Альберт Пастор дома Дэшил Хэммет
        #
        Хэммет Дэшил
        Альберт Пастор дома
        Дэшил Хэммет
        Альберт Пастор дома
        перевод И. Зивьевой
        Левша входит, небрежно бросает чемоданчик, ногой захлопывает за собой дверь и говорит: "Привет, парень".
        Я встаю, чтобы обменяться с ним рукопожатием, говорю: "Привет, Левша" и замечаю у него под глазом фонарь (похоже вроде как примерно недельной давности), а на челюсти - розовеющую полоску молодой кожи, затянувшей недавнюю ссадину. Но я слишком вежлив, чтобы проявлять любопытство по этому поводу.
        - Ну и как ты нашел свой старый добрый городишко? - спрашиваю я.
        - Да просто заглянул за железнодорожную станцию - там и нашел его, шутливо отвечает он. - Есть что-нибудь на заветной полочке?
        На заветной полочке шотландское виски. Левша говорит, что это плохое виски. Ему просто не хочется, чтобы подумали, будто он может обмануться дрянным пойлом, сделанным в этой стране. И все же пьёт, но с таким видом, словно не хочет обидеть человека, который неважно в какой стране сделал это самое пойло.
        - Скажу тебе, парень, здорово, что я съездил туда, - говорит он, расстегиваясь. - Большой город дерьмом не удивишь, тут оно как-то к месту, но когда возвращаешься туда, где родился, к ребятам, с которыми когда-то бегал по улицам, к своей семье, к... Знаешь, парень, у меня есть младший братишка, ему нет еще и восемнадцати. Тебе обязательно надо увидеть его. Такой же здоровенный, как я, только не той весовой категории, да на пару дюймов пониже, а как он умеет махать руками! Когда мы рано по утрам натягивали перчатки, ну просто чудо, а не парень! Даже когда я был в форме, мне приходилось поднапрячься, чтобы сдержать его. Тебе обязательно надо увидеть его, парень.
        По-моему, сейчас самое время полюбопытствовать насчет отметин на лице Левши, и я говорю:
        - С удовольствием. А почему бы тебе не заняться его воспитанием? Пацанам, которым удается вот так разукрасить тебе физиономию, следует
        Левша дотрагивается до глаза, принявшего несколько иную форму по сравнению со здоровым глазом, и нельзя сказать, чтобы лучшую.
        - Это не его работа, - произносит он. - Это... - Смеясь, он отнимает руку от глаза, достает из кармана пиджака футляр для ювелирных изделий и протягивает мне: - Взгляни-ка.
        В футляре лежат часы, вроде как платиновые, часы - с цепочкой, тоже вроде как платиновая. Наверное, думаю, так оно и есть.
        - Почитай, что на них, - говорит Левша.
        На задней крышке часов написано: "Альберту Пастору (именно так Левша пишет свое имя, когда приходится это делать) с благодарностью от членов Ассоциации охраны бакалейщиков".
        - Ассоциация охраны бакалейщиков... - повторяю я медленно. - Похоже вроде как на..
        - Рэкет! - заканчивает он за меня и, брякнув кулаком по столу, смеется. - Можешь назвать меня завиралой, но там, в моем родном городе, этом маленьком городишке, где нет и четверти миллиона жителей... нет, ты пойми меня правильно, этот славный городишко - по существу такой же самый... в нем тоже завелись рэкетиры!
        Я бы не стал называть Левшу завиралой, даже если бы он и был им. Хотя бы потому, что, перед тем как покинуть ринг и заняться со мной бизнесом, он едва не стал чемпионом мира по боксу в тяжелом весе. И стал бы, когда бы не правила боя на ринге и не характер, который позволял ему забывать об этих правилах. Поэтому я скромно спрашиваю:
        - Неужели?
        Левша подтверждает, что так, мол, и есть.
        - Готов голову заложить прокурору округа, - говорит он. - Мой город - в том же дерьме, что и этот! Ну, не анекдот ли? С моего старика тоже трясут деньги, как с остальных. - Он тянется к бутылке шотландского, о котором не очень хорошего мнения.
        - Твой старик торгует бакалейщиной? - спрашиваю я.
        - Угу. Он, кстати, всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам, - говорит Левша. - Вот почему он не видел никакого проку от моей боксерской карьеры. Зато сейчас, когда я оставил ринг, все в порядке. Он - мировой мужик. С возрастом я стал лучше понимать его, и мы отлично ладим. Я подарил ему седан, и видел бы ты, как он с ним носится. Словно это "дюзенберг".
        - А это "дюзенберг"? - спрашиваю я.
        - Да нет, конечно, но по тому, как папаша носится со своей машиной, ты в точно подумал, что у него "ролле", - говорит Левша. - Так вот, через пару дней после моего приезда из разговора с ним я узнаю, что какие-то дармоеды принялись сгонять в свою ассоциацию всех местных бакалейщиков - вступайте, дескать, в ассоциацию охраны, а не то... Желающих выбрать "а не то" оказалось не так уж много. Бакалейное дело само по себе, кажется, не слишком прибыльно, а уж выплата мзды вымогателям тем более не способствует его процветанию: Старику, понятно, одно беспокойство от этого.
        Я ничего не говорю ему, но, уединившись, начинаю размышлять: а что, если мне пойти проведать тех ребят и поинтересоваться - они сами захотят внять голосу рассудка или же мне посодействовать? По-моему, неплохая идея. Как ты думаешь?
        - По-моему, тоже, - соглашаюсь я.
        - Вот и я был того же мнения, - продолжает Левша. - Я так и сделал, а они, видишь ли, не захотели внять голосу рассудка. Когда я вошел в контору ассоциации, их там было всего-навсего двое - примерно на это я и рассчитывал. Болтать-то они умеют, а вот правильно двигаться - нет. Вскоре заявился третий из их компании, но к тому времени я уже прилично разогрелся: всю мебель, до которой только сумел добраться, разнес на куски. В общем, я отлично со всем справился, и мой старик и еще кое-кто сбросились и купили мне эти шикарные часы - на часть тех взносов, которые им пришлось бы выплатить охранной ассоциации в следующем месяце, если б таковая продолжала существовать.
        Он кладет часы с цепочкой обратно в футляр, а футляр осторожно укладывает обратно в карман.
        - Ну а как там твои подопечные? - спрашивает он.
        Я достаю из кармана конверт с деньгами и протягиваю Левше.
        - Вот твой куш, - говорю я. - Здесь нет только доли Кэриса. Ты его знаешь - толстый такой коротышка с Третьей авеню.
        - Знаю, - отвечает Левша. - А что с ним?
        - Он говорит, что столько отвалил за охрану, что охранять у него уже нечего, - говорю я, - и что он не потерпит обдираловки.
        - Вот как? - замечает Левша. - Значит, стоит мне убраться ненадолго из города, как эти сопляки начинают думать, что могут выпендриваться. - Он встает и застегивается. - Что ж, - говорит он, - пойду-ка я, пожалуй, проведаю коротышку да спрошу его: хочет он сам внять голосу рассудка или мне посодействовать?