Человек из Скотланд-Ярда
Томас Ханшеу


Гамильтон КликКлуб классического детектива
        Томас Ханшеу родился в Бруклине в 1857 году. С 16 лет играл в театре, сначала второстепенные роли, позже – главные. В 1892 году вместе с семьей переехал в Великобританию. Известность Томасу Ханшеу как автору принесла серия книг о «человеке с тысячью лиц» Гамильтоне Клике (к этой серии принадлежит и представленный нами роман «Человек из Скотланд-Ярда»), впервые появившемся в рассказах в 1895 году.




        Томас Ханшеу
        Человек из Скотланд-Ярда


        © ИД «Флюид ФриФлай», 2019



        Человек из Скотланд-Ярда







        Пролог. Поиски человека, который исчез

        ГОСПОДИН МАВЕРИК НЭРКОМ, суперинтендант Скотланд-Ярда, отбросил в сторону газету, которую читал, и развернулся в своем крутящемся кресле, насторожившись, как терьер, который учуял крысу.
        Он знал хорошо, что предвещали шаги в коридоре, ведущем к его кабинету. Его посыльный наконец возвращался.
        «Отлично!»
        Теперь он займется реальными вопросами, вместо того чтобы копаться в горах насмешек придирчивых критиков и колкостей фанатичных репортеров, которые, казалось, решили, что Скотланд-Ярд, как и все силы правопорядка, вместе взятые, – скопище кретинов, раз каждый злодей в Лондоне не был призван к ответу и не все гнусные тайны трущоб раскрыты.
        «Шайка бездельников! Поручить бы этим горлопанам расследование, чтоб на собственной шкуре оценили, насколько проста работа полиции! Раз они такие умные, посидели бы до двух часов ночи в кабинете, пытаясь сложить фрагменты головоломки, в поисках убийцы, которого никто не видел. Да и кто убивал способом, который ни медицинская наука, ни юридический опыт не могли идентифицировать. Черт их всех побери…»
        Дверь открылась и закрылась, и сержант уголовной полиции Петри шагнул в кабинет, снял шлем и застыл по стойке «смирно».
        – Ну что там? – прорычал офицер, нервно постукивая пальцами по столу. – Говори! Это была ложная тревога или нет?
        – Нет, сэр. Дела еще хуже, чем нам сообщили. Все оказалось много страшнее…
        – Боже! Вы имеете в виду… Он мертв?
        – Да, сэр. Мертв как Юлий Цезарь. Умер за двадцать минут до моего прибытия, – последовали громкий щелчок пальцев и резкое движение руки. – Так же, как другие, сэр. И никаких следов того, что вызвало смерть. Это пятый подобный случай, шеф! Никаких следов! Газеты опубликуют отчеты завтра.
        – Отчеты? Они теперь считают нас совершенно беспомощными? – тут Нэрком всплеснул руками и рассмеялся безрадостным, нервным смехом. – Они могут вылить на нас еще больше помоев, разве нет? Повесить на нас еще больше собак? Выставить нас еще большими идиотами?.. Отнюдь не лучшее утешение для замученного жизнью налогоплательщика – узнать, что в любой момент, в любой час дня и ночи его может прикончить неизвестный злодей и что начальники учреждения, которое охраняет его покой за его же счет, способны сообщить его безутешной семье только: «Вот это да! Ну, ничего себе!» В городе воцарилась атмосфера чрезвычайного замешательства. Теперь мы должны доказать, что эффективность нашей уголовной полиции достаточно высока, чтобы не служить объектом издевательских фельетонов. И все это валится на мою голову, день за днем!.. Как будто я проклят, как будто все эти неудачи только того и ждали, пока я займу это кресло. И никакого внимания ошеломительному успеху прошлых шести лет. Ни единого слова о том, как полицейские управления других стран завидовали и жаждали обучиться нашим методам. Два месяца неудач, и все
забыто! Господи, Гарри! Я готов обратиться к самому дьяволу, лишь бы заставить этих газетных писак взять свои слова обратно!
        – Так почему вы не сделаете так, сэр? – тут Петри понизил голос на тон или два и настороженно осмотрелся по сторонам. Лишь убедившись в отсутствии посторонних, что в этих стенах само по себе было невозможно, он набрался храбрости заговорить вслух. – Бесполезно отрицать факты, господин Нэрком, что он не был одним из нас – одним из штатных сотрудников, я имею в виду, – тот парень, кто тянул на себе нашу контору в последние годы. Я имею в виду Клика, сэр. Вы знаете это, и я это знаю. Не знаю, в ссоре вы с ним, или же он отправился на выполнение сугубо секретной миссии, которая мешает ему заниматься текущими вопросами Скотланд-Ярда. Но если это не так, послушайте моего совета, сэр: немедленно вызовите его и поручите ему это расследование.
        – Прекратите нести вздор! Вы думаете, что я ждал бы до сих пор, если бы мог что-то сделать? Поручить Клику это расследование! Как, забери мою душу дьявол, я могу сделать это, если я не знаю, где его искать? Он исчез вскоре после случая с Лапой Пантеры, шесть месяцев назад. Бросил свое жилье, дал расчет домработнице, уволил своего ассистента, Доллопса, и уехал, господь знает куда и почему, – прорычал Нэрком.
        – Ого! Так вот почему о нем ни слуху ни духу в нашей конторе? А я-то все это время пытался понять, в чем дело! Клик исчез, а? Ну, хорошо! Вы не думаете, что он мог вернуться к своему старому ремеслу? Вновь стал неуловимым взломщиком?
        – Нет, это исключено. Никогда не стоит ждать предательства от этого парня, Джеймс! Он полностью перековался. В последний раз, когда я видел его, он делал покупки с мисс Элизой Лорн – девушкой, которая вскружила ему голову. И судя по их взглядам друг на друга, я полагал… Хорошо, не важно! Это не имеет никакого отношения к нашим делам. Кроме того, я уверен, что если бы они собирались под венец, госпожа Нэрком и я были бы приглашены. Все, что Клик сказал мне перед тем, как исчезнуть, сводилось к тому, что он собрался отдохнуть. Он не сказал, почему, и он не сказал, где. Я проклинаю себя за то, что не спросил его об этом… Я проклинаю себя за это с тех пор, как той чертовке-француженке удалось сорваться с крючка и слинять.
        – Имеете в виду ту девку, которую мы взяли в доме на Рогэмптон вместе с бароном Моравии? Да, ту историю с «Серебряной ловушкой»… Марго, королеву апашей[1 - Апаши (фр. Les Apaches) – криминальная субкультура в Париже, столице Франции, существовавшая в конце XIX – начале XX веков. Получили свое название в честь индейцев апачей, так как якобы не уступали им в жестокости и «дикости».Апаши орудовали в основном в Бельвиле, Бастилии, Монмартре, но также и в других районах Парижа. Многие апаши были вооружены особыми револьверами «Апаш», рукоятки которых представляли собой кастеты, а под барабанами прикреплялись складные ножи. Основными видами преступлений, совершаемых апашами, были грабежи уличных прохожих, чаще всего представителей среднего класса, и погромы финансовых и развлекательных учреждений. Возраст большинства бандитов не превышал 20 лет. Для апашей было характерно наличие большого количества специальных атрибутов, по которым они могли распознать друг друга в толпе или при разговоре: особая одежда (например, красные пояса, «мятые» рубашки и жёлтые сапоги), выразительные жесты, особые
татуировки.Банды апашей были разгромлены парижской полицией к началу 1910-х годов (прим. переводчика).]. Вроде бы вы называли ее именно так.
        – Потому что это она и была! Я уверен в этом на все сто. Я никогда не видел ее до той ночи, это верно, но Клик сказал мне, что это – Марго… И кто может знать это лучше, чем Клик, если она была его дамой и сообщницей? Но это – один из чертовых недостатков британской юстиции. У нас слово жулика имеет тот же вес, что и слово офицера, если оно не опровергнуто фактическим доказательством… Та женщина привела дюжину свидетелей, чтобы доказать, что она почтенная австрийская дама, находящаяся в гостях у своего сына в Англии. То, что машина, в которой она приехала, сломалась примерно за час до нашего прибытия в дом на Рогэмптоне, и что та дама была просто приглашена в дом и ждала, пока ее шофер занимался ремонтом… Конечно, шофер был представлен суду, как и хозяин гаража, в котором ремонтировали злосчастный драндулет; так что, когда арестованный моравиец признался, что так все и было, у суда не осталось вопросов. Я не мог удостоверить ее личность, а Клик, который мог, пропадал. Господь знает, где его носило. Тогда добросердечный судья отпустил женщину под залог, передал ее в руки адвокатов, ожидая, пока мы
не найдем кого-нибудь из Парижа, чтобы идентифицировать ее. Но едва лисица была освобождена, ее и след простыл! Ни один человек в Англии больше ее не видал. Если б мне перекинуться хотя бы словом с Кликом, ей было бы не сорваться. Но его куда-то черти унесли!
        – Думаю, нам не стоит убиваться и ломать голову по поводу бегства этой дамочки, – вздохнул Петри, поглаживая подбородок. – Она свалила назад в Париж, и я думаю, сэр, забилась там в нору, как любая лиса. Я слышал, что французские детективы столь же жаждут взять ее за жабры, как и мы, но она – дамочка скользкая, как угорь. Никому еще не удалось ее изловить. Можно сто раз увидеть ее, но так и не узнать, кто она на самом деле.
        – Точно! Даже Клик не знает ничего о том, кто она на самом деле. Он признавался в этом мне. Да, я тоже считаю, что она действительно вернулась в Париж. Это для нее самое безопасное место. И для нее и ее шайки там раздолье. Прямо-таки город мечты!
        – Да, сэр. Король Ульрик Моравский[2 - Моравия, государство, существовавшее на юго-востоке Чешской республики. В 1918 году вошло в состав Чехословакии (прим. редактора).] сейчас там, как гость республики. Забавное время для короля, не правда ли, посещать другую страну, когда революция на носу в его собственной стране? Не зная много об обычаях королей, шеф, рискну заметить, что я на его месте занялся бы наведением порядка дома.
        – Дипломатия, Петри, дипломатия! Их величество нашел безопасное местечко. Слухом земля полнится, что принц Как-Его-Там, сын и наследник покойной королевы Кармы, не только все еще жив, но и здравствует и в течение текущего года тайно посетил Моравию лично. Газеты пишут, что даже непреклонный старый роялист, граф Ирма, вовлечен в революционное движение и что, согласно распоряжению короля, он был арестован и заключен в тюрьму в форте Сулберга, за подготовку мятежа. Добрый старый Джонни… Надеюсь, что его не рискнут тронуть. Он был в Англии не так давно. Прибыл, чтобы проконсультироваться с Кликом по поводу потерянного жемчуга. Не хочу думать, что ему что-то угрожает. Надеюсь, он выйдет сухим из воды; но если нет… В общем, нам сейчас не до международной политики… У нас есть неуловимый серийный убийца и свора бешеных газетчиков. Ну что за черт! Почему я не знаю, где прохлаждается этот мерзкий Клик!
        – Разве вы не можете найти кого-то, кто подскажет, где Клик, сэр? Какой-нибудь знакомый… кто-то, кто видел его или, возможно, получил известие от него?
        – Только не надо этих песен! – хмыкнул Нэрком коротко, иронично. – Друзья! Какие друзья были у него, кроме меня? Кто знает его лучше, чем я? А что знаю о нем я? Ни-че-го! Ни его происхождения, ни его настоящего имени. Только то, что он принял решение назвать себя Гамильтоном Кликом и бороться за торжество Закона столь же же яростно и самоотверженно, как когда-то он боролся против него. И где я найду человека, который бы «видел» его, как вы предлагаете… Или знал бы его, учитывая его уникальный дар перевоплощения? Вы никогда не видели его реальное лицо – никогда за всю вашу жизнь. Я тоже никогда не видел его, даже встречаясь с ним на улице, не узнавал его, даже если смотрел ему в глаза. Но он прилетал пулей, если знал, что он нужен мне! Только где он?
        Воображение никогда не было одной из сильных сторон Петри. Его разум всегда передпочитал наезженные дорожки. И сейчас он нашел подходящую колею.
        – Почему бы вам не дать объявление? Поместите личное объявление в утренние газеты, сэр. Клик, несомненно, читает новости каждый день и неизбежно прочтет ваше послание. А если даже нет, до него дойдут слухи о том, что вы его ищете.
        Нэрком внимательно посмотрел на Петри.
        Предложение сержанта было тривиальным до пошлости, обычным, что даже не пришло в голову суперинтенданту! Связаться с Кликом через колонку для найма посудомоек и признаний в любви прыщавых подростков! Сама возмутительность этой идеи была гарантией успеха!
        – Джеймс, я полагаю, что в вашей идее что-то есть! – воскликнул он. – Если даже поползут слухи…. Хотя это не имеет значения, главное, чтобы он вышел на связь, чтобы узнал, что нужен мне! Звоните в «Дэйли мэйл», пока я пишу объявление. Скажите им, что это срочно, в утренний выпуск. Я передам текст им по линии сам, через минуту.
        Нэрком склонился над столом, обмакнул ручку в чернильницу и принялся писать с такой поспешностью, что закончил прежде, чем Петри успел сказать в трубку:
        – Да… Это Скотланд-Ярд. Оставайтесь на линии, пожалуйста… Старший офицер Нэрком хочет говорить с вами…
        Просьбы Скотланд-Ярда в любом случае рассматриваются с уважением и любезностью даже чудовищами пера ежедневной прессы.
        Таким образом, дело было улажено, невзирая на поздний час, и утром полдюжины газет украсились выделенным объявлением в рамке:


        Клик, где вы? Срочно объявитесь. Это крайне важно.
    Нэрком.

        Ожидаемое случилось, а неожиданное последовало за ним по пятам…
        Ежедневная пресса, публикуя полный отчет о последних дополнениях к уже длинному списку таинственных убийств, которые в течение двух недель подряд наводили ужас на общество, надрывалась от гневных криков и захлебывалась слюной, так что сама газетная бумага пожелтела от стыда.
        Дневной и вечерний выпуски были еще хуже – между завтраком и обедом еще один человек пал жертвой таинственного убийцы, и газеты раздували панику, разносили ее из конца в конец Лондона.


        Система уголовной полиции страны сгнила на корню!
        Правительство должно немедленно вмешаться!
        Это национальный позор, когда самый передовой город цивилизованного мира вынужден трястись от страха, а убийца гуляет на свободе! Может ли быть что-то ужаснее?

        Как оказалось – могло!
        Вечерние выпуски газет сообщили об этом раньше, чем об этом узнал сам Скотланд-Ярд. Это было напечатано огромными буквами на первой полосе всех центральных газет:


        ЛОНДОН ВО ВЛАСТИ УЖАСА
        КРОВАВОЕ ЗЛОДЕЯНИЕ НА КЛАРДЖЕС-СТРИТ
        ЗЛОДЕИ ПЕРЕШЛИ К ДИНАМИТУ!

        Кларджес-стрит!
        Старая улица тех «волшебных» прежних времен Клика, времен тайны Красного Лимузина и других успешно раскрытых зловещих тайн!
        Нэрком схватил вечернюю сводку происшествий по городу и начал читать, затаив дыхание.
        Это был обычный шифрованный отчет штаб-квартиры, и расшифровка гласила:


        16:28
        Попытка теракта, предпринята неизвестными лицами. Взорван дом на Кларджес-стрит, Пикадилли. Есть жертвы. Три человека получили ранения. Двое убиты. Никаких следов злоумышленников. Квартиросъемщики – семья из Эссекса. Въехали два дня назад. Дом в течение многих месяцев ранее пустовал. Ранее был занят отставным моряком, капитаном Горацио Бербэджем, который…

        Нэрком не стал читать дальше. Он отбросил отчет в сторону и рухнул в кресло, не то плача, не то смеясь.
        – Теперь я знаю, почему он смылся! Старый добрый Клик! Запуганный старый Клик! – бормотал он. Внезапно он остановился, как будто некто невидимый схватил его за горло, но уже в следующий миг вскочил на ноги и начал мерить шагами комнату. Его лицо побагровело. Если бы он выражал свои мысли вслух, то они звучали бы так:
        «Это дело рук команды Марго, конечно же. И Клик, должно быть, предположил, что они планируют что-то вроде этого. Если бы он остановился там, после Серебряного дела… или молодчики Марго, или моравийцы его без сомнения достали бы. И те, и другие висели у Клика на хвосте постоянно. Интересно, почему? Что за чертовщина, если подумать, могла заставить премьер-министра Моравии заинтересоваться делами бывшего взломщика? Боже! А ведь порой дела Марго затрагивают интересы высшего общества! Премьер-министр Моравии! И тому пришлось наплевать на пятнадцать лет, потраченных на то, чтобы поймать Марго и позволить ей ускользнуть! Выиграть и… упустить ее, ради того, чтобы попытаться поймать одного бывшего преступника. Интересно, когда и как Клик успел нажить себе врага в ее лице? Или он просто заметал следы, обеспокоенный тем, чтобы о нем ничего не узнал никто из его криминального прошлого? Хитрый Клик опять обыграл всех… Но теперь он может спокойно заняться таинственным убийцей, терроризирующим Лондон, теперь, когда это дело на Кларджес-стрит закончено! Старый добрый Клик! Он опять обыграл всех! Возвращайся же,
чертяка! Когда же ты выйдешь из подполья, старина, и к нам вернутся старые добрые времена?»
        Взгляд офицера упал на телефон. Он замер, прекратив ходить из угла в угол, и на лице его появилась довольная улыбка.
        – Сейчас ты зазвонишь, дружок, – оптимистично сказал он, обращаясь к телефону. – Я знаю Клика, он не станет медлить! Теперь он примчится пулей. Я скоро услышу его, Джеймс! Несомненно.
        И надо сказать, его оптимистические ожидания блестяще оправдались. Но совсем не так, как он ожидал…


        БЫЛА УЖЕ ПОЛОВИНА восьмого, когда в дверь кабинета суперинтенданта постучали, затем она открылась, и в кабинет заглянул секретарь.
        – Человек, желающий говорить с вами, сэр, конфиденциально, – объявил он. – Говорит, что он по объявлению в утренней газете.
        – Пустите его! Давайте его сюда немедленно! – взволнованно воскликнул Нэрком. – Давайте его сюда; и не впускайте никого больше, пока я не освобожусь.
        Затем, как только швейцар вышел, полицейский пересек комнату, задернул тяжелые шторы, включил электрическое освещение, приставил к своему столу еще одно вращающееся кресло, раскрасневшись, выдвинул ящик стола и достал коробку с любимыми папиросами Клика, которая ждала своего часа в течение многих недель.
        Дверь кабинета стремительно открылась и вновь захлопнулась, прежде чем крышка коробки успела открыться, и в кабинет скользнул помощник Клика – Доллопс.
        – Привет!.. Он прислал тебя, мартышка? – весело спросил Нэрком, увидев мальчишку. – Я знал, что я услышу о нем сегодня, знал! Он послал тебя ко мне? Он приедет сам или хочет, чтобы я приехал к нему? Ну, говори же, и… Господи! Что с тобой? Что случилось? Что-то не так?
        Лицо Доллопса помрачнело, глаза мальчишки наполнило безнадежное отчаяние.
        – Сэр… – он шагнул навстречу Нэркому и начал тараторить, словно запыхавшийся бегун: – Сэр, это не правда? Это ведь розыгрыш, шутка, хитрый план, и сейчас вы скажете мне, что пошутили? Вы же не хотите сказать, что это правда, сэр, не так ли? Неужели вы тоже не знаете?
        – Не знаю? Не знаю что?
        – Где он… Что с ним? Господин Клик, мой хозяин, сэр. Я решил, что вы должны знать, раз разместили это объявление… Потому я и пришел, сэр… Я бы не пришел, но увидел это объявление и забеспокоился… Неужели вы хотите сказать, что не знаете, где он, и даже не видели его?
        – Нет, не видел. Господи! Разве ты не знаешь, где он сейчас?
        – Нет, сэр. Я не видел его ни разу, ни единым глазом, с тех пор как он отослал меня к морю, полгода назад. Все, что он сказал мне, когда мы расставались, когда я уезжал, было то, что мисс Лорни ненадолго уедет в Индию, к капитану и госпоже Оксли – леди Чепстоу, что он какое-то время перекантуется один, и я не должен волноваться. С того часа я не видал его ни разу, сэр.
        – И не получал известий от него? – спросил Нэрком мрачным тоном, сжав рукой спинку кресла, на которую опирался.
        – Да, сэр. Были письма, а то я сбежал бы оттуда, если бы я не получал их. Или скорее две записки. Первая с распоряжениями и приказами, что мне делать на новом месте, он прислал мне ее из-за Канала четыре недели назад. Вторая, в прошлую пятницу, сэр, когда он написал мне то, из-за чего я места себе не нахожу, с тех пор как я услышал в Чаринг-Кросс о взрыве на Кларджес-стрит, сэр.
        – И что было в той, второй, записке?
        – Да ведь, сэр, он написал, что будет там. Он вспомнил о бумагах, которые оставил, а точнее, забыл в своем старом логове, и написал, что заберет ключ и побывает в старом доме Кларджес-стрит по пути домой. Сообщил, что прибудет в Англию или вчера во второй половине дня, или сегодня, сэр. Он обещал мне телеграфировать из Дувра, сразу как прибудет туда. И он не сделал этого! Не знаю, жив ли он!
        – Боже! – Нэрком вскочил, словно ужаленный, с побледневшим лицом, искаженным в приступе паники.
        – Он никогда не делал так раньше, клянусь! – залопотал Доллопс в ужасе. – У меня никогда не было счастья в жизни, а теперь вот этот ужас. Он, без сомнения, отправился туда, и если он был там…
        Если Доллопс и хотел сказать больше, резкий сигнал звонка не дал ему этого сделать. Нэрком нажимал на кнопку с остервенением. Грозный звон наполнил коридоры. И в ответ на звонок в коридорах загрохотали сапоги.
        И вот уже Леннард, шофер, возник на пороге, словно чертик из коробочки.
        – Подайте лимузин… Быстро! К месту взрыва на Кларджес-стрит сначала, а если тела жертв уже увезли, то в морг без задержки, – приказал Нэрком.
        Он заскочил в гардероб, схватил шляпу и пальто и помчался из кабинета, словно спасаясь от пожара.
        – Быстрее! – крикнул он Доллопсу, ураганом вырвавшись в коридор.
        – Если он был в доме! Если они заполучили его после всего… Быстрей! Быстрей!
        Доллопс мчался следом. Две минуты спустя красный лимузин вылетел на шоссе и принялся пожирать расстояние между Скотланд-Ярдом и Кларджес-стрит, поглощая по миле в минуту.


        ПРИБЫВ НА МЕСТО происшествия, они выяснили, что останки – буквально «останки», так как несчастных разорвало на кусочки, – были, действительно, отправлены в морг. Нэрком и Доллопс поспешили туда, почти не в силах скрыть волнение. Останки обоих мужчин были страшно искалечены, опознание по лицам казалось решительно невозможным. Вся надежда была на Доллопса, который мог знать какие-нибудь отличительные признаки, особые приметы Клика. Поэтому Нэрком ощутил постыдную радость, неуместную в этой обители смерти, когда молодой человек заявил:
        – Сэр, независимо от того, что случилось с Кликом, слава богу, его здесь нет!
        – Значит, они до него не добрались! – воскликнул Нэрком, впервые за несколько часов улыбнувшись. – Однако нет никаких сомнений в том, что преступники стремились прикончить его, а люди, которые пострадали, погибли, в сущности, совершенно случайно, войдя в заминированный дом. Несомненно, человек или люди, которые подложили или бросили бомбу, знали Клика и то, что он жил там, как капитан Бербэдж. Марго знала об этом, знала, что дом все еще занят, но не знала, что Клик уехал!
        – Марго!
        Это имя вытащило на белый свет потаенные страхи Доллопса. Он обернулся к Нэркому, который стоял, нервно теребя свой рукав.
        – И логово Марго в Париже… Сэр, разве я не сказал вам, черт меня побери, что Клик писал мне именно из Парижа?
        – Что! Из Парижа?
        – Да, сэр. Он не сказал, откуда именно, из какой части города. Не знаю, но он был там, так или иначе… Послушайте меня, сэр. Они все там – моравийцы и Марго. Вы знаете, что у обеих шаек есть свой зуб на него. Я не знаю, знают ли моравийцы про него, сэр… Он же никогда ничего лишнего никому не говорит. Я не исключение, но, вероятно, обе шайки гоняются за ним, с тех пор как он отправился за пропавшим жемчугом!.. Боже! – голос юноши поднялся почти до визга. – Если одна шайка не смогла его достать, это может получиться у другой, и… сэр… апаши уже в Лондоне, я видел их сегодня вечером… Я уверен!.. Я видел их.
        – Видел их? Когда? Где?
        – На вокзале Чаринг-Кросс, сэр, перед тем как пошел к вам, прикиньте! Поскольку у меня не было телеграммы от Клика, я начал нервничать, поперся на вокзал, на удачу, надеясь встретить его с поезда. И там я видел, как они, апаши, сэр, шляются вокруг платформы, с которой отходит девятичасовой поезд на Дувр. Я сразу их узнал по походке, по шмоткам, по прическам. Переговариваясь и смеясь, они так и зыркали глазами, как будто ждали кого-то, и они собирались к себе, на материк, потому что билеты на пароход у них были воткнуты за ленты шляп. Один из них купил газету, увидел в ней что-то и давай пальцем тыкать. Остальные подбежали… Смотрят… Рожи у всех, как у котов, которые сметаны объелись. Я выждал минуту и тоже газету купил, глянуть, на что они так возбудились. Сэр, это было ваше объявление для Клика. Я тут же побежал ловить такси, поехал к вам, сэр, и тут как раз мимо меня бежит газетчик и орет о взрыве; а потом, сэр, у меня крыша поехала…


        ОНИ СТОЯЛИ НА тротуаре, возле лимузина, когда мальчишка произнес последние слова. Тут Нэрком, не теряя ни секунды, кинулся к машине, приказав водителю:
        – На вокзал Чаринг-Кросс, с такой скоростью, до какой можно разогнать этот драндулет! Последний поезд к ночному рейсу парохода уезжает около девяти. Нам надо успеть, даже если машина развалится ко всем чертям! – чуть ли не кричал он.
        – Будет сделано! Полторы минуты! – отозвался Леннард, бросив взгляд на циферблат часов на панели управления. И едва пассажиры взгромоздились в машину, он завел мотор, отжал сцепление, а затем рванул вперед, дав «полный газ».
        Но даже лучший из двигателей не может сделать невозможное возможным. Ворота на перрон оказались закрыты, сигнал семафора вниз, поезд уже отходил, когда они добрались до станции, и даже мандат суперинтенданта не мог остановить поезд.
        – Много у нас бензина? – Нэрком обернулся к Леннарду.
        – Много, сэр.
        – Хорошо… Идем на обгон! Судно выходит из Дувра в одиннадцать. Я должен успеть. Ясно?
        – Да, сэр. Но вы можете телеграфировать и задержать отправление судна.
        – Ни в коем случае! Корабль должен отплыть вовремя. Я должен подняться на борт, не будучи замеченным, без сопровождения, не вызывая подозрений. Обгоните этот поезд… Вы слышите меня? Быстрее! Я хочу добраться туда и подняться на борт, на судно, прежде, чем те, кому я сажусь на хвост. Вы хотите знать, зачем все это? Если так, сообщаю: господин Клик в Париже, и он в опасности!
        – Господин Клик в опасности? Господи! Едем же быстрее, сэр, летим! Мы обгоним этот поезд, даже если я снесу машиной весь порт! Просто позвольте мне добраться до шоссе, и я покажу вам «Формулу-1»!
        И он показал… Едва город остался у них за спиной, водитель надел защитные очки, надвинул на глаза кепку и склонился к рулю.
        – Ради Клика… пожалуйста… – шепнул он автомобилю, как будто это был человек. – Не подведи, машинка! Давай! Вперед! Быстрей, лисичка! Быстрее!
        С диким ревом и грохотом автомобиль рванулся вперед, как будто все бури вселенной вселились под капот, и дикая гонка к побережью началась.
        – Пригнись. Уцепись за что-нибудь подходящее и пригнись, – приказал полицейский Доллопсу. – Мы не можем рисковать тем, что кто-нибудь узнает в тебе парня, который сегодня вечером болтался вокруг станции. Бог знает куда нас выведет этот путь, но если он приведет к Клику, я готов мчаться на край и за край света! – Затем, перекрикивая рев мотора, он закричал водителю: – Быстрее, Леннард, быстрее! Жми на полный! Давай! Мы должны обогнать этот поезд!
        Они обогнали поезд. Свет фар локомотива даже еще не показался вдали, когда яркий отблеск луны на водах Канала вспыхнул в темноте перед ними. Еще не было слышно ни звука приближающегося поезда, когда несколько минут спустя лимузин повернул вниз по склону и остановился в двух шагах от входа на причал, возле которого темная масса парохода мерно качалась на волнах.
        – Славная машинка, не правда ли, сэр, – сказал Леннард, посмеиваясь, открывая дверь Нэркома и помогая ему выйти. – Но дальше лучше пешком. Там, рядом с трапом, стоит парень, и он, кажется, интересуется нами, пялится на нас, как баран. Выпрыгнул как чертик из табакерки и спустился по трапу, как только услышал, что мы приближаемся. Лучше дойти пешком, сэр, и сделайте вид, что платите мне, как будто я общественное такси. Что мне делать? Остановиться здесь до утра?
        – Да. Поставьте машину в муниципальный гараж; и если я не вернусь на первом пароходе, вернитесь в город. И пусть кто-нибудь доложит в Скотланд-Ярд. Сообщит им, куда я уехал. Давай, Доллопс, идем!
        Мгновение спустя лимузин скрылся в темноте и исчез, а парочка англичан, направившихся на выходные в Европу, спустилась по длинному пирсу между мерцающими фонарями к пароходу. Но задолго до того, как они добрались до судна, фигура на трапе – высокий человек с выправкой профессионального военного – покинула свой пост, как будто, когда они приблизились, свет позволил ему увидеть, кем они были, он потерял всякий интерес к ним и их действиям. Нэрком бросил на незнакомца взгляд краем глаза, когда они поднялись по трапу, поднялись на борт судна, и краткого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедить сыщика в двух вещах: во-первых, этот человек был не только поразительно красив, но и был окружен своего рода аурой воспитанности, которая говорила о культуре, происхождении и положении в обществе; во-вторых, он был иностранцем со светлыми волосами и слегка сгорбленным носом, что было характерно для моравийцев.
        Вместе с Доллопсом Нэрком пробрался на корму, нависшую над темной, спокойной водой, туда, где свет был не слишком ярким, и примостился там, внимательно наблюдая происходящее на палубе.
        Французский матрос проходил мимо. Нэрком остановил морячка.
        – Скажи мне, – заговорил он, сунув шиллинг в руку парня, – ты случайно не знаешь, кто этот джентльмен, стоящий на пирсе?
        – Да, мсье. Он приятель его величества короля Моравии Ульрика. Он часто встречался с нами во время пребывания его величества в Париже.
        – Что за чертовщина, сэр, – неожиданно прошептал Доллопс, нервно вцепившись в рукав полицейского, когда моряк, коснувшись кепки указательным пальцем, пошел дальше по своим делам. – Апаши с одной стороны и эти моравийцы с другой! Я говорю вам, что они почему-то работают рука об руку – работают против него!
        Нэрком поднял руку, призывая к молчанию, и повернулся, чтобы уйти туда, где меньше шансов быть услышанным; потому что как раз в этот момент послышались голоса с самого неожиданного направления – с открытого моря. До сих пор не замеченная рыбацкая лодка подошла к пирсу.
        – Вуаля, мсье, – сказал по-французски человек, который плыл в ней. – Разве я не сдержал свое слово и не обеспечил вашему превосходительству безопасность и скорость?
        – Да, – согласился пассажир, к которому обратился рыбак. Он говорил на прекрасном французском языке, с мягкостью представителя высшего класса. – Вы действительно преуспели. Лучше, чем ждать в Кале утреннего рейса. Теперь я могу успеть на самый первый поезд в Лондон. Вы заработали свои деньги. Прощайте!
        Затем послышался звук, словно кто-то покинул лодку и полез по трапу, а затем стук колес и свист пара приближающегося поезда. Нэрком, оглянувшись, увидел, что на вершине пирса появляется неуклюжий, плохо одетый парень, внешность которого отчетливо контрастировала с его голосом и манерой речи. Цвет его лица был желтоватым, а спутанные волосы, казалось, не знали стрижки годами; турецкая феска, грязная и полинявшая, болталась на его голове, а на руке висели несколько отрезов шелка и парчи и блестящие безделушки, выдававшие в нем бродячего торговца восточными тканями.
        Этого было достаточно, чтобы Нэрком отвернулся, не думая об этом парне, но случилось нечто странное. Отойдя к тропинке, ведущей от пирса к городу, коробейник внезапно заметил мужчину, стоящего на трапе. Он резко остановился, оглянулся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за ним, затем, без лишних слов, внезапно повернулся на каблуках, сразу же направившись к трапу, и сел на судно. Моравиец не обратил ни малейшего внимания на него, он – на моравийца. После того, как поезд прибыл, Нэрком подумал, что знает, почему. Полицейский был озадачен, пытаясь понять, зачем этот грязный восточный торговец, перебравшись через Канал в рыбацкой лодке, сделал это только для того, чтобы вернуться пакетботом в Кале.
        К этому времени поезд прибыл, на пристань высыпала толпа. Носильщики бегали туда-сюда с багажом, и повсюду царили суета и растерянность.
        Нэрком задумчиво наблюдал за трапом. Моравиец все еще был там, как и прежде, настороженно наблюдал за толпой цепким взглядом.
        Толпа ринулась к трапу, таща в руках мешки и узлы, люди смеялись, толкались, болтали по-французски.
        – Вот они, апаши! – шепотом сообщил Доллопс. – Вот они все, сэр. Следите за ними, когда они окажутся на борту, хозяин будет где-то рядом, и если они найдут его, хана! Не дай бог!
        Апаши, кучками по два-три человека, взбирались на борт, не обращая внимания на восточного торговца. Вдруг он шмыгнул в их толпу и тут же растворился в ней.
        – Джеймс! Происходит что-то странное! – пробормотал Нэрком, наблюдая за происходящим. – Если во время плавания моравиец заговорит с одним человеком из множества…
        Он остановился, затаил дыхание и оставил остальную часть предложения недосказанной. Внезапно на пирсе появился маленький щеголеватый французский денди с пушистыми усами, скользящей походкой, с цветком в петлице и сверкающим щегольским «топ-пером» на голове. Нэрком с изумлением вспомнил, что он видел, как этот оживший манекен из магазина мужской моды проходил мимо Скотланд-Ярда дважды за последний день!
        Модник между тем поднялся на борт, проплыв по трапу, точно по подиуму. Там все еще стоял моравиец, глядя на толпу и обращая на него внимания не больше, чем на кого-либо еще. Но с исчезновением этого изысканного франта, которому он не уделил внимания, его бдительность и интерес куда-то исчезли; из зоркого стража моравиец превратился в праздного зеваку, гуляющего по палубе, пялясь на матросов. Когда раздался крик «Все провожающие – на берег!», он все еще бездельничал. Корабль отвалил от причала и, рассекая воды Канала, устремился во Францию, в Кале.
        Ветер, незаметный в безопасном укрытии гавани, неистово играл волнами, обрушивая на палубы и такелаж облака брызг, и те пассажиры, которые не собирались укрываться в каютах и курительном салоне, столпились на корме.
        – Идем! – прошептал Нэрком, хлопнув Доллопса по руке. – Мы не можем ни говорить, ни наблюдать в этой толпе. Лучше пойдем поищем уединения и покоя. Лучше одиночество, чем столпотворение. Пойдемте!
        Мальчик повиновался, без возражений следуя за старшим товарищем по мокрой палубе, под нагромождениями намокшего такелажа, пока Нэрком не нашел убежище в тени, отбрасываемой спасательной шлюпкой, покрытой брезентом. Из этого безопасного укрытия они могли, вытянув шею, наблюдать за происходящим в курительном салоне через открытую дверь. И там сразу обнаружилось нечто интересное, потому что модный «месье» был там, выкуривая сигарету за сигаретой и потягивая время от времени абсент, который стоял на маленьком круглом столике у его локтя. Но ни моравийцев, ни апашей, ни восточного коробейника не было видно.
        – Что ты думаешь об этом? – спросил Нэрком, когда через час неясные очертания французского побережья проступили на фоне чистого серебра залитого лунным светом неба. – Где наши друзья-апаши? Где коробейник?
        – Путешествуют вторым классом, – уверенно объявил Доллопс, вылезая из-под шлюпки. Он осмотрел судно и снова забрался в свое укрытие. – Коробейник с ними, сэр. Делает вид, что впаривает им шмотки. Он один из них; а если к ним присоединится еще и тот француз, или этот моравиец… не удивлюсь! Сидим тихо, держим ухо востро! Тут что-то начинается!
        Внезапно моравиец появился на мокрой и блестящей прогулочной палубе и, насвистывая, прошествовал мимо открытой двери курилки.
        «Месье» незаметно кивнул головой, услышав его мелодию. Он допил свой абсент, бросил сигарету и не спеша вышел на палубу. Моравиец был в конце прогулочной палубы – одного взгляда хватило, чтобы выяснить это. «Месье» решительно посмотрел в сторону лебедок и побрел вразвалочку, пока не добрался до самого конца крытой палубы, где изогнутая передняя часть рубки смотрела на промытую брызгами переднюю палубу, затем остановился, прислонился спиной к ней и замер, ожидая, на расстоянии десяти футов от укрытия Нэркома и Доллопса.
        Минуту спустя моравиец, продолжая, по всей видимости, свою одинокую прогулку, приблизился к нему.
        А потом понеслось!
        «Месье» заговорил, осторожно, но четко выговаривая слова, не оставляя места для сомнений:
        – Mon ami, дело сделано, – сообщил он странно звонким и высоким голосом. – Вы должны сообщить об этом министрам его величества. Вуаля, дело сделано!
        – Дело не сделано! – ответил моравиец быстрым, резким, решительным шепотом. – Вы спешите с выводами и выдаете желаемое за действительное. Вот! Это вечерняя газета. Все оказалось бесполезно… Его там не было!
        – Не было! Боже!
        – Ш-ш-ш! Тише. Увидимся, когда причалим. Не здесь…Здесь слишком опасно. До свидания!
        Затем они двинулись в разные стороны, моравиец продолжил свою неспешную прогулку, а «модник», сжимая газету, быстрым шагом вернулся в курилку.
        Но теперь Нэрком и Доллопс опознали эту загадочную личность!
        – Боже! Это женщина! – пробормотал Доллопс дрожащим голосом.
        – Нет, не женщина – сам дьявол! – процедил Нэрком сквозь зубы. – Марго, Джеймс! Марго, собственной персоной! И кто он ей? Кто такой Клик, если король должен заключить договор с женщиной, чтобы убить его? Марго, черт ее побери! Что ж, теперь я возьму тебя, моя леди!
        – Сэр, куда вы?
        – К радисту, отправить сообщение начальнику полиции Кале, чтобы он встретил меня по прибытии! – ответил Нэрком. – Сиди здесь. Тихо! Подожди меня. Мы причалим через десять минут. У меня будет эта Иезавель и ее единомышленники, и я разберусь с исчезновением Клика, вырву его из их когтей, даже если мне придется перевернуть вверх дном всю Францию, чтобы сделать это.
        – Господь да благословит вас, сэр, и простите меня! – пробормотал Доллопс с комком в горле и туманом в глазах. – Я часто говорил, что вы тормоз и размазня, сэр, но это не так – вы настоящий мужчина!
        Но последних слов Нэрком не слышал. Он быстрым шагом направился в радиорубку. В следующий миг он вошел, закрыл за собой дверь, и Закон на море обратился за помощью к Закону на берегу через прозрачно-синий эфир и лунные волны.


        ПЕРЕГОВОРЫ ЗАНЯЛИ МИНУТ десять. Сообщение прошло, и Нэрком вернулся в тень спасательной шлюпки, рядом с лебедками. Огни пирса Кале светились желтым в сине-серебряной темноте. На палубе внизу люди суетились и пробирались к месту, где с палубы на пирс будет перекинут трап. На набережной сотрудники таможни готовились к предстоящему досмотру, носильщики носились в своих синих робах и фуражках, а вдалеке сквозь сумрак проступали темные очертания Кале…
        А на верхней палубе вновь встретились в уединении лунной ночи моравиец и Марго, и разговор их был великолепно слышен из-под шлюпки, где скрывались Нэрком и Доллопс.
        – Итак, вы прочитали объявление: вы понимаете, что все это было бесполезно? – начал моравиец, обращаясь к преступнице, прикинувшейся модником, нервно сжимавшей в руке смятую газету. – Кошелек его величества не может расщедриться всей обещанной суммой за бессмысленную суматоху и глупый фейерверк. Говорите быстро; где мы можем поговорить в безопасности? Я не могу рисковать и торчать здесь, и я не буду рисковать в поезде. Должны ли мы подождать, пока не достигнем Парижа, мадемуазель? Или у вас здесь есть логово?
        – У меня есть «логова», как вы их называете, в половине городов Франции, месье ле Конте, – ответила она со злобной ноткой обиды в голосе. – И я не работаю даром. Кто угодно, только не я! Я взяла гонорар за свою приверженность премьер-министру его величества и намереваюсь получить гонорар за свои услуги самому величеству, хотя у меня пока не получилось довести дело до конца. Этот вопрос должен быть решен раз и навсегда…
        – Я догадывался, что так и будет, – ответил ле Конте, пожав плечами. – Где тогда переговорим? Решайте быстро. Они причаливают, и никто не должен видеть, что мы разговариваем, после того как мы сойдем на берег. Где тогда встречаемся?
        – В гостинице «У семи грешников» – на набережной д’Лорма, вдали от порта. Любой извозчик доставит вас туда.
        – Это безопасно?
        – Все мои «логова» безопасны, месье. Эта гостиница нависает над водой. Если приходят незнакомцы, есть лаз. Один путь – в город и канализацию и в сорок других гостиниц. Другой – на моторную лодку, всегда готовую отплыть. Вы можете выбирать, если потребуется. Вы не найдете это место закрытым – мои «логова» никогда не закрываются. Пароль? Там нет никого, кроме людей братства, и пароль вам не понадобится. Вы помните старую Маризу из «Витой руки» в Париже? Она сейчас служит в «Семи грешниках». Я повысила мадам Серпис до «Витой руки». Маркиза узнает тебя. Скажите ей, что я скоро приеду. Она и ее товарищи будут рады вам, и… Ла! Ла! Трап скинули. Они зовут всех на берег. Приходите, и мои люди проводят вас ко мне. До свидания.
        – Au revoir, – повторил он и, скользнув, направился на берег.
        Она подождала, чтобы он отошел, чтобы никто не мог связать их друг с другом, потом обернулась, пошла за ним и вышла на пирс, где ее команда уже собиралась. Когда и как она передала им свое распоряжение, что сегодня вечером они направляются не в Париж, а в гостиницу «У семи грешников», ни Нэрком, ни Доллопс, севшие ей на хвост, не смогли понять, потому что она, казалось, ни с кем не разговаривала.
        – Никакой гостиницы «У семи грешников» для вас сегодня вечером, моя дорогая, если мой друг мсье Дюкруа должным образом отнесся к моей радиограмме, – пробормотал Нэрком, следуя за ней. – Смотри, Доллопс, и если увидишь сержанта де Виля, дай мне знать. У них нет багажа, и, кроме того, они – местные, поэтому пройдут таможню в один миг… А вот и этот странный торговец… И без фески и драпировки, черт! Через таможню проскочил как пуля! И другие тоже. И она после них – она, Джеймс! Боже! Где Дюкруа и его люди? Почему они не здесь?
        Английский сыщик озирался в поисках французской полиции.
        – Я ничего не могу сделать без него здесь, на чужой земле. Почему, во имя небес, его нет?
        – Может быть, у него не было времени, начальник, может быть, его не было на месте, когда пришло сообщение, – рискнул вставить слово Доллопс. – С тех пор, как сообщение было отправлено, не прошло и пятнадцати минут. Так что если…
        – Вот и она! Идет! Проскочила таможню, взглядом не моргнув, вот ведь Иезавель! – с невольным восхищением и досадой воскликнул Нэрком, увидев, как Марго проскочила через пункт досмотра на улицы города.
        – Господи! Она опять уйдет…
        – Она не уйдет! – заверил Доллопс, надвинув на глаза шляпу и поднимая воротник. – Подождите здесь, пока не придут копы. Я пойду за ней и посмотрю, куда она пойдет. Вроде как копы знают то место, спросите их об этом, а если не знают, я вернусь и отведу их.
        Затем юноша поспешно шагнул в толпу, миновал инспектора и исчез в мгновение ока.
        В течение десяти напряженных минут после того как юноша прошел таможню и ускользнул в город Нэрком не находил себе места, мечась, точно тигр в клетке, прежде чем тихое позвякивание сабель в ножнах прозвучало чудесной музыкой, и, оглянувшись, британский детектив увидел, как господин Дюкруа входит на пирс во главе отряда полиции. Англичанин поспешил навстречу французскому коллеге.
        – Десять миллионов извинений, мсье; но я отсутствовал, когда было принято сообщение от вас! – воскликнул Дюкруа на ломаном английском. – Я пришел и привел своих людей, как только получил его. Мсье, кто этот великий преступник, которого вы требуете арестовать? Он здесь?
        – Нет, уже нет. Минутку, Дюкруа. Вы знаете место под названием «У семи грешников»?
        – Конечно! Это всего лишь в двух шагах от берега, на набережной.
        – Тогда пойдете со мной туда. Я сделаю вас самым популярным человеком во Франции, Дюкруа. Я передам в ваши руки эту ведьму из преисподней, Марго, королеву апашей!
        Лицо Дюкруа расплылось в широкой улыбке.
        – Мсье! – воскликнул он. – Эта женщина!.. Вы можете помочь мне арестовать эту женщину? Вы знаете ее? Вы сможете узнать ее? Но да, я ее помню! Однажды вы изловили это исчадие ада в своей стране, но она обманула вас, как и всех остальных!
        – Она не ускользнет от вас, если действовать быстро! Награда и слава будут ваши. Я следовал за ней через Канал, Дюкруа. Я знаю, где ее можно найти наверняка. Она в гостинице «У семи грешников». Просто отведите меня туда, и я передам Иезавель в ваши руки.
        Дюкруа не нуждался в уговорах. Перспектива арестовать легендарную преступницу вскружила полицейскому голову, он был вне себя от восторга. Парой десятков слов он сообщил эту славную новость своим людям, доведя их до восторженного безумия, в каком и сам пребывал. Затем с резким «Вперед, мсье!» он повернулся на каблуках, и отряд зашагал к новой цели. На полпути по узкой, чернильно-черной улице, ведущей к гостинице, они столкнулись с Доллопсом, мчавшимся им навстречу.
        – Давайте, начальник, давайте, быстрее! – вскрикнул он, запыхавшись. – Она там… Они все там, веселятся и надираются до поросячьего визга, сэр, поют, танцуют, как сумасшедшие. И, сэр, он тоже там – тот коробейник! Я видел, как он подошел и присоединился к остальным. Давайте! Возьмем их тепленькими.
        Если они просто бежали раньше, то теперь они почти летели. Мысль о том, что Марго, великая и ужасная Марго, королева преступного мира, была в пределах их досягаемости, подгоняла каждого, заставляя превзойти себя. Так что прошла только минута или две, когда они увидели гостиницу и подступили к ней грозной фалангой. А потом, именно тогда, когда еще одна минута могла бы все решить, Удача решила показать им кукиш.
        Совершенно случайно апаш, выходивший из гостинницы по своим делам, поднял голову и увидел их, развернулся и что-то крикнул. Внезапно в ночь ворвался торнадо музыки, смеха, пения и танцевальных мелодий, и когда они ворвались в дверной проем, парень торчал там, безмятежно куря, а внутри грохотала музыка и стояли облака табачного дыма.
        В мгновение ока торчавший в дверях апаш был отброшен, дверь распахнулась, маленький решетчатый барьер за ней был отброшен в сторону, и полиция ворвалась в танцзал неудержимой лавиной.
        Когда они появились, музыка прервалась, танцоры закричали, словно в панике, и раздался грозный рык Дюкруа:
        – Стоять на месте во имя закона!
        Толстая женщина за стойкой взмахнула руками и заголосила:
        – Пресвятая Дева! За что, мсье, за что? Не грех смеяться и танцевать. Мы не нарушаем закон, мои клиенты и я. Что мы такого сделали, чтобы вы накинулись на нас вот так?
        Ах, что, на самом деле? Ничего. Толпа танцоров и гуляк, и никаких следов Марго и моравийца.
        – Мсье! – начал Дюкруа, обращаясь к Нэркому, метавшемуся в поисках хотя бы каких-нибудь следов. – Мсье, это было ошибкой?
        Нэрком не ответил. Внезапно, однако, он вспомнил, что было сказано о потайном ходе, и, оттолкнув группу девушек, обнаружил в середине пола хорошо замаскированный люк.
        – Вот оно, вот как она вышла! – крикнул он. – Заперто, Джеймс! Болт с нижней стороны! Иезавель выскочила в эту нору!
        Дюкруа и Доллопс помогали ему, и они тянули, и тянули, и тянули, и тянули, они не могли сдвинуть крышку с места ни на один дюйм.
        – Мсье, нет – какое безумие! Лаз? Нет, он вовсе не лаз! Это всего лишь квадрат, где пол был поврежден, отремонтирован и зачищен! Пресвятая Дева Скорбящая, это так!
        Тут неожиданное открытие заставило Нэркома отвлечься от возни с люком. В углу лежал человек, изображавший мертвецки пьяного. Это был тот самый торговец, что приплыл в Англию на рыбачьей лодке, но тут же отправился обратно. Детектив набросился на «алкоголика», прежде чем тот смог пошевелиться.
        – Вот, по крайней мере, один из них! – закричал он и принялся трясти его изо всех сил. – Вот один из приятелей Марго, Дюкруа. В конце концов вы не уйдете с пустыми руками.
        Крик ужаса раздался в зале, когда он увидел лицо мужчины. Очевидно, они были мастерами актерского искусства, эти апаши, потому что можно было поклясться, что каждый мужчина и каждая женщина в зале были поражены присутствием на их вечеринке этого отброса общества.
        – Матерь божия! Кто этот оборванец? – воскликнула Мариза. – Господа, я его не знаю. Я не видела его ни разу до этого мига! А ну, говори! Кто ты такой, что ты приходишь вот так и портишь репутацию благочестивой и солидной вдове, пес? А?
        Мужчина сделал движение сначала к ушам, затем ко рту, затем начал делать движения на языке жестов, но не произнес ни слова.
        – Ла, ла! Он глухонемой, мсье, – сказал Дюкруа. – Он не слышит и не говорит, несчастный.
        – Давно ли? – с мрачной иронией в голосе спросил Нэрком. – Он говорил достаточно хорошо пару часов назад, клянусь. Мой молодой друг и я слышали, как он беседовал, расплачиваясь с рыбаком, который привез его в Дувр, незадолго до того, как он пробрался на борт пакетбота, чтобы вернуться с Марго и моравийцем назад во Францию. Странный поступок…
        Глаза апашей уставились на лицо человека с внезапным острым интересом, который могли понять только они; но он все еще стоял, качая своей большой головой, пьяно или идиотски, и указывая на уши и рот.
        – Задержите его! – приказал Нэрком, отдавая его в руки крепкого сержанта де Виля. – Я предстану перед судьей и предъявлю ему обвинение утром, и все прояснится. Он из этой кровожадной банды! Только, молю, не упустите его! Боже! Опять упустили эту женщину! Потеряли ее в конце концов!
        Это был болезненный удар, конечно, но ничего не оставалось, как улыбаться. Искать Марго в любой из ее гостиниц или охотиться в ночных водах за ее моторной лодкой было бы верхом глупости. Удрученный Нэрком решил пойти ночевать в ближайший отель; дождавшись, пока арестованного уведут, полицейский взял Доллопса за руку и поплелся своим путем.


        УТРОМ ОН ВЫПОЛНИЛ свое обещание; и задолго до прибытия судьи и даже до того, как ночной урожай арестантов был доставлен из тюрьмы и брошен в три маленьких камеры суда, он был на месте с Доллопсом и Дюкруа, с удивлением наблюдая, как группы злобных парней из племени апашей толпятся вокруг здания. Позже другие из той же породы проскользнули и заняли места в маленьком зале суда и постоянно шептались друг с другом, пока ждали начала утреннего заседания.
        – Смотрите, начальник, вы только посмотрите на них – в этом благословенном месте собрались настоящие громилы, – прошептал Доллопс. – Как вы думаете, это не опасно? Не собираются ли они освободить нашего коробейника? Двадцать молодчиков еще ждут за дверью…
        Нэрком не ответил. Судья прибыл, заседание началось.
        Сначала началось разбирательство по всем тривиальным делам – ночная жизнь и ее прелести: пьяницы и беспорядки, бродяги и парии. Одного за другим их приводили, взыскивали штрафы и выгоняли вон, не уделяя особого внимания; этой частью утреннего заседания никто не интересовался, даже апаши. Список деяний зачитывался монотонно. Последний грязный и вонючий – отвратительный, обезьяноподобный негодяй, чье жестокое выражение лица вызвало отвращение у Нэркома, когда он, воняя своими грязными лохмотьями, заплатил свой штраф и ушел, и теперь до начала разбора серьезных дел остался лишь случай попытки самоубийства. Этот случай занял внимание магистрата, возможно, минут на двадцать или около того, а затем раздался голос, призывавший неизвестного, арестованного вчера вечером в гостинице «У семи грешников», предстать перед ним.
        В одно мгновение рябь волнения пробежала по залу суда и по двору здания. Братство апашей, сидевшее в зале, передавало слова братству апашей снаружи, и они насторожась ждали – молчаливые, хмурые, напряженные, словно затаившиеся перед прыжком тигры, ожидая развития событий. Все взгляды были устремлены на дверь, через которую должен был войти притворный немой. Но хотя другие входили при первом звонке, он не пришел даже при втором, и судья только что дал нетерпеливое указание, чтобы бродяга был вызван в третий раз, когда раздался грохот сапог, и охранник камеры содержания ворвался в зал суда, бледный, как мертвец, и дрожащий, как осиновый лист.
        – Мсье ле Жуж! – закричал он, патетически воздев руки. – Будь я проклят, что мне сказать? Его нет! Он ушел!.. Он сбежал… Тот неизвестный. Когда я открыл камеру и позвал Жана Ламаро, пьяницу, по делу, предшествующему последнему, из темноты вышел ко мне тот, кто, как я подумал, и был пьяницей Жаном Ламаро. Но, мсье, он не был Жаном Ламаро!.. А теперь я пошел за неизвестным, когда он не отозвался. Я пошел и зажег свет, и там был он, настоящий Жан Ламаро – без одежды, задушенный до потери сознания, один на полу, а неизвестный ушел в его лохмотьях, заплатив его штраф!
        Раздался громкий крик, зал суда превратился в сумасшедший дом. Апаши повскакивали со своих мест и кинулись наружу; затем, объединив силы с соратниками на улице, рассеялись и побежали по улицам искать сбежавшего коробейника.
        Глядя на весь этот бедлам, Нэрком сидел, прикрыв лицо руками, чтобы скрыть истерический смех. Он, наконец, все понял.
        – Клик! – пронзительно и радостно прошептал он на ухо Доллопсу. – Только один человек во всем мире мог провернуть это дело, только один человек во всем мире посмел бы. Это был он – это был Клик! Да благословит Бог его душу!
        – Аминь, сэр, – вздохнул Доллопс, сглотнув; затем они вышли на улицу.
        Минуту спустя какой-то нищий протянул к ним грязную руку и заскулил:
        – Булонь, мсье. Набережная Ангелов. Третий дом от берега; как раз к полуденной лодке через Фолкстон. Подайте мне два франка, пожалуйста. Мсье сказал, что вы сделаете, если я скажу это вам, когда вы выйдете из здания суда.
        Два франка сразу же оказались в его руке, а менее чем через минуту извозчик уже вез Нэркома и Доллопса на железнодорожную станцию, и следующий поезд умчал их в Булонь. В полдень они прибыли на набережную Ангелов и направились к третьему дому от берега – маленькой таверне с игрушечным садиком и своего рода аркадой позади, и там под миндальным деревом с сигаретой в руке и цветком в петлице сидел он.
        – Хозяин! Ох, да благословит вас Господь, хозяин, это действительно вы? – воскликнул Доллопс, бросаясь к Клику, как девушка к любимому.
        – Да, это действительно я, – ответил Клик с типичной для него легкой усмешкой. Затем он встал и протянул руку Нэркому. И мгновение или два они стояли, сжав друг другу руки, не говоря ни одного слова, не издавая ни единого звука. – Ты почти испортил мне всю игру, мой чрезмерно усердный друг, – заметил Клик после затянувшейся паузы. – Мне хотелось прибить тебя, когда ты оказался с толпой копов в кабаке «У семи грешников». Еще десять минут, и в моих руках было бы то, что заставило бы его моравское величество дать Ирме свободу и отречься от престола в пользу своей супруги. Но тут ты приперся, дорогой старый, неотесанный друг. Когда я поднял взгляд и узнал тебя… Ну, в общем, проехали!.. Я возвращался в Лондон, когда случайно увидел графа Вальдемара на вахте возле парохода в Кале. Он караулил меня, собака, шел за мной по пятам в Париже – и тут я увидел шанс сбросить его с хвоста. Господи! Как раз вы и сообщили этим апашам, что я только что прибыл с этой стороны и сел на пакетбот, потому что увидел Вальдемара. Они догадались. Я не мог говорить там, и я не осмелился бы говорить в суде. Они были там,
внутри здания и снаружи, выжидая, чтобы убить меня ножом, как только убедятся, что я – это я. Я должен был уйти… Я должен был пройти мимо них и… Вуаля.
        Он повернулся, положил руку на плечо Доллопса и тихо рассмеялся.
        – Новое место в порядке, старина? Сад хорошо себя чувствует, и все мои ловушки наготове, а?
        – Да, сэр, Бог да благословит вас, сэр. Все устроено, как вы распорядились, сэр, все в порядке.
        – Хороший парень! Тогда – пора домой! Мой отпуск во Франции закончился, мистер Нэрком, и я снова возвращаюсь в строй. Я нужен тебе, старый друг, и я сказал, что приду, если ты позовешь. Дай мне несколько дней отдыха в старой доброй Англии, дорогой друг, а потом разберемся с вашими загадками, и я снова стану человеком Скотланд-Ярда…



        Глава I

        – ДУМАЮ, ТАК И будет, сэр, – сказал Леннард, останавливая лимузин в начале тенистого переулка, густо засаженного лаймом и каштанами. Этот проезд выходил в рощу у реки, воды которой сияли золотом в лучах солнца, клонящегося к закату.
        – Посмотрите! Вот! Там есть табличка с надписью – «Спящая русалка». Там, слева.
        – Что-нибудь на этой вывеске прикреплено или подвешено? – поинтересовался господин Нэрком из салона автомобиля, не делая никаких попыток выйти из машины, просто просмотрев записку, написанную на обороте карточки, на лицевой стороне которой значилось:
        Таверна Маладоси, набережная Ангелов, Булонь.


        Слова были напечатаны игривым, витиеватым шрифтом.
        – Обрывок тряпки, клочок газеты, птичье перо – есть что-нибудь? Посмотри внимательно!
        – Нет, сэр, ничего такого, что я могу видеть отсюда. Должен ли я подойти и убедиться?
        – Да. Только так, чтобы никто ничего не заподозрил. Если вы обнаружите даже самую маленькую вещь – к примеру, носовой платок, – прикрепленную к столбу, немедленно возвращайтесь на свое место, и едем в город так быстро, как только может эта машина!
        – Так точно, сэр, – отрезал Леннард и тут же сделал то, что ему приказали. Не прошло и двух минут, как он вернулся и сообщил, что на вывеске без микроскопа не найти даже пылинки.
        Нэрком глубоко вздохнул с облегчением от этой новости, сунул карточку в карман и вылез из машины.
        – Поболтайтесь где-нибудь в этом районе и держите уши открытыми на случай, если мне придется дать сигнал раньше, чем я ожидаю, – распорядился суперинтендант. Затем он развернулся на каблуках, нырнул в рощу, под сень деревьев, и устремился вниз по направлению к реке.
        Когда ему оставалось около тридцати ярдов до цветущих ив, склонившихся к воде, он наткнулся на странный маленький домик с красной крышей и низкими карнизами, блестящими витражами, уставившимися на берег. Перед домиком был разбит сад, полный фиалок, первоцветов и крокусов, с живописной заросшей лужайкой, бывшей когда-то площадкой для игры в кегли.
        – Королева Анна, что за чудо! – воскликнул он, осматриваясь и стараясь запечатлеть в памяти все детали: от сороки в старой плетеной клетке с остроконечным верхом, свисающей с гвоздя рядом с дверным проемом, до грубо вырезанной фигуры русалки над окном бара, с витражом и резными ставнями, массивным дубовым подоконником на высоте плеча от земли.
        «Интересно, как, черт подери, Клик находит такие места? Какой дурак вложил деньги в подобное заведение в наши дни – дни бурной суеты и предпринимательства? Вдали от дороги, на берегу и закрытое деревьями от реки. Боже! Они не заработают и фунта за месяц в такой глуши!»
        Конечно, таверна явно не была перегружена клиентами. Проходя через прихожую, суперинтендант мельком увидел хозяйку, дремавшую в глубоком кресле у окна, и спину неуклюже одетой барменши, которая никак не прореагировала на его приход. Она невозмутимо возвышалась на табуретке за барной стойкой, вытирая пыль и полируя изделия из дерева на полках. Дверь бара была открыта, и через нее Нэрком мельком увидел сутулого, бойкого старика, суетящегося у столиков, заполняющего спичечные коробки, вытирающего пепельницы и осторожно складывающего помятые газеты, которые лежали на центральном столе. О том, что он не владелец, а просто официант, свидетельствовали полотенце на руке, старый потертый пиджак и мешковатые брюки, наряду с выполняемой им работой.
        «Бедный дедуля! Работать в его-то возрасте!» – сказал себе Нэрком, отметив бледное, печальное, изъеденное временем лицо и тщедушное тело; затем, тронутый чувством острой жалости, он вошел в комнату и мягко заговорил со стариком:
        – Чай на двоих, дедушка, если справишься, – сказал он, швырнув старику шиллинг. – И сообщи домовладелице, что я хотел бы забронировать этот зал эксклюзивно на час или два, чтобы она могла списать убытки с моего счета, если ей придется отказать другим клиентам.
        – Спасибо, сэр. Я займусь этим прямо сейчас, сэр, – ответил старик, положив в карман монету. Он отошел, шаркая, чтобы отдать необходимые распоряжения. Через минуту он снова вернулся, разложив скатерть и накрыв посуду, в то время как Нэрком ожидал, вышагивая по комнате и рассматривая старинные литографии и ящики с чучелами рыб, которые висели на стенах, обшитых дубовыми панелями.
        Было около четверти пятого, когда старик принес чайный поднос и поставил его на стойку; и, несмотря на то, что это место ему не нравилось, Нэрком не мог не отметить быстроты обслуживания и привлекательного качества поданных яств.
        – Вы можете идти, – сказал он официанту, когда пожилой человек наконец низко поклонился и объявил, что все готово. Затем, через мгновение обернувшись, он обнаружил, что тот все еще стоит на месте и ждет распоряжений. Тогда суперинтендант добавил: – Говорю вам, вы свободны! – повторил он резко. – Нет, не снимайте чехол с чайника, оставьте все как есть. Джентльмен, которого я ожидаю, не прибыл еще, но будет тут с минуты на минуту и… Послушайте! Вы сможете убрать чехол, когда я скажу, и оставить меня и этого джентльмена наедине? Что?..
        Ехидный смешок официанта напоминал шелест гравия.
        – А то, что побережье совершенно пустынно, и за тобой не следят, дорогой друг, – прозвучал голос – голос Клика – в ответ. – Присядем? Я голоден.
        И когда Нэрком развернулся на каблуках – с уверенностью, что никто не входил в комнату с тех пор, как дверь была закрыта, – чехол был снят с чайника рукой, которая больше не дрожала. Сгорбленная фигура официанта распрямилась, его бледное лицо преобразилось!
        – Это все-таки чудо – то, как ты проделываешь это, Клик! – с восторгом выпалил Нэрком, бросившись к другу.
        – Ш-ш-ш! Осторожно, потише, дорогой мой, – остановил его Клик, поднимая руку в предупредительном жесте. – Доллопс дал мне понять, что поблизости нет никого, кто мог бы слышать наши разговоры. И хотя горничная и глухонемая, помни, что миссис Кондимент не глуха, не нема. А я не хочу, чтобы она узнала мое настоящее имя.
        – Госпожа Кондимент? – повторил Нэрком, понизив голос. Теперь он, казалось, взволновался и был очень удивлен. – Ты хочешь сказать мне, что старуха, которую ты нанял домработницей, когда жил на улице Кларджес, здесь?
        – Конечно. Она хозяйка этого заведения. Ее помощница – та самая глухонемая служанка, которая работала с ней в старом доме. «Капитан Бербэдж» привел их на пару на работу сюда через два дня после своего отъезда с Кларджес-стрит и выплачивает им ежемесячную заработную плату, достаточную, чтобы компенсировать отсутствие «нормальной работы». Все, что они должны делать, – это позволить приятелю капитана – бедному старому и глупому экс-официанту по имени Джозеф – приходить и уходить, когда он пожелает, и приводить гостей, если он захочет. Зачем это ему?.. Нет, сам «капитан» здесь не живет. Предполагается, что он и его воспитанник Доллопс покинули пределы страны. Миссис Кондимент не знает, где он живет, и ей никогда не позволят это узнать. Возможно, когда-нибудь, возможно, – это решать в будущем; но не сейчас, мой дорогой друг, это слишком рискованно.
        – Почему рискованно, старина? Конечно, я могу приходить и уходить тайком, как в старые добрые времена, Клик? Помнишь, у нас тогда были тайные встречи.
        – Да, помнню. Но все изменилось, мистер Нэрком. Ты можешь замаскировать себя настолько хитро, насколько пожелаешь, но ты не сможешь замаскировать красный лимузин. Эту машину знают все. Так что пока ты не получишь еще одну машину совершенно другого цвета и внешнего вида, я буду звонить тебе каждое утро, и мы можем назначать наши встречи с помощью телеграмм. Пока же мы не должны рисковать. В те дни, что миновали, дорогой друг, у меня не было врагов на хвосте, кроме Марго и ее ничтожной команды, а их было легко перехитрить. Теперь врагов у меня много. У них есть мозги, у этих новых врагов; они богаты, они отчаянны, сильны; в их сердцах непримиримая ненависть, и у них длинные руки… Хотя все это неважно! Ты все равно не поймешь.
        – Тогда я могу сделать дьявольскую правдоподобную догадку, – хмыкнул Нэркоме обиженно. Его тщеславие слегка пострадало от последнего замечания Клика, и мысленно он вернулся к короткому разговору между Марго и графом Вальдемаром в тот вечер на продуваемой ветрами палубе. – Их ведет непримиримая ненависть и злобная рука короля Моравии!
        – Что за чушь! – рассмеялся Клик издевательским тоном. – Мой друг, ты в последнее время читал слишком много дешевых романов? Вор и монарх! Бывший преступник и король! Я-то считал, что ты в здравом уме.
        – Это король Моравии стоял за той попыткой убить тебя. По его приказу взорвали дом на Кларджес-стрит.
        – Возможно. Но это не дискредитирует его королевское величество… Граф Вальдемар, стоящий за всем этим, не только равнодушен к королю Моравии Ульрику, но и является племянником его бывшего премьер-министра – джентльмена, который в течение пятнадцати лет энергично снабжал работой британскую полицию, пытаясь изловить меня для своих безумных махинаций.
        – Ого! – протянул Нэрком, опечаленный нежеланием друга быть откровенным. Затем он с неожиданным рвением ухватился за еще одну соломинку, надеясь все же узнать истину.
        – Но даже тогда у главы моравского правительства, должно быть, была причина желать стереть тебя с лица земли. В то время не могло быть и речи о том, чтобы отомстить за дядю… Клик, скажи правду! – его голос стал умоляющим. – Клик, ты ведь друг мне! Не так ли? Почему ты играешь со мной в эти игры? Когда ты, во имя Господа, расскажешь мне все как есть? Кто ты такой на самом деле?
        – Я – Клик, – спокойно ответил таинственный приятель суперинтенданта, спокойно вытягивая кресло и садясь за стол. – Клик – консультант Скотланд-Ярда, Человек с сорока лицами – тот, чьими услугами вы так часто пользуетесь. Кто может знать это лучше, чем ты, чья рука помощи сделала меня тем, кто я есть?
        – Да, но раньше, Клик? Кем ты был, кем был в прежней жизни?
        – Неуловимым взломщиком – преступником, который, без сомнения, нашел бы собачью смерть, если бы не твоя добрая рука помощи и не завораживающий взгляд Элизы Лорн… Теперь передай мне чашечку чая… Меня мучит жажда, а после этого мы поговорим об этой новой загадке, которая нуждается в разгадке во имя чести Скотланд-Ярда… Да, спасибо… Два кусочка сахара и просто капля молока… Боже! Как хорошо вернуться в Англию, дорогой друг… Это так хорошо, просто отлично!








        Глава II

        – ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК, А? – протянул Клик, взглянув на мистера Нэркома, который две или три минуты назад ввел его в курс дела. – Много. И все за последние шесть недель, говорите? Неудивительно, что газеты рвут и мечут, выставляя Скотланд-Ярд скопищем дураков, если, как вы предполагаете, это не было случайными смертями. Конечно, нет?
        – В том, что это убийства, можно быть уверенным. Вначале у меня были сомнения – казалось, что так мало связывало отдельные трагедии. Но когда выяснилось, что каждый случай в деталях походил на предыдущий…
        – Естественно. Даже осел понимает, что есть еда, если пахнет чертополохом. Но, пожалуйста, начнем с начала. С чего началась эта история? Когда и где?
        – Несколько дней назад в районе Хэмпстед-Хит в два часа ночи. Дежурный констебль в округе обнаружил человека в пижаме. Тот лежал лицом вниз под стеной, окружавшей угловой дом. Тело было еще теплым, но несчастный был мертв, как королева Анна.
        – В пижаме? – задумчиво повторил Клик, взяв свежий кусок тоста. – Довольно четкое доказательство того, что проблема бедняги, какой бы она ни была, наверняка настигла его в постели и что эта кровать находилась либо поблизости от места, где он был найден, либо человек был доставлен в закрытом транспортном средстве к месту, где констебль обнаружил тело. Парень не мог далеко уйти в таком виде, не привлекая внимания. И тело было теплым, говоришь, когда его нашли. Хм-м! Какой-нибудь автомобиль заметили в непосредственной близости от этого места? А может, кто-то что-то слышал?
        – Ни то, ни другое. Ночь была очень тихой, и констебль должен был слышать, если бы мимо проехал автомобиль или карета, или если бы по реке прошла лодка или катер. Он уверен, что ничего подобного не произошло. Естественно, он думал, как ты только что предположил, что этот человек, должно быть, пришел из какого-то дома по соседству. Расследование, однако, доказало, что это не так, – короче говоря, никто из живущих по соседству никогда не видел его раньше. В самом деле, вряд ли он мог ночевать в каком-либо из соседних домов, так как район очень престижный, а этот человек выглядел как человек из рабочего класса.
        – Какие-нибудь следы на одежде или теле?
        – Никаких, кроме татуировки в виде сердца на левом предплечье, которая заставила следователя прийти к заключению, что этот человек когда-то был либо солдатом, либо моряком.
        – Почему?
        – По его словам, татуировка, очевидно, была иностранного происхождения, благодаря искусному способу ее нанесения и яркому цвету используемых пигментов. Кроме того, тело не было повреждено. Человек не был зарезан, его не застрелили, и посмертное обследование внутренних органов убедительно доказало, что он не был отравлен. Он также не был задушен, утоплен или избит, потому что мозг не был поврежден, а легкие были чистыми. Было замечено, однако, что проходы горла и носа чрезмерно красные, и что кишечник слегка растянут. Последнее, однако, было определено врачами как естественное состояние после энтерального заболевания, и стало ясно, что человек недавно болел. Они приписали слегка воспаленное состояние носового прохода и горла тому, что он проглотил или вдохнул что-то – камфору или что-то в этом роде, – чтобы успокоить вздутие кишечника, хотя даже при анализе они не смогли обнаружить следов камфоры или любого постороннего вещества вообще. Тело держали в публичном морге несколько дней в ожидании опознания, но никто не явился, чтобы затребовать его. В конечном счете несчастного похоронили и вынесли
вердикт: «Найден мертвым». Дело ушло в архив. Этот случай вызвал мало комментариев со стороны общественности или газет, и о нем никогда бы не вспомнили, если бы не тот удивительный факт, что всего через две ночи после похорон неизвестного был найден второй труп при точно таких же обстоятельствах – с той только разницей, что этот второй был в ботинках, исподнем и брюках. Его нашли в канаве (в которую скатился, судя по следам), за какими-то пушистыми кустами на пустыре. Вскрытие показало, что этот человек умер точно так же, как и первый, но, что было более поразительным, он, очевидно, умер раньше первого на несколько дней; поскольку, когда тело было найдено, разложение уже началось.
        – Хм! Понятно! – протянул Клик, подняв брови и продолжая помешивать чай. Ясно! Случай того, про что Пэдди сказал бы: «Второй парень – явно первый». Продолжай, пожалуйста. Что было дальше?
        – Поднялась шумиха, поскольку теперь стало очевидно, что в обоих случаях было совершено преступление; и пресса начала раздувать сенсацию. В течение следующих двух недель газеты взбудоражили Лондон, породив панику среди населения и разжигая страхи людей. Заварилась адская каша; к тому времени было найдено третье тело – снова в кустах, на расстоянии более полумили от места, где был обнаружен второй труп. Как в первом случае, на покойном была ночная одежда; но процесс разложения зашел гораздо дальше, чем во втором случае, свидетельствуя, что человек, должно быть, умер задолго до того, как кто-либо из первых двух!
        – Ого! – воскликнул Клик. – Какой конченый идиот! Наш убийца, очевидно, играет грубо, мистер Нэрком, он не является ни профессионалом, ни агентом какого-то тайного общества, занятым в деле уничтожения определенных помеченных людей. Ни секретный агент, ни профессиональный бандит не совершили бы чрезвычайной глупости, действуя несколько раз в одной местности, уверен! Убийца – дилетант, и вот этот сумбурный любитель, позволяющий себе погрузиться в чувство безопасности из-за неспособности полиции обнаружить тела первых жертв, действует вновь и вновь по одному сценарию. Я полагаю, справедливо предположить, что четвертый человек был обнаружен при точно таких же обстоятельствах, что и первый.
        – Не совсем так… При похожих, но не совсем, Клик. На самом деле, он был еще жив, когда его нашли. Я не поверил отчету, когда впервые услышал его (его мне принес репортер), и отправил Петри расследовать этот случай.
        – Почему ты не поверил отчету?
        – Потому что это казалось невероятно абсурдным. И, кроме того, репортеры сочинили столько чепухи, с тех пор как нашли втрое тело… По словам этого парня, бродяга, шлявшийся по пустоши в поисках места для сна, напугался до полусмерти, услышав голос, который он охарактеризовал как «сдавленный», кричащий в темноте: «Сапфиры! Сапфиры!» Несколько мгновений спустя, как утверждал репортер, ссылаясь на рассказ бродяги, тот внезапно увидел фигуру человека, который танцевал, как кружащийся дервиш, с широко открытым ртом, высунутым языком и указательными пальцами рук, засунутыми в ноздри, как будто…
        – Что ты сказал? Повтори? – голос Клика вклинился в рассказ резко, как щелчок кнута. – Боже! Кружился на месте? С открытым ртом? Высунув язык? Вонзив пальцы в ноздри? Так?
        – Да. А что? Ты видишь какую-то зацепку в этом деле, Клик? Кажется, у тебя есть идея.
        – Неважно. Продолжай излагать факты. Был ли этот отчет верным в деталях?
        – В какой-то мере да. Только, конечно, пришлось принять на веру утверждение бродяги о том, что этот человек кричал про «сапфиры», потому что когда его обнаружили и доставили в больницу, он находился в коматозном состоянии и не издал ни звука. Он умер, не приходя в сознание, примерно через двадцать минут после прибытия Петри; и хотя врачи выполнили вскрытие сразу после того, как дыхание покинуло его тело, не было обнаружено никаких следов чего-либо, что отличалось бы в малейшей степени от других случаев. Сердце, мозг, печень, легкие – все были в здоровом состоянии, и кроме покрасневшего горла и признаков недавнего кишечного расстройства не было ничего ненормального.
        – Но его губы – его губы, мистер Нэрком? Были ли на них следы земли? Он лежал лицом вниз, когда его нашли? Его пальцы вцепились в дерн? Выглядело так, как будто он кусал землю?
        – Да, – ответил Нэрком. – На самом деле во рту были земля и трава. Врачи осторожно сняли их, осмотрели под микроскопом, даже подвергли химическому тестированию в надежде обнаружить какое-то постороннее вещество, смешанное с массой, но ничего не смогли обнаружить.
        – Конечно, конечно! Это было бы как дыхание, как проходящее облако, если это то, о чем я подозреваю.
        – Если бы это было что? Клик, дорогой мой! Боже! ты хочешь сказать мне, что у тебя есть догадка?
        – Возможно… Возможно… Не станем забегать вперед! – раздраженно ответил Клик. Затем он встал, подошел к окну и замер, сжимая подбородок между большим и указательным пальцами и пристально глядя вдаль. Однако через некоторое время продолжил: – Да, это возможно… Несомненно, это может быть так, – пробормотал он тихим голосом, как будто отвечая на вопрос. – Но в Англии – в этой далекой стране?! В Малайзии?.. Да! На Цейлоне? Конечно. И сапфиры тоже… Сапфиры! Хм-м! Они их там добывают. Один человек путешествовал в чужих краях и был татуирован туземцами… Конечно! Конечно! Но кто?.. Но как?.. В Англии? – Клик замолчал. Примерно минуту он стоял абсолютно безмолвный, бесшумно барабаня кончиками пальцев по подоконнику, затем резко повернулся и обратился к Нэркому.
        – Продолжай рассказ, пожалуйста, – попросил он. – Кажется, там был пятый. Когда и как пришел его конец?
        – Он погиб, как и другие, по большей части, но с одним поразительным отличием: вместо того, чтобы быть раздетым, пятый был полностью одет, и его одежда была цела, кроме воротника и ботинок. Он был убит в ту ночь, когда я отправился с Доллопсом на Континент в поисках тебя. Это было второе тело, которое на самом деле не было найдено вовремя на пустоши. Как и первого человека, его нашли под стеной, которая окружает Леммингем-Хаус.
        – Леммингем-Хаус? Что это – гостиница или частная резиденция?
        – Частная резиденция, принадлежащая и занятая мистером Джеймсом Баррингтоном-Эдвардсом.
        – Какое отношение он имеет к капитану Баррингтону-Эдвардсу, который был уволен из армии около двадцати лет назад за «поведение, не подходящее офицеру и джентльмену»?
        – Это тот же человек!
        – Ого! Тот же человек, а? – в голосе Клика неожиданно зазвучали заинтересованные нотки. – Ненадолго остановись! Позволь мне поделиться размышлениями. Капитан Баррингтон-Эдвардс… Гм-м-м! Эта маленькая военная неприятность произошла на Цейлоне, не так ли? Полагаю, джентльмену нравились фокусы. И он зашел так далеко, что стал изучать их лично, под опекой местных факиров, и впоследствии был пойман на мошенничестве в карточной игре. Так?
        – Да, – согласился Нэрком. – Все так и было. Но, должен сказать, есть нечто поразительное, связанное с ним, только не в связи с этим скандалом о карточном шулерстве… Он всегда клялся, что невиновен. На самом деле, один из офицеров, желая уничтожить его репутацию, оклеветал его.
        – Да… Знаю. Они все так говорят. Это единственное, что они могут сказать…
        – Тем не менее я всегда верил ему, Клик. Он был простым человеком. Я часто встречался с ним. Кроме того, он считался весьма респектабельным джентльменом. А офицер, о котором я говорил, оклеветал его, чтобы очернить в глазах своей возлюбленной. В конце концов он женился на той девушке, так что это все выглядит довольно подозрительно. Однако, хотя это разрушило военную карьеру Баррингтона-Эдвардса и озлобило его так, что он никогда не женился, он, безусловно, с удовлетворением узнал, что оклеветавший его оказался абсолютным мошенником, потратил все деньги своей жены и довел ее до абсолютной нищеты, в то время как если бы она выбрала Баррингтона-Эдвардса, она была бы действительно богатой женщиной сегодня. По минимальным прикидкам, он обладал состоянием в полмиллиона.
        – Как так вышло? Кто-то умер и оставил ему целое состояние?
        – Нет. Он сам его заработал. Приобретя познания на Востоке, он стал хорошо разбираться в драгоценных камнях и решил заняться ювелирным бизнесом. Он превзошел все свои самые смелые надежды и в итоге возглавил фирму «Баррингтон-Эдвардс, Морпеф и Фирмин», которая является крупнейшим дилером драгоценных камней, каким может похвастаться Хаттон Гарден[3 - Самый известный ювелирный район в Лондоне – улица и площадь Хаттон Гарден, которые являются центром ювелирной торговли еще со времен Средневековья. Здесь находится 300 предприятий и 55 фешенебельных ювелирных магазинов.].
        – Ого! – протянул Клик. – Интересно! Очень интересно! – Он резко развернулся и выглянул в окно. Затем, через мгновение, спросил: – А мистер Баррингтон-Эдвардс живет в окрестностях Хэмпстед-Хит, не так ли? В одиночестве?
        – Нет. Вместе со своим племянником и наследником, молодым мистером Арчером Блейном, единственным ребенком сестры, которая давно умерла. На самом деле, именно мистер Арчер Блейн обнаружил тело пятой жертвы. Приходя домой без четверти час после посещения старого друга по колледжу, он обнаружил лежащего на камнях человека, в тени стены, окружавшей Леммингем-Хаус, и, конечно, не теряя времени, вызвал дежурного констебля при помощи полицейского свистка. Тело было сразу же отдано в управление наскоро вызванному наряду полиции и доставлено в морг Хэмпстеда, где все еще находится в ожидании опознания.
        – Был ли труп сфотографирован?
        – Пока нет. Конечно, он будет сфотографирован, как и остальные четыре, до захоронения, если никто не появится, чтобы потребовать его. Но в этом случае мы возлагаем большие надежды на то, что идентификация произойдет в силу особых примет покойного. У этого человека перепонка и…
        – Пере… что? – взволнованно воскликнул Клик.
        – Перепонка, – повторил Нэрком. – Несколько пальцев ног присоединены друг к другу с помощью тонкой мембраны, как у утки. А на левой ноге есть своеобразный роговой выступ, как…
        – Как рудиментарный шестой палец! – взволнованно вклинился Клик. – Да, а? Ну конечно! Однажды я знал одного человека… Много лет назад на Дальнем Востоке… У него ноги были так деформированы. И если по какой-либо причине… Стоп! Еще пара деталей. Это большой мужик, широкоплечий, мускулистый, ему около сорока или сорока пяти лет?
        – Именно, дорогой друг. Однако есть еще одна особенность, о которой ты не упомянул, хотя, конечно, это может быть недавнее приобретение. Ладонь правой руки…
        – Подожди немного! Подожди немного! – раздраженно перебил друга Клик. Он отодвинулся от окна и теперь короткими нервными шагами мерил комнату взад и вперед, потирая подбородок большим и указательным пальцами, при этом он нахмурился и уставился в пол.
        – Саффграм… Джаффне… Тринкомали! Во всех трех случаях… Во всех трех! – бормотал он, озвучивая свои мысли. – И теперь покойник сует пальцы в ноздри и говорит о сапфирах. Сапфирах, а? «И Саффрагам прилип к ним, как блестки к вуали танцовщицы из кабаре!» Баревский риф… или я – голландец! И Баррингтон-Эдвардс был там! Как и Пибоди, как и Майлз, как и лейтенант Эдгберн и испанец Хуан Альварес. Восемь из них, бхгад – восемь! И я был бы ослом, чтобы забыть… идиотом, чтобы не уловить связь, пока снова не услышал о перепонке Джима Пибоди! Но стоп! Стоп… Должна быть еще одна необычная нога, если это действительно ключ к разгадке, итак…
        Он резко остановился и повернулся лицом к мистеру Нэркому.
        – Скажи мне. У четырех других мертвецов… У кого-нибудь из них была поврежденная нога? Слева или справа, я забыл, все пальцы, кроме большого, были откушены крокодилом, так что при жизни парень, должно быть, немного хромал? Кто-нибудь из мертвецов имел такую примету?
        – Нет, – покачал головой Нэрком. – Ноги всех остальных были нормальными в каждом конкретном случае!
        – Хм-м! Это немного сбивает с толку. И либо на неправильном пути, либо Альварес все еще жив… Что я имею в виду?.. О, это не имеет значения. Просто мои досужие фантазии, вот и все. Теперь давай вернемся к нашим баранам, пожалуйста. Ты собирался рассказать мне что-то о правой руке человека с перепонкой. Что там было?
        – На ладони были любопытные иероглифы, вытатуированные ярко-фиолетовым цветом.
        – Иероглифы, а? Это выглядит не так многообещающе, – разочарованно пробормотал Клик. – Вполне возможно, что в мире может быть несколько человек с перепонками на ногах… Хм-м-м! А что это были за иероглифы, друг Нэрком? Ты можешь их описать?
        – Я могу сделать лучше, мой дорогой друг, – ответил суперинтендант, погрузившись во внутренний карман и вытащив коричневый кожаный чехол.
        – Сегодня утром я точно скопировал их с мертвой руки. Вот, собственно, и они. Это то, что было у него на ладони, Клик, рядом с основанием указательного пальца, и далее, по диагонали.
        Клик взял листок кальки и отнес его к окну, потому что сумерки сгустились, а комната наполнялась тенями. Посередине тонкого прозрачного листа прослеживалась надпись.
        Он повертел лист, поднес к свету и несколько секунд изучал в растерянном молчании. Вдруг его глаза засияли, а губы изогнулись в загадочной улыбке.
        – Мой друг, – сказал он, отвечая на напряженный вопрос во взгляде суперинтенданта, – это еще одно подтверждение теории Эдгара По, что наименее скрытые вещи лучше всего спрятаны, и что самые сложные тайны – это те, которые по сути своей очевидны. С твоего позволения я сохраню это, – он сунул кальку в карман, – а потом я пойду в морг и осмотрю оригинал. А пока я пойду настолько далеко, что сообщу, что знаю мотивы этих убийств, знаю способ, и если ты дашь мне сорок восемь часов, чтобы разгадать загадку, я найду убийцу. Я даже пойду дальше и скажу имена всех жертв; и все это на основе уже известных фактов. Человек с перепонкой, один из них, Джеймс Пибоди, кузнец, в свое время был прикомандирован к Синей кавалерии в Тринкомали, Цейлон. Другим был Джозеф Майлз, ирландец, рано охваченный «жаждой странствий», которая уносит людей мотаться по свету и разбрасывает камни, не собирая их. Еще одним – и, вероятно, по следу от татуировки на его руке, первой найденной жертвой – был Томас Харт, бывший моряк торгового флота, ранее служивший на линии P & O; оставшимися двумя были Александр МакКарди, шотландец, и Т.
Дженкинс Кегг, янки. Последний, однако, был натурализованным англичанином, и оба были рядовыми в армии Ее покойного Величества и с честью ушли в отставку по истечении срока службы.
        – Клик, дорогой мой, ты волшебник? – спросил Нэрком, опускаясь на стул в изумлении.
        – О нет, мой друг, просто человек с памятью, вот и все. Я случайно вспомнил любопытную маленькую «банду», состоявшую из восьми человек. Пять из них мертвы. Другие три – Хуан Альварес, испанец, лейтенант Эдгберн, который женился на девушке, на которой собирался жениться капитан Баррингтон-Эдвардс, и, наконец, сам экс-капитан Баррингтон-Эдвардс. Осторожнее, спокойнее, друг мой. Не волнуйся. Все эти убийства были совершены с определенной целью, дьявольским методом и ради любимой уловки дьявола – богатства. Эти богатства, мистер Нэрком, должны были прийти в форме драгоценных камней, славных сапфиров Цейлона. И пятеро из восьми человек, которые должны были стать богатыми благодаря этим сапфирам, загадочным образом погибли в окрестностях Леммингем-Хаус.
        – Клик! Моя шляпа! – Нэрком вскочил, когда заговорил, а затем опять рухнул в кресло. – А, Баррингтон-Эдвардс, человек, который там живет, имеет дело с драгоценными камнями. Тогда этот человек…
        – Осторожно, друг мой, осторожно… Не хватай первого кролика, выбегающего из норы, – он может быть мелким крольчонком, и ты упустишь большого и жирного кроля. Помни, в этом доме живут два человека. Мистер Арчер Блейн является наследником мистера Баррингтона-Эдвардса, а также его племянником и… Кто знает?








        Глава III

        – НУ И НУ! Какое подтверждение… Какое ужасное подтверждение! Клик, ты выбиваешь последнюю опору из-под моих ног. Я-то думал, что это всего лишь дикие фантазии впечатлительной женщины! – взволнованно воскликнул Нэрком, вскочив на ноги. – Боже мой! История мисс Вальмонд подтверждена тобой таким ужасным образом.
        – Мисс Вальмонд? Кто она? Имеет ли она какое-либо отношение к той мисс Роуз Вальмонд, чье имя так часто встречается в газетах в связи с дарами для католических приютов и домов призрения?
        – Да, именно эта леди. Ее благотворительные организации бесчисленны, ее жизнь – псалом. Я думаю, что она сделала больше добра людям в своей скромной и смиренной манере, чем половина гильдий и миссий в Лондоне. У нее независимое состояние, и она живет в компании с недееспособной и почти слабоумной матерью и братом, который, как мне говорят, готовится принять сан. У них прекрасный дом, окруженный великолепной территорией. Стены отделяют ее сад от Лемминг-Хаус.
        – Ах, понимаю. Тогда, выходит, она соседка Баррингтона-Эдвардса?
        – Да. Из задних окон ее резиденции можно заглянуть в его двор. Вот так… Клик! – голос мистера Нэркома дрожал от волнения. – Ты помнишь, я сказал недавно, что у меня есть нечто поразительное, что я могу рассказать о Баррингтоне-Эдвардсе? Что-то, что не связано с этим старым армейским скандалом? Если бы не безупречная репутация моего информатора; если бы это была любая другая женщина во всей Англии, я бы подумал, что она страдает галлюцинациями из-за подсознательных страхов и перенапряжения разума, напуганного всеми этими отвратительными преступлениями в окрестностях; но мисс Вальмонд…
        – О! – восколикнул Клик, внезапно обернувшись. – Выходит, мисс Вальмонд рассказала кое-что о Баррингтоне-Эдвардсе?
        – Да, нечто ужасное. Сегодня утром она пришла ко мне с надеждой, в крайне измученном состоянии, словно ее пытали до последнего предела человеческой выносливости. Она боролась в безмолвном сражении с собой несколько недель, как сказала она, но ее совесть не позволяет ей больше хранить ужасающую тайну, равно как рассказать обо всем – ее долг перед Небесами. Проснувшись в глухой ночи от чувства угнетения, она подошла к окну, чтобы открыть его, и, заглянув случайно в сад Леммингем-Хаус, она увидела человека, выскочившего из задней двери дома Баррингтона-Эдвардса в одной пижаме, за которым гнался другой мужчина, которого она посчитала самим Баррингтоном-Эдвардсом. Она увидела, как этот второй человек открывает дверь в боковой стене и выталкивает беднягу на дорогу, где тот впоследствии и был найден констеблем.
        – Боже всемогущий!
        – Ах, это еще не все, хотя великолепно подтверждает твои выводы. Но дальше – еще хуже. Не в силах преодолеть любопытства, смешанного со страхом, которое притягивало ее ночь за ночью к окну, она видела, как то же самое случалось снова с четвертым и, наконец, с пятым мужчиной – с перепонкой, – и в тот последний раз она увидела лицо преследователя совершенно ясно. Это был Баррингтон-Эдвардс!
        – Она была в этом уверена?
        – Абсолютно. Именно поэтому она решилась все рассказать!
        Клик молчал, мрачно расхаживая по комнате. Однако через минуту заявил:
        – Мистер Нэрком. Полагаю, мои старые шмотки все еще в шкафчике лимузина, не так ли? Хорошо! Я так и думал. Вызывай Леннарда, ладно? Я должен буду рискнуть твоей машиной в этой чрезвычайной ситуации. Мне нужно на телеграф; затем в морг, а потом к дому мисс Вальмонд. Ненавижу мучить хороших людей расспросами, но мне нужно получить факты из первых рук.


        ЛИМУЗИН ВЫЗВАЛИ СРАЗУ же… И через час неприметный клерк вошел в офис телеграфной компании, затем его подобрал лимузин и доставил в морг Хэмпстеда, но на этот раз клерк превратился в двойника Петри, так что даже Хаммонд, который стоял на страже рядом с мертвецом, не заметил разницы:
        – Привет, Пит, это ты? Я думал, у тебя сегодня выходной!
        – Джим Пибоди, собственной персоной, мистер Нэрком, – прокомментировал Клик, когда они вернулись в машину. – Изменился, конечно, за все эти годы, но все еще бедный старый Джим. Добросердечный, честный, но неграмотный. Мог только написать свое имя, и даже без заглавной буквы, бедняга. Дай мне посмотреть на руку. Я вижу фиолетовое пятно на верхней части большого пальца, а также следы на ладони. Хм-м-м! Какие-нибудь карандаши или перьевые ручки любого рода были в его карманах, когда его нашли? Нет? Этот старый карманный нож с костяной ручкой – его?.. Да, я бы хотел посмотреть. Открой нож, пожалуйста. Благодарю… Я так и думал, я так и думал… Эти носки были на нем?.. Бедняга! Как он дошел до этого?.. Дай мне один и… да… фотографии остальных четырех, пожалуйста. Спасибо большое. Нет, это все. Теперь надо позвонить мисс Вальмонд, если не возражаешь. Ты прав. Опусти жалюзи, Леннард. Подними жалюзи и снова открой шкафчик, Нэрком, и мы «выкопаем» мистера Джорджа Хэдленда из его двухмесячной могилы…


        РОВНО ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ минут после восьми мистер Джордж Хэдленд был «откопан» и стоял с мистером Нэркомом в доме Роуз Вальмонд, слушая историю Роуз Вальмонд из ее собственных уст.
        Роуз была представительницей того типажа, о котором все слышали, но который почти никто, по правде говоря, не встречал.
        Это была женщина с ангельским лицом.
        Как огорчала ее необходимость снова рассказывать эту историю о насилии и убийствах, можно было представить, слыша дрожь в ее сладком голосе, видя болезненное подергивание ее нежного рта и слезы, которые так легко выступали из ее нежных глаз.
        – Мистер Хэдленд, я с трудом могу смириться с тем, что это вправду происходило, – сказала она пафосно. – Я не знаю этого мистера Баррингтона-Эдвардса, но я слабая женщина, и мне кажется ужасным восставать против такого злодея, как он. Но я не могу больше держать это в себе. Я чувствую, что это было бы равносильно соучастию, и мысль о том, что если я буду молчать, это, возможно, приведет к жертвам, почти свела меня с ума.
        – Я вполне понимаю ваши чувства, мисс Вальмонд, – начал Клик, тронутый до глубины души ее глубоким страданием. – Но могу ли я сказать, что я думаю, что вы все сделали правильно? Я еще никогда не слышал, что Бог – это что-то, кроме Любви, для тех, кто выполняет свой долг, и вы, конечно, выполнили свой – перед собой, человечеством и Богом!
        Прежде чем она смогла ответить, из прихожей послышались шаги, и глубокий, красивый мужской голос произнес:
        – Роуз, Роуз, дорогая, я готов сейчас, – и почти в тот же момент высокий, стройный мужчина в одежде священника переступил порог и вошел в комнату. Он остановился, увидев остальных, и поспешно извинился.
        – О, простите меня… – замялся он. – Я не знал, что у вас посетители, дорогая, иначе… А? Мистер Нэрком, если не ошибаюсь?
        – Да, мистер Вальмонд, – ответил суперинтендант, протягивая руку для приветствия. – Это я, а это мой друг и помощник, мистер Джордж Хэдленд. Мы только что говорили с вашей сестрой о том, что она видела.
        – Ужасно… Ужасно… Вот правильное слово, мистер Нэрком. Как и вы, я никогда не слышал об этом до сегодняшнего дня. Вы можете поверить, что это потрясло меня до самой души…. Рад встрече с вами, мистер Хэдленд. Новый ученик, а, мистер Нэрком? Еще один, пошедший по стопам великого Клика?.. Кстати, я вижу, что вы потеряли связь с этим удивительным человеком. Я видел вашу рекламу в газете на днях. Есть хоть какой-нибудь ключ к его местонахождению?
        – Ни малейшего!
        – Ах, это очень плохо. Исходя из того, что я слышал о нем, он бы быстро справился с этим делом, если бы взялся за него. Но прошу прощения, я спешу, у меня очень мало времени… Руоз, дорогая, я собираюсь навестить отца Бернса сегодня вечером и по дороге остановлюсь в приюте, так что если у тебя, как обычно, будет посылка для детей…
        – Она наверху, в моей часовне. Пойдемте со мной… если джентльмены извинят нас, я оставлю их на мгновение… я принесу ее.
        – Разве мы все не можем подняться в вашу часовню, мисс Вальмонд? – вставил Клик. – Я хотел бы, если вы не возражаете, взглянуть на сад Леммингем-Хауса из окна, где вы стояли в ту ночь, и попросить вас объяснить, где и что происходило.
        – Да, конечно, проходите… – ответила дама и сразу же направилась к выходу из комнаты. Едва пройдя полпути вверх по лестнице, они оказались рядом с открытым дверным проемом, ведущим в комнату, слабо освещенную лампой под абажуром.
        Там же, сгорбившись в глубоком кресле, сидела пожилая женщина. Ее дрожащая голова склонилась над руками, которые двигались беспокойно и бесцельно – на манер слабоумной, – а лицо едва можно было разглядеть сквозь вуаль распущенных седых волос.
        Клик едва успел вспомнить рассказ Нэркома о полубезумной матери мисс Вальмонд, когда хозяйка, приглушенно вскрикнув, забежала в комнату.
        – Почему ты себя так ведешь, мама? – мягко спросила она. – Зачем ты встала? Что ты здесь делаешь, дорогая? Я думала, что ты все еще спишь… Когда ты спустилась сюда?
        Безумная женщина просто бормотала и качала головой, не отвечая и не обращая никакого внимания на вопросы дочери.
        – Это одна из ее плохих ночей, – объяснила мисс Вальмонд, когда вышла и присоединилась к остальным. – Мы ничего не можем с ней поделать, когда она такая… Гораций, тебе придется сегодня вечером прийти домой раньше обычного и помочь мне уложить ее в постель. – Затем мисс Вальмонд отправилась дальше, наверх, пока они наконец не добрались до своего рода кельи, где лик Мадонны смотрел сверху вниз на входящих, а мрачные ниши озаряло пламя восковых свечей.
        Мисс Вальмонд, шедшая впереди, взяла посылку, завернутую в бумагу, лежавшую возле маленького алтаря, вернулась и передала ее в руки брата.
        – Оттуда вы видели, что происходило в саду у соседа, мисс Вальмонд? – спросил Клик, указывая вглубь озаренной свечами часовни.
        – О, нет. Я все видела из окна моей спальни, выходящего на другую сторону дома. Вот, сами посмотрите, посмотрите!
        Она открыла дверь справа и повела их внутрь, прикоснувшись к кнопке, которая включила электрическую лампу, и осветила комнату.
        Это была большая комната, обшитая панелями из мореного дуба, в темно-зеленых тонах, выполненная в мрачном мрачном стиле готической часовни, а на одном конце была занавешенная ниша, ведущая к большому эркеру. С другой стороны располагался своего рода алтарь, увенчанный высокими белыми цветами, а сбоку стояла огромная кровать с балдахином, над изголовьем которой висело огромное распятие, прикрепленное к стене, отделяющей комнату от часовни. Это распятие выглядело подлинным шедевром художественной резьбы по дереву. Клик подошел ближе и восхищенно залюбовался; мисс Вальмонд, отмечая его интерес, улыбнулась.
        – Мой брат привез из Рима, – сказала она. – Разве это не божественно, мистер Хэдленд?
        – Да, – согласился он. – Боюсь, мисс Вальмонд, вы должны быть осторожнее с ним. Разве это не сколы? Смотрите! Разве это не отвалившийся кусок? – Он наклонился и взял крошечную щепку из узкого пространства между двумя пуховыми подушками кровати, протянув ей на ладони. Но внезапно он улыбнулся, поднес обломок к носу, понюхал его и выбросил.
        – Боюсь, я ошибся – это всего лишь стружка кедра, стружка от свинцового карандаша. А теперь, пожалуйста, я бы хотел осмотреть окно.
        Она сразу подвела Клика к нему, объяснив, где она стояла в насыщенную событиями ночь; откуда она видела, как проходили две фигуры, и где находится дверь в стене, через которую был выброшен умирающий.
        – Хотел бы я, чтобы эта дверь была прозрачнее, – сказал Клик; ибо наступила ночь, а луна еще не взошла. – У вас нет телескопа или оперного бинокля, мисс Вальмонд?
        – У моего брата есть пара биноклей в его комнате внизу. Мне сбегать, принести?
        – Был бы очень признателен, – сказал Клик и, как только хозяйка ушла, обратился к полицейскому-суперинтенданту. – Сбегай и достань мои материалы для зарисовок из шкафчика, пожалуйста, Нэрком. Я хочу набросать схему этого дома и сада.
        Затем он сел на подоконник и целых пять минут пробыл в одиночестве, задумавшись о чем-то. Бинокль и материалы для эскизов были принесены, садовая дверь осмотрена и схема составлена… Все это время мисс Вальмонд и Нэрком стояли рядом и с нетерпением наблюдали за всем происходящим.
        – Вот и все! – объявил Клик, через некоторое время отряхивая угольную пыль с пальцев и натягивая резинку на альбом для зарисовок. – Наконец-то я нашел то, что искал, мистер Нэрком. Дайте мне времени до десяти часов завтра, а потом, если мисс Вальмонд впустит нас сюда снова, я возьму Баррингтона-Эдвардса с поличным.
        – Вы уверены?
        – Как в том, что я жив. Я подстроил ловушку, которой убийца не сможет избежать. Я обещаю… Так что, если мисс Вальмонд впустит нас сюда снова…
        – Да, мистер Хэдленд, разумеется.
        – Хорошо! Тогда давайте, скажем, в десять часов вечера завтра здесь, в этой комнате. Вы, я, ваш брат, мистер Нэрком – все! – объявил Клик. – В десять часов. А теперь идемте, мистер Нэрком, и позвольте мне сплести паутину, в которую должен угодить мистер Баррингтон-Эдвардс, а уже из нее на эшафот.
        Клик церемонно поклонился мисс Вальмонд и, взяв мистера Нэркома под руку, пошел вниз по лестнице, чтобы подготовиться к последнему акту этой трагедии.



        Глава IV

        КЛИК СКАЗАЛ, ЧТО возьмет убийцу с поличным в десять часов следующего дня, и в десять часов он был там – старый красный лимузин доставил его в компании с мистером Нэркомом к дверям дома мисс Вальмонд. Их встречал брат мисс Вальмонд.
        – Мой дорогой мистер Хедлэнд, я сгораю от нетерпения, – сообщил он. – Надеюсь и молюсь, чтобы все у вас получилось. Но скажите мне, пожалуйста, вы преуспели в своих планах? Вы уверены, что они не подведут?
        – На оба вопроса ответ: да, мистер Вальмонд. Сегодня вечером мы возьмем негодяя с поличным. Теперь, пожалуйста, скажите, где ваша сестра?
        – Наверху – в своей комнате – с мамой. Мы пытались уложить мать спать, но сегодня она очень капризна и ни на секунду не выпускает Роуз из поля зрения. Но она не помешает вашим планам, я уверен. Пойдемте… Пожалуйста… Сюда… сюда…
        Он провел их сквозь хитросплетение комнат и лестниц, пока они не оказались в спальне мисс Вальмонд и снова в присутствии мисс Вальмонд. Она стояла у окна, ее слабоумная мать сидела у ее ног, положив голову на колени дочери. Заботливая рука этой дочери нежно гладила ее спутанные волосы, и не было никакого света, кроме света луны, проникавшего через широкое окно, освещающего тихую и величественную комнату.
        – Я держу свое слово, вы видите, мисс Вальмонд, – сказал Клик, входя в комнату. – И через пять минут, если вы посмотрите из этого окна, вы все увидите действо, которое поразит вас.
        – Вы изучили место происшествия, мистер Хэдленд?
        – Да, до последней канавы, до самой стены, – ответил он, освобождая место для ее брата у окна. – Это простая игра, в которую играет этот джентльмен, и она началась двадцать лет назад, когда вашего соседа выгнали из полка на Цейлоне.
        – На Цейлоне! Я… Э-э-э… Боже, благослови мою душу, неужели он побывал на Цейлоне, мистер Хэдленд?
        – Да, мистер Вальмонд, он был там. В то время, когда там бушевала сапфировая лихорадка и драгоценные камни искали и находили под каждым кустом. Эта лихорадка и зацепила его и его друзей, но у него почти не было денег, поэтому он сговорился с несколькими товарищами, которые слышали о сингальце, «Барев Сингхе», у которого был риф на продажу в районе Саффрагам, они создали общество на паях, названное ими, в честь бывшего владельца земли, Барев риф, собираясь найти там кучу сапфиров и сказочно разбогатеть.
        – Какая волнующая история, как необычайно! Но им не повезло? Или они нашли?
        – Нет, они не смогли. Месяц тяжелой и бесплодной работы убедил их, что купленная земля лишена даже намека на сокровища, поэтому они оставили ее, разошлись и отправились каждый своим путем. Однако несколько месяцев назад было обнаружено, что если бы у них были инструменты для более глубокого бурения, их мечта была бы осуществлена, поскольку риф представлял собой сплошную жилу сапфиров – и в нем восемь человек имели равную долю. План, таким образом, заключался в том, чтобы избавиться от этих людей, тайно, от одного за другим. Коварный план одного или, возможно, двух человек – выманить документы остальных; сделать вид, что они были приобретены у первоначальных владельцев законным путем, и, избавившись от этих владельцев…


        ОН ВНЕЗАПНО ОСТАНОВИЛСЯ и повернулся. Мисс Вальмонд вскочила, как и ее мать. Он метнулся к ним, как кот в прыжке; раздался резкий щелчок, рычание и крик, и на одном из запястий каждой дамы, а также на руке священника защелкнулся наручник.
        – Вы арестованы, мисс Рози Эдгберн! Вы тоже, синьор Хуан Альварес! – резко сказал он; затем, когда преподобный Гораций рванулся в сторону двери, Клик закричал: – Хватайте его, держите его, мистер Нэрком! Быстрее! Давайте, сэр, вот так. Заходите, Петри; заходите, Хэммонд. Джентльмены, вот они, все трое: лейтенант Эрик Эдгберн, его дочь Роуз и синьор Хуан Альварес, три жестоких преступника, которые хладнокровно убили пять человек, ради огромного количества сапфиров и жажды наживы!
        – Это ложь! – процедила сквозь зубы девушка, которая была известна как Роуз Вальмонд.
        – О нет, это не так, госпожа змея! Вы отвратительное существо, которое прикрывало фальшивой набожностью гнилую душонку, скрывало за фасадом фальшивой праведности деяния вампира. Послушайте, адское отродье: я знаю секрет этого, – сказал он, подошел и положил руку на распятие над кроватью.
        – Петри! Зайдите в часовню. Рядом с престолом есть кнопка. Нажмите, когда я крикну. О нет, мисс Эдгберн; нет, я не стану крутиться волчком, не засуну пальцы в нос, и не стану грызть землю, и не умру. Смотри же сатанинское отродье. Ну же, Петри, давай!
        И это случилось! Когда он отдал команду, из ноздрей фигуры Спасителя на кресте вырвались два потока белого пара, которые превратились в облака белой пыли, наполнившие спальню.
        – Пудра для лица, мисс Эдгберн, только пудра для лица из вашей косметички, – ехидно сообщил Клик. – Я подменил пудрой пыль дьявола прошлой ночью, когда был в этой комнате один.
        Она не ответила – только, как загнанный в угол зверь, зарычала и потеряла сознание.
        – Ну вот, Нэрком, ты видел метод убийства, ставший причиной смерти этих пяти человек. Теперь пора объяснить, что это за штука, – сказал он, обращаясь к начальнику. – Этот яд известен под двумя названиями: Пыль Дьявола и Прах Смерти, – и оба хорошо ему подходят. Это порошок, пыльца цветка, который растет на молодых побегах бамбукового дерева – любимый метод тайного убийства аборигенов Малайского полуострова, Мадагаскара, Филиппин и Цейлона. Попадая при вдохе в ноздри живого существа, оно вызывает сначала ужасную агонию удушья, ощущение, как будто мозг вытекает сквозь ноздри, затем у несчастного начинается бред, во время которого жертва неизменно падает и грызет землю; затем наступает смерть. Смерть без следа, друг мой, адская пыль почти полностью испаряется, а осадок выводится из организма непроизвольным спазмом кишечника. Это решение загадки… Предыстория проста, этих пятерых несчастных заманили сюда письмами – от Альвареса, – в письмах говорилось о великих сокровищах рифа, о том, что необходимо немедленно прийти и принести с собой документы, соблюдая строжайшую секретность, чтобы ни одна живая
душа ничего не заподозрила. Они пришли, их пригласили переночевать и уложили на этой проклятой кровати, а пыль дьявола сделала все остальное. Я проследил это через носок бедного Джима Пибоди. Он был из той голубой ткани, из которой пошита униформа рабочих в работных домах. Благодаря этому я вышел на работный дом, где жил бедняга. Адреса других я нашел через их фотографии. Мне удалось выяснить, что каждый получил письмо из Лондона, и каждый в свою очередь исчез без слов. Бедные парни! Бедные несчастные парни! Будем надеяться, дорогой друг, что они все-таки нашли свою страну сапфиров, пусть и не в этом мире.








        Глава V

        – КАК Я СМОГ заподозрить девушку? – повторил Клик, отвечая на вопрос Нэркома, когда они умчались в темноту в красном лимузине, оставив Эдгберна и его сообщников в руках полиции. – Ну, на самом деле, я не подозревал ее вообще, в начале. Ее репутация святой спасала ее от любых подозрений. Я понял это только тогда, когда пришел ее отец. А позже я убедился окончательно, когда увидел притворного идиота, изображавшего старуху. Наглый дурак был достаточно законченным ослом: сбросил тапочки и сидел в чулках. Я тут же опознал волосатую ногу Альвареса. Тем не менее я все еще допускал, что сама девушка могла быть невинной жертвой – своего рода голубем в гнезде стервятника, и только когда я обнаружил стружку от заточки свинцового карандаша, я начал сомневаться в ней. А когда я пообещал, что Баррингтон-Эдвардс будет пойман в ловушку, я действительно убедился. Свет, который зажегся в ее глазах, открыл бы правду даже идиоту. Что значит «почему»? Что поведала стружка от карандаша? Мой дорогой мистер Нэрком, перенеси свой разум в тот момент, когда я нашел пятно на большом пальце бедного Джима Пибоди, а затем
осмотрел лезвие его карманного ножа. Следы на лезвии свидетельствовали, что бедняга заточил карандаш этим ножом – и, конечно, на кончике большого пальца я нашел след этого карандаша. Из-за своеобразного бронзового блеска полос и мелких частиц пыли, прилипших к лезвию ножа, я убедился, что карандаш был несмываемым – короче, один из тех, которые пишут бледным, черновато-лиловым оттенком, который при воздействии влаги превращается в яркий и несмываемый фиолетовый. Бедняга, умирая, сунул палец в ноздрю, чтобы смягчить ужасное ощущение вытекания мозга, которое порождает адский порошок, влага в носу и пот изменили цвет карандаша, которым он, несомненно, что-то записывал незадолго до кончины. Бедный бродяга! У него оставался единственный близкий человек – его бедная старая мать. Весьма логично предположить, что, найдя жилище Альвареса столь роскошно обставленным, и надеясь, что сам вскоре станет столь же богат, благодаря сапфирам, он сел на эту кровать и начал писать безграмотными каракулями письмо матери, прежде чем полностью раздеться и влезть между простынями. Отметка на его ладони является ясным
доказательством того, что, когда ядовитый порошок внезапно обрушился на него, он невольно закрыл рукой это письмо, и пот перенес на его плоть форму каракулей, которые бедняга накарябал. Pardon? Как я узнал по этим каракулям, что я действительно на верном пути, и что это Барев риф, и его сокровища были причиной этой игры? Мой дорогой Нэрком, я не хочу оскорблять твой разум, объясняя это. Все, что нужно сделать, – посмотреть на «иероглифы» с руки Пибоди в зеркальном отражении!.. Что это такое? Посылка, которую девушка дала Эдгберну, чтобы унести под предлогом доставки в детский дом? О, так они избавлялись от одежды жертв. Полагаю, разрезали на мелкие кусочки и выбрасывали в реку, а если нет…
        Он внезапно остановился, прислушиваясь; затем повернулся назад и посмотрел в маленькое заднее окошко лимузина.
        – Я так и думал, – прошептал он; затем наклонился вперед, схватил трубку внутренней связи и сообщил Леннарду: – Внимание: такси у нас на хвосте! Жми полный газ. Этот парень увеличит скорость, чтобы догнать… Затем тормози, пусть этот парень проскочит. Ладно, мистер Нэрком, гасим свет!
        И Леннард, и детектив последовали инструкциям. Внезапно свет погас, машина рванулась вперед, затем остановилась с рывком, от которого машину тряхнуло так, что казалось, она неминуемо развалится. В этот момент мимо них промчалось такси, и Нэрком, наклонившись вперед, чтобы рассмотреть машину преследователей, увидел сидевшего в салоне графа Вальдемара из Моравии.
        – Святый боже! Ты видел его, Клик? – воскликнул суперинтендант, поворачиваясь к приятелю.
        Но Клика в салоне лимузина не было. Его место было пусто, а дверь рядом с ним приоткрыта.
        – Ну и шуточки, Клик! – воскликнул полицейский, пытаясь скрыть под маской веселья изумление, потому что даже в те времена, когда Клик был Неуловим Взломщиком, когда он так часто и так мастерски ускользал из любых ловушек полиции, он ни разу не исчезал так быстро и так бесшумно. – Вот скользкий тип! Боже, угорь ему в подметки не годится. Интересно, когда он смылся и куда?
        Любопытство часто не доводит до добра. Сдвинувшись на место Клика, Нэрком открыл дверцу и высунулся во тьму, чтобы обнаружить следы убежавшего Клика. Тот сбежал не зря, у него были веские основания для бегства. Не успел Нэрком высунуться наружу, как в глаза ему ударил свет фар загадочного такси, которое стремительно вернулось и припарковалось впритирку к красному лимузину.
        – Что за!.. Что за наглость! – начал полицейский, моргая на водителя сквозь блики от фар, которые не давали ему разглядеть людей в машине, пока кожаные жалюзи в салоне были осторожно опущены, так что разглядеть что-либо в салоне стало решительно невозможно; но прежде, чем полицейский смог добавить хотя бы еще одно слово к своему протесту, раздался недовольный голос шофера с вялым акцентом.
        – Дикс милль, простите, месье, – начал он, а затем добавил на почти уже вышедшем из употребления жаргоне старых лондонских таксистов: – Держи воздух, старый законник! Я только хочу побазарить чисто по цивильняку. Потерял колею. Как вы тут рулите на Хай-стрит, скажите, как добрый христианин? Я не знаю, куды тут ехают.
        Мистер Нэрком не успел даже ответить. Хотя он сразу сообразил, что водитель – француз, притом не просто француз, но француз того типа, что известны всему миру под именем «апаши». Леннард пришел к тем же выводам и вступил с лжетаксистом в диалог на том же жаргоне.
        – Руль мне в ноги, куда ехать, не знаешь? – вставил он. – Моя шляпа! Покажем. Не просто покажем, возьмем и доехаем, правда, командир, а? – Я чтобы без всяких там этих. Командир – дверку закрой!
        Лимузин развернулся в том же направлении, что и такси.
        – Теперь ехай прямо вперед и следи за своим передком, Жюль. Мы поедем с тобой. И как сказал герцог Веллингтон Наполеону Бонапарту: «Мне не нужны твои жаворонки, а ты, негодяй, ты идешь вместе со мной!»
        Попав в эту ловушку, шофер-апаш даже не пытался уклониться, просто прибавил скорость и направился прямо к далекой Хай-стрит с целью как можно скорее избавиться от своего эскорта. Леннард прибавил скорости и, не отставая от него, сопровождал, пока тьма не сменилась блеском уличных фонарей, пустынные проулки – оживленными проспектами. К тому времени Клик получил возможность спокойно и беспрепятственно скрыться от преследователей.








        Глава VI

        УКРЫВШИЙСЯ В НОЧНОЙ тьме среди зарослей кустов, которые окаймляли просторы близлежащих пустошей, Клик внимательно наблюдал за представлением, которое устроил Леннард.
        – Попал, парень, ты попал! – пробормотал он с ехидным одобрением, когда Леннард организовал почетный эскорт для лжетакси. Затем, из-за чрезмерной осторожности, он замер, не говорил, не двигался и не издавал ни звука, пока оба автомобиля не скрылись вдали и даже шум их моторов не стих.
        Когда машины скрылись, Клик встал и повернулся лицом к пустоши, над которой клубился ночной туман. Он был напряжен, готов к бою, его лоб напрягся от сосредоточения, губы и челюсти сжались.
        Но через некоторое время ночь, время и место сработали – Клик расслабился, и беспокойный взгляд исчез; тусклые глаза загорелись, мрачные черты лица смягчились, и любопытная кривая улыбка, свойственная ему от природы, преобразила его лицо.
        Это было волшебное место, святилище и сокровищница его памяти, – здесь он воистину ощущал себя самим собой. Здесь в его жизнь вошел Доллопс – голодный изгой, скатившийся на самое дно на заре юности, – если бы они не встретились, пучина преступного мира навсегда поглотила бы парнишку. И здесь он впервые снял маску респектабельности и рассказал Элизе Лорн правду о себе! О его временах апашей – о карьере Неуловимого Взломщика, – и, говоря, он видел, как ее милые глаза наполняются туманом страха.
        Но ненадолго, слава богу! Позже, когда время смягчило первоначальный шок, когда девушка узнала Клика ближе, когда нити их жизней тесно переплелись и надежда превратилась в нечто большее, чем просто возможность…
        Когда машины уехали, Клик громко рассмеялся, вспомнив прошлое, и с внезапным приливом сил сорвал с себя шляпу, подбросил ее и поймал, счастливый, как мальчишка.
        Боже, какой мир – какой славный, какой прекрасный и чудесный мир! Все возможно в этом чудесном мире, если человек идет по достойному пути и умеет трудиться и ждать.
        Ну, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы хотя бы часть его долгого ожидания закончилась бы через месяц. Тогда Элиса Лорн должна вернуться в Англию – ее длительный визит в Хоксли закончился, и теперь между ними не будет стоять ничего. Ведь грядущей осенью он получит окончательный акт реституции – будет заплачен последний долг Неуловимого Взломщика. И тогда придет время… Он снова подбросил свою шляпу и закричал от избытка радости и нырнул в туман.
        Его путь лежал через Великую равнину в Хилт-вэлли, а оттуда к станции метро «Хэмпстед-Хит». Он добрался туда так быстро, что в половину двенадцатого электропоезд уже мчал его по лабиринту подземных тоннелей.
        Десять минут спустя он перешел на другую ветку, где полчаса кривился из-за мрака, плохого воздуха и затхлого запаха влажных туннелей, прежде чем поезд вынырнул под открытое небо, навстречу воздуху, свежему, сладкому и чистому, как в первый день творения, навстречу полям, тенистым и влажным садам. Далеко на западе над тихой рекой сверкали огни, и звезды отражались в зеркальной глади Темзы.
        На игрушечной пустынной пригородной станции, погруженной в тишину, его долгая поездка наконец закончилась, и он нырнул в хитросплетение ночных теней, чтобы насладиться двухмильной прогулкой по тихим, заполненным тенями переулкам, по мокрым пустошам, заросшим молодым папоротником. Клик шел к крошечному домику в сердце зеленой равнины, окруженному старомодным садом. Этот сад был обнесен высокой стеной, протянувшейся фиолетовой полоской у горизонта на фоне далекого леса.
        В окнах дома не горел свет, приветствуя Клика. Окна нижнего этажа закрывала от взгляда стена сада, так что снаружи можно было увидеть свет только в верхнем окне, но Клик был уверен, дом не пустует. Выйдя из тьмы, двигаясь бесшумно, словно хищник, и по-кошачьи чутко вслушиваясь в тишину, он был готов поклясться, что слышит, как кто-то беспокойно движется в тени высокой кирпичной стены. К тому же переживания последних ночей заставили его быть крайне осторожным.
        Вот Клик остановился и оставался абсолютно неподвижным в течение полуминуты, затем, наклонившись, провел рукой по папоротнику, искусно имитируя бег маленького животного, и потом пронзительно заверещал, имитируя предсмертный визг кролика, пойманного хищником.
        – Боже, это наконец вы, сэр? Слава богу, вы живы! – прозвенел из-за стены взволнованный голос. Щелкнула щеколда, и, когда калитка открылась, за ней сиял прямоугольник входной двери дома, и на его фоне чернел силуэт Доллопса.
        – Что ты делаешь здесь в это время ночи, молодая обезьяна? Разве ты не знаешь, что уже почти час ночи? – спросил Клик, подходя к мальчишке.
        – Да знаю я! Прекрасно знаю! С тех пор как наступила ночь, я не могу сомкнуть глаз, считая минуты, сэр; и если бы вы не появились… «Ну, попробуем по-другому», – как сказала суфражистка, разбивая кирпичом витрину магазина. Правда, боже мой, хозяин, неужели вы не понимаете, что вас не было со вчерашнего дня, и я не слышал от вас ни слова за все это время?
        – Ну и что из этого? Это не первый раз, и даже не десятый. Почему это должно стать поводом не ложиться спать? Послушай, юноша, нервные клетки не восстанавливаются, не так ли? Потому что если ты, молодой человек, намерен угробить себя… Повернись и давай посмотрим на тебя! Да ты же бледен, как призрак, молодой человек, и дрожишь, как осенний лист на ветру. С тобой что-то не так, парень?
        – Ну, не то чтобы мне в гроб пора, – ответил Доллопс, делая смелую попытку улыбнуться и стать прежним безрассудным, капризным подростком, но получилось у него плохо, потому что улыбка оказалась неуверенной, болезненной. Что-то вроде хныканья прозвучало в его голосе, и острые глаза Клика подметили, что рука юноши слепо ощупывает стену, пытаясь найти опору.
        – По крайней мере, ничто не имеет значения сейчас, когда вы здесь, сэр. И я рад… Все нормально! «Ничто не бодрит, как небольшая встряска», – как сказал бык, сбросив ярмо. Так что, конечно…
        – Так! Оставь дверь в покое. Я позабочусь о ней сам! – в голосе Клика звучала тревога, он быстро шагнул вперед, закрыл и запер дверь.
        – Если бы я не знал, что голод, а не выпивка, – твоя основная проблема…
        Сдавленный крик прервал его шутливый комментарий, он обернулся, чтобы столкнуться с ситуацией, отбившей всякое желание шутить. Ибо Доллопс, тяжело прислонившись к цветущему миндальному дереву, согнулся с посиневшим лицом, и его пальцы отчаянно вцепились нижнюю часть жилета, все его тело сотрясали судороги.
        Доллопс дернулся и начал падать, Клик едва успел поймать его, когда он рухнул вперед и тяжело осел в руках старшего товарища. Клик полуинстинктивно подхватил паренька и с большой поспешностью и бесконечной нежностью взял его на руки и отнес в дом. Но едва он уложил мальчика на диван и зажег лампу в маленькой комнате, которая служила им общей гостиной, когда вся агония неуверенности, которая была вызвана этим странным приступом у его воспитанника, исчезла во внезапной вспышке просветления.
        Все, что осталось от обильного и поразительно разнообразного пиршества, все еще валялось на маленьком круглом обеденном столе, и там на одной тарелке, лежали панцири двух крабов, на другой – остатки большого пирога с ревенем, на третьем – шкурки пяти бананов кокетливо прислонились к крышке открытой банки рассола, а рядом с ней стоял стакан, емкостью в пинту, с белым пятном молока на дне.
        – Боже! Ну и анаконда! – воскликнул Клик, уставившись на этот памятник обжорству. – Неудивительно, неудивительно!
        Он развернулся, посмотрел на извивающегося и стонущего мальчика и внезапно и резко скинул с себя пальто, закатал рукава и бросился к кухонной плите за чайником с горячей водой и аптечкой.
        Результат маленького гастрономического эксперимента Доллопса едва ли нужно описывать. Достаточно сказать, что в ту ночь он, как принято говорить, второй раз родился, а следующие двадцать четыре часа Клик не отходил от его постели, почти непрерывно обтирая его смоченной в горячей воде фланелью. Придя в себя после этого, парнишка ослаб так, что не мог стоять на ногах.
        – Все, что тебе нужно, чтобы привести себя в порядок, – это перемена обстановки, ты, безрассудный молодой страус, – неделька в пустынной местности, в лесах и в полях, подальше от любой харчевни или кондитерской! – заметил Клик, мягко похлопывая Доллопса по плечу.
        – Хорош помощничек – из-за тебя я сутки глаз не сомкнул. Сейчас, сейчас, сейчас! Не реви! Не я виноват, что при виде жрачки у тебя разум мутится! Сиди, пока я сбегаю и приготовлю для тебя кашу. После этого я заскочу и позвоню в Скотланд-Ярд и скажу мистеру Нэркому, чтобы кто-нибудь нашел фургон, который можно арендовать, и мы отправимся на неделю по Йоркширу, старина.
        Он ушел звонить, вернувшись вскоре с неожиданными новостями. Так уж сложилось, что идея взять неделю отпуска, неделю побродить по зеленым перелескам, широким болотам и по диким ущельям Йоркшира и пожить простой жизнью в фургоне показалась господину Маверику Нэркому весьма соблазнительной, и он поспешил попросить разрешения у Клика присоединиться к приятелям. Поскольку ничто не могло быть лучше, вопрос был решен немедленно. Фургон нашелся в Шеффилде, и в десять утра следующего дня небольшая компания, оставив за спиной душный Лондон и предместья, направилась в нетронутую суетой глушь, навстречу очарованию смеющихся вод и магии, которая скрыта в лесных чащобах.
        В течение пяти дней они вели совершенно идиллическую жизнь; бездельничали в зеленых дебрях и спали в сени шепчущих лесов. Это возвращение к природе оказалось таким же тонизирующим для обоих мужчин, как и для мальчишки, – они расслабились, взбодрив кровь в жилах…
        Подготовив фургон к путешествию перед началом этой авантюры, они не приближались к какому-либо человеческому жилью, если это не было необходимо из-за особенностей намеченного маршрута. Каждый день был похож на последующий: на рассвете, под пение птиц они купались в лесном озере или тихой лесной реке, затем собирали топливо, разводили огонь и готовили завтрак, мыли посуду, запрягали лошадей и снова отправлялись в путь. Иногда фургоном управлял Клик, иногда Нэрком, иногда мальчишка. Когда приходило время обеда, они останавливались, чтобы приготовить пищу, на костре, так же, как они готовили завтрак, затем подыскивали место для ночлега, где можно было лежать в траве среди листвы и любоваться звездами.
        Таким образом они провели большую часть недели и, возможно, потратили бы всю неделю на подобное времяпрепровождение, но Судьба решила иначе. Здесь, в этой идиллической Аркадии, им пришлось опять столкнуться со Злом, таящимся в сердцах людских, и исполнить суровый долг служения Закону.
        На пятую ночь, после девяти часов, случилось нечто любопытное. Они остановились на ночлег возле неглубокого, журчащего ручья, который протекал через придорожную рощу. За верхушками деревьев, прежде чем свет погас, можно было разглядеть зубчатую верхушку далекой башни и, дальше, флюгер на вздымающемся церковном шпиле. Путники поужинали и наслаждались бездельем. Мужчины курили, развалясь на траве, в то время как Доллопс наигрывал на губной гармошке «Старую Кентскую дорогу», прислонившись спиной к дереву, запрокинув лицо в экстазе, вытянув длинные ноги. Казалось, миллионы миль отделяют их от всех убийц и воров, вымогателей и бандитов, когда вдруг раздался шорох листьев под подошвами сапог и чей-то голос выкрикнул повелительно:
        – Руки вверх, именем Королевы!
        Вскочив на ноги, они оказались перед лицом констебля, егеря, двух сельских рабочих с дубинками и еще троих – с нацеленными на них ружьями.



        Глава VII

        – ПРИВЕТ, ГОВОРЮ! – УДИВЛЕННО начал мистер Нэрком. – Какого рожна…
        Но договорить ему не дали.
        – Вы можете требовать адвоката! Я предупреждаю вас, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас! – резко и авторитетно изрек констебль.
        – Хокинс, вы и Марлоу внимательно следите за этими парнями, пока я и мистер Симпкинс поищем животное. Я говорил, что это работа цыган, не так ли, мистер Симпкинс? – обратился он к егерю. – Давайте, давайте поищем зверя. Мистер Симпкинс, держите цыган на мушке и стреляйте при попытке к бегству. Не упустите их, мистер Симпкинс. Что?
        – Да, но, похоже, эти ребята не воспринимают нас всерьез, мистер Нипперс. Один из их вожаков, по крайней мере! – ответил егерь, когда Клик неожиданно расхохотался.
        – Ты не выглядишь похожим на цыгана, но я не могу разглядеть тебя в этом дурацком свете. Подожди немного, сейчас добавим хворосту в костерок.
        Он сделал так; и в тот момент, когда сухие листья упали на угли костра, которые путники использовали для приготовления ужина, неожиданно взметнулся в воздух ароматный дым, а затем костер вспыхнул, и стало светло. И в свете костра мистер Нипперс увидел что-то, что заставило его ноги подкоситься.
        Великие люди часто забывают о своих встречах с обычными гражданами, но вот сами простые люди никогда не перестают вспоминать о своих встречах с великими и ценят воспоминания о том незабываемом дне, когда они имели честь пожать руку самому.
        Прошло пять лет с тех пор, как миссис Маверик Нэрком, ища место, где можно провести летние каникулы с маленькими Нэркомами и их гувернантками, выбрала Уинтон-Олд-Бриджес и прожила там целых два месяца. Трижды во время ее пребывания там ее муж на выходные приезжал к своей жене и детям, и во время одного из этих коротких визитов он встретился с господином Эфраимом Нипперсом, деревенским констеблем на общественной дороге. Суперинтендант тогда соизволил остановиться и поговорить с мужчиной и подарил ему шестигранную сигару.
        С тех пор времена изменились. Мистер Нипперс был теперь главным констеблем в округе, но он все еще хранил эту сигару под стеклом в гостиной и все еще дорожил живым воспоминанием о великом человеке, который дал ему эту сигару и которого он теперь узрел сидящим на земле, без пальто и в расстегнутом жилете, с всклокоченными усами, пучками сухой травы в волосах, что выглядело диким контрастом к величию его должности.
        – О, я дурак! Бросьте дубины и стволы, вы двое – а ну, быстро положите их! Это сам господин Нэрком – господин Маверик Нэрком, руководитель Скотланд-Ярда! – выпалил Нипперс.
        – Привет! – воскликнул мистер Нэрком, прикрыв рукой глаза от огня и наклонившись вперед, чтобы получить более четкое представление о говорящем. – Откуда, черт побери, вы меня знаете? И вообще, кто вы? Не могу сказать, что помню, где и когда мы познакомились.
        Мистер Нипперс поспешил вспомнить знаменательную встречу пять лет назад, но обстоятельства, которые так глубоко отразились в его памяти, полностью улетучились из памяти Нэркома.
        – Не удивительно ли, встретиться вновь? – закончил свой рассказ Нипперс.
        – Не могу сказать, что я вспомнил нашу встречу; но миссис Нэрком точно останавливалась в Уинтон-Олд-Бриджес около четырех или пяти лет назад, так что, конечно, все возможно. Кстати, что заставило вас совершить эту внезапную атаку на нас? И что это за парни с вами, зачем им оружие?.. Что-нибудь случилось?
        – О, я дурак, сэр, не доложил сразу… Конечно же, да! Убийство, только что совершено… По крайней мере, это только что обнаружилось; хотя само злодеяние не могло быть совершено давно! С тех пор, как оно произошло, мистер Нэрком, как утверждает мисс Ренфрю, которая нашла тело, сэр, и подняла тревогу, не могло пройти много времени! Поскольку бедняга, погибший джентльмен, был жив без четверти восемь – в это время мисс Ренфрю заглянула в его комнату, чтобы спросить, не желает ли он чего-нибудь, и он сказал ей «нет» и продолжил работать с графиками, так же, как обычно.
        – Как обычно? – спросил Клик. – Почему вы говорите «как обычно», мой друг? Был ли этот человек бухгалтером?
        – Бухгалтером?! Нет, сэр. Великим изобретателем, вот кем был бедный старый джентльмен. Вы не могли о нем не слышать. Носворт – вот как его звали, сэр. Септимус Носворт из Круглого дома. Вы могли увидеть его башню над вами, если выйти на дорогу, которая за этой рощей.
        Клик тут же вскочил на ноги.
        – Что? Убит великий Септимус Носворт? Человек, который изобрел литамит? Величайший авторитет в области взрывчатых веществ в Англии? Не этот Септимус Носворт, надеюсь, конечно?
        – Увы, именно он… Бедный старый джентльмен. Я так и думал, что это имя будет знакомо вам, сэр. Оно у всех на слуху.
        – Да, – согласился Клик. – Литамит известен всему свету; как и его изобретатель. Вдовец, не так ли? – твердый как гвоздь и горький как желчь. У него есть единственный сын – молодой повеса, который любит покутить: спутался с девушками из церковного хора, потом с дамами из мюзик-холла, и в результате его выгнали из-под родительского крова.
        – Чудеса! Не думал, что вы знаете обо всем этом! – с удивлением пробормотал мистер Нипперс. – Но если вы сотрудник господина Нэркома, значит, так и должно быть! Мне сказали, что Скотланд-Ярд знает все, сэр.
        – Да, иногда мы читаем газеты, мистер Нипперс, – согласился Клик. – Могу ли я понять ваш ответ так, что я прав в отношении сына мистера Септимуса Носворта?
        – Действительно, да, сэр, именно так. По крайней мере, из того, что я слышал. Я никогда не вижу молодого джентльмена. Те вещи, о которых вы упомянули, произошли до того, как мистер Носворт устроился в этих местах, – около четырех или более лет назад. У Алвуса здесь была своя лаборатория, сэр, он построил ее на земле, которую арендовал у отца сэра Ральфа Дрогера в начале шестидесятых, и часто приходил сюда и закрывался в Круглом доме целыми днями; но никогда не собирался переезжать сюда, чтобы жить, до тех пор, пока не поссорился с Гарри. Тогда приехал и возвел себе жилье рядом с Круглым домом и привел мисс Ренфрю и старую Пэтти Дакс жить вместе с ним.
        – Мисс Ренфрю и старая Пэтти Дакс? Кто они?
        – Мисс Ренфрю – его племянница, сэр, дочь покойной сестры. Старая Пэтти Дакс была поварихой. Она умерла шесть месяцев назад, и на ее место наняли госпожу Армройд. Эта дама – француженка, она хотя и шире ланкаширского мужчины, и хотя я не особо доверяю ни иностранцам, ни их образу жизни, скажу так: она содержит дом в идеальном состоянии, а ее кулинария изумительна.
        – Я вижу, вы бывали в помещениях прислуги, мистер Нипперс, – спокойно подвел итог Клик, поднимая с земли свое пальто и встряхивая его, прежде чем надеть. – Я думаю, что господин Нэрком, в интересах широкой общественности, согласится подключиться к этому расследованию, так как вопрос касается национальной безопасности. Думаю, нам следует незамедлительно отправиться на место трагедии. Вам следует отвести нас туда. По дороге мы обсудим ситуацию.
        – Правильно, старина, – заметил Нэрком, включаясь в беседу. – Нипперс, знакомьтесь, это мистер Джордж Хэдленд, один из лучших моих детективов. Скорее всего, он даст вам пару советов по раскрытию преступлений, если вы обратите внимание на то, что он говорит.
        Нипперс «обратил внимание» сразу. Мысль о том, чтобы посоветоваться с кем-либо, связанным со Скотланд-Ярдом, щекотала его душу; и в воображении он уже видел, как его имя попало в лондонские газеты, а его слава распространилась далеко за пределы его родной глуши.
        – Я не буду беспокоить вас по поводу деталей, мистер Нипперс, – пояснил Клик. – Мне кажется, что мисс Ренфрю сможет их сообщить сама, когда я ее увижу. А пока скажите мне, сколько еще жильцов в доме, кроме тех двоих, о которых вы говорили: мисс Ренфрю и кухарки, миссис Армройд?
        – Никого, сэр, кроме горничной Эмили и горничной Кларк. Но они обе сегодня вечером, сэр, пошли на концерт в Битти Корнерс. Подруга госпожи Армройд прислала ей два билета, но та не могла сама поехать. Ей было жаль, что билеты пропадут впустую, поэтому она отдала их горничным.
        – Понятно, никаких слуг-мужчин вообще?
        – Нет, сэр. Они есть, но в доме не живут. Джонс – разнорабочий – приходит утром, чтобы выполнить грубую работу, вытащить или унести и тому подобное; есть садовник и мистер Кемпер – ассистент мистера Носворта в лаборатории, сэр. Но никого из них не бывает в доме после пяти часов. Мистер Носворт был против того, чтобы мужчины жили у него в доме, он был очень зол после ссоры с мистером Гарри. Настолько зол, что ни разу даже не позволил мистеру Чарльзу ступить на порог, просто потому, что он и Гарри были друзьями, что сильно расстроило мисс Ренфрю, могу вам сказать.
        – Расстроило? Этот мистер Чарльз каким-либо образом связан с мисс Ренфрю?
        – Еще как! Да, сэр, он ее молодой человек. Они сладкая парочка с самого детства; но у них никогда не было возможности жениться, потому что у мистера Чарльза – мистера Чарльза Драммонда, таково его полное имя, сэр, – нет ни одного шиллинга, и мисс Ренфрю еще беднее. Мне сказали, что она никогда не получает ничего за то, что хранит дом своего дяди, – только еду, жилье и одежду. При том она работает как негр для него все время. Она хранит его книги и следит за работами по дому, она все делает, но никогда не получает за это никакой благодарности, бедняжка. Мне не нравится говорить плохо о мертвых, мистер Хэдленд, но я должен сказать следующее: редким старым скрягой был мистер Септимус Носворт – и снег зимой у него можно было выпросить только наставив на него дуло пистолета! Но хвала Господу нашему, теперь наша девочка богата!
        – Ого! – воскликнул Клик удивленно. – Его завещание было составлено в пользу мисс Ренфрю, не так ли?
        – Да. Вот почему она обратилась к нему и мирилась с его причудами. Но он не давал ей увидеть ее молодого человека только потому, что тот и господин Гарри были друзьями и приятелями, когда были просто мальчишками в коротеньких штанишках. У старика было каменное сердце.
        – Так. Теперь еще один вопрос. Вы сказали, мистер Нипперс, что мисс Ренфрю, когда обнаружила убийство, подала сигнал тревоги. Как она это сделала и кому она сообщила о случившемся?
        – Нам! Мне и госпоже Армройд, конечно. Мы сидели на кухне и ужинали в то время. Горхэм, он там тоже был; но он, конечно, не остался – дежурим-то мы по очереди!
        – Значит, Горхэм – констебль?
        – Да, мой зам. Назначен шесть месяцев назад. Он только вышел, когда мисс Ренфрю ворвалась и закричала об убийстве; но он услышал шум и, конечно, вернулся. Я не знаю, что я делал бы, если бы он не вернулся, потому что мисс Ренфрю так и норовила рухнуть в обморок – падала в него несколько раз. Горхэм помог нам перенести ее в гостиную, где госпожа Армройд подожгла перья у нее под носом, и когда мы привели ее в чувство, все трое вышли на улицу и пошли в лабораторию. Вот когда мы впервые увидели отпечатки ног животного. Госпожа Армройд нашла их – по всей клумбе прямо под окном лаборатории.
        – Ого! Так вот что вы имели в виду, когда искали «животное», когда задержали нас? Понимаю. Еще одно слово: что это за зверь? Или вы не смогли опознать по следам?
        – Нет, сэр, я не смог – никто не смог, даже Ральф Дрогер, а он может опознать любого зверя, если кто-нибудь вообще может его опознать. Сэр Ральф содержит всевозможных животных, птиц и тварей в огромных клетках в парке Дрогер. Однако я могу поклясться в одном: эти следы не были похожи ни на что известное! Я видел картину про святого Георга и дракона на стенах ратуши в Бирчемптоне, мистер Хэдленд. Так вот эти следы больше всего напоминают лапы дракона, чешуйчатые и когтистые, как будто тварь, что оставила следы, была отчасти птицей, а отчасти зверем. И еще… эти следы добрых двенадцать дюймов в длину каждый…
        – М-да! Это необычно. Они были глубокими?
        – Глубокие! Да, сэр. Животное, которое их оставило, должно было весить как минимум десять или двенадцать пудов. Увидев их, сэр, я понял, что мне с этим разбираться, поэтому я оставил Горхэма отвечать за дом, позвал на помощь этих двоих и мистера Симпкинса, которые все работают в Дрогер-парке, сэр, и отправился на поиски цыган.
        – Зачем?
        – Потому что госпожа Армройд говорит, что видела цыгана, шлявшегося вокруг дома в сумерках, сэр; и у него была странная вещь, похожая на маску медведя в руке.
        – Понятно!.. – протянул Клик, продемонстрировав одну из своих загадочных улыбок. – Все готово, мистер Нэрком? Хорошо! Давайте пойдем в Круглый дом и рассмотрим этот интересный случай. Доллопс, оставайся там, где ты есть, и позаботься о фургоне, лошадях. Если мы будем в отъезде более пары часов, ложись спать. Мы можем отсутствовать долго или не долго. В таких делах никто ничего наперед не знает.


        – ЕСТЬ ИДЕИ, СТАРИНА? – прошептал Нэрком, пока они вместе шли за Нипперсом и тремя его помощниками.
        – Да, очень много. Господин Нэрком, мне особенно не терпится взглянуть на эти следы и поговорить с мисс Ренфрю. Я действительно очень хочу встретиться с этой молодой леди.



        Глава VIII

        ДВАДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ желания Клика были удовлетворены. И, будучи представлен мистером Нипперсом на маленьком собрании в гостиной дома покойного ученого как «мой друг из Скотланд-Ярда», он оказался в обществе одной из тех кротких голубоглазых «мышек», которые, кажется, рождены стать «терпеливыми Гризельдами». Глядя на миссис Армройд, Клик сразу вспомнил описание «леди Джейн» в стихотворении:
  Медленный пульс,
  Молочно-белая кожа…
  И никакого греха…

        Годы нищеты и рабского труда сказались на ней, и она выглядела старше, чем была на самом деле, – настолько старая и настолько забитая, что миссис Армройд, повариха, казалась в сравнении с ней молодой и привлекательной. Действительно, неудивительно, что мистер Эфраим Нипперс был привлечен этой доброй душой, ибо, хотя ее волосы были прядями седого цвета, а фигура имела вид мешка с мукой, и ее глазам помогали очки в стальной оправе, ее лицо все еще, почему-то, казалось юным, и господин Нэрком, глядя на нее, пришел к выводу, что в двадцать четыре или двадцать пять лет она, должно быть, была удивительно красивой, очаровательной женщиной. Мысли Клика по этому вопросу невозможно установить; поскольку он просто взглянул на нее, когда вошел в комнату, а затем больше не замечал ее.
        – Действительно, мистер Хэдленд, я рада, я очень, очень рада, что удача привела вас к нам в это ужасное время, – начала мисс Ренфрю, когда ей представили Клика. – Я не хотела бы говорить что-либо плохое о мистере Нипперсе, но вы можете сами убедиться, насколько беспомощны такие люди, как он и его помощник, чтобы справиться с делом такой важности. Действительно, я не могу избавиться от мысли о том, что если бы здесь дежурили более компетентные полицейские, убийство не произошло бы вовсе. Короче говоря, убийца, кем бы он ни был, рассчитывал на грубые методы этих людей в качестве гарантии своей безопасности.
        – Я думаю примерно так же, – ответил Клик. – Мистер Нипперс кратко описал суть дела, но не могли бы вы рассказать мне все подробности, мисс Ренфрю? В какой час мистер Носворт пошел в свою лабораторию? Или вы точно не знаете?
        – Да, я знаю, с точностью до доли секунды, мистер Хэдленд. Я посмотрела на часы в то время. Было ровно восемь минут восьмого. Мы вместе просматривали ежемесячные счета, когда он внезапно встал и, не сказав ни слова, прошел через ту дверь. Она ведет к крытому проходу, соединяющему дом с лабораторией. Как вы, возможно, слышали, это круглое здание с зубчатым верхом. Оно было построено целиком и исключительно для проведения его экспериментов. Там есть только один этаж и одно окно – очень маленькое, примерно в шести футах от земли, со стороны Круглого дома, который смотрит в сторону от этого здания. Ничего, кроме двери, на этой стороне. Свет поступает внутрь через крышу, сделанную полностью из тяжелого гофрированного стекла.
        – Я понял. Тогда это место напоминает огромную трубу.
        – Точно… К тому же облицовано полностью охлаждаемой сталью. Те немногие деревянные детали, которые необходимы для оборудования этого места, полностью покрыты асбестом. Я не стала задавать вопросы, когда мой дядя направился туда. Я никогда не задавала таких вопросов. В последние шесть или семь месяцев он был поглощен разработкой деталей нового изобретения; и я привыкла к тому, что ему не до меня. Мы никогда не ужинали в этом доме… Мой дядя всегда называл это бесполезной расточительностью. Вместо этого мы обычно откладывали чай до шести часов и пили его вместо ужина. Было ровно пять минут седьмого, когда я закончила смотреть счета, и, поскольку у меня был тяжелый день, я решила рано лечь спать, предварительно прогулявшись до старого моста, где, как я надеялась, меня ждал один молодой человек.
        – Я знаю, – мягко сказал Клик. – Я слышал эту историю. Это был бы мистер Чарльз Драммонд, не так ли?
        – Да. Однако его там не было. Что-то помешало ему прийти.
        – Гм! Продолжайте, пожалуйста.
        – Прежде чем покинуть дом, мне пришло в голову, что я должна заглянуть в лабораторию и посмотреть, есть ли что-нибудь, что моему дяде может понадобиться на ночь, так как я собиралась сразу же забраться в постель по возвращении со свидания. Я так и сделала. Он сидел за своим столом, сразу под окном, о котором я говорила, спиной ко мне, когда я заглянул внутрь. Он ответил на мой вопрос кратко: «Нет, ничего не надо. Убирайся и не беспокойся обо мне!» Я немедленно закрыла дверь и оставила его, вернулась сюда и поднялась по лестнице, чтобы внести некоторые необходимые изменения в мое платье для прогулки к старому мосту. Когда я спустилась, готовая к прогулке, я посмотрела на часы на камине. Оставалось ровно семнадцать минут до восьми. Я одевалась чуть дольше, чем предполагала. И чтобы сэкономить время в пути к месту встречи, я решила срезать путь, выйдя через заднюю дверь, по диагонали пересечь нашу территорию вместо того, чтобы идти по шоссе, как обычно. Едва я переступила порог, как натолкнулась на констебля Горхэма. Поскольку он очень дружен с мисс Армройд, мне показалось, что он наносил ей визит и
просто возвращается с кухни. Вместо этого он поразил меня, заявив, что видел что-то, что, по его мнению, надо расследовать. Короче говоря, он, патрулируя шоссе, видел, как со стены нашей территории спрыгнул человек и, пригнувшись, исчез из виду, убегая как заяц. Констебль был почти уверен, что этим человеком был сэр Ральф Дрогер. Конечно, это напугало меня почти до безумия.
        – Почему?
        – Между моим дядей и сэром Ральфом Дрогером была кровная вражда – горькая, дурная вражда. Как вы, наверное, знаете, мой дядя держал эту землю в пожизненной аренде в поместье Дрогер. Иными словами, до тех пор, пока он жил или отказывался освободить эту аренду, ни один Дрогер не мог его выгнать или даже выкопать у него лопату земли.
        – Сэр Ральф хотел денег?
        – Он хотел. Тайно проделанные бурильные работы выявили тот факт, что и барнслиский каменный уголь, и железная руда залегают здесь. Сэр Ральф хотел снести Круглый дом и это здание и начать добычу полезных ископаемых. Мой дядя, которому предлагали полную стоимость каждой палки и камня, всегда упрямо отказывался сдвинуться на дюйм или сократить аренду на полчаса. «Пока я жив, все останется как есть!» – говорил он.
        – Ого! – воскликнул Клик. И затем сморщил губы, как будто собираясь свистнуть.
        – При таких обстоятельствах, – продолжила мисс Ренфрю, – вполне естественно, что я ужасно испугалась и была готова действовать по желанию констебля. Мы сразу же поспешили в Круглый дом, посмотреть, все ли в порядке с моими дядей.
        – Почему констебль предложил это?
        – Вся округа знает о давней вражде между моим дядей и сэром Ральфом. Так что, конечно, это естественно.
        – Хм-м! Да! Именно так. Вы, значит, действовали по предложению констебля Горхэма?
        – Да. Мы прошли сюда, а затем по крытому проходу в лабораторию, и я открыла дверь. Мой дядя сидел точно так же, как раньше – спиной ко мне и лицом к окну, но хотя он не повернулся ко мне, было очевидно, что он раздражен тем, что я помешала ему, потому что он сердито зарычал: «Зачем, черт возьми, ты пришла сюда и беспокоишь меня, Джейн? Убирайся и оставь меня в покое».
        – Хм-м-м! – сказал Клик, хмуря брови и сжимая подбородок. – Есть ли зеркала в Круглом доме?
        – Зеркала? Нет, конечно, нет, мистер Хэдленд. Зачем?
        – Ничего… Но мне интересно… Если, как вы говорите, он не повернулся к вам и не вы начали разговор, откуда он узнал, что это действительно вы? Вот и все.
        – Понимаю, что вы имеете в виду, – протянула мисс Ренфрю, хмурясь. – Странно… Я никогда не думала об этом раньше. Я не могу объяснить, мистер Хэдленд… Полагаю, он принимал это как должное. И обычно он не ошибался. Кроме того, как вы помните, я побеспокоила его совсем недавно.
        – Совершенно верно. Это то, что делает происшедшее все более странным. При таких обстоятельствах можно было бы ожидать, что он скажет не «Зачем, черт возьми, ты пришла сюда и беспокоишь меня?», а «Зачем ты пришла снова?» Тем не менее, конечно, нет никаких объяснений для таких маленьких ошибок… Продолжайте, пожалуйста, что было дальше?
        – Я, конечно, сразу же рассказала о том, что видел констебль Горхэм и почему я заглянула к нему вновь. На что мой дядя ответил: «Этот человек – осел. Убирайся!» Я закрыла дверь. Констебль и я сразу же ушли.
        – Констебль был с вами во время всего этого разговора?
        – Да, конечно. Он стоял в крытом проходе у меня за спиной. Он видел и слышал все. Хотя, конечно, никто из нас не входил в саму лабораторию. Понимаете, в действительности входить не было необходимости, когда мы знали, что мой дядя в целости и сохранности.
        – Совершенно верно, – согласился Клик. – Значит, вы закрыли дверь и ушли… И что потом?
        – Констебль Горхэм вернулся к своим обязанностям, а я полетела со всех ног, так быстро, как только могла, на встречу с мистером Драммондом. Отправившись к старому мосту короткой дорогой, через наш участок, я оказалась там менее чем за десять минут. А в половине девятого я снова оказалась здесь, испуганнная еще больше, чем раньше.
        – И почему? Вы были так встревожены тем, что мистер Драммонд не пришел на свидание?
        – Нет. Это меня совсем не беспокоило. Он часто не может встретиться со мной. Он занимает должность личного секретаря промоутера крупной компании, и его время ему не принадлежит. Что меня напугало, так это то, что после нескольких минут ожидания я услышала, как кто-то бежит по дороге, а через несколько мгновений сэр Ральф Дрогер пролетел мимо меня, как будто его преследовали. При обычных обстоятельствах мне следовало подумать, что он готовится к осенним состязаниям. Он, если вы не знаете, очень увлекается легкой атлетикой и держит кубок уездного клуба по бегу и прыжкам. Только вот, увидев его, я вспомнила, что рассказал констебль Горхэм. В общем, когда я увидела, как сэр Ральф мчится со стороны Круглого дома, все мои мысли смешались. Я впала в панику, чуть не рухнула в обморок.
        – И все потому, что какой-то мужчина бежал со стороны Круглого дома?
        – Не только из-за этого, – ответила она с содроганием. – Я сказала, что в обычных обстоятельствах могла бы подумать, что он просто тренируется для осенних видов спорта. Видите ли, он был в спортивном костюме из белого хлопка, и его ноги были обнажены до колен, но когда он пролетел мимо меня в лунном свете, я увидел нечто, похожее на огромное пятно крови на его одежде, и, связав это с остальным, я чуть не сошла с ума. Вскоре после этого я вспомнила, что значком уездного клуба является крылатая сандалия Меркурия, выполненная блестящей алой вышивкой. Мне тогда именно эта красная вышивка и показалась кровью… Кровью моего дяди… И я бежала, и бежала, и бежала, пока не вернулась сюда к дому, не взлетела по крытому проходу и не ворвалась в Круглый дом. Дядя сидел, как и раньше. Но он не окликнул меня на этот раз… не упрекнул меня за беспокойство; не сделал ни одного движения, не издал ни единого звука. И когда я подошла к нему… Не знаю, почему я так поступила. Он был мертв, как камень мертв! Его лицо и горло были разорваны, как будто какое-то разъяренное животное растерзало его, и на его одежде были
странные желтые пятна… Вот и все, мистер Хэдленд… Я не знаю, что я делала и куда пошла, с того момента, как вылетела, визжа, из лаборатории, и пока я не пришла в себя и не оказалась в этой комнате с дорогой, доброй миссис Армройд, которая наклонилась ко мне и сделала все, что в ее силах, чтобы успокоить и утешить меня.
        – Все так и есть, дорогая, ты не должна больше волноваться. Это слишком много для бедной женщины, чтобы выдержать… – вклинилась в беседу миссис Арм-ройд, наклонясь над диваном и мягко разглаживая волосы девушки. – Лучше ей немного успокоиться, не так ли, месье?
        – Да, так будет лучше, мадам, – ответил Клик, отметив, как мягко ее рука легла и как изящно она провела ею по мягким волосам и по белому лбу мисс Ренфрю.
        – Без сомнения, основную часть того, что еще мне нужно знать, вы расскажете сами…
        – С удовольствием, мсье.
        – …но пока, – продолжил Клик, заканчивая прерванное предложение, – все еще остается вопрос, который нужно задать и на который может ответить только сама мисс Ренфрю. Поскольку он носит личный и сугубо интимный характер, мадам, не смею ли я просить… – он красноречиво пожал плечами, посмотрел на нее в манере ее соотечественников и оставил остаток предложения недосказанным.
        «Мадам» посмотрела на него и грациозно взмахнула руками.
        – Конечно, мсье, – сказала она с очаровательной грацией. – Cela m’est egal[4 - Мне все равно (франц.).], – и отошла с шагом, удивительно легким и удивительно грациозным для дамы такого веса и столь щедрых размеров.
        – Мисс Ренфрю, – позвал Клик, понизив голос и глядя ей прямо в глаза, как только миссис Армройд оставила их. – Мисс Ренфрю, скажите мне, пожалуйста: есть ли у вас какие-либо подозрения относительно личности или целей человека, который убил вашего дядю?
        – Ни малейших, мистер Хэдленд. Конечно, вначале мои мысли сразу обратились к сэру Ральфу Дрогеру, но теперь я вижу, как это абсурдно думать, что такие люди, как он…
        – Я даже не намекал на сэра Ральфа Дрогера – вставил Клик. – А ведь еще двое имеют такой же сильный мотив, если не более сильный. Вы, конечно, уверены в невиновности мистера Чарльза Драммонда?
        – Как вы можете!
        – Осторожно! Спокойнее, пожалуйста! Я просто хотел узнать, есть ли у вас тайные сомнения. Ваша вспышка послужила мне ответом. Видите ли, нужно помнить, что покойный мистер Носворт, как говорят, написал завещание в вашу пользу. Это так?
        – Насколько мне известно, да.
        – Утвердив это со своими адвокатами, не так ли?
        – Что я могу сказать? Думаю, что нет, однако. Он всегда был самодостаточным и не желал доверять что-либо ценное ни одной живой душе. Даже его самые важные документы – планы и формулы его различных изобретений, даже документы по аренде его имущества – все бумаги всегда хранились на столе в лаборатории.
        – Хм-м-м! – протянул Клик и сильно сжал подбородок. Затем, через мгновение неожиданно продолжил: – Последний вопрос! Что вы, мисс Ренфрю, знаете о недавних действиях мистера Гарри Носворта – сына покойного, которого покойный выгнал?
        – Ничего, абсолютно ничего! – ответила она с выражением, похожим на ужас. – Я знаю, о чем вы думаете, но, хотя он настолько плох, насколько может быть человек, ужасно даже предполагать, что он поднял руку на своего отца.
        – Хм-м! Да, конечно! Но все же, как нам известно, произошло убийство; и, как вы говорите, он был нехорошим человеком и неудачником. Пусть своими подозрениями я даже оскорбил молодого джентльмена и… Но это неважно; это ничего не значит… Значит, вы ничего не знаете о нем?
        – Ничего, слава богу. Последнее, что я слышала… он подрался с каким-то ужасным человеком, а затем их обоих отправили в тюрьму за то, что они заманивали людей в ужасные места, а затем подпаивали и грабили их. Но даже это я слышала между делом, а при моем дяде было не принято о нем упоминать. Нет, я ничего о нем не знаю… Вообще ничего. На самом деле, я никогда не видела его, с тех пор как он был мальчиком. Вы знаете, он никогда не жил здесь. А я почти ничего не знала о моем дяде, пока не переехала сюда. Мы были бедны и жили в совершенно другом городе, моя мама и я. Дядя Септимус никогда не приезжал к нам, пока моя мама была жива. Впервые он появился, когда она умерла, а его сын к тому времени уже ушел из дому. Я же была так бедна и так одинока, что была рада принять его предложение и переехать сюда. Нет, мистер Хэдленд, я ничего не знаю о Гарри Носворте. Надеюсь, ради него, что он мертв.
        Клик не ответил. Минуту он сидел, сжимая подбородок и уставившись на ковер, затем неожиданно встал и повернулся лицом в сторону маленькой группы людей в дальнем конце комнаты.
        – Пока это все, – объявил он. – Мистер Нэрком, мистер Нипперс, организуйте, пожалуйста, какой-нибудь свет, и давайте пойдем и посмотрим на эти следы.








        Глава IX

        ЭТО ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЫЛО немедленно принято – даже миссис Армройд присоединилась к походу с фонарями и отправилась с остальными в мрак и тьму ночи. И мисс Ренфрю, обнаружив, что она, вероятно, останется одна в этом доме ужаса, быстро встала и поспешила с остальными.
        Один шаг за порог, и перед ними предстал знаменитый Круглый дом. Он темной громадой возвышался на фоне бледного серебра лунного неба – мрачная постройка из камня и стали, с вытоптанной цветочной клумбой, окружавшей ее основание, и охранником – констеблем Горхэмом.
        – Вот настоящий полицейский! Я же забыл снять его с поста! – воскликнул мистер Нипперс, когда увидел констебля. – И он торчал здесь, пока мы точили лясы в тепле! Вот настоящий служака и джентльмен!
        Никто не ответил ему. Все были заняты тем, что следовали примеру людей из Скотланд-Ярда, представленных Кликом и суперинтендантом Нэркомом, уставившись на стены каменной трубы, в которой сидел мертвец.
        – Тоскливый пост, констебль, – заметил Клик, приближаясь к молчаливому стражу.
        – Да, сэр, очень. Но есть чокнутый часовой… Вот он! – ответил Горхэм, касаясь пальцем шлема. Затем, когда свет от ламп упал на лицо Клика и позволил ему увидеть, что это не кто-то из его знакомых, да и вообще человек, которого он прежде не видел, его глаза расширились, в них появилось озадаченное выражение, которое не покидало их, даже когда вся группа отошла за изгиб стены Круглого дома.
        Неожиданно Клик остановился напротив окна без занавесок – квадрата света на темном изгибе стены. Яркий свет из окна высвечивал ствол и ветви липы прямо напротив, а под окном темнела истоптанная клумба с любопытными следами, глубоко впечатавшимися в почву.
        Клик взял лампу из руки миссис Армройд и, наклонившись, внимательно осмотрел следы.
        Мистер Нипперс не преувеличил, когда сказал, что все они были двенадцати дюймов в длину. Не был он далек от истины и когда объявил, что они похожи на следы какого-то существа, которое было отчасти зверем, а отчасти птицей; потому что такими они и были, с тремя огромными выступами, похожими на когти, впереди и одним сзади, и так похожи на следы, которые могла оставить гигантская птица, что можно было бы сказать, что такое существо и в самом деле оставило их и улетело, однако невозможно было, чтобы существовало летающее создание, обладающее весом, достаточным для того, чтобы оставить такие огромные следы. Мистер Нипперс утверждал, что видит отпечатки когтей и чешуи, отпечатавшиеся на мягкой земле.
        – Да! Да! Ужас какой-то! – воскликнула миссис Армройд, воздев к небу свои маленькие руки и отвернувшись. – Оно может убивать, убивать и убивать – лошадей, волов, что угодно – такое отвратительное существо! Но что… что это было за создание, господин полицейский? Во имя всех святых, скажите…
        – Хотел бы я знать, – протянул Клик. – Только, конечно, это не мог быть человек; так что мы можем выбросить из головы мысль о том, что старик был убит кем-либо из своего рода. Совершенно очевидно, что существо, каким бы оно ни было, проникло туда через окно (вы видите, что оно открыто) и убило несчастного, прежде чем он смог позвать на помощь или нанести удар в свою защиту.
        – Да, но окно на шесть футов выше, мистер Хэдленд, сэр, – взволнованно вставил Нипперс. – А как же вес, который не дает летать?
        – Не летать, друг мой, – ответил Клик с видом и тоном высокого превосходства. – Используй свой ум, чувак. Чудовище спрыгнуло – с дерева. Посмотрите сюда, посмотрите!
        Подойдя к дереву, он постучал по сколу на стволе.
        – Вот он содрал кору, поднимаясь наверх. Господи! Это же очевидно, как дважды два. Десять к одному, мы найдем такие же следы, когда пойдем в лабораторию, – влажные, знаете ли, от влаги земли; и чтобы убедиться в случае, если мы их найдем, давайте посмотрим на следы поближе и измерим их. У вас есть рулетка? Нет? Ладно, одолжите мне свои наручники, если у вас есть пара, и мы сможем измерить их. Спасибо большое. Теперь посмотрим. Один, два, три, Юпитер, – цепь всего на три пальца длиннее, чем эти следы. Идемте в лабораторию. Ведите нас, мисс Ренфрю, если желаете.
        Она так и сделала. Вернувшись обратно, она открыла боковую дверь, предназначенную для того, чтобы позволить изобретателю выйти из дома, если бы он того пожелал, – и провела их в лабораторию, оставив констебля Горхэма продолжать нести свою тоскливую вахту снаружи.
        В любое время внутренняя часть этой огромной трубы с каменными стенами, облицованной сталью изнутри, должна была оказаться удручающей для всех, кроме человека, который трудился в ней. Но сегодня вечером, когда этот человек сидел мертвым, лицом к открытому окну, с лампой рядом с ним, а застывшие руки лежали на страницах книги, покоящейся на рабочем столе, это место было уныло и страшно вдвойне; поскольку, в дополнение к другим неприятным качествам, теперь лабораторию наполняли трупный запах и странная, отвратительная вонь, от которой в горле начинались спазмы. Они напоминали пары, выбрасываемые при сгорании некоторых химикатов.
        Клик сделал один или два вдоха, когда вошел, посмотрел на мистера Нэркома, затем пошел прямо к столу и заглянул в лицо мертвеца. Следы когтей, казалось бы, подтверждали версию нападения животного – черты лица были искажены и обесцвечены, а волосы бороды и усов были странно обожжены.
        Клик остановился как вкопанный, увидев это лицо, утратив всякое легкомыслие и показное высокомерие.
        – Внимание! Версия нападения животного выглядит не так многообещающе, как раньше! – резко бросил он. – Этот человек был застрелен – его ранили пулей, наполненной его собственным беззвучным и всесжигающим, дьявольским изобретением, литамитом, – а стрельба литамитовыми пулями – это не способ нападения, типичный для зверей, птиц и прочих животных! Посмотрите сюда, мистер Нэрком, видите! Замок стола был сломан. Закрой дверь, Нэпперс. Пусть никто не выходит из комнаты. Здесь произошли убийство и грабеж; и то, что взбиралось на это дерево, не было ни животным, ни птицей. Это был головорез и вор!
        Естественно, подобное утверждение вызвало нечто вроде паники. Мисс Ренфрю, похоже, находилась на грани обморока, и вероятно, что упала бы на пол, если бы рядом не оказалась миссис Армройд.
        – Верно, мадам. Принесите стул; усадите ее. Сейчас ей понадобятся все ее силы, я обещаю. Подождите немного! Лучше позвать доктора, мне кажется, и выяснить местонахождение мистера Чарльза Драммонда. Мистер Нэрком, если не затруднит, передайте это сообщение работодателю этого молодого человека.
        Ручки и бумаги были на столе мертвеца. Клик наклонился, написал несколько торопливых строк и передал записку начальнику.
        – Быстрее, пожалуйста. У нас на руках ужасное дело, и мы должны без промедления узнать все об этом Драммонде. Мисс Ренфрю не говорила правду сегодня вечером! Посмотри на этого человека. Окоченевший труп перед нами. Почувствуй – мышцы как железо, плоть как лед! Мисс Ренфрю утверждает, что покойный говорил с ней без четверти восемь. Я говорю вам, что без четверти восемь этот человек был мертв больше часа!
        – Боже мой! – воскликнул господин Нэрком; но его крик был прерван диким воплем мисс Ренфрю.
        – О нет! О нет! – запротестовала она, поднимаясь со своего места, только чтобы рухнуть обратно, обессиленная, дрожащая, ужасно бледная. – Этого не может быть… Не может. Я говорила правду… Только правду. Он говорил со мной без четверти восемь – именно в это время! Констебль Горхэм был там… Он слышал его; он скажет вам то же самое.
        – Да, да, я знаю, что вы так говорите… Но что скажет он? Он выглядит крепким, прямолинейным, честным парнем, которого нельзя уговорить или подкупить, чтобы поддержать ложь; так что пришли его сюда, когда пойдешь мимо, Нэрком; посмотрим, что он скажет.
        Когда констебль пришел, то подтвердил то, что заявила мисс Ренфрю. Она все рассказала совершенно точно. Констебль действительно видел человека, которого принял за сэра Ральфа Дрогера, спрыгнувшего с забора, и он предложил мисс Ренфри проведать ученого в лаборатории. Они прошли внутрь, как она рассказала. Мистер Носворт окликнул ее и спросил, что за дьявол, из-за которого она приходит и беспокоит его, и было ровно без четверти восемь.
        – Вы уверены в этом? – спросил Клик.
        – Да, сэр, конечно же, я вам называю с точностью до минуты.
        – Как вы установили точное время?
        – Когда мы вышли из крытого коридора, мисс Ренфрю посмотрела на свои наручные часы и нетерпеливо сказала: «Вот, я потеряла еще две минуты впустую. Смотрите! Без четверти восемь… Доброй ночи». Затем она убежала, оставила меня.
        – Да! Да! – одобрительно воскликнула миссис Армройд. – Есть еще храброе сердце, чтобы так доблестно прийти на помощь мадемуазель. За это я испеку вам сливовый пирог, мон шер. Месье из Скотланд-Ярда больше не должен мучить бедного и так морально пострадавшего ребенка…
        Но Клика, казалось, было не так легко тронуть, как она надеялась, потому что он продолжал задавать вопрос за вопросом. Казалось, что он допрашивает Горхэма с инквизиторской привередливостью; старается изо всех сил, чтобы сбить его с толку и опровергнуть его показания, но всегда терпит неудачу. Действительно, создавалось впечатление, что Клик зачем-то тянет время, не более того. Если так, то он определенно преуспел; прошло уже пятнадцать минут, когда мистер Нэрком вернулся в Круглый дом, они все еще были там.
        Клик продолжал это представление, пока не вернулся суперинтендант.
        – Все в порядке, мистер Нэрком? – спросил он, оглядываясь на звук шагов.
        – Отлично, старина. Вы попали в десятку. Точно, как в аптеке… в каждом конкретном случае.
        – Спасибо большое. Передо мной стоит довольно сложная задача, потому что наш друг констебль подтверждает заявление мисс Ренфрю о времени. И все же я абсолютно уверен, что здесь ошибка.
        – Нет никакой ошибки… Нет, нет! Перестаньте мучить несчастную леди!
        – Хорошо, мадам, но я знаю то, что знаю. И тогда выходит, что мертвец может говорить… Тьфу! Дело в том, что констебль просто воображает, что слышал, как говорил мистер Носворт. Это и есть ошибка. Теперь смотрите сюда! Однажды я столкнулся с точно таким же случаем, и я расскажу вам, как это произошло. Давайте предположим, – неторопливо прохаживаясь взад-вперед, начал вещать Клик, – давайте предположим, что это пространство здесь – крытый проход, а вы, мадам… подойдите, пожалуйста, на минутку… Большое спасибо… и вы – мисс Ренфрю. Вы стоите здесь, а Горхэм здесь… как и тогда.
        – Я стоял не рядом с ней, сэр… По крайней мере, не совсем так. Немного позади нее… Вот так.
        – Очень хорошо, тогда это подойдет. Сейчас. Вот теперь я просто покажу вам всем, как ошибка могла произойти и как она произошла при подобных обстоятельствах. Когда-то, когда я был в Париже…
        – В Париже, месье?
        – Да, мадам, – там произошла эта маленькая забавная история, о которой я расскажу вам. Возможно, вы слышали или не слышали о том, что некий французский драматург написал пьесу под названием «Шантеклер» – или, может быть, вы никогда не слышали об этом? Слышали? Ну, это спектакль, где все персонажи – существа со скотного двора: собаки, петухи, куры и тому подобное, – и странная мода на мужчин и женщин, одевающихся как птицы, настолько завладела публикой, что вскоре вошли в моду танцы «Шантеклер» и Шантеклер-вечеринки, и Шантеклер «включался» во всех танц-залах, пока, куда бы вы ни пошли на вечеринку, вы могли быть уверены, что увидите кого-то, наряженного как петух или курица, что достало всех до печенок… Но это уже другая история, и мы ее пропустим. Так уж вышло, что однажды ночью, когда увлечение этой штукой угасло и платья для скотных дворов можно было купить за ломаный грош, я зашел в маленькое кафе четвертого класса на Монмартре и там увидел единственную танцовщицу «Шантеклер». Она была красивой, изящной – легкой, как перышко, и изящной, как фея. Она, я думаю, была бы прекрасна, но она
танцевала с партнером… А ее партнер был плохим танцором, безголосым певцом, но действительно талантливым чревовещателем.
        – Чревовещателем, месье… э-э-э!
        – Клик, мадам… Зовите меня Клик, если не возражаете.
        – Клик! Черт! – восхищенно выпалил мистер Нипперс. Но ни «мадам», ни констебль Горхэм ничего не сказали. Они просто обернулись и кинулись бежать; и Клик тут же набросился на них, как кот, ловящий мышь, и резкий щелчок наручников, которые он позаимствовал у мистера Нипперса, сообщил, что он соединил их два запястья.
        – Игра окончена, мадам Файфайн, иначе мадам Носворт, бесполезная жена бесполезного мужа! – резко объявил он. – Игра окончена, мистер Гарри Носворт, бандит, карманник и убийца! В аду есть горячий уголок, ожидающий бесчестного зверя, который способен убить собственного отца ради наследства. Сюда, мистер Нэрком. У него одна свободная рука! Вытащи у него бумагу из кармана, пока ее не уничтожил этот скот! Именно, сэр, именно! Поднимитесь, мисс Ренфрю, поднимись, маленькая девочка, – вы получите своего «мальчика» и обещанное состояние мистера Септимуса Носворта!








        Глава Х

        – ДА, ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ умная схема, мисс Ренфрю, – согласился Клик. – Придумано очень хитро и выполнено особо тщательно. Мужчина приезжает сюда, получает назначение констеблем и выжидает, а женщина служит в течение шести месяцев поваром в доме жертвы, готовит вкусняшки и создает репутацию милейшей особы, выжидая, когда придет время для действия. Я не имел ни малейшего представления о том, что здесь на самом деле творится, пока не вошел в дом и не увидел эту женщину. Она делала все возможное, чтобы набрать вес и подурнеть, правдоподобно выбелила волосы, но она не могла заставить свое лицо выглядеть старым, не помогала никакая косметика на ее лицо – это одно из тех необыкновенно красивых лиц, которые невозможно забыть, увидев однажды. Я узнал ее, как только вошел в дом; и, вспомнив платье «Шантеклер» с его сапогами, я сразу догадался, какими окажутся эти следы. Должно быть, она изо всех сил топала по земле, чтобы так глубоко впечатать следы, она хотела убедиться, что когти и огромные чешуйки на пальцах ног оставляют отпечаток. Я был уверен, что мы найдем это платье и ботинки среди ее вещей. И… Господин
Нэрком их нашел. Для того я и придумал всю эту беготню с телеграммой, чтоб он мог покопаться в ее скарбе. Пардон? Общая картина?.. Основная идея сынка состояла в том, чтобы убить отца и уничтожить завещание. Конечно, когда стало очевидно, что старый джентльмен умер, не оставив завещания, даже отвергнутый сын должен был бы иметь права наследства. Однако он совершил ошибку, поспешив использовать чревовещание, чтобы не дать вам попасть в Круглый дом и обнаружить, что его отец уже мертв. Ему следовало подождать, пока вы не заговорите, чтобы старик, не задумываясь, узнал, кто именно открыл дверь. Эта деталь и вывела меня на верный путь. До этого момента у меня не было ни малейшего подозрения, кем он был и под какой личиной скрывался. Конечно, у меня было смутное подозрение, еще до того, как я пришел и увидел миссис Армройд и понял, что повариха в деле. Ее готовность изобрести вымышленного цыгана с маской медведя в сочетании с тем, что Нипперс рассказал мне о следах животного, на которые она указала, выглядели немного подозрительно; но до тех пор, пока я действительно не встретил ее, картина никак не
складывалась. Вот и все, я думаю. А теперь спокойной ночи и удачи вам, мисс Ренфрю. Загадка разгадана; и мистер Нэрком и я возвращаемся в уединение лесов, на ложе из трав под сиянием звезд!
        И тут словно какой-то дух нервного волнения внезапно овладел Кликом, он развернулся на каблуках, жестом приказав суперинтенданту следовать за ним и удостоившись благоговейного взгляда констебля Эфраима Нипперса, стремительно открыл дверь и выскользнул во мрак.
        Перед ним лежала тропинка, которая вела через территорию к воротам, а затем им предстояла долгая прогулка назад в лес, к фургону и Доллопсу. Клик с удивительной энергией мчался по ночной тропе, так что короткие, толстые ноги Нэркома заставили его сильно запыхаться, прежде чем он смог догнать своего загадочного друга.
        – Мой дорогой друг, ты готовишься соревноваться в беге с этим сэром Ральфом, как его бишь, о котором говорила мисс Ренфрю? – прохрипел он, когда наконец настиг Клика. – Ты, длинный и тощий, просто мальчишка-переросток. Но подожди, пока ты не достигнешь моего возраста!
        – Возможно, я и не достигну. Возможно, они не позволят мне! – процедил Клик сквозь зубы. – Ослы редко доживают до старости.
        – Что это значит, старина?
        – Только то, что я проявил себя редкостным, рафинированным, исключительным ослом. Господи! Ну я и дурак! Такой пример чистой и незамутненной безмозглости! И хуже всего то, что это все из-за моей жалкой гордыни – моей жалкой слабости к театральному и зрелищному! Это дошло до меня внезапно, когда я стоял там, объясняя происшедшее мисс Ренфрю, – и я хотел бы избить себя за свою глупость.
        – Глупость? Что за глупость?
        – Что за глупость? Как? Боже мой, дружище, используй свой интеллект! Разве мне не достаточно быть болваном без того, чтобы ты входил в списки ослов вместе со мной? – раздраженно сказал Клик. – Или нет! Прости, дорогой друг. Нервы заставляют меня болтать лишнее. Но в такие моменты – когда мы достигли безопасного положения, и моя собственная глупость испортила все… Фу! Говорю же, что я полный кретин. Разве ты не слышал? Разве ты не видел?
        – Я увидел, что по какой-то особой причине ты внезапно выскочил как ошпаренный из дома после разговора с мисс Ренфрю, или ты о чем-то другом?
        – Не совсем о том. Это только часть моей глупости. Но не самая худшая часть, к сожалению. Просто в тот момент я вспомнил о своей неосмотрительности и я понял, что болван, что я полностью разрушил нашу великолепную безопасность, разрушил то, что еще осталось от этого славного отпуска, когда я не смог позволить «Джорджу Хэдленду» получить свою долю славы, но вышел, как герой мелодрамы, и объявил себя Кликом. Носворту и его жене! Нипперсу! Толпе зевак! Ты обратил на это внимание, конечно?
        – Да. Конечно. Но что из этого?
        – Что из этого? Учитывая характер этого деревенского увальня Нипперса и склонность селян почесать языками, как ты думаешь, долго ли останется секретом, что Клик в Йоркшире? В этих лесах. В этом конкретном месте. Что он путешествует с мистером Мавериком Нэркомом в фургоне – фургоне, запряженном лошадьми, который не может проехать пять миль за то время, за какое поезд или автомобиль могут проехать более пятидесяти!
        – Черт! Никогда об этом не думал. Но подожди немного. Конечно, есть способ преодолеть эту трудность. Остановись здесь на минутку или две, и я побегу назад и обещаю, что Нипперс даст клятву держать рот на замке. Я знаю, он даст мне эту клятву.
        – Конечно, он даст. Но как долго, ты думаешь, он сумеет ее сдержать? Как долго пустоголовый, болтливый старый дурак, такой как этот парень, воздержится от хвастовства своими связями и знакомствами в Скотланд-Ярде? И даже если он не будет чесать языком, что насчет остальных? Все эти милейшие селяне. Работники из поместья Дрогера. Носворты, в конце концов. Можно ли и их рты тоже закрыть? Конечно, они-то точно не пылают ко мне любовью. Они тоже, кстати, жили в Париже. Женщина – француженка по происхождению. Она типичная потаскушка с Монмартра, с кучей завязок в среде апашей. Так же, как и ее муж. И они не будут страдать молча, в муках раскаяния. Помните, обвиняемый имеет право общаться с адвокатом; и телеграмма до Лондона будет стоить меньше, чем шиллинг. Итак, в финале диалог между командой Марго и нашим другом графом Вальдемаром: «Ага! Вот ты где».
        Мистер Нэрком прищурился и пробурчал что-то себе под нос. Он не мог отрицать очевидного, когда дело было так ясно представлено ему.
        – И мы были свободны от всех беспокойств по поводу всей этой катавасии до этого! Но чтобы подставить себя так в такой глуши! Это уметь надо! Что ты предлагаешь?
        – Единственное, что нам осталось сделать. Запутать следы. Другими словами, вернуться к Доллопсу, оставить фургон, найти какое-нибудь место, где можно позвонить парню, у которого мы этот фургон взяли, чтобы он приехал и забрал; затем быстренько домой.
        – Да, но зачем звонить по телефону, старина? Почему мы не можем сами пригнать фургон в Шеффилд, по дороге в Лондон?
        – Потому что мы не собираемся возвращаться в Шеффилд, мой друг, и не собираемся делать такую глупость, как возвращаться тем же путем, каким приехали сюда! – ответил Клик, сворачивая с дороги в чащу леса. – В лучшем случае мы не можем быть более чем в тридцати милях от границы Камберленда. За ночь доберемся дотуда. Там мы сможем немного отдохнуть в каком-нибудь небольшом и захудалом отеле, затем сесть на поезд через шотландскую границу и отправиться в Дамфрис. С этого момента игра проста. В Сент-Панкрас отправляется шесть поездов в день, а в Юстон – восемь. Мы можем выбрать тот, что нам нравится, и семь часов езды приведут нас в Лондон, притом тогда и с того направления, откуда нас не ждут наши заклятые «друзья».
        – Точно! Какая потрясающая идея! – одобрительно закивал мистер Нэрком.
        – Тогда давай, старина, вернемся к мальчишке и начнем как можно скорее.
        Суперинтендант расстегнул пиджак и жилет, чтобы в полной мере ощутить свежий воздух, готовясь к тяжкому испытанию возвращения, и затем помчался в догонку за Кликом, проклиная темноту ночи, кочки, сучки, пеньки и свой лишний вес.



        Глава XI

        ВОЗЛЕ РУЧЬЯ, ПРОТЕКАВШЕГО через лесной массив, где на них натолкнулся мистер Нипперс и его помощники, они обнаружили Доллопса, свернувшегося калачиком, безмятежно спящего возле покрытых золой углей прогоревшего костра. Мальчишка все еще «играл музыку», но такого рода, для которого не требовалось губной гармошки.
        Они разбудили его и рассказали ему о внезапном изменении планов и необходимости поспешности их выполнения.
        – Господи помилуй! Опять апаши, а? И этот иностранный шутник, граф, как его зовут? – пробормотал Доллопс, потирая глаза и моргая спросонья. – Правильно, начальник! Дай мне две секунды, чтобы включить мозги, и я готов к любым делам. Моя шляпа! Но почему? Я могу понять, почему, апаши гоняются за вами, сэр; но почему надутый моравский индюк преследует вас, и что с этим делать? Что вы ему сделали, хозяин? Подловили на каком-нибудь грязном дельце и «убили его», как говорят «мериканцы»?
        – Типа того, – ответил Клик. – Не трать время на разговоры. Просто собери все, что нам нужно, в одну кучу, и мы быстренько уберемся отсюда.
        Доллопс повиновался команде, да с такой живостью, что сразу же заткнулся и, не говоря ни единого слова, нырнул в фургон за вещами. Через пять минут после того, как ему сообщили о необходимости готовиться к выходу, они уже шли в темноте, отправившись в тридцатимильную прогулку до Камберленда.
        Всю ночь они шли по тропинкам – двое мужчин плечом к плечу, а мальчик – за ними по пятам, брели по бескрайним вересковым пустошам, где папоротник и трава, тяжело склоняясь, блестели под весом росы. Они спускались по обрывистым склонам крутых оврагов, где шумно струились весенние воды, перекатываясь по камням, низвергаясь в наполненные пеной лужи, топали по извилистым дорожкам; пробирались сквозь дремучий, тихий лес, шлепали по болотам, навстречу ветру, под колючим светом утренних звезд в светлеющих небесах. Постепенно полускрытая туманом луна исчезла за горизонтом, измученная ночь угасла и умерла, и неуклонно сияющая заря зажглась на востоке, знаменуя приход утра.
        Но пока самые дальние рубежи Камберленда находились от путников за много миль, так что длинный переход ни в коем случае не закончился, и, чувствуя необходимость пройти как можно дальше, пока мир нежился в объятиях Морфея, маленькая команда продолжала настойчиво продвигаться вперед.
        К четырем часам они снова вышли из болот и оказались в теснинах скалистых ущелий; к пяти они сделали привал на берегу глубокого, спокойного озера, остановились, чтобы погреться у костра. Они вытащили вещи из сумки, которую нес Доллопс, – еду, питье и одежду, – искупались. Вода оказалась ледяной, но уже кипел кофе; а к шести – насыщенные едой и успокоенные табаком – они лежали, растянувшись на благоухающей земле, в полудреме, пока их сапоги сохли перед костром. Сиеста затянулась, пока Клик резко и повелительно не изрек:
        – Ну будь я проклят! Поднимитесь, лежебоки. Время-то уже половина двенадцатого, а мы все еще прохлаждаемся?
        И тогда они вскочили и отправились дальше. Отдохнув и освежившись, они шли намного быстрее, так что в два часа уже были в районе аббатства Моркам, недалеко от границ Камберленда, и с аппетитом, обостренным физическими нагрузками на свежем воздухе, направились в маленькое придорожное заведение, чья вывеска гласила: «Роза и чертополох».
        – Здесь, по крайней мере, не забыли, что такое гостеприимство! – заметил Клик, когда при их приближении хозяйка с радостным лицом подпрыгнула у открытого окна и, увидев их, побежала навстречу, приветствуя их улыбками и реверансами в проеме арочной двери, увитой плющом.
        – Добро пожаловать, господа, добро пожаловать, – улыбнулась она, когда они подошли и присоединились к ней. – Но как, скажите мне, вам удалось добраться сюда так быстро? Поезд не должен был прибыть в Шеппертон-Олд-Кросс до пяти двадцати, а до станции миля с четвертью по прямой. Однако лучше рано, чем поздно… Майор Норкросс и леди Мэри уже здесь и очень хотят встретиться с вами.
        Поскольку так получилось, что ни Клик, ни мистер Нэрком не были лично знакомы с упомянутой женщиной и джентльменом, это было настолько явным случаем ошибочной идентификации, что у суперинтенданта чесался язык, чтобы развеять заблуждение, когда случилось неожиданное. Звук открывающейся и быстро закрывающейся двери, грохот поспешных шагов по коридору, и в проеме двери возникла внушительная фигура человека с пышным лицом, лет пятидесяти, который отодвинул хозяйку в сторону и бросил метафорическую бомбу, взволнованно воскликнув:
        – Мой дорогой, я никогда не был так рад! А еще ведутся разговоры об английской медлительности! Да, вы прибыли достаточно быстро, чтобы удовлетворить янки. Я отправил вам письмо лишь вчера вечером, мистер Нэрком, и, кстати, кто из вас мистер Нэрком и кто этот удивительный мистер Клик? Или этот умный следователь придет позже? Вы можете рассказать мне все об этом позже. Пока что пройдемте! Давайте не будем заставлять леди Мэри ждать – она беспокоится. Сюда, пожалуйста.
        И хотя Нэрком никому не представлялся, не было допущено никакой ошибки. Незнакомец схватил Нэркома за руку, увлек его вниз по коридору и распахнул дверь в конце, взволнованно объявив:
        – Вот, Мэри. Скотланд-Ярд ответил. Большая награда привлекла их, как я и надеялся, – и вот сам господин Нэрком. Этот парень Клик приедет следующим поездом, без сомнения.
        Ответ на эту фразу пришел с неожиданной стороны. Внезапно человек, которого майор Норкросс оставил стоящим у входной двери, решив, что тот никоим образом не связан с Нэркомом, а просто джентльмен, который одновременно дошел до гостиницы, спустился по проходу к открытой двери. Вошел мимо него в комнату и серьезно сказал:
        – Разрешите мне исправить вашу ошибку, майор. «Этот мнимый следователь» не придет позже – он здесь, и он к вашим услугам и к услугам леди Мэри Норкросс, поверьте мне. Я давно слышал о майоре Сетоне Норкроссе как о человеке, которого высоко ценят в мире скачек, – впрочем, как и джентльмена, который владеет лучшим жеребцом в королевстве и чья кобылка, Горянка Лэсси, является фаворитом в предстоящем дерби. А теперь я имею честь встретиться с самим этим джентльменом.
        Эффект от этого оказался несколько смущающим. Когда, закончив речь, Клик протянул руку и положил ее на плечо мистера Нэркома, леди Мэри наполовину поднялась со своего сиденья, только для того, чтобы снова сесть, удивленно посмотрев на своего супруга. Позже она заявила, что двое мужчин произвели на нее потрясающее впечатление: «Один напомнил мне актера, пытающегося сыграть роль выдающегося человека, а другой – человека выдающегося, пытающегося сыграть роль обычного человека, но не слишком удачно, поскольку не мог скрыть своего величия».
        Однако майор был слишком прямолинеен, чтобы сдерживать свои чувства, и в данном случае, будучи полностью сбитым с толку, заявил:
        – Боги! Если вы действительно Клик…
        – Действительно. Мистер Нэрком может подтвердить.
        – Но, боже! Я слышал, одно время вы были на самом дне! Что под небесами божьими заставляет вас и таких, как вы, заниматься подобными вещами?
        – Мнения разные на этот счет, майор, – тихо ответил Клик. – Меня с этого «дна» вытянул мой добрый друг, мистер Нэрком, за это я его должник на всю оставшуюся жизнь.
        – Должник, ничего себе! Не говорите ерунды. Как будто джентльмен мог не помочь джентльмену!
        – Боюсь, было бы не так просто, если бы джентльмен был хорошим актером, а вы только что сделали мне комплимент, косвенно сказав мне, что я, должно быть, актер неплохой. Это очень мило с вашей стороны, но разве мы не можем допустить этого?
        Мне кажется, что я тоже скоро смогу сделать комплимент, майор. Со всех сторон я слышу, что Горянка Лэсси обязательно выиграет дерби – на самом деле, если не произойдет чуда, на победу нет шансов ни у одной лошади, кроме нее.
        Майор и его жена стали заметно взволнованными.
        – Увы, сэр! – воскликнул майор голосом, полным глубокого отчаяния. – Боюсь, придется изменить это утверждение так, чтобы оно могло гласить: «Если не произойдет чуда, шанс на победу имеет каждая лошадь, кроме нее». Каждая! От Тарантула Доусона-Блейка, второго фаворита, вплоть до последней клячи!
        – Боже мой! Кобылка не «пошла не так», надеюсь?
        – Все гораздо хуже, чем «пошла не так». Ее вообще нет! Какой-то ужасный и подлый конокрад пробрался в конюшню прошлой ночью и украл ее… Украл ее, сэр, и не оставил следов, чтобы рассказать, что с ней случилось.
        – Ну, что-то в таком духе я и подозревал!
        – Надеюсь, что об этом пока никто не знает! Как будто этого было не достаточно. Я потерял не только лучшую кобылу в Англии, но и лучшего тренера: и это дело рук одного и того же чудовища!
        – Что вы имеете в виду, майор? Тренер взял взятку и таким образом «продал» вас?
        – Что, Том Фэрроу? Никогда! Не такой он парень! Человек, который предложит Тому Фэрроу взятку, проведет остаток недели в больничной койке! Более верный парень никогда не рождался в этом мире. Бог знает только, когда или как это произошло, но Фэрроу был найден на болоте вчера утром – совершенно без сознания и на грани смерти. Он был избит самым жестоким образом, который только можно себе представить. Мало того, что его правая рука оказалась сломана, но его череп был почти расколот. Жуткое сотрясение мозга, конечно. Бедный парень, он не может сказать ни слова, и есть вероятность, что никогда уже не сможет сделать этого снова.
        – Это плохо, – заявил Клик мрачно. – Есть идеи, кто был нападавшим? Местная полиция нашла следы, улики?
        – Местная полиция ничего об этом не знает. Я не сообщил им об этом случае.
        – Не сообщили… Гм! Довольно необычно! Почему? Когда у человека произошло ограбление, украдена ценная лошадь, а его объездчик практически убит, можно, естественно, предположить, что первым действием будет приведение механизма закона в действие без промедления. То есть, если… Хм! Да! Именно так.
        – Что значит «именно так»? – нетерпеливо спросил майор. – Вы, кажется, натолкнулись на какую-то идею с самого начала. Не могли бы вы сказать мне, что это за идея?
        – Конечно. Я мог бы предположить, что когда человек молчит о таких вещах, есть вероятность, что у него есть некое представление о том, кем может быть преступник, и что у него есть веские причины не желать, чтобы мир узнал о происшедшем. Другими словами, он скорее потеряет пятьдесят раз цену лошади, чем обнародует данные о личности преступника.








        Глава XII

        ЛЕДИ МЭРИ ТИХО застонала. Лицо майора вытянулось от изумления.
        – Я не знаю, волшебник вы или нет, мистер Клик, – проговорил майор через мгновение. – Но вы верно поняли суть. Именно по этой причине я воздерживаюсь от обнародования этого дела. Достаточно плохо, что у нас с леди Мэри возникают подозрения в отношении личности этого человека, не позволяющие нам говорить лишнего. Взять Доусона-Блейка. Если бы он узнал, он перевернул бы небо и землю, чтобы погубить его.
        – Доусон-Блейк? – повторил Клик. – Простите, но вы имеете в виду сэра Грегори Доусона-Блейка, пивовара-миллионера, добившегося рыцарства недавно, чья лошадь, Тарантул, является вторым фаворитом в предстоящем дерби?
        – Да, именно его. Он наш сосед, мистер Клик. Его поместье, замок Клевердейл, находится прямо за границей Нортумберленда и примерно в пяти милях от аббатства Моркан. Его конюшня, во всяком случае, превосходит мою; и мы оба используем промежуточную вересковую пустошь в качестве тренировочной площадки. Кроме того, есть еще дочь Доусона-Блейка, с которой так плохо обошелся лейтенант Чедвик, поиграв и бросив. Если вы не знаете, он бросил ее и женился на девушке из хора, которой нечем было похвастаться, кроме красивого лица и длинной череды родовитых предков. Не то чтобы мисс Доусон-Блейк что-то потеряла, избавившись от такого человека, но раньше она безрассудно хотела связать себя с ним на всю жизнь, а ее отец так и не простил лейтенанта Чедвика и потратил бы миллион на удовлетворение, посадив его за решетку.
        – Я представляю. А этот лейтенант Чедвик – кто он, если я могу спросить?
        – Единственный сын моей старшей и единственной сестры, мистер Клик, – слегка покраснела леди Мэри. – Она совершила глупость, выйдя замуж за своего учителя музыки, когда я была маленькой девочкой, и мой отец умер, так и не увидев ее снова. Впоследствии ее муж бросил ее и ушел… Она так и не узнала, куда, до дня своей смерти. Пока она была жива, я и мой брат, лорд Шевельмер, видели, что она ничего не хочет делать и просто плывет по течению. Мы предоставили средства, чтобы выучить ее сына в Сандхерсте, и после того, как мы отправили его в колледж, мы надеялись, что он оправдает наши надежды, добившись чести и отличия. Это была тщетная надежда. Он не достиг ничего, кроме позора. Вскоре после плачевного брака с актрисой, ради которого он бросил мисс Доусон-Блейк и которая, в свою очередь, бросила его, когда обнаружила, что он бесполезное бремя, – он был уволен из армии и с тех пор превратился в заядлого игрока и завсегдатая скачек, просаживающего там большие суммы. Я не видел его в течение шести лет, когда он неожиданно появился в этом районе три дня назад и попытался завязать знакомство с одним из
грумов аббатства.
        – Он явился под вымышленным именем, мистер Клик, – несколько взволнованно добавил майор. – Называл себя Джоном Кларком и пытался вывести информацию о Горянке Лэсси из моих конюшен. К счастью, леди Мэри увидела и сразу же приказала, чтобы его гнали взашей и больше никогда не подпускали и на милю к нашим конюшням. Тем не менее он шлялся вокруг до вечера, но его ни разу не видели с тех пор, как исчезла Горянка Лэсси. Теперь вы, наверное, понимаете, почему я решил вести это дело с максимальной секретностью. Мало того что мы не хотим каким-либо образом быть связанными с таким человеком, мы не можем не помнить, что он связан с нами кровными узами, и пока Фэрроу не умрет от своих ран – не дай бог этому случиться! – мы постараемся хранить произошедшее в строжайшем секрете. Все, что я хочу, – вернуть животное, а не наказать человека, если он действительно будет виновен; потому что на самом деле нет фактических доказательств этого. Но если бы Доусон-Блейк узнал, все было бы иначе. Он перевернет небеса и землю, чтобы уничтожить Чедвика и опорочить всех, кто с ним связан.
        – Гм, понимаю! – фыркнул Клик, сморщив брови и задумчиво поглаживая подбородок. – Так что, естественно, между этим сэром Грегори Доусоном-Блейком и вами, с учетом этого добавленного к соперничеству двух лошадей, нет большой дружбы?
        – Нет, нет. Если, помимо всего прочего, мистер Клик, вам нужно мое личное мнение об этом человеке, это можно выразить словом «прохвост». В нем нет ни одного достоинства джентльмена. Он просто вульгарный, позолоченный, недалекий козел, и я бы не стал подозревать кого-то еще в исчезновении кобылы, но я знаю, что Чедвик был в поместье; а сговор между Чедвиком и Доусоном-Блейком так же невозможен, как объединение двух полюсов или растворение нефти в воде. Это единственная вещь в этом мире, которую Доусон-Блейк не сделал бы ни при каких обстоятельствах. Он участвует в гонках не ради спорта, а ради рекламы, славы, популярности, ради хвастовства перед окружающими. Он хочет синюю ленту дерби из-за престижа; и он купил бы ее, если бы покупка была возможной и либо взятки, либо обман могли решить исход гонки.
        – Гм! Это весьма жесткое утверждение, майор.
        – Но сделано оно на основе фактов, мистер Клик. Он дважды пытался подкупить Фэрроу, чтобы тот кинул меня, предложив двойную зарплату и пенсию; и, не сумев купить его, на прошлой неделе предложил моему жокею 10 000 фунтов стерлингов, чтобы он убежал во Францию в ночь перед дерби, и пообещал ему еще пять тысяч, если Тарантул придет первым.
        – Ого! – протянул Клик изумленно, а затем с выражением благородного презрения добавил: – Значит, наш рыцарь в доспехах – горе-спортсмен, не сумел подкупить наездника?.. Хм! Да. Это возможно… Возможно. Появление Чедвика в такой момент может быть простым совпадением – или уловкой, чтобы заблаговременно получить внутреннюю информацию, или… Ну, тут ничего точно не скажешь… Предположим, майор, вы расскажете мне все с самого начала. Когда обнаружили исчезновение животного… и как? Расскажите мне подробности, пожалуйста.
        Майор вздохнул и тяжело опустился на стул.
        – В связи с такими далеко идущими последствиями, мистер Клик, – мрачно сказал он, – я боюсь, что совершенно не помню того, что можно назвать деталями. И, помимо того, что я уже сказал вам, действительно очень мало что могу сказать. Когда или как было совершено деяние, невозможно определить, помимо того, что это произошло прошлой ночью, после половины десятого вечера, когда конюх Дьюлиш, перед возвращением домой, отнес ведро воды по просьбе Фэрроу в здание, где находится стойло Горянки Лэсси, и пятью часами утра следующего дня, когда капитан Мактавиш зашел в конюшню и обнаружил, что кобыла пропала.
        – Минутку, пожалуйста. Кто такой капитан Мактавиш? И почему джентльмен бродил по конюшне аббатства в пять часов утра?
        – На оба вопроса можно ответить в нескольких словах. Капитан Мактавиш – мой друг, который частенько останавливается у нас. Он – известный натуралист. Пишет статьи и рассказы о жизни птиц и животных для журналов. У него есть привычка охотиться за «образцами» каждое утро, на рассвете. В пять он всегда забегал на конюшню по пути к молочной ферме, где перед завтраком выпивает стакан свежего молока.
        – Ясно. Капитан молодой или старый?
        – Молодой, конечно. Ему тридцать два – тридцать три, примерно. Брат моего покойного армейского приятеля. Останавливался у нас в течение последних двух месяцев. Всеобщий любимец, душа компании.
        – Спасибо. Теперь еще один вопрос, прежде чем продолжить, пожалуйста: о тренере Фэрроу, который заставил конюха нести ведро воды. Разве это не было необычно, в такое время ночи?
        – Не знаю. Да, возможно, так и было. Я никогда не думал об этом в таком ключе.
        – Скорее всего, нет. Конюшни уже закрыты, и конюхи не работают в этот час, не так ли?
        – Да. То есть если у Фэрроу не было причины попросить одного из них чем-нибудь помочь ему. Кстати, именно за помощью он обратился к этому мальчику Дьюлишу.
        – Именно так. Есть идеи, что он хотел делать с этим ведром воды посреди ночи? Конечно, он не мог поить одну из лошадей и вряд ли собирался взять на себя обязанности конюха и вымыть стойло.
        – Разумеется, нет! Он тренер, а не уборщик. Я плачу ему тысячу восемьсот в год и даю жилье.
        – Женатый мужчина или одинокий?
        – Не женат. Вдовец. Около сорока. Потерял свою жену два года назад. Думаю, что он собирается жениться снова, к этому все и шло. Но в последнее время он и Мэгги Макфарлэнд по какой-то причине, похоже, поутратили интерес друг к другу.
        – Кто такая эта Мэгги Макфарлэнд, если не секрет?
        – Одна из доярок. Маленькая шотландская девочка из Нэрна, пришла на службу в аббатство около двенадцати месяцев назад.
        – Гм! Понимаю. Тогда, похоже, кобылка не единственная «Горянка Лэсси» в этом краю. Pardon?.. О, ничего. Просто глупая попытка сказать что-то умное, вот и все. Не думаете, что Мэгги Макфарлэнд может пролить свет на наличие этого ведра с водой, майор?
        – Конечно, нет! Конечно, она не при чем. Разумеется, не при чем. Но послушайте… Только что пришло в голову! Может, он собирался помыть Шоколадную Девицу, прежде чем вести к кузнецу в Шеппертон-Олд-Кросс. Я забыл вам сказать, мистер Клик, что с тех пор, как Доусон-Блейк попытался его подкупить, Фэрроу убедился, что оставлять Горянку Лэсси без присмотра ночью или днем небезопасно из-за опасения, что наемники этого парня доберутся до нее, поэтому он закрыл свой коттедж и поселился в комнатах над стойлом кобылки, чтобы быть на месте, что бы ни случилось, в любой час. Он даже купил маленького скотч-терьера, который начинал лаять, если падала спичка, и тявкал по любому поводу. Фэрроу держал эту псину при себе. Когда стало известно об исчезновении кобылы, эта собака была найдена привязанной на своей цепи, но была мертва, как королева Мария. Пес был отравлен, мясо лежало рядом с телом и буквально воняло стрихнином.
        – Логично. А вы держите стрихнин в поместье, для травли крыс, я полагаю?
        – Да, конечно. Крыса – главный вредитель для зернохранилищ и кормовых бункеров. Но, конечно, яд не будет лежать на виду – это смертельная вещь. Кроме того, в этой конкретной конюшне никогда не было травли крыс, так что собака не могла получить отраву случайно. Еще одна вещь, которую я должен вам сказать, мистер Клик: Горянка Лэсси никогда не была вместе с остальными лошадями. Мы всегда держали ее в отдельной, особенной конюшне. У нас две таких конюшни класса люкс. Она занимает одну, а Шоколадная Девица – другую. Шоколадная Девица – это личная собственность леди Мэри – прекрасная, породистая кобыла, которая, как мне кажется, на днях сделает себе имя. Темная масть и гладкая шерсть, красота. Сегодня она единственное животное в этом несчастном месте.
        – А единственное время, чтобы собираться к кузнецу, после половины десятого вечера?
        – Это было бы странно, если бы это был любой другой человек и при любых других обстоятельствах. Но помните! До дерби всего три недели, и каждый час дневного света приводит нас ближе к золоту. Фэрроу знал, что не мог потратить ни минуты напрасно, и это больше всего относится к ковке. Он позволял подковывать лошадей только в своем присутствии и руководил операцией лично. Это была его мания. Он не позволил бы никому взять без его согласия ни одну из лошадей. Только сам, независимо от того, какое неудобство он доставляет себе и другим. Кузнец в Шеппертон-Олд-Кроссе знал об этих маленьких причудах и прихотях и всегда их удовлетворяел. Он мог бы открыть кузницу и пустить Фэрроу, даже если бы это было в два часа ночи.
        – Ясно. И он, в конце концов, взял Шоколадную Девицу?
        – Да. Леди Мэри и я присутствовали на висте в Фармингдейл Приорат в тот вечер, но ее светлость слегла с сильной головной болью, и мы должны были извиниться и уйти рано. Было без четверти одиннадцать часов, когда мы вернулись в аббатство и встретились с Фэрроу, проезжавшим через ворота на Шоколадной Девице. Мы остановились и поговорили с ним. Затем он ускакал.
        – Сколько времени ему должно было понадобиться, чтобы совершить путешествие?
        – Около пяти-двадцати минут. Может быть, полчаса; конечно, не больше.
        – Значит, около четверти двенадцатого он должен был прибыть к кузнецу? Понятно. А когда он вернулся?
        – Не представляю. На самом деле, мы никогда не знали, когда он возвращался, потому что ночью все спали, а он мог вернуться когда угодно ночью или не вернуться вовсе… Если бы капитан Мактавиш не шел через конюшню в пять часов утра и, увидев приоткрытую дверь, не заглянул внутрь… Он обнаружил, что Шоколадная Девица стоит в стойле, собака умерла, а Горянка Лэсси исчезла. Конечно, присутствие Шоколадной Девицы после того, как Фэрроу уехал на ней, было доказательством того, что он вернулся ночью, хотя когда это было и почему, и куда он ушел опять, одному богу ведомо. Лично я придерживаюсь мнения, что Горянку Лэсси украли, когда он отсутствовал. Вернувшись, он обнаружил ограбление и, по горячим следам, устремился вслед за грабителями и, столкнувшись с ними, получил таким образом свои ужасные травмы.
        – Гм! Да! Странно! Какой «след» он должен был найти, если, по вашим словам, следов не было? Или это ошибка?
        – Нет, не было. Весь двор конюшни вымощен красной плиткой, и в последнее время у нас стояла такая странная сухая погода, что земля в окрестностях запеклась и стала такой же твердой, как кирпич. Слон не мог бы оставить на ней след, а тем более лошадь… Но как же нам быть?! Вместо того чтобы прояснить ситуацию, вы, по-моему, добавляете тьму во мрак и делаете ее более загадочной, чем раньше. Что же искал Фэрроу, если не преследовал конокрада?
        – Может быть, он отправился по своим делам, майор, может быть, просто гулял, – загадочно сказал Клик. – Если бы ваша маленькая теория о его возвращении и обнаружении похищения Горянки Лэсси была чем-то приближенным к правде, я склонен думать, что мистер Том Фэрроу поднял бы тревогу, которую было бы слышно за полмили. А если бы он преследовал грабителей, он сделал бы это с хорошей ватагой помощников, запалив все фонари и факела, которые можно было найти в поместье.
        – Вы правы! Конечно. Никогда об этом не думал. Мэри, а ты? Ведь сердцем и душой Фэрроу был связан с животным. Если бы он подумал, что с лошадью что-то случилось… Если бы он решил, что ее украли, то разошелся бы не на шутку. У меня голова идет кругом. Для него уйти без дела или шляться по болотам в такое время невероятно и противоестественно. Мистер Клик! Ради всего святого, что вы-то думаете?
        – Ну, майор, – ответил Клик, – я ненавижу разрушать иллюзии и портить репутацию любого человека, но… Ну, ладно… Если господин Том Фэрроу появился в стойле после того, как кобыла была украдена, и пошел куда-то, не поднимая тревоги и никому не говоря ни слова, тогда, на мой взгляд, ваш драгоценный тренер не кто иной, как двуличный, лицемерный, бесчестный негодяй, который предал вас врагу и получил именно то, что заслужил, в качестве гонорара.
        Майор Норкросс не ответил. Он просто поджал губы, пока они не превратились в тонкую белую полоску, и обернулся к жене с выражением боли и безнадежного недоумения несправедливо отруганного ребенка в глазах.
        – Знаете, Сетон, то же предположил капитан Мактавиш, – отважилась сказать она, мягко и с сожалением. – А когда двое мужчин с высоким уровнем интеллекта…
        Затем она вздохнула и позволила додумать окончание фразы.
        – Слушай, Мэри, ты же не хочешь сказать, что я совершенно не разбираюсь в людях?
        – Нет, дорогой. Но…
        – «Но», говоришь! Разве тебе не понятно, что я знаю человека, когда говорю о нем? И если когда-либо на этой земле был честный парень… Посмотрите сюда, мистер Клик. Господи! Вы, может быть, разумный человек и все такое, но вам придется предъявить мне нечто более весомое, чем простое подозрение, прежде чем вы сможете заставить меня поверить в предательство Тома Фэрроу.
        – Я не пытаюсь заставить вас поверить в это, майор. Я просто показываю вам, что, безусловно, было бы абсолютной правдой, если бы Том Фэрроу отправился на эту пустошь один, не подняв тревогу, когда обнаружил, что животное украдено. Но, мой дорогой, я склоняюсь к убеждению, что он никогда не выходил туда ни за кем, вообще.
        – Тогда, черт побери, сэр, как вы объясните то, что он оказался там?
        – Просто, майор, предположив, что он возвращался в аббатство в то время, когда встретил своего противника, имя которого нам неизвестно. Другими словами, он не только никогда не вернулся домой, после того как вы и ее светлость его видели, без четверти одиннадцать, но ему не позволили это сделать.
        – Ого! Как-то слишком сложно! Это слишком туманно. Как вы это вообще себе представляете?
        – Я не представляю. Я просто предлагаю два варианта, которые могут объяснить его присутствие на болотах. Один или другой из них является истинным. Если он вышел после похищения кобылы, то он негодяй и лжец. Если он невиновен, то был избит на обратном пути в свою обитель у стойла Горянки Лэсси.
        – Но другое животное? Но Шоколадная Девица? Как она могла вернуться в конюшню? После нападения на Фэрроу она не могла найти дорогу одна – по крайней мере, если и могла, конечно, то не в том состоянии, в котором находилась на следующее утро. У нее не было сбруи. Ее седло было на его колышке. Она была в своем стойле – привязана, черт возьми, и дверь в стойло была закрыта и заперта; так что если случайно… Эй! Объясните! Зачем вы улыбаетесь так странно? Я не рассказал ничего смешного! Вы не верите, что я знаю, о чем говорю?
        – Майор, я вовсе не смеюсь над вами. Я только что обнаружил, что четыре плюс четыре дают восемь, когда вы сложите их правильно; и улыбка – признак последующего удовлетворения… Последний вопрос, пожалуйста. Когда Фэрроу нашли лежащим без сознания на болоте?
        – Где-то между шестью и семью часами. И что из того?..
        – Ничего особенного. Кто его нашел? Капитан Мактавиш?
        – Нет. Мэгги Макфарлэнд. Она возвращалась с дойки, когда… Э-э, полегче! Не смущайте меня вашей странной улыбкой. Это заставляет меня думать, что у вас в рукаве что-то есть.
        – Ну, если у меня есть туз в рукаве, майор, предположим, что вы отвезете меня в конюшню и дадите мне шанс вытащить его, – спокойно предложил Клик. – Иногда осмотр места происшествия творит чудеса, и полчаса в стойле Горянки Лэсси поможет разрешить загадку гораздо быстрее, чем вы думаете… Или не помогут!.. Возможно, если подумать, для вас и ее светлости будет лучше отправиться вперед, поскольку я еще хочу посмотреть на травмы Тома Фэрроу. Так что будет лучше подготовить все заранее, чтобы потом сэкономить время. Без сомнения, мистер Нэрком и я сможем получить какое-то транспортное средство здесь. Во всяком случае, хм! Сейчас без пятнадцати три… Вы можете ожидать нас в четверть шестого. Вы и ее светлость можете возвращаться открыто, майор. Больше не нужно пытаться пускать пыль в глаза сэру Грегори Доусону-Блейку, храня в тайне исчезновение кобылы. Если он приложил руку к краже, он, конечно, знает, что она украдена; но если он не… Ну, мне кажется, я знаю, кто это сделал, и кобыла все равно будет участвовать в бегах в день дерби. Я уверен, что несколько минут в конюшне Горянки Лэсси уладят вопрос. Но,
ваша светлость, надеюсь, если ночь настигнет нас прежде, чем мы поймем все, вы приютите нас в аббатстве до завтра, чтобы мы могли закончить расследование?
        – С удовольствием, мистер Клик, – ответила леди Мэри и поклонилась ему из комнаты.








        Глава XIII

        БЫЛО РОВНО ДЕСЯТЬ минут шестого, и долгие майские сумерки только начинали сгущаться, когда подрессоренная повозка «Розы и чертополоха» прибыла в конюшню аббатства. Клик и мистер Нэрком, выбравшись из нее, оказались в центре группы, состоящей из майора и леди Мэри, сельского доктора и капитана Мактавиша.
        Капитан, в котором не было ничего шотландского, кроме имени, оказался улыбчивым джентльменом, с льняными волосами и завитыми светлыми усами. Клик заметил его, когда тот стоял, прислонившись к столбу ворот в тщательно выверенной позе, скрестив ноги. Сунув одну руку в карман брюк, в другой он вертел охотничий хлыст, рукоятка которого была отлита из чистого серебра в виде головы борзой. Клик пришел к выводу, что, возможно, это был самый красивый мужчина своего времени, и что в определенных слоях общества он мог, без сомнения, разбивать сердца сотнями. О нем, однако, следует сказать, что его мужественная красота не казалась показной и искусственной. И если он и осознал свою мужскую привлекательность, он никак это не демонстрировал. Он был спокоен, безмятежен, воспитан и не имел ничего от денди ни во внешности, ни в поведении. Он был одновременно великолепно собран и вызывающе спокоен.
        – Рад встретиться с вами, мистер Клик. Много читал о вас, – объявил он, когда майор завершил представление гостей, которое капитан, очевидно, считал излишним в отношениях между офицером армии и полицейскими детективами. – Извините, однако, я не смогу остаться и изучить ваши изумительные методы. Хотя это могло бы оказаться весьма интересно.
        – И я, со своей стороны, был бы рад, если бы вы составили нам компанию, капитан, – ответил Клик, отчего голова капитана дернулась, и на миг красавчик уставился на Клика, как на чудовище. – Значит, вы покидаете нас до завершения расследования?
        – Ну, я рад был бы остаться! Но служба. Обязан идти. Телеграмма из Лондона сегодня днем. Полк отплывает в Индию через два дня. Вот такая неприятность. Буду скучать по дерби… Кстати, Норкросс, если этому детективу удастся найти кобылу вовремя для гонки, та маленькая ставка, конечно же, верна?
        – Конечно, – согласился майор.
        – Готовы, мистер Клик? Отлично.
        И он тут же повел в конюшню, где Шоколадная Девица, словно совершенная лошадь из французской бронзы, жадно жевала сено из своих яслей, как будто в мире не было таких вещей, как предатели, мошенники и воры, а ее подруга, пропавшая два дня назад, все еще делила с ней жилище.
        – Господи! Но она красавица, вы правы, майор! – воскликнули Клик, когда тот подошел, наклонившись через низкий барьер ограждения, похлопал по холке кобылы и разгладил ее блестящую гриву. – Не удивительно, что вы и ее светлость возлагаете большие надежды на ее будущее. Лошадь кажется почти идеальной.
        – Да, это очень хорошая лошадка, – ответил майор, – но нельзя сравнивать ее с Горянкой Лэсси по скорости, силе или другой стати. Вот она, мистер Клик; и естественная, как сама жизнь, красота!
        Он указал рукой на фотографию пропавшего животного в рамке – цветной подарочный снимок, подаренный ему вместе с пасхальным номером «Всадника», который Фэрроу застеклил и повесил прямо над ее стойлом. Клик, следуя указующему персту, посмотрел вверх и увидел великолепное, идеально сложенное животное с белым пятном на боку и белым «чулком» на левой передней ноге.
        – Красавица, как вы и говорили, майор, – согласился он, – но знаете ли, я, со своей стороны, предпочитаю в плане эстетики Шоколадную Девицу. Может быть, это дурновкусие, но ничего не могу с собой поделать. Какая грива! Какой цвет! Какие великолепные ноги, красота! Не будете возражать, если я зайду на минутку и посмотрю на нее?
        Майор не стал возражать, поэтому Клик сразу же вошел и продолжил осмотр животного – ощупал ноги, погладил ее по бокам, рассмотрел ее копыта. И только тогда майор вспомнил о визите к кузнецу в Шеппертон-Олд-Кросс и начал понимать, что это не просто восхищение животным, а пристальное изучение.
        – Боже! Невероятно! – выпалил он, когда сделал – вместе с Кликом – внезапное открытие; его лицо стало сначала красным, а затем очень бледным от эмоций. – Она не подкована? Так что, ее не водили к кузнецу?
        – Нет, – подтвердил Клик, – не водили. Я наполовину подозревал, что обнаружу это, так что я не слишком удивлен. Давайте осмотрим стойло Горянки Лэсси, пожалуйста. Гм! Да! Очень хорошо! Великолепно! Все в порядке. Кстати, майор, вы, конечно же, не разрешаете здесь мыть и смазывать сбрую?
        – Конечно, нет! Что за странная идея?
        – Просто кусок тряпки и грязная губка, спрятанные в углу и зарытые в тряпки и ветошь.
        Майор подошел и коснулся грязной кучи носком сапога.
        – Это бросил один из тех балбесов, безответственных парней, молодых вандалов! – прорычал он, пинком вышвыривая мусор из стойла. – Их счастье, что Фэрроу нет, или на них были бы наручники, а их спины познакомились бы с кнутом, и поделом! Ну, что там! Нашли что-то еще?
        – Нет, – отозвался Клик. – То есть ничего важного. Просто обрывок старой рекламной листовки. Вероятно, запутался в ветоши. Во всяком случае, это не имеет никакого значения. – Он взмахнул рукой, словно выкидывая кусочек бумаги наружу, через ограждение стойла, но на самом деле ловко и незаметно спрятал его себе в карман.
        – Вы были правы сегодня днем, майор. Следов и улик исключительно мало, можно сказать, что нет. Во всяком случае, здесь больше нечего искать. Кстати, доктор, вы позволите подняться и осмотреть пациента? Я хотел бы сделать это, если возможно.
        – Разумеется, сэр, разумеется, – ответил доктор. – Я рад сообщить вам, что его состояние значительно улучшилось после моего визита в полдень, мистер Клик, и теперь у меня есть все основания надеяться, что он сможет справиться с ситуацией.
        – Отлично! – воскликнул Клик. – Но я думаю, что я не должен допустить, чтобы эти хорошие новости распространялись за пределы этой комнаты, доктор. Если вы еще никого не оповестили о состоянии больного, не делайте этого. Вы же пока никому ничего не сообщили?
        – Нет. То есть никому, кроме присутствующих. Конечно, я сказал еще майору и ее светлости по возвращении сегодня днем. И, естественно, капитану Мактавишу. Он был со мной в то время, когда я проводил осмотр, и пришел к выводу, что этот человек выживет.
        – Ах! – наигранно произнес Клик – и странная улыбка медленно расплылась на его лице. – Хорошо, друзья не в счет, конечно, но я не должен допустить, чтобы информация распространялась дальше. А теперь, пожалуйста, пойдемте в комнату Фэрроу.
        Они поднялись на второй этаж – одна леди Мэри отказалась присоединиться к группе, – и через пару минут Клик уже стоял возле кровати избитого тренера.
        Том Фэрроу был сильным, крепко сложенным человеком, в чью честность майор так сильно верил. И если лицо является зеркалом души, а в девяти случаях из десяти это не так, то доверие и уверенность не были напрасны. Потому что у Фэрроу было простое, открытое лицо, которое предполагало чистую совесть и честный характер, хотя теперь он был бледным, а лицо оказалось испещрено ранами и ссадинами.
        По просьбе Клика доктор снял повязки и позволил ему осмотреть рану на затылке.
        – Гм! Сделано тяжелым орудием, имеющим форму, похожую на клюшку для гольфа, и почти столь же тяжелым, как кувалда, – прокомментировал он. – Рука тоже сломана. Вероятно, это было сделано в первую очередь, и противник снова ударил его после того, как он оказался на земле и не мог защитить себя. Видите, было нанесено два удара: один прямо над ухом, и тот, который сокрушил затылок. Это все, что я хотел увидеть, доктор, спасибо. Вы можете сменить повязки.
        Тем не менее, хотя Клик утверждал обратное, было заметно, что осмотр пострадавшего тренера на этом не закончился. Пока доктор был занят сменой повязок, детектив воспользовался возможностью, чтобы поднять руки человека и внимательно осмотреть их – раздвинуть пальцы и осмотреть тонкие, рыхлые складки кожи между ними. Через несколько минут, когда повязки были заменены и пациента сдали на руки медсестре, весь отряд вышел из комнаты и вместе спустился по лестнице.
        – Есть идеи, мистер Клик? – нетерпеливо спросил майор.
        – Да, их много. Мне кажется, нам не придется беспокоить вас и отягощать своим присутствием аббатство сегодня вечером, майор. Случай более простой и тривиальный, чем я думал вначале. Не стоит удивляться, если мы все проясним в течение следующих двух часов.
        – Ну, я буду… потрясен! – воскликнул майор. – Вы хотите сказать мне, что у вас есть гипотеза? Что вы нашли что-то, что заставляет вас подозревать, где находится кобыла?
        – Я больше, чем подозреваю, майор. Я знаю, где она. К половине седьмого вечера… если вы хотите, чтобы я дал вам обещание, – я передам ее в ваши руки!
        – Вы сможете?
        – Конечно, майор, слово джентльмена.
        – Ну… Все слышали?.. Я изумлен! Я потрясен! Я просто не нахожу слов! Как? Вы никогда ничего не делали, кроме как ходили там, где я все излазил, и теперь заявляете… Я говорю, Мактавиш, вы слышали? Вы слышали, что он обещал?
        – Я слышал. Но поверю я, только когда увижу. Я спрашиваю, мистер инспектор, где вы нашли ответы на все вопросы? Как разгадали секрет? Сокрыт ли он между пальцами Фэрроу или обернут вокруг копыт Шоколадной Девицы? – поинтересовался капитан со смехом.
        – Там и там… – спокойно ответил Клик. – Скажу вам что-нибудь еще, если вы хотите услышать это. Я знаю, кто отравил собаку той ночью. Фэрроу сделал это сам.
        Негодующий крик майора утонул в грохоте капитанского смеха.
        – Хо-хо! Выяснилось это тоже из осмотра пальцев Фэрроу?
        – Нет, это было бы невозможно. Он вымыл руки перед тем, как уйти той ночью, и с тех пор их несколько раз мыла медсестра. Я узнал это от самого пса… И он не единственный, кто участвовал в этой заварушке, поверьте мне. Хотя я готов поставить свою репутацию и мою жизнь на то, что никто из участников событий не был причастен к пропаже лошади!
        – Кто же тогда, мистер Клик? Кто увел Горянку?
        – Том Фэрроу и только Том Фэрроу, майор… – начал Клик, а затем внезапно остановился, прерванный самым неожиданным образом.
        К тому времени они добрались до подножия лестницы и направлялись в конюшню, а у открытой двери стояла леди Мэри Норкросс, стараясь успокоить и утешить плачущую девушку – Мэгги Макфарлэнд, доярку из Нэрна.
        – Скажите, что он выживет!.. Скажите, что он выживет! – причитала девушка. – Если он умрет, этот грех ляжет на мою душу!
        Затем с внезапным вздохом, словно утопающая, и внезапной бледностью, которая заставила ее лицо казаться белым, как слоновая кость, она сжалась, закрыв руками щеки. Потом, испуганно широко раскрыв глаза, она увидела приближающихся джентльменов.
        – Это важно, это очень важно… Я могу прийти снова… Я приду! – пробормотала она испуганным шепотом, который внезапно поднялся и превратился в вопль, после чего она развернулась и побежала, как будто ее преследовали.
        Клик тихо оглянулся и посмотрел на капитана Мактавиша. Этот статный красавец улыбался, но в его глазах застыло неприятное выражение.
        – Послушайте, Сетон, я не могу понять, что произошло с этой глупой девочкой, – вздохнула леди Мэри, когда появился ее супруг. – Она пришла сюда, прося, чтобы ей разрешили подняться и увидеть Фэрроу, хотела убедиться, что он выживет, а затем, когда вы все появились, она просто удрала, как испуганная коза. Я действительно не могу понять, что с ней.
        – Не беспокойся об этом сейчас, Мэри; не беспокойся ни о чем, моя дорогая. Этот удивительный человек пообещал, что скоро раскроет нам все тайны! – взволнованно воскликнул майор. – Вы знаете, он объявил, что если мы дадим ему время до половины восьмого вечера…
        Здесь Клик его перебил:
        – Прошу прощения, майор, я поправлю вас, – сказал он. – Я знаю все о лошади, и это не займет много времени, и я думал, что знаю все и о собаке. Дайте мне один час, майор, всего один час, джентльмены, все, и я разгадаю загадку – каждую ее часть: как собачью, так и лошадиную… И еще, майор, все, что я попрошу у вас, так эту пару ваших конюхов, которых я отправлю на болото, в течение следующих пятнадцати минут… Могу ли я просить вас об этом?
        – Конечно, мистер Клик, – берите людей сколько хотите и распоряжайтесь ими по своему разумению.
        – Двоих хватит, спасибо. Двух достаточно для честной игры в любом поединке и… Не останетесь осмотреть финал, капитан? Все закончится через час.
        – Извините, но у меня билет.
        – Ах, конечно. О, ну, это не имеет значения. Вы знаете пословицу: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе», – вздохнул Клик. – Я просто пойду на молочную ферму и выпью стакан молока, чтобы подготовиться к делу, а затем, через час, всего через час, у вас будет ответ на загадку… Здесь.
        Затем, поклонившись леди Мэри, он вышел из конюшни и обошел угол здания, направившись к Мэгги Макфарлэнд.








        Глава XIV

        КЛИК ТОЧНО СЛЕДОВАЛ букве своего обещания.
        «Через час», – сказал Клик, когда выходил, и прошел ровно час, с точностью до минуты, когда он вернулся.
        Мистер Нэрком знал Клика очень хорошо и отлично сознавал, что в финале своих объяснений и разоблачений детектив был склонен к зрелищным и театральным сценам, поэтому суперинтендант ожидал, что Клик вернется под рев труб и закружит всех перед собою вихрем, так что стало большим сюрпризом, когда Клик появился со спокойным видом человека, пришедшего на чай. Он вошел в конюшню с большой каменной бутылкой в одной руке и губкой в другой.
        – Ну, господа, я здесь, как вы видите, – сказал он с чрезвычайным спокойствием. А потом взмахнул бутылкой. – И я принес что-то, чтобы отметить это событие. Нет, мы не станем пить… Я не пью такие вещи. Это «дух вина», чистый спирт, майор. Я нашел его в доме Фэрроу и принес с собой, чтобы сделать то, что бедняга собирался сделать сам. В доме Тома Фэрроу есть замечательные вещи, майор; они стоили того, чтобы их изучить. Простите, мистер Нэрком?.. Преступник?.. О нет, мой друг, – герой и мученик!
        – Мученик?
        – Да, ваша светлость; да, майор, – мученик. Мученик во имя своей любови. Мученик во имя своей верности. Он – настоящий мужчина и образец верности слову и чести, когда-либо ступавший на конюшню, – этот Том Фэрроу. Я снимаю перед ним шляпу. Не могу представить, чтоб на его месте кто-либо смог больше!
        – Но, мой дорогой сэр, вы сказали, что это он убил пса; что именно он, и он один, ответственен за исчезновение лошади.
        – Именно так… И я скажу это снова. Спокойнее, спокойнее, майор, я подойду к этому через минуту. Лично я хотел бы отложить это до финала. Это был бы прекрасный финал пьесы, клянусь Юпитером! Но – увы, мы не в театре. Другими словами, есть часть этого маленького дела, для которой я должен буду попросить леди Мэри удалиться, чтобы она не слышала и не видела… Но поскольку она, естественно, интересуется вопросом исчезновения Горянки Лэсси, я сначала рассмотрю этот вопрос и попрошу ее любезно уйти после того, как кобыла будет представлена собравшимся.
        – Боже! Вы ее нашли? Она нашлась?
        – Да, майор, я нашел ее. И, как я и обещал, я вложу ее уздечку в вашу руку!
        Говоря это, он подошел к стойлу, где была привязана коричневая кобыла, отстегнул привязь и вывел лошадь наружу.
        – Вот, пожалуйста, майор, – сказал он, предлагая ему уздечку. – Возьмите ее, красотку; и пусть она победит в дерби!
        – Но, черт возьми, что за бред, о чем вы вообще говорите? Это Шоколадная Девица – лошадь леди Мэри.
        – Нет, майор, нет! Шоколадная Девица заперта в конюшне в коттедже Фэрроу – взаперти и полуголодная, бедняжка, потому что он не смог вернуться, чтобы покормить и присмотреть за ней. Это ваша красотка Горянка Лэсси, перекрашенная, чтобы быть похожей на других, чтобы сбить с толку всевозможных пивных дворян и прочих воров. Если сомневаетесь, смотрите! – Клик откупорил бутылку, налил немного «духа вина» на губку и потер коричневый бок животного. Темный окрас исчез, и белое пятно начало проявляться, и прежде, чем он закончил, майор и леди Мэри обнимали шею животного и рыдали от счастья, как пара детей.
        – О моя хулиганка! О моя прекрасная леди! Ох, Мэри, разве это не чудо, дорогая? Лэсси… Горянка Лэсси – собственной персоной.
        – Да, это она, майор, – подтвердил Клик. – И у вас никогда не было бы ни минуты беспокойства за нее, если бы тот верный парень наверху вернулся сюда той ночью и рассказал вам об этом утром. Я немного поговорил с… Хорошо, когда есть кто-то, кто в состоянии дать мне информацию, которая подтверждает мои собственные маленькие домыслы по этому вопросу. Я расскажу вам все об этом позже. И я в состоянии рассказать вам одну или две вещи, которые вы должны знать до этого! Я не знаю, хотел ли лейтенант Чедвик приехать сюда и причинить вред лошади… Я только знаю, что Фэрроу думал, что это так, и он устроил эту маленькую хитрость, чтобы прекратить игру и пустить пыль в глаза любому, кто попытался бы ее украсть. Затем он перекрасил ее, чтобы ее можно было принять за Шоколадную Девицу, затем отвел Шоколадную Девицу в свою конюшню и спрятал ее там, пока не настанет время. Майор, вот для чего ему нужно было ведро воды – развести краситель и нанести его. Я заподозрил это с самого начала, но убедился в этом, когда обнаружил этот клочок бумаги в куче. Он был все еще влажным – обрывок этикетки от бутылки с краской,
которую Фэрроу использовал для перекраски лошади. Между пальцами бедного парня я обнаружил пятна краски. Спирт удалил бы их, но не вода… Простите, ваша светлость? Когда я начал подозревать, что Фэрроу был причиной «исчезновения»? Когда впервые услышал об отравленной собаке. Никто не слышал лай, когда отравитель приблизился к конюшне! Собака знала своего убийцу, знала его и доверяла ему! Понимаете, Фэрроу не делал ничего наполовину. Он хотел, чтобы это выглядело как подлинный случай похищения лошади неизвестным злоумышленником, и убийство собаки придавало этой истории дополнительное правдоподобие. Что касается остального… майор я должен рассказать вам это с глазу на глаз. Остальная часть этой маленькой тайны только для мужчин.
        Леди Мэри поклонилась и скрылась в сумерках. Майор Клик и Нэрком остались в конюше, ожидая, пока она окажется далеко за пределами слышимости.
        – Теперь, майор, мы приступим к «крутым разборкам», как говорят наши американские двоюродные братья, – продолжил Клик, когда наконец леди исчезла из виду. – Полагаю, вы хотели бы знать, как бедный Фэрроу получил травмы и от чьей руки. Ну, вы уже могли догадаться. Он возвращался из своего дома после того, как спрятал настоящую Шоколадную Девицу, когда это произошло. И он получил эти ранения за то, что бросился на защиту чести любимой женщины и попытался наказать бессердечного негодяя, который воспользовался ее доверчивостью и наивностью, чтобы навсегда испортить ей жизнь. Эта женщина, конечно же, была Мэгги Макфарлэнд. Этот мерзавец был вашим очаровательным гостем, капитаном Мактавишем!
        – Боже! Мактавиш? Мактавиш?
        – Да, майор… Доблестный капитан, который получил такой внезапный приказ вернуться в свой полк, как только узнал, что Том Фэрроу, скорее всего, выздоровеет и заговорит. Возможно, теперь вы можете понять, почему Фэрроу и девушка перестали собираться под венец. Доблестный капитан наткнулся на прелестную крестьянку. Ослепленная его красотой, обманутая его змеиным языком, она решила, что на самом деле «поймала джентльмена» и что он действительно хотел сделать ее своей женой и увезти ее в Индию! Маленькая дуреха, глупый, невинный, доверчивый ребенок, она стала жертвой этого профессионального бабника и променяла любовь хорошего человека на горстку фальшивых медяков… Никогда, ни на мгновение у Тома Фэрроу не было даже мысли об этом. Но прошлой ночью, когда он пересекал болото, Фэрроу все узнал! В темноте он наткнулся на правду. Он услышал, как она взывает к капитану, чтобы он сдержал свое слово и сделал ее своей законной женой, как он обещал, и он также услышал характерный ответ этого человека. Вы можете догадаться, что случилось, майор, если вы знаете Тома Фэрроу… Через десять секунд он набросился на
этого парня как бешеный бык.
        Девочка, испуганная за свою жизнь, закричала и убежала, увидев, как храбрый капитан бьет парня по голове тяжелым охотничьим стеком с серебряной рукояткой. Она не видела конца боя – она была слишком испугана; но утром, когда не было видно Тома Фэрроу, она отправилась на болото и нашла его. Тогда она хотела все рассказать, но не посмела, бедняга. «Бесстрашный капитан» запугал ее. Если бы она сказала, он бы поступил бы с ней так же. Если же она будет молчать, она может уйти, и ее позор будет надежно скрыт. Что она выбрала, мы знаем.
        – Проклятая собака!
        – Нет, майор… Нет, не стоит оскорблять собак. Единственное, что похоже на собаку в этом интересном джентльмене, заключается в том, что он попытался скрыться и сбежать. Я знал, что так будет… Я знал, что это была его маленькая хитрость, когда он придумал оправдание необходимости собирать свои вещички. Он увидел, куда идет дело, и хотел подсунуть фальшивую телеграмму и убраться, пока у него был шанс.
        – И вы позволили ему сделать это? Вы не говорили ни слова, и позволили мерзавцу скрыться? Боже, сэр, мне стыдно за вас!
        – Не стоит так переживать, майор, на этот счет, по крайней мере. Пожалуйста, вспомните, что я попросил послать пару грумов на болото. Я дал им приказы и затем пошел в дом Фэрроу один. Если они выполнили эти приказы, мы скоро увидим нашего красавчика-сердцееда.
        Клик шагнул к двери конюшни, засунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Еще через полминуты два конюха вошли в конюшню, ведя галантного капитана, взъерошенного и довольно грязного, с взлохмаченными волосами и усами.
        – Отлично, ребята, – похвалил их Клик.
        – Да, сэр. Схватили его, подкравшись сзади, как вы научили, сэр, и, поскольку вы сказали, что это был приказ майора, мы заперли его в стойло и держали там до дальнейших распоряжений.
        – Ну, теперь можете отпустить его, – спокойно сказал Клик. – Заприте дверь и обеспечьте хорошее освещение. Майор, доктор, мистер Нэрком, пожалуйста, садитесь. Дорогой капитан собирается продемонстрировать вам небольшое шоу, и представление скоро начнется. Капитан, так ли хорошо вы владеете вашими кулаками, как охотничьими стеками с металлическими набалдашниками?
        – Не твое собачье дело, легавый, тебя это не касается, – ответил капитан.
        – Послушайте, Норкросс…
        – Ты, скотина, еще и говорить смеешь! – прорычал майор. – Если ты откроешь еще раз свой рот, я вобью зубы в твою глотку!
        – Э-э-э! Господин полицейский…
        – К вашим услугам через минуту, капитан. Не теряйте терпения, – продолжал Клик, снимая пиджак и закатывая рукава. – Рим не был построен за один день, хотя красота может разрушиться за минуту. Этим вечером, капитан, вы с пользой проведете время. Вы действительно слишком красивы, чтобы жить на этом свете, капитан, но это поправимо. Я вас немножко подрихтую… Не до конца… Жить вы будете, но девушкам нравиться перестанете. Видите ли, у этой бедной маленькой деревенской девчонки нет отца или брата, чтобы заниматься этим делом для нее, поэтому она любезно согласилась, чтобы я взял на себя эту приятную обязанность. Начнем сеанс косметической хирургии с носа, красавчик, иди сюда! Жестокость, которая портит жизнь женщине, заслуживает того, чтобы за нее получить клеймо, и сейчас я попробую это обеспечить. Все сидят, господа? Отлично. Теперь-приступим. Иди сюда, свинья!


        ЛЕДИ МЭРИ НОРКРОСС старательно прихорашивалась перед ужином – только взялась за пудру, когда дверь позади нее тихо скрипнула, и голос ее супруга наполнил комнату:
        – Мэри! Могу ли я войти, дорогая? Я просто хочу забрать мою чековую книжку из твоего письменного стола… Вот и все.
        – Да, конечно. Разумеется, заходи, дорогой, – ответила ее светлость. Я совсем одна. Парикмахер закончил… О боже мой! Что это! Кровь! Мой дорогой, мой дорогой!
        – Все в порядке. Не пугайся. Это не моя кровь. У нас был чемпионат по боксу на конюшне, и я обнял полицейского.
        – Драка с кровью!
        – Да, я знаю, что это ужасно, но я даже не успел принять в этом участия! Не бойся, Мэри, не смотри так потрясенно – я бы и сам наподдал негодяю, если бы все уже не решил этот божественный удар левой. У меня не было такого прекрасного развлечения с того дня, как мне исполнился двадцать один год, дорогая; он бил этого мерзавца, как карающий ангел, этот парень.
        – Какой парень? О чем вообще ты говоришь?
        – Этот сыщик, Клик. Плачущие вдовы! Это была самая красивая работа, которую можно представить. Мы отправили мерзавца в больницу и… расскажу тебе все, когда вернусь. Не могу оставаться сейчас, дорогая. Пока-пока!
        Затем дверь стремительно закрылась, и майор с чековой книжкой уже спускался вниз.








        Глава XV

        В ПОЛИЦЕЙСКИХ КРУГАХ общепризнанным фактом считается то, что уровень преступности имеет любопытную склонность периодически возрастать до апокалиптических масштабов, а затем идти на спад и на какое-то время замирать на низком уровне, как обожравшийся тигр, который ни на кого не нападает, но и не подпускает никого к своему куску мяса. Вот и теперь, в соответствии с описанной закономерностью, недавний период криминальной активности сменился своего рода «мертвым сезоном», и следующие две недели были для Клика отпуском.
        Холостяцким, но идиллическим – с его точки зрения. Он вернулся в маленький загородный домик с огороженным садом, папоротниками и цветами. К тому же сейчас тюльпаны были в полном цвету.
        И вскоре здесь будет еще один «цветок».
        Всего через двенадцать дней она вернется в Англию. Через двенадцать дней он и Доллопс выедут отсюда, а Элиза Лорн въедет сюда, в этот маленький Эдем на зеленых и душистых лугах. И с этого времени у домика будет новый арендатор.
        Но ей не придется скучать в одиночестве, как бы то ни было; так как «капитан Горацио Бербэж» недавно написал миссис Кондимент, что, поскольку «Спящая Русалка», как оказалось, в конце концов не окупила вложений и не принесла должной прибыли, он намеревается отказаться от нее и вспомнить «Старого Иосифа». С этой целью уже обеспечил доброй женщине должность домработницы-компаньона для одинокой мисс Элизы Лорн, которая в начале июня ожидает ее и глухонемую домработницу-помощницу.
        Вот тогда, среди аромата цветов, будет цвести и этот цветок, его любимая девушка, радость его сердца. Она будет ждать наступления того славного дня, когда он исполнит свой долг искупления, когда последний долг Неуловимого Взломщика будет уплачен, и он сможет прийти к ней с чистыми руками – попросить выполнить ее обещание.
        Вспоминать об этом было так здорово! Тем более что Клик на время оказался свободным от звонков из Скотланд-Ярда и теперь уделял все свое внимание подготовке дома для нее. День за днем сыщик работал в старомодном садике с высокими стенами – копал, сажал, обрезал кусты, – чтобы, когда приедет Элиза Лорн, все кругом цвело. Но хотя он посвятил свой разум и тело этой задаче и жил не выходя за стену сада, он не полностью потерял связь с реальным миром, потому что каждое утро по телефону, установленному для Элизы, он связывался с Нэркомом, и каждую ночь газета, которую приносил ему Доллопс, держала его в курсе текущих событий.
        Именно по телефону он и получил первые сведения о том, что его поспешное бегство из Йоркшира не было излишней мерой предосторожности. Как и его подозрения относительно вероятных последствий его расследования дела Носвортов. Нэрком сообщил, что по данным, собранным агентами, в течение двух дней после дела в Круглом доме какие-то иностранцы прилежно расспрашивали всюду по западному Йоркширу о местонахождении двух мужчин и мальчика, которые путешествовали в фургоне, запряженном двумя лошадьми.
        – Этот внезапный побег был очень хорошим ходом, старина, – заметил суперинтендант, когда рассказывал об этом. – Наши заклятые друзья с континента рвут на себе волосы. Не удивлюсь, если они уже уплыли за Канал несолоно хлебавши. Во всяком случае, ни один из моих агентов в штатском с тех пор не видел ни шкуры, ни волос ни одного из них, ни в городе, ни за его пределами. Вальдемар, похоже, тоже залег на дно или уехал; поэтому я считаю, что мы видели его последними.
        Но Клик не был так уверен в этом. У него были собственные идеи относительно того, что означало исчезновение апашей, и он не позволял себе необоснованного чувства безопасности. Он помнил, что есть больше способов, чем один, чтобы поймать ласку, и решил не ослаблять меры предосторожности ни на йоту, когда в следующий раз его услуги потребуются Скотланд-Ярду.
        Что это будет скоро, он почувствовал, когда вторая неделя отпуска подошла к концу. Более того, он, кажется, знал, чего и когда ему следует ждать.
        В доброй старой Англии было неспокойно – и каждая газета приносила в идиллический уголок тревожные известия. Можно ли было надеяться остаться в стороне, когда вся страна бурлила, и каждая газета подливала масла в огонь огромными, кричащими заголовками?
        Виной всему было странное происшествие на прошлой неделе. На водном пути между островом Барроу и Королевскими продовольственными складами было обнаружено тело мужчины лет тридцати пяти, полностью (и к тому же модно) одетого, со всеми внешними признаками богатства и хорошего положения в обществе.
        Сразу стало очевидно, что смерть – результат несчастного случая, и что жертва не умела плавать, поскольку руки были затянуты в тесные перчатки, пальто было плотно застегнуто, а пара биноклей в кожаном футляре все еще висела через плечо на длинном ремне, который с трудом выдерживал их вес. Неумение жертвы плавать доказывалось тем фактом, что этот человек не предпринял никаких усилий, чтобы избавиться от этих мешающих предметов, и руки его крепко вцепились в кусок коряги длиной в фут, за который он, должно быть, цеплялся, пытаясь выплыть.
        Поэтому предполагалось, что человек упал в воду в темноте – либо с берега, либо с какого-нибудь судна или небольшой лодки, на которой он в то время путешествовал.
        Быстрое течение унесло его, и он утонул. Не был упущен из виду и тот факт, что состояние тела ясно указывало на то, что оно находилось в воде более двух недель, перед тем как его обнаружили. Позже несчастный был опознан одним из палубных матросов прогулочного парохода, который ежедневно курсирует к острову Уайт и обратно, как человек, которого он видел на борту этого судна во время одной из ночных поездок в Алум Бэй, двумя или тремя неделями ранее. и еще позже выяснилось, что той же ночью там же на побережье был нанят лодочник, чтобы отвезти джентльмена на яхту, «лежащую в море».
        То, что последовало, придало этим двум обстоятельствам ужасающее значение. Поскольку, когда тело было доставлено в морг и в одежде утопшего стали искать возможные ключи к опознанию личности, на нем был найден запечатанный пакет, адресованный просто «А. Steinmuller, Konigstrasse 8», и в этом пакете обнаружились две свежие фотографии внешнего вида форта Блокхаус и форта Саутси, более или менее точный чертеж военной верфи Портсмута, а также некоторая секретная информация относительно военных поставок и предполагаемого вооружения крейсеров, которые в настоящее время проходили переоснащение.
        Гнев и изумление, вызванные этим открытием, однако, были ничтожны по сравнению с тем, что началось дальше.
        Джон Бичман, начальник дока, представший перед адмиральским суперинтендантом и советом, был вынужден признать, что один человек – его старший сын – мог получить допуск к сейфу, в котором Бичман хранил секретные документы, и этот молодой человек был помолвлен с женщиной, с которой познакомился во время праздничного тура по Континенту.
        – Англичанка или иностранка? – спросили его. На что он ответил, что она англичанка или, по крайней мере, англичанка по рождению, хотя ее покойный отец был немцем. Он стал натурализованным и до самой смерти симпатизировал стране своего усыновления. Однако он не умер в Англии. Обстоятельства заставили его посетить Соединенные Штаты, и он погиб во время одной из ужасных железнодорожных катастроф, которыми славилась эта страна. Это привело к тому, что дочь осталась сиротой и скоро стала считаться будущей женой сына мистера Бичмана, так что он и миссис Бичман забрали ее в свой дом до свадьбы. Они не считали правильным оставлять ее жить в одиночестве и без защиты, учитывая, что она скоро станет для них родной. Поэтому они взяли ее в дом, а их сын договорился жить в отеле в Портсмуте в ожидании свадьбы. Невесту звали Хильманн – мисс Грета Хилманн. Она была из очень хорошей семьи и сама по себе вполне обеспечена. Она никогда не бывала в Германии с момента помолвки. У нее там имелись родственники; в частности – барон фон Зигельмундт и его сын Аксель. Сын посетил Англию дважды – один раз много месяцев
назад, а последний раз – семь или восемь недель назад. Он всем очень понравился, особенно избранному жениху. Они действительно стали очень хорошими друзьями. Нет, Аксель фон Зигельмундт больше не бывал в Англии. Он оставил страну примерно месяц назад. Он хотел совершить кругосветное путешествие, но понятия не имел, куда отправиться, когда покинет Портсмут.
        Через два часа после того, как это заявление было сделано, если бы население страны могло заполучить молодого Гарри Бичмана, оно разорвало бы его на части; когда было обнаружено, что утопленник был ни больше ни меньше, чем герр Аксель фон Зигельмундт, и что они – Аксель и Гарри – не только провели большую часть этого конкретного дня вместе, в комнате Гарри в отеле, в Портсмуте, но были вместе вплоть до того момента, когда экскурсионный пароход начал свой рейс под луной в Алум Бэй, и до того таинственного несчастного случая, который не позволил государственным тайнам ничего не подозревающей нации быть преданными тайному врагу.
        То, что последовало, было избыточно, но неизбежно. Джон Бичман был немедленно отстранен от должности, и его сына приказали арестовать. Не имело никакого значения, что Гарри с негодованием отрицал обвинение в предательстве и клялся всеми святыми, что часы, проведенные в его комнате в отеле, были потрачены на то, чтобы овладеть тонкостями сложной немецкой карточной игры Skaat, и что никогда, за все время их знакомства, ни одно слово, касающееся страны или дел страны, не было услышано Акселем фон Зигельмундтом из его уст, помоги ему бог! Также тщетны были крики и стенания Греты Хильманн, которая кричала о том, что верит своему жениху, и дико умоляла, что, если он должен быть заключен в тюрьму, ее надо посадить вместе с ним.
        «И убить, если он предстанет перед военным судом и будет расстрелян, вы, ублюдки!»
        Грета Хилманн цеплялась за него и боролась изо всех сил, чтобы не дать разлучить себя с женихом, но тщетно; возмущенная общественность потребовала его и забрала его, несмотря ни на что. Общественное мнение проигнорировало даже то, что, обезумев, когда они отрывали его от нее, несчастная безумная женщина жила от обморока к обмороку, пока не лишилась разума совсем, а конец истории казался и вовсе трагическим.
        Однако все детали так никогда и не были обнародованы. Достоверно известно было лишь то, что ее привезли обратно в дом Бичмана в истерии, граничащей с безумием, и что по приказу Адмиралтейства этот дом и все его содержимое были конфискованы в ожидании самого подробного расследования – изучения бумаг капитана и его счетов, а адмиралтейский суперинтендант и назначенный аудитор вступили во владение домом. Однако состояние здоровья девушки было признано настолько серьезным, что было решено оставить ее в доме, по крайней мере на день или два. Из военно-морской больницы была вызвана медсестра. Ее назначили ответственной за Грету; но в какой-то период во время четвертой ночи дежурства, когда медсестра, изнуренная непрерывным бдением, уснула в кресле, несчастная пациентка поднялась в полубреду и оставила записку, где сообщала, что жизнь потеряла для нее свою привлекательность, и если они хотят найти ее, то могут искать ее в море.
        Девушка исчезла. Едва ли она могла сделать хуже для репутации своего жениха. Те, кто никогда не знал ее лично поспешно заявили что фактов достаточно для доказательством того, что молодые люди – шпионы. Короче говоря, она тоже стала шпионом, и она применила ту же уловку с симуляцией безумия и самоубийства, чтобы вернуться в Германию, пока скандал не разгорелся и закон не успел наложить на нее руку. Те, кто ее знал, смотрели на нее более милосердно, но они обвиняли во всем молодого человека. Только что может означать ее отчаяние и полная потеря надежды даже до того, как ее жених предстанет перед судом, если не то, что она знала, что он виновен, знала, что он достоин виселицы, и что ее самоубийство было негласным признанием этого?



        Глава XVI

        ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ОБЩЕСТВЕННОЕ негодование накалялось, досмотр книг, бумаг и счетов начальника дока продолжался, и вся Англия, затаив дыхание, ждала, пока результаты станут известны.
        Так обстояло дело, когда в четверг вечером в половине восьмого – ровно через неделю после обнаружения этого пакета на теле утопленника – произошла удивительная история, превзошедшая все, что было раньше, своей таинственностью и ужасом.
        Самый дикий шторм, какого не случалось на этом побережье в течение многих лет, бушевал с самого рассвета. Воющий ветер, рвавшийся прямо через Канал из Франции, гнал чернильно-черные валы на чернильно-черный берег, и все дьяволы бездны бесились и веселились среди громов и мрака.
        В доме временного капитана дока адмирал-суперинтендант сэр Чарльз Фордек вместе со своим личным секретарем господином Полом Гримсдиком и аудитором господином Александром Макиннери, продолжавшими своё расследование с утра, теперь приближались к концу работы. Они находились в запертой и хорошо охраняемой комнате, за пределами которой находился часовой. Вокруг дома в бурном хаосе шторма мерзли, проклиная судьбу, патрульные. Над книгами в одном конце комнаты склонились сэр Чарльз и аудитор; в другом Пол Гримсдик стучал на пишущей машинке, расшифровывая стенограммы.
        Это случилось в тот момент, когда часы на каминной полке пробили половину восьмого. С неба донесся страшный удар грома, сама земля, казалось, задрожала, и трое мужчин вздрогнули от неожиданности.
        – Ого! Юпитер сердится! – со смехом воскликнул сэр Чарльз. – В этот раз что-то пошло не так, помяните мое слово.
        Что-то «пошло не так», а еще через полчаса до него дошла тайна и страшная природа этого чего-то, что стало известно ему и его двум спутникам.
        Оператор в центральном телеграфном офисе, сидящий рядом с бесшумным инструментом с открытым ключом, расшифровывая сообщение, которое за мгновение до того дошло до него, подпрыгнул, как и они, когда раздался этот раскат грома. Затем, без намека или предупреждения, телеграфный аппарат отстучал обрывок сообщения без начала и конца.
        – Ого! Что – то странное! – пробормотал телеграфист и наклонился, чтобы принять «сообщение». В следующий момент он оказался потрясен, словно молния попала прямо в него. Ибо сообщение гласило:


        …и восьмидюймовые пушки. Боковые бронеплиты палубной башни…

        И на этом, так же внезапно, как началось, сообщение обрывалось.
        – Боже! Здесь еще один проклятый немецкий шпион! – воскликнул оператор, спрыгивая со своего места и хватаясь за шляпу. – Господин Хокинс, следите за аппаратом. Кто-то телеграфом передает с верфи секретную инфорпрмацию, и шторм «скоммутировал» провода и отправил нам сообщение!
        Затем он бросился в бушующую тьму.
        Но загадка оказалась еще таинственнее, когда факты стали изучать. Эти две части предложений оказались стенографической копией информации, которую только что распечатал Пол Гримсдик. Эти записи никогда не покидали стен охраняемой комнаты охраняемого дома, ни на одну секунду с момента их набора на печатной машинке. Никто, кроме троих проверенных агентов, не проходил в эту комнату, ни разу, в течение всех семи дней расследования. В комнате – в доме – или в пределах досягаемости от него не было телеграфного аппарата. И все же кто-то в этом здании – кто-то, кто мог бы знать эти вещи, просто стоя в этой комнате и копируя их, ибо об этом никогда не говорилось из уст в уста, – какое-то невидимое, неощутимое, сверхчеловеческое существо передавало в эфир государственные тайны. Как? Кто? Кому?
        Естественно, такое положение дел взбаламутило всю страну и вызвало панику, которую усугубляла истерика прессы.
        Таким образом дела обстояли вечером в среду, двадцать второго мая, и таким образом они все еще обстояли утром двадцать третьего, когда в доме Клика зазвонил телефон…


        ДОЛЛОПС ВОРВАЛСЯ В спальню Клика, плача, взволнованный и растрепанный:
        – Мистер Нэрком, сэр. Он звонит из дома. Спешно хочет переговорить с вами. Дело касается национальной безопасности, как говорит он, и ни минуты нельзя терять.
        Клик встал с постели и взял трубку; но едва он произнес обычное «Привет!», как голос суперинтенданта загрохотал могучим ураганом:
        – Родина зовет, парень! Расследование чертовщины вокруг верфей в Портсмуте. Сэр Чарльз Фордек только что отправил нам запрос. Мчись туда, как если бы за тобой гнался сам дьявол! Не медли! Хватай такси, если надо. Встретимся там – на Портсмут-роуд в семь тридцать. Мы покажем этим шпионам, где раки зимуют!.. Да, боже! Ну всё! Убегаю!
        Затем раздался щелчок, и связь прервалась. Клик принялся очень быстро одеваться.
        Когда он выходил из дома, солнце едва выглянуло из-за горизонта на востоке. По крайней мере, часть пути Клик должен был пройти пешком, и путешествие было долгим, но к четырем часам было почти так же светло, как в полдень. В пять Клик уже ехал на такси, а в семь он был на Портсмут-роуд в Гилфорде и жевал бутерброды, которые Доллопс заботливо сунул ему в карман, и поджидал красный лимузин.
        Машина вынырнула из-под горки на десять минут раньше назначенного времени, и настолько дикой была скорость, с которой Леннард, в яростном порыве, гнал вперед, что Клик не мог придумать ничего, с чем можно было бы сравнить машину и водителя, кроме как с красным смерчем, со свистом несущимся по зеленовато-лиловому фону, разбрызгивая грязь во все стороны, – и красный металлический демон с совиными глазами был сердцем этого смерча.
        Машина, с визгом тормозов, остановилась возле Клика. Едва тот успел запрыгнуть внутрь, как красный смерч вновь рванулся вперед. Патриотический порыв Леннарда не позволял шоферу медлить ни секунды.
        – Господи! Ну кто может надеяться победить нацию, где все шоферы такие патриоты! – с усмешкой заметил Клик Нэркому, рухнув тому на колени, а не на сиденье рядом с ним, из-за того что автомобиль слишком резко рванул с места, как только он оказался внутри. – Это могло бы стать уроком нашим немецким друзьям, дорогой Нэрком, если бы они захотели понять дух англо-саксонской расы!
        – Им одна дорога – в ад, если они столкнутся с нами. В этом я не сомневаюсь ни на миг! – объявил суперинтендант, слишком пылающий любовью к Отечеству, чтобы понимать шутки и выбирать слова. – Это ничтожная горстка негодяев, чтоб им всем провалиться на самое дно преисподней. Этот проклятый шпионский бизнес под маской дружбы в мирное время. Смотри сюда, Клик! Если дело дойдет до драки, просто дай мне пистолет. Я покажу правительству, что могу сделать что-то ради Англии, не только перебирать бумажки в кабинете, да!
        – Обещаю, – пробормотал Клик с одной из своих любопытных кривых улыбок. Он привык к этим маленьким вспышкам патриотической ярости, которые случались у мистера Нэркома всякий раз, когда пресса вытаскивала из забвения призрак немецкой угрозы. – Но будем надеяться, что до этого не дойдет. Было бы неудобно из-за фантазий порядочных журналистов попасть впросак… А ведь если верить новостям, давно назревшая моравская революция наконец разразилась. Короче говоря, наш добрый друг граф Ирма сбежал из Сульберги, возглавил повстанцев и организовал марш на столицу…
        Здесь Клик резко приподнялся, словно вспоминая что-то, и, прежде чем мистер Нэрком смог произнести слово, приступил к обсуждению шпионской истории, которую им предстояло распутать, и заставил его погрузиться в подробности дела.








        Глава XVII

        БЫЛО УЖЕ ДЕВЯТЬ на всех надежных часах в городе, когда дикая гонка к побережью подошла к концу, и после метания по продуваемым ветром улицам Портсмута лимузин, забрызганный грязью, подъехал к охраняемому входу в дом начальника плавучего дока в Портси.
        Ровно через четверть минуты после этого Клик предстал перед тремя мужчинами, наиболее глубоко заинтересованными в расследовании этого таинственного дела.
        Его представили сэру Чарльзу Фордеку, достойному и вежливому джентльмену с отточенными манерами и размеренной речью, хотя теперь, вполне естественно, пребывающеу в состоянии нервного расстройства, которое его явно беспокоило. Он познакомился с мистером Полом Гримсдиком, его секретарем, откровенным, простым с виду молодым англичанином тридцати лет; с мистером Александром Макиннери, бесстрастным шотландцем среднего возраста, с огромным наморщенным лбом, бровями, похожими на вторые усы, и лицом, напоминающим гранитную маску. Клик полагал, что каждый из них был, по-своему, человеком, внушающим доверие и уважение.
        – С трудом могу выразить, мистер Клик, как я рад встретиться с вами и тому, что вы так быстро смогли отозваться на мой призыв, – начал адмирал-суперинтендант, протягивая ему руку в приветствии. – Я чувствую, что если какой-то человек и докопается до сути этого загадочного дела, то это только вы. И хочу, чтобы вы сумели докопаться до сути быстро и любой ценой, любыми средствами вы должны сделать это не только в интересах нации, но и ради моей чести и чести двух моих коллег.
        – Не думаю, что ваша честь будет поставлена под сомнение, сэр Чарльз, – ответил Клик, зауважав его еще больше за мужество, которое побудило его в этот час сомнений и трудностей отложить все вопросы положения и словом «коллега» уравнять своего секретаря с собой, чтобы их всех можно было рассматривать просто как людей, без оглядки на чины, награды и происхождение. – Только настоящий сумасшедший намекнул бы на измену, говоря о сэре Чарльзе Фордеке.
        – Не более сумасшедший, чем тот, кто намекнул бы на их измену, – вздохнул сэр Чарльз, положив руки на плечи аудитора и секретаря и встав между ними. – Я требую, чтобы меня и каждого из них рассматривали одинаково беспристрастно. Мы трое были в этом доме, когда произошла эта отвратительная история. Только мы трое имели доступ к записям, из которых была получена эта информация. Эти записи никогда, ни на долю секунды, не пропадали из нашего поля зрения. Но если передача произошла, то, должно быть, она велась из этого дома, из этой комнаты, и в этом случае один из нас, несомненно, изменник. Ну, это не я; не Макиннери; не Гримсдик. И все же, как вы знаете, «передача» была. Мы не знаем, кому она была адресована, и только странная игра природных сил позволила вообще узнать о ней.
        – Гм! Да!.. Нет, так я не думаю… – пробормотал Клик себе под нос. – Эта теория не работает; нет, определенно, это не вариант… Пардон? Нет, сэр Чарльз, я не ставлю под сомнение заявление оператора телеграфа о том, каким образом он получил сообщение. Я ставлю под сомнение его выводы, а не его правдивость. Конечно, были случаи – очень редкие, к счастью, – когда провода перехлестывались, как он и предполагал, и имел место обрыв или один оборванный провод был замкнут другим. Но в данном случае не факт, что такое могло случиться. Другими словами, сэр Чарльз, это несостоятельная ложь на самом деле. По пути сюда мистер Нэрком говорил мне, что оператор объяснил внезапное сообщение падением оборванного штормом провода на неповрежденный провод, а прекратилась передача столь внезапно, потому что сильный штормовой ветер понес провод дальше. Но когда мы въехали в город и пока ехали через него, я особо отметил тот факт, что нигде не было видно ни оборванных проводов, ни признаков ремонта линий.
        – Да, – согласился сэр Чарльз с сомнением в голосе, – может быть и так, мистер Клик; но, если вы извините меня за мое предположение, разве вы не могли ошибиться в своих рассуждениях? Ведь провод, возможно, находился не в том конкретном районе, через который вы проезжали.
        – Не думаю, что существует вероятность того, что я допустил ошибку такого рода, сэр Чарльз, – ответил Клик, улыбаясь. – Если бы я мог это сделать, наш друг, оператор телеграфа, поправил бы меня. Как мне сказали, он сразу понял, что сообщение идет по проводу от верфи. И я заметил, что провода верфи не повреждены. Мне кажется, что вскоре выяснится, что сообщение не было «наводками» в кабеле верфи. Оно было отправлено по кабелю с верфи – а гроза привела к тому, что оно оказалось направлено не тому адресату.
        – Бог мой! Тогда…
        – В этом случае, мистер Нэрком, не может быть никаких сомнений в том, что это сообщение было отправлено кем-то в этом доме и по служебному кабелю верфи.
        – Но как, мистер Клик, во имя всего святого, как?
        – Думаю, что нам пока не нужно вдаваться в вопрос о том, кто стоит за всем этим, а ограничиться выяснением того, как это было сделано и сколько информации уже передано врагу. Мне кажется, я могу успокоить ваши волнения по одному пункту, а именно – личности человека, чья рука составила чертежи наших фортов, найденные на теле утопленника. Эта рука была женской; этой женщиной, я уверен на все сто процентов, была Софи Боровонски, хорошо известная в преступном мире под кличкой Тарантул.
        – Я никогда не слышал о ней, мистер Клик. Кто она такая?
        – Вероятно, самая красивая, аморальная, безрассудная, бесшабашная женщина на Континенте, самая опасная шпионка во всей Европе, сэр Чарльз. Она русская по происхождению, но не верна ни своей стране, ни Российской короне. Вместе со своим развратным братом Борисом и ее столь же отчаянным любовником Николо Ферраном она образует трио платных мачо, которые в течение многих лет продают себя в распоряжение любому государству, достаточно презренному, чтобы нанять их. Всегда готовые к любой форме предательства или грязной работы, при условии, что цена их устраивает. Они хитрые, как змеи, скользкие, как угри, умные, как сам дьявол, и терпеливые. Мы не собьемся с пути, джентльмены, если предположим, что последним именем этой дамы было мисс Грета Хильманн.
        – Боже! Невеста Бичмана-младшего?
        – Именно, сэр Чарльз. Я не был в состоянии идентифицировать ее по фотографии, которая была опубликована, – Софи слишком умна для такого рода вещей, но доказательства достаточно убедительны, чтобы я был стопроцентно уверен в своих выводах.
        – Но как… Как?
        – Мистер Нэрком может подтвердить, сэр Чарльз, что со времени нашего отъезда сегодня утром до нашего прибытия сюда мы сделали одну остановку. Эта остановка была в морге в Портсмуте, прежде чем мы появились в этом доме. Я хотел увидеть тело человека, который утонул. Сэр Чарльз, я без колебаний заявляю, что этого человека зовут вовсе не Аксель фон Зигельмундт. Это – тело Николо Феррана, хитрого любовника подлой девицы, известной как Тарантул. Вывод очевиден. Ужас и отчаяние мисс Греты Хилманн были достаточно реальными, поверьте мне. И именно поэтому она так легко обманула общество. Однако не из-за ужасного положения юного Бичмана она скорбела, а из-за смерти Феррана. Если бы он был жив, я полагаю, что она оказалась бы достаточно смелой, чтобы остаться здесь и сыграть свою роль до конца, но она либо потеряла самообладание и душевное равновесие, что, кстати…
        – А ее брат?
        – Да. Он обязательно появится на горизонте. Все трое работали вместе. Господи! Если бы я только был здесь до того, как лисица выскользнула из клетки, – если бы я только был здесь! Позвольте нам пригласить мистера Бичмана-старшего, сэр Чарльз. Мне нужно перекинуться с ним парой слов. Вы его вызвали, конечно?!
        – Да, и его, и телеграфиста. Я подумал, что вы захотели бы допросить обоих, – ответил он. – Гримсдик, позови их… Или нет! Я пойду сам. Бичман должен узнать об этой ужасной истории, и лучше, чтобы ему все рассказал его друг.
        Приосанясь, он вышел из комнаты и вернулся через несколько минут вместе с телеграфистом и теперь уже почти впавшим в истерику начальником дока. Он не стал ждать официального представления, разрешения или чего-то еще, но бросился к Клику и схватил его за руку, взволнованный, на грани того, чтобы разрыдаться.
        – Бедный мой мальчик, ты возвращаешь ему доброе имя, да благословит тебя бог! – воскликнул он, схватив руку Клика и сжав ее изо всех сил. – Он не собирался продавать свою страну. Я бы убил его собственной рукой много лет назад, если бы даже подумал, что такое возможно. Но этого никогда не было! Мой мальчик! Мой мальчик! Мой великолепный, верный мальчик!
        – Правильно, старина, поплачьте. Здесь, на моем плече, если хотите, и не стыдись этого! – сказал Клик, он обнял мужчину за плечи и похлопал его по спине. – Плачьте и не извиняйтесь. Мужчина без сердца не стоит даже пороха, который потребуется, чтобы его расстрелять. Мы оправдаем вашего сына… Да, да! И смотрите! Когда он будет оправдан, вам стоит взять его за ухо, и скажите ему, чтобы он искал себе девиц в Англии, молодой осел, и оставил в покое иностранных красавиц. Они не собираются жить с молодыми англичанами, занимающими его должность, даром, особенно если у этих дам, как считается, есть собственные деньги и связь с титулованными семьями. Если вы не можете заставить его осознать это мягкими средствами, отведите его на конюшню и выпорите вожжами.
        – Спасибо, сэр! Благодарю вас! Я понимаю, что вы хотите сказать, мистер Клик. Сэр, не так уж и сложно кричать: «Правь, Британия», если вы собираетесь отправиться на иностранном корабле. Но Грета казалась такой милой, нежной, беззащитной, она нравилась всем, кто ее видел. А когда она потеряла отца, мы с женой просто не могли не принять ее как родную дочь.
        – Совершенно верно. Вы когда-нибудь видели этого «отца», мистер Бичман?
        – Да, сэр, однажды; за день до того, как он отплыл… или должен был отплыть… в Штаты.
        – Низкий, толстый мужчина? Держал одно плечо чуть ниже другого, и один палец на левой руке без верхней фалаги?
        – Да, сэр. Мизинец. Это он.
        – Борис Боровонски! – заявил Клик, глядя на сэра Чарльза. – Я не собираюсь в Штаты из-за этого джентльмена. Он был здесь и был в постоянном контакте с ней. У нее были друзья в городе, мистер Бичман?
        – Нет, ни одного. Похоже, она была очень нелюдимой и не заводила никаких знакомств. Единственным посторонним человеком, который, насколько я знал, интересовал ее, была искалеченная девушка, которая жила со своей прикованной к постели матерью и увлекалась рукоделием. Грета услышала о ней и пошла к ним в гости. После этого она часто носила к ними работу, а иногда и фрукты и цветы.
        – Вы когда-нибудь видели эту прикованную к постели женщину или эту калеку?
        – Нет, сэр, никогда. Гарри и я были заняты большую часть дня, поэтому она всегда ходила одна.
        – Она когда-нибудь просила миссис Бичман сопровождать ее?
        – Нет, ни разу на моей памяти. Но это было бы бесполезно, если бы она и пригласила. Жена у меня очень скромная женщина; она редко куда-нибудь выходит.
        – Ага! Все ясно! Итак, вы действительно не знаете, существовала ли на самом деле эта женщина или девушка вообще? Вам был известен адрес, где они жили?
        – Да. Они снимали комнату на верхнем этаже дома, примыкающего к отелю «Океанский вал». По крайней мере, Реджи, это мой младший сын, мистер Клик, видел, как Грета вошла туда и посмотрела вниз из одного из окон верхнего этажа однажды, когда он возвращался из школы домой. Он говорил с ней об этом тем же вечером, и она сказала, что именно там жили ее «пенсионеры».
        – Хороший район, клянусь всеми святыми, для людей, которых называют «пенсионерами»! – прокомментировал Клик. – Отель «Океанский вал» – это современное здание, в котором есть лифты, электрические фонари, обслуживающий персонал, гостиница для взыскательной и респектабельной публики.
        – Да. Когда я был временно отстранен от должности, сэр, на время расследования, и этот дом был передан сэру Чарльзу, я взял туда миссис Бичман и Реджи, и с тех пор мы жили там, номинально под охраной. Видите ли, удобство и прямая линия телефона и телеграфа давали дополнительные преимущества в случае моего вызова сюда в любой момент.
        – Гм! Да! Понятно! – протянул Клик, поглаживая подбородок. – По прямой линии отсюда, а? Дом по соседству, конечно, предагает те же преимущества; и из комнаты на верхнем этаже можно организовать связь. – Да, именно так! Думаю, ты, моя дорогая Софи, попалась, и я не удивлюсь, если мы натолкнулись на твой пункт связи!
        – Связи, мистер Клик? Связи? – вставил сэр Чарльз. – Вы же не хотите сделать вывод, что женщина телеграфировала сообщения из того дома? Значит, вы забыли, что там нет ни аппарата, ни провода?
        Клик приподнял брови. Он забыл об этом факте.
        – Тем не менее по дому проходят провода, сэр Чарльз. И их можно использовать, имея переносной передатчик. Она дьявол изобретательности, эта Софи. Я бы не удивился, если она и ее дружки придумали какой-то передатчик, который женщина могла бы носить в косметичке и, при необходимости, присоединять к проволоке.
        Сэр Чарльз почувствовал, что краснеет.
        – Да, никто не подумал про переносные передатчики. Но не забывайте, мистер Клик, что таинственное сообщение было отправлено вчера вечером и что женщины тогда не было в этом доме…



        Глава XVIII

        СТРАННАЯ КРИВАЯ УЛЫБКА изогнула губы Клика.
        – Вы в этом уверены, сэр Чарльз? – спокойно спросил он. – Уверены, что она не была здесь? Мне говорят, это правда, что она оставила записку о том, что собирается утонуть сама, и исчезла четыре ночи назад; но мне также сообщили, что с момента отстранения мистера Бичмана это место находилось под постоянной охраной днем и ночью, однако мне не сказали, что кто-то из охранников видел, как она покидала этот дом. Нет, нет и нет! Не спешите с выводами, господа. Она действительно сбежала отсюда… сбежала и никогда не вернется. Новость о перехваченном сообщении предупредит ее о том, что что-то не так, и она улетит отсюда быстрокрылой птахой. Вопрос в том, как и когда? Давайте позовем караульных и проясним этот вопрос.
        Часовые были вызваны один за другим и допрошены. Ни разу с тех пор, как они впервые заступили на дежурство, как они заявили, – ни в какое время, ни днем, ни ночью ни одно живое существо не входило и не выходило из дома, кроме адмиральского суперинтенданта, его секретаря, аудитора и медсестры из ближайшей больницы, которая была вызвана, чтобы присматривать за потерявшей рассудок девушкой. Они готовы были в этом поклясться…
        Есть старая французская пословица, которая гласит: «Тот, кто много говорит, истину не утаит». Это в полной мере относилось к последнему часовому.
        – Нет, сэр, никто не проходил, ни внутрь, ни наружу, жизнью своей клянусь, – заявил он, всем своим видом демонстрируя, что сомнение в его высказывании было оскорблением его чести и преданности своему долгу. – Никто не скажет, что я бездельник, никто не скажет, что я не соблюдаю приказы; нет, сэр, – никто! Приказ сэра Чарльза звучал так: «Никто не входит и не выходит», и никто не входил и не выходил! Например, сэр, начальник дока сказал к вам никого не пущать, я и не пущаю. Я не пущал даже молодого Реджи прошлой ночью, когда он пришел, прося, чтобы его пропустили, чтобы получить школьные книги, которые он оставил…
        – Когда он что? – почти взревел начальник дока, подпрыгнув. – Господи, Маршалл, вы сошли с ума? Вы хотите сказать, что видели моего мальчика здесь прошлой ночью?
        – Конечно, сэр. Сразу после этого ужасного раската грома, скажем, через восемь или десять минут. Было темно, а ветер дул так, что я не видел и не слышал, как он подошел, пока не добрался до двери, и там был он… В светлых шортах и скомканной широкополой шляпе, как всегда, с поднятым воротником плаща и со сложенным мокрым зонтиком, словно поднимался по ступенькам, чтобы попытаться войти. «Кто там?» – спросил я, хотя мне это и не было нужно, потому что в свете, пробивающемся сквозь занавешенные окна, я разглядел, кто это был. «Это я, Реджи, Маршалл, – ответил он. – Я пришел за школьными учебниками. Я в спешке оставил их, но отец сказал, что уверен, что ты позволишь мне войти и забрать их». «Так и сказал? – удивился я. – Неужели он и вы, мистер Реджи, подумали, что я пойду против приказов? Мне было сказано, что никто не входит; и никто не войдет, даже сам король, пока приказ не отменят. Так что пустить я тебя не могу! Беги обратно к своему папе, – объявил я ему, – и поинтересуйся, какой сторож, по его мнению, Билл Маршалл!» Мальчишка в слезы и сопли, тогда я взял его за плечо и выпроводил его отсюда.
        – Ай да Софи! – воскликнул Клик. – Боже! Что за бессовестная женщина, и какая актриса пропала в ее лице! Не нужно спрашивать вас, действительно ли ваш сын ходил сюда прошлой ночью, мистер Бичман. Ваше удивление и негодование ответили за вас.
        – Я потрясен! – кричал начальник дока. – Каким дураком, каким феерическим простофилей нужно быть, Маршалл, чтобы поверить в такую вещь? Чтобы я мог позволить воспитанному пятнадцатилетнему мальчику выйти в чудовищный шторм, вроде того, что был прошлой ночью, тем более сказать ему, что он должен попросить часового от моего имени нарушить приказ! Боже! Господа, это просто чудовищно! Послушайте, сэр Чарльз, посмотрите сюда, мистер Клик! Даже если бы я был виновен в этом ужасном безобразии, и мальчик был бы готов принять участие в таком безумии, он не смог бы сделать этого, даже чтобы спасти свою жизнь. Вчера вечером мой мальчик получил травму и с тех пор лежит в постели. Он спускался по лестнице к обеду, когда раздался этот ужасный раскат грома. Ребенок был потрясен настолько, что в кромешной темноте упал с лестницы и сломал ключицу!
        – Бедный маленький мальчик! Беда, беда! – беззлобно разхохотался добросердечный сэр Чарльз и, возможно, сказал бы больше, но голос Клика, тихий, но резкий, вернул всех к реальности.
        – В кромешной тьме, мистер Бичман? – поинтересовался он. – Кромешная тьма в общественном отеле во время обеда? Разве это не необычно?
        – Было бы странно при любых других обстоятельствах, сэр, но этот адский раскат грома каким-то образом отключил электричество, и каждая лампа во всем отеле погасла! Вот так! Стало темно, хоть глаз выколи. Все подумали, что провода, должно быть, перегорели, но оказалось, что с ними ничего не случилось, только вот подача электричества была прервана… А потом лампы зажглись так же внезапно, как и погасли.
        – О боги! – два слова сорвались с уст Клика, словно щелчок плетью, затем он быстро повернулся и уставился прямо и пристально на телеграфиста.
        – Говорите… Быстро! – заговорил он в резком стаккато от возбуждения. – Мне сказали, что когда прозвучал гром и было принято сообщение, какая-то сила едва не скинула вас с вашего стула. Это правда?
        – Да, сэр, – ответил мужчина, – совершенно верно. Это было что-то потрясающее. Господь знает, что было бы, если бы я прикоснулся к приборам.
        – Вы были бы так же мертвы, как Юлий Цезарь! – воскликнул Клик. – Неудивительно, что она примчалась, чтобы увидеть, что случилось, лисица! Неудивительно, что свет погас! Мистер Нэрком, лимузин… Быстро! Идемте, сэр Чарльз и мистер Бичман, пойдемте все, немедленно!
        – Куда мы, мистер Клик, и зачем?
        – На верхний этаж дома по соседству с отелем «Океанский вал», сэр Чарльз, чтобы увидеть дорогих пенсионеров мисс Греты Хилманн, – взволнованно ответил Клик. – Если я не ошибаюсь, джентльмены, одна часть этой маленькой загадки уже решена, и сами стихии сговорились, чтобы защитить Англию, чтобы стать палачом ее врагов.
        Он не ошибся – ни в каком отношении, насчет этого дома и той роли, которую тот сыграл в этом случае, – потому что, когда они пришли и потребовали, во имя закона, право войти и допросить «прикованную к постели женщину» и искалеченную девушку, которые занимали верхний этаж, им сообщили, что таких людей там нет и никогда не было.
        – Это правда, что там инвалид, – пояснила им хозяйка, милая старушка, ничего не подозревающая добрая душа, когда они потребовали разрешения войти. – Но это джентльмен, а не леди. Я полагаю, что по профессии этот джентльмен – художник или скульптор. Что-то в таком роде. Никогда до прошлой ночи у него не было никого, кроме племянницы, которая время от времени звонит. Прошлой ночью, однако, пришел племянник – на пару минут; действительно, мне казалось, что он всего лишь поднялся наверх, прежде чем снова спуститься и уйти. Пардон? Нет, сегодня никто не звонил, и джентльмен не покидал свою комнату. Но он часто спит допоздна…
        На этот раз он уснул навечно. Ибо когда они поднялись по лестнице и вышибли дверь комнаты, там, под полуоткрытым окном на крышу, лежал покойник, сжимая в окоченевшей руке телефонную трубку с проводом, который тянулся и к телеграфным проводам наверху. На столе рядом с телом стоял расплавленный и совершенно разрушенный телеграфный аппарат.
        – Джентльмены, вот наш таинственный телеграфист – Борис Боровонски! – объявил Клик, наклонившись и посмотрев на него. – Подойдите сюда, мистер Бичман, и скажите мне, не тот ли это человек, который играл роль почтенного папы мисс Греты Хилманн.
        – Да, да! – взволнованно заявил капитан, после того как наклонился и посмотрел в лицо мертвеца. – Это тот самый человек, сэр, тот самый! Но кто?.. Но почему… Но как?
        Затем он озадаченно посмотрел вверх, туда, где изгиб провода шел вверх и наружу и, пронизывая лабиринт проводов, быстро цеплялся за одну из линий.
        – Поджарился электричеством, – объявил Клик, отвечая на вопрос. – Несколько тысяч вольт – вспышка пламени, взрыв в сердце, голове и конечностях! Видите его маленькую игрушку, мистер Нэрком? Видите, сэр Чарльз? Он прослушивал наши разговоры, а потом передавал сообщения с этого телеграфа. Сообщение было получено, как раз когда его провод оборвался. Виной тому, разумеется, шторм… И вы сможете понять остальное, когда посмотрите вверх и увидите другой провод – толстый, с изоляционным покрытием, разорванный и потертый при контакте с неровным краем дымохода. Нетрудно восстановить трагедию… Когда оборвался кабель, по которому Борис вел передачи, он вскочил и схватил его, и снова стал прикреплять к аппарату. Тут-то его и настиг злой рок. Смотрите. Дикий ветер, должно быть, перехлестнул провод прослушки или провод телеграфа, этого мы никогда не узнаем, с проводом электросети, находящимся под напряжением… Неудивительно, что в отеле погас свет, мистер Бичман. Проводку закоротило через тело этого человека. Удар тока – быстрая смерть. Но мертвая рука, как видите, соединила провода… Теперь посмотрите туда – куча
сгоревшей бумаги рядом с расплавленным аппаратом и огарок спичечной коробки рядом. Сила, которая убила шпиона, воспламенила эти спички! Огонь перекинулся на бумагу, пламя продолжало свою работу. Как вы видите, Софи Боровонски не нашла ничего, что можно было забрать с собой, – огонь уничтожил все документы. Господа, государственные тайны, которые были украдены, останутся собственностью Англии – записи сгорели, а мертвые не могут говорить.








        Глава XIX

        ПРОШЛО ДВА ЧАСА. Загадка была разгадана, все поспешно пообедали, и следователи вернулись в дом начальника дока, чтобы снова обсудить любопытные особенности дела.
        – А теперь, джентльмены, – объявил Клик, – время перейти к неразгаданной части загадки – таинственной манере, в которой сообщения отправлялись из этого дома. За всем этим стоит, вне всяческих сомнений, Софи Боровонски; но вопрос в том, как она все это устроила?
        – Я склонен думать, что это дело самого дьявола, мистер Клик, – вздохнул Макиннери. – И что, должно быть, с ней приключилась какая-то беда, такая же, как при прослушивании.
        – Боюсь, вряд ли, – ответил Клик. – Думаю, что только случай остановил всю эту историю. Теперь мы прекрасно знаем, что женщина находилась в этом доме не обнаруженная. Никто ее не подозревал в течение нескольких дней. И вы можете спокойно поставить свою жизнь на то, что она не бездельничала, не тратила ни секунды впустую! Стопка сгоревших бумаг очень ясно показывает, что ее брату был передан значительный пакет разведданных, поэтому можно с уверенностью сказать, что она постоянно передавала ему информацию прямо отсюда.
        – Но как она могла получить эту информацию? – спросил сэр Чарльз. – Я вновь торжественно заявляю, мистер Клик, что никто не входил и не выходил из комнаты, что не было сказано ни одного слова, которое могло бы иметь какое-либо отношение к секретным вопросам, поэтому ничего нельзя было услышать. Как эта женщина могла прочитать документы, с которых мы ни на минуту не сводили взгляда? Разумеется, у нее были какие-то средства для передачи сообщений брату… Теперь мы знаем, как это было организовано. Но как, во имя всего святого, она получала секретные данные?
        – Ну, это, конечно, странно, сэр Чарльз, но с такой изобретательностью, как у нее, никогда не знаешь, чего можно ожидать. Уверен, что ей удалось войти в комнату и спрятаться где-нибудь. Что вы думаете об этом?
        – Я уверен, что она не могла попасть в ту комнату. Это невозможно. Тут просто нет места, где она могла бы спрятаться. Заходите и посмотрите.
        Он отпер дверь и, следуя за остальными, повел в комнату, где проводилось изучение дел начальника дока. Одного взгляда было достаточно, чтобы подтвердить заявление сэра Чарльза.
        С одной стороны стоял большой огнеупорный сейф, надежно запертый; с другой были два окна – с железными решетками и внутренними стальными ставнями; на одном конце находился большой стол, за которым сэр Чарльз и Макиннери возились с документацией, а на другом – письменный стол поменьше, на котором стояла пишущая машинка, установленная на шумопоглощающей подставке из войлока и над которой висела электрическая лампочка белого цвета. Там было пять стульев и ни одного места для укрытия. Ни шкафа, ни гардероба, ни сундука – ничего, где могло бы спрятаться существо размером больше кота.
        – Видите ли, – сказал сэр Чарльз, взмахнув рукой, – она не могла спрятаться здесь, равно как не могла спрятаться снаружи и подслушать, потому что не было сказано ничего, что могло бы ей пригодиться.
        – Совершенно уверены в этом?
        – Отвечаю, господин Клик, – заявил молодой Гримсдик. – Мы были настолько осторожны в этом вопросе, что сэр Чарльз никогда не диктовал ни строчки из исследуемых записей. Он просто передавал бумаги и говорил: «Скопируйте там, где я это отметил». Чтобы мой стол не завалило бумагами, я подчеркивал отмеченные абзацы и готовился переписать позже на пишущей машинке… Дьявольская часть тайны заключается в том, что я как раз печатал в этот момент на пишущей машинке те два фрагмента предложений, переданные по телеграфу… И тут этот ужасный раскат грома…
        – Так! Та-а-ак! – рявкнул Клик, резко дергаясь. – Конечно, вы абсолютно уверены?
        – Вне всякого сомнения, мистер Клик. Сэр Чарльз скажет вам, что раскат грома был настолько сильным и внезапным, что и он, и мистер Макиннери просто подпрыгнули. Что касается меня, я был настолько поражен, что по ошибке набрал неправильную букву, и мне пришлось стереть слово и набрать его снова. Посмотрите сами. Бумаги все еще на моем столе, и я могу показать и оригинал, и исправление. Так вот, никто не мог увидеть эту бумагу в то время; по этому поводу не было сказано ни единого слова, и прошло не более полминуты, прежде чем сам сэр Чарльз вынул ее из сейфа. Послушайте, сэр, вот бумага и вот место, где я стер слово… Понимаете?
        Клик подошел к пишущей машинке и посмотрел на бумагу, увидел исправление, поднял ее, посмотрел на другие печатные листы, лежащие под ней, а затем нахмурил брови.
        – Гм! – задумчиво пробормотал он и вновь уставился на открытую страницу. – У вас дьявольски жесткое прикосновение для человека, который постоянно делает подобные вещи и поэтому должен мастерски печатать на машинке. Но есть другие ошибки и исправления. Послушайте, друг мой, я не верю, что вы привыкли к этой машине.
        – Нет, сэр, не привык. Я не привык к клавише «Shift». У моей собственной машинки ее нет.
        – Вашей собственной! Боже! Зачем же вы используете эту машинку, тогда когда у вас есть своя? И почему вы не взяли ее с собой, хотя приехали сюда по таким важным делам?
        – Я привез. Но когда мы нашли здесь машинку, я начал печатать на ней. А когда мне стало трудно работать, я пошел за своей, которую я оставил в прихожей, забрал ее у грузчика… Но небрежный болван грузчик, должно быть, обращался с ней так, как будто это был сундук, потому что пружина была сломана, каретка не работала, и два стержня были сорваны.
        – Юпитер! – голос Клика прозвучал так внезапно и с такой яростью, что это был почти лай, как у испуганного терьера, и мистер Нэрком, зная друга, подскочил к нему.
        – Ты разгадал эту тайну, я знаю! – воскликнул он. – Это так, старина? А?
        – Оставь меня в покое, дай подумать! – раздраженно откинулся Клик. – Я хочу видеть начальника дока! Я хочу увидеть его прямо сейчас! Где он? Вот и вы, мистер Бичман. Отвечайте на мои вопросы и… быстро. Этой женщине разрешалось входить в эту комнату? Она когда-нибудь пользовалась этой машинкой?
        – Да, сэр, часто, – ответил тот. – Она была одной из лучших и самых осторожных и искусных машинисток, которых я когда-либо встречал. Раньше она следила за всей моей перепиской и… Боже мой, Клик, что вы делаете? Разве вы не знаете, что это государственная собственность?
        Клик, не дожидаясь, пока Бичман закончит повествование, внезапно схватил руками машинку, обнаружил, что она прикручена к столу, и, подхватив ближайший стул, теперь колошматил по машинке тяжелым стулом со всей своей силы.
        – Вы имеете в виду – собственность потенциального противника! – резко ответил он. – Разве я говорил вам, что она бесхитростная или глупая? Разве я не сказал… Победа! Сейчас, смотрите сюда – все сюда! Вот вам сюрприз.
        Он оторвал печатную машинку от креплений и бросил на пол, разбитую. Потом его рука скользнула по поверхности шумопоглощающего квадрата войлока под машинкой… Клик оторвал войлок от стола, и все увидели сделанное им открытие.
        На поверхности стола, выступая через равные промежутки, торчали сорок две иглы из стали – по одной на каждую клавишу на пишущей машинке, – которые, при нажатии соответствующей клавиши, пробивали войлок, затем так же вдавливались в стол.
        Слегка театрально, в присущей ему манере, Клик повернулся лицом к присутствующим и взмахнул рукой.
        – Господа, вот ответ на загадку. Вы сами предоставляли ей необходимую информацию. Машинка и была страшным шпионским передатчиком. Принесите пилу, мистер Бичман, и давайте посмотрим, к чему присоединены эти стальные иголочки.
        Как оказалось, они были присоединены к весьма изобретательной конструкции. Высокочувствительная спиральная пружина, прикрепленная к «планке» из тонкой прочной стали под поверхностью стола, соединенной с проволокой, спускающейся по стене за одной из задних ножек этого стола и проходящей оттуда через небольшое отверстие от буравчика под пол.
        Следуя за этим тонким проводом, они тоже спускались этажом ниже, пока не достигли конца провода в дальнем углу подвала под зданием.
        Там, за перевернутой пустой бочкой, они натолкнулись на еще один провод, который тянулся вверх, пока не присоединился к прямой линии верфи, рядом с мансардным окном того, что когда-то было спальней мисс Греты Хильманн. И к этим проводам – одному спускающемуся, а другому поднимающемуся из-за пустой бочки в подвале, – была присоединена дополнительная конструкция. С одной стороны был простой, повседневный ключ для отправки телеграмм по системе Морзе. С другой – любопытная маленькая клавиатура, которая была точной копией клавиатуры на пишущей машинке наверху. Кроме того, рядом лежали остатки еды из буфета дома, а также лист бумаги, покрытый машинописными знаками.
        – Джентльмены, наконец разгадана последняя тайна, – объявил Клик, взяв один из этих листов. – Посмотрите на них, вот они, секретные документы. И я, как осел, забыл о том, что Николо Ферран был одним из самых ловких механиков и одним из самых хитрых электриков и связистов, которыми может похвастать преступный мир. Смотрите, сэр Чарльз. Смотрите, мистер Нэрком. Каждое прикосновение буквы на клавиатуре пишущей машинки наверху воспроизводило ее точную копию на этой адской штуковине здесь, и как только это было записано, Грета передавала его Борису Боровонски. Разве нетрудно понять, почему она покинула свой пост и полетела к нему? Она получила шок от удара током, который убил его и с меньшей силой прошел по проводам к телеграфисту, к прибору, который она использовала. Видимо, она поняла, что произошло.
        Но даже самые проницательные люди иногда ошибаются и упускают из виду важные вещи. Ее глупая ошибка заключалась в следующем: она забыла взять с собой черновики разведданных, которые передала уже мертвому человеку.
        – Ах, черт, – пробормотал господин Александр Макиннери, которому, как истинному шотландцу, нужно было непременно подытожить произошедшее, – в конце концов, это не больше, чем я ожидал. Я сказал, что это было нелепым стечением обстоятельств, так оно и оказалось.
        – Без сомнения, – согласился Клик с одной из своих странных улыбок. – Но лично мне всегда нравится думать, что существует высшая сила, и когда отдельные люди… и даже народы… начинают играть не по правилам, то… Разве мы не идем наверх, сэр Чарльз? Нам с мистером Нэркомом предстоит долгий путь обратно в город…
        Однако прежде, чем Клик смог вырваться с верфи и покинуть дом, ему пришлось претерпеть огромное количество всяческой волокиты, которая является «наградой» за успешное решение правительственных дел. Нужно было встретиться с высокопоставленными чиновниками, слушать комплименты и поздравления, и он был действительно рад, когда лимузин унес их с верфи, и они с мистером Нэрком поехали назад.
        Но несмотря на тот факт, что он только что довел до успешного раскрытия дело, которое намного улучшило его репутацию и приблизило день, ради которого он так долго и так усердно работал, Клик был необычайно замкнут и мрачен, заметно погружен в себя, когда они ехали обратно по улицам Портсмута. И если бы суперинтендант был более наблюдательным и менее погружен в мысли о наградах, которые они должны были получить за результат дневного расследования, он обнаружил бы, что все это время его приятель лишь делает вид, что беззаботно дремлет, а на самом деле все это время внимательно следит за переполненными улицами, по которым они мчались, словно ища кого-то или что-то, что он ожидал увидеть.
        – Я выйду пораньше, Нэрком, – сказал он, внезапно нарушив тишину. – Просто высади меня там, где подобрал сегодня утром, и дальше я поеду на поезде.
        – Какого рожна! Зачем?
        – Просто моя прихоть, и все. Нет, не дави на меня, объяснения не будет, меньше знаешь – крепче спишь. Кроме того, я в лучшем случае капризный болван… Так что просто высади меня, когда мы доберемся до окраины Гилфорда, будь так любезен.
        Мистер Нэрком был достаточно осторожен, чтобы оставить этот вопрос и не поднимать его, пока они не подъехали к тому месту, о котором шла речь. Здесь он остановил Леннарда, и Клик вышел из машины и, стоя рядом с машиной, протянул руку и пожал Нэркому руку.
        – Встретимся, когда ты захочешь увидеть меня снова, – улыбнулся он легкой, ироничной улыбкой. – И если пауза слишком затянется, я не буду сожалеть. Между тем, если ты хочешь сделать мне одолжение, поищи лимузин другой марки и другого цвета. Мне кажется, что с определенного момента ездить в этой машине небезопасно. До встречи. Доброй дороги, Леннард, поезжай.
        Затем дверь машины закрылась, и Клик пошел прочь, так открыто и в таком неторопливом темпе, что было ясно, что у него нет ни цели, ни желания незаметно сбежать.
        «Ну, будь я проклят!» – выругался мысленно мистер Нэрком по поводу ситуации – поскольку в своих размышлениях он пришел к выводу, что Клик каким-то образом, каким-то непонятным способом узнал, что Вальдемар или апаши вернулись в игру и снова сели ему на хвост, но ничего не сказал, опасаясь побеспокоить друга.
        «Идет открыто, словно дразнит врагов! Никаких старых трюков из арсенала Неуловимого Взломщика. Удивительный тип! Интересно, что он сейчас делает?»
        Вполне возможно, что если бы суперинтендант последовал за другом, он бы удивился еще больше, потому что Клик направился прямо в самые густонаселенные районы города и примерно через десять минут после того, как они разошлись, вышел на Хай-стрит, погулял по ней, изучая вывески на различных зданиях, пока не увидел одну, сообщавшую, что это офис Королевского британского общества страхования жизни в Гилфорде. Тут он перешел улицу, проскочил под вывеской и исчез!..
        Это было одним из главных противоречий его необычайно странного характера, он раздражался из-за задержки на верфях в Портсмуте, потому что он стремился вернуться к своей работе в маленьком, старом, окруженном стеной саду, и все его мысли были только о цветах, которые он готовил для Элизы Лорн, в конце концов, он не видел сегодня это место до самого восхода луны, и вся надежда на садоводство в этот день должна была быть полностью отброшена, но он вернулся к Доллопсу со свистом и счастливый, как птичка божия.
        На следующее утро он встал с первым петушиным криком и встретил рассвет с вилами, граблями и мотыгой среди цветов, сгорая от энтузиазма, поскольку подающие надежды розы только начали расцветать и обещали распуститься в течение нескольких дней, – и большего он не хотел даже желать.
        Зов природы снова звучал, возродив в Клике идеалиста, освободив от наваждений власти, денег, интриг и порока, погрузив его в странное равновесие, так что для всего прочего просто не осталось места. Так что весь день он ходил среди своих цветов, насвистывая и напевая, в экстазе, который продолжался как сон без конца.
        На следующий день все работы в маленьком саду были полностью закончены, и теперь ничего не оставалось, как сидеть в безделье и ждать.



        Глава ХХ

        МАЙ УЛЫБНУЛСЯ, А июнь, позеленев, оказался самым удивительным месяцем для Клика. Долгое ожидание сыщика наконец закончилось, старый порядок вещей изменился, у маленького дома на лугах появился новый арендатор. Элиза Лорн вернулась в Англию.
        Клика не смущало, что все могло бы быть иначе, что он и Доллопс были вынуждены вернуться к старому варианту: прожить здесь неделю и неделю в центре города, а не в пределах досягаемости зеленых рощ и благоухающих лугов, которые так любил Клик, потому что всегда был шанс среди идиллических английских пейзажей, когда наступит вечер, встретить Элизу Лорн или провести целый день с ней в лесах и полях. Для Гамильтона Клика это была достаточная награда.
        Но свободных дней было не слишком много, поскольку, хотя о Вальдемаре или апашах уже несколько недель ничего не было слышно, это были тяжелые времена для господина Нэркома и полицейских Скотланд-Ярда. Это было связано с грядущей коронацией его величества. Каждый поезд изо дня в день приносил в Лондон толпы гостей. Жулики всех мастей – как английские, так и иностранные, от разбойников до обычных шулеров, сделали его Меккой преступного мира – деньги текли рекой им в руки, и они работали в полную силу.
        Результат, что касается Клика, едва ли нуждается в описании. Ему не была свойственна форма снобизма, заставляющая некоторых людей отказывать в помощи друзьям, мотивируя это «избытком собственных забот». Нэрком действительно мог бы разрушить свою карьеру, если бы не справился с кризисом. Так что, естественно, Клик пришел на помощь другу и принял участие в процессе «сортировки». Как консультант, а иногда и в форме обычного констебля, он оказал неоценимую помощь в выявлении нежелательных элементов и профессиональных жуликов, и ситуация быстро перестала быть критической. Теперь Клик ожидал с нетерпением возобновления идиллических прогулок с Элизой, когда из затишья наступившего мира упала официальная бомба.
        Она прилетела в форме телеграммы – запоздалое шифрованное сообщение от американской полиции к полиции Великобритании, которое после расшифровки звучало так:


        Только что удалось отследить 218. Отправленный десять дней назад на «Тунисиан» Аллан Лайн из Канады, под именем Хаммонд. Женщина с ним. Красивая блондинка. Проходит как сестра. Считается, что 774.

        В наши дни, когда подобный небольшой обмен любезностями относительно передвижений важных фигур преступного мира происходит почти ежедневно между полицейскими системами двух стран, о которых идет речь, господину Нэркому пришлось только проконсультироваться со своей книгой кодов, чтобы понять суть сообщения. И когда он это понял, его маленькие толстые ноги подогнулись, как пара соломинок, его полное маленькое тело рухнуло на ближайший стул, и он оказался на волосок от инсульта.
        «Тунисиан», когда пришла телеграмма, уже прибыл и выгрузил на берег пассажиров на тринадцать часов раньше, так что прибывшие лица, указанные в сообщении под кодовыми номерами, благополучно растворились в каменных лабиринтах Лондона.
        Все же они были здесь. Книга кодов характеризовала их таким образом:


        № 218 – Николас Хеммингуэй, широко известный как Алмазный Ник. Американец. Опытный мошенник, уверенный в себе человек, похититель драгоценностей. Бывший актер. См. в «Галерее» портрет.
        № 774 – Элла Плавсен, известная в криминальных кругах как Голландская Элла и леди Белл. Немецко-американского происхождения. Вероятно, самый ловкий вор женских жемчужных украшений из всех ныне живущих. Высокообразованна, чрезвычайно красива, удивительно правдоподобна в своей лжи и крайне сообразительна. Обычно предпочитает «сливки общества». Натуральная блондинка, лет двадцати пяти. Фотографий нет.

        Через сорок пять минут после того, как мистер Нэрком усвоил эти факты, он бросился к Клику за помощью, и с тех пор в списке специальных констеблей появилась вакансия.
        – Проскользнули в город? Ну, будь уверен в одном, мистер Нэрком: они не пойдут в гостиницу… По крайней мере, вначале… Они слишком осторожны для этого. И при этом они не разместятся в какой-то дыре и углу, где их дорогие шмотки и блестящие побрякушки могли бы вызвать разговоры и таким образом привлечь к ним внимание. Не буду удивлен, если они будут достаточно проницательны, чтобы не оставаться вместе, а предпочтут действовать в одиночку, похоже, не имея никакой связи, пока они здесь, чтобы устроить «счастливое воссоединение» в другом месте после того, как их маленькая работа будет успешно выполнена. Но в любом случае, когда мы найдем их, если мы когда-либо это сделаем, они будут проживать в каком-то тихом, респектабельном, уединенном районе, например, в одном из пригородов… А раз так, устроим несколько пешеходных экскурсий по окрестностям, мистер Нэрком, и посмотрим, не повезет ли нам наткнуться на эти замечательные персонажи. Правда, я никогда не встречал и даже не видел Хеммингуэя, но мне кажется, я должен понять, что это он, если увижу его. Однако я однажды сталкивался с Голландской Эллой.
Именно когда я отправился в Нью-Йорк по поводу амстердамских алмазов. Помнишь? Тогда я «разделил» награду с парнем с Малберри-стрит, чья дочь хотела заниматься музыкой, а он не мог позволить ей этого. Я связался со своими старыми знакомыми и пошел однажды вечером на большой французский бал в Академии музыки, где, как мне сказал мой собеседник, будет «очень большая сходка», половина мошенников города будет там – по делам своего «бизнеса».
        Они были там, осмелюсь сказать, потому что он все время указывал мне на этого и на того и представлял их мне, пока они проносились в танце мимо нас. Я не должен бы узнать ни одного из них снова, в том что касается внешности, поскольку ежегодный французский бал в Нью-Йорке – это маскарад, как ты, возможно, знаешь. И я не должен узнать Голландскую Эллу в лицо, но могу узнать со спины, поскольку я танцевал с ней.
        – Танцевал с ней, Клик? Танцевал?
        – Да. С целью «получить впечатление о ее фигуре», так сказать, для возможного использования в будущем. Я не мог видеть ее лица, потому что оно было под маской, до самого подбородка; но под ее правой лопаткой есть странный нарост, напоминающий опухоль размером с куриное яйцо, а на тыльной стороне ее левой руки – шрам от кислотного ожога, который она будет носить до самой могилы. Я узнаю этот шрам, если когда-нибудь увижу его снова. И если по какой-то случайности я столкнусь с женщиной с таким же видом, и у этой женщины также окажется шишка под правой лопаткой… Я ее опознаю! Давай выйдем и посмотрим, сможем ли мы ее найти. «Время летит», как сказал анархист, взорвав часовой завод. Давай немного побродим.


        ОНИ ПОБРОДИЛИ, НО, как оказалось, без толку. Тем не менее на следующий день они снова «побродили» так же, как и всегда, с надеждой; и следующий за этим, и следующий снова, но к концу четвертого дня они не были ближе к обнаружению Голландской Эллы и Алмазного Ника, чем были в начале. Если, как иногда воображал Клик, те просто не проехали через Англию по пути на Континент, а затаились здесь, как ястребы, в безопасном убежище, из которого совершали хищные рейды под носом полиции. Но ничего не сигнализировало об этом. Никакой дерзкой кражи драгоценных камней, никаких преступлений, достойных этой парочки…
        Так обстояли дела, когда утром пятого дня Клик решил отправиться на прогулку в Хэмпстед-Хит и его окрестности. В девять часов он вместе с суперинтендантом объявился там, в результате к полудню они оказались в гуще очередной загадочной истории.
        Это произошло следующим образом.
        Свернув с дороги Святого Ульдреда на тихую, тенистую аллею, идущую параллельно исторической пустоши, где-то по соседству с районом Велт Вэлли, они подняли взгляды и обнаружили, что вдоль проезжей части протянулось единственное громадное здание – большая внушительная резиденция, отстоящая от самой дороги и окруженная высокой каменной стеной с причудливыми коваными железными воротами, ведущими во двор. Перед этим зданием замерли два индуса с медной кожей, в тюрбанах, фантастически одетые, неся караульную службу в особой манере – один стоял неподвижно, как бронзовый идол перед зарешеченными воротами, а другой вышагивал взад и вперед перед ним, как заводная игрушка, на полном заводе пружины.
        – Пенджаб, спорю на дукат! – заявил Клик, увидев их. – И знак Рани Джханга, или я голландец. Я знал, что старая княгиня приедет сюда на коронацию, как пить дать, но не подозревал, что наткнусь на ее слуг в этом квартале! Мистер Нэрком, не доводилось бывать здесь в последнее время?
        – Нет. Рани все еще в Кенсингтоне. И то, что ребята в тюрбанах охраняют это место, пощечина для нас. Знаешь, что это за здание? Это резиденция сэра Моусона Лейка. «Лейк и Лейк» – ювелиры, Бонд-стрит. Прекрасное старое место, правда? Лейк унаследовал его от отца, когда занялся бизнесом, и…
        – Что? Нет, это не молодой человек… Отнюдь не молодой человек… Ого! Видал! Видал, старина?
        – Видал что? Как этот часовой механизм в тюрбане остановился и посмотрел на нас, когда мы проходили?
        – Нет… Видел ту женщину? Закутана с головы до пят… и это в такую погоду. Просто вышла из двери дома, увидела этих двух негров, а затем метнулась обратно в помещение, как будто дьявол следовал за ней.
        – Вероятно, она увидела нас. Ты же знаешь, как ведут себя брахманы высокого класса в отношении европейцев…
        – Это старая Рани. Три к одному, что она пришла с утренним визитом к ювелиру в связи с каким-нибудь из ее удивительных драгоценных камней. Это объясняет наличие часовых. Она никуда не поедет без охраны.
        – Конечно, – согласился суперинтендант и пошел дальше, полностью отбросив все сомнения.
        Через десять минут, однако, он был вынужден вернуться к ним при весьма необычных обстоятельствах; ибо, обойдя подъезд к дому, мимо которого они шли, и приблизившись к изолированному зданию, которое, очевидно, было конюшней дома, который они недавно прошли, они услышали звук приглушенного крика изнутри, ощутили запах дыма. Потом двери широко открылись, и оттуда выскочила та самая женщина, которую раньше видели Клик и мистер Нэрком. Заметив их, женщина бросилась навстречу, крича:
        – Я боялась этого! Я так и знала! Я знала, что так будет! Помогите мне, господа, помогите мне ради всего святого! Я не могу поднять его. Я не могу вытащить его! Он слишком тяжел для меня! Мой муж! Там! В доме! Он умрет, если вы его не вытащите!
        Тогда они впервые поняли, к чему она клонит, и бросились мимо нее в конюшню – в то помещение, что когда-то было спальней кучера, – чтобы найти комнату, заполненную угарным газом. Они увидели печь, и, кроме того, тело человека – инертное, обмякшее быстро погружающееся в то безнадежное бессознательное состояние, которое предшествует удушению угарным газом.
        В мгновение ока Клик открыл заслонку дымохода печи и выбил окно, создав в комнате сквозняк. Затем, пока Нэрком, прикрыв одной рукой рот и ноздри, другой, размахивая наручниками за цепь, выбивал другое окно в передней стене, Клик подхватил мужчину и, закинув его на плечо, словно мешок, вытащил его на улицу и приставил к стене конюшни, потом потер руки и ударил пострадавшего по щекам, обмахивая его, обдувая воздухом и проклиная трусость и слабость, приводящие к самоубийству.
        Женщина все еще была там, сжимая руки и истерически рыдая, но, хотя она еще не раскрыла свое лицо, что-то свидетельствовало о том, что она не индуска, а белая, как мужчина, о котором она говорила как о своем муже, и с самых первых слов, которые она произнесла, когда увидела, что он вне опасности, и Клик, и Нэрком узнали, что это были сэр Моусон и леди Лейк.
        – Моусон, как ты мог! – укоризненно сказала она, подойдя к нему в тот самый момент, когда он смог подняться на ноги, и крепко сжала в объятиях. – Я подозревала это, когда ты выходил из дома… но как ты мог?
        – Я не знаю, – ответил он, со стыдом, раскаянием и ноткой агонии в голосе, которая заставляла жалеть его, несмотря ни на что. – Но это казалось слишком ужасным позором, чтобы я мог это пережить. И теперь мне придется с этим столкнуться! Боже мой, Ада, это слишком много, чтобы попросить человека вынести! Они здесь, на страже, эти индусы, которые защищают меня и мой дом, пока управляющий Рани не придет, чтобы получить Лестницу Света, как и было обещано, в…
        – Ш-ш! – предупредила она, вспомнив о присутствии других, и положила ладонь ему на рот, чтобы избежать дальнейшего признания; поскольку она слышала, как Клик повторил – но с мягким значительным присвистом:
        – Лестница Света!
        Она дополнила его словами:
        – Ну, мне конец!
        И мгновенно обернулась к нему с вынужденной улыбкой на лице, но выражение ужаса наполнило ее взгляд.
        – Это грубо с моей стороны, господа, забыть поблагодарить вас за любезную помощь, и я прошу у вас прощения, – проговорила она. – Я должна вам сказать большое, большое спасибо, и я постараюсь выразить благодарность не только словами. Но так как это всего лишь небольшое семейное дело, я уверена, что вы все поймете…
        Это было вежливой просьбой удалиться. Нэрком развернулся и приготовился уйти. Клик, однако, не стал этого делать.
        – Простите, но исчезновение Лестницы Света не стоит рассматривать как семейное дело! А английская семья тем более не должна этого делать, – сказал он мягко. – Я могу рассказать вам историю этой драгоценности, если вы этого хотите. Это ожерелье, которое когда-то было собственностью царицы Савской и носилось ею при дворе царя Соломона. Он состоит из двенадцати великолепных белых бриллиантов, ограненных полуквадратом. Каждый весит двадцать восемь с половиной каратов. Они соединены между собой тонкими золотыми звеньями, вставленными в мелкие отверстия, пробитые через край каждого камня. Ожерелье оценивается в один миллион фунтов стерлингов и является собственностью Рани Джханга, которая ценит его выше всех других своих чудесных и бесценных драгоценностей. И она не приятная старая леди, чтобы ей перечить. Она станет настоящим демоном, если что-нибудь случится с этим ожерельем, ваша светлость.
        Женщина медленно отодвигалась от Клика и наконец остановилась, прижавшись спиной к своему мужу. Переполненная удивлением, отчаянием и ужасом, она смотрела на него в тишине, которая нарушалась только ее дыханием.
        – Странно! – сказала она наконец. – Откуда вы знаете об этом? Ожерелье? Вы знаете меня? Нас? Я же не раскрыла свое лицо и не назвала вам своего имени. Вы ясновидящий, мистер?..
        – Клик, – представился он, делая вежливый поклон. – Клик – это имя, леди Лик. Клик из Скотланд-Ярда.
        – Тот самый сыщик? Боже! Этот удивительный человек? – воскликнула она, все лицо ее осветилось, она воспрянула и ожила.
        – К услугам вашей светлости, – ответил он. – Мы вышли прогуляться этим утром… суперинтендант Нэрком и я… в поисках, вероятно, самой умелой и смелой пары похитителей драгоценных камней в мире – единственная пара воров во всей Вселенной, для которой добыча, столь ценная, как Лестница Света, покажется не только соблазнительной, но и реальной. Так что, если что-то произошло, что угрожает безопасности этого удивительного ожерелья… и вы, и сэр Моусон вправе узнать факты… Обращайтесь! Доверьтесь мне, и, возможно… Кто знает?
        Прежде чем он успел закончить говорить, леди Лик схватила его за руку и, удерживая ее, сжала обеими своими ладошками и посмотрела на него яркими влажными глазами.
        – Должно быть, это само Небо послало вас к нам сегодня утром! – воскликнула она. – Если кто-то в мире может помочь нам, то только вы… Моусон, слышишь, дорогой? Это мистер Клик. Великолепный мистер Клик! Почему мы не подумали о нем раньше? Скажи ему, Моусон… Расскажи ему все, дорогой.
        Сэр Моусон немедленно отреагировал на это предложение.
        – Мистер Клик, прошу прощения… Умоляю вас прийти к нам на помощь! – воскликнул он предельно взволнованно. – Леди Лейк права. Если кто-то может, то только вы! Вы спрашиваете, произошло ли что-нибудь с этим проклятым ожерельем, и могу ли я дать вам какую-то информацию по этому вопросу? На оба вопроса да! Ожерелье исчезло! Оно потеряно! Оно украдено!
        – Что? Украдено? Лестница Света? Боже мой! Когда? Почему? Как?
        – Его украли вчера из моего хранилища! Из моего дома! И, Боже, помилуй меня, у меня есть все основания полагать, что вор – мой старший сын!



        Глава XXI

        ПРОШЛА МИНУТА. ВСЕ молчали – никто не издал ни единого звука.
        Шок, позор такого признания, рассказывающего, почему сэр Моусон пытался покончить с собой, смутил властного аристократа, лишил его жизненной силы. Он повернулся лицом и прислонил согнутую руку к стене конюшни, спрятал лицо, и Клик, жалея его, позволил ему поплакать. Затем обратился к нему, говоря как можно спокойнее.
        – Подождите, – призвал Клик очень нежно, подошел к нему и похлопал его по плечу. – Спокойнее! Спокойнее! Во всем мире нет ничего более обманчивого, чем внешность, сэр Моусон. Возможно, когда я услышу факты… Разве я не говорил вам, что я ищу пару опытных воров, похитителей драгоценных камней? А это ожерелье-та вещь, ради которой они могут постараться? Откуда вам знать, что они этого не сделали?
        – Хотел бы я в это поверить, хотел бы даже надеяться, – с горечью ответил тот. – Но вы не знаете фактов, господин Клик.
        – Конечно, я не знаю. А без фактов я бессилен. Рассказывайте. Начнем с того, как Лестница Света вообще оказалась в вашем распоряжении?
        – Она была доставлена мне вчера для ремонта самим главным мажордомом Рани. Мистер Клик, он не просто слуга, но самый доверенный из ее слуг. Три из узких золотых звеньев, которые скрепляют камни, изношены и нуждаются в укреплении. Было четыре часа дня, когда он прибыл, и Рани, по его словам, выбрала наш дом для работы по рекомендации королевской семьи. Над этой вещью было несколько часов работы – я увидел это, как только осмотрел ее. Но я был потрясен страхом ответственности за то, что в здании находится драгоценность такой невероятной ценности – при этом люди туда постоянно входили и выходили, – и поэтому решил взять его домой и сделать ремонт дома. Я проинформировал главного мажордома Рани об этом и потребовал от него охранников из числа собственных слуг Рани, чтобы они сопровождали меня в путешествии и присматривали за моим домом, пока он не приедет лично, чтобы получить ожерелье сегодня. Он предоставил мне их охотно; ушел, ожерелье оставалось у него, потому что я не мог оставить его у себя, вернулся через час с охранником, вручил мне чемодан с ожерельем, и я уехал домой через несколько минут
после пяти – и индусская охрана со мной. По прибытии…
        – Одну минуту, пожалуйста, – вставил Клик. – Вы изучили случай, чтобы узнать, была ли еще Лестница Света там до того, как вы приехали домой?
        – Да, мистер Клик. Я не очень верю индусам, поэтому вы можете быть уверены, что я принял все меры предосторожности: в тот момент, когда мужчина передал чемоданчик в мои руки, ожерелье было там. Я даже пошел дальше. Перед тем как покинуть место работы я отправил камни на химическое тестирование, чтобы убедиться, что они не были заменены. Они были абсолютно подлинными; так что не могло быть никаких сомнений в том, что именно Лестницу Света я нес домой в чемоданчике. Прибыв в свою резиденцию, я разместил двух индусских охранников у парадных ворот, вошел в дом и сразу же отправился в мой кабинет, чтобы подвергнуть камни еще одному химическому исследованию, чтобы убедиться, что никакой хитрости не было подстроено индусами по дороге, – когда на меня неожиданно налетел в главном коридоре мой сын Генри, который был в очень возбужденном состоянии и пытался возобновить тему нашего неприятного разговора накануне. – Тут голос сэра Моусона предательски задрожал. Он остановился на мгновение, как будто стыдясь, затем напрягся и продолжил: – Мистер Клик, – сказал он взволнованно, – мне необходимо сообщить вам
кое-что в отношении тех, кто входит в мою семью.
        – Уже не нужно. Я уже понял. Леди Лейк, я полагаю, вторая ваша жена, и у вас есть два сына.
        – Нет, три, – поправил он. – Генри, мой старший, которому двадцать четыре года, и единственный оставшийся в живых из детей моего первого и самого несчастного брака; Керзон, который только начинает свой двадцать первый год, и Бевис, которому еще не исполнилось семь лет. Я также могу признаться вам, мистер Клик, что мой первый брак был неудачным; что это был союз не по моему выбору, а из уважения к воле и желаниям моих родителей. Мы совершенно не подходили друг другу, моя первая жена и я, и, без сомнения, вполне естественно, что сын, которого она оставила мне, когда ее смерть избавила нас обоих от утомительного рабства, должен отразить в себе некоторые из тех различий, которые сделали наш союз ошибкой. Однако не поймите меня неправильно. Он мне очень дорог – и дорог его мачехе, которая любит его как родного, и положительной чертой его характера является любовь, которую он дарит ей взамен. Кроме того, он мой первенец, мой наследник, и ни один мужчина не может не любить первого ребенка, который назвал его отцом…
        – Ни один человек не может не любить этого ребенка в любом случае, мистер Клик, – вклинилась леди. – Дикий, безрассудный, экстравагантный – да! Но в глубине души – добрый и изумительный мальчик!
        – Прекрасно! – вставил Клик. – Но давайте продолжим, пожалуйста. Так что за скандал с сыном случился у вас накануне? О чем вы с ним повздорили?
        – Обычная вещь – деньги. Он экстравагантен до безумия. Я оплачивал его долги, пока мое терпение не иссякло, надеясь, что он исправится. На сей раз, однако, он попросил кое-что, о чем я не желал слушать, двести фунтов стерлингов, чтобы погасить задолженность по азартным играм в его клубе. С него взяли расписку, что если он не внесет эти деньги, они внесут его в черный список в качестве неплательщика и не станут пускать в клуб. «Тогда попади в черный список! – сказал ему я. – Если нет другого способа отрезать тебя от этой дури, в которую ты погружен. Ты не получишь ни гроша от меня, чтобы уладить такую позорную вещь, как игровой долг, будь уверен в этом!» Затем я вышел из комнаты и оставил его, и это был последний раз, когда я видел его, пока он вчера не набросился на меня в холле, когда я шел в свой кабинет с чемоданом с ожерельем Рани… Он вновь поднял эту тему. Он был в городе, сказал он, и поговорил с человеком, которому он дал расписку, и «папа, если вы сделаете это только один раз – только этот последний раз!..» он говорил, когда я его прервал. «Сейчас у меня нет времени слушать и нет желания.
Мне нужно заняться важным делом», – объявил я, затем отмахнулся от него, вошел в кабинет и запер дверь, и чтобы заняться вопросом применения кислотного теста к алмазам во второй раз… Тогда он подошел к будуару леди Лейк, чтобы умолять ее использовать ее влияние на меня, и он все еще был там, когда после того, как камни снова ответили на кислотный тест, я пришел туда с ожерельем (я решил носить его с собой, пока готовлю инструменты к работе) и рассказал ей все об этом. Но я не знал в то время, мистер Клик, что он там, потому что он сидел в глубоком мягком кресле в дальнем конце комнаты, а высокая спинка этого кресла была обращена ко мне. На самом деле, у меня не было ни малейшего подозрения, что в комнате был кто-то, кроме леди Лейк и меня, пока он внезапно не встал и не сказал: «Папа, ты не слишком занят, чтобы слушать сейчас! Разве ты не можешь выслушать меня? Ну, папа, пожалуйста!» Конечно, он слышал, что я рассказывал, мистер Клик, – хотя я совсем не думал об этом в то время, – и видел, как леди Лейк, по-женски, вынула великолепное ожерелье из футляра, поднесла и примерила его, а затем смотрела на
себя в своем туалетном зеркале… Но я и представить не мог, чтобы мой сын?.. Но потом, когда я все вспомнил… Господи! Это слишком ужасно, чтобы думать даже сейчас, а тем более говорить!
        – Успокойтесь, пожалуйста, спокойнее, сэр Моусон! – прозвучал успокаивающий голос Клика. – Не спешите! Сдерживайте свои эмоции, если можете, и придерживайтесь основной линии! Ну, что было дальше?
        – Все случившееся как в тумане, мистер Клик, потому что именно тогда леди Лейк решила добавить свои просьбы к его и спросила меня, не позволю ли я ей одолжить ему деньги до следующего квартала и позволить ей взять долговую расписку. Но я был так взбешен мыслью о том, что он прячется, как нищий бродяга, и прикрывается женщиной, что я впал в буйную ярость, немедленно приказал ему покинуть комнату и запретил леди давать взаймы молодому лоботрясу суммы больше фартинга. «Никто в этом доме не даст даже пенни игроку, – бросил я ему. – Если у тебя есть долги, заработай и заплати!» Я думаю, что тогда я чувствовал удовлетворение от того, как он принял мой ультиматум, мистер Клик, потому что вместо того, чтобы скулить, как побитый пес, он поднялся, распрямился, щелкнул каблуками и сказал очень тихо: «Хорошо, сэр. Спасибо за прошлые услуги. Прощайте!» – а затем вышел из комнаты. Это было последнее, что я видел или слышал о нем.
        – Гм! Покинул дом?
        – Да, но не тогда. Это было за несколько минут до семи. После этого слуга видел его на верхней площадке, выходящего из своей комнаты с чем-то, завернутым в бумагу. А другой, который был занят уборкой в нижнем зале, видел, как он спускался и уходил через десять минут.
        – А тем временем Лестница Света исчезла?
        – Да. После того как Генри покинул будуар, я несколько минут ссорился с леди Лейк; затем, вспомнив о работе, я оставил ожерелье в ее руках и поспешил в мастерскую. Было около двадцати минут восьмого, когда я закончил работу и вернулся в будуар леди Лейк, чтобы получить драгоценность. Я нашел ее в состоянии самого дикого возбуждения, она носилась по комнате, как безумная, и искала ожерелье повсюду. Ожерелье пропало! Лишь на одну минуту оно исчезло из ее поля зрения, но оно исчезло и нигде больше не было обнаружено.
        – Гм! Именно так! Футляр тоже пропал, сэр Моусон?
        – Нет! Он все еще там, лежит на ее туалетном столике, но он пуст.
        – Понятно… Таким образом, ожерелье не могло быть тем, что было упаковано в посылку, которую унес ваш сын. Кто-нибудь был в этой комнате после того, как сэр Моусон покинул вас, ваша светлость?
        – Ни одна живая душа, мистер Клик.
        – Неужели никто не мог украсть его без вашего ведома?
        – Это было бы невозможно. Я заперла дверь, как только сэр Моусон покинул меня.
        – Ах, тогда конечно! Еще один вопрос, пожалуйста. Сэр Моусон говорил о том, что была «одна минута», когда ожерелье не было прямо перед вашими глазами. Когда это было?
        – Когда я вышла из комнаты, мистер Клик.
        – Ого! Тогда вы его оставили, а?
        – Да. Конечно, это было безумие, но я всего лишь подбежала к подножию лестницы, а когда вспомнила, бросилась назад, в полной панике. Тем не менее я заперла дверь, когда выходила, и ключ был в моей руке. Когда я вернулась, будуар все еще был заперт, но ожерелье исчезло. Я тешила свои женские слабости, поднося его к горлу и рассматривая себя в зеркале всего мгновение назад, и я прекрасно помню, как оно лежало на бархатной подкладке в открытом футляре в тот момент, когда я вспомнил то, что побудило меня покинуть комнату.
        – Могу я спросить, что это было?
        – Да. Услуга, которую я обещал выполнить для мисс Истман.
        – Мисс Истман? Кто она такая?
        – Невеста моего сына. Она и ее отец иногда посещают нас. Керзон встретился и обручился с мисс Истман по случаю ее последнего визита в Англию, и на этот раз ее отец сопровождал ее.
        – Ее последний визит? Выходит, леди и ее отец не англичане?
        – Нет, дорогой, нет, американцы. Они пришли меньше недели назад… Пардон?.. Нет, в данный момент я не вспомню названия судна, мистер Клик, но какое бы оно ни было, оно, похоже, было очень плохо обустроено, и они очень устали. Вот почему мне пришлось оказать мисс Истман услугу, о которой я говорила, внезапное воспоминание о которой заставило меня сложить ожерелье и поспешно покинуть комнату. Я забыла об этом, пока я не увидела рулон бинта на моем туалетном столике.
        – Бинт, леди Лейк? Какое отношение он имеет к делу?
        – Я купила его для мисс Истман, когда была в городе этим утром. Она попросила меня, так как она вчера использовала свою последнюю чистую повязку. Мистер Клик, она сильно упала, находясь на борту корабля, и сильно повредила левую руку!
        Нэрком издал странный утробный рык, схватил носовой платок, начал вытирать лысину и поглядел на Клика краем глаза. Но Клик не двигался, не говорил и не выказывал никаких признаков возбуждения – просто оттопырил нижнюю губу и нахмурился, глядя на дверь конюшни.
        И именно в этот момент произошла странная и даже поразительная вещь. С громким гудком клаксона, предупреждая о своем приближении, общественное такси вынырнуло из-за поворота дороги, резко остановилось в нескольких ярдах от места, где стояли четверо, и немедленно из машины донесся звонкий, счастливый молодой голос. Молодой человек выпрыгнул с водительского сидения и, приложив ладонь к козырьку кепки, заголосил, подражая извозчикам минувших дней:
        – Кэб, сэр? Кэб, мэм? Кэб! Кэб! – Затем «таксист» расхохотался: – Привет, мам! Привет, пап! Как вам мой драндулет?! Правда хорош? «Откуда такой шик?» – как говорит Кэти Истман. Кнопки повсюду! Как вам?
        И не нужно было ничего больше, чтобы Клик и мистер Нэрком безошибочно опознали в веселом, смеющемся молодом парне с блестящими глазами, который спрыгнул с места водителя, встал прямо и гордо и продемонстрировал ливрею таксиста без смущения и стыда, старшего сына и наследника сэра Моусона Лейка!
        – Генри! – Голос принадлежал леди Лейк, боль, и удивление, и радость, и ужас – все перемешалось в нем с любопытством, когда она подбежала к нему.
        – Генри! Это действительно ты?
        – Конечно! Снова цитирую Кэти: «Просто вернулся, чтобы показать себя». Много медных пуговиц! Как вам? Я думаю, папа, ты хотел бы быть уверен, что я наконец-то покончил с клубами. Не потому, что они занесли меня в черный список, потому что они этого не сделали, а потому, что никому ничего не должен. Таксисты не должны давать никаких расписок! Меня просто выгонят с работы, и ни один парень из таксопарка руки мне не подаст. Тем не менее я начал жизнь с чистого листа, и это все, что меня волнует. Я все-таки получил эти двести, отец! Керзон и Кэти наскребли их для меня. Поскольку вождение автомобиля – единственное, что я действительно умею делать, я теперь зарабатываю деньги, чтобы вернуть долги, работая таксистом.
        – Боже! Вот и все! – вскричал Клик. – Вы должны были знать с самого начала, сэр Моусон, что из столь благородного материала вора не вылепить!
        – Вора? Что ты имеешь в виду, говоря о воре? И вообще, кто ты такой, бродяга? Я спрашиваю, папа, кто этот урод? К чему он клонит? Что он имеет в виду, говоря о воре?
        – Ожерелье… Ожерелье Рани! Лестница Света! – тихо проблеял сэр Моусон. – Оно пропало! Оно потеряно! Оно пропало, когда ты ушел. С тех пор о нем ни слуху ни духу!
        Затем он присоединился к леди Лейк и кинулся обнимать сына, но между ними тут же началось выяснение отношений.
        – И ты думал, что я украл это чертово ожерелье? Как ты мог так подумать? – бросил его сын, отстраняясь от отца и отмахиваясь от заботливых рук леди Лейк. – Раз так, счастливо оставаться! Я ухожу!
        И после этого начался настоящий дурдом! Генри повернулся на каблуках и бросился обратно к своему такси, рывком открыл дверь. Тут-то и выяснилось то, о чем никто из них не подозревал раньше из-за задернутых занавесок: машина была наполнена людьми!
        Таксист закричал;
        – Выходи, старина! Выходите, майор! Выходи, Кэти! Все… сразу! Не будет никакого «веселого жаворонка», никакого «приятного сюрприза», «заклания откормленного тельца». Это не комедия, это трагедия! Все на улицу, быстрее! Я порвал с отцом, и мне нужно вернуться в свое место в строю. Я заплачу тебе, Кэти. Я заплачу тебе, Курц, старина! Бог мне свидетель! Я буду не я, если не буду водить эту колымагу днем и ночью без сна!
        Затем раздался внезапный стук в дверь такси, гудок от рога. Молодой человек запрыгнул на место водителя, и в мгновение ока машина умчалась, а на дороге остался стоять толстый старый джентльмен с приятным лицом, юноша с длинными усами и светловолосая, похожая на фею маленькая дама лет восемнадцати, все трое стояли неподвижно и смотрели вслед исчезающему такси в самом диком изумлении.
        – Боже мой, папа, а я полагала, Керзон и я успокоили его! – сказала несчастная девушка.
        – Думаю, все устроится, дорогая… устроится. Во всяком случае, случилось что-то экстраординарное! Пойдемте и спросим сэра Моусона, что происходит.
        – Да, давайте узнаем, в чем тут дело, – вставил молодой человек.
        Мистер Нэрком, услышав это, подошел поближе к Клику, с тревогой посмотрел на него и умудрился прошептать вопрос так, чтоб другие не услышали:
        – Что-нибудь узнал, старина?
        – Да. Из их слов ясно, что сэр Моусон никого не пустит в дом – даже своего сына Керзона – из-за потерянного ожерелья.
        – Я не это имею в виду. Я намекаю на других. Узнали что-нибудь о них?
        – Да, и очень важную вещь: они не Алмазный Ник и не Голландская Элла. Ни в малейшей степени не похожи на них и не замаскированы. Кроме того, похоже, что рана мисс Истман – легкое растяжение запястья. Вы замечаете, что она даже не пытается прикрыть ладонь. Боюсь, мистер Нэрком, мы лаяли не на то дерево.



        Глава XXII

        К ЭТОМУ ВРЕМЕНИ майор, его дочь и молодой Керзон Лейк, полные глубокой и серьезной заботы о давно заблудившемся Генри и изрядно изобилующие вопросами и мольбами, пересекли промежуточное пространство и оказались рядом с сэром Моусоном. Но поскольку подробности того, что было сказано и сделано в течение следующих десяти минут, не имеют отношения к рассматриваемому делу, то вполне могут быть исключены из этих записей. Достаточно того, что, сославшись на «очень важные дела с этими джентльменами, которые не допускают отсрочки ни на миг», и пообещав «обсудить все позже», сэр Моусон сумел избавиться от них.
        А пока дело о пропавшем ожерелье оставалась не раскрытым.
        – Конечно, я могу понять ваше нежелание общаться с этими индийскими парнями, доверять кому-либо в деле пропажи драгоценного ожерелья, сэр Моусон, – заметил Клик, как только остальные удалились. – Но иногда политика молчания мудра, а иногда это ошибка. Например, если кто-либо из слуг может знать что-то об обстоятельствах, которые могут иметь отношение к грабежу, он вряд ли упомянет об этом, если они даже не знают, что грабеж был совершен. Тем не менее мы узнаем больше об этом после того, как я войду в дом и огляжусь… Так что, если вы и ее светлость будете так добры, я бы хотел как можно скорее заглянуть в помещения, особенно в будуар леди Лейк.
        При каких тривиальных обстоятельствах иногда происходят большие события! Говоря, он повернул на извилистую тропинку, чтобы вернуться к охраняемым воротам дома, которые он так недавно прошел, когда рука леди вцепилась в ткань его рукава.
        – Не так! Не через парадный подъезд, с этими индусами на часах! – взволнованно воскликнула она. – Небеса знают, что они могут заподозрить, что могут сказать управляющему Рани, если увидят, что мы возвращаемся в дом, хотя они не видели, как мы покидаем его. Пойдемте! Есть другой и более безопасный путь. Через парк, к двери музыкальной комнаты, в задней части здания. Следуйте за мной.
        Они последовали за ней «другим путем», протискиваясь через густые заросли, пересекли огород. Потом тропинка прорезала фруктовый сад и стала петлять среди деревьев, пока, наконец, не уперлась в нагромождение искусственных скал, которое препятствовало их продвижению к гладкой, подстриженной лужайке, за которой стоял сам дом. Этот каменный сад леди Лейк собиралась обойти, но Клик, отметив, что по его середине проходит тропинка, указал на этот факт.
        – Секундочку! Поскольку время имеет значение, разве так не будет короче и быстрее? – спросил он.
        – Да, – согласилась она, не останавливаясь, однако обходя вокруг высоких скал, которые сформировали границу необычного сада. – Но если мы это сделаем, мы обязательно должны встретиться с Бевисом. Знаете, это его игровая площадка, и если он увидит отца и меня, мы не сможем так просто от него избавиться. Нет! Не поймите меня неправильно, мистер Клик. Я не из тех матерей, которые находят своих детей неприятностью на стадии воспитания. Бевис самый дорогой человечек! Но он, источник радости и нелепых вопросов, так полон жизни, и одно его присутствие улучшает настроение – и я не смогу вынести его этим утром. Кроме того, сегодня ему не с кем играть. Мисс Минивер полдня отсутствует… Да, это его гувернантка. Она не вернется до трех. Я только надеюсь, что он останется в каменном саду и до трех будет развлекаться в своей пещере пиратов.
        – Его…
        – Пиратская пещера. Однажды мисс Минивер сводила его на киносеанс. Он увидел в кино пиратов и их пещеру, и ничто не смогло успокоить его, пока отец не позволил ему соорудить себе такую же. Садовники соорудили пещеру для него в альпинарии, и он развлекается тем, что отправляется на то, что он называет «набегами за сокровищами», и несет туда свои трофеи.
        – Отважный пират? Гм! Понимаю! Простите меня, леди Лейк, но как вы думаете, возможно ли, что это дело, в котором мы погрязли, может быть всего лишь погоней за собственным хвостом? Другими словами, а что если, не зная ценности ожерелья Рани, ваш маленький сын мог сделать это частью своей добычи и унести его в свою пещеру пиратов?
        – Нет, мистер Клик, нет. Такая вещь совершенно невозможна. Во-первых, дверь будуара была заперта, помните? А с другой стороны, Бевиса уже искупали и уложили в кровать, прежде чем ожерелье было потеряно. Он не мог встать и покинуть свою комнату, поскольку мисс Минивер сидела с ним, пока он не заснул.
        – Гм! – протянул Клик. – Итак, лаю не на то дерево во второй раз. И все же, конечно, ожерелье не могло исчезнуть само по себе. Хм-м-м! Именно так! Другой вопрос, ваша светлость: вы говорили о том, что побежали к подножию лестницы с бинтом для мисс Истман, а потом в панике бежите назад, когда вспомнили об ожерелье. А как же, в конце концов, бинт для мисс Истман?
        – Я послала его ей с извинениями за то, что не смогла сделать перевязку лично.
        – Послали ей с кем, ваша светлость? С кем?
        – Дженнифер – один из слуг.
        – Ага! – сказал Клик, меняя тон голоса. – Итак, вы отперли дверь своего будуара во второй раз, и кто-то другой, не сэр Моусон и не ваш пасынок, заглядывал внутрь комнаты?
        – Прошу прощения, мистер Клик, но вы ошибаетесь в обоих предположениях. Дженнифер в то время работал в нижнем зале. Именно он сказал, что видел, как Генри вышел из дома в десять минут восьмого. Когда я добралась до подножия лестницы, подумала об ожерелье и позвала Дженифера, отдала ему письмо с приказом немедленно доставить его горничной мисс Истман с упомянутым сообщением, а затем повернулась и побежала к моему будуару.
        – Гм! Понимаю. Полагаю, ваша светлость, возможно, что Дженнифер…
        – Нет! Я помню: дверь будуара была заперта. Поэтому, даже если бы кто-то смог опередить меня, поднявшись по другой лестнице… Понимаю, что вы имеете в виду! – заявила она, когда они достигли края лужайки и направились к дому. – Но, мистер Клик, понимаю, о чем вы говорите… Но Дженнифер! Он честен до глубины души, с одной стороны. А с другой стороны, он не смог бы опередить меня, как вы сказали, если бы я передвигалась со скоростью улитки. Он очень стар и близорук. Там! Смотрите! Это он, сметает листья с террасы. Вы можете сами убедиться: невозможно, чтобы он побежал наверх.
        Клик действительно видел.
        Взглянув в указанном направлении, он увидел пожилого мужчину, работавшего с метлой в руках, чья спина была согнута, а забавная походка выдавала травму, которая, видимо, оставила его безнадежно хромым до конца жизни.
        – Ему пришлось ампутировать ногу, когда на одной из лондонских улиц его сбил омнибус, – объяснила ее светлость. – И, как следствие, он носит деревянную ногу. Он работает в семье более сорока лет. Первоначально он был садовником, а после несчастного случая сэр Моусон готов был уволить его с сохранением жалованья, чтобы он мог закончить свои дни в тишине и комфорте. Но Дженнифер ужасно расстроился при мысли о том, чтобы покинуть старое место, и, поскольку он не стал бы слушать разговоры о плате за то, чтобы ничего не делать, мы уважили его желание и позволили ему остаться своего рода подручным. Мне грустно говорить, что Бевис, маленький жулик, часто насмехается над его хромотой. Но старик обожает мальчика и никогда не жалуется.
        Клик, прищурившись, пристально изучал старика, а потом вспомнил, что было сказано о навыке Алмазного Ника в искусстве подражания, когда они пересекали газон, потом решительно встряхнул головой.
        – Последний вопрос, ваша светлость, – сказал он. – Думаю, вы сказали, что Дженнифер убирал зал в то время, когда ваш пасынок вышел из дома; и, поскольку, по-видимому, вы бы не переутомляли такого искалеченного старика, как так получилось, что он продолжал работать в десять минут восьмого вечера? Уже поздно убирать зал, не так ли?
        – Да, слишком поздно, – признала она. – Но в данном случае ничего не поделаешь. Газовщики, проводившие ремонт, провозились много дольше, чем мы надеялись, и поскольку Дженнифер не мог начать, пока они не закончили, он задержался с уборкой.
        – Газовщики, а? Ого! Значит, у вас вчера в доме были эти парни?
        – Да. В течение двух или трех дней в музыкальной комнате и в главном зале происходила неприятная утечка газа, и поскольку газовщикам пришлось использовать лестницы, чтобы добраться до места утечки, Дженнифер использовал возможность почистить люстры, и, конечно, он не мог начать убирать беспорядок, который устроили рабочие, пока они не закончили и не ушли. Но, мистер Клик! Они не могли иметь никакого отношения к делу, потому что они покинули дом по крайней мере за десять минут до того, как принесли Лестницу Света… Вот!.. Это дверь музыкальной комнаты, джентльмены. Входите, пожалуйста.
        Приглашение было сразу же принято, и через полминуты Клик и мистер Нэрком оказались в прекрасной бело-золотой комнате под огромной сверкающей люстрой из серебра и хрусталя и смотрели на арочный стрельчатый вход, обрамленный сероватыми драпировками, ведущий в своего рода баронский зал, увешанный доспехами и гобеленами, и достаточно широкий, чтобы проехать на автобусе без опасности для его содержимого.
        Из этого зала леди Лейк незамедлительно провела их к месту таинственного исчезновения ожерелья: через широкий короткий лестничный пролет с богато украшенной коврами лестницей, к квадратной площадке, а оттуда вел еще один и более длинный пролет, под прямым углом. Он выходил в коридор, по которому можно было пройти в будуар ее светлости.
        – Именно здесь я стояла, мистер Клик, когда вспомнила об ожерелье и позвала Дженнифера, – объяснила она, сделав паузу на лестничной площадке у подножия последнего лестничного пролета, достаточно долгую, чтобы позволить ему заметить: через широкий поручень перил большой зал был хорошо виден внизу.
        – Дженнифер стоял там, прямо под вами, возился с люстрой музыкальной комнаты, когда я позвала его. А теперь идите сюда, пожалуйста, и вы увидите, почему невозможно, чтобы кто-то вошел и покинул будуар во время моего краткого отсутствия, никем не замеченный.
        Это оказалось и вправду так, потому что дверь будуара, которая была полностью отделена от остальной части комнат, занятых леди Лейк и ее мужем, была прямо напротив лестницы и хорошо видна с площадки у ее подножия.
        Она открыла эту единственную дверь и позволила им увидеть, что единственным другим способом проникнуть в комнату был путь по большому нависающему эркеру. Но проходил он в добрых двадцати футах над поверхностью земли, и не было там ни лозы, ни дерева, а пространство под ним было таким пустым, что никто не смог бы незаметно притащить лестницу. Клик сразу увидел, что окно может быть исключено сразу же, как возможная точка входа.
        Ничто иное о комнате не давало даже намека на личность похитителя. Все, что Клик видел, было именно тем, что можно было ожидать увидеть в таком месте при таких обстоятельствах, как эти.
        На туалетном столике, заполненном изделиями из серебра и туалетными принадлежностями из хрусталя, лежал футляр, в котором когда-то находилось знаменитое ожерелье, широко открытый и пустой. Над спинкой стула – как будто его бросили туда под влиянием спешки и сильного волнения – висел халат из белого шелка, отделанный каскадами из богатого кружева, а на диване в дальнем конце комнаты обеденное платье из серого атласа было аккуратно расстелено, рядом с ним лежали серые шелковые чулки и серые атласные тапочки.
        – Все точно так, как было, мистер Клик, в тот момент, когда ожерелье исчезло, – объяснила ее светлость, отметив, как его взгляд исследует комнату, скользя по поверхности всех вещей, но не останавливаясь ни на одной.
        – Все как было, кроме этого халата.
        – Разве его не было в комнате?
        – Да, но он не висел на стуле; он был на мне. Я зашла, чтобы одеться к ужину, незадолго до того, как появился Генри, – действительно, я только что сняла свой уличный костюм и начала одеваться, когда он постучал в дверь и умолял меня позволить ему войти и поговорить.
        – Ради бога, мам! – он так выразился, и поскольку поспешность, казалось, имела жизненно важное значение, я накинула халат и впустила его как можно быстрее. Потом, когда сэр Моусон вошел с замечательным ожерельем…
        Она запнулась, потом в ужасе закричала.
        – Мистер Клик! – воскликнула она. – Мистер Клик! Что вы делаете? В чем дело? Боже мой, Моусон, этот человек сошел с ума?
        В сложившихся обстоятельствах вопрос казался правомерным. Мгновение назад она видела, как Клик самым непринужденным образом подошел к стулу, на котором висел халат, украшенный кружевами, видела, как он поднял его, чтобы осмотреть сиденье стула под ним, и она собиралась рассказывать дальше о событиях вчерашнего дня, когда, без намека или предупреждения, Клик внезапно издал звук, который напоминал человеческий смех в исполнении собаки, отбросил халат, упал на колени и теперь носился по комнате на четвереньках, как терьер, пытающийся взять потерянный след по запаху – отодвигая столы, перекидывая стулья и тявкая, как маленькая собачонка.
        – Черт, старина! – закричал Нэрком, сердце его зашлось, и голос его задрожал. – Хорошо, парень! Во имя всего…
        – Оставь меня в покое! – раздраженно вскричал Клик. – Я – осел! Из всех слепых идиотов и баранов я самый тупой сыщик на свете! – снова засмеялся он своим загадочным, странным смехом, вскочил на ноги и выскочил в дверь.
        – Ждите меня! Это касается всех. Ждите в музыкальной комнате. Ничего не предпринимайте, пока я не приду. Мне нужен Дженнифер! Я хочу видеть его сейчас же!
        И, резко повернувшись на каблуках и гавкнув еще раз, он бросился по коридору, побежал вниз по лестнице, словно вор, и к тому времени, когда остальные смогли запереть будуар и спуститься в музыкальную комнату, его там уже не было, он скрылся неизвестно куда и зачем.








        Глава XXIII

        ПРОШЛО ПОЛЧАСА, И сэр Моусон, и леди Лейк, и мистер Маверик Нэрком страдали в муках самого безумного ожидания, когда дверь музыкальной комнаты открылась и снова закрылась. Клик вновь предстал перед ними – все еще один, но с той любопытной кривой улыбкой, которая, как давно знал Нэрком, означала триумф гения сыска, поданный в виде импровизированного шоу.
        – Отлично, Клик! – Голос начальника был резким и тонким от волнения. – Вы что-то узнали, надеюсь?
        – Надеюсь, мистер Нэрком, я все узнал, – ответил он, подчеркнув слово «надеюсь».
        – Но, как нам говорят, когда вы сомневаетесь или сталкиваетесь с трудностями, «ищите выше». Чтобы найти все ответы, позвольте мне последовать этому совету, прежде чем продолжить расследование.
        С этими словами он шагнул к центру комнаты, откинул назад голову и, устремив взгляд к потолку, мгновение или два медленно двигался по узком кругу.
        Но внезапно он остановился, коротко, странно рассмеялся и, изменив свою таинственную тактику, посмотрел вниз и через всю комнату на сэра Моусона Лейка.
        – Думаю, что Рани поздно обратила бы внимание на износ золотых звеньев, сэр Моусон, – заметил он. – Слишком опасно просить человека рисковать всем своим состоянием из-за изношенной старой проволоки, как вы сделали, и если бы я был на вашем месте, я отказался бы чинить эту штуку.
        – Хорошо! Но где это ожерелье? И у меня его нет, как вы знаете.
        – Совершенно верно. Но у вас оно будет – сейчас. Я знаю, где оно!
        – Мистер Клик!
        – Осторожно, спокойно, друзья мои. Не сходите с ума от волнения. Я повторяю, я знаю, где оно. Я нашел его, и… мистер Нэрком! Спокойнее! Стул для леди Лейк! Ей дурно! Спокойнее, спокойнее, ваша светлость; это только усложнит ситуацию, если вы потеряете контроль над собой сейчас Вы отлично держались все это время, и в конце было бы нелепо сломаться.
        – Я не сломаюсь. Я в порядке. Пожалуйста, продолжайте, мистер Клик, пожалуйста. Я могу выдержать что-нибудь потруднее, чем это. Вы уверены, что нашли ожерелье? Вы уверены?
        – Абсолютно. У меня состоялась приятная беседа со старым Дженнифером и очень приятное посещение интересной «пещеры» пиратов мастера Бевиса Лейка, и… Осторожно, спокойнее, сэр Моусон; это и всех остальных касается. Не спешите с выводами. Нет, ваша светлость, я не нашел ожерелья в этой пещере, и по той простой причине, что его там нет и никогда не было. Короче говоря, ни ваш сын Бевис, ни слуга Дженнифер не имеют ни малейшего представления, где ожерелье. Я, однако, знаю, где оно, и если взамен сэр Моусон даст мне обещание вернуть этого мальчика, Генри, и дать ему еще один шанс, он получит ожерелье через десять секунд!
        – Я обещаю! Я обещаю! Обещаю! – сэр Моусон, почти кричал от волнения. – Я даю вам слово, мистер Клик, я торжественно клянусь…
        – Принято, – отозвался Клик. Затем он выдвинул стул вперед, встал на его сиденье, полез в середину сверкающей люстры, оторвал что-то от их сверкающих гирлянд и безмятежно добавил: – Вот! – передавая Лестницу Света в руки сэра Моусона.
        И все в этот момент словно сошли с ума, леди Лейк смеялась и плакала в одно и то же время, ее супруг вел себя не лучше, это же касалось мистера Маверика Нэркома – долгое нервное напряжение прорвалось неадекватной и бурной реакцией.
        – На люстре! – воскликнула леди Лейк, когда они все немного успокоились.
        – Там, где оно могло остаться незамеченным в течение многих месяцев. Но как? Но когда? Мистер Клик, кто положил его туда? И почему?
        – Дженнифер. Нет, не ради какой-либо злой цели, ваша светлость. Он даже еще не знает, что это было ожерелье, или что он когда-либо в своей жизни держал в руках такую ценную вещь. Все, что он знает в связи с этим, так это то, что вчера, во второй половине дня, между четырьмя и пятью часами утра, когда он чистил эти люстры в коридоре, ваш сын Бевис во время одного из своих «набегов за сокровищами» нанес ему визит, и вскоре после этого, когда старик пришел, чтобы заменить подвески на люстре, он обнаружил, что пропала одна нить. «Я знал, что маленький негодяй утащил хрустальную нить, сэр, – так он ответил мне на прямой вопрос. – Уверен, что обязательно найду ее в пещере пиратов. Но, благослови его Господь, оказалось, что он вообще не брал эту штуку, как я узнал немного позже, когда ее светлость спускалась к лестнице наверху первого лестничного пролета, чтобы послать меня к, дай бог памяти, мисс Истман… Затем стала прыгать и кричать, как будто она только что вспомнила что-то, и убежала наверх так быстро, как только могла. И тут, когда я посмотрел вниз, на лестничную площадку, где стояла ее светлость, я
увидел, что там лежит пропавшая цепочка от люстры. Видимо, маленький негодяй обронил ее, когда хотел спрятать от меня. Поэтому я взял ее и подвесил на место на люстру, как только передал посылку в руки мисс Истман, как велела ее светлость»… Вот, леди Лейк, и вся история о том, как она оказалась там, где вы видели, и как я ее нашел. Дженнифер до сих пор считает: то, что он подобрал на этой площадке, – цепочка из двенадцати хрустальных шариков, соединенных между собой звеньями из медной проволоки, которая в данный момент висит среди «сокровищ» в пиратской пещере вашего маленького сына.
        – На площадке? Ожерелье лежало на площадке, вы говорите, мистер Клик? – воскликнула ее светлость. – Но, Небеса Пресвятые, как могло ожерелье попасть туда? Никто не мог ни при какой возможности войти в будуар после того, как я вышла. Вы сами видели, что это невозможно.
        – Конечно, – признал он. – Этот факт сильно мешал поиску разгадки. Поскольку только один человек мог войти и покинуть эту комнату… Так как сэр Моусон поместил ожерелье в ваше распоряжение, ясно, что именно вы и только вы могли вынести это ожерелье. Поэтому был возможен только один вывод, а именно тот, что, когда ваша светлость покинула эту комнату, Лестница Света оставалась у вас… точнее, на вас… Осторожнее, леди Лейк, не волнуйтесь, умоляю. Через минуту я смогу убедить вас в том, что мои рассуждения по этому вопросу были вполне обоснованными, и подкрепить их фактическими доказательствами… Если вы осмотрите ожерелье, сэр Моусон, вы убедитесь, что оно не прошло через это приключение неповрежденным; короче говоря, одна из двух секций застежки отсутствует, а звено, которое когда-то прикрепляло эту секцию к бриллиантовой цепочке, разошлось посередине. Возможно, многое, что могло показаться вам безумием до этого момента, разъяснится, когда я скажу вам, что когда я недавно снял халат леди Лейк с этого стула, я обнаружил, что эта вещь цепляется за шнурок правого рукава.
        – Боже Всевышний! Смотри, Ада, смотри! Недостающий участок застежки.
        – Точно, – согласился Клик. – А когда вы задумаетесь о том, где я его нашел, мне кажется, что не составит большого труда понять, как это ожерелье оказалось там, где его нашел Дженнифер. По вашим собственным словам, леди Лейк, вы поспешно положили его на туалетный столик, когда вид бинтов напомнил вам ваше обещание мисс Истман, и с того момента его больше никогда не видели. Естественный вывод… Вряд ли можно сомневаться в том, что, когда вы протянули руку, чтобы поднять эту повязку, шнурок рукава, застрявший на застежке, запутался, и что, выходя из комнаты, вы утащили Лестницу Света с собой. Огромный вес ожерелья, свободно раскачивающегося, когда вы бежали по лестнице, естественным образом сказался на слабом звене, и, без сомнения, когда вы наклонились над перилами на лестничной площадке, чтобы позвать Дженнифера… Это оказалась, так сказать, последняя капля. Слабое звено сломалось, ожерелье упало, и толстый ковер полностью заглушил звук падения. В остальном…
        Громкие звуки дверного звонка пронзили его слова. Клик вытащил часы и посмотрел на них.
        – Это мажордом Рани, мне кажется, сэр Моусон, – заметил он. – С Вашего позволения, господин Нэрком, и я вынуждены откланяться. У нас, как я уже говорил, есть небольшая работа, которую еще предстоит выполнить в интересах Скотланд-Ярда, и хотя у меня нет ни малейшего представления, как и что делать, работа все же должна быть выполнена. Извините? Награда, ваша светлость? О, но сэр Моусон уже дал мне свое обещание дать своему мальчику еще один шанс. Это было все, что я попросил бы. В нем есть что-то хорошее, но он стоит на распутье и на грани одного из величайших жизненных кризисов. Сейчас ему нужен друг, и настало время для его отца стать отцом. Это очень важно. Доберитесь до него, папа, доберитесь до него и поддержите его, и вы предоставите мне самую лучшую награду в мире.
        И затем, поклонившись леди Лейк, которая не отводя взгляда с благоговением взирала на Клика, и от всей души пожав руку, которую протянул сэр Моусон, он, на пару с Нэркомом, покинул наполнившийся радостью особняк…


        – БОЖЕ МОЙ, ТЫ – чудный малый! – заявил Нэрком, нарушив молчание, как только они оказались на безопасном расстоянии от дома. – Знаешь ли, мой друг, ты закончишь свои дни рабочим на заводе, если продолжишь такую тактику. Не берешь награду ради парня, которого ты никогда раньше не видел и который отнесся к тебе как к бродяге с улицы. Да ведь, господи помилуй, ты мог бы получить почти любую награду… Тысячу фунтов, если бы попросил… И все лишь за то, что нашел эту бесценную безделушку.
        – Мне кажется, я помог найти что-то еще более бесценное, мой друг, а ты о каких-то дешевках.
        – Но тысяча фунтов, Клик! Тысяча фунтов! Боже, приятель, подумай, что ты мог бы сделать со всеми этими деньгами… Подумай, что ты мог бы купить!
        – Чтобы не мучиться, подумай, что ты не можешь купить за любые деньги! Ни одного дня потерянной невинности, ни одного часа испорченной молодости! Не потому, что у них есть естественная склонность ко злу, все люди ошибаются. Не то, что у них есть, а то, чего им недостает, является причиной падения четырех пятых из числа представителей рода человеческого. Учитывая такие составляющие, как молодой парень, обиженный в лучших чувствах, ощущающий, что весь мир против него, что у него нет ни дома, ни друга, чтобы встать рядом с ним в его трудный час… А дьявол явно пляшет рядом, готовясь сотворить преступника в кратчайшие сроки. Мистер Нэрком, надо было спасти парня, пока его еще можно спасти. Надо сделать все, чтобы он не пошел по скользкой дорожке. А если, несмотря на это, оступится… Бог ему судья! А нам, мой друг, надо идти и ловить «сладкую парочку». Мы уже полгорода обегали… Так куда же дальше?








        Глава XXIV

        – ХОТЕЛ БЫ САМ это знать, – беспомощно ответил Нэрком. – Господи! Не знаю, что и подумать. Кажется, мы как никогда далеки от любой подсказки об этой дьявольской паре, и если тебе нечего предложить… – он замолчал, сняв шляпу, и с надеждой посмотрел на Клика, вытирая лысину платком, который распространял более или менее приятный запах свежих парижских духов.
        – Хм! Мы можем пересечь Хит и осмотреть Госпел Оук. Это хорошая прогулка, но я понятия не имею, приведет ли она к чему-либо, откровенно признаю, но это одно из немногих мест, где мы не пробовали, поэтому мы можем попробовать, если ты одобришь, – задумчиво сказал Клик.
        – Точно! Да… Самое то. Знаешь, есть шанс. Мы никогда раньше не заглядывали в этот район. Госпел Оук! И посмотри сюда. Просто постой и подожди меня, старина, пока я зайду в дом и попрошу у сэра Моусона разрешения воспользовать его телефоном – как обычно, чтобы позвонить в Скотланд-Ярд и сообщить им, в каком квартале мы работаем, на случай, если потребуется срочно найти нас. А потом… в Госпел Оук.
        – Отлично. А я просто подышу воздухом и чуток отдохну, пока ты звонишь!
        Нэрком остановился на мгновение, чтобы зажать манжету между кончиками пальцев и ладонью и протереть рукавом пальто блестящую поверхность своего топпера, затем засунул носовой платок в карман, стянул с себя жилет и отряхнул его. За то время, что суперинтендант приводил в порядок свою одежду, Клик сумел в очередной раз полностью изменить свой облик. Никакого джентльмена из Скотланд-Ярда. Перед Нэркомом оказался обычный мужчина средних лет, прислонившийся к дереву и возившийся с коробком спичек…
        Прошло десять минут, прежде чем Нэрком снова предстал перед глазами Клика, спускаясь по садовой дорожке вприпрыжку, придерживая одной рукой свою шляпу, а другой удерживая хлопающие фалды своего сюртука, и Клик мог различить по выражению круглого розового лица, что случилось нечто важное.
        – Свершилось! – выпалил суперинтендант в порыве радостного волнения. – Поиски Голландской Эллы и Алмазного Ника закончились. Полиция Парижа передала новости об их местонахождении и аресте сегодня в столице Франции. Они подержат их под замком до тех пор, пока не завершатся необходимые дипломатические процедуры, касающиеся их депортации в качестве нежелательных элементов, а потом их в клетке отправят в Канаду. Известие пришло меньше часа назад, – закончил он, – и наш юный друг, Леннард, подумал, что это важно и я должен быть информирован как можно быстрее, поэтому он запрыгнул в лимузин и рванул сюда. Сейчас он здесь, в этом районе, разыскивает нас… Давай! Пойдем, найдем его. Невероятно! Разве не чудный финал всей истории?
        – Это зависит от того, с какой стороны посмотреть. Кстати, какой лимузин сегодня использует Леннард? Новый синий?
        – Нет, конечно же! Новый лимузин пригонят только послезавтра. Так что, конечно, это старый добрый красный. Это может иметь значение?
        – Посмотрим! – ответил Клик, снова сворачивая на тротуар и быстрым шагом направляясь к краю квартала. – В любом случае унция уверенности стоит фунта подозрений, а в нашем случае любая мелочь может решить вопрос. Они не дураки, эти апаши; и Вальдемар умеет сидеть в засаде и ждать.
        – Вальдемар? Апаши? Хорошо, друг, о чем ты говоришь? Я-то надеялся, ты больше не беспокоишься об этом деле. Разве я не говорил тебе не раз и не два, что мы нигде не нашли их следов в Лондоне? Они после той бесплодной поездки в Йоркшир, на мой взгляд, они просто осознали, что пытаться поймать тебя – пустая трата времени и денег.
        – Или они изменили свою тактику и решили последовать за кем-то еще.
        – Кем еще? Не говори ерунды! Зачем им следовать за кем-то еще, если они преследовали тебя?
        – Поживем-увидим, – снова пожал плечами Клик и зашагал быстрее, чем раньше, бросая нетерпеливые взгляды вправо и влево в поисках красного лимузина.
        Посреди Хай-стрит они наконец увидели машину, а Леннард постоянно следил за толпой покупателей, которые двигались по улице от магазина к магазину.
        – Выйди вперед и предупреди его… И мы увидим… Мы увидим, Нэрком… Я присоединюсь к вам… – сказал Клик и застыл, наблюдая, как Нэрком двинулся вперед в направлении лимузина. Он оставался на месте даже после того, как увидел, что его друг дошел до машины и оживленно болтает с Леннардом.
        Но внезапно старая кривая улыбка появилась на лице Клика; мгновение или два он выжидал, тяжело дыша через ноздри и совсем не двигаясь, пока внезапно не начал действовать, быстро пустившись по тротуару и присоединившись к Нэркому.
        – Ну что? Какие-нибудь выводы сделал, старина? – спросил суперинендант, вопросительно глядя на него.
        – Да, и ты тоже сделаешь их через секунду. Не поворачивайся резко – не делай ничего поспешного. Просто посмотри через улицу, на окно ювелира напротив, и скажи мне, что ты об этом думаешь.
        Быстрый косой взгляд Нэркома, точный, словно выстрел, пронзил насквозь небольшую группу людей, собравшихся возле витрины магазина и осматривавших выставленные безделушки, потом он вздрогнул всем телом.
        – Боже! Вальдемар! – пробормотал он себе под нос.
        – Именно он. Я говорил, что он умеет ждать. Теперь смотри дальше по обочине с этой стороны. Закрытая коляска. Когда я впервые увидел ее, она висела у нас на хвосте. Человек на облучке – парень по прозвищу Змей – апаш. Черт! Стой тихо, ладно? И посмотри в другую сторону. Они не причинят мне вреда – здесь, по крайней мере. Это не их игра, и, кроме того, они не посмеют. Тут слишком много зрителей, слишком опасно. На меня нападут, когда им будет удобно, когда это будет удобно, в темноте… Когда я буду один, и никто не сможет увидеть. И Вальдемара там не будет. Он будет направлять, но не участвовать. Но это случится не сегодня и не вечером, я обещаю тебе. Однако на этот раз я их остановлю.
        Суперинтендант заговорил, но тяжелый стук его сердца делал его голос едва слышимым.
        – Как ты собираешься это сделать? – спросил он. – Как?
        – Гляди! – сказал Клик. Затем рванул с места, увлекая за собой Нэркома, прямо к Вальдемару. Подбежав к моравцийу, Клик хлопнул его по плечу.
        – Ах, приятель, месье граф! – проговорил он легкомысленно, когда моравиец повернулся и посмотрел на детектива, побледнев, как смерть. – Значит, ты вернулся в Англию? Ах, ну, вы нам очень нравитесь… Передайте его величеству, когда вы в следующий раз свяжетесь с ним, что в этот раз мы постараемся удержать вас здесь надолго…
        Вальдемар замер, у него не было слов, чтобы ответить, затем он просто бросился бежать и скрылся в толпе пешеходов.
        – Ты безрассудный дьявол! – прохрипел Нэрком, когда Клик вернулся к красному лимузину. – Возможно, этой своей выходкой ты спровоцировал этого хищника на то, чтоб напасть, пусть даже на публике.
        – Именно это я и надеялся сделать, друг мой, но ты понимаешь, он не дурак, чтобы лезть в очевидную ловушку. У нас был бы повод для его ареста, если бы он совершил что-то подобное, мы смогли бы выдвинуть обвинение в его адрес, в то время как в нынешних обстоятельствах у нас нет ничего, что мы могли бы предъявить, доказав его участие, даже если бы наша жизнь зависела от этого… К тому же скажи, почему последнее время мы не видели никого из апашей?
        – Не знаю. Почему?
        – Мы не использовали красный лимузин, а граф находился на низком старте, как я и подозревал. Если он не мог проследить, где шляется Клик, он решил выследить красный лимузин, следовать за красным лимузином, он хотел проследить, куда тот поедет, чтобы найти Клика, а затем последовать за этим желанным человеком, когда он выйдет из машины и направится домой. Это то, что он планировал. Он хотел узнать, где я живу, чтобы «достать» меня там ночью. Но, мой друг, когда он выйдет на охоту за мной, я начну охоту на него. Я возьму его. Я поймаю его в ловушку и смогу передать его в руки закона, выдвинув обвинение!
        – Снимаю шляпу! Но что ты собираешься делать?
        – Прежде всего, сменить конспиративную квартиру, – ответил Клик, – а затем положиться на твою помощь, чтобы выяснить, где притаился граф. Мы не закончили с ним сегодня. Он последует за нами – либо он, либо Змей. Возможно, и то и другое… В тот момент, когда Леннард тронется с места…
        – Ты поедешь с нами в лимузине?
        – Да, проделаю часть пути. Медленно поезжай вперед, Леннард, пока не увидишь нашего агента в штатском, а затем подай ему сигнал следовать за нами. На первой станции подземки резко остановись и выпусти меня. Ты, мистер Нэрком, сядь со мной. Когда мы остановимся, ты встанешь у входа на станцию и будешь там, пока я спускаюсь к поезду. Если Вальдемар или какой-то апаш предпримут попытку преследовать меня, задержи его, по любому обвинению, которое в голову взбредет. Это не имеет значения, так как удерживать его надо только до тех пор, пока не уйдет мой поезд, а как только он уйдет, позови своего человека в штатском, покажи ему Змея и скажи ему, чтобы он следовал за ним и следил за ним до тех пор, пока тот не встретится с Вальдемаром, даже если для этого потребуется неделя, а затем пусть выследит, в какой норе сидит наш драгоценный граф. Скажите вашему человеку, что я выплачу ему десять фунтов, если он найдет логово графа и будет неустанно следить за ним. А теперь залезай в машину, мистер Нэрком, и поехали. Погоня у нас на хвосте – будь уверен. Давай, Леннард. Поехали!
        Лимузин тронулся с места, и в течение четверти часа все шло точно по плану Клика, разве что не Вальдемар попытался преследовать сыщика, когда лимузин остановился у станции подземки и Клик выскочил наружу. Граф для преследования был слишком заметной фигурой, да к тому же чересчур неповоротлив. В итоге преследователем оказался грубоватый француз, апаш, который выпрыгнул из закрытой коляски, которую вел его соотечественник, только для того, чтобы у входа на станцию его схватил Нэрком и передал ближайшему констеблю по обвинению в карманной краже.
        Обвинение, однако, было явно необоснованным, так что полдюжины зевак, оказавшись случайными свидетелями, начали протестовать. Но суперинтендант вел себя как безумец, и к тому времени, когда его смогли урезонить и француз вновь оказался свободен, смог взять билет и спуститься к поезду, платформа была пуста, поезд ушел, и Клика и след простыл.
        Краткая поездка под земной поверхностью перенесла Клика на другую станцию в совершенно другой части Лондона. Быстрым шагом он добрался до своего временного жилья в городе, а в четыре часа облачился в модный выходной костюм, готовясь провести остаток вечера с ней.








        Глава XXV

        НЕБО ПЫЛАЛО ВЕЛИКОЛЕПНЫМ закатом, какой можно увидеть только в конце июня. Когда Клик оказался на лугу и увидел, как она собирает полевые цветы, чтобы заполнить вазы в маленькой гостиной крошечного дома, и поет своим сладким голосом, похожим на мед – тонким, но очень, очень сладким, – улыбаясь чему-то своему, чему-то, что наполняло радостью ее сердце.
        – Добрый вечер, госпожа Лорн! – крикнул он ей, потому что она не видела и не слышала, как он подошел, направляясь ей навстречу с огромной охапкой роз, по пояс утопая в густых луговых травах.
        Она обернулась на звук. Ее лицо расплылось в широкой улыбке, глаза, наполовину сокрытые под томными ресницами, засверкали – эти удивительные глаза, которые озарили Клику путь назад от погибели и указали ему путь вперед и вверх до конца.
        – Наконец-то ты вернулся, – проговорила она, глядя на Клика так, как женщина порой смотрит на своего единственного мужчину. – Это твоя идея провести день бог знает где и прийти, когда закончится чай и начнет смеркаться? Знаешь ли, я очень занятая дама… – И, покраснев, добавила: – Возможно, вместо ожидания я провела бы день, прогулявшись по магазинам, но Доллопс заверил меня, что ты неприменно появишься… Но ждать тебя целый день! Могу тебя заверить, что тебе удалось испортить мой день.
        – Сражен и повержен, – ответил он со смехом. – Боюсь, я испорчу вам еще много дней, Элиза. Но, боже, я обязуюсь искупить свою вину, подарив множество счастливых дней в будущем. Я не мог не опоздать сегодня… Я расскажу вам все об этом. Но могу ли я предложить что-то во искупление? Пожалуйста, добавьте розы в свой букет и простите меня?
        – Розы! Такие красавицы! Как мило с твоей стороны! А аромат! Как божественно!
        – Вы восхищены цветами или их дарителем? Или нет! Не объясняйте… Оставь меня в блаженном неведении. Вы и так достаточно сильно задели мое тщеславие. Я был глубоко огорчен… Я унижен и повержен, наблюдая за вашими занятиями, сударыня. О госпожа моего сердца, неужели я так плохо справился со своей работой в саду, что, когда вы возжелали букет, вы вынуждены были прийти сюда и собрать дикие цветы? Я посадил пятьдесят восемь благоуханных роз у вас на террасе прямо под окном спальни, и наверняка вы могли бы сорвать один или два цветка?
        – Как будто я хочу нарушить эту красоту! – возмутилась девушка в ответ. Затем она засмеялась, покраснела и отступила. – Остановись! Ты слишком быстро переходишь в наступление, а я не готова к обороне. Не торопись. Кроме того, миссис Кондимент стоит у окна, и я хочу сохранить свою добрую репутацию. Она и так считает меня очень легкомысленной девицей: «Вы позволяете этому молодому мистеру Гамильтону звонить так часто, мисс, а если позволите, я скажу, что это неподобающе в такие часы. Не думаю, что дорогой капитан Бербэдж вполне одобрил бы это, если бы знал».
        – Боже! Какая ты актриса. Какой талант! Наша добрая старая леди, как она есть. Значит, она не догадывается о правде?
        – Ни в малейшей степени. Но она не одобряет тебя. Она часто говорит: «Мне нравится видеть немного более мягкие, скучные и немного более сдержанные манеры у мужчин, которым уже за тридцать. Бродить с садовым инвентарем среди пышных роз, ухаживать за папоротниками и другими растениями, как школьник на каникулах, – это не то, что я называю достойным поведением благопристойного и зрелого джентльмена. В мое время они не вели себя так!» Иногда я в ужасе. Особенно когда она начинает говорить поучительным тоном: «Уверена, дорогой капитан Бербидж не знает, что тут творится в его отсутствие. Он добрый господин, истинный джентльмен и такой замечательно тихий и чинный! Достойная партия для такой девушки, как ты…»
        – Бедная старая дама! – пробормотал Клик, смеясь. – Какой шок для нее. Если бы она узнала правду… А что бы она сказала о Доллопсе? Но, конечно, этого не стоит бояться – молодой бродяга слишком осторожен. Я сказал ему никогда не подходить к дому, когда он приносит записки…
        – И он никогда не подходит. Всегда оставляет их под камнем на тропинке в лесу. Я хожу туда дважды в день и никогда не знаю, что он принес «почту», пока не найду ее. Я всегда рада получить весточку от тебя, но сегодня я была очень, очень счастлива.
        – Потому что я сказал тебе, что ты можешь ждать меня?
        – Да. Но не только это. Помнится, я плакала и стояла на коленях – прямо там, в тех лесах – когда я прочитала эти чудесные слова: «Остается заплатить последний долг. ‘Когда-нибудь’ скоро наступит…»
        Ее голос смолк. Тишина накрыла их своим пологом, ее рука скользнула в его руку и осталась там.
        – Станьте моей! – воскликнул Клик, хватив ее за пальцы и крепко держа их. – Станьте моей навсегда. Господи! Я люблю вас! Вы слышите?
        – Люблю тебя! – отозвался эхом ее мягкий голос. Они пошли, держась за руки, – по зеленому лугу, а потом в тени сумрачного, безмолвного леса, и снова по залитым ароматом цветов полям, и все небо было золотым после свирепого пожара заката, растворившегося в нежном свете сумерек. Вскоре не осталось ни одного красного луча, чтобы обагрить зловещим пламенем остывающее золото небес.
        – Вы вывели меня из мрака, – заявил Клик, внезапно нарушив молчание. – Из огня, сквозь тьму, в мирный свет. Я попал в ад, но вы склонились и протянули мне руку помощи. Боже! – он откинул голову и посмотрел вверх: – Боже, оставь меня, если я когда-нибудь забуду это. Аминь! – добавил он очень тихо, очень серьезно; затем опустил голову, пока подбородок не уперся в его грудь, и долго не двигался.


        – ДА, – СОГЛАСИЛСЯ ОН, перехватывая нить разговора, разорванную давным-давно, – есть еще один долг, который нужно уплатить: ценность тиары принцессы Гороски. Тысяча фунтов – это было не очень дорого, – и у меня могла бы быть эта сумма сегодня, если бы я думал только о себе. Мистер Нэрком считает меня дураком. Интересно, что вы скажете? – И тут же рассказал ей.
        – Если ты снова «ловишь рыбку» для Скотланд-Ярда, – ответила она с насмешливой улыбкой, – то снова добьешься успеха. Думаю, ты герой. Поцелуй меня, пожалуйста. Я очень, очень горжусь тобой. Ты из-за этого опоздал?
        – Не совсем. Я мог бы приехать раньше, но мы снова повстречались с Вальдемаром и апашами, и мне пришлось потерять время, чтобы стряхнуть их с хвоста. Но я не должен был говорить вам этого. Вы будете нервничать. Мистер Нэрком был потрясен. Он-то был уверен, что они уже бросили то дело и вернулись домой.
        – Я была уверена, что задержало тебя что-то важное. Мне следовало подумать, что восстание отвлекло бы их, по крайней мере, в случае с графом Вальдемаром, – серьезно ответила она.
        – Особенно в условиях такого серьезного кризиса, с которым сейчас сталкивается его страна. Вы видели сегодняшние газеты? Они кричат об этом. Граф Ирма и революционеры одерживают победу за победой. Они сейчас у самых ворот столицы. Королевская армия дезорганизована, ее силы перешли под знамена повстанцев. Сообщается, что король в панике и готовится к бегству, прежде чем столица падет… Суд, суд! – закричал Клик с такой яростью, что это поразило ее. – Пусть твой сын выпьет чашу, которую ты приготовил для Кармы. Та же самая чаша, тот же самый результат: свержение правящей династии, бегство, изгнание в дикие страны и, возможно, смерть. Молодец, Ирма! Суд над тобой, Моравия. Ты заплатишь! Ты за все заплатишь!
        – Как ты прекрасен, сударь… Порой мне кажется, ты знаешь все! – заявила Элиза. – Но по крайней мере в этом ты, похоже, дезинформирован, дорогой. Я читала газеты, и мне кажется, что смерть не настигла всех, кто участвовал в изгнании и бегстве королевы Кармы. Граф Ирма рассказывает историю, которая ежечасно приводит новых новобранцев под знамена революции. Старший сын – наследный принц Максимилиан – все еще жив. Граф клянется в этом, клянется, что видел его и знает, где его найти в любой момент. Специальный корреспондент «Таймс» пишет, что боевой клич повстанцев «Максимилиан!», и вся страна гремит от этого клича.
        – Могу в это поверить, – согласился Клик с одной из своих странных кривых улыбок. – Это возбудимые люди, моравийцы, но, к сожалению, непостоянные. Сегодня так, а завтра этак. В настоящее время они любят Максимилиана; в следующем месяце захотят возвести на трон Ирму и республиканской формы правления, а Максимилиана повесить. Тем не менее, если они поддерживают этот клич – и правящий дом падает – и последователи Ирмы победят… Но какая польза беспокоиться по этому поводу?.. Давайте поговорим о вещах, которые имеют для нас много большее значение, моя дорогая. Будьте со мной завтра, если сможете. Впервые за несколько недель у меня будет свободный день… В верховьях Темзы цветут чудесные лилии. Моя душа жаждет уединения, покоя речной глади, лилий и тишины! Я хочу провести этот день среди красот Божьих, с прекраснейшим из Его творений – с вами! Подарите мне этот день!..


        ЛОРН ПОДАРИЛА КЛИКУ не один, а много счастливых дней, потому что первый день оказался слишком волшебным, чтобы отказаться от следующего дня на реке. Нэрком пока не нуждался в Клике, а человек в штатском, который выслеживал Вальдемара, не мог пока сообщить ничего определенного. Так что у Клика стало привычкой проводить долгие дни в уединении у реки с Элизой, устраивать пикники среди лебедей и приходить домой к Доллопсу ночью, уставшим, но очень счастливым.
        Так продолжалось более десяти дней без перерыва; но, наконец, наступило время, когда запись в записной книжке Клика предупредила его о том, что он не может больше откладывать то, что, безусловно, должно быть сделано завтра, рано утром в городе. В эту ночь он лег спать с грустным чувством, что следующий день может и не стать праздником жизни.
        Но когда наступило это завтра, праздники действительно закончились, поскольку прозвучал долгожданный вызов – Нэрком позвонил Клику во время завтрака и попросил о немедленной встрече.
        – Встретимся в городе, дорогой мой, как можно ближе к Ливерпуль-стрит и как можно быстрее.
        – Ну, я не могу быть там раньше, чем в половине одиннадцатого. У меня есть собственное дело, мистер Нэрком, которым я занимаюсь, – ответил Клик.
        – Будь я на твоем месте, я бы отложил все дела… Я могу встретить тебя в половине одиннадцатого на Бишопсгейт-стрит, между церковью Святого Этельбурга и Бевис Наркс… Идет?.. Отлично… Тогда будь настороже… Как?.. Новый синий лимузин?.. Хорошо!.. До встречи!
        Клик прибыл в назначенное время в условленное место. Как только новый синий лимузин – блестящая, с мотором на шестьдесят лошадиных сил, машина с крутыми изгибами, совершенная в каждой детали остановился у обочины, Клик с ловкостью кошки запрыгнул внутрь.








        Глава XXVI

        – ДОБРОЕ УТРО, МОЙ друг. Надеюсь, я не застал тебя врасплох, – начал Клик, когда лимузин тронулся с места. Закрыв дверь, он уселся рядом с начальником.
        – Не больше, чем обычно, дорогой мой. Но я никогда не привыкну к некоторым твоим маленьким трюкам. Боже! Я верю, что ты самый ненормальный и быстрый акробат в целом мире. Как по мне, так ты побил все рекорды.
        – Ну, я определенно потерял свою репутацию сегодня утром, – весело ответил Клик, нашарив в кармане записку. – Трудно было преодолеть расстояние и вовремя справиться с делом, могу сказать, с небольшим запасом времени, который у меня был. Но я успел! По своей воле, не так ли, сэр? Прочитайте это, пока я закурю.
        «Это» было длинным конвертом, который выглядел официально. Клик вынул его из кармана и бросил на колени Нэркому.
        – Королевское британское общество страхования, – вслух прочел суперинтендант единственную строку, напечатанную в верхнем левом углу конверта. – Что за ерунда? При чем тут страхование?
        – Ага! – согласился Клик с полным ртом дыма. – Не так давно один медик заставил меня пройти осмотр, сообщил, что у меня шум в легких и тремор конечностей… Мне было приказано явиться в лондонский офис до полудня, в определенный день, чтобы зарегистрироваться и получить этот интересный документ, в противном случае моя заявка будет аннулирована, и так далее. Сегодня, как оказалось, и есть «определенный день», о котором идет речь; и так как офис открывается в десять утра, и не было ни малейшей вероятности, что я смогу вернуться туда до полудня… «Вот и все, в двух словах», – как сказала старуха, когда отравила фундук. Тем временем Нэрком открыл конверт и посмотрел на документ, который в нем содержался. Прочитав, он резко вздрогнул и изумленно вскрикнул.
        – Господи помилуй! – воскликнул он. – В пользу Доллопса!
        – Да, – подтвердил Клик. – Он верная маленькая мартышка, и мне больше нечего оставить ему. Знаете, всегда есть шанс внезапной смерти… с учетом Марго и Вальдемара. Мне не хотелось бы думать, что мальчишку заставят вернуться на улицу, если со мной что-нибудь случится.
        – Ну, я буду… Какой мужчина! Какой человек! Клик, мой дорогой, дорогой друг, мой товарищ, мой приятель…
        – Брось это! Да благословит Бог твою старую душу, я… Тормози! Давай поговорим о новом лимузине. Машинка красавица, не так ли? Шкафчик, зеркало… Прямо как старый красный, и… Эй! Мы что, едем в деревню? Как я понимаю, мы оставили город позади.
        – Да. Мы направляемся в Даршем.
        – Даршем? Это в Саффолке, не так ли? И примерно в девяноста пяти милях от вокзала Ливерпуль-стрит, по прямой. А наше маленькое дело сегодня за городом, как я полагаю? Ну что ж, давай, рассказывай. В чем дело? Взлом?
        – Нет… Убийство. Произошло прошлой ночью. Мне сообщили новости по телефону сегодня утром. Когда я услышал об этом, я был потрясен! Потому что я видел убитого живым… в городе… только позавчера. Это убийство, Клик, без видимых мотивов, и абсолютно непонятно, какие средства убийца использовал для расправы над своей жертвой, а также то, как ему удалось проникнуть и покинуть место, где было совершено преступление. На теле нет ни малейшего следа. Человек не был ни застрелен, ни зарезан, ни отравлен и умер не от естественных причин. Нет никаких следов борьбы, но лицо жертвы показывает, что он умер в сильной агонии и был, вне всякого сомнения, жертвой злого умысла.
        – Хм-м! – протянул Клик, поглаживая подбородок. – Звучит интересно, во всех аспектах. Поведай мне все факты по этому делу, пожалуйста. Но сначала – кто был жертвой? Кто-нибудь важный?
        – Очень важная персона для финансового мира, – ответил Нэрком. – Это был американский мультимиллионер, изобретатель многочисленных электрических устройств, которые принесли ему богатство за пределами воображаемого и прославили во всем цивилизованном мире. Вы, несомненно, слышали о нем. Его зовут Джефферсон Дрейк.
        – Ого! – с удивлением воскликнул Клик, брови у него аж на лоб поползли. – Джефферсон Дрейк, а? Да… Да, я слышал о нем достаточно часто, как и все живущие в Англии. Парень, который задумал улучшить условия жизни бедных путем создания благотворительных художественных галерей, которые должны были заполняться и поддерживаться за его счет, при этом лишь скромно упоминая его как благотворителя. Это был настоящий человек, не так ли?
        – Да, это был Человек, с большой буквы.
        – Именно так… Но притормози! Освежи-ка мою память. Джефферсон Дрейк – джентльмен английского происхождения, не так ли? И, заработав свои деньги в Америке, он приехал тратить их на родину? Я верю, что у него были и социальные устремления; и хотя он был довольно вульгарен в своих привычках и вкусах, он был чрезвычайно добросердечным – действительно, по-человечески привлекательным… и компенсировал свое отсутствие манер, тратя деньги на своего сына. Изобретатель приехал в Англию больше года назад, если я правильно помню, тут же купил старое прекрасное поместье в Саффолке и немедленно модернизировал его, применив продвинутые американские технологии – паровое отопление, электрические лампы, холодильную установку с целью сохранения льда, кремов и замороженных сладостей, столь необходимых американцу… Мы едем в это поместье?
        – Да, именно так. Поместье, которое он купил, – Хизерингтон-Холл, бывшая собственность лорда Фалфилда. Майорат был разорван давным-давно, но ни один из Фалфилдов не пытался расстаться с этим местом до нынешнего лорда. И хотя у него только один ребенок, дочь, не думаю, что он поступил бы подобным образом, если бы не был полностью разорен, доведен до крайней нищеты. В прошлом году ему сильно не повезло на фондовом рынке. В результате он мог либо продать поместье Джефферсону Дрейку, либо отдаться на милость кредиторов. Естественно, он выбрал первый вариант. Это оказалось для него отличным решением. Вы поймете, когда я скажу вам, что Дрейк проявил к нему и его дочери, леди Марджори Винд, глубочайшее уважение и не только оставил замок в пользование Фалфилдов, но и решил женить своего сына на леди Марджори.
        – Эффективно, хотя не очень оригинально, – прокомментировал Клик, использовав одну из своих странных, загадочных улыбок. – А как сами молодые люди рассматривали этот многообещающий маленький план? Были ли они согласны с договоренностью родителей?
        – Не очень. На самом деле, у обоих есть то, что ты можешь назвать «сердечным интересом», в другом месте. Леди Марджори, которая полностью подчинена воле родителей, без сомнения, может быть принуждена пожертвовать собой ради блага семьи. Хотя, оказалось, она помолвлена с молодым лейтенантом, который рано или поздно разбогатеет, но пока, как я полагаю, беден как казарменная мышь. Что касается молодого Джима Дрейка – с ним все еще хуже. Оказывается, он нашел девушку, которую полюбил, прежде чем покинуть Штаты, и ему понадобилось всего около двадцати секунд, чтобы объяснить, что его отец будет застрелен, повешен, колесован, четвертован или даже превращен в мясной фарш, если заставит его бросить эту девушку или жениться на ком-то другом.
        – Браво! – воскликнул Клик, хлопая в ладоши. – Самоуверенный юноша. Этот мальчик – настоящий мужчина! Полюбить хорошую женщину и быть ей верным, несмотря ни на что, любой ценой. Жокей, который «меняет лошадей» в середине гонки, еще никогда не пришел к финишу первым. Ну, и каков был результат этой речи? Он встретил понимание или наоборот?
        – Явно ни о каком понимании речь не шла. Отец юноши пришел в ярость, поклялся всем, что было свято, и многим, что не было свято, что он оставит его «без единого цента», что бы это ни значило, если тот когда-нибудь женится на этой конкретной девушке. И тут эта конкретная девушка, которая, кстати, так же бедна, как индейка Иова, случайно оказалась в Англии в тот же день в компании с выдающимся литератором, секретарем которого она была в течение двух или трех лет. Тогда Дрейк-младший, без ведома отца, взял и женился на ней.
        – Молодец! Мне все больше и больше нравится этот парень, мистер Нэрком. Что дальше? Отец смягчился или изгнал их в поте лица своего добывать свой хлеб?
        – Он не сделал ни того, ни другого; он просто игнорировал их существование. Молодой Дрейк привел свою жену в Саффолк и снял комнаты в деревенской гостинице, а затем отправился на беседу с отцом. Когда он прибыл в замок, мажордом сказал ему, что бродяг в дом не допускают, и когда он попросил сообщить хозяину свое имя, был проинформирован, что хозяин дома никогда не слышал о таком человеке, как мистер Джеймс Дрейк, что такого человека нет и никогда не было. А потом слуга запер ворота. Что молодой Джеймс Дрейк делал после этого, никто не знает, потому что никто не видел его снова до этого утра… Должен сказать, что только вчера он предпринял новую неудачную попытку попасть в поместье, чтобы увидеть отца. До этого, как Джеймс говорит, он ездил в Ипсвич и обратно в надежде увидеть там друга, к которому мог бы обратитьсяв поисках работы. Он также говорил, что когда приехал в Ипсвич, обнаружил, что этот друг – его американский знакомый – накануне оставил свои апартаменты и уехал в Италию, получив телеграмму от своей сестры. Или, по крайней мере, хозяйка сказала ему так.
        – Это, конечно, легко проверить, опросив хозяйку гостиницы?
        – Ну, он, кажется, думает, что да. И, ты должен знать, он, собственно, наш клиент-заявитель. Именно он сообщил мне все подробности по телефону и попросил привлечь тебя к расследованию. Как он сам говорит, достаточно легко доказать, что он ездил в Ипсвич, чтобы увидеть своего друга, но не так просто доказать, что он вернулся так, как он рассказывает. Он опоздал на поезд, и у него не было денег на автомобиль или извозчика, поэтому он отправился назад пешком. Он прошел довольно большое расстояние, а так как не знал пути и не мог ночью найти никого, кто мог бы подсказать, то несколько раз сворачивал не туда. В результате чего в гостиницу, где ждала его испуганная жена, он вернулся только днем. Жена из-за него не спала всю ночь, не находя себе места от страха. Но, как бы то ни было, Клик, в те часы, когда Джеймса не было, его отца загадочным образом убили в круглой комнате, где он заперся и куда нельзя войти без разрешения, если она заперта изнутри. Как справедливо говорит молодой Дрейк, худшее из всего этого состоит в том, что убийство последовало сразу после их ссоры и обещанного лишения наследства.
Однако у его отца не было времени изменить завещание, которое оставило его единственным наследником всего, так что, возможно, люди будут говорить…
        – Несомненно, – согласился Клик. – И все же ты сказал, что не было никакого мотива и абсолютно никакой подсказки. М-да… Интересно, понравится ли мне этот независимый молодой джентльмен после того, как я его увижу?
        – О, мой дорогой! Ты же не можешь даже подозревать его. Помни, дело в том, что он сам обратился к нам. Без его обращения Скотланд-Ярд не расследовал бы это дело.
        – Совершенно верно. Но местная полиция будет подозревать его. И самый простой способ ослепить осла – насыпать пыль в глаза. Они – прирожденные актеры, эти американцы, – мастера интриги и прекрасные манипуляторы. Их любимая игра «блеф», и они очень, очень осторожны в деталях.
        Затем Клик потер подбородок и некоторое время молчал, наблюдая за зелеными полями и альпийскими лугами, пока лимузин неуклонно пожирал милю за милей.








        Глава XXVII

        – ПРЕДПОЛОЖИМ, ЧТО ТЕБЕ удалось поставить телегу впереди лошади, Нэрком, – внезапно заговорил Клик. – Ты продолжаешь описывать обстоятельства вокруг случая, а не сам случай. Ты неоднократно говорил об убийстве, произошедшем в каком-то месте, куда трудно добраться, при самых загадочных обстоятельствах. Теперь, если не возражаешь, я хотел бы услышать, каковы эти обстоятельства.
        – Хорошо, старина, я изложу подробности как можно более кратко. Во-первых, ты должен знать, что Хизерингтон-Холл – старинный особняк, построенный, действительно, в те времена, когда дом дворянина должен был быть чем-то вроде крепости, если он не хотел проснуться одним прекрасным утром и найти поместье ограбленным, дом сожженным, а себя и свою даму либо в цепях, с целью получения выкупа, либо сразу на том свете. В те чудесные времена круглая башня с единственной дверью, через которую можно войти, и стены без окон, если не считать узких бойниц, через которые лучники могли осыпать осаждающих ливнем стрел, не подвергаясь опасности ответного огня, была обычной деталью дворянского гнезда. Вы увидите десятки таких сооружений в Саффолке, мой дорогой… Короче говоря, вместо того чтобы построить высокую башню, поднимающуюся от самой земли, в этом замке решили установить башню на крыше западного крыла здания – более низкого, но более просторного строения, чем было принято. То есть хотя башня была более чем в два раза ниже, чем любая другая в стране, ее окружность была в два раза больше, и, благодаря двойному
числу бойниц, она могла эффективно противостоять осаде. Действительно, ее было вдвойне трудно атаковать, поскольку прежде, чем силы вторжения смогли бы добраться до дверей этого места, им пришлось бы пробиться через главное здание, чтобы достичь входа в башню… Так вот, благодаря особой конструкции – башня была не более восемнадцати футов в высоту – в ней располагалась всего одна круглая комната. За бойницы в стенах эта необычная башня приобрела столь же необычное имя и стала известна во всем мире как «Каменный барабан Хизерингтон» и даже упоминается под этим именем в «Архитектуре Судного дня», которая, как вы, несомненно, знаете, является одним из томов этой замечательной работы, описавшей округа Кембридж, Хертфорд, Эссекс, Норфолк, Саффолк и Хантингдон.
        – Понятно, – протянул Клик с удивленным блеском в глазах. – Спасибо, Нэрком. Я попрошу тебя прочесть мне лекцию по истории и археологии в один прекрасный день. Но, возвращаясь к нашим баранам, или, вернее, к нашему каменному барабану… Это и было то место, где было совершено убийство?
        – Да. Это одна из немногих, очень немногих частей здания, где мистер Джефферсон Дрейк ничего не сделал для модернизации и ничего не добавил на пути «улучшения». Вероятно, так вышло потому, что в нынешнем виде башня представляла собой тихое, уединенное и исключительное удобное местечко для проведения экспериментов. Он не удовлетворился достигнутым богатством, продолжал работать, пытаясь овладеть в еще большей степени силами природы. Как правило, он предпочитал не жечь нефть по ночам, но проводил большинство своих экспериментов в дневное время. Но прошлая ночь была исключением… Вполне возможно, что известие о визите сына в тот день могло его расстроить, потому что он был беспокойным и озабоченным весь вечер, как говорит лорд Фалфилд. Вместо того чтобы пойти в основную часть дома, когда пришла ночь и его лакей-японец начал возиться с традиционным графином ледяной воды…
        – У него лакей – японец?.. Ну конечно же, в наши дни ни один американский джентльмен, который претендует на респектабельность, не обходится без них. Продолжай, пожалуйста… Его японский камердинер приготовил ледяную воду, и – тогда что?
        – Затем Джефферсон Дрейк внезапно объявил о своем намерении пойти в Каменный барабан и поработать несколько часов. Лорд Фалфилд старался отговорить его, но без всякого успеха.
        – Почему он это сделал? Или ты не знаешь?
        – Да. Я сам задал этот вопрос. Мне сказали, что это потому, что его светлость очень ясно видел, что Джефферсон Дрейк работал лучше при сильным умственном возбуждении, и он думал, что такое отвлечение от дел семейных будет лучшим для него в данных обстоятельствах. Дрейк и его светлость были очень дружны. На самом деле граф любил Дрейка так, как будто он был ему братом. Дружба была столь крепкой, что до того, как ему в голову пришла идея женить сына на мисс Марджори, он добавил в свое завещание пункт, завещавший это поместье лорду Фалфилду, вместе со всеми землями и всеми произведениями искусства, которые и раньше принадлежали его семье.
        – Ого! – удивился Клик, затем улыбнулся, ущипнул себя за подбородок и больше ничего не произнес.
        – Ну, похоже, что когда его светлость обнаружил, что он не может заставить упрямого старого Джефферсона передумать, он вместе с японцем сопроводил его в Каменный барабан, чтобы убедиться, что все так, как должно быть, и что ничего не нужно принести и унести для удобства ночных трудов изобретателя. Когда больше ничего нельзя было сделать, камердинер был отпущен, его светлость пожелал спокойной ночи своему другу и оставил его одиночестве. Он слышал шаги по лестнице и по галерее, ведущей к башне, щелчок двери, запираемой изнутри… только потом он ушел. Что происходило дальше, Клик, никто не знает… В семь часов утра камердинер, зайдя в комнату хозяина с водой для бритья, обнаружил, что тот не ложился, и, поспешив к Каменному барабану, обнаружил, что внутри все еще горит свет, слабо освещая бойницы. Но хотя он стучал в дверь и снова и снова звонил своему хозяину, ответа он не получил. Встревоженный, он вызвал всю семью. Но несмотря на то, что дюжина человек пыталась связаться с человеком в башне, изнутри не донеслось даже шепота. Щеколда все еще была защелкнута, засов задвинут, ключ все еще торчал в
замке с внутренней стороны, так что они не могли открыть дверь в башню; до тех пор, пока деревенский кузнец не был вызван и его инструмент не разбил ослабленную веками каменную кладку, в которую была вцементирована эта дверь, и любой человек наверняка знал, что предвещали этот горящий свет и нерушимая тишина. Однако когда они наконец добрались до внутренностей башни, там лежал знаменитый изобретатель в полный рост на дубовом полу рядом с запертой изнутри дверью, такой же мертвый, как Джордж Вашингтон, но на его теле и лице не было никаких ран. Тем не менее первого взгляда на его искаженные черты было достаточно, чтобы понять: он умер в муках, и положение трупа ясно показало, что, когда настала смерть, он пытался добраться до двери.
        – Сердечная недостаточность, возможно, – предположил Клик.
        – Нет, – ответил Нэрком, покачав головой. – Врач был вызван немедленно. К счастью, им оказался один из самых известных хирургов в Англии, в то время гостивший по соседству. Его вызвали из города, чтобы выполнить операцию. Как сказал мне молодой мистер Дрейк, он готов поставить свою профессиональную репутацию, поспорив, что сердце этого человека было таким же здоровым, как у быка. Кроме того, покойный не выпил ни капли ничего ядовитого. Он не был удушен и не мог задохнуться, потому что бойницы в стене создавали бесплатную вентиляцию, если не больше. Хозяина поместья не застрелили, не зарезали, не избили, но тем не менее его убили, и в этом не было никаких сомнений. Никакого самоубийства, поскольку все говорило об обратном… Судя по всему, нападение произошло неожиданно, пока Джефферсон Дрейк был занят чем-то за рабочим столом. Перед ним лежал стул, точно как если бы тот упал, когда Джефферсон Дрейк вскочил со своего места, и там на «Плане работ», который он составлял, осталось лежать перо с вытекшей каплей чернил. Выглядело все так, словно оно неожиданно выпало из его руки. Какая-то убийственная
сила проникла в эту комнату и покинула ее, оставив дверь закрытой, запертой и запечатанной изнутри. Если и использовалось какое-то оружие, оно не оставило следов. Действительно, все в комнате было именно таким, каким было вчера вечером, за исключением того факта, что перевернулся стул и появилась небольшая лужа чистой воды, примерно в ярде или около того от рабочего стола, и, благодаря воску и полировке, еще не впитавшаяся в древесину пола. Поскольку никто не мог объяснить наличие этой лужи и поскольку это было единственное, что могло предложить возможный ключ к разгадке тайны, доктор взял небольшой образец воды и провел всевозможные анализы. Вода оказалась просто водой, без малейших следов яда. Вот, старина, такое «дело» – это маленькая загадка, которую тебя просят распутать и разгадать. Что ты с этим станешь делать, а?
        – Расскажу, когда увижу мистера Джеймса Дрейка, лорда Фалфилда и доктора, – сказал Клик и больше не добавил ни единого слова.








        Глава XXVIII

        ПРИМЕРНО В ПОЛОВИНЕ четвертого у Клика наконец-то появилась возможность допросить трех участников трагедии. Можно сразу же сказать, что это действо разочаровало детектива.
        Прежде всего, он нашел в господине Джеймсе Дрейка далеко не того откровенного, импульсивного, милого молодого перца, которого рисовало его воображение прежде, он оказался скучным молодым человеком, «бледным и нерешительным». Серый мышонок, менее всего напоминающий романтического героя, способного пожертвовать всем во имя любви.
        С другой стороны, граф Фалфилд оказался чрезвычайно откровенным, воспитанным, юным душой джентльменом, чьи многочисленные достоинства помогли понять, почему покойный мистер Джефферсон Дрейк испытывал к нему такую теплую привязанность и так старался, чтобы тот всегда был рядом с ним. Казалось, действительно трудно поверить, что этот невозмутимый аристократ мог быть отцом леди Марджори Винд, потому что его манера и внешность были настолько моложавы, что казалось, что он ей не больше, чем старший брат.
        Доктор – выдающееся светило Харли-стрит, мистер Джон Стрейнджвейс Хэйг, – был преисполнен манер и идей Харли-стрит[5 - Харли-стрит – улица в Лондоне (Великобритания), которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.], держался чрезвычайно вежливо, отстраненно и почти так же был рад встретиться с детективом-полицейским, как с шарманщиком или цыганами.
        – Вы пришли к каким-либо выводам относительно причин смерти, доктор? – поинтересовался Клик после того, как ему показали Каменный барабан, где тело покойного все еще лежало на полу, а местный коронер и местный полицейский проводили своего рода предварительную экспертизу до начала официального расследования, которое, конечно, должно последовать. Заключение деревенского эскулапа гласило:


        Общий вид предполагает асфиксию, если асфиксия возможна.

        – Что-то тут не так, – вклинился доктор Хэйг. – Это должно быть понятно даже слабоумному. Вы, вероятно, заметили, что многочисленные прорези в стене допускают свободную вентиляцию; а асфиксия при свободной вентиляцией невозможна.
        – Совершенно верно. Но если бы случайно эти щели могли быть закрыты снаружи… Я заметил, что в какой-то период и для какой-то цели мистер Дрейк использовал угольную печь и, по-видимому, без какого-либо другого вентиляционного отверстия для отвода дыма, кроме бойниц. Теперь, если они были закрыты и уголь остался тлеть, в комнате скопилась бы окись углерода, и чуть больше чем один процент этой смеси в воздухе комнаты, лишенной вентиляции, за короткое время оказался бы смертельным для любого дышащего этим воздухом, – заметил Клик.
        Доктор дернулся, то ли от переполнявшего его возмущения из-за того, что обычный полицейский смеет вторгаться в святилище медицины, то ли от того что этот полицейский что-то знает.
        – Да, – в итоге согласился он, вспомнив о существованиии школ и предположив, что если попугай может запоминать слова, то и человек без медицинского образования может зазубрить то, что написано в учебниках. – Но мы знаем, что прорези бойниц не были закрыты и что ни окись углерода, ни двуокись углерода не стали причиной смерти.
        – Конечно, вы взяли образцы крови, чтобы установить этот факт? Вне всякого сомнения. Ведь это не сложно, – решительно поддержал его Клик. – Тест на угарный газ настолько прост и настолько точен, что ошибка невозможна. Когда газ попадает в кровь, если можно так выразиться, окраска красных телец полностью изменяется.
        – Сэр, это элементарные факты. Я не нуждаюсь в напоминании о подобных вещах.
        – Точно так, точно так. Но в моей профессии, доктор, каждый постоянно нуждается в «напоминаниях». Пятнышко, пятно, укол булавки – все и вся имеют значение… Вот, например, разве это не легкая ссадина на виске?
        Наклонившись, Клик исследовал крохотное пятнышко при помощи лупы.
        – Очень интересно! Так, так! Вы исследовали эту ранку, доктор? Это интересно.
        – Не вижу тут ничего интересного, – ответил доктор Хэйг, наклоняясь и осматривая царапину. – Кожа едва ли более чем царапнута – по-видимому, из-за того, что ноготь царапнул головку какой-то бесконечно малой пустулы.
        – Возможно, – согласился Клик, – но с другой стороны, царапина может быть совершенно другого характера – например, возможная точка, в которой был установлен контакт между кровью человека и чем-то вроде яда. Например, инъекция цианида калия может привести к смерти и в какой-то мере оправдать предположение об асфиксии, наличие ее признаков.
        – Верно, мой добрый сэр. Но спросите себя, кто может попасть в такое место для проведения подкожной инъекции? И где вы видели летающий, срабатывающий без участия человека, шприц? Если некто метнул бы шприц сквозь бойницу, тот вонзился бы в крышку стола. Не думаю, что вы зайдете так далеко, чтобы предположить, что шприц был прикреплен к какому-то стальному снаряду или ракете, способной нанести рану, ибо ни одного из таких снарядов и ракет мы не наблюдаем в этом помещении. Теория цианида калия гениальна, но я боюсь, что она не удержит воду.
        «Удержит воду!» Эта фраза заставила мысли Клика вернуться к тому, что ему рассказали о маленькой лужице воды на полу, и вдруг его глаза сузились, и странная односторонняя улыбка возникла на его лице.
        – Нет… Я полагаю… Нет… – пробормотал он, словно отвечая на замечание доктора. – Кроме того, ваши анализы показали бы наличие цианида калия и решили бы этот вопрос, как и вопрос об угарном газе. Если бы присутствовал цианид, образцы крови были бы свернутыми и голубыми.
        Внезапно до доктора дошло, что перед ним некто разумнее попугая.
        – Прошу прощения, – сказал он, – но я не думаю, что помню ваше имя, мистер… э-э…
        – Клик, доктор… Гамильтон Клик, к вашим услугам.
        – Боже! То есть я… Э-э-э… Мой дорогой сэр, мой дорогой мистер Клик, если есть какая-то помощь, которую я могу предоставить, командуйте мной!
        – С удовольствием, доктор, и большое спасибо за любезное предложение. Мне сказали, что на момент убийства на полу была небольшая лужа воды, а также что вы взяли образец для анализа. Поскольку сейчас я не вижу никаких признаков этой лужи, не могли бы вы рассказать мне, что установил анализ? Я слышал, вы обнаружили, что вода не содержит ядовитых веществ; но я был бы признателен, если бы вы сказали мне, была ли это вода из колодца или что-то вроде того, что можно было взять из реки или пруда.
        – На самом деле, мой дорогой мистер Клик, я не думаю, что это была вода из любого из трех перечисленных вами источников.
        – Хм! Искусственная минеральная вода?
        – Нет… Но если бы шел дождь и в этой крыше была дыра или течь, я бы сказал, что это было лужей дождевой воды. Если бы была зима, я бы сказал, что это результат таяния снега. На самом деле я больше склоняюсь к последней теории, чем к какой-либо другой, хотя, конечно, абсурдно думать, что снег можно получить где-нибудь в Англии в июле.
        – Совершенно верно. Все именно так, если только это имеет значение. Это все… Спасибо, доктор… Очень большое спасибо.
        – Пожалуйста, мистер Клик, – вставил доктор, поворачиваясь, чтобы уйти и оставить его.
        – Боюсь, я был не очень общительным и не очень сердечным, когда вы спросили меня, имею ли я какое-либо представление о средствах, используемых для того, чтобы вызвать смерть несчастного. Могу ли я надеяться, что вы будете лучше воспитаны, чем я, мистер Клик, если я спрошу вас, есть ли у вас идеи относительно того, что убило несчастного и каким образом?.. Так есть?
        – Да, – подтвердил Клик. – И вы тоже догадаетесь, сделав второй анализ крови и сравнив результаты с имеющимися у вас образцами. Понадобится довольно много времени, прежде чем присутствие смертоносного вещества проявится под влиянием какого-либо известного процесса или отреагирует на какой-либо известный тест. И даже тогда яд будет обнаружен только по слабоалкогольному запаху и чрезмерно горькому вкусу. Человек был убит – убит жутким ядом, если я не ошибаюсь. Но кто убийца и как это сделано, я пока не могу вам сказать.
        – Вурали! Вурали! Это основа лекарственного курарина, произведенного Роулином и Буссинго в 1828 году из комбинации ядовитых ядов, известных дикарям Южной Америки под названиями корровал и вао, не так ли?
        – Да. И это жуткая штука. Простой царапины от чего-то, что погружено в этот яд, достаточно, чтобы убить быка почти немедленно. Любимая «дикарская» манера использования адского яда – шип из духовой трубки. Но в этом случае такой метод не применялся. Ни шипа, ни какого-то другого снаряда не проникало в плоть, и нигде ничего не лежало на полу. В этом я убежден, я внимательно всюду посмотрел… Доктор, как только я заподозрил, что вурали был использован, я стал искать шип. И не нашел… Простите меня, но это пока все. На этом откланиваюсь…








        Глава XXIX

        А КЛИК ПРОДОЛЖАЛ расследование. Сначала он вышел из замка и обошел вокруг Каменного барабана, а затем отступил к двери и поманил к себе Нэркома, лорда Фалфилда и молодого Джеймса Дрейка.
        – У кого-нибудь есть привычка сидеть на улице, чтобы читать или рисовать, или что-нибудь в этом роде? – резко спросил он.
        – Боже, нет! – ответил лорд Фалфилд. – Что заставляет вас спрашивать об этом, мистер Клик?
        – Ничего, только то, что я обнаружил четыре маленьких следа, расположенных на равном расстоянии, так что они, кажется, сделаны четырьмя ножками стула, на котором сидел кто-то довольно тяжелый… Стул стоял на крыше, непосредственно под одной из бойниц в каменном барабане. Стул с колесиками, судя по следам. Полагаю, что мы находимся на одном уровне с апартаментами слуг, а стулья с роликами не являются обычной мебелью в спальнях для слуг в большинстве домов. Или здесь другие привычки?
        – Конечно, нет, – вставил молодой Дрейк. – Да я не верю, что на весь этот дом найдется хотя бы один стул с роликами. Есть тут такой стул, лорд Фалфилд? Вы должны знать.
        – Да, есть, Джим. На самом деле их три. Все они в старом арсенале. Давным-давно там стоят. Они так соответствовали своему месту, которое ваш бедный отец не стал трогать.
        – Старый арсенал? Что это, ваше светлость, могу я спросить?
        – Пережиток старых феодальных времен, мистер Клик. Вы видите, из-за расположения Каменного барабана комната с оружием или оружейная комната должна была быть здесь на уровне с крышей крыла, а не под лестницей, как у других подобных башен-особняков… Вон то окно, слева от двери, ведущей в главное здание. Старый арсенал забит потертыми флагами, рыцарскими вымпелами, щитами, боевыми луками… Господь знает, чего еще из тех старых дней первобытных войн там хранится. Мы, Фалфилды, чтили военные традиции и всегда с уважением относились к оружию предков, как из исторического интереса, так и по причине сентиментальной привязанности к древностям нашего рода… Хотите посмотреть?
        – Очень, – ответил Клик, и через две минуты он стоял в средневековой оружейной, упиваясь духом старины.
        Как и говорил лорд Фалфилд, три старых стула, которые служили местами для сидения, были оснащены колесиками, но хотя они и были главной причиной посещения Кликом этого места, он бросил на них лишь мимолетный взгляд, отдавая все свое внимание древним щитам и причудливым старым боевым лукам, которыми стены были увешаны ярус за ярусом почти до затянутого паутиной потолка.
        – Первобытные времена, мистер Нэрком, когда люди обычно выходили с этими штуковинами на поле боя и тыкали друг в друга шампурами! – заметил он, снимая один из луков со стены и осматривая его несколько непринужденно, переворачивая, проверяя его вес, глядя на свой улов и бегая пальцами вверх и вниз по тетиве.
        – Представьте себе парня с одной из этих штук, выступившего против батареи современных орудий или попавшего под шрапнель! Возвращайся на свой крючок, дедушка, – и он повесил лук. – Времена меняются, и мы со временем. Кстати, ваша светлость, я надеюсь, что вы сможете лучше рассказать о своем местонахождении прошлой ночью, чем, как я слышал, мистер Дрейк может это сделать в отношении своего.
        – Я? Боже мой, что вы себе позволяете?! – бросил его светлость, ошеломленный резким замечанием детектива так, что у него само дыхание, казалось, прервалось. – Как посмели вы, мистер Клик…
        – Осторожно, спокойнее, ваша светлость. Вы, безусловно, должны понимать, что для воссоздания картины преступления мне нужно понимать, что и где происходило, кто где находился, и это касается как действий мистера Дрейка, так и ваших… Всех, кто имеет хоть какое-то отношение к этому делу… Мне сказали, что в случае смерти старшего мистера Дрейка это имущество должно было вернуться к вам безвозмездно, без каких-либо ограничений.
        – Боже! Значит, так и было. Со своей стороны должен заявить, что совсем забыл об этом! – воскликнул его светлость с таким видом, что он либо говорил абсолютную правду, либо действительно был очень хорошим актером. – Джим! Мой мальчик!.. Боже мой!.. Я никогда не думал об этом – никогда!.. Нет, мистер Клик, я не могу описать свои действия, могу лишь сказать, что я лег спать, когда покинул Каменный барабан. Или да. Я могу доказать это! Действительно могу. Ошиби был со мной, следовал за мной по пятам, и он видел, как я вошел в свою комнату, и, должно быть, слышал, как я запирал дверь.
        – Ошиби? Кто это?
        – Японский камердинер моего отца, – вставил молодой Дрейк. – Он служит ему последние пять лет. Если он скажет вам, что видел, как лорд Фалфилд вошел в свою комнату и запер за собой дверь, вы можете положиться на это как на абсолютную и неопровержимую истину. Этот маленький желтый человек верный, как собака, и такой же преданный, как они.
        – Никогда не знаешь, что у этих цветных на уме! – фыркнул Клик. – Тем не менее, конечно, так как он не мог ничего выиграть от смерти Джефферсона Дрейка… позовите его, и давайте послушаем, что он скажет в связи с заявлением лорда Фалфилда.
        Молодой Дрейк позвал слугу, отдал необходимый приказ, и примерно через пять или шесть минут в комнату вошел робкий маленький желтый человечек с самым добрым лицом и бесшумной семенящей походкой. Его раскосые глаза покраснели от слез, и следы слез остались на впалых желтых щеках.
        – О, мистер Джим! О, мистер Джим! Дорогой, добрый старый босс! Он ушел! Он ушел! – разрыдался он перед сыном хозяина, а затем принялся отбивать поклоны.
        – Все в порядке, Ошиби, все в порядке, старик! – прервал этот поток скорби юный Дрейк, сам едва сдерживая слезы. – Прекрати! Я не железный… Посмотри, этот джентльмен хочет задать тебе несколько вопросов, Ошиби, отвечай ему прямо и честно.
        – Я, мистер Джим? Джентльмен, хотите расспросить меня?
        Маленькая фигура повернулась, и печальный взгляд японца встретился с бесстрастным взором Клика.
        – Да, – спокойно проговорил детектив. И тут же рассказал слуге о том, что утверждал лорд Фалфилд.
        – Все верно, – подтвердил Ошиби. – Я видел, как лорд Фалфилд входит в свою комнату, и слышал, как он запирает дверь. Это действительно так.
        – Гм! Есть идеи о том, когда это было?
        – Да. Было две минуты двенадцатого. Я видел часы, проходя мимо комнаты леди Марджи.
        – Что ты делал в той части дома в тот час ночи? Твоя комната здесь, в крыле слуг, не так ли?
        – Да сэр. Но я должен был отнести ледяную воду в комнату босса. Босс никогда не ложится спать без воды со льдом, сэр.
        – Да! Совершенно так, все именно так! Откуда вы взяли лед и как? Нарезали его из большого пласта?
        – Нет, сэр. Лед для бутылок. Я забираю его из ледяной комнаты внизу.
        – Он имеет в виду холодильную комнату, мистер Клик, – объяснил молодой Дрейк. – Вы знаете, насколько я понимаю, каким необходимым товаром для нас, американцев, является лед. Папа считал, что ужин – не ужин без воды на столе и мороженого на десерт. И поскольку не было никакой возможности обеспечить регулярное и адекватное снабжение льдом в таком отдаленном месте, как это, он установил машину для производства искусственного льда и таким образом решил все проблемы. Это то, что Ошиби подразумевает под «ледяной комнатой». И еще он хотел сказать, что он там брал лед для бутылок, – этот лед заморожен в виде маленьких кубиков, которые легко кинуть в бутылку или стакан.
        – Ага, понятно, – протянул Клик и погладил подбородок. – Ну, вот и все, я считаю, на данный момент. Ошиби, безусловно, полностью поддержал ваше заявление, ваша светлость, поэтому мы можем пока обойтись без него. И теперь, если у меня есть ваше разрешение, господа, я хотел в одиночестве побродить по дому и по саду в течение следующего часа или около того в поисках возможных подсказок. Потом я присоединюсь к вам здесь и буду надеяться, мне будет что сообщить. Так что, если вы не возражаете, я ухожу… Большое спасибо… А вы, мистер Нэрком, проводите меня. У меня есть кое-что для вас, и… через час я назову вам им убийцы, или я идиот.
        С этими словами он покинул старый арсенал и, следуя за суперинтендантом, прошел через дом на площадку и вышел к живой изгороди. Здесь он остановился на минуту, чтобы достать блокнот. Он что-то написал на листе, а затем оторвал этот лист и вложил в руку Нэркома.
        – Пусть Леннард поспешит с этим на почту, хорошо? И как можно скорее – мне нужен ответ, – сказал Клик. – Чем быстрее, тем лучше!
        Затем он развернулся и от живой изгороди направился к зданию и, повернув за угол, отправился искать холодильную установку.








        Глава ХХХ

        БЫЛО ПЯТЬ ВЕЧЕРА, когда суперинтендант, бледный и дрожащий от волнения, поднялся в холл и обнаружил, что Клик бездельничает, спокойно куря сигарету и вертя маленький шарик мятой газеты в руке.
        – Все верно, мистер Нэрком? – спросил он с улыбкой.
        – Боже мой, да! Прямо в яблочко. Носил более двенадцати месяцев и, без сомнения, ждал возможности нанести удар.
        – Хорошо! И пока ты занимался своей частью дела, я присматривал за моей, дорогой друг. Смотри! – сказал Клик и развернул маленький шарик бумаги, чтобы показать то, что выглядело как флакончик с духами из хрусталя из женской косметички, закрытый металлической пробкой, заклеенной воском.
        – Вурали, мой друг; и достаточно, чтобы уничтожить армию. Пойдемте… Мы добрались до сути этого дела, давайте поднимемся и «доложим». Джентльмены будут беспокоиться.


        ОНИ В САМОМ деле беспокоились.
        Достигнув старого арсенала, сыщики обнаружили, что молодой Дрейк и лорд Фалфилд, сильно разгорячившись, взволнованно разговаривали с леди Марджори Винд, которая тем временем присоединилась к ним. Сама она, по-видимому, испытывала необходимость в поддержке; Ошиби стоял с подносом, с которого она только что взяла и поднесла к губам стакан портвейна.
        – Боже! Никогда в жизни не был так рад видеть сыщиков, джентльмены! – воскликнул молодой Дрейк, когда они появились. – Прошло уже больше того часа, о котором вы просили… Кажется, века… Мои нервы напряжены, как канаты на ветру, и вот-вот лопнут… Мистер Клик… Мистер Нэрком… Скажите, ради всего святого, вам удалось что-нибудь узнать?
        – Мы добились большего, Мистер Дрейк, – ответил Клик, – потому что нам удалось выяснить все. Смотрите внимательно, мистер Нэрком… Но прежде всего, закройте дверь. Леди Марджори выглядит так, будто сейчас упадет в обморок, и мы не хотим, чтобы весь дом был забит слугами. Вот и все. Встаньте, пожалуйста, спиной к двери. Ее светлость, кажется, вот-вот рассыплется.
        – Нет, нет, это не так!.. Это не так! – запротестовала леди Марджори с натянутой улыбкой в слабом усилии сдержать свои нервы.
        – Я взволнована и очень расстроена, конечно, но я намного сильнее, чем вы думаете. И все же, если вы считаете, что я должна покинуть комнату, мистер Клик…
        – Ни в коем случае, ваша светлость. Я знаю, как вам не терпится узнать результаты моего расследования. И, думаю, кто-то еще тоже должен знать результаты… Доктор. Позовите его, пожалуйста, мистер Дрейк. Полагаю, он все еще с остальными, в Каменном барабане.
        Доктор и в самом деле был там, пришел по зову молодого Дрейка и присоединился к собравшимся в арсенале.
        – Доктор, – начал Клик, подняв взгляд, когда тот вошел, – мы добрались до решения загадки, и я подумал, что вам будет интересно узнать результат. Я был прав насчет используемого вещества, потому что я нашел запасы яда. Это был вурали, и причина, по которой не было никаких следов оружия, заключалась в том, что снаряд растаял. Это была сосулька, мой друг, ледяная игла с острием, погруженным в вурали, и, если вы хотите знать, как она попала в висок несчастному – ею выстрелили из лука, висящего на стене сразу за моей спиной, и человек, который застрелил мистера Дрейка, был настолько мал ростом, что для того, чтобы попасть в прорезь бойницы с крыши, ему пришлось встать на стул! Нет, нет, красавчик! Есть джентльмен с петлей – палач, ожидающий случая проявить гостеприимство к таким зверям, как ты!
        Говоря это, он прыгнул резко, точно огромный кот, и тут же раздался визг, крики и звуки борьбы, щелчок наручников, и через мгновение все, кто наблюдал, увидели, как Клик поднимается со смехом и встает, положив руки на бедра, глядя вниз на Ошиби, скорчивщегося в ужасе у его ног со скованными руками.
        – Что ж, мой забавный, милый маленький демон, пройдет много долгих дней, прежде чем духи твоих предков снова встретят тебя в Ниппоне. Расставим все точки над «i»! – объявил Клик, когда охваченный паникой японец, осознав, что разоблачен, начал вопить. Наконец его разум и нервы отказали, и он потерял сознание. Тогда сыщик продолжил: – У меня есть ты, и у меня есть вурали. Я обыскал твой сундук и нашел его, так как знал… Я должен был догадаться сразу, как только увидел тебя. Если законы страны настолько мягки, что позволили тебе делать то, что ты делал, они также достаточно справедливы, чтобы затянуть петлю на твоей желтой шее!
        – Во имя небес, мистер Клик, – пробормотал молодой Дрейк, внезапно нарушая молчание, – что мог сделать бедный япошка? Вы говорите так, как будто это он убил моего отца; но зачем? Что он мог с этого получить? Какой мотив мог иметь тот безобидый узкоглазый, чтобы убить человека, которому служил?
        – Самый сильный мотив в мире, мой друг – жадность! – вновь заговорил Клик. – То, что он не мог сделать в Америке, он смог сделать в этой стране, которая глупо позволяет своим подданным страховать даже жизнь своего короля без его воли, знания или согласия. В течение почти двенадцати месяцев этот маленький слуга нес бремя огромной страховки жизни Джефферсона Дрейка. Но, слава богу, он никогда не доживет до того, чтобы ее получить. Что, доктор? Как я это узнал? Простейшим способом, мой дорогой сэр. Как-то в конце мая прошлого года я зашел в офис Королевского британского общества страхования жизни в Гилфорде и тогда же приметил странного клиента, а именно, японца. Почему я говорю об этом как об исключительном обстоятельстве и почему впечатлен этим фактом? Дело в том, что, поскольку японцы считают своих мертвых предков богами, они видят в смерти благо, если это, конечно, достойная смерть. Страхование жизни не пользуется у них популярностью, так как, кажется, оскорбляет их предков. Следовательно, я был уверен, что этот японец застраховал жизнь кого-то другого, а не свою собственную. И тогда он заходил в
страховую компанию, чтобы проплатить регулярный взнос. Скорее всего, доктор, я никогда бы не вспомнил этого японца. Но так получилось, что у меня очень хорошая память на лица и события, поэтому, когда я приехал сюда, чтобы расследовать этот случай, и в камердинере покойного мистера Дрейка узнал этого японца… Вуаля! Я должен был быть идиотом, чтобы не сложить два и два… Остальная часть расследования – телеграмма с запросом, была ли обеспечена страховка жизни Джефферсона Дрейка, известного изобретателя, кем-либо, кроме самого Дрейка, позволила решить эту проблему без вопросов. Дальше было достаточно легко объяснить. Ваше замечание о том, что маленькая лужа, найденная на полу Каменного барабана, показалось вам очень похожей на воду, полученную из растаявшего снега, в дополнение к тому, что я уже знал о холодильной установке, установленной здесь, позволило мне предположить использование оружия изо льда. Так как пятнышко ранки на виске было очень маленького размера, я знал, что оружие должно было быть стрелой или дротиком. Остроконечное оружие из льда было единственным возможным ответом. Потом я выяснил у
ответственного за холодильную установку, что эта желтая мразь сильно интересовалась сосульками, образующимися на самой машине в процессе работы, и что прошлой ночью, вскоре после двенадцати часов, он спустился молча и унес три длинных, тонких сосульки… Когда я узнал, какое оружие он использовал, восстановить события оказалось не трудно… Большинство оружия, висящего на стене этого арсенала, покрыто пылью, показывая, что вытирают его примерно раз в квартал. Один из луков не пыльный. Кроме того, когда я снял его, то я обнаружил, что, несмотря на то, что он смазан чернилами или краской, чтобы выглядеть таким же старым, как и другие, тетива была новой и из современного материала. К тому же тетива была мокрой – либо стрелы, либо руки стрелка были влажными… Вот и все, доктор; вот и все, мистер Дрейк и лорд Фалфилд. Теперь хороший молодой человек получит и девушку, которую он любит, и наследство, которое должно принадлежать ему по праву. Хороший, верный друг вернет себе дом предков, который потерял в результате несчастья, а терпеливая и верная леди, по всей вероятности, получит мужчину, которого она любит,
без необходимости ждать вдовства в браке без любви. Леди Марджори, мои комплименты. Доктор, мои наилучшие пожелания…
        И здесь, с той слабостью к театральности, которая была его главным недостатком, Клик поклонился, приложив шляпу к сердцу, и вышел из комнаты.



        Глава XXXI

        – НЕТ, ГОСПОДИН НЭРКОМ… Нет… Нет. Как инструмент убийства, сосулька не нова, – рассуждал Клик, отвечая на вопрос суперинтенданта, когда лимузин выскочил через ворота Хизерингтон-Холла и отправился в долгое путешествие назад в Лондон.
        – Если вы посмотрите записи об этой энергичной женщине, Екатерине Медичи, королеве Франции, то обнаружите, что она использовала сосульку в этом качестве в двух отдельных случаях. А приближаясь к более современным временам, вы также обнаружите, что в 1872 году русская – Лидия Болорфская – использовала подобное оружие в городе Галиче, Костромской губернии, чтобы нанести удар своему спящему мужу. Но как стрела… как метательный снаряд… Это нечто новое! Я имею в виду ледяную стрелу… Было предпринято много попыток использовать сосульку как оружие, из-за того, что она таяла – исчезала после использования. Ледяными пулями даже из огнестрельного оружия стреляли, но безуспешно. Микровзрыв при выстреле неизменно разрушал пулю. Однако не может быть никаких сомнений в том, что если бы ледяной снаряд двигался в совершенно горизонтальном положении, сила, стоящая за ним, несмотря на его хрупкую природу, пробила бы им сосновую доску толщиной в дюйм. Но, как я уже сказал, движущая сила пороховых газов всегда разрушала снаряд, превращая его в облако ледяной пыли.
        – Понимаю… А этот япошка обманул природу, используя лук. Подобным выстрелом цель он не смог бы поразить, но даже крошечная царапина сделала свое дело.
        – Да. Я сомневаюсь, что он смог бы наделить выстрел достаточной силой для того, чтобы пробить стрелой тело человека и хотя бы ранить его, даже если бы он мог натянуть этот лук в полную силу. Когда Ошиби стрелял, ему не требовалось наносить тяжелых ранений. Ему, как я уже сказал, достаточно было повредить кожу, чтобы дьявольский яд попал в кровь, и дело сделано. У него все получилось, как ты знаешь, а затем стрела упала на пол и растаяла, оставив после себя только маленькую лужу воды.
        – Но, Клик, мой дорогой друг, как ты объяснишь тот факт, что когда доктор проводил анализ этой воды, он не нашел в ней никаких следов яда?
        – Он нашел, мистер Нэрком, только не узнал. Вурали чрезвычайно изменчив, с одной стороны, и быстро испаряется. С другой стороны, использовалось очень небольшое количество этого смертоносного вещества – меньше капли яда на большое количество воды. Однако он не смог стереть все следы, оставшаяся бесконечно малая часть вурали приводит к тому, что родниковая вода при анализе даст тот же состав, что и вода, полученная в результате таяния снега. Когда доктор Хэйг упомянул, что если бы не было совершенно нелепо искать такое вещество в Англии в июле, он должен был бы сказать, что это было растаявшим снегом, я действительно получил бы первую подсказку. Позже, однако, когда… Но давай… давай бросим обсуждать это дело! С меня достаточно убийств и убийц на один день – давай поговорим о другом. О нашей новой машине, например. И еще вопрос о новой конспиративной квартире. Кстати, что ты сделал со старым красным лимузином? Продал?
        – Нет. У меня родился план получше. Я отправляю его пустым каждый день, в надежде на то, что эти апаши-джонни последуют за ним. Следом, в такси, едет человек в штатском… Но апаши куда-то попрятались, то есть не высовывались до настоящего времени; но всегда есть надежда.
        – Боюсь, тут нам не повезет. Вальдемар – хороший генерал, поверь мне. Зная, что мы обнаружили его маленький план преследования красного лимузина, точно так же, как мы раскрыли его предыдущий план, он разработает следующий…
        – Черт! А если он уже выследил и эту машину?
        – Нет, это вряд ли. На самом деле, мне кажется, он начал делать то, что должен был сделать в начале, то есть следить за криминальными новостями в газетах изо дня в день, и каждый раз, когда происходит преступление общественной значимости, отдавать дань уважения театру, играть роль любопытствующего и выяснять, кто детектив, занимающийся делом. Думаю, он был бы сегодня здесь, у нас на хвосте, если бы это маленькое дело Каменного барабана было обнародовано вовремя, чтобы попасть в утренние газеты. Он хочет поймать меня, мистер Нэрком, и сейчас он на грани отчаянья. Вчерашние телеграммы из Моравии совсем не обнадеживают.
        – Знаю. Газетчики утверждают, что если что-то не случится в ближайшее время, чтобы переломить ситуацию в пользу Ульрика, и не подавить сторонников пропавшего принца Максимилиана, падение и изгнание короля – дело всего лишь нескольких дней. Но какое это имеет отношение к тому, что ты ждешь поспешных действий от Вальдемара?
        – Дела идут так плохо, что он не может долго откладывать возвращение к армии своей страны, чтобы вдохновить ее на защиту короля, – спокойно ответил Клик. – И каждый день, потраченный на поиски меня, день потерянный… А ведь он в первую очередь должен исполнить свой долг дворянина и офицера.
        – Ну, я хочу, чтобы Бог явил чудо, чтобы не было его и его короля, и этого идиотского королевства! – воскликнул Нэрком, слишком злой, чтобы затруднять себя выбором слов. – У нас с тобой никогда не было минуты покоя с тех пор, как ты перешел на сторону Скотланд-Ярда. Но я хотел бы знать, из-за чего все это происходит? Однако у тебя не спросишь… Больше шансов получить ответ от кучи каменного угля, от дуба, терновника, ясеня – чем от такого молчуна, как ты. Тем не менее я всегда подозревал, что ты совершил что-то ужасное, действуя против короля Моравии в то время, когда ты был там в связи с делом о Жемчужине Радуги, что и заставило поганца обратиться против нас.
        – Твои подозрения необоснованны, – ответил Клик, закуривая свежую сигарету. – Я просто вернул жемчужину и письмо его величества графу Ирме и не видел короля, пока был там. Почему? Я был там как простой полицейский детектив, который был нанят за деньги, как любой другой наемник. Выполнив задание, я получил оговоренные деньги и пошел своим путем. Вот и все… Если графу Вальдемару доставило удовольствие взрастить в себе уродливое чувство обиды на меня, я ничего не мог поделать!
        – Тогда это действительно личное дело между вами и ним?
        – Типа того. Он не рад тому, что мне известно о нем. И если я раскрою рот – это станет концом очень многообещающего будущего для него. Вот… Закури и расслабься. Ты выглядишь слишком напряженным, чтобы перекусить гвоздь пополам.
        – Я бы раскусил и на четыре части, если бы это избавило тебя от Вальдемара! – энергично заявил суперинтендант. – И если он когда-нибудь доберется до тебя… Посмотри сюда, Клик: я знаю, что это звучит не по-английски, очень по-континентальному, гнило, мягко, пошло и сентиментально, но – черт возьми, Клик, я люблю тебя как брата! Я бы пошел в ад за тебя! Я умру, сражаясь за тебя! Ты понимаешь?
        – Отлично, – кивнул Клик. Затем он протянул руку и сжал руку Нэркома: – Мой друг, мой товарищ, мой брат! Мы будем рядом… вместе… до конца.
        И машина пробежала еще добрые полмили, прежде чем кто-либо нарушил молчание.








        Глава XXXII

        – ГОСПОДИН НЭРКОМ!
        Час спустя голос Клика внезапно нарушил тишину. Сыщик вынул свою записную книжку и некоторое время писал, но сейчас, когда он заговорил, он вырвал исписанный лист и передал его начальнику.
        – Нэрком, вначале я не хотел давать тебе адрес маленького дома, где я часто бываю… Вот… Положи его в свой бумажник на случай необходимости!
        – Да, конечно. Но! Старик, зачем это мне сейчас, если ты покинул это место?
        – Возможно, ты поймешь, если я скажу, что мисс Лорн живет там сейчас. Именно для нее я устроил это гнездышко. У тебя может возникнуть необходимость общаться с ней, ей может потребоваться общение с тобой. Знаешь, всегда есть шанс, что свечу можно зажечь, когда на нее подует ветер со всех сторон; и если что-то должно произойти, я имею в виду, если что-то случится со мной, кто-то должен будет ей сообщить? Понимаешь, дорогой друг, это адрес… Не теряй его… Там есть и подробное объяснение, как быстро туда добраться. Я отдал тебе это сейчас, так как мы скоро будем снова в городе, и я оставлю тебя сразу же. Тороплюсь вернуться к Доллопсу и посмотреть, сможем ли мы с ним договориться составить план, как найти Вальдемара. Этот парень в штатском, твой человек, похоже, не справится с этой задачкой. Как там его зовут?
        – Кибблуайт! – выпалил суперинтендант, резко садясь. – Ну, из всех прирожденных ослов, из всех баранов в этом мире…
        – Он, кажется, не очень исполнительный, но и не дурак….
        – Он? Я не о нем! Я не говорил о нем… Я говорил о себе. Я должен был кое-что рассказать тебе и забыл напрочь. Кибблуайт и его спутники пытались добраться до этого апаша… Как его… Змея, помнишь?
        – Помню, конечно. В конце концов, мне удалось выяснить, что он ездил на карете, которую он нанял на месяц. Это было в последнем отчете, который ты мне дал. Но Кибблуайт не смог продвинуться дальше в этом деле, потому что Змей решил, что больше не станет использовать карету, и скрылся, а Кибблуайт не знал, куда, и, похоже, след был потерян.
        – Да, след был потерян. Но десять дней назад Кибблуайт получил известие от торговца, что Змей снова появился и собирался снова использовать карету. Кибблуайт бросился по горячему следу. Но не успел… К тому времени, когда он прибыл в конюшню, Змей уже ушел. Так что бедному полицейскому ничего не оставалось делать, кроме как отправиться на охоту и посмотреть, не сможет ли он поймать его где-нибудь на улице.
        – И что он?.. Не смог?
        – Было уже поздно, и Змей возвращался в конюшню в пустой коляской. В это время суток движения на Ладгейт-Хилл было очень интенсивным, и Кибблуайт боялся, что Змей сбежит. Он пошел ва-банк. Подбежав к ближайшему постовому, объяснил ситуацию, и, силами констеблей, Змей был арестован за управление транспортным средством без соответствующих документов!
        – Хорошо сыграно, Кибблуайт! – одобрил Клик. – Это, конечно, означало, что Змей будет оштрафован и должен будет сообщить представителям закона свой адрес и все остальное?
        – Так думал и Кибблуайт. Но жулик вывернул все самым непредсказуемым способом, абсолютно отказавшись сообщать что-либо о себе, а поскольку у него не было лицензии и он не стал никого призывать заплатить штраф, судья вынес приговор, заключив его в тюрьму на десять дней по умолчанию. И вот почему я хотел назвать себя ослом. Его последнее утро в тюрьме истекло сегодня утром. Однако Кибблуайт, замаскированный, должен ждать его за стенами тюрьмы, чтобы последовать за ним, выследить его и найти его логово. А затем предоставить мне полный отчет – сегодня к шести.
        – Браво! – воскликнул Клик, откидываясь на спинку сиденья со вздохом удовлетворения. – Я передумал покидать вас, мистер Нэрком. Мы вместе отправимся в Скотланд-Ярд. Поскольку, по всей вероятности, через десять дней, без возможности общаться со своими друзьями или с Вальдемаром, нашего друга Змея будет припекать, он сразу же отправится к ним, чтобы объяснить причину своего столь долгого отсутствия… Есть вероятность, что Кибблуайт сегодня вечером сообщит что-то важное.
        Они почти опоздали. Кибблуайт с отчетом давно ожидал их, нервничая и ругая начальство за необязательность и нерасторопность.
        – Наконец-то я справился, суперинтендант! – воскликнул полицейский-агент. – Глупый жулик сыграл мне на руку. Как только он вышел из тюрьмы, он направился в Сохо, а я за ним. В Сохо он залег на дно в гнилой маленькой забегаловке в худшей части района. И когда я подобрался поближе и заглянул внутрь, он пожимал руки куче французов, разодетых словно попугаи, и все они хохотали и гримасничали, как будто сбежали из дурдома… Я убедился, что там нет никакой задней двери, и уверен, что он должен будет выйти так же, как он вошел, так что я перебрался на другую сторону улицы и застыл в ожидании… Примерно через десять минут он вышел – он и еще кто-то из апашей. Они очень поспешно куда-то отправились, а я увязался за ними. Сначала они посетили парикмахерскую, где человек, за которым я следил, побрился, подстригся и умылся, а парень, который был с ним, принес ему чистую рубашку и черный костюм. Примерно через пятнадцать минут мой подопечный снова появился, имея довольно сносную респектабельную внешность, после парикмахерской, в чистом белье и приличной одежде. Он и его напарник долго разговаривали и ухмылялись,
затем пожали друг другу руки и разделились. Мой поднадзорный отправился в западную часть Лондона… Сэр, я крался за ним как тень. Я проследовал за ним до Стрэнда и далее к отелю «Сесил». Там и скрылся этот жулик. Завалился в отель, как к себе домой, изображая джентльмена. Потом я подошел к гостиничному клерку и, показав значок, спросил, на какую вечеринку явился Змей, и мне сообщили: «Этот джентльмен шьет костюм для барона Родольфа де Монтравенна, австрийского дворянина, который остановился здесь на пару недель».
        Клик моргнул и пристально посмотрел на Нэркома.
        – Надежнее всего прятать вещи на виду, – процитировал он, улыбаясь. – Дорогой граф знает один или два приема, в этом ему не откажешь. Вы действительно очень хорошо справились, Кибблуайт. Вот ваш чек на десять фунтов, и большое спасибо за ваши услуги. Добрый вечер.
        Агент забрал деньги и тут же ушел, но до тех пор, пока оставался в пределах слышимости – до тех пор, пока эхо его шагов продолжало звучать в коридоре, – Клик молчал, и любопытная кривая улыбка исказила его лицо. Потом он внезапно заговорил:
        – Нэрком, не стоит искать меня ни в одном из моих обычных мест в течение следующих нескольких дней. Однако если я срочно потребуюсь, звони в отель «Сесил» и попроси капитана Малтреверса. Не представляйся своим именем. Наш друг граф имеет уши. Запомни имя: капитан Малтреверс. Или, что еще лучше, запиши.
        – Но, господи! Ясно, такой риск, как этот…
        – Нет, пожалуйста, не пытайся меня отговорить. Я хочу заполучить голову этого человека, и я заполучу ее, если это будет возможно. Это все. Спасибо большое. Пока.
        И неслышно, словно тень, Клик выскользнул наружу, так что когда Нэрком обернулся, чтобы переспросить имя, он был в кабинете один.








        Глава XXXIII

        – Н-НУМЕР-Р-Р ДЕВЯТЬ – ДЕВЯНОСТО два – капитан Малтреверс, пожалуйста. Девять – девяносто два. Нум-мер-р девять – девяносто два!
        Голос коридорного, изъяснявшегося в небрежной манере, свойственной породе гостиничной прислуги по всему миру, прозвучал мрачно, монотонно сквозь гул разговоров в многолюдной чайной без малейшего эффекта. Затем неожиданно джентльмен, сидящий в дальнем углу и читавший ежедневную газету – высокий светловолосый джентльмен, в котором за милю можно было опознать военного, – вздернул голову, прислушался, дождался четвертого объявления, после этого резко щелкнул пальцами, поднял номер и резко крикнул:
        – Эй, парень, сюда, сюда!
        Мальчик немедленно подошел к нему, протянул маленький металлический поднос с рукописной визитной карточкой на нем и, подняв большой палец, удерживавший ее, позволил взять визитку.
        – Джентльмен ожидает вас в офисе, – объявил он.
        «Капитан Малтреверс» взглянул на карточку, нахмурился, поднялся, все еще держа ее между пальцами, и через минуту вошел в фойе отеля и увидел невысокого, крепкого, бородатого мужчину-колобка с лицом, пышушим здоровьем, и в деревенском костюме джентльмена-фермера, который неловко угнездился на кожаном диване, нервно постукивая тяжелой тростью, в огромных тяжелых ботинках на толстой подошве.
        – Мой дорогой друг! Я так рад видеть тебя! – воскликнул «капитан», накинувшись на маленького круглого человека и сердечно пожимая ему руку. – Гримшоу сказал мне, что ты скоро приедешь в Лондон, но я не позволил себе надеяться, что это будет так скоро. Господи! Сто лет прошло, как я видел тебя последний раз. Пошли в мою нору, раздавим бутылочку винца. Ключ от девяносто второго, пожалуйста. Спасибо большое. Давай сюда, старина!
        С этими словами он схватил деревенского джентльмена за руку, потащил его к ближайшему лифту, а оттуда к двери номер девять – девяносто два, к себе в «нору». Он все еще весело болтал, когда лифт уехал. Потом он закрыл дверь, запер ее изнутри и остановился достаточно надолго, чтобы схватить полотенце и завесить им замочную скважину. И только тогда он постонал:
        – Как! Разве у меня не будет даже двухдневной передышки, неутомимая машина? – поинтересовался он, проходя через комнату, и рухнул на стул со вздохом раздражения. – Смотри! Только сегодня утром я рискнул начать «случайное» знакомство с нашим подопечным, дорогим «бароном»; только сегодня на обеде мы впервые обменялись парой слов. Но лед был сломан, и я собирался заставить его «заскочить» на ужин. У меня все могло получиться. А теперь ты приходишь и гробишь мои надежды в зародыше. Ты замаскирован так «тщательно», что даже деревенский воришка сумел бы распознать в тебе полицейского.
        – Это лучшее, что я мог сделать, Клик. Я не специалист по искусству макияжа. – Голос мистера Нэркома, как и его вид, был несколько извиняющимся. – Кроме того, я торчал снаружи, пока не увидел, как твой подопечный вышел, прежде чем рискнул войти, хотя и чертовски устал ждать. Я должен был увидеть тебя, старый мошенник. Мне это просто необходимо, причем каждая минута на счету. Я не пришел бы вообще, если бы не обстоятельства.
        – Я уверен в этом, дружище, – вздохнул Клик, к которому вернулось хорошее настроение. – Не бери в голову мой ужасный плохой характер сегодня, друг. Конечно, досадно, что моя затея сорвалась, но… Дело прежде всего, во все времена и при любых обстоятельствах. Личные дела не в счет, когда я нужен тебе. Всегда помни об этом.
        – Да, старина. Именно поэтому я пошел на то, чтобы пообещать мисс Лару, что я передам это дело в твои лапы.
        – Мисс Лару? Минуточку, пожалуйста. Уж не идет ли речь о мисс Маргарет Лару, знаменитой актрисе? Той, что по-скотски обошлась со мной в августе прошлого года, в этом деле насчет исчезновения парня, как там его, Джеймса Колливера?
        – Да. Он ее брат, помнишь. И… не волнуйся об этом, Клик. Я знаю, что в том случае она очень плохо к тебе отнеслась, но…
        – Она относилась ко мне отвратительно! – вставил Клик с нескрываемым негодованием. – Сначала втянула меня в дело, а потом отозвала, как только я ухватился за нить и нащупал ответ. Я не могу этого простить; и никогда не мог понять причин ее подобного поведенния. Если она боялась дурной славы, которую она, вероятно, обрела бы, узнай изумленный свет, что Джимми Перевертыш – ее родной брат, ей следовало бы подумать об этом вначале, когда она признала это открыто, вместо того чтобы оскорблять и унижать меня, снимая с расследования в самый его разгар, как будто я был щенком, причем у нее на поводке. Я не согласен быть дураком дважды, мистер Нэрком. Нельзя отрицать тот факт, что мисс Лару очень плохо отнеслась ко мне в том случае с Джеймсом Колливером… В самом деле очень плохо и очень высокомерно.
        Несомненно, это было именно так. Даже мистер Нэрком должен был признать это, поскольку это было пусть и эмоциональное, но изложение непреложных фактов. Которые были таковы: девятнадцатого августа предыдущего года Джеймс Колливер исчез, столь же внезапно и столь же бесследно, как кадр фильма, когда экран погас.
        Отметим, что мир в целом никогда не слышал о Джеймсе Колливере до тех пор, пока тот не исчез, и крайне сомнительно, что услышал бы даже тогда, но обстоятельства, связанные с его исчезновением, были столь поразительны, что приковали к себе всеобщее внимание! Человек, который был известен завсегдатаям половины публичных домов низшего класса в Хокстоне под кличкой Джимми Перевертыш, развратник и опустившаяся вконец пародия на человека, был не кем иным, как некогда популярным актером мелодрам Джулианом Монтейтом и, в дополнение к этому, родным братом мисс Маргарет Лару, выдающейся актрисы, которая в тот момент наэлектризовала Лондон своим чудесным исполнением главной роли в «Покойной миссис Кавендиш».
        Причины, побудившие мисс Лару дать публике понять, что ее настоящее имя – Мэгги Колливер и что Джимми Перевертыш был связан с ней такими тесными кровными узами, заключались в следующем: постановки «Покойная миссис Кавендиш» приближались к концу, на смену должна была прийти новая пьеса. Этой пьесой должна была стать специально переписанная версия пьесы «Екатерина Говард, или Гробница, трон и эшафот», с мисс Лару, конечно же, в роли амбициозной и злополучной Екатерины. Шла подготовка к постановке, которая была великолепно проработана с точки зрения декораций и эффектов, абсолютно точна с точки зрения деталей. Например, костюм, который носил Генрих VIII во время его брака с Екатериной Говард, был точно скопирован театральными портными, вплоть до безвкусной строчки на тыльной стороне перчаток и носках обуви. Было получено разрешение на создание обручального кольца, которое Генри наденет на палец Екатерины, точной копии настоящего, сохранившегося среди исторических жемчужин нации. Чтобы не отставать в вопросе точности, мисс Лару, естественно, стремилась, чтобы платья и безделушки, которые она носила,
были почти такими же, как у оригинальной Екатерины, насколько это было возможно в наступившем ХХ веке.
        Фирме, которая полностью отвечала за подготовку платьев, предметов и аксессуаров для великого шедевра драматургии, было также поручено изготовление «слепка» черт мисс Лару и изготовление на его основе восковой головы, с помощью которой предполагалось придать поразительную реалистичность финальной сцене казни Екатерины на Тауэр-Хилл, но впоследствии от этой идеи отказались, как от слишком эстетически отвратительной.
        Именно тогда, во время финальных репетиций этого грандиозного спектакля, актриса пришла в ужас, обнаружив в рядах неудачников, нанятых рабочими сцены, своего беспутного братца Джимми.
        В течение многих лет – из-за симпатии к его жене, которая цеплялась за Джимми до последнего, и их маленькому сыну, который рос хорошим парнем, несмотря на отвратительную среду, – мисс Лару постоянно снабжала своего дурного брата деньгами, чтобы удержать на плаву, при условии, что он никогда не должен приближаться ни к какому театру, где она могла выступать, и никак не сообщал о своем родстве с ней. Теперь она увидела в появлении брата нарушение правила, которого он до сих пор неукоснительно придерживался, явное доказательство того, что этот человек внезапно стал угрозой, и она поспешила сделать все возможное, чтобы удалить его с глаз долой, от своих коллег по труппе. Но она не смогла придумать ничего лучше, чем послать брата в фирму «Трент и сын» за своими сценическими украшениями, снабдив его запиской:


        Господа Трент и Сын,
        пожалуйста, выдайте предъявителю сего мои драгоценности – или те из них, которые закончены, если вы не приготовили все, чтобы он мог немедленно принести их мне, так как я в них очень нуждаюсь.
    С уважением, МАРГАРЕТ ЛАРУ.

        Это послание она передала начальнику сцены с просьбой:
        – Пожалуйста, прочитайте эту записку, мистер Лэмпсон, и подтвердите вашей подписью, что она подлинная, и что вы ручаетесь за то, что видели, как я это пишу.
        После чего она внезапно встала и сказала как можно более спокойно:
        – Мистер Лэмпсон, я хочу попросить одного из ваших людей выполнить важное поручение. Этот подойдет, – жестом она подозвала брата. – Отпустите его, пожалуйста. Сюда, парень, иди скорее!
        С этими словами она забрала свою записку, которую заверил бригадир, и увела брата за кулисы, в укромный уголок.
        – Что тебе еще надо? – спросила она низким яростным тоном, пылая негодованием. – Ты, дурак, а также мошенник, зачем приперся? Хочешь последних денег лишиться?!
        – Мне кроме тебя идти не к кому, – ответил он мрачным тоном. – Жена мертва. Она умерла прошлой ночью, и мне нужно где-нибудь найти деньги, чтобы похоронить ее. Мне некого было отправить к тебе, так как ты забрала Теда и пристроила его в школу, поэтому я должен был прийти сам.
        Узнать о том, ее брат не собирается ее шатажировать, а нуждается в помощи, стало большим облегчением для мисс Лару. Она поспешила избавиться от него, отправив его в фирму «Трент и сын» с запиской, поручив, чтобы он отнес посылку, которая будет вручена ему, в комнаты, которые она снимала на Портман-плаза и которые она решила освободить на следующий день, – и ждать там, пока она не вернется домой с репетиции.
        Он взял записку и сразу же покинул театр, после чего мисс Лару с облегчением вернулась к своим обязанностям и быстро изгнала все мысли о нем из своей головы.
        Лишь через два часа после этого о нем напомнили несколько тревожным способом.
        – Извините за беспокойство, мисс Лару, – обратился к актрисе начальник сцены, когда она трижды повторила особенно тяжелую сцену и с усталым вздохом упала на свободное кресло за своим столом. – Вас не беспокоит тот парень, которого вы отправили с запиской? Знаете, у него было время дойти и вернуться дважды; и я заметил, что он еще не вернулся. Вам не страшно?
        – Нет. С чего бы?
        – Ну, во-первых, я должен сказать, что вы поступили опрометчиво, поручив ответственное дело парню, о котором ничего не знаете. Предположим, например, он просто украдет ваши безделушки, или вы считаете, что это невозможно? Уверяю – он еще и хвастаться этим будет!
        – Хорошо, вы же не думаете, что я отправил его за оригиналами? – ответила мисс Лару с улыбкой. – «Трент и сын» не сумасшедшие. Я послала его за копиями. Оригиналы я, естественно, заберу сама!
        – Боже, благослови мою душу! Вы говорите, копии? – взволнованно выпалил мистер Лэмпсон. – «Трент и сын» наверняка сами так будут думать в сложившихся обстоятельствах! Они не могут думать иначе.
        – В сложившейся ситуации? Думать иначе? – повторила мисс Лару, резко обернувшись к нему. – Что вы имеете в виду, мистер Лэмпсон? Боже мой! Разве они могли быть настолько безумны, чтобы отдать работяге оригиналы?
        – В том-то и дело! О Боже! Что еще они могут подумать? Что еще они могли дать ему? Этим утром они отправили копии со своим посыльным! Они находятся в офисе менеджера – в его сейфе – в эту самую минуту; и я собирался принести их вам, как только репетиция закончится!
        Последовала немая сцена. Репетиция была сорвана. Мистер Лэмпсон и мисс Лару в панике помчались звонить «Тренту и сыну», которые подтвердили их худшие опасения. Да, некто приезжал с запиской мисс Лару, что-то около часа назад, и они передали ему оригинальные драгоценности. Конечно, не все, но те, которые они закончили дублировать и копии которых в то утро отправили в театр своим посланником. Конечно, это было то, что мисс Лару имела в виду, не так ли? Никаких других объяснений им и в голову не приходило! Господи! Не так поняли? В записке имели в виду копии? Господи Всесильный, какая ужасная ошибка! Кто это был? Тот человек?.. О да… Он взял украшения после того, как мистер Трент вынул их из сейфа и передал их ему, а потом посыльный покинул кабинет мистера Трента. Мисс Лару смогла точно выяснить, что отдали ее брату, изучив дубликаты, которые их посыльный принес в театр.
        Мисс Лару к своему ужасу обнаружила, что это дорогущее рубиновое ожерелье, оригинал которого одолжила герцогиня Олдхемптон, корсаж с сапфирами и жемчугами, позаимствованный у маркизы Чепстоу, и редкая тюдоровская застежка с алмазами и опалами, которую одолжили у леди Маржери Трейл.
        В панике актриса выбежала из театра, вызвала такси и, надеясь на чудо, помчалась в свои апартаменты на Портман-плаза. Никакого мистера Джеймса Колливера там не было. Он никогда не приходил туда. Он также не вернулся в убогий дом, где лежала его мертвая жена; ни один из его соратников, ни один из его друзей и собутыльников не видал его с тех пор. Кроме того, никто, отвечающий его описанию, не был замечен садящимся на поезд, пароход или парусное судно, отправляющееся за границу, и не было найдено ни одного отеля, ночлежки, меблированной или даже немеблированной квартиры, где бы он заночевал.
        В отчаянии мисс Лару поехала в Скотланд-Ярд и передала дело в руки полиции, предлагая награду в 1000 фунтов стерлингов за обнаружение драгоценностей. С помощью газет она пообещала господину Джеймсу Колливеру, что она не будет его преследовать, более того, заплатит ему тысячу фунтов, если он вернет драгоценные камни, чтобы она могла передать их законным владельцам.
        Мистер Джеймс Колливер не принял это предложение и не проявил никаких признаков того, что ему об этом объявлении известно. Именно тогда Скотланд-Ярд, в лице Клика, вмешался, чтобы отыскать пропавшего посыльного и драгоценности. И в течение сорока восьми часов выяснились удивительные обстоятельства.
        Прежде всего, господин Генри Трент, который сказал, что отдал драгоценности Колливеру и что тот немедленно покинул офис, не смог представить тому никаких дополнительных доказательств, кроме своего слова; потому что в то время в кабинете не было никого, кроме него самого, в то время как портье, который отчетливо помнил, как Джеймс Колливер вошел в здание, так же отчетливо помнил, что до того момента, когда вечер ознаменовал конец рабочего дня, Джеймс Колливер не выходил из здания!
        Следующим поразительным фактом, который удалось выявить, было то, что один из уборщиков конторы обнаружил, что под лестницей, ведущей на верхний этаж, спрятана губка, которая, вне всяких сомнений, использовалась для того, чтобы вытереть кровь с чего-то, и, очевидно, была спрятана там в жуткой спешке. Третье событие оказалось самым удивительным: в ломбарде Ист-Энда были обнаружены все драгоценности, но человек, который заложил их, определенно не был ни в малейшей степени похож на Джеймса Колливера, но, очевидно, принадлежал высшему обществу и выглядел более благополучным, чем пропавший без вести.
        И как раз тогда, когда Клик это выяснил, мисс Лару, найдя драгоценные камни, решила прекратить дальнейшее расследование, при этом отказавшись от комментариев.
        В том, что у нее были причины сделать этот необычный шаг, было что-то более важное, чем факт обнаружения пропавших драгоценностей и их возврата законным владельцам; ибо с того времени вся ее природа, казалось, претерпела радикальные изменения, и из блестящей, бодрой, жизнерадостной женщины, энергичной и склонной к частому смеху, она внезапно превратилась в безмолвную затворницу, скорбно уклоняющуюся от любого общества. Она не хотела никого видеть, кроме осиротевшего сына своего брата. Стала женщиной, угнетенной весом какого-то непостижимого креста и тенью какого-то тайного горя.
        Таковы были факты, касающиеся таинственного случая с Колливером, – и за прошедшие одиннадцать месяцев эти факты не изменились, но теперь та, что отвергла руку помощи Клика, вновь сама просила его о помощи!
        – А к старой загадке добавилась новая тайна, чтобы усложнить все еще больше, старина, – взволнованно объяснял Нэрком. – Как отец исчез одиннадцать месяцев назад, так вчера исчез его сын. Таким же образом – в том же самом здании и таким же необъяснимым и почти сверхъестественным образом! Только новая тайна еще более непостижима и больше похожа на «магию». Известно, что швейцар проводил мальчишку в комнату со стеклянными стенами – комнату, внутренняя часть которой была хорошо видна двоим свидетелям, которые наблюдали за ней в то время, – и там тот бесследно исчез!








        Глава XXXIV

        – ЭТО КАК? – ВОСКЛИКНУЛ Клик, рухнув в кресло. Он попал в ловушку собственного любопытства, как и предполагал мистер Нэрком. – Исчез из стеклянной комнаты, в то время как за ним наблюдали? И все же никто не видел, куда он пропал?
        – Именно. Но самой удивительной частью дела является тот факт, что швейцар может привести по крайней мере трех свидетелей, чтобы доказать, что он показал мальчику путь в эту стеклянную комнату, и по крайней мере одного, чтобы засвидетельствовать, что он слышал, как мальчик говорит с человеком в этой комнате. Два свидетеля наблюдали за этой комнатой снаружи. Они готовы поклясться, что мальчик не только не входил в комнату, но что та была абсолютно пуста в то время и оставалась таковой в течение по крайней мере часа после этого. Если это не загадка, которую нужно решить, дружище, считай меня зулусским шпионом.
        – Хм-м-м! – задумчиво протянул Клик. – Как же мне относиться к людям, которые дают подобные противоречивые показания, как к сумасшедшим или лжецам?
        – Как к нормальным людям! – решительно воскликнул Нэрком. – Я клянусь своей репутацией: все свидетели в своем уме и говорят правду! Швейцар, который утверждает, что он показал мальчику стеклянную комнату, – это человек, которого я знаю с раннего детства, его отец работал в Скотланд-Ярде. Два свидетеля, которые смотрели на это место в то время, клялись, что оно было абсолютно пустым и что парень никогда не входил в него… Послушай, старина… Одна из свидетельниц – дальняя родственница миссис Нэрком – фактически ее тетя, набожная старушка, которая зарабатывает на жизнь шитьем. Другая – ее дочь. Это две самые прямолинейные, самые честные и по-настоящему религиозные женщины. Они не стали бы лгать за все деньги Англии. А загадка… Есть швейцар, который показал мальчику дорогу в эту комнату, и легко доказать это. К тому же у швейцара нет причин лгать. Есть также причина полагать, что две женщины говорят правду, когда утверждают, что в тот период комната была пустой и оставалась пустой в течение часа после этого. Кроме того, если ты возьмешь дело на себя и одновременно решишь загадку, связанную с
исчезновением отца и сына, тебе придется выяснить, куда делся этот мальчик, с чьей помощью он исчез и по какой причине.
        – Сложно, – протянул Клик, и лицо его расплылось в одной из его загадочных улыбок. – Тем не менее эту загадку можно решить… Кто клиент? Мисс Лару? Если так, то как быть уверенным, что она больше не остановит расследование и не испортит дело до того, как оно окажется на полпути к завершению?
        – В этом можно быть уверенным, – искренне ответил Нэрком. – На сей раз не только она требует расследования случившегося. Кроме того, теперь она убеждена, что ее подозрения в первом случае не были достаточно обоснованными. Правда наконец вышла наружу, Клик. Мисс Лару прекратила все дальнейшее расследование таинственного исчезновения своего брата, потому что у нее была причина полагать, что старший мистер Трент убил его с целью завладеть драгоценностями. Она закрыла дело, потому что любит и помолвлена с его сыном и надеется выйти замуж за его сына. Она готова отдать все на свете, чтобы не навредить его вере в честность его отца. Она просто не может обвинить его в том, что он хотел завладеть этими драгоценностями, чтобы компенсировать свои жуткие потери из-за неудачных спекуляций на фондовом рынке. Но она давно влюблена в его сына, а посему не решилась выдвигать обвинения против папаши, понимая, что это поставит крест на ее возможном браке.
        – Какая противоречивая девушка! Господи, но ведь есть же на свете самоотверженные дамы? Что же случилось, дорогой друг? Что изменило ее мнение относительно вины старшего мистера Трента?
        – Исчезновение сына при тех же обстоятельствах, что и у отца, и из того же дома. Теперь она знает, что мистер Трент-старший не может быть причастен к этому исчезновению, так как в настоящее время находится в Америке, финансовый кризис благополучно миновал, а у сына не может быть причин причинить вред парню, которого он очень любил. Именно по приглашению Трента-младшего я посетил здание – он единолично руководит фирмой и столь же безумно озабочен скорейшим раскрытием преступления. Теперь он знает, почему Лару так внезапно закрыла предыдущее дело, и полон решимости довести расследование до конца. Именно он и обратился к нам, и он, и его невеста сейчас будут здесь, чтобы изложить все подробности.
        – Что? – Клик дернулся вперед и воскликнул: – Боже мой, только не это! Они не должны приходить сюда. Останови их.
        – Боюсь, уже поздно, старина. Полагаю, они уже здесь. Во всяком случае, я сказал им, чтобы они ждали на другой стороне улицы, пока не увидят, как я вхожу, а затем заходили сюда и ждали в вестибюле.
        – Ну, и какого черта… К чему было устраивать это дурацкое представление? Публичный персонаж, мисс Лару, женщина, которую знает в лицо половина Лондона, так что о ее присутствии в этом отеле через полчаса будет знать каждая собака, а сплетен хватит на неделю! Ты спятил?
        – Опять двадцать пять! Да ведь я думал, что делаю то, что тебе понравится, старик, – всплеснул руками Нэрком. – Мне показалось, что для актрисы естественно пить чай в отеле. Это выглядело настолько невинно и открыто, что никто бы не заподозрил, что за этим что-то стоит. И ты всегда говоришь, что наименее скрытые вещи скрыты больше всего.
        Клик аж крякнул от отчаянья. Иногда Нэрком казался ему совершенно безнадежным.
        – Ну, как я погляжу, поезд уже ушел. Похоже, у меня есть только один выход. Сбегай до чайной как можно скорее и, если они там, приведи их сюда. Сейчас только четыре часа, и есть шанс, что Вальдемар еще не вернулся в отель. Видит бог, я надеюсь, что не вернулся! Уж этот-то старый прохиндей тебя точно опознает.
        – Тогда почему бы тебе не пойти самому и не забрать их, старина? Он никогда не заметит тебя. Господи! Твоя родная мать не узнает тебя, если ты этого не захочешь. И тогда не имеет никакого значения, вернулся Вальдемар или нет.
        – Это очень важно, друг мой, не обманывай себя в этом. С одной стороны, капитан Малтреверс зарегистрирован как только что прибывший из Индии после десятилетнего отсутствия. А десять лет назад мисс Маргарет Лару не только не блистала, но, должно быть, все еще играла в куклы, так как он мог познакомиться с ней? Также она не ожидает, что увидит меня без тебя, поэтому мне придется представиться и даже рискнуть наговорить что-то нескромное, и это на людях, когда десятки глаз будут пялиться на обожаемую актрису. Нет, ты должен заняться этим вопросом сам, мой друг; так что тащи их сюда. Если леди и ее спутник там, просто шепни им, чтобы ничего не говорили, но немедленно следовали за тобой. Если их там нет, выскользни и предупреди их не приходить. Давай осторожнее…. Ситуация щекотливая!
        И насколько она была щекотливой, осознал и сам Нэрком, когда спустился и направился к публике. Толпы покупателей и экскурсантов гудели в полную силу, переполненная комната была похожа на улей, полный гудящих пчел, которые жужжали на заданную тему, имя Маргарет Лару непрерывно витало в воздухе, и все взгляды были направлены в дальний угол, где за маленьким круглым столиком в компании с мистером Харрисоном Трентом восседала сама Маргарет Лару, притворно наслаждаясь чаем, от которого обоих уже тошнило.
        Нэрком сразу заметил их, проскользнул мимо зевак, быстрым тихим шепотом сказал что-то на ухо господину Тренту и сразу стал персонажем сплетен и самым ненавистным человеком в заведении; ибо мисс Лару и ее спутник вскочили из-за столика и, оставив горстку серебряной мелочи, вышли с «таинственным незнакомцем», лишив чайную своего присутствия.
        Все присутствующие с глубокой заинтересованностью наблюдали за этим процессом, но никто не проявил более чуткого внимания перемещениям звезды сцены, чем высокий, выглядящий значительно иностранный джентльмен, сидевший совершенно один в совершенно противоположном конце комнаты от столика, за которым сидели мисс Лару и ее спутник; поскольку он, с момента появления Нэркома и до самого конца, следил за происходящим, не отрывая взгляда.
        Даже после того, как три человека исчезли из комнаты, он продолжал смотреть на двери, и горячий чай, который он заказал, остался совершенно нетронутым. Тихие шаги прозвучали рядом с ним, и мягкий голос нарушил течение его мыслей.
        – Разве чай не по вкусу месье? – поинтересовался он со всей учтивостью континентального официанта. И это словно пробудило его.
        – Да, вполне… Спасибо. Кстати, это была мисс Лару, та особа, которая только что удалилась, не так ли, Филипп?
        – Да, месье. Это была великая мисс Лару: самая известная из всех английских актрис.
        – Итак, посмотрим… Хромой человек, который пришел и заговорил с ней… Кто он? Уверен, что он не гость отеля, так как никогда раньше не видел его здесь.
        – Не знаю, месье, кто этот джентльмен. Я в первый раз вижу его. Вполне возможно, что он новый постоялец. Если мсье барон желает, я наведу справки.
        – Да, и побыстрее. Мне кажется, я видел его раньше. Узнай для меня, кто он.
        Филипп исчез, как тень в полдень. Но не прошло и двух минут, как он возвратился с добытой информацией.
        – Нет, месье барон, джентльмен не гость, – объявил он. – Но он в гостях. Зовут его Ярд. Он прибыл около четверти часа назад и отправил свою карточку капитану Малтреверсу, который тотчас отвел его в свою комнату.
        – Капитан Малтреверс? Так! Это наш недавний знакомый, офицер из Индии, не так ли?
        – Да, месье. Тот, у кого светлые волосы и усы… который сегодня обедал за столом, примыкающим к столу месье барона.
        – Ах да, конечно. И «провел время суток» со мной, как говорят на этом своеобразном языке. Я помню этого джентельмена отлично. Большое спасибо. Вот тебе за твои услуги.
        – Месье барон слишком щедры! Нужно ли ему что-то еще?
        – Нет, нет, ничего не надо, спасибо. У меня есть все, что мне нужно, – отмахнулся барон.
        Очевидно, он принял решение; в течение пяти минут он вошел в офис отеля и сообщил:
        – Пожалуйста, составьте мой счет, я немедленно уезжаю из Англии.
        После этого он пошел в телефонную будку, сверился со своей записной книжкой и позвонил 253480 Сохо, и, получив получив ответ, быстро и тихо затараторил по-французски.
        Тем временем мистер Нэрком, не подозревая о маленьком пороховом погребе, фитиль в который он случайно поджог, поднялся по лестнице со своими двумя компаньонами – преднамеренно избегая лифта, – безопасно привел их в номер, занятый «капитаном Малтреверсом», и в тот самый момент, когда барон Родольф де Монтравенн вошел в телефонную будку, Клик впервые за одиннадцать месяцев встретился с мисс Лару и с мистером Харрисоном Трентом.








        Глава XXXV

        КЛИК НАШЕЛ ТРЕНТА-МЛАДШЕГО чрезвычайно красивым мужчиной тридцати трех лет от роду; с сильным нервным темпераментом и раздражающей привычкой зарываться пальцами в волосы при возбуждении. Кроме того, ему казалось невозможным просидеть без дела полминуты. Он постоянно подпрыгивал, только для того, чтобы снова сесть, и беспокойно ерзал, словно старался сохранить самообладание, пока Клик внимательно разглядывал его.
        – Я хочу рассказать кое-что об этом деле, связанном с окровавленной губкой, мистер Клик, – начал он в своей невротической манере. – Я никогда не слышал об этом ни слова до прошлой ночи, когда мисс Лару призналась в своих прежних подозрениях в отношении моего дорогого отца и рассказала мне все детали этого дела. Эта губка не имела никакого отношения к исчезновению брата мисс Лару. Это я спрятал ее под лестницей, где ее нашли, и я сделал это за день до исчезновения Джеймса Колливера. Кровь, которая была на губке, была моей, а не его.
        – Понятно, – спокойно сказал Клик. – Объяснение, конечно, является хорошим, старым и проверенным убежищем авторов дешевой макулатуры для чтения в метро, а именно, кровотечением из носа, не так ли?
        – Да, – признал Трент. – Но с одним отличием: мое вовсе не было случайным делом – это было результатом, извините, мордобоя. И я ликвидировал все следы, стремясь сбежать из города, чтобы папа не знал об этом и не видел, как меня избили. Дело в том, что я встретил одного из наших водителей в верхнем зале. Он был пьян как свинья, и когда я устроил ему разнос по этому поводу и пригрозил увольнением он сказал мне что-то, что, как мне показалось, требовало удара кулаком, а не слов, чтобы научить свинью хорошим манерам, так что я скинул пиджак и бросился в бой. Оказалось, что он был лучшим боксером, чем я, он объяснил мне все, что требовалось, менее чем за минуту. Потом я пожал ему руку, велел пойти домой и выспаться и обещал, что если он ничего не скажет по этому поводу, я тоже не буду, и он может прийти утром на работу, как обычно. Затем я умылся, сунул губку под лестницу и уехал из города.
        Признание было столь откровенным, что, несмотря на изначальную антипатию, Клик не мог не испытать чувства симпатии к этому человеку.
        – Так вот как это случилось? – рассмеялся сыщик. – Только смелый человек, мистер Трент, может сопротивляться соблазну сделать себя героем в присутствии любимой женщины. Надеюсь, мне будет позволено поздравить мисс Лару с мудростью ее выбора. Но теперь, пожалуйста, позвольте нам приступить к деталям печального дела, которое у нас на повестке дня. Мистер Нэрком рассказывал мне удивительную историю о визите мальчика в здание и его странном исчезновении, однако я хотел бы прояснить еще несколько фактов, если вы будете так любезны. Что привело мальчика в здание, во-первых? Мне сказали, что он пришел туда по вашему приглашению, но, признаюсь, мне это показалось странным. Почему деловой человек должен захотеть, чтобы мальчик посетил его в рабочее время?
        – Господи! Я не мог показать парню то, что он хотел увидеть, если бы он не пришел в рабочее время, что тут странного? Но это довольно двусмысленно, поэтому я поспешу объяснить. Молодой Стэн – его христианское имя Стэнли, полагаю, вы знаете, – молодой Стэн безумно интересуется изготовлением театральных декораций, и особенно изготовлением восковых фигур, а также манекенов для магазинов мод. Так как ему сейчас шестнадцать лет, он начал думать о какой-то профессии на будущее, я подумал, что это будет выгодно мисс Лару, не переплачивать за обучение сорванца, если я возьму его в ученики бесплатно, а потом пристрою на работу. Вот я и пригласил парнишку посмотреть производственный процесс своими глазами.
        Ну, он пришел довольно поздно вчера днем, и я беседовал с ним минут десять, когда мне вдруг сообщили, что представитель одного из крупнейших менеджеров в стране только что позвонил, сославшись на важный заказ, поэтому, конечно, я сломя голову бросился в офис, как только мог, а молодой Стэн, естественно, последовал за мной, поскольку не знал, куда ему еще податься, а путаться под ногами и мешать работе парень не хотел. А тут у меня важные переговоры.
        Ну, когда я вернулся в офис, оказалось, что дело с моим посетителем – это вопрос, который займет некоторое время. Вопрос был важным, отмахнуться нельзя, поэтому я и сказал Стэну, что он может пройтись и осмотреть все самостоятельно, а потом мы все вместе пойдем и поужинаем с мисс Лару. Когда я сказал ему об этом, он с нетерпением спросил, может ли он пойти в отдел восковых фигур, так как ему очень хотелось увидеть Лоти на работе, и поэтому…
        – Лоти! – буквально вскрикнул Клик, так что Трент нервно вздрогнул.
        – Минуточку, пожалуйста, прежде чем мы пойдем дальше, мистер Трент. Извините, что прерываю, но скажите, пожалуйста: этот парень, который делает восковые фигуры, по имени Лоти?.. А?.. Хм-м-м!.. Есть ли какая-то связь между ним и известным итальянским мастером по воску Джузеппе Лоти – человеком, который делал эти великолепные восковые фигуры для Музея Эдема в Париже лет восемнадцать или двадцать назад?
        – Это он и есть. Внезапно поехал крышей, как говорят на Континенте, в самый разгар своей карьеры, потому что его жена ушла от него. Красивая француженка, которая была на несколько лет моложе его, сбежала с другим парнем, обчистив мужа до нитки… но, может быть, вы слышали эту историю?
        – Разумеется. Об этой истории судачила вся Европа. А я как раз был в Париже во время происшествия. Итак, у вас работает великий Джузеппе Лоти. Он возглавляет отдел восковых фигур… Так? Что за странная карьера для художника! Бедный парень! Я думал, что он мертв много лет. Он внезапно бросил все и исчез из Франции после той истории с неверной женой. Ходили слухи, что он покончил с собой, хотя это казалось столь же невероятным, как теперь оказывается, несмотря на тот факт, что в ночь после того, как его жена ушла от него, он появился в кафе «Ройаль» и публично… Неважно! Продолжайте, пожалуйста. Что там насчет мальчика?
        – На чем же я остановился?.. – пробормотал Трент, наморщив лоб. – Ах, ах! Я помню, как он спросил меня, можно ли ему пойти и увидеть Лоти за работой. Конечно, я сказал, можно. Не было никаких причин для отказа, так как это место всегда открыто для осмотра, поэтому я открыл дверь и показал ему путь к лестнице, ведущей в стеклянную комнату, а затем вызвал Лоти по внутренней связи и попросил отнестись к племяннику великой мисс Лару снисходительно, хотя бы потому, что она моя будущая жена.
        – Была ли необходимость принимать эту меру предосторожности, мистер Трент?
        – Да. У Лоти с прошлой осени частенько бывало плохое настроение, и он стал очень эксцентричен, очень раздражителен, совсем не похож на торжественного, спокойного старого Лоти, каким он был раньше. Думаю, что и работы его стали много хуже, но никто не осмеливается его критиковать, так как при критике он выходит из себя и угрожает уйти.
        – А вы не хотите, чтобы он ушел, потому что его имя само по себе бренд.
        – Еще какой. Это одна из наших козырных карт. Мы можем запросить вдвое большую цену для фигуры Лоти, чем для любой другой восковой фигуры. Таким образом, мы прощаем ему его мелкие недостатки. Кроме того, поскольку он предпочитает жить в цеху, он экономит нам деньги. Понимаете, он служит еще и сторожем.
        – Он живет в помещении? Где? В стеклянной комнате?
        – Нет. Это невозможно. Характер, а также положение этого места делают его непригодным в качестве места обитания. Несомненно, он использует стеклянную комнату в нерабочее время как своего рода гостиную и частично обустроил, но спит, ест и одевается он в комнате на этаж ниже.
        – Не в смежной?
        – Нет. Смежных комнат попросту нет. Наше здание – последнее, стоящее на углу короткого прохода, который ведет только к узкому переулку, идущему параллельно задней части здания, и стеклянная комната занимает почти весь верхний этаж. На самом деле, мистер Клик, хотя мы и называем это так, термин «стеклянная комната» является неправильным. Это помещение – не что иное, как теплица большого размера, которую папа смонтировал на крыше по частям, и задний фасад ее упирается в боковую стену еще более высокого здания, чем наше, по соседству – помещение «Стоннингер», вагоностроительной компании, если быть точным. Но посмотрите сюда: возможно, я смогу прояснить ситуацию с помощью грубого наброска. Здесь найдется карандаш и немного бумаги? О, спасибо большое, дорогая. На тебя всегда можно положиться. Посмотрите сюда, мистер Клик, вот и все. Я не художник и не чертежник, так что прошу прощения за мазню. Но все равно должно быть понятно.
        Трент наклонился над столом и, взяв карандаш и оборотную сторону письма, которое сунула ему мисс Лару, сделал грубый набросок:







        – Вот, пожалуйста, – внезапно сказал он, разложив рисунок на столе перед Кликом и наклонившись над ним. – Смотрим на дома от главной магистрали, разумеется. Высокое здание слева, отмеченное, 1 – «Стоннингер». Низкий смежный дом номер 2 – наш дом. Похожее на клетку сооружение 3, вид сверху, – стеклянная комната. Там, где я провел длинную линию с X на конце, проходит деревянная перегородка с дверью, ведущей в саму комнату, так что невозможно для любого на противоположной стороне главной магистрали проехать и заглянуть внутрь. Но дело обстоит не так с людьми, живущими на противоположной стороне короткого прохода (его я отметил цифрой 4), потому что ничто не может помешать взгляду, кроме каких-то мусорных старых кружевных штор, которые Лоти вывесил в нелепой попытке сделать из теплицы подобие настоящей комнаты. Они настолько прозрачны, что сквозь них видно всем и все. Однако, конечно, есть жалюзи, которые можно опустить изнутри, если солнце жарит слишком сильно. Когда они опущены, никто не может заглянуть в стеклянную комнату вообще… Мы построили это помещение из стекла, мистер Нэрком, из-за
необходимости иметь максимальное освещение, которое можно получить, при выполнении мелкой работы над некоторыми из изделий, которые требуют ювелирной точности исполнения. Сейчас мы делаем один заказ – «Рельеф Лакхнау» – для большой выставки, которая будет проводиться в следующем месяце в Олимпии, и… Место с отметкой 6 в задней части нашего здания – это узкий переулок, о котором я говорил. У нас есть задняя дверь, выходящая на него, но она практически бесполезна, потому что переулок настолько узок, что проехать по нему нельзя. Это просто пожарный проход, который не может быть законно закрыт. Он идет от Крум-стрит справа, прямо до Стерджисс-лейн слева. Пятьдесят человек вряд ли используют эту козью тропу за день, да и то едва ли… Возвращаясь к короткому переулку, мистер Клик… Заметьте, здесь нет окон нашего здания, номер 2. Были когда-то, но их заложили кирпичом, так как мы используем эту стену для упора, когда делаем разные задники и занавесы. Но есть окна на стене дома, отмеченного 5 и прямо напротив точки, где я нарисовал стрелку, есть окно комнаты, которую занимает миссис Шерман и ее дочь. Это
семейство занято шитьем на дому. И получилось так, что в то самое время, когда швейцар, по его словам, показывал молодому Стэну стеклянную комнату, эти женщины сидели за работой у окна. Жалюзи стеклянной комнаты не были опущены. Швеи видели все, что происходило внутри стеклянной комнаты, и готовы поклясться, что в ней не было ни единой живой души.
        – Как они определяют точное время, мистер Трент? Если они не видели, как швейцар отвел к стеклянной комнате мальчика, как они могут быть уверены, что ничего не пропустили?
        – Это легко объяснить: церковь недалеко. На шпиле есть часы, которые отбивают час, половину и четверть. Миссис Шерман говорит, что когда в половине пятого они зазвонили, она не только смотрела на стеклянную комнату, но и обратила внимание дочери на тот факт, что, хотя несколько минут назад она видела, как Лоти уходил со своего рабочего места, оставив большую кучу набросков и кусков материала на полу, он, насколько ей известно, не возвращался в нее, но комната теперь выглядела настолько опрятной, насколько это возможно, и посреди помещения стоял стол с вазой с розовыми розами, которого она, конечно же, не видела, когда Лоти уходил.
        – Ого! Даже та-ак! – довольно резко вставил Клик. – Повторите с этого места, пожалуйста! – и он внимательно выслушал, пока Трент повторял свой рассказ. Затем сыщик внезапно дернул головой вверх, хлопнул себя по бедру и, откинувшись на спинку кресла, коротко расхохотался: – Ну что же, банда слепых идиотов! И такая простая маленькая штука!
        – В каком смысле, мистер Клик? – удивленно спросил Трент. – Вы, конечно, не хотите сказать, что можете сделать важные выводы из стола и вазы с цветами? Потому что я могу сказать вам, что Лоти без ума от цветов, и у него всегда есть ваза с ними где-то в комнате.
        – Действительно? Смею сказать, это естественное проявление художественного темперамента. Но ничего, продолжайте рассказ. Миссис Шерман зафиксировала время, когда заметила эту странную перемену. Была половина пятого, говорите? Как же тогда, я могу спросить, швейцар определил время, когда показал мальчику стеклянную комнату?
        – Точно так же. Он определил время точно – по церковным часам. Он помнит, как услышал их, когда добрался до перегородки, и изо всех сил старался достать свои часы, чтобы посмотреть, правильно ли они выставлены. Кроме того, в это время трое из наших художников-оформителей проходили по коридору у подножия короткого лестничного пролета, ведущего к стеклянной комнате. Они выходили выпить чая, и один из них со смехом крикнул швейцару: «Привет, Джинджер, время для чая в Букингемском дворце?» Накануне он выиграл часы на конкурсе певцов, и его знакомые весь день подкалывали его. Таким образом, точное время подхода к двери швейцара с мальчиком было установлено, и три человека могут подтвердить это. Секунду спустя швейцар увидел, как мальчик распахнул дверь и вошел в стеклянную комнату. Повернувшись и спускаясь вниз, швейцар отчетливо услышал, как мальчик сказал: «Добрый день, сэр. Мистер Трент сказал, что я могу подойти и посмотреть, если вы не возражаете».
        – Он слышал, что кто-нибудь ответил?
        – Нет, не слышал. Он слышал только голос мальчика.
        – Понятно… Таким образом, нет фактических доказательств того, что Лоти был там в то время, что, разумеется, делает показания миссис Шерман и ее дочери достоверными, когда они говорят, что комната была пуста.
        – Тем не менее мальчик был там, даже если Лоти не было, мистер Клик. Достаточно доказательств того, что он вошел в это место, хотя эти две женщины заявляют, что комната была пуста.
        – Именно так… Именно так. А когда два и два не дают четыре, «неладно что-то в Датском королевстве». Что говорит сам Лоти в связи с обстоятельствами? Или он не говорил об этом?
        – Да, чтоб мне провалиться! Я пошел к нему спросить самым первым делом. Он объявил, что мальчик никогда не появлялся в стеклянной комнате, насколько ему известно, что он никогда не видел его. Фактически, незадолго до половины пятого он слег с сильным приступом головной боли, надышавшись дымом, поднимающимся от воска, который плавил, вместе с запахом химических веществ, используемых для окраски воска, и что он спустился в свою комнату, чтобы полежать и заснуть. И действительно, он был в своей комнате, спал, когда в половине шестого я пошел за мальчиком и, обнаружив, что стеклянная комната пуста, естественно, отправился на поиски Лоти и стал расспрашивать его о мальчике.
        – Когда вы через внутреннюю связь позвонили в стеклянную комнату, чтобы сказать, что мальчик вот-вот поднимется, кто вам ответил? Лоти?
        – Да.
        – Когда это было? Или вы не можете сказать определенно?
        – На часы я не смотрел. Но я должен сказать, что прошло четыре или пять минут до того, как мальчик туда попал, скажем, двадцать пять минут четвертого. Мне кажется, ему не могло понадобиться больше времени, чтобы подняться наверх, если он, конечно же, не остановился ни в одном другом цеху.
        – Странно, не правда ли, что Лоти не остался, чтобы поприветствовать мальчика после того, как вы просили его встретить мальчишку и быть с ним добрым? Он это объяснил как-нибудь?
        – Да. Он говорит, что из-за головной боли он знал, что, вероятно, будет раздражительным и капризным. А так как я попросил его проявить доброту и внимание к мальчику, он подумал, что лучшее, что он может сделать, – это оставить для мальчика записку на столе, в которой написал, чтобы парень чувствовал себя как дома и осмотрел все, что ему угодно, но чтобы не касался котла, где кипел воск, так как тот легко наклонялся, и мальчик мог ошпариться. Ему было жаль уходить, но его голова болела так сильно, что ему действительно пришлось полежать некоторое время… Я могу сказать, что эта записка лежала на столе, когда я поднялся в стеклянную комнату и не смог найти мальчика. Собственно, она и подсказала мне, куда идти, чтобы найти Лоти и допросить его. Я воздаю ему должное, когда он услышал о таинственном исчезновении мальчика, он забыл про свою головную боль и бросился искать мальчишку. Он обшарил здание сверху донизу; поднял каждый люк, прокрался в каждый уголок, дыру и ящик, в который мог упасть бедняжка. Но все это было бесполезно, мистер Клик. Все! Мальчик исчез без следа. С той минуты, когда швейцар
увидел, как тот прошел через раздвижную дверь и вошел в стеклянную комнату, мы не обнаружили даже малейшего намека на след, и с тех пор мы не смогли этого сделать. Он ушел, исчез, словно растворился в воздухе, и если есть хоть какой-то признак того, что он в этом мире…
        – Давайте пойдем и посмотрим, сможем ли мы найти его, – прервал Клик, поднимаясь. – Мистер Нэрком, держите лимузин наготове…
        – Да, ожидает на улице Тависток, дружище. Я приказал Леннарду не глушить мотор.
        – Хорошо! Тогда, если мисс Лару позволит мистеру Тренту сопроводить ее, а затем отправится к себе на работу и будет ждать нас там, мы с вами займемся поисками. Да, пусть машина ждет нас у главного входа; и… Простите, последнее слово, мистер Трент, перед тем как вы уйдете. В то время, когда отец этого мальчика исчез почти таким же образом одиннадцать месяцев назад, у вас, как я полагаю, на должности портье в этом заведении работал человек по имени Феликс Мерчисон. Этот человек все еще работает?
        – Нет, мистер Клик. Он уволился примерно через неделю после исчезновения Джеймса Колливера.
        – Знаете, где он?
        – Ни малейшей идеи. На самом деле он неожиданно получил наследство и сказал, что собирается эмигрировать в Америку. Но я не знаю, сделал ли он это или нет. А в чем дело?
        – Ничего особенного – только то, что я не должен удивляться, если источником наследства Мерчисона окажется ломбард, который получил в залог драгоценности, которые ваш отец передал Джеймсу Колливеру, и той суммой, которую Феликс Мерчисон «унаследовал» так внезапно, были сто пятьдесят фунтов за эти драгоценные камни.
        – Но это же совершенно нелепо! Мой дорогой мистер Клик, вы наверняка помните, что ломбард сообщил, что парень, заложивший драгоценности, был джентльменом, с хорошими манерами и речью, а Мерчисон – последний человек в мире, который похож на джентльмена. Это огромное неуклюжее неграмотное животное с бычьей шеей, без цензурных слов в лексиконе и с манерами, которых устыдилась бы свинья!
        – Именно поэтому я уверен, что «аванс» ломбарда был выплачен ему, – возразил Клик, пожав плечами. – Живи и учись, друг мой, живи и учись. Одиннадцать месяцев назад я не мог понять, почему эти драгоценности были заложены вообще. Сегодня я понимаю, что это был единственный возможный путь… Мисс Лару, мои комплименты. До свидания…
        И он выпроводил ее из комнаты с изяществом придворного лакея. А когда за ней и ее спутником закрылась дверь, Клик снова остались наедине с Нэркомом.
        – Теперь за дело! Как говорили в старых мелодрамах, – он засмеялся, резко подошел к шкафу и достал сначала широкополую кавалерийскую шляпу, которую он немедленно надел, а затем пару ярких стальных наручников. – Мы можем использовать эти очень эффективные браслеты, мистер Нэрком. Нам надо хорошо подготовиться к чрезвычайным ситуациям. А теперь идем. Нам вниз по лестнице. Заглянем в американский бар. Там есть проход, ведущий к набережной. Такси оттуда доставит нас вдоль Савой-стрит, через Стрэнд и вверх по Веллингтон-стрит к Тавистоку за меньшее время. Так что мы можем быть с Леннардом через десять минут.
        – Отлично! И я могу избавиться от этой дурацкой одежки, как только мы окажемся в лимузине. Но я спрашиваю: что ты сам думаешь об этом, старина?
        – У меня есть две или три версии. Если я прав, это будет одно из самых простых дел, которые я когда-либо расследовал. Господин Нэрком, я совершенно уверен, что я разгадаю загадку этой стеклянной комнаты, прежде чем сегодня вечером поднимется занавес любого театра в Лондоне… Что это такое?.. Нет, конечно, нет. В показаниях свидетелей не было ни слова лжи. Это не тот случай. Ломбард не лгал. Швейцар, который говорит, что он привел мальчика в комнату, не лгал. И две женщины, которые не видели ничего, кроме пустой комнаты, тоже не лгали. Единственное, что было ложью, была ваза с розами, которые притворялись свежими с августа прошлого года!
        – Боже! Вы, конечно, не думаете, что этот парень Лоти…
        – Осторожно, друг мой. Не волнуйся. Кроме того, я могу быть не прав. Пока у меня есть одни догадки. Однако я скажу одно: человек, с которым сбежала мадам Лоти для того, чтобы продолжить интригу, записался в ученики ее мужа и одурачил бедного идиота, притворяясь, что он хочет научиться изготовлению восковых фигур, когда его единственным желанием было заняться любовью с тупой и развратной женой этого человека. Когда они сбежали и Лоти впервые понял, какой он дурак, он публично поклялся в зале кафе «Ройаль», что никогда не успокоится, пока не отыщет этого человека и не истребит его и каждое живое существо, в жилах которого течет его кровь. Этот человек был английским актером, мистер Нэрком. Он играл под псевдонимом Джулиан Монтейт – его настоящее имя было Джеймс Колливер! Пошли живее, пожалуйста, – мы опаздываем!



        Глава XXXVI

        ТОМУ, КТО ВЫШЕ всех забрался, падать больнее всех.
        Немного позже пяти часов лимузин прибыл в помещение «Трент и сын», и Клик, под руководством младшего сотрудника фирмы и в сопровождении суперинтенданта Нэркома, поднялся по крутой лестнице на крышу дома и вошел в стеклянную комнату.
        Его первым впечатлением, когда дверь распахнулась, был запах цветов, настолько тяжёлый, что он казался гнетущим. Вторым оказался свет, настолько яркий, что напоминал расплавленное золото, потому что низкое солнце, которое позолотило небо, залило пространство сиянием, которое заставило Клика моргать, и потребовалось время, прежде чем его глаза привыкли в достаточной степени, чтобы позволить ему обнаружить, что старый итальянец, мастер восковых фигур, был на месте, занятый своей последней картиной.
        Клик моргнул и посмотрел на старика сначала безмятежно, затем моргнул и снова посмотрел, осознав всепоглощающее чувство изумления и поражения в течение лишь одной доли минуты. Его теория рассыпалась в прах.
        Неудивительно, что мистер Харрисон Трент говорил об ухудшении искусства этого некогда знаменитого модельера. Неудивительно!
        Этот человек вовсе не был Джузеппе Лоти! Он не был всемирно известным мастером, который в те горькие дни поклялся, что должен пресечь жизнь исчезнувшего Джеймса Колливера.








        Глава XXXVII

        ОДНАКО КЛИК ОСТАВАЛСЯ по-прежнему невозмутим. Он не выказал ни малейшего следа разочарования, которым наполнило его совершенно неожиданное открытие, но совершенно спокойно попросил, чтобы его представили мастеру, который в это время усердно работал над огромной сценой. Фрагмент, предназначенный для предстоящей индийской выставки, был хорошо выполненной группой фигур. Они занимали значительную часть задней части стеклянной комнаты и представляли тот момент, когда подкреплению удалось прорваться через частокол в Лакхнау[6 - В начале 1857 года многотысячная британская армия двинулась на Лакхнау (столица штата Уттар-Прадеш, в 516 км на восток от Дели), который стал одним из центров Великого народного восстания 1856-1858 годов. Наиболее драматичным эпизодом была долгая осада Резиденции, во время которой погибло большинство англичан, служивших в Лакхнау. Развалины Резиденции не восстанавливались и стоят как напоминание об этом трагическом периоде. Руины, оставшиеся после битвы, точно в таком же состоянии, какими они были после снятия осады 17 ноября 1857 года.] и прийти на помощь осажденному гарнизону.
        – Пара джентльменов из Скотланд-Ярда, Лоти, приехала, чтобы разобраться с исчезновением молодого Колливера, – так Трент представил гостей. – Вы можете продолжать работу. Они не будут мешать вам.
        – Добро пожаловать, джентльмены, – очень рад, – сказал Лоти с той любезностью, которую жители Континента никогда не забывают, затем кивнул и продолжил свою работу, как ему было сказано, лишь добавил с печальным кивком: – Ах! Странное дело, синьоры… Чрезвычайно странное дело.
        – Очень, – согласился Клик с другого конца комнаты. – Очень странная история, синьор; и теперь, когда я осмотрел место, могу признаться, что моя теория была неверна, и я, так сказать, погорячился. Знаете, я думал, что там, в полу, может быть раздвижная панель или люк, который вы, парни, здесь могли не заметить и в который мальчик мог упасть или, может быть, отправиться в небольшую собственную экспедицию и потеряться.
        – Ну, из всех идиотских идей… – начал Трент, но осекся.
        – Смешно? – согласился Клик со своей лучшей идиотской гримасой. – Я понимаю это теперь, когда вижу пол из бетона. Полагаю, что это необходимо из-за химических веществ и воспламеняющейся природы воска? У вас может быть взрыв, если эта штука загорится от брошенной спички или чего-то в этом роде, и что же? Блажен буду, если вижу… – медленно поворачиваясь на каблуках и оглядывая комнату, пропел Клик, сохраняя идиотскую гримасу, – призрак места, куда мог сбежать юный балбес. Но, говорю я, – как будто внезапно натолкнулся на идею, – ты не думаешь, что он стащил что-то ценное и смылся? Не утащил ни денег, ни чего-нибудь в том же духе, о чем вы бы солгали, мистер э-э… Лотос?
        – Лоти, пожалуйста, синьор. Я действительно надеялся, что мое имя достаточно известно, чтобы… Пуфф! Нет, я ничего не скрываю, у меня ничего не пропало – ни единой булавки. Мне сказали, что исчезнувший ребенок не из таких мальчиков… – И затем, покачав головой и с сожалением взглянув на автора этих двух глупых теорий о странном исчезновении ребенка, он вернулся к своей работе, нанося последние штрихи на лежащую фигуру, изображающую мертвого солдата, на переднем плане диорамы.
        – Никогда нельзя сказать, что будут делать мальчики. Старая поговорка гласит, что «хорошая добыча делает хорошего вора», – безразлично ответил Клик. – Считайте, что мне придется искать что-то более многообещающее. Не возражаете, что я немного подшучиваю?
        – Ни в малейшей степени, синьор, – ответил итальянец, сочувственно посмотрел на Трента и пожал плечами, словно говоря: «Это лучшее, что может предложить Скотланд-Ярд?»
        Тогда Клик начал поиски среди тарелок, костюмов, просмотра книг и клочков материала, разбросанных по полу, и даже принялся осматривать кувшины, вазы и стаканы, в которые были помещены гроздья срезанных цветов. Их было много – на столах, на стульях и на полках, и даже на платформе композиции – на самом деле их было так много, что их изобилие полностью подтверждало то, что Трент говорил о большой любви старого мастера к цветам.
        Клик осмотрел комнату, по-видимому, поверхностно, но на самом деле фотографическим взглядом запечатлел каждую деталь, обнаружив, что он в каждой детали согласен с описанием, которое дал ему Трент.
        По всей остекленной стороне висели дешевые кружевные занавески, выходившие на короткий проход, ведущий к узкому переулку, но они были настолько тонкого качества и с таким скудным рисунком, что сетка никоим образом не препятствовала обзору, просто сделав вид немного туманным; поскольку он сам мог видеть с того места, где стоял, окно в противоположной стороне дома и сидящих за этим окном миссис Шерман и ее дочь, занятых своим бесконечным шитьем.
        И еще там были жалюзи – из синего льна, на кольцах и шнурах, – с помощью которых, разумеется, можно было регулировать свет в зависимости от обстоятельств. Они были сделаны по образцу тех, что ставят в студиях фотографов: несколько секций над головой и одна, длинная, для той стороны комнаты, которая выходила на короткий проход; и чтобы показать, насколько точным был мимолетный осмотр Клика за всем его кажущимся безразличием, можно отметить, что он заметил особенность, которую не заметил бы и один человек из ста. Жалюзи были смонтированы так, что когда они опускались, занавески оказывались ближе к стеклу, чем они, и наружный наблюдатель продолжал видеть эти занавески.
        Если это небольшое несоответствие требовало какого-либо комментария, Клик ничего не сделал; просто взглянул на жалюзи и снова отвел взгляд, продолжая осматривать книги и вазы с цветами и бесцельно блуждая по комнате.
        Внезапно он сделал необычную вещь, которая была очень важна для мистера Нэркома, который так хорошо знал «знаки» друга. Скитания по комнате привело Клика за спину занятого делом мастера, который как раз в этот момент наполовину повернулся и протянул руку, чтобы взять упавший на пол инструмент, и его запястье немного высовывалось за манжетой его рабочей блузы. Нэрком увидел быстрое движение взгляда Клика в направлении этой руки, затем быстрое движение взгляда к лицу мужчины и снова туда и назад. Суперинтендант знал, что будет, когда его великий союзник начал поглаживать свои карманы и копаться в них, как будто пытаясь что-то найти.
        – Мне не везет! – сообщил Клик, нетерпеливо дергая головой. – Ни единой сигареты, мистер Нэрком; а я резко глупею, если не могу покурить, когда пытаюсь думать.
        Не затруднит принести мне пачку? Вот! – он нацарапал что-то на листе из блокнота и протянул суперинтенданту. – Это марка, которая мне нравится. Не стоит приносить мне другие. Принеси, ладно? Будь другом.
        Нэрком не ответил, а просто вышел из комнаты со скомканной запиской в кулаке и спустился вниз так быстро, как только мог. О том, что он делал дальше, расскажем потом. Пока достаточно будет сказать, что если бы кто-нибудь посмотрел через восемь или десять минут, Нэрком стоял на улице в переулке, у окна дома в котором миссис Шерман и ее дочь все еще сидели с шитьем.
        Между тем Клик, похоже, вовсе забыл о том, что было главной причиной его присутствия в этом месте и увлекся созерцанием создания сцены и задавал старому итальянцу бесконечные вопросы относительно того, чем он занимался.
        – Ого! Вы же не хотите сказать мне, что сами делаете все, от начала до конца, – моделируете фигуры, группируете их, рисуете задник и все такое? – протянул с удивлением сыщик. – Вы делаете это? Мой бог! Но это же чудо! Этот задник – один из лучших, которые я когда-либо видел. И фигуры! Я мог бы поклясться, что этот парень, со шпагой в руке, живой, если бы я не знал истины. И что касается этого мертвого парня здесь, на переднем плане, над которым вы работаете он чудо. Чем вы создаете удивительные фигуры? Или вы их вообще не создаете?
        – Синьор, все они чучела. Есть плетеный каркас, покрытый холстом, а внутри хлопковые отходы, старая бумага, солома.
        – Вы не шутите! Ну, я в восторге! Ничего, кроме отходов и соломы? И он, этот парень там – сипай с пистолетом в руках… Господи! Черт! Надеюсь, я ничего не испортил!
        Ибо, наклонившись, чтобы указать на фигуру сипая, Клик запнулся о край низкой платформы, потерял равновесие и растянулся так неловко, что упал на композицию, задев рукой мертвого солдата. К счастью, однако, ни одна фигура не была сброшена, и даже «мертвый солдат» выдержал удар необычайно хорошо, даже без вмятины, хотя Клик упал почти прямо на фигуру, и его ладонь ударила по груди.
        – Нет! Нет! Нет! – воскликнул итальянец с сердитым нетерпением. – Осторожнее, синьор! Бык в посудной лавке менее опасен!..
        И он повернулся спиной к Клику, хотя тот был обильным в своих извинениях и выглядел предельно опечаленным. Однако через некоторое время он сменил линию поведения, когда заметил мистера Нэркома в доме через проход.
        – Дело вот в чем: во всем виноваты эти световые блики, – воскликнул детектив. – Тело может наткнуться на что-либо, когда свет таким образом проникает в это место. Нужна тень!
        Он молниеносно пересек комнату и, потянувшись вверх, внезапно дернул вниз жалюзи. Но прежде, чем Трент или итальянец могли возразить против такого вмешательства, Клик, казалось, сам осознал, что скандал не решит проблемы, и, отпустив жалюзи, позволил пружине вернуть их на место.
        Проделав эти странные манипуляции, он заявил:
        – Стало хуже! Делает это благословенное место слишком темным; так что в конце концов виноват не свет.
        – Мне следовало подумать, что даже дурак мог бы понять это! – почти заорал мастер. – Света и так мало, дурак. Уже почти сумерки!
        И, словно в отвращении, слишком сильном для слов, он резко выдохнул и, повернувшись лицом к композиции, снова вернулся к своей работе над сценой.
        Клик не ответил. Трент тоже. К этому времени даже он начал думать, что счастливая случайность больше, чем разум, причина многочисленных успешных расследований этого легендарного человека; что он на самом деле был не более чем везучим дураком; и, после еще десяти минут мирения с его сумасшедшими методами, Трент уже решил обратиться к Нэркому, чтобы тот передал дело другому сыщику, когда случился феерический финал в лучшем стиле Клика.
        Все, что Трент потом мог ясно вспомнить – это внезапный звук грохочущих шагов на лестнице. Дверь перегородки внезапно распахнулась, чтобы впустить мистера Маверика Нэркома, за которым бежали два или три испуганных работника фирмы. Суперинтендант закричал:
        – Давайте, давайте!
        Помещение наполнил дикий грохот падающих фигур, рычание, вопли, крик, и когда Трент повернулся лицом к композиции Лакхнау, среди сваленных в кучу упавших пейзажей и разбитых восковых фигур, в середине руин, лежал на спине «синьор», а его руки были скованы стальными наручниками. Над ним возвышался Клик и, опустив колено на грудь мастера, с выражением ярости в глазах ревел:
        – Сними это, тварь! Снимай, скотина! Твоя игра окончена!
        И тут же мистер Трент был шокирован еще сильнее. Вдруг он увидел, как Клик срывает парик с головы мужчины, обнажив белую линию, показывающую место, где когда-то соединительная паста встретила жирную краску, которой было окрашено лицо самозванца, и услышал, как Клик сказал, отшвырнув парик:
        – Из ваших собственных запасов сценического реквизита, мистер Трент… Реквизит одолжили без вашего согласия, но я вам его возвращаю.
        – Господи, ну объясните мне, – пробормотал Трент в полном недоумении, – в чем смысл всего этого? Кто этот человек, поскольку ясно, что он не Лоти?
        – Очень хороший актер в свое время, мистер Трент. Его зовут Джеймс Колливер, – ответил Клик. – Я пришел сюда, убежденный, что Лоти убил его. Теперь я знаю, что это он убил Лоти, и что к этому преступлению он добавил еще более отвратительное, убив собственного сына!
        – Это ложь! Это ложь! Я не делал этого! Я не делал! Я никогда не видел мальчика! – с ужасом закричал Колливер. – Я никогда никого не убивал. Лоти продался мне! Лоти вернулся во Францию. Я заложил драгоценности, чтобы получить деньги, чтобы заплатить ему за проезд.
        – Нет, ты нагло и неумело врешь, друг мой, – объявил Клик. – Ты выполнил эту операцию, чтобы заткнуть рот Феликсу Мерчисону – единственному человеку, который мог поклясться и поклялся, что Джеймс Колливер никогда не покидал это здание в день его исчезновения, и кто, вероятно, сказал бы больше, если бы ты не потратил время, чтобы заткнуть ему рот. Мы с тобой знаем, мой друг, что Лоти был последним человеком на этой земле, с которым ты мог договориться о чем угодно. Он публично заявил, что убьет тебя, и он сдержал бы свое слово, если бы ты не оказался проворнее и не убил его. Ты украл его жену, и ты никогда не был настолько мужчиной, чтобы жениться на ней, хотя она родила тебе сына и цеплялась за тебя до конца своих дней, бедняжка! Ты убил Лоти и убил собственного сына. Без сомнения, ему лучше быть мертвым и уйти, а не жить с клеймом детоубийцы… Нет сомнений в том, что когда он пришел сюда вчера, чтобы встретиться с Джузеппе Лоти, он увидел то, что я увидел сегодня, и узнал тебя так же, как я узнал, – шрам на запястье, который был одной из твоих особых примет. Мне сообщили о нем, когда меня
отправили охотиться на тебя! И ты убил его, чтобы закрыть рот.
        – Я не убивал! Я не убивал! – скулил Колливер. – Я никогда его не видел. Его здесь не было. Женщины в доме через дорогу клянутся, что видели пустую комнату.
        – Не сейчас! – ухмыльнулся Клик. – Я убедил их в обратном. Мистер Трент, позвольте паре ваших людей прийти сюда и забрать это животное, пожалуйста, и я вам покажу. Это верно. Держите скотину покрепче и не дайте ему ускользнуть. Крепко держите? Хорошо! Итак, мистер Джеймс Колливер, то, что увидели эти обманутые женщины, – эта маленькая уловка, которая заставит Джека Потрошителя почувствовать себя недотепой.
        Говоря это, Клик стремительно подошел к длинным жалюзи, вытянул их на всю длину, затем гаечным ключом полностью оторвал от ролика и развернул, чтобы находящиеся внутри могли теперь видеть внешнюю сторону.
        На нх было нарисовано прекрасное изображение интерьера стеклянной комнаты, даже маленького столика, на котором стояла ваза с розами, которая на самом деле стояла в дальнем конце этой комнаты.
        – Отличная идея, Колливер, и хорошая картина, – сказал он. – Это обмануло меня один раз – в августе прошлого года – так же, как вчера миссис Шерман и ее дочь. Тень от кружевных занавесок, падающих на картину, создавала эффект «перспективы», необходимый для совершенства иллюзии и предотвращения обнаружения обмана. Что касается мальчика – осторожно, ребята, сохраняйте спокойствие, держитесь! Не позволяйте никому заставить вас наступить на этого «мертвого солдата». Под толстым слоем воска спрятано человеческое тело – тело мальчика! Эй! Вышел из равновесия, а, понял, что игра полностью проиграна?
        Колливер с ужасным криком внезапно рухнул и начал кататься по полу с визгом и скуля.
        – Они трусливы как суслики, эти убийцы и грабители, когда их загоняют в угол. Мистер Трент, объясните все мисс Лару как можно мягче. Она сильно пострадала, бедняжка, и это обязательно будет для нее шоком. Она не знает, что женщина, которую он называл своей женой, никогда не была его женой. Она не знает о Лоти и его угрозе. Если бы она это знала, она бы сказала мне, и я мог бы пойти по следу в первом случае, вместо того чтобы ждать почти год и позволить этому выродку погубить ребенка.
        Он остановился и поднял руку. Все это время Колливер ни на миг не переставал скулить и кричать; но не его крики вызвали этот жест Клика. Кто-то мчался по лестнице и откуда – то доносилось гудящее многоголосье.
        Дверь стеклянной комнаты резко распахнулась, и заглянул главный бухгалтер, за ним толпа клерков.
        – Мистер Трент, сэр, в чем дело? Кто-нибудь пострадал? Я никогда не слышал таких криков. Вся улица всполошилась, и у двери собирается толпа.
        Клик оставил младшего партнера, чтобы объяснить ситуацию, шагнул в сторону стеклянной комнаты, посмотрел вниз и увидел, что утверждение было вполне правдивым, и – резко отступил назад.
        – Нам придется отложить перевозку арестованного до наступления темноты, мистер Нэрком, – сказал он безмятежно. – И с разрешения мистера Трента мы воспользуемся дверью, ведущей в переулок сзади, когда придет время. Бухгалтер!
        – Да, сэр?
        – Вы можете объяснить дежурному констеблю – если он придет поинтересоваться, в чем причина беспорядка, – что Скотланд-Ярд провел задержание, а суперинтендант Нэрком находится на месте преступления. Это все, спасибо. Вы можете закрыть дверь и увести своих коллег… Ну и дела!.. Мистер Трент, наш арестованный, похоже, окончательно спятил. Видимо, испуг повредил его мозг. Давайте воспользуемся перерывом в его воплях. Вы, конечно, захотите услышать, как я напал на след этого человека и какие подсказки привели к раскрытию дела. Ну, любопытство должно быть вознаграждено. Садитесь, и пока мы ждем наступления темноты, я все подробно объясню…



        Глава XXXVIII

        ПРЕСТУПНИК, КОТОРЫЙ ТЕПЕРЬ погрузился в состояние транса, бессвязно что-то бормотал, уткнувшись лицом в пол среди обломков композиции, вертя головой из стороны в сторону, сжимая и разжимая руки в наручниках.
        Трент отвернулся от этого зрелища с омерзением, поставил три кресла в противоположном конце комнаты, упал в одно и нетерпеливо уставился на Клика.
        – В первую очередь расскажите мне, как вы разгадали тайну исчезновения мальчика? – спросил он. – Для меня это похоже на волшебство. Как вы об этом узнали, мистер Клик?
        – Никак, пока я не услышал о двух женщинах, которые, глядя в эту комнату, видели вазу с розовыми розами, стоящую на столике в центре комнаты, – ответил он. – Видите ли, даже в старые времена, когда я имел дело с другим делом и искал ключ к исчезновению Колливера, никто никогда не упоминал мне имя Лоти. Я, конечно, знал, что вы делаете здесь восковые фигуры, но до полудня никогда не слышал, что Лоти был тем человеком, который был нанят для их создания. Я также знал о существовании стеклянной комнаты и ее расположении, но осматривал ее только снаружи… Это произошло следующим образом: незадолго до того, как мисс Лару закрыла дело о исчезновении Джеймса Колливера, я получил первый фактический ключ к его передвижениям после того, как он оставил старшего мистера Трента и вышел из офиса… Первая подсказка была получена от портье, Феликса Мерчисона. Моя осторожная «накачка» позволила выяснить, что когда Джеймс Колливер вышел из кабинета и спросил у Мерчисона дорогу в цех, который был тем местом, где они делали восковые фигуры, так как он слышал, что они делали голову мисс Лару для использования в сцене
казни Екатерины Говард, и он хотел бы взглянуть на нее. Мерчисон сказал, что он сказал ему, что фигуры делают в стеклянной комнате на крыше дома, и указал ему, как добраться до туда. Негодяй поднялся по лестнице, и это был последний раз, когда его видели… Естественно, когда я услышал, то подумал, что надо посмотреть снаружи здания, чтобы выяснить, есть ли какое-либо отверстие, дверь или окно, с помощью которого можно покинуть верхний этаж, не спускаясь по главной лестнице. Это побудило меня попросить разрешения у людей в доме через проход, чтобы они показали вид из из боковых окон, и оттуда я впервые увидел стеклянную комнату. То, что я увидел, было именно тем, что вчера увидела миссис Шерман и ее дочь, а именно той комнатой с занавесками и перегородками со столом в центре и вазой с розовыми розами на ней… Нужно ли мне говорить, что, когда я услышал о тех женщинах, которые видели комнату, которая была сильно засорена за несколько минут до того, как внезапно превратилась в опрятную комнату со столом и вазой с розами, стоящей посреди нее, хотя никто не приходил прибираться, я сразу вспомнил свой
собственный опыт и заподозрил жалюзи с картинкой? Когда я вошел сегодня в эту комнату и увидел своеобразное положение этих жалюзи, я почти убедился, что прав, и послал мистера Нэркома в дом через дорогу, чтобы проверить гипотезу. Вот почему я опустил жалюзи. Почему я споткнулся и чуть не упал на сцену? Потому что у меня возникло страшное подозрение, когда я заметил, насколько ужасно толстыми были шея, руки и лодыжки этого «мертвого солдата»; и я хотел проверить истинность или ложность утверждения о «соломенной начинке» с помощью фактического прикосновения, поскольку сам я был уверен, что присутствие всех этих душистых цветов предназначалось для того, чтобы скрыть менее приятные запахи, если жаркая погода вызовет разложение, прежде чем преступник сможет избавиться от тела. Не думаю, что он когда-либо был настолько безумен, что намеревался оставить эту «скульптуру» частью композиции. Мне кажется, он нашел бы оправдание, чтобы каким-то образом выбросить эту фигуру и полностью покончить с этим, как, без сомнения, он сделал с телом Лоти… Что, мистер Нэрком? Нет, я не думаю, что Мерчисон действительно
участвовал в преступлении или знал личность этого человека. Мне кажется, он, должно быть, подошел, чтобы сказать поддельному Лоти, что он знал, что Джеймс Колливер вошел в ту стеклянную комнату и никогда не выходил из нее, и Колливеру, конечно, пришлось закрыть ему рот, выкупая его и высылая из страны. Вот почему он еще раз сменил облик и заложил драгоценности. Он должен был как-то достать деньги. Что касается остальных, думаю, что, когда Колливер поднялся в комнату, чтобы увидеть эту восковую голову, и Лоти увидел его, старый итальянец прыгнул на него, как безумный тигр; и, видя, что или жизнь Лоти, или его собственная, Колливер задушил его. Когда это было сделано, возникла необходимость избавления от тела… Вот и все, как я думаю, мистер Нэрком; так что можно ставить на дело Колливера штамп «раскрыто».


        ТРИ ЧАСА ТЕРПЕЛИВОГО ожидания прошли. Наступили сумерки, улицы стихли, если не считать слабого гула жизни, порожденного человеческим муравейником, и наконец настало время действовать. Клик встал и надел шляпу.
        – Думаю, мы можем отважиться вывезти нашего арестованного сейчас, мистер Нэрком, – начал Клик. – И если ты заставишь Леннарда подогнать лимузин к горловине этого узкого переулка…
        – Он уже там, дорогой дружище. Я разместил Леннарда там, когда я ходил, чтобы разобраться в этом деле с нарисованным жалюзи. Это показалось мне наименее заметным местом.
        – Отлично! Затем, если ты побежишь вперед и откроешь мне дверь, и все будет готово, чтобы мы могли уйти, пусть мистер Трент позволит одному из этих хороших парней принести шляпу, а я займусь этим животным.
        – Вот шляпа, сэр, которая сработает для маскировки и сэкономит время, – предложил один из людей Трента, поднимая шляпу кавалериста с обломков разрушенной композиции. Он отряхнул ее, похлопав по бедру. – Не думаю, что этот негодяй будет сильно сопротивляться, сэр. Он, кажется, совсем уже овощ, но если вы хотите, чтобы я и мой друг помогли…
        – Нет, спасибо. Мне кажется, я смогу управлять им сам, – спокойно сказал Клик. – Поднимите его, пожалуйста. Вот! А теперь, мистер Нэрком, иди… Я следом.
        Нэрком выскочил без промедления, и через две минуты выскользнул через заднюю дверь здания с Кликом и бормочущим, не оказывающим сопротивления арестованным. А еще через полминуты все стремительно изменилось. Нэрком уже открывал дверь машины, ожидая Клика с арестантом, как вдруг раздались трель собачьего свистка, крики и гомон.
        Толпа апашей выскочила из какого-то укрытия, пробежав мимо него, направилась вниз по узкому переулку, крича «Ла-ла-ла-лой!» – таков был их боевой клич! Слепая ярость Нэркома была невыносима, он не мог сделать ничего, так как у него не было ни оружия, ни силы для того, чтобы броситься в драку, но ноги сами уже несли его к водовороту тел, мельтешенью кулаков, вихрю дикой ярости.
        – Назад, Клик! Вернись, ради всего святого! – кричал Нэрком, охваченный паническим страхом и тревогой. Затем, размахивая руками и ногами, пробился сквозь толпу, выскочил из нее и бросился к фигуре в кавалерийской шляпе, которая появилась из темного дверного проема здания «Трент и сын». Фигура застыла, распластавшись у стены.
        А потом Нэрком – это был не кто иной, как суперинтендант, – развернулся, раскинул руки, пытаясь закрыть друга собой.
        – Нападайте на меня, проклятые дьяволы! На меня, а не на него! Не на него, черт возьми! Черт тебя подери! Черт бы тебя побрал! – кричал он хриплым голосом.
        Толпа яростно нахлынула, разлилась вокруг, пронеслась мимо него. Прозвучал громкий выстрел; вспышка света вспыхнула на кавалерийской шляпе; душный запах пикриновой кислоты наполнил воздух, и, схватившись за горло, человек соскользнул по стене и упал у ног суперинтенданта мятой кучей, которой никогда в этом мире не суждено подняться.
        – Убит! Убит! – кричал и стенал Нэрком, слегка пошатываясь, когда толпа унеслась и исчезла за углом улицы.
        – Боже мой! После всех моих забот; после всей моей любви к нему! Убит как собака. Клик! Клик! Мой дорогой друг – самый лучший друг – величайший детективный гений эпохи!
        И затем, вытирая рукавом глаза, издал странный задыхающийся звук, потому что из темноты открытой двери донесся голос, который тихо сказал:
        – Это лучший комплимент, который кто-либо и когда-либо делал мне за всю жизнь, мистер Нэрком. Не беспокойся обо мне, дорогой друг; я все еще жив… Апаши избавили лондонского палача от утренней работы. Колливер расстался с жизнью навсегда; и пусть Бог помилует его душу!
        – Отлично! – мистер Нэрком едва узнал свой собственный голос в восторженном крике. – Черт, дорогой мой, это ты?
        – Чтобы убедиться, заходи сюда, если сомневаешься. Иди скорей. На подходе толпа совсем иного рода. Выстрел всколыхнул окрестности… А мне хватит одной толпы за один вечер, спасибо.
        Нэрком был уже внутри здания, накинувшись на Клика, и сжимал его в объятиях, орал, смеялся и плакал, – вообще вел себя как сумасшедший.
        – Я думал, что они прикончили тебя! Я думал, что они тебя убили. Знаешь, это были апаши, и этот адский негодяй Вальдемар, должно быть, как-то узнал, где ты… – взволнованно пробормотал суперинтендант. – Но мы вычислили его, Клик. В конце концов он оказался в пределах досягаемости закона…
        – Хотел бы быть уверенным; но сомневаюсь, что закон сможет его достать, мистер Нэрком. Поверь мне, он покинет страну до того, как ловушка действительно захлопнется. Или, если это не удастся, опять ляжет на дно!
        – Ну, возможно, не совсем так, дружище. Обзвоним порты, пока он на английской земле – ему не скрыться! Займемся этим! Возможно, мы сможем обогнать его. Давай выберемся через парадный вход, Клик, и если я когда-нибудь смогу добраться до телеграфа и телеграфировать на побережье, пока он еще не уплыл, – давай! Ну же! Или нет… Подожди минутку. Это констебль, принес новости. Я сообщу ему, что Скотланд-Ярд занимается этим делом, и отдам несколько распоряжений. Подожди меня у входной двери, старина… Я мигом…
        Суперинтендант вынырнул в переулок сразу после этих слов и смешался с толпой. Но Клик не шевелился. В переулке уже не было темно, потому что, когда собралась толпа, зажегся свет… Сыщик стоял в течение нескольких минут, уставившись на фонарь, и тяжело дыша и постепенно бледнея, пока не стал похож на восковую фигуру.
        Снаружи в узком переулке собирались любопытные, которых звук выстрела и вид бегущего полицейского притягивали к этому месту. Каждое мгновение толпа сгущалась, и последним, запыхавшись, в толпу влетел юный разносчик газет с обычным бюллетенем, прикрепленным к груди.


        Вечерние новости! Шестичасовой выпуск!

        И под этим заголовком было написано крупным черным шрифтом:


        РЕВОЛЮЦИЯ В МОРАВИИ ПОБЕДИЛА
        ПОВСТАНЦЫ ВЗЯЛИ СТОЛИЦУ
        КОРОЛЬ БЕЖАЛ
        ВОЙСКА ИРМЫ ТОРЖЕСТВУЮТ

        – Дорогой Нэрком, – начал Клик, когда через десять минут суперинтендант вернулся назад, разгоряченный и готовый вновь попытаться схватить графа Вальдемара, чего бы это ему ни стоило. – Дорогой друг, дни бед и неприятностей прошли, и вернулись старые добрые времена, о которых ты так часто вздыхал. Посмотри на бюллетень этого газетчика. Вальдемар опоздал, уверен, мы видели его в последний раз!








        Эпилог. Дело о человеке, который был найден

        МИСТЕР МАВЕРИК НЭРКОМ взглянул на календарь, висящий на стене кабинета, увидел, что там стоит дата 18 августа, а затем снова взглянул на лист с памятными записками, лежащий на его столе, и тут же начал недоуменно почесывать лысину.
        «Интересно, осмелюсь ли я сделать это? – спросил он себя мысленно. – Жаль, что он решил провести последнюю неделю перед свадьбой вдали от друзей, коллег и забот! Тем не менее пусть решает сам! Наконец-то он совьет себе гнездышко по вкусу. Но он и так неплохо отдыхает последнее время. Нечего особенно делать с того времени, когда этот моравский вопрос потерял всякую злободневность. Мне кажется, он рассчитывал получить какие-то дивиденды вначале, из-за частых вопросов, которые задавал относительно того, что делал граф Ирма и новый парламент, но потом успокоился. И теперь, после всего этого отдыха… И это очень важный случай… Господи! Я все-таки рискну. Он не может сделать больше, чем послать меня подальше. Да, черт! Я рискну».
        Нерешительность суперинтенданта вмиг исчезла, он сделал решительный шаг – взял трубку настольного телефона, позвонил по номеру и через две минуты уже разговаривал с Кликом:
        – Говорю, старина, не отрывай мне голову за то, что лезу с работой в такое время, но у меня самое необычное из дел на руках, и я надеюсь на Небеса, что ты поможешь мне с этим… Что такое?.. Давай, рад буду видеть, старина… Какие?.. Бог с тобой!.. Не больше, чем ты сделал бы для меня при тех же обстоятельствах, я могу поклясться… Да, сегодня – как можно раньше… Ты прав. Тогда не можешь встретиться со мной в баре маленькой гостиницы под названием «Валторна», в Шере, в Суррее, около четырех часов? Можешь, а?.. Хороший человек! Кстати, приготовься встретить даму самого высшего общества, старина, – она клиент… Спасибо большое… Пока.
        Затем он повесил трубку, позвонил Леннарду и немедленно стал готовиться к путешествию.


        ВОТ ТАК И получилось, что когда мистер Маверик Нэрком появился в тот день в «Валторне», он обнаружил оседланного коня, привязанного к столбу снаружи, и Клика, очень похожего на одного из постоянных завсегдатаев дерби, который подумал о том, чтобы перебраться в деревню для разнообразия, стоявшего у окна барной стойки и благодарным взглядом созерцавшего широкие зеленые холмы, волнами убегавшие к горизонту.
        – Старик, как, черт возьми, ты справляешься? – пробормотал суперинтендант, глядя на Клика с открытым одобрением, не говоря уже о восхищении. – Я не имею в виду просто надеть одежду и примерить на себя роль – в свое время я видел десятки актеров, которые могли бы сделать это достаточно правильно, но бродяги всегда «пролетали», когда дело доходило до игры в жизнь и разговоров, в то время как ты… не знаю, что это за чертовщина, но есть что-то определенное в твоем поведении, манерах, взгляде, настоящий аристократизм, которому нельзя научиться, который впитывают с молоком матери.
        – Ты ошибаешься, мой дорогой друг. Научиться возможно всему, как ты видишь. Вот что составляет разницу между просто актером и настоящим артистом, – ответил Клик с выражением тщеславной самооценки, которая была либо удобной позой, либо проявлением его жуткой слабости.
        – Если бы один человек не мог делать эти вещи лучше, чем другой, у нас не было бы Ирвинга, чтобы осветить сцену, и актерское мастерство сразу бы упало со своего места среди искусств до неприличного уровня балагана на ярмарке. А теперь, как говорят наши американские двоюродные братья, «давай возьмем быка за рога». Что случилось и кто леди-заказчик?
        – Вдова покойного сэра Джорджа Эссингтона и бабушка молодого джентльмена, в интересах которого нас просят выступить.
        – Бабушка, а? Тогда эта дама уже не молода?
        – Глядя на нее, вряд ли можно было бы подозревать, что ей больше тридцати пяти. Джентльмен с песочными часами очень, очень легко с ней обошелся. Однако там, где он все же поработал над ее внешностью, дамы из «салонов» на Бонд-стрит пришли на помощь «старушке».
        – Женщина, не желающая стареть, что ли? – мрачно пробурчал Клик. – Не терплю эту породу! Как будто есть что-то более очаровательнее, чем милая старая бабушка в лучистых морщинках, которая грациозно переносит свои годы и суетится над детишками своих детей, как старая курица с выводком пушистых цыплят. Но бабушка, которая занимается уничтожением морщин, кремом из лилий, подтяжками кожи, молоком из роз и тому подобным… фу! Видывал я таких. Знаешь, Нэрком, у женщины есть реальная причина беспокоиться о состоянии ее лица только тогда, когда пора побеспокоиться о душе. Значит, эта старушка – одна из тех, кто штукатурит лицо?
        – Мой дорогой друг, позволь мне исправить ошибку: ее светлость, может быть, бабушка, но она явно не старая. Я думаю, она была всего лишь девочкой, когда вышла замуж за своего покойного мужа. Во всяком случае, сейчас ей не может быть и сорока пяти. Легкомысленная и безрассудно экстравагантная женщина, несомненно, и действительно, ее экстравагантность помогла так же, как и многое другое, привести ее мужа в суд по делам о банкротстве, пока он был жив, но, кроме этого, я не думаю, что с ее душой что-то особенно не так.
        – Возможно, нет. Из всех правил всегда есть исключение, – вздохнул Клик. – Ее светлость может быть ярким исключением из этого неприятного списка оштукатуренных лиц. Будем надеяться на это. Она англичанка?
        – Да, то есть ее отец был англичанином, а сама она родилась в Бакингемшире. Ее мать, однако, была итальянкой, прямым потомком некогда великой и могущественной римской семьи по имени де Катаней.
        – Которая, – дополнил Клик одной из своих любопытных односторонних улыбок, – через союз между папой Александром VI и прекрасной Джованной де Катаней – иначе Ванозой – подарила миру этих двух архиотравителей и дьяволов беззакония, Цезаря и Лукрецию Борджиа. Генеалогическое дерево леди Эссингтон дает уникальную смесь: прекрасный фруктовый английский пирог из гнилых яблок. Хм-м! Если ее светлость унаследовала красоту ее знаменитой прапрапрабабушки… А ведь в 1490 году, когда она процветала, Джованна де Катаней была признана самой красивой женщиной в мире… Да ее светлость должна быть самим очарованием.
        – Так и есть, – ответил Нэрком. – Когда она придет, ты поймешь, что она одна из самых красивых и очаровательных женщин из числа живущих на этом свете…
        – Тогда она унаследовала и некоторые из собенностей своих знаменитых предков. Интересно, дошла ли до нее и формула тех замечательных секретных ядов, которыми так славились Лукреция Борджиа и ее брат Цезарь. Они были изумительными, эти отвары Борджиа – изумительны и отвратительны.
        – Ужасны! – согласился Нэрком, любопытная тень беспокойства накрыла его, когда друг поднял эту тему. Современная химия, я полагаю, не смогла их воспроизвести. Например, есть такая ужасная аква тофана, пары которой вызывали мгновенную смерть.
        – Аква тофана не была ядом Борджиа, мой друг, – возразил Клик с улыбкой. – Этот состав был создан более двухсот лет назад, и на двести лет позже Борджиа, в 1668-м, чтобы быть точнее, Жаном Батистом де Годеном, синьором де Сент-Круа, любовником и соучастником этой чудовищной французской злодейки, Мари, маркизы де Бринвилье. Первооткрыватель этого яда сам умер, сбросив с лица стеклянную маску и вдыхая пары, пока готовил адскую смесь. Секрет ее изготовления, однако, не умер с ним. Сегодня многие химики могут воспроизвести это зелье. В самом деле, я сам мог бы дать вам формулу, если бы это было необходимо.
        – Ты? Господи, мой друг! Чего же ты не знаешь? Во имя небес, Клик, что заставило тебя погрузиться во все эти нечестивые вещи?
        – Тот же импульс, который заставляет тонущего человека хвататься за соломинку, мистер Нэрком, – стремление к самосохранению. Вспомни, кем я был в былые дни и с кем я общался. Поверь мне, утверждение о том, что среди воров есть честь, является приятной выдумкой и не более того. Как только человек собирается стать профессиональным вором, он и честь перестают разговаривать. Я никогда не мог быть полностью уверен ни в ком; и мои самые большие дела всегда были источником опасности для меня после того, как они были успешно завершены. Мне стало необходимо изучать все яды, все секретные искусства убийства, чтобы защититься от них и знать надлежащее противоядие. В остальном – Ш-ш-ш!.. Сюда идет хозяйка с чаем. Мы оставим «дело» до следующего…


        – ТЕПЕРЬ СКАЖИ МНЕ, – продолжал Клик, после того как хозяйка дома ушла и они снова оказались в уединении, – что от меня хочет леди Эссингтон? И что за парень этот внук, в интересах которого она действует? Он обратился к нам официально?
        – Конечно, нет, дорогой мой. Да, он не больше чем ребенок, не больше трех лет от роду. Ты когда-нибудь слышал что-нибудь о Золотом мальчике, старина?
        – Как же! Юный граф Стратмер? Карапуз, который унаследовал титул и миллионы благодаря утоплению своих родителей в крушении яхты «Мистерия»?
        – Это маленький джентльмен – достопочтенный Седрик Юстас Джордж Кэррутерс, двадцать седьмой граф Стратмер, известный как Младенец-миллионер, или Золотой мальчик. Его мать была единственной дочерью леди Эссингтон. Ей было всего восемнадцать, когда она вышла замуж за Стратмера: всего двадцать два, когда она и ее муж утонули, чуть больше года назад.
        – Достаточно рано, чтобы уйти из мира живых… Бедняжки! – сочувственно протянул Клик. – И они оставили этого сорванца сиротой – лишившимся одним ударом отца и матери. Жесткий мир, мой друг, жесткий мир! Справедливо предположить, наверное, что со смертью родителей забота и руководство его маленькой светлостью перешли на долю его бабушки, леди Эссингтон?
        – Нет, это не так, – ответил Нэрком. – Можно было бы предположить, что это произойдет, если учесть, что бабушки по отцовской линии не было, но в действительности дело в том, Клик, что покойный лорд Стратмер не совсем одобрял стиль жизни своей тещи. Он был по существу тихим, любящим свой дом человеком и не любил легкомыслия любого вида. Поэтому среди тех, кто знал его, никто не удивился, когда выяснилось, что он написал завещание, оставляя все, чем он обладал, своему маленькому сыну, и прямо предусматривал, что забота и воспитание мальчика должны быть возложены на его младшего брата, достопочтенного Феликса Камура Пола Кэррутерса, который должен был получать доход от поместья, пока ребенок не достиг совершеннолетия.
        – Понятно! – кивнул Клик. – И это лишило экстравагантную графиню довольно большого и стабильного дохода в течение семнадцати или восемнадцати лет. Хм-м-м! Мудрец, конечно, при условии, что он не спас мальчика от сковороды только для того, чтобы бросить его в огонь. Что за человек этот его брат – достопочтенный Феликс Кэррутерс, – в чьи руки он вверил будущее своего маленького сына? У меня, кажется, есть смутное воспоминание о том, что я слышал это имя где-то или как-то в связи с каким-то другим делом. Мудр ли выбор, мистер Нэрком?
        – Не могло быть лучше, по моему мнению. Я достаточно хорошо знаю достопочтенного Феликса: добропорядочного, честного, порядочного молодого человека. Ему не больше двадцати трех с половиной лет. Он, будучи вторым сыном, естественным образом унаследовал состояние своей матери, и оно оказалось весьма значительным, он действительно не нуждался в доходах своего маленького племянника ни в малейшей степени. Однако он охотно взял на себя ответственность, так как очень привязан к мальчику; и он, и его жена, с которой он, кстати, недавно обвенчался, между прочим, въехали в резиденцию в великолепном поместье его покойного брата, в монастыре Боскиделл, прямо на другой стороне этих холмов. Вы можете видеть из окна. В этом поместье они в настоящее время проводят большую домашнюю вечеринку, и среди приглашенных леди Эссингтон и ее сын Клод.
        – Ого! Тогда у ее светлости есть сын? Дочь, которая умерла, была не единственным ее ребенком?
        – Нет. Сын родился примерно через год после дочери. Хороший парень – яркий, умный, привлекательный; любит всевозможных тупых животных – птиц, обезьян, белых мышей – всевозможных подобных существ – и такой же нежный, как девочка. Не навредит мухе. Кэррутерс очень любит его и принимает его в поместье, когда может. Это означает, что мать тоже должна присутствовать, что является своего рода испытанием, поскольку я не верю, что ее светлость и миссис Кэррутерс ладят. Однако это другая история. Теперь давайте посмотрим… Где я остановился?.. Ах, ах!.. Я говорил о домашней вечеринке в монастыре и любви Кэррутерса к мальчику. Можете судить о моем удивлении, мой дорогой Клик, когда вчерашняя почта принесла мне письмо от леди Эссингтон с просьбой встретиться с ней здесь, в этой гостинице, которая, кстати, принадлежит Стратмерам. Ею управляет бывший слуга в Приорате. Так вот, леди Эссингтон заявляет, что она хотела, чтобы я пригласил одного из самых проницательных и умных из моих детективов, поскольку она совершенно убеждена, что существует закулисная схема, как нанести вред его светлости… Короче говоря, у нее
были все основания полагать, что кто-то тайно покушается на жизнь Золотого мальчика. Затем она рассказала мне необычайную и удивительную историю.
        – В самом деле? Что это были за детали, мистер Нэрком?
        – Пусть она сама расскажет вам… Кстати, вот и она! – ответил суперинтендант, когда тихая и укрытая вуалью фигура поспешно скользнула мимо окна. Начальник полиции и Клик едва успели отодвинуть свои стулья и поднялись, когда эта дама вошла в зал.
        Легкое движение ее руки отодвинуло вуаль, и Клик увидел одну из красивейших женщин на свете. Хорошенькую женщину, несмотря на всю ее легкомысленную жизнь и ее темное происхождение, если ясные, честные на вид глаза могли быть признаны в качестве доказательства. Клик видел в свое время мужчин и женщин, коварных, как лисы, и таких же опасных, как змеи, которые могли смотреть ему прямо в глаза и никогда не вздрагивать, в то время как другие – прочные, как сталь, и чистосердечные, почти святые – отличались блуждающими взглядами и, если судить по глазам, должны были быть кончеными жуликами.
        Но хороша или плоха была леди, выглядела она крайне взволнованой. Нервное перенапряжение и затаенное волнение заставляли ее дышать тяжело, словно запыхавшийся бегун.
        – Я благодарна вам, это очень хорошо, что вы пришли, мистер Нэрком, – сказала она, двигаясь вперед с грацией, которую никакое возбуждение не могло ни развеять, ни ослабить, – врожденной грацией женщины, рожденной для своего статуса и обученной направляющей рукой Матери-Природы. – Я надеялась, что смогу украдкой прийти сюда, чтобы встретиться с вами тайно. Но, как я и писала, как бы тщательно я ни планировала эту встречу, у меня есть все основания полагать, что за мной следят. Мне нужно очень и очень спешить, и вы не должны удивляться, если мне станет необходимо бежать без предупреждения. Поверьте, я совершенно уверена, что достопочтенный мистер Феликс Кэррутерс уже преследует меня.
        – Достопочтенная моя, дорогая леди Эссингтон, вы же не имеете в виду, что он… он Злой Гений… благослови Бог мою душу!
        – Это может вас удивить, мистер Нэрком. Это почти ошеломило меня, когда я впервые начала подозревать. На самом деле, я пока ничего не могу сделать, кроме как подозревать. Возможно, именно он, возможно, эта отвратительная женщина, на которой он женился. Вы должны решить это, когда услышите мой рассказ. Я понимаю… – посмотрев на Клика, добавила она. – Вы не смогли пригласить детектива-полицейского, чтобы выслушать то, что я должен сказать, но если вы и ваш друг внимательно выслушаете и передадите историю одному из них в свое время…
        – Простите, ваша светлость, но мой спутник – лучший детектив Скотланд-Ярда, – вставил Нэрком. – Так что, если вы сразу изложите дело, он сможет дать вам совет.
        – Детектив? Вы? – она на миг уставилась на Клика и с удивлением посмотрела на него, закусив губу. В ее глазах был настоящий ужас. Нельзя сказать льву, что другой лев – осел, даже если он маскируется под осла. По ее мнению, перед ней был человек высшего общества. Она много раз видела таких, как он, она знала их, она их понимала.
        – Каким образом мог такой человек, как вы… – начала она, затем остановилась и слегка наклонила голову. – Простите, это было грубо. Ваши личные дела, конечно же, ваши, мистер…
        – Ваша светлость, – проскрипел одним из своих голосов Клик. – Меня зовут Джордж Хэдленд!
        И тогда Нэрком понял, что при всей ее грации и обаянии она не добилась от Клика доверия и симпатии.
        – Спасибо, – кивнула леди Эссингтон, принимая это знакомство с изящным наклоном головы. – Без сомнения, мистер Нэрком дал вам некоторое представление о том, почему я советуюсь с вами, мистер Хэдленд; но так как времени очень мало, позвольте мне рассказать вам все как можно более подробно. Я уверена, вне всякой тени сомнения, что кто-то, кто заинтересован, тайно покушается на жизнь моего маленького внука; и у меня есть все основания полагать, что этот «кто-то» – это либо достопочтенный Феликс Кэррутерс, либо его жена.
        – Но с какой целью, ваша светлость? Люди не совершают столь отчаянного акта, как убийство, без какого-либо мощного мотива, за которым стоит выгода или месть, ведь, как я слышал, ни дядя, ни тетя не могут выиграть от гибели своего маленького племяннника.
        – Разве? – ответила она с отчаянным жестом. – Как мало вы знаете! Миссис Кэррутерс – амбициозная женщина, мистер Хэдленд, и, как и все женщины низшего класса, из которого ее вытащили, она стремится к титулу. Она была актрисой. Достопочтенный Феликс женился и забрал ее из театра. Отвратительно, что человек такого типа должен быть навязан обществу и общаться с приличными людьми.
        «Ого! Так вот где собака зарыта?» – подумал Клик, но вслух сказал:
        – Давно прошел день, ваша светлость, когда последователи Фесписа[7 - Феспис из Икарии (VI век до н. э.) – древнегреческий поэт и драматург, уроженец аттического дема Икария в филе Эгеиде (греч. ныне Дионисос). Феспису приписывается создание архаической, доэсхиловской греческой трагедии, в которой действовали один актер и хор.] должны извиняться за свое существование. В эти времена есть много дам со сцены, чьи жизни являются образцовыми и чьи имена вызывают только уважение и восхищение. И до тех пор, пока эта особая леди имела безупречную репутацию…
        – Она? Да. В этом отношении никогда не было ни слова против нее. Иначе Феликс никогда бы не женился на ней. Но я верю, что люди этого класса должны оставаться в своем собственном кругу и не смешиваться с другими, для которых они не приспособлены. Миссис Кэррутерс амбициозная женщина, как я уже говорила. Она стремится и к титулу, и к богатству, и если маленький лорд Стратмер умрет, ее муж унаследует и то и другое. Конечно, этого достаточно для женщины подобного типа. Что касается ее мужа…
        – Там, я боюсь, все ваши подозрения беспочвены, ваша светлость, – прервал Клик. – Мне сказали, что достопочтенный мистер Кэррутерс очень любит мальчика. Кроме того, он богат сам по себе, у него нет причин жаждать богатства маленького сына своего брата.
        – Простите меня… Был богат – правильное выражение, а не «богат», мистер Хэдленд. Две недели назад, или около того, неудача компании «Даймонд Коаст Майнинг», дочерней компании «Вест Коаст», в которую была инвестирована большая часть его состояния и председателем которой он был, печально подорвала его ресурсы, и теперь у него нет ничего, кроме дохода от имущества племянника.
        – Хм-м-м! Ах! Просто так! – сказал Клик, сжимая подбородок. – Теперь я вспоминаю, что заставило имя показаться знакомым, Нэрком. Я помню, как читал о неудаче и о той маленькой надежде, что что-то можно спасти. Тем не менее доход от имущества Стратмера огромен. А через заботу, в семнадцать или восемнадцать лет, которые должны пройти до того, как его маленькое светлость достигнет совершеннолетия…
        – Он никогда не достигнет совершеннолетия! Он будет убит первым. Его сейчас убивают! – взволнованно вмешалась леди Эссингтон. – Мистер Хэдленд, помогите мне! Я люблю мальчика… он… ребенок моего собственного ребенка. Я люблю его так, как никогда не любила никого… Больше всего на свете. И если он умрет… Боже!.. Что мне делать? И он умирает. Я говорю вам, что он умирает. И они не позволят мне подойти к нему. Они не дадут мне его, эти двое! Если его крики ночью сокрушают мое сердце, я бегу в его детскую… А один или другой из них всегда рядом, и никогда ни на секунду они не позволят мне держать его в своих объятиях и быть с ним наедине.
        – Ребенок кричит по ночам, ваша светлость?! Что это за крики? Крики от испуга или боли?
        – От боли… от мучительной боли: эти крики расколют сердце камня, и хотя там никогда нет ни пятна крови, ни признаков насилия, дите заявляет, что кто-то приходит ночью и что-то вонзает в его шею. То, что по-детски он сравнивает с «длинной, длинной иглой, которая выходит из моей шеи и заставляет иголки колоть и колоть по всей моей руке».
        – Так! Что? Давайте еще раз, пожалуйста! – встрепенулся Клик, прежде чем подумать; затем вспомнил себя и добавил извиняющимся тоном: – Прошу прощения у вашей светлости, но иногда и я могу быть немного взволнован. Что-то вроде иглы, попавшей ему в шею, да? И другие иглы, продолжающие ощущение вниз по руке?.. Хм-м-м!.. Был ли вызван врач?
        – Нет. Я хотела, но ни дядя, ни тетя не позволили бы мне сделать это. Они говорят, что это ничего – просто «возрастное», и ребенок сам это преодолеет. Но это не так! Я знаю, что это не так! Если это было естественно, почему это никогда не проявлялось до краха этой жалкой алмазной компании? Почему дитя ждало, чтобы начать болеть, пока достопочтенный Феликс Кэррутерс не потерял свои деньги? И почему это происходит, ночь за ночью, с тех пор? Почему он начал болеть? Превращаться из счастливого, смеющегося, здорового ребенка в раздражительного, постоянно жалующегося недотрогу? Я говорю вам: они убивают его! Эта парочка. Говорю вам, что они используют какой-то тайный дьявольский способ, подрывая его жизнь; и если…
        Она остановилась, вздохнула испуганно и, стиснув вуаль, повернулась и поспешно направилась к двери.
        – Я говорила вам, что он догадается. Я же сказала, что за мной следят! – пробормотала она дрожащим голосом. – Он идет… Этот человек на дороге! Посмотрите в окно и увидите. Помогите мне, мистер Хэдленд! Ради бога, найдите способ остановить их! Прощайте!
        Затем дверь за леди закрылась. Она ушла, выскочив из задней двери гостиницы и пытаясь скрыться среди рассеянных пушистых кустов и густых зарослей папоротника, которые покрывали холмы. Она бежала, как преследуемый заяц.
        – Ну, что вы думаете об этом, старина? – с тревогой спросил Нэрком, повернувшись к Клику после того, как удостоверился в том, что достопочтенный Феликс Кэррутерс ехал по дороге к «Валторне».
        – Преступление, вне всякого сомнения. Но чьё, я сейчас не в состоянии определить. Сотня вещей может вызвать колющее ощущение в шее, от укола кураре до мазка «бальзама папы», этой адской мази Борджиа. М-да! Итак, это достопочтенный Феликс Кэррутерс, не так ли? Держись подальше от окна, мой друг. Птица не должна видеть птицелова. И нам будет трудно объяснить наше присутствие здесь, если он увидит вас.
        – Мой дорогой парень, ты же не имеешь в виду, что, по-твоему, он действительно виноват? – удивленно начал Нэрком. Но прежде чем он успел сказать что-то еще, это удивление было полностью вытеснено другим, намного большим. Достопочтенный Феликс остановил коня, спешился у двери «Валторны» и сообщил:
        – Нет, не стоит расседлывать его. Я ненадолго, Бетти. Просто хочу перекинуться парой слов с друзьями, которых я ожидаю, – сразу прошел к бару, подошел к суперинтенданту с протянутой рукой.
        – Слава богу, вы вовремя получили мое письмо, мистер Нэрком, – сказал он с глубоким вздохом облегчения. – Хотя я отправил его курьерской службой, это было после трех часов, и я боялся, что вас не будет на месте. Вы настоящий друг, раз решили прийти мне на помощь! Теперь я вам должен, и долг этот не смогут погасить деньги. А это великий и удивительный Клик, не так ли? Благодарю вас, мистер Клик, от всего сердца за то, что вы готовы взяться за это дело. Теперь мы раскроем эту тайну, я уверен.
        Язык Нэркома чесался, чтобы узнать, что Феликс Кэррутерс имел в виду под всем этим; но Клик, справедливо подозревая, что письмо, на которое тот ссылался, было доставлено после отъезда начальника, выступил вперед и спас ситуацию.
        – Очень хорошо, что вы так сильно доверяете мне, мистер Кэррутерс, – объявил он. – Мы должны были поторопиться, мистер Нэрком и я – письмо пришло слишком поздно, но, к счастью, нам удалось добраться сюда, как вы видите. А теперь, пожалуйста, могу я узнать подробности дела?
        Он говорил осторожно, чтобы это не касалось какого-то другого вопроса, кроме интересов Золотого мальчика, и чтобы почтенный Феликс не догадался, что леди Эссингтон уже отчасти посвятила их в суть дела. Как Клик и подозревал, речь пошла об одном и том же. Феликс Кэррутерс заговорил о тайных атаках на его светлость, погружаясь сразу в детали. Хотя в целом он не сказал ничего нового, повторив рассказ леди Эссингтон.
        – Помогите, мистер Клик, – закончил он довольно взволнованно. – И моя жена, и я чувствуем, что вы, и только вы – человек, который разберется в этой дьявольской истории. Мальчик так дорог нам, как будто он наш… Помогите мне выявить врага, схватить эту подлую и жестокую руку, прежде чем все зайдет слишком далеко. Нужно не дать ребенку умереть и предотвратить позор, который неизбежно должен лечь на мои плечи, если эта история станет достоянием широкой публики.
        – Широкой публики, мистер Кэррутерс? Какой публики вы боитесь, скажите, пожалуйста?
        – То, что могло бы принести позор, если бы хоть какой-то намек на то, что я считаю правдой, мог быть раскрыт, мистер Клик. Вам я могу признаться: я не обращаюсь ни к одному врачу, потому что боюсь, ради молодого Клода, что расследование может привести к раскрытию правды. И моя жена, и я полагаем – на самом деле, мы почти уверены, – что это его собственная бабушка, леди Эссингтон, ранит мальчика, и что вскоре она попытается направить подозрение против нас.
        – В самом деле? С какой целью?
        – Чтобы нас отстранили от опеки за то, что мы не могли заботиться о ребенке, и чтобы его перевели на попечение, чтобы она могла получать доход от его имущества.
        – Фу! – тихо присвистнул Клик. – Шустрая леди!
        – Мы делаем все возможное, чтобы помешать ей, – продолжал достопочтенный Феликс, – но ей все равно удается всякий раз причинить вред ребенку, несмотря на нас. Его детская на том же этаже, что и ее комнаты, но для большей безопасности я прошлой ночью перенес его в мою спальню и запер окна и двери. Я сказал себе, что ничто не может добраться до него, но все продолжается! Посреди ночи мальчик проснулся с криком и плачем, крича, что кто-то пришел и воткнул длинную иглу в его шею, а потом впервые… Боже! Я чуть не сошел с ума, когда увидел это… Впервые, мистер Клик, на нем была отметина – три красных сырых маленьких пятна над ключицей с левой стороны шеи, как будто птица клюнула его.
        – Хм-мм! И все окна были закрыты, говорите?
        – Все, кроме одного – окна моей гардеробной, но поскольку гардеробная закрыта, чтобы никто не мог войти, я подумал, что это не имеет значения, и поэтому оставил его частично открытым ради притока свежего воздуха.
        – Понятно, – сказал Клик. – Ясно! М-да! Две недели без какого-либо внешнего признака, а затем вдруг три маленьких пятна! В центре они с отступом и сильно воспалены по краям? Спасибо! Совершенно так, именно так! И двери заперты, и все окна, кроме одного, закрыты и закреплены внутри, так что никакое человеческое тело… Что? Берусь ли я за дело? Конечно, берусь, мистер Кэррутерс. Я слышал, вы сегодня устраиваете домашнюю вечеринку. Если бы вы смогли приютить меня в Приорате на ночь или две, и мы сообщили бы вашим гостям, что старый друг из университета по имени… э-э… Посмотрим! Ах, ах! Деланд… Это сработает так же, как и любое другое имя… Лейтенант Артур Деланд, вернувшийся домой из Индии… Если вы сообщите своим гостям, что этот друг присоединится к вечеринке, я буду у вас к обеду, со своим слугой.
        – Спасибо! спасибо! – сказал достопочтенный Феликс, сжимая руку. – Я сделаю именно так, как вы предлагаете, мистер Клик, и комнаты будут готовы для вас, когда вы приедете…
        И когда все было решено, достопочтенный Феликс ушел, а Клик вызвал хозяйку, чтобы та снабдила его ручкой, чернилами и бумагой, и сел писать записку леди Эссингтон, в которой говорилось, что она должна прислать коляску за мистером Джорджем Хэдлендом, чтобы он явился в Приорат через три дня.


        РОВНО В ПОЛОВИНЕ первого лейтенант Артур Деланд, крупный, красивый, светловолосый парень, с печальным видом, какой бывает только у военных на гражданке, когда они чувствуют себя не в своей тарелке, появился в монастыре Боскиделл с низкорослым индусом-слугой и был представлен хозяйке и нескольким членам домашней вечеринки, и все сочли его приятным приобретением для их компании, прежде чем он провел час под крышей Приората.
        Странно, как иногда складывается жизнь, но Клик, вопреки собственными ожиданиям, нашел достопочтенную миссис Кэррутерс милой, нежной, похожей на голубку маленькой женщиной, а сына леди Эссингтон – резвым, сообразительным, заросшим юнцом двадцати двух лет, который, несмотря на легкомысленное воспитание и показную грубость по отношению к матери, был очень мил. На самом деле, он «подыгрывал» мистеру Клоду Эссингтону, как говорят наши американские кузены. Мистер Клод Эссингтон сразу же принял Клика в сердце и отнесся к детективу как к другу детства, с почти непосредственной искренностью мальчишки.
        – Я говорю, Деланд, вы – изворотливый тип, но вы мне нравитесь! – заявил он прямо, после того как они сыграли с дамами один или два сета тенниса, выполнив свои «социальные обязанности» в целом. – Если ситуация немного улучшится, я смогу вернуться в Оксфорд на следующий срок… И один Господь знает, как мне поступить, если не удастся получить от Кэррутерса деньги, которых у него, похоже, нет… Но если я вернусь, а вы все еще будете в Англии, я позову вас на майскую неделю, и мы оторвемся. Боже! Маман сейчас придет. Давайте посмотрим… А потом приходите к конюшням и гляньте на мою коллекцию. Надеюсь, мои питомцы заинтересуют.
        Они так и сделали; «коллекция» оказалась голубями, сороками, парракетами, белыми мышами, обезьянами и даже ручными белками, которые вышли по зову своего хозяина и роились или стекались к нему.
        – Теперь, Долли Варден, держи свои воровские щипцы подальше от моего платка, старушка! – воскликнул этот энтузиаст-орнитолог, обращаясь к сороке, которая сидела у него на плече и немедленно клюнула маленькую жемчужину в его галстуке.
        – Ужасная старая воровка и бродяга, каких не видало царство пернатых, эта красотка, – объяснил он Клику, поглаживая голову сороки. – Украдет твои зубы, если сможет их достать, и выйдет на свободу, как блаженный блуждающий цыган. Потерял ее на трое суток пару недель назад. Господь знает, куда унесло старую воровку. Что это такое? Белый материал на ее клюве? Благо, если я знаю. Думаю, клевала стену или что-то еще, и… Эй! Там Кэррутерс и его малыш, прогуливаются рука об руку. Пойдем и поговорим с ними. Стратмер поразительно любит моих мышей и птиц.
        С этими словами он ушел с мышами, обезьянами и белками, цепляющимися за него, и теми птицами, которые не сидели на его плечах или руках, а кружили вокруг его головы. Клик последовал за юным натуралистом. С Феликсом заранее было оговорено, что он появится на площадке с мальчиком. Клик хотел взглянуть на ребенка со стороны.
        Он оказался маленьким симпатягой, этот последний граф Стратмер, с головой и лицом, которые могли бы стать натурой для одного из херувимов Рафаэля, с большими удивленными глазами, которые делают лицо ребенка таким и привлекательным.
        – Стратмер, это лейтенант Деланд, приехал к нам из Индии, – представил детектива достопочтенный Феликс, когда Клик опустился на колени и поговорил с мальчиком, при этом внимательно осматривая его. – Не хотите ли вы сказать нашему гостю, что вы рады видеть его?
        – Приятно видеть… – начал было мальчик заученную фразу, затем в восторге вскрикнул, увидев молодого Эссингтона с животными и птицами.
        – Птички! Маленькие мышки! Дать! Дай! – воскликнул малыш нетерпеливо, протягивая свои маленькие руки.
        – Конечно. Что пожелаете – сорока, парракет, голубь, обезьяна или мышь? – весело спросил молодой Эссингтон. – Вот! Тяните жребий и будьте счастливы!
        Затем он сделал вид, будто собирал всех в объятия ребенка, и, возможно, преуспел бы в этом, но тут Клик встал между ними и мальчиком.
        – Подумай, Эссингтон! – резко воскликнул он. – Эти существа могут не кусать и не царапать вас, но нельзя быть уверенным, когда речь идет о других людях. Кроме того, мальчику нехорошо, и он не должен бояться…
        – Извините, старина, всегда лезу не вовремя. Но мальчик любит их, не так ли?
        – Отведите их обратно в конюшню и давайте за час или два до чая поиграем в бильярд, – предложил Клик, поворачиваясь, когда Эссингтон собрался уходить, и смотрел ему вслед прищурившись. Однако когда молодой человек и птицы скрылись из виду, он издал резкий и внезапный звук, и почти мгновенно его «индийский слуга» выскользнул в поле зрения из-за ближайшей изгороди.
        – Проберись и осмотри этих птиц после того, как он их оставит, – распорядился Клик быстрым шепотом. – Есть одна… сорока… с чем-то размазанным на клюве. Узнай, что это такое, и принеси мне образец. Давай!
        – Есть, сэр, – ответил на превосходном кокни маленький человечек. – Я заскочу в этот курятник и разложу все по полочкам! Как только уйдет птичник, я посмотрю, чему он учит своих зверушек…
        – Боже мой, парни! – воскликнул достопочтенный Феликс низким голосом, полным сильного волнения. – Вы не можете же предполагать, что этот милый мальчик… Это невероятно!
        – Ничто не может быть невероятным в наших делах, друг мой. Вспомните, даже Люцифер был ангелом поначалу. Я знаю, какие средства используются, – сказал он, мягко трогая три красных пятна на шее его маленького светлости, – но мне еще предстоит решить, кто стоит за всем этим. Честно говоря, я не верю, что это сделано птичьим клювом… хотя вполне возможно, хотя кажется диким. Но к этому времени завтра я обещаю, что загадка будет разгадана… Ш-ш-ш!.. Не говорим о преступлении… Он возвращается. Возьмите мальчика в свою комнату сегодня вечером, но оставьте дверь не запертой. Я спущусь, чтобы наблюдать за ним. Впрочем, пусть его сначала поместят в обычную детскую, а вечером заберут, и так, чтобы ни одна живая душа не знала, слышите? Ночью я буду с вами…


        ТЕМ ВЕЧЕРОМ ПРОИЗОШЛО два любопытных события: первое состояло в том, что без пятнадцати семь, когда няня Марта, придя в детскую с его светлостью, чтобы уложить того спать, нашла там лейтенанта Деланда, который должен был одеваться на ужин. Но он вместо этого стоял посреди комнаты, разглядывая все вокруг.
        – Не удивляйтесь, няня, – проговорил Клик, оглянувшись и увидев вошедших. – Ваш хозяин попросил меня спроектировать новые украшения для этой комнаты, и я заглянул сюда в поисках вдохновения. Ах, Стратмер, приятных тебе снов, старина. Увидимся утром, когда ты проснешься.
        – Скажите спокойной ночи джентльмену, ваша светлость, – попросила няня, положив обе руки на плечи мальчика и ведя его вперед, после чего он начал тереть глаза кулаками и сонно скулить:
        – Хочу Самбо! Хочу Самбо!
        – Да, дорогуша, няня получит Самбо для вашей светлости после того, как ваша светлость пожелает господину спокойной ночи, – успокоила няня. Она нежно держала мальчика за руку, пока тот, насупившись, не пробубнил:
        – Спокойной ночи…
        – Спокойной ночи, старина, – ответил Клик, а потом обратился к няне: – Кстати, у меня болит палец, а? Почему? Очень больно.
        – Не могу себе представить, в чем может быть дело, если только на когтях и клюве несчастной сороки не было чего-то ядовитого, – ответила няня. – Никто никогда не знает, куда эти мерзкие твари залетают и в каких отбросах они роются.
        – Сорока? – повторил Клик. – Что вы имеете в виду под этим? У вас был неприятный опыт со сорокой?
        – Да, сэр, этот мистер Эссингтон – мерзкое существо… Это было две недели назад, сэр. Собака хозяйки проникла в детскую и утащила Самбо – тряпичную куклу его светлости, сэр, он никогда не заснет без нее. Собака изорвала куклу в клочья; и зная, как его светлость будет плакать, если он увидит, что случилась, я забралась ее и стала чинить… Только я собрала обрывки в нечто похожее на форму и собиралась зашивать, как меня на несколько минут вызвали из комнаты, и когда я вернулась, там была та мерзкая сорока. Она пыталась украсть мои хлопковые катушки, сэр. Она влетела через открытое окно… Неприятная тварь. Я ненавижу сорок и я верю, что ее хозяин не знает о выходках свой подопечной. Тем не менее тварь клюнула меня в палец, и с тех пор он не заживал. Повариха говорит, что я, должно быть, дотронулась до чего-то ядовитого после того, как кожа была повреждена. Может быть, сэр, но я не знаю.
        Клик не стал комментировать; просто повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
        Второе любопытное событие произошло между девятью и половиной десятого вечера, когда джентльмены задерживались за столом с ликерами и сигарами после еды, а дамы ушли в гостиную. Вспомнив о том, что он оставил свою сумку открытой, Клик придумал оправдание для того, чтобы покинуть комнату на минуту или две, быстро спустился по лестнице. Газ в верхних залах был погашен, в то время как члены семьи были внизу; коридоры были тусклыми и темными, а толстый ковер в коридорах и на лестницах заглушал все звуки, в том числе и шорох шагов.
        Поэтому только по чистой случайности Клик мимоходом посмотрел на один из проходов и увидел быстро двигающуюся фигуру – женщину, торопливо вошедшую в детскую спящего мальчика. И – была ли ее цель доброй или злой – Клик с удивлением узнал, что женщина, которая прокралась как тать в нощи, была достопочтенной миссис Кэррутерс.
        Клик запер свою сумку с набором странных инструментов и вернулся в столовую как раз в тот момент, когда посиделки завершались, и мистер Клод Эссингтон, который сам всегда кормил своих сорок и других животных, сетовал, что он «забыл своих красавиц», и разглаживал старую газету, в которую заворачивал куски сыра и мяса, добытые для него дворецким на кухне.
        Достопочтенный Феликс посмотрел на Клика. В его взгляде читался вопрос.
        – Нет, – беззвучно прошептать в ответ Клик. – Это не было что-то ядовитое – просто воск свечи. Птица влетала в окно кладовки, и экономка поймала ее, сорока воровала свечи.
        Достопочтенный Феликс не ответил. Как раз в этот момент молодой Эссингтон, чей взгляд скользил по газете, разразился громким воплем.
        – Я говорю, это круто! Послушайте!


        Потеряно: где-то между Портсмутом и Лондоном или каким-то другим местом в пути. Маленькая черная кожаная сумка со свидетельством о смерти и некоторые другие вещи, которые не представляют никакой ценности для кого-либо, кроме владельца. Нашедший будет щедро вознагражден, если все содержимое будет возвращено в целости и сохранности.

        – Прекрасный пример языка Шекспира; и если… Деланд, старина, что с тобой?
        Клик внезапно вскочил и, схватив достопочтенного Феликса за плечо, вытащил его его из комнаты.
        – Просто подумал о чем-то, вот и все. Мне надо бежать; приду снова перед сном, – уклончиво ответил он. Но за дверью добавил: – «Вернуть владельцу», – процитировав газету, потом добавил: – Нет, не задавай никаких вопросов. Одолжите мне свое авто и своего шофера. Вызовите как можно быстрее. Подождите меня и заставьте ждать твою жену, леди Эссингтон и ее сына. Я сказал завтра, я отвечу на загадку, не так ли? Ну, тогда, если я не самая слепая летучая мышь, которая когда-либо летала, я дам тебе такой ответ сегодня вечером.
        Затем Клик повернулся и помчался наверх за своей шляпой и пальто и десять минут спустя мчался в сторону лондонского отделения так быстро, как мог его нести Панхард за тысячу фунтов.


        ОКОЛО ЧАСА ДНЯ он вернулся и вошел в гостиную Приората в сопровождении уравновешенного и очкастого джентльмена несомненно кельтского происхождения, которого он представил:
        – Доктор Джеймс О’Мэлли, дамы и господа, доктор медицины. Дублин.
        Леди Эссингтон и ее сын поклонились, достопочтенный Феликс и миссис Каррутерс также. Затем сын ее светлости заговорил обычным чуть вульгарным, откровенным образом.
        – И все же, Деланд, где вас черти носят? – спросил он. – Почему вы так неожиданно умчались? Феликс говорит, что у вас для всех нас есть сюрприз, и вот мы ждем. Приступайте к вручению…
        – Очень хорошо, так и будет, – ответил Клик. – Но прежде всего позвольте мне снять бесполезную маску и признать, что я не офицер индийской армии – а простой полицейский детектив, которого иногда зовут Джордж Хэдленд, ваша светлость, а иногда…
        – Джордж Хэдленд! – вскочила графиня, вставая и снова садясь, бледная и потрясенная. – Вы пришли! Вы пришли в конце концов! Спасибо, спасибо! Я знаю, что детективы вынуждены работать под чужой личиной… Вы знаете… Вы должны знать!.. – добавила она, обращаясь к достопочтенному Феликсу и его жене. – Я послала за ним… Я привела его сюда. Я хочу знать, и я буду знать, чья рука отнимает жизнь у Стратмера – ребенка моего ребенка – для меня самого дорогого существа во всем мире. Мне все равно, что я страдаю, мне все равно, что я теряю, мне все равно, если суды присудят его опеку незнакомому человеку. Главное, чтобы его дорогая маленькая жизнь была спасена и он оказался вне опасности.
        Настоящая любовь сияла в ее лице и глазах, когда она это сказала, и эта уверенность удивила Кэррутерс и его жену так же, как слова, которые она произнесла.
        – Боже мой! Правда ли это! – Достопочтенный Феликс повернулся к Клику. – Вас пригласила и она тоже? Она также работала для спасения мальчика?
        – Да, – подтвердил детектив. – Я поступил на ее службу под именем Джорджа Хэдленда, мистер Кэррутерс. На службу хорошей женщине, которую я недооценил и потому назвался вымышленным именем. Но вам я представлюсь более известным именем – Гамильтон Клик!
        – Клик! – и ее светлость и ее сын вскочили с быстротой молнии. На миг повисла тишина, а затем:
        – Ну, я тащусь! – выпалил молодой Эссингтон. – Великий Клик у нас в гостях?
        И снова сел, с важным видом.
        – Да, Клик, мой друг… Отлично, дамы и господа. А теперь, когда маска снята, позвольте мне рассказать вам небольшую историю, которая… Нет! Простите, мистер Эссингтон, не выходите из комнаты, пожалуйста. Вам тоже полезно послушать.
        – Я не собирался уходить. Хотел только закрыть дверь.
        – Ага, вижу. Разрешите начать. Теперь, дамы и господа, прошло ровно четырнадцать дней с тех пор, как наш друг доктор О’Мэлли, ехавший из Портсмута на своем мотоцикле после посещения пациента, который умер в тот день, был сломлен сильной жарой и попытками отбиться от воинственной сороки, которая вылетела из леса и настойчиво атаковала его, и, упав на землю, потерял сознание. Когда он пришел в себя, он находился в больнице Чаринг-Кросс, и все, что он знал о своем спасении, было то, что автомобилист, который подобрал его, отвез его в больницу и передал властям. Однако сам он не смог указать точное место аварии, иначе у нас не было бы той чрезвычайно интересной рекламы, которую господин Эссингтон зачитал, в этот вечер… Доктор потерял маленькую черную сумку с чем-то чрезвычайно ценным, что он вез, и которая содержит решение нашей интересной загадки. Как, спросите вы? Пойдем со мной, все вместе, в комнату мистера Кэррутерса, где спит его светлость, и узнаем это сами.
        Они поднялись и последовали за детективом наверх; и там, в тускло освещенной комнате, спящий ребенок лежал со старой тряпичной куклой, прижатой к нему близко, а раскрашенное лицо куклы лежало на изгибе его маленькой шеи.
        – Вы хотите знать, откуда происходят эти таинственные атаки… Кто и что вредит ребенку? – сказал Клик, когда подошел вперед на цыпочках и, осторожно взяв куклу, поднял ее. – Вот он, враг: вот эта кукла! Вы хотите знать, как? С помощью этого – смотрите! Видите?
        Он вонзил лезвие карманного ножа в куклу, и одним махом распорол ее и, опустив пальцы, вытащил из ваты и тряпок, которыми она была наполнена, тонкий стеклянный флакон с закрытой пробкой, в котором что-то светилось и испускало искры света, мерцающие и горящие беспокойным огнем.
        – Это все, доктор? – спросил он, держа вещь.
        – Да! Боже мой, да! – закричал тот, хватаясь за него. – Чудо небес, конечно, то, что ребенок не был изуродован на всю жизнь, или, возможно, не словил смертельную дозу. Половинки зерна… Половина зерна радия, дамы и господа… Ее достаточно, чтобы прожечь дыру в самом дьяволе, если он пролежит достаточно долго.
        – Радий!
        Слово повисло в воздухе, и две женщины и двое мужчин столпились, чтобы посмотреть на таинственное вещество, недавно открытое наукой.
        – Радий в кукле? Радий? Я говорю, Деланд, я имею в виду, мистер Клик, во имя бога, кто мог положить туда проклятое вещество?
        – Ваша сорока, мистер Эссингтон, – ответил Клик и в кратко рассказал о Марте, о порванной кукле и сороке, которая влетела в комнату, пока девушки не было.
        – Несчастная птица, должно быть, подняла ампулу, когда доктор упал и потерял сознание, а открытый пакет лежал без присмотра. И со своей склонностью к краже и сокрытию вещей она полетела с трофеем в детскую и спрятала его в порванную куклу. Конечно, Марта не видела флакона, когда зашивала куклу, но царапина, которую она получила от сороки, соприкоснулась с веществом. Что? Нет, мистер Каррутерс, никто не виноват. Никто не пытался ранить его светлость. Виноват только Случай, а он не может быть наказан. Что касается вознаграждения, сделайте мне одолжение, дорогой друг, присмотрите, чтобы этот молодой парень получал достаточно дохода от поместья, чтобы продолжить свой курс в Оксфорде, и все.
        Это не было, однако, все. Пока Клик говорил, произошло странное и даже поразительное вторжение.
        Слуга, осторожно открыв дверь, вошел в комнату с небольшим серебряным подносом, на котором лежало письмо.
        – Ну, на мой взгляд, Джонстон, это довольно оригинальное представление, не так ли? – воскликнул Кэррутерс, возмущенный вторжением.
        – Прошу прощения, сэр, но я постучал, – извинился он. – На самом деле я дважды постучал, но, казалось, никто не слышал; и, так как мне сказали, это был вопрос не только жизни, но и смерти, я предположил, что могу войти. Письмо лейтенанту Деланду, сэр. Джентльмен по имени Нэрком – в машине, сэр, у двери – попросил меня доставить его сразу и при любых обстоятельствах.
        Клик просмотрел на письмо, увидел, что оно было заключено в простой безадресный конверт, попросил прощения и вышел с ним в коридор.
        То, что Нэрком рискнул оторвать его от дела, не зная, каков результат расследования, и рискуя расследование сорвать, значило многое. Это значило, что послание в конверте обладает невероятной важностью.
        Тряхнув руками, он порвал конверт и развернул лист бумаги, лежавший внутри.
        Там была только одна строчка; но эта строчка, написанная этой рукой, позвала бы его с конца света.


        Приезжай ко мне без промедления.
    Элиза, –

        прочитал он и пулей помчался вниз.
        В нижнем зале стоял дворецкий, держа шляпу и пальто Клика наготове, чтобы тот сразу же запрыгнул в них.
        – Мой… э-э, молодой слуга… Известите его как можно быстрее! – распорядился Клик, схватив шляпу и поспешно накинув пальто.
        – Он уже снаружи, сэр, в машине с тем джентльменом, – ответил дворецкий; затем открыл дверь и отошел в сторону, удерживая ее и почтительно кланяясь. Свет из холла, пронизывая ночь, освещал короткую лестницу, синий лимузин у ее основания, с Леннардом на сиденье водителя. Доллопс стоял рядом, а на ступеньке застыл Нэрком, держа открытой дверь машины, и выглядел странно бледным и торжественным.
        – Что? Она больна? С ней что-нибудь случилось?
        Клик вытолкнул из себя три вопроса одним непрерывным вздохом, когда он сбежал по ступенькам и схватил начальника за руку.
        – Говори! Не стой, глядя на меня, как на икону! Что-то не так с мисс Лорн?
        – Все в порядке.
        – Слава богу! Тогда почему? Зачем? По какой причине она послала за мной? Где она? Говори!
        – В городе. Ждет тебя. В посольстве Моравии.
        – У… Боже мой! Как она там оказалась?
        – Я отвез ее. Ты сказал мне, что если с тобой что-нибудь случится, я подумал, что она должна знать… пожалуйста, садись и поехали, сэр, сир… Я не знаю правильную форму обращения. У меня никогда не было личных отношений с королевскими особами.
        Рука, которая лежала на его руке, сжалась, когда слово «королевские особы» было произнесено.
        Теперь рука расслабилась, но Нэрком едва узнал голос друга, настолько странно он дрожал:
        – Говори, пожалуйста. Что ты узнал? Что ты знаешь обо мне?
        – То, что все в мире узнают завтра. Граф Ирма сказал! Граф Ирма прибыл, как специальный посланник народа, за сыном королевы Кармы! За королем, которого они хотят возвести на трон своей страны! За тобой! – бросил Нэрком, волнуясь. – Наконец-то все вышло на поверхность, и теперь я знаю. Увы. Я должен потерять тебя. Моравия в конце концов заберет тебя у меня. У тебя есть собственный дворец, а не домик в Шотландии… Залезайте, пожалуйста, сэр, сир, ваше величество. Садитесь. Они ждут вас в посольстве. Садитесь и поезжайте! Удачи вам! Будьте здоровы! Я имею в виду то, что я сказал. Мое сердце разбито, Клик, но я отвечаю за каждое слово! Освободите место и для меня там, вы двое; а затем гони в посольство так быстро, как только сможешь, Леннард. Его величество готов выехать.
        – Пока нет, – тихо возразил Клик; затем рука потянулась изнутри лимузина, упала на плечо мистера Нэркома и, сжавшись там, потянула его в машину. – Твое старое место, мой друг, здесь, рядом со мной. Моя память не короткая, и мои чувства не изменчивы. Хорошо. А теперь поехали, Леннард. Вперед!
        Затем дверь со стуком закрылась, лимузин загудел, и, как и в те старые дни, когда звал Закон, а не золото трона, машина понеслась в Лондон.


        ЗАКОНЧИЛАСЬ ЭТА ГОНКА перед посольством Моравии. Несмотря на поздний час здание напроминало шар света, повсюду трепетали флагов и искрились цветы, гирлянды и букеты. И, взглянув вверх по ступенькам, по которым алая ковровая дорожка бежала к самому бордюрному камню, Клик увидел двойную линию солдат в сверкающих белым и серебром цветах моравской королевской гвардии – в перчатках и в шлемах, – стоящих со шпагами в салюте в ожидании его появления. А над арочным дверным проемом сверкали королевские штандарты, и над ними – в мерцающих газовых струях – лавровый венок, окружавший монограмму MR, которая обозначала Максимилиан Рекс.
        – Вот, наконец, и мы, сэр, – объявил Нэрком, когда машина остановилась, и, выбравшись из машины, придержал дверь для Клика.
        Впоследствии он объявил, что это был самый приятный момент в его жизни.
        Когда нога Клика коснулась темно-красного ковра, душа детектива затрепетала в такт величественной мелодии государственного гимна Моравии, эскорт спустился по ковру и по ступенькам, выстроился в линию по обе стороны от ковровой дорожки.
        Клик поднялся по ступенькам и спустился по длинному залу, сопровождаемый хором «Виват, Максимилиан!» Гордо гремел гимн. Затем, на мгновение, эскорт отступил, двери открылись, и Клик оказался в обширной зале, пылающей огнями, наполненной эхом многоголосого виват, и, оглядываясь вокруг, увидел, что он был окружен собранием людей, стоящих на коленях, и один человек, в частности, застыл у его ног, рыдая.
        Он посмотрел вниз и увидел, что этим человеком был граф Ирма. Клик улыбнулся и протянул ему руку.
        Граф наклонился и коснулся ладони Клика губами.
        – Ваше величество, я никогда не забывал! Государь, я работал для того, чтобы этот момент когда-то наступил с той ночи! – заверил он. – Я бы боролся до последней капли крови, если бы это было необходимо. Но этого не потребовалось. Видите, такова была воля Бога, и это была воля нашего народа.
        – Мой народ! – повторил Клик, его голова запрокинулась, его глаза горели гордостью и счастьем, которое невозможно передать словами. – О Моравия! Дорогая земля. Дорогая страна моя!
        Но едва восторг от этой мысли завладел им, как его взгляд заскользил по собравшимся в поисках той, что должна была быть здесь, рядом с ним, и разделить с ним этот триумф.
        «Она пришла для этой цели», – так сказал Нэрком. Где она была тогда? Почему она держалась на заднем плане?
        И в этот самый момент Клик увидел ее. Собрание поднялось с колен, и она тоже, хотя она держалась в стороне в дальнем конце зала. На ее губах играла улыбка, но даже на таком расстоянии он мог видеть, что она была очень, очень бледна и что в ее дорогих глазах стояла тень боли.
        – Мы оба боролись за идеал, граф, – сказал он со счастливой тихой улыбкой. – Вот мой. Вот за что боролся я!
        И, пройдя через залу, он направился прямо к Элизе, протянув обе руки к ней, и его лицо сияло. Но не нужно было тихого шороха возмущенных голосов, который послышался со всех сторон, чтобы омрачить радость его духа. Ибо при его приближении Элиза сделала глубокий реверанс, который благовоспитанная девушка обязана сделать перед особой королевской крови, и отступила назад.
        – Элиза! – воскликнул он. – Любовь моя! Не делай глупостей. Слишком глупо думать, что протокол может стоять между нами! Возьми меня за руку – возьми!
        – Ваше величество…
        – Возьми, говорю тебе! – повторил он почти грубо. – Боже! Ты думаешь, что это может иметь какое-то значение? Возьми мою руку! Ты слышишь?
        На этот раз она повиновалась ему, но когда ее пальцы успокоились в его пальцах, он увидел, что она сняла кольцо – знак их помолвки исчез. Однако он привлек ее к себе со страстной жестокостью, которая была сама по себе упреком.
        – Не могла же ты так подло подумать обо мне? Не могла? – закричал он. – Где кольцо?
        – В моем кармане. Я сняла его, когда… услышала.
        – Надень его снова. Или нет! Отдай мне и позволь мне сделать это самому… здесь, перед всеми ними. У королей должны быть королевы, не так ли? Ты всегда была моей, ты всегда будешь моей. Даже день нашей свадьбы не изменится.
        – Тише! – ответила она. – Долг перед страной должен всегда стоять на первом месте для короля.
        – Долг? Короли, в конце концов, тоже мужчины, и первым долгом мужчины является единственная женщина его сердца.
        – Не для короля. Есть другое правило, другой закон. Отпусти меня, пожалуйста! Я знаю, я полностью понимаю, что с тобой было бы иначе, если бы это было возможно. Но это – цена, которую нужно заплатить за корону, дорогой. Король должен жениться на дочери короля, а не на женщине из народа. Это закон всех королевств, неизменный закон.
        Это было так. Он забыл это. И теперь он столкнулся с жестокой правдой. Какое-то время он молчал, он побледнел, свет медленно исчез из его глаз. Затем он внезапно оглядел сверкающую залу и уставился на графа Ирму.
        – Это было бы невозможно? – спросил он.
        – Она не сможет стать королевой, сэр. Выбор народа в этом отношении будет зависеть от наследственной принцессы Дунайской. Я уже объяснил это мадемуазель. Но если будет удовольствием для вашего величества взять морганатическую жену…
        – Отставить! – голос Клика стал истинно королевским и был исполнен гнева. – Итак, мне предложено продать свою честь за корону; разрушить жизнь женщины ради королевства и стать прелюбодеем ради трона и скипетра!
        – Но, ваше величество, долг перед страной – это святое.
        – Не так священно, как искупление, граф, а отрекаясь от любви и чести, я отрекусь от Бога! Моравия забыла меня однажды; она снова меня забудет. Она должна меня забыть! Мои лорды и джентльмены, я отказываюсь от вашего лестного предложения. Мое единственное королевство здесь – в руках моей любимой женщины. Иди со мной, Элиза, будь со мной всегда. Ты сказала, что согласна стать моей женой. Иди со мной, дорогая, как моя королева и моя жена.
        И, обняв ее за руку и прижав ее к себе, и повернувшись спиной к огням, флагам и сверкающей гвардии, он прошел с поднятой головой сквозь бормотание и шушуканье. Прошел вместе с ней, сел в синий лимузин, возвращаясь к службе в Скотланд-Ярде, к дружбе, любви и чести, которые являются истинной короной человеческой жизни.
        У подножия ступеней Нэрком и Доллопс догнали его, и нетерпеливая рука мальчишки тронула его за рукав.
        – Начальник, вы классный. Как вы отбрили этих индюков! Люблю вас, сэр! – сказал он с каким-то рыданием в голосе. – Я рад, что вы это бросили. Мне было больно думать, что мне придется называть вас «сир» до конца моих дней!













        Приключения Гамильтона Клика







        Загадка сиреневой комнаты



        МОЙ ДОРОГОЙ КЛИК, это письмо было доставлено нам общественным посыльным, и, если судить по примечанию на конверте, по-видимому, затронутый в нем вопрос не терпит отлагательства. Я спешу переслать его тебе с Леннардом.
        В случае, если это письмо действительно затрагивает жизненно важные вопросы, Леннард и лимузин в твоем распоряжении.
    Искренне твой, Нэрком

        Клик отложил в сторону записку, написанную торопливым, неразборчивым почерком, и взял письмо, к котому она прилагалась.
        – Хм-м-м! – промычал сыщик, крутя в руках конверт, прежде чем открыть его. – От дамы, это бесспорно…Пожилой, образованной, привыкшей к тому, чтобы ей повиновались. И дама эта писала в спешке, была очень взволнованной, когда сочиняла это послание. Ну, давайте посмотрим, что она решила нам сообщить и что побудило ее писать мне.
        Он вскрыл конверт.
        Дама написала очень мало, но то, что она сообщала, имело для нее предельно важное значение.


        Леди Ривингтон будет весьма обязана, если господин Клик сочтет удобным встретиться с нею в отеле «Лэнгхэм» не позже двух часов пополудни этим днем. Вопрос идет о жизни и смерти. Она также просит господина Клика ничего не сообщать относительно этой встречи никому и будет обязана, если он не будет облачен в полицейскую форму.

        – Первый контакт благовоспитанной леди с полицией, – заметил Клик с улыбкой. – Ей, очевидно, кажется, что детективы ходят в одежде констеблей – в защитных шлемах и с номером на бляхе.
        «Который сейчас час? Без четверти двенадцать, а? Я могу воспользоваться своим маскировочным комплектом в лимузине и произвести на ее светлость должное впечатление. Как там сказано: „не позже двух пополудни этим днем“».
        Он так и сделал. Стрелки на часах еще не достигли положения 1:30, когда, вслед за объявлением «господин Джонстон, ваша светлость», в частную гостиную номера люкс леди Ривингтон вошел светловолосый мужчина с густыми усами и офицерской выправкой.
        Леди Ривингтон, сидевшая на диване и заинтересованно изучавшая железнодорожное расписание, обернулась, услышав имя, и привстала с дивана. Вид ее выражал некоторое смятение.
        – Прошу прощения, – сказала она смущенно. – Мне кажется, что произошла какая-то ошибка.
        – Нет, если леди Ривингтон не передумала с тех пор, как письмо было написано, – ответил Клик с едва заметной улыбкой. – Ваша светлость просила быть не позже двух часов и не в полицейской форме. Я попытался выполнить оба условия.
        – Но это непостижимо. То, что полицейский, – начала ее светлость; но остановилась, будучи достаточно тактична, чтобы не наговорить лишнего. – Прошу вас, садитесь, господин Клик, и я пошлю сразу за моим племянником, господином Чарлоком… Это было очень мило с вашей стороны, ответить на мое письмо так быстро. Несомненно, вы… Хм… Вы, наверное, удивились моему письму и… м-м-м… безапелляционному характеру моего послания и, должно быть, затруднились воспринять его всерьез.
        – Ни в малейшей степени, – ответил Клик, глядя в расписание. – Я предположил, что ваша светлость была вынуждена сесть на определенный поезд, чтобы вовремя возвратиться в Эмдон Корт, не так ли? Я надеюсь, что на мою память нужно положиться… И я заключил из вашего письма, что это было чем-то вроде секретного посещения города, втайне, возможно, даже от сэра Мориса, и что сохранение этой тайны зависит от того, попадете вы или нет на конкретный поезд, чтобы помешать вашему сыну узнать, что вы были в Лондоне.
        – Потрясающе! – воскликнула ее светлость с изумлением, выдающим в ней ту, кто совершенно лишена воображения. – Чтобы вывести все это из простого письма! Да, вы правы… вы правы во всех деталях, господин Клик. Я здесь тайно. Никто, кроме племянника, не знает. Никто не должен об этом знать – и мой сын меньше всего, он запер бы меня в четырех стенах, если бы заподозрил, что я даже просто мечтаю о том, что задумала… он находится в полной власти этой женщины, он у нее под каблуком на все сто процентов!
        Брови Клика приподнялись и упали. На миг его лицо исказилось в его знаменитой странной улыбке на поллица, но лишь на миг, так что его собеседница ничего не заметила.
        – Я надеюсь, что меня не сочтут бестактным, леди Ривингтон, – продолжил детектив, – но если меня не ввели в заблуждение злые языки, быть под каблуком, боюсь, весьма привычное состояние для сэра Мориса. Особенно под каблуком иностранки?
        – Именно, иностранки! – ответила леди Ривингтон с легким раздражением в голосе. – Мое единственное утешение в печальной истории двух его браков состоит в том, что ни одна из его жен не была англичанкой, ни одна женщина, в чьих жилах есть хотя бы капля английской крови, просто не смогла бы сотворить такое. Я хотела, чтобы сэр Морис женился на своей кузине, сохранив имя и состояние в семье. И две женщины – две русских женщины – разрушили все мои планы. Но, – добавила она, подозрительно оглядевшись, – вы, кажется, знаете много о сэре Морисе, господин Клик.
        – Нет, нет; не больше, чем было напечатано в ежедневных газетах во время его второго романтического брака, леди Ривингтон. Писали, если моя память не изменяет мне, что еще в ранней юности он уже имел задатки к тому, чтобы стать знаменитым государственным деятелем, и был в конечном счете отправлен, несмотря на его юность, с важной дипломатической миссией – вести секретные переговоры, если можно так выразиться, между троном Англии и троном России. В ходе этой миссии ему повезло раскрыть конспиративный заговор нигилистов против царя и разоблачить негодяев в самый последний момент. Царь России, которого он спас, преподнес ему подарок – шкатулку, содержащую драгоценности невероятной стоимости. И сама эта шкатулка была лишь приложением к другому подарку. Влюбившись в мадемуазель Ольгу Башкиртову, племянницу придворного врача, он женился на этой даме. Царь возвел ее в титул графини в честь этого союза, и возвратился наш юноша на родину победоносным завоевателем. Год спустя, однако, его имя оказалось связано не с великолепием и славой, а со скорбью и трауром. Его двадцатилетняя жена подарила ему
наследника и отдала собственную жизнь как цену за этот дар… Полагаю, леди Ривингтон, что брак не был счастливым. Действительно, русская стала столь непопулярной в обществе, что сэр Морис был вынужден удалиться от светской жизни, чтобы избежать кривотолков и сплетен из-за ее невыносимого характера и бестактности. После ее смерти, однако, он возвратился в политику; снова стал «фигурой» в дипломатических кругах и, наконец, по истечении трех лет женился на неизвестной и бедной девушке, которая занимала должность гувернантки при детях одного из его коллег политиков. История повторилась. Эта леди также была русской; ее имя – мадемуазель Вера Строгова. Она была сиротой, без родни в высшем свете и без гроша в кармане, но это компенсировалось ее очарованием, помноженным на безупречные манеры. Вера была одной из прекраснейших девушек мира. Очевидно, этот брак был заключен на небесах; по настоящей любви с обеих сторон, при том леди восприняла дитя своего мужа как собственного сына и явила собой эталонный образчик любящей и добродетельной жены. Это, ваша светлость, все, что я знаю о жизни сэра Мориса Ривингтона.
        – О, какое благословение, если бы все так и было! – ответила мать сэра Мориса Ривингтона, сжав ладони в молитвенном жесте. – Но это не все, господин Клик, – это далеко не все!
        Вздрогнув, женщина умолкла. Она сжала губы в усилии подавить свои чувства и удержать себя в рамках.
        – Но мы-то знаем – мой племянник, господин Валентайн Чарлок, и я, – мы знаем! Клянусь всем святым, да! Именно это привело меня в Лондон, втайне от родного сына – именно это привело меня к вам! Господин Клик, послушайте: я не больше одобряла этот второй брак, чем первый. Вначале мне не понравилась Вера, леди Ривингтон. Мне не нравилась она вообще. Но я – мать; я – бабушка, мой мальчик и мальчик моего мальчика дороги для меня. Когда я увидела, каким счастливым она сделала одного, какой нежной и насколько заботливой она была с другим, я забыла старую неприязнь. Я похоронила свое старческое брюзжание, и я почти полюбила ее. Я бы и полюбила ее, но тут я узнала правду. Именно его положение, его богатство влекло ее. Есть другой мужчина, который ей дороже! И она убивает моего сына так же, как, я знаю, она убила его наследника.
        – Убила?! Моя дорогая леди Ривингтон, что вы говорите?
        – Только правду, господин Клик. Ей нужен другой ребенок – ее ребенок! Она не хочет, чтобы чужой ребенок унаследовал состояние рода, – и это означает, что никто другой не должен наследовать. Именно поэтому маленький Эрик должен был исчезнуть; именно поэтому маленький Эрик действительно исчез! Именно она потребовала поместить ребенка в сиреневую комнату. Она никому не давала прохода, пока не добилась своего! Если бы даже Валентайн и я не видели других вещей, которые не оставляют сомнений – никакого места для сомнения, – одного этого было бы достаточно. Мальчик не был похищен, хотя мой сын верит в бред о похищении. Они убили его. Я говорю вам – эта женщина и ее любовник убили его!
        Клик встал, мрачный, нахмуренный.
        – Моя дорогая леди Ривингтон, – проговорил Клик ровным тоном, – скажите мне, пожалуйста. Я так понимаю, что маленький сын сэра Мориса исчез?
        – Да. Три ночи назад. Его поместили в сиреневую комнату по распоряжению мачехи – и оставили спать одного, без няни или гувернантки, чтобы следили за ним. Когда гувернантки пришли, чтобы искупать и одеть его утром, окно было открыто, кроватка опрокинута и ребенок исчез!
        – Боже! Но почему об этом не было сообщено полиции? Почему газеты ничего не писали об этом? Почему Скотланд-Ярд не был поставлен в известность?
        – Сэр Морис не позволил сообщить об этом кому-либо. Он верит тому, что она говорит ему – это чудовище, его жена.
        – И что она говорит ему?
        – То, что это – работа итальянской мафии; то, что бандит ворвался в ее собственную комнату той ночью – точнее, двое бандитов; что они разбудили ее и сказали ей, нацелив на нее пистолеты, что убьют ее, если она поднимет малейший шум. Затем, по ее словам, они сказали ей, что ребенок похищен. И это было сделано ради выкупа. Что они свяжутся с сэром Морисом, когда сочтут нужным, чтобы обсудить сумму. И что они немедленно убьют ребенка, если полиция хоть что-то узнает.
        – Что за бред! – прокомментировал Клик, пару секунд подумав. – Если София Морроветская считает, что все рыбы – пескари… – Оборвав себя на полуслове, сыщик молча уставился в стену. Через миг он, однако, продолжил: – Но скажите, леди Ривингтон, вы говорили сейчас о том, что обнаружили «другие вещи». Что за другие вещи? Как они были обнаружены и где?
        – Там… В Эмдон Корте. Мой племянник, господин Валентайн Чарлок, и я наткнулись на них совершенно случайно, приблизительно неделю или две назад.
        – Но, конечно, вы и он не живете там?
        – Нет, мы находимся там с визитом. Самый необычный вид посещения. Господин Клик, это своего рода «миссия примирения». Я преуспела в том, чтобы исправить пустяковое недоразумение, относящееся ко времени его дней в университете, и это первый раз, когда Валентайн встретился с сэром Морисом, за много лет.
        Она остановилась – прерванная звуком дверного звонка, и затем распахнулась дверь – и Клик, обернувшись следом за леди, увидел, как молодой человек лет двадцати восьми, со слабым, женским ртом и робкими, женскими голубыми глазами, вошел в комнату, тщательно закрыв за собой дверь.
        – Мой племянник, господин Валентайн Чарлок, господин Клик, – представила вошедшего леди Ривингтон. Клик, пожимая холодную и странно-скользкую руку, неожиданно ощутил к этому человку инстинктивную, не основанную ни на его происхождении, ни на его поведении, антипатию. Это был человек из того разряда, который Клик недолюбливал.
        – Послушайте, господин Клик, – импульсивно протараторил господин Валентайн Чарлок без какого-либо предисловия. – Я надеюсь, что леди Ривингтон сообщила вам, что я не давал согласия на ее встречу с вами, и что я считаю, что это вообще не ее, а мое дело – обращаться к кому-то за помощью. Пропавший мальчик – мой кузен, сын сэра Мориса Ривингтона. Это чудовищное преступление! И я не верю… я просто не могу и не хочу верить, что она сделала что-либо плохое ребенку или что она не верна моему кузену. Я не верю в это, несмотря на то, что я обнаружил!
        – Рад услышать это, господин Чарлок. Но скажите мне, пожалуйста, что вы обнаружили такого, что бросает тень на образ леди?
        – Она убегает ночью и встречается с неким молодым человеком в парке, – ответил молодой человек с очевидным нежеланием. – Она провела его в дом тайно, когда решила, что все уже спят. И неизвестно, куда и когда он ушел. Моя тетя и я наблюдали много часов, до самого утра, но он так и не появился.
        – Хм-м! А может, он просто был занят своими делами… Это не мог быть один из слуг?
        – Нет, это совершенно невозможно, господин Клик… Абсолютно невозможно! – вклинилась леди Ривингтон. – Все слуги, кроме одного, служат нашей семье уже десятки лет. Да и этот новенький – уже год. Я знаю их всех в лицо!
        – И все же, этот новый слуга…
        – Да, но было бы смешно предположить, что это она, хотя бы потому, что это женщина, – вмешалсь в разговор ее светлость. – Это старая женщина, старуха – абсолютно глухая, хромая; столь хромая, что не способна ходить без клюки, и при том она еще и горбунья! Она – превосходная швея, и была послана ко мне сестрами женского монастыря Святой Урсулы с рекомендацией. Нет, не может быть никакого вопроса относительно старой Берты, господин Клик, поскольку я сам рекомендовал ее леди Ривингтон. Она ничего не знала о ней до этого.
        – Ах, тогда, конечно, не может быть никакой ошибки, ваша светлость, и мы можем исключить Берту из списка подозреваемых. И теперь, пожалуйста, скажите, были ли другие факты, свидетельствующие против жены сэра Мориса? Что такое «сиреневая комната»? И почему вы были против того, чтобы мальчик спал там?
        – Поскольку эта комната никак не подходит на роль детской спальни и производит угнетающее впечатление… помимо того, пройти туда можно только мимо комнаты жены сэра Мориса, по узкой винтовой лестнице. Три недели назад жена сэра Мориса внезапно изъявила сильное желание устроить там детскую спальню, и поскольку ее муж ни в чем ей не отказывает, именно это и было сделано. Именно в ту комнату – ужасную сиреневую комнату – по ее настоянию поместили несчастное дитя, и сэр Морис уступил ей, поскольку он уступает ей во всем. Маленького Эрика унесли туда, оставив под ее попечительством… Без няни! И, живого или мертвого, его более никто и никогда не видел. Она убила его, я говорю вам! Эта женщина убила его! В противном случае зачем она улизнула посреди ночи и зарыла в землю запачканное кровью платье и ужасный, ужасный нож!
        – Что? – вскричал Клик так внезапно, что ее светлость подскочила. – Зарыла нож? Нож и запачканное кровью платье? Когда? Как? Где?
        – В парке возле дома. Вчера вечером – вчера вечером, когда она думала, что была одна. Она думала, что я спала, что Валентайн спал. Но мы не спали, мы бдили! Мы были там, под деревьями в парке, наблюдая за светом, который был слабо виден через плотно занавешенные окна в сиреневой комнате. Этот свет зажегся внезапно; и мы задавались вопросом, что мы должны делать в отсутствие моего сына, что мы обязаны сделать, как вдруг мы услышали щелчок замка. Из двери выскользнула женщина со свертком в руках. Она выбежала, не подозревая, что за ней наблюдают, направившись в самую глухую и заросшую часть парка, господин Клик, она похоронила этот странный сверток между двумя елями – похоронила глубоко, установив на этом месте две еловых ветви в виде креста. Потом она шмыгнула обратно в дом!
        Тут, когда она ушла, мой племянник и я подползли к тому месту и раскопали там – о боже! Спросите племянника! Я не могу даже думать об этом ужасе!
        – Когда мы выкопали сверток, господин Клик, мы нашли в нем кусок платья леди Веры Ривингтон, которое было на ней, когда она относила малютку в сиреневую комнату; и ткань была окрашена кровью, и в нее был завернут страшного вида окровавленный нож!
        – Какой нож? – возбужденно спросил Клик. – Уж не имел ли этот нож широкое, плоское лезвие, заточенное на оба края, и наборную деревянную рукоятку в форме гантели, с семью медными заклепками в верхней части?
        – Да, точно. Вы описали его, как будто это вы его нашли!
        – Семь! – воскликнул Клик, дернувшись и щелкнул пальцами. – Семеро Тайных! О Россия, Россия, каких адских псов ты порождаешь! И я ничего не предпринимал! Я хранил молчание! Я полагал – на основании моей собственной жизни, моего собственного раскаяния и искупления, – что клык змеи мог потерять свой яд, если был погружен в мед любви! Но, в конце концов, Семеро здесь, и змея не стала голубкой! Господин Чарлок, – Клик внезапно сменил тему, – один последний вопрос: где сэр Морис Ривингтон сейчас? Он все еще гоняется за призракам – или он уже вернулся?
        – Нет, он не возвратился, – сказала леди Ривингтон, ответив на вопрос, прежде чем ее племянник мог ответить. – Господин Клик, тысяча фунтов – любая цена… что угодно, если вы сможете раскрыть эту тайну до его возвращения!
        – Я смогу, леди Ривингтон, и… я это сделаю! – ответил Клик. – Подготовьтесь как можно быстрее возвратиться в Эмдон Корт, вы и господин Чарлок. Но не поездом, не в то время, когда можно ожидать вашего возвращения. Вы отправитесь со мной в красном лимузине, чтобы освободить землю доброй старой Англии от кровавой красной заразы!


        БЫЛА НОЧЬ, КОГДА красный лимузин вынырнул из тьмы осенней ночи у задних ворот Эмдон Корта.
        Клик вышел из машины, следуя за леди Ривингтон и господином Чарлоком в глубину парка, а Леннард – повинуясь приказу – скрылся во тьму, возглавив местных полицейских, которые были выделены им в помощь, по телеграфному запросу из Скотланд-Ярда.
        – Быстрее, – напутствовал его Клик. – Окружите поместье и не ждите дальнейших приказов от меня. Перекройте все выходы и входы парка и вход в дом. Арестовывайте любого… Вы слышите? Любого! Кто пытается покинуть место!
        – И теперь, господин Чарлок, – Клик обернулся к новому собеседнику, – мы взглянем на место, где сверток был похоронен; и если сверток еще там, мы осмотрим его!
        Сверток был все еще там, как они убедились, когда пробились к месту сквозь заросли, и Клик, достав маленький ручной фонарик из кармана, осветил место; но этот сверток не покоился безмятежно; вскрик, который издали и тетя и племянник, явно свидетельствовал об этом.
        – Посмотри, Валентайн, взгляните! – Ее светлость прошептала взволнованно: – Теперь тут два креста из веток, и они оба больше того, который был раньше. И посмотрите! Мох, камни и листья – все не так, как было!





        Иллюстрация к рассказу «Загадка сиреневой комнаты», опубликована в газете «Вашингтон Геральд» 3 октября 1915 года. Художник неизвестен


        – Совсем не так! – молодой человек пробормотал недоуменно и раздраженно, встав на колени и исследуя землю. – Господин Клик, кто-то был здесь; кто-то тут уже порылся.
        – Я ожидал этого, – сказал Клик, вручая Чарлоку фонарик. Сыщик засучил рукава, склонился над тайником.
        – Более чем вероятно, что эту яму раскопают и закопают третий раз, но сделают это не те руки. Светите сюда, господин Чарлок; и вы, леди Ривингтон, стойте так, чтобы из дома никакого света не было видно. Мы опередили противника, раскопав тайник раньше, я полагаю, иначе здесь было бы не два креста… Теперь посмотрим, что тут у нас…
        С этими словами он принялся за работу, копая, пока содержимое тайника не оказалось перед ним на земле. Это было, как ему и говорили, платье женщины, смотанное в бесформенный комок. Но было и еще кое-что – листок бумаги, на котором что-то было написано буквами, похожими на греческие, на языке, что не могли прочитать ни леди Ривингтон, ни ее племянник.
        – Русский язык! – пояснил Клик, вооружась фонариком и осмотрев записку.
        И затем прочел вслух. Написано было следующее:


        Дочь Героев: хорошо и решительно ты начала; ты верна клятве и Революции. Братство уже почти готово доверять тебе. После молодого лебедя – старый лебедь. В течение года – не дольше! И после этого – вы свободны. Хорошая работа, Мститель! С революционным приветом от Семерых…
    Малагоцкий

        – Малагоцкий! Клянусь Юпитером! – вскричал Клик. – Иван Малагоцкий в Англии. Сибирь, какая находка для тебя! Теперь посмотрим работу леди!
        Сыщик схватил шнур, которым был связан сверток, расправил женское платье из бледного голубого шелка – платье, которое было заляпано бурыми пятнами крови, – и обнаружил среди его складок нож. Этот нож был копией того, что ему описали, но он был новым и чистым. Клик не уделил ножу особого внимания. Из записки он знал, кто и кого должен был поразить этимс ножом, и лишь мельком осмотрел кровавые пятна. Его внимание целиком поглотило крохотное зеленое перышко, кусочек птичьего пуха, прилипший к платью. Сыщик внезапно повернул голову и впился взглядом в леди Ривингтон.
        – Скажите мне, был ли у жены сэра Мориса любимый попугай… зеленый попугай? И не умер ли он или не исчез ли он той же самой ночью, что и ребенок?
        – Да, – недоуменно ответила ее светлость.
        Клик бросил сверток в яму, встал, почтительно снял шляпу.
        – Гениальная игра, леди Вера Ривингтон! – сказал он с прояснившимся лицом и нотками смеха в голосе.
        – Ну, ваша светлость, господин Чарлок, идемте скорее. Для меня загадка решена.


        ОНИ ПОСПЕШИЛИ К дому. И там их ждало нечто удивительное. Поскольку у дверей стояла двуколка деревенского извозчика с впряженной в нее лошадью, готовая тронуться в путь. Извозчик помогал грузиться в эту повозку сгорбленной старухе. И на каменной террасе выше жена сэра Мориса Ривингтона наблюдала за этим действом.
        – Боже! Что тут происходит?! – воскликнула старшая леди Ривингтон. – Это же Берта, старая Берта, и она уезжает; в это время ночи, и она воспользовалась парадным входом вместо двери слуг!
        Пожилая леди кинулась к главному входу, пока ее невестка не видела ее. Но, как только молодая леди обернулась к свекрови, пламень в глазах ее светлости угас.
        – Вера! Вера, что все это означает? – спросила ее светлость с удивлением и упреком в голосе.
        – Берта покидает нас, мама, – ответила жена сэра Мориса. – Уезжает навсегда. Только что она получила известие, что племянник в Уэльсе умер и оставил ей небольшое наследство. До свидания, Берта, до свидания, и удачи вам, верная старая душа!
        Берта не заметила ни ее вдовствующей светлости, ни Клика, сгорбившись и видя только землю у своих ног. Но увидев на своем пути пару лакированых мужских ботинок, она отступила в сторону. Но ботинки опять оказались у нее на пути, и владелец их сказал безмятежным, благостным голосом:
        – Уезжаете, Берта? Не согласитесь ли задержаться на ночь-другую, Берта?
        Но Берта не слушала, пытаясь отступить от настырного хозяина блестящих ботинок. Без толку. Ботинки опять и опять преграждали путь согбенной старушке!
        – Пожалуйста, убедите ее остаться на ночь, ваша светлость, – распорядился Клик, обратившись к вдовствующей леди Ривингтон.
        Но тут вклинилась жена сэра Мориса.
        – Нет, нет! Она не может остаться, она не должна оставаться! – тараторила Вера в панике. – Берта, вы должны поспешить, вы опоздаете на свой поезд.
        – Да, да… Я не должен опаздывать, не опоздать на поезд… Не опоздать! – донеслось неразборчивое бормотанье из-под старушечьего чепца.
        Старуха метнулась в сторону, и лакированные ботинки метнулись следом, и стало ясно, что они действительно преградили ей путь.
        Старуха затряслась, словно у нее начинался припадок.
        – В чем дело, Берта? – ехидно поинтересовался Клик. – Подхватили простуду, Берта? В Москве, Берта? Это – город, откуда родом София Морроветская, не так ли? София Морроветская, нигилистка, давшая клятву Семи Тайным, что отомстит сэру Морису Ривингтону за провал их заговора, уничтожив его и весь его род!.. Ну куда же вы!..
        Старая Берта с неожиданной прытью бросилась в сторону, а жена сэра Мориса, отчаянно закричав, побежала в дом.
        – Не уйдешь, Малагоцкий! Не уйдешь, пес смердящий! Вот тебе подарочек от Клика!
        Щелкнули наручники, раздался грохот сапог, поскольку пара констеблей выскочила из тьмы по сигналу свистка. Закрутился в пыли клубок сплетенных тел. И вот уже мнимая старушка в кандалах сыпала отборным русским матом, извиваясь в руках старого доброго английского закона.
        А Клик повернулся и вбежал в дом следом за женой сэра Мориса Ривингтона. Он промчался за ней по коридорам, добежал до дверей ее комнаты, из-за которых доносилось всхлипывание. Дверь была заперта изнутри.
        И тут сыщик сделал странную вещь! Вместо того чтобы пытаться вышибить дверь, он встал на колени и начал тихо шептать в замочную скважину:
        – Леди Ривингтон, леди Вера Ривингтон, София Морроветская мертва! Она умерла, когда я нашел запачканное кровью платье и перо, которое рассказало, как и почему зеленый попугай был убит. Сэр Морис никогда не слышал о ней. Сэр Морис никогда не узнает о ней от меня. Это была любовь, в конце концов… Настоящая любовь, не правда ли? Любовь сделала это! Вы приехали, чтобы обмануть и убить. Вы остались, чтобы спасти и сохранить!
        Из-за двери донесся всхлип:
        – Боже! О, ужас! Морис отшатнется от меня в ужасе и отвращении когда узнает.
        – И от кого он может узнать? Я никогда не предам вас. Его мать никогда не предаст вас, когда она узнает правду. Я знаю, что так будет. Чарлок будет нем как рыба. Он – добрый малый в душе, в конце концов. Кто предаст вас, если мы трое будем молчать?
        – Малагоцкий, – донесся из-за дверей отрывистый шепот.
        – Россия заткнет ему рот. Он отправится в Россию, я обещаю вам. Он был удовлетворен, что вы оказались лояльны: что вы сделали половину работы и вовремя сделаете все. Он никогда не предаст вас. Кровь попугая на платье и ноже обманула его, как вы и планировали. Он приехал, чтобы держать вас под контролем, превратив вашу жизнь в ад. Если бы отец или сын не были убиты к определенному времени, как доказательство вашей преданности организации, он сделал бы все сам. И тогда вы устроили ту уловку со спрятанным ребенком и намазали кровью попугая платье, чтобы избавиться от надзирателя. Так?
        – Да! Он любит меня, дорогой маленький Эрик! Как разрывается мое сердце из-за того, что я должна быть строгой с ним, чтобы он молчал, когда я пробираюсь в сиреневую комнату с едой и питьем для него.
        – Он там?
        – Да. Сначала я отнесла его сюда, в мою комнату, и спрятала в гардеробе. Позже я забрала его туда.
        Щелкнул замок, дверь распахнулась: Вера предстала перед ним, как воплощение сострадательной женственности. Клик поднес ее руку к губам и поклонился ей, словно придворный королеве.
        – Нет ничего среди творений бога столь же благородного и достойного, как истинная женщина, – сказал он, – и да помогут Небеса сэру Морису Ривингтону быть всегда достойным его жены.








        Украденное кольцо

        – БУДЬ Я ПРОКЛЯТ! – проревел господин Нэрком, развернувшись на сто восемьдесят градусов на своем вращающемся стуле. – Хотя сейчас меня волнует только одна вещь: моя шляпа! А ты, мой милый друг, выглядишь словно дохлая крыса.
        – Я чувствую себя словно парочка дохлых крыс, дорогой мой Нэрком, – ответил Клик, рассмеявшись, словно юный хулиган, а делал он так очень редко. – Доллопс притащил меня сюда, и теперь мне придется надеть твой вечерний костюм… А ведь ты того и хотел, дорогой друг? И если у тебя в гардеробе есть что-то, что позволит мне выглядеть денди, тащи сюда эти тряпки, и тогда я быстренько преображусь. Думаю, ты смог бы найти для меня и сухие туфли, а лучше штиблеты, потому что эти промокли насквозь.
        – Как только тебе удалось так вымокнуть? – удивился суперинтендант. Застыв, он стал внимательно изучать своего друга, словно хотел отыскать в его чертах что-то новое и до той поры сокрытое от его взгляда. – Разве, увидев приближение бури, не стоит сесть в такси или попытаться спрятаться от непогоды?
        – Мой дорогой Нэрком, мне очень трудно ответить на этот вопрос, тем более что с одной стороны ты прав, но… Недавно я обнаружил, что в садах на Набережной Виктории расцвели прекрасные цветы, и ты же меня знаешь… – неторопливо заговорил Клик. – Я отправился прогуляться, чтобы на них взглянуть, с тем чтобы сравнить с теми, что я вырастил в саду одного домика в Шотландии… Но толком осмотреть цветник не вышло. Хотел бы я, чтобы когда-нибудь в моей жизни наступил такой период, когда я сам смог бы распоряжаться своим временем. Тогда я, наверное, только бы цветами и любовался. С ними я никогда не чувствую себя одиноко, но вместо этого мне всегда приходится дарить часть своего внимания женщинам.
        – Женщинам…
        – Да. По крайней мере, об одной я постоянно думаю, а с другой в это утро свела меня Судьба. Обе такие милашки, но каждая прекрасна по-своему. Так вот новая моя знакомая – очаровательная леди Флавия Хампшир, которая в фаворе у короля и которая стала настоящей звездой прошедшей коронации…
        – Но которая этого вовсе не желала, – проворчал мистер Нэрком. – Слышал, ходили разговоры, что она готова забыть обо всех своих привилегиях и вести незаметное существование, если ей только позволят. И еще я слышал, что по натуре своей она безумная дикарка, словно тигрица, и всякий раз, когда ей выпадает такая возможность, показывает свои коготки. Хотя, быть может, в том, что я слышал о ней, нет ни слова правды.
        – Может, и так. Но непреложный факт в том, что впервые я встретил ее в саду на Набережной Виктории этим утром, в укромном местечке, в уголке, который ты бы назвал «отмеченным перстом Бога», и что самое удивительное, у нее была веская причина наведаться в этот райский уголок. Так что я волей-неволей сравнил ее со своей возлюбленной, но леди Хампшир – дама, совершенно на нее не похожая.
        – И что с ней не так?
        – Она, насколько я понимаю, принадлежит к совершенно иному классу. Я не знал ее имени и вынужден был спросить у садового сторожа. Тот знает по именам всех постоянных гостей садов. И еще я выяснил маршрут ее регулярных прогулок. Леди Хампшир появляется всякий раз, когда парк открывается. Она своего рода королева преисподней – и, глядя на нее, кажется, что ты уже сделал первый шаг на пути в ад. Судя по костюмам, она богата. За последний месяц сторож видел ее четыре раза. Дважды она бродила одна, дважды с простаком, который бегал за ней, словно ручной песик… Да, платье у нее выглядит так, словно его только что привезли из Парижа, а лимузин роскошный, словно порождение сказок «Тысяча и одной ночи», ее драгоценности слепят своим блеском. И все же, судя по маршруту прогулки, леди Флавия Хампшир решила посещать сады на Набережной Виктории, чтобы побыть в одиночестве, а может, она гуляла там, потому что жила в одном из гранд-отелей, выходящих на набережную… Я видел, как она говорила с какой-то женщиной. Когда я появился в парке, они только встретились, и мне показалось, что они ведут обычный женский
разговор, а потом погода словно вмиг испортилась, налетел ветер, и я отправился искать укрытие от ненастья. И единственным открытым заведением неподалеку оказалось пошивочное ателье. Тут уж, извини, я чуть замешкался, промок до нитки и, нырнув туда, чтобы согреться, сразу направился к пылающему камину. А там уж появился Доллопс, который поймал машину, правда, пришлось подождать…


        ОЖИДАНИЕ ПРОМОКШЕГО КЛИКА было вознаграждено. В следующие полчаса Доллопс на такси довез хозяина до апартаментов господина Нэркома в Скотланд-Ярде, где имелся комплект сухой одежды, и, пока тот переодевался в запасной костюм, на той же машине в сырой одежде отправился домой. Вот так и вышло, что Клик оказался на месте, когда в Скотланд-Ярд обратились за помощью по весьма необычному случаю.
        Явно произошло что-то неординарное, посему господин Нэрком неожиданно заглянул в комнату, где переодевался Клик, и, едва переводя дыхание, выпалил:
        – Во имя всего святого, поспешим. Ты хотел новое дело. Итак… Вот это поистине ужасный случай. Пойдем! Поспешим!
        – Будь спокоен, – заверил его Клик, вскакивая, так что его штиблеты громко щелкнули на натертом полу. Широком шагом сыщик направился к двери. Выскочив из комнаты, он едва не налетел на пожилого джентльмена, чья одежда, судя по всему, была куплена в магазине первого класса и говорила о большом доходе хозяина, так же как перчатки, которые тот держал в руке.
        – Мой дорогой Клик, – начал мистер Нэрком, видимо, решив сразу взять быка за рога, – позволь мне представить тебя сэру Фурдону Масу, члену правления огромной фирмы «Фурдон Маса и сын», которая желает предложить тебе работу. Нужно раскрыть ограбление. Найти похищенное и схватить вора. Разговор идет об охране драгоценностей, если говорить точнее.
        Сэр Фурдон, который до того стоял в стороне, вышел вперед и отвесил Клику глубокий поклон, Вот только выглядел он… В могилу краше кладут.
        – Как вы, должно быть, слышали, – начал новый знакомец Клика, – в XVII веке королевская семья была вынуждена вынуть часть драгоценностей из королевской короны и поместить их в кольцо, которое должен был носить Чарльз Первый во время его коронации в Холирудхаусе в 1633 году. Речь идет о роскошном камне – огромном граненом рубине, который окружало восемнадцать алмазов чистейшей воды и огромной цены. Кольцо отдали нам вчера, чтобы мы почистили его и проверили все остальные камни. Все вместе должно было занять часа три, так что завтра мы должны были вернуть кольцо хранителю драгоценностей короны в целости и сохранности. Но теперь мы не можем сделать этого. В самом деле не можем! Боже, помоги! Мы просто не можем этого сделать. Вы – наша последняя надежда… потому что вчера кольцо исчезло. Мистер Клик, оно пропало прямо из рук человека, который занимался полировкой камней. И теперь мы понятия не имеем, ни где оно, ни какой вор украл, и где скрывается.
        – Гм-м-м! Да, похоже, дело и в самом деле серьезное. Похищение случилось вчера, вы говорите? А вы пришли в Скотланд-Ярд только сейчас… Подарили вору целую ночь. Да он давно мог покинуть страну вместе с кольцом… Неужели вы даже не подумали о такой возможности?
        – Я?.. Нет… Я пытался сам провести расследование. Естественно, я пытался избежать любой огласки, но это ужасное событие просто выбило меня из колеи, так что я решился обратиться в полицию только после того, как задействовал все свои ресурсы. Тем не менее я пригласил более дюжины частных детективов. Но они тоже так ничего и не нашли.
        – В этом сомневаться не приходится. Когда вы хотите поймать форель, мистер Фурдон, пустой тратой времени будет насаживание червя на крючок. Однако извините меня… Вы пришли сюда не нотации слушать, как я понимаю. Итак, если бы вы посвятили меня в детали этого дела, пока я завершаю свой туалет… Большое спасибо. А теперь расскажите, с чего все началось? Рассказывайте все без утайки. Я слушаю.
        – Хорошо, я скажу вам всю правду, мистер Клик, хотя рассказывать тут особенно нечего. Кольцо нам передали вчера и вместе с ним всякую мелочь, принадлежащую королевскому дому. Все, кроме кольца, мы уже отполировали и вернули… Очень удачно, что вы прибыли в Скотланд-Ярд сегодня, потому что завтра, если мы не вернем кольцо, рано утром может закрыться наше отделение в Вест-Энде. Прибавьте к тому, что я сегодня в полдень имел серьезный разговор с сыном… У меня есть сын… Леди Маса и я вчера устроили домашнюю вечеринку в моем поместье в Бикли с американскими друзьями, которые приехали на коронацию… И вчера после обеда леди Маса возглавила на прогулке группу, куда входили и мы с сыном. Так что, как вы понимаете, полировка кольца совершенно не входила в наши планы… Я уже собирался было отправиться домой, чтобы на следующий день на свежую голову заняться делами, когда появился Старболт. Он-то и принес мне известие о неожиданном заказе хранителя королевских драгоценностей.
        – Старболт? Кто это?
        – Ныне один из работников моей мастерской драгоценностей. Полное его имя – Роджер Старболт. Приятный молодой человек лет двадцати, одинокий, живет с матушкой в Бикли, примерно в миле от моего поместья. Я знал его, когда он был еще маленьким мальчиком. Наши отцы в свое время были друзьями, и когда подошло время, я попытался пристроить этого молодого человека в свой бизнес. Я помог ему сделать первые шаги… Мистер Клик, вы должны понять, почему я ни в коей мере его не подозреваю, хотя кольцо и было оставлено под его ответственность.
        – Ого! Так это он отвечал за сохранность кольца? Понятно… Все понятно…
        – Нет, я вижу, вам не понятно, потому что бедный мальчик не выпускал его из рук ни на мгновение. В свое время он изучил работу в мастерской драгоценных камней, поэтому он предложил: «У вас гости, давайте я облегчу вам задачу, сэр, возьму на себя большую часть работ по полировке и обработке камней…» Суть примерно такова, правда, изложил я ее собственными словами… «На всю обработку должно уйти два-три часа, а так как я сегодня не собирался к матушке и дома меня не ждут до вечера, так почему бы вам не позволить мне остаться тут и сделать все необходимое, а потом, скажем, часов в пять или шесть, пришлите Авери, – Авери – это мой сын и младший партнер, мистер Клик, – на авто, пусть заберет кольцо и собственноручно доставит его хранителю, официально передаст его. Соответственно, получится так, что вы не только выполните заказ раньше, но и не станете беспокоиться о том, как хранить кольцо».
        – И вы, конечно, приняли его предложение.
        – Конечно принял. Определенно я выбрал более легкий путь, вместо более сложного. И мой сын рад был помочь, потому что ему все равно предстояло вернуться в город, в любом случае покинуть наших гостей, так как он был приглашен на закрытое представление госпожи Флавии Хампшир.
        – Ага… Ага! Понятно! Очевидно! Итак, по вашим словам, Авери Маса в дружеских отношениях с госпожой Флавией Хампшир, так, сэр Фурдон? Гм-м! А вы… Гм-м, смею я спросить… Одобряете эту дружбу?
        – Нет, конечно! У них разное социальное положение, мистер Клик! Это поистине чудовищно, когда аристократы… как это говорят в народе… «падают на хвост» проходимкам вроде этой дамы. Но в тех сплетнях, что ходят о моем сыне, нет ни слова правды. К тому же она не подходит под этот вульгарный термин «вертихвостка» и не подвержена гонениям высшего общества, потому что посвятила себя благотворительной работе среди тех женщин, которым не так повезло в жизни. И мой сын в этом ее поддерживает… И я в глубине горжусь тем, что он один из ее союзников.
        – Ого! Неужели все именно так? Тогда еще один вопрос… Впрочем, неважно. Продолжайте ваш рассказ, пожалуйста. Вы полностью отрицаете причастность Роджера Старболта к исчезновению кольца и… Что же было дальше? Вы и ваш сын оставили Старболта в мастерской и отправились в парк на прогулку с госпожой Масой.
        – Но не сразу. Мы собирались сделать именно так, но планы наши претерпели неожиданное изменение, потому что неожиданно у нас появился гость – капитан Никбери-Мелч, которого сопровождал Фессенден – мой дворецкий. Они приехали…
        – Минутку… Капитан Никбери-Мелч… имя весьма примечательное. А не могло выйти так, что это капитан Никбери-Мелч, друг майора Тоттенхэйма, который был лишен наследства за свои экстравагантные выходки и который в прошлом году объявил себя банкротом?
        – Это он. Капитан и мой сын вместе учились в Оксфорде. Они закадычные друзья.
        – Хм… Да. И приехал он вместе с дворецким, как вы говорите.
        – Да. Но вы, должно быть, имеете ошибочное мнение относительно капитана, мистер Клик. Тут все ясно, как дважды два. Капитан приехал, чтобы нанести мне и моему сыну ответный визит, потому что только что получил телеграмму от майора Тоттенхэйма, который со своей стороны просил его восстановить имя майора в наших глазах, а так как капитан стал нашим гостем, мы не смогли его отпустить просто так, не сказав до свидания, а посему мы не вернулись в Бикли, пока не проводили его. Но он не знал расписания, а так как Фессендену нужно было ехать в город, он взялся подвезти его.
        – В итоге Фессенден, ваш дворцкий, не только привез капитана, но и уехал с ним в город, так, сэр Фурдон?
        – Госпожа Маса послала его в спешке в нашу мастерскую, чтобы передать, что «гостей слишком много» и у нас не хватает столовых приборов, слишком мало вилок, ножей и ложек – всего у нас их было не более пары дюжин комплектов. А в мастерской хранился изрядный запас столовых принадлежностей. Она хотела, чтобы дворецкий взял что-то из запаса и привез их ей побыстрее, он, конечно, так и сделал… А для этого она отправила его прямо в мастерскую, где Старболт, трудившийся над кольцом, должен был выдать ему то, что просила моя супруга.
        – А Старболт и в самом деле в это время был все еще в мастерской?
        – Да… Естественно. Мы – то есть мой сын и я – тоже побывали там, решили проводить капитана. К тому времени Старблот уже расчистил немного места на одном из больших столов, чтобы установить полировальный круг и разложить другие инструменты, которые ему понадобились бы для работы.
        – Выходит, капитан видел, чем Старболт занимается. И… А может, он даже спросил вас об этом, так?
        – Он наблюдал за нашими действиями, но ничего не спрашивал. Как по мне, так он и так хорошо разбирался в подобных вещах, мистер Клик… Однако мы сами объяснили ему, что происходит. Так что он все знал.
        – Вы рассказали ему о том, что кольцо у вас или о том… чем собирается заняться Старболт?
        – Да. Но о том, что мы в тот же день вечером собираемся отправить кольцо назад, ему никто не говорил. Все в моем доме знали, что подобные вещи нужно возвращать владельцам как можно скорее. В итоге мы с сыном прямо из мастерской вернулись домой. Чтобы чуть сократить рассказ, мистер Клик, скажу, что Старболт к тому времени, как дворецкий, проводив капитана, вновь проезжал мимо, заглянул в мастерскую, уже собрал посуду необходимую Фессендену…
        – Минуточку, минуточку… Пожалуйста! Где все это время находилось кольцо?
        – Или в кармане Старболта, или у него в руках. Оно было там, когда капитан ушел. Оно оставалось на месте после того, как Фессенден получил свою посуду и уехал… Фактически Старболт не выпускал его из рук.
        – И что случилось дальше? Или вы точно не знаете?
        – Думаю, знаю. Было три пятнадцать. Помню, я посмотрел на часы и вспомнил, что ночной хранитель заступает в семь. Я еще помню, как Старболт сказал: «Я все закончу и подожду вашего сына, сэр. Тут работы всего ничего». В итоге мой сын и я закрыли за собой двери… Точно так же закрылись они, когда дворцкий покинул мастерскую, увозя столовое серебро. Двери закрывались на пружинный замок, мистер Клик… Вот тогда я в последний раз видел это бесценное кольцо, но дворецкий уверяет, что когда он уезжал из мастерской, кольцо тоже было на месте. Старболт по большей части держал его между большим и указательным пальцами и рассматривал с неподдельным интересом.
        – Понятно. А как выяснилось, что кольцо пропало? Это случилось, когда ваш сын вернулся за ним?
        – Мой сын не возвращался за ним, господин Клик. Он не выполнил своего обещания.
        – Почему? Почему так вышло? Вы же не хотите сказать, что ваш сын…
        – Нет! Нет, мистер Клик! Не делайте поспешных выводов. Не идите по ложному пути… пожалуйста. Мой сын тут совсем не при чем. Хотя он тогда тоже исчез. Его постигла неудача. Он отправился к Старболту в шесть пятнадцать, а может, немного позже. То ли он слишком быстро гнал, то ли машина давно нуждалась в техосмотре, но ему не повезло, по дороге случилась серьезная поломка, и мой мальчик очутился в дикой местности без какого-либо транспортного средства. Он долгое время безуспешно пытался завести двигатель. В итоге он был вынужден оставить машину и идти по дороге милю за милей, пока не нашел телефон, чтобы позвонить в офис и связаться со мной. Но к тому времени уже давно пробило семь часов.
        – Точно! Совершенно точно! Продолжайте. Ваш сын позвонил вам и сообщил об аварии вскоре после семи. Подозреваю, что это поставило Старболта в неудобное положение?
        – Да. Но не это была основная причина звонка моего сына. Однако он собирался выполнить свое обещание госпоже Флавии Хампшир. Он предложил отправить кого-нибудь к Старболту, чтобы тот отвез кольцо владельцу, так как было слишком поздно, и если бы он поехал к хранителю, то непременно опоздал бы на представление. Но, мистер Клик, через пять минут ночной сторож мастерской позвонил мне. И я могу сказать, что это был поистине ужасный звонок. Ночной сторож, выполняя свою работу, обходил здание и обнаружил, что дверь, ведущая в мастерскую, широко открыта. Следы говорили о том, что совсем недавно кто-то подъезжал к мастерской. Действуя по инструкции, он позвонил в мастерскую, но никто ему не ответил. Там не было ни одной живой души.
        – Боже мой! Так исчезло не только кольцо, но и Старболт?
        – Точно. На тот момент… И совершенно было непонятно ни когда, ни куда он ушел. Но в десять часов его нашли избитым до полусмерти. Его бросили на мощенную камнем дорожку моего поместья в Бикли. Он был без сознания, все его карманы были вывернуты, хотя он никогда не носил с собой ничего ценного.
        – Ого! – произнес Клик, причем тон его резко изменился. – Его нашли в Бикли, так?.. Рядом с вашим домом! Тогда… Раз сторож нашел двери мастерской открытыми, когда проходил мимо… Я считал, что у вас должна существовать какая то система безопасности, раз у вас хранятся столь ценные вещи. А то получается, что бедный парень остался один в вашей мастерской, и любой встречный-поперечный мог избить его, надавав по голове, а потом несчастный пешком отправился сообщить вам о случившемся, да не добрался. Я полагаю, вы удобно устроили его в доме, сэр Фурдон?
        – А как иначе? Хотя у нас большой дом, у нас практически нет свободных комнат, поэтому нам ничего не оставалось, как попросить Фессендена, единственного из слуг, живущего в доме, освободить спальню, и мы переместили его на ночь в подсобку, уложили в спальне бедного Старболта и послали за его матерью и сестрой-сиделкой. Всю ночь несчастный пролежал без сознания, в то время как над ним колдовал мой доктор, а я и мой сын ожидали, моля Бога, чтобы несчастный очнулся и рассказал нам, что же случилось, хотя мы уже догадались, что кольцо пропало, и то, что случилось со Старболтом, связано с исчезновением этой чудесной безделушки. В пять утра несчастный открыл глаза в первый раз. Он почти пришел в себя, что само по себе удивительно, так как прошло не так много времени. Тем не менее он мог говорить и все нам рассказал, прежде чем снова впасть в ступор, очень похожий на кому… Однако все, что он мог сказать: кольцо было у него в руке, когда он последний раз видел его. А потом на голову словно накинули черную, непрозрачную ткань, а когда ткань исчезла, он обнаружил, что лежит на полу. Он не знал, ни как, ни
почему там очутился. Но теперь руки его были пусты, и кольцо исчезло. Однако Старболт был уверен: никто не входил в мастерскую. Он был буквально парализован от ужаса из-за того, что потерял драгоценное кольцо. Потом он попросил оставить нас одних. Он сказал мне, что хотел как можно быстрее все мне рассказать и, охваченный этим желанием, ринулся бегом в сторону поместья. Он уже почти добрался до моей усадьбы в Бикли, как кто-то ударил его сзади по голове, и больше он ничего не помнит. Вот и все, мистер Клик, вот и все.
        – Надеюсь, что, сократив рассказ, вы не упустили ничего важного. Извините… Ну и клубок!.. Да, определенно… Хотя в последние пять минут вы подсказали мне вполне возможное решение этой загадки, сэр Фурдон. Этот вор – не профессионал. Он – дилетант.
        – Но, дорогой Клик, как… Что ты имеешь в виду?
        – Вперед, мистер Нэрком, вперед! Сейчас время действовать, а не вопросы задавать. Если мы хотим вернуть кольцо владельцам, то сначала мне нужно пробежаться вокруг мастерской сэра Фурдона и пошарить внутри, на тот случай, если этот вор-дилетант оставил там свой след. Один пример этому мы уже получили. Так что, возможно, на месте мы найдем и другие следы.
        Вероятно, Клик нашел эти следы…


        ВОТ ЛИМУЗИН ОСТАНОВИЛСЯ, и сэр Фурдон провел полицейских мимо двух головорезов с мрачными лицами, которые теперь охраняли мастерскую, полную золота и драгоценных камней. Хозяин мастерской провел своих «гостей» в офис, отделенный от рабочего зала стеклянной стенкой. Клик принюхался, пофыркал и рассмеялся.
        – Все мы идиоты! – неожиданно воскликнул он, поведя плечами. – Почему никто не подумал открыть окна и проветрить помещение? Тогда запах бы исчез!
        – Запах? А при чем тут запах? – удивился Нэрком.
        Но Клик ничего не ответил. Его внимательный взгляд скользил по мастерской… по полу, по мебели, по потолку, по стенам… Неожиданно взгляд его остановился. И мистер Нэрком, повернувшись следом и проследив взгляд Клика, едва удержался, чтобы не задать вопрос. А сыщик стоял, уставившись на выстроившиеся рядком кремовые кувшины, серебряные чайники и сахарницы, стоящие в железном шкафу, и его лицо расплылось в загадочной улыбке.
        – А скажите-ка мне, сэр Фурдон, – неожиданно повернувшись, поинтересовался он, – вы или ваш сын касались посуды?
        – То есть…
        – О, я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду! Вы об этих о кувшинчиках и чайничках. Но они тут стоят не для того, чтобы чаи распивать, мистер Клик. Они всего лишь пример заново отполированной посуды.
        – Точно так я и думал. Но иногда вы используете эту посуду по прямому назначению? А вы занимаетесь восстановлением жестяной посуды? И для этого вы используете серебряную проволоку, сэр Фурдон?
        – Жестяной, мистер Клик? Что за нелепость… Гм-м-м! Медную, вы хотели сказать?
        – Да. Может быть, – отмахнулся Клик, скользнув среди мотков серебряной проволоки к медной кастрюле с округлыми ручками и крышкой с дырочкой. – Как я понимаю, это чан для приготовления требухи. А какой запах! Вы видели его раньше, сэр Фурдон?
        – Никогда раньше не видел. Я представить не могу, как эта кастрюля оказалась здесь, мистер Клик. Ничего подобного тут никогда не было.
        – Будьте уверены! Эта кастрюля не была выставлена среди вашей серебряной посуды… Вы на нее только посмотрите. Вряд ли вы стали бы выставлять что-то такое. Я был прав! Еще один маленький штришок. Если вы внимательно посмотрите, сэр Фурдон, то увидите, что она слегка прокоптилась на огне. Это источник того, от чего у вашего юного Роджера Старболта в глазах потемнело!
        – Клик! Дорогой мой! Клянусь своей шляпой…
        – Только так, мистер Нэрком, и никак иначе. Можете шляпой не клясться… Самое время отправиться дальше. Мне очень хочется взглянуть на этого Роджера Старболта, также перекинуться словом или парочкой с господином Авери Масой, если сэр Фурдон позволит нам сопроводить его до его дома.


        КОГДА ОНИ ПРИЕХАЛИ в поместье сэра Фурдона, Клик обнаружил, что сын ювелира решил исчезнуть. Мистер Авери Маса вовсе не был тем самым молодым человеком-паинькой, каким представлял его отец. Он был тощим, с анемичным лицом и выпирающими скулами, редкими волосами. Внешне он ничуть не напоминал своего отца. Клик застал его с Фессенденом, который тут же заинтересовал сыщика. По крайней мере вначале можно было подумать именно так, потому что сыщик, прежде чем войти в комнату, замер за спиной сына ювелира, разглядывая дворецкого. Кстати, на фоне всех присутствующих только Клик выглядел истинным джентльменом…
        – Плохи дела, в самом деле, мистер Клик? – поинтересовался юный Маса, приветствуя детектива легким кивком.
        – Вам стоит беспокоиться лишь о себе, мой дорогой. Кольцо отыщется, я обещаю. А чтобы оно отыскалось побыстрее, вам стоит ответить мне на пару-тройку вопросов.
        – А я-то тут при чем? Здесь, наверное, какая-то ошибка. Неужели вы подозреваете, что я знаю нечто, что может навести вас на след этого ужасного вора? Слава богу, мой отец…
        – Не спеши, Авери, – вмешался сэр Фурдон. – Мистер Клик и мне задавал массу вопросов, и он говорил, что хочет задать тебе конкретный вопрос. Это касательно твоих ключей… Для того, чтобы сыщик воссоздал общую картину случившегося, он должен знать все детали. Он же пытается нам помочь… Ты собирался провести вечер с леди Флавией и, естественно, надел вечерний костюм, а связка ключей…
        – Извините, отец, но мне показалось… Я знаю, любой джентльмен, оказавшись в подобном положении, может оказаться под подозрением Скотланд-Ярда, – а потом он повернулся к Клику. – Не хочу потворствовать вашим расспросам, тем не менее должен сообщить, что в самом деле переоделся в вечерний костюм, но ключи от мастерской все время были при мне. Без сомнения, сэр Фурдон сообщил вам, что это по моей просьбе позвонил в мастерскую и оставил кольцо Старболту, к тому же не в наших привычках оставлять дверь мастерской открытой… Когда мы уезжали, я слышал, как щелкнул замок двери, и ключи все время находились при мне.
        – Связка, мистер Маса, но без одного ключа. Было бы не так сложно снять со связки один ключ и оставить его…
        – Да! Вижу, к чему вы клоните. Нет… И нет. В свое время я как-то снял ключ от дверей мастерской со связки и оставил его… и потом долго имел большие неприятности.
        – Ага! – произнес Клик очень тихо и улыбнулся. – Так что, естественно, вы никогда бы так больше не поступили?
        – Нет… Определенно нет. Я бы даже не подумал о таком поступке. К тому же я запаял кольцо, на котором висят ключи, так что если бы я даже захотел, я бы не смог снять ключ. Это все, о чем вы хотели меня спросить?
        – Больше ничего, благодарю. Вы ведь явно куда-то торопитесь, мистер Масо. А теперь, если сэр Фурдон не возражает, нам стоит пойти и взглянуть на господина Старболта, и… Эй!.. Лакей!
        – Да, сэр, – отозвался Фессенден моментально, тут же появившись на зов.
        – Я бы хотел подняться наверх и взглянуть на избитого молодого человека, но мне сказали, что с ним там его мать. Так что идите вперед и приготовьте ее к нашему визиту, так, чтобы мы не застали ее в неловком положении.
        – Хорошо, сэр, – согласился Фессенден и исчез, словно его ветром сдуло, а через минуту Клик, сэр Фурдон и мистер Нэрком отправились следом, вверх по лестнице в небольшую, хорошо обставленную комнату на втором этаже, которая принадлежала Фессендену, но сейчас находилась в распоряжении опечаленной женщины и ее избитого сына.
        Клик последним вошел в комнату, остановившись на пороге… Фессенден стоял сбоку и придерживал дверь открытой, пока они заходили. Он наблюдал за происходящим, чуть прищурившись и прикусив губу, словно ожидал, что вот-вот начнется забавное действо. Однако он готов был исполнить любое распоряжение полицейских или сэра Фурдона. Клик задал первый вопрос:
        – А кто обнаружил нашу жертву?
        Дворецкий тут же отозвался:
        – Я, сэр. В этот вечер я вышел погулять. Прошу прощения? Да, сэр, с ним очень грубо обошлись… В самом деле, его здорово отделали… А я в тот вечер решил прогуляться подальше, пройтись в заросшую часть парка. Видите ли, дом переполнен: десять гостей, и ни одной свободной комнаты.
        – Ну, мы сейчас не о том… А… – Но Клик так и не окончил фразу. В этот момент его внимание привлекла совершенно другая вещь. Его взгляд блуждал по комнате, а потом в какой-то миг он остановился на подсвечнике со свечами. Они были чисто подрезаны ножом и горели ровно и ярко. Подсвечник стоял в углу на деревянном столике с умывальными принадлежностями. Потом Клик опустил взгляд к полу и застыл, что-то рассматривая на потертом ковре, где, похоже, было какое-то пятно. Ковер протянулся до решетки очага, где сбился, потому что со стороны очага его не удерживали гвозди с широкими шляпками.
        Фессенден, не двигаясь, проследил за взглядом детектива, но молчал, пытаясь понять, чем ковер так заинтересовал детектива, поэтому, когда Клик заговорил, дворецкий не услышал, и Клику пришлось повторить.
        – Я был бы очень благодарен, если вы… – Он подошел и, понизив голос, сказал уголком рта: – Посмотрите сюда, если пять фунтов стерлингов что-то значат для вас… – И он не стал продолжать! А потом внезапно дверь хлопнула и закрылась. Клик неожиданно обернулся, бросился на дворецкого, оттолкнув его в угол, до того, как тот понял, что происходит. В это время сэр Фурдон и мистер Нэрком повернулись на звук, пытаясь понять, что происходит. Фессенден оказался прижатым к стене, он сжался, побледнел, как покойник. А потом он затрясся, словно парализованный, когда на его запястьях защелкнулись металлические браслеты, связанные длинной цепью. Клик тем временем схватил дворецкого за горло, прижал к стене и, удерживая таким образом, сказал низким, угрожающим голосом.
        – Не стоит шуметь, мерзавец. Я сразу взял твой след, Фессенден, но не подозревал, что из жадности ты станешь выворачивать карманы этого парня… не подозревал, пока не приехал в поместье и не увидел тебя на газоне. И тогда я понял, что за всем этим стоишь ты – дворецкий сэра Фурдона. Не его сыночек-хам, который только и умеет, что тратить деньги на драгоценности и платья для женщины в алом, которая разъезжает на вон том белом лимузине!
        – Что вы имеете в виду, мистер Клик?..
        – Не нужно говорить так в присутствии ребенка? Сэр Фурдон… Дворецкий думал таким образом поправить дела. Вот только продать такое кольцо довольно трудно. Вот тут он и совершил вторую роковую ошибку… А теперь… Мистер Нэрком?
        – Да, господин Клик?
        – Приподними ковер у камина. Ковер был передвинут, а так как в эту комнату принесли несчастного Старболта, у негодяя не было времени поправить все, как должно быть. Там или тайник под доской, или просто дыра в полу, уходящая под камин. И мне кажется, что кольцо именно там. А если нет…
        Тут Клик вновь повернулся к дворецкому, словно хотел что-то сказать, но, передумав, вновь взглянул на суперинтенданта и кивнул.
        Преодолев последние сомнения, мистер Нэрком подошел к камину, опустился на колени, резким движением откинул в сторону ковер, обнаружил качающуюся доску, вынул ее, сунул руку в открывшийся тайник.
        – Оно здесь! Оно здесь! – радостно закричал он. Одновременно он поднялся и шагнул к сэру Фурдону. Блестящее, сверкающее кольцо, мерцая, лежало у него на ладони.
        – Кольцо! Слава богу! Это и в самом деле кольцо, мистер Клик! Вы видите? Вы видите?
        – Нет… Чуть позже. Надо поймать и вторую рыбку, ту, для кого это кольцо было украдено, – он отступил от арестованного дворецкого. – За мной, мистер Нэрком, а этого заберем на обратном пути. Поспешим! Руки в ноги, и вперед. Сюда, пожалуйста… идем…





        Иллюстрация к рассказу «Украденное кольцо», опубликована в газете «Вашингтон Геральд» 10 октября 1915 года. Художник неизвестен.


        И, оставив дворецкого Фессендена в кандалах, вжатым в угол, полицейские со всех ног поспешили вниз по лестнице.


        – МОЙ ДОРОГОЙ СЭР Фурдон, все это чепуха! Загадка была очень простой, а ответ очевиден, – объявил Клик, восседая на складном стуле под большой елью в саду поместья ювелира. В руке у него была сигарета, тени только начали сгущаться, но было еще очень тепло, а посему сыщик чувствовал себя очень комфортно. – Я начал подозревать вашего дворецкого, когда вы, в первые пять минут нашего разговора, рассказали мне эту абсурдную историю о ножах и вилках. Это был предлог наведаться в мастерскую. А потом он послал бедного Старболта в мастерскую, где те якобы лежали. А когда юноша отравился и потерял сознание, ваш дворецкий заполучил кольцо, но забыл открыть окно, чтобы запах его зелья побыстрее выветрился. Извините, мистер Нэрком. Вы не поняли, в чем тут дело. О, это старый трюк, который использовали многие мастера криминального искусства. Цианид ртути и свеча… если все правильно рассчитать, то выделится цианид – газ, который сшибает с ног как удар молотом по голове. Коробка или сосуд с пробитой крышкой – обычный способ для использования подобной гадости, потому что ингредиенты должны находиться рядом, и в то
же время необходим приток свежего воздуха, чтобы свеча не потухла. Когда я понял, как вырубили несчастного Старболта, то также понял, что никто, кроме дворецкого, этого совершить не мог. И сделал он это, когда сэр Фурдон отправились проводить капитана, а молодой Старболт остался в мастерской один. А потом, когда после звонка Старболт зашел в мастерскую и потерял сознание, настало время действовать. Копия ключа от двери была у него давным-давно, дворецкому ничего не стоило снять слепок с ключей мистера Авери Масы. Потом он забрал кольцо из рук потерявшего сознание Старболта, валявшегося на полу. Потом дворецкий как можно быстрее вернулся назад в поместье Биксли. Без сомнения, он понимал, что Старболт, как только придет в себя, бросится в поместье к сэру Фурдону, чтобы сообщить ему ужасную новость. Тогда он подстерег несчастного и пустил в ход дубинку. «Обработав» юношу и потом обыскав его самым чудесным образом, дворецкий не предусмотрел того, что сэр Фурдон распорядится уложить раненого у него в комнате. Это явилось для него полной неожиданностью. Все произошло слишком быстро, так что дворецкий даже
не успел толком ковер в своей комнате поправить. А потом при матери Старболта и нянечке-сиделке он уже ничего сделать не мог. Когда же я оказался в комнате дворецкого, я сразу приметил пятна воска на ковре, на полу, которые и подсказали мне, где кольцо… Мистер Нэрком, я с первого момента нисколько не сомневался, что вор – дворецкий сэра Фурдона. Единственное, чего я сразу не смог понять, так это причину похищения кольца. Этот человек обладал достаточным доходом, чтобы не покуситься на исторический камень, который практически невозможно продать. Но когда я приехал в это поместье, увидел дворецкого и узнал в нем человека, о котором говорил вам утром… Вы помните? О простачке, который бегал за женщиной в удивительных драгоценностях, которая разъезжала на потрясающем лимузине. Я понял весь расклад этой игры. А когда я услышал, что леди Флавия Хампшир говорила о садах на Набережной Виктории как о великолепном месте для прогулок… Думаю, что сэр Фурдон попросил бы нас избавить ее от полицейского преследования. В любом случае, так или иначе, она без сомнения была на дне коронации, и больше никто не мог бы
возжелать стать обладателем кольца короля Чарльза.







notes


        Сноски




        1

        Апаши (фр. Les Apaches) – криминальная субкультура в Париже, столице Франции, существовавшая в конце XIX – начале XX веков. Получили свое название в честь индейцев апачей, так как якобы не уступали им в жестокости и «дикости».
        Апаши орудовали в основном в Бельвиле, Бастилии, Монмартре, но также и в других районах Парижа. Многие апаши были вооружены особыми револьверами «Апаш», рукоятки которых представляли собой кастеты, а под барабанами прикреплялись складные ножи. Основными видами преступлений, совершаемых апашами, были грабежи уличных прохожих, чаще всего представителей среднего класса, и погромы финансовых и развлекательных учреждений. Возраст большинства бандитов не превышал 20 лет. Для апашей было характерно наличие большого количества специальных атрибутов, по которым они могли распознать друг друга в толпе или при разговоре: особая одежда (например, красные пояса, «мятые» рубашки и жёлтые сапоги), выразительные жесты, особые татуировки.
        Банды апашей были разгромлены парижской полицией к началу 1910-х годов (прим. переводчика).



        2

        Моравия, государство, существовавшее на юго-востоке Чешской республики. В 1918 году вошло в состав Чехословакии (прим. редактора).



        3

        Самый известный ювелирный район в Лондоне – улица и площадь Хаттон Гарден, которые являются центром ювелирной торговли еще со времен Средневековья. Здесь находится 300 предприятий и 55 фешенебельных ювелирных магазинов.



        4

        Мне все равно (франц.).



        5

        Харли-стрит – улица в Лондоне (Великобритания), которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.



        6

        В начале 1857 года многотысячная британская армия двинулась на Лакхнау (столица штата Уттар-Прадеш, в 516 км на восток от Дели), который стал одним из центров Великого народного восстания 1856-1858 годов. Наиболее драматичным эпизодом была долгая осада Резиденции, во время которой погибло большинство англичан, служивших в Лакхнау. Развалины Резиденции не восстанавливались и стоят как напоминание об этом трагическом периоде. Руины, оставшиеся после битвы, точно в таком же состоянии, какими они были после снятия осады 17 ноября 1857 года.



        7

        Феспис из Икарии (VI век до н. э.) – древнегреческий поэт и драматург, уроженец аттического дема Икария в филе Эгеиде (греч. ныне Дионисос). Феспису приписывается создание архаической, доэсхиловской греческой трагедии, в которой действовали один актер и хор.