На каникулах Болеслав Прус
        #
        Прус Болеслав
        На каникулах
        Болеслав Прус
        На каникулах
        Вечером, по обыкновению, зашел ко мне мой старый университетский товарищ. Мы оба жили в деревне, в нескольких верстах друг от друга, и встречались почти ежедневно. Он был красивый блондин, и задумчиво-нежное выражение его глаз кружило голову не одной женщине. Меня привлекали в нем невозмутимое спокойствие и трезвый ум.
        В тот день я заметил, что ему как-то не по себе: он не поднимал глаз и нервно ударял себя хлыстом по ногам. Я не считал удобным спрашивать о причине его очевидного волнения, но вскоре он сам заговорил:
        - Ты знаешь, со мной сегодня произошел глупейший случай.
        Я удивился; было почти невероятно, чтобы "глупейший случай" произошел с таким всегда уравновешенным человеком.
        - Сегодня утром, - продолжал он, - у нас в деревне вспыхнул пожар. Сгорела хата...
        - А ты, чего доброго, бросился в огонь? - прервал я его чуть насмешливым тоном.
        Он пожал плечами и, как мне показалось, слегка покраснел; впрочем, может быть, это луч заходящего солнца осветил его лицо.
        - Загорелась, - сказал он, помолчав, - пенька на чердаке, а несколько минут спустя и крыша. Я в это время читал Сэя, очень интересную главу, но при виде клубов черного дыма и языков пламени, выползавших из щелей возле трубы, мною овладело обывательское любопытство, и я потащился туда. Все население было в поле, потому я застал там лишь нескольких человек: двух горестно причитавших баб, жену органиста, пытавшуюся предотвратить пожар с помощью образа святого Флориана, и мужика, который раздумывал, держа обеими руками пустое ведро. От них я узнал, что хата заперта, а хозяин с женой ушли в поле.
        "Вот она, наша система строительства, - подумал я, - дом пылает, как будто он заряжен порохом..."
        Действительно, в несколько минут вся крыша была объята пламенем; дым ел глаза, а огонь так обжигал, что я попятился, опасаясь, как бы не загорелся мой китель.
        Тем временем сбежались люди с баграми, топорами и водой; одни стали выламывать плетень, хотя ему ничего не угрожало, другие принялись лить воду из ведер, но так, что, не задев огня, облили всю толпу, а одну бабу даже повалили на землю. Я не давал никаких советов, видя, что огонь не угрожает другим постройкам; спасти же эту хату было уже невозможно.
        Вдруг раздался крик:
        - Там ребенок, маленький Стась!
        - Где? - спросил кто-то.
        - В хате... спит в лохани у окна. Да выбейте стекло, еще живым вытащите его!
        Никто, однако, не двинулся с места.
        Солома на крыше догорела, а стропила пламенели, как раскаленная проволока. Признаюсь, когда я это услышал, у меня необычно дрогнуло сердце.
        "Если никто не пойдет, - подумал я, - тогда пойду я. На спасение ребенка понадобится полминуты. Времени больше чем достаточно, но - какая адская жара!.."
        - Ну же, пошевеливайтесь! - кричали бабы. - Ах вы собачьи души, а еще мужики!..
        - Лезь сама в огонь, раз ты такая умная! - огрызнулся кто-то в толпе. Тут верная смерть, а дитя слабое, как цыпленок, все равно уж задохлось...
        "Хорош! - подумал я. - Никто не идет, а я все еще колеблюсь!" - "Хотя, - шепнул мне здравый смысл, - какой черт толкает тебя на эту бессмысленную авантюру? Откуда ж тебе знать, где там лежит ребенок? Может, он вывалился из лохани?"
        Балки уже обуглились и, потрескивая, начали прогибаться.
        "Нужно же в конце концов проникнуть туда, - думал я, - каждая секунда дорога. Нельзя, чтобы ребенок сгорел, как червяк". - "А если он уже мертв?.. - отозвался здравый смысл, - тогда даже китель жалко".
        Издали донесся отчаянный женский вопль:
        - Спасите ребенка!
        - Держите ее! - закричали возле хаты. - Кинется баба в огонь и погибнет...
        В толпе послышалась какая-то возня и тот же вопль:
        - Пустите меня!.. Там мой ребенок!..
        Не вытерпев, я бросился вперед. Меня сразу обдало жаром и дымом, крыша затрещала так, будто ее разламывали на части, труба развалилась, и посыпались кирпичи. Я почувствовал, что у меня тлеют волосы, и, обозлившись, отпрянул.
        "Что за глупая сентиментальность! - рассуждал я. - Ради горсточки человеческого пепла превратиться в пугало... Еще скажут, что я хотел дешевой ценой прослыть героем..."
        Вдруг меня толкнула какая-то молодая девушка, бежавшая к хате. Послышался звон выбитых стекол, а когда внезапный порыв ветра развеял завесу дыма, я увидел ее: припав к подоконнику, она перегнулась всем телом в избу, так что видны были ее немытые ноги.
        - Что ты делаешь, сумасшедшая? - крикнул я. - Там уже труп, а не ребенок!..
        - Ягна!.. Вернись! - звали из толпы.
        Провалился накат, искры взметнулись в небо. Девушка исчезла в дыму. А у меня потемнело в глазах.
        - Ягна! - повторил тот же плачущий голос.
        - Сейчас!.. Сейчас!.. - ответила девушка, пробегая мимо меня обратно.
        Она с трудом тащила на руках мальчика, который проснулся и орал благим матом.
        - Стало быть, ребенок жив?.. - спросил я.
        - Здоровехонек!..
        - А девушка?.. Это его сестра?..
        - Какое! - отвечал мой друг. - Совсем чужая; даже работает у других хозяев; да ей самой-то не больше пятнадцати лет!
        - И ничего с нею не случилось?..
        - Платок прожгла да немножко волосы опалила. По пути сюда я видел ее: она чистила картофель в сенях и, фальшивя, мурлыкала под нос какую-то песенку. Я хотел выразить ей мое восхищение, но, когда подумал об ее безудержном порыве и своей рассудительной сдержанности при виде чужого несчастья, меня охватил такой стыд, что я не посмел сказать ей ни слова... Уж мы такие... - прибавил он и умолк, срезая хлыстом стебли трав, растущих вдоль дороги.
        На небе показались звезды, свежий ветерок принес с пруда кваканье лягушек и попискивание водяных птиц, готовившихся ко сну. Обычно в эту пору мы вместе мечтали о будущем и строили разнообразные планы, но на этот раз ни один из нас не раскрыл рта. Зато мне показалось, что кусты вокруг нас шепчут:
        "Уж вы такие!.."
        ПРИМЕЧАНИЯ
        НА КАНИКУЛАХ
        Рассказ впервые опубликован в 1884 году.
        Мысль о том, что люди из народа чаще проявляют готовность к подвигу, способность к самопожертвованию, чем люди из высших слоев общества, была высказана Прусом в одной из его статей 1881 года. Прус писал: "А может быть, вы хотите теперь знать, кто во время пожара в Люблине в благородном порыве лез в горящий ад? Это были самые обыкновенные казаки. А может быть, вы бы хотели узнать имя героя, который во время пожара в Млаве бросился в огонь и спас ребенка? Это некий Сметанников, солдат, оштрафованный недавно за злоупотребление, наверняка не читавший ни одного учебника о мужестве и самопожертвовании. А где же были вы, и что вы делали во время пожара? Стояли в стороне, плача над своими пожитками, утешая огорченных или аплодируя тем, которые спасают, - все это, разумеется, на приличном расстоянии от огня".