Кто я? Лора Кейли
        «Когда в стабильность врывается хаос, трагедии не миновать».
        В Городе все жители получают сценарий собственной жизни, которому они должны непреклонно следовать.
        Бунтовать и нарушить сценарий?
        Нет, невозможно…
        А что будет, если пойти наперекор Городу и Министерству?
        Адам Грин - обычный парень, в день совершеннолетия он получает сценарий своего будущего. Он надеется на интересную работу, но ему выпадает роль осведомителя, и его обязанность ныне - докладывать Министерству о секретах людей. Адам решается помогать несчастным, попавшим под его наблюдение, не зная, чем это может обернуться.
        В то же время в мире, где нет преступности, где судьба каждого прописана законом, а все сценарии идеальны, внезапно начинают пропадать люди…
        Новый роман Лоры Кейли захватывающий и головокружительно стремительный. Как и в романе «В петле времени», автор вплетает актуальные темы в острый сюжет.
        «Никто не свободен и никто не в безопасности. Счастливая жизнь с развлечениями и удовольствиями не входит в планы государства. Балансируя между тревожным триллером и классической антиутопией, автору удалось создать захватывающее произведение, которое на сегодняшний день актуально, как никогда раньше. Кто знает, может именно так будет выглядеть тоталитарное общество ближайшего будущего?» - Гарри @ultraviolence_g, книжный блогер.
        «Кем ты мечтал стать в детстве? А, хотя забудь! В этой истории выбора у тебя нет.
        Ведь отныне у тебя есть только сценарий. Именно он расскажет, как тебе жить. Не нравится? Ну, выхода у тебя нет. Вместе с героями тебе предстоит попасть в самые грязные уголки Города, из которых ты вряд ли выберешься, но все же будь аккуратен». - Александр @raccoon_demigod, книжный блогер.
        Лора Кейли
        Кто я?
        
* * *
        1 глава
        Сегодня мне двадцать один. Как я еще дожил до этого дня, не получив белый конверт? Всем приходит конверт со сложенным вдвое письмом, где крупными черными буквами - «Министерство приглашает вас…».
        Тебя пригласят, обязательно пригласят. Два года назад пригласили Матео, моего друга, и он пошел. А как не пойти? Таков закон. Письма можно ждать до совершеннолетия. Потом уже поздно - штраф или… Вот только я не знал, что «или», никто точно не знал, только догадывались. Приди сам и забери, не пришел - уклонился. Говорили, что посадить даже могут. Вообще, они многое могут, в том-то и страх. Такие вот правила. Иногда письма не приходят по их вине, у них система глючит, а ты отвечай, сам отвечай. Мне оно так и не пришло. Поэтому я иду сам.
        - Давно бы уже сходил! - кричала мать в телефон, поздравляя меня с днем рождения. - Все сами идут, а ты чего ждешь? - сказала она и повесила трубку.
        Я надеваю штаны.
        Пока не пришло письмо, ты на полном обеспечении у государства. Но как придет или как ты за ним пойдешь… В общем, Матео уехал из города, больше мы с ним не встречались. Пару раз только звонил, обозвал сопляком. У него, мол, жена уже беременная и работа кипит, а я все на пособии сижу. Ну сижу и сижу, какое ему дело.
        Я надеваю рубашку.
        Дурацкое чувство неопределенности - не знать, кто ты есть. Мама говорила, что раньше люди и не знали, и это было нормой, и каждый мог быть кем хотел: врачом, ученым или наркоторговцем. Сейчас тоже есть и врачи, и ученые, а вот наркоторговцев нет. Конечно, ученым мне не стать, в министерстве следят за всеми еще с пеленок, и все тесты, которые ты пишешь в школе, отправляются к ним. Врачом мне тоже, наверное, не быть, тех, кто им станет, вызывают раньше, лет в восемнадцать, а мы, про кого забыли или не вспомнили, мы можем стать менеджерами, или риелторами, или торговцами какими-нибудь. Да много «каких-нибудь» профессий, где специалистом становишься после первого дня, а не через пять лет учебы.
        Я не хотел получать письмо. Совсем не хотел. Мне нравилось все как есть. Мне нравилась эта квартирка на втором этаже муниципального дома, большинство домов были муниципальными, в них жили те, кто еще не получил письма. После школы я сразу съехал от матери и поселился здесь. К сожалению, «неопределившимся» нельзя было устроиться и официантом или хотя бы доставщиком еды, можно было только жить на пособия, но меня и это устраивало.
        Мать говорила, я не могу знать, кто я, пока не получу письма. Дети ее подруг давно уже все получили и пошли учиться по специальности. А я боялся этого. Матео сказал, что я боюсь ответственности, что такой, мол, я получился трусливый, но это не так. Может, я и не смельчак какой, но и не ссыкун уж точно.
        Мысль о том, что я не буду иметь никакого выбора, не давала мне покоя. С другой стороны, кто его имеет? Мать рассказывала, что, когда люди имели право выбора, они всегда сожалели о нем: не о праве - о выборе. Люди, мол, слишком глупы, чтобы что-то выбирать в юном возрасте.
        К тому же совершенно выбора меня не лишают, я могу выбрать мебель в квартиру, а вот квартиру выбрать не могу, как, собственно, и жену. У них там какой-то отбор по генотипу. Множество детей рождались с патологиями, теперь почти все здоровы, есть небольшая погрешность, но где ее нет?
        «Институт брака - главный из институтов», - гласил один из лозунгов министерства. Подобная реклама часто крутилась по телевизору. Раньше люди сами выбирали себе жен, и не один раз, это разрушало семьи, вырастали морально неустойчивые дети, создавая свои неустойчивые семьи. Все вело к краху.
        За стеной опять играл Макс, он жил по соседству и бренчал на своей гитаре каждый божий день. Стены были тонкие, песни одни и те же, я все выучил наизусть. Макс также особо ничем не занимался. Какое-то время он ждал письма, но конверт так и не пришел, и он перестал его ждать. Это он так сказал. Он говорил, что даже ходил в министерство и пытался скандалить, но ему ответили, что все под контролем, что министерство всех помнит и чтобы он ждал своей очереди. Что-то в этой истории было не так, я нутром это чуял. Вообще, я с ним мало общался, странный он был тип, пропадал где-то ночью, возвращался под утро и начинал бренчать. Как говорит моя мать, человек должен быть чем-нибудь занят. Макс хотел устроиться официантом или хотя бы посудомойщиком, но его никто не брал, без распоряжения министерства никуда не берут.
        Я вышел на улицу. Министерство работало с девяти.
        Наверное, надо было записаться на прием, но я пошел так. Была надежда, что меня не примут. Не могут же они принять всех. Если не будет талонов, приду завтра. Мать бы сказала, что я все делаю не так, отец бы сказал, что надо быть более собранным. Я говорю себе, что у меня есть еще день. Если кончатся все талоны, если будет очередь, если они по каким-то причинам закрыты, никогда не было таких причин, но все же, если будет хоть какое-то «если», у меня останется еще один день. И что я буду делать в этот день? Я думал об этом, когда стоял на светофоре, когда перескакивал с желтой на белую полосу, когда перешел дорогу, столкнулся с прохожим и завернул на следующий перекресток. Я понял, что ничего не мог придумать. Да, я очень скучный человек.
        Я огляделся по сторонам. На каждом здании висели рекламные экраны, и в каждом из рекламных блоков была реклама министерства. Семьям из двух и более детей выделяются ежегодные путевки на лучший курорт «Голубая лагуна». Волны с экранов шумели так естественно, что казалось, ты уже находился там, в эти волны прыгали дети, за детьми, держась за руки, шли родители. Пара оборачивалась, смотря на нас, и мы понимали, что они ждут еще одного ребенка. Все были счастливы, как того и хотело министерство. Курорт «Голубая лагуна» - лучшее место для пар с детьми.
        Я нащупал в кармане биометрическую карту и пошел в сторону центральной площади. Чем ближе к центру, тем больше экранов. На каждом светофоре по одному. Министерство заботится о вас. Следуй сценарию - будь в безопасности. Твое счастье - наша забота.
        Вдруг реклама на экранах погасла, показав лишь черное полотно, по центру которого шла бегучка: экстренный выпуск новостей через пять минут.
        Меня пробрало холодной дрожью. Редко когда выпуск новостей был экстренным. В государстве, где все распланировано на полвека вперед, экстренным может быть только страшное. Я смотрел на черный экран, смотрел на бегучку и выжидал. Резкий звук автомобильного гудка спугнул меня с проезжей части.
        - Смотри, куда идешь!
        Я вспомнил, куда шел. Черные экраны не давали думать ни о чем другом.
        Министерство находилось в самом центре площади. Полукруглое здание с высокими колоннами, декоративными балконами и вздыбленными лошадьми. На вершине, по центру, - купол, вокруг него то ли гарпии, то ли волки с крыльями, так не разглядишь. По периметру газон с елями и лестница широкая, белая. Я взбежал наверх в надежде, что уткнусь в огромную очередь. Никого, кроме охранников и пары сотрудников. Они бегали с документами, хлопая дверьми, скрываясь в кабинетах.
        - Вам куда? - спросил охранник.
        - Я бы хотел получить свой сценарий, - вообще-то, я соврал: ничего я не хотел, - но, если все заняты, - я посмотрел на выход, - могу и завтра прийти.
        - Вам в пятый кабинет, - сказал охранник и выдал мне жетон, - вон туда, - указал он на дверь с цифрой «пять».
        Я смотрел на жетон, потом на дверь, потом снова на жетон - и не мог сдвинуться с места.
        - Что-то не так? - насторожился он.
        - Все так, - ответил я.
        - В другие дни здесь яблоку негде упасть, вам, можно сказать, повезло, молодой человек.
        - Повезло, - согласился я и пошел.
        В кабинете номер пять у меня спросили, по какому я поводу, и, удостоверившись, что по нужному, попросили присесть.
        - Мне уже двадцать один, а я еще не получил конверт.
        - Угу, - кивнула немолодая женщина, открыла сейф и ушла в него с головой.
        - Если на меня ничего нет, я могу и в другой раз прийти.
        - Угу, - кивнула она еще раз и продолжала искать.
        - Вообще, мне не срочно.
        Она взяла мою биометрическую карту, провела ею по клавиатуре и начала вбивать что-то короткими острыми пальцами.
        - Угу, все верно.
        Принтер зашипел, заглотил один лист из кипы, потом второй, третий… - и постепенно начал выплевывать распечатанный текст.
        - Вы вовремя, молодой человек, - сказала женщина.
        - Мне не пришел конверт, - опять начал я.
        Она собрала все листы, скрепила их степлером, поставила печать и отдала мне.
        - Ваш сценарий, - сказала она, - хотите открыть?
        - Здесь? Я не знаю…
        - Обычно к нам возвращаются с вопросами, но если вы и так здесь…
        Она была права, нет смысла ждать.
        Я посмотрел на листы.
        В графе «профессия» значилось одно слово - «ОСВЕДОМИТЕЛЬ».
        Что было дальше, я не читал.
        - Что-то не так? - спросила она, поведя из-под очков удивленной тонкой бровью.
        - Осведомитель? - уточнил я.
        - Вам очень повезло, это отличная профессия. Более подробно вы можете ознакомиться со сценарием дома. Ваш новый адрес там же, в документах.
        Все это она говорила, не отрываясь от монитора компьютера, ее пальцы так быстро бегали по клавиатуре, а слова так заученно вылетали изо рта, что я понял - до меня ей нет никакого дела. Задав еще пару вопросов и получив такие же отработанные ответы, я вышел.
        «Вам очень повезло…» - наверное, это избитая фраза. Здесь раздают сценарии, а равнодушие такое, будто я за билетом в кино пришел.
        - Получили? - спросил охранник, расплываясь в искусственной улыбке.
        - Получил.
        - Министерство заботится о вас.
        - Угу, - кивнул я и ушел.
        2 глава
        На улице стало темно и пасмурно. Нечто серое и тягучее заслонило свет. Люди замедлили шаг, кто-то никуда не спешил, так и стоял посреди перекрестка, ожидая новостей. Черные экраны все еще пускали бегучку. Какая-то нервозная неопределенность повисла в воздухе. У нас редко что-то случалось. У нас даже тюрем как таковых нет. Каждый получал свой сценарий, и по каждому сценарию ты мог быть только законопослушным гражданином. Никто не назначит тебя вором или насильником. А любое отклонение от написанного, даже малейшее, даже на начальных этапах сразу пресекается законом. Мы чувствовали себя в безопасности. Не было ни преступных кварталов, ни маргинальных районов, у каждого своя работа и семья, никто не выживал в одиночку, все были полноправными гражданами. Что могло пойти не так?
        Я пытался не смотреть на экраны, вцепившись в сценарий, я надеялся дойти до дома и спокойно прочитать его там. Меня не должны волновать какие-то новости, я вообще новости не смотрю, пусть волнуются те, другие. Я тут не для этого. Сейчас приду домой, засыплю зерна в кофемашину, зайдет Макс и спросит, что гудит, а потом усядется на кухне, выжидая свою чашку кофе, я налью, лишь бы он не ворчал. Он перестанет и начнет смаковать, спросит, что это у меня в руках, я скажу, что сценарий, что сегодня я был в министерстве и получил его. Макс ухмыльнется, скажет, что кофе дерьмовый, я скажу ему купить уже свой, он заржет и выйдет за дверь. Хорошо, что мой сосед Макс, по нему невозможно скучать.
        Надо было раньше забрать сценарий, раньше узнать, как жить. Мать была права, я не верю, что это сказал, но она чертовски права, и это ужасно бесило. Теперь я чувствовал хоть что-то под ногами. Да, это была земля, я уже твердо стоял на ней, я твердо шел по ней, по этому асфальту, по переулку, видел эти дома, себя среди них. Я опять увидел экраны, они уже не были черными…
        Лицо молодой девушки смотрело со всех табло.
        - Энджела Вуд пропала три дня назад, - говорил голос да кадром. - На данный момент о местонахождении девушки ничего не известно. Особые приметы: рост 170, среднего телосложения, длинные светлые волосы. Была одета в серые джинсы и блузку с цветочным принтом. Если вы располагаете какой-либо информацией о данном человеке, просьба позвонить по указанному номеру или прийти в ближайшее отделение полиции. У следователей есть все основания полагать, что причиной исчезновения Энджелы Вуд могло стать похищение. Просим жителей города, в особенности женщин, возвращаться домой до десяти вечера, в противном случае на вас будет наложен административный штраф. С завтрашнего дня министерство объявляет комендантский час. С вами был экстренный выпуск новостей. Мы будем держать вас в курсе событий.
        Новостная трансляция сменилась стоп-кадром лица пропавшей.
        Очень страшно. Я никогда не испытывал страх. Нет, я не боялся опасности, я боялся потери контроля. Власть потеряла его. Полиция просит помощи, и у кого? У нас, простых граждан? Где мы должны увидеть эту девушку? Не думаю, что она прогуливается по улице или сидит в кафе. Интересно, все ли прочесали полицейские? Все мусорные баки, канализационные стоки, подвалы нежилых домов, заброшенные склады, шахты лифтов… Я был уверен, что она мертва. Если тебя нет трое суток, если ты не пришла на работу, тебя увольняют. Никто не будет так рисковать. Тебе не дадут второго шанса и не возьмут на другую должность, тебя вообще никуда не возьмут. Она не просто так пропала. Ее похитили. Я не хотел смотреть на эти экраны, я не хотел видеть ее глаза. Я не хотел представлять, что с ней делают сейчас или день назад. Когда не видишь лица, и представлять некого. Я сжал сценарий и встал у остановки. Огляделся по сторонам - никого. Открыл. Начал читать. Не мог понять ничего. Буквы то съеживались, то отпрыгивали друг от друга, то собирались в лицо этой девушки… И зачем я на нее смотрел?
        Движение на дороге вернулось в свой ритм, люди расходились, машины, проезжающие мимо меня, обдавали влажным воздухом. Скоро польет. И почему такой важный день омрачился этим событием? Я не знал, кто эта девушка, я никогда ее раньше не видел, хотя кого я мог видеть, сидя в четырех стенах. На экранах шла все та же реклама, и пропавшая девушка уже не смотрела с них. «Голубая лагуна», счастливая семья, но уже немолодая. Министерство исполняет мечты. Выиграй путевку на сказочный остров, участвуй в государственной лотерее.
        Ее найдут, успокаивал я себя, непременно найдут. До дома оставалось два квартала, я продолжил путь. Надо будет позвонить матери и Матео, сказать, что сценарий готов, надо будет почитать сценарий и купить уже кусок хоть какого-то торта. Я не заметил, как врезался в кафе. Стеклянные высокие двери, панорамные окна, бренчащие медные палочки, подвешенные у двери. Почему бы не отметить свой день рождения здесь? Куда лучше, чем дома.
        Я заказал кофе и кусок шоколадного пирога, сел напротив окна, выбрав самый маленький столик. На кого он, интересно, рассчитан? Наверное, на таких, как я. Сегодня я не пригласил друзей. Как будто у меня были друзья. У меня был лишь один Матео, но он постоянно занят, он человек семейный, а я…
        Мне принесли кусок торта, шоколадный бисквит, пропитанный вишневым сиропом, по центру кремовая начинка, сверху стружка из шоколада.
        - И какие у тебя мысли на этот счет? - услышал я рядом. Подумал, что мне, оглянулся не резко, а так, полубоком, покосился, но не смотрел.
        Двое мужчин сидели сзади, я опять уткнулся в торт.
        - Не будь она дочерью сержанта, никто бы и не дал объявления, - говорил один.
        - Уже больше трех недель прошло, как пропала дочь моего друга, и хоть бы кто предал это огласке. Все молчат.
        - Просто твой друг не сержант полиции.
        - Он обычный посыльный…
        - Потому и молчат.
        Я уже не чувствовал, как пахнет торт, тот кусок, что успел проглотить, как-то странно встал поперек горла.
        - Это все очень странно, - продолжали они.
        - И концов не найдут.
        - Не найдут.
        - Они следят за нашей жизнью.
        - Да.
        - За жизнью каждого. Почему они не следили за преступником?
        - Думаешь, один?
        - Не знаю. Думаешь, банда?
        - Я думаю, жертв гораздо больше.
        - Больше, чем две?
        - Думаю, да.
        - Около двух месяцев назад я видел странную женщину.
        - Так.
        - Она расклеивала объявления на столбах.
        - Так нельзя же их клеить.
        - Ей так и сказал полицейский, он потом сорвал все и попросил ее пройти с ним.
        - И что?
        - Я видел, кого она искала.
        - Ты видел объявление?
        - Да.
        - Ну и?
        - Молодую девушку, похоже, что дочь, похоже, полиция не делала ничего.
        - Она и не может ничего сделать. Там одни идиоты.
        - Ты прав.
        - Мне скоро шестьдесят, и я впервые вижу такое, чтобы люди пропадали.
        - И я не припомню.
        - И они не припомнят, эти сосунки в униформе, откуда они знают, как искать, если никогда не искали.
        - Они догадались дать объявление на телевидение, - засмеялся один.
        - На этом все и закончится.
        Я еще долго сидел в кафе после того, как ушли эти двое.
        Это уму непостижимо, думал я.
        Это не твоего ума дело, - говорил внутренний голос.
        Но если что-то страшное?
        Тебе-то что?
        Может, я смог бы что-то предпринять?
        Ты? Предпринять? Не смеши меня.
        Надо мной смеялся я сам.
        С трудом дошел до дома и рухнул на кровать. В комнате было как-то странно, чего-то не хватало, только я не понимал чего. Не хотел ни о чем думать, в голове крутились слова диктора: …если вы располагаете какой-либо информацией о данном человеке, просьба… Рост 170, среднего телосложения, длинные светлые волосы. Была одета в серые джинсы и блузку с цветочным принтом. На данный момент о местонахождении девушки ничего не известно. О господи! Я накрылся подушкой, в висках нещадно гудело, сознание постепенно покидало меня, не помню, как заснул.
        Когда я встал, по радио шел прогноз погоды: пасмурно, небольшие осадки опять. Протер глаза и оглядел комнату. Все как и раньше - небольшая студия имела тот же непритязательный вид. Протянул руку, нащупал сценарий, что кинул на стол. Три листа, крупный шрифт, большие интервалы. Вот она, вся моя жизнь.
        Ну приступим. Я женюсь в сорок лет, тогда же, когда выйду на пенсию, и меня переведут на бумажную работу, а все это время, все двадцать лет, я обязан пропахать на министерство. Что это за профессия такая, что мне даже жениться нельзя?
        «Осведомитель», - прочитал я вслух, пробежался глазами и уже чуть четче понял, в чем суть моей работы. Моей будущей жизни на ближайшие двадцать лет. Мне нужно будет прийти в министерство завтра утром, после ознакомления мне выдадут ключи от моей новой квартиры и - отлично! - машины. Я не знал, какая будет машина, но лучше, чем ничего. Права я получил в шестнадцать, как и все. Не у всех будет машина, не всем разрешат водить, но учиться нужно было каждому, мало ли что. У меня будет своя машина, даже у Макса ее нет.
        Точно! Макс! Вот чего не хватало. Я не слышал бренчания, потому и заснул. Тишина оказалась такой убаюкивающей, что я буквально провалился в сон. И проснулся, видимо, от нее же, от этой непривычной тишины. Может, он спит? Кого я обманываю, он никогда не спит, постоянно мучает струны, а если не мучает, то слушает, как это делают другие. Макс молчал.
        - Макс! - крикнул я. - Макс, ты спишь?
        Тишина. А вчера он был? Этого я не помнил.
        - Просыпайся, мне дали сценарий. Хочешь поржать, Макс?
        Тишина.
        Кровать скрипнула, моя кровать, я вышел в общий коридор и окликнул его там. Днем он всегда был дома, только ночью пропадал. Я медленно подходил к двери.
        А ты и правда ссыкун, - говорил мне внутренний голос, - ну же, иди еще медленнее, как раз к вечеру доберешься.
        Коридор стал непомерно длинным, а дверь Макса непривычно далекой. Кажется, я топтался на месте.
        Иди уже, говорил я себе. Я потянулся к металлической ручке, повернул и толкнул от себя. Из комнаты повеяло холодом, на меня смотрело раскрытое окно, на кровати лежала гитара, как-то криво, норовя соскользнуть. Я подправил ее. Огляделся.
        - Макс, ты в туалете, что ли, сидишь?
        Комната не издала ни звука. Я подкрался к двери ванной комнаты, прислушался - тишина. Выждав пару секунд осторожно приоткрыл дверь. Никого. Куда же ты делся?
        Побыв еще немного у Макса, заглянув на кухню и даже в шкаф, я поплел к себе. За дверью своей квартиры услышал чьи-то шаги. Это Макс. Точно. Я облегченно выдохнул и открыл.
        - Ну привет, - сказал я.
        - Ну привет, - обернулся Матео, - с днем рождения, друг!
        - Спасибо, - протянул я.
        - Не ожидал? Я тоже не ожидал, но так получилось.
        - Отлично, - еле выговорил я.
        - Что с тобой? На тебе лица нет.
        - Ты видел объявления?
        - О розыске? Ну видел, у нас их целый день крутят.
        - Ты так просто об этом говоришь.
        - Слушай, у меня дел по горло, и эта девушка, она же не моя дочь. Правильно? К тому же я уверен, она где-то загуляла.
        - А можно загулять?
        Матео рассмеялся.
        - Ну ты даешь…
        - Говорят, она не единственная.
        - Чего ты боишься, что тебя похитят? Ты не очень красивая баба, Адам. Прямо скажем, на любителя, - Матео опять заржал.
        - Да иди ты.
        - Что это? - Он взял в руки сценарий. - Ты получил? Поздравляю!
        - Спасибо.
        - Ну и что там? - Начал он листать. - Ты не против?
        Мне было все равно.
        - «Осведомитель», - прочитал он по слогам. - И что это значит?
        - Это значит, я буду работать на министерство. Каждый месяц мне будет приходить несколько дел о нескольких людях, вызывающих подозрение. Я буду контролировать их, следить, проверять, докладывать.
        - Вот это работа!
        - Ты же не завидуешь?
        - Еще как завидую!
        - Да брось ты, я - стукач.
        - Ты - секретный агент!
        - Ну да, конечно.
        - Ты работаешь на министерство. Ты хоть знаешь, какими связями можешь обрасти?
        - Ничем я не хочу обрастать.
        - А я думал, тебя официантом возьмут, - засмеялся Матео.
        - Ну спасибо, - расхохотался я.
        Меня как будто отпустило. Мы еще долго болтали, около пары часов, вспоминали детство, учебу… Потом он ушел.
        А Макса все еще не было.
        Задребезжал телефон. Я снял трубку.
        - Когда ты сходишь в министерство, Адам? - кричала мать на том конце.
        - Уже сходил.
        - И кто ты? Официант?
        - Да почему же официант, мама?!
        - А кто ж еще? - удивилась она.
        - Осведомитель.
        - Кто?
        - На министерство работать буду, - не стал я вдаваться в подробности.
        - Правда? - обрадовалась она. - Я всегда знала, что ты у меня умнее всех.
        Она никогда так не думала. Ну да ладно, я рад, что она была наконец рада.
        3 глава
        Вся кукла была истыкана иголками. Мягкая, с приклеенными глазами и вшитым в тряпичное тело платьем, она смотрела в потолок. Местами из нее уже вылез искусственный наполнитель, местами она совсем измякла.
        Лиззи Руссо сидела на кровати в своей комнате в доме, который заселил муниципалитет. Здесь много студентов, как и в любом общежитии. Всю прошлую ночь она всаживала иглу в подушку, а потом и в тряпичную куклу, раз за разом, расслабив запястье, раз - и игла опять тормозит в миллиметре от цели. Как она будет сегодня колоть? Мало того, что ее тошнит от запаха формалина, так еще обкалывать эти трупы. Кому-то это дается легко. Рикардо приказали принести голову из соседней комнаты в том же морге, и он, как ни в чем не бывало, нес ее, настоящую голову какого-то мужика, он держал ее за волосы, а после опустил в раствор, чтобы слезла кожа. Преподавателю нужен был череп. Лиззи не видела, как кожа слезла, она и череп не видела, и трепанацию тоже пропустила. Она потеряла сознание, как всегда. Преподаватели махнули на нее рукой. Привыкнет, говорили они, все привыкают. Но Лиззи так и не привыкла - уже третий курс, а она все еще не могла всадить иглу в этот чертов труп.
        Если ребенок кричит и извивается, его приходится привязывать к кушетке, говорили вчера в больнице. Отлично, думала Лиззи, кричит и извивается, а она в обездвиженное тело никак не попадет.
        Каждый день после получения документов из министерства - а прошло без малого три года - Лиззи думала, что там что-то напутали. Не могла она быть врачом. Она мечтала стать актрисой, хоть министерство настоятельно запрещает мечтать. Может, всему виной ее отличная учеба в школе, может, в актрисы берут тех, кто и не учится вообще? Да, она сама виновата, точно сама. Кто ее заставлял сдавать на «отлично» биологию и химию. И сдалось ей препарировать этих лягушек. В школе они работали парой, и во время препарации Лиззи зажмуривала глаза, скальпелем работала ее соседка по парте, которая, кстати, даже не учится на врача, ее определили в юристы.
        Министерство никогда не ошибается, сказали ей влажные губы в одном из окошечек отдела по срочным вопросам.
        Тогда ошиблась я, подумала Лиззи. Надо было завалить биологию.
        Ее мать работала парикмахером, и Лиззи с детства околачивалась в ее салоне. Однажды у матери были заняты руки, а клиентке нужно было срочно смыть краску с волос. Тогда Лиззи чуть не стошнило, она не могла прикоснуться к чужим, да еще и мокрым волосам.
        Теперь она должна прикасаться к чужим головам, волосам, чужим телам.
        - Если вы не сможете лечить людей, - сказал как-то один из профессоров, недвусмысленно посмотрев на Лиззи, - то будете работать в морге. Покойникам вы точно не навредите. Бирки, я надеюсь, вы не перепутаете, мисс Руссо?
        Тогда все студенты посмотрели на нее.
        Замечательно, весь остаток жизни провести в подвальном помещении с трупами. Отличная перспективка. Но никто не мешал ей научиться колоть, в запасе еще два года учебы и интернатура. Лиззи убрала исколотую куклу в прикроватную тумбу и достала из нее измятую книгу. Этой книге было лет пять или больше, она купила ее на деньги, которые сэкономила на школьных обедах, и прятала все это время где придется. Почему она ее прятала, почему не показывала всем и каждому? Заголовок гласил: «Актерское мастерство». Лиззи и любила эту книгу, и боялась одновременно. Никто не знал, что она интересуется театром, что изучает историю кино, она даже в школьных спектаклях не участвовала, а надо было. Может, тогда бы ее заметили. Хотя кто участвовал - тоже не пошел в кино. Лиззи до сих пор не понимала, по какому принципу там все распределяется. Обняв книгу, она уселась поудобнее и включила телевизор…
        «Министерство все решит за тебя, - говорили из телевизионного рупора, - если тебе двадцать один и ты до сих пор не получил письма, мы ждем тебя на приеме каждый будний день».
        «Кто-то еще не получил письма, - думала Лиззи, - везет же кому-то». Она получила его в семнадцать, тогда все обрадовались письму: и мать, и отец, и она сама. Министерство оплатит учебу в престижнейшем колледже, а Лиззи будет уважаемым человеком. Ее сценарию мог любой позавидовать: учеба, практика в одной из лучших больниц страны, зарплата в два раза выше средней, замужество в тридцать два, рождение двоих детей. И все это ей уже гарантировали с семнадцати лет, и все это она хотела забыть. Ты не имеешь права не читать свой сценарий, ты обязана знать, что произойдет, и не мешать этому. Она не хотела никому мешать, она лишь не хотела быть врачом.
        - Это же круто, - говорила ее соседка, рыжеволосая Хлоя, она влетела сейчас в комнату и стала выгребать вещи из шкафа, - знать, что будет, это гарантия будущего, это то, что мне нужно сейчас, - перебирала она платья одно за другим.
        Хлое выдали подобный сценарий, только замуж она должна была выйти в двадцать пять, и очень удачно, за какого-то хирурга, у которого должна будет проходить практику. Она уже узнала, кто он и почему без жены. Жена его умерла за год до того, как Хлое выдали этот сценарий.
        - А пока я могу встречаться с кем захочу, - говорила она. - Я свободна еще пять лет! И не нужно никаких серьезных отношений, я могу гулять с кем вздумается, главное - не залететь.
        Лиззи смотрела на нее, как на умалишенную.
        - Министерство не поймет такой свободы, Хлоя.
        - А что я делаю не так? В мед я пошла? Пошла! В обмороки от вида крови не падаю, как некоторые, - она засмеялась. - Из меня выйдет хороший врач. Замуж я выйду. А пока мне что, и погулять нельзя?
        - А там, - Лиззи указала на стол, в котором Хлоя хранила свой сценарий, - написано что-то про твои романы? С кем ты будешь встречаться до мужа?
        - Нет, не написано, ну и что? Замуж-то я все равно выйду. За хирурга, в двадцать пять, как они и хотят. - Она подвинулась ближе к Лиззи и шепнула ей в ухо: - Я нашла его в интернете, он симпатичный, ему тридцать один.
        - Вот и жди его, - заволновалась Лиззи. - Куда ты собралась?
        Хлоя наряжалась перед зеркалом. Она натягивала на себя длинные чулки, вдела в уши большие серьги-кольца, облила всю себя цветочными духами, сняла с вешалки черное платье и нырнула в него с головой.
        - Я в клуб, - сказала она, - приду поздно, не жди.
        Хлоя звякнула серьгами, ключами, дверью и ушла.
        Лиззи и боялась за подругу, и завидовала ей. Она тоже мечтала о свободе, но как только задумывалась о ней, то впадала в какой-то панический ступор. Можно ли вот так, как Хлоя? Многие так живут, и ничего. Клуб, который она посещала, был закрытым, нужно было сказать кодовое слово, и только тогда пройти. Хлоя всегда знала кодовые слова, она везде проходила, и Лиззи уже перестала удивляться этому.
        Как-то Хлоя сказала, что в этом клубе одни бессценарные, те, кого так и не вызвали в министерство, и сами они не идут, и письма им не приходят. Многие были нелегалы, так звали тех, кто постоянно менял место жительства, чтобы убежать от письма. Они и документы себе умудрялись менять. Как-то раз в клубе была облава, нескольких выловили, сценарии их были совсем незавидные. Но тех, кто хотел свободы, становилось все больше, и клуб этот не раз менял свое положение, потому в него и пускали только через пароль. Мало ли что.
        Лиззи сидела в опустевшей комнате, она не любила быть одна. Можно было тоже пуститься в загул, но она не могла себе это позволить. Лиззи решила ждать замужества. В сценарии написано, что она познакомится с мужем за год до женитьбы - значит, в тридцать один. Еще одиннадцать лет.
        «И все эти одиннадцать лет ты будешь старой девой?» - как-то спросила Хлоя.
        А почему бы и нет, думала Лиззи, если так написано, значит, так и должно быть. Интересно, ее будущий муж уже получил письмо?
        - Ты думаешь, он будет ждать тебя одиннадцать лет? - Лиззи слушала голос Хлои, будто та стояла перед ней. - Черта с два! Он небось уже ходит по бабам и мечтает нагуляться вдоволь, прежде чем окольцевать себя.
        - А может, и будет!
        Лиззи еще долго говорила с пустотой. А потом уснула в обнимку с книгой.
        Ей снилась глубокая бесконечная темнота, она стояла в ней, сжимая исколотую куклу, и не знала, куда смотреть, потому что, куда бы она ни смотрела, все было непроглядно. Вдруг что-то скрипнуло у нее над головой, звуки наполнили пространство, огромный прожектор осветил ее. Лиззи стояла на сцене в белом с люрексом платье, в лакированных вечерних туфлях на высоком каблуке. Кукла в ее руках превратилась в наградную статуэтку, волнение стало радостным, и вся она светилась от счастья.
        Лиззи проснулась в полчетвертого утра, когда Хлоя выронила ключи и те разбудили полдома.
        - Прости, - сказала Хлоя, снимая через голову платье.
        Она была такая живая и возбужденная, что казалось, жила не в этом, а в каком-то другом мире. От нее уже не так пахло духами, Хлоя пахла другим, чужим запахом. На ее шее красовались два засоса, багровый и чуть розовый.
        - Вот засранец, - сказала Хлоя, смотря в зеркало, - теперь свитер носить.
        Лиззи включила ночник.
        - А ты так и провела здесь всю ночь? - спросила подруга.
        - Я же спала, - щурилась Лиззи.
        - Я же спала, - передразнила Хлоя. - Ты так всю жизнь проспишь. Артур говорит, что они не могут красть наши жизни, не могут, Лиззи.
        Артур - это, наверное, очередной временный парень, поняла Лиззи, сколько их уже было.
        - Никто у нас ничего не крадет, - ответила она и сама же в том засомневалась.
        - Лиззи, милая Лиззи, - села на кровать голая Хлоя, - давай кого-нибудь тебе найдем. Хоть узнаешь, что это…
        - Я буду мужа ждать, - отвернулась Лиззи.
        - Хорошо, раз ты так хочешь, давай найдем тебе его!
        - Кого?
        - Твоего мужа.
        - А как? - подскочила Лиззи. - У меня только его имя есть - Марк.
        - Марк, - повторила Хлоя, - ну хорошо… У меня есть друг, он хакер и может найти любой нужный сценарий. Он взламывает архивные системы министерства.
        - Ой нет, - испугалась Лиззи, - это же незаконно…
        - Ты хоть увидишь его. Мы подстроим свидание. Хочешь увидеть мужа или нет?
        4 глава
        Энджела Вуд очнулась от боли. Все тело затекло. Отдернула руку. Веревка. Ее связали по рукам и ногам. Она в каком-то помещении. Пол - холодный, каменный, а стены… Она не видела стен, она вообще не видела ничего. Глубокая темнота поглотила и стены, и все, что могло ее окружать. Энджела зажмурилась и тут же открыла глаза. Закусила губу до боли - и все равно не проснулась. Тупая боль отдавала в виске - похоже, ее избили. Она не помнила ничего. Даже своего имени. Как же режут веревки, они такие жесткие, будто сплетены из тысячи металлических нитей. Как она попала сюда? И куда она попала?
        Она попробовала пошевелить ногами. На ней были штаны, плотные джинсы, через них не ощущались веревки, они не резали кожу, как на руках. Энджела могла шевелить ногами, сгибать и разгибать колени, раскачивать себя. Она облокотилась назад, но чуть не упала, стены еще не было, она может быть и в центре комнаты.
        - Эй! - крикнула она.
        Крик был заглушенный, ни малейшего эха. Помещение не могло быть большим. Где же стена? Энджела продвигалась назад и скоро уперлась в такую же холодную шершавую стену, такую же, как и пол. Теперь сидеть было намного легче, ее затекшую спину и больную голову поддерживала стена.
        - Кто я? - спросила она себя.
        - А ты не помнишь? - ответил ей внутренний голос.
        - Нет…
        - Ты не помнишь, что сделала?
        Энджела вдруг поняла, что ее внутренний голос - мужской, а может быть, и вовсе не ее.
        - Кто здесь? - Она хотела подскочить, но веревка еще сильнее стянула запястье.
        Голос стих. Никто с ней больше не говорил. В животе болело от голода, голова кружилась. Временами она проваливалась в забытье. Это был сон с открытыми или закрытыми глазами, и она не понимала, видит ли она темноту. Энджела попыталась заснуть, весь организм хотел этого, все ее тело дрожало от усталости. Но что будет после сна, проснется ли она, позволят ли ей проснуться? Она закрыла глаза. Громкая музыка. Ее тело подхватывало ритм, ее ноздри вдыхали аромат фруктового дыма, громкая музыка не давала уснуть, никто не спал. Где она?
        Ты не узнаешь, пока не проснешься.
        Энджела открыла глаза - все так же темно. Она попыталась ползти вдоль стены - нужно понять, какой длины помещение, нужно понять, что здесь есть. Шероховатая бетонная махина царапала спину через тонкую блузу.
        «Оденься нормально, куда ты в таком виде пойдешь», - услышала она голос матери. Да, у нее есть мать, и пусть в ее памяти вызрела лишь одна ее фраза, но от этого стало как-то легче и захотелось плакать. Она будто брошенный в загоне слепой щенок, бродящий от стенки к стенке, бесполезно тыкающий носом в ограждения, отделяющие его от свободы. Энджела сдержала слезы, сейчас не время, не время плакать, но если у нее есть мать, значит, ее ищут, ее хотят спасти. Вдруг что-то звякнуло - ключи, это поворачивались ключи. Энджела прижала колени к груди и уткнулась в них подбородком. Звериный страх не давал вздохнуть, он сковал ей грудную клетку, оцепив всю ее. Тугой засов прокручивался назад, приближая неизбежное, раз, два, три, петли заскрипели, тусклый свет заставил зажмуриться.
        Длинные мужские ноги ступали по полу, ботинки на толстой подошве, темные брюки - и все, дальше она не смотрела. Он заслонил ей весь свет.
        Сейчас я умру, подумала Энджела, лучше умереть, чем что-то другое, лучше убей меня, молила она. Но никто не услышал ее мольбы, она не смогла вымолвить ни слова, во рту пересохло, губы не разомкнуть.
        Он уже рядом, он уже дышит на нее, что-то причмокивая во рту. Он схватил ее за руки, проверил веревку. Туго.
        - Хорошая девочка, - сказал он. Голос его грудной, но не старый, - ты и не думала бежать, правда? И правильно. От судьбы не убежишь. Теперь я твоя судьба.
        Он сжал ее коленку, другой рукой погладил по щеке, дыхание участилось, он дышал как зверь после охоты.
        - Посмотри на меня, - скомандовал он.
        Она не могла поднять головы.
        Он дернул ее за волосы, запрокинул голову и впился своим ртом в ее сухой рот. Он заглотил ее губы, он пожирал их.
        Энджела не могла пошевелиться, она боялась и пискнуть, боялась, что будет хуже. Наконец он разжал хватку.
        - Почему ты не плачешь? - спросил он, вытирая рот.
        Энджела молчала.
        - Почему ты не плачешь? - крикнул он и ударил ее по лицу. - Плачь! - прокричал он, взял ее голову в обе руки, обхватил, как клещами, и стал сжимать. - Я сказал - плачь! Надо плакать. Не хочешь? Я помогу.
        Он ударил ее затылком об стену так, что она услышала хруст в ушах, слезы хлынули, текли по щекам, она стонала от боли в затылке, от боли в руках и ногах.
        - Так-то лучше, - сказал он и стал гладить ее по больной голове, по мокрым щекам, стал целовать ее щеки и мокрые дрожащие губы.
        - Ты боишься меня?
        Энджела закивала.
        - Боишься, - говорил он, не отрываясь от ее губ, - все боятся неизвестности. Ты же знаешь, что будет, когда я приду во второй раз?
        Энджела не хотела этого знать.
        Он говорил медленно, задыхаясь. Потом поднес свою руку к ее губам.
        - Целуй, - приказал он.
        Энджела поцеловала.
        - Не верю, - процедил он и треснул ее еще раз.
        Энджела упала, ударилась головой о бетонный пол и заплакала.
        5 глава
        Моя новая квартира была значительно больше предыдущей. И вид из окна говорил о серьезности моего положения, это вам не мусорные баки на заднем дворе, это почти центр. Если представить, что здания справа не было, то я, можно сказать, смотрел на министерство. Я закрыл шторы и отвернулся от света, меня словно передернуло. Опять эти рекламные щиты. Они светили рекламой магазина женской косметики, но я видел лишь одно лицо - лицо пропавшей девушки, которая еще недавно смотрела с них на меня и на всех прохожих, застывших тогда на дороге. Ее больше не показывали. Неужели нашли? А может, перестали искать. А если нашли и не говорят, значит…
        Не хотелось об этом думать, в любом случае меня это не касалось.
        Я оглядел комнату: мебель привезли хорошую, техника была тоже новая - телевизор, холодильник, живи не хочу. Машина, конечно, не фонтан, но вручали мне ключи с таким видом, будто говорили - и за что тебе это, пацан?
        А я и сам не знал за что. Вчера я был в министерстве и забрал дела людей, за которыми мне нужно присматривать.
        - Да не-е-ет, ты не стукач, - говорил внутренний голос.
        - Кого ты обманываешь?
        - Тебя, кого же еще, - сказал он и заржал.
        Макса я так и не встретил, я ждал до последнего, еще днем приходил, после переезда, но его дверь была закрыта, собственно, как и моя. Может, он тоже получил сценарий, просто не сказал мне? Нет, он бы сказал, он бы вломился ко мне и кинул эти листы на стол, а потом крикнул: «В это дерьмо я играть не буду!» Он бы не ушел просто так. А может, он загулял? Хорошо бы так было.
        Всего мне поручили три дела. Не так много, как я думал, но так даже лучше. Меньше людей - меньше проблем. Мне предстояло следить за теми тремя, узнать, как они живут и следуют ли написанному, если нет - доложить.
        - Ты стука-а-ач, Адам.
        - Сам знаю. Заткнись.
        Я чаще стал говорить сам с собой, хотя от одиночества многого ждать не приходится, должен же я был хоть с кем-то говорить.
        Итак, что мы имеем? Я - человек без особого таланта в общении - должен буду внедриться в жизни посторонних людей, не зная о них почти ничего. Нет, конечно, что-то я знал. По три листа на каждого.
        Нужно как-то войти в доверие, никто не будет раскрывать все карты незнакомцу. Это было бы очень подозрительно. И почему они не находят осведомителей среди близких своих подопечных?
        - Да ты подлец, Адам.
        Да, через близких было бы чересчур. Не должно быть никакой связи, только работа. Эти люди, за которыми нужно приглядывать, дела которых мне вручили, должно быть, хотят отступить от сценария, если уже не сделали этого. Но откуда министерство знает об их намерениях? Когда я думал о возможной тотальной слежке, о камерах, что висят на каждом шагу, мне становилось не по себе. Я будто был заключенным, мы все ими были, только меня вдруг назначили надзирателем. Что-то странное я заметил во взгляде Матео. Да, вчера он радовался за меня, но его взгляд… Он уже сторонился. Это нормальный рефлекс - сторониться того, кто может на тебя настучать. Хотя чего бояться Матео, он ли не самый законопослушный гражданин?
        Я взял одно из дел.
        Нина Коллет, официантка, кафе Фредо, адрес и фото прикреплены. Ничего примечательного в ее деле не было: школа, замужество, рождение дочери. Смерть мужа. Она вдова. Замечательно, я буду стучать на вдову! Просмотрел мельком два других сценария, их герои были еще скучнее. Ничего особенного. Я думал, мне дадут людей поколоритнее, я представлял себя чуть ли не секретным агентом, а мне дали какую-то мать-одиночку, студентку и старика на пенсии.
        У меня засосало под ложечкой. Только сейчас я вспомнил, что с утра ничего не ел. Поэтому поход в кафе, к этой самой Нине, был очень кстати.
        Мой навигатор отказался показывать дорогу уже на середине пути. В его программе этого адреса даже не значилось. Хорошо, что у меня была карта. Я настроил навигатор на ближайший к тому месту адрес и продолжил путь. Чем ближе я подъезжал, тем больше вжимался в кресло, я уже не сидел за рулем, я выглядывал из-за него. Что это за место, черт его дери? Неудивительно, что мне поручили Нину и послали в эту дыру. Никто другой на это бы не согласился.
        Нельзя назвать это заведение кафе, нет, нельзя назвать это место заведением. Я не знаю, как это назвать, ей-богу, какая-то забегаловка, в которую ходят отбросы общества сбрасывать дневную усталость. Они все трезвы, безусловно, трезвы, злоупотребление карается законом, но похожи они на беспробудных пьяниц, валящихся с ног. Что это за люди такие? Откуда они вообще взялись? Я перестал их рассматривать в ту же секунду, как они всем скопом посмотрели на меня, с ног до головы, с головы до пят, и так и оплевывали меня взглядом, пока я выбирал себе столик. Мне казалось, меня раздели до трусов, точно раздели, я будто голый сидел. Никогда я не был богатым человеком, но в их глазах я, кажется, был богачом. Одежда их будто из прошлого, да, мой отец носил тот же спортивный костюм, на семейных фотографиях он был в нем, тем фото было лет двадцать. Видимо, новой одежды они себе не покупали. А я был в новом, но я не виноват, честное слово, мне захотелось встать и отчитаться, что этот пиджак я взял с хорошей скидкой в среднем таком магазине, а брюки - им вообще уже года два. Кроссовки, да, новые, я спрятал ноги под
стол.
        Неужели мне придется прийти сюда еще раз? Как бы наладить контакт с первой встречи, узнать все и доложить.
        Кого я обманываю, знакомства не мой конек, и мне очень повезет, если удастся сказать официантке пару непринужденных фраз, не относящихся к заказу. Что же ей сказать? Спросить, как дела? А это вообще нормально, сделать заказ и спросить, как дела, как дела…
        - Что будете заказывать?
        - Как дела?
        - Что?
        - Ой, простите, - ну молодец, теперь разруливай…
        - Вы это мне?
        Официантка не сводила с меня глаз. Что бы ей ответить, не сойдя за психа или идиота. Если спросить, как дела, то она поймет, что ей не послышалось, и сочтет меня за самовлюбленного придурка, который решил подкатить… А может, мне и правда позаигрывать с ней? Как будто я знал, как это делается. Она все еще смотрела, а я все еще молчал. Пауза слишком затянулась, слишком затянулась пауза, ну, скажи же что-нибудь!
        - Как делается ваш кофе? - наконец выговорил я. - Мне интересно знать как вы его делаете.
        Вот ты идиот…
        - Кофе? - удивилась она, посмотрев на меня с подозрением, как учительница, в класс которой пришел странный пацан и она не знает, идиот он или прикидывается. - Кофе у нас в пакетиках, растворимый. Сначала мы открываем пакетик, высыпаем содержимое в кружку, заливаем кипятком, берем ложечку и перемешиваем по часовой стрелке, вот так, - водила она карандашом, который достала из-за уха.
        Ну все, дело можно считать провальным, я для нее точно идиот. Как делается кофе? В таком заведении как оно еще может делаться. Возьми себя в руки, говори как ни в чем не бывало, будто ты не совсем кретин.
        - Принесите мне чашечку эспрессо, пожалуйста, - попросил я.
        - Хренессо, - заржал хриплый голос.
        Заржали все.
        На моих щеках яичницу можно было жарить.
        - Не обращайте внимания, - улыбнулась официантка.
        - Я здесь первый раз.
        - Я поняла. У нас нет эспрессо, и кофемашины тоже нет. Я могу вам принести только растворимый кофе.
        - Отлично, - выдохнул я.
        На ее бейдже выцветшей пастой значилось имя Нина.
        - Есть что-нибудь будете?
        - Нет, - сказал я. - Да, буду…
        Если я выпью только кофе, то и уйду почти сразу, тогда мне с ней не поговорить.
        - А что у вас есть?
        - Сегодня на завтрак тост с сыром и омлет. Была и каша, но она закончилась.
        Девушка заметно засмущалась, видно, ей было неудобно от скудности утреннего меню.
        - Вот и замечательно, кофе, омлет и тост. Все принесите.
        Она улыбнулась и ушла, а я не знал, куда себя деть. Сквозь табачную поволоку на меня «уставились» золотые зубы, перекатывающие сломанную зубочистку из одного угла рта в другой, изношенные ботинки отбивали какой-то ритм, черные пальцы с такими же почерневшими от грязи ногтями стучали по столешнице. Смотрели, отбивали, стучали, смотрели, отбивали, стучали… Я закашлялся от резкого сигаретного дыма, и этот чертов кашель никак не проходил.
        - Ты какой-то дохлый, парень, тифозник, что ли? - спросил тот, что с зубочисткой.
        Раздался ржачный гул.
        Я промолчал и уткнулся в изрезанную ножичком, убитую временем столешницу. Все здесь было настолько изуродованным, что, казалось, не имело смысла чинить что-то одно, легче было сжечь это место. Я и не знал, что такие места существуют, что такие люди живут среди нас, на улицах я их тоже не видел. Они походили на настоящих работяг. Грузчики или шахтеры. Ей-богу, из окон своих теперь уже двух квартир я видел только людей с дипломатами и в выглаженных пиджаках, а единственные работяги, которые мне попадались, - это доставщики пиццы и чистильщики кондиционеров.
        Кашель не унимался. Нина пришла с подносом, я отпил кофе.
        - А комнаты для некурящих у вас нет? - спросил я.
        - Вы здесь первый некурящий, - улыбнулась Нина, расставляя передо мной тарелку с поджаренным хлебом и омлет.
        - И давно вы здесь работаете? - схватился я за последнюю ниточку ускользавшего разговора.
        - Так уже около шести лет, - сказала она и скрылась в дыму между этими громилами.
        Шесть лет! Я тут шесть минут - и уже не знаю, куда себя деть.
        Вскоре она вновь появилась с подносом, направляясь к другому столику. На меня Нина даже не взглянула.
        Вот и все? Весь разговор? И что мне делать, дожидаться ее на улице, пока смена не закончится? А если она сутки работает. О том, чтобы торчать около этой кафешки всю ночь, я и думать не мог.
        Да уж, наверное, в этом министерстве точно ошиблись, назначив меня на эту должность. С такой ролью хорошо бы справился какой-нибудь красавец мексиканской наружности, какой-нибудь Густаво или Лижейру, с черными глазами и такой же щетиной, с атлетической фигурой и сильными руками. Я посмотрел на свои руки, кисти у меня были тонкие, будто женские, а щетина, не говоря уж о бороде, совсем не росла. Я не имел никакого мужского обаяния, я вообще ничего мужского в своей внешности не имел. И как она должна была заметить меня? Не заказывать же мне этот отвратный кофе еще раз. Второй чашки я не вынесу, да и назвать эти помои кофе язык не поворачивается, на нем, кстати, до сих пор остались нерастворимые крупинки этого пойла. Сколько же зарабатывают эти работяги, что вынуждены пить вот это все?
        Нина ходила туда и обратно, приносила закуски, уносила стаканы, приносила новые. Я смотрел на нее не отрывая глаз, она сейчас обернется, а я ей улыбнусь или подмигну.
        Подмигнешь, не смеши меня.
        Да уж, и правда смешно. Как-то в школе я подмигнул одной девчонке, она подумала, что у меня нервный тик. Впредь я и не пытался заигрывать. Не стоило пугать собой людей.
        Звук разбитого стекла вернул меня на землю. Какой-то мужик швырнул кружку об стену, оставив на ней кофейную кляксу.
        - Что за муть ты мне дала? - схватил он Нину за руку. - Это, по-твоему, кофе? Я проработал всю ночь, и мне еще днем пахать, налей мне настоящего черного, но сначала вылижи это! - указал он на облитую стену.
        - Я сейчас все уберу, - тихо сказала Нина, пытаясь высвободиться из лап этого животного.
        Все молчали. Какого черта все молчат? Ну, скажите же что-нибудь. Надо же что-то сказать!
        - Эй, отпусти девушку! - сказал я.
        Зачем ты встал? Все, теперь тебя по стенке размажут! Сядь, сядь сейчас же, или нет, залезь под стол…
        - Она ни в чем не виновата, - не останавливался я.
        Ну все, нам кранты.
        - Что ты сказал? - громила выплюнул зубочистку, отпустив руку Нины.
        - Что слышал, - ответил я. Да так резво ответил, сам от себя не ожидал.
        Ой, идиот… - внутренний голос исчез.
        Толпа мужиков у стойки расступилась, табачный смог рассеялся, громила шел на меня. Его мускулы напряглись, рубашка затрещала, он щелкал костяшками пальцев, во мне тоже трещали кости и дрожали все до одной от предчувствия неминуемой боли.
        Сейчас бы забраться под стол, или смотаться отсюда, или еще лучше умереть от инфаркта, вот прямо сейчас. За спиной громилы - смеющиеся глаза выжидающих зевак и одни сочувствующие - глаза Нины. Ну хоть кого-то волнует моя участь, подумал я. Если умирать, то с гордо поднятой головой. Я попытался поднять голову, расправить плечи, но ничего не получилось, моя голова, как и шея, просто вросла в меня, я так съежился, что не мог пошевелиться, я был одним сплошным комком страха.
        - Иди-ка сюда, - рыкнул бугай, - иди, не бойся, - ухмыльнулся он почерневшими зубами, - я только сверну тебе шею, пацан, только и всего.
        - Угомонись, не лезь, - пытался уговорить его один.
        - Ты ж его одним пальцем раздавишь, оставь пацана.
        - Пожалуйста, не надо, - взмолилась Нина.
        - Заткнись, стерва, - выпалил он.
        Его опухшее лицо забагровело, губы надулись, выплевывая мелкие слюни, глаза полопались красными жилками, ноздри пыхтели, как у быка.
        А я был тряпкой, красной скукоженной тряпкой, которую вот-вот разорвут на куски. В принципе, я прожил не такую плохую жизнь, я попытался защитить человека…
        Бугай взял меня за шкирку и поднял над собой, воротник трещал, мои ноги висели, как на шарнирах, я не мог дышать, кажется, язык встал поперек горла. Я попытался двинуться - бесполезно, страх сковал каждый мускул, кровь отлила от лица.
        - Да он синющий весь, сейчас помрет! - крикнул кто-то.
        Он поднял меня еще выше и с размаху бросил на стол, я ударился боком и грохнулся на пол, в ребре что-то щелкнуло, в глазах потемнело, а потом запищало - не у меня, у него.
        - Вот черт! - Бугай посмотрел на руку, браслет на ней издавал все тот же неприятный писк, звук нарастал, становился все громче, он попытался снять его, стиснул зубы, скривил пальцы, но не смог, черный браслет пищал, мигая красным светом.
        Вдали послышались полицейские сирены, зеваки расступились, он ринулся к двери и вылетел из забегаловки. Визг тормозов, шорох шин по асфальту, выстрел, крик, тишина.
        - Идиот, - сказал кто-то, - вставай, пацан.
        Мне помогли подняться.
        Я вспомнил, как дышать.
        6 глава
        Макс перебирал нехитрые аккорды, зажимая струны дрожащими пальцами, знакомый мотив проникал в сознание, наполнял его, отпуская мысли. Воздух пах фруктовым дымом, Макс зажимал ребристые струны, шагая пальцами от одной к другой, гитара почему-то непривычно легкая, а струны теперь не ребристые, а мягкие, похожие на нитки из шерсти овец.
        Что происходит?
        Он посмотрел на руки, гитары в них нет, это сон, ему снилась мелодия, и бренчание струн, и запах фруктового дыма. Странно, он был и сейчас.
        Макс открыл глаза, а потом еще раз открыл, чтобы убедиться, что все правильно: да, он не спит, просто темень вокруг. Смотри не смотри - смысла нет. Повернулся на кровати и замер - кровать была не его. Она скрипела сцепленными пружинами, гамаком прогибаясь под ним. Матрас тоже не первой свежести, от него чем-то пахло, потом или прокисшей едой. Макс нащупал ногами пол, холодный, с какой-то тряпкой вместо ковролина, облокотясь на локоть, он сел. В плече отдавало болью, костяшки пальцев зудели и жутко чесались, он потрогал - подбиты.
        Что за ерунда?..
        Встав с кровати, схватился за ребра, попробовал покашлять - больно, но терпимо, видимо, просто ушиб. Обойдя кровать, держась за пошарпанную металлическую спинку, он дотянулся до стены, вот она, такая же бетонная, как и пол. Прошаривая стену, будто мим, Макс ступал медленным коротким шагом. Где-то должен быть выключатель. Это как искать черного кота в черной комнате, хотя нет, с котом, наверное, проще. Пройдя еще пару шагов, он напоролся на что-то острое и твердое - сумка под его ногами зазвенела тяжелым и металлическим. Да и руки еще чем-то пахли. Переступив то ли сумку, то ли рюкзак, он и дальше обыскивал стену, не упуская ни дюйма. Макс ощупывал стену, пока что-то холодное не скользнуло под его ладонями - точно, похоже на зеркало. И в нем тоже пустота. Сделав шаг, ударился обо что-то бедром и пальцем ноги, боль от мизинца отдалась во всем теле. Умывальник. Макс нашел кран и открыл, холодная вода с примесью песка зажурчала под дрожащими пальцами, он жадно пил, песок скрежетал на зубах. Умывшись, Макс нашел полотенце, а под ним выключатель. Недолго думая, включил.
        Желтый треск наполнил комнату. Макс смотрел в раковину, ржавая вода смывала кровь с его рук. Он нехотя поднял взгляд и посмотрел на себя. Все лицо в ссадинах, как и руки, он задрал рубашку, как и живот. Кровь запеклась у висков.
        Что же было вчера? Или вчера он тоже был здесь, что он помнил последним? Голова затрещала. Макс осмотрелся по сторонам. Бетонные стены, кровать, окон нет. Какое-то непонятное логово. Куда меня занесло?
        Если бы он оказался в тюрьме, то не было бы здесь никакой сумки с инструментами. Он подошел к двери, дернул - заперто. Инструменты. Должно же быть что-то, чем можно выломать замок. Наклонился над спортивной сумкой: нож, консервы, веревка, скотч, бутылка с водой, открыл, понюхал, жутко хотелось пить. Пока вода бурлила в желудке, Макс вспоминал. Ничего. Ни малейшей зацепки. Он еще раз посмотрел на руки, следов крови не было. Чья это кровь? Его? Да, конечно, его, видимо, он попал в серьезную переделку, в очень серьезную, судя по его лицу, он еще раз подошел к зеркалу, вся правая сторона исцарапана, фингал под левым глазом. Тот еще видок. Но что-то все-таки не сходилось. Грязные руки, лицо в крови, живот в кровоподтеках, наверное, ему хорошо двинули, да не наверное, а точно, судя по боли в ребрах, из него последний дух выбивали. Но его одежда… Он наконец заметил, в чем был. Джинсы и футболка с принтом, кеды из стокового магазина, он купил их полгода назад, шнурки на них теперь казались непривычно белыми, кажется, они такими и не были никогда, футболка и джинсы были как новые, если он с кем-то и
дрался, то точно не в этой одежде. Что-то здесь не так. Если только он не переоделся, но в чем он был? В чем и когда? Любые попытки вспомнить вызывали страх и неприязнь. Он сел на кровать и закрыл лицо руками. Последнее, что он помнил, - вечер пятницы. Он тусовался в одном из клубов, все, у кого этот режим в печенках сидел, все там тусовались. Клубы закрывали, проводили облавы, но люди собирались снова, меняли места, создавали пароли, делали все, чтобы чувствовать себя людьми. В этих местах не было камер, это был обязательный принцип.
        «Устал от слежки - приходи к нам». В камерах не было никакого толку: даже если бы они что-то засняли, то за этой светомузыкой, уродующей лица, мало что можно было разобрать.
        Макс заходил с черного входа, его провожал знакомый бармен. Садился за один из дальних столиков, скрытых от всеобщего глаза, брал себе водку со льдом и никогда не допивал, он смотрел на гремящие в стакане кубики, они обтирались друг о друга, постепенно тая, портя и без того дурацкий вкус. Водку здесь всегда разбавляли, как и любой из крепких напитков. Продажа спиртного была незаконна, подпольным образом осуществляли закупку, а потом экономили как могли. Бар без спиртного не походил на настоящий, и люди довольствовались даже этим. Макс следил за танцующей сценой, за девушками на барной стойке, он и не заметил, как одна из подобных подсела к нему. Она отпила из его стакана и улыбнулась ровной улыбкой, такой улыбкой, что оголяет лишь зубы. Макс только кивнул, мол, привет, но лучше будет тебе свалить. Он не любил случайные связи.
        Незнакомка придвинулась ближе, положила руку на его колено и что-то сказала, он не расслышал что.
        - Хочешь хорошей водки, а не этого дерьма? - крикнула она уже ему в ухо.
        Макс кивнул. Девушка вышла и вернулась с рюмкой. Такого спиртного он давно не пил.
        - Сколько я должен?
        - Пойдем, - сказала она и повела его на танцпол.
        Макс не мог разглядеть ее лица, оно было за волосами.
        Они танцевали, он пил и смеялся, девушка лезла ему в штаны. После она ушла за добавкой, потом они сняли номер в мотеле на одной из безлюдных парковок, там частенько ночуют водители фур. С девушкой Макс кувыркался всю ночь. Они ржали как кони, падали на пол, чуть не сломали кровать.
        Воспоминания приходили урывками и уходили внезапно. Макс все так же сидел в этой каменной комнате, на полу сумка с инструментами, в ржавый умывальник капает вода. С потолка свисает, покачиваясь, лампочка, то погасая, то загораясь опять.
        Макс закрыл глаза. Он опять в номере мотеля, рядом, уткнувшись в подушку, спит та же девушка. Кто-то барабанит в дверь. Стены шатаются, пол неровный, Макс убирает с себя ее руку, встает с кровати, пытаясь идти. У двери протирает глаза, прислонившись лбом к косяку. Может, и не к нему стучат. Слушает. Стук повторился. Дверь трясется, отражая удары.
        - Кто?
        В дверь продолжают стучать.
        - Кто это? - Макс постепенно трезвеет.
        - Есть закурить?
        - Нет.
        Стучат.
        - Проваливай!
        Дверь вышибают ногой. Влетает мужик. Волосатый, огромный. Бьет Макса под ребра. Подходит к кровати, стаскивает девчонку, та, как мешок, падает на пол, бьется головой о тумбу, визжит.
        - Вставай, шлюха! - орет ей в лицо.
        Та закрывает уши.
        - Вставай, кому говорю, - пинает под зад.
        Максу, должно быть, все равно, он и не знает, как ее зовут, это просто девка, угостившая его сначала водкой, потом своим телом. Она для Макса просто тело, но он не может смотреть, как кого-то бьют.
        - Эй, полегче, - говорит он, - полегче, парень.
        Девушка скрюченная лежит на полу, откашливая кровь. В крови весь подбородок и кофта, с ее зубов падают красные капли на старый мотельный ковролин.
        - Че ты сказал? - поднимается мужик и в два прыжка подлетает к нему, одним ударом отправляя в нокаут.
        Голова трещит, Макс отлетает к стене. Тот возвращается к девушке и продолжает бить. Макс поднимается с пола, пол пляшет, шатаются стены, кажется, он целую вечность идет, на тумбе пустая бутылка, Макс хватает ее, заносит над собой и махом разбивает о голову мужика.
        Осколки по полу. Тот падает навзничь, и вот он уже не такой и огромный. Макс садится верхом и бьет со всей дури, расквашивает его мягкую морду, превращая всю рожу в кисель. Тот теряет сознание, Макс сжимает в кулак его длинные сальные волосы и бьет головою об пол, смотрит на девушку, той почему-то уже нет на полу, смотрит на мужика и понимает, что бьет не его, а ее. Он держит девчонку за волосы и бьет головою об пол. Макс смотрит на дверь - никто не входил.
        7 глава
        Нина помогла мне подняться.
        - Что это было? - Я отряхивал брюки. - Что пищало у него на руке?
        - Это браслет для условно-досрочных, - объясняла Нина, убирая с меня приставшую пыль. - Браслет пищит, когда повышается уровень норадреналина в крови.
        - Норадреналина?
        - Да, это гормон ярости, - уточнила она. - После освобождения на многих надевают такие браслеты. Как только человек чувствует злость или ярость, браслет пищит, и сигнал, как по тревожной кнопке, поступает в полицию. Нам это значительно облегчает жизнь.
        - А я и не знал.
        - Неудивительно…
        Она посмотрела на меня как на ребенка. Или как на лунатика. Мне стало обидно. Рядом с девушками я всегда хотел казаться более мужественным, и всегда получалось наоборот.
        Вообще, я много чего не знал. И чем дольше я здесь находился, тем четче понимал это. Я не знал, что у нас все же есть преступность, что люди работают на грязной работе, после которой пьют эти помои, и про браслеты, измерявшие ярость, я тоже не знал.
        - Теперь ему точно несдобровать, - ворчал бармен, расставляя стулья.
        Нина потрогала мою щеку. Я отпрянул от боли. Со страху я и не заметил, как разодрал лицо. Отличное начало дня.
        - Пройдемте в подсобку, - предложила она, - у нас там аптечка.
        - Нет-нет, мне надо идти.
        Куда тебе надо, болван? Иди в подсобку!
        - Хотя почему бы и нет, - опомнился я и похромал за Ниной.
        В подсобке чем-то пахло, как и на кухне, какой-то тухлятиной. Да кого я обманываю, так пахло везде. Нина усадила меня на ящик из-под бутылок и стала обрабатывать ссадину. Она была прехорошенькая, нет, правда, я и не подумал бы, что ей за тридцать и у нее есть ребенок. Вдруг запахло ягодами или цветами. Это пахли ее волосы - удивительно, как они не пропитались запахами кухонного марева.
        - Ужасное место, - сказал я, - вы не думаете?
        Нина вздохнула.
        - Я и не знал, что такие места существуют.
        Она молчала, клеила пластырь.
        - Я и таких людей никогда не видел. Кто они?
        - Это портовые грузчики, - заговорила она, убирая жгучий раствор и пластырь в аптечку. - Ночью они грузят брикеты с мусором на огромные корабли, которые перевозят их на один из островов, там их складируют, а потом и сжигают. Работают они по ночам, после работы приходят в кафе, а потом и домой - высыпаться.
        Вот почему я их раньше не видел…
        - А вы что здесь забыли? - спросила она.
        - Я? Я случайно забрел.
        - Понятно, такие парни, как вы, могут только случайно зайти, - она склонила голову.
        Я закусил щеку, я и правда не понимал, за что ей выпал такой билет. Проработать здесь всю жизнь, в этой протухшей жаровне, думаю, в аду было б комфортнее.
        Она, видимо, уловила мой взгляд и быстро протерла руки полотенцем.
        - Не всем так везет, - окинула она меня взглядом, собирая поднос. - Кем вы работаете, менеджером?
        - Им самым, - обрадовался я ее отличному предположению.
        - Я так и подумала, - сказала Нина.
        - Разрешите мне вас проводить?
        - Куда?
        - Домой.
        - Так мне еще четыре часа работать.
        - Тогда я за вами заеду?
        Она молчала.
        - Через четыре часа, - настаивал я.
        Нина улыбнулась и вышла.
        Так быстро я еще ниоткуда не уезжал.
        Следующим пунктом был медколледж. Четырехэтажное неброское здание из белого кирпича.
        Я и не думал, что меня пустят. Но стоило показать удостоверение сотрудника министерства, как вертушку сразу открыли.
        - Какая-то проверка? - спросил охранник.
        - Нет, все в порядке, по личным делам.
        Охранник выдохнул и присел.
        Была бы у них проверка, этот нервный завалил бы всю контору.
        Я поднялся в деканат, узнал, на каком курсе учится Лиззи и что в данный момент она в медкабинете на практике.
        Лучше бы я остался в забегаловке.
        Я ничего не имел против практики, наверное, потому, что не знал еще, что это. Мне указали на кабинет, в котором шел забор крови. Я открыл дверь и захлопнул ее почти сразу же. Толпа студентов в белых халатах даже не успела заметить меня. Не знаю, сколько минут я простоял, прислонившись к закрытой двери, вдыхая и выдыхая, успокаивая позывы.
        Так я узнал, что от запаха крови мне еще хуже, чем от запаха тухлятины в забегаловке.
        Слабый ты какой-то…
        По-моему, мой внутренний голос был голосом матери. Но это неточно.
        Я закрыл дверь кабинета по забору крови так же быстро, как и открыл. Пока приходил в себя, не заметил, что возле двери на подоконнике сидит девушка с платком в руке.
        Это и была Лиззи, я запомнил ее по фотографии, и как хорошо, что именно она была здесь.
        - Вы не зайдете? - спросил я, указывая на дверь.
        Она покачала головой, облокотилась на оконную раму, закрыла лицо руками и заплакала.
        - Что случилось? - подошел я к ней.
        - Я опять не попала в вену, - вытирала она глаза, - у меня ничего не получается. Ничего! Ничего! Ничего…
        Бинго! Никогда я еще не радовался женским слезам, но это, черт возьми, в яблочко, мне сразу все стало понятно: она хочет уйти из колледжа, потому что боится крови, у нее не получается ни-че-го.
        Великолепно! Мы все выяснили, иди докладывай.
        Пытаясь угомонить свою радость и убрать идиотскую улыбку с лица, я подошел ближе.
        - У многих врачей сначала ничего не получалось, - сказал я и присел рядом.
        - Да? У кого? - шмыгала она.
        Да, у кого?
        Откуда мне знать!
        - Ну, у профессора Гилберта, например, сейчас он хирург, - соврал я, не зная никакого профессора.
        - А еще? - положила она платок в карман халата.
        - Еще? - задумался я. - Еще много у кого такое было.
        Лиззи скептически посмотрела на меня и улыбнулась.
        - Не стоит бросать дело жизни только потому, что что-то не получилось, - а я мог успокаивать людей. - Вы выбрали хорошую профессию, - утвердительно покачал я головой. Из меня вышел бы отличный психолог.
        - Я не выбирала…
        - Вам выбрали хорошую профессию, - исправился я, - вы спасаете жизни.
        - Я оставляю только синяки.
        - Не страшно.
        - Профессор сказал, что отправит меня в морг.
        - И это не страшно, - от мыслей о морге у меня коленки подкосились, - с трупами как-то спокойнее.
        Тебе уж точно, ссыкун.
        - Вы знаете, здесь психиатры есть?
        - А зачем вам? - удивилась она.
        - У меня есть хороший знакомый, у него есть внутренний голос, и он мечтает его заткнуть.
        - Психиатров здесь нет, они в университете психологии.
        - Очень жаль… Так вы хотите бросить учебу?
        Она подняла на меня заплаканные глаза.
        - Что вы… это же уголовно наказуемо.
        - Верно, - согласился я. Вот ведь дрянство! Так этого она хочет или нет? Может, уже сомневается? Может, это я отговорил ее?
        - Буду бирочки к трупам привязывать, - ухмыльнулась Лиззи.
        - Тоже верно… То есть я хотел сказать, не думайте об этом, настройтесь на лучшее.
        - Спасибо.
        - Значит, уйти вы не хотите?
        - А почему вы спрашиваете?
        - Я? У меня сестра школу оканчивает, и вот ее сюда же направят. Я пришел разведать, так сказать, обстановку.
        - Здесь хорошо, - она высморкалась, - мне все нравится, просто получается не все.
        - Я надеюсь, все у вас будет хорошо, вы будете отличным врачом.
        - Спасибо, - улыбнулась она, - я пойду.
        Она вернулась в кабинет, из которого опять повеяло запахом крови.
        Вот и замечательно, подумал я с чувством выполненного долга. Полчаса - и готово: я уговорил человека не играть с судьбой.
        У меня еще было три часа до того, как закончит Нина. Я сел на скамейку возле колледжа и раскрыл последнее, третье дело. С него на меня смотрел старик лет семидесяти. Жил он в пригороде, ехать туда чуть более часа, обратно столько же - и сколько я там пробуду? Нет, лучше завтра, сложил я его обратно в папку и уже решил поехать домой, как мимо меня пробежала рыжеволосая девушка. Она быстро взбежала по лестнице, посмотрела в камеру, что висела над входом, и скрылась в дверях. Через пару минут небольшое окно на первом этаже открылось, и эта же девушка выпрыгнула из него, огляделась по сторонам и скрылась в кустах.
        - А может, это моя следующая подопечная? - подумал я. - Хорошо бы проследить за ней заранее, чем делать все потом.
        Правильно, проследи-проследи, проблем-то у нас больше нет!
        Девушка бежала по кустам и между деревьями, явно минуя камеры. Я часто терял ее из виду, упругие ветви кустарников то и дело лупили по лицу.
        Почему она вышла из окна? Сбежала с занятий, подумал я, показалась на камеру и сбежала.
        Она оглянулась, я спрятался в зарослях. Палисадник закончился, рыжеволосая прогульщица выбежала на дорогу, а я так и остался в засаде. Через пару секунд к ней подъехала машина, она вскочила в нее почти на ходу, шины забуксовали на асфальте и поехали дальше.
        Убедившись, что никого рядом нет, я вылез из зарослей.
        Кем она была и куда спешила?
        Впрочем, какое мне дело.
        Домой я так и не пошел и решил уже вернуться к машине, как заметил небольшую листовку размером с фотокарточку, на ней была нарисована красная лилия. Положив листовку в карман, я отправился к Нине.
        8 глава
        Нина уже сдавала смену, когда я подъехал к кафе. На ее место заступала зрелая женщина с пышной грудью, внушительным животом и таким же подбородком.
        - Ну, давай, костлявая, до завтра, - сказала она, завязывая передник. Униформа на официантке трещала по швам. За ней точно не приставят никаких осведомителей. Здесь эта колоритная дама смотрелась более чем гармонично. Уж она бы одним ударом вырубила того бугая.
        Я видел, как Нина сняла фартук и зашла в подсобку, видимо, чтобы снять все остальное. Вышла она оттуда совсем другой. Она распустила тугой пучок волос, что сильно натягивал ее брови и уголки глаз, надела легкое платье и выпорхнула на свет. Дом ее находился в сорока минутах езды. Тот район был совсем небогатый.
        - А эти люди из вашего кафе тоже живут здесь? - спросил я, не отрываясь от дороги.
        - Да, тоже, - ответила Нина, - но мы не жалуемся.
        - Правда, вас все устраивает?
        Мне показалось, я был слишком резок.
        Нина смолчала.
        - Простите, - сказал я, - все, что у меня есть, вообще мне не принадлежит. Все выделяет министерство: и квартиру, и машину. Я работаю-то всего ничего.
        - Не скромничайте, - как-то грустно улыбнулась она, - если все так, значит, вы заслужили.
        - Но я и не успел ничего заслужить…
        - Значит, не нарушили правил. Я права?
        Она была права. Я и действительно не успел накосячить, но не потому, что не хотел, просто не пришлось как-то. Моя жизнь была настолько скучна, что не давала мне никакого повода свернуть не в ту степь. Я, быть может, и рад быть бунтарем…
        Ой, не смеши меня!
        Может, и рад, но не подфартило. Ни друзей, ни знакомых у меня таких не было. Если только Макс. И где он сейчас? Хорошо, что мы с ним не близки.
        - Вы, наверное, из хорошей семьи? - спросила она и поставила меня в тупик.
        - Мать звонит мне по праздникам, а отец еще реже.
        - Значит, вы не женаты?
        - Не женат.
        - И девушки нет?
        - И девушки нет.
        - Я же говорю, вы не успели что-либо испортить. Вы чисты как белый лист.
        - Вы живете одна? - зная, что не одна, спросил я.
        - Нет, с дочерью. Ей пять лет.
        - А муж?
        - Мужа у меня нет.
        И зачем я спросил, я ведь и так это знал.
        - В школе я училась очень хорошо, и мое будущее было бы совершенно другим. Я могла бы стать юристом.
        Я с удивлением посмотрел на нее.
        - Но что случилось?
        - Случилась Анна, - улыбнулась Нина, - моя дочь. Я полюбила, - она замолчала. - Мы полюбили, и мне прислали новый сценарий. А через два года муж погиб.
        - Мне очень жаль, Нина.
        - Его отправили работать на шахту, там случился взрыв.
        Я помнил этот случай. Тогда еще я учился в школе. В нашем городе мало что случалось, хотя Матео всегда говорил, что нам просто мало что показывают. Может, он и прав. Значит, одним из погибших был муж Нины…
        - Я до сих пор себя виню.
        - Но почему?
        - Если бы каждый из нас пошел по своему сценарию, если бы мы не влюбились друг в друга, он был бы врачом.
        - Подождите, - наконец уловил я, - то есть, если ослушаться и попытаться что-то изменить, тебе вышлют новый сценарий?
        - Да, но он будет гораздо хуже первого.
        - Но зная это…
        - А что мы могли знать? В законе это не прописано. Мы думали, это сплетни, легенды, детские страшилки. Мы думали, никто не узнает, никто бы, наверное, и не узнал, может, мы так бы и разъехались, он в училище, я в юридическую академию, но появилась Анна. А скрыть беременность, знаете ли…
        - Да, я понимаю.
        - Когда мне пришел новый сценарий - это было, по-моему, через неделю после родов, - я прорыдала всю ночь, а потом прижала малышку и поняла, что это небольшая цена. У меня был ребенок от любимого человека.
        Она как-то болезненно улыбнулась и посмотрела на меня, будто спрашивая, имеет ли она право так говорить.
        - Конечно, вы правы, - сказал я. - Думаю, у вас замечательная дочь.
        - Да, она замечательная.
        Мы выехали на узкие улочки, после трассы это место показалось мне тесным и приземистым. Дома стояли вплотную друг к другу, от одного окна до другого протягивались бельевые веревки, с которых свисали застиранные брюки, полинявшие пижамы, растянутые штаны и порванные лифчики. Пахло стиральным порошком и жареной рыбой. Люди общались без обиняков, обмениваясь претензиями, ругательствами и всевозможными жестами. Какой-то мужик подпирал лестничные столбы, не давая им упасть, кто-то подпирал собой дом, не давая упасть себе.
        Я проводил Нину до двери.
        - Анна, наверное, уже спит, - сказала она, - соседка сидит с ней.
        Я кивнул. Не зная, как встретиться снова, какой повод придумать, я решил взять все от этой встречи и потому не уходил. Так и стоял у двери, поджав губы от отсутствия нужных слов. Она тоже стояла, посмотрела на дверь, на окна своей квартиры, на небо с еле заметным кусочком луны, потом опять на меня.
        - Может, чаю? - наконец спросила она.
        - Было бы неплохо.
        В жизни бы я не набрался столько наглости стоять у дома малознакомой девушки и ждать, что меня пригласят. Это было выше моих возможностей, но чего не сделаешь ради работы! К тому же если я приду к ней завтра в то же кафе, не факт, что не нарвусь на еще одного маргинала, а если у него не будет браслета? Я думал об этом, пока поднимался по скрипучим лестницам такого же скрипучего дома. Все в нем издавало какие-то звуки - и двери, и петли в них, и оконные рамы с огромными щелями, в которых, свистя, гулял уличный ветер, и мухи, не желавшие умирать, они жужжали и бились в окно. По этажам гудело громкое эхо из голосов соседей из смежных квартир, оно будто ходило по стенам, спускалось по стокам, что-то злобно мыча.
        - Нина. - Из двери на втором выглянула соседка и покосилась на меня таким подозрительным взглядом, что я поспешил улыбнуться, дабы расположить ее к себе. Она нахмурилась еще сильнее и посмотрела на Нину. - Девочку я уложила, у меня у самой дел полно.
        Нина отдала ей свернутую купюру, женщина засунула ее в лиф, еще раз посмотрела на меня, ухмыльнулась и закрылась у себя в квартире.
        - Не обращайте внимания, - сказала Нина, - гостей здесь не любят, тем более таких, как вы.
        - А какой я?
        - Другой, не ровня.
        - Не говорите так, это все предрассудки.
        Мы остановились на третьем, возле неприметной двери. Нина осторожно отперла ее, стараясь не скрипеть проржавевшими петлями.
        - Проходите на кухню, - указала она, - я сейчас.
        В комнате горел приглушенный свет, он падал на пол из щели меж прикрытых штор. Скрипнула кровать, видно, Нина поцеловала малышку, та недовольно замычала, и Нина, сияя, вышла из комнаты.
        - Она моя радость, у нее отцовский вздернутый нос, я всегда целую ее в нос, как прихожу. А она вытирается и бурчит.
        - Дети, - как будто со знанием дела сказал я.
        Нина ставила чай.
        Я смотрел на ее хрупкие плечи, которые с трудом поднимали и чайник, на ее узкую фигуру, ссутулившуюся у плиты, и не понимал, чем эта хрупкая женщина могла помешать министерству. Неужели после всего пережитого она опять хочет рискнуть? А если ее засекут… Конечно, засекут, не зря же я здесь. А ведь следующий сценарий может быть еще хуже этого. Может, она думает, что хуже и быть не может, а зря.
        - Значит, вы работаете в том кафе уже несколько лет? - Я не знал, с чего начать разговор.
        - Да, и это, надо сказать, мне крепко осточертело.
        Она села напротив.
        - Но ведь это не самая плохая работа.
        - Вы думаете? - Она подняла бровь и еще раз осмотрела меня с головы до ног.
        - Наверное, - замялся я. - Наверное, есть еще хуже.
        - А есть еще лучше, и еще лучше, и еще. - Она остановилась и посмотрела куда-то через меня.
        - Наверное, несомненно, есть, - согласился я, нельзя было не согласиться.
        Чайник закипел. Нина ринулась снимать его с плиты, чтобы свистом не разбудить дочь.
        - Но ведь идти против министерства… - продолжал я.
        - Министерство отняло у меня все. Если бы не оно, мой муж был бы жив. Чем помешал им мой ребенок, чем?
        - Но есть порядок, законы…
        - А, и вы туда же!
        - Нет-нет, я не туда же, совсем не туда.
        Еще немного, и она догадалась бы, что я за тип. От самого себя мне становилось противно. Какая идиотская у меня все же работа, и никакие служебные квартиры и машины не могли компенсировать весь стыд, который я испытывал в данный момент.
        - Я пишу картины, - начала она после небольшого перерыва, - и хочу продавать их под чужим именем. Они ничего не узнают. Кому я нужна?
        «О, милая, похоже, они уже все знают», - хотел было выпалить я.
        Какая она тебе милая? Совсем с ума сошел? Давай попроси ее показать тебе эти ее картины и сфотографируй их незаметно для протокола.
        Ничего я не буду просить!
        Слабак!
        - А хотите я вам их покажу?
        - Кого?
        - Картины.
        - Ой, не надо…
        - Не хотите? - обиделась она.
        - Нет хочу, очень хочу.
        - Тогда пойдемте.
        И птичка в клетке…
        - Да заткнись ты!
        - Что вы сказали?
        - Ничего-ничего.
        - Пройдемте, - сказала она, - это в чулане.
        Нина спотыкалась обо что-то в темном коридоре.
        - Лампочку надо поменять, - будто извинилась она и взяла меня за руку, прокладывая путь. Весь он был заставлен хозяйственной утварью, металлическими ведрами, старыми велосипедами, швабрами, тряпками.
        - О боже, что это?
        Я стал судорожно смахивать что-то с лица, но оно, мерзкое и липкое, никак не уходило.
        - Это паутина, - рассмеялась Нина.
        Наконец она щелкнула выключателем и открыла дверь, что таилась в самом конце этого захламленного ада.
        В небольшом чулане по периметру вдоль облупленных серых стен одна к другой были приставлены картины. На полках стояли краски, баночки с какой-то жидкостью, пахло маслом и растворителем. Кисточки мохнатыми хвостами выглядывали из металлических банок от кофе. Это была совсем другая жизнь. Я видел, как дышит Нина. Ее грудь поднималась и опускалась, она будто сердцем дышала. Да этот уголок и был ее сердцем, отдушиной. Которую я должен буду разрушить.
        - Это прекрасные картины, - я взял одну, - у вас талант, Нина.
        Она смущенно заулыбалась.
        - Да ладно вам, это просто хобби, - махнула она рукой.
        И что министерство могло иметь против хобби? Наверное, ничего, если бы оно так и осталось закрытым вот здесь, в этом самом чулане.
        - Но ведь их можно и не продавать, - начал я.
        - Как это? - удивилась Нина. - Мне нужна студия, материалы. Да и моя дочь, я хочу хоть немного заработать. Я не знаю, какое будущее гарантирует ей министерство. А если такое же, как у меня? Официанткой в забегаловке. Что тогда? У нее будут хотя бы деньги, деньги, которые смогу скопить для нее я. У моей девочки и так ничего нет, у нее отняли отца, а мать - на ужасной работе. Что будет, когда она поймет, что не такая, как все, что она хуже многих? Я соберу эти деньги ради нее.
        Я молчал.
        - Я уже все придумала. - Она посмотрела на меня каким-то сумасшедшим от радости взглядом. - За мной ухаживает один мужчина.
        О боже, опять?!
        Я смолчал.
        - Он обещал мне помочь.
        Что я ей скажу? Не доверять никому? А я для нее кто?
        - Я не могу быть всю жизнь официанткой, понимаете, не могу.
        Я понимал.
        - Честно сказать, - она замялась, - пару картин я уже продала, и людям они очень понравились. На заработанные деньги я купила новые краски и несколько холстов, я могла бы развернуться.
        - А потом что, Нина? Вы не сможете так свободно этим заниматься.
        - Вы правы. Здесь не смогу.
        - Не понял…
        - Я хочу сбежать! Из этого дома, из этого города.
        Господи, она не знает, что говорит.
        - Неужели вам никогда не хотелось сбежать? - Она посмотрела на меня полными слез глазами.
        Хотелось, прямо сейчас…
        Мы поговорили еще немного, она все твердила, что заслуживает лучшего, я со всем соглашался, а после ушел. Единственное, на что я надеялся, это что ее новый хахаль просто брешет ради легкого секса. Навешает ей лапши на уши, а она поверит всему. Никто не решится сбежать, никто не будет брать на это дело женщину с ребенком.
        9 глава
        Макс очнулся от женского крика, такого близкого и раздирающего, что звенело в ушах. Кто-то кричал возле него. Макс опустил глаза. Это он держал кого-то за волосы, запрокинул чью-то голову и говорил… Он точно что-то говорил, потому что во рту его пересохло, а губы еще завершали сказанное, застыли на половине предложения, язык - на нёбе, мимика - в гримасе. Он был зол.
        Это девушка, молодая, растрепанная, он держал ее за волосы, сам стоял за спиной. Руки несчастной были ободраны в кровь, ногти сломаны, все тело дрожало. Это она его расцарапала? Он ощупал ссадины на щеках. Хотел отпустить ее волосы, разжать кулак, но не мог, хватка была мертвая. Его грудь поднималась и опускалась, жар застилал глаза, пульс дошел до предела. Каждый ее всхлип раздражал и заводил одновременно.
        Тут она пошевелилась, начала вырываться, Макс одернул ее и ударил коленом в спину, отчего она выгнулась и завопила, потом взял веревку, заломил руки за спину и крепко связал. Она, тщетно пытаясь вырваться, вскоре обессилела и обмякла совсем. Все движения его были четкими. Он, точнее тот, кем он был сейчас, не колебался ни секунды, в нем не было ни жалости, ни страха. Прижавшись к ней всем телом, зарылся носом в ее мокрые волосы и стал жадно вдыхать ее запах, он дышал как зверь, он и был зверем, учуявшим дух страха и отчаяния. Его рот впился в холодную шею, Макс почувствовал соленый вкус ее кожи. Она уже не сопротивлялась.
        Макс пытался оторваться от девушки, ему хотелось развязать ее, но руки делали свое дело, затягивая узел все крепче. Вдруг он почувствовал, как ему хорошо от ее слез и беззащитного мычания. Она такая слабая, а он, он может делать с ней все, что захочет, может ударить, пожалеть… Может, он сходит с ума? Он напрягся что есть мочи, ослабил хватку, разжал ее мокрые волосы, отлепил свое жаркое тело от этого белого и холодного и наконец оттащил себя от нее.
        Макс обхватил руками голову, в висках болезненно застучало.
        Что я делаю? Что?
        Он покосился на девушку, затравленную, забитую.
        И это все сделал я?
        Но удовольствие от увиденного не давало поступить иначе. Ему нравилось, ему было приятно на это смотреть. Он видел, как поднимается его рука, он видел, как сжимаются пальцы в кулак, как этот кулак возносится над жертвой и останавливается перед самым ее лицом, замирает в воздухе, расправляется в ладонь и отвешивает ей грубую пощечину, а потом еще и еще. Его рука влажная от ее слез, он размазал ее слезы по всему лицу, потом бил еще раз, кровь пошла носом, от запаха крови у него сводило в паху, что-то звериное одолевало его тело, он хотел еще больше крови… Он не мог этого хотеть.
        «Я не могу, не могу!» - Он кричал, стиснув зубы. Закусил себе щеку, сильно, до боли. Эта боль отрезвила его, опустила на землю. Задыхаясь, Макс схватил свою руку и отвел ее от несчастной. Он медленно встал с корточек, его нога напряжена, мышцы как каменные…
        Нет, только не это…
        Он занес ногу назад, а потом с размаху на девушку.
        - Отойди! - успел он только крикнуть, как его ботинок пнул ее по спине.
        Она крикнула и выгнулась от боли.
        - Прости. - Макс кинулся к ней, но она отшатнулась от страха. - Я не хочу тебя бить, - подходил он ближе.
        Ее всю трясло.
        - Где мы? - спросил он. - Ты знаешь это место?
        Девушка смотрела на него через кляп и что-то мычала, он потянулся к кляпу, схватил его и попытался снять, но удалось опустить только до подбородка. Макс дрожал. Неприятное, постыдное, плотское чувство одолевало его.
        - Что вы со мной сделаете? - заныла она.
        Макс знал, чего он хотел. Он весь горел, подполз еще ближе.
        - Я не могу, - прошипел он, - не могу справиться с этим.
        Он хотел ударить ее еще раз, она перестала плакать, а ему было мало, хотелось еще ее слез и страха. Какая-то несвойственная, несвойственная ему ярость порабощала его. Он посмотрел на свои руки, руки, которые еще секунду назад не слушались его, напряглись, изнемогая от пота, он сжал ладонь в кулак, а после снова расслабил, сжал и расслабил, сжал и расслабил. Так он проделал с одной рукой, потом с другой. Его тело постепенно возвращалось к нему, это он начинал управлять им, это он не хотел никого убивать.
        - Все хорошо, - шептал он себе, - все хорошо, - посмотрел он на свои ноги.
        Они еще были напряжены, каждый мускул его уставших мышц был натянут, как пружина, возведен, как затвор, одно неровное движение - и спуск, его опять занесет… Девушка не шевелилась от страха, ее будто приклеило к стенке. А ему все еще хотелось вцепиться в нее.
        Макс хотел убежать из этого места, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться. Он не знал, кто эта девушка, он не знал, что это за здание и где они вообще находятся.
        Сейчас он дойдет до двери. Можно было помочь несчастной и развязать ее, они бы могли найти выход вместе, но Макс боялся своего тела, своей необъяснимой ярости, животного желания. Прикоснись он к ней еще раз, и беды не избежать. Что же делать? Что это, какая-то форма психоза? Шизоидное расстройство? И почему он, черт его дери, ничего не помнит? Он опять посмотрел на девушку, угнетая гнев, притупляя похоть: где-то он ее уже видел - или ему показалось? Он не знал, чему верить.
        Макс попытался сдвинуть ногу, сдвинуть ее с этой мертвой точки, в которую он просто врос. Он напряг мышцы еще сильнее - казалось, они сейчас лопнут от такого усилия, - нога его оторвалась от земли и сделала шаг назад.
        «Так, - говорил он себе, - хорошо, еще несколько шагов - и дверь, еще немного - и я выйду отсюда». К нему будто кандалы приковали, он еле переступал - шаг, еще шаг к двери, нужно было бежать. Девушка вся сжалась в комок.
        «Не смотри на нее, не смотри. Ее здесь нет, тебя здесь нет, ничего не существует, я выйду за дверь, и все закончится». Он уперся спиной в стену, нащупал дверную ручку, закрыто.
        - Как ее открыть, черт возьми?
        Девушка указала взглядом на пояс. Ключи. Связка ключей висела на нем - значит, он сам открыл эту камеру, комнату… Боже, что это было?.. Из трех ключей подошел один. Он вставил его в замок и повернул - щелкнуло, открылось, спертый запах непонятно чего доносился из коридора. Он уже заступил за порог, прикрылся дверью с той стороны, чтобы самого себя оградить, не сорваться, не налететь на ту, которую хотел прикончить.
        - Я вернусь за тобой, - сказал он, надеясь успокоить ее, мол, не оставлю тебя здесь одну, не волнуйся. Но был понят по-другому. Из носа девушки вылезли сопливые пузыри, рот искривился от рыданий.
        - Не бойся, - процедил он и почувствовал необъяснимое желание ворваться к ней снова. Захлопнул дверь с той стороны и скатился по ней спиной на пол. Выдохнул. Ярость во всем теле отступала. Уходила той же волной, которой пришла.
        Перед Максом был глухой коридор с какими-то каменными стенами, он приподнялся и медленно поплел в сторону мерцающего света. Голова кружилась, стены то сужались, то расширялись, приближаясь и отдаляясь от него, он зажмурился, потер глаза - все встало на место. Здание пахло сыростью и каким-то странным сладковатым дымом, ему знаком был этот запах, но он не мог вспомнить его.
        Он шел на мерцающий свет, завернул за угол, длинный коридор сменился еще более длинным, на стенах развешаны фонари, свет слабый, один из них подыхал. Надеясь выйти к лестнице, Макс не сбавлял шаг. Его уже тошнило от всего, что он пережил, от себя, своей ярости и непонятных желаний, от этого места и даже от девушки, она все еще раздражала его своим писком. Не зря он не заводил никаких отношений, он ненавидел женское нытье, слезы, истерики, он ни за что не спровоцировал бы на это и уж тем более не ударил бы женщину. Но сейчас он хотел ее убить. Почему он хотел этого? Может, его ударили и отшибли память? Коридор опять завернул направо. Даже если он потерял память, себя же он потерять не смог. В носу его опять этот запах фруктового дыма, что за черт… Он прошел добрых сто метров, а впереди был еще один поворот. Сколько же можно? Где выход? Свет опять замигал. Еще одна дохлая лампочка? Он подошел к светильнику и оцепенел, обернулся назад, посмотрел на светильник, еще раз обернулся, взял ключи и нацарапал на камне крест. Нацарапал и побежал. Он бежал и уже задыхался от сухости в горле. Поворот, коридор,
светильники, поворот, двери, такие же, как и та, из которой он вышел, светильник, мигающий свет… Крест на камне возле него. Он в ловушке. Он ходит по кругу. Должно быть, он просто пропустил выход. Но спуска на лестницу не было. Может, выход за одной из этих дверей? Сколько их здесь, три или четыре? Эта дверь, из которой он вышел, за ней до сих пор та несчастная. Руки опять сжались в кулак. Не думай, не думай… Макс глубоко вдохнул и протяжно выдохнул. Он добежал до поворота и стал дергать ручку двери - закрыто, вставил ключ - не поворачивается. Следующая. Закрыто. Четвертая… тоже. Ни одна из дверей не была выходом из этого тупика. Он посмотрел на потолок - как же жарко, ни одной решетки, как будто, если бы она была, можно было допрыгнуть. Потолки метров пять высотой. Может, она что-то знает, она должна знать, как я притащил ее сюда и что вообще происходит? Откуда я знаю это место? Она должна знать, должна помнить хоть что-нибудь.
        Макс прижался к двери, из которой только что вышел, от которой хотел убежать.
        - Простите, мисс, - говорил он в дверь. - Мисс, вы не знаете, откуда я здесь? Вы не знаете, что случилось?
        Заходить он боялся, при виде ее, кроме желания убить, никакого другого не возникало.
        Тишина.
        Неудивительно, сначала он ее чуть не прикончил, а теперь просит о помощи. Надо бы зайти и развязать девушку, как-то расположить ее к себе, объяснить, что он совсем не хотел причинить ей вреда.
        За дверью молчали.
        Голова трещала, раны на лице саднили и чесались, ему жуть как хотелось спать, он упал спиною на дверь, опустился на пол, уткнулся лицом в колени и не поднял головы.
        10 глава
        С Нейтаном Нина познакомилась полгода назад. Сначала он приходил в кафе, заказывал одно и то же: кофе и омлет. Потом заказы стали дороже, а его посещения чаще. Пару раз в книжке для чаевых Нина находила полевые цветы. Дома она высушила их и время от времени любовалась, открывая любовный романчик. Потом он приходил утром и вечером и только в ее смены. А Нина варила ему другой кофе, который покупала сама. На нее косился персонал, и ей было все равно.
        От Нейтана пахло рыбой и мазутом. Он был портовым грузчиком. Его руки были всегда грязными, а глаза - чистыми, такими чистыми, что в них отражалась и Нина, и весь их мир, который они строили вместе. Они мечтали уехать далеко-далеко. Для себя и для дочери. Дочь Нины стала и его дочерью, по крайней мере, он так говорил. Малышка встречала его с работы, зарывалась в пакеты с покупками, прыгала от радости, находя кулек карамельных конфет. Потом он сажал ее на спину и, изображая страшного тигра, рычал, передвигаясь по комнате. Ребенок закатывался от смеха, а Нина, раскладывая продукты по полкам, слушала их игры с кухни и уже начинала верить в благосклонность судьбы. После того как их забросили в эту дыру для нищих, для тех, на кого у государства не было больших надежд, Нина подумала, что слежке конец, что никому из министерства и дела нет до бедной официантки и портового грузчика.
        Она хотела сбежать, и эта мечта росла в ней, как опухоль, каждый день, напоминая о себе тянущей болью и тошнотой от всего происходящего.
        Нейтан обещал, что сделает все, но увезет их отсюда. Мужики в кафе говорили, что никакого выхода нет, что их город граничит лишь с морем и бескрайними лесами, которые тянутся на тысячи километров, и любой идиот, кто когда-либо пытался бежать, был потом найден погибшим в лесу или выброшенным на берег.
        Нечасто, но к берегу прибивало трупы, об этом не говорилось в новостях, рыбаки молча вытаскивали их баграми, накрывали брезентом, а после береговая охрана отвозила этих сумасшедших куда следует.
        Но Нина не верила никому, ведь что-то же должно было быть. Неужели они заперты, навсегда заперты вот здесь, в этом городишке, в этой забегаловке, среди вонючих тарелок и немытых кастрюль. Никто не следил за ними, никакие надзоры, всем было не до них. Нина знала, что в центре города дорогие рестораны и чистые кофейни, что официантки там ходят в красивой форме, а повара в белоснежных колпаках. Их повар ходил в засаленном фартуке и дурацкой бандане с черепами, и эти черепушки смотрели на Нину каждый раз, когда она смотрела на повара, а когда бандана съезжала на лоб, черепа морщились и будто смеялись над Ниной и над всеми, кто застрял в этой дыре. Иногда ей хотелось сорвать эту чертову косынку с лысой макушки повара и растоптать до дыр. Но Нина сдерживала себя, это единственное, чему она научилась за шесть лет на отшибе. Не показывать своих чувств, не выражать недовольства, не рассказывать о мечтах, даже если смерть как хочется.
        Ей хотелось подойти к каждому и сказать, что они уезжают, что скоро их здесь не будет, а они так и будут приходить сюда через сутки за сгоревшим омлетом и дурно пахнущим кофе. Но нужно было молчать. Молчи, говорила она себе, молчи и сделай все тихо.
        У Нейтана были грязные руки и чистые льняные рубашки: в клетку, в полоску, в полосатую клетку. Он всегда приходил к ней красивым и каждый раз извинялся за внешний вид.
        - Как ты хороша, - говорил он Нине. - Мы уедем далеко-далеко. Там будет бесконечное море и много свободных людей.
        Нейтан говорил, что есть город, где все по-другому, где люди не следят за словами и говорят все, что хотят. Где власти не следят за людьми, где каждый может учиться и выбрать любую жизнь.
        Нина хотела в этот город, Нина видела этот город во сне, в мечтах, наяву. Нейтан рассказывал, что был там проездом, они отключили радары и нелегально завозили туда улов. Местные торговцы гуляли по пирсу, выбирая ящики с рыбой, торгуясь за каждый грамм. Они неплохо заработали. Тогда Нейтан и купил себе то, что около года скрывал под настилом в порту.
        Небольшая моторная лодка ждала своего часа. Единственное, что уместилось бы в нее, помимо людей, - это спортивная сумка с вещами и сухим пайком, которую Нина уже держала под кроватью. В любой момент она готова была схватить дочь и бежать с Нейтаном, куда бы он ни сказал. Каждый день она представляла побег, и каждый день им будто что-то мешало. Нина представляла, как их схватят еще на пирсе, как на звук мотора прибегут люди или же их поймают в самих водах. В открытом море далеко не убежишь. У нее отнимут ребенка еще там, на полицейском катере, и она никогда больше не увидит дочь. Слезы текли по горящим щекам Нины, но никакой страх не был способен сбить ее с намеченной цели.
        - Бежать, только бежать, - говорила она себе.
        - Я не могу жить здесь, я не могу жить так! - кричала она Нейтану. - И ребенок тоже не может! Они все решили, решили за нас. Моя девочка уже родилась нищей в этом квартале для работяг.
        Нина знала, что ее дочь тоже будет официанткой. И, скорее всего, в том же кафе. Нина была бы не прочь работать в хорошем ресторане. Но она боялась даже зайти туда.
        Как-то Нейтан пригласил ее в город.
        - Я хорошо заработал, - сказал он, - мы закажем омаров. Ты любишь омары?
        Нина не знала, любит ли она хоть кого-нибудь из этих многоногих тварей. Живя у моря, она ни разу не ела ни креветок, ни омаров, даже икра не стояла на ее столе. Хотя сколько раз при ней сортировали эти красные прозрачные горошки по ящикам для продаж.
        Но это не для нее, не для таких, как она.
        Нина всегда так думала. И сейчас ничего не изменилось.
        - Что ты, - сказала она, как-то съежившись, казалось, вместе с телом съежилось и ее самолюбие, - какие мне рестораны! В чем я пойду?
        Нейтан тогда взял ее за плечи и так сильно встряхнул, что заколка, державшая ее волосы щелкнула и упала на пол.
        - Ты красивая, Нина, ты достойна любого ресторана. И мы пойдем туда вечером.
        Через пару часов он принес красивое платье - черное, длинное, в пол. Туфли на каблуке и серьги блестящие, хоть и с простыми стекляшками. Нина так долго крутилась перед зеркалом, что они чуть не опоздали.
        В ресторане она чувствовала себя королевой. С тех пор она доверилась ему полностью. Хоть на край света, но с ним. Она смотрела на его мозолистые руки, которые работали сутками, чтобы содержать ее.
        На нее смотрели красные креветки и такой же красный омар. Нина показала ему язык и рассмеялась. Она и не помнила, когда так смеялась. Казалось, так будет всегда.
        Домой Нина возвращалась босиком. Нейтан нес ее черные туфли, она несла подол вечернего платья, они шли мимо чистых улиц и красивых домов к своему гниющему бараку.
        - Все будет хорошо, - взял он ее за руку, - мы уедем далеко-далеко, в город свободных людей.
        Она целовала его черные пальцы с въевшимся под кожу мазутом, она смотрела в его добрые глаза и верила в него.
        11 глава
        Я проснулся с головной болью. На часах только полседьмого утра. Вся постель вымокла от пота, мне снился кошмар. Мне снилось, как жандармы уводят Нину и один из них деловито пожимает мне руку, одобрительно хлопая по плечу.
        Лучше не думать об этом, не думать о Нине. Да и кто виноват, что однажды она отступила от сценария и загремела в эту дыру. Я не знаю, кого мне было больше жаль - ее или себя. В конце концов, я просто исполнитель, мне за это платят. Наверное, именно так и думают киллеры, убивая людей. В голове крутились Нина, ее дочь, мастерская в чулане - ее маленькая большая мечта. Я вдруг поймал себя на мысли, что у меня мечты-то никакой никогда и не было. И нормально себе жилось.
        За окнами что-то громыхнуло, я посмотрел на улицу - дождь. Он шел в двух кварталах отсюда, стеной, поглощая дома, случайных людей и утренний свет. Решив отвлечься, вспомнил о третьем задании - мужчине семидесяти лет, уж к нему-то я такой жалости не испытаю. Взял сценарий, начал читать. Вот повезло так повезло: он жил в шестидесяти километрах от меня. Ехать по такому дождю. Можно было подождать, но мне хотелось поскорее закончить работу. В министерстве на троих мне дали месяц. Но женщина, что раздавала дела, посмотрела на меня тогда из-под очков и сказала: «Вам можно и два. За два месяца вы же управитесь?»
        Вот ведь стерва, подумал я тогда. Теперь же я так не думал. Одно дело узнать причину, другое - доложить.
        Через полчаса я уже был в машине, тщетно пытаясь завести ее. Со лба на нос, с носа на брюки стекала вода, я весь вымок, пока пробирался до автомобиля. Пока бежал, успел о многом подумать: почему я до сих пор не купил себе зонт, почему не додумался оставить машину ближе к подъезду, почему я решил выйти в дождь.
        С третьего раза она завелась. По улицам текли дождевые ручьи, видимость - метров десять, не больше. Я запомнил только адрес, да и, кроме адреса, там не было ничего интересного: ну мужчина, ну один, живет себе и живет. Ей-богу, если бы он решил, к примеру, повеситься, мне было бы все равно. Я наконец понял, чем чревата такая профессия. От мучительных переживаний за одного человека тебе становится абсолютно все равно на другого. Что-то вроде панциря, ты обрастал им незаметно, заведомо ограждая себя от возможных мук совести. Я закрывался в нем, как селезень, иначе не двинуться с места. От мысли, что надо будет прийти к Нине еще раз, сжимало в груди. Я отпустил педаль газа и перешел на пониженную. Вода то и дело уводила колеса с моей полосы, но это было не страшно, я вполне мог ехать и по встречной, ведь второго такого идиота, как я, на дороге не было. Все нормальные люди припарковались на обочине с включенными стоп-сигналами, один я лавировал, цепляя шинами то ливневки, то колею.
        «Просим всех водителей воздержаться сегодня от поездок на личном транспорте», - сказало радио и зашипело, видимо, помехи из-за дождя.
        Я стал переключать частоты, хотелось расслабиться под какой-нибудь трек. Автоматические настройки не работали. Покрутив регулятор ручного поиска, я наконец услышал что-то похожее на блюз. Ну хорошо, блюз так блюз.
        «Переключи на другой трек», - сказал мужской голос из приемника.
        Я вдарил по тормозам.
        «Чем тебе не нравится блюз?» - спросил кто-то другой.
        «Внимание всем постам! Человека, похожего на пропавшего Рикки Эванса, только что видели возле магазина видеопроката».
        Связь оборвалась.
        Меня передернуло. Опять кто-то пропал. И все молчат, но почему? И каким образом я поймал этот радиосигнал? Если только эта машина когда-то принадлежала полиции.
        Я посмотрел на экраны, они вещали о каких-то скидках. Может, люди так и пропадают, может, и девушку не нашли? Но почему об этом не говорят в новостях? На пассажирском сиденье лежало дело Грегори Дэвиса, я медленно нажал на газ. Другие машины, что стояли у обочин, также сошли с места. Видимо, пережидать непогоду и дальше не было никакого времени. Так мы и плелись друг за другом, соблюдая дистанцию, мигая аварийками.
        Что-то мне подсказывало, что никого они не найдут, что человек, похожий на пропавшего, будет просто похожим человеком, а люди так и будут пропадать. Лет десять назад в соседнем городе поезд сошел с рельсов, погибло тогда немало, один вагон так раскурочило, что шансов у бедолаг не было никаких. Я узнал об этом от матери, она узнала от подруги, сын сестры которой был тогда там. Никто не сообщил об этом, по новостям тогда шли сообщения о внешней политике и выборах в какой-то из стран, после новости сменились сериалом, так и завершился день. О погибших не сказали ни слова.
        «Это чтобы не сеять панику, и ты не сей, понял?» - сказала мне тогда мать, отвесив подзатыльник за излишнее любопытство.
        Вот и правильно, не лезь, - проснулся внутренний голос, - не твоего ума это дело.
        Дождь не утихал, я выехал на трассу. Дворники работали как заведенные, машину то и дело вело в сторону. Куда я еду, что я ему скажу? Я вдруг понял, что мне абсолютно нечего сказать. Как начать разговор? Если знакомство с Ниной и Лиззи прошло так легко, то тут мне предстоит ворваться в дом к незнакомцу и ни с того ни с сего начать расспрашивать его о жизни. К тому же то были девушки, они всегда разговорчивые, им только волю дай. А это взрослый человек, можно сказать, старик, и я на его территории, не получить бы солевой дробью по заднице. Кто знает, что у него в голове. Черт, а если он псих какой? Что-то мне было нехорошо. И ведь никак не подстроить встречу. Такие сопляки, как я, дома не покупают, а то можно было бы прикинуться риелтором, если у них нет своей базы… А если есть? Он пробьет и узнает, что никакого Адама Грина в риелторской базе не значится. Хорошо, можно просто приехать и простоять под дождем, послежу за домом, может, и придумаю, под каким предлогом зайти.
        На месте я был через час.
        Развернув дорожную карту, я сверился с адресом. Да, этот одноэтажный дом с небольшим садом за штакетным забором точно его. Сколько мне так сидеть, я не знал. Ветер не думал стихать, а дождь заливал все окна. Ей-богу, если бы сейчас этот старик вышел из дома, я бы и не заметил этого. Я просидел минут сорок или около того, а утром я выпил две чашки кофе и не сходил в туалет и только сейчас понял, что зря. Разворачиваться и ехать обратно? Не вариант. Внизу живота все съежилось, еще немного, и я обмочил бы штаны. Благо припарковался под деревом. С обвисших до земли густых крон стекали огромные капли. Я натянул пиджак на голову и, скрюченный в три погибели, выбежал из авто. Еле как справившись с ширинкой, я наконец расслабился и смог выпрямить спину. Никогда мне не было так хорошо. Издали накатывал гром, я застегнул штаны и уже пошел обратно, как надо мной что-то треснуло, ударило меня по голове. Я увидел молнию, или то были искры от острой боли в затылке… Сваленный чем-то мокрым и тяжелым, я рухнул на землю.
        - Интересно, как это вас угораздило встать под деревом в такую погоду? - Голос в темноте казался старым и шершавым.
        Я не мог открыть глаза.
        - Опять, наверное, высматривали соседскую дочь, - продолжал голос. - Сколько ухажеров приходят к дому этой девчонки и смотрят, и смотрят… На что там смотреть?
        С натугой и болью в висках я открыл глаза. Пожилой мужчина выжал в тазик небольшое полотенце и положил мне на лоб.
        - Здорово тебя шандарахнуло, парень, хорошо, что не убило.
        Я повернул голову и зажмурился от света.
        Через сломанные жалюзи прорывалось солнце. Дождя будто и не было.
        - Сколько я…
        - Недолго, около трех часов. Как тебя ударило, так почти сразу и стихло все, будто тебя только и ждал, - ухмыльнулся он.
        - Кто ждал?
        - Ураган, кто ж еще. Через два дома еще одно дерево повалило. Я тебя осмотрел, ничего серьезного нет, ветка была небольшой, это ты какой-то хилый.
        - А вы… - Я пригляделся. Это был он. Старик из моего дела.
        Я смотрел в потолок, он сначала был с двумя люстрами, но через пару минут они соединились в одну, в комнате запахло ягодами.
        - Я тебе чайку приготовил с вареньем.
        Он стоял с подносом напротив меня.
        - Ты как вообще? Подняться-то сможешь?
        Перевернувшись на жесткой тахте, я еле сел.
        Комната закружилась.
        - Штормит?
        - Есть немного.
        - Ничего, пройдет. Но к врачу сходить все же стоит.
        - Хорошо, схожу.
        - Хотя я не очень люблю врачей.
        - Я тоже.
        - Я их боюсь, - засмеялся старик.
        Выглядел он на свой возраст, если не больше. Седая щетина покрывала половину лица, спутанные волосы спадали на лоб.
        «А он что им сделал? - подумал я. - Разве такие старики могут на что-то повлиять?»
        - Проклятый дождь, - старик уже стоял у окна и смотрел во двор, - все цветы мне побил. Я посадил фиалки, - обернулся он ко мне, - ты видел мои фиалки, парень? Хотя как же ты их мог видеть, я ж тебя домой на руках занес.
        Он вздохнул и продолжил:
        - Всю жизнь я мечтал сажать цветы, работать в оранжерее, я даже тайком коллекционировал семена, - сказал он шепотом, - а пришлось продавать квартиры. И вот я вышел на пенсию, и каждый год эти дожди, а в прошлом году еще и град был.
        Он закрыл шторы…
        Я попытался встать.
        - Нет-нет, вставать тебе нельзя. Завтра уедешь.
        Возразить не получилось, да и не очень-то хотелось.
        Отпив чаю, я почувствовал тошноту.
        - Поешь-ка немножечко джема, я сам его варил.
        Кое-как проглотил одну чайную ложку, вторую, чтобы не обидеть хозяина добавил в чай, и так глоток за глотком допил до половины.
        - Тошнит? Похоже, у тебя легкое сотрясение, сынок.
        - Похоже на то. Значит, вы и варенье варите, и цветы сами сажаете?
        - А что тебя удивляет?
        - Ничего.
        - Мужчина может все, впрочем, так же как и женщина. Была у меня одна знакомая, которая мастерски справлялась с оружием. Она очищала все тиры города, а потом раздавала игрушки ребятне.
        Он застыл в какой-то блаженной улыбке нахлынувших воспоминаний, но почти сразу пришел в себя.
        - Эта ваша знакомая…
        - Она так ею и осталась, да. Был один момент, когда я мог позволить себе большее, но не решился, и момент был упущен, больше случай не благоволил нам. У нее был муж, я как раз продал им дом, потом мы какое-то время встречались, но… ничего…
        - А как же ваша жена?
        - А у меня ее не было, не судьба.
        Меня всегда волновал вопрос: как живут те, в сценарии которых не было супругов.
        - А как же вы… Как же вы один?
        - Вы имеете в виду - без женщины? Мы ходили в дома знакомств.
        - Дома знакомств?
        - Да, там встречались одинокие женщины и мужчины, проводили вместе время, но семьи не создавали. Время только для встреч.
        - То есть это ничего не меняет?
        - Нет, совсем ничего.
        - Я думал, что институт семьи…
        - Очень важен, но не так, как контроль за рождаемостью. Понимаешь, парень, нельзя запрещать рожать детей людям, вступившим в брак, не для того они создавали институты семьи, чтобы запрещать рожать, а вот вне семьи рожать нельзя, не приветствуется, так сказать.
        - Понятно. И где эти дома знакомств?
        - За городом, небольшая гостиница.
        - Значит, там встречаются одинокие?
        - Да, именно так. Я встретил там Теону. Она была красавица, не то что та девка, за которой ты следил.
        Я попытался сообразить, а потом вспомнил, что старик принял меня за поклонника соседской девчонки, и улыбнулся.
        - Не-ет, - протянул он, Теона не была такой плоской, она была пышная, такая, - он показал руками ее объемы, - вся такая. И лицо, какое красивое у нее было лицо!
        - Вы до сих пор встречаетесь там?
        - Нет, Тея, она… Она забеременела.
        - И родила?
        - Должна была.
        - Как это?
        - На пятом месяце появился живот, и скрывать это она уже не могла. Больше я ее не встречал.
        «Наверное, с ней поступили так же, как с Ниной», - подумал я.
        - Но я их найду, - вдруг сказал он, и так уверенно, как будто это было легко. Как будто он каждый день находил бывших подруг.
        - Что? Но как?
        - Я знаю как, я перелопатил столько документов за последние двадцать лет. И уже почти вышел на них, я узнал, в каком штате она работала три года назад. Скоро я поеду туда и выведаю все.
        - Но разве можно…
        - А что мне будет? Я не в том возрасте, чтобы бояться, мне уже все равно.
        Он хотел найти своего ребенка, и мне нужно было его сдать.
        - Вы видели мои фиалки, молодой человек? У них замечательный рисунок. - Он подошел к окну. - Вон там у меня фиолетовые с белыми лучиками, а вон в той стороне, ближе к забору, желтые с фиолетовыми. Я еще хотел купить белые с фиолетовыми, но на рынке их разобрали. Ярмарка должна открыться в среду в центре. Но в этот день придет проверка газа, придется прождать ее весь день. Все фиалки раскупят сумасшедшие тетки.
        - Если хотите, я могу их купить и привезти вам в четверг.
        - О! - Он сложил ладоши у подбородка. - Это было бы замечательно! Подождите, я дам вам денег.
        Он так быстро побежал к кошельку, что я и подняться не успел.
        - Не стоит, я заплачу сам…
        - Нет-нет. - Он стал отсчитывать купюры. - Вот, возьмите. Значит, так: белые с фиолетовыми лучиками, и еще желтенькие без лучиков, и розовые, возьмите побольше розовых.
        Он осыпал диван смятыми купюрами.
        Я засунул их в карманы штанов, пообещав купить как можно больше цветов.
        12 глава
        Она не раз уже обмочилась. Да и какая разница, в каком виде умирать. Этот псих оставил ее здесь, а сам выл там, под дверью, потом ушел или заснул. Лучше бы он сдох, думала Энджи. Весь город напичкан камерами, и ни одна не заметила их. Никто не придет за ней. Неужели это все? Какая постыдная смерть. Секретарь юридической фирмы мисс Энджела Вуд в таком виде, избитая, обмоченная. Она вдруг подумала, что тем, кто находит трупы, глубоко все равно, кто перед ними. Ее труп приведут в порядок. Мать придет на опознание и будет кричать на весь морг. Ее оттащат от тела и дадут успокоительное. Вот так все и закончится.
        На дверь кто-то упал.
        Точно.
        С той стороны.
        Энджи вся сжалась и попятилась к стене. Холод пробежал по телу от спины к ногам. Или то холодные стены? Нет, это страх, нечеловеческий, звериный страх. Ржавые петли стальной двери засвистели, отдаваясь в ушах. Она хотела закрыть уши и машинально дернула руку. Веревка расцарапала кожу.
        Это уже не имеет смысла, думала Энджи, не имеет смысла, когда умирать, сегодня или завтра, лучше бы, конечно, сегодня, лучше бы прямо сейчас, потому что еще одного дня в этом логове психопата она точно не выдержит.
        Тонкая полоска мерцающего света появилась в двери и потянулась к ее ногам. Луч расширялся, показав и всю дверь, и часть помещения до нее. Можно было посчитать, сколько здесь шагов, можно на глаз, Энджи зажмурилась, около десяти. Десять шагов до двери. Свет превратился в тень, высокий мужской силуэт преграждал его.
        «Гребаный псих», - подумала Энджи и заерзала на полу. Не надо бы шевелиться, не надо истерить. Только не истери. Он сделал шаг, она приглушила визг, крик, ее крик растворился где-то в ней, во всем ее теле, не выпуская наружу, не давая выхода. «Не кричи, не кричи», - говорила она себе, своему страху, истерике, что колотила все ее тряпичное тело.
        Он согнулся, согнулся весь пополам и застонал. Он стонал сквозь зубы. Сжимал кулаки, поправил ширинку.
        - Не надо, пожалуйста, - всхлипнула Энджи и тут же пожалела об этом.
        - Господи! - Он остановился и согнулся еще сильнее. - Я не хочу причинить вам вреда…
        Он как-то странно дышал, как животное перед боем, еще чуть-чуть, и он нападет на нее.
        Шаг, еще один.
        - Не подходите ко мне, - прошептала она.
        Человек приближался все ближе.
        - Я хочу вам помочь, - промолвил силуэт, остановился и посмотрел на нее.
        Энджела увидела его лицо, худое, измученное, полное страха.
        Чего он боялся, кого он боялся? Ее?
        Лицо его было странно бледным, а губы отдавали синевой.
        - Вы не знаете, почему я вас связал? - вдруг спросил он.
        Почему связал, почему связал? Псих недоделанный! У себя спроси, почему ты меня связал, чертов ублюдок!
        Она еле смолчала.
        Он сделал шаг к ней, она вжалась в стену.
        - Я только вас развяжу, - сказал он, - только развяжу, и вы уйдете отсюда.
        Шаг, еще один. Вдруг его скрючило, он согнулся, как и тогда возле двери, стиснул зубы и застонал. Глаза его налились кровью, рука сжалась в кулак, он посмотрел на свою руку как на чужую и с силой разжал ее.
        Энджела поняла, что он хочет ее ударить, вот сейчас, когда сжимает и разжимает кулаки, как тогда, когда он сжал ее волосы и притянул к себе.
        Этот псих еще с минуту смотрел на свою ладонь, красную, дрожащую руку, а потом со всей силы ударил себя по лицу.
        Энджела вздрогнула от испуга.
        Он ударил себя еще раз с размаху, и еще, и еще. Его щеки покраснели от боли, он тяжело дышал, закрыл глаза и почти не двигался с места.
        Энджела Вуд смотрела на открытую дверь, можно было выбежать, слинять отсюда, пока этот мазохист лупит сам себя, может, теперь она и не нужна ему. Но тут она вспомнила, что связана, черт бы его побрал, он хотел ее развязать, но вдруг начал лупить себя. Энджела все прокляла: и себя, и тот вечер в клубе, и жизнь не по сценарию. Чего она хотела? Приключений? Пожалуйста, получай: танцы на стойке, случайные связи, беспорядочный секс. Немудрено нарваться на психа. Вот бы повернуть все назад, она бы сидела в своей квартирке, готовила квартальный отчет и никуда не выходила.
        Вдруг он начал что-то говорить.
        Что он говорит? Энджи прислушалась.
        Он звал какого-то Тимми.
        Он повторял это имя.
        - Это Тимми, - повторял он и стал подходить, - я подхожу к Тимми.
        «Он думает, я мужик? Чертов извращенец!»
        Парень протянул к Энджеле руки, ее чуть не стошнило от омерзения.
        Он наклонился к ней ближе, нащупал тугую веревку, и, все повторяя имя Тимми, притянул веревку к себе, и стал развязывать узел, развязал ноги и руки.
        - Спасибо тебе, Тимми, спасибо, парень, - повторял он.
        Энджела была свободна.
        - Иди, - тихо сказал он.
        Она отринула от него и на полусогнутых, как могла, поползла к двери. Не чувствуя ни рук, ни ног, что плелись как чужие за ее согнутым изможденным телом. Она ползла к выходу, к свету, что тускло мерцал в коридоре.
        - Не спугни Тимми, - шептал он.
        «Гребаный псих, - подумала Энджела, - молчи, молчи…»
        - Не спугни Тимми, - повторил он. - Ты сама сейчас Тимми, - сказал он и поднялся.
        «Да он ненормальный! - думала Энджи. - Отлично, я Тимми, - она ползла, - прикинься Тимми, Санта-Клаусом, гномом, да кем угодно, только беги».
        Он подходил к ней.
        - Вот черт…
        Она сама только успела подняться, только доползла до двери, еще немного осталось, еще немного до света. Энджи еле держалась о дверной косяк.
        Он идет, идет…
        - Здесь нет выхода, - сказал он.
        Энджи не оглянулась, она попятилась, пошла к коридору. Темный, почти непроглядный лабиринт.
        А весь свет только казался ей светом, тусклое мерцание потухающих ламп почти не освещало ничего.
        Она ступала шаг за шагом мелкой поступью, а ей казалось, она много прошла, ей казалось, он далеко…
        - Вы придете сюда же, - услышала она его голос, - я так же ходил.
        - Да пошел ты, - прошептала она, но он не услышал.
        Или услышал, ей уже все равно. Она убежит и вернется к своей прежней жизни безликой серой мыши, будет сидеть в небольшой квартирке за огромным столом, загроможденным доверху делами и папками, папками всевозможных дел, будет ночами составлять договоры, отправлять письма, заполнять документы. Будет ждать встречи с будущим мужем, с которым познакомится через шесть лет, и каждое утро вставать на работу, бежать на работу, идти с работы только домой. Энджи шла по длинному коридору из серых холодных камней. Только мерцающий свет то потухал, то вновь освещал ее тощие ноги, что дрожали, подкашиваясь, подворачивая ступни.
        Она держалась за холодные камни, которые так кстати торчали из стен. Они держали ее, она держалась за них, держала свое бездыханное тело, которое то и дело норовило упасть. Нельзя ему падать. Нельзя падать, Энджи, иди, пожалуйста, иди.
        Она дойдет, вон уже поворот, она близко, уже почти…
        13 глава
        Хлоя жадно всматривалась в рябящий монитор старого ноутбука. Молодой человек с прыщами на обеих щеках, закусив карандаш, бегал потными пальцами по истертой клавиатуре.
        - Ну чего там? - торопила Хлоя.
        - М-м-м, - проворчал парнишка.
        Ему было двадцать семь, но из-за этих прыщей и худощавого телосложения больше пятнадцати никто не давал.
        - Может, не надо? - спросила Лиззи.
        Она сидела на кровати. Подогнув под себя ноги и скукожившись, с опаской смотрела на этих двоих, боясь того, на что согласилась.
        - Так м-м-м или не м-м-м? - спросил парнишка.
        - Надо-надо, - подталкивала его в спину Хлоя. - Не слушай ее.
        На столе возле ноутбука лежал сценарий Лиззи, открытый на странице «Семейное положение».
        - Так, - сказал хакер, вынув карандаш изо рта, - барабанная дробь, тада-а-ам!
        Он нажал на клавишу «Ввод», и на экране появилась таблица с адресами и еще какими-то данными. Один адрес был выделен желтым.
        - Что это? - Прищурилась Хлоя. - Адрес, что ли? А фото где?
        - Знаешь, что, - поднялся он со стула, - я вам адрес нашел? Нашел! И вообще, полночь уже, мне домой надо.
        - Иди-иди, - замахала на него Хлоя.
        - Спасибо! - крикнула вслед Лиззи.
        Она встала с кровати и подошла к столу. На старом ноутбуке Хлои желтым цветом светился адрес ее будущего мужа.
        - Завтра пойдем и посмотрим на него.
        - Завтра? - засомневалась Лиззи. - А может, мы найдем его фото как-нибудь?
        - Фото? Зачем оно тебе? Завтра увидим вживую. К тому же мы уже искали по имени, и что нам это дало? Все сидят под никами, никто не хочет светиться.
        Она выключила ночник, разделась и уснула. А Лиззи до двух ночи не могла сомкнуть глаз. Она думала о том, какой он и что она почувствует, когда увидит его. А вдруг она ничего не почувствует? Нет, такого не может быть.
        - Надень шляпу…
        - Что?
        - И очки! - командовала Хлоя, роясь в шкафу со своим тряпьем. - Не нужно, чтобы он тебя узнал.
        - Так он меня и не узнает, - бурчала Лиззи, примеряя очки.
        - Не узнает? И через несколько лет, когда встретит тебя?
        - Ну и ладно, это же может быть случайная встреча, правильно?
        Хлоя задумалась.
        - Может быть, и случайная, но шляпу все равно надень.
        - Вообще, я не понимаю, зачем мне это.
        - Ты же сама хотела!
        - Я?
        - Но не я же, мне твой будущий муж вообще не сдался. - Хлоя посмотрела на подругу, что складывала и поднимала дужку очков.
        - Да одевайся ты уже, интересно ведь.
        - Интересно…
        - Вдруг у вас что-то закрутится, а потом бац - и ты его жена. Главное, изобразить удивление, когда министерство сведет вас.
        - Может, ты и права.
        - Конечно, права, жизнь слишком коротка, Лиззи, а ты хочешь до свадьбы в монашку играть. Лучшие годы твоей жизни пройдут в учебе и практике, и никаких тебе встреч и интрижек. А я, между прочим, звала тебя с собой.
        - Я буду только с мужем встречаться, - насупилась Лиззи, - если любовь, то раз и на всю жизнь.
        - И где ты набралась такого бреда? Это брак на всю жизнь, Лиззи, - она обняла подругу за плечи, - а любви может быть сколько захочешь, главное, чтобы никто ничего не узнал. Думаешь, я одна нарушаю? Все встречаются с другими… А потом женятся на ком надо.
        - Ну уж не все…
        - Такие ботаники, как ты, так точно только мужа ждут.
        - Да, ждут, - Лиззи надулась.
        - Вот и начните встречаться сейчас, а не через десять лет. Ты не думала, что он встретит кого-нибудь, влюбится, а потом женится на тебе, а ее будет помнить всю жизнь?
        Лиззи округлила глаза. Хлоя знала, на что давить.
        - Этого не будет! Если он в кого и влюбится, то только в меня.
        Она воинственно надела шляпу и нацепила очки.
        - Ну что? Пойдем?
        Солнце нагрело асфальт. Только вчера залило все улицы, а сегодня высохло все.
        «Как же сильна природа, - думала Лиззи, - и как бессилен человек. Неужели раньше мы были сами по себе, один на один с этим миром? И решали все сами: с кем жить, кем работать… А если ошибешься, что тогда? Выбираешь второго и третьего? А дети? От каждого по одному?» Лиззи испугалась таких мыслей. Хорошо, что сейчас за нее все решали, подстраховывали со всех сторон.
        Хлоя убежала вперед на десять шагов.
        - Что ты плетешься? - крикнула она. - Или уже не хочешь к своему Марку?
        «Марк - какое красивое имя», - подумала Лиззи. Она представила, как будет звать его по имени, как будет любить это имя и его самого. Потом они родят двоих детей, как написано в сценарии, получат субсидии на дом и возьмут жилье где-нибудь за городом. У них будет собачка с косточкой на шее, а еще аквариум с рыбками…
        - Ты идешь? - крикнула Хлоя, стоя у дверей стоматологии.
        Невысокое белое здание с зеркальными вставками, обрамляющими вход, сразу выделялось из всех прочих. Лиззи оцепенела.
        - Я думала, это дом, - удивилась Лиззи.
        - Этот дебил только место работы сумел пробить, но это даже лучше. Есть хотя бы повод зайти.
        - Может, и лучше…
        - Конечно, и никаких «может». Или как ты себе это представляешь? Завалишься к нему домой и сразу - привет, давай познакомимся?
        - Я даже не знаю… Можно было и у дома его подождать.
        - Караулить?
        - Да.
        - У подъезда?
        - Ну да…
        - Как маньячка какая-то?
        - Да… нет же. - Лиззи совсем засмущалась.
        - Да иди ты уже давай, - подтолкнула ее в бок подруга. - Запишемся на чистку. Я звонила, пока ты была в душе. Сегодня на смене как раз этот Марк.
        - Ой нет, я лучше потом зайду.
        Хлоя взяла подругу за руку и силком затащила в здание.
        - Какие-то проблемы, мисс? - спросила администратор на ресепшене, заметив озабоченность на лице Лиззи.
        - У нее просто зубы чувствительные, - начала Хлоя, - она даже чистки боится.
        - Мы можем сделать все под анестезией, - улыбнулись белоснежные зубы, такие белые, что у Лиззи зарябило в глазах.
        - Нет-нет, - отмахнулась она, - я потерплю.
        - Уколов она тоже боится, - уточнила Хлоя.
        - Присаживайтесь возле восьмого кабинета, - сказала администратор, - доктор скоро подойдет.
        Они просидели возле кабинета около десяти минут. Все это время по коридору ходили высокие стоматологи, вежливо здороваясь с девушками.
        - Может, это он? - шепнула Лиззи. - Вот этот, в очках и с бородкой.
        - Может, и он, - улыбалась Хлоя. - Вообще, стоматолог в семье - это хорошо.
        - Еще как, - согласилась Лиззи.
        Тут к симпатичному с бородкой подошла медсестра и потрогала ворот его халата, как бы разглаживая его. Стоматолог ответил игривой улыбкой, подмигнул медсестре и открыл ей дверь в кабинет.
        Лиззи нахмурились.
        - Не грузись, это не тот кабинет, твой, похоже, сверлит. Слышишь?
        За дверью и правда сверлили и вот только закончили.
        - Сплюньте, - сказал голос, - еще немного - и все.
        Прошло и правда немного, каких-то пару минут, когда из дверей второго вышла девушка с обездвиженной губой.
        - Вы следующая? - спросил доктор, обратившись к Лиззи.
        Какой же он был симпатичный! Лиззи не смогла сдержать улыбку и только закивала в ответ.
        - Проходите, - сказал доктор.
        Расположившись на удобном кресле, она рассматривала врача: высокий, шатен, глаза голубые, а плечи какие и руки… Как же здорово, что она ввязалась в эту авантюру!
        - Вы стоматолог? - спросила Лиззи.
        - Как видите, да, - улыбнулся доктор.
        - А в соседнем кабинете тоже?
        - Нет, в соседнем - рентген, а в третьем - хирург.
        - Из стоматологов сегодня вы один?
        Она сама удивилась своей смелости, хотя почему бы не осмелеть, когда такой красавчик - твой будущий муж.
        - Из стоматологов - да, я один. А вам нужен кто-то другой?
        - Нет-нет, мне нужны вы.
        - Что будем делать?
        - Чистку.
        - Но у вас все хорошо.
        - Я для профилактики.
        Лиззи была на чистке два месяца назад.
        - Профилактика - дело хорошее.
        Он стал наносить ей специальную жидкость. Как от него вкусно пахло! Лиззи сдерживалась, чтобы не запищать от счастья. Она и представить себе не могла, что ее муж будет именно таким, взрослым и мужественным. Все ее сверстники не вызывали у нее никакого доверия. После получасовых процедур Лиззи вскочила с кресла, поправила задравшееся платье и буквально уставилась на врача. Ну и как встретиться с ним еще раз?
        Выходя из кабинета, она нерешительно посмотрела на Хлою, и та поняла, что все надо брать в свои руки.
        - А можно и мне на чистку, Марк? Простите, я не запомнила вашего полного имени, - протянула она руку.
        - Мое полное имя - Ричард Стоун.
        Хлоя застыла на секунду, переглянулась с Лиззи, разочарование которой нервным румянцем светилось на лице, потом у нее покраснел нос, глаза, еще немного - и она разрыдается.
        - Простите, - выдержала паузу Хлоя. - Мы записывались к доктору Марку, забыла как он там полностью. Это точно не вы?
        - Точно не я, - засмеялся доктор. - Такого безрукого, как Марк, еще надо поискать. К тому же он не доктор, а мой ассистент.
        - Ассистент? - удивилась Лиззи. - Но вам же никто не ассистировал.
        - Вы тоже это заметили? И я это заметил, и администратор тоже это заметила, все это заметили, кроме него. А он небось еще дома, натягивает рубашку и застегивает штаны, и это в лучшем случае. Может, он вообще дрыхнет, черт бы его… Черт бы тебя побрал, Марк, где тебя носит?
        В коридор влетел взъерошенный, чем-то пахнущий человек. Волосы его стояли как током ударенные, рубашка была застегнута не на те пуговицы, а из расстегнутого рюкзака что-то вывалилось.
        - Осторожно, слепки не разбей! - крикнул на него доктор. - И чем ты заслужил распределение именно в нашу стоматологию? Нет, не так, чем я это заслужил?
        Марк зашел в кабинет, схватил халат, уронил вешалку, поставил вешалку, надел халат не на ту руку, снял, опять надел, опять не на ту, снял, вывернул, надел, встал.
        - Я готов, - задыхался он.
        - Клоун, - посмотрел на него стоматолог. - Так вы идете на чистку? - повернулся он к Хлое.
        - Нет, она не идет! - выкрикнула Лиззи и отвернулась.
        - Иду-иду! Подожди меня здесь и не расстраивайся раньше времени, может быть, он и не придурок, - шепнула она подруге на ухо и скрылась за белой дверью.
        14 глава
        Макс открыл глаза. Через спутанные ресницы чуть виднелся тусклый свет настенных фонарей. Едкий туман прорывался сквозь стены, будто и стены были туманом, но постепенно проступали через него. Бесконечные кардиоиды, холодные и беспросветные, из которых Макс не мог выбраться еще вчера. Или это было сегодня? Он запрокинул голову и ударился обо что-то металлическое. Это дверь, та самая дверь, за которой он держал эту девушку. Почему он держал ее там? И кто она, черт возьми?
        Макс схватился за ржавую ручку двери и притянул себя к ней, ватные ноги нащупали пол, кровь прилила к конечностям, мерзко щекоча каждый миллиметр под кожей. Наконец он почувствовал пальцы, ступни, икры ног. Он крепко стоит, голова только кружится, сердце бьется как заведенное. Казалось, оно пробралось к самому горлу и так и застряло там. Воздуха мало, его почти нет. Макс скрючился и простоял так пару минут или пару часов - он не чувствовал времени.
        - Все хорошо, так хорошо, - говорил он себе. - Если я не открою дверь, она умрет там, в этой комнате. Может, она уже умерла.
        Макс открыл щеколду. Его опять начало трясти.
        Что же это такое, она ведь даже не в моем вкусе! Я не хочу ее, не хочу!
        Дверь открылась. В помещении так же темно. В углу слышны всхлипы. Его руки сжались в кулак. Он поправил тугую ширинку.
        - Не надо, пожалуйста, - застонал женский голос.
        - Господи! - Макс остановился и взвыл. - Я не хочу причинить вам вреда. - Он весь изнемогал от желания схватить ее и прижать к себе.
        - Не подходите ко мне.
        - Я хочу вам помочь. - Он остановился. Что-то звериное наполняло все его тело. Как он сможет спасти того, кого хочет убить, как вообще это сделать?
        Развязать, нужно ее развязать, думал Макс, подступая все ближе.
        - Вы не знаете, почему я вас связал? - спросил он.
        Глаза девушки расширились.
        Вот ты ж псих, наверное, думала она.
        Макс сделал шаг к ней, она отползла к стене.
        - Я только вас развяжу, - сказал он, - только развяжу, и вы уйдете отсюда.
        Еще шаг, он уже едва справлялся с собой. Еще шаг, и он убьет ее. Нет, нет, сделай что-нибудь. Макс зарядил себе пощечину, ничего не происходит, вторую, третью. Остановился, дальше идти он не мог.
        «Это не она, не она, - думал Макс, - представь кого-нибудь, представь другого».
        Макс закрыл глаза и представил Тимми, своего соседа по парте. Он был отвратный тип. Из носа его постоянно текло, он облизывал это языком, а оно все продолжало течь, потом вытирал рукавом, но сопли все не кончались.
        Возбуждение отступало. Макс постепенно приходил в себя.
        - Это Тимми, - говорил он себе, - я подхожу к сопливому Тимми.
        Макс сделал еще несколько шагов и вот уже был рядом с девушкой, наклонился, развязал тугую веревку на запястьях, освободил ноги. Сопливый Тимми был перед ним, он будто стоял рядом и шмыгал своим влажным носом, из которого постоянно текло.
        - Спасибо тебе, Тимми, спасибо, парень. - И тихо сказал девушке: - Иди.
        Она начала отползать. Она смотрела на него ошалелым взглядом и на согнутых ногах ползла к двери.
        Тимми стоял перед Максом и отхаркивал гортанную слизь. Макса самого чуть не стошнило, но это лучше, лучше, чем наброситься на нее. Как же медленно она уходит. Ползи быстрее, пожалуйста, скорее исчезни.
        Девушка потянулась к стене, ее пальцы нащупали каменную кладку, она схватилась за один выступ и приподнялась. У двери она обернулась на Макса, свет у входа показал ее лицо: под носом тоже текло, кровь вперемешку с соплями, грязные пакли волос спадали на глаза, потекшая тушь, размазанная по подбородку помада.
        «Теперь она - это Тимми, - подумал Макс, - какое же дрянство».
        Она дошла до двери и вцепилась в нее. Осмотрелась по сторонам и вышла в коридор.
        - Здесь нет выхода! - крикнул Макс. - Вы придете сюда же. Я так же ходил…
        Она не оглянулась, а только шла мелким неровным шагом, держась за стену, поддерживая себя стеной.
        Вот она скрылась за поворотом. Макс только слышал ее шаги, мягкие, неуверенные, твердые, снова обессиленные. Он не знал, сколько прошло времени, пока она не появилась с противоположного конца коридора, опять выйдя к нему. Они встретились взглядом, Макс пожал плечами.
        Девушка осела на пол и заплакала.
        - Как вы очутились здесь? - спросил он, когда она почти успокоилась.
        Она ничего не ответила. Два дня назад, или больше, или меньше, Энджи не помнила времени. В тот вечер она была в клубе, пила текилу и танцевала на барной стойке, ее высокие каблуки подкашивались, она хотела спуститься, но от выпитого боялась упасть. Ей надо было домой, ей нужно было ложиться, она работала секретарем в юридической фирме города, а ночью зависала здесь. Та размеренность, к которой ее приговорили в министерстве, никак ее не устраивала. Ее вообще мало что устраивало в ее скучной, бессмысленной жизни. Она напоминала себе робота, живого робота, который только и может что вбивать - целыми днями вбивать имена ответчиков в эти чертовы договоры, номера счетов, реквизиты. И так каждый день. Она не могла так больше, она хотела сбежать. Несколько раз Энджи не приходила на работу в надежде, что ее уволят. Не тут-то было! Начальник встречал ее все той же улыбкой, которую натягивал на лицо каждый чертов рабочий день.
        - Как дела, мисс Вуд? - Улыбался он, не оголяя нижние зубы. - Вы брали отгул? Хорошо отдохнули?
        Энджела как-то встретила его на парковке, так вот, он совсем не улыбался, потом видела его в супермаркете, он сделал вид, что не узнал ее. Это был другой человек, совершенно другой. Угрюмый, каких свет не видывал.
        - Как дела, мисс Вуд? Дела не ждут, - улыбался он.
        И все улыбались, как заведенные куклы, все как один. И она казалась себе такой же, заведенной и лживой, как все они.
        Энджела убегала от этих людей в другую жизнь, в ночные клубы. Она пряталась здесь, она искала общения, секса, любви. Как-то она занялась любовью с совершенно незнакомым ей парнем в этом самом клубе, в одной из комнат наверху, а потом они проговорили всю ночь. И это было лучше всякого секса. Потом они виделись еще два раза, и оба раза просто болтали. Но после этот парень исчез. И больше она его не встречала.
        Тем последним вечером этот псих подсел к ней в баре и предложил выпить. Потом они поехали в мотель, что находился на одной из парковок для многотонных фур. Хотя она предложила повеселиться в клубе, в одной из комнат наверху, но этот псих сказал, что хочет прокатиться. Он привез ее в то место, все вроде бы шло как всегда: пьяные танцы, тупые шутки… Он включил музыку, они осушили мини-бар, измяли кровать, заснули на ней, ночью она вышла в туалет. В самом номере он сломался, и нужно было спуститься на первый этаж. Так и гласила табличка на двери: «Туалет не работает, спуститесь к администратору». Это был ужасный мотель. Она взяла ключи от туалета и сделала свои дела, а когда вернулась обратно, дверь в номер была уже закрыта. Энджела постучалась, но никто не открывал. Она подумала, что наткнулась на вора, что этот парень стащил ее сумочку и, наверное, уже сбежал. Энджела стала стучать еще громче, наконец дверь открылась, он смотрел на нее, будто видел впервые, она с перепугу спросила, есть ли закурить, он сказал, что не курит, и хотел захлопнуть дверь. Она налегла на дверь, ввалилась в номер и
накинулась на него с криками, влепила пару пощечин. Лучше бы она не ломилась, нужно было просто уйти.
        Этот подонок набросился на нее. Сел верхом и стал избивать. Схватил за волосы и бил головою об пол. Она слышала, как трещат кости ее черепа, у нее разболелось в ушах. Потом он завязал ей глаза и привез в это чертово логово, он хотел опять избить ее, но почему-то передумал. Энджела не знала, почему он себя сдерживал, может, боялся сесть. Хотя он и так сядет, он точно сядет… Теперь же этот псих смотрел на нее и спрашивал, как она здесь очутилась. Энджела решила молчать.
        Макс не дождался ответа.
        Он помнил, что сам ее притащил. Но для чего ему это? Он помнил, как избивал ее в этом мотеле, спутав с каким-то мужиком. Все воспоминания смешались в один непролазный бред.
        Что-то зашумело под потолком. Макс посмотрел наверх. Странный топот, похоже, на крыше. Похоже, там кто-то бежал. Макс привстал, Энджела тоже попыталась подняться. Шаги убыстрялись и замерли прямо над ними.
        «Там есть проход?» - Не успел он об этом подумать, как одна из потолочных плит отстала от другой и начала отодвигаться. В секунду откуда-то сверху спрыгнули люди в форме спецназа. Один из них навалился на Макса и заломил ему руки за спину. Человек в маске что-то говорил, но Макс уже ничего не слышал. Жгучая боль растеклась по груди, отдавая в шею и руку, голова закружилась, тошнота подступала к горлу. Макс не мог больше дышать.
        15 глава
        - Не думаю, что это хорошая идея.
        Лиззи нехотя поднялась с кровати и пошаркала к умывальнику.
        - Перестань, бывает и хуже.
        - Спасибо.
        - Тем более у тебя есть время, чтобы влюбиться в него.
        - Или возненавидеть.
        - Вот послушай, что говорят психологи, - Хлоя плюхнулась на кровать с книжкой в руках. - Любовь - это химическая реакция мозга, которая вызывается фантазиями и мечтами об объекте.
        - Угу, - замычала Лиззи с зубной щеткой во рту.
        - Что «угу»? Тебе нужно думать о нем чаще, и все. Ты сама можешь заставить свой мозг зависеть от мыслей о нем.
        - Не верю, что он мой муж, не верю.
        - Я вообще незнакома с будущим мужем, и ничего.
        - А меня заставила!
        - Зато он стоматолог.
        - Он ассистент, да еще и никудышный.
        - Но он же будет стоматологом через десять лет. Верно?
        - Если только все другие скончаются… Не представляю, что должно случиться, чтобы ему доверили лечить людей.
        - Когда есть сценарий, нет никакого выбора.
        - У всех есть сценарий, но кому-то везет. Вот, например, жене этого Ричарда вон как повезло.
        - Да уж, я сама еле в кресле усидела. А все ради тебя.
        - Вот уж спасибо. Теперь мне с этим идиотом в кино идти.
        - Пожалуйста, дорогая! Обращайся.
        Хлоя хихикнула и еле увернулась от мочалки, летящей в нее.
        Лиззи раньше и не задумывалась о том, кто и как составляет эти сценарии. Но это не означало, что никто об этом не говорил. Говорили, в кино и передачах часто затрагивали эту тему. Разжевывали, слушали мнения экспертов, каждое из которых противоречило другому, а другое исключало третье, и так по кругу.
        - Определенно, есть какая-то комиссия, - говорили одни. - Структура, которая рассчитывает все до малейшей погрешности.
        - Определенно, есть, - соглашались другие. - Но кто над этим всем стоит?
        - Вы думаете…
        - Конечно, а вы нет?
        - Я думаю, это предрассудки оппозиции.
        - В нашем государстве ее нет.
        - Она везде есть, везде и всегда.
        - Пожалуйста, господа, - встревал ведущий, - давайте ближе к теме. А что думаете вы? - обращался он к тем, кто по другую сторону от экспертов.
        - Я думаю, - начинал один, как правило, с бородой, - что это все провидение.
        - Я вас умоляю! - выкрикивал другой эксперт! - По-вашему, они там с экстрасенсами работают? Может, еще и в бубен бьют или на кофейной гуще гадают?
        - Не с экстрасенсами, а с ведающими людьми!
        - Вы говорите бред, бред и еще раз…
        - Я вас не перебивал!
        - Бред! Это все расчет математический, социологический, точный расчет, никакие шизики…
        - Я бы попросил!
        - Никакие экстрасенсы тут ни при чем. Вот сколько лет уже не было войн? Сколько? А? Более ста! А потому, что все со всем согласны! И преступлений тоже…
        - Ну, не загибайте.
        - Тоже не было! В процентном соотношении это мизер, мизер, скажу я вам. Преступность по сравнению с прошлым веком упала на восемьдесят процентов, а это не шутки! Как раньше жили? Как звери, животные, а сейчас все распределено…
        - Это провидение, провидение, и не убеждайте меня.
        - Да идите вы!
        - Сами вы идите!
        - Пожалуйста, господа! Мы уходим на рекламу…
        Этих шоу было бесконечное множество. Лиззи толком не обращала на них никакого внимания, она не знала, кто за всем этим стоит, аналитики или провидцы, она и не хотела этого знать до сегодняшнего дня, до того, пока не столкнулась с неприятием своей судьбы.
        У Хлои все было просто: она ничего не боялась и ничем не заморачивалась. Вот и сейчас она собиралась идти к какому-то Артуру. Она слишком часто к нему ходила.
        - Запомни, - говорила Хлоя, - вы должны встретиться с Марком сегодня. И не смей передумать. На свидание ты пойдешь!
        - А ты бы пошла?
        - А я и так хожу, - ухмыльнулась Хлоя. - Но ты же сама сказала, что, кроме мужа, тебе и не надо никого.
        - Сказала…
        - Вот и все, Лиззи, пора взрослеть. - Она по-дружески приподняла ее подбородок. - Ты очень миленькая, Лиззи, не упусти свое время. Развейся, сходи.
        Хлоя посмотрела на подругу учительским взглядом и убежала по своим неотложным делам.
        Куда там бегала Хлоя, Лиззи не интересовалась, видимо, влюбилась в Артура. Здорово, наверное, целовать того, к кому хочется прикоснуться. Как бы ей тоже этого хотелось, но, сколько бы она ни думала об этом Марке, кроме омерзения и брезгливости никаких больше чувств не возникало.
        Лиззи пробралась на цыпочках к шкафу и начала перебирать ровно сложенные стопки белья, потом вдруг подумала, что совсем не обязательно складывать все ровно, что можно позволить себе небольшой хаос, неорганизованный беспорядок или организованный, что тоже неплохо, хотя бы в шкафу, что тоже пусть маленький, но бунт. Первое, что она сделала, - это перемешала лифчики с трусами, потом носки с колготками и верхнюю одежду с нижней, этот беспорядочный кошмар продолжался не дольше десяти минут, после Лиззи обнаружила себя в куче белья, уставшую и плачущую. Она разделась догола и встала напротив зеркала. Никто еще не прикасался к ней, ни с кем она не была, и единственный, с кем она должна будет быть, - тошнотворный придурок с резким запахом пота и «Олд спайса». Никогда еще она не ощущала себя взрослой женщиной, но вот сейчас эта женщина проходила через нее, будто током, невидимым лазером, взрослая, жаждущая, настоящая. Лиззи надела кружевные трусики, красивый в горошек бюстгальтер, воздушное тонкое платье, она одолжила его у Хлои, как и помаду и тушь с эффектом накладных ресниц. Она зачесала волосы в пучок,
потом распустила, сделала косички, расплела косички и сделала хвост.
        Ветер гулял под юбкой, щекоча дрожащие ноги. Лиззи сняла резинку с волос, и ее кудри хлынули белоснежной волной по спине к пояснице. Она шла на эту встречу, не зная, чего от нее ждать.
        «Пора повзрослеть», - крутились в голове слова Хлои. А может, действительно пора, может, потому за нас все и решают, чтобы мы не решали все сами, чтобы мы и не повзрослели никогда. Только тогда человек взрослеет, когда может что-то решить… Лиззи как обухом ударило, эти мысли навалились на нее лавиной, не позволяя ни двинуться, ни вздохнуть. Она встала посредине улицы. Они заперли нас в детском теле, думала она, в детском возрасте, в зависимом и безмолвном. И ничего уже нельзя сделать…
        - Итак, господа, мы снова в студии. Скажите, что будет, если мы сами сможем решать, как нам жить?
        - Будет каменный век.
        - Но ведь…
        - И никаких «но» быть не может! Если один человек изменит что-то и пойдет против написанного, то нужно будет менять сценарии и других людей. Последует ужасная, разрушающая цепная реакция. Это принцип домино - толкаете одну костяшку, и все остальные падают. Картинка, которую мы выстраивали не один год, рассыпется на глазах. Вы этого хотите? События жизни нашей матери неразрывно связаны с событиями нашей жизни и жизни наших детей, а также сослуживцев, друзей и просто знакомых.
        - И даже незнакомых.
        - Совершенно верно. Не все так просто, господа, не все так просто. Ставить на кон безопасность страны, жизнь целого государства ради каких-то там личных прихотей - это в высшей степени абсурдно.
        - И эгоистично.
        - Несомненно. Это высшей степени эгоизм.
        16 глава
        Меня вызвали в министерство.
        «Адам Грин, зайдите сегодня в отдел кадров», - раздалось в телефонной трубке, до которой я еле дополз. С пяти утра я провалялся на полу в ванной, обнимая унитаз. Тошнить меня так и не перестало, чертово дерево. Нащупав шишку на затылке, я проклял вчерашний день.
        «Итак, что мы имеем, - думал я, пока кофемашина трещала, выдавливая коричневую жидкость, - мать-одиночка, работающая в ужасной забегаловке, мечтает сбежать, старик, оставшийся без семьи, мечтает найти свою дочь, и студентка медицинского колледжа, у которой ничего не получается».
        Единственное, что я сделал, это уговорил Лиззи не сдаваться и продолжить учебу. С этим и пойду. Скажу, что одно задание завершено, и завершено успешно.
        Интересно, они дадут мне нового подопечного или подождут, пока я разберусь с другими двумя? Как же не хотелось ничего нового, но еще сильнее я боялся сдать Нину и того старика. Я мог сказать, что ничего подозрительного не заметил. Не заметил, и все. Никто же мне не запрещает прикинуться дураком. Пусть отдадут эти дела другим осведомителям. Почему я? Почему именно эти люди? Неужели нельзя было послать меня к какому-нибудь мерзавцу, которого не жаль было сдать?
        Почувствовав вкус железа во рту, я понял, что раскровил десны. Ненавижу новые щетки, даже самые мягкие, жестче наждачной бумаги. Я сплюнул и включил кран. Пар от горячей воды обезоружил зеркало, лишив его возможности отражать. Я смотрел в него и не видел лица. Так оно и лучше, не смотреть в глаза тому, за кого очень стыдно. Может, напиться? Кого я обманываю. Единственное, что я мог сделать, - это уговорить их обоих не делать ничего. Не предпринимать попыток к побегу и не искать своего ребенка. Легко сказать - не искать ребенка. Если бы он у меня был, неужели я бы не искал его. Хотя моя мать меня бы точно не искала.
        Я надел джинсы, застегнулся на все пуговицы и вышел. До министерства десять минут пешком, папка с собой. Хотя зачем она? Мне нечего им предложить, но пусть будет, с ней как-то спокойнее. В животе бурлило волнение, в горле пересохло, голова разболелась еще сильнее.
        Переходя одна в другую, улицы меняли ландшафт. Однозначно мне нравится в центре, я чувствую свою значимость, важность, этот воздух свободы и…
        - Вы не видели?
        Меня кто-то окликнул.
        - Вы не видели мою дочь, молодой человек? Девушка, двадцать пять лет, волосы светлые, глаза карие, она красила волосы, красила кончики в розовый цвет. Здесь не видно, это старая фотография…
        Женщина со стопкой листовок держала меня за рукав, я инстинктивно дернулся, она не отпускала. Поняв, что никакой опасности нет, я просто стоял, не убирая руки. Женщина - маленькая, взлохмаченная, в вязаной кофте и юбке ниже колен. Кажется, она вечность не причесывалась. Заметив мой взгляд, она собрала волосы в пучок. Мне было неловко, я старался не смотреть на нее.
        - Пожалуйста, - повторила она, - вы не видели?
        С листовок смотрела девушка, не та, что была тогда, другая. Время будто бы сжалось, я забыл, куда шел, глаза женщины, глаза девушки, ничего не могу сказать.
        - Не видел, - еле вымолвил я, и время пошло, и я бы хотел пойти, но женщина не отпускала.
        К нам подошел патрульный. Учтивый голос, безразличный взгляд.
        - Что-то случилось? - спросил он.
        - Случилось, - зашептала женщина, - случилось, - она впала в истерику, - а вам все равно, вам всем все равно на мою дочь! Сволочи, какие же вы сволочи!
        - Пожалуйста, мэм, пройдемте со мной.
        Он взял ее под локоть, она расцепила пальцы. Я был освобожден.
        Стоял на светофоре, ожидая разрешающий свет, слышал, как закрылись двери полицейского седана, как ругалась и плакала женщина, как забуксовали шины и поехали, тихо шурша.
        Я не позволил себе обернуться. Глаза женщины, полные страха, дрожащие руки в синих венах, что надрывно выпячивались из-под тонкой кожи.
        Что же происходит? Может, какой-то псих убийца? Но ни одного трупа пока не нашли. На моей памяти еще не было ни одной насильственной смерти. Я не хотел об этом думать, как и о том, почему Макса до сих пор нет. Вчера я звонил ему. Хотя он и без того не брал трубки. Его телефон постоянно разряжен.
        Светофор уже несколько секунд как пищал. Я свернул с перекрестка и пошел к остановке, нужно проехать четыре квартала, идти не было никакой возможности, голова все еще гудела, а теперь и ноги стали ватными. Эта женщина обрушилась на меня и буквально сбила с пути. На остановке никого не было, электробусы ездили с завидной регулярностью, но всегда полупустыми, они обязаны были ездить, и не важно, везли кого-то или нет.
        Я сел в пустой салон, на чистое, почти не изъерзанное кресло. Двери закрылись, робот объявил следующую остановку. За окнами проплывал мимо город, такой же, как всегда, ничего не изменилось. Ничего не изменилось, говорил я себе, выравнивая дыхание, тошноты я не чувствовал, боль утихала. Может, и правда сотрясения нет. Через несколько остановок я сошел.
        Мой старый дом, из которого я несколько дней как уехал, показался совсем постаревшим. На втором этаже звучала музыка, люди также здесь жили, ожидая своей судьбы. Посмотрел в окна Макса - никакого движения. Зашел в подъезд. Что, если квартира пуста? Нужно будет заявить в полицию об исчезновении или нет? Поднялся на второй и замедлил шаг. А если заявить, а с ним все в порядке и он просто уехал. Его найдет полиция, и выяснится, что это я его искал. Не родственник, не друг - никто. Он будет в бешенстве.
        Из квартиры Макса доносился звон посуды, я встал у двери и прислушался, шум воды, бряцание столовых приборов. Я постучал.
        - Кто там? - спросил женский голос. Звук воды стих.
        - Простите, - заколебался я, - здесь жил мой друг.
        Мягкие, чуть слышные шаги подходили к двери. Три поворота замка, дверь приоткрылась, цепочка натянулась, перекрывая вход. Из щели показался женский глаз и половина лица.
        - Что вы хотели? - спросила девушка.
        - Здесь жил мой друг.
        - Я въехала сюда вчера вечером.
        - Но как вы получили эту квартиру?
        - По распределению, как и все, - глаз удивленно расширился.
        - Здесь жил мой знакомый, - я не знал, что еще сказать.
        - Ничего не знаю, я здесь одна.
        - А гитара? - вспомнил я. - У вас осталась его гитара?
        - Не было здесь ничего, - рассердилась она и захлопнула дверь.
        Я извинился и поплелся к выходу. Как это - заселили по распределению? А где вещи? И тут до меня дошло. Он все же получил свое письмо. Получил и съехал из этой халупы. В голове прояснилось, я выдохнул.
        В министерстве меня пригласили к какому-то начальнику. Очень странно, до сих пор я видел только женщин из отдела кадров.
        - Когда вам выдали задание, я был в отпуске, - сказал серьезный мужчина, скрестив пальцы на животе.
        Я кивнул.
        - Как мне известно, вы уже приступили к делу?
        - Все верно.
        - Отлично! - заулыбался он, что меня несильно, но напугало.
        - Итак, какое, на ваш взгляд, главное качество осведомителя? - спросил он.
        - Честность? - вдруг ответил я.
        - Беспристрастность, - возвел он палец к небу, - ну и честность, конечно же. Вы, молодой человек, не должны привязываться к людям и их проблемам, для вас это не люди, а задания, просто работа. Я понятно объясняю?
        Я кивнул еще раз.
        Он положил перед собой дела моих подопечных и стал перелистывать одно за другим.
        - Так-так, - бубнил он, - и как наши успехи?
        - Я разговаривал с Лиззи, студенткой медколледжа.
        - И?
        - И уговорил ее не бросать учебу.
        - Она согласилась?
        - Да, но, по-моему, она и не думала ее бросать.
        - Странно, вы, главное, не спешите с выводами. Собирайте доказательства, записывайте, фиксируйте. Мне поступило распоряжение взять ее на заметку. И, если она так быстро согласилась с вами, может, дело было не в колледже?
        - Вы думаете?
        - Думать должны вы, Адам, вы, а не я.
        До колледжа я доехал к обеду. Лиззи была в столовой, она сидела с какой-то девушкой за столиком. Вид у нее был не очень.
        - Здесь не занято? - спросил я, присаживаясь.
        - Не занято, - ответила рыжеволосая девушка.
        Где-то я ее уже видел. А вот Лиззи меня не узнала, она даже не смотрела в мою сторону, уткнулась в тарелку и тыкала вилкой в салат.
        - Да перестань ты, не все так плохо, - сказала рыжеволосая.
        Лиззи шикнула.
        В голову стрельнуло, я застонал.
        Лиззи наконец посмотрела на меня и узнала, точно узнала, по глазам было видно.
        - Это вы, - сказала она, - как ваша сестра?
        - Какая сестра? А! С ней все хорошо, пойдет на подготовительные курсы.
        - А вы?
        - А я пришел еще уточнить все формальные тонкости, так сказать.
        Если бы меня спросили, какие именно, я бы точно завалился. Рыжеволосая девушка молчала и подозрительно смотрела на меня. Что-то было такое в этом взгляде, в этом повороте головы… Точно! Это она выпрыгнула из окна колледжа и бежала по кустарникам, и я бежал, еще три дня назад. Зря Лиззи связалась с ней. От людей, прыгающих из окон, ничего хорошего ждать не приходится.
        - А вы вместе учитесь? - спросил я.
        - Вместе, - ответила рыжая.
        - Меня зовут Адам, - протянул я руку.
        - А меня Хлоя, - пожала ее она. - Что вы делаете сегодня вечером, Адам?
        - Хлоя, ты чего? - Уставилась на нее Лиззи.
        Лиззи стукнула ее ногой под столом.
        - А что? - ответила Хлоя. - У нас вечеринка, придешь? - Вдруг перешла она на «ты».
        - Приду, - согласился я.
        Хлоя смотрела на меня странным взглядом. Ее нога задела мою как бы случайно, потом неслучайно, и я подмигнул ей. Мне было на руку такое легкомыслие. О том, чтобы смотреть на эту Хлою как-то иначе, не могло идти и речи. Я ничего к ней не почувствовал, ничего, кроме яростного желания узнать, что же такое запланировала Лиззи, что она собирается сделать, если уже не сделала. Уже сейчас желание докопаться до истины перевешивало все, даже сострадание. Ей-богу, мне не доставляло никакого удовольствия рыться в чужом белье, но прийти в министерство ни с чем было бы полным провалом. А что касается старика - я взглянул на Хлою, она могла бы мне помочь.
        Я улыбался, смотрел на Хлою, она смотрела на меня, Лиззи цыкала, обреченно возводя глаза к небу.
        - Что все-таки с вами случилось? - спросил я у Лиззи, когда Хлоя пошла за газировкой.
        - Я не могу вам сказать, слишком личное.
        Значит, оно, понял я и погладил ее по руке.
        - Все образуется Лиззи, вы не должны принимать поспешных решений.
        Она с горечью посмотрела на меня, вроде желая что-то сказать, ее губы зашевелились, рот приоткрылся, но тут бутылка содовой шикнула на нас газом, и Хлоя села за стол.
        17 глава
        Светомузыка играла нервными бликами на танцующих лицах людей. Она переходила от одного к другому, соединяя их кислотным светом и ломаными лучами. Я никогда не любил клубы, может, потому что нечасто в них ходил? Может, потому что единственный раз, когда я был на вечеринке, закончился позором. Я блевал в туалете школы на выпускном. Четыре года прошло, а помню как сейчас. Моя напарница по танцам ускакала к другому, и я лишился не только танца, но и всех других привилегий, которые выпадают парням после подобных торжеств. Когда все разъехались по углам, я пошел домой и выслушал от матери… Ой нет, лучше не вспоминать. Мне было стыдно признаться, но ни с какой девчонкой с тех пор я так и не сошелся, случай был упущен, а где искать еще один, я и не знал. Тем более свободных отношений министерство не одобряло, но, глядя на это все, я понял, что и правда сопляк.
        Хлоя привела меня в один из подпольных клубов города: голые торсы, пьяные женщины, бармен, пускающий рюмки по стойке в потные руки веселых людей. Они и правда были счастливы, словно у них и не будет завтра, и не было никакого вчера, есть только вот этот момент, в котором они забывают про все. Казалось, они забывали себя, пытались забыть, кем они были или должны были стать. Я не сводил глаз с бармена: он так виртуозно управлялся с бутылками, что я почувствовал себя ребенком в цирке.
        - Никогда не был с девчонкой, да? - спросила Хлоя.
        Она кричала мне в ухо, звуки ее пьяного голоса еле доходили через музыкальные сотрясения воздуха.
        - С чего ты взяла? - крикнул я.
        - У меня на таких зелененьких глаз наметан. Ты же весь слюной изошелся, - указала она на девиц, танцующих у бара.
        - Да я на бармена смотрел.
        - А, так ты не по девочкам?
        - Нет, я не о том, он так жонглирует.
        - О боже мой, - засмеялась Хлоя, - да ты в клубе никогда, что ли, не был? Знаешь, тебе надо было сойтись с Лиззи, она такая же, как ты, - ботаничка.
        - Да не ботаник я!
        - Ну-ну.
        - А почему Лиззи не пришла?
        - Готовится к какому-то зачету, я же говорю - ботаничка.
        - Жаль, я хотел бы с ней поговорить.
        - Не выгорит, не надейся.
        - Да нет, я и правда хотел…
        - Знаешь, у каждого есть выбор, Адам.
        - Что?
        - У каждого есть… Пойдем отойдем, здесь ничего не слышно.
        Мы вышли из бара, в мозгу уже меньше стучало, прошли чуть правее, завернув в другое, смежное с этим помещение. Я огляделся. Это тоже был бар, вторая комната, но спокойнее. Вместо двери - бархатные занавески, по периметру круглые столики со свечой по центру у каждого.
        Хлоя выбрала столик.
        Люди здесь сидели парами, разговаривали, а после менялись, и так по кругу, пока кто-то один не брал другого за руку и не шел с ним наверх.
        - Что это за место? - спросил я.
        - Это? Место свиданий. Здесь каждый может быть с кем захочет, но правило одно - вне клуба нет никаких отношений, только в этом зале и наверху. Понял?
        - Понял. А что наверху?
        - Номера.
        - И все так быстро?
        - А нам дают время на выбор? Нам вообще выбор дают?
        - Что ты сказала мне в баре?
        - Я говорила, что дам тебе выбор.
        - Мне? Но какой?
        - Ты можешь выбрать, как жить.
        За нашим столиком прозвенел будильник.
        Хлоя ушла за другой. Ко мне подсела девушка. Высокая, светловолосая, с блеклой помадой на пухлых губах, она то и дело их закусывала, оглядываясь по сторонам.
        - Все хорошо? - спросил я.
        - Я здесь первый раз, - сказала она, поправляя платье, она натягивала его на колени, то ли от смущения, то ли от стыда.
        - Я тоже, - сказал я.
        - Вы не знаете, как оно все?
        - Как я понял, здесь выбирают пару и идут с ней наверх, вон туда, - указал я на лестницу.
        - Все так быстро? - покраснела она.
        - Да, как-то ненормально, - согласился я.
        - Ненормально - все, что творится вокруг, - наклонилась она еще ближе. Ресницы ее дрожали.
        - С вами все хорошо, мисс?
        - Все плохо, - сказала она. - По сценарию я выйду замуж через два года, но мне уже двадцать девять.
        Я кивнул.
        - Я работаю в школе учительницей. Я не хотела заводить отношений, я думала, что смогу подождать. Я ждала все это время. Понимаете? Но вчера, - она вытерла слезы, - вчера мне пришел сценарий.
        - Не понял.
        - Новый сценарий, опять.
        - Они высылают по два сценария?
        - Да, если форс-мажор. Они извинились:
        «Мы с прискорбием хотим сообщить вам, что ваш будущий муж скоропостижно скончался. Надеемся, это не помешает вам следовать другим пунктам сценария так же безупречно, как вы делали это все десять лет».
        Она улыбнулась дрожащей улыбкой.
        - Мне очень жаль, - не зная, что сказать, ответил я.
        - У меня больше не будет мужа, и я согласна на все.
        По ней было видно, что она не согласна.
        Время прошло, будильник зазвенел, она пересела за другой столик к какому-то огромному бородачу.
        Я огляделся по сторонам, неловкость, какая-то скованность в обрывках фраз. Вдруг бородач встал с места, обнял учительницу за талию, взял ключи со столика, и они оба поднялись наверх.
        Ко мне подсел какой-то парень лет тридцати, костюм тройка, очки - он напомнил мне нашего учителя географии.
        - Меня зовут Чак, - сказал он.
        - А меня Адам.
        - Я здесь второй раз…
        - Понятно.
        - Я женат, и у меня трое детей…
        Что же ты делаешь здесь, Чак, если ты женат и у тебя трое детей? Жена уже не так хороша?
        Я смолчал.
        - …и я гей.
        - Мне очень жаль…
        - И я вынужден спать со своей женой только потому, что так написано. Я был вынужден сделать ей троих детей. Почему именно мы? Наши друзья вполне типичная пара, и у них по сценарию только один ребенок. Вы не подумайте, я люблю своих детей…
        - Я понимаю.
        - Но я несчастен, как и моя жена, она заслуживает лучшего мужа, как и я, - он засмеялся и сразу заплакал, закрыл глаза рукой.
        Я не знал, что мне делать.
        - А вы, случайно, - посмотрел он на меня, - вы, случайно, не…
        - Нет, - отринул я, отодвинув чуть стул. - Нет, извините.
        - Вы уверены?
        - Да, я уверен.
        - Очень жаль.
        - И мне. Все будет хорошо.
        - Вы так думаете? - как-то болезненно улыбнулся он.
        - Да, я так думаю, - соврал я.
        Он огляделся по сторонам, видимо, я был последним, поправил галстук, одернул жилетку, как-то смутился, извинился еще раз и ушел.
        Звонок прозвенел.
        Ко мне подсел еще один. Высокий и смуглый, с белыми ровными зубами. Почему он подсел? Может, я выгляжу как-то не так.
        - Послушайте, я не гей, - сказал я.
        - Я знаю, Адам, - улыбнулся он.
        - Вы меня знаете?
        - Хочу узнать. Как вам наш бар?
        - Это ваш бар?
        - Тише-тише. Да, наш. Мы даем людям свободу.
        - Но это же…
        - Незаконно, я знаю. Вам нравятся такие законы? Чтобы гей жил с женщиной, а женщина так и не дождалась мужчины. Никогда.
        - Я не вправе…
        - Вам нравится все как есть?
        - Нет.
        Я вдруг вспомнил Нину, ее погибшего мужа и несчастного старика, что лишился и женщины, и ребенка.
        - Вы хотите идти против строя? - осторожно спросил я.
        - Мы идем против машины, Адам, которая совсем скоро раздавит нас. Приходите, поговорим.
        Я бросил взгляд на лестницу. Учительница спустилась, поправляя юбку, вытирая слезы. Бородач хлопнул ее по заду и сел за другой стол. Она вся сгорбилась и вышла из бара, не смотря ни на кого.
        - Они заставляют нас жить по плану, - продолжал он, - делать аборты и ненавидеть супругов. Я даю вам время подумать, Адам. Я сам найду вас.
        Хлоя подошла сзади. Закрыла мне глаза.
        - Угадай кто? - спросила она и тут же убрала руки.
        Человек с красивой улыбкой исчез.
        - Ну как? Придешь? - спросила Хлоя.
        - Не знаю. Почему я?
        - Я подумала, ты можешь быть с нами. Нам нужны люди. Больше людей. Тех, кто еще не успел привыкнуть. Кто совсем не окостенел.
        Я молчал.
        - Трусишь?
        - Нет.
        Он трусит, - мой внутренний голос опять говорил.
        - Так придешь?
        Он не придет.
        - Приду. Куда нужно прийти?
        Вот идиот…
        - Я все скажу, - огляделась Хлоя, - потом.
        - Мне тоже нужна твоя помощь, - я взял ее за руку, - очень нужна.
        - Только если ты с нами, - улыбнулась она.
        С кем с ними, кто они вообще такие?
        - Я с вами, - согласился я.
        Все, я пошел…
        - Мне нужна твоя помощь, Хлоя, в одном очень важном деле, - я не знал, как начать, как объяснить ей все.
        - В каком?
        - Нужно помочь одному человеку.
        - Как именно?
        - Не дать ему попасть под жернова.
        - Под что?
        - Я все расскажу. Потом.
        - Тебе нужно расслабиться, Адам, ты слишком напряжен.
        - В каком это смысле?
        - Тебе нужно подняться в комнату.
        - Не думаю…
        - Тебя уже ждут.
        Я встал из-за столика и побрел в темень лестничного проема. Крутой подъем освещался светодиодными лентами, напоминая посадочную полосу. В животе сжалось волнение, в голову ударил жар.
        Что я здесь делаю, черт возьми?
        Я обернулся.
        У подъема стоял тот самый бородач, скрестив руки, и, не сводя глаз, таращился на меня. Он оскалил редкие зубы и подмигнул.
        По коридору несколько комнат, пять или шесть, двери некоторых были не заперты, характерные звуки и голоса никого не смущали и, кажется, только разгоняли аппетит. Нашел свой номер, открыл. В комнате темно и тихо, только скрип двери, запах спиртного и дешевой туалетной воды. Я ничего не видел, только проблески лопастей потолочного вентилятора, он разгонял спертый воздух, страшная духота, ни одного окна. Чье-то дыхание, тихий смешок, женский тонкий силуэт возле кровати. Звук откупоренной пробки, запах вина, им наполняли бокалы. Один, второй, звон стекла, запах винограда, терпкий вкус, запах женщины, бархатистая кожа, цитрусовые волосы, она голая полностью. Ее быстрые пальцы прошли по моей рубашке, пересчитали все пуговицы, расстегнули каждую, добрались до ремня.
        Я хотел что-то сказать, но не знал, нужно ли. Она закрыла мне рот поцелуем, так даже лучше. Все возле кружилось, вся темень плыла. Шуршание простыни, сбилось дыхание. Я весь вспотел, мы оба вспотели. Жар, непонятный озноб. Все тело кололо тысячей игл. Выдох, еще один выдох, скрип кровати, босые шаги.
        На полу лежало одеяло, я смотрел в ту же темень, пытаясь запомнить ее, она так быстро ушла. Будто растворилась в темноте, будто и сама была ею. Только халат сверкнул белым пятном в закрывающейся двери. Скрип петель, щелчок замка, запах ее сладкого пота остался на подушке. Я впился ноздрями в скользкую ткань, теряя себя и реальность.
        18 глава
        Макс проснулся в чистой постели с такими же чистыми белыми простынями, вокруг были белые стены и окна у самого потолка. От него пахло мылом и хлоркой, или хлоркой пахло от пола, он не мог понять. В углу комнаты, или то была палата, стоял умывальник. Кран блестел хромированной чистотой, мыло в стеклянной таре с дозатором наполнено до краев. На вешалке чистое полотенце.
        Макс перевернулся на бок, опустил одну ногу, нащупал пол, теплая плитка, оперся на локоть, опустил вторую, отдышался, встал. Что-то защемило в груди, простыня, которой он укрывался, сползла с него, оставив голышом. И он во всей красе стоял посреди этой комнаты, не понимая ничего. В шкафу не было его вещей, ни одной, только чистый комплект пижам. Он оделся в полосато-хлопчатое и прильнул к двери. Тишина. Странно. Как может быть тихо днем? Дернул ручку, дверь поддалась, открывал осторожно, не дай бог заскрипит - не заскрипела, вышел. Пустой коридор. Потолки метров пять, старая белая плитка, штукатурка местами уже отвалилась. Это больница, догадался он. Взглянул на ноги, понял, что босой, можно было вернуться в палату и посмотреть под кроватью, но второй такой случай едва ли выдастся. Он совершенно ничего не помнил, ни времени, ни места, а какие-либо попытки притянуть воспоминания заканчивались болью в голове. Так или иначе, оставаться здесь было нельзя, нужно бежать, возвращаться домой - к счастью, где его дом и кто он сам, Макс еще помнил. Тишина казалась уже ненормальной.
        Где-то в конце коридора загремели посудой. Макс посмотрел на часы - большие настенные показывали без пятнадцати пять. Похоже, готовят завтрак. Стойка регистрации высокая, пустая. Никого. Макс еле слышно прошел по холодному полу, прощупывая каждый скол старой изношенной плитки, каждый межплиточный шов. В палате было гораздо теплее. Да, он понял, что это больница и он, видимо, заболел. Только чем?
        Его ощущения обострились, он принюхивался и прислушивался не так, как раньше, все было более ярким. Дойдя до лестничного пролета, Макс увидел лифт. Вызвать эту дребезжащую колымагу? Зданию лет сто, не меньше, тихого механизма ждать не стоит. Или спуститься по лестнице, а если кто-то попадется навстречу? А если кто-то приедет на лифте… Он посмотрел через лестничный пролет - никого. Сколько же здесь этажей? Четыре? Нажал кнопку вызова. На нижнем этаже что-то загромыхало, на верхнем закрутилось. Черт его дернул, нужно было пешком. Со скрипом кабина проезжала каждый из этажей: вот она на втором, у Макса бешено колотилось сердце, во рту пересохло, вот на третьем, сейчас кто-нибудь выйдет и затащит его в палату, четвертый, двери открылись. Никого. Он запрыгнул в лифт и прижался к стенке, нажал кнопку закрытия дверей и смотрел, как они медленно идут навстречу друг другу, соединяясь резиновыми прокладками. Все. Закрылись. Поехали. Лифт тряхануло и стало опускать вниз. А если его встретят внизу? Если лифт вызовут на втором или третьем?
        Какое-то необъяснимое волнение захватило его. Бежать, нужно бежать - это все, что он понимал. Макс также понимал, что по закону принудительной госпитализации он не имеет права покидать медучреждение без выписки, но желание покинуть это место затмевало все доводы.
        Если ты сбежишь, тебя будут судить. Если не сбежишь, будет еще хуже. Вдруг вспышка света озарила вчерашний день, он вспомнил, что был не здесь. Он вспомнил бесконечные серые стены, камеру с бетонным полом, связку ключей и девушку, которую он избивал. Запах крови, вкус холодного пота. Тошнота подступила к горлу. Надо бежать, бежать, затаиться, разобраться потом. Лифт встал и подпрыгнул на месте. Макс прижался к стене. Двери открылись. Холл совершенно пустой. Стулья для ожидающих, стойка регистрации, не такая, как на этаже, а длинная, с пластиковыми окошками, за ней - никого. На стенах висели плакаты: «Ваше здоровье - залог хорошего труда», «Проходите медосмотр вовремя».
        Макс вышел на свет из тенистого проема лифта. Должно быть, пересменки пока не было, а с ночной врачи еще спят в своих кабинетах. Лишь бы ничего не нарушило их покой, в любой момент мог зазвенеть телефон или какая-нибудь сигнализация, и тогда ему не убежать. Макс решил, что, если его сейчас поймают в этой пижаме и босиком, он скажет, что вышел пописать и не нашел туалет. Это нормально, вполне правдоподобно, настолько жизненно, что в эту самую секунду туалет бы ему и вправду не помешал. Тихо ступая по плиточному полу, Макс приближался к стойке регистрации. Сразу за стойкой какая-то дверь, из нее пахло кофе и пирожками, наверное, буфет для посетителей, за буфетом стеклянный тамбур и выход. Здесь не больше десяти шагов, десять шагов - и все, он на свободе. Макс огляделся по сторонам, по углам, по потолку больницы, камер видеонаблюдения не было. Странно, система слежения положена всем медучреждениям города. Тем лучше. Он подступал к стойке, ускорил шаг.
        - Ой господи!
        Макс замер.
        Чей-то голос.
        Громкий зевок с протяжным вздохом раздался откуда-то снизу.
        - Заснула, чертова работа, будь она неладна.
        Из-за стола поднялась тучная тетка, все так же продолжая зевать.
        Макс присел и сросся со стойкой.
        - Кофемашина у вас так и не работает? - крикнула кому-то женщина и пошла в сторону буфета.
        Макс на корточках прокрался вдоль стойки.
        - Не работает, - ответили оттуда, - ремонтника-то нет.
        - Так надо же вызвать, - зевнула она опять.
        - Сколько раз вызывали - не едет. Ты из автомата попей.
        - Из автомата, - ворчал зевающий голос, - надоело пить эти помои.
        Дверь буфета была открыта, Макс видел, как женщина закидывала монеты в приемник денег.
        - И что это за аппарат такой, - нажимала она на кнопку, стоя лицом к двери, - застряло там, что ли?
        - А ты кнопку-то нажми.
        - Да нажимаю, сколько ж можно!
        Она заглянула в отверстие для стаканчиков, и в этот момент Макс рванул к двери.
        - Кто здесь? - оглянулась она.
        Открыл дверь, проскользнул в тамбур, прижался к полу. Шаги за дверью нехотя шоркали по плитке. Остановились и вернулись обратно. Кофейный автомат вновь зашумел, когда Макс выбежал из здания.
        Он не оглядывался, не останавливался, не думал, куда бежать. Дальше, дальше от этого запаха спирта и лекарств, дальше от себя самого, от тошноты, которая также бежала вместе с ним, рядом с ним, не сбавляя и шагу. Мысли путались, голова кружилась, сознание было туманно расплывчатым, ноги жег песок. С каких это пор больница на пляже? Он огляделся. Здания уже не было видно, сердце зашлось, к голове прихлынуло, он наклонился, опершись на дрожащие колени, и стал жадно вдыхать. Соленый воздух помог продышаться.
        Что за место? Макс огляделся по сторонам: песчаные котлованы, застывшая без работы техника, море оказалось совсем не близко, только запах, само оно где-то там, за высокими дюнами. Надо было добраться до дома и не попасться на глаза патрульным. Очень хотелось пить, этот песок забился в глаза, осел в волосах и по всему телу. Похоже, окраина города. Макс где только не был, ему казалось, он обшарил все злополучные места, но это место видел впервые. Кабина одного из тракторов была открыта. Он подошел ближе - вода. Не допитая до половины бутылка, и тапки резиновые, сбоку порванные, больше на пару размеров. Ничего. Когда солнце нагреет песок, босым уже не походишь. Макс отпил воды, надел тапки, нашел недоеденную пачку печенья, съел все, что было.
        Вид у него был так себе. В этой больничной пижаме его примут за психа. Обязательно примут, он и сам уже сомневался, а что думать другим? Макс оторвал длиннющие рукава, теперь рубашка походила на поло. Штаны закатал повыше, спрыгнул со ступеней трактора и пошлепал, увязая в песке, на поиски ближайшей автострады. Нужно было поймать попутку. Несколько раз он ездил бесплатно, дальнобойщики брали его с собой, он бренчал на гитаре, сбивая тем сон. По его подсчетам, он находился где-то на востоке от города, работы по добыче песка могли вестись и за сто километров от него. Но что в такой глуши делал он? Почему больница, почему так далеко от центра? Может, он и правда псих?
        Макс бродил уже около двух часов, солнце значительно поднялось над горизонтом, а дороги все еще не было видно. Макс стал подозревать, что больница эта была не совсем больницей, в такой глуши обычно строят учреждения для душевнобольных, но и на такую больницу она не походила. Слишком уж легко было из нее сбежать, ни забора тебе, ни охраны. Песок уже грел ступни.
        Вода в бутылке давно закончилась, а повсюду только песок. Дойдя до очередной песчаной горы, Макс стал карабкаться вверх, песок не уходил из-под ног, он был упругим и влажным, под ним была твердая порода, похожая на глину. Преодолев половину пути, Макс услышал непонятные хлопки, глухие удары о воздух, послышались голоса, скрип дверей, запах моря. Взобравшись на вершину глинистой сопки, Макс притаился, прильнув. Вдоль берега - восемь или десять небольших времянок, металлических вагончиков с занавесками на окнах и лестницами у дверей. От одного вагона до другого тянулись веревки с развешанным на них тряпьем. Мужчин загрузили в микроавтобус, тот запыхтел темным дымком и отправился по дорожным рытвинам, никакой трассы рядом не было, только эти временные домишки и море.
        Ходить еще пару часов в поисках большой дороги у Макса не было никаких сил, да и можно ли что-то найти, когда он все еще не знает, где находится. Убегая из больницы, Макс надеялся увидеть знакомую местность или хотя бы что-то похожее, но ничего знакомого он так и не увидел. Ничего, что заставило бы его успокоиться и понять, что он дома. Даже море было другим, более темным и грязным. От него пахло не только солью, но еще непонятной вонью, будто где-то поблизости был открыт канализационный люк.
        Он поднялся во весь рост и пошел к фургончикам. Из одного из них вышла женщина и стала вытряхивать ковер, вот эти хлопки он и слышал, пока сидел в засаде. Макс попытался принять вид уверенный и серьезный, не хватало еще, чтобы она поняла, откуда он сбежал. Может, его уже искали, а может, он и не нужен никому. Наверное, он напился и попал в какую-то передрягу, а потом его, вусмерть пьяного, привезли в больницу. Но где вся его одежда? Наверное, облевал. Да, так оно и было, его привели в чувства, он очнулся и сбежал с перепугу, даже не попрощавшись.
        Женщина увидела его и прищурилась.
        - Утро доброе, - сказал Макс.
        - И вам не болеть, - ответила женщина, продолжая вытряхивать коврик, ни на секунду не сводя с него глаз.
        - Я здесь проездом. Был, знаете ли, у друзей, - он думал, что бы еще сказать, - загуляли, напились, друзья слиняли, а я вот ищу дорогу домой.
        - Хорошие у вас друзья, - засмеялась женщина.
        - Да, - ухмыльнулся Макс, - какие есть.
        - Ну так откуда приехали, туда и езжайте, - покосилась она на него с хитрым прищуром.
        - Я дорогу не найду. Где у вас автобусная остановка или переправа в город?
        - Так ты из центра будешь?
        - Из центра.
        - Понятно, - она посмотрела на его плечо.
        Макс тоже посмотрел и ничего не увидел.
        - Не местный, значит, - улыбнулась женщина.
        - Не местный, - согласился Макс.
        - До дороги тут ехать двое суток на автобусе.
        - Сколько?
        - А ты надеялся пешком дойти? - рассмеялась она.
        Макс смущенно улыбнулся.
        - И ехать на таком же автобусе, который увез тех мужчин?
        - А ты что это, следил, значит?
        - Нет, я там за сопкой отдышаться не мог.
        - Бедолага.
        Женщина подошла к нему близко и погладила его по плечу. Потом улыбнулась чуть желтоватыми, но красивыми зубами и пригласила в дом.
        - Заходи, есть хочешь?
        - Хочу.
        Макс и правда хотел зайти, сесть, отдышаться. Он был ужасно голоден.
        - После этих троглодитов еще остался рыбный суп, - сказала женщина.
        Макс огляделся. Это был не просто дом, это была столовая. А женщина, похоже, кухарка. Значит, мужики работали вахтовым методом.
        - И когда приедет следующий автобус? - осторожно спросил он - нехорошо, если сочтет за наглость или допрос, тогда вообще ответа не добьешься.
        - Через неделю, - и не думала обижаться она.
        - Но почему… Почему так долго? - Он попытался не выражать беспокойства, но это у него плохо получалось.
        - Так автобус-то один. Двое суток едут, двое обратно, три дня на работы.
        - Значит, неделя…
        - А ты не волнуйся, - погладила она его по плечу еще раз, - уедешь, куда торопиться. А то я тут одна с ума уже схожу.
        - Так ведь мужики только уехали.
        - Так разве они мужики? - рассмеялась она. - Мужиков у нас нет.
        Макс не понял, что она хотела сказать, запах рыбного супа перекрыл все вопросы, которые приходили ему на ум.
        В вагончике было достаточно уютно: три стола и кухня. Как они здесь умещались - неизвестно, наверное, каждый ел у себя.
        Женщина с грохотом достала самую большую тарелку из горки посуды, что стояла рядом с раковиной, сполоснула ее, открыла крышку огромной кастрюли - пар отдал все рыбные запахи, - зачерпнула глубоким половником и с одного раза наполнила тарелку до краев.
        - И как тебя зовут, чужестранец? - спросила она, поставив перед Максом суп.
        - Почему чужестранец? - удивился он.
        - Пришлых здесь не бывает, незнакомых тоже, все свои.
        Он прихлебывал с таким аппетитом, будто неделю не ел.
        - Где здесь? В вашем поселении?
        - Да вообще здесь, - она развела руками.
        - В вагончиках, что ли?
        Женщина засмеялась. Ее пышная грудь вздымалась так высоко, что, казалось, вылетела бы из платья. Давно Макс не видал таких платьев и женщин таких не встречал. Было в ней что-то теплое.
        - Так на каком автобусе я могу выбраться в центр? - прихлебывал он.
        - Тебе на завод?
        - На какой завод? - Он выпил остатки супа. - Мне домой надо, в свою квартиру.
        - В кварти-иру, - важно протянула она. - Ух ты какой, еще скажи министерскую.
        - Министерскую, - непонятливо пялился на нее Макс.
        - Ты как сюда приплыл, парень?
        Она подперла рукой подбородок и уставилась Максу прямо в глаза.
        От нее пахло супом и морем. Макс сглотнул слюну.
        - Почему приплыл? - удивился он.
        - А как же иначе ты сюда добрался?
        Желтоватая радуга ее карих глаз смеялась над ним с издевкой. Слева от зрачка светила звездочка, но только в одном глазу, другой был беззвездным, как зимнее небо. Макс на секунду провалился в них, а потом вспомнил вопрос.
        Что он ей скажет? Что ничего не помнит?
        - Я не могу вам сказать, - робея, ковырял он ложкой по пустой тарелке.
        - Так, - заложила она руки в бока, - а ну выкатывайся-ка отсюда, понял! Может, ты преступник какой или вор.
        - Да не преступник я! - завопил Макс.
        - А может, насильник!
        У Макса всплыла в памяти та девушка, ее крики до сих пор звенели в ушах. Может, он и правда насильник, только не знает этого.
        - Не помню, - сказал он, - вообще ничего. Я очнулся в больнице и сбежал.
        - Какой ты смелый, - улыбнулась женщина.
        Женщины ее возраста, как правило, все были замужем, и смотреть на них не было никакого смысла, на ней же не было кольца, и Макс смотрел.
        - Так как тебя зовут? - спросила она, не помня, спрашивала уже или нет.
        - Макс…
        - Макс, - закусила она губу, - красивое имя. Значит, говоришь, ты сбежал?
        - Да, - он сглотнул слюну.
        - А меня Мария зовут.
        - Очень приятно.
        - И остаться тебе, значит, негде, Макс? - Она распустила волосы.
        - Негде…
        Он слышал, как она дышит.
        - Ты только не подумай ничего…
        Податливые пуговицы платья расстегивались одна за другой, обнажая грудь в кружевной комбинации.
        - А я и не думаю, - взял он ее за широкую талию и впился в пахнущие морем губы.
        Макс не помнил, как они перебрались к ней в домик, как дошли до кровати и рухнули в нее. Как он снял с нее всю одежду и где сейчас его тряпье. Он лишь помнил, как она обнимала, как ее темные волосы расплескались по белой подушке и она голая лежала у него на плече, рассматривая его пальцы.
        - Какие красивые у тебя руки, - сказала она, - не то что мои.
        Руки у нее и правда были грубые, натруженные.
        - Брось, красивые у тебя руки, и сама ты тоже красивая.
        Интересно, сколько ей было лет, думал Макс, сорок или сорок пять?
        - У меня шесть лет никого не было, - вдруг сказала она.
        - Как? - удивился Макс. - А эти рабочие? Я не говорю, что ты с ними могла.
        - Ой, - привстала она на кровати, - ты и правда нездешний. Не могут они ни с кем, понимаешь?
        Макс не понимал, потому и переспросил.
        - Запрещено?
        - Можно и так сказать.
        - А ты не боишься?
        - Чего?
        - Что узнают. Что ты с кем-то была, со мной в смысле.
        - Ну была. И что?
        - А как же сценарий?
        Она разразилась заливистым смехом.
        - Какой сценарий? Для кого, для нас? Мы не участвуем в мироустройстве, Макс, мы работаем на него, нас сюда, как скот, завезли и оставили. Мы живем как хотим. Почти как хотим, как можно хотеть в меру своих возможностей. У нас их не так много, как у вас.
        - Куда загнали? - Он ничего не понимал.
        - Посмотри уже в окно. Что ты видишь?
        - Море, - не поднимая головы, не сводя взгляда с ее груди, ответил он.
        - Мо-оре, - протянула она, - тут везде море, малыш, - она погладила его по щеке, - мы на острове.
        На секунду Макс забыл обо всем. Даже о том, что только что было. Его будто оглушили кувалдой, и только смеющийся взгляд Марии постепенно возвращал его в реальность.
        - На каком острове? Почему я на острове?
        - Я не знаю. Откуда мне знать, как ты здесь оказался? Только я сразу поняла, что ты не отсюда, вот, - провела она пальцем по его предплечью.
        - Что? - посмотрел он на руку.
        - Вот здесь должен быть маленький квадратик с номером. Знаешь, как татуировки делают.
        - С каким номером, какие татуировки?
        - Ты ничего не заметил, Макс?
        - Не заметил чего?
        - На острове нет детей.
        Он не мог этого заметить, он слишком мало здесь был.
        - Всех, кто прибыл сюда отбывать свой срок, подвергают химической кастрации. Мужчины здесь - не мужчины, просто работяги, и все тут.
        Срок… Кастрация… У Макса закружилась голова. Он хотел спросить еще что-то, но Мария уже была на нем, закрыв его вопрошающий рот своими губами.
        19 глава
        - Вчера я забыл представиться. - Человек напротив протянул мне руку.
        - Вы кто?
        - Меня зовут Артур.
        Где-то я его уже видел. Ах да, в баре. Он подсел ко мне после того несчастного парня. Сейчас, при дневном освещении, он виделся мне совсем другим: правильные черты лица, красивые черты, ослепительно-белые зубы и темные, почти черные глаза, - он напомнил мне араба из сказок; я не сразу понял, чем от него пахло, и только сейчас уловил - это был запах роскоши, денег, запах общества, о котором я только в книжках читал. И одет он был так же, по-книжному. Из длинных рукавов его пиджака выглядывали белоснежные с золотыми запонками манжеты. Жилет застегнут на все пуговицы. Цепочка от часов цеплялась за одну из них и уходила в карман. Он придвинулся ко мне.
        - Как вы себя чувствуете?
        - Сколько я спал?
        - Восемь часов.
        Я оглядел комнату. Шикарные апартаменты в стиле старой Англии, картины в огромных рамах, кресла будто из музея. Я лежал на перинах с метр высотой. Казалось, я никогда еще так хорошо не спал.
        - Где я?
        - У меня в гостях, - он развел руками.
        - Вы что, напоили меня и перетащили сюда?
        - Я хотел поговорить с вами, Адам, - он будто не слышал моего вопроса. - А бар - неподходящее место для разговоров.
        - Вы всегда похищаете людей, когда хотите с ними поговорить? - Я попытался выразить возмущение, но, видно, у меня это плохо получилось. Не очень-то я был возмущен. Вчерашняя ночь была лучшей в моей жизни, а теперь я проснулся в лучшем месте, какое только мог себе представить.
        - Мне нужны люди, Адам, умные, молодые, амбициозные люди, - сказал он, собравшись с мыслями.
        - С чего вы взяли, что я вам подхожу? Нет, не так. С чего вы взяли, что я на это соглашусь?
        - У меня большой опыт общения с людьми. Если человек против системы, я вижу это сразу.
        - И что же вы видите во мне?
        - Бунт.
        - Это неправда, вы ошиблись.
        - Я никогда не ошибаюсь, друг мой, никогда. Как вам моя квартирка?
        - Впечатляет.
        - Так может жить каждый.
        Я усмехнулся.
        - Каждый, кто захочет этого, кому хватит ума. А кто не захочет, так зачем заставлять.
        Видимо, я долго молчал, разглядывая многослойные ламбрекены над кроватью, вышитые золотыми нитями узоры на шторах, статуэтки на зажженном камине.
        - Как провели вечер, Адам?
        - Отлично, - постепенно приходил я в себя, вспоминая и вечер, и ночь, и руки, впивающиеся в мою спину. - У вас нелегальный бордель?
        - А бордель бывает легальным? - засмеялся Артур. - И почему так грубо? Там никто никого не заставляет. Или вас заставили? - улыбнулся он.
        Я чувствовал себя крайне неловко. Этот тип знал, с кем я был, и, наверное, был с ней тоже. Не думал, что моей первой женщиной будет проститутка.
        - О, вы слишком серьезны, Адам. Вы обижены на меня? Я что-то не то сказал или вы видели какую-то грубость, может, принуждение?
        - Я уже понял, что вы никого не принуждаете.
        - Так и есть.
        - Но та женщина ушла в слезах.
        - Какая женщина? - удивился он. - А, та… Но она и пришла в слезах. Не так ли? И ее никто ни к чему не принуждал. Мы не министерство, Адам, мы даем людям выбор. Никто не поднимается наверх, не хотя этого. А та женщина, она еще придет, будьте уверены. Такие всегда приходят.
        - Какие такие?
        - Скромные, неприступные, переступившие черту.
        - И вы играете на их чувствах? - Я сел на кровать.
        - Кто играет? Я? Вы обознались, мой друг. Мне не хочется ни с кем играть. Наоборот. Я хочу, чтобы каждый мог играть сам по себе.
        Он встал, подошел к бару и налил себе выпить.
        - Мой прадед был богатейшим человеком. Все, что ты видишь: улиц развязки, дома как памятники давно почившего архитектурного искусства, - все это он.
        - Он был архитектором?
        - Нет, - усмехнулся Артур. - Он был бизнесменом. Весь город был выстроен на его деньги. Он мечтал создать великое государство.
        - И что ему помешало?
        - Политика. С идиотами во главе. Им показалось, он слишком много имел, им взбрело в голову, что люди не должны иметь ничего, кроме муниципальных квартир и домов. Ничего, кроме обязанностей и раболепства. Потому что те, кто имеет все, могут диктовать свои правила, могут идти в одну ногу с властью, а то и впереди нее. Власть будет брать у них деньги, занимать их деньги и отдавать в разы больше. Никто не хотел отдавать. Никто не воздал нашей семье за все то, что она оставила городу и людям.
        - Вы хотите забрать свое?
        - Нет, я хочу вернуть свободу, вернуть общество, способное выбирать, покупать, переигрывать. Если учитель захочет быть бизнесменом, пусть будет им, если бизнесмен захочет быть учителем - пожалуйста. Но наши люди не знают, что это значит - захотеть.
        Артур отпил из звенящего льдом стакана.
        - Они говорили, создадут государство, в котором все будут счастливы, - расхаживал он по покоям. - Не будет ни бедных, ни богатых. Вот только они просчитались, они не заметили, как уничтожили все, превратив каждого из людей в своего раба.
        - Но вас не трогают, не правда ли?
        Он рассмеялся.
        - Они думают, я баловень или болван, что, в принципе, одно и то же. Они списали меня со счетов, меня и все, что сделал мой прадед. Они ограбили нас, уничтожили под предлогом создания равноправного государства, под девизами мнимого равенства. Они ободрали прадеда до нитки. Он уже не получал дивидендов от своих вложений; частные школы и больницы - все, что он открывал, отняли и сделали муниципальным. Вскоре он умер, то ли от возраста, то ли от расстройства, впрочем, не все ли равно…
        - Мне очень жаль.
        - Ума не приложу, как его тогда не убили. Хотя чему удивляться, отними у человека все, чем он жил, и это парализует его. Убьет без пули, без единой капли крови. Они все сделали грамотно. Они знали, что делают. Помимо прадеда, были и еще коммерсанты, их дело было не столь велико, но не менее значимо. Один из их наследников работает на меня. Он может проникнуть в самое логово без ключа и отмычки. Он - мои руки и глаза.
        - Ваши глаза? - не понял я.
        - Придете ко мне еще раз, и тогда я покажу вам больше.
        - Вы хотите отнять у них власть?
        - Я хочу отнять у них все, что они выстроили за эти годы. Как они отняли все у моей семьи.
        - Но эта квартира… - огляделся я.
        - Это крохи, Адам, малые крохи былого состояния. Мой отец смог оставить лишь эту квартиру и немало ценных бумаг. У меня нет желания вернуть большее, я не хочу возвращать свое, мне хватает того, что есть. Но я ненавижу ложь, Адам. Я хочу мести и спасения, естественно. Кому нужна та месть, что выльется не во благо? Вы согласны со мной?
        Я невнятно кивнул.
        Он придвинулся к моему лицу. И я почувствовал его холодное дыхание, пропитанное льдом и виски.
        - Я ненавижу ложь, Адам. Они отняли во спасение, и где вы видите это спасение? Они превратили мир в тюрьму, шаг вправо, шаг влево - расстрел. Вы даже представить себе не можете, что они делают с людьми. Пропадают мои люди, люди, которые хотели жить, как им хочется, а не как напишут эти идиоты.
        - Кем составляются сценарии? - не выдержал я. - Вы же должны это знать.
        - О, это самое интересно. Раньше, когда все только начиналось, министерство имело группу аналитиков, которая исследовала пристрастия, способности и жизнь каждого человека. Но со временем это занятие стало настолько трудоемким, что они решили довериться выбору машин.
        - Что это значит?
        - Компьютеры, друг мой, твою судьбу вершит рандомное распределение.
        - Не может этого быть.
        - Ну почему же не может? В программу загоняют табель успеваемости, результаты психологических обследований, тестов, медицинских анализов. Крутят рулетку, и вуаля - сценарий готов. Иногда машина дает сбой, и тебе выходит тот сценарий, который к тебе не имеет никакого отношения. Но доказать что-либо невозможно. Министерство никогда не признается в ошибочности подобного распределения. Людей же, которые время от времени отказываются плясать под их дудку, ждет незавидная участь.
        - Какая именно?
        - Они становятся изгоями. Их просто вычеркивают, как вычеркнули меня.
        - Вычеркнули? О чем вы говорите?
        - Меня нет ни в одном реестре, Адам. У меня нет ни имени, ни сценария.
        - Но вас зовут…
        - Артур, я помню, - усмехнулся он. - Но меня нигде нет.
        - Как это?
        - Я не смогу получить элементарной медицинской помощи, моего имени не найдут в картотеке. Они оставили моему отцу крохи и вычеркнули нас из системы. Теперь я хочу вычеркнуть систему, хочу уничтожить ее.
        - Вы породите настоящий хаос. Это же эффект разорвавшейся бомбы. Люди сойдут с ума!
        - О, это прекрасно, друг мой! Хаос - это всегда начало чего-то нового. Как большой взрыв. Ба-бах! - и ничего нет. А после - новая жизнь. Каждое предыдущее поколение вдохновляет будущее. Это закон жизни. Мы не можем смириться, смирение равносильно смерти.
        - Люди начнут увольняться с работ, уходить из университетов, уезжать…
        - Нет, вы не правы. Не все так плохо, точнее не все так хорошо. Большая часть не сдвинется с места. Я могу изменить строй, но человеческую природу изменить мне не под силу. Многих устраивает их жизнь, и я не жду, что они выйдут за мной. Они останутся на тех же местах, на которые их поставило министерство. Но их дети… Я хочу, чтоб их дети, Адам, росли в другой стране. А для этого нужно уничтожить все и выстроить заново.
        Я увидел на его руке кольцо с изображением красной лилии.
        - Это семейный герб, - заметил он. - Это герб грядущей революции.
        - Вы подставите невинных людей.
        - Они не люди, Адам, они рабы, инструменты в руках нынешней власти. Я дам им свободу.
        - А если кто-то погибнет?
        - Кто-то обязательно погибнет, мой друг, иначе это не работает.
        20 глава
        Рассада с фиалками тряслась на заднем сиденье авто. Белые с фиолетовым рисунком, желтые без рисунка и розовые, много розовых.
        - Ты что, в садоводы заделался?
        Хлоя придерживала рассаду.
        - Нужно помочь одному старику.
        - Цветочки посадить?
        - Не только.
        Она посмотрела в окно на бесконечную дорогу и поморщилась.
        - Слушай, я, между прочим, на учебу опаздываю.
        - Ты уже опоздала, и тебя это не волнует.
        Она вздохнула и уткнулась носом в цветы.
        - Так что ты ответил Артуру?
        - Ты знаешь, что он хочет, Хлоя? Свергнуть правительство, поднять бунт, вернуть все как было. А когда оно было? Сто лет назад? Мы об этом только из учебников знаем, и то не все. Классовые несвободы, неравенства в обществе…
        - Все будет не так.
        - Да? А будет ли? Он ненормальный, Хлоя. Артур - одержимый человек. И держалась бы ты от него подальше.
        - Он человек с идеей.
        - Как ты с ним познакомилась?
        - Случайно. Ему нужны люди. Много людей.
        - Не думаю, что у него получится.
        - Уже получилось. У него масса последователей, и все они живут среди нас. И ты будешь в их числе.
        - Не думаю.
        Деревья пробегали за окнами, дорога уходила под колеса, дождя в этот раз не было, и ехал я в два раза быстрее.
        - Тебе это нравится, Адам, вот такая вот жизнь? - спросила она.
        Я молчал.
        - Когда ты должен жениться? В тридцать?
        - В сорок.
        - А до этого что? Будешь ходить по углам, искать мимолетные связи?
        Я вспомнил о прошлой ночи.
        - Ты не выдержишь, никто не выдержит. А знаешь, что грозит парням, если ОНИ узнают?
        Я обернулся и чуть не съехал с дороги.
        - Химическая кастрация, - сказала она совершенно спокойно.
        - Это полный бред, - я вытер пот со лба, - полный бред.
        - Нет, Адам, это реальность.
        - То есть если они узнают, что вчера ночью я был… - В животе все съежилось.
        - Они не узнают.
        - Ты специально все это подстроила? Чтобы шантажировать меня?
        - Кому ты нужен, тебя шантажировать? У Артура целая армия, а таких, как ты, все меньше и меньше.
        Мы свернули с шоссе на проселочную.
        - Ты знаешь, что люди пропадают? - спросила она.
        Во мне все похолодело, я знал и больше всего хотел узнать, но боялся услышать правду.
        - Артур говорит, счет пошел на десятки. Есть и его люди. И если не сейчас, то никогда.
        - Что с ними?
        - Артур не все мне говорит. Но те, кого находят…
        - А находят?
        - Да, некоторые возвращаются.
        Я вспомнил взгляд той матери с листовками у автобусной остановки. Равнодушие патрульных, ее отчаяние, свое безразличие.
        - Но приходят они другими людьми. Они спокойно доживают жизнь по своему сценарию и не брыкаются больше.
        - Тот бар, те встречи за столиками - много приходит таких?
        - Отчаявшихся? Мечтающих сдохнуть? Каждый день несколько.
        - Этот парень, который подсел ко мне…
        - Его откачали вчера.
        - Напился?
        - Нет, попытался покончить с собой. Теперь ему будет все равно. Навряд ли он уже кого-то захочет.
        Я стиснул губы, не зная, что сказать. А что тут скажешь? Что я работаю в министерстве и ничего не могу с этим сделать, что их мечты так и останутся мечтами, а Артур так и останется психом. Никто не позволит ему провернуть такое. И я уже знал, чем это закончится, но не хотел расстраивать Хлою. Она влюбилась в этого фанатика и не могла думать реально. А реальность была нешуточной. Это тебе не детские игры. Его посадят и уничтожат, а потом возьмутся за нее и за всех, кто был связан с ним. Они и до меня дойдут, даже если не через Артура. Я не справляюсь со своей работой. С чем я пойду в министерство, что им скажу? Мне даже сдать некого. Точнее, есть кого, я могу сдать Нину и этого старика, но не хочу.
        Я посмотрел на Хлою, она держала ящик с рассадой и смотрела на мелькающие в окне столбы освещения. Может, у этого психа что-то и выгорит, подумал я.
        - Те мониторы, - начал я, - что он показывал мне.
        - Впечатлен? - Хлоя смотрела на меня торжествующим взглядом. - Круто наш декан жарил свою жену, правда?
        - Хлоя!
        - А что? Можем посмотреть, как кто-то жарит твою мать.
        - Перестань!
        - Тебе же все нравится, Адам!
        - Мне не нравится, понятно тебе! - Я дал по тормозам. - Мне не нравится, и я ничего не могу с этим поделать! Есть один старик, ему под семьдесят, и он живет вон в том доме с серой крышей и голубыми ставнями. Он сажает цветы и говорит сам с собой. А еще он ищет любимую женщину, которую двадцать лет назад забрало у него министерство. Она была беременна и, может, родила. Он уверен, что это была дочь. Он хочет ее найти. Свою дочь, понимаешь? Но, если он хоть попытается, за ним придут.
        - За ним? - удивилась Хлоя. - Кому нужны старики?
        - Я знаю, что говорю.
        Я припарковал машину под тем же рухнувшим деревом - сейчас, без большой ветки, оно казалось каким-то перекошенным на один бок - погасил фары и заглушил мотор.
        - И что ты собираешься делать? - Она смотрела на меня в упор. - Отговорить его? Так не проблема. Скажи, что ему грозит опасность, ведь он не хочет провести остаток жизни в тюрьме.
        - Его это не остановит, он сказал, ему нечего больше терять.
        - И что ты предлагаешь?
        - Притвориться его дочерью.
        - Кому? Мне?
        - Нет, блин, мне!
        - Я не смогу. Нет, не так. Я не хочу!
        - А почему нет? Скажешь, что твоя мать умерла и ты очень рада его видеть.
        - Какой-то бред.
        - Он перестанет искать свою дочь. За ним перестанет следить министерство.
        - И все будут жить долго и счастливо…
        - Не думаю, что ему много осталось. Будешь приходить к нему с тортиком раз в год.
        - Ну на это я точно не подписывалась.
        - Перестань. Он несчастный человек.
        - Если приходить к каждому несчастному раз в год, никаких дней не хватит.
        - Я не прошу ко всем, я говорю об одном.
        - Очень странно, Адам, всем ты помочь не хочешь, а одному - пожалуйста.
        - Это все, что я могу сделать. Значит, так, с твоей матерью они познакомились…
        - О нет, ничего я запоминать не буду!
        - Можешь представиться своим именем, он все равно не знает, как зовут его дочь. Мать зовут Тея, его зовут Грегори Дэвис. Запомнила?
        - Нет, не собираюсь я ничего запоминать!
        - Подожди меня в машине, я пока цветы отнесу.
        - Я сбегу отсюда, понятно тебе.
        - Не сбежишь.
        Я взял ящики с рассадой и направился к мистеру Дэвису. В саду никого не было, я постучал в дверь, она открылась.
        - Мистер Дэвис? Вы здесь?
        - Да, сынок, заходи! - крикнул он из глубины комнат.
        В доме было тихо, пахло яблочным пирогом и джемом. Я прошел в гостиную. Старик сидел за шахматной доской, обдумывая очередной ход. Переставил ладью, повернул доску, стал играть за черные.
        - О! Ты принес цветы! - Подскочил он из-за стола. - Поставь, поставь на пол.
        - Развлекаетесь? - посмотрел я на шахматы.
        - Мозг нужно тренировать, иначе он перестанет работать, - улыбнулся старик.
        Он наклонился над фиалками и понюхал их.
        - Какая красота, Адам, какая красота. И земля еще сырая.
        - Да, при мне поливали.
        - Все как я просил, - он сложил ладони вместе, как ребенок, и чуть не захлопал от счастья.
        - Сынок, - он отвел меня в сторону, - у меня к тебе серьезное дело. Присядь.
        Я присел.
        - Ты знаешь, я хочу найти свою дочь, я не знаю как, и я даже не знаю ее имени, но если со мной что-то случится…
        - Не случится, мистер Дэвис.
        - Я навел справки, Тея должна была жить в городе три года назад.
        - И что вы еще узнали?
        - Ничего. Только то, что она должна была там жить и работать в одном из баров.
        - А ваша дочь?
        - Ничего. Я ничего не нашел.
        - Мистер Дэвис…
        - Если со мной что-нибудь случится, приезжай поливать цветы, Адам.
        - Нет, не случится.
        - Не будь так уверен.
        - Мистер Дэвис, вам не надо никого искать.
        - Но я не могу…
        - Теона мертва, а ее дочь…
        У старика задрожал подбородок.
        - Ее дочь у меня в машине.
        - Что? Не может быть!
        - Я нашел ее сам, узнал историю ее матери, мать ей также говорила о вас.
        - Нужели это правда? - Его глаза были полны слез.
        - Правда.
        Боже, я нещадно врал.
        - В общем, вы готовы? Я схожу за ней. И да, ее зовут Хлоя.
        - Хлоя, - протянул он. - Господи, - старик стал оправлять рубашку, - как я выгляжу?
        - Что?
        - Как я выгляжу? - Он пригладил волосы. - Не слишком стар?
        - Нет, вы отлично выглядите, больше пятидесяти я бы вам и не дал.
        - Ах ты… - Потряс он пальцем. - Ну, иди же, иди!
        Хлоя сидела злющая в запертой мною машине.
        - Как ты мог запереть меня?! - кричала она через стекло.
        Я открыл дверь.
        - Ты же хотела убежать.
        - Ты чертов псих, Адам, чертов псих!
        - Он тебя ждет.
        - С чего ты взял, что я буду в это играть?
        - Они арестуют его. И ты будешь приезжать каждый день поливать его фиалки.
        - Черт бы тебя побрал. Обещай мне, что еще раз сходишь к Артуру.
        - Обещаю.
        - Ну хорошо. Как я выгляжу? - Она оправила платье и пригладила волосы.
        - А вы точно не родственники? - улыбнулся я.
        - Не смешно!
        - Итак, твою мать зовут Теона, она умерла год назад. Если он узнал, где она раньше жила, скажи, что вы переехали, а ты так вообще живешь в студенческом общежитии. Скажи, что мать говорила тебе о нем и ты тоже мечтала встретиться.
        - И как зовут моего папашу?
        - Грегори Дэвис.
        Мистер Дэвис стоял у двери, поправляя ворот рубашки, складывая и вынимая носовой платок из кармана брюк в нагрудный и обратно в боковой.
        Не успела Хлоя войти, как он обнял ее так сильно, что, казалось, я слышал, как у нее что-то хрустнуло.
        - Прости, - отринул он на расстояние вытянутой руки, - прости, девочка. Какая ты большая!
        Он улыбался и плакал одновременно. Иногда по его лицу было непонятно, плачет он или смеется.
        - Принести вам воды? - спросил я.
        - Нет-нет, все хорошо. Твой старик совсем расклеился, Хлоя. Какое у тебя красивое имя.
        Хлоя не знала, что сказать, и только улыбалась.
        - Как мама? - спросил он.
        - Она… - Хлоя посмотрела на меня.
        - Ах да, старый я дурак. Адам сказал, что она умерла… Мне так жаль.
        - Мне тоже, - кивала Хлоя.
        - Давно?
        - Год назад.
        - Не успел… Вы жили на…
        - Мы переехали, точнее, я переехала в общежитие.
        - Ты учишься?
        - Да.
        - И где же?
        - В медколледже.
        - Отлично-отлично. Какая ты взрослая, девочка. Странно, - улыбнулся он, - на кого же ты похожа…
        Хлоя посмотрела на меня. Я понял, что с внешностью мог быть и промах.
        - А! - подпрыгнул мистер Дэвис. - Я знаю, на мою тетку. Точно, одно лицо! - засмеялся он.
        Он посмотрел на меня с такой благодарностью, как никто никогда не смотрел.
        - Хорошо, что ты ее нашел, Адам. Спасибо тебе, сынок.
        - Хорошо, что ты все-таки согласилась, Хлоя, - сказал я, когда мы уже были в машине.
        - Ты не оставил мне другого выбора, - поправляла она волосы, глядя в пассажирское зеркало авто.
        Прошло минут десять, как дом мистера Дэвиса скрылся за деревьями и он вместе с ним. Старик так и стоял у двери, пока мы не пропали за поворотом.
        - А он и правда жалкий, - вздохнула Хлоя.
        - Как и все старики.
        - Ты должен еще раз поговорить с Артуром.
        - Я зайду к нему на днях, обещаю.
        21 глава
        - Помогите! - крикнула она в темноту.
        Шаги остановились, сухие ветки и листья перестали шелестеть и ломаться под чужими ботинками. Ей уже не хватало дыхания. Как она оказалась здесь, в этом лесу, да еще ночью? Кто преследует ее?
        Сердце колотится, в голове жар, все тело болит от усталости, ноги трясет мелкой дрожью. Она долго бежала, наверное, долго, она вообще не помнила ничего. Ничего, кроме своего имени, - Хлоя, да, ее так зовут.
        Она отошла достаточно далеко, достаточно, чтобы ее не нашли. Кто-то ее точно искал, она убегала от преследования, от страха, и потому затаилась вот здесь, между кустов и зарослей. На ней была мужская рубашка - и больше ничего. Она припала к какому-то дереву - кора мокрая и мягкая после дождя. Хлоя увязла в земле, посмотрела на ноги - ободранные, в крови и грязи. Ей бы присесть, но страх не давал и пошевелиться, он подчинил себе разум и мысли, обуздав ее всю. Как долго она бежала? Кто идет за ней? И куда теперь ей? Куда?
        Хлоя посмотрела на небо. Густое, беззвездное, темное, как и весь этот лес. Она медленно опустилась на мокрую землю, закрыла глаза, но вскочила в ту же секунду. Темнота рассекалась теплым светом, длинным прямым лучом. Луч, еще один, голоса. Это люди, их много… Лучи пересекались друг с другом, освещая деревья и узкие тропы, заменяя все звезды, притупляя весь страх.
        «Здесь пусто», - зашипела какая-то рация.
        «Уходим, сержант», - ответила еще одна.
        Это полиция, обрадовалась Хлоя и выбежала на голоса.
        - Я здесь! - кричала она. - Не уходите! - подняла она руки.
        Фонари тоже бежали, и она навстречу им. Ее спасут, точно спасут, от того, что бежало за ней. Она скажет, что жива, как хорошо, что она жива, она вернется домой, они ее вернут. Ноги болели, ступни кровоточили. Острые ветки впивались в кожу.
        - Помогите! - кричала она.
        Ей светили в лицо, ей слепили глаза, они близко, совсем уже близко, мужские тени в полицейской форме, она упала и хотела подняться, но чье-то колено уперлось ей в спину и больно прижало к земле.
        - Вы арестованы. - Наручники сковали запястья. - Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. - Ее подняли на ноги, - вы имеете право на адвоката. - Запихнули в машину. - Если у вас нет своего, суд предоставит вам защиту.
        Машина заревела мотором, засверкала маячками и тронулась с места. Хлоя почти не различала дороги, даже фары плохо освещали лес, он будто пожирал каждый луч света, что пытался проникнуть в него. На каждом ухабе Хлоя подпрыгивала и ударялась головой о низкую крышу полицейского седана. Один полицейский сидел за рулем, двое других рядом с ней на заднем. Она не слабо ударилась головой, пока этот придурок в форме запихивал ее в машину. Страх, что сковал ее в лесу, уже отошел. Хлоя думала, за ней гонится какой-нибудь псих или маньяк, она уже представляла, стоя в обнимку с обмокшим деревом, как ее запрут в каком-нибудь подвале или зарежут в этом самом лесу. Но что она делала в лесу? Скрывалась от погони? От этих полицейских? Хлоя думала, что стала жертвой преступника, но и представить не могла, что преступником была она сама. Нет, это ошибка, ужасная ошибка, ерзала она на жестком сиденье ненового авто.
        - Угомонись, - сказал ей тот, что справа.
        - Я ничего не сделала, - огрызнулась она.
        - В участке разберутся.
        - Мне на учебу завтра!
        Тот, что слева, нарочито ухмыльнулся:
        - Уже не завтра.
        - Но что я сделала?
        - У вас есть свой адвокат?
        - Нет.
        - Значит, будете ждать муниципального.
        - Где ждать?
        - В участке.
        - Отпустите меня!
        Она стала вырываться, отбиваясь от полицейских, одного укусила за руку, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ей не вкололи что-то в плечо. Реальность поплыла, машина и полицейские в ней затуманились, звуки стали как из бочки.
        - Нам не говорили, что она буйная, - сказал тот, что справа.
        - Надо было медиков вызвать, - повернулся водитель.
        - Сами разберемся, успокоилась уже.
        - Ты смотри, она меня укусила.
        - Будешь теперь делать уколы от бешенства, - заржали другие.
        Они смеялись, и Хлоя тоже смеялась, она не знала, что ей вкололи, но находиться в таком состоянии ей даже нравилось. Иногда реальность проступала, как чернила через пергаментный лист: вот она снова в машине, сидит, трясется на заднем сиденье, задевая собой этих двоих, они и не смотрят на нее. Куда они смотрят? Будто и не живые.
        - Она там жива вообще? - спросил тот, что справа. - Ты ей сколько вальнул?
        - Сколько было, столько вальнул.
        - А по весу рассчитал?
        - Сам рассчитывай по ее весу, делать мне больше нечего.
        - В ней килограммов сорок пять.
        - Не бойся, не помрет.
        - Потом еще рапорт писать.
        Хлою взяли за щеки и посветили фонариком в лицо.
        - Нормально все, скоро доедем.
        Хлоя посмотрела на руки. Они дрожали.
        Кровь? Чья это, моя?
        - Кровь, - вымолвила она.
        Все молчали.
        - Это моя кровь?
        - Чего она там бормочет?
        - Может, пить ей дать?
        Хлое запрокинули голову.
        - Пей.
        Вода полилась прохладой по нёбу, через гортань, упала в желудок.
        - Хватит ей.
        - Отрубилась опять.
        22 глава
        - Значит, мы все под прицелом?
        Я стоял напротив огромных мониторов в кабинете Артура. Они занимали все стены, каждый из них транслировал по сорок сигналов с камер наблюдения квартир и домов. Все жители были как на ладони. Артур переключал сигналы, пролистывал их снова и снова - бесконечное множество жизней людей.
        На нескольких камерах я заметил неприглядные сцены, личные, слишком личные, из спален и даже из ванных комнат.
        - Разве в спальнях есть камеры?
        - Конечно, они везде есть.
        Чуть не спросил, зачем тогда нужны были такие, как я, если все и так понятно, но вовремя осекся. Видимо, между тем, что человек делает, и тем, что хочет сделать, огромная пропасть. Кто бы мог подумать, что старик, играющий в шахматы сам с собой, сажающий фиалки перед домом, вдруг захочет отыскать свою дочь.
        - А звук здесь есть?
        - Звука нет. В том и проблема. Для них, конечно, не для нас. Камеры почти незаметны, они слишком малы. Но не удивлюсь, если и эту проблему они скоро решат. Думаю, и прослушка у многих стоит, но я не имею к ней доступа.
        - И вы тоже следите за всеми?
        Я ведь знал, что он псих, нутром чувствовал. Сидит, наверное, целыми днями возле этих экранов.
        - О, не смотрите на меня так. Игрища в чужих спальнях мне неинтересны. Я слежу за своими людьми. Обзор камер не покрывает всю площадь, и иногда я говорю им, в какой части своего дома они могут чувствовать себя в абсолютной безопасности.
        - Вот, например, подруга Хлои.
        - Лиззи?
        - Именно. Знаете, где она сейчас? - Он пробежал пальцами по клавиатуре. - Вот здесь, посмотрите.
        На экране белые стены и такая же белая дверь, кафель на полу, инструменты в металлической посудине.
        - Что это, больница?
        - Почти, стоматология.
        - Но здесь никого нет.
        - Есть. Только мы этого не видим, и чувствую, в том углу происходит что-то интересное, но мне нет до этого никакого дела.
        - Она отступила от сценария?
        - Да, но об этом знаю только я и Хлоя.
        - А что будет, если…
        Я совсем не хотел думать, что будет, если… Что будет, если ее поймают, а меня вызовут на ковер? А ее уже точно поймают, и меня, значит, точно вызовут, что будет…
        - Совсем скоро все будет по-другому, Адам.
        Этот тип будто мысли мои читал.
        - Подождите, мне надо кое-что посмотреть, - еще одного промаха я не вынесу.
        - Пожалуйста, говорите.
        - Где можно ввести адрес?
        Он указал мне на графу, я ввел название улицы, номер дома и квартиры. Изображение было ужасным. Но при желании можно было понять, что происходит. Мужчина и женщина лежали на кровати, он наклонился к ней и поцеловал. Она сняла его рубашку, он ее платье. Я отвернулся от экрана.
        - Что? - спросил Артур. - Девушка твоя?
        - Вы думаете, они отслеживают все записи в реальном времени или сохраняют все по архивам, а просматривают уже потом, по мере надобности?
        - Обязаны в реальном, по крайней мере, изначально все так и задумывалось во избежание преступности.
        - То есть они видят, как они… Пожалуйста, можно это выключить.
        - Конечно, мне-то зачем на это смотреть, - он закрыл картинку.
        - Так видят прямо сейчас?
        - Может, и видят. Это все человеческий фактор, Адам. Естественно, у них нет стольких глаз, чтобы следить за всеми и сразу, но если человек вызовет подозрения…
        - Они пересмотрят все.
        Он налил себе выпить.
        - Будешь? - предложил мне рюмку.
        - Нет, лучше воды.
        - Давай на «ты».
        - Мне все равно.
        Он наполнил стакан.
        - Я больше не видел тебя у нас, - сказал он, переходя на фривольный тон.
        - Все, кто в баре, они с тобой? - Я хотел разговорить его, насколько это возможно.
        - У меня не одно такое место, не один такой бар. У меня и библиотека есть.
        Я поперхнулся.
        - Что? Удивился? - рассмеялся он. - Или ты думал, я спец только по злачным местам? Знаешь, в чем ошибка всех революционеров? Они ведут за собой только часть толпы, а нужно вести всех, но как? Пойми, что нужно каждому, и дай им это.
        - Или пообещай и не дай.
        - Я не разбрасываюсь обещаниями, Адам. Хочешь свободный секс, пожалуйста, запрещенную выпивку, фильмы - да на здоровье! Каждый сам отвечает за себя. В здоровом обществе у тебя есть только один хозяин, и это - ты сам. Понимаешь?
        Я понимал, и это меня пугало. Артур стоял возле трюмо с напитками, вальяжно жестикулируя стаканом с виски.
        - Они сожгли все книги, Адам, все бумажные книги. Остались только электронные, и из тех далеко не все. Для чего, спросишь ты?
        Я ничего не спрашивал.
        - Они хотят знать, что мы читаем. А я не хочу подчиняться им. В нашей библиотеке есть оригиналы учебников по истории, физике, биологии. Есть и художественная литература, которой более двухсот лет. Каждый хочет знать правду, почему? Потому что она скрыта. Если бы она лежала на ладони, никто бы ничего не читал. Они сами себя закопали. Хотели создать новую реальность, переписать историю. Не выйдет. Мой прадед стоял у истоков этого государства, мой отец родился в нем, и я не умру, оставив все как оно есть.
        - Что ты скажешь людям?
        - Если хочешь услышать, будь на площади, когда все заполнят ее.
        - Когда ты хочешь собрать всех?
        - И ты не спросишь, как я собираюсь это сделать?
        - Не имею ни малейшего интереса. Так когда?
        - Скоро, очень скоро, Адам.
        Я посмотрел на мониторы, другая парочка тоже добралась до постели, и у них, похоже, все только начиналось.
        - Что ты морщишься, разве есть что-то плохое в любви?
        - Если она под прицелом камер, если люди даже не знают этого…
        - Я рад, что и ты начинаешь меня понимать.
        - В любой квартире есть мертвые зоны? Места, которые не охватит обзор.
        - Есть, у входной двери. Видишь, этого угла не видно ни на одной из камер.
        Через час я уже взбегал по трухлявым лестницам на второй этаж малоквартирного дома, что стоял у черта на куличках, впрочем, там, где и был всегда. Я не знал, как скоро увидят запись в министерстве и увидят ли вообще. Сейчас мне даже хотелось, чтобы этот псих Артур как можно раньше осуществил задуманное, чтобы им было не до нее. Я не знал, будет ли кто-то дома, ушел ли этот мужик и что я вообще скажу, а главное, как. Не успел я собраться с мыслями и постучать, как дверь открылась.
        - Это вы? - Нина с удивлением смотрела на меня, завязывая халат.
        - Да, мне нужно с вами поговорить, - задыхался я.
        - Мне нужно забрать дочь из сада.
        - Это не займет много времени, пожалуйста.
        - Проходите.
        Она закрыла дверь. Я стоял возле нее, подпирая дверную ручку, которая буквально врезалась мне в спину.
        - Налить вам чаю?
        - Нет, я быстро.
        Это было то самое непросматриваемое место, на которое указал Артур.
        - Пожалуйста, встаньте ближе, вот так, рядом со мной.
        - Адам…
        - Нет, это не то, что вы подумали.
        - А что я подумала?
        - Не важно. Нина, министерство следит за вами.
        - Что? Откуда вы?
        - Просто поверьте, мне нет никакого смысла вам врать. Вы рискуете, очень рискуете. Ваш мужчина, вы говорили про него тогда…
        - Мы скоро уедем.
        - Я не знаю, как он все провернет и как такое вообще возможно.
        - Он сказал, у него есть связи, он сказал, что все будет как надо.
        - Вы хорошо его знаете?
        - Лучше, чем вас. К чему вы клоните?
        - Вы должны порвать с ним.
        - Что? - Она рассмеялась. - Милый Адам, вы такой наивный мальчишка.
        - Нет, вы меня не так поняли. Вы мне не нравитесь, точнее, нравитесь, но не так. В общем, дело совсем в другом. Они уничтожат вас, Нина. Я не знаю, что происходит, но люди, отступившие от сценария, они пропадают. Понимаете? У вас же дочь!
        - Я уеду из этой дыры, понятно вам? Я уеду ради собственной дочери!
        - Вам не скрыться, они повсюду.
        - Нет, вы не правы, мы осторожны, мы достанем новые паспорта, устроимся на новую работу.
        - Это невозможно, вы уже под прицелом. Все зашло слишком далеко.
        - Откуда вы знаете?
        - Не заставляйте меня.
        - Вы что-то знаете? Мы не попадаем на камеры.
        - На какие?
        - На уличные. - Она закусила губу.
        - Я сейчас скажу вам кое-что, а вы пообещаете мне не делать резких движений, не высматривать что-либо и не истерить. Хорошо?
        - О чем вы вообще?
        Я взял ее за плечи, чтобы она не вырывалась и не стала крушить дом.
        - Здесь повсюду камеры, в вашей квартире, в любой из квартир, - прошептал я.
        - Это бред. Какие камеры? В этом бараке?
        - Вы под наблюдением.
        - Мне нужно идти, и больше не приходите ко мне. - Она попыталась вытолкнуть меня за дверь. - Не несите всякий бред, у меня и без вас проблемы, знаете ли.
        Я не двинулся с места. Она стала собирать сумочку, сняла халат, надела кофту с юбкой, абсолютно не стесняясь меня.
        - Вы были в другой блузке, да, Нина? - сказал я.
        - Что?
        - Вы были в другой блузке, когда занимались любовью со своим партнером в вашей спальне около часа назад. Он снял с вас блузку, вы сняли с него пиджак, потом ваши туфли упали на пол, а он так и остался в ботинках.
        Грубая пощечина обожгла мне половину лица, что-то треснуло в челюсти.
        - Вы извращенец! Откуда вы?
        - Я из министерства, - не выдержал я, - и мы следим за вами, и если вы не прекратите, то пожалеете.
        Она вся дрожала от злости, сжимая и разжимая кулак, костяшки на ее пальцах побелели. Нина оскалила зубы и хотела, видимо, плюнуть мне в лицо, но сдержалась. Слезы катились по ее шее, уходя в декольте.
        - Место, на котором мы стоим, - продолжал я, - единственное место в квартире, которое не видят камеры.
        - Зачем вы, - она заикалась, набирая воздух, пытаясь говорить, - зачем вы предупреждаете меня?
        - Меня поставили следить за вами. Они все знают, и, если вы не поставите свою жизнь на былую колею, если вы не прекратите общение с вашим любовником, боюсь, второй раз они вам ничего не простят. Подумайте о дочери, Нина.
        - Вам лучше уйти… - сказала она, и я почувствовал, как что-то тяжелое сдавило ее изнутри. Она согнулась, схватилась за грудь и разрыдалась.
        Дверь захлопнулась за мной тихо, почти беззвучно. Так выглядела безысходность. Я не знал, что скажу в министерстве, до отчета был ровно месяц, и, если за этот месяц ничего не изменится, я, наверное, тоже исчезну.
        23 глава
        - Вы совершенно ничего не помните?
        Человек в сером костюме с папкой наперевес ходил из стороны в сторону, от окна до двери, от двери, до окна, останавливаясь у металлической двери с вырезанным в ней решетчатым проемом. Он всматривался куда-то в даль, вздыхал, разворачивался и опять доходил до окна.
        - Мое время не безгранично, мисс Паркер. Я прихожу к вам уже третий день подряд, задаю одни и те же вопросы, помогаю вспомнить, но вы решительно не хотите идти со мной на контакт. Вы знаете, у меня еще четыре клиента, и с ними мне также нужно побеседовать, но большую часть времени я трачу на вас, потому что с вами мы так никуда и не сдвинулись. Мы стоим на месте, Хлоя.
        Вид у него был уставший, волосы взлохмачены, на плечах лежала перхоть, а галстук постоянно съезжал на сторону.
        Вот, значит, как выглядят муниципальные адвокаты, подумала Хлоя. И чем этот несчастный заслужил пожизненно ходить по тюрьмам? Хлое даже стало его жаль. Странно это все, ей бы нужно жалеть себя, но у нее никак не получалось, может, потому что она не понимала, за что ей себя жалеть. Она могла бы спросить, в чем ее обвиняют, но, видимо, этот тип не спешил посвящать ее в какие-либо детали, пока она не расскажет все сама.
        Адвокат уперся ладонями в стол, пытаясь заглянуть подопечной в лицо.
        - Хлоя, вы слышите меня? Если я ничего не узнаю, то и защитить вас не смогу. На чем, по-вашему, должна строиться моя защита, на вашем молчании? Или мне за вас все придумать, мисс Паркер? Вы слышите меня?
        Он резко задернул манжет рукава, посмотрел на часы и нервно встряхнул рукой.
        - Через полчаса мне дочь из школы забирать, и к вам я приду теперь только во вторник. Да, во вторник, и не смотрите так на меня. Вы думали, я каждый день околачиваться здесь буду? Я буду приходить, ходить из стороны в сторону, тратить свое время, а вы будете молчать? В конце концов, это вам нужна защита, а не мне.
        - Но я ничего не помню, - взывала Хлоя.
        - Совсем ничего? Какой день вы помните последним? Что было в тот день?
        - Была пятница.
        - Продолжайте.
        - Я закончила учебу и пошла домой.
        - Так.
        - Купила еды в соседнем магазине, потом поднялась к себе в квартиру и легла спать.
        - И все?
        - И все.
        - А если я скажу, что все это вранье.
        - Это не так! - Она вскочила со стула, а адвокат даже не пытался ее осадить. Истерика, вот что ему было нужно, в истерике рушится вся оборона и оголяется правда.
        - Не так, мисс Паркер! Вы не пошли домой, как и не пошли в магазин! Почему вы врете мне, Хлоя?
        Он сел на соседний стул и придвинулся к ней поближе.
        - Я ваш единственный шанс на спасение. Я знаю правду, которая не понравится вам, они, - он посмотрел в верхний угол, где черным стеклянным зрачком зияла камера видеонаблюдения, - знают правду, которая не понравится вам. Вы с этой правдой, с тем, что у меня здесь, - он ударил по папке, - засядете на всю жизнь.
        Хлоя дрожала и начала всхлипывать.
        - Но я, - он взял ее за руку, - я хочу помочь вам, и поэтому мне нужна ваша правда. Я не сложу полной картины, не выстрою защиту, если вы не откроетесь мне.
        Хлоя не знала, что именно было известно этому типу, она не знала, страшнее ли это того, что знала она, что пытались у нее выпытать. Может, они и не знают ничего, да и она, что она помнит? Пару часов после полуночи, пару часов - и провал, и она в лесу. Как она бежала до леса, от чего она бежала, Хлоя напрочь забыла.
        Она потрогала шишку на лбу.
        - У меня все из головы вылетело, - сказала она. - Может, меня кто-то ударил и я потеряла память?
        - Хлоя, - он убрал прядь с ее лба, - Хлоя, Хлоя, Хлоя, ты сама себя закапываешь, девочка, ты вредишь сама себе. Я могу помочь.
        - Я ничего не помню.
        Он резко встал, так что скрип металлических ножек стула отдался болью в ушах.
        - Я приду через два дня, мисс Паркер. И помните, если я не смогу вас разговорить, то разговорят они. А у них совершенно другие методы. Никто с вами нянькаться не будет. Я единственный, кому вас жаль. Единственный, Хлоя. Подумайте над этим.
        Дверь с грохотом закрылась, и Хлоя осталась совсем одна, за ней не торопились приходить. Этот адвокатишка так давил на нее своими причитаниями, пока был здесь, но теперь на нее давила тишина, душная каменная тишина, и это было еще хуже. Никто не приходил за ней. Только надоедливый треск неоновых ламп и красная лампочка на камере наблюдения напоминали ей, что все это взаправду.
        Хлоя и сама бы хотела вспомнить, что именно произошло прошлой ночью, но память как обухом отшибло. Она не могла вспомнить, что было сегодня, и что было вчера, она тоже не помнила. Кратковременная амнезия, поняла Хлоя. Последнее, что она помнила, - это тот самый день, день, с которого все началось. Сколько прошло с тех пор, два или три месяца?
        В тот день она пришла после учебы к себе на квартиру, ее соседка, как всегда, сидела за учебниками, а Хлоя, забросив рюкзак на кровать, начала рыться в холодильнике в поисках чего-нибудь съестного. Перекусывая вчерашним заветренным куском пиццы, она открыла ящик с нижним бельем. Найдя подходящий комплект, Хлоя тут же надела его. Поверх натянула длинный вязаный свитер, он едва прикрывал все прелести, накинула джинсовую куртку, на ногах застегнула ковбойские сапоги, вставила в уши большие серьги, поймала парочку осуждающих взглядов от Лиззи, расхохоталась и выбежала за дверь. Все это Хлоя помнила настолько четко, будто проживала опять.
        Да, это было самое яркое из воспоминаний. Ее пригласила Клара - знакомая девчонка из клуба. Она пригласила Хлою на закрытую вечеринку в дом ее парня. Хотя это Клара считала его своим парнем, Хлоя же так не думала. Она вообще считала, что люди никому не принадлежат, и, если бы этот Артур ее заметил, она бы не посмотрела ни на какую подругу.
        Дом того самого Артура был в центре города, и это очень странно, проводить вечеринки в центре. Это жилье не было муниципальным, его можно было только купить за деньги, за немалые деньги. Заходили они со двора, во двор же пускали через ворота, которые открывались по специальному коду. Хлоя не понимала, как эта невзрачная и прилежная Клара познакомилась с таким богатеем. Перепадает же таким, думала Хлоя, улыбаясь подруге. Этот дом был достаточно стар, его оставили как один из тех памятников архитектуры, когда люди еще подразделялись на сословия, на сильно богатых и сильно бедных. Сейчас таких особняков не строили, сейчас даже сильно богатые не сильно-то выделялись, и понять, кто есть кто, было достаточно трудно. Но этот дом… У Хлои уже на пороге дыхание перехватило. Дверь им открыл человек в длинном пиджаке, сзади он был до колен, а спереди до пояса, такая жилетка с хвостом, сам человек в этом костюме походил на пингвина, и Хлоя невольно хихикнула, за что поймала презрительный взгляд и пингвина, и Клары.
        - Прошу вас, - сказал человек и указал на холл.
        Хлоя выдавила что-то вроде «угу» и, повесив свою джинсовку ему на руку, прошла. Тогда Клара с вытаращенными глазами и искривленной улыбкой обогнала ее и начала выплевывать слова сквозь стиснутые зубы.
        - Что ты делаешь? - шипела она.
        - А что я делаю?
        - Ты бы хоть жвачку выплюнула, да не здесь же! - покраснела Клара.
        Дворецкий тем временем, взяв двумя пальцами куртку Хлои, пошел к шкафу. Отстранив от себя пропахшую сигаретами куртку, он на расстоянии вытянутой руки повесил ее на вешалку, а после в шкаф. Закрыв дверцу, дворецкий выдохнул, и лицо его опять порозовело.
        - Что он делает? - удивилась Хлоя.
        - Свою работу!
        - Какая ты зануда…
        - А ты, а ты, а… Артур, - смотрела она на лестницу, по которой спускался молодой человек.
        Он был небольшого роста, с горбатым носом и красивой улыбкой, чем-то похож на Аладдина из мультиков или продавца арабских сладостей на рынке. Хлоя уже с минуту не могла отвести от него глаз. Но, взглянув на Клару, она поняла, как глупо выглядит, и тут же закрыла рот. Клара же так и стояла с отвисшей челюстью, казалось, еще немного, и она заляпает своей слюной отполированный пол.
        - Очень рад, - сказал Артур, целуя в щеку Клару, - мисс, - обратился он к Хлое, протянув ей руку.
        - Хлоя, - ответила она рукопожатием.
        «Теперь я красная», - подумала Хлоя. Ее щеки так горели, что, казалось, это видели все.
        «Еще этого не хватало, - ругала она себя. - Я таких Аладдинов щелкала на раз-два».
        Она врала.
        Артур улыбнулся еще шире, еще пристальнее всматриваясь в нее. Желтые лучики его зрачков смеялись над всеми, поглощая каждого, кто смотрелся в них.
        Клара поправила волосы, одернула платье, еще раз одернула, еще раз поправила, накрутила прядь на палец, переступила с ноги на ногу и наконец громко рассмеялась, чем вызвала всеобщее недоумение.
        - Что-то не так? - спросил Артур.
        - Покажи мне дом, - схватила она его под руку, буквально повиснув на нем.
        - Отличная идея, - обрадовался он. - Вы же составите нам компанию, Хлоя?
        Конечно, составит. Хлоя пошла за ним, точнее, за ними, грозно фыркающую Клару сбрасывать со счетов тоже не стоило. Если такой красавчик и обратил внимание на эту серую мышь, значит, было за что.
        Дом поражал своей бесконечностью: одна комната выводила в другую, другая - в третью, и так по кругу. На стенах висели картины в золотых рамах, телевизоры выдвигались из мебели, колонки говорили с хозяином, и вообще, с ним говорил весь дом, шторы открывались по просьбе, свет включался так же.
        Клара волочилась за ним, не отставая, и, как Хлоя ни пыталась подвинуть ее, ничего из этого не выходило. В одной из комнат Клара отвлеклась на картину с обнаженным мужчиной, похожим на Артура, тогда он поймал взгляд Хлои и указал ей на шкаф. Когда все вышли, Хлоя открыла дверцы шкафа и оказалась в другом коридоре, через пару секунд в этом же месте оказался и Артур, а Клара… Да какая разница, где была Клара, она наконец отстала от них.
        Металлический скрежет дверных замков вернул Хлою в камеру.
        «Если ты не заговоришь, тебя разговорят», - вспомнила она слова адвоката.
        Интересно, как они это сделают, подумала Хлоя и тут же увидела черные сапоги на пороге.
        Надзирателем была женщина.
        «Хуже и быть не могло», - подумала Хлоя. С мужчинами ей всегда было проще.
        - На выход! - рявкнула женщина, взяла ее за локоть и вывела из камеры.
        Походка ее была быстрой, шаги широкими, хватка такая, что Хлое показалось, будто кровь перестала приливать к руке.
        - Мне больно, - сказала она и попыталась высвободиться. На что ее руку сжали еще сильнее, не сказав ничего.
        Свет в коридоре мерцал попеременно от одной лампы к другой, эти неисправные светильники шипели, будто змеи, будто специально их поставили сюда такими неисправными, чтобы шипеть. У Хлои зачесался затылок, потом рука, в районе лопаток, ей казалось, она чесалась вся.
        - Чего ты дергаешься? - покосилась на нее надзирательница.
        - Я вся вспотела, - сказала Хлоя.
        - Сейчас тебя помоют. Еще вшей от вас подцепи.
        Они открывали и открывали двери, опять и опять, одну за другой, и каждая вела к следующей, и не было им конца. Хлою затошнило. Скорее всего, от голода. Она оступилась и повисла на руке надзирательницы.
        - Чего вы дохлые все такие? - одернула ее женщина, стряхнув, как грязную животину, со своего плеча. - Я не собираюсь тебя нести. Иди давай.
        Хлою толкнули в спину и тут же притянули к себе. Так и шли, толкая и притягивая. Впервые за два дня Хлоя почувствовала себя униженной. Никто никогда не обращался так с ней. Она хотела накричать на эту стерву, но испугалась.
        Запахло сыростью и мылом, вонючим мылом, таким обычно моют бездомных собак. Они зашли в помещение, похожее на душ, общий душ, за густым паром Хлоя не сразу разглядела другие женские тела, они были как призраки, то появлялись, то исчезали в этой вонючей дымке.
        «Химчистка для заключенных», - подумала Хлоя.
        К ней подошли двое мужчин и стали снимать с нее одежду. Хлоя сначала сопротивлялась, стала прикрывать грудь, но, получив от надзирательницы по ребрам рукояткой от пистолета, потеряла последние силы.
        - Кому ты нужна, - сказала тетка, - иди давай и руки подними. Два раза в неделю тебя мыть не будем.
        «Должно же быть какое-то следствие, - думала Хлоя, пока шла по скользкому кафелю, - ведь не было следствия, не было, а я уже в тюрьме».
        - Я имею право на нормальный душ, - вдруг выпалила она.
        Тетка заржала громким лаем. Он разлетелся по стенам, заглушился водой.
        - А это чем тебе не нормальный душ? - хохотала она. - Вас таких много, и каждому персональную уборную подавай? Тоже мне, принцесса, иди давай, становись к стенке.
        Хлоя, дрожа и съежившись, пошла к стене из мелкой пожелтевшей плитки. Не успела она встать, как ее обстреляли водой из длинного черного штанга. Таким обычно моют машины или быков перед бойней. Вода больно била по уставшим ногам, по животу и груди…
        - Повернись, - услышала она и уткнулась лицом в холодную стену.
        24 глава
        Небольшая моторная лодка, усыпанная коррозийными пятнами и ржавыми паутинками, стояла, прикрытая брезентом, в одном из портовых ангаров. Нейтан давно запрятал ее в этом убежище, напичканном ненужным хламом и списанной рыболовной утварью. Сломанные весла, несколько покореженных багров, сдутые надувные лодки и горы порванных рыболовных сетей - все было здесь. В этот гараж никто не приходил. Нейтан как-то сбил замок и повесил новый, теперь ключ был только у него.
        - Готово, - сказал он, щелкнув замком, открывая проржавевшие двери ангара. Повеяло сыростью и протухшей рыбой.
        Маленькая Анна вцепилась в руку матери.
        - Все хорошо, малышка, - Нейтан наклонился к ней, - мы отправляемся в небольшое путешествие.
        Было бы лучше отправиться ночью, но этот проклятый комендантский час, введенный после исчезновения какой-то девушки, сбил все планы. Нина была уверена, что это подлог, что никакая мисс Вуд, или как ее там, не исчезала. Скорее всего, это выдуманное имя, как и выдуманная девушка, и все ради закручивания гаек. Куда еще больше? Они и так, как стадо овец в загоне, под напряжением, а тут еще и на улицу после десяти часов не выйти. С каждым днем ее желание сбежать крепло и умножалось.
        Нина с такой яростью хотела этого, что, если бы не мотор, торчащий из лодки, она бы и сама догребла куда надо, хоть до края земли. После того как этот пацан предупредил ее о съемке, как там его… Она не помнила его имени, но то, что он сказал, она запомнила хорошо. То, что он видел, больше никто не увидит. Никто не залезет к ней в спальню, никто не ляжет в ее постель. Никто не будет глазеть на то, как и кого она любит. Ее передернуло от мысли, что кто-то наблюдал за ними.
        Скрип металла о мелкую гальку, разбросанную по песку, вернул Нину на землю. Она побежала к кустам и нарвала сухих веток. Нейтан толкал лодку к берегу. Остроносое дно оставляло длинный след на песке, который Нина сразу же заметала.
        - Это необязательно, - сказал Нейтан, никого здесь нет, а если и будет, никому и дела нет до этого ангара.
        - Нет уж, я замету, - сказала она и продолжала работать.
        На всякий случай она замела и следы - свои, Нейтана и дочери, которая оставила их где только можно.
        - Пожалуйста, стой на месте, - прикрикнула она на дочь, но тут же осеклась. Пусть лучше малышка веселится, пусть для нее это будет приключением. Не стоит нагружать ребенка своей тревожностью.
        Она продолжала мести. Нейтан больше не возражал.
        Никого поблизости не было, все грузчики работали в километре отсюда, и вид им преграждали пологие сопки, под которыми и стояли ангары. Нейтан тащил лодку к берегу, Нина, забросив в нее сумку и обувь, тоже толкала посудину. И вот от этой ржавой рухляди зависели их жизни?
        Маленькая Анна бегала рядом, и чем большей радостью светилось ее лицо, тем больший страх поселялся в Нине. Ей казалось, у нее немеют пальцы рук и сводит ноги. Что она делает? Отправляет дочь в открытое море? А если их поймают, что будет, если хоть кто-то донесет на них?
        - Что, если услышат звук мотора? - спросила она.
        - Пока буду работать веслами, - сказал Нейтан. - Как пересечем вон тот мыс, можно включать мотор.
        Море уже подступало к ногам, и Нейтан, стоя по колено в воде, перенес в лодку Нину, а потом и ребенка. Съестного взяли на сутки, что уже волновало Нину. Что, если они будут плыть дольше, что, если заблудятся или наступит шторм?
        Нейтан будто прочел ее мысли.
        - Не волнуйся, в небе ни облачка.
        Нина боялась даже усомниться в нем, боялась, что дочь увидит ее глаза, полные страха.
        - Ты точно знаешь, куда плыть? - шепотом, удушая дрожь в голосе, спросила она.
        - Мы же все обсудили, дорогая, я показывал тебе карту, помнишь?
        - Да, - кивала Нина, - все будет хорошо.
        - Конечно, не беспокойся.
        Он отпустил ее руку и взялся за весла. Лодка медленно отдалялась от берега. Нина хотела успокоить малышку, но Анна уже спала, свернувшись калачиком.
        - Укачало, наверное, - сказал Нейтан, налегая на весла.
        Нина смотрела на его сильные руки, что то и дело, напрягая вены, отталкивали водную гладь. Он весь вспотел, его рубашка пропиталась потом, со лба и по шее текло.
        - Может, воды? - спросила она.
        - Не надо, побереги.
        - Может, я возьму весла?
        Он улыбнулся, и в этой его уставшей улыбке было все: и любовь, и забота, и отчаянное желание доплыть.
        Нина оглянулась - берег удалялся все дальше, превращаясь в длинную полосу, обрамляющую прибой. Еще немного, и они окажутся за мысом, после которого можно включить мотор. Еле заметная луна становилась все ярче.
        - Через час стемнеет совсем, - сказал Нейтан.
        - Почему они там остались? - посмотрела Нина на мелкие точки, что возились у приплывшего на выгрузку корабля.
        - Кто? Моряки? Им надо работать.
        - Я не о том… Почему они не бегут?
        - Не знают куда или не хотят знать. Мало кто что-то меняет, многих устраивает и такая жизнь.
        - Я слышала, что вылавливали трупы.
        - Люди тонут, Нина. Тебя это удивляет?
        Его тон стал каким-то холодным, и Нину даже передернуло от него.
        - Нет, - сказала она сквозь зубы, - люди действительно тонут, и меня это не удивляет.
        - Прости, я просто устал.
        - И от меня никакой помощи, - виновато улыбнулась она.
        - Брось, сейчас обогнем этот мыс и включим мотор. - Он посмотрел на нее и продолжил: - Только на моей памяти за борт вывалились два моряка, они так напились, что не смогли удержаться на палубе, а потом и до круга доплыть не смогли. Был шторм, прыгать за ними - сродни самоубийству. Они быстро утонули, к берегу их прибило на четвертый день.
        - Значит, они не бежали?
        - Нет, дорогая, они не бежали. Народ любит легенды, тем более такой народ.
        - Какой такой?
        - Простой, бедный. В их жизни ничего не происходит уже много лет. Каждый день одно и то же: ты разгружаешь груз, загружаешь новый, сортируешь, развозишь по складам, от этого уже тошнит. Ты хочешь бежать, но не знаешь как. Но даже если бы знал, то, наверное, не решился бы. И тут к берегу прибивает трупы, ты знаешь, что это те моряки с соседнего судна. Да, их обглодали рыбы, но их можно узнать. Но ты не хочешь их узнавать, тебе приятнее думать, что эти ребята решились на риск и погибли, значит, тебе рисковать точно не стоит. И мечта о побеге откладывается еще на год или на несколько лет.
        Они подплывали к мысу, он оказался огромным. С берега это лишь малая загогулина на воде, но вблизи… Вблизи это огромные камни, которые уже выпирали из воды. Они настолько острые, что их не сточило и море. Течение усилилось, и лодку повело влево, посудину кренило на камни, волны били по борту, наполнили днище, врезались в лицо капли, тысячи мелких капель, Анна заныла и проснулась.
        - Заляг на дно! - крикнул ей Нейтан.
        - Но здесь мокро, - девочка собрала под себя ноги.
        - Ляг на дно лодки, Анна, под сиденье.
        Девочка забилась вниз.
        Лодку вело из стороны в сторону, один борт зацепился за камень.
        - Господи! - вскрикнула Нина.
        Ей вдруг послышалось свое имя, будто кто-то издали звал ее. Она обернулась, но никого не увидела. Только волны и брызги, что били в лицо.
        - Держи весла, я заведу мотор! - крикнул Нейтан.
        Нина схватила весла и стала отталкивать лодку от скалы.
        - Нина, Нина… - Опять этот голос, будто волны с ней говорили. - Нина…
        Бред, это все бред, решила она и уперлась о камень веслом. Весло скользило о мокрые камни, трещало и выгибалось, волны то и дело выбивали его, приближая лодку к скале.
        - Мамочка! - кричала Анна.
        - Прижмись ко дну!
        - Сейчас-сейчас, - заводил лодку Нейтан. - Раз, два, три, - дергал он шнур, мотор затарахтел и запустился.
        Все вымокшие до нитки, они отплывали от мыса.
        Нина вытащила дочь из-под сиденья, сумка с вещами тоже промокла.
        - Давай выгребать воду, - сказала она, как-то играючи и дала дочери кружку. - Ну кто быстрее?
        Они выгребали воду кружкой и суповыми тарелками. Через полчаса лодка была чиста.
        Рубашка Нейтана осталась почти сухой, он снял ее и надел на ребенка.
        - Ты как? - спросил он, глядя на Нину.
        - Как у нас дела? - взволновалась она.
        - Все отлично, - не отпускал он штурвала, - к утру уже будем на месте.
        Море почти успокоилось, Нина обняла дочь и поцеловала в макушку. Мотор убаюкивающе тарахтел. Девочка смотрела в глубокое небо и уже закрывала глаза.
        - Когда мы приедем, мамочка?
        - Скоро, малыш, нужно только заснуть, - сказала Нина и протяжно зевнула.
        Море покрылось солнечной рябью, когда Нина открыла глаза. Оно будто горело, и огонь этот доходил до самой кормы. Нейтан все также держал штурвал. Анна спала на ее коленях. Нина погладила волосы дочери, чуть касаясь, боясь разбудить.
        Нейтан обернулся, спросил, как дела.
        - Пить хочется, - сказала Нина.
        Он открыл бутылку с водой и передал ей. Она промочила горло и отпила. Ее ослепило солнце, она протерла глаза.
        - Смотри, - сказал Нейтан, указывая куда-то вдаль.
        Нина никак не могла сфокусировать взгляд, море играло желтыми пятнами солнечных зайчиков на воде.
        Вдалеке виднелась земля.
        25 глава
        В камере было сыро и холодно, пахло подвальной плесенью. Жесткие пружины старого матраса впивались в уставшее тело. Все оно было покрыто мелкими синими точками от сильного напора воды. Хлое казалось, она превратилась в один сплошной синяк. Ее помыли, будто животное, их всех так мыли, струи бьющей воды, как пули, впивались в кожу и мышцы. В лицо бросили небольшое полотенце, которого едва хватило протереться до плеч, посадили на металлический стул и начали рыться своими пальцами в ее спутанных волосах. Проверили голову, выдали форму, похожую на пижаму, и привели вот сюда. Рука ее до сих пор болела от грубой хватки тюремщицы.
        Хлоя хотела заплакать, но не смогла. Казалось, ее высушили всю. Перевернулась на другой бок, лежать на нем было не так больно. В горле опять пересохло. Из коридора слышалось глухое лязганье засовов дверей. Тусклые умирающие лампы мерцали холодным светом, то вспыхивая, то погружая в темноту и стены, и стол, и дверь тюремной камеры.
        Как я могла вляпаться в такое дерьмо?..
        Она вспомнила Артура и день, когда проснулась у него. Он сидел напротив кровати и улыбался ей. Они тогда убежали от всех, спрятались в его огромном доме. Артур рассказывал о себе, о том, кто он и кем были его предки, она же не услышала и половины слов. Его голос и улыбка не давали что-либо услышать. Неужели она больше не увидит его?
        Что же случилось? Что именно она не могла вспомнить? Этот лес, полицейские… Отчего она убегала тогда и в чем ее обвиняли сейчас?
        Хлоя свернулась калачиком, положив руку под голову. Ей стало тяжело дышать. Какой-то дым наполнял помещение, отрывая ее от реальности, притупляя все чувства и запахи. Голова неподъемная, тело ватное. Ни рук, ни ног Хлоя уже не чувствовала. Она закрыла глаза и провалилась в сон. Ее куда-то несло в беспросветном невесомом пространстве. Она будто летела, а после падала в темноте, но не могла проснуться.
        Как бы открыть глаза?..
        Темнота уносила ее. Голоса, много чужих голосов. Она приоткрыла глаза. За дрожащими ресницами - только силуэты людей.
        - Еще не время, - сказала одна из теней, - давление, пульс…
        Темнота.
        Хлоя открыла глаза.
        В висках стучит пулеметная дробь, руки трясет, тело пробивает нервная дрожь. Хлоя дышит глубоко и часто, опершись на прохладные края умывальника. Всю ванную комнату покрыл влажный пар. Душ бил за полиэтиленовой шторкой. Хлоя включила кран и только сейчас поняла, что голая, на ощупь нашла полотенце и прикрылась им. На шее что-то щипало, она нащупала болевшее место, растерла рукой, как будто после… Точно! Хлоя стерла осевший на зеркало пар.
        Вот сволочь!
        Багрового цвета засос красовался рядом со следами от чьих-то пальцев. Она откашлялась. Трахея сдавленно заболела. Ее пытались душить… Следы от пальцев, следы от губ. Она прошлась ладонью по телу - грудь, живот, ничего не болело; спустила полотенце - никаких синяков. Похоже, она успела сбежать.
        Подошла к двери, повернула ручку и замерла. Кто-то включил телевизор. Точно. Припала ухом к двери. Там, в комнате, щелкали пультом, переключая каналы: новости, фильм, погода, музыка, - пульт остановился на музыкальном. Но кто его переключал? Твою же мать, - она оглядела ванную: это не ее комната. Вжалась в умывальник. Открыла шкаф: не ее вещи, полотенца, зубная нить, «Олд спайс», щетка электрическая. И ничего, что могло бы защитить ее.
        Хлоя схватила щетку, сняла с нее насадку. Металлический стержень был слишком мал, ящики, множество ящиков. Открыла один, второй, третий, она пыталась рыться тихо, но ничего не получалось, полотенце то и дело спадало с груди, она сняла его совсем. Нашла чистую мужскую рубашку, застегнула пару пуговиц, шкафы забиты эротическими комиксами и журналами.
        Что за задрот здесь живет?
        Она не знала, что искала, не знала, что можно найти.
        «Вот, - сжала она ножницы в кулак, - это подойдет».
        Телик зазвучал еще громче, когда Хлоя приоткрыла туалетную дверь. За щелью в два сантиметра ничего не разглядишь. Может, ее и не домогался никто, может, она сама согласилась… Насколько же она была не в себе, если сама. Нет, в ее голове, кроме Артура, никого больше не было. Ее напоили и привели в эту квартиру. Дверь в комнату была настежь открыта, Хлоя увидела мерцание на стене, картинка телевизора то светила теплым светом, то меркла, сливаясь с полумраком комнаты.
        - Скоро ты там, киска?
        Мужской голос был пьян и похотлив.
        - Ты так царапалась, что я подумал, ты и не хочешь ничего, - засмеялся он.
        Кто ты, мать твою, такой?
        Хлоя медленно подступала к комнате. Вдруг пол и стены поплыли. Хлоя расставила ноги, как при качке корабля, попыталась удержать равновесие, но в ту же секунду все прошло. Перестало качаться. Шаг, еще один, и вот она уже в комнате перед ним. Какой-то парень лежал на диване с расстегнутой ширинкой и бутылкой в руках. Из ширинки торчали трусы, майка задралась до груди, он чесал свое волосатое пузо и отрыгивал пивные излишки.
        Нет, к этому уроду я бы сама не пошла.
        - Снимай рубашку, - приказал он.
        Да пошел ты, козел.
        - Ты же сама пришла ко мне, - он еле встал, поставил бутылку на столик и направился к ней. - Ты сама согласилась пойти, - подступал он все ближе, - а теперь выкобениваешься…
        - Это ты… - Хлоя узнала его.
        - Конечно, я, а кто же еще? - Он вздрогнул и повторил: - Конечно, я, а кто же еще?
        «Какой странный тип, - подумала Хлоя. - Нервный тик у него, что ли? Почему он все повторяет? И этот взгляд…»
        Хлою бросило в ужас. Он не смотрел на нее, он смотрел сквозь нее совершенно мертвым взглядом. А потом улыбнулся, криво, как-то совсем неестественно.
        Так не улыбаются, черт возьми!
        Хлоя отступила назад.
        Он прыгнул навстречу и в два шага достиг цели. Схватил Хлою за подбородок, руки его были холодны, как и губы, которыми он впился в нее. Он ворочал своим языком у нее во рту, Хлоя хотела вырваться, но хватка была мертва, его зубы больно ударились о ее зубы, его руки залезли ей под рубашку и уже стали лапать грудь. Она замахнулась на него, но он схватил ее руку и швырнул ножницы в сторону.
        - Ты хотела убить меня, малышка? - Он продолжал лапать ее. - Ничего у тебя не выйдет.
        Хлою чуть не стошнило сейчас, ее чуть не стошнило минутой позже, когда он наваливался на нее своим телом, дышал своим перегаром. Она попятилась, споткнулась о столик и упала на пол, он сел верхом и задрал ее рубашку. Она пнула ногой стол, бутылка упала и покатилась, еще немного, и она была у нее в руках. Хлоя разбила ее о его вонючую голову, отшвырнула от себя его мерзкое тело, оно скрючилось, вздрогнуло и застонало.
        - Вот ведь мразь, - отплевывалась она, - животное, - пнула она его по животу.
        Он только захрипел в луже крови.
        Хлоя отринула, дальше и дальше, красная жижа подступала к ее босым ногам. Тошнота подступала к горлу. Какая же дура!
        Где ее вещи? Она оглядела комнату. Только обувь у входа, и то не ее. Хлоя надела чужие босоножки и начала дергать за все замки.
        «Я убила, убила, - крутилось у нее в голове, - надо сваливать, сейчас же сваливать. Не открывается… Почему не открывается?» Она побежала на кухню, стала рыться в шкафах - нигде ничего подходящего. Все пусто. Как в шкафах может быть пусто? Он что, не живет здесь? Открыла нижний ящик - нож. Взяла его, посмотрела на руку, она в крови, везде пятна крови. Надо было помыть все, но на это не было времени. Хлоя всунула нож в замок, нащупала резьбу, нажала, дверь поддалась. Нож отбросила подальше. Вышла на площадку, прикрыла дверь. Прислушалась - никого.
        Она сбегала по лестнице, не помня себя, пытаясь забыть весь кошмар, но лестница никак не кончалась, бесконечная, она заворачивала снова и снова, Хлоя будто топталась на месте, будто ступеней становилось все больше.
        - Вам помочь? - Услышала она за спиной и пулей вылетела из подъезда.
        Фонари били в асфальт прожекторным светом. Хлоя задыхалась от страха, не зная, где она и куда ей сейчас. Улицы опустели, ей ни за чем не скрыться - ни машин, ни людей, ничего.
        - Мисс, вы куда?
        Это патрульный.
        - Комендантский час с десяти часов. Где вы живете, мисс?
        Хлоя рванула от патрульного в соседний двор.
        В воздухе запахло сладким дымом. Ей бы сейчас тоже покурить.
        Забежала в один из домов, прижалась к стене, прячась за почтовыми ящиками. Дверь ходила ходуном, то открывая улицу, то пряча ее. Патрульный прошел мимо, Хлоя выдохнула, но тут же шаги его остановились и пошли назад. Он зашел в подъезд. Хлоя вросла в стену. Звук каблуков, сбитое дыхание, щелчок затвора.
        Она перестала дышать.
        На втором этаже открылась дверь, патрульный осторожно поднимался по лестнице. Хлоя выбежала из здания. В одной рубашке было уже холодно.
        Как она попала в его квартиру? Она узнала его, узнала, черт ее дернул познакомиться с ним. Интересно, он мертв или еще жив?
        Подъезды других домов были закрыты. Какой-то странный пустырь, как могли закончиться все дома? Неподалеку звук полицейских сирен. Она не закрыла дверь на замок, выбежала из его квартиры и забыла закрыть. Его нашли, непременно нашли и теперь найдут и ее.
        Домов больше нет, только пустырь, бейсбольная площадка и лес. Хлоя рванула в чащу. Там ее не скоро найдут. Надо позвонить Артуру, добраться до дома и позвонить - или бежать к нему. Примет ли он ее после всего, что она натворила? Завтра ее фотография появится в новостях, завтра сообщат об убийстве. Ей конец.
        Ветви деревьев царапали лицо, она пробиралась через острые наконечники древесных стрел, не зная, куда идти. Огляделась - города не видно, только мрак, непроглядная, дремучая темнота. Она спотыкалась о высокие корни, цепляясь за стволы и кустарники, ноги вымокли в холодной грязи. Потеряла обувь. Лес пах дождем, Хлоя вцепилась в дерево и запрокинула голову. Деревья переплетались длинными щупальцами, закрывая звездное небо, перешептываясь друг с другом редкой листвой. Все закружилось: и небо, и ветки, и птицы на них, они кричали и кричали, и каждый их крик будто повторял предыдущий. Хлоя закрыла глаза.
        Дверь открывалась со скрипом, лампочка затрещала и зажглась. В небольшое окно металлической решетки просунули поднос с едой.
        - Обед, - сказал кто-то.
        Хлоя еле поднялась с кровати, отходя от кошмарного сна.
        - Этого не может быть, - повторяла она, - не может, я не могла.
        Поднос оказался тяжелым, а на нем лишь какао и каша, это Хлоя была слишком слаба. Собрав последние силы, она дотащила ношу до раскладного стола. Холодная и вязкая каша камнем встала поперек горла, никак не хотела проходить. В носу все еще стоял запах крови. Хлоя закашлялась, ее чуть не стошнило на стол.
        Успокоив позывы, сплюнула кашу в тарелку, опустила тяжелую голову на жесткую поверхность стола. В ушах зашумело, странно сдавило в груди.
        26 глава
        Кто-то барабанил в дверь.
        - Иду! - крикнул я, надевая штаны.
        На пороге стояла Лиззи. От нее пахло дождем, мокрые волосы спадали на лицо, прикрывая ошалелые от страха глаза и дрожащие губы. Она вся дрожала, заламывала пальцы, поправляла спадавшую с плеча сумочку и вымокший плащ.
        - Хлоя пропала, - сказала она.
        - Подожди! - Я провел ее в комнату и усадил на диван.
        - Нам нужно бежать! - Она то и дело оглядывалась по сторонам.
        - Но куда? - Я засобирался. - Куда бежать? Ты что-то знаешь?
        - О чем? - Она то приходила в себя, то уходила опять.
        - О Хлое. Она тебе что-нибудь говорила? Где она может быть?
        - Не знаю, - Лиззи замотала головой, - я ничего не знаю. Нужно к Артуру, он должен знать.
        - Постой, с чего ты решила, что Хлоя пропала? Она ведь вполне могла…
        - Загулять? Нет, она всегда приходила или ночью, или под утро. Ее нет уже четверо суток. Я сначала ждала, думала, она с Артуром, позвонила ему, он сказал, что не видел ее. Я ждала и ждала, а она так и не пришла. Ее нет на учебе, телефон заблокирован, и мне кажется, они что-то сделали с ней…
        - Кто они?
        - Ты не знаешь, что люди пропадают?
        - Да, я слышал.
        - Что-то случилось, я чувствую. - Она ломала руки и вытирала потекший нос.
        Я дал ей платок.
        - Значит, телефон недоступен?
        - Нет, я звонила, сначала гудки, потом ничего.
        - Лиззи, - я присел рядом и взял ее за руки, - она ничего не говорила тебе? Может, хотела куда-то уйти или сбежать?
        - Нет, раньше - может, но теперь все изменилось. Она по уши втрескалась в этого Артура, она никуда без него. Да и куда здесь бежать, когда все под контролем?
        - Ты обзвонила больницы?
        - И больницы, и морги, и в полиции тоже была. Они ничего не знают. Спросили, не хочу ли я написать заявление о пропаже, я сказала, что нет, что еще подожду.
        - Может быть, стоило…
        - Они хоть кого-то нашли?
        Лиззи была права, они еще никого не нашли и, похоже, не собирались искать.
        - Одевайся, нам нужно к Артуру, - сказала она.
        - Но почему к нему?
        - А есть варианты? Знаешь кого-то, кто может помочь?
        Других вариантов не было, и никого я не знал.
        Лиззи сбегала по лестнице, я еле поспевал за ней. До Артура доехали за пятнадцать минут.
        Дверь открыл дворецкий, сообщив, что хозяин дома ждет нас.
        - Видишь, он все уже знает, - шептала Лиззи, пока мы поднимались в кабинет Артура. - Может, он уже знает, где Хлоя.
        Она была все такая же, взъерошенная и отреченная. Я не понимал, что с ней происходило, но что-то было точно не так. Да и Артур напоминал мне какого-то психа, одержимого, полного мести. Я не знал, что он хочет устроить, но уже боялся этого. От одной мысли о государственном перевороте, об общественном бунте у меня холодело внутри. Будто я наглотался льда и теперь отморозил желудок.
        Дверь в кабинет была открыта, дворецкий жестом пригласил нас пройти и только после закрыл ее. Артур стоял у окна, засунув руки в карманы, он медленно раскачивался, переступая с пятки на носок, с носка на пятку. Лиззи дрожала, эта дрожь передалась и мне.
        - Значит, ты пришел, Адам Грин? - спросил он, не оборачиваясь. Голос его был холоден и шершав, как наждачная бумага. Он будто распиливал им воздух.
        - Пришел, - сказал я после недолгого молчания, - пришел, потому что Хлоя пропала.
        - И вы пришли сообщить мне, где она?
        - Мы думали, ты нам поможешь.
        - Ты знаешь, кто это, Лиззи? - спросил он.
        Лиззи посмотрела сначала на меня, потом на Артура, потом опять на меня и сказала:
        - Адам - наш общий знакомый.
        - И где ты с ним познакомилась?
        - Артур, Хлоя пропала…
        - И где ты с ним познакомилась? - перебил он ее, переходя на крик.
        - Адам пришел к нам в колледж. - Она остановилась и зарыдала. - Да какое это имеет значение?
        - Продолжай, Лиззи, продолжай, - настаивал он.
        - Адам пришел к нам в колледж…
        - Для чего?
        - Я не помню… А, да, узнать, какие документы нужны при поступлении, его сестра…
        - У него нет никакой сестры! Он осведомитель, и ему как нечего делать заложить нас всех. Может, и Хлоя пропала по твоей вине?
        - Это ложь! - не выдержал я.
        - Что именно?
        - Я не знаю, где Хлоя.
        - А я знаю, что она оказала тебе одну услугу, после чего и исчезла. Не так ли?
        Меня пробил озноб.
        - Она помогла мне, правда, - смысла отпираться не было, - но это было необходимо для спасения одного человека.
        - Так ты у нас герой, а не стукач? Так, Адам?
        - Это правда? - Лиззи отшатнулась от меня. - Ты осведомитель?
        - Я никого еще не закладывал, Лиззи, никого не подставлял! Единственное, чего я хочу, это помочь. Если бы я был стукачом, пришел бы я опять сюда после того, как узнал о ваших планах?
        - О каких планах? - спросила Лиззи.
        - Может, ты и прав, - Артур посмотрел на меня. - Может, и не пришел бы.
        - Я лишь хочу понять, - продолжал я, - куда исчезают люди и куда пропала Хлоя.
        - Когда ты спросила меня о Хлое еще пару дней назад, я обзвонил всех знакомых, - сказал Артур. - Никто ничего не знал.
        Телефон завибрировал, Артур поднес трубку к уху.
        Секунд десять он молча слушал и так же молча завершил разговор.
        - Что? - выпрашивала Лиззи. - Говорили о Хлое?
        - Да, о ней… Она не пропала, она в тюрьме.
        - В тюрьме?
        - Ее нашли четыре дня назад и задержали по обвинению в убийстве какого-то Марка Томаса.
        Лиззи пошатнулась и облокотилась о стену, ее рука сползла. Мы с Артуром подхватили ее и перенесли на кровать.
        - В убийстве, - повторяла она, - в убийстве… Не может этого быть. Это не Хлоя. Вы понимаете? - Она смотрела на нас сумасшедшим взглядом. - Хлоя никого не убивала!
        - Она сейчас в тюрьме, - сказал Артур, - у них ее отпечатки.
        - Это неправда, - Лиззи заикалась, смотря не на нас, а сквозь нас, - это неправда, она не убивала.
        - Как его зовут? - переспросил я.
        - Марк Томас, - повторил Артур. - Подождите, нужно узнать, в какой она тюрьме и кто ее адвокат.
        Марк, Марк - это имя крутилось у меня в голове, и я никак не мог вспомнить, где его слышал.
        - Если они дали ей муниципального адвоката, - Артур листал записную книжку, - то все, дело труба.
        Марк, кто такой Марк? Какое знакомое имя.
        - Еще ни один из этих идиотов не выиграл дело, нужно дозвониться до ее следователя. - Артур снял трубку и стал набирать номер.
        - Марк, - произнес я и посмотрел на Лиззи.
        Она была бледная, как неживая.
        Глаза ее стали стеклянные, казалось, она перестала дышать и превратилась в восковую куклу.
        - Кстати, - сказал Артур и подозвал меня, - подойди-ка сюда.
        Он все еще ждал ответа в трубке, зажав ее между плечом и ухом. Пробежавшись быстрыми пальцами по клавиатуре, Артур открыл нужное изображение на мониторе. На экране был рыбный порт, камера, закрепленная, видимо, на одном из столбов, снимала, как женщина с каким-то мужчиной толкали лодку к воде.
        - Кто это? - Не разобрал я.
        - Как кто? Не узнаешь? Твоя. Она спала с этим мужиком, ты помнишь? Ты еще весь побледнел, когда увидел. - Он прервался на голос в трубке. - Алло, мне нужен адвокат Маркус Авера. Ну и что, что у него заседание? Скажите, это Артур.
        - И куда они? - не понимал я.
        - Думаю, на тот свет. Если она сбежит, это конец, им некуда бежать, и эта самая запись будет на столе у министерства уже сегодня, если, конечно, никто не прозевает ее, что маловероятно. Многие идиоты бегут из порта, там камеры на каждом столбе. Странно, что этот тип не в курсе.
        Через пять минут я уже мчался на своем драндулете в сторону порта. От мысли, что могу не успеть, что не удержал ее и отпустил неизвестно с кем, мне становилось дурно. Ближе к вечеру улицы поредели, все уже вернулись домой, и машин на дорогах почти не было. Я выжимал последние силы из-под капота этой развалюхи, обороты дошли до предела, казалось, еще немного, и она задымится, но нет, эта старушка шла хорошо.
        Давай, еще чуть-чуть, давай.
        Уже виднелись мачты кораблей, высокие и короткие, в парусах, будто в коконе, послышалось пару гудков. Небо почти упало на море, тяжелые тучи слились с поволокой над ним. Я подъезжал к берегу. Вот это место, на которое указал Артур, там были какие-то склады, похожие на гаражи. Нужно будет спросить у портовых.
        Я влетел в порт, увязнув в мокром песке, решил проехать подальше, но машина почти не шла, буксовала.
        На меня, как на идиота, смотрели грузчики, один из них опускал веревку, другой направлял повисший на канатах контейнер, придерживая его рукой. Они перестали работать и уставились на меня.
        - Эй, - крикнул один, - это не из тебя в закусочной последний дух выбивали?
        - А, точно, - заржал тот, что с веревкой, и продолжил опускать, - а то я думаю, рожа знакомая.
        - Видно, мало получил, - они загоготали.
        Их смех сменился грудным кашлем, они отхаркнули его и опять принялись опускать.
        - Где у вас ангары? - спросил я. - Есть где-нибудь поблизости?
        - Вон там, - указал один, - за сопкой. А тебе зачем?
        Я понял, что не успею, слишком далеко. Если ангары были там, значит, и Нина с этим типом тоже там были.
        - Вы не видели, никто отсюда не уплывал? - спросил я.
        - Из гражданских, что ли? Нет, не видели.
        - А если и видели, нам-то какое дело? Сдохнут и сдохнут…
        - Рыбам на мясо.
        Они заржали опять.
        - Мне нужна лодка! - крикнул я и подошел к пирсу. На воде стояли две моторные лодки, я прыгнул в одну из них.
        - Эй, - крикнул тот, что придерживал груз, - а ну, вылезай оттуда, щенок!
        - Давай-давай, вытаскивай свою задницу.
        Я перебрался к мотору, лодку качало, я еле стоял на ногах.
        - Да вытащи ты его из лодки! - крикнул один другому.
        - Пусть сам вылезает, я ему мамка, что ли?
        Дернул за пусковую ручку.
        - Да вытащи его, говорю!
        - А груз рухнуть должен? Да пусть плывет, все равно далеко не дотянет, - заржал тот, что с веревкой.
        - Лодку потом верни, кретин!
        Она завелась со второго раза.
        Мотор запыхтел, лодка задрожала, запахло бензином, я пересел за штурвал и нажал на газ. С трудом управляясь с посудиной, что виляла из стороны в сторону, я пытался выровнять крен. Ветер поднялся. Волны бились о борт, воды набралось по щиколотку. Если я не успею, Нине конец.
        Из-за сопки показалась лодка с пассажирами, та самая, на которую указывал Артур. Они почему-то еще не включили мотор. Я приближался ближе. Мужчина работал веслами, Нина сидела рядом. Я чуть не достиг их, когда волны поднялись и начался шторм. Их лодку отбросило к мысу, они чуть не разбились о камни. Нина только раз оглянулась, но, похоже, не узнала меня. Я хотел докричаться, но мой голос заглушал тарахтящий мотор. Выключив его, я окликнул Нину еще раз. Она не обернулась или сделала вид, что не слышит. Они включили мотор и скрылись за мысом. Я решил выйти наперерез, дернул рычаг, но мотор не завелся ни со второго, ни с пятого раза. Только сейчас я увидел, что и весел здесь нет. Я стоял на воде без возможности двинуться с места. С пирса послышался гулкий смех рыбаков.
        27 глава
        В небольшое окно времянки билась жирная муха. Она металась от рамы к раме, отлетая и вновь ударяясь о близкое небо, о шумный прибой. Дверь в вагончике открыта настежь, окна заколочены намертво, нет и ветерка. От такой духоты хотелось снять кожу, и Макс снял все, что было на нем. Или на нем ничего с ночи не было? Он проснулся в трусах, рядом с кроватью лежали новые шорты и какая-то футболка с длинным рукавом. На столе графин желтого сока, кусок хлеба и холодный омлет. Макс позавтракал без аппетита, перед сном Мария накормила его рыбной котлетой со слипшимся рисом. Мария стояла у электроплитки, красивая, голая, с лопаткой в руке. Она улыбалась, что-то мурлыча, что-то похожее на песню, что так и не решалась петь. Полнолуние освещало ее сочное тело, очерчивая талию и большую грудь, четкий изгиб от поясницы к ягодицам, ямочки на ягодицах, складочки под ними. Она была похожа на гитару, или нет, скорее на виолончель, пахла морем и домашним хлебом. Вся бытовка пропиталась ее запахом, как и Макс, он тоже ею пах.
        Он проспал до обеда. Полночи пытался понять, как попал в такую передрягу и кто была та девушка. Он знал, что не мог поступить ни с кем подобным образом, но то, что на лице его еще остались царапины, а под глазом кровоподтек, говорило скорее об обратном.
        Почему он поступил с ней так, почему избил ее в мотеле и как приволок в то логово? Он боялся суда. Да, он испугался. В пьяном бреду принял ее за другого и чуть не убил, а после… Что было после? Как он притащил ее туда? Что это за место и неужели он удерживал ее там насильно? И эта ярость, он не мог с собой совладать. Сейчас бы он и не посмотрел на ту девушку, без водки он бы на нее не залез. Но тогда желание и похоть творили с ним что-то ужасное. Он хотел убить ее, точно хотел. Макс вспомнил Марию, с ней все было по-другому, и она была другой.
        Ему вдруг представилось, что он проживет здесь долгие годы, что Мария еще больше состарится, а он еще больше будет ее любить. Он не спрашивал, сколько ей. Наверное, около сорока. Ну и что. Разве это проблема? Она свободная и красивая - вся, до кончиков пальцев. Ему бы только раздобыть гитару, и он был бы счастлив.
        К черту правительство, к черту те правила. Он будет изгоем, он будет на острове сортировать мусор, сжигать его в топках, купаться в море и спать с Марией.
        Они не мужчины…
        Он вспомнил слова Марии и съежился.
        Не мужчины…
        Если его найдут… Надо бежать! Но куда? В пески, в котлованы?
        Стало как-то непривычно холодно, он взял одеяло и закутался. Его прошибал озноб или страх.
        Нас забросили сюда, как скот…
        И он тоже скот. Чем он лучше скота? Он сбежал из загона, и его еще не заклеймили.
        Но его найдут, точно найдут…
        - Никто тебя здесь не найдет, не переживай.
        Он обернулся. Мария стояла в дверях с тазиком для белья.
        - Откуда ты, как ты…
        - Да тут страхом за версту пахнет. Не бойся, - она поставила тазик на пол и подсела, - с мужиками я поговорю. Никто о тебе не обмолвится, да и к нам никто не заходит. А лишние руки здесь всегда нужны.
        Он оглядел проржавевшие стены бытовки.
        - Если мне можно перекантоваться…
        Мария изменилась в лице, но не подала виду, она скривила натужную улыбку и погладила его по плечу.
        - Ты оделся уже, милый?
        «Милый», - повторил про он себя.
        - Пойдем, нужно вытащить сети.
        - Сети?
        - А что ты думал? Рыба нам с небес падает? - улыбнулась она.
        - Нет, я думал, завозят.
        - Никто ничего не завозит, за продуктами мы сами ездим. Да есть небольшая теплица.
        Макс вздохнул.
        Лишь бы не тюрьма…
        Она потянулась к нему, он ответил на поцелуй. Ее теплое тело было мягким, упругим, а руки такими крепкими. Макс опять забыл обо всем на какие-то десять минут.
        Она встала с кровати, собрала волосы в большую копну и одернула платье.
        - А за что вы все здесь? - спросил он.
        - За преступления, - сказала она, и легко так сказала, как будто это было чем-то обыденным и нормальным.
        - За что?
        Она не услышала или сделала вид.
        - Я постирала твои вещи.
        - Да можно было и выкинуть.
        Она пожала плечами, видно, хотела услышать другое.
        - Спасибо, Мария.
        Она кинулась к нему в колени и разрыдалась.
        Макс хотел приподнять ее, но не смог, она целовала его ноги, руки, весь он был в ее слезах.
        - Ну, перестань, перестань, не надо.
        - Я так давно, так давно не… Прости меня, - выдохнула она, - не хотела тебя напугать.
        - Ты и не напугала. - Он обхватил ее щеки руками и посмотрел ей в лицо. Первые признаки увядающей молодости уже виднелись на нем. Беглые морщинки переходили от глаз к переносице, от щек к глазам. Но все ему в ней нравилось, вся она, до белесых паутинок в жгуче-угольных волосах.
        - Ты думаешь, я стара для тебя? Да? - как-то стыдливо улыбнулась она.
        - Нет-нет, я так не думаю. - Он посмотрел на нее еще пристальнее. - Мария, мне нужно знать правду, я ничего больше не хочу, только правду, какая бы она ни была. Кто здесь, что это за место? За какие преступления вас сюда загнали? И что вообще происходит?
        Мария вытерла слезы подолом платья и посмотрела в окно, одним ударом прихлопнула муху, стряхнула ее на пол и начала подметать. Когда в жилище было убрано, она взглянула на Макса и сказала, не пошевелив ни единым мускулом:
        - За убийство, как и тебя.
        Через секунду лицо ее уже просветлело, она улыбнулась желтоватыми ровными зубами, взяла ведро и пошла к двери.
        - Ты идешь? - обернулась она. - Или мне самой с сетью возиться?
        Макс приподнялся, вдел ноги в новые тапки.
        - Я тебе по размеру нашла.
        Натянул футболку.
        - Как же тебе идет.
        И вышел следом за ней.
        С сетью возились не больше часа. Мария ловкая, движения уверенные. Макс пару раз порезался леской, но достал-таки тройку рыбех. Приготовили их на песке. Макс вырыл небольшую яму, заложил в нее хворост и подвесил котел.
        Запах рыбного бульона возбудил все пазухи, они сидели по щиколотки в песке и хлебали горячий суп. Мария улыбалась как ни в чем не бывало, причавкивая, закусывая постной булкой.
        Максу и кусок в горло не лез, он то и дело покашливал, непроизвольно давясь.
        - Не нравится? - спросила Мария.
        - Нравится, - только ответил он.
        Разговор дальше не шел, да и как он мог идти, если главное, о чем он хотел спросить, никак не сходило с его губ.
        - Да говори уже, - не выдержала она.
        - Что говорить?
        - А нечего?
        Макс доел свою рыбу, тщательно и долго дожевывая каждый кусок, сполоснул тарелку и встал напротив.
        - Я никого не убивал, Мария.
        - Ты просто забыл, - щурясь, сказала она. - Это нормально, все вспоминают со временем.
        Он сел рядом и сжал ее запястья.
        - Ты не понимаешь, я никого не убивал.
        - Пусть так, - улыбнулась она, даже не пытаясь освободиться. Ему казалось, ей это нравится. - Пусть так, но только не ной, когда вспомнишь.
        - Мне нечего вспоминать! Нечего!
        - Совсем?
        Она смотрела на него, не моргая. Макс разжал руки и упал на песок. Он помнил, он не мог такое забыть. Ярость, жажду насилия, крики.
        - Я не знаю, - простонал он.
        - Все нормально. - Она всадила пальцы в его песочные волосы и пару раз расчесала их. - Здесь все такие. Других не держат.
        - Как же вы живете с этим? - повернулся он.
        - А как живем? Нормально. Не решетка, не тюрьма. Вон тебе солнце, вон небо, рыбы ешь сколько влезет. Разве оно плохо?
        - Кого ты убила? - еле выговорил он.
        - Грабителя.
        - Грабителя? Но это же самозащита.
        - Я думала, он грабитель, а это оказался посыльный. Представляешь? - засмеялась она. - Вот не повезло.
        Ее смех был волнистым, как море, такой заливистый и заразительный, Макс и сам чуть не начал смеяться, но потом испугался и стих.
        28 глава
        Адвокат быстрым шагом ходил от одной стены к другой, его стертые посеревшие ботинки с потрескавшейся в разных местах подошвой ступали на бетонный пол с характерным скрипучим скрежетом. Каждый его шаг эхом разлетался по камере, отбивался от стен, застревая в голове. Рукава его пиджака блестели старостью, обтягивая острые локти натужно скрещенных рук. Он сжимал белыми пальцами картонную папку с бумагами.
        Наверное, это ее дело, поняла Хлоя.
        - Итак! - Ударил он папкой о стол, пыль поднялась и уселась, и он вместе с ней. Сел, придвинул стул, посмотрел на Хлою.
        - Итак, вы утверждаете, что так ничего и не вспомнили? - Взгляд его был равнодушен, он буквально выдавливал из себя интерес, но безрезультатно. Будто таких, как Хлоя, у него было множество и будет еще больше.
        - Ничего, - наконец ответила Хлоя.
        Тот кошмар, который она видела, или вспомнила, или ощутила в бреду, она тщетно пыталась забыть. Это не могло быть ее воспоминанием, никак не могло. И чем больше она убеждала себя в этом, тем больше не верила себе. Воспоминания были настолько реальны, а картинка настолько живой, что сомнений никаких не оставалось - она убила этого прыщавого придурка. Она убила его. Теперь главное - не расколоться, не подать виду, не дать им повода запечь ее за решетку. Хотя она и так здесь…
        Адвокат даже не удивился ответу, не пришел в бешенство, не изменился в лице, только продолжил так же спокойно, как раньше.
        - Где вы были в пятницу вечером в районе двадцати двух часов? - спросил он, смотря в ее дело.
        - Я была дома, - не моргая, ответила Хлоя. Ей казалось, что если не моргать, то выйдет правдоподобнее.
        - У себя дома? - переспросил он.
        - У себя, - кивнула она.
        - Где вы были в пятницу вечером в районе двадцати двух часов, Хлоя. Вы знаете, что в подъезде каждого из общежитий установлены камеры?
        Она это знала.
        - Я точно не помню, может, я еще не пришла домой, - голос ее дал слабину. - Да, точно, я была на улице.
        - В комендантский час?
        - Я задержалась.
        - Можно узнать где?
        - Я решила прогуляться в лесу и заблудилась. Не могла найти дорогу домой и так и ходила по кругу.
        - Так, - кивал адвокат.
        - Начала звать на помощь…
        - Кого звать?
        - Я не знаю. Просто звать на помощь.
        - Просто звать?
        - Да.
        - Просто гуляли?
        - Да.
        - Понятно.
        - Было очень темно и холодно, у меня промокли ноги, я вся замерзла в лесу.
        Потом меня нашли ваши люди.
        - Не понял…
        - Полиция, я увидела свет и закричала, что здесь, они вышли ко мне и повалили на землю.
        - Вы скрывались в лесу от полиции, Хлоя?
        - Нет, говорю же, я хотела пройтись после практики в морге, решила подышать свежим воздухом.
        - Вы были в мужской рубашке и босиком.
        - Это не мужская рубашка.
        - Нет?
        - Нет, это просто рубашка, унисекс.
        - Уни что?
        - И женская тоже.
        - Понятно.
        Он что-то записал.
        - А обувь?
        - Что?
        - Вы были без обуви.
        - Она порвалась и осталась в лесу.
        - Да, мы ее нашли.
        - А зачем вы тогда…
        Он посмотрел на нее.
        - Что вы делали в лесу, Хлоя?
        - Говорю же, гуляла.
        - И заблудились?
        - Да.
        Так нелепо она еще никогда не врала. Из всего, что произошло в тот день, она помнила только, как бежала от кого-то, а потом увидела свет фонарей. Но она и не знала, что бежала от себя, она не знала, что именно совершила и где была весь тот день?
        В голову лезли картинки из сна, эта ванная комната, она, обнаженная, роется в чужом шкафу, надевает рубашку, смотрит в запотевшее зеркало. Все так четко. Эта квартира, пропитанная сигаретным дымом, и этот пьяный похотливый ублюдок. Как же его звали…
        - Имя Марк вам о чем-нибудь говорит?
        Точно, Марк, того парня звали Марк!
        Хлоя кивнула.
        - Когда вы видели его в последний раз?
        Хлоя молчала.
        - Молчание вам не поможет, Хлоя.
        - Около недели назад.
        - И где?
        - Мы ходили в кино.
        - Вы получили свой сценарий, мисс Паркер, этот Марк как-то значится в нем?
        - Нет, не значится. Мы просто сходили в кино как друзья, как знакомые, - исправилась она. - У него был лишний билет. Он пригласил меня.
        - Вас? Почему?
        - Я не знаю, может, я ему понравилась.
        Адвокат потер подбородок, встал из-за стола и размял уставшие ноги.
        - Что вы делали после кино?
        Он расхаживал по камере, то и дело одергивая подсевшие брюки. Длиннее они так и не стали.
        - Я пошла домой, и он ушел. Я не знаю куда.
        - Почему вы не пошли вместе?
        - Это было не свидание!
        - Он вам не понравился, был противен, несимпатичен, поэтому вы с ним не пошли?
        - Он был случайным знакомым. Мне нужно было готовиться к зачету, и я ушла домой.
        - Понятно.
        - К тому же его нет в моем сценарии, вы же сами сказали…
        - Так вы придерживаетесь сценария, Хлоя? Давно?
        Боже, он все про нее знает, поняла Хлоя, знает, что она плевать хотела и на министерство, и на все, что оно присылает.
        - Да, я придерживаюсь сценария, пытаюсь придерживаться.
        - Значит, вы законопослушный человек? Так-так…
        Он опять взялся за дело и медленно перелистывал его, страницу за страницей, с такой издевательской оттяжкой, будто гильотину заносил над головой.
        - Как вы думаете, что сейчас с Марком? - после долгой паузы спросил адвокат.
        - Я не знаю.
        - Вы не знаете?
        - Я не знаю, - сказала она, стиснув зубы, стараясь не повысить тон.
        - Вы не можете не знать этого, Хлоя. Он обнаружен у себя в квартире, вас видели в районе его дома, вас нашли в лесу. Вы были в его рубашке. Вы так и будете утверждать, что просто прогуливались, мисс Паркер?
        Да, Хлоя была в его рубашке, лучше бы она ушла голой, лучше бы этого дня никогда не было.
        - Марк мертв, Хлоя, и вы единственная, кого видели недалеко от места преступления.
        - Я ничего не помню.
        - Вы оборонялись, Хлоя?
        - Что?
        - Он напал на вас, а вы защищались?
        - Нет, он не нападал.
        - Значит, он все-таки был?
        Хлоя молчала и силилась вспомнить. Небольшие проблески потерянного дня неровными обрывками возникали в ее тонкой памяти: звуки музыки, неоновые огни, бокал виски.
        - Я не помню, что было в тот день, - сказала она. - Я не помню, как оказалась в лесу, я ничего не помню.
        - Если вы оборонялись, Хлоя, я могу выстроить хоть какую-то линию защиты. Поговорите со мной.
        Если она скажет, что оборонялась, значит, признает вину. А она не виновата ни в чем.
        Тут ее будто осенило.
        - Как его убили? - спросила она.
        Адвокат открыл ее дело и прошелся сверху до конца страницы, потом перевернул.
        - Ударили по голове.
        - И чем его ударили?
        - Теперь вы задаете вопросы?
        - Этого нет в моем деле?
        Адвокат посмотрел на дело, потом нахмурился и вздохнул.
        - Вы не помните, чем ударили его, Хлоя?
        - Я думала, вы поможете мне вспомнить, если это и правда была я.
        - Его ударили бутылкой виски по голове.
        - А отпечатки мои на ней есть?
        - А вы думали, мы тут с вами в игры играем?
        - Вот бутылка, - он показал фото, прикрепленное к делу, - а вот и ваши отпечатки.
        У Хлои все опустилось внутри. Кажется, то, что вчера еще было нелепостью, идиотским недоразумением, сегодня превратилось в кошмар.
        - Так это он напал на вас? - Адвокат настаивал на своем. - Если вы признаетесь в обороне, я могу уменьшить ваш срок.
        - Срок?
        Хлоя еле выговорила это ужасное слово.
        - Да, срок. Можно уменьшить его лет на пять, и вы просидите лет десять.
        - Десять лет?!
        - Это убийство, Хлоя.
        - Я никого не убивала! - Она подавилась собственным криком, он встал у нее посреди горла, и больше она не могла сказать ничего. Рухнув в подушку, Хлоя только изредка всхлипывала.
        - Ну, - сказал адвокат, складывая дело обратно в папку и завязывая ее шнурки узелком, - думаю, на сегодня достаточно. Всего доброго, мисс Паркер.
        Только сейчас она поняла всю безысходность своего положения. Она в ловушке, ее заперли, и никто даже не знает об этом.
        Этот Марк, как она оказалась у него?
        Единственный раз, когда они встретились, был неделю назад. Она договорилась о его свидании с Лиззи. Он обещал ждать Лиззи у кинотеатра, но в назначенное время никто не пришел, и этот идиот не придумал ничего лучше, как позвонить Хлое и ныть в трубку, что это, мол, она подстроила встречу, на которой его продинамили.
        Хлоя не любила нытья, она не хотела и шума, который поднимет этот идиот. Не хватало еще, чтобы он пошел к Лиззи в общежитие или в колледж. Хлоя решила, что придет к нему сама и как-то разрулит ситуацию. Объяснит, что подруга, мол, не смогла, но в следующий раз обязательно. В следующий раз она бы обязательно выпихнула Лиззи из дома и сама привела к нему. В конце концов, это ее будущий муж. Хлоя прибежала к концу первого сеанса, они взяли билеты на другой фильм и просидели на нем ровно час сорок. Хлоя точно помнила время, она считала каждую минуту. Находиться рядом с Марком не было никаких сил, он пах чем-то прокисшим и жевал постные крекеры, крошки с которых сыпались ему на живот, он отряхивал их и грыз снова. Хлоя тогда спросила, как он может есть эту безвкусную гадость, а он ответил, что у него диабет.
        Она вдруг замерла, а в голове крутилась только одна мысль:
        У него диабет, у него диабет…
        Хлоя покрылась холодным потом, встала с кровати и ринулась к двери, схватилась за решетки, дернула их и хотела закричать, но поняла, что рано, слишком рано, нужно было все продумать, нужно было дождаться адвоката, и тогда она все ему скажет. И тогда она позвонит Артуру, да, она имеет право на звонок, она скажет, что ни в чем не виновата, она попросит лучшего адвоката, и уж он-то вытащит ее.
        - У него диабет, - Хлоя обхватила руками голову, - он не мог так напиться, он бы сразу же умер!
        Хлоя не могла сидеть на месте, она вдруг ожила, и все в ней ожило - и радость, и уверенность в себе. Не было никакой выпивки, значит, и он не был пьян…
        Но что это тогда было? А бутылка, а отпечатки пальцев?
        29 глава
        - А теперь ты расскажешь мне все.
        Весь вчерашний вечер я проболтался на лодке посреди моря. Нина так и скрылась за мысом, а портовые грузчики вытащили меня, только когда закончили работу. Еще час я выкапывал машину из песка и лишь к полуночи добрался до дома. Сразу же кинулся к письменному столу. Все дела спутались в голове, и я уже не помнил ни имен, ни фамилий. Я пересматривал сценарий, искал имена, перечитывал каждый лист. Наконец я нашел его.
        Марк Томас - муж Лиззи. Я включил телевизор, переключил все каналы, ни на одном из них о задержании подозреваемой не было ни слова. Похоже, они еще стряпали дело.
        К Лиззи я пришел под утро, за всю ночь так и не сомкнув глаз.
        Она сидела на кровати, поджав колени к подбородку, шмыгая носом, растирая и без того красные глаза.
        - Я не хотела, - посмотрела она на меня, - я не хотела. Хлоя здесь ни при чем.
        - Говори, - сказал я, уже догадываясь обо всем.
        - Две недели назад, - начала Лиззи, - Хлоя предложила мне отыскать человека, за которого я должна буду выйти замуж.
        - Зачем?
        - Она сказала, будет здорово, если я начну с ним встречаться уже сейчас. Зачем терять время, если я и так ни с кем не встречаюсь. Хлоя сказала, что, пока я его дождусь, он уже перевстречается с другими девицами и может даже влюбиться в кого-то из них. А так мы уже будем вместе.
        - Разве это разрешено?
        - Нет, конечно, не разрешено, но такова Хлоя, ее тянет на все запретное. У Хлои был знакомый хакер, и за один вечер он нашел Марка Томаса.
        - Ты пошла к нему?
        - Мы пошли вместе. Он работал в стоматологии. Мы думали, Марк - настоящий стоматолог, а он оказался уродливым прыщавым ассистентом, у которого все валилось из рук. Он был мне противен, весь, от внешности до запаха. После процедуры, на которую нам пришлось записаться, Хлоя договорилась с ним о свидании со мной.
        - И?
        - Естественно, я не пошла, и тогда этот нытик позвонил Хлое.
        - И с ним пошла она?
        Лиззи рассмеялась сквозь слезы.
        - Да, она пришла тогда злющая и целый день ворчала. Сказала, что в следующий раз на встречу с ним пойду уже я. Я спросила, что же ее так взбесило. Хлоя сказала, что весь сеанс он хрустел какими-то крекерами для диабетиков, а потом стряхивал все крошки на нее. Тогда я и придумала все.
        - Господи, Лиззи…
        - Я не хотела с ним быть! Я бы лучше сама умерла! В тот день, когда я должна была пойти на свидание, я пошла, но не к нему. Я зашла в стоматологию, в которой он работал, там был Ричард.
        - Какой еще Ричард?
        - Стоматолог, он делал мне чистку зубов, когда мы с Хлоей пришли в первый раз.
        - Так.
        - Он мне сразу понравился. Знаешь, как это бывает, когда ты живешь обычной жизнью, встречаешься с людьми и ничего тебя не волнует, но тут видишь его, и все, кто встречался тебе до этого, все, с кем ты дружила и общалась, превращаются в тени. Он был весь идеальный - умный, красивый и такой обходительный. И этот придурок на его фоне казался полным ослом.
        - Так ты пришла в его кабинет? К этому стоматологу, Ричарду?
        - Да, в этот раз кабинет был пуст. До следующего приема оставалось около часа, я сказала, что чувствую боль после чистки, он усадил меня в кресло, направил на меня лампу, и тогда я призналась ему.
        - В чем?
        - В том, что он мне нравится, очень нравится.
        - Что ж ты натворила, Лиззи, ты же знаешь, что нельзя!
        - Знаю, знаю, и мне все равно! Я не хотела, чтобы моим первым мужчиной был человек, который мне даже несимпатичен.
        - И что сказал тебе этот Ричард?
        - Он указал на камеру, а потом на угол, рядом с дверью.
        - Мертвая зона, - вспомнил я слова Артура.
        - Да, камеры не берут весь радиус комнаты. Он закрыл дверь и прижал меня к себе. О чем мы только не говорили в этой мертвой зоне! Обо мне и о нем, о его жене, которую он не любил, о Марке. Он был взбешен, когда узнал, что этого недотепу записали мне в мужья. Мы назначили свидание в одном клубе, там есть специальные комнаты…
        - Я знаю этот клуб.
        - После той ночи единственное, чего я хотела, так это чтобы Марк сдох. Тогда я сходила в деканат и попросила практику в стоматологии, мне разрешили поработать несколько дней. Я пришла к Ричарду и сказала, что плохо колю. Что я боюсь уколов. Ричард сказал, что уколы в десну делать проще и я могу попробовать. Марк как раз мешался под ногами, что-то роняя и постоянно извиняясь. Я предложила сделать ему чистку под местным наркозом. Он согласился и забрался на кресло. Когда Ричард вышел из кабинета, я достала шприц, который подготовила заранее, и сделала ему два укола. Во втором шприце было обезболивающее.
        - А что было в первом?
        - Дневная норма инсулина, и когда в тот же день он сделал себе повторный укол, то умер от передозировки.
        - Ты убила человека, ты понимаешь, что ты сделала?
        - Мне все равно.
        - А Хлоя? При чем тут она?
        - Я не знаю! Никто не должен был ничего заподозрить.
        - Они видели ее в кинотеатре, на том свидании…
        - Думаешь, там тоже камеры?
        - Они повсюду.
        - И?
        - И как-то повесили его смерть на нее.
        «В нашем государстве нет нераскрытых преступлений» - вспомнил я слоган на стенах министерства.
        - Им все равно, кого обвинять?
        - Не все равно, но труп - отличный повод повесить его на кого-то.
        - Если я признаюсь, они ее отпустят.
        - Нет, не отпустят. - Артур стоял в дверях.
        Я даже не знаю, сколько времени он так смотрел на нас.
        - Не отпустят, - повторил он, - а вот тебя еще и посадят.
        - Артур, я не хотела… Я не хотела, чтобы Хлоя…
        - Я получил материалы дела, - прошел он в комнату, - никакая передозировка в них не значится. Его ударили бутылкой по голове. Якобы жандарм видел, как Хлоя выбегала из дома Марка, а после и его бездыханное тело нашли там.
        - Но что она делала у него дома?
        - Ничего. В тот вечер она была в клубе, в моем клубе, мы поднялись в одну из комнат, провели время вместе, после, в районе одиннадцати, она сказала, что хочет выпить, и спустилась в бар. Больше я ее не видел.
        - Во сколько случилось убийство? - спросил я.
        - В районе десяти часов. В это время она была со мной.
        - Но как такое возможно?
        - Когда ты играешь по чужим правилам, Адам, возможно все. Мы как куклы, марионетки, они двигают нами, как хотят.
        - Надо что-то делать, - подскочила Лиззи. - Я признаюсь!
        - Ты ни в чем никогда не признаешься. В этом нет смысла. Скоро все изменится, Лиззи. Любому кошмару приходит конец, когда приходит время проснуться. Нужно только подождать.
        - Нужно вытащить ее оттуда, - плакала Лиззи, вытирая нос, губы и все покрасневшее от истерики лицо.
        - Мы все в тюрьме, Лиззи, все до единого.
        Артур был на удивление спокоен. Может, он и не псих, подумал я. Может, его план и правда сработает.
        - И если мы не освободимся сами, - продолжал он, - то не сможем вытащить и ее. Министерство должно сдать свои полномочия, и тогда уже другие люди будут расследовать это дело и все другие сфабрикованные дела.
        - Но тогда… - Я посмотрел на Лиззи.
        Она поджала колени под подбородок и медленно раскачивалась на кровати, уставившись в одну точку.
        - Не волнуйся, - сказал Артур. - Никто ничего не узнает. Прошло слишком много времени. Это был обычный летальный исход. Смерть по невыясненным причинам.
        - Обычный летальный исход, - повторил я.
        Я не мог смотреть на Лиззи как на убийцу. Она была жертвой. Такой же, как и мы все.
        30 глава
        Каждый день повторял предыдущий: Мария выискивала грязную одежду, выкапывая ее из тайников холостяцких нор, замачивала, стирала, развешивала сушить, развешивала сушить выпотрошенную рыбу, ставила сети… и начинала по новой. Максу казалось, она умеет все. Он просыпался к полудню, она была рядом и просто смотрела на него. Может, она знала, когда он встает? Иногда ложилась к нему, после они обедали вместе.
        Оба вели себя так обычно, словно никакого разговора и не было, будто он не знал, что она убийца, а она не думала, что он врет.
        Мария знала, что Макс лукавит, это нормально не верить в кошмар. Но здесь все совершили страшное, каждый кого-то да убил, других не держали.
        - Этот остров - место прокаженных, - как-то сказал Макс, - и я один из них.
        Мария промолчала. Чему тут возразишь.
        Он ждал рабочих с недельной вахты и решил до того не думать ни о чем другом.
        Через неделю прибыл автобус. Мужики разбрелись по своим бытовкам смывать протухший запах и недельную грязь. Никто не обратил внимания на Макса, как будто так часто приходят чужие.
        - Они думают, тебя привезли, - как-то сказала Мария, - они и не знают, что ты сбежал.
        - И что же, мне с ними ехать?
        - Нет, останешься со мной, - твердо возразила она.
        - Но тогда они все поймут…
        - Ну и что, - улыбнулась Мария так обычно и спокойно, что Макса это вывело из себя.
        - Как ты можешь так себя вести? - крикнул он и сам испугался своего крика.
        - Как «так»? - округлила она глаза.
        - Так спокойно, будто ничего не произошло!
        - А что-то произошло?
        - Ты убила человека, а я сбежал, не знаю откуда, может быть, из психушки, потому что сейчас я чувствую, понимаешь, я чувствую, как у меня едет крыша, я чувствую, что схожу с ума!
        Макс хлопнул дверью и выбежал на улицу.
        - Футболку надень! - крикнула Мария, но он только отмахнулся.
        Около часа он просидел на пляже, рисуя пальцем крестики-нолики, кто-то на пирсе вытаскивал сети, кто-то спускал лодку на воду, все были при делах.
        - Так и будешь здесь сидеть? - сказал коренастый мужик с щербинкой между зубов. Кожа его была почти черная, руки облезли от загара, покрылись розовыми пятнами.
        - Держи, - кинул он Максу шматок веревки и сам начал ее плести. Получалось что-то вроде каната.
        Макс тоже плел.
        - Когда тебя привезли? - спросил он.
        - В день, когда вы уехали на вахту.
        - А-а-а, - протянул мужик. - Как тебе Мария?
        Макс промолчал.
        - Скоро и тебе будет на нее все равно.
        - Я не дамся. Я ничего не сделал.
        - Как это? - удивился мужик.
        - А вы сделали?
        - Сделал, я жену убил.
        Макс не испытал уже страха. Об убийствах здесь говорили с таким спокойствием, будто они не людей убивали, а кур.
        - Убили? - почти равнодушно переспросил он.
        - Ну да, - затянул мужик один конец веревки, переплетая косичкой с другим концом.
        - Понятно.
        - И ты тоже убил, - посмотрел он куда-то вдаль, - только не помнишь.
        - Послушайте, - Макс перестал плести и повернулся к мужику, - я никого не убивал! Понятно вам?
        - Угу, - кивнул мужик, - тут один так же говорил, и ничего. Десять лет уже живет.
        - Кто он? Кто так же говорит? - подскочил Макс.
        - Кто не убивал, тех сюда не свозят…
        - Где он живет? В каком из домов?
        - А если привезли, значит, убил.
        - Да скажите же вы!
        - Нервный ты какой-то, - мужик забрал у Макса веревку. - Вон он, в двигателе копается.
        - Водитель?
        - Водитель, механик, два в одном, - усмехнулся щербинкой мужик и уткнулся в работу.
        Макс бежал к механику, как ребенок к отцу. Найти невиновного, не верящего в произошедшее… Неужели он не один? Мужчина лет сорока рылся в открытом капоте, от автобуса пахло соляркой, снизу что-то текло.
        - Как зовут? - спросил водитель, даже не отрываясь от дела, когда Макс подбежал к нему.
        - Макс.
        - А меня Итан.
        - Рад познакомиться, Итан.
        - Новенький, значит? - выглянул он из-под капота.
        - Да…
        - Ничего, привыкнешь, - сказал водитель, с натугой закручивая гайки.
        - Здесь все кого-то убили? - не подыскивая слов, спросил Макс.
        Водитель ударился о крышку и почесал заболевший затылок.
        - А что? - Он вытер масляные руки о такую же грязную тряпку.
        - Мне кажется, - набирал воздуха Макс, - мне кажется, происходит какой-то бред, мне кажется, никакого убийства не было.
        - Ни у кого? - улыбнулся тот.
        Макса как током прошибло.
        - Я не знаю…
        - Или если убил один, то убили и все? А если один невиновен, то и все невиновны? Думаешь, он не убивал свою жену? - указал он на мужика с щербинкой.
        - Я не знаю…
        Итан подошел ближе и встал впритык.
        - Не влезай в это, парень, как тебя, Макс?
        - Но почему?
        - Живи спокойно. Так всем будет лучше.
        Макс видел, что Итан что-то знал, что он как-то пришел к тому спокойствию, через что-то переступил, пожертвовал, остался здесь навсегда.
        - Почему вы остались?
        - А нас где-то ждут?
        - Вы знаете правду? Знаете? Скажите мне, пожалуйста.
        - Они оплошали со мной, парень, но я им ничего не сказал.
        - Что это значит?
        - Какого цвета небо, Макс?
        - Что?
        - Небо, говорю, какого цвета?
        - Синее, голубое, не знаю… Какое это имеет значение?
        - А оно тебе снилось?
        - Когда?
        - Вообще, когда-нибудь тебе снилось небо?
        - Наверное…
        Макс не понимал, к чему эти вопросы.
        - И каким оно было во сне?
        - Да таким же, синим, голубым, наверное…
        - А знаешь, какое небо в моих снах?
        - Понятия не имею.
        - Серое. - Он подошел совсем близко и говорил уже на ухо: - Я вижу черно-белые сны, парень, всегда. И в этом они оплошали.
        Макса зазнобило от холода.
        - Я убил женщину, Макс, и она была черно-белая, как и все рядом с ней: небо, деревья, река, на которой все и случилось. Черно-белым был и я сам.
        - Что это значит? Ничего не было? Та девушка, связанная, я ее бил в мотеле, потом это странное место… Она так кричала, и мне это нравилось.
        - Мне тоже, только этого не было.
        - Где мы находимся?
        - На острове для осужденных.
        - Но мы не убийцы!
        - Но это не значит, что мы не преступали закон.
        У Макса застучало в висках, руки дрожали мелкой дрожью. Голова так разболелась, что он не мог открыть глаз.
        - Ничего не понимаю.
        Макс опустился на песок, облокотился на дверцу старого автобуса и запрокинул голову.
        - Они погружают нас в сон, - сказал Итан и сел рядом.
        - В сон?
        - Именно. Им мало этой реальности, они создают свою. Они заставляют нас поверить, что мы совершили преступление, и оставляют на этом острове под видом исправительных работ.
        - А жертвы? Как они создают жертв?
        - Не создают. Это настоящие люди. Они совмещают их сны, создают один.
        - Один сон?
        - Скорее один кошмар на двоих. Жертва должна быть реальна, для жертвы это первое предупреждение, это еще милость.
        - Милость?
        - Да, тебе дают шанс. Ты отступаешь от реальности, от написанного сценария, тебя вводят в кошмар, тебе показывают, чем грозит твое отступление, твоя воля к свободе. Свобода должна обернуться кошмаром.
        - Запугивание…
        - Оно самое. Жертв возвращают в город, и они ходят по струнке, ровно-ровно, всю оставшуюся жизнь.
        - Но я никого не убивал!
        - Ты просто недосмотрел свой сон.
        - А они? - Он посмотрел на рабочих на берегу. - А они досмотрели?
        - За них не ручаюсь. - Итан встал, отряхивая штаны.
        - Почему, что не так?
        - Да все не так, дружище, все не так, - он улыбнулся и похлопал Макса по плечу. - Может, они и правда кого-то убили.
        - Но ты же сказал…
        - Я говорил за себя, и ты говоришь за себя. Но даже это не имеет никакого значения.
        - Почему?
        - Это остров, друг, нам не выбраться. - Он взял ключ и принялся опять закручивать гайки.
        - Должен же быть какой-то выход.
        - Даже если ты сбежишь, я не знаю как, но если… Кто тебя примет обратно? Для министерства ты обычный преступник. Преступникам нет места среди людей.
        - Я сбежал из больницы, меня должны искать.
        - Никто не будет. Ты здесь неделю, был бы ты им нужен, давно бы нашли.
        - Но я же могу рассказать правду!
        Итан засмеялся:
        - Иди расскажи. Никому она не нужна, тебя лишь примут за психа.
        - Неужели всем хочется быть убийцами?
        - Ты не первый, кто что-то заподозрил, и я не первый, здесь были такие. Парочку увезли, они, похоже, спятили, их превратили в овощи, закололи потом. А другие просто устали, им просто хочется быть. Ловить рыбу, смотреть на закат, чинить этот треклятый автобус. Начнешь бороться, убьешь последнее, что от тебя осталось.
        - Я уеду отсюда, уеду!
        - Езжай, кто ж тебя держит.
        Макс шел пошатываясь к своей бытовке, все дальше удаляясь от Итана.
        31 глава
        Невысокое серое здание в три этажа высотой. Окна выходят на север, все закрыты наглухо. Под окнами система кондиционирования и кислородные баллоны. Лесоохранная зона окружала строение со всех сторон. Только одна дорога, без опознавательных знаков и белых полос, вела куда-то в лес.
        Лифт остановился на последнем этаже, двери бесшумно открылись, прячась за бетонные опоры гипсовой стены. На площадку вышли двое - седой невысокий мужчина лет шестидесяти в медицинском халате и такой же седой, только лысый, в военной форме. Они пошли по широкому холлу, заложив руки за спину и о чем-то мирно беседуя.
        Человек в форме больше слушал, чем говорил, человек в халате больше объяснял и жестикулировал.
        - Как я уже сказал, такая система существует не первый год, - говорил доктор. - И последствия от нее только самые благоприятные.
        - Да, я уже осведомлен…
        - Вы ознакомились со статистикой преступности за последние пару лет?
        - Конечно, и это впечатляет.
        Они медленно шли по коридору, генерал замедлял шаг, чтобы идти вровень с доктором. Половина из того, что говорил этот невысокий человек, просто не укладывалась в голове. Никто в здравом уме не поверил бы, что такое возможно. Но у генерала не было иного выхода. Дела граждан, попавших в это заведение, уже лежали у него на столе. И все это действо уже год как было частью судебной системы.
        - Вы хотите сказать, что можете видеть то, что видят они? - остановился генерал.
        - Конечно, сэр, и не только. Мы можем видеть, воздействовать и даже участвовать в том, что видит каждый из них.
        - Участвовать? Это возможно?
        - Это называется системой единого сна.
        - Единого? Одного на всех?
        - Конечно, наши люди тоже погружаются.
        - Реальные люди?
        - Реальнее некуда, сэр.
        - Но вы же сказали, что воздействуете на мозговые центры. Не легче ли создать…
        - Мы не можем создать в мозгу человека другого человека, сэр, а вот сам человек может, у нас уже было несколько интересных случаев.
        - Но вы забираете реальных людей.
        - Да, и я хотел бы попросить вас привлечь к этой работе еще больше настоящих специалистов.
        - Еще больше?
        - Да, вы знаете, наши испытуемые не могут быть и врачами, и полицейскими одновременно. Могут возникнуть подозрения.
        Он открывал то одну дверь, то другую, приглашая высокого гостя в просторные светлые палаты. Все они были однотипны. На кушетках лежало от двух до пяти пациентов, их глаза шевелились под веками, к их венам подходили змеевидные капельницы, к их телам прицеплялись датчики всевозможных систем. Медицинские показатели людей отслеживали медсестры, у кровати каждого было по одной. Они записывали что-то в своих карточках, проверяли давление и состояние кислорода в крови. По другую сторону от них, за стеклянными стенами, перед большими мониторами сидели люди в штатском, совсем непохожие на врачей.
        На мониторах бегали точки: красные, синие, белые. То мигая, то исчезая в схемах, похожих на грецкий орех.
        За каждым из программистов стояли серьезные люди в темных костюмах, они смотрели на экраны телевизоров, в каждом из которых шел свой фильм.
        - Вот, пожалуйста, пройдемте, - доктор пригласил гостя в одну из палат.
        Медсестры обернулись, но не сдвинулись с места.
        В палате четыре лежачих пациента, и одного только собираются подключить. Человек уже готовился к процедуре. Он положил свой значок и пистолет в прикроватную тумбу и постепенно стал расстегивать пуговицы голубой рубашки с нашивкой подразделения.
        - Сержант, - поздоровался с ним генерал.
        Сержант лет тридцати подскочил с койки, но тут же скукожился, потому как брюки он уже снял и предстал перед генералом как есть: в одних полосатых трусах, черных носках, натянутых до самых икр, и серой майке, торчащей из-под рубашки. Он хотел было застегнуть пуговицы и схватился за брюки, что висели на стуле, но генерал его остановил:
        - Не надо, не надо, работайте. Не хотел вам мешать.
        - Раздевайтесь, - скомандовала медсестра. Она и взглядом не повела при виде генерала. - Снимайте рубашку, пожалуйста, вас все ждут.
        Пациентом был некий Джефри Труман, так значилось на его карте, она небрежно лежала у ног испытуемого, пока его медсестра разбиралась с механизмом капельницы.
        - Все в порядке? - спросил главный врач.
        - Да, все хорошо.
        Между кроватью с Джефри и кроватью сержанта, который уже лежал на койке, ожидая, пока медсестра подключит к нему все датчики, было еще три пациента: девушка лет двадцати, она была в больничной сорочке, под которой не было ничего, к ее рукам также подходили капельницы, по которым поступал анестезирующий раствор, на голове - шапочка с электродами, такая же, как у Джефри и у всех остальных, включая сержанта. Зрачки ее шевелились с дикой скоростью, она то и дело вздрагивала во сне.
        - Эпилепсии у нее нет? - спросил врач.
        - Нет, - ответила медсестра.
        По соседству с девушкой было еще двое мужчин: накачанные ребята производили серьезное впечатление даже в сорочках, едва прикрывающих их мускулистые ноги. На одном из них была татуировка, говорящая о принадлежности к одной из спецслужб.
        - Спецназ? - спросил генерал.
        - Все по-настоящему, сэр.
        - И это безопасно?
        - Абсолютно, все под контролем, - поспешил успокоить его доктор.
        Генералу было абсолютно наплевать на жизни этих людей, но если что-то пойдет не так, если кто-то выйдет инвалидом или умрет…
        - Даже если что-то случится, - опередил его мысли доктор, - это будет не наша вина. Они находятся не здесь, а там. А по документам они все еще пропавшие без вести.
        - А если что-то случится с ними? - Генерал указал на сержанта и спецназовцев.
        - Это исключено, - замотал головой доктор, - у нас есть реаниматолог и высококлассное оборудование.
        Медсестра щелкнула переключателем на приборной доске. Сержант, что еще недавно был в сознании, погрузился в сон.
        - Дыхание в норме, пульс в норме, - сказала она и посмотрела на вошедших.
        - Пойдемте, - сказал доктор, - не будем мешать.
        Они вышли и тихо прикрыли дверь.
        - Значит, вы утверждаете, что все надежно? - недоверчиво спросил генерал.
        - Более чем.
        - И не будет никакой утечки?
        - Нет, сэр.
        - И никто ничего не заподозрит?
        - Страх - сильнейший из инстинктов, генерал. Не думаю, что они захотят пережить такое еще раз.
        - Понимаю, - сжал губы генерал. - И все они отступили от сценария?
        - Иных к нам не приводят. Для меня не столь важно, кто из них и что сделал в реальной жизни, главное - показать им последствия их выбора таким образом, чтобы никаких сомнений у них уже не осталось. Одни - преступники, другие - жертвы. В зависимости от вины. Каждому свое.
        Генерал молчал, в его взгляде все еще читалось недоверие.
        - Представьте, что будет, если дать им волю, - настаивал доктор, - не пресечь всю эту вакханалию на начальном этапе. Жизнь, генерал, наша с вами реальная жизнь, превратится в хаос, в мир, полный преступности. Не каждый осознает всю серьезность. И мы должны им это объяснить. Кому-то мягче, кому-то жестче. Я даю им - простите, мы даем им - другую реальность, ту, к которой они так стремятся. Ту, которая может убить их. Мы показываем людям последствия их безрассудного выбора.
        - А эти люди, сержант и другие…
        - Вы же военный человек, генерал. Все под грифом секретности. Они подписали бумаги о неразглашении. К тому же жизнь в нашем государстве настолько правомерна и скучна, что им просто за радость участвовать в подобном эксперименте. Это как игра с погружением. Никто еще не высказал недовольства.
        - Да-а-а, - протянул генерал, - в мое время такого не было. И сколько вам нужно людей?
        - Порядка трехсот, может, больше.
        - И кто, по-вашему, останется на улицах города?
        - В городе неспокойно?
        - Нет, все в порядке.
        - Тогда людей можно отправить к нам. Нам нужны спецназ, полиция, медики и многие другие, список у меня есть.
        - Вы говорили о центрах мозга, на которые осуществляете воздействие.
        - О да! И это самое интересное.
        Доктор достал из кармана шапочку с электродами, заранее спрятанную как наглядное пособие.
        Доктор Шварц всегда был рад объяснить что-то людям, тем более таким важным, как генерал. Он видел каждую их реакцию, как расширяются от удивления их зрачки, как они то и дело вытирают пересохшие уголки рта, некоторые даже забывали дышать. Шок - прекрасный способ привлечь внимание.
        Еще сорок лет назад, когда тюрьмы были переполнены, а недовольные своим сценарием люди выходили на митинги, на одном из которых и повязали отца доктора, Шварцу пришла идея виртуального мира. Мира возможного будущего, в которое будут погружаться все, кто так или иначе захочет отступить от сценария. Кому так или иначе не нравится государственный уклад. Этот мир может стать карой, а может и воспитательным центром для людей, у которых еще есть шанс. У его отца не было никакого шанса. Тогда его посадили в тюрьму, как и всех, кто был рядом с ним. Там он и скончался. Но теперь, теперь государство не убивает своих граждан. Оно дает им шанс. Благодаря Шварцу люди способны осознать свои ошибки раньше, чем совершат их.
        - Через эти точки мы воздействуем на основные центры мозга человека, - он крутил в руках черную шапочку, - на центр страха, центр речи, центр возбуждения. Это очень удобно, мы можем управлять подсудимым, как роботом.
        - А реальность, как вы создаете ее?
        - Это компьютерная программа передает реалистичную графику. С нами работают лучшие программисты, они создают что-то наподобие виртуальной игры с эффектом погружения. У нас есть целый мир, прорисованный до мелочей.
        - Целый мир?
        - Абсолютная копия нашего. Это потрясающе, я сам там был, если хотите, и вы…
        - О нет-нет, я как-нибудь обойдусь.
        В нескольких метрах от них засвистел уже другой лифт. Он был не такой беззвучный, как тот, на котором они поднялись.
        «Грузовой», - понял генерал и посмотрел на двери. Они с усилием отворились, и на этаж вкатили каталку с прикованным к ней молодым человеком. Шприц в руке медсестры был пуст. Глаза пациента еще не двигались, он тихо спал.
        32 глава
        - До сих пор не понимаю, как вы могли такое допустить, Линда.
        Доктор Шварц смотрел на раскрытый сценарий и нервно бегал по нему суетливыми глазками. Вена на его лбу устрашающе вздулась, она всегда так вздувалась, когда он был вне себя, будто деля его лицо надвое.
        - Он должен был проспать еще восемь часов, - еле слышно произнесла Линда.
        Она была одним из старших специалистов лаборатории и не менее опытным врачом. Именно к ней поступил мистер Швимер, и именно она была в ответе за происшедшее.
        - Значит, вы промахнулись с дозой!
        Доктор выпучил на нее воспаленные от недосыпа глаза и еле сдерживался, чтобы не выпалить лишнего.
        - Мы не могли ошибиться, наш анестезиолог…
        - Кому вообще пришла в голову эта идея?
        - …имеет огромный опыт.
        - Что?
        - Я говорю, наш анестезиолог…
        - Да плевать я хотел на вашего анестезиолога! Я говорю, кому в голову пришла эта идея - поместить подсудимого в обычный больничный корпус? Да еще без охраны!
        - Анестезия должна была…
        - Ничего не хочу знать! Зачем вы поместили его сюда?
        - Во время последнего сеанса он чуть не умер, сэр. Его сердце остановилось.
        Доктору Шварцу казалось, что теперь он, а не кто-то другой, находился в кошмаре. То, чего он опасался больше всего, произошло. И почему? Потому что он работает вот с такими ненадежными людьми, как эта Линда. Ему всегда не хватало людей. Пациенты поступали и поступали, а специалистов было столько же.
        Линда сжимала что-то в кармане халата.
        - Что за запах? - спросил Шварц. Он не любил фруктовые запахи, на них у него была аллергия, он вообще никакие запахи не любил.
        - Это мои сигареты, - смутилась Линда.
        - Ваши что? Что за дрянь вы курите?
        - Я пытаюсь бросить, они легкие.
        - Выкиньте сейчас же эту гадость, здесь лаборатория, а не курилка!
        - Послушайте, доктор Шварц…
        - Ничего не хочу слушать!
        - Я веду этого пациента с самого первого дня, и я не могла допустить, чтобы он умер у меня на руках. Все шло по плану.
        - Вы были ознакомлены со сценарием его погружения? - Доктор тряс папкой перед самым лицом Линды.
        - Да, я все прочитала, сэр.
        - На каком этапе сердце остановилось?
        - На последнем, мистер Шварц, когда заходила группа захвата.
        Группа захвата… Надо бы поговорить с ребятами, чтобы действовали не так грубо. Хотя кто, как не он, настаивал на натуралистичности происходящего. Чтобы не абы кто, а настоящие бойцы погружались в реконструированную реальность. И что они сделали? Довели человека до больничной койки. Но как он проснулся? Когда? Почему никого не было рядом? Он знал почему. Весь персонал здесь. В больнице лишь проходит обход. Они осматривают больных, большая часть из которых - жители острова. Никто и не думает ставить охрану. Да и кого охранять? Никто никогда из больницы не сбегал.
        Шварц точно не знал, понял ли Макс Швимер, что именно с ним произошло, или он сбежал, поддавшись рефлексу. Страх, обычный человеческий страх, мог подтолкнуть его на этот поступок. Многие люди сбегают из больниц, боясь лекарств и уколов. Или же он понял, что совершил, и сбежал, боясь наказания? Как узнать, о чем думал этот испытуемый, когда покидал больничные стены…
        Шварц пролистывал больничную карту.
        - Вы проверяли его сердце перед тем, как погрузить в сон?
        - Дело в том, что… - Линда взялась за сигареты и хотела было достать одну.
        - Я сказал, уберите эту дрянь! Вы проверяли его сердце перед погружением или нет?
        - Я смотрела больничную карту пациента, проблем с сердцем у него не было.
        - Сколько раз я говорил, нужно обследовать человека вдоль и поперек, черт возьми! Ко мне приезжают такие люди, - он поднял палец над головой, чтобы показать, какие люди к нему приезжают, - такие чины… И я говорю им, что все под контролем, Линда! И где, черт возьми, ваш контроль?
        Линда быстрым движением пальцев достала тонкую сигарету и, не боясь ни доктора, ни увольнения, закурила.
        Доктор расхаживал по кабинету, смотря то в окно, то на потолок. Потом остановился и взглянул на Линду.
        Комната наполнилась приторным запахом фруктового дыма.
        - Вы курили во время его погружения? - вдруг спросил он.
        - Что? - Она выпустила тонкую струйку дыма.
        - Вы курили во время погружения мистера Швимера?
        - Я не помню…
        - Да вы же постоянно курите!
        Он подошел к Линде и вырвал сигарету у нее изо рта, смял в руке и выкинул в урну. Мистер Шварц не почувствовал, как она обожгла его ладонь, он вообще мало что чувствовал, когда был взбешен.
        - Я говорил вам, Линда, и повторю еще раз! Мы не можем блокировать запахи. Они не должны чувствовать посторонние запахи во сне! Иначе они поймут, что спят! Откуда в его сценарии взяться запаху этих сигарет, если там никто их не курит?
        - Вы думаете…
        - Думаю? Я это знаю! А вот вам не мешало бы думать, хоть иногда!
        - Мистер Шварц, пациент был не в том состоянии, чтобы заметить такие детали. Даже если он и проснулся, так быстро понять, где грань между сном и реальностью, почти невозможно.
        - Почти, Линда, почти невозможно! Человеческий мозг способен на многое.
        Он подошел к окну и посмотрел на лес, где-то за ним шумело море, но доктор давно его не слышал. Они не открывали окон, они защищали лабораторию от любых воздействий внешнего мира. Если бы Макса Швимера не перевезли в больницу… Лучше бы он умер во сне.
        Линда переминалась с ноги на ногу и не знала, куда себя деть.
        - Сейчас нужно сделать все осторожно, - сказал Шварц.
        - Мы найдем его по камерам, - оживилась Линда.
        - Вы дали распоряжение?
        - Да, мистер Шварц, служба безопасности уже отслеживает все возможные пути побега. Мы все же на острове, сэр. Далеко он не убежит. Тем более с таким-то сердцем.
        - Не нужно расслабляться, Линда, не нужно. Всегда держите руку на пульсе.
        - Я отправлю группу захвата…
        - Нет! Я сам решу, как мы все организуем. Мы проследим за ним, как за подопытной крысой. Если отсюда и можно сбежать, то нужно понять, как он это сделает. Мы перехватим его в самом конце, на финише. Он будет думать, что сбежал, он и не поймет, когда погрузится в другую реальность.
        Линда посмотрела на Шварца, как на сумасшедшего.
        - Вы хотите погрузить его еще раз?
        - А вы имеете что-то против?
        - Но он только что перенес инфаркт!
        - Вот мы и посмотрим, на что способен человеческий организм.
        - Он же не выдержит, доктор Шварц.
        - Этот пациент все равно безнадежен. Вы его дело читали? Не лучше ли таким, как этот мистер Швимер, послужить на благо науке, чем жить в тюрьме. Мы найдем его и погрузим в сон еще раз и еще раз. Он либо умрет, либо поймет, что смысла бежать нет.
        33 глава
        За окнами опять стемнело, второй раз за сутки, значит, вторые пошли. Он уже потерял счет времени. Дворники работали без устали, дождь лил третий час. Непроглядная всепоглощающая темень. Лампочки в фарах работали попеременно, то сжимая, то расширяя свет. Если бы кто появился, человек или машина, он бы и свернуть не успел. Стрелка спидометра дрожала на пределе, как и сам он. Руки и ноги сводило от усталости, давящий шум в ушах сменялся звоном, закладывая то с одной, то с другой стороны.
        Сутки назад, когда Макс угнал автобус, нога его будто вросла в педаль газа, намертво вдавив ее в пол.
        По окнам стучали огромные капли, колеса то и дело съезжали с дороги, подпрыгивая на затопленной колее. Надо было передохнуть, переждать, пока стихнет. Мертвым он никому не нужен, даже себе.
        Макс припарковал автобус на обочине, в каких-то лысых кустах. Так себе укрытие. Всматриваясь в темноту, он не знал, что хотел там увидеть, сплошная стена тропического ливня заслоняла все. Еще пару часов назад, когда дождь был не таким сильным, а солнце еще не ушло, Макс ехал по серпантину и, куда бы он ни взглянул, везде видел только море. Оно окаймляло горизонт, очерчивало берега, шумело и шумело, поселяя в нем безвыходность и обреченность. Макс боялся заплакать, боялся признаться, что проиграл.
        Что с ним будет теперь, как его накажут? Он бы мог жить с Марией на берегу моря, ловить рыбу и ездить на вахту. Так жил Итан и все остальные.
        Он не верил, что Мария убийца, он ведь знал, что это неправда. Каким же правдоподобным был сон… Из них делали рабов, еще больших, чем они были когда-то. Сколько раз его вызывали в министерство? Три или, может, четыре. Он не забрал ни единого сценария, и его удалили со сцены, оставив одну только роль - насильника и убийцы.
        Макс провалился в сон.
        Ему снилась Мария, ее загорелое тело, лучики морщинок в уголках глаз, черные как смоль кудри волос. Вот она улыбается ему и зовет в милый вагончик у моря, где нет никого, кроме мухи, отчаянно бьющейся в окно. После они пойдут вылавливать рыбу, ставить новые сети и купаться в волнах.
        Макс проснулся от тишины, дождь перестал барабанить и открыл все, что скрывал: узкая без разметок дорога петляла меж огромных брикетов прессованных бутылок и картона. Свалка была длиною в весь путь.
        «Завод по переработке мусора», - догадался Макс.
        Он вышел из автобуса и направился в сторону свалки. Из высокой трубы завода шел густой черный дым.
        В горле что-то запершило, становилось труднее дышать. Макс откашлялся и побрел дальше.
        Брикеты стояли один на другом, создавая высотки из мусора. Максу казалось, он ходит между лабиринтами домов, по узким проторенным улочкам. Поворот, еще поворот, и опять брикеты на брикетах. Макс оглянулся - выхода не было видно. Теперь он не знал, откуда зашел.
        Чертов лабиринт минотавра. Мусорный вонючий лабиринт. Благо выход здесь есть, скорее всего, он ведет к заводу, стоит только дойти.
        Интересно, его уже начали искать? Конечно, начали, двое суток прошло. Макс надеялся, что Итан не проклянет его, когда найдет свой автобус в тех зарослях. Ничего нет хуже человеческой обиды. И чем эти люди заслужили такую жизнь, думал он, не приняли готовый сценарий, нарушили правила, отступили от написанного? Не единожды отступили…
        Мария могла. Макс усмехнулся, вспомнив ее горячий нрав и непоколебимое спокойствие. Тебя обманули, Мария, ты никого не убивала и никогда не узнаешь об этом.
        Максу подумалось, что, будь в его силах, он бы вернулся в город и всем рассказал, что здесь происходит, и тогда, и тогда… Кто б ему поверил тогда? Его бы забрали в тюрьму за убийство, и доказательства, наверное, у них тоже есть. Хотя какие могут быть доказательства, если ничего не было? Камеры, фотографии с места преступления, раны, кровоподтеки жертвы. Этого ничего нет.
        Он пощупал зажившую щеку… Или все-таки есть?
        Макс уже начал путать сон с реальностью, когда лабиринт вывел его к порту.
        «Господи, - он не мог в это поверить, - господи, это же корабли». Огромные баржи, перевозившие мусор, стояли у причала, ожидая разгрузки.
        - Эй ты! - крикнул кто-то.
        Бежать было поздно, желудок Макса съежился во что-то мелкое, страх подкатывал к горлу, ноги стали ватными. Он медленно обернулся.
        Здоровый мужик стоял в двух метрах, шевеля желваками, что-то жуя.
        - Чего встал, говорю, разгружай!
        Макс кинулся к барже. Вот он уже на ней, стоит своими ногами на корабле, который вот-вот отойдет с этого проклятого острова.
        - Это все сон, страшный сон, - шептал он себе, - и нет никаких доказательств, - разгружал он брикет за брикетом.
        - Чего ты там медлишь! У вас, городских, у всех, что ли, руки из одного места?
        - Ага, у всех, - заулыбался Макс.
        Его признали городским, значит, он уедет на этой же барже.
        - Идиот, - буркнул бригадир и выплюнул жвачку, - неси туда, говорю. Куда ты тащишь? Чтоб тебя!
        Макс старался как мог, через пару часов баржа была пуста.
        Капитан судна поднял швартовые и отдал гудок. Макс забился за бочками и какими-то катушками с тросами. Его дыхание успокоилось, а сердце перестало стучать о гортань.
        Баржа медленно отплывала от берегов злополучного острова, оставляя на нем и завод, и брикеты многотонного мусора, и карьеры с золотистым песком, и Марию, к которой Макс уже никогда не придет. И чем дальше уходило судно, тем страшнее сжималось внутри. С ним ли это происходит? Максу мерещились звуки сирен. Казалось, он обернется, а там береговая полиция приказывает штурману остановиться. И вот они осматривают баржу, заглядывая в кабину и трюмы, а после находят Макса за этими катушками. На нем защелкиваются холодные челюсти наручников, один толкает под лопатки, другой берет под локоть, сажая в моторную лодку с громкоговорителем и синим маячком.
        Макс открыл глаза. Нет. Он все еще здесь, на той самой барже. О борт бьются соленые воды. Всплески от волн доходят до затылка, до спутанных ветром волос, хоть немного освежая тот знойный жар, что палил отовсюду.
        Остров уже чуть меньше в размере и еще дальше от Макса. Значит, плывем. В животе зажурчало и начало тошнить. Если он не перекусит, то начнет блевать. Если начнет, то не остановится до завтра. Они подумают, у него морская болезнь. Они поймут, что он не их человек. Что будет, если капитан узнает, что он здесь? Тогда Макс скажет, что новенький, что заменяет кого-то. Интересно, капитан знает каждого или портовые грузчики все на одно лицо? Вдруг дверь рубки хлопнула. Макс вздрогнул и вытянул шею. На палубу вышел один. В каюте их было двое. Этот один был в темно-синей форме с лампасами на нагрудном кармане и по линии брюк. Он осматривал баржу, скинул в море пару бутылок, отхаркнулся и сплюнул за борт.
        Макс придал себе обычную позу, будто он тут и работал всю жизнь. Он не прячется, он отдыхает, он простой грузчик, каких миллион. Макс откинул уставшую голову и заслонил рукой лицо от бьющего в глаза солнца. Пусть он якобы спит.
        Темно-синий человек подходил все ближе. Макс уже чувствовал его спиной. Вот он сзади, шаги деревянные, с трудом, с оттяжкой отрываются от поверхности палубы и с грохотом опускаются на нее. Шаг, еще один и еще, и вот уже от Макса загородили солнце, тень стояла напротив, тень толкала его в вытянутые длинные ноги. Макс приоткрыл глаза, черные ботинки твердо стояли на палубе возле его грязных ступней.
        - Эй, проснись, - сказал человек.
        Макс открыл глаза.
        - Из новеньких?
        Макс кивнул.
        - Не сиди под прямыми лучами, словишь удар. Давай вставай.
        Макс попытался встать, но не смог. Штурман протянул ему руку. У Макса зажурчало в желудке.
        - Сядь под тент, - сказал тот и ушел.
        Макс прошел, качаясь, метров десять и сел под ткань, названную тентом, она и правда защищала от лучей. Он и не понимал тогда, что сидит под солнцем, а тошнит его от перегрева, хотя от голода тоже могло тошнить.
        Человек возвращался, неся что-то в руках.
        - На, поешь, - сказал штурман, протянув бутерброд и бутылку воды.
        Чистая пресная влага разлилась по всему его телу, голова вдруг стала холодной, озноб постепенно ушел. Есть совсем не хотелось, но штурман стоял и смотрел. Макс откусил корку хлеба с теплым беконом. Еле проглотил, наглотался воды, чтоб не встало поперек горла.
        Постоянно клонило в сон. Море померкло, небо исчезло, как и корабль, и все, что на нем.
        Рядом был тот же штурман, когда Макс разлепил глаза.
        - Долго еще? - сквозь сон пробубнил Макс.
        - Ну ты горазд поспать. Вон берег.
        Макс сорвался с пола. Ноги во сне онемели, подкосились, он чуть не упал.
        - Нервный ты, парень, комиссию проходил? - спросил штурман и ушел к рубке, не дождавшись ответа.
        «Сейчас уже не важно, - думал Макс, - сейчас хоть до берега вплавь». Он узнавал и землю, и здания, и все, что было на той земле, которая и была ему домом. И где же укрыться в нем? В квартире, за задней стенкой шкафа, Макс спрятал немного денег. На первое время хватит, а потом как пойдет.
        Может, его и не будут искать, их план провалился, а Макс сбежал, нехорошо, если там узнают, что с острова можно сбежать… Может, они так и будут молчать? С корабля его так и не сняли, у Марии не нашли. Не мешало бы затаиться, а потом он расскажет всю правду, только бы связаться с нужными людьми.
        Голоса с берега доносились все четче. Погрузка мусора на еще две такие же баржи шла полным ходом. Макс посмотрел на грузчиков, потом на себя, он и действительно мало чем отличался от тех парней. Растянутые штаны, резиновые тапки, футболка не первой свежести. От него даже воняло так же, как от них, неудивительно, что его приняли за работягу.
        Как он доберется до дома, автостопом или пешком? В карманах было пусто, собственно, как и в желудке.
        - Держи, парень, хорошо поработал, - сказал штурман и сунул ему в руку две смятые купюры по сто.
        Макс разжал кулак.
        Деньги, настоящие деньги!
        Если и есть на свете удача, то это она.
        Он доедет до дома, но сначала купит еды. Дома он примет душ, а потом придумает, где бы переждать. В тот клуб он больше ни ногой, все началось с того клуба. Он будет бродягой, сольется с толпой, отрастит бороду, волосы, ногти, будет как эти психи на трассе, с табличками на груди. Цель направления - город… А плевать, какой город. Он будет свободен.
        Макс сошел на берег, нужно быть спокойнее, главное - не бежать. Оглянулся на море - работяги работали дружно, никто на него не смотрел. Вот и он не будет смотреть, ни на кого не смотреть, идти только вперед. Он прибавил шагу, а вскоре и сам не заметил, как побежал.
        Вот дорога и люди, автобусная остановка, Макс запрыгнул в автобус. Совершенно пустой. Двери закрылись, колеса зашуршали по асфальту. На остановке еще стояли люди, но автобус не остановился ни на одной. У Макса засосало под ложечкой. Почему он не остановится? Может, им не туда. Или мне не туда?
        - Эй, - Макс пробрался к водителю, - до центральной или дальше?
        - И дальше тоже, - кивнул тот.
        Что-то вроде дежавю, где-то он его уже видел.
        Конечно, видел, он же постоянно ездил на общественном транспорте.
        Макс выдохнул и сел.
        - А людей мы не возьмем? - зачем-то спросил Макс.
        - Возьмем, куда без людей, - сказал водитель и остановился.
        Зашла толпа. Уставилась в окна. На Макса никто не смотрел.
        Макс подумал, что он воняет. Немудрено после мусорной баржи. Все равно что в мусорном баке, ну и ладно, зато не будут теснить.
        За окнами оставались порт, баржи, загруженные мусором, и работяги по локоть в дерьме. Скорее бы отмыться от этого запаха.
        Улицы вдруг стали знакомыми: продуктовый, центральная площадь, кинотеатр с паршивым попкорном, еще каких-то десять минут и… Макс вспомнил про деньги. Надо будет купить мексиканскую лепешку и сыр. Разжал ладонь - ничего. Наверное, потерял. Макс стал метаться на месте, заглянул под кресло - тоже нет.
        - Вы не видели? - хотел он спросить.
        Но все лица пялились в окно. Ни одно не повернулось к нему. Не нужно привлекать внимания, подумал он и перестал метаться.
        Автобус остановился почти у самого дома. Все стояли у окон, Макс вышел один.
        В доме все так же, как было, и дом такой же, как был. Все те же скрипучие лестницы и хлипкие деревянные двери, которые выбьешь ногой, все тот же коридор, общий, узкий, пронизанный лучами света от приоткрытых дверей. Его комната в самом конце и теперь кажется непомерно дальней. Комната соседа перед самым носом, дверь приоткрыта на треть. Макс постучал и зашел.
        Тот же Адам сидел на диване и смотрел какой-то сериал.
        - Привет, друг, - сказал Макс.
        Тот обернулся и кивнул. Еле заметная улыбка проскочила в уголке его рта.
        - Представляешь, я в автобусе деньги потерял, вроде только в руке держал, а смотрю - и их нет.
        - Нельзя потерять то, чего нет, - сказал Адам.
        - Это точно… Погоди, что?
        Адам сжал губы трубочкой и наполнил всю комнату белым клубом фруктового дыма.
        Сквозь дым Макс увидел больничные койки, на которых лежали двое - штурман и водитель автобуса.
        - Вы опять проснулись, молодой человек, - сказал мужчина в белом, набирая в шприц лекарство.
        - И не сидите под прямыми лучами, можно получить тепловой удар, - улыбнулась медсестра.
        34 глава
        По прозрачной стенке граненого стакана медленно стекали капли вчерашнего виски. Он был уже теплым, лед растаял, и этой жижей можно было только прополоскать рот. Я выплюнул все в раковину и вылил остатки. На щеке - след от подушки, в теле - приятная усталость. Через сон я слышал, как ушли шаги и закрылась входная дверь.
        Я подставил голову под кран, вода стекала по лицу, по шее, прошла по позвоночнику, пробуждая все нервы, отгоняя последний сон. Нужно было идти домой, проводить здесь всю ночь не входило в мои планы. Я пришел сюда к вечеру, часам к шести, не успев побыть в клубе, сразу поднялся наверх.
        - Тебе ту же? - спросил бородач.
        Я кивнул.
        В номере пахло чужими духами, чужим телом, присутствием. На подушке я нашел пару белых волос. Но мне было все равно. Когда-то я с омерзением надевал чужие ботинки для боулинга, они воняли, как заправский мужик, и были влажные от чужого пота. Теперь это не имело значения. Я сидел на кровати и ждал. Когда я уходил от нее в тот раз, то думал, что не вернусь сюда больше. По правде, я толком и не понял, что тогда произошло, но, видимо, в том и смысл любой зависимости - не понимать ее и все равно подчиняться. Может, они и правы в этом своем министерстве, может, чем позже человек испытает любое из удовольствий, тем дольше будет независим от него. Когда я думал о том, что сделала Лиззи, о том, какой псих этот Артур, о том, что Хлоя в тюрьме… Мне хотелось уйти от всего.
        Она пришла через десять минут с бутылкой виски и двумя стаканами.
        - Спиртное в номере - полнейшее дерьмо, - сказала она, - я стащила бутылку из бара.
        Было в ней что-то азиатское: маленькая, чернявая, узкоплечая, груди почти нет, впрочем, как и бедер. Я не успел разглядеть ее тогда, она вся будто пряталась в темноте, убегая от света. Сейчас же предстала как есть. Желтый свет прикроватного ночника освещал половину ее прозрачного тела, я захотел подойти ближе, но не мог.
        - Как тебя зовут?
        - Ли, - ответила она, улыбаясь своими белоснежными крупными зубами.
        - Ли - красивое имя.
        - Обычное, - она протянула мне стакан и наполнила его. - Лед подай.
        Я достал ведерко со льдом из холодильника и положил себе в стакан три кубика.
        - Мне безо льда, - сказала она, - этот виски не так крепок, чтобы его разбавлять.
        Ли выпила залпом, потом повторила и выпила еще раз. Пошла к тумбе, поставила бутылку и стакан. Повернулась ко мне и мигом сняла платье.
        Ее шоколадное тело выглядело каким-то детским. Той ночью, когда я не видел ее, все было совсем по-другому.
        - Сколько тебе лет? - спросил я.
        - Двадцать пять.
        - Врешь.
        - Показать тебе паспорт? - рассмеялась Ли. - Я просто мелкая.
        - Мелкая, - повторил я.
        - Да, Артур меня так называет.
        Она приблизилась и провела тонкими, почти прозрачными пальцами по моему животу.
        - Как ты оказалась здесь?
        - О, сегодня ты хочешь поговорить? Как знаешь, болтать я тоже люблю.
        - Если тебе тяжело…
        - Не тяжелее, чем было. Не говорить - не значит не помнить. Ведь так?
        - Наверное…
        - Да ты заботливый, Адам, - улыбнулась она.
        - Помнишь мое имя? - удивился я.
        - Думаешь, у меня много таких, как ты?
        - Я не знаю, не знаю, что думать, мне все равно.
        - Неправда, тебе не все равно. - Она прижалась ко мне. - Скажи, что не все равно, - провела пальцем по моим губам и чуть поцарапала ногтем.
        - Хорошо, мне не все равно, - согласился я. - Надеюсь, я у тебя второй.
        Она рассмеялась.
        - Так как ты оказалась здесь?
        - Меня Артур нашел. Он зашел в туалет, а я была не в лучшем виде.
        - Блевала, что ли?
        - Нет, висела в петле.
        - Где? - не понял я.
        - В петле из колготок, знаешь, такие крепкие делают сейчас колготки… А Артур зашел в туалет, я спьяну спутала туалеты, тот был мужской.
        Она опять засмеялась, а я не мог ничего сказать. Виски встал поперек горла. Я подавился и закашлялся.
        Она похлопала меня по спине.
        - Но почему ты решила, решила…
        - Вздернуться? - так легко спросила она.
        - Да. Что случилось?
        - Что случилось? У всех, кто выбирает смерть, случается одно и то же - безысходность. У тебя случалась безысходность, Адам?
        - Нет.
        - Тебе повезло. А вот я ненавидела свою работу, как, впрочем, и многие другие, но я не могла больше терпеть. Я работала в доме терпимости. Знаешь такие дома?
        - Никогда там не был.
        - Ну да, они не для простых людей, - она отхлебнула еще.
        - Кто туда ходит?
        - Многие. У кого нет по сценарию жен, например, ну не знаю, извращенцы всякие тоже там есть, министерских там было полно.
        - Мне очень жаль. Ты сбежала?
        - Да, я не хотела так больше жить.
        - Но разве ты сейчас не… - Я осекся.
        - Не проститутка? Нет.
        Она налила еще.
        - Я сама это выбрала сейчас. Меня никто не заставлял.
        - А Артур?
        - Он поселил меня здесь. Сначала приходил сам, потом спросил, не нравится ли мне кто-нибудь. Я приметила тебя и еще одного паренька.
        - Понятно.
        Она засмеялась.
        - Ты ревнуешь? - Пуговицы на моей рубашке вылетали из петель под ее быстрыми пальцами.
        - Ревную? Ну немножко, - скорчил я обиженную рожу.
        Ей это понравилось. Она ткнула в меня своим тонким ногтем и повалила на кровать. Ли скользила по мне, как змея, своим тонким извилистым телом, обнимала за шею, опоясывала бедра, обездвижила каждый мускул.
        - А ты кем работаешь? - спросила она, откинувшись на спину и закурив.
        - Осведомителем. - Я посмотрел на нее, не зная, отринет она или нет.
        - Стукач? - Она опять засмеялась.
        - Ну типа того.
        - Да, Артур говорил, кто ты.
        - А зачем спрашивала?
        - Думала, соврешь.
        - Класс, правдивая проститутка.
        - Эй. - Она стукнула меня по плечу.
        - Не обижайся.
        - Да мне все равно. - Она опять затянулась и выпустила еле заметный клуб дыма.
        Она смотрела в потолок, я - на нее, плавные изгибы ее тонкого тела тонули в холмах пуховых одеял.
        - А кем бы ты был? - вдруг спросила она.
        - Что?
        - Кем бы ты был, если бы не сценарий?
        - Не знаю, может, юристом или менеджером.
        - А стукачом?
        Ее звонкий смех разлетелся по комнате, наполнил пространство, растворился в стенах, как и горький дым от ее сигар.
        Да, это было вчера или сегодня. Я не помнил. Посмотрел на часы. Без четверти час. Ночь.
        В номере никого не было, из бара еще доносилась кислотная музыка. Нужно было идти. Сбежав по лестнице, кинул ключ на стойку, словил подмигивание бородача.
        В клубе не протолкнуться. Я попытался пройти к выходу, но меня волною из тел плавно повело к столу. Решил переждать. Официантки в коротких юбках ходили меж столиков, ставя на подносы пустые стаканы и прочий хлам. В ушах стучала музыка. Голова болела с похмелья. Жутко хотелось пить. Тут официант, как по заказу, поставил передо мной бутылку с водой. В темноте я не разглядел его.
        - Это мне? - спросил я.
        Человек кивнул.
        Открутил крышку, отпил минеральной воды. Она растекалась шипящей прохладой по иссохшему горлу, бурля газами в пустом животе. Я уже осушил ее до половины, когда увидел, что официант никуда не ушел, так и стоял возле, чего-то ожидая от меня. Я посмотрел на него. Вода встала поперек, взгляд покрылся пеленой или то был клубный дым, трудно было разобрать. Теперь все звуки отдавались эхом, давя на уши, вызывая боль.
        - Ничего, - сказал официант, - побочный эффект.
        - Побочный эффект чего? - Я бил по ушам, но заложенность не проходила.
        - Как чего? Снотворного, мой мальчик.
        Пожилой официант, которого я никак не мог вспомнить, сел рядом. Он был высокий, в костюме и галстуке.
        - Я вас знаю? - попытался я вспомнить.
        В глазах двоилось, а реальность словно отгородило мутным стеклом.
        - Конечно, - старик улыбнулся, - и я тебя знаю. Твои фиалки, Адам, замечательно прижились. У тебя легкая рука, мой мальчик, ни один цветок не завял.
        - Это вы! - Я вскрикнул, но от этого затылок будто раскололся надвое.
        - Тихо-тихо, нельзя кричать, Адам. Зачем ты так? Будет еще хуже. С тобой и так-то не все хорошо. Более того, с тобой все плохо. Ты вляпался в такую незавидную историю, мой мальчик. Мне тебя так жаль.
        - Как вы узнали, что я здесь? Кто вы? - Мне показалось, я не чувствовал рук, пальцы немели.
        - А ты еще не понял? Я твой осведомитель, Адам. Да-да, это меня приставили к тебе. - Он засмеялся старческим сиплым смехом. - Здорово, не правда ли? А ты думал наоборот? Ты провалил дело, парень. Очень-очень жаль. Вот это, - он достал какую-то листовку из кармана, - вот это мы нашли у тебя в квартире.
        Я смотрел на красную лилию. Листовку выронила Хлоя, когда я бежал за ней по палисаднику медицинского колледжа, она тогда выпрыгнула из окна и села в машину к Артуру. Я и забыл, что эта листовка у меня. Они обыскали мою квартиру…
        Я положил листовку в карман. Смысла что-либо отрицать уже не было.
        - Но как же, как же ваша дочь? - спросил я.
        - О! Это было так мило с твоей стороны. Ты хотел спасти меня, да, я это понял, я понял это и ценю. Ты не веришь мне, не веришь, Адам? Но эта твоя выдумка с дочерью просто прекрасна. Я почти поверил, - он засмеялся, - почти поверил, и эти мои слезы. Ты помнишь мои слезы, сынок? Они были настоящие. Да-да, я так расчувствовался, будто у меня и правда когда-то была дочь.
        - Не понял. А у вас ее не было?
        - Нет, представляешь, как ты оплошал! Это все легенда, красивая легенда, чтобы приставить тебя ко мне, а на самом деле меня к тебе. Ты понимаешь, да? Понимаешь, о чем я? О, какая история, хоть роман пиши. Несчастный старик ищет дочь… Ах, у тебя доброе сердце, Адам.
        - Значит, никакой дочери не было и это все ложь?
        - Ну почему все. Не думай так плохо о старике. Я ведь действительно любил одну женщину, она и правда от меня забеременела, но есть одно но, - он приблизился к моему уху и стал говорить шепотом: - Я доложил об этом министерству, да-да, я доложил о ней, и они заставили ее избавиться от ребенка.
        - Вы чудовище.
        - Может быть, может быть. Может, поэтому я и люблю цветы. Кстати, Хлоя.
        - Что вы сделали с ней? - Я привстал, но старик осадил меня.
        - Не спеши, это уже не твое дело, мой мальчик. Скоро и ты окажешься там, где она. Кстати, ты понял, ты понял, в чем подвох?
        Он выдержал паузу, но, так и не дождавшись ответа, продолжил:
        - Это же ты привел ее ко мне. Если бы не твоя идея с подставной дочерью, я бы и не стал проверять эту девчонку. Она нарушила слишком много правил, Адам, слишком много. У них не было другого выхода.
        - Она никого не убивала!
        - О! Значит, ты знаешь, - удивился он, - знаешь, где она? Я недооценил тебя, парень. - Старик играючи погрозил мне пальцем, а потом обнял за плечи.
        - Она не убивала никого, - повторил я.
        - Убивала, не убивала… Какая теперь разница, не правда ли? Это все условности, не более.
        Меня стало знобить, все тело дрожало, я посмотрел на руки, их беспрестанно трясло, они словно перестали быть моими. Мои руки, мое тело больше не принадлежали мне.
        - О! Началось, - сказал старик, - через пару минут закружится голова, еще через минуту участится сердцебиение, а после ты потеряешь сознание. Не бойся, сынок, это не больно. Как хорошо ты это придумал с моей дочерью. «Я нашел вашу дочь»… До сих пор мурашки по телу.
        - Что вы несете? Она же не ваша дочь! Вашу дочь вы убили, как и испортили жизнь любимой женщине!
        - А это не важно, совсем не важно. Давай облокотись на меня, я выведу тебя отсюда.
        Он приподнял меня, я повис на нем, как мешок. И откуда у него столько сил?
        - А ты тяжелый, парень, по тебе и не скажешь, - тужился он, - ну, давай-давай помоги мне. Пора уходить, пока никто не заметил.
        Старик подпер меня под плечи и уже вышел из-за стола, как вдруг вскрикнул, осел и упал на пол. Звук разбитого стекла я слышал уже смутно, да и видел так же. Перед глазами - нечеткие силуэты. Я отшатнулся и рухнул на диван.
        - Так его, малышка, - сказал бородач.
        Он стоял напротив, большой и довольный, рядом - та самая учительница нежно обнимала его. Она самодовольно смотрела на лежавшего под столом старика и потирала хрупкие руки.
        - Давай отнесу тебя наверх, - сказал бородач, переваливая меня через плечо. Сознание, что то и дело уходило от меня, ушло окончательно.
        35 глава
        Ричард Стоун почти не разговаривал с женой уже как месяц. Нельзя сказать, что раньше он разговаривал с ней чаще, но они хотя бы обменивались парочкой сухих фраз и таких же сухих поцелуев. Теперь же не было и того. Они не здоровались, не общались, не спали вместе. Ричард уважал свою жену, она была дипломированным специалистом, преподавала литературу в школе. Своих детей у них не было, и миссис Стоун посвятила всю себя чужим детям, которые и стали ей как свои. В начале отношений они говорили о работе, но сейчас устали о ней говорить. Каждый вечер Ричард приходил из стоматологии и закрывался на втором этаже своего небольшого дома. Они жили в таунхаусе. Их дом был поделен надвое, и по соседству жила еще одна семья - Паркеры.
        Ричарду казалось, что они счастливы, им самим так казалось, может, так оно и было. Паркеры любили собираться по пятницам и жарить мясо во дворе. У них была маленькая дочь, и миссис Паркер ждала еще одного. Ее живот значительно округлился, и Ричард с завистью смотрел на них. Казалось, ничто не могло нарушить гармонию этой семьи. «Как они удивительно совпали», - думал Ричард, глядя на них из окна своей комнаты. Быть может, если бы у них с женой были дети, они бы тоже сошлись на любви к ним? По сценарию им полагалось иметь двоих детей, но природа порой бывает сильнее любого сценария.
        Запах жареного мяса разбудил аппетит. Ричард почти ничего не ел сегодня, как и всю последнюю неделю. Семь дней назад к нему пришли из полиции и спросили, не знает ли он, где был его ассистент прошлым вечером. Он и правда не знал. Марк уходил, когда хотел, и приходил так же. Позже Ричард узнал, что Марк мертв. Он никогда не любил этого засранца, но смерти ему точно не желал. Ричард отошел от семейной идиллии, царившей под его окнами, и сел за ноутбук. Черный экран превратился в картинку голубой лагуны с разбросанными по ней папками и документами.
        Ричард забыл, что хотел посмотреть, так зачастую и было, он открывал ноутбук, с полчаса смотрел в потухший экран, закрывал его и шел спать. Так бы оно было и сейчас, если бы оповещение с пометкой «важное» не замигало над значком почтового приложения. Ричард открыл письмо.
        «Уважаемый мистер Стоун!
        Министерство сообщает вам об изменениях в вашем сценарии. Просьба ознакомиться с документом как можно скорее.
        С уважением,
        главный начальник городского подразделения министерства гражданских дел».
        Ричард открыл документ во вложении.
        «Настоящим уведомлением сообщаем вам, что в течение двадцати четырех часов вы должны оставить свою работу и прийти на переквалификацию в ближайший к вам центр обучения. Вы назначаетесь менеджером по рекламе в агентстве «Тент».
        Ниже по списку прилагался адрес нового места жительства Ричарда, инициалы его новой жены и ребенок в количестве одной штуки, которого он обязан был завести.
        Ричард опрокинулся на кресло. У него зашумело в ушах. Не сказать, что он был доволен своей жизнью, но менять ее полностью в тридцать шесть лет тоже не хотел. Новая жена… Нет, ему определенно нравилась его Пэм. Чем она плоха, черт возьми? Ну и что, что они не разговаривают, она образованная, вполне интересная женщина. В каком-то месте даже привлекательная. Эти ее округлые бедра и вздернутый нос. Он не хотел другую, точно не хотел. По крайней мере, не на всю оставшуюся жизнь. А может, они узнали о его случайной интрижке с этой Лили или Лиззи, ему жаль было эту девушку, только и всего. Разве могло быть что-то серьезное? Сколько их было у него, этих медсестер и практиканток, он и со счету сбился. Ричарду вдруг подумалось, что это он во всем виноват, вот в такой вот жизни с Пэм. Если бы он постарался полюбить ее, но нет, никакого шанса их браку он не дал. А теперь что? Новая жизнь, профессия, женщина? Он не хотел ничего менять, ведь что бы он ни изменил, это будет не его выбор, не то, чего бы он хотел. А к Пэм он уже привык, как ребенок привыкает к брату или сестре.
        В дверь его комнаты постучали.
        - Ричард, - услышал он плачущий голос жены, - Ричард, дорогой, можно войти?
        Он вскочил с кресла и открыл дверь.
        Пэм была вся заплаканная, в ее руке светился смартфон с открытой почтой.
        - Мне прислали письмо из министерства, - сказала она.
        - Я знаю, мне тоже.
        - Но я не хочу уходить от тебя.
        - И я не хочу. - Он обнял жену и поцеловал в макушку.
        - Ты только посмотри на это. Меня назначили риелтером. Но я же учитель, Ричард, у меня дети, как же мои дети?
        - Успокойся, успокойся, пожалуйста. - Он гладил ее по спутанным волосам, запах которых показался ему самым родным.
        - А тебя? - спросила она.
        - Что?
        - Ты так и останешься стоматологом?
        - Нет, теперь я рекламный агент.
        - Они что там, с ума посходили?
        За окнами послышался истеричный женский плач. Ричард подошел к окну и открыл ставни. Паркер обнимал свою беременную жену и не сводил глаз со светящегося экрана телефона. На земле лежала тарелка с только что приготовленными сосисками.
        - Вам тоже пришло письмо? - крикнул Ричард.
        - Да, - подняла заплаканное лицо с груди мужа миссис Паркер. - И вам?
        - И нам, - кивнула Пэм. - Не переживайте, вам нельзя волноваться, милая, это, наверное, какой-то системный сбой.
        - Но это именное письмо, с печатью министерства…
        Ричард посмотрел через дорогу, в окнах соседних домов загорался свет, люди выходили на улицу, накинув куртки на пижамы и ночные сорочки. Никто не сводил взгляда с телефона, в очередной раз перечитывая входящие письма. Мужчины выкуривали одну сигарету за другой, женщины укутывали в пледы выбежавших за ними детей. Одни прижимались к матерям, другие брали на руки младших и так и стояли в дверях, ожидая чего-то.
        Ричард показал соседям свой телефон, и все поняли друг друга.
        - Мы поехали к министерству, давайте с нами! - крикнул мужчина с другой стороны улицы.
        Через минуту послышались звуки заведенных моторов, и дорога наполнилась светом проезжающих к центру габаритных огней. Лучи желто-белых фар пересекались друг с другом, выходили на встречку, мчались по тротуарам, подвозили проходивших мимо людей. Те тоже, в одних лишь пижамах, шли к центру, надеясь получить хоть какой-то ответ. Через четверть часа вся центральная площадь была похожа на большой муравейник. Машины оставляли как есть, бросали, не закрыв дверей, в переулках и посреди дороги. Смысла ехать дальше не было. Толпа заполонила всю проезжую часть.
        Ричард с женой и семейством Паркер подъезжали к центральной аллее. Беременная женщина уже не плакала, а прижимала к груди уснувшую дочь. Ричард знал, что ничем хорошим этот день не закончится. Когда в стабильность врывается хаос, трагедии не миновать.
        - Министерские, наверное, тоже здесь, - сказал Паркер. - Они же не могут не выйти к людям.
        Ричард посмотрел на сонное полукруглое здание министерства. Оно почему-то было огорожено красной лентой, на которой висели таблички «Близко не подходить».
        Ни в одном из окон не горел свет, только лампа уличного освещения озаряла крыльцо и табличку с расписанием рабочих и выходных дней. Людей прибывало все больше, толпа расширялась, лавиной накрывая каждый метр центральной площади. Ричард заметил, что в толпе были и счастливые люди, они улыбались, поздравляя друг друга. Мимо бежал человек, держа телефон над собой, он показывал его каждому встречному, он кричал, что разведен, и, кажется, плакал от счастья. Ричард и сам порадовался за него. Как страх охватывает близстоящих, заражая нахлынувшей паникой, так и радость заражает чужим счастьем, даже если сам не рад. Ричард часто думал, как бы сложилась его жизнь, строй он ее сам. На Пэм он бы точно не женился, да и в стоматологию навряд ли бы пошел, но сейчас роднее Пэм у него никого не было и без работы он себя не представлял. А ведь еще месяц назад он думал, что будь он свободен, то сразу развелся бы, закрутил роман с какой-нибудь ассистенткой, уехал бы с ней на побережье или еще куда. Куда-нибудь подальше от Пэм. Какой идиот! Только сейчас он понял, как быстро привык ко всему, как не хотелось ему ничего
менять. А эти связи, бесконечные измены жене… К чему это все? Доказать себе, что свободен? Только и всего? Пэм, бедная его Пэм, она стояла, обняв себя руками, редко и тихо всхлипывая. Она часто оглядывалась по сторонам, боясь увидеть своих детей, боясь, что и они ее увидят, такую слабую и беспомощную. Ричард снял пиджак и накинул жене на плечи. Сколько благодарности было в ней. «Если бы ты знала, сколько раз я предавал тебя, Пэм», - думал он.
        Как сияли ее глаза! Или это свет от уличных фонарей? Почему он не видел ее раньше? Ей дадут другого мужа, может, ей и нужен другой. Нет, он не хотел ее отпускать. Ни сейчас, ни сегодня, никогда.
        Толпа ахнула, Ричард посмотрел вперед.
        Черные экраны один за другим загорались ослепляющим светом. Первый, второй, третий, и вот уже по всей площади горели пустые рекламные табло. На улице стало светло, почти как днем. Воздух был будто свинцовым, тяжелая всепоглощающая тишина наполнила площадь. Никто не проронил ни слова.
        На экранах появился человек, по внешности южанин, он сидел за столом и смотрел на присутствующих.
        - Доброй ночи, - начал он.
        Толпа выдохнула и начала перешептываться.
        Человек с экрана выдержал небольшую паузу и продолжил:
        - Я знал, что вы придете. Сегодня каждый из вас получил по новому сценарию. Шок, тревога, ужас? Да, все эти чувства охватили вас. Удивительно, почему вы не испытали того же, когда получали их в первый раз. Раб не знает, что он раб, если все вокруг живут так же, не правда ли? Я разослал вам новые сценарии, и это легко было сделать. Все ваши сценарии раздаются рандомно.
        По толпе разнесся шепот негодования.
        - Да, именно так. И в этом нет ничего божественного. Никакого провидения. За этим даже не стоит аналитическая работа ученых умов. Всем на вас наплевать. Вы получаете сценарии с помощью компьютерной программы, которая иногда дает сбой. Никто не задавался вопросом, почему он врач или юрист, хотя не имеет к тому никаких способностей? Вы - жертвы программной ошибки, и таких «везунчиков» множество, поверьте мне. Но хуже всего то, что вы жертвы постоянной слежки. Вы как звери в загоне. Да, камеры есть на улицах, и вы знали о них. Но это еще не все. Смотрите.
        Экраны переключились на трансляции записей из спален и ванных комнат людей. Голос за кадром продолжил:
        - Они смотрят, как вы ходите в туалет, как моетесь в душе, как занимаетесь любовью. Вы как лабораторные крысы. Вы хуже них.
        Каждый из экранов показывал свою картинку. Записи вчерашнего дня. Вот супруги из сто двадцатого дома разделись догола и легли в кровать. Вот мистер Майлз, известный юрист города, сидит с газетой на унитазе. Вот женщина лет пятидесяти моется в душе. Картинки быстро менялись, оставляя на лицах людей красные пятна стыда и злости. Вдруг кто-то кинул в экран камень, один, второй, третий.
        - Вы все видели? - На уцелевших экранах показался все тот же человек. - Мне жаль, что пришлось показать вам это. Но иначе вы не поверили бы мне. Вы имеете полное право жить в свободном обществе, выбирать жен и мужей, рожать столько детей, сколько захотите, быть тем, кем мечтали, ах да, вам запретили мечтать. Я призываю вас сжечь свои сценарии! Пойти за мной!
        Толпа ликовала. Ричард обернулся назад, теперь это была не просто толпа, это был весь город. Все улицы от самых окраин до центра заполнились людьми. Они все кричали, кидали в воздух шарфы и куртки, обнимали жен, кто-то плакал, где-то был слышен истеричный смех.
        - Они пойдут против вас, - продолжал Артур, - но я не дам им этого сделать. Я выстрою новый город, новые дома! Теперь не будет муниципальных домов, у каждого будет свой личный дом!
        С запада Ричард услышал звук вертолетных лопастей, потом с севера, с юга, вертолеты кружили над городом, освещая людей.
        - Жители города, мы просим вас разойтись по домам, - громкоговорители заглушали людской вой. - Всем разойтись по домам.
        - Да пошли вы! - крикнула Пэм.
        Ричард не узнавал свою жену, и ему это нравилось.
        - Да пошли вы! - крикнул он.
        - Проваливайте! - донеслось из толпы.
        - Они следили за вами, - продолжал Артур, - теперь ваша очередь.
        Экраны переключились на дома и квартиры правления. Министерские начальники сидели, связанные, на унитазах в туалетах своих домов.
        По толпе пронесся громкий смех.
        - Да здравствует новая жизнь! - крикнул Артур. - Ура!
        - Ура! - кричала толпа. - Ура! - плакала Пэм. - Ура!
        Сильный хлопок раздался в здании министерства, осветив пару окон. Потом еще один и еще. Волна мощного взрыва докатилась до людей и чудом не достала их. Здание накренилось на одну сторону, а после сложилось как карточный домик, оставив только серый клуб тяжелой кирпичной пыли, осевшей на тротуаре, машинах и лицах людей.
        Люди отринули от площади, стали тесниться друг к другу.
        Ричард обнял жену. Он знал, что после этой ночи либо их всех лишат жизни, либо они обретут ее. Если он свободен, если все свободны, значит, он может остаться с Пэм, потому что хочет этого.
        Экраны опять переключились на квартиры чиновников. Связанные и голые, с кляпами во ртах, они смотрели куда-то поверх камер, и их взгляд наполнялся животным ужасом.
        Часы на площади отсчитывали последние секунды до полуночи.
        Пять, четыре, три, два… Множество взрывов, один за другим, раздалось за большими экранами и где-то на окраинах города. Изображения с голыми чиновниками пропали, оставив лишь черную рябь потерянного сигнала.
        Толпа ахнула и оцепенела. Ричард почувствовал запах крови. Он убил их, этот человек взорвал правление. Вертолеты стали снижаться, громкоговорители заглушали толпу.
        - Мы предупреждаем вас, разойдитесь по домам. Это последнее предупреждение, разойдитесь по домам!
        Вдруг что-то упало в людей, зашипело и подняло клуб белого дыма, у Ричарда заслезились глаза. Он услышал пулеметные выстрелы, толпа закричала и ринулась вспять.
        По вертолетам стреляли вооруженные люди. Они выходили на крыши домов и палили по огромным машинам. Вертолеты накренились на один бок, потом выровняли крен, остановились в воздухе, набрали высоту и стали медленно отдалятся от площади под крики и свисты толпы.
        «У него есть своя армия», - понял Ричард.
        На крышах каждого из домов стояли пулеметчики в касках и бронежилетах. Таких же людей Ричард увидел и среди толпы.
        - Сейчас вы вернетесь в свои дома, - говорил Артур, - у каждого из вас будет право на оружие. Мы выдадим вам оружие и деньги. Мы построим новую жизнь.
        Экраны погасли. Люди не спешили расходиться по домам. Ричард все еще ждал наступления полиции, но никого не было. Он уже давно замечал, что полиции стало меньше, а те, что и встречались на улице, походили на недоученных сосунков. Как получилось, что планы сопротивляющихся не просчитали заранее? И кто сейчас пойдет против них?
        Одна девушка в слезах пробиралась сквозь ликующую толпу. Кто-то сказал, что тот мужик с кляпом во рту, чью квартиру только что взорвали, был ее отцом. Что теперь будет с их семьями? Ричард не хотел об этом думать.
        36 глава
        Море сегодня не такое шумное. Ветер поднимался лишь редкими порывами, буря стихла и все, что осталось, - несколько поваленных деревьев и разбросанные вещи на песке. Мужские брюки, растянутые свитера, облепленные катышками, как саранчой, - все это торчало из песка, будто утопленники, выброшенные на берег. Мария не успела снять их с веревки, когда начался шторм. Она закрылась в своей бытовке и молилась, чтобы ее не снесло. Когда все стихло, она почувствовала грязь под ногами, мокрый песок вперемешку с тиной, вся бытовка была в нем. Взяв корзину, пошла по берегу собирать погребенные вещи. Вытягивая их за рукава, за штанины, вырывая из зыбучей влажности песка. Как там ее парни на карьере? Еще четыре дня одной здесь сидеть. После побега Макса она уже не ждала никого. Смирилась с тем, что дала ей жизнь. Часто разговаривала сама с собой, меньше с остальными. Даже когда те приезжали, каждый был занят своим делом, никто и не смотрел на нее. Никто больше не смотрел на нее, как Макс. Она была уверена, что его поймали, невозможно найти выход из тупика. Автобус обнаружили возле мусорных складов и вернули
Итану, он еще неделю копался в двигателе, вздыхая и ругая себя за что-то.
        «Знаешь, это я виноват, - сказал он как-то. - Если бы я не сказал ему, где мы находимся, он бы и не вздумал бежать». Мария молчала, она знала, что Макс все равно бы ушел, не тогда, так сейчас. Такие, как он, всегда уходят, куда угодно, хоть на тот свет.
        За шумом волн и ворохом собственных мыслей Мария не сразу услышала звук мотора и тарахтение выхлопной трубы. Автобус приехал, только вот это был не автобус Итана, другой, Мария узнала его. На таком же доставили и ее, и каждого, кто был здесь. На таком привозили осужденных.
        Тюремный автобус остановился. Двери долго не открывались, водитель что-то сказал пассажиру и вышел из кабины. Кем был пассажир, Мария не видела. Она вцепилась в корзину, руки ее побелели, вена на шее отбивала сердечный ритм.
        - Это ты, - шептала Мария, - пусть это будешь ты.
        Водитель подошел к двери и, навалившись на нее всем телом, стал отталкивать в сторону. После долгих усилий дверь поддалась.
        Это был не он.
        Женщина лет тридцати. Она прижимала к себе чемодан и приглаживала вздыбленные волосы. Она гладила и гладила себя по голове и смотрела куда-то вдаль, не на Марию, а будто через нее.
        - Принимай! - крикнул водитель, задвинул тугую дверь, сел в кабину и уехал.
        Женщина была не в себе. Или так показалась Марии. Она тоже была не совсем своя, когда ее только привезли. Так же стояла, прижав последние вещи, и смотрела куда-то в море, будто в нем был какой-то выход.
        У новенькой дернулась губа и скривился рот. Она хотела заплакать, но не могла, только шмыгала носом и приглаживала, приглаживала непослушные пряди.
        - Как тебя зовут? - крикнула Мария.
        Женщина молчала.
        Мария подошла ближе. Она была рада, что теперь не одна, что можно будет с кем-то поболтать, если, конечно, она придет в себя, и разделить обед, когда мужики уедут на вахту. Теперь не одной ей стирать эту кучу вонючего белья и убирать их бытовки.
        - Ну, пойдем, поживешь пока у меня, - прикоснулась она к плечу женщины. Та не посмотрела на Марию, но последовала за ней.
        «Оклемается», - заключила Мария и повела гостью к себе.
        - Песка намело, - подвела она новенькую к кровати, - вчера был шторм. Я выгребу все, - поставила она корзину на пол, взяла веник из прутьев и начала подметать, - ты располагайся.
        Нина села на чужую кровать. Чемодан положила рядом. Эти вещи - единственное, что у нее осталось. Все, что с ней произошло, походило на какой-то кошмар.
        Они только причалили к берегу и стали оттаскивать лодку за камни, как к ним подошли люди в форме, им сообщили, что они нелегалы и их нужно отвезти в отделение. В отделение прибыли только к вечеру, всех поместили в разные камеры, малышку забрали в детскую комнату. С тех пор Нина не видела дочь. Как допрашивали Нейтана, Нина не знала. Но она решила не говорить ничего лишнего, не подставлять его.
        Следователь долго ходил по камере, от стены к стене. У него был потертый пиджак и худые ботинки. Он говорил, что теряет терпение, что они не одни такие и если она не признается во всем сейчас, то в следующий раз он придет через три дня и все это время ей придется просидеть здесь, в этих бетонных стенах. Он сказал, что ему нужно забирать дочь из школы и он, мать его, теряет время. Он раскачивался, смотрел на часы, ходил из стороны в сторону, он терял терпение, а Нина так и не проронила ни слова. Она не хотела ничего говорить, она не могла предать Нейтана.
        Тогда он подошел ближе, схватил ее за подбородок и отвесил пощечину. Но Нине было все равно до физической боли. Он это быстро понял.
        - Если ты и дальше будешь выпендриваться, - сказал он, потирая красную руку, - мне придется допросить твою дочь.
        Нина набросилась на него, расцарапала ему лицо и разбила нос.
        Этот урод ей что-то вколол. А очнулась она, только когда судья зачитывал приговор:
        «…отправить на исправительные работы».
        С дочерью ей не дали увидеться.
        Нейтана она тоже не видела, но была уверена, что он нехило отмутузил этих ублюдков. Может, его и не оставили в живых или посадили в тюрьму. А может, ему удастся сбежать? Он бы спас ее, они бы вместе выкрали дочь. Что же случилось, почему все пошло не по плану?
        Нейтан уже с полчаса отмывал руки от мазута, въевшегося под кожу. Он тер и тер, но только раздирал губкой кожу. Из-под ногтей грязь тоже не уходила. Из чего они сделали ее? Чертовы химики. Как он вымотался за последние дни. Под глазами синяки, все лицо в красных пятнах от солнца. А еще он чуть не напоролся на камни, хотя не раз репетировал этот заплыв.
        Эта ночь в море была не из легких. А потом еще перелет. Которого Нина уже не помнила. Она так и подумала, что они добрались всего за день. Наивная женщина. Мало кто мог добраться до острова без навигации и спецсигнала.
        А этот псих, что погнался за ними. Кто, мать его, он такой? Надо будет это выяснить. От детского крика у Нейтана до сих пор звенело в ушах, пришлось дать ребенку успокоительное. Чтобы еще раз он связался с детьми…
        - Как дела, Нейтан? Могу сказать, поработали вы на славу.
        В комнату вошел человек, Нейтан узнал доктора, но не обернулся. Выключил воду и взял полотенце.
        - Теперь мы можем внедряться не только в сон, но и в реальность, мой друг. Вы отлично провели операцию, - сказал человек в халате. - Женщин на острове всегда не хватало. К сожалению, они законопослушнее мужчин, и найти тех, кто против власти, не так-то просто.
        Шварц похлопал Нейтана по плечу, когда тот вытирал руки.
        - Черт возьми, чем вы меня обмазали? - ворчал он.
        - У вас руки трудяги, нужно же соответствовать, - засмеялся доктор, но смех его быстро сменился какой-то озабоченностью. Он сжал губы и готовился что-то сказать, но не знал, как это сделать.
        - Надеюсь, в следующем задании мне не придется работать в порту, - ворчал Нейтан, - да еще и грузчиком. Я, между прочим, дипломированный специалист.
        - Боюсь, не скоро еще вам можно будет вернуться.
        - Ну и хорошо.
        - К сожалению, ничего хорошего.
        - Не понял…
        - Бунт, люди поднялись, - вздохнул доктор.
        - Когда?
        - Через день как вы прибыли. Вам очень повезло. Все пути отрезаны.
        - И что это значит? Все? Конец?
        - Не знаю, мой друг, не знаю. Я боюсь, мы с вами совершили большую ошибку, не учли главное. А это важно, очень важно…
        - Вы о чем?
        - О вазэктомии осужденных. Мы сделали это во избежание эксцессов. А сейчас… - Он стал расхаживать по номеру.
        - А сейчас? - Не выдержал Нейтан.
        - А сейчас у нас нет никакого биологического материала.
        - Все настолько плохо?
        - Боюсь, мы здесь надолго.
        - Серьезно? Мы застряли вдали от цивилизации, на этом острове для прокаженных? А министерство, что оно говорит?
        - Боюсь, уже ничего.
        - Как же так получилось?
        - О, люди - животные, Нейтан. Выпусти их из загона, и они разнесут все в считаные часы. Мне сказали, вы приехали с ребенком?
        - Да, она сейчас в обсервации. Временные меры. Со здоровьем все хорошо.
        - Отлично, отлично, дети нам нужны. Мы построим школы, создадим новое общество. Не такое, как там, им давали слишком много свободы.
        - Вы думаете?
        - Конечно. Вот, - он достал из кармана браслет с датчиком, - на каждом будет по такому браслету. Прослушка, контроль передвижения, контроль настроения - все здесь.
        - Нам нужно больше людей.
        - Вы правы, вы абсолютно правы. Но дело не в количестве, Нейтан. Небольшая часть министерских, тех, кому удалось затаиться, уже на пути к нам. У нас здесь врачи и военные, ученые и лучшие умы. А что у них? Кучка разъяренных животных. Что они сделали с городом, вы и представить себе не можете. Преступность выросла в разы, а эти идиоты радуются, что победили во главе с каким-то напыщенным психом. О, они проиграли и даже не знают этого.
        - Все-таки их большинство…
        - Они уничтожат сами себя. Поместите мышей в одну банку, и рано или поздно они сожрут друг друга.
        37 глава
        Я уже неделю не выходил на улицу. Только изредка подходил к окну. Все, что я за ним видел, не вызывало радости. Разбитые витрины, заколоченные досками, снятые с петель двери магазинов, перевернутые урны с разлетевшимся по ветру мусором, машины без колес.
        На вывесках магазинов быстрыми, убегающими книзу буквами: «Я здесь больше не работаю», «Идите на хрен, мистер…».
        Мало кто здесь работал, все будто разом ушли в отпуска, все, кроме врачей. Я теперь понял, кем они были - они капитаны на корабле. Если уходят, то после всех.
        В тот день все жители получили по почте адреса, телефоны и номера счетов чиновников министерства, тех, кого еще не успел показательно уничтожить Артур. Он дал людям свободу, дал им право самим решать. И они решили, не все, лишь некоторые из них.
        Город превратился в бойню. На улицах царил беспредел. Комендантский час отменили, но люди так же сидели по домам, выйти из которых в темное время суток было равносильно самоубийству.
        За день до той ночи Артур пригласил меня к себе. С тех пор я так и не был в своей квартире. Люди Артура пытались поддерживать порядок, но это плохо получалось. Министерство больше не вмешивалось в наши дела. Я не знал, почему они так легко отступили, может, решили понаблюдать, как мы сами себя уничтожим.
        «Жизнь рождается из крови», - сказал как-то Артур за ужином. Он был совершенно спокоен, медленно разрезал чуть поджаренный стейк и так же медленно пережевывал его. Ему будто нравилось все происходящее. Я не знал, сколько было убитых, я не знал, все ли они были министерскими крысами, как называл их Артур. Но, даже если так, даже если были, разве так они заслуживали умереть?
        Каждый вечер Артур с упоением слушал сводки новостей. Его рот искривлялся в чуть заметной улыбке, а под длинными черными ресницами блестело победоносное Я. Это была не радость победы, радость мести, вот что забавляло его.
        Лиззи жила с нами. То, что она сделала с Марком, уже никого не волновало. Даже меня. У каждого из нас будто обнулилось прошлое, и каждый начал с чистого листа. Вот только этот лист уже был испачкан кровью и бесконечными ночными разбоями. Я смотрел на тяжелую дверь магазина техники, она висела на одной петле и скрипела от каждого порыва ветра. Продавец, как и директор магазина, ушел на следующий день, а весь товар растащили уличные хулиганы. Я не знал, где они были раньше, эти недовольные, бунтующие, сносящие все на своем пути, но сейчас их было предостаточно. От мысли, что кто-то из них мог быть юристом или учителем, менеджером или обычным продавцом, от мысли, как долго копилась их ярость и кем на самом деле были эти люди, мне становилось страшно до костей. Как долго они играли в тех, кем не являлись, как фанатично они уничтожали улицы и дома. Нужно было поставить у каждого магазина охрану, но любые министерские магазины для Артура не представляли никакой ценности.
        - Пусть люди берут, что хотят, - технику, одежду, продукты. Рано или поздно они все разграбят, и им придется работать, - утверждал он. - Они пойдут на фабрики и заводы, вернутся в свои магазины, к своим нелюбимым делам, только потому, что ничего другого они не умеют.
        Хлою мы так и не нашли. Но, как уверил нас Артур, его люди работают над этим.
        А что до меня? Я не знал, кто я теперь.
        - Ты можешь пойти учиться, можешь стать кем захочешь, - говорил Артур.
        Штука в том, что я ничего не хотел.
        - Почему они не оказывают сопротивления? - как-то спросил я.
        - Сопротивления? Кучка управленцев пойдет против всех? Ты знаешь, сколько здесь людей?
        Я знал - весь город, все города, вся страна, все государство.
        Тогда, когда люди вышли на улицы, Артур не ограничился одними лишь экранами, он запустил трансляцию самосуда на каждом из телевизионных сигналов. И все, кто остался тогда по домам, были свидетелями этой казни.
        Для кого-то жизнь почти не изменилась. Они так же ходили на работу, так же приходили с нее, жили с теми, с кем было положено, продолжали следовать сценарию. В том было их спокойствие, а мне было спокойнее, что хоть что-то осталось как есть.
        Опавшие листья играли с листовками, кружась по дороге, поднимаясь с земли. Красные лилии - символ свободы - топтали и бросали в урны. Никто не смотрел на символы, всем было не до них. Артур печатал новые листовки, с лозунгами уже новой партии, я тоже в нее вступил, как и Лиззи, как и все, кто был с ним. Артур сказал, я могу работать на него, быть осведомителем. Впрочем, мне не привыкать.