Список гостей Люси Фоли
        Объявлено убийство #0
        На пустынном острове, затерянном в холодных водах, гости собираются, чтобы отметить радостное событие - свадьбу Уилла и Джулс. Шикарный особняк, возвышающийся над суровым пейзажем, распахнет свои двери только для избранных. Только для тех, кому повезло оказаться в списке гостей.
        Жених - восходящая звезда экрана. Невеста - успешный издатель. Они молоды, амбициозны и вызывающе красивы.
        Торжество обещает быть грандиозным, если не одно но…
        Обиды и ревность смешиваются с весельем, пожелания молодым перемежаются воспоминаниями. Но есть вещи, о которых лучше забыть.
        Каждому гостю есть что скрывать. Призраки прошлого блуждают по острову, и кто-то точно не доживет до конца свадьбы…
        Люси Фоли
        Список гостей
        
* * *
        Посвящается Кейт и Робби, самым отзывчивым сестре и брату, на которых только можно надеяться… К счастью, совсем не таким, как в этой книге!
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Свет гаснет.
        Все мгновенно погружается во мрак. Музыканты замолкают. Гости в шатре визжат, натыкаются друг на друга. Пламя свечей на столах только добавляет неразберихи, на холщовых стенах пляшут тени. Невозможно разглядеть, кто где находится, разобрать, кто что говорит: голоса гостей заглушает бешеный рев ветра.
        Снаружи свирепствует буря. Ветер с визгом кружит вокруг шатра, колотит по нему. От каждой его атаки вся конструкция изгибается и содрогается, отзываясь громким металлическим стоном; гости съеживаются от страха. Двери сорвались с петель и теперь валяются у входа. Пламя керосиновых ламп, освещающих дверной проем, непрерывно колышется.
        Кажется, что эта буря сводит с ними какие-то личные счеты. Будто она вымещает на них всю свою ярость.
        Тут не впервые вырубает свет. Но в последний раз он появился через несколько минут. И все сразу же вернулись к танцам, выпивке, наркотикам, поцелуям, еде, смеху… забыв о случившемся. А сколько времени прошло на этот раз? В темноте трудно сказать наверняка. Пара минут? Пятнадцать? Двадцать?
        Гости начинают поддаваться страху. Этот мрак - зловещий, выжидающий. Будто что угодно может произойти в его объятиях.
        Наконец лампочки снова загораются. Народ разражается одобрительными криками. Теперь им неловко от поз, в которых они застыли, - пригнувшиеся, словно готовые отразить нападение. Зрелище под сводами освещенного шатра должно быть праздничным, но больше напоминает погром. Шатер делится на три зоны - в главной, обеденной зале на ламинате блестят капли вина, по белому полотну расползается багровое пятно. Повсюду громоздятся бутылки шампанского, символизируя вечер тостов и торжества. Из-под скатерти выглядывает жалкая пара серебряных сандалий.
        В танцевальном шатре снова заиграли ирландские музыканты - зажигательный ритм, призванный вернуть дух праздника. Многие спешат туда, желая найти хоть какое-то облегчение. Если присмотреться внимательнее, можно заметить кровавые следы, которые высыхают ржавыми пятнами: один из гостей, босой, наступил на битое стекло. Но никто не смотрит.
        Остальные бродят по углам, напоминая рассеивающийся сигаретный дым. Они не хотят здесь оставаться, но и не хотят выходить из укрытия, пока все еще бушует буря. И никто не может покинуть остров. Пока нет. Лодки не смогут причалить, пока ветер не стихнет.
        В самом центре возвышается огромный торт. Он казался им целостным и совершенным большую часть дня - шлейф сахарной листвы блестел в свете огней. Всего за несколько минут до того, как погас свет, гости как раз собрались вокруг, чтобы стать свидетелями церемонии его разрезания. Теперь внутри торта зияет темно-красная дыра.
        И вот снаружи раздается новый звук. Поначалу его даже можно принять за завывания ветра. Но он становится все пронзительнее и громче, и его уже невозможно ни с чем спутать.
        Гости замирают и переводят друг на друга взгляды. Внезапно всех вновь охватывает страх. Он сильнее, чем тогда, когда погас свет. Все они понимают, что слышат. Это крик ужаса.
        За день до этого. Ифа. Свадебный организатор
        Почти все гости в сборе. Скоро праздник наберет обороты: вечером состоится репетиция ужина с некоторыми участниками, так что, по сути, свадьба начинается уже сегодня.
        Я положила шампанское охлаждаться к ужину. Это винтажное Боллинже - восемь бутылок, вино и парочка ящиков «Гиннесса» - все по списку невесты. Не в моих правилах оценивать чужие вкусы, но мне кажется, это перебор. Хотя они взрослые люди. Уверена, они знают, как держать себя в руках. А может, и нет. Этот шафер выглядит не особо надежным - как и все шаферы, если честно. Я видела, как подружка невесты - ее сводная сестра - поникшая, в одиночестве скиталась по острову, она шагала так быстро, как будто пыталась кого-то обогнать.
        Ты узнаешь все грязные секретики, когда занимаешься подобной работой. Ты видишь то, что не удается заметить больше никому. Все те сплетни, за которые любой гость готов убить. Как свадебный распорядитель, ты не имеешь права что-то упускать. Надо подмечать каждую деталь, каждое течение в этом огромном океане. Если я потеряю бдительность, одно из этих течений может принести мощную волну, которая смоет все мои скрупулезно построенные планы. И еще один факт, который я осознала со временем: иногда самые маленькие течения и есть самые сильные.
        Я прохожу по комнатам первого этажа особняка «Каприз», растапливаю камин торфом, чтобы он хорошенько тлел весь этот вечер. Мы с Фредди сами начали собирать его на болотах и сушить, как это и делалось веками. Дымный, земляной запах костра заставит всех проникнуться местной атмосферой. Гостям должно это понравиться. Может, сейчас и середина лета, но ночи на острове прохладные. Старые каменные стены «Каприза» не прогреваются и совсем не удерживают тепло в доме.
        Сегодня было на удивление солнечно по меркам этого места, но вряд ли завтра будет так же. Краем уха я зацепила конец прогноза погоды по радио - завтра обещали ветер. На острове природа отыгрывается на нас по полной; штормы тут гораздо сильнее, чем на материке, как будто до него они уже не доходят. На улице все еще солнечно, но днем стрелка старого барометра в коридоре качнулась от УМЕРЕННО к ПЕРЕМЕНЧИВО. Я уже его сняла. Не хочу, чтобы невеста заметила. Хотя не думаю, что она из тех, кто впадает в панику. Больше похожа на ту, которая любит злиться и искать виноватого. И я точно знаю, кто в таком случае попадет под раздачу.
        - Фредди! - кричу я на кухню. - Ты скоро начнешь готовить ужин?
        - Да, - отвечает он. - У меня все под контролем.
        Сегодня они будут есть рагу - по старинному рецепту рыбацкой похлебки Коннемара: копченая рыба и много сливок. Я попробовала его в свой первый визит на остров, тогда здесь еще кто-то жил. Этим вечером блюдо будет приготовлено по утонченной версии рецепта, потому что и люди к нам приехали «утонченные». По крайней мере, им нравится так о себе думать. Посмотрим, что с ними станет, когда они начнут выпивать.
        - А после надо начать готовить канапе на завтра, - продолжаю я, мысленно пробежавшись по списку.
        - Я помню.
        - И торт: надо все сделать вовремя.
        Торт - это то еще зрелище. Должно быть. Я-то знаю, сколько он стоил. Но невеста и глазом не моргнула. Думаю, она привыкла покупать все самое лучшее. Четыре яруса темно-красного бархатного бисквита, покрытого безупречной белоснежной глазурью и усыпанного зеленым сахаром; чтобы все гармонировало с убранством часовни и шатра. Необычайно хрупкий, изготовленный в точности так, как требовала невеста, он проделал сюда долгий путь от самых первоклассных кондитеров Дублина: чтобы переправить этот шедевр по воде в целости и сохранности, потребовалось немало усилий. Завтра, естественно, его быстренько уничтожат. Но все дело в моменте, в свадьбе. Все дело в одном дне. Если честно, брак тут совсем ни при чем, чтобы там ни говорили.
        Видите ли, в моей профессии надо уметь расписывать счастье. Именно поэтому я стала организатором свадеб. Жизнь - это сплошная неразбериха. Мы все это знаем. Еще в детстве я поняла, что в жизни случаются ужасные вещи. Но что бы ни случилось, жизнь - это всего лишь череда дней. И нельзя контролировать больше одного. Но зато один день можно спланировать идеально. Двадцать четыре часа можно полностью подчинить своему замыслу. День свадьбы - это маленький отрезок времени, за который я могу создать нечто цельное и совершенное, то, что можно лелеять всю оставшуюся жизнь, как жемчужину от порванного ожерелья.
        Фредди выходит из кухни в своем запачканном фартуке.
        - Как ты себя чувствуешь?
        Я пожимаю плечами.
        - Переживаю, если честно.
        - У тебя все получится, дорогая. Подумай, сколько раз ты уже это делала.
        - Но сейчас все по-другому. Из-за того, кто это…
        Это была настоящая удача - уговорить Уилла Слейтера и Джулию Киган провести свою свадьбу здесь. Раньше я работала организатором мероприятий в Дублине. Поселиться на острове было моей идеей - восстановить полуразрушенный «Каприз» и превратить его в элегантный особняк с десятью спальнями, столовой, гостиной и кухней. Мы с Фредди живем тут все время, но мы занимаем лишь крошечную часть пространства.
        - Да ладно. - Фредди подходит ко мне и обнимает. Поначалу я напрягаюсь. Я так сосредоточена на своем списке дел, что сперва это объятие кажется мне пустой тратой времени. Но потом я разрешаю себе расслабиться и насладиться этой успокаивающей, знакомой теплотой. Фредди приятно обнимать. Он мягкий, как плюшевый мишка. Он любит поесть - это часть его работы. Раньше, до того, как мы сюда переехали, у него был свой ресторан в Дублине.
        - Все будет в порядке, - уверяет он. - Я обещаю. Свадьба пройдет идеально.
        Фредди целует меня в макушку. У меня большой опыт в этом деле. Но никогда раньше я не работала над мероприятием, в которое вложили столько денег. И невеста очень требовательна - что, скорее всего издержка ее собственной профессии, она выпускает свой журнал. Кого-то другого, возможно, и раздражали бы ее придирки, но мне это нравится. Я люблю, когда мне бросают вызов.
        В любом случае, хватит уже обо мне. В конце концов, эти выходные полностью посвящены счастливой паре. Судя по всему, жених и невеста не так уж давно вместе… Наша спальня тоже находится в «Капризе», и мы слышали их прошлой ночью, как, наверное, и все остальные.
        - Господи, - сказал Фредди, когда мы лежали в постели. - Я не могу это слушать.
        Я понимаю, что он имел в виду. Странно, но звуки блаженства зачастую напоминают крики боли. Они кажутся очень влюбленными, они не в силах оторваться друг от друга. Циник бы назвал это не любовью, а похотью.
        Мы с Фредди вместе уже почти два десятка лет, но я до сих пор скрываю от него некоторые вещи, как и он от меня, не сомневаюсь. Волей-неволей задумаешься, как много знают друг о друге те двое.
        Знают ли они все темные тайны, которые скрывает каждый из них.
        Ханна. Плюс один
        Перед нами вздымаются огромные волны с белыми гребнями пены. Хотя на суше и царит безобидный летний денек, но здесь погода довольна сурова. Как только мы вышли из безопасной гавани материка, вода моментально потемнела, а волны выросли на пару метров.
        Завтра состоится свадьба, и вот мы едем на остров. Мы останемся там на ночь как «особые гости». Я прямо жду не дождусь. По крайней мере, мне так кажется. Мне как раз сейчас нужно немного отвлечься.
        - Держитесь! - предупреждают нас из капитанской каюты. Капитана зовут Мэтти. Мы и глазом моргнуть не успели, как маленькая лодка уже срывается с одной волны и прямиком врезается в другую. Брызги разлетаются над нами огромной дугой.
        - Господи! - вопит Чарли, он весь вымок с одного бока. Каким-то чудом меня почти не задело.
        - Что, вы там немножко намокли? - кричит Мэтти.
        Я смеюсь, но смех выходит вымученным и неестественным, на самом деле я сильно испугалась. От зигзагообразного движения лодки у меня сводит желудок.
        - Ох, - выдыхаю я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. При мысли о чае со сливками, который мы выпили перед поездкой, у меня выступает холодный пот.
        Чарли смотрит на меня, кладет руку на колено и сжимает.
        - Боже. Уже началось? - Я ужасно переношу морскую болезнь. Да и не только ее одну; когда я была беременна, это был сущий кошмар.
        - Угу. Я выпила пару таблеток, но они не особо помогают.
        - Слушай, - быстро предлагает Чарли, - давай я почитаю об острове, чтобы ты отвлеклась.
        Он начинает копаться в телефоне. Чарли заранее скачал себе путеводитель; он учитель до мозга костей. Лодка снова дергается, и айфон чуть ли не вылетает у него из рук. Мой муж, ругнувшись, крепче сжимает телефон двумя руками; мы не сможем позволить себе купить новый.
        - Там не так уж много всего, - говорит он, как бы извиняясь, когда ему наконец-то удается открыть книгу. - На Коннемаре куча достопримечательностей, да, но на самом острове… Пожалуй, он такой маленький…
        Чарли уставился на экран, будто умоляя его что-то рассказать.
        - Ой, вот, я кое-что нашел, - он прочищает горло и начинает читать тоном, который, наверное, привык использовать на своих уроках. - Inis an Amplora, или, в переводе, Бакланий остров протяженностью всего лишь три километра - больше в длину, чем в ширину. Представляет собой глыбу гранита, величественно выступающую из Атлантического океана в нескольких милях от побережья Коннемары. Большая часть его поверхности покрыта торфяными болотами и дерном. Лучший и, по сути, единственный способ увидеть Inis an Amplora - доплыть до него на частной лодке. Воды залива, разделяющие материк и остров, могут стать особенно неспокойными…
        - Это уж точно, - бормочу я, хватаясь за края, когда лодка опять подскакивает на волне. Желудок опять скручивает.
        - Я могу рассказать вам больше, чем там написано! - кричит Мэтти из каюты. Я и не подозревала, что он может услышать нас оттуда. - Про Инишан Амплора из книжки много и не узнаешь.
        Мы с Чарли продвигаемся к каюте, чтобы послушать капитана. У этого Мэтти очень приятный, хоть и сильный акцент.
        - Первые жители острова, - начинает он, - состояли в религиозной секте, которая подверглась гонениям на материке.
        - Да, точно, - подтверждает Чарли, снова заглядывая в путеводитель. - Кажется, я видел тут что-то…
        - В этой писанине почти ничего нет, - обрубает его Мэтти, нахмурившись, явно недовольный тем, что его перебили. - Я прожил здесь всю жизнь, знаете ли, и мой народ живет тут веками. Я расскажу вам больше, чем какой-то мужик из интернета.
        - Простите, - бормочет Чарли, краснея.
        - Так вот, - продолжает Мэтти. - Двадцать лет назад или около того, археологи их раскопали. Всех вместе в торфяном болоте, лежащих бок о бок, как селедки в банке, - что-то мне подсказывает, ему очень нравится эта история. - Говорят, тела прекрасно сохранились, потому что там нет воздуха. Но то была настоящая бойня. Их всех зарубили насмерть.
        - Ой, - говорит Чарли, посмотрев на меня. - Я не уверен…
        Слишком поздно, я уже нарисовала это у себя в голове: трупы, лежащие в черной земле, похороненные много лет назад. Я стараюсь об этом не думать, но картинка так и продолжает мелькать в сознании, как заевшее видео. Новый приступ тошноты от очередного рывка лодки я принимаю почти с облегчением, потому что сразу отвлекаюсь.
        - И теперь там никто не живет? - весело спрашивает Чарли, надеясь сменить тему. - Кроме новых владельцев?
        - Нет, - отвечает Мэтти. - Одни только призраки.
        Чарли нажимает на экран.
        - Здесь написано, что на острове жили люди вплоть до девяностых, когда последние жители решили вернуться на материк к водопроводу, электричеству и благам современной цивилизации
        - Ах вот что там написано, да? - говорит Мэтти с улыбкой.
        - А что? - спрашиваю я, кое-как сумев хоть что-то выговорить. - Они уехали по какой-то другой причине?
        Мэтти собирается что-то сказать, но потом выражение его лица меняется.
        - Осторожно! - кричит он. Мы с Чарли едва успеваем ухватиться за поручень за несколько секунд до того, как дно лодки просто исчезает из-под ног, и наше судно швыряет вниз по склону одной волны перед тем, как мы врезаемся в другую. Боже ты мой.
        Говорят, чтобы не укачивало, надо найти какую-то неподвижную точку. Я пристально смотрю на остров. Его было видно всю дорогу от материка - синеватое пятно на горизонте, похожее на расплющенную наковальню. Джулс всегда соглашается только на самое сногсшибательное, но я не могу избавиться от ощущения, что ссутулившийся силуэт острова выглядит слишком мрачно на контрасте с ярким солнечным днем.
        - Удивительно, правда? - говорит Чарли.
        - Угу, - мычу я. - Давай надеяться, что там появились водопровод и электричество. Потому что после этого мне необходима горячая ванна.
        Чарли ухмыляется.
        - Зная Джулс, если до этого там не было таких удобств, то теперь точно есть. Ты же знаешь, какая она. Такая деятельная.
        Я уверена, что Чарли не имел это в виду, но меня как будто сравнивают. Я-то далеко не самая организованная. Такое ощущение, что я не могу зайти в комнату, при этом что-нибудь не опрокинув, а с тех пор, как у нас появились дети, наш дом вообще превратился в зону военных действий. Когда мы - очень редко - приглашаем гостей, я просто раскидываю вещи по шкафам и кое-как закрываю их, отчего складывается впечатление, будто весь дом задерживает дыхание, стараясь не взорваться. Помню, как мы первый раз пришли на ужин в изысканный викторианский особняк Джулс в Ислингтоне, он словно сошел со страниц журнала - со страниц ее онлайн-журнала «Загрузка». Я все думала тогда, что она меня куда-то запрячет, зная, как нелепо я смотрюсь среди ее обычной компании с моими отросшими темными корнями и в дешевой одежде. Я даже поймала себя на мысли, что пытаюсь сгладить свой манчестерский акцент.
        Мы с Джулс полные противоположности. Две самые важные женщины в жизни моего мужа. Я наклоняюсь за борт, вдыхая свежий морской воздух.
        - Я прочел почти всю эту статью, - говорит Чарли. - Про остров. Там говорится, что там есть пляжи с белоснежным песком, которые особенно известны в этой части Ирландии. А там, где белоснежный песок, - всегда бирюзовая вода.
        - Вот как? - удивляюсь я. - Что ж, это звучит лучше, чем торфяные болота.
        - Ага, - говорит Чарли, улыбаясь. - Может, у нас будет возможность поплавать.
        Я смотрю на воду, которая сейчас кажется грязно-зеленой, а не бирюзовой, и не могу унять дрожь. Я уплывала за буйки в Брайтоне, и это ведь тоже Ла-Манш, так ведь? Но все равно. Там вода казалась намного спокойнее, чем это дикое и суровое море.
        - Мы хорошо развлечемся в эти выходные, да? - говорит Чарли.
        - Да, - отвечаю я. - Надеюсь.
        Ничего похожего на отпуск у нас не было уже очень давно. А он мне сейчас так нужен.
        - Так и не поняла, зачем Джулс выбрала какой-то остров на побережье Ирландии, - добавляю я. Хотя это так на нее похоже - выбрать что-то настолько эксклюзивное, чтобы ее гости едва не утонули в попытке туда добраться. - Не то чтобы она не могла позволить себе праздновать там, где она захочет.
        Чарли хмурится. Он не любит говорить о деньгах - его это смущает. И это одна из причин, почему я так его люблю. Кроме тех моментов, когда изредка, только иногда, раздумываю, каково это - зарабатывать больше. Мы намучились, выбирая подарок из предложенного списка, и даже слегка повздорили. Наш максимум обычно составляет пятьдесят фунтов, но Чарли настаивал, что мы должны потратить больше, потому что они с Джулс так давно знакомы. Поскольку все перечисленное было из «Либерти», люксового лондонского магазина, то за 150 фунтов, на которых мы, в конце концов, и сошлись, нам удалось купить только обычную керамическую миску. Что уж говорить, если ароматическая свечка там продается за 200 фунтов.
        - Ты знаешь Джулс, - говорит мне Чарли, когда лодка снова летит вниз и глухо ударяется о воду, а потом подпрыгивает вверх и немного покачивается. - Она любит выделяться. И, возможно, все дело в том, что ее отец - ирландец.
        - Но я думала, что они с отцом не ладят?
        - Все немного сложнее. Он никогда не проводил с ней много времени, и да, он тот еще засранец, но мне кажется, она всегда его идеализировала. Поэтому несколько лет назад и просила меня научить ее ходить под парусом. У ее отца есть яхта, и она хотела, чтобы папа ей гордился.
        Мне сложно представить, чтобы вечно надменная Джулс хотела кого-то впечатлить. Я знаю, что ее отец - крупный застройщик и всего добился сам. Но меня, дочь обычного машиниста и медсестры, с детства привыкшей к напрягу с финансами, завораживают - и немного пугают - люди, которые зарабатывают кучу денег. Для меня они будто совершенно другой вид, вроде красивых и опасных диких кошек.
        - Или, может, это Уилл так решил, - предполагаю я. - На него это тоже похоже, он любит дикую природу.
        У меня в животе порхают бабочки при мысли о встрече с кем-то настолько знаменитым. Трудно думать о женихе Джулс как о настоящем человеке.
        Я тайком смотрела его шоу. Оно довольно неплохое, хотя мне и тяжело сохранять объективность. Я была так очарована мыслью о том, что Джулс сейчас с этим человеком… касается его, целует, спит с ним. Вот-вот выйдет за него замуж.
        Основная интрига шоу «Доживи до утра» в том, что Уилла посреди ночи оставляют где-то связанным и с повязкой на глазах. Например, в лесу или посреди арктической тундры, где у него нет ничего, кроме одежды и, возможно, ножа в кармане. И вот, он должен развязать себя и добраться до назначенной точки, используя только свой ум и навыки ориентирования. Это впечатляет: в одном эпизоде он должен пересечь водопад в темноте; в другом его преследуют волки. Иногда ты вдруг вспоминаешь, что вообще-то за ним наблюдает съемочная группа. Если все действительно будет очень плохо, они же обязательно вмешаются и помогут, да? Но создатели, безусловно, на отлично справляются со своей работой, заставляя зрителя чувствовать опасность через экран.
        При упоминании о Уилле Чарли сразу помрачнел.
        - Я все еще не понимаю, почему она так быстро согласилась за него выйти, - говорит он. - Хотя, пожалуй, в этом вся Джулс. Когда она принимает решение, то не медлит с действиями. Но попомни мои слова, Ханна: он что-то скрывает. Я не думаю, что он тот, за кого себя выдает.
        Именно поэтому я скрыла от него, что смотрела шоу. Я знаю, что Чарли бы это не понравилось. Иногда я не могу не думать, что его неприязнь к Уиллу похожа на ревность. Очень надеюсь, что это не ревность. А иначе что бы это тогда значило?
        Может быть, дело в мальчишнике Уилла? Чарли пошел, что казалось неправильным, ведь он друг Джулс. Но после тех выходных в Швеции он приехал домой не в духе. Каждый раз, когда я пыталась выяснить, что произошло, он напрягался и отстранялся. Поэтому я просто решила об этом забыть. По крайней мере, он вернулся целым и невредимым.
        Море, кажется, стало еще злобнее. Старая рыбацкая лодка качается и отбрыкивается от волн, как эти родео-быки в барах, будто пытается сбросить нас за борт.
        - А плыть дальше вообще безопасно? - спрашиваю я Мэтти.
        - Ага! - перекрикивает он шум волн и рев ветра. - Это еще хорошая погода. Мы уже почти доплыли до Иниш ан Амплора.
        Я чувствую, как мокрые пряди волос прилипают ко лбу, а остальные кружатся вокруг головы огромным спутанным облаком. Я могу только представить, как буду выглядеть перед Джулс, Уиллом и остальными, когда мы, наконец, прибудем на место.
        - Баклан! - кричит Чарли, показывая пальцем. Он пытается отвлечь меня от тошноты, я знаю. Чувствую себя ребенком, которого везут к врачу на укол. Но все равно смотрю и замечаю гладкую темную голову, выступающую из волн, как перископ миниатюрной подводной лодки. Затем птица стрелой ныряет в воду. Трудно представить, что кто-то в таких враждебных условиях может чувствовать себя как дома.
        - Я точно читал что-то про бакланов в той статье, - говорит Чарли и снова достает телефон. - А, вот. Они особенно часто встречаются именно в этой стороне побережья.
        И тут он снова включает свой менторский тон:
        - Баклана сильно оклеветали в местном фольклоре. - О боже. - На протяжении веков эти птицы были символом жадности, невезения и зла.
        Мы оба смотрим, как баклан снова появляется из воды. В его остром клюве мелькает крошечная рыбка, сверкая серебряной чешуей, а потом птица открывает пасть и проглатывает ее целиком.
        Желудок сводит. Я чувствую себя так, будто это я только что проглотила эту скользкую рыбу, и теперь она плавает у меня в животе. И когда лодку начинает кренить в другую сторону, я бегу к борту, и меня рвет тем самым чаем со сливками.
        Джулс. Невеста
        Я стою перед зеркалом в нашей комнате - естественно, самой большой и элегантной из десяти спален «Каприза». Стоит мне только слегка повернуть голову, и за окном покажется море. Погода сегодня идеальная - волны искрятся в солнечном свете так, что больно смотреть. Лучше бы ей, черт возьми, быть такой и завтра.
        Наша комната находится в западной части дома, к тому же, это самый западный остров в этой части побережья, так что на тысячи километров между мной и Америкой нет ни единой души. Мне нравятся эти крайности. Сам «Каприз» - это шикарный отреставрированный особняк пятнадцатого века, балансирующий на грани роскоши и безвременья, величественности и удобства: старинные ковры на каменных полах, ванны на резных ножках, камины, разожженные тлеющим торфом. Он достаточно большой, чтобы вместить всех наших гостей, но и достаточно маленький, чтобы здесь можно было чувствовать себя уютно. Идеально. Все будет просто идеально.
        Не думай о записке, Джулс.
        И я не буду думать о записке.
        Черт. Черт. Не знаю, почему она так меня волнует. Я никогда не была нервной - из тех, кто просыпается в три часа ночи, о чем-то беспокоясь. По крайней мере, до недавних пор.
        Записка появилась в нашем почтовом ящике три недели назад. В ней мне велели не выходить замуж за Уилла. Отменить свадьбу.
        С тех это превратилось в паранойю. Всякий раз, когда я думаю о записке, у меня появляется неприятное чувство в животе. Похожее на ужас.
        Это просто смешно. Обычно на такую ерунду я не трачу и секунды своего времени.
        Я снова смотрю в зеркало. Сейчас на мне платье. То самое платье. Я решила, что его нужно примерить в последний раз накануне свадьбы, чтобы перепроверить. Я уже мерила его на прошлой неделе, но все равно не хочу рисковать. Как и ожидалось, оно идеально. Тяжелый кремовый шелк, который выглядит так, будто его на меня вылили, а корсет создает идеальный силуэт песочных часов. Никаких кружев или другой подобной чуши - это не в моем стиле. Шелк настолько тонкий, что платье можно надевать только в специальных белых перчатках, которые, разумеется, сейчас на мне. Оно стоило целое состояние. И вполне заслуженно. Меня не интересует мода как таковая, но я уважаю силу одежды, она создает правильный угол зрения. И я сразу поняла, что это платье сделает меня королевой.
        К концу вечера оно, наверное, будет грязным, даже я ничего не смогу с этим сделать. Но потом я прикажу укоротить его, до длины чуть ниже колена и перекрасить в более темный цвет. Я практична до мозга костей. И у меня всегда, всегда есть план; так было с самого детства.
        Я подхожу к стене, где висит план рассадки гостей. Уилл говорит, что я похожа на генеральшу, когда вот так развешиваю карты своей кампании. Но это же важно, так ведь? От рассадки зависит хорошее настроение гостей на свадьбе. Я знаю, что к вечеру рассадка будет идеальной. Все дело в планировании: именно так я за пару лет превратила «Загрузку» из блога в полноценный интернет-журнал всего с тридцатью сотрудниками.
        Большинство приедут завтра на церемонию, а потом вернутся в отель на материк - мне нравилось, что на приглашениях вместо обычных «экипажи» написано «лодки в полночь».
        Но наши самые важные гости останутся сегодня и завтра на острове, в особняке, вместе с нами. Это довольно узкий круг. Уиллу пришлось выбирать любимчиков среди своих друзей, а таких у него немало. У меня, напротив, нет с этим сложностей, будет только одна подружка невесты - моя сводная сестра Оливия. У меня немного подруг. Нет времени на сплетни. Женские сборища навевают мне воспоминания о компашке стервозных девчонок в моей школе, которые никогда не считали меня «своей». Я очень удивилась, когда на девичник пришло так много женщин, но, с другой стороны, в основном это были мои сотрудницы из «Загрузки» - которые и организовали эту вечеринку, неприятным сюрпризом было только появление девушек друзей Уилла. Мой самый близкий друг - это Чарли. Фактически, в эти выходные он будет моим шафером.
        Чарли с Ханной уже едут сюда, последние из сегодняшних гостей. Я буду рада повидать Чарли. Мы уже довольно давно не собирались только взрослым коллективом, без его детей. Раньше мы часто виделись - даже после того, как он сошелся с Ханной. Он всегда находил для меня время. Но с тех пор, как у него появились дети, он будто стал жить в каком-то другом измерении: в котором 11 часов вечера считается поздней ночью, а каждая встреча без детей должна быть тщательно спланирована. Тогда я и почувствовала, как мне его не хватает.
        - Ты выглядишь сногсшибательно.
        - Ой! - я подпрыгиваю, а потом замечаю в зеркале его: Уилла. Он стоит в дверном проеме и смотрит на меня.
        - Уилл! - шиплю я. - Я же в платье! Убирайся! Ты не должен меня видеть…
        Он не двигается с места.
        - А мне разве нельзя увидеть превью? И я все равно уже увидел, - он подходит ко мне. - Слезами шелку не поможешь. Ты выглядишь… Боже! Жду не дождусь, когда увижу, как ты в этом идешь к алтарю.
        Он встает сзади и обнимает мои обнаженные плечи.
        Я должна быть в ярости. Так и есть. И все же я чувствую, как мое возмущение уже угасает. Потому что его руки на мне, двигаются вниз, от плеч к ладоням, и по моей коже пробегает первая дрожь желания. И потом, напоминаю себе я, не в моем стиле переживать из-за суеверия, что жених увидел свадебное платье - я никогда не верила в такие вещи.
        - Тебе нельзя тут быть, - сердито говорю я. Но звучит это не так уж сурово.
        - Посмотри на нас, - говорит Уилл, когда наши взгляды пересекаются в зеркале и он проводит пальцем по моей щеке. - Разве мы не прекрасно смотримся?
        Он прав, мы хороши. Я, темноволосая и бледнокожая, и он, такой светлый и загорелый. Мы будем самой красивой парой. Не стану притворяться, это вызывает у меня восторг - представлять, как мы будем выглядеть в глазах окружающих и наших завтрашних гостей. Я думаю обо всех тех девушках, которые обзывали меня в школе толстой зубрилой (я поздно повзрослела), и злорадствую: Ну и кто смеется теперь?
        Он кусает мое плечо. Низ живота наливается похотью. Я сдаюсь.
        - Ты уже все сделала? - он смотрит на план через мое плечо.
        - Нет, я пока не придумала, куда всех сажать, - говорю я.
        Он молча осматривает листок, я чувствую его теплое дыхание на своей шее, потом на ключице. Вдыхаю запах лосьона после бритья, которым он пользуется: кедр и мох.
        - А мы пригласили Пирса? - мягко спрашивает он. - Не помню, чтобы он был в списке.
        Мне чудом удается не закатить глаза. Я писала все приглашения. Я уточняла список, все выбирала, узнавала адреса, покупала марки, отправила все до последнего. Уилл часто отсутствовал, занятый на съемках очередной серии. Время от времени он вспоминал о ком-то, кого забыл упомянуть. Думаю, что под конец он и впрямь тщательно просмотрел весь список, сказал, что хочет убедиться, никого ли мы не пропустили. Пирс получил приглашение после этого.
        - Его тогда не было, - признаюсь я. - Но я встретила его жену в том клубе, «Грачо». Она спросила про свадьбу, и было бы ужасно неловко их не пригласить. И в любом случае, почему бы и нет?
        Пирс - это продюсер шоу Уилла. Он хороший парень, и они с Уиллом вроде бы всегда ладили. Я не задумываясь отправила ему приглашение.
        - Ладно, - соглашается Уилл. - Да, конечно, все логично.
        Но в его голосе слышится напряжение. По какой-то причине ему это не понравилось.
        - Слушай, дорогой, - говорю я, обвивая рукой его шею. - Я думала, ты обрадуешься, что они приедут. Им было приятно, что их позвали.
        - Я не против, - осторожно замечает Уилл. - Я просто удивился, вот и все.
        Он убирает руки с моей талии.
        - Я ничуть не возражаю. На самом деле, это приятный сюрприз. Здорово, что они придут.
        - Ладно. Хорошо. Тогда я посажу мужей напротив жен. Так нормально?
        - Вечная дилемма, - произносит он с наигранной серьезностью.
        - Боже, да я знаю… но людям действительно это важно.
        - Ну, - говорит он, - если бы мы с тобой были гостями, я точно знаю, где бы хотел сидеть.
        - Да неужели?
        - Сбоку, чтобы я мог делать это… - Его руки опускаются вниз, задирают шелковую юбку и забираются под нее.
        - Уилл, - сопротивляюсь я. - Шелк…
        Его пальцы находят кружевной край моего белья.
        - Уилл! - возмущаюсь я. - Какого черта ты…
        Но потом его пальцы оказываются внутри меня и начинают двигаться, и тогда мне уже абсолютно не важно, что станет с шелком. Моя голова падает ему на грудь.
        Это совсем на меня не похоже. Я не из тех девушек, кто обручается всего через несколько месяцев после знакомства… и выходит замуж. Но я не согласна, что это опрометчиво и импульсивно, как, уверена, думают многие. Совсем наоборот. Я точно знаю, чего хочу, и добиваюсь желаемого.
        - Мы можем заняться этим прямо сейчас, - шепчет Уилл. - У нас ведь есть время, да?
        Я пытаюсь ответить - нет - но когда его пальцы продолжают двигаться, я могу издать лишь долгий, протяжный стон.
        С любым другим парнем, который успевал мне надоесть за несколько недель, и секс слишком быстро становился скучным, рутинным. С Уиллом я чувствую, будто мне никогда не будет достаточно - даже когда я удовлетворена больше, чем с любым другим любовником. И дело не только в том, что он такой красивый - хотя это объективно так. Корни этой ненасытности уходят гораздо глубже. Я чувствую, что хочу им обладать. Каждый половой акт - это попытка его присвоить, которая ни разу так и не увенчалась успехом, какая-то существенная часть всегда ускользает от меня, прячется где-то внутри него.
        Это как-то связано с его славой? С тем, что как только ты становишься знаменитостью, то переходишь, в некотором смысле, в публичную собственность? Или это что-то другое, что-то более существенное в нем самом? Тайное и непознаваемое, скрытое от посторонних глаз?
        Это неизбежно заставляет меня возвращаться мыслями к записке. Я не буду думать о ней.
        Пальцы Уилла не останавливаются.
        - Уилл, - нерешительно говорю я. - Кто угодно может войти.
        - Разве не в этом самое интересное? - шепчет он. Да, да, наверное, так и есть. Уилл определенно расширил мои сексуальные горизонты. Это он познакомил меня с сексом в общественных местах. Мы занимались этим ночью в парке, на последнем ряду полупустого зала кинотеатра. Когда я вспоминаю, то удивляюсь сама себе: не могу поверить, что это сделала я. Джулия Киган не нарушает правил.
        Еще он единственный мужчина, которому я когда-либо позволяла снимать себя обнаженной - один раз даже во время секса. Естественно, я согласилась на это только после нашей помолвки. Я же не гребаная идиотка. Но Уиллу это нравится, и с тех пор, как он начал меня снимать, - не то чтобы мне это очень нравилось - это стало символом потери контроля. Во всех предыдущих отношениях именно я была главной - но потеря контроля, оказалось, опьяняет. Я слышу, как он расстегивает ремень, и от одного только звука меня бросает в дрожь. Он толкает меня вперед, к туалетному столику - немного грубо. Я хватаюсь за стол. И чувствую его, он вот-вот в меня войдет.
        - Извините? Там есть кто? - дверь приоткрывается.
        Черт.
        Уилл отодвигается, я слышу, как он возится со своими джинсами и ремнем. Юбка скользит вниз. Мне стыдно оборачиваться.
        Он стоит, развалившись в дверях: Джонно, шафер Уилла. Как много он видел? Все? Мои щеки горят, я злюсь на себя. Злюсь на него. Я никогда не краснею.
        - Простите, ребят, - извиняется Джонно. - Я вас прервал?
        Это что, ухмылка?
        - Ой… - Он замечает, что на мне надето. - А это?.. Разве это не к беде?
        Мне хочется схватить какой-нибудь тяжелый предмет и швырнуть в него, вопя при этом, чтобы он убирался отсюда. Но я веду себя наилучшим образом.
        - Да ради бога! - говорю я вместо этого и надеюсь, что мой тон подразумевает: «Неужели я похожа на дебилку, которая верит в такие вещи?» Я поднимаю бровь и скрещиваю руки на груди. В прошлом я была мастером в игре «издевательски подними бровь» - на моей работе это приводит к фантастическим результатам. Пусть только посмеет сказать хоть слово. Несмотря на всю браваду, думаю, он немного меня боится. Люди в принципе меня боятся.
        - Мы обсуждали план рассадки, - говорю я ему. - Вот, что ты прервал.
        - Я… - запинается он. - Я такой придурок…
        Очевидно, что он испуган. Хорошо.
        - Я только что понял, что забыл кое-что важное.
        Я чувствую, как мое сердце начинает биться чаще. Только не кольца. Я до последнего твердила Уиллу, чтобы он не доверял кольца Джонно. Если он их забыл, то я за себя не ручаюсь.
        - Мой костюм, - начинает Джонно. - Я его приготовил, убрал в чехол… а потом, в последний момент… ну, не знаю, что произошло. Могу сказать только то, что, скорее всего, он висит у меня дома в Англии.
        Я смотрю в сторону, когда они выходят из комнаты. Изо всех сил стараюсь не сказать ничего такого, о чем потом пожалею. Нужно держать себя в руках в эти выходные. Как известно, иногда мои чувства берут надо мной верх. Я этим не горжусь, но мне никогда не удавалось полностью себя контролировать, хотя теперь получается все лучше. Гнев невесте совсем не к лицу.
        Не понимаю, почему Уилл дружит с Джонно, почему он до сих пор не вычеркнул его из своей жизни. Если Джонно открывает рот, то явно не для остроумной беседы. Пожалуй, он довольно безобидный… по крайней мере, мне кажется, что безобидный. Но они такие разные. Уилл такой целеустремленный, такой успешный, так великолепно владеет собой. А Джонно - оболтус. Ему ничего не надо в жизни. Когда мы забирали его с местной железнодорожной станции на материке, от него воняло травой, и выглядел он так, будто спал не в кровати, а черт знает где. Я надеялась, что он хотя бы побреется и пострижется перед тем, как ехать сюда. Мне хочется, чтобы шафер моего жениха не выглядел как пещерный человек - я ведь не так уж много прошу, правда? Чуть позже я пошлю Уилла к Джонно с бритвой.
        Уилл слишком добр с ним. По-видимому, он даже устроил Джонно пробы на «Дожить до утра», которые, разумеется, ни к чему не привели. Когда я спросила Уилла, почему он общается с Джонно, то он ответил, что все дело в «одной истории».
        - Сейчас у нас не так уж много общего, - добавил тогда он. - Но мы очень давно общаемся.
        Хотя Уилл может быть и довольно безжалостным. Честно говоря, это одно из качеств, которое привлекло меня, когда мы только встретились, - я сразу поняла, что в этом мы с ним похожи. Помимо его золотистых локонов и обаятельной улыбки, мне нравились его амбициозность, его хватка, я их чуяла под его внешним очарованием.
        И вот что еще меня напрягает. Зачем Уиллу общаться с таким человеком, как Джонно, только из-за общего прошлого? Если только это прошлое не имеет над ним какую-то власть.
        Джонно. Шафер
        Уилл поднимается по лестнице с упаковкой «Гиннесса» в руках. Мы стоим на краю обрыва, на котором располагается «Каприз», и смотрим сквозь щели в каменной кладке. Земля далеко внизу, а кладка не очень прочная. Не стоит тут стоять тем, у кого от высоты кружится голова. Отсюда даже можно увидеть материк. Здесь я чувствую себя как король, солнце освещает мое лицо.
        Уилл вытаскивает одну банку из упаковки.
        - Вот, держи.
        - Да, отличное пиво. Спасибо, дружище. И прости еще раз, что вас застукал, - подмигиваю я ему. - Я-то думал, такое надо придержать до медового месяца?
        Уилл вскидывает брови, как сама невинность.
        - Не знаю, о чем ты говоришь. Мы с Джулс обсуждали план рассадки.
        - Да неужели? Теперь это так называется? Но я серьезно, - продолжаю я, - сожалею насчет костюма, Уилл. Я чувствую себя такой сволочью из-за того, что забыл его.
        Я хочу, чтобы он знал, как мне стыдно, что я серьезно отношусь к своей роли шафера. И это правда, я хочу отдать ему должное.
        - Не переживай, - говорит Уилл. - Не уверен, что мой запасной костюм тебе подойдет, но если что - он твой.
        - Ты уверен, что Джулс не будет против? Она явно выглядела расстроенной.
        - Да, - Уилл машет рукой. - Она переживет.
        Что в переводе значит: нет, она будет против, но он ее уговорит.
        - Ладно. Спасибо, дружище.
        Он делает глоток пива и опирается на каменную стену. Но потом, видимо, что-то вспомнив, интересуется:
        - Да, кстати, ты не видел Оливию? Сводную сестру Джулс? Все пропадает где-то. Она немножко… - он крутит пальцем у виска, но вместо этого говорит, - ранимая.
        Я встречал Оливию. Высокая и темноволосая, с пухлыми губами и ногами от ушей.
        - Жаль, - говорю я. - Потому что… не поверю, будто, ты не заметил.
        - Джонно, бога ради, ей девятнадцать лет, - возмущается Уилл. - Не будь подонком. Кроме того, она же сестра моей невесты.
        - Девятнадцать, значит, все законно, - говорю я, в расчете еще больше раззадорить его. - Это же традиция! Шафер должен выбрать кого-то из подружек невесты. А раз она одна, у меня нет выбора…
        Уилл кривит рот так, будто попробовал что-то на редкость отвратительное.
        - Не думаю, что стоит следовать традиции, когда подружка невесты на пятнадцать лет тебя младше, полоумный, - отвечает он. Это в последнее время Уилл ведет себя как ханжа, но раньше он был тем еще Казановой. И дамочкам всегда нравился, чертов везунчик. - Не трогай ее, ладно? Занеси эту информацию в свою толстую черепушку, - он стучит костяшками пальцев по моей голове.
        Мне не очень-то понравился комментарий про «толстую черепушку». Да, я действительно не самый умный парень на планете. Но мне все равно не нравится, когда со мной обращаются, как с бестолочью. Уилл это знает. И в школе меня всегда поддерживал. Так что я отшучиваюсь. Я знаю, что он это не всерьез.
        - Слушай, - начинает Уилл, - нельзя, чтобы ты расхаживал и охмурял моих новоиспеченных родственников-подростков. Джулс меня убьет. Да она и тебя убьет.
        - Да понял я, понял, - отвечаю я.
        - И к тому же, - продолжает он, понизив голос, - есть еще одна проблема… она… ну, знаешь… - он снова крутит пальцем у виска. - Видимо, она унаследовала это от мамы Джулс. Слава богу, с самой Джулс все нормально. Короче, руки прочь, ясно?
        - Ладно, ладно… - я отпиваю «Гиннесс» и громко рыгаю.
        - Ты в последнее время занимался скалолазанием? - спрашивает Уилл, явно пытаясь сменить тему.
        - Не-а, - отвечаю я. - Не совсем. Вот поэтому у меня есть это, - я похлопываю себя по животу. - Трудно выкроить время, когда тебе за это не платят, как тебе.
        Самое смешное, что именно я всегда больше увлекался подобными вещами. Ну, всякие вылазки на природу. До недавнего времени я тоже зарабатывал этим на жизнь в туристическом центре Озерного края.
        - Да, понимаю, - кивает Уилл. - Все это не так уж весело, как выглядит на экране.
        - Я в этом сомневаюсь, чувак, - отвечаю я. - Тебе повезло заниматься самым крутым делом на свете и зарабатывать на этом.
        - Ну, знаешь… там же не все правда, многое приукрашено…
        Готов поспорить на что угодно - он нанимает каскадера для сложных трюков. Уиллу никогда не нравилось марать руки. Он, конечно, твердит, что много тренировался, но все же.
        - И потом, эта прическа и макияж, - продолжает он, - которые кажутся такими нелепыми, когда ты снимаешь программу о выживании.
        - Уверен, тебе все это нравится, - подмигиваю я. - Даже не пытайся меня обмануть.
        Он всегда был немного тщеславным. Я это любя, конечно же, хотя мне и нравится выводить его из себя. Он симпатичный парень, и сам это знает. Сразу видно, что одежда на нем, даже джинсы, хорошая и дорогая. Может, это все влияние Джулс: она сама стильно одевается, и я вполне могу представить, как она заставляет его пройтись по магазинам. Да и вряд ли он очень этому сопротивляется.
        - Ну что, - говорю я, хлопая его по плечу, - готов вступить в брак?
        Он ухмыляется и кивает.
        - Да. Чего уж тут говорить? Я по уши влюблен.
        Я удивился, когда Уилл сказал мне, что собрался жениться, врать не буду. Я всегда считал его безнадежным бабником. Ни одна женщина не может устоять перед этим его очарованием золотого мальчика. На мальчишнике он рассказал мне о нескольких его девушках до Джулс.
        - В смысле, это было отчасти безумно, но круто. Я никогда еще не спал с таким количеством женщин, как во время начала моего шоу, даже в универе. Мне приходилось проверяться каждые пару недель. Но некоторые из них были сумасшедшими, типа прилипалы, понимаешь? У меня больше нет на это времени. А потом появилась Джулс. И она… идеальная. Она так уверена в себе, в том, чего хочет от жизни. Мы так похожи.
        «Уверен, что и дом в Ислингтоне совсем не лишний, - не стал добавлять я. - Как и богатый папаша».
        Я не стал подшучивать над этим - люди странно реагируют на разговоры о деньгах. Но если Уилл что и любил, может быть, даже больше женщин, так это деньги. Возможно, все дело в его детстве - у него всегда было меньше денег, чем у всех остальных в школе. Я понимаю. Его взяли потому, что его отец - директор школы, а я попал по спортивной стипендии. Моя семья точно не из богатых. Меня заметили на школьном турнире по регби в Кройдоне, когда мне было одиннадцать, и подошли к моему отцу. Такое действительно случается: в моих краях очень важно собрать лучшую команду.
        Снизу раздается голос:
        - Эге-гей! Что вы там делаете?
        - Ребята! - кричит Уилл. - Идите к нам! Чем больше, тем лучше.
        Вот черт. Мне больше нравилось быть с Уиллом наедине.
        И они поднимаются по лестнице - четверо его друзей. Я двигаюсь, чтобы освободить им место, и киваю каждому, когда они появляются: Феми, потом Ангус, Дункан и Питер.
        - Твою-то мать, как высоко, - говорит Феми, заглядывая за край.
        Дункан хватает Ангуса за плечи и делает вид, что пихает его.
        - Опа, спас тебя!
        Ангус издает пронзительный визг, и мы все смеемся.
        - Не надо! - сердито говорит он, приходя в себя. - Господи, это же чертовски опасно.
        Он цепляется за камень, будто от этого зависит вся его жизнь, и медленно пробирается вперед, чтобы сесть рядом с нами. Ангус всегда немного не вписывался в нашу компанию, но все его уважали за то, что в начале семестра он прилетел на вертолете своего отца.
        Уилл протягивает упаковку «Гиннесса», где я уже присматривался ко второй.
        - Спасибо, чувак, - говорит Феми и смотрит на банки. - Пьем национальное достояние, да?
        Пит кивает на землю далеко под нами.
        - Думаю, тебе бы парочка не помешала, чтобы забыть об этом, Ангус.
        - Да, но не пей слишком много, - вставляет Дункан. - Совсем забывать не надо.
        - Ой, да заткнитесь, - сердито отвечает Ангус, краснея. Но он все еще выглядит бледным, и мне кажется, что он изо всех сил старается не смотреть за край.
        - Я с собой такое взял, - говорит Пит вполголоса. - После этого вы правда поверите, что можете спрыгнуть и полететь.
        - Горбатого могила исправит, да, Пит? - подхватывает Феми. - Снова перебрал мамин шкафчик с таблетками? Я помню, какой тяжелой была твоя аптечка, когда ты вернулся после каникул.
        - Да, - говорит Ангус. - Мы все должны сказать ей «спасибо».
        - Я бы точно сказал ей «спасибо», - перебивает Дункан. - Если не ошибаюсь, твоя мама - горячая штучка, Пит.
        - Надеюсь, ты завтра поделишься, дружище, - улыбается Феми.
        Пит подмигивает ему.
        - Ты меня знаешь. Я никогда не обижаю друзей.
        - А почему бы не сейчас? - спрашиваю я. Мне нужно немного расслабиться, а приход от травки, которую я курил недавно, уже закончился.
        - Мне нравится твой настрой, Джей, - говорит Пит. - Но пока надо сдерживаться.
        - Завтра чтобы все вели себя пристойно, - с наигранной строгостью просит Уилл. - Еще не хватало, чтобы друзья жениха его опозорили.
        - Мы будем само совершенство, - заверяет Пит и кладет руку Уиллу на плечо. - Просто хотим убедиться, что навсегда запомним свадьбу нашего парнишки.
        Уилл всегда был центром, ядром всей нашей компании, мы все крутились вокруг него. Прекрасный спортсмен с хорошими оценками - разумеется, ему время от времени помогали. Его все любили. И к тому же, он всегда выглядел таким непринужденным, как будто ему все давалось легко. Но это только если вы не знаете его, как я.
        Какое-то время мы сидим и пьем на солнце в тишине.
        - Будто в школу вернулись, - с ностальгией в голосе говорит Ангус. - Помните, как мы проносили туда пиво? А потом забирались на крышу спортзала, чтобы там выпить.
        - Ага, - соглашается Дункан. - Кажется, я припоминаю, что тогда ты тоже навалил в штаны.
        Ангус хмурится.
        - Катись к черту.
        - Вообще-то пиво проносил Джонно, - вспоминает Феми. - Из того магазинчика в деревне.
        - Да, - соглашается Дункан, - потому что он был высоким, уродливым, волосатым засранцем даже в пятнадцать, да, дружище? - он наклоняется и хлопает меня по плечу.
        - И мы пили теплое пиво прямо из банки, - продолжает Ангус, - потому что нам негде было его охладить. Лучшее, что я когда-либо пил - даже сейчас, когда мы можем себе позволить пить чертов охлажденный Периньон каждый день, если захотим.
        - Ты про то, как мы пили пару месяцев назад? - уточняет Дункан. - На ралли?
        - Когда это было? - спрашиваю я.
        - Ааа, - протягивает Уилл. - Прости, Джонно. Я просто понимал, что тебе слишком далеко ехать из Камбрии.
        - Ясно, - говорю я. - Ну да, логично.
        Я представляю, как они все пьют дорогое шампанское в зале Королевского Автомобильного Клуба - одного из тех модных мест, куда пускают только по членской карте. Понятно. Я делаю большой глоток «Гиннесса». Травка мне точно не помешает.
        - Все дело в страхе, - говорит Феми, - тогда, в школе. Это главное. Мы знали, что нас могут поймать.
        - Господи! - перебивает Уилл. - Нам правда обязательно вспоминать школу? Мне хватает того, что мой папа постоянно про нее затирает.
        Он произносит это с ухмылкой, но я вижу, что он слегка прищурился, как будто его «Гиннесс» пошел не в то горло. Мне всегда было жаль, что у Уилла такой отец. Неудивительно, что Уилл всегда так хотел себя проявить. Я знаю, что он предпочел бы вообще забыть о школе. Как и я.
        - Тогда школа казалась такой мрачной, - вспоминает Ангус. - Но теперь, оглядываясь назад, - черт его знает, что это обо мне говорит, - я думаю, что в каком-то смысле это было самое важное время в моей жизни. В смысле, я бы точно не отправил туда своих детей - без обид, Уилл, - но не все было так уж плохо. Да?
        - Ну не знаю, - отвечает Феми с сомнением. - Учителя меня часто выделяли. Хреновы расисты. - Он изображает беззаботность, но я знаю, что ему не легко было быть единственным темнокожим в классе.
        - А мне нравилось, - говорит Дункан, и когда все на него смотрят, добавляет: - Честно! Теперь я понимаю, как важно это все было, понимаете? Я бы ни на что не променял те годы. Они нас сблизили.
        - Короче, - вмешивается Уилл, - вернемся к настоящему. Я бы сказал, что у нас все сложилось удачно, согласны?
        У него так точно все хорошо. Другие парни тоже не пропали в жизни. Феми - хирург, Ангус работает в строительной фирме отца, Дункан - венчурный инвестор, что бы это ни значило, а Пит рекламщик, что, пожалуй, никак не помогает его наркозависимости.
        - А ты чем сейчас занимаешься, Джонно? - спрашивает Пит, поворачиваясь ко мне. - Ты раньше был инструктором по скалолазанию, да?
        Я киваю.
        - В туристическом центре, - поясняю я. - И не только по скалолазанию. Походы, палатки…
        - Ага, - перебивает меня Дункан. - Знаешь, я тут думал устроить мальчишескую вылазку и хотел с тобой это обсудить. Ты там договоришься о скидке?
        - Я бы с радостью, - отвечаю я, думая о том, что такому богачу, как Дункан, и в помине не нужны никакие скидки. - Но я там больше не работаю.
        - Что?
        - Ага. Я открыл бизнес по продаже виски. Уже скоро выйдет первая партия. Может, через полгодика или типа того.
        - И ты договорился с поставщиками? - спрашивает Ангус. В его голосе слышится разочарование. Наверное, такое не вписывалось в его представление о тупом Джонно. Я каким-то образом умудрился избежать рутинной офисной работы и при этом подняться.
        - Да, - киваю я. - Все хорошо.
        - «Уэйтроуз»? - спрашивает Дункан. - «Сейнсбери»?
        - И все остальные.
        - В этом деле серьезная конкуренция, - замечает Ангус.
        - Да, - соглашаюсь я. - Куча проверенных марок, а еще знаменитостей - даже у этого бойца есть, Конора Макгрегора. Но мы хотели сделать что-то более, не знаю, домашнее, что ли. Как те новые марки джина.
        - Нам повезло, что мы будем подавать его завтра, - говорит Уилл. - Джонно привез с собой. Мы и сегодня вечером попробуем. Напомни, как назвали марку? Я помню, что звучало хорошо.
        - «Восставший из ада», - напоминаю я. Вообще, названием я очень горжусь. Оно отличается от всех этих старинных марок. И я немного бешусь, что Уилл забыл, - только вчера же показывал ему бутылки. Но ладно, парень завтра женится. Ему и так есть, о чем поразмыслить.
        - Кто бы мог подумать? - удивляется Феми. - Мы все стали приличными людьми. А вышли из такого-то места. Опять же, без обид насчет твоего отца, Уилл. Но эта школа была как будто из другого века. Нам повезло, что живыми выбрались - каждый семестр по четыре человека уходило, если я не ошибаюсь.
        Я бы никогда не смог уйти. Мои родные так обрадовались, что я получил спортивную стипендию и теперь пойду в дорогую школу - закрытую школу. И это откроет для меня столько возможностей, так они считали.
        - Да, - соглашается Пит. - Помните того парня, который на спор выпил этиловый спирт в кабинете химии? Его пришлось везти в больницу. А потом у нескольких ребят случились нервные срывы…
        - Вот черт, - взволнованно перебивает Дункан. - А еще тот наркоша, который умер. Выживают сильнейшие! - он ухмыляется каждому из нас. - Мы те, кто прошел через ад, верно, парни? И все мы снова собрались в эти выходные!
        - Да, - говорит Феми. - Но посмотрите на это. - Он наклоняет голову и показывает лысеющий затылок. - Мы уже постарели и стали скучными.
        - За себя говори, чувак! - негодует Дункан. - Уверен, что мы еще можем зажечь, если потребуется.
        - Только не на моей свадьбе, - предупреждает Уилл, но с улыбкой.
        - Особенно на твоей свадьбе, - поправляет его Дункан.
        - Я так и думал, что ты первый женишься, - говорит Феми Уиллу. - Учитывая твою популярность у женщин.
        - А я наоборот думал, что ты никогда не женишься, - вмешивается Ангус, пытаясь подольститься, как и всегда. - Ты слишком популярный. Зачем тебе остепеняться?
        - А помнишь ту девчонку, с которой ты спал? - спрашивает Пит. - Из местной компашки? И ту ее фотку топлес на полароид? Боже.
        - Да, просто бесценная, - поддакивает Ангус. - До сих пор иногда думаю об этой фотке.
        - Ага, потому что тебе никто не дает, - говорит Дункан.
        Уилл ему подмигивает.
        - В любом случае, учитывая, что мы все снова вместе - даже старые и скучные, как ты прекрасно выразился, Феми, - думаю, это заслуживает тоста.
        - Я бы за это выпил, - соглашается Дункан, поднимая банку.
        - И я, - присоединяется Пит.
        - За выживших, - предлагает Уилл.
        - За выживших! - повторяем мы. И на мгновение, когда я смотрю на остальных, они, правда, выглядят по-другому. Солнечный свет омолодил их как фильтр. С этого ракурса не видно ни лысины Феми, ни брюшка Ангуса, а Пит не выглядит как оборотень. И, если такое вообще возможно, даже Уилл стал выглядеть еще лучше, ярче. У меня вдруг возникло ощущение, что мы снова там, сидим на крыше спортивного зала, и ничего плохого еще не случилось. Я бы многое отдал, чтобы вернуться в то время.
        - Так, - говорит Уилл, допивая остатки своего «Гиннесса». - Я лучше пойду вниз. Чарли с Ханной скоро приедут. Джулс хочет встретить их на пристани.
        Наверное, как только все соберутся, праздник начнется по-настоящему. Но мне бы хотелось на пару минут задержаться в том мгновении, когда мы с Уиллом одни сидели на солнце - до того, как пришли остальные. В последнее время мы с ним почти не виделись. И все же именно он знает обо мне больше всех на свете. А я больше всех знаю о нем.
        Оливия. Подружка невесты
        Моя комната, видимо, раньше принадлежала прислуге. Довольно быстро я вычислила, что нахожусь прямо под спальней Джулс и Уилла. Прошлой ночью было слышно все. Разумеется, я старалась не слушать. Но чем больше я усердствовала, тем отчетливее в ушах отдавался каждый звук, каждый стон, каждый вздох. Словно они хотели, чтобы их слышали.
        Сегодня утром они тоже этим занимались, но, по крайней мере, тогда я смогла сбежать из «Каприза». Нас всех просили не гулять по острову ночью. Но если сегодня будет то же самое, я ни за что здесь не останусь. Лучше уж рискнуть и утонуть в торфяном болоте или свалиться с утеса.
        Я играюсь с телефоном, включая и выключая режим «В самолете», чтобы увидеть, произойдет ли что-нибудь с надписью «Нет сигнала», но ни черта не меняется. Да я и сомневаюсь, что мне кто-нибудь писал. Я потеряла связь со всеми своими друзьями. Не то чтобы наши дороги разошлись. Скорее я просто исчезла из их жизни после того, как бросила университет. Сначала они присылали мне сообщения.
        Надеюсь, у тебя все хорошо, солнце
        Позвони, если хочешь поговорить, Лив
        Скоро увидимся, да?
        Мы по тебе скучаем! ¦
        Что случилось????
        Внезапно я чувствую, что не могу дышать. Я тянусь к прикроватному столику. Там лезвие бритвы: такое маленькое, но такое острое. Я стягиваю джинсы и прижимаю бритву к внутренней стороне бедра, ближе к белью, вдавливаю его в кожу до тех пор, пока не идет кровь. Бордовая кровь на фоне бледной кожи. Это не такой уж большой разрез; я делала и побольше. Но боль фокусируется в одной точке, там, где металл пронзает кожу, и на мгновение кроме этого ничего не существует.
        Дышать становится немного легче. Может, я сделаю еще один…
        В дверь стучат. Я роняю лезвие и быстро натягиваю джинсы.
        - Кто там? - спрашиваю я.
        - Это я, - отвечает Джулс, открывая дверь прежде, чем я разрешаю ей войти - это так в стиле Джулс. Слава богу, что я реагирую молниеносно. - Нужно посмотреть на тебя в платье подружки невесты. У нас еще есть немного времени перед тем, как приедут Чарли с Ханной. Джонно забыл свой чертов костюм, так что я хочу убедиться, что хотя бы кто-то из ближнего круга будет выглядеть подобающе.
        - Я уже его мерила, - отмахиваюсь я. - Оно хорошо сидит.
        Ложь. Понятия не имею, подходит оно мне или нет. Я должна была прийти в магазин, чтобы его померить. Но я находила отговорки каждый раз, когда Джулс пыталась меня туда затащить: в конце концов она сдалась и купила платье сама, но с условием, что я сразу же его померю и скажу, в пору ли оно. Я сказала, что все хорошо, но не смогла заставить себя его надеть. Оно так и лежит в большой вычурной коробке с того момента, как Джулс его привезла.
        - Ты-то, может, и померила, - говорит Джулс. - Но я хочу посмотреть. - Внезапно она мне улыбается, будто вспомнила, что так принято. - Можем пойти в нашу спальню, если хочешь, - она произносит это таким тоном, будто это какая-то немыслимая привилегия.
        - Нет, спасибо, - отвечаю. - Я лучше останусь здесь…
        - Пошли, - настаивает она. - У нас там большое зеркало.
        Тогда я понимаю, что выбора у меня нет. Иду к шкафу и достаю большую сине-зеленую коробку. Джулс поджимает губы. Я знаю, ее бесит то, что я еще не повесила платье.
        Когда я росла с Джулс, мне иногда казалось, что у меня две мамы, или одна, но такая же, как у всех остальных - властная, строгая и так далее. Сама-то мама такой никогда не была, в отличие от Джулс.
        Я следую за ней в спальню. Несмотря на то, что Джулс ужасно чистоплотная, даже несмотря на то, что окно открыто, чтобы проветрить комнату, здесь пахнет телами, мужским лосьоном после бритья и, думаю (не хочу думать), сексом. Мне кажется неправильным находиться здесь, в их личном пространстве.
        Джулс закрывает дверь и поворачивается ко мне, скрестив руки на груди.
        - Ну давай, - подгоняет она.
        Кажется, что выбора у меня все равно нет. Джулс умеет внушить это чувство неизбежности. Я раздеваюсь до белья, крепко сжав ноги на тот случай, если на внутренней стороне бедра все еще идет кровь. Если Джулс увидит, совру и скажу, что у меня месячные. На коже выступают мурашки от легкого ветерка из окна. Я чувствую, как она на меня смотрит; мне бы хотелось, чтобы она оставила меня одну.
        - Ты похудела, - критически замечает она. В ее тоне слышится забота, но она кажется наигранной. Я знаю, что она скорее всего завидует. Как-то раз она напилась и жаловалась мне, как ее в школе обзывали «толстухой». Она всегда отвешивает комментарии по поводу моего веса, как будто она не знает, что я всегда была худой, еще с самого детства. Но можно ненавидеть свое тело и когда ты худая. Чувствовать, будто оно от тебя что-то скрывает. Чувствовать, будто оно тебя подводит.
        Но Джулс права. Я похудела. Сейчас я могу носить самые маленькие свои джинсы, и даже они с меня сваливаются. Я не пыталась похудеть, ничего такого. Но та пустота, которую я чувствую, когда не ем… она соответствует моему состоянию. Она кажется правильной.
        Джулс вытаскивает платье из коробки.
        - Оливия! - рассерженно вопит она. - Оно что, все время было в коробке? Ты посмотри на заломы! Этот шелк такой тонкий… я думала, ты отнесешься к платью чуть бережнее. - Ее голос звучит так, будто она разговаривает с ребенком. Думаю, именно так ей и кажется. Но я больше не ребенок.
        - Прости, - отвечаю. - Я забыла.
        Ложь.
        - Что ж, слава богу я взяла отпариватель. Но потребуется целая вечность, чтобы привести платье в порядок. Займешься этим потом. А сейчас просто надень его.
        Она заставляет меня вытянуть руки, как маленькую, и натягивает платье через голову. Когда она это делает, я замечаю маленькую ярко-розовую отметину на внутренней стороне ее запястья. Думаю, это ожог. Он выглядит свежим, и я удивляюсь, как она его получила: обычно Джулс так осторожна, она не бывает настолько неуклюжей, чтобы обжечься. Но прежде, чем я успеваю рассмотреть ожог получше, она хватает меня за плечи и ведет к зеркалу, чтобы мы обе посмотрели, как я выгляжу в платье. Оно нежно-розового цвета, который я сама бы никогда не выбрала, потому что так я выгляжу еще бледнее. Почти такого же цвета, как этот шикарный маникюр, который Джулс заставила меня сделать в Лондоне неделю назад. Джулс была недовольна состоянием моих ногтей: она сказала маникюрше, чтобы та «сделала с ними все возможное». Теперь, когда я смотрю на свои руки, мне хочется рассмеяться: розовый блестящий лак в стиле жеманной принцессы шикарно сочетается с моей искусанной, кровоточащей кутикулой.
        Джулс делает шаг назад, скрестив руки и сузив глаза.
        - Оно немного висит. Боже, уверена, что это самый маленький размер. Ради всего святого, Оливия, лучше бы ты мне сказала, что тебе велико, - я бы отдала его ушить. Но… - она хмурится, неспешно выписывая вокруг меня круги. Я снова чувствую холодок и дрожу. - Не знаю, может, так оно тоже ничего. Пожалуй, это может сойти за стиль.
        Я изучаю себя в зеркале. Фасон платья совсем не вульгарный: неглубокий круглый вырез, в стиле девяностых годов. Я даже сама могла такое выбрать, если бы оно было другого цвета. Джулс права: выглядит не ужасно. Но сквозь ткань просвечивают мои черные трусы и соски.
        - Не переживай, - успокаивает Джулс, будто прочитав мои мысли. - Я взяла тебе бюстгальтер без бретелек. А еще купила телесные стринги - знала, что сама ты такое не возьмешь.
        Супер. Так я буду чувствовать себя не такой чертовски голой, это точно.
        Это так странно - стоять вот так вместе перед зеркалом, Джулс позади, и мы обе смотрим на мое отражение. Между нами есть очевидные различия. Во-первых, у нас совершенно разные фигуры, и у меня нос изящнее - мамин нос, - а у Джулс волосы лучше моих, такие густые и блестящие. Но когда мы стоим вот так, я вижу, что мы похожи больше, чем может показаться с первого взгляда. Форма лиц у нас обеих мамина. Сразу видно, что мы сестры, или почти сразу.
        Интересно, замечает ли это Джулс, это сходство между нами. У нее такое странное и напряженное выражение лица.
        - Ох, Оливия, - вздыхает она. А потом - я вижу, как это происходит в зеркале перед нами, до того, как чувствую, - она тянется и берет мою руку. Я застываю. На Джулс это совсем не похоже: она не очень-то любит физический контакт и проявление эмоций.
        - Слушай, - говорит она, - я знаю, что мы не всегда ладим. Но я правда горжусь, что ты моя подружка невесты. Ты ведь это знаешь, правда?
        - Да, - отвечаю я. Но это похоже на какое-то карканье.
        Джулс сжимает мою руку - для нее это словно горячее объятие.
        - Мама сказала, что ты рассталась с тем парнем? Знаешь, Оливия, в твоем возрасте это похоже на конец света. Но потом ты встретишь того, кто правда тебе подойдет, и почувствуешь разницу. Это как мы с Уиллом…
        - Все в порядке, - заверяю я. - Все хорошо.
        Ложь. Я не хочу говорить об этом ни с кем. Особенно с Джулс. Уж она точно не поймет, если я ей скажу, что не могу вспомнить, зачем я вообще когда-то красилась, надевала красивое нижнее белье, покупала новую одежду или ходила стричься. Как будто все это делал кто-то другой.
        Внезапно я чувствую себя очень странно. Что-то вроде обморока и тошноты. Я слегка покачиваюсь, и Джулс ловит меня, ее руки крепко сжимают мои плечи.
        - Все хорошо, - повторяю я до того, как она спросит, что со мной. Я наклоняюсь и расстегиваю дорогущие серые шелковые туфли, которые Джулс мне выбрала. Из-за украшенных пряжек это занимает целую вечность, потому что мои руки вдруг стали неуклюжими и непослушными. Затем я стягиваю платье через голову так резко, что Джулс резко вдыхает, будто думает, что оно может порваться. Я не воспользовалась ее перчатками.
        - Оливия! - возмущается она. - Что за чертовщина с тобой творится?
        - Прости, - отвечаю я. Но шевелится только мой рот, никаких звуков из него так и не выходит.
        - Слушай, - говорит она, - только на пару дней ты можешь хотя бы попытаться, хорошо? Это моя свадьба, Ливви. Я так старалась, чтобы она была идеальной. Я купила тебе это платье, и я хочу, чтобы ты его надела, потому что ты мне там нужна как подружка невесты. Для меня это важно. И для тебя это тоже должно быть важно. Разве ты этого не чувствуешь?
        Я киваю.
        - Да. Да, чувствую, - а потом, потому что мне кажется, что она ждет продолжения, я добавляю. - Все в порядке. Я не знаю, что… что на меня нашло. Теперь я в норме.
        Ложь.
        Джулс. Невеста
        Я толкаю дверь в мамину комнату и оказываюсь в облаке духов «Шалимар», возможно, с примесью сигаретного дыма. Надеюсь, здесь она не курила. Мама сидит перед зеркалом в своем шелковом кимоно, деловито очерчивая губы своим фирменным ярко-красным цветом.
        - Боже мой, какое убийственное выражение лица. Чего ты хочешь, дорогая?
        Дорогая.
        Какая извращенная жестокость чувствуется в этом слове.
        Мой тон спокоен и взвешен. Сегодня я веду себя лучше всех.
        - Оливия будет хорошо себя завтра вести, правда?
        Мама устало вздыхает. Потом отпивает из бокала напротив нее. Выглядит подозрительно похоже на мартини. Класс, она уже начинает с крепких напитков.
        - Я выбрала ее подружкой невесты, - говорю я. - У меня был выбор еще из двадцати человек. - Это не совсем правда. - Но она ведет себя так, будто это непосильная ноша. Я почти ни о чем ее не просила. Она даже не пришла на девичник, хотя для нее была свободная комната в доме. Это выглядело так странно…
        - Я могла прийти вместо нее, дорогая.
        Я смотрю на нее. Мне бы и в голову не пришло, что она хотела пойти. Кроме того, я бы ни за что на свете не пригласила свою мать на девичник. Тогда бы он превратился в скучную посиделку.
        - Слушай, - снова начинаю я, - это все неважно. Это уже в прошлом. Но она может хотя бы попытаться выглядеть так, будто счастлива за меня?
        - У нее был тяжелый период, - говорит мама.
        - Ты имеешь в виду то, что ее бросил парень, или что там с ней произошло? Они встречались всего пару месяцев, если верить ее «Инстаграму». Вот это я понимаю, великая романтическая история! - несмотря на все мои благие намерения, в голос прокралась нотка раздражения.
        Маме сейчас более важно как можно четче прорисовать свои губы.
        - Но дорогая, - говорит она, закончив. - Если подумать, вы с красавчиком Уиллом тоже не так уж и долго были вместе.
        - Это совсем другое дело, - раздраженно отвечаю я. - Оливии девятнадцать. Она еще подросток. Подростки думают, что любят, хотя на самом деле это просто гормоны играют. Я тоже думала, что влюблена, когда была в ее возрасте.
        Я вспоминаю Чарли в восемнадцать лет: глубокий коричневый загар, белая линия, иногда видимая под его шортами. Мне пришло в голову, что мама не знала - или не хотела знать - о моих юношеских любовных историях. Она была слишком занята своей личной жизнью. И слава богу. Вряд ли хоть какой-нибудь подросток хочет пристального родительского внимания. И все же я не могу не понимать, что все это лишь доказывает, что с Оливией они гораздо ближе, чем когда-либо были мы.
        - Когда твой отец меня бросил, - говорит мама, - вспомни, что мне было примерно столько же. И у меня был новорожденный ребенок…
        - Я знаю, мам, - заверяю я так терпеливо, как только могу. Я слышала историю о том, как мое рождение разрушило то, что вероятно стало бы удачной карьерой моей матери.
        - Ты знаешь, каково мне пришлось? - спрашивает она. Ну вот, началось: все по старому сценарию. - Пытаться устроить карьеру и ухаживать за малышом? Пытаться заработать и хоть чего-то добиться? И все ради того, чтобы элементарно прокормить нас.
        «Тебе необязательно было продолжать пытаться стать актрисой», - думаю я. - «Если ты действительно пыталась прокормить нас, то это не самый разумный способ. Нам необязательно было тратить весь твой мизерный доход на квартиру в центре Шафтсбери-авеню и голодать из-за этого. Я не виновата, что ты не думала головой, когда была подростком, и из-за этого залетела».
        Как обычно, ничего из этого я не говорю вслух.
        - Мы говорили об Оливии, - говорю я вместо этого.
        - Нууу, - протягивает мама. - Давай скажем так, Оливия пережила немного больше, чем просто неудачные отношения.
        Она рассматривает свои блестящие ногти - тоже ярко-красные, как будто она окунула пальцы в кровь.
        «Ну конечно, - думаю я. - Это же Оливия, так что у нее все по-особенному». Осторожнее, Джулс. Не будь злой. Веди себя хорошо.
        - А что тогда? - спрашиваю я. - Что еще случилось?
        - Я не в праве говорить. - Это как-то на удивление тактично, учитывая характер моей матери. - И к тому же - в этом мы с Оливией похожи - у нее высокий уровень эмпатии. Мы не можем просто… задушить наши чувства и сделать вид, как некоторые люди.
        Я знаю, что в каком-то смысле это правда. Знаю, что Оливия правда принимает все близко к сердцу, причем слишком близко. Она всегда возвращалась домой из школы с царапинами от игр и синяками из-за того, что постоянно во что-то врезалась. Она кусает ногти, у нее выпадают волосы, она слишком загоняется. Она «ранимая». Но еще она избалованная.
        И я не могу не чувствовать скрытой нападки в мамином комментарии про «некоторых людей». Просто то, что остальные не выставляют все на всеобщее обозрение, просто то, что мы нашли способ управлять своими чувствами, - не значит, что их нет.
        Дыши, Джулс.
        Я вспоминаю, как странно смотрела на меня Оливия, когда я ей сказала, что счастлива видеть ее в качестве подружки невесты. Я не могла не ощутить боль, когда, примеряя платье, она выскользнула из своей одежды и открыла свое стройное тело без растяжек. Я знаю, она чувствовала, что я на нее смотрю. Она, конечно, слишком худая и слишком бледная. И все же она бесспорно выглядела великолепно. Как одна из тех героиновых моделей девяностых: Кейт Мосс, развалившаяся на кровати со сверкающей гирляндой позади нее. Глядя на нее, я разрывалась между двумя чувствами, которые всегда испытываю, когда речь заходит об Оливии: глубокой, почти болезненной нежностью и постыдной, тайной завистью.
        Пожалуй, я не всегда относилась к ней настолько тепло, насколько могла бы. Теперь она стала старше, немного поумнела - и в последнее время, особенно после моей помолвки, стала заметно спокойнее. Но когда Оливия была моложе, она таскалась за мной, как радостный щенок. Я слишком привыкла к ее проявлениям безответной привязанности. Даже несмотря на мою зависть.
        Мама внезапно поворачивается ко мне. Ее лицо становится очень серьезным, что совсем на нее не похоже.
        - Послушай, у нее были тяжелые времена, Джулс. Ты не знаешь и половины. Бедная девочка так много всего пережила.
        Бедная девочка. Тогда я это чувствую. Я думала, что уже привыкла. И со стыдом понимаю, что все не так: за грудной клеткой я ощущаю маленький укол ревности.
        Я делаю глубокий вдох. Напоминаю себе, что вот она я, выхожу замуж. Если у нас с Уиллом будут дети, их детство не будет похоже на мое - мама со своей вереницей любовников, все эти актеры вечно «на пороге серьезного прорыва». Кто-то находил мне укромный уголочек, прямо на верхней одежде, чтобы я могла поспать на бесконечных тусовках в Сохо, потому что мне было всего шесть, а всех моих одноклассников родители уже несколько часов назад уложили в кроватку.
        Мама отворачивается к зеркалу. Она щурится на свое отражение, собирает волосы, скручивает их на затылке.
        - Надо хорошо выглядеть для новоприбывших, - говорит она. - Ну разве они не красавцы, все эти друзья Уилла?
        О боже.
        Оливия и понятия не имеет, как хорошо ей жилось, как ей повезло. У нее все было нормально. Когда ее отец, Роб, был дома, мама становилась этакой образцовой матерью: готовила обед, отправляла ее спать в восемь вечера, у Оливии была комната с кучей игрушек. В конце концов маме надоело играть в счастливую семью. Но уже после того, как у Оливии случилось полноценное, счастливое детство. Уже после того, как я начала ненавидеть эту малявку за то, что у нее есть все, в чем она даже не отдает себе отчет.
        Меня так и подмывает что-нибудь сломать. Я хватаю свечу «Сир Трюдон» с туалетного столика, сжимаю ее и представляю, каково это - смотреть, как она разлетается вдребезги. Я больше так не делаю - теперь у меня все под контролем. Я точно не хочу, чтобы Уилл увидел эту мою сторону. Но в кругу семьи я понимаю, что деградирую, что позволяю всей этой мелочности, зависти и боли вернуться, пока не становлюсь подростком-Джулс, которая расписывает план, чтобы сбежать. Я должна быть сильнее этого. Я проложила свой путь. Я построила все сама - нечто стабильное и сильное. И эти выходные это только подтверждают. Мой победный марш.
        Я слышу, как за окном глушат мотор лодки. Наверное, Чарли приехал. С Чарли я почувствую себя лучше.
        Я ставлю свечу на место.
        Ханна. Плюс один
        К тому времени, когда мы наконец-то достигаем более спокойных вод бухты, меня уже трижды стошнило, я промокла, промерзла до костей, чувствую себя выжатой, как тряпка; я цепляюсь за Чарли, как за спасательный круг. Не знаю, как я выйду из лодки, потому что ноги ватные. Интересно, Чарли стыдно появляться со мной в таком виде? Он всегда ведет себя немного странно с Джулс. Моя мама назвала бы это «задирать нос».
        - Вот, смотри, - говорит Чарли, - видишь там пляжи? Песок и правда белый.
        Я вижу, как море на мелководье приобретает изумительный аквамариновый оттенок, как свет отражается от волн. С одного конца остров срезается крутыми утесами и гигантскими выступами. На другом конце, прямо на мысе, стоит кажущийся издалека крошечным замок, возвышающийся над несколькими обрывами и грохочущим внизу морем.
        - Посмотри на замок, - говорю я.
        - Думаю, это «Каприз», - решает Чарли. - По крайней мере, так его называла Джулс.
        - Да уж, богачи любят всему придумывать названия.
        Чарли оставляет это без комментариев.
        - Мы будем спать там. Так здорово. И это отличное развлечение. Я знаю, что этот месяц всегда дается тебе непросто.
        - Да, - киваю я.
        Чарли сжимает мою руку. Какое-то время мы оба молчим.
        - Ну и, знаешь, - внезапно добавляет он. - Побудем без детей для разнообразия. Снова почувствуем себя свободными людьми.
        Я бросаю на него взгляд. Это что, нотка сожаления в его голосе? Да, правда, в последнее время мы только и делали, что оберегали жизнь двух маленьких человечков. Иногда мне кажется, что Чарли немножко ревнует, учитывая, сколько любви и внимания я уделяю малышам.
        - Помнишь, как было раньше? - спросил Чарли час назад, пока мы проезжали через живописный сельский пейзаж Коннемары, любуясь красным вереском и темными склонами. - Когда мы садились в поезд с палаткой и отправлялись куда-нибудь в поход на выходные? Боже, кажется, что это было уже так давно.
        Тогда мы все выходные напролет занимались сексом, отвлекаясь только для того, чтобы поесть или прогуляться. У нас всегда были деньги. Да, теперь мы богаты по-другому, но я понимаю, к чему клонит Чарли. Мы стали первыми в нашей компании, у кого появились дети, - я забеременела Беном еще до того, как мы поженились. И хотя я ничего не поменяла бы, все же я думаю, не упустили ли мы пару лет беззаботного веселья. Во мне есть еще одно «Я», и иногда кажется, что оно утеряно безвозвратно. Девушка, которая всегда согласна выпить еще бокал, которая любит танцевать. Иногда мне ее не хватает.
        Чарли прав. Нам необходимы спокойные выходные наедине друг с другом. Я только хотела, чтобы наш первый настоящий побег за много лет выдался не на гламурную свадьбу наводящей на меня страх подружки Чарли.
        Я не хочу слишком сильно задумываться о том, когда мы в последний раз занимались сексом, потому что знаю - ответ будет слишком удручающим. В любом случае, довольно давно. В честь этих выходных я сделала свою первую эпиляцию зоны бикини за… боже, долгое время, не считая тех восковых полосок, которые в основном так и лежат в шкафу в ванной. Теперь, когда у нас появились дети, иногда кажется, что мы больше похожи на коллег или партнеров в маленьком любительском стартапе, которому мы посвящаем все внимание, но никак уж не на любовников. Любовники. Когда мы в последний раз так о себе думали?
        - Черт, - говорю я, чтобы отвлечь себя от этих мыслей. - Ты посмотри на этот шатер! Просто громадный.
        Он такой большой, что скорее похож на крытый город, чем на одиночную постройку. Если кто и закажет себе по-настоящему шикарный шатер, то это точно Джулс.
        Вблизи остров выглядит еще враждебнее, чем казалось издали. Поверить не могу, что мы будем жить в этих непроходимых дебрях следующие пару дней. Когда мы подплываем ближе, я вижу скопление маленьких, темных зданий позади «Каприза». А на вершине холма, возвышающегося за шатром, - полоса темных очертаний. Сначала я думаю, что это люди; армия фигур, ожидающая нашего прибытия. Вот только они кажутся неестественно неподвижными. Когда мы подплываем ближе, я осознаю, что странные фигуры похожи на надгробные плиты. И то, что выглядело как головы, - на самом деле кельтские кресты, вписанные в окружность.
        - А вот и они! - говорит Чарли и машет рукой.
        Теперь я вижу силуэты на причале, машущие в ответ. Приглаживаю волосы руками, хотя мой неудачный опыт подсказывает, что от этого они только сильнее растреплются. Жаль, что у меня нет бутылки воды, чтобы избавиться от кислого привкуса во рту.
        Когда мы подходим ближе, я уже могу разглядеть людей. Я вижу Джулс, и даже с такого расстояния ясно, что она выглядит безупречно: единственный человек, который может носить белое в таком месте и не испачкаться. Рядом с Джулс и Уиллом стоят две женщины, которые, по моему предположению, должны быть родственницами Джулс - их выдают блестящие темные волосы.
        - А вон мама Джулс. - Чарли показывает на женщину постарше.
        - Ничего себе, - отвечаю я. Она выглядит совсем не так, как я думала. На ней облегающие черные джинсы, черные остроугольные очки подняты наверх.
        - Да, она родила Джулс совсем молодой, - поясняет Чарли, будто читая мои мысли. - А это, видимо… Боже ты мой! Судя по всему, это Оливия. Сводная младшая сестренка Джулс.
        - Она уже совсем не маленькая, - замечаю я. Оливия выше, чем ее сестра и мать, и совсем не похожа на фигуристую Джулс. Она очень привлекательна, даже красива, кожа у нее бледная-бледная, но только с такими черными волосами, как у Оливии, она смотрится эффектно. Ее ноги в джинсах выглядят как две тонкие длинные линии, выведенные углем. Боже, я бы убила за такие ноги.
        - Поверить не могу, как она выросла, - удивляется Чарли. Теперь он практически шепчет, потому что мы подплыли достаточно близко, чтобы нас могли услышать. Голос Чарли звучит несколько испуганно.
        - Это она тогда на тебя запала? - спрашиваю я, выуживая этот факт из полузабытых разговоров с Джулс.
        - Да, - отвечает Чарли с виноватой ухмылкой. - Боже, Джулс постоянно меня дразнила. Мне было так неловко. Смешно, да, но все равно неловко. Оливия постоянно находила причины, чтобы поговорить со мной, и сновала вокруг меня в такой пугающе-провокативной манере, которая подвластна только тринадцатилетним девочкам.
        Я смотрю на божественное создание на причале и думаю: «Уверена, сейчас ему бы не было неловко».
        Мэтти суетится вокруг нас, снимая с одной стороны ограждение и готовя веревку.
        К нему подходит Чарли.
        - Давайте помогу.
        Мэтти отмахивается от помощи, что, как мне кажется, немного обижает Чарли.
        - Бросай сюда! - Уилл шагает к нам по причалу. На экране он смотрится очень хорошо. В жизни же он… просто сногсшибательный.
        - Давай я помогу! - кричит он Мэтти. Тот бросает ему веревку, и Уилл ловко ловит ее в воздухе, демонстрируя мускулистый живот под вязаным джемпером. Интересно, не показалось ли мне, что Чарли весь ощетинился? Лодки - это его конек: в молодости он был инструктором по парусному спорту. Но выглядит так, будто все, что связано со спортом, - это конек Уилла.
        - Добро пожаловать! - он улыбается и протягивает мне руку. - Помочь?
        Вообще, я и сама справилась бы, но все равно беру его руку. Он хватает меня под мышки и перекидывает через край лодки, будто я легкая, словно дитя. Я ловлю тонкий маскулинный запах - мох и кедр - и с ужасом думаю, как пахну сама. Наверное, как рвота и водоросли.
        Я сразу могу сказать, что в реальной жизни он тоже обладает этим очарованием, этим магнетизмом. В одной из статей, которые я о нем читала, когда смотрела шоу - потому что, разумеется, я была просто обязана нагуглить о нем все что можно, - журналистка пошутила, что в основном смотрела шоу только потому, что не могла оторвать глаз от Уилла. Многие пришли в ярость, утверждая, что это объективация, что если такой же комментарий был бы в сторону женщины, то журналиста поджарили бы заживо. Но я уверена, что после этой статьи пиарщики шоу поздравили себя с успехом.
        Если честно, я понимаю, о чем говорила журналистка. В интернете куча фотографий Уилла, раздетого по пояс или взбирающегося по скале, где он всегда выглядит невероятно привлекательным. Но дело не только в этом. У него особая манера перед камерой, какая-то интимность, отчего сразу кажется, будто ты лежишь рядом с ним во временном убежище, которое он соорудил из веток и коры деревьев, и моргаешь в свете его фонарика. Возникает чувство уединения, будто вы в пустыне одни, очаровательно.
        Чарли протягивает Уиллу руку.
        - Да к черту это! - отмахивается Уилл от руки и крепко обнимает Чарли. Я даже со своего места вижу, как напряглась спина Чарли.
        - Уилл, - приветствует его Чарли отрывистым кивком, сразу же отступая назад. Это кажется вопиющей наглостью на фоне столь приветливого Уилла.
        - Чарли! - теперь к нам с распростертыми объятиями идет Джулс. - Как давно мы не виделись. Боже, я так соскучилась!
        Джулс, вторая женщина в жизни Чарли. Самая главная женщина, пока не появилась я. Их объятие длится долго.
        Наконец мы следуем за Джулс и Уиллом к «Капризу». Уилл рассказывает нам, что первоначально замок был построен как оборонительное сооружение, а в прошлом веке превращен каким-то богатым ирландцем в дом отдыха: здесь можно было уединиться на несколько дней, отдохнуть с друзьями. Но если бы вам этого не сказали, то вы бы легко поверили, что замок так и не трогали со средневековья. К замку пристроена маленькая башенка, а кроме больших окон видны и совсем крошечные: «Ложные бойницы», - сообщает нам Чарли, он очень любит замки.
        По дороге мы проходим мимо часовни, или, скорее, того, что от нее осталось, скрытой за «Капризом». Крыша почти полностью обвалилась, остались только стены и пять высоких колонн - то, что когда-то могло быть шпилями, - тянущиеся к небу. Окна зияют пустыми дырами в камне, а весь фасад давно обвалился.
        - Там завтра состоится церемония, - говорит Джулс.
        - Как красиво, - отвечаю я. - И так романтично.
        Этого от меня и ждут. И, полагаю, это правда красиво, в определенном смысле слова. Мы с Чарли поженились в местном загсе. Уж это точно не было красиво: убогая офисная комнатка, потертая и тесная. Джулс, разумеется, тоже там была и смотрелась довольно неуместно в своем дизайнерском наряде. Вся церемония закончилась, как мне показалось, за двадцать минут, мы даже видели следующую пару, когда выходили из зала.
        Но я бы не хотела выходить замуж в такой часовне. Красиво, да, но в этой красоте определенно есть что-то трагическое, даже жуткое. Эта часовня выделяется на фоне неба, как скрюченная рука с длинными пальцами, тянущаяся вверх от земли. Выглядит так, будто там водятся призраки.
        Я наблюдаю за Уиллом и Джулс, пока мы идем позади. Никогда бы не сказала, что Джулс очень чувственный человек, но сейчас ее руки всюду касаются Уилла, будто она просто не может держать их при себе. Сразу видно, что они занимаются сексом. И очень часто. Тяжело смотреть, как ее рука скользит в задний карман его джинсов, а потом вверх под футболку. Уверена, что Чарли тоже заметил. Но я об этом не заговорю. Это лишний раз напомнит ему, насколько скудны наши интимные отношения. Раньше у нас был прекрасный, безумный секс. Но сейчас мы так устаем. И я ловлю себя на мысли, что со времен родов чувствую себя по-другому по отношению к Чарли: любит ли он меня так же сильно теперь, когда моя грудь выглядит по-другому из-за кормления, а кожа на животе обвисла? Я знаю, что не должна задаваться такими вопросами, потому что мое тело совершило чудо, даже два. И все же это очень важно, чтобы в отношениях оставалось желание, так ведь?
        За все то время, что мы с Чарли были вместе, у Джулс никогда не было длительных отношений. Мне всегда казалось, что у нее нет времени на что-то серьезное из-за ее работы в «Загрузке». Чарли всегда нравилось предугадывать, сколько продержится новый парень: «Максимум три месяца» или «А у этого вообще уже давно истек срок годности». И когда она все-таки переживала расставания, то всегда звонила Чарли. Часть меня задается вопросом, что он чувствует теперь, когда видит, что Джулс наконец-то остепенилась. Что-то мне подсказывает, что не радость. Мои подозрения насчет этих двоих опять грозят выплыть наружу. Я стараюсь быстрее отогнать эти мысли.
        Когда мы подходим к особняку, откуда-то сверху раздается громкий хохот. Я поднимаю глаза и вижу группу людей на вершине зубчатой стены «Каприза», смотрящих на нас сверху вниз. В этом смехе слышится легкая издевка, и я внезапно вспоминаю, в каком состоянии сейчас мои одежда и волосы. Уверена, что это играет не последнюю роль в их веселье.
        Оливия. Подружка невесты
        Встреча с Чарли напоминает мне, как я им грезила. На самом деле, прошло всего пару лет… но я тогда была ребенком. Думать о той девочке, которой я была раньше, довольно унизительно. Но и немного грустно.
        Я ищу, где бы мне от них спрятаться. Иду по тропинке мимо разрушенных домов, оставшихся с тех времен, когда на этом острове еще кто-то обитал. Джулс сказала мне, что все уехали отсюда, потому что на материке жить проще, с электричеством и прочими удобствами. Я понимаю. Сама мысль о том, чтобы находиться здесь постоянно, легко может свести с ума. Даже если бы вам удалось доплыть на лодке до «большой земли», вы все равно оказались бы в глуши. Ближайший, ну, не знаю, например H&M, будет за сотни километров. Я всегда жаловалась, что мы с мамой живем в какой-то дыре, но сейчас я благодарна, что эта дыра хотя бы не на острове посреди Атлантики. Так что да, я понимаю, почему отсюда хочется сбежать. Но глядя на эти заброшенные дома с пустыми окнами и полуразрушенными фасадами, трудно не предполагать, что здесь случилось нечто ужасное.
        Вчера я что-то заметила на одном из пляжей; больше по размеру, чем камни вокруг, серое, но гладкое и мягкое с виду. Я подошла, чтобы посмотреть поближе. Это был мертвый тюлень. Совсем малыш, судя по его размеру. Я сделала еще пару шагов, и тогда меня будто ударило током. С другой стороны, которую раньше было не видно, тело тюленя было полностью вскрыто, темно-красное, с вываливающимися наружу внутренностями. Я не могу отделаться от этого образа. С того момента это место заставляет меня задумываться о смерти.
        Я всего за несколько минут спускаюсь в пещеру, которая отмечена на карте острова в «Капризе». Она называется «Пещера шепота». Как длинная рана в земле - открытая с обеих сторон. Ее легко можно не заметить и упасть, вход зарос длинной травой. Когда я вчера на нее наткнулась, то правда чуть не свалилась. Я бы сломала себе шею. Это бы точно разрушило идеальную свадьбу Джулс. Эта мысль заставляет меня улыбнуться.
        Я спускаюсь в пещеру по камням, которые слегка напоминают ступеньки. Весь этот шум в моей голове уходит на задний план, и дышится сразу легче, даже учитывая противный запах пещеры - сера и, возможно, что-то гнилое. Он мог исходить от водорослей, разбросанных повсюду, как большие темные веревки. Или, может, вонь исходит от стен, покрытых желтым лишайником.
        Передо мной - крошечный галечный пляж с раскинувшимся вдаль, бесконечным морем. Я сажусь на камень. Он сырой, но здесь так везде. Я чувствовала с утра эту сырость на одежде, как будто ее недавно постирали и она еще не успела высохнуть. Если я сейчас облизну губы, то почувствую на коже привкус соли.
        Я подумываю о том, чтобы остаться здесь надолго, даже на ночь. Я могу прятаться здесь до самого окончания церемонии. Джулс, разумеется, будет в ярости. Хотя… может, она только притворится рассерженной, но на самом деле втайне почувствует облегчение. Мне кажется, что на самом деле она не хочет видеть меня на своей свадьбе. Думаю, она обижается на меня за то, что со мной мама общается больше, а еще у меня есть папа, который хоть иногда хочет меня видеть. Я знаю, что веду себя как стерва. Джулс иногда очень добра ко мне - например, прошлым летом она разрешила мне остаться в ее квартире в Лондоне. И когда я вспоминаю об этом, мне становится плохо, будто у меня неприятный привкус во рту.
        Я достаю телефон. Из-за паршивой сети мой «Инстаграм» не обновляется, и в начале ленты завис тот же пост. Разумеется, он от Элли. Как будто надо мной издеваются. И внизу комментарии:
        Ребята, вы ¦¦¦
        ОМГ, как мииило
        мама + папа
        #милота ¦
        так что, это уже официально? *подмигивает*
        Мне все еще больно. Разрывает в центре груди. Я смотрю на их самодовольные счастливые лица, и часть меня хочет как можно сильнее швырнуть телефон о скалу. Но это не решит мои проблемы. Телефон разобьется, а они останутся.
        До меня долетает шорох - шаги, - и от шока я едва ли не роняю телефон.
        - Кто здесь? - спрашиваю я. Мой голос звучит неуверенно и испуганно. Я очень надеюсь, что это не шафер, Джонно. Я заметила, как он меня разглядывал.
        Я встаю и начинаю выбираться из пещеры, держась поближе к стене, покрытой тысячью крошечных шершавых ракушек, которые царапают мои пальцы. Наконец я просовываю голову за каменную стену.
        - О боже! - фигура спотыкается и прижимает руку к груди. Это жена Чарли. - Господи! Ты так меня напугала. Я и не думала, что тут кто-то есть, - у нее приятный акцент, северный. - Ты Оливия, да? Меня зовут Ханна, я замужем за Чарли.
        - Да, - отвечаю. - Это я поняла. Привет.
        - Что ты здесь делаешь? - она озирается, как будто проверяя, не подслушивает ли нас кто. - Ищешь место, чтобы спрятаться? Я тоже.
        После этого я решаю, что она мне нравится.
        - Ой, - вдруг говорит она, - наверное, прозвучало грубо, да? Просто… мне кажется, Чарли и Джулс будет легче разговаривать, если меня не будет рядом. Знаешь, у них же такая история, и меня в ней нет.
        Она звучит так, будто ее это достало. История. Я на 90 % уверена, что в какой-то момент в прошлом Джулс спала с Чарли. Интересно, задумывалась ли об этом Ханна?
        Ханна садится на выступ скалы. Я тоже сажусь, потому что я сюда первая пришла. Очень надеюсь, что Ханна поймет намек и оставит меня в покое. Достаю из кармана пачку сигарет и вытаскиваю одну. Жду, что на это скажет Ханна. Она молчит. Поэтому я решаю пойти дальше, даже проверить ее, и протягиваю ей пачку и зажигалку. Ханна морщится.
        - Мне нельзя, - говорит она, а потом вздыхает. - Хотя почему нет? Мы так сюда добирались… меня до сих пор дрожь берет, - и она протягивает руку, чтобы показать.
        Ханна закуривает, делает большую затяжку и снова глубоко вздыхает. Сразу видно, что ее начало немного мутить.
        - Ничего себе, мне прямо сразу дало в голову. Я так давно не курила. Бросила, когда забеременела. Но я часто курила, когда ходила по клубам. - Она понимающе смотрит на меня. - Да, знаю, ты сейчас подумала, что это было сто лет назад. Чувствуется точно так.
        Мне немного стыдно, потому что я и правда так подумала. Но когда я рассматриваю ее чуть внимательнее, то замечаю, что одно ухо проколото четыре раза, а на запястье из-за рукава выглядывает татуировка. Может, у нее есть другая сторона. Ханна делает еще одну глубокую затяжку.
        - Боже, как приятно. Когда бросила, то считала, что в конце концов забуду этот вкус и не буду о нем вспоминать. - Она громко и искренне смеется. - Ага, размечталась.
        После этого Ханна выдыхает идеальное колечко из дыма. Несмотря ни на что, меня это впечатляет. Каллум как-то пытался так сделать, но у него так и не получилось.
        - Так ты поступила в универ, да? - спрашивает она.
        - Да, - отвечаю я.
        - Какой?
        - В Эксетере.
        - Он же вроде хороший?
        - Ну да, - пожимаю я плечами. - Пожалуй.
        - А я не поступала, - говорит Ханна. - И никто в моей семье не ходил в универ, - она прокашливается. - Кроме моей сестры Элис.
        Я и не знаю, что на это сказать. В моем окружении все поступали в университет. Даже мама ходила на актерские курсы.
        - Элис всегда была умнее всех, - продолжает Ханна. - А я в нашей семье была самой взбалмошной, представь себе. Мы обе ходили в отстойную школу, но Элис закончила на отлично, - она стряхивает с сигареты пепел. - Прости, я знаю, что достаю. Просто последнее время часто о ней думаю.
        Я замечаю, как меняется ее выражение лица. Но мне кажется, что раз мы совсем не знакомы, я не могу ее об этом спросить.
        - Ну да ладно, - меняет тему Ханна. - Тебе нравится в Эксетере?
        - Я туда больше не хожу, - отвечаю я. - Я бросила.
        Не знаю, почему это сказала. Было бы намного проще подыграть и притвориться, что я все еще там учусь. Но я внезапно почувствовала, что не хочу ей врать.
        - Правда? - хмурится Ханна. - Так тебе там не понравилось?
        - Нет, - говорю я. - Просто… у меня был парень. И он меня бросил.
        Боже, как жалко это звучит.
        - Видимо, он та еще скотина, - замечает Ханна. - Если ты бросила из-за него универ.
        Когда я думаю обо всем, что произошло за последний год, в голове одновременно сгущается туман и куда-то исчезают все мысли, и я не могу мыслить здраво и разложить все по полочкам. Это абсолютно нелепо, особенно сейчас, когда я, наоборот, пытаюсь собраться. Думаю, не рассказав всех подробностей, это невозможно объяснить. Поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю:
        - Пожалуй, он был моим первым настоящим парнем.
        «Настоящим» - значит кем-то больше, чем просто интрижка на маленьких вечеринках. Но этого я Ханне не скажу.
        - И ты его любила, - добавляет она.
        Это не вопрос, так что мне необязательно отвечать, но я все равно киваю.
        - Да, - говорю я тихим и хриплым голосом. Я не верила в любовь с первого взгляда, пока не увидела Каллума на вечеринке первокурсников, этого парня с черными кудряшками и голубыми глазами. Он так чувственно мне улыбнулся, и я сразу решила, будто знаю его. Как будто нам суждено было найти друг друга и быть вместе.
        Каллум первым сказал: «Я тебя люблю». А я так боялась показаться сволочью. Но в конце концов мне тоже пришлось это сказать, будто эта фраза рвалась из меня. Когда он меня бросил, то сказал, что всегда будет меня любить. Но это полнейшая чушь. Если ты любишь, то не делаешь все, чтобы ранить.
        - Дело не только в том, что он меня бросил, - быстро продолжаю я. - А как бы… - я тоже делаю глубокую затяжку, мои руки трясутся. - Думаю, если бы Каллум меня не бросил, то всего остального не произошло бы.
        - Всего остального? - спрашивает Ханна. Она садится на краешек скалы, явно заинтригованная.
        Я не отвечаю. Пытаюсь придумать, как сменить тему, но не нахожу нужных слов. Но она и не давит. Между нами повисла длинная пауза, и мы просто сидели и курили.
        - Черт! - вздрагивает через некоторое время Ханна. - Мне кажется, или уже сильно потемнело с тех пор, как мы тут сели?
        - Наверное, солнце уже садится, - замечаю я.
        Нам его отсюда не видно, потому что пещера выходит не в том направлении, но небо уже подернулось розовой пеленой.
        - О боже, - говорит Ханна. - Нам нужно возвращаться к «Капризу». Чарли ненавидит опаздывать. Учительские замашки. Пожалуй, я могу еще десять минут попрятаться, но… - и она тушит сигарету.
        - Иди, - отмахиваюсь я. - Это неважно.
        Она прищуривается.
        - А звучало так, будто важно.
        - Нет, - заверяю ее я. - Честно.
        Поверить не могу, что практически рассказала ей обо всем. Я никому об этом не говорила. Даже своим друзьям. Но это такое облегчение. Если рассказать, то назад уже не вернуть. И тогда мир об этом узнает: что я сделала.
        Ифа. Свадебный организатор
        Семь часов. В столовой все накрыто. Фредди позаботился о еде, так что у меня есть свободные полчаса. Я решаю сходить на кладбище. Там нужно заменить цветы, завтра точно будет не до этого.
        Когда я выхожу, солнце только начинает садиться, расцвечивая воду огненными всполохами. От этого туман, охраняющий секреты болота, становится розовым. Это мое любимое время суток.
        Наверху сидят гости: я слышу их плывущие вниз голоса, когда выхожу из «Каприза». Они звучат громко и немного невнятно - без сомнения, это «Гиннесс» постарался.
        - Надо как следует отпраздновать.
        - Да, мы сделаем хоть что-нибудь. Это же традиция…
        Меня подмывает остаться и подслушать - убедиться, что они не планируют устроить хаос на моем празднике. Но их варианты звучат вполне безобидно. И в любом случае, у меня не так уж много времени.
        В этот вечер остров выглядит особенно красиво, освещенный лучами заходящего солнца. Но, наверное, он больше никогда не покажется мне настолько прекрасным, каким я его запомнила во время детских поездок. Мы вчетвером приезжали сюда всей семьей на летние каникулы. Больше никто на свете не знал такой безмятежности. Но это лишь ностальгия - тирания тех воспоминаний детства, которые кажутся такими золотыми, такими совершенными.
        Когда я дохожу до кладбища, то слышу шепот, среди надгробий гуляет легкий ветерок. Может, он предвещает нам завтрашнюю погоду. Иногда, когда поднимается настоящий ветер, складывается ощущение, что он приносит с собой голоса женщин из прошлых веков, исполняющих caoineadh - ритуальный плач по умершим.
        Могилы здесь расположены необычайно близко друг к другу, потому что подходящей земли на острове не хватает. И даже сейчас болото уже начало обгрызать края, засасывать пару могил, пока от них не осталось только несколько сантиметров. Некоторые из надгробий придвинулись еще ближе, наклоняясь к соседям, будто делясь секретом. Те имена, которые еще можно различить, на Коннемаре были распространены: Джойс, Фоли, Келли, Коннели.
        Так странно думать о том, что мертвых на этом острове гораздо больше, чем живых, - даже сейчас, с учетом гостей. Завтра равновесие восстановится.
        Об этом острове гуляет куча местных суеверий. Когда мы с Фредди купили «Каприз» где-то год назад, на него больше никто не претендовал. К людям с острова всегда относились с опаской, воспринимали их как отдельный вид.
        Я знаю, что жители материка считают нас с Фредди чужаками. Я, «новомодная» горожанка Дублина, и Фредди, англичанин - парочка, которая не соображает, которая слишком много на себя взяла. Которая не знает о темной истории Иниш ан Амплора, о его призраках. На самом деле, я знаю этот остров намного лучше, чем они думают. В каком-то смысле даже лучше, чем любое другое место за всю мою жизнь. И я не боюсь того, что здесь водятся привидения. У меня они тоже есть. И я привожу их с собой, куда бы ни пошла.
        - Я скучаю, - тихо говорю я и наклоняюсь. А надгробие просто стоит, тихое и нерушимое. Я касаюсь его кончиками пальцев. Оно грубое, холодное, неподатливое - совсем не то, что тепло щеки или мягких упругих локонов, которые я так отчетливо помню.
        - Но надеюсь, что ты будешь мной гордиться. - Я чувствую это снова всякий раз, когда сижу здесь на корточках: знакомый бессильный гнев, поднимающийся во мне и оставляющий во рту горькое послевкусие.
        И тут я слышу карканье, доносящееся откуда-то сверху, - словно насмешка над моими словами. Сколько бы раз я ни слышала этот звук, все равно кровь стынет в жилах. Я смотрю наверх и вижу его: наверху разрушенной часовни сидит большой баклан, его кривые черные крылья раскрыты, будто разложили сломанный зонтик. Баклан на колокольне - плохая примета. Его в этих краях называют «дьявольской птицей». Cailleach dhubh, черная ведьма, предвестник смерти. Надеюсь, что жених с невестой об этом не знают… или не верят в приметы.
        Я хлопаю в ладоши, но животное не улетает. Вместо этого оно медленно поворачивает голову, так что теперь мне видно его суровый профиль, строгую форму клюва. И тогда я понимаю, что птица искоса наблюдает за мной своим черным глазом, будто знает что-то мне неведомое.
        В «Капризе» я несу поднос с бокалами шампанского в столовую, готовая к вечеринке. Когда я открываю дверь, то вижу пару на диване. Я не сразу понимаю, что это невеста с еще одним мужчиной: из пары, которую Мэтти привез на лодке. Они сидят очень близко друг к другу, их головы почти соприкасаются, и тихо разговаривают. Не то чтобы пара отскакивает друг от друга, заметив мое появление, но все же отодвигается на пару сантиметров. И она убирает руку с его колена.
        - Ифа! - зовет меня невеста. - Это Чарли.
        Я помню его имя из списка.
        - Наш ведущий на церемонии, правильно? - уточняю я.
        Он откашливается.
        - Да, он самый.
        - Конечно, и ваша жена, Ханна?
        - Да, - соглашается он. - Какая у вас память!
        - Мы как раз обсуждали завтрашние обязанности Чарли, - объясняет мне невеста.
        - Ну разумеется, - подыгрываю я. - Замечательно.
        Не знаю, зачем ей понадобилось что-то мне объяснять. Да, казалось, что им довольно уютно вместе на диване, но я здесь не для того, чтобы осуждать моих клиентов, любить их или презирать, да и вообще иметь какое-то мнение. В моей профессии все не так. Если все пройдет хорошо, мы с Фредди будем всего лишь задним планом. А выделимся только в том случае, если что-то пойдет не так, а я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Жених с невестой, как и их близкие, должны почувствовать, будто это место принадлежит им, что на самом деле они тут хозяева. А мы только упрощаем им задачу, помогаем убедиться, что все пройдет гладко. Но чтобы в этом преуспеть, я не могу быть совсем инертной. В этом и заключается самая странная сложность моей роли. Мне придется за всеми следить, предугадать любое событие, которое может что-то испортить. Мне всегда надо быть на шаг впереди.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Крик застывает в воздухе, даже после того как стихает, - словно звон разбитого стекла. Гости замерли, сраженные его силой. Они выглядывают из шатра в ревущую темноту, откуда раздавался звук. Свет мигает, угрожая очередной темнотой.
        Затем в шатер вваливается девушка. Белая рубашка выдает в ней официантку. Но ее лицо исказила звериная гримаса - огромные темные глаза, спутанные волосы. Она стоит перед гостями и пристально на них смотрит. Кажется, она даже не моргает.
        Наконец к ней подходит женщина - это не гостья. Свадебный распорядитель.
        - Что такое? - мягко спрашивает она. - Что случилось?
        Девушка не отвечает. Гостям кажется, что они могут слышать только ее дыхание. Оно тоже походит на животное: слишком отрывистое и хриплое.
        Организатор свадьбы шагает к девушке и осторожно кладет руку ей на плечо. Она не реагирует. Гости застыли как вкопанные. Некоторые из них смутно припоминают эту официантку. Одна из многих, кто с улыбкой подавал им закуски, основные блюда и десерты. Убирала тарелки и наполняла бокалы, мастерски наливая вино, ее рыжий хвостик подпрыгивал при каждом шаге, а рубашка была белой, чистой и хрустящей. Некоторые вспоминают ее нежный певучий акцент: может, вам что-нибудь налить, а вам что-нибудь принести? В остальном же она была, за неимением лучшего выражения скажем, частью интерьера. Частью хорошо смазанного механизма. Намного менее интересная, чем шикарные виды острова или колеблющееся пламя свеч на серебряных подсвечниках.
        - Что случилось? - повторяет свадебный распорядитель. Ее тон все еще сочувственный, но на этот раз в нем проскальзывает больше напора, какая-то властная нотка. Официантка дрожит так сильно, что это похоже на припадок. Организатор свадьбы снова кладет руку ей на плечо, как бы успокаивая. Девушка прижимает руку ко рту, и на мгновение кажется, что ее сейчас вырвет. Затем наконец она говорит.
        - Снаружи, - хрипит она, звук ее голоса даже не похож на человеческий.
        Гости внимательно прислушиваются.
        Девушка издает стон.
        - Ну же, - тихо и спокойно просит ее свадебный распорядитель. На этот раз женщина слегка трясет девушку. - Говори. Я здесь и хочу помочь, как и все мы. Все хорошо, тебя никто не тронет. Расскажи, что случилось.
        В конце концов девушка продолжает тем же ужасным хриплым голосом:
        - Снаружи. Так много крови. - А потом, прямо перед тем, как упасть в обморок, добавляет: - И тело.
        За день до этого. Ханна. Плюс один
        Я прижимаю к губам салфетку, чтобы убрать излишки помады. Хотя в этом замке она кажется уместной. Наша спальня просто огромная - в два раза больше той, что у нас дома. Ни одна деталь не кажется лишней: ведерко со льдом, в нем - бутылка дорогого белого вина; два бокала; старинная люстра под высоким потолком; большое окно, выходящее на море. Я не могу подойти к нему слишком близко, иначе голова закружится, внизу видны разбивающиеся о скалы волны и крошечный кусочек пляжа.
        В этот вечер отблеск умирающего заката озаряет всю комнату розовым золотом. Я выпила большой бокал изысканного вина, пока готовилась к ужину. На пустой желудок и после выкуренной с Оливией сигареты я чувствую легкое головокружение.
        Было весело покурить в пещере, этакий привет из прошлого. Он и вдохновил меня оторваться в эти выходные. Весь месяц я была дерганной, грустила, а теперь появился шанс немного расслабиться. Поэтому я втиснулась в дорогое черное шелковое платье, которое носила еще до родов, - я всегда чувствовала себя в нем уверенно. Аккуратно уложила волосы феном. Стоит хотя бы попытаться, даже учитывая тот факт, что от влажности на острове они снова превратятся в огромный спутанный клубок. Я думала, что Чарли уже давно сердитый ждет меня в комнате, но он и сам вернулся сюда только пару минут назад, так что я успела почистить зубы, чтобы скрыть запах сигарет, ощущая себя при этом непослушным подростком. Хотя какая-то часть меня надеялась, что он будет здесь. Мы могли бы вместе залезть в ванну с вычурными ножками.
        На самом деле, я почти не видела Чарли с тех пор, как мы сошли с лодки: они с Джулс уютно расположились на диванчике и обсуждали его обязанности ведущего.
        - Извини, Ханна, - сказал он, вернувшись. - Джулс хотела обсудить планы на завтра. Надеюсь, тебе не было одиноко?
        Когда я выхожу из ванной, он обводит меня оценивающим взглядом.
        - Ты такая… - он вскидывает брови, - сексуальная.
        - Спасибо, - отвечаю я, слегка покачиваясь. Я и чувствую себя такой; пожалуй, я уже давно так не наряжалась. И да, сама виновата в том, что не могу вспомнить, когда он в последний раз так обо мне говорил.
        Мы присоединяемся к остальным в гостиной и немного выпиваем. Обставлена она так же, как и наша комната: старинный каменный пол, канделябры, стеклянный декор на стенах с огромными блестящими рыбами, я ловлю себя на мысли, что, пожалуй, они настоящие. Таксидермисты вообще занимаются рыбой? За маленькими окнами виднеются прямоугольники голубых сумерек, и снаружи теперь все кажется туманным и даже потусторонним.
        Стоя в окружении группы гостей, Джулс и Уилл мягко освещены свечами. Похоже, Уилл рассказывает анекдот: остальные ловят каждое его слово. Я снова замечаю, что они с Джулс держатся за руки, как будто не могут жить без физического контакта. Они так хорошо смотрятся вместе, невероятно высокие и элегантные - она в сшитом на заказ кремовом комбинезоне, а он в темных брюках и белой рубашке, отчего его загар кажется на несколько тонов темнее. Я чувствовала себя такой уверенной, но теперь мой наряд кажется какой-то пародией: уверена, что хоть для меня это и роскошное платье, Джулс вряд ли отважится в нем выйти даже в магазин.
        В конце концов я оказываюсь совсем рядом с Уиллом, что не так уж и случайно; меня к нему так и тянет. Такое пьянящее чувство - быть так близко к кому-то, кого вы видели на экране телевизора. Знакомое и в то же время странное ощущение. Я чувствую, как от этой близости покалывает кожу. Когда я подошла, то заметила, как его взгляд быстро прошелся по моим лицу и фигуре, прежде чем он закончил свой анекдот. Очевидно, я правда хорошо выгляжу. Меня пробирает постыдная радость. За все те годы после родов - наверное, потому что дети всегда со мной - я превратилась для мужчин в невидимку. Только когда они прекратились, я поняла, что все это время принимала взгляды мужчин как должное. И они мне льстили.
        - Ханна, - говорит Уилл, поворачиваясь ко мне со своей знаменитой добродушной улыбкой, - ты выглядишь потрясающе.
        - Спасибо. - Я делаю большой глоток шампанского, чувствуя себя сексуальной и немного взбалмошной.
        - Все хотел спросить на причале, а мы встречались на вечеринке в честь помолвки?
        - Нет, - неловко отвечаю я. - К сожалению, мы не могли приехать из Брайтона.
        - Тогда, может, я видел тебя на фотографиях Джулс. Такое ощущение, что мы знакомы.
        - Может быть, - соглашаюсь я. Но это вряд ли. Не думаю, чтобы Джулс выставила хоть какое-то фото со мной - у нее достаточно снимков, где они только вдвоем с Чарли. Но я знаю, что задумал Уилл: он хочет, чтобы я чувствовала себя спокойнее, своей. Это очень мило.
        - Знаешь, - протягиваю я, - у меня такое же чувство. А я могла тебя где-то видеть? Ну, может быть… по телевизору?
        Как банально, но Уилл все равно смеется, причем так громко и раскатисто, что мне сразу кажется, будто я только что выиграла приз.
        - Пойман с поличным! - говорит он, поднимая руки. Из-за этого я снова чувствую его одеколон: мох и кедр - смесь леса и дорогого парфюмерного магазина. Он расспрашивает меня о детях и о Брайтоне. И кажется очень заинтересованным в моем ответе. Уилл - один из тех людей, которые заставляют вас чувствовать себя остроумнее и привлекательнее, чем оно есть на самом деле. Я ловлю себя на мысли, что мне нравится и обстановка, и восхитительное прохладное шампанское.
        - А теперь, - говорит Уилл и мягко кладет руку мне на спину, его тепло ощущается даже через ткань платья, - позволь представить тебе некоторых гостей. Это Джорджина.
        Джорджина, стройная и сногсшибательная, одетая в шелк цвета фуксии, одаривает меня ледяной улыбкой. Она практически не может шевелить лицом, и я изо всех сил стараюсь не пялиться - мне кажется, что до этого я и не видела ботокс на чьем-то лице.
        - Ты была на девичнике? - спрашивает она. - Что-то я не могу вспомнить.
        - Мне пришлось его пропустить, - отвечаю я. - Сама понимаешь, дети…
        Это правда только отчасти. Есть еще тот факт, что девичник проводился на йога-курорте Ибицы, а такую поездку я себе ни за что не могу позволить.
        - Да ты ничего не пропустила, - вмешивается в разговор стройный мужчина с темно-рыжими волосами. - Просто сборище стерв, загорающих с сиськами наружу и сплетничающих за бутылками дорогущего вина. Боже, - добавляет он, окидывая меня взглядом, прежде чем наклониться и поцеловать в щеку, - а ты умеешь ухаживать за кожей.
        - Э-э-э… спасибо, - судя по улыбке, он планировал сказать что-то приятное, но я все равно не уверена, что это был комплимент.
        Очевидно, это Дункан, и он женат на Джорджине. Один из лучших друзей жениха, как и еще трое мужчин. Питер - зачесанные назад волосы, как у заядлого тусовщика. Олувафеми, или просто Феми - высокий, темнокожий и безумно красивый. Ангус - похожий на Бориса Джонсона как цветом волос, так и пузом. Но, как ни странно, все они очень похожи. На них одинаковые полосатые галстуки и хрустящие белые рубашки, отполированные туфли и дорогущие пиджаки, которые куплены явно не в Next, как у Чарли. Мы специально покупали костюм для этих выходных, и я надеюсь, что Чарли не сравнивает себя с остальными. По крайней мере, он точно выглядит богато рядом с шафером, Джонно, который, несмотря на свои габариты, почему-то напоминает мне ребенка в одежде с чужого плеча.
        На первый взгляд все мужчины кажутся такими очаровательными. Но я помню их смех с башни, когда мы шли к «Капризу». И даже сейчас под этим очарованием явно что-то зреет. Ухмылки, поднятые брови, как будто они тайно шутят на чей-то счет - скорее всего, на мой.
        Я иду дальше, чтобы поболтать с Оливией, которая в своем сером платье выглядит какой-то неземной. В пещере мне показалось, что мы немного сблизились, но сейчас она отвечает мне односложно и постоянно отводит взгляд.
        Пару раз мы с Уиллом встречаемся взглядом. Мне даже кажется, что он уже давно на меня смотрит. Это неправильно, но все равно волнующе. Я знаю, что говорить так совершенно неуместно, но больше всего это напоминает то едва заметное подозрение, что обожаемый тобой человек тоже к тебе что-то испытывает.
        Я резко себя осекаю. Вернись с небес на землю, Ханна. Ты мать двоих детей, замужем, и твой муж стоит прямо напротив, а ты разговариваешь с мужчиной, который вот-вот женится на лучшей подруге твоего мужа, ну и что, если он похож на мужской вариант Моники Белуччи. Возможно, тебе не стоит налегать на шампанское. Я уже сбилась со счета, какой бокал пью. Отчасти все дело в нервах из-за такой компании. Но также в чувстве свободы. Потом мне не придется позориться ни перед какой няней, а завтра с утра не надо никого будить. Есть что-то чарующее в том, что сейчас я в компании взрослых, у нас огромный запас алкоголя и никакой ответственности.
        - Еда так вкусно пахнет, - говорю я. - Кто готовит?
        - Ифа и Фредди, - отвечает Джулс. - Они владельцы «Каприза». А еще Ифа - организатор нашей свадьбы. Я ее представлю за ужином. А Фредди будет готовить и завтра.
        - Очевидно, это будет восхитительно, - радуюсь я. - Боже, я такая голодная.
        - Неудивительно, у тебя же пустой желудок, - говорит Чарли. - Ты все оставила за бортом.
        - Тебя стошнило? - радостно интересуется Дункан. - Покормила рыбок?
        Я бросаю на Чарли злобный взгляд. Кажется, он только что испортил все впечатление, которое мне удалось о себе создать за вечер. Думаю, он хотел так пошутить, почувствовать себя частью компании. Клянусь, у него даже голос другой - явно выделывается. Но я знаю, что если скажу об этом, он лишь притворится, что не понимает, о чем я.
        - В любом случае, - с напором продолжаю я, - будет приятно съесть что-то другое, кроме куриных наггетсов. Дети их так обожают, что мне приходится готовить их через день.
        - А в Брайтоне сейчас есть какие-то хорошие рестораны? - спрашивает Джулс. Она всегда говорит так, будто Брайтон - это какая-то глушь.
        - Да, - отвечаю я, - у нас есть…
        - Только мы в них не ходим, - перебивает Чарли.
        - Неправда. Мы ходили в тот новый итальянский ресторанчик…
        - Он уже не новый, - парирует Чарли. - Это было где-то год назад.
        Он прав. Я не могу вспомнить, когда мы в последний раз ужинали в ресторане. Последнее время у нас с деньгами немного туго, я уж молчу про стоимость няни. Но лучше бы он этого не говорил.
        Джонно пытается налить Чарли еще шампанского, но он быстро кладет ладонь поверх бокала.
        - Нет, спасибо.
        - Да ладно тебе, - негодует Джонно. - Завтра же свадьба. Можно расслабиться.
        - Да, давай! - подхватывает Дункан. - Это всего лишь газировка, а не крэк. Или ты нам сейчас заявишь, что беременный?
        К его смеху присоединяются все друзья.
        - Нет, - напряженно отвечает Чарли. - Но я не хочу сегодня много пить.
        Очевидно, ему очень некомфортно это говорить, но я рада, что он не забылся.
        - Ну что, малыш Чарли, - говорит Джонно, - рассказывай, как вы познакомились?
        Сначала я думаю, что он спрашивает про нас с Чарли. Но потом я замечаю, что Джонно поглядывает на Джулс. Ну разумеется.
        - Тысячу лет назад… - начинает Джулс. Они с Чарли вскидывают брови и смотрят друг на друга, как по команде.
        - Я научил ее ходить под парусом, - продолжает Чарли. - Я тогда жил в Корнуолле, и это была моя подработка на лето.
        - А у моего папы там дом, - вставляет Джулс. - Я надеялась, что если научусь парусному спорту, то он возьмет меня с собой на лодку. Но потом оказалось, что лучше пригласить свою последнюю подружку позагорать на носу корабля в Сен-Тропе, чем ходить под парусом вдоль южного побережья с шестнадцатилетней дочерью.
        Мне кажется, она звучит не так отстраненно, как ей бы хотелось.
        - Но это неважно, - продолжает Джулс и переводит взгляд на моего мужа. - Чарли был моим инструктором. И я была по уши в него влюблена.
        Чарли улыбается ей в ответ. Я смеюсь вместе со всеми, но мне вовсе не смешно. Я слышу эту историю далеко не в первый раз. Они как будто разыгрывают постановку. Местный парнишка и девочка из богатый семьи. И все же мой желудок сводит, когда Джулс рассказывает дальше.
        - А ты старался переспать со всеми своими сверстницами, пока не поступил в университет, - обращается Джулс к Чарли. И внезапно мне кажется, что она разговаривает только с ним. - Но, похоже, у тебя получилось. Загар и мышцы лишними уж точно не были…
        - Да, - поддакивает Чарли. - Лучшая форма за всю мою жизнь. Такая работа - все равно что каждый день ходить в спортзал. К сожалению, за географией с пятнадцатилетними подростками такого пресса не накачаешь.
        - Давайте-ка взглянем, что случилось с этими кубиками, - говорит Дункан, подходя ближе и хватаясь за низ рубашки Чарли. Он понимает края и открывает на всеобщее обозрение пару сантиметров бледного, мягкого животика. Чарли сразу краснеет и делает шаг назад, заправляя рубашку обратно в брюки.
        - И он казался таким взрослым, - продолжает Джулс, как будто ее и не прерывали. Она заговорщицки кладет руку Чарли на плечо. - Когда тебе шестнадцать, то восемнадцать звучит так важно. Я ужасно стеснялась.
        - С трудом верится, - бормочет Джонно.
        Джулс не обращает на него внимания.
        - Но я сразу поняла, что ты принял меня за надменную принцессу.
        - А ты такой и была, - парирует Чарли, вздергивая бровь и вновь чувствуя себя в своей тарелке.
        Джулс немного обрызгивает его шампанским из бокала.
        - Нахал!
        Они флиртуют. По-другому это и не назвать.
        - Но нет, потом я понял, что ты крутая, - говорит он. - Когда обнаружил твое классное чувство юмора.
        - А потом мы просто продолжили общаться, - подытоживает Джулс.
        - Да, тогда телефоны уже вошли в моду, - вспоминает Чарли.
        - А в следующем году стеснялся уже ты, - смеется Джулс. - У меня тогда выросла грудь. Я помню, как у тебя глаза на лоб вылезли, когда я спустилась с причала.
        Я делаю большой глоток шампанского и напоминаю себе, что они тогда были подростками. Что я ревную к семнадцатилетней девушке, которой больше не существует.
        - Да, у тебя был парень и все такое, - улыбается Чарли. - Я ему не особо нравился.
        - Точно, - соглашается Джулс, заговорщицки ухмыляясь. - Он недолго продержался, потому что постоянно ревновал.
        - Так вы трахались? - спросил Джонно. И так просто эти слова уже нельзя было забрать обратно. Я так никогда и не отважилась задать этот вопрос.
        Друзья жениха ликуют.
        - Да, точно! - кричат они. - Вот же черт, отличный вопрос!
        Они толпятся, возбужденно перекрикиваясь, становится все теснее. Может быть, именно поэтому мне вдруг стало трудно дышать.
        - Джонно! - возмущается Джулс. - А нельзя повежливее? Это моя свадьба!
        Но она не сказала «нет».
        Я не могу даже взглянуть на Чарли. Я не хочу знать.
        А потом, слава богу, нас прервали: громкий хлопок. Дункан открыл новую бутылку шампанского.
        - Господи, Дункан, - жалуется Феми. - Ты мне чуть глаз не выбил!
        - А вы как познакомились, ребята? - спрашиваю я Джонно, чтобы сменить тему.
        - Ааа, - протягивает Джонно. - Это было так давно.
        Он кладет руку на плечо Уилла, и этот жест почему-то выделяет его среди остальных. Рядом с Джонно Уилл кажется еще красивее. Они смотрятся, как обычная стекляшка и бриллиант. И с глазами Джонно что-то не так. Я какое-то время смотрю на него и пытаюсь понять, в чем дело: то ли они слишком близко посажены, то ли слишком маленькие?
        - Ага, - соглашается Уилл. - Мы вместе ходили в школу.
        Я удивлена. В остальных парнях есть этот флер дорогущей закрытой школы, но Джонно кажется проще - никакого тебе вычурного выговора.
        - «Тревельян», - уточняет Феми. - Все было как в той книге, где кучка мальчиков осталась на острове, а потом все друг друга поубивали, боже, как же она называется?..
        - «Повелитель мух», - подсказывает Чарли с едва заметной ноткой превосходства. Я, может, и ходил в обычную школу, но начитан получше вас.
        - Все было не так уж плохо, - быстро вмешивается Уилл. - Скорее просто… взбесившиеся парни.
        - Мужиков не изменить! - поддакивает Дункан. - Я прав, Джонно?
        - Да. Мужиков не изменить, - эхом отдается Джонно.
        - И с тех пор мы так и общаемся, - заканчивает Уилл и хлопает Джонно по спине. - Джонно разъезжал по Англии на своем драндулете, пока я учился в универе в Эдинбурге, да, Джонно?
        - Да, - отвечает шафер. - Зато я вытаскивал его лазить по горам. Чтобы не размяк там. И не спал со всеми подряд. - Он поворачивается и с издевательским раскаянием в голосе говорит: - Прости, Джулс.
        Та лишь вскидывает голову.
        - А кто из наших знакомых учился в Эдинбурге, Хан? - спрашивает Чарли. Я замираю. Каким образом он мог забыть, кто? А потом я вижу, как на его лице отражается ужас, когда он осознает свой промах.
        - Вы там кого-то знаете? - интересуется Уилл. - Кого?
        - Она недолго там училась, - быстро отвечаю я. - Кстати, Уилл, я все хотела спросить. В той серии «Дожить до утра», когда ты был в арктической тундре, насколько там было холодно? Ты правда чуть не отморозил руку?
        - Ага, - подтверждает Уилл. - Я ничего не чувствовал подушечками этих пальцев, - он протягивает ко мне руку. - С парочки даже исчезли отпечатки.
        Я щурюсь. Лично я не вижу никакой разницы. И все же ловлю себя на том, что говорю:
        - Да, кажется, вижу. Ничего себе.
        Я говорю как чокнутая фанатка.
        Ко мне поворачивается Чарли.
        - А я и не знал, что ты видела это шоу, - говорит он. - Когда ты его смотрела? Уж точно не со мной.
        Упс. Я вспоминаю те дни, когда мы с ребятами сидели на кухне и смотрели шоу Уилла на моем айпаде, пока я разогревала им ужин. Чарли смотрит на Уилла.
        - Не обижайся, приятель, я правда все собираюсь посмотреть, - по тому, как он это говорит, сразу понятно, что это неправда. Он даже не пытается звучать искренне.
        - Все нормально, - мягко отмахивается Уилл.
        - Ну… - протягиваю, - я целиком-то его и не смотрела. Так… просто отрывки.
        - Что-то мне кажется, дамочка слишком сильно отнекивается, - говорит Питер и хватает Уилла за плечо, ухмыляясь. - Уилл, у тебя тут фанатка!
        Уилл легко отшучивается. Но я чувствую, как краснею до самой шеи. Надеюсь, тут слишком темно, чтобы кто-то заметил мой румянец.
        Вот черт. Нужно еще выпить. Я поднимаю бокал и допиваю все оставшееся.
        - Ну, хотя бы жена у тебя умеет веселиться, - обращается Дункан к Чарли. Феми наливает мне почти полный бокал.
        - Ой, - замечаю я, когда жидкость касается краев. - Это очень много.
        Внезапно раздается громкое «бульк», и что-то брызжет мне на запястье. Я с удивлением замечаю, что в мой бокал что-то упало.
        - Что это было? - растерянно спрашиваю я.
        - Смотри, - говорит Дункан, ухмыляясь. - Я бросил монетку. Теперь придется все выпить.
        Я смотрю на него, потом на свой бокал. И правда, на дне моего полного бокала лежит маленькая медная монетка с суровым профилем королевы.
        - Дункан! - журит его Джорджина, хихикая. - Какой ужас!
        Кажется, мне не кидали монетку в бокал с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. Внезапно все смотрят на меня. Я смотрю на Чарли, ожидая поддержки, заверения, что мне не придется это пить. Но выражение его лица до странности напоминает мольбу. Именно такой взгляд периодически бросает на меня Бен: «Пожалуйста, мам, не позорь меня перед друзьями».
        «Какая глупость», - думаю я. Мне не обязательно это пить. Мне тридцать четыре года. Я даже не знаю этих людей, они не имеют надо мной никакой власти. Меня нельзя заставить…
        - Пей…
        - Пей!
        Боже, они начали повторять хором.
        - Спаси королеву!
        - Она утонет!
        - Пей! Пей! Пей!
        Я снова чувствую, как краснеют мои щеки. Чтобы заставить их отвести от меня глаза и прекратить повторять одно и то же, я опрокидываю бокал и выпиваю залпом. До этого мне казалось, что шампанское восхитительно, но теперь оно ужасно - кислое, острое, обжигающее горло, когда я закашливаюсь на середине глотка, оно бьет мне в нос. Я чувствую, что не могу проглотить все и часть вот-вот выльется изо рта. У меня глаза на мокром месте. Какое унижение. Как будто все знают правила этого вечера, кроме меня.
        После этого они радостно смеются. Но это не для меня. Они поздравляют самих себя. Я чувствую себя ребенком, которого окружили хулиганы с детской площадки. Когда я бросаю взгляд в сторону Чарли, он виновато морщится. Меня вдруг окутывает такое одиночество. Я отворачиваюсь от компании, чтобы спрятать лицо.
        И тут я замечаю такое, от чего кровь стынет в жилах.
        Кто-то стоит у окна, смотрит на нас из темноты и молча наблюдает. Лицо прижато к стеклу, черты искажены в отвратительную маску горгульи, а зубы оскалены в ужасной ухмылке. Пока я смотрю, не в силах отвести взгляд, оно произносит губами один-единственный слог.
        БУ!
        Я даже не понимаю, что выпустила бокал из рук, пока он не разбивается у моих ног.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Через несколько минут официантка приходит в себя. Судя по всему, сама она не пострадала, но то, что она увидела, почти лишило ее дара речи. Гостям удается вымучить из бедной девушки лишь тихие стоны и неразборчивое бормотание.
        - Я отправила ее в «Каприз» за парой бутылок шампанского, - беспомощно говорит старшая официантка, которой самой едва больше двадцати.
        Казалось, тишину в шатре можно было потрогать пальцами. Гости пытаются различить лица своих близких, убедиться, что они здесь, в безопасности. Но среди взволнованной толпы трудно разглядеть хоть кого-нибудь, все немного потрепаны после бурного праздника. Не помогает и огромная форма шатра: танцпол в одной части, бар - в другой, а обеденный зал - в самом большом отсеке.
        - Она могла просто перепугаться, - замечает какой-то мужчина. - Ей же всего ничего, а снаружи кромешная тьма и бушует шторм.
        - Но если нет, то кому-то нужна помощь, - встревает другой мужчина. - Надо пойти посмотреть…
        - Нельзя, чтобы вы все разбрелись по острову.
        Все беспрекословно слушаются свадебного распорядителя. В ней чувствуется властность, хотя она и выглядит столь же испуганной, как и все остальные, ее лицо осунулось и побелело.
        - Там действительно буря, - добавляет она. - И темно, не говоря уже о болотах и скалах. Я не хочу, чтобы кто-то еще… поранился, если что-то и правда случилось.
        - Наверное, вся перетряслась из-за своей страховки, - кто-то бормочет.
        - Надо выйти и посмотреть, - предлагает один из друзей жениха. - Идем, парни. Один в поле не воин, и все такое.
        За день до этого. Джулс. Невеста
        - Папа! - возмущаюсь я. - Ты перепугал бедную Ханну!
        Она, конечно, слегка перебрала, раз вот так выронила бокал. Неужели правда надо было устраивать такую сцену? Я подавляю раздражение, пока Ифа незаметно снует вокруг нас с метлой.
        - Прости, - ухмыляется папа, когда заходит в комнату. - Мне так хотелось вас напугать.
        Его акцент звучит отчетливее обычного, вероятно, потому что здесь он чувствует себя почти как дома. Он вырос в Гэлтахте - в той части Голуэя, где говорят на ирландском языке - недалеко отсюда. Папу нельзя назвать крупным мужчиной, но места он занимает много: внушительный рост, широкие плечи, сломанный нос. Мне трудно оценить его со стороны из-за того, что он мой отец. Но, пожалуй, незнакомец мог бы назвать папу бывшим боксером или кем-то вроде того, а не успешным застройщиком.
        Северин, последняя папина жена - француженка, практически моего возраста, состоящая на одну треть из декольте и на две трети из подводки для глаз, - скользит за ним, откидывая длинную гриву рыжих волос.
        - Что ж, - обращаюсь я к папе, игнорируя Северин (с ней без толку разговаривать, пока она не пройдет отметку в пять лет - папин рекорд). - Ты приехал… наконец-то.
        Я знала, что они должны сейчас приехать, потому что просила Ифу заказать лодку. Но все равно гадала, не придумает ли он какую-нибудь отговорку, чтобы не приезжать сегодня. Это случилось бы далеко не в первый раз.
        Я замечаю, что Уилл и папа исподтишка оценивают друг друга. Как ни странно, в компании отца Уилл кажется немного меньше, непохожим на себя. Глядя на него, в этой отглаженной рубашке и брюках, я беспокоюсь, что папе Уилл покажется эдаким привилегированным мальчишкой из дорогущей школы.
        - Поверить не могу, что вы видитесь впервые, - говорю я. И это уж точно не потому, что мы не пытались. Уилл и я специально полетели в Нью-Йорк пару месяцев назад. И потом узнали в последнюю минуту, что папу срочно вызвали по работе в Европу. Я так и представляла, как наши самолеты пересекаются над Атлантическим океаном. Папа - это мистер Занятой Человек. Слишком занятой, чтобы познакомиться с женихом дочери до свадьбы. Ничего нового, черт бы его побрал.
        - Рад с вами познакомиться, Ронан. - Уилл протягивает ему руку.
        Папа не обращает на это внимания и хлопает моего жениха по плечу.
        - Знаменитый Уилл, - произносит он. - Мы наконец-то встретились.
        - Пока еще не такой знаменитый, - смеется Уилл, победно улыбаясь. Я морщусь. Какой промах. Это прозвучало как бахвальство, а я почти уверена, что папа говорил вовсе не о шоу. Он не очень жалует звезд, да и вообще всех, кто зарабатывает деньги не тяжелым трудом. Папа добивался всего сам.
        - А это, должно быть, Северин, - Уилл тянется к ней, чтобы поцеловать в обе щеки. - Джулс мне так много о вас рассказывала, как и о близнецах.
        Нет, не рассказывала. Близнецов, последних папиных отпрысков, я не пригласила.
        Северин жеманничает и тает под обаянием Уилла. От этого папа тоже вряд ли подобреет к Уиллу. Хотела бы я не думать о мнении отца. И все же вот она я - стою, оцепенев, и наблюдаю, как они ходят вокруг да около. Какое мучение. Я расслабляюсь только когда Ифа сообщает, что ужин вот-вот подадут.
        Ифа - мой человек: организованная, способная, сдержанная. В ней есть какая-то холодность, отстраненность, которая может кого-то отталкивать. А мне она нравится. Я не хочу, чтобы кто-то притворялся моим лучшим другом, когда я ему плачу. Ифа мне понравилась с того самого момента, как мы впервые поговорили по телефону, и я даже думаю, не согласится ли она бросить все это и пойти работать в «Загрузку». Может, она и выглядит какой-то домашней, но в ней есть сила.
        Мы идем в столовую. Мама и папа, как и задумано, сидят по обе стороны стола - на самом большом расстоянии друг от друга, насколько это возможно. Я правда думаю, что мои родители не говорили друг с другом с девяностых годов, и, пожалуй, лучше бы так и осталось, чтобы выходные прошли спокойно. А вот Северин сидит так близко к папе, что с таким же успехом могла бы уже сесть к нему на колени. Гадость. Она, конечно, моложе его в два раза, но ей все равно уже больше тридцати, а не шестнадцать.
        Хотя сегодня все ведут себя нормально. Думаю, несколько выпитых бутылок Боллинже 1999 года сыграли в этом не последнюю роль. Даже мама любезничает, уверенно исполняя роль счастливой матери невесты. Казалось, актерским мастерством она пользовалась только в реальной жизни, а не на сцене.
        И вот заходят Ифа с мужем, неся наши закуски: кремовую похлебку с петрушкой.
        - Это Ифа и Фредди, - представляю я их остальным. Но не говорю, что они наши хозяева, потому что в выходные этот статус принадлежит мне. Я плачу за эту привилегию. Вместо этого я выбираю другие слова. - «Каприз» принадлежит им.
        Ифа слегка кивает.
        - Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к нам, - говорит она. - Надеюсь, всем здесь понравится. А завтрашняя свадьба - первая на острове, так что она будет особенной.
        - Здесь очень красиво, - вежливо замечает Ханна. - И еда выглядит восхитительно.
        - Спасибо, - подает голос Фредди. Я вдруг осознаю, что он англичанин, - почему-то я считала, что он тоже ирландец, как и Ифа.
        - Мы сами собирали с утра мидии, - благодарно склоняет голову Ифа.
        Как только на стол накрыли, гости снова начинают разговаривать, за исключением Оливии, которая сидит, молча уставившись в свою тарелку.
        - У меня такие приятные воспоминания о Брайтоне, - говорит мама Ханне. - Я даже играла там пару раз.
        Боже. Такими темпами она скоро начнет рассказывать, что занималась сексом на камеру для артхаусного кино (его так и не выпустили, наверное, сейчас оно на каком-то порносайте).
        - Вот как, - отвечает Ханна, - а нам так стыдно, что мы почти не ходим в театр. Где вы выступали? В Королевском театре?
        - Нет, - говорит мама с той высокомерной ноткой, которая появляется в ее голосе, когда она может опозориться. - Это локальный театр. Называется «Волшебный фонарь». Он находится на Лейнс. Ты его знаешь?
        - Э-э-э… нет, - протягивает Ханна, а потом быстро добавляет, - но как я уже сказала, мы постоянно сидим дома, так что я не знаю даже самых хороших мест.
        Ханна такая добрая. Это один из немногих фактов, которые я о ней знаю. Эта доброта как будто… льется из нее. Я помню, что, когда встретила Ханну первый раз, подумала: «А, так вот кого хочет Чарли. Кого-то милого. Доброго и заботливого. Я ему совсем не подхожу. Слишком злая, слишком напористая. Он никогда меня не выбрал бы».
        «Я больше не ревную к Ханне», - напоминаю я себе. Возможно, когда-то Чарли и был красавцем из парусного клуба, но теперь он размяк, а на месте плоского загорелого пресса теперь белеет брюшко. И в своей карьере он тоже не развивается. Если бы я была с ним, то он уже добивался бы позиции директора. Ничто так не отпугивает, как отсутствие амбиций.
        Я смотрю на Чарли, пока его взгляд не натыкается на мой, и я специально отворачиваюсь первая. И потом спрашиваю себя: неужели теперь он ревнует? Я видела, как опасливо он ведет себя с Уиллом, будто пытается найти какой-то изъян. Я снова замечаю, как Чарли наблюдает за нами двумя. И осознаю, насколько хорошо мы смотримся, представляю нас его глазами.
        - Какая прелесть, - говорит мама Ханне. - Пять - это чудесный возраст.
        Ей явно удалось вжиться в роль заинтересованной собеседницы.
        - А как твои дети, Ронан? - поворачивается она к противоположному концу стола. Я гадаю, специально ли она не включает Северин в свой вопрос. А вообще… нет, гадания тут ни к чему. Несмотря на впечатление богемной небрежности, которое она так старательно пытается создать, моя мать почти ничего не делает случайно.
        - Хорошо, - отвечает папа. - Спасибо, Араминта. Они скоро пойдут в детский сад, не так ли? - поворачивается он к Северин.
        - Oui, - отвечает она. - Мы подыскиваем им французских нянечек. Так важно, чтобы они воспитывались… как же это?.. Двуязычными, как я.
        - Ты знаешь два языка? - спрашиваю я, не сумев сдержать нотки раздражения.
        Если Северин и заметила, то не подала виду.
        - Oui, - небрежно пожимает плечами она. - В детстве меня отправили в английский интернат для девочек. И мои братья тоже ходили в школу в Англии.
        - Боже мой, - говорит моя мать, все еще обращаясь только к папе. - Наверное, в твоем возрасте это так выматывает, Ронан.
        Не дожидаясь его ответа, она хлопает в ладоши.
        - Пока нам подают второе блюдо, - говорит она и встает, - я бы хотела кое-что сказать.
        - Не стоит, мам, - прошу ее я. Все смеются. Вот только я не шутила. Она уже напилась? Оценить трудно, потому что мы все уже неплохо выпили. И все равно с мамой это не имеет никакого значения. Она и без алкоголя никогда себя не сдерживает.
        - За мою Джулию, - говорит она, поднимая бокал. - С самого твоего детства ты точно знала, чего хочешь. И горе тому, кто встанет у тебя на пути! Я никогда такой не была - мои желания меняются от недели к неделе, и, наверное, именно поэтому я всегда была так чертовски несчастна. Но нет, ты всегда знала. И добивалась того, чего хотела, - боже, я уверена, что она разглагольствует, потому что я запретила ей говорить тосты на самой свадьбе. - С того момента, как ты рассказала мне про Уилла, я знала, что ты будешь с ним счастлива.
        Не такая уж она и ясновидящая, если учитывать, что в том же разговоре я ей сообщила, что мы уже обручены. Но мама никогда не позволяет нелепым фактам испортить красивую историю.
        - Разве они не чудесно смотрятся вместе? - спрашивает она. Гости тихо соглашаются. Мне не нравится, что она выделила в этом вопросе слово «смотрятся».
        - Я знала, что Джулс нужно найти кого-то столь же целеустремленного, как и она, - продолжает мама. Мне послышалось, или она как-то резко сказала «целеустремленного»? Наверняка понять трудно. Через стол мы снова пересекаемся взглядами с Чарли - он-то давно знает, что такое мама. Он мне подмигивает, и я чувствую, как в глубине живота зарождается тепло. - И у моей дочки такой хороший вкус. Мы все это знаем, правда? Ее журнал, прекрасный дом в Ислингтоне, а теперь еще и этот потрясающий мужчина, - мама кладет руку с красными ногтями на плечо Уилла. - У тебя всегда был наметан глаз, Джулс.
        Точно, как будто я выбрала его под новую пару туфель. Как будто я выхожу за него замуж только потому, что он идеально вписывается в мою жизнь…
        - И любому это покажется безумием, - продолжает мама, - вытащить всех на этот ледяной и богом забытый остров. Но для Джулс это очень важно, и только это имеет значение.
        Это мне тоже не понравилось. Я смеюсь со всеми остальными, но на самом деле беру себя в руки. Мне хочется встать и сказать свою речь, как будто она прокурор, а я адвокат. Не так же мы должны себя чувствовать, когда любимые что-то про нас говорят?
        Вот вся правда, которую моя мама никогда не скажет: если бы я не знала и не добивалась, чего хотела, то так бы и сидела на месте. Мне пришлось учиться тому, как идти к успеху. Потому что моя мать, черт ее дери, мне точно никак не помогала. Я смотрю на нее в этом воздушном черном шифоне - как противоположность свадебного платья - и сияющих серьгах, с бокалом игристого шампанского в руке и думаю: ты не понимаешь. Это не твоя заслуга. Ты ничего не сделала. Это я все спланировала, несмотря на тебя.
        Одной рукой я крепко хватаюсь за край стола, чтобы не вскочить. Другой рукой я беру бокал и делаю большой глоток. «Скажи, что гордишься мной», - думаю я. И это почти все исправит. «Скажи, и я прощу тебя».
        - Это может показаться немного нескромным, - говорит мама, дотрагиваясь до груди, - но я должна сказать, что горжусь собой, ведь я вырастила такую волевую и независимую дочь.
        И тогда она слегка кланяется, будто вокруг толпа обожателей. Когда она садится, все послушно хлопают.
        Меня трясет от гнева. Я смотрю на бокал с шампанским в моих руках. На одну сладкую секунду я представляю, как разбиваю его о стол, и все замолкают. Но нет, глубокий вдох. И вместо этого я встаю, чтобы самой сказать тост. Я буду щедрой, благодарной и любящей.
        - Спасибо всем, что пришли, - говорю я теплым тоном. Мне намного привычнее говорить речи перед сотрудниками, поэтому приходится с трудом убирать из голоса властные нотки. Я знаю, многие женщины жалуются, что их никто не воспринимает всерьез. У меня зачастую противоположная проблема. На одном из наших рождественских корпоративов Элиза, одна из сотрудниц, напилась и сказала мне, что у меня все время лицо законченной стервы. Я не стала заострять на этом внимание, потому что она напилась и не вспомнит этого на утро. Но я-то не забуду.
        - Мы так счастливы, что вы пришли, - говорю я и улыбаюсь; помада на губах кажется толстым воском. - Знаю, сюда непросто добраться… как и выгадать для этого время. Но с того момента, как я узнала про этот остров, я поняла, что он идеален. Для Уилла, такого законченного авантюриста. И в знак уважения моим ирландским корням.
        Я смотрю на папину ухмылку.
        - И видеть вас всех здесь - наших самых близких и дорогих - это самый лучший подарок. Для нас обоих. - Я поднимаю свой бокал Уиллу, и в ответ он поднимает свой. Он в этом гораздо лучше меня. Из него так и льется тепло и очарование, хотя он даже не пытается. Разумеется, я легко могу заставить людей делать то, что я хочу. Но мне далеко не всегда удавалось заставить их полюбить меня. Не то что мой жених. Он улыбается мне и подмигивает, а я сразу же начинаю представлять, что мы не успели сегодня завершить, в спальне…
        - Я не верила, что этот день настанет, - продолжаю я, возвращаясь в настоящее. - Последние годы «Загрузка» занимала все мое свободное время, и я даже не надеялась, что встречу кого-нибудь.
        - Не забывай, - вмешивается Уилл, - мне долго пришлось тебя уговаривать пойти на первое свидание.
        Он прав. Почему-то все казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Потом он мне сказал, что только закончил неудачные отношения и пока не хочет заводить новые. Но мы правда поладили на вечеринке с одного слова.
        - Я так рада, что все-таки уговорил, - улыбаюсь ему я. Это произошло так быстро и легко, что все еще кажется чудом.
        - Если бы я в нее верила, - заканчиваю я, - то могла бы сказать, что нас свела судьба.
        Уилл сияет. Мы смотрим друг на друга, и кажется, что здесь больше никого нет. И вдруг, я вспоминаю о чертовой записке. И чувствую, как улыбка на моих губах слегка подрагивает.
        Джонно. Шафер
        На улице кромешная тьма. Дым от огня в камине заполняет комнату, и из-за него все выглядит по-иному - расплывчатыми, зыбкими. Как будто это другие люди.
        Мы переходим к следующему блюду, какому-то шоколадному пирогу. Когда я пытаюсь отрезать кусочек, он падает с моей тарелки и крошки разлетаются повсюду.
        - Тебе порезать пирожок, большой мальчик? - смеется Дункан в другом конце стола. К нему присоединяется кто-то еще. Как будто ничего не изменилось. Я не обращаю на них никакого внимания.
        Ко мне поворачивается Ханна.
        - Джонно, - спрашивает она, - ты тоже живешь в Лондоне?
        Я решил, что Ханна мне скорее нравится. Она выглядит доброй. И у нее приятный северный акцент. А еще классный пирсинг в ушах, из-за чего она выглядит отвязной тусовщицей, хотя сейчас родила уже двоих детей. Готов поспорить, она может веселиться, если захочет.
        - Боже, нет, - отвечаю я ей. - Ненавижу город. Мне бы хоть всю жизнь прожить на дикой природе. Я хочу быть свободным.
        - А ты тоже любишь подобные вылазки? - спрашивает она.
        - Да, - киваю я. - Пожалуй, можно так сказать. Раньше я работал в туристическом центре Озерного края. Учил скалолазанию, походному делу и все такое.
        - Ничего себе. Ну да, логично, это же ты организовал мальчишник? - она улыбается, и я задумываюсь, как много она об этом знает.
        - Да, это был я.
        - Чарли мне особо ничего не рассказывал. Но я слышала, что вы должны были сплавляться на байдарках, карабкаться на скалу и еще что-то.
        Понятно, так он ей не рассказал, что произошло. Я не удивлен. Если так подумать, я бы на его месте тоже промолчал. Чем меньше людей знает, тем лучше. Будем надеяться, что он решил оставить прошлое в прошлом. Бедный мужик. Я ничего из этого не планировал.
        - Ну да, - продолжаю я, - мне нравятся подобные занятия.
        - Точно, - вмешивается Феми. - Именно Джонно придумал, как забраться по стене на крышу спортивного зала. А еще ты залез на то огромное дерево у входа в столовую, да?
        - О боже, - говорит Уилл Ханне. - Не разрешай им говорить про нашу школу, а то мы тут до утра будем сидеть.
        Ханна мне улыбается.
        - Кажется, ты и сам можешь снять телепрограмму, Джонно.
        - Нууу, - протягиваю я. - Забавно, что ты это сказала, потому что я ходил на пробы.
        - Правда? - удивляется Ханна. - На «Дожить до утра»?
        - Да, - господи, зачем я это сказал? Тупой Джонно, никогда не можешь промолчать. Боже, как стыдно. - Ну вот, нас с Уиллом сняли, и потом…
        - И потом Джонно решил, что ему такая морока ни к чему, да? - вмешивается Уилл.
        Я оценил, что он попытался спасти меня от позора. Но скрывать все равно ни к чему, лучше уж сказать.
        - Он просто меня прикрывает, - продолжаю я. - Правда в том, что я все завалил. Мне фактически в лоб сказали, что на экране я смотрюсь паршиво. Не то что наш красавчик… - Я наклоняюсь к Уиллу и треплю его по волосам, а он уворачивается и смеется. - Но вообще он прав. Это все не для меня. Я бы не вынес весь этот грим и модные шмотки. Это я не в обиду, дружище.
        - Разумеется, - говорит Уилл, махнув рукой.
        Он был рожден для камеры. У него есть способность быть тем, кем его хотят видеть люди. Я заметил, как на съемках он говорит попроще, как один из «простых парней». Но на вечеринке среди образованных крутых людей - таких, кто ходил в похожую на нашу школу, только получше - он сразу становится таким же напыщенным.
        - В любом случае, - говорю я Ханне, - все вышло так, как должно было. Кто вообще захочет купить кружку с таким-то лицом?
        И я корчу рожу. Джулс отворачивается от меня, как будто я только что сболтнул лишнего. Заносчивая корова.
        - А как ты вообще придумал это шоу, Уилл? - продолжает Ханна. Я оценил, что она попыталась увести беседу в другое русло, не смущать меня еще больше.
        - Да, - подхватывает Феми. - Я тоже все хотел спросить. Все дело в «Выживании»?
        - «Выживании»? - озадачилась Ханна.
        - Это игра, в которую мы играли в школе, - объясняет Феми.
        Тут встревает Джорджина, жена Дункана:
        - О боже. Дункан мне про это рассказывал. Просто ужас. Как мальчиков вытаскивали из кроватей и бросали непонятно где…
        - Да, так и было, - соглашается Феми. - Младшеклассников хватали ночью, уводили из школы как можно дальше и оставляли, например, в лесу.
        - И не просто в подлеске, - подхватил Ангус, - а в какой-нибудь глуши. Ночью. Без всякого света.
        - Звучит как-то по-варварски, - замечает Ханна с округлившимися глазами.
        - Это традиция, - объясняет Дункан. - Так поступают сотни лет, с самого основания школы.
        - Зато Уиллу это делать не пришлось, да, дружище? - поворачивается к нему Феми.
        Уилл поднимает ладони.
        - Ко мне никто не совался.
        - Да, - соглашается Ангус. - Потому что все до смерти боялись твоего папашу. Парням сначала завязывают глаза, - рассказывает он, поворачиваясь к Ханне, - поэтому никто из них не понимает, где находится. Иногда привязывают к дереву или забору, так что приходится выбираться. Помню, когда меня привязали…
        - То ты обоссался, - заканчивает за него Дункан.
        - Это неправда, - спорит Ангус.
        - Нет, правда, - протягивает Дункан. - Даже не думай, что мы забыли. Ссаные штанишки.
        Ангус отпивает большой глоток вина.
        - Ну ладно, но это случалось с кучей парней. Это ужас как страшно.
        Я помню мое «Выживание». Хоть ты и знаешь, что рано или поздно это случится, подготовиться к такому все равно невозможно.
        - А самое безумное, - говорит Джорджина, поворачиваясь к мужу, - что Дункан не находит в этом ничего дурного. Да, дорогой?
        - Так я стал мужчиной, - отвечает Дункан.
        Я смотрю на Дункана, который сидит, засунув руки в карманы и выпятив грудь, будто он король и хозяин всего сущего. И задаюсь вопросом, каким именно мужчиной он стал.
        И задаюсь вопросом, каким мужчиной стал я сам.
        - Пожалуй, это правда безобидно, - размышляет Джорджина. - Никто же не умер, да? - смеется она.
        Я вспоминаю, как проснулся от шепотов вокруг. Держи ноги… а ты хватай голову. А потом громкий смех, пока меня держали и завязывали глаза. И голоса. Вопли и поздравления, наверное, но учитывая, что повязка закрывала еще и уши, это было похоже на крики животных: вой и карканье. И вот я на улице, ветер морозит мне ноги. Кочки на неровной земле - может, меня посадили в тачку - и так долго, что мы точно уже покинули территорию школы. Потом меня оставили в лесу. Совсем одного. Не считая биения собственного сердца и тихих звуков леса. Я снимаю повязку и вижу, что вокруг все так же темно, луна не светит. Ветки царапали щеки, и деревья были так близко, казалось, через них не пройти, и они меня раздавят. Так холодно, а в горле металлический привкус, похожий на кровь. Сухой треск под босыми ногами. Несколько километров я, наверное, прошел по кругу. Всю ночь, через лес, пока не наступил рассвет.
        Когда я вернулся в школу, то чувствовал себя новым человеком. К черту учителей, которые говорили, что я никогда ничего не добьюсь. Как будто они бы смогли выжить в такую ночь. Я чувствовал себя несокрушимым. Как будто я смогу сделать что угодно.
        - Джонно, - говорит Уилл, - мне кажется, пора уже достать твой виски. Протестируем его.
        Он вскакивает из-за стола, чтобы принести бутылку.
        - Ой, а можно посмотреть? - просит Ханна и забирает у Уилла бутылку. - Какой крутой дизайн, Джонно. Ты его с кем-то разрабатывал?
        - Да, - признаю я. - У меня в Лондоне есть знакомый графический дизайнер. Он хорошо постарался, да?
        - Правда, - соглашается Ханна, кивая и ведя пальцем по рисунку. - Этим я и занимаюсь. Я иллюстратор. Но теперь уже кажется, что это было в другой жизни. Я решила остаться с детьми.
        - А мне можно посмотреть? - спрашивает Чарли. Ханна передает ему бутылку, и тот хмурится. - Пришлось сотрудничать с каким-то заводом? Потому что здесь написано, что виски выдержан двенадцать лет.
        - Да, - отвечаю я с таким ощущением, что меня собеседуют или проводят тест. Как будто он пытается меня подловить. Может, издержки работы учителя.
        - Что ж, попробуем! - говорит Уилл, грациозно открывая бутылку и поворачиваясь в сторону кухни. - Ифа… Фредди. Можно нам бокалы для виски, пожалуйста?
        Ифа выносит несколько бокалов на подносе.
        - Вы тоже попробуйте, - просит Уилл, как благодушный хозяин поместья, - и Фредди. Мы все попробуем!
        Ифа качает головой, и Уилл добавляет:
        - Я настаиваю!
        Фредди шаркающей походкой подходит к жене. Он опускает глаза и теребит шнурок своего фартука, пока они оба неловко мнутся с ноги на ногу.
        «Вот чокнутый», - произносит Дункан всем остальным одними губами. Видимо, хорошо, что Фредди смотрит в пол.
        Я оценивающе смотрю на Ифу. Она не такая старая, как мне сначала показалось: едва ли больше сорока. Она просто так одевается. К тому же, Ифа симпатичная - этакая ухоженная женщина. Интересно, зачем ей такая тряпка в мужья.
        Уилл наливает всем виски. Джулс просит ей только для пробы:
        - Прости, но я никогда не любила виски.
        Она делает глоток, и я вижу, как она морщится, прежде чем успевает прикрыть рот рукой. Но рука только привлекает еще больше внимания. И поэтому мне кажется, что она это делает специально. Джулс ясно дала мне понять, что не очень меня жалует.
        - Хороший виски, - говорит Дункан. - Немного напоминает Лафройг.
        - Ну да, наверное, - протягиваю я. Уж кто-кто, а Дункан в виски разбирается.
        Ифа и Фредди как можно быстрее выпивают свои порции и бегут обратно на кухню. Я понимаю. Моя мама работала в местном загородном клубе - в такого рода заведение, наверное, и ходили родители Ангуса и Дункана. Она сказала, что посетители иногда пытались угостить ее выпивкой, думая, что демонстрируют свою щедрость, ей от этого было только неловко.
        - Мне кажется, очень здорово, - говорит Ханна. - Я удивлена. Должна признать, Джонно, что обычно мне виски вообще не нравится.
        И она делает еще глоток.
        - Ну что ж, - заключает Джулс, - нашим гостям очень повезло.
        Она переводит взгляд на меня и улыбается. Но знаете все эти выражения, когда улыбка не доходит до глаз? Вот у нее так.
        Я улыбаюсь в ответ, но чувствую себя не в своей тарелке. Думаю, все дело в том разговоре про «Выживание». Сложно принять, что для них - как и для всех выпускников «Тревельян» - это просто игра.
        Я оборачиваюсь на Уилла. Он держит руку на затылке Джулс и всем улыбается. Он выглядит так, будто добился в жизни всего. Пожалуй, так и есть. И я задумываюсь: а на него так не влияют все разговоры о прошлом? Даже слегка?
        Надо сбросить с себя паршивое настроение. Я тянусь к середине стола и хватаю бутылку виски.
        - Думаю, пора во что-нибудь поиграть.
        - Ну… - начинает Джулс, наверное, чтобы отказаться, но ее заглушили одобрительные крики парней.
        - Да! - вопит Ангус. - «Ирландский снэп»?
        - Точно, - соглашается Феми. - Как мы в школе играли! Помните, как мы пили ополаскиватель для рта? Потому что поняли, что там половина алкоголя?
        - А еще ты хлестал ту водку, Дунк, - вспоминает Ангус.
        - Решено, - говорю я, вскочив из-за стола, - пойду принесу колоду.
        Мне сразу стало лучше, когда появилось какое-то развлечение.
        Я иду на кухню и вижу, как Ифа стоит спиной ко мне и рассматривает на стене какой-то список. Когда я кашлянул, она слегка подпрыгивает.
        - Ифа, дорогая, - прошу я, - у вас есть колода карт?
        - Да, - отвечает она, делая шаг назад, как будто боится меня. - Конечно. Кажется, в гостиной.
        У нее приятный акцент, который заставил меня улыбнуться. Мне всегда нравились ирландки.
        Ее муж тоже на кухне, возится над плитой.
        - Завтра вы тоже будете готовить? - спрашиваю я его, пока жду Ифу.
        - Угу, - мычит он, не поднимая глаз. Я рад, что Ифа приносит карты всего за минуту.
        За столом я начинаю сдавать.
        - Я иду отсыпаться, - заявляет мама Джулс. - Все равно крепкое спиртное - это не мое.
        Я вижу, как Джулс бормочет: «Неправда». Отец Джулс со своей французской красоткой тоже уходят.
        - И я, - говорит Ханна и поворачивается к Чарли. - У нас был долгий день, да, любимый?
        - Ну, не знаю… - мнется Чарли.
        - Да ладно тебе, малыш Чарли, - говорю я ему. - Будет весело! Один раз живем!
        Кажется, я его не убедил.
        На мальчишнике все пошло наперекосяк. Бедняга Чарли не ходил с нами в школу и поэтому не был к такому готов. Он просто… учитель географии. Мне показалось, что в ту ночь ему было очень плохо. Думаю, как и любому другому. До конца выходных он почти ни с кем из нас не разговаривал.
        Наверное, все дело в том, что мы снова вместе. Мы все учились в «Тревельян». Это нас связывает. Не так, конечно, как меня с Уиллом, - такая связь есть только у нас. Но у всех остальных есть другое. Ритуалы, мужские фишки. Когда мы собираемся, то чувствуем себя стаей.
        И тогда нас заносит.
        Ханна. Плюс один
        После того инцидента с шампанским я сторонюсь друзей жениха. Чем больше они пьют, тем сильнее в них проявляется жестокость, хорошо замаскированная манерами выпускников дорогой школы. И меня бесит, что мой муж ведет себя как подросток, который хочет попасть в их шайку.
        - Итак, - говорит Джонно. - Все готовы?
        Он оглядывает стол. Я поняла, что такого странного было в его глазах. Они такие темные, что непонятно, где радужка переходит в зрачок. Из-за этого Джонно выглядит каким-то отстраненным. Даже когда он смеется, выглядит так, будто внутри у него холод. А остальная часть лица - наоборот очень живая и меняется каждую секунду, что смотрится карикатурно; у него очень большие и подвижные губы. Есть в нем что-то такое маниакальное. Надеюсь, он не опасен. Как большая собака, которая прыгает на тебя, но на самом деле просто хочет поиграть в мячик, а не откусить тебе голову.
        - Чарли, - продолжает Джонно, - так ты с нами?
        - Чарли, - шепчу я, пытаясь поймать его взгляд. Он едва ли взглянул на меня за весь вечер, завороженный то Джулс, то разговорами парней. Но сейчас я хочу до него достучаться.
        Чарли такой мягкий человек: почти никогда не повышает голос, почти никогда не сердится на детей. Если они и получают нагоняй, то чаще всего от меня. И не то чтобы он становится более развязным, когда выпьет, - алкоголь не обостряет его негативные качества. В обычной жизни у него этих качеств практически нет. Да, может, в нем и таится гнев, спрятанный в глубине души. Но я могу поклясться, пару раз, когда я видела его пьяным, мой муж становился совсем другим человеком. Именно поэтому мне так страшно. За столько лет я научилась замечать малейшие признаки. Слегка приоткрытый рот, прикрытые веки. Мне пришлось научиться, потому что я знаю по опыту - следующий этап совсем не из приятных. Как будто в его мозгу резко взрываются маленькие фейерверки.
        Наконец Чарли поворачивается ко мне. Я медленно и отчетливо качаю головой, чтобы он точно понял мой посыл. Не делай этого.
        - Какого черта тут творится? - гогочет Дункан. Господи, он заметил мой жест. Дункан разворачивается к Чарли. - Она держит тебя на коротком поводке, малыш Чарли?
        Мой муж краснеет до кончиков ушей.
        - Нет, - отвечает он. - Разумеется, нет. Да, хорошо, я в игре.
        Черт. Я разрываюсь между желанием остаться и присматривать за мужем и просто уйти - пусть он сам со всем разбирается, и плевать на последствия. Особенно после этого откровенного флирта с Джулс.
        - Я раздам, - говорит Джонно.
        - Стой, - встревает Дункан, поднимаясь на ноги и хлопая в ладоши. - Надо сначала спеть школьный гимн.
        - Да, - соглашается Феми, присоединяясь к ним. Ангус тоже встает. - Давайте, Уилл, Джонно. Помянем былые времена и все такое.
        Джонно и Уилл поднимаются.
        Я смотрю на них - все, кроме Джонно, так элегантны в своих белых рубашках и темных брюках, с дорогими часами на запястьях. Интересно, с какой стати эти люди - которые, по-видимому, хорошо устроились в жизни - настолько одержимы днями, проведенными в школе? Представить не могу, чтобы я постоянно болтала о своей паршивой школе. Не то чтобы я ее ненавидела, но ничего хорошего там не произошло. Как и все остальные, я ушла оттуда в исписанной пожеланиями одноклассников футболке и никогда не оглядывалась назад. Эти парни не убегали из школы в 15:30, чтобы успеть посмотреть дома сериал - должно быть, они были заперты там все свое детство.
        Дункан начинает медленно барабанить кулаком по столу. Он оглядывается, призывая остальных присоединиться. Так они и делают. Постепенно ритм становится все громче, быстрее и яростнее.
        - Fac fortia et patere, - распевает Дункан, как мне кажется, на латыни.
        - Fac fortia et patere, - подхватывают остальные.
        А потом тихо, но настойчиво:
        - Flectere si nequeo superos,
        Acheronta movebo.
        Flectere si nequeo superos,
        Acheronta movebo[1 - Если небесных богов не склоню, Ахеронт всколыхну я (лат). Вергилий «Энеида», пер. С. Ошерова.].
        Я смотрю на мужчин, и мне кажется, что их глаза блестят в мерцающем свете свечей. Лица раскраснелись - они возбуждены и пьяны. По моей спине бегут мурашки. Учитывая пламя свечей, темень за окнами и странный ритм пения и барабанного боя, я внезапно чувствую, что наблюдаю за каким-то сатанинским ритуалом. Есть в этом что-то такое угрожающее, племенное. Я прижимаю руку к груди и чувствую, как колотится сердце, словно у испуганной зверушки.
        Барабанный бой доходит до кульминации, пока не становится настолько бешеным, что посуда и столовые приборы прыгают по столу. Стакан соскакивает и разбивается. Никто, кроме меня, не обращает на это никакого внимания.
        - Fac fortia et patere!
        Flectere si nequeo superos,
        Acheronta movebo!
        И вот, наконец, когда я чувствую, что больше не могу этого выносить, они все вопят и останавливаются. А потом пристально смотрят друг на друга. Их лбы блестят от пота. Зрачки расширились, будто они что-то приняли. Теперь огромные гиены смеются, оскалив зубы, и хлопают друг друга по спине с силой достаточной, чтобы причинить боль. Я замечаю, что Джонно смеется не так громко, как остальные. Почему-то его ухмылка кажется неестественной.
        - А что это значит? - спрашивает Джорджина.
        - Ангус, - лепечет Феми, - ты у нас фанатеешь по латыни.
        - Первая часть, - отвечает Ангус, - переводится как «Будь храбрым и терпи», что и было девизом школы. А вторую часть мы сами добавили, это значит «Если я не склоню небесных богов, то всколыхну ад». Раньше мы пели это перед матчами по регби.
        - И не только, - подхватывает Дункан с противной ухмылкой.
        - Как угрожающе, - говорит Джорджина. Она уставилась на красного, потного мужа с безумным взглядом так, как будто никогда в жизни он не был столь красив.
        - В том и смысл.
        - Ну все, дамы! - кричит Джонно. - Хватит ходить вокруг да около, пора выпить!
        Остальные снова одобрительно кричат. Феми и Дункан мешают виски с вином, подливают туда оставшийся с обеда соус, солят и перчат, и все это превращается в отвратительную коричневую жижу. А потом начинается игра - каждый бьет ладонями по столу и орет во все горло.
        Первый проигрывает Ангус. Пока он пьет, жижа капает с его подбородка на белую рубашку, оставляя коричневое пятно. Остальные смеются над ним.
        - Идиот! - орет Дункан. - Почти все вылилось на грудь.
        Ангус делает последний глоток и давится с выпученными глазами.
        Следующий Уилл. Он пьет умело. Я смотрю, как работают мышцы его горла. После он переворачивает стакан и ухмыляется.
        Следующий проигрывает Чарли. Он смотрит на свой стакан и делает глубокий вдох.
        - Давай, девчонка! - кричит Дункан.
        Я не могу на это смотреть. Я и не должна. «К черту Чарли», - думаю я. Мы должны были вместе отдохнуть на выходных. Если он хочет опозориться, то сам виноват. Я его жена, а не мамочка.
        - Я иду спать. - Объявляю я, вставая из-за стола. - Всем спокойной ночи.
        Но никто мне не отвечает, да и вообще не смотрит в мою сторону.
        Я иду на выход через гостиную и резко останавливаюсь, испугавшись. На диване, в темноте, кто-то сидит. Через секунду я понимаю, что это Оливия.
        - Привет, - говорю я.
        Она поднимает голову. Я вижу ее вытянутые длинные ноги.
        - Привет.
        - Натерпелась там?
        - Ну да.
        - Я тоже, - тяжело вздохнув, говорю я. - Ты пока не ложишься спать?
        Она пожимает плечами.
        - Да в этом никакого смысла. Моя комната прямо напротив этого.
        Как будто в ответ из столовой доносится язвительный смех. Кто-то кричит:
        - Пей! Пей до дна!
        А потом присоединяются все:
        - Пей! Пей! Пей! - Хор голосов резко меняет кричалку. - Всколыхни ад, всколыхни ад, ВСКОЛЫХНИ АД!
        Звуки ударов кулаков по столу. А потом новый звон - еще один стакан? Кто-то вопит:
        - Джонно, чертов ты придурок!
        Бедная Оливия, ей никак от этого не скрыться. Я застываю в дверях.
        - Все хорошо, - говорит Оливия. - Я не нуждаюсь в компании.
        Но я чувствую, что должна остаться. Мне ее жаль. И если честно, я хочу остаться. Мне понравилось сидеть с ней в пещере и курить. В этом было что-то волнующее, странное возбуждение. С ней, ощущая во рту вкус сигарет, я почти могла представить, что мне снова девятнадцать и я рассказываю, с кем успела переспать, - чувствую себя беззаботной, а не мамой двоих детей, по уши в ипотеке. К тому же, Оливия мне кого-то напоминает. Но я не могу понять, кого. Меня это напрягает, как то чувство, когда на кончике языка вертится какое-то слово, но вы никак не можете его вспомнить.
        - Вообще-то, - говорю ей, - я не устала. И завтра не надо рано вставать, чтобы следить за двумя балбесами. В нашей комнате есть вино, я могу его принести.
        Она слегка улыбается - первая улыбка, которую я вообще видела на ее лице. А потом тянет руку за подушку дивана и достает какую-то дорогущую водку.
        - Я ее умыкнула с кухни.
        - Вот как, - замечаю я. - Что ж, так даже лучше.
        И мне правда будто снова девятнадцать.
        Она передает мне бутылку. Я открываю крышку и делаю глоток. Ледяная жидкость обжигает мое горло, и я резко вдыхаю.
        - Ух ты. Не помню, когда последний раз пила такое, - передаю бутылку Оливии и вытираю рот. - Мы так и не договорили, да? Ты рассказывала о том парне… Каллуме? Вы расстались.
        Оливия закрывает глаза и делает глубокий вдох.
        - Пожалуй, расставание было только началом, - говорит она.
        Очередной гогот из соседней комнаты. Снова удары кулаками. Еще больше заплетающихся громких криков. В дверь что-то врезается, а потом через нее вываливается Ангус со спущенными штанами, из которых отвратительно торчит член.
        - Простите, дамы, - говорит он с пьяной ухмылкой, - не обращайте на меня внимания.
        - Да бога ради, - срываюсь я, - просто… отвалите и оставьте нас в покое!
        Оливия смотрит на меня, явно впечатлившись, будто она не ожидала, что я на такое способна. Я тоже. Не знаю даже, откуда это взялось. Возможно, дело в водке.
        - Знаешь что? - говорю я. - Здесь не очень-то удобно разговаривать.
        Она кивает.
        - Может, пойдем в пещеру?
        - Ну… - я не планировала ночью бродить по острову. И уверена, это небезопасно, учитывая болота и все остальное.
        - Забудь, - быстро добавляет Оливия. - Я понимаю. Просто - это так странно - но мне казалось, что там легче говорить.
        И я вдруг снова чувствую это возбуждение. Странную радость от того, что нарушаю правила.
        - Согласна, - говорю я. - Пойдем туда. И бутылку захвати.
        Мы тайком выбираемся из «Каприза» через задний ход. Этот остров правда такой жуткий по ночам. Тут так тихо, не считая отдаленных звуков разбивающихся о скалы волн. Время от времени раздается странное гортанное карканье, от которого у меня на руках волосы встают дыбом. Наконец до меня доходит, что этот звук издает какая-то птица. Довольно большая, судя по громкости.
        Пока мы идем дальше, в луче моего фонаря вырисовываются разрушенные дома. Темные зияющие окна похожи на пустые глазницы, и мне кажется, что оттуда кто-то может наблюдать за нами. Изнутри я тоже слышу разные звуки: шорохи, скрипы и царапанье. Скорее всего, крысы, но и это не слишком обнадеживающая мысль.
        Я замечаю, как вокруг нас что-то движется, пока мы идем, - слишком быстро, чтобы разглядеть под слабым светом луны. Нечто пролетает так близко от моего лица, что я чувствую, как оно касается щеки. Я отпрыгиваю назад и поднимаю руку, чтобы отмахнуться. Летучая мышь? Это существо было слишком большим для насекомого.
        Когда мы спускаемся в пещеру, на каменной стене появляется темная человеческая фигура. Я чуть не роняю от испуга бутылку, но через секунду осознаю, что это моя собственная тень.
        На этом острове очень легко поверить в призраков.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Четверо друзей жениха организовали поисковый отряд. Они берут аптечку и большие факелы из кронштейнов у входа.
        - Ладно, парни, - говорит Феми. - Все готовы?
        В их приготовлениях было что-то лихорадочное, какая-то странная энергия, граничащая с неуместным восторгом. Они чувствовали себя, вероятно, разведчиками, готовящимися к заданию, или школьниками, которыми были когда-то, на какой-то полуночной вылазке.
        Остальные гости собираются вокруг, молча наблюдая за приготовлениями, чувствуя облегчение, оттого что с них сняли ответственность, и теперь они могут спокойно остаться здесь, где светло и тепло.
        Для тех, кто сидит в шатре и смотрит им вслед, они выглядят как средневековые деревенские жители во время охоты на ведьм: зажженные факелы, неукротимый пыл. Из-за ветра и темноты все кажется каким-то сюрреалистичным. И то жуткое, что ждало поисковую группу, приобретает оттенок сказочности. К тому же, трудно понять, чему верить, - можно ли вообще доверять словам истеричной девчонки. Некоторые все еще надеются, что это просто нелепое недоразумение.
        Гости молча наблюдают, как маленькая группа марширует через колышущиеся створки входа в шатер и уходит в шумную ночь, в бурю, держа факелы высоко над головой.
        За день до этого. Оливия. Подружка невесты
        В пещере был прилив, поэтому вода шумит у наших ног, черная, как чернила. Из-за этого кажется, что пространство стало меньше, будто у нас развилась клаустрофобия. Теперь нам с Ханной приходится сидеть ближе друг к другу, наши колени соприкасаются, а свеча, которую мы стащили из гостиной, стоит на камне в стеклянном подсвечнике.
        Теперь я понимаю, почему эту пещеру называют шепчущей. Прилив сильно изменил акустику, и теперь наши голоса эхом отскакивают от стен, будто в тени кто-то стоит и повторяет каждое слово. Трудно поверить, что это не так. Я ловлю себя на мысли, что время от времени оборачиваюсь, желая убедиться, что мы действительно здесь одни.
        В мягком свете свечи мне почти не видно Ханну. Но я слышу ее дыхание и парфюм.
        Мы передаем друг другу бутылку водки. Я и так немного пьяна после обеда. Я не смогла много съесть, поэтому алкоголь сильно ударил в голову. Но мне нужно напиться сильнее, чтобы рассказать, настолько, чтобы мозг не мог остановить слова. Как иронично, учитывая, что мне так нужно было кому-нибудь об этом рассказать уже наконец, что порой мне казалось, слова польются безо всякого предупреждения. Но теперь, когда у меня появился настоящий шанс, я не могу пошевелить языком.
        - Оливия, - первой нарушает тишину Ханна.
        Пещера шепотом отвечает: Оливия, Оливия, Оливия.
        - Боже, - говорит Ханна, - это эхо. Твой бывший… он с тобой что-то сделал? Моя знакомая… - она резко осекается, а потом продолжает: - У моей сестры Элис тоже был парень в университете. И он плохо отреагировал на их разрыв. Очень, очень плохо…
        Я жду, пока Ханна скажет что-то еще, но она молчит. Вместо этого она берет у меня бутылку и делает большой глоток.
        - Нет, дело совсем не в этом, - отвечаю я. - Да, Каллум правда был отстой. Он даже особо не скрывал, что сразу после разрыва стал встречаться с Элли. Но именно он меня бросил, так что все не так.
        Теперь я хватаю бутылку и делаю глоток. Я чувствую на горлышке вкус ее помады.
        - Все случилось на летних каникулах после окончания семестра. Я остановилась у Джулс в Ислингтоне, пока она была в командировке.
        Я рассказываю свою историю темноте, а она шепотом повторяет мои слова. Я говорю Ханне, как мне было одиноко. Как я жила в большом городе, о чем всегда мечтала, но поняла, что мне не с кем это разделить. Как вечером в пятницу я ходила в магазин через пару кварталов от квартиры Джулс, чтобы купить чипсов, молока и хлопьев на завтрак, проходя мимо всех этих людей, стоящих у баров, которые пьют и смеются. Как я чувствовала себя последней неудачницей с рыжей сумкой для продуктов, которую ждет одинокий вечер с Netflix. Как именно в такие моменты я всегда вспоминала о Каллуме и думала, что бы мы сейчас делали вместе, и от этого мне становилось еще паршивее.
        Я все еще не могу поверить, что рассказываю это практически незнакомому человеку. Но, пожалуй, в этом и суть. Может, из всех этих людей только ей я и могу рассказать, потому что она незнакомка. Водка, конечно, тоже помогает, как и кромешная тьма, из-за которой я почти не вижу лица Ханны. Но мне кажется, что я не смогу рассказать всего. Сама мысль об этом вызывает панику. Но, возможно, если я начну сначала и расскажу б?льшую часть, мне хватит храбрости дойти до конца.
        - Я копалась в телефоне, - продолжаю я, - и видела, что Каллум был с Элли. Она выкладывала фотки в «Снэпчат». На одной она сидела у него на коленях. А на другой целовала его и показывала средний палец в камеру, как будто не хотела, чтобы их видели… вот только потом взяла и выложила на всеобщее обозрение, идиотка.
        Ханна снова пьет из бутылки и вздыхает.
        - Наверное, ты чувствовала себя просто ужасно, - говорит она, - когда это увидела. Боже, социальным сетям за многое придется отвечать.
        - Да, - я пожимаю плечами, - действительно, чувство было… поганое.
        Чтобы она не приняла меня за сумасшедшую, я не стала говорить, сколько раз смотрела на те фотографии, сжимала сумку с продуктами и рыдала.
        - Друзья советовали мне развеяться. Ну, знаешь, вроде как показать Каллуму, что он потерял. Все твердили, чтобы я зарегистрировалась в приложениях для знакомств, но я не хотела этого делать в университете, где все друг друга знают.
        - На каких сайтах, вроде «Тиндера»?
        Думаю, так она решила показать, что на одной волне с молодежью.
        - Да, только «Тиндером» больше никто не пользуется.
        - Прости, - шепчет она. - Я же старуха, помнишь? Откуда мне это знать?
        Она звучит немного тоскливо.
        - Не такая уж ты и старая, - говорю ей я.
        - Что ж… спасибо, - и она слегка пихает меня коленом.
        Я снова отпиваю водки. И вспоминаю, как в тот вечер в квартире Джулс выпила немного ее вина и тогда осознала, что все те напитки, которые мы покупали в универе по три фунта за стакан в местных барах, просто отвратительны. Я вспоминаю, как чувствовала себя успешной и богатой, разгуливая по квартире сестры в одном белье с большим бокалом вина. Я представляла, что это моя квартира, и сейчас я найду какого-нибудь парня, приведу домой и трахну. И тогда-то Каллум все поймет.
        Разумеется, на самом деле я ничего такого не планировала. У меня был секс только с одним парнем - с Каллумом. И даже он оказался очень скучным.
        - Я заполнила анкету, - рассказываю я Ханне. - Подумала, что в Лондоне все будет по-другому. Там я могу пойти с кем-нибудь на свидание, и завтра никто не будет об этом трезвонить.
        - Я впечатлена, - говорит Ханна. - Мне никогда не хватало духу на что-то подобное. Но разве ты, ну, знаешь… не переживала о безопасности?
        - Нет, - отвечаю, - я же не идиотка. Я не писала настоящее имя. И возраст.
        - А, - кивает Ханна, - тогда ладно.
        Мне кажется, что это ее не убедило, и она изо всех сил старается больше ничего не говорить.
        На самом деле, я написала, что мне двадцать шесть. Я вообще была не похожа на себя на той фотке с анкеты. У меня был идеальный макияж благодаря запасам Джулс. Но в этом и был смысл - выглядеть иначе.
        - Я назвалась Беллой, - говорю я. - Ну, знаешь, как Хадид.
        Я рассказываю Ханне, как сидела на кровати и листала фотографии всех этих парней, пока глаза не стали стеклянными.
        - Большинство из них были такими придурками, - вспоминала я. - Фотографировались в спортзале, задирали рубашки или надевали солнечные очки, наверное, думали, что выглядели круто.
        Я тогда почти сдалась.
        - Но потом нашелся один, - рассказываю я Ханне. - Он меня сразу зацепил. Потому что был… другим.
        Я ему первая написала. Это так на меня не похоже, но вино Джулс ударило мне в голову.
        «Хочешь встретиться?» - написала я.
        «Да», - пришел ответ. - «Очень хочу, Белла. Когда тебе удобно?»
        «Как насчет сегодня вечером?»
        После этого он долго молчал. А потом: «А ты настойчивая».
        «Сегодня мой единственный свободный вечер на неделе», - мне понравилось, как это звучало. Как будто у меня были планы и получше.
        «Ладно», - написал он. - «Договорились».

* * *
        - И каким он был? - спрашивает Ханна, подперев лицо руками. Она выглядит очень заинтересованной и внимательно за мной наблюдает.
        - Сексуальнее, чем на фотке. И постарше меня.
        - Насколько старше?
        - Ну… лет на пятнадцать?
        - Понятно, - она пытается скрыть шок? - И как он себя вел? Когда вы встретились?
        Я задумываюсь. Мне трудно вспомнить, каким он был вначале.
        - Пожалуй, я думала, что он красивый. И… он был похож на мужчину. По сравнению с ним Каллум казался просто мальчишкой.
        У него были широкие плечи, как будто он много качался, и ровный загар. Теперь Каллум выглядел худеньким слащавым мальчиком. «Взрослые мужчины - вот моя новая фишка», - решила тогда я.
        - Но… - я пожимаю плечами, хотя она меня не видит, - даже не знаю. Наверное, каким бы сексуальным он ни был, сначала какая-то часть меня все равно хотела, чтобы это был Каллум.
        Ханна кивает.
        - Да, - сочувственно протягивает она. - Я понимаю. Когда любишь кого-то, даже сам Брэд Питт может тебя умолять, а тебе будет все равно…
        - Брэд Питт - просто старая развалина, - говорю я.
        - Тогда… Гарри Стайлс?
        От этого я почти улыбнулась.
        - Ну да, может быть. Или Тимоти Шаламе, - мне всегда казалось, что Каллум чем-то на него похож. - Но Каллум, наверное, вообще обо мне не думал, особенно когда Элли пихала ему в лицо свои огромные сиськи.
        Тогда я сказала себе, что мне надо перестать о нем думать.
        - И тот парень… как его зовут?
        - Стивен.
        - Он что-нибудь сказал? Когда вы встретились, он ничего не спросил про твой возраст?
        Я уставилась на нее. Звучит как-то осуждающе.
        - Прости, - поправляет она сама себя со смешком. - Но если честно?
        - Да. Он спросил, правда ли мне двадцать шесть. Но он не говорил так, будто что-то подозревает, а скорее, не знаю… будто это наша общая шутка. Казалось, тогда его это не особо волновало. И он был милым, - говорю я, хотя теперь это сложно вспомнить. - Мне было очень приятно. Он смеялся над моими шутками. И задавал мне кучу вопросов.
        Я снова мысленно возвращаюсь к той ночи. Вот я сижу в том баре, уже изрядно пьяная - я заказала «Негрони», потому что думала, что так буду казаться старше.
        - Изначально я планировала сфотографироваться, - говорю я. - И выложить в «Инстаграм».
        Чтобы Каллум видел, что потерял.
        - Похоже… - Ханна поднимает на меня взгляд. - Произошло нечто большее?
        - Да, - я снова отпиваю водки.
        Помню, в какой-то момент мне показалось, что он уже со мной прощается, но потом он открыл дверь такси, повернулся ко мне и спросил: «Так ты садишься?» А потом в такси (даже не в «Убере», а настоящем черном такси) тоненький голосок все пищал у меня в голове: «Что ты делаешь? Ты же его почти не знаешь!» Но пьяная часть меня, та часть, которая была готова к этому, просила этот слабый голосок заткнуться.
        Мы вернулись в квартиру к Джулс, потому что он только что переехал и еще не купил всю мебель. Я чувствовала себя виноватой, но потом сказала себе, что потом постираю простыни.
        - Ух ты, - сказал он тогда. - Впечатляет. И это все твое?
        - Да, - ответила я и почувствовала, что теперь стала намного старше в его глазах.
        - А потом мы переспали, - говорю я Ханне. - Наверное, я хотела успеть до того, как алкоголь выветрится.
        - Тебе было хорошо? - спрашивает Ханна.
        Ее голос звучит слишком заинтересованно, и она добавляет:
        - У меня сто лет не было секса. Прости. Я знаю, что это слишком личное.
        Я стараюсь не думать, как они с Чарли спят друг с другом.
        - Да, - отвечаю я. - Было немного… ну, знаешь, жестко? Он прижал меня к стене, задрал юбку на талию и снял трусы. А потом… Можно мне еще? - Ханна передает мне бутылку, и я быстро отпиваю. - Он сделал мне куни, хотя я даже не приняла душ. Сказал, что ему так больше нравится.
        - Понятно, - говорит Ханна. - Ничего себе.
        Мы с Каллумом никогда не делали ничего особенного. Наверное, секс со Стивеном был лучше, чем все те разы с Каллумом, даже учитывая, что после первого куни мне на мгновение захотелось плакать.
        - После этого мы встречались еще несколько раз, - говорю я Ханне.
        Я скорее чувствую, чем вижу, как Ханна кивает, ее голова так близко от моей, что я ощущаю движение воздуха. Я ловлю себя на том, что рассказываю ей, как мне нравилось видеть себя его глазами: сексуальной и смелой. Даже если иногда я чувствовала себя не в своей тарелке и мне не всегда нравилось, что он просил меня делать в постели.
        - В смысле, - продолжаю я, - с Каллумом у меня было чувство, что мы…
        - Родственные души? - подсказывает Ханна.
        - Да, - соглашаюсь я. Фраза просто отстойная, но она хорошо описывает ситуацию. - А со Стивеном все было по-другому. Как будто он показывал лишь частичку себя, и из-за этого…
        - Ты хотела видеть больше?
        - Да. Я будто на нем помешалась. И он был таким взрослым и утонченным, но все равно хотел меня. А потом… - пожимаю плечами, - я облажалась.
        - В каком смысле? - хмурится Ханна.
        - Не знаю. Наверное, я хотела ему доказать, что была взрослой. И мы никогда ничего не делали вместе, кроме обычного секса. И тогда мне казалось, что я нужна ему только для этого.
        Ханна кивает.
        - Но в конце лета журнал Джулс закатил крутую вечеринку в музее Виктории и Альберта, и я подумала, что будет круто сходить туда со Стивеном. Как настоящее свидание. Вроде как удивить его. И заставить увидеть, какая я взрослая и самостоятельная.
        Я рассказываю Ханне о том, как поднималась по ступенькам и видела эту толпу взрослых гламурных людей, похожих на кинозвезд. И как охранник у входа смотрел на меня так, будто не верил, что меня правда пригласили, в то время как Стивен вписывался просто идеально.
        - Я занервничала, - говорю я. - Особенно из-за того, что его придется представить Джулс. И там были все эти бесплатные напитки. Я выпила слишком много, чтобы почувствовать себя увереннее. А потом выставила себя полной идиоткой. Мне нужно было проблеваться в туалете. А потом Стивен посадил меня в такси и продиктовал адрес Джулс, а я даже не могла попросить его поехать со мной, потому что потом она сама приехала бы. Я помню, как он отстегивал купюры водителю. А потом попросил убедиться, что я добралась до дома, будто я маленький ребенок.
        - Ему надо было поехать с тобой, - говорит Ханна. - Он сам должен был убедиться, что ты жива и здорова, а не повесить это на какого-то таксиста.
        Я пожимаю плечами.
        - Возможно. Но я так ужасно опозорилась. Неудивительно, что он хотел от меня избавиться.
        Я помню, как смотрела на него из окна и думала: «Я все испортила». А потом поняла, что на его месте я бы просто вернулась, чтобы пообщаться с людьми своего возраста, которые умеют пить с умом.
        - А потом он начал меня игнорить, - на тот случай, если она не знает это слово, я добавляю, - ну, знаешь, не отвечал на сообщения. Хотя я видела значок, что он прочитал.
        Она кивает.
        - Я вернулась в универ. Однажды я напилась и с горя написала ему десять раз. А потом попыталась позвонить в два часа ночи. Он не ответил. На сообщения тоже. И тогда я поняла, что никогда его больше не увижу.
        - Черт, - говорит Ханна.
        - Ага.
        - И что в итоге? - спрашивает она, когда я так ничего и не добавила. - Вы с ним все-таки увиделись?
        Потом, когда я продолжаю молчать:
        - Оливия?
        Но я не могу говорить. Как будто раньше я была под заклинанием, из-за которого становится легко говорить. А теперь мне кажется, что слова комом встают в горле.
        А в мозгу застыл тот образ. Красное на белом. Вся эта кровь.
        Когда мы возвращаемся к «Капризу», Ханна говорит, что ужасно устала.
        - Я сразу же пойду спать, - смеется она. Я понимаю. В пещере все было иначе. С водкой и в теплом свете свечи было такое чувство, что можно говорить что угодно. А теперь мне кажется, что сказано было слишком много. Что мы перешли черту.
        Я знаю, что не смогу заснуть, особенно пока парни все еще играют в эту игру прямо рядом с моей комнатой. Поэтому я встаю у стены снаружи и пытаюсь успокоить беспрерывный поток мыслей.
        - Привет.
        Я чуть не подпрыгиваю до потолка.
        - Какого хрена…
        Это шафер, Джонно. Он мне не нравится. Я видела, как он раньше на меня смотрел. И он напился - это очевидно, да я и сама пьяна. В льющемся из столовой свете я вижу, как он широко улыбается, но больше это похоже на оскал.
        - Хочешь покурить? - он протягивает косяк, который воняет травой. Я вижу, что он мокрый с той стороны, где его уже курили.
        - Нет, спасибо, - отвечаю я.
        - Какая ты паинька.
        Я пытаюсь зайти внутрь, но, когда тянусь к двери, он перехватывает мою руку и крепко ее держит.
        - Знаешь, нам с тобой завтра надо будет танцевать. Шафер и подружка невесты.
        Я качаю головой.
        Он шагает ближе и притягивает меня к себе. Какой же он огромный, намного больше меня. Но он же ничего не выкинет, да? Учитывая, что тут полно народу?
        - Подумай об этом, - говорит Джонно. - Я могу тебя кое-чем удивить. Я опытный мужчина.
        - Убери свои сраные руки, - шиплю я и думаю о своем лезвии наверху. Надо было мне взять его с собой, чтобы чувствовать себя в безопасности.
        Я выдергиваю свою руку и вожусь с дверью; пальцы совершенно не слушаются. И все это время чувствую на себе его взгляд.
        Джонно. Шафер
        Я возвращаюсь в комнату, докуривив косяк. Траву мне удалось купить еще в Дублине, пока я расхаживал мимо туристов у «Темпл Бара». Мой проверенный барыга поставляет кое-что покрепче, но надеюсь, что и этого мне будет достаточно, чтобы уснуть. Сегодня мне не помешает помощь.
        Здесь, на острове, мы как будто снова вернулись в «Тревельян». Может быть, все дело в ландшафте. Скалы, море. Я слышу лишь шум волн, бьющихся внизу о камни. Я помню свою комнату в общежитии: ряды кроватей и решетки на окнах. Чтобы обезопасить нас или удержать - а может, и то, и другое. И такой же шум волн, набегающих на берег. Тихо, тихо, тихо. Напоминают мне хранить тайну.
        Я не думал об этом много лет. Не могу. Некоторые вещи надо оставить позади. Но как будто этот остров заставляет меня все вспомнить. И тогда я не могу даже нормально дышать.
        Я ложусь в постель. Я выпил достаточно, чтобы отключиться, к тому еще и покурил. Но чувствую, как что-то ползет по моей коже, будто со мной в постели миллион тараканов. Они здесь, чтобы не дать мне отдохнуть. Я хочу себя расцарапать, разорвать кожу, если придется, только чтобы это прекратилось. И я боюсь, что если правда засну, то увижу сон, как прошлой ночью. У меня его не было уже очень давно… много лет. Все дело в компании. И в острове.
        Здесь так темно. Слишком темно. Я чувствую, как эта темнота давит на меня. Словно я в ней тону. Я сажусь в постели и напоминаю себе, что все хорошо. Никто не пытается меня задушить, здесь нет тараканов. Может, все из-за травы - она другая, из-за нее я становлюсь параноиком. Надо принять душ, вот что. Хорошенько отмоюсь в горячей воде.
        А потом мне кажется, что я вижу что-то в углу комнаты. Оно разрастается прямо из темноты.
        Да не. Мне это мерещится. Наверняка. Я не верю в призраков.
        Уверен, все из-за травки и виски. Мой мозг играет со мной злые шутки. Черт, но я клянусь, там что-то есть. Замечаю краем глаза, но когда поворачиваюсь, все исчезает. Я закрываю глаза, как маленький мальчик, который боится монстров под кроватью, и сжимаю пальцами веки до серебряных пятен. Это никуда не годится. Я вижу даже с закрытыми глазами. Лицо. И это не какое-то существо, это человек. И я его знаю.
        - Катись к черту, - шепчу я.
        А потом пытаюсь по-другому:
        - Прости. Я не виноват. Я не подумал…
        Живот сводит. Я как раз успеваю добежать до ванной, прежде чем меня рвет в унитаз, а тело дрожит от страха.
        Джулс. Невеста
        Мы с Чарли стоим на стене и смотрим на мерцающие на материке огни. Остальные так и продолжают играть в эту отвратительную игру. В том, что мы здесь вдвоем, есть что-то запретное. Что-то безрассудное. Возможно, все дело в том, что мы будто возвышаемся над миром, а под нами - крутой обрыв, невидимый, но очень осязаемый, который заставляет дрожать от возбуждения и щекочет нервы. Или же все дело в кромешной тьме. Здесь может случиться все что угодно, и никто об этом не узнает.
        - Я так рада, что ты здесь, - говорю я ему. - Ты же знаешь, что ты мой шафер?
        - Спасибо, - благодарит он. - Я рад быть здесь. Почему ты выбрала этот остров?
        - Ну, знаешь, у меня ирландские корни. И здесь так пустынно, а мне нравится быть первой. А еще этот остров так далеко - что значительно отпугивает журналюг.
        - Они правда попытались бы сделать фото со свадьбы? - его голос звучит так удивленно, словно Чарли не верит, что Уилл настолько знаменит.
        - Могли бы. Уиллу это так подходит - свадебное торжество посреди дикой природы.
        Все, что я сказала, - правда, в каком-то смысле. Просто не вся.
        Я кладу голову ему на плечо. Кажется, он замер. Пожалуй, теперь такая физическая близость перестала быть для нас чем-то естественным. Хотя, если подумать, а разве раньше было иначе?
        Чарли прокашливается.
        - Могу я задать тебе вопрос?
        Он произносит это так серьезно. В его голосе я слышу осторожность.
        - Давай.
        - С ним ты счастлива, правда?
        Я немного приподнимаю голову с его плеча.
        - Что ты имеешь в виду?
        Он пожимает плечами.
        - Только это. Ты же знаешь, как сильно я о тебе беспокоюсь, Джулс.
        - Да, - отвечаю я. - Счастлива. И я могу спросить у тебя то же самое о Ханне.
        - Это абсолютно другое…
        - Правда? Как это?
        Я не хочу слышать ответ; мне не хочется выслушивать очередную нотацию о том, как поспешно мы с Уиллом обручились.
        А после, потому что я выпила в этот вечер больше, чем планировала, и потому что вряд ли мне еще раз выпадет такой шанс, говорю:
        - Ты намекаешь на то, что с тобой я была бы счастливее?
        - Джулс… - скорее стонет, чем говорит он. - Не начинай.
        - Чего? - невинно спрашиваю я.
        - У нас ничего не получилось бы. Мы друзья, хорошие друзья. И ты это понимаешь.
        Тут я чувствую, как он начинает отстраняться от меня, отодвигаясь подальше от края обрыва.
        Но понимаю ли я? И действительно ли он так убежден в этом? Я знаю лишь то, что когда-то он меня хотел. Я все еще думаю о той ночи. К этому воспоминанию я возвращалась много раз… когда мне не хватало фантазии в ванне, например. С тех пор мы никогда не говорили об этом. И из-за этого воспоминание все еще хранит свою силу. Я уверена, что и он все еще об этом думает.
        - Мы тогда были другими людьми, - говорит он, как будто читает мои мысли. Интересно, правда ли он так уверен в своих словах, как хочет показать. - Я не спрашивал не поэтому. Не из-за ревности… или чего-то такого.
        - Правда? Потому что сейчас выглядит так, будто ты ревнуешь.
        - Нет, я…
        - А я говорила, что он хорош в постели? Такими вещами друзья делятся, так ведь? - я знаю, что хожу по лезвию, но не могу удержаться.
        - Слушай, - перебивает Чарли, - я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
        Какая забота, вы посмотрите. Я убираю голову с его плеча. Дистанция между нами увеличивается, как физически, так и метафорически.
        - Я и сама прекрасно знаю, что делает меня счастливой, а что нет. Если ты не заметил, мне уже тридцать четыре. Я больше не та влюбленная в тебя по уши шестнадцатилетняя девственница.
        Чарли корчит рожицу.
        - Боже, да я знаю. Прости, я не это имел в виду. Я переживаю, вот и все.
        Внезапно мне в голову приходит мысль.
        - Чарли? - спрашиваю я. - А ты не писал мне записку?
        - Записку?
        Его недоумение - ответ на мой вопрос. Это не он.
        - Ничего особенного, - отвечаю я. - Забудь. Знаешь что? Думаю, надо идти спать. Если я пойду сейчас, то успею проспать восемь часов.
        - Ладно, - говорит он. Я чувствую, что он рад тому, что я иду спать, и меня это бесит.
        - Обнимемся? - прошу я.
        - Конечно.
        Я прижимаюсь к нему. Его тело мягче Уилла, хотя раньше было таким подтянутым. Но запах все тот же. И почему-то такой знакомый, что странно - учитывая, как давно мы не виделись.
        Ничего не прошло. Он тоже должен это чувствовать. И потом, влечение же вообще никогда не проходит, разве не так? Я уверена: он ревнует.
        Когда я возвращаюсь в комнату, Уилл раздевается. Он ухмыляется, и я иду к нему.
        - Ну что, закончим то, что начали раньше? - мурлычет он.
        Это отличный способ забыть об унижении, оставшемся от разговора с Чарли.
        Я срываю оставшиеся пуговицы на его рубашке, а он отрывает одну бретельку от моего комбинезона, пытаясь его с меня снять. Все как в первый раз - такая же спешка, - но лучше, теперь мы точно знаем, чего хочет другой. Мы трахаемся, прижавшись к кровати, он входит в меня сзади. Я сильно кончаю. И не сдерживаю криков. Каким-то странным образом мне кажется, что б?льшая часть вечера с тех пор, как нас прервали, была своего рода прелюдией. Все эти взгляды других: завистливые и благоговейные. По их реакции сразу понятно, как хорошо мы смотримся вместе.
        И да, мне все еще не по себе от того, что я пересекла черту с Чарли и получила отказ. Может быть, он нас услышит.
        После этого Уилл идет в душ. Он относится к себе с безукоризненной заботой - по сравнению с ним даже я выгляжу неряхой. Я помню, как удивилась, когда узнала, что причина его загара - не постоянное пребывание на солнце, а результат того же автозагара, каким пользуюсь я сама.
        И только теперь, сидя в халате в кресле, я ощущаю странный запах, более сильный, чем запах секса. Это запах моря: соленый, рыбный, оставляющий аммиачный привкус в горле. И пока я сижу здесь, складывается такое впечатление, что этот запах, как клубы дыма, собирается из темных углов комнаты, обретая плоть.
        Я подхожу к окну и открываю его. Теперь, когда стемнело, снаружи стало довольно прохладно. Я слышу, как внизу волны бьются о скалы. Чуть дальше вода серебрится в лунном свете, как расплавленный металл, так ярко, что я едва могу на нее смотреть. Даже отсюда в ней видна зыбкость; волны движутся тяжело и настойчиво. Я слышу, как надо мной, наверху, на крыше кто-то кудахчет. Похоже на радостную насмешку.
        «Ну разумеется, - думаю я, - запах моря должен быть сильнее снаружи, чем внутри?» И все же ветерок, задувающий через окно, свеж и лишен запаха. В этом нет никакого смысла. Я протягиваю руку к туалетному столику и зажигаю ароматическую свечу. Потом сажусь в кресло и пытаюсь успокоиться. Но я практически слышу биение собственного сердца. Оно слишком частое, в груди все трепещет. Может, это просто последствия наших занятий? Или что-то большее?
        Надо поговорить с Уиллом о записке. Сейчас самое время, если я вообще когда-нибудь решусь. Но этим вечером я уже спорила - с Чарли - и не могу заставить себя встретить новое препятствие лицом к лицу. Наверное, это чепуха. Я уверена в этом на 99 процентов. Ну, может, на 98.
        Дверь в ванную открывается. В комнате появляется Уилл с полотенцем на талии. Хотя я только насладилась им, вид его тела сразу же меня отвлекает: все его плоскости и рельефы, набор кубиков на прессе, руки, ноги.
        - Почему ты еще не спишь? - спрашивает он. - Нам надо отдыхать. Завтра важный день.
        Я поворачиваюсь к нему спиной и сбрасываю халат на пол, уверенная, что чувствую на себе его взгляд. Наслаждаясь своей властью. Затем я приподнимаю одеяло и собираюсь скользнуть в постель, и в этот момент мои голые ноги с чем-то соприкасаются. Твердым и холодным, похожим на мертвую плоть. Кажется, оно поддается, когда я невольно вдавливаю туда ноги, и в то же время обвивается вокруг моих ног.
        - Господи боже! Твою-то мать!
        Я отскакиваю от кровати, спотыкаюсь и почти что растягиваюсь на полу.
        Уилл удивленно на меня смотрит.
        - Джулс? Что такое?
        Поначалу я едва могу ему ответить из-за страха и отвращения от того, что только что почувствовала. Паника подступила к горлу удушливым комком. Во мне эхом отдается страх, интуитивный и животный. Это похоже на ночной кошмар - то, что ты видишь во сне в своей постели, а потом просыпаешься в холодном поту и понимаешь, что все это было в твоем воображении. Но это реально. Я все еще чувствую холодный отпечаток на своих ногах.
        - Уилл, - говорю я, наконец-то обретя голос. - Там что-то есть… в кровати. Под одеялом.
        Он в два огромных шага приближается ко мне, берет одеяло двумя руками и срывает его. Я не могу удержать крик. Прямо посреди кровати распласталось огромное черное тело какого-то морского чудища с большими щупальцами.
        Уилл отскакивает назад.
        - Какого хрена? - он звучит скорее рассерженно, чем испуганно. А затем повторяет, как будто эта штука в постели может ему ответить. - Какого хрена?..
        Запах моря - чего-то соленого и гниющего, теперь всепоглощающий - он исходит от этой черной массы на кровати.
        А потом быстро, приходя в себя гораздо быстрее, чем я, Уилл снова приближается к постели. Когда он протягивает руку, я кричу:
        - Не трогай это!
        Но он уже ухватился за щупальца и дернул их. Они высвобождаются, и кажется, что эта штука распадается на части - ужасно, тошнотворно. Она была там, пока мы трахались, ждала нас под одеялом…
        Уилл коротко хохотнул безо всякого намека на юмор.
        - Смотри, это просто водоросли. Это чертовы водоросли!
        Он поднимает их вверх. Я подползаю ближе. И правда. Я видела такое здесь на пляже - толстые темные комки, выброшенные волнами. Уилл кидает их на пол.
        Постепенно все зрелище теряет свой жуткий, зловещий вид и сводится к ужасному беспорядку. Я осознаю всю унизительность своего положения - распростертая на полу и совершенно голая. Чувствую, как замедляется мое сердцебиение. Стало легче дышать.
        Вот только… как эта штука вообще здесь оказалась? И почему она здесь?
        Кто-то сделал это с нами. Принес водоросли и спрятал под одеялом, зная, что это обнаружится только тогда, когда мы ляжем спать.
        Я поворачиваюсь к Уиллу.
        - Кто мог такое сделать?
        Он пожимает плечами.
        - Ну, у меня есть подозрения.
        - Что? Насчет кого?
        - В школе мы так прикалывались над молодняком. Шли через скалы и собирали водоросли на пляже - столько, сколько сможем унести. А потом прятали в кровати. Так что я ставлю на Джонно или Дункана, а возможно, это все парни. Наверное, они думали, что это забавно.
        - Ты называешь это приколом? Мы не в школе, Уилл, и завтра у нас свадьба! Какого хрена? - в каком-то смысле мой гнев - это облегчение.
        Уилл пожимает плечами.
        - Это прикол не для тебя, а для меня. Ну, знаешь, в память о старых временах. Они не думали, что ты расстроишься…
        - Я пойду и всех разбужу, потом узнаю, кто именно это сделал, и покажу, как сильно мне понравилась их шутка.
        - Джулс. - Уилл хватает меня за плечи, а потом начинает мягко успокаивать. - Слушай, если сделаешь это… ну, ты можешь сказать то, о чем потом пожалеешь. И тогда завтра будет испорчено, да? Настроение переменится.
        Отчасти я понимаю, о чем он. Боже, он всегда такой рассудительный - иногда просто до бешенства, всегда принимает взвешенные решения. Я смотрю на черную спутанную массу, которая теперь валяется на полу. Сложно поверить, что так кто-то хотел сделать что-то поистине ужасное.
        - Дорогая, - нежно говорит Уилл, - мы оба устали. У нас был тяжелый день. Давай не будем об этом переживать. Возьмем новую простыню из свободной комнаты.
        Свободная комната предназначалась для родителей Уилла. Они никак не могли смириться с нелепой идеей остаться на острове. Уилл совсем не удивился: «Мой отец никогда особо не интересовался тем, что я делаю, несомненно, женитьба - не исключение». Он казался озлобленным. Уилл почти не говорит о своем отце, отчего, как ни парадоксально, мне кажется, что он оказывает на моего мужа большее влияние, чем ему хотелось бы признать.
        - Принеси еще новое одеяло, - прошу я Уилла. Меня подмывает сказать, что я хочу поспать в другой комнате. Но это было бы иррационально, а я горжусь тем фактом, что совсем не такая.
        - Конечно, - Уилл показывает на водоросли. - И я это уберу. Уж поверь, мне приходилось иметь дело с вещами и похуже.
        В программе Уилл сбегал от волков и отбивался от летучих мышей-вампиров - хотя команда всегда была рядом и могла помочь - так что все это должно было показаться ему жалким. Немного водорослей на простынях - не так уж и страшно, по большому счету.
        - Я завтра с утра поговорю с парнями, - говорит он. - Скажу им, что они чертовы идиоты.
        - Ладно, - соглашаюсь я. Он так хорошо умеет успокаивать. Он такой… пожалуй, это можно выразить только одним словом - идеальный.
        И все же в этот момент, причем ужасно неподходящий, в голове всплывают слова из этой кошмарной маленькой записочки.
        Он не тот, за кого себя выдает…
        изменник… лжец…
        Не выходи за него.
        - Здоровый сон, - успокаивающе говорит Уилл. - Вот, что нам нужно.
        Я киваю.
        Но мне кажется, что я не сомкну глаз.
        Ифа. Свадебный организатор
        Снаружи шум. Странный звук, напоминает плач. Больше похоже на человека, чем на животное, но в то же время есть в этом вопле и что-то нечеловеческое. Мы с Фредди переглядываемся. Все гости где-то полчаса назад пошли спать. Я уж думала, они никогда не устанут. Нам пришлось ждать до самого конца, на тот случай, если им вдруг что-нибудь понадобится. Мы слышали их гомон из столовой, а потом и пение. Фредди в школе изучал латынь и смог перевести, что они напевали: «Если я не склоню небесных богов, то ад всколыхну». У меня мурашки побежали по коже.
        Друзья жениха похожи на мальчишек-переростков. Для мальчишек им недостает невинности, хотя у некоторых она вообще отсутствует. А для взрослых мужчин им стоило бы вести себя приличнее. И есть в них что-то стадное, как у собак, которые могут быть хорошими по одиночке, но как только они сбиваются в стаю, то перестают думать. Мне придется завтра за ними присматривать - убедиться, что их не занесет. По моему опыту, некоторые самые светские рауты, в которых участвовали богатые и достойные гости, заканчивались в итоге самым страшным кошмаром. Я организовала свадьбу в Дублине, где собралась половина ирландской политической элиты - там был даже премьер-министр, - и уже перед первым танцем между женихом и тестем произошла драка.
        А здесь еще и есть дополнительная опасность в виде самого острова. Дикость этого места проникает под кожу. Гости будут чувствовать себя вдали от традиционных моральных норм общества, защищенными от посторонних любопытных глаз. Эти люди - выпускники закрытой школы. Они провели большую часть своей жизни под гнетом строгого набора правил, которые, вероятно, не закончились с окончанием школы: выбор того, в какой поступить университет, на какую пойти работу, в каком доме жить. Со временем я поняла, что те, кто больше всего уважает правила, больше всего любят их нарушать.
        - Я посмотрю, - говорю я.
        - Это небезопасно, - отвечает Фредди. - Я пойду с тобой.
        Я уверяю Фредди, что все будет в порядке. Чтобы его успокоить, даже обещаю прихватить кочергу из камина, когда буду выходить. Из нас двоих смелости у меня побольше, это понятно. Я этим вовсе не горжусь. Просто когда случается нечто ужасное, лучше уж перестать бояться всего остального.
        Я шагаю в ночь. Свет окон «Каприза» почти не помогает, хотя кухня ярко освещена, как и одно из верхних окон - комната, где живут главные герои вечера. Ну, понятно, почему они не спят. Мы слышали ритмичный скрип кровати.
        Пока не буду включать фонарь. Его свет только ослепит успевшие привыкнуть к темноте глаза. Я стою и внимательно слушаю. Все, что поначалу удается разобрать, - это плеск воды и незнакомый шуршащий звук, но потом я наконец понимаю, что это шатер, - ткань шелестит от прикосновения легкого ветерка в пятидесяти метрах от меня.
        А потом снова раздается шум. Теперь мне легче его разобрать. Кто-то рыдает. Невозможно сказать, мужчина это или женщина. Я поворачиваюсь на звук, и мне кажется, что я успеваю уловить краем глаза какое-то движение неподалеку от пристроек «Каприза». Не знаю, как я это увидела, ведь сейчас так темно. Но мне кажется, это в нас запрограммировано, это наши животные инстинкты. Наши глаза настроены ловить любое движение, любое изменение во тьме.
        Это могла быть летучая мышь. Иногда они так стремительно рассекают в сумерках, что их едва ли можно заприметить. Но мне кажется, это было что-то покрупнее. Уверена, это человек - тот самый человек, который сидит и плачет в темноте. Даже когда я приехала сюда много лет назад, несмотря на то что остров тогда был населен, здесь гуляли истории о привидениях. Скорбящие женщины, оплакивающие своих зверски убитых мужей. Голоса усопших, которых лишили надлежащего погребения. В то время мы сами до смерти запугивали себя этими историями. И сейчас, даже против своей воли, я чувствую это - ощущение съеживающейся на костях кожи.
        - Есть тут кто? - зову я. Звук резко обрывается. Ответа не последовало, и я включаю фонарь. Направляю луч сначала в одну сторону, потом в другую.
        Под свет что-то попадает. Я навожу руку на то же самое место и направляю свет вверх по фигуре, которая смотрит на меня. Луч выхватывает темные растрепанные волосы, блестящие глаза. Существо прямиком из местных легенд - Пука: призрачный гоблин, предзнаменование надвигающейся гибели.
        Я невольно делаю шаг назад, луч фонарика колеблется. Постепенно я осознаю. Это всего лишь шафер, прислонившийся к стене одной из надворных построек.
        - Кто там? - хрипит он.
        - Это я. Ифа.
        - А, Ифа. Пришла сказать мне, что пора выключить свет? Пора мне ложиться, как хорошему мальчику?
        Он криво ухмыляется. Но его веселье выглядит неубедительно, и я почти уверена, что вижу на его лице дорожки от слез.
        - Бродить среди пристроек небезопасно, - деловито говорю я. Там есть старая сельскохозяйственная машина, которая может разрезать человека пополам. - Особенно без фонаря, - добавляю я.
        «И особенно настолько пьяного», - думаю я. Хотя, как ни странно, мне кажется, что я защищаю остров от него, а не наоборот.
        Он встает и подходит ко мне. Шафер - крупный и пьяный мужчина, к тому же я улавливаю тошнотворно-сладкий запах травы. Я делаю еще один шаг от него и понимаю, что крепко сжимаю кочергу. Затем он снова ухмыляется, показывая кривые зубы.
        - Ага. Малышу Джонни пора спать. Знаешь, мне кажется, я перебрал. - Он изображает, как пьет из бутылки, а потом курит. - Я всегда чувствую себя немного не в своей тарелке, когда слишком много и того, и другого. Даже подумал, что мне всякая фигня мерещится.
        Я киваю, хотя он меня и не видит. Я тоже.
        Я смотрю, как он поворачивается и, пошатываясь, идет к особняку. Наигранное добродушие не убедило меня ни на секунду. Несмотря на ухмылку, он казался несчастным и испуганным одновременно. Он был похож на человека, увидевшего привидение.
        День свадьбы. Ханна. Плюс один
        Когда я просыпаюсь, голова уже раскалывается. Я вспоминаю, сколько было выпито шампанского, а потом еще и водки. Проверяю часы - семь утра. Чарли крепко спит, лежа на спине. Я слышала его, когда он вернулся ночью и раздевался. И ожидала, что он начнет шуметь и спотыкаться, но, как ни странно, он держал себя в руках.
        - Ханна, - прошептал он мне, когда залез в постель. - Я ушел с той пирушки. Выпил только один шот.
        Мое раздражение понемногу начинало сходить на нет. Но потом я задумалась: а где тогда он был все это время? С кем. И вспомнила, как он заигрывал с Джулс. И как Джонно спросил, спали ли они друг с другом, но они так и не ответили.
        Поэтому я промолчала и притворилась спящей.
        Но проснулась немного заведенной. Мне снились какие-то безумные сны. Думаю, во всем виновата водка. Хотя и воспоминание о взгляде Уилла, который он бросил на меня в самом начале вечера. А потом мы говорили в пещере с Оливией: мы сидели так близко в темноте и передавали друг другу бутылку, пока вода облизывала наши ноги в мягком свете свечи. В этом было столько интимности. Я ловила каждое ее слово, пока она рисовала во тьме яркие картины случившегося с ней. Как будто это меня прижали к стене с задранной юбкой и это я чувствую на себе чьи-то прикосновения. Тот парень, может, и был сволочью, но секс с ним, судя по описанию, был довольно горячим. Мне сразу вспомнился тот трепет и азарт, который испытываешь в постели с незнакомцем, когда не представляешь, что будет дальше.
        Я поворачиваюсь к Чарли. Возможно, сейчас самое время прервать наш сексуальный «застой», вернуть утраченную близость. Я скольжу рукой под одеялом, поглаживая волосы, покрывающие его грудь, опускаю руку ниже…
        Чарли отвечает сонным, удивленным бормотанием. И потом осипшим ото сна голосом говорит:
        - Не сейчас, Ханна. Слишком устал.
        Я отдергиваю руку как ужаленная. «Не сейчас», - как будто я навязываюсь. Он устал, потому что вчера допоздна занимался бог знает чем, хотя на лодке убеждал меня, что это будет наш выходной. Он же знает, как мне сейчас тяжело. У меня возникает внезапное пугающее меня саму желание схватить книгу с ночного столика и ударить его по голове. Этот внезапный прилив гнева настораживает. Такое чувство, словно это негодование копится во мне уже давно.
        Потом в голову закрадывается странная мысль. Я позволяю себе задаться вопросом, каково сейчас Джулс - просыпаться рядом с Уиллом. Я слышала их прошлой ночью - должно быть, как и все в «Капризе». Снова вспоминаю силу его рук, которую я ощутила на себе, когда он вчера помог мне сойти с лодки. А потом думаю о том, как поймала его взгляд вчера вечером, когда он смотрел на меня со странным, немым вопросом. Я чувствовала такую власть, пока он смотрел на меня.
        Чарли что-то бормочет во сне, и я улавливаю противный запах нечищеных зубов. Не могу представить, чтобы у Уилла был неприятный запах изо рта. Внезапно мне становится просто необходимо уйти из этой спальни, от этих мыслей.
        В «Капризе» царит тишина, поэтому, думаю, я проснулась первая.
        Видимо, сегодня довольно сильный ветер, потому что я слышу, как он свистит над старыми камнями дома, пока крадусь вниз по лестнице, и время от времени оконные стекла дребезжат в рамах, будто кто-то только что ударил по ним ладонью. Интересно, самая хорошая погода выдалась вчера? Джулс это не понравится. Я на цыпочках иду на кухню.
        Ифа стоит там в накрахмаленной белой рубашке и брюках с планшетом в руке и выглядит так, словно не спала уже несколько часов.
        - Доброе утро, - говорит она, и я чувствую, что она внимательно изучает мое лицо. - Как вы себя чувствуете сегодня?
        У меня сложилось впечатление, что с ее зорким, оценивающим взглядом Ифа почти ничего не упускает. Она очень даже красива. Мне кажется, что она пытается это скрыть, но красота все равно просачивается. Очерченные темные брови, серо-зеленые глаза. Я бы убила за такую естественную элегантность в стиле Одри Хепберн, за эти скулы.
        - Все хорошо, - отвечаю я. - Простите. Я думала, еще все спят.
        - Мы начали еще на рассвете, - говорит она. - Сегодня такой важный день.
        Я даже почти забыла про саму свадьбу. Интересно, что этим утром чувствует Джулс. Нервничает? Не могу представить, чтобы она переживала хоть о чем-то.
        - Разумеется. Я хотела немного погулять. А то голова побаливает.
        - Ну что ж, - отвечает она с улыбкой, - безопаснее всего идти на гребень острова, по тропинке мимо часовни, чтобы по другую руку был шатер. Так вы обойдете болота. И возьмите резиновые сапоги у двери - вам надо быть осторожной и держаться сухих частей острова, или увязнете в трясине. И еще на гребне ловит связь, если вдруг захотите позвонить.
        Позвонить. Господи, дети! На меня накатывает волна вины, я совсем о них забыла. О собственных детях. Поверить не могу, насколько на этом острове я стала сама не своя.
        Я выхожу на улицу и нахожу тропинку или, скорее, то, что от нее осталось. Это не так-то просто, как описывала Ифа: тропинку едва ли можно разглядеть - там всего лишь трава растет не так густо, как в других местах. Пока я иду, облака проносятся над головой, устремляясь в сторону открытого моря. Сегодня определенно ветренее и пасмурнее, хотя время от времени солнце ослепительно прорывается сквозь облака. Огромный шатер слева от меня шелестит на ветру, когда я прохожу мимо. Я могла бы прокрасться внутрь и посмотреть. Но вместо этого меня тянет к кладбищу, справа от часовни. Может, это отражение моего душевного состояния в это время года, того болезненного настроения, которое наваливается на меня каждый июнь.
        Блуждая среди надгробий, я вижу несколько кельтских крестов, замечаю изображения якорей и цветов. Большинство камней настолько древние, что надписи на них практически неразличимы. Но даже если так, этого языка я все равно не знаю: гэльский, наверное. Некоторые из надгробий сломаны или уже потеряли свою былую форму. Не думая толком о том, что делаю, я дотрагиваюсь рукой до ближайшего ко мне и чувствую, где грубый камень был сглажен ветром и водой на протяжении десятилетий. И только некоторые здесь выглядят немного новее, возможно, незадолго до того времени, как островитяне уехали навсегда. Но большинство могил сильно поросли сорняками, камни мхом, будто за ними давно не ухаживали.
        Затем я натыкаюсь на один, который выделяется, потому что на нем ничего не растет. На самом деле, камень в хорошем состоянии: перед ним стоит маленькая баночка из-под варенья с полевыми цветами. Судя по датам - я быстро подсчитываю - это, должно быть, ребенок, маленькая девочка: «Дарси Модин», - гласит надпись на камне. - «Забрало море». Я смотрю в сторону моря. «Многие утонули, когда мы переправлялись», - сказал нам Мэтти. И я понимаю, что он так и не сказал нам, когда они утонули. Я полагала, это случилось сотни лет назад. Но, может быть, это было совсем недавно. Подумать только, это был чей-то ребенок.
        Я наклоняюсь и касаюсь камня. В горле застревает ком.
        - Ханна! - я поворачиваюсь к «Капризу». Там стоит Ифа и смотрит на меня. - Вам не сюда! - кричит она, а затем показывает в ту сторону, где тропинка вьется дальше от церкви. - Вам туда!
        - Спасибо! - отвечаю я ей. - Простите!
        Такое чувство, будто меня застукали на месте преступления.
        Чем дальше я ухожу от «Каприза», тем обманчивее становится тропинка. Участки земли, которые выглядят безопасными и сухими, проваливаются под ногами, превращаясь в черную жижу. Холодная болотная вода уже просочилась в правый сапог, и промокший носок хлюпает с каждым шагом. Мысль о телах, лежащих где-то подо мной, заставляет вздрагивать. Интересно, узнает ли кто-нибудь сегодня вечером, как близко к могилам они танцуют?
        Я достаю телефон. Связь есть, как и обещала Ифа. Звоню домой. За воем ветра я с трудом распознаю гудки, а потом и мамин голос:
        - Алло?
        - Я не слишком рано звоню? - спрашиваю ее.
        - Боже мой, нет, любимая. Мы уже встали…
        Когда она дает трубку Бену, я едва могу понять, что он говорит, у него такой высокий и пронзительный голос.
        - Еще раз, что, дорогой? - я прижимаю телефон к уху.
        - Я сказал: «Привет, мам». - При звуке его голоса я ощущаю в глубине души ту мощную связь с ним. Когда я пытаюсь сравнить с чем-то мою любовь к детям, то на ум приходит совсем не Чарли. Эта любовь животная, могущественная, инстинктивная. Любовь к родной плоти и крови. Самое близкое сравнение, которое я могу подобрать, - это любовь к Элис, моей сестре.
        - Где ты? - спрашивает Бен. - Звучит как море. А лодки там есть? - Он без ума от лодок.
        - Да, мы на одной приплыли.
        - На большой?
        - Ну, сравнительно.
        - Мам, Лотти вчера было плохо.
        - Что с ней такое? - быстро спрашиваю я.
        Больше всего меня тревожат мои близкие. Когда я была маленькой и просыпалась по ночам, то иногда подползала к кровати моей сестры Элис, чтобы проверить, дышит ли она, потому что самое худшее, что я могла себе представить, - это если ее у меня отнимут.
        - Я в порядке, Хан, - шептала она, улыбаясь. - Но можешь залезть, если хочешь.
        И я лежала, прижавшись к ее спине, чувствуя успокаивающий звук ее дыхания.
        Мама берет трубку.
        - Не о чем беспокоиться, Ханна. Она вчера днем объелась сладкого. Твой отец - дурень - оставил ее наедине с тортом, пока я ходила по магазинам. Теперь она в порядке, любимая, лежит смотрит на диване телевизор, готовится к завтраку. А теперь, - говорит мне мама, - иди развлекайся на этой гламурной свадьбе.
        «Не такая уж я сейчас и гламурная, - думаю я, - с мокрыми носками и слезами от ледяного ветра».
        - Ладно, мам, - говорю ей. - Я попробую завтра позвонить по дороге домой. Они тебя не доводят?
        - Нет, - отвечает мама. - Если честно…
        На том конце отчетливо слышится дрожь в ее голосе.
        - Что?
        - Ну, это неплохо отвлекает. Хорошо. Присматривать за следующим поколением, - она осекается и делает глубокий вдох. - Знаешь… в это время года.
        - Да, - отвечаю ей. - Понимаю, мам. Я тоже это чувствую.
        - Пока, дорогая. Береги себя.
        Когда я кладу трубку, меня осеняет. Так вот кого мне напоминает Оливия? Элис? Все знаки налицо: худоба, хрупкость, взгляд испуганного олененка. Я помню, как впервые увидела свою сестру после того, как она вернулась домой из университета на летние каникулы. Она потеряла около трети своего веса. И выглядела так, словно у нее была ужасная болезнь - будто что-то съедало ее изнутри. И хуже всего оказалось то, что она не могла никому рассказать о том, что с ней случилось. Даже мне.
        Я иду дальше. А потом останавливаюсь и оглядываюсь вокруг. Не уверена, что иду в правильном направлении, но теперь и непонятно, какое из направлений верное. Отсюда не видно ни «Каприза», ни шатра, они скрыты за горой. Я считала, что возвращаться будет проще, потому что тогда я уже буду знать дорогу. Но теперь мне кажется, что я заблудилась, - по пути сюда мои мысли были совсем о другом. Видимо, я шла не той дорогой; здесь местность заболочена сильнее. Мне приходится прыгать по кочкам, чтобы избежать черных влажных участков. Я прыгаю снова. Но немного увязнув, решаю отскочить подальше. Но ошибаюсь: нога соскальзывает, и мой левый сапог приземлился не на травянистый бугорок, а на мягкую поверхность торфяника.
        Я начинаю увязать - и все сильнее. Это происходит так стремительно. Земля разверзается и проглатывает мою ногу. Я теряю равновесие, отступаю, и моя вторая нога скрывается в трясине с ужасным чавкающим звуком, так же быстро, как рыба - в черной глотке того баклана. Через несколько мгновений торф, кажется, оказывается поверх моих ботинок, и я погружаюсь еще глубже. Первые несколько секунд меня не отпускает ступор. А потом я понимаю, что должна действовать, чтобы спасти себя. Я тянусь к кочке и хватаюсь за два пучка травы.
        Я пытаюсь подтянуться на руках. Ничего не происходит. Похоже, я крепко застряла. Как же будет неловко, когда я вернусь в «Каприз» изгвазданная по уши и стану объяснять, что произошло. А потом я понимаю, что все еще тону. Черная земля медленно ползет по моим коленям, вверх по бедрам. Сантиметр за сантиметром она поглощает меня.
        Внезапно мне становится абсолютно плевать на то, как я выгляжу. Я действительно в ужасе.
        - Помогите! - кричу я. Но мои слова уносит ветер. Мой голос не охватит даже несколько метров, не говоря уже о том, чтобы долететь до особняка. И все же я делаю еще одну попытку:
        - Помогите мне!
        Я думаю о погребенных в болоте. Представляю скелеты, которые протягивают ко мне руки из глубин, готовые утащить меня вниз. И, собрав все силы, начинаю карабкаться по земле, чтобы подтянуться вверх, фыркая и рыча от напряжения, как животное. Кажется, что ничего не происходит, но я стискиваю зубы и стараюсь изо всех сил.
        И потом у меня возникает отчетливое чувство, что за мной наблюдают. По спине бегут мурашки.
        - Тебе помочь?
        Я вздрагиваю. Не могу повернуться, чтобы посмотреть, кто говорит. Медленно они обходят меня кругом, чтобы очутиться прямо перед моим лицом. Это друзья жениха: Дункан и Пит.
        - Мы тут немного осматривались, - говорит Дункан. - Ну, знаешь, оценивали остров.
        - Мы и не думали, что нам доведется спасти даму, - ухмыляется Пит.
        Выражения их лиц почти невинны. Но у Дункана подергивается уголок рта, и мне кажется, что тайком они насмехаются надо мной. Возможно, они даже наблюдали как я тут извивалась. Я не хочу принимать их помощь. Но я не в том положении, чтобы выбирать.
        Они берут меня за руки. С их помощью мне наконец-то удается выдернуть одну ногу из трясины. Я теряю сапог, когда вытаскиваю ногу из топи, и углубление затягивается так же быстро, как и открывалось. Я вытаскиваю вторую ногу и осторожно выбираюсь на берег. Какое-то мгновение я валяюсь на земле, дрожа от усталости и всплеска адреналина, не в силах подняться на ноги. Поверить не могу, что сейчас произошло. Потом я вспоминаю, что двое мужчин смотрят на меня сверху вниз и каждый держит меня за руку. Я вскакиваю на ноги, благодарю их, отдергивая руки так быстро, как могу, чтобы не показаться грубой, - наши соприкоснувшиеся пальцы внезапно кажутся странной интимностью. Теперь, когда всплеск адреналина отступает, я начинаю осознавать, как я, должно быть, выглядела в их глазах, когда они вытащили меня: на моей кофте зияет дыра, обнажая старый серый лифчик, щеки раскраснелись и вспотели. И еще я понимаю, насколько мы здесь изолированы. Их двое, а я всего одна.
        - Спасибо, ребят, - говорю я, проклиная дрожь в голосе. - Думаю, мне надо возвращаться к «Капризу»
        - Да, - протягивает Дункан. - Надо отмыть всю эту грязь до вечера.
        И я не понимаю, то ли это мои нервы, то ли он и впрямь на что-то намекает.
        Я снова иду к особняку. Шагаю так быстро, как только могу в носках, стараясь выбирать только самые безопасные переходы. Мне вдруг очень захотелось вернуться в «Каприз», и да, - вернуться к Чарли. Уйти от трясины как можно дальше. И, если честно, от моих спасителей тоже.
        Ифа. Свадебный организатор
        Я сажусь за стол, собираясь освежить в памяти планы на сегодня. Мне нравится этот стол. Его ящички полны воспоминаний. Фотографии, открытки, письма - бумага с годами пожелтела, как и испещрявшие ее детские каракули.
        Я нахожу по радио прогноз погоды. Здесь ловит несколько станций с Голуэя.
        - Сегодня вечером ожидается сильный ветер, - сообщает диктор. - Сложно сказать с уверенностью, где будет эпицентр шторма, но затронута будет точно б?льшая часть Коннемары и Западного Голуэя, особенно острова и прибрежные районы.
        - Это не очень хорошо, - говорит Фредди, остановившись у меня за спиной.
        Мы слушаем, как мужчина по радио объявляет, что ветер усилится после пяти вечера.
        - К этому времени все будут в шатре, - успокаиваю себя я. - И он должен выстоять даже при сильном ветре. Так что переживать не о чем.
        - А как же электричество? - спрашивает Фредди.
        - Оно же выдержит, так? Если только не грянет настоящий шторм. А про него ничего не сказали.
        Сегодня мы встали на рассвете. Фредди даже съездил с Мэтти на материк, чтобы купить кое-какие продукты, пока я проверяла, все ли здесь в порядке. Скоро приедет флорист, чтобы расставить в часовне и шатре букеты местных полевых цветов: веронику, дикие пятнистые орхидеи и голубоглазку.
        Фредди возвращается на кухню, чтобы добавить последние штрихи к блюдам, приготовленным заранее: канапе и холодные рыбные закуски из коптильни Коннемары. Мой муж обожает еду. Он может говорить о блюде, которое придумал, так, как великий музыкант мог бы расхваливать свои творения. Это из детства; он утверждает, что тогда у него не было никакого разнообразия в рационе.
        Я иду к шатру. Он раскинулся на холме по соседству с часовней и кладбищем, примерно в пятидесяти метрах к востоку от «Каприза» на участке незаболоченной земли, по обеим сторонам которой находится топь. До меня доносятся звуки отчаянной возни, а потом выскакивают и виновники переполоха: зайцы, испуганно высунувшиеся из своих нор вырытых ими в вересковых полях, где они устраиваются на ночлег. Какое-то время они бегут передо мной, маша белыми хвостиками и мощными лапами, потом сворачивают к высокой траве по обе стороны и исчезают из виду. В гэльском фольклоре зайцы - многоликие; иногда, когда я вижу их, то задумываюсь обо всех ушедших душах Иниш Ан Амплоры, материализующихся здесь снова, чтобы сновать среди вереска.
        В шатре я приступаю к своим обязанностям: заполняю обогреватели и делаю финальные штрихи в сервировке стола - акварельные меню ручной работы, льняные салфетки в массивных серебряных кольцах, на каждой из которых выгравировано имя гостя, который унесет их домой. Гости почувствуют разительный контраст изысканности этих красиво украшенных столов с дикой природой на открытом воздухе. А потом мы зажжем ароматические свечи от «Клун Кин Ателье», эксклюзивного парфюмерного магазина Голуэя, доставленные из бутика за немалые деньги.
        Шатер весь вибрирует от ветра, пока я делаю свою работу. Просто удивительно, через несколько часов это гулкое пустое пространство заполнится людьми. Свет здесь тусклый и желтый по сравнению с ярким холодным светом снаружи, но сегодня вечером все это сооружение будет светиться, как один из тех бумажных фонариков, которые запускают в ночное небо. Люди на материке смогут увидеть, что на Иниш Ан Амплоре происходит что-то захватывающее - на острове, который все считают мертвым, призрачным местом, будто он существует только на страницах учебников. Если я правильно сделаю свою работу, эта свадьба будет гарантировать то, что о Бакланьем острове снова заговорят в настоящем времени.
        - Тук-тук!
        Я поворачиваюсь. Это жених. Он вытянул руку и притворился, будто стучит по краю шатра, будто там правда есть дверь.
        - Я ищу двух своих друзей, - поясняет он. - Нам уже надо одеваться в утренние костюмы. Вы никого из них не видели?
        - А, - говорю я. - Доброе утро. Нет, кажется, не видела. Вы хорошо спали?
        Я до сих пор не могу поверить, что это правда он, во плоти: Уилл Слейтер. Мы с Фредди смотрели «Дожить до утра» с самого начала. Хотя я не стала говорить об этом ни жениху, ни невесте на тот случай, если они подумают, что мы какие-то чокнутые фанаты, которые опозорят и их, и себя.
        - Хорошо! - отвечает он. - Очень хорошо.
        Он очень хорош в реальной жизни, даже лучше, чем на экране. Я наклоняюсь, чтобы поправить вилку, на тот случай, если показалось, что я смотрю на него слишком долго. Сразу видно, что он всегда был так красив. Некоторые люди неуклюжи и нелепы в детстве, но вырастают в привлекательных взрослых. Но этот человек обращается со своей красотой с такой легкостью и изяществом. Я подозреваю, что он использует ее и с большим размахом, явно очень хорошо осознавая ее силу. Каждое его движение отточено как у хищника на охоте.
        - Я рада, что вы хорошо спали, - говорю я.
        - Но, - продолжает он, - у нас была небольшая проблема перед сном.
        - Что?
        - Водоросли под одеялом. Мои друзья решили пошутить.
        - О, боже мой, - сокрушаюсь я. - Мне так жаль. Вы должны были позвать меня или Фредди. Мы бы сразу все исправили, перестелили постель.
        - Вам не за что извиняться, - успокаивает он, одаривая очередной обаятельной улыбкой. - Мальчишки всегда остаются мальчишками. - Он пожимает плечами. - Даже если Джонно - мальчишка-переросток.
        Уилл подходит ко мне настолько близко, что я чувствую запах его парфюма. Я делаю маленький шаг назад.
        - Здесь все так чудесно, Ифа. Очень впечатляет. Вы отличный профессионал.
        - Спасибо. - Тон моего голоса не располагает к дружелюбной беседе. Хотя мне кажется, Уилл Слейтер не привык к людям, которые не хотят с ним разговаривать. Я осознаю, когда он так и не уходит, что, возможно, для него моя холодность - это вызов.
        - Так какая у вас история, Ифа? - спрашивает он, склоняя голову на бок. - Разве вам не бывает одиноко тут, вдвоем с Фредди?
        Ему правда интересно или он просто играет? Зачем ему что-то знать обо мне? Я пожимаю плечами.
        - Нет, не особо. Я всегда была одиночкой. Зимой, если честно, мы тут просто выживаем. Но выбрали мы это место ради лета.
        - Но как вы вообще здесь очутились? - он кажется искренне заинтересованным. Уилл - один из тех людей, которые могут вас убедить, что ловят каждое ваше слово. Наверное, в этом и кроется часть его очарования.
        - Раньше я оставалась здесь на летние каникулы, - говорю я. - В детстве. Мы всей семьей приезжали сюда.
        Я не часто говорю о том времени. Впрочем, я многое могу ему рассказать. О дешевых клубничных леденцах на пляже из белого песка, о пятнах красного пищевого красителя на губах и языках. О ныряниях со скал на другой стороне острова, о том, как мы жадными пальцами рылись в содержимом наших сетей в поисках креветок и крошечных полупрозрачных крабов. Плескались в бирюзовом море в укромных бухточках, пока не привыкли окончательно к низкой температуре. Но, разумеется, я ничего ему не скажу: это было бы неуместно. Мне нужно сохранить границу между собой и гостями.
        - А, - удивляется он. - Я и не распознал у вас местный акцент.
        Интересно, а чего он ожидал? Кучу виски, клетчатую юбку, клевер и лепреконов?
        - Нет, - говорю я ему. - У меня дублинский акцент, он менее выражен. Но я жила в разных местах. В детстве мы часто переезжали из-за папиной работы - он был профессором в университете. Пожили в Англии, даже немного в Штатах.
        - Вы познакомились с Фредди за границей? Он англичанин, верно?
        Все еще такой заинтересованный, такой обаятельный. От этого мне слегка не по себе. Я гадаю, что же на самом деле ему нужно.
        - Мы с Фредди знакомы очень давно, - говорю ему я.
        Опять улыбается обаятельной, заинтересованной улыбкой.
        - Детская любовь?
        - Можно сказать и так, - хотя это не совсем верно. Фредди на несколько лет младше меня, и мы много лет оставались просто друзьями. А может, даже и не дружили, а просто цеплялись друг за друга, как за спасательные шлюпки. Особенно после того, как моя мать превратилась в оболочку человека, которым она когда-то была. За несколько лет до сердечного приступа моего отца.
        Но вряд ли я расскажу все это жениху. Кроме всего прочего, в моей профессии важно никогда не позволять себе казаться слишком человечным, слишком подверженным слабостям.
        - Понятно, - говорит он.
        - А теперь, - сразу же вставляю я, пока он не успел задать следующий вопрос, каким бы он ни был, - если вы не возражаете, я пойду дальше работать.
        - Конечно, - отвечает он. - Сегодня вечером приедут настоящие животные, Ифа. Я лишь надеюсь, что они не устроят хаос.
        Он проводит рукой по волосам и ухмыляется, как мне кажется, виновато и самоуверенно одновременно. Он улыбается, обнажая свои ослепительно белые зубы. Настолько ослепительные, что я даже задумываюсь, не вставил ли он в них лампочку.
        А потом Уилл подходит ближе и кладет руку мне на плечо.
        - Ты потрясающе делаешь свою работу, Ифа. Спасибо.
        Он задерживает руку на мгновение дольше, чем это принято, и я чувствую, как тепло его ладони просачивается сквозь рубашку. И внезапно осознаю, что в этом огромном пространстве мы с ним совсем одни.
        Я улыбаюсь - своей самой вежливой, самой профессиональной улыбкой - и отступаю. Полагаю, такой человек, как он, уверен в своей сексуальности. Сначала она кажется притягательной, но под ней скрывается что-то более темное, сложное. Не думаю, что его действительно влечет ко мне - ничего подобного. Он положил руку мне на плечо, потому что может. Возможно, я себя накручиваю. Но это было чем-то вроде напоминания о том, что он здесь главный, что я работаю на него. И должна плясать под его дудку.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Поисковый отряд уходит в темноту. В тот же миг на них с пронзительным ревом набрасывается ветер. Пламя керосиновых факелов колышется, недовольно шипит, угрожая вот-вот погаснуть. Глаза слезятся, в ушах звенит. Они вынуждены идти против ветра, сопротивляясь ему, низко склонив головы.
        В крови кипит адреналин - это битва со стихией. Чувство, знакомое им с детства, - глубокое, безымянное, дикое - оно будоражит воспоминания о ночах, которые не сильно отличаются от этой. Только тьма и они.
        Мужчины медленно двигаются вперед. Длинный участок земли между «Капризом» и шатром, окруженный торфяным болотом с обеих сторон, - вот где отряд начнет поиски. Они кричат:
        - Там кто-нибудь есть?
        А потом:
        - Кто-нибудь ранен?
        И:
        - Вы нас слышите?
        Ответа нет. Ветер поглощает их голоса.
        - Может, нам стоит разделиться! - кричит Феми. - Ускорить поиски.
        - Ты спятил? - отвечает Ангус. - Когда по обеим сторонам болото? Никто не знает, откуда начинать. Особенно в такой темноте. Я… я не боюсь. Но меня не прельщает мысль о том, чтобы одному найти, ну, знаешь… всякую фигню.
        Поэтому они остаются вместе на расстоянии вытянутых рук.
        - Она должна была очень громко орать, - кричит Дункан. - Та официантка. Ну, чтобы это перекричать.
        - Наверное, она была в ужасе, - предполагает Ангус.
        - А ты боишься, Ангус?
        - Нет. Отвали, Дункан. Но… ничего же не видно…
        Его слова теряются в остервенелом порыве ветра. Сноп искр, и ветер задул пламя двух больших керосиновых факелов, как праздничные свечи. Мужчины все равно держат их в руках, выставив вперед, как мечи.
        - Вообще! - снова кричит Ангус. - Может, я и боюсь. И что в этом такого? Может, мне не нравится бродить посреди чертовой бури… и искать то, что может оказаться…
        Его слова обрывает испуганный крик. Они оборачиваются, держа факелы высоко над головой, и видят Пита, хватающегося за воздух, одна его нога уже наполовину увязла в трясине.
        - Вот же придурок! - кричит Дункан. - Наверное, он отошел от незаболоченного участка.
        Но он чувствует облегчение, как и все остальные. На мгновение они подумали, что Пит что-то нашел.
        Они его вытаскивают.
        - Господи! - сокрушается Дункан, когда Пит, освободившись, распластался на четвереньках в ногах у мужчин. - Ты второй, кого нам сегодня пришлось спасти. Мы с Феми нашли жену Чарли, которая визжала, как свинья, увязнув в этом чертовом болоте.
        - Тела… - стонет Пит. - В болоте…
        - Ой, да заткнись ты, Пит! - злобно прерывает его Дункан. - Не будь идиотом. - Он машет факелом перед лицом Пита, а потом, повернувшись к остальным, замечает: - Посмотрите на его глаза - он же совсем с катушек слетел. Я это знал. Зачем мы его взяли? Он же чертова обуза.
        Все вздыхают с облегчением, когда Пит замолкает. Никто больше не говорит о телах. Это часть местного фольклора, они все это знают. От этих историй можно отмахнуться - хотя и не так легко, как при свете дня, когда все кажется более знакомым. Но нельзя отрицать вероятность того, что они могут найти. Здесь есть реальная опасность - незнакомый и коварный в темноте ландшафт. Мужчины только сейчас начинают полностью осознавать это. Насколько они не подготовлены к этой ночной вылазке.
        Ранее тем же днем. Джулс. Невеста
        Я открываю глаза. Важный день.
        Я почти не спала прошлой ночью, а когда уснула, мне снился странный сон: разрушенная церковь, я вижу, как вокруг оседает пыль, когда вхожу. Я проснулась, чувствуя себя не в своей тарелке. Это паранойя от выпитого, точно. И я уверена, что до сих пор ощущаю запах водорослей, хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как их убрали.
        Уилл первым делом ушел в свободную комнату в знак уважения к традициям, но я поймала себя на мысли о том, что очень хочу, чтобы он был здесь. Неважно. Я дойду до конца усилием воли и благодаря приливу адреналина: мне придется.
        Я оборачиваюсь и смотрю на платье, висящее на вешалке. Защитная накидка развевается туда-сюда. Я уже поняла, что в этом месте есть ветер, который каким-то образом проникает внутрь, несмотря на закрытые двери и окна. Он кружит, целует тебя в шею, мягко, будто касаясь пальцами, пробегает по позвоночнику.
        Под шелковым халатом на мне белье, которое я выбрала для сегодняшней ночи в «Коко де Мер». Самые нежные кружева, тонкие, как паутина, соответствующего мероприятию кремового оттенка. Очень традиционно, на первый взгляд. Но на трусах - ряд крошечных перламутровых пуговиц, которые можно полностью расстегнуть. Мило, но на самом деле очень грязно. Я знаю, что Уиллу потом это очень понравится.
        Движение за окном привлекает мое внимание. Внизу, на скале, я вижу Оливию. Она в том же мешковатом джемпере и рваных джинсах, в которых была вчера, босиком пробирается к краю, туда, где море разбивается о гранит, взрываясь пеной. Почему, черт возьми, она не готовится, как следовало бы? Ее голова и плечи опущены, спутанные волосы развеваются. В какой-то момент она оказывается так близко к краю, к буйству воды, что у меня перехватывает дыхание. Она может упасть, и я не успею спуститься, чтобы спасти ее. Она может утонуть прямо там, пока я беспомощно стою тут.
        Я тарабаню по оконному стеклу, но мне кажется, что она меня игнорирует или - допускаю такую возможность - не слышит из-за шума волн. К счастью, кажется, она отошла дальше от обрыва.
        Ладно. Не буду больше за нее беспокоиться. Пора мне уже начать готовиться. Я запросто могла бы нанять визажиста с материка, но ни за что на свете не передала бы контроль над своей внешностью кому-то другому в такой важный день. Если Кейт Миддлтон довольствуется собственноручным макияжем, то и я могу.
        Я тянусь за косметичкой, но от неожиданной дрожи в руках все с грохотом падает на пол. Черт. Я никогда не бываю неуклюжей. Я… нервничаю?
        Я смотрю вниз на рассыпавшееся содержимое, сверкающие золотые тюбики туши и губной помады, бегущие от меня по половицам, перевернутую пудреницу, оставившую бронзовый след.
        Там, посреди всего добра, лежит маленький сложенный листок бумаги, слегка почерневший. От одного его вида у меня кровь стынет в жилах. Я смотрю, не в силах отвести взгляд. Почему такая мелочь занимала такое огромное место в моих мыслях в течение последних двух месяцев?
        Ради всего святого, зачем я ее оставила?
        Я разворачиваю записку, хотя мне это и не надо: все слова отпечатались в моем сознании.
        Уилл Слейтер - не тот,
        кем ты его считаешь.
        Он изменник и лжец.
        Не выходи за него.
        Я уверена, что это какой-то ненормальный. Уилл всегда получает письма от незнакомцев, которые думают, что знают его, знают все о его жизни. Иногда я становлюсь объектом их ненависти. Помню, как в интернете появилась пара наших фотографий с подписью: «Уилл Слейтер ходит по магазинам со своей собачонкой, Джулией Киган». Видимо, в интернете тогда нечего было обсудить.
        И хотя я знала - знала - что это ужасная затея, но в итоге я просматривала комментарии под фотографией. Боже. Я уже видела всю эту желчь, но когда она направлена непосредственно на тебя, то кажется особенно ядовитой, ужасно личной. Я будто наткнулась на эхо моих самых неприятных о себе мыслей.
        - Боже, она думает, что вся из себя такая, да?
        - Выглядит, как настоящая с*ка, как по мне.
        - Господь, разве ты не слышала, что нельзя спать с мужиком, у которого ляжки тоньше, чем у тебя?
        - Уилл! ЯТЛ! Выбери меня вместо нее!:):):) Она тебя не заслуживает……
        - Боже, я ее ненавижу прямо с первого взгляда. Сопливая корова.
        Почти все комментарии были такими. Трудно было поверить, что так много совершенно незнакомых людей чувствуют ко мне такую злобу. Я прокрутила страницу вниз, пока не наткнулась на пару фанатских комментов:
        - Он выглядит счастливым. Она ему подходит!
        - Кстати, она же редактор «Загрузки» - обожжжаю этот сайт. Они хорошо смотрятся.
        Даже эти добрые комментарии по-своему напрягали - как будто кто-то из них знал Уилла, знал меня. Будто они могли судить, что для него хорошо. Уилл - живой человек. Но с такой известностью, как у него такое случается сплошь и рядом, потому что он еще не поднялся до тех, кому он подчиняется.
        Однако эта записка отличается от тех комментариев в интернете. Она более интимная. Ее бросили в почтовый ящик без марки, значит, доставили лично. Кто бы это ни написал, он знает, где мы живем. Он или она приезжали к нам в Ислингтон, который до недавнего времени был моим домом. Менее вероятно, конечно, что это случайный ненормальный. Или это мог быть самый худший вид ненормальных.
        Но мне пришло в голову, что это может быть кто-то, кого мы знаем. Даже тот, кто приезжает сегодня на этот остров.
        В тот вечер, когда пришла записка, я бросила ее в камин. Через несколько секунд я выхватила ее, обжигая при этом запястье. У меня все еще остался отпечаток - блестящая розовая метка на нежной коже. Каждый раз, когда я ее вижу, думаю о записке, спрятанной в тайнике. Четыре маленьких слова:
        Не выходи за него.
        Я разрываю записку. Рву ее на мелкие кусочки, снова и снова, пока она не превращается в бумажное конфетти. Но этого недостаточно. Я несу обрывки в туалет и дергаю за цепочку, пристально наблюдая, пока все кусочки не исчезают в водовороте. Я представляю себе, как они спускаются по водопроводу в Атлантику, в тот же океан, что окружает нас. Эта мысль беспокоит меня больше, чем следовало бы.
        В любом случае, теперь ее нет в моей жизни. Она исчезла. И больше я не стану о ней думать. Я беру мою расческу, завивку для ресниц и тушь: мой арсенал, колчан моих стрел.
        Сегодня я выхожу замуж, и это будет чертовски сногсшибательно.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        - Боже, в такую погоду невозможно идти. - Одной рукой Дункан прикрывает лицо от ревущего ветра, а другой размахивает факелом, выпуская сноп искр. - Кто-нибудь что-то видел?
        Но что они ищут? Этот вопрос волновал всех. Они помнят слова официантки. Тело. Каждый бугорок или ямка в земле - потенциальный источник ужаса. Факелы, которые они держат перед собой, помогают не так сильно, как могли бы. Тьма вокруг них на контрасте кажется еще гуще.
        - Мы как будто вернулись в школу! - кричит Дункан остальным. - Рыскаем в темноте. Кто-нибудь хочет поиграть в «Выживание»?
        - Не будь сволочью, Дункан! - прерывает его Феми. - Ты не забыл, что мы должны искать?
        - Ну, да. Тогда, пожалуй, «Выживанием» это не назовешь.
        - Это не смешно, - отвечает Феми.
        - Ну ладно! Успокойся. Я просто пытался разрядить обстановку.
        - Да, но мне кажется, сейчас это тоже ни к чему.
        Дункан поворачивается к нему.
        - Я вышел и ищу, так ведь? Не то что эти придурки в шатре.
        - «Выживание» тоже не было веселым, - говорит Ангус. - Разве нет? Теперь я это понимаю. Я… мне надоело притворяться, что это была крутая забава. Это просто ужасно. Кто-то мог умереть… да и умер, вообще-то. А школа просто это замяла…
        - Это был несчастный случай, - обрывает его Дункан. - Когда погиб тот парень. «Выживание» тут ни при чем.
        - Да неужели? - кричит в ответ Ангус. - И как ты это понял? Да ты просто любишь эту фигню. Я знаю, что ты от этого кайфовал - когда пришла твоя очередь пугать младших парней. Теперь уже не так удобно быть садистом, да? Готов поспорить, тебе не было так круто с тех пор…
        - Ребят, - перебивает их Феми, всегда на страже порядка. - Сейчас не самое подходящее время.
        Некоторое время они молчат, продолжая брести в темноте, наедине со своими мыслями. Никто из них никогда не выходил на улицу в такую погоду. Ветер налетает порывами. Иногда он затихает настолько, что они слышат собственные мысли. Но в эти моменты он только готовится к следующей атаке: напряженный шорох, похожий на звук тысяч роящихся насекомых. А потом он поднимается до воя, который ужасно напоминает визг человека - эхо крика той официантки. Ветер почти что сдирает кожу, ослепляет. Он заставляет их стиснуть зубы - а зубы ветра сжимают самих мужчин.
        - Как будто все нереально, да?
        - Что, Ангус?
        - Ну, знаете, в один момент мы в шатре, танцуем и едим свадебный торт. А теперь мы здесь, ищем… - он призывает всю свою храбрость, чтобы произнести это слово, - тело. Как думаете, что могло произойти?
        - Мы до сих пор не знаем, что ищем, - отвечает Дункан. - Мы полагаемся на слово одной девчонки.
        - Да, но она казалась очень уверенной…
        - Ну, - вставляет Феми, - там была куча пьяных людей. Все вышло из-под контроля. Такое несложно представить. Чтобы кто-то вышел из шатра в темноту, и произошел несчастный случай…
        - А что насчет того мужика, Чарли? - предлагает Дункан. - Он был просто в слюни.
        - Да, - кричит Феми, - он точно напился больше всех. Но после того, что мы с ним сделали на мальчишнике…
        - Лучше об этом помалкивать, Фем.
        - А вы видели раньше ту подружку невесты? - кричит Дункан. - Кто-то подумал о том же, о чем и я?
        - Что? - переспрашивает Ангус. - Что она пыталась… ну, сами понимаете…
        - Убить себя? - предлагает Дункан. - Да, я так подумал. Она с самого приезда странно себя ведет. У нее точно не все дома. Вот она точно могла сделать что-нибудь глуп…
        - Кто-то идет, - кричит Пит, перебивая его и указывая в темноту позади мужчин, - кто-то идет за нами…
        - Да заткнись ты, придурок, - оборачивается к нему Дункан. - Боже, он действует мне на нервы. Надо отвести его обратно к шатру. Потому что клянусь…
        - Нет, - в голосе Ангуса слышится дрожь. - Он прав. Там правда что-то есть…
        Остальные тоже оборачиваются, двигаясь неуклюжим кругом, натыкаясь друг на друга, подавляя панику. Все они замолкают, глядя назад, в ночь.
        В темноте к ним подпрыгивает свет. Они протягивают свои факелы, стараясь разглядеть, что это такое.
        - А! - с облегчением кричит Дункан, - это он, тот толстый мужик, муж свадебного распорядителя.
        - Но подождите, - говорит Ангус. - А что это… у него в руке?
        Ранее тем же днем. Оливия. Подружка невесты
        Из окна я вижу лодки, доставляющие гостей на остров, - далекие темные силуэты, которые все ближе и ближе. Церемония уже совсем скоро. Мне надо собираться, и видит бог, я встала достаточно рано. Я проснулась с болью в груди и раскалывающейся головой и вышла подышать свежим воздухом. Но сейчас я сижу в своей комнате в лифчике и трусах. Все еще не могу заставить себя надеть это платье. Я нашла небольшое багровое пятно на бледном шелке, видимо, маленький порез, который я сделала вчера на бедре, немного кровоточил, когда я примеряла платье. Слава богу, Джулс ничего не заметила. От этого она и правда могла слететь с катушек. Я застирала его в раковине под холодной водой с мылом. Слава богу, почти все отошло. Осталось только крошечное темно-розовое пятно, как напоминание.
        На меня накатили воспоминания о другой крови, много месяцев назад. Не знала, что ее будет так много. Даже закрывая глаза, я все равно вижу красные пятна под веками.
        Я снова смотрю в окно, размышляя о прибывающих гостях. Чувствую приступы клаустрофобии в этом месте с тех пор, как мы приехали, - нет спасения, бежать некуда… но сегодня будет намного хуже. Меньше чем через час Джулс позовет меня, и тогда мне придется идти по проходу перед ней, и все будут смотреть на нас. А потом еще люди - родственники и незнакомцы - с которыми мне придется разговаривать. Не думаю, что справлюсь. Внезапно я чувствую, что не могу дышать.
        Я думаю о том, что единственный раз, когда я чувствовала себя здесь немного лучше, был прошлой ночью в пещере, с Ханной. Я ни с кем не могла разговаривать так, как с ней: ни с моими друзьями, ни с кем другим. Не знаю, что в ней такого. Думаю, все дело в том, что она тоже выглядит здесь неуместной, будто и она пыталась спрятаться от всего.
        Я могу пойти и найти Ханну. Думаю, теперь я смогу с ней поговорить. Расскажу ей все остальное. Избавлюсь от этого груза. От одной мысли кружится голова и тошнит. Но, может, потом станет лучше, в каком-то смысле - перестанет казаться, словно я не могу набрать воздух в легкие.
        Руки дрожат, когда я натягиваю джинсы и джемпер. Если я скажу ей, то уже не смогу забрать свои слова. Но мне кажется, я приняла решение. Думаю, у меня нет выбора, если я не хочу окончательно сойти с ума.
        Я крадусь из комнаты. Такое ощущение, что сердце подпрыгнуло к горлу и бьется так сильно, что я не могу сглотнуть. Я на цыпочках пробираюсь через столовую и поднимаюсь по лестнице. Мне нельзя ни на кого натыкаться по дороге, иначе я точно испугаюсь.
        Комната Ханны, кажется, находится в конце длинного коридора. Когда я подхожу ближе, то понимаю, что слышу оттуда отзвуки голосов, становящиеся все громче.
        - Да бога ради, Хан, - слышу я. - Ты ведешь себя ужасно нелепо…
        Дверь приоткрыта. Я подкрадываюсь чуть ближе. Ханны нигде не видно, но я замечаю Чарли в одних трусах, вцепившегося в край комода, как будто он пытается сдержать свой гнев.
        Я резко останавливаюсь. У меня такое чувство, будто я увидела что-то, чего не должна была видеть, будто я шпионила за ними. Я по глупости и не подумала о том, что Чарли тоже будет здесь, - Чарли, в которого я когда-то была до ужаса влюблена. Я не могу это сделать. Не могу подойти и постучать в их дверь, спросить Ханну, не зайдет ли она поболтать… не тогда, когда они почти раздеты и явно о чем-то спорят. А потом я чуть не подпрыгиваю до потолка, когда позади меня открывается еще одна дверь.
        - О, привет, Оливия! - Это Уилл. На нем брюки от костюма и белая распахнутая рубашка, выставляющая на обозрение загорелую и мускулистую грудь. Я быстро отвожу взгляд.
        - Мне казалось, что я кого-то услышал, - говорит он и хмурится. - Что ты здесь делаешь?
        - Н-ничего, - говорю я или скорее пытаюсь сказать, потому что у меня едва ли получается издать какой-то звук, лишь хриплый шепот. Я разворачиваюсь и ухожу.
        У себя в комнате я сажусь на кровать. Ничего не получилось. Уже слишком поздно. Я упустила свой шанс. Надо было как-то рассказать все Ханне вчера.
        Я смотрю в окно на приближающиеся лодки: теперь еще ближе. Такое чувство, что они приносят с собой на этот остров что-то плохое. Но это же глупо. Потому что оно уже здесь, не так ли? Это я. Я и есть «что-то плохое».
        Что же я наделала.
        Ифа. Свадебный организатор
        Народ уже прибывает. Я стою на пристани и приветствую приплывающих на лодках гостей. Я улыбаюсь и киваю, стараясь задать счастливое настроение. Сейчас на мне простое темно-синее платье и низкие туфли на танкетке. Красиво, но не слишком. Было бы неуместно выглядеть так же нарядно, как гости. Хотя мне не стоило об этом беспокоиться. Очевидно, что все они сильно покорпели над своим внешним видом: сверкающие серьги и непомерно высокие каблуки, крошечные сумочки и накидки из натурального меха (может, сейчас и июнь, но лето в Ирландии прохладное). Я даже замечаю несколько цилиндров. Наверное, если собираешься на свадьбу к владелице лайфстайл-журнала и телезвезде, надо постараться как следует.
        Гости высаживаются группами по тридцать человек. Я вижу, как они все осматривают остров, и чувствую небольшой прилив гордости. Сегодня вечером нас будет сто пятьдесят - это много для Иниш ан Амплора.
        - Где ближайшая уборная? - настойчиво спрашивает меня один из мужчин, выглядящий каким-то позеленевшим и дергающий себя за воротник рубашки, как будто он его душит. Некоторые в самом деле кажутся довольно потрепанными. И все же сейчас вода почти что спокойна - где-то между белым и серебряным, такая яркая от холодного солнечного света, что на нее трудно смотреть. Я прикрываю глаза, любезно улыбаюсь и указываю им путь. Возможно, мне нужно будет предложить гостям несколько сильных таблеток от морской болезни на обратном пути, если будет так ветрено, как говорили утром.
        Я вспоминаю, как мы впервые приехали сюда детьми, сойдя со старого парома. У нас не было морской болезни, насколько я помню. Мы стояли впереди, держась за поручни, и визжали, взлетая над волнами, когда вода поднималась большими дугами и лилась на нас. Помню, я представляла себе, что мы едем на огромном морском змее.
        Элегантная пара лет шестидесяти сошла с последней лодки. Еще до того, как они подходят и представляются, я каким-то образом понимаю, что это родители жениха. Должно быть, он унаследовал свою внешность от матери и, вероятно, цвет волос, хотя теперь она поседела. Но в ней нет ничего похожего на легкую уверенность жениха. Она производит впечатление человека, пытающегося спрятаться даже под собственной одеждой.
        Черты лица отца жениха кажутся резче, жестче. Такого человека никогда не назовут красивым, но, пожалуй, подобный профиль можно представить в качестве бюста римского императора: высокие изогнутые брови, крючковатый нос, твердые, немного жестокие тонкие губы. У него очень крепкое рукопожатие: я чувствую, как маленькие косточки моей руки врезаются друг в друга, когда он сжимает ее. И в нем есть что-то важное, как в политике или дипломате.
        - Должно быть, вы свадебный распорядитель, - говорит он с улыбкой. Но глаза у него настороженные, оценивающие.
        - Да, - отвечаю я.
        - Что ж, хорошо, - продолжает он. - В часовне мы сидим в первом ряду, надеюсь?
        Этого и стоит ожидать на свадьбе собственного сына. Но, думаю, этот мужчина ожидает лучших мест на любом событии.
        - Разумеется, - подтверждаю я. - Я вас провожу.
        - Знаете, - говорит он, пока мы идем к часовне, - так забавно. Я директор в школе для мальчиков. И почти четверть гостей там учились, в «Тревельян». Так странно видеть их взрослыми.
        Я улыбаюсь, выказывая вежливую заинтересованность:
        - Вы всех узнаете?
        - Большинство. Но не всех, не всех. В основном только «сливки общества». Так это сейчас называют? - посмеивается он. - Я уже видел, как некоторые из них вздрагивают при моем появлении. У меня репутация строгого человека. - Похоже, он этим гордится. - Наверное, они до смерти испугались, увидев меня здесь.
        Уверена, что так оно и есть. Мне кажется, что я знаю этого человека, хотя я никогда его раньше не встречала. Он мне уже не нравится.
        После этого я спускаюсь поблагодарить Мэтти, который управлял последней лодкой.
        - Хорошая работа, - говорю я. - Все прошло очень гладко. У тебя отлично получилось уложиться в график.
        - А у тебя - устроить здесь целую свадьбу. Он знаменит, да?
        - И она тоже не последний человек. - Хотя вряд ли Мэтти много знает о женских онлайн-журналах. - В конце мы согласились на большую скидку, но пресса того стоит.
        Он кивает.
        - Такое точно вернет острову репутацию, - Мэтти смотрит через воду, щурясь на солнце. - С утра легко было плыть. Но вечером будет по-другому, без сомнений.
        - Я следила за прогнозом погоды, - говорю я. Сложно представить, что будет буря, учитывая ослепительный солнечный свет.
        - Да, - говорит Мэтти, - ветер уже начал подниматься. Вечером будет довольно скверно. Море как будто все бурлит.
        - Шторм? - удивленно спрашиваю его. - Я думала, будет просто ветер.
        Он бросает на меня такой взгляд, в котором ясно считывается моя городская наивность: как бы долго мы с Фредди здесь ни прожили, все равно навсегда останемся новичками.
        - Зачем тебе какой-то диктор из Голуэй, чтобы знать погоду? - спрашивает он. - Ты сама посмотри.
        Он указывает, и я следую взглядом за его пальцем к темному пятну далеко на горизонте. Я не моряк, как Мэтти, но даже мне понятно, что это не сулит ничего хорошего.
        - Вот он, - победно заключает Мэтти, - вот твой шторм.
        Джонно. Шафер
        Мы с Уиллом готовимся в свободной комнате. Остальные парни появятся через минуту, поэтому сначала я хочу сказать то, что собирался. Мне не особо такое удается - говорить о своих чувствах. Но все же я решаюсь рискнуть и обращаюсь к Уиллу:
        - Хотел тебе сказать, приятель… ну, знаешь… я правда горд быть твоим шафером.
        - Никого другого я и представить не мог, - отмахивается он. - Ты и сам знаешь.
        Да, вот только, понимаете, я не совсем уверен, что это правда. Мне пришлось пойти на отчаянный шаг, потому что, может быть, я и ошибаюсь, но у меня сложилось впечатление, что какое-то время Уилл пытался вычеркнуть меня из своей жизни. С тех пор, как началось его шоу, мы почти не виделись. Он даже не сказал мне о помолвке - я прочел о ней в газетах. И меня это задело; я даже не собираюсь притворяться, что это не так. Я позвонил ему и сказал, что хочу с ним выпить и отпраздновать.
        И за выпивкой я расхрабрился:
        - Я согласен! Буду твоим шафером.
        Выглядел ли он смущенным? С Уиллом тяжело сказать наверняка - он хороший актер. После короткой паузы он кивнул и сказал:
        - Ты читаешь мои мысли.
        Не то чтобы к этому ничего не вело. Вообще-то, он обещал. Когда мы были маленькими, в «Тревельян».
        - Ты мой лучший друг, Джонно, - как-то сказал он мне. - Номер один. Мой шафер.
        Я это не забыл. Сама история связала нас вместе. Правда, думаю, мы оба знаем, что только я подхожу на эту роль.
        Я смотрю в зеркало, поправляя галстук. Запасной костюм Уилла сидит на мне кошмарно. Ничего удивительного, учитывая, что он на три размера меньше, чем нужно. Вдобавок к этому, я выгляжу так, будто не спал всю ночь, что правда. Я уже весь вспотел в обтянувшей меня шерстяной ткани. На фоне Уилла я смотрюсь особенно отвратительно, потому что на нем костюм сидит так, словно его пошила орава гребаных ангелов. Отчасти это правда, потому что его выполнили на заказ в дорогущем ателье.
        - Выгляжу не лучшим образом, - ухмыляюсь я. И это еще мягко сказано!
        - Это тебе за то, что забыл свой костюм, - поддерживает Уилл и смеется.
        - Да, я полный идиот. - Я вместе с ним смеюсь над собой.
        Несколько недель назад мы с Уиллом ходили мне за костюмом. Он предложил зайти в «Пол Смит». Продавцы поглядывали на меня так, словно я собираюсь что-нибудь украсть.
        - Это неплохо, - сказал мне Уилл. - Наверное, лучшее, что можно купить не на заказ.
        И мне, определенно, понравилось, как я в нем смотрелся. У меня никогда не было хорошего костюма. Я со школы не носил деловой одежды. И меня впечатлило, как костюм визиуально скорректировал меня, убрав живот. За последние пару лет я слегка расслабился.
        - Слишком хорошая жизнь! - говорил тогда я и хлопал себя по пузу. Но я этим не горжусь. А костюм все скрывал. В нем я был похож на чертового босса. На того, кем я точно не являюсь.
        Я кручусь перед зеркалом. Пуговицы на пиджаке разве что не трещат от напряжения. Да, мне сейчас не хватает того стройнящего костюма из «Пола Смита». Но неважно. Что сделано, то сделано, как говорила моя мама. И нечего мне любоваться собой. Я все равно никогда не был красавчиком.
        - Ха-ха, Джонно! - орет Дункан, вваливаясь в комнату, он шикарно выглядит в своем идеальном костюме. - Что это за хрень? Твой костюм что, сел при стирке?
        Всдед за ним появляются Пит, Феми и Ангус.
        - Доброе утро, ребята, - кивает Феми. - Все в сборе. Я только что повидался с кучей школьных приятелей на пристани.
        Пит закатывает глаза.
        - Джонно, господи. Эти штаны настолько узкие, что я вижу, чем ты завтракал.
        Я выставляю руки в стороны, рукава задираются, и прикидываюсь дурачком, как и всегда.
        - Боже, и посмотрите на него. - Феми поворачивается к Уиллу. - Принц на белом коне!
        - Хотя он всегда был плохишом, который выглядит как паинька, - говорит Дункан и треплет Уилла по волосам - тот сразу же хватается за расческу. - Ну так ведь? С этим своим красивым личиком. Тебе даже от учителей никогда не влетало.
        Уилл ухмыляется и пожимает плечами.
        - Я никогда и не делал ничего плохого.
        - Вранье! - кричит Феми. - Тебе сошло с рук убийство. Тебя так и не поймали. Или закрыли на это глаза, учитывая, что твой папаша - директор.
        - Не-а, - отвечает Уилл. - Я был чист, как стеклышко.
        - Ну, - задумчиво протягивает Ангус, - Никогда не смогу понять, как ты отлично сдал те экзамены, хотя ни черта к ним не готовился.
        Я быстро смотрю на Уилла, пытаясь поймать его взгляд, - мог ли Ангус догадаться?
        - Вот же счастливчик, - продолжает он, подходя ближе, чтобы ущипнуть Уилла за руку. Да не, по ходу он ничего не подозревает, просто реально восхищается.
        - У него не было выбора, - говорит Феми. - Так ведь, дружище? Тогда бы отец выгнал тебя из дома.
        Феми всегда умел подмечать отношения между людьми.
        - Да, - пожимает плечами Уилл. - Это правда.
        Быть сыном директора - для кого-то это может стать клеймом. Но Уилл справился. У него была своя тактика. Как с той девушкой, с которой он переспал в местной средней школе, а потом показывал всему потоку ее фотки топлес. После этого он стал неприкасаемым. И на самом деле, именно Уилл всегда подбивал меня на всякое - наверное, потому что знал, что ему все сойдет с рук. А я вот боялся потерять стипендию, по крайней мере, сначала. Это бы убило моих родителей.
        - Помнишь ту шутку с водорослями? - спрашивает Дункан. - Это же была твоя идея, - и он показывает на Уилла.
        - Нет, - говорит Уилл. - Уверен, не моя.
        Точно его.
        Те, что помладше, с которыми раньше такого не случалось, сходили с ума, а мы лежали и слушали, как они орут. Но такова была жизнь, когда ты в младших классах. Мы все через это проходили. Надо было принимать все брошенное в тебя дерьмо. И ты знал, что в конце концов настанет твой черед швырнуть его в кого-нибудь другого.
        В «Тревельян» был один парень, который стойко вынес водоросли в постели. Из первого класса. У него было странное женское имя. В любом случае, мы звали его Одиночкой, эта кличка ему очень подходила. Уилл тогда был его старостой, и Одиночка был просто одержим им, возможно, даже немного влюблен. Не в сексуальном смысле, по крайней мере, я так не думаю. Больше похоже на то, что маленькие дети иногда испытывают к старшим. Он начал так же причесываться. И ходил за нами по пятам. Иногда прятался за кустами или еще где-нибудь, наблюдая за нами, и еще приходил смотреть все наши матчи по регби. Одиночка был самым маленьким мальчиком в школе, говорил со смешным акцентом и носил такие большие очки, в общем он был главным объектом любых издевок. Но он изо всех сил пытался всем понравиться. И я помню, что был очень впечатлен тем фактом, что Одиночка пережил первый семестр без какого-либо срыва, как у некоторых мальчиков. Даже после того прикола с водорослями он не жаловался и не ныл, как другие, например как его пухленький дружок - кажется, мы звали его Жиробасом, - он сразу же побежал жаловаться старшей
сестре. Я помню, что тогда очень удивился.
        Я снова прислушиваюсь к остальным. Такое ощущение, что я выныриваю из воды.
        - За все приколы хватали всегда нас, - говорит Дункан, - и потом наказывали.
        - В основном меня, - вставляет Феми. - Очевидно.
        - Кстати о водорослях, - вспоминает Уилл. - Это было не смешно. Вчера.
        - Что было не смешно? - я смотрю на остальных, они выглядят смущенными.
        Уилл вскидывает бровь.
        - Думаю, ты знаешь. Водоросли в постели. Джулс чуть не спятила. А потом ужасно разозлилась.
        - Это был не я, чувак, - отнекиваюсь я. - Честно.
        Мне не особо хотелось делать вещи, навевающие воспоминания о школьных временах.
        - Не я, - присоединяется Феми.
        - И не я, - подхватывает Дункан. - У меня не было времени. Мы с Джорджиной до ужина были заняты кое-чем другим, если вы меня понимаете… у нас точно нашлись дела интереснее, чем бродить по пляжу и собирать водоросли.
        Уилл хмурится.
        - Ну, я точно знаю, что это кто-то из вас, - говорит он и пристально смотрит на меня.
        В дверь стучат.
        - Это тебя спасло! - кричит Феми.
        Это Чарли.
        - Видимо, бутоньерки где-то здесь? - бормочет он. И при этом не смотрит в глаза ни одному из нас. Бедный парень.
        - Они там, - указывает Уилл. - Брось одну Чарли. Ладно, Джонно?
        Я беру одну и кидаю Чарли, но не настолько сильно, чтобы она долетела. Чарли делает что-то вроде выпада, но не успевает поймать, а потом наклоняется к полу.
        Когда он, наконец, забирает бутоньерку, то уходит так быстро, как только возможно, не сказав ни слова. Я ловлю взгляд остальных, мы все еле сдерживаем смех. И на мгновение мне кажется, что мы снова дети и ничего не можем с собой поделать.
        - Ребята? - зовет Ифа. - Джонно? Гости уже приехали. Они в часовне.
        - Ясно, - отзывается Уилл. - Как я выгляжу?
        - Ты просто урод, - отвечаю я.
        - Спасибо.
        Он поправляет пиджак перед зеркалом. А потом, когда остальные выходят, Уилл поворачивается ко мне:
        - И еще кое-что, дружище, - говорит он мне вполголоса. - Пока мы не спустились, и я знаю, что потом не смогу об этом сказать. Речь. Ты же меня не опозоришь, да?
        Он произносит это с ухмылкой, но мне кажется, что он серьезно. Я знаю, что есть такие вещи, о которых он не хочет распространяться. Но ему не за что переживать - я тоже не хочу это вспоминать. Мы оба наделали дел.
        - Да не, чувак, - протягиваю я. - Ты будешь гордиться мной.
        Джулс. Невеста
        Надевая золотую диадему, я не могу не заметить, как предательски дрожат мои руки. Кручусь перед зеркалом. Она - единственный каприз в моем наряде, единственная уступка романтической фантазии. Ее выполнил на заказ шляпный мастер в Лондоне. Я не хотела венок, украшенный цветами, в нем я бы напоминала хиппи, хотя в этом что-то и было бы. Легкий намек на невесту из ирландской сказки.
        Диадема сверкает в моих темных волосах. Я беру из стеклянной вазы букет, составленный из местных полевых цветов: вероники, пятнистых орхидей и голубоглазок и спускаюсь по лестнице.
        - Ты просто восхитительна, дорогая.
        Папа стоит там, в гостиной, выглядит он весьма элегантно. Да, мой отец поведет меня к алтарю. Я думала о других вариантах, правда. Очевидно, что он - не самый лучший пример счастливого брака. Но в конце концов та маленькая девочка внутри меня, которая хочет, чтобы все было правильно, победила. Да и кроме того, кто еще может это сделать? Моя мать?
        - Все гости уже сидят в часовне, - сообщает он. - Так что теперь все зависит только от нас.
        Через несколько минут мы совершим короткое путешествие по дорожке, отделяющей часовню от «Каприза». При мысли об этом желудок начинает крутить. Просто смешно. Я не могу вспомнить, когда в последний раз так себя чувствовала. В прошлом году я выступала на TED с докладом о цифровом издательстве перед аудиторией в восемьсот человек и не ощущала ничего подобного.
        Я смотрю на папу.
        - Итак, - говорю я, скорее чтобы отвлечься от бури в животе, чем из реального интереса, - ты наконец-то познакомился с Уиллом. - Мой голос звучит странно, немного сдавленно, я прокашливаюсь. - Лучше поздно, чем никогда.
        - Ага, - отвечает папа. - Конечно.
        Я стараюсь сохранить невозмутимый тон.
        - А это еще что значит?
        - Ничего, Джуджу. То и значит - конечно, мы познакомились.
        Я знаю еще до того, как открываю рот, что мне не стоит задавать следующий вопрос. Но я не могу не задать его. Мне нужно знать его мнение, нравится мне это или нет. Папино одобрение всегда было важнее всех остальных. Когда на парковке я вскрыла письмо с результатами моих экзаменов, именно его, а не мамина, радость вырисовалась в моем воображении, его одобрительное: «Молодец, дочка». Поэтому я спрашиваю:
        - И? Он тебе понравился?
        Папа вскидывает брови.
        - Ты правда хочешь сейчас об этом поговорить, Джулс? За полчаса до того, как выйдешь за этого парня замуж?
        Полагаю, он прав. Время ужасно неподходящее. Но раз я уже ступила на эту дорожку, назад дороги нет. Я уже подозреваю, что его нежелание отвечать и есть ответ.
        - Да, - давлю на него я. - Мне надо знать. Он тебе нравится?
        Папа корчит рожицу.
        - Похоже, он очень обаятельный, Джуджу. И очень красивый. Даже я это понимаю. Настоящая находка, это точно.
        Из этого не выйдет ничего хорошего. И все же я не могу остановиться.
        - Но у тебя должно было быть первое впечатление поосновательнее, - продолжаю я. - Ты всегда говорил, что хорошо считываешь людей. Что это важно в бизнесе, и это надо уметь делать очень быстро… и бла-бла-бла.
        Он издает звук, похожий на стон, и кладет руки на колени, как будто собирается с силами. Я чувствую, как маленькое зернышко страха, которое было посеяно тогда, когда я увидела записку сегодня утром, начинает медленно прорастать.
        - Скажи мне, - настаиваю я, слыша, как в ушах стучит кровь. - Скажи мне, что ты сначала о нем подумал.
        - Понимаешь, думаю, что мое мнение не так уж и важно, - отвечает папа. - Я всего лишь твой старик. Откуда мне знать? А ты уже с ним сколько… два года? Пожалуй, это достаточно, чтобы хорошо познакомиться с человеком.
        Два года мы не знакомы. Даже близко.
        - Да, - отвечаю я. - Уже достаточно давно, чтобы понимать, что я права на его счет.
        Я уже столько раз повторяла это друзьям и коллегам. И то же самое вчера звучало и в моем тосте. И каждый раз я говорила это искренне. По крайне мере… мне так кажется. Так почему на этот раз мои слова кажутся такими пустыми? Я не могу отделаться от ощущения, что пытаюсь убедить не папу, а себя. С тех пор, как я снова нашла эту записку, старые дурные предчувствия заполонили мой разум. Не хочу думать об этом, поэтому меняю тактику.
        - Во всяком случае, - начинаю я, - если честно, пап, я знаю его лучше, чем тебя, учитывая, что за всю мою жизнь мы провели вместе всего шесть недель.
        Эта фраза должна была ранить, и я вижу, как она действует: он отшатывается, словно от удара.
        - Ну, - говорит он, - вот и все. Больше говорить нечего. Мое мнение тебе не нужно.
        - Ладно, - отвечаю я. - Хорошо, пап. Но знаешь что? Хотя бы раз ты мог бы подыграть и сказать, что он показался тебе хорошим парнем. Даже если тебе пришлось бы соврать. Ты же знал, что я хотела от тебя услышать. Это… это эгоистично.
        - Слушай, - говорит он, - прости. Но… я не могу тебе врать, дочка. И я пойму, если ты не захочешь, чтобы я вел тебя к алтарю.
        Он говорит это великодушно, как будто преподносит мне какой-то подарок. И я чувствую боль.
        - Ну конечно же ты проведешь меня к чертовому алтарю, - срываюсь я. - Тебя почти не было в моей жизни. Да ты почти что на свадьбу и не приехал. Да-да, я знаю… у близнецов зубки режутся, или что там еще. Но я была твоей дочерью тридцать четыре года. И ты знаешь, насколько для меня важен, хоть я и молюсь богу, чтобы все было иначе. Ты одна из причин, почему я решила устроить свадьбу здесь, в Ирландии. Потому что знаю, как сильно ты ценишь свои корни, как и я. И я хотела бы, чтобы твое мнение ничего для меня не значило. Но оно значит, черт возьми. Так что ты отведешь меня к алтарю. Это меньшее, что ты можешь сделать. Ты отведешь меня к алтарю и будешь делать вид что счастлив за меня, каждый гребаный шаг.
        В дверь стучат. Из-за нее выглядывает Ифа.
        - Вы уже готовы идти?
        - Нет, - отвечаю я ей. - Мне нужна минутка.
        Я поднимаюсь по лестнице в спальню. Начинаю искать что-то правильной формы, правильного веса. Я это узнаю, когда увижу. Вот ароматическая свеча - или нет, ваза из-под свадебного букета. Я поднимаю ее и взвешиваю на ладони, готовясь. Затем швыряю об стену, с удовлетворением наблюдая, как она разлетается на осколки.
        Затем оборачиваю руку футболкой - я всегда старалась избегать порезов, причинять себе боль - не мое, - поднимаю уцелевшее донышко вазы и кидаю его в стену, задыхаясь от усилий и стиснув зубы, снова и снова, пока от осколков не остается лишь стеклянная крошка, Я уже сто лет этого не делала, слишком давно. Не хотела, чтобы Уилл видел эту мою сторону. Я и забыла, как это приятно. Освобождение. Я разжимаю зубы. Вдыхаю, выдыхаю.
        И сразу все кажется немного яснее, спокойнее.
        Я прибираю, как всегда. Торопиться не стоит. Это мой день. Они все подождут, черт возьми.
        Смотря в зеркало, я поправляю диадему, которая слегка съехала набок. Я вижу, что злость придала моему лицу неприятное выражение. Подумать только - красная невеста. Я подношу руки к лицу и массирую его, медленно расслаблясь и пытаясь улыбнуться.
        Если Ифа с папой и слышали что-то, их лица ничего не выдают, когда я снова выхожу. Я киваю им обоим.
        - Готова.
        Потом я кричу Оливии. Она выходит из маленькой комнаты рядом со столовой. При этом выглядит даже бледнее, чем обычно, если это вообще возможно. Но каким-то чудом она готова - в платье, туфлях и с цветами в руках. Я выхватываю свой букет из рук Ифы. Затем выхожу за дверь, оставляя Оливию и папу следовать за мной. Я чувствую себя королевой-воительницей, идущей в бой.
        Пока я иду к алтарю, мое настроение меняется, а уверенность угасает. Я вижу, как все поворачиваются, чтобы посмотреть на меня, они кажутся размытым пятном лиц, каждое из которых до странности невыразительно. Голос ирландской народной певицы кружится вокруг меня, и на мгновение я поражаюсь, как печальна эта мелодия, хотя это песня о любви. Облака несутся над разрушенными башнями - слишком быстро, как в кошмарном сне. Поднялся ветер, он свистит среди камней. На какое-то странное мгновение у меня возникает ощущение, что все наши гости - чужаки, и что за мной молча наблюдает толпа людей, которых я никогда раньше не видела. Я чувствую, как во мне поднимается ужас, словно я ступила в ледяную воду. Все они мне незнакомы, включая человека, ожидающего в конце прохода, который поворачивает голову, когда я подхожу. Этот мучительный разговор с папой крутится у меня в голове, но громче всего звучат слова, которые он так и не произнес. Я ослабляю хватку на его руке, стараясь держаться от него на расстоянии, как будто его мысли могут быть заразными.
        А потом внезапно туман рассеивается, и теперь я вижу всех: друзей и родственников, улыбающихся и машущих руками. Никто, слава богу, не тычет в нас телефонами. Мы продумали это, приписав суровое требование к свадебным приглашениям, где говорилось, что все должны воздерживаться от фотографирования во время церемонии. Мне удается разморозить лицо и улыбнуться им в ответ. А за ними, стоя в центре прохода, в ореоле солнечного света, который на мгновение пробился сквозь облако, - мой будущий муж. Он выглядит безупречно в своем костюме. Он просто сияет - таким красивым я еще его не видела. Он улыбается мне, и его улыбка согревает меня как солнце. Вокруг него возвышается полуразрушенная часовня, поразительно красивая, открытая небу.
        Все идеально. Именно так, как я планировала, - лучше, чем я планировала. А лучше всех мой жених - красивый, ослепительный - он ждет меня у алтаря. Когда я смотрю на него и шагаю вперед, к нему, то не могу поверить, что он может быть кем-то другим, а не тем, кем я его вижу.
        Я улыбаюсь.
        Ханна. Плюс один
        Во время церемонии я сидела одна, зажатая на лавке между какими-то кузинами Джулс; Чарли сидел впереди, как ближайший друг. Когда Джулс шла к алтарю, был один странный момент. На ее лице застыло такое выражение, какого я раньше никогда не видела. Похожее на испуг: глаза распахнуты, а губы сжаты в тонкую линию. Интересно, видел ли это кто-то еще или я вообще все себе напридумывала, потому что к тому моменту, как Джулс дошла до Уилла, она вся сияла - счастливая невеста, какую все и ожидали увидеть, приветствует своего жениха. Вокруг меня все вздыхали и перешептывались, как прекрасно они смотрятся вместе.
        Все остальное прошло очень гладко: никто не запнулся, произнося клятвы, как иногда случается на некоторых свадьбах. Они оба говорили громко и четко, пока остальные молча наблюдали, единственный посторонний шум - свист бриза среди надгробий. Хотя на самом деле я не смотрю на Джулс и Уилла. Вместо этого я пытаюсь разглядеть Чарли в первом ряду. Мне хочется увидеть его лицо, когда Джулс скажет «Да». Но это невозможно: отсюда видны лишь его макушка и плечи. Я одергиваю себя: а чего вообще я жду? Какое доказательство я могу прочесть на его лице?
        И, внезапно, все закончилось. Люди вокруг резко разражаются смехом, болтовней. Та же самая женщина, которая пела, пока Джулс входила в часовню, поет и сейчас под аккомпанемент скрипки. Все слова на гэльском, ее голос, ангельски высокий и чистый, жутким эхом отдается от разрушенных стен.
        Я иду за гостями на улицу, уклоняясь от огромных цветочных композиций: больших букетов ярких полевых цветов, которые, наверное, очень дорогие, они так сочетаются с местным пейзажем. Я думаю о нашей свадьбе, о том, как подруга моей мамы, Карен, сделала нам скидку на цветы. У нас все было выдержано в пастельных тонах. Но я и не жаловалась; мы никогда не смогли бы позволить себе хорошего флориста. Интересно, каково это - иметь деньги на все, что только захочешь.
        Остальные гости очень хорошо одеты. Когда я оглядела всех в часовне, то поняла, что больше ни у кого нет шляпки на заколках. Может быть, в таких кругах ее уже не носят? Каждая вторая носит дорогую с виду шляпу, которая, наверное, продается в специальной коробке. Я чувствую себя так же, как в тот день в школе, когда мы с Элис не знали, что надо было наряжаться, и пришли в школьной форме. Я помню, как тогда сидела на собрании перед уроками и жалела, что не могу провалиться сквозь землю, чтобы больше не чувствовать на себе взгляды.
        Нам дают высушенные лепестки роз, чтобы мы могли бросать их в воздух, когда Уилл и Джулс выйдут из часовни. Но ветер настолько сильный, что их быстро уносит прочь. Ни один лепесток так и не упал на молодоженов. Вместо этого они уносятся ввысь, а потом в сторону моря. Чарли всегда говорит мне, что я слишком суеверна, но на месте Джулс мне бы это не понравилось.
        Пару фотографируют с близкими, в то время как все остальные расходятся к внешней стороне шатра, где установлен бар. Пожалуй, мне не помешает набраться немного храбрости. Я пробираюсь к бару по траве, а каблуки проваливаются на каждом шагу. Несколько барменов принимают заказы, гремя шейкерами для коктейлей. Я заказываю джин-тоник с розмарином.
        Перекидываюсь парой слов с барменами, потому что они кажутся самыми дружелюбными в этой толпе. Оказывается, это местные парни, приехавшие на лето из университета: Оуэн и Шон.
        - Обычно мы работаем в большом отеле на материке, - рассказывает Шон. - Раньше он принадлежал семье Гиннесс. Такой большой замок на озере. Вот там обычно люди и женятся. Никогда не слышал, чтобы здесь проводили свадьбу, только в старые времена. А вы знали, что на этом острове вроде как водятся призраки?
        - Да, - Оуэн наклоняется ближе и понижает голос. - Мне бабушка рассказывала довольно мрачные истории.
        - Эти трупы в болоте, - подхватывает Шон. - Никто не знает точно, как они погибли, но вроде как их викинги порубили на кусочки. Никого так и не похоронили на освященной земле, и из-за этого поговаривают, что их души так и не обрели покой.
        Я догадываюсь, что скорее всего они просто шутят, но по спине все равно пробегает холодок.
        - Говорят, именно поэтому отсюда все уехали, - говорит Оуэн. - Голоса из болот стали слишком громкими. - Он улыбается Шону, а потом мне. - Скажу честно, мне не особо нравится, что мы останемся тут после наступления темноты. Это остров призраков.
        - Простите, - сердито одергивает его мужчина в очках-авиаторах и твидовом пиджаке позади меня. - Это все, конечно, ужасно интересно, но можете сделать мне коктейль?
        Я воспринимаю это как намек оставить парней за работой.
        Решаю украдкой заглянуть внутрь шатра, через вход, освещенный горящими факелами. Внутри царит восхитительный цветочный аромат от множества дорогих на вид свечей. И все же (я не горжусь тем, что рада этому) за ними различим запах влажной ткани. В конце концов, ведь это всего лишь большая палатка. Но что за палатка! На самом деле, даже много палаток: в самой маленькой из них на одном конце установлен выложенный ламинатом танцпол со сценой для музыкантов, а на другом конце - палатка с еще одним баром. Господи. Действительно, зачем останавливаться на одном баре, если можешь позволить себе два? В главном шатре официанты в белых рубашках передвигаются с грацией балетных танцоров, поправляя вилки и полируя стаканы.
        Посреди всего этого, на серебряном подносе, возвышается огромный торт. Он настолько красивый, что мне больно думать о том, как Джулс и Уилл проткнут его ножом. Даже не представляю, сколько такой стоит. Наверное, как вся наша свадьба.
        Я покидаю шатер и вздрагиваю от порыва ветра. Он определенно усиливается. На море уже вспениваются волны.
        Я смотрю на толпу. Все, кого я знаю на этой свадьбе, сейчас фотографируются. Если я не соберусь с духом, то так и буду стоять здесь одна, пока не вернется Чарли, а как только он закончит с фотографиями, наверное, сразу же приступит к своим обязанностям ведущего. Поэтому я делаю большой глоток джин-тоника и направляюсь к ближайшей компании.
        На первый взгляд они достаточно дружелюбны, но сразу понятно, что это старые друзья, и я там не к месту. Так я и стою, потягивая коктейль, стараясь не ткнуть себе розмарином в глаз. Интересно, как все остальные с джин-тоником еще не покалечились? Может быть, именно этому учат в частных школах: как пить коктейли с громоздкими украшениями? Потому что здесь все, без тени сомнения, ходили в частную школу.
        - А ты не знаешь, какой хэштег? - спрашивает одна женщина. - Ну, для свадьбы. Я искала в приглашении, но так и не нашла.
        - Кажется, его и нет, - отвечает ее подруга. - В любом случае, на острове не ловит связь, так что ты все равно ничего не выложишь.
        - Наверное, поэтому они и решили провести тут свадьбу, - понимающе отзывается первая. - Ну, из-за популярности Уилла.
        - Все так скрытно, - говорит другая. - Должна признать, я ждала чего-то вроде Италии. Ну, или Озерного края. Такой сейчас тренд, так ведь?
        - Но ведь Джулс задает тренды, - присоединяется третья женщина. - Может, это новая фишка… - Сильный порыв ветра чуть не сорвал с нее шляпку, но она уверенно прижимает ее к голове. - Свадьбы на богом забытых островах.
        - Это же так романтично. Вся эта дикая природа и разрушенная часовня. Заставляет задуматься о том ирландском поэте. Китсе.
        - О Йейтсе, дорогая.
        У женщин шикарный естественный загар, приобретенный на греческих островах. Я знаю это наверняка, потому что теперь они обсуждают преимущества и недостатки Идры и Крита.
        - Боже! - восклицает одна из них. - Зачем кому-то летать в экономклассе с детьми? Именно так и начинается плохой отпуск.
        Интересно, что бы они сказали, если бы я влезла в разговор и начала обсуждать, какой из двух кэмпов в лесу лучше. «Лично я думаю, все дело в том, где чище биотуалеты», - могла бы я сказать таким же тоном, каким они сравнивают, где на набережной ресторан с лучшим видом. Придется приберечь эту тему для Чарли. Хотя, судя по вчерашнему вечеру, Чарли странно ведет себя с богачами - он не уверен в себе и сразу лебезит.
        Парень справа поворачивается ко мне: какой-то школьник-переросток, у него одно из тех очень круглых, розовых и белых лиц, которые не сочетаются с залысинами.
        - Итак, - говорит он, - Ханна? Со стороны жениха или невесты?
        Я так рада, что кто-то снизошел до разговора со мной, что готова его расцеловать.
        - Э-э-э… невесты.
        - А я к жениху. Мы с этим засранцем вместе ходили в школу. - Он протягивает руку, и я ее пожимаю. Такое ощущение, будто у меня собеседование. - И как вы познакомились с Джулией?..
        - А, - теряюсь я. - Мой муж Чарли дружит с Джулс. Он сейчас фотографируется.
        - И откуда ваш акцент?
        - Ну… из Манчестера. То есть, с его окраин. - Хотя мне всегда казалось, что я так долго жила на юге, что утратила акцент.
        - Болеете за «Юнайтед»? Знаете, пару лет назад я ходил на них с коллегами. Неплохой матч. Кажется, это было в Саутгемптоне. Два-один, один-ноль - не ничья, во всяком случае, что было бы чертовски скучно. Но еда была ужасной. Просто несъедобной.
        - Вот как? - удивляюсь я. - Ну, мой папа болеет за…
        Но он уже заскучал и отвернулся, чтобы начать разговор с мужчиной напротив.
        Я знакомлюсь с пожилой парой, в основном потому, что они ни с кем не разговаривают.
        - Я отец жениха, - говорит мужчина. Мне кажется, это странный способ представиться. Почему бы просто не сказать: «Я папа Уилла»? Он указывает на женщину рядом с ним. - А это моя жена.
        - Здравствуйте, - произносит она, разглядывая свои ноги.
        - Наверное, вы очень гордитесь, - предполагаю я.
        - Гордимся? - он непонимающе хмурится. Он высокий и не наклоняется ко мне, поэтому приходится слегка вытягивать шею, чтобы заглянуть ему в лицо. Может быть, все дело в длинной крючковатой форме его носа, но мне кажется, будто он смотрит на меня свысока. В животе немного сводит, напоминая то чувство, когда меня отчитывали учителя в школе.
        - Ну да, - взволнованно отвечаю я. Не думала, что придется объясняться. - В основном, пожалуй, из-за свадьбы, но еще из-за «Дожить до утра».
        - М-м-м, - кажется, он обдумывает мой ответ. - Но это же не профессия, правда ведь?
        - Ну… наверное, не в традиционном представлении…
        - Он никогда не был прилежным учеником. Знаете, Уилл несколько раз попадал в передряги, но все говорили, что он смышленый мальчик. Ему удалось поступить в довольно хороший университет. Мог бы заняться политикой или юриспруденцией. Может быть, и не вращался в высоких кругах, но хотя бы в вполне респектабельных.
        Господи боже. Теперь я вспомнила, что отец Уилла - директор школы. Такое ощущение, будто он говорит просто о каком-то ученике, а не о родном сыне. Никогда не думала, что почувствую жалость к Уиллу, которому и так все легко достается в жизни, - но сейчас именно такой момент.
        - У вас есть дети? - спрашивает он меня. - Сыновья?
        - Да, Бен, ему…
        - Вам стоит задуматься о «Тревельян». Я знаю, что наши методы могут считать немного… суровыми, но мы многих непутевых мальчишек превратили в порядочных мужчин.
        Мысль о том, чтобы отдать Бена в лапы этого черствого человека, наполняет меня ужасом. Я хочу сказать ему, что даже если бы могла себе это позволить и даже если бы Бен был подходящего возраста, я бы ни за что не отправила своего сына в заведение, которым управляет такой человек. Но я вежливо улыбаюсь и извиняюсь. Если родители Уилла здесь, должно быть, фотосессия уже закончилась. И если так, то почему Чарли не пришел за мной? Я оглядываю толпу и наконец замечаю его в компании с друзьями жениха и другими парнями. Я чувствую укол гнева и иду к нему так быстро, как только могу на каблуках.
        - Чарли, - говорю я, пытаясь скрыть свое недовольство. - Боже, такое ощущение, что тебя не было несколько часов. У меня состоялся такой странный разговор…
        - Привет, Хан, - отвечает он как-то отстраненно. Судя по каким-то неуловимым изменениям в его лице, чуть косящем взгляде, я уверена, что он уже выпил. В одной руке у него полный бокал шампанского, но вряд ли он первый. Я напоминаю себе, что он всегда держит себя в руках, что он знает свой предел. Он уже взрослый.
        - А, - добавляет он, - кстати, можешь уже снять эту штуку с головы.
        Это он про шляпку. Я чувствую, как мои щеки горят, когда снимаю ее. Он меня стесняется?
        Один из мужчин, с которым говорил Чарли, подходит и хлопает его по плечу.
        - Так это твоя дама, Чарли?
        - Да, - отвечает мой муж. - Рори, это моя жена Ханна. Ханна, это Рори. Он был на мальчишнике.
        - Приятно познакомиться, Ханна, - улыбается Рори, сверкая зубами. Они все такие обаятельные, эти мужчины из частных школ. Я вспоминаю друзей жениха у часовни: «Могу я вам предложить программку? Дать вам лепестки роз?» Ну прямо сама любезность. Но я видела, какими они вчера были. С ними надо держать ухо востро.
        - Ханна, - говорит Рори, - думаю, мне стоит извиниться за то, в каком состоянии мы отправили вашего мужа после мальчишника. Но это же было весело, да, Чарли? Ты везде оказался последним, и все такое.
        Я не совсем понимаю, о чем он говорит. Наблюдаю за Чарли. И вижу, как это происходит, как меняется выражение лица моего мужа. Он напряжен, губы сжались в тонкую линию, эти же перемены я наблюдала и тогда, когда забирала его из аэропорта после тех выходных.
        - И что же вы там устроили? - спрашиваю я Рори, сохраняя игривый тон. - Чарли наотрез отказывается рассказывать.
        Рори, кажется, вздохнул с облегчением.
        - Молодец, - говорит он, снова хлопая Чарли по плечу. - То, что произошло на мальчишнике, остается на мальчишнике, и все такое. - Он подмигивает мне. - Во всяком случае, все мы повеселились. Мальчики всегда будут мальчиками.
        - Чарли? - спрашиваю я, когда Рори уходит, и мы остаемся наедине. - Ты пил?
        - Только чуть-чуть, - отвечает он. Похоже, язык у него пока не заплетается. - Ну, знаешь, чтобы расслабиться. Хан, - твердо говорит он, - от парочки бокалов я с ума не сойду.
        - И… - я думаю о том, в каком состоянии он прибыл в аэропорт, с пустыми глазами и шокированным видом, - что же случилось на мальчишнике? О чем он говорил?
        - О боже, - Чарли проводит рукой по волосам, трет лицо. - Не знаю, почему меня это так задело. Ну… наверное, потому что я не один из них. Но все равно, это было просто ужасно.
        - Чарли, - говорю я, чувствуя, как беспокойство сворачивается у меня в животе. - Что они сделали?
        А потом мой муж поворачивается ко мне и шипит сквозь зубы, и этот мерзкий след чего-то - кого-то - закрадывается в его слова:
        - Твою мать, я не хочу об этом говорить, Ханна.
        Вот оно. Боже мой. Чарли все-таки пил.
        Джонно. Шафер
        Покончив с одним бокалом шампанского, я сразу беру у проходящей мимо официантки следующий. Его я тоже быстро прикончу, может, хоть тогда почувствую себя… не знаю даже, собой. Этим утром, наблюдая за празднеством, за всем, чего добился Уилл… я чувствовал себя так погано. Я не в восторге от этого. И мне за это, конечно же, стыдно. Уилл - мой лучший друг. И было бы здорово просто радоваться его счастью. Но присутствие парней все как-то испортило. Как будто над Уиллом ничего не тяготеет, не тянет на дно. А я же всегда чувствовал, будто не заслуживаю счастья.
        В толпе за часовней так много знакомых лиц: парни с мальчишника и другие, которых там не было, но мы все вместе учились.
        - Ты тут один, Джонно? - интересуются они.
        И:
        - Попытаешься сегодня охмурить какую-нибудь красотку?
        - Может быть, - отвечаю я. - Может быть.
        Они даже поспорили, с кем я могу провести ночь. Но вскоре переключились на разговоры о работе, о домах. Делятся мнениями и опытом. Обсуждают какого-то последнего политического деятеля, который выставил себя на посмешище - или которая. Я мало что могу добавить, потому что не могу уловить имя, а даже если бы и смог, то все равно, наверное, не узнал бы. И вот я стою здесь, чувствуя себя идиотом, словно мне здесь не место. Да так было всегда.
        У всех теперь высокооплачиваемая работа. Даже у тех, кто никогда не блистал умом. И все выглядят совсем не так, как в школе. Неудивительно, учитывая, что мы выпустились почти двадцать лет назад. Но ощущения совсем другие. По крайней мере, у меня. Не сейчас, стоя здесь, на этом месте, глядя на каждое лицо. И неважно, сколько прошло времени и что вместо шевелюр теперь блесят лысины, блондины превратились в брюнетов, а вместо очков теперь линзы. Я помню их всех.
        И даже сейчас, несмотря на то что я был сплошным гребаным разочарованием, мои родители все еще хранят школьную фотографию на почетном месте над камином в гостиной. Я никогда не видел на ней ни пылинки. Они так гордятся этим снимком. Посмотрите на нашего мальчика в этой шикарной школе. Он один из них. Все ученики собрались на площадке перед главным зданием, с другой стороны - лишь скалы. Мы все взгромоздились на одну из тех вылизанных до блеска скамеек, волосы расчесаны на прямой пробор, а на лицах - широкие, глупые ухмылки: «Улыбайтесь на камеру, мальчики!»
        Я и сейчас им всем улыбаюсь, как на той фотографии. Интересно, смотрят ли они на меня тайком и думают ли все о том же? Джонно: бездельник. Неудачник. Вечный клоун, но не более того. И вырос именно таким, как все и предполагали. Ну что ж, а здесь они неправы. Ведь я могу рассказать про свой бизнес с виски, так ведь?
        - Джонно, дружище. Сколько лет, сколько зим. - Грег Гастингс - третий ряд, второй слева. Его мама была ужасно сексуальной, и он явно пошел в нее.
        - Да уж, Джонно, только ты мог забыть костюм. - Майлз Лок - пятый ряд, где-то в середине. Ужасно умный, но никогда не заострял на этом внимание, поэтому его и не трогали.
        - Ну, хотя бы кольца не забыл! А жаль, это было бы эпично. - Джереми Свифт - в самом конце справа, наверху. На спор проглотил монетку в пятьдесят пенсов, и его пришлось везти в больницу.
        - Джонно, приятель! Знаешь, должен сказать, я все еще отхожу после того мальчишника. Ты неплохо меня развел. Боже, и тот бедный мужик! Вот его мы и правда развели. Он же здесь, да? - Кертис Лов - четвертый ряд, пятый справа. Почти что стал профессиональным теннисистом, но в итоге работает бухгалтером.
        Видите? И меня еще зовут тупым. Но память у меня хорошая, просто выборочно.
        Но на этом фото есть одно лицо, на которое я просто не могу смотреть. Первый ряд, где самые маленькие стоят с правого края. Одиночка, мелкий пацан, который боготворил Уилла и делал все, чтобы ему угодить. Все, что мы просили. Крал для нас из кухни булочки с маслом, смывал грязь с кроссовок для регби, убирал в комнатах. Все то, что нам на самом деле было не нужно или то, что мы могли сделать сами. Но нас развлекало придумывать ему новые задания.
        Мы требовали все больше и больше. Однажды мы сказали ему залезть на крышу школы и ухать, как сова, и он это сделал. А в другой раз мы заставили его включить все пожарные сирены. Было так сложно остановиться, избежать соблазна проверить, как далеко он готов зайти. Иногда мы рылись в его вещах, ели конфеты, которые ему присылала мама, или делали вид, что кайфуем от фотографии его сексуальной старшей сестры на пляже. А еще мы находили письма, которые он писал, чтобы потом отправить домой, и читали их вслух плаксивым голосом: «Я так сильно по вам скучаю». Иногда мы даже его били. Например, если он плохо мыл наши кроссовки - ну, по нашему мнению, потому что он всегда довольно хорошо справлялся. Я заставлял его стоять, а сам бил по заднице шипованной стороной ботинка для «стимула». Так мы проверяли, что нам сойдет с рук. А он позволял нам творить все что угодно.
        Я хватаю еще один бокал и выпиваю залпом. Этот наконец-то дает нужный эффект; я чувствую, как теряю связь с реальностью. Направляюсь к компании старых школьных друзей. Хочу всем рассказать про свое производство виски. Где-то на полчаса или около того. Чтобы они, наконец, поняли, что я не хуже остальных. Но разговор уже перетек в другое русло, и я не знаю, как повернуть его, куда хочется мне.
        Кто-то сильно тычет меня в плечо. Я оборачиваюсь и оказываюсь с ним лицом к лицу: мистер Слейтер. Отец Уилла, но в первую очередь - директор школы «Тревельян».
        - Джонатан Бриггс, - протягивает он. - Ты нисколько не изменился.
        И это не комплимент. Вот черт, я надеялся, что не пересекусь с ним. Его вид всегда вызывает у меня одно чувство. Можно было бы подумать, что с возрастом это пройдет. Но нет, я до смерти напуган, как в детстве. Забавно, учитывая, что именно он спас мою задницу.
        - Здравствуйте, сэр, - говорю я. Такое чувство, что язык прирос к небу. - В смысле, мистер Слейтер.
        Кажется, «сэр» ему нравится больше. Я оглядываюсь. Круг людей, где я стоял, теперь замкнулся так, что мы стоим за его пределами: только он и я. Сбежать невозможно.
        Он оглядывает меня с ног до головы.
        - Я смотрю, ты одет все так же необычно. Как в школе, когда поначалу ты ходил в пиджаке, который был тебе велик, а потом стал мал.
        Да, потому что родители могли себе позволить только один.
        - И все еще ошиваешься вокруг моего сына, - продолжает он. Я ему никогда не нравился. Хотя ему никто не нравится, даже родной сын.
        - Да, - отвечаю я. - Мы лучшие друзья.
        - Так вот кто вы? А я всегда думал, что ты просто выполняешь грязную работу. Как тогда, когда ты вломился в мой кабинет и украл экзаменационные задания.
        На одно мгновение все вокруг замирает. Я так удивлен, что не могу вымолвить ни слова.
        - Да, - невозмутимо продолжает мистер Слейтер. - Я знаю. Думаешь, тебе все сошло с рук, потому что об этом смолчали? Если бы я об этом доложил, то навлек бы на школу позор, как и на себя самого.
        - Нет, - отвечаю я. - Понятия не имею, о чем вы.
        Но на самом деле думаю: «Да вы и половины не знаете. А может, и знаете. Тогда ваше умение держать лицо намного лучше, чем я предполагал».
        После этого мне удается сбежать. Я хочу еще выпить. Что-нибудь покрепче. Рядом с шатром установлен бар. Алкоголь там так и льется. Люди просят по два, по три напитка, притворяясь, что отнесут друзьям и партнерам, но на самом деле я вижу, как они выпивают все сами, когда отходят подальше. Такими темпами вечеринка выйдет из-под контроля, особенно с тем, что принес Питер Рамзи. Когда я беру бокал виски - моего виски, - то замечаю, как дрожит моя рука.
        Потом через толпу я вижу какого-то знакомого мужика. Он смотрит на меня, нахмурившись. Но он не из «Тревельян». И в любом случае, ему около пятидесяти - слишком много, чтобы быть на той фотографии. И поначалу это меня раздражает, потому что я никак не могу понять, откуда его знаю.
        У него слишком модная хипстерская стрижка, хотя он седой, с залысиной на макушке и носит костюм с кроссовками. Он выглядит так, будто вышел из какого-то дурацкого офиса в Сохо и не совсем понимает, как оказался здесь, в глуши, на каком-то непонятном острове.
        В течение нескольких минут я не имею ни малейшего понятия, где мог встретить кого-то вроде него. И потом мне кажется, что мы узнали друг друга одновременно. Черт. Это продюсер «Дожить до утра». У него какое-то французское, новомодное имя. Пирс. Точно.
        Он идет ко мне.
        - Джонно! - приветствует он меня. - Рад снова тебя видеть.
        Мне льстит, что он помнит мое имя, что он узнал меня в лицо. И потом я вспоминаю, что ему не понравилось это самое лицо настолько, чтобы вставить его в шоу, поэтому сдерживаю свой энтузиазм.
        - Пирс, - говорю я, протягивая руку. Понятия не имею, зачем ему подходить и говорить со мной. Мы встречались только один раз, когда я пришел на кастинг с Уиллом. Было бы лучше просто поднять бокалы друг другу над головами этой толпы в качестве приветствия и оставить все как есть.
        - Давно не виделись, Джонно, - продолжает он, покачиваясь на пятках. - Я тебя почти и не узнал… с отросшими волосами.
        Это он пытается быть вежливым. Мои волосы почти не отросли. Но, наверное, я выгляжу лет на пятнадцать старше с нашей последней встречи. Пожалуй, все дело в алкоголе.
        - И чем ты занимался? - спрашивает он. - Наверняка чем-нибудь стоящим.
        Мне кажется, что эта фраза звучит как-то странно, но решаю не обращать внимание.
        - Ну, - я весь надуваюсь от гордости, - я занимаюсь производством виски, Пирс.
        Я изо всех сил стараюсь показаться важным, но на самом деле думаю только о том, как этот мужик отказал мне в письме всего одной строчкой.
        Не совсем то, что нужно для шоу.
        Видите ли, именно у меня возникла идея этого шоу. Я не говорю, что придумал вообще все. Но я знаю, что посеял само семя. Где-то год назад мы с Уиллом сидели в пабе и выпивали. Я первый всегда предлагал встретиться. Уилл слишком занят, хотя в те дни у него практически не было актерской карьеры, всего лишь агент. Но хоть он и откладывает встречи, но никогда не отменяет. Между нами слишком много общего, чтобы эта дружба умерла. Он это знает.
        Видимо, я хорошо напился, раз вспомнил главную игру школы: «Выживание». Я помню, как Уилл на меня уставился. Думаю, он боялся того, что я скажу дальше. Но я не собирался вдаваться в подробности. Мы никогда этого не делаем. Я смотрел какую-то программу прошлой ночью с коллегой, и она показалась мне такой простой. Поэтому я сказал:
        - Это стало бы крутой телепрограммой, не то что все эти так называемые шоу на выживание.
        Тогда он посмотрел на меня совсем по-другому.
        - Что? - спросил я.
        - Джонно, - сказал он, - возможно, это лучшая идея за всю твою жизнь.
        - Да, но этим нельзя заниматься. Ну, знаешь… из-за того, что случилось.
        - Это было сто лет назад, - сказал Уилл. - И это всего лишь несчастный случай, помнишь? - и потом, когда я так и не ответил. - Помнишь?
        Я посмотрел на него. Неужели он правда в это верит? Уилл ждал ответа.
        - Да, - вздохнул я. - Да, так и было.
        И уже через несколько дней Уилл устроил нам обоим кинопробу. А остальное, как говорится, уже история. Во всяком случае, для Уилла. Очевидно, им не нужна моя уродливая рожа.
        Я понимаю, что Пирс как-то странно на меня смотрит. Наверное, он меня о чем-то спросил.
        - Прости, - говорю я. - Еще раз, что?
        - Я сказал, что ты нашел свое дело. По крайней мере, наша потеря - это находка для мира виски.
        Наша потеря? Но при чем тут потеря: они дали мне от ворот поворот, и все.
        Я делаю большой глоток.
        - Пирс, - начинаю я, - вы не хотели снимать меня. Так что, при всем уважении, какого хрена ты несешь?
        Ифа. Свадебный организатор
        Тучи на горизонте становятся все более угрожающими. Ветер усиливается. Шелковые платья развеваются на ветру, пара шляпок уносится прочь, пара закусок улетает со стола.
        Но над нарастающим шумом ветра раздается голос певицы:
        is tusa ceol mo chroi,
        Mo mhuirnin
        is tusa ceol mo chroi.
        Ты музыка моего сердца,
        Дорогой,
        Ты музыка моего сердца.
        На одно мгновение мне кажется, что я разучилась дышать. Эта песня. Мама пела ее нам в детстве. Я заставляю себя вдохнуть, выдохнуть. Сосредоточься, Ифа. У тебя много работы.
        Гости уже столпились вокруг меня, засыпав вопросами:
        - А в этих канапе нет глютена?
        - А где здесь ловит связь?
        - Вы попросите фотографа, чтобы нас сняли?
        - Можете пересадить меня в другую часть стола?
        Я хожу среди них, успокаивая, отвечая на вопросы, подсказывая, где туалет, гардероб, бар. Кажется, их гораздо больше, чем полторы сотни: они повсюду, снуют туда-сюда, роятся у бара, на траве, позируют для фотографий, целуются, смеются и хватают канапе у армии официантов. Я уже отвела нескольких гостей подальше от болота, пока никто из них не попал в беду.
        - Прошу, - обращаюсь я к очередной компании, пытающейся пробраться с напитками на кладбище, будто это какие-то аттракционы, - некоторые надгробия очень старые и хрупкие.
        - Что-то не похоже, чтобы их кто-то навещал, - замечает мужчина спокойным милым голосом, когда они неохотно отходят подальше. - Это же необитаемый остров, да? Так что вряд ли кто-то будет возражать.
        Очевидно, он еще не обратил внимания на маленький участок, где покоится моя семья, и я этому рада. Не хочу, чтобы они слонялись среди надгробий, проливая на них напитки и ступая по священной для меня земле в своих остроносых туфлях и блестящих ботинках, читая надписи вслух. Там на всеобщее обозрение выставлена моя личная трагедия.
        Я готовилась к этому, к тому, как странно будет видеть здесь всех этих людей. Это было неизбежно: но, в конце концов, именно этого я и хотела. Снова привести гостей на этот остров. И все же я не совсем понимала, насколько непрошенными они окажутся.
        Оливия. Подружка невесты
        Церемония длилась целую вечность - по крайней мере, так мне показалось. Я вся продрогла в своем тонком платье. И так крепко вцепилась в букет, что шипы впивались мне в кожу сквозь белую шелковую ленту. Пришлось слизнуть капельки крови с ладоней, пока никто не видел.
        В конце концов все закончилось.
        Но после была еще и фотосессия. Лицо занемело от попыток улыбаться. У меня болят щеки. Фотограф постоянно просил меня «перевернуть это хмурое личико вверх ногами, дорогуша!» Я пыталась. Знаю, вряд ли было похоже на улыбку, - наверное, это скорее оскал, потому что именно так я и чувствовала. Я понимала, что Джулс уже начинает злиться, но ничего не могла с этим поделать. Не могла вспомнить, как правильно улыбаться. Мама положила руку мне на плечо.
        - Все хорошо, Ливви?
        Пожалуй, она понимала - что-то не так. Все совсем не «хорошо».
        Вокруг собирается толпа: тети, дяди и другие родственники, которых я сто лет не видела.
        - Ливви, - спрашивает моя кузина Бет, - ты все еще с тем парнем? Как там его зовут?
        Она на несколько лет младше: ей пятнадцать. И мне всегда казалось, что она на меня равняется. Помню, как я все рассказывала ей про Каллума в прошлом году, на пятидесятилетии моей тети, и гордилась тем, как Бет ловит каждое мое слово.
        - Каллум, - говорю я. - Нет… уже нет.
        - И ты окончила первый курс в университете? - спрашивает тетя Мег. Значит, мама ей не рассказала, что я ушла. Когда я пытаюсь кивнуть, голова кажется слишком тяжелой.
        - Да, - отвечаю я, потому что легче просто притвориться. - Да, все хорошо.
        Я пытаюсь отвечать на все их вопросы, но это еще тяжелее, чем улыбаться. Я хочу кричать… внутри я и так кричу. Некоторые из них смотрят на меня в замешательстве, а некоторые даже переглядываются: «Что с ней такое?» Обеспокоенные взгляды. Видимо, я не похожа на Оливию, которую они помнят. Та девчонка много болтала, гуляла и смеялась. Но я уже не та Оливия, которую помню сама. И не знаю, как ее вернуть. Не могу играть перед ними роль. Я не моя мать.
        Внезапно мне кажется, что я не могу дышать, что воздух не поступает в легкие. Мне хочется сбежать от их вопросов и добрых, обеспокоенных лиц. Я говорю им, что иду искать туалет. Их это не волнует. Может, они даже рады. Я отхожу от толпы. Кажется, мама зовет меня по имени, но я иду дальше, а она не зовет снова, наверное, потому что теперь разговаривает с кем-то еще. Мама любит публику. Я иду быстрее. Снимаю свои дурацкие туфли, которые уже испачкались в грязи. Не знаю, куда иду, просто в противоположном от людей направлении.
        Слева от меня - скалы из черного камня, они блестят от брызг воды. Местами они обрываются, будто большой кусок внезапно исчез в море, оставив за собой неровную линию. Интересно, что бы я почувствовала, если бы земля вдруг ушла из-под ног, просто исчезла, и у меня не осталось бы выбора, кроме как пойти ко дну вместе с ней. На мгновение я понимаю, что почти надеюсь на это.
        Ниже тропы, по которой я иду, между утесами виднеются небольшие пляжи из белого песка. Далеко внизу бушуют огромные волны с белыми шапками. Я позволяю ветру обдувать меня, пока не возникает чувство, что с головы рвутся волосы, а веки не выворачиваются наизнанку; ветер давит на меня, будто изо всех сил пытается столкнуть вниз. На лице остается соленый привкус.
        Вода там ярко-голубая, как на фотографии с карибских островов, куда в прошлом году ездила моя подруга Джесс со своей семьей и выложила около пятидесяти тысяч фотографий в «Инстаграм» себя в бикини (все, конечно же, отфотошоплены так, что ее ноги выглядели длиннее, талия - тоньше, а грудь - больше). Пожалуй, я смотрю на что-то очень красивое, но я не чувствую красоты. Я больше не могу чувствовать ничего хорошего: вкуса еды, тепла солнца или радости от любимой песни по радио. Глядя на море, я чувствую лишь тупую боль где-то под ребрами, которая саднит, как старая рана.
        Я нахожу менее крутой спуск, который похож на склон, а не откос. Мне приходится пробираться сквозь кусты, которые там растут, маленькие, жесткие и колючие. Они цепляются за мое платье, когда я прохожу мимо, а потом я спотыкаюсь о корень и лечу к берегу, кувыркаясь вперед. Я чувствую, как рвется шелк - Джулс с ума сойдет - и потом падаю на колени - бам! Колени болят, а я могу думать лишь о том, что в последний раз я так падала еще в детстве, в школе, может, лет девять назад. Мне хочется плакать, как тогда, потому что это должно быть больно, все мое тело должно болеть, но слез нет - я уже давно не могу расплакаться. Наверное, тогда все было бы лучше, но не могу. Это как утраченная способность, как давно забытый язык.
        Я сажусь на мокрый песок и чувствую, как он пропитывает платье. Колени покрыты настоящими ссадинами с детской площадки - розовыми, свежими, зияющими. Открываю свою маленькую расшитую бисером сумочку и осторожно достаю лезвие. Приподнимаю ткань платья и прижимаю бритву к коже. Смотрю, как появляются крошечные ярко-красные капли крови - сначала медленно, потом быстрее. Хотя я и чувствую боль, но все равно кажется, что это не моя кровь, не моя нога. Так что я сжимаю порез, выжимая больше крови, и жду, когда почувствую, что она моя.
        Кровь такая яркая, такая красивая. Я прикладываю к ней палец, а потом пробую и ощущаю вкус металла. Я помню кровь после так называемой «процедуры». Мне сказали, что «небольшие мазки» - совершенно нормально. Но мне казалось, что это продолжалось неделями; на моих трусах появлялось темно-коричневое пятно, будто внутри меня что-то ржавеет.
        Я точно помню, где была, когда осознала, что месячные так и не начались. Я была у подруги, Джесс, в доме на вечеринке каких-то второкурсников, и она рассказывала, как искала в ванной тампоны, потому что у нее месячные начались раньше. Я помню, как в тот момент почувствовала что-то странное, словно нечто застряло в груди, и я не могу сделать вдох - прямо как сейчас. Я поняла, что не могу вспомнить, когда в последний раз пользовалась тампонами или чем-то другим. И я чувствовала себя странно, какой-то раздутой, противной и усталой, но тогда мне казалось, что все дело в фастфуде и ужасной ситуации со Стивеном. Тогда прошло уже много времени. В некоторые месяцы у меня очень легкие месячные, так что они меня почти не беспокоят. Но они всегда есть. Они до сих пор регулярные.
        Это случилось в середине нового семестра. Я пошла к университетскому врачу и сделала тест на беременность вместе с ней, потому что не доверила себе такую важную миссию. Она сказала, что тест положительный. Я сидела и смотрела на нее, как будто не хотела поддаваться на уловку, как будто ждала, что она вот-вот скажет, что пошутила. Я просто не верила, что это может быть правдой. А потом она начала описывать все возможные варианты и спрашивать, есть ли у меня кто-нибудь, с кем я могу это обсудить? Я не могла ничего сказать. Помню, пару раз открыла рот, но из него ничего не выходило, даже воздух, потому что я не могла дышать. Я чувствовала, что задыхаюсь. Она сидела с сочувствующим видом, но, конечно же, не могла подойти и обнять меня из-за всех этих камер и законов. А тогда мне очень сильно нужны были объятия.
        Я вышла оттуда, меня трясло, я не могла нормально ходить - было такое чувство, словно в меня врезалась машина. Мое тело мне не принадлежало. Все это время оно совершало этот тайный, страшный обряд… без моего ведома.
        Я даже не могла набрать пароль в телефоне. Но в конце концов я его разблокировала. Написала ему в «Ватсапе». Я видела, что он сразу же прочел. А потом появились три точки, а сверху было написано, что он «печатает». Потом все пропало. Потом снова появилось, и он «печатал» где-то минуту. А потом снова ничего.
        Я ему позвонила, потому что, очевидно, он держал телефон в руке. Он не ответил. Я позвонила снова, но гудки так и шли. В третий раз сразу же включилась переадресация на голосовую почту. Он сбросил. Я оставила ему сообщение, хотя вряд ли он смог бы хоть что-то разобрать, потому что мой голос так сильно дрожал.
        Мама отвезла меня в клинику. Она проехала весь путь от Лондона до Эксетера, почти четыре часа на дорогу, подождала, пока я закончу, а потом отвезла меня домой.
        - Это лучшее решение, - сказала она мне. - Правда, Ливви, дорогая. Я родила как раз в твоем возрасте. Мне казалось, что у меня нет выбора. Моя жизнь, моя карьера только начиналась. И это все испортило.
        Да уж, Джулс бы это понравилось. Я слышала однажды, как они спорили, и Джулс кричала: «Ты никогда меня не хотела! Я знаю, что была твоей самой большой ошибкой…»
        У меня тоже не было выбора. Но мне было бы намного проще, если бы он ответил, если бы сказал, что понимает, что тоже так считает. Просто одна фраза - этого бы хватило.
        - Он просто сволочь, - сказала мне мама, - раз оставил тебя одну разбираться со всем этим.
        - Мам, - сказала я ей - на тот случай, если она случайно нарвется на Каллума и загонит ему гневную тираду, - он не знает. Я не хочу, чтобы он знал.
        Не знаю, почему не сказала маме, что Каллум не виноват. Мама совсем не ханжа и не стала бы меня осуждать за интрижку со Стивеном. Но, наверное, я бы чувствовала себя намного хуже, снова пережила бы этот отказ.
        Я помню все о той поездке из клиники. Помню, как мама казалась непохожей на себя, я никогда раньше не видела ее такой. Ее руки вцепились в руль так сильно, что кожа побелела. Она все ругалась себе под нос. И она вела машину даже хуже, чем обычно.
        Когда мы вернулись домой, она велела мне лечь на диван, принесла печенье, заварила чай и накрыла меня пледом, хотя было и так тепло. Потом она села рядом со мной со своей чашкой чая, хотя мне кажется, я никогда не видела, чтобы она вообще пила чай. Но на самом деле она его и не пила, а просто сидела, сжав кружку так же крепко, как и руль.
        - Я могу его убить, - сказала она снова. И ее голос был таким другим; тихий и грубый. - Он должен был быть сегодня с тобой, - продолжала она тем же странным голосом. - Наверное, хорошо, что я не знаю его полного имени. Что бы я с ним сделала, если бы знала.
        Я смотрю на волны. Наверное, в море мне станет легче. И внезапно мне кажется, что только это может сработать. Оно выглядит таким чистым, красивым и безупречным, словно внутри него находится драгоценный камень. Я встаю и стряхиваю песок с платья. Черт… на ветру холодно. Но, вообще-то, это приятный холод, а не так, как в часовне. Сейчас будто все плохие мысли выветриваются из головы.
        Я оставляю туфли на мокром песке. Я даже не потрудилась снять платье. Вхожу в воду, и она на десять градусов холоднее воздуха, настолько ледяная, что мое дыхание учащается и я могу глотать воздух только маленькими порциями. Чувствую боль от пореза на ноге, когда туда попадает соль. Я иду все глубже, вода доходит мне до груди, потом до плеч, и теперь я действительно не могу нормально дышать, как будто на мне корсет. Кажется, будто крошечные фейерверки взрываются в моей голове и на поверхности моей кожи; все плохие мысли становятся слабее, так что теперь они воспринимаются легче.
        Я ухожу с головой под воду, трясу ей, чтобы отогнать дурные мысли. Набегает волна, и вода наполняет мой рот. Она такая соленая, но, отплевываясь, я только ее глотаю и не могу дышать, и еще больше воды попадает мне в нос, и каждый раз, когда я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, вместо этого приходит только вода, большими солеными глотками. Я чувствую движение волн под ногами, и мне кажется, что они тянут меня куда-то, пытаясь унести с собой. Как будто мое тело знает что-то, чего не знаю я, потому что оно борется за меня, руки и ноги бьются сами собой. Интересно, как-то так тонут люди? А потом я спрашиваю себя, не тону ли я сама.
        Джулс. Невеста
        Мы с Уиллом отделились от гостей из-за фотосессии у скал. Ветер определенно стал сильнее. Причем это случилось, как только мы вышли из укрытия часовни, и брошенное конфетти уносило в море, прежде чем оно смогло нас коснуться. Слава богу, я решила распустить волосы, так что прическу мне уже не испортить. Я чувствую, как они развеваются у меня за спиной, а шлейф юбки вздымается. Фотограф в восторге.
        - Еще и с этой диадемой вы похожи на древнюю гэльскую королеву, и какой цвет волос! - кричит он.
        Уилл усмехается.
        - Моя гэльская королева, - одними губами произносит он. Я улыбаюсь в ответ. Мой муж.
        Когда фотограф просит нас поцеловаться, отбросив стеснение, я целую Уилла, он отвечает не менее страстно. Тогда фотограф - несколько смущенный - говорит, что эти фотографии получатся немного «пикантными» для публики.
        Теперь мы вернулись к гостям. Лица, которые поворачиваются к нам, когда мы заходим в шатер, уже раскраснелись от тепла и выпивки. Стоя перед ними, я чувствую себя странно обнаженной, будто они смогут увидеть на моем лице пережитый мной стресс. Я пытаюсь напомнить себе о том, как приятно собрать вместе друзей и близких, которые и сами явно наслаждаются вечеринкой. Это работает: я организовала праздник, который люди будут помнить, говорить о нем, пытаться повторить - и, вероятно, безуспешно.
        На горизонте зловеще сгущаются темные тучи. Женщины прижимают шляпы к головам, а юбки - к бедрам с тихими восторженными вскриками. Я чувствую, как ветер треплет и мой наряд, вздымая тяжелую шелковую юбку платья, будто она на самом деле легкая, как платок, свистит сквозь металлические спицы короны, словно хочет сорвать ее с моей головы и вышвырнуть в море.
        Я бросаю взгляд на Уилла, чтобы проверить, заметил ли он. Он окружен толпой гостей и как всегда очарователен. Но я чувствую, что его мысли витают где-то еще. Он все время рассеянно оглядывается через плечо на родственников и друзей, которые подходят нас поприветствовать, как будто ищет кого-то или что-то.
        - В чем дело? - спрашиваю я и беру его за руку. Теперь она кажется другой, чужой, с этим простым золотым ободком.
        - Там случайно не Пирс стоит? - говорит Уилл. - Разговаривает с Джонно?
        Я следую за его взглядом. И там действительно стоит Пирс Уайтли, продюсер «Дожить до утра», с заинтересованно склоненной головой, пока он слушает то, что говорит ему Джонно.
        - Да, - отвечаю я, - это он. А что случилось?
        Ведь что-то случилось, я в этом уверена - это ясно по хмурому выражению лица Уилла. Это выражение на нем редко можно заметить - эдакое слегка тревожное волнение.
        - Ничего, в основном, - говорит он. - Я… просто это немного нелепая ситуация. Ведь Джонно отказали в съемках. И если честно, не знаю, кому там сейчас больше неловко. Пожалуй, мне надо спасти одного из них.
        - Они взрослые люди, - заверяю его я. - Уверена, они справятся сами.
        Уилл, кажется, меня не слышал. Он отпустил мою руку и уже пробирается по траве к Джонно, вежливо, но решительно расталкивая гостей, которые оборачиваются, чтобы поприветствовать его.
        Это очень на него не похоже. Я, недоумевая, смотрю ему вслед. Казалось, что напряжение ослабнет после церемонии - после того, как мы произнесли самые важные клятвы. Но оно все еще со мной, сидит глубоко внутри, как тошнота. Такое ощущение, что меня преследует что-то зловещее, оно ускользает из моего поля зрения, поэтому я никак не могу это разглядеть. Но это же безумие. «Мне просто нужно немного побыть одной, - решаю я, - подальше от суеты».
        Я быстро прохожу мимо гостей, опустив голову, уверенно шагаю вперед, на тот случай, если кто-то попытается меня остановить. Я вхожу в «Каприз» с кухни. Внутри, наконец, блаженная тишина. Я с облегчением надолго закрываю глаза. На разделочном столе в центре кухни что-то - несомненно, часть нашего будущего обеда - накрыто большим полотенцем. Я нахожу стакан, наливаю себе холодной воды и прислушиваюсь к успокаивающему тиканью настенных часов. Стою лицом к раковине и, потягивая воду, считаю до десяти и обратно. Ты ведешь себя нелепо, Джулс. Это все у тебя в голове.
        Не знаю, как я понимаю, что не одна. Наверное, это какое-то животное чутье. Я оборачиваюсь в дверях и вижу…
        О боже. Я резко делаю вдох, а сердце так и колотится. Напротив меня мужчина с ножом, а вся его одежда залита кровью.
        - Господи боже, - шепчу я, резко отпрянув и чудом не уронив стакан. Чистый страх и адреналин… а затем включается логика. Это Фредди, муж Ифы. И в руках у него нож для разделки мяса, а кровь - на фартуке мясника, повязанном вокруг талии.
        - Простите, - говорит он в своей обычной неловкой манере. - Не хотел вас напугать. Я разделываю барашка - здесь стол удобнее, чем в шатре.
        Как бы в подтверждение своих слов он поднимает полотенце со стола, и под ним я вижу куски баранины: малиновое блестящее мясо и торчащие белые кости.
        Когда сердцебиение приходит в норму, я со стыдом думаю о том, какой неприкрытый страх, должно быть, отразился на моем лице.
        - Ну, - говорю я, пытаясь придать голосу властность, - уверена, все будет очень вкусно. Спасибо.
        И затем я быстро выхожу из кухни, стараясь не бежать.
        Когда я возвращаюсь к своим толпящимся гостям, сразу же чувствую смену настроения. Новый заинтересованный гул. Кажется, в море что-то происходит. Все оборачиваются и смотрят, захваченные случившимся.
        - Что такое? - спрашиваю я, вытягивая шею, чтобы посмотреть поверх голов, но ничего не могу разобрать. Толпа вокруг меня редеет, люди безмолвно расходятся в сторону моря, пытаясь получше разглядеть, что там происходит.
        Может, там какое-то морское существо. Ифа говорила, что отсюда часто видно дельфинов. А иногда и китов. Это было бы весьма зрелищно, создало бы интересную атмосферу. Но голоса тех, кто стоит впереди, не похожи на восторг. Я бы ожидала криков, возгласов и оживленных указаний. Гости внимательно смотрят на что бы то ни было, но почти ничего не говорят. Мне сразу не по себе. Это знак того, что произошло что-то плохое.
        Я продвигаюсь вперед. Гости стали толпиться еще сильнее, как будто они соперничают за лучшее место на концерте. До этого я, как невеста, была среди них королевой, и все передо мной расступались, куда бы я ни шла. Теперь же они совсем забылись, полностью поглощенные тем, что происходит.
        - Пропустите! - кричу я. - Дайте мне посмотреть.
        Наконец толпа расступается и я прохожу вперед.
        Там что-то есть. Прищурившись и прикрывая глаза от света, я вижу темные очертания головы. Возможно, это тюлень или какой-нибудь другой морской зверек, если не считать резкого появления белой руки.
        В воде кто-то. Отсюда трудно разглядеть как следует его или ее. Должно быть, это кто-то из гостей; не может же любой человек приплыть сюда с материка. Я бы не удивилась, если бы там оказался Джонно - хотя это невозможно, он пару минут назад болтал с Пирсом. Так что если это не он, то, возможно, просто один из других эксгибиционистов, друзей Уилла, выпендривается перед гостями. Но, присмотревшись, я понимаю, что пловец смотрит не на берег, а в открытое море. И теперь я вижу, что он не плавает. На самом деле…
        - Человек тонет! - кричит женщина, кажется, Ханна. - Его занесло течением, смотрите!
        Я иду вперед, пытаясь разглядеть получше, проталкиваясь между гостями. И наконец впереди мне все четко видно. Или, возможно, все дело в том странном знании, когда мы чувствуем наших близких, хотя видим только затылок.
        - Оливия! - кричу я. - Это Оливия! Господи, это Оливия!
        Я пытаюсь бежать, но юбка путается в каблуках. Я слышу звук рвущегося шелка и не обращаю на него внимание, сбрасываю туфли и продолжаю бежать, теряя равновесие, когда ноги погружаются в мокрые, болотистые участки земли. Я всегда плохо бегала, а уж в свадебном платье и подавно. Мне кажется, что я двигаюсь с черепашьей скоростью. У Уилла, слава богу, нет такой проблемы - он проносится мимо меня, а за ним Чарли и еще несколько человек.
        Когда я наконец добираюсь до пляжа, мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Ханна, которая, видимо, тоже побежала, догоняет меня, тяжело дыша. Чарли и Джонно стоят по колено в воде, за ними, у берега, еще несколько мужчин - Феми, Дункан и другие. А впереди всех, поднимаясь из глубин, идет Уилл с Оливией на руках. Вроде она борется с ним, машет руками, как ветряная мельница, отчаянно дрыгая ногами. Уилл крепко ее держит. У нее черные гладкие волосы. А платье абсолютно прозрачное. Она выглядит синюшно-бледной.
        - Она могла утонуть, - говорит Джонно, возвращаясь на берег. Он выглядит очень расстроенным. Впервые я чувствую к нему нечто похожее на симпатию. - Повезло, что мы ее заметили. Вот сумасшедшая, любой бы понял, что это не бухта. Ее могло унести прямо в открытое море.
        Уилл добирается до берега и отпускает Оливию. Она отскакивает от него и стоит, уставившись на нас. Глаза у нее черные и непроницаемые. Сквозь промокшее платье видно ее почти обнаженное тело: темные круги сосков, маленькая ямка пупка. Она выглядит как дикий зверь.
        Я вижу, что лицо и шея Уилла расцарапаны, на коже проступают багровые пятна. И от этого зрелища во мне щелкает выключатель. Секунду назад я была переполнена страхом за нее, но теперь я чувствую яростную, раскаленную вспышку гнева.
        - Вот же чокнутая стерва, - говорю я.
        - Джулс, - мягко возражает Ханна, но не настолько, чтобы я не могла уловить в ее голосе нотки осуждения, - знаешь, мне кажется, что Оливия нездорова. Думаю… думаю, ей нужна помощь…
        - Да бога ради, Ханна, - поворачиваюсь я к ней. - Слушай, я понимаю, что ты добрая, заботливая и все такое, но Оливии не нужна мамочка, черт побери. У нее она уже есть, и позволь заметить, она заботится о ней намного больше, чем когда-либо обо мне. Оливии не нужна помощь. Ей надо взять себя в хреновы руки. Я не позволю ей испортить мою свадьбу. Так что… отвали, ладно?
        Я вижу, как Ханна отходит назад, почти что отшатывается. Мельком я замечаю на ее лице обиду и шок. Я вышла из себя: все, дело сделано. Но сейчас мне все равно. Я поворачиваюсь к Оливии.
        - Какого черта ты творишь? - ору я на нее.
        Оливия просто молча смотрит на меня в ответ. Похоже, она пьяна. Хватаю ее за плечи. Ее кожа на ощупь просто ледяная. Я хочу встряхнуть ее, дать пощечину, дернуть за волосы, потребовать объяснений. А потом ее рот открывается и закрывается, открывается и закрывается. Я пристально смотрю на нее, пытаясь понять. Она будто пытается что-то сказать, но голос не позволяет. В глазах напряжение и мольба. От этого меня бросает в дрожь. На мгновение мне кажется, что она изо всех сил пытается передать секретное сообщение, но я не могу его расшифровать. Что это, извинение? Объяснение?
        Но до того, как я успеваю спросить ее еще раз, к нам подбегает мама.
        - О, мои девочки, мои дочки, - и она сжимает нас обеих в объятиях. Под расползающимся облаком ее духов я различаю резкий, едкий запах пота и страха. Конечно же, на самом деле она тянется к Оливии. Но на мгновение я позволяю себе уткнуться в ее объятия.
        Затем я оглядываюсь назад. Остальные гости уже нас догоняют. Я слышу их шепот, чувствую исходящее от них возбуждение. Мне срочно надо разрядить обстановку.
        - Еще кто-нибудь хочет искупаться? - спрашиваю я. Никто не смеется. Тишина затягивается. Теперь, когда представление закончилось, они все словно ждут какого-то знака, что делать дальше. Как себя вести. Я не знаю, что делать. Я такого не планировала. Поэтому я просто стою, уставившись на них в ответ, и чувствую, как намокает подол моего платья.
        Слава богу, что среди них появляется Ифа, опрятная в своем строгом темно-синем платье и туфлях на танкетке, абсолютно невозмутимая. Я вижу, как все поворачиваются к ней, словно признавая ее авторитет.
        - Внимание! - объявляет она. - Слушайте все! - Для такой маленькой тихой женщины у нее на удивление звонкий голос. - Проследуйте за мной. Скоро мы подадим свадебный обед. Он будет ждать вас в шатре!
        Джонно. Шафер
        Вы посмотрите на него. Прикидывается героем, вытаскивает сестру Джулс из воды. Вы, черт возьми, только на него посмотрите. Он всегда так хорошо умел заставлять людей видеть именно то, что он хочет.
        Я знаю Уилла лучше остальных, может, даже лучше всех в мире. Готов поспорить, Джулс точно не знает его так, как я, и, возможно, никогда не узнает. С ней он надевает маску, играет на камеру. Но я хранил его тайны, потому что они были нашими общими.
        Я всегда знал, что он безжалостный ублюдок. Знал это еще со школы, когда он украл те задания для экзаменов. Но я полагал, что мне не зачем бояться этой его стороны. Я его лучший друг.
        По крайней мере, так я считал где-то полчаса назад.
        - Нам было так жаль, - сказал Пирс. - Когда мы узнали, что ты отказался. В смысле, Уилл, конечно же, на раз завоевывает всех женщин. Он прирожденный актер. Но иногда он слишком… слащавый. И, только между нами, мне кажется, мужская половина зрителей не так уж его любит. Мы провели опрос среди зрителей, и он показал, что они считают Уилла немного… ну, кажется, один зритель сказал что-то типа: «немного сволочью». Некоторых, особенно мужчин, отталкивает главный герой, который, по их мнению, слишком хорош собой. Ты бы это уравновесил.
        - Подожди-ка, старина, - удивляюсь я. - С чего вы взяли, что я отказался?
        Сначала Пирс выглядел озадаченным - наверное, он не привык, чтобы его перебивали. Затем он нахмурился, осознав, что я сказал.
        - С чего мы взяли… - он осекся, качая головой. - Ну, ты не пришел на собрание, вот с чего.
        Я понятия не имел, о чем он говорит.
        - Какое собрание?
        - На котором мы обсуждали, как все пойдет. Уилл пришел со своим агентом и сказал, что, к сожалению, ты отказался сниматься. Что ты мол «не создан для телевидения».
        Все это я и говорил каждому вот уже четыре года. Но только не Уиллу. По крайней мере, не тогда. Не до какого-то важного собрания.
        - Я не слышал ни про какое собрание, - сказал я. - Мне пришло от тебя письмо, где ты сказал, что я вам не подхожу.
        Похоже, ему потребовалась минута на размышление. Потом Пирс бестолково открыл и закрыл рот, как рыба: буль-буль-буль. Наконец он ответил:
        - Это невозможно.
        - Нет, - говорю ему я, - все возможно. И я это точно знаю, потому что не слышал ни о каком собрании.
        - Но мы написали…
        - Да. Но у вас не было моей почты, так? Все дела велись через Уилла и его агента. Вот они все и решили.
        - Ну… - сказал Пирс. Кажется, до него только дошло, что он открыл ящик Пандоры.
        - Ну… - повторил он, будто понял, что теперь может говорить открыто. - Он точно сказал нам, что ты не заинтересован в съемках. Что у тебя внутренний поиск и ты передумал играть. И это была такая жалость, потому что мы так и планировали снимать вас с Уиллом… грубость и деликатность. Это бы стало бомбой.
        Больше не было смысла разговаривать об этом с Пирсом. Он уже выглядел так, будто надеялся куда-нибудь телепортироваться. «Мы на маленьком острове, приятель, - чуть было не сказал ему я. - Деваться некуда». Впрочем, неудивительно, что он так себя чувствовал. Я видел, как он оглядывался через плечо и искал пути к отступлению.
        Но я злился не на него. Я злился на парня, которого считал своим лучшим другом.
        Кстати о нем. Уилл двинулся в нашу сторону с широченной улыбкой, такой красивый, ни одного растрепавшегося волоска, даже несмотря на ветер.
        - О чем это вы тут шепчетесь? - спросил он. Он стоял достаточно близко, чтобы я заметил капельки пота у него на лбу. Но, видите ли, Уилл очень редко потеет. Даже после матчей по регби я почти никогда не видел у него мокрых футболок. А сейчас потел.
        «Опоздал, дружище, - подумал я. - Ты, мать твою, опоздал».
        Пожалуй, я понимаю. Он был слишком умен и срезал меня в самом начале. Идея «Дожить до утра» принадлежала мне, и мы оба это знали. Если бы он сам меня отшил, я мог бы проболтаться, рассказать всем о том, что случилось в детстве. Мне, в отличие от него, терять было нечего. Так что он привел меня на пробы, заставил почувствовать себя частью процесса, а потом сделал вид, что меня вышвырнул кто-то другой. И он тут ни при чем. «Прости, приятель. Мне так жаль. Было бы так классно с тобой работать».
        Я помню, как мне нравилось на пробах. Я чувствовал себя так естественно, рассказывая о том, что хорошо знаю. Чувствовал, что мне есть что сказать - и люди будут это слушать. Если бы меня попросили прочесть таблицу умножения или поговорить о политике, я оказался бы в полной заднице. Но скалолазание, прыжки с парашютом и все такое: этому я учил остальных. Я даже и не думал о камере.
        Самое обидное то, как легко Уиллу удалось все это провернуть. Глупый Джонно… ему так легко пустить пыль в глаза. Теперь я понимаю, почему в последнее время с ним так тяжело было встретиться. Почему я чувствовал, что он меня отталкивает. Почему мне практически пришлось умолять его выбрать меня шафером. Когда он согласился, то, наверное, счел это моим утешительным призом. Но работа шафера не оплачивается. Этой подачки мне недостаточно. Он использовал меня все это время, еще со школы. Я и правда делал за него всю грязную работу. Но нет, славой со мной он делиться не захотел. Намного проще бросить меня под поезд.
        Я допиваю виски одним большим глотком. Вот же двуличный ублюдок. Я найду способ вернуть тебе должок.
        Ханна. Плюс один
        Оливия - не моя сестра, не моя дочь. Возможно, мне правда надо отвалить, как и сказала Джулс. И все же, я не могу. Пока остальные направляются к шатру, я понимаю, что иду в другую сторону, к «Капризу».
        - Оливия? - зову ее я, когда вхожу в дом. Ответа нет. Мой голос эхом отскакивает от каменных стен. «Каприз» теперь кажется таким тихим, мрачным и пустым местом. Трудно поверить, что здесь кто-то есть. Я знаю, где комната Оливии, - сбоку от столовой. Я решаю, что проверю сначала ее. Стучусь в дверь.
        - Оливия?
        - Да? - мне кажется, что оттуда доносится тихий голос. Я воспринимаю это как разрешение войти, поэтому открываю дверь. Оливия сидит на кровати с полотенцем, накинутым на плечи.
        - Все хорошо, - отзывается она, не поднимая глаз. - Через минуту приду в шатер. Только сначала переоденусь. Все хорошо. - Во второй раз это прозвучало не более убедительно, чем в первый.
        - А выглядит не очень, - говорю я.
        Она пожимает плечами, но ничего не отвечает.
        - Слушай, - продолжаю я. - Знаю, что это не мое дело. И понимаю, мы едва знакомы. Но когда мы вчера говорили, мне показалось, что ты через многое прошла… представляю, как тебе тяжело сейчас притворяться счастливой.
        Оливия молчит, так и не взглянув мне в глаза.
        - Итак, - говорю я. - Хотела спросить: что ты делала в море?
        Оливия снова пожимает плечами.
        - Не знаю, - отвечает она и молчит с секунду. - Я… мне стало тяжело. Свадьба, все эти люди. Говорят, что я должна радоваться за Джулс. Все спрашивают, как у меня дела. Про универ… - Она осекается и смотрит на свои руки. Я вижу, как обгрызаны ее ногти, словно у ребенка, кутикула такая красная по сравнению с остальной бледной кожей. - Я просто хотела отвлечься от всего.
        Джулс преподнесла все так, будто это была выходка, будто Оливия просто хотела внимания. Мне кажется, все совсем наоборот. Наверное, она пыталась исчезнуть.
        - Можно тебе кое-что рассказать? - спрашиваю ее я.
        Она не говорит «нет», поэтому я продолжаю.
        - Помнишь, как я рассказывала вчера про Элис, свою сестру?
        - Да.
        - Ну, мне… мне кажется, что ты ее немного напоминаешь. Надеюсь, ты не обижаешься, что я так говорю. Клянусь, это комплимент. Она первая в нашей семье поступила в университет. И сдала все экзамены на отлично.
        - Я далеко не умная, - бормочет Оливия.
        - Да? Мне кажется, ты умнее, чем показываешь. Ты же ходила на курс английской литературы в Эксетере. Он же сложный, да?
        Она пожимает плечами.
        - Элис хотела стать политиком, - продолжаю я. - Она знала, что должна иметь безупречное личное дело и оценки. И, конечно же, она всего добилась и поступила в один из лучших университетов Англии. А потом, на первом курсе, после того как поняла, что легко сдает все тесты, позволила себе немного расслабиться и завела первого парня. Мы все немного умилялись - я, мама и папа, - потому что она вдруг так сильно им увлеклась.
        Элис рассказала мне все об этом парне, когда приехала домой на рождественские каникулы. Она познакомилась с ним в «Обществе танцоров» - это какой-то модный клуб, куда она вступила только потому, что в конце семестра они устраивали шикарный бал. Я помню, как тогда подумала, что она окунулась с головой в эти новые отношения, как и в свою учебу.
        - Мы идеальная пара, Ханна, - сказала она мне. - И он всем нравится. Поверить не могу, что он вообще посмотрел в мою сторону.
        Она рассказала мне, предварительно заставив поклясться сохранить ее тайну, что они переспали. Он был ее первым парнем. Элис заверяла, что чувствовала с ним такую близость, о существовании которой даже не подозревала. Но я помню, что она все расписала, решила, что все дело в гормонах и социокультурной идеализации юношеской любви. Моя прекрасная, умная сестра, пытающаяся рационально объяснить свои чувства… типичная Элис.
        - Но потом она начала его избегать, - говорю я Оливии.
        Оливия вскидывает брови.
        - Он ей разонравился? - теперь она кажется более заинтересованной.
        - Наверное. К весенним каникулам она почти перестала о нем говорить. Когда я ее спросила, Элис мне ответила, что он не тот, кем она его считала. И что она так им увлеклась, что теперь придется сосредоточиться на учебе. Ей поставили четверку за эссе, и после этого она будто очнулась.
        - Божечки, - сказала Оливия, закатывая глаза. - Кажется, она та еще ботанша… - а потом резко осеклась. - Прости.
        Я улыбаюсь.
        - Я ей сказала то же самое. Но в этом вся Элис. Короче, она решила, что надо поступить правильно и сказать обо всем лично, - в этом тоже вся Элис.
        - И как он это воспринял? - спрашивает Оливия.
        - Все прошло не очень хорошо, - говорю я. - Он ужасно себя повел, сказал, что не позволит ей себя унижать. - Я это помню, потому что тогда подумала, что он может что-нибудь выкинуть. Как можно «отомстить» кому-то за разрыв?
        - Она мне не сказала, что он с ней сделал, - говорю я Оливии. - Ни мне, ни маме, ни папе. Ей было слишком стыдно.
        - Но ты выяснила?
        - Потом, - отвечаю я. - Только потом. Он снял с ней видео.
        И загрузил его на сайт университета. Она разрешила ему снять это видео после того модного светского бала. Его удалили с сервера в ту же секунду, когда администрация университета о нем узнала. Но к тому времени новость уже распространилась, и изменить ничего было нельзя. На кампусе были сохранены другие версии. Его выложили в «Фейсбук». Потом удалили. Потом снова выложили.
        - Так это типа… порноместь? - спросила Оливия.
        Я кивнула.
        - Да, сейчас мы бы это так назвали. Но тогда все было, знаешь, как-то невиннее. Теперь мы знаем, что надо быть осторожными. Все понимают, что если ты разрешаешь себя снимать, это может оказаться в интернете.
        - Наверное, - говорит Оливия. - Но люди забывают. В порыве страсти. Или, знаешь, когда правда кого-то любят и их просят. Так, получается, то видео увидел весь универ?
        - Да, - говорю я. - Но самое ужасное то, что мы ничего не знали, она не рассказала. Слишком стыдилась. Наверное, считала, что мы плохо о ней подумаем. Она всегда была такой идеальной, но, разумеется, любили мы ее не поэтому.
        Она не сказала даже мне. Именно это терзает меня до сих пор.
        - Иногда, - говорю я, - слишком тяжело все рассказывать своим близким. Тем, кого любишь. Звучит знакомо?
        Оливия кивает.
        - Так вот. Я хочу, чтобы ты знала: ты можешь рассказать мне. Ладно? Потому что вот в чем дело. Всегда лучше обо всем рассказывать, даже если это что-то постыдное, даже если тебе кажется, что люди тебя осудят. Хотела бы я, чтобы Элис мне рассказала. Думаю, тогда я бы заставила ее увидеть то, чего сама она увидеть не могла.
        Тогда Оливия сразу же поднимает на меня взгляд.
        - Да, - это звучит едва ли громче шепота.
        А потом до нас доносится тихое объявление со стороны шатра.
        - Дамы и господа, - звучит голос Чарли. Наверное, он принялся за свои обязанности ведущего. - Прошу, займите свои места, сейчас подадут обед.
        Я не успеваю рассказать Оливии остальное - и, возможно, оно и к лучшему. Я не рассказываю ей, как случившееся запятнало репутацию Элис, прилипло к ней - словно татуировка. Никто из нас не догадывался, насколько ранимой она была. Она всегда казалась такой способной, такой сдержанной: получала все эти потрясающие оценки, занималась спортом, поступила в университет, не упускала ни одной возможности. Но подо всем этим, подпитывая ее успех, скрывался комок нервов, который никто из нас не видел, пока не стало слишком поздно. Она не могла пережить свой позор. Она поняла, что никогда не будет - никогда не сможет - заниматься политикой так, как мечтала. И дело было не только в том, что она не получила диплом, потому что бросила учебу. Теперь в интернете гуляет видео, на котором она делает какому-то парню минет - и не только. Такое уже не исправишь.
        И я не рассказываю Оливии, как однажды в июне, через два месяца после возвращения из универа, Элис выпила обезболивающие и почти все, что смогла найти на полке с лекарствами в ванной, пока мама забирала меня с тренировки по нетболу. Как семнадцать лет назад в этот самый месяц моя прекрасная, умная сестра покончила с собой.
        Ифа. Свадебный организатор
        То, что случилось с подружкой невесты, - моя вина. Я должна была это предвидеть. Да я и предвидела: я знала, что у этой девочки большие проблемы. Знала, еще когда подавала ей с утра завтрак. Она сдерживалась во время свадьбы, хотя выглядела так, будто хотела вскочить и убежать. После церемонии, разумеется, я старалась присматривать за Оливией. Но от меня так многого требовали: гости были так настойчивы, так неистовы, что обслуживающий персонал - в основном школьники и студенты на каникулах - едва справлялся.
        Не успела я и опомниться, как возникла суматоха, и Оливия оказалась в воде. Увидев ее, я будто оказалась в прошлом. Такая беспомощная. Я видела знаки, но не обращала на них внимание, пока не стало слишком поздно. Те навязчивые картины из моих снов: вода поднимается, мои руки тянутся, будто я могу что-то сделать…
        На этот раз спасение было возможно. Я думаю о женихе, который вытащил ее из воды. Но, возможно, я смогла бы все предотвратить, если бы действовала вовремя. Я зла на себя за то, что была такой рассеянной. Мне удалось сохранить видимость хладнокровного профессионализма перед гостями, пока я собирала их всех в шатре для свадебного обеда. Хотя даже если бы я не держала себя в руках, вряд ли кто-нибудь заметил бы. В конце концов, это моя работа - быть невидимкой.
        Мне нужен Фредди. Он всегда меня успокаивает.
        Я нахожу его вдали от толпы, на задворках шатра, отведенного под кухню: он окружен небольшой армией помощников. Я прошу его выйти со мной на улицу, подальше от любопытных глаз персонала.
        - Девушка могла утонуть, - говорю ему.
        Когда я думаю об этом, то едва могу дышать. Я представляю, как все могло обернуться, у меня перед глазами разыгрываются страшные сцены. Словно я перенеслась в другой день, когда счастливого конца так и не случилось.
        - О боже, Фредди, она же могла утонуть. А я не обратила внимание. - Прошлое повторяется снова и снова. Это все моя вина.
        - Ифа, - успокаивает меня он, крепко сжимая мои плечи, - она не утонула. Все хорошо.
        - Да, - соглашаюсь я. - Он спас ее. Но что, если…
        - Никаких «если». Гости уже в шатре. Все идет идеально, поверь мне. Иди туда и делай то, что умеешь лучше всего. - Фредди всегда умел меня успокаивать. - Это незначительный промах. В остальном все прекрасно.
        - Но все не так, как я представляла, - говорю я ему. - Так тяжело со всеми этими гостями, они разбредаются по острову. И те парни вчера со своими ужасными играми. А теперь все повторяется…
        - Праздник почти закончился, - решительно отвечает Фредди. - Тебе осталось пережить всего несколько часов.
        Я киваю. Он прав. И я знаю, что мне надо взять себя в руки. Мне нельзя расклеиваться, не сегодня.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Теперь они могут разглядеть его - Фредди, который спешит к ним так быстро, как только может. В руке он держит факел, и ничего более зловещего. Свет их факелов выхватывает бусины пота на бледном лбу Фредди, когда он подходит ближе.
        - Вернитесь в шатер, пожалуйста! - кричит он, задыхаясь. - Мы позвонили в полицию.
        - Что? Почему?
        - Официантка немного пришла в себя. Она говорит, что видела там кого-то еще, в темноте.
        - Надо его послушаться! - кричит Ангус остальным, когда Фредди уходит. - Дождемся полицию. Это небезопасно.
        - Нет, - кричит Феми. - Мы зашли слишком далеко.
        - Ты правда думаешь, что они скоро приедут, да, Ангус? - спрашивает Дункан. - Полиция? В такую погоду? Да ни фига, чувак. Мы здесь одни.
        - Ну так тем более. Это небезопасно…
        - А не делаем ли мы поспешных выводов? - кричит Феми.
        - В каком смысле?
        - Он сказал, что она вроде бы кого-то видела.
        - Но если так, - настаивает Ангус, - то это значит…
        - Что?
        - Ну, если в деле замешан кто-то еще, то это значит, что это… не несчастный случай.
        Он не может заставить себя произнести слово, но оно все равно повисло в воздухе. Убийство.
        Они крепче держат факелы.
        - Это можно использовать как оружие! - кричит Дункан. - Если уж на то пошло.
        - Да, - соглашается Феми, расправляя плечи. - Мы против него. Нас четверо, а он один.
        - Стойте, а кто-нибудь видел Пита? - внезапно спрашивает Ангус.
        - Что? Черт… нет.
        - Может, он ушел с тем Фредди?
        - Не ушел, Фем - отвечает Ангус. - И он правда съехал с катушек. Черт…
        И они начинают кричать:
        - Пит!
        - Пит, дружище, ты там?
        Ответа нет.
        - Боже… ну, я не собираюсь искать еще и его, - раздражается Дункан, его голос слегка дрожит. - Он уже не первый раз в таком состоянии. Сможет о себе позаботиться. Все будет хорошо.
        Остальные догадываются, что Дункану тяжело дается эта уверенность. Но они не станут продолжать этот разговор. Им тоже хочется в это верить.
        Ранее тем же днем. Джулс. Невеста
        Ифа сотворила настоящую магию в шатре. Здесь тепло, несмотря на усиливающийся на улице промозглый ветер. Через вход я вижу, как мерцают зажженные факелы, а крыша шатра время от времени вздымается и мягко опускается, изгибаясь от ветра. Но это только добавляет уюта. Воздух благоухает от ароматических свеч, лица гостей в их свете кажутся розовыми, раскрасневшимися от здоровья и молодости - даже если истинная причина заключается в алкоголе и пронизывающем ирландском ветре. Это все, чего я только могла бы пожелать. Я смотрю на гостей и вижу это на их лицах: благоговение перед нашим праздником. И все же… почему я чувствую себя такой опустошенной?
        Похоже, все уже забыли о безумной выходке Оливии; такое чувство, что это произошло в другой день. Они жадно глотают вино… становясь все громче и оживленнее. Атмосфера дня вернулась на круги своя, все идет по выстроенному плану. Но я не могу забыть. Когда я думаю о выражении лица Оливии, о том умоляющем взгляде, когда она пыталась что-то сказать, волосы встают дыбом.
        Тарелки убраны, практически каждая вылизана дочиста. Алкоголь вызвал у гостей сильный голод, а Фредди по-настоящему талантлив. Я была на стольких свадьбах, где мне приходилось запихивать в себя резиновую куриную грудку и овощи, как в школьных столовых. А сейчас мы ели нежнейшую баранину, которая таяла на языке, с пюре, благоухающим розмарином. Идеально.
        Настало время поздравительных речей. Официанты разносят по шатру подносы с Боллинже для тостов. Живот сводит при мысли о том, что я выпью шампанского, меня и так слегка подташнивает. Я и так уже слишком много выпила, чтобы соответствовать тому образу, что вызвал восхищение гостей днем, и чувствую себя странно, развязно. Из головы не уходит та черная туча, повисшая на горизонте, когда я приветствовала гостей.
        Раздается стук ложки о бокал: динь-динь-динь!
        Болтовня в шатре стихает, сменяясь послушной тишиной. Я чувствую, как настроение в комнате меняется. Лица поворачиваются к нам - к главному столу. Представление вот-вот начнется. Я меняю выражение лица на радостное предвкушение.
        Затем огни в шатре замерцали и погасли. Мы погружаемся в сумрак, который соответствует угасающему свету снаружи.
        - Прошу прощения, - говорит Ифа с задней части шатра. - Это все из-за ветра. Электричество здесь ненадежное.
        Кто-то - наверное, из друзей Уилла - издает длинный протяжный вой. К нему присоединяются остальные, и через пару секунд кажется, что в шатре целая стая волков. Они пьяны и теряют над собой контроль. Мне хочется крикнуть им, чтобы заткнулись.
        - Уилл, - шиплю я. - Можно попросить их замолчать?
        - Это только раззадорит парней, - успокаивает меня он, накрывая мою руку своей. - Я уверен, что свет скоро зажжется.
        И когда я думаю, что не выдержу больше ни секунды, что я действительно сейчас закричу, зажигается свет. Гости ликуют.
        Папа встает первым, чтобы произнести речь. Возможно, мне стоило его выгнать в последнюю минуту в наказание за его ужасное поведение. Но это выглядело бы странно, так ведь? К тому же, кажется, я разгадала главный секрет свадьбы - важно, как все выглядит со стороны. Пока мы можем притворяться радостными и ликующими… что ж, возможно, тогда все скрытые темные силы этого дня не смогут вылезти наружу. Держу пари, большинство людей считает, что эта свадьба - результат щедрости моего отца. Ну конечно.
        Все спрашивали меня, почему я решила провести торжество здесь. Я выложила пост в социальных сетях: «Посоветуйте, где провести свадьбу». Все это через аккаунт «Загрузки». И Ифа ответила. Я была восхищена ее профессионализмом, умением планировать и вниманием к практической стороне дела. Она казалась намного амбициознее, чем все остальные. И поэтому сразу же оказалась вне конкуренции. Но все же я выбрала это место не поэтому. Неприглядная правда о том, почему я решила провести здесь свадьбу, заключалась в том, что это красиво и дешево.
        Потому что мой любимый папочка, который так горделиво стоит там, не дал мне ни гроша. Или так решила Северин.
        Никто и не догадывается. Не тогда, когда я заказала торт за три тысячи, серебряные кольца для салфеток с гравировкой и годовой запас свечей от «Клун Кин». Именно этого гости от меня и ждали. И я могла себе все это позволить - свадьбу с привычным для меня шиком, - потому что Ифа предложила пятидесятипроцентную скидку, если я соглашусь приехать сюда. Может, она и выглядит простушкой, но она умна. Для нее это отличная сделка. Она же знает, что потом я напишу обо всем в журнале, и знает, что из-за Уилла о ней заговорят в прессе. В конце концов, это принесет большие дивиденды.
        - Для меня большая честь быть здесь, - начинает папа. - На свадьбе моей маленькой девочки.
        Его маленькой девочки. Серьезно. Я чувствую, как улыбка становится натянутой.
        Папа поднимает стакан. Я вижу, что он пьет «Гиннесс» - он всегда кичился тем, что не пьет шампанское, придерживается своих корней. Знаю, мне положено с любовью смотреть на него в ответ, но я все еще так злюсь на то, что он сказал перед церемонией, что едва ли могу на него взглянуть.
        - Но Джулия никогда не была маленькой, - продолжает папа. Я уже много лет не слышала у него такого резкого акцента. Он всегда становится жестче в моменты напряжения… или когда он много выпьет. - Она всегда была такой целеустремленной. И знала, чего хочет, даже в девять лет. Хоть я и… - он многозначительно кашляет, - пытался ее отговаривать.
        Гости начинают смеяться.
        - Она всегда упорно добивалась того, что задумала, - он печально улыбается. - Я мог бы себе польстить и сказать, что в этом она похожа на меня. Но это не так. Я не такой сильный. Я притворяюсь, что знаю, чего хочу, но на самом деле беру то, что попадется под руку. А Джулс такая самостоятельная, и пусть поберегутся те, кто встанет у нее на пути. Уверен, что с этим согласятся все ее коллеги.
        Из-за стола, где сидят сотрудники «Загрузки», раздается немного нервный смех. Я спокойно им улыбаюсь: никому из вас за это не влетит. Не сегодня.
        - Понимаете, - продолжает папа, - я не смог показать пример счастливого брака, если честно. Сегодня здесь сидят мои жены номер один и номер пять. Так что меня можно считать членом вашего клуба… но не очень успешным. - Это не смешно, хотя кто-то из гостей вежливо смеется. - Джулс быстро… кхм… указала мне на это, когда с утра я хотел дать ей пару отцовских советов.
        Отцовских советов. Ха-ха.
        - Но я бы сказал, что за эти годы чему-то научился. Брак - это поиск того человека, которого вы знаете лучше всего на свете. И я говорю не про то, какой он пьет кофе, каков его любимый фильм или как звали его первого кота. Я говорю про глубинное знание. Знание души.
        Он улыбается Северин, которая вся прямо-таки сияет.
        - Кроме того, я не считаю себя достаточно компетентным, чтобы давать подобные советы. Я знаю, что не всегда был рядом. Нет, не так. Я почти никогда не был рядом. Мы оба не были. Думаю, Араминта со мной согласится.
        Ничего себе. Я смотрю на маму. Ее лицо перекосила улыбка, которая, пожалуй, похожа на мою. Ей не понравится описание «первой жены», потому что так она будет выглядеть старой, и она наверняка в ярости от предположения, что была плохой матерью, особенно учитывая, с каким удовольствием она сегодня исполняла роль сердобольной мамаши невесты.
        - Так что в наше отсутствие Джулии всегда приходилось самой прокладывать себе путь. И какой же путь она проложила! Я знаю, что не всегда это показывал, но я так горжусь тобой, Джуджу, как и всем, чего ты достигла.
        Я думаю о школьных церемониях. Мой выпускной. Вечеринка в честь запуска «Загрузки» - и ни на одном из этих мероприятий не было моего отца. Думаю о том, как часто мне хотелось услышать эти слова, и вот они - именно тогда, когда я до невозможности на него зла. Мои глаза постепенно наполняются слезами. Черт. Это правда застало меня врасплох. Я никогда не плачу.
        Папа поворачивается ко мне.
        - Я так сильно тебя люблю… моя умная, многосторонняя, целеустремленная дочка. - Боже мой. Это не красивые слезы, которые слегка сияют в глазах. Они катятся по щекам, и мне приходится прижать к лицу ладонь, а потом салфетку, чтобы загнать их обратно. Что со мной творится?
        - И вот в чем дело, - обращается папа к гостям, - хоть Джулс - сильная и независимая девушка, мне хочется думать, что она все равно моя маленькая девочка. Потому что от некоторых чувств вам, как родителю, никуда не деться… и неважно, каким вы были дерьмом, неважно, насколько мало у вас на это прав. И одна из этих эмоций - инстинкт защищать.
        Он снова поворачивается ко мне. Сейчас мне приходится на него смотреть. На его лице застыла неподдельная нежность. Я чувствую боль в груди. Отец поворачивается к Уиллу.
        - Уильям, ты кажешься… хорошим парнем. - Мне показалось, или он как-то с угрозой выделил слово «кажешься»? - Но…
        И папа ухмыляется - я знаю эту ухмылку. «Улыбкой» ее назвать нельзя. Это просто оскал.
        - Лучше бы тебе заботиться о моей дочке. И лучше бы тебе не облажаться. И если ты хоть как-то обидишь мою девочку… что ж, все просто. - Папа поднимает стакан, салютуя ему. - Я приду за тобой.
        В шатре повисла напряженная тишина. Я издаю вымученный смешок, хотя он больше походит на всхлип. Он быстро разлетается по шатру, когда другие гости следуют примеру - возможно, с облегчением, потому что теперь знают, как реагировать. А, так это шутка? Вот только это не шутка. Я это знаю, папа это знает - и, судя по выражению лица Уилла, он тоже это знает.
        Оливия. Подружка невесты
        Папа Джулс садится за стол. Она сама выглядит ужасно: ее лицо опухло и раскраснелось. Я видела, как она протирала его салфеткой. Все-таки у нее есть чувства, у моей сводной сестры, хоть она и хорошо умеет притворяться бесчувственной стервой. Мне правда стыдно за мою выходку. Знаю, Джулс все равно не поверит, если я это скажу, но мне правда жаль. Мне все еще холодно, будто ледяная морская вода затекла под кожу. Я переоделась во вчерашнее платье, так как решила, что это меньше всего взбесит Джулс, но мне так хотелось бы сидеть в нормальной одежде. Я крепко обхватила себя руками, чтобы согреться, но зубы все равно стучат.
        Под крики, свист и завывания встает Уилл. Все сразу замолкают. Он полностью завладел вниманием публики. Уилл умеет так влиять на людей. Наверное, все дело в его внешности и манере поведения, в его уверенности. Будто он всегда все держит под контролем.
        - От моего имени, и от имени моей новоиспеченной жены, - говорит он, и его почти заглушают возгласы, крики, стуки по столам и топот. Он улыбается, и когда все успокаиваются, продолжает. - От моего имени, и от имени моей новоиспеченной жены, большое спасибо, что пришли сегодня. Я знаю, что Джулс согласится со мной, когда я скажу, что это просто чудесно - праздновать свадьбу со всеми нашими близкими людьми, самыми любимыми и дорогими, - он поворачивается к Джулс. - Я чувствую себя самым удачливым человеком на свете.
        Джулс уже вытерла слезы. И когда она поднимает взгляд на Уилла, ее лицо полностью меняется, преображается. Внезапно она выглядит настолько счастливой, что на нее, как на горящую лампочку, тяжело смотреть. Уилл сияет.
        - О боже, - доносится до меня шепот женщины за соседним столом, - они слишком идеальные.
        Уилл одаривает всех улыбкой.
        - И это правда удача, - говорит он. - Наша первая встреча. Если бы я не оказался в нужное время в нужном месте… Как Джулс любит говорить, тогда наши пути переплелись. - Он поднимает бокал. - Поэтому - за удачу. За то, чтобы она улыбнулась всем вам… или за то, чтобы при необходимости ей немного помочь.
        Он подмигивает. Гости смеются.
        - Для начала, - продолжает он, - стоит отдать дань традициям и сказать, как красивы подружки невесты, так ведь? У нас она только одна, но вы все согласитесь, что она прекраснее ангела. Поэтому за Оливию! Мою новую сестру.
        Все гости поворачиваются ко мне, поднимая бокалы. Я не могу этого выносить. Опускаю взгляд в пол, пока не стихают аплодисменты, а Уилл продолжает.
        - Теперь перейдем к моей жене. Моя прекрасная, умная Джулс… - Гости снова свистят. - Без тебя моя жизнь и правда была бы скучной. Не было бы ни радости, ни любви. Ты мой партнер, моя половинка. Так что прошу, встаньте из-за столов, чтобы выпить за Джулс!
        Вокруг меня все вскакивают.
        - За Джулс! - счастливым эхом отзываются гости. Они все улыбаются Уиллу, особенно женщины, они просто не могут отвести от него глаз. Я знаю, что они видят: Уилл Слейтер, телезвезда. Теперь муж моей сводной сестры. Герой. Вспомните, как он вытащил меня из воды. Хорош со всех сторон.
        - Вы знаете, как мы познакомились с Джулс? - спрашивает Уилл, когда все садятся. - Это была судьба. Она устроила вечеринку в музее Виктории и Альберта в честь «Загрузки». А я был всего лишь гостем - пришел с другом. И в итоге ему пришлось уйти, и я остался один. Я тогда раздумывал, не уйти ли самому. Но потом все же решил вернуться просто по наитию. Кто знает, что бы произошло, если бы я передумал? Встретились бы мы когда-нибудь? И поэтому, хоть Джулс и предана профессии настолько, что иногда кажется, будто в отношениях нас трое, я хочу поблагодарить ее работу за то, что свела нас вместе. За «Загрузку»!
        Гости снова вскакивают.
        - За «Загрузку»! - скандируют они.
        Я познакомилась с женихом Джулс только после их помолвки. Она старательно его скрывала. Как будто не хотела приводить домой до того, как он наденет ей кольцо на палец, на тот случай, если мы его отпугнем. Может быть, я и звучу как сучка, но по отношению ко многим вещам Джулс всегда была довольно безжалостна. Пожалуй, я ее не осуждаю. Мама правда может напугать.
        Джулс, как и всегда, все срежиссировала. Они должны были приехать к маме домой, выпить по чашке кофе, остаться где-то на полчаса, а потом поехать обедать в «Ривер» (Джулс сказала, что это их любимый ресторан; она забронировала столик). Джулс дала нам с мамой предельно ясные указания: не испортить все.
        И я правда не хотела ничего портить в ту первую встречу с ее женихом. Но когда они только вошли в дом, мне пришлось бежать в туалет из-за подступившей к горлу тошноты. А потом оказалось, что я не могу пошевельнуться. Я сползла на пол рядом с унитазом и сидела там, как мне показалось, очень долго. Я была взвинчена, будто кто-то ударил меня в живот.
        Я точно знала, как все произошло. Он вернулся на вечеринку после того, как посадил меня в такси. И там познакомился с моей сестрой, королевой бала, которая подходила ему гораздо больше. Судьба. И я помню, что он сказал, когда мы впервые встретились: «Если бы ты была на десять лет старше, то была бы идеальной женщиной». Я все поняла.
        Через некоторое время - наверное, из-за плотного расписания - Джулс поднялась наверх.
        - Оливия, - сказала она. - Нам пора идти обедать. Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы ты пошла с нами, но если тебе плохо, то ничего страшного.
        Я понимала, что по ее меркам это было «страшно», но тогда это заботило меня меньше всего.
        Каким-то образом мне удалось выдавить из себя пару слов.
        - Я… я не могу пойти, - простонала я через дверь. - Я… заболела.
        Тогда это казалось самым простым решением - подыграть ей. Но в любом случае, мне и правда было нехорошо - живот крутило так, будто я отравилась.
        Но потом я много об этом думала. Что, если тогда мне хватило бы смелости открыть дверь и рассказать всю правду в лицо? А не ждать и прятаться, пока не стало слишком поздно?
        - Ладно, - ответила она. - Я поняла. Очень жаль, что ты не сможешь пойти.
        В ее голосе не было и намека на жалость.
        - Я не стану сейчас раздувать из мухи слона, Оливия. Может, тебе правда плохо. Дам тебе презумпциию невиновности. Но мне нужна твоя поддержка. Мама сказала, что последнее время у тебя был тяжелый период - мне жаль. Но хоть раз ты можешь порадоваться за меня?
        Прислонившись к двери, я старалась восстановить дыхание.
        А он так умело скрыл свое удивление. Когда он зашел в дом, в тот раз, в нашу «первую встречу», шок читался на его лице, может, лишь долю секунды. Возможно, его заметила только я. У него дернулся глаз, чуть сжалась челюсть. Ничего больше. Он так хорошо все замаскировал, был таким непроницаемым.
        Так что, понимаете, я не могу думать о нем как о Уилле. Для меня он всегда будет Стивеном. Я не думала об этом, когда переименовала себя в приложении для знакомств. Не представляла, что он тоже мог солгать.
        На их помолвке я решила, что не буду убегать и прятаться, как раньше. Несколько месяцев я прокручивала в голове варианты, как могла бы отреагировать, и каждый был менее жалким, чем просто убежать и блевать. В конце концов, я не сделала ничего плохого. На этот раз я встречусь с ним лицом к лицу. Это ему стоило бы объясняться передо мной, перед Джулс. Это он должен чувствовать себя отвратно, черт возьми. Первый бой я позволила выиграть ему. Но на этот раз я ему покажу.
        Он сбил меня с толку с самого начала. Когда я приехала, он встретил меня широкой улыбкой.
        - Оливия! - поприветствовал меня он. - Надеюсь, тебе уже лучше. Так жаль, что в прошлый раз мы не смогли нормально познакомиться.
        Я впала в такое оцепенение, что не могла ничего сказать. Он нагло притворялся, что мы незнакомы. Я даже сама засомневалась. Это правда он? Но я знала, что да, правда. Тут не может быть сомнений. Приглядевшись, я узнала, морщинки вокруг его глаз, а на шее, под подбородком, две родинки. И я так отчетливо вспомнила его секундное замешательство, когда он меня увидел.
        Он точно знал, что делает: все возможное, чтобы я не могла рассказать свою версию событий. И еще он рассчитывал, что я слишком слабая, чтобы хоть что-нибудь рассказать Джулс, слишком боюсь, что она не поверит ни одному моему слову.
        Он был прав.
        Ханна. Плюс один
        Было в речи Уилла что-то странное. Нечто знакомое, будто у меня дежавю. Я не смогла понять, что именно, но пока все гости кричали и хлопали, меня не отпускала тревога.
        - Ну вот, - слышу я, как кто-то шепчет за столом. - Все готовы к главному событию?
        Чарли сидит не за моим столом. Он за главным, слева от Джулс. Пожалуй, это логично: я же не близкий друг, а Чарли - да. Но все остальные мужья с женами сидят друг напротив друга. Я вдруг понимаю, что почти не видела Чарли все утро, а потом только у бара, и от этого чувствую себя более оторванной от него, чем если бы мы не виделись вовсе. За какие-то двадцать четыре часа между нами словно разверзлась пропасть.
        Гости, сидящие рядом со мной, заключили пари, как долго продлится речь шафера. Спорили на пятьдесят фунтов, так что я отказалась. И еще они назвали наш стол «шаловливым». В воздухе витает какое-то маниакальное, напряженное чувство. Они похожи на детей, которые слишком долго сидели взаперти. За последний час каждый выпил по меньшей мере полторы бутылки. Питер Рамзи, сидящий сбоку от меня, говорит так быстро, что у меня начинает кружиться голова. Возможно, это как-то связано со следами белого порошка вокруг одной из его ноздрей; я изо всех сил себя сдерживаю, чтобы не наклониться и не вытереть ее уголком салфетки.
        Чарли встает, возвращаясь к своей роли ведущего, и забирает у Уилла микрофон. Я ловлю себя на том, что внимательно выискиваю любой признак того, что он слишком много выпил. Осунулось ли его лицо, как это обычно бывает? Покачивается ли он?
        - А теперь, - говорит он, но тут же раздается ответный крик, когда гости - особенно, я замечаю, друзья жениха - стонут, глумятся и закрывают уши. Чарли краснеет. Мне жаль его. Он пытается снова. - А теперь… пришло время для речи шафера. Прошу, аплодисменты Джонатану Бриггсу.
        - Не опозорь меня, Джонно! - кричит Уилл, сложив ладони рупором. Он улыбается и гримасничает. Все смеются.
        Мне всегда тяжело слушать речь шафера. Столько ожиданий. И всегда есть та тонкая грань между тем, чтобы быть слишком ванильным, и тем, чтобы кого-то обидеть. Наверное, лучше быть вежливым, чем пытаться всех покорить. Но у меня такое впечатление, что Джонно не из тех, кто боится задеть чувства других.
        Может, мне кажется, но он немного покачивается, когда берет у Чарли микрофон. По сравнению с ним мой муж выглядит трезвым как стеклышко. Затем, когда Джонно обходит стол, он спотыкается и чуть не падает. Мои соседи по столу разражаются смехом и гиканьем. Питер Рамзи издает такой свист, что у меня закладывает уши.
        К тому времени, как Джонно выходит перед гостями, становится предельно ясно, что он пьян. Джонно молча стоит несколько секунд, прежде чем вспоминает, где он и что должен делать. Он несколько раз стучит по микрофону, звук разносится по шатру.
        - Давай, Джонни! - кричит ему кто-то. - Мы тут не молодеем!
        Вокруг меня гости начинают барабанить кулаками по столу, а ногами - по полу.
        - Речь, речь, речь! Речь, речь, речь!
        Волоски на моих руках встают дыбом. Из-за этого я вспоминаю прошлый вечер: первобытный ритм, чувство жестокости.
        Джонно делает знак, призывая всех успокоиться. Потом всем нам ухмыляется. А затем поворачивается и смотрит на Уилла. Прочищает горло и делает глубокий вдох.
        - Мы так давно знакомы с этим парнем. Привет всем из «Тревельян»!
        По шатру проносятся крики, в основном от моего стола.
        - В любом случае, - говорит Джонно, когда крики стихают, и машет рукой в сторону Уилла, - посмотрите на этого чувака. Его так просто ненавидеть, да? - следует немного затянутая пауза, а потом он продолжает. - У него есть все: красота, обаяние, карьера, деньги, - это был упрек? - и… - тогда он показывает на Джулс, - девушка. И теперь я серьезно задумываюсь… пожалуй, я его действительно ненавижу. Кто еще со мной?
        Среди гостей проносятся смешки, кто-то кричит: «Вот-вот!»
        Джонно ухмыляется. В его глазах сияет дикий, опасный огонек.
        - Для тех из вас, кто не в курсе, мы с Уиллом вместе учились в школе. Но это была не обычная школа. Это было что-то вроде… ну, не знаю даже… лагерь для пленных, как в «Повелителе мух» - спасибо, что сказал вчера название, малыш Чарли! Видите ли, там все дело было не в оценках. Там все дело было в выживании.
        Интересно, мне показалось, что он сделал ударение на последнем слове, словно это было имя собственное? Я помню, что вчера за ужином они рассказывали нам про игру. Она и называлась «Выживание», так ведь?
        - И я вас уверяю, - продолжает Джонно, - за несколько лет мы разгребли много дерьма. Сейчас я говорю именно о школьных годах. Это были темные времена. А иногда и безумные. Порой казалось, что мы сражались со всем миром, - он оборачивается на Уилла. - Правда?
        Уилл кивает и улыбается.
        В тоне Джонно есть что-то странное. Такая опасная грань, ощущение, что он может сделать или сказать что угодно, и после этого все пойдет по накатанной. Я оглядываю другие столики, гадая, чувствуют ли это другие гости. В комнате действительно стало немного тихо, будто все затаили дыхание.
        - В этом и смысл лучших друзей, так? - спрашивает Джонно. - Они всегда прикроют твою спину.
        У меня такое чувство, будто я смотрю, как бокал раскачивается на краю стола, но не могу ничего сделать, поэтому просто жду, пока он упадет и разобьется. Я перевожу взгляд на Джулс и морщусь. Ее рот сжат в тонкую линию. Она выглядит так, будто просто ждет, пока все закончится.
        - А теперь посмотрите на это, - Джонно показывает на себя. - Я просто жирный придурок в костюме на пару размеров меньше. Кстати, - он снова поворачивается к Уиллу, - помнишь, как я сказал, что забыл костюм? За этим стоит целая история.
        Он шатается вперед, чтобы встать лицом к нам, гостям.
        - Итак. Вот вся правда, как она есть. Не было никакого костюма. Точнее… он был, а потом его не стало. Видите ли, сначала я думал, что Уилл мне все купит. Я про это ничего не знаю, но вроде как у подружек невесты так, да?
        Он вопросительно смотрит на толпу. Никто не отвечает. В шатре все молчат, даже Питер Рамзи перестал болтать ногами.
        - Разве платья не покупает сама невеста? - спрашивает нас Джонно. - Такое ведь правило, а? Если ты заставляешь кого-то носить всякую хрень. И у них нет выбора. И старина Уилл захотел, чтобы я сшил себе костюм на заказ, не поскупился.
        Теперь он уже вошел во вкус. Джонно расхаживает перед нами взад-вперед, как комик на вечере с открытым микрофоном.
        - В общем… стоим мы в магазине, я вижу ценник и думаю про себя: «Ни фига себе он щедрый». Восемьсот фунтов. С таким костюмом легко кого-нибудь завалить, да? Но за восемьсот фунтов? Лучше уж заплатить кому-то, а потом завалить. В смысле, зачем мне костюм за восемьсот фунтов? Не то чтобы я каждые две недели хожу на какие-то модные вечера. Но я подумал, ладно. Если он хочет, чтобы я пошел в этом, то кто я такой, чтобы спорить?
        Я смотрю на Уилла. Он улыбается, но немного натянуто.
        - Но потом, - говорит Джонно, - наступает неловкий момент у кассы, когда он просто отходит и ждет, пока я заплачу. Я все это время молился, чтобы операция прошла успешно. И то, что она прошла, было гребаным чудом, если честно. А он просто стоял и улыбался. Как будто он правда сам его купил. Как будто я должен повернуться и поблагодарить его.
        - Похоже, шутки кончились, - шепчет Питер Рамзи.
        - И на следующий день я сдал костюм. Разумеется, Уиллу я это говорить не собирался. Так что я придумал весь этот план задолго до того, как приехал сюда, - притвориться, что оставил костюм дома. Ну не погонят же они меня за ним обратно в Англию? И слава богу, что я живу в глуши, так что никто из вас не мог «любезно предложить» заехать ко мне домой и захватить костюм. Вот это было бы неловко, ха-ха!
        - Это должно быть смешно? - спрашивает женщина напротив меня.
        - Восемьсот фунтов за костюм, - говорит Джонно. - Восемьсот. Потому что внутри на костюме написано чье-то имя? Мне пришлось бы почку продать. Мне пришлось бы продавать все это, - он похотливо проводит руками по своему телу под несколько вялых свистков, - на улицах. И, знаете ли, мало кому захочется провести ночь с волосатым придурком под сорокет. - Он громко смеется.
        Следуя его примеру - как будто по команде - некоторые из зрителей смеются вместе с ним. Это смех облегчения, словно многие до этого сидели затаив дыхание.
        - В смысле, - говорит Джонно, явно не закончив, - он ведь мог купить мне костюм, правда? Не то чтобы у него не было кучи бабла. В основном благодаря тебе, Джулс, дорогая. Но он скупой ублюдок. И я говорю это, разумеется, с большой любовью, - он делает вид, что хлопает ресницами, жутко пародируя малолетних поклонниц.
        Уилл больше не улыбается. Я даже не могу заставить себя посмотреть на выражение лица Джулс. Я чувствую, что мне нельзя смотреть, но это не так уж сильно отличается от того ужасного, низменного желания разглядывать место автомобильной аварии.
        - Но неважно, - говорит Джонно. - Пофиг. Он без вопросов одолжил мне свой запасной костюм. Так поступают друзья, да? Хотя, должен предупредить тебя, приятель, - он потягивается, и пуговицы на пиджаке едва ли не трещат, - он уже не будет прежним.
        Джонно снова поворачивается к нам лицом.
        - Но ведь в этом-то и вся прелесть лучших друзей, правда? Они всегда прикрывают твою спину. Может, он и скряга. Но я знаю, что он всегда меня поддерживал.
        Он кладет свою большую руку на плечо Уилла. А тот выглядит так, будто слегка прогибается под весом, будто Джонно давит на него сверху вниз.
        - И я знаю, правда знаю, что он никогда не обманул бы меня, - он поворачивается к Уиллу, наклоняется ближе, как будто изучает его лицо. - Правда, приятель?
        Уилл поднимает руку и вытирает лицо там, куда, кажется, попала слюна Джонно.
        Повисает пауза - неловкая, затянутая пауза, во время которой становится ясно, что Джонно на самом деле ждет ответа. Наконец Уилл говорит:
        - Нет, не обманул бы. Разумеется, нет.
        - Вот и хорошо, - говорит Джонно. - Вот и здорово! Потому что, ха-ха… мы через такое вместе прошли. Я столько о тебе знаю, дружище. Было бы неразумно, да? Со всей это нашей общей историей? Ты ведь все помнишь? Много лет назад.
        И он снова поворачивается к Уиллу. Лицо Уилла резко белеет.
        - Какого хрена, - шепчет кто-то за столом, - несет Джонно? Он к чему-то клонит?
        - Знаю, - слышу я чей-то ответ. - Это безумие.
        - И знаешь что? - продолжает Джонно. - Я переговорил немного с ребятами. Мы решили, что неплохо бы последовать традициям. В честь старых добрых времен, - он обращается к гостям. - А, народ?
        Как по команде друзья жениха встают. И все они окружают Уилла за его столом.
        Уилл добродушно пожимает плечами.
        - Ну, что же поделать?
        Все смеются. Но я вижу, что Уилл не улыбается.
        - Подходит ситуации, - говорит Джонно. - Традиции и все такое. Идем, приятель, будет весело!
        Парни хватают Уилла. Все смеются и аплодируют - если бы не это, то ситуация выглядела бы намного более зловещей. Джонно снял галстук и завязал жениху глаза. Затем они поднимают его на плечи и уходят вместе с ним. Уносят из шатра в сгущающуюся темноту.
        Джонно. Шафер
        Мы бросаем Уилла на пол в пещере. Вряд ли его приведет в восторг перспектива замарать дорогущий костюм, как и бьющий в нос запах: гниющие водоросли и сера. Уже начало темнеть, поэтому приходится щуриться, чтобы разглядеть дорогу. Еще и море разбушевалось: слышно, как оно бьется о скалы. Всю дорогу, пока мы несли его сюда, Уилл смеялся и шутил.
        - Лучше бы вам, ребят, оставить меня не в грязном месте. Если я испорчу костюм, Джулс меня убьет…
        А потом:
        - А можно мне подкупить кого-нибудь из вас ящиком шампанского, чтобы он отнес меня обратно?
        Ребята смеются. Для них это всего лишь развлечение, привет из прошлого. Они уже несколько часов сидели в шатре и напивались, все больше теряя контроль; особенно такие, как Питер Рамзи, у которых на носу белеет порошок. До своей речи я тоже немного принял в туалете с каким-то старым знакомым, и, пожалуй, это была плохая идея. От этого я стал только более нервным. А еще от наркотиков все стало до странности четким.
        Остальные просто рады прогуляться. Совсем как на мальчишнике. Мы все вместе, как в старые добрые времена. Ветер уже превратился в шторм, и это только добавляет драматизма. Нам приходится низко склонять головы. От этого Уилла нести было намного сложнее.
        «Пещера шепота» - хорошее место. Довольно далеко от главной дороги. Если бы рядом с «Тревельян» была такая пещера, ее бы точно использовали для «Выживания».
        Уилл лежит на гальке: не слишком близко к воде. Не знаю, какие здесь приливы и отливы. Мы связали ему запястья и лодыжки галстуками, согласно старой школьной традиции.
        - Ну что, пацаны, - говорю я, - оставим его здесь. Посмотрим, сможет ли он вернуться.
        - Мы же на самом деле его не бросим, да? - шепчет мне Дункан, когда мы выбираемся из пещеры. - Пока он не сможет развязаться?
        - Да не, - отвечаю ему я. - Ну, если не объявится через полчаса, мы за ним придем.
        - Да уж пожалуйста! - кричит Уилл, все еще притворяясь, что все это просто шутка. - Мне еще надо вернуться на свадьбу!
        Мы с ребятами шагаем обратно к шатру.
        - Знаете, - говорю я остальным, когда мы проходим мимо «Каприза», - идите без меня. Мне надо отлить.
        Я смотрю, как они возвращаются в шатер, смеясь и толкая друг друга. Хотел бы и я быть таким. Чтобы и для меня это были просто безобидные веселые школьные воспоминания. Чтобы это оказалось просто игрой.
        Когда они исчезают из виду, я разворачиваюсь и иду к пещере.
        - Кто это? - кричит Уилл, когда я подхожу к нему. Его слова эхом отскакивают от стен пещеры, поэтому звучит так, будто там сидит человек пять.
        - Это я, - отвечаю ему, - дружище.
        - Джонно? - шипит Уилл. Ему удалось сесть, и сейчас он опирается о стену. Теперь, когда парни ушли, он перестал притворяться. Даже с наполовину закрытым лицом я вижу, что он очень взбешен, челюсть напряжена. - Развяжи меня и сними эту повязку! Я должен быть на свадьбе; Джулс с ума сойдет! Все, ты пошутил. Но сейчас уже не смешно.
        - Да, - отвечаю я. - Да, знаю, что не смешно. Я и не смеюсь. Когда ты по другую сторону шутки, как-то невесело, да? Но откуда тебе было знать до этого момента. Ты никогда не играл в «Выживание» в школе. Тебе удалось и от этого отвертеться.
        Я вижу, как он хмурится под повязкой.
        - Знаешь, Джонно, - говорит он легким тоном, дружелюбным, - твоя речь… а теперь еще и это… мне кажется, ты слишком много принял. Серьезно, приятель…
        - Я тебе не приятель, - отвечаю ему. - И мне кажется, ты догадываешься, почему.
        Во время речи я прикинулся более пьяным, чем было на самом деле. Вообще-то, я не так уж и напился. К тому же, кокаин все прояснил. Мое сознание стало четким, словно в мозгу включили яркий прожектор. Многие вещи внезапно стали ясными, обретя смысл.
        Я в последний раз позволяю кому-то выставить меня идиотом.
        - Где-то до двух часов дня мы были друзьями, - говорю ему я. - Но сейчас уже нет.
        - О чем ты говоришь? - спрашивает Уилл. В его голосе появляется некая неуверенность.
        «Да, - думаю я. - Тебе стоит бояться».
        Я прямо видел, как он смотрел на меня во время речи, не понимая, какого хрена я творю. Гадая, что я скажу дальше, что могу рассказать о нем гостям. Надеюсь, он обосрался. Жаль, что в своей речи я не выложил все до конца. Но я струсил. Как струсил и много лет назад - тогда мне следовало пойти к учителям, поддержать того парня, который на нас настучал. Рассказать им все, что мы сделали. Двоих проигнорировать бы не смогли, правда?
        Но я не смог тогда и не смог сейчас, в речи. Потому что я чертов трус.
        И это мой лучший ход.
        - У меня был занятный разговор с Пирсом, - говорю я. - Очень поучительный.
        Я вижу, как Уилл сглатывает.
        - Слушай, - осторожно начинает он очень рассудительным тоном, как мужчина с мужчиной. От этого я злюсь еще сильнее. - Не знаю, что сказал тебе Пирс, но…
        - Ты меня подставил, - перебиваю я. - Пирсу много говорить и не пришлось. Я сам обо всем догадался. Да, я. Тупой Джонно, которому все приходится разжевывать. Ты не мог меня туда пустить. Это большая обуза. Напоминание о том, кем ты был. Что ты сделал.
        Уилл морщиться.
        - Джонно, дружище, я…
        - Мы с тобой, - продолжаю я. - Видишь ли, мы должны были быть вместе, поддерживать друг друга. Мы против всего мира, вот что ты сказал. Особенно после того, что мы наделали, что мы знали друг о друге. Я прикрывал тебя, а ты - меня. Я думал, вот как все обстоит.
        - Так и есть, Джонно. Ты мой лучший друг…
        - Можно я тебе кое-что скажу? - спрашиваю я. - Про эту продажу виски?
        - А, да, - быстро подхватывает Уилл, с надеждой. - «Восставший из ада»! - на этот раз он вспомнил. - Ну вот, видишь! Ты и сам так хорошо справляешься. И ни к чему все эти обиды…
        - Нет, - снова перебиваю его я. - Понимаешь, его не существует.
        - О чем ты говоришь? Те бутылки, что ты нам дал…
        - Подделка. - Я пожимаю плечами, хоть он меня и не видит. - Это односолодовый виски из магазина, перелитый в простые бутылки. А мой друг Алан придумал этикетку.
        - Джонно, о чем…
        - В смысле, в начале я правда думал, что смогу. В этом вся трагедия. Поэтому я и попросил Алана придумать дизайн, чтобы посмотреть, как он будет смотреться. Но ты знаешь, как трудно сейчас запустить свой бренд виски? Если только ты не Дэвид Бекхэм. Или у тебя есть богатенькие родители, которые дадут денег и сведут с нужными людьми. А у меня ничего этого нет. И никогда не было. И все в школе это знали. Некоторые за спиной называли меня «бомжарой». Но наша дружба была прочной.
        Уилл ерзает на песке, пытаясь выпрямиться. Я не стану ему помогать.
        - Джонно, приятель, господи…
        - И да, я не просто ушел с работы, чтобы запустить продажу виски. Как же это жалко! Ты только послушай… меня уволили за то, что я был на работе под кайфом. Как подростка. Один жирный мужик взял курсы по командному спорту, я не уследил, и он слишком быстро спустился по канату и сломал лодыжку. А знаешь, почему я был под кайфом?
        - Почему? - опасливо спрашивает он.
        - Потому что мне приходится курить, чтобы выжить. Потому что только это помогает мне забыть. Понимаешь, все те годы назад моя жизнь будто остановилась. Как будто… как будто… с того момента ничего хорошего не происходило. Единственным хорошим событием после школы были те пробы на телешоу, и ты отнял это у меня, - я делаю паузу, глубокий вдох, готовясь сказать то, что наконец-то осознал спустя почти двадцать лет. - Но у тебя все иначе, правда? Над тобой прошлое не имеет власти. Оно не имеет никакого значения. Ты продолжаешь брать все, что захочешь. И тебе всегда это сходит с рук.
        Ханна. Плюс один
        Четверо друзей с шумом вваливаются в шатер. Питер Рамзи еле волочит ноги, чуть не врезавшись в стол с шикарным свадебным тортом. Я вижу, как Дункан прыгает Ангусу на спину, так крепко обхватывая его шею, что лицо Ангуса багровеет. Он пошатывается, то ли смеясь, то ли задыхаясь. Затем Феми прыгает на них обоих, и все падают на пол спутанным клубком из тел. Они под кайфом и, наверное, взволнованы своей выходкой - тем, что вот так просто вынесли Уилла из шатра.
        - К бару, парни! - вопит Дункан, вскакивая. - Пора всколыхнуть ад!
        Остальные гости следуют их примеру, болтая и смеясь. Я остаюсь сидеть на месте. Большинство из них взволнованы и возбуждены речью и зрелищем, которое последовало за ней. Но я не чувствую того же - хоть Уилл и улыбался, но во всем этом ощущалось что-то тревожное: повязка на глаза и связанные руки и ноги. Я смотрю на главный стол и понимаю, что там никого нет, кроме Джулс, которая просто сидит неподвижно, видимо, погруженная в свои мысли.
        Внезапно от бара доносится какой-то шум. Повышенные тона.
        - Тихо… стой на ногах!
        - В чем твоя проблема, черт возьми?
        - Боже, да успокойся ты…
        А потом я отчетливо различаю голос моего мужа. О боже. Я вскакиваю и бегу к бару. Там столпился народ; все глазеют, словно дети на детской площадке. Я проталкиваюсь вперед так быстро, как только могу.
        Чарли скорчился на полу. Затем я замечаю, что он занес кулак и почти что оседлал кого-то еще: Дункана.
        - А ну-ка повтори, - говорит Чарли.
        Какое-то мгновение я могу только смотреть на него: мой муж, учитель географии, отец двоих детей, всегда такой добрый. Я давно не видела его с этой стороны. Я понимаю, что должна действовать.
        - Чарли! - зову его я, бросаясь вперед. Он поворачивается и с секунду просто моргает, будто не узнает меня. Он раскраснелся, его трясет от избытка адреналина. Я чувствую, как от него пахнет алкоголем. - Чарли, какого черта ты вытворяешь?
        Тут он, кажется, немного приходит в себя. А потом, слава богу, встает. Дункан расправляет рубашку, что-то бормоча себе под нос. Чарли идет за мной, и толпа расступается перед нами, я понимаю, что за нами молча наблюдают все гости. Теперь, когда ужас отступил, я чувствую унижение.
        - Ну и что это было? - спрашиваю я его, когда мы возвращаемся в главный шатер и садимся за ближайший стол. - Чарли… что на тебя нашло?
        - С меня хватит, - обрубает он. У Чарли явно заплетается язык, и теперь я вижу по болезненно сжатым губам, насколько сильно он напился. - Он начал что-то бормотать о мальчишнике, но с меня тоже хватит.
        - Чарли, - говорю я, - что случилось на мальчишнике?
        Он протяжно стонет и закрывает лицо руками.
        - Скажи мне, - уговариваю я его. - Ну что такого ужасно могло произойти? Серьезно?
        Чарли поник. Кажется, он внезапно смирился с тем, что должен все рассказать. Чарли делает глубокий вдох. Повисает долгая пауза. И потом он наконец начинает говорить.
        - Мы поплыли от парома в Стокгольме к одному из островов архипелага и разбили там лагерь. Это было так… ну, знаешь, по-мальчишески - ставить палатки, разводить костер. Кто-то купил стейки, и мы готовили их на углях. Я никого не знал, кроме Уилла, но тогда они казались нормальными.
        Внезапно он вываливает все - наверное, алкоголь развязал ему язык. Чарли рассказывает, что все они учились в «Тревельян», так что ему пришлось выслушивать кучу скучных воспоминаний; Чарли просто сидел, улыбался и пытался выглядеть заинтересованным. Очевидно, он не хотел напиваться, и они над этим подшучивали. Потом один из них - кажется, Пит, как решил Чарли - достал грибы.
        - Ты съел грибы, Чарли? Волшебные грибы? - я почти смеюсь. Это совсем не похоже на моего разумного, пекущегося о безопасности мужа. Это я в подростковые годы перепробовала много разного и частенько не контролировала себя в клубах Манчестера.
        Чарли морщится.
        - Да, мы все так сделали. Когда ты в компании таких парней… то не можешь отказаться, понимаешь? И я не учился с ними в дорогущей школе, поэтому уже был вне их круга.
        «Но тебе тридцать четыре, - хочется сказать мне. - А что бы ты сказал Бену, если бы его друзья заставляли сделать что-то нехорошее?» А потом я вспоминаю прошлый вечер, когда я выпила целый бокал, пока они все смотрели. Хоть я не хотела и не должна была.
        - Ладно. Ты съел волшебных грибов. - Мой муж, заместитель директора, который не терпит никаких наркотиков в школе. - Боже мой, - говорю я и правда начинаю смеяться, не в силах больше сдерживаться. - Представь, что сказали бы в родительском комитете!
        Чарли рассказывает, как они сели в каноэ и поплыли на другой остров. И прыгали в воду голышом. А потом парни взяли Чарли на слабо, чтобы он доплыл до третьего крошечного островка - они часто так спорили, - а когда он вернулся, все ушли. Оставили его там, без каноэ.
        - У меня не было одежды. И да, была весна, но это же гребаный Полярный круг, Ханна. И ночью там очень холодно. Я просидел несколько часов, прежде чем они наконец пришли за мной. Меня начало отпускать после грибов. Было так холодно. Я думал, что получу переохлаждение… думал, что умру. И когда они меня нашли, я…
        - Что?
        - Я плакал. Я лежал на земле и рыдал, как ребенок.
        Он и сейчас выглядит настолько подавленным, что готов расплакаться, и я сочувствую ему всем сердцем. Мне хочется его обнять, как Бена, но я не знаю, что за этим последует. Да, на мальчишниках все творят бог знает что, но это кажется спланированным, как будто все специально нацелились на Чарли. Это неправильно.
        - Это… ужасно, - говорю я. - Похоже на какую-то травлю. В смысле, да и это есть травля.
        На лице Чарли застыло отстраненное выражение. Я не могу его прочесть. Какой высокомерной я была, раз всегда считала, что знаю своего мужа вдоль и поперек. Мы вместе уже много лет. Но потребовалось меньше суток в этом странном месте, чтобы доказать, что это предположение - зыбкая иллюзия. Я чувствовала это с тех пор, как мы приплыли сюда. Чарли все больше и больше казался мне кем-то чужим. И мальчишник - очередное тому подтверждение: он скрывал от меня столь ужасный опыт, который, как я теперь подозреваю, мог изменить его каким-то сложным, непредсказуемым образом. Если честно, мне кажется, что Чарли сейчас сам не свой, или не такой, каким я его знаю. Этот остров что-то сделал с ним, с нами.
        - Это была его идея, - говорит Чарли. - Я в этом уверен.
        - Чья? Дункана?
        - Нет. Он идиот. Подпевала. Идея Уилла. Он всегда был их лидером. Это сразу понятно. И Джонно тоже. А остальные просто следовали инструкциям.
        Я не могу себе представить, чтобы Уилл заставил других сделать что-то подобное. Во всяком случае на мальчишнике обычно всем заправляют друзья, а не жених. Я без труда могу поверить, что за этим стоит Джонно - без проблем, особенно учитывая его последнюю выходку. У него такой дикий вид. Не злобный, но он будто дает понять, что Джонно может зайти слишком далеко, сам того не желая. Дункан тоже подходит под это описание. Но не Уилл. Думаю, Чарли хочет свалить вину на Уилла просто потому, что тот ему не нравится.
        - Ты мне не веришь, да? - спрашивает Чарли, его лицо мрачнеет. - Ты не думаешь, что это Уилл.
        - Ну, - мнусь я, - если честно, нет. Потому что…
        - Потому что ты хочешь его трахнуть? - рявкает Чарли. - Да, а ты думала, я не замечу? Я видел, как ты вчера на него смотрела, Ханна. Ты даже имя его так произносишь. - Он мерзко пищит, передразнивая меня. - Ах, Уилл, расскажи мне про тот случай, когда у тебя было обморожение, боже, ты такой мужественный…
        Его голос звучит настолько оскорбительно, что я отшатываюсь в изумлении. Прошло так много времени с тех пор, как Чарли напивался последний раз, что я и забыла, насколько он меняется. Но еще меня кольнула доля истины в его словах. Во мне вспыхивает чувство вины при воспоминании о том, как я реагировала на Уилла. Но оно быстро превращается в гнев.
        - Чарли, - шиплю я, - как… как ты смеешь так со мной говорить? Ты хоть понимаешь, как обижаешь меня? Я была вежлива с ним, потому что он хоть как-то старался вовлечь меня в беседу, чего уж никак не скажешь о тебе.
        На меня накатывают воспоминания о прошлой ночи, весь его флирт с Джулс. И то, как он прокрался в спальню посреди ночи, хотя точно не выпивал с парнями.
        - Вообще-то, - говорю я, повышая голос: - Уж не тебе меня судить. Учитывая весь тот спектакль с Джулс вчера вечером. Она всегда ведет себя так, словно ты у нее на коротком поводке, а ты и рад подыгрывать. Ты хоть знаешь, как я себя при этом чувствую? - Мой голос срывается. - Знаешь?
        Меня разрывает от ярости и отчаяния, на меня давит весь стресс и одиночество этого дня.
        Чарли выглядит слегка пристыженным. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я качаю головой.
        - Ты с ней спал, да? - я никогда не хотела этого знать. Но сейчас у меня достаточно смелости, чтобы спросить.
        Повисает длинная пауза. Чарли опускает голову на руки.
        - Один раз, - говорит он, его голос звучит приглушенно. - Но… честно, это было сто лет назад…
        - Когда? Когда это было? Еще в подростковом возрасте?
        Он поднимает голову. Открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но не произносит ни слова. Выражение его лица! Боже мой. Не в подростковом возрасте. Меня словно ударили в живот. Теперь я обязана знать.
        - Позже? - спрашиваю я.
        Он вздыхает, а потом кивает.
        Мое горло сжалось, поэтому мне тяжело выдавить из себя слова.
        - Мы тогда… мы тогда уже встречались?
        Чарли сворачивается калачиком и снова закрывает лицо руками. Он издает долгий низкий стон.
        - Хан… мне так жаль. Это ничего не значило, честное слово. Я был таким глупым. А ты… мы… ну, тогда у нас целую вечность не было секса. Это было…
        - После того, как я родила Бена. - Меня воротит от него. Внезапно я уверена в своей правоте. Он ничего не отвечает, и большего подтверждения мне и нужно.
        Наконец он говорит:
        - Знаешь… у нас тогда был трудный период. Ты все время была такой подавленной, и я не знал, что делать, как помочь…
        - В смысле, когда у меня была тяжелая послеродовая депрессия? Когда я ждала, пока заживут швы? Господи боже, Чарли…
        - Мне так жаль. - Пылу у него теперь поубавилось. Я почти поверила, что он протрезвел. - Мне ужасно жаль, Хан. Джулс тогда только рассталась с последним парнем, и мы пошли выпить после работы… я был слишком пьян. Мы оба согласились, что это был ужасный поступок, что этого никогда не повторится. Это ничего не значило. В смысле, я почти ничего и не помню. Хан… посмотри на меня.
        Я не могу на него смотреть. И я не стану.
        Это настолько мерзко, что я даже не могу об этом думать. Кажется, я впала в оцепенение и еще не чувствую всей боли. Теперь их отношения предстают в новом, ужасном свете. Я вспоминаю обо всех тех случаях, когда мне казалось, что Джулс намеренно меня игнорировала - забирала себе все внимание Чарли.
        Вот стерва.
        - Так все это время, - говорю я, - все это время, когда ты мне говорил, что вы всегда были только друзьями, что мимолетный флирт ничего не значит, что она тебе как сестра… ты врал мне в лицо? Я понятия не имею, что вы вчера делали. И я не хочу знать. Но как ты посмел?
        - Хан… - он протягивает руку и робко касается моего запястья.
        - Нет, не трогай меня! - я вырываю руку и встаю. - И ты пьян. Просто позорище. Что бы они с тобой ни сделали на мальчишнике, твоему поведению нет оправданий. Да, они поступили ужасно. Но это же не причинило тебе непоправимого вреда! Бога ради, ты взрослый человек, отец… - я почти что говорю «муж», но не могу выдавить этого из себя, - на тебе лежит ответственность. И знаешь что? Мне осточертело за тобой присматривать. Плевать. Сам разбирайся со своими гребаными проблемами.
        Я поворачиваюсь и ухожу.
        Джонно. Шафер
        - Джонно, - с усмешкой произносит Уилл. И ему вторит эхо. - Я правда не понимаю, о чем ты. Все эти разговоры о прошлом. Они плохо на тебя влияют. Надо двигаться дальше.
        «Да, - думаю я, - но я не могу». Как будто какая-то часть меня застряла там. И как бы я ни пытался забыть, это засело в моей душе, отравляя мое существование. Словно с тех пор в моей жизни ничего не произошло, по крайней мере, ничего важного. И мне интересно, как Уиллу так просто удается жить дальше, даже не оглядываясь назад.
        - Все говорят, что это трагический несчастный случай, - говорю я, - но это не так. Это мы, Уилл. Это все наша вина.
        - Я убрал в комнате, - сказал Одиночка, когда мы вернулись с тренировки по регби. Это я ему сказал, потому что больше мне не о чем было его просить. - Но я нашел вот это.
        И он держал их в руках так, словно мог обжечься: стопку экзаменационных заданий.
        Он посмотрел на Уилла. На лице Одиночки застыло такое выражение, будто кто-то умер. Пожалуй, для него правда кое-кто умер: его герой.
        - Убери их обратно, - очень тихо попросил Уилл.
        - Нельзя было их брать, - сказал Одиночка, что, как мне показалось, было очень храбрым поступком, учитывая, что мы оба были в два раза больше его. Если так подумать, он был очень смелым и порядочным парнем. Но я стараюсь не думать.
        Он потряс головой.
        - Вы… вы списываете.
        Уилл повернулся ко мне, когда Одиночка вышел из комнаты.
        - Ты чертов идиот, - сказал он. - Зачем ты попросил его убрать, если знал, что это лежит у нас?
        Он их украл, а не я. Хотя тогда мне стало понятно - если это выйдет наружу, он все повесит на меня.
        Я помню, как Уилл тогда улыбнулся, хотя улыбкой это назвать было трудно.
        - Знаешь что? - сказал он. - Думаю, сегодня самое время поиграть в «Выживание».
        - Ты не мог этого вынести, - говорю я Уиллу, - потому что знал, что тебя исключат, если об этом кто-то узнает. А ты так пекся о своей гребаной репутации. И так было всегда. Ты брал то, что хотел. И подставлял всех остальных, если они стояли у тебя на пути. Даже меня.
        - Джонно, - говорит Уилл спокойным, уравновешенным тоном. - Ты слишком много выпил. И не понимаешь, что говоришь. Если бы мы были виноваты, то это не сошло бы нам с рук. Понимаешь?
        Мы двое со всем справились. Той ночью в комнате Одиночки было четверо парней - парочка заболела и лежала в больничном крыле. Это сыграло нам на руку. Кажется, один из них дернулся, когда мы зашли, но мы действовали очень быстро. Я чувствовал себя наемным убийцей - и это было чертовски здорово. Так весело. Я почти не думал. Значение имел лишь адреналин, бурлящий в крови. Я сунул ему в рот спортивный носок, а Уилл завязал глаза, так что все звуки, которые он издавал, были приглушенны. Нести его было нетрудно: он оказался легким, как пушинка.
        Одиночка немного сопротивлялся. Правда, он не обмочился, как некоторые парни. Как я уже говорил, он был довольно смелым.
        Я думал, мы пойдем в лес. Но Уилл указал на скалы. Я непонимающе таращился на него. На одно ужасное мгновение мне показалось, что он предлагает сбросить его вниз.
        - Тропа через утес, - одними губами произнес он.
        - Да, хорошо.
        Я вздохнул с облегчением. Нам потребовалась целая вечность, чтобы спуститься вниз, мел рассыпался от каждого нашего шага, ноги скользили, и мы даже не могли держаться за вбитые в скалу перила, потому что руки были заняты. Парень уже перестал сопротивляться. Он просто стих. Помню, я тогда испугался, что он не может дышать, и хотел вытащить кляп, но Уилл покачал головой:
        - Он дышит через нос.
        Может, примерно тогда я и начал чувствовать тревогу. Я сказал себе, что это глупо: ведь мы все через это проходили, так? Мы продолжили идти.
        Наконец мы добрались до мокрого песка пляжа. Я не мог понять, почему мы выбрали такой легкий путь. Когда он снимет повязку, то даже без очков поймет, где находится. До школы было рукой подать, а по этой тропинке любой дурак поднимется - особенно маленький ребенок. Парни все время спускались на пляж. Но потом я подумал: может, Уилл хотел дать ему поблажку из-за всего того, что Одиночка для нас делал, - чистил ботинки, убирал в комнатах и все такое. Это казалось справедливым.
        - Ты это знаешь, Уилл, - говорю я. Откуда-то из глубины моей души раздается шум, звук боли. Возможно, я начал плакать. - Мы должны были заплатить за то, что натворили.
        Я помню, как Уилл указал на начало тропинки. Тогда-то он и достал шнурки. Ничего особенного, простые шнурки от спортивных кроссовок.
        - Мы его свяжем, - сказал он.
        Это было так легко. Уилл заставил меня привязать его к перилам у подножия скалы - я хорошо разбирался в узлах и тому подобных вещах. Тогда я понял. Разумеется, это усложнит задачу. Если ему и удастся выбраться, то на это уйдет немало времени.
        А потом мы его бросили.
        - Да бога ради, Джонно, - говорит Уилл. - Ты слышал, что все тогда говорили. Это был ужасный несчастный случай.
        - Ты знаешь, что это неправда…
        - Нет. Это правда. И больше тут нечего сказать.
        Я помню, как проснулся на следующий день, выглянул из окна нашей комнаты и посмотрел на море. И тогда-то я понял. Я не мог поверить, какими мы были идиотами. Ведь был прилив.
        - Уилл, - пробормотал я. - Уилл… вряд ли он успел развязаться. Прилив… я не подумал. Господи, наверное, он мог… - Мне показалось, что меня сейчас стошнит.
        - Заткнись, Джонно, - сказал Уилл. - Ничего не случилось, ясно? Для начала, нам надо разобраться между собой, Джонно. Иначе у нас будут огромные проблемы.
        Я не верил в происходящее. Хотел заснуть, проснуться и понять, что это был всего лишь сон. Ведь такое казалось невозможным. И все ради стопки украденных заданий.
        - Так, - сказал Уилл, - ты согласен? Мы спали. Мы ничего не знаем.
        Он так быстро все продумал. Я тогда и не представлял, что нам придется о чем-то говорить. Но потом я подумал, что нужно сказать. Так будет правильно, разве нет? Такие вещи нельзя хранить в тайне.
        Но я не стал с ним спорить. Его лицо меня пугало. Его глаза изменились - словно в них угас весь свет. Я медленно кивнул. Тогда я и не думал о том, что потом это будет для меня значить, как это меня сломает.
        - Скажи это вслух, - попросил меня Уилл.
        - Да, - ответил я, и мой голос звучал как карканье.
        Он умер. Не смог себя отвязать. Это был несчастный случай. Именно это нам и сказали через неделю на общем собрании после того, как его смытое волной тело нашел смотритель школы. Видимо, в конце концов узлы сами развязались, но недостаточно быстро, чтобы Одиночка успел спастись. Можно было бы подумать, что на теле останутся следы. Но шеф местной полиции был другом отца Уилла. Они оба часто выпивали в кабинете директора. Пожалуй, это как-то помогло ситуации.
        - Я помню его родителей, - говорю я Уиллу. - Как они потом приехали в школу. Его мама выглядела так, словно тоже хотела умереть. Я видел из окна своей комнаты, как она выходила из машины. Она подняла взгляд, и мне пришлось отойти подальше на трясущихся ногах.
        Я встаю на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с Уиллом. Я сильно сжимаю его плечи, как будто хотел заставить взглянуть мне в глаза.
        - Мы убили его, Уилл. Мы убили того парня.
        Он отбивается от меня, слепо раскидывая руки. Его ногти цепляются за мою шею, царапая под воротником. Шею начинает щипать. Я прижимаю Уилла к скале одной рукой.
        - Джонно, - говорит Уилл, тяжело дыша. - Тебе нужно взять себя в руки. Тебе, мать твою, нужно заткнуться.
        И тогда я понимаю, что завладел его вниманием. Он почти никогда не ругается. Наверное, это не вписывается в его образ золотого мальчика.
        - Ты знал? - спрашиваю его я. - Ты знал, не так ли?
        - Знал что? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Ради бога, Джонно, развяжи меня. Это зашло уже слишком далеко.
        - Ты знал, что будет прилив?
        - Я не понимаю, о чем ты. Джонно, в твоих словах нет смысла. Я понял это вчера, а еще по твоей речи. Ты слишком много пьешь. У тебя проблемы? Слушай. Я твой друг. И тебе можно помочь. Я помогу тебе. Только перестань придумывать на ходу.
        Я откидываю волосы с глаз. Хоть здесь и холодно, я чувствую, как вспотели ладони.
        - Я был чертовым идиотом. До меня всегда туго доходило, знаю. Но это не оправдание. Это я его привязал, когда ты меня попросил, да. Но я не думал о приливе. Я вспомнил о нем только на следующее утро, когда было слишком поздно.
        - Джонно, - шипит Уилл, как будто боится, что кто-то может услышать.
        От этого мне хочется закричать громче.
        - Все это время, - говорю я, - все это время я думал об этом. И я дал тебе презумпцию невиновности. Подумал: «Да, иногда Уилл вел себя в школе как мразь, но мы все такими были». Нам приходилось, чтобы выжить.
        И это превратило нас в животных.
        Я думаю о том парне, как он наглядно показал, что с тобой случается - если ты слишком хороший, слишком честный, если ты не понимаешь правил.
        - Но, - продолжаю, - потом я подумал: Но Уилл же не злой. Он не станет убивать ребенка. Не из-за каких-то заданий. Даже если бы его за это исключили.
        - Я его не убивал, - отрицает Уилл. - Никто не убивал. Все сделала вода. Возможно, игра. Но не мы. Это не наша вина, что он не выбрался.
        - Да, - отвечаю я. - Да, это я себе и твердил все эти годы. Повторял отговорку, которую ты придумал. Во всем виновата игра. Но мы сами были игрой, Уилл. Он считал нас друзьями. Он доверял нам.
        - Джонно. - Теперь он разозлился. Уилл наклоняется вперед. - Возьми себя в хреновы руки. Я не позволю тебе все испортить. Потому что ты сожалеешь о прошлом, потому что ты ничего не добился в жизни и тебе нечего терять. Такой маленький пацан никогда бы не выжил в реальном мире. Он был слабаком. Если не мы, так что-нибудь еще его убило бы.
        Из-за смерти семестр закончился раньше. Все думали лишь о предстоящих летних каникулах, казалось, что того малыша никогда и не существовало. Пожалуй, для всей школы так и было: он был первогодкой, невидимкой.
        Вот только все было не так просто. Один ученик на нас настучал. Я всегда был уверен, что у Одиночки был жирный дружок. И он сказал, что видел, как мы вошли в их комнату и связали Одиночку. Но далеко это не зашло. Конечно же, ведь отец Уилла был директором школы. Большую часть времени он был козлом - причем Уиллу доставалось больше всех. Но из такой ситуации он вытащил Уилла, как и меня.
        А мы вытаскивали друг друга.
        Все эти годы мы были вместе - связанные воспоминаниями; тем, что мы сделали, этой ужасной историей, через которую мы прошли. Я думал, он чувствует то же самое, что мы нуждаемся друг в друге. Но вся эта история с телешоу ясно показывает, что он всегда тяготился нашей дружбой. Я слишком большая обуза. Он хотел отдалиться от меня. Неудивительно, что ему было так чертовски неловко, когда я сказал, что буду его шафером.
        - Джонно, - начинает Уилл, - подумай о моем отце. Ты же знаешь, какой он. Вот почему я так отчаянно хотел получить хорошие оценки. Я должен был это сделать. И если бы он узнал правду о том, что я украл те задания… он бы меня убил. Поэтому я хотел напугать того парня…
        - Не смей, - говорю я. - Не надо давить на жалость. Ты хоть знаешь, как много тебе давалось просто так? Из-за того, как ты выглядишь, тебе удавалось убеждать людей, что ты белый и пушистый, - его попытка разжалобить меня еще больше меня разозлила. - Я расскажу. Я больше не могу этого выносить. Я всем расскажу…
        - Ты не посмеешь, - шипит Уилл, его голос изменился - стал тише и жестче. - Так ты разрушишь наши жизни. Свою в том числе.
        - Ха! - смеюсь я. - Это уже сломало мою жизнь. И разрушало с того самого утра, когда ты велел мне заткнуться. Если бы не ты, я бы никогда не стал молчать. С тех пор как умер тот мальчик, не прошло и дня, чтобы я не думал об этом, не чувствовал, что должен кому-то рассказать. Но ты? О, нет, на тебя это вообще не повлияло, правда? Ты просто продолжаешь жить, как и всегда. И никаких последствий. Знаешь что? Кажется, самое время эти последствия обрести. Для меня это станет только облегчением. Я лишь сделаю то, что мы должны были сделать много лет назад.
        И вдруг в пещере слышатся звуки, женский голос.
        - Есть тут кто?
        Мы оба замираем.
        - Уилл? - это свадебный распорядитель. - Вы там?
        Она выходит из-за поворота в пещере.
        - А, здравствуйте, Джонно. Уилл, меня послали вас найти. Остальные ребята сказали, что оставили вас здесь.
        Ее голос звучит абсолютно спокойно и профессионально, будто мы не стоим в жуткой пещере, а один из нас съежился на земле, связанный и с повязкой на глазах.
        - Прошло уже почти полчаса, и Джулия просила меня прийти и… спасти вас. Я должна вас предупредить, что она… - Ифа выглядит так, будто силится найти слова помягче, - она не очень-то рада такому стечению обстоятельств… И музыканты вот-вот начнут играть.
        Она ждет, пока я развязываю Уилла и помогаю ему встать, наблюдая за нами, как школьная учительница. Потом мы выходим за ней из пещеры. Я не могу перестать думать о том, успела ли она услышать или увидеть что-нибудь. И о том, что бы я сделал, если бы она нас не прервала.
        Ифа. Свадебный организатор
        Торжество в шатре набирает обороты. Гости выпили все шампанское. Теперь они переходят к более крепким напиткам: коктейлям и шотам из бара. Они совсем распоясались от ощущения вседозволенности.
        Когда я меняю полотенца для рук в туалетах, замечаю пятна белого порошка на полу и в раковине. Ничего удивительного - я видела, как гости украдкой вытирают носы, возвращаясь в шатер. Почти весь день эта толпа вела себя прилично. Они проделали долгий путь, чтобы оказаться здесь. Они пришли с подарками. Они оделись соответствующим образом, чинно просидели церемонию, слушали речи с соответствующим выражением лица и говорили правильные вещи. Но это взрослые люди, которые ненадолго забыли о своих заботах; это дети, которые остались без присмотра родителей. И оставшаяся часть ночи принадлежит им. И хоть жених и невеста еще не танцевали первый танец, гости уже штурмуют танцпол.
        Примерно час назад, возвращаясь к «Капризу», я услышала наверху странный шум. Остальную часть здания мы, разумеется, огородили, но если пьяные люди хотят куда-то попасть, их не так-то просто остановить. Я поднялась наверх, чтобы все проверить, открыла дверь спальни молодых и увидела, что над кроватью низко склонилась совсем не счастливая супружеская пара, а другие люди. Мое вторжение заставило их прикрыться - она, покраснев, рывком одернула юбку, а он прикрыл свою эрекцию цилиндром. Спустя некоторое время я увидела, как они оба невинно разошлись по разным углам шатра. Что меня особенно заинтересовало в этой ситуации, так это то, что они оба носили обручальные кольца. Теперь я, пожалуй, запомнила план рассадки не хуже Джулии - я знаю, что все мужья и жены сидят друг напротив друга.
        Впрочем, обо мне они совсем не беспокоились. Их первоначальная паника при моем появлении сменилась радостным облегчением. Они знают, что я не выдам их секрет. Кроме того, я и не то чтобы удивилась. Подобное я видела слишком много раз. Такое поведение - неотъемлемая часть практически любой свадьбы. Там всегда много секретов. Я постоянно слышу рассказы, передающиеся шепотом, язвительные замечания, сплетни. Краем уха я зацепила и пару слов шафера в пещере.
        В этом суть организации свадеб. Я могу устроить идеальный день, но только пока гости мне помогают, и не выходят за очерченные рамки. В противном случае последствия могут длиться гораздо дольше двадцати четырех часов. А контролировать такое - не под силу абсолютно никому.
        Джулс. Невеста
        Заиграла музыка. Уилл - который вернулся в шатер слегка растрепанным - берет меня за руку, и мы ступаем на паркет. Я понимаю, что сжимаю его руку слишком сильно и, наверное, причиняю ему боль, поэтому приказываю себе ослабить хватку. Но я возмущена дурацкой выходкой его друзей. Гости окружают нас, аплодируя и крича. Их лица раскраснелись и вспотели, зубы оскалены, глаза широко раскрыты. Они пьяны - и не только. Толпа сужается, и внезапно пространство кажется слишком маленьким. Они так близко, что я чувствую их запах: духи и одеколоны, кислый дрожжевой запах «Гиннесса» и шампанского, запах тел и перегара. Я улыбаюсь, потому что все этого ждут. Сегодня я делаю это так часто, что где-то под ушами появляется тупая боль, а челюсть кажется стянутой резинкой.
        Надеюсь, что произвожу впечатление счастливой невесты. Я много выпила, но это не возымело никакого эффекта, а наоборот, только сделало меня более подозрительной и нервной. После той речи я чувствую нарастающее беспокойство. Постоянно оглядываюсь вокруг. Гости явно довольны: теперь все запреты отброшены в долгий ящик. Для них эта катастрофическая речь кажется не более чем частью плана, забавным анекдотом.
        Мы с Уиллом поворачиваемся в одну сторону, потом в другую. Он отталкивает меня от себя и снова прижимает к себе. Гости громко радуются этим скромным танцевальным па. Мы не брали уроки танцев, это было бы до невозможности глупо, но Уилл и так хорошо танцует. Правда, пару раз он наступил на шлейф моего платья, и мне пришлось быстро выдернуть юбку у него из-под ног, пока я не споткнулась. Это на него не похоже - быть таким неуклюжим. Он кажется рассеянным.
        - Что это была за чертовщина? - спрашиваю я, когда он прижимает меня к груди. Я шепчу ему на ухо, будто бы мы просто милуемся.
        - А, да просто глупость, - отвечает Уилл. - Мальчишеские шутки. Ну, знаешь, приколы. Видимо, еще не отошли от мальчишника.
        Он улыбается, но выглядит каким-то встревоженным. Когда Уилл вернулся в шатер, то выпил два больших бокала вина, один за другим. Он пожимает плечами.
        - Джонно так шутит.
        - И водоросли тоже вчера были шуткой? - говорю я. - Вот только это ни черта не смешно. А теперь еще и это? А потом речь - что он имел в виду? К чему все эти разговоры о прошлом? О том, что вы не держите секретов… о каких секретах он говорил?
        - Ну, - отвечает Уилл, - я не знаю, Джулс. Просто у Джонно такая манера. Пустяки.
        Мы медленно кружимся по танцполу. Краем глаза я замечаю улыбки и аплодисменты.
        - Но звучало не как пустяки, - настаиваю я. - Звучало, как что-то серьезное. Уилл, у него есть над тобой какая-то власть?
        - Бога ради, Джулс, - резко отвечает он. - Я сказал: это пустяки. Забудь. Пожалуйста.
        Я пристально смотрю на него. Дело не столько в самих словах, сколько в том, как именно он их произнес, - и в том, как крепко он сжимает мою руку. Это сильнее всяких слов подтверждает, что Джонно говорил не о пустяках.
        - Ты делаешь мне больно, - говорю я, вырывая руку из его хватки.
        Он тут же делает виноватое лицо.
        - Джулс, послушай, прости меня. - Теперь его голос звучит совсем по-другому - любой намек на враждебность тут же исчезает. - Я не хотел огрызаться. Это был долгий день. Чудесный, конечно, но долгий. Прости, ладно?
        И он улыбается мне той самой улыбкой, перед которой я не могу устоять с той самой ночи в музее Виктории и Альберта. И все же сейчас она не имеет того же эффекта. Даже наоборот - из-за такой резкой перемены я чувствую себя еще тревожнее. Он будто натянул на себя маску.
        - Теперь мы женаты, - говорю я. - Нам положено делиться друг с другом секретами. Доверять друг другу.
        Уилл кружит меня под своей вытянутой рукой, а потом снова прижимает к себе. Толпа в восторге.
        А затем, когда мы снова стоим лицом к лицу, он делает глубокий вдох.
        - Слушай, - говорит он, - у Джонно есть пунктик по поводу прошлого, тогда мы были еще мальцами. Он просто одержим. Но он живет иллюзиями. Все эти годы мне было так его жаль. В этом и заключается моя ошибка. Мне кажется, что я должен ему потакать, потому что моя жизнь удалась, а его - нет. И теперь он завидует: тому, что есть у меня, у нас. Он считает, что я у него в долгу.
        - Боже мой, - злюсь я, - каким образом ты можешь быть у него в долгу? Это он слишком долго сидит у тебя на шее.
        Уилл на это не отвечает. Вместо этого он прижимает меня ближе, когда песня достигает крещендо. Гости аплодируют. Но внезапно этот звук кажется таким далеким.
        - После сегодняшнего дня я положу этому конец, - твердо шепчет Уилл в мои волосы. - Я исключу его из своей жизни - из нашей жизни. Обещаю. С меня хватит. Поверь мне. Я все решу.
        Ханна. Плюс один
        Я забрела в шатер. Танец жениха и невесты закончился, слава богу, гости начали заполнять танцпол. Не знаю, зачем я сюда пришла. Наверное, чтобы отвлечься от бурлящих в голове мыслей. Чарли и Джулс. Слишком больно об этом думать.
        Такое ощущение, что здесь собрались все гости, разгоряченные, они прижимаются друг к другу. Вокалист группы подходит к микрофону:
        - Ну что, дамы и господа, готовы потанцевать?
        Музыканты задают бешеный ритм - дикая мелодия, разыгранная в четыре скрипки. Повсюду дергаются тела в безуспешной, пьяной попытке исполнить версию ирландской джиги. Я вижу, как Уилл выхватывает Оливию из толпы: «Время для танца жениха с подружкой невесты!» Но они как-то странно сбиваются с ритма, когда ступают на танцпол, будто один из них сопротивляется. От выражения лица Оливии я застываю. Она выглядит так, словно попалась в ловушку. В той речи меня что-то насторожило. Я уже об этом думала. В чем же дело? Она показалась мне до странности знакомой. Я перебираю воспоминания, пытаясь сосредоточиться.
        Музей Виктории и Альберта, вот оно. Я помню, как Оливия мне рассказывала, что привела туда Стивена на вечеринку в честь журнала Джулс. И вокруг словно все застывает, когда меня осеняет…
        Но это же полное безумие. Не может быть. Какая-то бессмыслица. Наверное, это просто странное совпадение.
        - Эй! - зовет меня парень, когда я проталкиваюсь мимо него. - Куда спешишь?
        - Ой, - смущаюсь я, рассеянно бросая взгляд в его сторону. - Простите, я… немного отвлеклась.
        - Что ж, может, тебе поможет танец, - ухмыляется он. Я оглядываю его повнимательнее. Довольно красив - высокий, черноволосый, с ямочками на щеках. И прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, он берет меня за руку и нежно тянет к себе, а потом и на танцпол. Я не сопротивляюсь.
        - Я видел тебя раньше, - перекрикивает он музыку. - В церкви, ты сидела одна. И тогда я подумал: с ней точно стоит познакомиться поближе.
        И снова эта ухмылка. Ой. Он думает, что я здесь одна и свободна. Видимо, он не застал ту сцену с Чарли в баре.
        - Луис! - кричит он, тыча пальцем в грудь.
        - Ханна!
        Может, надо объяснить, что я тут с мужем. Но я не хочу сейчас думать о Чарли. И в этом новом образе - не плохо одетой самозванки, какой я себя считала, а привлекательной, таинственной незнакомки - я решаю смолчать. Позволяю себе двигаться с ним в такт музыке. Позволяю ему подойти ближе, пока он смотрит мне в глаза. Возможно, я и сама подхожу ближе. Настолько, что чувствую запах его пота - но он мне не неприятен. В глубине живота что-то шевелится. Желание.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Там есть кто-то еще. Эта мысль заставляет их бояться теней, шарахаться от очертаний в темноте, которые в итоге оказываются лишь иллюзиями. Мужчины двигаются плотной, тесной группкой, боясь потерять кого-то еще. Пит так и не нашелся.
        Они будто чувствуют на себе взгляд незнакомых глаз. Теперь они какие-то неуклюжие, незащищенные. Спотыкаются и оступаются о кочки, о невидимые в темноте корни. Стараются не думать о Пите. Они не могут себе этого позволить: им надо позаботиться о себе самих. Время от времени они перекрикиваются друг с другом просто для перестраховки - их голоса словно еще один источник света, нарушающий непроглядную тьму, их диалоги непривычно дружелюбны:
        - Все хорошо, Ангус?
        - Да, а у тебя, Феми?
        Это помогает им идти дальше. Помогает забыть о нарастающем страхе.
        - Господи, что это? - Феми взмахивает факелом. Он освещает фигуру, поднимающуюся из темноты, высотой почти с человека. И еще несколько похожих фигур поменьше.
        - Это кладбище, - тихо говорит Ангус. Они смотрят на кельтские кресты, на осыпающиеся каменные силуэты: жуткая, молчаливая армия.
        - Боже! - кричит Дункан. - Я думал, это кто-то живой.
        На мгновение они все об этом подумали: округлая форма и тонкое вертикальное основание казались человеческим телом. Даже сейчас, когда они с некоторой опаской отступают назад, трудно избавиться от ощущения, что за ними с упреком наблюдают многочисленные часовые.
        Какое-то время они идут в новом направлении.
        - Вы слышите? - кричит Ангус. - Мне кажется, мы слишком близко подошли к морю.
        Они останавливаются. Где-то совсем рядом вода плещется о скалы. Мужчины чувствуют, как под их ногами земля содрогается от удара.
        - Ладно. Ты прав, - раздумывает Феми. - Сзади кладбище, а впереди море. Так что, наверное, нам надо идти туда.
        Они начинают отползать в сторону от грохота прибоя.
        - Слушайте… здесь что-то есть…
        Мужчины сразу же замирают на месте.
        - Что ты сказал, Ангус?
        - Я сказал: «Здесь что-то есть». Смотрите.
        Они протягивают вперед факелы. Свет подрагивает. Мужчины собираются с силами, чтобы взглянуть на ужасное зрелище. Они удивляются и даже испытывают некоторое облегчение, когда свет факела ярко отражается от твердого блеска металла.
        - Это… а что это?
        Феми - самый храбрый из них - шагает вперед и поднимает находку. Повернувшись к друзьям, прикрывая глаза от яркого света, он держит ее так, чтобы все могли видеть. Они сразу же узнают этот предмет; хотя он и искорежен, металл погнут и местами сломан. Это золотая диадема.
        Ранее тем же днем. Оливия. Подружка невесты
        Я прячусь по углам. Брожу между столами. Нахожу брошенные гостями коктейли и допиваю их. Хочу напиться как можно сильнее.
        Я отпрянула от Уилла, когда он схватил меня за руку и потащил танцевать. Меня тошнило от близости, от того, как его тело прижимается к моему, от мыслей о том, что я делала с ним… что он заставлял делать меня… о нашей ужасной тайне. Он как будто получал от этого кайф. И в самом конце Уилл прошептал мне на ухо:
        - Та твоя безумная выходка… на этом хватит, ясно? Больше не надо. Ты меня поняла? Не надо.
        Кажется, никто не замечает, как я брожу по шатру и допиваю чужие напитки. Все гости уже довольно пьяные, к тому же, они отошли от столов, чтобы танцевать. Шатер набит битком. Все эти тридцатилетние женщины опускаются на пол, как шлюхи, а мужчины трутся о них, будто мы в каком-то отстойном клубе нулевых танцуем под 5 °Cent, а не в шатре на необитаемом острове с музыкантами, играющими на скрипках.
        Прежняя я, возможно, нашла бы это забавным. Я могла представить, как пишу своим друзьям, комментируя отвратительную сцену перед моими глазами.
        Несколько официантов наблюдают за гостями из углов шатра. Некоторые из них моего возраста, некоторые моложе. Абсолютно очевидно, что они нас ненавидят. Ничего удивительного. Я чувствую, что тоже их ненавижу. Особенно мужчин. Так называемые друзья Уилла и Джулс сегодня вечером неоднократно трогали меня за плечо, за бедро и за задницу. Их руки держат, гладят, сжимают, обхватывают, пока не видят жены и подружки, будто я кусок мяса. Меня просто выворачивает.
        В последний раз, когда это произошло, я обернулась и наградила этого парня таким убийственным взглядом, что он даже попятился назад, сделав глупое лицо с широко раскрытыми глазами и подняв руки вверх - прямо сама невинность. Если это случится снова, мне кажется, что я перестану себя контролировать.
        Я пью еще. Во рту отвратительный вкус: кислый и затхлый. Мне нужно пить до тех пор, пока я не перестану думать о таких вещах. Пока вообще не перестану чувствовать и ощущать вкус.
        А потом меня хватает кузина Бет и тянет на танцпол. Не считая той встречи у часовни, я не видела Бет с дня рождения тети. На ней тонна косметики, но, если присмотреться, становится ясно, что она еще ребенок - круглое лицо, мягкие черты лица, огромные глаза. Я хочу попросить ее стереть помаду и подводку, задержаться в этом безопасном детстве еще ненадолго.
        На танцполе, наполненном толкающимися телами, я чувствую, что комната начинает вращаться. Как будто весь выпитый алкоголь накатывает на меня одной большой волной. И тут я спотыкаюсь - может, о чью-то ногу, а может, о мои собственные дурацкие, слишком высокие каблуки. Я тяжело падаю, с треском, который слышу задолго до того, как чувствую. Кажется, я ударилась головой.
        Сквозь пелену я слышу, как Бет с кем-то говорит.
        - Кажется, она сильно пьяна. Боже мой.
        - Приведите Джулс, - отвечает кто-то. - Или ее маму.
        - Я нигде не вижу Джулс.
        - А, смотрите, вон там Уилл.
        - Уилл, она напилась. Ты можешь помочь? Я не знаю, что делать…
        Он с улыбкой подходит ко мне.
        - Ох, Оливия, что случилось? - он протягивает ко мне руку. - Давай-ка тебя поднимем.
        - Нет, - отвечаю я и отпихиваю его руку. - Отвали.
        - Да ладно, - говорит Уилл таким добрым и мягким голосом. Я чувствую, как он поднимает меня, и не вижу смысла бороться. - Давай подышим свежим воздухом.
        Он кладет руки мне на плечи.
        - Убери от меня свои руки! - я пытаюсь высвободиться из его хватки.
        Люди начинают перешептываться. Я проблемная - уверена, именно это они друг другу говорят. Я сумасшедшая. Позорище.
        За пределами шатра ветер носится с такой силой, что почти сбивает меня с ног.
        - Сюда, - говорит Уилл. - Здесь не так дует.
        Внезапно я чувствую себя слишком усталой и пьяной, чтобы сопротивляться. Позволяю отвести себя к другой стороне шатра, туда, где плещется море. Вдалеке я вижу огни материка, будто кто-то рассыпал в темноте блестки. Они то расплываются, то становятся четкими: острые, как иглы, а потом размытые, будто я вижу их сквозь толщу воды.
        Теперь, первый раз за долгое время, мы остаемся одни.
        Только я и он.
        Джулс. Невеста
        Мой новоиспеченный муж куда-то исчез.
        - Кто-нибудь видел Уилла? - спрашиваю я гостей.
        Они пожимают плечами и отрицательно трясут головами. Я чувствую, что потеряла над ними всякий контроль. Очевидно, они забыли, что приехали сюда ради меня. Раньше все кружили вокруг, до тех пор, пока это не становилось просто невыносимым, осыпали комплиментами и любезностями, заискивали, как придворные перед своей королевой. Но теперь я их совсем не волную. Пожалуй, это их шанс предаться гедонизму, вернуть ту свободу, которой они наслаждались в университете или в двадцать лет, пока не стали обременены детьми и изнурительной работой. А сегодня они могут все - общаться с приятелями, флиртовать со всеми желающими. Я могла бы разозлиться, но понимаю, что в этом нет смысла. Сейчас у меня есть проблема поважнее: Уилл.
        Чем дольше я его ищу, тем больше во мне растет тревога.
        - Я его видела, - вставляет кто-то. Я поднимаю голову и вижу мою младшую кузину, Бет. - Он с Оливией, она немного напилась.
        - А, да, Оливия! - присоединяется очередная кузина. - Они пошли к выходу. Он решил, что ей надо подышать свежим воздухом.
        Оливия, снова выставляет себя на посмешище. Но когда я выхожу, то нигде их не вижу. У входа в шатер околачивается только группка курильщиков - друзья из университета. Они поворачиваются ко мне и говорят все то, что должны, - как чудесно я выгляжу, какая это была волшебная церемония, но я их обрываю:
        - Вы не видели Оливию и Уилла?
        Они рассеянно машут руками в сторону моря. Но с какой стати Уиллу и Оливии туда идти? Погода становится все неистовее, а тусклого лунного света недостаточно, чтобы разглядеть тропинку.
        Ветер завывает вокруг шатра, когда я захожу за угол. Вспомнив недавний несчастный случай, я чувствую, как желудок сжимается от ужаса. Оливия же не станет делать такую глупость?
        Наконец я замечаю у моря их силуэты, освещенные светом из шатра. Но какая-то неуловимая интуиция не позволяет мне окликнуть их. Я понимаю, что они стоят слишком близко друг к другу. В такой темноте две фигуры почти что сливаются воедино. На какое-то ужасное мгновение мне кажется… но нет, наверное, они просто разговаривают. И в этом нет никакого смысла. Кажется, кроме коротких вежливых бесед моя сестра никогда не говорила с Уиллом. Они едва знают друг друга. Встречались всего один раз. И все же им будто есть что обсудить. О чем они вообще могут разговаривать? И зачем идти сюда, подальше от глаз гостей?
        Я осторожно иду вперед, как воровка, прокрадываюсь в сгущающейся тьме.
        Оливия. Подружка невесты
        - Я все ей расскажу, - говорю я. Мне сложно выдавить из себя слова, но я пытаюсь. - Расскажу… расскажу ей про нас.
        В памяти всплывают слова Ханны: «Всегда лучше обо всем рассказывать, даже если это что-то постыдное, даже если тебе кажется, что люди тебя осудят».
        Он зажимает мне рот рукой. Это повергает меня в шок. Я чувствую запах его духов. Помню, как и раньше слышала его на своей коже после наших встреч. И наслаждалась этим, думая, какая я взрослая. Теперь меня от него тошнит.
        - О нет, Оливия, - произносит Уилл, его голос все еще почти добрый и заботливый, но от этого становится только хуже. - Вряд ли ты это сделаешь. Ведь тогда ты разрушишь счастье своей сестры. Это ее свадьба, маленькая ты дурочка. Ты слишком дорожишь Джулс, чтобы так с ней поступить. И ради чего? Будто между нами когда-нибудь что-то произойдет.
        С другой стороны шатра раздается громкая болтовня, и, возможно, он боится, что кто-то увидит нас, потому что убирает руку с моего рта.
        - Я знаю! - кричу ему. - Я и не об этом говорила… я этого не хочу.
        Он вскидывает брови, словно не знает, верить ли мне.
        - Тогда чего же ты хочешь, Оливия?
        «Больше не чувствовать себя так ужасно, - думаю я. - Избавиться от этой кошмарной тайны, которую я таскаю за собой». Но я не отвечаю. Поэтому он продолжает:
        - Я понял. Ты хочешь мне отомстить. Я признаю, что плохо тогда повел себя. Мне следовало открыто порвать с тобой. Возможно, надо было рассказать правду. Но я не хотел никому причинить боль. И можно я буду с тобой честным, Оливия?
        Он выглядит так, словно правда ждет ответа, поэтому я киваю.
        - Я думаю, что если бы ты хотела все рассказать, то уже давно рассказала бы.
        Я качаю головой. Но он прав. У меня было так много времени, чтобы рассказать Джулс правду. Как много раз я лежала в постели ранним утром и думала о том, как бы мне остаться с Джулс наедине - пригласить ее пообедать или выпить кофе. Но я так и не решилась. Я слишком боялась. Вместо этого я ее избегала - например, когда не пошла в магазин, чтобы примерить платье подружки невесты. Легче было спрятаться, притвориться, что ничего не случилось.
        Я думала о том, что бы сделала в такой ситуации, если бы была Джулс или мамой. Как бы я выставила его на посмешище, наверное, в самую первую встречу, опозорила перед всеми на вечеринке по случаю помолвки. Но я не такая сильная, как они, не такая уверенная в себе.
        Поэтому я написала записку. Я распечатала ее и бросила в почтовый ящик Джулс:
        Уилл Слейтер не тот,
        кем ты его считаешь.
        Он изменник и лжец.
        Не выходи за него.
        Я подумала, что так она хотя бы засомневается. И задумается. Мне хотелось посеять в ее душе хоть крупицу сомнения. Это была жалкая попытка, теперь я это понимаю. Может, Джулс даже не видела эту записку. Может, Уилл нашел ее первым. Может, она затерялась в куче листовок и ее выбросили. И даже если она увидела, я должна была понимать, что Джулс не тот человек, кто будет переживать из-за чего-то подобного. Джулс не такая.
        - Ты же не захочешь разрушить жизнь своей сестры? - спрашивает Уилл. - Ты не сможешь так с ней поступить.
        Это правда. Хотя иногда мне и кажется, что я ее ненавижу, но на самом деле я очень ее люблю. Она всегда будет моей старшей сестрой, а эта история навсегда разрушит наши отношения.
        Он так уверен в своей правоте. Моя собственная правда ничего не значит. И, пожалуй, он был прав, когда сказал, что никому не врал. Он просто не сказал правду. Я больше не в состоянии сдерживать свой гнев, эту яркую пылающую внутри меня энергию. Я чувствую, как она ускользает, оставляя вместо себя кое-что похуже. Неизъяснимую пустоту.
        И вдруг я вспоминаю Джулс, улыбку, озарившую ее лицо, когда она стояла рядом с Уиллом в часовне, не имея ни малейшего понятия о том, кто он на самом деле. Джулс никому не позволяла обдурить себя… но он смог. И я злюсь за нее так, как никогда не злилась за себя.
        - Я сохранила твои сообщения, - говорю я ему. - И могу ей их показать.
        Это мое последнее слово, мой единственный рычаг власти. Я поднимаю телефон, чтобы подчеркнуть свою угрозу. Я должна была это предвидеть. Но он говорил так тихо, так нежно, что почему-то я не подумала. Уилл резко выбрасывает руку и хватает меня за запястье в воздухе. Потом перехватывает и другое запястье. И одним быстрым движением забирает телефон. Прежде чем я успеваю сообразить, что он делает, Уилл с силой швыряет телефон в темную воду. Он издает крошечное «плюх!», когда падает в море.
        - Они сохранились в облаке… - говорю я, хотя понятия не имею, правда ли это.
        - Да неужели? - оскаливается он. - Намерена портить людям жизнь, Оливия? Потому что тогда тебе стоит узнать, что у меня есть несколько твоих фотографий…
        - Хватит! - обрываю его я. Сама мысль о том, что Джулс - хоть кто-то - увидит меня в таком виде…
        Мне было так неловко, когда он меня снимал. Но он так умело об этом просил, рассказывал, как сексуально я выгляжу в этот момент, как сильно это его заводит. И я боялась, что если откажусь, то буду выглядеть ханжой, ребенком. А его на снимках не было - ни лица, ни голоса. Я понимаю, что он может заявить, что я сама их ему прислала, что сама их сделала. Он может все отрицать.
        Теперь его лицо оказывается в какой-то паре сантиметров от моего. На мгновение мне кажется, что он сейчас меня поцелует. И хотя я ненавижу себя за это, крошечная часть меня этого хочет. Хочет его. И меня от этого тошнит.
        Уилл все еще держит меня за запястье. Мне больно. Я издаю тонкий звук и пытаюсь вырваться, но он только крепче сжимает, пальцы впиваются в мою плоть. Он сильный, намного сильнее меня. Я поняла это раньше, когда он вынес меня из воды, похожий на супергероя, играя роль для гостей. Я думаю о своем маленьком лезвии, но оно осталось в моей сумочке где-то в шатре.
        Уилл дергает меня вперед, и я запутываюсь в собственных ногах. Одна туфля остается на земле. Только теперь я понимаю, что до края обрыва не так уж далеко. И он тянет меня к нему. Отсюда видно море, блестящее и черное в лунном свете. Но… он ведь этого не сделает, правда?
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Мужчины уставились на искареженную золотую корону в руке Феми. Она казалась настолько неуместной там, где они ее нашли - на черной земле, посреди шторма, - что всем потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, где они ее видели прежде.
        - Это корона Джулс, - говорит Ангус.
        - Черт, - отвечает Феми. - Точно она.
        Каждый из них думает, какую силу надо было приложить, чтобы металл так сплющился.
        - А вы видели ее лицо? - спрашивает Ангус. - Джулс? До того, как разрезали торт? Она выглядела… ужасно злой. Ну, мне так показалось. Или… возможно, ужасно напуганной.
        - А кто-нибудь видел ее в шатре? - спрашивает Феми. - После того, как погас свет?
        Ангус вздрогнул.
        - Но ты же не думаешь… в смысле, вряд ли с ней могло случиться что-то плохое?
        - Твою мать, - шипит Дункан.
        - Я этого и не говорил, - отвечает Феми. - Я только спросил… кто-то ее там видел?
        Следует длинная пауза.
        - Не помню…
        - Нет, Дунк. Я тоже не видел.
        Они вглядываются в темноту, напрягая зрение, чтобы уловить любое движение; навострив уши, чтобы уловить любой звук; и внезапно у них перехватывает дыхание.
        - О боже. Смотрите, там еще что-то есть.
        Ангус наклоняется, чтобы поднять это. Все видят, как дрожит его рука, когда он подносит его к свету, но на этот раз над ним никто не смеется. Теперь страшно всем.
        Это туфля. Одна, шелковая, бледно-серая, с украшенной драгоценными камнями пряжкой.
        Несколькими часами ранее. Ханна. Плюс один
        Этот парень, Луис, очень хорошо танцует. Музыканты доводят гостей до исступления, заставляя нас теснее прижиматься друг к другу, пока вокруг все кружатся. И я задумываюсь о том, каким чертовски напряженным и одиноким был мой день. В основном в этом виноват Чарли. Но сейчас я не хочу о нем думать. Я слишком зла на него, слишком расстроена. Кроме того, когда я в последний раз отдавалась музыке… когда в последний раз вот так просто танцевала? Когда в последний раз чувствовала себя такой желанной и чертовски сексуальной? Кажется, за все эти годы я потеряла частичку себя. Так что следующие несколько часов я буду наслаждаться ее возвращением. Поднимаю руки над головой. Трясу волосами, чувствую, как они касаются обнаженной кожи моих плеч. И понимаю, что Луис за мной наблюдает. Покачиваю бедрами в такт музыке. Я всегда хорошо танцевала - сказываются подростковые годы практики в манчестерских клубах под последние хиты с Ибицы. Я уже и забыла, что тогда прихожу в гармонию со своим телом, насколько это меня возбуждает. И я вижу, что прекрасно выгляжу, по одобрительному выражению лица Луиса, его глаза
оставляют мои только для того, чтобы путешествовать вниз по всему моему телу, когда я двигаюсь.
        Музыка замедляется. Луис притягивает меня к себе. Его руки на моей талии, и я чувствую биение его сердца через рубашку, тепло его груди под тканью. Запах его кожи. Его губы в нескольких сантиметрах от моих. И тогда я понимаю, что теперь наши тела соприкасаются, что он возбужден и прижимается ко мне.
        Тогда я отстраняюсь, чтобы между нами образовалась хотя бы пара сантиметров. Мне нужно привести мысли в порядок.
        - Знаешь что, - говорю я, а в голосе слышится дрожь, - пожалуй, я пойду выпью.
        - Конечно, - соглашается он. - Хорошая мысль!
        Я не хотела, чтобы он шел со мной. Я вдруг чувствую, что мне нужно побыть одной, но в то же время у меня нет сил объяснять. Поэтому мы вместе направляемся к бару.
        - Откуда ты знаешь Уилла? - перекрикиваю я музыку.
        - Что? - он подходит ближе, чтобы расслышать, его ухо касается моих губ.
        Я повторяю вопрос.
        - Ты тоже учился в «Тревельян»? - спрашиваю я.
        - А, - отвечает он, - ты про ту школу? Не, мы вместе учились в универе, в Эдинбурге. Играли за одну команду по регби.
        - Привет, Луис! - парень у бара поднимает руку и заключает Луиса в объятия, когда мы подходим ближе. - Выпей с одиноким парнем, ладно? Иона совсем забылась на танцполе. Теперь мы ее до утра не увидим, - тогда он видит меня. - Ой, привет. Рад знакомству. Уже пообщалась с ним? Знаешь, он тебя сразу приметил в часовне…
        - Заткнись, - обрывает его Луис, краснея. - Но да, мы танцевали.
        - Я Ханна, - представляюсь я. Мой голос прозвучал как-то сдавлено. Интересно, что я тут делаю?..
        - Джетро, - отвечает друг Луиса. - Итак, Ханна, что будешь пить?
        - Э-э-э… - мнусь я, думая о том, что надо держать себя в руках. Я уже и так слишком много выпила. Но потом я думаю о Чарли и о том, что он мне рассказал о них с Джулс. Нужно вернуть себе ту свободу, которую я мимолетно ощутила на танцполе. Нужно опьянеть. - Пожалуй, - говорю я, поворачиваясь к бармену: это уже знакомый мне Оуэн, - хм-м-м… текилы.
        Не хочу ходить вокруг да около.
        Джетро вскидывает брови.
        - Ну лааадно. Я в деле. Луис?
        Оуэн наливает нам три текилы. Мы сразу же их выпиваем.
        - Боже, - говорит Луис, с грохотом ставя свою рюмку, в его глазах собралась влага.
        А я, наоборот, не чувствую ничего. Как будто просто воды выпила.
        - Повторить, - прошу я.
        - Она мне нравится, - говорит Джетро Луису. - Но не уверен, что моя печень того же мнения.
        - А мне кажется, это ужасно сексуально, - замечает Луис, улыбаясь мне.
        Мы пьем еще по одной.
        - Ты же не училась в Эдинбурге? - спрашивает Джетро, разглядывая меня внимательнее. - Или училась? Нет, я бы запомнил. Такую-то тусовщицу.
        - Нет, - отвечаю я. Снова это место. От самого названия я сразу же трезвею. - Я…
        - А мы учились, - говорит Джетро, обвивая рукой шею Луиса. - Лучшие годы на свете, да, Лу? До сих пор по ним скучаю. Как и по игре в регби. Хотя, пожалуй, здоровее буду, - он показывает на свою расплющенную переносицу - очевидно, старый перелом.
        - А я выбил себе зуб, - говорит Луис.
        - Я помню! - смеется Джетро и поворачивается ко мне. - Уилл, конечно же, даже не поцарапался. Этот засранец был крайним нападающим. Позиция для красавчиков. Поэтому он такой отвратительно идеальный.
        - Он был худшей компанией, когда мы гуляли после матчей. Ты только хочешь познакомиться с какой-нибудь девушкой, и тут появляется Уилл, предлагает выпить, и все - девчонки смотрят только на него.
        - Он спал со всеми подряд, - соглашается Джетро, кивая. - Только потому и вступил в «Общество танцоров», там ведь полно девушек. Но давай не забывать, что ему не всегда везло. Помнишь ту девушку, что от него сбежала?
        - А, да, - вспоминает Луис. - Я об этом и забыл. Ты про ту с северным акцентом? Умненькую?
        О боже. На меня словно наплывают все самые ужасные воспоминания. А я могу только стоять и смотреть.
        - Да, - говорит Джетро. - Прям как ты, - он подмигивает мне. - Хотя, когда она его бросила, он ей отомстил. Помнишь, Луис?
        Тот прищуривается.
        - Не совсем. В смысле… я помню, что она бросила универ. Так ведь? И он очень переживал, что она его бросила. Всегда думал, что она была для него слишком умной.
        К горлу подступает тошнота.
        - Неужели ты не помнишь то видео? - спрашивает Джетро.
        - Чееерт, - протягивает Луис, округляя глаза. - Да, конечно. Это было… жестоко.
        - Наверное, теперь оно на порносайтах, - говорит Джетро. - Очевидно, в категории «винтаж». Интересно, что теперь с ней стало. Учитывая, что видео все еще гуляет по интернету.
        - Эй, - внезапно зовет Луис, поворачиваясь ко мне, - все хорошо? Боже… - Он кладет руку мне на плечо. - Ты что-то побелела. - На его лице появляется сочувственное выражение. - Последняя текила плохо зашла?
        Я отталкиваю его и, спотыкаясь, убегаю. Мне нужно выйти на улицу. Я едва успеваю это сделать, а затем падаю на четвереньки, и меня рвет прямо на траву. Все мое тело дрожит, как от лихорадки. Я замечаю пару гостей, стоящих у входа, шокированных и исполненных отвращения, чей-то звенящий смех. Где-то на периферии сознания гуляет мысль, что погода стала намного суровее, ветер норовит вырвать волосы с головы, из глаз текут слезы.
        Меня снова тошнит. Но если во время качки это приносит облегчение, то сейчас мне не становится лучше. Эти страдания не облегчить. Яд этого нового знания отравляет нутро. Он прокрался в самое сердце.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        - Чья это туфля? - Ангус поднимает ее трясущимися руками.
        - Я точно знаю, что видел ее, - отвечает Феми. - Но не могу вспомнить, где… как будто это было много лет назад. - Теперь весь день кажется нереальным. Настоящее: ночь, буря, страх - стало для них всем.
        - Может, возьмем с собой? - спрашивает Ангус. - Она… она может помочь восстановить цепочку событий.
        - Нет. Оставим там, где лежала, - говорит Феми. - И не надо было ее трогать. Да и корону, если честно.
        - Почему? - спрашивает Ангус.
        - Потому что, идиот, - срывается Дункан, - это может быть вещественным доказательством.
        - Ребят, - говорит Ангус, когда они кладут туфлю на место и продолжают идти, - ветер прекратился.
        Он прав. Никто и не заметил, что шторм сошел на нет. Но он посеял жуткое спокойствие, от которого парням еще больше становится не по себе. Кажется, что это затишье перед новой бурей. Они слышат собственное испуганное дыхание, хриплое и отрывистое.
        Трудно быстро идти, когда постоянно смотришь по сторонам; мужчины тревожно всматривались в бархатную темноту в поисках любой угрозы, любого признака движения. Но теперь наконец вдали маячит «Каприз», уже виден черный блеск его окон.
        - Вон там. - Феми резко останавливается. Остальные тоже застывают на месте. - Кажется… - продолжает он, - кажется, там что-то есть.
        - Ну не вторая же гребаная туфля! - кричит Дункан. - Кто это? Золушка? Гензель и чертова Гретель? - никто не посмеялся над этой глупой шуткой, потому что все расслышали в голосе Дункана страх.
        - Нет, - говорит Феми. - Это не туфля.
        От них не укрылась дрожь, прозвучавшая в его голосе. Это лишь заставляет их не смотреть, отпрянуть от этого, чем бы оно ни было. Но нет, они должны стоять и смотреть, как Феми медленно освещает землю факелом.
        Там правда что-то есть. Хотя на этот раз это не «что-то». Это кто-то. Они с растущим ужасом наблюдают, как факел выхватывает из темноты длинную фигуру, распластавшуюся на земле. Тело, изогнутое в неестественной позе, определенно это человек. Он не так уж и далеко от «Каприза», на самом краю болота. Ветер развевает края одежды, и это, как и дрожащий свет фонарика телефона, нервирует. Жуткий трюк воображения.
        Мужчинам тяжело представить, что там и впрямь лежит человек. Тот, кто совсем недавно разговаривал и смеялся. Кто был среди них и отмечал свадьбу.
        Ранее. Ифа. Свадебный организатор
        С предельной осторожностью мы с официантами отнесли торт в центр шатра. Совсем скоро сюда позовут гостей - посмотреть, как жених и невеста отрезают первый кусок. Это кажется таким же таинством, как и церемония в часовне.
        Фредди выходит из кухни с ножом в руке. Он смотрит на меня и хмурится.
        - С тобой все в порядке? - спрашивает он, пристально меня разглядывая.
        - Да, в полном, - отвечаю я. Наверное, на моем лице читается напряжение прошедшего дня. - Просто чувствую себя немного разбитой.
        Фредди понимающе кивает.
        - Ну, - говорит он. - Совсем скоро все закончится.
        Он передает мне нож, чтобы я положила его рядом с тортом. Он прекрасен, тонкая работа: длинное лезвие и изящная перламутровая ручка.
        - Скажи им, чтобы были очень осторожны. Можно порезаться от малейшего прикосновения. Невеста специально попросила его заточить - очень странно, ведь таким ножом только мясо резать. Для него бисквит будет как топленое масло.
        Джулс. Невеста
        Разговор Оливии и Уилла у обрыва: я слышала все. По крайней мере, достаточно, чтобы понять в чем дело. Часть слов уносил ветер, и мне пришлось подойти настолько близко, что я была уверена, они вот-вот обернутся и увидят меня. Но, очевидно, они оба были слишком сосредоточены друг на друге - на споре, - чтобы замечать что-то еще. Сначала я ничего не понимала.
        - Я расскажу ей про нас! - закричала Оливия. Я сопротивлялась услышанному. Не может быть, даже думать ужасно…
        И тогда я вспомнила, как Оливия вышла из воды. В тот момент она силилась мне что-то рассказать.
        А потом я услышала, как изменился его голос. Как он зажал ей рот рукой. Как он схватил ее за руку. Это шокировало меня больше, чем сама суть его слов. Вот стоит мой муж. И там же стоит человек, которого я едва узнаю.
        Наблюдая за ними из тени, я заметила между ними близость, которая говорила красноречивее всяких слов.
        Когда я увидела их на краю обрыва, вся эта отвратительная картина наконец начала складываться.
        Ярость нахлынула не сразу. Поначалу меня парализовало, будто у меня выбили почву из-под ног. Но теперь я начинаю приходить в себя.
        Он меня унизил. Сделал из меня идиотку. Я чувствую, как во мне поднимается знакомая ярость, расцветает, уничтожая все остальное на своем пути.
        Я срываю золотую корону и бросаю на землю. Растаптываю ее, до тех пор пока она не превращается в искореженный кусок металла. Но этого недостаточно.
        Оливия. Подружка невесты
        - Уилл! - раздается голос Джулс. А затем появляется синеватый огонек - фонарик ее телефона. Такое чувство, что на нас светят прожектора. Мы оба застываем. Уилл сразу же отпускает мою руку, будто обжегся, и быстро отступает назад.
        Я ничего не могу понять по тому, как она сказала его имя. Ее голос был абсолютно нейтральным - ну, может, немного нетерпеливым. Интересно, сколько она увидела, а еще важнее - сколько она услышала. Но вряд ли много. В таком случае… ну, я знаю Джулс. Мы бы уже лежали у подножия обрыва.
        - Что это вы тут творите? - спрашивает Джулс. - Уилл, никто не знает, куда ты ушел. И Оливия, мне сказали, ты упала?
        Она подходит ближе. Кажется, что-то изменилось. На ней теперь нет золотой короны, вот что. Но, возможно, есть и другая перемена, которую я никак не могу заметить.
        - Да, - говорит Уилл своим излюбленным очаровывающим тоном. - Я решил, что лучше вывести ее подышать свежим воздухом.
        - Что ж, - отвечает Джулс, - мило с твоей стороны. Но нам надо возвращаться. Пора резать торт.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Мужчины осторожно подходят к телу.
        Оно лежит на заболоченном участке земли. Заключив его в свои объятия, трясина уже начала поглощать тело, и даже если бы мертвец вдруг чудесным образом ожил, зашевелился и попытался встать, то вряд ли одержал бы победу над топью. Может, он попытался бы освободить руку или ногу. Но потом осознал бы, что крепко прижат к мокрой черной груди земли.
        Болото и раньше проглатывало тела целиком, забирая в свои глубины. Но это было очень давно. И за это время оно изрядно проголодалось.
        По мере того как парни подползают ближе, в лучах света появляются части тела: неуклюже растопыренные ноги, откинутая назад голова. Отсутствующий, невидящий взгляд. Полуоткрытый рот, слегка высунутый язык, который почему-то выглядит вызывающе. А на груди - пятно темно-красной крови.
        - Вот черт, - говорит Феми. - Вот черт… это Уилл.
        Первый раз в жизни жених не выглядит привлекательным. Его черты искажены маской предсмертной агонии: остолбеневший взгляд затуманенных глаз, торчащий язык.
        - О господи, - шепчет кто-то. Ангуса рвет. Дункан всхлипывает: тот Дункан, который всегда остается спокойным. Потом он наклоняется и встряхивает тело.
        - Давай, приятель. Вставай! Вставай!
        Голова только перекатывается из стороны в сторону.
        - Остановись! - кричит Ангус, хватая Дункана. - Хватит!
        Они не перестают смотреть. Феми прав. Это Уилл. Но этого не может быть. Только не Уилл, ядро их группы, неприкасаемый, любимый всеми.
        Они все так сосредоточены на нем - их погибшем друге, - так захвачены своим потрясением и горем, что потеряли бдительность. Никто из них не заметил движения в нескольких метрах: второй человек, очень даже живой, шагнул к ним из темноты.
        Ранее. Уилл. Жених
        Мы с Джулс вместе возвращаемся к шатру. Я оставляю Оливию одну. На один безумный миг, когда я осознал, как близко мы стоим к краю обрыва, я чуть не поддался искушению. Этому никто не удивился бы. В конце концов, она недавно попыталась утопиться - ну, или так это выглядело до того, как я ее спас. Да и при таком ветре - теперь переросшем в бурю - так легко оступиться.
        Но это не я. Я не убийца. Я хороший парень.
        Но все будто вышло из-под контроля и разваливается на глазах. Мне придется это исправить.
        Разумеется, я не мог рассказать Джулс про Оливию. Ни тогда, когда увидел их вместе в доме матери Джулс, ни когда все зашло уже слишком далеко. К чему просто так делать Джулс больно? Те отношения с Оливией… из них никогда бы ничего не вышло. Это было временное увлечение. На самом деле, на первом свидании меня привлекало лишь притворство, когда она пыталась быть той, кем не является. Кем-то старше, кем-то умнее. Эта ее неуверенность. Я сразу захотел развратить ее, совсем как ту девушку в универе, которая была «хорошей девочкой» - умной, трудолюбивой, закончила какую-то паршивую школу и считала себя недостойной этого места.
        Но когда я встретил Джулс на той вечеринке, все было по-другому. Словно сама судьба. Я сразу понял, как нам будет хорошо вместе. Как хорошо мы смотримся - не только внешне, но и во всех других смыслах. Я, на пороге многообещающей новой карьеры, она - птица высокого полета. Мне нужен был кто-то равный, уверенный в себе, амбициозный - кто-то вроде меня. Вместе мы были бы непобедимы. Да так и есть.
        Думаю, Оливия будет молчать. Я знал это с самого начала. Знал - она решит, что ей никто не поверит. Она слишком неуверенная в себе. Вот только - и, возможно, я просто параноик - мне кажется, что здесь она изменилась. Такое чувство, что на этом острове меняется все. Будто это место что-то делает, будто мы оказались здесь по какой-то причине. Я знаю, что это нелепо. Все дело в том, что в одном месте собралось так много людей: прошлое и настоящее. Обычно я осторожен, но признаюсь, я не продумал, чем это может обернуться - собрать всех вместе. Не продумал все последствия.
        Итак. Оливия. Думаю, здесь я в безопасности. Но мне придется сделать что-то с Джонно, как только я вернусь в шатер. Нельзя позволить ему все разболтать. Пожалуй, я его понимаю. Я думал, что безопаснее будет его пригласить, держать поблизости. Но Джулс позвала Пирса без моего ведома. Да, на самом деле, с этого момента все пошло наперекосяк. Если бы не это, Джонно так и не узнал бы про телешоу, и все было бы как раньше. Джонно все равно не смог бы сниматься, и он должен это знать. Да он и знает, и поэтому так легко это пережил. Он ужасная обуза. С этим его курением, выпивкой и гребаной хорошей памятью. Его бы переклинило перед журналистами, и все вылезло бы наружу. Если он это понимает - какая это была бы катастрофа, - тогда я правда не понимаю, почему он так расстроился. В любом случае, он опасен. С тем, что он знает и может рассказать. Я почти уверен, что ему никто не поверит: подумаешь, какая-то нелепая история двадцатилетней давности. Но я не хочу так рисковать. Он опасен и в другом смысле. Я понятия не имею, что он хотел сделать в пещере, потому что у меня была повязка на глазах, но я чертовски
рад, что Ифа нашла нас именно в тот момент, - а иначе кто знает, что могло бы случиться.
        Ну что ж. На этот раз он не сможет застать меня врасплох.
        Ханна. Плюс один
        Я пытаюсь логически осмыслить то, что сказали Джетро и Луис. Есть ли хоть малейший шанс, что это совпадение? Я прислушиваюсь к голосу логики. Представляю, что в такой ситуации сказала бы своему Чарли: «Ты пьян. Ты не можешь мыслить трезво. Отоспись и обдумай все с утра».
        Но нет - даже без серьезных раздумий, - я знаю. Я это чувствую. Все слишком четко совпадает, чтобы это было совпадением.
        Видео с Элис выложили анонимно, разумеется. И мы были слишком поглощены горем, чтобы даже задуматься о поисках ее друзей, которые помогут поймать преступника. Но позже я поклялась, что если у меня когда-нибудь будет шанс отомстить человеку, который разрушил жизнь моей сестры - который оборвал ее жизнь, - я заставлю его страдать. О боже… подумать только, он же мне нравился. Прошлой ночью он мне приснился - от этой мысли во рту скапливается желчь.
        Это лишь очередная пощечина - я попалась на те же уловки, которые раздавили Элис.
        Я вспоминаю Уилла на вчерашнем ужине. «А мы встречались на вечеринке в честь помолвки? Такое ощущение, что мы знакомы. Может, я видел тебя на фотографиях Джулс?» Когда он сказал, что узнал меня, я поняла, что это не я. Он узнал Элис.
        Когда я возвращаюсь в шатер, под моей маской спокойствия скрывается ярость, настолько сильная, что это пугает меня. Человек, ответственный за смерть моей сестры, процветал, сделал карьеру на фальшивом обаянии, по сути, только на внешности и привилегированности. В то время как Элис, в миллион раз умнее и лучше его - моя умная, блестящая сестра, - не смогла сделать ничего.
        Меня окружает море людей. Они опьянели и отупели, неуклюже расхаживая по шатру. Через них совсем ничего не видно. Я проталкиваюсь сквозь толпу, иногда с такой силой, что слышу негромкие восклицания, чувствую, как головы оборачиваются в мою сторону.
        Кажется, свет скоро снова погаснет. Должно быть, все дело в ветре. Когда я иду сквозь толпу, огни мигают и гаснут, а потом снова зажигаются. Снова гаснут. Раньше, когда только наступали сумерки, без света было довольно хорошо видно. Но сейчас без электрического освещения вокруг почти кромешная тьма. От маленьких лампочек на столах никакой пользы. Наоборот, они еще больше сбивают с толку, потому что из-за них видно смутные очертания людей, тени, снующие туда-сюда. Люди визжат и хихикают, натыкаются на меня. Такое чувство, будто я в доме с привидениями. Мне хочется кричать.
        Я так сильно сжимаю и разжимаю кулаки, что ногти протыкают кожу ладоней.
        Это не я. Мной словно завладели.
        Свет зажигается. Все ликуют.
        Голос Чарли, усиленный микрофоном, эхом разлетается по шатру.
        - Внимание, пора разрезать торт. - Поверх толпящихся передо мной гостей я смотрю на своего мужа, держащего микрофон. Я никогда не чувствовала себя так далеко от него.
        Вот торт, белый и блестящий, с сахарными цветами и листьями. Джулс и Уилл стоят рядом с ним, застыв на месте. Если честно, они выглядят как идеальные статуэтки на этом торте: он стройный и белокурый в элегантном костюме, а она темная и в форме песочных часов в белом платье. Я бы никогда не сказала, что кого-то ненавижу. Это чувство слишком сильное. Даже когда я услышал о парне Элис и о том, что он с ней сделал, потому что я не могла сосредоточить свою злость на ком-то конкретном. Но нет, теперь я его ненавижу. Вот он, стоит там, ухмыляясь на вспышки сотен мобильных телефонов. Я подхожу ближе.
        Самые близкие гости столпились вокруг молодых. Четверо друзей жениха, улыбаются во весь рот, хлопают Уилла по спине… и я задумываюсь: хоть кто-то знает о его истинной натуре? Или им все равно? И вот стоит Чарли, довольно умело притворяясь - а в этом я не сомневаюсь - трезвым и абсолютно собранным. Рядом с ним гордо улыбаются родители Джулс и Уилла. И Оливия, которая выглядит такой же несчастной, как и весь день до этого.
        Я подхожу ближе. Не знаю, что делать с этим чувством, с этой энергией, которая кипит во мне, будто кто-то пустил электрический ток по моим венам. Когда я протягиваю руку, то вижу, как дрожат пальцы. Это одновременно пугает и возбуждает. Мне кажется, что если сейчас меня протестировать, то окажется, что у меня появилась какая-то суперспособность.
        Ифа проходит вперед и передает Джулс и Уиллу нож. Он большой, с длинным острым лезвием. У него перламутровая ручка, которая словно создана для того, чтобы отвлечь внимание от его лезвия, она как бы говорит: «Это нож для свадебного торта, он не представляет никакой опасности».
        Уилл накрывает руку Джулс своей. Джулс улыбается. Ее зубы сверкают.
        Я двигаюсь снова. Они совсем близко.
        Молодожены вместе отрезают кусок, костяшки ее пальцев побелели вокруг рукояти, его рука лежит сверху. Торт раскрывается, обнажая темно-красную сердцевину. Джулс и Уилл без конца улыбаются щелкающим телефонам. И вот нож на столе. Лезвие блестит. Он прямо там. В пределах досягаемости.
        А потом Джулс наклоняется и цепляет огромный кусок торта. Улыбаясь перед камерами, она молниеносно швыряет его в лицо Уиллу. Это выглядит так же жестоко, как пощечина или удар. Уилл отшатывается в сторону, разинув рот, глядит на нее сквозь ошметки торта, кусочки бисквита и глазури падают на его безупречный костюм. У Джулс непроницаемое выражение лица.
        На мгновение воцаряется напряженная тишина - все ждут, что же произойдет дальше. И Уилл прижимает руку к груди, изображая ранение, и ухмыляется.
        - Пойду-ка я все это смою, - говорит он.
        Все кричат, аплодируют, визжат и забывают о странности произошедшего. Все это - очередная часть церемонии.
        Но я замечаю, что Джулс не улыбается.
        Уилл уходит из шатра и направляется к особняку. Гости снова болтают и смеются. Возможно, я единственная обернулась, чтобы посмотреть, как удаляется жених.
        Музыканты снова играют. Гости кружатся на танцполе. А я стою как вкопанная.
        А потом свет погас.
        Оливия. Подружка невесты
        Он прав. Теперь я никогда не расскажу Джулс.
        Я думаю о том, как умело он все вывернул. Как заставил меня думать, что все случившееся - моя вина. Он давил на чувство вины, которое я испытываю с тех самых пор, как он с Джулс переступил порог нашего дома. Он заставил меня чувствовать себя маленькой, нелюбимой, уродливой, глупой, ничтожной. Он заставил меня ненавидеть себя и вбил клин между мной и всеми остальными, даже моей семьей - особенно моей семьей, - из-за этой ужасной тайны.
        Я думаю о том, как он только что схватил меня за руку у обрыва. О том, что могло бы случиться, если бы не появилась Джулс. Если бы она увидела, все было бы по-другому. Но она не видела, и я упустила момент. Теперь, если я все расскажу, мне никто не поверит. Или обвинят меня. Я не могу этого сделать. Для этого я недостаточно храбрая.
        Но я могу сделать что-то.
        А потом свет погас.
        Джулс. Невеста
        Торта недостаточно. Это было как-то мелочно и жалко. Он меня подвел, и это уже не изменить. Как и все остальные члены моей чертовой семьи. Ради него я отбросила все свои тщательно продуманные меры предосторожности. Я стала уязвимой.
        Я думаю о том, как он улыбался мне, когда мы разрезали торт, как соприкасались наши руки. Те самые руки, которые гуляли по телу моей сестры, которые… боже, даже представлять отвратительно. Думал ли он о ней, когда спал со мной? Неужели он считает, что я слишком глупа и никогда бы не догадалась? Видимо, да. И он был прав. Этот маленький факт делает ситуацию еще унизительнее.
        Ну что ж. Он меня недооценивал.
        Во мне поднимается ярость, заглушая шок и горе. Я чувствую, как она расцветает у меня под ребрами. Это даже приносит облегчение - ведь она стирает на своем пути все остальные чувства.
        А потом свет погас.
        Джонно. Шафер
        Я снаружи, во тьме. Разразилась настоящая буря. Такое чувство, что из мрака постоянно что-то выползает. Я поднимаю руки, чтобы отбиться от этих существ. Но меня преследует это лицо, то самое, которое привиделось мне прошлой ночью в комнате. Большие очки, этот взгляд, брошенный на нас в последний день, за несколько часов до того, как мы его схватили. Мальчик, которого мы убили. Мы оба его убили. Но только одна из наших жизней была разрушена.
        Мне не по себе. Пит Рамзи раздавал всякую дрянь, как мятные леденцы после обеда, - и наконец-то она дала о себе знать.
        Уилл, чертов ублюдок. Зашел в шатер, будто ничего не случилось, будто его ничего не волнует, на лице - широкая улыбочка. Наверное, стоило убить его в той пещере, пока у меня еще оставался шанс.
        Я пытаюсь вернуться в шатер. Вижу свет его огней, но он будто мираж… то ближе, потом все дальше. Я слышу шум, музыку, ветер треплет холщовые стены…
        А потом свет погас.
        Ифа. Свадебный организатор
        Свет гаснет. Гости вопят.
        - Пожалуйста, не волнуйтесь! - кричу я. - Просто генератор опять не справляется из-за сильного ветра. Свет появится через пару минут, оставайтесь на своих местах.
        Уилл. Жених
        Я отмываю с лица торт в туалете «Каприза». Добраться сюда оказалось не так уж и просто, даже учитывая огни, ветер постоянно пытался сбить меня с курса. Но, возможно, мне нужно побыть одному, чтобы собраться с мыслями. Господи, глазурь у меня в волосах и даже в носу. Джулс окончательно взбесилась. Какое унижение. Потом я поднял глаза и увидел, что за мной наблюдает папа. У него всегда было такое выражение лица - когда объявляли состав первой команды на большой матч, а меня в нем не было. Когда я не попал в Оксбридж, или когда я получил те результаты экзаменов и они оказались слишком идеальными. Этакое мрачное удовлетворение, будто он все время был прав насчет меня. Я ни разу не видел, чтобы он мной гордился. И это несмотря на то, что я всегда старался быть лучшим, добиться всего, чего он хотел. Несмотря на все, чего я уже достиг.
        То выражение лица Джулс, когда она схватила кусок торта. Твою мать. Она о чем-то догадалась? Но о чем? Возможно, она просто до сих пор бесится из-за того, что меня унесли из шатра и все пошло не так как она спланировала. Уверен, что дело только в этом, ничего больше. Или, если придется, наверняка я смогу ее в этом убедить.
        Так быть не должно. Все вокруг внезапно стало таким шатким. Будто в любой момент может развалиться. Мне нужно вернуться и взять ситуацию под контроль. Но с чего начать?
        Я поднимаю голову и смотрю на отражение в зеркале. Боже, спасибо тебе за это лицо. На нем не отражается ничего - ни капли стресса последних часов. Оно моя визитная карточка. Завоевывает доверие и любовь. Именно поэтому я знаю, что в конце концов всегда буду побеждать таких, как Джонно. Я стираю последние крошки с уголка рта, приглаживаю волосы. Улыбаюсь.
        А потом свет погас.
        Сейчас. Вечер свадьбы
        Мужчины склонились над телом. Феми - в обычной, теперь очень далекой от них жизни, хирург - наклоняется над распростертым телом, силясь расслышать дыхание. Но это абсолютно бесполезно. Даже если за шумом ветра можно было расслышать хоть что-то, по открытым мутным глазам, разинутому рту и темному багровому пятну на груди совершенно ясно, что он окончательно и бесповоротно мертв.
        Парни так сосредоточены на неподвижной фигуре перед ними, никто и не заметил, что они не одни, никто не заметил силуэт, который остался окутанный мраком. Теперь он выходит на свет их факелов, проявляясь из темноты, как некая ужасная древняя фигура - ветхозаветное олицетворение мести. Сначала они даже его не узнали. Первой в глаза бросается кровь.
        Он будто в ней искупался. Она пропитала рубашку: она теперь скорее малиновая, чем белая. Его руки окрашены ею по самые запястья. Кровь у него на шее и на подбородке, будто он ее пил.
        Друзья смотрят на него с молчаливым ужасом.
        Он тихо всхлипывает. Протягивает к ним руки, и они замечают блеск металла. Им на глаза попадается нож. Если бы у них было время обдумать увиденное, они могли бы узнать этот клинок. Это длинное изящное лезвие с перламутровой ручкой, совсем недавно разрезавщее свадебный торт.
        Феми первым находит слова.
        - Джонно, - говорит он очень медленно и осторожно. - Джонно… все кончено, приятель. Положи нож на землю.
        Ранее. Уилл. Жених
        Черт. Снова электричество закоротило. Я шарю по карманам, пытаясь найти телефон, включаю фонарик и выхожу обратно в ночь. Тут настоящая буря. Мне приходится опустить голову и пригнуться, чтобы сделать хоть шаг. Боже, терпеть не могу, когда ветер портит мне прическу. Такое я вряд ли когда-нибудь скажу вслух - это не вписывается в стиль «Доживи до утра».
        Когда я поднимаю голову, чтобы проверить, куда иду, то понимаю, что навстречу мне кто-то направляется, различимый только из-за света его фонаря. Наверное, этот человек хорошо меня видит, в то время как я ничего не могу разглядеть.
        - Кто это? - спрашиваю я.
        А потом наконец-то прорисовываются очертания.
        Ее очертания.
        - А, - говорю я с неким облегчением. - Это вы.
        - Здравствуйте, Уилл, - отвечает Ифа. - Весь торт отмыли?
        - Да, с трудом. А что случилось?
        - Очередное замыкание, - говорит она. - Мне так жаль. Это все из-за погоды. Синоптики прогнозировали, что будет намного спокойнее. Наш генератор с таким не справляется. К этому времени должно было все включиться… я как раз шла, чтобы проверить, в чем проблема. Вообще-то… а вы не могли бы мне помочь?
        Да не хотелось бы. Мне нужно возвращаться и утрясти все - успокоить жену, подружку невесты и… разобраться с шафером. Но да, в темноте этого не сделаешь. Так что придется помогать.
        - Конечно, - галантно соглашаюсь я. - Как и говорил с утра, я весь к вашим услугам.
        - Спасибо. Это очень великодушно. Нам вон туда. - Она отводит меня от тропинки к задней части «Каприза». Здесь ветер до нас не добирается. А потом - так странно - она поворачивается ко мне, хотя мы еще не дошли ни до чего похожего на генератор. Ифа светит мне прямо в глаза. Я поднимаю руку.
        - Как светло, - говорю я со смехом. - Такое чувство, что меня допрашивают.
        - Да? - спрашивает она. - Неужели?
        Но так и не опускает фонарь.
        - Прошу, - я стараюсь сохранять спокойствие, но уже не могу скрыть легкое раздражение - Ифа… свет меня ослепляет. Я ничего не вижу.
        - У нас не так уж много времени, - говорит она, - так что надо побыстрее закончить.
        - Что? - на секунду мне кажется, что у нее ко мне непристойное предложение. Она определенно привлекательна. Я заметил это сегодня утром, в шатре. А еще больше меня привлекала эта скромность - как я уже говорил, в женщинах мне всегда нравилась эта легкая неуверенность. Что она делает с таким жирным муженьком, как Фредди, можно только гадать. Но, в любом случае, у меня сейчас куча дел.
        - Я просто хотела вам кое-что сказать, - продолжает она. - Наверное, надо было рассказать утром, когда вы об этом упомянули. Но тогда мне показалось, что это будет неприлично. Вчерашние водоросли в кровати. Это сделала я.
        - Водоросли? - я уставился на свет, пытаясь понять, о чем она говорит. - Нет-нет. Наверное, это кто-то из моих друзей, потому что…
        - Так вы поступали в «Тревельян» с маленькими мальчиками. Да, я знаю. Я все знаю о «Тревельян». Даже больше, чем хотелось бы.
        - О… но я не понимаю… - Сердце начинает биться в груди быстрее, хотя я не до конца понимаю почему.
        - Я так долго искала вас в интернете, - говорит она. - Но Уильям Слейтер - имя довольно популярное. А потом вышло «Дожить до утра». И там были вы. Фредди сразу же вас узнал. А вы даже формат не поменяли, так ведь? Мы смотрели все серии.
        - Что?..
        - Именно поэтому я так отчаянно пыталась вас сюда зазвать, - продолжает Ифа. - Поэтому предложила непомерную скидку ради упоминания в журнале вашей жены. Я правда думала, что она что-то заподозрит. Но, пожалуй, поэтому вы и сошлись. Она такая напыщенная, верит, что весь мир ей чем-то обязан. Так и не сообразила, что мы с этого ничего не поимеем. Но все же выгода у меня своя есть.
        - И какая же? - я начинаю пятиться назад. Внезапно все становится каким-то подозрительным. Моя правая нога увязает в земле. Я начинаю тонуть. Мы прямо на краю болота. Она будто все спланировала.
        - Я хотела с вами поговорить, - отвечает она. - Вот и все. И лучшего места не найти.
        - Чем посреди бури в кромешной темноте?
        - Вообще-то, мне кажется, что это идеально. Вы не помните маленького мальчика по имени Дарси, Уилл? В «Тревельян»?
        - Дарси? - свет так ярко светит мне в лицо, что я даже думать не могу, черт возьми. - Нет, - отвечаю я. - Что-то не припомню. Дарси. Это вообще мужское имя?
        - А фамилия Модин. Кажется, там вы называли всех по фамилиям.
        Вообще-то, если задуматься, звучит знакомо. Но нет, это же не…
        - Но, разумеется, вы его будете помнить как Одиночку, - говорит она. Модин… Одиночка. Так вы его называли, верно? Видите ли, у меня остались все его письма. Они здесь, со мной, на острове. Только с утра перечитывала. Понимаете, он мне о вас писал. О вас и о Джонатане Бриггсе. Его «друзьях». Я знала, что в этой дружбе нет ничего хорошего, но ничего не сделала. И этот крест я буду нести всю жизнь. Его могила прямо здесь. Там, где мы были счастливы. Но она, разумеется, пустая. Моим родителям нечего было хоронить, но вы это и так знаете.
        - Я… я не понимаю.
        А потом я вспоминаю фотографию девушки-подростка на белом песчаном пляже. Ту, из-за которой мы с Джонно дразнили Одиночку. Сексуальная сестра. Не может быть…
        - У меня нет времени все объяснять, - говорит она. - Хотя мне хотелось бы. Мы бы тогда поговорили. Я всегда хотела лишь поговорить, узнать, почему вы так поступили. Поэтому я так расписывала красивую свадьбу на острове. Я о многом хотела спросить. Боялся ли он? Попытались ли вы его спасти? Фредди сказал, что когда вы вернулись в комнату, то оба казались такими радостными. Как будто это все было обычной шуткой.
        - Фредди?
        - Да, Фредди. А, кажется, вы называли его Жиробасом. Той ночью он один не спал. Думал, что вы придете за ним и заберете на «Выживание». Поэтому он спрятался и притворился спящим, а потом не сказал ни слова, когда вы увели Дарси. Он так себя и не простил. Я пыталась объяснить, что это не его вина. Вы же его забрали. Но ты виноват. Твой друг Джонно хотя бы раскаивается в содеянном.
        - Ифа, - говорю я как можно осторожнее, - я не понимаю. Я не знаю… о чем ты говоришь?
        - Вот только… теперь мне не надо задавать все эти вопросы. Я знаю ответы. Когда я пришла за тобой в пещеру, то получила их все. Разумеется, теперь у меня появились новые. Например, почему ты это сделал? Из-за украденных экзаменов? Этого правда достаточно, чтобы забрать жизнь ребенка? Страх, что все станет известно?
        - Прости, Ифа, но мне правда нужно возвращаться в шатер.
        - Нет, - говорит она.
        Я смеюсь.
        - В каком смысле «нет»? - я использую свой самый уверенный тон. - Слушай, у тебя нет никаких доказательств твоей теории. Потому что их не существует. Я очень соболезную твоей утрате. Не знаю, что ты сейчас задумала. Но что бы это ни было, ничего хорошего из этого не выйдет. Твое слово против моего. Думаю, мы оба знаем, кому поверят. Судя по всем записям, это был несчастный случай.
        - Я знала, что ты так скажешь, - говорит она. - Знала, что так и не признаешься. И знаю, что ты ни о чем не сожалеешь. В конце концов, я же подслушала ваш разговор в пещере. Той ночью ты забрал у меня все. Моя мать тоже будто отправилась на тот свет. А спустя несколько лет папа умер от сердечного приступа, разумеется, все из-за горя.
        «Я ее не боюсь», - напоминаю себе. Она никак меня не контролирует. У меня есть дела несколько поважнее, те, что могут иметь реальные последствия. Она лишь озлобленная, сбитая с толку женщина…
        А потом я замечаю какой-то отблеск. Металл, точно. Во второй ее руке, которая не держит фонарь.
        Сейчас. Джонно. Шафер
        Я не смог его спасти.
        Не надо было вытаскивать нож из его груди, теперь я это понимаю. Наверное, это только усилило кровотечение.
        Я пытался все объяснить, когда они увидели меня во тьме. Феми, Ангусу и Дункану. Но они не стали слушать. Они держали перед собой эти горящие факелы как оружие, словно я был каким-то диким животным. Они все кричали и кричали, чтобы я бросил нож, чтобы я просто ПОЛОЖИЛ ЕГО НА ЗЕМЛЮ, и моя голова разрывалась от шума. Не удалось выговорить ни слова. Я не мог заставить их понять, что это не моя вина. Не мог объяснить.
        Как я посреди шторма отходил от того, что дал мне Пит Рамзи.
        Как погас свет.
        Как я нашел Уилла в темноте. Как я наклонился над ним и увидел торчащий из груди нож, будто он просто оттуда вырос, лезвие вошло так глубоко, что его даже не было видно. Как я тогда понял, что, несмотря на все случившееся, я все еще люблю его. Как я прижал его к себе и плакал.
        Остальные парни окружили меня. И держали как зверя, пока полиция не приплыла на лодке. Я видел по их глазам, что они меня боялись. Знали, что я никогда не вписывался в их компанию.
        И вот полицейские на месте. Они надели на меня наручники. Они меня арестовали. Они отвезли меня обратно на материк. Они отправят меня домой, чтобы судить за убийство лучшего друга.
        Да, я правда думал об этом в пещере. В смысле, об убийстве Уилла. Схватить первый попавшийся камень. И потом наступил момент, когда я правда об этом задумался. Тогда это казалось самым простым решением. Лучшей альтернативой.
        Но я его не убивал. Я это знаю, хотя после той таблетки Пита Рамзи все и покрылось туманом, а некоторые вещи я и вовсе не помню. Меня даже не было в шатре. Как я мог схватить нож? Но полицию, видимо, это не особо заботит.
        По крайней мере, я не считаю себя убийцей.
        Вот только я и есть убийца, так ведь? Тот пацан, много лет назад. В конце концов, именно я его привязал. Уилл подбил меня на это, но сделал все я. И фраза «Я был слишком тупым, чтобы обдумать все последствия» не годится в оправдание, правда?
        Иногда я думаю о том, что видел той ночью перед свадьбой. О той штуке, той фигуре, скорченной в углу моей комнаты. Очевидно, нет никакого смысла о ней кому-то рассказывать. Только представьте: «Да нет, это не я. Мне кажется, на самом деле Уилла заколол огромным хреновым ножом для торта призрак мальчика, которого мы убили. Да, наверное, именно его я видел в своей спальне накануне свадьбы». Звучит неубедительно, как считаете? В любом случае, скорее всего это плод моего воображения. Это имеет хоть какой-то смысл, потому что тот парень живет там уже много лет.
        Наверное, меня уже ждет тюремная камера. Но если подумать, я был в заточении с того самого утра, когда начался прилив. И, может, наконец-то над нами свершилось правосудие за ту страшную вещь, которую мы сотворили. Но я не убивал своего лучшего друга. А это значит, что это сделал кто-то другой.
        Ифа. Свадебный организатор
        Я заношу над ним нож. Фредди я уверяла, что хочу затащить сюда Уилла только для того, чтобы поговорить. И это было правдой, по крайней мере, в начале. Возможно, я передумала из-за того, что услышала в пещере: отсутствие всякого сожаления.
        За одну ночь разрушено четыре жизни. Одна грешная душа в качестве компенсации за одну невинную: вполне честная сделка.
        Я надеюсь, что он увидит лезвие в луче фонаря. На мгновение я хочу, чтобы он - такой золотой мальчик, такой неприкасаемый - почувствовал хоть малую часть того, что наверняка испытывал мой младший брат той ночью, когда лежал на пляже, ожидая прилива. Тот ужас. Я хочу, чтобы этот человек испугался больше, чем когда-либо в своей жизни. Я все еще направляю на него фонарь, на его расширившиеся глаза.
        А потом, за своего младшего братика, я пронзаю Уилла ножом. В самое сердце.
        Я всколыхнула ад.
        Эпилог. Несколькими часами позже. Оливия. Подружка невесты
        Наконец-то ветер затих. Приехала ирландская полиция. Нас всех собрали в шатре, потому что хотели приглядывать одновременно за всеми. Полицейские объяснили, что произошло. Кого они нашли. Мы знаем, что кого-то арестовали, но кого - неизвестно.
        Удивительно, какими тихими могут быть сто пятьдесят человек. Люди сидят за столиками и разговаривают шепотом. Из-за холода и шока некоторые кутаются в термоодеяла, которые издают больше шума, чем голоса, - постоянно шуршат, когда кто-то двигается.
        Я не перемолвилась ни словом ни с одним человеком с того самого момента, когда мы с ним стояли у обрыва. Такое чувство, что меня лишили возможности говорить.
        Несколько месяцев я думала лишь о нем. А теперь мне сообщили, что он мертв. Особой радости от этого я не испытываю. По крайней мере, мне так не кажется. В основном я все еще в ступоре.
        Его убила не я. Но я могла. Я помню, что ощущала в прошлый раз. Когда смотрела, как они с Джулс разрезают торт. И этот нож… Меня осенила мысль. Всего пару секунд. Но она зародилась во мне, я ее чувствовала, она была настолько сильная, что часть меня до сих пор думает: не убила ли я его, а потом просто вычеркнула это из памяти? Я не могу ни на кого смотреть, чтобы никто не увидел отблески этих мыслей на моем лице.
        Я вздрагиваю от неожиданности, когда кто-то опускает руку на мое обнаженное плечо. Поднимаю глаза. Это Джулс, поверх ее свадебного платья наброшено термоодеяло. На ней оно смотрится как часть наряда, как плащ королевы-воительницы. Ее рот сжат в такую тонкую линию так, что губы почти исчезли, глаза блестят. Ее рука крепко сжимает мое плечо.
        - Я знаю, - шепчет она. - О нем… и тебе.
        О боже. Так значит, после всех моих раздумий по поводу того, сказать ей или нет, она в итоге каким-то образом поняла все сама. И она меня ненавидит. Должна ненавидеть. Я это вижу. И знаю, что, когда Джулс принимает решение, его никак не изменить, и неважно, что я теперь скажу.
        Но потом ее лицо меняется, в нем появляется нечто… и я вижу на нем новое выражение.
        - Если бы я знала… - я скорее читаю ее слова по губам, чем слышу их, - если бы я…
        Она осекается и сглатывает. Затем надолго закрывает глаза, а когда открывает снова, я вижу, что в них стоят слезы. Джулс тянется ко мне, я встаю, и мы обнимаемся. Я напрягаюсь, когда чувствую дрожь ее тела. Я понимаю, что она плачет - громко и с завыванием. Не могу вспомнить, когда последний раз видела, как Джулс плачет. Как и не могу вспомнить, когда мы последний раз вот так обнимались. Возможно, никогда. Между нами всегда была какая-то дистанция. Но на какое-то мгновение она исчезла. И вот, посреди всего происходящего - посреди боли и потрясений этой ночи, остаемся только мы вдвоем. Моя сестра и я.
        На следующий день. Ханна. Плюс один
        Мы с Чарли возвращаемся на лодке на материк. Большинство гостей отбыли раньше нас, а семья еще останется там. Я провожаю взглядом остров. Погода уже прояснилась, и на воде играет яркий солнечный свет, но остров пребывает в тени нависшего над ним облака. Кажется, будто оно затаилось и, как огромный черный зверь, выжидает удачного момента для нападения. Я отворачиваюсь.
        На этот раз меня не волнует качка. Приступ тошноты - просто ничто по сравнению с душой, вывернутой наизнанку, которая так и не оправилась со вчерашнего вечера, когда я узнала, что именно Уилл довел мою сестру до самоубийства.
        Я думаю о том, как прижималась к Чарли, когда мы плыли к острову меньше сорока восьми часов назад, как мы смеялись, несмотря на то, что я чувствовала себя просто отвратительно. Мне больно это вспоминать
        Мы с Чарли практически не разговаривали. Даже не смотрели друг на друга. Думаю, мы оба окунулись в воспоминания о нашем последнем разговоре, до того как все случилось. И мне кажется, даже если бы я захотела, у меня все равно нет сейчас сил на разговоры. Я разбита как физически, так и морально… слишком устала, чтобы даже начать обдумывать ситуацию, чтобы понять, что я чувствую. Разумеется, прошлой ночью никто не спал, но дело не только в этом.
        Конечно же, дома нам придется столкнуться с последствиями произошедшего. Когда мы вернемся к реальности, нам нужно будет понять, сможем ли мы склеить то, что было разбито в эти выходные. А разрушено было многое.
        И все же среди этих осколков склеилось нечто новое. Я нашла недостающий кусочек паззла. Его нельзя назвать завершающим, потому что эта рана никогда не затянется. Я злюсь, что у меня не было шанса встретиться с ним лицом к лицу. Но я получила ответ на вопрос, которым задавалась с тех пор, как умерла Элис. И можно сказать, что убийца Уилла отомстил и за мою сестру. Я сожалею лишь о том, что упустила возможность лично вонзить в него нож.
        Благодарности
        Моему редактору Ким Янг и Шарлотте Брэббин: эту книгу можно считать совместной работой, поэтому мне бы хотелось, чтобы ваши имена тоже были на обложке. Спасибо вам за то, что всегда помогали мне писать как можно лучше, и за вашу непоколебимую веру в меня и мое творчество с самого начала, сквозь множество книг и жанров. Ведь это так редко случается.
        Моему удивительному агенту, Кэт Саммерхейз: какое же путешествие мы вместе проделали! Спасибо за то, что ты трудилась так, как никто другой (кроме вышеуказанных имен!), и за то, что защищала меня и мои книги при любой возможности. А еще спасибо за то, что ты такая веселая.
        Кейт Элтон и Чарли Редмэйну: спасибо вам за бесконечную поддержку и за веру в меня и мое творчество.
        Люку Спиду: удивительному киноагенту и прекрасному человеку. Спасибо за твои советы и мудрость.
        Джен Харлоу: самому чудесному, болтливому и страстному пресс-агенту, на которого только может надеяться автор. Спасибо за весь этот тяжелый труд и изобретательность, а также за то, что ты такой замечательный попутчик!
        Эбби Салтер: спасибо за это чудо маркетинга - я постоянно удивляюсь твоим творчеству и нововведениям и с нетерпением жду, что же дальше ты сделаешь со «Списком гостей».
        Иззи Коберн: мне так нравится, что мы работаем вместе! Две успешные девчонки из Слиндона. Спасибо за то, что ты такая замечательная.
        Патрисии Маквей: спасибо, что ты так страстно поддерживала мои книги в Ирландии. Надеюсь, у нас будет еще много приключений на Изумрудном острове!
        Клэр Уорд: я в восторге от твоей способности передать всю суть книги в дизайне обложки с такой потрясающей простотой. Ты настоящий художник.
        Фионнуле Барретт: спасибо, что точно знаешь, как будут звучать все голоса в «Списке гостей», и даже лучше, чем я сама! И спасибо тебе и твоей семье за то, что проверили мой ирландский язык!
        Команде мечты в HarperCollins: Роджеру Казалет, Грейс Дент, Элис Гомер, Деймону Грини, Шарлотте Кросс, Лоре Дейли и Клиффу Уэббу.
        Кэти Макгоуэн и Каллуму Моллисону: спасибо, что нашли моим книгам дома по всему миру!
        Шейле Кроули: большое спасибо за твою поддержку. Ты удивительная.
        Сайле Эдвардс и Анне Вегелин: спасибо за вашу тяжелую работу и за то, что загнали в угол этого совсем-не-организованного автора!
        Waterstones и Waterstones booksellers за вашу страсть, продажу книг и сногсшибательную демонстрацию в своих магазинах. Особенно спасибо Энджи Кроуфорд, шотландскому менеджеру и самому прекрасному экскурсоводу по Шотландии - я так благодарна, что ты подарила мне столько своего свободного времени и поддержки.
        Всем независимым книжным магазинам, которые устраивали мероприятия и сами продавали мою книгу и которые так любят письменное творчество и создают необыкновенные и уютные пространства, в которых можно его открыть.
        Райану Табриди: за то, что нашел время прочитать «Список гостей» и так по-доброму о нем отозвался.
        Всем читателям, которые ознакомились с этой книгой и сказали, что она вам понравилась, - независимо от того, нашли ли вы ее через Netgalley, получили по почте или купили в книжном магазине. Я люблю с вами общаться - передать не могу, сколько радости приносят мне ваши сообщения.
        Моим родителям: за вашу гордость и любовь. За то, что вы так хорошо заботились обо мне, когда мне это было нужно. И за то, что всегда, с самого начала поощряли меня делать то, что я люблю больше всего.
        Кейт и Максу, Робби и Шарлотте: спасибо, что делаете жизнь такой веселой, а также за все ваши ободрения.
        Лиз, Питу, Дому, Джен, Анне, Еве, Себу и Дэну: спасибо за вашу любовь и поддержку, за распространение информации о книге и участие в процессе, а также за нарисованные от руки открытки!
        Моим ирландским и английским кузенам, Фоли и Алленам, и особенно (но без какого-то порядка) Венди, Биг О., Уиллу, Оливеру, Лиззи, Фредди, Джорджу, Мартину, Джеки, Джесс, Майку, Чарли, Тинки, Говарду, Джейн, Инес, Изабель, Полу, Ине, Лайаму, Филиппу, Дженнифер, Чарльзу, Эйлин и Ивану.
        И последнему по счету, но точно не по значению… Алу: моему первому читателю. Спасибо за все, что ты делаешь, за бесконечную поддержку и одобрение, за готовность шесть часов ехать на машине, обдумывая новую идею для книги, за спасение от безнадежных тупиков сюжета и за то, что проводишь целые выходные за чтением моих черновиков. Эта книга не вышла бы без тебя.
        notes
        Примечания
        1
        Если небесных богов не склоню, Ахеронт всколыхну я (лат). Вергилий «Энеида», пер. С. Ошерова.