Познакомьтесь с Ниро Вульфом Рекс Стаут
        Первый роман знаменитого американского писателя Рекса Стаута, классика детективного жанра, в котором появляются легендарный частный сыщик Ниро Вульф и его помощник Арчи Гудвин.
        Рекс Стаут
        Познакомьтесь с Ниро Вульфом
        , 2014
        Глава первая
        Ехать за пивом в тот день светило, определенно, мне. Дело Фэрмонтского национального банка было закрыто еще на прошлой неделе, так что я поневоле оказался на побегушках. И если Вульфу взбредало в голову, он не стеснялся гонять меня на Мюррей-стрит, хоть бы и за баночкой ваксы. Однако за пивом был послан Фриц. Сразу после обеда, не успев даже домыть посуду, он по звонку поднялся из кухни наверх, а вскоре уже садился в родстер[1 - Родстер - двухместный автомобиль с открытым кузовом и откидным верхом. - Ред.], который мы всегда парковали перед домом. Час спустя он вернулся со штабелем пивных ящиков на заднем откидном сиденье. Вульф находился в кабинете, как называли эту комнату мы с ним, - для Фрица она была библиотекой. Я же сидел в зале, погруженный в чтение книги об огнестрельных ранениях, в которой ни черта не понимал. Оттуда я и увидел в окно, как Фриц подкатывает к дому. То был неплохой повод размяться, так что я вышел и помог ему перенести ящики на кухню. Только мы принялись переставлять бутылки в шкафчик, как раздался звонок. Я проследовал за Фрицем в кабинет.
        Вульф поднял голову. Я упоминаю об этом, поскольку в силу изрядной ее величины одно это движение, похоже, требовало труда. Пожалуй, она была даже больше, чем казалась, ибо на таком огромном теле любая другая голова осталась бы незамеченной.
        - Где пиво?
        - На кухне, сэр. В нижнем правом шкафчике, я полагаю.
        - Подавай его сюда. Оно холодное? И еще открывалку и два бокала.
        - Большей частью холодное, сэр. Слушаюсь.
        Я ухмыльнулся, уселся в кресло и принялся с интересом следить за манипуляциями Вульфа с кусочками бумаги. Он нар?зал из нее кружк? и теперь передвигал их то так, то этак по папке с промокашками. Фриц меж тем начал приносить пиво, по шесть бутылок на подносе за раз. После его третьего рейса я усмехнулся, увидев, как Вульф обозрел боевые порядки на столе, а затем перевел взгляд на спину Фрица, удаляющегося из кабинета. Еще два полных подноса, и Вульф наконец остановил парад:
        - Фриц, не скажешь ли, когда это закончится?
        - Весьма скоро, сэр. Еще девятнадцать. Всего сорок девять.
        - Чушь! Извини меня, Фриц, но это явная чушь.
        - Да, сэр. Вы велели купить по одной бутылке каждого сорта, какой только можно приобрести. Я объездил по меньшей мере десяток магазинов.
        - Ладно. Неси их сюда. И какие-нибудь соленые крекеры попроще. Ни одно не упустит своего шанса, Фриц. Это было бы несправедливо.
        Жестом пригласив меня подвинуться к столу и принявшись откупоривать бутылки, Вульф объяснил, что намерен отказаться от бутлегерского пива, которое многие годы покупал бочонками и держал в холодильнике в подвале, если обнаружит в открытой продаже сносный слабоалкогольный сорт. Он также пришел к выводу, было сказано мне, что шесть кварт в день - это слишком. Отнимает много времени. Впредь он ограничит себя пятью. На это я лишь ухмыльнулся, ибо не поверил. И ухмыльнулся снова, представив, как кабинет заполнят пустые бутылки, если Фриц не будет выносить их день-деньской. Я повторил ему то, что говорил не единожды: пиво замедляет мышление. Это просто чудо, что он, вливающий в себя по шесть кварт каждый день, шевелит мозгами быстрее и лучше кого-либо в стране. На это он ответил, по обыкновению, что работает не его мозг, а низшие нервные центры. И, пока я открывал ему на пробу пятую бутылку, продолжал распространяться (отнюдь не впервые), что не оскорбит меня, проглотив мою лесть, ибо это или глупость, если я говорил искренне, или гнусное лицемерие, если хитрил.
        Он причмокнул губами, отведав пятый сорт, поднял бокал и осмотрел янтарную жидкость на просвет.
        - А вот это приятный сюрприз, Арчи. Даже не верится. Пессимизм имеет свои преимущества. Пессимиста ожидают лишь приятные сюрпризы, а оптимиста - лишь неприятные. Пока ни один сорт не оказался помоями. Как видишь, Фриц проставил на этикетках цены, и я начал с дешевого. Нет, не с этого, со следующего.
        Вот тут-то я и услышал негромкий звонок, донесшийся с кухни, то есть от входной двери. И с этого звонка все и началось. Хотя в тот момент ничего интересного как будто не обнаружилось. Всего лишь Даркин, явившийся с просьбой об одолжении.
        Даркин был парень что надо. Когда я задумываюсь, как туп он во многих отношениях, то диву даюсь, как он вообще может заниматься слежкой. Известно, что бультерьеры тупы, однако слежка - это нечто большее, чем просто повиснуть на хвосте, а выслеживать Фред Даркин умел. Однажды я спросил, как ему это удается, и он ответил: «Да я просто подхожу к объекту и спрашиваю, куда он направляется. А если вдруг теряю его, знаю, где искать». Полагаю, он был в курсе, как это смешно, - точно не знаю, просто догадываюсь. Когда дела пошли так, что Вульфу, как и всем прочим, от банкира до бродяги, пришлось урезать расходы, мой и Сола Пензера недельный заработок прискорбно сократился. Даркин же и вовсе перестал что-либо получать. Вульф вызывал его только в случае крайней необходимости и платил поденно. Так что время от времени я встречал Фреда и знал, что ему приходится туго. Работа подворачивалась редко, и я не видел Даркина месяц или даже больше, пока в тот день не раздался звонок и Фриц не привел его к дверям кабинета.
        Вульф посмотрел на него и кивнул:
        - Здравствуй, Фред. Я тебе что-нибудь должен?
        Даркин, державший шляпу в руках, подошел к столу и покачал головой.
        - Как поживаете, мистер Вульф? Сколь ни жалко, вы мне ничего не должны. Если б мне кто был должен, уж я бы с него не слезал.
        - Присаживайся. Выпьешь пива?
        - Нет, спасибо. - Фред остался стоять. - Я зашел попросить об одолжении.
        Вульф снова поднял на него глаза, чуть выпятил сжатые в трубочку мясистые губы, втянул назад, снова выпятил и втянул. Как же я это обожал! Ничто не приводило меня в такой восторг, как это движение его губ. И неважно, чем оно было вызвано - каким-нибудь пустяком, вроде нынешнего визита Даркина, или же тем, что Вульф напал на след чего-то крупного и опасного. Я знал, чт? происходит. Внутри него совершалось нечто стремительное и всеобъемлющее, способное охватить целый мир за одно озарение. Никто другой не смог бы этого постичь, сколько бы Вульф ни силился объяснить, чего он никогда не делал. Мне он кое-что растолковывал, когда доставало терпения. И я как будто улавливал суть, однако лишь потому, как сознавал впоследствии, что обнаруживались реальные доказательства, позволявшие мне принять его догадки. Это все равно как оказаться с Вульфом в незнакомой вам обоим темной комнате, признался я однажды Солу Пензеру. Вульф детально ее описывает. Потом включается свет, и ты принимаешь за истину ход его рассуждений, потому что видишь перед собой именно то, что он и описывал.
        И вот сейчас Вульф ответил Даркину:
        - Тебе известно, что дела у меня идут неважно. И раз ты не просишь в долг, значит, тебе есть что предложить в ответ на любезность. Что же это?
        Даркин нахмурился. Вечно Вульф расстраивал его планы.
        - Деньжат в долг я бы перехватил. Мало кому они нужны больше моего. Но как вы догадались, что это не тот случай?
        - Неважно. Арчи объяснит. Ты был бы сильнее сконфужен. Да и женщину с собой не привел бы. Так что же это?
        Я подался вперед и встрял в разговор:
        - Черт, да он один! Я пока еще не оглох!
        По огромной туше Вульфа пробежала мелкая дрожь, заметная лишь тем, кто, подобно мне, наблюдал ее прежде.
        - Ну конечно, Арчи, слух у тебя отменный. Вот только слышать было нечего. Леди не издала ни звука, различимого на таком расстоянии. И Фриц не обращался к ней. Но в его приветствии Фреду сквозила учтивость, которую он обычно припасает для слабого пола. Если я услышу, что Фриц в такой манере обращается к одинокому мужчине, то немедленно отправлю его к психоаналитику.
        Даркин пояснил:
        - Это подруга моей жены. Ее лучшая подруга. Моя жена - итальянка, как вы знаете. Может, и не знаете, но так оно и есть. Как бы то ни было, у этой ее подруги неприятности. Или это она так думает. По мне так, сущая чепуха. Мария пристает к Фанни, Фанни пристает ко мне, и обе вместе донимают меня. И все потому, что однажды я ляпнул Фанни, будто у вас внутри сидит дьявол, который может разгадать все на свете. Глупость, конечно же, мистер Вульф, но вы-то знаете, как это бывает, когда дашь волю языку.
        На это Вульф сказал лишь:
        - Приведи ее.
        Даркин вышел в прихожую и тут же вернулся в сопровождении женщины. Она была маленькой, но не худой, черноглазая и черноволосая, итальянка с головы до пят, хотя и не того типа, что вечно кутаются в платки. Возраст уже сказывался на ней, однако в своем розовом хлопковом платье и черном вискозном жакете выглядела она опрятно и привлекательно. Я пододвинул для нее кресло, и она села лицом к Вульфу и свету.
        Даркин представил их друг другу:
        - Мария Маффи, мистер Вульф.
        Она мимолетно улыбнулась Фреду, обнажив ряд белых зубок, и, обращаясь к Вульфу, поправила:
        - Мария Маффеи.
        - Не миссис Маффеи? - уточнил Вульф.
        Женщина покачала головой:
        - Нет, сэр. Я не замужем.
        - Но попали в беду.
        - Да, сэр. Мистер Даркин подумал, что вы вполне сможете…
        - Расскажите нам, чт? произошло.
        - Хорошо, сэр. Это все мой брат Карло. Он ушел.
        - Куда ушел?
        - Не знаю, сэр. Поэтому-то я и боюсь. Его нет уже два дня.
        - А где он… Нет-нет. Никаких догадок, только факты. - Вульф повернулся ко мне: - Подключайся, Арчи.
        Стоило ему лишь произнести свое «нет-нет», как я уже извлек блокнот. Вести записи перед Вульфом доставляло мне больше всего удовольствия. Я прекрасно знал, что уж тут-то не оплошаю. Однако на сей раз работы оказалось совсем немного. Этой женщине, как и мне, было известно, чему нужно уделять внимание. Она выложила свою историю быстро и без обиняков. Мария Маффеи вела хозяйство в шикарных апартаментах на Парк-авеню, там же и жила. Ее брат Карло, двумя годами старше, проживал в меблированных комнатах на Салливан-стрит. Он работал по металлу и знал в этом толк, по ее словам. Много лет он получал неплохое жалованье, трудясь в ювелирной фирме «Рэтбан энд Кросс», однако позволял себе выпивать и порой не появлялся в мастерской, а потому был уволен в числе первых с наступлением Великой депрессии. Какое-то время он перебивался случайными заработками, потом жил на свои скромные сбережения, а прошлую зиму и весну и вовсе на то, что давала сестра. Где-то в середине апреля, совершенно пав духом, Карло решил вернуться в Италию. Мария согласилась помочь ему деньгами. Собственно, она купила ему билет на пароход.
Но неделю спустя брат вдруг объявил, что отъезд откладывается. Он не объяснил причину, однако утверждал, что более денег ему не требуется. Вскоре он сможет отдать ей все долги и, по-видимому, все-таки остаться в Штатах. Он никогда не отличался особой разговорчивостью, а уж относительно этих новых планов и вовсе хранил упрямое молчание. И вот теперь он пропал. В субботу он позвонил сестре. Они договорились встретиться в понедельник вечером, в ее свободное время, в итальянском ресторанчике на Принс-стрит, где частенько вместе ужинали. Карло жизнерадостно добавил, что у него будет с собой достаточно денег, чтобы полностью расплатиться с ней и даже одолжить ей, если в этом есть необходимость. Она прождала его вечером в понедельник до десяти часов, а затем отправилась в меблированные комнаты, где жил брат. Там ей сообщили, что он ушел после семи и с тех пор не возвращался.
        - Позавчера, - отметил я.
        Даркин, как я увидел, тоже раскрыл блокнот и теперь согласно кивнул:
        - Понедельник, четвертое июня.
        Вульф покачал головой. Все это время он сидел неподвижно, отстраненный, словно гора, уперев в грудь подбородок. И вот теперь голова его чуть качнулась, и он прошептал:
        - Даркин, сегодня среда, седьмое июня.
        - Да ну? - изумился Фред. - Как скажете, мистер Вульф.
        Вульф ткнул в сторону Марии пальцем:
        - То был понедельник?
        - Да, сэр, конечно же. По понедельникам я бываю свободна вечерами.
        - Тогда вам лучше знать. Даркин, сделай поправку в своей записной книжке. А лучше просто выкини ее. Ты на год опережаешь время. Четвертое июня выпадет на понедельник в следующем году. - Он обратился к женщине: - Мария Маффеи, с сожалением вынужден дать вам не лучший, но единственно возможный совет: обратитесь в полицию.
        - Я обращалась, сэр. - Глаза ее вспыхнули возмущением. - Там сказали, что брат смылся с моими денежками в Италию.
        - Возможно, так оно и есть.
        - Ах нет, мистер Вульф. Вам ли не знать. Вот я перед вами. Вы же понимаете, что я не могу успокоиться на этом, когда речь идет о судьбе брата.
        - Полиция сказала, на каком пароходе отплыл ваш брат?
        - Да откуда! Не было никакого парохода! Они ничего не расследуют. Даже не помышляют об этом. Просто твердят, что он уехал в Италию.
        - Понятно. Говорят первое, что в голову придет. Ладно. Сожалею, но все равно ничем помочь не могу. Могу лишь строить предположения. Ограбление? Где же тогда его тело? Обратитесь в полицию снова. Рано или поздно тело найдется, и загадка будет решена.
        Мария Маффеи покачала головой:
        - Я не верю в это, мистер Вульф. Не верю, и все. Кроме того, был телефонный звонок.
        Я вмешался:
        - Вы не упоминали никакого звонка.
        Она широко улыбнулась мне:
        - Я не успела. Брату звонили в меблированные комнаты незадолго до семи. Телефон находится в коридоре нижнего этажа, и служанка слышала разговор. Брат разволновался и согласился встретиться с кем-то в половине восьмого. - Она повернулась к Вульфу: - Вы ведь можете помочь мне, сэр. Можете помочь мне найти Карло. Пожив среди американцев, я научилась выглядеть холодной как камень. Но я итальянка и должна найти своего брата. Должна узнать, кто причинил ему вред.
        Вульф лишь покачал головой. Она не обратила на это внимания.
        - Вы должны, сэр. Мистер Даркин говорит, у вас туго с деньгами. А у меня кое-что осталось, и я могу покрыть все расходы. Быть может, даже заплатить больше. И вы друг мистера Даркина, а я подруга миссис Даркин, моей милой Фанни.
        Вульф отрезал:
        - У меня нет друзей. Сколько вы сможете заплатить?
        Она колебалась.
        - Сколько у вас есть?
        - Ну… Больше тысячи долларов.
        - И сколько из этого вы заплатите?
        - Я заплачу… Я заплачу все. Если вы найдете моего брата живым, я заплачу все. Если вы найдете его мертвым и укажете мне, где его тело и кто убийца, я все равно заплачу достаточно. Только сначала мне придется оплатить похороны.
        Веки Вульфа медленно опустились и так же медленно поднялись. Это, как мне было известно, означало одобрение. Сколько же раз я ожидал этого знака (и зачастую напрасно), когда отчитывался перед ним. Он произнес:
        - Вы практичная женщина, Мария Маффеи. Даже больше. Вы, возможно, женщина чести. Вы правы, во мне есть нечто способное помочь вам. Это гений. Однако пока ничто из сказанного вами не пробудило его. И неясно, проснется ли он в ходе поисков вашего брата. Так или иначе, мы начнем с обычной рутины, а расходы на нее невелики. - Он обратился ко мне: - Арчи, отправляйся в меблированные комнаты, где жил Карло Маффеи. Его сестра будет сопровождать тебя, чтобы подтвердить твои полномочия. Поговори со служанкой, которая слышала звонок, и со всеми прочими. Осмотри комнату. Если обнаружится какой-нибудь след, вызови сюда Сола Пензера на любое время после пяти. Прихвати с собой все, что сочтешь важным.
        Я подумал, что вовсе не обязательно так глумиться надо мной перед посторонними. Однако мне давно уже стало понятно, что возмущаться его выходками совершенно бессмысленно. Мария Маффеи поднялась со стула и поблагодарила его.
        Даркин шагнул вперед:
        - Касательно того, что у вас туго с деньгами, мистер Вульф… Вам ли не знать, что, когда дашь волю языку…
        Я пришел к нему на выручку:
        - Пошли, Фред. Мы поедем на родстере, и я подброшу тебя по пути.
        Глава вторая
        Припарковав большой черный и блестящий родстер перед домом на Салливан-стрит, номер которого назвала Мария Маффеи, я испытал опасения, что могу уже никогда не увидеть его, то есть родстер, полным жизни и довольства. Улочка была завалена мусором и кишела итальянскими сорванцами, с воплями носившимися туда-сюда подобно черноглазым бесенятам. Однако мне доводилось оказываться с этой машиной и в местах похуже. Например, в ту ночь, когда я преследовал двухместный «пирс-арроу» молодого Грейвса. Он удирал от меня с зажатым между колен портфелем изумрудов через весь округ Пайк, от самого Нью-Милфорда. Вверх-вниз по горам, в грязи по колено, в самый скверный дождь, какой я только видывал. Вульф требовал отгонять машину в ремонт при появлении малейшей царапины, дабы родстер всегда выглядел как новенький. И в этом я, естественно, полностью его поддерживал.
        Перед нами был обычный пансион, каких много. По той или иной причине все они одинаковы, будь то заведение с претензией на Пятидесятых улицах либо в возведенных из бурого песчаника кварталах к западу от Центрального парка, где селятся благонравные художницы, или же итальянский притон вроде этого, на Салливан-стрит. С некоторыми мелкими различиями, конечно. Такими, как запах чеснока, например. Сперва Мария Маффеи отвела меня к домовладелице, славной толстухе с влажными ладонями, приплюснутым носом и множеством колец на пальцах, а затем проводила вверх по лестнице в комнату брата. Я немного осмотрелся, пока Мария ходила за служанкой, подслушавшей тот телефонный разговор. Комната приличных размеров, с двумя окнами располагалась на третьем этаже. Ковер был потертый, мебель старая и кое-где поломанная. Однако жилище содержалось в чистоте и в целом производило бы неплохое впечатление, если бы не крики уличной шпаны, ворвавшиеся внутрь, едва я открыл окно, чтобы проверить, остались ли еще у родстера колеса. В углу один на другом лежали два больших саквояжа, один хлипкий, старый и уже совершенно негодный,
другой тоже старый, но все еще крепкий, в весьма хорошем состоянии. Оба не были заперты. Хлипкий оказался пуст, пригодный же содержал множество небольших инструментов различной формы и величины, частью с бирками ломбарда, а также куски дерева, металла и запчасти вроде пружин. В шкафу обнаружились мужской костюм, два рабочих комбинезона, пальто, две пары туфель и фетровая шляпа. Ящики комода с зеркалом, стоявшего между окнами, заключали в себе набор (не такой уж и скудный для человека, около года жившего за счет сестры) рубашек, галстуков, носовых платков, носков и разнообразнейшего хлама вроде шнурков, карандашей, фотокарточек и пустых жестянок из-под трубочного табака. В верхнем ящике нашлась скрепленная резинкой пачка из семнадцати писем в конвертах, сплошь с итальянскими марками. Там же беспорядочно валялись чеки, оплаченные счета, упаковка писчей бумаги, несколько вырезок из газет и журналов да собачий ошейник. На крышке перед зеркалом помимо расчески, щеток и прочих причиндалов, как называл это Вульф, лежал пяток книг (на итальянском, кроме одной) с множеством рисунков и схем и груда журналов,
трехлетняя подборка ежемесячных выпусков одного и того же издания - «Художественная обработка металла». В углу подле правого окна стоял простой верстак из необработанного дерева, с изрезанной и исцарапанной столешницей, на которой располагались небольшие тиски, точильный камень и полировальный станок с электрическим шнуром, достаточно длинным, чтобы дотягиваться до лампового патрона, плюс еще кое-какие инструменты вроде тех, что хранились в саквояже. Я осматривал точило, чтобы определить, как давно им пользовались, когда появилась Мария Маффеи со служанкой.
        - Это Анна Фиоре, - представила ее Мария.
        Я подошел и пожал руку горничной, невзрачной девчушке лет двадцати с кожей цвета высохшего теста. Вид у нее был такой, словно ее напугали в младенчестве и она до сих пор не оправилась от потрясения. Я назвался и сказал, что узнал от мисс Маффеи, будто Анна слышала разговор мистера Маффеи по телефону перед его уходом в понедельник вечером. Служанка кивнула.
        Я обратился к Марии:
        - Полагаю, мисс Маффеи, вы хотели бы вернуться к себе на Парк-авеню. Мы с Анной поладим.
        Она покачала головой:
        - Если я вернусь к ужину, ничего страшного не случится.
        Это меня немного разозлило. Положа руку на сердце, я был согласен с Даркином, что дело безнадежное и мы понапрасну тратим на него время. Поэтому я заявил Марии Маффеи, что с легкостью справлюсь без нее и ей лучше уйти. Если что появится, Вульф даст ей знать. Она бросила взгляд на служанку, показала мне зубки и ушла.
        Я поставил пару стульев друг перед другом, усадил девушку на один из них и выудил свой блокнот.
        - Тебе нечего бояться, - успокоил я ее. - Ты окажешь услугу мисс Маффеи, а также ее брату. А быть может, получишь кое-какие деньжата. Только и всего. Тебе нравится мисс Маффеи?
        Анна как будто насторожилась, удивившись, что кто-то счел необходимым озаботиться ее симпатиями и антипатиями, однако ответ ее был вполне ожидаем:
        - Да, нравится. Она милая.
        - А мистер Маффеи?
        - Да, конечно. Он всем нравится. Если только не пьяный. Вот тогда девушкам стоит держаться от него подальше.
        - Как получилось, что ты услышала звонок в понедельник вечером? Ты его ждала?
        - Да как же я могла ждать его?
        - Не знаю. Это ты взяла трубку?
        - Нет, сэр. Миссис Риччи. Она велела мне позвать мистера Маффеи, и я поднялась наверх. Потом я убирала в столовой, а дверь была открыта, и потому я услышала его разговор.
        - Ты слышала, чт? он отвечал?
        - Ну конечно. - В ее голосе прозвучала насмешка. - Мы всегда слышим каждое слово из того, что жильцы говорят по телефону. Миссис Риччи тоже слышала. Причем то же самое, что и я.
        - И что он говорил?
        - Сначала он сказал: «Алло». Потом: «Да, это Карло Маффеи. Чего вы хотите?» А после: «Про свое дело я скажу вам при встрече». Дальше он спросил: «А почему не здесь, в моей комнате?» И заявил: «Нет, я не боюсь. Это не я должен бояться». Миссис Риччи говорит, будто он ответил: «Испугался вовсе не я», но она путает. А затем он сказал: «Конечно, мне нужны деньги, и намного больше». Потом: «Договорились, полвосьмого на углу», и еще: «Вас не касается, чт? меня беспокоит». И наконец: «Да, полвосьмого, я помню машину». - Она умолкла.
        Я спросил:
        - С кем он разговаривал?
        Я, понятное дело, ожидал услышать, что она не в курсе, коли этого не знала Мария Маффеи, однако Анна ответила:
        - С человеком, который звонил ему и раньше.
        - Раньше? Когда?
        - Всего несколько раз. В мае. Однажды два раза за день. Миссис Риччи говорит, до понедельника всего девять раз.
        - Ты когда-нибудь слышала его голос?
        - Нет, сэр. Трубку всегда берет миссис Риччи.
        - А ты когда-нибудь слышала, как его зовут?
        - Нет, сэр. Миссис Риччи стало любопытно, и она спрашивала, но он всегда отвечал: «Неважно, скажите ему, что его просят подойти к телефону».
        Я начал склоняться к мысли, что, пожалуй, из этого может выйти кое-что занятное, а возможно, нам даже перепадут кой-какие деньги. Не то чтобы они меня особо интересовали - это по части Вульфа. Развлечение - вот чего я искал. Как бы то ни было, дело могло обернуться не обычным ограблением и трупом в Ист-Ривер. Я решил посмотреть, чт? можно выведать, и взялся за девчонку как следует. Я неоднократно был свидетелем того, как это проделывает Вульф. Конечно, я знал, что по большей части успех ему приносит какое-то шестое чувство, мне несвойственное. Однако многого он все же добивался за счет терпения и удачи. Так что я взялся за Анну. Я угробил на нее два часа и собрал уйму фактов, но ни один из них ничего мне не давал. Раз я было решил, что напал на след. Выяснилось, что Карло Маффеи водил шашни с двумя женщинами, с которыми время от времени появлялся открыто, и что одна из них замужем. Но, убедившись, что дамочек никак не связать с телефонным звонком, я оставил эту нить. Маффеи упоминал о возвращении в Италию, но в подробности не входил. Своему делу он отдавался со всей душой. Ему никто не звонил, за
исключением сестры да сохранившегося со времен былого процветания приятеля, с которым он иногда ужинал. В общем, я выкачивал сведения битых два часа, но лучик так и не блеснул. Однако нечто не давало мне объявить дело беспросветным и взяться за шляпу. Наконец я сказал служанке:
        - Подожди здесь минуточку, Анна. Я спущусь и переговорю с миссис Риччи.
        Домовладелица подтвердила изложенную горничной версию телефонного разговора и посетовала, что понятия не имеет, кем был звонивший, хотя несколько раз и пыталась это выяснить. Я задал ей пару-тройку вопросов о том о сем, а потом попросил отпустить со мной Анну. Она ответила отказом: близится обед, и подавать его одна она не может. Пришлось продемонстрировать ей долларовую банкноту. В ответ она спросила, когда может ожидать возвращения служанки. Та должна возвратиться никак не позже девяти вечера, предупредила она.
        Вручив ей доллар, я ответил:
        - Ничего не могу обещать, миссис Риччи. Когда мой шеф начинает задавать вопросы, время ничего не значит для него. Но она вернется целой и невредимой как можно скорее.
        Я поднялся наверх, позвал Анну и прихватил кое-что из ящика комода. Когда мы вышли на улицу, я с облегчением обнаружил, что родстер не лишился ни крыла, ни запаски.
        По городу я катил неспешно, не торопясь добраться до Тридцать Пятой улицы. С четырех до шести Вульф неизменно возился с растениями наверху. Потревожить его в эти два часа без крайней необходимости было не самой лучшей идеей. Родстер Анну просто потряс, она спрятала ноги под сиденье и сцепила руки на коленях. Это меня позабавило. Я даже почувствовал к ней расположение и пообещал ей доллар, если она расскажет моему шефу что-нибудь полезное. Была минута или две седьмого, когда я остановился перед старым городским особняком менее чем в квартале от реки Гудзон, где Вульф проживал вот уже двадцать лет, треть из которых с ним провел я.
        Тем вечером Анна не вернулась домой к девяти часам. Только после одиннадцати Вульф послал меня в редакцию «Таймс» за газетами, и было далеко за полночь, когда мы в конце концов добились от Анны толку. К тому времени миссис Риччи звонила уже три раза. Когда я доставил девушку на Салливан-стрит почти в час ночи, домовладелица ожидала нас у дверей, возможно с готовой отповедью. Однако она не проронила ни слова, ограничившись испепеляющим взглядом. Я отдал Анне доллар, ибо на то имелась причина.
        Я отчитался перед Вульфом наверху, в солярии перед оранжереей, оставив Анну в кабинете. Он сидел развалившись в огромном кресле. Красно-коричневая орхидея сантиметров двадцати в размахе щекотала ему затылок. Выглядел он совершенно незаинтересованным. Ему и вправду было неинтересно. Он едва взглянул на мои записи и вещи из комнаты Маффеи. Правда, Вульф согласился, что звонок наводит на размышления. Однако вряд ли ради этого стоило себя утруждать. Я пытался убедить его взяться за девушку, раз уж она ждет внизу. Вдруг что и выяснится? Наконец я выпалил со злостью:
        - В конце концов, это стоило мне доллара. Пришлось задобрить домовладелицу.
        - Это был твой доллар, Арчи.
        - Нет, сэр. Это был доллар из средств на текущие расходы. Он занесен в бухгалтерскую книгу.
        Я направился с ним к лифту. Если бы ему приходилось спускаться и подниматься пешком, думаю, он никогда бы не появился наверху. Даже ради растений.
        Он тут же принялся за Анну. Это было прекрасно, хотя пятью годами ранее я бы этого не оценил. Красота заключалась в абсолютной всеохватности расспросов. Если девушка владела хотя бы крупицей информации, если в ее памяти хранилось полустертое ощущение или реакция, способная указать нам след или дать намек, они просто не могли ускользнуть от Вульфа. Он допрашивал служанку на протяжении пяти часов. Его интересовал тембр голоса Карло Маффеи, его привычки, манера одеваться, пристрастия в еде, характер, умение вести себя за столом, отношения с сестрой, миссис Риччи, самой Анной и всеми, с кем Анна когда-либо встречала его. Вульф расспрашивал ее о миссис Риччи, о всех жильцах, снимавших комнату в пансионе за два последних года, о соседях и торговцах, доставлявших товары на дом. Все это он проделывал с легкостью и неспешно, заботливо следя за тем, чтобы не утомлять ее. Совсем не так, как в тот раз, когда при мне допрашивал Лона Грейвса. Его Вульф мочалил почти целый день и в итоге едва не свел с ума. Мне казалось, что он выудил из девчонки лишь одно, да и то немногое. Признание, что она вынесла нечто из
комнаты Маффеи тем самым утром в среду. Бумажки из ящика комода, с клеевым слоем на обороте и напечатанными названиями пароходов «Лючия» и «Фьоренца» на лицевой стороне. Конечно же, это были багажные наклейки. Полистав подшивки газет, я выяснил, что «Лючия» отплыла 18 мая, а «Фьоренца» - 3 июня. По-видимому, Маффеи намечал отъезд в Италию не один раз, а дважды, и оба раза откладывал. Анна, по ее словам, взяла бумажки, потому что они были очень яркие. Ей захотелось наклеить их на сундук, в котором она хранит одежду. За ужином, когда мы все трое сидели в столовой, Вульф оставил Анну в покое и говорил лишь со мной, в основном о пиве. Однако, когда настал черед кофе, он отвел нас назад в кабинет и вновь принялся за расспросы. Он ходил вокруг да около и возвращался обратно, наугад набрасывался на темы столь неуместные и незначительные, что любой, кто прежде не видел, как он из подобной шляпы вытаскивает кролика, несомненно, принял бы его за психа. К одиннадцати я совершенно вымотался, отчаянно зевал и готов был сдаться, досадуя, что Вульф не выказывает ни малейших признаков нетерпения или разочарования.
        Затем он внезапно попал в точку:
        - Так мистер Маффеи никогда не дарил вам подарков?
        - Нет, сэр. Кроме той коробки мела, о которой я говорила. И газет, если это можно назвать подарком.
        - Да. Вы сказали, что он всегда отдавал вам свою утреннюю газету. «Таймс».
        - Да, сэр. Однажды он сказал мне, что выписывает ее из-за объяв. Ну, знаете, объяв о работе.
        - А в понедельник утром он отдал вам газету?
        - Обычно он отдавал мне ее днем. В понедельник днем, да, сэр.
        - Полагаю, тем утром не произошло ничего особенного.
        - Нет, сэр.
        Очевидно, Вульф уловил, как что-то мелькнуло у нее в глазах. Нечто едва заметное, ускользнувшее от моего внимания. Во всяком случае, он стоял на своем:
        - Точно ничего особенного?
        - Нет, сэр. Кроме… Ну конечно… Вырезка!
        - Вырезка?
        - Он вырезал кусок газеты. Большой кусок.
        - А он часто делал вырезки?
        - Да, сэр. В основном вырезал объявы. Может, только их и вырезал. Я заворачивала в газеты отбросы, и мне приходилось просматривать, нет ли в бумаге дырок.
        - Но это был большой кусок.
        - Да, сэр.
        - Значит, не объявление. Вы уж простите меня, мисс Фиоре, что я не говорю «объява». Предпочитаю не употреблять этого слова. Значит, из понедельничной газеты он вырезал не объявление.
        - Ах нет, это было на первой странице.
        - Вот как? А он когда-нибудь до этого делал вырезки на первой странице?
        - Нет, сэр. Точно нет.
        - Ничего, кроме объявлений?
        - Ну, я не совсем уверена в этом. Пожалуй, только их. Мне так кажется.
        С минуту Вульф сидел, опустив подбородок на грудь. Затем повернулся ко мне:
        - Арчи, дуй на Сорок Вторую улицу и привези двадцать экземпляров понедельничной «Таймс».
        Я был только рад взбодриться. Не то чтобы наметился повод для воодушевления. Я понимал, что Вульф всего лишь нащупал единственную трещинку, из-за которой мог блеснуть свет. Я не ожидал ничего особенного и полагал, что он не ожидает тоже. Однако июньская ночь выдалась чудесной - прохладной, но спокойной и приятной, и, мчась через город к Бродвею и поворачивая на север, я с удовольствием вдыхал свежий воздух, подставляя лицо ветру. На Таймс-сквер я приметил знакомого копа, Марви Дойла, который прежде патрулировал Четырнадцатую улицу, и он позволил мне оставить машину на обочине Бродвея, пока я наведаюсь через улицу к редакции «Таймс». Тротуары были запружены толпами, валящими из театров и кино и решающими, потратить ли пару баксов в нелегальном кабаке или ограничиться десятью центами в «Нидиксе»[2 - «Нидикс» - сеть дешевых ресторанчиков быстрого питания, где подавали кофе с пончиками, а позднее хот-доги с фирменной горчицей. Долгие годы была одной из характерных примет Нью-Йорка. - Ред.].
        По возвращении в кабинет я обнаружил, что Вульф дал девушке передышку. Он велел Фрицу принести пиво, и теперь Анна потягивала его маленькими глотками, словно горячий чай. На ее верхней губе осталась полоска высохшей пены. Сам он прикончил три бутылки, хотя я отсутствовал не дольше двадцати минут. Стоило мне войти, как он объявил:
        - Надо было сказать тебе, что нужен городской выпуск.
        - Точно. Именно его я и привез.
        - Хорошо. - Он повернулся к девушке: - Если не возражаете, мисс Фиоре, будет лучше, если вы не увидите наших приготовлений. Разверни ее кресло, Арчи. Туда, к столику, чтобы ей было куда поставить стакан с пивом. Теперь газеты. Нет, не отрывай ничего. Думаю, лучше оставить лист целым. Ведь именно так она впервые увидела его. Отложи вторую часть газеты. Она пригодится мисс Фиоре. Подумай, сколько отбросов в нее поместится. Сюда.
        Я развернул перед ним на столе первую часть газеты, и он, потянувшись из кресла, склонился над ней. Так гиппопотам в зоопарке готовится пообедать. Я вытащил вторую часть из всех выпусков и сложил стопкой на стуле, затем взял первую страницу и принялся ее изучать. На беглый взгляд никакой надежды она не вселяла. В Пенсильвании бастовали шахтеры. Национальное управление экономического восстановления[3 - Национальное управление экономического восстановления - одно из федеральных ведомств, проводивших в жизнь рузвельтовский «Новый курс», который был призван вывести США из Великой депрессии. - Перев.] спасало страну, чему посвящались сразу три статьи. Двое парней пересекли Атлантику в тридцатифутовой шлюпке. У ректора университета случился сердечный приступ на площадке для гольфа. В Бруклине гангстера выкурили из квартиры с помощью слезоточивого газа. В Алабаме линчевали негра. А где-то в Европе некто обнаружил старинную картину. Я украдкой взглянул на Вульфа: он с головой ушел в изучение страницы. Единственно достойным внимания мне представлялось найденное в Швейцарии полотно, которое предположительно
украли в Италии. Однако, когда Вульф наконец достал из ящика ножницы, вырезал он вовсе не эту статью, а заметку о бандите. Затем он отложил страницу в сторону и потребовал другую такую же. Я подал ему газетную полосу и ухмыльнулся, увидев, что на сей раз он взялся за сообщение о картине. Что ж, я пришел вторым. Когда же он потребовал третью страницу, мне стало любопытно, и я таращился на него, пока он вырезал заметку о происшествии с университетским ректором. Вульф это заметил и, не поднимая глаз, произнес:
        - Молись, чтобы это была она, Арчи. Тогда к Рождеству у нас появится ангрекум сескупедале.
        Я сумел написать это мудреное название, потому что вел счета, учитывая расходы на орхидеи (равно как и на все остальное), но произнести его мог не лучше, чем усмотреть связь между ректором и Карло Маффеи.
        - Покажи ей одну страницу, - велел Вульф.
        Последняя изрезанная им полоса лежала сверху, но я пропустил ее и взял следующую: статья о картине, заключенная в жирную рамку, располагалась в нижней правой четверти страницы. Я развернул лист перед Анной. Вульф сказал:
        - Взгляните, мисс Фиоре. Этот кусок был вырезан из газеты, которую вы видели в понедельник утром?
        Ей хватило беглого взгляда:
        - Нет, сэр. Большой кусок был вырезан наверху, вот здесь. Дайте я покажу…
        Я быстро убрал газетную полосу, прежде чем девушка успела до нее дотянуться, положил на стол, взял следующую и развернул. На этот раз она несколько помедлила с ответом:
        - Вот этот, сэр.
        - Вы уверены?
        - Вырезан был именно он, сэр.
        Какое-то время Вульф молчал, потом вздохнул и велел:
        - Поверни кресло, Арчи.
        Я взялся за ручку кресла и крутанул его вместе с девушкой. Вульф испытующе посмотрел на нее:
        - Вы уверены, мисс Фиоре, что вырезали именно это место?
        - Совершенно уверена, сэр. Это точно.
        - Вы видели саму вырезку? В его комнате, в мусорной корзине, быть может, или у него в руках?
        - Нет, не видела. И ее не могло быть в мусорной корзине, потому что у него в комнате нет корзины.
        - Хорошо. Если бы все доводы были столь же убедительны, как этот. Можете отправляться домой, мисс Фиоре. Вы хорошо вели себя, были любезной и терпеливой. И, в отличие от большинства особ, во избежание встреч с которыми я не выхожу из дома, вы способны держать в узде язык. Не ответите ли на еще один вопрос? Сделайте одолжение.
        Она совершенно измучилась, но у нее все же достало сил прийти в замешательство, которое отразилось в глазах. Девушка уставилась на Вульфа, а он продолжил:
        - Всего один вопрос. Вы когда-нибудь видели в комнате Карло Маффеи клюшку для гольфа?
        Если он хотел достичь кульминации, то это у него получилось. Впервые за все прошедшие часы девушка не смогла вымолвить ни слова. Было даже забавно, насколько явной оказалась ее реакция. Какое-то мгновение она лишь таращилась на Вульфа. Затем, когда смысл вопроса дошел до нее, та немногая краска, что еще оставалась у нее на лице, сошла окончательно. Она побледнела как полотно, челюсть отвисла. Она выглядела совершенной идиоткой, ее всю трясло.
        Вульф невозмутимо сверлил девушку взглядом:
        - Когда вы ее видели?
        Неожиданно губы Анны плотно сжались, а руки на коленях стиснулись в кулаки.
        - Нет, сэр, - только и пробормотала она. - Нет, сэр, никогда не видела.
        Вульф смотрел на нее секунду-другую, затем изрек:
        - Ладно. Все в порядке, мисс Фиоре. - Он повернулся ко мне: - Отвези ее домой.
        Девушка даже не пыталась подняться, пока я не подошел к ней и не тронул за плечо. Тогда она оперлась о подлокотники и встала. Вульф, определенно, на чем-то ее поймал, но все-таки она не выглядела напуганной, скорее, сокрушенной. Я снял ее жакет со спинки кресла и помог надеть его. Когда она направилась к двери, я обернулся, чтобы сказать кое-что Вульфу, и глазам своим не поверил: он поднимал себя из кресла, чтобы встать! В самом деле! Однажды я видел, как он не снизошел до подобной любезности, когда из этой самой комнаты выходила женщина, обладавшая состоянием в двадцать миллионов американских долларов и имевшая в мужьях английского герцога. Но я все же сказал, что собирался:
        - Я пообещал ей доллар.
        - Тогда, боюсь, тебе придется раскошелиться. - Он повысил голос, чтобы его услышали в дверях: - Спокойной ночи, мисс Фиоре.
        Она не ответила. Я прошел за ней в прихожую и отвел к родстеру. Когда мы добрались до Салливан-стрит, на крыльце нас поджидала миссис Риччи и глаза ее так сверкали, что я счел за благо не задерживаться ради любезностей.
        Глава третья
        К тому времени, когда я поставил автомобиль в гараж и прошел два квартала назад до Тридцать Пятой улицы, кабинет погрузился во тьму. Поднявшись по лестнице, я увидел под дверью спальни Вульфа полоску света. Я часто задавался вопросом, как же ему удается раздеваться. Мне было доподлинно известно, что в этом Фриц ему не помогает. Фриц спал наверху, через коридор от оранжереи. Моя же комната, как и спальня Вульфа, располагалась на втором этаже. Просторное помещение в передней части дома с собственной ванной и парой окон. Я прожил в нем семь лет. Оно, определенно, стало моим домом. И, судя по всему, ему предстояло оставаться таковым еще лет семь или даже двадцать семь, ибо единственная девушка, к которой я питал слабость, подыскала себе другую партию, пришедшуюся ей больше по душе. Тогда-то я и познакомился с Вульфом. Однако сейчас не время рассказывать эту историю. В ней еще остаются непроясненными один-два незначительных момента. Так или иначе, комната, несомненно, служила мне домом. Кровать была широкой и удобной. А еще у меня имелся письменный стол со множеством ящиков, и три кресла, просторные и
уютные, и настоящий ковер во всю комнату, а не эти чертовы коврики, которые так и норовят скользнуть под вами, словно кусок масла на горячем блине. Картинки на стенах принадлежали мне. Удачная подборка: поместье Джорджа Вашингтона Маунт-Вернон, цветной набросок головы льва и лесной пейзаж с травой и цветами. Нашлось здесь место и для большой фотографии в рамке моих отца и матери, которые умерли, когда я был маленьким. Еще у меня имелась цветная репродукция с картины «Сентябрьское утро»[4 - Это написанное в 1912 году полотно французского художника Поля Эмиля Шабаса (Шаба, 1869 - 1937) приобрело скандальную известность в США благодаря протестам Нью-Йоркского общества по искоренению порока, объявившего его безнравственным. Репродукции продавались так бойко, что со временем стали расхожим примером китча. - Ред.], где на переднем плане изображена нагая девушка с подобранными волосами, но она висела в ванной. Самая обычная комната, всего лишь удобное пространство для проживания, если не считать большого электрического звонка на стене, скрывающегося под кроватью. Звонок этот был подключен таким образом, что,
когда Вульф включал рубильник в своей комнате - а проделывал он это каждый вечер, - любой осмелившийся подойти ближе чем на пять футов к его двери или влезть в окно немедленно вызвал бы оглушительный трезвон. А еще звонок был подключен ко всем входам в оранжерею. Однажды Вульф сказал мне, как бы между прочим, что он отнюдь не трус, просто ему глубоко отвратительны чужие прикосновения и претит необходимость внезапно совершать быстрые движения. Поразмыслив над тем, какие массы он вынужден перемещать, я охотно этому поверил. По некоторым причинам такие вещи, как трусость, нисколько меня не волновали, когда дело касалось Вульфа, хотя обыкновенно я не садился за один стол с тем, в ком заподозрил труса.
        Я прихватил из кабинета наверх газету и, после того как, облаченный в пижаму и тапочки, удобно устроился в кресле с сигаретами и пепельницей под рукой, трижды прочел заметку об университетском ректоре. Она была озаглавлена следующим образом:
        ПИТЕР ОЛИВЕР БАРСТОУ УМЕР ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА
        Ректор Холландского университета умер на поле для гольфа
        Друзья не успели прийти к нему на помощь
        Статья оказалась довольно длинной: целая колонка на первой полосе и полторы на второй, да еще пространный некролог с откликами множества знаменитостей. Сама же история была весьма короткой - еще один человек скончался, и ничего более. «Таймс» я читаю ежедневно, и этот номер вышел всего два дня назад, но я так и не вспомнил, обратил ли тогда внимание на сообщение. Барстоу, пятидесятивосьмилетний ректор Холландского университета, воскресным днем играл в гольф на площадке клуба «Грин медоу» под Плезентвиллем, в тридцати милях к северу от Нью-Йорка. Играли двое на двое, Барстоу и его сын Лоренс против пары их знакомых, Э. Д. Кимболла и Мануэля Кимболла. На подходе к четвертой лунке Барстоу внезапно упал лицом вниз, несколько секунд содрогался в конвульсиях, а потом затих. Мальчик, носивший его клюшки, подскочил к нему и схватил за руку, однако к тому времени, когда подбежали остальные, Барстоу был уже мертв. Среди подоспевших из здания клуба и с поля оказался врач, старый друг ректора, который вместе с сыном умершего доставил тело в личном автомобиле Барстоу в его дом в шести милях от клуба. По
заключению этого врача, причиной смерти послужила болезнь сердца.
        Остальное было приправой - рассказ о карьере и достижениях Барстоу, его фотография и прочее, а также упоминание о том, что, когда тело привезли домой, жена упала в обморок, сын же и дочь держались стойко. Перечитав заметку в третий раз, я зевнул и признал себя побежденным. Единственной связью, которую я мог провести между смертью Барстоу и Карло Маффеи, был тот факт, что Вульф спрашивал у Анны Фиоре про клюшку для гольфа. Поэтому я отшвырнул газету и поднялся, сказав самому себе вслух: «Мистер Гудвин, полагаю, это дело далеко от завершения». Затем глотнул воды и лег в кровать.
        Было почти десять часов, когда я спустился вниз следующим утром, ибо, если выдавалась возможность, я спал по восемь часов. Все равно Вульф не появлялся внизу раньше одиннадцати. Вставал он неизменно в восемь, во сколько бы ни лег накануне, завтракал в своей комнате за парочкой газет и с девяти до одиннадцати пропадал в оранжерее. Иногда, одеваясь или принимая ванну, я слышал, как старый Хорстман, ухаживавший за орхидеями, покрикивает на него. Похоже, Вульф действовал на Хорстмана как судья на бейсболиста Джона Дж. Макгро[5 - Джон Дж[озеф] Макгро (1873 - 1934) - прославленный игрок и менеджер команды «Нью-Йорк джайнтс». В его время судья на поле был один, и всякий раз, когда рефери отвлекался на полет мяча, Макгро использовал эту возможность, чтобы препятствовать продвижению игроков команды противника. - Перев.]. Не то чтобы старик недолюбливал Вульфа, нет, конечно. Однако я не удивился бы, узнав, что садовник просто опасается, как бы Вульф, потеряв равновесие, не обрушился всей своей массой на орхидеи. Хорстман дорожил этими растениями не меньше, чем я своим правым глазом. Он даже спал в
оранжерее, за загородкой в углу. И кто знает, не присматривал ли старик за орхидеями по ночам?
        Позавтракал я порцией почек, вафлями и парой стаканов молока на кухне, ибо настрого запретил Фрицу сервировать обеденный стол ради моего завтрака, который всегда принимал в одиночестве. Потом я вышел на десять минут подышать свежим воздухом, прогулялся до причалов и обратно, а после устроился с учетными книгами за своим столом в углу, предварительно смахнув пыль там и сям, открыв сейф и наполнив чернилами ручку Вульфа. Его почту я положил ему на стол, по обыкновению нераспечатанной, мне же ничего не пришло. Я выписал пару-тройку чеков, подвел баланс в расходной книге - не бог весть какая работенка, последнее время большого движения средств не наблюдалось, - и принялся изучать записи о расходах на оранжерею, дабы убедиться, что Хорстман своевременно отчитался. Посреди этого занятия меня застал раздавшийся на кухне звонок. Минутой позже в дверях возник Фриц и объявил, что с мистером Вульфом желает увидеться некий О’Грэйди. Я изучил визитку посетителя и отметил, что прежде мне такой не попадалось. Я знал многих детективов из убойного отдела, но этого О’Грэйди прежде не встречал. Я велел Фрицу
привести его.
        О’Грэйди оказался молодым и весьма спортивным, судя по телосложению и походке. У него был недобрый взгляд, оценивающий и вызывающий. На меня он посмотрел так, будто заподозрил, что я прячу похищенного ребенка Линдбергов[6 - Речь идет об одном из самых громких преступлений XX века - похищении и убийстве в 1932 году полуторагодовалого сына Чарльза Линдберга (1902 - 1974), знаменитого американского авиатора. Агата Кристи отчасти использовала эту историю в романе «Убийство в Восточном экспрессе». - Ред.].
        - Мистер Ниро Вульф? - спросил он.
        Я махнул рукой на кресло:
        - Присаживайтесь, - и, взглянув на ручные часы, сообщил: - Мистер Вульф спустится через девятнадцать минут.
        Он нахмурился:
        - Я по важному делу. Не могли бы вы его позвать? Вам вручили мою визитку? Я из убойного отдела.
        - Да, конечно. Я знаю. Все в порядке. Присаживайтесь. Если я его позову, он в меня чем-нибудь запустит.
        Он уселся, а я вернулся к оранжерейным отчетам. За время ожидания я пару раз прикидывал, не попытаться ли, просто потехи ради, вытянуть из него что-нибудь, однако передумал при одном лишь взгляде на его физиономию: он был слишком молод и благонадежен, чтобы тратить усилия. Эти девятнадцать минут он отсидел как церковную службу, не проронив ни слова.
        Когда Вульф вошел в кабинет, О’Грэйди поднялся из кресла. Вульф, неспешно продвигаясь от дверей к столу, пожелал нам доброго утра, попросил открыть еще одно окно и мельком взглянул на посетителя. Усевшись, он посмотрел на визитку, которую я положил на стол, а затем принялся за почту, быстро перебрав уголки конвертов, прямо как банковский кассир просматривает чеки при разборе вклада. Наконец он отодвинул почту и обратился к детективу:
        - Мистер О’Грэйди?
        Тот шагнул вперед:
        - Мистер Ниро Вульф?
        Вульф кивнул.
        - Что ж, мистер Вульф, мне нужны бумаги и прочие вещи, которые вы вчера взяли в комнате Карло Маффеи.
        - Не может быть. - Вульф поднял голову, чтобы рассмотреть его получше. - Вот оно как? Это интересно, мистер О’Грэйди. Присаживайтесь. Подвинь ему кресло, Арчи.
        - Благодарю, не стоит. У меня много работы. Я просто заберу бумаги и… вещи.
        - Какие вещи?
        - Которые вы взяли.
        - Перечислите.
        Детектив выпятил подбородок:
        - Бросьте эти ваши шуточки. Давайте их сюда. Я спешу.
        Вульф ткнул в него пальцем:
        - Полегче, мистер О’Грэйди. - Это было сказано тихо, но отчетливо, с интонацией, к которой он прибегал не так уж часто. В разговоре со мной такое случилось лишь единожды - в нашу первую встречу, и я никогда не забывал, как она звучала. У меня тогда возникло ощущение, что, возымей он такое желание, изничтожил бы меня, не шевельнув пальцем. Он продолжил в том же духе: - Полегче. Садитесь. Садитесь, говорю вам!
        Я толкнул детективу под колени кресло, и он медленно опустился в него.
        - Сейчас вы получите бесплатный, но весьма ценный урок, - объявил Вульф. - Вы молоды, и вам он пойдет на пользу. Со времени моего появления в этой комнате вы только и делали, что совершали ошибки. Вы не проявили вежливости, а это оскорбительно. Вы выступили с заявлением, не соответствующим действительности, и это было глупо. Вы спутали догадку с фактом, и это было лицемерно. Хотите объясню, как вам следовало вести себя? Мною движут исключительно дружеские мотивы.
        О’Грэйди заморгал:
        - Я не ставлю под сомнение ваши мотивы…
        - Чудесно. Конечно же, вы понятия не имели, сколь неразумно предполагать, будто я посещал комнату Карло Маффеи. Будучи незнакомы с моими привычками, вы не знали, что я не возьмусь за подобное предприятие даже ради золотисто-желтой каттлеи Доу. И уж тем более ради каких-то бумаг и, как вы выразились, вещей. Арчи Гудвина, - его палец описал дугу в мою сторону, - это не затрудняет, так что он съездил туда. А сделать вы должны были следующее. Во-первых, ответить на мое пожелание доброго утра. Во-вторых, изложить свою просьбу вежливо, обстоятельно и в согласии с фактами. В-третьих, хотя это уже не так важно, в качестве любезности вы могли бы уведомить меня, что обнаружено и опознано тело убитого Карло Маффеи и что его бумаги необходимы для изобличения убийцы. Не кажется ли вам, мистер О’Грэйди, что так было бы намного лучше?
        Детектив изумленно уставился на него.
        - Как, черт возьми… - начал он и осекся. Затем продолжил: - Значит, это уже попало в газеты. Не знал. Но имени убитого там быть не может, потому что я сам только два часа как выяснил его. Вы весьма догадливы, мистер Вульф.
        - Благодарю. Вот только я не видел ничего такого в газетах. Просто заявление Марии Маффеи об исчезновении брата не подвигло полицию дальше великодушных попыток строить догадки. И лишь убийство, думается мне, могло сообщить вам такое рвение, что вы узнали о визите Арчи в комнату жертвы и об изъятии бумаг. Итак, не соблаговолите ли сообщить, где нашли тело?
        О’Грэйди поднялся:
        - Прочтете в вечернем выпуске. Таких, как вы, мистер Вульф, еще поискать надо. А теперь давайте бумаги.
        - Конечно. - Вульф даже не пошевелился. - Но я предлагаю вам задуматься вот над чем. Все, что я прошу у вас, это три минуты вашего времени и информация, которая через несколько часов станет доступной всем. А между тем, кто знает, не случится ли мне сегодня, завтра или в следующем году натолкнуться на любопытный факт, касающийся этого или другого дела? Факт, который, окажись он в вашем распоряжении, помог бы вам добиться успеха в расследовании, славы, повышения по службе и прибавки жалованья. Повторяю, вы допускаете ошибку, пренебрегая требованиями профессиональной этики. Тело, случаем, обнаружили не в округе Уэстчестер?
        - Вот же черт! - изрек О’Грэйди. - Если бы я не видел вас своими глазами и не понимал, что вам для передвижений нужен товарный вагон, поневоле задумался бы, а не ваших ли это рук дело. Ладно. Да, в округе Уэстчестер. В кустарнике, футах в ста от грунтовки, в трех милях от Скарсдейла. Вчера в восемь вечера его нашли двое мальчишек, искавших птичьи гнезда.
        - Наверно, застрелен?
        - Зарезан. Врач говорит, что нож оставался в ране какое-то время. Час или чуть больше. Однако на момент обнаружения тела ножа в ране уже не было. Его так и не нашли. Карманы вычищены. Костюм, судя по ярлычку на нем, куплен в универмаге на Гранд-стрит. Ярлык и метку прачечной мне передали этим утром в семь. К девяти я уже знал имя убитого, после чего обыскал его комнату и поговорил с домовладелицей и служанкой.
        - Превосходно, - отозвался Вульф. - Действительно отменная работа.
        Детектив нахмурился:
        - Эта девица… Либо ей что-то известно, либо в голове у нее совсем пусто - не вспомнит и что ела на завтрак. Она была у вас здесь. Что вы подумали, когда она не смогла припомнить тот телефонный разговор? А ведь слышала каждое слово, как заявила домовладелица.
        Я бросил взгляд на Вульфа. Он и бровью не повел, просто заметил:
        - Мисс Анна Фиоре несколько обделена природой, мистер О’Грэйди. Значит, в ее памяти обнаружились изъяны?
        - Изъяны? Да она забыла имя Маффеи!
        - Вот как. Жаль. - Вульф уперся в край стола и оттолкнулся от него вместе с креслом. Я понял, что он намеревается встать. - А теперь об этих бумагах. Остальные вещи - это всего лишь пустая жестянка из-под табака да четыре снимка. Вынужден просить вас об одолжении. Вы позволите мистеру Гудвину проводить вас из комнаты? Так уж я устроен: не люблю открывать свой сейф в присутствии других людей. Ничего личного, естественно. Будь вы моим банкиром, я вел бы себя так же, а может, и еще настойчивее.
        Я работал на Вульфа так долго, что обычно поспевал за ходом его мысли, но тут едва не оплошал. Я уже раскрыл рот, чтобы сказать, что бумаги находятся в ящике его стола, куда я и убрал их у него на глазах вчера вечером, и только его взгляд остановил меня. Детектив явно колебался, и Вульф принялся его убеждать:
        - Ну же, мистер О’Грэйди. Ступайте. Не стоит подозревать, будто я пытаюсь что-то утаить. Даже будь оно так, вы бы не смогли мне помешать. Подозрения подобного рода между профессионалами несерьезны.
        Закрыв за нами дверь, я провел детектива в залу. Я предполагал, что Вульф для проформы откроет дверцу сейфа, чтобы произвести правдоподобный шум, однако, допуская, что он не станет себя этим утруждать, отвлекал О’Грэйди разговорами. Весьма скоро нас позвали обратно. Вульф стоял у ближнего края стола с жестянкой и конвертом, в который я сложил бумаги и снимки. Он протянул их детективу:
        - Удачи, мистер О’Грэйди. Можете не сомневаться, когда бы мы ни обнаружили что-либо важное для вас, немедленно свяжемся с вами.
        - Весьма признателен. Надеюсь, вы серьезно.
        - Более чем. Как и сказал.
        Детектив ушел. Услышав хлопок входной двери, я прошел в залу и проследил в окно за тем, как он удаляется. Потом вернулся в кабинет и подошел к столу Вульфа, за который он вновь уселся, и ухмыльнулся ему в лицо:
        - Ах вы чертов плут!
        Складки на его щеках немного отодвинулись от уголков рта - так, по его мнению, выглядела улыбка.
        - Ну и что же вы припрятали?
        Он извлек из жилетного кармана полоску бумаги, дюйма два длиной и полдюйма шириной, и протянул ее мне. Это была одна из вырезок, что я прихватил из верхнего ящика комода Маффеи. И кто бы мог подумать, что Вульф вообще подозревал о ее существовании? Прошлым вечером он лишь мельком взглянул на весь принесенный мною хлам. И все же он взял на себя труд удалить О’Грэйди из комнаты, чтобы припрятать ее.
        СЛЕСАРЬ, который разбирается в проектировании и механике и намерен вернуться в Европу на постоянное жительство, может получить прибыльный заказ. Таймс L467, Нижний Манхэттен.
        Я прочел объявление дважды, но увидел в нем смысла не больше, чем раньше, когда обнаружил его в комнате Маффеи.
        - Что ж, - произнес я, - если вам еще нужны доказательства, что он намеревался уплыть, то я могу сгонять на Салливан-стрит и отодрать багажные наклейки от сундука Анны. И даже если это объявление что-то да значит, когда вы увидели его? Только не говорите, что можете изучить улику, не глядя на нее. Я готов поклясться, что вы не… - Тут я осекся. Ну конечно же, он видел объявление. Я ухмыльнулся. - Вы просмотрели бумаги ночью, пока я отвозил домой Анну.
        Какое-то время он устраивался в кресле за столом и только затем насмешливо проворчал:
        - Браво, Арчи.
        - Ладно. - Я уселся напротив него. - Могу я задать вопрос? Мне хочется узнать три вещи. Или я должен пойти в классную комнату и выучить уроки? - Естественно, все это меня несколько разозлило, как и всегда, когда я узнавал, что он связал изящный узелок прямо у меня под носом, а я даже не видел, к чему он ведет.
        - Никаких уроков, - ответил он. - Ты идешь за машиной и на разумной скорости едешь в Уайт-Плейнс. Если вопросы лаконичны…
        - Они достаточно лаконичны, но, коли у меня появилась работа, могут и подождать. Раз это Уайт-Плейнс, то, полагаю, мне предстоит обозреть дырку в Карло Маффеи и прочие детали, которые кажутся мне незначительными.
        - Нет. Черт, Арчи, перестань строить догадки в моем присутствии! Если уж тебе суждено встать на один уровень с мистером О’Грэйди, давай хотя бы отсрочим это по возможности.
        - О’Грэйди проделал этим утром славную работенку: два часа от ярлыка на пиджаке и метки прачечной до того телефонного звонка.
        Вульф покачал головой:
        - Глуповат. Так что с вопросами?
        - Могут подождать. Что же тогда в Уайт-Плейнсе, если не Маффеи?
        Вульф одарил меня подобием улыбки, довольно долгой. Наконец он ответил:
        - Возможность подзаработать. Имя Флетчер М. Андерсон говорит тебе что-нибудь, если не заглядывать в картотеку?
        - Уж надеюсь, - фыркнул я. - Благодарностей за свое «браво» не ждите. Тысяча девятьсот двадцать восьмой год. Помощник районного прокурора в деле Голдсмита. На следующий год перебрался в провинцию. Теперь прокурор округа Уэстчестер. Свои долги признаёт только за закрытыми дверями и на ухо. Женат на деньгах.
        Вульф кивнул:
        - Все верно. Получай свое «браво», Арчи. Как-нибудь обойдусь без благодарностей. В Уайт-Плейнсе встретишься с мистером Андерсоном и передашь ему соблазнительное и, вероятно, выгодное предложение. По крайней мере, так предполагается. Я ожидаю информации от посетителя, который должен явиться с минуты на минуту. - Он потянулся через свои округлости к большим платиновым часам в кармане жилета и взглянул на них. - Пунктуальность торговца спортивным инвентарем не выдерживает никакой критики. Я звонил в девять. Заказ должны были доставить в одиннадцать. А сейчас уже одиннадцать сорок. Хотелось бы избежать проволочек. Лучше бы я послал тебя… Ага!
        Раздался звонок. Фриц прошел по прихожей мимо кабинета. Послышался звук отворяемой входной двери, а затем вопрос визитера и ответ. Тяжелая поступь заглушила шаги Фрица, и вот в дверях показался молодой человек габаритов игрока в американский футбол. На плече он нес огромный сверток в три фута длиной и такой же большой в окружности, как сам Вульф. Переведя дыхание, парень объявил:
        - От Корлисса Холмса.
        По кивку Вульфа я поднялся, чтобы помочь посыльному. Вдвоем с этим малым мы положили сверток на пол. Молодой человек опустился на колени и принялся развязывать шнур. Он так долго возился, что я потерял терпение и полез в карман за ножом. Из кресла Вульфа донесся шепот:
        - Нет, Арчи, не все узлы заслуживают такого обращения.
        Нож пришлось убрать. Наконец посыльный расправился с узлом и вытянул шнур. Я помог ему развернуть бумагу, мешковину и в немом изумлении воззрился на доставленное. Потом посмотрел на Вульфа и снова на кучу на полу. Это были клюшки для гольфа. Должно быть, целая сотня. Достаточно, как мне подумалось, чтобы прикончить миллион змей, ибо другого применения им я придумать не мог.
        - Упражнения пойдут вам на пользу, - бросил я Вульфу.
        Не потрудившись подняться из кресла, он велел нам положить клюшки на стол. Мы с посыльным сгребли по охапке. Я принялся раскладывать клюшки в длинный ряд. Тут были длинные и короткие, тяжелые и легкие, металлические, деревянные, стальные, хромированные, какие только можно вообразить. Вульф осматривал их. Каждую, что я клал перед ним. Оглядев примерно десяток, он объявил:
        - Не эти, с металлическими концами. Уберите их. Только вот эти, с деревянными. - И он обратился к посыльному: - Это ведь, наверное, называют не концами?
        На лице парня отразилось высокомерное изумление:
        - Это головка.
        - Примите мои извинения… Как вас зовут?
        - Меня? Таунсенд.
        - Примите мои извинения, мистер Таунсенд. Я однажды видел клюшки для гольфа в витрине, когда у моей машины спустило колесо, но концы у них не были как-то помечены. А это, кстати, всё варианты одной разновидности?
        - Что? Они все разные.
        - И впрямь. Ну и ну. Лицевая поверхность из дерева, со вставками, из кости, составная, из слоновой кости… Поскольку это головка, вот это, полагаю, называется лицевой поверхностью?
        - Ударной.
        - Конечно. А каково назначение вставки? Ведь у всего в этой жизни должно быть свое назначение, свой практический смысл, исключая разведение орхидей.
        - Назначение?
        - Именно. Назначение.
        - Ну… - Молодой человек замялся. - Конечно же, она обеспечивает точность удара. Когда бьют по мячу, удар наносят вставкой.
        - Понимаю. Что ж, достаточно. Этого мне вполне хватит. И рукоятки… Одни деревянные, такие изящные и удобные, другие стальные… Полагаю, стальные рукоятки полые?
        - Полый стальной стержень, сэр. Это дело вкуса. Вот эта клюшка называется драйвер[7 - Драйвер - клюшка для самого дальнего удара с самой длинной рукоятью. - Перев.]. А вот эта - брасси. Видите латунь внизу? Брасси.
        - Безукоризненное логическое заключение, - пробурчал Вульф. - Что ж, полагаю, на этом и остановимся. Урок окончен. Знаете, мистер Таунсенд, все-таки хорошо, что обстоятельства рождения и воспитания всем нам позволяют проявить снобизм. Мое невежество в сей специфичной терминологии дает возможность покичиться вам, а ваше беспомощность в части элементарных мыслительных процессов - мне. Что же до цели вашего визита, то продать мне вы ничего не сможете. Эти штуки навсегда останутся для меня совершенно бесполезными. Можете снова упаковать ваш товар и забрать его. Или давайте допустим, что я все-таки купил три клюшки и прибыль с каждой составила один доллар. Три доллара? Эта сумма вас удовлетворит?
        Молодой человек все-таки пытался блюсти достоинство - если не свое собственное, то, во всяком случае, Корлисса Холмса:
        - Вы не обязаны ничего покупать, сэр.
        - Не обязан, однако я не закончил. Вынужден попросить вас об одолжении. Не возьмете ли вы одну из этих клюшек, вот эту, и не встанете ли вон там, за креслом? Взмахните ею, как это полагается делать.
        - Взмахнуть?
        - Да. Размахнитесь для удара, стукните, пробейте. Как там у вас это называется? Представьте себе, что бьете по мячу.
        Помимо снобизма парню теперь приходилось скрывать и презрение. Он взял у Вульфа драйвер, отошел от стола, отпихнул в сторону кресло, огляделся по сторонам, затем замахнулся клюшкой, отведя ее за плечо, и со страшным свистом опустил вниз.
        Вульф вздрогнул.
        - Неукротимая ярость, - пробормотал он. - А еще раз? Помедленнее.
        Молодой человек подчинился.
        - Если возможно, мистер Таунсенд, еще медленнее.
        На этот раз посыльный изобразил удар по мячу как в замедленной съемке, карикатурно и смехотворно, однако Вульф наблюдал за ним со всей серьезностью и вниманием. Затем сказал:
        - Превосходно. Тысяча благодарностей, мистер Таунсенд. Арчи, поскольку у нас нет счета у Корлисса Холмса, выдай, пожалуйста, мистеру Таунсенду три доллара. И поспеши, с твоего позволения. Поездка, о которой я говорил, неизбежна и даже неотложна.
        После минувших недель затишья сердце мое так и подскочило, стоило мне услышать требование Вульфа поторопиться. Мы с молодым человеком в мгновение ока упаковали клюшки, я проводил его до двери и вернулся в кабинет. Вульф сидел, вытянув губы в трубочку, как будто собрался свистеть. Однако никакого свиста на расстоянии шести футов слышно не было. Лишь движения грудной клетки, которая вздымалась и опускалась, указывали, что он втягивает и выпускает воздух. Иногда, находясь достаточно близко от него, я пытался расслышать, действительно ли он, по его мнению, насвистывает какую-то мелодию, но безуспешно. Он оставил свое занятие, когда я подошел, и сказал:
        - Это займет буквально минуту, Арчи. Садись. Блокнот не понадобится.
        Глава четвертая
        За рулем я ничего, кроме дороги, не вижу, ибо обладаю таким складом ума, что, принимаясь за работу, посвящаю себя ей полностью, пока не подойдет время для другой. В тот день я тоже взял высокий темп. Из-за плотного потока я долго добирался до Вудлона, зато оттуда до Уайт-Плейнса поспел всего за двадцать одну минуту. Однако, несмотря на склад ума и спешку, я все же мимолетно наслаждался красотами парковой магистрали[8 - Эта магистраль, проложенная в обход населенных пунктов, идет с плавными поворотами по парковой полосе. - Ред.]. Кустарник покрылся цветами, деревья, словно в медленном танце, непринужденно шевелили на ветру молодой листвой, трава была уже густой и зеленой. И я подумал, что и за тысячу долларов нельзя соткать ковер, по которому было бы приятнее ходить, чем по этой травке.
        Увы, как я ни спешил, это не помогло. В здании суда меня постигла неудача. Андерсон отбыл до понедельника, на целых четыре дня. В Адирондакские горы, сказали мне, но адреса не дали. Хотя прокатиться на родстере в Лейк-Плэсид было бы, пожалуй, не так уж и плохо. Первый помощник прокурора Дервин, чью фамилию я прежде никогда не слышал, еще не вернулся с обеда, и ожидали его через полчаса. Ни одна живая душа как будто не горела желанием мне помочь.
        Я прошел по улице и, отыскав телефон, позвонил Вульфу в Нью-Йорк. Он велел дождаться Дервина и опробовать номер на нем. До его прихода я решил подкрепиться парой бутербродов и стаканом молока. Когда я вернулся, Дервин был у себя в кабинете, но мне пришлось прождать еще двадцать минут. Полагаю, все это время он выковыривал из зубов остатки обеда. Вокруг все как будто вымерло.
        Когда я задумываюсь о разных типах людей, с которыми мне доводилось встречаться, то все юристы, как бы глупо это ни прозвучало, в моих глазах выглядят одинаково. Вид они имеют опасливый и в то же время самодовольный, словно готовятся перейти оживленную улицу, где каждую секунду опасаются наезда, но знают, какую грозную бумагу нужно вручить задавившему их насмерть водителю, более того, эта бумага уже лежит у них в кармане. Дервин именно так и выглядел, хотя и казался весьма представительным, элегантным и упитанным, лет около сорока (скорее моложе, чем старше), с темными блестящими волосами, гладко зачесанными назад, и счастливой, лучащейся довольством физиономией.
        Я водрузил свою шляпу из соломки на угол его стола, уселся в кресло и только потом заявил:
        - Жаль, что мне не удалось застать мистера Андерсона. Не знаю, заинтересует ли вас мое предложение. Вот он, я совершенно уверен, заинтересовался бы.
        Дервин откинулся в кресле, одарив меня улыбкой политика:
        - Если это связано с моими служебными обязанностями, несомненно заинтересует, мистер Гудвин.
        - Связано, не сомневайтесь. Вот только я в несколько невыгодном положении, поскольку вы не знаете моего нанимателя, Ниро Вульфа. Мистеру Андерсону он известен.
        - Ниро Вульф? - Дервин наморщил лоб. - Я слышал о нем. Вы говорите о частном детективе, конечно же. Видите ли, это пока еще Уайт-Плейнс. Провинция начинается немного севернее.
        - Да, сэр. Хотя я не стал бы называть Ниро Вульфа частным детективом. Это определение к нему не подходит… Оно подразумевает слишком уж деятельный образ жизни. Однако я работаю именно на этого человека.
        - И у вас от него предложение?
        - Да, сэр. Как я сказал, изначально оно предназначалось мистеру Андерсону. Однако я созвонился с Вульфом полчаса назад, и он велел передать его вам. Оно может и не сработать тем же самым образом. Насколько мне известно, мистер Андерсон - человек богатый. Вас же я с этой стороны не знаю. Может, вы вроде меня. Может, как я, живете от получки до получки.
        Дервин рассмеялся, однако смех был наигранным, ибо уже через секунду лицо его приняло важное и деловое выражение.
        - Может, и да. Однако, хоть сейчас я и не особенно загружен работой, все-таки хотелось бы услышать предложение.
        - Хорошо, сэр. Оно заключается в следующем. В прошлое воскресенье, четыре дня назад, Питер Оливер Барстоу, ректор Холландского университета, скоропостижно скончался на поле гольф-клуба «Грин медоу» под Плезентвиллем. Вам это известно?
        - Конечно. Это тяжелая утрата для общества, да и для всей страны. Конечно.
        Я кивнул.
        - Похороны прошли во вторник. Он был погребен на Агауокском кладбище. Так вот, мистер Ниро Вульф предлагает вам пари. Он собирался предложить его мистеру Андерсону, но сказал, что готов биться об заклад и с вами. Если вы эксгумируете тело и произведете вскрытие, то обнаружите следы яда. Вульф готов спорить на десять тысяч долларов и вручит заверенный чек на хранение любому ответственному лицу, которое вы укажете.
        Я лишь ухмылялся, пока Дервин таращился на меня. Таращился он долго, а потом произнес:
        - Мистер Ниро Вульф ненормальный.
        - О нет, - возразил я. - Вот на это я бы вам ставить не советовал. Но я еще не закончил со ставкой Ниро Вульфа. Он также ставит на то, что в брюшной полости у Барстоу, возможно под желудком, на глубине одного-трех дюймов от кожного покрова будет обнаружена короткая тонкая и острая игла, вероятно стальная, но, быть может, и сработанная из твердой породы дерева. Она вошла в тело снизу вверх, под углом примерно сорок пять градусов, если ее не отклонила кость.
        Дервин продолжал глазеть на меня. Когда я умолк, он вновь попытался изобразить смех, но на этот раз у него получилось не очень.
        - Отродясь не слышал большей чепухи, - заявил он. - Полагаю, за этим что-то кроется, если только вы тоже не сумасшедший.
        - Именно что кроется. - Я достал из кармана чек, который вручил мне Вульф. - В мире найдется совсем немного людей, готовых рискнуть десятью тысячами долларов ради чепухи. И можете мне поверить, Ниро Вульф не из них. Питер Оливер Барстоу был убит. В него всадили иглу. Я говорю это. Ниро Вульф говорит это. Десять штук баксов говорят это. Вполне веское доказательство, мистер Дервин.
        Юрист уже не выглядел таким счастливым и самодовольным, как в момент моего прихода. Я ждал. Он выпалил с досадой:
        - Это нелепо. Совершенно нелепо.
        - Вульф на это не спорит, - ухмыльнулся я. - Он лишь спорит, что так оно и есть.
        - Но это невозможно. Просто нелепо и… И чудовищно. Какой бы номер вы ни пытались отколоть, не на того напали. Я знаком с семьей Барстоу и потому знаю все факты. Не буду пересказывать их вам. Что за идиотская чушь! Да известно ли вам, кто подписал свидетельство о смерти? Я не думаю…
        - Конечно известно, - прервал его я. - Доктор Натаниэль Брэдфорд констатировал смерть от тромбоза коронарных артерий. Но что бы ни твердили про тромбоз коронарных артерий все доктора на свете, столь же сведущие, как и он, деньги Ниро Вульфа по-прежнему лежат перед вами, готовые говорить за себя.
        Я видел, что лицо Дервина приняло иное выражение. Он уже оправился от шока и приготовился умничать.
        - Слушайте, в чем подвох? - резко спросил он.
        - Никакого подвоха. Никакого. Только намерение выиграть десять штук.
        - Дайте мне взглянуть на чек.
        Я протянул ему чек. Он тщательно осмотрел его, придвинул к себе телефон, снял трубку и через мгновение заговорил:
        - Мисс Риттер, соедините меня с отделением Метрополитен траст компани на Тридцать Четвертой улице.
        Он сидел и смотрел на чек, я же в терпеливом ожидании скрестил руки. Раздался звонок, он снова снял трубку и начал задавать вопросы, кучу вопросов. Он, определенно, убеждался, что ошибки быть не может. Когда Дервин повесил трубку, я весело сказал:
        - По крайней мере, мы готовы начать. Теперь, когда вы убедились, что доллары настоящие.
        Он пропустил мои слова мимо ушей, продолжая хмуриться на чек. Наконец спросил так же резко:
        - Вы действительно уполномочены заключить пари в том виде, как его изложили?
        - Да, сэр. Этот чек выписан на меня и заверен. Я могу подписать его без малейшего труда. Если вам угодно позвонить Вульфу, его номер Брайант девять, два-восемь-два-восемь. Во избежание неверного толкования я бы предложил, чтобы ваша стенографистка напечатала подробное соглашение и мы оба его подписали. Также должен подчеркнуть, что Вульф не намерен обсуждать мотивы своих действий, давать объяснения или подсказки. Это пари, только и всего.
        - Пари, черт! Не надейтесь ни на какое пари. Кто, вы предполагаете, будет спорить с вами - округ Уэстчестер?
        Я ухмыльнулся:
        - Мы надеялись на мистера Андерсона, но, раз его нет, удовольствуемся кем-нибудь другим. Кем угодно. Лишь бы у него нашлось десять тысяч долларов. Вульфа не волнует, будет это начальник полиции, редактор газеты или какой-нибудь видный демократ с развитым чувством гражданской ответственности.
        - Вот как!
        - Да, сэр. Мне предписано сделать все от меня зависящее, чтобы обеспечить денежное покрытие чека до наступления темноты.
        Дервин вскочил, отпихнув от себя кресло:
        - Ха! Пари? Блеф!
        - Вы так думаете, сэр? А вы проверьте. Покройте его.
        Видимо, Дервин уже на что-то решился, ибо, пока я говорил, он двинулся через кабинет. В дверях он обернулся:
        - Не подождете здесь десять минут? Полагаю, подождете, раз ваш чек у меня в кармане.
        Чек не был подписан. Дервин удалился, прежде чем я успел кивнуть. Я устроился в кресле и принялся ждать. Интересно, как все обернется, гадал я. Не упустил ли я чего? Может, стоило озвучить свою последнюю угрозу, только если бы он проявлял больше упрямства? Но как иначе я мог вынудить его действовать быстрее? Да и, в конце концов, обладает ли это ничтожество достаточными полномочиями и смелостью, чтобы провернуть все в отсутствие своего шефа? Вульфу требовались быстрые действия. Я, конечно же, понимал, что заключить пари он надеется не больше, чем я получить от него на день рождения в подарок десять штук. Он добивался вскрытия, при котором обнаружится игла. Теперь я сообразил, как он догадался о ней, но как, если уж на то пошло, он связал ее с Карло Маффеи? Тут я остановился и вернулся мыслями к тому, чем был занят сейчас. Если Дервин откажется и не поведется на мои посулы, куда тогда идти? Между четырьмя и шестью мне придется полагаться только на себя самого. Я не осмелюсь побеспокоить Вульфа телефонным звонком, пока он возится наверху со своими чертовыми цветами. На часах было два пятьдесят.
Дервин ушел на десять минут. Я начинал чувствовать, что остался в дураках. Что, если он продержит меня здесь целый день, связав по рукам и ногам? С моим-то чеком в кармане? Если я позволю обойтись так со мной ничтожному юристу-вымогателю, то не осмелюсь взглянуть Вульфу в его огромную жирную физиономию. Я не должен был упускать Дервина из виду. Уж точно не с чеком. Я вскочил с кресла и ринулся через кабинет, однако у двери успокоился и несколько расслабился. Осторожно повернув ручку, я открыл дверь и высунул голову. В приемную вел небольшой коридорчик, и я услышал, как девушка говорит по телефону:
        - Нет, только вызываемое лицо. Только мистера Андерсона, и никого другого.
        Дождавшись, когда она повесит трубку, я направился к ее конторке.
        - Не затруднит ли вас сообщить мне, куда вышел мистер Дервин?
        Она как будто заинтересовалась мной, взгляд ее был доброжелателен. Но ответила она только на сам вопрос:
        - Он звонит из кабинета мистера Андерсона.
        - Вы не стали бы врать мне просто для практики?
        - Мне она не требуется, благодарю.
        - Хорошо. Если не возражаете, я займу один из этих стульев. Одному там довольно жутковато.
        Я уселся футах в трех от входной двери, но стоило мне лишь устроиться, как дверь распахнулась и с деловым видом вошел здоровяк в синем костюме, черных туфлях и жесткой соломенной шляпе. Не поворачиваясь в мою сторону, он направился к девушке, и со своего места я без труда разглядел у него на бедре пушку. Девушка поприветствовала его:
        - Здрасте, мистер Кук. Мистер Дервин в кабинете мистера Андерсона.
        Когда гость исчез за другой дверью, я поинтересовался у секретарши:
        - Неужто Бен Кук?
        Не поднимая глаз, она кивнула. Я ухмыльнулся, снова устроился и принялся ждать.
        Прошло пятнадцать минут, прежде чем дверь в кабинет Андерсона вновь отворилась. На пороге возник Дервин и позвал меня:
        - Проходите, Гудвин.
        Я вошел. Оказавшись внутри и увидев, как они срежиссировали мое выступление, я не смог удержаться от смеха. Бен Кук занимал кресло рядом с другим, за столом, несомненно предназначенным для Дервина, а третье было выставлено для меня, прямо напротив них и против света.
        - Смешно ему, видите ли, - пробурчал здоровяк.
        Дервин занял свое кресло и только после этого соизволил сообщить мне:
        - Это начальник полиции.
        Я притворился, будто сощурился от света.
        - Могли бы и не говорить. Неужто вы думаете, что слава Бена Кука не простирается дальше Бронкского парка?
        Дервин сурово воззрился на меня. Боже, как же смешно это выглядело. Он даже зашел столь далеко, что погрозил мне пальцем:
        - Гудвин, я потратил целых полчаса и теперь готов сообщить вам, чт? последует дальше. Если вам что-либо известно, вы всё выложите нам, пока мы будем ждать Вульфа. По какой причине вы…
        Мне было крайне досадно прерывать представление, но что еще я мог поделать?
        - Ждать Вульфа? Здесь?
        - Конечно здесь. Если он не захочет неприятностей. Думаю, я все разъясню ему по телефону.
        Я не стал смеяться, просто сказал:
        - Послушайте, мистер Дервин, сегодня один из ваших черных дней. Вы опять сделали никудышную ставку. Ниро Вульф способен приехать сюда не больше, чем я сообщить вам имя убийцы Барстоу.
        - Да? - подключился Бен Кук. - Ты много чего нам расскажешь. Много чего.
        - Возможно. Но я не скажу вам, кто убил Барстоу, потому что не знаю. Если хотите поспрашивать, например о дорогах…
        - Уймитесь! - Дервин еще напустил на себя суровости. - Гудвин, вы выдвинули вопиющее обвинение, и поразительнейшим способом. Я не буду притворяться, что у меня к вам множество вопросов, потому что мне нечем их обосновать. Зачем ваш наниматель направил вас сюда сегодня?
        Я вздохнул и принял важный вид:
        - Я же сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.
        - Да бросьте вы! Пошевелите хоть немного мозгами, если они у вас есть. Вы не отделаетесь этим. И, черт побери, вы это знаете! Давайте же. Мы вас слушаем.
        Бен Кук изрек:
        - И не пытайся умничать. Ты будешь удивлен тем, как мы порой обращаемся с умниками.
        Будь у меня желание, я смог бы, полагаю, затянуть спектакль на всю ночь, но время шло, да и они начинали меня доставать. И потому я разразился речью:
        - Одну минуту, джентльмены. Вы, естественно, раздражены. И это очень плохо. Но тут уж я ничем не могу помочь. Допустим, я пошлю вас к черту, встану и уйду. Ну и что вы сделаете? Да, господин начальник, я знаю, что до участка недалеко, но я туда не отправлюсь. Честно говоря, вы ведете себя как два тупых копа. Я удивлен вами, мистер Дервин. Ниро Вульф пытается приобщить вас к самому началу крупного расследования, а вы сначала разбалтываете о нем Бену Куку, а затем принуждаете меня вывести из игры вас обоих и просто бросить на съедение волкам. Вы пальцем не тронете меня, не глупите. Ниро Вульф с удовольствием притянет вас к суду за незаконный арест. В полицейский участок я захожу исключительно затем, чтобы навестить друзей, и не пойду туда, если вы не предъявите мне ордер. И подумайте только, какой смех поднимется, когда о моей истории проведают репортеры, а потом появятся доказательства, что Барстоу был убит. По правде говоря, все это начинает меня немного раздражать. Я уже склоняюсь к мысли потребовать назад свой чек и распрощаться с вами. Уясните: я ничего вам не скажу. Понятно? А теперь либо
отдавайте чек, либо говорите по делу.
        Дервин сидел скрестив руки и смотрел на меня, даже не пытаясь открыть рот. Бен Кук произнес:
        - Приехал, значит, на село поучить деревенщину уму-разуму. Сынок, я достаточно большой, чтобы оттащить тебя в участок, было бы желание. Больше ничего не надо.
        - Вы можете позволить себе разыгрывать беззаботность, - ответил я ему. - Дервин вручил вам хлопушку, которую побоялся взорвать сам, и вы это знаете. - Я повернулся к Дервину: - Кому вы звонили в Нью-Йорк? В главное управление?
        - Нет. Окружному прокурору.
        - Вы застали его?
        Дервин положил руки на подлокотники, откинулся в кресле и беспомощно посмотрел на меня:
        - Я говорил с Морли.
        Я кивнул:
        - С Диком Морли. И что он сказал вам?
        - Сказал, что сам охотно поспорил бы со мной, если Ниро Вульф предлагает пари на десять тысяч. Только дал бы мне десять к одному.
        Я был слишком раздражен, чтобы ухмыльнуться.
        - И вы зовете меня сюда точить лясы, вместо того чтобы хвататься за лопаты и раскапывать Агауокское кладбище? Повторяю, я ничего вам не скажу. И Вульф вам ничего не скажет. Но дело верное. Следующее, что вы сделаете, вернете мне чек, и что потом?
        Дервин вздохнул и прочистил глотку, однако ему пришлось откашляться еще раз.
        - Гудвин, - начал он, - я буду с вами честен. Мне это не по зубам. Между нами, Бен, дело обстоит именно так. Мне это совершенно не по зубам. Боже мой, да вы знаете, чт? это означало бы? Эксгумация и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу?
        Я снова его прервал:
        - Чушь. На то можно найти десяток оправданий.
        - Что ж, может быть. Я не очень силен в оправданиях. Как бы то ни было, я знаком с семьей. Я не могу пойти на это. Я звонил Андерсону в Лейк-Плэсид и не застал его. Он перезвонит до шести часов, до семи уж точно. Он может выехать ночным поездом и завтра к утру будет уже здесь. Тогда он и решит.
        - Значит, сегодня не получится, - подытожил я.
        - Да. Исключено. Я не пойду на это.
        - Ладно. - Я поднялся. - Пройдусь до угла и позвоню Вульфу. Узнаю, станет ли он ждать так долго. Если он согласится, двину на юг, подальше от деревенщины. Так что отдавайте чек.
        Дервин достал его из кармана и протянул мне.
        Я с усмешкой обратился к Бену Куку:
        - Вас подбросить до участка, господин начальник?
        - Подвези, сынок, подвези.
        Глава пятая
        Тем вечером Вульф был сама доброта. Я вернулся домой как раз вовремя, чтобы поужинать с ним. Он слова не дал мне сказать о Уайт-Плейнсе, пока мы не вышли из-за стола. По правде говоря, мы вообще ни о чем не разговаривали, потому что он включил радио. Вульф неизменно повторял, что нынешняя эпоха идеальна для домоседа. Некогда он мог удовлетворить свое любопытство по части минувших времен, читая Гиббона, Ранке, Тацита или Грина[9 - [Эдвард] Гиббон (1737 - 1794) - английский историк, наиболее известный как автор труда «История упадка и разрушения Римской империи». [Леопольд фон] Ранке (1795 - 1886) - официальный историограф Пруссии, разработчик методологии современной историографии. [Публий Корнелий] Тацит (середина 50-х - около 120 года) - древнеримский историк, один из самых известных писателей античности. [Джордж Вашингтон] Грин (1811 - 1883) - американский историк, автор исследований об Американской революции и Войне за независимость. - Перев.]. Но если он хотел встретиться с современниками, ему приходилось выходить из дому. Сегодня же домосед, которому прискучили Гальба или Вителлий[10 - [Сервий
Сульпиций] Гальба (3 - 69 г. до н. э.) и [Авл] Вителлий (15 - 69 г. н. э.) - древнеримские императоры. - Перев.], может включить радио и вернуться в кресло. Одну программу, под названием «Шутники», Вульф пропускал редко. Даже не знаю почему. Он усаживался рядом с приемником, сцепив пальцы на животе, прикрыв глаза и скривив рот, словно держал что-то за щекой и готовился в любую минуту выплюнуть. Я в это время обычно отправлялся на прогулку, но, когда ужин начинался немного раньше и передача выпадала как раз на него, мне приходилось слушать ее. Да, у меня есть любимые передачи, но «Шутники» представляются мне просто верхом пошлости.
        После ужина мой отчет в кабинете много времени не занял. Я ненавидел извиняться перед Вульфом, ибо он всегда снисходительно принимал мои извинения. Он считал само собой разумеющимся, что я сделал все мыслимое и немыслимое и что сетовать можно только на препоны, создаваемые окружением, как он это называл. Вот и на сей раз он обошелся без замечаний и даже особо не заинтересовался моим отчетом, равно как и оправданиями. Я пытался расшевелить его, пробовал выпытать, действительно ли им владела дикая идея, будто я могу вот так вот запросто подбить окружного прокурора на пари, но он оставался любезным и спокойным. Я спросил, считает ли он возможным, что, выбрав иную линию поведения, я убедил бы Дервина произвести эксгумацию этим днем. Он ответил, что, скорее всего, нет.
        - Рожденный ползать летать не может. - Он сидел за своим столом, изучая через лупу клювик цимбидиума Александра, стебель которого сломал Хорстман. - Ему бы толику воображения, самую малую. Но, судя по твоему рассказу, оно у него напрочь отсутствует. Прошу, не кори себя. Не исключено, что это дело в конечном счете обернулось бы одними убытками. Вот с Флетчером Андерсоном все могло выгореть. Он человек богатый, амбициозный и отнюдь не дурак. Он бы, пожалуй, смекнул, что в его интересах без особого шума произвести эксгумацию. Если вскрытие покажет, что я ошибался, он выиграет десять тысяч долларов. Если нет - ему придется платить мне, но взамен он получит сенсационное дело. И еще он мог бы прийти к выводу, что, положив в карман его денежки, я посчитаю себя обязанным в дальнейшем делиться с ним информацией. Переговоры, которые ты вел в Уайт-Плейнсе, по сути были примитивным деловым предприятием - предложением взаимовыгодного обмена. Если бы только Андерсон оказался на месте, он, вероятно, именно так бы и посмотрел на дело. Но это еще вполне осуществимо и пока стоит определенных усилий. Однако, мне
кажется, собирается дождь.
        - Вы что, меняете тему? - Я так и прирос к креслу возле его стола, хотя видел, что он воспринимает меня как досадную помеху. Мне надо было задать ему кое-какие вопросы. - Небо затягивало уже, когда я вернулся. Что, дождь смоет все следы?
        Он сохранял безмятежность, по-прежнему склоняясь над увеличительным стеклом.
        - Однажды, Арчи, когда я решу, что терпеть тебя больше нет смысла, тебе придется жениться на женщине скромных умственных способностей, дабы обзавестись подходящим слушателем для твоих никудышных колкостей. Когда я упомянул дождь, то заботился лишь о твоем удобстве. Днем мне пришло в голову, что тебе стоило бы посетить Салливан-стрит, хотя это можно отложить и на завтра.
        В подобное с трудом поверил бы всякий, кто не знал его так, как я. Мне-то было хорошо известно, что он на полном серьезе считает любой выход из дома пренеприятнейшим предприятием, а уж в дождь и вовсе авантюрой. Я возмутился:
        - Вы за кого меня принимаете? Боитесь, я растаю? Конечно же, я поеду. В этом, кстати, и состоял первый мой вопрос. Как думаете, почему Анна Фиоре упорно играла в молчанку с О’Грэйди? Потому что он уступает нам в такте и обаянии?
        - Вероятно. Блестящая догадка, Арчи. Особенно если учесть, что сегодня я послал к ней Пензера. Она отозвалась на свое имя, да и то весьма неохотно, но больше не издала ни звука. Так что твой такт и обаяние пригодятся. Если получится, привези ее сюда к одиннадцати утра. Дело не великой важности. И если подождать, вреда не будет. Подобная стойкость достойна осады.
        - Я поеду за ней сейчас же.
        - Нет. Серьезно. Завтра. Сядь! Я бы предпочел, чтобы ты оставался здесь, праздный и бесполезный, пока я непонятно зачем изучаю сей бесперспективный цветок. Бесперспективный и бесплодный, очевидно. Как я отмечал ранее, иметь тебя под боком всегда приятно. Это напоминает мне, сколь огорчительным было бы присутствие здесь людей, жены например, от которых я не мог бы избавиться по собственной прихоти.
        - Хорошо, сэр, - хмыкнул я. - Продолжайте в том же духе.
        - Не сейчас. Не под дождь. Не люблю его.
        - Ладно, тогда объясните мне кое-что. Как вы узнали, что Карло Маффеи убили? Как вы узнали, что Барстоу отравили? Как вы узнали, что в него всадили иглу? Конечно, после визита посыльного от Корлисса Холмса я понимаю, как это было проделано. Но как вы к этому пришли?
        Вульф положил лупу и вздохнул. Я понимал, что мешаю ему, но приставал с вопросами не только из любопытства, но и в интересах дела. Он, похоже, не сознавал, что, хотя меня грела глубокая вера в его непогрешимость, я все же мог бы осмысленнее исполнять свою часть работы, если бы понимал, чт? заставляет шестеренки вращаться. Не думаю, что он когда-нибудь сам удостоил меня откровенности в большом или малом, не донимай я его.
        Он вновь вздохнул:
        - Надо ли напоминать тебе, Арчи, что ответил бы Веласкес, спроси ты, почему у него на картине рука Эзопа прячется в складках хитона, а не висит вдоль тела? Надо ли снова доказывать, что ученый охотно разъяснит тебе ход своих рассуждений, а художник посчитает расспросы неуместными? Движение его мысли безотчетно, как полет жаворонка или парение орла. Сколько говорить тебе, что я - художник.
        - Ладно, сэр. Просто расскажите, как вы узнали, что Барстоу отравлен.
        Он опять взялся за лупу. Я сидел и ждал, прикурив следующую сигарету. Она уже догорела, и я решил было пойти в залу почитать книгу или журнал, как вдруг он заговорил:
        - Карло Маффеи пропал. Вероятно, был избит и ограблен. Случай довольно обычный. Если бы не телефонный звонок и объявление. Звонок сам по себе небезынтересен, но важна угроза: «Это не я должен бояться». Объявление привносит детали. Пока оно не обнаружилось, Маффеи был одним из многих. Теперь же выясняется, что он способен придумать и изготовить некий сложный и замысловатый механизм. Слово «механика» в объявлении являлось определяющим. И оно наталкивало пытливый ум на великолепные догадки. Затем, совершенно случайно, как случайно было само возникновение жизни, обнаруживается, что Маффеи в день своего исчезновения вырезал из газеты сообщение о гибели Барстоу. Что ж, перечитаем эту статью еще раз и поищем в ней то, что может иметь касательство к Карло Маффеи. Что может быть общего между неприметным итальянским иммигрантом-слесарем и известным образованным и богатым ректором университета? Связь, однако, существует. И несопоставимость этих двух личностей может сделать ее более явной, если она хоть сколько-нибудь различима. Итак, есть статья. Нужно найти связь, если она имеется. Обдумать каждое слово,
отбрасывая его и переходя к следующему, только если оно наверняка ничего в себе не несет. В момент падения - а также непосредственно перед тем - Барстоу держал в руках и использовал целый набор приспособлений, которые, хоть и не являются сложными замысловатыми механизмами, легко преобразуются в таковые. Картина сложилась полностью. Обосновывать ее не требовалось. Достаточно было созерцать как произведение искусства. Однако изображение стоило зафиксировать. Поэтому я спросил мисс Фиоре, видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Ее реакция говорила сама за себя.
        - Понятно, - отозвался я. - А если бы девчонка просто сделала невинные глаза и сказала бы, что никогда клюшки не видела?
        - Я уже говорил, Арчи, что не доставлю тебе удовольствия, отвечая на гипотетические вопросы.
        - Удобная отмазка.
        Вульф печально покачал головой:
        - Ответить значило бы признать допустимость подобного жаргона. Я уже понял, что ожидать от тебя большего бессмысленно. Откуда, черт возьми, мне знать, как бы я поступил? Пожалуй, пожелал бы ей спокойной ночи. Нашел бы я то, что позволит навести лоск на мою картину, в другом месте? Может, да, а может, нет. Вот как бы ты ел, если бы голова у тебя сидела задом наперед?
        Я ухмыльнулся:
        - Уж не голодал бы. Как и вы. Уж это-то я знаю наверняка. Но откуда вы узнали, что Маффеи был убит?
        - Я этого не знал, пока не пришел О’Грэйди. Ты слышал, чт? я ему сказал. Полиция обыскала комнату Маффеи. На то могло быть лишь две причины: он замешан в преступлении, или его убили. В свете остальных фактов первое было маловероятно.
        - Хорошо. Свой главный вопрос я приберег напоследок. Кто убил Барстоу?
        - А-а, - тихо протянул Вульф. - Это уж будет совсем другая картина, и, надеюсь, дорогая. Она недешево обойдется покупателю и принесет неплохую прибыль художнику. Одна из фигур на ней достойна внимания. Продолжая банальную метафору, мы не встанем к мольберту, пока не убедимся, что нам за это заплатят. Впрочем, не совсем так. Мы начнем грунтовать полотно завтра утром, если ты сумеешь привезти сюда мисс Фиоре.
        - Давайте я съезжу за ней сейчас? Всего лишь начало десятого.
        - Нет. Слышишь, как льет? Завтра съездишь.
        Я знал, что настаивать бесполезно, и принялся листать журналы, а когда они мне вконец надоели, надел плащ и отправился на часок в кино. Никому, кроме себя, не признался бы, но на душе у меня было неспокойно. Подобное ощущение частенько накатывало на меня и раньше, но легче от этого не становилось. Я был совершенно уверен, что Вульф никогда не даст нам упасть в яму, не имея под рукой лестницы, чтобы из нее выбраться, но порой меня охватывали ужасные сомнения. На всю оставшуюся жизнь мне запомнилось, как он прижал президента банка - точнее, это сделал я, - на том лишь основании, что авторучка на его столе не была заправлена чернилами. И никогда в жизни я не испытывал большего облегчения, чем когда часом спустя банкир застрелился. Однако не стоило и пытаться хоть немного осадить Вульфа. Я, во всяком случае, на это времени больше не тратил. Стоило мне только заикнуться о возможности ошибки, как он отвечал: «Ты осознаёшь только зримые факты, Арчи. У тебя нет чутья на феномены». Я даже посмотрел в словаре значение слова «феномены», но так и не понял, чт? он имел в виду, а спорить с ним было без толку.
        В общем, на душе у меня снова скребли кошки, и поэтому я накинул плащ и отправился в кино, где можно было сидеть в темноте, таращась на что-нибудь, и занять мозг работой. Нетрудно было понять, как Вульф набрел на разгадку. Кто-то - назовем его Икс - хотел убить Барстоу. Он разместил объявление в газете, чтобы найти специалиста, способного кое-что для него сделать, причем такого, который собирается навсегда покинуть страну. Если впоследствии специалист и проявит излишнее любопытство, вреда Иксу это уже не причинит. Маффеи откликнулся на объявление и выполнил заказ - так переделал клюшку для гольфа, что при контакте вставки на ударной поверхности с мячом срабатывал спусковой механизм, выстреливающий иглой на другом конце рукоятки. Возможно, Икс преподнес это как пробу мастерства, сулящую в случае успеха новый заказ в Европе. Однако он столь щедро заплатил итальянцу, что Маффеи решил не возвращаться на родину. Как бы то ни было, Икс использовал клюшку по назначению, заменив ею точно такую ж клюшку Барстоу. Наткнувшись на статью в понедельничной «Таймс», Маффеи сообразил, что к чему. Оно и понятно: уж
больно необычную штуковину ему заказали. Когда Икс позвонил, Маффеи встретился с ним, поделился своими подозрениями и попытался шантажировать. Вспыхнула ссора. На этот раз Икс не стал подыскивать слесаря, сведущего в проектировании и механике, а попросту пырнул Маффеи ножом, оставив орудие убийства в ране, чтобы не запачкать обивку автомобиля. Потом он поколесил по холмам Уэстчестера, пока не нашел укромное местечко, оставил тело в кустах и вытащил нож, который затем выбросил в ближайший водоем. Вернувшись домой в обычное время, он пропустил рюмашку-другую перед отходом ко сну, а когда проснулся на следующее утро, то вместо обычного делового костюма надел визитку, потому что собирался на похороны своего друга Барстоу.
        Конечно же, это была картина Вульфа, и картина что надо, но вот о чем я размышлял, сидя в кинотеатре: хотя она строилась на фактах, используемых без натяжек, то же самое можно было сказать и о воззрениях тысячелетней давности, гласивших, что Солнце обращается вокруг Земли. Это не противоречило ни одному из известных тогда фактов. Но вот что сказать о фактах неизвестных? Между тем Вульф ставит на кон десять штук и свою репутацию ради того, чтобы Барстоу выкопали. Как-то один клиент заявил Вульфу, что тот несказанно беспечен. Мне это понравилось, да и Вульфу тоже. Но это не спасало от тягостных опасений, что при вскрытии Барстоу обнаружат обычный коронарный тромбоз и никаких инородных тел в брюшной полости. Тогда целую неделю все стражи законности, начиная с окружного прокурора и заканчивая рядовым фараоном в Бат-Бич, будут потешаться над нами, экономя двадцать центов, которые могли бы потратить на Микки Мауса. Я был не настолько упертым, чтобы отказывать человеку в праве на ошибку, но понимал, что тот, кто, подобно Вульфу, кичится свой непогрешимостью, просто обязан всегда оказываться правым.
        И все-таки в некоторых вещах я твердо стоял на своем. Какими бы великими ни были мои терзания, я все равно не сомневался, что Вульф прав. С тем я и отправился спать, когда по возвращении из кино обнаружил, что Вульф уже поднялся в свою спальню.
        Следующим утром я проснулся в начале восьмого, но из кровати выбираться не спешил. Знал, что, если встану и оденусь, все равно буду слоняться без дела. Бессмысленно было привозить Анну Фиоре до того времени, как Вульф спустится из оранжереи. Я лежал, позевывая, и разглядывал лесной пейзаж, фотографию родителей, а потом вновь закрыл глаза - не для того, чтобы вздремнуть, ибо выспался, а чтобы посмотреть, сколько уличных звуков смогу распознать. За этим занятием и застал меня Фриц.
        - Доброе утро, - поприветствовал его я. - Мне, пожалуйста, грейпфрутовый сок и чашечку шоколада.
        Фриц улыбнулся. Улыбка у него была приятная, рассеянная. Шутки он понимал, но отвечать на них никогда не пытался.
        - Доброе утро. Внизу джентльмен. Он хочет повидаться с мистером Вульфом.
        Я сел:
        - Как его зовут?
        - Представился Андерсоном. Визитки не дал.
        - Что?! - Я спустил ноги с кровати. - Так-так-так-так. Это не джентльмен, Фриц, это нувориш. И мистер Вульф надеется, что скоро богатства у него поубавится. Скажи ему… Нет, не утруждайся. Я сейчас спущусь.
        Я смочил лицо холодной водой, оделся на скорую руку и наспех причесался. Затем спустился вниз.
        Когда я зашел в кабинет, Андерсон и не подумал встать. Он так загорел, что на улице с первого взгляда я его и не узнал бы. Вид у него был сонный и раздраженный, волосы причесаны не аккуратнее моих.
        Я назвался:
        - Арчи Гудвин. Не думаю, что вы меня помните.
        Он даже не пошевелился в кресле:
        - Не помню, простите. Я пришел повидаться с Вульфом.
        - Да, сэр. Боюсь, вам придется немного подождать. Мистер Вульф еще не встал.
        - Недолго, надеюсь.
        - Не могу знать. Сейчас выясню. Прошу меня извинить.
        Я смылся в прихожую и какое-то время постоял у подножия лестницы. Мне было необходимо решить, захочет ли Вульф нарушить заведенный распорядок ради этого визитера. Было без четверти восемь. В конце концов я поднялся по лестнице, прошел по коридору и остановился футах в десяти от его двери, там, где на стене располагалась кнопка. Нажав ее, я тут же услышал его тихий голос:
        - Ну?
        - Отключите рубильник. Я войду.
        Раздался щелчок, после которого донеслось:
        - Входи.
        В постели Вульф являл собой нечто невозможное: пока не увидишь воочию, ни за что не поверишь. Сие зрелище я наблюдал часто, но оно оставалось сущим пиршеством для моих глаз. Сверху в любое время года обязательно располагалось толстое черное шелковое одеяло. Оно отвесно спускалось во все стороны с возвышения посередине, и, чтобы увидеть лицо Вульфа, нужно было встать как можно ближе, а затем наклониться и заглянуть под балдахин над изголовьем. Этот навес из черного шелка простирался на фут дальше вульфовского подбородка и довольно низко свешивался с трех сторон. Под ним-то, словно лик божества в храме, из белой подушки выступала его большая жирная физиономия.
        Из-под одеяла появилась рука Вульфа и дернула за шнур, свисавший справа. Балдахин сложился и отошел назад к спинке кровати. Вульф сощурился. Я сообщил ему, что внизу его ожидает Флетчер Т. Андерсон.
        Он выругался. Мне не нравилось, когда он ругался. Это действовало на нервы. А все потому, что в его устах, как он однажды поведал, ругательство было не выплеском эмоций, а обдуманным изъявлением глубинного желания. Ругался он редко, но в то утро изрыгал проклятия одно за одним. Наконец он прорычал:
        - Уйди! Давай убирайся!
        Заикаться мне тоже не нравилось:
        - Но… Но… Андерсон…
        - Если мистер Андерсон хочет увидеть меня, он может подождать до одиннадцати. Но это излишне. За что я тебе плачу?
        - Очень хорошо, сэр. Конечно же, вы правы. Я нарушил правило и получил нагоняй. Но теперь, когда с этим покончено, могу я предположить, что было бы все-таки неплохо увидеться с Андерсоном…
        - Не можешь.
        - А десять тысяч долларов?
        - Нет.
        - Во имя всего святого, сэр, почему нет?
        - Черт побери, ты изводишь меня! - Вульф повернул голову на подушке, вытянул руку и ткнул в мою сторону пальцем: - Да, изводишь. Но временами это бывает весьма полезно, так что я не буду брюзжать. Вместо этого я отвечу на твой вопрос. Я не встречусь с мистером Андерсоном по трем причинам. Во-первых, я еще не встал с постели, я не одет и пребываю в дурном настроении. Во-вторых, ты вполне можешь и сам уладить с ним дело. В-третьих, я усвоил науку эксцентричности: стоит ли трудиться над созданием репутации чудака, если при малейшем подстрекательстве возвращаешься к нормальному образу действий? А теперь убирайся! Немедленно.
        Я вышел из спальни, спустился вниз в кабинет и сообщил Андерсону, что если он готов подождать, то может увидеться с мистером Вульфом в одиннадцать часов.
        Естественно, он ушам своим не поверил, а когда убедился, что ничего иного не услышит, то взорвался. Судя по всему, особенно его возмущало, что он прибыл в дом Вульфа прямо из спального вагона с Центрального вокзала, хотя я не понимал, что здесь такого. Я объяснил ему несколько раз, в чем тут штука: такая вот странность, ничего не попишешь. Сказал и о том, что вчера был в Уайт-Плейнсе, поэтому в курсе ситуации. Это как будто его немного успокоило, и он начал забрасывать меня вопросами. Я скармливал ему историю по кусочкам, и меня от души повеселило выражение его лица, когда он узнал, что Дервин пригласил Бена Кука. Выслушав все, он откинулся в кресле, потер нос и устремил взгляд куда-то над моей головой.
        Наконец он опустил свой взор на меня:
        - Ну и поразительное же заключение сделал Вульф, не так ли?
        - Да, сэр. Что верно, то верно.
        - Тогда у него должна быть какая-то поразительная информация.
        Я усмехнулся:
        - Мистер Андерсон, я бы с удовольствием с вами потолковал, но к чему попусту тратить время? Что касается поразительной информации, и я, и Вульф будем немы, как музейные мумии, пока не раскопают могилу и не произведут вскрытие Барстоу. Так-то вот.
        - Что ж, очень плохо. Я мог бы предложить Вульфу вознаграждение за специальное расследование… Расследование и отчет.
        - Вознаграждение? Это слишком расплывчато.
        - Скажем, пятьсот долларов.
        Я покачал головой:
        - Боюсь, он слишком занят. И я - тоже. Возможно, мне придется этим утром поехать в Уайт-Плейнс.
        - Вот даже как! - Андерсон прикусил губу и взглянул на меня: - Знаете, мистер Гудвин, я редко выхожу из себя, но не кажется ли вам, что это скверная затея? Или, лучше сказать, неэтичная.
        Это меня взбесило. Я посмотрел ему прямо в глаза:
        - Послушайте, мистер Андерсон. Вы сказали, что не помните меня. Зато я помню вас. Вы ведь не забыли дело Голдсмита пять лет назад? От вас бы не убыло, если бы вы сообщили, что Вульф снабдил вас кое-какой полезной информаций. Ну да бог с ней. Положим, у вас имелись какие-то особые причины об этом не распространяться. Мы не возражали. Но вы обернули дело так, что Вульф получил пятно на репутации вместо причитавшегося ему по праву, и теперь толкуете об этике? Должно быть, у вас о ней какие-то особые представления.
        - Не понимаю, о чем вы говорите.
        - Ну конечно. Но если я поеду сегодня в Уайт-Плейнс, кое-кто узнает, о чем я говорю. И что бы вы ни получили на сей раз, вы за это заплатите.
        Андерсон улыбнулся и встал:
        - Не беспокойтесь, Гудвин. Сегодня в Уайт-Плейнсе вы не понадобитесь. Основываясь на полученной информации, я определенно решил эксгумировать тело Барстоу. Вы или Вульф будете здесь в течение дня? Возможно, позже я захочу связаться с ним.
        - Вульф всегда здесь, но между девятью и одиннадцатью, а также четырьмя и шестью он недоступен.
        - М-да. Вот чудак!
        - Да, сэр. Ваша шляпа в прихожей.
        Стоя у окна в зале, я проследил за тем, как отъезжает его такси. Затем вернулся в кабинет, к телефону. Я колебался, но все же верил, что Вульф прав, а если и нет, немного рекламы нам не помешает. Так что я позвонил в редакцию «Газетт» Гарри Фостеру. По счастью, он оказался на месте. «Гарри? Это Арчи Гудвин. Тут для тебя кое-что есть, но пока будь тише воды ниже травы. Этим утром в Уайт-Плейнсе окружной прокурор Андерсон собирается получить разрешение суда на эксгумацию и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу. Скорее всего, он попытается провернуть это втихомолку. Но я подумал, что тебе захочется прийти ему на помощь. И еще. Однажды, когда настанет время, я был бы рад поведать тебе, чт? заставило Андерсона проявить любопытство… Не стоит».
        Я поднялся к себе, побрился и подобающе оделся. Когда я с этим покончил, а затем позавтракал и немного поболтал на кухне с Фрицем о рыбе, было уже полдесятого. Я отправился в гараж за родстером, заправил его и двинул на юг, к Салливан-стрит.
        Поскольку было время занятий в школе, улица оказалась не такой шумной и грязной, как в прошлый раз. Появились и другие отличия. Я мог бы ожидать чего-то подобного, но был застигнут врасплох. На двери красовалась большая черная розетка со свисающими длинными черными лентами, а над ней - крупный венок из листьев и цветов. Поблизости, в основном на противоположной стороне улицы, околачивалось несколько человек. Чуть поодаль на тротуаре маячил коп, выглядевший безразличным, хотя он явно встрепенулся, когда мой родстер замер в нескольких ярдах от двери с венком. Я выбрался из машины и подошел к нему поздороваться.
        В ход пошла моя визитка:
        - Арчи Гудвин из конторы Ниро Вульфа. Сестра Маффеи привлекла нас к его поискам за день до обнаружения тела. Я приехал повидаться с домовладелицей и поспрашивать немного.
        - Вот как? - Коп сунул визитку в карман. - Да я, собственно, ничего на знаю. Стою здесь, и все. Арчи Гудвин? Приятно познакомиться.
        Мы пожали друг другу руки, и, заходя в дом, я попросил его присмотреть за моей машиной.
        Миссис Риччи как будто не очень обрадовалась, увидев меня, но я вполне понимал ее чувства. Детектив О’Грэйди наверняка устроил ей разнос за то, что она позволила мне прихватить кое-что из комнаты Маффеи, - конечно же, без малейших на то прав или оснований, но таковые ему и не требовались. Я усмехнулся, когда домовладелица поджала губы, приготовившись к вопросам, которые я, по ее мнению, приехал задавать. Когда наверху ожидает погребения тело убитого, ничего веселого тут нет, даже если он и был всего лишь постояльцем. Так что я выразил ей сочувствие, а затем сказал, что хотел бы повидаться с Анной Фиоре.
        - Она занята.
        - Конечно. Но это важно. С ней хочет поговорить мой шеф. Это займет всего лишь час или около того. Вот пара долларов…
        - Нет! Ради всего святого, оставьте нас в покое! Дайте несчастной женщине похоронить своего брата, не донимайте расспросами! Да кто вы такой…
        Естественно, она только вывела бы меня из себя. Какой-либо помощи от нее ожидать не приходилось, она даже не стала бы меня слушать, так что я оставил всякие попытки с ней договориться и вернулся в переднюю. Дверь в столовую открыта, но там никого. Прокравшись туда, я услышал в коридоре шаги. Глянул в дверную щель и заметил возле лестницы миссис Риччи. Она одолела один марш и, судя по звукам шагов, взялась штурмовать следующий. Я стоял за дверью, выжидая, и удача улыбнулась мне. Не прошло и десяти минут, как шаги на лестнице смолкли и я увидел в щель Анну. Я тихонько позвал ее. Она остановилась и огляделась по сторонам. Не повышая голоса, я подсказал:
        - В столовой.
        Девушка приблизилась к дверям, и я вышел из укрытия.
        - Привет, Анна. Миссис Риччи велела мне подождать здесь, пока ты не спустишься.
        - Ой! Мистер Арчи.
        - Кто же еще? Я приехал за тобой. Отвезу на прогулку. Миссис Риччи разозлилась, что я явился за тобой, но помнишь, в среду я дал ей доллар? Сегодня дал два, и она согласилась. Но поспеши, я обещал вернуться до полудня. - Я схватил Анну за руку, но она выдернула ее.
        - В той же машине, что и позавчера?
        - Ну да. Пошли же.
        - Моя жакетка наверху, и только посмотрите на мое платье.
        - Для жакетки слишком тепло. Живей. Вдруг миссис Риччи передумает? Мы можем купить тебе что-нибудь… Давай же.
        Решительно взяв девушку за руку, я потащил ее из столовой по коридорчику ко входным дверям. Однако мне вовсе не хотелось выглядеть обеспокоенным на улице. Наперед не угадаешь, сколь важным мог возомнить себя тот коп. Любое его вмешательство способно все испортить. Поэтому я распахнул дверь и объявил:
        - Иди садись, а я попрощаюсь с миссис Риччи.
        Я выждал лишь две секунды и последовал за ней. Она еще только открывала дверцу. Я обошел машину, сел за руль, нажал на стартер, помахал рукой фараону и рванул с места по Салливан-стрит, чтобы окрик из верхних окон потонул в реве двигателя и не потревожил ушей Анны.
        Она, определенно, была пугалом. Платье ее имело тот еще вид. Но я нисколько не стыдился такого соседства, когда по дороге домой объезжал Вашингтон-сквер и выруливал на Пятую авеню. Ничуть. Часы на приборной панели показывали двадцать минут одиннадцатого. Анна поинтересовалась:
        - Куда мы едем, мистер Арчи?
        - Видишь, сиденье такое низкое, что можно не волноваться о платье, - ответил я. - С улицы видно только твое лицо, а с ним все в порядке. Что скажешь, если мы прокатимся по Центральному парку? Утро просто чудесное.
        - О да.
        На протяжении десяти кварталов мы оба не проронили ни слова, а потом она снова произнесла:
        - О да.
        Несомненно, она здорово проводила время. Я проехал по Пятой авеню и на Шестидесятой улице свернул в Центральный парк. На западной стороне по Риверсайд-драйв доехал до Сто Десятой улицы и затем до Национального мемориала генерала Гранта, где сделал круг и повернул обратно. Не думаю, что она хоть раз взглянула на деревья, траву или реку. Объектом ее внимания были люди в других машинах. Было без пяти одиннадцать, когда я остановился перед фасадом дома Вульфа.
        Миссис Риччи звонила уже дважды. Вид у Фрица был презабавный, когда он сообщил мне об этом. Я немедленно позвонил ей и отчитал, потребовав не чинить препятствий правосудию. Не знаю, многое ли она услышала из-за своих воплей, но вроде бы такой подход сработал. Больше она не тявкала до полудня, когда я повез Анну домой.
        Вульф явился как раз во время моего звонка миссис Риччи. Я наблюдал, как по пути к своему столу он остановился пожелать девушке доброго утра. С женщинами он вел себя галантно. Он имел о них какое-то извращенное представление, в котором я так и не разобрался, но каждый раз, когда я видел его с одной из них, он неизменно был сама галантность. Я не смог бы описать его поведение при этом, ибо сам его не постигал. Конечно же, трудно представить себе, как может быть галантной эта глыба складчатой плоти, но что было, то было. Даже когда он угрожал какой-нибудь дамочке, как в тот раз, когда выжимал из Нюры Пронн правду о деле Дипломатического клуба. Я тогда получил наглядное представление о том, что значит «выжать как губку».
        С Анной Фиоре он начал мягко. Бегло просмотрев почту, повернулся к ней и молча смотрел почти минуту, прежде чем сказал:
        - Нам больше не нужно строить догадки относительно местонахождения вашего друга Карло Маффеи. Примите мои соболезнования. Вы видели тело?
        - Да, сэр.
        - Прискорбно, весьма прискорбно, ибо он не стремился к насилию, а лишь случайно оказался на его пути. Достойно удивления, на какой тонкой ниточке может висеть судьба человека. Например, мисс Фиоре, судьба убийцы Карло Маффеи зависит от того, когда и при каких обстоятельствах вы видели клюшку для гольфа в комнате вашего жильца.
        - Да, сэр.
        - Ну вот, теперь вам будет легко рассказать нам все. Возможно, позавчера мой вопрос воскресил в вашей памяти тот случай.
        - Да, сэр.
        - Так воскресил?
        Девушка открыла было рот, но ничего не сказала. Я внимательно наблюдал за ней, и она показалась мне какой-то странной. Вульф вновь спросил:
        - Так воскресил?
        Она молчала. Не нервничала, не боялась, насколько я мог видеть. Просто молчала.
        - Когда я спросил вас об этом позавчера, мисс Фиоре, вы показались немного расстроенной. Я сожалею об этом. Не скажете ли, почему вы расстроились?
        - Да, сэр.
        - Быть может, вас расстроили воспоминания о чем-то неприятном, происшедшем в тот день, когда вы увидели клюшку?
        Снова молчание. Я видел: что-то неладно. Последний вопрос Вульф задал так, словно тот ничего не значил. Мне, знакомому с оттенками его интонаций, было ясно, что это и впрямь не слишком его занимает. По крайней мере, пока. Что-то увлекло его по другому следу. Почти сразу же он выстрелил в нее следующим вопросом, и тон его был уже другим:
        - Когда вы решили отвечать «да, сэр» на все, что бы я ни спросил вас?
        Ответа не последовало, но Вульф продолжил, не ожидая его:
        - Мисс Фиоре, я хотел бы, чтобы вы поняли следующее. Мой последний вопрос не имеет никакого отношения ни к клюшке, ни к Карло Маффеи. Вы разве не заметили? Что ж, если вы решили на все мои вопросы о Карло Маффеи отвечать только «да, сэр», так тому и быть. Вы имеете на это полное право, раз уж так решили. Но если я спрашиваю вас о чем-то другом, вы уже не вправе отвечать «да, сэр», потому что ничего такого вы не решали. Обо всем прочем вы должны отвечать так же, как отвечал бы любой другой. Итак, когда вы решили говорить мне только «да, сэр», было ли это продиктовано каким-то поступком Карла Маффеи?
        Анна не отрываясь смотрела ему в глаза. Было очевидно, что она не подозревает его в чем-то и не бросает ему вызов - просто пытается его понять. Так они и смотрели друг на друга. Наконец через минуту она ответила:
        - Нет, сэр.
        - А! Хорошо. Это не было продиктовано каким-то его поступком. Значит, это не имело к нему отношения, и вы вполне можете ответить на любой мой вопрос об этом. Вы должны это понимать. Раз уж вы решили ничего не говорить мне о Карло Маффеи, спрашивать вас я не буду. Но это другое дело. Решили ли вы отвечать «да, сэр» мистеру О’Грэйди - человеку, который приходил и допрашивал вас вчера утром?
        - Да, сэр.
        - Почему вы так поступили?
        Она нахмурилась, но ответила:
        - Потому что кое-что произошло.
        - Хорошо. Что же произошло?
        Она покачала головой.
        - Давайте же, мисс Фиоре. - Вульф сохранял спокойствие. - Ничто не мешает вам мне ответить.
        Она повернула голову, посмотрела на меня, затем снова на него и наконец произнесла:
        - Я скажу мистеру Арчи.
        - Хорошо. Скажите мистеру Арчи.
        Она обратилась ко мне:
        - Я получила письмо.
        Вульф бросил на меня быстрый взгляд, и за расспросы принялся я:
        - Ты получила письмо вчера?
        Она кивнула:
        - Вчера утром.
        - От кого?
        - Не знаю. Имени не было. Оно отпечатано на машинке. На конверте только мое имя, Анна, и адрес, никакой фамилии. Почту из ящика достает миссис Риччи. Она принесла мне письмо, но я не захотела открывать его рядом с ней, потому что никогда не получала писем. Я спустилась вниз, где сплю, и открыла его.
        - Что в нем было?
        Какое-то время Анна Фиоре молча смотрела на меня, а потом вдруг лицо ее осветилось озорной улыбкой, из-за которой мне стало как-то не по себе, смотреть на нее сделалось непросто. Но я выдержал ее взгляд, и она в конце концов сказала:
        - Я покажу вам, мистер Арчи, что в нем было.
        Вслед за тем она задрала подол платья, сунула руку в чулок и что-то из него вытащила. Я мог только таращиться на нее, когда она разгладила пять двадцатидолларовых банкнот и развернула их веером передо мной.
        - Так это и было в конверте?
        Она кивнула:
        - Сто долларов.
        - Вижу. Но ведь было и письмо?
        - Да. В нем говорилось, что если я буду помалкивать о мистере Маффеи и его делах, то смогу оставить себе деньги. Но если я стану рассказывать о нем, то должна их сжечь. Я сожгла письмо, но деньги я не сожгу. Их я сохраню.
        - Ты сожгла письмо?
        - Да.
        - И конверт?
        - Да.
        - И ты никому не расскажешь о мистере Маффеи и той клюшке для гольфа?
        - Никогда.
        Я смотрел на нее. Подбородок Вульфа покоился у него на груди, однако он тоже наблюдал за ней. Я поднялся из кресла.
        - Хм, из всех чертовых сказок…
        - Арчи! Извинись.
        - Но, боже мой…
        - Извинись.
        Я повернулся к девушке:
        - Я прошу прощения, но стоит мне подумать обо всем том бензине, что я сжег, катая тебя по парку…
        Я сел.
        Вульф спросил:
        - Мисс Фиоре, вы не обратили внимания на штемпель? Такой маленький круглый значок на конверте, который говорит, откуда отправлено письмо?
        - Нет, сэр.
        - Конечно же нет. Между прочим, эти деньги не принадлежали человеку, который послал их вам. Он взял их из кармана Карло Маффеи.
        - Я сохраню их, сэр.
        - Не сомневаюсь. Вы можете не отдавать себе в этом отчет, но, если бы полиция узнала о них, у вас бы их без всякой жалости отобрали. Однако не тревожьтесь, ваше доверие к мистеру Арчи оправданно. - Он повернулся ко мне: - Такт и обаяние всегда достойны восхищения, а порой они практичны. Отвези мисс Фиоре домой.
        Я принялся возражать:
        - Но почему бы не…
        - Нет. Чтобы она сожгла эти банкноты, получив вместо них деньги из твоей расходной книги? Нет. Она не пошла бы на это. А даже если бы и пошла, я не согласился бы на сожжение денег даже ради спасения самой красоты, какая бы могила ни была ей уготована. Уничтожение денег - единственное подлинное святотатство, которого мы можем гнушаться ныне. По-видимому, ты не понимаешь, чт? эта сотня означает для мисс Фиоре. Для нее это невероятная награда за отчаянный, геройский поступок. И теперь, когда деньги благополучно вернулись в свой тайник, отвези ее домой. - Он принялся выбираться из кресла. - До свидания, мисс Фиоре. Я сделал вам исключительный комплимент, допустив, вы отвечаете за свои слова. Всего хорошего.
        Я прошел к двери и позвал ее.
        На обратном пути я не донимал ее, хотя так и кипел от злости. После похищения и почти часового катания с шиком она взяла и оставила нас в дураках! Но сотрясать воздух было бессмысленно. На Салливан-стрит я, не без довольства, молча высадил ее на тротуар, решив, что Вульф и так был достаточно галантен за нас обоих.
        Девушка ждала на тротуаре. И когда я потянул рычаг переключения передач, она сказала:
        - Благодарю вас, мистер Арчи.
        Она проявила вежливость! Набралась от Вульфа. Я ответил:
        - «Не стоит» я тебе не скажу, Анна, но всего хорошего, и без обид, - и с этим покатил прочь.
        Глава шестая
        За те полчаса, что я отвозил Анну Фиоре домой, у Вульфа начался рецидив, весьма скверный и длившийся три дня. Когда я вернулся на Тридцать Пятую улицу, Вульф оккупировал на кухне маленький стол, за которым я обычно завтракаю, пил пиво, опустошив уже три бутылки, и спорил с Фрицем относительно того, надо ли добавлять лук-резанец в тарталетки с помидорами. Я постоял, послушал пару минут да и отправился наверх в свою комнату, где достал из шкафа бутылку ржаного виски и налил себе стаканчик.
        Я никогда толком не понимал природы этих его обострений. Порой казалось, что во всем виновата обычная подавленность и хандра. Так было, например, при расследовании дела Пайн-стрит, когда нас подвел таксист. Однако нередко никаких здравых объяснений у меня не находилось. Все шло гладко, и я уже потирал руки, рассчитывая, что мы вот-вот упакуем посылку и отправим ее наложенным платежом, как вдруг Вульф - без малейших на то причин - утрачивал к делу всякий интерес. Просто давал отбой, и все. Что бы я ни говорил, это не производило ни малейшего впечатления. Приступ мог длиться от одного дня до двух недель, но иногда все выглядело так, будто он дал отбой навеки и не возвратится, пока не подвернется что-нибудь новенькое. В такие периоды он или не вылезал из постели, питаясь одним лишь хлебом да луковым супом, отказываясь видеться с кем-нибудь, кроме меня, и запрещая мне даже намеками выражать свое мнение, или же сидел на кухне, отдавая Фрицу распоряжения по части приготовления блюд, а затем поедая их за моим столиком. Как-то он умял за два дня половину барашка, различные части которого были приготовлены
двадцатью различными способами. А я, когда такое случается, обычно должен мотаться высунув язык по всему городу, от Бэттери до Бронкского парка, в поисках какой-нибудь диковинной приправы, травы или корешка, а то и ликера, необходимых для задуманного ими кушанья. Всего один раз я уволился от Вульфа, и это было, когда он послал меня на бруклинский причал, где пришвартовалась совершающая нерегулярные рейсы китайская посудина, дабы я попытался раздобыть какой-то треклятый корень. У капитана, должно быть имевшего на борту груз опиума или чего-то подобного, зародились подозрения. Так или иначе, он решил, что я ищу неприятностей на свою шею, и пошел мне навстречу, велев полудюжине тощих дикарей отделать меня хорошенько. На следующий день я позвонил Вульфу из больницы и заявил, что увольняюсь, однако днем позже он самолично приехал за мной, чем поразил меня настолько, что я и думать забыл об увольнении. Так закончился его очередной рецидив.
        Теперь же, уразумев при виде Вульфа, спорящего на кухне с Фрицем, что налицо очередной приступ, я преисполнился такого омерзения, что, пропустив у себя наверху пару стаканчиков, снова спустился и вышел на улицу. Я думал прогуляться, однако после выпитого у меня через несколько кварталов разыгрался аппетит, и я зашел в ресторан пообедать. После семи лет каждодневного поглощения стряпни Фрица ресторанная еда казалась тем еще удовольствием, но идти обедать домой все равно не хотелось. Во-первых, на душе было мерзко, а во-вторых, в период рецидивов полагаться на домашнее меню не стоило. С равной вероятностью ты мог нарваться на пир эпикурейца, или на какое-нибудь мелкое лакомство, вполне стоящее тех восьмидесяти центов, которые просят за него в «Шраффтс»[11 - Недорогие и уютные ресторанчики сети «Шрафттс», обычно располагавшиеся в «приличных кварталах», охотно посещали дамы, отправившиеся за покупками. Особой популярностью пользовались их фирменное мороженое и кондитерские изделия. - Ред.], или же на самую обычную похлебку.
        Впрочем, после еды настроение у меня поднялось, и я двинул назад на Тридцать Пятую улицу, где пересказал Вульфу, чт? этим утром говорил Андерсон, добавив, что, на мой взгляд, надо что-то предпринять до наступления полнолуния.
        Вульф по-прежнему сидел на кухне за столиком и наблюдал, как Фриц что-то помешивает в кастрюле. Он взглянул в мою сторону так, словно силился вспомнить, где видел меня раньше, и произнес:
        - Больше не упоминай при мне имени этого крючкотвора.
        Я ответил, надеясь его разозлить:
        - Утром я позвонил Гарри Фостеру из «Газетт» и рассказал ему о происходящем. Мне подумалось, вы захотите поднять шум.
        Но Вульф как будто и не слышал меня. Он велел Фрицу:
        - Вскипяти воду на случай, если придется разделять.
        Я поднялся наверх, дабы огорчить Хорстмана известием, что сегодня - а может, и еще целую неделю - он обречен нянчиться со своими малютками в одиночку. Забавно, как он всегда притворялся, будто его раздражает присутствие Вульфа, однако стоило тому по какой-то причине не объявиться наверху в девять или в четыре, минута в минуту, как садовником завладевало такое беспокойство, такое волнение, что можно было подумать, будто в оранжерее завелся мучнистый червец. Вот я и поднялся, чтобы его огорчить.
        Это происходило в два часа дня в пятницу, а первый осмысленный взгляд Вульфа я поймал в понедельник утром, в одиннадцать, шестьдесят девять часов спустя.
        В промежутке произошло мало чего. Сначала в пятницу, в четыре, позвонил Гарри Фостер. Я ожидал его звонка. Он сообщил, что тело Барстоу эксгумировали и вскрытие произвели, но никаких заявлений не последовало. Больше он этой историей не занимался, теперь возле офиса коронера околачивались, стараясь что-нибудь вынюхать, другие.
        Где-то после шести раздался второй звонок. Это был Андерсон. Услышав его голос, я ухмыльнулся и взглянул на часы. Я так и видел, как он кипит от злости, ожидая наступления шести часов. Он сказал, что хотел бы поговорить с Вульфом.
        - Прошу прощения, но мистер Вульф занят. Это Гудвин.
        Тогда он выразил пожелание, чтобы Вульф приехал в Уайт-Плейнс. Я только рассмеялся в ответ. Он бросил трубку. Мне это не понравилось: не к добру. Немного подумав, я позвонил на квартиру Генри Х. Барберу и получил исчерпывающую информацию относительно сообщников и ареста важных свидетелей. Затем отправился на кухню и рассказал Вульфу о двух телефонных звонках. Он ткнул в меня ложкой:
        - Арчи, этот Андерсон - зараза. Продезинфицируй телефон. Разве я не запретил тебе упоминать его имя?
        Я ответил:
        - Простите, мне стоило догадаться. Вам известно, чт? я думаю, сэр. Псих, он всегда псих, даже если это вы. Мне надо поговорить с Фрицем.
        Вульф не слушал. Я сказал Фрицу, что поужинаю бутербродами в кабинете, и велел вплоть до особых распоряжений не подходить к двери, если в нее вдруг позвонят, предоставив это мне. Ни при каких обстоятельствах он не должен открывать дверь.
        Быть может, принятые мною меры предосторожности были излишни, но я не хотел, чтобы кто-то ворвался в дом, пока Вульф пребывает в одном из своих блуминдейловских[12 - До конца XIX века на Блуминдейл-роуд в Нью-Йорке располагалась психиатрическая лечебница. - Перев.] настроений. Я радовался, что он не послал меня за чем-нибудь, и надеялся, что этого не произойдет, потому как я отказался бы. Возможно, я перегибал палку, но в мои намерения не входило позволить кому-либо делать из нас дураков. Только через мой труп. Ночь прошла спокойно. На следующее утро я торчал в зале, стараясь не попадаться Вульфу на глаза, открыл дверь газовщику, посыльному и пронырливому юнцу, просившему помочь с оплатой учебы в колледже. Я помог ему спуститься с крыльца. Около одиннадцати, открыв дверь в очередной раз, я обнаружил за ней здоровенного детину, который с ходу ступил через порог, пытаясь вломиться в дом. Я двинул его плечом, вытолкнул назад, затем вышел сам и закрыл за собой дверь.
        - Доброе утро. Вас приглашали? - обратился я к нему.
        - Уж точно не ты. Мне нужно увидеться с Ниро Вульфом.
        - Это невозможно. Он болен. Чего вы хотите?
        Он улыбнулся, сохраняя спокойствие, и продемонстрировал свое удостоверение. Я взглянул на него.
        - Ну конечно. Из конторы Андерсона. Его правая рука? Чего вы хотите?
        - Ты знаешь, чего я хочу, - все с той же улыбкой заявил он. - Давай-ка зайдем в дом да потолкуем.
        Я не видел смысла строить из себя скромнягу. В любом случае я понятия не имел, когда Вульф войдет в ум, и это буквально сводило с ума меня самого. Так что я выложил ему все, кратко, как только мог. Я сказал, что Вульф не знает ничего такого, что было бы неизвестно им, во всяком случае касательно Барстоу, а то, что он знает, привиделось ему во сне. Еще сказал, что если они хотят подключить Вульфа к делу за плату, то пусть так и говорят и назовут сумму, а уж он либо примет ее, либо откажется. Сказал, что если они возымеют желание пустить в ход какие-нибудь нелепые ордера, то сами удивятся, как смешно будут выглядеть еще прежде, чем Вульф покончит с ними. Наконец, я сказал ему, что весу в нем килограммов на десять больше, чем во мне, поэтому я даже не подумаю возвращаться в дом, пока он не уберется, и что я буду ему весьма признателен, если он поторопится, потому как я читаю крайне интересную книгу. Пока я распространялся, он вставил несколько замечаний, а когда я закончил, произнес лишь:
        - Скажи Вульфу, что это ему даром не пройдет.
        - Обязательно. Еще какое-нибудь сообщение?
        - Только для тебя. Пошел ты…
        Я лишь ухмыльнулся и оставался на крыльце, наблюдая за ним, пока он удалялся прочь в восточном направлении. Прежде слышать о нем мне не доводилось, но я не знал Уэстчестер достаточно хорошо. Удостоверение было выписано на имя Х. Р. Корбетта. Я вернулся в залу и сидел там, покуривая сигареты.
        После обеда, где-то около четырех, с улицы до меня донеслись вопли мальчишки-газетчика, продававшего экстренный выпуск. Я вышел купить газету. Половину первой полосы занимала статья под заголовком «Барстоу отравлен. В теле обнаружен дротик». Я быстро пробежал ее глазами. Еще одна напасть на нашу голову. Естественно, мы с Вульфом в статье не упоминались - этого я и не ожидал. Но подумать только, чем она могла обернуться для нас! Я ругал себя за то, что напортачил с Дервином, а потом с Андерсоном, уверенный, что статья грозит нам нешуточными неприятностями, хотя совершенно не представлял какими. Еще я ругал Вульфа и его чертов рецидив. Дать бы ему как следует. Я перечитал заметку. Конечно, в теле обнаружили никакой не дротик, а короткую стальную иглу, как и предсказывал Вульф, причем не где-нибудь, а под желудком. И как бы ни разбирала меня злость на Вульфа, я должен был отдать ему должное. Это была его картина.
        Я прошел на кухню, молча положил газету на стол перед Вульфом и вышел. Он крикнул мне:
        - Арчи! Двигай за машиной. Тут для тебя список.
        Я притворился, будто не слышал, и со списком позднее был послан Фриц.
        На следующий день воскресные выпуски ни о чем другом, кроме убийства, не сообщали. Своры журналистов рыскали по всему округу Уэстчестер, но так ничего и не нашли. Я прочитал все ими написанное и узнал массу подробностей о клубе «Грин медоу», семье Барстоу, Кимболлах, которые входили в четверку игроков, враче, давшем ошибочное заключение о смерти, и прочем, но по сути никто не раскопал ничего сверх того, что Вульф знал уже в среду вечером, когда спрашивал у Анны Фиоре, видела ли она когда-нибудь клюшку для гольфа в комнате Маффеи. Не раскопал даже и этого, поскольку в печати так и не появилось приемлемой версии того, как иголка оказалась в животе Барстоу. Все газеты отделывались комментариями токсикологов, объяснявших механизм действия ядов на человеческий организм.
        Вечером в воскресенье я отправился в кино, велев Фрицу никому не открывать. Не то чтобы я чего-то ожидал - Андерсон, судя по всему, начал действовать самостоятельно. Быть может, нащупал собственный подход, основываясь на мотиве или каких-то новых открытиях. Я бы, пожалуй, напился тем вечером, не будь он воскресным. К моему возвращению Вульф уже заперся в своей спальне, но Фриц все еще мыл на кухне посуду. Я поджарил кусок ветчины, чтобы сделать себе бутерброд, и выпил стакан молока, поскольку толком и не поужинал. Выпуск «Таймс», который я утром оставил Вульфу, валялся на холодильнике. Десять к одному, Вульф даже не обратил на него внимания.
        До начала первого я читал у себя в комнате, а затем долго таращился в темноту. Из-за невеселых дум сон не шел ко мне. Однако, заявившись наконец, он так же долго не уходил, ибо, когда утром мне удалось продрать глаза и взглянуть на часы, было уже за девять. Я сидел на кровати, позевывая, и тут сверху донеслись звуки, окончательно прогнавшие сон. Если они мне не пригрезились, я хорошо знал шум этих шагов. Выйдя в коридор, я прислушивался с минуту, а затем сбежал вниз. На кухне Фриц пил кофе.
        - Мистер Вульф наверху с Хорстманом?
        - А то как же. - Это была единственная языковая фривольность, которую позволял себе Фриц, и он никогда не упускал случая ввернуть ее. Он улыбнулся мне, радуясь, что я снова оживлен и весел. - Теперь я только приготовлю ногу ягненка и натру ее чесноком.
        - Да хоть сумахом!
        Я отправился к себе одеваться. Приступ миновал! Меня буквально трясло от волнения. Тщательно бреясь, я даже насвистывал в ванной. Раз Вульф снова в норме, может случиться всякое.
        По возвращении на кухню меня поджидали тарелка инжира и плотный омлет, к кофейнику была прислонена газета. Я принялся сразу за инжир и заголовки, да так и замер с набитым ртом. Затем лихорадочно бросился читать абзацы, проглатывая недожеванные плоды. Все было предельно ясно, газета излагала это как факт. Хотя подтверждений не требовалось, я лихорадочно стал листать страницы, вдоль и поперек пробегая их глазами. На восьмой полосе, почти в самом низу, обнаружилось четкое и лаконичное объявление в четкой тонкой рамке:
        Выплачу пятьдесят тысяч долларов вознаграждения любому предоставившему информацию, которая приведет к обнаружению и справедливому наказанию убийцы моего мужа Питера Оливера Барстоу.
        Эллен Барстоу
        Я перечитал его три раза, потом отбросил газету и заставил себя успокоиться. Покончил с инжиром и омлетом, тремя тостами и тремя чашками кофе. Подумать только, пятьдесят кусков! И это при том, что банковское сальдо Вульфа провисает, как бельевая веревка под мокрой попоной. К тому же теперь у нас есть шанс не вылететь из самого громкого шоу сезона. Я был холоден и спокоен, но до одиннадцати оставалось еще целых сорок минут. Я отправился в кабинет, открыл сейф, протер повсюду пыль и стал ждать.
        Когда в одиннадцать появился Вульф, вид у него был свежий, а вот настроение не особенно добродушное. Он лишь кивнул мне, желая доброго утра, и дальше совершенно не обращал на меня внимания, просто уселся в свое кресло и принялся просматривать почту. Я ждал, намереваясь продемонстрировать ему, что и другие способны проявлять такую же невозмутимость, однако, когда он принялся проверять ежемесячный счет от «Харвис», не удержался и выпалил:
        - Надеюсь, вы хорошо провели выходные, сэр.
        Он не взглянул на меня, но я увидел, как щеки его прорезали складки.
        - Спасибо, Арчи. Они прошли восхитительно, но, пробудившись этим утром, я ощутил себя столь раскисшим, что, будь на то моя воля, непременно остался бы в постели ожидать полного разложения. В голове моей укоризненно звучали имена: Арчи Гудвин, Фриц Бреннер, Теодор Хорстман. Ответственность. И я поднялся, дабы вновь взвалить на себя это бремя. Не то чтобы я жаловался. Мы все в ответе друг перед другом, но моя ноша по силам мне одному.
        - Простите, сэр, но вы окаянный лжец. На самом деле вы заглянули в газету.
        Он продолжал изучать счет.
        - Тебе не удастся вывести меня из себя, Арчи. Только не сегодня. Газета? Единственное, на что я смотрел этим утром, была жизнь, и отнюдь не в газете.
        - Стало быть, вы не знаете, что миссис Барстоу назначила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто укажет убийцу ее мужа?
        Карандаш в его руке замер. Он не посмотрел на меня, но карандаш сохранял неподвижность несколько секунд. Потом он убрал счет под пресс-папье, положил рядом с ним карандаш и поднял голову:
        - Покажи.
        Я продемонстрировал ему сначала объявление, а затем статью на первой странице. В объявлении он прочел каждое слово, статью лишь пробежал глазами.
        - Ну и ну, - наконец выдавил из себя он. - Ну и ну. Мистеру Андерсону деньги не нужны, даже если допустить, что он может их заработать. А я всего лишь миг назад как раз говорил об ответственности. Знаешь, Арчи, о чем я думал в постели этим утром? Я думал, как ужасно и как занятно было бы уволить Теодора и дать всем этим живым и дышащим растениям, всей этой высокомерной и избалованной красоте увянуть в муках жажды и удушения.
        - Боже мой!
        - Да. Просто утренняя фантазия. У меня не хватит духа на подобное. Скорей уж я устрою аукцион - если решу сложить с себя ответственность - и куплю билет на пароход в Египет. Ты, конечно же, знаешь, что в Египте у меня есть дом, которого я никогда не видел. Человек, подаривший мне его, чуть более десяти лет назад… Да, Фриц, в чем дело?
        Вид у Фрица был немного взъерошенный. Ему явно пришлось поспешно натягивать пиджак, чтобы открыть входную дверь.
        - К вам леди, сэр.
        - Как ее зовут?
        - Она не представилась.
        Вульф кивнул, и Фриц удалился. Через минуту он вновь появился на пороге и с поклоном впустил молодую женщину.
        Я поднялся. Она направилась было ко мне, но я кивком указал в сторону Вульфа. Она посмотрела на него, остановилась и сказала:
        - Мистер Ниро Вульф? Меня зовут Сара Барстоу.
        - Присаживайтесь, - предложил Вульф. - Прошу меня простить, но по причинам технического характера я встаю только в экстренных случаях.
        - Это и есть экстренный случай, - заявила она.
        Глава седьмая
        Я уже многое знал о Саре Барстоу из газетных статей. Ей было двадцать пять, и она пользовалась завидной популярностью. Мисс Барстоу окончила колледж Смит и была известна как в университетском обществе Холланда, так и в различных кругах курортного Уэстчестера. Конечно же, красавица, если верить газетам. Пока она устраивалась в кресле перед Вульфом и какое-то время разглядывала его, я пришел к выводу, что по крайней мере в этом газетчики не врут. На ней было желтовато-коричневое льняное платье с подобранным к нему в тон жакетом и черная шляпка, надетая набок. Судя по перчаткам, она водила машину. Пожалуй, лицо у нее было маленьким, но соразмерным и правильным. Зрачки сверкали слишком ярко, и веки припухли от усталости, а быть может, от слез, вдобавок она была бледной - но за всем этим проглядывали здоровье и привлекательность. Говорила она тихим чувственным голосом. Мне она понравилась.
        Гостья пустилась в объяснения, но Вульф остановил ее движением руки:
        - В этом нет необходимости. К тому же это наверняка мучительно для вас, мисс Барстоу. Я знаю. Вы единственная дочь Питера Оливера Барстоу. Расскажите только, чт? привело вас ко мне.
        - Да. - Она замялась. - Конечно же, вы знали, мистер Вульф. Мне немножко сложно… Пожалуй, я надеялась на вступление… - Она выдавила из себя улыбку. - Я хочу попросить вас об одолжении… Не знаю, насколько большом.
        - Это я вам скажу.
        - Конечно. Для начала я должна спросить, знаете ли вы, что моя мать этим утром дала объявление в газете.
        Вульф кивнул:
        - Я прочел его.
        - В общем, мистер Вульф, я, то есть мы, вся семья, вынуждены просить вас игнорировать это объявление.
        Вульф вздохнул и выпятил подбородок:
        - Необычная просьба, мисс Барстоу. Предполагается, что я, действуя столь же необычным образом, пойду вам навстречу, или мне все же будут даны объяснения?
        - Вы, конечно же, вправе требовать объяснений. - Она помедлила в нерешительности. - Это отнюдь не семейная тайна. Многим известно, что моя мать - до некоторой степени и при различных обстоятельствах - бывает невменяема. - Она смотрела на него со всей серьезностью. - Не подумайте, что за этим кроется какая-то мерзость или что дело в деньгах. Денег много, и мы с братом отнюдь не скупцы. Не подумайте также, что моя мать недееспособна - только не в юридическом смысле. Просто уже на протяжении многих лет ей временами требуются наши опека и любовь, и это… эта ужасная вещь случилась как раз в один из таких периодов. Она не мстительна, но это объявление… Мой брат называет это жаждой крови. Наши близкие друзья, естественно, поймут, но есть еще общество, а мой отец… Круг общения моего отца был весьма широк… Мы признательны, что знавшие его скорбят вместе с нами, но не хотели бы, чтобы они… Отец не хотел бы… чтобы все они видели, как мы спускаем ищеек… - Тут она осеклась, с опаской посмотрев на меня и снова на Вульфа.
        - Да, мисс Барстоу, - отозвался он, - вы назвали меня ищейкой. Я не в обиде. Продолжайте.
        - Простите меня. Я бестактная дура. Было бы лучше, если бы пришел доктор Брэдфорд.
        - Доктор Брэдфорд имел такое намерение?
        - Да. То есть он считал, что должен это сделать.
        - А ваш брат?
        - Ну… Да. Мой брат крайне сожалеет… Об объявлении, я имею в виду. Но он не одобрил мою идею прийти к вам. Посчитал, что это будет… бесполезно.
        - По-видимому, исходя из предположения, что отозвать ищейку трудно. Вероятно, он разбирается в собаках. Вы закончили, мисс Барстоу? Я хочу сказать, есть у вас другие объяснения?
        Она покачала головой:
        - Достаточно и этих, мистер Вульф.
        - Итак, насколько я понимаю, вы против любых усилий, призванных обнаружить и наказать убийц вашего отца?
        Мисс Барстоу уставилась на него:
        - С чего вы взяли… Нет. Я такого не говорила.
        - Вы просите меня воздержаться от подобных усилий?
        Она сжала губы и раскрыла их лишь для того, чтобы процедить:
        - Понимаю. Вы истолковали мою просьбу самым превратным образом.
        - Отнюдь. Откровенным, но не превратным. Ваши мысли, что и понятно, пришли в смятение, но я способен рассуждать трезво. Ваша позиция - в том виде, в каком вы ее изложили, - просто неразумна. Просите меня о чем-то одном, но не настаивайте на всех своих пожеланиях, ибо они исключают друг друга. Например, вы можете сказать, что желаете, чтобы я нашел убийцу, но не рассчитывал на вознаграждение, поскольку его назначила ваша мать. В этом заключается ваша просьба?
        - Нет. Вы знаете, что не в этом.
        - Или вы можете сказать, что я вправе потребовать вознаграждения, если мне посчастливится найти убийцу и я решусь настаивать на исполнении обязательств, однако семья этого не одобрит по причинам морального характера. Так?
        - Да. - Ее губы дрогнули было, но в следующий миг она крепко их сжала. А затем внезапно вскочила и набросилась на него: - Нет! Я жалею, что пришла сюда. Профессор Готлиб ошибался. Вы могли бы оказаться посообразительнее… До свидания, мистер Вульф.
        - До свидания, мисс Барстоу. - Вульф не пошевелился. - В силу причин технического свойства я не встаю из кресла.
        Она пошла прочь, однако на полпути к двери в нерешительности замедлила шаг, остановилась на мгновение и обернулась:
        - Ищейка! Бездушная ищейка.
        - Весьма вероятно. - Вульф согнул крючком палец. - Вернитесь-ка и сядьте. Давайте-давайте. Ваша миссия слишком важна, чтобы испортить ее минутной вспышкой негодования. Так будет лучше. Самообладание - черта замечательная. Теперь, мисс Барстоу, у нас с вами есть два выхода: либо я категорично, но любезно отказываю вам в просьбе, которую вы изложили, и мы расстаемся едва ли не врагами; либо вы отвечаете на несколько вопросов, которые мне хотелось бы вам задать, и потом мы решаем, как нам быть. Что вы выбираете?
        Мисс Барстоу нетвердо держалась на ногах, но в смелости ей отказать было нельзя. Она села в кресло и устремила на Вульфа настороженный взгляд, а затем произнесла:
        - За два прошедших дня я ответила на множество вопросов.
        - Не сомневаюсь в этом. Могу себе представить, к чему они сводились и как глупы были. Я не потрачу впустую ваше время и не нанесу оскорбления вашему интеллекту. Откуда вы узнали, что мне что-то известно об этом деле?
        Она как будто удивилась:
        - Откуда узнала? Как же, это же вы всё затеяли. То есть обнаружили. Об этом все знают. Так писали в газете - не в Нью-Йорке, в Уайт-Плейнсе.
        Последнее замечание заставило меня усмехнуться. Хороший урок Дервину. Будет знать, как науськивать Бена Кука, чтобы отволок меня в участок.
        Вульф кивнул.
        - Обращались ли вы к мистеру Андерсону с просьбой об одолжении, о котором попросили меня?
        - Нет.
        - Почему?
        Мисс Барстоу замялась:
        - Ну… Мне показалось, что в этом нет необходимости. Показалось… Я не знаю, как объяснить.
        - Пошевелите мозгами, мисс Барстоу. Не потому ли, что посчитали маловероятным, чтобы он раскопал что-либо достойное упоминания?
        Она полностью овладела собой. Ее руки - чертовски приятные руки с крепкими пальцами и аккуратными костяшками - лежали сжатыми в кулачки на коленях.
        - Нет! - отрезала она.
        - Прекрасно. Тогда что заставило вас счесть вполне вероятным или, по крайней мере, возможным, что мое расследование принесет более существенные результаты?
        Она начала было:
        - Я не считала…
        Но он прервал ее:
        - Ну же, возьмите себя в руки. Я задал прямой и честный вопрос. Вы ведь сочли меня более компетентным, не так ли? Поскольку я первым добрался до истины?
        - Да.
        - Иными словами, поскольку я каким-то образом узнал, что ваш отец был убит отравленной иглой, выпущенной из рукояти клюшки для гольфа?
        - Я… я не знаю, мистер Вульф.
        - Мужайтесь. Скоро это закончится. Следующий вопрос продиктован одним лишь любопытством. Откуда взялась эта странная уверенность, будто я столь исключительная личность, что положительно отзовусь на идиотскую просьбу, которую вы вознамерились мне изложить?
        - Даже не знаю. Вообще-то никакой уверенности у меня не было. Но я решила попытаться. И еще я слышала, как один университетский профессор - Готлиб, психолог - упоминает ваше имя… Он написал книгу «Современное раскрытие преступлений».
        - Да. Книга, которую сметливый преступник просто обязан разослать всем знакомым детективам в подарок.
        - Возможно. Он самого лестного мнения о вас. Когда я позвонила профессору Готлибу, он сказал, что вы не поддаетесь анализу, ибо обладаете поистине дьявольской интуицией, что вы чуткий художник и еще человек чести. Это произвело впечатление… Вот я и решила повидаться с вами. Мистер Вульф, я прошу вас… прошу вас…
        Я был уверен, что она сейчас расплачется, и мне этого не хотелось. Но Вульф бесцеремонно прервал ее:
        - Это все, мисс Барстоу. Это все, что я хотел узнать. Теперь моя очередь попросить вас о любезности. Не позволите ли вы мистеру Гудвину проводить вас наверх и показать вам мои растения?
        Сара Барстоу уставилась на него.
        Он продолжал:
        - Никаких уловок с моей стороны. Я всего лишь хочу остаться наедине с дьяволом. На полчаса, пожалуй. И кое-кому позвонить. Когда вы вернетесь, у меня будет для вас предложение. - Он обратился ко мне: - Фриц позовет вас.
        Мисс Барстоу встала и пошла со мной, не проронив ни слова. Я решил, что оно и к лучшему, ибо походка ее казалась нетвердой и вообще она была малость не в себе. Чтобы не затруднять бедняжку подъемом по лестнице, я провел ее через прихожую к лифту Вульфа. Когда мы вышли на верхнем этаже, она схватила меня за плечо:
        - Мистер Гудвин, почему мистер Вульф отослал меня сюда?
        Я покачал головой:
        - И не спрашивайте, мисс Барстоу. Даже если бы я знал, не сказал бы. А поскольку я ничего не знаю, то не лучше нам полюбоваться цветами?
        На звук открывшейся двери в коридор из комнаты, где растения высаживались в горшки, выглянул Хорстман.
        - Все в порядке, - успокоил я. - Мы тут осмотримся немного?
        Он кивнул и быстро исчез.
        Я не единожды бывал в оранжерее, но всякий раз заходил туда затаив дыхание. Реакция не такая уж редкая, по моим наблюдениям. Например, сколько бы ты ни видел, как Снайдер[13 - [Фрэнк Элтон] Снайдер (1894 - 1962) - знаменитый американский бейсболист и тренер, кэтчер «Нью-Йорк джайантс» и «Сент-Луис кардиналс». - Перев.] подпрыгивает, одной рукой принимая опасную подачу - словно одна молния останавливает другую, - сердце неизменно замирает. Вот так и с оранжереей.
        Вульф использовал бетонные стойки и стеллажи из металлических уголков, а также систему распыления, изобретенную Хорстманом для увлажнения воздуха. Здесь было три главных помещения: одно предназначалось для каттлей, лелий и их гибридов, другое - для гибридов одонтоглоссума, онцидиума и мильтонии, третье представляло собой тропический отсек. Еще тут имелись посадочная комната, каморка Хорстмана и угловая комнатка для размножения орхидей. Подручные материалы: горшки, песок, сфагнум, листовой перегной, суглинок, высушенные корни папоротника чистоуса, древесный уголь и черепки - хранились в неотапливаемой и незастекленной задней каморке возле наружной лифтовой шахты.
        Поскольку стоял июнь, в оранжерее были установлены затеняющие реечные экраны, и все внутри: широкие листья, цветки, узкие проходы, десять тысяч горшков - покрывал полосчатый узор из света и тени. На мой взгляд, так выходило еще эффектнее.
        Для мисс Барстоу это посещение оранжереи стало уроком. Она училась любоваться цветами. Конечно же, поначалу необходимость разглядывать их нравилась ей не больше, чем мне - ее просьба игнорировать предложение о награде. Впрочем, ей хватило воспитания, чтобы у первых рядов каттлеи изобразить вежливый интерес к увиденному. Первым, что все-таки задело ее за живое, была небольшая группа - экземпляров двадцать - лелиокаттлей Люстре. Я остался этим весьма доволен, потому что они принадлежали к числу моих фаворитов. Я встал за ней.
        - Поразительно, - произнесла она. - Ничего подобного не видела. Цвета изумительны.
        - Да. Это межродовой гибрид. В природе таких не существует.
        Она заинтересовалась. В соседнем проходе росли брассокаттлелии Трюффо. Я срезал парочку цветков и вручил ей. Немного рассказал о скрещивании, разведении и уходе, но она, похоже, не слушала. В следующей комнате меня постигло разочарование. Одонтоглоссумы понравились ей больше каттлей и ее гибридов! Я заподозрил было, что все дело в высокой стоимости и сложности выращивания, но выяснилось, что причина ей неведома. О вкусах не спорят, махнул я рукой. А больше всего - даже после посещения тропического отсека - ей приглянулась малютка мильтония, на которой я никогда не задерживал взгляд, Miltonia blueanaeximina. Мисс Барстоу восхитилась изяществом ее форм. Я кивал, начиная терять интерес. К тому же меня сильно занимало, что же замышляет Вульф. Наконец появился Фриц. Он подошел к нам, поклонился и церемонно объявил, что мистер Вульф нас ожидает. Я усмехнулся и с удовольствием ткнул бы его в бок, когда проходил мимо, но знал, что он никогда мне этого не простит.
        Вульф все так же сидел в кресле, и я не заметил никаких признаков, что он покидал его. Он кивком предложил присесть нам с мисс Барстоу, а затем поинтересовался:
        - Понравились цветы?
        - Они поразительны. - Мисс Барстоу смотрела на него уже иными глазами. Для меня это было очевидно. - В них слишком много красоты.
        Вульф кивнул:
        - На первый взгляд. Но долгое и близкое знакомство избавит вас от этой иллюзии и обнаружит скудость их характера. Впечатление, которое они произвели на вас, всего лишь блеф. И красоты не может быть слишком много.
        - Возможно. - Орхидеи ее больше не интересовали. - Да, возможно.
        - Как бы то ни было, они скрасили ваше ожидание. помогли не без приятности провести время. И, конечно же, вы хотели бы знать, как провел его я. Сначала я позвонил в свой банк и попросил немедленно навести справки о финансовом положении Эллен Барстоу, вашей матери, и завещании Питера Оливера Барстоу, вашего отца. Затем связался с доктором Брэдфордом и попробовал зазвать его ко мне сегодня днем или вечером, однако он отказался, сославшись на занятость. Потом я сидел и ждал. Пять минут назад мне сообщили из банка интересующие меня сведения. Я послал за вами Фрица. Вот и все.
        Сара Барстоу вновь напряглась. Губы ее плотно сжались, как будто она вознамерилась не раскрывать рта.
        Вульф продолжал:
        - Я сказал, что у меня будет для вас предложение. Вот оно. Возьми блокнот, Арчи, и стенографируй, пожалуйста. Я сделаю все от меня зависящее, дабы изобличить убийцу Питера Оливера Барстоу. Результат моих усилий будет представлен вам, мисс Сара Барстоу, и - если с вашей стороны не последует возражений - органам правопорядка, после чего я буду ожидать чек на сумму, предложенную вашей матерью в качестве награды. Коль скоро я приду к заключению, что, как вы и опасаетесь, убийцей является тот, кого вы стараетесь скрыть от правосудия, разоблачения не последует. Истину будем знать только мы с мистером Гудвином, и более никто. Одну минуту! Будьте любезны выслушать меня до конца, мисс Барстоу. Еще два пункта. Вы должны отдавать себе отчет в том, что я имею полное законное право поступать подобным образом. Я не должностное лицо и даже не адвокат, я не присягал на верность закону. Рискованная роль лица, содействующего сокрытию преступления, меня не пугает. Далее: если ваши опасения оправдаются и я откажусь от разоблачения, то как же тогда поступить с вознаграждением? Признаю, я слишком сентиментален и
романтичен, чтобы включить в данное соглашение оговорку, что и при подобных обстоятельствах вознаграждение все равно должно быть выплачено. Слово «шантаж» претит мне донельзя. Однако, при всей своей сентиментальности и романтичности, я не настолько горд, чтобы отказаться от оговоренной суммы, если вы решите преподнести мне ее в дар. Прочитай вслух все, что записал, Арчи, дабы убедиться, что суть предложения понятна.
        Однако мисс Барстоу подала голос первой:
        - Но это… Это абсурд! Это…
        Вульф ткнул в нее пальцем:
        - Нет. Прошу вас. Вы что, станете отрицать, что явились ко мне со всей этой чушью, потому что кого-то покрываете? Право же, мисс Барстоу, прекратите. Давайте не скатываться до идиотизма. Читай, Арчи.
        Я зачитал предложение. Стоило мне умолкнуть, как Вульф продолжил:
        - Советую вам принять его, мисс Барстоу. Я продолжу расследование в любом случае. И если результат окажется тем, которого вы страшитесь, вам будет весьма удобно воспользоваться предлагаемой мною защитой. Предложение это, между прочим, сугубо эгоистическое. Делая его, я рассчитываю на вашу заинтересованность и содействие, поскольку независимо от исхода в ваших интересах будет покончить с этим делом как можно скорее. Ваш отказ поставит на моем пути значительные препятствия. Я отнюдь не альтруист и не bon enfant[14 - Доброхот (фр.).], а всего лишь человек, который хочет заработать. Вы сказали, что там, наверху, слишком много красоты. Это не так, а вот расходов она требует очень много. Вы хоть представляете, во сколько обходится выращивание подобных орхидей?
        Сара Барстоу только молча глядела на него.
        - Ну давайте, - настаивал Вульф. - Конечно же, никаких подписей не требуется. Именно это в шутку и называют «джентльменским соглашением». Первым шагом станет визит мистера Гудвина к вам домой завтра утром - дело пока терпит. Он поговорит, с вашего позволения, с вами, вашим братом, матерью и кем-то еще…
        - Нет! - взорвалась она, но сразу умолкла.
        - Не упрямьтесь. Прошу прощения, но это очень важно. Мистер Гудвин - человек проницательный, порядочный и безмерно отважный. Это действительно очень важно… Вот что я вам скажу, мисс Барстоу… - Он взялся за край стола, оттолкнулся от него вместе с креслом, оперся о подлокотники и встал, а затем подошел к ней. - Езжайте домой или по своим делам, каким угодно. Людям часто бывает сложно думать в моем присутствии. Я не оставляю им достаточно пространства. Я знаю, вы страдаете, все ваши чувства громко протестуют и это терзает вас. Вы должны проветрить голову. Езжайте. Купите шляпку, встретьтесь с кем-нибудь или поухаживайте за матерью, делайте все, что только придет на ум. А сегодня вечером, между шестью и семью, позвоните сюда и скажите, когда мистер Гудвин может подъехать утром. Или объявите, чтобы он к вам не являлся, поскольку с этого момента мы враги. Езжайте.
        Сара Барстоу встала.
        - Я… Я не знаю… Боже мой, я не знаю…
        - Да будет вам! Это говорит не ваш разум. Это всего лишь пена, поднятая вашими взбаламученными чувствами и оттого бессмысленная. Я не хочу быть вашим врагом.
        Она стояла перед ним, задрав голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
        - Я верю вам, - произнесла она. - Верю, что не хотите.
        - Конечно не хочу. До свидания, мисс Барстоу.
        - До свидания, мистер Вульф.
        Я проводил ее к выходу и открыл дверь. Надежда на то, что она, быть может, попрощается и со мной, не оправдалась. Она вообще ничего не сказала. Когда она вышла, я заметил у обочины ее автомобиль, темно-синий купе.
        Вернувшись в кабинет, я застал Вульфа сидящим в кресле. Я встал перед его столом и упер в него взгляд:
        - Ну, и что вам известно?
        На его щеках пролегли складки.
        - Мне известно, что я голоден, Арчи. Приятно, что у меня снова появился аппетит. Он пропал на несколько недель.
        Естественно, негодованию моему не было предела. Я ошарашенно уставился на него:
        - И вы говорите мне это после пятницы, субботы и воскресенья…
        - И все равно аппетита не было. Я лишь отчаянно старался его возбудить. А теперь я голоден. Обед будет через двадцать минут. Между прочим, я выяснил, что в гольф-клубах есть так называемые инструкторы. Выясни, кто занимает эту должность в «Грин медоу». Проверь, не согласится ли какой-нибудь благодарный клиент отрекомендовать нас по телефону. Пригласи инструктора, и срочно, к нам на ужин сегодня вечером. С субботы еще остался гусь. После обеда наведаешься в кабинет доктора Натаниэля Брэдфорда и заглянешь в библиотеку за нужными мне книгами.
        - Понял, сэр. Кого, по-вашему, мисс Барстоу…
        - Не сейчас, Арчи. Я предпочел бы посидеть тихонечко, предвкушая еду. Все после обеда.
        Глава восьмая
        Во вторник тринадцатого июня, в десять утра, я въехал на родстере в ворота усадьбы Барстоу, которые мне открыл стоявший возле них на страже полисмен. С ним был еще один здоровяк, личный охранник Барстоу, и мне пришлось предъявить множество доказательств, что я действительно Арчи Гудвин, которого ожидает Сара Барстоу. Судя по всему, за последние три дня отсюда было изгнано немало газетчиков.
        Дом располагался в низшей точке седловины меж двумя холмами милях в семи к северо-востоку от Плезентвилля. Это был довольно большой каменный особняк, комнат этак на двадцать по моей оценке, со множеством надворных строений. Ярдов триста подъездная аллея шла через деревья и кустарники, а затем огибала кромку огромной покатой лужайки и заходила под навес, откуда две ступеньки вели на вымощенную веранду. Это была боковая сторона дома, фасад же выходил на лужайку под холмом. При подъезде впереди виднелся сад, и еще один его кусок, побольше, располагался у другого края лужайки, с бассейном и валунами. Я неспешно катил, осматривая все это, и мне подумалось, что пятьдесят штук для хозяев усадьбы просто ничто. На мне был темно-синий костюм с синей рубашкой и галстуком цвета выдубленной кожи и, конечно же, шляпа, которую я почистил как раз после Дня памяти[15 - День памяти погибших в войнах отмечается в США 30 мая. - Перев.]. Я считаю не лишним одеваться соответственно тому, куда направляюсь.
        Сара Барстоу ожидала меня в десять, и я прибыл точно в срок. Припарковав родстер на гравиевой площадке сбоку от входа, я нажал на кнопку у двери на веранде. Дверь была открыта, однако из-за вставленной в нее двойной рамы с сеткой мне мало что удалось разглядеть внутри. Вскоре послышались шаги, сетчатая створка распахнулась прямо на меня, явив высокого худого субъекта в черном костюме.
        Он был весьма учтив:
        - Прошу прощения, сэр. Мистер Гудвин?
        Я кивнул:
        - Мисс Барстоу ожидает меня.
        - Знаю. Прошу сюда. Мисс Барстоу изъявила желание, чтобы вы встретились с ней в саду.
        Я последовал за ним через веранду и по дорожке на другую сторону дома, затем мимо беседки и множества кустов, пока мы не вышли к цветнику. В дальнем его уголке на затененной скамейке сидела мисс Барстоу.
        - Все в порядке, - объявил я. - Я вижу ее.
        Он остановился, склонил голову, развернулся и пошел обратно.
        Вид у нее был неважнецкий - еще хуже, чем днем ранее. Спала она, вероятно, совсем мало. Позабыв или проигнорировав указания Вольфа насчет времени звонка, она позвонила до шести часов. Разговаривал с ней я, и голос ее звучал так, словно минувшие часы дались ей очень нелегко. Она была кратка и деловита - сообщила, что будет ждать меня в десять утра, и повесила трубку.
        Сара Барстоу предложила мне сесть рядом.
        Перед отходом ко сну прошлым вечером Вульф не дал мне совершенно никаких указаний. Заявив, что оставляет за мной полную свободу действий, он лишь повторил свою любимую поговорку: «Любая спица приведет муравья к ступице». А еще напомнил, что никто понятия не имеет, сколько нам известно, и это наше неоспоримое преимущество. Благодаря блестящему первому ходу нас подозревают во всеведении. И, зевнув так, что в его разинутой пасти без труда поместился бы теннисный мячик, он напутствовал меня: «Постарайся не утратить этого преимущества».
        Теперь же я сказал мисс Барстоу:
        - Может, орхидей у вас здесь и нет, но цветок-другой, определенно, найдется.
        - Да, пожалуй что так, - согласилась она. - Я попросила Смолла проводить вас сюда, решив, что здесь нам никто не помешает. Надеюсь, вы не возражаете?
        - Ни в коем случае. Здесь очень мило. Сожалею, что вынужден донимать вас, но по-другому фактов не соберешь. Вульф говорит, что он распознает феномены, а я собираю факты. Не думаю, что в этом есть какой-то смысл. Я смотрел, что такое «феномены», в словаре. Говорю это так, на всякий случай. - Я извлек свой блокнот. - Для начала просто изложите мне общие сведения. Ну, там, семейное положение, возраст, кто на ком женат и прочее.
        Она сидела, сложив руки на коленях, и рассказывала. Кое-что я уже почерпнул из газет и выудил из справочника «Кто есть кто», но все равно ее не прерывал. Семья состояла теперь из нее самой, ее матери и брата Лоренса, двадцати семи лет, двумя годами старше нее. В двадцать один он окончил Холланд, после чего впустую растратил целых пять лет (а также, как я прочел между строк, немало отцовского времени и терпения). Год назад у него внезапно открылся талант к конструированию, которому Лоренс теперь посвящал себя целиком, занимаясь главным образом самолетами. Мать и отец сохраняли взаимную привязанность тридцать лет. Сара Барстоу не помнила, когда у ее матери начались проблемы со здоровьем, ибо в ту пору была еще совсем ребенком. Семья никогда не считала болезнь матери чем-то постыдным и не пыталась скрывать этот недуг, воспринимая его как несчастье близкого человека, требующее сочувствия и внимания. Доктор Брэдфорд и два других специалиста описывали болезнь в терминах неврологии, которые ничего не значили для Сары. Слова эти были мертвыми и холодными, а мать - живой и теплой.
        Усадьба в Уэстчестере являлась семейным поместьем Барстоу, но семья могла проводить здесь не более трех месяцев в год, поскольку с сентября по июнь вынуждена была жить рядом с университетом. Каждое лето Барстоу на десять-одиннадцать недель перебирались в усадьбу вместе со слугами, а осенью при переезде закрывали дом. Они знались со множеством местных жителей. Обширный круг знакомств ее отца, конечно же, не ограничивался одним лишь Уэстчестером, и некоторые из его лучших и стариннейших друзей проживали в пределах непродолжительной поездки на автомобиле. Сара Барстоу перечислила их, я записал. Также я занес в свой список имена слуг и кое-какие сведения о них. Я как раз занимался этим, когда мисс Барстоу вскочила со скамейки и вышла из тени деревьев на освещенную солнцем дорожку. Сверху послышался шум самолета - так близко, что нам даже пришлось повысить голос. Я записал: «…финн, 6 лет, Н.-Й. аг-во, хол.» и взглянул на нее. Она стояла запрокинув голову назад, так что открывалась вся шея, и смотрела прямо вверх, махая носовым платком. Я выскочил из тени и тоже задрал голову. Самолет пролетал как раз
над нами, достаточно низко, чтобы можно было увидеть вытянувшиеся с обеих сторон фюзеляжа руки, махавшие ей в ответ. Самолет еще чуть снизился, затем развернулся и полетел назад, вскоре скрывшись из виду за деревьями. Мисс Барстоу вернулась на скамейку, а вслед за ней и я. Она объяснила:
        - Это был мой брат. Он первый раз поднялся в воздух после того, как мой отец…
        - Он не слишком осторожен, и у него, определенно, длинные руки.
        - Он не водит самолет. По крайней мере, не в одиночку. С ним был Мануэль Кимболл, это самолет мистера Кимболла.
        - Вот как. Одного из четверки.
        - Да.
        Я кивнул и вернулся к фактам. Теперь у меня появился повод перейти к гольфу. Питер Оливер Барстоу отнюдь не был его фанатиком, сообщила Сара Барстоу. Пока шли занятия в университете, он играл редко, а летом - не чаще одного-двух раз в неделю. Покойный ректор почти всегда отправлялся играть в «Грин медоу», членом которого состоял. Естественно, в его распоряжении был шкафчик, где он хранил свой спортивный инвентарь. Со скидкой на недостаток практики, играл он неплохо, набирая в среднем девяносто пять - сто очков. Как правило, играл с друзьями своего возраста, реже - с дочерью или сыном. Его жена никогда и не пыталась пристраститься к гольфу. Четверка, которая вышла на поле в то роковое воскресенье и состояла из Э. Д. Кимболла, его сына Мануэля, Барстоу и его сына Лоренса, прежде подобным составом никогда не играла. Во всяком случае, так полагала мисс Барстоу. Возможно, это вышло случайно, из-за соседства. Брат не упоминал, чтобы об игре договаривались заранее, хотя ей было известно, что иногда он играл с Мануэлем. Сама она сомневалась в том, что существовала какая-то предварительная договоренность,
поскольку этим летом ее отец впервые появился в «Грин медоу». Из-за состояния миссис Барстоу семья переехала в Уэстчестер на три недели раньше обычного, и ректор планировал вернуться в университет вечером того воскресенья.
        После этих слов Сара Барстоу умолкла. Я оторвался от записей и взглянул на нее. Сцепив пальцы, она смотрела куда-то вдаль, за дорожку. Наконец тихо произнесла, ни к кому не обращаясь:
        - Теперь он никогда туда не вернется. Все, что он хотел сделать… все, что он сделал бы… Никогда…
        Я подождал немного и расшевелил ее вопросом:
        - Ваш отец хранил сумку с клюшками в «Грин медоу» весь год?
        Она повернулась ко мне:
        - Нет. Зачем… Конечно же нет. Он иногда пользовался ими в университете.
        - У него была только одна сумка?
        - Да. - Ответ прозвучал твердо.
        - Значит, он привез их с собой? Вы прибыли сюда в субботу днем. Из университетского городка вы ехали на легковом автомобиле, а багаж вез грузовик. Сумка была в легковушке или грузовике?
        Очевидно, я затронул больное место. Мышцы у нее на шее напряглись, руки прижались к бокам, и вся она как-то съежилась. Я притворился, будто не заметил ее реакции, и просто ждал, поигрывая карандашом. Она ответила:
        - Не знаю. Не помню, правда.
        - Наверное, в грузовике, - предположил я. - Раз уж он не был ярым поклонником гольфа, то вряд ли бы стал класть клюшки в свой автомобиль. Где сумка теперь?
        Я ожидал, что вопрос заставит ее напрячься еще сильнее, однако ошибся. Она притихла, но держалась твердо.
        - Этого я тоже не знаю. Я думала, вам известно, что она пропала.
        - Ого. Сумка для гольфа пропала?
        - Да. Полицейские из Уайт-Плейнса и Плезентвилля искали ее повсюду: здесь, в доме, в клубе, даже по всему игровому полю, но так и не смогли найти.
        Да, заметил я про себя, и вы, юная леди, этому чертовски рады! Вслух же я произнес другое:
        - Вы хотите сказать, что никто ничего не помнит о ней?
        - Нет. В смысле - да. - Она нерешительно замолчала. - Я знаю, что мальчик, который в тот день носил клюшки отца, говорит, будто положил сумку в машину, рядом с водительским сиденьем, когда они… когда Ларри и доктор Брэдфорд повезли отца домой. Но ни Ларри, ни доктор Брэдфорд не помнят, чтобы видели ее.
        - Странно. Я знаю, что должен собирать факты, а не мнения, мисс Барстоу, но, если позволите, не кажется ли вам это странным?
        - Отнюдь. Вряд ли в такую минуту они обращали внимание на сумку с клюшками.
        - Но, когда они приехали сюда, ее должны были рано или поздно заметить и забрать из машины. Слуга, например, или шофер…
        - Никто такого не помнит.
        - Я могу поговорить с ними?
        - Естественно, - ответила она насмешливо.
        Я понятия не имел, что за карьеру она избрала, но идти на сцену не рекомендовал бы ей ни в коем случае.
        Ничего не поделаешь. Образно говоря, ядро ссохлось и ореха практически не осталось. Я снова взялся за нее:
        - Какой драйвер был у вашего отца? Со стальной рукояткой или деревянной?
        - С деревянной. Стальная ему не нравилась.
        - Ударная поверхность со вставкой или без?
        - Без вставки, кажется. Я так думаю. Хотя за это не поручусь. У Ларри она со вставкой, как и у меня.
        - А вот клюшку брата вы помните.
        - Да. - Она в упор посмотрела на меня: - Полагаю, это не допрос, мистер Гудвин?
        - Простите. - Я ухмыльнулся. - Извините, но я расстроен. Во всем округе Уэстчестер нет ничего, что мне хотелось бы видеть сильнее, чем эту сумку с клюшками, в особенности драйвер.
        - Мне очень жаль.
        - О нет, вам не жаль. Это влечет за собой кучу вопросов. Кто взял сумку из машины? Если слуга, то какой из них? Насколько он предан и неподкупен? Пять дней назад, когда стало известно, что одна из клюшек послужила орудием убийства, для которого и была сконструирована, кто-то взял сумку, спрятал или уничтожил. Кто? Вы, ваш брат или доктор Брэдфорд? Понимаете, с какими вопросами я столкнулся? Где она спрятана или как ее уничтожили? От подобной вещи избавиться не так-то легко.
        Пока я распинался, она поднялась и теперь стояла совершенно невозмутимая и горделивая. Голос ее тоже был спокоен:
        - Довольно. В нашем соглашении не значилось, что я обязана выслушивать идиотские домыслы.
        - Браво, мисс Барстоу. - Я тоже поднялся. - Вы совершенно правы, но я вовсе не хотел вас обидеть, я просто расстроен. А теперь мне бы надо повидаться с вашей матерью. На минутку. И моя печаль рассеется.
        - Нет. Вы не можете с ней встретиться.
        - Это значилось в соглашении.
        - Вы его нарушили.
        - Вздор, - ухмыльнулся я. - Именно благодаря нашему уговору вы можете без всяких опасений вольно трактовать его условия. Я не позволю себе вольностей с вашей матерью. Может, я и мужлан, но мне известно, когда нужно соблюдать церемонии.
        Она смерила меня взглядом:
        - Пяти минут будет достаточно?
        - Не знаю. Но постараюсь управиться как можно быстрее.
        Она развернулась и пошла по дорожке к дому, а я последовал за ней. По пути мне на глаза попадалось множество булыжников, которые так и напрашивались на хороший пинок. Пропавшая сумка для гольфа - это было что-то. Конечно же, я вовсе не надеялся этим вечером сунуть Вульфу под нос драйвер. Это было бы слишком большим везением. Наверняка, думал я, драйвером завладел Андерсон. Я не сомневался в его способности сложить два и два, если ему все разжуют и подведут прямо к этой несложной арифметической операции. И я рассчитывал на помощь Сары Барстоу, которая уговорит его показать мне клюшку. И что же я узна?? Чертова сумка пропала! Кто бы это ни сделал, кража не просто злила меня - она меня ошарашила. Ладно бы пропал один драйвер, это было бы понятно, но зачем умыкать всю сумку?
        Убранство дома оказалось шикарным. Я хочу сказать, что такие дома большинство людей видит только в кино. Окон множество, а свет мягкий, неяркий. Ковры и мебель очень чистые, ухоженные и дорогие. Повсюду цветы. Хорошо пахнет, и в комнатах разлита приятная прохлада, хотя снаружи солнце печет вовсю. Сара Барстоу провела меня по большому холлу в просторную комнату, оттуда - в следующий холл, в конце которого виднелась дверь, ведущая в некое подобие солярия. Одна сторона комнаты была полностью застеклена, но из-за опущенных чуть не до полу жалюзи света туда проникало немного. В кресле возле стола сидела женщина, которая сортировала фрагменты паззла. Мисс Барстоу направилась к ней.
        - Мама, это мистер Гудвин. Я говорила тебе, что он придет.
        Она обернулась ко мне и указала на кресло. Я сел. Миссис Барстоу выронила из рук кусочки картинки и повернулась посмотреть на меня.
        Она была очень красива. Со слов дочери я знал, что ей пятьдесят шесть, но выглядела она на все шестьдесят. Глаза серые, глубоко и широко посаженные, волосы почти белые. Хотя ее лицо с тонкими чертами казалось совершенно невозмутимым, у меня возникло впечатление, что ему чужда непринужденность и естественность и оно несет отпечаток сильной воли. Она все так же молча смотрела на меня, пока мне не почудилось, будто сам я выгляжу не слишком спокойным. Сара Барстоу заняла кресло чуть поодаль. Я уже готов был заговорить первым, как миссис Барстоу внезапно произнесла:
        - Мне известна ваша профессия, мистер Гудвин.
        Я кивнул:
        - В действительности это не моя профессия, а моего нанимателя, мистера Ниро Вульфа. Он просил поблагодарить за данное мне разрешение нанести вам визит.
        - Всегда пожалуйста. - Ее глубоко посаженные серые глаза не отрывались от меня. - В самом деле, я весьма признательна, что кто-то - пускай даже и незнакомец, которого я ни разу не встречала, - признает мою власть над дверьми моего дома.
        - Мама!
        - Да, Сара. Не обижайся, дорогая. Я знаю - и неважно, знает это или нет мистер Гудвин, - что власть не была узурпирована. Отнюдь не ты вынудила меня отказаться от нее, и даже не твой отец. Пользуясь словами Тана, можно сказать, что это был сам Господь. Вероятно, длани Его были праздны и Сатана наслал беду.
        - Мама, пожалуйста. - Сара Барстоу встала и подошла к нам. - Если вы хотите что-то спросить, мистер Гудвин…
        - У меня два вопроса, - отозвался я. - Могу я задать вам два вопроса, миссис Барстоу?
        - Конечно. Это ваша профессия.
        - Замечательно. Первый легко задать, но, может статься, что ответить на него сложно. Возможно, придется подумать и много чего припомнить. Из всех людей вы, пожалуй, способны прояснить его как никто другой. Кто желал - или мог бы желать - смерти Питера Оливера Барстоу? Кто затаил на него обиду - недавнюю или же очень старую? Что за враги у него были? Кто его ненавидел?
        - Это не один вопрос, а все четыре.
        - Ну… тогда я попробую их суммировать.
        - В этом нет необходимости. - Хладнокровие не покинуло волю. - На них все можно ответить зараз. Это я.
        Мне только и оставалось, что молча таращиться на нее.
        Дочь встала рядом с ней и положила руку ей на плечо.
        - Мама! Ты же обещала мне…
        - Ну-ну, Сара. - Миссис Барстоу похлопала ее по руке. - Ты не пустила ко мне тех других, за что я тебе благодарна. Но если уж мистеру Гудвину выпало задавать мне вопросы, то он должен получить ответы на них. Помнишь, как говаривал твой отец? Не устраивай засады на правду.
        Мисс Барстоу обратилась ко мне:
        - Мистер Гудвин, прошу вас!
        - Чушь. - Серые глаза сверкали. - Я в состоянии сама себя защитить, дочь. И не хуже, чем это могла бы сделать ты. Мистер Гудвин, я ответила на ваш первый вопрос. Второй?
        - Не торопите меня, миссис Барстоу. - Я понял, что, стоит мне лишь притвориться, будто Сары Барстоу здесь нет, и Старые Серые Глаза будут со мной заодно. - Я еще не закончил с первым. Ведь кроме вас могли быть и другие. Может, вы были не единственной.
        - Кто-то еще желал смерти моего мужа? - Воля ее впервые настолько ослабила поводья, что губы дернулись в подобии улыбки. - Нет. Это невозможно. Мой муж был добропорядочным, благочестивым, милосердным и всеми любимым. Я понимаю, чего вы хотите от меня, мистер Гудвин. Оглянуться назад на все эти годы, счастливые и скорбные, и указать вам на жестокую несправедливость или зловещую угрозу. Уверяю вас, такого не найдется. На целом свете не сыщется человека, которому мой муж причинил какое-либо зло. У него не было врагов. Ни мужчин, ни женщин. И мне он не делал зла. Мой ответ на ваш вопрос был прямым и честным. Он облегчил мне душу. Но поскольку вы еще так молоды, почти что мальчик, он, по-видимому, шокировал вас, как шокировал мою дочь. Я объяснила бы свой ответ, если бы могла. Я совершенно не желаю вводить вас в заблуждение. Или причинять боль своей дочери. Когда Господь принудил меня отказаться от моей власти, Он не остановился на этом. Если вы волею случая понимаете Его, то поймете и мой ответ.
        - Спасибо, миссис Барстоу. Тогда второй вопрос: почему вы назначили награду?
        - Нет! - Сара Барстоу встала меж нами. - Нет! Довольно…
        - Сара! - резко перебила ее мать. Затем голос ее смягчился. - Сара, дорогая. Я отвечу. Это моя участь. Ты встанешь между нами? Сара!
        Сара Барстоу подошла к матери, обняла ее за плечи и уткнулась лбом в седые волосы.
        Воля восстановила невозмутимость.
        - Да, мистер Гудвин, награда. Я не безумна, а всего лишь с причудами. Теперь я чрезвычайно сожалею, что назначила вознаграждение, ибо мне открылась вся его постыдность. Я вбила себе в голову мысль о мести как раз под влиянием одной из таких причуд. Никто не мог убить моего мужа, поскольку никто этого не желал. Я убеждена, что его смерть никогда не была желанной ни для одного человека. За исключением меня. Да и то лишь во времена мучений, каких Господь не наслал бы даже на виновнейших. Мне подумалось, что, может быть, где-то есть человек, достаточно умный для того, чтобы привлечь к правосудию Самого Господа. Я сомневаюсь, что это вы, мистер Гудвин. И я не знаю вашего нанимателя. Теперь я сожалею, что предложила награду, но, если кто-нибудь вдруг и заслужит ее, она будет выплачена.
        - Благодарю, миссис Барстоу. Кто такой Тан?
        - Сэр?
        - Тан. По вашим словам, это Тан сказал вам, что Бог вынудил вас отказаться от вашей власти.
        - Ах да, конечно. Доктор Натаниэль Брэдфорд.
        - Спасибо. - Я захлопнул блокнот и встал. - Мистер Вульф просил поблагодарить вас за проявленное вами терпение. Полагаю, он предвидел, что таковое вам понадобится, когда я начну возиться со своим блокнотом.
        - Передайте мистеру Вульфу, что это не стоит благодарности.
        Я развернулся и направился к выходу, решив, что мисс Барстоу какое-то время необходимо побыть с матерью наедине.
        Глава девятая
        Мисс Барстоу пригласила меня на обед.
        Она нравилась мне все больше. Я прождал ее минут десять или немногим долее в холле, связывающем солярий с другими помещениями. Выйдя ко мне, она не сердилась, и я знал почему: я не морочил голову миссис Барстоу, вытягивая из нее всю ту чушь. Она сама преподнесла мне ее на блюдечке, и вины моей в том не было. Но многие ли на месте Сары Барстоу задумались бы об этом? Да ни один из тысячи. Всякий злился бы, пускай и сознавая, что я этого не заслуживаю, и пытаясь скрыть свои эмоции. Она же просто не сердилась. Она заключила сделку и придерживалась взятых на себя обязательств, независимо от того, сколько бессонных ночей ей выпало и сколько несчастий на нее обрушилось. А они, определенно, с ней приключились. Мне было ясно, что, появись я десятью минутами раньше или позже, миссис Барстоу могли прийти в голову совсем другие мысли и мне оставалось бы только принять это с вежливым спокойствием. Я понятия не имел, что же заставило ее так разоткровенничаться. Если моя синяя рубашка и галстук цвета выдубленной кожи, значит, я не зря на них потратился.
        Как сказал бы Сол Пензер, ну, паря!
        Итак, она пригласила меня отобедать с ней. И с братом, добавила она. Раз уж мне хотелось с ним повидаться, это будет весьма кстати. Я поблагодарил ее и сказал:
        - Вы молодчина, мисс Барстоу. Правда. Слава богу, Ниро Вульф, умнейший человек на свете, придумал это соглашение с вами. Потому что только оно избавит вас от возможных неприятностей.
        - Если они мне грозят, - парировала она.
        Я кивнул:
        - Да, знаю. Вам и так досталось. Между тем вас терзают опасения, что дальше будет еще хуже. Я всего лишь хотел сказать, что вы молодчина.
        Вышло так, что за обедом я встретился не только с ее братом, но и с Мануэлем Кимболлом. Меня это обрадовало. Все, что я узнал тем утром, внушало мне убеждение, что входившие в четверку игроков - фигуры более важные, нежели нам представлялось прежде.
        Днем ранее, проведя за телефонными переговорами около двух часов, я наконец-то связался с инструктором «Грин медоу», и он принял приглашение Вульфа на ужин. С Барстоу никаких дел он не вел, знал его только в лицо, но Вульф выудил из гостя уйму фактов касательно общего устройства клуба и игрового поля. Когда около полуночи тот отправился восвояси, влив в себя бутылку лучшего вульфовского портвейна, Вульф знал о гольф-клубе не меньше самого инструктора. Среди прочего он выяснил, что члены клуба хранили свои сумки в шкафчиках, которые нередко не запирались, а если и запирались, то изобретательный и решительный человек вполне мог бы без особых трудностей заполучить дубликат ключа. Ему оставалось лишь выждать благоприятный момент, открыть шкафчик и подменить драйвер. Это мог сделать не только один из партнеров Барстоу по воскресной игре, но и любой другой член клуба, а также кто-то из его работников или посетителей, имевших доступ к раздевалкам.
        Теперь же выяснилось, что сумки Барстоу не было в его шкафчике с сентября. Он забрал ее с собой в университетский кампус. Картина, таким образом, изменилась, на первый план выдвинулись игроки из той четверки.
        Обедали мы наверняка не в столовой: комната была не слишком большой, хотя в ней имелись стол и стулья. А еще тут было множество окон, сквозь которые, впрочем, мало что удавалось разглядеть из-за кустов. Нас обслуживал высокий худой малый в черном костюме, иначе говоря дворецкий Смолл, как было известно принятым здесь гостям, вроде меня. Подаваемые блюда я нашел не слишком-то сытными, но их не постыдился бы и Фриц. Одна штука в круглых раковинах оказалась просто первоклассной. Стол был маленьким. Меня усадили напротив мисс Барстоу, справа от меня сидел ее брат, а слева - Мануэль Кимболл.
        Лоренс Барстоу нисколько не походил на сестру, хотя в нем и проглядывали черты матери. Он был хорошо сложен и излучал самоуверенность, естественную при его образе жизни. Черты лица приятные, правильные, но совершенно непримечательные. Я перевидал сотни ему подобных в ресторанах рядом с Уолл-стрит и на Сороковых улицах. Он отводил взгляд, когда обращал к тебе свое лицо, но я пришел к выводу, что, возможно, эта привычка приобретена в полетах, когда ветер дует в глаза. Они у него были серыми, как у матери, но в них не читалось ее железное самообладание.
        Мануэль Кимболл являл собой совершенно иной тип: смуглый, с весьма складной фигурой, хотя и небольшого роста. Его черные волосы были зачесаны назад, черные же беспокойные глаза так и шныряли и, похоже, находили хоть какое-то удовлетворение или отдых, лишь когда взгляд их падал на Сару Барстоу. Он меня нервировал и, как мне почудилось, немного действовал на нервы и мисс Барстоу. Хотя, возможно, он просто не знал (и не должен был знать) о том, какую роль я играю в семейном кризисе. Утром Сара сообщила мне, что особой близости между Кимболлами и Барстоу никогда не было. Объединяло их лишь соседство летних резиденций да то обстоятельство, что Мануэль, опытный пилот-любитель, взялся обучать летному делу Ларри Барстоу, когда тот увлекся конструированием аэропланов. Сама Сара Барстоу проводила время в обществе Мануэля Кимболла всего два-три раза прошлым летом, а в основном видела его исключительно в компании своего брата. Кимболлы были приезжие. Свою усадьбу, располагавшуюся милях в двух к югу, они купили лишь три года назад. Э. Д. Кимболла, отца Мануэля, Барстоу знали шапочно, по случайным и довольно
редким встречам на крупных светских приемах или общественных собраниях. Мать Мануэля давно умерла, насколько поняла мисс Барстоу. Она не помнила, чтобы ее отец и Мануэль Кимболл когда-либо обменялись больше чем парой незначительных слов, за исключением одного дня прошлым летом, когда Ларри привез Мануэля в усадьбу Барстоу, чтобы разрешить спор теннисной партией, и она с отцом выступали в роли арбитра и судьи на линии.
        Тем не менее Мануэль Кимболл вызывал у меня интерес. В любом случае он был одним из четверки. А еще он выглядел иностранцем, его имя составляло забавное сочетание с фамилией, и он меня нервировал.
        Разговор за обедом шел в основном о самолетах. Сара Барстоу всячески поддерживала эту тему, не допуская долгих пауз, а раз или два, когда брат спрашивал о делах ей более близких, она довольно грубо уходила от ответа. Я просто ел. Когда мисс Барстоу наконец отодвинула свой стул, случайно толкнув спинкой Смолла в живот, мы все встали. Едва ли не впервые Ларри Барстоу обратился ко мне (судя по кое-каким намекам, он находил, что я вполне мог бы пообедать где-нибудь в другом месте):
        - Вы хотели поговорить со мной?
        Я кивнул:
        - Если вы можете уделить мне четверть часа.
        Он обратился к Мануэлю Кимболлу:
        - Подожди меня, если не возражаешь, Манни. Я обещал сестре поговорить с этим человеком.
        - Конечно. - Взгляд Мануэля остановился на Саре Барстоу. - Возможно, мисс Барстоу не откажет мне в любезности и скрасит мое ожидание?
        Она согласилась без особого восторга, но тут вмешался я:
        - Прошу прощения. - Я обратился к мисс Барстоу: - Позвольте напомнить, что вы согласились присутствовать при моем разговоре с вашим братом. - Вообще-то ни о чем таком речи не было, но я полагал это за само собой разумеющееся. Она действительно была мне нужна.
        - Ах да! - Мне показалось, что моя реплика вызвала у нее облегчение. - Да. Простите, мистер Кимболл. Сказать, чтобы вам подали сюда кофе?
        - Нет, благодарю. - Он поклонился ей и повернулся к Ларри: - Займусь-ка я лучше тем бензопроводом. Нельзя ли, чтобы меня подвезли на одной из ваших машин? Спасибо. Буду ждать тебя в ангаре в любое время. Благодарю за приятный обед, мисс Барстоу.
        Что меня удивило в нем, так это его голос. Я ожидал, что парень с его наружностью должен говорить тенором, однако он, скорее, производил впечатление шепчущего быка. Голос был низким и гулким, но Кимболл понижал его, сообщая ему даже некоторую приятность. Ларри Барстоу вышел с ним и дал кому-то указание отвезти гостя домой. Мы с мисс Барстоу подождали ее брата, а затем все трое прошли в сад, к той же скамейке, где она приняла меня по прибытии. Ларри уселся рядом на траву, а мы на скамейку.
        Я объяснил, что потребовал присутствия мисс Барстоу, поскольку она заключила соглашение с Ниро Вульфом и должна сама удостоверится, что не будет сказано или сделано ничего выходящего за рамки нашего уговора. Мне требовалось кое-что выяснить у Лоренса Барстоу, и лишь она одна могла настоять на ответе, если мое право услышать его будет подвергнуто сомнению.
        Она отозвалась:
        - Что ж, я здесь.
        Вид у нее был совершенно выдохшийся. Если утром она сидела прямо, расправив плечи, то теперь сутулилась.
        Заговорил ее брат:
        - Что касается меня… Вас зовут Гудвин, не так ли?
        - Именно.
        - Так вот, что до меня, то я нахожу, что вы добились этого соглашения, как вы его называете, дешевым нахальством.
        - Что-нибудь еще, мистер Барстоу?
        - Да. Коли вы настаиваете. Шантажом.
        У его сестры еще остались силы на вспышку:
        - Ларри! Что я тебе сказала?
        - Одну минуту, мисс Барстоу. - Я отлистал назад страницы блокнота. - Пожалуй, вашему брату стоит это послушать. Сейчас найду. - Страница отыскалась. - А, вот оно. - Я размеренным голосом прочел соглашение в точности, как его продиктовал Вульф. - Такой вот уговор, мистер Барстоу. Могу добавить, что мой наниматель, мистер Ниро Вульф, превосходно владеет собой, а вот я время от времени выхожу из себя. Если вы еще раз назовете его шантажистом, то, скорее всего, достигнете плачевных результатов. Если уж вы не в состоянии признать руку помощи, когда вам ее протягивают, то, полагаю, сочли бы за комплимент удар в челюсть.
        Он тут же отреагировал:
        - Сестренка, тебе лучше вернуться в дом.
        - Через минуту она сможет уйти. Если уж соглашению суждено отправиться за борт, мисс Барстоу должна увидеть, как оно идет на дно. Оно вам не по душе? Почему же вы позволили сестре одной отправиться к Вульфу и заключить его? Он был бы рад встретиться с вами. Он сказал вашей сестре, что мы продолжим расследование в любом случае. Это наш бизнес, и не такой уж он мерзкий, по мнению тех, кто имел с нами дело. Я повторю вам то же самое: согласитесь вы следовать соглашению или нет, мы намерены выяснить, кто убил Питера Оливера Барстоу. Если вас интересует мое мнение, то я считаю, что ваша сестра заключила великолепную сделку. И коль скоро вы с этим не согласны, на то должны быть какие-то причины. Их мы тоже выясним при расследовании.
        - Ларри, - произнесла мисс Барстоу с многозначительной интонацией. Потом повторила: - Ларри. - Она одновременно и выговаривала ему, и напоминала, и просила.
        - Ну, давайте же, - продолжал я. - Вы на взводе. На протяжении всего обеда вы сверлили меня взглядом, но это не особенно вам помогло. Вот если в вашем самолете что-то сломается, вы ведь не броситесь пинать его и кричать, не так ли? Вы снимете пиджак и поможете его чинить.
        Он сидел и смотрел - не на меня, а на сестру. Нижняя губа выпячена, как у ребенка, готового вот-вот поднять рев, или взрослого, вознамерившегося послать всех к чертям.
        - Хорошо, сестренка, - выдавил наконец из себя Лоренс Барстоу. Извиняться передо мной он явно не собирался, но это можно отложить и на черный день, подумал я.
        Когда я начал забрасывать его вопросами, он взял себя в руки. Отвечал Ларри быстро и точно и, насколько мне виделось, не особенно-то задумывался или колебался. Даже упоминание сумки с клюшками, заставившее его сестру забиться, словно выброшенная на берег рыба, не вызвало у него замешательства. Из университетского городка сумку привезли на грузовике, в легковом автомобиле никакого багажа не было, за исключением чемодана его матери. Когда в три часа дня грузовик подъехал к дому, его сразу же разгрузили и разнесли вещи по своим местам. Сумку с клюшками, по-видимому, отнесли прямиком в комнату отца, хотя доподлинно это ему, Ларри, неизвестно. Они с отцом договорились сыграть в гольф за завтраком в то воскресенье.
        - Кто это предложил? Вы или ваш отец?
        Этого он не помнил. Когда отец спустился после обеда, сумка была у него под мышкой. Они доехали до клуба «Грин медоу» на седане, припарковались, после чего отец с сумкой отправился прямо к первой метке, а Ларри пошел в здание клуба за мальчиками-носильщиками. Ему самому было безразлично, кто таскает его клюшки, но вот отец привык к одному парнишке прошлым летом, и по случайности этот малый как раз оказался там, Ларри позвал его и еще одного. На пути к первой метке Ларри повстречались Кимболлы, также готовые начать игру. Он не видел Мануэля несколько месяцев, и ему не терпелось обсудить планы на лето. Поэтому он предложил им сыграть четверкой, будучи уверенным, что отец не станет возражать. Когда они пришли к первой метке, отец практиковался в сторонке с мэши (клюшкой, имеющей железную головку). Питер Оливер Барстоу тепло поприветствовал Кимболлов, обрадовался мальчику и послал его собирать мячи.
        Они подождали, когда начнутся две-три другие партии, и приступили к игре сами. Первым бил Мануэль Кимболл, затем Ларри, за ним Барстоу и последним старший Кимболл. Ларри не помнил, откуда отец взял драйвер - из сумки или из рук мальчика, - потому что, ожидая своей очереди, увлекся разговором с Мануэлем, а непосредственно перед ударом отца сам пробивал. Но он очень хорошо запомнил отцовский удар по мячу - ввиду исключительных обстоятельств. В конце взмаха клюшка странно дернулась, мяч полетел крайне неудачно, а Барстоу вскрикнул и с испуганным выражением лица принялся тереть живот. Ларри прежде никогда не доводилось видеть, чтобы отец столь неожиданно и основательно утрачивал на людях свою обычную светскость. Когда у отца спросили, чт? случилось, он пробормотал что-то про осу или шершня и стал расстегивать рубашку. Ларри поразила тревога отца, и он осмотрел кожу у него на животе. Там обнаружился крошечный след от укола, едва различимый. Отец успокоился и настоял на том, что ничего страшного не произошло. Старший Кимболл пробил по мячу, и они двинулись по фервею, травянистой дорожке между лунками.
        Все последующее не раз описывали газеты. Через полчаса на подступах к четвертой лунке Барстоу внезапно повалился на землю и засучил ногами, цепляясь пальцами за траву. Он был все еще жив, когда мальчик, носивший его клюшки, схватил его за руку, но испустил дух к тому времени, когда подбежали остальные. Собралась толпа, в которой оказался и доктор Натаниэль Брэдфорд, старинный друг семьи Барстоу. Мануэль Кимболл сходил за седаном и по краю фервея подогнал его к месту трагедии. Тело положили на заднее сиденье машины, туда же сел и доктор Брэдфорд, положив голову старого друга себе на колени, а Ларри сел за руль.
        Лоренс Барстоу ничего не помнил о сумке с клюшками. Совершенно ничего. Ему было известно, что, по словам мальчика, тот поставил сумку спереди, прислонив к сиденью, но Ларри не помнил, чтобы она попадалась ему на глаза во время езды или в какое другое время. Он рассказал, что проехал шесть миль медленно и осторожно и лишь по прибытии домой обнаружил, что вся его нижняя губа в крови - так он ее прикусил. Лгал он лучше своей сестры. Если бы она раньше не выдала себя, я вполне мог бы купиться на его рассказ. Я цеплялся к каждой мелочи, как только умел, но он ни разу не сбился.
        Тогда я махнул на сумку рукой и спросил его о Кимболлах. Тут он слово в слово вторил сестре. Достойных упоминания контактов между семьями не было. Единственной связью служили его отношения с Мануэлем, основанные на тех услугах, которые Мануэль мог оказывать ему в качестве владельца и пилота самолета. Ларри намеревался обзавестись собственной машиной, как только получит лицензию.
        Затем я задал вопрос, который спровоцировал такой взрыв эмоций у миссис Барстоу перед обедом. Я приставал с ним и к Ларри, и к его сестре, но не вызвал никаких вспышек - вообще ничего. Они заявили, что не знают никого, кто затаил бы обиду на их отца, испытывал к нему ненависть и вражду, что ничего подобного нет и никогда не было. За свою выдающуюся карьеру - а Барстоу стал ректором Холланда в сорок восемь, десять лет назад - он много раз встречал сопротивление, но неизменно преодолевал его мягкой настойчивостью, а не силой. Личная жизнь его ограничивалась домом. Сын, насколько я понял, глубоко уважал отца и испытывал к нему определенную привязанность. Дочь его любила. Они сошлись на том, что никто не мог его ненавидеть. Когда это говорила дочь - зная, чт? я слышал из уст ее матери всего три часа назад, - в ее глазах угадывались одновременно вызов и мольба.
        Приступив к расспросам о докторе Брэдфорде, я обратился к мисс Барстоу, а не к ее брату. После того как протекало наше общение, я ожидал некоторой неуверенности и утаивания, но в итоге не заметил и намека на что-то подобное. Она просто рассказала мне, что Брэдфорд учился с ее отцом в колледже, дружил с ним, а когда овдовел, стал практически членом семьи. Он был своим человеком в доме, особенно летом, когда жил по соседству. Брэдфорд исполнял обязанности их семейного врача, и именно на него они в основном полагались в лечении миссис Барстоу, хотя он и приглашал специалистов для консультаций.
        - Он вам нравится? - спросил я.
        - Нравится?
        - Да. Вам нравится доктор Брэдфорд?
        - Конечно. Он один из достойнейших и прекраснейших людей, которых я знаю.
        Я обратился к ее брату:
        - А вам он нравится, мистер Барстоу?
        Ларри нахмурился. Он, определенно, устал, однако обнаруживал достаточно терпения на протяжении тех двух часов, что я донимал его.
        - Вполне. Сестра все верно говорит, вот только любит он поучать. Сейчас-то он, конечно, меня не донимает, но ребенком я обычно от него прятался.
        - Вы приехали сюда из университетского городка днем в субботу. Посещал ли вас доктор Брэдфорд с того времени до двух часов в воскресенье?
        - Не помню… Ах да, конечно. Он ужинал с нами в субботу.
        - Допускаете ли вы возможность того, что это он убил вашего отца?
        Ларри уставился на меня:
        - Господи помилуй. Вы что, решили меня шокировать?
        - А вы, мисс Барстоу?
        - Чушь.
        - Конечно чушь. Как бы то ни было, кто первым предложил, чтобы Брэдфорд констатировал смерть от сердечной недостаточности? Кто-то из вас? Он?
        Ларри испепелял меня взглядом. Его сестра спокойно ответила:
        - Вы сказали, что мое присутствие требуется вам, чтобы я следила за соблюдением уговора. Что ж, мистер Гудвин. Я была… достаточно терпелива.
        - Ладно. Оставим это. - Я повернулся к ее брату: - Вы снова сердитесь, мистер Барстоу. Бросьте. Люди вроде вас не привыкли к дерзостям, но вы были бы удивлены тем, сколь легко от них отмахнуться, не причинив вреда никому. Осталась лишь парочка вопросов. Где вы были между семью вечера и полночью в понедельник, пятого июня?
        Он все еще сверкал глазами:
        - Не помню. С чего бы мне это помнить?
        - А вы напрягите память. Это отнюдь не еще одна дерзость. Я серьезно настаиваю на вашем ответе. Понедельник, пятое июня. Похороны вашего отца были во вторник. Я спрашиваю о вечере перед похоронами.
        Мисс Барстоу вмешалась:
        - Я могу сказать вам.
        - Я предпочел бы услышать это от него. В качестве одолжения.
        Он все-таки ответил:
        - Не вижу причин, чтобы не отвечать. Или же ответить. Я был здесь, дома.
        - Весь вечер?
        - Да.
        - Кто еще был здесь?
        - Мои мать и сестра, слуги и Робертсоны.
        - Робертсоны?
        - Я же сказал.
        Снова подключилась его сестра:
        - Робертсоны - наши старые друзья. Мистер и миссис Блэр Робертсон и две их дочери.
        - Во сколько они приехали?
        - Сразу после ужина. Мы даже не успели закончить. Где-то полвосьмого.
        - Доктор Брэдфорд был у вас?
        - Нет.
        - Это не показалось вам необычным?
        - Необычным? Почему?.. А впрочем, да, конечно. Ему пришлось отправиться в Нью-Йорк на встречу, какую-то профессиональную встречу.
        - Понимаю. Благодарю вас, мисс Барстоу. - Я повернулся к ее брату: - И еще один вопрос. Или, скорее, просьба. У Мануэля Кимболла есть телефон в его ангаре?
        - Есть.
        - Не сообщите ли вы Мануэлю, что я к нему заеду, и не попросите ли ответить на мои вопросы?
        - Нет. С какой стати?
        Мисс Барстоу вмешалась:
        - Вы не имеете права просить об этом. Если вы желаете встретиться с мистером Кимболлом, то это ваше личное дело.
        - Верно. - Я закрыл блокнот и встал. - Вы совершенно правы. Но этим делом я занимаюсь неофициально. Если я объявлюсь у него по собственной инициативе, он просто вышвырнет меня, и вся недолга. Он друг вашей семьи - во всяком случае, считает себя таковым. Меня нужно представить.
        - Естественно, нужно. - Ларри тоже встал и принялся отряхивать брюки сзади от травы. - Но от нас вы этого не дождетесь. Где ваша шляпа, в доме?
        Я кивнул.
        - Заберу ее, когда вы пойдете звонить. Понимаете ли, какое дело: я вынужден попросить вас позвонить Мануэлю Кимболлу, Робертсонам и в клуб «Грин медоу». Пока я запланировал наведаться только к ним, но позже может возникнуть необходимость навестить еще кого-нибудь. В поисках фактов я должен поездить по округе, потолковать с людьми. И чем больше вы облегчите мне задачу, тем проще будет вам самим. Ниро Вульф узнал и сообщил полиции достаточно, чтобы эксгумировали тело вашего отца. Сообщил много чего, но отнюдь не все. Вы хотите, чтобы я пошел к окружному прокурору и выложил еще больше? Хотите, чтобы он выписал мне удостоверение, открывающее передо мной все двери? Сейчас он дуется на нас за то, что мы кое-что от него скрываем. Так вот, мне не составит особого труда подружиться с ним. Я вовсе не против. Мне нравится заводить друзей. А вот вам, похоже, нет. Если и это представляется вам шантажом, мистер Барстоу, что ж… Я просто заберу свою шляпу и сочту наши отношения разорванными.
        Это и был шантаж, но мне пришлось пойти на него. Беда с этими двумя, в особенности с братцем, заключалась в том, что, приученные всей своей жизнью к безопасности, независимости и почтению, они постоянно забывали всякий страх, и время от времени приходилось о нем напоминать. Они напугались-таки, когда я подошел к сути дела. И причины для страха у них имелись, как я вынужден был бы признать, если бы взял на себя труд ознакомить их со всеми своими соображениями на тот день.
        Конечно же, они сдались. Мы вместе прошли в дом, и Сара Барстоу позвонила Робертсонам, а ее брат - в клуб и Мануэлю Кимболлу. Решив, что у меня нет ни малейшего шанса вытянуть что-нибудь из слуг, в особенности если они подучены высоким худым дворецким, я откланялся, как только со звонками было покончено, прихватив в холле свою шляпу. Ларри Барстоу вышел со мной на боковую веранду - полагаю, дабы убедиться, что я не прокрадусь назад и не стану подслушивать под дверью. Стоило нам лишь подойти к ступенькам, как по подъездной аллее подкатила машина и остановилась перед нами. Из нее вышел человек, при виде которого рот мой растянулся до ушей, ибо то был не кто иной, как Х. Р. Корбетт, детектив из конторы Андерсона, который пытался проникнуть в дом Вульфа тем самым утром, когда я исполнял обязанности привратника. Я жизнерадостно помахал ему рукой и прошел мимо, однако он окликнул меня:
        - Эй, ты!
        Я остановился и обернулся. Ларри Барстоу наблюдал за нами с веранды. Я вежливо поинтересовался:
        - Это вы ко мне обратились, сэр?
        Корбетт двинулся в мою сторону, совершенно игнорируя мою уловку.
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        Я скалился секунду-другую, а затем обратился к Ларри:
        - Поскольку это ваш дом, мистер Барстоу, возможно, будет лучше, если вы объясните, какого черта я здесь делаю.
        Выражение лица Ларри недвусмысленно свидетельствовало, что мне не стоит ожидать от него открытки к Рождеству, и все-таки я дождался бы ее скорее, нежели Корбетт. Он бросил детективу:
        - Мистер Гудвин был здесь по приглашению моей сестры, для консультации. И, вероятно, появится у нас снова. Хотите это расследовать?
        Корбетт хрюкнул и сверкнул на меня глазами:
        - Может, ты не прочь прокатиться в Уайт-Плейнс?
        - Отнюдь, - покачал я головой. - Городишко так себе. Такой сонный, что даже пари не с кем заключить. - Я двинулся дальше. - Счастливо, Корбетт. Не буду желать вам неудачи, потому что даже при удаче вы немногого добьетесь от могильной плиты.
        Не утруждая себя ответом на угрозы, которыми он сыпал за моей спиной, я подошел к поджидавшему меня родстеру, сел в него, развернулся и покатил прочь.
        Глава десятая
        Сначала я отправился к Робертсонам, ибо знал, что много времени на них не уйдет и достаточно будет одной встречи. Миссис Робертсон и обе дочери оказались дома и ожидали меня после звонка Сары Барстоу. Они подтвердили, что навещали Барстоу вечером пятого июня, за день до похорон, явившись к ним задолго до восьми и откланявшись лишь после двенадцати. Меня уверили, что Ларри, Сара и миссис Барстоу никуда не отлучались. Я убедился, что Робертсоны не перепутали дату, а потом попытал счастья с несколькими заданными наугад вопросами о семье Барстоу, но быстро оставил это. Робертсоны были явно не расположены обсуждать своих старых друзей с незнакомцем. Не ведая, насколько я информирован, они даже не проговорились, что миссис Барстоу отнюдь не пребывает в добром здравии.
        В поместье Кимболлов я прибыл в начале шестого. Не такое ухоженное, как имение Барстоу, оно заметно превосходило его по площади - оказавшись на частной дороге, я проехал больше полумили. Угодья в основном лежали в низине, где местами через луга все еще сбегали сложенные из камней старинные изгороди да вилась пара ручьев. Слева виднелся лесок. Дом стоял на небольшом холме в окружении вечнозеленого парка с ухоженной, но не очень большой лужайкой и без намека на цветники, как я мог убедиться, когда одолел подъем. Постройка, уступавшая размерами жилищу Барстоу, была совсем новой, обшитой досками, с высокой крутой шиферной крышей, в одном из тех стилей, которые я валил в одну кучу, именуя стилем эпохи королевы Вильгельма.
        За домом у подножия холма раскинулся огромный ровный луг. Толстяк в ливрее дворецкого, вышедший из дома при моем появлении, отправил меня в том направлении по узкой гравиевой дорожке. Ничем не перегороженный луг, ровный, вычищенный и недавно выкошенный, идеально подходил для частного летного поля. Где-то посередине длины с краю располагалось приземистое бетонное здание с плоской крышей, и дорожка вывела меня прямо к нему. Перед ним лежала широкая и длинная бетонированная взлетно-посадочная полоса, на которой стояли два автомобиля.
        Я обнаружил Мануэля Кимболла внутри, он мыл руки под краном. Б?льшую часть внутреннего пространства занимал самолет, крупная машина с черными крыльями и красным фюзеляжем, сидящая на хвосте. Внутри самолета возился какой-то мужчина в спецовке. Кругом царили чистота и полный порядок; инструменты, канистры с маслом и прочие подручные материалы были аккуратно разложены и расставлены по стальным полкам вдоль одной из стен. Рядом с раковиной даже обнаружилась вешалка с тремя-четырьмя чистыми полотенцами.
        - Меня зовут Гудвин, - представился я.
        Кимболл кивнул:
        - Да, я ждал вас. На сегодня я здесь закончил. Мы могли бы перебраться в дом и устроиться поудобнее. - Он обратился к человеку в спецовке: - Скиннер, можешь оставить это до завтра, если хочешь. Я все равно полечу только днем.
        Он вытер руки, мы вышли наружу, расселись по машинам и двинулись назад к дому.
        Держался Мануэль Кимболл, вне всяких сомнений, очень вежливо и с достоинством, даже если выглядел как иностранец и действовал мне на нервы за обедом. Он провел меня в просторную комнату в передней части дома, усадил в большое удобное кожаное кресло и велел толстому дворецкому принести виски с содовой. Увидев, что я оглядываюсь по сторонам, хозяин сообщил, что они с отцом обставили дом по своему вкусу за неимением женщин, с чьими желаниями пришлось бы считаться. Они оба недолюбливают оформителей.
        Я кивнул:
        - Мисс Барстоу сказала, что ваша мать давно умерла.
        Я сказал это ненароком, машинально и поразился перемене в его лице - я всегда внимательно смотрю на того, с кем беседую. Физиономия его конвульсивно дернулась, иначе это и не назовешь. Судорога длилась всего долю секунды, но в этот миг он, определенно, испытывал боль. Оставалось только гадать, вызвана она упоминанием его матери или же внезапным физическим недомоганием. Как бы то ни было, развивать щекотливую тему я не стал.
        Он приступил к делу:
        - Насколько я понимаю, вы расследуете смерть отца мисс Барстоу.
        - Да. По ее просьбе, в какой-то мере. А также отца Ларри Барстоу и мужа миссис Барстоу.
        Он улыбнулся и отвел в сторону взгляд.
        - Если это ваш первый вопрос, мистер Гудвин, то поставлен он ловко. Браво. Ответ - нет, я не имел права характеризовать покойного подобным образом. Никакого права, кроме личной склонности. Я восхищаюсь мисс Барстоу… безмерно.
        - Хорошо. И я тоже. Это был не вопрос, просто замечание. О чем я действительно хочу вас расспросить, так это о происшедшем у первой метки тем воскресеньем. Полагаю, вам уже доводилось рассказывать об этом.
        - Да. Дважды детективу по фамилии Корбетт, кажется, и один раз мистеру Андерсону.
        - Тогда вы затвердили все назубок. Не против пересказать еще раз?
        Я откинулся в кресле со стаканчиком виски и выслушал его не прерывая. Пометок в блокноте не делал, потому как уже записал рассказ Ларри, а расхождения мог отметить позже. Мануэль Кимболл был точен и подробен. Когда он завершил свое повествование, спрашивать было практически не о чем. Впрочем, один-два пункта меня не удовлетворили. В особенности тот, где он расходился с Ларри. Мануэль поведал, что, ощутив укол и подумав, будто его ужалила оса, Барстоу уронил драйвер на землю, а его носильщик поднял клюшку. По словам же Ларри, отец опирался на клюшку, пока расстегивал рубаху, чтобы осмотреть ужаленное место. Мануэль заявил, что уверен в своей правоте, однако не настаивает на этом, раз Ларри утверждает иное. Данное несоответствие как будто не представляло особой важности, поскольку, по заверениям обоих, драйвер был убран в сумку. Во всем остальном рассказ Мануэля совпадал с версией Ларри.
        Ободренный тем, что хозяин велел принести еще виски, я несколько расширил круг своих вопросов. Он, похоже, не возражал. Я выяснил, что его отец был брокером, посредничал в покупке и продаже зерна и ежедневно ездил в Нью-Йорк, в свою контору на Перл-стрит, а сам Мануэль подумывал обзавестись авиастроительным заводом. Он был, по его словам, весьма опытным пилотом и год проработал в мастерских «Фэклер» в Буффало. Отец обещал снабдить его начальным капиталом, хотя сомневался в разумности начинания и вообще скептически относился к самолетам. По мнению Мануэля, Ларри Барстоу подавал большие надежды в конструировании, и Кимболл рассчитывал убедить приятеля принять участие в своем предприятии, правда, заметил:
        - Естественно, сейчас-то Ларри не до того, но я не склонен его торопить. Сначала эта внезапная смерть отца, потом вскрытие, давшее такие шокирующие результаты. Кстати, мистер Гудвин, тут у нас все ломают голову, как Ниро Вульфу - так ведь его зовут, да? - как ему удалось предсказать эти результаты с такой поразительной точностью. Андерсон, окружной прокурор, намекает на собственные источники информации. Он говорил мне о них буквально вчера, сидя в том же кресле, что и вы сейчас. Но всем известно, как было на самом деле. В «Грин медоу» с позавчерашнего дня обсуждают только две темы: кто убил Барстоу, и как Ниро Вульф об этом узнал. И как вы планируете поступить - обнародовать ответы на обе загадки в один и тот же драматический момент?
        - Возможно. Надеюсь на это, мистер Кимболл. Во всяком случае, мы не станем пока отвечать на второй вопрос… Нет-нет, благодарю, мне достаточно. Еще одна порция вашего первоклассного виски - и я разболтаю все. Лучше его не будет даже после отмены сухого закона.
        - Ну тогда непременно выпейте еще. Как и всякого другого, меня, естественно, разбирает любопытство. Ниро Вульф наверняка выдающаяся личность.
        - Вот что я вам скажу. - Я запрокинул голову назад, чтобы допить остатки виски, и через кубики льда выцедил последние капли, а потом резко опустил стакан вместе с подбородком. То была одна из моих мелких привычек. Я видел только, что Мануэль Кимболл любопытствует, да он и сам признал, что ему любопытно, так что нельзя было сказать, будто я совершил невесть какое открытие. Я продолжил: - Если Ниро Вульф не выдающаяся личность, то Наполеон выше лейтенанта не поднимался. Сожалею, что не могу раскрыть вам секреты шефа. Должен же я как-то отрабатывать свое жалованье, хотя бы держать язык за зубами. И это напомнило мне, - я взглянул на часы, - вам пора ужинать. Вы были весьма радушны, мистер Кимболл. Признателен вам за это, равно как и Ниро Вульф.
        - Все ради вас. Не торопитесь из-за меня. Отца дома не будет, а я не люблю есть один. Попозже съезжу в клуб поужинать.
        - Ну надо же, - огорчился я. - Так вашего отца не будет? Это несколько расстраивает мои планы. Я думал перекусить в Плезентвилле или Уайт-Плейнсе, а потом вернуться и переговорить с ним. Вообще-то, я как раз намеревался попросить вас об одолжении - предупредить его о моем приезде.
        - Мне очень жаль.
        - Он не вернется к ночи?
        - Нет. На прошлой неделе он уехал в Чикаго по делам. Вы не первый, кого постигло разочарование. Андерсон и тот детектив телеграфируют ему каждый день, не понимаю зачем. В конце концов, он едва знал Барстоу. Полагаю, их телеграммы не заставят его вернуться, пока он не покончит с делами. Мой отец такой. Все доводит до конца.
        - Когда вы ожидаете его возвращения?
        - Затрудняюсь ответить. Около пятнадцатого, так он рассчитывал при отъезде.
        - Что ж, хорошего мало. Конечно, это лишь рутина, но любой детектив хотел бы завершить разбирательства с вашей четверкой. И раз уж не в ваших силах устроить мне встречу с отцом, не окажете ли вы мне другую любезность? Все та же рутина. Скажите, где вы были вечером в понедельник пятого июня между семью и двенадцатью. Это был вечер перед похоронами Барстоу. Вы присутствовали на похоронах? Меня интересует вечер накануне.
        Черные глаза Мануэля Кимболла сосредоточились на мне, как будто он пытался что-то вспомнить.
        - Я присутствовал на похоронах, - подтвердил он. - Да, это был вторник. Как раз неделю назад. Ах да. По-видимому, так. Да, точно. Скиннер в курсе. Я витал в облаках.
        - Витали в облаках?
        Он кивнул:
        - Осваивал ночной полет и посадку. Пару раз в мае, а потом в тот понедельник. Скиннер в курсе. Он помогал мне при взлете, а потом ожидал моего возвращения, чтобы проследить, все ли в порядке с сигнальными огнями. Это довольно сложно. Не то что днем.
        - И когда вы поднялись в воздух?
        - Около шести. Конечно, стемнело где-то в девять, но я хотел взлететь до наступления сумерек.
        - Хм, задолго до их наступления, я бы сказал. А когда вернулись?
        - В десять или чуть позже. Скиннер опять же в курсе. Мы промаялись дурью с таймером до полуночи.
        - Вы летали один?
        - Совершенно. - Мануэль Кимболл улыбнулся мне, но одними губами. Глаза его, как мне показалось, к улыбке не присоединились. - Вы должны признать, мистер Гудвин, что я был достаточно терпелив. Черт возьми, какое вам дело до моего ночного полета в понедельник или любой другой день? Не будь я столь любопытен, давно бы рассердился. Вам не кажется?
        - Конечно. - Я ухмыльнулся. - Я бы на вашем месте уж точно вышел из себя. Как бы то ни было, премного вам благодарен. Рутина, мистер Кимболл, всего лишь чертова рутина. - Я встал и потряс ногой, чтобы отворот на брюках спустился вниз. - Так что весьма благодарен. Полагаю, летать ночью гораздо веселее, чем днем?
        Он тоже встал, из вежливости.
        - Веселее. Но благодарить меня не стоит. Разговор с помощником Ниро Вульфа прославит меня во всей округе.
        Затем он послал толстого дворецкого за моей шляпой.
        Через полчаса, направляясь на юг по извилистому парковому шоссе Бронкс-Ривер, я все еще мысленно перебирал подробности нашего разговора. Поскольку никакой связи между Мануэлем и Барстоу с его драйвером не прослеживалось, моя настырность могла объясняться лишь тем, что молодой Кимболл меня нервировал. А Вульф говорил, что я будто бы лишен чутья на феномены! Когда он заявит об этом в следующий раз, напомню ему о своих предчувствиях относительно Мануэля Кимболла, решил я. Разумеется, если выяснится, что именно Мануэль убил Барстоу - а это, вынужден был признать я, на данный момент представлялось маловероятным.
        Когда около половины девятого я прибыл домой, Вульф заканчивал ужинать. Я известил о своем возвращении звонком из аптеки на Гранд-Конкорс, и Фриц подал мне разогретую в духовке камбалу под его лучшим сырным соусом, тарелку с латуком и помидорами и вдоволь превосходного холодного молока. После давно минувшего и не слишком плотного обеда у Барстоу порция не показалась мне слишком большой. Я съел все до крошки. Фриц заметил, что отрадно вновь видеть меня за работой.
        - Ты чертовски прав, отрадно. Эта рыбка ушла бы шерифу, кабы не я.
        Фриц хихикнул. Из всех известных мне людей он был единственным, чей смех не вызывал вопроса, над чем, собственно, он смеется.
        Вульф сидел в своем кресле в кабинете и отмахивался от мух. Этих насекомых он ненавидел, и они редко когда проникали к нему, но теперь двум мухам это все же удалось, и они кружили над его столом. При всей своей ненависти убивать мух он не мог. Хотя живая муха и раздражает его до лютой ярости, объяснял он, убитая роняет в его глазах достоинство смерти, что неизмеримо хуже. По моему же мнению, трупик мухи просто вызывал у него тошноту. Как бы то ни было, он сидел в кресле с мухобойкой в руке и примеривался, как бы хлопнуть по насекомому, не прибив его при этом. Когда я зашел, он вручил мне орудие, и я прикончил мух, смахнув затем трупики в урну.
        - Благодарю, - объявил Вульф. - Эти чертовы насекомые до того заморочили меня, что я едва не забыл о двух бутонах, появившихся на дендробиуме хлоростеле.
        - Да ну! Правда?
        Он кивнул:
        - На том, что стоит в полутени. Остальные отодвинули.
        - Хорстмановском.
        - Да. Так кто убил Барстоу?
        Я оскалился:
        - Подождите чуток. Имя буквально только что вылетело у меня из головы… Через минуту вспомню.
        - Надо было записать… Нет, только факты. Так лучше. Ты сыт?.. Давай выкладывай.
        Отчет был так себе. Гордиться особо не приходилось, но и сгорать со стыда тоже. Вульф почти не прерывал меня. Он сидел в той позе, которую обычно принимал во время моих длительных рассказов: корпус откинут назад, подбородок покоится на груди, локти на ручках кресла, пальцы рук сплетены на животе, глаза полузакрыты, но неизменно сосредоточены на мне. Где-то посередине он остановил меня, велел Фрицу принести пива и затем, с двумя бутылками и бокалом под рукой на краю стола, занял прежнее положение. Когда я закончил, была полночь.
        Он вздохнул. Я отправился на кухню за стаканом молока. Когда вернулся, Вульф пощипывал мочку уха, вид у него был сонный.
        - Наверно, у тебя сложилось какое-то представление.
        Я снова уселся.
        - Смутное. Совершенно бесцветное. Миссис Барстоу та еще сумасбродка. Может, она и убила своего мужа, а может, и нет, но Карло Маффеи, определенно, не убивала. О мисс Барстоу у вас есть свое представление. Тут отбой. Как и с ее братом. По крайней мере, в том, что касается Маффеи. У него есть алиби на пятое число. Такое герметичное, что в нем можно вакуум поддерживать. Доктор Брэдфорд - личность наверняка преинтересная. Хотел бы я повстречаться с ним как-нибудь. Что же до Мануэля Кимболла, полагаю, вряд ли он убил Барстоу. Но, готов поспорить, он пускается во все тяжкие со своим самолетом.
        - Почему? Он жестокий? Держится вызывающе? Или ведет себя странно?
        - Нет. Но это его имечко. Он нервирует меня. С виду испанец. Откуда тогда у него фамилия Кимболл?
        - Ты не видел его отца.
        - Знаю. А тут еще эта скверная новость насчет сумки с клюшками, которая даже не ночевала в шкафчике Барстоу. Она совсем выбила меня из колеи. Я только и искал, чтобы такое пнуть.
        - Скверная? Это почему же?
        - Ну как же, боже ж ты мой! Мы полагали, что будет достаточно прогнать через фильтр членов клуба «Грин медоу». А теперь придется прошерстить всех, кто бывал у Барстоу в университетском городке за последние девять месяцев.
        - А вот и нет. Ничего подобного. Ни один известный яд, подвергавшийся воздействию воздуха, например при нанесении на иглу, более суток или двух, не сохранит свои свойства настолько, чтобы с его помощью удалось убить человека тем способом, каким был убит Барстоу. А скорее всего, более нескольких часов. Все зависит от яда.
        Я ухмыльнулся:
        - Это другое дело. Что еще вычитали?
        - Кое-что интересное. Много скучного. Так что новость о путешествиях сумки не назовешь скверной. Ее последующее исчезновение интересует нас лишь постольку поскольку, ибо мы все равно не надеялись обнаружить драйвер. Но кто ее умыкнул и зачем?
        - Вот именно. И, коль скоро речь зашла об этом, кому пришло в голову просить вас не прельщаться наградой и почему? Мы и так знали, что кое у кого в этой семейке возникают странные идеи.
        Вульф направил на меня палец:
        - Стиль легче распознать по предложению, нежели по одному слову. Устранение со сцены сумки для гольфа было последовательным, храбрым и решительным поступком, в то время как визит к нам - хоть и последовательным, но отчаянным.
        Я заметил:
        - В ядах хорошо разбираются врачи.
        - Да. Тот, с которым мы имеем дело, доктор Брэдфорд, весьма непоколебим. Сегодня мне три раза сообщили, что он слишком занят, чтобы подойти к телефону. Судя по всему, подобного можно ожидать и в дальнейшем. Собираешься продолжить с утра?
        Я кивнул:
        - Сначала, пожалуй, наведаюсь в клуб, потом к коронеру. Затем вернусь в город и посещу кабинет доктора Брэдфорда. Жаль, что старый Кимболл в отлучке. Хотелось бы покончить с этой четверкой. Как думаете, не порадовать ли Сола Пензера поездкой в Чикаго?
        - Она обойдется в сотню долларов.
        - Не так уж и много от куска в пятьдесят штук.
        Вульф покачал головой:
        - Ты мот, Арчи. И излишне дотошен. Давай-ка сначала удостоверимся, что убийца не отыщется в пригороде.
        - Ладно. - Я встал и потянулся. - Спокойной ночи, сэр.
        - Спокойной ночи, Арчи.
        Глава одиннадцатая
        На общественной дороге имелось место, откуда клуб «Грин медоу» был виден как на ладони, правда на значительном расстоянии. Чтобы добраться до этой точки, требовалось свернуть с шоссе в лесок, а по выезде из леска пропетлять по низине. Владения клуба тоже включали в себя рощицу, расположенную на вершине небольшого холма. С одной его стороны размещалось несколько теннисных кортов и открытый бассейн, со всех прочих в разных направлениях расходились ровные фервеи с аккуратными первыми метками, песчаными ловушками-бункерами различных форм и размеров и яркими бархатистыми коврами лужаек с лунками. Тут было два поля на восемнадцать лунок. Четверка Барстоу играла в гольф на северном, длиннейшем из них.
        Приехав в клуб, я не застал там инструктора, который ужинал с нами у Вульфа вечером в понедельник, и до одиннадцати его не ожидали, так что я мог сослаться лишь на вчерашний звонок Ларри Барстоу, рекомендовавшего нас распорядителю. Тот оказался весьма любезен и отвел меня к старшему над носильщиками. Двое мальчиков, с которыми я хотел поговорить, по будням в клубе не появлялись, потому что в их школах еще шли занятия, а двое других с раннего утра трудились где-то на площадках. Я прослонялся примерно с час в поисках кого-нибудь, кто снабдит меня информацией, заслуживающей отметки в блокноте, однако в этом отношении все попадавшиеся мне навстречу были не полезнее племени эскимосов. Я запрыгнул в родстер и двинул в Уайт-Плейнс.
        Офис коронера располагался в том же здании, что и андерсоновская контора, где я шестью днями ранее пытался найти применение деньгам Вульфа, и, проходя мимо двери с надписью «Окружной прокурор» на стеклянной панели, я не преминул показать ей язык. Коронер отсутствовал, но, к счастью, в офисе подписывал документы врач, который как раз и производил вскрытие Барстоу. Еще утром, перед отъездом из дома, я позвонил Саре Барстоу. И теперь патологоанатом сообщил мне, что с ним связался по телефону Лоренс Барстоу и предупредил о визите мистера Гудвина, представляющего интересы семьи Барстоу. Я подумал, что еще до конца расследования этот негодник, пожалуй, и шины мне будет накачивать.
        Однако ушел я несолоно хлебавши. Все, что врач смог мне сообщить, я уже читал три дня назад в газетах, за исключением вороха медицинских терминов, которые газеты даже не пытались воспроизвести из опасения спровоцировать забастовку наборщиков. Я вовсе не брезгую специальными терминами, ибо знаю, что многое без них не выразить, но пространные разъяснения врача сводились просто-напросто к тому, что об убившем Барстоу яде ничего конкретного сказать нельзя, потому что его так и не смогли выявить. В нью-йоркскую лабораторию отправили дополнительные образцы тканей, но отчета пока еще не поступило. Иглу изъял окружной прокурор и, должно быть, отдал на экспертизу в какое-то другое место.
        - Так или иначе, - подытожил я, - он скончался никак не от преклонного возраста или каких-нибудь естественных причин? Его точно отравили? Смерть была насильственной?
        Врач важно кивнул:
        - Безусловно. Нечто необыкновенно смертоносное. Гемолиз…
        - Да-да, конечно. Строго между нами, что вы думаете о враче, который, став свидетелем подобной скоропостижной кончины, констатирует коронарный тромбоз?
        Он застыл, словно его самого вдруг постигло трупное окоченение, только гораздо быстрее.
        - Это не мне решать, мистер Гудвин.
        - Я не прошу вас что-то решать, я лишь спрашиваю ваше мнение.
        - У меня его нет.
        - Вы хотите сказать, что не намерены делиться им со мной. Ладно. Премного обязан.
        При выходе из здания у меня шевельнулась было мыслишка заглянуть к Дервину и спросить телефончик Бена Кука или отколоть какую другую шутку, но мне было не до веселья.
        Когда я вернулся в «Грин медоу», близился полдень. И я совершенно уверился, что жизнь так и останется безотрадным бегом по кругу, пока я не получу удовольствия от встречи с доктором Брэдфордом.
        Два мальчика оказались на месте. Старший над носильщиками отловил их для меня, и мы заключили сделку: я покупаю бутерброды - по два на каждого, - бананы, мороженое и шипучку, мы отходим под дерево, едим, пьем и веселимся при условии, что они не ждут от меня оплаты потерянного времени. Они согласились, и мы запаслись провизией в буфете и подыскали подходящее дерево.
        Один из них, тощий и бледный паренек с каштановыми волосами, носил сумку Мануэля Кимболла, другой - Питера Оливера Барстоу. Этот второй был низеньким и толстым, с живыми карими глазками и множеством веснушек. Звали его Майк Аллен. Мы устроились под деревом, и, прежде чем начать трапезу, он заявил:
        - Знаете, мистер, а ведь нам и не платят.
        - Ты хочешь сказать, вы работаете за просто так?
        - Нам платят только за то время, когда мы на круге. Мы совсем не теряем времени. У нас все равно не было бы партий до окончания обеда.
        - Да что ты говоришь! Ты чертовски честен, даже слишком. Если не поостережешься, работать тебе в банке. Ешь давай свой бутерброд.
        Пока мы жевали, я перешел к четверке Барстоу. По тому, как мальчики отбарабанили всю историю, было несложно догадаться, что они повторяли ее не меньше тысячи раз: Андерсону, Корбетту и, конечно же, другим носильщикам, родным и друзьям во дворе. Они ни разу не запнулись, у них был готов ответ на все, до мельчайших подробностей, и потому я почти распростился с надеждой выудить из них что-нибудь новенькое. Они рисовали эту картину уже столько раз, что теперь могли изобразить ее с закрытыми глазами. Не то чтобы я ожидал чего-нибудь эдакого, просто, работая на Вульфа, давным-давно усвоил, что монетка обычно закатывается в самый темный угол. Я не услышал ничего, что существенно расходилось бы с историями Ларри Барстоу и Мануэля Кимболла. Когда бутерброды и прочее угощение закончились, я понял, что бледный и худой мальчик выдоен досуха, и отправил его назад к начальнику. Толстяка Майка я чуток придержал под деревом. Была в нем некая сметливость, он мог кое-что заметить. Например, как вел себя доктор Брэдфорд, когда достиг места трагедии у четвертой лунки. Но и здесь мне не перепало ни крошки. Малый лишь
припомнил, что доктор совсем запыхался, когда подбежал к остальным, а когда поднялся после осмотра Барстоу, был хоть и бледен, но спокоен.
        Я спросил насчет сумки для клюшек. На сей счет у него не имелось ни малейших сомнений: он совершенно точно положил ее в автомобиль Барстоу спереди, прислонив к водительскому сиденью.
        Я сказал:
        - Ты, Майк, несомненно, был очень взволнован. А кто бы не волновался в подобную минуту? Может, ты положил ее в другую машину?
        - Нет, сэр. Других машин там не было.
        - А вдруг ты положил туда чью-то чужую сумку?
        - Не, сэр. Я не тупица. Когда работаешь носильщиком, то учишься окидывать одним взглядом сразу все головки, чтобы убедиться, что все клюшки на месте. Когда я прислонил сумку к сиденью, то так и сделал. И помню, что все головки были новые.
        - Новые головки?
        - Ну да, они все были новые.
        - Почему это? Ты что, имеешь в виду, что Барстоу поменял головки?
        - Нет, сэр. Клюшки были новые. Новая сумка с клюшками, которую ему подарила жена.
        - Что?!
        - Ну да.
        Я не хотел его пугать, а потому сорвал травинку и принялся ее покусывать.
        - Откуда ты знаешь, что клюшки подарила ему жена?
        - Он сам мне сказал.
        - И с чего вдруг?
        - Ну, когда я подошел к нему, он пожал мне руку, сказал, что рад меня снова видеть. Оно и понятно, он был одним из моих малышей в прошлом году…
        - Так, ради бога, Майк, подожди-ка минутку. Что значит - он был одним из твоих малышей?
        Пацан усмехнулся:
        - Это мы так называем. Когда человеку нравится, как мы работаем, и он не хочет брать других, то он наш малыш.
        - Понял. Продолжай.
        - Значит, он сказал, что рад меня видеть снова. Когда я взял его сумку, то заметил, что там сплошь новенькие «хендерсоны», настоящие, не какая-нибудь там подделка. А он сказал, что новые клюшки подарила ему жена на день рождения и это замечательно, что они мне нравятся.
        Осталась еще парочка бананов. Я протянул ему один, и он принялся его очищать. Я наблюдал за ним. Через минуту спросил:
        - Ты знаешь, что Барстоу был убит отравленной иглой, вылетевшей из ручки драйвера?
        У него был набит рот, и какое-то время он жевал и глотал, а затем выдавил:
        - Знаю, что так говорят.
        - А ты что, не веришь в это?
        Он покачал головой:
        - Пусть сначала покажут.
        - Почему?
        - Ну… - Он снова откусил от банана и проглотил. - Я не верю, что так может быть. Я держал в руках кучу клюшек для гольфа и просто не верю в это.
        Я усмехнулся:
        - Ты скептик, Майк. Знаешь, что говорит мой шеф? Он говорит, что скептицизм - хорошая сторожевая собака, если знаешь, когда спускать ее с цепи. Полагаю, когда у Барстоу был день рождения, тебе неизвестно?
        Этого он не знал. Я попытался еще закинуть удочку там и сям, но, судя по всему, больше клева в этом пруду ожидать не приходилось. Кроме того, подошло к концу обеденное время, стали подтягиваться дневные игроки, и я увидел, что Майк поглядывает на скамейку носильщиков и начинает терять ко мне интерес. Я уже собирался подняться и объявить ему, что пикник закончен, но мальчик меня опередил. Он вдруг вскочил одним прыжком, на какой способны только юные ноги, бросил мне:
        - Простите, мистер, но вон тот парень - мой малыш, - и убежал.
        Я собрал оберточную бумагу и кожуру от бананов и направился к зданию клуба. Народу вокруг оказалось много больше, нежели было утром, и мне в конце концов пришлось послать служащего за распорядителем, потому что сам я не мог его найти. Он был занят, однако выкроил время и отвел меня в библиотеку, далее предоставив самому себе. Я пошарил по полкам и через минуту отыскал требуемое - толстый красный справочник «Кто есть кто в Америке». Я обратился к записи, которую уже читал в кабинете Вульфа: «БАРСТОУ, Питер Оливер, писатель, педагог, физик; род. в Чатеме, штат Иллинойс, 9 апреля 1875 г…»
        Я поставил справочник на место и вышел в вестибюль, где ранее приметил телефонные будки, позвонил Саре Барстоу и спросил, могу ли заехать к ней на минуту. По дороге обратно в Нью-Йорк мне всего-то и надо было сделать пару миль лишних, и я решил, что вполне мог бы прояснить вновь вскрывшийся факт. Направляясь через террасу к месту стоянки родстера, я повстречал Мануэля Кимболла. Он был в компании, но, заметив меня, кивнул, и я ответил ему тем же. Видно, он что-то сказал обо мне своим знакомым, потому что, когда я проходил мимо, они все повернулись и уставились на меня.
        Через десять минут я уже катил по подъездной дорожке Барстоу.
        Смолл отвел меня в комнату, где я еще не был. Чуть погодя появилась Сара Барстоу. Она была бледна, но настроена решительно, и я понял, что, совершенно того не желая, напугал ее своим звонком. Пожалуй, мне следовало дать ей какие-то объяснения по телефону. Вообще-то я не люблю тянуть кота за хвост, если есть чем заняться.
        Я поднялся, она же садиться не стала.
        - Я отниму у вас лишь минуту, - начал я. - Не стал бы беспокоить, но вот наткнулся на кое-что любопытное. Скажите, пожалуйста, день рождения вашего отца приходится на девятое апреля?
        Похоже, у нее перехватило дыхание. Она молча кивнула.
        - Подарила ли ему ваша мать сумку с клюшками для гольфа на его последний день рождения?
        - Ох! - вырвалось у нее, и она схватилась за спинку стула.
        - Послушайте, мисс Барстоу. Встряхнитесь. Думаю, вы знаете, что Ниро Вульф никогда вас не обманет. И, пока он мне платит, вы можете полагаться на меня, как на него. Мы задаем вам каверзные вопросы, но откровенной лжи от нас вы не услышите. Если вы опасаетесь, что драйвер, ставший орудием убийства, уже находился в сумке, когда ваша мать подарила ее вашему отцу на день рождения, забудьте об этом. Мы точно знаем, что его там не было и быть не могло.
        Сара Барстоу только таращилась на меня, беззвучно шевеля губами. Думаю, она и на ногах не устояла бы, если бы не держалась за стул, в который вцепилась мертвой хваткой.
        Я продолжал:
        - Может, для вас это что-то значит, а может, и нет. Но я пришел к вам сразу, как только узнал про подарок, и честно говорю об этом. Если вам станет легче от того, что я сказал про драйвер, - пожалуйста, но как насчет ответной любезности? Мне тоже не помешает помощь. Именно это и грызло вас, этот подарок на день рождения? Это послужило причиной вашего нелепого поведения?
        Она наконец-то обрела дар речи, но сказала лишь следующее:
        - Я не верю, что вы меня обманываете. Это было бы слишком жестоко.
        - Не обманываю. Но даже если бы и обманывал, я все равно знаю о подарке на день рождения. Так что можете спокойно отвечать на мой простой вопрос. Это вас грызло?
        - Да, - призналась она. - Это и… Да, это.
        - Что еще?
        - Ничего. Моя мать…
        - Конечно, - кивнул я. - Ваша мать время от времени слетает с катушек. У нее появляются всякие мысли насчет вашего отца. И она подарила ему на день рождения сумку с клюшками. Что еще?
        - Ничего. - Она оторвала руку от стула, но тут же вцепилась в него снова. - Мистер Гудвин. Я думаю… Я лучше сяду.
        Я подошел к ней, взял под локоть, отпихнул ногой стул и поддерживал ее, пока она не уселась. Она закрыла глаза, а я стоял и ждал, пока она снова их не откроет.
        - Вы правы, - начала мисс Барстоу. - Мне надо встряхнуться. Я совершенно не в себе. Мне было тяжело. Не только сейчас, уже долгое время. Я всегда считала свою мать прекрасной женщиной и до сих пор так думаю. Я знаю, что так оно и есть. Но все это так гадко! Доктор Брэдфорд говорит, что теперь, когда отец мертв, мама полностью излечится и у нее больше не будет… осложнений. Но, как бы я ни любила маму, это слишком высокая цена. Мне кажется, уж лучше бы и не было этой современной психологии. Она одни только гадости говорит. Я изучала ее по предложению отца.
        - Что ж, камень с вашей души.
        - Да. Пока я не могу оценить этого, но облегчение еще придет. Мне следует поблагодарить вас, мистер Гудвин. Простите меня. Вы говорите, что мама не причастна… что она не могла…
        - Я говорю, что драйвер, убивший вашего отца, девятого апреля не существовал. Его сделали по крайней мере месяцем позже.
        - Вы в этом уверены?
        - На все сто.
        - Что ж. Это очень хорошо.
        Она попыталась улыбнуться, и я восхитился ее выдержкой. Мне было ясно, что она еще не скоро избавится от тревоги, горя и бессонницы. Ей до этого так же далеко, как Иову Многострадальному до гомерического хохота. Человек, обладающий хоть каплей такта, встал бы и оставил Сару Барстоу наедине с благой вестью. Но дело есть дело, и было бы неразумно не воспользоваться тем, что она расслабилась и может оказаться более разговорчивой. Поэтому я спросил:
        - Не кажется ли вам, что теперь вы можете мне рассказать, кто взял сумку с клюшками из машины и где она сейчас? Теперь, когда известно, что роковой драйвер не был подарен вашей матерью?
        Она ответила не задумываясь:
        - Из машины ее взял Смолл.
        Мое сердце подпрыгнуло, совсем как при виде Вульфа, выпячивающего губы. Она вот-вот все выложит! Я тут же взял быка за рога, не оставив ей времени на размышления:
        - Куда он ее отнес?
        - Наверх. В комнату отца.
        - А кто ее унес оттуда?
        - Я. В субботу вечером, после визита мистера Андерсона. А в воскресенье полиция искала ее по всему дому.
        - И куда вы ее дели?
        - Я поехала в Тэрритаун и там, на пароме, выбросила ее посреди реки. Я набила ее камнями.
        - Вам повезло, что за вами не следили. Вы, естественно, осмотрели драйвер. Разобрались, как он был устроен?
        - Я не осматривала его. У меня было мало времени.
        - Не осматривали? Вы хотите сказать, что даже не взглянули на него?
        - Нет.
        Я так и уставился на нее:
        - Я был о вас лучшего мнения. Просто не верю, что вы такая ужасная дура. Нет, вы наверняка обманываете меня.
        - Нет. Не обманываю, мистер Гудвин.
        Я продолжал таращиться.
        - То есть вы так и поступили? И даже не посмотрели на драйвер? Все свалить на женщину! А чем же тогда занимались ваш братец и Брэдфорд? В бильярд играли?
        Она покачала головой:
        - Они здесь ни при чем.
        - Но ведь Брэдфорд говорит, что теперь, когда вашего отца нет, ваша мать поправится.
        - И что? Если он так полагает…
        Она внезапно умолкла. Мне не стоило упоминать ее мать, это снова нагнало на нее тоску. Через минуту она подняла на меня глаза, и впервые за все время я увидел в них слезы. Две слезинки.
        - Вы хотели ответной любезности, мистер Гудвин. Вот она.
        Что-то, быть может слезы, придавало ей вид храбрящейся маленькой девочки. Я похлопал ее по плечу:
        - Вы молодчина, мисс Барстоу. Больше не буду вам досаждать.
        Я прошел в холл, взял свою шляпу и уехал.
        И все-таки остается много «но», размышлял я, в который уж раз направляя родстер по шоссе на юг. Слишком много «но». При всем уважении к дочерней преданности, при всей симпатии к Саре Барстоу, я с удовольствием разложил бы ее у себя на коленях, задрал подол и как следует отшлепал - за то, что даже не удосужилась взглянуть на драйвер. Мне пришлось поверить ей на слово, и я действительно ей поверил. Она этого не сделала. Теперь драйвер поминай как звали. Может, при известном везении сумку и удалось бы извлечь из реки, но это грозило вылиться в сумму, которую Вульф не способен выложить. Нет, драйверу можно помахать ручкой. Когда я проезжал через Уайт-Плейнс, меня так и снедало искушение свернуть с шоссе, подкатить к конторе окружного прокурора и бросить Андерсону: «Спорю на десятку, что сумка с клюшками, вместе с убившим Барстоу драйвером, находится на дне реки Гудзон между Тэрритауном и Наяком». Идея в принципе была неплоха. Он и вправду мог бы отрядить туда пару лодок и отыскать сумку. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, даже к лучшему, что я так не поступил.
        Ранее я планировал вернуться в Нью-Йорк по другому шоссе, Блуберри-роуд, и просто из любопытства взглянуть на место, где мальчишки наткнулись на тело Карло Маффеи. Не то чтобы я ожидал обнаружить там оставленную убийцей булавку для галстука или номерной знак автомобиля - просто подумал, что хуже от этого не станет. Однако визит к Саре Барстоу отнял какое-то время, а мне требовалось позвонить. Поэтому я выбрал кратчайшую дорогу.
        На Парк-авеню я остановился у аптеки и набрал номер Вульфа. Он звонил в кабинет Брэдфорда еще раз, около половины двенадцатого, но повторилась прежняя история: доктор слишком занят, чтобы подойти к телефону. Вульф велел мне отправляться к врачу. Ну, подумал я, если доктор сейчас занят, то будет и вовсе завален делами, прежде чем мы закончим с ним. Меньше чем через десять минут я долетел до Шестьдесят Девятой улицы и припарковался за углом.
        Кабинетом доктор Натаниэль Брэдфорд владел шикарнейшим. Широкий вестибюль вмещал по целому ряду древовидных папоротников с каждой стороны, а приемная была просторной и роскошной. Лампы, ковры, картины и кресла давали понять - не вопили об этом, а тонко намекали, - что все здесь на высшем уровне, в том числе и гонорары врача. Однако кресла в приемной пустовали. Девушка в крахмальной белой униформе за конторкой в углу сообщила, что доктора Брэдфорда нет. Она даже удивилась тому, что я не знаю такой всем известной вещи, очевидной, как то, что Центральный парк начинается за Пятьдесят Девятой улицей, и поинтересовалась, лечился ли я у Брэдфорда раньше. Потом она объяснила, что доктор никогда не показывается у себя в кабинете раньше половины пятого и что принимает он исключительно по записи. Когда я ответил, что для того-то я и хочу его повидать, чтоб записаться на прием, она удивленно подняла брови. Я убрался назад на улицу.
        Сначала я решил подождать его поблизости, однако было только начало четвертого, поэтому я уселся в родстер и предался размышлениям, как бы с толком употребить время. Через несколько минут мне пришла в голову идея, и превосходная. Я дошел до ресторана на Парк-авеню, заглянул там в телефонную книгу, а затем вернулся к машине, нажал на стартер и покатил по Шестьдесят Девятой улице. На Пятой авеню повернул в Нижний Манхэттен и на Сорок Первой взял на восток.
        Как обычно, вдоль обочины машины стояли едва ли не вплотную, и мне пришлось ехать едва ли не до Третьей авеню, прежде чем отыскалось местечко, где я смог наконец приткнуть родстер. Я прошагал назад почти два городских квартала и обнаружил, что искомый мною номер принадлежит одному из новых офисных зданий с милю высотой. Согласно указателю мне следовало подняться на двадцатый этаж. Лифт доставил меня наверх, и, шагая вдоль по коридору, я увидел на одной из дверей искомую вывеску: «Городская медицина».
        В комнате с окнами на улицу за конторкой сидел молодой человек, а не девушка, что было неплохо для разнообразия. Я обратился к нему:
        - Хотел бы попросить о небольшом одолжении, если вы не слишком заняты. Нет ли у вас сведений о том, какие собрания медицинских ассоциаций или что-нибудь в этом роде проходили в Нью-Йорке пятого июня?
        Он усмехнулся:
        - Видит бог, я не занят. Да, сэр, такие сведения у нас имеются. Конечно. Одну минуточку. Пятого июня, говорите?
        Он подошел к полке со стопкой журналов и взял верхний.
        - Это последний выпуск. Если что-то и было, то в нем.
        Парень принялся листать журнал, остановился на середине и стал просматривать. Я ждал.
        - Ага, вот оно. Большей частью крупные собрания устраиваются позже. Пятого числа в гостинице «Никербокер» проходило собрание Нью-Йоркского неврологического общества.
        Я попросил разрешения взглянуть, и он протянул мне журнал. Я пробежал абзац.
        - Понятно. Это сообщение о собрании. Конечно же, оно было напечатано загодя. А у вас не найдется чего-нибудь опубликованного позднее? Отчета, рецензии?
        Он покачал головой:
        - Это будет только в следующем номере, полагаю. Вам нужно что-то конкретное? О собрании могли написать в ежедневных газетах.
        - Возможно. Там я не смотрел. Я ищу сообщение о докладе доктора Брэдфорда. Вообще говоря, мне надо только убедиться, что он присутствовал на том собрании. Вы, часом, не знаете?
        Парень снова покачал головой.
        - Если вам только это и нужно, почему бы не спросить его самого?
        Я усмехнулся:
        - Неловко его беспокоить. Разумеется, сделать это несложно. Просто я оказался поблизости. Вот и подумал, что, заглянув к вам, сэкономлю время.
        - Подождите минуту, - сказал он и скрылся за дверью во внутренний кабинет. Отсутствовал он не более обещанной минуты и по возвращении объявил: - Мистер Эллиот говорит, что доктор Брэдфорд присутствовал на собрании и выступал с докладом.
        Эллиот, объяснил молодой человек, является редактором «Городской медицины». Я спросил, можно ли мне с ним поговорить. Парень вновь исчез за дверью, и в следующее мгновение она опять распахнулась и на пороге возник крупный краснолицый мужчина без пиджака. Он принадлежал к тому типу людей, что не утруждают себя церемониями.
        - Что такое? Что случилось?
        Я объяснил. Редактор вытер лоб носовым платком и сообщил, что присутствовал на собрании и слушал доклад доктора Брэдфорда, который оказался крайне интересным и вызвал аплодисменты собравшихся. Он как раз пишет отчет для августовского номера. Я поспрашивал его, и он весьма любезно удовлетворил мое любопытство. Да, он говорит именно о докторе Натаниэле Брэдфорде, чей кабинет находится на Шестьдесят Девятой улице. Он знает его вот уже много лет. Мистер Эллиот затруднился ответить, в каком часу Брэдфорд прибыл в гостиницу, но собрание сопровождалось ужином, и в семь часов он видел Брэдфорда за столом, а в пол-одиннадцатого уже на трибуне.
        Боюсь, я не поблагодарил его, уходя. По дороге назад я был зол, словно самонадеянный юнец. Конечно же, злился я на Брэдфорда. Какого черта он ошивался на трибуне со своим докладом о неврологии, когда, по моим представлениям, ему полагалось убивать Карло Маффеи в округе Уэстчестер?
        И все-таки, не будь я так зол по возвращении, мне, пожалуй, понадобился бы еще год, чтобы добиться встречи с доктором Натаниэлем Брэдфордом. На этот раз в приемной его дожидались два пациента. Доктор был на месте. Я потребовал у девушки за конторкой лист бумаги, сел и, подложив под листок журнал, написал:
        Доктор Брэдфорд, на протяжении последних дней я был уверен, что Вы убийца. Теперь я знаю, что Вы просто сваляли дурака. То же самое могу сказать о миссис Барстоу, ее сыне и дочери. Мне понадобится не более трех минут, чтобы выложить Вам, что мне известно.
        Арчи Гудвин,
        от имени Ниро Вульфа
        Прежде чем оба пациента озаботились тем, что появился кто-то еще, я подошел к девушке и заявил, что буду следующим. Она раздраженно принялась объяснять, что такое запись на прием. Я перебил ее:
        - С вашей приемной ничего не случится, если вы просто передадите ему эту записку. Ей-богу, я спешу. Будьте человеком. Дома меня ждет сестра. Только не читайте: там ругательства.
        С видимым отвращением она взяла записку и скрылась с ней за дверью, куда заходили пациенты. Через некоторое время девица вернулась и, стоя на пороге, объявила мое имя. Шляпу я прихватил с собой, потому что времени вызвать фараонов у них было достаточно.
        Одного взгляда на доктора Брэдфорда оказалось достаточно, чтобы понять: свои подозрения я лелеял впустую и вполне мог этого избежать, случись ему попасться мне на глаза ранее. То был высокий степенный и благообразный джентльмен старой закваски. Скажу больше, он носил бакенбарды! Возможно, в некий исторический период субъект с бакенбардами и мог вонзить ближнему нож в спину, но те времена давно миновали. В наши дни подобное немыслимо. У Брэдфорда бакенбарды были седые, как и вся шевелюра. По правде сказать, каким бы прочным ни казалось его алиби на пятое июня после моей поездки на Сорок Первую улицу, я все равно готов был выискивать в нем трещину - но только до тех пор, пока не увидел доктора.
        Я подошел к столу, за которым он сидел, и остановился. Он смотрел на меня, пока за девушкой не закрылась дверь, и затем произнес:
        - Ваша фамилия Гудвин. Вы тоже гений?
        - Да, сэр, - ухмыльнулся я. - Заразился от Ниро Вульфа. Я, естественно, помню, как он отрекомендовался гением при мисс Барстоу, а она, конечно же, передала это вам. Может, вы решили, что это всего лишь шутка?
        - Нет. Я стараюсь ко всему подходить непредвзято. Но гений вы или нахальный осел, я не могу обрекать на ожидание своих пациентов, пока разбираюсь тут с вами. Что это за записку вы мне послали? Наживка? У вас три минуты на объяснения.
        - Этого даже много. Дело сводится к следующему: Ниро Вульфу стали известны некие факты. Из этих фактов он вывел некое заключение относительно причины смерти Барстоу. Когда вскрытие подтвердило его заключение, оно тем самым подтвердило и упомянутые факты, сделав их неотъемлемой частью картины. Так что, кто бы ни убил Барстоу, он должен соответствовать этим фактам. Барстоу им не соответствуют, никто из них. Как и вы. Вы признаны негодным.
        - Продолжайте.
        - Продолжать?
        - Вы неплохо все изложили в общих чертах. А теперь поподробнее.
        - О нет. - Я покачал головой. - Наши гении работают не так. Нас нельзя просто взять и встряхнуть, чтобы вылущить, как арахис. Во-первых, это займет много больше трех минут. Во-вторых, чего вы ожидаете за просто так? Ну вы и наглец! Происходит нечто, из-за чего вы не в состоянии отличить коронарный тромбоз от эпилептического припадка. Вот уже несколько дней вы так изводитесь, что даже боитесь подходить к телефону. И Ниро Вульф должен тратить свое время и деньги, чтобы разогнать тучи, сгустившиеся над вашей головой, да еще ничем вам не досаждая. Мне пришлось выкинуть фортель с запиской, чтобы удостоиться чести лицезреть ваши бакенбарды. Ну вы и наглец!
        - Боже мой! - рявкнул доктор Брэдфорд. - Вы весьма красноречиво и образно излили ваше возмущение, но ничего, кроме него, не продемонстрировали. - Он бросил взгляд на часы. - Мне нет нужды говорить вам, мистер Гудвин, что я заинтригован. И хоть я по-прежнему считаю раздувание кладбищенских скандалов крайне низким способом зарабатывать на жизнь, я все-таки буду премного благодарен вам и Ниро Вульфу, если за этим пространным заявлением последуют объяснения. Вы сможете вернуться сюда в половину седьмого?
        Я покачал головой:
        - Я всего лишь посланник. Ниро Вульф ужинает в семь. Он проживает на Западной Тридцать Пятой улице. И он приглашает вас к себе на ужин этим вечером. Ну так как?
        - Нет. Об этом не может быть и речи.
        - Хорошо. Тогда у меня все. - Я был сыт по горло этим старым замшелым столпом общества. - Если у вас от любопытства начнется чесотка, нас не вините. Мы не особенно-то и нуждаемся в том, что вы можете сообщить. Нам всего лишь хотелось закрыть дело и двигаться дальше. Мои три минуты истекли.
        Я развернулся, чтобы выйти, и, хотя не спешил, все-таки успел дойти до двери и взяться за ручку.
        - Мистер Гудвин.
        Не отпуская ручки, я оглянулся на него.
        - Я принимаю приглашение мистера Вульфа. Буду у него в семь.
        - Хорошо, я оставлю адрес у девушки, - ответил я и вышел.
        Глава двенадцатая
        Порой я задавался вопросом, сколько людей в Нью-Йорке охотно ссудили бы Ниро Вульфа деньгами. Полагаю, более тысячи. И это при том, что я вывел данную цифру посредством тщательного отбора. Конечно же, еще больше питали к нему благодарность. И никак не меньше имели причины ненавидеть его. Но все-таки вас должны связывать с человеком особые отношения, чтобы в ответ на просьбу о деньгах вы получили нечто более вещественное, нежели нахмуренные брови и невнятное бормотание. Доверие, расположение и благодарность без намека на тягостные обязательства, которые могли бы эти отношения испортить. По меньшей мере тысяча. Не то чтобы Вульф когда-нибудь этим пользовался. Помню, пару лет назад, когда мы какое-то время испытывали действительно серьезные финансовые затруднения, я предложил обратиться за помощью к мультимиллионеру, который был обязан Вульфу жизнью. Вульф отказался: «Нет, Арчи. Так уж предопределено природой, что, когда ты преодолеваешь инерцию, движущая сила возрастает. Если я начну брать в долг, то рано или поздно попробую одолжить у министра финансов весь золотой запас». Я ответил, что при
существующем положении дел нас он вполне устроил бы, но Вульф меня и слушать не стал.
        После того ужина в среду я мог бы добавить к тысяче избранных и доктора Натаниэля Брэдфорда. Вульф заполучил его с потрохами, как заполучал любого, если брал на себя труд. С шести до семи, до появления доктора, я кратко отчитался о событиях дня и за ужином сразу же понял, что мое предложение исключить Брэдфорда из списка подозреваемых принято. Вульф вел себя естественно и непринужденно, тогда как, по моим наблюдениям, всегда держался строго официально с теми, кому мысленно выписывал путевку на электрический стул в Синг-Синге или в камеру Обернской тюрьмы.
        За ужином они с доктором обсуждали сады камней, экономику и демократов. Вульф выпил три бутылки пива, Брэдфорд - бутылку вина. Я потягивал молоко, но предварительно опрокинул стаканчик виски у себя наверху. Я передал Вульфу замечание Брэдфорда о постыдном способе зарабатывать на жизнь и присовокупил к этому свое мнение о докторе. Вульф ответил:
        - Угомонись, Арчи. Принимать на свой счет общее утверждение - варварский пережиток идолопоклонничества.
        - Еще одна эффектная, но бессмысленная фраза, - парировал я.
        - Нет. Не переношу бессмысленных фраз. Если кто-нибудь делает куклу, наряжает и раскрашивает, добиваясь внешнего сходства с тобой, а потом бьет ее по лицу, потечет ли у тебя из носу кровь?
        - Нет. Потечет у него, прежде чем я покончу с ним.
        Вульф вздохнул:
        - По крайней мере, тебе понятно, что мое замечание не бессмысленно.
        После ужина, уже в кабинете, Вульф сказал Брэдфорду, что хотел бы задать ему ряд вопросов, но начнет с того, что знает сам. И выложил ему всю историю про Маффеи, газетную вырезку, нежелание Анны Фиоре отвечать на вопрос о клюшке, уловку с Андерсоном и письмо с сотней баксов, полученное Анной. Он изложил все без обиняков, а затем подытожил:
        - Вот так вот, доктор. Я не требовал от вас никаких обещаний, однако теперь прошу сохранить все сказанное мною в тайне. На то у меня есть причины личного свойства: я хочу заработать пятьдесят тысяч долларов.
        Брэдфорд размяк. Он все еще пытался разобраться в Вульфе, но больше не бросался обидными замечаниями, а благодаря вину и вовсе разглядел в Вульфе друга.
        - Поразительная история, - изрек он. - Просто поразительная. Естественно, я никому ничего не расскажу. Я признателен вам за доверие. Не могу сказать, что уловил весь смысл, однако мне понятно, что снять подозрения с семьи Барстоу вам помогли усилия, приложенные к изобличению убийцы Маффеи. И мне понятно, что вы освободили Сару и Ларри Барстоу от нестерпимого бремени страха, а меня - от груза ответственности, который оказался значительно тяжелее, нежели я изначально предполагал. Я весьма вам признателен, поверьте мне.
        Вульф кивнул:
        - Конечно, тут есть свои тонкости. И вполне естественно, что часть из них ускользнула от вас. В действительности мы лишь доказали, это никто из вас четверых: ни миссис Барстоу, ни ее сын или дочь, ни вы - не убивали Карло Маффеи и что смертоносного драйвера не было в сумке с клюшками девятого апреля. Однако все еще сохраняется вероятность того, что кто-либо из вас - или же все вы, вступившие в сговор, - убили Барстоу. Тогда Маффеи устранил соучастник.
        Брэдфорд, внезапно насторожившийся, пристально уставился на Вульфа. Однако настороженность вскоре рассеялась, и он снова расслабился.
        - Чушь. Вы сами в это не верите. - Затем он вновь устремил на Вульфа пристальный взгляд. - Но почему?
        - К этому мы еще вернемся. Пока же позвольте спросить вас, заслужил ли я, по-вашему, своей откровенностью ответной откровенности от вас?
        - Да.
        - Тогда сообщите мне для начала, когда и как миссис Барстоу покушалась на жизнь своего супруга.
        На Брэдфорда было смешно смотреть. Сначала он перепугался, затем напрягся и замер, а потом до него дошло, что он выдал себя с головой, и почтенный доктор попытался придать своему лицу выражение естественного изумления. Наконец, он вскричал:
        - Как вы смеете! Это же нелепо!
        Вульф направил на него палец:
        - Полегче, доктор. И прошу вас, не подозревайте меня в подлом коварстве. Я лишь выискиваю факты, подтверждающие мои собственные заключения. Пожалуй, лучше все-таки сначала объяснить вам, почему я отказался от мысли, что виновным можете быть вы или члены семьи Барстоу. Я не чувствую за вами подобной вины. Вот и все. Конечно же, я могу рационально обосновать свое ощущение - точнее, отсутствие такового. Рассмотрим необходимые условия. Жена - или сын, или дочь - планирует убийство, обнаруживая незаурядную осторожность, проницательность и терпение. Загодя подготавливается замысловатое орудие убийства. Если убийца - жена или дочь, должен быть соучастник, убивший Маффеи. То же касается и сына - сам он этого не делал. Арчи Гудвин побывал в доме. Он не смог бы, проведя часы в подобном семействе, не учуять гнили и не донести это впечатление до меня. Будь вы убийцей, вам тоже потребовался бы соучастник для устранения Маффеи. Я провел с вами целый вечер. Вы могли бы убить, но никогда не стали бы делать этого подобным образом и не доверились бы ни одному сообщнику. Это все рациональные доводы, но гораздо
важнее их ощущение.
        - Тогда почему…
        - Нет, позвольте мне закончить. Вы, опытный и компетентный медик, констатировали сердечный приступ, хотя множество очевидных признаков заставляли предположить другое. Для чего уважаемому врачу идти на такую авантюру? Естественно, вы кого-то покрывали. И заявление мисс Барстоу подсказало кого. Став свидетелем смерти Барстоу, вы наверняка сразу же предположили, что его убила жена. И вы бы не пришли к столь потрясающему выводу, не будь у вас на то достаточных оснований. Гораздо более веских, чем то обстоятельство, что в периоды обострений душевного недуга миссис Барстоу желала смерти мужу. Если бы это вменялось в вину, сколько домохозяек в нашей стране кончили бы свою жизнь на виселице. Нет, у вас были более веские основания. Вы знали, что она либо готовилась к убийству, либо покушалась на жизнь мужа. Поскольку собранные факты исключают первую возможность, я склоняюсь ко второй и просто спрашиваю вас, когда и как она предпринимала попытку убийства. Спрашиваю лишь ради полноты картины, дабы затем предать забвению данные аспекты дела.
        Брэдфорд размышлял. Его мягкости как не бывало. Слушая объяснения Вульфа, он весь подался вперед в кресле. Наконец он осведомился:
        - Вы кого-нибудь посылали в университет?
        - Нет.
        - Там об этом знают. Значит, вы действительно догадались. В прошлом ноябре миссис Барстоу стреляла в мужа из револьвера. Она промахнулась. У нее было психическое расстройство.
        Вульф кивнул:
        - В припадке, конечно же… О, не оспаривайте это слово. Как бы вы его ни назвали, разве это не был припадок? Но я все же удивлен, доктор. Разве вспышка агрессии, вызванная расстройством психики, совместима с длительно вынашиваемым дьявольским умыслом?
        - Я не делал такого вывода, - рассердился Брэдфорд. - Боже мой, когда я склонился над телом своего лучшего и старейшего друга, явно павшего жертвой отравления, откуда мне было знать, чем его отравили, когда и как? Я помнил только слова, произнесенные Эллен - миссис Барстоу - накануне вечером. Я, как и вы, руководствовался своими ощущениями, вот только меня они подвели. Я тихо-мирно похоронил друга и не жалел об этом. Когда же произвели вскрытие и получили эти ошеломительные результаты, я был слишком потрясен, чересчур потрясен, чтобы действовать разумно. А когда миссис Барстоу предложила награду, я пытался - без всякого успеха - ее отговорить. Одним словом, перетрусил.
        Я не заметил, чтобы Вульф нажимал кнопку, но стоило Брэдфорду закончить, как на пороге возник Фриц.
        - Портвейн доктору Брэдфорду. Бутылку «реммерса» мне. Арчи?
        - Нет, спасибо.
        Брэдфорд вмешался:
        - Боюсь, мне тоже ничего, я должен идти. Уже почти одиннадцать, а мне ехать в пригород.
        - Но, доктор, - запротестовал Вульф, - вы не сказали мне всего, что я хочу знать. Еще пятнадцать минут? Пока вы всего лишь подтвердили несколько незначительных подозрений. Разве вы не видите, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы добиться вашего доверия и уважения? По одной лишь этой причине я могу спросить вас - надеясь на чистосердечный ответ, - кто убил вашего друга Барстоу.
        Брэдфорд опешил, не веря своим ушам.
        - Я отнюдь не пьян, просто склонен к драматическим эффектам, - продолжал Вульф. - Полагаю, я прирожденный актер. Как бы то ни было, хороший вопрос, по моему мнению, должен быть хорошо обставлен. А мой вопрос хорош. Видите ли, доктор, вам придется отрясти прах от разума вашего[16 - Аллюзия на библейский стих: «А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших» (Мф. 10: 14). - Перев.], прежде чем вы сможете дать мне удовлетворительный ответ. Прах опрометчивого и недоброго предположения касательно вашего друга, миссис Барстоу. А также вашей трусости. И понять, что вопреки всем опасениям, которые вы вынашивали многие месяцы, миссис Барстоу не убивала своего мужа. Тогда кто же? Кто, обладающий дьявольским терпением и изуверским чувством юмора, вложил ему в руку смертоносную игрушку? Вы ведь были старейшим и ближайшим другом Барстоу?
        Брэдфорд кивнул:
        - Мы с Питом Барстоу дружили еще мальчишками.
        - И испытывали обоюдное доверие? Пускай периодически вас и разделяли поверхностные интересы, вы все же выступали в жизни единым фронтом?
        - Вы хорошо это выразили. - Брэдфорд был тронут, это выдавал его голос. - Доверие, не нарушавшееся пятьдесят лет.
        - Хорошо. Тогда кто же убил его? Я и вправду ожидаю от вас внятного ответа, доктор. Что такого он сказал или сделал, что ему пришлось умереть? Может, вы и не знаете всей истории, но наверняка должны были уловить главу, абзац или предложение. Прислушайтесь к шепотам прошлого, возможно весьма далекого. И отбросьте ложную щепетильность. Я не прошу вас предъявлять обвинения. Опасайтесь не того, что пострадает невиновный, но что виновный останется на свободе.
        Фриц принес портвейн и пиво, и доктор вновь откинулся в кресле с бокалом в руке, задумчиво глядя на темно-красное вино. Он вскинул голову, кивнул Вульфу и снова погрузился в размышления. Вульф налил себе пива, подождал, пока осядет пена, и большими глотками осушил бокал. Он вечно думал, что у него в нагрудном кармане пиджака лежит платок, которого там обыкновенно не было, поэтому я подошел к ящику, где хранил для него добрую дюжину платков, взял один и протянул Вульфу.
        - Я не прислушиваюсь к шепотам прошлого, - произнес наконец Брэдфорд. - Я удивлен тем, что не слышу ни одного из тех, что вас интересуют. Также я вижу еще одну причину, почему с такой готовностью признал миссис Барстоу… ответственной. А точнее, безответственной, невменяемой. Просто я знал - или ощущал бессознательно, - что это не мог быть никто другой. Теперь, яснее чем когда-либо, я отдаю себе отчет в том, какой выдающейся личностью был Пит Барстоу. Мальчиком он никому не давал спуску, а взрослым боролся за то, во что верил. Но я готов поклясться, что никто на свете - ни мужчина, ни женщина - не желал ему смерти. Никто.
        - Кроме его жены.
        - Даже она не желала в действительности. Она стреляла в него с десяти футов и промахнулась.
        - Что ж. - Вульф вздохнул и осушил следующий стакан пива. - Боюсь, мне не за что вас благодарить.
        - Боюсь, что нет. Поверьте, мистер Вульф, я бы помог вам, если бы это было в моих силах. Любопытно, чт? теперь со мной происходит. Даже представить себе такого не мог. Теперь, когда я знаю, что Эллен ни при чем, я уже не уверен, что не одобряю назначенного ею вознаграждения. Может, я бы даже увеличил его. Выходит, я тоже готов мстить? За Пита, пожалуй. Думаю, он за меня отомстил бы.
        На мой взгляд, вечер решительно не удался. Последние десять минут я почти спал и многое пропустил. Мне начинало казаться, что Вульф, за неимением лучшего, развивает в себе чутье на феномены нового типа - убийства незнамо кем. Только так игла могла попасть в Барстоу, раз уж все сходились на том, что этого никто не желал.
        Вечер не удался, но кое-что меня все-таки потешило. Брэдфорд поднялся и подошел к креслу Вульфа пожелать ему доброй ночи. Я видел, что он пребывает в некоторой нерешительности. Наконец он произнес:
        - И еще кое-что, мистер Вульф. Я… Я должен принести вам извинения. В своем кабинете сегодня днем я позволил себе сделать замечание, совершенно излишнее, что-то о раздувании кладбищенских скандалов…
        - Ничего не понимаю. Извинения? - Спокойное недоумение Вульфа было великолепно. - Какое отношение ваше замечание имеет ко мне?
        Конечно же, из затруднительного положения Брэдфорд мог выйти только через дверь.
        Проводив безупречного старого джентльмена до выхода и заперев за ним дверь на засов, я по пути назад в кабинет завернул на кухню за стаканом молока. Фриц находился там. Я сообщил ему, что за один вечер он извел впустую уже достаточно доброго портвейна и теперь может закрывать лавочку. Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Я уселся и принялся потягивать молоко. Когда оно закончилось, я совсем извелся от скуки и принялся вещать, просто для практики:
        - Дело обстоит следующим образом, леди и джентльмены. Необходимо выяснить, много ли, черт возьми, толку в том, что гений ценой в миллион долларов распознал феномен отравленной иглы в животе человека, если оказывается, что никто ее туда не загонял. Выразимся иначе: если вещь оказывается там, куда ее никто не хотел помещать, что же тогда произошло? Или так: раз уж сумка с клюшками находилась в усадьбе Барстоу за сутки до убийства, то почему бы не выяснить, а не придумал ли один из слуг чего-нибудь позабавнее, чем измыслила миссис Барстоу? Сведения, полученные от мисс Сары, это совершенно исключают. Да и, потом, меня совершенно не радует подобный поворот событий. Боже, как же я ненавижу разбираться с шайкой слуг! Но, похоже, придется мне утречком заскочить к Барстоу и заняться прислугой. В противном случае, насколько я могу судить, мы будем вынуждены распрощаться с надеждой на пятьдесят штук. Дельце подвернулось то еще. Мы пришли к тому, с чего начинали. Я бы не возражал против помощи. Если бы только не приходилось самому думать и планировать - в дополнение к беготне изо дня в день с нулевым
результатом…
        - Продолжай, Арчи. - Вульф даже и не подумал открыть глаза.
        - Не могу, совсем уж тошно. Знаете что? Нас сделали. Этот герой отравленной иглы обставил нас. О да, еще несколько дней мы провозимся со слугами, пытаясь выведать, кто разместил в газете объявление о слесаре и все такое прочее, но нас сделали, и это так же верно, как и то, что вы до ушей налились пивом.
        Он открыл глаза:
        - Я собираюсь снизить норму до пяти кварт в день. Двенадцать бутылок. В бутылке меньше пинты. А теперь я отправляюсь в постель. - Он приступил к привычной процедуре подъема из кресла. Встал. - Кстати, Арчи, не мог бы ты выехать завтра с утра пораньше? Тогда ты добрался бы до «Грин медоу» еще до того, как мальчишки-носильщики разойдутся со своими малышами. Это единственное подцепленное тобой жаргонное словечко, которое представляется мне весьма уместным. Быть может, тебе также удалось бы доставить сюда тех двух пареньков, что пока ходят в школу. Было бы весьма удобно, если бы все четверо носильщиков оказались здесь в одиннадцать. Предупреди Фрица, что к обеду будут гости. Что едят мальчики в этом возрасте?
        - Всё.
        - Пусть Фриц приготовит.
        Убедившись, что он пока помещается в кабину лифта, я поднялся наверх, поставил будильник на шесть и завалился спать.
        Утром, вновь мчась по шоссе на север, я отнюдь не пел от счастья. Я всегда радовался любому делу, однако не был склонен заходиться от восторга, когда подозревал, что вся моя деятельность того и гляди обернется увольнением никчемного работника. Убеждать меня, что Ниро Вульф - чудо, не требовалось. Вот только я знал, что собирать у себя мальчишек все равно что палить наугад, и никаких надежд на них не возлагал. Собственно говоря, во мне крепло убеждение, что нас все-таки сделали. Если ничего лучшего в голову Вульфа не приходит…
        Дорожный патруль! Ранним утром ведущая на север полоса паркового шоссе пустовала, и я, сам того не заметив, набрал больше пятидесяти миль в час. Вот этот лихой казак на мотоцикле и замахал мне. Я свернул на обочину и остановился. Он потребовал мои права, я вручил их ему, и он вытащил книжку с квитанциями на штраф.
        Я попробовал отвертеться:
        - Я превысил скорость, не отрицаю. Но видите ли, какое дело… Хотя, возможно, вам это и неинтересно. Меня направили в контору Андерсона, в Уайт-Плейнсе, к окружному прокурору, с информацией по делу Барстоу. Он очень ждет ее.
        Фараон только приготовил карандаш.
        - Есть значок?
        Я вручил ему одну из своих визиток.
        - Я частный детектив. Это мой шеф, Ниро Вульф, как раз и заварил всю кашу.
        Он вернул мне визитку и права.
        - Ладно, только не начинайте прыгать через ограды.
        После этого происшествия я почувствовал себя лучше. Может, удача все-таки нам улыбнется?
        В клубе я заполучил двух мальчиков без каких-либо затруднений, но вот двух других разыскивал больше часа. Они учились в разных школах. Одного не пришлось уговаривать прошвырнуться в Нью-Йорк, а вот второй, должно быть, метил в учительские любимчики или же претендовал на стипендию Родса[17 - Эта стипендия, учрежденная в 1902 году английским и южноафриканским политическим деятелем Сесилом Родсом (1853 - 1902), позволяет учиться в Оксфорде выходцам из США, стран Британского Содружества и Южной Африки. - Ред.]. Я попробовал его высмеять, а когда это не сработало, стал разглагольствовать о правосудии и обязанностях законопослушного гражданина. Это его убедило, равно как и даму, заведовавшую школой. Поскольку меня пугала перспектива общения с ним, я посадил его вместе с другим мальчишкой на заднее откидное сиденье, а двух других ребят устроил рядом с собой. Затем я выбрался назад на шоссе и взял курс на юг, стараясь не набирать больше сорока миль в час, ибо не ожидал ничего хорошего от Андерсона.
        По приезде, без четверти одиннадцать, я отвел пацанов на кухню и накормил бутербродами, поскольку обед у нас подавался в час. От намерения отвести их наверх и показать орхидеи (лишние впечатления парнишкам не повредили бы) пришлось отказаться за недостатком времени. Я записал их имена и адреса. Тут выяснилось, что у одного из них - бледного и худого мальчишки, носившего сумку Мануэля Кимболла, - физиономия чем-то испачкана, и я повел его в ванную мыться. К тому времени, когда появился Вульф, я уже чувствовал себя вожатым бойскаутов.
        Я рассадил мальчишек на стульях рядком перед ним. Он зашел с букетом цимбидиумов, который поставил в вазу на своем столе, затем уселся в кресло и бегло просмотрел почту. Доброго утра мальчишкам он пожелал, как только переступил порог, а теперь, устроившись поудобнее, внимательно осмотрел их одного за другим. Они смущались и ерзали.
        - Прости, Арчи. Ты неудачно обставил сцену. - Он обратился к мальчику, сидевшему с краю, рыжему и голубоглазому: - Ваше имя, сэр?
        - Уильям Э. Райли.
        - Благодарю. Если вы передвинете ваш стул вон туда, ближе к стене… Намного лучше… А вас как зовут? - Выяснив их имена и рассадив ребят по своему усмотрению, он приступил к делу: - Кто из вас усомнился, что Питер Оливер Барстоу убит иглой, выскочившей из рукоятки клюшки?.. Ну же, я всего лишь пытаюсь познакомиться. Который?
        Заговорил толстяк Майк:
        - Это был я.
        - Ага. Майкл Аллен. Майкл, вы молоды. Вы уже научились принимать на веру расхожие истины, но вам еще предстоит научиться не отрицать невероятного… Итак, мальчики, я расскажу вам одну историю. Слушайте внимательно. Я хочу, чтобы вы поняли. История эта подлинная. Как-то в актовом зале проходило собрание сотни психологов. А психологов, чтоб вы знали, учат наблюдать. И было устроено так, что неожиданно для всех в зал вломился и пробежал по проходу человек. За ним гнался второй, размахивая пистолетом. В другую дверь ввалился третий. Второй выстрелил в первого. Третий сбил второго с ног и отнял у него пистолет. А потом все они выбежали в разные двери. Когда все закончилось, поднялся один из психологов, успокоил коллег и объявил, что происшедшее было инсценировкой. И попросил всех собравшихся немедленно написать полный и подробный отчет об инциденте. Когда же отчеты изучили и сравнили, оказалось, что ни один не назовешь совершенно точным. Не было и двух совпадающих меж собой. В одном из отчетов даже говорилось, что третий человек стрелял в первого. - Вульф умолк и посмотрел на ребят. - Вот и все. Я не
очень хороший рассказчик, но вы, надеюсь, уловили суть. Понимаете, куда я клоню?
        Они закивали.
        - Понимаете. Тогда я не буду оскорблять ваш интеллект объяснениями. Давайте же перейдем к нашей собственной истории. Мы будем сидеть здесь и обсуждать смерть Питера Оливера Барстоу, в особенности события на стартовой площадке, которые и привели к ней. В час дня мы пообедаем, потом вернемся сюда и продолжим. Обсуждение продлится весь день, много часов. Вы устанете, но голодными не останетесь. Если захочется спать, можете вздремнуть. Я изложил вам всю программу, дабы вы знали, какое скрупулезное и трудное дело нам предстоит. Мистер Гудвин выслушал две стереотипные истории. Полагаю, две другие практически идентичны. Стереотип - это нечто устоявшееся, не подлежащее пересмотру. Я вовсе не ожидаю, что вы измените свои истории о том, что случилось возле первой метки. Я лишь прошу, чтобы вы позабыли все ваши споры и обсуждения, все пересказы родным и друзьям, все картины, отпечатанные в мозгу словами, и вернулись к самой сцене. Это жизненно важно. Я бы покинул свой дом и вместе с вами отправился к месту происшествия, если бы не опасался, что из-за различных помех все наши усилия пойдут прахом. Мы должны
силой воображения перенести сцену действия сюда. Вот мы и на стартовой площадке, ребята.
        Итак, мы на месте. Воскресный день. Ларри Барстоу договорился с двумя из вас. Другие - с Кимболлами, несут их сумки. Вы в знакомой обстановке, такой же привычной, как домашняя. Вы заняты своим обычным делом, которое выполняете почти механически. На плечи вам давят ремни сумок. Вам, Майкл Аллен, не надо говорить, чт? делать, когда вы видите мистера Барстоу, вашего малыша с прошлого сезона, который возле первой метки упражняется с мэши. Вы подходите к нему, берете его сумку, вручаете ему клюшку, быть может?
        Майк покачал головой.
        - Нет? Что же вы делаете?
        - Я начинаю гоняться за мячами.
        - Ага. За мячами, которые он выбил мэши.
        - Да, сэр.
        - Хорошо. Чем вы занимались, Уильям Райли, пока Майкл гонялся за мячами?
        - Жевал жвачку.
        - И только? Это все, на что вы затрачивали усилия?
        - Ну, я стоял и держал сумку старого Кимболла.
        Слушая вступление Вульфа, я опасался, что его длинная речь утомит мальчишек и весьма скоро они просто потеряют к нему интерес, но вышло по-другому. Не высказав этого напрямую, он дал им понять, что рассчитывает на их помощь. Намекнул, что те психологи оказались туповаты, но уж с мальчишками-то ничего подобного точно не произойдет - после всех потраченных слов.
        Он продвигался дюйм за дюймом, то с одним мальчиком, то с другим. А порой они галдели все разом. Он позволил им отвлечься на продолжительную дискуссию о достоинствах различных клюшек и сидел, прикрыв глаза и притворяясь, будто ему это интересно. Полчаса он расспрашивал их о характере и привычках других присутствовавших на поле носильщиков и игроков, которые начинали партии непосредственно перед четверкой Барстоу. Каждый раз, когда кто-нибудь из мальчиков перескакивал на начало игры четверки, Вульф неизменно возвращал его назад. Среди всех этих несуразностей я различал одну, быть может главную, вещь, которую он проделывал: он ни на мгновение не терял из виду ни одну клюшку из всех без исключения сумок.
        На обед Фриц подал нам два гигантских пирога с курятиной и четыре арбуза. Я распределял порции, как обычно, когда собиралась целая компании гостей, и, лишь ускорив манипуляции с ножом и вилкой, сумел урвать кое-что для себя, прежде чем оба блюда опустели. С арбузами вышло попроще: я дал каждому мальчику по половине, столько же Вульфу и себе, а четвертый оставил для Фрица. Я подозревал, что он к нему даже не притронется, но, возможно, найдет арбузу кулинарное применение.
        После обеда мы продолжили с того места, на котором остановились. Я прямо-таки поразился тому, как Вульф сумел освободить ребят от предвзятого взгляда на события и помог взглянуть на случившееся по-новому. Мальчишки так и ринулись вперед. Они напрочь позабыли, что у них уже что-то выведывали, что они должны обращаться к воспоминаниям. Теперь это была просто стайка пацанят, азартно обсуждавших недавнюю игру, только в обсуждении участвовал Вульф, не позволявший упускать ни единой подробности и постоянно заставлявший их возвращаться назад. И все равно они продвигались. Вот Ларри Барстоу сделал первый удар, затем Мануэль Кимболл.
        Когда произошел перелом, это свершилось так просто и естественно и так согласовалось со всем предыдущим, что какую-то минуту я даже не осознавал, чт? происходит. Вульф разговаривал с толстяком Майком:
        - Потом вы передали Барстоу его драйвер. Вы положили мяч на подставку?
        - Да, сэр. Нет… Я не мог, потому что искал мячик, который он куда-то закинул своей мэши.
        - Именно, Майкл. Вы уже говорили, что искали мяч. Я тогда еще поинтересовался, как же вы могли поставить его для Барстоу.
        Вмешался Уильям Райли:
        - Барстоу сам его поставил. Мячик скатился, и я его поставил снова.
        - Благодарю, Уильям… Вот видите, Майкл, вы не ставили для него мяч. Тяжелая сумка с клюшками не мешала, пока вы искали пропавший мяч?
        - Не, мы же привыкли.
        - Вы нашли мяч?
        - Да, сэр.
        - И что вы с ним сделали?
        - Положил в мешок для мячей.
        - Так оно и было в действительности или вы строите предположение?
        - Положил. Я помню.
        - Сразу же?
        - Да, сэр.
        - Значит, сумка с клюшками наверняка была при вас, пока вы искали мяч. Тогда вы не могли подать Барстоу драйвер, когда подошла его очередь делать первый удар. Ведь вас рядом не было. И сам он не мог вытащить драйвер из сумки, потому что сумки под рукой не было. Быть может, вы отдали ему драйвер заранее?
        - Конечно. Должен был.
        - Майкл, нам необходимо кое-что получше, чем «должен был». Вы либо отдали заранее, либо нет. Помните, что вы должны рассказывать нам…
        Тут его опять перебил Уильям Райли:
        - Эй, Майк, так вот почему он одолжил у старого Кимболла драйвер! Потому что ты в это время искал мячик.
        - Ага. - Вульф закрыл глаза на долю секунды, затем открыл. - Уильям, кричать необязательно. Кто одолжил у мистера Кимболла драйвер?
        - Да Барстоу же.
        - Почему вы так думаете?
        - Я не думаю, я знаю. Я достал его, чтобы подать старому Кимболлу. А тут мячик Барстоу скатился с подставки. Я положил мячик на место, а когда встал, старый Кимболл сказал Барстоу: «Возьмите мой». Барстоу потянулся за клюшкой. Вот я и отдал ему драйвер старого Кимболла.
        - И Барстоу им воспользовался?
        - Ну да. Сразу же и ударил. А Майк с сумкой вернулся только после того, как ударил по мячу старый Кимболл.
        Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы усидеть в кресле. Мне хотелось танцевать, как в фильме «Весна в горах», что я смотрел в кинотеатре, и приколоть букет орхидей на куртку Уильяму Райли, и обнять хотя бы половину Вульфа, потому что всего его я бы точно не обхватил: руки коротки. Я даже боялся смотреть на него, опасаясь, что растяну рот до ушей и точно вывихну себе челюсть.
        Вульф занялся бледным и худым мальчишкой и тем, кто захотел проявить себя законопослушным гражданином. Но ни тот ни другой не вспомнил, как Барстоу одалживал драйвер. Худой сказал, что не отрывал глаз от фервея, запоминая место в кустах, куда угодил мяч Мануэля Кимболла после удара, а законопослушный гражданин просто ничего не помнил. Вульф обратился к толстяку Майку. Тот не мог сказать точно, находился ли драйвер Барстоу в сумке, когда он таскался с ней в поисках мяча, но не помнил, чтобы подавал клюшку Барстоу, получал ее обратно и убирал в сумку. Пока они беседовали, Уильяму Райли потребовалась вся его вежливость, чтобы не встревать. Наконец Вульф вернулся к нему:
        - Прошу прощения, Уильям. Не подумайте, что я подвергаю сомнению вашу память или вашу приверженность истине. Получить подтверждение никогда не бывает лишним. И еще могло показаться немного странным, что вы позабыли столь важную подробность.
        Мальчик запротестовал:
        - Я не позабыл, просто ни разу не подумал об этом.
        - Вы имеете в виду, что не включали этот эпизод в свои рассказы друзьям?
        - Да, сэр.
        - Хорошо, Уильям. Я не совсем удачно сформулировал вопрос, но вижу, что вам достает сообразительности придерживаться главного положения. Быть может, вы упомянули об этом эпизоде мистеру Андерсону?
        Мальчик покачал головой:
        - Я не встречался с Андерсоном. Приходил детектив и задавал вопросы, не очень много.
        - Понимаю. - Вульф вздохнул, глубоко и протяжно, и нажал кнопку. - Время пить чай, мосье.
        Для Вульфа, естественно, это означало пиво. Я поднялся, собрал мальчишек и отвел их на кухню. Как я и предполагал, арбуз остался нетронутым. Я разделил его на четыре части и раздал. Фриц, отвечая на вызов Вульфа, поставил на поднос бокал и две бутылки. Но, когда он вышел в прихожую, я заметил, что направился он к лестнице, а не к кабинету. Я бросил взгляд на часы: без двух минут четыре. Сукин сын просто спасал свой распорядок! Оставив ребят с арбузом, я выскочил из кухни и перехватил его на пути к лифту. Вульф отдал мне распоряжения:
        - Передай мальчикам мою благодарность, заплати им достаточно, но не щедро, ибо я вовсе не щедр, и отвези их домой. Перед отъездом позвони в контору Э. Д. Кимболла и выясни, когда там ожидают его возвращения из Чикаго. Возможно, он еще жив, поскольку был достаточно прозорливым или удачливым, чтобы убраться на тысячу миль от своей судьбы. Если же он вдруг вернулся, вези его сюда немедленно. Не тяни с этим.
        - Да, сэр. А не думаете ли вы, что, если эта новость достигнет Андерсона, она запутает его и огорчит? Не попросить ли мне ребят держать язык за зубами?
        - Нет, Арчи. Если есть выбор, всегда мудрее полагаться на инерцию. Это величайшая сила на свете.
        Когда я вернулся на кухню, Фриц разрезал яблочный пирог.
        Глава тринадцатая
        Закончив развозить мальчиков по всему Уэстчестеру, я с удовольствием поехал бы в усадьбу Кимболлов и спросил бы Мануэля: «Не могли бы вы сказать мне, хранит ли ваш отец свою сумку с клюшками в клубном шкафчике и есть ли у вас ключ от него?» До него наверняка дойдет, подумалось мне, что на этот вопрос не ответишь недоуменным вздергиванием бровей. В мыслях своих я уже усаживал его на электрический стул. Однако сознавал все же, что, коли убийца он, лучше пока оставить его в неведении. А еще я сознавал, что для ареста и осуждения Мануэля Кимболла мало одного того факта, что он меня нервирует.
        Томило меня и другое искушение: заглянуть в контору Андерсона и предложить ему пари на десять тысяч долларов, что никто и не думал убивать Питера Оливера Барстоу. Еще в самом начале Вульф затеял игру в прятки. Целых два дня на всем белом свете только мы с ним - да еще убийца - знали, что Барстоу убит. Теперь только нам одним - за тем же исключением да еще за вычетом мальчиков-носильщиков - было известно, что убили его по чистой случайности.
        В общем, доставив домой последнего мальчишку, я направился в «Грин медоу», благо клуб был неподалеку. Я намеревался немного поспрашивать насчет шкафчика, однако по прибытии на место делать это поостерегся. Если бы вдруг открылось, что мы проявляем хоть малейший интерес к шкафчикам, все могло бы пойти прахом, раз уже не составляло секрета, что сумка Барстоу в клубе никогда не хранилась. Поэтому я лишь поболтал со старшим носильщиков да поздоровался с распорядителем. Может, я и надеялся насладиться созерцанием Мануэля Кимболла, но нигде его не заметил.
        У старшего Кимболла, как сообщил мне его сын, была брокерская контора по покупке и продаже зерна на Перл-стрит. Когда я позвонил туда в начале пятого, мне сказали, что Э. Д. Кимболл должен вернуться из Чикаго завтра, в пятницу, на экспрессе «Сенчери». Если бы не это, думаю, я попытался бы что-нибудь предпринять в Уэстчестере тем же вечером. На худой конец, с наступлением темноты подкрался бы к дому Кимболлов и заглядывал во все окна. Однако старший Кимболл все еще находился в дороге, и оставалось только ждать. Я отправился домой.
        После ужина тем вечером Вульф попросил меня взять блокнот и снова зачитать ему записи о моем визите к Мануэлю, а также то немногое, что о младшем Кимболле рассказали Сара и Ларри Барстоу. Мы долго обсуждали его и пришли к кое-каким выводам. Рассмотрели даже вероятность того, что Барстоу отнюдь не случайно пришлось одолжить драйвер у старшего Кимболла, задумавшего убийство, хотя это и была, конечно же, сущая бессмыслица. Я заикнулся про Мануэля, однако Вульф потребовал серьезных доказательств. Пришлось признать, что я не могу предъявить не то что улик, но даже причин его подозревать. Насколько я понимал, с той же вероятностью убийцей мог оказаться любой другой член клуба «Грин медоу», имеющий возможность забраться в шкафчик старшего Кимболла. «И все-таки, - настаивал я, - будь он моим сыном, я отправил бы его в кругосветку и построил ограждение через весь Тихий океан, чтобы он не смог пробраться назад».
        Перед отходом ко сну Вульф вновь обрисовал мою программу на следующий день. Ее первый пункт меня не особо заботил. Конечно же, он был прав насчет того, что мальчишки наверняка все разболтают и слухи дойдут до Андерсона. И раз уж этого не избежать, нам стоило уведомить его первыми. Я мог выполнить это поручение в порядке благотворительности и все равно поспеть в контору Кимболла почти к самому его прибытию с Центрального вокзала.
        Поэтому раннее утро вновь застало меня в родстере, мчащемся по направлению к Уайт-Плейнсу. Я даже мечтал, чтобы ко мне прицепился тот же самый патрульный. Вот было бы классно. Я скормил бы ему прежнюю байку и, может, на этот раз имел бы удовольствие заполучить эскорт до самого здания суда. Однако от Вудлона до моста на Мэйн-стрит на глаза мне не попалось ничего более волнующего, нежели белка, взбирающаяся на дерево.
        Я тащился по Мэйн-стрит за тремя неуклюжими автобусами, словно пони за слонами на цирковом параде, когда мне в голову пришла идея. И она мне весьма понравилась. Вульф, кажется, воображал, будто может заполучить к себе в кабинет любого, от далай-ламы до Аль Капоне, стоит только отдать мне приказ да немного подождать. Но мой весьма обширный опыт подсказывал, что никогда не угадаешь наперед, на что натолкнешься, - может, на кого-нибудь с сорока парами ног, не желающих переступать в нужном направлении. И вот теперь я должен был не только выдернуть известного зернового брокера из его конторы сразу по возвращении после недельной отлучки, но и донести до окружного прокурора в его логове откровение, которое, возможно, чревато сомнительным удовольствием столкнуться у дверей кабинета Э. Д. Кимболла с Корбеттом или другим блюстителем закона. И что же в этом будет хорошего?
        Я приткнул родстер в первое же свободное место, нашел телефон, позвонил Вульфу и заявил, что мы вознамерились подать суп перед коктейлем. Он немного поупрямился и поспорил со мной, ибо был убежден, что нам воздастся сторицей, ежели мы заблаговременно отдадим Андерсону то, что тот неизбежно заполучит сам. Но, поняв, что я намерен ему возражать, пока стоимость разговора не поднимется до доллара, он сдался. Так что я мог вернуться в Нью-Йорк и двигать на Перл-стрит, чтобы там сторожить свою жертву.
        По дороге назад я радовался тому, что давешний патрульный так и не удостоил меня своим вниманием.
        Доехав до нужного дома на Перл-стрит и поднявшись на лифте на десятый этаж, я обнаружил, что компания Э. Д. Кимболла отнюдь не разменивается по мелочам, снабжая зерном куриных королей, растящих птицу на задних дворах. Она владела анфиладой комнат в пол-этажа. Ее название значилось на всех дверях, а на двойной входной вдобавок еще и красовались названия товарных бирж со всей страны. Часы на стене показывали без четверти десять. Если «Сенчери» не выбился из расписания, то должен был уже прибыть на Центральный вокзал, и тогда Кимболла стоило ожидать через пятнадцать - двадцать минут.
        Я поговорил с девушкой за конторкой. Она посовещалась с кем-то по телефону и проводила меня во внутреннюю комнату, где какой-то малый с квадратной челюстью, закинув ноги на подоконник, просматривал утреннюю газету. Он бросил мне:
        - Одну минуту.
        Я сел. Через какое-то время он швырнул газету на стол и обратил свое внимание на меня.
        - Весьма скоро появится мистер Э. Д. Кимболл, - начал я. - Я понимаю, что он будет занят, восполняя неделю своего отсутствия. Однако, прежде чем он приступит к делам, мне необходимо переговорить с ним по срочному личному вопросу, минут десять. Я частный детектив, вот моя визитка. Прежде он обо мне не слышал. Я работаю на Ниро Вульфа. Можете это организовать?
        - Чего вы хотите? Просто скажите, чего вы хотите.
        Я покачал головой:
        - Это действительно личное и чертовски срочное дело. Вам придется поверить моему честному молодому лицу. Если вы думаете, что это рэкет, позвоните в отделение «Метрополитен траст компани» на Тридцать Четвертой улице. Они вам ответят, что в свое свободное время я сшибаю мелочь с колясок.
        Квадратные челюсти раздвинулись в усмешке.
        - Ну, не знаю. У мистера Кимболла уже с десяток условленных встреч. Первая в десять тридцать. Я его секретарь и имею представление о том, как он занят, лучше его самого. Вам стоит выложить все мне.
        - Сожалею, но это сугубо личный вопрос.
        - Ладно, посмотрю, чт? можно сделать. Пройдите в приемную… А впрочем, нет, подождите здесь. Хотите полистать газету?
        Он бросил мне газету, встал, собрал кое-какую почту и прочие бумаги и вышел из комнаты. Утром за скорым завтраком я лишь пробежал глазами передовицу, на большее времени не хватило. Пролистав выпуск, я увидел, что дело Барстоу уже переместилось на седьмую страницу и занимало отнюдь не б?льшую ее часть. Андерсон утверждал, будто «в расследовании достигнут прогресс». Старый добрый прогресс, подумал я, ты ничуть не изменился с тех пор, как я наблюдал тебя в последний раз, разве что покрылся морщинами да лишился многих зубов. Коронер пока не брался сказать о яде что-то определенное, но вскоре у него появятся результаты экспертизы. Ни в одной из виденных мною газет ни разу не высказывалось даже намека на подозрение, будто убийство совершено кем-то из семьи. А уж теперь-то, подумалось мне, и не появится. Но автор статьи еще раз попенял доктору Брэдфорду. И мне было очевидно, что пройдет немало времени, прежде чем тот сможет взглянуть в лицо коронарному тромбозу, не сглатывая комок в горле.
        Дверь отворилась, и появился секретарь.
        - Мистер Гудвин. Прошу сюда.
        В следующей комнате через одну - просторном кабинете с окнами на двух стенах, обставленном старинной мебелью, с телеграфным аппаратом, передающим биржевые котировки, в углу - за столом сидел мужчина. Гладковыбритый, седеющий и довольно крупный, хотя толстым я бы его не назвал. Вид он имел озабоченный и одновременно веселый, словно ему только что рассказали анекдот, но у него болел зуб. Я задался вопросом, чего тут больше: озабоченности или веселья и не вызвана ли его странная мина докладом секретаря обо мне, но при дальнейшем знакомстве выяснил, что так он выглядел всегда.
        Секретарь объявил:
        - Вот этот человек, мистер Кимболл.
        Кимболл хрюкнул и поинтересовался, что мне угодно. Я заявил, что дело у меня сугубо личное. Кимболл ответил:
        - В таком случае вам лучше обсудить его с моим секретарем, чтобы мне не пришлось утруждать себя пересказом.
        Он рассмеялся, секретарь улыбнулся, а я выдал ухмылку и начал:
        - Я просил десять минут, поэтому, если не возражаете, приступлю сразу к сути. Ниро Вульф хотел бы видеть вас у себе в кабинете этим утром в одиннадцать часов.
        - Силы небесные! - последовал возглас неподдельного изумления. - Ниро Вульф - король Англии или кто-то в этом роде?
        - Примерно так, - кивнул я. - Позвольте заметить, мистер Кимболл, что будет проще и быстрее, если вы не станете меня перебивать. Просто выслушайте. В воскресенье, четвертого июня, Питер Оливер Барстоу скоропостижно скончался во время партии в гольф со своим сыном, вами и вашим сыном. В четверг, восьмого, вы уехали в Чикаго. В воскресенье, одиннадцатого, были объявлены результаты вскрытия. Полагаю, чикагские газеты писали об этом?
        - Ах, это. - Верх взяло беспокойство. - Я ожидал неприятностей по возвращении домой. Я прочел кучу всякого вздора о яде, игле и прочей дребедени. - Он повернулся к секретарю: - Блэйн, ну разве я не писал тебе, что это обернется неприятностями, когда я вернусь?
        Секретарь кивнул:
        - Да, сэр. На одиннадцать тридцать у вас назначена встреча с представителем прокурора округа Уэстчестер. Я не успел вас об этом предупредить.
        Я позволил себе ухмыльнуться лишь мысленно.
        - Это не вздор, мистер Кимболл. Барстоу был убит отравленной иглой, выпущенной из рукоятки драйвера. Таковы обстоятельства, говоря вкратце. А теперь послушайте. Вот вы на стартовой площадке, готовитесь начать игру. Вас четверо, у каждого свой носильщик… Нет, вы послушайте, не перебивайте. Это серьезно. Вы у первой метки. По мячу бьет Ларри Барстоу. Потом ваш сын Мануэль. Подошла очередь Питера Оливера Барстоу. Вы стоите рядом с ним, помните? Его мяч скатывается с подставки. Ваш носильщик возвращает мяч на место, потому что мальчик Барстоу где-то в стороне ищет мяч. Припоминаете? Барстоу готов нанести удар, но у него нет драйвера, потому что его сумка у мальчика. И тогда вы предлагаете: «Возьмите мой». Ваш носильщик поднимается и протягивает ему ваш драйвер. Помните? Барстоу бьет по мячу вашей клюшкой и тут же подскакивает, начинает тереть живот, потому что его ужалила оса. Эта оса вылетела из вашего драйвера и убила его. Он умер через двадцать минут.
        Кимболл слушал меня насупившись, веселья на его лице как не бывало. Но хотя он и хмурился, речь его, когда он заговорил, была недолгой:
        - Вздор.
        - Нет, - возразил я. - Вы можете объявить это вздором, но ваши слова ничего не изменят. Впрочем, вздор это или нет, вы не станете отрицать, что у первой метки Барстоу воспользовался вашим драйвером. Помните?
        Он кивнул:
        - Да, помню. Я не думал об этом, но теперь, когда вы напомнили мне, я вижу всю сцену совершенно отчетливо. Это было в точности, как вы…
        - Мистер Кимболл, - приступил к своим обязанностям секретарь, - быть может, было бы лучше, если бы вы… То есть по зрелом размышлении…
        - Лучше, если бы что?.. Ох нет, Блэйн. Я знал, что будут неприятности, даже не сомневался. Конечно же, Барстоу бил моим драйвером. С какой стати мне это скрывать? Я едва знал Барстоу. Разумеется, история с отравленной иглой - полнейший вздор, но это не отменяет неприятностей.
        - Она обернется кое-чем худшим, чем неприятности, мистер Кимболл. - Я подъехал в кресле к нему поближе. - Слушайте. Пока полиции неизвестно, что Барстоу пользовался вашей клюшкой. Окружной прокурор тоже этого не знает. Я вовсе не предлагаю вам что-либо от них скрывать, они и так об этом пронюхают. Но если вы считаете вздором отравленную иглу, они так не считают. Им доподлинно известно, что Барстоу убит иглой, вылетевшей из драйвера у первой метки. И когда они выяснят, что он бил вашей клюшкой, как думаете, чт? тогда они предпримут? Вас, конечно же, не арестуют. Но вам придется найти в словаре более точное определение, чем «неприятности», для того, что случится. Мой вам совет: повидайтесь с Ниро Вульфом. Прихватите с собой адвоката, если хотите, но не медлите с этим.
        Кимболл пощипал себя за губу. Потом уронил руку и произнес:
        - Силы небесные.
        - Да, сэр.
        Он посмотрел на секретаря:
        - Ты знаешь, Блэйн, я ни во что не ставлю адвокатишек.
        - Точно, сэр.
        Кимболл встал.
        - Вот так незадача… Я уже говорил тебе, Блэйн, что имею способности только к одному - к торговле. Я хороший торговец, и даже удивительно, что ты считаешь меня человеком мягким. Мягкосердечным. Я и вправду довольно беспомощен в частной жизни. - Он раскачивался, переступая с носка на пятку, за столом. - М-да, это, кажется, посерьезнее неприятностей. Силы небесные… Как бы ты поступил, Блэйн?
        Я бросил взгляд на секретаря. Он колебался:
        - Если вы хотите повидаться с этим Ниро Вульфом, я мог бы поехать с вами. Но на вашем месте я нанял бы адвоката.
        - Какие у меня назначены встречи?
        - Обычные, ничего важного. В одиннадцать тридцать появится человек от прокурора округа Уэстчестер.
        - Ерунда, обойдусь без него. Ну, придумай какую-нибудь отговорку. Что там с котировками?
        - Устойчивы на момент открытия. Хлопок падает.
        Кимболл повернулся ко мне:
        - Где этот Ниро Вульф? Привезите его сюда.
        - Это невозможно, мистер Кимболл. Он… - Вульф как-то узнал, что я назвал его немощным в беседе с клиентом, и мне не хотелось повторения того, что за этим последовало. - Он эксцентричный гений. Ехать-то всего до Тридцать Пятой улицы. Моя машина внизу, и я с удовольствием вас подвезу.
        Кимболл ответил:
        - В своей жизни я встречал только одного гения. Это был аргентинский ковбой. Гаучо. Ладно. Подождите меня в приемной.
        Вернувшись в приемную, я уселся на краешек стула. Знакомство с Э. Д. Кимболлом и разговор с ним каким-то образом прочистили мне мозги. Я ясно осознал то, что должен был понять еще прошлым вечером: в ту минуту, когда выяснилось, чей драйвер на самом деле был превращен, как выразился Вульф, в смертоносную игрушку, и когда на сцене появился старший Кимболл, мы, вероятно, вышли на финишную прямую. Это было все равно как обнаружить убитого, чудом вернуть его к жизни и выяснить у него, кто убийца. Вот что такое был Э. Д. Кимболл - жертва, которая чудом еще жива. Требовалось отвезти его к Вульфу и накрепко запереть дверь. Отвезти прежде, чем он увидится с Корбеттом… или, если уж на то пошло, с кем-то другим. Кем угодно. Откуда мне знать, что это не секретарь, Блэйн Квадратная Челюсть, заказал драйвер и исхитрился подсунуть его в сумку Кимболла? Может, пока я верчусь тут на краешке стула, Блэйн вонзает нож в Кимболла, как перед этим в Карло Маффеи…
        Было без десяти одиннадцать. Я вскочил и принялся расхаживать по приемной. Человек Андерсона - я был уверен, что им окажется Корбетт, - должен прибыть в половине двенадцатого, и в его тупую башку вполне могла прийти мысль приехать пораньше да подождать. Я уж собирался просить девушку за конторкой позвонить Блэйну, как внутренняя дверь открылась и появился Кимболл в шляпе. Как же я ему обрадовался! Он кивнул мне, я подскочил к входным дверям и распахнул их перед ним.
        Когда мы зашли в лифт, я поинтересовался:
        - Мистер Блэйн не едет с нами?
        Кимболл покачал головой:
        - Здесь он нужнее. Мне нравится ваше лицо. По большей части мне нравятся лица людей, и это неизменно себя оправдывает. Доверие - одна из прекраснейших вещей на земле, доверие к тому, с кем имеешь дело.
        Да уж, подумал я, готов поспорить, удачливый торговец вроде тебя способен извести уйму доверия.
        До места, где я припарковал родстер, требовалось пройти лишь половину квартала. Я отклонился к западу, дабы избежать основного потока машин, но было уже около четверти двенадцатого, когда я отворил перед Кимболлом дверь дома Вульфа.
        Я отвел гостя в залу и попросил подождать три минуты, потом вернулся к входной двери и убедился, что она заперта на засов. Затем прошел на кухню. Фриц пек пирожки с вишней. Он только что вытащил противень из духовки. Я стащил пирожок и поспешно запихал его в рот, после чего стал сыпать проклятьями, ибо едва не спалил язык. Фрицу я сказал:
        - Один гость к обеду, и чтоб никакого яду! Смотри, кого впускаешь в дом. Возникнут сомнения - зови меня.
        Вульф сидел за столом в кабинете. Едва лишь завидев его, я раздраженно застыл, ибо он устроил форменное безобразие. В его столе был только один ящик, широкий и неглубокий, посередине. С тех пор как с бочкового пива, хранившегося в подвале и подаваемого в кувшине, он перешел на бутылочное, у него появилась привычка выдвигать ящик и бросать в него пробку с открытой бутылки. Фрицу дела не было до ящиков в кабинете, я же знал, что Вульфом владеет безумная идея, будто он откладывает пробки с какой-то целью, и потому их не трогал. И вот теперь он наполовину выдвинул ящик, рассыпал пробки по всей столешнице и собирал их в кучки.
        Я процедил:
        - Мистер Э. Д. Кимболл в зале. Хотите, чтобы он пришел и помог вам?
        - Черт. - Вульф осмотрел кучки пробок и беспомощно уставился на меня. Потом вздохнул: - Он не может немного подождать?
        - Ну конечно, сколько угодно! Как насчет следующей недели?
        Вульф снова вздохнул:
        - Будь оно проклято. Веди его.
        - Когда на столе валяется этот хлам?.. Ладно, я сказал ему, что вы со странностями. - До этого я говорил тихо, а теперь еще больше понизил голос, давая ему понять, как все принял Кимболл и чт? я ему сообщил.
        Вульф кивнул, и я отправился за гостем.
        Кимболл обрел прежнее, обеспокоенно-веселое выражение лица. Я представил его и подвинул для него кресло, а после того, как они с Вульфом обменялись несколькими словами, обратился к шефу:
        - Если я вам не нужен, сэр, я займусь теми отчетами.
        Он кивнул, и я устроился за своим столом, обложившись бумагами, которыми наполовину прикрыл блокнот, где в подобных случаях делал записи. Я стенографировал с такими сокращениями, что мог записывать каждое слово беглой речи, а для невнимательного взгляда это выглядело так, будто я роюсь в поисках старого счета за деликатесы.
        Вульф говорил:
        - Вы совершенно правы, мистер Кимболл. Срок человека дан ему только из милости. И существует множество средств, с помощью которых он может быть ограничен в правах: наводнение, голод, война, супружество… Не говоря уж о смерти, самом удовлетворительном из всех, потому что она закрывает вопрос окончательно.
        - Силы небесные. - Кимболл никак не мог угомониться. - Не понимаю, почему же она должна считаться удовлетворительным средством.
        - К выяснению этого вы подошли весьма близко в позапрошлое воскресенье. - Вульф указал на него пальцем: - Вы занятой человек, мистер Кимболл, и только что вернулись в свою контору после недельного отсутствия. Почему же при подобных обстоятельствах вы нашли время повидаться со мной?
        Кимболл уставился на него:
        - Вот вы мне и объясните.
        - Хорошо. Вы пришли потому, что озадачены. Не лучшее состояние для человека, которому, как вам, грозит смертельная опасность. Я не вижу на вашем лице ни тревоги, ни страха - одно лишь замешательство. И это поразительно, если принять в расчет, чт? сообщил вам мистер Гудвин. А он проинформировал вас, что четвертого июня, двенадцать дней назад, Питер Оливер Барстоу был убит по чистой случайности и эта случайность спасла вам жизнь. Вы восприняли его слова, мягко говоря, с недоверием. Почему?
        - Потому что это чушь. - Кимболл начал проявлять нетерпение. - Ерунда.
        - Ранее вы назвали это вздором. Почему же?
        - Да потому, что это вздор и есть. Если полицейские, столкнувшись с чем-то, что выше их разумения, выдумывают байку, чтобы оправдаться, это нормально. Я придерживаюсь того взгляда, что каждый волен заниматься своим делом как хочет. Но пускай даже не мечтают, чтобы я вступил в это предприятие с ними на паях. Меня пусть оставят в покое. Я занятой человек. У меня есть дела поважнее. Вы ошибаетесь, мистер Вульф. Я приехал к вам не потому, что озадачен. И, уж конечно, не для того, чтобы позволить вам меня запугать. Я приехал потому, что полиция, несомненно, попытается втравить меня в историю, которая доставит мне кучу неприятностей и нежелательную известность. Ваш человек дал мне понять, что вы подскажете, как этого избежать. Если так - приступайте. Я заплач?. Если - нет, скажите сразу. Я поищу советчика получше.
        - Что ж. - Вульф откинулся в кресле, разглядывая лицо брокера из-под прикрытых век. Наконец он покачал головой. - Боюсь, избавить вас от неприятностей не в моих силах, мистер Кимболл. Однако при некоторой удаче я мог бы подсказать вам, как избежать смерти. Хотя и не наверняка.
        - Никогда не надеялся избежать смерти.
        - Оставьте ваши каламбуры. Естественно, я имею в виду насильственную смерть. Буду с вами честен, сэр. Если я не прощаюсь с вами и не отпускаю вас по делам, то вовсе не из убеждения, что вы хорохоритесь перед лицом смерти как последний дурак. Я далек от некоторых христианских побуждений, ибо полагаю, что человека нельзя спасать против его воли. Мною руководит своекорыстие. Миссис Барстоу предложила вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов тому, кто изобличит убийцу ее мужа. И я намерен изобличить его. Для этого мне нужно всего лишь выяснить, кто пытался убить вас четвертого июня и, благоразумно выждав какое-то время, вернется к своему замыслу, если ему не помешать. Ваша помощь упростит ситуацию для нас обоих. Ну а коли вы откажетесь помочь, что ж… Весьма вероятно, что какая-нибудь оплошность убийцы или его невезение позволят мне после успешной второй попытки привлечь его к ответу за неудачную первую. Естественно, мне без разницы.
        Кимболл покачал головой, однако не встал, а, наоборот, поудобнее устроился в кресле. И по-прежнему не выказывал тревоги - только заинтересованность.
        - Вы хороший оратор, мистер Вульф, - ответил он. - Не думаю, что вы будете мне полезны, поскольку, кажется, питаете слабость к байкам, как и полиция, но оратор вы хороший.
        - Благодарю. Вы цените красноречие?
        Кимболл кивнул:
        - Мне нравится все хорошее. Хорошая речь, хорошая торговля, хорошие манеры, хорошая жизнь. Не богатая, заметьте, а хорошая. Я сам мечтал о такой и склонен думать, что все остальные также стремятся к этому. Понятно, что не всем она удается, но, уверен, все хотя бы пытаются. Я размышлял об этом в машине, пока ехал сюда с вашим человеком. Я вовсе не говорю, что рассказанная им история не произвела на меня впечатления. Произвела, конечно же. Когда я сказал ему, что это вздор, я говорил серьезно, да и сейчас не шучу, но все-таки она заставила меня задуматься. А что, если кто-то пытался меня убить? Кто бы это мог быть?
        Он умолк, и Вульф пробормотал:
        - Ну и кто бы это мог быть?
        - Никто, - твердо ответил Кимболл.
        Если и он, как Барстоу, такой же душка, что его и комар не укусит, подумал я, то с меня довольно.
        Вульф заметил:
        - Я знавал человека, который убил двоих, потому что его обошли в сделке с лошадьми.
        Кимболл рассмеялся:
        - Хорошо, что он не занимался зерном. Если бы его способ сбивать цену был в широком ходу, то меня убили бы не единожды, а миллион раз. Я хороший торговец, и это единственное, чем я горжусь. И я люблю пшеницу. А вы, конечно же, любите байки и ушлых убийц. Оно и правильно, ведь это ваш бизнес. Но я люблю пшеницу. Вам известно, что в настоящий момент мировые запасы пшеницы составляют семьсот миллионов бушелей? И я знаю, где в данную минуту находится каждый бушель. Каждый.
        - Сотня или около того, вероятно, принадлежит вам.
        - Нет, ни одного. Я пока вне игры. Вернусь к ней завтра или на следующей неделе. Но, как уже было сказано, я хороший торговец. Я брал верх во множестве сделок, но никто не жалуется, потому что я соблюдаю правила. Об этом я и думал по дороге сюда. Мне неизвестны все подробности дела Барстоу - только то, что я прочел в газетах. Насколько я понимаю, драйвер, приспособленный для убийства, так и не нашли. И я не верю, что он вообще когда-либо существовал. Но если его вдруг отыщут, мне будет трудно поверить - хоть я и одалживал свою клюшку Барстоу на стартовой площадке, - будто кто-то предназначал его для меня. Я соблюдаю правила и всегда играл честно, и в бизнесе, и в частной жизни.
        Он умолк, а Вульф заметил вполголоса:
        - Вред бывает разным, мистер Кимболл. Действительным и воображаемым, материальным и духовным, ничтожным и смертельным…
        - Я никому не причинял вреда.
        - Вот как? Быть такого не может. Сущность святости в искуплении. Если позволите, возьмем в качестве примера меня. Разве я никому не причинял вреда? Вот уж не знаю, с какой стати ваше присутствие должно подвигнуть меня на исповедь, но тем не менее. Забудьте об убийстве Барстоу, коли для вас это вздор. Забудьте о полиции. Мы найдем способ избавить вас от неприятностей, которые она может доставить. Мне было бы приятно еще побеседовать с вами, если только неотложные дела не требуют вашего участия. Я не хотел бы отвлекать вас от чего-то срочного.
        - И не отвлечете. - Вид у Кимболла был довольный. - Появится что срочное, я этим займусь. Контора справлялась без меня целую неделю, справится и еще час-другой.
        Вульф одобрительно кивнул:
        - Может, бокал пива?
        - Нет, спасибо, я не пью.
        - Н-да… - Вульф нажал кнопку. - Вы удивительный человек, сэр. Такой воздержанный, и при этом хороший бизнесмен, философ… Один бокал, Фриц… Однако мы говорили о причинении вреда, и я замахнулся на исповедь. Так причинял ли я кому-то вред? Вопрос, конечно же, риторический. Не стану строить из себя негодяя, и мне знакомы романтические угрызения совести. Но даже так, со всеми допущениями, я с трудом понимаю, почему до сих пор жив. Менее года назад человек, сидевший в том же самом кресле, что и вы сейчас, обещал убить меня при первой же возможности. Руководствуясь чисто корыстными побуждениями, я выбил из-под него все основы существования. Не далее как в двадцати кварталах отсюда живет женщина, весьма умная, чей аппетит и настроение значительно улучшит известие о моей смерти. И я мог бы перечислять подобные примеры практически до бесконечности. Но есть и другие, признаться в которых сложнее и которые невозможно оправдать… Спасибо, Фриц.
        Вульф извлек открывалку из ящика, откупорил бутылку, бросил пробку в ящик и закрыл его. Потом наполнил бокал и разом осушил. Кимболл отозвался:
        - Естественно, каждому приходится брать на себя профессиональные риски.
        Вульф кивнул:
        - В вас снова говорит философ. Нетрудно заметить, мистер Кимболл, что вы культурный и образованный человек. Быть может, вы поймете те невразумительные убеждения, что побуждают - меня, например, - упорствовать в поступках, заслуживающих безусловного порицания. В настоящее время под этой крышей, на верхнем этаже, обитает женщина, которая не может желать мне смерти исключительно потому, что сердце ее запечатано для злобы кротостью. Я мучаю ее ежедневно, ежечасно. Знаю, что мучаю, и осознание этого терзает меня. И все же я упорствую. Вы поразитесь невразумительности моих убеждений и глубине терзаний, когда я скажу вам, что эта женщина - моя мать.
        Я записал сказанное им и с трудом сдержал побуждение оторвать глаза от бумаг и уставиться на него. Он говорил так убедительно, нарочито спокойно, как будто лишь мощным усилием воли подавлял непомерное глубокое чувство. На какую-то долю секунды я, черт бы его побрал, почти что проникся сочувствием к его матери, хотя не кому-нибудь, а мне приходилось каждый месяц при сведении банковских счетов переводить ей средства в Будапешт, где она жила.
        - Силы небесные, - только и произнес Кимболл.
        Вульф осушил еще один бокал и медленно покачал головой:
        - Вы поймете, почему я могу перечислить разные виды ущерба. Я знаком с ними отнюдь не понаслышке.
        Мне показалось, что Кимболл не улавливает намека. Вид у него был хоть и сочувственный, но самодовольный. Да и вообще он ухмылялся.
        - Интересно, с чего вы решили, что я образованный человек?
        Вульф поднял брови:
        - Разве это не очевидно?
        - Это комплимент, коли вы так решили. Я бросил школу в Иллинойсе, когда мне было двенадцать, и сбежал из дому. Вообще-то, это и домом не было. Я жил с дядей и тетей. Мои родители умерли. С тех пор я ни дня не посещал школу. Если кто и давал мне образование, то только я сам.
        - Не самый худший выход. - Голос Вульфа звучал низко и тихо, не громче шепота. К такому тону он обычно прибегал, чтобы исподволь подтолкнуть собеседника к откровениям. - И вы еще одно доказательство тому, сэр. А Нью-Йорк сам по себе неплохая школа для юноши, если тот обладает сильным характером.
        - Возможно, и так. Только я отправился не в Нью-Йорк. Я поехал в Техас. Целый год проторчал на Выступе[18 - Выступ (Техасский выступ) - 26 северных округов, территория которых образует выступ прямоугольной формы, граничащий на западе со штатом Нью-Мексико, а на севере и востоке - с Оклахомой. - Ред.], потом перебрался в Галвестон, а оттуда - в Бразилию и Аргентину.
        - Вот оно как! Характера вам и вправду не занимать, а образование у вас космополитическое.
        - Ну, я много где побывал. Прожил в Южной Америке двадцать лет. Главным образом - в Аргентине. Когда вернулся в Штаты, пришлось чуть не заново учить английский. Я пережил… Хм, я пережил много забавного. Повидал немало насилия, сам в нем участвовал, но когда бы и где бы это ни происходило, я всегда соблюдал правила. По возвращении в Штаты я торговал говядиной, но постепенно переключился на зерно. Вот где я нашел себя. Зерно требует от человека смелой прозорливости и готовности пришпоривать догадку, как гаучо лошадь.
        - Вы были гаучо?
        - Нет, я всегда торговал. Это у меня в крови. И теперь мне интересно, поверите ли вы тому, что я скажу… Не то чтобы я стыжусь этого. Порой, сидя у себя в кабинете, когда с десяток рынков только и выжидают, в какую сторону меня бросит, я вспоминаю об этом и горжусь. Два года я был разъездным торговцем.
        - Не может быть.
        - Может. Три тысячи миль в седле за сезон. Это до сих пор сказывается на походке.
        Вульф смотрел на него с восхищением:
        - Да вы настоящий кочевник, мистер Кимболл. Конечно, женились вы не тогда.
        - Нет, женился я позже, в Буэнос-Айресе. У меня была контора на авениде де Майо… - Он осекся.
        Вульф налил себе еще бокал пива. Кимболл следил за его движениями, но словно бы ничего не видел. Взгляд его явно был обращен внутрь самого себя. Что-то прервало его речь и перенесло на другую сцену.
        Вульф кивнул ему и прошептал:
        - Воспоминание… Понимаю…
        Кимболл кивнул в ответ:
        - Да, воспоминание… Странно. Силы небесные. Можно подумать, его вызвали ваши слова о вреде. Различных видах его. Воображаемом. Смертельном. Ничто из этого не имеет отношения к делу. Ущерб был нанесен мне. И отнюдь не воображаемый. У меня тоже есть совесть, как и у вас, но навряд ли в этом заключается что-то романтическое.
        - Ущерб был нанесен вам.
        - Да. Едва ли не худший из тех, что может вынести человек. Прошло тридцать лет, но это до сих пор причиняет боль. Я женился на красивой девушке, аргентинке, и у нас родился мальчик. Ему было всего два года, когда я вернулся из поездки на день раньше и застал в своей постели лучшего друга. Мальчик играл на полу с игрушками. Я соблюдаю правила. Я говорил себе уже тысячу раз, что, если бы пришлось выбирать снова, я поступил бы так же. Я выстрелил дважды…
        Вульф прошептал:
        - Вы убили их.
        - Да. Кровь разлилась по полу и дотекла до одной из игрушек. Я оставил мальчика там… Я часто задавался вопросом, почему не пристрелил и его. Хотя был уверен, что он не мой сын… Я пошел в бар и напился. То был последний раз, когда я напился…
        - Вы отправились в Штаты?
        - Чуть позже, через месяц. Вопрос о бегстве не стоял. В Аргентине подобный случай не повод, чтобы уносить ноги. Но я покончил со всеми делами и навеки оставил Южную Америку. Вернулся туда лишь раз, четыре года назад.
        - Вы взяли мальчика с собой?
        - Нет. Именно за ним я и возвращался. Мне он, естественно, был не нужен. Его забрала семья моей жены. Они жили в пампе, где я ее и повстречал. Мальчика звали Мануэль, как и моего друга. Это я предложил назвать сына в его честь. Я уехал один, и один прожил двадцать шесть лет. Я нашел, что рынок - жена получше той, с которой я пытался обрести семейное счастье. Наверное, все это время меня терзали сомнения, а может, человек с возрастом смягчается. Может, мне стало слишком одиноко, или я захотел убедить себя, что у меня действительно есть сын. Четыре года назад я привел дела в порядок и отправился в Буэнос-Айрес. Я нашел его сразу. Семья жены обанкротилась, когда он был еще подростком, и почти все они умерли. Ему пришлось нелегко, но он проявил себя молодцом. Когда я нашел его, он был одним из лучших летчиков аргентинской армии. Мне пришлось уговаривать его оставить все. Какое-то время он пытался работать у меня, но оказался совершенно не годен для торговли и в итоге занялся авиационным бизнесом на мои деньги. Я купил поместье в Уэстчестере, отстроил там новый дом и теперь лишь надеюсь, что, когда он
женится, в его жизни не будет поездки, которая закончится как та моя.
        - Он, конечно же, знает… о матери?
        - Не думаю. Даже не знаю, это никогда не упоминалось. Надеюсь, нет. Не то чтобы я испытывал раскаяние. Доведись мне снова оказаться перед тем же выбором, я поступил бы так же. Я не притворяюсь - даже перед ним, - что Мануэль именно тот сын, которого я хотел бы иметь, если бы мог выбирать. В конце концов, он аргентинец, а я из Иллинойса. Но его фамилия Кимболл, и у него есть голова на плечах. У него появится американская девушка, я надеюсь, и все уладится.
        - Бесспорно. - Вульф не прикасался к своему пиву столь долго, что вся пена на нем осела и оно стало смахивать на чай. Он взялся за бокал и выпил. - Да, мистер Кимболл, вы действительно правы, вред был причинен вам. Но вы, скажем так, с этим разобрались. Если мальчику и был нанесен вред, вы великодушно возместили его. Ваше признание вряд ли сравнимо с моим по бесславности. Я поневоле признаю вину. Как сказал бы мистер Гудвин, отбоя мне не дождаться. Но если мальчик ощущает причиненный ему вред?
        - Нет.
        - Но если все-таки да?
        Тут я увидел, что Кимболл опустил глаза. Порой взгляд Вульфа выдержать не так-то просто, но, будучи торговцем, Кимболл должен был устоять перед любым взглядом. Но нет, не устоял. Он даже не попытался снова поднять глаза. Встал внезапно и заявил:
        - Не ощущает. Я не употреблял во зло ваше признание, мистер Вульф.
        - Да пожалуйста, сэр. - Вульф не шелохнулся. - Пожалуйста, употребляйте его как хотите. Почему бы вам не быть честным? Для невиновного я совершенно не опасен. - Он посмотрел на свои часы. - Через пять минут будет обед. Пообедайте со мной. Я не притворяюсь вашим другом, но, можете не сомневаться, не замышляю зла против вас или того, что вы считаете своим. Тридцать лет назад, мистер Кимболл, вы столкнулись с мучительным разочарованием и действовали решительно. Вы утратили свою уверенность? Давайте посмотрим, чт? можно сделать. Пообедайте со мной.
        Но Кимболл не остался на обед. Собственно говоря, мне показалось, что он впервые за все это время выглядел испуганным. Только о том и мечтал, как бы убраться отсюда. Это ставило меня в тупик.
        Вульф попытался уговаривать его остаться, но Кимболл был тверд. Внешне он справился с испугом и стал сама вежливость. Силы небесные, он и понятия не имел, что уже так поздно. Ему очень жаль, что Вульф не предложил ничего, что помешает полиции доставить ему неприятности. Он надеется, что Вульф понимает: их разговор был строго конфиденциальным.
        Я проводил Кимболла до двери и предложил подбросить его назад до конторы, но он отказался, сказав, что возьмет на углу такси. Понаблюдав с крыльца за тем, как Кимболл удаляется, я убедился, что он прав: действительно, по его походке до сих пор заметно, что он много времени провел в седле. Колени его выгнулись наружу.
        Когда я вернулся в кабинет, Вульфа там не было, поэтому я направился в столовую. Он стоял перед креслом, собираясь в него садиться, а Фриц готовился подтолкнуть кресло сзади. Как только он устроился, сел и я. Вульф никогда не обсуждал дела за едой, но я подумал, что сегодня он мог бы сделать исключение. Ничего подобного. Впрочем, одну традицию Вульф все-таки нарушил. Обычно он любил разглагольствовать за едой, неспешно болтать о любой чепухе, какая только приходила ему в голову, как я подозревал, скорее с самим собой, нежели со мной, хотя, уверен, публикой я всегда был благодарной. В тот же день он не произнес ни слова. Я видел, как, поглощая пищу, он периодически вытягивает и втягивает губы. Он даже позабыл похвалить Фрица, так что, когда тот убирал со стола перед кофе, я подмигнул ему, а Фриц кивнул в ответ с серьезной улыбкой, словно говоря, что все понимает и вовсе не в обиде.
        После обеда Вульф уселся в кресло в кабинете, все так же молча. Я привел в порядок бумаги на своем столе, вытащил из блокнота исписанные листы и скрепил их. Потом сел и принялся ждать, когда к нему вернется разговорчивое настроение. Через некоторое время Вульф испустил вздох, которого кузнечным мехам хватило бы на целый день работы, оттолкнулся от стола вместе с креслом, чтобы открыть ящик, и принялся сгребать в него кучки бутылочных пробок. Я наблюдал за ним. Когда все пробки оказались внутри, а ящик был закрыт, он произнес:
        - Мистер Кимболл - несчастный человек, Арчи.
        - Мошенник он, - парировал я.
        - Возможно. Но тем не менее несчастный. Он осажден со всех сторон. Сын хочет убить его и от намерения переходит к действиям. Но если Кимболл призн?ет это, даже перед самим собой, он человек конченый, и понимает это. Сегодня его сын, а через него будущие Кимболлы - всё, ради чего ему стоит жить. Так что он не может этого признать, и не признаёт. Но если он будет упорствовать и ничего не предпримет, то и тогда его песенка спета, ибо вскоре он умрет, и, скорее всего, пренеприятным образом. Дилемма неразрешимая для него, что неудивительно, ибо ее осложняют и другие обстоятельства. Ему нужна помощь, но просить о ней он не осмеливается. Не осмеливается по той причине, что, как и все смертные глупцы, надеется на чудо. А вдруг - он отвергает это, но ни один человек, как бы жалок он ни был, не минует этого «а вдруг» - а вдруг сын действительно пытался разделаться с ним и случайно убил вместо него Барстоу? Не увидит ли сын в этой случайности знак свыше? Не удастся ли склонить его - отец может потолковать с ним, как мужчина с мужчиной, - не удастся ли склонить его к разумной сделке с судьбой, чтобы он
сохранил жизнь отцу взамен той, что отнял неумышленно? Это шанс дождаться тех времен, когда он увидит внука у себя на коленях. Но пока эта сделка, самая блистательная за всю его карьеру, не заключена, над ним будет висеть огромная угроза. Подобного вполне хватило бы, чтобы устрашить человека помоложе и почестнее. Однако он не осмеливается просить о помощи, поскольку, поступив так, подверг бы своего сына такой же огромной опасности, с какой столкнулся сам. Поразительная дилемма. Едва ли когда я встречал человека, оказавшегося между стольких огней, сплошь испепеляющих. Это настолько поразило Кимболла, что он поступил против обыкновения глупо. Повел себя как осел. Подставил под удар сына, не озаботившись защитой для самого себя. Факты, внушающие страх, он разболтал, а сам страх отверг.
        Вульф умолк. Он откинулся в кресле, опустил подбородок и сплел пальцы на животе.
        - Понятно, - отозвался я. - Понятно с Кимболлом. Теперь Мануэль. Я же говорил вам, что он меня нервирует. Но если оставить это в стороне, почему бы мне не сесть за пишущую машинку и не составить список имеющихся у нас великолепных доказательств, что это он убил Барстоу?
        - Черт побери, - вздохнул Вульф. - Знаю, картину необходимо покрыть лаком. Но банка пуста, Арчи. По сути, и банки-то никакой нет. Нет ничего.
        Я кивнул:
        - Могу я внести предложение? В Армонке, всего в нескольких милях от Плезентвилля, есть летное поле. Могу я поехать туда и поспрашивать?
        - Можешь. Но я сомневаюсь, что он воспользовался общественным аэродромом. Он предпочел бы частный. Так что сначала попробуй другое. Запиши.
        - Много?
        - Совсем нет.
        Я взял папку и карандаш. Вульф продиктовал:
        Прошу связаться со мной видевших, как я посадил свой самолет на пастбище в понедельник вечером, пятого июня. Поделюсь выигрышем в пари.
        Я отозвался:
        - Хорошо. Превосходно. Но это могло быть и поле для гольфа.
        Вульф покачал головой:
        - Слишком много народу. Да и гольфисты здорово возмутились бы. Оставь пастбище. Его название придется уточнить… Нет, не диктуй объявление по телефону. По пути остановись у редакции «Таймс», подай объявление и позаботься, чтобы никто другой не мог получить отклики. И еще… Обратись с этим в другие газеты, утренние и вечерние, приняв такие же меры предосторожности. Мануэль Кимболл достаточно находчив, чтобы смешать нам карты. Если он увидит объявление, то может попробовать заполучить ответы на него.
        Я встал.
        - Понятно, я поехал.
        - Один момент. Уайт-Плейнс ближе Армонка?
        - Да.
        - Тогда по пути загляни к Андерсону. Расскажи ему все, но помалкивай про Карло Маффеи и Аргентину. Сделай ему подарок, эдакий широкий жест. Еще скажи, что Э. Д. Кимболлу угрожает опасность и ему необходима защита. Кимболл, естественно, откажется от нее, и наши потуги окажутся напрасными. Тем не менее, если уж вмешиваешься в дела склонных к насилию лиц, чем мы с тобой занимаемся, это налагает на тебя определенные обязательства, которыми не стоит пренебрегать.
        Я знал, что сделать это придется, но все же сказал:
        - Я бы скорее дал на чай контролеру в метро, чем поделился с Андерсоном хоть толикой информации.
        - Теперь уж поделись, - ответил Вульф. - Может, мы выставим ему счет.
        Глава четырнадцатая
        Со всеми этими остановками для подачи объявлений да транспортным потоком летнего пятничного дня я добрался до конторы окружного прокурора в Уайт-Плейнсе лишь около четырех часов. Я даже не потрудился заранее позвонить и выяснить, будет ли Андерсон или Дервин на месте, потому что мне так и так надо было проезжать через Уайт-Плейнс по пути в Армонк.
        Они были там оба. Девушка за конторкой улыбнулась, когда я подошел к ней, и это пришлось мне по душе. Когда они перестают вас вспоминать, это означает, что вы утратили весь свой блеск. Не спрашивая моего имени или кого я хочу повидать, она кивнула и нажала на рычаг коммутатора. Я спросил:
        - Возвращение блудного сына, да?
        Она парировала:
        - Скорее, заклание упитанного тельца.
        Девушка пару секунд поговорила по телефону, и тут же распахнулась дверь, из-за которой появился Дервин. Он двинулся ко мне.
        - Чего вы хотите?
        Я ухмыльнулся:
        - Какой горячий прием! Может, кликнете сюда Бена Кука? - И пока он не забился в припадке, тут же продолжил: - Хочу кое-что сообщить мистеру Андерсону. Или вам обоим.
        Я так и не выяснил - не знаю этого по сей день, - чем, по мнению уайт-плейнсовской компашки, они занимались все шесть дней после вскрытия. Намек-другой имелся, конечно же. В ту пятницу Андерсон сообщил мне, что Корбетт два дня проболтался в Холланде. Может, до них дошел слушок, что Барстоу оставил кого-нибудь из студентов в классе на час после лекций, или же какая другая сенсация. Я знаю, что они и на милю не подошли к чему-нибудь хотя бы теплому. Трудно поверить, но факт: до моего рассказа Андерсон даже не знал, что Барстоу явился на игру с новыми клюшками, подаренными на день рождения женой. Сам же я в тот день разжился лишь одной новостью: нью-йоркский эксперт-химик со всей определенностью заявил, что в крови Барстоу обнаружен змеиный яд. Из-за того-то Андерсон и Дервин даже не вспоминали о клюшках, доверчиво сосредоточившись на медноголовых, или мокассиновых, щитомордниках. И хотя признавать это чертовски досадно, заключение эксперта доставило несколько неприятных часов и мне. Оно плохо согласовалось с присутствием иглы в животе жертвы, но я сталкивался и с более странными находками, которые
объяснялись чистым совпадением. Мокассиновые змеи в Уэстчестере не редкость. Что, если в то воскресенье один из этих гадов попался Барстоу на поле для гольфа «Грин медоу» и укусил его? В ногу или куда-нибудь еще. Тут было над чем поломать голову. В газеты ни слова про змеиный яд не просочилось. Я сам узнал о нем только после того, как все выложил Андерсону и Дервину, так что моего слога эта весть не испортила.
        Но даже если бы мокассиновые щитомордники толстым слоем устилали фервей «Грин медоу», Андерсон и Дервин никак не могли обойти тот факт, что Ниро Вульф точно предсказал результаты вскрытия.
        Дервин повел меня в кабинет Андерсона. У окружного прокурора сидел какой-то посетитель, судя по виду не детектив, а, скорее, адвокат. Я уселся и нахлобучил шляпу себе на колено. Андерсон набросился на меня:
        - Что у вас там?
        И до чего же он мне не нравился! Я не мог даже позабавиться на его счет, если уж на то пошло. Что бы такого неприятного ни заключали в себе его физиономия или манеры, оно коренилось столь глубоко и было так примитивно, что для подлинного удовольствия требовалось заехать ему в нос с размаху. Дервин был не такой. Не скажу, чтоб я питал к нему слабость, но посмеяться над ним можно было вволю.
        - Информация от Ниро Вульфа. Возможно, вам стоит позвать стенографистку?
        Он не мог для начала не отпустить несколько замечаний, однако я проявил терпение и воздержался от ответов. Какой смысл придумывать уйму колкостей, если не можешь отколоть единственную стоящую шутку? Довольно скоро он понял, что ничего не добьется, и позвал стенографистку. Тогда я выпалил свою информацию. Рассказал о подарке на день рождения, о теперешнем местонахождении принадлежавшей Барстоу сумки для гольфа и о том, кто ее туда забросил, о драйвере, одолженном у Кимболла возле первой метки. Я посоветовал им выяснить все о сумке Кимболла - где она хранится, кто имеет к ней доступ, - хотя и знал, что это ничего не даст: наверняка Мануэль располагал массой возможностей добиться своего. Затем я передал им призыв Вульфа озаботиться защитой Кимболла, стараясь придать ему выразительность. Сказал, что, по мнению Вульфа, бремя ответственности за жизнь гражданина, которой угрожает опасность, лежит всецело на властях и он не намерен держать ответ перед своей совестью или законом за то, что в любой момент может стрястись с Э. Д. Кимболлом.
        Потом Андерсон стал задавать мне вопросы. На одни я отвечал, другие оставлял без ответа. Он упорствовал какое-то время, пока наконец я не усмехнулся ему в лицо.
        - Мистер Андерсон, - заявил я, - вы пытаетесь завлечь меня в ловушку.
        Он проявил покладистость:
        - Но безуспешно, Гудвин. Буду с вами откровенен. Когда вскрытие подтвердило предсказание Вульфа, я думал, ему известно, кто это сделал. Когда же была объявлена награда и он не востребовал ее, я понял, что он этого не знает. Теперь мы располагаем теми же сведениями, что и вы, и даже кое-чем сверх того, кроме одной детали: что изначально позволило Вульфу сделать его предсказание. Мне хотелось бы это знать, хотя не думаю, что это так уж важно, поскольку Вульф ничего с этого не получит. Но все равно вы могли бы и просветить меня на сей счет. Я расскажу вам все. Например, поделюсь новостью, что этим утром в крови Барстоу был выявлен змеиный яд.
        - Спасибо. Не придется утруждать себя чтением вечерних газет.
        - В газетах ничего такого не будет. Я могу вам сообщить и еще кое-что.
        Он так и сделал. Упомянул поездку Корбетта в университет, вывалил кучу прочего хлама и закончил лекцией о медноголовых щитомордниках. Желая поскорее отправиться в Армонк и остаться в одиночестве, дабы осмыслить на ходу, не пустышка ли эта новость о змеином яде, я поблагодарил его, встал и нацепил шляпу. Он рассердился. Но меня это больше не волновало. Я напомнил ему о необходимости защищать Э. Д. Кимболла и вышел.
        Для начала я решил заглянуть к Барстоу, раз уж оказался всего в нескольких милях от их усадьбы и понятия не имел, сколько времени займет поездка в Армонк. Я позвонил из телефонной будки на Мэйн-стрит и застал Сару Барстоу дома. Через двадцать минут я уже сворачивал на их подъездную дорожку. У ворот стоял тот же охранник. Когда я остановился, он лишь посмотрел на меня и кивком предложил проезжать.
        На передней веранде какие-то люди пили чай. Я подошел к боковому входу, и Смолл провел меня в солярий. На сей раз все жалюзи были подняты, поскольку солнце успело уйти на другую сторону дома. Смолл сообщил мне, что мисс Барстоу вскоре появится, и спросил, не желаю ли я чаю. Я заметил:
        - Ты до этого не сам додумался.
        Он, естественно, и бровью не повел:
        - Мисс Барстоу велела предложить вам чаю, сэр.
        - Конечно. Кто же еще. Неплохо бы стакан молока.
        Через минуту он вернулся с молоком, а когда я выпил половину стакана, вошла Сара Барстоу. Я предупредил ее по телефону, что визит будет дружеским, беспокоиться не о чем. И когда поднялся ей навстречу и посмотрел на нее, такую естественную, молодую и дружелюбную, то подумал, что буду первым в очереди, если она откроет когда-нибудь клинику для разбитых сердец. При условии, конечно, что не окажусь слишком занят. Я сказал ей вместо приветствия:
        - С тех пор как мы виделись в последний раз, вы, определенно, вздремнули.
        Она улыбнулась:
        - Я проспала целую вечность. Садитесь.
        Я сел и взялся за стакан.
        - Благодарю за молоко, мисс Барстоу. Оно великолепно. Сожалею, что оторвал вас от друзей, но много времени я не отниму. Я только что из конторы Андерсона, мило поболтал там о том о сем. Рассказал о подарке на день рождения и о вашей вечерней поездке до тэрритаунского парома… Да подождите минуту! Вы излишне импульсивны. Это совершенно ничего не значит. Просто стратегия, понимаете? С которой полководцы проигрывают битвы. С этим барахлом покончено. В сумке вашего отца не было поддельного драйвера - ни когда ваша мать подарила ему клюшки, ни в какое другое время. Никто никогда не пытался убить его. Он погиб по чистой случайности.
        Сара Барстоу молча таращилась на меня. Я ждал, пока она переварит новость.
        Наконец она промолвила:
        - Тогда это было вовсе не убийство… Ниро Вульф ошибся… Но как…
        - Я ничего такого не говорил. Это было убийство. Вульф не ошибся. Просто у первой метки носильщик вашего отца отошел вместе с его сумкой, и ваш отец позаимствовал драйвер у Э. Д. Кимболла. Вот эта одолженная клюшка и убила вашего отца. Всего лишь дрянное стечение обстоятельств. Никто не хотел его убивать.
        - Мой отец… Я знала своего отца…
        Я кивнул:
        - Да, полагаю, вы хорошо знали своего отца. Это все, что я желал сообщить вам, мисс Барстоу. Не хотел говорить по телефону, потому что не знаю, когда Андерсон захочет объявить обо всем. Пока это тайна. И мне не хотелось, чтобы, узнав от него о моих откровениях, вы решили, будто я вас предал. Если вдруг он окажется излишне любопытен и начнет выяснять, зачем это вы выбросили сумку в реку, - хотя это уже никому не нужно, - просто пошлите его к черту. Вот почему я вам все рассказал. Я посчитал нужным упомянуть о драйвере Кимболла, чтобы вы не вертелись без сна в своей постели и не гадали, кто же убил вашего отца, ибо ничего веселого в этом нет. Никто его не убивал. Но я попросил бы вас какое-то время не делиться новостями ни с кем, кроме семьи. - Я встал. - Это все.
        Она продолжала сидеть, потом подняла на меня взгляд:
        - Вы уходите? Думаю, я еще посижу здесь немного. Благодарю вас, мистер Гудвин. Вы не допили свое молоко.
        Я взял стакан, разом осушил его и вышел прочь. Я думал о том, что, пожалуй, мог бы выкроить время, чтобы заглянуть в ее клинику даже в самый хлопотливый день.
        Когда я добрался до Армонка, шел уже седьмой час, но солнце еще держалось высоко. На летном поле стояли два самолета, а третий как раз заходил на посадку. Повсюду на ограде и деревянных ангарах было намалевано «Полет 5 долларов», «Покори небеса» и прочие призывы. Судя по оснащению, аэродром был так себе, не слишком тщательно обустроенный, однако поле - приличных размеров, плоское как блин - содержалось в порядке. Я припарковался на обочине шоссе и, пройдя через ворота, двинулся вдоль одного из ангаров. Поблизости никого не было, только из приземлившегося аэроплана выбрались пилот да два пассажира. Я побродил вокруг, заглядывая в двери, и в третьем ангаре обнаружил двух парней, играющих в орлянку.
        Они поднялись и уставились на меня, а я кивнул им:
        - Привет. - Я ухмыльнулся. - Мне крайне неловко прерывать вашу игру, но я ищу карту, точнее, несколько переплетенных вместе полетных карт. Может, на самом деле это и не так называется, но я не летчик.
        Один из них был еще совсем пацан. Другой, немного постарше, в робе механика, покачал головой:
        - Мы не торгуем картами.
        - Да я не о том. Я ищу атлас в красном кожаном переплете. Мой брат оставил его здесь в прошлый понедельник. Это было пятого июня. Может, помните? Он знал, что сегодня я буду проезжать мимо по пути в Беркшир, и попросил заглянуть к вам и забрать его. Он сажал на вашем поле свой личный самолет около шести вечера и улетел примерно в десять. Он уверен, что наверняка оставил карты где-то у вас.
        Механик опять покачал головой:
        - Его тут не было.
        Я разыграл удивление:
        - Как так? Был, конечно. Уж он-то должен знать, где садился.
        - Может, и должен, да вот только не знает, раз говорит, что приземлялся здесь. Здесь не было никаких других машин, кроме наших, вот уже больше месяца. Разве только на прошлой неделе как-то утром биплан прилетал.
        - Да это просто смешно, - изображал я непонимание. - Вы уверены? Может, вас здесь не было?
        - Я всегда здесь, мистер. Даже сплю здесь. Лично я считаю, что вашему брату лучше поскорее найти свои карты. Они, определенно, ему нужны.
        - Да уж, похоже на то. А здесь поблизости есть другие аэродромы?
        - Не так уж и близко. Есть один в Дэнбери, еще один возле Покипси.
        - Что ж. Туда пускай тащится сам. Простите, что помешал игре. Премного благодарен.
        - Не стоит.
        Я вышел с аэродрома, сел в родстер и стал думать, чт? делать. Не похоже, чтобы механик получил пять долларов за обещание держать рот на замке. Выложил без задней мысли, чт? произошло, точнее, чего не происходило. Армонк отпадал. Покипси тоже: Мануэль мог долететь туда за двадцать минут, но ему еще требовалось время, чтобы добраться до машины, где бы он ее ни оставил, и доехать до места встречи с Карло Маффеи. Они почти наверняка встречались возле какой-нибудь станции метро в Нью-Йорке, а встреча была назначена на половину восьмого. Добраться туда от Покипси он бы ни за что не успел. А вот из Дэнбери, пожалуй, успел бы, решил я и направился на север.
        Особого восторга у меня это не вызывало, учитывая, что сегодня было шестнадцатое июня - годовщина возвращения маленького Томми Уильямсона его родителям в кабинете Вульфа. Мистер и миссис Берк Уильямсон вместе с Томми, ставшим на четыре года старше, как обычно, собирались отметить ее ужином с Вульфом. Они каждый год пытались выманить его к себе, но безуспешно. Это была ничего себе пара, и мне нравился Томми, но, что важнее всего, Фриц придавал сему событию необыкновенное значение. Он, конечно же, знал, что Уильямсон владеет сетью гостиниц, и, как мне кажется, стремился продемонстрировать, что в отелях, сколь ни прискорбно, ничего приличного не отведаешь. Как сказал бы Сол Пензер, ну, паря, вот это кормежка! Одна пятая этого ценного груза числилась за мной, и вот, вместо того чтобы востребовать ее и отправить по назначению, в восемь часов вечера я страдал в закусочной под сенью папоротников и пальм за тарелкой с печенкой и беконом, поджаренными не иначе как на машинном масле.
        В Дэнбери ничего не выгорело. После жирной пережаренной печенки я отправился на аэродром. Никто ничего не знал. Я прослонялся немало времени в ожидании сведущего человека. Объявился он, когда уже давно стемнело, и вконец меня раздосадовал. Он вел учетные записи, хотя совершенно в них не нуждался, ибо помнил даже время захода солнца с точностью до минуты за все дни после Пасхи. Уходил от него я в полном убеждении, что Мануэль никогда и близко не показывался рядом со здешним аэродромом. Хотя летняя ночь была великолепна, я не особенно-то наслаждался поездкой назад в Нью-Йорк. На Тридцать Пятую улицу я въезжал уже после полуночи. Уильямсоны ушли, а Вульф отправился спать.
        В верхнем ящике моего стола обнаружилась записка, выведенная его изящным вытянутым почерком:
        Арчи, если ничего не выяснил, утром займись объявлением о слесаре. И коль скоро такт и обаяние помогут тебе вновь умыкнуть мисс Фиоре, привези ее сюда в одиннадцать. Н. В.
        Поздно ночью я никогда не ем, разве что в самых крайних случаях, но я все равно поплелся на кухню, где выпил стакан молока и печально обозрел остатки пиршества, словно страдалец, явившийся на кладбище, где покоится прах его возлюбленной. Затем поднялся к себе и лег спать.
        Проснулся я поздно. За завтраком Фриц рассказал о пропущенном мною ужине, но я проявил интерес лишь из вежливости: вчерашняя еда особо меня не волнует. Просматривая газету, я раскрыл рубрику объявлений, чтоб проверить, появилось ли то, которое я подал вчера. Его напечатали, и, на мой взгляд, смотрелось оно совсем не плохо. Перед отъездом я немного прибрал в кабинете, поскольку утро обещало быть не ахти каким.
        Одна из мелочей, питавших мои сомнения относительно Мануэля Кимболла, заключалась в том, что объявление о слесаре подали в офис на Нижнем Манхэттене. Разве не удобнее было бы - даже планирующий убийство не будет пренебрегать удобством - обратиться на Таймс-сквер или Сто Двадцать Пятую улицу? Но, конечно же, это соображение было несущественным, всего лишь одна из тех мелочей, что приходят в голову, когда ищешь, за что бы зацепиться. В любом случае я не рассчитывал обнаружить что-либо серьезное, занявшись этим объявлением.
        В отдел тематических объявлений «Таймс» на Нижнем Манхэттене я и отправился. Объявиться там и пытаться выяснить, кто принимал объявление два месяца назад, что за тип его подавал, а потом звонил узнать, не откликнулся ли кто, было делом безнадежным. С тем же успехом я мог допытываться у спасателя на Кони-Айленде, не помнит ли он лысого парня, что приходил на пляж на День независимости. По пути я притормозил у конторы окружного прокурора и прихватил с собой Пэрли Стеббинса вместе с его значком, но пользу это принесло только Стеббинсу, которому я обязался поставить выпивку. После раскопок в архиве я выяснил, что объявление появилось в номере от шестнадцатого апреля, и хотя сей факт не портил общей картины, выпивки он, на мой взгляд, не стоил.
        Я отвез Пэрли обратно в храм правосудия и двинулся на Салливан-стрит.
        Миссис Риччи впускать меня явно не собиралась. Она лично вышла на звонок и приняла хмурый вид, стоило мне попасть в поле ее зрения. Я оскалился и сообщил, что приехал пригласить Анну Фиоре покататься, и вел себя как настоящий джентльмен в ответ на все ее поношения, пока она не навалилась на дверь так, что едва не вытолкнула из дверной щели мой предусмотрительно выставленный вперед ботинок. Тогда я взял деловой тон:
        - Послушайте, миссис Риччи, подождите минуточку. Вы ведь можете выслушать меня, пока переводите дух. Да послушайте же! У Анны неприятности, но не из-за нас, а из-за полиции. Из-за фараонов. Она сообщила нам кое-что. И это может доставить ей серьезные проблемы, если пронюхает полиция. Они пока ничего не знают. И мы не хотим, чтобы узнали. Но они кое-что подозревают. Мой шеф хочет научить Анну уму-разуму. Он просто обязан. Вы хотите, чтобы она отправилась в тюрьму? Ну давайте же, бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство.
        Она сверкнула на меня глазами:
        - Вы же врете.
        - Нет. Ни в коей мере. Спросите Анну. Проверьте.
        - Ждите здесь.
        - Как вам будет угодно.
        Она захлопнула дверь, а я уселся на верхней ступеньке и закурил сигарету. Была суббота, и улица вновь превратилась в сумасшедший дом. Мне заехали по голени мячом, а барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть, но в остальном зрелище представлялось занятным. Я только отшвырнул в сторону окурок, как сзади раздался шум открываемой двери. Я встал.
        Вышла Анна в шляпке и жакете. Миссис Риччи, стоя за ней на пороге, провозгласила:
        - Я позвонила мисс Маффеи. Она говорит, вы порядочный человек, но я все равно не верю. Если вы вовлечете Анну в беду, мой муж убьет вас. Ее отец и мать умерли, и она хорошая девочка, даже если у нее и тараканы в голове.
        - Не беспокойтесь, миссис Риччи. - Я изобразил подобие улыбки для Анны. - Не хочешь ли прокатиться?
        Она кивнула, и я повел ее к родстеру.
        Если я когда-нибудь совершу убийство, жертвой почти наверняка будет женщина. Я повидал достаточно упрямых мужчин, знавших кое-что мне необходимое и не собиравшихся этим со мною делиться. Случалось, я ничего не мог вытрясти из них, как ни старался. Но, при всем своем ослином упрямстве, они сохраняли в себе что-то человеческое. У меня всегда оставалось чувство, что, нажми я на нужный рычаг, сумел бы их расколоть. А вот среди женщин попадались такие, которые не поддавались никакому давлению. С первого взгляда на них становилось понятно, что ни черта они не расскажут. Одно выражение их лиц буквально сводило с ума. Причем я уверен, что некоторые нацепляли эту маску намеренно. Выражение мужского лица говорит: умру, но ничего не скажу, и ты думаешь: ладно, это мы еще посмотрим. А на женском лице написано: захочу - расскажу, а захочу - нет, вот только она ни черта не собирается рассказывать.
        Я наблюдал за Анной битый час, пока Вульф испробовал на ней все известные ему трюки. И если она осталась безнаказанной, то только потому, что я помнил: нельзя убивать гусыню, которая носит золотое яйцо, даже если глупая птица не желает его снести. Конечно же, я не знал, носит ли она в себе золотое яйцо, и Вульф не знал, но в нашем распоряжении не было других гусынь, способных снести хотя бы обычные яйца.
        Мы с Анной приехали на Тридцать Пятую улицу еще до одиннадцати и ждали, пока Вульф не спустится в кабинет. Он взялся за нее аккуратно, как будто не ожидал никаких откровений, а просто хотел кое-что рассказать - чтобы ввести ее в курс дела. Он сообщил, что человек, приславший ей сотню долларов, убил Карло Маффеи. Что человек этот опасен. Что он, возможно, попробует убить ее, раз уж ей известно такое, что не должно выйти наружу. Что мисс Маффеи - милая женщина. Что Карло Мафеи был хорошим парнем, не заслужившим такого конца. Что его убийцу надо изобличить и покарать.
        Однако, глядя на лицо Анны, я понимал, что у нас проблемы.
        Вульф перешел к тонкостям договорных отношений. Объяснил ей несколько раз, так и эдак, что соглашение между двумя сторонами имеет силу тогда, и только тогда, когда обе стороны принимают его добровольно. Она вовсе не обязана хранить молчание. У нее нет никаких обязательств перед убийцей, потому что она не заключала с ним никакого соглашения. Он просто послал ей деньги и написал, чего от нее ждет. Он даже оставил ей выбор: она могла бы сжечь деньги, если бы захотела. Ничто не мешает ей сжечь их прямо сейчас. Вульф открыл ящик стола, извлек из него пять новеньких двадцатидолларовых купюр и развернул их веером перед ней.
        - Вы можете сжечь его деньги прямо сейчас, мисс Фиоре. Это будет святотатством, и мне придется покинуть комнату, но мистер Арчи вам поможет. Сожгите их, и вы получите вместо них вот эти банкноты. Вы понимаете, я дам вам их… Вот, я кладу их на стол. У вас же еще остались те деньги?
        Она кивнула.
        - В чулке?
        Девушка задрала подол платья, повернула ногу, и под чулком обнаружилась выпуклость. Вульф велел:
        - Достаньте.
        Она оттянула верх чулка, залезла внутрь, достала двадцатки и развернула их. А потом посмотрела на меня и улыбнулась.
        - Вот спички, - увещевал Вульф. - А вот поднос. Я выйду из комнаты, и мистер Арчи поможет вам и отдаст новые деньги. Мистеру Арчи это доставило бы удовольствие.
        Вульф бросил на меня взгляд, и я подключился:
        - Давай, Анна. Я знаю, у тебя доброе сердце. Ты ведь помнишь, что мистер Маффеи был добр к тебе. Ты должна отплатить ему добром. Ну как, сожжем их вместе, а?
        Тут я совершил ошибку, потянувшись к деньгам - даже не потянувшись, а едва шевельнув рукой, - и двадцатки с быстротой молнии вновь исчезли в ее чулке. Я попытался исправить положение:
        - Да не бойся ты! Не глупи. Никто не тронет твоих денег, пока я рядом. Можешь сжечь их сама, я даже помогать не буду.
        Она ответила:
        - Я никогда их не сожгу.
        Я кивнул:
        - Ты уже говорила это, но ты же видишь, что теперь все по-другому. Теперь тебе надо их сжечь, чтобы взять вот те, другие деньги.
        Она покачала головой, и с каким выражением! Может, ума ей и недоставало, но тот, что был, сохранял твердую решимость. Она заявила:
        - Ничего мне не надо. Я никогда их не сожгу. Я знаю, мистер Арчи, вы считаете меня глуповатой. Я с этим не спорю, раз уж все говорят, что я такая. Но я не глупая, то есть совсем не такая глупая. Это мои деньги, и я никогда их не сожгу. Я не потрачу их, пока не выйду замуж. Это совсем не глупо.
        - Ты никогда не выйдешь замуж, если этот человек убьет тебя, как убил мистера Маффеи.
        - Он не убьет меня.
        Если не убьет он, мелькнуло у меня в голове, я сделаю это сам, ей-богу!
        Вульф применил новую тактику. Теперь он пытался ее перехитрить. Стал расспрашивать о родителях, о детстве, об обязанностях в доме Риччи и тамошних обычаях, интересовался ее мнением на тот или иной счет. Она как будто расслабилась и отвечала весьма охотно, но при этом не особенно спешила, особенно когда он перешел к меблированным комнатам. И когда он подобрался к интересующей его теме, спросив что-то об уборке в комнате Карло Маффеи, она захлопнула створки своей раковины. Он начал снова и зашел с другой стороны, но уперся в ту же каменную стену. И в этом она была даже великолепна. Я бы восхищался ее упорством, будь у меня на то время. Глупая или нет, она настроила себя так, что в ее мозгу что-то защелкивалось при одном упоминании Карло Маффеи и всего связанного с ним. Механизм этот срабатывал так же безупречно, как и прозорливость Вульфа. И все-таки он не сдавался. Он взял нарочито небрежный тон, и, зная его невероятное терпение и стойкость, я уж подумывал, что, может, он и сломит ее сопротивление за пару недель.
        Но тут дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился Фриц. Он закрыл за собой дверь, а когда Вульф кивнул, подошел и подал на подносе визитку. Вульф взял ее, прочел, и я увидел, как ноздри его чуть расширились. Он произнес:
        - Приятный сюрприз, Арчи, - и протянул мне визитку через стол.
        Я взял ее. На ней значилось:
        Мануэль Кимболл.
        Глава пятнадцатая
        Я встал.
        Вульф какое-то время сидел молча, лишь в своей обычной манере шевелил губами, затем отдал распоряжения:
        - Проводи джентльмена в залу, Фриц. В прихожей так темно, что я навряд ли узнал бы его лицо, если бы увидел там… Одну минуту. Убедись, что шторы в зале открыты, и не затворяй дверь в прихожую, чтобы было побольше воздуха.
        Фриц вышел. Вульф продолжил, тише обычного:
        - Благодарю вас, мисс Фиоре. Вы проявили изрядное терпение и не превысили своих прав. Вы не возражаете, если домой вас отвезет не Арчи? У него появилась кое-какая работа. Мистер Фриц - превосходный водитель. Арчи, не отведешь ли ты мисс Фиоре на кухню? Попроси Фрица отвезти нашу гостью домой. А потом можешь проводить ее до двери.
        Я кивнул:
        - Понятно. Пойдем, Анна.
        Она начала, и довольно громко:
        - А не может мистер Арчи…
        - Не спорь. Я отвезу тебя как-нибудь в другой раз. Пошли.
        Я отвел ее на кухню и объяснил Фрицу, какое удовольствие ему предстоит. Не думаю, что я когда-либо по-настоящему сочувствовал Анне, пока не увидел, что моя просьба даже не заставила Фрица покраснеть. Это было ужасно. Однако я решил приберечь сочувствие на потом. Пока Фриц снимал фартук и облачался в пиджак и шляпу, я размышлял, как бы все половчее обставить. Потом обратился к девушке:
        - Послушай-ка, Анна, давай позабавимся. Ты там что-то говорила о замужестве, и мне стало интересно, за кого бы ты пошла. Сейчас в зале сидит один человек. Готов поспорить, он как раз твоего типа. Очень красивый. Мы остановимся и посмотрим на него в дверь, а потом я выйду с тобой на улицу, и ты мне скажешь, того ли он типа. Как, согласна?
        - Я знаю, какого типа… - начала было Анна.
        - Так. Помолчи. Я не хочу, чтобы он услышал твой голос, иначе он поймет, что мы на него смотрим. Фриц, готов?
        Мы вышли из кухни. Фриц выполнил распоряжения Вульфа и оставил дверь в залу открытой, а я повел Анну по левой стороне прихожей, чтобы она не оказалась слишком близко к этой двери. Мануэль Кимболл был виден весь как на ладони, сидел в кресле закинув ногу на ногу. Услышав шаги, он посмотрел в нашу сторону, но в прихожей было так темно, что многого разглядеть он не мог. Я держал Анну под локоть да так и впился взглядом ей в лицо, пока она смотрела на Кимболла. Я дал ей поглядеть пару секунд, а потом легонько подтолкнул к входной двери, которую Фриц уже открыл для нас. Я тут же затворил за нами дверь, когда мы вышли на улицу.
        - Ну что, Анна, такой тип тебе нравится?
        - Нет. Мистер Арчи, если я скажу вам…
        - Как-нибудь в другой раз. Ладно, девочка. Пока… Фриц, если опоздаешь с обедом, ничего страшного. У меня есть ощущение, что мы тоже опоздаем и что гостей не будет.
        Я нырнул назад и прошел в кабинет мимо открытой двери в залу. Вульф совершенно не изменил своей позы. Я объявил:
        - Она никогда его раньше не видела. А если и видела, то могла бы давать Линн Фонтэнн[19 - Линн Фонтэнн (1887 - 1983) - британская актриса, сделавшая успешную карьеру в США. - Перев.] уроки актерского мастерства.
        Он лишь наклонил голову.
        Я спросил:
        - Привести его?
        Еще один наклон головы.
        Я прошел прямиком в залу через межкомнатную дверь. Мануэль Кимболл встал из кресла, повернулся и отвесил поклон. Я пустился в объяснения:
        - Прошу прощения, что заставили вас ждать. У нас была клиентка, молодая леди, которая убеждена, будто мы можем вернуть ей мужа, просто свистнув ему, а это не так уж и легко. Сюда, пожалуйста.
        Вульф не счел нужным соблюсти формальности и остался сидеть, по-прежнему сцепив пальцы на животе. Когда я подвел Мануэля к нему, он промолвил:
        - Здравствуйте, мистер Кимболл. Простите, что не встаю. Я не грубый, просто неуклюжий. Садитесь.
        Я не увидел никаких признаков того, что Мануэль Кимболл изводится от тревоги, но все же он был напряжен. Мне показалось, что черные глаза его сузились и заняты чем-то слишком важным, чтобы метаться по сторонам, останавливаясь на чем только можно. Он был подтянут и аккуратен в своем легком, ладно скроенном костюме, при желтом галстуке-бабочке и желтых же перчатках в кармане. На меня он совершенно не обращал внимания. Усевшись в кресло, еще не успевшее остыть после Анны Фиоре, он устремил свой взгляд на Вульфа и уже не отрывался от него.
        Вульф осведомился:
        - Хотите пива?
        Кимболл кивнул:
        - Благодарю.
        Я понял намек. На кухне достал из холодильника пару бутылок, взял с полки бокал и организовал поднос. Все это я проделал стремительно, ибо не хотел ничего упустить. Вернувшись в кабинет, я поставил поднос на стол Вульфа и уселся на свое место, где вытащил из ящика бумаги и приготовился делать записи. Говорил Мануэль Кимболл:
        - …рассказал мне о своем вчерашнем визите к вам. Наши отношения с отцом полностью доверительны. Он поделился со мной всем, что вы ему сказали. Зачем вы все это ему наговорили?
        - Что ж. - Вульф открыл ящик, достал открывалку, открыл бутылку, сбросив пробку в недра ящика, и наполнил бокал. Какое-то мгновение он разглядывал пену, потом вновь обратился к Мануэлю: - Начнем с того, мистер Кимболл, что, по вашим словам, отец передал вам все, что я ему говорил. Вы не можете знать этого наверняка. Посему давайте проявлять должную избирательность. Вы взяли угрожающий тон. За что конкретно вы желаете меня отчитать? Что такого я сказал вашему отцу, чего, по вашему мнению, говорить не следовало?
        Мануэль улыбнулся и ответил уже несколько спокойнее:
        - Не пытайтесь исказить мои слова, мистер Вульф. Я вовсе вас не отчитываю, а просто прошу объяснить утверждения, которые представляются мне необоснованными. Я имею на это право, как сын стареющего человека. Никогда не видел отца испуганным, но вам удалось нагнать на него страху. Вы сказали ему, что Барстоу погиб из-за того, что одолжил у него драйвер.
        - Сказал, точно.
        - Значит, вы признаёте это. Надеюсь, ваш помощник, который сейчас все записывает, не пропустит вашего признания. Сказанное вами моему отцу - преступная чушь. Никогда не верил в эту сказку об отравленной игле, когда она касалась Барстоу, а теперь верю еще меньше. Как вы смеете изобретать подобный абсурд и терзать им сначала всю семью Барстоу, а теперь и моего отца? Возможно, этого достаточно для предъявления иска. Мой адвокат наведет справки на сей счет. Безусловно, вашим действиям нет оправдания, и их необходимо пресечь.
        - Не знаю.
        Вульф как будто размышлял. Что до меня, я вынужден был отдать должное проницательности Мануэля, позволившей ему буквально за пять минут догадаться, чем я занят. Немногие проявляли подобную сообразительность. Вульф выпил пиво и вытер рот.
        - Я правда не знаю. Если иск и можно предъявить, то, полагаю, только на основании жалобы на клевету от убитого. Вы ведь не это имели в виду?
        - Я имею в виду только одно. - Глаза Мануэля еще больше сузились. - Что этому необходимо положить конец.
        - Но мистер Кимболл, - запротестовал Вульф, - дайте мне шанс. Вы обвинили меня в изобретении абсурда. Я ничего не изобретал. Изобретение, и весьма поразительное, оригинальное, даже блестящее - я слежу за своими словами, - сделано другим. Мне принадлежит только честь его разоблачения. Если бы истинный изобретатель когда-нибудь сказал мне то же, что и вы, я счел бы его скромность достойной похвалы. Нет, сэр, я не изобретал этого драйвера.
        - И никто не изобретал. Где он?
        - Увы. - Вульф продемонстрировал пустые ладони. - Пока только надеюсь его увидеть.
        - А есть доказательства, что он вообще когда-либо существовал?
        - Игла, которую он всадил в живот Барстоу.
        - Ба! Почему из клюшки для гольфа? Почему у первой метки?
        - Оса взялась ниоткуда, и одновременно с ударом.
        - Не годится, мистер Вульф. - Пристальный взгляд черных щелочек Мануэля вспыхнул презрением. - Я и говорю, что это преступная чушь. Если у вас нет более веских доказательств, я имею право потребовать, чтобы вы отказались от своих слов. И я требую. Этим утром я заезжал к мистеру Андерсону, окружному прокурору, в Уайт-Плейнс. И он согласен со мной. Я требую, чтобы вы встретились с моим отцом, взяли свои слова обратно и извинились. А также принесли извинения Барстоу, если говорили подобное им. А у меня есть основания подозревать, что говорили.
        Вульф медленно покачал головой. Через секунду он печально изрек:
        - Очень жаль, мистер Кимболл.
        - Вот именно. Но вы были не правы, и вам придется это признать.
        - Нет. Вы меня не поняли. Очень жаль, что вы связались со мной. Я, пожалуй, единственный человек в этом полушарии, против которого ваши бесстрашие и ум бессильны. Вам крайне не повезло, что вы столкнулись именно со мной. Мне жаль. Что ж, вы сочли задачу посильной для себя, я нашел, что она отвечает моим способностям. Простите, что захожу с фланга, но вы лишили меня возможности отразить ваш натиск фронтально. Не думаю, что вы ожидали достичь лобовой атакой заявленной вами мнимой цели. Навряд ли вы могли иметь обо мне столь низкое мнение. Свою же истинную цель вам пришлось скрыть. Вероятно, она заключалась в том, чтобы выяснить характер и весомость доказательств, коими я обладаю на данный момент. Но, несомненно, вы знаете, что располагаю определенными фактами. Иначе как я мог предсказать результат вскрытия?.. Прошу вас, позвольте мне закончить! Да, мне известно, когда, где и кем был изготовлен драйвер. Мне известно, где изготовивший его человек находится теперь. Мне известно, каких результатов стоит ожидать от объявления, которое я дал в сегодняшних утренних газетах и которое вы, вероятно, уже
видели.
        Ни один мускул не дрогнул на лице Мануэля, и в его голосе также не было заметно перемены. Смотря прямо Вульфу в глаза, он ответил:
        - Коли вам все известно - хоть я сомневаюсь в этом, - разве вы не должны поставить в известность окружного прокурора?
        - Конечно. Вы хотите, чтобы я поделился с ним информацией?
        - Я? Хочу? Ну конечно, если она у вас есть.
        - Хорошо. - Вульф направил на него палец. - Я скажу, как нам следует поступить, мистер Кимболл. Сделайте мне одолжение, загляните по дороге домой в контору мистера Андерсона и расскажите, какой информацией я обладаю. Пусть он пошлет кого-нибудь за ней. А теперь… Я прошу прощения… Настало время обеда. Могу я сделать вам комплимент? Окажись на вашем месте кто-либо другой, я постарался бы как можно дольше держать его в неведении. В данном случае, полагаю, мне полезнее будет пообедать.
        Мануэль встал:
        - Должен предупредить вас, что прямо отсюда направлюсь к своему адвокату. Он свяжется с вами.
        Вульф кивнул:
        - Лучшего хода и придумать нельзя. Очевидный, но все равно лучший. Ваш отец удивится, если вы этого не сделаете.
        Мануэль Кимболл развернулся и направился к двери. Я встал и последовал за ним, дабы соблюсти приличия, однако он вышел на улицу, прежде чем мне удалось проявить вежливость.
        Я вернулся к Вульфу. Он откинулся назад и закрыл глаза. Я спросил, повысив голос, чтобы разбудить его:
        - Он приходил выяснить, не следует ли ему прикончить папашу в эти выходные?
        Он вздохнул, открыл глаза и покачал головой:
        - Обед, Арчи.
        - Он будет готов лишь через десять минут. Фриц вернулся в час.
        - Пока сойдут анчоусы и сельдерей.
        Так что мы отправились в столовую.
        Тут-то, в этой самой точке, дело Барстоу - Кимболла и застопорилось. По крайней мере, застопорился Вульф, а для меня все дело сводилось к его участию. Это не был рецидив, он просто замкнулся. За обедом он жадно поглощал пищу, но на слова был скуп. Когда же с едой было покончено, он отправился в кабинет и сел за стол. Я занял свое место и взялся за отложенные дела, но особого тщания они не требовали, и я время от времени поглядывал на Вульфа, гадая, когда же он раскроется. Хоть веки его и были опущены, он, должно быть, чувствовал мои взгляды, потому что вдруг посмотрел на меня и произнес:
        - Черт побери, Арчи, можешь ты не шуршать бумажками?
        Я встал:
        - Ладно, я уберусь. Но куда, черт побери? Вы язык проглотили, что ли?
        - Куда угодно. Сходи прогуляйся.
        - А вернуться когда?
        - Когда хочешь. Неважно. К ужину.
        - Как думаете, Мануэль прикончит своего старика?
        - Убирайся, Арчи.
        Мне показалось, что он просто измывается надо мной. Было уже полчетвертого, и через полчаса он все равно отправился бы наверх, в оранжерею. Но, видя такое его настроение, я счел за благо надеть в передней шляпу и убраться из дому.
        Я отправился в кино подумать, и чем больше думал, тем неуютней мне становилось. Визит Мануэля Кимболла и его вызов - ибо именно так это и стоило расценивать - почти, черт побери, увенчались успехом, насколько я понимал. Я и ранее догадывался, что мы весьма далеки от того, чтобы назвать миссис Барстоу адрес для отправки чека, но не сознавал до конца, что у нас на руках мало чего есть. Мы выяснили кое-что, себе в удовольствие, но доказательств того, что имело место убийство, имели не больше, чем в самом начале. Не говоря уж об уликах, изобличающих убийцу. Но и это еще не все. Худшее заключалось в том, что двигаться нам некуда. Допустим, убийца - Мануэль Кимболл. И как же его поймать? Отыскать клюшку? Дохлый номер. Я буквально видел, как он на бреющем полете швыряет в реку или водохранилище драйвер с привязанным к рукоятке куском свинца. Выяснить, как к нему попал яд? Почти так же безнадежно. Свое преступление он планировал, быть может, годами, уж точно несколько месяцев. Возможно, яд у него уже был, когда он с отцом уезжал из Аргентины. Как бы то ни было, он мог получить его оттуда когда угодно…
Поди поймай. Заставить его поговорить с миссис Риччи по телефону, чтобы она опознала голос? Ну да, конечно. Присяжным хватит этого, чтобы признать его виновным, даже не покидая зала суда для совещания.
        Я просидел в кинотеатре целых три часа, не замечая, чт? происходит на экране, и додумался только до головной боли.
        Не знаю, чем Вульф занимался остаток субботы и воскресенье. Может, пытался пробить головой стену, как я? Возможно. Не слишком-то общителен он был. А может, он ожидал каких-то действий от Мануэля? Однако, что тот мог предпринять, кроме убийства отца? И что бы мы тогда делали? Андерсон наверняка бросил бы нас на произвол судьбы. И хотя ради Э. Д. Кимболла ни Вульф, ни я ломать хребет не стали бы, ради пятидесяти штук, определенно, расстарались бы. Что же касается Э. Д. Кимболла, я считал, что его, считай, убили четвертого июня, так что он должен быть благодарен за две недели отсрочки. Но Вульф ждал не этого. Точно не этого, насколько я заключил из его слов о Мануэле вечером в воскресенье. Именно тогда он открылся и соизволил высказаться, пускай и не до конца. Он был настроен философски.
        Шел дождь. Лило все воскресенье. Я написал несколько писем, прочел две воскресные газеты и два часа провел наверху, болтая с Хорстманом и осматривая растения. Однако, чем бы я ни занимался, настроение у меня было никудышное. Чертов дождь не прекращался ни на минуту. Это вряд ли имело бы какое-то значение, будь у меня дело. Мне все равно, дождь на улице или зной, если я занят. Но вот слоняться день-деньской по темному и тихому дому под непрекращающийся стук капель - это не поднимало мне настроения. И я был только благодарен, когда около половины шестого произошло кое-что, хоть и основательно меня взбесившее.
        Я сидел в кабинете, позевывая над журналом, когда зазвонил телефон. Мне хватило нескольких секунд, чтобы выскочить из кресла и перебраться за свой стол. И каково же было мое удивление, когда, поднеся трубку к уху, я услышал в ней голос Вульфа. Он говорил по телефону в оранжерее. Он всегда отвечал на звонки, если оказывался там и знал, что меня нет. Однако, если я был дома, делать это он предоставлял мне. И все же голос был, определенно, его:
        - Вульф.
        На другом конце провода сказали:
        - Это Даркин, мистер Вульф. Все в порядке. Утром она ходила в церковь, а недавно выходила в кондитерскую купить мороженое в стаканчике. Сейчас уже вернулась. Подожду до вечера.
        - Благодарю, Фред. Покарауль там до десяти. Сол будет на месте в семь утра, ты его сменишь в два.
        - Понял, сэр. Что-нибудь еще?
        - Пока все.
        Я швырнул трубку на рычаг, надеясь, что у Вульфа лопнет барабанная перепонка.
        Когда полчаса спустя он объявился в кабинете, я даже не поднял на него глаза, уткнувшись в журнал и надеясь, что не держу его вверх ногами. Я высидел в такой позе еще полчаса, переворачивая страницы, когда вспоминал об этом. Все во мне так и кипело.
        Наконец Вульф подал голос:
        - Дождь идет, Арчи.
        Не отрываясь от журнала, я буркнул:
        - Идите к черту. Я читаю.
        - Вот и нет. Конечно же нет, судя по судорожному перелистыванию. Я хотел спросить, не возьмешься ли ты утром забрать ответы на наше объявление и разобраться с ними.
        Я покачал головой:
        - Нет, сэр. Это будет слишком волнительно для меня.
        На щеках Вульфа появились складки.
        - Я начинаю верить, Арчи, что ты злишься на затянувшийся дождь даже сильнее, чем я. Ты ведь меня не передразниваешь?
        - Нет, сэр. Не в дожде дело. И вам это чертовски хорошо известно. - Я швырнул журнал на пол и злобно уставился на него: - Если для поимки умнейшего убийцы из всех когда-либо угощавших меня виски вы не придумали ничего лучше игры в фантики на Салливан-стрит, то могли, по крайней мере, сказать, чтобы я помянул Даркина в своих молитвах. Возможно, молитвы - это все, на что я гожусь. Чем там занимается Даркин? Пытается поймать Анну, когда она будет сдавать в ломбард клюшку для гольфа?
        Вульф ткнул в меня пальцем:
        - Успокойся, Арчи. Зачем насмехаться надо мной? Зачем упрекать? Я всего лишь гений, а не Бог. Гений может обнаружить и показать скрытые тайны, но творит их только Бог. Я приношу извинения, что ничего не сказал тебе про Даркина. У меня голова была занята другим. Я позвонил ему вчера, когда ты ушел на прогулку. Он вовсе не пытается поймать на чем-то мисс Фиоре, а охраняет ее. В доме ей вряд ли что-то грозит, но не на улице. Не думаю, что Мануэль Кимболл посмеет завершить свое предприятие, пока не убедится, что его не притянут к ответу за первое покушение, которое провалилось не по его вине. Оно было превосходно задумано и превосходно исполнено. Что до нас, то наша единственная надежда - это мисс Фиоре. Мануэль Кимболл не просто умен. Он по-своему гениален. Ничто не скрасит дождливое воскресенье лучше, чем мысленное созерцание всей красоты его приготовлений. О большем и просить нельзя. Он оставил нам только мисс Фиоре, и задача Даркина - ее сохранить.
        - «Сохранить» - это неплохо. Может, укупорим ее в консервную банку?
        - Полагаю, банку можно открыть, что мы и попробуем сделать позднее. Но с этим можно подождать, пока мы не разберемся до конца в событиях пятого июня. Кстати, в телефонном справочнике есть номер Марии Маффеи?.. Есть? Хорошо. Конечно же, мы не знаем, что именно столь ревностно оберегает мисс Фиоре. Если это какой-то пустяк, нам придется отказаться от стычки и перейти к осаде. Никому не дано совершить столь сложное деяние, как убийство, и остаться неуязвимым. Лучшее, что может предпринять убийца, это сделать недосягаемыми свои уязвимые места. Недосягаемыми для всего, кроме терпения, которое превосходит его собственное, и более вдохновенной изобретательности. В случае Мануэля Кимболла эти качества, хм, весьма существенны. Если же мисс Фиоре оберегает сокровище, в котором мы так нуждаемся, остается надеяться, что он об этом не знает. Если знает - она фактически мертва.
        - Даже если за ней присматривает Даркин?
        - Мы не можем защитить от молнии - только заметить ее удар. Я объяснил это Фреду. Если Мануэль Кимболл убьет девушку - он наш. Но я не думаю, чтобы он пошел на убийство. Вспомни обстоятельства, при которых он послал ей сто долларов. В то время он и предположить не мог, что ей известно что-то такое, что позволит связать его с Барстоу. В противном случае он не совершил бы столь неадекватного поступка. Ему было известно только ее имя. Возможно, его упомянул Карло Маффеи. И он же, должно быть, рассказал о ее характере и сделанном ею маленьком открытии. Рассказал достаточно, чтобы Мануэль Кимболл после убийства Маффеи рискнул сотней долларов в надежде обезопасить себя без особого риска. Если все так и осведомленность мисс Фиоре не распространяется дальше того, что знает о ней Кимболл, то нам предстоит осада. Сол Пензер отправится в Южную Америку. Я вчера предупредил его по телефону, чтобы он был готов. Твоя же миссия, которую я тоже продумал, будет сложной и утомительной. Такое развитие событий было бы весьма прискорбным, но мы не можем пенять за это Мануэлю Кимболлу. Первый кусочек головоломки
обнаружился только благодаря его невезению и моему недопустимому упрямству, заставившему меня задать мисс Фиоре незначительный вопрос во второй раз.
        Вульф умолк. Я встал и потянулся.
        - Грязный латинос - вот и все, что я могу сказать.
        - Нет, Арчи. Мистер Мануэль Кимболл - аргентинец.
        - Для меня латинос. Я хочу молока. Принести вам пива?
        Он отказался, и я отправился на кухню.
        Мне полегчало. Порой ужасающая самоуверенность Вульфа основательно раздражала меня, но иногда она разглаживала мое чело, словно ласки целого сонма прекрасных дев. Так было и на сей раз. Прикончив достаточное количество молока с печеньем, я отправился в кино, где не пропустил ни единого кадра. Когда я вернулся домой, на улице все так же лило.
        Зато понедельник выдался на славу. Я встал рано. Даже в Нью-Йорке омытый дождем воздух бывает свеж и приятен в лучах солнца, непостижимым образом растворяющих моторные выхлопы и миллион прочих запахов, сочащихся из окон, дверей, закоулков и люков. Дышать им сущее удовольствие. Я дал газу. К половине девятого я уже миновал Бронкский парк и выворачивал на парковое шоссе.
        Ответов на объявление поступило более двадцати, и я внимательно изучил их. Около половины оказались липовыми: всякое жулье пыталось нагреть руки, да забавлялись разные придурки. Прочие были вполне честны, но относились к пастбищам, лежащим за пределами интересующей меня зоны. Очевидно, пятое июня выдалось богатым на незапланированные посадки самолетов посреди выгонов. Три же отклика не только многое обещали, но и согласовались между собой. Судя по всему, их авторы наблюдали одну и ту же посадку на лугу в паре миль к востоку от Хоторна. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
        И тем не менее оказалось. В миле от Хоторна, следуя указаниям, данным в письме, я съехал с шоссе и погнал машину вверх по грунтовке, усеянной промоинами и основательно затвердевшей после дождя. Через некоторое время дорога сделалась такой узкой и с трудом различимой, что казалось, грозила исчезнуть в любую минуту. Тогда я остановился у какого-то дома и спросил, где живут Картеры. Выяснилось, что еще выше. И я поехал дальше.
        Дом Картеров, стоявший на самой вершине холма, дышал на ладан - того и гляди развалится. Его не красили с самой войны. Двор сплошь зарос сорняками. Однако собака, поднявшаяся мне навстречу, оказалась дружелюбной и довольной жизнью, а белье, сушившееся на веревке, выглядело вполне достойно. За развешиванием остального белья на задворках я и застал миссис Картер. Она была жилистой и деятельной, один зуб у нее выдавался вперед.
        - Миссис Т. Э. Картер?
        - Да, сэр.
        - Я приехал по поводу вашего ответа на мое объявление в воскресной газете. Насчет моей посадки на самолете. Ваше письмо весьма детально. Вы видели, как я садился?
        Она кивнула:
        - Конечно. Хотя объявление попалось на глаза не мне. Его прочитала Минни Воутер. Я рассказывала ей про самолет, а она вспомнила про него и в воскресенье днем принесла газету. Хорошо, что я ей рассказала. Конечно, я видела вашу посадку.
        - Вот уж не думал, что меня было видно отсюда.
        - Почему нет? Сами посмотрите. Холм очень высокий. - Она повела меня через двор и заросли сумаха. - Полюбуйтесь, какой вид. Муж утверждает, он стоит миллион долларов. Видите водохранилище? Вроде озера. - Она указала пальцем. - Вот там, на том лугу внизу, вы и приземлились. Я еще подумала: видно, что-то случилось. Решила, у вас что-то сломалось. Я не раз видела самолеты в небе, но посадку - еще ни разу.
        Я кивнул:
        - Все в порядке. Вы так обстоятельно всё изложили в письме, что и спрашивать-то практически нечего. Вы видели, как я посадил самолет в десять минут седьмого, потом выбрался из него и пошел лугом на юг, к дороге. Затем вы зашли в дом присмотреть за ужином на плите и больше меня не видели. В сумерках самолет все еще стоял там. Полдесятого вы легли спать, а утром его уже не было.
        - Точно. Я подумала, лучше рассказать все в письме, потому что…
        - Правильно. Полагаю, вы всегда поступаете правильно, миссис Картер. Вы описали мой самолет лучше, чем это сделал бы я сам. И это при том, что видели его с такого дальнего расстояния. У вас хорошее зрение. Кстати, не могли бы вы сказать мне, кто живет в том доме внизу, белом?
        - Конечно. Миссис Уэлман. Актриса из Нью-Йорка. Ведь это Арт Баррет, что работает на нее, отвез вас в Хоторн.
        - Ах, ну да! Да, именно. Премного обязан вам, миссис Картер. Вы поможете мне выиграть пари. Исход его зависел от того, сколько народу меня видело.
        Я решил дать ей пятерку. Господь свидетель, она в ней нуждалась, судя по обстановке. И она увязала младшего Кимболла с делом надежнее, чем мешок с отрубями. Не знаю, насколько уверен был Вульф в виновности Мануэля до сего момента, но как-никак он решил не брать в оборот Анну Фиоре до прояснения всех обстоятельств того, что случилось пятого июня. Я же и вовсе не был уверен. Во мне никогда не было того доверия к моим ощущениям, которое Вульф питал к своим. Я частенько заливался из-за них петухом, но держал их под сомнением, пока не подкреплял весомыми доказательствами. Поэтому я счел, что на самом деле показания миссис Картер стоят много больше пятерки. Мы, считай, разделались с Мануэлем Кимболлом. Конечно, требовалось еще насобирать достаточно фактов, чтобы с ним разделались присяжные. Но что касается нас, он был готов. Миссис Картер сжала пятерку в руке и направилась к дому, бормоча, что белье само собой не выстирается.
        Я постоял с минуту, оглядывая луг далеко внизу. Так вот где Мануэль Кимболл посадил и оставил свой самолет. Через этот луг он прошел к белому дому и попросил человека, который ему открыл, подбросить его до Хоторна. В Хоторне, всего в нескольких милях от своего дома, он либо сел в собственную, предварительно оставленную там машину, либо взял автомобиль напрокат. Он поехал в Нью-Йорк, остановился, возможно, в Уайт-Плейнсе, позвонил Карло Маффеи и назначил встречу. Он уже был взвинчен и встревожен отказом Маффеи возвратиться в Европу. А когда они встретились вечером в половине восьмого, Маффеи к тому же предъявил ему вырезку из утренней «Таймс» и начал распространяться насчет того, что не намерен за просто так молчать насчет клюшки для гольфа. Это уже было слишком для Мануэля. Посадив Маффеи к себе в машину, он завез его в какой-нибудь укромный уголок и улучил возможность всадить ему нож в спину на пять дюймов туда, где сердце поджидало удара. Оставив орудие убийства в теле, чтобы не хлынула кровь, он покатался по окрестностям, пока не высмотрел подходящее место, где вытащил труп Маффеи из машины и
отволок его в кусты. Потом сел за руль и поехал в Хоторн, а там взял такси и вернулся к белому дому, что виднелся сейчас в долине подо мной. Если ему требовалась помощь при взлете, то Арт Баррет и таксист как раз были под рукой. Около десяти часов он приземлился на своем личном летном поле, с горящими посадочными огнями, и сказал Скиннеру, что летать ночью гораздо веселее, чем днем.
        Все как будто сходилось, за исключением, возможно, одного момента: предположение, будто Карло Маффеи связал концы с концами сразу же по прочтении некролога Барстоу, наделяло изрядной живостью содержимое его черепной коробки. Но я отложил сомнения на будущее. Неизвестно, не могло ли что-то еще возбудить подозрения Маффеи. Одна лишь странность хитроумного приспособления, за которое ему заплатили весьма щедро, наверняка вынудила его задаться вопросами.
        Я решил пока не браться за Арта Баррета. Выдать себя за летчика, как я это проделал с миссис Картер, у меня не получилось бы, поскольку он отвозил Мануэля в Хоторн. Да и навряд ли он сообщил бы мне что-то такое, ради чего стоило искать подход к нему. Пока я и так выяснил вполне достаточно. Барретом можно заняться позже, если это вообще потребуется для дела. Другие два ответа на объявление тоже могли подождать. Мне не терпелось вернуться на Тридцать Пятую улицу, ибо я помнил, что Вульф обещал вскрыть герметично укупоренные мозги Анны Фиоре, если мне удастся спустить Мануэля Кимболла с небес вечером пятого июня.
        Я остановился у бельевой веревки и попрощался с миссис Картер, затем медленно развернул родстер, сдавая то вперед, то назад между обступившими узкую дорогу глыбами, и покатил вниз по холму к шоссе.
        Внезапно я обнаружил, что напеваю, и спросил себя: с чего такая бурная радость? Я всего лишь убедился, что с обода мы перебрались на спицу. Однако до ступицы нам еще далеко, не ближе, чем раньше. И все же я продолжил напевать, катя по парковому шоссе. На Фордэм-роуд я остановился и позвонил Вульфу сообщить о своих успехах. Он уже спустился из оранжереи, и когда на Тридцать Шестой улице меня остановил запрещающий свисток, полдень был в самом разгаре.
        Родстер я оставил перед домом. Вульф сидел в кабинете за своим столом, и Фриц как раз поставил перед ним поднос с бокалом и двумя бутылками пива. Вульф поприветствовал меня:
        - Доброе утро, Друг Гудвин.
        - Что? - Я замер. - А, понял.
        Я снял шляпу[20 - Обращение «Друг» было принято среди квакеров, принадлежащих к Религиозному обществу Друзей (христианскому движению, возникшему в середине XVII века), которые, здороваясь, не снимают шляпы, подчеркивая тем самым равенство всех людей. - Перев.], прошел в прихожую, водрузил ее на вешалку и вернулся в кабинет. Сел и ухмыльнулся:
        - Сейчас я не обиделся бы даже на Эмили Пост[21 - Эмили [Прайс] Пост (1872 - 1960) - американская писательница, автор популярной книги «Этикет. Голубая книга хорошего тона» (1922), признанный авторитет в области правил поведения. - Перев.]. Ну, разве я не говорил вам, что Мануэль Кимболл всего лишь грязный латинос? Хотя должен признать, это подтвердилось благодаря вашему объявлению.
        Вульф как будто не разделял моего воодушевления. Даже не проявлял интереса. Впрочем, он кивнул и произнес:
        - Ты нашел пастбище.
        - Я нашел все. Женщину, которая видела посадку и знает, какие части самолета выкрашены красной краской, а какие - синей. Мужчину, который отвез его в Хоторн… Все, что нам и требовалось.
        - Хорошо. - Он не смотрел на меня.
        - Хорошо? Вы что, хотите опять меня разозлить? Да в чем дело…
        Он оторвал от подлокотника руку и жестом прервал меня:
        - Полегче, Арчи. Твое открытие достойно торжества, но, сделай одолжение, отложи его. Своим шумным возвращением ты, к сожалению, отвлек меня от важного телефонного звонка, который я как раз собирался сделать. Я потянулся за телефонной книгой, а тут как раз входишь ты. Может, избавишь меня от лишних усилий? Не знаешь ли ты случайно номер Барстоу?
        - Конечно знаю. Что-то произошло, а? Он вам нужен?
        - Набери его, пожалуйста, и послушай. Попроси к трубке мисс Сару Барстоу.
        Я направился к своему столу, заглянул в справочник, дабы убедиться, что ничего не путаю, и набрал номер. Через мгновение послышался голос Смолла. Я попросил позвать мисс Барстоу, которая откликнулась через какое-то время. Я кивнул Вульфу. Он снял трубку на своем аппарате. Я стал слушать.
        - Мисс Барстоу?.. Это Ниро Вульф… Доброе утро. Я позволил себе позвонить, дабы поинтересоваться, получили ли вы орхидеи… Нет, орхидеи… Простите?.. Ах, это, очевидно, ошибка. Разве вы не оказали мне честь, послав этим утром записку с просьбой отправить вам несколько орхидей?.. Вы не посылали записки?.. Нет-нет, все в порядке… Это какая-то ошибка, прошу прощения… До свидания.
        Мы повесили трубки. Вульф откинулся в кресле. Я ухмыльнулся:
        - Стареете, сэр. Мы, те, кто помоложе, не ждем, пока девушка попросит прислать ей орхидеи.
        Щеки Вульфа оставались неподвижными. Он лишь вытягивал и втягивал губы, и я впился в него взглядом. Вульф потянулся было к ящику, готовясь открыть бутылку, однако отдернул руку, так и не прикоснувшись к нему.
        - Арчи, - проговорил он, - ты не раз слышал, как я называл себя актером. Боюсь, у меня есть слабость к драматическим заявлениям. Было бы глупо отказываться от них, когда есть повод. В этой комнате смерть.
        Наверно, я невольно огляделся по сторонам, потому что он продолжил:
        - Не труп. Я имею в виду не свершившуюся смерть, но ожидающую своего часа. Стерегущую меня, а быть может, всех нас, не знаю. Она здесь. Когда утром я возился наверху с растениями, пришел Фриц с запиской… Вот этой.
        Он полез в карман и достал листок бумаги, который протянул мне. Я прочел:
        Уважаемый мистер Вульф,
        когда я была у Вас на прошлой неделе, мистер Гудвин любезно подарил мне две орхидеи, поразительно красивые. Я набралась нахальства попросить Вас прислать мне еще штук шесть или восемь. Они так хороши. Посыльный подождет их, если Вы согласитесь проявить подобную щедрость. Буду весьма признательна.
        Сара Барстоу
        - Это не похоже на нее, - заметил я.
        - Возможно, нет. Ты знаешь ее лучше меня. Я, естественно, вспомнил брассокатлелии Трюффо, которые были у нее в руке, когда она спустилась сюда вместе с тобой. Мы с Теодором срезали дюжину и уложили в коробку, а Фриц отнес цветы вниз. Когда в одиннадцать я пришел в кабинет и сел за стол, то почувствовал в воздухе какой-то посторонний запах. Я слишком чувствителен ко всему чужому. Потому-то и поддерживаю все эти наслоения над нервами. Я, конечно же, знал, что к нам заходил посторонний, но почувствовал себя неуютно. Я вызвал Фрица. Он рассказал, что у юноши, который принес записку и ожидал орхидей, был ящик из фибры, такой продолговатый, с ручкой. Уходя, он унес ящик с собой - Фриц видел ящик у него в руке. Но этот юноша по меньшей мере десять минут находился в зале один, и дверь между ней и кабинетом была не заперта. Дверь же из прихожей в кабинет была закрыта. - Вульф вздохнул. - Увы, мисс Барстоу не писала записки.
        Я вскочил и бросился к нему:
        - Уходите отсюда!
        Он лишь покачал головой.
        - Ну же! - торопил я. - Я успею выскочить, вы - нет. Черт, да шевелитесь же! Я умею обращаться с бомбами. Фриц! Фриц! - Он прибежал. - Набери в раковину воды. До краев. Мистер Вульф, ради бога, уходите отсюда. Она может сработать в любую секунду. Я найду ее.
        Я услышал, как Фриц на кухне включает воду. Вульф не пошевелился, и, Господь свидетель, я не смог бы сдвинуть его с места. Он покачал головой и ткнул в меня пальцем:
        - Арчи, пожалуйста, прекрати это! Ничего не трогай. Бомбы нет. Они тикают или шипят, а на слух я не жалуюсь, и я прислушивался. Кроме того, у мистера Кимболла после его визита сюда не было времени соорудить приличную бомбу, а просить кого-то о помощи он не стал бы. Это не бомба… Прошу тебя, никакой тревоги. Драма, но не тревога. Я поразмыслил, и у меня зародилось подозрение. Сам подумай: когда мистер Кимболл находился в этой комнате, он увидел, что я не совершал почти никаких движений, кроме одного. Он увидел, как я время от времени открываю ящик своего стола и опускаю в него руку. Даже если тебя это не наводит на мысль, я все же уверен, что ему в голову кое-что пришло. Посмотрим.
        Я подскочил к нему, ибо решил, что он собирается открыть ящик, но он махнул на меня рукой и просто выбрался из кресла. Потом велел:
        - Принеси мою трость из боярышника… Да пошевеливайся же, черт возьми.
        Я помчался в прихожую, выхватил трость из стойки и бросился назад. Вульф обходил стол. Он встал спереди, напротив кресла, потянулся к подносу и подтащил его к себе, вместе с бокалом и бутылками.
        - Теперь, - объявил он, - делай, пожалуйста, то, что я скажу… Нет, сначала закрой дверь в прихожую.
        Я закрыл и вернулся.
        - Спасибо. Возьми трость за нижний конец. Потянись через стол и зацепи кончиком рукоятки нижний край передней панели ящика. Дерни, и ящик откроется… Подожди. Если можешь, открывай очень медленно, и будь готов быстро отцепить трость, чтобы использовать ее для другой цели. Приступай!
        Я приступил. Загнутый конец рукоятки сразу зацепил край ящика, однако, поскольку я держал трость под наклоном к столу, мне не удавалось выдвинуть ящик. Я пытался осторожно дернуть его, чтобы открыть постепенно, но вынужден был надавить посильнее, и неожиданно ящик выскочил на полфута, а я едва не выронил трость. Я подался вперед, чтобы ее отцепить, и тут же завопил:
        - Берегись!
        Вульф держал бутылки за горлышки и грохнул одной из них по столу, однако не попал в тварь, появившуюся из ящика. В мгновение ока голова ее очутилась почти у самого края, где стояли мы, в то время как хвост все еще скрывался в ящике. Я высвободил трость и принялся лупить ее по голове, но она извивалась, мешая нанести точный удар, а стол был залит пивом и осколками разбитой бутылки. Я уже готов был отскочить и оттащить назад Вульфа, как он обрушил вторую бутылку прямо на уродливую голову и расплющил ее, словно требуху. Длинное коричневое тело корчилось по всей столешнице, но тварь была обречена.
        Вторая бутылка тоже разбилась, обрызгав нас пивом с головы до ног. Вульф отступил назад, достал платок и принялся утирать лицо. Я так и стоял, вцепившись в трость.
        - Nom de Dieu![22 - Черт возьми! (фр.)]
        Это выдохнул Фриц, в полнейшем ужасе.
        Вульф кивнул:
        - Да. Фриц, мы устроили большой беспорядок. Извини. Прибери тут.
        Глава шестнадцатая
        Я попытался произнести это снова:
        - Фе-дю-ланс-с?
        Вульф кивнул:
        - Уже лучше. Но «н» все еще слишком звучное и недостаточно носовое. Лингвист из тебя тот еще, Арчи. И дело тут не в механических изъянах. Чтобы правильно произносить французские слова, нужно испытывать сильную неприязнь, если не презрение, к некоторым самым нерушимым англосаксонским предрассудкам. Тебе это презрение не дается. Да, копьеголовая змея[23 - Французское словосочетание fer de lance (острие копья) в английском языке используется в качестве названия четырех видов копьеголовых змей (ботропсов, включая кайсаку). - Перев.]. Кайсака, Bothrops atrox. Самая опасная гадюка после бушмейстера.
        Фриц с моей помощью навел порядок в кабинете, подал обед, и мы поели. Когда змея прекратила корчиться, я растянул ее на полу в кухне и измерил длину: шесть футов три дюйма. Посередине ее туловище было толщиной с мое запястье. Грязного, желтовато-коричневого цвета, она даже дохлая выглядела жуткой до чертиков. Поднявшись после измерений, я стал гадать, чт? с ней делать. Нельзя же, сказал я стоящему рядом Вульфу, тыкая линейкой в труп, просто взять и выбросить змею в мусорное ведро. Может, швырнуть ее в реку?
        На щеках Вульфа возникли складки.
        - Нет, Арчи, жаль так с ней поступать. Возьми в подвале картон и стружку, аккуратно упакуй змею и надпиши сверху адрес мистера Мануэля Кимболла. Фриц отправит ее по почте. Это урезонит мистера Кимболла.
        Так я и сделал, и это совершенно не испортило мне аппетит за обедом. Затем мы вернулись в кабинет и стали ждать Марию Маффеи, которой Вульф телефонировал после моего звонка с Фордэм-роуд. Я заметил:
        - Эта тварь водится в Южной Америке.
        Вульф сидел в кресле, откинувшись назад с довольным видом и прикрыв глаза. Он отнюдь не жалел о том, что прикончил гада, хотя и скорбел о погубленном пиве.
        - Именно, - прошелестел он. - Это ямкоголовая, или гремучая, змея, причем одна из немногих, что нападает без причины и без предупреждения. Только на прошлой неделе я разглядывал ее рисунок в книге, которую ты раздобыл для меня. В Южной Америке они водятся в изобилии.
        - В теле Барстоу обнаружили змеиный яд.
        - Да. Это можно было бы заподозрить, когда эксперты не смогли сразу идентифицировать токсин. Иглу, должно быть, смазали основательно. Но эти соображения, Арчи, обретут важность, если мы потерпим неудачу с Анной Фиоре и будем вынуждены прибегнуть к осаде. Многое прояснится при должном терпении и, хм, отказе от сдержанности. Есть ли где-нибудь в поместье Кимболла яма, где Мануэль держал крыс для своей копьеголовой змеи? Извлек ли он яд сам, раздразнив ее, чтобы она укусила мякоть банана? Маловероятно. Может, у него есть друг в Аргентине, который выслал ему яд? Это уже больше похоже на правду. Что представляет собой молодой человек - смуглый и красивый, по словам Фрица, - который принес записку якобы от мисс Барстоу и так ловко обращается с гадюками? Может, в обычное время он работает билетером в кинотеатре на Сто Шестнадцатой улице? Или же это матрос с южноамериканского судна, прибывшего в нью-йоркский порт только вчера? Вопросы трудные, но на каждый найдется ответ, если дело дойдет до осады. Вполне вероятно, что Мануэль Кимболл выписал копьеголовую змею из Аргентины какое-то время назад, в качестве
запасного варианта. Склонился к мысли, что, если по какой-то причине придуманное человеком приспособление не справится с задачей, разумно будет дать шанс природному механизму. Когда же змея прибыла, в ней возникла более срочная надобность, и жажда мести отступила на задний план, потесненная соображениями безопасности. И теперь - по крайней мере, на какое-то время - он остался ни с чем.
        - Может быть. Но потерпев неудачу с одним замыслом, он в любую минуту может взяться за другой.
        Вульф направил на меня палец:
        - Ошибка, Арчи, непростительная ошибка. Мести придется подождать. Мистер Мануэль Кимболл отнюдь не импульсивная личность. Если вдруг обстоятельства приведут его в отчаяние, он будет действовать отчаянно, но даже тогда не импульсивно… Однако через полчаса появится мисс Маффеи, и до ее прихода ты должен узнать о том, что нам предстоит сделать. Возьми свой блокнот.
        Я занял место за столом и двадцать минут записывал то, что он диктовал без остановки. Уже через две минуты на лице у меня появилась ухмылка, которая не сходила с моей физиономии до самого конца. Это было прекрасно, исчерпывающе и безукоризненно. Он даже допустил, что Мария Маффеи откажется или не сможет уговорить Анну. В данном случае наши действия оставались бы примерно такими же, лишь поменялись бы персонажи. Тогда заняться Анной предстояло мне. Он позвонил Берку Уильямсону и договорился о сцене для нашей постановки, а в шесть в кабинет должен был явиться Сол Пензер, чтобы получить седан и указания. Когда Вульф закончил диктовать, все было настолько ясно, что у меня нашлась лишь пара вопросов. Я задал их и вновь принялся исписывать страницы. Вульф сидел откинувшись назад, налившись пивом и притворяясь, будто не лопается от самодовольства.
        Я заявил:
        - Ладно, признаю, вы гений. Это сработает, если у нее все получится.
        Он бесстрастно кивнул.
        Мария Маффеи явилась точно в назначенное время. Я караулил ее и оказался у дверей прежде, чем Фриц вышел из кухни. Она была в черном, и, повстречай я ее на улице, вряд ли узнал бы, такой изнуренной она выглядела. После знакомства с планом Вульфа меня так и распирало. Я даже заготовил для мисс Маффеи подобие улыбки, которую, однако, тут же погасил. Этой женщине было не до улыбок. Да и с меня веселье мигом слетело. Зрелище того, что сотворила с ней смерть брата, буквально потрясало. Она постарела лет на десять, блеск жизни исчез из ее глаз.
        Я проводил Марию в кабинет, поставил кресло для нее перед Вульфом и сел за свой стол.
        Она обменялась с Вульфом приветствиями и сразу взяла быка за рога:
        - Полагаю, вы хотите денег.
        - За что? - спросил Вульф.
        - За то, что нашли моего брата Карло. Но нашли его не вы. И не полиция. Его нашли какие-то мальчишки. Я ничего вам не заплачу.
        - Возможно. - Вульф вздохнул. - Я ни о чем таком не думал, мисс Маффеи. Мне жаль, что вы заговорили об этом. У меня сразу же появились корыстные мысли. Однако пока давайте оставим разговор о деньгах. Вы мне ничего не должны. Забудьте. Но позвольте спросить вас… Прошу прощения, если причиню вам боль, но это необходимо… Вы видели тело вашего брата?
        Она посмотрела на него мутным взором, и я понял, что ошибся: жизнь вовсе не исчезла из ее глаз, она просто затаилась в глубине, словно в засаде, поджидая случая, чтобы вернуться. Женщина ответила спокойно:
        - Я видела его.
        - Возможно, вам показали рану у него в спине. Ножевое ранение, нанесенное убийцей.
        - Я видела его.
        - Хорошо. Если бы я мог с вашей помощью изобличить того, кто пустил в ход этот нож, и добиться его наказания, помогли бы вы мне?
        В мутных глазах мелькнул проблеск и тут же угас. Мария Маффеи произнесла:
        - Я заплатила бы вам за это, мистер Вульф.
        - Полагаю, заплатили бы. Но пока забудем об этом. Я прошу о другой помощи. Поскольку вы достаточно сообразительны, чтобы делать здравые предположения, и должны испытывать неудобство, когда ничего другого на ум не приходит, мне лучше вам все объяснить. Человека, который убил вашего брата, я - наравне с другими - разыскиваю за еще одно совершенное им деяние. Деяние более резонансное и не менее прискорбное. Я знаю, кто он, но мне нужна ваша помощь…
        - Вы знаете? Скажите мне! - Мария Маффеи дернулась в кресле, блеск в ее глазах на этот раз не угас.
        Вульф направил на нее палец:
        - Полегче, мисс Маффеи. Боюсь, вы должны доверить отмщение другим. Не забывайте, что люди цивилизованные и благоразумные совершают убийства, следуя сложным правилам, позволяющим избежать личной ответственности. Продолжим. Вы можете помочь. Вы должны мне довериться. Муж вашей подруги Фанни, мистер Даркин, подтвердит, что мне можно доверять. Кроме того, он и сам нам поможет. Я хочу поговорить о мисс Анне Фиоре, девушке, которая работает в пансионе, где жил ваш брат. Вы знаете ее?
        - Конечно, я знаю ее.
        - Вы ей нравитесь? Она вам доверяет?
        - Понятия не имею. Она из тех, кто скрывает свои цветочки.
        - Если они есть? Тактичный способ выразить это, благодарю[24 - В английском языке слово flowers (цветы) может означать «менструации». - Перев.]. Не могли бы вы сегодня вечером отправиться в моем автомобиле с водителем к мисс Фиоре и уговорить ее на продолжительную поездку с вами? Придумать такое убедительное объяснение, чтобы она охотно согласилась?
        Мария Маффеи посмотрела на него и через мгновение кивнула:
        - Я ее уговорю. Хотя это довольно необычно, мне придется подумать…
        - У вас будет время для этого. Я предпочитаю, чтобы предлог сочинили вы сами. Тогда вы используете его с б?льшим толком. Но это все, что вам придется сделать. Один из моих людей поведет автомобиль. Во всем остальном вы должны неукоснительно и точно следовать моим указаниям. Точнее, указаниям мистера Гудвина. Арчи, будь так добр, объясни. - Вульф уперся в край стола, оттолкнулся от него вместе с креслом и встал. - Простите, что покидаю вас, мисс Маффеи, но настало время моих растений. Возможно, когда мистер Гудвин покончит с объяснениями, вам захочется на них взглянуть. Тогда он проводит вас наверх.
        И он ушел.
        В тот день я не повел Марию Маффеи наверх показывать орхидеи. Когда я закончил объяснения, наступило уже почти пять часов, а мне еще нужно было кое-что сделать. Она вовсе не упиралась, но потребовалось многое растолковать, а потом я прошелся по деталям еще три раза, дабы убедиться, что она ничего не испортит от волнения. Мы решили, что для нее будет лучше предварительно навестить Анну и обо всем договориться, поэтому я вывел ее на улицу, посадил в такси и отправил на Салливан-стрит.
        Затем я приступил к своим хлопотам. Мне предстояло раздобыть нож, маски и пистолеты и договориться о прокате автомобиля (мы не могли допустить, чтобы Анна узнала родстер), а также подключить к делу Билла Гора и Орри Катера. Привлечь их предложил я, и Вульф согласился. Он уже велел Даркину явиться в семь часов.
        Я все сделал, но лишнего времени совершенно не осталось. В половине седьмого я торопливо поужинал на кухне, Вульф же в это время инструктировал Сола Пензера. Уходя, Сол заглянул на кухню и скорчил мне рожу, как будто физиономия его и так была недостаточно уродливой. Он бросил мне:
        - Давай наворачивай, Арч. Может, это твоя последняя трапеза. Вечером ты будешь иметь дело не с сачком!
        У меня был набит рот, поэтому я только и ответил:
        - Шкройся, шморчок.
        Билл Гор и Даркин прибыли вовремя, Орри же опоздал не настолько, чтобы это имело значение. Я пересказал им сценарий и повторил его для Орри несколько раз, потому что от него зависело многое. Вот уже больше двух лет нам не подворачивалось совместных дел, и, видя вновь, как он кривит свои тонкие губы и оглядывается, куда бы сплюнуть табак, я радовался, что старые денечки вернулись.
        Вульф все еще ужинал, когда незадолго до восьми мы вышли. Я арендовал черный «бьюик» седан. Да, у него имелись четыре колеса и мотор, но все-таки это был не родстер. Мы с Орри сели спереди, а Билл Гор и Даркин сзади. Жаль, подумал я, что это всего лишь подстава. С такими орлами я бы вызвался остановить что угодно, хоть автобус со шпаной или бутлегерский грузовик с партией нелегальной выпивки. Орри сказал, что мне стоило повесить на радиатор знак «В машине разбойники». Я ухмыльнулся, но через силу. Я знал, что все должно пройти в точности как задумывалось, и ответственность за это лежит на мне. Как справедливо заметил Вульф, хоть разум Анны Фиоре и был ограниченным, в пределах своих способностей она могла заметить такое, что ускользнуло бы от более широкого ума.
        Я взял на запад и выехал на Соумилл-Ривер-роуд. Усадьба Уильямсона располагалась в глуши, к западу от Тэрритауна, на второстепенной дороге. Местность я знал так же хорошо, как Тридцать Пятую улицу, - четыре года назад мне довелось частенько сюда наведываться. Я надеялся добраться до места к половине десятого, но плотный поток, следующий в Йонкерс, немного меня задержал, поэтому я включил фары при повороте на подъездную дорогу (где некогда подобрал упавшую в обморок миссис Уильямсон и отвез к пруду, чтобы побрызгать ей водой в лицо), несколькими минутами позже намеченного.
        Я проехал вверх по дороге до дома примерно с треть мили и, оставив троицу в машине, вышел и позвонил в дверь. Танзер, дворецкий, меня помнил, и мы пожали друг другу руки. Я сказал, что заходить не буду, мне надо лишь минуту переговорить с его хозяином. Берк Уильямсон тут же появился, мы тоже обменялись рукопожатием, и он выразил сожаление, что меня не было на ужине в пятницу. Я ответил, что и мне очень жаль.
        - Я немного опоздал, мистер Уильямсон, и заскочил только убедиться, что все устроено. Снаружи никаких шатающихся слуг, занятых ловлей светлячков? Можем мы продолжать?
        - Все в порядке, - рассмеялся он. - Никто не расстроит ваш ужасный заговор. Мы, конечно, все сгораем от любопытства. Нам нельзя спрятаться в кустах и понаблюдать?
        Я покачал головой:
        - Вам лучше оставаться в доме, если не возражаете. Мы с вами больше не увидимся, мне придется быстро удирать. Полагаю, Вульф завтра позвонит вам поблагодарить.
        - Не стоит беспокоиться. Мне никогда не отплатить Ниро Вульфу сполна за то, чем я ему обязан.
        Я возвратился к машине, развернулся и поехал обратно по подъездной дороге. Где-то на полпути, ярдах в трехстах от общественного шоссе, я заранее присмотрел подходящее местечко. По обеим сторонам дороги там рос высокий кустарник, сразу за которым стояли деревья, - удобно и темно. Дорога в том месте сужалась достаточно, чтобы седан перегородил ее, даже не разворачиваясь поперек пути.
        Я остановил «бьюик» на позиции и выключил фары. Мы все вышли. Время близилось к десяти, а наша жертва должна была появиться минут через пятнадцать. Я раздал пистолеты, вручил Орри нож, а потом мы нацепили маски. Ни дать ни взять крутая шайка. Я невольно усмехался остротам Орри, хотя, по правде говоря, был взвинчен. Требовалось все провернуть без сучка, без задоринки. Я снова прошелся с парнями по сценарию. Они затвердили свои роли назубок, и тогда мы рассеялись по кустам. Стало совсем темно. Парни принялись перекидываться замечаниями, и вскоре мне пришлось приказать им заткнуться, чтобы слышать хоть что-то.
        Через пару минут снизу донесся шум вульфовского седана, идущего на подъем на второй скорости. Из-за кустов я не видел фар, но вскоре их свет появился. Он становился все ярче, затем я разглядел и сам автомобиль. Его гул раздавался все ближе. Когда же водитель заметил прямо перед собой мой «бьюик», он замедлил ход. Я выскочил из кустов, запрыгнул на подножку машины Вульфа, стоило ей только остановиться, и сунул свою пушку прямо в нос Солу Пензеру на водительском сиденье.
        Остальные присоединились ко мне. Справа от меня Билл Гор, также вставший на подножку, сунул пистолет в открытое окошко. Орри, за которым маячил Даркин, открывал вторую дверь. Мария Маффеи визжала. Анна не издавала ни звука.
        - Живо вылезайте! - велел Орри. - Пошевеливайся! Хочешь, чтоб я в тебе дырку проделал?
        Анна выбралась наружу и встала рядом с подножкой. Билл Гор залез внутрь, схватил Марию Маффеи и выволок из машины. Орри прорычал:
        - Ну, ты, закрой пасть! - Потом крикнул мне: - Если водила вякнет, влепи ему. Выключи фары.
        Билл Гор объявил:
        - У меня ее сумочка, она пухлая.
        - Которой?
        - Вот этой.
        - Отлично. Держи сумочку у себя и следи, чтобы баба не орала. Откроет рот - двинь ей разок. - Орри повернулся к Даркину: - Эй, подержи эту, пока я посвечу на нее.
        Даркин встал за Анной и схватил ее за руки, а Орри фонариком осветил ей лицо. Анна побледнела, рот у нее был плотно сжат. Она даже не пискнула. Орри светил ей прямо в глаза, и его лицо в маске совершенно растворялось в темноте. Он произнес:
        - Ага, это ты! Ей-богу, попалась. Значит, болтаешь про то, как Карло Маффеи делал вырезки из газет, говорил по телефону и все остальное, что должна была забыть. Язык распустила? Больше ничего не расскажешь. Нож, который сгодился для Карло Маффеи, подойдет и для тебя. Передавай ему привет от меня.
        Он вытащил длинный нож и замахнулся, лезвие сверкнуло в свете фонаря. Да, он был чертовски хорош. Мария Маффеи завизжала и бросилась к нему, едва не улизнув от Билла Гора. Билл, девяносто килограммов литых мышц, вновь схватил ее. Даркин вытащил Анну Фиоре из-под ножа и крикнул Орри:
        - Довольно! Хватит! Ты обещал больше не дурить. Хватит!
        Орри перестал размахивать ножом и вновь направил на Анну фонарик.
        - Черт с вами. - Прозвучало это у него весьма кровожадно. - Где твоя сумочка? Достану тебя потом. Давай, хватит стоять и трясти башкой. Сумочка где? Где сотня, что я прислал тебе? Нет?.. Ну-ка, подержи ее, а я обыщу.
        Он потянулся к ее чулкам, и Анна словно взбесилась. Она вырвалась от Даркина и издала вопль, который, должно быть, слышали в Уайт-Плейнсе. Орри схватил ее и почти оторвал ей рукав. Даркин снова ее держал. Когда Анна поняла, что ей не вырваться, она продемонстрировала такую технику пинков и укусов, что я, не участвовавший в свалке, сильно этому обрадовался. Наконец Даркину удалось более-менее ее обездвижить: обхватив Анну одной рукой и не давая ей возможности пустить в ход ногти, другой он удерживал ее голову. Однако Орри так и не изловчился запустить руку ей в чулок, который пришлось порвать. Нужно поскорее сматываться, понял я, или нам придется ее связать. Поэтому я заставил Сола отогнать его автомобиль назад по краю дороги, чтобы проехать на своем. Даркин подтащил Анну Фиоре, по-прежнему лягающуюся и норовящую его укусить, к машине Сола и запихнул ее внутрь. Орри скакал рядом и рычал на нее:
        - Прятала мои денежки, а? Так и не сожгла, да? В следующий раз будешь держать рот на замке!
        Я побежал к «бьюику», завел двигатель и подкатил поближе. В машину ввалились остальные. Когда мы тронулись, Мария Маффеи что-то кричала нам вслед, голоса Анны слышно не было. Прибавив скорости, я промчался по изгибам подъездной дороги и, едва лишь вывернув на шоссе, дал полный газ.
        Билл Гор на заднем сиденье едва не задыхался от смеха. Я выехал на Соумилл-Ривер-роуд, взял на юг и сбавил скорость до шестидесяти. Орри рядом со мной до сих пор не проронил ни слова. Я спросил у него:
        - Забрал деньги?
        - Ага, забрал. - Произнес он это не особо любезно. - Думаю попридержать их, пока не выясню, выплачивает ли Ниро Вульф страховые компенсации работникам.
        - Что, крепко тебе от нее досталось?
        - Укусила два раза. Эта сотня баксов девчонке была дороже, чем мне - мой правый глаз. Если бы ты предупредил, что придется укрощать такую тигрицу, я бы вовремя вспомнил, что у меня назначено свидание.
        Билл Гор вновь рассмеялся.
        Я решил, что постановка удалась на славу. Лучшего Вульф и желать бы не мог. Прежде меня посещали опасения, что, ударившись в панику, Анна сломается на веки вечные, но теперь это представлялось маловероятным. Я был рад, что Вульф позаботился подключить к делу Марию Маффеи и что она согласилась помочь. Мне пришлось бы не по душе отвозить Анну Фиоре назад в город с ее опустевшим чулком. И теперь вопрос заключался в следующем: что ей известно и скоро ли мы это узнаем? Увенчается ли затея Вульфа тем финалом, который он наметил? И если да, то какой развязки нам ожидать?
        Так или иначе, по плану я должен был пулей лететь назад к Вульфу и не имел времени, чтобы развезти парней по домам. Билла Гора я высадил на Девятнадцатой улице, а Даркина и Орри подбросил до Верхнего Манхэттена, где они вышли у метро «Таймс-сквер». Поскольку «бьюик» оставлять перед домом явно не стоило, я доехал до гаража, сдал его и пешком отправился домой.
        Опасаясь новых подарков, которые Мануэль Кимболл пожелает преподнести Ниро Вульфу, я, уходя, велел Фрицу запереть за мной дверь на засов, и сейчас, чтобы попасть в дом, мне пришлось разбудить его звонком. Была почти полночь, однако он явился на первый же звонок.
        Вульф в кабинете поедал печенье и штудировал каталог Хёна. Я вошел и встал, ожидая, когда он поднимет на меня глаза. Наконец он удосужился проделать это и произнес:
        - Вовремя.
        Я кивнул.
        - И не на щите. А вот Орри Катеру досталось. Она покусала его. И Даркина тоже. Эта девица - сущее наказание Господне. Ваша пьеса прошла на ура. Скоро они должны быть здесь. Я поднимусь и переоденусь для следующего действия. Могу я выпить стакан молока?
        - Сделай милость, - только и сказал Вульф, снова уткнувшись в каталог.
        Молоко я взял с собой в комнату и потягивал его, пока раздевался и влезал в пижаму. Предстоящий акт пьесы представлялся мне несколько надуманным, но я не возражал против него, раз уже выпала возможность нарядиться в подаренный Вульфом халат, который за пару лет я надевал всего лишь раз. Я закурил сигарету, допил молоко, затем напялил халат и оглядел себя в зеркало. Как раз в этот момент с улицы донесся шум подъезжающей машины. Она остановилась. Я подкрался к открытому окну, услышал голос Сола Пензера, потом Марии Маффеи, сел и закурил еще одну сигарету.
        Я просидел так почти полчаса. Слышал, как Фриц впускает нежданных гостей, как их голоса доносятся из прихожей по пути в кабинет. Наконец воцарилась тишина. Ожидание затянулось. Я уже начал гадать, не сорвался ли наш спектакль, не решил ли Вульф, чего доброго, обойтись без меня. Но вот раздались шаги в прихожей, затем на лестнице, и вскоре Фриц сообщил мне из-за двери, что Вульф зовет меня в кабинет. Я немного выждал - сколько требовалось, чтобы проснуться и накинуть халат, - взъерошил волосы и спустился вниз.
        Вульф сидел за своим столом. Мария Маффеи занимала кресло перед ним, Анна притулилась в кресле подле стены. Видок у нее был еще тот: один рукав болтается на нитках, нога голая, лицо грязное, волосы в полном беспорядке.
        Я замер как вкопанный:
        - Мисс Маффеи! Анна! На вас спустили собак?
        Вульф направил на меня палец:
        - Арчи, извини, что пришлось тебя побеспокоить. Мисс Маффеи и мисс Фиоре подверглись нападению. Они ехали за город, навестить сестру мисс Маффеи, когда на них напали бандиты. Машину остановили, с ними обошлись грубо и ограбили. У мисс Маффеи отняли сумочку и кольца. Мисс Фиоре лишилась денег, которые она нам показывала. А ведь они дались ей с таким трудом.
        - Нет! - возмутился я. - Анна! Только не те деньги!
        Анна посмотрела на меня. Я встретил ее взгляд достойно, но через секунду решил, что лучше вновь сосредоточить внимание на Вульфе.
        Девушка заявила:
        - Это он их взял.
        Вульф кивнул:
        - У мисс Фиоре создалось впечатление, что деньги у нее забрал тот самый человек, что послал их. Я посоветовал ей и мисс Маффеи обратиться в полицию, но они не склонны последовать моему совету. Мисс Маффеи не доверяет полиции в принципе. Мисс Фиоре, кажется, убеждена, что от нас - в особенности от тебя - будет больше толку. Ты, конечно, одет не самым подходящим образом, чтобы бежать на улицу разыскивать грабителей. Да и место преступления в тридцати милях отсюда. Но мисс Фиоре попросила тебя позвать. Есть какие-нибудь соображения?
        - М-да, - произнес я. - Это ужасно. Ужасно. А я спал себе и ни о чем не догадывался. Жаль, что не я тебя возил, Анна. При мне такого бы не случилось, кто бы там ни покусился на твои деньги. Не думаю, чтобы это сделал тот же человек, который послал их тебе. Он убийца и тебя не пощадил бы.
        Взгляд Анны метался между мной и Вульфом, но я уже не думал, что в нем может отражаться подозрение. Она была всего лишь потрясена, раздавлена своей невообразимой утратой. Наконец девушка проговорила:
        - Он хотел меня убить. Я его укусила.
        - Рад за тебя. Видишь, Анна, чт? происходит, когда пытаешься вести себя прилично с негодяем. Надо было сжечь те бумажки, когда я просил, и рассказать нам все, что ты знаешь. И сейчас у тебя были бы деньги мистера Вульфа. А теперь ты не можешь ни сжечь те купюры, ни вернуть их тому человеку - разве что я его поймаю. Ты помнишь, что именно он убил Карло Маффеи? А с тобой что сотворил? Ты только посмотри! Порвал на тебе платье, стащил чулки… Он не ранил тебя?
        Анна покачала головой:
        - Нет, не ранил. Вы сможете его поймать?
        - Мог бы попытаться. Если бы знал, где искать.
        - Вы вернете их мне?
        - Твои деньги? Конечно.
        Анна посмотрела на свою голую ногу. Ее рука медленно скользнула под кромку подола и замерла на том месте, где еще недавно были спрятаны двадцатки. Мария Маффеи собиралась что-то сказать, но Вульф жестом призвал ее этого не делать. Анна все продолжала смотреть на свою ногу и наконец промолвила:
        - Мне надо раздеться.
        Я не понял ее, а вот Вульф сообразил сразу же:
        - Ну конечно. Арчи, включи свет в зале. Мисс Маффеи, вас не затруднит помочь мисс Фиоре?
        Я прошел в залу, включил свет, закрыл окна и задернул шторы. Анна и мисс Маффеи зашли вслед за мной и теперь ждали, когда я выйду. Я улыбнулся Анне дружески, насколько был на это способен. Она побледнела, но глаза сверкали ярко как никогда. Я прошел в кабинет и затворил за собой дверь. Вульф сидел в кресле прямо, а не откинувшись на спинку, по обыкновению. Сонное спокойствие, написанное на его лице, ничего не выдавало, но вот предплечья лежали на ручках кресла, и правый указательный палец вычерчивал круги на полированном дереве. Это был верный признак того, что Вульф пришел в крайнее возбуждение.
        Я сел. Из залы доносились шорохи и приглушенные голоса. Возились женщины долго. Я заметил:
        - Шикарную тогу вы мне подарили.
        Вульф взглянул на меня, вздохнул и снова прикрыл глаза.
        Когда дверь открылась, я так и подскочил. Анна сжимала в руке какую-то бумажку. Оторванный рукав был подколот булавками, волосы гладко зачесаны назад. Она подошла ко мне, сунула бумажку и буркнула:
        - Вот, мистер Арчи.
        Я хотел похлопать ее по плечу, но понял, что она наверняка закричит, стоит к ней прикоснуться, а потому лишь кивнул. И они с Марией Маффеи вернулись в свои кресла. Бумага оказалась плотным конвертиком из манильской бумаги. Я повернулся к столу Вульфа, намереваясь вручить ему добычу, но он мотнул головой, предлагая мне открыть конверт. Тот не был запечатан. Я извлек его содержимое и разложил на столе.
        Это была целая коллекция. Нам с Вульфом понадобилось какое-то время, чтобы внимательно ее изучить. Прежде всего мы увидели статью о смерти Барстоу, которую Карло Маффеи вырезал из «Таймс» пятого июня. За ней следовало несколько выполненных на отдельных листках точных и изящных эскизов с изображением пары пружин, спускового крючка и массы прочих сложных деталей, а на одном из набросков угадывалась головка клюшки для гольфа. Далее прилагалась вырезка из «Воскресной ротогравюры» - фотография Мануэля Кимболла возле его самолета, в подписи к которой значилось его имя и отмечалась популярность авиации среди молодежи Уэстчестера. Внизу виднелась карандашная приписка: «Человек, которому я сделал клюшку для гольфа. См. эскизы. 26 мая 1933 года. Карло Маффеи». Последним предметом в коллекции оказалась десятидолларовая банкнота. Это был купюра специального выпуска, погашаемая золотом, и на ней тоже было кое-что написано карандашом. Половину одной стороны занимали подписи четырех человек: Сары Барстоу, Питера Оливера Барстоу, Лоренса Барстоу и Мануэля Кимболла, выполненные затупленным мягким грифелем.
        Я осмотрел все собрание во второй раз и прошептал Вульфу:
        - Ну, паря!
        Он отозвался недовольно:
        - Я спускаю это Солу Пензеру, Арчи, но от тебя не потерплю. Даже в качестве дани восхищения сей выдающейся экспозиции. Бедный Карло Маффеи! Он проявил такую дальновидность, собрав все это, но безрассудно отправился на роковую встречу! Мы пожинаем плоды его дальновидности, а он дорого заплатил за безрассудство… Презренная сделка.
        Мисс Маффеи, вы лишились своей сумочки, но обрели то, что успокоит волнение в вашей крови. Убийца вашего брата известен, и теперь у нас есть оружие, чтобы покарать его.
        А вы, мисс Фиоре, пол?чите назад свои деньги. Мистер Арчи найдет и вернет их, обещаю. Он постарается сделать это как можно скорее, ибо я догадываюсь, что вы мало верите обещаниям. Жестокое пламя реальности - единственное, что дарит вам тепло и свет. Реальности двадцатидолларовых банкнот. Мы не заставим вас долго ждать, мисс Фиоре. Расскажите же мне, пожалуйста, когда мистер Маффеи передал вам все это.
        Анна заговорила, отвечая на вопросы Вульфа не то чтобы бойко, но вполне охотно. Он выяснил все подробности и велел мне их записать. Она действительно видела драйвер. На протяжении многих дней Карло Маффеи не пускал ее в свою комнату, когда работал, и запирал шкаф. Но однажды во время его отсутствия дверца шкафа неожиданно поддалась, когда Анна попробовала ее открыть. Впрочем, ее любопытному взгляду не открылось ничего необычного, за исключением клюшки для гольфа, явно недоделанной. Маффеи, обнаружив по возвращении, что клюшку явно кто-то трогал, встревожился и пригрозил отрезать ей язык, если она кому заикнется о драйвере. Вот и все, что ей было известно.
        Конверт она получила пятого июня, в день исчезновения Маффеи. Около семи часов, сразу же после достопамятного телефонного разговора, он зазвал ее к себе, когда она зачем-то поднялась наверх, и вручил конверт. Попросил подержать бумаги у себя до утра, а если он вдруг не вернется и от него не будет никаких вестей - передать конверт его сестре.
        Стоило Анне сказать это, как Мария Маффеи так и взвилась. Она вскочила и бросилась к девушке. Я кинулся за ней, но голос Вульфа, словно удар бича, опередил меня:
        - Мисс Маффеи! - Он ткнул в нее пальцем. - Вернитесь в свое кресло. Сядьте, будьте добры! Благодарю. Ваш брат мертв. Приберегите свою ярость. Повыдергав волосы у мисс Фиоре, вы, полагаю, поинтересовались бы, почему она не отдала вам конверт. Мне это представляется очевидным. Вероятно, я смогу дать объяснение, избавив ее от неловкости. Не знаю, велел ли ей ваш брат не заглядывать в конверт. Как бы то ни было, она туда заглянула. И увидела там банкноту в десять долларов. Эта купюра оказалась у нее в руках… Мисс Фиоре, какова была самая крупная сумма, которой вы когда-либо располагали до получения конверта от Карло Маффеи?
        Анна ответила:
        - Не знаю.
        Тогда я уточнил:
        - У тебя когда-нибудь раньше было десять долларов?
        - Нет, мистер Арчи.
        - А пять?
        Она покачала головой:
        - Миссис Риччи платит мне доллар в неделю.
        - Чудесно. И ты покупаешь себе обувь и одежду?
        - Ну конечно покупаю.
        Я только всплеснул руками. Вульф подытожил:
        - Мисс Маффеи, вот точно так же вас или меня можно искусить царством[25 - Аллюзия на искушение Иисуса Христа в пустыне (Лк. 4: 5 - 8). - Перев.], только границы его будут не столь скромными. Она, возможно, боролась с искушением и к следующему восходу солнца, быть может, победила бы его и отдала вам конверт в целости и сохранности, но утренняя почта доставила ей другой конверт, и в нем было уже не просто царство, но целый восхитительный мир. Она проиграла, хотя, возможно, где-то это считается победой, откуда нам знать? Как бы то ни было, ее борьба завершилась… А теперь, мисс Маффеи, сделайте следующее, и не допустите ошибки: возьмите мисс Фиоре с собой и держите ее у себя. Водитель ждет вас на улице. Своему нанимателю скажите, что вас навестила племянница. Или придумайте что угодно, но оберегайте мисс Фиоре, пока я не скажу вам, что опасность миновала. И ни при каких обстоятельствах не позволяйте ей выходить на улицу… Мисс Фиоре, вы слышите?
        - Я сделаю все, что скажет мистер Арчи.
        - Хорошо. Арчи, поедешь с ними и все растолкуешь. Это всего лишь на день или около того.
        Я кивнул и отправился наверх, снять халат до следующего года и что-нибудь надеть.
        Глава семнадцатая
        Когда я проводил Анну и Марию Маффеи до апартаментов на Парк-авеню, где мисс Маффеи работала экономкой, и вернулся домой, свет в кабинете уже не горел. Вульф ушел к себе, оставив для меня записку:
        Арчи, узнай у мисс Барстоу, зачем надо было уродовать валюту Соединенных Штатов. Н. В.
        Чего-то подобного я и ожидал. Поднявшись наверх, чтобы отправиться в постель, я из уважения к Мануэлю Кимболлу заглянул в конец коридора посмотреть, сочится ли свет из-под двери Вульфа. Света не было. Я окликнул:
        - Вы уже легли?
        И услышал:
        - Не изводи меня, черт бы тебя побрал!
        - Слушаюсь, сэр. Рубильник включен?
        - Включен.
        Я пошел в свою комнату и лег в постель, о чем мечтал уже давно: перевалило за второй час.
        С утра моросило, но на сей раз меня это совершенно не беспокоило. Я позавтракал, велел Фрицу в мое отсутствие держать дверь на засове, а затем, в легком плаще и прорезиненной шляпе, посвистывая, отправился в гараж. Одним из поводов для радости послужила статья в утренней газете. Власти Уайт-Плейнса склоняются к версии, говорилось в ней, что смерть Питера Оливера Барстоу была вызвана случайным укусом змеи, а прочие обстоятельства трагедии, не связанные с данной версией, могут объясняться обычным совпадением. Я бы с удовольствием позвонил Гарри Фостеру в «Газетт» и намекнул, что он, ничем не рискуя, может понатыкать булавок в кресло Андерсона, дабы сбить с того спесь. Но от этого замысла пришлось отказаться, поскольку я не знал намерений Вульфа. Радовало меня и содержимое конверта, который Анна Фиоре все это время носила пришпиленным к чему-то под одеждой. Я буквально кусал себе локти, когда думал, что конвертик наверняка был при ней в тот день, когда мы с Марией Маффеи явились на Салливан-стрит. Положительно я лишился нюха, если не учуял его тогда. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Если бы Анна
отдала его Марии Маффеи, кто знает, что бы тогда произошло?
        Я позвонил в усадьбу Барстоу из города, и, когда прибыл туда около половины десятого, Сара Барстоу уже ожидала меня. За четыре дня, прошедшие с нашей последней встречи, в ее цветовой гамме, определенно, наметились изменения к лучшему. Щечки так и хочется ущипнуть, плечи расправились, и вся понурость исчезла. Когда она вошла, я встал со своего места в солярии, который в тот день скорее мог называться «акварием». Мисс Барстоу пожала мне руку. Потом сообщила, что ее мать снова в порядке и на сей раз доктор Брэдфорд надеется на окончательное выздоровление. А после осведомилась, не подать ли мне стакан молока.
        Я хмыкнул:
        - Пожалуй, нет. Благодарю. Как я сказал по телефону, мисс Барстоу, на сей раз мой визит носит деловой характер. Вот прошлый - помните? - был дружеским. А этот - деловой. - Я достал из кармана конверт, извлек оттуда десятку и протянул ей. - Ниро Вульф сформулировал вопрос так: зачем вам надо было уродовать валюту Соединенных Штатов?
        Секунду она озадаченно смотрела на купюру, затем улыбнулась, а после на лицо ее легла тень, тень мертвого отца.
        - Где же вы… где вы это взяли?
        - Да так, барахольщик подкинул. Но как здесь оказались ваши имена? Вы сами расписывались?
        Она кивнула:
        - Да, мы все расписались. Кажется, я рассказывала вам - ведь рассказывала? - что однажды прошлым летом Ларри играл в теннис с Мануэлем Кимболлом, а мы с папой исполняли роли арбитра и судьи на линии. Они поспорили, и Ларри проиграл мистеру Кимболлу десять долларов. А тот захотел, чтобы мы все расписались на купюре, на память. Мы сидели… на боковой веранде…
        - И Мануэль Кимболл забрал купюру?
        - Конечно. Он же выиграл ее.
        - И это именно она?
        - Разумеется. Ведь на ней стоят наши росписи. Мистер Гудвин, простите за любопытство, но откуда она у вас?
        Я взял банкноту, аккуратно убрал ее в конверт - не тот, что использовал Карло Маффеи, а патентованный такой, с зажимом, чтобы подписи не стерлись, ибо они уже немного осыпались, - и положил в карман.
        - Простите, мисс Барстоу, но пока я не вправе удовлетворить ваше любопытство. С этим придется обождать. Недолго, я надеюсь. Возьму лишь на себя дерзость сказать, что выглядите вы восхитительно. Когда вы вошли, я даже подумал, что был бы не прочь ущипнуть вас за щечку.
        - Что?! - Она в изумлении уставилась на меня, а потом рассмеялась: - Это комплимент?
        - Несомненно. Если б вы только знали, сколько щечек я даже не помышлял ущипнуть. До свидания, мисс Барстоу.
        Мы пожали друг другу руки, а она все смеялась.
        Вновь направляясь на юг сквозь морось, я размышлял о том, что десятка решает все. Остальные три экспоната из собрания Маффеи были неплохими уликами, но купюра не могла принадлежать никому, кроме Мануэля Кимболла. Любопытно, как она оказалась у Карло Маффеи. Может, младший Кимболл хранил ее в бумажнике как сувенир? Наверняка он расплачивался с Маффеи за драйвер - раз или два - в каких-нибудь темных углах, подальше от света и посторонних глаз. Должно быть, в темноте сувенир и перекочевал к Маффеи. Возможно, Мануэль позже обнаружил свою оплошность и потребовал купюру назад. Маффеи же заявил, что потратил ее, не обратив внимания на надписи. Тем самым он мог возбудить у Мануэля первые подозрения. И уж точно эта десятка заставила Маффеи осознать все значение смерти Питера Оливера Барстоу и обстоятельств, при которых она наступила, ибо это имя, как и имена двух других Барстоу, значились на купюре, которую он сохранил.
        Да уж, Мануэль Кимболл еще не раз пожалеет, что когда-то выиграл ту теннисную партию.
        На подъезде к Уайт-Плейнсу под влиянием сиюминутного импульса я притормозил и свернул с паркового шоссе. Мне подумалось, что все вроде бы закончено, только и остается, что позвонить окружному прокурору и познакомить его с суровой правдой жизни. Так зачем проделывать весь этот путь до Тридцать Пятой улицы, а потом наверняка тащиться по дождю обратно? Я отыскал телефонную будку, позвонил Вульфу, передал слова Сары Барстоу и потребовал распоряжений. Он велел мне возвращаться домой. Я заметил, что как раз нахожусь в Уайт-Плейнсе, располагаю кучей времени и готов исполнить любое его задание. Однако он повторил:
        - Возвращайся. Твое задание ждет тебя здесь.
        И я снова двинул на парковое шоссе.
        Прибыл я в начале двенадцатого, но припарковаться, как обычно, перед домом не смог, ибо место было занято другой машиной, большим черным лимузином. Я заглушил двигатель и с минуту таращился на эту громаду, в особенности на официальный номер, прикрепленный рядом с номерным знаком. Я не отказал себе в удовольствии растянуть рот до ушей, выбрался из родстера и просто потехи ради подошел к лимузину и поинтересовался у шофера:
        - Мистер Андерсон в доме?
        Он смотрел на меня пару секунд, прежде чем кивнуть. Я развернулся и взбежал на крыльцо, не стирая с лица ухмылку.
        Андерсон был в кабинете с Вульфом. Зайдя, я притворился, будто не заметил его, сразу подошел к столу Вульфа, достал конверт и вручил ему:
        - Вот, я написал дату теннисной партии на конверте.
        Он кивнул и велел убрать конверт в сейф. Я открыл тяжелую дверцу и неспешно поискал ящик, в котором были спрятаны остальные сокровища Анны. Потом обернулся, соизволил заметить гостя и изобразил удивление:
        - О, это вы! Доброе утро, мистер Андерсон.
        Он что-то буркнул в ответ.
        - Если ты когда-нибудь доберешься до своего блокнота, Арчи, мы продолжим. - Вульф говорил с нарочитой медлительностью, которая неизменно давала мне понять, что некий юрист заходится от раздражения. - Нет, не садись за свой стол. Сядь в кресло поближе к нам… Да, так. Я как раз объясняю мистеру Андерсону, что остроумная версия, которую он пытается протолкнуть в деле Барстоу, посягает на истину и попирает принципы правосудия. И поскольку я чту первое и более-менее знаком со вторым, то считаю своим долгом продемонстрировать ее несостоятельность. Буду только рад твоей поддержке. Мистера Андерсона несколько раздосадовала настойчивость моего приглашения. Я, однако, заметил ему, что, на мой взгляд, нам следует только радоваться возможности спешно устраивать благодаря телефону подобные неформальные встречи. Уверен, по зрелом размышлении вы с этим согласитесь, мистер Андерсон.
        Шея у Андерсона вспухла. В нем и раньше-то не было ничего особенно приятного, а сейчас, когда он пытался сдержать свою низость, ибо не видел иного выхода, эти старания буквально удушали его. Лицо налилось кровью, шея едва не лопалась. Он ответил Вульфу:
        - Велите вашему человеку убрать блокнот. Вы еще больший осел, чем я думал, Вульф, если воображаете, будто сможете выкинуть этот номер.
        - Запиши это, Арчи. - Манерная медлительность Вульфа была просто великолепна. - Хотя данные слова и не относятся к делу, поскольку всего лишь выражают субъективное мнение, все равно запиши. Мистер Андерсон, насколько я вижу, вы превратно понимаете ситуацию. Я не ожидал от вас подобной тупости. Я предложил вам выбор по телефону, и вы решили приехать ко мне. И раз уже вы здесь, в моем доме, позвольте мне самому решать, чт? надлежит делать тем, кто здесь живет. Если же вы не в состоянии справиться с собственным раздражением, то можете без всяких церемоний покинуть этот дом. В случае вашего ухода, как я уже объяснял, произойдет следующее: в течение двадцати четырех часов мистер Гудвин подъедет на моей машине к вашей конторе в Уайт-Плейнсе. Следом за ним, в другой машине, явится несколько газетных репортеров. Рядом с ним будет сидеть убийца Питера Оливера Барстоу и Карло Маффеи. И мистер Гудвин предъявит вам бесспорные доказательства вины этого субъекта. Я собирался также добавить…
        - Карло Маффеи? - перебил его Андерсон. - Это еще кто такой?
        - Карло Маффеи, мистер Андерсон, слесарь-итальянец. Его убили в вашем округе вечером пятого июня, в понедельник. Прикончили ударом ножа в спину. Несомненно, это дело находится в вашем производстве.
        - И что из того? Какое отношение он имеет к Барстоу?
        - Они убиты одним и тем же человеком.
        Андерсон уставился на Вульфа:
        - Ей-богу, вы сумасшедший.
        - Боюсь, нет. - Вульф вздохнул. - Может, временами мне и хотелось бы этого, чтобы уйти от низменных бытовых обязательств - «дать отбой», по выражению мистера Гудвина, - однако очевидность противоположного неоспорима. Но вернемся к делу. Чековая книжка у вас с собой?
        - А-а. - Андерсон скривил губы. - А если и с собой?
        - Тогда вам не составит труда выписать мне чек на десять тысяч долларов.
        Андерсон ничего не сказал. Он не отрываясь смотрел на Вульфа, и тот твердо встретил его взгляд. Вульф вздохнул. Наконец Андерсон вкрадчиво заметил:
        - Может, и не составит, но будет ли это разумно? Вы ведь не бандит, надеюсь?
        - О нет. - На щеках Вульфа пролегли складки. - Нет, уверяю вас. Натура у меня романтическая, но физически я для этого не гожусь. Вы так ничего и не поняли? Что ж, я объясню. В известном смысле нынешняя ситуация восходит к событиям четырехлетней давности, к той забывчивости, что вы обнаружили в деле Голдсмита. В то время она меня весьма огорчила, и я дал себе слово освежить вашу память при первом же удобном случае. Что и делаю теперь. Две недели назад в моем распоряжении оказалась информация, позволяющая оказать вам услугу. Я бы и хотел ее оказать, но, памятуя о деле Голдсмита - не стершемся, как я полагал, и из вашей памяти, - усомнился, что деликатность чувств позволит вам принять от меня сию услугу. Поэтому я решил продать вам информацию, предложив заключить пари. И вы это поняли. Доказательством тому - ваше встречное предложение мистеру Гудвину. Предложение суммы столь ничтожной, что я даже не буду ее упоминать.
        - Я предложил солидный гонорар, - возразил Андерсон.
        - Мистер Андерсон, пожалуйста, не будем скатываться в абсурд. - Вульф откинулся назад и сплел пальцы на животе. - Мы с мистером Гудвином обнаружили убийцу и добыли доказательства его вины. Причем такие, что способны убедить присяжных. Это подводит нас к текущему положению дел. У меня, естественно, нет никаких прав судить и карать убийцу. Права эти принадлежат штату Нью-Йорк. Даже информация, которой я располагаю, мне не принадлежит. Если я не сообщу ее властям штата, то с меня за это взыщут. Тем не менее я волен избирать один из двух способов передачи информации. Первый: вы сейчас выписываете мне чек на десять тысяч долларов, днем мистер Гудвин посетит ваш банк и заверит чек, а завтра утром он сопроводит вас к убийце, укажет на него и представит доказательства его вины - все скрытно и ненавязчиво. Или же второй: мы организуем парад к вашей конторе, как я вам уже описал, предъявив обвиняемого и улики при широком стечении публики, в присутствии прессы. Делайте ваш выбор, сэр. Может, вам трудно в это поверить, но мне практически безразлично, каким он будет. Я с удовольствием приму ваш чек, но парады
мне тоже по душе.
        Вульф умолк. Андерсон смотрел на него, молчаливый и спокойный, явно поглощенный расчетами. Вульф нажал кнопку на столе и велел явившемуся на вызов Фрицу принести пива. Как только мне удавалось оторваться от блокнота, я тут же уставился на Андерсона. Это выводило его из себя, а я был рад любой возможности позлить окружного прокурора. Наконец Андерсон спросил:
        - Откуда мне знать, что ваши доказательства стоят хоть чего-то?
        - Поверьте мне на слово, сэр. Они настолько же надежны, насколько и мои суждения. Я ручаюсь и за то и за другое.
        - Их нельзя подвергнуть сомнению?
        - Все возможно. Нет никаких оснований сомневаться в умственных способностях присяжных.
        Андерсон скривил губы. Фриц принес пиво, Вульф открыл бутылку и наполнил бокал. Тут Андерсон заявил:
        - О десяти тысячах речи быть не может. Предлагаю пять.
        - Пф-ф! Пытаетесь торговаться? Это низко. Да будет парад! - Вульф поднял бокал и осушил его.
        - Представьте мне доказательства и назовите убийцу, и вы получите чек, как только я арестую его.
        Вульф вытер губы и вздохнул:
        - Мистер Андерсон, одному из нас придется довериться другому. Кому именно - я уже обозначил. Не вынуждайте меня это обосновывать.
        Андерсон пустился в спор. Без всяких сомнений, он умел настоять на своем и был отнюдь не глуп. Весомых аргументов он не имел, но слов у него водилось в избытке. Когда он умолк, Вульф лишь покачал головой. Андерсон вновь принялся вещать, но на все свои разглагольствования неизменно получал один и тот же ответ. Я добросовестно все записывал и вынужден признать, что до нытья он не пал. Обстрел вел никудышными боеприпасами, но не хныкал.
        Наконец он достал из кармана чековую книжку и выписал чек - на коленке, своей авторучкой. Проделал это как счетовод, точно и аккуратно, без всякой спешки, с той же педантичностью заполнил графы на корешке, после чего вырвал чек и положил Вульфу на стол. Вульф кивнул мне. Я взял чек и тщательно изучил его. Меня порадовало то обстоятельство, что чек был выписан на нью-йоркский банк - не придется тащиться в Уайт-Плейнс, куда я попаду не раньше трех часов дня.
        Андерсон встал.
        - Надеюсь, вы об этом не пожалеете, Вульф. Итак, когда и где?
        - Я позвоню, - ответил Вульф.
        - Когда?
        - В течение двадцати четырех часов. Возможно, двенадцати. Я могу звонить вам в любое время, в контору и домой?
        - Да, - ответил Андерсон, развернулся и направился прочь из кабинета.
        Я тоже встал и проследовал за ним в прихожую до входной двери. Потом вернулся в кабинет, прислонил чек к пресс-папье и послал ему воздушный поцелуй.
        Вульф насвистывал, точнее сказать, вытянул губы в трубочку, и выпускал сквозь них воздух, вот только звука не производил. Мне нравилось наблюдать его за этим занятием, и предавался он ему исключительно в моем присутствии - даже Фриц не удостаивался подобной чести. Как-то он объяснил мне, что сей беззвучный свист означает его капитуляцию перед эмоциями.
        Я убрал блокнот, положил чек себе в карман и расставил кресла по местам. Через некоторое время Вульф произнес:
        - Арчи, четыре года - долгий срок.
        - Да, сэр. А десять штук - куча денег. До обеда почти час. Сгоняю-ка я в банк, получу их закорючку на чеке.
        - Дождь идет. Я думал об этом утром, когда ты рисковал собой, отправившись за город. Вызови посыльного.
        - Боже правый, нет. Я не променяю удовольствие заверить чек даже на пять литров молока.
        Вульф откинулся назад, прошептал:
        - Храбрец, - и закрыл глаза.
        Я вернулся как раз вовремя, чтобы разорвать финишную ленточку перед самым обедом.
        Естественно, я полагал, что час пробил, но, к моему удивлению, Вульф вознамерился расслабиться. Казалось, он никуда не спешит. В заключение обеда он неторопливо выпил две большие чашки кофе, а затем прошествовал в кабинет и расположился в своем кресле, явно не собираясь заняться чем-то важным. Я лишь мельтешил у него перед глазами. Через какое-то время он встряхнулся достаточно, чтобы отдать мне ряд распоряжений: во-первых, распечатать в хронологическом порядке полные показания Анны Фиоре; во-вторых, немедля сделать фотокопии с содержимого конверта Карло Маффеи; в-третьих, съездить на Парк-авеню и вернуть Марии Маффеи сумочку, а также при свидетелях получить подпись Анны Фиоре на ее показаниях, представленных в двух экземплярах; в-четвертых, перебрать с Хорстманом партию ложных луковиц[26 - Ложные луковицы (клубневидные утолщения на побегах орхидей, где накапливаются питательные вещества и вода) используют для размножения этих растений. - Ред.], которая днем ранее прибыла на «Кортесе».
        Я спросил у него:
        - Вы ничего не забыли?
        В ответ он покачал головой - еле-еле, не желая жертвовать комфортом, и я от него отстал. Мне было любопытно, но я отнюдь не тревожился, ибо по выражению его лица видел, что он потихоньку движется в нужном направлении.
        Остаток дня у меня выдался хлопотливым. Первым делом я отправился в ателье на Шестой авеню, где заказал фотокопии, без обиняков дав понять, что в случае утраты или повреждения оригиналов им будет лучше спасаться бегством по пожарной лестнице, едва они заслышат звук моих шагов. Меня как будто поняли. Затем я вернулся в кабинет и отпечатал показания Анны, пересказав их великолепным слогом. Времени на это ушло чуть. Когда я вновь сел за руль родстера, дождь прекратился и начало проясняться, хотя мостовые еще не просохли. Я заранее позвонил на квартиру, где работала Мария Маффеи, и по прибытии она меня ожидала. Я едва ее узнал. В аккуратном, хорошо скроенном черном платье домоправительницы, с изящной черной наколкой в волосах, выглядела она элегантно, и манеры ее столь же приличествовали Парк-авеню, как и портье - отелю «Пьер» на Пятой авеню. Что ж, подумал я, все они в ванне одни, в «Шраффтс» совсем другие. Мне было даже как-то боязно возвращать ей сумочку, казалось это пошлым. Но сумочку она взяла. Затем повела меня в дальнюю комнату, где глазела в окошко Анна Фиоре. Я зачитал ее показания, она их
подписала, а мы с Марией Маффеи заверили в качестве свидетелей.
        Вслух Анна ничего не произнесла, но глаза ее с самого моего прихода непрестанно задавали один и тот же вопрос. Покончив с делами и поднявшись, я ответил на него - похлопал ее по плечу и уверил:
        - Скоро, Анна. Я получу твои деньги очень скоро и сразу же принесу их тебе. Не переживай.
        Она только кивнула, выдохнув:
        - Мистер Арчи…
        Забрав из ателье фотокопии, я уже не видел смысла оставлять родстер на улице в готовности к боевым действиям, раз более ни одного не намечалось, а потому поставил его в гараж и пешком направился домой. Потом до самого ужина проверял партию с «Кортеса» и сочинял письма поставщикам, извещая о потерях. Вульф возился с растениями, пока мы с Хорстманом были наверху, но в шесть оставил нас, велев продолжать проверку.
        Ужин закончился в начале девятого. Я начинал проявлять нетерпение. Семь лет, проведенных с Вульфом, научили меня не грызть ногти в ожидании конца света, но время от времени я говорил себе, что чудаки не могут не дурачить людей. Радио голосило весь ужин. По завершении трапезы, когда Вульф кивком подал знак Фрицу вытягивать из-под него кресло, я встал и заявил:
        - Не буду я, пожалуй, сидеть в кабинете и смотреть, как вы зеваете. Лучше схожу в кино.
        - Хорошо, - отозвался Вульф. - Не следует пренебрегать культурным развитием.
        - Что?! - взорвался я. - Вы хотите сказать… Черт побери, вы позволите мне уйти и рассиживаться в кино, в то время как Мануэль Кимболл, возможно, заканчивает паковать вещички перед отъездом на родину? А потом отправите меня в Аргентину, чтобы я скакал за ним через всю эту - как ее там? - чертову пампу? Думаете, убийцу можно схватить, посиживая в вашем чертовом кабинете и полагаясь на гений? Может, он и делает б?льшую часть работы, но нужна еще пара глаз, пара ног, а порой и пистолет. И вы спокойно отправляете меня в кино, пока…
        Он поднял ладонь, дабы пресечь мои излияния. Фриц вытащил из-под него кресло, и он встал, гора на ногах.
        - Арчи, - начал он, - пощади. Что за тяга к насилию? А должен быть безмятежней колибри. Я не отправлял тебя в кино, ты сам туда собрался. Даже если бы Мануэль Кимболл шарахался от каждой тени, ничто не могло его всполошить. С какой стати ему уезжать, на родину или куда-то еще? Полагаю, пока он не может ничего предпринять. Если это тебя успокоит, сообщаю, что он находится у себя дома и вовсе не собирается в дорогу. Я разговаривал с ним по телефону два часа назад… Фриц, звонок. Открой дверь, пожалуйста… В восемь часов утра я позвоню ему снова - и, уверяю тебя, он будет этого ждать.
        - Надеюсь, так оно и есть. - Я все же не был удовлетворен. - Говорю вам: валять дурака на этом этапе опасно. Вы исполнили свою часть работы, на которую не способен более никто на свете, и теперь осталось простое, но чертовски важное дело. Я всего лишь поеду туда, накрою его и буду караулить, пока вы не свистнете Андерсону. Почему нет?
        Вульф покачал головой:
        - Нет, Арчи. Я понимаю твою точку зрения: наступает момент, когда деликатный подход должен уступить место грубой силе для нанесения coup de grace[27 - Завершающий удар (фр.). Буквально: удар милосердия, которым добивали смертельно раненного противника или животное.]. Я понимаю ее и решительно отвергаю… Но подожди. У нас гости. Не задержишься ли в кабинете на минутку, прежде чем искать развлечений?
        Он развернулся и направился в кабинет, а я последовал за ним, гадая, что за треклятый спектакль он устраивает на этот раз. Что бы то ни было, мне подобное развитие событий, определенно, не нравилось.
        Фриц уже впустил гостей, и в кабинете они оказались раньше нас. Я понятия не имел, кто это может быть, и уж никак не ожидал такой компании, а потому так и вытаращился на них. Передо мной предстали Фред Даркин, Билл Гор и Орри Катер. Сперва мне подумалось, что Вульфу пришла в голову нелепая мысль, будто вся эта армия нужна мне для укрощения Гремучей Змеи, как я решил называть Мануэля Кимболла. Но, конечно же, для этого Вульф знал меня слишком хорошо. Я кивнул парням и оскалился, увидев повязку на левом запястье Орри. Анна Фиоре покусала его будь здоров.
        Вульф уселся в кресло, попросил меня взять карандаш, лист бумаги и набросать примерный план поместья Кимболлов. В присутствии гостей вопросов я не задавал, делал что велено. Ввернул, правда, что не был дальше дома и летного поля, но Вульф уверил, что этого достаточно. Пока я трудился над планом, он объяснял Орри, что в половину седьмого утра тот должен взять в гараже седан, остальным приказал явиться туда же в это же время.
        Я положил план Вульфу на стол. Он разглядывал его с минуту, а потом сказал:
        - Хорошо. Теперь скажи мне, где бы ты разместил трех наблюдателей, чтобы они не дали Мануэлю Кимболлу уйти незамеченным и последовали за ним, если он вдруг куда-то отправится?
        - Скрытно? - уточнил я.
        - Нет. Можно и открыто.
        - Надолго?
        - Часа на три.
        Я немного подумал:
        - Это просто. Даркина я бы поставил на шоссе, прямо напротив подъездной дороги. Пусть съедет на седане поперек обочины, чтобы мог быстро рвануть в любую сторону. Билл Гор пускай разместится в кустах, примерно здесь. Отсюда он сможет контролировать все подходы к дому, за исключением задней части. А Орри займет позицию на вершине холма, чуть в стороне, примерно в трети мили, с биноклем, оставив внизу, на дороге, мотоцикл. Но с тем же успехом они могут сидеть дома и резаться в пинокль, поскольку не умеют летать.
        На щеках Вульфа появились складки.
        - Сол Пензер умеет. У облаков будут глаза. Благодарю, Арчи. Это все. Больше не смеем тебя задерживать.
        По его тону я понял, что должен проваливать, но мне это не улыбалось. Если уж спектаклю суждено состояться, я хотел помочь с его постановкой и потому заявил:
        - Все кинотеатры закрыты. После налета Общества по искоренению порока[28 - Это общество, существовавшее с 1873 по 1950 год и посчитавшее безнравственной картину «Сентябрьское утро», которую Гудвин повесил в ванной, приняло на себя обязанности моральной цензуры. Оно, например, добилось запрета на продажу драйзеровского романа «Гений», изымало из продажи «Улисса», «Любовника леди Чаттерли», книги Оскара Уайльда. - Ред.].
        - Тогда наведайся в публичный дом. Собирая яйца, нужно заглядывать во все гнезда.
        Билл Гор фыркнул. Я наградил Вульфа самым злобным взглядом, на какой только был способен, и поплелся в прихожую за шляпой.
        Глава восемнадцатая
        В среду утром я проснулся еще до семи, однако вставать не спешил. Я наблюдал, как косые лучи солнца скользят по окнам, прислушивался к уличному шуму, гудкам кораблей и паромов и размышлял о том, что если Билл, Фред и Орри встретились у гаража в половине седьмого, то сейчас они уже наверняка добрались до Гранд-Конкорса. Я же никакого поручения так и не получил. Когда прошлым вечером я вернулся домой, Вульф уже отправился спать и никакой записки для меня не оставил.
        Наконец я выбрался из постели, побрился, оделся, особо не торопясь, и спустился вниз. Фриц с довольным видом хлопотал на кухне. Я прошелся по его адресу, сознавая, что не должен бы срывать на нем злость, и загладил вину, съев лишнее яйцо и зачитав ему вслух статью из утренней газеты о летучей мыши-вампире, принесшей потомство в зоопарке. Фриц был выходцем из Швейцарии, из той ее части, где говорят на французском. Каждое утро он читал газету на родном языке, но мне представлялось маловероятным, чтобы в ней печатали что-то стоящее. Я всегда удивлялся, когда замечал в ней какое-нибудь слово, имеющее отношение к современности, например фамилию Барстоу, продержавшуюся в заголовках целую неделю.
        Передо мной стояла вторая чашка кофе, когда зазвонил телефон. Я прошел в кабинет и снял трубку, однако Вульф уже ответил из своей комнаты. Я послушал. Это был Орри Катер, доложивший, что они прибыли на место и все идет по плану. Более ничего. Я вернулся к своему кофе на кухне.
        После третьей чашки и сигареты я лениво поплелся в кабинет. Рано или поздно, думалось мне, гений раскроет свои секреты, рано или поздно… Так что успокойся, наведи порядок в кабинете, смахни пыль со стола, заправь ручку чернилами, - в общем, будь паинькой. Рано или поздно, голубчик… Ты просто дурак. Я начинал не просто беспокоиться, но заходиться в тревоге. Пару раз даже хватал трубку и слушал, но мне так и не удалось перехватить какой-либо звонок Вульфа. Я получил почту и положил ее на стол, потом открыл сейф. Выдвинул ящик, где хранились бумаги Маффеи, - просто желая убедиться, что они на месте. Конверт, куда я вложил фотокопии, показался мне на ощупь тоньше, и я заглянул в него. Одного комплекта недоставало. Я сделал два, а теперь в конверте остался только один. Это был первый намек на спектакль, задуманный Вульфом, но осмыслить его мне не удалось, потому что, когда я засовывал конверт обратно в ящик, явился Фриц и сообщил, что Вульф ожидает меня у себя в комнате.
        Я поднялся. Дверь в его комнату была открыта. Он уже встал и почти полностью оделся, не успев только натянуть пиджак. Рукава его желтой рубашки - а он ежедневно менял две свежие рубахи, неизменно ярко-желтые - выглядели словно два огромных парящих бычьих пузыря, пока он причесывался перед зеркалом. Я поймал его взгляд в зеркале. И тут он мне подмигнул! У меня, пожалуй, даже челюсть отвисла.
        Он положил расческу и повернулся ко мне:
        - Доброе утро, Арчи. Позавтракал? Хорошо. Приятно вновь видеть солнышко после вчерашнего унылого беспрестанного дождя. Возьми в сейфе документы Маффеи. Непременно захвати пистолет. Отправляйся в Уайт-Плейнс, забери мистера Андерсона из его конторы - он будет ждать тебя - и отвези в поместье Кимболла. Покажи ему Мануэля Кимболла. Ткни в него пальцем, если потребуется. Когда Мануэля Кимболла задержат, передай документы мистеру Андерсону. Возвращайся домой, и ты обнаружишь, что Фриц приготовил на обед одно из твоих любимых блюд.
        - Понял, - ответил я. - Но к чему вся эта загадочность…
        - Замечания позже, Арчи. Прибереги их на потом, пожалуйста. Через десять минут мне надо идти наверх, а я еще не насладился своим шоколадом.
        - Надеюсь, вы им подавитесь, - бросил я, развернулся и вышел.
        С документами Карло Маффеи и показаниями Анны на груди да пушкой тридцать восьмого калибра - на сей раз заряженной - на бедре я отправился в гараж. Было тепло и солнечно, двадцать первое июня - день, когда солнце начинает клониться к югу. Подходящий денек для того, чтобы покончить с Гремучей Змеей, подумалось мне, самый длинный в году. Я заправился бензином, маслом и водой, проследовал через город до Парк-авеню и взял на север. Проезжая мимо мраморного фасада «Манхэттен траст компани», я отсалютовал ему, потому что именно там заверил чек Андерсона. В этот утренний час поток, следующий по парковому шоссе в северном направлении, был редким, но я держался сорока миль в час, а то и ниже. Вульф обещал Андерсону обставить все незаметно. Кроме того, у меня не было настроения шутить с дорожным патрулем. Я изрядно нервничал. Подобное случается со мной всегда, когда я отправляюсь по чью-то душу. Воздуха не хватает, дыхание учащается, и все, к чему я прикасаюсь, руль например, как будто оживает, так и пульсирует кровью. Подобные ощущения мне совсем не нравятся, но от них никак не избавиться.
        Андерсон ждал меня. Девушка за конторкой в его приемной кивнула мне и взялась за трубку. Менее чем через минуту он появился. С ним было два человека, внушительных на вид, со шляпами в руках. Одним из них оказался Х. Р. Корбетт, другого я не знал. Андерсон остановился, чтобы сказать что-то девушке, а затем подошел ко мне.
        - Ну? - только и изрек он.
        Я ухмыльнулся:
        - Если вы готовы, я тем более. Привет, Корбетт. Вы тоже едете?
        - Я беру с собой двух человек, - ответил Андерсон. - Вам известно, что за работа предстоит. Этого достаточно?
        Я кивнул:
        - Все равно они понадобятся только для того, чтобы подержать мою шляпу. Поехали.
        Третий парень открыл дверь, и мы гуськом вышли.
        Андерсон сел со мной в родстер, двое других следовали за нами в закрытой машине, служебной, но, как я отметил, не в андерсоновском лимузине. На Мэйн-стрит все постовые отдавали честь моему пассажиру, а я только усмехался, представляя, как бы они удивились, узнав, сколько окружной прокурор заплатил за короткую поездку на такси. Выехав на шоссе, я прибавил газу и помчался вверх-вниз по холмам с такой скоростью, что Андерсон только таращился на меня. Он не знал того, что скорость - необходимое условие программы. Я продолжал гнать и сбрасывал ход только на поворотах, дабы убедиться, что плетущийся позади Корбетт не пропускает их. Путь от здания суда Уайт-Плейнса до начала кимболловской подъездной дороги занял лишь двадцать минут. Когда я сбавил скорость, чтобы съехать с шоссе, часы на моей приборной панели показывали десять сорок.
        Даркин был там, на противоположной стороне шоссе. Сидел на подножке седана, поставленного поперек обочины, как я и советовал. Я помахал ему, но не остановился. Андерсон спросил:
        - Это человек Вульфа?
        Я кивнул и помчался уже по подъездной дороге, но не проехал и сотни футов, как Андерсон крикнул:
        - Стоп!
        Я нажал на педали, переключился на нейтральную и дернул ручной тормоз.
        - Это поместье Э. Д. Кимболла, - заявил Андерсон. - Вам придется предъявить мне доказательства прямо сейчас.
        Я покачал головой:
        - Не могу. Ничего не попишешь. Вы знаете Ниро Вульфа, так что вам должно быть все ясно. Я подчиняюсь приказам. Едем дальше?
        Машина Корбетта остановилась за нами. Андерсон смотрел на меня, кривя в сомнении рот. Я напряженно вслушивался, но отнюдь не в ожидании его ответа. Мне чудился шум самолета. Меня так и подмывало выскочить и посмотреть вверх, но это ничего бы не дало - из-за деревьев. Между тем звук, несомненно, принадлежал самолету. Я переключил передачу и нервно рванул вперед.
        - Ей-богу, Гудвин, - начал Андерсон, - надеюсь, вы понимаете, чем рискуете. Если б я знал…
        - Заткнитесь! - оборвал я его.
        Резко затормозив у дома, я выскочил из родстера и позвонил в дверь. Через минуту она открылась, и на пороге возник толстый дворецкий.
        - Я хотел бы поговорить с мистером Мануэлем Кимболлом.
        - Да, сэр. Мистер Гудвин? Он предупредил о вашем приезде и велел мне попросить вас проехать к ангару и подождать его там.
        - А что, сейчас его там нет?
        Дворецкий замялся. Он выглядел обеспокоенным.
        - Полагаю, он собирался подняться в воздух на своем самолете.
        Я кивнул и бегом вернулся к автомобилю. Корбетт успел выбраться наружу, подойти к родстеру и теперь разговаривал с Андерсоном. Когда я забрался внутрь, Андерсон повернулся ко мне и начал:
        - Вот что, Гудвин…
        - Я же сказал вам: заткнитесь! Я занят. Корбетт, осторожно!
        Я рванул на боковой съезд и помчал по гравийной дороге к ангару. Здесь даже из-под деревьев гул самолета доносился громче. Гравий так и летел у меня из-под колес, и на бетонной площадке перед ангаром я остановился с шикарным заносом. Механик, Скиннер, стоял в распахнутых воротах. Я выскочил и подлетел к нему:
        - Мистер Мануэль Кимболл?
        Скиннер указал вверх, и я задрал голову. Это был самолет Мануэля Кимболла, высоко, но не настолько, чтобы я не различил красный и синий цвета. Он как будто производил слишком много шума, и в следующую секунду я понял почему: с запада по дуге приближался еще один самолет, державшийся выше и летевший быстрее кимболловского. Оттого-то шум и рвал перепонки. Оба аэроплана кружили, темные и прекрасные в лучах солнца. Я опустил голову и чихнул.
        Скиннер заметил:
        - Этим утром у него компания.
        - Вижу. Кто это?
        - Не знаю. Я заметил его в начале девятого, с тех пор он так и болтается там. Это двухмоторный «бертон», у него шикарный нырок.
        Я вспомнил, как Вульф сказал, что у облаков будут глаза. Никаких облаков не было, но вот насчет глаз сомнений не возникало.
        - Когда мистер Кимболл взлетел? - поинтересовался я.
        - Чуть позже десяти. Они появились около девяти тридцати, но второе сиденье не было готово, и мне пришлось прилаживать ремни.
        Я понял, что к чему, стоило ему лишь произнести эти слова, но все равно спросил:
        - О, так с ним кто-то есть?
        - Да, сэр, его отец. Старый джентльмен катается. Это всего лишь его третий полет. Он едва не отказался, когда сиденье оказалось не готово, но мы все-таки усадили его.
        Я снова посмотрел на самолет. Мануэль Кимболл и его отец летали вместе - высоко, среди солнца, ветра и рева. Возможно, все вполне невинно, просто утренняя прогулка.
        Я двинулся к родстеру, чтобы переговорить с Андерсоном. Из своей машины мне навстречу вышел Корбетт. Я остановился и услышал от него:
        - Ну, мы пришли на твою вечеринку. И где же виновник торжества?
        Не удостоив его ответом, я проскользнул мимо и подошел к родстеру. Вводить в курс дела механика раньше времени не стоило, и потому я сказал потише:
        - Придется подождать, мистер Андерсон. Убийца Барстоу катается на самолете. Простите, что вышла накладка со временем, но вы получите его.
        - Залезайте сюда, - потребовал он. - Я хочу, чтобы вы раскрыли карты.
        Я покачал головой. Может, мной руководило глупое упрямство, но я твердо решил довести дело до конца в точности так, как велел Вульф.
        - Время еще не пришло.
        Корбетт, успевший подойти к родстеру с другой стороны, после этих моих слов наклонился к окну и сказал Андерсону:
        - Если у него есть что-то нужное вам, я буду только рад это раздобыть.
        Я уже раскрыл рот, чтобы бросить ему вызов, как вдруг услышал, что меня окликают. Я обернулся. От ангара ко мне шел Скиннер. В одной руке у него была клюшка для гольфа, а в другой - конверт. Я уставился на него. Он продолжал:
        - Совсем забыл. Вы ведь мистер Гудвин? Мистер Кимболл оставил это для вас.
        Я подскочил к нему. Драйвер! Я оглядел его, но смотреть было особо не на что, на первый взгляд обычная клюшка для гольфа. Но, конечно же, это был он. Ну, паря! Я сунул его под мышку и занялся конвертом. На нем стояла надпись: «Мистеру Ниро Вульфу». Он не был запечатан, я сунул в него руку и извлек комплект фотокопий, которого недосчитался утром. Они были соединены канцелярской скрепкой, а под ней белел клочок бумаги с парой строк: «Благодарю Вас, Ниро Вульф. В ответ на Вашу любезность я оставляю Вам скромный подарок. Мануэль Кимболл». Я посмотрел в небо. Красно-синий самолет главного героя вульфовского спектакля все еще был там, хотя кружил выше, как мне показалось. Другой самолет находился над ним. Я убрал фотокопии в конверт.
        Передо мной стоял Корбетт.
        - Так, я это забираю.
        - О нет. Благодарю, я справлюсь сам.
        Он прыгнул как кошка, чего я совершенно не ожидал. Проделано это было ловко. Одной рукой Корбетт выхватил конверт, другой - драйвер и направился к родстеру. В два прыжка я оказался перед ним, и ему пришлось остановиться. Я не стал дурачиться, сразу сказал:
        - Ну, держись, начинаем! - и хорошенько приложился кулаком к его челюсти.
        Он пошатнулся и выронил добычу, а я позволил ему поднять руки, сделал ложный выпад левой и снова нанес удар. На этот раз он рухнул. Его дружок бросился ко мне, с другой стороны спешил Скиннер. Я повернулся, чтобы успокоить дружка, однако тут из родстера донесся голос Андерсона, приказавшего с резкостью, какой я от него не ожидал:
        - Карри! Хватит! Кончай!
        Карри замер. Я отступил. Корбетт поднялся и свирепо уставился на меня. Снова послышался окрик Андерсона:
        - Корбетт, довольно! Перестань!
        Я произнес:
        - Моей вины тут нет, мистер Андерсон. Если они хотят поиграть в догонялки, достанется обоим. Им следует преподать урок уважения к частной собственности.
        Я наклонился, чтобы поднять драйвер и конверт, когда услышал пронзительный крик Скиннера:
        - Господи! Падает!
        На какой-то миг я вообразил, будто это драйвер выпал у меня из рук, и решил, что механик свихнулся. Но стоило мне выпрямиться и взглянуть на него, как стало понятно, что он на меня и не смотрел. Я вскинул голову. Прямо над нами, в тысяче футов, самолет Кимболла кружило и вертело так, словно Мануэль сошел с ума. Он падал. Машина дергалась, ее мотало из стороны в сторону. Это не выглядело падением по вертикали, хотя, полагаю, было именно таковым. И самолет находился точно над нами… Еще ближе… А я только стоял да таращился, раскрыв рот.
        - Берегись! - заорал Скиннер. - Ради бога!
        Мы все бросились в ворота ангара. Андерсон выскочил из родстера и помчался за нами. Мы оказались внутри и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть крушение. Воздух прорезала черная молния. Мощный звук взрыва - не раскатистый, как от порохового заряда, но мгновенный оглушительный треск. В стороны полетели куски, подле наших ног посыпались щепки. Самолет грохнулся на самом краю бетонной площадки, буквально в десяти метрах от машины Корбетта. Мы выскочили и помчались к обломкам, хоть Скиннер и кричал:
        - Берегитесь! Сейчас снова рванет!
        То, что попалось мне на глаза в первую очередь, выглядело малопривлекательно. Я понял, что это останки Э. Д. Кимболла, потому что среди них встречались обрывки ремней с заднего сиденья. К тому же Скиннер говорил, что старый джентльмен отправился полетать. Очевидно, самолет упал таким образом, что пилот, занимавший переднее сиденье, принял на себя удар меньшей силы, ибо опознать Мануэля Кимболла не составляло труда. Лицо его даже не слишком пострадало. Мы со Скиннером вытащили его, остальные возились со старым джентльменом. Мы унесли их оттуда и положили в ангаре поверх брезента, расстеленного на полу.
        - Вам лучше отогнать машины, - посоветовал Скиннер. - А то как бы не рвануло.
        Я отозвался:
        - Если я поеду, то уже не остановлюсь. Теперь самое время, мистер Андерсон. Вы, наверное, помните, Ниро Вульф обещал, что я буду действовать скрытно? Так вот, - я протянул ему извлеченные из кармана документы, - это ваши доказательства. А интересующий вас человек лежит на полу. Тот, у которого осталось лицо.
        Я подобрал конверт Мануэля Кимболла, клюшку там, где их бросил, и смылся. Пожалуй, мне потребовалось всего лишь четыре секунды, чтобы завести родстер, выехать с площадки и припустить по гравийной дороге.
        Около въезда на шоссе я остановился и крикнул Даркину:
        - Собирай дружков и двигай домой! Спектакль окончен.
        До Уайт-Плейнса я добрался за двадцать две минуты. Никогда еще родстер так славно не бегал. Я позвонил Вульфу из той же аптеки, откуда две недели назад сообщил ему, что Андерсон уехал в Адирондакские горы и заключить пари остается только с Дервином. Он снял трубку тут же, и я все выложил ему - кратко, но ничего не упустив.
        - Хорошо, - отозвался он. - Надеюсь, я не обидел тебя, Арчи. Я посчитал излишним забивать тебе голову незначительными деталями. Фриц готовится ублажить твой вкус… Кстати, Уайт-Плейнс - это где? Ты не остановишься по пути в Скарсдейле? Мне позвонил Глюкнер и сообщил, что ему удалось вырастить гибрид дендробиума «Мельпомена» и дендробиума Финдли. И он предлагает мне сеянцы.
        Глава девятнадцатая
        Он не представлял собой ничего особенного. Бледно-голубой, какого-то нездорового оттенка, и такой маленький, что, даже не сложенный пополам, запросто умещался в обычный конверт. Еще меньше на взгляд его делали надписи в пробелах, выполненные вытянутым и небрежным почерком, в котором, однако, чувствовался характер. Это, как я понял, была рука Сары Барстоу. Подпись Эллен Барстоу внизу выглядела совсем другой - изящной и педантичной. Было утро субботы, и чек прибыл с первой почтой. Протягивая его в окошко кассы, я послал ему последний нежный взгляд. А еще раньше я позвонил Вульфу наверх и сообщил, что принесли конверт от Барстоу, и он велел мне не мешкая вскрыть его и отправляться с чеком в банк.
        В одиннадцать часов Вульф вошел в кабинет, сел за свой стол и вызвал Фрица с пивом. Как только он закончил просматривать довольно скудную почту, я протянул ему перечень издержек по делу Барстоу, который напечатал заранее. Он взял карандаш и медленно прошелся по нему, проверяя каждую статью. Я ждал. Увидев, что он ткнул карандашом в третий пункт с конца и остановился, я сглотнул слюну.
        Вульф поднял голову:
        - Арчи, нам нужна новая печатная машинка.
        Я только прочистил горло. Он продолжал:
        - У той, что есть, клавиши чересчур чувствительные. Наверно, ты не заметил: она отпечатала лишнюю цифру в сумме напротив имени Анны Фиоре. И я вижу, ты беспечно перенес ошибку в итог.
        Мне удалось выдавить из себя усмешку:
        - О! Теперь я понял. Совсем забыл сообщить вам. Сбережения Анны принесли доход, так что набежала тысяча долларов. Я переведу их на ее имя сегодня днем.
        Вульф вздохнул. Фриц принес пиво. Вульф открыл бутылку, наполнил и опорожнил бокал. Потом сунул список издержек вместе с почтой под пресс-папье и откинулся в кресле:
        - Завтра сокращаю дневную норму до пяти кварт.
        Моя ухмылка стала увереннее. Я отозвался:
        - Вам вовсе не обязательно менять тему. Вели вы даже удвоить сумму, я все равно не допустил бы ошибки, назвав вас щедрым. Для вас в любом случае это будет сделкой. Знаете, как Анна поступит с этими деньгами? Купит себе мужа. Только подумайте, какое доброе дело вы совершаете.
        - К черту! Вообще ничего ей не давай. Скажи, что деньги найти не удалось.
        - Нет, сэр. Я отдам ей деньги и позволю самой выкопать себе могилу. Я не такой жестокий, как вы, и не принимаю на себя роль фатума.
        Вульф открыл глаза. Он полудремал вот уже три дня, и я решил, что пора бы его и встряхнуть. Он пробормотал себе под нос:
        - Ты, кажется, что-то сказал, Арчи?
        - Да, сэр. Я спрашиваю, как вам пришла в голову веселенькая мысль прикончить Э. Д. Кимболла?
        - Ты хочешь сказать, как она пришла в голову его сыну?
        - Нет, вам. Не изворачивайтесь. Его убили вы.
        Вульф покачал головой:
        - Неправда, Арчи. Я изворачиваюсь? Э. Д. Кимболл убит малолетним сыном, которого оставил сидеть на полу среди игрушек в луже материнской крови… Только представь себе эту картину. Строго говоря, Э. Д. Кимболл был убит не утром в эту среду, а в воскресенье четвертого июня. И лишь из-за прискорбного стечения обстоятельств, какие позволяют слепому случаю вмешиваться в естественное течение жизни и смерти, вместо него умер Барстоу. Правда заключается в том, что я помог исправить ошибку. Я велел Даркину вручить Мануэлю Кимболлу копии улик, собранных против него, и сообщил по телефону, что он окружен, на земле и в небе. Дальше я предоставил событиям развиваться своим чередом, установив предварительно, что Э. Д. Кимболл дома и никуда не собирается тем утром.
        - Как-то вы мне сказали, что нельзя сокрыть правду, выстроив вокруг нее стеклянный дом. Что вы пытаетесь доказать? Вы убили его.
        На щеках Вульфа пролегли складки. Он налил себе еще бокал пива, снова откинулся назад и стал наблюдать за пеной. Когда от нее остался лишь тонкий белый ободок, он взглянул на меня и вздохнул.
        - Твоя беда в том, - тихо промолвил он, - что, увлекшись фактом, ты упускаешь из виду все его окружающее. Присасываешься к нему, как пиявка к вымени. Подумай только, с чем я столкнулся. Мануэль пытался убить отца. По не зависящей от него трагической случайности вместо отца погиб невинный человек, Барстоу. Мне в руки попали улики, которые позволили бы осудить Мануэля за убийство. Как я должен был поступить с ними? Если бы я мог повести себя как философ, то, конечно, вообще никак ими не воспользовался бы. Вот только подобная роскошь мне не по карману, то был вопрос денег. Принять на себя роль фатума? Ну естественно. Мы все проделываем это постоянно, лишь полнейшая бездеятельность позволяет этого избежать. Я же был вынужден действовать. Если бы я не предупредил Мануэля Кимболла и позволил тебе его задержать, предать живым возмездию народа штата Нью-Йорк, он сел бы на стул узаконенного убийства измученным и разбитым и в сердце его не было бы того глубокого удовлетворения, что предлагала ему жизнь. А его отец, равным образом измученный и разбитый, протянул бы еще несколько лет, торгуя неизвестно зачем.
И если бы я поступил подобным образом, то нес бы за это ответственность - перед самим собой, а это перспектива не из приятных. Но все-таки я должен был действовать. Я так и поступил и навлек на себя ответственность гораздо менее неприятную. А ты сводишь весь этот сложный феномен к примитивному заключению, будто я убил Э. Д. Кимболла. Ладно, Арчи. Ответственность за свои поступки я буду нести сам, но вот бремя твоей наивности взваливать на себя не собираюсь. Уж как-нибудь снесешь его сам.
        Я ухмыльнулся:
        - Возможно. Это я не о том, что выдержу бремя, я обо всем, что вы тут наболтали. Возможно, я и впрямь слишком прост. Настолько прост, что утром по дороге из банка меня посетила одна нехитрая мысль.
        - В самом деле? - Вульф залпом выпил пиво.
        - Да, сэр. Мне пришло в голову, что, если бы Мануэля Кимболла арестовали и отдали под суд, вам пришлось бы надеть шляпу и перчатки, выйти из дому, сесть в автомобиль, доехать до самого Уайт-Плейнса и сидеть в зале суда, ожидая своей очереди для дачи свидетельских показаний. В то время как теперь, благодаря естественному течению жизни и смерти и полезному чутью на феномены, вы можете просто сидеть дома и нянчиться со своей ответственностью.
        - Несомненно, - прошелестел Вульф.
        Приложение
        Оглашению не подлежит
        Записка для служебного пользования
        от Рекса Стаута
        15 сентября 1949 г.
        ОПИСАНИЕ НИРО ВУЛЬФА
        Рост 180 см. Вес 125 кг. Возраст 56 лет. Копна темно-коричневых волос с незначительной сединой не разделяется пробором, но зачесана вправо, потому что он расчесывается правой рукой. Глаза темно-карие, среднего размера, однако выглядят меньше, ибо в основном прикрыты. Всегда смотрят прямо на человека, с которым он разговаривает. Лоб высокий. Голова и лицо крупные, но соразмерно всему телу таковыми не кажутся. Уши довольно маленькие. Нос длинный и узкий, с небольшой горбинкой. Рот подвижный и крайне изменчивый; губы, будучи сжатыми, полные, однако в напряженные моменты тонкие и длинные. Щеки полные, но не пухлые; высшая точка скуловой кости различима при взгляде на лицо спереди. Цвет лица варьируется от некоторой красноты после еды до кремовой бледности поздним вечером, после шести тяжких часов, проведенных за работой на кого-то. Дышит спокойно и беззвучно, за исключением моментов, когда ест, тогда совершает глубокие вдохи и выдохи. Массивные плечи никогда не поникают; когда встает, держится прямо. Бреется каждый день. Имеет небольшую коричневую родинку непосредственно над правой челюстной костью,
посередине между подбородком и ухом.
        ОПИСАНИЕ АРЧИ ГУДВИНА
        Рост 183 см. Вес 82 кг. Возраст 32 года. Волосы скорее светлые, нежели темные, пожалуй даже рыжеватые; стрижется каждые две недели, довольно коротко, и зачесывает волосы назад, отчего они стоят торчком. Бреется четыре раза в неделю и пользуется малейшим предлогом, чтобы свести это число к трем. Черты лица правильные, хорошо сформированные и соразмерные, за исключением носа. Проклятия обладать внешностью киноактера он избегает только благодаря этой части лица. Нос не то чтобы курносый и ни в коем случае не уродливый, однако коротковатый и с широкой спинкой, а кончик продолжается как будто сам по себе за хрящ, создавая впечатление потрясающей и совершенно независимой инициативности. Глаза серые, пытливые и быстрые. Крепок на вид, подвижен; осанка прямая, хотя плечи немного сутулые вследствие подсознательной реакции на частую критику Вульфа, пеняющего ему за самонадеянность.
        ОПИСАНИЕ ЖИЛИЩА ВУЛЬФА
        Старый особняк из песчаника на Западной Тридцать Пятой улице - дом двойной ширины. Заходя через переднюю дверь, которую от тротуара отделяют семь ступенек, оказываешься в широкой и довольно протяженной прихожей, устланной ковром. Справа располагается огромный гардероб шириной почти в два с половиной метра, за ним - лестница, дверь за которой ведет в столовую. Изначально на этой стороне от прихожей было две комнаты, но Вульф удалил переборку и сделал из них одну столовую длиной около двенадцати метров, строго посреди которой стоит стол, способный вместить шесть персон (он еще и раздвижной). В столовой (как и во всех остальных комнатах) лежит ковер - голые полы Вульф ненавидит. В дальнем конце просторной прихожей расположена кухня. Слева от прихожей две двери; первая ведет в комнату, которую Арчи называет залой, вторая - в кабинет. Зала используется главным образом в качестве гостиной; Ниро и Арчи в ней не работают. Она довольно маленькая, и мебель в ней крайне разношерстная, не выдержанная в каком-то определенном стиле.
        Кабинет большой и почти квадратный. В дальнем левом углу (относительно входа из прихожей) выгорожен небольшой прямоугольный закуток, в котором установлены унитаз и раковина - дабы Вульфу не приходилось далеко ходить. Дверь в уборную обращена ко входной, и за углом от нее, вдоль другой стенки уборной, стоит широкий и очень мягкий диван.
        Очевидной гармонии в обстановке не наблюдается, но в ней отчетливо виден вкус владельца. Вульф не позволяет ставить в кабинет ничего такого, на что ему было бы неприятно смотреть, - это и послужило единственным критерием отбора. Глобус достигает почти метра в поперечнике. Кресло Вульфа, обтянутое кардованной тканью, изготовлено по эскизам Мейера[29 - [Адольф] Мейер (1881 - 1929) - немецкий архитектор, сотрудничавший с Гропиусом и творивший в стиле конструктивизма. Ткани из кардованной (кардной) пряжи, не подвергаемой гребнечесанию, прочные и эластичные, получаются не совсем ровными по толщине и слегка пушистыми. - Ред.]. Его стол сделан из гладкого вишневого дерева, не сочетающегося по фактуре с обивкой кресла, но Вульфу нравится этот контраст. Диван обит ярко-желтой материей, которую приходится подвергать химической чистке каждые три месяца. Ковер соткан в Черногории еще в начале девятнадцатого века и потому имеет множество заплат. Немногочисленными украшениями стены служат три картины: полотно Мане, копия с Корреджо и подлинный эскиз Леонардо да Винчи. Остальные кресла - различных форм,
расцветок, размеров и материалов. При первом посещении все это приводит в немалое замешательство, однако, имей вы работу Арчи и живи там, со временем вам, возможно, это начало бы нравиться.
        notes
        Примечания
        1
        Родстер - двухместный автомобиль с открытым кузовом и откидным верхом. - Ред.
        2
        «Нидикс» - сеть дешевых ресторанчиков быстрого питания, где подавали кофе с пончиками, а позднее хот-доги с фирменной горчицей. Долгие годы была одной из характерных примет Нью-Йорка. - Ред.
        3
        Национальное управление экономического восстановления - одно из федеральных ведомств, проводивших в жизнь рузвельтовский «Новый курс», который был призван вывести США из Великой депрессии. - Перев.
        4
        Это написанное в 1912 году полотно французского художника Поля Эмиля Шабаса (Шаба, 1869 - 1937) приобрело скандальную известность в США благодаря протестам Нью-Йоркского общества по искоренению порока, объявившего его безнравственным. Репродукции продавались так бойко, что со временем стали расхожим примером китча. - Ред.
        5
        Джон Дж[озеф] Макгро (1873 - 1934) - прославленный игрок и менеджер команды «Нью-Йорк джайнтс». В его время судья на поле был один, и всякий раз, когда рефери отвлекался на полет мяча, Макгро использовал эту возможность, чтобы препятствовать продвижению игроков команды противника. - Перев.
        6
        Речь идет об одном из самых громких преступлений XX века - похищении и убийстве в 1932 году полуторагодовалого сына Чарльза Линдберга (1902 - 1974), знаменитого американского авиатора. Агата Кристи отчасти использовала эту историю в романе «Убийство в Восточном экспрессе». - Ред.
        7
        Драйвер - клюшка для самого дальнего удара с самой длинной рукоятью. - Перев.
        8
        Эта магистраль, проложенная в обход населенных пунктов, идет с плавными поворотами по парковой полосе. - Ред.
        9
        [Эдвард] Гиббон (1737 - 1794) - английский историк, наиболее известный как автор труда «История упадка и разрушения Римской империи». [Леопольд фон] Ранке (1795 - 1886) - официальный историограф Пруссии, разработчик методологии современной историографии. [Публий Корнелий] Тацит (середина 50-х - около 120 года) - древнеримский историк, один из самых известных писателей античности. [Джордж Вашингтон] Грин (1811 - 1883) - американский историк, автор исследований об Американской революции и Войне за независимость. - Перев.
        10
        [Сервий Сульпиций] Гальба (3 - 69 г. до н. э.) и [Авл] Вителлий (15 - 69 г. н. э.) - древнеримские императоры. - Перев.
        11
        Недорогие и уютные ресторанчики сети «Шрафттс», обычно располагавшиеся в «приличных кварталах», охотно посещали дамы, отправившиеся за покупками. Особой популярностью пользовались их фирменное мороженое и кондитерские изделия. - Ред.
        12
        До конца XIX века на Блуминдейл-роуд в Нью-Йорке располагалась психиатрическая лечебница. - Перев.
        13
        [Фрэнк Элтон] Снайдер (1894 - 1962) - знаменитый американский бейсболист и тренер, кэтчер «Нью-Йорк джайантс» и «Сент-Луис кардиналс». - Перев.
        14
        Доброхот (фр.).
        15
        День памяти погибших в войнах отмечается в США 30 мая. - Перев.
        16
        Аллюзия на библейский стих: «А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших» (Мф. 10: 14). - Перев.
        17
        Эта стипендия, учрежденная в 1902 году английским и южноафриканским политическим деятелем Сесилом Родсом (1853 - 1902), позволяет учиться в Оксфорде выходцам из США, стран Британского Содружества и Южной Африки. - Ред.
        18
        Выступ (Техасский выступ) - 26 северных округов, территория которых образует выступ прямоугольной формы, граничащий на западе со штатом Нью-Мексико, а на севере и востоке - с Оклахомой. - Ред.
        19
        Линн Фонтэнн (1887 - 1983) - британская актриса, сделавшая успешную карьеру в США. - Перев.
        20
        Обращение «Друг» было принято среди квакеров, принадлежащих к Религиозному обществу Друзей (христианскому движению, возникшему в середине XVII века), которые, здороваясь, не снимают шляпы, подчеркивая тем самым равенство всех людей. - Перев.
        21
        Эмили [Прайс] Пост (1872 - 1960) - американская писательница, автор популярной книги «Этикет. Голубая книга хорошего тона» (1922), признанный авторитет в области правил поведения. - Перев.
        22
        Черт возьми! (фр.)
        23
        Французское словосочетание fer de lance (острие копья) в английском языке используется в качестве названия четырех видов копьеголовых змей (ботропсов, включая кайсаку). - Перев.
        24
        В английском языке слово flowers (цветы) может означать «менструации». - Перев.
        25
        Аллюзия на искушение Иисуса Христа в пустыне (Лк. 4: 5 - 8). - Перев.
        26
        Ложные луковицы (клубневидные утолщения на побегах орхидей, где накапливаются питательные вещества и вода) используют для размножения этих растений. - Ред.
        27
        Завершающий удар (фр.). Буквально: удар милосердия, которым добивали смертельно раненного противника или животное.
        28
        Это общество, существовавшее с 1873 по 1950 год и посчитавшее безнравственной картину «Сентябрьское утро», которую Гудвин повесил в ванной, приняло на себя обязанности моральной цензуры. Оно, например, добилось запрета на продажу драйзеровского романа «Гений», изымало из продажи «Улисса», «Любовника леди Чаттерли», книги Оскара Уайльда. - Ред.
        29
        [Адольф] Мейер (1881 - 1929) - немецкий архитектор, сотрудничавший с Гропиусом и творивший в стиле конструктивизма. Ткани из кардованной (кардной) пряжи, не подвергаемой гребнечесанию, прочные и эластичные, получаются не совсем ровными по толщине и слегка пушистыми. - Ред.