, Александр Степанович, на эту культуру, которую мы условно назвали «Катюшей». Две ночи назад она вела себя необычно. Я не стал звонить вам домой — вы же болели!
        —А что с ней?
        —Биомасса сильно волновалась, если можно так выразиться: то надувалась, то опадала, то пузырьки появлялись…
        —Долго?
        —Часа два. И цвет у нее поменялся. Видите, сейчас изумрудно-прозрачный, а был темно-зеленым, как море в бурю. Да вы посмотрите на видеозаписи, я все снял.
        —Молодец! Обязательно посмотрю, — доктор Сажин отложил кассету в сторону, — но не сейчас.
        Доктор потерял интерес к исследованиям — он уже знал результат. Именно «Катюшу» принимала его жена целый месяц. А потом у него возникла спонтанная мысль — дать ей критическую дозу. Сейчас это решение Сажина уже не слишком радовало. Конечно, эксперимент прошел удачно, но что-то тревожило доктора Сажина: как будто жизнь его продолжается, но вроде как без Катеньки. А это ему не нравилось.
        Саша занялся фильтровкой компонентов, а профессор отправился в дирекцию. Ему требовалась ходьба, чтобы поразмышлять.
        —Саш! — в лабораторию позвонила лаборантка Верочка. — Мы с Натальей в в обеденный перерыв в городское кафе идем! Ты с нами?
        —Не знаю! Посмотрим!
        —Ну звони, если что!
        Пройдя быстрым шагом две аллеи, доктор Сажин вспоминал и сопоставлял результаты эксперимента. Что-то его тревожило и мучило! Науке известны шесть классов ферментов. Лаборатория «Биологические катализаторы» выращивала живую биологическую ткань — основу для приготовления чудо-препаратов. Экспериментируя с одним из ферментов, доктор Сажин случайно создал уникальное по своей активности поле. Он замкнул поле вокруг биоткани и длительное время наблюдал, что происходит. Оно резко менялось. Биоткань, обработанную полем, он вживил мышам и заметил, что у них меняется биологический возраст. Дальше надо было проследить, как меняется генетическая программа животных, но это было связано с длительными наблюдениями. Требовалось подключать другие лаборатории — а именно этого доктор Сажин не хотел. Это означало рассекретить исследования.
        Поэтому-то научная совесть профессора была не вполне чиста: он не знал конечных результатов эксперимента. Он и сейчас не мог предвидеть дальнейших последствий. Он задавал себе вопросы: идет ли дальнейшее омоложение организма Кати? На сколько она помолодела? Что с ней может произойти дальше? Он даже не мог с уверенностью сказать: будет ли она жива?
        Одним словом, доктор Сажин жалел о своей неосмотрительности и торопливости. Это его тревожило и беспокоило.
        В лабораторию заглянул мужчина в рабочих джинсах.
        —А-а, никого нет? — спросил он. — Тогда я войду!
        —Да входи ты! — рассердился Саша. — Чего боишься?
        —И ничего я не боюсь! Просто начальство не люблю!
        —Сам же начальство возишь, а не любишь! У нас рангом поменьше начальство…
        —Ладно, ладно, не шуми, — примиряюще пробурчал мужчина. — Я тут тебе чебуреков принес. Мать вчера стряпала. Жалуется опять, что ты пропал со своей наукой!
        —Давай, я есть хочу как раз! — ответил Саша. — А ты, пап, чего в обед будешь делать?
        —Да какой у меня обед? Пока директора отвезу, пообедаю наспех и назад. Ты б, Саша, домой пришел, мать, поди, скучает…
        —Приду, приду сегодня, пап! Ты же знаешь, что на выходной я всегда остаюсь в лаборатории.
        В научном институте биохимических разработок и исследований (сокращенно — НИБРИ) было не принято совать нос в чужие дела. Традиция осталась еще с прежних времен, когда учреждение принадлежало оборонке. Часто даже соседние лаборатории не знали, чем занимаются за стеной. О разработках доктора Сажина не знал никто, кроме Саши Кузьмичева. Вообще-то Саша уже давно был младшим научным сотрудником, но по привычке его называли лаборантом. Все близкое Сашино окружение было совершенно уверено, что Кузьмичева кроме науки ничто на свете не интересует.
        В обед ребята веселой гурьбой отправились в любимое кафе. Надо было обойти небольшое озеро, которое здесь называли карьером. Окрестности всего городка были покрыты такими карьерами. Много лет здесь добывали ценный песок на экспорт — очень белый и очень мелкий. Оставшиеся после разработок ямы заполнились водой.
        —Мы купаемся в золотых песках, — шутили жители, но на самом деле купаться здесь было опасно из-за неровного дна и большой глубины.
        Тот карьер, что находился рядом с институтом, был поистине сказочным местом. Высокие сосны обступили ровную голубую гладь. Белые валуны несколько разбавляли сентиментальность пейзажа.
        Вышагивая ровной походкой, впереди шел Стас. На него заглядывались женщины. Он тоже всех одаривал любезным вниманием. Но все в институте знали, что Стасу нравятся маленькие хрупкие блондинки — «типаж солнышка», как шутил сам Стас.
        Внезапно из леса выскочил джип и помчался на них. Отчаянно завизжав, девчонки бросились врассыпную, а упавший Саша погрозил вслед промчавшемуся автомобилю кулаком. Джип, не сбавляя скорости, описал круг по песку возле воды и скрылся в лесу. Через минуту машина вновь вырвалась из зарослей и направилась прямо на толпу людей возле воды.
        —Он что, пьян, что ли? — закричали люди, бросаясь врассыпную.
        Падая на землю, люди кричали и хватали детей, которые подняли рев. Не сбавляя скорости, джип врезался в воду и, проехав по инерции десяток метров, начал тонуть в воде. В толпе злорадствовали:
        —Так ему и надо!
        —Как он сюда проехал? А еще полиция на въезде стоит!
        —Будет знать, как пьяным ездить! Утопил машину!
        Однако, прошло время, а водитель не выныривал. На поверхности плавала лишь пластиковая бутылка. Все ошеломленно смотрели на это место, ожидая, когда же появится голова пловца.
        —Он же утонет, — пролепетала Вера.
        Через несколько минут на воде появились лодки, а в них — деловитые люди. Они суетились, махали руками, и все снимали на камеру.
        —А-а… Опять кино снимают, — разочарованные зрители стали расходиться.
        Вскоре пластиковую бутылку вытянули на берег, к ней привязали канат и неизвестно откуда взявшийся трактор, тоже какого-то киношного вида, потянул за канат. Вынырнувший джип шел из воды неохотно, тяжело, весь в тине. Передних стекол в машине не было, вероятно, водитель выбрался через них. Изо всех щелей выливалась вода. Машину медленно тащили к берегу — зрители потеряли интерес. По лесу и по карьеру разнесся запах бензина.
        —Все-таки настоящее зрелище трагедии волнует куда больше, чем созданное, пусть даже рукой мастера, — задумчиво сказал Стас.
        Ребята уже дошли до кафе, а Наталья все не унималась:
        —Какое право они имеет так пугать людей, эти киношники!
        —Как ты не понимаешь: им же нужна реальная мизансцена с реальным испугом, — объяснял Саша.
        —А если они на кого-нибудь наедут?
        —Там же каскадеры профессиональные работают…
        И вдруг Саша увидел маленькую богиню: с длинными русыми волосами, в белом платье, в широкополой шляпе, одинокую. Она прошла через веранду и села в уголке. Она никого не ждала, но уголки губ ее подрагивали, как бы готовясь к улыбке. Саша замер на полуслове, держа трубочку от коктейля во рту. Стас, проследив за ним взглядом, усмехнулся:
        —Это племянница Сажина — Ирочка. Мы вчера познакомились!
        Глава 7
        —Ирочка! Я вас видел сегодня в кафе! У вас нет в этом городе знакомых? — говорил Стас по телефону.
        —Вы были в том открытом летнем кафе? Я вас не заметила, — растерянно ответила Катюша-Ирина. — Только не говорите об этом дяде?
        —Хорошо! Но что в этом такого? — недоумевал Стас, подумав, что дядя слишком строг с племянницей.
        —Ничего, конечно! Но он скажет, что я приехала поступать в институт, а не болтаться по кафешкам.
        —Ну и куда нынче поступают такие красавицы? Неужели в театральный?
        —Что вы? — засмеялась Ирина. — Я хочу быть оформителем книг, — вспомнила она свое давнее увлечение. — Я ведь неплохо рисую. Попробую поступить в Университет печати.
        —Это уж вам по тетиной линии передалось, Екатерина Сергеевна тоже хорошо рисует. Кстати, нет ли от нее вестей?
        —Нет, она не звонила, — ответила девушка и тут же живо поинтересовалась, — кстати, Стас, вы не знаете, как склеить хрустальную вазу?
        —Вы разбили любимую вазу Александра Степановича? — догадался Стас.
        —Вот именно, что любимую. В виде сфинкса. Она всегда приносила ему удачу… то есть, я хотела сказать, что он ею очень дорожит, — заключила, запутавшись, Катя.
        —Нет, не знаю! Но у меня дома есть справочник полезных советов.
        —Посмотрите, пожалуйста, Стас!
        —Ирочка! — засмеялся Стас. — Неужели вы собираетесь склеивать вазу самостоятельно?
        —Но я же будущий художник!
        —Это разные вещи. Мы сделаем по-другому. Меня ведь Александр Степанович попросил позвонить и сказать, что он задерживается. Он заперся в лаборатории и никого не впускает. Я сейчас слетаю домой, прихвачу полезную книжицу, пару необходимых для операции предметов и примчусь к вам.
        На одном дыхании Стас взлетел на свой пятый этаж, раскрыл книгу. Так, для склеивания хрусталя требуется клей столярный, уксусная кислота, фарфоровая чашка — в ней клей положено разогревать. Да этот ремонт дороже самой вазы обойдется!
        —Дядь Паш! Отломите кусочек столярного клея! — закричал в коридор Стас, подумав, что фарфоровая чашка у Сажиных, наверняка, найдется.
        —Да что ты орешь-то? — зашел в комнату дядя Паша. — Никак мебель собрался чинить?
        —Нет, дядь Паш! Вазу хрустальную!
        —Клеем? Столярным? Она же в желтых полосах будет!
        —Не знаю! Вот здесь написано! Да мне некогда! Есть у вас, наконец, клей?
        —У дяди Паши всегда все есть! — удовлетворенно сказал дедок, протягивая коричневый оплавленный кусок.
        Через полчаса улыбающийся, как коробка с сюрпризом, Стас стоял перед дверью Сажиных. Ирочка открыла дверь, и Стас невольно подумал: «Как они похожи!» На Ирочке был надет тетин тренировочный костюм.
        Ваза стояла на маленьком столике. Ее отбитая ручка сиротливо лежала рядом.
        —Совсем не заметно, что отбито, — сказал Стас. — И без ручки она смотрится.
        —Конечно, но я бы не хотела огорчать дядю.
        —Неужели он так ею так дорожит? — спросил Стас, зная, что с этой вещью у Сажина связано какое-то суеверие.
        —Эту вазу подарили дяде и тете на свадьбу. Ей около 25-ти лет. Вы знаете, дядя не суеверен. Но его мать произнесла очень странную фразу тогда. Она сказала: «Если разобьется, то и жизнь семейная будет разбита!» Вот, сколько лет стояла, а тут я появилась… такая неловкая.
        —Откуда вы это знаете? Это что, семейное предание?
        —Ну да, все, что касается нашего знаменитого дяди, все является семейным преданием.
        —Конечно же, глупость это! У Сажиных такая крепкая семья! — говорил Стас, разрезая клей на мелкие кусочки. — Уксусная кислота в этом доме найдется?
        —Уксусная кислота в доме имеется! — весело отрапортовала Ирочка и побежала на кухню, через минуту неся бутылочку и водружая ее на стол.
        Стас невольно отметил, что девушка неплохо ориентируется в тетином доме.
        —А вы здесь уже были раньше? — спросил он у Ирочки, заодно комментируя процесс приготовления клея. — Обливаем клей кислотой и подогреваем его на медленном огне.
        —Да, давно очень! В детстве я приезжала вместе с мамой, — осторожно ответила Ирочка.
        —Вы пока окно откройте, а то мы задохнемся, у этого клея еще тот запах!
        —Угу! И кондишэн еще включу! — ответила девушка.
        —Так! — Стас снял с плиты клей. — Держите вазу вот так, покрепче, а я буду намазывать этой ужасной гадостью, — их руки соприкоснулись, и юноша слегка задержал в своих теплые Ирочкины ладошки.
        —Что здесь происходит? Что за вонь? Чем вы тут занимаетесь? — в дверях стоял Сажин, подозрительно оглядывая кухню.
        Ирочка тут же отпрянула от Стаса и густо покраснела.
        —У вас ваза разбилась! Александр Степанович! — как можно спокойнее сказал Стас. — Я ее склеиваю.
        —У нас ваза разбилась! А вы здесь по какому поводу?
        —Именно по этому!
        —Вы что работаете склеивальщиком ваз? — едва справляясь с гневом, ответил Сажин. — Или утешителем молоденьких девушек?
        —По-моему вы не о том говорите! — сказал Стас. — Ваша племянница — свободный человек! Она имеет право на личную жизнь! — Стас посмотрел на забившуюся в уголок дивана девушку и поразился ее неестественной бледности.
        —Отправляйтесь-ка восвояси, молодой человек и займитесь наукой! А мне предоставьте право самому решать свои личные вопросы! — и Сажин открыл дверь.
        Громову ничего не оставалось делать, как выйти за дверь. Но он медлил, не уходя с лестничной площадки.
        —Что ты себе позволяешь? — услышал он яростный голос Сажина.
        Стас представил маленькую съеженную девушку, и ему стало страшно. «Она же полностью в руках этого неуправляемого человека. Надо будет завтра же с ней поговорить!» — подумал он.
        —Что у тебя с ним было? Признавайся! — бушевал профессор.
        —Ничего! Ровным счетом ничего! — слышал Стас слабый Ирочкин голосок. — Да не сжимай ты мне руку! Больно же!
        —Ах, ей больно! — доктор потерял самообладание. — А мне, думаешь, не больно смотреть, как ты кокетничаешь со всеми подряд?
        —Но это неправда! Он действительно пришел склеить вазу!
        —Будь проклята эта ваза! — Сажин схватил сфинкса и швырнул его об стену, и он, разлетевшись на куски, засверкал сотнями хрустальных брызг.
        —Саша! Что с тобой? — заплакала Катя. — Ты же просто голову потерял от ревности. Я, я… ничего предосудительного не сделала.
        —Да, тогда почему же ты покраснела? — говорил уже немного успокоившийся Сажин.
        —Я? Ничего я не покраснела! — ответила смутившаяся Катюша.
        —Но я же видел! Видел, как ты покраснела! — сказал Сажин, привлекая Катюшу к себе и обнимая ее за плечи.
        —Саш! Но не сейчас же! — возмутилась Катя.
        —Сейчас! Именно сейчас! — говорил доктор, страстно целуя ее тугую грудь.
        —Нет! Я не могу! После этой безобразной сцены еще и сексом заниматься! — закричала Катюша и убежала в спальню.
        —В чем дело? — грубо сказал Сажин, сдергивая с женщины спортивные брюки. — У нас и раньше случался секс после ссор! — шипел Сажин, этого Стас уже не мог слышать.
        Катя сама удивилась внезапно вспыхнувшему в ней отвращению к нему — своему мужу, с которым прожила 20 лет. Что произошло с ней? Она словно та, и словно не та. Она все хорошо помнила о себе и о нем, но как будто из книжки, как будто не с ней это было, вся их совместная жизнь. Она даже помнила чувства, которые у нее были до того, как она выпила «лекарство от старости». К примеру, чувство долга перед семьей, ответственность за сыновей, сейчас у нее этого не было.
        Она боялась своего мужа. Она не помнила его таким. Она не понимала его, но чувствовала его жестокую решимость сломить ее. Вскоре Катюша заснула вся в слезах. Сажин, прокравшись в спальню, лег рядом, провел рукой по ее обновленному телу, и в нем снова с яростной силой вспыхнуло желание. Катя улыбалась во сне, и Сажин не стал ее будить. Он провел руками по ее талии, поразившись красоте тела. Снял одеяло и долго любовался грудью. Катя вскоре проснулась и с ужасом уставилась на него. Сажин погасил свет, чтобы не видеть застывшего в ее глазах отчаяния.
        «Конечно, ей теперь хочется с молодым! — грубо думал он о Катюше. — Но это я сделал ее такой. И к тому же она моя жена! Пусть рассчитывается! Ей это ничего не стоит!»
        Сажин исступленно ласкал Катю, но войти в нее не мог. «Проклятая старость! — с отчаянием думал он. — Этот член убить мало! Хотя при чем здесь он? Эрекция хорошая! Тут что-то не то! Раньше же получалось!»
        Наконец, он оставил измученную Катю в покое, ругая на чем свет стоит свой непослушный пенис. Тот вяло шевелился в ответ, демонстрируя полную готовность, но Сажин знал, что все равно ничего не получится. И вдруг он понял, в чем дело. Катенька, его жена, вновь стала девственницей! Она помолодела не на 20 лет, как он ожидал, а гораздо больше — лет на 25. Значит, ее биологический возраст — лет 16, не больше. Сажин покрылся холодным потом — она стала моложе их младшего сына! Вот почему она так боится близости!
        Глава 8
        —Саша! Позови-ка мне Стаса! — сказал Сергей Иванович Лещинский. — Здесь для него интересненький сюжетец вырисовывается. Ведь он, кажется, диссертацию про биоиндикаторы собирается писать?
        —Ну и что?
        —Я хочу, чтобы он посмотрел, — нетерпеливо ответил Лещинский. — Я нашел среду, в которой есть гамма-биоиндикатор.
        —Ну?
        —Что ну? Что ну? Среда ведет себя самым естественным способом.
        —Это может быть промежуточный результат. Надо понаблюдать! — советует Саша.
        —Потому и Стаса зову, — пояснил доктор.
        —А-а, так бы сразу и сказали… Нету его, Сергей Иванович.
        —Когда придет, скажи, что звал.
        —Нескоро это произойдет, Сергей Иванович!
        —Почему? Заболел, что ли? — наконец оторвался от микроскопа Лещинский и, повернувшись всем туловищем к Саше Кузьмичеву, удивленно взглянул на него.
        —В командировку умотал.
        —Нет, это ты заболел! Какая командировка? В нашем бедном институте с прошлого века не было командировок! И не предвиделось, вроде…
        —Сегодня утром директор института вызвал Станислава Громова, — Саша бросил толочь в ступе серый порошок и подошел к Лещинскому.
        —И дал ему задание понаблюдать за сирийской растительностью во время бомбовых налетов?
        —И сказал ему, — игнорируя едкое замечание доктора, продолжил Саша, — что нам всем следует искать практические пути реализации научных идей.
        —Так и сказал?
        —Так и сказал! Поэтому именно ему, Громову, выпала удивительная честь первооткрывателя, и он должен отбыть в длительную командировку, связанную с его темой.
        —Ну и куда же тянется длинная нить этой загадочной командировки?
        —Миль пардон, месье доктор! Граф Громов отправился за Полярный круг, чтобы убедиться, как ведет себя при созревании такое биологически активное растение, как брусника.
        —С ума все посходили, что ли? — удивился Лещинский. — Брусника в Мурманской области поспевает в сентябре, а сейчас июнь? Или его еще дальше заслали?
        —Нет, его заслали, как вы изволили изящно выразиться, именно в Мурманскую область. Стас должен наблюдать, как зарождается это растение, как развивается.
        —Хоть убей меня, Сашок! Я не понимаю, откуда такая срочность? — сказал Сергей Иванович.
        —Я — тоже! — ответил уже за дверью юноша, отправляясь по своим делам.
        Почти машинально он вытащил из шкафа ключ от Стасовой комнаты и положил его в карман. Стас забежал перед отъездом и как-то туманно попросил Сашу не упускать из вида племянницу Сажина. А если понадобится ей помощь, то отдать ключ — пусть поживет в его комнате, пока он в отъезде. Идя по аллее, он вспоминал их поспешный разговор.
        —Какая помощь, Стас? У тебя, что, роман? — спросил Саша.
        —Нет, Саша, она мне просто очень нравится. Но дело не в этом. Я не могу объяснить, но есть в этом какая-то загадка…
        —А-а, понятно…» — протянул Кузьмичев, хотя ему было ничего не понятно.
        —Вчера Сажин закатил безобразный скандал из-за ерунды. Он кричал на нее. Она даже не смеет возразить. Почему?
        —Ну, жить негде! Поступать надо! — предположил Саша.
        —Это все не так выглядело. Похоже, что она его боится. Ее нельзя оставлять одну. Меня именно поэтому в командировку отправляют.
        Саша не очень поверил, что такому юному существу может грозить опасность. И от кого? От человека, которого Саша боготворил?!
        —Где ты, бродишь, Кузьмичев? — спросил вошедшего в лабораторию Сашу сам Сажин. — Скажи-ка мне, почему у нас в шкафу такой беспорядок? Почему здесь личные вещи?
        —Я уберу! Александр Степанович! — перевел он разговор. — А зачем Стас в командировку поехал?
        Сажин резко захлопнул дверцу шкафа:
        —Как зачем? Мы должны думать о практической пользе науки. Вот Стас пусть и подумает, какие биоиндикаторы использовать при поиске брусники.
        —Насколько я знаю, бруснику не так сложно найти. Вот собирать ее действительно сложно, — неуверенно возразил Саша.
        —А это уж не наша проблема! — отрезал Сажин. — Пусть об этом у заготовителей голова болит. Ты вот что, Сашок! — уже мягче сказал доктор. — Я до конца дня ухожу в библиотеку, мне надо к симпозиуму подготовиться, а ты собери все данные по последним разработкам лекарств. Они мне понадобятся.
        Молодой человек засел за компьютер. Данные у него и так были собраны. Оставалось свести все в таблицы и диаграммы. Когда Сажин ушел, Саша вскочил со стула и бросился к телефону. Он торопливо набрал Сажинский номер, который знал наизусть.
        —Алло? — ответили на том конце провода.
        Нежный девичий голос был не знаком Кузьмичеву.
        —Здравствуйте, Ирина! Меня зовут Сашей, я помощник доктора Сажина. Меня попросил позвонить Станислав Громов. Он улетел в срочную командировку.
        —Это имеет какое-то отношение ко мне? — Кузьмичеву показалось, что девушка ему не поверила.
        —Я ничего не знаю, — заверил ее Саша. — Я лишь передаю то, что просил сказать Стас. Вы всегда можете пожить в его комнате, если возникнут трудности. Он оставил ключ мне.
        —Станислав оказался случайным свидетелем вчерашней ссоры с дядей и нафантазировал, — девушка пыталась засмеяться, а потом, через паузу спросила, — а где вас найти?
        —В лаборатории Сажина.
        —Спасибо! — холодно ответила девушка. — Если понадобится, то, конечно… — и она положила трубку.
        Кузьмичев быстро справился с диаграммами и схемами. Он наизусть знал весь процесс приготовления лекарств и выращивания биомасс. Забежав домой, наскоро перекусил мамиными блинами и помчался дальше.
        —Сашуля! Сашенька! — запричитала женщина. — Ну не хочешь со мной поговорить, ладно! Но ты хоть о себе позаботься. Как ты питаешься? Это же уму непостижимо! Ты желудок испортишь!
        —Не испорчу, мамочка! Я ем, ем, ты не переживай! — он чмокнул мать в щеку. — Я тебя люблю! — и умчался быстрее ветра.
        К дому Сажиных он прибежал еще засветло. Надев черные очки, юноша перешел на противоположную сторону тротуара и стал прогуливаться. Пройдя два круга вокруг дома, Саша сел на скамью и пробормотал:
        —Жаль собачки нет! Вот была бы конспирация!
        —Вам нужна собачка? — отозвался мужичок весьма потрепанного вида. — Я могу продать свою, — он показал на рыжую суетливую таксу.
        —Ну что вы, такие жертвы? А что? Вы действительно можете продать?
        —Легко! — ответил мужичок. — И дешево! Знаете ли, кормить нечем, — наклонившись к Саше, доверительно произнес мужичок. — А я вам всего за две сотни отдам!
        —Ну если так, то возьму, — новоявленный сыщик протянул деньги.
        Такса равнодушно перешла из рук в руки, не обращая никакого внимания ни на старого, ни на нового хозяина. Мужичок быстро исчез, а Саша поднялся со скамейки, держа покупку за поводок.
        —Парень, ты куда собаку поволок? — окликнул его кто-то.
        Оглянувшись, Саша увидел высокого лысого дядьку.
        —Это моя собака, я ее купил! — ответил, уже сомневаясь, Кузьмичев.
        Рыжая такса вела себя как-то странно. Она рвалась с поводка, радостно повизгивая и вся устремляясь навстречу лысому. Перебирая короткими лапками, собака не могла сдвинуться ни на дюйм, она даже ямку под собой от усердия вырыла.
        —Кристя! Кристя! — ласково приговаривал лысый. — Так где вы, говорите, взяли собаку? — это он уже повернулся к Саше.
        —Я ее купил вот здесь!
        —Странно! Я ее не продавал, а лишь попросил присмотреть знакомого. И денег, между прочим, дал за охрану.
        —Не надо иметь таких знакомых! — отрезал Саша и пошел вокруг дома.
        Во дворе гуляли мамы с детьми, доносился гомон с детской площадки санатория. Потом и он затих. В доме было тихо. Лишь однажды Ирина выскользнула за покупками и снова вернулась. Вскоре стало темнеть. В сажинских окнах зажегся свет. Беспокойное томление поселилось в душе Александра Кузьмичева, объяснить его он не мог.
        Сажины жили на девятом этаже, две их лоджии выходили на улицу. Это был необычный дом, составленный из блоков. Если положить его плашмя, то получились бы ступеньки. Квартира Сажиных была как раз на стыке — одна лоджия выступала вперед, другая пряталась в другом блоке. Саша не раз видел крышу дома из кухни этой квартиры.
        Сообразив, что надо просто забраться на крышу, Саша вошел в подъезд и доехал до девятого этажа. Усмиряя колотившееся сердце, почему-то на цыпочках, Саша прошел выше и оказался перед закрытой дверью, которая вела в лифтерную и на крышу. Осторожно подергав замок, юноша увидел, что дужка только вставлена, но не защелкнута. Он вынул замок и, пройдя мимо кабины лифтерной, очутился на крыше. Как здесь хорошо! Какой простор! Саша вдохнул пряный июньский воздух, и у него закружилась голова.
        Юноша сел на высокий бордюр и заглянул в кухню. Там никого не было, но горел свет. На плите кипела кастрюля. Через несколько минут вышла Ирина и, помешав в кастрюле, встала у окна. Задумчивая девочка с карими глубокими очами. Прошел день, а Саша ничего не узнал о грозящей ей опасности.
        Глядя на вечереющий город, он задумался. Вот такие же очи были у его Леночки. Такие же бездонные. Он не уберег ее…
        —Я купаюсь в тебе, как в озере, — говорила она. — Я так счастлива и так боюсь спугнуть свое счастье.
        —Ты знаешь, Кузя, — это прозвище осталось у него со школы, — мне хочется написать роман о любви, о настоящей большой любви!
        —Обязательно напишешь! — уверял он.
        —А вдруг не успею? — неожиданно сказала она.
        —Что не успеешь? — вдруг испугался Саша.
        —Роман написать…
        Это было прошлым летом, и она не успела… Они оба только что закончили институт. Они мечтали. О науке, о будущем. Они спорили до хрипоты и пели песни у ночного костра. Они думали, вся жизнь впереди, и собирались пожениться.
        Иногда Саше становилось страшно — такой она была светящейся. Как звездочка. От чего?
        —От счастья, глупый, от счастья! — Леночка трепала его за чуб и смеялась.
        Неправда! Она всегда такой была. Как светлячок! Чистый, ясный светлячок. Даже в детстве. Однажды Сашина бабушка случайно обронила — а Сашка совсем маленький был, а запомнил — «Такие долго не живут!» Он не знал еще тогда, как это для него важно, а запомнил.
        Словно стремясь уберечь от жестокого мира, он обнимал ее внезапно, а к горлу подступали слезы.
        —Ты чего? — говорила Леночка.
        —Да так, взгрустнулось…, — шутил он.
        Она была ранима и часто, отравленная пошлым словом, пряталась на его груди. Он ничего не говорил. Он гладил ее по голове. Она успокаивалась и снова глаза лучились яркими звездами.
        —Ты, как вода! Кузя смешной мой! Я искупаюсь и снова чистая…
        —Ты и так чистая.
        —Нет, душа тоже пачкается, — убежденно говорила она. — Ты не поверишь, но я многое знаю про жизнь!
        —Откуда?
        —Не знаю! Например, что людям с незапятнанной душой легче жить, радостнее, что ли…
        —А надо, чтобы радостно было?
        —А как же? — удивлялась она. — Я сознательно ищу радость. Это моя религия! Я люблю ощущение полноты жизни, словно летишь и дышишь-дышишь — не можешь надышаться. Может быть, я просто люблю жизнь? Может быть…
        Сидя на пустынной крыше, Саша вспоминал. Неправда, что мужчины не плачут. Они плачут, только чаще — беззвучно, так сейчас Саша и плакал. Впервые после ее смерти. Это боль выходила — застарелая, как засохшая лепешка. Крошилась в мелкие ломти и выходила горячими слезами. Пустынная крыша никак не отзывалась.
        Прошлым летом они с Леночкой разбились на мотоцикле. Вот он выжил, а она… Мир опустел для Саши Кузьмичева, он сузился до размеров лаборатории. Все свое свободное время он проводил там.
        Вскоре в доме Сажиных погал свет, Саша подождал еще немного. Тихо. И отправился домой.
        Глава 9
        Поезд остановился на станции Африканда.
        —Откуда у заполярной деревушки такое странное название? — спросил Станислав Громов, ни к кому не адресуясь.
        —Я слышал, что первые поселенцы здесь сильно замерзли, — ответил пассажир с нижней полки, которого Стас еще не видел, так как проспал весь вчерашний день.
        Второй день Стас слушал ритмичный стук колес, который так или иначе привел все мысли в порядок. Слишком много загадок появилось в последнее время, и все ниточки тянулись к дому Сажиных. Даже сама командировка! В чем тут дело? Что-то происходит, но что? Стас решил подождать, а время все прояснит. Громов был благоразумен, и с этим ничего не поделаешь. Он успокоился, но заснуть не мог. Вероятно, он переспал накануне. Пришло время ночного покоя, но непривычный свет не давал уснуть.
        На нижней полке крепко спали две девочки, которые вместе с родителями возвращались из отпуска. Они были мурманчанками, и потому пылавшее ночью дневное светило их нисколечко не смущало. Стас засыпал и снова просыпался, удивленный низким, бьющим в глаза солнцем. Наконец, он очнулся от тихого шепота.
        —Мам! А мам! Бывают тамбовские волки? — спрашивала пятилетняя Алена.
        —Бывают…, — рассеянно отвечала мама, — спи еще.
        —Бедные они, бедные, — пожалела тамбовских волков девочка.
        —Почему бедные? — рассмеялась женщина.
        —Ну, как же? Им же грустно по ночам, — вздохнула Алена.
        Стас посмотрел вниз и увидел на столике коробку из-под шоколадных конфет «Тамбовский волк», где одинокий волк стоял, подняв голову, на фоне темно-синей степи. Надо ж придумать такое название для конфет!
        —Вы что же, из Тамбова едете? — спросил Стас, спрыгивая с полки.
        —Мы к бабушке ездили! — обрадовалась девочка.
        —Тихо! — одернула ее мать.
        —А живете в Мурманске?
        —Мы там не живем, мы там служим! — восторженно крикнула Алена.
        —Помолчи немного, — оборвал девочку строгий мужчина. — Я там служу, я — подводник.
        —О-о! — протянул Стас. — Это ведь особой закалки люди, на вас смотрят, как на героев.
        —Ну, не скажите, — обрадовался моряк мужскому разговору, — но выдержка подводнику необходима. В морях разное бывает, особенно, когда подо льдом идешь. А я в связи с выдержкой вспомнил один смешной случай. Проходил я переосвидетельствование. Врач как ударит по спине. Довольно ощутимо. Я молчу. Тогда он берет иглу и начинает меня колоть. Я молчу. Он сильнее. Я молчу. Он задумался и говорит: «Да-а, плохо дело!» «Почему?» — спрашиваю. «Ну, вы ж совсем не чувствуете боли!» «Почему, — говорю, — не чувствую? Я терплю!»
        Мужчины тихонько рассмеялись, и в разговор тут же встряла еще одна девочка, видимо, папина любимица, маленькая Дашутка:
        —Папа наш в море ходит и привозит оттуда страшных-страшных крабов, — говорит она, делая большие глаза.
        —Правда, что ли, Игорь?
        —Вот предательница! — смеется Игорь. — Такое редко бывает. Отлов же запрещен. И не в походе, конечно, крабов ловим, а на берегу, на отдыхе.
        —Вот интересно, никогда не видел, как это делается, — сказал Стас.
        —Краболовки опускают на глубину, потом достают. Это сетки такие. А то и водолаз ходит по дну, собирает.
        —Прямо собирает? — восхитился Стас.
        —Да, он ходит с корзинкой и крабов туда складывает, как грибы, — выпалила вездесущая Алена.
        Стас взял полотенце и отправился в туалет. Хорошо ехать в июньскую пору в Мурманск, в вагоне пусто совсем, все в обратную сторону торопятся. Север живет по своим сезонным законам. Половина его населения летом уезжает в среднюю полосу или на юг — на материк, как здесь говорят. И если ребенок заболел, врач обязательно спросит: «Летом выезжали?» — и все знают, что он имеет в виду. Потому что если ребенка не вывезти на летнее солнышко, он не получит витамина Д — на севере хоть и светит солнышко круглые сутки, землю прогреть оно не может.
        —А вы с какой целью в наши края? — спросил Игорь сияющего после утреннего умывания Стаса.
        —Меня интересует брусника.
        —Наверное, о поставках хотите договориться?
        —Нет, растение заинтересовало нас не как сырье, а как предмет научного эксперимента.
        —Вы ученый биолог? — удивился в свою очередь Игорь.
        —Я старший научный сотрудник института микробиологии, если сокращенно. Мы создаем лекарства, — просто ответил Стас.
        —Вы из брусники таблетки будете делать? — встряла в разговор Алена. — Они будут вкусные?
        —Это не совсем точно, — засмеялся Стас ее непосредственности. — Мы создаем лекарства, которые меняют среду в человеческом организме, человек начинает сам выздоравливать.
        Энтузиазм, с которым он начал рассказывать, удивил самого. Значит, он рад командировке, новым впечатлениям, романтике Севера. А какие люди вокруг? Открытые, несуетные, с широкой душой. Нет, положительно он рад переменам.
        А как же Ирочка? Вспомнив про Ирочку, Стас помрачнел. Что-то роднило их, что-то делало друзьями. Ему казалось, что он знает ее давно. На кого-то она похожа? Эти изысканные манеры, эта привычка взмахивать рукой при разговоре? Чье это? Ах, да, конечно же, тетино — Екатерины Сергеевны. Кстати, где же она? «Надо ее разыскать, может быть, загадки исчезнут», — подумал Стас.
        И в то же время весь облик этой знакомой-незнакомой девочки таил загадку. «Сажин что-то скрывает!» — подумал Стас уже совсем определенно.
        Он забрался на полку с книжкой. Отрывая глаза от страниц, время от времени поглядывал в окно. Север поразил его своими немыслимыми контрастами. Мелькали сопки, озера, речушки, выглядывая из тумана. «Как много здесь воды!» — подумал Стас, наблюдая за скачущей по камням пеной или заметив спокойный простор моря. Между сопками вдруг мелькала картинка из ирреального мира — замшелые седые камни, величавые утесы, прозрачная до звонкости вода.
        «Нет, положительно нельзя жить в этом мире, не увидев Севера!» — заключил он, с удовольствием думая о том времени, когда начнет заниматься исследованиями.
        Вдруг в проходе мелькнуло знакомое лицо. Стас сразу вспомнил этого неловкого мальчишку, с которым вместе учился в школе. Его называли — «сын физика». Но должно же быть у него имя? Как же его зовут? — мучительно вспоминал ученый, но имя не приходило на ум. Он спрыгнул с полки и пошел следом за «сыном» в тамбур. Тот внезапно оглянулся и просиял:
        —Станислав?
        И тут Стас вспомнил: ну, да, конечно, Павел Мезенцев, его зовут Пашей, слава Богу, вспомнил то, что и забыть-то странно.
        —Паша! А я тебя увидел, не понял, ты — не ты! Решил проверить. Как ты, где?
        —У меня все отлично, — ответил Павел. — Живу в Мурманске. Работаю преподавателем в морском колледже. Ты-то как?
        —Я в командировку!
        —Ну так, в гости заходи! Или, если хочешь, можешь у меня остановиться!
        —Нет, мне удобнее будет в научном общежитии.
        Они еще долго болтали про разные школьные мелочи. И тут Стас вспомнил человека, преподавшего ему главный урок жизни:
        —А что стало с нашим учителем физкультуры? Где он сейчас?
        —Где? Там же работает, в школе, — ответил Павел. — И все такой же суровый.
        —А любимый директор?
        —Он тогда уехал в какой-то сибирский город, и, представь себе, стал заведующим областного отдела образования, — грустно ответил Павел.
        —Ну, так здорово! Ты что, не рад? — воскликнул Стас.
        —Рад, конечно, но я не люблю вспоминать школу, все началось из-за меня, а это трудно забыть!
        —Не преувеличивай, Павел! Ты же не виноват в том, что случился Новый год, и что мы сделали батискаф! Ты всего лишь опоздал на урок! Зря казнишь себя! И девочку не ты же в него засунул! — убежденно заметил Стас.
        Павел не ответил, но глаза его засияли.
        Эта история произошла, когда они учились в старших классах. Железнодорожная городская школа считалась престижной. На самом деле это был целый школьный городок — на английском, когда учительница во время урока выполняла общественные поручения, вся группа могла вылезть через окно, погулять по старинному яблоневому саду, вернуться к звонку — и никто не замечал этой проделки. Когда Елизавета Ивановна возвращалась к концу урока, весь класс дружно бубнил английские спряжения на той же странице, что и в начале урока. Но худо-бедно, английский все же ребята знали, а вот физику…
        Учитель физики, отец Павла Мезенцева был талантлив, но что он бормотал возле доски, не знал никто. Бедняга не умел держать дисциплину. В результате физику как предмет в классе знали только два человека: сам физик, да его сын.
        В самом начале года Павел опоздал на урок физкультуры. И всегда выдержанный учитель физкультуры почему-то пришел в ярость. Он схватил сына физика за ухо и повернул к классу, отчитывая за опоздание. Тщедушный и тихий пацан при этом виновато улыбался.
        Отвратительная картина потрясла класс. Ребята дружно объявили физкультурнику бойкот, пока он не извинится перед подростком. Иван Петрович извиняться и не подумал. Известный своей радикальностью девятый «Б» перестал посещать уроки физкультуры.
        Сначала два свободных урока все просто радовались жизни: на дворе теплынь, через дорогу — палатка с лимонадами и чипсами.
        Хуже пришлось, когда вмешался директор.
        —Ну что же? — сказал мудрый Владимир Петрович. — Бойкот — есть бойкот. Я уважаю ваше право на самостоятельность, но прогуливать не позволю! Уроки физкультуры заменим трудом!
        А труд, в отличие от российских традиций того времени, преподавался в школе серьезно. Борцам за справедливость поручили делать скворечники и табуретки. Очень скоро ребята возненавидели все табуретки на свете, а упрямый Иван Петрович и не думал извиняться. Директор, казалось, забыл про конфликт и про ершистый девятый «Б» и ждал, когда дозреет та или иная сторона.
        Между тем близился Новый год. Как всегда к торжеству готовили актовый зал. Школа была перестроена из старинного вокзала из тяжелых бревен с высокой башней наверху. В ней, этой самой башне, когда вычищали ее от мусора для музея, нашли на стене надпись: «Иду бить фашистских гадов!» Потом уже местный поэт написал на эту тему романтическую песню, которая стала гимном школы. Все это воспитательное богатство рухнуло в одночасье — и военный музей, и надпись, и пикантная башня. В тот Новый год школа сгорела дотла.
        Из актового зала был сделан морской уголок — по потолку рассыпаны звезды, по стенам струились водоросли, а вокруг плавали рыбы. Сотни метров покрашенной марли были натянуты по всему периметру помещения. А посередине недалеко от елки возвышался батискаф. Он был сделан на совесть, что и привело к трагедии: металлическая сетка, обклеенная толстым слоем газет, а это очень прочный материал.
        Пожар начался из-за замыкания электропроводки на потолке, куда ребята развесили марлю, украсив ее кусками ваты. Зал вспыхнул мгновенно. Дети и родители бросились к двери, началась паника. Директор выбивал стекла и выбрасывал ребят в окна, сам вышел из здания, когда в зале не осталось ни одного ребенка.
        И тут одна женщина закричала, что там, в помещении, в этой ракете, которая стоит на виду у всех, заперт ее ребенок. Не раздумывая, какой-то человек бросился к двери и через несколько минут вынес девочку, безжизненно повисшую у него на руках. Врачам удалось спасти ей жизнь, но изуродованное лицо осталось таким навсегда. Как выяснилось позднее, мать сама затолкала ее в батискаф — думала спасти.
        В грязных лохмотьях нарядной одежды весь девятый «Б» стоял поодаль, видели, как подъехала «скорая», как женщина упала к ногам Ивана Петровича — а это был он — и, стоя на коленях, молча обнимала его ноги. Потом ее, онемевшую, оторвали от спасителя и тоже увезли на «скорой».
        Ребята тогда сразу повзрослели, поняв, как неоднозначно добро и зло.
        Это событие оставило сильный след в душе Стаса, лишь много позднее он понял главный школьный урок: Бог дал нам право на слабости и недостатки. Но не право судить, кто прав, кто виноват!
        Поезд, между тем, приближался к Мурманску. На круглых вершинах гор белели пятна снега. Вдоль железной дороги с бешеной скоростью мчалась горная речка. И вдруг стало еще светлее — позади остались сопки, а слева развернулась панорама залива.
        —Приехали, приехали! — запрыгали девочки, надевая непромокаемые куртки, шерстяные шапочки и очки от солнца.
        Города еще не было видно, его скрывали сопки. Вдоль порта вытянулись портовые краны. Дальше теснились корабли разных мастей.
        —А ваш тоже здесь? — спросил Стас.
        —Ну что вы? — засмеялся Игорь. — Я служу на военной подводной лодке. Мы живем в закрытых городках. Нам еще ехать и ехать, к нам так просто не попадешь.
        —А вы прихватили с собой зонт? — спросила Оля, жена Игоря.
        —Да-да, я наслышан о мурманских непогодах, — рассеянно ответил Стас, наблюдая за шествием портовых кранов.
        Почему-то он сказал, как говорила его бабушка — Надежда Матвеевна. Стас и сам заметил фразу, подумав про себя: «Как Север на другой лад настраивает!»
        Девочки уже подпрыгивали от нетерпения. Они были загорелые и крепкие. С любовью наблюдая за ними, Игорь сказал:
        —Наш комдив говорит: если дочери рождаются — войны не будет!
        —До свиданья, дядя Стас! — дружно прокричали девочки, устремляясь навстречу сильному ветру, дувшему с залива.
        «Что же дальше?» — подумал Стас, останавливаясь посреди круглого зала мурманского вокзала и поеживаясь от холода.
        Глава 10
        —Сережа! — радостно воскликнул доктор, открывая дверь высокому голубоглазому пареньку.
        —Здравствуй, папа! — сказал младший сын четы Сажиных, целуя отца. — А где мама?
        —Вот, сразу маму ему подавай! А отец тебе уж и не родитель, что ли? — лучась улыбкой, отвечал Александр Степанович. — Мама уехала в командировку. Как твои-то дела, Сережа? Не женился потихоньку? — спрашивал родитель, не забывая ставить чайник и нарезать колбасу.
        —Ну, вот еще чего, папа! Жаль, что мамы нет, я ненадолго, на соревнования приехал. Да ты не беспокойся, я не голоден. Я у вас немного поживу, если тренер разрешит?
        —О чем разговор? Я так рад тебе! Только у нас гости! — предупредил отец.
        —Тогда я с ребятами, а то вы меня, как всегда, перекормите, — и его лицо озарилось детской жизнерадостной улыбкой. — Тем более, что и мамы нет.
        —Нет-нет, Сережа, я тебя не пущу! Гости небольшие. Одна дальняя родственница, — приглядываясь к сыну, осторожно сообщил Сажин.
        —Кто же это?
        —Тетю Фаину из Минска помнишь?
        —Ну да, такая говорливая?
        —Это ее племянница. Приехала поступать в институт. Давай-ка я тебя все же покормлю с дороги, — суетился отец, — а уж потом разговоры. Немного коньячку, а? За встречу?
        —Нет, батя! — засмеялся сын. — У меня режим!
        —Как знаешь, как знаешь, — по-стариковски ответил Сажин. — А я выпью, — он закусил шоколадом, а сыну налил борща. — Как работа? Как на личном фронте?
        —У меня, отец, все хорошо! Какой борщ вкусный! Прямо как у мамы! Кто готовил? — сказал Сергей, проглатывая ложку за ложкой. — Будь спок! Я в порядке. Даже скучно, порой.
        —Ты бы девушку завел!
        —Заводил уж! Только толку ноль! Сначала интересно, а потом все равно скучно. Или девушки мне глупые нравятся? Или замуж все хотят? А меня это сразу отталкивает.
        —Это потому, что ты не встретил свою любовь, Сереженька!
        —Такую, как у вас с мамой — не встретил! Не везет.
        Сажины перешли из кухни в кабинет и уютно расположились на диване. Прихватив початую бутылку коньяка и водрузив ее на стол, Александр Степанович время от времени наливал в крошечную рюмку. Он не пьянел, хоть и выпил много.
        —А у вас все также, без изменений, — сказал Сергей, осматриваясь. — Хоть бы компьютер новый купили!
        —Зачем нам? Мы и старый не открываем. Почти все время на работе проводим.
        —Я отец посмотрю пока игры! Вспомню детство! Тебе не мешает звук?
        —Нет, нет, я рад, что хоть какие-то звуки появляются, — ответил Сажин, и сын внимательно на него посмотрел.
        Только теперь он заметил, как сильно постарел отец. Как закустились его брови, придавая старику грозный и беспомощный одновременно вид.
        —Сережа?! — на пороге появилась изящная девушка, которая сразу поразила воображение младшего Сажина.
        Глаза ее сияли ласковой добротой. Повисла пауза.
        —Откуда вы меня знаете? — наконец, спросил Сергей.
        —А я вас не знаю, — смело ответила девчонка и отвела выдававший ее взгляд. — На фотографиях видела.
        —А раз так, — весело сказал Сергей, — надо уравновесить ситуацию. Знакомь нас, отец! Хотя я и так догадался, вы — тети Фаинина племянница, так?
        —Наверное, раз вам так сказали! — ответила девушка.
        —Ее зовут Ириной, — взял в свои руки инициативу Сажин. — Ирочка, присоединяйтесь к нам! — обрадовался он возможности наладить отношения с Катюшей.
        —С удовольствием, Александр Степанович! Я давно хотела познакомиться с младшим Сажиным. Мне тетя Фая про вас рассказывала, — ответила девушка.
        —И что же она рассказывала?
        —Про детство ваше. Как кастрюля с кипятком опрокинулась, а вы в коляске были.
        —Слушайте, Ирочка, давайте на «ты», а то смешно, — предложил Сергей.
        —Давай! — быстро отозвалась Катюша. — Она-то знала, как легко ей это сделать.
        —Значит, поступать думаешь? Куда, если не секрет?
        —В полиграфический.
        —Хороший выбор! — одобрил Сергей. — А кстати, ты знаешь Москву? Я бы мог показать! У меня завтра свободный день. Хотите пойти со мной?
        —Хочу! А ты заодно расскажешь о себе. Идет?
        —Идет! — и они разошлись по комнатам.
        Катюше очень хотелось поговорить с сыном, но она понимала, что не готова к неожиданному общению и может легко выдать себя.
        Уже засыпая, Сергей слышал, как отец говорил с Ириной на повышенных тонах, она тоже отвечала резко. «Интересно, из-за чего могут ссориться столь разные люди?» — проваливаясь в сон, подумал юноша. Прошла еще одна беспокойная ночь.
        Радостное утро легко смыло все ночные впечатления. Он проснулся среди милых с детства вещиц. Сергей открыл первый попавшийся альбом и долго разглядывал детские фотографии, где они все так счастливы. Потом на компьютере отыскал мамино изображение, распечатал и поставил на стол, прислонив к вазе.
        «Ссорились? Да ну, какая ерунда!» — подумал Сергей, едва взглянув на свежее лицо девушки, колдующей у плиты.
        —Вы еще не передумали пойти со мной? — спросил он, улыбаясь.
        —Не передумала! — просто ответила Ирочка, и Сергей отметил про себя, что она вовсе не кривляка.
        —Отец уже ушел? — спросил он для порядка, проглатывая один за другим горячие бутерброды. — Мама тоже готовит на завтрак бутерброды с колбасой и расплавленным сыром. Только мне надо на базу заглянуть.
        —Когда пойдем? — спросила Катя, заранее радуясь тому, что она столько времени проведет с сыном.
        —Я сейчас маме по мобильному звякну, и готов! — вставая из-за стола, ответил явно потяжелевший Сергей, — а то вечером нельзя, утром нельзя! Когда же можно?
        —Ты маме будешь звонить? — удивилась Ирочка. — А я? — она обвела взглядом прихожую. — А я мусор пойду выброшу.
        Ирочка быстро подхватила почти пустое ведро и умчалась по лестнице вниз. Сергей пошел в кабинет отца, где стоял их домашний аппарат, и медленно, словно оттягивая неприятный момент, набрал мамин номер.
        Екатерина Сергеевна отозвалась сразу.
        —Да! — услышал Сергей тихий интеллигентный голос, похожий на мамин, только не совсем.
        —Мам! Ты где? — почему-то волнуясь, спросил Сергей. — Я к папе приехал, а тебя нет.
        —Сережа! Вот не ожидала! — преувеличенно радостно воскликнула Катя. — Я на симпозиум срочно уехала. Как жаль, что я тебя не увижу!
        —И мне жаль! Но я так рад, что у тебя все в порядке!
        —Все в порядке? Ты меня пугаешь, Сережа! Почему у меня должно быть что-то не в порядке? — Сергею показалось, что она это сказала молодым звонким голосом. — Ты, сынок, лучше о себе расскажи!
        —Я приехал на соревнования по боксу, — ответил Сергей.
        —Ты же никогда не занимался боксом! У тебя же первый разряд по классической борьбе! — удивилась Екатерина Семеновна.
        —Вот стал заниматься, чтобы вас увидеть! — засмеялся Сергей. — Шучу, шучу! Ты, мам, отстала от жизни! Сейчас любой спортсмен на вес золота, а в нашей заводской команде — особенно! Так, что после пары тренировок я — хоть боксер, хоть футболист, хоть дзюдоист.
        —А-а, ну теперь понятно, — отозвалась Катя. — У меня сегодня доклад, так что закругляюсь.
        —Ты когда приедешь, мам? Я так хотел тебя увидеть. Могу подождать, я договорился, если что, без содержания отпуск оформить.
        —Нет-нет! — испугалась Екатерина Семеновна. — Симпозиум неизвестно сколько продлится. И потом, я хотела путевку в санаторий сразу здесь купить. Так что, не жди! Я сама к тебе приеду!
        Сергей положил трубку, вышел в прихожую, посмотрел на косо прибитую полочку, отметив для себя, что у отца руки до домашних дел, как видно, не доходят. Ирочки нигде не было. «Неужели она до сих пор с мусорным ведром бегает? У нас что, новый вид спорта появился — спринтерский мусорский бег?» — подумал Сергей, как увидел входящую в дверь девушку. Щеки ее пылали.
        —Ну что, дозвонились? — мимоходом спросила она, устремляясь с ведром на кухню.
        —Да, поговорил, у мамы все в порядке! — ответил сияющий Сергей. — Если бы вы только знали, какой чудесный человек моя мама!
        Щеки девушки стали пунцовыми, и она в смущении произнесла:
        —Но я же знаю тетю Катю!
        —Нет! Так, как знаю ее я — не знает никто! Ей можно доверить все, даже страшную тайну! А у вас есть такой друг?
        —Я пойду переоденусь, а то мы до обеда проговорим! — ушла от нелегкого ответа Катюша и вошла в спальню.
        И снова Сергей кольнуло неприятное чувство. «Она что, вещи свои в спальне отца хранит?»
        —Я вещи в ваш гардероб повесила, чтобы не мялись? Ты не против? — словно отвечая на его мысли, сказала Ирочка.
        —Нет, конечно! — ответил, смутившись, Сергей. — Да и что мне за дело до этого?
        Они доехали на метро, а потом пошли пешком, наслаждаясь утренней свежестью. День еще не разгорелся, умытые улицы несли прохладу. В профилактории, где разместили спортсменов, заканчивался завтрак. Сергей подождал тренера возле входа.
        —Только до вечера, — твердо сказал тренер. — Завтра начинаются сборы. Чтоб здесь, как штык, был. Какая прелестная у тебя сестра!
        —Она действительно прелестна, но она не сестра, а просто дальняя родственница, — ответил Сергей.
        —Надо же! А как похожи! — удивился тренер. — Как две капли!
        —Куда теперь? — весело спросила Ирочка, когда он подошел к ней.
        —Пойдемте, я вас отведу в индустриальные джунгли столицы!
        —А где у нас джунгли? — спросила Катюша, уже догадываясь, что за этим последует.
        —Да нынче везде, — сказал Сергей, — но я бы хотел прогуляться по Кузнецкому мосту. Я давно там не был, говорят, все в цветах!
        Несмотря на яркое солнце, их вскоре догнал дождь. Услышав, как веселые капли застучали по листьям, Сергей рассмеялся:
        —Ирочка! Вы, кажется, дождь привезли из Минска?
        —А что, там разве идут дожди? — простодушно ответила Ирочка, стряхивая воду с волос.
        —О, да! Бедное вы промокшее создание! — теперь уже расхохотался юноша. — Ливневые! С грозами! Всю весну и лето!
        —Ах, да, я и забыла! Но вы же не будете заставлять меня мокнуть еще и в Москве? — и они побежали по тротуару.
        Мимо вечных солдат, и мимо их уютных будочек, куда они спрятались от косых потоков воды. Мимо бунтующих фонтанов, где пацаны показывали свою особую удаль, купаясь под дождем.
        Мокрые и озорные Сажины были похожи на всех влюбленных, которые только что встретились и не собираются расставаться никогда!
        —Ирочка! А хотите, я вам платье куплю! — предложил Сергей, взглянув на мокрую девушку.
        —Боже! Неужели дела мои так плохи? — с притворным ужасом воскликнула Катя.
        —В каком смысле? — спросил Сергей.
        —В смысле внешности. Если кавалер на первом свидании предлагает платье, значит, девушка плохо одета.
        —Ну что вы? Вы прекрасно выглядите, но несколько мокровато…
        —Ничего, просохну, — бодро ответила девушка. — Пойдемте лучше кофе пить. И желательно с коньяком! — и она решительно направилась к эскалатору, но потом, вспомнив, что она всего лишь гостья столицы, добавила: — Я, надеюсь, здесь есть кофе, Сережа?
        —Вы говорите совсем, как моя мама! — восхитился Сергей, ступая на бегущую сверкающую лестницу.
        «Глупый! — с нежностью подумала Катя. — Я и есть твоя мама! Но было ли бы нам легко, если бы ты знал об этом?»
        Из магазина они вышли только через два часа и отправились бродить по сияющим после дождя улицам. Сергей лишь к вечеру спохватился, вспомнил про тренера, спортивный режим и все такое. Словом, в девять часов вечера молодая поросль Сажиных появилась на пороге квартиры, держа в руках пакеты с пельменями.
        —Пап! Я — на минуточку! Мне к 10-ти надо быть на спортивной базе, — крикнул Сергей, но отец ответил недовольным молчанием.
        Переодевшись в мамин спортивный костюм — отец словно бы не заметил — и поставив кастрюлю с водой на газ, Ирочка вышла в прихожую, где Александр Степанович что-то сердито выговаривал Сереже.
        —До свиданья! — Сергей сжал руку девушки и вышел, мягко притворив за собой дверь.
        Она задумалась, глядя ему вслед и прижимая к груди кухонное полотенце.
        —Что это вы воркуете, как голубки? — тут же возмутился старший Сажин. — Уж не роман ли у тебя намечается с собственным сыном?
        —Оставь, Саша! Как тебе не стыдно? — остановила мужа Катюша.
        —Ага! — злорадно воскликнул Александр Степанович. — Меня упрекаешь, а сама смутилась!? Так кому из нас должно быть стыдно? — ликовал Сажин, с грохотом водружая тарелку на стол.
        Доставая пельмени из кипящей воды, Катюша вдруг почувствовала на своей талии горячие ладони мужа.
        —Ну ладно, киска, давай не будем ссориться, — примирительно-слащавым голосом предложил Сажин.
        Девушку передернуло от отвращения:
        —Подожди, Сашок! Я доварю пельмени!
        —Да ты вари-вари! — прерывисто дыша ей в шею, говорил между тем Сажин, расстегивая ширинку трясущимися руками. — Я же тебе не мешаю, так даже интереснее.
        Достав член, доктор осмотрел его, удовлетворенно хмыкнул и поднял юбку.
        —Ах, ты моя рыбка, мой зайчик ненаглядный, такая красивенькая, такая свеженькая, — приговаривал он, пощипывая за упругую попку теперь уже непонятно жену-не жену. — Как же я тебя хочу! Я третий день распален страстью, а ты все противишься. Я не отдам тебя какому-нибудь сосунку типа моего сына, который и оценить-то такую попку не может, — шептал в экстазе Сажин, не замечая Катюшиного отвращения и ужаса.
        —Но я не хочу! Я не твоя собственность! — наконец, возразила она, борясь с противоречивыми чувствами страха перед близостью и долга перед мужем.
        —Не хочешь?! — взревел Сажин. — Это я тебя создал! Я! Это мне ты обязана своей молодостью и красотой! — и он потащил девушку в спальню.
        Глава 11
        На последнем курсе педагогического института дальновидная Галя собрала своих сокурсниц и торжественно спросила:
        —Девочки! Знаете, куда вы получите распределение?
        —Куда?
        —Вы что, маленькие? Сами не понимаете? — тоном знатока ответила Галя. — В деревню! Вот куда!
        —Ну и что? — девчонки испытали разочарование, но не торопились разбегаться.
        —А то! — Галя интригующе подняла палец кверху. — За кого вы там замуж выйдете? За тракториста, что ли?
        —Что там, одни трактористы, что ли?
        —А кто же еще? Ну назовите, кто еще? — подначивала подруг настойчивая Галя.
        —Да не тяни ты кота за хвост! — рассердилась Тамара. — Говори, о чем речь.
        —Замуж надо выходить! — с многозначительным видом ответила Галя.
        —Вот Америку открыла! — ответила Тома, и девчонки начали расходиться, подтрунивая над практичной Галиной.
        Но во втором полугодии свадьбы вдруг посыпались, как из рога изобилия. А на вручении дипломов вообще то и дело слышались незнакомые фамилии — фамилии новоиспеченных мужей.
        —Новикова! — вызвал председатель комиссии.
        —А это кто?
        —Витка!
        Так, почти с разбегу, Виктория Новикова оказалась замужем. В ней не было ни яркости, ни самоуверенности, ни нахрапистости. За ней не бегали пацаны в школе. И лишь со временем мужчины стали замечать ее камерную миловидность и обаятельность.
        Виктория росла в строгой семье. Замечательные Виткины родители всю жизнь прожили в определенных рамках и того же требовали от детей. Викина деятельная натура сопротивлялась, как могла. Ее кипучей энергии хватало и на уроки, и на разные кружки. В детстве она перебрала все виды спорта, лазала по крышам вместе с мальчишками, гоняла на велосипеде, словом, определенно готовилась стать сорви-головой. Но постепенно строгое воспитание взяло свое. Девочка превратилась во вполне интеллигентного ребенка, в котором под спудом хороших манер таился настоящий чертенок.
        С Борисом они вместе учились с первого курса. У филфака и спортфака проходили общие лекции, но сначала они не замечали друг друга, а познакомились только на четвертом курсе. Видный, интересный Борис был всегда в центре внимания, и правильные девочки его просто не интересовали, пока его широко распахнутые глаза не остановились на Виктории.
        Сейчас Борис работал плавруком в одном из детских лагерей, расположенных в окрестностях Мурманска. В самый разгар летнего сезона жары все же не предвиделось. Лагеря отдыха были переполнены скучающими и изнывающими от безделья подростками. Несколько дней назад Борис приехал домой, сказал, что сезон закончился, но ему надо подготовить бассейн к приезду комиссии, у него мелкий ремонт, отчетность и все такое прочее. Борис привез с собой свежесть лета и не свойственное ему деятельное оживление.
        —Вика! Ты когда на смену выходишь? — между делом спросил ее муж.
        —Завтра! И на две недели про все забуду! Так что, даже не зови к себе, — ответила девушка.
        После института Виктория успела поработать и в школе, и в детском саду, и в лаборатории. Сейчас она трудилась заведующей продуктовым складом. Так получалось, что Виктория с вдохновением бралась за любую работу, просто горела на ней, задерживаясь по вечерам, прихватывая свои и чужие бумаги домой. Но… проходило время, она становилась ассом своего дела, ей становилось скучно, потом тоскливо, и она понимала, что пришло время менять вид деятельности. «Почему я такая? — с грустью спрашивала себя Виктория. — Вон у мамы всего одна запись в трудовой, она гордится этим. Я просто какая-то неудачница. Все, буду здесь работать долго, тем более, что мне это нравится». Вика погладила синий халат, постирала полотняные тапочки и вечером, как всегда, пошла принимать склад.
        —Виктория! Мы больше не нуждаемся в ваших услугах! — с улыбкой на холеном лице сказал ей директор.
        —Но почему? — ее отчаяние невольно прорвалось в звенящем от обиды голосе. — Почему? Эльдар? — в их коллективе отчества не были в ходу.
        —Вы что-то там, кажется, копаете?
        —Я? — растерялась Вика. — Ничего! — потом неуверенно добавила: — Я как раз хотела вам доложить, что экспедитор…
        —Я не советую вам лезть не в свои дела! — холодно прервал ее директор, а потом добавил, словно посоветовал: — Смотрите, накопаете на свою голову.
        Два месяца назад Вика заметила неполадки в складском хозяйстве. Сдавая склад, она заметила, что не проставлена цена на конфеты «Мишка косолапый». Чтобы уточнить цену она стала перелистывать журнал прихода, но не нашла конфет. Тогда Вика спросила у продавца стоимость конфет, и та ответила, что их давно не было.
        —Ты хорошо проверь, Валя!
        —Абсолютно точно — не было, — ответила Валя. — Я работаю третью неделю без отдыха, у нас продавец уволилась.
        «Как же так? — задумалась Вика. — На склад конфеты не приходили, но я их получила от сменщицы. Две недели коробка простояла на складе, хотя ни в одной точке таких конфет не было. И потом она опять бесследно исчезает. Все это непонятно!» — и Вика принялась проверять все поступления. Она быстро обнаружила, что через склад потоком идет левый товар, который появляется и исчезает в другую смену. «Вот почему они закупают одни и те же названия!» — поняла Вика. На коробках с конфетами номер фактуры не указан, поди, догадайся, какой левый товар, какой правый.
        Вика составила таблицы, где досконально проследила все сомнительные партии конфет, шоколада и мешков с сахаром. Цифры получались потрясающие. Вика задумалась, кому бы показать свои доказательства — директору или хозяину торгового объединения? Это-то раздумье и спасло ее.
        Вика сразу поняла, что экспедитор и расчетчица — уж точно в одной воровской связке. С обеими у нее не сложились отношения.
        Толстая, неряшливая экспедиторша, от мата которой краснели даже грузчики, всегда цеплялась к интеллигентной девушке и делала ей замечания с особым цинизмом.
        —В каком настроении сегодня наша мегера? — спрашивали грузчики.
        —Валентина Ивановна? — отвечали им. — В отличном. Ей удалось засунуть свои мощные ляжки в высокие сапоги.
        Расчетчица Марина, напротив, была анемичным, вечно мерзнущим существом с красным носом. Несмотря на свой жалкий вид, довольно жестоким и хладнокровным.
        На следующий после увольнения день Вика пошла в торговый отдел администрации и осторожно навела справки об этом объединении.
        —Виктория Новикова? В торговом объединении «Экспресс» не числится никакой Новиковой, — ответили ей.
        —Но это я, — возразила Вика. — Я Виктория Новикова. Я там два года проработала.
        —Не знаем, не знаем, девушка, о чем идет речь.
        —Но директор Мухаметкалиев, когда брал меня на работу… — возразила Вика.
        —Какой-такой директор? — подозрительно спросили специалисты торгового отдела.
        —Директор «Экспресса» Эльдар Каримович Мухаметкалиев!
        —Вы что-то путаете, девушка! По нашим документам — директор Валентина Ивановна Сташинская.
        —Что? Экспедитор Сташинская — на самом деле директор? А кто же тогда сам Мухаметкалиев? Бандит? — поразилась Вика.
        —А это вы у него спросите? — ехидно посоветовала специалист.
        «Куда я опять влипла? — думала девушка, возвращаясь домой. — Ну почему у меня не хватило ума раньше понять, что на складе не просто экспедитор с расчетчицей воруют, а действует хорошо организованная группа? Давай копай дальше, девочка! — приободрила она себя. — Копай-копай — и жить тебе останется до порога полиции. Ах, о чем это я? — Вика даже схватилась за голову. — Какая полиция? Как будто у нас кто-то полиции боится?»
        Она присела за столик первого встретившего ей на пути кафе и заказала кофе с пирожным. Машинально прожевав эклер и не почувствовав его вкуса, Вика запила еду тепловатым кофе и едва переступая ногами, поплелась домой. Она медленно открыла дверь своим ключом и бросилась к трезвонящему телефону.
        —Виктория? — в трубке раздался вежливо-холодный голос Эльдара Мухаметкалиева.
        Вика не ответила, но трубку не положила.
        —Я знаю, что вы меня слушаете, — продолжил Эльдар. — Поймите, Вика, ситуация может выйти из-под контроля и тогда я вам не смогу помочь. Я а не хочу вам зла. Вы поняли?
        —Поняла… — с трудом выдавила из себя Вика.
        —Вот и ладненько! Мы не кровожадные! — миролюбиво добавил Эльдар.
        Вика заревела раньше, чем положила трубку. Только теперь она поняла, в какое отчаянное положение попала.
        —Какая группа? — всхлипывала Вика. — Какая группа? Это же шайка бандитов! И та же администрация с ними заодно. Я еще до дому дойти не успела, а они уже все знают. И чего мне на этом складе не сиделось, а? — спрашивала себя Вика и не находила ответа. — Платили хорошо, еще и излишки при разморозке рыбы оставались.
        Ей стало так жалко себя, что Вика подошла к холодильнику, открыла морозилку и выгребла несколько килограммов трески. Сбросив рыбу на пол, она посмотрела на кошку с подрагивающим от удовольствия хвостом и сказала:
        —Питайся, если сможешь! А я к этому не притронусь!
        Удивленное животное, не веря своему счастью, подошло к замороженному изобилию, потрогало его лапой и, хищно выгнув спину, отскочило в сторону, словно испугавшись. Потом Мурка громко возопила хриплым от нервного напряжения голосом «М-м-мяу!!!» и набросилась на еду. Глядя на устроенный кошкой спектакль, Вика усмехнулась и немного успокоилась.
        —Романтику ей подавай! Правду! Справедливость! — говорила она о себе в третьем лице. — А сама забыла, что живешь в России!
        Теперь уже Вика по-другому оценила тактичность своего бывшего директора. Она позвонила матери, чтобы та забрала сынишку из садика и поехала к Борису. Ей так сейчас нужен его оптимизм и трезвый взгляд на вещи.
        Взяв билет на автобус, Вика сразу же задремала. Уж такая у нее была натура — чтобы ни случилось, в транспорте она всегда спала. Как по заказу, она проснулась, когда автобус мягко качнулся перед полуразрушенным зданием с громкой надписью «Автовокзал». «Почти приехала, — подумала еще дремлющая девушка, — сейчас пешочком километра два, а там высокий забор, за которым спрятался лагерь отдыха. Скоро я увижу Бориса!», как вдруг за автобусным стеклом мелькнуло лицо ее мужа. Он улыбался, пряча за спиной букет хризантем.
        Вика проснулась и села. В мозгу все еще мелькали обрывки прежних мыслей о его внимательности и заботливости, но она уже понимала, что его напряженно ищущие глаза ждут не ее, она вспомнила, что он не знает о ее приезде. «Цветы? Да, он по-прежнему дарит мне цветы. Но у нас сейчас нет денег. Я даже пешком хотела идти до лагеря!» Вика вжалась в сиденье и осталась сидеть на месте. Она хорошо видела знакомую белозубую улыбку, которая осветила родное лицо ее мужа. Она всегда думала, что так улыбаться и пристально смотреть в глаза он может только ей.
        Водитель удивленно оглянулся и посмотрел на застывшую Вику. И ей ничего не оставалось делать, как встать и деревянными ногами пойти к выходу. Память, между тем, запоминала такие несносные подробности! Вот он подает кому-то руку и протягивает цветы. Вот он, поигрывая натренированными бицепсами, берет под руку даму в цветном брючном костюме и ведет ее к стоянке такси. Вика отчетливо все видела, но понять смысл события не могла. Он, кажется, говорил, что встречает комиссию?
        Девушка в брючном костюме, между тем, спокойно взяла букет и засеменила рядом в ее плечистым мужем — она была маленького роста и на высоких каблуках. Яркий набивной ситец выгодно подчеркивал тоненькую фигурку. Вика с сожалением подумала о своих полноватых по ее мнению бедрах и вышла следом. Ничего не замечая вокруг, парочка села в первое такси и укатила восвояси.
        А Вика в оцепенении остановилась посреди площади. Потом пошла к маленькому скверику и села на садовую скамейку, за которой уютно свернувшись калачиком устроился местный бомж.
        Борис часто отлучался, иногда поздно приходил, иногда общие знакомые на что-то многозначительно намекали, порой нарочито-заботливо спрашивали, как они живут. Словом, приметы интрижки на стороне имелись налицо. Но она не могла не верить его открытой улыбке, его убедительным словам. «Для меня не существует других женщин!» — уже сейчас Вика подумала, что Борис слишком часто это повторяет, словно себя убеждает.
        Нет, она должна все знать до конца, иначе его белозубая и не ей предназначенная улыбка всю жизнь будет стоять между ними.
        —Девушка, не хотите ли составить кампанию? — бомж выполз из своего убежища и протянул Вике грязную бутылку с остатками какого-то пойла.
        Он встала и пошла, тихо, задумчиво, словно прогуливаясь. Летний день догорал, но она не боялась вечера. В мурманских сопках нередко ночью встретишь грибников или просто гуляющих парочек: в светлую июльскую ночь докучали лишь комары, страшнее которых в Заполярье зверя нет. Вика не заметила, как вышла из городка и теперь шла лесной дорогой. Она устала, попила из маленького родничка, легла на траву и долго смотрела на низко плывущие облака. Ей ничего не хотелось и ничего не было жаль, она уже не вспоминала потерянную работу, благодаря судьбу за то, что она привела ее сюда. Нет, не уличать Бориса она идет, она лжи боится, той лжи, с которой смирились многие семьи.
        Недалеко от лагеря Вика сошла с дороги и побрела прямиком через лес. Услышав голоса, спряталась за дерево, она вела себя, как опытный разведчик, но делала это машинально, не задумываясь. Это были они. Девушка переоделась в синий комбинезон с большими карманами и что-то без умолку щебетала, Борис отвечал сердито и односложно.
        —Грибок! Ой, какой грибок! — девица скакнула в ее сторону, и Вика чуть не заплакала от досады, что ее могут заметить. — Борюнчик! Посмотри же сюда! — надула губки незнакомка, и Вика порадовалась за себя: она знала, что ее мужа раздражала вульгарность.
        Девица была совсем не хороша собой, несмотря на изящную фигуру. Но главное, она была глупа. Борис как шел по тропе, так и шел, даже не ответив на кокетливые призывы. «Они идут купаться!» — догадалась Вика, заметив перекинутое через плечо полотенце. Вика повернула к лагерю, и вскоре перед ней предстали запертые на замок ворота. Странная тишина царила среди пустых корпусов. Застыли качели, замерли флаги. Идя вдоль забора, девушка заметила выломанные прутья забора и перелезла через каменную кладку, очутившись возле лазарета. Окруженный большой верандой домик стоял на отшибе. Подергав за несколько дверей, Вика убедилась, что они заперты. А дальше заметила придвинутую к одной двери садовую скамейку. Зачем? Отодвинув мебель в сторону, девушка обнаружила незапертую дверь и вошла. Внутри было пусто, чисто, пахло лекарствами. В изоляторе стояло две незастеленных кровати с пустыми сетками.
        Придвинув стул к окну, Вика села на него и стала смотреть в окно. Лагерь выглядел безжизненным. Лишь однажды выползла древняя старуха с клюкой. Вика знала: ее муж работает здесь сторожем, и они неотлучно живут в лагере, охраняя его даже зимой. Старуха прошлепала в столовую и вернулась, держа в руках маленькое ведерко с водой.
        Вскоре появился и Борис со своей пассией. Та уже щебетала поменьше, но зато увлеклась хозяйственной беготней между маленькой избушкой и столовой. Вот она пробежала с босоножками в руках. Вот понесла вазу и вернулась с цветами. Вику на минуту охватила злость: дома денег нет, а он этой дуре цветы покупает!
        Один раз на узкой дорожке встретились девушка и сторожиха. Старушка долго смотрела ей вслед, опираясь на свою толстую клюку и осуждающе мотая укутанной в платок головой.
        Бориса не было видно, он не выходил из столовой: он всегда готовил сам. Он вообще слыл оригиналом. Так, для жилья он выбрал не современный просторный корпус, а деревенского вида домик, где никто не жил. В нем было несколько комнат, длинный коридор с двумя выходами в разных концах.
        Вскоре все затихло. Тем же путем Вика выскользнула из лазарета и пошла к административному корпусу. Окна Борисовой комнаты были зашторены, но форточка открыта. Она села на завалинку под окном и тихо, бездумно смотрела на синеющие вдалеке сопки, на красное солнце, зацепившееся лучом за горизонт. Она знала, что он там и знала, что с ней. Она слышала музыку, смех и звяканье посуды. Потом донеслась возня и стоны девицы. Вика понимала, что ей надо уйти, но продолжала сидеть, словно прикованная.
        «Завалинка разрушенных надежд!» — горькая ирония не ослабила душевной боли. Она сидела на ней, оглушенная огромным непоправимым горем, и ей казалось, что она здесь целую вечность и целую вечность жалеет себя.
        Глава 12
        Саша Кузьмичев со всей страстью исследователя взялся выполнять поручение Стаса. Со своей крыши, вернее с Сажинской, он видел, как вернулась Ирочка в сопровождении молодого человека. Он сразу узнал Сергея, но не торопился спускаться вниз. Потом он ушел, а Ирина с Александром Степановичем отправилась в кухню. Он слышал через открытое окно, что они повздорили, но сам их не видел: выступ приходился на спальню.
        С Сергеем они учились в разных школах, хоть и жили неподалеку. Сажины переехали в этот район, когда сыновья были уже в старших классах, поэтому они доучивались в старых школах. А вот с Леночкой Саша учился с первого класса вместе. Кажется, совсем недавно все ребята со двора увлеклись бегом, потом футболом, особым шиком считалось искупаться как можно раньше. Тут уж соперничество перешагивало все рамки благоразумия. Любимцем фортуны, конечно же, был высокий спортивный Сергей, а не Саша. Но заводилой в их кампании всегда была Леночка. Это она утром раньше всех выбегала во двор.
        —Саша! Соня-засоня! Вставай! Утро какое чудесное! — потихоньку говорила она, вставая под балкон, где спал Саша.
        Но мальчик ничего не слышал: ни шумевшей мусоровозки, ни дворничьих скребков, ни ее тихого голоса. Сашу будила мама, и он шел в комнату, закутавшись в толстое одеяло, а Леночка тихо смеялась, глядя на его нескладную высокую фигуру.
        —Вот звоночек! — говорила мама и уходила на кухню готовить завтрак.
        Ленка бегала лучше всех, заплывала дальше всех, а в воду лезла еще когда льдины по реке плыли. Никто из знакомых девчонок не стал бы играть в футбол. А она играла — да еще как: нападающим. Конечно, мальчишки ей уступали. Когда через час Леночка в нарядной блузке с большим ранцем уходила в школу — никто бы в ней не узнал утреннюю забияку.
        Ну вот, опять он вспоминает Леночку, крыша приводила его в состояние глубокой задумчивости.
        А в это время в квартире Сажиных события развивались совсем не так, как ожидал сам Александр Степанович. Оторвав Катюшу от кастрюли с пельменями, доктор потащил ее в спальню.
        —Подожди, Саша, нам надо серьезно поговорить! — удалось его остановить Катюше.
        —Ну давай, говори! — приказал он, глядя воспаленными глазами на девушку.
        —Нам надо прекращать эту двойную жизнь! — наконец-то решилась Катюша.
        —Как? Скажи, как я могу это прекратить? — бушевал Сажин. — Я? Который сделал величайшее в истории человечества научное открытие? Я? Который не может даже раскрыть его тайну? Веками люди искали эликсир бессмертия! Кто его нашел? Я? Но что теперь с ним делать? Да мне братья-ученые руки не подадут, если узнают, что я провел эксперимент на собственной жене! Допустим, мне плевать, что люди обо мне подумают! Но органы-то сразу инкриминируют!
        —Что инкриминируют? — ужасаясь той ярости, с которой он говорил, произнесла Катюша.
        —Что-что? Покушение на убийство! Вот что! Скажут, где Екатерина Сергеевна Сажина? Вот же она? «Не пудрите нам мозги!» — вот что ответят в органах!
        —Что же делать? Мне-то как быть?
        —А что тебе? Тебе-то чем плохо? — закричал Сажин. — Тебе ничего не угрожает! Наслаждаешься себе жизнью, щебечешь с молодыми людьми! Ни забот, ни хлопот! А что документы не соответствуют возрасту — так ты их не показывай.
        —Но я не могу вечно жить в этой золоченой клетке! — вырвалось у Катерины.
        —Я так и знал! Я так и знал! — опять закричал Сажин. — Ты теперь хочешь освободиться от меня! Тебе свобода нужна? Тебе независимость нужна? — глаза его зловеще заблестели. — Ты, наверное, еще и любви хочешь? — он потащил ее в спальню и грубо толкнул на кровать.
        Острое желание терзало его изнутри, выворачивало наизнанку. Любое прикосновение к девушке обжигало ладони. Он срывал с нее одежду, мял грудь, мучил юное тело, но страсть выхода не находила. Он не мог ее взять.
        Она не сопротивлялась, не кричала, она в немом ужасе смотрела на мужа. И этот ее страх, ее отвращение больно жалило и отравляло все удовольствие от ее молодости и красоты. И тогда в необузданной ярости Сажин ее ударил.
        А в это время, сидя на крыше, Саша думал о том же: «Пора прекращать эту двойную жизнь! Эти ночные бдения превращаются в болезненную необходимость». Его размышления были прерваны криком ужаса. Саша бросился к краю крыши и заглянул в окно спальной комнаты. Он увидел Ирочку, которая рвала на себя раму окна и не могла открыть.
        Саша Кузьмичев, мигом слетев со своего мечтательного гнездышка, вломился в квартиру Сажиных, выбив дверь. Растерзанный вид девушки и ее белое от страха лицо настолько потрясли Сашу, что он, схватив Сажина за руку, рывком дернул его на себя, а потом размахнулся и ударил наотмашь. Александр Степанович отлетел в угол и затих. Ирочка, испытавшая столько потрясений за последнее время, прильнула к Сашиному плечу, коротко всхлипнула и потеряла сознание.
        Глава 13
        Ошеломленная внезапно свалившимся на нее горем, Виктория сидела на мурманской завалинке и ни о чем не думала.
        Внезапно в другом конце домика открылась дверь, и на крыльцо вышел Борис. Вика была скрыта от него зарослями Иван-чая. Она сидела тихо, совсем не желая быть замеченной. Она, конечно, хотела все узнать, но оказаться застигнутой на месте подслушивания — нет, это выше ее сил.
        Закурив сигарету, Борис постоял и, обогнув высокие кусты, принялся обходить домик.
        —Зайка! — его изумление было неподдельно. — Что ты здесь делаешь ночью? Когда ты приехала?
        Она молчала, он подошел к ней и сел рядом на завалинку.
        —А я, видишь, даже не сплю в своей комнате. Ты молодец, что не зашла туда. Там у меня двое из комиссии спят. Ты же знаешь, они приезжают отдыхать, а не работать! — он говорил без остановки, боясь, что его прервут. — А я в этом крыле лег, чтобы им не мешать. Пойдем, я тебе открою комнату, ты ложись, только тихо, чтобы никто не видел. Все комнаты пусты.
        —Борис! Я все слышала! — прервала его Вика.
        —А-а! Они там сексом в моей комнате занимались? Ну да, Зайка, скажу тебе по секрету: это не комиссия вовсе, это дочь начальницы лагеря приехала со своим любовником…
        —Борис! Я не только слышала, — прервала его Вика, не в силах смотреть, как он изворачивается. — Я ехала в том самом автобусе!
        —А, то-то мне что-то померещилось. Так ты приехала семь часов назад? Где же ты была все это время? Так ты была на автовокзале? — вдруг его осенило. — Вот, Зайка, ты видела, как мне приходится крутиться возле этой комиссии — и цветы им дарить, и на такси возить. А ты, моя бедная, пешком шла.
        —Борис! Ты совсем запутался, а по виду не скажешь, очень спокойно объясняешь. Пойми, я не только шла все это время, я здесь была. Я видела, что кроме вас двоих в лагере никого нет!
        —Да я-то тут при чем? — возмутился Борис вполне искренне. — Ты просто не заметила ее любовника, он на машине приехал. Хочешь, я сторожей позову, они подтвердят, что она здесь с любовником?
        —Борис! — крикнула Вика. — Остановись! Ты никак не поймешь, что я все видела, что я все поняла, — и добавила почти тихо, — не унижай нас обоих ложью.
        Она пошла прочь. Борис виновато плелся за ней. Уже в лазарете, обняв ее, прошептал:
        —Я просто не хочу тебя потерять, поэтому вру и изворачиваюсь. Это не то, что ты думаешь! Это увлечение по необходимости. Она действительно дочь начальницы лагеря. Ее мать — крупный акционер лагеря отдыха, а вообще-то она председатель профкома рыбного завода, того самого завода, где самый лучший в городе плавательный бассейн. Ты же знаешь, как я о нем мечтал! Она обещала устроить меня директором бассейна. Мне так нужна стабильная работа! Но люблю-то я только тебя! Ты меня утром подожди, я тебе поесть принесу! А пока ложись, отдыхай!
        —А ты куда? — спросила, чуть ли не разомлевшая от его слов, Вика.
        —Я лягу в том здании, но в другой комнате, — стыдясь своих слов, сказал Борис. — Я же не могу ей объяснить, что ты приехала! Только ты не уходи! У нас там остались бутерброды…
        —Скажи, а ты меня не перепутал с ней? Я хоть и не дочь начальницы лагеря, но все же не побирушка.
        —Ну, знаешь! — вспылил Борис. — Ирония здесь как-то неуместна.
        —Здесь вообще все неуместно, и особенно я!
        Он ушел, оставив ее одну, и Вика поняла, что больше всего на свете ей сейчас хотелось остаться одной.
        Она опрокинулась на пустую сетку кровати ничком и громко зарыдала. Она колотила руками по сетке и кричала:
        —Мне больно! Мне очень больно! За что? Ну, за что? Господи! Что я сделала?
        Металлическая сетка легко звенела в такт ее словам. Но он так и не пришел. Он не вернулся. Он не понял, что это конец. А может быть, он хотел этого?
        Вика спала крепко и без сновидений. Как спал Борис, мы не знаем, но догадываемся, что у людей с нечистой совестью сон чуток и тревожен. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что такие люди страдают не меньше, а может быть, даже больше.
        Утром она проснулась рано, очень рано. Часов не было, телефон сел. Солнце все так же неотвратимо трудилось на нелегкой северной ниве. Но по тому, что роса упала на травы, а комары перестали жужжать, Вика поняла, что наступило утро. Очень хотелось пить. Вика повернула пересохший кран, и ржавая вода полилась в раковину. В лазарете оказался даже унитаз со сливным бачком, чему Вика удивилась, потому что знала, что дети ходят в туалет на улицу.
        Она нашла и чайник, и остатки кофе. Аппетит проснулся зверский. Но все равно есть их бутерброды Вика бы не стала. Наскоро попив пустого кофе и торопясь отсюда скорее уйти, девушка перелезла через забор и быстро пошла прочь от лагеря, так много принесшего ей разочарований.
        Ее кроссовки сразу промокли. Но на душе было легко и свободно. Она навсегда уходила из мира лжи, такого уютного для некоторых и такого невыносимого для нее. Этот мир душил ее своей жесткой запрограммированностью, своим тупым снобизмом.
        —Ну и черт с ним! — крикнула Вика и послушала себя.
        Несмелое эхо ответило легким дискантом «…с ним, с ним, с ним…»
        —Да, с ним! — еще сильнее крикнула Вика.
        —С ним… — уже увереннее ответило эхо.
        И она запела. Она знала, что здесь на много верст вокруг никого нет, и пела громко и заливисто, размахивая желтой соломенной шляпой.
        Вот такой отчаянной ее и увидел Станислав Громов. Он сидел на вершине сопки, наблюдая, как рождается день, как плавно он перетекает из ночи. Ему нравились эти суровые безлюдные места, наполненные самобытной соленой древностью. Вдалеке синеют озера. Под ногами — крутой обрыв. Слева — дорога. По ней идет человек. Это мгновение не повторится никогда. В пять утра по дороге среди затерявшихся сопок идет человек? Стас разглядел женскую фигуру.
        Размахивая шляпой в такт песни, она поет о чем-то своем, личном. Эти сопки, этот березовый лесок, эта горная речка — она так похожа на них: она свободна, как они, она также бесстрашна.
        Стас некоторое время наблюдал за девушкой с вершины небольшой сопки, пытаясь понять, как она здесь очутилась: в такое время суток и в таком пустынном месте. А Виктория после пережитой ночи ничего не боялась, она ощущала небывалый подъем, прощаясь с прошлым, так ей казалось. Если бы она знала, что впереди еще не одна страница разговоров, укоров, сопротивления…
        Глава 14
        —Я — твой хозяин! Я — твой хозяин! — настойчиво повторял четырехлетний мальчуган, мельтеша перед мордой огромного водолаза. Тот лениво отворачивался от мальчишки, как от надоедливой мухи, но с места не сходил, видимо, ему тоже нравилась игра в хозяина.
        —Ромочка! Зачем ты это говоришь собаке? — раздался мягкий интеллигентный голос.
        —Чтобы она меня слушалась! Вот смотри, бабушк! Черри, подай лапу! Видишь, не подает. Это она меня за хозяина не признает.
        Бабушка, улыбаясь, смотрит на внука. Старый мудрый пес тоже снисходительно поглядывает на забавного ребенка.
        Рома вскоре оставил прежнее занятие и стал покушаться на бабушкины обои, пытаясь запрыгнуть на стену.
        —Роман! Угомонись ты! Куда только смотрят твои родители! — возмущалась для порядка бабушка.
        —Я — Джеки Чан, я уже почти на потолке! — кричал Рома.
        А вскоре малыш стал охотником джунглей, начесав Черри косматую гриву и выдавая его за льва. Копьем стала лыжная палка, которая нашлась в бабушкиной кладовке. Рома махал палкой перед носом собаки, пытаясь подвигнуть ее к нападению, но Черри невозмутимо улегся на свою лежанку в прихожей и нападать по-видимому в ближайшее время не собирался.
        Внезапно пес поднял голову и навострил уши.
        —А-а! Идет кто-то! — бабушка уже открывала дверь.
        —Вика! Что так рано? Мы тебя и не ждали. Что ж не отдохнула денек с Борисом?
        —Да так, мама! Не получилось…
        —Поссорились? И чего вы все не поделите. А кстати, будет он забирать Рому на второй сезон с собой? На первый, говорил, что ему надо в коллектив влиться. Влился?
        —Еще как влился!
        —Ну вот пора и Романа взять! — как будто не заметив иронии, сказала бабушка.
        —Не знаю, мы об этом не говорили. За этим ребенком глаз да глаз нужен, а у Бориса — работа.
        —Да уж и работа — утром зарядку провести, — проворчала бабушка.
        Надежда Ивановна ушла на кухню и поставила чайник. Была она женщиной не старой, следила за собой и все еще, несмотря на пенсию, работала. Но она так активно вжилась в роль бабушки, что близкие так ее и воспринимали.
        —Вика! Пойдем чай пить, мы еще не завтракали, Рома мне всю голову вскружил.
        —Мы, мам, переживаем не самые лучшие времена, — сказала Вика, делая себе бутерброд из шпротов с огурцом.
        —Подумаешь, — сказала Надежда Ивановна. — Все ссорятся, вы еще разведитесь!
        —Именно это я и собираюсь сделать! — сказала Вика.
        —Да ты с ума сошла, Виктория! — всплеснула руками Надежда Ивановна. — У вас же ребенок! О чем ты только думаешь? Вон мы с отцом сколько ссорились, но чтоб разводиться… А что мальчик без отца будет делать, ты об этом подумала?
        —Мам! Я обо всем подумала, но так складываются обстоятельства, — слабо сопротивлялась Вика.
        —Какие такие обстоятельства? Он, что, другую нашел?
        —Он ее всегда находит.
        Надежда Ивановна удивленно смотрела на дочь.
        —Ты знала об этом?
        —Нет, не знала! Но догадывалась! А вчера вот узнала, и не хочу с этим жить!
        —Ну смотри, Виктория! Как знаешь. Я в твои дела не вмешиваюсь, чтобы ты меня потом не винила, — мама расстроилась гораздо меньше, чем ожидала Вика.
        Сынишку она оставила у бабушки — девушка хотела побыть одна, подумать обо всем, привести чувства в порядок.
        Все произошло так неожиданно. Когда Стас окликнул ее и спустился с сопки, она испугалась, а он вдруг спросил:
        —Девушка! Вы не знаете, где стадион?
        Это прозвучало так нелепо, что они оба расхохотались. Он пытался объяснить, что он имел в виду, но она смеялась, понимая, что он спросил первое, что пришло ему в голову.
        Потом, когда они сидели у костра, и Вика сушила промокшие от росы ноги, она спросила:
        —Вы с сопки спустились из любопытства или хотели со мной познакомиться?
        —Конечно, хотел познакомиться! — ответил он. — Я даже размечтался, что на вас напали разбойники, и я вас бы спас, тогда наше знакомство носило бы последовательный и логичный характер.
        Они говорили долго и обо всем сразу. Вика рассказала о событиях последней ночи, сейчас она сердилась на себя на излишнюю откровенность. Стас долго молчал, потом произнес сдавленным голосом, она была благодарна ему за то, что он принимал ее боль:
        —Как же он мог?
        —Что? Изменить?
        —Как он мог спокойно вернуться к другой женщине после того, что ты узнала?
        —Вот, смог, — голосом, в котором слышались сдерживаемые слезы, сказала она. — Я, пожалуй, пойду!
        —Я провожу тебя!
        —До автовокзала?
        —Нет уж, до дома, иначе ты исчезнешь также, как появилась.
        Она рассмеялась, но оба они вдруг неожиданно поняли, что не могли не встретиться, что встреча эта была предопределена судьбой.
        Они медленно пошли по дороге в направлении городка.
        —Ну вот так случилось, что я о себе все рассказала. А вы-то что делали на сопке? Подстерегали одиноких девушек?
        —И подстерегал тоже, — засмеялся Стас. — Вообще-то я здесь работаю.
        —Сидеть на сопке — это такая работа? И хорошо за нее платят?
        —Не очень. А работа состоит в том, чтобы найти биоиндикаторы для поиска брусники.
        —Это что? Миноискатель растений?
        —Как технически это будет осуществлено, я плохо представляю, я — биолог, я должен найти растение или компоненты растений, используя которые можно построить аппарат, реагирующий на бруснику.
        —То есть, это будет реакция на запах?
        —Ты — умница! Но это только одна составляющая.
        —Неужели брусника представляет такую ценность, что ее надо искать научными методами?
        —Видишь ли, биологическая активность растений средней полосы падает год от года. Общее загрязнение атмосферы, почвы, воды приводит к тому, что растение теряет свои активные свойства.
        —Оно становится имунно-слабым, — уточнила Вика.
        Стас отошел на несколько шагов и сказал, взглянув на девушку со стороны:
        —Биофак?
        —Ну да!
        —Ну тогда тебе найдется работа в нашем институте, — обрадовался Стас и тут же смутился. — Ой, извини, это, наверное, бестактно…
        —Где это? — спросила она буднично, словно не заметив его выпад.
        —В подмосковном научно-исследовательском институте биогенной фармакологии.
        Некоторое время они шли молча, Стас подбрасывал ногой редкие камешки, Виктория срывала венчики растений и старательно разглядывала их.
        —Поэтому ценность растений, выросших в экологически чистых районах, — сказал Стас, как будто продолжая внутренний диалог, — неизмеримо возрастает. У нас в стране это Сибирь, Дальний Восток и Север.
        —Так вы всю нашу бруснику изведете.
        —Ну здесь такие необъятные просторы…
        —Европейский Север не так велик и не так неисчерпаем, как многие думают, — раздумчиво сказала Вика. — Здесь восстановление природы идет гораздо медленнее. Посмотрите на эти деревья на склоне горы. Там только тонкий слой почвы, а под ним камни. Почва столетиями наносилась ветром. Здесь много воды и камней, но мало солнца и земли. Этот уникальный мир так легко разрушить.
        —Мы уже пришли, энтузиаст Севера? — спросил Стас, когда они остановились возле типовой девятиэтажки.
        —Да, я люблю эти места, — просто ответила Виктория, — хотя живем мы здесь не так давно.
        Он спросил ее телефон, она назвала домашний, сказала, что мобильный что-то барахлит, надо покупать новый.
        Борис появился к вечеру.
        —Ну что, проводил ее? — спросила Вика самым обычным тоном.
        —Надо мне ее еще провожать! — буркнул он. — У нее муж бывший бандит.
        —Ах, у нас, оказывается, не классический треугольник, а трагический четырехугольник.
        —Ну хватит, зайка! Ну обиделась, ну подула губки и хватит, — он, сидя на кровати, притянул ее к себе за талию. — Ну виноват я, виноват, но что же теперь… Люблю-то я тебя одну!
        Вика удивленно смотрела на Бориса, не понимая, как она раньше не замечала этого коктейля из лжи, амбициозности и самолюбования. Он всегда лгал ей, ложь срослась с ним, ложь разрушила их отношения, ложь, как противная гадина, давно проникла в их семью и подтачивала ее. В ней не было ни злости, ни раздражения — одно лишь ощущение собственной глупости и наивности. Она разжала его руки и отошла к окну, он тут же подскочил к ней и положил голову ей на плечо, изображая нежность и раскаяние, она понимала, что ни того, ни другого он не чувствует, просто хочет избежать длительных объяснений.
        —Я не хочу об этом говорить! — спокойно сказала она. — Я ухожу от тебя. Так что, будь добр, собери вещички и дуй отсюда.
        —Твои?
        —Свои!
        —Но ведь уходишь ты!
        —Но квартира-то моя!
        —У нас зарегистрированный брак, стало быть, имущество общее, — возразил он.
        —Что-о? — она повернулась к нему и увидела наглый взгляд, самоуверенную позу, он сидел на стуле. — Что-о? Квартиру купили мои родители!
        —Мало ли что купили! Если ты собралась уходить, так давай делить квартиру!
        —У тебя есть совесть или нет? — закричала она. — Я не могу жить с ребенком на улице! Ведь это твой сын пострадает от такого дележа!
        —Я тоже не могу жить на улице! — спокойно сказал он.
        —Но как ты можешь делить мою квартиру? Мою!
        —Но это же не я ухожу из семьи! Это ты делаешь патетический жест, причем, из-за ерунды.
        —Из-за ерунды? Твоя измена — это пустячок, не стоящий внимания?
        —Ну скажи, скажи еще, что ты раньше не знала? — саркастически произнес Борис. — Что ты верила, будто я уезжаю в командировку? Что я задерживаюсь на работе?
        —Борис! — закричала Вика. — Не делай меня соучастницей своих похождений! Я не знала о них!
        —Не знала или не хотела знать? — безжалостно добивал он. — Тебе так было удобно — не знать! А теперь строить из себя такую чистенькую девочку. Нечего делать из меня подлеца! Ты думаешь, с тобой легко жить? Когда ты вечно своими наивными глазками моргаешь? Или ты вправду дура или умело притворяешься?
        Вика заплакала, так они еще не ссорились, таких слов он никогда не говорил…
        —Ты понимаешь, я все видела! И даже слышала! Я не могу это забыть…
        —Ну ладно, прости меня, заяц, прости! — он гладил ее по голове. — Ты действительно пережила стресс. Прости! Забудь все, что я тут наговорил!
        —Хуже всего, Борис, что это действительно правда!
        —Что правда?
        —То, что я узнала о себе и то, что ты сказал…
        —Но я наговорил сгоряча.
        —Ты сгоряча сказал правду.
        —Вот заладила, правда-правда, далась тебе эта правда.
        И тут зазвонил телефон, Борис бросился к трубке:
        —Да? Нет! Да так себе! Я перезвоню!
        Вика поняла, что их жизнь никогда не изменится, что его устраивает это метание меж двух огней, а она будет вечно терзаться сомнениями. Вику охватила ярость, она схватила сумку и стала бросать в нее вещи. Борис наблюдал за ней тревожными глазами, но не мешал. Наверное, он любит ее… Но он любит и ту, другую… А если и не любит, то слишком ценит комфорт, который ему, баловню судьбы, дарят женщины. Ему, как воздух, необходимо обожание окружающих людей, и в этом смысле, ему недостаточно одной женщины, ему требуется внимание многих.
        Вика вышла, хлопнув дверью. Борис догнал ее на улице.
        —Давай хоть вещи донесу до остановки, — виновато сказал он.
        —Отстань, сама справлюсь!
        В квартире родителей она посмотрела на спящего сына и легла рядом, провалившись в сон, как в спасение.
        Глава 15
        —А почему сегодня нет нашего начальника лаборатории? — придвинув к себе телефон, спросил Петр Петрович. — Где витает наш вездесущий Саша, знающий ответы на все вопросы? Почему нет вестей из-за Полярного круга? Как чувствует себя моя разбойница Сонька? И почему накопилось так много вопросов, на которые нет ответа?
        —Ты бы лучше звонил, чем болтать, — посоветовал Лещинский.
        —Уже звоню! Александр Степанович? Вы что? Вы на чем? А-а, вы на больничном? Уже врача вызывали? Нет? Тогда позвольте вам дать неназойливый совет! Отдохните денек-другой, а там и приходите. От начальства мы вас прикроем. Нет, ну что-нибудь придумаем… Сашу? А его тоже нет, мы думали, вы в курсе, где он и что с ним? Да, он звонил! Но сказал нечто такое невразумительное, что мы ничего не поняли. Что именно?
        —Светлана Викторовна! — повернулся в сторону сотрудницы Петр Петрович. — Что сказал Саня?
        —Что он увольняется…
        —Александр Степаныч! — передавал в трубку Иванов. — Саша нес что-то, похожее на бред увольнения. Сказать, чтобы перезвонил вам? Хорошо! Слава Богу, один вопрос отпал, — сказал Петр Петрович, кладя трубку и поворачиваясь к коллегам. — Шеф сказал, что…
        —Мы не такие тупые, чтобы не понять, — парировал Лещинский.
        —Очень рад за вас! Так, у Саши занято, звоню дальше. Сонечка, радость моя! Что? Нет, у дедушки животик не болит. А у Сонечки? Тоже нет? А у кого же он болит? Ах, у папы! Что же он съел? — счастливым голосом спрашивал Петр Петрович. — Арбуз? Целый? Ну и папа! Это мы ей так говорим, — объяснил он сослуживцам то, что они давно без него знали, — а то она у нас очень любит арбузы.
        Он еще нескоро положил трубку и, задумчиво улыбаясь, спросил:
        —За что мы так любим внуков?
        —За то, — философски произнес Лещинский, — что они лучше нас!
        —Лучше нас легко быть! — возразила Светлана Викторовна.
        —Да, но при этом они похожи на нас, — многозначительно поднял палец вверх Лещинский.
        —Александр! — между тем продолжал свой телефонный экскурс Иванов. — Свет мой, Саша! Скажи мне, старому и опытному человеку, что случилось? Ничего? Ровным счетом ни-че-го? Но ты… как бы это поточнее выразиться… ты некоторым образом не вышел на работу? А-а, так ты на работе и выполняешь срочное задание Сажина? Но Сажин, некоторым образом, только что звонил и спрашивал про тебя, просил перезвонить. Ах, ты в курсе? Эт-то хорошо, хорошо… А-а, понял, понял, с почтением удаляюсь! — он положил трубку и в прострации смотрел вдаль. — Что-то загадочное вокруг нас происходит…
        —Что ты там понял-не понял ни умом, ни аршином? — спросил Лещинский.
        —Полчаса назад он что-то бормотал насчет увольнения. Сейчас, говорит, на задании.
        —Что ж тут непонятного? Это же было полчаса назад! А ты сказал об этом Сажину. Вот он, вероятно, и позвонил Кузьмичеву, уговорил его не увольняться, а сказать, что он на задании. Телефон же Саши был занят?
        —Да-а.
        —Вот видишь. Если бы ты поговорил с нашим новым электриком, ты бы действительно ничего не понял.
        Саше Кузьмичеву действительно позвонил Сажин и сказал следующее:
        —Александр! Прошу тебя — выслушай меня! — этот мягкий извиняющийся тон был незнаком помощнику. — То, что ты вчера видел…
        —Это не то, что я мог подумать, — закончил он за Сажина фразу. — Извините, Александр Степанович, но это так банально, что даже обсуждать невозможно.
        —Но это действительно так, — сказал Сажин. — Объяснить ситуацию я пока не могу, но я предлагаю небольшую сделку: ты ставишь любые условия, я согласен на все. От тебя же требуется только одно — молчание.
        —А Ирина?
        —Да причем здесь она? — вырвалось у Сажина. — Мне важно, чтобы все шло, как будто ничего не произошло, пока я не найду выход. Согласен?
        —Вы меня не поняли! — перебил его Саша. — Мне надо узнать мнение Ирины по поводу вашего условия.
        —Ну так узнай!
        —Ее здесь нет?
        —Разве она не у тебя?
        —Нет!
        —Где же она?
        —Этого я сказать не могу!
        —Хорошо, хорошо, — согласился Сажин. — Но ты можешь пообещать, что никому ничего не скажешь, пока не поговоришь с ней?
        —Это я могу обещать!
        Он прошел на кухню, где хозяйничала его неутомимая мама и, взяв блинчик, фаршированный яйцом и зеленью, стал машинально жевать.
        —Мам! Ты можешь мне завернуть с собой несколько блинчиков? — также машинально, думая о своем, спросил Саша.
        —Да, конечно, я так рада, что ты, наконец, начал заботиться о себе.
        —Это не мне, мам.
        —А кому же?
        —Так, одной девушке…
        —Сынок! — обрадовалась тетя Маша. — Конечно, конечно! Вот все — готово! — она протянула пакет.
        —Мам! Что ты тут положила? Кастрюлька? Зачем?
        —А как же? Разогреть!
        —Ну а варенье-то зачем?
        —Ничего, ничего, тут маленькая баночка совсем, потом съест.
        —Ну что с тобой поделаешь! — вздохнул Саша и, взяв пакет, отправился к Ирине.
        А в это время в лаборатории Сажина продолжался начатый разговор.
        —Так что там наш новый электрик? Чем удивил? — спросил Петр Петрович.
        —Инженер по технике безопасности спрашивает: для чего нужен резиновый коврик, который ты, Игорь, под ноги подкладываешь?
        —Не поверю, что электрик этого не знает.
        —Знать-то он знает, но, задумайся, как ответил: чтобы ток впитывался в коврик, — все засмеялись, но как-то вяло, в лаборатории действительно происходили странные вещи.
        —А не пора ли вам поработать, друзья мои? — спросила Светлана Викторовна. — Рабочий день на исходе.
        —Ну положим, рабочий день не на исходе, но поработать действительно можно, — сказал Иванов и ушел в лабораторию растениеводства.
        При лаборатории Сажина процветали в прямом смысле большая теплица и оранжерея, где растения выращивали для проведения экспериментальных работ.
        Петр Петрович подошел к петрушке, полюбовался ее буйным ростом.
        —Возьмем этот кладезь минеральных солей, — он сорвал несколько веточек растения. — Смешаем с этой железкой, — ученый имел в виду порошок железного дерева, реликт, конечно, не мог вырасти в средней полосе, но имелся в лаборатории. — Нас интересует что? Нас интересует железное дерево, — приговаривал Петр Петрович, разминая петрушку. — Какое же это дерево, если в нем больше неорганики, что вообще несвойственно растениям.
        —И что ты собираешься делать с этой адской смесью? — скрестив руки на груди, сказал Лещинский, который появился в лаборатории вместе с Ивановым и теперь несколько иронично следил за его действиями.
        —Это моя неплановая работа, так скажем. Хочу проверить активность гидролазов и изомеразов в неорганической среде. Возможно, у этих ферментов тоже высокая активность.
        —А петрушка-то, бедная, при чем?
        —Это уж моя интуиция, — ответил Петр Петрович, наблюдая за едва заметной реакцией полученной смеси. — Она очень сочная, в ней много эфирных масел, она просто удобная среда для катализатора.
        —Интересно, интересно. И сколько по твоим предположениям потребуется времени?
        —Несколько дней. Хочу понаблюдать, а возможно и увидеть, как ведет себя этот состав сразу и через определенные промежутки времени. И хотя это неплановая работа, я занесу все данные в контрольный журнал.
        —Петр! У тебя были удачные опыты с трансферазами. Помнится, ты говорил о серьезном омолаживающем эффекте. Что сказал Сажин по этому поводу? Стоит готовить документацию к утверждению разработок?
        —Представь себе, он до сих пор ничего определенного не сказал.
        —Так ты спроси.
        —Спрашивал. Говорит, рано.
        —Как рано? Прошло около двух месяцев, если не ошибаюсь, — сказал Лещинский.
        —Два с половиной месяца!
        —А чем занимается Сажин в своей лаборатории? Он в последнее время стал каким-то одержимым, заметно, что разрабатывает тему, но ни с кем не делится, а ведь это не по правилам.
        —Ты думаешь… ты предполагаешь, он мог присвоить тему? Нет, это невозможно!
        Глава 16
        —А в наших-то хоромах численности поприбавилось, — произнес утренним хриплым баском Вован из коммунальной квартиры.
        —Что? Стас приехал? — встрепенулась тетя Тоня.
        —Нет, дружбан евонный Сашок. И даже не сам, какую-то девчонку привел. Пусть, говорит, пока поживет, Стас в курсе. Извинялся долго, лучше б бутыль поставил, — заржал Вован.
        —У тебя одни бутыли на уме, — одернула его мать. — Что за девушка?
        —Так, цыпленок какой-то!
        —Воспитанная?
        —Мам, что значит по-твоему воспитанная? Тихоня, что ль?
        —Тебе этого не понять!
        —Ну конечно… Вот если б Сашок бутыль поставил, я бы сразу все понял. У меня один мужлан спрашивает, сколько будет ноль целых, пять десятых прибавить одну вторую? Ха-ха-ха! Он думает, если я алкоголик, то и дурак, что ли? И знаешь, что я ответил? — Вован сделал эффектную паузу, но мать, помешивая суп в кастрюльке, не оценила.
        —Что-что ты ответил? — спросила заспанная Светка, входя в кухню.
        Теперь у Вована были зрители.
        —Я ему сказал — один пузырь! А жалко, что один!
        —Вот ты ему вставил! — отозвалась Светка. — Что-то голова тяжелая, выпить хоть есть у кого?
        —Да откуда? Откуда? — засуетился дядя Паша, который тихо сидел в уголочке, и всем стало ясно, что у него есть.
        —Толкутся тут на кухне. Медом им, что ли намазано, а выпить ни у кого нет. В этой квартире кто-нибудь, кроме меня работает? — и это была правда, Светка работала дворником, чем очень гордилась. — Дайте хоть зажигалку? Ну спички? А чего тогда газ выключили, если закурить нечем? — рявкнула женщина.
        —Жарко, вот и выключили, — жестко ответила тетя Тоня, которая к этому времени доварила свой суп. — Вова, иди поешь?
        —Суп? Поесть? Щас! — вложив все презрение, на какое он был способен, отозвался Вован.
        —Пойду к этой, к новенькой! — спокойно доложила Светка.
        —Не ходи! Я принесу спички! — сказала тетя Тоня.
        —Ну да, твоя комната в конце, — резонно заметила Светка, а ее — рядом, и она постучала в дверь. — Слышь, как тебя там, у тебя спички есть?
        —Нету, — отозвался нежный голосок Кати.
        —Ты посмотри, у Стаса в кухонном шкафу всегда были, — сказала Светка.
        Катя приоткрыла дверь и протянула коробок.
        —Понаселят тут разных, — ворчал дядя Паша, — а потом свет за них плати.
        —Это ты-то переплатил? — возмутилась тетя Тоня. — Да у тебя зимой снегу не выпросишь! Стас всегда и платит за вас!
        —Вот спички на стол кладу, — в комнату Стаса проникла Светкина голова, на этот раз без стука.
        —Оставьте себе! — ответила Катя.
        —Нет, мне чужого добра не надо! — с гордостью ответила Светка, закрывая дверь. — Ах, у нас посторонние мужчины! — она сделала вид, что запахивает халат, и Саша, а это был он, густо покраснел.
        Он вошел в квартиру без ключа, а сюда входили именно так. Надо было снаружи потянуть за веревочку, которая через дырку в двери была привязана к щеколде — и дверь, как в известной сказке сама открывалась. И хотя Кузьмичев всегда смеялся, когда Станислав рассказывал про коммунальные будни, в глубине души он считал это преувеличением. Например, что некоторые зловредные дети заталкивают веревочку внутрь, и тогда дверь не поддается никаким уговорам. Длинный узкий коридор, заставленный шкафами и сломанными стульями, упирался в ванную комнату, которая за ненадобностью тоже постепенно превращалась в кладовку для обитателей квартиры.
        Ванная не работала по культурным, можно сказать, причинам. Раковина в ней исчезла лет десять назад. А год назад засорился слив ванной, сантехник сообщил, что требуется замена трубы. И вот тут-то Светкина мать, которая была первой жилицей из уцелевших граждан, сказала свое решительно слово — нет! Нет, нет и нет! — повторяла она в ответ на предложение о вскрытии пола и толковала, что она, дескать, сама укладывал этот кафель, где-то доставала его и вообще, он красивый. Спасет или не спасет мир красота, мы не знаем, но одну ванную она уже погубила.
        Теперь все тяготы жизни приходились на раковину кухни: здесь мыли посуду, умывались, стирали белье.
        —Спит? — Саша махнул в сторону комнату Стаса.
        —Не, — бодро ответила Светка, в чьих глазах появился огонек надежды на опохмелку. — Не спит, но не выходит.
        —Вы тут ее не обижайте!
        —А мы че? Нам это надо? Мы — люди добрые! Ты к нам по-хорошему, и мы к тебе также. За бутылкой сбегаешь? А то давай я? — добрая Светка протянула руку за деньгами, и Саше пришлось вложить в нее энную сумму.
        Через полчаса Светлана стала действительно доброй, можно сказать, добрейшей.
        —Тебя как зовут? — просунула она голову в комнату, все-таки считала себя дамой деликатной для входа без приглашения. — Ну что, Иринка, хлопнем за знакомство! Да ладно, сейчас непьющих нету. Нет? Ну как хочешь?
        Саша с Катей уже пили чай в комнате и поедали блинчики.
        Юноша не знал, как начать разговор о договоре поделикатнее.
        —Ирочка! Звонил твой дядя и просил обо всем молчать. Я ответил, что все зависит от твоего решения.
        —Я тоже прошу молчать, — ответила Катя.
        —Я не прошу никаких объяснений, — сказал Саша. — Я понимаю всю неловкость ситуации как для вас, так и для, — он споткнулся, — для Александра Степановича. Но что вы собираетесь делать? Может быть, вам уехать домой?
        Как она могла объяснить, что это и есть ее дом, что здесь ее близкие, что у нее нет документов и что отъезд не решит проблему.
        —Мне некуда ехать, — тихо сказала она.
        —Простите, простите, я не знал…
        —Вам незачем оправдываться. Но я действительно не знаю, что делать.
        Девушка надломлена, ей надо дать время, чтобы прийти в себя — это единственное, что понял Саша Кузьмичев по молодости лет. Он тоже не знал, как ей помочь.
        —Ирочка! Я вчера вас звал к нам домой, я настаиваю на этом и сегодня. У меня мама будет очень рада, и она прекрасно готовит, — сказал Саша, не зная, чем ее утешить.
        —Я успела заметить, — рассеянно ответила Катя-Ирина. — Но это неудобно. Как ей объяснишь?
        —Моей маме ничего не надо объяснять. Если человек в беде, она всегда бросится на помощь.
        —Вы, наверное, такой же, Саша.
        —Вряд ли… А знаете, у меня появилась идея. Мы вот что сделаем, — сказал он. — Давайте пойдем купаться, день у меня свободный.
        —Нет, давайте куда-нибудь уедем!
        —Куда?
        —Не знаю, но куда-нибудь подальше от этого города. Я здесь задыхаюсь.
        —О-о, мы можем поехать на нашу дачу. Ехать, правда, придется на электричке. Но зато места там замечательные. Именно такие, какие вам сейчас нужны.
        Они вышли к темный коридор и осторожно двинулись узкой тропкой, проложенной между завалами обуви.
        —Почему здесь так много обуви? Даже, если у каждого по пять пар, все равно здесь в десятки раз больше.
        —А это я стараюсь! — раздался Светкин голос из дальнего угла. — Знаете, сколько ботинок народ выбрасывает на помойку? Ужас!
        —Это все со свалки? — когда они вышли на лестничную площадку, Ирочка была бледна и близка к обмороку.
        Ужас, ужас, ужас!!!
        Поезд тихо тянулся к юго-востоку. Сколько себя помнила Катя, она никогда не любила электричек, а надо же, как они изменились за последнее время. Ржавые вагоны с немытыми стеклами и лязгающими дверьми исчезли и вместо них появились удобные комфортабельные поезда. Меньше также стало торговых агентов с их жалко-просящими взглядами. Но сейчас она не замечала всех этих деталей, она сидела у окна, тихо покачиваясь в такт электричке, чувствуя умиротворение и покой.
        «Кто мало видел — много плачет», — это выражение Лопе де Вега как нельзя больше походило к Екатерине Сажиной.
        Жизнь ее проходила тихо и спокойно, никаких потрясений не было в прошлом, не ожидалось и в будущем, карьера также катилась без взлетов и падений. Она теперь понимала, что никогда не чувствовала себя счастливой.
        Последние события пробудили ее тягу волю к жизни, наполнили душу радостным ожиданием чего-светлого и радостного. Она пока не осознавала этого, но как земля просыпается после сильного дождя, так и она просыпалась — медленно и уверенно. Жизнь стала интересной для нее, она внушала любопытство, теперь Катя жаждала не спокойной уверенности в завтрашнем дне, она хотела жадно жить!
        Саша смотрел на ее подрагивающие в улыбке губы, и ему хотелось провести рукой по русым волосам, нежно прикоснуться к рукам. Ирочка коротко взглядывала на него, он застенчиво отводил взгляд.
        «Она. Такая хрупкая. Такая ранимая девочка. Такая незащищенная. Как же можно было так ее обидеть!» — думал он, и руки сами сжимались в кулаки.
        —Вот мы и прибыли! — сказал Саша, когда поезд остановился на маленькой станции.
        По теплому песку они пошли через сосновый лесок. Шершавые стволы сосен дышали древностью и мудростью. У дерева, как и у человека, — свой характер. Березы — по-детски непосредственны и веселы. Тополя — задумчивы и печальны. Клены — по-деревенски простоваты. Дубы похожи на крепких мужиков от земли и сохи. Благородные ели словно пришли в гости к обитателям леса.
        Они прошли небольшой пруд, где квакали лягушки и увидели высокий старинный дом с мезонином.
        —Да у вас здесь дворец! — восхитилась Катюша.
        —Дворец царевны лягушки, — засмеялся Саша, — одна коробчонка. Дом поделен между четырьмя хозяевами, наша коробчонка — синего цвета, окна на улицу.
        —А мезонин чей же?
        —И мезонин поделен на четыре ровные части, — со вздохом ответил Саша.
        —Можно я там буду спать?
        —Увы, увы, увы! Кровать втиснуть нам туда не удалось. А вот старое корыто — пожалуйста, к вашим услугам!
        —Спать в корыте?
        —А что? Вполне комфортабельная раскладушка получилась, — сказал юноша. — Мы туда матрац поролоновый положили, корыто большое, удобное…
        —Слышали бы вы себя со стороны, — улыбнулась Катя. — Корыто большое, удобное…
        Они уже подошли к высокому дому, похожему на птичник. С одной стороны вместо забора была возведена бревенчатая стена.
        —Это мы от тети Глаши отгородились, — пояснил Саша, заметив удивленный взгляд девушки. — Дом достался нам в наследство от прабабушки, которая в свое время поделила его на две части и отдала своим детям. Моя же бабушка в свою очередь поделила свою половину еще на две части: моему отцу и его сестре, это и есть тетя Глаша.
        —А твой отец, — Катя не заметила, что перешла на «ты», и Кузьмичев был этому несказанно рад, — не собирается поделить эту малюсенькую комнатушку на несколько частей?
        —Нет! — покачал головой Александр. — У отца я единственный ребенок, и этот вот замок, — он обвел рукой свободное пространство, едва не смахнув с полки одеколон, — принадлежит мне по праву рождения!
        Катя шагнула на скрипучую лестницу и осторожно поднялась на мезонин, похожий на ванную комнату.
        —Какой отсюда вид прекрасный! — воскликнула она.
        Саша быстро выкопал два куста картошки и мыл ее под краном, затем включил электрическую плитку.
        —У вас же газовая стоит? — заметила Катя.
        —Да! Но газ остался у тети Глаши! Чтобы им пользоваться, надо каждый раз просить родную тетю открыть вентиль. Да ты сама все поймешь про тетю Глашу, — сказал Саша.
        —А что еще у вас растет?
        —Все! Все, что может расти на одной сотке земли! — засмеялся Саша.
        —Так мало?
        —И эта земля стоит баснословных денег.
        —Да, — задумчиво ответила девушка. — Каждый мой глоток свежего воздуха уже оценен в 20 -30 рублей, словно исходящий звонок по мобильному. — Теперь я верю, что ваша дача — самое замечательное место на земле…А что мы будем делать сегодня?
        —Мы сейчас поедим и пойдем купаться, у нас отличное озеро. Или, если хочешь, поедем на старом велосипеде с рамой.
        —Хочу, хочу, хочу! — радостно засмеялась Ирочка. — Я все сегодня хочу!
        Глава 17
        Когда надеваешь зимнюю одежду — кажешься себе значительным! Зато в конце зимы хочется ее скорее сбросить и снова почувствовать легкость и обновление. Так и человек — он всегда меняется, он должен меняться. И если он упорно цепляется за отжившие стереотипы — либо он стареет, либо болеет, либо борется с проблемами. И когда это происходит, он все равно не остается прежним.
        В Мурманске зимнюю одежду надевают рано.
        Осень была теплой, как все последние годы. И хотя листья рано расстались с деревьями, земля отдавала остатки тепла. Снова и снова Станислав Громов собирал свой видавший виды рюкзак и уходил в сопки. Ему уже давно надлежало вернуться в Москву, он получил телеграмму… Утренний воздух отдавал морозцем, снег вот-вот обрушится тяжелым покрывалом на согретую землю, а он каждое утро наливал в термос чай, добавляя немного коньяку — в резиновых сапогах по сопкам в эту пору никто не ходил — и шел. Возвращаться надо было рано — световой день заканчивался часов в шесть: на севере начиналась полярная ночь.
        Глядя, как дрожащее голубое марево отделяло землю от остального мира, шагая по мокрым кочкам или по мшистым камням, он начинал понимать, что значит «прирасти к северу». Дорога манила его, как любимая женщина, он уходил все дальше, досадуя, что не может остаться на ночлег — не было ни палатки, ни спальника. Уже давно собран был научный материал, уже описаны все эксперименты, а он все тянул и надеялся, что однажды она отзовется на его звонок, он приходил к тому дому, куда провожал ее, но не мог встретить.
        Какая разноцветная здесь осень! — удивлялся Стас. — Любую краску найдешь, если захочешь. Мох, например, он здесь белый, бурый, красный, изумрудный, пастельного цвета… Самый красивый — голубой, он встречается высоко в горах, в его пушистых веточках то и дело вспыхивает брусника, и тогда бордовые блестящие ягоды на голубом поле выглядят сказочно-нереальными.
        Брусника удивляла его своей жизненной стойкостью: где только она не растет — во мху, в кустах, на голых скалах, на маленьких головокружительных уступах. Как высоко ни взбирался Стас — везде была брусника и чем выше, тем изобильнее.
        Ему нравились сопки. Когда ползешь по узким карнизам, когда взберешься наверх — встанешь на краю обрыва, посмотришь в сырую лощину, вдохнешь чистый прозрачный воздух, отведешь солнце рукою, оно, бывает, снизу светит и… закричишь от переполняющего тебя счастья, от восторга — то ли ты миром владеешь, то ли он — тобой!
        Сверху Стас видел, как бесконечен мир, как независим он от человека, здесь на севере он понял грандиозность природы, это было другое ощущение окружающего, чем то, которое у него было раньше, в ограниченном рафинированном климате его родного города. Он чувствовал себя головастиком, выпущенным из удобной банки в незнакомую холодную, но чистую речку.
        День медленно угасал, и человек заторопился, он знал, что день опрокидывается внезапно и сразу наступает ночь.
        Последние несколько дней в ее квартире никто не поднимал трубку, а до этого вежливый мужской голос отвечал, что Виктория здесь больше не живет, а ее адреса и телефона он не знает и знать не желает.
        Перекусив бутербродами, Стас направился к вахтеру студенческого общежития, которая разрешала ему звонить в любое время дня и ночи, мобильник Стаса был зарегистрирован в Москве, и звонки с него были слишком дорогими.
        —Алло! — безнадежно сказал Стас.
        —Да! — ответил женский незнакомый голос.
        —Понимаете, — волнуясь, сказал он, — я ищу девушку, которая дала мне этот номер. И мне очень важно ее найти!
        —Как зовут вашу знакомую?
        —Виктория!
        —Мы недавно купили эту квартиру у Виктории Новиковой, через агентство, разумеется. Так что, я ее не знаю и не видела, она жила в другом месте.
        —А телефон? У вас не сохранился ее телефон?
        —Надо поискать, — сказала женщина, и в трубке раздались короткие гудки.
        Он тупо положил трубку на рычаг и долго смотрел на телефон, словно ожидая, что тот сам позвонит.
        —Что? Опять? — спросила сердобольная вахтерша, которая была в курсе.
        —Нет! Женщина взяла, но трубку бросила, — сказал Стас.
        —А ты позвони еще раз, может, случайно разговор прервался, — участливо посоветовала она. — Давай, давай, звони, — настаивала она, видя его колебания. — Упустишь свое счастье — не поймаешь! А то, давай, я позвоню…
        Стас не раз убеждался, насколько люди на севере приветливее и отзывчивее, чем в столице. Теплота душевная нарастает обратно пропорционально цивилизации или суровости климата?
        —Нет, я — сам! — он машинально набрал наизусть выученный номер. — Извините… что звоню еще раз…
        —Хорошо, что вы догадались позвонить, — прервала его женщина. — У нас ребенок шалит, нажимает рычаг. Записывайте номер.
        Теперь, когда номер был у него, он заколебался — а вдруг это не она, а вдруг она не захочет с ним говорить, мало ли с кем приходиться встречаться в горах и случается говорить по душам…
        Он спрятал номер в карман и ушел в свою комнату, где долго рассматривал клочок бумаги. Наконец набрал номер на мобильном телефоне и… сразу услышал ее голос, который он узнал бы из тысячи голосов… это было похоже на чудо…
        —Я слушаю, — сказала она.
        Он молчал, справляясь с волнением.
        —Виктория? — произнес одними губами.
        —Стас? — сразу же откликнулась она. — Я думала, ты… вы уехали…
        —Я искал тебя, Вика! Я звонил! Я каждый день звонил! И вот теперь только мне сказали телефон… люди, которые там живут.
        —А разве мой муж, мой бывший муж, разве он не сказал мой телефон? Я ведь просила его… Ах, какая теперь разница!
        —Вика! Мне надо увидеться с тобой!
        —Приходите завтра к нам домой! — просто сказала она и назвала адрес.
        Он не спал, он мечтал о будущем, только теперь до него дошло, что она развелась с мужем, что ей пришлось продать квартиру. А что значили ее радостные слова — да какая теперь разница? Заснул только под утро и проспал до обеда. Он пришел за час до назначенного времени и долго бродил вокруг дома, вглядываясь в светлые квадраты окон.
        —Дядя Стас? — мальчуган, открывший дверь, улыбался ему всем своим беззубым ртом. — Ведь ты — дядя Стас?
        —Я — да! А ты кто?
        —Роман Новиков! — он протянул руку.
        Стас серьезно пожал маленькую ладонь, такими их и увидела вбежавшая в прихожую Виктория, ее радостно-возбужденные глаза говорили о многом.
        —Рома, поставь цветы в вазу, пожалуйста! — она протянула сыну принесенные Стасом розы. — Не говорите моим родителям, где мы познакомились, они не поймут. Скажите, что у Юли, что вы — ее дальний родственник.
        —Договорились! — улыбнулся Стас. — Я уже боюсь ваших родителей. А это что за зверь? — он показал на Черри, который, вальяжно развалившись, и ухом не повел при появлении незнакомца.
        —Это тоже член нашей семьи. Черри, дай лапу!
        Черри лениво отвернулся.
        —Я ему не нравлюсь?
        —Нет, он такой сам по себе. Он у нас очень давно, еще Ромки не было…
        —Неправда! — возмутился невесть откуда возникший Роман. — Я всегда был! Когда ты была, тогда и я был!
        —Ну конечно, был, — легко согласилась Вика. — Ты бы лучше пригласил гостя в гостиную.
        —Я бы пригласил, — вздохнул Ромка, — но вы тут все шепчетесь. Пойдем, гость! — он взял Стаса за руку.
        На следующий день Стас сделал Вике предложение.
        Она смеялась:
        —Разве так зовут замуж?
        —А как? Я впервые это делаю!
        —В следующий раз советую изучить свою будущую жену получше…
        —А будет следующий раз? — испугался Стас. — Я не хочу!
        —Да шучу я, шучу, — смеялась она.
        —Господи! — он схватил ее на руки и закружил по двору. — Господи! Помоги мне жениться один-единственный раз и желательно счастливо!
        —Пусти, глупый! — отбивалась Вика. — Что люди скажут?
        —Люди скажут, что я счастлив! Так я не понял, ты выйдешь?
        —Мне надо подумать… посоветоваться…
        —С родителями?
        —Нет, это бесполезно, ты их совершенно очаровал, особенно маму.
        —С кем же ты собираешься думать?
        —С Ромкой!
        —А-а, это серьезно. А можно, я с ним сам посоветуюсь? — спросил Стас. — Все-таки мужчины лучше понимают друг друга…
        Глава 18
        —Ты можешь сколько угодно морочить голову своим подчиненным, только не мне! — говорила, расхаживая по кабинету Сажина крупным мужским шагом Людмила Иванова.
        —Что я могу сделать? — жаловался тот. — Я уже написал заявление в полицию об ее исчезновении. Я сам места себе не нахожу…
        —Он написал?! — возмущалась она. — А ты в полиции объяснил ее внезапное исчезновение? Почему она уехала неожиданно? Почему она мне ничего не сказала?
        —Хотела побыть одна и уехала… Она в последнее время нервной такой стала…
        —Вот именно! Я прекрасно видела, какой она стала! — с нажимом отвечала Людмила. — Зато я не вижу, куда она могла уехать!
        —Ты намекаешь… что я мог… мог…
        —Вот именно, что мог! Ты вполне мог дать ей одно из своих чертовых лекарств! Ты же одержим своими экспериментами с непроверенными лекарствами! Вот на это я и намекаю! А это, доктор Сажин, между прочим, преступление!
        —Ты хочешь сказать, что я дал ей непроверенное лекарство, и она…
        —Да, хочу сказать! Хочу сказать, что Катька стала не в себе и теперь неизвестно, где пропадает!
        Сажин с внутренним облегчением вздохнул, он думал, что Людмила обвиняет его в смерти жены.
        —Да, но у нее же были документы?
        —Ну так что? Из полиции что сообщают?
        —Что в санаторий она не прибывала.
        Сажин купил путевку в санаторий на имя Екатерины Сажиной на другой день после того, как Саша Кузьмичев ворвался в его квартиру.
        —И почему ты наврал нам, что она в командировке?
        —Сам не знаю…
        —Куда делась твоя племянница? Я звоню, никто трубку не берет.
        —Вот уже чего не знаю, того не знаю, — внезапно взорвался Сажин. — И не обязан знать! Живет у какого-нибудь кобеля, наверное!
        —Как? Она произвела впечатление благонравной девочки. Ты даже не пытался ее разыскивать?
        —Александр Степанович! — в дверь заглянула лаборантка. — Извините, срочное дело! У нас закончилось сырье, и…
        —Хорошо, я понял!
        —Но нам необходимо срочно делать питательный раствор, а на складе отказываются…
        —Я понял! Закройте дверь! — рявкнул Сажин.
        Лаборантка вздрогнула, но дверь притворила тихо, как в комнате с тяжело больным.
        —Ничего сделать не могут! — ворчал доктор. — Я устал с ними, они так бестолковы! Кузьмичев уволился, Громов не возвращается из командировки.
        —А почему он уволился?
        —Да кто его знает, — уклончиво ответил Сажин. — У него и спроси!
        —Я спрашивала…
        —И что? — заинтересовался доктор.
        —Сказал, что платят мало!
        Жизнь доктора Сажина невероятно осложнилась в результате одного рокового шага. Он не знал, где Катя и что с ней. Осложнились отношения с сыновьями, между ними словно кошка черная пробежала. Сергей не так переживал пропажу матери — Сажин подозревал, что она ему звонит — как исчезновение Ирины.
        —Отец, прямо скажи — ты ее обидел?
        В лаборатории Петр Иванов требовал дать ему заключение по его научным опытам с трансферазами. Как мог объяснить доктор Сажин, что не просто тупо использовал данные своего друга, но доработал препарат, да еще и провел эксперимент на собственной жене, которая в результате этого от него сбежала. Он чувствовал раздражение от бытовых мелочей, которыми ему теперь приходилось заниматься вместо Саши Кузьмичева.
        А главное, он не видел выхода. Его карьера, его доброе имя, его семья — все, все рушилось на глазах!
        Теперь еще и Людмила Иванова допекает расспросами про Катю! А что он может сказать? Что он тоскует без нее? Что он запутался? Что он бесконечно жалеет о том эксперименте, что провел в одиночку? Предположим, вопрос с соавтором Петром решить можно, но как объяснить ему результаты? Если бы сейчас встретить Катеньку, он бы все объяснил ей, он бы сказал, что желал счастья лишь себе одному, он сказал бы ей, что жизнь без нее ему не нужна, что ему необходимо хотя бы издали видеть ее, знать, что у нее все в порядке.
        Но где теперь она? Что с ней? Эти мысли, как гвозди, вечно торчали у Сажина в голове и не давали ему покоя.
        Сделав несколько распоряжений, Сажин вышел на улицу. Октябрь стоял теплым. Доктор в своем старомодном пальто, осунувшийся, в серым лицом и темными кругами под глазами, казался совсем-совсем одряхлевшим, он был так непохож на прежнего уверенного в себе ученого. Шаркающей походкой он дошел до ближайшего магазина и купил себе кофе, он стал много пить кофе. Он почти не спал по ночам, молясь об одном: чтобы вернулось его прошлое, такое, как он сейчас понимал, безоблачное прошлое…
        —И чего ему не хватало? — говорил он сам о себе в третьем лице.
        —Молодости! Твоя жена ее получила! Но ты… ты… потерял жену!
        За последние три месяца у него появилась неприятная привычка разговаривать самому с собой. Знакомые, услышав бормотание доктора, покачивали головой и отводили глаза.
        Вернувшись с прогулки, Сажин налил чайник и через несколько минут с кипятком в руке и банкой кофе в другой вошел в лабораторию Иванова.
        —Ну что, Петр Петрович, изопьем кофейку?
        —Изопьем! — отозвался тот.
        —И поговорим?
        —И поговорим!
        —Ты ждешь от меня заключение по поводу твоего биофермента? Ты описываешь его свойства. Но забыл описать, как ты его создал?
        —Я не забыл, — ответил Иванов. — Я не описал.
        —То есть, я понимаю, ты мне не доверяешь? Видишь ли, я действительно допустил некоторую оплошность, использовав твою энергетическую массу для проведения одного эксперимента. Я создал совершенно новый препарат, который кардинально меняет генетическую ткань живого организма. Я не собирался присваивать результаты твоего труда, я хотел лишь проверить гипотезу, — сказал доктор Сажин.
        —Ты без согласования со мной использовал мое открытие? — неожиданно спокойно сказал Иванов.
        —Да, я это сделал! Мне срочно нужна была разработанная энергетическая масса! Взамен я готов зарегистрировать результат на нас двоих!
        —И ты уверен, что я соглашусь?
        —Не уверен!
        —Это хорошо, что ты не уверен, Саша! Значит, не весь ученый вышел из тебя и стал бизнесменом! — ответил Петр. — Не буду скрывать, меня интересует твое предложение!
        —Но гораздо больше меня интересует, как именно ты использовал свое научное открытие?
        —Зачем?
        —Что-то подсказывает мне, что ты это сделал в личных целях!
        —Эк, куда тебя занесло, Петр? С чего ты взял?
        —Вокруг тебя происходят странные вещи, Александр Степанович!
        —Это мое личное дело!
        —Ничто в мире не может быть личным, тем более, у ученого! — ответил Иванов. — Прости меня за патетику! Ты забыл об ответственности ученого перед человечеством! Каждое научное открытие может изменить мир или разрушить планету — это аксиома, проверенная историей!
        —Что ты хочешь от меня, Петр? Стар я, чтобы выслушивать твои поучения!
        —Я хочу, чтобы ты показал свои контрольные записи!
        —Но тогда ты узнаешь тайну, суть моего научного открытия, — возмутился Сажин. — Я ведь не сую нос в твои дела!
        —Хорошо! Давай обменяемся контрольными журналами, тогда у нас будут равные шансы, — предложил Иванов.
        —Я согласен на такие условия! — сказал Сажин. — Но сначала мне надо проверить одну гипотезу. Прошу тебя, дай мне буквально 50 граммов твоей энергетической массы? — это было так непохоже на прежнего Сажина, что Иванов заколебался.
        —Нет! — наконец твердо заявил он. — Ты уже подвел меня один раз, я не хочу вместе с тобой делить ответственность за все, что ты можешь совершить! Я не верю тебе! Я не могу понять, почему ты не можешь показать мне записи!
        —Не могу! — произнес доктор Сажин. — Речь идет о судьбе других людей…
        —Каких людей?
        —Ты все узнаешь… потом…
        Глава 19
        —Стас приехал! — радостно воскликнула тетя Тоня. — Ну, знакомь нас со своей семьей! Это что за чудо?
        —Я не чудо! Я — Роман! А вы теперь наша бабушка?
        —Нет, Ромочка, у меня есть свой сыночек.
        —Маленький?
        —Нет, большой! Но как бы маленький.
        —Так не бывает! — пробасил Рома.
        —Ты, Стас, прям бабьем обрастаешь! Одна только съехала, теперь другую привез! — сказала, выходя из комнаты, Светка.
        Вика вспыхнула, а Стас сказал:
        —Ничего не понимаю. Кто съехал?
        —Да не слушайте вы ее, — успокоила всех тетя Тоня. — Ира здесь ночевала.
        —Какая Ира? — не понял Стас.
        —Ну которую Саша привел.
        —Ах, да, я оставлял ключи. И где она сейчас?
        —Не знаем, Саша увел ее куда-то, больше не появлялись.
        —А если вы не бабушка наша, — заметив паузу, воспользовался ею Роман. — Тогда почему вы здесь живете?
        —Это коммуналка, мальчик! Все понятно, ребенок жил в приличных условиях.
        —Пойдем, Рома, я тебе покажу нашу комнату! — сказал Стас, у него была большая комната.
        —Может быть, удастся продать комнату и купить квартиру? — спросила Виктория, когда они сели пить чай.
        —Квартира, конечно, интересует многих, поздняя сталинка, кухня, как танцевальный зал, — заметил Стас. — Но вот комната, да еще с такими соседями — сомневаюсь…
        —А расселить?
        —Это дорого обойдется будущим владельцам! Гораздо дороже, чем купить новую квартиру! У нас в доме это последняя коммуналка.
        —Вот если найти заинтересованного человека… — заметила Виктория.
        —А чего его искать? Вон напротив живет. Ты заметила, что на нашем последнем третьем этаже только две квартиры? Если нас выселить, он может объединить их, это хоромы будут.
        —Да-а, здесь без помощи города не обойтись, — подвела итог Виктория. — этим и займемся!
        —Я — рад! — ответил Стас.
        Рано утром Станислав Громов был уже на работе. Он не узнал доктора Сажина, настолько тот изменился. Он слабо поприветствовал Стаса и попросил зайти к нему позднее, чтобы доложить результаты поисков.
        —Что с ним? — спросил Стас.
        —Кто знает! — ответил Лещинский. — Переживает из-за жены!
        —Да, я в курсе, мне звонил Саша.
        Вскоре Сажин открыл дверь и без слов пригласил Стаса зайти в лабораторию.
        —Как результаты? — бесцветным голосом спросил он.
        —Можно сказать, отличные! — бодро отвечал Стас. — Бруснику изучил в совершенстве. Индикаторы тоже нашел, возможно, не слишком сильные и несколько сложные для разработок, но нашел! Но практические результаты немного иные, чем можно было ожидать!
        —Хорошо! — равнодушно ответил Сажин, казалось, что свежий вид юноши и бодрый голос раздражают его. — Говорят, ты привез жену из Мурманска?
        Стас промолчал.
        —А я вот свою потерял… Ладно, иди, делись впечатлениями!
        Стасу не удалось поделиться впечатлениями, как только он вышел из лаборатории Сажина, так раздался дружный крик: «По-здрав-ля-ем!». Коллеги успели купить торт и шампанское, накрыть стол.
        —А я хотел рассказать о… бруснике… — растерянно сказал он.
        —Какая брусника? Расскажи, как познакомился с женой? Кто она по профессии? Какие планы на будущее? Как там люди живут на Севере?
        Он и рассказал, что посчитал нужным. Но за столом разговор все равно перешел на науку.
        —Какие же главные выводы ты сделал в результате наблюдений? — спросил Лещинский.
        —Работа, конечно, не закончена, вы ж понимаете, у меня не было серьезной исследовательской базы. Надо проверить некоторые предварительные выводы, все систематизировать, обработать…
        —А все-таки?
        —Я обнаружил в бруснике, а также других северных растениях некие ферменты, которые блокируют вредное воздействие генно-модифицированных продуктов, — сказал Стас. — Думаю над этим поработать серьезно, вырисовывается диссертация.
        —Ну вот! А ты ворчал! И диссертация, и жена! — заметил Петр Петрович.
        —Я вообще-то не ворчал…А сейчас и вовсе не ворчу! Кстати, мне бы нужен небольшой отпуск!
        —Понимаем, жена молодая…
        —Ну есть проблемы! Ей там трудно, да еще мы обменом занимаемся.
        —Конечно, посиди дома, займись обработкой данных, мы предупредим Сажина! — ответил Иванов. — Слышь, Серега, когда это Стас домой рвался? — он подмигнул Лещинскому.
        —А почему Саша Кузьмичев уволился?
        —Никто не знает! — серьезно ответил Иванов.
        —Разве он не заходил?
        Лещинский только головой покачал.
        Квартирный вопрос решился неожиданно быстро. Солидный господин предложил им обмен с доплатой, Громовы согласились, не торгуясь: уВики оставались деньги от продажи мурманской квартиры, немного взяли в долг. Новая квартира была не намного лучше старой, но она была отдельной, сразу пришлось браться за ремонт.
        Счастье ворвалось в эту крохотное жилье, как вихрь вальса, как аккорд любви, как вечное бесстрашие юности. Любовь без оглядки приходит к тем, кто не боится жизни, к тем, кто своенравен и смел.
        А вот Ромочке здесь не нравилось: и потому что нет друзей, и потому что нельзя гулять без взрослых, а взрослые вечно заняты, и скучно без бабушки… Но он немного примирился с этим миром, когда побывал в цирке, особенно ему понравилось колесо обозрения.
        —Но это в фойе! А на арене? — спрашивала мама. — Что понравилось в программе? Может быть, звери?
        —Нет, они в клетке.
        —Может быть, клоуны?
        —Нет, они ненастоящие.
        —Ну тогда гимнасты?
        —Которые вверху крутятся? Не-а, они могут упасть.
        —Но что-то же тебе понравилось?
        —Ага, что-то понравилось, — согласился мальчик. — Экскаватор.
        —Какой еще экскаватор?
        —Который людей везет.
        —А-а, метро! — догадался Стас.
        Глава 20
        А между тем, загадочное исчезновение Катюши-Ирочки оставалось тайной только для жителей песчаного городка. Мы расстались с ней, когда она вместе с Сашей приехала на дачу. Он был прав — это место залечивало любые раны, а Катя, всю жизнь оберегаемая Сажиным, была похожа на нежный цветок, требовавший тщательного ухода садовника.
        Она осталась на даче. Саша первые дни тоже там жил, уволившись с работы. Но потом, когда он устроился в одну из столичных фирм, Катя настояла, чтобы он жил с родителями. К тому времени Катя прекрасно поладила с тетей Глашей, и быт ее стал проще.
        Он приезжал по выходным, привозил продукты. Они много гуляли по лесу, купались катались на велосипедах, перезнакомились со всеми соседями, простыми бесхитростными людьми, которые жили здесь испокон веку.
        Но это была внешняя сторона их отношений. Саша однажды попросил рассказать о себе, Ира словно отгородилась ледяной стеной, ответив, что ничего интересного в ее жизни не было.
        Он легко мог влюбиться в эту изящную тоненькую девушку, но он чувствовал, что между ними стоит незримый барьер. Порой она заражала его своей детской непосредственностью, порой удивляла мудростью и практичностью.
        Шло время, Катя понимала, что она не может вечно здесь жить, да она и не хотела, но выхода не находила.
        Но однажды он разгадал ее тайну — случайно увидев паспорт на имя Екатерины Сажиной. «Почему у нее тетин паспорт? — первое, что подумал Саша. — И где ее собственный? И куда собственно делать Катя?»
        И вдруг он все понял! Он вспомнил научные опыты доктора Сажина, который со всей страстью, а может быть даже одержимостью, работал над темой омоложения, отношение доктора к своей так называемой племяннице, Ирочкино внезапное появление и Катино исчезновение — все сложилось в одну картину, и эта картина совсем не радовала Александра Кузьмичева, невольно вовлеченного не только в чужие отношения, но и в чужой, не вполне законный поступок.
        Когда Ирочка, румяная, загорелая, пришла из магазина, он показал ей паспорт:
        —Это твой?
        Она побледнела:
        —Мой!
        —Зачем вы с Александром Степановичем это сделали?
        —Я ничего не знала! Он говорил, что это лекарство!
        —Он провел эксперимент на тебе, как на подопытной мыши?
        —Получается, что так!
        —Я немедленно иду в полицию!
        —Не ходи, Саша! Я прошу тебя! Я не могу допустить, чтобы его посадили! И это разбирательство коснется всех, в том числе вашу научную лабораторию. Будет скандал, который неизвестно чем закончится.
        Это была правда. Поэтому Саша не появлялся в лаборатории, не встречался с коллегами, стал замкнутым с родителями, он мучительно искал выход.
        Позднее Саша рассказал Кате, как проходило выращивание препарата, он назвал его величайшим научным открытием.
        —Я не только знал о его научной уникальности, — говорил он, — я вырастил его вот этими руками. Но разумеется, мне и в голову не приходило, что кто-то способен пойти на преступление и использовать непроверенный препарат!
        Между ними установились те доверительные отношения, которые всегда бывают между людьми, вместе пережившими беду. Но ни о какой физической близости не могло быть и речи.
        В один из июльских дней Катя съездила в паспортный стол полиции по месту прописки и, показав свой паспорт, пояснила, что у нее произошел гормональный дисбаланс, из-за которого она выглядит так молодо. Ей вклеили в паспорт новую фотографию, не изменив прежних данных. Конечно, это вызывало вопросы, но она могла на них не отвечать.
        А на выходе Катю окликнул молодой человек.
        —Михаил? Вы как здесь оказались? — вспомнила она человека, с которым познакомилась на пляже в день своего преображения.
        —Я-то здесь работаю следователем, — просто ответил он. — А вот вас я искал, куда вы пропали?
        —Как вы могли меня искать? Я же вам не звонила.
        —А это военная хитрость старого разведчика, — сказал Михаил.
        Они начали встречаться, а потом и жить вместе. Катя не объясняла всех тонкостей ситуации, она сказала то же, что и в паспортном столе.
        —Ну положим, я тоже не молод, — сказал Михаил. — Но хорошо сохранился. Может, поженимся?
        —Может и поженимся, — ответила Катя. — Потом…
        Глава 21
        Затихла вечерняя суета института, угомонились половые щетки и пылесосы, вахтеры погрузились в сон.
        Он взял припасенный заранее топор, завернул его в газету и зашагал в сторону сейфа-холодильника. Общий код он знал наизусть, дверь открылась бесшумно. Он подошел к одному из отделений и дернул на себя дверцу, ручка отскочила и покатилась со звоном по полу. Не обращая внимания на ручку, как будто это была отлетевшая запонка, он вставил лезвие топора в прорезь панели и повернул его. Кодовый замок держал крепко, тогда он в слепой ярости стал рубить топором дверь, и вскоре та отлетела прочь. Он стал лихорадочно перетряхивать содержимое, какие-то порошки и жидкости летели на пол, но он не замечал этого. Остановился в раздумье, пару раз стукнул по другим отделениям.
        Потом с тем же топором в руках пошел к одной из дверей кабинетов. Мягкий полумрак искусственного света скорее нагнетал атмосферу, чем разгонял тьму. Он наизусть знал расположение комнат, и ему не нужен был свет, минута потребовалась, чтобы понять, что дверь заперта.
        Он вставил лезвие топора в щель и нажал на него, дверь не подалась. Он снова вставил лезвие ближе к замку, и на этот раз дверь открылась, издавая противный скрип, он вздрогнул от неожиданности и оглянулся по сторонам, было тихо, но по углам мерещились черные морды зверей.
        Он вошел в кабинет и открыл бытовой холодильник. Минералка, коньяк, баночки, закусочки — это не ученые, а обжоры — а-а вот, блеснула фольга, трясущимися руками он развернул ее, так и есть: коричневая блестящая вязкая масса, он сразу узнал ее…
        Доктор Сажин схватил фольговую колбаску и, прижимая ее к груди, бросился назад, в свою лабораторию.
        —Нашел, нашел! — бормотал он. — Несколько дней, и я спасен!
        —Спасен, спасен, — напевал Сажин себе под нос, доставая контрольный журнал и лихорадочно листая страницы. — Несколько дней, и мы с Катюшей на берегу Средиземного моря…
        Почему-то счастье виделось ему таким, ну может на берегу другого моря…
        —Где бродит этот чертов лаборант? Все приходится делать самому! — ворчал он, ища записи трехмесячной давности.
        У него давно перепутались все события, он не помнил, при каких обстоятельствах уволился Саша Кузьмичев. Он потерял счет времени, он не хотел знать ни близких, ни знакомых, сейчас он помнил только то, что нет лаборанта, и ему приходится заниматься черновой работой, от которой он отвык. Оставалось лишь ощущение, что все его предали, бросили в трудную минуту. Лихорадочная страсть омоложения жены теперь перекинулась на него самого после ее ухода. Он — молодой, сильный, здоровый! — эта идея заслонила весь мир.
        —Вот, нашел! — он стал разбирать записи и подготавливать ингредиенты.
        Уже давно всю практическую работу выполняли его подчиненные, но Сажин не замечал этого, отождествляя себя с наукой, приписывая себе все заслуги. Коллеги терпели деспотизм своего руководителя, он действительно был талантливым ученым, он сумел создать коллектив единомышленников в лаборатории «Биологические катализаторы». К тому же современный научный труд редко бывает результатом деятельности одного человека, и ученым часто приходится мириться с тем, что лавры победителя достаются руководителю.
        Наконец Сажин с трудом выполнил все необходимые по журналу работы и торжественно водрузил снадобье в колбе на стол и долго любовался им. Через несколько дней оно станет бальзамом, избавляющим от старости. Сажин спрятал лекарство в стол, лег на диван и заснул, в последнее время он редко ходил домой.
        А между тем, препарат вел себя необычно, проявляя излишнюю активность, шипя и булькая, как чертово зелье.
        Утренняя сенсация об ограблении разлетелась по институту с такой же быстротой, как сплетня о лидере какой-нибудь американской политической партии. Петр Петрович был первым, кто вошел к Сажину:
        —Александр Степанович! В лаборатории ЧП!
        —Знаю! Это, наверное, какие-нибудь наркоманы… — ответил он, вид у него был заспанный и умиротворенный.
        —Но вы здесь ночевали?
        —Я ничего не слышал! Я выпил снотворное!
        —Я знаю, кто это сделал? — сказал Иванов, оглядывая беспорядок, царивший в кабинете руководителя, который не мог ни о чем говорить, поскольку он стал обычным для последних месяцев.
        —У тебя нет доказательств, — спокойно возразил Сажин.
        —Послушай, Александр Степанович! Я знаю, что тебе нужна энергетическая масса, не знаю зачем, но ты из-за нее пойдешь на все. Тебе нужна энергетическая масса, полученная в опытах с трансферазами, но в холодильнике у меня хранилась другая масса. Действие ее не проверено, результаты неизвестны…
        —Ну да, рассказывай теперь… И вообще, при чем здесь я? Ты меня подозреваешь?
        —Саша! Если ты мне друг?
        —Был друг, да весь вышел… — ухмыльнулся Сажин. — Слушай, Петр, а чего ты так трясешься над этой массой? Что в ней такого?
        —Если ты еще способен соображать, то заклинаю тебя: не вздумай использовать это сырье на живых организмах! Результаты могут оказаться самыми неожиданными.
        Он ушел, а Сажин задумался. Он включил телевизор, как будто слушал новости. Он решил не покидать лабораторию, пока препарат не созреет. «Ага, — злорадно размышлял он, — боится, что я помолодею, а ему ничего не достанется! Вот назло ему вырву все страницы в журнале и сожгу!»
        Руководство института не стало вызывать полицию, не спеша предавать огласке ситуацию с сырьем. Иванову, который хранил биомассу не в сейфе, а в бытовом холодильнике, был объявлен выговор. Он умолчал о том, что активность массы измеряется в сотнях единиц. На том и закончилось доморощенное институтское расследование.
        Доктор Сажин из лаборатории не выходил, охраняя свое сокровище, как зеницу ока. Время от времени он посылал кого-нибудь из лаборантов за продуктами и готовил себе суп на лабораторном оборудовании. Это было запрещено правилами, но руководство давно махнуло рукой на чудаковатого старика.
        Вышедший из отпуска Станислав Громов с удивлением созерцал произошедшие перемены и с грустью смотрел на постаревшего Сажина. Однажды спросил об Ирине.
        —Какая Ирина? — рассеянно переспросил Сажин, и Стас не стал ничего уточнять.
        Несколько раз он звонил Кузьмичевым, но Сашу застать не мог, пока тетя Маша не пригласила их в гости.
        Глядя на резвящегося Ромку, она вдруг заплакала:
        —А я жду-не дождусь внуков, да видно не судьба…
        —Все наладится, тетя Маша, вот увидите, — утешала ее Виктория. — Он просто еще не встретил свою любовь.
        —Встретил, второй раз уж встретил, да все что-то не получается. Смотрю на вас со Стасом, веселые вы такие, а он смурной, третий месяц места себе не находит.
        —Ссорятся?
        —Да не знаю я, на даче у нас жила месяц где-то, а больше не велел ничего говорить.
        Кузьмичев, конечно, обрадовался Стасу, но от разговоров про лабораторию и племянницу Ирину уклонился, сказал, что ничего о ней не знает.
        На другой день Сажин не вышел из своего кабинета. Сначала никто не обратил на это внимания, потом начали стучать, потом вскрыли дверь. Доктор лежал на диване со счастливым выражением лица, казалось, он ждал чуда. На столе высилась горка пепла.
        Вскрытие показало действие яда растительного происхождения. Так как комната была закрыта изнутри, то у следствия не возникли сомнения в том, что произошло случайное отравление или самоубийство. Похоронили его тихо и незаметно, из близких были только сыновья Сажина и молодая девушка, которая безутешно плакала, говорили, племянница.
        Глава 22
        Застыла спокойная желтая осень, она словно подводила черту под последними событиями.
        Катя вернулась домой. Сыновья тоже вернулись.
        Когда Сергей узнал обо всем, он сказал:
        —Мам, можно я тебя буду звать сестренкой?
        —Да конечно, сын мой!
        Игорь тоже воспринял события спокойно:
        —Какая разница, мам, как ты выглядишь! Главное, что ты жива и здорова! А я всегда верил, что с тобой все хорошо! Я просто не мог представить ничего плохого!
        На семейном совете было решено не разглашать сведений, касающихся их лично.
        В институте тоже произошли перемены. Саша Кузьмичев вернулся в лабораторию, его назначили руководителем проекта по омоложению.
        Стас Громов возглавил собственную лабораторию по биогенной инженерии.
        Начальником лаборатории «Биологические катализаторы» был назначен Петр Петрович Иванов.
        Энергетическую массу создали заново, но препарат получить не удавалось, исчезли записи в контрольных журналах, по которым опыт мог быть восстановлен. Иванов вспоминал загадочную улыбку умершего Сажина…
        То ли он хотел отомстить лично ему, то ли всему человечеству.
        Но Саша Кузьмичев, знавший Александра Степановича лучше всех и по-своему любивший его, полагал, что у доктора Сажина, у этого человеческого гения, случилось временное помутнение рассудка, но потом он пришел в себя. У него не хватило мужества, чтобы покаяться публично, и он осознанно ушел из жизни, уничтожив все данные.
        Что он хотел сказать этим?
        Что человек не должен жить вечно!
        Что он не может менять природу так, как ему хочется!
        Что бессмысленная погоня за материальными благами не может осчастливить человечество!
        И что наука делается чистыми руками и светлой душой — иначе ученый платит своей жизнью, своей судьбой, своим счастьем!
        Так считал Саша Кузьмичев, и я с ним согласна!