Красный дворец Джун Хёр
        1758 год, Чосон.
        Восемнадцатилетняя Хён - незаконорожденная дочь государственного служащего. Таким, как она, тяжело добиться высот в обществе.
        Но благодаря упорному труду и успехам в учебе Хён удается получить должность дворцовой медсестры.
        Все, чего она хочет, - хорошо выполнять свою работу и, возможно, наконец-то заслужить одобрение отчужденного отца.
        Но внезапно Хён становится невольной свидетельницей темных и опасных политических игр: кто-то убивает четырех женщин за одну ночь, а главная подозреваемая - ее близкая подруга и наставница.
        Решив доказать невиновность любимой учительницы, Хён начинает собственное тайное расследование.
        В поисках правды она знакомится с молодым инспектором полиции Оджином, который также разыскивает убийцу.
        Когда улики начинают указывать на причастность к делу наследного принца, Хён и Оджин объединяют свои усилия.
        Они готовы обыскать самые темные уголки дворца и подвергнуть свои жизни смертельной опасности - они готовы на все, чтобы раскрыть это кровавое преступление.
        Джун Хёр
        Красный дворец
        
* * *
        Посвящается моему мужу Боско
        Дружба рождается в тот самый момент, когда кто-то… говорит другому: «Что? Ты тоже? А я думал, никто, кроме меня…»
        К. С. Льюис
        1
        ФЕВРАЛЬ 1758 Г.
        - Следуйте за мной, - шепотом сказал врач Нансин, - и не задавайте вопросов.
        Лунный свет, бесшумный, как падающий снег, освещал крыши павильонов и статуи зверей на карнизах. Напольные светильники заливали золотистым светом тронутые инеем внутренние дворики и лабиринты дверей и окон. Вокруг царила тишина, лишь вдали били в колокол, и его звон проносился над столицей и над дворцом Чхандок[1 - Дворцовый комплекс в Ханяне (сейчас Сеул). Построен во времена правления династии Чосон (1392 - 1897).]. С двадцать восьмым ударом ворота дворца запрут на ночь.
        Как только королевский врач повернулся к нам спиной, мы с Чиын обменялись недоуменными взглядами.
        «Разве наша смена не закончилась? - спросила она одними губами. - Разве нас не должны отпустить домой?»
        Я метнула нервный взгляд на врача и ответила: «Все это очень странно».
        Но откуда нам было знать, что действительно странно? Мы только-только заступили на должности нэ-ыйнё, медсестер, назначенных на службу во дворце.
        - Нельзя терять ни секунды. - Королевский врач ускорил шаг, он, казалось, запыхался; его руки в широких рукавах были напряжены; синий шелковый халат вздымался подобно штормовым волнам, длинный белый фартук напоминал венчающую их пену. - Нужно поторапливаться.
        Мы с Чиын тоже прибавили шагу. Наши длинные тени вытянулись еще больше. Она несла поднос, я - фонарь. На этот раз мы помалкивали, хотя обычно жаловались друг другу на то, что в животах у нас урчит от голода, а руки-ноги устали от работы. Во дворце все было иначе, чем вне его. Никто здесь не вел себя словно ребенок. Даже королевские дети казались серьезными и чем-то озабоченными взрослыми.
        Мы быстро покинули Королевскую аптеку, расположенную в восточном углу дворцовой территории, и миновали один внутренний дворик за другим; звук большого колокола несся нам вслед. Колокол прозвонил в двадцать шестой, в двадцать седьмой и, наконец, в двадцать восьмой раз. Я услышала, как захлопнулись главные ворота; покинуть дворец стало невозможно. Меня пронзила тревога, в голове пронеслись сделанные мне предостережения:
        «Войти во дворец - значит ступить на путь, запятнанный кровью, - шептали наши врачи-наставники. - Скоро прольется кровь. Надеемся только, что кровь эта будет не твоя».
        Чем дальше на юг мы продвигались, тем пустыннее становилось вокруг, и вскоре мы оказались в четырех ли[2 - Ли - корейская мера длины, равна 0,393 километра.] от места, где, как я знала, жило большинство членов королевской семьи. Идти оставалось еще с полчаса.
        Тени, наводнявшие пустые павильоны, становились все темнее; снежный покров не был больше испещрен голубыми отпечатками ног и выглядел нетронутым. Наконец мы прошли через охраняемые ворота и ступили во двор, освещенный светильниками. Посередине двора был квадратный пруд с лилиями, в затянутой льдом поверхности которого отражалась круглая серебристая луна и черные очертания гор.
        Я никогда прежде не бывала здесь.
        Перед двором возвышался величественный павильон - здание с длинным рядом закрытых экранами-решетками окон, высокими колоннами и красивой, крытой черной черепицей крышей. На деревянной вывеске под ней значилось: «Павильон Чосын». Это было главное здание дворцового комплекса Тонкунчун.
        Резиденция наследника престола.
        Мне не доводилось прежде видеть наследного принца Джанхона, но до моих ушей долетали неясные слухи о нем. Говорят, когда он родился, король, известный строгим стоицизмом, чуть было не упал, запутавшись в полах халата, - очень уж торопился взять сына на руки. Невозможно прекрасного сына и единственного оставшегося в живых наследника. Король так полюбил его, что поспешил официально объявить наследным принцем. Но у этой привилегии была своя цена. Когда младенцу было всего сто дней, его забрали у матери и поселили в павильоне Чосын и его воспитанием занялись исключительно чужие ему люди. Отца с матерью же он видел всего раз в году. И о лишенном родительской заботы ребенке поползли тревожные слухи.
        Я слышала, как дворцовая медсестра сказала как-то: «Придет время, когда наследного принца убьют, - и это сделают либо приверженцы партии старых, либо собственный отец». Завидев меня и Чиын, она тут же замолкла, потому что мы во дворце были новенькими.
        - Пошли.
        Я моргнула и вновь обратила свое внимание на врача Нансина. Тот жестом показал, что следует поторапливаться. Мы послушно поспешили за ним мимо придворных дам, неподвижных, словно статуи. Впрочем, одна молодая женщина украдкой следила за нами. Наши взгляды встретились, и она быстро опустила прикрытые ресницами глаза. Но все же у меня возникло ощущение, будто за нами наблюдает еще тысяча глаз.
        Я отставила в сторону фонарь и почувствовала, как у меня забился пульс. Мы поднялись по ступеням на террасу и вошли в павильон. Слуги, тихие, словно тень, по очереди открывали перед нами многочисленные деревянные двери, и мы продвигались все дальше в глубь дворца, пока не достигли внутренних покоев. Здесь нас встретил евнух, лицо которого было бледным и обеспокоенным.
        - Я знаю, ваш рабочий день закончился, - прошептал он врачу. - Но дело не терпит отлагательства. Принцу необходима ваша помощь.
        Я наклонила голову, пряча распахнувшиеся от шока глаза. До сих пор во дворце я оказывала помощь исключительно женщинам - принцессам, наложницам и придворным дамам. Мне еще не приходилось ассистировать врачам, лечившим мужчин из королевской семьи.
        - Пожалуйста, идите за мной. - Евнух, сгорбившись, сопроводил нас в покои, окутанные тьмой; вокруг горящих напольных светильников и свеч роились тени. Повсюду беспорядочно валялись стопки книг. Две придворные дамы, охваченные дрожью, стояли у искусно сплетенной бамбуковой занавески, свешивающейся с потолка. Когда мы вошли, слуги подняли ее, и мы увидели лежащего на циновке человека в белом халате.
        - Уйдите, вы обе, - приказал женский голос.
        Придворные дамы поторопились удалиться, и я посмотрела на сидящую у стены женщину. Это была госпожа Хегён, жена наследного принца; им обоим было по двадцать три года, а поженились они в девятилетнем возрасте. Она, как и всегда, выглядела безукоризненно. На ней был шелковый халат, украшенный блестящими медальонами с изображениями драконов, а ее гладкие волосы, блестевшие в свете свечей, были стянуты у основания шеи в идеальный узел, скрепленный золотой шпилькой. Я уже встречала госпожу несколько раз в зале Чхиппок. Похоже, большую часть своего времени она предпочитала проводить со свекровью, а не с мужем.
        - Его высочество болеет уже два дня, и ему становится все хуже, - сказала госпожа Хегён так, будто обращалась не к нам, а к тем, кто находился снаружи.
        - Его высочество принимал сегодня какие-нибудь лекарства? - спросил врач Нансин.
        - Нет. Утром, казалось, ему стало намного лучше, но днем он потерял сознание, и с тех пор его состояние не менялось.
        Врач склонил голову.
        - Я сейчас осмотрю его высочество. - Он встал на колени рядом с лежащим к нам спиной молодым человеком, и мы с Чиын - рядом с ним. Покрывало на кровати зашелестело, наследный принц с помощью евнуха принял сидячее положение.
        - Скажите мне, что с его высочеством? - попросила госпожа Хегён. - Он очень слаб и весь день не встает.
        Я никогда прежде не видела принца даже издали, поскольку большую часть времени он проводил, тренируясь в Запретном саду, - совершенствовался в искусстве владения мечом и луком. Я не смогла удержаться. Очень осторожно мой взгляд пробежался по халату для сна его высочества, кисти, которую держал в своей руке врач, по его горлу… и вдруг наткнулся на донельзя испуганное морщинистое лицо.
        Я моргнула.
        Крепко зажмурила глаза и снова открыла. Ничего не изменилось. Мне не привиделось.
        Я, оторопев, смотрела на старика-евнуха, одетого как наследный принц и сидящего на его кровати. Это был не принц Джанхон. И тем не менее врач Нансин оставался коленопреклоненным и не отрывал проворных пальцев от кисти самозванца, словно евнух и в самом деле был будущим королем.
        - Его королевское высочество слаб, потому что слаба его ки[3 - Японский термин со значением «энергия».]. - Врач посмотрел через плечо, открыв нам часть своего лица. По его виску струился пот. - Сестра Чиын, принеси женьшеневый чай.
        Чиын, не шевелясь, смотрела на принца-самозванца.
        - Е-евнух Им? - прошептала она.
        Врач стрельнул в нее взглядом, его лицо было мертвенно-бледным.
        - Тихо, - прошипел он, а потом перевел взгляд на меня: - Сестра Хён, принеси, пожалуйста, лекарство.
        Я встала, взяла из рук Чиын поднос и, к своему ужасу, увидела, что руки у меня дрожат. Поднос трясся, и я почувствовала, что взгляды присутствующих обращаются на меня.
        - Ты сильно покраснела, медсестра Хён, - донесся до меня голос госпожи Хегён, - и выглядишь взволнованной.
        Я сильнее вцепилась в поднос, но он продолжал дребезжать.
        - Прошу прощения, госпожа.
        - Мне говорили, при рождении тебе дали имя Пэк-хён.
        - Да, госпожа. - У меня перехватило дыхание. - Это мое имя.
        - Так обычно называют мальчиков.
        Мне хотелось вытереть пот со лба - никто из членов королевской семьи никогда не разглядывал меня столь внимательно.
        - Мама была так сильно огорчена тем, что у нее родилась девочка, что дала мне имя, заготовленное для сына.
        Хегён пристально смотрела на меня, и воздух вокруг казался плотным и тяжелым; коже было больно от малейшего движения. А затем она прошептала:
        - Ты почти вылитая любимая сестра принца, принцесса Хвахёп, умершая вот уже шесть лет тому назад.
        Я стояла, замерев от страха, поскольку не знала, обижает госпожу Хегён мое сходство с принцессой или нет. И я не осознавала, что мышцы у меня болезненно напряжены, до тех пор, пока она не отвела взгляд - только тогда я смогла тут же расслабить плечи.
        - А ты Чиын, - сказала госпожа Хегён по-прежнему полушепотом, - двоюродная сестра нашего нового инспектора полиции.
        - Д-д-да, - заикаясь, пролепетала Чиын, - э-это т-т-так.
        Я поставила дребезжащий поднос на пол и снова села на колени позади врача, пряча в юбке потные руки. Мне хотелось посмотреть в сторону, туда, где стояла на коленях Чиын, но меня сдерживало охватившее все мое естество смятение.
        - У меня была веская причина позвать вас сюда. - Госпожа Хегён бросила взгляд на забранную решеткой дверь, из-за которой слышался звук чьих-то шагов. Показался было силуэт одной из придворных дам, но тут же исчез. - Дело в том, что у вас есть кое-что общее.
        Наконец я подняла глаза на Чиын. Мы с ней были одного возраста - нам только что исполнилось восемнадцать. Обе мы были дочерьми простых наложниц, то есть девушками-служанками, принадлежащими к рангу чхонмин - низшему из низших. Вот только отец Чиын признал ее своей дочерью, а для моего я значила не больше, чем слуги в его доме.
        - Вас обеих недавно назначили работать во дворце, - продолжила госпожа Хегён. - А до того вы были медсестрами в Хёминcо[4 - Медицинское учреждение времен династии Чосон в Корее.], любимицами медсестры Чонсу. А я очень доверяю этой женщине.
        Я крепко ухватилась за юбку. Что касается Чиын, то она была смущена не меньше моего.
        - Медсестра Чонсу - друг моей семьи. А семья королевского врача Нансина в родстве с моей семьей. И надеюсь, я могу доверять вам, поскольку ваш наставник убедил меня в вашей благонадежности. - Тут в ее голос вкралась тревожная нотка. - Надеюсь, никто еще не завербовал вас в шпионы.
        - Нет, конечно же, нет, госпожа, - выпалила Чиын. - Мы бы не посмели…
        Госпожа приложила палец к губам.
        - Во дворце говорят громко, только когда хотят, чтобы их слова услышали все, в иных случаях следует шептать. Во дворце все слушают и прислушиваются. Здесь все чьи-то шпионы. - Она перевела взгляд на принца-самозванца: - Так я могу доверять вам?
        - Да, - в один голос ответили мы с Чиын.
        - Тогда продолжайте заниматься его королевским высочеством, и если к вам обратится король, скажите его величеству, что его сын все еще нездоров.
        Она хочет, чтобы мы солгали? Самому королю?
        Это может кончиться нашей смертью.
        Мне было трудно дышать, но я склонила голову, равно как и Чиын. Мы должны были повиноваться. Я продолжала смотреть в пол и слушала, как колотится мое сердце и как шелестит шелк, пока врач Нансин «лечил» принца-самозванца в нашем безмолвном присутствии.
        Придворные дамы. Евнухи. Шпионы.
        Я почти представляла, что они видят: игру теней на бумажных дверях, силуэты врача и двух медсестер, суетящихся вокруг «принца» в скудно освещенном свечами помещении.
        Я понятия не имела, как долго нам предстоит лицедействовать, а напряженные мучительные часы тянулись так долго, что от острого чувства страха - страха того, что мы невольно вступили в смертельно опасную игру, - голова у меня запульсировала от боли. Но время шло, и тягостное молчание свело на нет даже головную боль, так что у меня остался один-единственный вопрос: куда подевался подлинный принц Джанхон?
        Этот вопрос вихрем пронесся у меня в голове, пока я медленно обозревала покои принца. Мой взгляд прошелся по блестящей фарфоровой вазе, лакированной мебели с перламутровыми инкрустациями и остановился на разбросанных вокруг книгах - оккультных, если верить доносившимся до меня слухам. Его высочество был одержим даосскими рукописями, магическими формулами и учением о том, как подчинять себе духов и призраков.
        Возможно, дворец был слишком обыкновенен для принца, обожавшего все незаурядное. Возможно, принц то и дело слонялся где-то за его пределами, хотя это и было запрещено, никто не мог покинуть дворец без королевского на то позволения.
        Мой разум впитывал в себя окружающую обстановку, пытался уцепиться за что-нибудь взглядом и быть начеку. Так, в тишине и бездействии, проходили часы. Время, казалось, замкнулось в кольцо. Врач Нансин был неподвижен, словно скала, а Чиын занималась тем, что пересчитывала акупунктурные иголки в висевшем у нее на поясе и украшенном изысканной бахромой маленьком серебряном футляре, какие были у всех медсестер. Евнух Им, принц-самозванец, подавил зевок. Я сильно ущипнула себя за руку, но мое оцепенение все усугублялось. Никогда прежде страх не выматывал меня до такой степени: я была совершенно измождена. И не могла сказать, сколько времени прошло - один час или несколько.
        Я снова ущипнула себя, сильно. Не спи.
        А затем мои мысли покинули королевские покои, дворец и оказались в близлежащем публичном медицинском учреждении, в Хёминсо - где мы с Чиын с одиннадцати лет учились на медсестер. Мы проводили там целые дни, деля свое время между уходом за простолюдинами и неистовой подготовкой к экзаменам по медицине, - мы намеревались получить наивысшие отметки, поскольку знали, что каждый год двух лучших учениц берут на работу во дворец. Лелея эту мечту, я научилась довольствоваться недолгим сном. Я занималась до глубокой ночи, стараясь не отставать от других учениц начального класса, одаренных девочек от десяти до пятнадцати лет. Мы носили розовые чогори[5 - Блузка или жакет, часть корейского национального костюма.] и синие юбки, наши волосы были аккуратно заплетены, и мы то опускали головы и смотрели в книги, то поднимали их, когда слушали лекции строгих учителей. Однажды учитель выговорил мне за то, что я заснула во время урока, и я научилась бодрствовать во что бы то ни стало, щипая себя так сильно, что обдирала кожу.
        Красный нос. Такое прозвище дали мне мои одноклассницы, потому что у меня из носа все время шла кровь - из-за изнеможения, ведь я не позволяла себе спать больше трех часов в сутки. Сестра Чонсу даже давала мне маленькие полоски ткани, которые я клала в карман и которыми вытирала нос.
        Так что мне не составляло труда бодрствовать. Но все же никогда прежде мне не хотелось спать столь неодолимо.
        Я, должно быть, задремала, и меня разбудило глухое, бухающее эхо большого колокола. Я не сразу сообразила, что эти звуки возвещают об окончании комендантского часа - было пять часов утра.
        Я протерла глаза и огляделась.
        В помещении по-прежнему не горел свет. Госпожа Хегён все еще сидела в темноте, ее плечи были слегка ссутулены. Она напряженно прислушивалась, не послышатся ли шаги короля; на ее высоком лбу поблескивали капли пота. Скоро весь дворец проснется и обнаружит, что наследный принц исчез. Значит, ее не ждет ничего хорошего.
        Равно как и нас.
        Двери у меня за спиной распахнулись так неожиданно и резко, что я непроизвольно обернулась. Перед нами стоял молодой евнух, он, тяжело дыша, пытался поправить на себе черную шляпу.
        - Евнух Чхве, - обратилась к нему госпожа Хегён, - где его высочество? Я же велела тебе без него не возвращаться.
        - Я… - Евнух тяжело дышал и вытирал пот со лба. - Я вошел во дворец, как только открыли ворота, госпожа. Принц уже на пути сюда.
        Госпожа на секунду откинула голову назад, ее глаза были закрыты, лоб разгладился от охватившего ее облегчения.
        - Иди и скажи его высочеству, пусть воспользуется задним окном в своих покоях, чтобы придворные дамы его не увидели. Я оставила то окно открытым. - Она ждала, но евнух продолжал стоять, где стоял, крепко сжав руки. - Что такое?
        Евнух Чхве, сжав руки еще сильнее, проговорил:
        - Страшная беда пришла в столицу, госпожа. Р-р-резня. Случилась резня.
        Я затаила дыхание, от его слов у меня мороз пошел по коже.
        - Что ты хочешь сказать? - не поняла госпожа Хегён.
        - Я сопровождал его высочество сюда, и вдруг он сказал мне, что только что стал свидетелем совершенно ужасающего зрелища. Наследный принц был страшно потрясен, и потому его… - евнух Чхве, взглянув на дверь, быстро подошел к госпоже, - потому его настроение очень переменчиво. На вашем месте я бы сейчас же покинул павильон, госпожа, и вернулся в вашу резиденцию.
        Я нахмурилась. Неужели госпожа в опасности?
        Госпожа Хегён словно услышала мой немой вопрос, посмотрела на меня и, казалось, удивилась тому, что мы все еще стоим на коленях в покоях принца.
        - Дворцовые ворота открыты. Так что идите отсюда. И если вам дороги ваши жизни, никому не рассказывайте о том, что видели и слышали.
        Мы поклонились и ушли, стараясь ступать тихо. Мне не терпелось поговорить с Чиын; мы всегда сплетничали с ней о происходящем во дворце по пути домой - она жила неподалеку от северного района, а я у крепостных ворот.
        Дверь за нами закрылась, но мы успели услышать голос евнуха Чхве:
        - Госпожа, убиты четыре женщины. В Хёминсо.
        Мое сердце сжалось при упоминании этого слова. Хёминсо. Для многих оно было лишь медицинским учреждением, я же считала его своим первым и единственным настоящим домом. Местом, где расцвели мои мечты о том, чтобы стать медсестрой и возвыситься над моим тогдашним положением в обществе. Возвыситься над Хён, внебрачной дочерью, простолюдинкой.
        Я надеялась, что ослышалась, но потом посмотрела на Чиын, на ее полные ужаса глаза и открытый рот, и, слетев по каменным ступенькам, чуть было не врезалась в стоявших в ряд придворных дам. Я попыталась сделать глубокий вдох, но поперхнулась чем-то вроде, как мне показалось, осколков льда.
        Медсестры из Хёминсо… мертвы… убиты?
        Мои ноги сами собой быстро понесли меня вперед.
        - Медсестра Хён, - услышала я голос врача Нансина, - во дворце не следует бегать…
        - Простите, мне нужно идти. - И с этими словами я помчалась по двору, перепрыгивая с одной каменной ступеньки на другую, поскальзываясь на насте. Я не сразу поняла, что Чиын бежит за мной следом и наши с ней сердца выстукивают одну и ту же мольбу.
        Пожалуйста, пусть евнух ошибается. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

* * *
        Синий туман стелился над припорошенной снегом дорогой, жгучий мороз щипал уши и щеки, когда мы почти бежали по улице Тонхвамунро мимо спящих рыночных прилавков. Солнце еще не встало, и повсюду прятались густые тени. К тому времени, как мы добрались до Хёминсо - большого, обнесенного стеной комплекса с медицинским корпусом и просторными дворами, - мои зубы выбивали барабанную дробь.
        - Подожди. - Чиын тронула меня за локоть. Около ворот собралась небольшая группа людей, среди которых был полицейский, чье лицо казалось красно-оранжевым в свете факела. - Разве это не дворцовая медсестра Инён?
        - Медсестра Инён? С какой стати ей быть здесь?.. - Мой взгляд наткнулся на знакомое лицо. Это действительно оказалась медсестра Инён, закутанная в плащ из тонкой циновки, - лицо ее было бледным, глаза смотрели прямо перед собой. С порывом ветра она низко натянула рукава и поплотнее закуталась в плащ, но при этом все еще дрожала. Я была с ней едва знакома, знала лишь, что она на несколько лет старше. - Может, она расскажет нам, что произошло, - прошептала я.
        Мы торопливо пробрались через толпу перешептывающихся людей. Когда мы подошли к медсестре Инён, я протянула руку, чтобы постучать ее по плечу, но она увернулась и исчезла в толпе. Мгновение спустя я увидела, как она шмыгнула в переулок, и я осталась наедине со своим к ней вопросом.
        Кто умер?
        Я развернулась и вытянула шею, чтобы заглянуть за спину охраняющему ворота полицейскому, чье копье блестело в свете факела. Во дворе на носилках лежали в ряд четыре тела, неподвижные под укрывающими их циновками. Я, скрестив руки, крепко обняла себя, чтобы сдержать подступающий приступ паники.
        Но все же подошла еще ближе к трупам.
        Чиын схватила меня за рукав.
        - Ты куда?
        - Мне нужно узнать, кого убили, - шепотом ответила я.
        - Но это же место преступления, Хён-а![6 - Суффикс - а (после согласного) или - я (после гласного), идущее вслед за именем, означает обращение на «ты».]
        - Возможно, мы можем помочь. Мы же когда-то учились в Хёминсо.
        Я сделала еще шаг вперед, и стражник опустил копье, чтобы преградить мне путь.
        - Назад! - прорычал он.
        Чиын тут же отступила, но я осталась стоять на месте и смотрела во двор. Страх охватывал меня все сильнее.
        - Давай назад, - снова потребовал полицейский.
        С моих губ слетело:
        - Но я медсестра. Я хочу осмотреть трупы.
        Полицейский окинул меня оценивающим взглядом, и я знала, что он увидит: молодую женщину в голубом шелковом чогори, темно-синей юбке и длинном белом фартуке. Волосы мои были стянуты в узел ярко-красной лентой, а еще на мне была карима - черный коронообразный головной убор из шелка.
        - Медсестра из Хёминсо? - спросил он.
        - Нет. - Я предъявила жетон, служивший мне пропуском во дворец. - Я нэ-ыйнё.
        Полицейский склонил голову набок и нахмурился. Полиции я была не нужна, чтобы осматривать трупы, у них имелось немало квалифицированных служанок - тамо[7 - Женщины на государственной службе во времена династии Чосон. В полиции занимались делами, имеющими отношение к женщинам. Считались ниже рабов.], которых посылали на такую работу в качестве наказания за плохие отметки. И все же полицейский отодвинул копье в сторону и спросил:
        - Тебя прислали сюда?
        Ни на секунду не засомневавшись, я солгала:
        - Да, господин.
        - Ну тогда приступай, если твой желудок вынесет это зрелище. Что за пес сотворил такое. - Это был не вопрос, а утверждение.
        Стараясь выровнять дыхание, я вошла во двор и тут же почувствовала, что кровь застыла у меня в жилах. Я видела смерть и прежде, но она никогда не представала передо мной вот такой. Хотя четыре тела были укрыты циновками, я видела аккуратно причесанные волосы, кончики неподвижных пальцев и подолы форменных юбок.
        Я вздрогнула, завидев свет в закрытых экранами окнах - очевидно, стражники осматривали главное помещение. Свет замер на месте - осветил кровавые подтеки на экранах, а затем вылился из окон во двор и позолотил солому циновок.
        Я вдыхала и выдыхала со свистом, сидя на корточках перед трупами. Потом взялась за край одной из циновок и дрожащими руками потянула ее вниз. От звука, который издала запекшаяся кровь, у меня по телу побежали мурашки. Я будто сдирала толстую мерзкую пленку, образовавшуюся на трупах. Я снова потянула циновку, и обнажились высокий лоб, узкое лицо с открытыми глазами и рот, разинутый словно в безмолвном крике.
        Это была девятнадцатилетняя Питна, учившаяся на медсестру. У меня в ушах зазвенел ее голос: «Хён-а! Можно взять твои конспекты по тексту «Инджэджикчимэк»?»
        Мне потребовалось несколько изматывающих секунд, чтобы успокоиться, и я продолжила тянуть циновку, но остановилась при виде двух кровавых разрезов - один шел по горлу, другой, более длинный, по груди. Ногти у убитой были красными. Она, видимо, отчаянно сопротивлялась убийце.
        Мне пришлось закрыть глаза, чтобы преодолеть охвативший меня ледяной ужас, подождать, пока сердцебиение не придет в норму, а дыхание не выровняется. А затем я начала осматривать другие тела.
        С краю лежал труп двадцатилетней Ынчхэ, еще одной медсестры, с которой я работала в Хёминсо. В следующем месяце она должна была выйти замуж. В кулаке у нее был зажат клок волос. Нос отливал багровым - под кожей скопилась кровь. В животе была колотая рана. И такой же, как у Питны, разрез на шее.
        Следующий труп принадлежал старшей медсестре Хиджин. Она была одной из немногих, кто помогал отстающим в учебе. Недавно она рассказала мне о своей маленькой племяннице, о том, какую радость она испытывала, держа ее на руках. Спина пожилой женщины была исполосована - видимо, она пыталась убежать. И у нее была такая же, как у девушек, рана на горле.
        Когда я перешла к последнему трупу под циновкой, глаза мне уже заливал холодный пот, который я пыталась сморгнуть, а сидела я прямо на земле, потому что ноги меня больше не держали. Я глубоко дышала, чтобы сдержать рыдания. Я знала, кто стал четвертой жертвой, даже не видя ее лица: наверняка это медсестра Чонсу. Она целых десять лет была моей наставницей, я считала ее старшей сестрой. И это она часто вела занятия по утрам.
        Я судорожно вдохнула и отодвинула циновку.
        И какое-то время в смятении смотрела на труп. Это была не моя учительница, а женщина, одетая в темно-синюю мусури, форму дворцовой рабыни.
        Когда я поняла это, у меня в голове, за глазом, запульсировала острая боль: я знала лежащую передо мной женщину. Это была придворная дама по имени Анби. Я видела ее прежде: она прислуживала одной из королевских наложниц, госпоже Мун. Ей было примерно столько же лет, сколько и мне. Но с какой стати придворная дама оказалась здесь, да еще одетая как рабыня? Почему она встретила свою смерть за пределами дворца? Придворные дамы считались «женщинами короля» - им было запрещено выходить замуж и покидать дворец. Непослушание сурово наказывалось, иногда нарушительниц даже предавали смерти.
        На лицо мне упала выбившаяся из прически прядь волос. Я убрала ее и присмотрелась к телу Анби получше. Судя по всему, ей пронзили грудь. Рана была не такой кровавой, как у остальных женщин, нанесена она была каким-то оружием меньшего размера. А потом ее убили одним ударом в горло. Следов борьбы не было - по крайней мере, на первый взгляд я ничего не заметила.
        - Значит, ты хочешь сказать, что ничего не видела, - раздался громкий бухающий голос из одного из медицинских кабинетов. Мой взгляд метнулся вверх. На фоне светящегося круга от фонаря на дверном экране вырисовывался силуэт чьей-то мощной фигуры. - Ты уверена?
        Я поспешила к зданию, а затем обошла его и оказалась на заднем дворе, вне поля зрения полицейского у ворот. Подойдя как можно ближе к зарешеченному окну, я убедилась, что не отбрасываю на него тень.
        - Я, должно быть, заснула, командир Сон.
        Мои брови сошлись на переносице. Медсестра Чонсу?
        - Заснула? - переспросил командир.
        - С ученицами занималась медсестра Хиджин, а я так устала, что решила пойти отдохнуть в другую комнату. Вчера я дважды помогла принять роды и совершенно вымоталась.
        - Роды. - В его голосе прозвучала откровенная злоба. - С какой стати матери доверяют их тебе, выше моего понимания. Ты безответственно относишься к жизням других…
        - Командир, - сделала еще одну попытку медсестра Чонсу, - я не способна нанести вред кому-либо из медсестер. Мы отлично ладим, я помогаю им в учебе. Мы часто встречаемся поздно вечером или рано утром для дополнительных занятий. Пожалуйста, подумайте над этим спокойно. Я тоже хочу, чтобы справедливость восторжествовала.
        - Я само спокойствие, - прошипел Сон. - И я узнаю все, что ты утаиваешь от меня. Я уверен: ты что-то скрываешь. - Его тень сделала угрожающий шаг вперед. - У тебя были секреты от меня двенадцать лет тому назад, и я не сомневаюсь, что сейчас они у тебя тоже имеются.
        Мне хотелось отодвинуть экран и сказать командиру Сону, что он зря теряет время. Любой человек в Ханяне[8 - С 1948 года - Сеул.] - столице Чосона - непременно скажет, что медсестра Чонсу милосердна и добра. Даже госпожа Хегён благожелательно отзывалась о ней этим утром. Подлинный убийца все еще на свободе…
        Я замерла на месте. Кожу спины покалывало, я чувствовала, что за мной наблюдают. Я медленно посмотрела через плечо, надеясь увидеть одно только небо, серо-голубое небо над черным ландшафтом.
        Но вместо этого мой взгляд заскользил по соломенным ботинкам, затем по пыльным белым штанам и наконец по залатанной куртке какого-то незнакомца. Сердце забилось как безумное, и я стояла и смотрела на спокойное лицо, покрытое пятнами грязи. Косые брови четко выделялись на фоне загорелой кожи, черные волосы были стянуты в пучок. Молодой мужчина был высоким, худым и, судя по впалым щекам, давно не ел. Наверное, это пришедший в Хёминсо за медицинской помощью крестьянин.
        - Что тебе нужно? - шепотом спросила я.
        Его взгляд, твердый, как и его голос, остановился на мне.
        - Это место преступления.
        Он наверняка работает в отделении полиции, подумала я. Возможно, слугой. Того и гляди крикнет, что на задний двор проникла подозрительная особа.
        - Я медсестра, и меня пустил сюда полицейский, - сказала я, глядя ему в глаза. - Если хочешь, можешь спросить у него.
        - Ты медсестра из Хёминсо?
        - Из королевского дворца, - прояснила я. - Но я когда-то училась здесь.
        У него между бровями залегла неглубокая морщинка.
        - Ты знаешь подозреваемую?
        Я моргнула при слове «подозреваемая».
        - Она моя наставница.
        - Твоя наставница… - Его взгляд скользнул поверх меня к экрану, который отделял меня от командира Сона. - Командиру вряд ли понравится, что ученица главной подозреваемой подслушивает.
        - Я не подслушивала, - выпалила я. - Я хотела уйти. Но тут услышала голоса, и мне стало интересно, чьи они и откуда доносятся. Кроме того, меня пустил сюда полицейский. Ты сам можешь его спросить…
        - Свяжите ее. - Раздавшийся голос командира Сона заставил меня вздрогнуть. - И отведите в тюремный участок. Ее расспросят позже. - Затем его тень обратилась к тени медсестры Чонсу: - Если будешь сотрудничать с нами, допрос окажется недолгим и через несколько дней ты вернешься в Хёминсо. Как я уже сказал, все зависит от твоей готовности помогать нам.
        Послышался шелест ткани, ни один звук не говорил о сопротивлении, медсестра Чонсу позволила взять себя под стражу. Пол под ногами командира заскрипел - он ушел. А потом его громоподобный рык послышался откуда-то из другой части Хёминсо:
        - Стражник Квон, продолжай допрашивать свидетельниц. А остальные пусть ищут орудие убийств.
        Я посмотрела на полицейского-слугу.
        - Думаю, мне следует уйти.
        - А я думаю, тебе следует пройти со мной на главный двор.
        - Думаю, этого мне делать не следует. - Я попыталась уйти, но он столь внезапно преградил мне путь, что мой взгляд вдруг уперся ему в грудь, а мой нос чуть не уткнулся в его грязную одежду. - Дай мне пройти. Я дворцовая медсестра.
        - Нам необходимо допросить всех, кто оказался рядом с местом преступления и имеет к нему то или иное отношение.
        - Я не имею к нему никакого отношения, - заверила его я. - Я только-только пришла сюда.
        - Ну, можешь объяснить это командиру…
        - Подожди, - сказала я, лихорадочно размышляя. Я залезла в карман фартука, достала монету и протянула ему. - Вот, возьми.
        Он, опустив ресницы, смотрел на блестящую денежку.
        - За взятку можно угодить на виселицу.
        Я медленно выдохнула.
        - И что тогда тебе нужно? Ведь ты, конечно же, чего-то от меня хочешь.
        - Свидетельских показаний, - просто ответил он. - Вот и все.
        Он был честным служакой, по всей вероятности, преданным командиру.
        - Ты дашь мне уйти, если я расскажу тебе что-нибудь важное об этом деле? Сможешь похвастаться перед командиром, скажешь, что сам до этого додумался.
        - Вряд ли ты можешь сообщить мне что-то важное… - Моя карима всколыхнулась, и он перевел взгляд на черный шелк, танцующий над моей макушкой. Потом сложил руки за спиной, по всей видимости передумав. - Ладно. Расскажи мне, что знаешь.
        Я засунула монету обратно в карман и, собираясь с мыслями, перелистала в уме все медицинские судебные отчеты, которые читала и запомнила. При этом я старалась не выпускать из поля зрения командира и других полицейских.
        - Колотые раны всегда выглядят неаккуратными, вокруг них обычно имеются порезы. Но, увидев четвертую жертву, одетую в синюю форму, я сразу же заметила, что следы сопротивления у нее отсутствуют. Был нанесен всего один - очень точный - удар в горло. Убийца четко знал, куда ударить, чтобы убить наверняка. И мне кажется, это о многом говорит. Кроме того, рана была нанесена оружием меньшего размера, чем то, которым были убиты остальные жертвы.
        Я замолкла, осознав, что полицейский-слуга не произнес ни слова и даже не моргнул, напряженно взирая на меня темными глазами. Я постаралась не отводить взгляда.
        - Откуда тебе все это известно? - тихо спросил он.
        - Я медсестра, - напомнила ему я.
        - Ты медсестра, - повторил он за мной, - а не следователь.
        - Ыйнё вполне себе следователи, когда речь идет о человеческих телах…
        Поблизости захрустели по снегу чьи-то шаги.
        - Что? - эхом отозвался в холодном рассветном воздухе голос командира Сона. - Вы пустили на место преступления женщину? И где она сейчас?
        Я посмотрела на полицейского-слугу, и мое сердце заколотилось как сумасшедшее. Он мог выдать меня командиру, достаточно одного его слова…
        Но вместо этого он прошептал:
        - Тебе нужно идти.
        Я моментально рванула к окружавшей Хёминсо каменной стене, но она была слишком высокой, чтобы я могла перелезть через нее. Я обернулась и робко посмотрела на слугу.
        - Пожалуйста, помоги мне взобраться на стену.
        Он не понял:
        - Как?
        - Подставь спину.
        - Спину… чтобы ты залезла на нее?
        - Быстрее… - прошептала я. - Он идет сюда!
        Слуга стоял неподвижно.
        - Тогда я сама заберусь, - тяжело вздохнув, пробормотала я.
        Вытерев об одежду влажные ладони, я разбежалась, прыгнула и ухватилась за ледяную стену, выложенную черепицей. Я изо всех сил пыталась подтянуться, мои колени терлись о камни, но пальцы соскользнули, и я снова оказалась на земле.
        - Медсестра из дворца? - Голос командира Сона приближался. - Как она выглядит?
        Нужно было выбираться со двора. Немедленно.
        Я сгруппировалась и прыгнула еще раз. Опять подтянулась, и мне удалось увидеть, что было за стеной. Я пыталась собраться с силами, по моему лбу струился пот. Руки дрожали, пальцы болели. Внезапно чьи-то сильные руки подхватили меня за талию и легко приподняли в воздухе - достаточно высоко, чтобы я смогла перекинуть через стену ногу. Я оглянулась на молодого человека и встретила его серьезный взгляд.
        - Держись отсюда подальше, если это в твоих силах. - Его слова прозвучали одновременно как предупреждение и как угроза. - Я бы предпочел больше не видеть тебя на месте преступления, иначе твоя жизнь может пойти прахом.
        Я нахмурила брови. Я не понимала толком, о чем это он.
        - Конечно, - прошептала я в ответ. - Я очень сомневаюсь, что наши пути когда-нибудь пересекутся еще раз.
        Завидев полицейскую шляпу командира Сона, я перемахнула через стену и приземлилась по другую сторону, а затем прижалась к ней спиной; биение сердца отдавалось у меня в ушах. Командир и его подчиненный тихо переговорили друг с другом, а потом их шаги стали удаляться. У меня вырвался вздох облегчения: я была в безопасности. Но в наступившей тишине ко мне быстро вернулось осознание происходящего.
        Убиты четыре женщины.
        Клок волос в руке у одной из них, кровь под ногтями у другой. Все говорило о том, как отчаянно они хотели жить, и все же их убили.
        Кто же оказался таким невероятно жестоким? Таким злодеем?
        Я провела по лицу рукой и огляделась. Все было как прежде: море глинобитных хижин с заснеженными соломенными крышами, пронизывающие столицу грязные дороги, темные очертания охраняющих нас гор. И все же у меня было такое чувство, будто, перебравшись через стену, я очутилась в кошмарном сне. Воздух казался тугим от запаха опасности, лица убитых стояли у меня перед глазами, и небо виделось красно-синим.
        «И что ты будешь теперь делать? - Я неотвязно думала о медсестре Чонсу. - Что ты будешь делать?»
        Я отстранилась от стены и пошла, колени у меня подгибались, я то и дело спотыкалась. Поискав глазами Чиын и не найдя ее, я направилась через восточные ворота к дому. Все вокруг казалось неправильным, странным и резким. Проходя мимо мясника, разделывающего тушу, я вздрогнула и поняла, что готова расплакаться.
        Кто убил этих женщин? Что могло подтолкнуть убийцу к злодеянию? Грязные морщинистые лица встречных людей казались мне размытыми, и мужчины, женщины, дети - все они пронзали меня взглядами черных глаз-бусин.
        Я ступила в мир, у которого были от меня ужасные секреты.
        2
        Свеча догорела. Только что рассвело, и мне не хотелось выходить из комнаты и беспокоить домашних, отыскивая другую свечу. Мой пятилетний брат Тэ-хён, скорее всего, крепко спал, а что касается мамы… Ну, я вечно избегала ее - не хотела созерцать ту напряженную неподвижность, с которой она ждала отца. Он приходил редко, предпочитая делить свое время между женой и новой любовницей. А мама не имела для него особого значения.
        Тихо придвигая низкий столик к окну, я шептала свою мантру:
        - Я никогда не стану похожа на мать.
        Я не полюблю, пока не стану любима, любима как никто другой.
        Я вообще никем не стану, если не смогу стать первой.
        Я не стану, подобно матери, молча сидеть и попусту тратить время, пока жизнь проходит мимо. Я твердо намеревалась быть услышанной, стремилась к тому, чтобы со мной считались. Потому и продолжила писать письмо командиру Сону - черными чернилами по светлой бумаге, мелким, аккуратным почерком. Широкие рукава чогори я закатала, чтобы не размазывать написанное.
        Я писала уже четвертую страницу, свидетельствуя о доброте медсестры Чонсу, о ее неспособности убить, и неожиданно для себя обнаружила, что все глубже и глубже погружаюсь в прошлое. Мне снова восемь лет, и я дрожу рядом с кибаном[9 - Дом, где работают кисэн - артистки, развлекавшие короля и знатных господ.], домом свиданий, где меня посреди зимы бросила собственная мать, считавшая, что у меня нет иного будущего, кроме как стать кисэн - развлекающей мужчин артисткой. Она велела мне ждать до тех пор, пока отвергшая меня хозяйка не передумает и не пустит внутрь. Но двери в дом оставались закрытыми, и никто за мной не пришел, а потом рядом опустилась на корточки медсестра Чонсу и взяла мое замерзшее лицо в свои ладони.
        - Я ыйнё. - Такими были ее первые обращенные ко мне слова. - Теперь ты не одинока. - И она несла меня всю дорогу до Хёминсо.
        Сестре Чонсу было тогда всего восемнадцать лет.
        Как мне сейчас.
        Несколько раз прервавшись, чтобы помассировать скрючивающиеся пальцы, я наконец посмотрела в окно и обнаружила, что небо просветлело. У меня был выходной - во дворце я работала через день, как и многие другие медсестры. И потому у меня будет время поприсутствовать на допросах в отделении полиции - их проведут сегодня, пока свидетельские показания еще свежи.
        Я сделала глоток остывшего ячменного чая и написала последнюю строчку моего послания командиру Сону:
        Если бы вы знали ее так же хорошо, как знаю я, то не сомневались бы в ее невиновности.
        Подождав, пока чернила высохнут, я сложила письмо. Наскоро умывшись и переодевшись, я быстрым шагом вышла из дома и через полчаса очутилась перед крепостными воротами.
        Пока стражник изучал мой жетон, я смотрела вверх. Высоко, по парапету крепости, ходил кругами одетый в красный халат солдат, и я стала гадать, что он оттуда видит и не кажется ли ему, что после столь кровавой ночи королевство стало другим.
        Стражник вернул мне жетон.
        - Можешь проходить. - Из его рта вылетело облачко пара.
        Я тут же прошла через ворота; все мои чувства были обострены до предела. Где-то в городе все еще скрывался убийца. По обе стороны от меня тянулись бесконечные ряды хижин, в которых жили усталые, недоедающие люди; облачившись в белые халаты, они курили трубки. Я посторонилась, пропуская бегущих детей. Навстречу мне шли женщины с корзинами на головах и привязанными к спинам младенцами, за кем-то из них шагали дети постарше, нагруженные вязанками соломы.
        - Прочь с дороги! - кричали слуги. - Дорогу моему господину!
        И нужно было, стоя в грязи, низко кланяться благородным людям. Поэтому я свернула в переулок Пхиматколь - узенькую улочку, по которой предпочитали передвигаться пешеходы вроде меня, не желавшие кланяться и потом очищать грязь от свежевыстиранной одежды. Приблизившись к отделению полиции, я снова вышла на главную дорогу и остановилась.
        Мое внимание привлекла толпа у стены. Трудно было не услышать висящий в воздухе шепот, не заметить пальцы, указывающие на листы бумаги на стене. Когда униженные и притесняемые хотели, чтобы их услышали, они вывешивали на стенах анонимные листовки. Говорить в открытую было нельзя, дело могло кончиться смертной казнью.
        - Что здесь написано? - спросил какой-то крестьянин.
        - Не знаю, - ответил другой. - Я не умею читать.
        - Никто из нас не умеет! О чем здесь сказано?
        Я пробралась сквозь скопление людей и взглянула на объявление. Оно было написано ханча[10 - Корейское название системы письма, состоящей в основном из традиционных китайских иероглифов.], то есть предназначалось лишь для людей благородного происхождения, для наделенных властью. Но я умела читать на классическом китайском и потому сделала несколько шагов вперед. И застыла на месте.
        Наследный принц убил…
        Неожиданно толпа разделилась на несколько частей. Люди начали кричать и хватать ртом воздух, в толпу втиснулись фигуры в черных шляпах и черных халатах, размахивающие дубинками. Полиция. Один из полицейских так сильно пихнул меня, что у меня клацнули зубы, а сама я врезалась в стену. Но боли я не почувствовала - так сильно потрясли меня прочитанные слова и страх в глазах полицейских, срывавших листовки.
        Я вжалась в стену - ноги меня не держали. Перед глазами встали темные покои наследного принца, покои, шептавшие об его отсутствии. Его высочество тайком покинул дворец и вернулся в него, став свидетелем резни.
        Наследный принц убил… Кого? Кого он убил?

* * *
        Я ворвалась в отделение полиции и увидела перед павильоном пустой стул для допрашиваемых. В центре же высокой деревянной террасы сидел командир Сон.
        Это был крупный старик с рыкающим голосом и седой тощей бороденкой. Оперившись локтем о ручку кресла, он постукивал себя пальцами по щеке. И ждал. Ждала и толпа зевак, собравшаяся вокруг стула для допрашиваемых.
        - Ты выглядишь больной.
        Я, опешив, огляделась и встретилась взглядом с дворцовой медсестрой Инён, которую я видела рядом с местом преступления. Это была высокая и стройная молодая женщина лет двадцати пяти, лицо ее было бледным, словно освещенные луной лепестки, - а может, она просто нанесла на лицо больше пудры чибун, чем обычно. Инён казалась женщиной хрупкой, но когда она потянула меня в сторону, чтобы на меня не налетел проходивший мимо полицейский, я почувствовал, какие сильные у нее руки.
        - Ты давно здесь? - спросила я.
        - С начала допроса.
        - А он давно начался?
        - Уже дали показания все свидетели, в том числе и члены семьи подозреваемой.
        Последнее слово она произнесла так, будто тоже не верила в виновность медсестры Чонсу.
        - Ты считаешь, моя наставница невиновна? - неуверенно спросила я.
        - Твоя наставница? - Она выдохнула и покачала головой: - Я свидетельница. Это я сообщила о преступлении.
        Мои брови взлетели вверх.
        - А что ты видела?
        - Это длинная история, - пробормотала она. - Незадолго до конца комендантского часа я поняла вдруг, что моего пьянчуги отца нет дома, и пошла за ним в игорный дом, где он завсегдатай. Мне не хотелось, чтобы он, как обычно, спустил те небольшие деньги, что у него были. В наше голодное время… - Она покачала головой. - Я забрала его оттуда, он на меня разозлился и пошел домой один. И тут я увидела, как по улице бежит придворная дама Анби. Она, казалось, очень чего-то боялась, все время оглядывалась и даже не попросила помощи у патрульного.
        - И дело кончилось тем, что она мертва, - сказала я себе под нос. - А полиции известно, что она была придворной дамой, а не служанкой?
        - Да, я сказала им об этом… - Ее голос умолк, а взгляд помутнел, словно она мысленно вернулась в предрассветные часы. - Я пошла следом за Анби, поскольку знала, что ей запрещено находиться за дворцовыми стенами. Затем я потеряла ее из виду. Какое-то время я старалась ее найти, но потом решила пойти домой. И тут услышала женские крики.
        Инён судорожно выдохнула.
        - Когда я пришла, все уже стихло. Ворота были открыты, и я заглянула внутрь… - Она зажала рот рукой и, казалось, вот-вот упадет в обморок. - В жизни не видела ничего столь ужасного.
        Толпа тем временем исступленно зашептала. Я проследила за взглядами людей и увидела медсестру Чонсу, выставленную на всеобщее обозрение, она была не в форме ыйнё, а в простом белом халате. Она шагала не громче, чем падают снежные хлопья. Время замедлило свой бег. Я пыталась узнать женщину, учившую и наставлявшую меня добрую половину моей жизни, женщину, которую я обожала. Когда я была маленькой, она напоминала мне волшебницу, спустившуюся с облаков. Ее глаза всегда ярко блестели, как звезды безоблачной ночью. Но сегодня она выглядела отрешенной и зачахшей.
        Напряжение в воздухе росло, давило на нас, и все мы, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. По обе стороны от медсестры Чонсу стояли два стражника, держа наготове толстые деревянные дубинки, ее же привязали к стулу для допрашиваемых.
        Мне хотелось закрыть глаза. Пытки в полиции были делом обычным - настолько обычным, что королю Ёнджо даже приходилось вмешиваться в полицейские дела, чтобы предотвратить безжалостное избиение взятых под стражу людей. Его величество пытался ограничить наказания тридцатью ударами и ввести правило, согласно которому заключенных можно было избивать только раз в три дня. Но мы, низкорожденные, знали, что полиция не выполняет предписаний его величества и часто забивает подозреваемых до смерти.
        «Пожалуйста, - молила я небеса, - защитите медсестру Чонсу».
        - Незадолго до окончания комендантского часа, в предрассветные часы, - гремел с террасы голос командира Сона, - разные свидетели, как они заявляют, слышали доносящиеся из Хёминсо крики. Матери двух жертв утверждают, что их дочери ушли из дома пораньше, чтобы дополнительно позаниматься со старшей медсестрой Хиджин, которую также обнаружили мертвой.
        Он повернулся к медсестре Чонсу:
        - Ты говорила, что тоже отправилась в Хёминсо, чтобы помочь ученицам?
        - Да, - напряженно ответила медсестра Чонсу. - Это так.
        - Во сколько?
        - Мы часто открываем ворота для тех, кто учится на медсестер, за час до окончания комендантского часа.
        - Значит, в четыре утра, в час тигра?
        - Да.
        - Тогда почему трое твоих соседей утверждают, что видели, как ты уходишь из дома в полночь? Куда ты направилась? Домой ты после этого не возвращалась.
        Медсестра Чонсу помедлила с ответом, она была очень бледна.
        - Нет ничего преступного в том, что женщина ночью находится вне дома.
        И это было правдой. Женщинам разрешалось ходить по улицам во время комендантского часа; это запрещалось только мужчинам, поскольку считалось, что ночью они представляют опасность для города. Так что медсестра Чонсу не совершила ничего предосудительного.
        - Повторяю вопрос, - повысил голос командир Сон. - Где ты была между полуночью и четырьмя часами утра, когда, по твоим словам, ты пришла в Хёминсо?
        - Я… я гуляла, - ответила медсестра после довольно продолжительного молчания.
        - Целых четыре часа?
        - Мне надо было о многом подумать, господин.
        Локоть командира оставался на подлокотнике кресла, пальцы по-прежнему постукивали по щеке.
        - Возможно, в эти часы ты планировала убийство. Возможно, встречалась со своим сообщником.
        - У вас слишком богатое воображение, господин. - Ее голос задрожал, и я не понимала, что причина тому - гнев или ужас. - Мне незачем было их убивать…
        - Когда мы нашли тебя, ты была вся в крови, - сказал командир Сон. - Твои руки пропитались ею. Если ты невиновна, скажи мне: может ли кто-нибудь подтвердить твои показания о том, что ты делала с полуночи и до четырех утра?
        Она не отрывала взгляда своих покрасневших глаз от земли.
        - Нет.
        «Медсестра Чонсу, - мысленно молила я свою учительницу, - защищайте себя!»
        - У меня не было причин убивать учениц. Мы были близкими подругами со старшей медсестрой. А что касается молодой придворной дамы, то я никогда ее не видела.
        - Ты лжешь, медсестра Чонсу, - прорычал командир Сон. - Скрываешь что-то от полиции. Заявляешь, что ночью спала, но как можно было спать, если, согласно свидетельским показаниям, вся столица слышала громкие крики?
        Толпа вокруг меня согласно зашептала.
        - Полицейские осмотрели место происшествия и нашли среди прочего якчакту.
        Командир жестом подозвал одного из полицейских, и тот выступил вперед, держа длинный прямой клинок с деревянной ручкой. Это был нож для трав, и он весь был в крови.
        - Ты не могла убить этих четырех женщин в одиночку. Кто-то, должно быть, помог тебе выманить восемнадцатилетнюю придворную даму из дворца, - продолжал командир Сон. - Кто это был? Кто тебе помогал?
        Медсестра Чонсу сильно сжала зубы:
        - Я не… - Ее голос надломился, как и мое сердце. - Я никому не причинила вреда.
        Командир Сон подался вперед, положив руки на колени, и теперь казалось, будто он смотрит сверху вниз на маленькую девочку.
        - Если ты в ближайшие дни не заговоришь, если не будешь сотрудничать с нами, я прикажу стражникам бить тебя по тех пор, пока ты не свалишься с ног, пока они не раздробят тебе кости. - И тихо добавил: - И тогда ты начнешь говорить. Все мерзавцы, с которыми мне приходится иметь дело, в конце концов признаются в содеянном. От тебя зависит, как и когда сказать правду. Сознаешься добровольно? Или во время пыток?
        - Какой смысл что-то вам говорить? - выпалила наконец медсестра Чонсу, вздернув подбородок, ее взгляд резал не хуже кинжала. Теперь я узнавала свою наставницу. - Вы все равно не оставите меня в живых. - Тут в ее глазах мелькнул страх, голос дрогнул, но она решительно сжала в кулаки руки, связанные за спинкой стула. - Если люди запомнят меня, то я хочу, чтобы меня запомнили именно такой. Такой, - повторила она сдавленным голосом.
        О чем она говорила? У меня было великое множество вопросов, но командир Сон уже широко махнул рукой:
        - Уберите ее с глаз моих долой!

* * *
        Когда допрос закончился, я проскользнула во внутренний двор для слуг и стала высматривать знакомые лица, кого-то, кому можно было доверять, кого можно было бы попросить передать мое письмо командиру Сону. Я искала полицейского-слугу, описывая его другим как молодого человека с хмурым взглядом, одетого как крестьянин, но удостоилась в ответ лишь косых взглядов и в конце концов обратила свое внимание на выходящую из кухни тамо. Ее звали Сульби; она училась вместе со мной в Хёминсо и, как все тамо, оказалась здесь, потому что трижды завалила экзамены.
        - Сульби-я.
        Она повернулась ко мне. На ее призрачно-бледное лицо упала прядь волос.
        - Хён-а, - сказала она, изумленно глядя на меня и моргая. - Поверить не могу, что мне пришлось запереть медсестру Чонсу в тюремную камеру. Ладно кого другого, но ее?
        Мою грудь стеснила обжигающая боль.
        - Ты считаешь, она невиновна?
        - Да, - шепотом ответила Сульби. - Мы ее знаем. Она не способна на такое.
        - Я тоже так думаю…
        - Я очень волнуюсь, Хён-а. У командира на нее зуб.
        У меня скрутило желудок.
        - Ты о чем?
        - Много лет тому назад медсестра Чонсу не смогла спасти его жену и сына во время родов. И он так ее и не простил. Особенно его возмутило то, что она пыталась помочь появиться на свет младенцу, имея за плечами довольно мало опыта.
        - Но у нас у всех поначалу нет опыта.
        Сульби закусила нижнюю губу, а затем помотала головой.
        - Медсестра солгала командиру, сказала, что она опытнее, чем была на самом деле. Хотела хорошо показать себя перед одноклассницами.
        - Но сейчас речь идет об убийстве, - выдохнула я. - И командир, разумеется, не позволит дать волю своим чувствам. Он же не хочет, чтобы настоящий убийца разгуливал на свободе.
        - А может, и хочет.
        Мой брови полезли вверх:
        - С какой стати?
        Сульби вытерла влажный лоб и огляделась.
        - Никому не говори, что я тебе это рассказала. Клянешься? Я тебе доверяю; мне всегда хотелось быть твоей подругой, ведь я видела… за что бы ты ни взялась, ты во всем достигала совершенства, - прошептала она, и я заерзала от смущения. - И никогда не ошибаешься.
        Именно к этому я и стремилась в жизни - никогда не ошибаться. Ведь вся моя жизнь была ошибкой - я родилась девочкой, да еще и вне брака. Мне нельзя было больше ошибаться.
        - Листовки развешаны по всей столице, - сказала она, и я вспомнила толпу и полицейских. - В них говорится, что женщин в Хёминсо убил наследный принц.
        Я начала задыхаться, мне с большим трудом удавалось сохранять спокойное выражение лица.
        - Это не может быть правдой, конечно же, - сказала она самым что ни на есть обычным тоном. - Большинство людей за пределами дворца не знают даже, как принц выглядит. Так что как они могли его узнать?
        «Но в Хёминсо была убита придворная дама госпожа Анби, женщина из дворца», - подумала я. И ее смерть, разумеется, оставила за собой кровавый след, ведущий во дворец.
        - Это явно какой-то заговор, я уверена в этом. - Сульби убежденно кивнула, словно знала, о чем говорит. - В столице вечно так. Кто-то всегда пытается одержать над кем-то верх. Может, это противник принца из партии старых. Кроме того, принцу не разрешается покидать дворец в одиночку, верно ведь?
        - Да, - шепотом ответила я. И опустила взгляд, дабы скрыть, что принц действительно исчезал куда-то в ночь резни.
        Я прижала пальцы к глазам и тихо выдохнула, стараясь прогнать предчувствие беды. Резня в Хёминсо пахла ужасающим королевским скандалом, способным с легкостью привести к смерти медсестры Чонсу. Я стряхнула с себя оцепенение и протянула Сульби написанное мной письмо.
        - Пожалуйста, сделай одолжение, отнеси это командиру Сону…
        - Пэк-хён, - раздался позади меня ледяной, ужасающе знакомый голос. - Кто что кому должен отнести?
        Глаза Сульби расширились от охватившей ее паники - той же, что чувствовала и я, и когда она низко поклонилась, а потом рванула с места, мне захотелось исчезнуть вместе с ней. Я не глядя знала, чья тень накрыла меня. Это был мой отец, человек, которого мне было запрещено называть отцом. В нашем королевстве незаконнорожденные дети принадлежат матерям, а не мужчинам, их зачавшим.
        - Господин Син, - прошептала я, медленно оборачиваясь.
        Мой отец был облачен в темно-красный шелковый халат, на голове - высокая шляпа. Мне не следовало удивляться, увидев его здесь: он служил в Министерстве юстиции, и его долгом было следить за тем, чтобы все всюду делалось по справедливости.
        Я медленно отвесила поклон и замерла.
        - Я увидел, как ты шмыгнула сюда, и пошел за тобой. - Голос у него был холодный, но в нем звучал намек на любопытство. - Что ты делаешь здесь, вдали от всех?
        - Я… - Мой мозг лихорадочно искал правильный ответ. - Я надеялась найти кого-нибудь, кто мог бы передать письмо командиру Сону. Я хочу помочь медсестре Чонсу, - лепетала я, пытаясь предстать в его глазах преданной ученицей. - Она невиновна, мой господин. У меня нет в этом ни малейших сомнений. Если бы командир знал ее, то не стал бы…
        Краем глаза я увидела, что отец выставил вперед руку.
        - Отдай его мне, - спокойно сказал он. Я, послушно протянув ему листок, стояла и слушала, как бешено колотится сердце в моей груди.
        Утренний холод пронизывал меня до мозга костей, пока отец внимательно читал письмо, но я не осмеливалась даже пошевелиться, даже моргнуть. Отца я боялась больше, чем тигров. Тигр может съесть меня, отец же способен разрушить самую мою душу.
        К тому же в последний раз я разговаривала с ним пять лет тому назад.
        Эти пять лет я провела в ожидании, что мельком увижу его где-нибудь в столице; и действительно иногда лицезрела родителя либо верхом на лошади, либо в паланкине, который несли слуги, кричавшие нам, прохожим, чтобы мы уступили дорогу его светлости Сину. Крестьяне низко кланялись ему на улицах, я тоже подобострастно отвешивала поклоны, меня обдавало грязью из-под копыт его лошади. Отцы, подобные ему, правили королевством. Мужчины, подобные ему, определяли, кто достоин почтения, а кто нет.
        Наконец отец вернул мне письмо. Я, задержав дыхание, ждала, что он скажет. Согласен ли он со мной?
        - Это не доказательство, - пронзили меня его слова. - Командиру нужны доказательства, а написанное тобой - всего лишь шквал эмоций, и письмо твое рыхлое и неумное.
        Я крепко сжала письмо в руке, мне хотелось его порвать, лишь бы отец больше его не видел.
        - Есть много гораздо более важных вещей, на которых тебе нужно сосредоточиться. Я слышал, ты стала дворцовой медсестрой.
        Прогнав из голоса боль, я умудрилась пробормотать:
        - Да, мой господин.
        - Тогда я быстренько сыграю роль твоего отца и дам тебе один совет. - Легкий ветерок шевелил полами его халата, и они вздымались так, что становились видны кожаные ботинки. - Перестань беспокоиться о судьбе медсестры Чонсу. Она тебе не мать. Не сестра. Ты не несешь ответственность за ее жизнь.
        Я не отрывала глаз от земли, сердце болело, а желудок завязывался узлом от его слов.
        - Ты обычная простолюдинка, но стала дворцовой медсестрой. Для тебя это прекрасная возможность, один шанс из тысячи. Так что не вздумай отвлекаться. Не вмешивайся в политику. Иначе твое будущее окажется под угрозой.
        - Да, - прошептала я в ответ.
        Отец повернулся, чтобы уйти, но внезапно остановился. Он сложил руки за спиной, и я почувствовала, что его хмурый взгляд устремлен на меня.
        - Пообещай не высовываться. Не мешай командиру делать его работу. Помни: ты - всего лишь девчонка и ничем не можешь ему помочь.
        Я продолжала кланяться, пока отец не ушел. Как только он скрылся из виду, я равнодушно разорвала письмо и бросила обрывки на землю.
        Я жаждала быть совершенством в глазах отца, и это стремление заставляло меня смотреть на молодых аристократок как на соперниц. Именно ради этого я изучила все нужные книги. Родись я мальчиком, с легкостью сдала бы требуемый экзамен и поступила бы на государственную службу. «Великое учение», «Чжун юн», «Лунь юй», «Мэн-цзы»[11 - Великое учение - имеется в виду учение Конфуция. «Чжун юн» («Учение о срединном и неизменном Пути») - конфуцианский трактат, заучивался наизусть людьми, сдававшими экзамены для поступления на государственную службу. «Лунь юй» - главная книга конфуцианства, составленная учениками Конфуция, содержит его высказывания. Мэн-цзы - китайский философ конфуцианской традиции.]. Я и сейчас продолжала заучивать эти тексты наизусть, читала их в свободное время, пыталась наполнить ум тем знанием, что они давали, стать ими, насколько это было возможно.
        Я хотела стать человеком, достойным внимания отца.
        Но сегодня я лишь продемонстрировала ему свою ущербность. «Это не доказательство», - сказал он.
        А что же тогда доказательство?
        Я не намеревалась найти убийцу; я хотела лишь, чтобы командир Сон перестал гневаться на мою наставницу. И я докажу отцу, что кое на что я способна. Я не могу ждать любви и признания. Я должна заслужить их упорным трудом.
        Я положила руку на створку ворот и огляделась, гадая, где тут тюрьма - то мрачное место, куда отвели медсестру Чонсу. Она что-то знала, в этом не было никаких сомнений. Но медсестра готова была умереть ради того, чтобы известная ей правда осталась скрытой. Скрытой, по всей вероятности, даже от меня.
        3
        На следующий день по дороге во дворец я зашла в Хёминсо.
        Все здесь, казалось, были на грани. В раннем утреннем воздухе стоял запах недавней смерти, на снегу все еще виднелись пятна крови. Тайком позвали шамана, дабы тот изгнал остававшихся здесь злых духов.
        Посреди этого хаоса мне удалось отозвать в сторонку медсестру Оксун. Мы учились вместе с одиннадцати лет, и я знала, что она девушка умная и умеет сохранять спокойствие при любых обстоятельствах.
        - Когда у тебя будет время… - Я протянула ей листок бумаги. - Не могла бы ты поспрашивать, куда медсестра Чонсу ходила прошлой ночью в районе полуночи? Я записала тут все детали.
        - Во время комендантского часа улицы обычно пустуют, - сказала Оксун, глядя на мои заметки. - И потому вряд ли кто сможет ответить на этот вопрос.
        Я готова была согласиться с Оксун, но, зная, что она обожает медсестру Чонсу не меньше, чем я, все же настойчиво попросила:
        - Пожалуйста, по крайней мере попытайся. Хоть что-то лучше, чем совсем ничего.
        - Хён-а… - Она бросила на меня быстрый взгляд. - Ты ведешь расследование?
        - Нет, конечно же, нет, - заверила ее я. - Просто собираю показания. Я хочу лишь доказать, что медсестра Чонсу невиновна. И ничего другого мне не надо.
        Она смотрела на меня полными сомнения глазами, словно не верила мне.
        - Я знаю тебя, Хён-а. Слишком хорошо знаю. Ты одержима тем, что делаешь. - Она нерешительно помолчала, а потом пробормотала: - Но ты моя подруга, и я расспрошу всех, кого знаю. Осторожно. Тайком.
        - Спасибо тебе, - прошептала я.
        Когда я покинула Хёминсо, рынок только просыпался. Рулоны дорогого китайского шелка искушали богачей. В утреннем зимнем свете блестели изделия из меди. На легком ветерке с гор подрагивали соломенные шляпы и корзины. Начался новый день, я чувствовала на своих плечах груз принесенной им новой опасности.
        Когда я наконец добралась до дворца Чхандок, то предъявила деревянный жетон и прошла через ворота Тонхва. Мне казалось, стража вот-вот схватит меня и привяжет к стулу для допросов, и тогда мне придется рассказать о том, что принца в ночь резни не было в его покоях. Но стражники обращали на меня не больше внимания, чем обычно.
        Меня сдерживало предупреждение отца: «Не высовывайся. Не мешай командиру делать его работу».
        Прижимая к груди сумку-мешок, я ступила на территорию Королевской аптеки, представляющую собой большой двор, в котором возвышалось несколько величественных павильонов. Черные крыши вздымались подобно горным вершинам, а карнизы вспыхивали самыми разными волшебными красками. Стены и балки были выкрашены в красный цвет, а на них всполохами нефрита выделялись зарешеченные зеленые окна. Здание, к которому я направлялась, напротив, было скучным и располагалось на задворках. Я вошла в просторное помещение, где три медсестры - молодые женщины с пронзительными темными глазами и бледными губами - быстро переодевались в медицинские костюмы. Они меня не любили, считали себя выше меня.
        Не поднимая глаз, я поклонилась им и поприветствовала, а затем отошла в угол и тоже стала переодеваться. Я притворялась, что погружена в мысли о собственных делах, но при этом внимательно слушала, о чем шепчутся медсестры.
        - Ты слышала? - Одна медсестра окунула палец в маленький горшочек с медом и втерла его в волосы, чтобы пригладить непослушные пряди и добавить им блеска. - О резне в Хёминсо?
        Вторая медсестра пожала плечами.
        - Медсестра Инён, говорят, первой оказалась на месте происшествия.
        - Я слышала, она долгие годы была тамо. - Третья медсестра разгладила синюю юбку, шелк легко шелестел под ее пальцами. - Она стала дворцовой медсестрой всего год тому назад, а ведь ей двадцать пять лет! Старуха, не иначе.
        Они вышли наружу, продолжая сплетничать. Переждав немного, я тоже покинула раздевалку и пошла в главное здание, а в голове у меня вертелись подслушанные слова.
        Я не слишком хорошо знала медсестру Инён, но мне было жаль ее. Похоже, никто ее не любил. Дворцовые медсестры часто сторонились тех, кто успел поработать тамо - настолько унизительным это считалось. Тамо работали на полицию, имели дело с женскими трупами и жестокими женщинами-преступницами, поскольку закон запрещал мужчинам прикасаться к женщинам, не состоящим с ними в родстве. Стоило медсестре провалить всего три экзамена, как она становилась тамо. И я тоже стала бы ею, если бы медсестра Чонсу не нашла времени позаниматься со мной.
        Не каждой девочке доводится встретить в своей жизни медсестру Чонсу.
        Наконец я подошла к главному зданию - большому, величественному павильону. Изнутри до меня донесся мужской голос: похоже, врач Нансин давал поручения медсестрам.
        Я взлетела по каменным ступеням и вошла внутрь. Весь медицинский персонал дворца столпился в главном зале, рукава у врачей и медсестер были спущены, головы склонены. Я быстро встала среди них и вдохнула отдающий землей запах сухих трав, хранящихся в ящиках больших медицинских шкафов и свешивающихся с потолка саше. Обычно этот запах действовал на меня благотворно. Семь лет я вдыхала подобные ароматы, пока училась, оказывала помощь пациентам, хихикала и сплетничала с ровесницами.
        Сегодня, однако, я не могла не гадать, что за ужасы прячутся в столь хорошо мне знакомой обстановке.
        - Все вы, должно быть, знаете о происшествии, имевшем место позапрошлой ночью. - Голос врача Нансина вернул меня к действительности. - И до вас мог дойти один тревожный слух, который все сейчас обсуждают. Но я советую вам помалкивать об этом. Иначе ваша жизнь окажется в опасности.
        Я прикусила нижнюю губу. Он говорил о листовках. Об обвинениях в адрес наследного принца. Я покачала головой. Не хочу больше думать об этом.
        - А теперь! - повысил он голос, словно с громким шелестом перевернул страницу. - Сегодня у нас будет хлопотный день.
        Он перешел к распределению обязанностей. У каждой сестры была своя специализация: либо измерение пульса, либо изготовление лекарств, либо акупунктура. Те, кто читал пульс, в том числе и я, определяли, находятся ли в равновесии ум и тело человека; для этого мы изучали симптомы, расспрашивали пациентов и измеряли пульс по руководству Королевского медицинского управления. Те, кто занимался лекарствами, докладывали врачу о симптомах, обсуждали с ним диагнозы, а после назначения лечения долго и очень тщательно готовили снадобья для больных. Акупунктуристок же среди нас уважали больше всего - они были высококвалифицированными медсестрами, знающими, как облегчить боль и течение болезни, воздействуя на болевые точки. Они понимали, как циркулирует по телу энергия ки, знали, насколько глубоко надо вонзать иголки в тело.
        - И у меня есть для вас еще одно, последнее задание, - сказал врач Нансин в самом конце своего обращения. Он прочистил горло, словно ему было неприятно говорить об этом. - Нужно, чтобы одна считывающая пульс медсестра и одна акупунктуристка обследовали госпожу Мун и ее ребенка.
        Я посмотрела на медсестер. Никто из них не вызвался выполнять его задание. Никто не любил восемнадцатилетнюю госпожу Мун, которая из робкой прислуги на кухне превратилась в высокомерную наложницу короля. Но я знала ее лучше других, знала, что она была наглой всегда, даже в бытность свою ребенком.
        Давным-давно, когда нам было по одиннадцать лет, мы с ней дружили… своего рода. Она была дочерью одной из подруг моей матери. При первой нашей встрече она представилась Мун Сохюн, но приказала мне уважительно называть ее Мун-сси[12 - Госпожа Мун.]. Так она пыталась придать себе побольше значимости, поскольку иметь фамилию для низкорожденного было большой и редкой честью, неважно, как она была приобретена. И я безропотно согласилась называть ее Мун-сси, втайне завидуя ей, потому что у меня фамилии не было; она же со своей стороны помыкала мной во время всех наших похождений и шалостей. Она была подругой-тиранкой, но тем не менее подругой.
        - Я пойду, - внезапно предложил кто-то из сестер. Это была медсестра Инён.
        - Хорошо. - Врач Нансин снова прочистил горло. - Но нам по-прежнему нужна медсестра, считывающая пульс.
        Сегодня я собиралась помогать Чиын готовить лекарства - я часто так делала, когда не надо было заниматься пациентами. Но, увидев медсестру Инён, я поняла, что мне нужно с ней поговорить.
        - Я тоже пойду, - сказала я четко и уверенно, и остальные сестры посмотрели на меня, опустив от неприязни уголки губ. Инён тоже взглянула в мою сторону, ее лицо казалось донельзя удивленным. Я твердо добавила: - Я помогу ей, ыйвон-ним[13 - Ыйвон - врач (кор.).Суффикс - ним добавляется к профессии человека при разговоре с ним, если он выше по рангу.].

* * *
        Конфуций говорил, что мужчины и женщины не должны касаться друг друга, если они не являются родственниками, и этот закон исполняли в том числе и люди знатного происхождения. Ыйнё появились в результате целого ряда скоропостижных - и легко предотвратимых - смертей женщин из королевской семьи, не разрешавших трогать себя врачам-мужчинам. В глазах большинства людей мы были всего лишь помощницами дворцовых врачей и сами никаких решений принимать не могли.
        А потому контролировать нас было поручено одному молодому врачу. Он шел впереди, медсестра Инён и я - за ним. Мы прошли мимо стражников в красных халатах и суетливо разносящих письма евнухов. Но как только мы оказались на заснеженной тропинке между дворами, где никого больше не было, врач обернулся к нам. Он выглядел очень молодо, несмотря на пробивающуюся вокруг губ щетину.
        - Что имел в виду врач Нансин? - спросил он, и вопрос обернулся белым облачком пара перед его лицом. - О каких слухах он говорил?
        Я ничего не ответила, помня наказ врача молчать.
        Но медсестра Инён, к моему удивлению, сказала:
        - По столице распространяют листовки. В них утверждается, что в убийствах в Хёминсо виновен наследный принц. Но я этим слухам, разумеется, не верю.
        Врач побледнел:
        - Конечно-конечно. - Он отвернулся от нас и ускорил шаг, словно старался убежать от собственного вопроса, так что мы с Инён остались наедине. Я посмотрела в ее напудренное лицо, гадая, известно ли ей, что говорят о ней другие медсестры.
        - Ты так пристально на меня смотришь, - произнесла она. - Хочешь что-то сказать?
        Я на мгновение засомневалась, задавать ли имеющиеся у меня вопросы или нет.
        - Некоторые говорят… ты долгое время была тамо.
        Она даже не изменилась в лице. Выдержки ей было не занимать.
        - Ты имеешь в виду других дворцовых медсестер? - Ее губ коснулась безрадостная улыбка. - Тебе стоило дважды подумать, прежде чем начинать со мной этот разговор. Если хочешь ладить с другими нэ-ыйнё, со мной тебе дела лучше не иметь.
        Враждебность не была для меня чем-то новым и неизведанным. Я выросла в ней, отвергнутая отцом и его законнорожденными детьми. И рано научилась справляться с нелюбовью ко мне.
        - Ыйнё-ним, - вежливо обратилась я к Инён, поскольку она была старше меня. - Я работаю во дворце, чтобы быть полезной, а не чтобы заводить подруг.
        Она снова посмотрела на меня долгим, оценивающим взглядом, словно что-то упустила прежде и заметила только теперь.
        - Я, как ты знаешь, просто стала свидетельницей преступления, и это привлекло ко мне ненужное внимание. Дворцовые медсестры вечно пытаются припомнить мне мое прошлое, ищут, как бы меня на место поставить.
        Мимо нас прошел стражник, и она замолчала, а когда мы снова оказались одни, добавила:
        - Вот что случается, когда молодых ыйнё делают дворцовыми медсестрами. Они начинают думать, будто они лучше кого-то, особенно такой, как я. Ничтожнейшей тамо, со временем ставшей дворцовой медсестрой.
        Я, немного помолчав, спросила:
        - А как долго ты была тамо, ыйнё-ним?
        - Девять лет.
        Я, ошеломленная, присмотрелась к ней повнимательней. Девять лет. Выходит, каждый раз, каждый месяц она проваливала медсестринские экзамены? И как же тогда после девяти пораженческих лет ей удалось наконец начать работать во дворце?
        Словно прочитав мои мысли, она сказала:
        - Я добровольно проваливала экзамены.
        Я опять удивилась:
        - Добровольно?
        - Мне нравилось работать в полицейском участке в Кванджу[14 - Один из самых крупных городов Кореи.]. Тамошний командир, мой наставник, был для меня, как для тебя медсестра Чонсу. Как-то он расследовал одно убийство, и я ему помогала. Долгие годы мы искали убийцу, и я постоянно думала о несправедливости и жестокости произошедшего. За одну ночь убили целую семью, спаслась лишь маленькая девочка. Она пряталась в сундуке и слышала, как убивали ее мать.
        Волоски у меня на коже встали дыбом.
        - А убийцу в конце концов поймали?
        - Да. - Ее голос стал хриплым, она стиснула зубы. - Но незадолго до этого мы обнаружили, что один из свидетелей дал ложные показания. Командир замучил его до смерти. И когда расследование закончилось, я захотела начать новую жизнь, забыть обо всем этом.
        - Замучил до смерти… - прошептала я. Наставник, о котором говорила Инён, был полной противоположностью медсестры Чонсу.
        - Я решила, что пришло время оставить прошлое позади, но тут в мою жизнь ворвалась другая трагедия. Моя мать умерла, а она всю жизнь мечтала о том, чтобы я стала дворцовой медсестрой. Так что я сдала все ежемесячные экзамены и в конце концов умудрилась получить в конце года наивысший общий балл. Я хотела работать во дворце ради нее. - Она покачала головой и пробормотала: - И еще мне нужны были деньги, а дворцовым медсестрам хорошо платят.
        Я вспомнила, о чем она рассказывала днем раньше.
        - Твой отец играет в азартные игры…
        - Я из-за него скоро поседею. Но разве я могу винить его? Он и так хлебнул горя в жизни. - Голос выдал ее переживания, а на лице промелькнула горестная тень. - Такое впечатление, что в нашей семье кто-то все время твердо намеревается свести нас с ума.
        «Как мой отец, - горько подумала я. - И мать».
        Не успела я ответить, как молодой доктор прочистил горло. Он был теперь не так далеко от нас, и я сообразила, что мы пришли к резиденции госпожи Мун. Входя в павильон, мы обе замолчали.

* * *
        При виде нас госпожа Мун самодовольно улыбнулась. Она следила за мной взглядом, словно спрашивая: «Ты по-прежнему завидуешь мне, Хён-а?»
        Я опустила голову, но не могла не смотреть на нее из-под ресниц. Да, завидую.
        Ее кожа сияла подобно каплям росы, губы цвели как розовые розы, а глаза были яркими, словно закат. Она была не просто королевской наложницей, но одной из четырех наложниц самого высокого ранга, с которыми обращались как с женами.
        - Госпожа. - Молодой врач выступил вперед. - Мы пришли, дабы удостовериться в вашем хорошем самочувствии.
        Она подняла указательный палец:
        - Приступайте.
        Подавив все эмоции, я встала перед госпожой Мун на колени и обследовала ее, задала вопросы и проверила пульс.
        - Ей необходимо восстановить жизненную энергию, - сообщила я молодому врачу, поделившись с ним своими наблюдениями. Он кивнул в знак согласия.
        Потом медсестра Инён поставила госпоже Мун иголки. Чтобы отвлечься от этого зрелища, я обратила внимание на малышку, которую передала мне кормилица.
        - Сколько сейчас агисси[15 - Его/ее высочество, обращение к юному принцу или принцессе.], маленькой госпоже? - спросила я почтительно.
        Кормилица почесала нос:
        - Две недели.
        - Сколько раз агисси брала сегодня грудь?
        - Один раз.
        - Она какала?
        - Один раз.
        - Хорошо. - Я запишу эту информацию позже - медсестры проверяли состояние матери и ребенка каждые несколько часов и оставляли соответствующие записи. Но сейчас я смотрела на малышку и чувствовала, что в моих руках лежит все разочарование госпожи Мун. Она очень хотела сына. Как я слышала, она молилась и делала подношения Самсин Хальмони[16 - Добрый семейный дух, покровительница женской половины дома.], духам семи звезд[17 - Духи семи звезд Большой Медведицы - шаманские божества, определяющие судьбы людей.], горным духам, Будде и некоторым камням и деревьям, считавшимся священными. Она даже ела только правильную еду. И тем не менее небеса подарили ей девочку.
        Я медленно выдохнула, чтобы облегчить боль в груди.
        «Я очень надеюсь, что однажды твоя мать полюбит тебя, - хотелось прошептать ребенку, - сильнее, чем моя мать любит меня».
        Когда я была малышкой, мать опускала меня на землю, чтобы я играла с грязью. А моего только что появившегося на свет братика она всегда носила с собой. Когда я стала старше, она поручила заботиться обо мне слугам. Подросшему же брату доставались учителя и медовое печенье.
        Подобная несправедливость мучила меня, и это чувство живо во мне до сих пор. Мой гнев походил на небольшие вспышки огня. Я винила мать в том, что была незаконнорожденной. Спрятала ее любимое нефритовое кольцо под шкаф. Выбросила тетрадки брата под сильный дождь. Украла и кинула в ручей подарки, которыми отец осыпал мою сводную сестру. Я ломала и разрушала, пытаясь облегчить терзающую меня боль.
        Гнев такого рода никогда не исчезает бесследно, но медсестра Чонсу не дала ему поглотить меня.
        - Ты - образ небес и земли, - прошептала я малышке. Это были слова Сунь Сымяо[18 - Китайский врач времен правления династии Тан (618 - 907).] из энциклопедии, которую подарила мне медсестра Чонсу и которую я до сих пор не прекращала изучать. Называлась она «Донги-богам» и была написана легендарным врачом Хо Джуном[19 - «Зеркало восточной медицины» - энциклопедия традиционной корейской медицины, написанная Хо Джуном в 1613 году.]. - Твоя круглая головка - небеса, а ножки - земля, твои руки и ноги - четыре времени года, глаза - Солнце и Луна Вселенной. - Я вытерла ей слюни. - Всегда помни, кто ты есть, агисси…
        - Ты слышала? - спросила госпожа Мун, и я почувствовала на себе ее взгляд, острый, словно приставленный к горлу кинжал. - В столице развешивают листовки и ходят опасные слухи. Ты знаешь об этом? Как считаешь, это правда, медсестра Хён?
        Я моргнула.
        - Что?
        - Мне сказали, ты и еще одна медсестра той ночью были у наследного принца. Он действительно ни на секунду не покидал свои покои?
        Краем глаза я заметила, как медсестра Инён и молодой врач обменялись нервными взглядами. Сплетничать о члене королевской семьи с королевской наложницей было опасно, это могло кончиться очень и очень плохо.
        - Ну? - поторопила она.
        Я почувствовала, что мой лоб покрылся ледяным потом.
        - Наследный принц был в своих покоях, госпожа. Он был болен и весь день плохо себя чувствовал, вот нас к нему и позвали. Его здоровье внушало той ночью серьезное опасение.
        - Неужели? Подобные поручения обычно выполняют другие медсестры. Вы же не ночные сиделки, верно?
        Пальцы у меня похолодели.
        - Верно, госпожа.
        - Тогда почему позвали именно вас?
        Я помедлила с ответом, гадая, солгать или нет. Но все же сказала правду:
        - Точно не знаю.
        Госпожа Мун взмахнула рукой и приказала:
        - Пусть все, кроме медсестры Хён, уйдут.
        Я отдала ребенка кормилице и, испытывая неприятное ощущение в желудке, стала ждать, что будет. Когда мы остались одни, госпожа Мун поставила локоть на колено, на лице ее была написана решимость.
        - Уверена, что не знаешь?
        - Да, - ответила я на этот раз с большей убежденностью. - Я действительно не знаю, госпожа.
        Повисла долгая пауза.
        - Я верю тебе. Но в каждом закутке этого дворца у меня есть шпионы. Если ты лжешь, я узнаю об этом и доведу до сведения его величества. - Ее острый взгляд пронзил макушку моей склоненной головы. - Сама знаешь, я могу сказать о тебе все что угодно и король поверит мне.
        У меня по спине сползла капля пота. Госпожа Мун была моей ровесницей, и мне не следовало бы бояться ее. Но меня все равно кольнуло тревогой: даже если она для меня не страшна, я не могла не испытывать страха перед королем.
        - Но, - мягко сказала она, - я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то дурное, если ты станешь моими глазами и ушами. Если узнаешь, что же случилось в Хёминсо, непременно расскажи мне об этом. - Она добавила уже тише: - Особенно если это будет иметь какое-то отношение к наследному принцу.
        Сердце мое, казалось, остановилось.
        - Я попробую, госпожа.
        - Нет, не попробуешь, - поправила она меня. - А сделаешь.
        - Да. - Я, стиснув зубы, поклонилась. - Сделаю.
        Разумеется, это была ложь, единственное оружие низших против власть имущих.
        - Хорошо. - Она села прямо и вздернула подбородок, а на ее губах заиграла довольная улыбка. - Можешь быть свободна.
        Я поднялась, чтобы уйти - мне хотелось поскорее покинуть ее общество, - но тут же остановилась. Если дворец госпожи Мун наводнен шпионами, она может знать ответ на один из вопросов, который не давал мне покоя.
        - За пределами дворца умерла придворная дама, - медленно проговорила я. - Вы не знаете, кто мог желать ей зла?
        Улыбка госпожи Мун померкла.
        - Ты не должна открывать рот, пока тебя не спросят, - прошипела она.
        - Госпожа, - не желала сдаваться я, - я простая служанка, но когда-то мы были подругами. Если у вас остались хоть какие приятные воспоминания о детстве, то не будете ли вы так добры ответить на мой вопрос?
        Она долго молчала, а я наблюдала за ней из-под опущенных ресниц. На ее лице мелькнула тень испуга, и она побледнела; вид у нее стал почти смущенным. Но все эти эмоции быстро сменило едва скрываемое волнение.
        - Одна из моих служанок видела, как придворная дама Анби и королевский врач Кхун - тот, что работает в Медицинском саду, - ссорились незадолго до ее смерти, - сказала она. - И в какой-то момент он взял ее за плечи. - Она цокнула языком. - Как непристойно! Возможно, он и есть то самое чудовище, которое ты ищешь. - И госпожа Мун взмахом руки велела мне уйти.
        Я вышла из ее покоев, мысли мои, казалось, увязли в паутине имен, сплетенной у меня в голове.
        Придворная дама Анби, врач Кхун, госпожа Мун… и наследный принц.
        Чем больше я размышляла над сложившейся ситуацией, тем больше тревожилась. И помимо воли боялась, что скрытая правда скоро выйдет наружу и станет известна всему королевству. И разразится свирепая буря, которая не пощадит ничего и никого.
        4
        - Ничего сложного, сделаешь все быстро - и готово, - шептала я сама себе, торопливо шагая по столице и радуясь снежинкам, тающим на горячих щеках.
        Я целый час расспрашивала людей о том, где мне найти врача Кхуна, и все это время ловила на себе неодобрительные взгляды и выслушивала вопросы о том, зачем мне идти к неженатому мужчине.
        Но я была слишком упряма, чтобы прекратить расследование этого дела. И не сомневалась, что врач Кхун знает правду об убийствах, что он поможет мне раскрыть их тайну, и тогда командир перестанет гневаться на медсестру Чонсу. Ведь женщина, с которой врач Кхун ссорился в саду, была убита. Кто знает, он вполне мог оказаться и возлюбленным госпожи Анби. Они были ровесниками; ему было девятнадцать лет, ей - восемнадцать.
        Я внезапно замерла. Меня вдруг ошарашила мысль, что это врач Кхун мог убить ее. Мужчины предпочитают убивать своих жертв ножами, я отметила это, когда лечила раненых в Хёминсо. И кроме того, убийства жен мужьями не редкость.
        Я ясно представляла себе такую вот картину: врач Кхун украдкой кладет в руку придворной дамы Анби выманивающую ее из дворца записку, в которой грозится никогда больше с ней не встречаться, если она его не послушается. А когда она выходит из дворца, он, подкараулив ее в каком-нибудь темном месте, бьет ее ножом в грудь, но ей все же удается укрыться в Хёминсо. Он мог последовать туда за ней и нанести еще один удар, в горло, от которого она скончалась. Но потом врач Кхун понял, что есть свидетельницы его злодеяния - две медсестры и их учительница. И он убил еще и их.
        Но мгновение спустя в голове у меня прояснилось и сердце стало биться медленнее и ровнее. Врач Кхун никак не мог быть убийцей. Ведь он целитель, защитник жизни как таковой. И конечно же, не способен на убийство.
        Мимо прошла группа солдат, и я чуть было не уронила записку с адресом врача Кхуна, которую дал мне другой врач.
        - Найти его! - воскликнул их капитан. - Он не должен уйти!
        Я посмотрела им вслед и двинулась дальше сквозь толпу к массивным крепостным воротам. Показав стражнику жетон, я покинула столицу и пошла по дороге, на которой иногда встречала врача Кхуна - он тоже возвращался домой из дворца этим путем.
        Спокойный и сдержанный, он напоминал мне растения в Медицинском саду. Погрузившись в свои мысли, он не обращал ни малейшего внимания на мои любопытствующие взгляды. Его темные глаза всегда смотрели прямо. Он быстро обгонял меня, пересекал мост через ручей Чхонгечхон и исчезал вдалеке. Я же обычно шла дальше по дороге к дому матери, но сегодня свернула к мосту.
        Я следовала указаниям в записке - я ее запомнила сразу же, как прочла. Я всегда легко усваивала прочитанное; могла запомнить целую страницу, лишь взглянув на нее. Миновав деревню, я оказалась на краю леса. Дальше надо было пройти по лесной дороге, вдоль которой стояли обнаженные деревья и возвышались заснеженные скалы. Идти было трудно - за лодыжки цеплялись раскидистые ветви.
        Наконец я добралась до поляны. Посередине нее стояла окруженная зарослями кустарника одинокая хижина с соломенной крышей, обсыпавшимися глиняными стенами и раздвижными дверьми.
        Я остановилась.
        Дом врача Кхуна стоял особняком - а я-то думала, он расположен в деревушке и мы будем разговаривать на улице, кивая проходящим мимо местным жителям и зевакам. Я не настолько доверяла врачу - равно как и какому-либо другому мужчине, - чтобы общаться с ним наедине в столь глухом месте. И развернулась, чтобы уйти, но тут где-то поблизости хрустнула ветка.
        В лесу мелькнула чья-то тень.
        Волоски у меня на шее встали дыбом, я замерла, считая свои частые вдохи и выдохи.
        Спустя несколько секунд на поляне появился мужчина, на нем была черная шляпа и длинный линялый халат. Он производил впечатление небогатого ученого. Мужчина остановился в тени деревьев, и мне стало ясно, что он тоже наблюдает за хижиной врача Кхуна. Он стоял там так долго, что из-за облаков выглянуло солнце и осветило его лицо сквозь ветви деревьев.
        Мои глаза расширились от удивления, поскольку я узнала этого человека. Сейчас, когда у него на лице не было грязи, оказалось, что он красив. У него были потрясающие темные глаза. Нос с горбинкой и точеные скулы. Впалые щеки, свидетельствующие о недоедании, но это вполне могли исправить несколько обильных приемов пищи. То был слуга из отделения полиции, спокойный и строгий молодой человек, который помог мне уйти с места, где было совершено преступление.
        Но что он делал здесь, одетый как ученый?
        Он стоял не шевелясь, и хлопья снега падали ему на лицо. Я была не способна на подобную неподвижность. Сзади мне в бедро вонзилась ветка. Я оглянулась, отвела ее в сторону и снова посмотрела перед собой.
        Он исчез.
        Я растерялась и впала в смятение. Затем, услышав, как закрылась раздвижная дверь, поспешила к хижине и обходила ее до тех пор, пока не обнаружила заднюю дверь. Приоткрыв ее, я заглянула внутрь, но увидела лишь пустую комнату. Я пошла дальше вдоль стены и, добравшись до окна, выходившего в другую комнату, приоткрыла и его. Там тоже было пусто. Так куда же подевался молодой человек? Я повернулась, чтобы осмотреть остальные комнаты, как вдруг наткнулась на что-то твердое.
        - Опять ты, - раздался глубокий изумленный голос.
        Я посмотрела в его ясные карие глаза. На темных ресницах лежали снежинки. Мои губы приоткрылись, но я и сама не знала, что хочу сказать; все мои слова будто испарились под его пристальным взглядом. Быстро моргнув, я опустила глаза и увидела у него в руке кинжал. Он вложил его в ножны - ясно было, он не думал, что я представляю для него угрозу. И я не знала, стоит мне обижаться на это или нет.
        - Почему ты преследуешь меня?
        - Я пришла сюда первой. А почему ты оказался в доме врача Кхуна?
        - Потому что его здесь нет.
        У меня ушла пара секунд на то, чтобы понять, что он имеет в виду. Он, должно быть, явился порыться в вещах врача - но что он хочет найти?
        - Значит, тебя прислала сюда полиция?
        - Нет.
        - Тогда почему?..
        - Кажется, я сказал, что не желаю больше видеть тебя.
        - Если я правильно помню, - сказала я нарочито вежливо, - ты велел мне никогда больше не появляться на месте преступления. Но разве тут свершилось преступление?
        Молодой человек воззрился на меня так, будто я была престранным существом, будто никогда прежде с ним никто подобным тоном не разговаривал.
        Молчание затянулось, и я пожала плечами:
        - Я пришла просто поговорить с врачом. Вот и все.
        На его лице все еще было написано недоумение.
        - Зачем?
        - У меня есть на это очень важная причина, и если хочешь знать… - Я посмотрела на пустую хижину, гадая, куда подевался врач Кхун. - Но сначала ответь на мои вопросы. Почему ты замаскировался под ученого?
        - Чтобы не выделяться.
        - А почему ты здесь, если полиция тебя сюда не посылала?
        Он помолчал, а потом спокойно спросил:
        - Ты меня допрашиваешь?
        - Нет. Мы просто разговариваем…
        - К сожалению, у меня нет на это времени, - отвернулся он.
        И не успела я остановить его, как он исчез в хижине врача Кхуна - а ведь тот мог вернуться в любой момент.
        «Уходи отсюда, Хён-а», - воззвал ко мне внутренний голос. Мне не хотелось вмешиваться во все это, но что-то в молодом человеке пробуждало мой интерес. Я догадывалась, что у него есть нужная мне информация, и хотела ее выяснить.
        Я вошла в хижину и увидела, что он быстро ходит из угла в угол, открывает ящики шкафов и комодов, проверяет, нет ли чего под сложенными одеялами и между страницами книг. Мой взгляд остановился на внушительном томе, который он пролистал и поставил на место, - это была книга о войнах.
        - Такое запрещено законом, - сказала я. - Нельзя врываться в чужие дома и рыться в хозяйских вещах.
        Он меня словно и не услышал. Все осмотренные предметы он возвращал точно на свои места: фарфоровую вазу, шкатулку с документами, подсвечник. Взяв небольшую баночку с крышкой, он открыл ее и заглянул внутрь. Я с опаской посмотрела на белое порошкообразное вещество. Но он закрыл крышку, поставил банку туда, где она стояла прежде, и двинулся дальше, и тут я поняла, что так и не получила ответа на свой вопрос.
        - Эй! - грубо окликнула его я. Мое терпение подходило к концу. - Отвечай. Почему ты здесь, если полиция тебя не посылала?
        Глубоко вздохнув, он начал листать еще одну книгу.
        - У меня есть веские причины участвовать в этом расследовании. Поверь мне.
        - С какой стати мне тебе верить? Я тебя совсем не знаю.
        - Ты доверяешь мне достаточно, чтобы оставаться со мной наедине в лесу. И создается впечатление, будто ты здесь по тем же причинам, что и я: врач Кхун нам обоим показался подозрительным. - Он отложил книгу в сторону и принялся изучать следующий предмет - небольшую коробочку.
        «Значит, тебе что-то известно», - прошептала я про себя. А ему сказала: - До меня дошли слухи о враче Кхуне. Последний раз его видели, когда он ссорился с придворной дамой Анби. - Втайне я надеялась, что, если я сообщу ему нечто новое, он ответит мне той же монетой. - Он, похоже, держал ее за плечи, и потому я предположила, что они любовники. Если это так, то врач Кхун наверняка знает, что же с ней случилось. Вот почему я здесь.
        У него на лице заиграли желваки.
        - У меня ушел весь вчерашний день, чтобы выяснить то, что ты узнала за одну секунду. А еще полдня я потратил, чтобы найти, где Кхун живет. - Он смотрел на меня, и его глаза как-то странно блестели. - Полагаю, раз ты работаешь во дворце, тебе известны вещи, о которых полиция никогда не узнает.
        - Это действительно так.
        - А ты поделишься имеющимися у тебя сведениями с полицией?
        - Только теми, что отведут подозрения от моей учительницы. Но ставить полицию в известность обо всем, что знаю, я не собираюсь. - Я подошла к двери и посмотрела, не возвращается ли врач Кхун. - Мы во дворце говорим: «Дворцовые тайны никогда не должны выплыть наружу, иначе неминуемо прольется кровь».
        Я ждала его ответа, но молодой человек молчал. Было так тихо, что мне показалось, будто я осталась одна. Я посмотрела через плечо и обнаружила, что он добрался до самого верха книжного шкафа - ему даже не пришлось вставать при этом на цыпочки, настолько он был высоким. А потом он подошел к окну и поднес к свету какую-то вещицу.
        - Нашел, - прошептал он.
        Я ждала, мою кожу покалывало от предвкушения. Вдруг он обнаружил нечто такое, что поможет разгадать тайну резни в Хёминсо? Он подошел ко мне - все мое тело напряглось, - встал близко, очень близко и, протянув ладонь, показал широкое серебряное кольцо.
        - Одно каракчи? - спросила я. Обычно такие кольца шли в паре и замужние женщины надевали их оба на один палец - это символизировало гармонию между мужем и женой. По традиции жены должны были носить их до самой смерти. - А почему ты его искал?
        - Придворная дама Анби в своем письме к семье несколько раз упомянула врача Кхуна. О других мужчинах она никогда не писала, - объяснил он. - А во время вскрытия тамо нашла еще одно такое же кольцо на ее ожерелье. Кольцо с выгравированным цветком сливы.
        Он поднял кольцо, чтобы мы оба могли разглядеть его получше. К моему удивлению, я увидела на серебре нежный распустившийся цветок.
        - Замужняя женщина носит парные кольца всю жизнь, - сказала я. - В случае же ее смерти одно из них кладут с ней в могилу, а другое возвращают супругу. Неужели Анби и Кхун были тайно женаты? - Я подняла глаза и обнаружила, что его лицо находится в опасной близости от моего. И тут же сделала шаг назад.
        Он, глядя на меня, произнес:
        - Именно так.
        Я снова посмотрела на кольцо. Анби была придворной дамой, а значит, ее замужество считалось изменой королю.
        - Не понимаю. Ведь оба кольца должны были быть у нее. А нашли только одно. Почему?
        - Я тоже очень хотел бы это знать. - Он повернулся и выглянул наружу. Снег больше не шел. - Он может вернуться в любой момент.
        - А ты знаешь, где он? - спросила я.
        - Я послал ему записку, в которой назвался братом Анби, и попросил о встрече в харчевне. И потому получил возможность обыскать его дом без… - он взглянул на меня, и на его губах заиграла насмешливая улыбка, - …помех. Он наверняка уже понял, что записка - просто чья-то уловка. Пошли отсюда.

* * *
        Идя вслед за полицейским слугой по лесу и по полю тростника - высокого, выше нас, - я усиленно размышляла, что же крылось за разъединенными кольцами. Второе кольцо было у врача Кхуна. Оно оказалось у него до или после смерти придворной дамы Анби? И имеют ли эти кольца какое-то отношение к резне?
        - Ты спрашивала, что я здесь делал, - сказал полицейский-слуга, выдергивая меня из моих мыслей. Замерзшая трава и нетронутый снег хрустели под нашими ногами. - Я год проработал в провинции Пхёнан, там произошло тройное убийство, похожее на здешнее… Когда случилась резня в Хёминсо, я задался вопросом, а не связаны ли друг с другом эти преступления.
        - А чем они похожи? - спросила я, а потом добавила: - Не кажется ли тебе, что это слишком смелое предположение? Убийства происходят постоянно, их совершают и коррумпированные чиновники, и знатные люди, и солдаты.
        Лицо его на какой-то момент окаменело.
        - У меня есть на то свои причины.
        Я убрала со лба выбившуюся прядь волос. Отстав на шаг от молодого человека, я не сводила глаз с его спины. Плечи у него были широкими, он был высоким, словно гора.
        - А как, кстати говоря, тебя зовут? - поинтересовалась я.
        Он продолжал пристально, не оборачиваясь, смотреть вперед.
        - Со Оджин.
        Я ждала, что он задаст мне тот же вопрос. Он этого не сделал.
        - Меня зовут Пэк-хён. Но я предпочитаю, чтобы меня называли Хён. - Он быстро шел вперед, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним. - А что ты сделаешь с найденным кольцом?
        - Оставлю у себя.
        Его ответ раздосадовал меня. Нужно предоставить командиру Сону улики, чтобы он поступил по справедливости прямо сейчас.
        - Нужно рассказать о нем командиру.
        - Я пока не буду этого делать.
        - Почему?
        - Чтобы дать возможность Кхуну поведать свою версию событий не под пытками.
        - Оджин, - сказала я, не в силах скрыть своего скептицизма, - ты же всего лишь слуга в отделении полиции. И не можешь принимать решений на свой страх и риск.
        Он остановился так неожиданно, что мне пришлось упереться руками ему в спину - широкую, сильную спину, - чтобы не врезаться. Он резко повернулся, его глаза встретились с моими. Я быстро убрала руки и подалась назад.
        - Слуга? - переспросил он.
        - Да. Ты - полицейский-слуга, - настаивала я. - И не должен вести себя, как тебе в голову взбредет. Ты нашел улику и должен передать ее командиру…
        Он, качая головой, положил кольцо в мешочек, висящий у него на поясе, и лицо у меня запылало от возмущения. В любой момент командир мог начать пытать медсестру Чонсу, чтобы выбить из нее признание. Перед глазами у меня все подернулось красной дымкой. Мысленным взором я видела ее кровавые раны. Переломанные кости. Кровь, пропитавшую ее одежду и капающую на землю. И мне придется жить с мыслью, что я могла предотвратить столь вопиющую жестокость, если бы отдала кольцо командиру.
        Мои руки сами по себе метнулись к его мешочку. Пальцы коснулись грубой ткани, но не успела я потянуть за шнурок, как Оджин крепко схватил меня за кисть. Выглядел он таким же ошарашенным, какой я себя чувствовала.
        - Что ты делаешь? - спросил он.
        - Если ты не хочешь отдать улику, - сказала я глухим от напряжения голосом, - то это сделаю я.
        Его хватка ослабла, но загорелые пальцы продолжали держать мои бледные кисти.
        - Послушай, - тихо проговорил он. - Я знаю командира. Если он считает, что ему известна правда, то ничто не заставит его изменить свое мнение. Он не поможет тебе спасти твою учительницу. На это способен лишь один человек.
        Красный туман у меня в голове постепенно рассеялся. Я умудрилась прошептать:
        - Кто?
        - Настоящий убийца. Его признание вынудит командира Сона передумать. Или же, - продолжил он, осторожно отпуская мои кисти, - четвертая медсестра. Если она все еще жива, ее показания станут главным свидетельством в этом деле.
        Я с удивлением посмотрела на него:
        - Какая четвертая медсестра?
        - В полицейский участок приходила женщина и поклялась, что ее дочь, учащаяся на медсестру, отправилась в день резни в Хёминсо и так и не вернулась домой.
        - Как зовут эту дочь?
        - Минджи. Ей всего двенадцать лет. Может, ты знаешь ее?
        Сердце глухо стучало у меня в груди, ум лихорадочно работал.
        - Нет… Не думаю. - Я мало кого знала из младших медсестер, а если Минджи двенадцать, то скорее всего она еще чхохакый - то есть учится первый год. - И как ты считаешь, что могло с ней случиться…
        - Подожди. - Оджин поднял руку, и я замерла на месте, чувствуя, как лицо мне щекочут метелки тростника. Его глаза расширились - он смотрел куда-то поверх моего плеча. - Я что-то слышу.
        Я тоже насторожилась. И поначалу услышала лишь хрустящую зимнюю тишину.
        А затем уловила звуки быстрых шагов и свистящее дыхание.
        Оджин моментально прошел через тростник и выбрался на дорогу, и я последовала за ним. По направлению к нам бежал перепуганный крестьянин, его одежда была в крови, а кожа казалась синей. Одной рукой он зажимал рану в боку, а в другой - держал бумажный свиток. Когда он пробегал мимо нас, Оджин выступил вперед и схватил его за плечо. Мужчина с криком повалился на землю.
        - Что случилось? - Не услышав ответа, Оджин сел на корточки перед дрожащим крестьянином и еще раз тихо спросил: - Кто это с тобой сотворил?
        - Я… я… - Мужчина сжал губы, пытаясь что-то сказать, но у него не получилось. Но потом все же с трудом выдавил из себя: - Я… я не знаю, ч-что я сделал не так.
        - Расскажи мне, - сказал Оджин. - Я могу помочь тебе.
        Я подошла ближе к крестьянину и постаралась получше рассмотреть рану.
        - Я ыйнё, - успокаивающе сказала я. - Дай мне взглянуть, можно ли остановить кровотечение.
        Мужчина посмотрел на меня, и его глаза наполнились слезами, словно ему стало легче от одного моего присутствия.
        - Мне заплатили за то, чтобы я развесил их сегодня по всему городу, и сделал это как можно н-н-незаметнее. Я не могу их даже прочитать. - Он, запинаясь, забормотал что-то невнятное, но, когда я села на колени рядом с ним, успокоился и продолжил: - У меня дети некормлены, вот я и согласился. А когда я их расклеивал, на меня набросился солдат, и я убежал из крепости.
        Оджин взял у мужчины листовку и развернул ее. Пока он читал, лицо его становилось все мрачнее.
        - Что это? - спросила я, осматривая мужчину. Кожа напротив ребер у него была рассечена до кости каким-то острым лезвием.
        - Это такая же листовка, какие расклеивали вчера, - хмуро сказал Оджин. - Наследного принца обвиняют в нескольких убийствах.
        Кровь застыла у меня в жилах. Крестьянин ошарашенно распахнул глаза.
        - Кто велел тебе это развесить? - спросила я его.
        - Не знаю! - пронзительно крикнул он.
        - Как этот человек выглядел? - настойчиво расспрашивал его Оджин. - Это был мужчина или женщина? Рост, особые приметы, дай хоть какое-то его описание!
        Крестьянин оглянулся через плечо на пустую дорогу.
        - Т-теперь ясно, почему они хотели меня убить. Я понятия не имел… понятия не имел, что совершил такое ужасное преступление. О боги, у меня нет времени на разговоры. - Он попытался встать. - Нужно убираться отсюда…
        Земля задрожала у нас под ногами. Оджин схватил и меня, и крестьянина и утащил в поле. Я вытянула шею и увидела всадников в темно-красных шляпах с плюмажами, торчащими, словно тигриные уши.
        - Королевские стражники, - прошептала я.
        Оджин пригнул меня к земле и навис надо мной, грудью прикрывая мою спину, а руками - голову. Он прошипел крестьянину, чтобы тот тоже пригнулся. Но мужчина лишь побледнел, его глаза расширялись и расширялись, пока не стали похожи на две только что выкопанные могилы.
        - Да помогут мне небеса, - простонал он, пятясь назад, хотя Оджин и пытался его остановить. - Мне нужно идти.
        Он развернулся и заковылял прочь, раздвигая тростник, словно плыл по нему, и все время оборачивался, пока не скрылся из виду. Но я все еще слышала шелест травы под его ногами. На какой-то прекрасное мгновение мне показалось, что он спасется.
        А затем раздался громкий стук копыт.
        Я прижалась к Оджину, вокруг нас колыхался тростник и воздух, казалось, ревел. Мимо пронеслись всадники, запахло лошадиным потом. Но потом все наконец успокоилось и стук копыт стих вдали.
        Я слегка повернула голову и оказалась лицом к лицу с Оджином, и глаза его под темными бровями смотрели пронзительно. Мы обменялись нервными взглядами, а потом он отвел глаза.
        Воздух разрезал свист стрелы.
        Она вонзилась во что-то живое, и раздался крик. Я вздрогнула всем телом. Крестьянин. Его подстрелили, словно дикого зверя. Крик перешел в мольбы о пощаде, а потом кто-то рявкнул:
        - Ты посмел оклеветать наследного принца нашего королевства! Ты опорочил его, а это преступление карается смертью.
        - П-п-пожалуйста! Я не знал…
        Раздался металлический лязг, и я услышала, как захлестала кровь.
        Я готова была закричать от ужаса. Оджин зажал мне рот, спиной я чувствовала быстрое биение его сердца. Он был напуган не меньше моего.
        - Закопай труп в холмах! - приказал кому-то солдат. - А ты - найди семью предателя и арестуй их всех. Король поступит с негодяями, как ему будет угодно. А остальные пусть и дальше срывают листовки. Чтоб к ночи ни одной не осталось!
        Я едва могла дышать. Мне еще не доводилось видеть, чтобы человека лишали жизни так бессердечно, так быстро, без намека на сожаление или упреки совести. До меня дошло наконец, что, если я и дальше буду расследовать резню в Хёминсо, меня могут убить. И эта мысль потрясла меня.
        «Тогда беги отсюда, - прошептал мне внутренний голос. - Медсестра Чонсу тебе не кровная родственница. Уноси ноги. Спасайся».
        Со все нарастающей паникой я смотрела на колышущийся тростник. Я была слишком молода, чтобы рисковать жизнью, передо мной открывалось еще столько возможностей. Я могла бы забыть о страданиях медсестры Чонсу, отвернуться от нее, и никто не стал бы винить меня в этом. Вообще никто.
        «Но я не должна так поступать, - подумала я, и это была скорее обращенная к себе мольба, чем осознанное решение. - Я не смогу с чистой совестью считать себя медсестрой, если не воспротивлюсь столь вопиющей несправедливости. Я должна что-то предпринять».
        5
        Мы прятались в зарослях тростника до тех пор, пока небо на западе не начало становиться пурпурным. Убедившись, что мы остались совершенно одни, Оджин медленно встал. Руки и ноги у меня затекли, и их покалывало, когда я с трудом пробиралась по полю к дороге. Я не спрашивала, куда мы идем, - мне было все равно, лишь бы оказаться подальше от того места, где был убит крестьянин.
        - Если тебе надо поговорить… - сказал Оджин, глядя на меня.
        Я не могла произнести ни слова. Мы оба молчали, и как я ни старалась забыть о случившемся, в ушах у меня все еще звучали свист стрелы и ужасающий глухой звук, с которым наконечник вонзился в тело. Мне казалось, я сойду с ума.
        Оджин же быстро справился с потрясением. Он скрупулезно изучал листовку.
        - Я хочу домой, - наконец сказала я, не желая больше иметь дела ни с листовками, ни с врачом Кхуном, ни с чем. - Я ухожу.
        - Уверена? - посмотрел на меня он. - А я вот сомневаюсь, что ты хочешь как можно скорее оказаться дома.
        Я проследила за его взглядом и увидела, что мои пальцы в крови, рукава все красные, и еще больше крови у меня на теле - ведь я пыталась остановить кровотечение у крестьянина. На меня накатила тошнота.
        - Сначала тебе стоит привести себя в порядок. Вот, возьми. - Оджин снял длинный белый плащ и накинул на меня. Ткань все еще хранила его тепло, и это странным образом успокаивало. - Так ты будешь привлекать меньше внимания.
        - Куда мы пойдем? - шепотом спросила я.
        - Нам надо съесть что-нибудь горячее.

* * *
        Мы пришли в харчевню, находившуюся за пределами крепости и переполненную такими шумными посетителями, что ее стены буквально сотрясались от хохота. Компании мужчин выпивали, сидя на небольших возвышениях или прямо на холодной земле вокруг низких столов. Прислуживающие им женщины сновали туда-сюда с подносами, на которых стояли стаканы с вином и тарелки с дымящейся едой. Из кухни в зал шел густой пар, несший с собой запахи моря и горных трав.
        Я очень обрадовалась тому, что мы пришли в харчевню. Это место, до отказа забитое запахами и звуками, не оставляло места для воспоминаний о свистящих стрелах.
        - Мы снимем комнату, чтобы ты переоделась и можно было бы поговорить, - сказал Оджин, складывая листовку и пряча ее в карман халата. Затем повернулся и позвал: - Чумо!
        К нам подошла женщина с обезображенными шрамами губами, прижимавшая к бедру поднос. Ее глаза перебегали с Оджина на меня и обратно, а потом она расплылась в широкой щербатой улыбке.
        - Ах, вы такая красивая пара. Только что поженились?
        Оджин откашлялся, его лицо пылало.
        Считалось неприличным не состоящим в браке мужчине и женщине находиться в подобном месте, да еще и так поздно. Привлекать к нам внимание сплетников было бы неразумно, и потому я поспешила ответить:
        - Да. Вот сегодня.
        Кончики ушей Оджина покраснели еще больше.
        - Нам нужна комната и горячая еда, - пробормотал он, в его голосе явственно звучало смущение.
        - Ну конечно, мои дорогие. - Женщина понимающе изогнула бровь. - Идите за мной.
        Обогнув низкие столики, перешагнув через руки и ноги пьяных посетителей и чудом избежав падения, мы наконец оказались перед дверью в небольшую комнату.
        - Не будете ли вы так добры принести лохань воды? - Я как можно плотнее запахивала плащ, пряча окровавленные пальцы в широких рукавах. - Мне нужно… освежиться.
        - Это я мигом, моя дорогая! - Служанка открыла перед нами раздвижную дверь и зажгла свечу, потому что уже наступили сумерки. Затем она принесла мне лохань с водой. - Еда тоже скоро будет.
        Оджин заплатил ей, и как только мы остались одни, сел за низкий столик и снова достал листовку.
        Я отвернулась от него и посмотрела на деревянную лохань. Чем скорее я избавлюсь от следов крови на руках и одежде, тем скорее забуду об убийстве. Закатав широкие рукава, я погрузила руки в воду и стала отмывать пальцы от крови; это было трудно, казалось, она глубоко проникла в поры моей кожи.
        Потом я развязала пояс, высвободилась из запятнанного фартука и бросила его в угол. И внимательно осмотрела себя. Кое-где на одежде все еще оставались красные пятнышки, но мне пришлось смириться с этим.
        Я заправила за уши выбившиеся пряди волос, расправила помявшуюся юбку и села за шаткий деревянный столик напротив Оджина.
        - Ты хотела прочитать листовку, - глухо сказал Оджин. - Не раздумала?
        «Не прячься. Не убегай».
        Я кивнула:
        - Нет.
        Он повернул ко мне мятый лист бумаги, заляпанный кровью. По моему телу пробежал озноб - я снова услышала свист стрелы и шум смерти. Закрыв глаза, я сидела так, пока мой разум не прояснился, и тогда я подняла веки и увидела такие вот слова:
        НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ УБИЛ МЕНЯ.
        НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ УБИЛ ЧЕТЫРЕХ ЖЕНЩИН.
        НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ПРОДОЛЖИТ УБИВАТЬ.
        Я крепко сжала руки. Меня пронзило осознание того, что за выгораживание принца меня, возможно, ждет смерть. Оставалось надеяться лишь, что листовка лжет. Люди имеют обыкновение выдумывать небылицы о членах королевской семьи.
        - Командира вынуждают быстро вынести вердикт, - сказал Оджин. - Я не понимал прежде, почему от него это требуют, но теперь до меня дошло: королевская семья старается пресечь слухи о наследном принце.
        - А почему… - Мой голос надломился. Я начала сначала: - А зачем королевской семье это надо?
        Оджин молчал, глубоко погрузившись в свои мысли, но потом наконец еле слышно заговорил:
        - Принц может быть убийцей или же его просто оклеветали. В любом случае члены королевской семьи считают, что это их дело и что полиция в него вмешиваться не должна.
        «Ничего сложного, сделаешь все быстро - и готово», - говорила я себе утром. Однако правда оказалась не так-то проста.
        Оджин поднес листовку ближе к глазам.
        - Создается впечатление, что тот, кто писал ее, изменил почерк. Возможно, так он пытался ввести в заблуждение следователей.
        Я в недоумении посмотрела на него.
        - Откуда тебе все это известно? - Ему, мелкой полицейской сошке.
        Мы оба вздрогнули от неожиданности, потому что дверь внезапно распахнулась и вошла служанка с обезображенными губами, неся в руках поднос с едой и напитками. Оджин поспешил смахнуть со столика заляпанную кровью листовку, и женщина поставила перед нами две дымящиеся миски с чангукбабом[20 - Рис в мясном бульоне с соевым соусом.], тарелки, белую бутылку и чашки.
        - Я принесла нашим молодоженам нечто особенное, - улыбнулась она, открывая бутылку, содержимое которой пахло как соджу[21 - Традиционный корейский алкогольный напиток.]. - Небольшой вам подарок.
        Крепкий алкоголь в нашем королевстве был под запретом, но все тайком употребляли его. Я часто видела, как люди незнатного происхождения продавали и пили соджу на задворках района Чхонджин-дон. Я никогда прежде не пробовала этот напиток, но сегодня смотрела на бутылку и задавалась вопросом, способен ли глоток его стереть из памяти кровь. Гадать-то я гадала, но пить не собиралась, тем более в компании странного и подозрительного мужчины.
        - Ах! Какая же вы красивая пара. - Служанка подмигнула нам и прошлась по поводу «препятствий на пути молодых влюбленных», но мы пропустили ее слова мимо ушей. Мы с Оджином смотрели на стол и ждали, когда же она наконец уйдет. И как только это произошло, я спросила:
        - Как ты узнал, что почерк изменен?
        Оджин отодвинул еду и напитки в сторону, выложил и расправил листовку.
        - В дороге я внимательно ее изучил. Она написана чернилами, но, если приглядеться, становится ясно, что поначалу буквы были выведены углем. Кроме того, я заметил, что писавший то и дело отрывал кисточку от бумаги, проверяя, видимо, что и как у него получается. И почерк неровный - то какие-то странные нажимы, то кисточка явно дрожит. Очень похоже на подделку, словно кто-то имитировал чужую манеру письма.
        После этого он порвал листовку пополам. При звуке рвущейся бумаги я вздрогнула, а потом удивилась тому, что половину листовки он отдал мне.
        - Ты работаешь бок о бок с дворцовыми. Если хочешь спасти медсестру Чонсу, то изучи образцы их почерков. Может, мы и не узнаем правды о наследном принце, но если поймем, кому подражает обвинитель, то получим ответы на некоторые вопросы.
        - Ты… - У меня слегка перехватило дыхание. - Ты просишь меня принять участие в твоем частном расследовании?
        - Да, так оно и есть.
        Я смотрела на разорванную листовку и ждала, что из меня польется поток объяснений, почему я не хочу этого. Я только что стала свидетельницей смерти крестьянина, которого убили королевские стражники. Сам наследный принц вполне мог иметь отношение к резне в Хёминсо.
        Но вместо этого я впервые за много лет чувствовала себя проснувшейся. Беспокойство по поводу учебы, желание повысить свой статус, одобрение отца - все это не имело больше никакого значения. Возможно, причиной тому оказался холодный вечерний воздух, наполненный запахами снега и сосен. Настоящее было с избытком полно свежести и энергии, и потому я не могла вот так сразу отказаться от сделанного мне предложения.
        - Но почему я? - Какая-то часть меня все еще отчаянно не желала иметь хоть какое отношение к делу об убийствах.
        - Объясни мне кое-что, - спокойно сказал он, глядя мне в глаза. В его темных зрачках мерцали отблески пламени свечи. - Когда ты отметила, что отсутствие на теле придворной дамы Анби следов сопротивления о многом говорит… что ты имела в виду?
        Я, немного подумав, ответила:
        - То, что жертва подпустила убийцу очень близко к себе.
        - С чего ты это взяла?
        - Люди очень живучи. Никто из нас не хочет умирать, - продолжила я. - В нас очень сильны инстинкты, благодаря которым мы боремся и выживаем. И потому, когда жертвы сопротивляются, у них почти всегда остаются раны, за исключением тех случаев, когда они и не думали сопротивляться.
        - Хочешь сказать, что придворная дама Анби, по всей видимости, доверяла своему убийце? Позволила ему приблизиться, почитая себя в безопасности, а после того, как ее дважды пронзили кинжалом, она, разумеется, уже ничего не могла сделать?
        - Точно так, - прошептала я.
        - Тамо осмотрели труп. И сказали, что жертву ударили каким-то острым предметом один раз в грудь и один раз в горло и никаких ссадин или порезов на ее теле не имеется.
        Я нахмурилась. «Никаких признаков борьбы».
        - И больше они ничего не отметили. Ничего, что могло бы привести к такому, как у тебя, умозаключению. Вот почему я задал этот вопрос. Ты видишь то, чего не замечают другие. То, чего не вижу я. - Такая прямота нарушала безупречный во всех остальных отношениях облик этого человека. Будто во время отлива из-под воды появилась дорога, соединяющая большую землю с далеким островом в море. - Я не могу найти правду в одиночку, - добавил он хрипло, - и считаю, ты можешь много чего предложить. Думаю, тебе это тоже известно.
        Мой пульс бился с бешеной скоростью - от страха и предвкушения; точно так я чувствовала себя, когда медсестра Чонсу спросила, хочу ли я стать ыйнё, смогу ли я ставить жизнь других людей выше собственных желаний и нужд. Меня словно позвали принять участие в непредсказуемом, полном опасностей приключении, которое значило больше, чем я сама.
        Наш разговор прервался, мои сомнения по-прежнему были велики. Но мысль о том, что я смогу спасти медсестру Чонсу, затмевала мой страх. Хотя я и не была настолько наивна, чтобы думать, будто удавка, снятая с ее шеи, благополучно минует мою.
        - Помню, ты сказал, что командиру нельзя доверять. - Я еще раз попыталась найти причину для отказа. - Но ему, конечно же, можно объяснить, что правда, а что нет. Он наверняка хочет найти настоящего убийцу не меньше, чем ты. Он же полицейский.
        Оджин помотал головой, выражение его лица было строгим и напряженным.
        - Если в этом замешана королевская семья, он сделает все возможное, чтобы прекратить расследование.
        - Почему ты так в этом уверен?
        Он ответил коротко:
        - История.
        Я ждала, когда он объяснит, что имеет в виду, чувствуя, как по позвоночнику все выше и выше ползет напряжение.
        - Мы должны всегда держать в уме прошлое, оно служит нам предостережением. - Оджин взял свою половину листовки и сказал: - Почти двести лет тому назад принц Имхэ убил нескольких актрис и с легкостью избежал наказания. Существует неписаное правило, согласно которому полиция не должна противостоять существующему положению вещей, тем более ради парочки женщин низкого происхождения. Привлечь к ответственности члена королевской семьи не просто трудно, но невозможно. Неважно, убийца наследный принц или нет. Раз его имя упоминается в связи с этим делом, полиция поспешит закрыть его любой ценой.
        Я посмотрела на Оджина, на его высокую, припорошенную пылью черную шляпу и белый халат с пятнами крови на рукаве - это были отпечатки пальцев крестьянина. Оджин, молодой человек, вместе с которым я стала свидетельницей убийства и который теперь просил меня помочь ему в поисках правды.
        - Наверное, я должен кое-что тебе сказать. - Он положил обрывок листовки на стол и посмотрел мимо меня каким-то пустым взглядом. - Я не мог прежде выбрать времени… чтобы открыть тебе, кто я.
        - И кто же ты такой? - нахмурилась я.
        - Не так давно в здешний полицейский участок был назначен новый чонсагван. - Он говорил совсем просто, словно сообщал мне, который час. - Я полицейский инспектор Со.
        Меня окатила ледяная волна потрясения. А затем с губ сорвалось тихое:
        - Лжец.
        Он не шелохнулся, словно не услышал меня.
        - Лжец, - повторила я, на этот раз осознанно. - Зачем ты меня обманываешь?
        Он сунул руку в карман, достал медный медальон и бросил на стол. Я взяла его и обнаружила, что смотрю на мапэ - знак, какой носят высокие полицейские чины и королевские дознаватели, позволяющий им пользоваться во время расследований государственными лошадьми. На медальоне была выгравирована пятерка лошадей, а на обратной стороне значилось: «Официальная печать наделенного властью».
        - А я думала, ты как я… - сказала я шепотом. Слуга. Чхонмин. Тот, кто способен сострадать никому не нужному человеку. Равный мне. Тот, с кем я могла бы пуститься в опасное и невероятное приключение.
        Но он был не таким, как я. Он был выше, а значит, лучше меня.
        И тут меня озарило. Инспектор Со. Мне известно это имя, хорошо известно. Он был двоюродным братом Чиын. А еще не так давно я ненароком подслушала, как отец говорил матери, что этот самый молодой человек - новый инспектор, умудрившийся сдать экзамен на чиновника в столь юном возрасте, что королю пришлось на целых два года отсрочить его назначение на должность. Отец сказал даже, что хотел бы, чтобы этот необыкновенно одаренный юноша был его сыном. Какую жгучую зависть испытала я при этих словах - зависть к незнакомцу, которого я никогда не встречала и на месте которого мечтала оказаться.
        - Значит, ты притворился не тем, кто ты есть, чтобы выведать дворцовые сплетни и слухи. - Хотя на самом-то деле мне хотелось сказать: «Как ты посмел заставить меня чувствовать себя столь незначительной?»
        - Не намеренно… поначалу, - ответил он.
        Зная теперь, что нахожусь в обществе человека знатного происхождения, я ждала, что меня охватит привычный страх. Но вместо этого почувствовала негодование. Я смотрела на Оджина и по-прежнему видела мелкую полицейскую сошку с лицом в синяках и ссадинах, с впалыми щеками. И то, что вот этого юнца отец предпочитает мне, казалось жестокой насмешкой.
        - Ты утверждаешь, что ты инспектор, но тебе в лучшем случае лет двадцать, - сказала я.
        - Нет ничего необычного в том, чтобы занимать должность чонсагвана в двадцатилетнем возрасте. Таких много. - Он немного помолчал. - Но мне еще нет девятнадцати.
        Мой желудок сделал кульбит.
        - Нас, тебя и меня, лишь с натяжкой можно назвать взрослыми.
        Я сунула ему в руку мою половину листовки и медальон, испытывая при этом сильное волнение. Я наконец начала осознавать, что происходит. Он предлагал мне участие в опасном официальном расследовании, а ведь мне всего восемнадцать. Я всегда казалась себе старше, чем на самом деле, но только не сегодня.
        - Я уверена, вы и один справитесь, наыри[22 - Обращение к человеку выше по статусу.]. - Теперь я говорила с ним с должным почтением, как и требовал протокол. - У вас в распоряжении целое отделение полиции.
        - А ты знаешь, что сказал мне сегодня утром командир Сон? - стоял на своем Оджин, и в его голосе прозвучала нотка отчаяния. - Он сказал, что убиты всего четыре женщины - и ради этого не стоит портить отношения с королевской семьей. Сказал задуматься о моей репутации, о моей семье, обо всем, что я могу потерять, если продолжу расследование.
        - Может, так оно и есть, - ответила я, хотя и сожалела о произносимых словах. - Может, вам действительно стоит подумать о репутации и семье. Именно о них прежде всего заботятся другие знатные люди, которых мне доводилось встречать.
        Оджин и глазом не моргнул.
        - Я уже говорил тебе, что у меня есть личные причины искать убийцу, - сказал он, и по его лицу пробежала легкая тень сомнения. В этот момент я вполне могла уйти. Но мне хотелось знать, что это за причины. - В прошлом году в провинции Пхёнан… был найден мертвым сельский житель по имени Хончхуль. Свидетели видели всадника с мечом и отрубленной женской головой. Позже я нашел эту голову в лесу… равно как и моего заколотого убийцей отца.
        Тут вся моя напряженность исчезла, и я почувствовала, что побледнела.
        - Я говорю это не для того, чтобы ты занялась расследованием. А чтобы знала: я не боюсь потерять все, что у меня есть. Если что-то пойдет не так, я возьму всю вину на себя. - Он опять вложил мне в руку половину листовки. - Ты же рискуешь гораздо большим, так что решай сама. Но решай быстро. Если ты хочешь спасти медсестру Чонсу, времени у тебя очень мало.
        6
        Оджин в полном молчании проводил меня до дома. Позже ночью я лежала в темноте, зарывшись в одеяло, и, засыпая ненадолго, просыпалась в холодном поту и вспоминала о том, что мне нужно принять очень важное решение. На кону стояли опасное частное расследование и жизнь медсестры Чонсу.
        К утру мой стресс добрался до кожи и обернулся сыпью, казавшейся следами комариных укусов. Я весь день просидела в своей комнате, составляя список того, что знаю и чем рискую.
        Дворцовые правила очень строги.
        Наследный принц - подозреваемый.
        Убитый крестьянин.
        Меня могут уволить из медсестер.
        И я продолжала и продолжала все в том же духе и, наконец, написала:
        Осуждение.
        И заострила внимание на этой строчке.
        Больше всего я боялась не того, что поспособствую распространению клеветы на наследного принца, и даже не того, что могу лишиться жизни. Мой страх не простирался так далеко. Я боялась неодобрения отца и равных ему - людей власть имеющих и уважаемых. Почему-то я верила, что стоит только отцу признать мои достоинства, и это признание станет почетным знаком, который не смогут не увидеть все остальные.
        И, наверное, из-за такого желания отец стал для меня вроде как привидением, не отпускавшим мои мысли ни на секунду. Наверное, все это началось в тот самый день, когда он приехал в Хёминсо пять лет тому назад. «Ваши преподаватели хорошо отзываются о тебе, - сказал он. - Говорят, со временем ты вполне сможешь стать о-ыйнё, медсестрой самого высокого ранга; женщиной, которой доверяет и которую уважает сам король. Я не очень-то этим людям верю, но, возможно, ты сумеешь удивить меня».
        Его глаза улыбались, и я запомнила этот взгляд навсегда. С тех пор меня преследовало желание заслужить еще один такой взгляд и страх, что я никогда его не удостоюсь. И этот страх иногда сопровождался гневом.
        Я взяла исписанный листок и смяла в кулаке. На кону жизнь медсестры Чонсу, а я беспокоюсь, одобрит ли отец мои поступки. Это показалось мне таким пошлым, таким эгоистичным. Я не желала быть девушкой, которая боится поступать правильно исключительно из страха перед тем, что подумают о ней окружающие.
        А я понимала, что правильно и хорошо. И была столь же уверена в этом, как и в сияющем в небе солнце.

* * *
        На следующее утро я надела новую, с иголочки, форму медсестры. Обычно я приносила ее во дворец и переодевалась там, чтобы не испачкать по дороге подол юбки, но сегодня мне не хотелось выставлять на всеобщее обозрение покрытую сыпью кожу. Замаскировав покраснения на руках и лице с помощью длинных рукавов и пудры, я тихо выскользнула из дома, надеясь, что не разбужу маленького брата, и ступила в раннее утро. Все окружающее затягивал белый туман; мои ноздри наполнил запах готовых распуститься почек. Зима подходила к концу.
        Я подобрала подол и побежала по дороге, желая стряхнуть с себя излишнее возбуждение. И бежала до тех пор, пока мои легкие, казалось, не воспламенились, а лоб не покрылся каплями пота. Так я быстро добралась до ворот крепости и на полпути к дворцу поймала обращенный на меня взгляд Чиын - она шла, ссутулив плечи и вцепившись в сумку.
        - Чиын-а, - позвала ее я.
        Чиын вздрогнула и, завертевшись на месте, уронила сумку, ее лицо сильно побледнело.
        - Ах, это ты! - выдохнула она с облегчением, кладя руку на грудь. - А я так испугалась.
        Я подняла ее холщовую сумку, в которой, как я знала, лежит ее медицинская форма, и протянула ей.
        - Что с тобой?
        - Я плохо спала. - Она посмотрела на меня. - У меня не было возможности поговорить с тобой во дворце два дня тому назад. Я хотела спросить, как ты. Хотела разузнать об убийствах. Мой двоюродный брат сказал, что с теми девушками поступили невероятно ужасно.
        От теплого чувства, охватившего меня при виде Чиын, не осталось и следа - я моментально вспомнила об Оджине и о том, что мне нужно срочно принять важнейшее решение. Трудно было поверить, что мой жизненный путь совпал с жизненным путем человека, о котором Чиын твердила мне долгие годы. Она была девушкой незнатной и называла его «мой двоюродный брат», или «молодой мастер Со», или «инспектор Со» с тех самых пор, как он поселился в доме ее отца, чтобы учиться в столице.
        - Что такое? - насторожилась Чиын.
        Я, должно быть, смотрела на нее пустым взглядом.
        - Твоего двоюродного брата зовут Со Оджин, верно? - спросила я, в глубине души все еще не веря. - Его ты называешь юным дарованием?
        Чиын кивнула, и мы пошли во дворец вместе.
        - А ты с ним встречалась? Может, видела его в тот день в Хёминсо? Он только что вернулся из далекого путешествия. - Чиын покачала головой. - Думаю, он расследовал какое-то преступление в провинции и вернулся оттуда одетый как бедняк.
        - Но… - Я все еще не могла смириться с тем, что он так молод, и меня по-прежнему мучила зависть. - Трудно представить, что он стал чонсагваном в столь юном возрасте.
        - Предыдущему инспектору был всего двадцать один год, - пожала плечами Чиын. - Инспекторы часто бывают молодыми. Никому нет дела до того, сколько им лет, если они происходят из хороших семей.
        Я замолчала и нахмурилась. Я все пыталась осознать, как восемнадцатилетний юноша может вести полицейское расследование. Оказавшись у ворот во дворец, мы предъявили свои жетоны, и нас пропустили на дворцовую территорию.
        - После работы я хочу зайти в книжную лавку, - сказала Чиын. К ней понемногу начал возвращаться естественный цвет лица, и она уже не так сильно походила на привидение. - Хочешь, пойдем вместе?
        Когда мы с Чиын работали в Хёминсо, то очень любили проводить свободное время в книжной лавке господина Чана, особенно Чиын - в самые мрачные дни она всегда сбегала туда.
        - Надеюсь, что когда-нибудь получу экземпляр… - Чиын огляделась и прошептала: - «Истории Унён».
        Мои губы тронула легкая усмешка. Эта история повествовала о неправедной любви придворной дамы и молодого ученого. Как только мы начали работать во дворце, Чиын принялась упорно искать эту книгу.
        - Но… - По лицу Чиын пробежала тень. Уголок улыбки нервно дернулся. - Возможно, «История Унён» - не самое подходящее для нынешнего времени чтение. Мне кажется, она будет напоминать о смерти женщины из дворца. Как ее звали? Придворная дама Анби?
        И тут я почувствовала, что за нами кто-то наблюдает.
        Перед нами стоял врач Нансин: брови его были слегка насуплены, руки прятались в рукавах халата, полы которого развевались на холодном ветру. На секунду я испугалась, что он слышал наш разговор о скандальной книге и отругает нас либо за него, либо за обсуждение случившегося в Хёминсо. Но потом я поняла, что выглядит он скорее чем-то озабоченным, чем сердитым.
        - Медсестра Хён. - В его голосе прозвучала тревожная нотка. У меня тут же напряглись плечи. - Госпожа Хегён хочет поговорить с тобой в своей резиденции.
        «Почему?» - хотелось спросить мне. Но я успела усвоить, что во дворце нужно уметь вовремя прикусить язык и подчиняться. И не задавать вопросов.
        Крепко сцепив пальцы, я медленно склонила голову:
        - Да, ыйвон-ним.
        - Но ты лучше немного обожди. Не ходи пока. - Его обеспокоенный взгляд остановился на моей склоненной голове. - Там сейчас наследный принц, и тебе лучше с ним не встречаться. - А затем еле слышно добавил: - Ты очень похожа на его покойную сестру, принцессу Хвахёп. И он может… огорчиться при виде тебя.

* * *
        Не в первый раз кто-то отмечал мое сходство с принцессой. Сама госпожа Хегён признала два дня тому назад, что я вылитая покойная сестра наследного принца.
        Я ждала, пока Чиын переоденется в рабочую форму, и смотрела в лужу растаявшего снега. Мое отражение дрожало на ее поверхности - а может, это было отражение принцессы Хвахёп. Напудренное белое лицо с тонкими чертами резко контрастировало с темными ресницами цвета полуночи и волосами цвета безлунной ночи.
        Но разве мое сходство с принцессой Хвахёп имело какое-нибудь значение? Почему мне следовало бояться наследного принца? Он обожал свою седьмую сестру, ну и что в этом могло быть плохого для меня? Я слышала когда-то, что принцесса Хвахёп была единственным другом, единственной сподвижницей наследного принца. Их ненавидели куда сильнее, чем других королевских детей, и это общее несчастье сплотило их.
        Чуть посомневавшись, я пренебрегла советом врача Нансин и вместо этого взяла в кладовой поднос, чтобы не создавалось впечатление, будто я шатаюсь без дела. Мне представился, вероятно, единственный шанс увидеть принца. А мне очень хотелось узнать: кто же этот принц, о котором все вокруг шепчутся? Убийца ли он или же невинный и оклеветанный молодой человек?
        Я поспешила уйти из Королевской аптеки и направилась к резиденции госпожи Хегён, глядя на гору, возвышающуюся вдали, молчаливую свидетельницу происходящего во дворце. Войдя внутрь, я остановилась у колонны передохнуть. Время текло медленно, но потом мне в глаза бросился блеск синего шелка, халат, сияющий серебристыми драконами.
        Наследный принц.
        Я стояла совершенно неподвижно и смотрела на него, не в силах моргнуть или вздохнуть, не в силах отвести взгляд. Он был красивым молодым человеком, с прекрасной кожей, с четким профилем и лишенными какого-либо выражения черными глазами, впитавшими в себя все пространство пустого дворца. Двигался он с грацией оленя, но сложен был как генерал. Я попыталась представить его убивающим женщин из Хёминсо мечом, но обнаружила вдруг, что воскрешаю в памяти мифы о богах и прочих бессмертных, истории, передававшиеся из поколения в поколение с начала времен.
        Я почти понимала, почему командир Сон решил не расследовать дело, не беспокоить наследного принца. Я смотрела, как его высочество проходит мимо меня в сопровождении свиты, и мне казалось, что этот человек - само королевство. Никто не мог сравниться с ним в величии. Он был нашим будущим.
        Неожиданно из резиденции госпожи выбежал щенок. Маленький меховой комочек прокатился по талому снегу, побарахтался в грязи, а затем, взвизгнув, ткнулся в халат его высочества.
        Спутники принца замерли на месте. Наследный принц сел на корточки и потянулся к щенку, и моя спина застыла, словно ее заморозили. Я очень боялась, что он ударит бестолковое создание - ведь оно испачкало его красивейший халат. Но вместо этого в черных, ничего не выражающих глазах принца появилась нежность, он поднял щенка перед собой и даже не поморщился, когда тот слюняво облизал ему губы.
        - На улице холодно, Кон-а. - Глубокий ровный голос его высочества походил на журчание весеннего ручья. - Тебе надо вернуться в дом, малыш. - Он жестом дал распоряжение одной из своих сопровождающих: - Отнеси его обратно к матери.
        Затем он поднялся на ноги и исчез в воротах. Во мне разгорелось любопытство, и оно выманило меня из укрытия. Вне всякого сомнения, доброта наследного принца к животным означала, что он добр и по отношению ко всему человечеству…
        Держась в нескольких шагах позади его свиты, я последовала за ним во дворец Чхандок. Когда все они остановились перед воротами, я пристроилась в самый конец этой небольшой толпы, и стражники пропустили меня на территорию дворца вместе с ней.
        Там я наконец подняла голову и огляделась. Длинное здание - с рядами красных колонн и нефритово-зелеными окнами, с крышей, напоминающей черного дракона с зеленым брюхом, - обрамляло квадратный двор. И в этом ограниченном стенами пространстве царили тишина и спокойствие. А потом я увидела под крышей вывеску. И кровь у меня в жилах заледенела.
        ЗАЛ ХИДЖОНДАН[23 - Находится на территории дворца Чхондаккун. Построен в 1411 году. Изначально служил королевской опочивальней, потом - кабинетом.]. Кабинет короля.
        «Тебя здесь быть не должно», - прошипел мне внутренний голос, предупреждая об опасности.
        Я оглянулась через плечо и увидела, что стражники прямо-таки сверлят меня взглядом. Мне было необходимо уйти прямо сейчас, прежде чем я привлеку всеобщее внимание, но ноги у меня не двигались. Я осознала, что жду чего-то такого, что заставит меня пройти в глубь дворца. Я жаждала узнать, о чем шепчутся в кабинете короля. Возможно, именно он был средоточием всех тайн. А ещё, возможно, я раз и навсегда пойму, гиблое ли это дело - расследовать что-то, связанное с этим местом и этими людьми.
        Я сделала глубокий вдох и попыталась принять беззаботный вид.
        Я шла медленно, бесцельно и прислушивалась ко всем разговорам в надежде получить хоть какую подсказку.
        На ярком карнизе сидели две вороны, и воздух наполняло их хриплое карканье. Поскрипывали на ветру сосны. А затем я услышала голоса. Я пошла на них и оказалась на заднем дворе, где увидела в стене по крайней мере дюжину закрытых экранами окон. В одном из экранов я разглядела небольшое отверстие. Кем оно проделано? Может, шпионом? Я глянула в него и увидела ряды коленопреклоненных ученых в шелковых мантиях и с опущенными головами. Среди них стоял на коленях и наследный принц. В другой части зала, совершенно одинокий, сидел на невысоком возвышении белобородый король, одетый в красный с драконами халат и черный головной убор. На стене у него за спиной я увидела живописные изображения солнца, луны и горных вершин, которые символизировали, что сам он - солнце, луна и горы.
        - Я прочитал это в молодости и до сих пор могу процитировать наизусть. - Король поднял перед собой внушительной толщины том. - Ты же не помнишь ни строчки. Вот почему ты не способен ничего объяснить. Если ты хочешь что-то понять, то обязательно должен это запомнить.
        - Мне очень жаль, но я не тот сын, каким вы хотели бы меня видеть. - Голос наследного принца был ровным, почти бесцветным, лицо его ничего не выражало. - И, кроме того, в последнее время я был очень болен, чтобы учиться, отец.
        Король Ёнджо нетерпеливо вздохнул и пробежался глазами по ряду ученых перед ним.
        - Вечно ты лжешь мне. Просто тебе не нравится учиться.
        Слова его величества были беспощадными, точно как слова моего отца, в них отчетливо прозвучало знакомое мне разочарование, и мое сердце сжалось, а спине стало жарко.
        - Ты никогда не заболеваешь, если предстоят военные игры в Запретном саду, - продолжал король, - и, подобно ребенку, проводишь все оставшееся время за рисованием. - Он будто выплюнул последнее слово, а затем дернул рукой: - Принесите это сюда!
        Испуганный евнух поспешил удалиться и вернулся с листом бумаги на подносе.
        - Ты уклонялся от лекций якобы по болезни, но, по моим сведениям, в это самое время ты занимался живописью. А ведь ты - будущий правитель страдающего королевства, нуждающегося в мудром отце… - Его величество замолчал, он казался очень и очень расстроенным поведением принца. - Но вместо того чтобы учиться, ты рисовал собак?
        Король взял лист бумаги и разорвал рисунок пополам, а потом еще и еще. От раздавшегося резкого звука по телу у меня побежали мурашки. Скоро от большого листа плотной бумаги остались одни обрывки. Наследный принц по-прежнему стоял на коленях, уши у него были красными.
        - Уберите это с глаз моих долой, - прорычал король.
        Евнух собрал обрывки бумаги и выбросил в окно. Несколько клочков ветер принес мне; я, поставив поднос на землю, сложила их вместе. Пока я делала это, в моих ушах продолжал звенеть голос его величества:
        - Ты мой сын, но ты ни чуточки не похож на меня. Я много и усердно работал, чтобы стать достойным трона, стать хорошим королем для моих поданных, ты же предпочитаешь жить припеваючи. Любишь, чтобы тебя баловали, словно собачонку. Вечно пропускаешь занятия, в отличие от собственного сына, который встает на заре, учится допоздна рядом со мной и способен без запинки прочитать наизусть все выученное. Как так получилось, что шестилетний ребенок оказался способнее тебя? Он может стать куда лучшим королем, чем ты.
        Наследный принц Джанхон молчал, его веки были красными, как пламя. Он ни слова не произнес в свою защиту.
        Король зло цокнул языком - это был звук глубочайшего презрения.
        - Согласно учению Конфуция, надо расти в добродетели и непременно культивировать в себе все присущие человеку хорошие качества. - Тень поражения омрачила его лицо. - Ты же не изучаешь труды Конфуция и потому понятия не имеешь, что есть добродетель. Вот небеса и насылают на моих людей беспрестанный голод…
        - Сегодня мой день рождения, абамама[24 - Обращение ребенка из королевской семьи к отцу.], - прошептал наследный принц.
        Все замерли. Я видела и чувствовала, что глаза присутствующих распахиваются, кровь отливает от лиц, а сердцебиение учащается, и мне казалось, что общий страх проникает в мое сердце и колотится в нем.
        - Каждый год в мой день рождения, - продолжал принц дрожащим голосом, - вы призываете меня сюда, чтобы отругать перед вашими чиновниками. У меня нет возможности провести этот день в мире и спокойствии. Я ваш сын, и в-все же… - Он замолчал, собираясь с мыслями. - Что бы я ни делал, я не в силах угодить вам. Разве может отец до такой степени презирать собственного сына?
        Белая борода короля затряслась, лицо исказила ярость. Вспомнив своего отца, я подхватила поднос и ушла. Обрывки бумаги я оставила там, где они лежали. Прежде они были искусной акварелью, на которой была изображена собака, лежащая спиной к двум щенкам, требующим ее внимания.
        Оказавшись за пределами двора, вдалеке от стражей на воротах, я с облегчением выдохнула и закрыла глаза.
        Отцы - ужасные люди.
        Я умела сохранять спокойствие перед лицом смерти, перед кричащими от боли пациентами, и в то же самое время одно-единственное обидное слово отца превращало меня в уязвимого ребенка. И в его присутствии я не могла удержаться от слез, сотрясавших меня и лишавших возможности говорить, - неважно, сколь противно было ему подобное зрелище.
        Я так хотела, чтобы он принял меня.
        И я ненавидела это свое желание.

* * *
        Наконец я дошла до покоев госпожи Хегён; волосы у меня были слегка растрепаны, одежда промокла от пота. Две придворные дамы открыли мне дверь.
        Надеясь, что госпожа не заметила моего опоздания, я встала перед ней на колени. Она, как всегда безупречно одетая, сидела на циновке, ее тяжелая шелковая юбка лежала на полу вокруг ног. Лицо госпожи Хегён было изнуренным, усталым, его выражение - апатичным.
        - Я слышала, ты прекрасно считываешь пульс, - сказала она.
        Мой мозг лихорадочно работал, пытаясь уловить скрытый смысл ее слов, понять, зачем она послала за мной. Я едва выдавила из себя:
        - Я… я горжусь тем, что обо мне так говорят.
        - Позволь мне самой убедиться в этом. - Она, подняв руку, обнажила кисть, по которой нитками тянулись синие вены.
        Я сделала несколько тихих вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Потом, подавшись вперед, положила три пальца на ее запястье и позволила им прочитать историю, рассказываемую на языке сердцебиения. Пульс бывает неровным, отрывистым, тихим или же пустым. Слушать пульс госпожи Хегён - все равно что разгадывать тайну. Чем дольше я это делала, тем лучше понимала ее. Она была не такой, какой старалась казаться. Она могла лгать всем и каждому, но ее пульс не был на это способен. Для двадцатитрехлетней женщины он был слишком уж напряженным - как у убитой горем женщины лет пятидесяти, склонной волноваться по любому поводу и постоянно одолеваемой малоприятными мыслями.
        Я медленно отняла руку и под ее проницательным взглядом осмелилась сказать правду:
        - Вас мучают дурные предчувствия, моя госпожа. - И я знала, почему оно так. Увидев, что произошло между королем и принцем, я едва могла представить, насколько госпожа Хегён боится собственного мужа - на нее, конечно же, обрушивается весь его гнев. - Вы чувствуете себя так, будто попали в засаду, и нередко - как если бы потерпели поражение.
        Похоже, я нащупала больное место госпожи Хегён, потому что глаза ее увлажнились, а по щеке поползла слеза, которую она поспешила смахнуть. Ее лицо затуманилось, и она спросила:
        - Ты говорила кому-нибудь, что принца не было в его покоях той ночью?
        Я вздрогнула.
        - Абсолютно никому, моя госпожа.
        Она долго смотрела на меня.
        - А как ты считаешь, медсестра Чиын могла проговориться?
        Я яростно помотала головой:
        - Нет, моя госпожа. Мы слишком дорожим жизнями, чтобы пойти на такое.
        - Я верю тебе. - Она оставалась неподвижной, ее губы были совершенно белыми. - Недавно одна моя придворная дама застала приближенную госпожи Мун за тем, что та шпионила за принцем. Ее зовут медсестра Арам. Ты знаешь ее?
        - Нет, моя госпожа, - прошептала я. - Она, вероятно, работает по тем дням, в которые я не бываю во дворце.
        - Понятно.
        Я ждала, заламывая руки.
        - Ну, я расспросила эту шпионку - не без помощи кнута, который основательно прошелся по ее голеням, - и она призналась, что госпожа Мун охотится за информацией о том, где наследный принц был в ночь резни. Понятия не имею, почему этой женщине пришло в голову, что он мог куда-то исчезнуть.
        Я кусала нижнюю губу, а затем, осмелев, спросила:
        - Прошу прощения, моя госпожа, но как вы считаете, почему госпожа Мун настроена столь решительно?
        Госпожа Хегён устало вздохнула:
        - Она всегда готова оклеветать принца и настроить короля против сына. Она алчная наложница и хочет, чтобы его величество всецело принадлежал ей. Дворец наводнен ее шпионами - и госпожа Анби была из их числа.
        Я задохнулась от удивления.
        Госпожа Хегён помассировала виски, а затем посмотрела на меня полным печали взглядом.
        - Ты, должно быть, горюешь из-за своей наставницы, - сказала она.
        Моя голова все еще кружилась от того, что я только что узнала. Придворная дама Анби шпионка? Но, постаравшись успокоиться, я ответила:
        - Да, моя госпожа, я знаю, что она невиновна.
        - Ну конечно. Медсестра Чонсу дорога моей семье. Самая младшая из моих сестер росла без матери, она была девочкой угрюмой и болезненной. Медсестра Чонсу посоветовала научить ее читать в самом юном возрасте, убедила ее близких в том, что здоровый ум станет основой здорового тела. Так оно и вышло, и с тех пор я ее очень уважаю.
        Я наклонила голову, не зная, как отреагировать на ее слова.
        - Поэтому, когда до меня дошло известие о том, что две ученицы медсестры Чонсу будут работать во дворце, я позвала ее и расспросила о тебе и Чиын. Она хвалила вас обеих, особенно тебя. Сказала, что ты подобна журавлю среди волков. - Она перевела взгляд на окно, выражение ее лица прояснилось. - Ты умна и обладаешь силой воли, и, я уверена, медсестра Чонсу очень дорога тебе. Знаю, ты пытаешься раскрыть убийства.
        Мой желудок, казалось, ухнул вниз, и от этого ощущения у меня закружилась голова.
        - Моя госпожа, я не осмелилась бы…
        - Об этом мне сообщила шпионка госпожи Мун. Она сказала, госпожа наняла тебя для частного расследования.
        Я покачала головой и выпалила:
        - Я согласилась на это только потому, что уже искала ответы на возникшие у меня вопросы. Я вовсе не собиралась сообщать ей о чем-то важном…
        - Журавль среди волков, - тихо сказала она. - Знаю, ты именно такая. Ты не желаешь мне зла. Надеюсь только, что ты будешь лояльна и к принцу.
        Я сильно вонзила ногти в ладонь.
        - Разумеется, моя госпожа. - И я действительно имела это в виду, хотя меня продолжал мучить вопрос: «А что, если он убийца?»
        И, словно услышав мои мысли, госпожа Хегён сказала:
        - До меня дошли слухи, что по столице распространяют листовки, утверждающие, будто наследный принц - убийца и его нужно приговорить…
        Повисла пауза. Я, ощущая сильный внутренний трепет, ждала, что последует дальше.
        - Но знаете что, медсестра Хён? Анонимный писака не понимает, на чем настаивает. Обвинить принца - значит обвинить всю нашу семью, в том числе и нашего единственного сына, единственного внука короля Ёнджо. Ни осужденный, ни сын осужденного не могут наследовать трон. Значит, наследника может и не быть. То есть у нас не будет будущего. Династия прекратит свое существование. - Она потянулась вперед и коснулась моей руки. Меня переполнило сострадание. - Но я не стану пытаться остановить тебя.
        - Правда? - Казалось, мне не хватает воздуха. Она была членом королевской семьи. Она могла велеть мне прыгнуть с обрыва, и я должна была бы исполнить ее приказ.
        - Мы женщины, - продолжала она, - и одна только смерть не даст нам сделать то, что хотим сделать. Законы и прочие ограничения лишь учат нас решимости и хитроумию. Тебе подобные мне не повинуются. Ты можешь сказать, что собираешься стать неподвижной, как скала, но я-то знаю, что ты будешь метаться от одной тени к другой, подобно рыбе. - Она перешла на шепот: - А теперь посмотри на меня. И слушай внимательно.
        Что я и сделала. Мои глаза встретились с глазами честными и искренними, такими искренними, что я поверила: все сказанное ею - абсолютная правда.
        - Когда принц Джанхон вернулся той ночью во дворец, его халат был чистым - на нем не было крови, ни единого пятнышка, а на его теле не имелось ни единой царапины. Ты должна мне поверить. Он невиновен, медсестра Хён.
        У меня чуть было не вырвался глубокий вздох. На халате принца не оказалось крови, что было бы невозможно, будь он убийцей. Я видела неаккуратные раны, частицы плоти под ногтями жертвы, клок волос в руках. На убийце всегда остаются следы учиненного им насилия. Принц и в самом деле невиновен.
        - Ты можешь в любое время приходить сюда, чтобы поговорить со мной, медсестра Хён. И делай все возможное для спасения медсестры Чонсу - она хорошая женщина, которой необходим хороший друг. Я лишь прошу тебя не бросать тень на четыреста лет нашей истории.
        7
        Когда я покидала резиденцию госпожи Хегён, меня, словно птичку, вылетевшую из клетки, сотрясала дрожь. Я понимала, что дворцовые правила обязывают меня молчать и отказаться от помощи молодому инспектору, но госпожа Хегён была членом королевской семьи, и она разрешила мне докапываться до истины. Что же касается четырехсот лет истории, то мне не было до них никакого дела. Что такого я могу натворить, чтобы посеять хаос? Разве простая прислуга способна всколыхнуть Вселенную?
        Я поспешила обратно в Королевскую аптеку, и тут вдруг из моей груди вырвался смех. Я вполне могла выяснить правду, не разрушив при этом собственную жизнь. И если действовать осторожно, тайком, даже папа никогда ни о чем не узнает.
        Весь остаток дня у меня было легко на сердце, к тому же день выдался спокойный. Я должна была посетить нескольких хворающих членов королевской семьи и наложниц, и поскольку это не заняло много времени, меня подрядили помогать со сбором и сушкой лекарственных трав. Сбор шел полным ходом, и корзины, доставленные из Медицинского сада, были переполнены растениями с зелеными листьями и съедобными корнями. Я резала их и вешала сушиться, и к концу рабочего дня кисти рук у меня болели. Но я до последнего этого не замечала: работая, я не переставала думать о расследовании, и неожиданно для себя поняла, что целый день не видела врача Кхуна. А ведь он был очень и очень подозрителен. Я спрашивала у входивших в аптеку и выходивших из нее врачей и медсестер, не знают ли они, где он, но никто его не видел и ничего о нем не слышал. В тот день на работу он так и не пришел.
        Когда наш рабочий день закончился, мы с Чиын вышли из дворца, и всю дорогу до книжной лавки я продолжала думать о враче Кхуне. Мне хотелось поговорить с Оджином, спросить, есть ли у него какие новости, и сообщить о том, что я узнала, - но это надо было сделать по-тихому. Наверное, с ним можно встретиться где-то за пределами крепости. Но сначала надо передать ему весточку…
        По какой-то непонятной причине, когда я решилась о нем заговорить, мои щеки пылали:
        - Чиын-а…
        - Да?
        - Я… Мне нужно поговорить с твоим двоюродным братом.
        - С моим братом? - Она непонимающе улыбнулась краешком рта. - А вы разве знакомы?
        Я помассировала кисть, пытаясь успокоить нервы.
        - Да.
        Она ничего не ответила. Мы вошли в лавку и стали рассматривать книги на полках. Но я чувствовала, что ее мозг усиленно работает, стараясь заполнить лакуны в том, что было ей известно. Я в смущении откашлялась и, пролистав несколько книг, вернула их на полки. Ничто меня не заинтересовало - мой ум был занят совсем другим.
        - Вы любите друг друга? - внезапно спросила Чиын.
        - Нет-нет-нет, - ужаснулась я. - Мы пересеклись в Хёминсо, и я хотела бы поговорить с ним… о некоторых вещах, имеющих отношение к резне. По секрету поговорить. Мой отец не должен об этом знать. - Я посмотрела на открытую дверь в лавку, на все еще яркое небо за ней. - Не можешь ли ты спросить у него, готов ли он встретиться до наступления темноты?
        - Могу. И я могу сказать ему, куда идти. - Она прижала к себе книгу и озорно улыбнулась. - Мне только что пришло в голову, что мой брат еще никогда не влюблялся. Ему не довелось пока встретиться с суженой. Но ты… Если ты выйдешь за него замуж, то станешь моей двоюродной невесткой?
        Я чуть не задохнулась от удивления, хотя ничего странного в ее словах не было. Чиын слыла особой романтичной. Стоило ей отвлечься от учебы, как она тут же принималась устраивать чью-то судьбу.
        - Ничего подобного не произойдет, уверяю тебя, - сказала я и быстро добавила: - Можешь к нам присоединиться. Будем искать правду вместе. - Эта мысль внезапно показалась мне очень заманчивой. - Точно, тебе следует присоединиться к нам! Можем встретиться в харчевне, все трое. Обсудить дела, а потом поужинать. За мой счет. А потом ты останешься у меня, и мы будем готовиться к экзамену… - Мой голос невольно затих, потому что Чиын упорно молчала.
        - Нет, - прошептала она наконец, - не проси меня присоединиться. Я не стану этого делать.
        Я моргнула.
        - Но почему? Он твой двоюродный брат, а медсестра Чонсу не только моя, но и твоя наставница. Ты же ее обожаешь.
        Чиын стояла, не произнося ни слова. Она по-прежнему прижимала к себе книгу, но теперь, казалось, она старалась обнять себя покрепче, словно ей вдруг стало очень холодно.
        - Я не хочу иметь никакого отношения к расследованию.
        В глазах подруги я увидела неприкрытый страх.
        - Что случилось? - осторожно спросила я.
        - Я солгала тебе. - Ее голос надломился, она отвела взгляд. - Я не стала ждать тебя снаружи Хёминсо. По всей видимости, тем же вечером, немного раньше, произошло ограбление, и пробежавший мимо патрульный сказал стражнику, что они наконец-то нашли преступника. Стражник отвлекся, и я проскользнула в ворота, чтобы найти тебя. И увидела накрытые циновками трупы. Не надо было этого делать, но я приподняла циновку и… - Ее лицо стало прямо-таки белым, таким же бледным, как и утром. Теперь я поняла, почему она выглядела такой испуганной. - Убийца тех женщин… он где-то рядом, и если он узнает, что мы его ищем… то под соломенными циновками окажемся мы.
        - Чиын-а. - Я пыталась поймать ее взгляд, но она избегала смотреть мне в глаза. - Именно поэтому я намереваюсь действовать втайне. Никто не должен ничего знать. Мы можем…
        Она помотала головой:
        - Говорю же, не хочу иметь хоть какое отношение к этому делу. И мне очень жаль, если я тебя расстроила.
        Я смотрела на подругу - мою единственную подругу. На ее круглое лицо и изящный подбородок, на яркие глаза и постоянно улыбающиеся губы. Мы все всегда делали вместе. Но я напомнила себе еще раз, что предстоящее расследование не игра. Даже если мы будем очень и очень осторожны, никто не сможет гарантировать нам безопасность.
        - Я не расстроена. Вовсе нет. - Я взяла ее ладонь в свою, пальцы у нее были ледяными, и я тут же пожалела о том, что вообще заговорила с ней о расследовании. - Я не буду настаивать. Обещаю.
        - Спасибо, - прошептала она, а затем, поймав наконец мой взгляд, сказала: - Но я все же поговорю с братом. И передам ему от тебя весточку. Он говорил, что сегодня, попозже, собирается к горе Пугак, чтобы пообщаться с еще какими-то родственниками Минджи - они живут в тех местах.
        «Четвертая пропавшая медсестра», - подумала я.
        - Давай передам, чтобы он встретился с тобой там?
        Я кивнула, не выпуская ее руки.
        - Притворись, что известие от меня не имеет никакого отношения к расследованию.
        - Я просто сделаю вид, что я… - Она помолчала и перевела взгляд на книгу у нее в руке. Это была «История Чхунхян» - повесть о любви низкорожденной дочери кисэн и молодого человека знатного происхождения. Ее губы тронула слабая улыбка. - Что я вообразила, будто у вас романтическое свидание. Скажу ему, пусть наденет самый подходящий для такого случая халат, чтобы как можно лучше смотрелся при свете луны.
        Мое лицо снова запылало, шею и грудь охватил жар. Но я была рада видеть улыбку Чиын.
        - Тогда встретимся с ним под луной. Скажем, у павильона Сегомджон.
        - Павильон Сегомджон, - прошептала она, и в ее глазах снова вспыхнул свет. - Я так ему и скажу.
        - Нет, я же прошу…
        Чиын отложила книгу в сторону и отошла от меня; и я поняла, что умудрилась внушить довольно странную мысль девушке, тратившей все заработанные деньги на романтическую литературу.
        - Я пошутила, - договорила я, кинувшись вслед за ней.

* * *
        Я перешла по маленькому мосту через ручей Хонджевончхон, в котором массивных плоских камней было больше, чем воды, и тут же увидела Сегомджон - крытый черной черепицей павильон у горы Пугак. Здесь имели обыкновение отдыхать и мыть в ручье мечи воины, а свидетелями свиданий приходивших сюда влюбленных становились лишь гора и лягушки. Несуразное место для встречи с молодым инспектором, а я терпеть не могла несуразности. Но Чиын передала ему мою просьбу, и он согласился встретиться здесь со мной незадолго до наступления сумерек.
        Я тяжело вздохнула. Что сделано, то сделано. Не имело смысла беспокоиться о том, что я была не в силах изменить.
        Очутившись на террасе, я откинула голову назад. Меня окружали коричневые колонны, поддерживающие выкрашенные в нефритово-зеленый цвет и искусно разукрашенные изысканные карнизы. Дул легкий ветерок, и я глубоко вдохнула запах десяти тысяч деревьев.
        Не было ничего удивительного в том, что павильон Сегомджон часто упоминался в разного рода литературных произведениях, особенно в поэзии. Он располагался у поросшей лесом горы, рядом с ручьем, поблескивающим в свете заходящего солнца, и внушал уверенность в том, что в нашем королевстве все в порядке. У нас нет голода. Нет ужаса и боли. Есть лишь вода, земля и деревья.
        Это легкое, не тяжелее птичьего пера, чувство я испытывала всего одно мгновение.
        Прислонившись к низкому дощатому забору, я прокручивала в голове одну и ту же мысль: все было не хорошо и правда казалась недосягаемой. По пути сюда я забежала в Хёминсо поговорить с медсестрой Огсун, выяснить, не слышала ли она чего-то нового. Она покачала головой и сказала, что расспрашивала всех, кого только было можно, но никто не знает, куда медсестра Чонсу ходила ночью незадолго до резни в Хёминсо.
        Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не замечала, как шло время, пока не услышала стук копыт вдали. Я обернулась. Солнце уже наполовину село, украсив золотым сиянием безоблачное небо и припорошенную снегом землю. В приближающемся всаднике я узнала Оджина.
        Я похолодела от страха, но поспешила прогнать это чувство, выпрямила спину и сложила руки на груди. Я приняла решение и не собиралась менять его.
        Я сделаю все, чтобы помочь медсестре Чонсу.
        Оджин спрыгнул с лошади, привязал ее к перилам моста и перешел на мою сторону ручья. Он принес с собой запахи тумана, сосны и чуть ощутимый запах пота - создавалось впечатление, будто он очень спешил сюда. Одет он был в полицейскую форму, и мне казалось, я вижу перед собой молодого командира Сона в черной шляпе с бусинами. Рукава синего шелкового халата Оджина были расшиты серебром. На поясе висел внушительного вида меч.
        Смутившись, я опустила глаза.
        - Прошу прощения за то, что заставила вас проделать неблизкий путь к этому павильону, наыри.
        Я ждала, что тут последует короткий неловкий разговор ни о чем или даже язвительный комментарий по поводу места нашей встречи. Но он просто сказал:
        - Ты приняла решение?
        - Не знаю, хватит ли у меня смелости попросить…
        - Ты смелая, так что будь смелой и со мной, - ответил он, и голос его прозвучал столь твердо, что я удивилась. - В обходительности нет нужды.
        Я обдумала его слова и пробормотала:
        - Полагаю, ни в самом убийстве, ни в том, что имеет к нему отношение, нет ни капли обходительности.
        - Это точно, - улыбнулся он.
        Ободренная им, я чуть подняла глаза.
        - Тогда расскажите мне, наыри, все, что вам известно об этом деле, а я расскажу вам все, что знаю я.
        Он прислонился к забору, достал небольшую записную книжку и открыл ее.
        - Мы опросили всех свидетелей, что оказались рядом с Хёминсо той ночью.
        Я провела пальцем по воротнику своей формы, а затем, слегка смущаясь, встала рядом с Оджином и посмотрела на страницу, которую он мне показывал. И увидела написанные аккуратными иероглифами ханча имена. Первым шло имя медсестры Инён.
        - Наша главная свидетельница - дворцовая медсестра Инён, бывшая служанка тамо в полицейском отделении, - сказал Оджин. - По ее словам, она пошла за Анби, чтобы предупредить ее о том, что нельзя покидать территорию дворца, но не смогла ее догнать. Потом она услышала крики и помчалась на место преступления.
        У меня по спине пробежала дрожь.
        - А где обнаружили тела?
        - Тело придворной дамы Анби нашли неподалеку от ворот.
        Я вспомнила ее, холодную и красную от крови.
        Точные удары в легкие и горло.
        - Старшая медсестра Хиджин лежала у подножия лестницы, рядом с учебным кабинетом.
        Раны в спине и горле.
        - Две ученицы были найдены в самом кабинете. Ынчхэ лежала рядом с дверным проемом, а Питна, свернувшись клубочком, у стены.
        Питна, чьи ногти были в крови. Ей нанесли колющие удары в горло и грудь. У Ынчхэ был сломан нос, а в кулаке она зажимала клок волос. Ее ранили в живот, а прикончили ударом в горло.
        - У всех жертв есть нечто общее, - прошептала я. - Рана в горле.
        Оджин кивнул:
        - Тамо, осматривая тело во второй раз, измерила раны в груди и на шее придворной дамы Анби. Они были нанесены оружием четыре чхона на два пуна[25 - Чхон и пун - меры длины. Чхон - примерно три сантиметра, пун - три миллиметра.].
        Я нахмурилась:
        - Командир считает, что орудие убийства - нож для резки трав. Однако для якчакту, мне кажется, лезвие слишком маленькое. Нож для резки трав по длине ближе к мечу. А ее закололи чем-то… я бы сказала, длинным и очень тонким.
        - Я тоже так считаю. Но раны у других женщин вполне могли быть нанесены ножом для резки трав.
        Я скрестила руки и начала ходить по террасе, пытаясь представить тела убитых. Хорошо бы рассмотреть их раны тщательнее, чем тогда, на месте преступления.
        - Будет ли у меня возможность осмотреть тела?
        - Нет, женщин похоронили.
        - Как? - прошептала я. - Прошло всего четыре дня.
        - Командир Сон сказал, что трупы слишком быстро разлагаются. Я пытался убедить его не торопиться, но на третий день после убийств жертв все равно похоронили.
        Мое удивление все росло. Тело убитого часто говорит очень о многом, раны способны детально повествовать о произошедшем. И подобные свидетельства буквально зарывают в землю на третий день после трагедии?
        Значит, придется полагаться на рассказы Оджина и тамо.
        - Вы упомянули, что придворную даму Анби закололи ударом в легкие. Легкие защищены ребрами… - Я позволила мыслям задержаться на этом моменте и попыталась сообразить, о чем еще способны поведать мертвые. Продолжая хмуриться, я подняла глаза на Оджина. - Просто ли это - заколоть кого-то ударом в легкие?
        - Это совсем не просто, если не иметь представления о строении человеческого тела. Нужно, чтобы клинок прошел между ребрами - только так можно беспрепятственно добраться до легких. - Между его бровями залегла морщинка. - А что происходит при этом с человеком с медицинской точки зрения?
        Ветер тем временем усилился, и сколько бы я ни заправляла волосы за уши, они все равно лезли мне в лицо.
        - Большая кровопотеря, затрудненное дыхание, но смерть в подобных случаях далеко не мгновенна… - Я убрала еще одну прядь за ухо, но потом, сдавшись, позволила ей упасть на лицо. - Обычно она наступает спустя несколько часов, в течение которых легкие наполняются кровью.
        - Возможно, именно поэтому убийца преследовал Анби - зная, что быстро она не умрет, он хотел нанести ей второй удар. Она же потеряла слишком много крови и не могла защищаться. На эту вторую рану ты и обратила внимание.
        - А что обнаружили тамо при осмотре?
        - Тамо подтвердили, что рана достаточно глубока и оказалась смертельной - был задет большой кровеносный сосуд в горле.
        Это объяснило то тяжелое чувство, которое я испытала, впервые увидев рану. Знал ли напавший на Анби убийца, где именно находится такой сосуд?
        - Убийца либо случайно нашел нужную точку на теле жертвы и за один удар понял, что ранил куда нужно, потому что на этом он остановился, - сказала я, - либо у него имеется хорошая военная или медицинская подготовка.
        Мне на ум пришли врач Кхун, медсестра Инён и наследный принц. Первые двое всю жизнь изучали человеческое тело, а последний был хорошо подкован в военном деле.
        - Кто наши подозреваемые?
        Оджин тяжело вздохнул.
        - В настоящий момент таковых очень много, нам нужно будет сузить круг.
        - Но например?
        - Самый вероятный убийца - врач Кхун.
        - Он не выходил вчера на работу, - сказала я, неожиданно вспомнив о его отсутствии. - Его никто не видел. А вы с ним встречались?
        - Я недавно ходил поговорить с ним. Он отсиживается у себя дома и так сильно горюет, что даже с кровати подняться не в силах, - ответил Оджин, а поскольку я молча ждала, что он еще скажет, продолжил: - Я расспросил врача о его отношениях с придворной дамой Анби, но он все отрицал. Даже то, что кольцо принадлежит ему. И все же совершенно очевидно: ему известно о ней довольно многое. Он сказал, что я должен допрашивать не его, а госпожу Мун.
        Мои брови сошлись на переносице:
        - Госпожу Мун?
        - Он поведал мне, что госпожа испортила жизнь придворной даме Анби, но в детали не вдавался. Сказал еще, что она могла заплатить наемным убийцам, чтобы те покончили с Анби. - Оджин заглянул в записную книжку. - Так что госпожа Мун тоже находится под подозрением, хотя ума не приложу, с какой стати она могла столь сильно ополчиться на придворную даму.
        Я замерла: у меня было чувство, что я знаю ответ на этот вопрос. А потом моя неясная мысль сформировалась и стала отчетливой:
        - Придворная дама Анби была шпионкой госпожи Мун.
        Оджин поднял на меня ошарашенный взгляд:
        - Откуда тебе это известно?
        - Мне сказала госпожа Хегён…
        - Госпожа Хегён, жена наследного принца? Но почему женщина из королевской семьи доверилась тебе, по сути, служанке? - спросил он, и я поняла, что проболталась.
        Под его испытующим взглядом во мне всколыхнулись воспоминания о той ночи, и я испугалась, что если Оджин вглядится в меня чуть пристальнее, то разгадает один из дворцовых секретов, а после этого многие лишатся голов. В том числе и я.
        - Тебе известно что-то такое, что следует знать и мне? - тихо спросил он.
        - Я медсестра, и мои пациенты часто откровенничают со мной, - ответила я и быстро сменила тему разговора: - Я знаю, что госпожа Мун поручала слугам шпионить за принцем. Я слышала также, что она пытается настроить короля против сына, хочет, чтобы его величество остался в одиночестве. Чтобы он всецело принадлежал ей.
        Оджин продолжал смотреть на меня, и между его бровями появилась морщинка, словно он что-то начинал понимать, и я запаниковала еще больше. Отчаянно желая отвлечь его, я посмотрела в его записную книжку.
        - А как насчет Минджи? - Я ткнула пальцем в ее имя. - Она же не стала жертвой резни, правильно я говорю? Вы нашли ее?
        - Я еще не закончил с подозреваемыми. - В голосе Оджина звучало напряжение. - Наследный принц тоже в их числе.
        - Темнеет. - Я смотрела куда угодно, только не на Оджина. - Нужно идти, пока не наступила ночь. Мне по меньшей мере два часа добираться до дома.
        Свет постепенно покидал небеса, горизонт окрасило пурпурно-красное сияние, и на все окружающее упали тени, наполовину закрывшие лицо Оджина.
        - У меня еще остались вопросы, - глухо сказал он. - Я провожу тебя до дома.
        И, не дожидаясь моих возражений, Оджин пошел к своей вороной лошади. Я последовала за ним, думая, как бы мне избежать его расспросов. Когда он остановился перед лошадью, у меня не было ни малейших сомнений, что сейчас он заставит меня идти домой пешком. Я была служанкой, в конце-то концов, рожденной ходить по грязи. Хорошо, что хоть погода была хорошей.
        Оджин поправил седло и бросил на меня быстрый взгляд.
        - Можешь поехать на лошади, - сказал он. Я уставилась на него, слишком сбитая с толку, чтобы произнести хоть слово. Заметив мое замешательство, он неловко потер шею, вид у него при этом был непривычно взволнованный. - Ты… боишься лошадей?
        - Ну конечно, нет, - пряча удивление, ответила я.
        Я направилась к лошади и попыталась засунуть ногу в стремя. У меня все никак не получалось, а потом мое сердце зашлось от изумления, потому что Оджин обхватил меня за талию и легко посадил в седло. Он тут же убрал руки, и все же я по-прежнему чувствовала их тепло. Он, человек благородного происхождения, не должен был прикасаться ко мне. Это было незыблемым правилом, составной частью конфуцианской нравственности, а люди ранга Оджина рьяно охраняли свою репутацию и стремились вести себя правильно и добродетельно.
        Я сидела на лошади, слишком ошарашенная, чтобы пошевелиться, и Оджин повел ее к дороге. Далеко не сразу мое разгоряченное лицо остудил вечерний ветер. Я совершенно забыла о только что случившимся разговоре, и Оджину пришлось вернуть меня к действительности.
        - Я слышал, госпожа Хегён защищает своего мужа как только может, - осторожно сказал он. - Она не стала бы снабжать тебя столь щекотливой информацией без важной на то причины. Не будучи уверенной в твоем молчании.
        Я снова вспомнила покои принца Джанхона.
        - Я действительно не знаю, почему она доверилась мне, - солгала я. - Но, уверяю вас, наследный принц невиновен. Госпожа сказала, что, когда он вернулся той ночью, на его одежде не было пятен крови.
        Оджин замедлил шаг:
        - Вернулся?
        У меня перехватило дыхание. Я очень сильно оплошала.
        - Я хочу сказать… он целый день был во дворце. Так что как он может быть убийцей?
        Оджин остановился, и его лошадь тоже. Он смотрел на меня из-под шляпы так пристально, что я не могла отвести от него взгляда.
        - Мне нужно знать абсолютно все, - произнес он. - И я не допущу, чтобы ты пострадала из-за того, что сказала мне правду.
        Мои губы по-прежнему были крепко сжаты; сердце грохотало в груди.
        - Я прошу тебя довериться мне, - продолжил он медленно и твердо. - Расследование ведем только мы с тобой. Я должен знать, что могу на тебя положиться. Одно-единственное лживое слово - и все пропало.
        Я крепче вцепилась в седло, нерешительность тяжелым грузом лежала у меня на сердце. А затем до меня дошло: Оджин доверил мне чрезвычайно важную секретную информацию. Дал прочитать сведения из своей записной книжки. И, по справедливости, я тоже должна быть искренней с ним…
        После долгой паузы я прошептала:
        - Наследного принца не было в его покоях в ночь резни. - По лицу Оджина пробежала тень удивления, равно как и ужаса. - Поклянитесь, что никому об этом не скажете.
        Казалось, он не может подобрать нужных слов, и я продолжала стоять на своем:
        - Если вы проболтаетесь, то навлечете на мою голову нечто ужасное.
        Он выдержал мой взгляд, его глаза из-под нахмуренных бровей смотрели серьезно и решительно:
        - Клянусь. Клянусь могилой отца, что ничто из того, что ты мне скажешь, не будет обращено против тебя.
        И в этот момент у меня появилось странное чувство.
        Я поверила ему.
        8
        Расследование убийств подобно чанги[26 - Популярная в Корее настольная игра типа шахмат.]: когда игрок берет восьмиугольник, время останавливается и мир исчезает, оставляя лишь стратегию, тактику и вопросы. И, обговаривая с Оджином наши следующие шаги, я чувствовала себя заколдованной.
        Но как только Оджин остановил лошадь и спросил: «Это твой дом?», заклинание утратило силу.
        Не важно, занимаюсь я или не занимаюсь расследованием убийств, я всегда буду возвращаться в этот дом. На меня смотрели грязные потрескавшиеся стены. Протекающая черепичная крыша напоминала о каплях дождя, падающих на лицо, когда я сплю. Изнутри расползалась плесень. Отец все больше пренебрегал матерью - и нами, - и это заметно обезображивало наш дом.
        - Что случилось? - услышала я спокойный, глубокий голос Оджина.
        И поняла, что все сильнее сжимаю седло.
        - Ничего, - прошептала я и повторила: - Ничего не случилось, наыри.
        И слезла с лошади прежде, чем он успел предложить свою помощь.
        - А теперь уезжайте, - сказала я, - вам надо успеть вернуться до того, как ворота закроют на ночь.
        Чуть посомневавшись, он сел на лошадь, и я почтительно склонила голову на прощание, как поступила бы, имея дело с любым человеком благородного происхождения, - внезапно я вспомнила о своей незначительности.
        - Мы с тобой ровесники, - пробормотал Оджин, разворачивая лошадь. Мышцы этого прекрасного создания играли под черной бархатной кожей. - Так что подобные церемонии ни к чему.
        Я проигнорировала его слова. Когда он уехал, я выпрямилась и направилась к резиденции, где жила моя семья. Ворота были широко открыты, и я увидела служанку Моккым, лениво подметавшую двор метлой. При виде меня она прекратила свое занятие, а затем отложила метлу в сторону и робко подошла ко мне.
        - Кто этот красивый молодой человек, агасси?[27 - Обращение к молодым женщинам.] - с блестящими глазами спросила она. - Ваш возлюбленный?
        - Это не то, что ты подумала, аджумма[28 - Замужняя женщина или женщина средних лет.], - пробормотала я.
        - Так начинается всякая любовная история, - хихикнула она. - Ах, посмотрите только! Вы очень хорошо выглядите. Утренняя припухлость исчезла.
        А я и забыла о ней. Входя во двор, я непроизвольно дотронулась до лица и тяжело вздохнула.
        Ошибочно приняв мой вздох за что-то еще, служанка Моккым бросила на меня обеспокоенный взгляд.
        - Ваша мать уложила вашего братика спать и теперь ждет его светлость Сина. - Она пожевала нижнюю губу. - Как думаете, он навестит нас сегодня?
        - Скорее всего, нет. Я слышала, у него теперь новая любовница.
        Слабо улыбнувшись служанке, я вошла в дом. Меня сразу же обступили тишина и тени, тяжелые от горя матери, от ее раны, которую я была не способна зашить. Эта рана делала меня такой беспомощной, что хотелось убежать - но я же была ее дочерью. Мы были семьей.
        Я пошла к маме в комнату, но когда я оказалась совсем рядом, открылась дверь в комнату брата. Тэ-хён, должно быть, услышал звук моих шагов и поспешил выйти ко мне, сопя и потирая заплаканные глаза.
        - Сестра, - прохныкал он. - Мне приснился страшный сон.
        - Опять? Иди ко мне. - Я взяла его на руки. - Надо же, наш малыш стал таким большим, что я едва могу его удержать.
        - Нет. Не стал. - Он в знак протеста засунул в рот большой палец.
        Я отнесла брата обратно в его комнату и устроила поудобнее на циновке. Салфеткой вытерла ему слезы и сопли и накрыла одеялом.
        - Спи, Тэ-хён-а, - пробормотала я и стала ждать, когда он погрузится в сон, похлопывая его по плечу и глядя, как смыкаются его глаза.
        Несколько лет я была непростительно холодна с ним, так холодна, что Чиын спросила однажды: «Ты презираешь своего брата?» Возможно, я слегка злилась на него, обижалась, что ему повезло родиться мальчиком. Это была привилегия, и она открывала перед ним двери, которые никогда не откроются передо мной, защищала в таких ситуациях, в каких мое положение женщины раздевало меня донага.
        Но я решила больше его не ненавидеть.
        Сколько упорно бы я ни старалась отделаться от него, Тэ-хён лип ко мне, словно клейкий рис. Со временем мое сердце оттаяло. Большую часть свободных от работы дней я проводила с ним - я занималась, а он вертелся рядом и жевал медовое печенье. Но теперь, когда я согласилась помогать в расследовании, ему придется поглощать печенье в обществе служанки Моккым. Вряд ли у меня найдется время на общение с ним, да и заниматься я вряд ли смогу.
        Грудь брата стала подниматься и опускаться ровно - он наконец заснул. Я осторожно встала с циновки и, выйдя из комнаты, снова оказалась наедине с темнотой, пронизанной эхом печали матери, которое рикошетом отражалось от излучающих одиночество стен. Впрочем, тут слышались и отголоски моей печали. Мать думала, я не знаю, почему она не спит по ночам, почему по полдня лежит на циновке, почему у нее проблемы с едой и пищеварением. Она думала, я всего этого не замечаю, и старалась сохранить подобное положение вещей.
        Сегодня вечером мне не хотелось встречаться с ней, но поздороваться было необходимо. Тяжело вздохнув, я открыла дверь в ее покои и при свечном сиянии увидела на какой-то момент ее такой, какой она когда-то была. Кисэн столь изысканной красоты и столь незаурядного ума, что самые могущественные мужчины приезжали со всего королевства в столицу, чтобы пообщаться с ней. Одним из них был мой отец. «Это была совершенно неистовая любовь, - сказала мне однажды служанка Моккым. - Они друг без друга дня не могли прожить».
        Но потом сияние обернулось обычным светом свеч, и я увидела перед собой вырастившую меня женщину: у нее были гладко зачесанные волосы, тусклые глаза и лицо, казавшееся столь же пустым, как и омытое грозой небо.
        - Ты ела, мама? - спросила я.
        Она, ничего не ответив, продолжала смотреть на низкий столик перед собой.
        - Тэ-хён не спал, когда я пришла, и мне пришлось снова уложить его. А во дворце сегодня было много работы, - рассказывала я. - День выдался трудный. А потом я пошла в Хёминсо. Вот почему я вернулась домой так поздно.
        Мать продолжала молчать, и я заподозрила, что она не замечает моего присутствия. Я часто задавалась вопросом, а любила ли она меня когда-нибудь. И размышления об этом не давали мне спать с тех самых пор, как она попыталась продать меня в кибан, чтобы я стала кисэн.
        Я так и не простила мать за это. Но я все еще любила ее: все-таки она была моей матерью. И я надеялась, что когда-нибудь буду делать достаточно. Буду достаточно зарабатывать, чтобы у нее не было причин беспокоиться о том, на что нам жить. Достигну таких же высот, как Дэ Чан Гым, легендарная женщина-врач, которой доверял сам король, и заслужу уважение многих людей.
        - Хочешь чаю, матушка? - спросила я, подходя к ней. - Я могу приготовить…
        - Сядь.
        Я, немного помедлив, села рядом с ней на колени и всмотрелась в ее лицо. Что-то в ее голосе напугало меня. Глядя, как она раскуривает серебряную трубку, я поняла, что разговор предстоит долгий.
        - Я услышала стук копыт, - сказала она, - выглянула на улицу и увидела тебя с молодым человеком.
        Я попыталась уловить в ее голосе нотку неодобрения, но таковой в нем не оказалось.
        - Ты, должно быть, слышала о резне в Хёминсо, матушка. Мою наставницу арестовали, она главная подозреваемая. Инспектор Со хотел задать мне несколько вопросов. Он разыскал меня в Хёминсо, и мы проговорили допоздна. - Ложь давалась мне теперь легче, чем прежде. - Я слегка подвернула лодыжку, вот он и предложил мне доехать до дома на его лошади.
        - Правда? - спросила она, изучая мое лицо. - Ты говоришь, все дело в расследовании, но ни один аристократ не одолжит лошадь девушке вроде тебя, ничего не требуя взамен.
        - Но между нами ничего такого не было.
        - Он хочет, чтобы ты стала его любовницей. Сейчас это модно - молодые аристократы ищут себе любовниц среди ыйнё. И те не только спят с ними, но и оказывают медицинскую помощь.
        «Ты совершенно не знаешь меня», - вертелось у меня на языке.
        - У меня нет намерения становиться чьей-то любовницей.
        - Хорошо. Тогда не имей с ним никаких дел.
        Ее замечание одновременно ошарашило и разозлило меня.
        - Ты же его даже не знаешь…
        - Это требование твоего отца. Он приходил два дня тому назад и велел хорошенько присматривать за тобой и, кроме того, напомнить об обещании, которое ты ему дала.
        Мне померещился призрак отца, и по моей коже пробежал мороз. Меня преследовал его хмурый, оценивающий взгляд.
        - Мамочка, - прошептала я, - пожалуйста, не говори ему ничего. Я ничего не расследую, но отец поймет все неправильно…
        - Твой отец правильно предположил, что инспектор Со попросит у тебя помощи. Он сказал, что этот молодой человек - довольно противоречивая фигура, что он не в ладах с командиром и мнит себя полицейским начальником с пятидесятилетним опытом работы. - Ее голос был лишен каких-либо эмоций, она поднесла трубку к губам, затянулась и выдохнула кольца дыма. - Твой отец, похоже, думает, что все они поначалу такие, эти молодые инспекторы. У них горят глаза, они амбициозны и полны решимости изменить мир. Готовы принять мученическую смерть ради торжества справедливости. Но реальность быстро ставит их на место.
        - Инспектор Со расследует дело, руководствуясь вовсе не амбициями. У него есть на то важные причины. - Внутри у меня все горело, словно я тоже вдохнула дым, меня возмутило, что отец совершенно не понимает Оджина. Тот занимался этим делом, потому что некогда был жестоко убит его отец. Никто не имел права останавливать его или меня. - Жизнь медсестры Чонсу в опасности, а отец не знает, что командир Сон все портит!
        Глядя на меня пустыми глазами, мать ровным голосом пробормотала:
        - Тогда не слушай своего отца.
        Я страшно удивилась.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Твоя наставница, медсестра Чонсу… Она для тебя все равно что семья. - Мать помолчала. - Она лучше, чем мы с отцом.
        Я застыла. Я всегда именно так и считала, но не подозревала, что мать тоже это понимает.
        - Ты вернулась домой поздно, да еще и с инспектором, известным своим независимым нравом. И мне остается только заключить, что ты ищешь возможность освободить свою наставницу. Я не верю, что ты просто отвечала на вопросы. Он не стал бы провожать тебя, будь оно так. Ты ему помогаешь, верно?
        - Да, - прошептала я, не в силах поверить, что откровенничаю с матерью.
        Она замолчала, погрузившись в раздумья. Когда она вновь заговорила, ее окутывало густое облако дыма:
        - Не говори никому, что я тебе это сказала, но у твоего отца есть и более веская причина не желать твоего участия в расследовании.
        Я, охваченная леденящим испугом, но и заинтригованная, ждала, что еще она скажет. Кем была эта женщина, которую я называла матерью? Мы долгие годы жили под одной крышей, но сейчас мне казалось, что я вижу ее впервые. Что изменилось?
        - Твой отец приезжал ко мне два дня тому назад, и знаешь, что он сказал? - продолжала она. - Он сказал, ходят слухи, будто женщин из Хёминсо убил принц. Но отец совершенно уверен, что тот ни при чем.
        Она опять замолчала, а я опять, затаив дыхание, ждала, что она скажет дальше. В ее глазах зажегся свет, и он словно вынуждал меня увидеть что-то. А затем мне в голову пришла ужасная мысль:
        - Ты думаешь… отец в этом замешан?
        - Твой отец не имеет никакого отношения к убийству, - уверенно ответила мать. - Я разговаривала с его новой наложницей, и она сказала, что он был с ней почти до самого окончания комендантского часа. Он не убийца, но он определенно что-то знает.
        В голове у меня вертелось множество вопросов.
        - Мне следует поговорить с ним.
        Она выгнула бровь:
        - Только попробуй, и он разгневается.
        - Но ему что-то известно. Что… что же мне делать? - растерялась я.
        - Действуй втихомолку, дитя мое. Не говори со своим отцом… но пообщайся со сторожем.
        - Со сторожем Квоном?
        - Слуги все видят и слышат. - Она опять затянулась, а затем задержала взгляд на столе с изображениями драконов. И тихо пробормотала: - Если будешь продолжать расследование, запомни: сначала выбери путь, по которому пойдешь. А выбрав, взвесь все обстоятельства и учти возможные последствия. Чтобы ни о чем потом не жалеть.
        Я уставилась на мать:
        - Какие обстоятельства и последствия?
        Она выдержала мой взгляд:
        - Если то, что истинно, благородно и справедливо, будет стоить тебе одобрения отца, ты все равно выберешь этот путь? Иногда - часто - у нас нет возможности поступать правильно и тем самым радовать наших близких.
        - А что, если я сделаю то, что истинно, благородно и справедливо, а отец никогда не узнает об этом?
        - Взвесь все. Не берись за дело, не будучи готовой к последствиям. Запомни это, Хён-а. Каждое важное решение будет стоить тебе очень дорого. И сожалений тут не избежать.
        - Что… - Я замялась, но все же задала матери вопрос, на который мне ужасно хотелось получить ответ: - А что бы сделала на моем месте ты?
        Она немного подумала.
        - Какой ты хочешь со временем стать?
        «Я хочу стать похожей на медсестру Чонсу», - осознала я.
        И словно прочитав мои мысли, мать прошептала полным сочувствия голосом:
        - Спаси свою учительницу, если она так много значит для тебя. Те, кого ты любишь, делают твою исковерканную жизнь достойной того, чтобы ее прожить.
        Ее слова звучали в моей голове, пока я шла к себе в комнату. Что-то должно было произойти, чтобы мать так изменилась. Или же, что тоже возможно, она никогда не была такой, какой я ее себе представляла.
        В любом случае она предстала передо мной тайной, которую мне предстояло когда-нибудь разгадать.
        9
        На следующий день землю укутала легкая пелена дождя. Под громкий хор птиц я, прикрывая руками волосы и тяжело дыша, торопилась в столицу. Полдня я пережидала настоящий ливень, и наконец он кончился - когда я вышла из дома, небо прояснилось. Но потом его снова затянуло облаками и стало темно.
        Подобрав подол юбки, я оставила волосы на волю судьбы и припустила к резиденции отца. Его не должно было быть дома, поскольку днем он всегда работал в Министерстве юстиции. Сторож Квон же обязательно окажется на посту - хотя какой такой ценной информацией он может обладать? Но мать была права: в любом случае лучше не навлекать на себя гнев отца. И потому я буду вызнавать информацию не у него, а у других людей.
        Я выскользнула из переулка на улицу Тонхвамунро. И через несколько шагов увидела отделение полиции - его яркая крыша вздымалась над морем латаных хижин, похожих на темные дождевые облака. Увидела я также стоящих перед ним полицейских, которые с кем-то разговаривали. Мой взгляд метнулся к самому высокому из них, чье лицо скрывала стекающая с полей черной шляпы вуаль дождя. Тут он поднял взгляд, и два знакомых глаза проследили за тем, как я иду по улице. Оджин едва заметно кивнул мне, и я ответила ему тем же.
        Увидев его, я пошла дальше куда увереннее и добралась наконец до северного района, представляющего собой скопление особняков с блестящими от дождя черными крышами, в которых живут люди могущественные и богатые. Скоро я дошла до отцовского дома - запыхавшаяся, замерзшая, но полная решимости.
        Я колотила кулаком в ворота до тех пор, пока мне не открыл сторож; брови у него взлетели на лоб от удивления. Он сразу же узнал меня - очевидно, вспомнил, как я целыми часами простаивала перед этими самыми воротами на цыпочках в надежде хоть краем глаза увидеть отца.
        - Молодая госпожа. - Он снова с беспокойством оглядел меня. - Его нет дома. Он еще утром отправился на работу.
        - Но… но я проделала весь этот путь… - Я немного попереминалась с ноги на ногу, а затем обратила на него расстроенный взгляд. - Я хотела задать его светлости Сину один очень важный вопрос, и мне очень нужно получить на него немедленный ответ. Но есть надежда, что с этим поможешь мне ты.
        - Да? Вопрос? - На лице сторожа отразилось сомнение. - Конечно.
        - Ты слышал о резне в Хёминсо, случившейся четыре дня тому назад? Его светлость Син упоминал о ней?
        Стражник быстро огляделся по сторонам и тихо сказал:
        - Нам приказали молчать об этом.
        - Почему?
        - Я вас умоляю, молодая госпожа. Я бы не… Я ничего не знаю!
        И тут я прибегла к стратегии, которую выработала прошлой бессонной ночью, лежа на циновке.
        - Мне сказали, господин Син под подозрением, - прошептала я. - Он поэтому не хочет, чтобы люди болтали о убийствах? - Я нахмурилась и покачала головой. - Все это меня тревожит. Как ты понимаешь, если он действительно имеет к отношение к преступлению, то накажут всех его домашних. Тебя, вероятно, отправят в ссылку или, хуже того…
        - К-кто так говорит? - Он посмотрел на меня обезумевшим взглядом. - Это возмутительно.
        - Я тоже так считаю, потому и пришла сюда. Я очень волнуюсь. С какой стати кому-то подозревать его светлость Сина? Тебе что-нибудь об этом известно? Я пытаюсь убедить инспектора наказать тех, кто распространяет подобные слухи.
        - Мне известно, что господин Син невиновен, и командир тоже это знает!
        Я почувствовала, как напряглись мои плечи.
        - Командир Сон? - Одно это имя вызывало во мне панику. - Он приезжал сюда?
        - Командир Сон разговаривал с его светлостью за чаем. Я подслушал кусочек их разговора. По всей видимости, когда его светлость Син возвращался домой от своей любовницы Пак незадолго до окончания комендантского часа, он видел, как убийца спасался бегством…
        - Подожди, - перебила его я. - Откуда его светлости было знать, что это и есть убийца?
        - Командир задал тот же самый вопрос! Убийца налетел на него и что-то уронил. Не знаю точно что. Но его светлость Син сказал, что эта вещь была вся в крови и он не стал подбирать ее - а на следующий день ее там уже не оказалось. Убийца поспешил скрыться, и разглядеть его не удалось. Было еще темно. - Он опять нервно посмотрел по сторонам, а затем схватился за створку ворот, словно приготовился запереть их передо мной. - Мне нужно идти, молодая госпожа.
        Силы к этому моменту покинули меня, мои колени дрожали.
        - Спасибо тебе, - сказала я так тихо, что вряд ли он услышал меня за стуком дождевых капель. - Ты очень и очень помог…
        - Пожалуйста, не говорите господину Сину, что я рассказал вам все это!
        - Конечно, не скажу, - ответила я и добавила: - Давай притворимся, что этого разговора вообще не было. Но я сделаю все, чтобы никто больше не задавал вопросы его светлости.
        Не успела я развернуться, как ворота захлопнулись, и я сбросила маску. Я долго стояла перед особняком, пригвожденная к месту добытыми сведениями. Отец верил, что видел убийцу, причем примерно в то самое время, когда наследный принц Джанхон слонялся по столице. Был ли он тем подозреваемым, с которым столкнулся отец? Но отец был уверен в невиновности принца. Почему?
        Я застыла на месте, потому что задалась таким вот вопросом: «Вероятно, отец может доказать невиновность принца?»
        Дождь внезапно прекратился, и тут меня вернула к действительности нависшая надо мной тень - я совершенно неожиданно увидела рядом с собой Оджина, держащего над моей головой большую соломенную накидку.
        - Инспектор Со? - изумилась я. - Что вы здесь делаете?
        Он продолжал смотреть на дом отца. Медленно расправляя у меня на голове накидку, он спросил:
        - Что привело тебя сюда в такую погоду?
        - Я хотела кое-что выяснить об отце. Мать сказала…
        - Давай сначала поищем какое-нибудь укрытие. - Его шляпа и халат были совершенно мокрыми. Потом, после небольшой паузы, он спросил: - Ты ела?
        Я моргнула:
        - Прошу прощения?
        Он слегка потянул за накидку, и она упала мне на лицо, грозя поглотить меня целиком. Я тут же оттолкнула ее и успела заметить, как с лица инспектора исчезает озорная полуулыбка.
        - Почему вы здесь, наыри? - снова спросила я.
        - У нас в участке оказались лишние накидки от дождя, а тебе такая явно была нужна. Но у меня ушло какое-то время, чтобы отыскать тебя. - Бросив последний взгляд на дом, он развернулся и пошел прочь, а я озадаченно смотрела ему вслед.
        - Пошли, медсестра Хён. Я куплю тебе горячей еды.
        - Почему…
        - У меня есть вопросы к тебе и есть что рассказать. К тому же это дело не раскроется само собой, если ты вдруг заболеешь.

* * *
        Я сидела под козырьком тростниковой крыши харчевни. Боясь, как бы меня снова не заметили рядом с молодым инспектором, я так низко натянула накидку на лицо, что видела лишь халат Оджина, его подбородок и капли, продолжающие падать с полей его шляпы.
        - Так зачем ты приходила в дом отца? - спросил он.
        Пока мы ждали еду, я рассказала ему обо всем, что узнала от отцовского сторожа. Говорила я очень тихо, чтобы мои слова не долетели до кого-либо еще. Когда кто-то проходил мимо, я замолкала, а потом, наклонившись вперед, шепотом продолжала свой рассказ.
        - Разве вы не согласны со мной, наыри? - спросила я несколько вызывающе. - Мой отец подтверждает алиби принца, и, значит, его высочество невиновен. И я задаюсь таким вот вопросом: почему принц не говорит правды? Ведь у него есть алиби, он не может быть убийцей.
        - Если его высочество предоставит это алиби, то признает, что той ночью уходил из дворца. Возможно, его больше страшит гнев короля, чем слухи, которые о нем ходят. - Повисло довольно продолжительное молчание, я почти слышала, как роятся мысли у него в голове. - Твой отец… он связан с партией старых. А эта партия - конкурент принца, и твой отец, похоже, не хочет, чтобы его воспринимали как соратника его высочества.
        Наш разговор застопорился, когда принесли еду: кукпап[29 - Кукбап - корейский горячий суп с рисом.] в черных глиняных мисках, гарнир и салат. В животе у меня заурчало, и я поняла вдруг, что у меня целый день крошки во рту не было. Сначала я съела любимые мной кусочки мяса, затем отправила в рот ложку рисового супа, потом еще одну и тут заметила, что Оджин ничего не ест. Он, казалось, всецело погрузился в свои мысли, но потом наконец пробормотал:
        - Это было трудно? Быть ребенком его светлости Сина?
        Ложка застыла у меня в руке, в груди возникло неприятное чувство тревоги.
        - Я не настоящая его дочь. То есть, конечно, настоящая. Но незаконнорожденная.
        - Пусть так. Но все же он твой отец. А ты его дочь.
        Я невесело рассмеялась:
        - Он видит во мне лишь простолюдинку. - Оджин молчал, и я пожалела о сказанном, но потом убедила себя, что мне это безразлично. Не имело никакого значения, что он думает обо мне. Мы вместе для того, чтобы расследовать преступление, и становиться друзьями в наши планы не входит.
        - Моя мать постоянно объясняла мне, что все люди равны, - сказал Оджин тихо и сдержанно, словно говорил о человеке из далекого прошлого. - Она не сомневалась, что каждый появившийся на свет - дитя небес и земли, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Это доказывает и история; бывало, что рабы, сражавшиеся на войнах, становились министрами или генералами. - Он тихо рассмеялся: - Моя бабушка полагала, что рабам следует убивать своих хозяев, сжигать свидетельства того, что они рабы, и никогда больше не попадать под власть кнута.
        Я смотрела на него из-под соломенной накидки и размышляла о его странной семье. Оджин сидел прямо, расправив плечи, и казался воплощением спокойствия, но его ресницы были опущены.
        - До того дня, когда умерла моя мама, я не знал, что она была чхонмин, вульгарной простолюдинкой. Отец сбежал с ней, поскольку браки между представителями разных сословий запрещены. Когда она умерла, к нам явились наши богатые родственники - оговорить ее и отпраздновать ее смерть. Отец в ярости разбил всю посуду, все горшки и миски…
        Оджин посмотрел на небольшие шрамы на своей ладони, и я задумалась, а не больше ли у нас общего, чем я полагала поначалу.
        - Прости, если обижаю тебя, но я никогда особенно не любил твоего отца, - сказал он чуть слышно, взяв палочки для еды. - Я видел, как он поступает с просьбами и жалобами тех, кто ниже его; он коррумпирован и несправедлив и берет взятки. И на твоем месте я бы не стал переживать о том, как он к тебе относится.
        Я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, боясь осознать смысл его слов.
        Боясь согласиться с ним.
        Я никогда не думала об отце в таком плане - как о человеке, который далеко не добр и не благороден.
        Оджин подцепил палочками кусочки мяса из своего нетронутого супа и переложил их в мою миску. Словно он заботился обо мне, словно я небезразлична ему. И конечно же, так оно и было - ведь я была его информантом, его единственным источником сведений о том, что происходит во дворце.
        Он как ни в чем не бывало переменил тему нашего разговора:
        - Мне бы хотелось расспросить твоего отца об убийствах в Хёминсо. Но только если ты не имеешь ничего против.
        - Вы можете… - сказала я, пытаясь посмотреть на происходящее его глазами. - Только он ни в коем случае не должен понять, что мы с вами работаем вместе.
        - Разумеется. Я скажу ему, что в ту ночь его видели.
        - Инспектор! - Отчаянный крик пронзил воздух и оборвал наш разговор. - Инспектор Со!
        Кричал полицейский, продирающийся сквозь толпу вымокших под дождем людей. Одной рукой он придерживал шляпу, другой - вытирал мокрое от дождя лицо. Прежде чем он успел разглядеть меня, я надвинула накидку еще ниже на лицо. И из-под нее смотрела, как запыхавшийся полицейский идет по лужам и останавливается прямо перед нами.
        - Инспектор! Слава небесам, я нашел вас! - крикнул он. - Вас все отделение полиции ищет!
        - А в чем, собственно, дело? - резко спросил Оджин.
        - Командир Сон и другие полицейские уже ушли вперед. А мне приказали найти вас. - Полицейский замолчал, чтобы перевести дыхание, а затем продолжил дрожащим голосом: - Двое мужчин рыбачили на реке Хан и обнаружили еще одно тело. Это опять женщина из дворца!
        Оджин оставил на столе деньги и тихо сказал мне:
        - Не ходи за нами. Тебя много кто может увидеть. - И с этими словами он исчез за синей завесой дождя.
        Я послушно просидела на месте несколько минут, а потом вскочила на ноги. Я должна была увидеть мертвую женщину собственными глазами, потому что кто его знает, на что способен командир? Может, он похоронит тело прежде, чем оно заговорит?

* * *
        Над рекой Хан висел густой туман, скрывавший выстроившиеся вдоль воды хижины, равно как и причаленные к берегу длинные деревянные лодки, бамбуковые паруса которых пронзали небо сотнями иголок.
        Я тайком следовала за тремя силуэтами - за Оджином, полицейским и несущей носилки тамо. Ноги у меня болели, потому что приходилось шагать по грязи, доходившей до лодыжек. Я уже несколько раз поскользнулась и чуть было не упала. Подол моей юбки стал коричневым, в лицо летели брызги и небольшие комки грязи. Я пачкала ею руки, пытаясь убрать с лица мокрые волосы.
        Скоро я стала различать впереди фигуры других людей. И услышала голос командира Сона еще до того, как увидела его, - он приказывал полицейским разделиться на группы и идти или плыть на лодках во всех четырех направлениях в поисках свидетельств и улик. Подойдя достаточно близко, я разглядела его мощную фигуру и седую бороду. Но он тут же куда-то ушел, и его спина исчезла в тумане.
        - Сюда, наыри. - Полицейский повел Оджина и тамо к лодке, управляемой рыбаком с обветренным лицом. - Труп на другом берегу реки.
        Я поспешила подойти ближе и сумела разглядеть лицо тамо. С него на меня смотрели широко посаженные глаза. Я знала эту девушку.
        - Сульби-я!
        - Ыйнё-ним! - вскричала она, и ее обескураженное лицо просветлело. Только тогда Оджин обернулся. - Что ты здесь делаешь? - спросила она.
        Подобрав юбку, я быстрым шагом подошла к ней.
        - Сульби-я, я слышала о том, что тут произошло. Нужна ли тебе помощь…
        - Кто ты такая? - прорычал полицейский. - Тут работает полиция.
        - Я нечаянно услышала, господин, что убита женщина из дворца. - Я вперила немигающий взгляд в полицейского и старалась не смотреть на Оджина, чьи глаза, как я чувствовала, буравили меня. - Я могу вам помочь, ведь я нэ-ыйнё.
        Полицейский фыркнул:
        - Ты никак не можешь…
        - Она может присоединиться к нам, - оборвал его Оджин.
        - Она… она может?.. - Полицейский заморгал, точно рыба. - Она?
        - Да, она.
        Не задерживаясь больше, мы пошли к лодке, и внутри у меня все затряслось, когда я ступила в нее, - дощатый пол раскачивался так сильно, что казалось, я пытаюсь устоять на вздымающихся волнах. Но я умудрилась сохранить равновесие и нашла себе местечко рядом с Сульби, поближе к корме, мужчины же сели на носу этой узкой, но длинной лодки.
        - Кто жертва? - шепотом спросила я.
        - Пока не знаю, - ответила она. - И полицейские, похоже, тоже. По одежде можно судить, что она из дворца. Они не искали у нее жетон, удостоверяющий личность.
        - Почему?
        - Ну ты же знаешь законы. Конфуцианский этикет. Полицейским запрещено прикасаться к женщинам - и к подозреваемым, и к жертвам. - Сульби с силой провела ладонью по юбке. И тихо, в расчете, что услышу только я, призналась: - Я так устала от того, что все время приходится иметь дело с трупами, но женщин то и дело убивают.
        Над нами нависали молчание и синий туман, вокруг были видны только чернильно-черные волны. Стояла тишина. Было слышно лишь, как погружаются в воду и поднимаются весла.
        - Тебе известно, как она умерла? - спросила я свою знакомую, бросив быстрый взгляд на Оджина. Плечи его, казалось, были сильно напряжены, лицо слегка повернуто к нам, словно он подслушивал наш разговор. - И можно ли связать ее смерть с резней в Хёминсо?
        - Я знаю, что ее ударили дубинкой по голове, а тело нашли на берегу реки, лицом в воду, - ответила Сульби. - Рядом с местом убийства обнаружили все те же листовки.
        - Вон там! - крикнул рыбак. - Я их вижу.
        Туман расступился, будто отдернули занавески, и перед нами предстала небольшая группа полицейских, столпившихся на берегу вокруг трупа. За их спинами я смогла разглядеть лишь волосы и стопу жертвы - одна нога у нее была босой.
        Когда мы причалили к берегу и мужчины вытащили на него лодку, Сульби взяла меня за руку, чтобы помочь сохранить равновесие. Как только мои ноги коснулась земли, я подняла глаза; на этот раз стоявшие стеной полицейские немного расступились, и я увидела бирюзовую шелковую юбку. Этот цвет был таким особенным, что грудь у меня стеснило и дышать стало трудно.
        Это была не просто женщина из дворца.
        Это была дворцовая медсестра.
        Я зашагала быстрее и скоро уже разглядывала тело молодой женщины, по-прежнему лежавшей на животе, лицом в воде и грязи. Никто и не подумал перевернуть ее. «Конфуцианский этикет», - эхом прозвучало у меня в ушах объяснение Сульби.
        - Помоги мне перевернуть ее, - сказала я, и Сульби согласно кивнула.
        Вместе нам это удалось, и стала видна синеватая кожа женщины, покрытая грязью. Я села на корточки, взяла ее за кисть - и мгновенно насторожилась.
        Под моими давящими на запястье пальцами бился слабый пульс.
        Я тут же, приподняв голову женщины за подбородок, откинула ее назад. Склонившись над ней, я прислонилась щекой к ее щеке и посмотрела ей на грудь.
        - Она еще жива, - выдохнула я.
        Кто-то сел на корточки совсем рядом со мной, и халат этого человека прошелся по моей руке. Оджин.
        - Она жива? - Нахмурившись, он оглядел жертву. - Как такое может быть? Кто-то удерживал ее под водой, чтобы она утонула. У нее на шее остались синяки от пальцев.
        - Но она не умерла, - выпалила я. - Убийца решил, что она мертва, но она лишь потеряла сознание.
        - И что нам делать? - спросила встревоженная Сульби.
        - Можете выяснить, кто она? - спросил Оджин.
        - Да. - Сульби села на корточки по другую сторону женщины, прошлась дрожащими руками по ее белому фартуку. Одна ее ладонь скользнула в карман и достала из него деревянный жетон. - Она действительно работает во дворце. Это медсестра Кюнхи.
        Я о такой никогда не слышала. Скорее всего, она работала не в те же дни, что и я. И если сейчас не поспешить, мы ее потеряем. Но что положено делать в подобных случаях? Если жертва чуть было не утонула?
        От сильного волнения мой ум чуть было не отказался работать, но я все же сосредоточилась. Мысленно перелистала страницы учебников, те из них, что помнила наизусть.
        - Надо восстановить ей дыхание. Немедленно, - наконец сказала я.
        Сульби с готовностью кивнула.
        - С этим я могу помочь, ыйнё-ним. - Отработанным движением она зажала нос медсестры и приникла губами к ее рту, вдыхая воздух ей в легкие.
        Я продолжала следить за пульсом медсестры Кюнхи, и спустя несколько долгих и мучительных минут она приподнялась и судорожно выдохнула. Потом медсестра жутко закашлялась, у нее на губах выступила розовая пена. Она отчаянно пыталась набрать в грудь воздуха, словно все еще продолжала тонуть. Казалось, у нее началась агония. Мы с Сульби сидели рядом с ней и старались хоть как-то успокоить.
        - Что с-случилось? - хрипло вскричала наконец медсестра Кюнхи. - Что п-произошло?
        - На тебя напали, - осторожно сказал Оджин. - Ты помнишь хоть что-то о случившемся?
        Какое-то время медсестра яростно откашливалась, а когда Оджин обратился к ней с тем же вопросом во второй раз, ответила:
        - Я… помню лишь, что ждала Арам. - Слова клокотали у нее в горле, ей было трудно дышать. Ее красные глаза стреляли по сторонам. - Мы всегда ходим во дворец вместе. Я ничего, кроме этого, не помню… Я ждала Арам.
        Арам. Это имя показалось мне знакомым. Но… почему?
        - А где же тогда Арам? - спросила я.
        - Я… я не знаю.
        - Ну, может, ей удалось убежать от злоумышленника, - пробормотал Оджин, - или же она так и не вышла из дома.
        Пятеро стоявших вокруг нас полицейских зашептались между собой.
        Оджин медленно поднялся на ноги и положил ладонь на рукоять меча.
        - Тамо Сульби, сделай все, что в твоих силах, чтобы стабилизировать состояние медсестры Кюнхи. - Он посмотрел на полицейских. - Пусть двое из вас охраняют жертву; с ней ничего не должно случиться. А остальные пускай продолжают искать убийцу. Я же пойду домой к медсестре Арам.
        - Если вы того пожелаете, наыри, я провожу вас к ее дому, - неуверенно предложил рыбак. - Она живет неподалеку.
        - Она живет одна? - спросил Оджин.
        - Да, по большей части. Ее отец рыбак, он почти всегда в море.
        Оджин обратил свой взгляд на меня, словно спрашивая: «Ты знаешь ее?»
        Я поднялась на ноги и, подхватив перепачканную в грязи юбку, подошла к Оджину. И очень тихо, слегка отвернувшись, чтобы полицейские ничего не могли прочесть по моим губам, проговорила:
        - Я работаю не в те дни, что медсестра Арам, но мне все же знакомо ее имя. И я не знаю почему.
        - Ну тогда иди со мной, - сказал Оджин. - Может, сейчас она дома.

* * *
        - Я знаю их обеих - медсестру Кюнхи и медсестру Арам. - Рыбак быстро шел по берегу реки с Оджином и мной. - Видите ли, я договорился с ними: они через день подходят к моей лодке, и я перевожу их на другой берег.
        - Они жили довольно далеко от столицы, - заметил Оджин.
        - В этом нет ничего странного, - сказала я. - Многие медсестры слишком бедны и не могут позволить себе жилье в городе.
        - Сюда, наыри. - Рыбак жестом показал на тропинку, идущую от реки к хижине с соломенной крышей и желтыми глиняными стенами, за которой росли сосны и простирались волнообразные холмы.
        - Значит, ты виделся с двумя медсестрами через день, - продолжал Оджин. - И до тебя, должно быть, долетали обрывки разговоров, которые они вели в лодке.
        Рыбак замедлил шаг, на его лице отразилось недоумение:
        - Вот что странно, наыри, - прошептал он, - в лодке-то они не разговаривали. Как я на них ни взгляну, все мне казалось, что они в таком ужасе, словно я на бойню их везу. - Он покачал головой и снова пошел быстро. - Впрочем, они не всегда так себя вели.
        - Что ты имеешь в виду? - спросила я.
        - Помню, они были такими радостными и оживленными девушками. Бывало, сидят у меня в лодке, болтают о занятиях, экзаменах и благородных мужчинах, которые им знаки внимания оказывают. А потом в один день они неожиданно замолкли. Словно кто-то потушил горевший в них свет.
        - И когда это произошло? - Оджин заговорил резко, взгляд его стал колючим.
        Рыбак сдвинул брови:
        - Когда же это… Дайте подумать… Где-то в прошлом году? Кажется, в начале прошлого года.
        - В самые первые его дни?
        - Кажется, да.
        Оджин покачал головой с выражением недоверия на лице. Мне не терпелось узнать, о чем он подумал, но тут наш проводник сказал:
        - Мы пришли, наури!
        Мы с Оджином стояли перед одинокой хижиной. Все, казалось, было здесь в порядке, если не считать двух цепочек следов - по направлению к хижине и прочь от нее. Идя по ним, мы очутились перед дверью в хижину. Оджин постучал по дверной раме.
        - Медсестра Арам, ты дома? - Голос его звучал твердо и гулко. - Я инспектор Со из столичного отделения полиции.
        Мы ждали.
        Но в ответ не раздалось ни звука. Ни шагов, ни шороха, ни бормотания.
        - Похоже, никого нет дома, - сказала я.
        Оджин взялся за медную дверную ручку и потянул в сторону. Дверь поддалась.
        - Однако дом не заперт.
        Он отодвинул дверь, и мы увидели комнату, полную теней. Серый дневной свет, проникнув внутрь, осветил спину молодой женщины, лежавшей на низком столике лицом вниз, руки ее были прижаты к бокам.
        - Она спит? - Рыбак, не отстававший от нас, испуганно подался назад. - Она… она, должно быть, спит?
        Леденящая тьма хижины медленно просочилась в меня, и кровь застыла у меня в жилах. Я едва могла пошевелиться.
        - Мы должны войти, - прошептала я Оджину.
        Одним точным движением Оджин вынул из ножен меч, и его лезвие блеснуло, когда инспектор ступил в комнату. Я задержала дыхание, ожидая, что на него выпрыгнет убийца. Но все было тихо - женщина лежала на столе, рядом с ее телом стояла незажженная свеча. Все было спокойно и безжизненно.
        Оджин сел на корточки рядом с женщиной, а я моментально скинула с ног деревянные башмаки на высокой подошве и вошла в комнату.
        - Жива ли она, наыри?..
        И замерла на месте, потому что у меня промокли носки. Скоро распахнутые глаза привыкли к темноте, и я увидела, что от тела женщины ко мне ведет след черной жидкости.
        «Это всего-навсего кровь, - сказала я себе, стараясь унять сердцебиение. - Ты видела ее тысячу раз».
        - Она мертва, - прошептал Оджин. Мне была видна лишь половина его лица, другая же тонула в серо-синем свете.
        Я стянула с ног носки и, босая, осторожно подошла к окну и открыла его - в комнате стало светлее, и я смогла разглядеть бирюзово-синюю форму. Женщин была одета для работы, но что-то остановило ее на пути к двери.
        Оджин подозвал меня к себе.
        - Поможешь мне осмотреть ее?
        Он поместил рукоять меча под тело и постарался приподнять его, поскольку не имел права коснуться женщины, пусть даже мертвой, хотя до этого, внезапно вспомнила я, он дотрагивался до меня, помогая перелезть через стену в Хёминсо, а также сесть на его лошадь. Я поспешила ему на помощь и, придерживая женщину за плечо, приподняла ей голову. Ее кожа была холодной, и мое лицо исказила гримаса. Для того чтобы понять, что женщина мертва, не требовалось нащупывать пульс. Ее глаза были подернуты туманной пленкой.
        Кто-то перерезал ей горло.
        - Кто мог сотворить такое? - прошептала я. Этот же вопрос преследовал меня и в Хёминсо. - Какое чудовище?
        - Этого я не знаю, - ответил Оджин. - Знаю одно: медсестра Арам была знакома со своим убийцей. Она открыла преступнику дверь и впустила его. И заварила чай - для себя и для гостя. - На столике стоял чайник, которого я прежде не заметила, а также две чашки. Обе они были полными. На дне одной из них я увидела какое-то белое вещество.
        - Можно опустить ее, наыри? - спросила я.
        Оджин вытащил из-под тела рукоятку меча и кивнул.
        Я вернула тело в прежнее положение. Потом достала из своего набора акупунктурных игл серебряную иголку. Взяла чашку со странным веществом и погрузила в него кончик иглы, и он постепенно почернел.
        - Ее отравили, - прошептала я.
        Оджин не отрывал взгляд от трупа.
        - Откуда ты знаешь?
        - Мы в Хёминсо часто прибегаем к этому методу. Если у нас возникает подозрение, что пациента отравили, мы кладем ему в рот серебряную булавку. - Я протянула ему иглу, он взял ее и внимательно изучил. - Серебро тускнеет при соприкосновении с серой. А саяк - яд на основе серы - очень легко купить в столице.
        - Значит, медсестру Арам отравили… по всей вероятности, бросили яд в чай, стоило ей только отвернуться. А потом, когда она была уже без сил… - Оджин показал на тщательно уложенные волосы медсестры Арам, лишь немного растрепавшиеся сзади, - убийца схватил ее за шею и перерезал горло.
        - Кто-то напал на трех женщин из дворца, - сказала я, чувствуя слабость в желудке. - На троих напал, двоих из них убил и в придачу к этому устранил, по крайней мере, трех свидетельниц. А в столице, как мне сказали, опять появились листовки с обвинением принца.
        - Да. Я считаю, все эти зверства связаны между собой.
        - Но как… - Ответ, казалось, был совсем рядом, прямо за завесой теней, и мне хотелось сорвать ее. Я хотела знать.
        Сунув руку в карман фартука медсестры, я достала ее жетон. Это действительно была медсестра Арам.
        - Почему ее имя кажется мне таким знакомым? - прошептала я.
        Меня грызло недовольство собой. Я поднялась на ноги и, скрестив руки на груди, смотрела в никуда пустым взглядом, пытаясь вспомнить. Никогда прежде я не встречала медсестру Арам или медсестру Кюнхи, поскольку мы работали в разное время; наши пути никогда не пересекались. Тогда, должно быть, кто-то говорил мне о ней… но кто? Я изо всех сил напрягала память.
        Тут от двери раздался шепот:
        - Она мертва?
        Мы с Оджином резко повернулись и увидели медсестру Кюнхи: с нее стекала речная вода, черные волосы облепили лицо, словно водоросли. Кожа ее по-прежнему была синей, глаза - широкими и пустыми, будто две свежевыкопанные могилы. К ней подбежала запыхавшаяся Сульби.
        - Прошу прощения, инспектор, - сказала тамо. - Она настояла на том, чтобы прийти. Начала кричать, и полицейский приказал отвести ее к вам.
        Оджин подошел к медсестре Кюнхи, и я увидела, как у нее задрожали руки, а потом и все тело. Ее взгляд остановился на распростертом на столике теле. На трупе подруги.
        - Я знаю, почему она мертва. - Ее голос дрожал, а потом она закрыла лицо испачканными в грязи руками. - И знаю, почему должна умереть я.
        10
        Навязчивый запах смерти глубоко проник в мои мысли.
        Какой ужасной силы должна быть ярость, чтобы ударить женщину дубинкой по голове, а потом удерживать ее под водой до тех пор, пока она не захлебнется? Почему убийца не дрогнул, не пожалел извивавшуюся в воде и пытавшуюся глотнуть воздуха Кюнхи?
        При мысли о том, что правда оказалась, наконец, где-то рядом, я задрожала. Медсестра Кюнхи знала ответы на многие животрепещущие вопросы, значит, расследование скоро закончится.
        Я взяла из кладовки сухую соломенную накидку, вышла во двор и увидела, что двое полицейских оттеснили медсестру Кюнхи к стене. Они скрестили руки на груди, их голоса были резкими и требовательными:
        - Ну? Кто это с тобой сделал?
        - Ты должна помнить хоть что-то. Мужчина или женщина? Высокий был человек или маленького роста?
        Я, чуть было не выронив накидку, поспешила к несчастной медсестре. Встав между ней и полицейскими, склонила голову и вежливо сказала:
        - Умоляю, этой женщине плохо. Ее нужно отвести в Хёминсо, и только после этого вы, вероятно, сможете ее расспросить.
        Полицейские, посомневавшись, с ворчанием отправились сторожить калитку в живой изгороди.
        - Ну, вот. - Я закутала дрожащую медсестру Кюнхи в соломенную накидку. Дождь прекратился, но меня беспокоило ее рокочущее дыхание. Ей удалось не утонуть, но я слышала о людях, умерших от осложнений после длительного пребывания в воде. - Пошли, тебе надо сесть.
        Я повела ее к небольшому деревянному возвышению, где, по всей вероятности, ее подруга имела обыкновение перекусывать в ясные солнечные дни, чего она никогда больше не сделает. Мы молча сели, и я проследила за взглядом Кюнхи - она смотрела то на двор, то на хижину, где все еще лежало тело убитой.
        - Не надо ничего говорить, пока не будешь готова, - прошептала я.
        Кюнхи ничего не ответила, ее взгляд остекленел, бледные губы слегка приоткрылись, воздух с шумом входил и выходил из груди. Полагая, что придется сидеть в молчании еще час-другой, я выпрямилась и скрестила лодыжки, готовая ждать.
        Оджин и тамо Сульби куда-то ушли, но скоро я опять увидела его на тропинке. Он с хмурым видом вошел во двор.
        - Наыри, - позвал его я. Он посмотрел на меня, приподняв брови от удивления. - Медсестре Кюнхи нужна врачебная помощь.
        - Да, конечно. Я послал тамо Сульби сообщить об этом командиру, - ответил он, - и подготовить переправку медсестры на другой берег реки. Мы постараемся доставить ее в Хёминсо как можно скорее.
        Я взглянула на медсестру Кюнхи, желая приободрить ее, и удивилась: она повернула голову и пристально смотрела на инспектора.
        - Я готова… - скрипучим шепотом проговорила она. - Я готова все рассказать.
        Мы с Оджином обменялись ошеломленными взглядами. Он подошел к медсестре, хотя и не слишком близко, и сложил руки за спиной.
        - Я знаю, тебе трудно об этом говорить. - Его голос звучал тихо, глухо и очень спокойно. - Можешь не торопиться.
        Кюнхи напряженно кивнула.
        - Можешь объяснить, что ты имела в виду? - спросил он. - Ты сказала, что знаешь, почему умерла медсестра Арам и почему ты тоже должна умереть.
        Она, сложив ладони вместе, стала выкручивать пальцы, словно они были секретами, которые ей надо было извлечь из себя.
        - Она где-то в горах… - Кюнхи бросила на меня нервный взгляд, - наша тайна.
        - Ты можешь рассказать нам о ней, - прошептала я. - Если это из-за нее ты очутилась на волосок от смерти, то, поделившись с нами, ты, вероятней всего, окажешься в безопасности.
        Глядя на побелевшие костяшки пальцев, медсестра сказала:
        - Придворная дама Анби, медсестра Арам и я… мы свидетельницы.
        По спине у меня побежали мурашки.
        - Свидетельницы чего? - медленно спросил Оджин.
        Ее плечи приподнялись, она обхватила себя руками, будто хотела исчезнуть.
        - У-убийства. - Ее голос пронзило отчаяние, черты лица исказились. - Он страшно разгневался на своего отца и… выместил гнев на невинной медсестре. Наследный п-принц обезглавил ее… и умчался на лошади с ее головой.
        Меня затошнило. Принц не мог сотворить такое. Я видела, как нежно он обращался с щенком, и вообще, он был совершенно не похож на убийцу. Госпожа Хегён также убеждала меня в его невиновности, и я верила ей. Но выражение лица Оджина стало еще более напряженным, взгляд - еще более настороженным. Он поверил Кюнхи.
        - А что было потом? - спросил он.
        - Мы убежали и спрятались. Мы знали, что принц видел наши лица. И он знал, что мы все видели. - Кюнхи вжала дрожащие пальцы в глаза, пытаясь, видимо, прогнать стоящую перед ней страшную картину. - Придворная дама Анби ушла, чтобы найти какого-нибудь человека, способного нам помочь. Мы совершенно не понимали, что делать. - Она покачала головой, из ее груди вырвался судорожный вздох. - О боги, и почему только мы послушались ее…
        - Что она велела вам сделать?
        - Вернувшись, придворная дама Анби приказала нам… - ее голос дрогнул, - притвориться, будто мы ничего не видели. Она сказала, что если мы этого не сделаем, то прольется еще больше крови. Нашей крови! И если мы не хотим умереть, то должны вести себя так, будто ничего не произошло.
        Мой ум был не в состоянии осмыслить услышанное. Одно дело, внимать слухам о запятнанном кровью дворце, носимому ветром шепоту, и совсем другое - верить показаниям свидетельницы, если, конечно, Кюнхи говорит правду. Но зачем ей лгать?
        - Когда это произошло?
        - В прошлом году. В первый лунный месяц.
        Лицо Оджина омрачила тень.
        - А что сделали с телом жертвы?
        Из ее груди вырвался похожий на кашель всхлип:
        - Я… я не знаю. Кто-то где-то его спрятал. Я ни в чем не виновата! Ну что нам было делать? Я просто-напросто прислуга. Никто на моем месте не осмелился бы пойти против наследного принца. - Ее взгляд обратился на меня, он казался диким от переполнявшего его чувства вины. - Вы тоже не смогли бы перечить ему. Не попытались бы его остановить!
        - Конечно нет, - прошептала я, и где-то в глубине души я в это верила.
        - С тех самых пор, со смерти той медсестры, - продолжала медсестра Кюнхи, - мы пытались отыскать ее тело. И похоронить, как положено. Мы с Арам… мы несколько раз обошли горы, но ничего не обнаружили.
        Груз свидетельства медсестры Кюнхи давил на нас, мою нежную кожу, словно льдинки, покалывал ужас.
        - А как звали медсестру? - спросила я. - Ту, которую… - Я не смогла закончить предложение. Ту, которую убил принц.
        - Это была медсестра Хё-ок.
        Я покачала головой - я никогда прежде не слышала этого имени.
        - Медсестра Кюнхи, - Оджин говорил тихо и почти заботливо, - хочешь рассказать что-нибудь еще?
        - Я… - Она посмотрела на свои ладони. - Я вспомнила, что одолжила медсестре Хё-ок свой носовой платок. Мне не хотелось, чтобы эта улика привела ко мне, и потому еще до того, как тело исчезло, я вернулась обыскать ее карманы и нашла записку.
        - Записку?
        - Это… это была записка, адресованная врачу Кхуну.
        Мне под ребра кинжалом вонзился шок.
        - Врачу Кхуну? - переспросила я.
        Кюнхи снова посмотрела на меня.
        - Медсестра Хё-ок - его мать.
        - И что было сказано в записке?
        - Н-не знаю. Я сразу же сожгла ее.
        - Все ты знаешь, - возразил Оджин. - Должна знать. Уверен, ты не могла не прочитать ее.
        Взгляд медсестры метался из стороны в сторону, а потом она наконец проговорила:
        - Это была самая обычная записка.
        - И что в ней было сказано? - продолжал допытываться Оджин.
        Посомневавшись еще немного, медсестра ответила, и говорила она так тихо, что я едва слышала ее:
        - Она написала: «Кхун Муён, я беспокоюсь о тебе - ведь ты давно не говорил со мной. Ты избегаешь меня во дворце, не желая, чтобы тебя видели с матерью». - Глаза Кюнхи затуманились, взгляд стал испуганным и отрешенным. - «Говоришь, что стал взрослым и не желаешь прослыть маменькиным сынком. Но, подобно ребенку, ты дружишь с незрелыми юнцами, любящими выпивать и распутничать. Я предупреждала тебя, что не нужно водить дружбу с подобными людьми…» Вот и все.
        Я наклонила голову, чувствуя, что за этими словами кроется что-то важное. Но не могла понять, что именно.
        - Вы с медсестрой Арам знаете врача Кхуна? - спросил Оджин.
        - Да. Хотя и недостаточно хорошо - мы видели его всего один-два раза. Но придворная дама Анби всегда говорила о нем, когда мы оказывались с ней наедине.
        - А ты знаешь медсестру Инён? Ту, которая рассказала о резне? - спросила я и поспешила добавить: - Или же мою наставницу, медсестру Чонсу. Она работает в Хёминсо.
        Кюнхи задумалась, нахмурив брови.
        - Не думаю. Эти имена мне незнакомы.
        Мы все замолчали, слышно было только, как журчит в реке вода, и тут я разглядела силуэты двоих полицейских, плывущих к нам в лодках.
        - Они уже здесь, - сказал Оджин.
        - Пожалуйста! - вскочила на ноги Кюнхи. - Пожалуйста, не рассказывайте командиру о принце. Я слышала, что крестьян убивали за клевету на королевскую…
        - Не расскажу, - твердо пообещал он. Но когда Кюнхи поковыляла к живой изгороди, пробормотал еле слышно: - Пока не расскажу.
        Я посмотрела на него, и он ответил на прочитанный им в моих глазах вопрос.
        - Если она говорит правду, - сказал Оджин очень тихо, чтобы услышала его одна я, - то принца необходимо остановить.
        - Но как? Что, если король предпочтет замять это дело? Наследный принц, убийца он или нет, все же его сын. И его прегрешения плохо скажутся на всей семье.
        Решительный взгляд Оджина стал еще тверже.
        - Партия старых. Они очень влиятельны и всеми силами стремятся избавить королевство от принца. Его идеи слишком революционны для них, он твердо намерен перераспределить власть в пользу других партий. Если я предоставлю партии старых неопровержимые доказательства того, что его высочество совершил несколько жестоких преступлений, они съедят его заживо. Для того чтобы настроить короля против сына, надо достучаться до его приближенных.
        Мне не понравилось услышанное. Я провела рукой по горлу, внезапно возжелав, чтобы все это оказалось ночным кошмаром. Я начала помогать Оджину, потому что считала, что смогу отыскать правду, не лишившись при этом жизни. Но вспомнила вдруг о предупреждении госпожи Хегён. Она молила не допустить уничтожения королевской семьи.
        С моих губ готово было сорваться заявление о том, что я не желаю больше помогать Оджину, что расследование становится неуправляемым. Но тут в голове у меня всплыло одно воспоминание.
        - Я вспомнила, - прошептала я, - вспомнила, почему имя медсестры Арам показалось мне таким знакомым.
        Оджин нахмурился:
        - Почему?
        О ней упоминала госпожа Хегён.
        - Она была шпионкой госпожи Мун. - Мое сердце колотилось как сумасшедшее; мне было страшно, но я не могла отвести взгляд от светящейся нити, соединявшей этих двух женщин. - Придворная дама Анби и медсестра Арам - обе они были шпионками.
        Судя по выражению лица Оджина, он думал о том же самом: смерть одной шпионки могла быть случайностью, но смерть сразу двоих?
        Подобрав подол юбки, я поспешила к медсестре Кюнхи. Она сидела и смотрела на реку.
        У меня перехватило дыхание.
        - Я задам тебе еще один, последний, вопрос. Ты шпионила для госпожи Мун?
        Ее губы вытянулись в нитку, глаза потемнели.
        - Госпожа шантажом заставляла нас шпионить. Она каким-то образом прознала о том, что мы сделали - или, точнее, не сделали.
        Я чуть не ахнула. Госпожа Мун была склонна к шантажу. И отчего-то я была уверена, что, когда принц в прошлом году убил и обезглавил медсестру, придворная дама Анби побежала за советом к своей повелительнице. И госпожа Мун тут же сообразила, как обратить эту кошмарную историю себе на пользу.

* * *
        - Подожди меня в харчевне.
        Я подняла глаза на Оджина. Он смотрел на толпу недужащих крестьян, собравшуюся в Хёминсо у седьмой раздвижной двери справа. В этой комнате он поселил медсестру Кюнхи, и теперь ее охраняла полиция.
        - Я должен доложить обо всем командиру, - чуть слышно произнес он, - а потом мне нужно будет кое-что сказать тебе.
        Я неуверенно провела рукой по юбке. Когда он в последний раз разговаривал со мной по душам в харчевне, то открыл, что он не слуга, как я, но инспектор полиции. Я гадала, о чем еще он не успел мне сообщить.
        - Очень хорошо, - сказала я. - Полагаю, харчевня станет у нас чем-то вроде штаба.
        Его губы изогнулись в подобии улыбки:
        - Думаю, так оно и есть.
        Мы отправились в путь по отдельности, я ускорила шаг, стремясь как можно скорее очутиться подальше от рыночного хаоса. Когда я все-таки вышла из крепости на тихую дорогу, то сделала глубокий вдох. Несколько дней мы довольствовались лишь ставящими в тупик вопросами, но наконец перед нами мелькнул проблеск правды. И эта правда была такой свежей, такой ясной, что казалось, все это время глаза мне застилал туман, и вот на какое-то мгновение он рассеялся и я прозрела. И теперь мне хотелось увидеть еще больше.
        Мы оказались на один шаг ближе к правде.
        Воздев руку к небу, я потянулась к ней другой рукой, чтобы снять напряжение в спине.
        В тростнике неподалеку от меня что-то тихо зашелестело, и я застыла на месте.
        Оглянувшись, я увидела только пустую дорогу, огибающую луг с высокой травой, и зыбкий туман, напоминающий беспокойных бесплотных духов.
        - Это просто ветер, - пробормотала я, опуская руки, но сердце испуганно забилось: я вспомнила об убитом крестьянине.
        Я сделала еще один шаг вперед и снова услышала шелест травы, а затем хлюпанье мокрой земли у кого-то под ногами.
        Звук шагов становился ближе и ближе, и все во мне словно зашептало: за тобой кто-то идет. Подхватив подол юбки, я зашагала энергичнее, а потом прямо-таки побежала, услышав, что человек у меня за спиной набирает скорость.
        Мокрая земля скользила у меня под ногами, один мой башмак увяз в грязи, и я осмелилась оглянуться. И задохнулась при виде человека знатного происхождения - он был одет как таковой - в высокой черной шляпе, надвинутой на брови. Лицо его было скрыто повязанным на голове красным шарфом.
        Одет же он был в белый халат, запятнанный кровью.
        «Беги!» - приказал мне разум, и я умудрилась развернуться и рвануть вперед.
        Онемевшая от ужаса, я не могла сказать, долго ли бежала, или почему вдруг оказалась на четвереньках, или когда именно свернула с дороги. Несясь по полю, я продиралась сквозь тростниковые метелки, а стоило мне обернуться, чтобы выяснить, удалось ли оторваться от преследователя, как чья-то рука ухватила меня за воротник и бросила на землю. Я ударилась плечом, перекатилась на спину и увидела над собой сверкающий клинок, подобный обнаженному когтю.
        Я застонала, крепко зажмурилась и стала ждать, когда меня пронзит металлическое острие, но тут услышала громкий стук и возгласы. Открыв глаза, я не увидела ничего, кроме качающегося тростника и бледного неба.
        Встав на подгибающиеся ноги, я оглядывалась до тех пор, пока мой взгляд не привлекла знакомая высокая фигура. Это был молодой инспектор, его грудь вздымалась с такой силой, будто весь путь сюда он бежал. Времени удивляться, как ему удалось меня отыскать, не было, поскольку напавший на меня тоже встал. Его халат был теперь весь в грязи.
        Оджин взялся за меч, раздался шепот стали.
        - Назад!
        Мужчина молча, с изящной легкостью выставил вперед руку, нацелив меч в сердце Оджина.
        - Спрячься, - прошептал Оджин, и я поняла, что инспектор обращается ко мне, хотя он не сводил взгляда с преступника.
        Одним ловким движением Оджин обнажил меч и отбросил ножны в сторону. Держа его обеими руками, он с невероятной скоростью бросился вперед и в один миг преодолел расстояние в двадцать футов между ним и злодеем. Сверкнуло лезвие меча, но преступник парировал удар, и сталь громко лязгнула о сталь. Этот лязг отозвался у меня в костях. Все происходило так быстро, что мне едва удавалось следить за сражающимися, за их молниеносными движениями. Я совсем забыла о том, что надо спрятаться. Какое-то мгновение они были на равных, в следующее пятились назад, а секунду спустя их мечи с лязгом скрещивались.
        Внезапно в воздухе пронеслась струйка крови, после чего наступила тишина и все замерло.
        «Чья это кровь?»
        Мужчина немного помедлил, и Оджин тут же бросился на него. Меч, выбитый из руки преступника, исчез в бескрайнем море высокой травы.
        - Кто ты? - Оджин приближался к своему противнику, держа наготове меч. - Отвечай.
        Мужчина молчал и не двигался, при этом смотрел на Оджина так, будто старался запомнить каждую черту его лица. После чего развернулся и побежал туда, где лежал его меч, подхватил его и продолжил свой бег. Плечо у него горело ярко-красным от крови.
        Как только он скрылся из виду, я кинулась к Оджину. Метелки растений проходились по моему лицу, я, запыхавшись, остановилась перед инспектором. Он стоял, наклонившись вперед, руки его лежали на коленях, из-под полицейской шляпы стекал пот.
        - Наверное, надо его догнать, - сказала я.
        - Нельзя так рисковать, - отрывисто ответил Оджин. - Он может спрятаться в поле. И как только я уйду отсюда, вернется за тобой.
        - Но я могу пойти с вами…
        Тут мое внимание привлекла прореха на халате Оджина. Я-то думала, что ранен только напавший на меня мужчина, но теперь увидела, что по синему шелку халата Оджина расплывается темное пятно. Сердце колотилось у меня в груди; он мог умереть, и от этой мысли у меня задрожали и подогнулись колени.
        - У вас… у вас идет кровь, - выдавила я.
        - Со мной все в порядке. Небольшая рана на ноге. - Оджин вытер пот со лба и встал во весь рост. - Я, должно быть, ранил его куда ощутимее. Но надо было нанести удар в какое-нибудь более заметное место, чтобы потом легко найти нашего подозреваемого. - Пройдя мимо меня, он пристально вгляделся в близстоящий лес, где скрылся мужчина. - О нем известно одно: он умеет биться на мечах.
        Я не замечала ничего вокруг, кроме трепещущегося на ветру окровавленного халата Оджина.
        - Врач Кхун упоминал когда-нибудь о том, что учился владеть мечом? - спросил он.
        До меня не сразу дошел смысл его вопроса. Я отвела взгляд от Оджина и посмотрела на лес впереди.
        - Нет, но у него дома есть книга по военному искусству. Он мог научиться сражаться на мечах самостоятельно.
        - И у него это получилось очень хорошо. Это мало похоже на правду, но если все обстоит именно так, то надо признать, что у Кхуна есть мотив, - пробормотал Оджин. - Его мать убили, а недавние жертвы в свое время оказались свидетельницами этого преступления.
        - Но они всего лишь свидетельницы… Они помогли покрыть преступление, но сделали это не со зла.
        - Мы не знаем всего. У меня такое чувство, будто медсестра Кюнхи что-то от нас утаила.
        Я снова посмотрела на дыру в халате и, немного посомневавшись, спросила:
        - Хотите я осмотрю вашу рану?
        - Уже темнеет. Неразумно здесь задерживаться. - Он нетвердой походкой двинулся в поле и, поискав что-то в тростнике, возвратился с ножнами - теперь его меч был спрятан в них и висел у него на боку. - Нужно идти.
        Я подошла поближе к Оджину, готовая, чуть что, помочь. Мы зашагали по большому полю, и я спросила:
        - Как вы меня нашли?
        - Увидел твой башмак. - Он продолжал внимательно смотреть по сторонам, желая удостовериться в том, что мы одни. - А твои следы вели в поле тростника.
        - Но вы же поехали в отделение полиции.
        - Я передумал. - Голос его звучал как-то нерешительно. А затем, глядя на меня из-под ресниц, он проговорил: - Я хотел убедиться, что ты благополучно добралась до харчевни. Я не настолько легкомыслен, чтобы оставить тебя одну сразу после очередного убийства.
        Ошеломленная, я вышла за ним на дорогу, где лишилась башмака. Оджин, не обращая внимания на рану, сел на корточки и выудил тот из грязи; я осторожно ухватилась за его плечо, чтобы сохранить равновесие, а он надел башмак мне на ногу.
        - Тебе нужно быть поосторожней, - сказал он, поднимаясь на ноги, и снова оглянулся на поле тростника, где исчез напавший на меня мужчина. - Кем бы этот человек ни был, он хорошо владеет мечом и знает, что ты имеешь отношение к расследованию убийств. Они еще не раз придут за тобой.
        - Или за вами, - сказала я. - Вы не в меньшей опасности, чем я.
        Наши взгляды наконец встретились.
        - Думаю, так оно и есть, - прошептал он.
        - Но вы не бойтесь. Теперь моя очередь.
        - Очередь?
        - Присматривать за вами.
        Я говорила не думая. Но он не стал смеяться над моими словами, а, похоже, серьезно взвесил их.
        - Обещаешь?
        Я моргнула и, чуть замявшись, ответила:
        - Да.
        Он протянул мне руку. Я смотрела на нее, не зная, как поступить. Никогда прежде я не заключала ни с кем договоров. Рукопожатиями в знак дружбы обменивались воины на полях битв. И все же я протянула ему руку в ответ.
        Его теплые пальцы обхватили мои, его ладонь прижалась к моей ладони, и мы пожали друг другу руки.
        - Когда придет время, - спокойно сказал он, глядя на меня так же твердо, как он сжимал мою ладонь, - позаботься обо мне. Я же всегда буду заботиться о тебе.

* * *
        Дождь колотил в дверь харчевни. Мы вовремя успели войти внутрь.
        - Ну, - сказала я, садясь. - О чем вы хотели рассказать мне в Хёминсо?
        Бусы на шляпе Оджина, когда он садился, пришли в движение; поднимая ногу, он слегка поморщился. Рана определенно беспокоила его сильнее, чем он готов был признать.
        - Полтора года тому назад я стал помощником тайного королевского агента, - сказал он.
        - Тайный королевский агент, - нахмурившись, прошептала я. - Так вот почему, когда мы впервые встретились, на вас было платье крестьянина? Вы выдавали себя за кого-то другого?
        - Нет, - начал тихо объяснять он. - Работа с тайным агентом научила меня тому, что можно легко добыть нужную информацию, если как следует законспирироваться. Простолюдины неохотно общаются с полицейскими, и потому я оделся крестьянином, чтобы собрать информацию о деле, о котором сейчас тебе расскажу.
        Он замолчал, и я, глядя, как его глаза искрятся обуревающими его эмоциями, стала ждать продолжения рассказа.
        - Мой отец был тайным королевским агентом… Когда он в пятьдесят шестом году получил первое свое задание, я поехал с ним. Это был смелый шаг с его стороны - взять меня с собой, но он беспокоился обо мне. Я сдал экзамен в совсем юном возрасте, возгордился и скоро попал в компанию людей богатых и коррумпированных. Он же хотел, чтобы я любил справедливость, любил людей так же сильно, как и он. Вот он и взял меня с собой. Задачей отца было проинспектировать городское управление в провинции Пхёнан. - Оджин опустил взгляд, вид у него стал отсутствующим, словно он отбросил некое воспоминание, слишком болезненное для него. - Мне удалось устроиться на работу слугой судьи. Я перехватил письмо, где говорилось, что наследный принц тайком покинул дворец и подался в деревню, но судья побоялся доложить об этом королю. На той же неделе был найден убитым некий деревенский житель, а позже я нашел в лесу отрубленную женскую голову.
        «Медсестра Хё-ок, - тут же подумала я. - Жертва принца…»
        - И моего отца, заколотого кинжалом.
        Вонзив ногти в ладони, я молча смотрела на Оджина; он сидел неподвижно, словно был высечен изо льда. Его лицо было лишено какого-либо выражения, в глазах не стояли слезы, и я подивилась тому, что он способен говорить о подобном ужасе столь безучастно.
        - По кариме на голове я решил, что это местная медсестра. Но никто из медсестер тамошнего медицинского учреждения не узнал ее по сделанному мной наброску. Мне сказали, что она, должно быть, работает во дворце, поскольку ее карима была шелковой.
        - А что было потом? - тихо спросила я. - Вашего отца убили. Судья приказал провести расследование?
        Взгляд Оджина стал жестким.
        - Он пошел на все, чтобы преступление осталось нераскрытым. Подкупил местного начальника полиции и свидетелей, те сделали из одного человека с криминальным прошлым козла отпущения, и король им поверил. Я же после смерти отца почувствовал себя совершенно беспомощным. Когда я несколькими днями позже вернулся в столицу, меня назначили полицейским инспектором, и я расспросил стольких дворцовых медсестер, скольких смог. Я надеялся, что, узнав правду о смерти медсестры Хё-ок, смогу раздобыть достаточно доказательств, чтобы опровергнуть ложь судьи. Но никто из медсестер ничего мне не сказал.
        - И так продолжалось до сих пор, - прошептала я.
        - Да, - ответил он очень тихо. - Показания медсестры Кюнхи совпали с теми сведениями, что удалось раздобыть мне. Дворцовая медсестра, обезглавленная, предположительно, наследным принцем в первый лунный месяц прошлого года…
        Я надеялась, очень надеялась, что принц все же невиновен. Надеялась ради госпожи Хегён и ради будущего нашей династии. Но теперь поняла, что мои мечты наивны.
        - Вы правда считаете, что принц убил… - Но не успела я закончить фразу, как дверь распахнулась и вошла служанка со шрамом на губе - она принесла соленую воду, которую я у нее просила, а также чистую салфетку и перевязочные материалы. И, как и раньше, подмигнула мне. Вот только на этот раз поинтересовалась, сколько детей мы собираемся заиметь. Нашим ответом ей стало гробовое молчание, и она поспешила удалиться, закрыв за собой дверь.
        Комната внезапно показалась мне очень маленькой, в воздухе повисло напряжение.
        Оджин потер лоб и посмотрел в сторону, вид у него был смущенный.
        Я прочистила горло и прямо-таки официальным тоном произнесла:
        - Прежде чем мы продолжим наше обсуждение, я должна осмотреть вашу рану, наыри.
        - Я могу сам…
        - Вам незачем смущаться. Это моя работа.
        - Я не смущаюсь, - пробормотал он, а затем неохотно дал мне знак, чтобы я приступила к делу.
        Под халатами мужчины носили белые штаны, и в том месте, где по ноге Оджина прошелся меч, из-под разрезанной ткани виднелась кровавая рана. Постепенно неловкость момента сошла на нет, и я смогла сосредоточенно изучить рану.
        - С виду она совершенно ужасна, - сказала я, убирая с помощью соленой воды запекшуюся кровь. - Но она неглубокая и затянется сама по себе, если не будет заражения. Но придется все же обратиться к врачу.
        Очистив рану, я взяла полоску ткани и осторожно забинтовала Оджину ногу.
        - Так вы действительно считаете, - сказала я, заставляя работать наши с ним головы, - что именно принц убил мать врача Кхуна, медсестру Хё-ок?
        - Да, - ответил он. - И это меня не удивляет. Многие члены правительства - в том числе и мой отец - чувствовали, что принц склонен к приступам ярости. Все началось с тэричхунджуна, регентства.
        Я кивнула - я понимала, о чем он говорит. Мне вспомнилось, как все были удивлены тем, что король назначил наследного принца Джанхона регентом, хотя сам он был достаточно здоров и мог продолжать править без чьей-либо помощи.
        - На принца следует смотреть как на правителя, но никто при дворе не относится к нему как к таковому, - сказал Оджин. - Какое бы решение принц ни принял, король накладывает на него вето. А когда принц обращается к отцу за советом, его упрекают в том, что он не способен принять решение самостоятельно. Я слышал, что из-за всего этого наследный принц стал нервным и раздражительным. Скоро его гнев прорвется наружу. А возможно, это уже произошло.
        - Значит, вы полагаете, что за резней в Хёминсо также стоит принц?
        - Нет, - твердо ответил Оджин. - Эти листовки… У меня такое чувство, будто его обвиняют в убийствах женщин, желая за что-то отомстить. Теперь, когда мы знаем, что все преступления могли быть спровоцированы убийством медсестры Хё-ок, я еще больше уверился в этом.
        - Тогда в них должен быть замешан врач Кхун. Все указывает на него, разве не так?
        - Нам нужно больше доказательств, чтобы убедить в этом хоть кого-то - командира Сона, короля или партию старых.
        Я провела пальцем по старой мозоли на большом пальце. Чем дольше я смотрела на Оджина, тем отчетливее вставала перед моим мысленным взором картина смерти его отца. Сын держит на руках истекающего кровью мужчину, который для него важнее всех на свете.
        - Но, по крайней мере, - прошептала я, - вы знаете, что вашего отца, должно быть, убил принц… И что вы будете теперь делать?
        Он молчал, а я ждала, что он скажет. Ему следовало бы ответить: «Я буду мстить». В основе нашего королевства лежала сыновья почтительность.
        - Почему ты так на меня смотришь? - спросил Оджин.
        Я моргнула.
        - А как я на вас смотрю?
        - Словно я достойная жалости собачонка.
        Я, немного подумав, ответила:
        - Потому что я знаю, что вы сделаете. Вы отомстите наследному принцу или умрете, пытаясь отомстить.
        - Месть… - еле слышно произнес он. - В «Записках о правилах благопристойности» Конфуция сказано, что дети обязаны убить убийцу своих родителей, даже если возможность для этого представится лишь на многолюдной дороге. Но я не намерен так поступать. - Он смотрел на меня, его взгляд был ясным и чистым, как и его совесть. - После смерти отца я понял: мы можем потерять все, что нам дорого, кроме одного - усвоенных нами уроков. Этому научил меня отец. - Молчание. - Перед смертью он сказал, что я должен искать справедливости, а не мести. Больше года я осознавал его слова и, работая в отделении полиции, понял, что между понятиями справедливости и мести действительно есть разница… большая разница.
        Я, сдвинув брови, задумалась над его словами.
        - Месть провоцирует месть; гнев ненасытен и неутолим. И он превращает нас самих в чудовищ, которых мы пытаемся наказать. Справедливость же означает завершение дела, его законченность, и я хочу именно этого. Подобной законченности можно достичь, лишь оставаясь разумным и рассудительным. И, в конце-то концов, не мне наказывать принца. Это должен сделать король, и только король. Моя же единственная задача - добыть достаточно доказательств, чтобы никто не мог отрицать правду.
        Я выдохнула, еще лучше осознав важность нашего расследования.
        - Но не беспокойся об этом, - сказал Оджин, отводя глаза. - Не думай больше о наследном принце и о других подозреваемых.
        - Что вы хотите сказать?
        - Я о том, что случилось в поле… - Он по-прежнему не смотрел на меня. - Я как следует поразмыслил и понял: расследование становится слишком опасным. Будет лучше, если ты оставишь его.
        Я нахмурилась:
        - Вы больше не хотите, чтобы я вам помогала?
        - Я жалею о том, что втянул тебя. С этой самой минуты будь тише воды ниже травы и никуда не ходи одна. - Держась за стену, он поднялся на ноги, я сделала то же самое. - Уже поздно. Я провожу тебя домой.
        Я встала у него на пути, не сводя с него взгляда.
        - Вам нужна моя помощь, - твердо сказала я. - Все в этом деле указывает на дворец, и без моего участия вы с таким же успехом можете прогуляться со связанными глазами по краю обрыва.
        - Я знаю, что ты права, - сказал он и решительно добавил: - Но знаю также, что ты рискуешь потерять все, в том числе и жизнь. Я не могу позволить…
        - Но это моя жизнь. - В душе у меня соседствовали злость и сумятица. - Я сказала, что помогу вам, и я сделаю это. Стоит ли рисковать успехом расследования из жалости ко мне?
        Он, нахмурившись, смотрел на меня так, словно мое упрямство его обескураживало.
        - Я видел, что сегодня ты чуть было не лишилась жизни. Видел, как тот мужчина приставил клинок к твоему горлу. - У него заиграли желваки, лицо стало пепельно-серым. - Ты умная, одаренная, и у тебя есть мечта. Мне об этом рассказала Чиын. И потому, пожалуйста, послушай меня, не дай этому расследованию разрушить тебя. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь твоей наставнице, и потому просто… просто пообещай, что с этого самого момента ты будешь держаться подальше от него.
        Я еще не видела Оджина таким встревоженным, и на какое-то мгновение мне захотелось уступить ему, лишь бы стереть беспокойство с его лица. Но я слишком хорошо знала себя. Знала, что не остановлюсь до тех пор, пока не получу ответы на имеющиеся у меня вопросы.
        - Мы же с вами договорились, - мягко напомнила ему я. - Мы будем присматривать друг за другом. И все останутся живы и здоровы. Никто ничего не лишится.
        - Ты же сама знаешь, что такого просто не может быть.
        - Ну… - продолжила я. - Дело обстоит следующим образом: либо вы разрешите мне помогать вам, либо не станете иметь со мной никакого дела и тогда я найду правду в одиночку. Что вы предпочтете, наыри?
        Он пристально смотрел на меня, между его бровями залегла морщинка. А затем, покачав головой, он пробормотал:
        - В прошлой жизни ты наверняка была генералом. Упряма до невозможности.
        Я слабо улыбнулась ему:
        - Уверяю вас, я способна позаботиться о себе.
        Он с глубоким вздохом снова опустился на пол, выглядел он полностью сокрушенным. Прислонившись к стене, он наполовину вытянул длинные ноги и положил руки на согнутые колени. Мы молчали, я чувствовала на себе его взгляд. Он так долго и пристально изучал меня, что я покраснела, а в груди и горле стало горячо.
        - Мы оказались свидетелями смертной казни, а за время, что мы знакомы, случилось пять убийств. - Его губы слегка растянулись в мрачной, лишенной малейшего намека на радость улыбке. - Мы занимаемся делом, которое, вероятно, убьет по меньшей мере одного из нас, но ни ты, ни я не намерены отступать. Это делает нас друзьями?
        Мне внезапно захотелось расхохотаться. Посмеяться над невероятно странной ситуацией, в какой я оказалась, - удивительно, но самое тяжелое время в моей жизни привнесло в нее друга.

* * *
        Мы обсуждали наше расследование до позднего вечера. Пытались найти ответы на вставшие перед нами вопросы. Я то нарезала круги по комнате со скрещенными на груди руками, то сидела, а по комнате вышагивал Оджин.
        Он попросил у нашего ученого соседа свитки ханджи[30 - Ханджи - корейская бумага, изготавливаемая из бумажной шелковицы.] и письменные принадлежности, и, положив перед собой большой лист бумаги, мы соединяли вычерченные нами линии и то и дело добавляли к ним какие-то заметки. Наши головы почти соприкасались, мы были так поглощены работой, до такой степени потеряли счет времени, что мне трудно было понять, где начинается он и где заканчиваюсь я. Мой и его разумы, казалось, слились воедино с общей целью: найти убийцу, найти правду.
        Время там, где мы находились, текло иначе, - оно было подобно стремительному потоку воды. Казалось, только что наступил вечер, но внезапно небо стало непроглядно черным, а мгновение спустя в нем появилась круглая луна. Глаза у меня зудели, я очень устала, но мне хотелось продолжить наш с Оджином разговор.
        - Уже очень поздно, - сказал он. - Не пора ли тебе домой? Твоя мать, наверное, беспокоится.
        Я пожала плечами:
        - Моим родным не свойственно замечать мое отсутствие.
        Он, похоже, не знал, как отреагировать.
        - У нас еще много работы. - На меня же нашло упрямство, то самое упрямство, что не давало заснуть, когда я ночами готовилась к экзаменам. Я не могла позволить себе отдохнуть, пока не закончу свою часть работы на сегодня. - Мы еще не поговорили о враче Кхуне.
        - Тебе завтра во дворец, - сказал он.
        - Мне не внове не спать целую ночь, - ответила я.
        Он наконец сдался.
        - Я еще раз ходил расспросить Кхуна, но того не оказалось дома. Я разговаривал со всеми жителями деревни, но со вчерашнего дня его никто не видел.
        Я нахмурилась:
        - Может, он уехал к кому-то из родственников?
        - Может, и так. Полицейские приступили к его поискам совсем недавно. Как только его найдут, он будет арестован. Я не допущу, чтобы он исчез еще раз.
        - И командир Сон будет пытать его… - прошептала я, кусая нижнюю губу. - А что с молоденькой медсестрой, Минджи?
        Оджин вздохнул.
        - Она тоже пропала, а ее родители и родственники продолжают утверждать, что понятия не имеют, где она.
        Меня охватило чувство беспомощности, тяжелое и удручающее. Я окунула кисточку в чернила и записала наш разговор во всех его деталях, особенно отметив тот момент, когда расследование в очередной раз зашло в тупик.
        - Если бы только я могла поговорить с медсестрой Чонсу. Уверена, она наверняка что-то знает… - сказала я себе и посмотрела на Оджина. - Есть у меня хоть малейшая возможность сделать это?
        Он покачал головой.
        - Командир во время расследований редко покидает отделение полиции. А если он и уйдет, то настолько неожиданно, что я не успею ни о чем тебе сообщить, и отсутствует он обычно очень недолго.
        - Вы можете провести меня к ней тайком! И он ничего не узнает!
        - Всем сразу же станет ясно, что ты не имеешь никакого отношения к отделению полиции. Его люди тут же обратят внимание… - Он немного помолчал. - Впрочем, я могу выдать тебя за кого-нибудь еще.
        Я выпрямилась, полная надежды, хотя и не понимала пока, что он предлагает.
        - За полицейского?
        - Нет, за тамо. - Мысленно он был уже в тысяче ли отсюда и разрабатывал план наших с ним действий. - Завтра вечером, когда будут звонить в большой колокол, жди меня у черного входа в отделение. В это время оно почти пустует - полицейские уходят патрулировать улицы. И даже если кто-то увидит тебя, то примет за безобидную тамо.
        С энтузиазмом, вызванным надеждой узнать завтра что-нибудь важное, мы вернулись к списку подозреваемых и заметкам о том, что нам уже известно.
        Мы продолжали разговаривать до тех пор, пока мой ум не погас, так что фитиль его даже не тлел, а лишь дымился. Я пробовала сосредоточиться, но, когда и Оджин начал клевать носом, сказала себе, что надо все же дать небольшой отдых глазам. Я положила голову на стол и, должно быть, задремала, потому что, проснувшись, увидела, что в серую комнату пробрались предрассветные тени, а сквозь отверстия в дверных экранах струится тусклый свет.
        Когда я начала соображать, что к чему, то обнаружила, что моя голова лежит на скрещенных руках, а лоб утыкается в лоб Оджина, и наши ноздри почти соприкасаются.
        Я смотрела, как трепещут его веки - словно ему снится какой-то сон или, возможно, кошмар. Но это продолжалось недолго. Он будто почувствовал на себе мой взгляд, и его глаза медленно открылись, а я была слишком усталой, чтобы смутиться из-за того, что он заметил, как я его рассматриваю.
        - Интересно, сколько сейчас времени, наыри, - шепотом проговорила я.
        - Ты не обязана так меня называть, - ответил он так же тихо.
        Я снова закрыла глаза. По двору, зевая, шла какая-то женщина, и шаги ее хорошо были слышны в тишине. Потом где-то далеко залаяла собака. Ну что ж, утром я буду называть его как положено.
        Но сейчас, в эти межеумочные часы, пока солнце еще не встало и все еще не вернулось на круги своя, я прошептала:
        - Хорошо… Оджин.

* * *
        Я проснулась от скрипа двери, и одеяло - я не помнила, чтобы я им накрывалась, - соскользнуло с моих плеч на пол. В дверной проем хлынул слепящий солнечный свет, и я прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Как долго я спала?
        К моему разочарованию, в комнату вошел не Оджин, а женщина со шрамом на губе.
        Она подошла ко мне с подносом, на котором стояли миски с дымящимся супом и гарнирами.
        - Ваш муж отправился в столицу, как только открыли ворота. Он попросил разбудить вас с первыми лучами солнца.
        «Мой муж?» Я постаралась собраться с мыслями. Времени у меня оставалось только на то, чтобы вернуться домой, взять форму и пойти на работу.
        - Еще он сказал, чтобы я отдала вам вот это.
        Служанка поставила поднос, а затем поспешила к двери, чтобы взять что-то, лежавшее снаружи. Вернулась она с холщовым мешком, в котором я носила форму - так что, похоже, мне не было нужды заходить домой. И как только Оджину удалось проделать такое?
        Я развязала мешок и увидела записку: «Я попросил твою служанку принести эту форму. Сказал ей, что ты помогаешь полиции расследовать дело о смерти медсестры Арам. Она согласилась ничего пока не говорить твоей матери, чтобы не волновать ее».
        Кожа под глазами казалась мне дряблой и тяжелой. Раз мне не надо было идти домой, я могла спокойно позавтракать. Оджин выбрал для меня самое что ни на есть питательное блюдо: соллонтхан - густой мясной бульон молочного цвета, крепкий, но нежный на вкус.
        Я замерла, не успев поднести ложку ко рту, поскольку в голове у меня мелькнуло неясное воспоминание.
        Серая предрассветная дымка. Оджин тянется ко мне, касается выбившейся пряди волос и заправляет за ухо… а потом исчезает.
        Воспоминание… или сон?
        11
        Это был сон?
        Каждый раз, когда мне приходили в голову мысли об Оджине, я гнала их прочь. Не эту тайну мне нужно было сейчас разгадывать.
        Я неустанно напоминала себе об этом всю дорогу до дворца. Очутившись внутри здания, я сконцентрировалась на напряженных лицах вокруг, пытаясь усмотреть хоть какую зацепку - намек на чувство вины или, скажем, выражение холодного безразличия - на чьем-либо лице. Я не сомневалась, что убийца находился среди нас, поскольку его жертвами пали свидетельницы преступления наследного принца. Не могло быть простым совпадением и то обстоятельство, что в ночь убийства первой свидетельницы, придворной дамы Анби, принц также находился за пределами дворца.
        Все это было подстроено.
        Преступник знал, что принц той ночью покинет дворец. А кому, кроме людей из дворца с их шпионами, могло быть это известно?
        - Здесь очень тяжело дышится, - шепнула мне Чиын, нарушая ход моих мыслей. Я посмотрела на подругу - она казалась гораздо более усталой и встревоженной, чем прежде. Мы с ней шли в Королевскую аптеку. - И я не смею ни на ком задерживать взгляд.
        Я взяла ее руку и легонько сжала.
        - Убитые медсестры работали не в те дни, что мы с тобой. Значит, скорее всего, убийца тоже сегодня не здесь. - Я не была в этом уверена, но так вполне могло быть.
        Чиын шла, по-прежнему глядя себе под ноги.
        - Я страшно боюсь, что одна из нас окажется его следующей жертвой.
        - Чиын-а… Не надо так думать…
        - Мы обеспечиваем ложное алиби… - Чиын огляделась по сторонам, - наследному принцу. Убийство произошло именно в ту ночь. И я почему-то все время думаю об этом. О том, что за нами постоянно следят.
        - Вряд ли с нами что-то случится, - заверила ее я. - И Оджин скажет тебе то же самое.
        В большой комнате, где медсестры облачались в рабочую одежду, мы с Чиын медленно переодевались, внимательно следя за окружающими нас девушками. Казалось, тут все друг друга подозревают и шепотом делятся с подругами своими соображениями.
        - Ходит слух, - шептала одна медсестра, - что медсестру Арам убили потому, что она была дворцовой шпионкой.
        Другая медсестра покачала головой.
        - Ни одна женщина из дворца не станет шпионить по собственной воле. Нас принуждают к этому шантажом.
        Остальные медсестры согласно закивали.
        - Не знаю, что такого сделала медсестра Арам, но виновата во всем, должно быть, она сама. Шпионы - это марионетки в руках власть предержащих…
        - А если твой господин скажет тебе броситься со скалы, ты бросишься? - услышала я знакомый резкий голос - голос медсестры Инён. - Нет, ты не подчинишься приказу, если он идет вразрез с инстинктом самосохранения. Но если тебе прикажут нанести вред другому в обмен на собственную жизнь, то, не сомневаюсь, ты без раздумий на это пойдешь. - Она прищелкнула языком. - Наверное, вам всем стоит задуматься, а можете ли вы работать ыйнё. Имеете ли право называть себя хранительницами жизней других людей, если по сути вы всего лишь марионетки?
        Она ушла, но я продолжала думать о ней. Казалось, медсестре Инён нехорошо, она прижимала руку к животу и то и дело прислонялась к стене; но поскольку на свободе гулял убийца женщин, некую дурноту ощущали, похоже, все находящиеся во дворце.
        Я вышла из здания, горя желанием осмотреть побольше пациентов - в особенности одного из них.
        - Прошу прощения. - Я остановила проходящего мимо служащего. - Вы не знаете, врач Кхун сегодня здесь?
        Он немного подумал.
        - Кажется, я видел, как он шел к Медицинскому саду. Наконец-то он вернулся к работе.
        Поблагодарив мужчину, я поспешила дальше, стремясь как можно скорее увидеть нашего с Оджином основного подозреваемого. Прошмыгнув в небольшую внутреннюю калитку, я оказалась в Медицинском саду и стала оглядываться по сторонам, пока мой взгляд не остановился на человеке, идущем по узкой грязной тропинке. Его взгляд был устремлен вдаль, меня он не замечал. На его заляпанном лбу сочилась кровью небольшая рана. На уровне колен виднелись пятна грязи, грязными были и его руки. Земля все еще не высохла после вчерашнего ливня, так может, он упал и испачкался? Но откуда тогда у него такая странная рана?
        Я подошла к врачу Кхуну. Если он действительно совершил то, в чем я его подозревала, как он отреагирует на мое появление? Скривится ли он от боли, если я дотронусь до его руки - там, куда его ранил Оджин?
        - Ыйвон-ним, - позвала его я.
        Он посмотрел на меня через плечо.
        - Что тебе надо? - Голос его был хриплым - это был голос человека, который слишком долго то ли кричал, то ли рыдал. Лицо же его свидетельствовало о боли в сердце - глаза Кхуна были красными и припухшими, щеки горели.
        Я ткнула пальцем в собственный лоб, внимательно наблюдая за ним.
        - У вас кровь идет.
        - А тебе какое до этого дело? Оставь меня в покое. - Он грубо вытер рукой лоб; похоже, мое присутствие его нисколько не смутило. Даже наоборот: его безразличие к моей особе только усилилось. Возможно, он просто был превосходным актером и умело скрывал, что совершил нападение на женщину. - Я же сказал: оставь меня в покое.
        Но я продолжала стоять, где стояла, меня будто пригвоздили к месту вертящиеся в голове вопросы.
        - Медсестра Чонсу - моя наставница. Ее обвиняют в совершенных в Хёминсо убийствах, - сказала я, глядя, как он поднимает с земли садовый инструмент, острое лезвие которого блестело на солнце. В его руках эта штуковина выглядела смертельным оружием. - И, надеюсь, вы поможете мне доказать ее невиновность.
        - И почему ты считаешь, будто я могу быть полезен тебе в этом?
        - До меня дошел слух, что одна из жертв, придворная дама Анби… - Я помолчала. - Я слышала, она была вашей тайной женой.
        В его глазах мелькнул страх. Я ждала, что он станет все отрицать, оправдываться, но у него лишь приподнялись брови.
        - Если ты собираешься меня этим шантажировать, - прошептал он, - то знай, ничего у тебя не получится.
        - Я вовсе не…
        - Здесь, во дворце, все кого-то шантажируют.
        Я очутилась в тупике. Пораскинув мозгами, я перебрала имевшиеся у меня варианты дальнейших действий и вспомнила о стратегии, которая сработала в случае со стражником, охранявшим дом отца. Страх разомкнул мои плотно запечатанные губы.
        - Не лучше ли сказать правду свободно и открыто, а не под пытками?
        - О чем ты? При чем здесь пытки? - выпалил он.
        - А вы разве не слышали? - выдержала я его взгляд. - Вас ищет полиция. - «В особенности инспектор Со», - не стала уточнять я.
        Паника затопила глаза Кхуна, и на какое-то мгновение, казалось, он утонул в ней. Но затем врач покачал головой и издал холодный, невеселый смешок.
        - Ну и какое это имеет значение? Мне без разницы, что со мною будет. Я бы хотел умереть вместе с ней. - Его голос был сиплым от обуревавших его чувств. Возможно, это были гнев, горе… или же раскаяние. Глядя на свое отражение в лезвии, он прошептал: - Я бы с радостью обменял свою жизнь на ее.
        Глядя на этого молодого человека, я почти понимала, почему придворная дама Анби влюбилась в него. Он так любил ее, что мог с легкостью перенести все на свете, лишь бы она была рядом - одиночество жизни во дворце, тысячи писаных и неписаных дворцовых правил, неотвратимое будущее. Она была женщиной короля и должна была посвятить всю жизнь без остатка ему, и только ему, хотя и не знала его.
        - Вы действительно любили ее, - прошептала я еле слышно.
        - Конечно, любил, - выдохнул он, подняв на меня взгляд. Он смотрел на меня не отрываясь, как будто отчаянно желал, чтобы его услышали. - Вот почему я… - Он запнулся. - Вот почему я послал Анби записку, умоляя ее бежать вместе со мной. Рано утром я отправился за ней в крепость. Она сказала, что покинет дворец незадолго до окончания комендантского часа и мы встретимся у ворот.
        - Но дворец в это время должен был быть закрыт. Как же ей удалось бы уйти?
        - Существуют способы выбраться из дворца, известные только придворным дамам и нелояльным членам королевской семьи. - Он опять тяжело вздохнул. - Но она так и не пришла, и я решил, что она передумала. Или же ее поймали. Но потом узнал, что ее… больше нет.
        «Ее больше нет». От этих слов меня пробрала холодная дрожь. «Ее убили».
        - Я слышала, за день до ее смерти вы с ней ссорились.
        В его голосе послышалась злость.
        - Виной тому госпожа Мун. Она узнала, что принц собирался уйти той ночью из дворца, вот и попыталась надавить на Анби, чтобы та последовала за его высочеством. Анби так и собиралась сделать, но я ее переубедил, хотя мы прекрасно понимали, что в наказание госпожа Мун может поведать всем о наших отношениях. Вот почему я попросил Анби бежать со мной. Надо было спасаться от этой жестокой женщины.
        Его мрачное настроение поразило меня, показалось слишком уж подозрительным. Почему на следующий же день после того, как напали еще на двух женщин, он выглядел так, будто разваливался на части?
        - Почему вы сейчас мне об этом рассказываете? - осторожно спросила я.
        - Потому что… - Его рука потянулась к ране. Казалось, его ткнули лицом во что-то твердое. Или же он сделал это сам. - Потому что теперь я думаю… может… может, я мог предотвратить ее смерть.
        - Как? - прошептала я.
        - Не надо было мне с ней вообще знакомиться. - Он говорил отрывисто, полным отчаяния голосом, словно обращался к самому себе. - Как же ужасно я об этом жалею! Я пытался бежать от воспоминаний о ней. Стал жить с семьей, надеясь так сохранить свой разум… - Воздух вокруг него медленно становился другим, морозным, хрустким, и с лица врача Кхуна исчезли все краски. - Но неважно, кто что мне говорил и говорит - голос моей совести громче всех остальных. Я навлек смерть на Анби. Я во всем виноват.
        - Что вы имеете в виду? - продолжала допытываться я, но тут услышала звук чьих-то шагов и запаниковала. Быстро обернувшись, я увидела блестящий зеленый халат - к нам приближался евнух. Он не сводил с меня взгляда. Я поняла, что время мое истекает. Если я не вытяну из врача Кхуна его тайну прямо сейчас, то не сделаю этого никогда.
        Я шагнула к молодому человеку так близко, что он наконец взглянул на меня.
        - Так почему вы считаете себя виновным в ее смерти?
        - Я сын убитой дворцовой медсестры.
        - Знаю. Медсестра Кюнхи мне все рассказала.
        Теперь он смотрел в сторону, на приближающегося евнуха. В его взгляде мерцала неистовая тьма.
        - Тогда ты должна спросить себя - случайно или нет я полюбил одну из трех свидетельниц убийства моей матери.
        Мой ум лихорадочно работал. До настоящего момента я об этом даже не задумывалась. Но могло ли это и в самом деле быть совпадением? Или же он намеренно искал общества придворной дамы Анби? Сблизился ли он с ней, желая завоевать ее доверие, выведать тщательно хранимую тайну о том, что она видела, как убили его мать, и, возможно, помогла закопать тело?
        - Медсестра Хён, - услышала я чей-то пронзительный голос. Я повернулась и узнала евнуха Има, того самого старика, который играл роль принца в ночь резни в Хёминсо. - Вас призывает его королевское высочество.
        На какое-то мгновение мне захотелось придумать оправдание, почему я не могу пойти. Любое, какое угодно - лишь бы остаться в саду, вызнать у врача Кхуну ответы. Но моя осмотрительность сомкнула мне уста. Я бы не посмела перечить его высочеству.
        Я поклонилась евнуху, и в голову ко мне медленно прокралась одна мысль. Возможно, всего лишь возможно, именно у наследного принца имеются ответы на все мои вопросы.

* * *
        Евнух Им молча шел на три шага впереди меня, голова его была опущена, руки прятались в широких рукавах. Но вдруг он остановился, и я замерла за его спиной, заметив трех чиновников в халатах красных, как пятна крови. Они стояли перед воротами и вглядывались сквозь решетки на двойных деревянных дверях в резиденцию наследного принца - шпионили за ним.
        - Поминутно перечисли мне все, что делал прошлой ночью, - послышался из-за ворот резкий властный голос. Это говорил король. - Ты утверждаешь, что ночью слонялся по дворцу. Мимо каких стражников ты проходил? Когда вернулся к себе?
        Повисло долгое молчание, и меня пробрала холодная дрожь. Король допрашивал своего сына. Он подозревал его во вчерашнем нападении на женщин.
        - Почему ты молчишь?
        Я представила, как наследный принц, будущий король, застыл перед отцом и смотрит на него глазами испуганного ребенка, а потом до меня донесся его очень тихий голос:
        - Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, я всегда оказываюсь виноват.
        В воздухе, казалось, разлилась ярость.
        - Я не хочу быть королем. И никогда не стану этого достоин, - продолжал принц, в его тихом низком голосе дрожала нотка отчаяния. - Мне всегда было довольно того, что я ваш сын…
        - До чего же ты жалок, - задохнулся от гнева король. - Вечно скулишь, словно изнеженная собачонка. С тобой невозможно разговаривать нормально.
        Отрывистые слова его величества эхом отразились от павильона Чосын, шпионы поспешили удалиться, потому что ворота вдруг распахнулись. Из них вышли король и его свита, и мы с евнухом почтительно склонились перед его величеством.
        - Наверное, мне лучше прийти в другой раз, - сказала я осторожно, когда мы снова остались одни.
        - За вами послал принц, - возразил евнух Им невозмутимо спокойным голосом. - Следуйте за мной.
        Я неохотно подчинилась и вошла в ворота. Двор был пуст; принц, должно быть, быстро удалился в свои покои в павильоне Чосын - это название означает «Дом будущего короля», но напоминает также по звучанию слово, смысл которого «После жизни». Меня охватило уныние: казалось, тени вокруг доносят до меня эхо из другого мира.
        - Не открывайте рта, пока к вам не обратятся, - шепотом напутствовал меня евнух по дороге в резиденцию. - Не поднимайте головы. Никогда не смотрите принцу в глаза. - Вероятно, он повторял эти слова не меньше тысячи раз. - И что бы ни произошло, если вам дорога жизнь, не говорите ничего, что может огорчить его высочество.
        Слуги раздвинули дверь, и я с опаской вошла во внутренние покои. Пол казался выложенным светлой квадратной плиткой - это солнечный свет проникал в отверстия закрывающих дверь экранов. Повсюду лежала одежда и книги. Разглядывая одну из стопок, я ждала, и мое сердце колотилось как безумное, потому что я чувствовала присутствие принца - темноту, заполнявшую каждый угол комнаты.
        Была ли это аура убийцы? Действительно ли он обезглавил медсестру Хё-ок? Держал ли он с тех пор в руках меч?
        - Я буду говорить с ней наедине, Им, - раздался глубокий громкий голос.
        Евнух ушел, дверь у меня за спиной закрылась, и я стала ждать, когда принц снова заговорит. Он молчал. Я смотрела на него из-под опущенных ресниц. Принц Джанхон стоял спиной ко мне. Вблизи он казался выше и больше, и я решила, что истории о его военной доблести должны быть правдивы. Шелковый халат с драконами - до того темно-синий, что казался почти черным, - обтекал его подтянутую фигуру, словно вода - массивные камни. Его широкие плечи нашептывали о силе и способности поразить одним ударом сразу нескольких противников.
        - Скажи мне, - сказал он мне, приглушив голос. - Ты шпионка?
        Мои мышцы напряглись, ум стремительно заработал. Я не могла взять в толк, с чего он это взял. А затем вспомнила, как шла за ним от резиденции госпожи Хегён до королевского кабинета два дня тому назад.
        - Нет, ваше высочество.
        - Все шпионы так говорят. - Он медленно повернулся и стал приближаться ко мне, пока его гигантская тень не нависла надо мной, а полы его халата не закрыли мне обзор. - Я убью тебя, если ты одна из них.
        У меня на спине выступил холодный пот.
        - Я не шпионка, ваше высочество, я… - Я облизнула сухие губы. - Я обеспечиваю вам алиби.
        - Алиби? - шепотом переспросил он.
        - В ночь резни в Хёминсо, - поспешно сказала я, - госпожа Хегён позвала меня и еще кое-кого осмотреть ваше высочество. И с тех самых пор я заверяю всех, что вы действительно были той ночью у себя в покоях, целый и невредимый.
        - А. - В его голосе прозвучала нотка понимания. - Той ночью.
        Я стояла совершенно неподвижно, мою кожу покалывало от уверенности в том, что за мной наблюдают. Изучают. Словно я гобелен, скрывающий некую тайну.
        - А кто, как ты думаешь, убийца? Подобно всем остальным, считаешь, что это я?
        - Ваше высочество, кто я такая, чтобы думать об этих вещах? - Я, насколько могла, постаралась съежиться. Стать совсем маленькой, чтобы суметь улизнуть от него, словно мышь, спасающаяся от когтей тигра. - Я всего лишь простая служанка.
        Принц чуть повернулся ко мне, и серебряные драконы на его халате ярко блеснули. Он холодно произнес:
        - Тебя, как мне сказали, зовут Пэк-хён. Ты бывшая ученица медсестры Чонсу и незаконнорожденная дочь его сиятельства Сина.
        Я с трудом сглотнула. Мой голос немного дрогнул, когда я отвечала ему:
        - Да, ваше высочество.
        - Не сомневаюсь, все это лишь дает тебе больше оснований для слежки за мной.
        У меня скрутило желудок, я крепче сжала руки, чувствуя, что принц видит меня насквозь. Он был знаком с моим отцом и, возможно, даже считал его своим соперником. И все же оба они оказались рядом с местом преступления и тем самым обеспечили друг другу алиби. Если верить показаниям сторожа, убийца, скрываясь, налетел на отца, и я гадала теперь, а видел ли убийцу принц.
        Мое любопытство все росло, обостряя восприятие и прогоняя страх. Я задумалась, как лучше задать имеющийся у меня вопрос. Не было ни малейшей вероятности, что его высочество что-нибудь расскажет мне, зато он может поведать что-то своей покойной сестре.
        Никогда не смотри в глаза принцу.
        Я умудрилась набраться смелости, подняла взгляд и посмотрела в его глаза, темные как ночь. Я очень надеялась, что обо мне говорят правду - что я почти точная копия сестры принца.
        Его любимой сестры.
        Почти мгновенно глаза принца Джанхона расширились. В его взгляде засветилось удивление, а затем мелькнула боль. Испуганная тем, какое сильное впечатление произвело на него мое лицо, я быстро опустила глаза.
        - Раньше я видел тебя только издали, - сказал он, задыхаясь и пытаясь вернуть самообладание. - Ты так похожа на нее.
        Я несколько раз вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться и не зная, как реагировать на его слова. Но, казалось, он уже забыл о своих подозрениях.
        - Посмотри на меня еще раз.
        «Что я наделала?»
        Но, я подчинилась и увидела перед собой ночь - глаза до такой степени темные и околдовывающие, что я забыла все страшные истории о принце и видела лишь переполнявшую его боль. Такую боль невозможно сыграть - я слишком часто замечала ее в глазах умирающих и тех, кого они покидали.
        - Мертвые никогда не остаются мертвыми надолго, - чуть слышно пробормотал он. - Они никуда не уходят. Ты веришь в это?
        - Да, ваше высочество, - сказала я, желая угодить ему - и себе. - Я верю, они остаются рядом с нами. Верю, что духи могут вселяться в тела живых людей.
        - Значит, моя сестра может находиться где-то поблизости? - спросил он хрипло. - Ты слышала ее?
        В его голосе звучало отчаяние, и я не сразу нашлась с ответом. Он внимательно изучал мое лицо, - возможно, точно так же его глаза проходились по страницам оккультных книг в поисках успокоения, которого не мог дать ему большой и пустой дворец.
        - Да, - солгала я. - Я слышала ее, ваше высочество. И она велела мне следовать за вами. Я не намеревалась шпионить, ваше высочество.
        И словно будучи больше не в состоянии смотреть на меня, он отошел в сторону. Шелк зашелестел, когда он садился за столик на коротких ножках, халат обтягивал его тело, словно темная-претемная могила. Он сидел неподвижно, поставив локоть на стол, его рука касалась шелковой ленты на голове. Ни единой пряди волос не выбивалось из его идеальной прически, и его лицо было открытым и ясным - хотя и омраченным взглядом, исполненным тревоги.
        - Можешь идти, скажи только… вдруг тебе что-то нужно? - Он поднял глаза, но его взгляд остановился на воротнике моей формы. - Какие-нибудь украшения или платья?
        Я сильно закусила нижнюю губу. Я жалела принца, потому что было очевидно: он очень любил свою сестру. Наверное, даже чудовищам бывает больно. Даже убийцы могут кого-то любить.
        - Тебя что-то беспокоит, - произнес он. - Скажи мне, что именно.
        Я, чуть поколебавшись, все же посмела ответить:
        - Моя наставница медсестра Чонсу… ее по ошибке обвинили в резне и арестовали.
        Молчание.
        - И чего ты хочешь?
        - Ваше высочество, - осторожно начала я, - если у вас есть какая-нибудь информация о резне, если вы знаете что-то такое, что поможет найти убийцу, я буду перед вами в неоплатном долгу. - Мой вопрос повис в воздухе, и я, затаив дыхание, ждала, что произойдет.
        - В день резни… - наконец произнес он, и я почувствовала великое облегчение, но оно тут же улетучилось, когда он заговорил вновь: - Твой отец встал рано, от него пахло алкоголем и духами, и он видел, как я шел по улице за час или около того до наступления зари.
        Я стояла, подавшись вперед от напряжения. Он говорил то же самое, что и слуга отца.
        - Тут непонятно откуда стремительно выбежал некий человек. Было темно, и разглядеть его я не мог, но в спешке он кое-что уронил. Какой-то окровавленный предмет… - Взгляд принца метнулся к перламутровому шкафчику слева от него. - Хочешь забрать его?
        - Я… Да, ваше высочество, - с трудом выговорила я.
        - Тогда мы можем помочь друг другу. Я никого не просил об этом, потому что не знаю, кому можно доверять, а кому нет. Но я уже начинаю приходить в отчаяние. - Принц Джанхон провел ладонью по лицу, и неожиданно мне показалось, будто он не спал тысячу лет, потому что ему не давало заснуть великое множество демонов. - Вдруг ты поможешь мне найти лекарство, которое облегчит мои страдания.
        Я стояла тихо и ждала, когда он пояснит, что имеет в виду.
        - Я не могу сдерживать охватывающий меня гнев. Он не дает мне спать по ночам. Любой пустяк доводит меня до бешенства. - Он клацнул зубами. Казалось, его беспокоит одна даже мысль об этом. - И меня это выматывает - гнев, что не покидает меня… ни на мгновение.
        - Я достану лекарство, - прошептала я. - Обещаю.
        - А потом тебе следовало бы отказаться от работы во дворце. Я бы на твоем месте поступил так. - Он по-прежнему был неподвижен, словно на него давил груз навалившихся забот. - Внемли моему совету, медсестра Хён, если тебе хоть немного дорога твоя жизнь. А теперь иди.

* * *
        Позже я узнала, что король вычеркнул принца Джанхона из списка тех, кто должен был присутствовать на поминальной службе по королеве Чонсон. Все хоть сколько-нибудь значительные персоны вместе с окружением короля должны были отправиться из дворца к могильному холму.
        Все, кроме сына короля. Сына, который теперь отказывался есть, отказывался пить, потрясенный тем, что его так унизили.
        И потому принцу как никогда необходимо было успокаивающее гнев лекарство. Мне отчаянно хотелось пойти в библиотеку, узнать, какое снадобье тут будет уместно, но у меня имелась срочная работа, врач Нансин все время был рядом, и я не могла улизнуть из дворца незамеченной.
        Занятая этими мыслями, я взяла порубить пучок травы, но внезапно почувствовала острую боль в руке.
        - Проклятие! - прошептала я. Из пораненного большого пальца по ладони, а затем и на разделочную доску потекла кровь. Мне вдруг ярко вспомнились кровавые убийства.
        Я стала в панике искать полотенце, метнулась не в том направлении и налетела на горшок с дорогим лекарством. Окружающие заохали, вытаращились на меня, но все множество лиц поглотил туман. Никогда прежде я не совершала столько глупейших ошибок почти одновременно.
        И тут меня развернула чья-то рука.
        - Из-за подобных оплошностей можно лишиться должности, - сказала медсестра Инён. Она провожала взглядом врача Нансина, который быстро удалялся от нас, от того, что я натворила.
        С тяжелым вздохом Инён забрала у меня нож. Отложив его в сторону, она достала носовой платок, оторвала от него полоску и перевязала мне большой палец.
        - Да что с тобой такое?
        - В голове помутилось, - прошептала я со стремительно бьющимся сердцем. Врача Нансина теперь нигде не было видно, и сестры потеряли ко мне интерес. Или же они просто избегали медсестру Инён. - Все это так непохоже на меня.
        - Знаю. - Медсестра Инён покачала головой, туго наматывая еще один слой ткани мне на палец, чтобы остановить кровотечение. - Но я догадываюсь, почему ты такая нервная…
        - Что ты имеешь в виду?
        Взглянув на меня задумчиво, она отвела меня в сторонку - на тенистый пятачок за аптекой.
        - Я видела, как ты совсем недавно выходила из Медицинского сада с евнухом наследного принца. Что это было?
        Я поерзала на месте:
        - Он просто хотел спросить меня кое о чем.
        - О чем?
        - О… - Я помолчала. - А почему тебя это так интересует, ыйнё-ним?
        Повисшее молчание показалось мне таким же холодным, как и обволакивающие нас тени.
        - Я должна кое-что сказать тебе. - Ее голос звучал напряженно. - Возможно, надо было сделать это раньше. Ты не работаешь во дворце и месяца, и потому не знаешь, какие тайны скрываются… - Она поморщилась и осторожно положила руку себе на живот, а когда я озабоченно посмотрела на нее, проговорила сквозь стиснутые зубы: - Из-за всех недавних событий я лишилась сна и потому слишком много пью. И это вызывает у меня совершенно ужасные боли в желудке…
        Инён снова замолчала, по ее бледным щекам и губам стало понятно, что ее тошнит. Совершенно очевидно было, что чувствует она себя очень нехорошо. Она крепко сжала губы, словно ее вот-вот вырвет, и я запаниковала.
        Не успела я понять, что еще беспокоит медсестру Инён, как она сделала глубокий вдох и снова заговорила - достаточно твердо, чтобы отвлечь меня от переживаний за ее здоровье:
        - Наступили опасные времена, медсестра Хён, и если ты хочешь выжить, то держись подальше от принца Джанхона.
        Страх вернул меня к действительности:
        - Что тебе известно, ыйнё-ним?
        В ее глазах плескалось беспокойство. Ее разум, казалось, метался между «скажи ей» и «не говори». А потом она наконец проговорила:
        - Ты хорошая женщина, медсестра Хён, и если я решусь доверить тебе эту тайну… ты должна будешь хранить ее так, будто хранишь мою жизнь.
        - Обещаю, - сказала я, отвечая за свои слова.
        - Несколько месяцев тому назад… - неуверенно начала она, - в комнате наследного принца обнаружили заговоренный шаманский амулет.
        Я аж рот раскрыла. Это было страшное преступление. Шаманизм был запрещен, и ритуалы черной магии, направленные на любого члена королевской семьи, карались смертью.
        - Кто принес его туда?
        - Госпожа Мун, - ответила она, и волоски у меня на коже встали дыбом. - Выяснив, откуда взялся этот амулет, мать и жена принца позвали госпожу, твердо намереваясь разоблачить ее. Я все слышала. И не сомневалась, что госпожу прогонят из дворца, но ей удалось напугать их. Она сказала, что откроет королю одну тайну, поистине ужасную. - Инён помолчала, хмуря лоб. - О том, что наследный принц собирается убить короля.
        Ее слова вонзились мне в сердце, подобно острому куску льда. Я даже сначала не поверила, решила, что я, конечно же, неверно что-то поняла.
        - Госпожа Мун сказала, что наследный принц втайне копит оружие. Заверила, что у нее есть тому доказательства. - Оглядевшись по сторонам, медсестра опять хмуро и серьезно посмотрела на меня. - Так что держись подальше от наследного принца, медсестра Хён. Союзники его высочества непременно умрут вместе с ним.

* * *
        Во время перерыва я пошла в медицинскую библиотеку и по дороге поймала себя на том, что смотрю на каменные стены дворца и гадаю, сколько ужасных тайн они хранят. Если эти стены падут, то разольются ли ужас и смерть реками крови?
        - Я помогу тебе найти лекарство, - пообещала Чиын, сопровождая меня к лестнице в библиотеку. - Но для кого оно?
        - Для… - Я не осмелилась сказать ей, что лекарство предназначено для принца; чем меньше она знает, тем меньшая опасность ей будет грозить. В то же самое время меня огорчало собственное непоколебимое решение приготовить лекарство, несмотря на все то, о чем поведала мне медсестра Инён.
        Я не знала, что ответить Чиын, и тут она спросила:
        - Оно для твоей матери?
        - Да, - быстро сказала я. - Мама вечно злится на отца, и мне нужно как-то выровнять ее настроение.
        Мы вошли в тихое помещение с большими, забранными экранами окнами. Взяв несколько книг, мы с Чиын сели за стол в глубине зала. Я сосредоточенно просматривала одну книгу за другой, ощущая бремя ответственности на своих плечах. В обмен на орудие убийства надо было подобрать самое подходящее лекарство.
        Чиын ткнула меня локтем в бок и вырвала из моих мыслей.
        - Мой двоюродный брат, - прошептала она, сверля меня взглядом, - он так и не вернулся домой прошлой ночью. Ты не знаешь почему?
        До меня не сразу дошел смысл ее слов. Затем - медленно - ко мне вернулись воспоминания: мы с Оджином сидим в предрассветном сумраке в маленькой комнате в харчевне и не отрываем взглядов друг от друга. Мои щеки залил румянец - и это выдало меня. Глаза Чиын стали огромными.
        - Нет, - в ужасе ответила я, стараясь умерить ее воображение. - Это не то, о чем ты подумала…
        - Вы провели вместе ночь? - Она едва ворочала языком, ее лицо стало прямо-таки багровым. В глазах же плясала смесь удивления и радости. - И что это значит? Ты в него влюбилась? А он в тебя? О боги, немедленно мне все расскажи!
        - Чиын-а, я же сказала, это не то, о чем ты подумала. - На сердце у меня было тяжело, голова болела от недавних происшествий. - Мне надо сосредоточиться на поисках лекарства…
        - Приготовление лекарств - моя работа, и я что-нибудь да подыщу. Но пообещай рассказать мне все.
        - Я…
        Чиын притянула к себе стопку книг и привычно перелистала их проворным движением.
        - Ондамтан, - сказала она, отыскав ответ на мой вопрос так быстро, что, несмотря на мое мрачное настроение, меня охватило восхищение. - Вот что тебе нужно.
        - Ты мгновенно его нашла… - Я прочитала абзац, на который она указала, и меня ошеломили свойства этого лекарства. Я просмотрела список ингредиентов, запомнила их и решила, что сама приготовлю снадобье для принца Джанхона и завтра как-нибудь передам ему. А сейчас уже было слишком поздно…
        - Ну, - потребовала Чиын. - Расскажи мне обо всем!
        Я покачала головой.
        - Мы просто обсуждали ход расследования. Потом, незаметно для себя, заснули, а с утра проснулись и пошли по делам - каждый сам по себе. Вот и все.
        - Не может этого быть, - стояла на своем Чиын.
        - Но так оно и есть. Не каждая девушка-служанка - Чхунхян и не каждый молодой человек - Моллён. Жизнь не всегда похожа на сюжет романа. - Избегая ее взгляда, я поднялась на ноги, деловито собрала книги со стола и вернула их на полки. Все это время Чиын продолжала наблюдать за мной, и когда румянец на щеках у меня разгорелся еще ярче, я почувствовала, что ее улыбка стала шире.
        - Хён-а-а, - озорно протянула она, вставая рядом со мной. - А сегодня вечером ты опять встречаешься со своим возлюбленным?
        - Он не мой возлюбленный, и я не встречаюсь с ним… - И тут я запнулась, вспомнив, что этим вечером договорилась снова увидеться с Оджином. После резни я виделась с ним каждый день и, пожалуй, отчасти даже привыкла к ритмичности наших встреч, к их периодичности…
        А что будет, когда расследование закончится? Неужели я обернусь и увижу, что он ушел?
        В груди у меня образовалась пустота, и я не понимала почему.
        - Я твоя подруга, - ласково сказала Чиын, пристально глядя на меня. Она больше меня не поддразнивала. - Ты всегда делилась со мной самыми сокровенными своими тайнами. И, сама знаешь, ты можешь довериться мне абсолютно во всем.
        Я покачала головой, пытаясь прогнать боль, и сказала себе, что все это мне безразлично. Но все же бессознательно подняла руку к волосам и провела по ним пальцами, повторяя прикосновение Оджина. Или же это все-таки был просто сон?
        - Он коснулся моих волос, - призналась я. Мое сердце затрепыхалось, смущенное тем, что я сказала это вслух, но мне была ненавистна неопределенность. - Это что-то значит? Или ты считаешь, будто у меня разыгралось воображение?
        - А ты бы что предпочла? - мягко спросила Чиын.
        Желудок у меня словно завязался узлом, я обняла себя и уставилась в пол. Моя осторожность улетучилась со вздохом поражения, и я признала правду, от которой у меня запылали уши.
        Я хотела любить и чтобы любили меня.
        Я хотела, чтобы меня заметили.
        Я хотела, чтобы меня поняли и приняли.
        А когда я была рядом с Оджином, в мою голову проникали нежеланные тени, мысли о том, каково это - когда тебя нежно любят, прямо как в романах из личной библиотеки Чиын.
        Но я была не настолько наивна, чтобы верить, будто я, прислуга, могу стать для Оджина чем-то большим, чем моя мать в свое время стала для его сиятельства Сина. И я была не настолько наивна, чтобы хотеть чего-то сверх того, что мне уже принадлежало.
        У меня была его дружба. И этого было достаточно.
        Этого должно было быть достаточно.
        12
        Я ждала у павильона Посинак - величественного двухэтажного здания без боковых стен и на каменном фундаменте. Его подсвеченная факелами тень нависала надо мной, я же, вытягивая шею, смотрела на стражника, появившегося у большого колокола и плавным движением ударившего в него. Оглушительный звон проник, казалось, до самых моих костей. Сейчас крепостные ворота закроют. До полуночи останется два часа. Наступит комендантский час.
        Пришло время снова увидеться с Оджином.
        Я направилась к месту нашей встречи по темным и пустым улицам Ханяна. В голове у меня звучали мои разговоры с Чиын и медсестрой Инён, но потом они смолкли, потому что у меня появилось неприятное ощущение, будто кто-то идет за мной следом.
        Я оглянулась и увидела двух патрульных - их лица были освещены светом факелов, а глаза-бусины пристально смотрели на меня.
        «Они всего лишь патрулируют улицу», - сказала я себе.
        И тем не менее я резко свернула в проулок и быстро пошла по лабиринту узких тропок. С карнизов, покачиваясь на веревках, свисали горящие светильники, которые освещали мой путь, пока я наконец не вышла на главную улицу.
        Беспокойство отпустило меня, как только я оказалась перед отделением полиции, на котором ярко горели железные светильники: я знала, что Оджин должен быть где-то рядом. Я завернула за угол окружавшей отделение стены, и вновь стало темно - тени здесь были такими густыми, что я чувствовала себя чем-то бесформенным. Я провела рукой по грязной каменной стене, ощупывая в ней щели, - искала деревянную раму маленькой калитки для слуг. Рука неожиданно скользнула по теплой ткани, и я застыла на месте, сообразив, что касаюсь пальцами шелка.
        - Пэк-хён? - услышала я знакомый глухой голос.
        Мои глаза привыкли к темноте, и я разглядела высокого человека, стоявшего так неподвижно, словно моя рука была тавро[31 - Тавро - клеймо, выжженное на шкуре или рогах животного как отличительный знак.]. Я стремительно отпрянула назад.
        - Мне бы не хотелось, чтобы вы называли меня этим именем.
        Оджин выгнул бровь:
        - Но это имя дали тебе при рождении.
        - Да, но я не люблю его. Вы приготовили для меня одежду тамо, наыри?
        Он оставался неподвижен еще какое-то время, и я не могла понять, смотрит он на меня или же куда-то вдаль.
        - Она в здании. Иди за мной.
        Оджин пошел вдоль стены, под его ногами чавкала грязь. Я быстро последовала за ним и чуть было не налетела на него, когда он внезапно остановился. Мы добрались до калитки, и он открыл ее; калитка выходила во что-то вроде внутреннего дворика для слуг.
        Я подняла глаза на Оджина, и все мои глупые эмоции мигом улетучились, стоило мне увидеть его сдвинутые брови.
        - В чем дело? - спросила я, чувствуя, как сжимает горло страх.
        - Это касается медсестры Чонсу, но я расскажу тебе обо всем позже.
        Он привел меня в кладовую и сказал:
        - Форму найдешь там, внутри, - после чего прикрыл дверь, так что я оказалась в уединении, но до меня по-прежнему доходил свет факела.
        Я быстро сняла с головы кариму и распустила волосы. Какое-то время у меня ушло на то, чтобы вспомнить, какие прически носят тамо. С некоторым трудом - у меня все еще болел палец - я заплела косу и перебросила ее на спину. Сняла форму ыйнё, свернула и отложила в сторону. Все это время я шепотом рассказывала Оджину о том, что успела выяснить.
        - Сегодня я узнала две важные вещи. Во-первых, принц подтвердил, что мой отец невольно обеспечил ему алиби на ночь резни. И он намекнул, что орудие убийства находится у него.
        - Тебе рассказал об этом сам наследный принц? - В голосе Оджина явно звучала нотка удивления.
        - Я похожа на его почившую любимую сестру, и потому он легко мне открылся.
        Оджин молчал, в щель в двери я увидела его напряженное плечо. Я думала, его обрадуют добытые мной сведения, но теперь чувствовала, что меня ждет еще одна лекция, еще одно предостережение о том, что нельзя иметь дела с принцем. Я перешла к следующему пункту:
        - Медсестра Инён тоже рассказала мне кое-что интересное. - Я повернулась, чтобы уйти, но вдруг помедлила. Не решившись оставить в кладовой личный жетон и футляр с акупунктурными иглами, я сунула то и другое в карман. - Она сказала, что госпожа Мун шантажировала мать и жену наследного принца. Видимо, она нашла свидетельства того, что принц собирается… - я прислонилась к двери, волоски у меня на теле встали дыбом, - убить короля.
        Оджин, еще немного помолчав, с трудом прошептал:
        - До меня тоже дошли такие слухи. Возможно, госпожа Мун сама их и распускает.
        Я вышла из кладовой.
        - Похоже, она настроена очень решительно и хочет уничтожить принца…
        И тут мы услышали легкие шаги и голоса мужчины и женщины - вероятно, слуги и тамо.
        - Нужно уходить отсюда, - шепотом сказал Оджин.
        Мы поспешили пересечь двор - наши длинные тени быстро перемещались по стене павильона. Я думала, Оджин поведет меня к тюрьме, но поняла, что мы подходим к кухне.
        - Там внутри есть травы, - сказал Оджин. - Как считаешь, сможешь приготовить дезинфицирующее средство? Медсестре Чонсу нужна твоя помощь.
        Мое сердце забилось как бешеное.
        - Что случилось?
        - Пока меня не было, командир Сон снова провел открытое судебное разбирательство, чтобы под пытками вырвать признание у медсестры Чонсу. Но она не сказала ни слова.
        Я утихомирила свою панику - не время ей сейчас предаваться. Пройдя за Оджином на кухню, я направилась прямо к печи.
        - Здесь слишком темно, чтобы работать. - Сидя на корточках, я заглянула в закопченную топку. - Надо ее разжечь.
        - Позволь мне. - Оджин сел рядом со мной, пола его дорогого халата прошлась по пыльному полу. Он взял лежащий рядом с печью веер и замахал им, пытаясь вернуть к жизни угли.
        Я понимала, что сказал он мне далеко не все.
        - Что еще вас беспокоит? - спросила я.
        Казалось, он ничего больше не расскажет, но, немного помедлив, он ответил:
        - Медсестра Кюнхи умерла. Медсестры из Хёминсо говорят, причиной смерти стала травма от удара тупым предметом. Она уснула… и не проснулась.
        Эта новость резанула меня по сердцу, но не могу сказать, что она оказалось неожиданной. Некоторые люди с виду здоровы и благополучны, но внутри у них все безнадежно сломано.
        Умерла еще одна женщина из дворца.
        Я, вся дрожа, поспешила к шкафу со множеством маленьких ящичков - в каждом из них лежало по холщовому мешочку с сухими лекарственными травами. Может, тамо и не сдали экзамены, но они все же были медсестрами, и для меня не стало неожиданностью то, что они хранили лекарственные ингридиенты в образцовом порядке. Я достала мешочек с этикеткой «Корень орхидеи» и проверила, он ли это, понюхав содержимое. Потом высыпала его в миску и отыскала пестик. Если измельчить корень до порошка, а потом посыпать им раны, он остановит кровотечение, уменьшит воспаление и ускорит заживление.
        - Я хочу спросить тебя кое о чем, - вывел меня из задумчивости тихий голос Оджина. Я услышала его шаги - он подошел ко мне и посмотрел в лицо. И оно показалось мне обнаженным под его пристальным взглядом. - Почему медсестра Чонсу так много значит для тебя?
        Я посмотрела во двор, словно боялась, будто мне грозит оттуда какая-нибудь опасность. Ни единый звук, ни единое движение не тревожили царящую вокруг пустую темноту.
        - Без нее я не стала бы ыйнё, - прошептала я в ответ. - Она учила и наставляла меня все мои годы в Хёминсо.
        - Она учила и наставляла и других. Но я не вижу, чтобы кто-то еще рисковал жизнью ради ее спасения.
        - Думаю, я просто упрямая. - Я начала толочь корень орхидеи. - И люблю доводить дело до конца.
        - Уверен, причина не только в этом.
        Я нахмурилась:
        - Почему вас это так интересует?
        Он легонько пожал плечами:
        - Я любопытный.
        - Однажды мать оставила меня у дома кибан, - начала я. Я редко рассказывала эту историю, но мне внезапно захотелось поведать Оджину о моем позоре. Может, для того, чтобы потушить свет в его глазах - казалось, он смотрит на сияющий из-под песка хрусталик. - Госпожа не взяла меня к себе. - И для полноты картины я добавила: - Сказала, что я неприятная девчонка, не умеющая себя вести. Меня не учили быть доброй, учтивой и благородной.
        Он продолжал пристально смотреть на меня.
        Я смущенно прочистила горло.
        - Ну… Мать велела мне ждать снаружи и молить госпожу передумать. Но госпожа так и не позволила мне войти, и мать так за мной и не пришла, даже когда стало темно. Вот тут-то медсестра Чонсу и нашла меня, замерзшую почти до смерти. Она единственная, кто когда-либо искренне заботился обо мне.
        Я ждала, что на его лице отразится жалость, но он, сложив руки за спиной, слегка склонил голову набок и посмотрел на меня озадаченно.
        - А кто сказал медсестре Чонсу, что ты замерзаешь на улице?
        Я моргнула:
        - Кто сказал ей?.. Думаю, случайный прохожий.
        - И ты никогда не спрашивала ее об этом?
        - Нет…
        - И медсестра Чонсу ничего тебе не объяснила?
        - Нет, она… - Я замолчала. - Но однажды она сказала мне кое-что непонятное. Кое-что, над чем я даже не задумывалась до этого момента: «Она не знает, как любить. Но это вовсе не значит, что она не любит».
        Мы оба молчали, но я отбросила свое внезапное смущение. Я не хотела размышлять над словами медсестры Чонсу, над тем, что они означают.
        - Пора. - Я поставила чашку на поднос и постаралась как можно больше походить на служанку, выполняющую важное поручение. - Я готова.
        - Опусти голову. Никто не должен видеть твоего лица.

* * *
        Встречавшиеся нам полицейские кланялись Оджину, и я тоже склонялась, пряча лицо. Но на меня никто не обращал внимания - обыкновенная тамо, да и только, ничтожная из ничтожнейших, - даже когда мы подошли к тюремному блоку. Оджин приказал страже впустить нас, и никто не задал ему ни единого вопроса.
        Как только мы вошли, мне в нос ударил тошнотворный запах крови и гниющей плоти. В деревянных камерах вдоль длинного коридора сидели, стояли, лежали стонущие узники, их изнуренные лица то освещались мерцающими факелами, то прятались в тени.
        - Подозреваемая Чонсу вон в той камере, - сказал стражник. Он провел нас дальше в тюремный блок - на поясе у него громко звякали ключи, - а затем бросил быстрый взгляд на меня.
        - Она… плохо ест.
        Я так крепко вцепилась в поднос с лекарством, что его края вонзились мне в ладони. Почему медсестра Чонсу остается в этом богами забытом месте? Если она невиновна, то ей нужно лишь сказать командиру Сону, что у нее есть алиби. Изменить показания, согласно которым она направилась в Хёминсо в полночь и проспала все то время, когда были совершены убийства.
        Стражник остановился.
        - Это здесь. - Его ключи зазвенели громче, и деревянная дверь камеры со скрипом открылась. Я не осмеливалась поднять взгляд.
        - Займись ею, - сказал Оджин холодно и безразлично. Возможно, встреться мы при других обстоятельствах, такой его тон по отношению ко мне был бы само собой разумеющимся. Он повернулся к стражнику: - А теперь я поговорю с ней наедине, полицейский Чхве.
        - Хорошо, - поклонился стражник.
        Я молча и неподвижно смотрела на поднос, прислушиваясь к звяканью ключей и звуку шагов стражника - он дошел до конца коридора, а потом вышел наружу. Нервно выдохнув, я хотела было посмотреть вверх, но обнаружила, что не в состоянии поднять подбородок. До этого самого момента мне с легкостью удавалось руководствоваться в расследовании не эмоциями, а пониманием того, что правильно, а что нет. В конце концов, мою наставницу держали в отделении полиции, вдали от моих глаз, а значит, она далеко не всегда занимала мои мысли.
        Но теперь она сидела прямо передо мной. И я боялась того, что увижу.
        - Я подожду где-нибудь поблизости и покараулю, - услышала я тихий голос Оджина. - Займись своей учительницей.
        Наконец я подняла глаза. Пространство камеры было ограничено деревянными решетками, в самом ее углу, под небольшим окном, сидела дрожащая женщина. Она казалась меньше, чем я помнила, и очень худой, и когда я подошла ближе, сердце у меня сжалось. Я едва узнала ее. Одни кости да острые углы, широкие скулы походили на торчащие из щек лезвия кинжалов. Добрые и бесстрашные глаза исчезли, уступив место испуганному взгляду. Командир Сон сломал эту женщину.
        - Ыйнё-ним, - прошептала я. - Это я, Хён. Пэк-хён.
        Ее взгляд сфокусировался на мне далеко не сразу.
        - Хён-а?
        Этот голос разбудил мои воспоминания - мне снова было восемь лет, и я замерзала у дома кибан. Медсестра Чонсу села передо мной на корточки. «Где твоя мама?» - спросила она, но я лишь покачала головой. «Тогда где твой папа?» Я опустила голову, по щекам потекли слезы. Она взяла мое лицо в свои ладони, самые теплые ладони на свете: «Ты больше не одна, уверяю тебя». Она смахнула с моих головы и плеч усыпавший их снег. Завернула меня в толстое хлопчатобумажное одеяло, пристроила себе на спину и несла всю дорогу до Хёминсо. И ни разу не остановилась, чтобы передохнуть.
        Ей было столько же лет, сколько сейчас мне. Восемнадцать.
        Она изменила мою жизнь, и мне очень хотелось спасти ее.
        Поставив поднос на пол, я наклонилась к ней.
        - Я здесь… - Я вдруг заметила, что юбка у нее пропиталась кровью. Ее руки тоже были в крови, словно она прижимала их к кровоточащей ране. - Сколько раз вас били? - шепотом спросила я, безуспешно стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.
        - Я потеряла счет, - ответила она.
        - Разрешите мне?
        Она напряженно кивнула, и я подняла подол ее платья. Ее нижнее белье превратилось в клочья. Ноги были воспалены и покрыты кровью. На теле имелись такие глубокие раны, что видны были сломанные белые кости, пронзавшие плоть. Все это не должно было так сильно меня потрясти - мне довелось заниматься пациентами, которых доставили к нам после допросов в полиции, их ноги были искалечены точно так же. И все же мне пришлось закрыть глаза, чтобы успокоить желудок.
        - Почему ты здесь? - спросила медсестра.
        - Чтобы лечить вас, - ответила я и посмотрела на нее: - И узнать от вас правду.
        Она долго молчала, и я испугалась, что она отошлет меня прочь. Но вместо этого она кивнула - медленно и слабо.
        - Я хочу, чтобы ты поняла. Мнение других мне безразлично.
        - Дайте мне сначала обеззараз…
        Медсестра Чонсу коснулась моей кисти.
        - У нас нет времени.
        - Пожалуйста, ыйнё-ним. - Невозможно было думать о расследовании, глядя на кровь и кости. Я дотронулась до ее лба; он, как я и боялась, был горячим. - Нам хватит времени. Если же я оставлю вас в таком состоянии, то не думаю, что вы переживете…
        - Хён-а. - В ее голосе прозвучала мольба. - Мне нужно, чтобы ты знала правду.
        Правда. Мы с Оджином гонялись за ней вот уже много дней, но теперь, когда она замаячила прямо передо мной, я не была уверена, что готова узнать эту самую правду.
        - Во время убийств меня не было в Хёминсо, не было меня там и перед ними, - сказала она. - Но единственное алиби, что у меня есть… Я не смогла рассказать о нем полицейским. Это было бы слишком жестоко. Он мясник, неприкасаемый, и у него семеро детей.
        Я не поверила своим ушам и, разозлившись, показала на ее обезображенные ноги:
        - И поэтому вы взвалили все на себя? Рисковали своей жизнью ради человека, принадлежащего к низшему сословию? Подумайте о себе, ыйнё-ним. Пожалуйста.
        Где-то за пределами тюремного блока раздались грозные шаги, и грубый голос прогремел:
        - Где они?
        Я застыла на месте: голос командира был знаком мне не хуже, чем раскаты грома.
        - Неважно, скольких я спасаю, мертвые продолжают преследовать меня, Хён-а. - Чонсу перевернула мою руку ладонью вверх. Провела окровавленными пальцами по линиям на моей ладони, и я почувствовала, как она дрожит. - Никогда не прощу себе, что из-за меня умерли жена и ребенок командира Сона. Я бы легко могла предотвратить их смерть, но гордыня не позволила мне позвать кого-нибудь на помощь.
        Она продолжала смотреть на меня раздирающим душу взглядом.
        - Помни, о чем я тебе говорила: мы должны ценить жизни других людей. И дороги нам должны быть в первую очередь те, кто наиболее уязвим. Мы ыйнё, Хён-а. Мы должны защищать. - Она выпустила мою руку. - А теперь иди. И не беспокойся обо мне.
        - Но… - Я потянулась к чашке с лекарством.
        Она быстро притянула поднос к своей ноге и набросила на него подол юбки.
        - Я сама займусь этим. А сейчас ты должна идти.
        - Я вернусь за вами. И сделаю все, чтобы с вами не случилось ничего плохого…
        - Не нужно меня спасать. - Она посмотрела на меня еще раз, и этот взгляд показался мне прощальным. - Я приняла решение, и может, для меня все кончится смертью, но я ни о чем не жалею и не буду жалеть. Береги себя, Хён-а.
        - Пожалуйста…
        В этот самый момент в камеру ворвался Оджин, схватил меня за руку и поднял на ноги. Мысленно я все еще стояла на коленях перед наставницей, телом же продиралась бок о бок с Оджином сквозь тени в узком бесконечном коридоре тюремного блока.
        Мы вышли наружу через запасную дверь, и в лицо мне ударил свежий ветер. Быстро проскочив через двор и мимо кухни, мы спрятались в кладовой, как раз когда где-то вдалеке прогремел голос командира:
        - Идиоты! Где эта медсестра, всюду сующая свой нос? - Его крику эхом вторил отрывистый собачий лай.
        Командир искал меня. Я наблюдала за происходящим в дверную щель, и мое сердце колотилось с убийственной силой. Оджин стоял рядом. Его рука лежала на моем плече, и я чувствовала себя защищенной.
        - Что она написала? - спросил он. - Медсестра Чонсу написала что-то у тебя на ладони.
        Я перевернула руку и посмотрела на ладонь. На ней было написано, будто выгравировано: «Ён-даль».
        - Ён-даль… - пробормотал Оджин. - Мне знакомо это имя.
        - Кто это?
        - Так зовут преступника, который в ночь резни совершил кражу со взломом. Полиции он хорошо знаком, - добавил он. - Когда его поймали в первый раз, то поставили клеймо на лицо, а во второй - отрезали нос. Какое-то время о нем ничего не было слышно, а несколько дней тому назад он проник на склад риса, принадлежащий одному знатному человеку, и украл два мешка. Я слышал, на этот раз его приговорят к смертной казни.
        - А где он сейчас?
        - Ему удалось бежать, но, насколько я знаю, его ранили… Подожди меня здесь, - сказал он. - Пойду найду рапорт и скоро вернусь.
        И Оджин ушел. Я быстро переоделась в форму медсестры и положила жетон и футляр с иглами в карман фартука. А потом стала рассматривать имя, написанное кровью на моей ладони. Ён-даль. Значит, он - мелкий преступник, ворующий потому, что его семья голодает. Недаром бедняки говорят: чтобы прокормиться, нужно пойти на преступление.
        Я ходила по темной кладовой, то попадая в свет факела, луч которого бил через щель в двери, то выходя из него. Теперь стало понятно, почему медсестра Чонсу отказалась назвать имя человека, который мог бы подтвердить ее алиби. Она сделала выбор между своей жизнью и жизнями семерых детей.
        Поток моих мыслей прервали шаги за дверью. Это вернулся Оджин. Я пересекла кладовую - пол заскрипел у меня под ногами, - но как только дошла до входа, меня будто сковал зимний холод. В дверную щель были видны горящие факелы и собака, остановившаяся прямо у кладовой.
        «Пожалуйста, уходи. Пожалуйста». Я, задержав дыхание, смотрела на собаку и жалела, что никак не могу заставить ее уйти. А собака, повертев носом в воздухе, принюхалась, и я внезапно поняла, что зря я встала так близко к двери. Надо было спрятаться в дальнем углу.
        Собака гавкнула.
        Сердце колотилось у меня в ушах, потому что рядом с дверью сгрудились полицейские. Я сделала шаг назад, но ноги у меня подогнулись, и я рухнула на пол как раз в тот момент, когда дверь распахнулась.
        Я увидела командира Сона, двух полицейских и тамо Сульби.
        - Это та самая крыса, что я ищу? - Губы командира Сона скривились от отвращения. Сульби же он сказал: - Дай мне личный жетон этой девицы.
        С опущенной от стыда головой она посеменила ко мне и, вытянув руки, попросила:
        - Пожалуйста, ыйнё-ним.
        Я не могла пошевелиться - мои руки застыли.
        - Пожалуйста, - повторила Сульби, в ее голосе прозвучала мольба о прощении.
        Я, чувствуя озноб и слабость, сунула дрожащую руку в карман и достала и жетон, и футляр с иглами. Но футляр выпал из моей ладони рук на пол, когда я протянула Сульби жетон. Ледяной взгляд командира скользнул по буквам, высеченным на дереве, а когда он поднял глаза, у меня появилось такое чувство, будто к моему сердцу приставили острое лезвие.
        - Пэк-хён, простолюдинка. - Он швырнул жетон к моим ногам. - Ты - незаконнорожденная дочь его сиятельства Сина. А я всегда говорил, незаконнорожденные сожгут наше королевство дотла - настолько они строптивы и непокорны. Немедленно убирайся отсюда и перестань устраивать вселенский беспорядок.
        Он отпустил меня? Нужно было как можно скорее исчезнуть с глаз его долой, но вместо этого я поклонилась, спокойно убрала жетон в карман и вышла наружу, мимо командира, скрытого от меня в тенях.
        - Сообщите его светлости, что его ублюдочная дочь проникла в отделение полиции.
        У меня перехватило дыхание, я замедлилась. С распахнутыми глазами я повернулась к командиру.
        - Пожалуйста, - прошептала я - не говорите ничего отцу.
        Он сложил руки на груди.
        - Почему? Ты пожалела вдруг о том, что натворила? - Повисла долгая пауза, и, должно быть, разглядев страх у меня на лице, он с мрачным блеском в глазах сказал: - Давай тогда заключим сделку. Я намереваюсь подать прошение об отставке молодого инспектора, и если ты поможешь мне - если расскажешь все, что знаешь о его тайном расследовании против наследного принца, - я прощу тебе твой проступок.
        Я сжала деревянный жетон так, что ногти впились мне в ладонь. Слишком многое я видела за последнюю неделю, слишком многое узнала, чтобы теперь предать Оджина. Поэтому я твердо заявила:
        - Понятия не имею, о чем вы говорите, господин.
        - Упряма, как и он, - буркнул командир Сон и обратился к Сульби: - Отведи ее в тюремный блок и сделай так, чтобы инспектор Со не узнал об этом. - А затем повернулся ко мне: - Если твой отец не явится за тобой, я буду держать тебя в заключении до тех пор, пока не истекут положенные медсестре Чонсу десять дней. У меня и без тебя дел по горло.
        «Десять дней?..» Я беспомощно смотрела на него, сердце стучало у меня в горле.
        Он заметил стоявший в моих глазах вопрос, и его губы растянулись в жестокой улыбке:
        - Таков закон: приговор должен быть вынесен в течение десяти дней пыток. И я намереваюсь обвинить медсестру Чонсу в учиненной в Хёминсо резне.
        До меня не сразу дошел смысл его слов. А когда это произошло, я почувствовала себя так, будто проглотила огромную ледышку. У меня осталось всего десять дней на то, чтобы спасти медсестру Чонсу от казни.
        И один из них почти истек.
        13
        Я закрыла глаза и снова открыла их - дверь камеры передо мной по-прежнему была заперта на ключ, который звякал теперь о другие ключи в связке на поясе полицейского, идущего по темному тюремному коридору.
        Я не злилась. Я была спокойна. Но совершенно не представляла, что мне делать.
        По обе стороны от меня располагались камеры с незнакомыми мне людьми, которые шептали друг другу и себе под нос: «Она ведь медсестра? Что медсестра делает в тюрьме?» В полной тишине эти голоса казались слишком уж громкими. Я старалась не слушать, но это было совершенно невозможно.
        - Может, кого-нибудь отравила?
        - По-моему, она не похожа на убийцу.
        - Убийцы редко похожи на убийц.
        Я села и притянула колени к груди. Прислушиваясь к биению растревоженного сердца, я задавалась важным для меня вопросом: «Придет ли отец?»
        Не знаю, как долго я так просидела, но вдруг в тюремный блок на цыпочках вошла Сульби. Почувствовав облегчение при виде знакомого лица, я, пошатываясь, поднялась на ноги.
        - Инспектор Со ищет тебя, - прошептала Сульби, прижав лицо к прутьям камеры. - Мне велели сказать ему, что ты отправилась в дом кэкчи. И он, похоже, мне поверил: медсестры часто там останавливаются, когда задерживаются в столице на ночь. - Она помолчала. - Мне не хотелось лгать ему, но за мной следил слуга командира. Если хочешь, чтобы я сказала ему, где ты, я это сделаю.
        Если бы Сульби действительно так поступила, это стало бы известно командиру. А у нее и так из-за меня было полно неприятностей.
        - Нет, - прошептала я. - Я хочу побыть одна…
        Скрестив руки, я стала ходить по камере: от беспокойства я не могла усидеть на месте. Но, поняв, что Сульби ждет от меня чего-то еще, я остановилась.
        И поняла: мне было что ей сказать.
        - Год назад ты, помнится, училась в Хёминсо, - быстро прошептала я. - Может, ты знаешь ученицу по имени Минджи?
        - Ты говоришь о девушке, которой удалось избежать смерти? Да, знаю. Я даже помогала инспектору Со искать ее.
        Мое сердце забилось чаще.
        - Правда?
        - Мне поручили опросить ее здешних родственников. Кроме того, я до сих пор составляю список ее родных и знакомых, живущих за пределами столицы, - по мнению инспектора Со, Минджи могла податься к ним. По всей видимости, сразу после резни отец Минджи исчез куда-то на целую неделю, - продолжала Сульби. - Инспектор Со считает, что он где-то спрятал Минджи, и ее семья очень боится выдать это место. Инспектор думает, они страшатся, что если их дочь найдут, то посадят в тюрьму и будут пытать, как медсестру Чонсу. Так что теперь он пытается завоевать их доверие.
        Кто знает, сколько времени потребуется на поиски и расспросы Минджи? У медсестры Чонсу осталось всего девять дней.
        - Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.
        Она кивнула:
        - Все, что угодно.
        - Пойди к медсестре Оксун. Скажи ей: мне больше не нужно, чтобы она помогала мне доказать невиновность медсестры Чонсу. - Я должна уважать желание моей наставницы и прекратить поиски Ён-даля и его семерых детей. - Пусть вместо этого она расспросит всех, кого знает, об отце Минджи, о том, где он побывал на той неделе, когда случилась резня. Он может не доверять инспектору Со и ни во что его не посвящать, но, конечно же, должен был обмолвиться о своих передвижениях знакомым.
        - Я пойду к ней прямо сейчас, - твердо сказала Сульби. - Я знаю, где она живет.
        - Спасибо.
        Она ушла, а я осталась ждать, слушая звон большого колокола, возвещающий о конце комендантского часа. И, само собой, думая о том, что скоро за мной придет отец.
        Время шло, в воздухе растеклась и проникла в камеру холодная влажность. У меня замерзли пальцы ног; каждый шаг сопровождался болью. Я то и дело вытягивала шею, пытаясь высмотреть медсестру Чонсу или хотя бы ее камеру среди длинного ряда других камер и деревянных решеток. Но она по-прежнему лежала на полу, свернувшись клубком, и ее, боялась я, мучил жар.
        Я слушала звон колокола и ждала.
        Никто ко мне не пришел.

* * *
        Меня разбудило звяканье ключей. Я, должно быть, уснула где-то на рассвете - а сейчас, судя по всему, приближался полдень. Я терла глаза, моргала и не чувствовала рук и ног - так сильно все затекло.
        Перед отпертой камерой стоял отец. Он смотрел на меня сверху вниз, сложив руки за спиной.
        Я с трудом выпрямилась и, едва дыша, склонилась перед ним. Всю ночь напролет я практиковалась во лжи, которая защитила бы меня от его гнева и разочарования. Но теперь в голове у меня было пусто от страха.
        - Посреди ночи я получил срочное послание, - монотонно начал отец. - Когда я прибыл к командиру Сону, он рассказал мне, что ты влезла абсолютно не в свое дело. И что прошлым вечером ты проникла в отделение полиции.
        Его бдительный взгляд, казалось, говорил: «А теперь защищайся… если посмеешь».
        - Это какое-то недоразумение, - еле слышно прошептала я. - Я пришла в отделение полиции лишь затем, чтобы оказать медицинскую помощь медсестре Чонсу. И других дел у меня не…
        - Значит, ты не только суешь всюду свой нос, но еще и лжешь.
        Я опустила глаза в пол, сердце у меня колотилось.
        - Командир поставил меня в известность о том, что ты проникла на место преступления в Хёминсо. Бездумно дотрагивалась до трупов и, вероятно, подтасовала улики. Потом, опять-таки бездумно, занялась осмотром трупа у реки Хан. Он не сомневается, что ты, помимо всего прочего, делишься с инспектором Со дворцовыми тайнами.
        - Прошу прощения, - я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал искренне, - я не буду больше вмешиваться…
        - Что пообещал тебе инспектор Со в обмен на твою помощь? - спросил отец. - Или же он вскружил тебе голову и теперь просто тебя использует?
        Мое фальшивое притворство испарилось, и я стрельнула в него сердитым взглядом из-под опущенных ресниц.
        - Нет. Он меня не использует. Мы друзья.
        - Друзья? - фыркнул он. - Мужчина и женщина не могут дружить. Дружба возможна только между равными. А ты обыкновенная простолюдинка. Когда все это кончится, большее, что он может тебе предложить, так это стать наложницей. Мужчина с его родословной никогда не снизойдет до того, чтобы жениться на тебе.
        Я заскрипела зубами:
        - У меня нет намерения становиться чьей-то наложницей, ваше сиятельство.
        Он покачал головой, откровенно мне не веря.
        - Как бы то ни было, ты унизила меня в глазах командира. И более того, открыто проигнорировала мои указания. - Он замолчал, и в его молчании я почувствовала всю глубину его презрения ко мне. - Разве я не велел тебе не вмешиваться в это дело?
        Моя обида сошла на нет, и мне захотелось провалиться сквозь землю.
        - Велели, - прошептала я.
        Он вздохнул и снова покачал головой.
        - Узнав, что ты стала медсестрой, я начал тобой гордиться. Но теперь вижу, что принял тебя за ту, кем ты не являешься. Ты не лучше всех прочих ублюдков, отирающихся в столице: так же, как и они, устраиваешь беспорядки и нарушаешь закон.
        Его разочарование тут же накрыло меня с головой, я не могла сдвинуться с места и стояла, крепко вцепившись в полу юбки, так что костяшки пальцев у меня побелели.
        - Я не могу игнорировать слова командира Сона. Он ниже меня рангом, но ты так разозлила его, что он сказал: «Разве может министр юстиции обеспечить порядок в столице, если он не способен сделать это в собственной семье?» - Отец постучал пальцем по деревянному пруту, будто отсчитывал секунды до наказания, которое он мне придумал, и каждый звук, казалось, вонзался в меня. - Я сообщил во дворец о твоем недостойном поведении. И потребовал, чтобы тебя лишили должности.
        Губы меня не слушались, и я еле смогла повторить за ним:
        - Лишили должности?
        - Тебя нужно лишить звания нэ-ыйнё, потому что нэ-ыйнё прежде всего и главным образом - это дворцовая женщина. Секреты дворца не должны выходить за пределы дворца, а у меня нет сомнений, что ты разбалтываешь их налево и направо.
        - Но я… - Я с трудом подбирала слова, меня охватывала паника. Медленная и стойкая, холодная и причиняющая боль. - Я п-полжизни училась и работала, чтобы получить эту должность…
        - Вспомни о самган орюн[32 - Самган орюн (три устоя и пять правил) - важное понятие конфуцианства, регламентирующее отношения и иерархию в обществе.], - напомнил он резко. - Небеса наделяют каждого человека особой ролью, соответствующей его или ее должности и положению в обществе. Вельможа должен вести себя как вельможа, слуга - как слуга, отец - как отец, сын - как сын. И, в твоем случае, дочь - как дочь.
        Сердце мое, казалось, заледенело. Я училась в Хёминсо, занималась по ночам, обходилась всего тремя часами сна, у меня каждый день шла из носа кровь, и все это я делала ради того, чтобы стать такой дочерью, о какой он говорил. Дочерью, которой он мог бы гордиться.
        - Но ты нарушила эту гармонию. - Черты его лица стали жестче. - И должна понести…
        - Вы - мой отец и все же никогда в действительности им не были. - Мой голос надломился и дрожал, но я продолжала говорить и не могла остановиться. Слишком уж вопиющей показалась мне несправедливость его слов, чтобы молчать. - Так почему я должна вести себя как ваша дочь?
        Лицо отца посерело от охватившей его безмолвной ярости. Никогда прежде не сталкивалась я с подобным гневом, не оставляющим места солнечному свету и человеческому теплу; передо мной разверзлась темная пропасть, в которой гулял один только пронзительный зимний ветер.
        - И в кого ты такая упрямая? - Его голос звучал теперь как ледяной шепот. - Такая грубиянка. - Я почти что физически ощущала, как он пересчитывает, сколько костей он хотел бы мне переломать. Но к самым глубинам его жестокости я оказалась не готова. - После полнолуния ты должна покинуть мою резиденцию. Ты, твой брат, твоя мать - и чтобы больше я вас в жизни не видел.
        Мои глаза наполнились слезами, словно он нанес мне пощечину.
        - Но это наш дом…
        - Нет у вас ничего вашего, - выпалил он с поражающим воображение неистовством. - Ваш дом принадлежит мне. - Выражение его лица смягчилось, он глубоко вдохнул, провел рукой по шелковому халату и снова предстал министром юстиции, сохраняющим мрачное спокойствие в любой непростой ситуации. - Но если ты взмолишься о прощении, если поклянешься жизнью матери, что больше не будешь проявлять неуместное любопытство, тогда я изменю свое решение. И не стану забирать у вас дом.
        Его слова словно содрали плоть с моих костей. Ни один отец не должен произносить подобных слов. Я шагнула вперед, колени у меня подкосились, но я сумела устоять на ногах. «Умоляй, - прошептал у меня в голове голос матери. - Пожалуйста, не настраивай его против нас».
        По моим щекам потекли слезы. Я подошла к двери камеры и открыла ее шире, и взгляд отца потемнел.
        - Прошу прощения, - с трудом выговорила я. - Но расследование еще не закончено.
        Он был слишком ошеломлен, чтобы пойти вслед за мной, и я, пошатываясь, проковыляла по коридору к двери и покинула отделение полиции.

* * *
        Вечером, когда я перестала слоняться по пустым полям и набралась мужества для того, чтобы вернуться домой, небо уже было пурпурным, земля темной, а между ними мерцала готовая погаснуть полоса оранжевого света. Тени становились все длиннее, и мне казалось, будто мой мир исчезает в темноте, пустоте и небытии.
        «Нужно рассказать матери, - звучало у меня в голове, когда я с трудом поднималась по лестнице на деревянную террасу. Открыв дверь, я вошла в дом. - Я должна обо всем ей рассказать».
        Я направилась в покои матери, раздвинула дверь и обнаружила, что внутри никого нет. Я вспомнила, что в это время она обычно укладывает спать моего младшего брата. В следующей темной комнате я нашла их обоих - они спали на циновке, голова брата покоилась у матери на сгибе локтя.
        Мать пошевелилась, откинула одеяло, приподнялась на локте и посмотрела на меня. Выглядела она совершенно измученной.
        - Что случилось? - шепотом спросила она.
        «Нужно рассказать ей».
        - У меня был трудный день. - Я с трудом сглотнула, гадая, как отреагировала бы мать, если бы узнала, что я натворила. Рассердилась ли бы она? Сказала бы то же, что и отец? «Чтобы больше я тебя в жизни не видела?»
        - Можно я… - Я стиснула выбивающие дробь зубы. - Можно я лягу спать с вами?
        Мать подавила зевок: она слишком устала, чтобы удивиться моему желанию.
        - В углу есть еще одеяло.
        Я взяла одеяло, а потом вернулась к матери и братику - к моим единственным родным. Потом опустилась на циновку и лежала неподвижно, глядя в спину матери. В детстве я мечтала уснуть рядом с ней, чтобы ее руки обнимали меня и защищали. Но я боялась попросить ее об этом: я была уверена, что она не питает ко мне особой любви.
        А когда она узнает правду, то станет любить меня еще меньше.
        Я закрыла глаза, стараясь успокоить усиливающуюся боль в груди. Мать никогда меня не простит. Она бросит меня, как сделала это десять лет тому назад.

* * *
        Когда наступило утро, я пошла к себе и хотела было залезть под одеяло, но тут пришла служанка Моккым с моей свежевыстиранной формой. Она думала, что мне предстоит рабочий день, и так оно и должно было быть; вот только я боялась, что дворцовые ворота никогда больше передо мной не откроются.
        - Вы выглядите так, будто увидели привидение, - покачала головой Моккым. - Вы не заболели?
        Она подала мне бронзовое зеркало, и я поняла, что вчерашние события оставили глубокий отпечаток на моем лице. Я потеряла все в одночасье. Следовало ли мне унижаться перед отцом, молить его о прощении? Должна ли я была лежать, уткнувшись лбом в землю, до тех пор, пока у меня не заболели колени, пока кожа на ладонях не стерлась?
        Я бессознательно поднесла руку к воображаемой ссадине на лбу.
        - Вы переоденетесь в свою форму здесь, - спросила служанка Моккым, - или во дворце?
        - Здесь, - пробормотала я и замолчала.
        Где-то в глубине моего сознания мелькнула одна мысль. Я снова посмотрела в зеркало - на свой лоб - и попыталась понять, почему мне так неспокойно.
        - Одну минутку, молодая госпожа. Я заметила небольшую дырочку у вас на форме. - Служанка Моккым побежала за швейным набором.
        Я стояла в тихих и пустых покоях, и в бронзовом зеркале постепенно проступало воспоминание. Воспоминание об испачканном в грязи лбу и свежей ране. И когда образ наконец-то проявился окончательно, с губ у меня сорвался тихий возглас.
        Те странные следы на одежде и коже врача Кхуна, которые я видела днем раньше… грязь на одежде, на лбу, на руках - все это говорило о том, что он стоял на коленях. А лоб он поранил, потому что усердно бился головой о землю от охвативших его сильных эмоций - безутешного горя или неконтролируемой ярости.
        Служанка Моккым быстро вошла в комнату и занялась моей формой, а у меня в голове неотступно вертелся вопрос: кому столь усердно кланялся врач Кхун?
        14
        Я вошла во дворец, ожидая, что меня вышвырнут вон, но все, похоже, были слишком заняты, чтобы обращать на меня хоть какое внимание.
        Медсестры, столпившись, разговаривали о наследном принце. Король передумал и позволил сыну сопровождать его к усыпальнице королевы Чонсон.
        - И когда же вернется его высочество? - спросила я у врача, памятуя о том, что обещала принцу принести лекарство. Это необходимо было сделать тайком, потому что передавать лекарства членам королевской семьи, не регистрируя их, было запрещено. Я бы уже покончила с этим делом, не попади я в тюрьму.
        Врач Нансин молчал так долго, что мне пришлось отложить свои размышления.
        - Ыйвон-ним? - не выдержала я.
        - Тебе больше нельзя приходить сюда, медсестра Хён, - нахмурил он брови.
        - Не уверена, что понимаю, о чем выговорите, - ответила я, хотя на сердце у меня сразу же потяжелело.
        - Его сиятельство Син… - прошептал он, в его голосе явственно прозвучало беспокойство. - Он потребовал, чтобы тебя отстранили от работы, а у него во дворце немало связей. Мне очень жаль, медсестра Хён, но я должен забрать жетон, дающий тебе право находиться во дворце. Ты здесь больше не работаешь.
        Меня охватило горе, а следом за ним - паника. Орудие убийства по-прежнему находилось в этих стенах.
        - Можно я помогу медсестре Чиын? Я обещала ей закончить лекарство.
        На его лице отразилось сомнение, и он бросил на меня жалостливый взгляд:
        - Хорошо, но ты все равно должна вернуть жетон.
        Быстро моргая, я сунула руку в карман фартука и отдала ему жетон, при этом у меня было такое чувство, словно я рассталась со своей единственной мечтой. Я стала ничем, и у меня ничего не было - за исключением дела об убийствах, которое надо еще раскрыть.
        - Не знаю, что произошло, но мне жаль, что ты больше не будешь здесь работать.
        Слова врача Нансина больно ужалили меня, и если бы это случилось несколько недель тому назад, я бы затаилась где-нибудь и поплакала бы в одиночестве. Но сейчас я направила все свои мысли на решение насущной проблемы. Нужно приготовить лекарство для наследного принца Джанхона и дождаться его возвращения.
        Следуя запомненным инструкциям, я вскипятила в горшке воду, а затем добавила в нее нужные ингредиенты. Небрежно порезанные грибы, походившие на куски гнилой древесины; сушеные плоды читхил и пригоршню других сушеных составляющих.
        Прячась от Чиын - она сразу бы заметила, как я расстроена, - я скорчилась в тени Королевской аптеки и стала раздувать пламя под горшком. Необходимо было поддерживать определенную температуру и варить лекарство на медленном огне не меньше часа.
        Время от времени мимо проходили медсестры и, замерев при виде меня, о чем-то перешептываясь друг с другом. Наверное, по дворцу уже пополз слух о том, что меня уволили. Я еще ниже опустила голову. Я стала никем и не хотела, чтобы меня видели.
        А затем на небо набежали облака - темные и грохочущие. Тени во дворе набухли. Я посмотрела вверх, гадая, пойдет ли дождь, и тут мне на глаза упали первые его капли. Я заморгала и смахнула воду с лица.
        Время, имеющееся в моем распоряжении, истекало.
        Быстро подняв крышку, я посмотрела в горшок.
        - Слава небесам, - прошептала я. Жидкости в горшке оставалось с небольшую чашку. Мне этого вполне хватит.
        Обмотав руку фартуком, я подхватила черный горшок и побежала к павильону поблизости, и тут дождь припустил по-настоящему.
        На другом конце двора, невзирая на отвратительную погоду, стояли, склонив головы перед высоким господами, несколько медсестер. Заприметив его полицейскую шляпу и хорошо узнаваемый овал лица, я замедлила шаг. Меня охватила сильная дрожь.
        Я рванула обратно - туда, где сгущались тени; дождь тем временем все усиливался. Я быстро пробежала по террасе и спряталась за одной из больших колонн, поддерживающих крышу надо мной. Мое сердце стучало так громко, что стук этот эхом отдавался в ушах. Поставив горшок, я смахнула пот и дождевую воду со лба, внутри у меня все дрожало.
        - Почему ты прячешься от меня?
        Я быстро развернулась и оказалась нос к носу с Оджином, на лице которого читались обида и смятение.
        - Куда ты исчезла вчера вечером? - спросил он.
        Я убрала руки за спину и крепко сцепила пальцы.
        - Я была в доме кэкчи, медсестры там часто остаются на ночь. - Я смотрела по сторонам - куда угодно, лишь бы не на молодого человека передо мной. Мы стояли позади аптеки, и никого больше здесь не было - нас отгораживала от всех остальных пелена дождя, стекающая с зеленых карнизов.
        Я с трудом сглотнула и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее:
        - А что здесь делаете вы, наыри?
        Он стоял, не двигаясь, опустив глаза долу, и лицо его было усталым и осунувшимся.
        - Это моя вина. Я был слишком легкомыслен. - Он взял мою руку и, разжав пальцы, вложил что-то в ладонь. Это оказался мой футляр с серебряными иголками.
        - Обнаружив его, я расспросил тамо Сульби, - хрипло проговорил он. - Она рассказала мне о том, что случилось. А заключенные пересказали разговор между тобой и твоим отцом. О том, что ты потеряла из-за меня работу.
        Он все еще держал мою руку в своей. Я поспешила высвободиться.
        - Вы не виноваты. Ведь я сама попросила тайком провести меня в отделение полиции…
        - Но теперь я все сделаю правильно, - сказал он решительно. - Я подготовил отчет для партии старых.
        Меня охватил страх:
        - Какой отчет…
        - Мы еще не добыли убедительных доказательств, но… Я намереваюсь предоставить им всю имеющуюся у нас информацию. А они, в свою очередь, пусть лишат власти командира Сона и вернут тебя на работу.
        Я медленно покачала головой. Никто из тех, кто ввязался в дворцовую политику, еще долго не прожил.
        - Нет, наыри. Еще не время передавать все партии старых. - Я взяла горячий горшок. - Мне необходимо выяснить еще одну вещь. Это последнее, что я могу сделать для расследования… для вашего отчета. Наследному принцу что-то известно, и я могу выяснить что.
        Его брови сошлись на переносице:
        - Как…
        - Расскажу в следующий раз, наыри. Но вы должны пообещать, что до нашей с вами встречи не станете ничего предпринимать. - Я поклонилась и хотела было уйти, пока Оджин не опомнился и не стал мне возражать. - Если позволите, наыри…
        - Хён-а, подожди. - Он протянул ко мне руку, но уронил ее, увидев, что я отвернулась. - Когда все это кончится… - Он впился в меня взглядом - хорошо знакомым мне изучающим и пронзительным взглядом; казалось, он хочет увидеть меня насквозь, словно заметил во мне нечто действительно достойное внимания. - Давай пойдем вместе на праздник фонарей.
        Жар разлился у меня в груди, и я моргнула. Мы с ним бывали вместе только на местах преступлений и в нашем «штабе», где обсуждали исключительно трупы и улики. Мысль о том, чтобы пойти куда-то еще - о том, что мы могли бы стать чем-то большим, чем просто партнерами по расследованию, - казалась невозможной. Трудно было представить, что мы с ним - обыкновенные молодые люди, мужчина и женщина, и нас объединяют не только смерти, но и что-то еще.
        - Но… почему я? - затаила я дыхание.
        Оджин подошел ко мне совсем близко и прошептал:
        - Мне нравится быть с тобой.
        Я крепче сжала в руках горшок - единственное, что отгораживало меня от него. Он нерешительно провел пальцем по моей щеке. Я перестала дышать, обнаружив, что не могу оторвать взгляда от его глаз. Я забыла о том, кто я есть. Наверное, мы оба с ним забыли об этом, потому что он наклонился и коснулся губами моей щеки.
        И отошел от меня столь стремительно, что я засомневалась, а правда ли это произошло.
        - Прости, - неуверенно произнес он. - Я не подумал. Такое не повторится.
        Сердце у меня колотилось, и казалось, будто где-то в желудке появилась ссадина. Слова отца все еще эхом отдавались у меня в голове, я понимала, что он прав, и от этого мне становилось еще больнее. Я никогда не стану чьей-то великой любовью. Мой удел - поцелуй украдкой, мимолетное мгновение. Я всегда буду чьей-то ошибкой.
        - Вы сказали, что я смелая, и я буду вести себя смело, наыри, - сказала я со спокойствием, удивившим меня саму. - Может, в ваших глазах я и простая служанка, но я никогда не стану игрушкой в ваших руках.
        - Хён-а, - попытался остановить меня Оджин, потому что я уже повернулась, чтобы уйти. Он в один миг пересек террасу и взял меня за кисть. - Ты не так меня поняла… Игрушка? Неужели ты думаешь, что так мало для меня значишь?
        Я опустила ресницы и уставилась на блестящую синеву его шелкового халата. «Он такой же, как я, - услышала я голос отца, прозвучавший столь явственно, словно он стоял рядом со мной. - Может, сейчас Оджин в тебя и влюблен, но потом у него всегда будет кто-то еще. Кто-то более достойный, чем ты».
        - Я не могу позволить себе отвлекаться. Не сейчас. - Я тяжело вздохнула. - Слишком многое я уже потеряла, гоняясь за правдой. Простите меня, наыри. Но я не могу позволить вам отвлекать меня и, в свою очередь, не должна отвлекать вас.
        На некотором расстоянии от нас кто-то прочистил голос.
        Выдернув кисть из руки Оджина, я быстро оглянулась через плечо и увидела госпожу Хегён и мокрую с ног до головы придворную даму, державшую над ней зонт с длинной ручкой. Когда она пришла сюда? И как много видела?
        Мой ум лихорадочно работал, и эти животрепещущие вопросы прямо-таки оттолкнули меня от Оджина.
        - Мне нужно идти, - сказала я и оставила его одного.
        Когда я проходила мимо госпожи Хегён, она прошептала:
        - Евнух Им сказал, тебе поручили приготовить лекарство для принца. Ты сделала это?
        Предполагалось, что это поручение - тайна, но ее светлость, похоже, совсем не гневалась, что я ей ничего не сказала.
        - Да. - Я приподняла горшок. - Ондамтан.
        - Иди за мной, - велела она, и я послушно последовала за ней. - Нам надо подготовиться к возвращению принца. Он наверняка будет в плохом настроении.
        - Но, моя госпожа, он отправился отдать дань уважения…
        - Его высочество уже на пути сюда. - Она посмотрела на меня, глаза ее были полны страха. - Пошел очень сильный дождь. И король обвинил в этом его высочество, сказав, что небеса выказывают свое неудовольствие присутствием принца. И потому принцу - единственному из всех - было приказано уехать.
        15
        Стоя на террасе под прикрытием изысканных зеленых карнизов, госпожа Хегён высматривала наследного принца. Рядом с ней выстроились в ряд дрожащие от испуга придворные дамы.
        Я вошла в резиденцию принца, прошла по пустому коридору и оказалась во внутренних покоях. В руках у меня был поднос, на который я только что поставила пустую чашку и горшок с лекарством. И то и другое было сухим, потому что я шла сюда под одним зонтом с ее светлостью. «Приготовь чашку ондамтана, - приказала она. - Поднеси ее принцу сразу по его возвращении. Мы должны сделать все возможное, чтобы успокоить его высочество, а иначе снова прольется кровь».
        Снова.
        И тут я начала кое-что понимать: госпожа Хегён уже знала о жестокости принца, о том, что он обезглавил медсестру Хё-ок. Она знала об этом, равно как и три убитые женщины из дворца; все они были безмолвными свидетельницами его преступлений, закрывшими на них глаза, чтобы остаться в живых.
        Я стукнулась коленями о низкий столик, и это вернуло меня к действительности. Опустившись на колени, я взяла с подноса чашку и до самых краев налила в нее лекарство. Все подготовив, я поднялась и огляделась, подыскивая место, где могла бы встать.
        Я прошла к ряду зарешеченных окон, через которые струился серый дневной свет, омывающий пол, где по-прежнему валялись книги и одежда - словно наследный принц разбросал их в приступе гнева. Потом мой взгляд задержался на инкрустированном перламутром шкафчике, неярко поблескивающем при тусклом свете.
        Я огляделась. В покоях никого, кроме меня, не было, и в абсолютной обволакивающей тишине в голове у меня родилась очень дерзкая идея. Мой взгляд вернулся к шкафчику - тому самому, на который смотрел принц Джанхон, рассказывая об окровавленном предмете, найденном в ночь резни.
        Это, по всей видимости, было орудие убийства.
        «Сегодня твой последний день во дворце, - пронеслось у меня в голове. - Последний день, когда ты можешь обнаружить последнее недостающее свидетельство».
        Крепче сжав поднос, я стояла не дыша, и сердце прыгало у меня в груди.
        «Ты лишилась своей мечты, своего будущего. Ты лишилась себя. И все это ради чего? Так разгадай, по крайней мере, тайну, из-за которой пожертвовала всем».
        Я сделала неуверенный шаг вперед, снова огляделась и зашагала смелее. Поставив поднос на пол, открыла один из ящиков шкафчика, затем еще один, двигаясь все быстрее и быстрее. Внутри лежали маленькие драгоценные камни, золотые булавки, шелковые ленты…
        Я остановилась: один из ящичков показался мне не таким глубоким, как все остальные, хотя он должен был быть такого же размера. Я проводила пальцами по его краю до тех пор, пока они не скользнули в маленькую дырочку. Я нашла фальшивое дно.
        Я осторожно подняла его… и обнаружила, что таращусь на кинжал, который до самой рукоятки был покрыт чем-то красно-коричневым.
        Но нет, поняла я, задыхаясь от волнения. Это был не кинжал.
        Это был пичхим - длинный и тонкий медицинский инструмент в форме иглы, которым делали разрезы.
        Я уже видела подобные «иглы» - их применяли, когда в организм была занесена инфекция. Выглядели они почти как кинжалы, но острыми у них были только кончики. Этот пичхим был острее обычного; должно быть, его заточили с помощью какого-то специального приспособления.
        Я взяла его и повертела в руках, изучая со всех сторон. Не им ли закололи придворную даму Анби, нанеся ей удары в грудь и в горло?
        За моей спиной открылась дверь.
        Сердце у меня заколотилось. Не оборачиваясь и надеясь, что за моей спиной ничего не видно, я положила окровавленное оружие откуда взяла, опустила фальшивое дно и тихо закрыла ящичек. Потом повернулась и, увидев принца Джанхона, почувствовала тошноту.
        С полей его черной шляпы стекала вода, пряди волос липли к лицу. Шелковый халат тоже промок, вышитые драконы были заляпаны грязью.
        - Что ты здесь делаешь. - Это прозвучало не как вопрос.
        - Я пришла… - Во рту у меня пересохло, я с большим трудом сглотнула и начала сначала: - Я, как и обещала, принесла вам лекарство, ваше высочество.
        Он не шелохнулся, не произнес ни слова. Ничто, кроме прерывистого дыхания и капель, капель, капель воды, падающих с его шляпы, не нарушало напряженной тишины.
        - Выпей его сама, - тихо сказал он.
        Я впилась ногтями в ладонь.
        - Оно предназначено для вас, ваше высочество, - сказала я как можно учтивее. - Оно поможет успокоить…
        - Ты отравила его, да? - Он подошел ко мне, в его ботинках хлюпала вода. - Я видел, как ты закрыла ящик.
        - Я… я просто увидела, что он открыт, и потому закрыла. Вот и все, ваше высочество.
        Его ледяная рука схватила меня за подбородок, сжала его и приподняла голову.
        - Посмотри на меня, - потребовал принц, и я увидела налитые кровью глаза, будто его сжигал изнутри невероятной силы жар. - Ты работаешь на партию старых, так? - Теперь он говорил резким шепотом. - Они прознали, что ты похожа на мою сестру, и заслали ко мне. Чтобы выведать мои тайны, узнать, какие у меня слабые места.
        Мои глаза расширились:
        - Нет, ваше высочество!
        - Твой отец связан с враждебной мне партией. - Он усилил хватку, словно готов был сломать мне челюсть, и паника ледяными кристаллами расцвела у меня в груди. - Вы оба свидетельствовали о том, что в ночь резни меня не было во дворце? А теперь вы расскажете партии старых об оружии и заявите, что оно принадлежит мне. Будете утверждать, что это я убил тех девушек.
        - Умоляю. - Мне трудно было говорить с высоко задранным подбородком. - Позвольте объяснить…
        - Теперь я понимаю. - Он издал язвительный, невеселый смешок. - Вот почему мой отец в присутствии сотен чиновников приказал мне уйти. Шпионы вроде тебя превратили моего отца в моего смертельного врага.
        Взревев от отвращения, он выпустил мой подбородок, и я отпрянула от принца. Мой ум, не заботясь о соблюдении дворцового этикета, был занят одной мыслью: нужно спасаться.
        Но единственным выходом, похоже, были полуоткрытые двойные двери на другом конце покоев, за которыми виднелся коридор.
        Я быстро посмотрела на принца, стоявшего в углу и укутанного в тени, как в плащ. Он повернулся - одна его половина оставалась скрыта в темноте, а другую освещали молнии за окном, - и я увидела в руке у него длинный блестящий лук.
        Сердце у меня упало.
        - Н-нет, - заикаясь, пробормотала я. - Ваше высочество, я не шпионка!
        Одним отточенным движением он наставил поблескивающую металлическую стрелу на меня.
        - Все так говорят. Евнух Ханчхэ, медсестра Хё-ок, моя собственная наложница и остальные.
        Я продолжала пятиться, колени у меня дрожали. Были еще и остальные.
        - Мой отец хочет убить меня, и если уж мне суждено умереть… - Он натренированным движением отвел руку назад, и я услышала, как медленно-медленно натягивается тетива… - Я заберу с собой всех моих врагов.
        Он выпустил тетиву.
        Боль резанула мне щеку, и я стремительно опустилась на пол, закрыв голову руками; за моей спиной что-то прогремело. Быстро оглянувшись, я увидела, что стрела вонзилась в стену - и что я нахожусь всего в нескольких шагах от двери.
        Пока принц прилаживал к тетиве другую стрелу, я вскочила на ноги и рванула к выходу. Но как бы быстро я ни бежала, до меня все равно донеслись страшные звуки.
        Натягивающейся тетивы.
        Тишины, в которой принц прицеливался.
        Снова раздался свист, и он преследовал меня, пока я, спотыкаясь, выбегала из покоев. Сильный удар в плечо бросил меня на пол, но боли я почти не почувствовала. Рука сама собой дернулась и сломала стрелу, ноги же продолжали бежать.
        Когда я наконец выбралась из павильона, в лицо мне ударили дождь и свежий воздух, и я столкнулась лицом к лицу с госпожой Хегён и несколькими придворными дамами.
        - Помогите мне, - выдохнула я. У меня кружилась голова, я не вполне понимала, что происходит. - Пожалуйста, помогите.
        Женщины отшатнулись от меня, как от зачумленной, и громко заскулили - похоже, они были напуганы, и я знала, что должна быть напугана не меньше. Холодная реальность пронзила меня до мозга костей, и мне привиделись призраки прошлого. Я стала медсестрой Хё-ок и смотрела на трех свидетельниц - придворную даму Анби, медсестру Арам и медсестру Кюнхи.
        - Пожалуйста, - молила я, пока наследный принц подходил все ближе и ближе, - помогите мне.
        - Уходи, - закричала одна из придворных дам. - А иначе мы все умрем!
        Госпожа Хегён с побледневшим лицом зашипела:
        - Тебе нужно идти. Беги, медсестра Хён. Спрячься, да так, чтобы тебя не нашли!
        Заслышав звук шагов, эхом разносящийся по коридору, я заковыляла по двору и наткнулась на каменную стену, окружающую павильон. Я побежала вдоль нее, проскользнула в небольшую калитку и оказалась в лабиринте маленьких двориков, причудливых павильонов и теней. Где бы мне спрятаться? К кому обратиться во дворце, полном молчаливых соглядатаев?
        Теплая ладонь легла на мою кисть, и охватившая меня паника исчезла при виде знакомого лица.
        Оджин.
        Если я и обижалась на него за что-то, то теперь все обиды были забыты. Он потащил меня по двору, через маленькие проходы между домами, а я украдкой бросала взгляды на его мокрое от дождя лицо. Чувствуя тепло его руки, я перестала трястись от страха, мои ноги перестали подгибаться, и я стремглав понеслась бок о бок с ним.
        - Нельзя оставлять следов, - сказал он мне.
        Он быстро снял свои грязные сапоги, и тут мне стало понятно, что я босиком, потому что перед входом в павильон скинула обувь. Я стянула совершенно мокрые носки и, бросив их в куст, выжала воду из одежды. После чего мы поспешили по террасе, тянущейся вдоль длинного павильона. Найдя незапертую дверь, мы нырнули внутрь и, стараясь производить как можно меньше шума, задвинули ее за собой. Теперь наши взгляды были прикованы к дверному экрану. Мы стояли и ждали, когда в коридоре появится силуэт лучника.
        Оджин коснулся своего бедра и понял, что меча у него нет. Должно быть, он расстался с ним перед тем, как ступил на территорию дворца.
        - Нам нужно найти место побезопасней.
        Я огляделась, и мой взгляд привлекла большая складная ширма с декоративным рисунком, стоявшая у стены в дальнем конце комнаты. Я потянула Оджина за собой, и мы спрятались за ширмой - места тут было так мало, что мы почти прижимались к ней лицами, а наши спины почти касались стены.
        - Наша последняя встреча закончилась плохо, - еле слышно заговорил Оджин, - и потому я пришел объясниться с тобой. И тут услышал шум. - Он повернулся ко мне, и его взгляд замер на моем плече. - Он тебя ра…
        Я приложила палец к губам:
        - Нам лучше молчать и сохранять спокойствие.
        - Спокойствие? - Его лицо побледнело. - Да у тебя кровь идет!
        - Чем отчаяннее ситуация, - тихо повторила я слова медсестры Чонсу, - тем спокойнее должны быть мы.
        На террасе раздались шаги.
        Я крепче вцепилась в руку Оджина, кровь стыла у меня в жилах, и на этот раз я боялась, что могу потерять еще и его. Будь даже у Оджина меч, если бы он обнажил его против принца, его ждала бы смертная казнь. Мы оказались в ловушке, и ничто не могло нас спасти.
        Дверь медленно открылась.
        В комнату ворвался влажный холодный воздух.
        Мы задержали дыхание, ладони у нас вспотели.
        Казалось, прошла целая вечность, пока ветер с завыванием гулял по комнате.
        Потом дверь наконец-то с грохотом закрылась, и шаги стали удаляться, тяжелые и решительные. Поблизости открывались и закрывались другие двери. Спустя какое-то время раздался женский крик и вслед за этим - звук быстрых шагов, словно толпа придворных дам спасалась бегством от разъяренного тигра.
        А затем - ничего.
        Дождь какое-то время еще барабанил в экраны на окнах, но скоро прекратился. Тени в комнате были неподвижны, словно их нарисовали на полу.
        - Дай мне посмотреть твою рану, - наконец нарушил молчание Оджин.
        Я повернулась к нему плечом, пульсирующим болью, - казалось, кто-то водит по нему горячим углем. Стрела, похоже, угодила куда-то между плечом и надплечьем. Лицо тоже сильно болело, и, прикоснувшись к нему, я ощутила пальцами липкую кровь. Меня опять затрясло.
        - Это не охотничья стрела, - прошептал Оджин.
        Боль становилась невыносимой. Стиснув зубы, я спросила:
        - С чего вы это взяли?
        - Она вошла неглубоко. Я вижу ее острие. - Он осторожно взял мою руку. - Надо поскорее отсюда выбраться и найти тебе врача.
        Мы выскользнули из комнаты и пошли медленно и тихо, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, не возвращается ли принц. Но вокруг царила мертвая тишина. Мы были уже у калитки, что вела за пределы территории принца, когда я увидела во дворе кровь. При виде алого пятна глаза мне застлала красная пелена, и я никак не могла ее сморгнуть.
        Когда нам наконец удалось выйти с территории дворца через ворота Тонхва, я повернулась к Оджину и прошептала:
        - Это должна была быть я.
        - Этого вообще не должно было быть, - с болью сказал он, ведя меня к почтовому отделению, рядом с которым оставил лошадь. - Сегодня никто не должен был умереть.
        - Но кто-то все-таки умер. И завтра никто об этом не узнает.
        - Так уж водится во дворце. Мой отец предупреждал меня об этом. - Он помолчал и оглянулся через плечо на калитку. - Если ты окажешься во дворце, тебя либо ждет скорая смерть, либо ты выживешь и станешь еще одним монстром в его стенах… Пошли, - шепотом проговорил он, подсадил меня в седло, сел позади и пустил лошадь шагом. - Нужно вывезти тебя из столицы.
        16
        По улицам пронесся раскатистый звон колокола. Массивные ворота по углам крепости с грохотом закрылись, и мы едва успели выехать из крепости. Под стук копыт столица и ближайшие окрестности превратились в тень с черными краями. Расстояние, которое пешком отнимало у меня больше получаса, мы проделали всего за несколько минут, и скоро впереди замерцали огни моего дома.
        - Мы почти на месте, - перекрикивая ветер, произнес Оджин. - Я сейчас же съезжу за врачом.
        Сильно закусив губу, я пригнула голову к гриве коня, чтобы спрятать текущие слезы. Боль пронзила меня еще сильнее, тысячи микроскопических лезвий вонзились в спину и, казалось, перепиливали кости. С каждым вдохом я будто проглатывала осколки льда, дышать полноценно было невозможно. Потому я дышала очень поверхностно, голова у меня кружилась; я бы непременно упала с лошади, если бы Оджин не обнимал меня.
        Как только мы оказались перед моим домом, он соскочил с лошади и помог слезть мне; он был очень осторожен и ни разу не задел мою рану. Я думала, все ужасы остались позади, но когда Оджин помог мне доковылять до двери, я изведала еще один кошмар. Потому что вспомнила, как вчера перед моей тюремной камерой стоял отец, как все мои надежды и мечты приказали долго жить под тяжким грузом его слов. Дом перед нами не был моим, это было имущество отца. Не был он и домом моей матери.
        Дышать становилась все труднее, я чувствовала, как слабеют ноги.
        - Я должна рассказать вам, - выдохнула я, пытаясь отогнать боль потери в груди и боль от наконечника острой стрелы в плече. - Я нашла доказательство… в покоях наследного принца…
        Голова кружилась, я спотыкалась, Оджин еще крепче обнял меня, чтобы я не упала.
        - Не покидай меня, Хён-а, - в отчаянии сказал он. - Осталось всего несколько шагов.
        Всего несколько шагов - и кости мои обратились водой, я утратила слух, меня тесно обступили тени. И я погрузилась в доброжелательную и желанную темноту.

* * *
        Поначалу я слышала только далекое эхо чьих-то голосов.
        - Это специальный наркотический порошок, - сказал мужской голос; казалось, я слышу его из-под воды. - Я растворю его в вине, и он облегчит боль.
        Кто-то приподнял мне голову и влил в рот какую-то жидкость, и я снова провалилась в пустоту.

* * *
        Открыв глаза, я увидела перед собой калейдоскоп самых разных цветов, которые медленно образовывали знакомые формы. Комнату освещали первые лучи солнца. Служанка Моккым и - к моему удивлению - Чиын сидели у стены, кивая во сне головами.
        А затем мой взгляд остановился на Оджине.
        Он сидел на корточках, с закатанными рукавами, перед лоханью с водой. Прополоскав край шелкового одеяла, он его выжал, а затем снова прополоскал. Но маленькое красное пятнышко все не сходило. Рядом со мной на подносе лежал окровавленный наконечник стрелы на сломанном древке. Кровь, должно быть, брызнула на одеяло, когда наконечник вынимали. Оджин, решительно хмуря брови, опять опустил одеяло в воду. Это было странное зрелище - молодой человек в синем шелке и черной полицейской шляпе, сгорбившись, стирает, совсем как обычный слуга.
        Я лежала, боясь пошевелиться, но потом все же решилась прочистить горло и сказала:
        - Кровь засохла. Ее не отстирать.
        Оджин поднял глаза и с облегчением произнес:
        - Ты проснулась. Как себя чувствуешь?
        - Болит. - Я осторожно взяла стрелу и повертела в пальцах, пытаясь сделать вид, что дворцовый инцидент не произвел на меня особого впечатления. - Но я с этим справлюсь.
        Оджин поднялся на ноги и подошел ко мне. Помог сесть, наклонился и осмотрел плечо.
        - Повязка промокла. Но врач велел не снимать ее, потому что она должна давить на рану. Я попрошу служанку наложить новый слой ткани поверх старых. - Он повернулся, чтобы пойти за служанкой.
        - Подождите, - я схватила его за полу халата, но быстро отдернула руку. - Что было этой ночью, наыри? Я ничего не помню с того момента, как мы приехали.
        - Прошло три дня.
        Я пораженно моргнула:
        - Три?
        - Наверное, наложились друг на друга рана и шок от случившегося, но ты проспала три дня. - Он немного помолчал. - И еще ты попросила дать тебе наркотики, чтобы облегчить боль.
        - Я ничего этого не помню, - пробормотала я. - Ничего не помню…
        Осторожно забрав у меня стрелу, он положил ее обратно на поднос, а затем убрал его с глаз долой. Словно не хотел вспоминать о произошедшем.
        - Ты заснула, а мне удалось найти местного доктора. - Он не отрывал взгляда от своей руки, сильно покрасневшей от попыток отстирать кровь. - Но я не мог доверять ему, особенно после того, как он сказал, что стрелу нужно оставить в ране. Я не раз видел, как это приводило к смертельным инфекциям. И потому на следующий день я вызвал столичного врача. Он много раз имел дело с подобными ранами и достал наконечник в считаные секунды. Сказал, тебе очень повезло, что стрела не вонзилась в кость.
        Оджин вздохнул и принялся рассматривать ширму у кровати, словно ему нравились краски.
        - Рана заживет сама по себе.
        Он, понимала я, избегает моего взгляда. Должно быть, за эти три дня случилось что-то еще, о чем он не хочет рассказывать.
        - Что не так?
        Выражение его лица стало нерешительным.
        - Я хотел пока отложить разговоры, дать тебе отдохнуть. Но, похоже, времени у нас не остается.
        - О чем вы хотели поговорить?
        - Прежде чем заснуть, ты сказала, что нашла во внутренних покоях принца какое-то доказательство.
        Воспоминания о том дне ворвались в мое сознание. Поблескивающий черный лук, стрела, направленная мне в голову. Я поспешила спрятать руки в складках юбки, чтобы скрыть вернувшуюся дрожь.
        - Помните, о чем я рассказала вам несколько дней тому назад? Что наследный принц заявил, будто мой отец подтверждает его алиби?
        Оджин по-прежнему не смотрел на меня.
        - Продолжай.
        - Он сказал, что преступник наткнулся на него, спасаясь бегством. И уронил свое оружие. Я заметила, куда он смотрел, когда говорил об этом, и три дня тому назад, оказавшись в его покоях в одиночестве… Я решила выяснить, что это было.
        - И принц застал тебя за этим занятием. - Лицо Оджина окаменело. - И чуть не убил.
        - Оно того стоило, - вызывающе ответила я. Мне не понравилось, как он со мной разговаривал, - будто я совершила нечто неподобающее. Ведь он сам попросил меня помочь ему с расследованием.
        Вокруг нас сгустилась напряженная тишина, я продолжала смотреть на Оджина и ждала, когда он начнет задавать вопросы. Но он молчал, и тогда я сдалась и выпалила:
        - Ну что, наыри? Хотите узнать, что я нашла, или нет?
        Он провел ладонью по лицу.
        - И что же ты нашла?
        - Пичхим. Это такой медицинский инструмент, с помощью которого делают надрезы.
        Всю его суровую неподвижность как рукой сняло.
        - Пичхим? Но при чем здесь какой-то медицинский инструмент?
        - Я тоже удивилась.
        Он скрестил руки на груди и насупил брови. А потом, через довольно продолжительное время, пробормотал:
        - Убийца знаком с этим инструментом. Он схватился за пичхим, потому что умеет им пользоваться.
        Мне в голову тут же пришло самое очевидное в таком случае имя:
        - Врач Кхун. Он у нас единственный подозреваемый из числа врачей и прочих медицинских работников.
        Мотив врача Кхуна казался предельно ясным: он хотел отомстить за смерть матери, убить свидетельниц и обвинить во всем принца.
        - Есть еще медсестра Инён, свидетельница, - пробормотала я. Хотя тут я не могла усмотреть никакого мотива. Но все же мне казалось странным, что она так удачно очутилась рядом с местом убийства придворной дамы Анби. - И что теперь?
        Оджин какое-то время смотрел в окно, а потом повернулся ко мне.
        - Не гони лошадей, Хён-а, - прошептал он. - Не может быть никаких «и что теперь» до тех пор, пока ты не выздоровеешь; давай притворимся на несколько дней, что все у нас хорошо.
        Я озадаченно изучала его, пока он, встав, пересекал комнату.
        - Аджумма, - позвал он. Служанка Моккым громко всхрапнула и распахнула глаза. Чиын тоже мгновенно проснулась. - Нужно наложить на старую повязку новый слой.
        - Она проснулась? - Старая женщина посмотрела в мою сторону, и в ее глазах засветилась радость: - Она проснулась!
        - Слава небесам! - глубоко вздохнула Чиын.
        Пока женщины кудахтали надо мной, как две наседки, Оджин вышел из комнаты - дверь закрылась за ним с легким щелчком. Почему он так странно себя ведет? И почему его прощальная ремарка так беспокоит меня? «Давай притворимся, что все у нас хорошо».
        - Мы с твоей мамой так волновались! - сказала служанка Моккым. - Боялись самого плохого…
        - А за те три дня, что я спала, что-нибудь произошло? - спросила я, все еще глядя на дверь. - Кроме того, что я была ранена. Что еще случилось?
        - Да ничего особенного… - Она наклонила голову, нахмурив брови. - Даже не знаю, агасси.
        - А я слышала, как мой двоюродный брат говорил, что добыл решающее доказательство, - вступила в разговор Чиын, - но я не знаю, какое именно. Я слышала об этом мельком - он разговаривал с твоей матерью, а я спешила по делам.
        Теперь я поняла, почему мне засела в голову эта самая фраза. Оджин велел мне отдыхать, притвориться на несколько дней, что все хорошо, но времени на отдых у нас совершенно не оставалось. Каждый день, каждый час могли оказаться критичными для медсестры Чонсу. Выходит, его слова могли значить только одно.
        Он исключил меня из расследования.
        И собирается вести его дальше в одиночку.
        С трудом встав на ноги, я сказала:
        - Помоги мне заплести и уложить волосы.
        Служанка Моккым разволновалась, услышав мою просьбу, но я властным взглядом осекла ее. Сжав неодобрительно губы, она занялась моими волосами.
        - Но ты не можешь выйти из дома, Хён-а, - запротестовала Чиын, ее взгляд нервно переходил с моей служанки на меня. - Тебе совершенно необходимо отдохнуть.
        Я не ответила, но настроена была очень решительно. Я пойду в полицейское отделение и потребую у Оджина ответы на мои вопросы; и сделаю это не в качестве раненой птички, которую он чувствует себя обязанным защищать, но как ыйнё, готовая жизнь положить на то, чтобы узнать правду. Я проделала долгий путь и не позволю ему вывести меня из игры. Слишком многим я пожертвовала ради этой самой правды.
        Я надела на голову черную шелковую кариму, может, в последний раз в жизни, и тут услышала голос вышедшей из комнаты Моккым. Она ябедничала на меня матери:
        - Госпожа, госпожа! Агасси оделась и вот-вот выйдет из дома!
        При помощи Чиын я, морщась при каждом движении, облачилась в шелковую медицинскую форму - темно-синюю юбку и голубое чогори - и добавила последний штрих - припудрила ссадину на лице. И в этот самый момент дверь за моей спиной открылась. Я приготовилась к тому, что мать будет всеми силами пытаться остановить меня.
        - Мужчины приходили ко мне не для того, чтобы развлечься, - спокойно сказала она после того, как Чиын, выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, оставила нас наедине, - а когда им надо было поговорить. Твой отец тоже объявлялся у меня, когда что-нибудь задумывал.
        Я бросила на нее взгляд через плечо, ошеломленная и немного настороженная. Мать стояла и смотрела на меня, ее черные волосы были гладко причесаны и стянуты в идеальный узел на шее, из которого торчала поблескивающая шпилька. Ее красивое лицо, как и всегда, было совершенно бесстрастно. Через одну ее руку была перекинута соломенная накидка, в другой она держала большую соломенную шляпу.
        - Я заставлю его говорить. Мои старые друзья - влиятельные члены Южной партии; они будут рады добыть доказательства невиновности наследного принца. Ведь с их партией будет покончено, если принц утратит свое влияние.
        Мой взгляд упал на подол материной юбки, я совершенно ничего не понимала.
        - Я подслушивала, - объяснила она. - Ты сказала инспектору, что твой отец подтверждает алиби его высочества. Такое нельзя скрывать.
        - Ты… предашь отца?
        - Если все будут лгать, то как ты спасешь свою учительницу? Начать нужно с твоего отца. Ему нужно признаться, с кем он был во время убийства. И тогда, надеюсь, многое станет ясно.
        Я обдумала ее слова. Если отец во всем признается, его, конечно же, накажут, но медсестру Чонсу это не спасает. Хотя, как сказала мать, это могло стать шагом в правильном направлении - одним из самых трудных шагов.
        - Поговорить с ним будет трудно… - прошептала я, не в силах больше выносить ее взгляда. - Он гневается на меня. Приказал нам убираться из его дома.
        Я ждала, что она рассердится, страшно разозлится. Ждала, что она велит избавить ее от моего присутствия. Отречется от меня. Но буря не грянула, и я, подняв глаза, встретила ее спокойный решительный взгляд.
        - Я уже знаю об этом, - сказала она, и я почувствовала удивление, а затем облегчение. - Заключенные сплетничают, так же как и слуги в отделении полиции, а в столице слухи распространяются быстро. Не беспокойся обо мне. Мне хватит мужества на то, чтобы расстаться с этим домом. - Ее голос смягчился, брови сошлись на переносице. - Мы с тобой должны быть храбрыми, Пэк-хён. Но ты должна быть храбрее меня. Ты должна спасти медсестру Чонсу.
        Я едва верила своим ушам. Я не узнавала свою мать.
        - Да какое тебе дело до того, что станется с медсестрой Чонсу? - Еще месяц назад мне бы в голову не пришло такое спросить, но с тех пор многое изменилось. - Ты бросила меня у дома свиданий посреди зимы!
        Но теперь в моих воспоминаниях об этом случае перед тем кибаном я была не одна. В заснеженной сцене появилось еще одно действующее лицо - тень, сидевшая в студеном паланкине, следившая за мной широко распахнутыми глазами и молящаяся о том, чтобы госпожа впустила меня.
        - Ты… ты смотрела, как я стояла у того дома и меня заносило снегом, - прошептала я. - Ты смотрела, как я плакала.
        Совершенно ничего не отразилось на ее лице, лишь слегка покраснели глаза.
        - Мне нет прощения… - хрипло проговорила она. - Я хотела, чтобы ты выросла сильной, готовой к тем трудностям, которые непременно ожидают в жизни любую женщину такого же, как у тебя, происхождения. Но вместо этого я чуть было не погубила тебя, и так бы и случилось, не вмешайся медсестра Чонсу. Я навеки ей благодарна. Скорее она твоя мать, а не я.
        Она подошла ко мне, словно преодолевая бездну между нами. Теперь, когда мать стояла всего в шаге от меня, она неожиданно показалась мне такой уязвимой, такой хрупкой, словно нежный лист ивы.
        - Если ты собираешься в Тамян[33 - Уезд в Южной Корее.], то необходимо как следует преобразиться. Невозможно предугадать, кто станет искать тебя после… случая во дворце.
        Она протянула мне коническую соломенную шляпу, и я с сожалением сняла кариму - корону, свидетельствующую о наивысших достижениях девушки моего статуса. Я никогда больше не смогу ее надеть. Мои пальцы пробежали по шелку, и меня согрели воспоминания о том, с какой гордостью я ее носила, и мне было страшно думать, кем я стану без свой каримы, без своего звания.
        С трудом сглотнув, я наконец отложила кариму в сторону и надела шляпу, надвинув ее на увлажнившиеся глаза, и тут до меня дошел смысл маминых слов.
        - Тамян? - прошептала я. - Почему ты сказала Тамян?
        Ее руки, поднятые, чтобы поправить мне шляпу, зависли в воздухе.
        - А разве инспектор ничего тебе не сообщил?
        - Чего не сообщил?
        - По всей видимости, ты попросила тамо из полиции поискать информацию. Всех деталей не знаю, но полицейские выяснили, где сейчас обретается пропавшая ученица. Минджи у родственников в Тамяне, и молодой инспектор уже отправился туда.
        Я посмотрела на окровавленный наконечник стрелы, все еще лежавший на подносе, и мое плечо пронзила острая боль. Но все же я намеревалась найти Оджина, хотя теперь я понимала, почему он уехал без меня - до Тамяна было почти два дня езды на лошади.
        - Если ты поедешь прямо сейчас, - продолжила мать, - то сможешь перехватить его где-то у реки Хан.
        Я-то знала, что поеду - я этого хотела, но никак не могла взять в толк, почему мать хочет от меня того же самого.
        - Почему ты меня подначиваешь? - в сомнении спросила я. - Любая другая мать на твоем месте приказала бы мне остаться.
        Она быстро набросила на меня соломенную накидку.
        - Я наблюдала за тобой все эти три дня и слушала рассказы инспектора о твоем участии в расследовании. И тогда вспомнила о вещем сне, который увидела перед тем, как ты родилась. Мне снился черный дракон, и потому я была уверена, что у меня родится мальчик - но когда на свет появилась девочка, я растерялась. Однако все же дала тебе имя, учитывая мой сон. «Пэк» означает «старший». А «Хён» - «добродетельный, достойный и одаренный». И даже твоего маленького брата я назвала в честь тебя - Тэ-хён.
        У меня появилось странное ощущение, будто тело начало покалывать; то же самое ощущение возникло у меня, когда медсестра Кюнхи прочитала последнее письмо обезглавленной дворцовой медсестры к сыну, врачу Кхуну. Но я никак не могла понять, что именно меня беспокоит.
        - Теперь я знаю, - продолжала мать, - что ты девушка одаренная, и даже рана в плече вряд ли тебя остановит.
        Она достала из сумки на поясе какой-то цилиндрический предмет и вложила мне в ладонь. Холодное серебро успокоило меня, вернуло в настоящее, и я обнаружила, что смотрю на выгравированные на металле изящные символы.
        - Этот нож чандо изготовили в округе Пёнён, что в Ульсане[34 - Город в юго-восточной части Корейского полуострова.], - сказала мать. - Я хотела подарить его тебе на свадьбу.
        Такой нож символизировал долг замужней женщины, выполнение ею супружеских обязанностей.
        - Понятно, - прошептала я, не зная, что еще тут можно добавить.
        - Но, похоже, лучше отдать его тебе сейчас. Ведь родители вручают такой нож сыну, когда он достигает совершеннолетия, чтобы он выполнял свой долг, служа королевству. - Она, судорожно выдохнув, немного помолчала. - Теперь ты взрослая и тебе придется принимать трудные решения. Я верю, ты все сделаешь правильно.
        Я открыла футляр и вынула из ножен поблескивающий кинжал. Дрожащей рукой взялась за рукоять. Никогда прежде я не держала в руках оружие.
        - Возвращайся к нам, Хён-а, - тихо сказала мать и ушла. У меня было тяжело на душе, и я стала молиться о том, чтобы мне не довелось пустить в ход этот кинжал, и одновременно думала: «Я никогда никому не причиню им боль».
        Но, возможно, именно так некоторые убийцы и считают - до тех пор, пока не теряют самое дорогое в жизни.
        Я гадала, а что же дороже всего мне?
        Что может побудить меня лишить жизни другого человека?
        17
        Я не увидела Оджина на берегу реки Хан, но, перебираясь на другой ее берег, поймала краем глаза проблеск синего шелка на фоне скопления лодок и рыбаков. Он стоял, сложив руки за спиной, и чрезвычайно сосредоточенно слушал какого-то торговца с взваленными на спину коробками. У торговца в руке был сложенный веер, которым он показывал в разных направлениях, а затем прочертил в воздухе волнообразную линию, словно изображал горы.
        Я подошла ближе и услышала, как торговец спросил на юго-западном диалекте:
        - Точно все запомнили, наыри?
        - Получив информацию, - негромко ответил Оджин, - я редко ее забываю.
        «Само собой», - подумала я, глядя, как он роняет монету в руку торговца. Оджин сдал государственный экзамен - кваго - в столь юном возрасте, что сомневаться в его способности запоминать и понимать не приходилось. Многие из тех, кто желал сдать этот экзамен, начинали готовиться к нему с пяти лет, но проваливали и на тридцатом году жизни, и даже на восьмидесятом.
        Я понимала, почему эти люди так исступленно старались: они хотели вырваться из безвестности.
        Безвестности, которой мне теперь не избежать.
        Отец будто пробуравил дыру в моем сердце, и его остатки болели у меня в груди. Отец лишил меня мечты, лишил всего.
        Заставив себя забыть о своем горе, я глубоко вдохнула свежий воздух и нашла взглядом Оджина. Теперь он шел по широкой пыльной дороге, которая, казалось, исчезает в бледно-голубой дымке. Я последовала за ним, держась на несколько шагов позади, чтобы он меня не услышал, и надвинув шляпу пониже.
        Спустя какое-то время, уверившись, что он меня не обнаружит, я ослабила бдительность. В животе у меня заурчало от голода, и я развязала небольшой походный мешок, который собрала для меня служанка Моккым; в нем были монеты, чистые бинты и сушеные кальмары. Я взяла кусочек кальмара и, начав жевать, огляделась по сторонам.
        Природа нашептывала мне свое извечное обещание, прямо как тогда, у павильона Сегомджон. Пусть я и потеряла работу - а может, впереди меня ждут и другие потери, - но в конечном счете все будет хорошо. «Посмотри, - шептали деревья, - посмотри, как мы раскачиваемся, как мы поем и танцуем».
        Я откусила еще кусок, на глаза мне навернулись слезы.
        Где-то глубоко внутри я боялась, что это обещание предназначено всем, кроме меня.
        Я шмыгнула носом и вытерла слезы рукавом.
        И тут споткнулась обо что-то твердое - о камень, торчащий из земли. Я коротко вскрикнула. И тут же одернула себя и зажала рот рукой. Слышал ли Оджин? Подняв глаза, я увидела, что он обернулся на шум, но он был слишком далеко, чтобы я сумела разглядеть выражение его лица. Он подходил все ближе и ближе, и мне стало видно чуть косые брови и орлиный нос. И омрачавший его лицо суровый взгляд. Он убрал руку с меча на боку.
        - Что… - Не сумев подобрать нужных слов, он сверлил меня взглядом. А затем провел ладонью по своему изможденному лицу. - Мать все тебе рассказала, да?
        - По чистой случайности.
        Он посмотрел поверх моего плеча, и я знала, что он не увидел того, что хотел увидеть, - ни тебе тени столицы, ни поблескивания реки Хан. Мы ушли слишком далеко от города, чтобы имело смысл возвращаться.
        - Пошли, - тем не менее сказал он. - Я отведу тебя домой.
        Но я будто в землю вросла.
        - Мы в пути уже часа два, не меньше. Два часа у вас уйдет на то, чтобы проводить меня до дома, и еще два, чтобы вернуться обратно. День практически закончится и пройдет впустую. - А затем добавила: - Приговор медсестре Чонсу вынесут меньше чем через четыре дня. А когда вы доберетесь до Тамяна, останется всего два. И вы не успеете вовремя вернуться и убедить в своей правоте командира Сона. Вам нельзя терять время.
        Оджин стоял неподвижно, спиной ко мне, и смотрел в направлении реки Хан. Судя по его напряженным плечам, сдаваться он не желал.
        - Нам придется пройти через дюжину деревень, - предупредил он, - миновать реки и горы. В дороге тебе только хуже станет.
        - Это не важно; я ыйнё и могу о себе позаботиться.
        Он не сдвинулся с места.
        - Я сама выбрала этот путь, - сказала я, повысив голос. - Это единственный путь, по которому я сейчас могу идти, и вы не должны меня его лишать.
        Плечи Оджина поникли, и, развернувшись на пятках, он прошел мимо, не глядя на меня.
        - Ты совершенно невыносима, - сказал он, когда я его догнала.
        - Меня трудно выносить, потому что я права, наыри? - вежливо поинтересовалась я.
        - Да. - Он против воли улыбнулся. - Ты права, медсестра Хён. Ты всегда права.
        Дальше мы шли молча. Я надвинула шляпу пониже, чтобы скрыть довольную улыбку. Рядом с Оджином даже горы казались мне выше, а в окружении лугов с колышущейся травой мы как будто очутились в нашем собственном маленьком мире, где было легко забыть - пусть на кратчайший миг - об отчаянном положении, в котором мы оказались, и о печали, все еще пронизывающей меня.
        - Значит, вы знаете, что Минджи сейчас в Тамяне, - сказала я какое-то время спустя. - А как тамо Сульби и медсестре Оксун удалось выяснить это?
        - Полагаю, мама рассказала тебе и об этом.
        - Не вдаваясь в детали.
        - Медсестре Оксун стало известно, что отец Минджи не так давно обращался к другому врачу. Вероятно, он был ранен во время своего короткого путешествия в Тамян. Мне показалось странным, что он уехал в Тамян сразу после резни в Хёминсо, и я выяснил, что у него там есть родственница, хотя и дальняя. Вчера я спросил его об этом, он побледнел и стал умолять меня не вмешивать ее в расследование, сказал, они не хотят, чтобы ее арестовали и пытали, как медсестру Чонсу. И это подтвердило имевшиеся у меня подозрения.
        Все мое тело до кончиков пальцев начало покалывать. Я крепко сцепила руки.
        - Мы обязательно узнаем, что же произошло той ночью, - прошептала я. - Ведь жертвы из Хёминсо сопротивлялись убийце, и если тот был в маске - или что там еще было у него на лице, - наверняка кто-нибудь из них мог ее сорвать.
        - Я тоже на это надеюсь, - отозвался Оджин. - Надеюсь, что Минджи видела мельком лицо преступника.
        - А если нет?
        - Тогда мы спросим, не слышала ли она его голос. Убийца - мужчина или женщина? А если ей неизвестно и это, мы зададим вопрос, который беспокоил меня с самого начала: как ученица Минджи умудрилась не стать жертвой резни?
        Тем временем над нашими головами начали сгущаться темные облака, зарядил мелкий дождик. Вот-вот должен был подняться ураган. Мы вошли в лес у подножия горы и зашагали по извилистой тропе, по которой много кто ходил до нас, как вдруг я разволновалась. Тропа казалась бесконечной, нас и Тамян как будто разделяла вечность.
        - Приближается гроза, наыри, - сказала я. - Когда мы доберемся до какого-нибудь городка, давайте возьмем напрокат лошадей, иначе наше путешествие окажется слишком уж долгим. - Я развязала дорожный мешок и достала монеты. - У меня хватит на них денег.
        - Они не понадобятся. За горами есть город, в котором имеется отделение полиции, - ответил он. - И я возьму лошадей там. - Он немного помолчал. - Ты умеешь ездить верхом?
        - Да.
        - Нам предстоит долгое путешествие на лошадях. Если у тебя заболит плечо, ты не преминешь сказать мне об этом?
        - Да, - солгала я.
        - И тебе потребуется что-нибудь, чтобы защищаться. В этих местах шастает много бандитов и диких зверей.
        - У меня кое-что есть. Кинжал. Мне его подарила мать.
        - Правда? Дай взглянуть. - Он взял у меня серебряный футляр, вынул кинжал из ножен и, присмотревшись, чему-то сильно удивился. - Он из военного округа Пёнён, где были выкованы лучшие ножи чандо. Ты уверена, что ты безразлична своей матери? Потому что тогда очень странно, что она купила тебе такую вещь.
        Я вздохнула.
        - Я была не совсем права насчет нее. - Мне вспомнились ее слова. - Мать рассказала мне, почему дала мне такое имя.
        - Правда? Горю нетерпением узнать, почему кто-то сподобился назвать свою дочь Пэк-хён. «Добродетельный старший брат».
        И снова я ощутила какое-то странное покалывание, все мои мышцы напряглись. Мне чудилось, будто я должна что-то знать. Я помассировала висок и пробормотала:
        - Это из-за сна…
        Я вспомнила, откуда мне было знакомо это чувство. Я знала это все возрастающее отчаяние, когда ум разрывался на части - оно возникало каждый раз, когда я была очень близка к тому, чтобы поставить верный диагноз пациенту, и одновременно очень далека от этого. И чем дольше я определяла значение разных симптомов, тем сильнее становилось мое отчаяние. Но теперь я увидела все четко и ясно.
        Рассказанная матерью история моего имени.
        Письмо медсестры Хё-ок, которое по случайному совпадению начинается с имени.
        Имена очень важны в нашем королевстве.
        Я-то думала, что мать назвала меня так из досады, что у нее родился не желанный мальчик, а девочка, но нет, она назвала меня так из-за сна. А в основе имени моего младшего брата лежит последний слог моего имени. Хён. Один общий слог, обозначающий родство.
        - Меня кое-что беспокоит в имени врача Кхуна. Кхун Муён… Все имена у нас даются не просто так, - задумалась я.
        - Я знаю, как его имя пишется на ханча, - ответил Оджин. - Оно состоит из двух ключей, один из которых - «му» - имеет значение «оруженосец», а «ён» - это «герой».
        - Ён… - Я наклонила голову и нахмурилась, представив лоб Кхуна с раной и грязью, словно он падал перед кем-то ниц. - Когда вы разговаривали с Кхуном, сказал ли он… - Я замолчала, стараясь собраться с мыслями. - Есть ли человек, с которым Кхун особенно не ладит? Который совершенно выводит его из себя?
        - Госпожа Мун.
        - Кто-нибудь еще? Может, член семьи?
        - Его родители умерли. У него трое сводных братьев и сестер, и ему не понравилось, когда я начал расспрашивать о них. Я хотел было навести о них справки, но оказалось, что таких сведений в архивах нет. Мне кажется, его родители не зарегистрировали свои повторные браки.
        - Врач Кхун Муён… Медсестра Инён… - Из всех, кто пришел мне на ум, только у этих двоих мог быть пичхим. - Этот инструмент должен принадлежать одному из них. Но мы воспринимали Инён лишь как свидетельницу…
        И тут в мозгу у меня щелкнуло. Меня так потрясло мое внезапное озарение, что на мгновение я как будто покинула собственное тело. Тишина заполнила голову, я не слышала даже чириканья птиц на обнаженных ветках, трепещущих под мелким дождем. Когда ко мне вернулась способность мыслить, я почувствовала на себе озадаченный взгляд Оджина.
        - А из каких ханча складывается имя Инён?
        - «Ин» - это «благожелательность» и… - Он замер. - «Ён» - «герой»
        - Толимджа. Название поколения, - прошептала я, все еще не в силах поверить в свою догадку. - Самая что ни на есть обычная традиция, согласно которой одного ребенка называют по первому или последнему слогу имени другого ребенка. Это может быть совпадением, но у двоих наших подозреваемых в имени один и тот же последний слог. Врач Кхун Муён и медсестра Инён. А что, если они сводные брат и сестра?
        - Я понимаю, о чем ты говоришь, но… - Запнувшись, Оджин продолжил: - Но как ты сама сказала, это может быть совпадением.
        - А не кажется ли вам, что в этом деле слишком уж много совпадений? - спросила я. - Совершенно случайно Инён в ночь резни оказалась в Хёминсо. На ней была соломенная накидка - возможно, она надела ее, чтобы скрыть кровь и царапины. И она могла где-то спрятаться и причесать растрепанные волосы. А во дворце медсестра Инён начала работать через некоторое время после того, как была обезглавлена медсестра Хё-ок.
        «Я решила, что пришло время оставить прошлое позади, но тут в мою жизнь ворвалась другая трагедия, - так, вспомнила я, говорила Инён. - Моя мать умерла, а она всегда мечтала о том, чтобы я стала дворцовой медсестрой».
        Я продолжила:
        - До всего этого она была тамо в отделении полиции. Она мне рассказывала, что сама решила не идти работать во дворец, потому что была слишком занята расследованием убийства. Только представьте, сколькому она могла научиться… Подождите-ка. Сколько времени уходит на то, чтобы освоить искусство владения мечом?
        - По меньшей мере семь лет.
        - У нее на это было девять лет, и ее учителем был инспектор полиции…
        Повисло глубокое молчание.
        - Я не обращал на медсестру Инён никакого внимания. Считал ее всего лишь свидетельницей.
        - Возможно, это простое совпадение. - Я дала обратный ход, не в силах представить, что это Инён поднесла тогда меч к моему горлу. - В конце-то концов, у нее есть алиби.
        Лицо Оджина омрачилось:
        - Пьяница-отец, который не может вспомнить, какой сейчас год, притон, полный жадных игроков. Она могла заплатить, чтобы они мне солгали. И ее отец в разводе. Может, он когда-то был женат на медсестре Хё-ок… - Оджин нажал пальцами на веки, на его лице проступило отчаяние. - Проклятие. Я должен был допросить их всех еще раз.
        - Здесь нет вашей вины, - поспешила успокоить его я. - Вам пришлось вести расследование в одиночку, без помощи командира. Кроме того, Инён первая доложила обо всем в полицию. - Я покачала головой: - А разве убийцы сообщают об убийствах?
        - Наверное, именно так медсестра Инён и рассуждала. И это, опять же, может быть совпадением - а как ты справедливо заметила, их в нашем деле очень уж много. Пятая жертва, медсестра Арам, заварила чай и накрыла на стол для кого-то, кто пришел к ней с визитом с утра пораньше - то есть для убийцы. Вряд ли она с таким радушием встречала врача Кхуна, но медсестру Инён…
        - Всего несколько дней назад я считала убийцей врача Кхуна, - встряла я. - Он сказал мне, что хотел бы умереть вместо Анби, и винил себя в ее смерти. Я спросила, что он имеет в виду, а он в свою очередь спросил, не считаю ли я странным совпадением то обстоятельство, что он полюбил одну из трех свидетельниц смерти его матери.
        Оджин нахмурился еще сильнее. Я понимала, что мозг у него работает во всю свою силу.
        - И он в трех местах испачкался, - добавила я. - У него была кровь на лбу, грязь на ладонях и на коленях. Он кому-то кланялся…
        - Если следовать твоей теории, - пробормотал Оджин, - то медсестра Инён могла оказаться во дворце, потому что хотела выяснить, как исчезла ее мать. Может, она слышала шепотки о том, кто видел ее последней.
        - Есть вероятность, - добавила я, тяжело дыша от сильного волнения, - есть вероятность, что, служа госпоже Мун, она обнаружила, что той и придворной даме Анби известно что-то о ее матери, вот она и свела с последней своего брата.
        - Он полюбил ее, - продолжил Оджин, - но все же подчинился приказу медсестры Инён и собрал нужную ей информацию. И когда он все выяснил, случилась резня в Хёминсо. А потом сестра Инён выследила тех, кого упомянула Анби, - медсестер Кюнхи и Арам.
        - И на следующее утро, - сказала я, - он мог кланяться ей… своей старшей сестре. Умоляя ее остановиться!
        - Я передумал, - сказал Оджин. - Как только мы раздобудем лошадей, то отправимся в Кванджу[35 - Большой город в Южной Корее в трехстах километрах от Сеула.].
        Я моргнула:
        - А что там, в Кванджу?
        - Отделение полиции, в котором некогда работала медсестра Инён; придется сделать большой крюк, но, думаю, оно того стоит. Мы настолько сосредоточились на принце и враче Кхуне, что почти не обратили внимание на ее прошлое.
        - Наверное, мы и представить не могли, что женщина способна на подобные зверства. Наверное, ее матери тоже снились драконы.
        18
        По небу, клубясь, плыли темные облака. Мы въехали в окруженный крепостью город Кванджу и нашли местное отделение полиции - здание с выцветшими красными колоннами и двухъярусными воротами, - как раз когда хлынул ливень. У меня было предчувствие, что мы узнаем что-то новое, и оно заглушало боль в раненом плече.
        - Знаю ли я тамо Инён? - сказал стражник отделения на вопрос Оджина. - Да, у нас некогда была тамо с таким именем. Год назад или около того ее перевели во дворец.
        - Если командир на месте, - Оджин показал свой мапэ - жетон-подвеску, - скажи ему, что инспектор из столичного полицейского отделения просит об аудиенции.
        Полицейский тут же ушел и вернулся со слугой, который сопроводил нас в главный павильон - длинный дом с колоннами, поддерживающими крышу из черной черепицы.
        Там нас приветствовал командир Чхэ, мужчина средних лет с длинной тощей черной бородой. Усевшись на циновку, мужчины обменялись любезностями. Я села далеко за ними, у раздвижной двери, но Оджин обернулся и жестом показал, чтобы я подсела поближе. Ему это казалось вполне естественным, но командир был ошарашен. Он сдвинул брови и окинул меня любопытным взглядом. Но все это продолжалось буквально мгновение.
        - Значит, вы инспектор Со, - сказал он глубоким мягким голосом. - Я слышал о вас. Необыкновенно одаренный юноша, в восемнадцать лет получивший от короля высокую должность. Что заставило вас проделать такой долгий путь, инспектор?
        - Мы пришли расспросить вас об Инён. Она девять лет работала у вас тамо, а потом ее назначили дворцовой медсестрой.
        Командир вздохнул - долго и задумчиво.
        - Значит, мои подозрения верны. - И не успели мы спросить, что он имеет в виду, как он продолжил: - Инён начала работать у нас, когда ей исполнилось четырнадцать, и у нее была такая золотая голова, что я решил сделать ее своими глазами и ушами. Своим продолжением. И стал тренировать ее.
        - А вы учили ее владеть мечом?
        - Она обратилась ко мне с такой просьбой после того, как в городе произошла серия убийств. Я считал ее достойной и добропорядочной девушкой и потому попросил одного из полицейских инспекторов обучить ее.
        - А почему она спустя девять лет решила уйти из вашего отделения?
        - Ей написал ее младший брат, дворцовый врач…
        - Как его зовут?
        - Не знаю. Он покинул дом в совсем юном возрасте, чтобы заниматься медициной в столице, и кроме этого, она ничего о нем не рассказывала. Похоже, они с ним никогда не были близки. С ним и с ее отчимом… - Тут его лицо прояснилось. - А! Отчим! До того как его в наказание за что-то там понизили, он был военным чиновником. Господин Кхун, вот как его звали здешние. Его сын унаследовал эту фамилию.
        «Врач Кхун», - подумала я.
        - Вы говорите, что он был отчимом Инён, а не отцом. Значит ли это, что мать Инён вышла замуж вторично? - спросил Оджин. - Но такие браки запрещены.
        - Низшие классы творят, что хотят, а ее семья, как я уже сказал, всегда держалась особняком. После развода матери они жили вместе, но я не знаю, поженились они или нет. - Командир прочистил горло. - Как я уже говорил, Инён написал ее брат, и из его письма она узнала, что ее мать исчезла, что в последний раз ее видели во дворце. А я и понятия не имел, что ее мать, долго проработавшая в здешней аптеке, стала дворцовой медсестрой.
        Я вцепилась в юбку, чтобы унять дрожь в руках.
        - Вопреки моему совету Инён восприняла исчезновение матери как свое личное дело, которое она должна расследовать, подобно следователю. Она писала брату почти ежедневно, расспрашивала о нем, настойчиво советовала завоевать доверие какой-то придворной дамы…
        - Придворной дамы?
        - Да, вероятно, той, которую видели с их матерью незадолго до ее смерти. Спустя какое-то время он просто перестал отвечать Инён. И тогда она начала внимательно изучать медицинские труды, пользуясь каждой выпавшей ей свободной минутой, и часто занималась по ночам. Она сдавала экзамен за экзаменом, и с каждым разом ее отметки оказывались все выше и выше. Ее взяли обратно в аптеку, где она проработала несколько месяцев, - я был порядком удивлен, услышав об этом, - а потом назначили во дворец.
        - Если бы мне было позволено, - прошептала я, и командир посмотрел в мою сторону. Он не понимал, как со мной следует обращаться, но тем не менее кивнул. - Вы упомянули о том, что Инён была женщиной достойной и добропорядочной. А после исчезновения матери она как-то изменилась? Может, начала странно себя вести?
        Командир окинул меня взглядом, а затем посмотрел на Оджина:
        - Кто она, инспектор?
        - Дворцовая медсестра, - ответил тот. - Она тоже занимается расследованием.
        - Ну, разумеется… Откуда еще кому-то знать, что происходит в стенах дворца? - прошептал он. Ему явно было что-то известно, и когда он сжал губы и нахмурил брови, я невольно напрягла спину.
        - Инён занялась пациентами, пострадавшими от чужой несправедливости. И она стала как одержима этой работой. А потом, однажды, ей поручили арестовать свидетельницу, давшую ложные показания. И я нашел эту свидетельницу… в самом что ни на есть плачевном состоянии. Ее лицо походило на кровавое месиво и стало почти неузнаваемым, ее избили так сильно, что она не очнулась. Я закрыл на это глаза. Хотя, признаю, я сомневаюсь теперь, а не допустил ли я тем самым большую ошибку.
        - Со всем моим уважением к вам, - медленно проговорил Оджин, и я бросила на него нервный взгляд, - должен заметить, что иногда избыток милосердия вредит не меньше, чем его нехватка.
        Я ожидала, что командир разгневается - командир Сон непременно взорвался бы от ярости. Но он издал лишь полный сожаления вздох - значит, слова Оджина показались ему справедливыми. Возможно, чиновники за пределами столицы гораздо менее ожесточены.
        - Вы должны были слышать о резне в Хёминсо, ёнгам[36 - Обращение к государственным служащим второго низшего и третьего высшего ранга.], - продолжил Оджин.
        - Слышал. И полагаю, именно из-за нее вы здесь и оказались. - Командир пригладил бороду, его взгляд опять обратился на меня. Понизив голос, он сказал: - Вот уж не думал, что мне придется отвечать на подобные вопросы… Разве мог я представить, что простая девушка-служанка способна на такое?
        - Вы считаете, медсестра Инён может быть причастна к убийствам? - спросил Оджин.
        - Да. Поначалу это была всего лишь догадка, но теперь, перебирая все детали, я уверен: за ними стоит именно она. - Командир Чхэ поднялся на ноги и достал что-то из ящика шкафа. Я испугалась, что в руках у него окажется меч и он убьет нас за то, что мы поймали его на досаднейшей ошибке. Но он достал не меч, а кусок дерева с вырезанной на нем печатью. Это был ордер, дающий полицейским право арестовывать подозрительных лиц. - Я внимательно следил за делом о резне в Хёминсо и увидел, к какому хаосу она привела. Люди стали подозревать в убийствах самого принца. Когда вернетесь к себе, покажите мою печать командиру Сону и скажите ему, что у вас есть сведения, полученные от начальника полицейского отделения Кванджу. Медсестру Инён необходимо как можно скорее арестовать и допросить.

* * *
        Тем временем дождь перестал, и казавшееся умытым небо окрасилось в ярко-синий цвет. Мы покинули город-крепость и искали какую-нибудь харчевню поблизости, но встречались нам лишь одно за другим покрытые грязью рисовые поля, затем потянулся бесконечный с виду лес, где росли кривые деревья да тянулся вверх зеленый бамбук. Наконец мы увидели небольшой дом с двумя окнами, в которых горели свечи; эти окна выступали из теней подобно ярко-желтым глазам зверя.
        - Слава небесам, - вырвалось у меня.
        - Давай надеяться, что здесь живет супружеская пара добрых стариков, - сказал Оджин, - а не любящая лакомиться человечьими легкими лиса-оборотень кумихо.
        Судя по голосу, он пребывал в хорошем расположении духа. Ведь наше расследование почти подошло к концу. Но я вовсе не разделяла его настроения, потому что женщина, которую собирался арестовать Оджин, была моей знакомой медсестрой. Я часто разговаривала с ней, я с ней работала.
        Но я все же старалась казаться жизнерадостной:
        - Надеяться стоит только вам. Девятихвостые лисы предпочитают женские легкие мужским.
        Добравшись до домика, перед которым был небольшой двор, а сбоку - кухня, мы слезли с лошадей и подошли поближе. Я, нервничая, стояла за спиной колотившего кулаком во входную дверь Оджина. Мне еще не доводилось просить у незнакомых людей кров и еду, но Оджин, похоже, делал так уже не раз - наверное, когда путешествовал со своим отцом - тайным агентом, замаскировавшись под крестьянина.
        Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу с молодой женщиной, глядевшей на нас с подозрением. Одета она была в белое чогори и бледно-желтую юбку, волосы ее были стянуты в низкий узел, в который была воткнута шпилькой пинё - это указывало на то, что она замужем. Женщина продолжала вести себя настороженно даже после того, как Оджин объяснил, что он военный, возвращающийся домой со своей сестрой, и спросил, не может ли она приютить нас на одну ночь.
        - У меня есть свободная комната, можете заночевать в ней, - нехотя сказала хозяйка дома и, сделав шаг в сторону, впустила нас внутрь.
        Небольшая основная жилая комната была завалена грудами соломенных корзин. На низком столе нож соседствовал с горкой чеснока. Женщина провела нас по комнате с деревянным полом и распахнула дверь в комнату поменьше.
        - Одеяла вон там, а лишних свечей у меня нет. Я принесу вам воды. Но кормить вас мне нечем; мне самой едва хватает.
        Я проголодалась, но у нас еще оставалась еда из дорожного мешка.
        - Думаю, она вдова, - тихо сказал Оджин, когда мы остались одни. Женщина принесла нам воды, и мы смогли умыться. - Или ее мужа просто нет дома.
        Теперь, когда руки и ногти у меня были чистыми, я осторожно запустила одну руку под чогори, коснулась плеча и нащупала повязку. Нужно было наложить еще один слой, но мне не хотелось снимать жакет. Я застенчиво посмотрела на Оджина.
        Он тут же отвел взгляд.
        - Я позову хозяйку, чтобы она помогла тебе. А сам выйду.
        Он вышел из комнаты, и вошедшая женщина судорожно вдохнула при виде крови. Но вопросов задавать не стала.
        - Вы не брат с сестрой, - сказала она вместо этого, бинтуя мне плечо. - Это ясно по тому, как он смотрит на тебя, когда ты этого не видишь.
        Я не очень поняла, что она имеет в виду, и, снова оставшись наедине с Оджином, продолжала думать над ее словами.
        Я постелила циновку как можно дальше от Оджина, но все равно оказалась совсем рядом с ним: очень уж маленькой была комната. Я села на циновку и обхватила руками колени, а Оджин тем временем растянулся на своей циновке, подложив руки под голову и закрыв глаза. На поясе у него были меч и моток веревки; похоже было, что он так и собирается с ними спать.
        - Тебе необходимо отдохнуть, - пробормотал он. - Дорога предстоит долгая, а мы отправимся с первыми лучами солнца.
        - Так мы поедем в Тамян? - спросила я. - Чтобы найти главную свидетельницу?
        - Я отправлю на поиски Минджи других полицейских, раз нам известно теперь, где она сейчас. Не хочу давать медсестре Инён ни малейшей возможности скрыться.
        Мы лежали молча, не шевелясь, и слушали, как шумит лес. Как ухает сова. Как хлопают крылья.
        Потом я обратилась мыслями к тому, что нам предстоит. Через несколько дней дело будет закрыто, и меня почти пугало неминуемое возвращение к нормальной жизни. К жизни, в которой меня ждала другая тайна. Кем на самом деле была моя мать? Действительно ли она любила меня? И что мне теперь делать со своей жизнью - осколками моей жизни, разбитой гневом отца?
        И как впишется в них Оджин?
        Мне было тяжело думать обо всем этом. Я прижала пальцы к векам, и в темноте перед глазами выступили пятна света, подобные фонарям в ночи.
        - Праздник фонарей, - сорвалось с моих губ. - Вы пригласили меня пойти вместе с вами.
        Он не открывал глаз.
        - Ты сказала, я отвлекаю тебя от важных дел.
        У меня загорелись щеки.
        - В действительности я не это имела в виду. Я просто была огорчена тем, как повел себя мой отец.
        - Значит, я все же что-то для тебя значу.
        - Конечно, - тихо ответила я.
        Его глаза открылись, и он долго смотрел на испещренный тенями потолок, а я все гадала, что у него на уме. Думает ли он о том, впишусь ли я в его жизнь после окончания расследования? Или же соображает, как лучше распрощаться со мной?..
        - Мне всегда было одиноко - до тех пор, пока я не встретил тебя, - смущенно пробормотал он и повернулся ко мне. В тусклом свете его глаза светились такой искренностью, что у меня перехватило дыхание. - И мне важно знать, чувствуешь ли ты то же, что и я.
        Мне было страшно, но я хотела понимать, о чем он говорит.
        - Как… как это?
        Он снова устремил взгляд в потолок, изучая узоры из света и тени и, возможно, собираясь с мыслями.
        - Когда мы вместе… то подобны воде в реке: мои мысли текут через твои, твои - через мои. А когда мы молчим, - на его губах появилась слабая улыбка, - я иногда забываю даже, что ты рядом.
        - Я польщена, наыри, - холодно сказала я.
        - Это лучший из комплиментов. Я не люблю долго быть на людях. А когда я с тобой… мне вовсе не хочется быть кем-то, кем я не являюсь.
        Я моргнула и поняла: я и правда чувствую то же самое. Когда я с ним, мне кажется - как казалось и в павильоне Сегомджон, - будто мы перенеслись в другой мир, где никого, кроме нас, нет. И мы не связаны никакими правилами, никакими условностями.
        - Наверное, я чувствую то же самое…
        Тут мое внимание привлек какой-то шум за дверью. Раздался и внезапно оборвался чей-то крик. Оджин уже вскочил на ноги, рука его лежала на мече.
        - Какой-то зверь?
        - Похоже на то. Сейчас вернусь. Жди.
        - Позволь мне пойти…
        - Нет.
        Я вскочила на ноги и схватила его за руку. Она была холодной. Он, как и я, понимал: что-то тут не так.
        - Я скоро вернусь. - Он легонько сжал мою руку. - Обещаю.
        И я кивнула в ответ, хотя в моих венах пульсировал страх.
        - Конечно.
        Когда он ушел, я стала прислушиваться к треску веток за окном. В какой-то момент Оджин прошел прямо под ним, а затем устремился куда-то в сторону от хижины. Мое сердце было готово выскочить из груди. Я подошла к окну, открыла его и увидела, как Оджин исчезает в высоком бамбуке, кажущимся серо-зеленым при убывающем свете. Он остановился, чтобы приставить маленькую палочку к стеблю бамбука. А потом я потеряла его из виду. Его поглотили тени.
        Я ждала. Мерила шагами комнату. Кусала ногти. Выглянула в окно и опять принялась ходить взад-вперед. Я пыталась представить, как он обходит дом, осматривает окрестности. Но вокруг царила тишина. Слышен был лишь шум леса.
        Затем, когда прошел час или того больше, - а может, всего несколько минут, - я услышала, как открывается и закрывается входная дверь. Я быстро вышла из комнаты, чувствуя огромное облегчение оттого, что Оджин вернулся.
        Но я рано обрадовалась. В общей комнате я увидела лишь молодую женщину, сидевшую на полу, спиной ко мне. Она успела переодеться в другой наряд. Ее плечи обхватывало белое чогори. Темно-синяя юбка волнами лежала вокруг ног, черные волосы блестели в свете свечи.
        Так же, как и лезвие.
        Кухонный нож на полу. Она дрожала, и я почувствовала какой-то кислый и едкий запах. Запах разложения - или, может, рвоты? И тут я заметила красное пятно на ее одежде.
        - Аджумма? - прошептала я, делая шаг к ней. - Аджумма?
        - Убийца - принц, - сказала женщина, ее голос был мертвенным и хорошо мне знакомым. Это была не вдова. Кровь застыла у меня в жилах - я узнала эту женщину. - Но вы все равно пришли за мной. Терпеть не могу людей, вмешивающихся не в свои дела.
        - Как ты нас отыскала? - Я медленно потянулась к кинжалу, вынула его из ножен и спрятала за юбкой.
        - Свидетели. Всегда находятся свидетели. Тебя и инспектора, одетого в синий халат, кто-то да видел. - Медсестра Инён поднялась и повернулась ко мне. И я увидела, что ее чогори разорвано и пропитано кровью. Я не сразу сообразила, что это не ее кровь - она не сочилась и не капала ей под ноги. - Я шла за вами в надежде найти медсестру Минджи. Чтобы избавиться от нее прежде, чем она меня выдаст. Но вы добрались до командира Чхэ и настроили его против меня.
        - И ты всю дорогу следила за нами и… убила хозяйку дома? - Меня снова охватил ужас: Оджин так и не вернулся. Колени у меня подгибались, голос дрожал. - Где инспектор Со? Что ты с ним сделала?
        - Твой друг мертв.
        В ушах у меня пронзительно зазвенело, и звон становился все громче и громче, пока на целом свете не осталось ничего, кроме него.
        На заплетающихся ногах я шагнула вперед, стремясь как можно скорее выйти из дома, но тут почувствовала железную хватку на своей руке. Раненое плечо отозвалось острой болью. Крепко стиснув зубы, я оглянулась и увидела лезвие, готовое вонзиться мне в спину.
        У меня в голове была всего одна мысль:
        «Я нужна Оджину».
        Руки у меня задвигались сами по себе. Мой кинжал вонзился в державшую меня руку, задев и меня тоже. Но я оказалась свободна.
        Холодный воздух ударил мне в лицо, когда я, спотыкаясь, вышла из дома и чуть было не наступила на лежавший у меня на пути окровавленный труп вдовы. Я заставила себя пойти дальше. Передо мной мелькали лишь какие-то тени, но потом взгляд сфокусировался, и я обнаружила, что стою там, где был Оджин, когда я видела его в последний раз, а к стеблю бамбука прислонена небольшая палочка. Указатель пути.
        Я обернулась, и мой взгляд наткнулся на Инён - она шла за мной, сжимая в руке меч.
        Я прошла мимо указателя, а затем скользнула в лес, казавшийся бледно-голубым под вечерним небом - это был последний проблеск света перед ночной тьмой. Я готова была окаменеть от подступающей к горлу паники, но сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и попыталась вспомнить, чему учили меня в Хёминсо.
        «Чем отчаяннее ситуация, - внушала нам медсестра Чонсу, - тем спокойнее должны быть мы».
        Еще один глубокий вдох, и я огляделась по сторонам. Не было смысла идти куда попало. Надо было найти следующий указатель. Осмотревшись, я увидела еще одну палочку, длиннее предыдущей, прислоненную к камню. Я двинулась дальше по указанному пути, то бежала, то останавливалась, пока не обнаружила еще одну похожую палочку у подножия холма. После этого указатели кончились.
        - Оджин! - крикнула я, добежав до конца тропы. Вокруг меня сгущался лес, и я закричала во весь голос: - Оджин!
        Меня охватила тревога. Я стала быстро взбираться по склону, но он становился все круче. Ветки били меня по лицу, царапали, вонзались в руки, цеплялись за юбку. А затем я резко остановилась; земля крошилась у меня под ногами, а я стояла и смотрела на возникший из ниоткуда крутой спуск, едва различимый в сгущающейся темноте, и на качающиеся внизу деревья. Подул ветер, и далеко внизу зашелестел океан бамбука. На дрожащих ногах я отпрянула назад, споткнулась о камень и упала навзничь; ладони мои ушли в мокрую землю. Я подняла руки, чтобы их вытереть, но с ужасом увидела на них пятна крови.
        - О нет, - прошептала я, осматривая землю перед собой. Кровавая дорожка, усеивавшая листья и веточки, переваливала через край обрыва. С трудом встав на ноги, я хотела было слезть вниз, но передумала - в лесу с каждой минутой становилось все темнее. Густые тени простирались по земле, поднимались по древним стволам, поглощали все, к чему прикасались. Стоило поскользнуться, и я окажусь на дне обрыва.
        Подобрав юбку, я побежала вниз по тропинке и бежала, пока у меня не заболели легкие. Добравшись до лощины, я повернула и пошла в направлении обрыва, пока не оказалась наконец ровно под тем местом, где была прежде.
        И увидела у своих ног полицейскую шляпу и бусы в пятнах крови.
        Я со сжимающимся сердцем начала протискиваться через стебли бамбука. Через длинные ветки, через гладкие листья, растущие так густо, что я едва видела, куда иду. При мысли, что я могла пройти мимо Оджина, меня в самое сердце поразил страх. Потом бамбук наконец расступился, и я увидела стоявшего в ручье на коленях мужчину; его била сильная дрожь.
        - Оджин! - Я бросилась к нему и села на корточки. Мой взгляд упал на его лицо: оно было испещрено порезами и ссадинами, в глазах стоял неприкрытый страх. Правая рука у него была сломана в локте и неестественно болталась вдоль тела, а другую он крепко прижимал к боку. По кисти струилась кровь, пропитавшая его халат уже наполовину.
        - Хён-а, - тяжело дыша, сказал Оджин. - Я не могу ее остановить.
        Я вытерла холодный пот со лба и сказала:
        - Дай я посмотрю.
        Стараясь казаться спокойной, я уложила его на спину, подальше от холодного ручья. Дрожащими от паники пальцами ощупала перед его халата и обнаружила оставленную мечом глубокую рану, идущую от живота через ребра. Медсестра Инён, должно быть, застала его врасплох, напала, а затем столкнула со склона.
        - И как только она нас нашла? - Я оторвала от юбки полосу ткани и перевязала рану Оджина так туго, как только смогла. Я не позволю ему истечь кровью и умереть. И мне необходимо было говорить без умолку - и чтобы Оджин не потерял сознание, и чтобы самой не прокручивать в голове наихудшие варианты: сломанные кости, поврежденные внутренние органы, смертельные инфекции… - Она, должно быть, следила либо за одним из нас, либо сразу за обоими.
        Он не слушал мою болтовню, а просто смотрел на меня тусклыми глазами. Зубы его были стиснуты, рука лежала на перевязанной ране, дрожь, сотрясавшая его, становилась все сильнее. Кожа была влажной и слишком холодной.
        «Что мне делать?»
        Мне бы хотелось обернуться медицинским светилом или моей наставницей - кем-нибудь более сведущим, чем я, - но я лишь снова и снова шептала имя Оджина. Все, на что я была способна, так это положить его голову себе на колени и смотреть, как он мучается от боли.
        «Я не знаю, что теперь делать. Пожалуйста, вразуми меня, я не знаю, что делать».
        И тут лес с треском ожил.
        Под чьими-то ногами зашуршали листья.
        - Спасибо, что привела меня к инспектору, - услышала я женский голос.
        Из темноты вышла медсестра Инён и остановилась в бледно-голубом столбе света с мечом в руке. Она была совсем не такой, как во дворце, и выглядела хрупкой, как кость, готовая вот-вот переломиться.
        - Я надеялась, он умрет от потери крови, - прорычала она, словно кумихо, а ее глаза сверкали в темноте, как ее меч. - Но теперь мне придется завершить начатое. Вы хотели вести расследование вместе, вот оно и кончится для вас обоих одновременно.
        19
        Я по-прежнему стояла на коленях, обхватив одной рукой Оджина, а в другой у меня был кинжал, которым я размахивала, словно это могло как-то его защитить. Голова Оджина все еще лежала у меня на коленях. Он не шевелился, и я очень боялась посмотреть на него.
        - Оставь его в покое! - крикнула я, и мой полный отчаяния голос пронесся по пустому лесу. - Пожалуйста, просто уйди!
        - Да я бы и не тронула вас, если бы вы не сунулись в мое отделение полиции. А теперь вы все знаете. Вот зачем вам понадобился командир Чхэ. - Она подошла ближе. - Не надо было пытаться остановить меня. Даже мой брат не стал мне препятствовать, когда я отдала ему кольцо его жены и он узнал о ее смерти. Он понимал, понимал, что я вправе мстить. Невозможно жить под одним и тем же небом с убийцей родителей.
        Это была цитата из «Записок о правилах благопристойности», которую как-то упоминал Оджин.
        - Но мы же медсестры, - возразила я, и голос мой охрип от раздирающих меня эмоций. - Разве ты не помнишь слова Сунь Сымяо, приведенные на первой странице медицинской энциклопедии? «Человечество - самый драгоценный организм из всего живого на свете». Как… как ты могла убить всех этих женщин?
        Одно дело было подозревать медсестру Инён, прислушавшись к словам командира, и совсем другое - встретиться с ней лицом к лицу. Она была последней, кого я могла бы заподозрить в преступлениях, ей единственной я доверяла во дворце, наводненном шпионами.
        - Я не понимаю, как ты могла вытворить такое? Придворная дама Анби, медсестра Арам, медсестра Кюнхи - они были всего лишь свидетельницами. Они никак не могли спасти твою мать. И даже если бы попытались противостоять принцу, то неминуемо оказались бы убиты…
        - Думаешь, ты лучше меня? - ледяным шепотом проговорила Инён. - Думаешь, ты знаешь, что хорошо и что плохо, а я нет? Большинство из нас верит, что мы не способны на убийство… до тех пор, пока кого-нибудь не убьем. До тех пор, пока твоя мать… - С клокочущей в горле болью она продолжила: - До тех пор, пока твоя мать, женщина, родившая и с любовью воспитавшая тебя, не лишается головы. Пока ты не узнаёшь, что три жестокосердные женщины выволокли ее тело со двора, раздели, чтобы никто не узнал о ее принадлежности к дворцу, и бросили где-то на горе Пугак. Чтобы никто его там не нашел, чтобы его съели дикие звери.
        В груди у меня все заледенело: медсестра Кюнхи ничего такого мне не рассказывала. Ночь разверзлась передо мной подобно могиле - я видела силуэты трех женщин, волокущих обезглавленный труп, я видела, как они бросают его в совершенно безлюдном месте в горах.
        - Тогда и только тогда ты будешь способна понять, лучше ты меня или нет.
        Голос Инён дрогнул, она опять шагнула вперед и оказалась всего в нескольких шагах от разделявшего нас ручья.
        - Медсестра Кюнхи вряд ли рассказывала тебе об этом. Равно как и придворная дама Анби ничего не сказала моему брату. Она молчала до тех пор, пока однажды ночью я не выманила ее из дворца. Я пригрозила ей пичхимом, желая просто напугать ее. Я… Я хотела, чтобы она поняла, что такое страх. Чтобы почувствовала то, что чувствовала моя мать.
        - Но ученицы и их учительница, - прошептала я, - не заслуживали смерти.
        - Они встали у меня на пути, - ответила Инён. - Когда придворная дама Анби прибежала в Хёминсо, из класса вышла учительница и увидела меня. Мне пришлось ее убить. Это увидели ученицы и начали кричать и визжать. Пришлось успокоить и их. Но убив их, я изведала чувство вины. Меня до мозга костей пронзил ужас перед содеянным. И я стала еще больше презирать принца - он-то, похоже, не испытывал ни малейших угрызений совести.
        - И ты стала распространять листовки. - Я говорила медленно, стараясь выиграть время. - Хотела, чтобы люди начали подозревать принца в резне. И убила еще двух свидетельниц за то, что они спрятали труп твоей матери… - У меня перехватило горло, а в груди поднялась паника: я почувствовала, как теплая кровь Оджина пропитала мне юбку. Он умрет, если я каким-то образом не вытащу его отсюда. Мой взгляд метался по сторонам, в отчаянии ища путь к спасению. Но мне ничего не приходило в голову, и я понимала, что мой друг непременно умрет. Кинжал у меня в руке, как бы искусно он ни был выкован, мало подходил для схватки с женщиной, которая девять лет оттачивала умение владеть мечом.
        - Я даже не смогла найти ее, - прохрипела Инён. Теперь она стояла совсем близко. Вода в ручье лизала подол ее юбки. - Я даже не смогла достойно ее похоронить. Та жизнь, которой мы живем, медсестра Хён, не заслуживает того, чтобы жить ею.
        Обняв Оджина, я попыталась отползти от тени, которую отбрасывала на нас Инён. Но он был слишком тяжел, спастись с ним на руках никак не удастся. Я могла лишь крепче прижимать его к своей груди, всеми силами желая спрятать его в грудной клетке, рядом с сердцем, и мне было все равно, что будет со мной.
        «Я обещала присматривать за тобой, заботиться о тебе, - я закрыла глаза, пытаясь сдержать горячие слезы, - но не знаю, как это сделать».
        Тут подул ветер. И я опять почувствовала тот же резкий кислотный запах, что и в доме вдовы, и, подняв голову, поняла: так определенно пахла рвота.
        - Я сделаю это быстро, ради всех нас, - прошептала Инён. С жутким металлическим скрежетом она вынула меч из ножен, и он сверкнул в лунном свете. - Наше время подходит к концу.
        Запах не исчезал - особенно теперь, когда Инён оказалась так близко к нам. И тут у меня заработал мозг, та его часть, что включалась, когда я открывала книгу по медицине или же опускалась на колени рядом с больным. Когда мне нужно было прийти к какому-либо заключению.
        Я обвела взглядом высокую фигуру Инён. Ее лицо казалось бледно-голубым, каким-то вылинявшим, но, скорее всего, в том были виноваты сгустившиеся сумерки. Мне показалось или щеки у нее слегка опухли? Она крепче сжала рукоятку меча, и мой взгляд пробежался по ее окровавленной руке, вверх по рукаву, и я заметила оставленные ногтями царапины и бледные пятна у нее на горле и лице, обычно припудренном. Она прятала эти отметины со дня, последовавшего за резней в Хёминсо.
        - Меня часто удивляет людское упрямство. - Инён приставила меч к жилке, бьющейся на моем горле; я дрожала, чувствуя холодную сталь у себя на коже, но взывала к мозгу, требуя его быстрее, быстрее, быстрее перелистывать страницы тех трудов, что я успела изучить. - Мы редко умираем в мгновение ока. Но если ты будешь стоять тихо-тихо, медсестра Хён, то почти не почувствуешь боли. Моргнешь - и обещаю - все закончится.
        «Пятна. Похожие на капли дождя на пыльной дороге».
        Мой ум замер, палец остановился на нужной странице.
        Я медленно отвела голову назад и посмотрела на Инён снизу вверх. Я могла ошибаться. Я наверняка ошибалась. И все же я несомненно видела эти пятна. Я постаралась вспомнить все признаки и симптомы, и на меня с силой обрушилась правда.
        - Подожди… - прошептала я. - Ты ведь знаешь, что с тобой не так, верно?
        Она еще крепче сжала рукоять меча, ее лицо слегка исказилось.
        - Мы с тобой обе ыйнё, и нас учили распознавать признаки смерти. - Я осмелилась просунуть ладонь между моим горлом и лезвием, и Инён не стала мне мешать. - Тебя отравили, да?
        - Мне бы следовало убить тебя, - желчно выкрикнула она. Ее меч дернулся, грозя перерезать мне не только горло, но и пальцы. - И я сделаю это, если ты вякнешь еще хоть слово.
        - Кто? Кто отравил тебя?
        Повисло долгое, прямо-таки гробовое молчание. Последние закатные лучи исчезли, лес погрузился во тьму, от света остались одни лишь проблески - освещенных лунным светом стволов деревьев, искаженного лица Инён, меча, все еще поднятого и готового нанести удар.
        - Я солгала. - Ее голос надломился, и с губ сорвался дрожащий смешок. - Мой брат попытался остановить меня. После первого убийства взмолился, чтобы я прекратила убивать. Но все же мы с ним семья, и он не нашел в себе сил заявить на меня в полицию. И потому отравил.
        Слова Инён пронзили меня: ее убийцей стал врач Кхун, ее собственный брат. Вот как сильна была его любовь к Анби, ставшей молчаливой свидетельницей жесточайшего преступления.
        - Тебе осталось жить всего несколько дней, да и то, если повезет, - тихо сказала я. - И ты готова посвятить остаток жизни убийству людей, которые одни на этом свете способны восстановить честное имя твоей матери. Готова дать умереть ни в чем не повинной медсестре. Может, сейчас ты и сильнее меня, но у тебя не хватит сил на то, чтобы погубить принца. Одного твоего гнева тут будет недостаточно.
        Я ждала, глядя в ее горящие глаза. А потом добавила:
        - Но его хватит на то, чтобы… высечь искру. Не одна ты потеряла любимого человека. Принц Джанхон убил отца инспектора Со.
        Меч задрожал.
        - Его отца?
        Стиснув выбивающие дробь зубы, я попыталась говорить как можно тверже:
        - Отец инспектора был королевским тайным агентом, которого послали в провинцию Пхёнан, куда принц Джанхон отвез голову… голову твоей матери. Принц убил его и еще одного тамошнего жителя. Инспектор сказал мне, что, если король не станет его слушать, он доложит о злодеяниях принца партии старых. И если ты хочешь, чтобы правосудие восторжествовало, тебе надо дожить до дачи показаний в суде.
        Я задержала дыхание, стараясь унять сильнейшую дрожь в теле. Проведя рукой по лицу Оджина, я приложила пальцы к его горлу, пытаясь найти пульс. Он едва прощупывался. Был слабым, словно слетающий с губ шепот. Горячая боль опалила мне грудь.
        - Решай быстрее! - рявкнула я, не испытывая больше страха. И прошипела клокочущим от ярости голосом: - Если ты хочешь увидеть мать после смерти, не испытывая при этом угрызений совести и сожалений, то тебе нужно, чтобы инспектор Со выжил. Если же тебе это не важно, то все мы обречены, а принц продолжит убивать и однажды станет королем. Неприкосновенным и недосягаемым.
        Раздался громкий металлический звук - это Инён уронила меч на камни в ручье. Ее рука упала вдоль тела.
        - Я думала, когда они все будут мертвы, боль немного ослабнет… Мать единственная на всем свете любила меня. Она всегда говорила, что любит меня с самого моего рождения. И я все время думаю, что никто на свете не любил меня так, как она.
        Я едва слушала ее. Быстро сняла веревку с талии Оджина - такие веревки, как я знала, полицейские используют при аресте преступников.
        - Вытяни руки, - сказала я свистящим от волнения голосом. Инён могла передумать в любую секунду. - Если ты хочешь справедливости, то должна сдаться полиции.
        - Я сдамся, - отозвалась она, а затем, немного помолчав, добавила: - Сдамся, но у меня есть к тебе одна просьба.
        - Какая? - спросила я. Я выполню любую ее просьбу.
        До меня донесся шорох бумаги.
        - У меня при себе старое материно письмо. Я всегда ношу его с собой, с тех самых пор, как стала работать во дворце. Ты положишь его со мной в могилу?
        - Положу.
        Теперь над нами ярко светила луна - череп с отбитым краем, - и при ее свете я разглядела сложенный лист бумаги. Взяв его, я осторожно отодвинула Оджина в сторону и встала, чтобы покрепче обмотать веревкой кисти рук Инён. Подобрав меч, я осторожно подвела ее к дереву и привязала к стволу.
        - Если я умру, - голос Инён звучал теперь спокойно, она не отрывала от меня взгляда, - мой брат будет свидетельствовать в мою защиту. Скажи, что старшая сестра ему это разрешила.
        Я спрятала меч, бросилась к Оджину и обхватила его руками. Мне вспомнилось, ответ на какой вопрос он хотел знать с самого начала расследования. Глядя через плечо, я спросила:
        - Почему медсестра Минджи все еще жива? Как ей удалось сбежать?
        После недолгого тягостного молчания Инён ответила:
        - Она позвала мать. Когда я собралась ее убить, она произнесла одно-единственное слово: «Матушка».
        Я поклялась себе, что обязательно расскажу Оджину обо всем этом. Но сначала надо было сделать так, чтобы он выжил.
        Осторожно перевернув его на живот, я засунула руки ему под плечи и, стиснув зубы, поставила на колени. Затем взвалила себе на спину - мне стало слышно его еле ощутимое сердцебиение - и скрючилась под его весом. Раненое плечо пронзила острая боль, а когда я встала, ноги как будто раздробились.
        С каждым шагом я, не переставая, боялась, что сейчас рухну на землю, но я чувствовала, как буравит нас взглядом Инён.
        Я хотела очутиться от нее как можно дальше.
        Руки Оджина висели у меня вдоль тела, окровавленные ладони покачивались в такт моим нетвердым шагам. Пряди его темных волос, выбившиеся из пучка, щекотали мне лицо и горло. Он был до ужаса неподвижен, и этот ужас разгонял дурманящий туман изнеможения в моей голове, пока я с трудом, маленькими, невероятно тяжело дающимися шажками, продвигалась вперед. В отчаянии глядя на темный холм, по которому я недавно бежала, я прошла весь путь от его подножия до тропинки, где встречались нужная мне дорога и уходящий вверх склон, и увидела там оставленную Оджином веточку - указатель пути.
        Продвигаясь по этому пути, я обследовала каждый освещенный лунным светом клочок земли, пытаясь найти нужные сейчас лекарственные растения. Лес - настоящая сокровищница лекарств, особенно по весне. Тут мое внимание привлек раскидистый куст неподалеку. Я остановилась и ощупывала его ступней, тяжело заглатывая воздух, пока пот заливал мне глаза, а руки дрожали под весом тела Оджина. Лунный свет осветил желтые цветы и остроконечные красные плоды пэмддальги.
        - Хён-а.
        Мне показалось сначала, что это порыв ветра, но потом я опять услышала натужный и хриплый голос:
        - Хён-а.
        Мое сердце подпрыгнуло от сопровождаемой болью радости.
        - Просто оставь меня здесь.
        - Разве вы не знаете меня, наыри? Я же Пэк-хён. - Я сморгнула пот с век. И изо всех оставшихся сил приподняла Оджина еще выше на спине и продолжила путь. Вернусь за этим растением позже. - Если я что-то задумала, то непременно это сделаю.
        При мысли о том, что я могу потерять его, мой голос надломился.
        - Пожалуйста, только живи. Не покидай меня.

* * *
        Семь лет учебы должны бы были подготовить меня к этому моменту.
        Но я еще никому никогда не спасала жизнь. Я не раз ассистировала врачам, но никогда не действовала в одиночку. Собрав последние силы - я даже не подозревала, что они у меня остались, - я уложила Оджина на пол пустой хижины. Я знала, что времени на поиски врача у меня нет.
        Я закрыла глаза, стараясь унять дрожь в теле, и напомнила себе о том, что всегда делала в Хёминсо, когда больной был на грани смерти и медсестры носились вокруг, как обезглавленные курицы, под отдаваемые в панике приказы.
        «Спокойная и твердая рука, - неустанно повторяла мне медсестра Чонсу. - И спокойный и трезвый ум».
        И ее слова успокоили меня.
        Я укрыла холодное тело Оджина всеми одеялами, какие только смогла найти, выбежала из хижины и вернулась с нужными мне ингредиентами для лекарств. Листья куста пэмддальги и желтые цветы я разделила на две кучки и постаралась сосредоточиться.
        Сначала компресс.
        Взяв на кухне миску, я растолкла ее дном листья и приложила мягкую влажную массу к ране Оджина, не снимая повязки из моей юбки, которая уже помогала крови свертываться. Потом достала из дорожной сумки чистые бинты и осторожно перебинтовала ему грудь и живот.
        Потом я перешла к его правой руке, кость которой торчала наружу под каким-то немыслимым углом. Я вправила ее, поморщившись, когда лицо Оджина исказила боль. Затем смазала руку толстым слоем самодельного лекарства и перевязала ее оставшимися бинтами. И все это время меня преследовала одна ужасная мысль: возможно, его правая рука никогда не будет работать так, как прежде.
        Оставив пасту из листьев и цветов просачиваться в раны, я снова побежала на кухню. Поставила маленький черный горшок на уже разожженную плиту, наполнила его водой и насыпала в воду цветы пэмддальги. Когда смесь опустилась на дно, я вылила ее в миску и кое-как сумела напоить Оджина. Это средство улучшит циркуляцию крови и ускорит естественный процесс выздоровления.
        Когда все было сделано, когда я пустила в ход все, что знала, я, дрожа и чувствуя себя опустошенной, опустилась на пол перед Оджином. В небольшой хижине нас было лишь двое, но образ медсестры Инён продолжал давить на меня, словно она пряталась где-то в тени. «Помни свое обещание», - почти слышала я ее голос, взывающий ко мне из леса.
        Я слишком устала, чтобы плакать или думать о том, что меня ждет. Позже я поеду в отделение полиции, попрошу о помощи и буду надеяться, что медсестра Инён все еще привязана к дереву, что ей не удалось сбежать. Позже я найду искусного врача, который зашьет зияющую рану Оджина. Позже я подумаю о том, что нас ждет в столице.
        Но пока я отложила письмо и, склонившись над Оджином, положила три пальца ему на запястье, на три ключевые точки, в которых ощущался пульс. Тик-так-тук. Я закрыла глаза, боясь оставлять их открытыми, и прислушалась кончиками пальцев к биению трех ниточек, шепчущих мне извечную историю.
        О нашем хрупком существовании и о нашей решимости выжить, несмотря ни на что.
        О тайной боли и жажде любви.
        Это была история любой жизни, и я очень глубоко, очень болезненно ощущала ее важность, а она тем временем затихала под моими пальцами. Все затихала и затихала, подобно угасающему пульсу убитых женщин, чьи холодные запястья я ощупывала до этого. Слишком многие умерли - их жизни промелькнули, словно вспышки молний, погашенные чьей-то яростью.
        И я поклялась себе: «Ты должна помнить о них, Хён-а. И никогда не забывать».
        Еще крепче зажмурив глаза, я стала молиться о том, чтобы пульс Оджина не замолкал, чтобы я чувствовала его всегда.
        Я молилась, чтобы он не стал еще одним человеком, о котором мне нужно было бы помнить.
        Эпилог
        Весть о преступлениях принца Джанхона и мести медсестры Инён неминуемо достигла дворца. Это случилось через неделю после нашего возвращения из Кванджу и через два дня после того, как медсестра Инён во всем созналась и была признана виновной. До своей казни она не дожила.
        Поскольку она умерла, а состояние Оджина оставалось тяжелым, члены партии старых призвали во дворец меня. Я должна была дать показания против наследного принца. Преклонив колени перед королем Ёнджо и детально изложив все, что я узнала, помогая инспектору, я чувствовала, будто нахожусь на волосок от смерти. Правду можно было легко представить клеветой, а клевета на принца означала смерть. Но его величество был невероятно милостив ко мне; он назвал меня верной подданной - ведь я рассказала ему о том, что скрывали от него во дворце.
        Тем вечером, покидая столицу, я гадала, что ждет наследного принца Джанхона и найдут ли отдохновение души медсестры Инён и ее матери - или же они вечно будут скитаться по нашему королевству, исполненному страдания, обиды, горя и бессильного гнева. Знала я лишь, что сделала все возможное для того, чтобы выполнить данное ей обещание.
        Я остановилась у дороги, где была предана земле медсестра Инён. И впервые за все это время развернула помятое письмо. Повернув его так, чтобы на него падал свет звезд, я нахмурилась: этот почерк был мне хорошо знаком. Я быстро поняла почему: этот самый почерк Инён имитировала, когда писала листовки.
        Инён,
        Я счастлива узнать из твоего письма, что все у тебя в порядке. Когда хорошо моей дочери, хорошо и мне.
        Вместе со своей любовью посылаю тебе кусок высококачественной хлопковой ткани, плотно свернутый и перевязанный веревкой. Я навещу тебя во время Чхусока[37 - Традиционный корейский праздник. Празднуется пятнадцатого числа восьмого лунного месяца. Во время него корейцы обычно едут повстречаться с родственниками.]. На этом я закончу свое письмо, хотя мне еще многое хотелось бы тебе рассказать.
        Омма[38 - Мама.], двадцать пятое число пятого месяца.
        Эти слова железным шаром вонзились мне в грудь, и я тяжело выдохнула. Это было самое обычное письмо, написанное матерью дочери. Но даже обычное обернется неоценимым сокровищем, если его отобрать - разорвать на части, раздеть догола и оставить гнить в горах, подобно телу матери Инён.
        Она не должна была умереть.
        - Желаю вам обеим хорошей загробной жизни, - прошептала я, вырыв в земле небольшую ямку и опустив в нее письмо. Засыпая ее обратно землей, я молчала, на сердце у меня было тяжело.
        Утешение я могла найти, лишь воображая их будущую жизнь. Может, Инён откроет глаза и обнаружит, что она снова ребенок, которого держит на руках мать - а у ее мамы ласковое, улыбающееся лицо и она агукает над своей дочуркой. Они проживут долгую жизнь, вместе состарятся, и на этот раз - пожалуйста, хотя бы на этот раз - они не расстанутся и выберут для себя иной путь.
        Путь, который не приведет во дворец.

* * *
        Ни Оджин, ни я не попали на праздник фонарей. Он уехал из столицы в горную провинцию Канвондо - его отвез туда по совету врача обеспокоенный его здоровьем дядя. Они лелеяли надежду, что природа целительным образом подействует на Оджина, поможет восстановиться. Что же касается меня, то я не пошла на праздник, зная, что при виде фонарей только острее почувствую отсутствие Оджина.
        Он написал мне письмо, в котором я смогла разобрать только два слова: «Жди меня».
        Я не ответила ему: не знала, что бы такое написать. Вместо этого я ждала новых известий о нем от Чиын. Теперь я жила у медсестры Чонсу и помогала ей по дому: она до сих пор передвигалась с большим трудом. Медсестра пригласила меня к себе, когда мы потеряли наш дом; отец не изменил своего решения и вышвырнул нас вон, хотя дело было расследовано и закрыто. Матери без него стало только спокойнее: она теперь работала служанкой в харчевне. Хозяйка харчевни была ее старинной подругой; как и мать, прежде она работала кисэн.
        - Никаких вестей? - спросила мать, когда я пришла ее навестить. - Инспектор не давал знать, когда вернется?
        - Пока нет, - ответила я.
        Мы сидели на заднем дворе харчевни, рядом с кухней. Там стояли корзины, полные овощей, которые мать нарезала и укладывала аккуратными горками. Чик - чик - чик. Она резала медленно, осторожно, поскольку эта работа была для нее в новинку. Ее лоб сосредоточенно хмурился, лицо было ярким и полным жизни, волосы развевал ветер с гор.
        Приятно было видеть ее такой - она словно выбралась из клетки, которую сама же себе и воздвигла.
        С каждой нашей новой встречей казалось, что она все больше приходит в согласие с собой и со мной и с каждым разом все больше суетится вокруг меня. «Почему ты до сих пор не поела?» - как-то раз вопросила она, а затем весь день донимала меня лекциями о необходимости есть три раза в день; в следующую же встречу она придумывала что-то новенькое. Сегодня речь пошла об инспекторе.
        - А что будет, когда он вернется? - спросила она, глядя на меня. - Расследование закончено. И как прежде уже не будет.
        Я взяла головку чеснока и бесцельно повертела ее в пальцах, стараясь не дать словам матери взволновать меня. Временами мать раздражала меня своими вопросами, но я находила в этом странное удовольствие: лучше уж раздражаться, чем терпеть упорное материнское молчание, сопровождавшее меня на протяжении всего моего детства.
        - Я просто… - Она тяжело вздохнула. - Просто не хочу видеть тебя обиженной или разочарованной.
        Я какое-то время обдумывала ее слова.
        - Что бы ни произошло, жизнь продолжается, правда ведь?
        «Твоя-то вон продолжилась».
        - У меня все будет хорошо, мамочка. Я едва ли о нем думаю последнее время.
        Мать выгнула бровь.
        - Но ты каждый день ждешь новостей от Чиын.
        - Это исключительно из любопытства - мне интересно, как поживает инспектор, - заверила ее я с излишней горячностью. - Как ты сама сказала, расследование закончилось и с тех пор прошло уже несколько месяцев. Он, наверное, уже забыл о нем. Я вот забыла и прекрасно себя чувствую.
        - По тебе этого не скажешь. Почему бы тебе не написать ему? Вот и Чиын твердит о том же самом…
        - Не стану я ничего писать, - буркнула я. Как-то, набравшись мужества, я написала ему, но затем порвала письмо на мелкие клочки в страхе, что он забыл меня. И в то же самое время я боялась, что я ему все еще небезразлична. - Не собираюсь бегать за мальчиком.
        Мать покачала головой, прищелкнула языком и вернулась к своему занятию.
        - Я определенно не скучаю по дням моей молодости, - пробормотала она. - Хаотичным дням, полным ненужных ссор и конфликтов.
        Тут к матери подбежала молодая служанка и жестом показала куда-то позади себя:
        - Аджумма, там у забора слоняется какой-то странный человек. Он давно смотрит на вас.
        Я взглянула на ряд блестящих коричневых горшков, на живую изгородь за ними и увидела стоящего под деревом отца. Мать тут же встала и, уходя прочь, пробурчала что-то вроде «глаза б мои его не видели». Но я осталась сидеть, глядя, как человек, так долго отравлявший мне жизнь, неуверенно вышагивает туда-сюда перед калиткой, а затем входит в нее.
        В тот день, когда меня вызвали во дворец, я подробно рассказала о своем расследовании - в частности о том, что отец обеспечил алиби принцу Джанхону. В наказание за утаивание свидетельств король лишил отца его титула. И вот уже несколько недель отец каждый день спешил к дворцовым воротам и ждал, не прикажет ли король изгнать его из королевства или казнить; ждал в любую погоду - при дожде, солнце и ветре - решения своей участи.
        - Хён-а.
        Отец встал передо мной, шляпа его была помята и скособочена, а халат грязен. Теперь он ничем не отличался от простолюдина. Наконец он сел на возвышение на довольно значительном расстоянии от меня - между нами могли поместиться три человека.
        - Хён-а, - повторил он дрожащим голосом. - Король был настолько милостив, что восстановил меня в правах. И сказал, что это благодаря тебе. В чем твои заслуги перед ним?
        Я содрала кожицу с чесночной дольки.
        - Король предложил наградить меня за то, что я сообщила ему правду, - сказала я самым что ни на есть обычным тоном, пристально глядя на отца. Его лоб омрачился, а бледное лицо стало еще бледнее. - И я попросила его величество быть милостивым к тебе.
        - Но ты же могла попросить его наградить тебя, - сказал отец, пристально изучая меня, будто стремился обнаружить в моих словах некий тайный смысл. - Могла попросить вернуть твою должность. Но ты попросила о моем восстановлении. Почему?
        Я молча выдержала его взгляд - взгляд человека, будившего во мне мысль о том, чего у меня никогда не будет, - о любящем отце. Гармонии в наших отношениях нет и не было, а теперь я поняла, что, если продолжу общаться с отцом, мои чувства к нему обернутся ненавистью. И это сломает меня.
        - Потому что, - наконец проговорила я, - в тот день я решила, что я в последний раз буду твоей дочерью.
        Я увидела в его взгляде поражение и раскаяние. Он попытался поправить на голове шляпу, а затем шепотом заговорил:
        - Думаю, я должен извиниться перед тобой. Я… Прости меня.
        Мои глаза увлажнились, в горле запершило так сильно, что я не смогла ничего сказать в ответ. Опоздал он с раскаянием и извинениями. Очень сильно опоздал.
        - Хён-а… - В его голосе зазвучала страдальческая нота. А затем, словно его только что осенило, он на мгновение закрыл глаза и прошептал: - Медсестра Хён. - Он с трудом сглотнул, а затем поднял на меня глаза, и в его взгляде читалось теперь спокойствие. - Когда мне понадобится медицинская помощь, могу я прийти к тебе? Мое здоровье уже не то, что прежде…
        Постаравшись отринуть все эмоции, я удостоила его коротким кивком. Мы не были больше дочерью и отцом… но, может, у нас сложатся отношения ыйнё и пациента.
        Мы долго сидели бок о бок, не произнося ни слова. Я подняла глаза к небу. Боль в груди ослабла; обида осталась в прошлом.
        Этого было достаточно. Этого будет достаточно.

* * *
        В сиянии красных кленов и желтых гинкго пришел октябрь.
        Минуло восемь месяцев с резни в Хёминсо - за это время кровоточащие раны затянулись, превратившись в розовые, чувствительные к прикосновениям рубцы.
        Врач Кхун с большим трудом пережил порку - наказание за женитьбу на придворной даме - и работал теперь в аптеке где-то на острове Чеджу. Госпожа Мун перестала быть фавориткой короля и утратила свое влияние на него, но продолжала жить во дворце. Командир Сон упрямо держался за свое место в отделении полиции и терроризировал слабых, несмотря на упорные слухи о том, что его величество подыскал ему замену. Медсестра Чонсу вернулась к преподаванию, а Минджи к учебе. Что же касается Чиын, то она отказалась от должности дворцовой медсестры и стала вместе со мной работать в Хёминсо.
        Жизнь, казалось, почти наладилась.
        Я ходила по рынку и остановилась перед бронзовым зеркалом, выставленным для покупательниц, желавших примерить украшения для волос. Чуть наклонившись вперед, я поправила кариму у себя на голове. Хлопок больше не казался мне таким тяжелым. Длинная полоса черной ткани колыхалась позади меня на ветру.
        С некоторыми мечтами, узнала я, приходится расставаться. Отпустить их - значило отпустить не себя, но ту жизнь, которую, как я думала, я хотела бы прожить. Поначалу я горевала из-за этой потери, но по мере того, как она отступала - медленно, очень медленно, - на ее место заступала и расцветала новая мечта. Она была скромнее, не такой отчаянной и не приглушенной прахом погибших от резни. Но эта мечта наполнила мой мир более глубокими тонами и оттенками, более богатыми запахами, большей уверенностью в своих силах.
        Выйдя с рынка, я открыла книгу и просмотрела текст, который планировала разобрать с ученицами, умолившими меня заниматься с ними. Мы уже закончили с «Великим учением» и перешли к медицинским текстам с названиями не менее сложными, чем содержание: «Инджэджикчимэк», «Тонинчхимхёльчхимгугён», «Кагамсипсамбан», «Тэпёнхёминхваджегукпан» и «Пыйнмунсансо». Как сказала медсестра Чонсу, хороший учитель должен преподавать точно и от всего сердца, чтобы его ученицы стали подлинными ыйнё.
        Я перелистнула страницу и, оторвавшись от книги, посмотрела на отделение полиции. За несколько месяцев это вошло в привычку - я глядела на здание, когда проходила мимо, но никого не искала. И по привычке я хотела было снова опустить взгляд в книгу, но вместо этого застыла на месте. Должно быть, мне привиделось - мимолетный проблеск, увиденный краем глаза синий халат.
        Я подняла глаза.
        Там, на другой стороне широкой дороги, стоял среди других полицейских знакомый мне молодой человек. Он казался энергичным и здоровым, его светлая кожа резко контрастировала с темными бровями. При виде Оджина на меня нахлынули воспоминания, яркие и словно мерцающие. Наши обещания, которые мы прошептали в стенах харчевни. Долгие ночи, когда мы обсуждали вопросы, не дававшие покоя нам обоим. Поцелуй в щеку, после которого я поспешила ему отказать. Угасающее биение сердца Оджина, когда я несла его на спине через лес.
        Я не могла сдвинуться с места, не могла отвести от него взгляда. А мимо шло множество людей - крестьяне, ведущие нагруженных лошадок, знатные господа в черных шляпах и развевающихся халатах, молодые женщины, прятавшие лица под длинными вуалями. Оджин засмеялся над чем-то, и в груди у меня стало больно, а на глаза навернулись слезы. Я не была уверена, что это не галлюцинация… Но тут он посмотрел на меня, и его улыбка погасла.
        Я быстро повернулась и поспешила прочь, пальцы у меня были ледяными. При этом я совершенно не понимала, чего я так испугалась.
        - Хён-а. - Оджин пошел за мной по другой стороне улицы, не отставая ни на шаг, не отрывая от меня взгляда. Потом перешел дорогу и принес с собой запах сосен с гор. Его взгляд обволакивал меня, как лес - тенистые склоны. - Куда ты так торопишься? - спросил он дрогнувшим голосом.
        - Я иду в Хёминсо. - В горле у меня совершенно пересохло. - Теперь я работаю там.
        Немного помявшись, он сказал:
        - Я провожу тебя.
        И мы пошли по улице Чонно, а затем свернули на перекрестке направо. «О чем ты думаешь? - хотелось мне спросить его. - Что изменилось между нами? Или не изменилось ничего?» Но внезапно я застеснялась и вместо этого спросила:
        - Как твоя рука?
        - Уже не та, - ответил он, и я обратила внимание на то, что на боку у него не было меча, хотя прежде он всегда носил его с собой. - Локоть у меня не двигается, и я едва ее чувствую. - Он опять посмотрел на меня. - Я написал тебе несколько писем, но получилось так неразборчиво, что я не стал их посылать. А диктовать слугам мне не хотелось. Мне очень жаль…
        И по его мечущемуся взгляду я поняла, что на самом-то деле он хотел спросить: почему ты не ответила?
        Я быстро покачала головой и с видимой беспечностью сказала:
        - Нет нужды извиняться. Тебе нужно было набраться сил. Ты был тяжело ранен.
        Что-то у него в лице дрогнуло, но он тут же ответил в тон мне:
        - Думаю, ты права. - Потом, вытянув вперед правую руку, посмотрел на ладонь и пробормотал: - Надеюсь, неподвижность со временем пройдет, или же я буду единственным инспектором в нашем королевстве, неспособным владеть мечом.
        - Тем, кто желает отыскать истину, не всегда нужен меч.
        - То есть таким, как ты, - прошептал он.
        Я моргнула:
        - Как я?
        - В тот день в лесу, - сказал он, и от одного воспоминания я вся напряглась, - ты даже не подняла кинжал на медсестру Инён. Я пришел в ужас, думал, она убьет тебя прямо у меня на глазах. Но ты заставила ее опустить меч.
        Мы замедлили шаг, подойдя к задним воротам Хёминсо, - именно здесь он больше чем полгода назад помог мне перебраться через стену в нашу первую встречу. Оджин, похоже, тоже вспомнил тот день, потому что смотрел на выложенную плиткой стену так, будто видел перед собой меня - Хён, шепчущую ему: «Я очень сомневаюсь, что наши пути когда-нибудь пересекутся еще раз».
        - В ту нашу первую встречу я даже представить себе не мог, - тихо проговорил он, - какой сюрприз ты мне преподнесешь.
        Больше он ничего не сказал, а лишь смотрел на меня, изучая и ожидая моего ответа. И на какое-то мгновение мою грудь пронзил страх. Я не хотела, чтобы он уходил, но боялась того, что будет, если он останется. Королевство наводняли женщины куда более достойные, чем я. Более красивые, более уважаемые, более очаровательные. Отцу всегда хотелось больше того, чем у него имелось, и матери ему было недостаточно. И мысль о том, что Оджин останется и обнаружит, что ему недостаточно меня одной, была величайшим моим кошмаром.
        - Мне пора, - произнесла я, и мое сердце захлопнулось, словно раковина моллюска.
        - Я увижу тебя еще?
        - Возможно.
        Его лицо исказилось:
        - Всего лишь «возможно»?
        Нервно покусывая нижнюю губу, я представила, что меня ждет. Я попрощаюсь с ним, пообещаю как-нибудь увидеться, а потом стану его избегать целыми неделями, которые будут складываться в месяцы. И таким образом отдалюсь от него, оборву соединяющие нас нити. Мы пойдем каждый своим путем, и годы спустя я увижу однажды, как он идет по улице, и с удивлением спрошу себя: и чего ты так боялась, Хён?
        А чего, собственно, я так боюсь?
        - С нашей первой встречи столько всего произошло, - пробормотала я. - Мы вместе с тобой раскрыли несколько убийств и дворцовых тайн. Не боялись рисковать нашими жизнями. Столько всего произошло… - Тут я осеклась, потому что поняла вдруг: произошло слишком много всего, чтобы бояться. Что бы ни случилось в дальнейшем, я должна верить, что он будет заботиться обо мне, равно как и я буду всегда заботиться о нем.
        Я нахмурила лоб, и Оджин неправильно истолковал мое молчание.
        - Действительно, произошло очень многое. Но я все тот же, и я думал, ты ждешь меня. Я надеялся… - Его голос сорвался, он провел ладонью по лицу, такому знакомому мне красивому лицу. - Нет, неважно. Я все понимаю… - Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.
        - Оджин. - Я нежно взяла его за руку. Он замер от моего прикосновения. - Мы столько всего вынесли вместе. Ты не отпустил меня тогда. Не отпускай и сейчас.
        Я чувствовала биение его пульса - такое же стремительное, как и биение моего сердца. Оджин медленно повернулся ко мне, щеки у него пылали, в глазах появилась робость, какую я никогда не замечала за ним прежде.
        - Не отпущу, - прошептал он. - Я не отпущу тебя, что бы ни случилось.
        Он взял мою руку в свою, и когда наши пальцы переплелись, до меня дошло, что любовь - не такая, как я боялась. Я думала, это сметающий все на своем пути лесной пожар. А оказалось, она подобна обычному и ни с чем не сравнимому пробуждению к новому дню.
        - Павильон Сегомджон, - тихо сказал он. - Жди меня там после работы. Мне так много нужно тебе сказать.
        Я кивнула, и когда он подошел невозможно близко ко мне, сердце чуть не разорвалось у меня в груди. Ресницы его были опущены, уши горели. Он наклонился и нежно поцеловал меня в щеку.
        - Ты единственная. - Его слова ласкали мой слух, глубоко западали в душу. - И ты навсегда останешься единственной. Обещаю, Хён-а.
        Встав на цыпочки, я обняла его за шею, и книга в моих руках коснулась его спины, когда я нашла его губы. Он поначалу, казалось, был ошеломлен, а затем улыбнулся, целуя меня в ответ, и я почти услышала, как он подумал: «Ты всегда найдешь, чем меня удивить».
        Я тоже улыбнулась: «Знаю».
        Наконец мы оторвались друг от друга, но мы по-прежнему не сводили друг с друга глаз - затуманенных и удивленных тем, что мы средь бела дня нарушаем строгие нормы приличия.
        - Мне действительно нужно идти, - прошептала я.
        Он заправил мне за ухо прядь волос.
        - Похоже, ты там нужна.
        Мы оба посмотрели на узкую дорогу, опоясывающую Хёминсо. Хворые крестьяне выстроились в очередь, ожидая, когда для них откроются ворота; поразительно, но, казалось, никто из них нас не заметил.
        Я в последний раз посмотрела на Оджина, немного задержала его руку в своей и проскользнула в задние ворота.
        Сунув книгу по медицине под мышку, я пошла - с горящим лицом - к главному павильону, где в ожидании начала рабочего дня собрались врачи и медсестры.
        - Ты опоздала, - услышала я знакомый голос. Это была медсестра Чонсу, ставшая начальницей над ыйнё. Она внимательно смотрела, как я быстро поднимаюсь по ступеням на террасу, выходящую на большой двор и главные ворота. - Впервые в жизни.
        - Меня задержали, ыйнё-ним, - слегка запыхавшись ответила я, вставая рядом с Чиын.
        - Рада это слышать. - На губах медсестры Чонсу проступила улыбка. Она оперлась на трость, сделанную из бамбука, - ее вырезал для нее один неприкасаемый, которого она опекала, и принес кто-то из его детей. - Еще в бытность твою ученицей меня беспокоило, что ты слишком уж стараешься преуспеть абсолютно во всем. И потому приятно видеть, что раз в жизни ты опоздала и смущена. Теперь ты кажешься мне совсем другим человеком.
        - Наверное, это потому, что я немного выросла за время вашего отсутствия, - сказала я, понизив голос, чтобы слышно было ей одной. Улыбка моей наставницы стала шире, а слуги тем временем отперли главные ворота, за которыми скопились шумящие пациенты.
        Я сложила ладони вместе и выпрямила спину. Вместе с утренним солнцем просыпалось и мое сердце.
        - Ворота открыты, ыйнё-ним. Начинается новый день.
        От автора
        В основе сюжета романа «Красный дворец» лежит вольная интерпретация жизни и смерти наследного принца Джанхона (известного также как наследный принц Садо), долгое время интересовавшего меня исторического персонажа. Когда я наконец набралась смелости написать о нем, то постаралась не слишком уж отклоняться от реальных событий. Я изучала историю его жизни так основательно, как только могла, и прослушала столько лекций корейских историков, сколько мне было доступно. Но при этом я понимаю, что, находясь за пределами Кореи и не будучи профессиональным историком, не могу написать подлинно документальную книгу, и потому я не ставила себе целью ограничиваться сухим изложением фактов. К примеру, убийство медсестры Хё-ок - это выдуманное событие, перекликающееся с первым документально подтвержденным убийством, совершенным наследным принцем: в 1757 году он убил и обезглавил евнуха Ким Хан-Чхэ. В конечном счете моей целью при написании этой книги стало описание некоторых событий в соответствии с исторической правдой, насколько только это было возможно.
        История наследного принца Джанхона - это, по сути, очень печальная история.
        Она осталась в памяти как одна из величайших трагедий времен правления династии Чосон (1392 - 1910). Когда принцу было двадцать семь лет, его одним жарким днем по приказу отца замуровали в ящик из-под риса. И он оставался в нем до своей смерти, наступившей спустя восемь дней.
        Такая казнь явилась попыткой короля обойти правило, согласно которому было строго запрещено наносить вред членам королевской семьи, и принятую тогда практику группового наказания, которая поставила бы под угрозу жизнь сына наследного принца (единственного прямого наследника престола).
        Вопрос о том, что же привело к столь трагическому событию, до сих пор вызывает много споров. По одной, самой старой версии, наследный принц страдал от тяжелой и неизлечимой психической болезни, выражавшейся во вспышках гнева и жестокости.
        Знакомство с исторической литературой позволяет сделать вывод о том, что наследный принц действительно страдал от такого рода болезни. Но этот вопрос настолько деликатен и сложен, что я предпочитаю не фокусироваться на нем. Я понимала, что не смогу коснуться этой темы, не вызвав к жизни предположения о том, что все люди, имеющие проблемы с психикой, опасны для окружающих. Во что я совершенно не верю.
        Согласно другой популярной, более новой теории, наследный принц предстает перед нами не «убийцей-психопатом», но трагической судьбы одаренным молодым человеком, чьи революционные идеи вступили в непримиримое противоречие с идеями старой партии, лидирующей политической партии того времени. Жертвой политического заговора в самых верхах.
        Как бы то ни было, следует заметить, что даже если наследный принц действительно пал жертвой политической распри, это не может отрицать множества совершенных им убийств. Никто из ученых не оспаривает того факта, что наследный принц был убийцей, поскольку этому находится подтверждение во многих исторических документах, таких как «Анналы династии Чосон», а также «Дневники королевского секретаря» вкупе с принадлежащими жене принца «Воспоминаниями госпожи Хегён». Его жестокость была ничем не мотивирована, и за свою жизнь он убил предположительно сто человек.
        Казнили наследного принца или нет, он в любом случае прожил невероятно трудную и несчастливую жизнь и скончался в 1762 году, так и не получив возможности править страной. По мнению многих историков, для короля Ёнджо политика была важнее жизни его собственного сына. После смерти сына король дал ему титул Садо, что означает «тот, о ком вспоминают с великой печалью».
        Впоследствии король строго запретил упоминать имя наследного принца. И только спустя много лет сын принца Джанхона Чонджо упомянул о произошедшей трагедии, вступив на трон со словами: «Я сын принца Садо».
        Тем, кто хочет больше узнать о жизни принца Садо, я очень рекомендую обратиться к книге «Воспоминания госпожи Хегён».
        Благодарности
        Работа над этой книгой принесла мне множество радостных минут, и я благодарна тем, кто сделал это возможным.
        Спасибо моему редактору Эмили Сеттл за то, что она служила неиссякаемым источником вдохновения и новых идей. Я уже очень давно хотела написать о наследном принце Садо, но никак не могла понять, как подступиться к описанию события из реальной истории, пока ты не придумала поставить в центр повествования дворцовую медсестру и полицейского инспектора. Эта книга обязана своим существованием в том числе и тебе.
        Моей главной радетельнице (и агенту) Эми Элизабет Бишоп я благодарна за то, что всегда могу положиться на нее. С тобой мне не страшно пуститься в путешествие в мир книгоиздания. Я достигла того, чего достигла, благодаря твоему наставничеству и поддержке.
        Огромное спасибо команде издательства Feiwel & Friends, в том числе издателю Бриттани Перлман, редактору Ане Дебу, художнику Сунге Парк, директору Дон Парк и выпускающему редактору Кэти Вилгоц. Спасибо моему дизайнеру Лиз Дрезнер и управляющему Селест Касс.
        Спасибо Кристин Двайер, Эрин Ким, Экси О, Юнис Ким, Кристине Ли и моей сестре Шэрон, которые прочитали ранние черновики этой книги и вселили в меня уверенность в ее будущем успехе. Я также хочу поблагодарить Кесс Косталес, королеву романтического жанра, за все ее потрясающие предложения (последняя строчка восемнадцатой главы - это ее заслуга), а также Сару Рана, которая не дала мне удалить многие эпизоды.
        Я безмерно благодарна всем библиотекарям, книготорговцам, рецензентам и читателям, которые продвигали мои книги. Благодаря вашему энтузиазму я могу заниматься тем, что люблю, - излагать историю Кореи в своих работах. Я также хочу поблагодарить моих давних друзей Дженис и Фила. Я навечно благодарна вам за вашу поддержку.
        Моим маме и папе - спасибо за то, что верили в меня и всегда требовали, чтобы я продолжала работать. Ваша поддержка имеет для меня огромное значение. Я также хочу поблагодарить родителей моего мужа, мистера и миссис Танг, за то, что они сидели с нашими детьми, что позволило мне выкроить время для работы. Без вашей помощи я бы не уложилась ни в какие сроки.
        Особое спасибо моему мужу Боско. Я всегда могу прийти к тебе, когда мне надо обсудить новые идеи, и я очень ценю твою доброту и тактичность, которые не оставляют тебя, даже когда я становлюсь чересчур резкой из-за скорого дедлайна. Ты лучше всех.
        Я благодарна другим авторам за многочисленные работы, которые помогли мне в написании этой книги. Прежде всего это переведенные Джахён Ким Хабуш «Воспоминания госпожи Хегён», «Закон и тело в чосонской Корее: государство и идеология» Андреса Карлссона, и Бак Ён Гю, опубликованная Институтом сеуловедения работа, а также Хан Хыйсук и «Истоки и развитие женской медицинской практики (uinyo) во времена династии Чосон (1392 - 1910)» Винченцы Д’Урсо.
        И наконец, я благодарна моему Господу и Спасителю Иисусу за поддержку и опору в жизни.
        notes
        Примечания
        1
        Дворцовый комплекс в Ханяне (сейчас Сеул). Построен во времена правления династии Чосон (1392 - 1897).
        2
        Ли - корейская мера длины, равна 0,393 километра.
        3
        Японский термин со значением «энергия».
        4
        Медицинское учреждение времен династии Чосон в Корее.
        5
        Блузка или жакет, часть корейского национального костюма.
        6
        Суффикс - а (после согласного) или - я (после гласного), идущее вслед за именем, означает обращение на «ты».
        7
        Женщины на государственной службе во времена династии Чосон. В полиции занимались делами, имеющими отношение к женщинам. Считались ниже рабов.
        8
        С 1948 года - Сеул.
        9
        Дом, где работают кисэн - артистки, развлекавшие короля и знатных господ.
        10
        Корейское название системы письма, состоящей в основном из традиционных китайских иероглифов.
        11
        Великое учение - имеется в виду учение Конфуция. «Чжун юн» («Учение о срединном и неизменном Пути») - конфуцианский трактат, заучивался наизусть людьми, сдававшими экзамены для поступления на государственную службу. «Лунь юй» - главная книга конфуцианства, составленная учениками Конфуция, содержит его высказывания. Мэн-цзы - китайский философ конфуцианской традиции.
        12
        Госпожа Мун.
        13
        Ыйвон - врач (кор.).
        Суффикс - ним добавляется к профессии человека при разговоре с ним, если он выше по рангу.
        14
        Один из самых крупных городов Кореи.
        15
        Его/ее высочество, обращение к юному принцу или принцессе.
        16
        Добрый семейный дух, покровительница женской половины дома.
        17
        Духи семи звезд Большой Медведицы - шаманские божества, определяющие судьбы людей.
        18
        Китайский врач времен правления династии Тан (618 - 907).
        19
        «Зеркало восточной медицины» - энциклопедия традиционной корейской медицины, написанная Хо Джуном в 1613 году.
        20
        Рис в мясном бульоне с соевым соусом.
        21
        Традиционный корейский алкогольный напиток.
        22
        Обращение к человеку выше по статусу.
        23
        Находится на территории дворца Чхондаккун. Построен в 1411 году. Изначально служил королевской опочивальней, потом - кабинетом.
        24
        Обращение ребенка из королевской семьи к отцу.
        25
        Чхон и пун - меры длины. Чхон - примерно три сантиметра, пун - три миллиметра.
        26
        Популярная в Корее настольная игра типа шахмат.
        27
        Обращение к молодым женщинам.
        28
        Замужняя женщина или женщина средних лет.
        29
        Кукбап - корейский горячий суп с рисом.
        30
        Ханджи - корейская бумага, изготавливаемая из бумажной шелковицы.
        31
        Тавро - клеймо, выжженное на шкуре или рогах животного как отличительный знак.
        32
        Самган орюн (три устоя и пять правил) - важное понятие конфуцианства, регламентирующее отношения и иерархию в обществе.
        33
        Уезд в Южной Корее.
        34
        Город в юго-восточной части Корейского полуострова.
        35
        Большой город в Южной Корее в трехстах километрах от Сеула.
        36
        Обращение к государственным служащим второго низшего и третьего высшего ранга.
        37
        Традиционный корейский праздник. Празднуется пятнадцатого числа восьмого лунного месяца. Во время него корейцы обычно едут повстречаться с родственниками.
        38
        Мама.