До седьмого пота Дональд Эдвин Уэстлейк
#
ДО СЕДЬМОГО ПОТА
Дональд УЭСТЛЕЙК
Марго повернулась ко мне.
- Давай поговорим о морали,- начала она. Я ей не верил! Напустив на себя беспечный вид, я поправил под головой подушку и спросил:
- Морали? Какого же рода?
- Твоей, милый Родерик. Дай мне сигарету.
Я прикурил две, одну отдал ей, пристроив на простыню между нами пепельницу. Как-то, ради смеха, я поставил холодную стеклянную пепельницу ей на голый живот, а она не моргнув глазом ткнула тлеющим концом сигареты мне в ногу. Это случилось еще до того, как я узнал ее получше и научился не терять бдительности.
- Мораль,- произнесла она задумчиво, выпуская дым и словно размышляя над смыслом слов.- Что ты думаешь о морали, Родерик?
Полным именем она звала меня, когда ей хотелось меня подразнить или рассердить, но я не заглотнул приманку.
- Мораль,- отвечал я, пытаясь осторожно выяснить ее намерения,- мораль, по-моему, хорошая вещь.
- Да? А как ты думаешь, ты высокоморален, Родерик? У тебя в наличии нравственность?
- Примерно на среднем уровне.
- Вот как? Родерик, я ведь замужем.
- Об этом я осведомлен.
- А то, чем мы занимаемся так возмутительно часто, называется адюльтером. Знаешь такое слово?
- Что-то слышал.
- Это аморально.
- И незаконно,- добавил я, все еще пытаясь нащупать суть дела,- но, если ты не забеременела, это наружу не выйдет.
- Если ты прелюбодействуешь, Родерик, то ты лишен морали.
- Морали должно быть в меру,- сказал я,- всего должно быть в меру. Кроме секса, конечно.
- Прекрати.
- Прости.- Я переменил позу. Она глядела на меня серьезно.
- Умеренной морали быть не может, это просто глупость,- произнесла она.
- Прими мои извинения.
- Или ты нравствен, или безнравствен. Грешен или невинен. Если грешен - больше вопросов нет: ты аморален. Совершить один грех - то же, что совершить их все.
- Это что, твоя собственная теология?
- Теология тут ни при чем, я говорю о нравственности. Если ты совершаешь нечто аморальное по какой бы то ни было причине и сознаешь эту аморальность - больше с тобой говорить не о чем.
- А как насчет тебя? Без партнера тут не обойтись.
- Я это сознаю, Родерик,- она холодно усмехнулась,- и не претендую на высокую мораль.
- Здорово.
- Если я способна на один аморальный поступок,- продолжала она рассуждать,- я знаю, что способна на любой из них. Все - что угодно, все - что необходимо. А как ты?
- Я?
- Ты никогда не занимался самоанализом, подозреваю, ты ни разу не задумался о собственных взаимоотношениях с общепринятыми моральными нормами.
- Леди, вы выиграли сигарету.
- А джентльмен проиграл.
- Проиграл что?
Она повернулась и села, тыча сигаретой в пепельницу.
- Поживем - увидим.
- Увидим что?
- Насколько ты глуп.
- Ну, довольно-таки глуп.
- Понятно. Но не слишком ли глуп?- Она посмотрела мне прямо в глаза - страстное лицо, высокие скулы, синие холодные глаза, чувственный рот - какая-то первобытная, до ужаса эротичная красотка.- Ты понимаешь реальные следствия той философской истины, которую я тебе сейчас изложила? Раз свернув с пути истинного, ты должен быть готов к любому аморальному деянию, если потребуется. Знаешь, почему? По той простой причине, что, отказываясь поступать аморально, ты признаешь, что подобное поведение противоречит твоей натуре. С другой стороны, если аморальный акт представляется для тебя выгодным и ты уже совершал подобное в прошлом - тогда ты не смеешь возражать и отказываться. Согласен?
Разумеется, я бы согласился со всем, что бы она ни сказала.
- Ну хорошо.- Она погасила сигарету и поднялась, довольная.- Одевайся. Через час Чарльз будет дома.
- Это все?- вопросил я.- Разговор окончен?
- А что еще говорить? Ты согласен, что безнравственный человек не может отказаться от выполнения любого аморального деяния, за исключением того, который противоречит его собственным интересам. Вот и все.
- Я думал, ты все это ведешь к чему-то.
- Не дури, Родерик,- рассмеялась она.- Ну-ка, подымайся.
- Мне бы хотелось сходить в душ.- Мне нравился их душ - весь в голубом кафеле.
- Нет, не сегодня. Одевайся и выметайся.
Жалко. Но она бывает так строптива и переменчива, что иной раз лучше и убраться. Я встал и оделся.
Она всегда давала мне пятерку на такси. Да, а когда мы куда-нибудь ходили вместе, совала мне двадцатку на оплату двенадцатидолларового счета в кафе и никогда не заикалась о сдаче. Марго - не первая женщина в моей жизни, с которой у меня сложились подобные отношения, но зато она была намного моложе и очень привлекательна. Сначала я поражался ей, а потом осознал, что это следствие ее дикарской, беспощадной прямоты.
Однако нынешним вечером привычной пятерки не появилось. Вместо этого она сказала:
- По прошествии четырех месяцев, Родерик, вынуждена сообщить, что твои услуги больше не требуются.
- Прошу прощения?
- Твоя служба закончена,- усмехнулась она.
- Но, Марго...
- Ну-ну, милый. Не говори ничего, все это вздор.
- Но...
- Напоследок хочу тебе кое-что показать. Пойдем со мной. Я последовал за ней, сбитый с толку и встревоженный, в ее кабинет - маленькую уютную комнатку рядом с кухней, где был стол, за которым она сидела и подписывала чеки, и длинный диван, на котором я всегда ненасытно жаждал ее и на котором моя жажда никогда не была удовлетворена. Она указала мне на этот диван:
- Посиди тут, пока я поищу.
Я уселся. Слева за окном виднелась река и, поодаль, Лонг-Айленд и Куинс. Много ниже, вне поля зрения и ближе к дому,- авеню Ф.Д. Рузвельта и стоянка такси. Сквозь окно проникал легкий ветерок, навевая ароматы Куинса и принося гул Манхэттена.
Марго шарила на столе.
- Интересно, что из тебя выйдет, Родерик?- как бы рассеянно говоря сама с собой, спросила она.
Ну, я-то успел ее узнать. Она никогда не бывала рассеянной, а всегда полностью отдавала отчет в своих словах. И это обстоятельство наносило удар моему, так сказать, профессиональному самолюбию. Сейчас, например, я понимал: она шарит там, на столе, только для пущего эффекта - и все сказанное давно ею продумано и рассчитано. Я молча внимательно слушал.
- Ты стареешь,- продолжала она,- через несколько лет твоя рыночная стоимость станет опускаться, и ты,- она усмехнулась,- уже никогда не найдешь снова такой интересной работы, как у меня.
Все это было верно и составляло горькую правду - с ее стороны было особенно жестоко высказывать это в момент моего увольнения. Я сделал непроницаемое лицо и стиснул зубы.
Наконец она подала мне обычный конверт, сказав:
- Прочти это. Полагаю, тебе будет интересно. Внутри конверта лежал единственный листок бумаги без адреса, исписанный ее мелким, убористым почерком.
"Я, Марго Эвинг, добровольно и честно сознаюсь в убийстве своего мужа Чарльза.
Я убила его вследствие невозможности дальнейшего с ним проживания, но он никогда не давал мне поводов для развода, а я не могла существовать без его денежных средств.
Более никто - в особенности мужчина - в этом деле не замешан.
Я пишу это признание, так как, к моему удивлению, оказалось, что у меня есть совесть. Никогда не думала, что стану терзаться из-за смерти Чарльза, но произошло именно так. Я не в силах вынести это бремя.
Я трижды выстрелила в Чарльза из автоматического пистолета 25-го калибра марки
“Стар”, который он мне подарил как-то на Рождество. Убив его, я стерла отпечатки пальцев и выбросила оружие в пруд Центрального парка с пешеходного мостика.
Сразу вслед за этим я стала сожалеть о содеянном.
Марго Эвинг”.
Оторвавшись от этого впечатляющего документа, я уставился на Марго, наблюдавшую за мной, как за подопытным кроликом.
- Ты убила Чарльза?- прошептал я.
- Что?- Она издала презрительный смешок.- Что за глупости! Конечно нет!
- А.., это.., это...
Выдвинув ящик стола, она вытащила что-то и кинула мне на колени. Я дернулся, и на пол соскользнул ее пистолет 25-го калибра.
- Вот,- сказала она,- он ведь не в пруду, верно?
- Я не.., не...
- Ты не понимаешь. Это напишут на твоей могиле, Родерик.- Она засмеялась и покачала головой, как снисходительная учительница.- Мне надо уходить, через полчаса сюда явится Чарльз.
- Что ты хочешь от меня, Марго? Скажи попросту, ради Христа!
- А надо ли?- Секунду помолчав, она вздохнула и произнесла:
- Да уж, видно, придется.
- Я не столь хитроумен,- не выдержав, съязвил я.
- А кто тебя знает, Родерик. Я призналась в убийстве и указала орудие убийства. Если бы Чарльз погиб, как там написано,- знаешь, Родерик, что бы ты мог сделать?
Я отрицательно покачал головой.
- Ты бы мог меня шантажировать!
- Я мог - что?
- Родерик, у тебя было бы вещественное доказательство против меня. Ты бы мог, шантажируя меня, с комфортом прожить до конца жизни. Признаюсь, я бы лучше до конца жизни терпела тебя в качестве шантажиста, нежели Чарльза - в качестве мужа. Потому что знаю, дорогой Родерик,- ты станешь держаться в рамках разумного.- Ее усмешка становилась все холоднее и злее.- Разве не так?
Ее мысль становилась пугающе ясной.
- Ты, ты хочешь, чтобы я...
- Ничего я от тебя не хочу,- отрезала она. И добавила:
- Знаешь, не было еще человека, который бы мне отказал. Мне даже не надо просить - они сами все делают. Интересно, что бы случилось с тем, кто посмел бы мне отказать?
- Ты давно это задумала, да? Поэтому и наняла меня, так?
- Ты просто глуп, неужели ты и вправду думал, что мне нужно кого-то нанимать? Я терпела твое слабоумие по необходимости, но теперь могу сказать, что испытывала отвращение, платя тебе за услуги, так же как когда ими пользовалась. Вот это удар.
- Ты не жаловалась,- выговорил я.
- В самом деле? Ладно, Родерик, мне надо идти. Чарльз будет с минуты на минуту.
- Подожди,- попросил я.
- Подождать? Чего?
- Мне нужно подумать...
- Едва ли на это есть время,- усмехнулась она.
У меня не было времени ни выслушивать ее, ни отвечать. Надо было решать, что делать.
Убить мужа? Что, если я действительно убью Чарльза Эвинга, хоть и в жизни никого не убивал и вообще самый щепетильный человек на свете? Убив его, я стану до конца жизни шантажировать Марго.
И что? Шантажировать Марго? Мне? Соперничать с ней в той дуэли двух дьявольских умов, которой явится этот шантаж? Она заполучит признание - и через полгода я в могиле.
Что же тогда? Отказ? Смогу ли я стать первым человеком, сумевшим отказать ей в ее притязаниях?
Марго смотрела на меня.
- Ну?- спросила она.
***
Прошло двадцать минут. Я ждал, пока ты придешь домой, Чарльз, и вот ты здесь, и я все тебе рассказал. Прости, что тебе пришлось выслушать все это под дулом пистолета, просто я сомневался, что ты согласишься со мной разговаривать.
Вероятно, осознав себя рогоносцем, ты меня ненавидишь - не важно. Рога, которые я повесил тебе на лоб, ничто по сравнению с проблемами куда более весомыми на данный момент.
Признание Марго вон в том конверте, на столе возле тебя. Я подожду, пока ты прочтешь и удостоверишься в правдивости моего рассказа.
Собираюсь ли я исполнить требование Марго? Намереваюсь ли убить тебя?
Ладно. Я подумал вначале об альтернативном решении - сложном и вместе с тем удовлетворительном. Взгляни еще раз на это признание, Чарльз, и ты увидишь, что его некоторым образом можно интерпретировать как записку самоубийцы. Следишь за моей мыслью?
Ну да. Я бью Марго по голове чем-то тяжелым - ну вот, скажем, рукояткой этого пистолета - и дожидаюсь, когда ты вернешься домой. Затем стреляю в тебя - ведь если Марго покончила с собой из-за раскаяния после твоего убийства, значит, тебя надо убить,- потом выбрасываю Марго в окно, спешу в Центральный парк, чтобы выкинуть пистолет, и наконец навсегда избавляюсь от вас всех.
В кабинете, где она сидела за столом, я занес пистолет...
И не смог этого сделать.
Нет. Я не столь кровожаден. Марго, морализируя, забыла одно: трусость - гораздо сильнее, чем совесть. И если я не мог убить ее, которую боялся и ненавидел, еще менее вероятно, что я могу убить тебя.
Нет, Чарльз, ты умрешь не от моей руки. Но Марго может найти другого - если ты сам не перейдешь в наступление.
Вот мое решение: как Марго натравила меня на тебя, я теперь натравлю тебя на нее. Ты, мне думается, посильнее меня и быстрее добьешься успеха. А если нет. Марго чудненько справится с тобой сама. Так что самым искренним образом желаю удачи.
А сейчас, прости, мне надо бежать.
|
