Чико Роберт Р. МакКаммон
        Роберт МакКаммон Чико [chico (исп.)- малыш]
        - Все - дерьмо,- объявил Маркус Саломон после очередного изрядного глотка эликсира мудрости. Он допил пиво и поставил глухо звякнувшую бутылку на обод ранный стол возле своего кресла. Шум выпугнул из-под выступающего края перепол ненной пепельницы прятавшегося там таракана, и тот бежал в поисках более надеж ного укрытия.- Матерь Божья!- возопил Саломон, поскольку таракан - блестящий, черный экземпляр добрых два дюйма длиной - перепрыгнул на ручку кресла и зас кользил по ней, неистово перебирая лапками. Саломон ахнул по таракану пивной бутылкой, промазал, таракан пробежал по креслу вниз, очутился на полу и пулей метнулся к одной из трещин, которые во множестве тянулись вдоль плинтуса. У Саломона было выпирающее «пивное» брюхо и целый каскад подбородков, однако про ворства он все еще не утратил; во всяком случае, он оказался шустрее, чем ожидал таракан. Выскользнув из кресла, Саломон грузно протопал по комнате и придавил таракана ногой, прежде чем насекомое сумело втиснуться в щелку.
        - Гаденыш!- негодующе кипел он.- Ну, сволочь маленькая!- Он перенес на ногу всю свою тяжесть, и раздавшееся хруп превратило его презрительную ухмылку в довольную усмешку.- Что, взял я тебя за жопу, а?
        - Он растер таракана по полу, точно это был окурок, и задрал ногу, чтоб полюбоваться итогом кровавой расправы. Таракана разорвало почти пополам, брюшко вдавилось в половицы. Единственная лапка слабо подергивалась.- Вот тебе, пара зит!- сказал Саломон… но не успел он договорить, как еще один черный таракан, выскочив из щели под плинтусом, побежал мимо своего мертвого товарища в противо положном направлении. Яростно взревев (крик этот сотряс тонкие стены и грязное стекло в открытом окошке, выходящем на пожарную лестницу), Саломон погнался за ним, тяжело бухая ногами в пол. Второй таракан оказался проворнее и хитрее пер вого и попытался забраться под вытертый коричневый коврик, лежавший за порогом гостиной, там, где начинался ведший в глубь квартиры узкий коридорчик. Однако Саломон был опытным убийцей; дважды он промахивался, но на третий раз оглушил таракана, и тот сбился с курса. Четвертый удар башмака о пол смял насекомое; от пятого таракан лопнул. Саломон опустил на таракана все свои двести тридцать семь фунтов, растирая его по доскам. В пол снизу застучали - вероятно, шваброй,- и чей-то голос
прокричал: «Эй, там, наверху! Хватит шуметь! Весь дом развалите, будь он неладен!»
        - Я тебе жопу развалю, рыло обезьянское!- заорал Саломон, адресуясь к миссис Кардинса, старухе, которая жила этажом ниже. Сразу же раздался тонкий, взвинченный до бабьего визга голос мистера Кардинсы, в котором звучало плохо скрываемое бешенство: «Нечего так разговаривать с моей женой! Да я к тебе легавых вызову, сволочь!»
        - Давай-давай, вызывай!- прокричал Саломон и притопнул еще разок.- Может, им захочется потолковать с твоим племянничком про то, кто же это в нашем доме всю наркоту продает! Давай, звони!- Это утихомирило супругов Кардинса, а Саломон обеими ногами нарочито громко затопал по полу у них над головой. Под его тяжестью половицы пронзительно заскрипели. Но тут завелся сосед-пьянчуга Брид жер: «Да заткнитесь вы там! Дайте человеку поспать, чтоб вас черти побрали!»
        Саломон подкрался к стене и заколотил по ней. Стояла середина августа, было душно, парило, и воздух в квартире словно бы загустел; лоб Саломона блестел от пота, а футболка была в мокрых пятнах.
        - Сам туда катись! Кого это ты посылаешь к черту? Вот приду, намылю жопу твою тощую, ты… - Его внимание привлекло какое-то движение: по полу, точно над менный черный лимузин, мчался таракан.- Сукин сын!- взвизгнул Саломон, в два прыжка догнал насекомое и обрушил на него башмак. Для таракана настал Судный День. Скрипя зубами, Саломон безжалостно давил. С подбородков капал пот. Хруп - и Саломон размазал внутренности насекомого по полу.
        Уловив уголком глаза еще какое-то движение, он обернулся - сплошная стена живота - и посмотрел на того, кого считал тараканом другой породы.
        - А тебе какого черта надо?
        Разумеется, Чико не ответил. Он на четвереньках вполз в комнату и теперь сидел на корточках, слегка склонив набок непомерно большую голову.
        - Эй!- сказал Саломон.- Хочешь поглядеть что-то занятное?- Он ухмыль нулся, показав гнилые зубы.
        Чико тоже осклабился. С мясистого смуглого лица глядели разные глаза; один был глубоко посаженный, темный, а другой - совершенно белый: мертвый слепой камушек.
        - Взаправду занятное! Хочешь поглядеть?- Саломон, продолжая ухмыляться, утвердительно качнул головой, и, подражая ему, Чико тоже ухмыльнулся и кивнул.- Тогда иди сюда. Сюда, сюда.- Он показал пальцем на желтые, поблескивающие тара каньи внутренности, лежавшие на полу.
        Ничего не подозревающий Чико энергично пополз к Саломону. Тот отступил.
        - Вот туточки,- сказал он и притронулся к влажно поблескивающей кашице носком ботинка.- А на вкус-то чисто конфета! Ням-ням! Ну-ка, давай, лизни!
        Чико уже был над желтым мазком. Он посмотрел на пятно, потом единственным темным глазом снизу вверх вопросительно взглянул на Саломона.
        - Ням-ням!- повторил Саломон и погладил себя по животу.
        Чико нагнул голову и высунул язык.
        - Чико!
        Высокий, нервный женский голос остановил Чико, прежде чем он добрался до пятна. Чико поднял голову и сел, глядя на мать. Шея под тяжестью головы незамед лительно начала напрягаться, отчего череп склонился несколько набок.
        - Не делай этого,- сказала женщина Чико и помотала головой.- Нет.
        Чико заморгал здоровым глазом. Он поджал губы, беззвучно выговорил нет и отполз от дохлого таракана.
        София вся дрожала. Она сердито сверкала глазами на Саломона, тонкие руки висели вдоль тела, пальцы были сжаты в кулаки.
        - Как ты мог… такое?
        Он пожал плечами; ухмылка стала чуть менее широкой, точно рот Саломона был раной, оставленной очень острым ножом.
        - Я просто шутил с ним, вот и все. Я не позволил бы ему сделать это.
        - Иди сюда, Чико,- позвала София, и двенадцатилетний мальчик быстро подполз к матери. Он притулился головой к ее ноге, как могла бы притулиться собака, и София коснулась курчавых черных волос.
        - Больно уж серьезно ты все воспринимаешь,- сказал Саломон и пинком отп равил раздавленного таракана в угол. Ему нравилось их убивать; подбирать трупы было делом Софии.- Заткнись!- проревел он в стену Бриджеру - тот все еще кри чал, что в этом гнойнике, в этой чертовой дыре, ни дна ей, ни покрышки, человеку никогда нельзя выспаться. Бриджер умолк, зная, когда не следует лезть на рожон и искушать судьбу. В квартире этажом ниже чета Кардинса тоже хранила молчание, не желая, чтобы потолок рухнул им на голову. Но в комнате роились иные звуки, доле тавшие и из открытого окна, и из нутра убогого дома: неотступный, сводящий с ума рев уличного движения на Ист-Ривер-драйв; два голоса, мужской и женский, громко переругивающиеся на замусоренном бетонном квадрате, который район именовал «пар ком»; рев пущенного на полную громкость стереомагнитофона; громкое хлюпанье и урчание перегруженного водопровода и стрекот вентиляторов, которые в жаре и духоте были абсолютно бесполезны. Саломон уселся в любимое кресло с продавленным сиденьем, из-под которого свисали пружины.- Принеси-ка пивка,- велел он.
        - Возьми сам.
        - Я сказал… принеси пива.- Он повернул голову и уставился на Софию глазами, грозившими уничтожить.
        София выдержала его взгляд. Миниатюрная, темноволосая, с безжизненным лицом, она сжала губы и не двинулась с места; она походила на крепкий тростник, гну щийся под напором надвигающейся бури.
        Большие костяшки пальцев Саломона задвигались.
        - Если мне придется встать с этого кресла,- спокойно сказал он,- ты крупно пожалеешь.
        Жалеть Софии уже приходилось. Однажды Саломон отвесил ей такую пощечину, что голова у нее три дня гудела, как колокол Санта-Марии. В другой раз он отшвырнул ее к стене и переломал бы ей все ребра, не пригрози Бриджер сходить за полицией. Правда, хуже всего было в тот раз, когда Саломон пнул Чико и синяк с плеча маль чика не сходил целую неделю. В нынешний переплет они угодили из-за нее, не из-за Чико, и всякий раз, когда страдал сын, сердце Софии разрывалось на части.
        Саломон положил руки на подлокотники, готовясь подняться с кресла.
        София повернулась и сделала те четыре шага, что отделяли комнату от каморки, служившей кухней. Она открыла тарахтящий холодильник, содержимое которого предс тавляло собой сборную солянку: разнообразнейшие остатки и объедки, коробки со всякой съедобной всячиной и бутылки с пивом, самым дешевым, какое нашел Саломон. Саломон вновь устроился в кресле, полностью игнорируя Чико, бездумно ползавшего по полу туда-назад. Тараканище никчемный, думал Саломон. Следовало бы раздавить это отродье. Избавить от жалкого существования, от страданий. Черт, да разве лучше быть глухим, немым и полу-слепым? Все равно, рассуждал Саломон, башка у пацана пустая. Ни капли мозгов. Даже ходить этот кретин и то не может. Только ползает на карачках, путается под ногами, идиот придурошный. Вот кабы он мог выйти из дома да подсуетиться где-нибудь насчет деньжат, может, было бы другое дело, но, насколько понимал Саломон, Чико лишь занимал место, жрал и срал. «Ты, ноль без палочки»,- сказал он и посмотрел на мальчика. Чико, отыскав свой обычный угол, сидел там и ухмылялся.
        - И чего это тебе все кажется таким смешным, едрена мать!- фыркнул Сало мон.- Поработал бы в доках на разгрузке, как я каждый вечер вкалываю,- небось, поменьше бы лыбился, дебил чертов!
        София принесла пиво. Он вырвал бутылку у нее из рук, отвинтил крышечку, отш вырнул и большими, жадными глотками выхлебал содержимое.
        - Скажи ему, чтоб перестал,- велел он Софии.
        - Что перестал?
        - Ухмыляться. Скажи, чтоб перестал лыбиться и еще - чтоб перестал глазеть на меня.
        - Чико тебе ничего плохого не делает.
        - С души воротит смотреть на его чертову уродскую рожу!- закричал Саломон. Он увидел, как мелькнуло что-то темное: мимо ноги Чико вдоль треснувшего плин туса пробежал таракан. По носу Саломона покатилась бисеринка пота, но он утерся раньше, чем капля добралась до кончика.- Печет,- сказал он.- Не выношу жарынь. Голова от нее трещит.- В последнее время голова у Маркуса Саломона болела чрезвычайно часто. А все этот дом, подумал он. Грязные стены и окошко на пожарную лестницу. Черные волосы Софии, в тридцать два года уже пронизанные седыми прядями, и отчужденная усмешка Чико. Нужна какая-то перемена, смена обс тановки, не то он сойдет с ума. Вообще, какого черта он связался с этой бабой и ее дебильным чадом? Ответ был достаточно ясен: чтоб было, кому приносить пиво, стирать шмотки и раздвигать ноги, когда Саломон того хотел. Больше на нее никто бы не позарился, а тем, кто занимался социальным обеспечением, довольно было бы поставить примерно одну подпись, чтобы упечь Чико в приют к другим таким же кре тинам. Саломон погладил прохладной бутылкой лоб. Поглядев в угол, на Чико, он увидел, что мальчишка
по-прежнему улыбается. Так Чико мог сидеть часами. Эта ухмылка; в ней было что-то такое, что действовало Саломону на нервы. Позади Чико вверх по стене вдруг пробежал здоровенный черный таракан, и Саломон взорвался, словно выдернули чеку.- К чертям собачьим!- заорал он и запустил в таракана полупустой пивной бутылкой.
        София завизжала. Бутылка угодила в стену прямо под тараканом, шестью или семью дюймами выше вздутого черепа Чико (но не разбилась, только расплескала повсюду пиво), упала и покатилась по полу, а таракан метнулся вверх по стене и юркнул в щель. Чико сидел совершенно неподвижно и ухмылялся.
        - Сдурел!- закричала София.- Псих ненормальный!- Она опустилась на колени, прижала сына к себе, и Чико обнял ее худыми смуглыми руками.
        - Пусть перестанет пялить на меня зенки! Заставь его!- Саломон вскочил; толстое брюхо и подбородки тряслись от бешеной злобы - на Чико, на черных блес тящих тараканов, которых, кажется, приходилось убивать снова и снова, на просте ганные трещинами стены и ревущий шум Ист-Ривер-драйв.- Я ему всю харю набок сверну, мама родная не узнает, вот те крест!
        София ухватила Чико за подбородок. Тяжелая голова сопротивлялась, но Софии все-таки удалось отвернуть лицо Чико от Саломона. Привалившись головой к плечу матери, мальчик испустил тихий бессильный вздох.
        - Пойду прогуляюсь,- объявил Саломон. Ему было досадно - не потому, что он бросил в Чико бутылкой; потому, что пиво пропало зря. Он покинул комнату, вышел за дверь и двинулся в конец коридора, к общей уборной.
        София покачивала сына в своих объятиях. «Хватит верещать!» - крикнул кто-то в коридоре. Где-то играло радио, от стены к стене гулял громовой рэп. Откуда-то наплывал горьковато-сладкий запах: в одной из нежилых, заброшенных квартир, слу живших теперь прибежищем наркоманам и торговцам наркотиками, химичили с кокаином. Далекий вой полицейской сирены породил за дверью напротив панический быстрый топот, но сирена мало-помалу затихла, и топот смолк. Как она дошла до жизни такой, София не знала. Нет-нет, решила она, неправда. Она отлично знала - как. Обычная история: нищета, оскорбления и жестокие побои от отца - по крайней мере, мать Софии называла того человека ее отцом. По ходу сюжета София в четырнадцать лет становилась дешевой проституткой, промышлявшей в испанском Гарлеме; игла, кокаин, обчищенные карманы туристов на Сорок второй улице. История из тех, что, единожды начав разматывать, обратно уже не смотаешь. Софии случалось оказываться и на распутье, когда требовалось принять решение… но она неизменно выбирала улицу, погруженную во мрак. Тогда она была молода, ее тянуло к острым ощущениям. Кто был
отцом Чико, она, честно говоря, не знала: возможно, торговец, который сказал, что он из Олбани и жена к нему охладела, возможно, толкач с Тридцать восьмой улицы, тот, что носил в носу булавки, а может быть, один из множества безликих клиентов, тенями проходивших сквозь одурманенное сознание. Но София знала, что ее грех так раздул голову младенца еще в утробе и превратил малыша в бессловесного страдальца. Грех, а еще то, что как-то раз ее спустили с лестницы с ребенком на руках. Такова жизнь. София боялась Саломона, но боялась и лишиться Чико. Кроме сына, у нее ничего не было и ничего уже не предвиделось. Пусть Саломон жестокий, бесчувственный и грубый, зато он не выкинет их на улицу и не изобьет слишком сильно; уж больно ему нравится ее пособие по безработице плюс те деньги, которые она получает на содержание ребенка с задержкой в развитии. София любила Чико; он нуждался в ней и она не желала отдавать его в холодные, равно душные руки государственного учреждения.
        София прислонилась головой к голове Чико и прикрыла глаза. Совсем моло денькой девочкой она часто мечтала о ребенке… и в мечтах дитя представало безуп речным, счастливым, здоровым мальчуганом, полным любви, благодати и… да, и чудес. Она пригладила Чико волосы и почувствовала на щеке пальцы сына. София открыла глаза и посмотрела на него, на единственный темный глаз и на мертвый, белый. Пальцы Чико легкими касаниями путешествовали по ее лицу; София схватила руку сына и ласково придержала. Пальцы у него были длинные, тонкие. Руки врача, поду мала она. Целителя. Если бы только… если бы только…
        София посмотрела в окно. В знойных серых тучах над Ист-Ривер виднелся осколок синевы. «Все еще переменится,- зашептала она на ухо Чико.- Не всегда будет так, как сейчас. Придет Иисус, и все изменится. В одно мгновенье, когда ты меньше всего ожидаешь. Придет Он в белых одеждах, Чико, и возложит на тебя руки свои. Он возложит руки свои на нас обоих, и тогда, о, тогда мы взлетим над этим миром - высоко, так высоко… Ты веришь мне?»
        Чико не сводил с нее здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исче зала.
        - Ибо обещано,- прошептала она.- Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой.
        Открылась и с глухим хлопком закрылась входная дверь. Саломон спросил:
        - О чем шепчемся? Обо мне?
        - Нет,- сказала она.- Не о тебе.
        - Оно бы лучше. А то как бы я кой-кому не надраил жопу.- Пустая угроза, оба это знали. Саломон рыгнул - отрыжка походила на дробь басового барабана - и дви нулся через комнату. Перед ним по полу прошмыгнул еще один таракан.- Едрена мать! Откуда они лезут, сволочи?- Понятное дело, в стенах этих тварей, должно быть, обреталось видимо-невидимо, но, сколько Саломон ни убивал, дом кишел ими. Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, вынес ногу вперед и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превра щенный в нечто желтое, слизистое, кашицеобразное.- Свихнешься с этими тварями! - пожаловался Саломон.- Куда ни глянешь, сидит новый!
        - Потому что жарко,- объяснила София.- Когда жарко, они всегда вылазят.
        - Ага.- Он утер потную шею и коротко глянул на Чико. Опять эта ухмылка.- Что смешного? Ну, придурок! Что, черт побери, смешного?
        - Не разговаривай с ним так! Он понимает твой тон.
        - Черта с два он понимает!- хмыкнул Саломон.- Там, где положено быть моз гам, у него большая дырка!
        София встала. Желудок у нее сводила судорога, зато лицо оживилось, глаза блестели. Бывая рядом с Чико - касаясь его - она неизменно чувствовала себя такой сильной, такой… полной надежд.
        - Чико - мой сын,- в ее голосе звучала спокойная сила.- Если ты хочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем. Только скажи, и мы уберемся отсюда.
        - Да уж. Рассказывай!
        - Нам уже приходилось жить на улице.- Сердце Софии тяжело колотилось, но слова, вскипая, переливались через край.- Можно и еще пожить.
        - Ага, готов поспорить, что люди из соцобеспечения будут в восторге!
        - Утрясется,- сказала София, и сердце у нее в груди подпрыгнуло; впервые за очень долгое время она действительно поверила в это.- Вот увидишь. Все утрясется.
        - Угу. Покажи мне еще одно чудо, и я сделаю тебя святой.- Он гулко захохо тал, но смех звучал принужденно. София не пятилась от него. Она стояла, вскинув подбородок и распрямив спину. Иногда она становилась такой, но ненадолго. По полу, чуть ли не под ногой у Саломона, пробежал еще один таракан. Саломон при топнул, но проворства таракану было не занимать.
        - Я не шучу,- сказала София.- Мой сын - человек. Я хочу, чтобы ты начал обращаться с ним по-человечески.
        - Да-да-да.- Саломон отмахнулся. Он не любил говорить с Софией, когда в ее голосе чувствовалась сила; он тогда невольно казался себе слабым. И вообще, для скандала было слишком жарко.- Мне надо собираться на работу,- сказал он и, начиная стаскивать волглую футболку, двинулся в коридор. Мысленно он уже перек лючился на бесконечные ряды ящиков, сходящих с ленты конвейера, и на грохочущие грузовики, подъезжающие, чтобы увезти их. Саломон знал, что будет заниматься этим до конца своих дней. Все дерьмо, сказал он себе. Даже сама жизнь.
        София стояла в комнате, Чико скорчился в своем углу. Ее сердце по-прежнему сильно билось. Она ожидала удара и приготовилась принять его. Возможно, это еще впереди… или нет? Она посмотрела на Чико; лицо мальчика дышало покоем, голову он склонил набок, точно слышал музыку, которую Софии никогда не услышать. Она пог лядела в окно, на тучи над рекой. Немного же в небе синевы. Но, может быть, зав тра… Саломон уходил на работу. Ему понадобится обед. София вышла в кухню соору дить ему из лежащих в холодильнике остатков сэндвич.
        Чико еще немного посидел в углу. Потом уставился на что-то на полу и пополз туда. Голова все время норовила клюнуть носом пол, и Чико пережил трудный момент, когда ее тяжесть грозила опрокинуть его.
        - Горчицу класть?- крикнула София.
        Чико подобрал дохлого таракана, которого недавно раздавил Саломон. Он подержал его на ладони, внимательно рассматривая здоровым глазом. Потом сжал пальцы и ухмыльнулся.
        - Что?- переспросил Саломон.
        Рука Чико подрагивала - совсем чуть-чуть.
        Он раскрыл ладонь, и таракан, быстро перебирая лапками, пробежал по его пальцам, упал на пол и метнулся в щель под плинтусом.
        - Горчицу!- повторила София.- На сэндвич!
        Чико подполз к следующему дохлому таракану. Взял его, зажал в ладони. Ухмыльнулся, блестя глазами. Таракан протиснулся у него между пальцев, стрелой метнулся прочь. Исчез в стене.
        - Да,- решил Саломон. Он подавленно вздохнул.- Все равно.
        Сквозь выходящее на пожарную лестницу окошко с Ист-Ривер-драйв несся неумол чный шум уличного движения. Во всю мочь орал стереомагнитофон. В трубах хлюпало и стонало, стрекотали бесполезные в такую жару вентиляторы, и тараканы возвраща лись в свои щели.
        notes

{1}
        chico (исп.)- малыш