Молчание костей Джун Хёр
        1800 год, Чосон. Шестнадцатилетняя сирота Соль поступает на работу в полицейское ведомство, где становится ассистенткой молодого инспектора Хана. Девушка участвует в расследовании громкого убийства юной аристократки.
        Погружаясь в пучину секретов жертвы, Соль и Хан постепенно сближаются. Но неожиданно для всех именно инспектор становится главным подозреваемым в этом запутанном деле…
        Соль оказывается в трудной ситуации: возможно, только она способна раскрыть это ужасающее преступление. Удастся ли девушке отыскать убийцу, если никто вокруг не в силах помочь ей?
        Джун Хёр
        Молчание костей
        Посвящается омме и аппе. Спасибо за то, что дали свободу и поддерживали мою любовь к писательству.
        June Hur
        THE SILENCE OF BONES
        Published by arrangement with Feiwel and Friends, an imprint of Macmillan Publishing Group, LLC.
        .
        
        Один
        В столице царило безмолвие.
        Обычно на дороге перед дворцом Чхандок[1 - Дворец Чхандок (кор. ???) - дворцовый комплекс в Сеуле, Южная Корея. Один из пяти больших дворцов, построенных королями династии Чосон. (Здесь и далее примечания переводчика.)] уже с раннего утра было не протолкнуться: у прилавков с рыбой толпились женщины, сновали туда-сюда земледельцы с овощами и фруктами, расхаживали ученые в шелковых одеяниях и монахи с четками на шеях, без устали гонялись друг за другом дети с обгоревшими, липкими от жары лицами. Но не сегодня.
        - Как вы считаете, полицейский Кён, слухи не врут? - По черным черепичным крышам стучал дождь. Я надвинула соломенный саткат[2 - Саткат (кор. ??) - коническая шляпа из листьев, текстиля или соломы для защиты от дождя и солнца.] на лоб, и капли воды покатились с его остроконечной вершины к широким полям. - Короля действительно убили?
        Под ногами усталых стражей порядка хлюпала грязь.
        Кён - самый молодой среди полицейских, шедший последним в строю, - бросил на меня через плечо яростный взгляд:
        - Следи за языком. Ты больше не в своей деревне, а в столице.
        Он говорил об Инчхоне. Несколько месяцев назад я покинула родной дом и приехала в столицу, чтобы стать полицейской тамо[3 - Тамо, или дамо (кор. ??) - женщины на государственной службе во времена династии Чосон. В социальной иерархии Кореи они считались даже ниже рабов; их главной обязанностью было разносить чай («тамо» переводится как «чайная служанка»). В полиции тамо расследовали дела, связанные с женщинами, т. к. для мужчин многие взаимодействия с женщинами считались неприличными.] - крепостной служанкой, девочкой на побегушках.
        - Но, э, вот что я тебе скажу, - полицейский Кён оглядел серую улицу и поправил пояс черной полицейской формы. - Когда король Чонджо[4 - Чонджо (1752 - 1800) - 22-й король государства Чосон, один из самых выдающихся правителей Кореи.] умер, с горы Самгак донеслись ужасные рыдания, а солнечные лучи сплелись, взорвавшись снопом искр.
        - Предзнаменование? - прошептала я.
        - И плохое. Старым порядкам настал конец, на смену им придут новые - и прольются реки крови.
        Король был мертв, и нашим жизням суждено было измениться. Об этом поговаривали даже полицейские, которым я подавала вино. Их разговоры о политике и государственных изменах вызывали во мне целую бурю эмоций. Даже в тот момент, когда мы по приказу инспектора направлялись на место преступления, я не могла думать ни о чем другом.
        - Давай-ка расскажу тебе кое-что о столице, новенькая. Тут все хотят только одного - власти. Завладеть ею или же упрочить. - Кён цокнул языком и отмахнулся от меня: - Хотя зачем тамо все это знать? Женщинам вообще не положено болтать столько, сколько болтаешь ты.
        Меня кольнула досада. Он, конечно, прав - хотя я пока не считала себя женщиной. Мне было всего шестнадцать. Тем не менее я уже знала, что одним из семи женских грехов является чрезмерная разговорчивость. Мужчина был вправе даже развестись с женой, если та слишком много болтала.
        В своем желании разбираться во всем на свете я винила старшую сестру. Для служанки она была необыкновенно умна: знала множество буддийских и конфуцианских стихов, однако всячески старалась скрыть это от меня и односельчан. Я вечно тянула ее за длинный рукав и просила рассказать что-нибудь еще, а она вырывалась со словами: «Лучше тебе этого не знать. Не выделяйся, не проявляй любопытства и тогда проживешь долго, Соль». Раньше я ненавидела ее за это, но теперь начинала понимать. В последнее время мое любопытство навлекало на меня одни неприятности.
        - Эй, ты!
        Я подняла глаза. Из-под широких полей черной полицейской шляпы на меня смотрел инспектор Хан. Бусы, нанизанные на завязки, свисали у него под подбородком, колеблясь под проливным дождем. За его спиной я увидела мужчин, которые, должно быть, приехали на место преступления до нас: двух полицейских, помощника прозектора, судебного клерка и полицейского художника. Я поспешила к инспектору. Краем уха услышала бормотание полицейских, с которыми сюда прибыла:
        - Караульный нашел.
        - Когда?
        - Под конец дежурства на Южных воротах.
        Я сложила руки перед собой и поклонилась инспектору Хану - даже ниже, чем следует. Немногие были достойны увидеть верх моей шляпы, и инспектор Хан входил в их число. Он напоминал мне большого пятнистого леопарда, который водился в моей деревне: быстрый мускулистый охотник, превосходно умевший прыгать, лазать и бесшумно пробираться сквозь заросли, не потревожив практически ни одной травинки.
        - Вы меня вызывали, инспектор, - заговорила я.
        - Взгляни на нее.
        Он указал на бугорок в нескольких шагах от нас. Я зашла в тень от стены, которая окружала столицу Чосона, город Ханян[5 - Ханян (кор. ??) - название Сеула с 1394 до 1948 г.]. Эта стена была такой высокой, что заслоняла горы, и такой толстой, что захватчикам понадобилась бы тысяча лет, чтобы разрушить ее. Однако, сколь бы опасным ни был мир снаружи крепости, похоже, внутри тоже крылась угроза.
        Я подошла к распластавшейся лицом вниз женщине. Желудок судорожно сжался. Судя по одежде - длинному платью и жакету из шелковистой рами[6 - Рами - ткань из китайской крапивы.], богатому цветочному узору на подоле и рукавах, - она была из знатного рода.
        - Переверни ее, - приказал инспектор Хан. - Надо взглянуть на рану.
        Я перешагнула через труп, наклонилась и приподняла женщину за плечо. Именно поэтому в столичной полиции и держали служанок вроде меня: моими руками полицейские арестовывали преступниц и осматривали пострадавших женщин. Конечно, это во многом мешало расследованиям, но что делать: мужчинам было запрещено касаться женщин, не связанных с ними родством. Таков был закон - закон Конфуция.
        Я перевернула труп. Зашелестела объемная юбка. К моему рукаву прилипли длинные мокрые волосы, и я чуть не отскочила от тела.
        Только бы не закричать.
        Я закрыла глаза. В груди гудела паника. Я работала в полиции всего несколько месяцев и ни разу в жизни еще не дотрагивалась до убитых. Глубоко вдохнув, я убрала с рукава влажные пряди и заставила себя снова опустить взгляд. На белом воротничке алела кровь. По бледному горлу женщины тянулся глубокий порез с рваными краями. Ее глаза застлала пелена, а на лице, там, где когда-то был нос, зияла окровавленная пещера - как у скелета.
        - Ударили в шею, - констатировал инспектор Хан. Он указал на привязанное к юбке жертвы украшение, похожее на кисточку. - Норигэ[7 - Норигэ (кор. ???) - традиционное корейское украшение из нитей с плетеными узорами и узлами, дополненное бусинами или ювелирными украшениями и большими разноцветными кистями. Использовалось для украшения одежды.] не украли, да и заколка все еще на месте. Это не ограбление. А что у нее там под левым плечом?
        Я приподняла ее плечо. Под ним лежал маленький окровавленный нож с серебряной рукояткой…
        Я посмотрела на норигэ жертвы. Приглядевшись, поняла, что на нем было серебряное пхэдо[8 - Пхэдо (кор. ??) - маленький нож «чандо» для украшения и защиты чести.]. Мои руки двинулись сами по себе. Я взяла орудие убийства и вложила его в ножны, украшенные бирюзовыми камнями.
        - Это был ее нож, - хмуро прошептал инспектор. - Отдай его клерку.
        Я выполнила приказ, ошарашенная тем, что собственный декоративный ножик жертвы стал причиной ее смерти.
        - А теперь найди ее хопэ.
        - Нэ[9 - Нэ (кор. ?) - «да», выражение согласия по-корейски.].
        Я провела пальцами по одежде женщины, зарылась рукой в ее юбку и достала желтую табличку из тополя. По закону все в Чосоне были обязаны носить такие таблички. На деревяшке виднелись символы: скорее всего, имя владельца, место его рождения, статус и место жительства. Не могу сказать точно, для меня все эти значки были похожи на бессмысленные мазки кисти. Наверное, это ханча, классические китайские иероглифы, официальная письменность нашего королевства - что это еще могло быть? В хангыле, нашей родной письменности, было куда больше кружков и прямых линий.
        Я положила табличку в протянутую руку инспектора и подняла голову, надеясь по его виду угадать, что он думает. Тем не менее мой взгляд остановился на подбородке мужчины: я помнила, что не следует так смотреть на тех, кто выше меня по статусу. Я до сих пор не знала, какого цвета глаза у инспектора Хана.
        - Юная госпожа О, дочь члена правительства О. Всего девятнадцать лет.
        Среди полицейских пронесся ропот.
        - Бедняжка, так рано умерла, - проговорил кто-то. - Бьюсь об заклад, ее убил кто-то из врагов отца. Слишком многие не любят членов «южной партии»…
        Пока они тихо делились догадками, я подняла труп и понесла его к деревянным носилкам, которые держали полицейские Кён и Го. Только мне, девчонке-тамо, было позволено дотрагиваться до трупа женщины.
        От боли в груди я сжала челюсти. За последние несколько дней мы увидели невероятное количество трупов, но все это были слуги и простолюдины. Полицейские относились к их телам все равно что к мясным тушам. Однако теперь все изменилось. Их потрясло убийство девушки из знатной семьи.
        Еще один рывок - и я почувствовала болезненно-сладкий аромат смерти. Казалось бы, запах для меня не новый: я ведь раньше охотилась с луком на кроликов и птиц. Помогала их освежевывать. Тем не менее сейчас он отдавал одновременно зверьем и плесенью. Напрягшись в последний раз, я положила женщину на носилки и тут же отступила подальше от источника ужасного запаха.
        - Старший полицейский Сим, допросите вместе с Кёном караульного, - прогремел сквозь шум дождя голос инспектора Хана. - Все остальные - обойдите сначала гостиницы, потом дома. Должны же остаться какие-то свидетели… - Он прервался, затем произнес: - Ты.
        Я поднялась на ноги. Колени были влажными от грязи.
        - Я, господин?
        Инспектор Хан кинул на меня еще один взгляд и взобрался на коня.
        - Да, ты. За мной.
        Я кинулась следом. Грязь из-под мощных лошадиных копыт тотчас запачкала мне юбку и рукава. Должно быть, простолюдины услышали топот, потому что они все разом упали на землю, прямо лбом в грязь, как велели традиции. Инспектор Хан был не только аристократом, но еще и военным чиновником пятого ранга. Не каждому знатному мужчине дано достичь таких высот. И никто не посмеет не поклониться такому человеку.
        А я?
        Я была рождена служанкой и принадлежала к пальчхон - «восьми подлейшим сословиям». Это был низший класс, в который входили монахи, шаманы, шуты, мясники и тому подобные. Мы все в той или иной степени считались «грязными».
        А я все равно представляла, что они кланяются мне.

* * *
        Старшая сестра вечно ругала меня за то, что я веду себя словно китайская императрица. В детстве я всегда требовала внимания: я была уверена, что достойна большего - большей любви, большей признательности, большей доброты. Откуда только у служанки взялись подобные мысли?
        Мой образ жизни должен был научить меня, что мир жесток и лучшего я не заслуживаю. Я познакомилась со смертью еще до того, как научилась ходить. Говорят, мой отец умер от голода, и - я сама этого не помню, мне рассказывали - во сне я часто пересчитывала ему ребра. Несколько лет спустя моя мать пыталась сброситься с утеса в море, но разбилась о скалистый берег. А когда мне было семь, я увидела юную госпожу Ыну из дома Нам, которую считала своей подружкой (хотя на самом деле я была всего лишь служанкой ее семьи), покрытую шелковым покрывалом - холодную и неподвижную. Однако почему-то образ «китайской императрицы» прилип ко мне, как колючий репейник, и не отлипал до тех пор, пока три месяца назад не произошло кое-что.
        Меня поймали на попытке сбежать из полицейского ведомства. Я хотела скрыться от царившей там мешанины рук, ног, пронзительных криков - и от поймавшего меня дозорного в том числе. В тот день (то был четвертый день моего ученичества) я получила вести о том, что старшей сестре стало хуже, и мне во что бы то ни стало захотелось исполнить данное ей обещание. До чего я была глупа: решила, что смогу взять и так просто сбежать! Полиция преподала мне хороший урок. Меня наградили ожогом от раскаленного железа, как делали в древности, и теперь мою левую щеку украшал шрам в виде ханчи «би». Служанка.
        Я дотронулась до левой щеки. Там, где рана зажила, кожа была плотной и неровной. На меня нахлынули отвратительные воспоминания. Как же мне хотелось тогда умереть! Я не представляла, как жить с таким позором. Впрочем, это желание быстро прошло. Пока у меня была цель - выполнить просьбу старшей сестры, - в моей жизни еще имелся хоть какой-то смысл.
        «Останься в Ханяне, - умоляла она, - найди могилу нашего брата Инхо».
        Мы обе были уверены, что он уже мертв, ведь он клялся могилой матери, что будет писать мне каждый день, в какой части королевства я бы ни оказалась. И я ему поверила - я же его знала. Мой брат всегда держал слово. Однако за двенадцать лет от него не пришло ни одного письма. Наверняка он уже мертв.
        Когда я уезжала в столицу, сестра дала мне эскиз с изображением брата. Портрет был настолько блеклый и неточный, что исказил мои собственные воспоминания о нем. Тем не менее я всегда аккуратно прятала его в складках формы, когда покидала ведомство. Я поклялась, что найду старшего брата, а я, как и он, всегда держу слово.
        Воспоминание потускнело: мы оказались в закольцованном лабиринте в центре столицы, где сплетались грязные улочки и аллейки, забитые лачугами из дешевой древесины и соломы. При виде нас обычные горожане ежились от страха. Впрочем, все изменилось, когда мы вошли в Северный округ, где жили высокопоставленные чиновники. К востоку от квартала лежал дворец Чхандок, а к западу - дворец Кёнбок[10 - Дворец Кёнбок (кор. ???) - дворцовый комплекс в Сеуле. Главный и крупнейший дворец династии Чосон, где жила королевская семья. Один из пяти больших дворцов, возведенных королями Чосона.]. Отчаяние больше не окружало нас: рядом возвышались узорчатые каменные стены и крыши из черной черепицы. Дождь начал утихать, и сквозь прояснившийся воздух уже можно было разглядеть, как восемь горных пиков, словно клыки, прорезают небо вокруг чаши Ханяна.
        - Стоять, - приказал инспектор Хан, когда мы подъехали к воротам обнесенного стеной поместья. - Как там тебя зовут?
        - Соль, господин, - прошептала я.
        На мгновение воцарилась тишина, а затем он вопросил:
        - Ну?
        Я поспешно привязала поводья к столбу и постучала в огромные деревянные двери. В наступившей тишине я задалась вопросом, почему инспектор не помнил мое имя. Неужели меня так легко забыть? Я поправила черные как вороново крыло волосы, провела ладонью по полицейской форме. В блестящей луже внизу отразилось маленькое лицо с широкими губами и глазами, форму которых мне нравилось сравнивать с лепестками (и вовсе я не считала их «крошечными глазками», как называла их сестра). Из-за плотно перевязанной груди и телосложения - я была слишком высокой и тощей - я больше походила на мальчишку в юбке, чем на женщину. Похоже, во мне и правда не было ничего примечательного.
        Из задумчивости меня вывел резкий скрип дверей. Оттуда выглянул сторож и осмотрел меня с ног до головы. Затем его взгляд упал на инспектора Хана, и сторож тотчас скромно склонил голову.
        - Инспектор!
        - Я приехал поговорить с господином О.
        - О, он еще месяц назад из столицы уехал.
        - А кто есть дома?
        - Его жена, хозяйка Ким[11 - В Корее при замужестве жены не берут фамилию мужа, однако их дети носят фамилию отца.]. Но вам придется прийти как-нибудь в другой раз. Видите ли, она болеет…
        - Дело неотложное.
        Сторож заломил руки, словно сомневаясь, а затем отступил на шаг назад и позволил нам пройти. Взявшаяся сопровождать нас служанка тоже была чем-то обеспокоена. В гробовой тишине она провела нас через внутренний двор к гостевому залу - длинному ханоку[12 - Ханок (кор. ??) - традиционный корейский дом с глиняными стенами и крышей из соломы или черепицы.] с четырнадцатью дверьми, покрытыми бумагой ханджи, и тяжелыми балками под черепичной крышей, по краям изгибавшейся подобно усам дракона. В нескольких шагах от павильона располагались ворота, которые, скорее всего, вели в другой внутренний двор: такие поместья обычно делились каменными стенами на пять частей, а между ними петляли узкие проходы.
        Инспектор Хан вдруг замер на полпути. Я чуть не налетела на него.
        - Расспроси служанку юной госпожи О и доложи мне о результатах.
        - Есть!
        Сдвинув на затылок соломенную шляпу, я смотрела мужчине вслед, пока он, в одеяниях цвета полночной синевы, не скрылся из виду. Вскоре мимо меня прошла женщина с ведром воды, и я обратилась к ней:
        - Простите, где я могу найти служанку госпожи О?
        Незнакомка быстро повернула ко мне голову и задвигала губами, но вместо слов раздалось лишь тихое мычание. Кажется, попросила следовать за ней. Она засеменила ногами, и вода из ведра расплескалась по земле. Тогда служанка поставила ведро под крышу и провела меня через ворота рядом с павильоном во внутренний двор поместья. Сюда могли входить только женщины - мужчинам, за исключением ближайших родственников, это строжайше запрещалось. Здесь даже воздух был другой: тяжелый, наполненный священной тишиной.
        Наконец служанка дернула меня за рукав и указала на девушку с заплетенными волосами. Дождь окончательно стих, а та все ходила кругами под открытым небом.
        - Это она?
        Женщина кивнула.
        - Спасибо, - поблагодарила я.
        Я повернулась к девушке. Наши взгляды встретились. Мне тут же бросились в глаза ее бледное лицо и прилипшие к вискам мокрые волосы. Нездоровится, наверное, или же она волнуется. Боится.
        Она тоже оглядела с ног до головы меня и мою форму - светло-серый жилет квэджа поверх темно-серого платья, синие воротник и манжеты, завязанный пояс. Ее глаза остановились на выжженном на моей щеке шраме.
        - Ты полицейская тамо.
        Ее слова будто обожгли мое лицо, и я попыталась закрыть шрам волосами.
        - Да.
        - Что тебе нужно?
        - Я принесла плохие вести… - Я бы хотела преподнести эту новость мягко, но разве можно мягко сообщить, что твоей госпоже перерезали глотку? - Твоя хозяйка мертва.
        Я ожидала дрожи и слез, но чем дольше я на нее смотрела, тем больше недоумевала. Непонятно: грустит она или нет? Слишком потрясена для проявления эмоций или же по ее лицу никогда нельзя угадать, что она чувствует?
        - Мертва, - потухшим голосом повторила девушка.
        - Сожалею.
        Я как смогла пересказала служанке, что случилось. Потом я умолкла, не зная, как продолжить.
        - Ты ее личная служанка, и… и наверняка от твоего внимания не могло ничего ускользнуть. Расскажи, во сколько твоя хозяйка ушла из дома?
        - Не знаю. Я рано проснулась и пошла взглянуть, как ей спится, но постель была пуста. Тогда я подняла тревогу.
        - Понятно… А врагов у нее не было?
        Молчание затянулось.
        - Я нарушила правило.
        Я начала задавать вопросы лишь по приказу инспектора Хана, однако любопытство разгоралось во мне подобно распаленному маслом огню. Я никогда не умела справляться с этим чувством.
        - Правило?
        - Да, которому учат всех слуг.
        Это правило я знала слишком хорошо. «У меня есть рот, но я не должен говорить; уши, но я не должен слышать; глаза, но я не должен видеть».
        - Ты что-то слышала, - догадалась я. - Или видела?
        - Видела. Хотя не должна была видеть.
        - Что ты видела?
        Она долго не отвечала. Лишь смотрела на меня, задумчиво заправляя волосы за ухо.
        - Как-то ночью я, не подумав, открыла дверь в комнату хозяйки и заглянула внутрь… Там кто-то был. Было темно, так что я его не разглядела, но я уверена, что это был мужчина. Он вскочил и выбежал через заднюю дверь. А мне стало так стыдно, что я тоже убежала.
        - Когда это произошло?
        - Неделю назад, - ответила служанка. - А еще я нашла письмо.
        В моей голове роились мысли.
        - Ты умеешь читать?
        - Меня хозяйка научила.
        - А ты этого хотела?
        Немногие наемные слуги хотят научиться читать, даже если им представляется такая возможность. Какой толк учиться грамоте, если она тебе в жизни не пригодится?
        Я вдруг обратила внимание на то, как высоко девушка держит подбородок, и сказала даже больше самой себе, чем ей:
        - Ты не хочешь оставаться служанкой.
        - Меня мое положение устраивало, однако хозяйка… - она вновь неуверенно замолчала.
        - Мне можешь рассказать.
        - Хозяйка говорила: «Я не верю, что люди рождаются рабами. Смотрю на тебя - и вижу сестру». - Ее губы слегка задрожали, она посмотрела мне прямо в глаза: - Зачем тебе это? Ты же ее смерть расследуешь.
        Я прочистила горло. Любопытство во мне разыгралось не на шутку. Грамотная служанка. Это же неслыханно. Возмутительно даже.
        - Письмо. Что в нем было?
        - Оно было короткое. Я его хорошо запомнила.
        Я ждала.
        - Так… Что в нем было?
        Она не сводила с меня глаз, как будто всеми силами заставляла себя не отворачиваться. Наконец девушка заговорила. Твердо. Казалось, что она перечитывала то письмо бесчисленное количество раз:
        - Там было сказано: «Дорогая, моя верность тебе тверже камня, а моя любовь все так же непоколебима. Даже не сомневайся. Приходи сегодня в час Крысы[13 - Восточный зодиак в Корее использовался не только для годов, но и для исчисления часов в сутках. 24 часа делились на 12 промежутков, и каждый промежуток соответствовал какому-либо животному. Час Крысы длится примерно с одиннадцати часов вечера до часа ночи.] на наше обычное место». Она получила это письмо утром накануне…
        В наступившей тишине я закончила предложение:
        - …смерти.
        - Да, - служанка распрямила плечи. - Пожалуйста, если ты закончила, мне бы хотелось побыть одной.
        - Понимаю, - я кивнула и, не удержавшись, спросила: - Как тебя зовут?
        - Сои, - девушка ответила мне пристальным взглядом. Ее глаза были похожи на два черных омута, в которые мне совсем не хотелось окунаться. Что-то крылось под их неподвижной гладью.
        - Спасибо, Сои.
        Я отвернулась, уже собираясь уходить, но спиной чувствовала ее присутствие, словно наш разговор еще не окончен. Я повернулась к служанке и задала последний вопрос:
        - А где письмо?
        В этот раз она смотрела не на меня, а на мокрую от дождя землю.
        - Оно заканчивалось словами: «Сожги это письмо».

* * *
        Тучи сгущались. Я шла следом за инспектором Ханом по грязной улице и докладывала ему о том, что услышала от служанки Сои. Точнее, не ему, а его плечам - двум древним скалам, отшлифованным синим шелком. Инспектору было всего двадцать семь лет, но почему-то он казался гораздо старше и мудрее.
        - И последнее: она пересказала мне содержание письма, которое получила госпожа О. Письмо от ее любовника. - Я по памяти зачитала текст письма, слово в слово. Затем добавила: - На вопрос, где служанка Сои научилась читать, она ответила, что госпожа О лично обучила ее. После этого мы разошлись.
        - Значит, у тебя и правда хорошая память, - ответил инспектор Хан. - Будешь чаще помогать в сборе информации и расспросах женщин.
        - Конечно, господин.
        Я еле сдерживала восторг. Я буду полезна самому инспектору!
        - Господин, а как вы понимаете, что человек что-то недоговаривает?
        - Почему ты интересуешься?
        - Мне любопытно, господин.
        - Любопытно…
        Одно короткое слово, и он замолк. Тишина давила. К горлу подступила тошнота. «Не разговаривай без разрешения с людьми выше тебя по чину, Соль. Ну разве это так сложно?» - не раз повторяла мне сестра. Я чувствовала, как внутри узлами нарастает напряжение, прямо как при общении с ней; и тишина была такая же гнетущая, полная потаенных мыслей.
        Наконец наше напряженное путешествие подошло к концу: впереди показалось внушительное здание Столичного ведомства полиции. Оказавшись перед ним впервые, я перепутала его с дворцом - и немудрено: богато украшенные ворота, красные деревянные балки, черепичные крыши.
        - Что ты чувствуешь, когда врешь, тамо Соль? - внезапно спросил инспектор Хан.
        Я не сразу поняла, что он ждет ответ.
        - Я начинаю волноваться, господин.
        «Прямо как мгновение назад».
        - Тревога весьма действенно влияет на человека. Она везде оставляет следы. В манере речи, в цвете щек, в жестах рук.
        Я вспомнила глаза служанки Сои - темные неизведанные омуты. И рискнула задать последний вопрос:
        - А глаза, господин?
        - Иногда выдают и они. Секреты делают людей безрассудными.
        - А если человек долго и странно смотрит на тебя?
        Он перекинул ногу через седло и легко спрыгнул на землю. Я удивилась: мне казалось, человек его роста и телосложения не должен настолько тихо приземляться.
        - Бывают такие лжецы, которые пристально смотрят прямо в глаза. Они хорошо умеют манипулировать людьми и контролировать их.
        Прежде чем я успела сказать что-либо еще, он передал поводья слуге и зашагал к зданию. Я же замерла перед воротами, чувствуя, как становлюсь меньше: голова сама собой склоняется, плечи втягиваются, одна рука прячется под другой. Я ныряла в панцирь каждый раз при входе в ведомство, представляя невидимую надпись на воротах: «Будь осторожна. Никому не перечь. Всегда подчиняйся».
        Я опасливо прошла внутрь. Во дворе царил сущий беспорядок. Мальчишка-слуга с грязным лицом толкал тележку с поскрипывающими колесами; мимо шли служанки с подносами, на которых были аккуратно разложены закуски. Откуда-то вынырнули полицейские Го и Кён с деревянными носилками, где лежал труп под соломенной циновкой.
        - Инспектор Хан! Вы приехали! - с самодовольной ухмылкой встретил его Кён.
        - Что такое?
        - Командор приказал перенести юную госпожу О в смотровую.
        - Переносите, - инспектор Хан обернулся через плечо: - Соль, помоги им.
        Я уставилась на носилки. Из-под циновки выглядывали безжизненные серые пальцы. «Я не хочу к ней приближаться!» - хотелось воскликнуть мне. Но перед инспектором Ханом я, конечно, промолчала. Он выжидающе смотрел на меня, я заломила руки, вновь почувствовав запах смерти, и наконец заставила себя шагнуть вперед - лишь для того, чтобы продемонстрировать свое послушание.
        Следом за полицейскими я прошла в продуваемую насквозь комнату, где пахло уксусом и гниением. На специальной стойке была раскрыта книга с иллюстрацией человеческого тела. Рядом на столе лежали инструменты: нож, линейка, миска, игла, серебряная булавка. Я задержала взгляд на булавке. В прошлый раз вместе с трупом к нам привели свидетеля, который заявлял, что жертва умерла от яда. На моих глазах помощник прозектора вставил булавку сначала в рот трупа, а затем в анус. Судя по всему, в случае отравления серебро должно было потемнеть.
        - Служанка! - позвал меня Кён. - Положи труп на стол. Головой к югу, ногами к северу.
        Я приподняла закостенелое тело, и по коже пробежали мурашки. До этого я уже поднимала людей, например, подругу на закорках во время игры, но она весила намного легче. Она была живой. А труп был не более чем куском мяса. Смерть отягощала тело. Когда я наконец водрузила женщину на деревянный стол, я отступила на шаг назад, надеясь, что желудок успокоится.
        - Привыкай.
        Я оглянулась через плечо и поняла, что мы с полицейским Кёном остались одни: второй мужчина куда-то ушел.
        - К чему привыкать, господин? - Я заговорила с ним вежливым тоном, как с каким-нибудь почтенным солдатом. Хотя на самом деле он был всего лишь младшим полицейским, да и он почти мой ровесник: всего-то на два года старше меня.
        - Ты ведь видела трупы, которые всю неделю свозили в ведомство. - Он взял книгу со стойки и, пролистав страницы с каллиграфией и рисунками человеческого тела, остановился на иллюстрациях органов. - Командор Ли большую часть тел отправил в другой город, чтобы вскрытие проводили там. Остальных похоронили в ближайших холмах, а их убийц оправдали или назначили лишь легкое наказание. А знаешь почему?
        Вопрос был несложный. Я всегда отличалась наблюдательностью, всегда следила за происходящим уголком глаза.
        - Все жертвы были низкого происхождения.
        Он громко захлопнул книгу. В луче серо-голубого света поднялось облако пыли.
        - Подойди-ка сюда. Я расскажу тебе секрет, - подозвал он меня.
        Я сделала несколько неуверенных шагов в его сторону, а так как он был выше, мне пришлось запрокинуть голову, чтобы расслышать его шепот:
        - Они все были католиками.
        У меня на голове волосы встали дыбом.
        - Католиками… - так же тихо произнесла я.
        Само слово звучало как предательство. Католики следовали западному учению, которое было запрещено и каралось казнью.
        - Все жертвы были католиками, поэтому полиция плевать на них хотела. Но убийство госпожи О… - полицейский Кён покачал головой и невесело усмехнулся. - Скоро увидишь: инспектор Хан больше не сможет оставаться безучастным.
        Я повернулась к госпоже О, чей немигающий взгляд был направлен в потолок - как и зияющая дыра у нее на лице. Кто-то убил ее прямо на улице, где совсем близко дежурили караульные. Убийца мог тут же сбежать, чтобы его не поймали, но вместо этого он склонился над женщиной и отрезал ей нос. Я попятилась.
        Я-то надеялась, что госпожа О станет первой и последней жертвой убийства, к которой я когда-либо прикоснусь. Но после слов Кёна… Боги, неужели мне придется столкнуться и с другими трупами?
        Два
        На следующий день мне дали задание отнести письмо. Я пошла в обход, чтобы наконец найти то, что искала: белевший на глиняной стене гостиницы портрет священника Чжоу Вэньмо[14 - Чжоу Вэньмо (1752 - 1801) - первый иностранный (китайский) католический священник в Чосоне.]. На его худое лицо падала тень от соломенной крыши, уголки глаз были опущены.
        Всего два месяца назад его изображали более круглолицым, да и уши были поменьше. Эти изменения напоминали дрожащее отражение на поверхности лужи, которое каждую секунду преображалось во что-то новое. Никто не знал, как священник выглядит на самом деле. Художники опирались только на бродившие по городу слухи.
        Лишь глаза всегда рисовали одинаковыми - и грустнее их я еще ничего не видела.
        А теперь его молчаливый взгляд напоминал мне об убитых католиках. С тех пор как умер король, смерть постоянно то приходила, то покидала наше ведомство, и это совсем не удивляло командора Ли. Словно он и ожидал, что будет столько убийств.
        Оголодавшие брат с сестрой, запертые отцом в сарае. Утопший слуга, которого хозяин столкнул прямиком в водную могилу. Пропавшая девочка, которую в последний раз видели у колодца, а потом нашли мертвой под кустом - ее убила тетя. Телега с семью обугленными трупами из сгоревшей хижины, двери которой приказала запереть знатная женщина.
        - Казнь любого человека - это серьезное решение даже для королевства, - объяснял командор Ли аристократке, когда ту привели в ведомство. - Пусть ваши слуги и были мятежными католиками, вам не следовало столь бездумно причинять вред подданным его величества.
        Ее дело передали в Палату наказаний, где женщине должны были вынести приговор. Однако краем уха я слышала: решено было объявить, что казнь мятежных католиков была необходима для блага королевства.
        Что в этом католическом учении было такого пугающего, что люди шли на убийство собственных слуг, собственных детей?
        Отдав письмо в государственное ведомство на улице Юкчо[15 - Улица Юкчо, или улица Шести палат (также «улица Шести министерств»/«улица Шести приказов») - улица в Ханяне в эпоху династии Чосон, на которой располагались главные королевские ведомства. Сейчас на ее месте находится площадь Кванхвамун.] рядом с дворцом Кёнбок, я заторопилась обратно в полицию. Старшая служанка велела мне подмести главный павильон. Я взяла метлу, но до павильона так и не дошла, а спряталась за дверью смотровой. Меня со вчерашнего дня мучил вопрос, как же умерла госпожа О. Но из-за полицейских регламентов и государственного траура по королю осмотр тела перенесли на сегодня.
        Убедившись, что вокруг никого нет, я придвинулась ближе и заглянула в щель. Из комнаты доносились серьезные голоса.
        «Мне нельзя здесь находиться», - мелькнула в голове мысль, но любопытство пригвоздило меня к полу. Как и вопросы: связана ли гибель госпожи О с другими смертями? Неужели ее тоже убила эта западная ересь?
        - Темя и левая половина головы выглядят нормально, - объявила тамо Хеён двум отвернувшимся от стола мужчинам. Она была их глазами, единственным способом осмотреть нагое тело жертвы. - На правой стороне головы виднеется старый шрам. По форме напоминает боб…
        Хеён в подробностях описывала каждую черту женщины, даже самую банальную, и мужчины доверяли ее осмотру. В отличие от меня Хеён и другие тамо были девушками образованными и обладали широкими познаниями в медицине. Они собирались стать придворными врачевательницами, но тех, кто плохо учился, ссылали работать тамо, пока они не сдадут медицинский экзамен.
        Поистине жестокое наказание за несколько плохих оценок.
        Но даже если Хеён и считала это несправедливым, ее лицо ни разу не тронула тень раздражения. У нее даже щеки от злости не вспыхнули, когда Кён сказал ей, что ее прекрасное личико затмевают огромные уши. Хеён было восемнадцать, и она обладала грациозностью и зрелостью высокочтимых врачевательниц, состоявших на службе самой королевы.
        - Горло перерезали ножом, одним уверенным движением. - Какой же спокойный у нее был голос! - Нос отрезали клинком. - Девушка измерила линейкой рану и озвучила ее ширину и глубину в пунах и чхонах[16 - Пун (кор. ?) и чхон (кор. ?) - меры длины. Один пун равняется трем миллиметрам, один чхон - примерно трем сантиметрам.].
        - Рана была настолько глубокой, что женщина тут же умерла, - пробормотал помощник прозектора.
        - Судя по состоянию тела, а также принимая во внимание дождь и летнюю жару, - продолжала Хеён, - госпожа О умерла в районе полуночи. К утру она уже была мертва несколько часов.
        - Хм. Значит, убийство произошло во время комендантского часа, - отметил помощник прозектора. Комендантский час начинался за час до полуночи и заканчивался на рассвете. - Караульные наверняка патрулировали окрестности, однако убийца не пожалел времени и отрезал ей нос. Как вы думаете, господин, почему?
        Помощник прозектора повернулся к крупному мужчине в широкополой полицейской шляпе, под тенью которой прятались его глаза. Был виден только длинный багровый шрам, прорезающий красную, покрытую сыпью щеку. Это был командор Ли.
        - Убийца, несомненно, испытывал к жертве глубокую ненависть, - ответил командор. - Покажите мне, что она сжимала в руке.
        Я наморщила лоб. Что? У нее что-то было в руке? Я помню только, что у нее был сжат кулак, но я и не приглядывалась.
        Командору Ли подали деревянный поднос, на котором лежал свернутый шнурок длиной с руку. Он принялся его изучать, и я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше.
        - Как видно, здесь был узел, - отметил командор. - Инспектор Хан подозревает, что это шнурок от ожерелья, сорванного с убийцы. Мои полицейские обыскивают место преступления в поисках подвески, если таковая была.
        Меня накрыла волна нетерпеливости. Хотелось бежать со всех ног, самой искать подвеску, которая может навести на след убийцы. Но прежде чем любопытство окончательно унесло меня с места, Хеён начала покрывать труп смесью из винного осадка и уксуса. Я аж рот раскрыла при виде реакции кожи. Каким-то образом эта жидкость проявила все ушибы и раны, и тело женщины расцвело фиолетовыми и желтыми красками. Я вцепилась в дверную раму.
        - Вокруг рта - фиолетовый синяк в форме руки, - описала Хеён.
        - Кто-то пытался заглушить ее крики, - отметил командор Ли.
        С самого первого дня в полиции моя жизнь приняла странный оборот. Я не знала, куда направляюсь и где в конце концов окажусь, и нередко бродила кругами по столице без какой-либо цели. Каждый день был похож на нераскрытое дело. И пусть я до сих пор не могла найти ответы на свои вопросы к жизни, образовавшийся во мне узел разочарования словно ослабевал, пока я наблюдала за Хеён, разгадывающей загадку этой мертвой женщины. За каждым синяком и раной таилась история, и если найти все улики, то жизнь непременно вернется в нормальное русло.
        Я напрягла слух, стараясь расслышать их тихий разговор. Вспышка стыда обожгла мне грудь и переползла на лицо: Хеён осматривала интимные части тела. Я отвернулась, когда тамо объявила: «Она не девственница», - и увидела перед собой инспектора Хана.
        - Что ты тут делаешь?
        Я покраснела до кончиков ушей.
        - Я п-просто смотрела. Мне было любопытно, господин.
        - Похоже, любопытство - твое естественное состояние по жизни. Есть ли ему где-нибудь конец?
        Я медлила с ответом.
        - Я и сама никогда не находила ему конца, господин. Так что не знаю.
        Уголки его губ тронула едва заметная улыбка.
        - Скажи-ка мне, тамо-следовательница: исходя из того, что ты сейчас увидела, как думаешь, что привело к ее смерти?
        - Я… не знаю, господин.
        Он кивнул и, немного помолчав, сказал:
        - Обычно причин для убийства три: похоть, жадность и месть. Из этих трех чаще всего убивают из-за мести.
        - А я и не знала, - тихо призналась я.
        - Нет, конечно, не знала. Не удивлюсь, если ее убил кто-то из родственников или любовник. Я так давно работаю в полиции, что меня уже сложно чем-либо удивить. - С усталым вздохом инспектор Хан указал мне на дверь. - Объяви о моем приходе и уходи.
        Я сообщила о прибытии инспектора Хеён, которая ненадолго прикрыла труп соломенной циновкой. Вновь оказавшись в одиночестве, я направилась к главному павильону. Щеки до сих пор пылали. Я начала мести полы, и под однообразные взмахи метлой мои мысли снова вернулись к госпоже О. Значит, девственницей она не была; тогда, получается, у нее действительно был любовник.
        «И, быть может, - подумала я, - любовник и острый ножик».
        Я остановилась и, накрыв бамбуковую ручку метлы ладонями, оперлась на нее щекой. Туман, за которым скрывалось утреннее солнце, ворвался в открытые ворота и поплыл по двору, оставляя капли росы на массивных деревянных колоннах и серых холодных камнях. Ведомство словно погрузилось в глубокое серо-синее море. Безбрежное пространство между мной и остальным миром.
        Интересно, подземный мир так же выглядит? Место, где живет теперь юная госпожа О, дом моим отцу, матери, брату…
        - Бежим! Скорее!
        Далекие голоса спутали мои мысли. Я увидела тени, бесформенные глыбы, пробирающиеся ко мне сквозь туман. Они становились все больше, все отчетливее, и наконец в главные ворота ведомства вбежали двое полицейских в развевающихся черных одеяниях.
        - Эй, ты! - окликнул меня один из них. - Где инспектор Хан?
        - В смотровой.
        Они пробежали мимо меня и исчезли в южном дворе.
        Должно быть, поступила новая жалоба. Может быть, нашли очередную распутницу наподобие госпожи О, которую зарезали, чтобы сохранить честь семьи. Я начинала понимать, что это преступление не из редких. Для столичных аристократов честь многое значила - даже больше, чем сама жизнь. Как-то раз я слышала очень странную историю о женщине, которая отрубила топором собственную руку лишь потому, что ее случайно задел незнакомый мужчина.
        Мои мысли бродили где-то далеко, пока я мела пол - вернее, по большей части просто таскала за собой метлу, оставляя немало участков пола нетронутыми. Я редко когда вкладывала душу в домашние обязанности, тем более в подметание. В моей жизни были вещи поважнее, чем погоня за пылью.
        «Вещи поважнее? - буквально услышала я упрек старшей служанки. - Это какие же, тамо Соль?»
        Мы, тамо, по возможности всегда отлынивали от обязанностей или же делали их спустя рукава. Однажды старшая служанка послала тамо Эджон готовить чай, а та заснула во дворе кухни с медицинским справочником на коленках. Тогда старшая служанка в качестве наказания высекла Эджон по икрам и поступала так с каждой тамо, когда та увиливала от дел. Впрочем, гнева полицейских мы боялись куда больше.
        В конце концов я решила, что помещение уже выглядит достаточно прилично и мне не попадет за безделье, и пошла через двор к кладовке поставить метлу на место, но остановилась на полпути, услышав за спиной торопливые шаги.
        Это оказался полицейский Кён.
        - Ты чего тут встала?
        - Господин, мне велели подмести…
        Он сунул мне в руки моток веревки из пяти жгутов - такую обычно использовали для связывания пойманных преступников.
        - Ты идешь с нами. Нам нужна женщина.
        - Куда?
        Он ответил едва слышно:
        - На гору Инван[17 - Гора Инван, Инвансан (кор. ???) - 338-метровая гора в Сеуле. Отличается большим количеством гранитных глыб. Название переводится как «гора щедрого короля».].
        Я провела языком по пересохшим губам, в горле внезапно запершило. Только сейчас я заметила у полицейского лук и полный колчан стрел. Гору Инван я до ужаса боялась с тех самых пор, как впервые услышала о ней еще ребенком. Ее называли домом белых тигров.
        Я постучала пальцем по бамбуковой ручке метлы, пытаясь угомонить панику.
        - А что там, на горе Инван?
        Кён мог бы отчитать меня за необдуманный вопрос. Вместо этого он ответил:
        - Служанка Сои сбежала.

* * *
        К полудню, когда мы выехали, туман совсем сгустился. Впрочем, инспектор Хан хорошо ориентировался в пространстве и спокойно вел двадцать полицейских и меня по Ханяну. Объявленный королевским судом пятидневный траур подошел к концу, и ларьки были снова открыты: продавцы голосили из-за прилавков, а мужчины и женщины сновали по улицам.
        Несмотря на оживление, столица все еще казалась какой-то призрачной деревней. В воздухе висело предчувствие смерти. Лица вокруг были бледными, мрачными, а люди были поголовно одеты в белые одежды - цвет траура и скорби. Король умер. Столицу словно поцеловал смертельный зимний мороз. И только уличным мальчишкам, беззаботно снующим в толпе, это проклятие, похоже, было нипочем.
        Мы выехали из крепости через Западные ворота. Дорога вилась сквозь деревеньку с соломенными крышами и выходила к пастбищам. Нам предстояло еще полпути до Инвана, но я уже не поспевала. Моя пони Гроза славилась весьма крутым нравом: она была своевольным, склочным, упертым маленьким чудовищем. И, наглядевшись на красавцев-братьев, шедших куда быстрее ее, она явно вознамерилась скинуть со спины замедляющий ее груз - то есть меня. Так что я судорожно хваталась за поводья и старалась не потерять в тумане других полицейских.
        Я была так сосредоточена, что едва обращала внимание на окружающий нас пейзаж. Одним туманным слоем за другим показались далекие горы. Несколько шагов назад деревья в отдалении казались кроткими и тихими - и вдруг вокруг вырос высокий густой лес, а мы погрузились в темноту, словно в пещеру жестоких, безжалостных снов. Я пощипала себя за щеки, надеясь, что никто не обратит внимание на то, как кровь отлила у меня от лица.
        - Ищем до удара гонга, потом возвращаемся сюда, - раздался голос инспектора Хана. - Всем рассредоточиться!
        Факельщики уехали вперед, заводя нас глубже в лес у подножия горы. Мы медленно пробирались сквозь деревья, чистые ручейки, колючки, кусты. Вокруг, изредка спадая с отвесных скал, вился туман. У меня не раз перехватывало дыхание при виде этого зрелища, а один полицейский в ужасе даже схватился за стрелу.
        Чем дальше мы расходились друг от друга, тем больше меня поглощало одиночество. То и дело мерещилось рычание - то в журчании воды, то в шуме крови в ушах.
        Что могло привести служанку Сои в столь пугающее место? Что ей было прятать? Видимо, тигров она боялась меньше, чем пыток. Свидетелей - невинных людей, которым не повезло знать убитого или подозреваемого, - нередко заключали в тюрьму на много месяцев и избивали до смерти, лишь бы получить какие-нибудь показания.
        - Наверняка в пещере где-нибудь прячется, - высказал догадку Кён.
        Я подъехала к нему поближе. Когда я только встретила полицейского Кёна, он напомнил мне легендарных королевских следователей из историй, на которых я выросла. В них рассказывалось о молодых мужчинах, которых король тайно посылал в далекие деревни бороться с великой несправедливостью. Выглядел Кён точно похоже: длинные черные волосы в идеальном пучке, обнажающем точеное лицо, волевой подбородок, полные губы, атлетическая фигура, покрытая рябью сухих мышц, - прямо герой из сказок о храбрости и чести.
        Сейчас-то я уже знала, что к чему. Если полицейский Кён меня хоть чему-то да научил, так это тому, что грубая сила не равна храбрости. Можно обладать стальными мускулами - но хребтом из материнского молока. А единственным, что занимало сердце Кёна, была лишь его любовь к самому себе.
        Плавающий туман окрасился в темно-синий, под стать смеркающемуся небу. Мы поднимались по горному склону. Даже рядом с Кёном я не чувствовала себя в безопасности.
        - Уже довольно поздно. - Я надеялась, что полицейский расслышит мой немой вопрос: «Разве нам не пора возвращаться?»
        - Ты что, не слышала приказ инспектора? Ищем до удара гонга.
        Однако время уже, вероятно, близилось к часу Крысы. Еще чуть-чуть - и мы застрянем снаружи и не сможем попасть внутрь запертой крепости.
        - Но как мы…
        Где-то неподалеку хрустнула ветка. На меня накатил страх. Я повернула голову в сторону звука.
        - Вы слышали? - прошептала я.
        Умом я понимала, что в подлеске может оказаться служанка Сои, но сердцем видела лишь притаившиеся в тени зубы и когти.
        Полицейский Кён покрепче обхватил лук.
        - Езжай вперед.
        Мы поехали туда, откуда раздался звук, сквозь бесконечные деревья, а потом обогнули огромный камень, покрытый мхом. Грохочущее в груди сердце успокоилось: это оказался всего лишь олень. Животное стояло за кустами, смирное, как скала, и смотрело на нас.
        - Вот черт, - прошипел Кён, рывком разворачивая коня. - Она не могла уйти далеко. Королевская стража всегда патрулирует эту гору. Она обязана быть где-то тут.
        - Зачем инспектору так нужна служанка Сои?
        - Она подозреваемая. Кое-кто видел, как она покидала поместье в то же время, что и госпожа О.
        Я удивилась. Мне с трудом верилось, что кроткая Сои могла взять в руки кухонный нож и уж тем более отрезать своей госпоже нос.
        - Я найду эту суку. Вот точно тебе говорю, найду. Я за свою службу уже больше пятидесяти этих гадов арестовал - почти столько же, сколько инспектор Хан.
        Чтобы не скривить недовольное лицо, мне пришлось прикусить нижнюю губу.
        - Ради чего ты живешь? - Кён явно развлекался, его голос прямо-таки звенел от смеха. - А я тебе расскажу. Ты выйдешь замуж, нарожаешь детей и будешь и дальше заниматься тем, что тебе удается лучше всего, - ты будешь служить. Служить хозяину, мужу, детям. - Он постучал себя по лбу. - Уж я-то знаю.
        - Но я не хочу всего этого, господин.
        - Однако ты будешь служить. Такова действительность, такова твоя судьба.
        Судьба. Оковы твердые, как истина - неизменная, недвижимая. Когда я покидала родной дом, сестра рассказала, как долго мне придется служить в полиции по указке государства - вдалеке от дома, от семьи. «Одно поколение», - прошептала она.
        Всю мою жизнь.
        Свободна я буду только к сорока одному году - когда буду стара, как сама смерть.
        Небо резко наполнил гул хлопающих крыльев, и над нашими головами взлетели птицы. Воздух пронзило далекое громкое ржание испуганного коня. Полицейский Кён припустил вперед, а вот мне понадобилось несколько судорожных мгновений, чтобы понять, что произошло. Я ударила каблуками по крупу Грозы и направила пони следом за полицейским через чащу, по выступавшим из-под земли корням и сквозь хлеставшие меня по лицу ветки.
        Мы выехали к прогалине, и у меня замерло сердце. На другом берегу речки стоял инспектор Хан. Рукав у него был пропитан кровью, а сам он медленно тянулся за мечом, висевшим на боку. Всего в нескольких шагах от инспектора к земле прижимался тигр. У него были сильные лапы с острыми когтями, а из полосатой черно-белой грудной клетки доносилось утробное рычание. Чудовище выглядело никак не меньше инспектора Хана.
        - Не двигаться, - приказал инспектор, правда, не нам. За гущей листвы извивался и тряс головой конь, из бока которого сочилась кровь, а прямо за животным пряталась служанка Сои.
        Я не могла отвести глаз от происходящего.
        - Стреляй! - прошипела я Кёну.
        На скулах полицейского заиграли желваки. Его явно возмущала перспектива принимать приказы от девчонки, и все же он достал стрелу и вставил ее в лук. Когда он прицелился, я увидела, что металлический наконечник дрожит. Если до этого и была в Кёне какая-то решимость, то сейчас она рушилась на глазах.
        - Сама выстрелю.
        Я вырвала оружие у него из рук и выехала на прогалину, чтобы прицелиться. Тигр тут же меня заметил. Хорошо. Мой страх достиг пика, и на меня нахлынуло иное чувство - мощное желание, которое уже давно во мне кипело. Желание что-то значить.
        «Не думай о цели слишком долго, - учил меня охотиться муж сестры. - Не ломай голову над тем, что может случиться. Сконцентрируйся на том, что хочешь, и стреляй».
        Одним плавным движением я прицелилась и выстрелила.
        Стрела просвистела в воздухе и громко вонзилась в бок животного. Тигр взревел. Я оцепенела от страха, но куда больше испугалась Гроза. Косматая пони взвилась, чуть меня не сбросив, и понеслась в лес. Тигр пустился следом, его яростный рык пробирал до костей. Рана, казалось, ничуть ему не мешала: ещё немного - и он нас нагонит. Я практически чувствовала, как в плечо вонзаются когти.
        Я отшвырнула лук и пришпорила Грозу.
        «Быстрее. Пожалуйста, скачи быстрее».
        Гроза резко встала на дыбы, и я, слетев с ее спины, покатилась по склону. Перед глазами пронесся зелено-коричневый вихрь. Я задела что-то острое и порезалась. Голову пронзила вспышка боли, когда я обо что-то сильно ударилась, и мир погрузился в темноту.

* * *
        В голове роились тени.
        Я плыла в лодке по черной воде под ночным небом. Руки чистые, волосы аккуратно заплетены и подвязаны желтой лентой. Я сидела на деревянной скамейке напротив брата и сестры.
        - А когда мы будем дома? - я только и делала, что задавала вопросы. Окружающих всегда поражало терпение моего брата, спокойствие и серьезность, с которыми такой юный мальчик отвечал на вопросы младшей четырехлетней сестры.
        - Когда пересечем море.
        - А почему тут столько воды?
        - Потому что сюда стекается десять тысяч рек.
        - Это много! - я оглядела бескрайние просторы вокруг нас, но увидела лишь темноту, которую оттеняла одинокая луна.
        - Прислушайся, - мой брат, мой орабони[18 - Орабони (кор. ????) - букв. старший брат, вежливое обращение девушки к родному или сводному брату.], наклонился над краем лодки. - Слышишь?
        - Что слышу? - не поняла я.
        - Сердцебиение моря.
        Я вслушалась в шум волн, увидела, как плещется морская пена.
        - Орабони, а что там, внизу?
        - Черепахи, медузы, креветки. Много всяких существ.
        - А они добрые?
        - Да, добрые.
        Я окунула пальцы в волны и спустя какое-то время смогла рассмотреть землю - такую близкую и вместе с тем такую далекую, освещенную луной и фонарями. Дом казался мне недостижимым краем, где живут волшебные существа. Но когда я повернулась к брату, чтобы рассказать ему об этом, его уже не было.

* * *
        Меня разбудил легкий ветерок. Я открыла глаза и тут же заморгала, стряхивая с ресниц налипшую землю. Стояла ночь. Я лежала на спине, глядя в небо, а вокруг не было никого и ничего, кроме древних деревьев. Целых сотен деревьев. Я с трудом поднялась на ноги, и кости жалобно заныли. Голову пронзила острая, подобно ножу, боль. Пока она не утихнет, я решила осмотреться.
        Справа, слева, спереди, сзади. Куда бы я ни глянула, вид везде был один и тот же: камни, ветки и шуршащая листва.
        Надо было выбираться отсюда. Я, спотыкаясь, направилась к подножию горы. Низкие ветки и колючки цеплялись за юбку, а качающиеся на ветру тени деревьев тянули ко мне свои лапы. Я отчаянно карабкалась по склону и чувствовала себя крошечным ничтожным муравьишкой в мире гигантов.
        Спуск привел меня к ледяной речке. Пришлось перебираться через огромные гранитные валуны, придерживая при этом юбку, чтобы не намочить. Тут я поскользнулась и, подняв вверх кучу ледяных брызг, приземлилась коленями и ладонями на скользкие камни. И пока я стояла на четвереньках, слишком ошеломленная, чтобы двигаться, вместе с холодом меня все больше и больше охватывало чувство беспомощности.
        Неужели все, что я о себе думала, - что моя жизнь что-то да значит, - не более чем моя выдумка?
        «Сейчас не время хандрить. Иди дальше, Соль». Это я умела.
        Я сняла сандалии и принялась босыми ногами перепрыгивать с камня на камень, но слезы, обжигавшие мне щеки, застилали мой взор. Я прыгнула слишком далеко, нога соскользнула с края камня, и я снова упала вниз. Река вырвала сандалии у меня из рук.
        - Нет! - закричала я, глядя, как черное течение уносит их все дальше и дальше. Эти сандалии сделала для меня сестра, и больше от нее у меня ничего не осталось.
        «Иди дальше».
        Когда я все-таки выбралась на берег, губы у меня уже посинели, а зубы стучали. Я снова углубилась в лес. Ветки и камни впивались в босые ступни, а сырость пробирала до самых костей. Нужно было развести костер. Я видела, как другие слуги высекают искры для костра из камней, однако сама так и не научилась. И все это время я не могла перестать думать о тигре. В бродящем меж деревьев ветре мне чудилось его дыхание, в хрусте земли под ногами - скрежет когтей, а русло реки громыхало его рычанием.
        Вся гора была тигром - и голодным.
        Я шла дальше, даже не зная толком, куда иду. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела свет впереди. Мерцание факелов. Я остановилась и пригнулась, наблюдая за движущимися сквозь деревья фигурами. Следом за ними вол тянул груженную ящиками повозку. Мужчин с факелами было пятеро, и все они были быстрыми, высокими, худощавыми, одетыми в неопрятные хлопковые одежды. Между ними на коне ехал господин в шелковых одеждах и высокой черной шляпе с бусами. Такая шляпа свидетельствовала о высоком положении.
        У каждого мужчины было по дубинке и мечу. «Стражники, - подумала я… - Или же разбойники».
        Я медленно поднялась, чтобы убежать, но в этот момент под моей ногой хрустнула ветка. Затаив дыхание, я увидела, как один из мужчин повернулся на звук, а потом быстро указал рукой в моем направлении. От группы внезапно отделилась тень человека, которого я до этого не замечала; он бросился ко мне, грубо схватил за руку, впился пальцами так, что чуть не сломал кость. Он подтащил меня к остальным. Ноги не слушались, и, когда меня отпустили, я тут же распласталась на земле перед всадником.
        - Пощадите, господин!
        Мужчина спрыгнул с коня. Я не смела поднять голову, так что видела лишь кожаные сапоги возле моей руки.
        - Поднимись.
        Что-то в этом голосе заставило меня поднять взгляд. Под светом звезд я увидела вытянутое лицо, волевой подбородок и высокие скулы. Лицо женщины.
        - А теперь скажи, - произнесла она, - что ты здесь делаешь совсем одна?
        Я потеряла дар речи. А что здесь делает она, одетая в мужскую одежду?
        - На этой горе не стоит гулять в одиночку. Пойдем, мы проводим тебя до дороги.
        Я последовала за ними. Среди людей я чувствовала себя в куда большей безопасности, чем одна, а тем более рядом с женщиной. Женщиной!
        - Ты так удивленно на меня смотришь. - Должно быть, она заметила, как я пялюсь на ее маскировку. - Когда мне предстоит долгая дорога, я предпочитаю притворяться мужчиной. Так гораздо безопаснее, да и непрошеного внимания меньше.
        Мои губы округлились в безмолвном «о».
        Мы доехали до дороги. Впереди в темноте меня ждала столица.
        - Куда ты направляешься? - женщина остановилась в ожидании моего ответа, пока ее слуги уводили вола в сторону от Ханяна.
        Долго думать не пришлось: я тотчас представила, где хочу оказаться. Дома. В причудливой хижинке, где я жила после побега от первого хозяина и его охваченного чумой дома. В хижинке, где мы с сестрой и ее мужем впоследствии провели почти десять лет в качестве напкон ноби - крепостных, живших вдали от хозяев. Мы обладали относительной свободой, не считая того, что наш второй хозяин требовал с нас ежегодной выплаты дани, и большую часть дней я действительно была свободна. С какой любовью я вспоминаю эти яркие дни: голубое небо, чистый стрекот цикад… Я могла спокойно спать в тени старшей сестры, не боясь, что меня грубо разбудят. Иногда, когда зимой выпадал снег, сестра незаметно подтыкала мне соломенную циновку. А в Ханяне я чувствовала себя рабом, причем легко заменимым. Никому я была не нужна. Они просто бросили меня умирать на горе с тиграми.
        - Ты в бегах, да?
        Меня пробрал мороз.
        - Нет, госпожа, я бы не посмела!
        - Чуть ранее на горе мы проезжали мимо группы полицейских. Сейчас они наверняка уже уехали. Они сказали, что одна из их тамо пропала. Судя по твоей форме и отметке на лице, ты как раз она и есть.
        Я дотронулась до шрама на щеке, и меня обожгло воспоминание о красном металле и шипении кожи.
        - Иди. Беги отсюда, - продолжила женщина. - Не возвращайся против своей воли.
        Я опешила.
        - Почему вы меня отпускаете, госпожа?
        - Потому что я не верю в крепостное рабство. Низшие классы были придуманы теми, кто хочет угнетать других.
        Я чуть не споткнулась о собственную ногу. Я уже слышала что-то подобное. Но прежде чем я вспомнила где, вол громко закряхтел и повозка внезапно накренилась. Ящики посыпались на землю. Один из них открылся: наружу выпали рулоны шелка, а из них в темноту вывалились какие-то квадратные свертки. Книги?
        Я бросилась было помочь их собрать, но женщина резко меня остановила:
        - Стой, где стоишь.
        Я замерла на месте. Слуги все собрали и сложили обратно в телегу.
        - Просто выбоина, госпожа, - успокоил один из них. - Ничего не пострадало.
        Однако я чувствовала, что взгляды мужчин прикованы ко мне, видела, как у них сжались кулаки и побелели костяшки, когда они двинулись в мою сторону. Женщина подняла ладонь, и слуги тут же попятились. Словно тигры от огня.
        - Что ты видела? - спросила меня госпожа.
        Несколько мгновений я колебалась в смятении. Я увидела обычные книги, которые лично мне ни о чем не говорили. Но я чувствовала, что в ее вопросе таится подвох.
        - Я ничего не видела, - ответила я.
        Женщина мягко кивнула в знак одобрения.
        - Можешь отправляться своей дорогой.
        Это какая-то ловушка? Я никак не могла понять, с чего бы аристократке проявлять такую доброту. Я тщательно продумала ответ:
        - Я не могу бежать. Некуда.
        - Но у тебя есть дом.
        - Когда рабы сбегают, их родной дом проверяют в первую очередь. - А еще дом слишком далеко от могилы брата. Я должна была сдержать свое обещание. - Так что теперь у меня нет дома. Я не могу стать кем-то иным, не тем, кем меня породили.
        - И кем же тебя породили?
        - Служанкой. Я принадлежу полиции и должна вернуться обратно. Как и положено послушной слуге, - заверила я ее.
        - Служанкой, значит… Посмотри-ка на свои запястья. Что-то я не вижу на них цепей.
        - Но я заклеймена.
        - Старые шрамы можно выжечь.
        Сердце в моей груди забилось тяжелее и медленнее. Ее слова были опасны, мятежны - и в то же время так сладки.
        - Выжечь?
        - Наши судьбы не высечены на камне, дитя.
        Она немного прошла со мной вдоль дороги, окруженной полями колышущейся на ветру травы. Совсем скоро она вернется обратно к своим слугам, а мне придется идти дальше одной.
        - Например, раб Чан Ёнсиль[19 - Чан Ёнсиль (1390 - после 1442) - корейский ученый и изобретатель, родившийся наби, но служивший при королевском дворе.]. Он прекрасно это осознавал и при короле Седжоне[20 - Седжон (1397 - 1450) - четвертый король Чосона.] занял должность при дворе и стал прославленным изобретателем. Даже в древние времена многие рабы благодаря своей храбрости становились генералами. Как никто не рождается сразу со всеми почестями, так никто и не рождается рабом.
        Да кто эта женщина такая? Она поправила одежды, и я разглядела у нее на шее ожерелье с бусинами и странным украшением в виде двух перекрещивающихся деревяшек. Кривой, непропорциональный крест.
        Три
        Я сидела на краю террасы в окружении знакомых высоких стен полицейского ведомства. Облака над моей головой заслоняли звезды и щепку луны, ночное небо было непроглядно черным, и лишь где-то на востоке эхом разносилось волнение одинокой птички.
        Все горело от боли, но больше всего ныла голова, наполовину покрытая уже засохшей кровью. Хеён успокоила меня, что все будет в порядке, и ушла за сумкой с лекарствами, чтобы обработать и перевязать раны. Мне оставалось лишь прижимать к ране кусок ткани и ждать.
        Но сейчас я даже при большом желании не могла бы двинуть и мышцей. На меня навалился вес последних часов - с той минуты, как я проснулась в лесу в полном одиночестве, а потом на босу ногу дошла до ведомства, встретив по пути загадочную женщину, - и пригвоздил меня к месту.
        - Так, значит, она вернулась, - услышала я слова проходившего мимо полицейского. Глядя на меня, он замедлился. - А я думал, убежит, как в прошлый раз.
        - Вы бы видели ее, когда она только пришла, - ответила старшая служанка, в руках которой дрожал поднос с чашками. - Волосы свисают на лицо, а платье - ох, платье! - мокрое до нитки и порвано, прямо как у попрошайки какой-то.
        - Айгу[21 - Айгу (кор. ???) - междометие, передающее широкий спектр эмоций (чаще негативных) от удивления и восхищения до негодования.]. - Похоже, полицейского это все едва ли тронуло.
        Я прижала кусок ткани и ладонь к ушам, пытаясь заглушить голоса, однако это не помогло - я все еще их слышала, пусть и не так громко.
        - Вы только посмотрите на нее, да она же наверняка в ярости! Бросили ее там умирать, а она…
        - Тихо!
        Я сразу поняла, что причина их внезапного молчания стоит буквально в нескольких шагах от меня. У меня заколотилось сердце: на краешек террасы сел инспектор Хан, пусть и не совсем рядом со мной: между нами запросто поместилось бы еще два человека. А потом он заговорил глубоким и тихим, как ночь, голосом:
        - Мы тебя не бросали.
        Я смотрела на его грязные кожаные сапоги, не в состоянии придумать, что бы сказать в ответ.
        - Я послал людей на твои поиски и только-только их отозвал. Я бы ни за что не бросил ни своих полицейских, ни тамо.
        Я почувствовала, как на груди слегка полегчало.
        - Спасибо, господин, - робко поблагодарила я, глядя на его сапоги.
        Между нами повисла тишина. Я подняла взгляд и увидела, что он повернулся ко мне. Впрочем, сказать наверняка, смотрит ли он на меня, я не могла: тень от полицейской шляпы полностью скрывала его глаза.
        - У меня была младшая сестра, - неожиданно пробормотал он. - Твоя ровесница была бы, если бы не умерла.
        Я молча поблагодарила мертвую девчушку за то, что она напомнила своему брату о моем существовании. Иначе он бы наверняка бросил меня. Для большинства вельмож я была всего лишь служанкой, и заменить меня было проще простого.
        - Я перед тобой в долгу, - вдруг сказал он.
        Я удивленно моргнула.
        - За что, господин?
        - Без тебя я был бы уже мертв.
        - Для меня большая честь служить вам, господин. Но приди я раньше, вас бы не ранили.
        - Кровь была не моя, а моего коня.
        Я вспомнила брыкающееся на земле животное, мотающее головой вверх-вниз.
        - О…
        - Подойди, - подозвал он меня.
        Во мне разгорелось удивление. Инспектор Хан всегда держался поодаль как от полицейских, так и от тамо. Я подвинулась к нему и тут же задалась вопросом, чувствует ли он жар моей взволнованности.
        - Протяни ладонь.
        Я подняла руку, и он вложил в мою ладонь что-то тяжелое и холодное: украшение с кисточками, норигэ, как то, что было у госпожи О, - только другого цвета и формы. Это была вырезанная из янтаря черепаха на длинной кисточке из голубых шелковых нитей.
        - Я хотел подарить его сестре на день рождения, но не успел. Доверяю его тебе до тех пор, пока не исполню данное тебе обещание.
        - Обещание, господин?
        - Скажи, что ты желаешь больше всего? - спросил он. - Обещаю, оно будет твоим.
        Я все еще глядела на украшение, не веря своим глазам, и правда соскользнула с моих губ прежде, чем я смогла полностью осмыслить, что под ней может крыться:
        - Дом.
        Его взгляд скользнул к метке у меня на щеке, и я тут же попыталась забрать свои слова обратно:
        - В смысле…
        - Когда мы завершим расследование, я его тебе верну.
        - Что, господин?
        - Твой дом. Я отошлю тебя обратно.
        Я замерла, а когда все-таки осознала его слова, мое сердце задрожало от потрясения. Меня отправят домой… В место, которое всем - знакомыми улыбками, запахами, распорядком дня, - абсолютно всем нашептывало мне: «Твое место тут».
        Брат как-то говорил, что, если слишком долго и слишком сильно чего-то хотеть, в конце концов оно начинает казаться далекой, недостижимой мечтой. И для меня дом уже становился подобной мечтой. А инспектор Хан взял и своим обещанием поместил надежду прямо мне в руки.
        Это ведь взаправду? Взаправду, да?
        - Ты ведь не из придворных врачевательниц, которых сослали в полицию за плохие отметки, - заметил мужчина. - Так как же ты очутилась в ведомстве?
        Мне не сразу удалось собрать в кучу мысли, разбежавшиеся в разных направлениях. Наконец я заговорила срывающимся голосом:
        - Я была служанкой-ноби[22 - Ноби (кор. ??) - рабы, или крепостные, в эпоху династии Чосон.] и принадлежала господину Пэку. Других слуг связывают с их хозяевами контракты, однако я была собственностью господина Пэка. Когда он решил продать меня в ближайшее полицейское ведомство в Инчхоне, у меня не было никакого выбора. А потом… потом моя сестра подслушала разговор полицейского и командующего.
        - Что она услышала? - поинтересовался инспектор.
        - Полицейский сказал: «Может быть, вы сумеете вернуть расположение командора Ли, если пошлете им эту служанку. Она сильная, а полиции нужны сильные тамо». И после этого меня перевели в столицу, - я терзала нижнюю губу, гадая, действительно ли инспектор Хан может выполнить свое обещание. - Срок моей службы - одно поколение.
        - Службу можно и сократить.
        - Деньгами? Но у меня на это уйдет слишком много времени, господин.
        - Свободу можно получить и благодаря выслуге перед государством. Обещаю: ты вернешься домой к новому году. А до тех пор береги это норигэ.
        - Конечно, господин, - прошептала я. Я ему верила. - Буду беречь ценой своей жизни!
        Мы тихо сидели рядом друг с другом, глядя на небо над стенами полицейского ведомства. Облака уплыли, обнажая белый, как кость, осколок луны.

* * *
        Всю ночь я лежала без сна, вслушиваясь в шум дождя. Мою душу переполняли чувства, а голову - мысли, не дающие думать ни о чем другом. Я столько раз проигрывала в памяти, как я подстрелила тигра, что воспоминание начало блекнуть - словно рисунок, который слишком часто складывали и разворачивали. Произошедшее на горе Инван было тяжело забыть. Вот инспектор Хан широко раскрывает глаза при виде меня, усматривает во мне что-то, чего не видел до этого никто иной: возвышающуюся императрицу, крепко держащую в руках лук. Может быть, он даже почувствовал ко мне признательность, восхитился мной? Может быть, именно поэтому он понял, что я заслуживаю большей доброты? Что я заслуживаю награды - возвращения домой?
        Когда наступило утро, голова у меня кружилась от грохочущих в ней волн нервного возбуждения и истощения. Я не сразу осознала, что комнаты слуг бурлят от разговоров.
        - Началось!
        - Что началось?
        - Командор Ли приказал выпороть служанку Сои за побег, а инспектор Хан ее теперь допрашивает. Пойдем же!
        Мне тоже было интересно, почему служанка Сои сбежала и что ее так испугало. Я переоделась и перевязала грудь; по правилам пояс от юбки ханбока[23 - Ханбок (кор. ??) - национальный корейский традиционный костюм. Женский ханбок состоит из чогори (блузка, рубашка или жакет) и чхима (юбки), мужской - из чогори и штанов паджи.] должен был проходить над грудью. Затем я надела сверху длинный жилет квэджа и закрепила все поясом. Теперь, когда я выглядела прилично, можно было и отправиться в главный двор, на звуки голоса инспектора Хана.
        Я обошла толпу зевак и нырнула в самую гущу, расталкивая всех локтями и пробиваясь вперед, где мне никто не будет мешать. Инспектор Хан вышагивал перед служанкой Сои, привязанной к стулу.
        Под глазами у нее залегли темные тени, а губы были искусаны в кровь. При взгляде на девушку я вдруг осознала, что забыла нечто важное. А потом вспомнила.
        «Я не верю в крепостное рабство».
        Интересно, не случайно ли хозяйка служанки Сои и та загадочная женщина разделяли одинаковые мятежные мысли? И еще один вопрос, куда более насущный: с чего бы служанке Сои убивать госпожу, если та предлагала ей в дар равенство?
        Властный голос инспектора Хана прервал мои размышления.
        - Знаешь ли ты, почему здесь оказалась?
        - Потому что я личная служанка госпожи О, господин.
        - Личных служанок у нее было много, но лишь одна из них нам нагло соврала, - выдержав паузу, инспектор сложил руки на груди и шагнул к девушке. - Ты сообщила тамо, что, прежде чем поднять тревогу, ты рано проснулась и пошла проверить, как спится твоей хозяйке. Но ты уже знала, что она исчезла, не так ли? У нас есть свидетель, который видел, как ты покидаешь поместье вскоре после исчезновения госпожи О.
        - Я… меня попросили приглядеть за ней.
        - Кто попросил?
        - Мать госпожи О.
        - Почему?
        - Это неприлично…
        - Мы тут убийство расследуем, служанка Сои. Не надо от меня ничего утаивать.
        Ее глаза метнулись в мою сторону, как будто она почувствовала мое присутствие.
        - Как я уже сказала тамо, у моей госпожи был любовник. Когда я увидела, как она ночью украдкой покидает поместье, я последовала за ней, господин. Она часто говорила о горе Нам[24 - Гора Нам, Намсан (кор. ??, букв. «южная гора») - 262-метровая гора в центре Сеула. Сейчас на ней располагается Сеульская телебашня, или башня N.], и я решила, что она пойдет туда.
        - Рассказывай, что ты видела.
        - Я шла по улице. Комендантский час уже наступил, так что все спали. К горе Нам я пошла в обход, чтобы осмотреть как можно больше улиц… - девушка умолкла. Даже сейчас, будучи привязанной к стулу, она умудрилась сесть прямо. А когда она подняла голову, в ее глазах засветилась внезапная ясность. - Я вспомнила. Я кое-кого видела.
        Толпа замерла. Не было больше слышно шепота и размышлений, а тишину прорезали лишь звуки веера, которым обмахивался молодой вельможа, стоявший со своим слугой в первых рядах. Мужчина был одет в сверкающий на солнечном свете фиолетовый верхний халат; у него были блестящие угольно-черные глаза, изогнутые брови и не сходящая с губ ухмылка. Казалось, снисходительность была высечена у него на лице.
        - Как выглядел этот человек? - продолжил инспектор Хан. - Отвечай без утайки.
        - Он был на коне. В синем верхнем халате. Было в нем что-то подозрительное: кто будет бродить в комендантский час? Но было слишком темно, так что лица я не разглядела, а подойти не успела - он быстро уехал.
        Зеваки дружно вдохнули и нахмурились - все, кроме молодого вельможи. Тот как ни в чем не бывало обмахивался веером, только уголки его губ приподнялись еще выше.
        - Когда ты видела этого человека?
        - Незадолго до рассвета, - ответила Сои.
        - Почему ты так долго бродила по улицам после полуночи?
        - Я искала госпожу, а когда не нашла, вернулась в поместье. Но потом я вспомнила, что госпожа Ким приказала мне следить за ее дочерью. И я так испугалась ее гнева, что решила поискать хозяйку еще раз. Хотела даже гору Нам обойти.
        Инспектор Хан поднял бровь.
        - Ты ведь могла нам это рассказать. Тем не менее ты предпочла сбежать. А сбегают только дети или преступники.
        - Я слышала, что меня кто-то видел, и испугалась. - Волосы девушки, до этого уложенные в аккуратную косу, растрепались и теперь висели черными прядями, сквозь которые Сои глядела на инспектора. - Мою мать казнили за преступление, которого она не совершала. Я боялась, что со мной случится то же самое.
        - Вот, значит, как. И ты была в хороших отношениях с хозяйкой, верно?
        - Я… - буквально на мгновение она запнулась. - Да, была.
        - Тогда были ли у госпожи О какие-нибудь особые причины упоминать тебя в своем дневнике? Почему она на тебя злилась?
        Моя рука взметнулась к горлу. Дневник? Но полиция не находила никакого дневника. Инспектор блефовал, а служанка Сои ему, похоже, поверила. Она широко раскрыла глаза, и ее зрачки показались мне еще чернее, чем раньше.
        - Она… она писала обо мне?
        - Писала. Только вот о чем?
        - Я… не знаю.
        Время как будто замедлилось. Я вцепилась в воротник. Я одновременно хотела узнать правду и боялась ее. Неужели я настолько ошиблась в человеке, что, глядя ему прямо в глаза, не распознала убийцу?
        - Дела твои плохи, - прошептал инспектор, - но ты можешь все исправить, если не будешь врать. А то, когда правду открою я, твоим словам уже никто не поверит. Пока не поздно - возьми дело в свои руки. Подумай, о чем я тебе говорил.
        Сои огляделась по сторонам. Взгляд ее блестящих лихорадочных глаз остановился на мне.
        - Клянусь, я бы ей никогда не навредила.

* * *
        Взгляд Сои стоял у меня перед глазами, пока тамо развязывали ей руки и ноги и уводили обратно в тюремные помещения. Меня переполняли чувства жалости и почти что вины при виде ее пут. Я скоро вернусь домой, а она, может быть, никогда больше не покинет это место.
        Допрос завершился, зеваки начали расходиться, и на многих лицах читались осуждение и сожаление. Мне приказали стереть кровь со стула для допроса. Кровь Сои. Я принялась за задание и только тогда заметила, что юный вельможа все еще не ушел.
        Наши взгляды встретились.
        Он выглядел не сильно старше меня. Лет на девятнадцать, может быть. Он был красив, но красота его была какая-то слишком идеальная, даже враждебная. Как морозная зимняя ночь: залитый лунным светом снег, острые, как когти, сверкающие сосульки и пробирающее до костей безмолвие.
        У меня перехватило дыхание; я склонила голову и принялась ожесточенно оттирать брызги крови. Я продолжала тереть, даже когда от красного не осталось и следа. Все мое внимание было приковано к приближающимся шагам. К тени, нависшей над моей головой.
        С трудом сглотнув, я подняла глаза. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда я увидела возвышающегося надо мной юного вельможу.
        - Ты тамо Соль?
        Я мигом вскочила, сложила руки перед собой и поклонилась.
        - Нэ.
        - Я слышал, ты помогаешь с расследованием дела госпожи О.
        - Все верно, господин.
        - Ты наверняка видела ее труп, - его взгляд сверху вниз был полон слащавости, а левая щека дернулась. - Как она выглядела?
        Я удивленно моргнула, застигнутая его вопросом врасплох.
        - Правдивы ли слухи? - настаивал он. - Говорят, она была сущей красавицей.
        - Я… я не знаю, господин.
        Он поднял бровь.
        - Это не такой уж и сложный вопрос, девочка.
        Его слова подняли на поверхность омута моей памяти образ мертвой женщины. Сначала показалось ее посиневшее лицо, затем широко раскрытые глаза, фиолетовый синяк на разинутом рте, темная дыра на месте носа. Смерть лишила госпожу О любой, даже малейшей капли красоты. И я не могла представить, какой она когда-то была, ведь я могла думать только об одном: что она была искромсана, зарезана, убита.
        - Господин, - прошептала я, - я не могу представить, как она выглядела до… того, как ее убили.
        Не успел он спросить еще что-нибудь, как к нам подошел старший полицейский Сим, и я еле удержалась от облегченного вздоха.
        - Ну наконец-то! - пронзил воздух голос юного аристократа. - А я как раз хотел поговорить с тобой, полицейский Сим!
        Полицейский Сим был куда старше меня и выглядел точь-в-точь как бродячий пес, которому каждый день приходится драться за последний кусок. Высокий, сухопарый на вид, лицо истощенное. Однако он был на удивление силен, да и жизнь повидал основательно - даже больше, чем инспектор Хан. Я сделала шаг назад и спряталась у него за спиной.
        - Молодой господин Чхои Джинёп. - Я уловила в голосе полицейского Сима беспокойство. - Почему вы все еще здесь?
        - Выглядишь так, будто несколько дней не спал, - юноша захлопнул веер и убрал руки за спину. - Я слышал, что, когда происходит убийство, полицейские по несколько недель могут домой не возвращаться - так поглощены расследованием.
        Полицейский Сим все так же безмолвствовал в ожидании ответа.
        Юноша хрипло рассмеялся.
        - А ты, как и всегда, не склонен к разговорам. Что ж, хорошо. Я пришел выяснить, правдивы ли слухи о ее любовных связях.
        - Я не имею права разглашать информацию.
        - Приказ инспектора Хана, полагаю? Ты каждому его слову подчиняешься. Если слухи верны, то, пожалуй, госпожа О заслуживала такой участи. Раз женщина не в состоянии сохранить честь… то пусть лучше умрет, чем опорочит семью.
        - Вашему отцу должно быть стыдно за вас.
        Слова полицейского Сима меня поразили, но еще больше я удивилась спокойствию, с которым молодой господин их воспринял. В его глазах блеснула веселая искорка.
        - Какая ирония, что подобной ремаркой меня пытается упрекнуть соджа - незаконнорожденное отродье, которого бросил собственный отец.
        На скулах Сима заиграли желваки.
        - Заслуживала жертва смерти или нет, решать не нам. Мужчина или женщина, аристократ или раб - никого нельзя убивать без дозволения правителя.
        Молодой господин перевел взгляд куда-то за спину Сима, и, посмотрев следом, я увидела инспектора Хана. Увы, тот был слишком занят и не обращал на нас внимания.
        - А вот и твой хозяин, полицейский Сим. - Одним выверенным движением юноша раскрыл веер и вновь принялся обмахивать ухоженное лицо, а потом, улыбаясь, едва слышно произнес: - Только псы и лошади мечтают о хозяине.
        Молодой господин развернулся и зашагал прочь длинными размеренными шагами, а его слуга, спотыкаясь, поспешил за ним. Когда они скрылись из виду, я тихо обратилась к полицейскому Симу:
        - Он спрашивал меня, была ли красива госпожа О, но я ему ничего не сказала, господин.
        - Хорошо.
        Я немного подождала, но он не продолжил, и тогда любопытство взяло надо мной верх.
        - Кто он такой?
        - Сын третьего государственного советника[25 - Верховный государственный совет (Ыйджонбу, кор. ???) был высшим совещательным органом, в составе которого было три человека: главный (первый) государственный советник (Ёныйджон, кор. ???), левый (второй) государственный советник (Чваыйджон, кор. ???) и правый (третий) государственный советник (Уыйджон, кор. ???).] Чхои. Развратник и пьяница, как я слышал.
        - Прошу прощения, господин, а почему он так интересуется госпожой О?
        Полицейский Сим взглянул на меня, и я тут же, чтобы не встретиться с ним глазами, перевела взгляд ниже, на плетеный шрам у него на шее. Люди шептались, что полицейский пытался повеситься, однако в основном считали, что его пытался задушить преступник.
        - Инспектор Хан рассказывал, что у тебя любопытство сороки. Теперь я понимаю, о чем он говорил, - тепло ответил мне мужчина. - Молодой господин в детстве был обручен с госпожой О. Они никогда друг друга не видели. Наверное, поэтому.
        - Наверняка он был в ярости, когда узнал о ее любовнике.
        - Безусловно. Его семья разорвала помолвку два месяца назад, когда об этом только пошли слухи.
        Я прекрасно знала таких людей, как молодой господин или как, например, Кён. Эти мужчины были очень высокого мнения о себе и редко испытывали унижение; а когда все-таки доводилось, они, горя жаждой мести, доставали мечи. Они не могли допустить, чтобы на них пала даже тень клеветы.
        - Инспектор Хан сегодня уже с ним говорил, - добавил полицейский Сим. - Судя по всему, в момент убийства он находился в Доме ярких цветов, и пять человек могут поручиться, что Дом он в ту ночь не покидал. Все они сыновья государственных чиновников.
        Я осознала, что провести расследование не получится.
        - Богатство и власть делают человека неуязвимым, господин.
        - Ты росла среди слуг и поэтому, конечно, принимаешь знать за богов, - по-доброму, словно старший брат, сказал мне полицейский Сим. - Но помимо всего прочего богатство и власть также заставляют человека в его высокомерии допускать ошибки. Так говорит инспектор Хан. И если молодой господин действительно замешан, мы найдем неосторожно оставленную улику, Соль.

* * *
        Днем я с подносом с миской воды и тканью отправилась к маленькой двери в тюремный блок. Моей обязанностью было поддерживать жизнь в избитых заключенных, хотя нередко командор Ли приказывал не приближаться к свидетелям, чтобы страх скорой смерти заставил их во всем сознаться.
        - Ты к кому? - спросил меня один из двух стражников у входа.
        - К служанке Сои.
        - За мной, - он открыл ворота и исчез внутри.
        Я крепко вцепилась в поднос обеими руками, чтобы не уронить его в продуваемой всеми ветрами темноте. Из миски то и дело разливалась вода. Спустя некоторое время глаза привыкли, и я увидела перед собой узкий проход. Пол был усеян засохшей грязью, местами уже превратившейся в пыль. С обеих сторон тянулись бревенчатые камеры с вертикально прибитыми досками, которые не давали узникам сбежать, и крошечными решетчатыми окнами, из которых виднелся краешек неба.
        Наконец стражник остановился. Он достал ключи, и в следующую минуту дверь в камеру со скрипом отворилась.
        - Позови, когда закончишь.
        И он запер меня внутри.
        Сои была так слаба, что даже не обратила внимания на мое появление. Она сидела, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги. Окровавленные руки безжизненно лежали вдоль тела ладонями вверх. Ее, как и меня когда-то, наказали за попытку бегства - правда, ее раны, в отличие от моих, были не навсегда. Сои не стали ставить клеймо на щеку: ее высекли палкой, однако били со всей силы, как топором.
        - Я пришла промыть твои раны.
        Я склонилась перед девушкой и медленно приподняла ее юбку. Должно быть, кровь присохла к ткани, потому что губы Сои приоткрылись в стоне боли, словно я снимала с нее кожу. Мне удалось подтянуть ее подол к поясу. Под разорванным нижним бельем я обнаружила рассеченную кожу, от одного вида которой меня затошнило.
        - Может быть совсем чуть-чуть больно.
        Намочив кусок ткани, я протерла им раны, и в то же мгновение девушка стала бледной как смерть. На висках у нее выступили капли пота; закусив губу, она подавила крик.
        - Терпи, - попросила я и прижала ее дрожащую ногу к полу, чтобы очистить рваную кожу по краям раны. Если этого не сделать, в здешней влажности рана загниет и пахнуть будет на всю тюрьму. - Терпи и живи.
        - Живи, - прошептала она слабым голосом; казалось, боль ее была невыносима. - Уверена, я здесь умру.
        - Ты не можешь знать, что случится в будущем.
        - Будущее… Тут даже шаманом быть не надо, чтобы его знать.
        Я продолжала прижимать к ногам девушки тряпку. Очень быстро мои пальцы стали красными.
        - Мама рассказывала, что даже собаки чувствуют себя неуютно перед надвигающейся бурей. Они ощущают, как вдали грохочет гром, и я теперь тоже это чувствую. - Ее глаза точно остекленели, а брови сдвинулись к переносице. - Дрожь земли.
        Мне хотелось хоть как-то помочь ей воспрянуть духом. Но я прекрасно знала, что, если она действительно совершила убийство, она заслуживает наказания. И неважно, насколько глубоко я ей сочувствую.
        - Кто знает, - ответила я. - Может быть, буря минет.
        Сои покачала головой. А потом сделала то, чего не посмела сделать в разговоре с инспектором Ханом: открылась мне, легко, как моллюск в горячей воде.
        - Почему мне приходится быть мной? Почему я родилась не в знатной семье? - вопросила Сои, и эмоции наполнили ее голос красками. - Но я всего лишь одна из десятка тысяч слуг. И что хуже всего… даже если полиция убьет меня, ничего не изменится.
        Я не знала, чем рассеять ее страх, поэтому молча окунула ткань в воду и выжала кровь. В миске закружилась красная дымка.
        - А может быть, я и убила ее.
        Моя рука с тряпкой замерла на полпути. На юбку упало несколько капель красной воды.
        - Госпожа говорила, что ненависть ничем не лучше убийства. А я презирала ее.
        Я в последний раз выжала ткань и отложила ее на поднос.
        - Она называла меня сестрой, своей ровней. Я думала, она поймет, как сильно я хочу быть свободной. - Печальный голос Сои пробрала дрожь. - Она говорила, что хочет видеть меня рядом, потому что я ей дорога. Чтобы я была ровней ей? Да я рыдала каждую ночь после того, как одевала ее и расчесывала ей волосы. Мне было обидно, если она мне отказывала, и страшно, когда она ругала меня за то, что я желала стать хозяйкой собственной жизни.
        - Поэтому твоя хозяйка писала о тебе? - Я решила подыграть блефу инспектора о найденном дневнике госпожи О. - Поэтому ты с ней поссорилась?
        - Я просила ее освободить меня от статуса ноби. - Признание Сои легко соскользнуло с ее губ; она не задумывалась о том, что каждое ее слово крепко-накрепко оседает у меня в голове. - Я и раньше просила, но в этот раз решила стоять на своем. Я хотела вернуть свой контракт ноби, завершить наши отношения хозяйки и служанки. Но она не хотела мне его отдавать.
        - А с чего бы ей отдавать тебе контракт?
        - Она обещала вернуть его, когда мне исполнится восемнадцать.
        Вопрос, который уже давно зудел где-то в уголке моего сознания, наконец вырвался на поверхность:
        - Ты говорила, что госпожа О не верит в крепостное рабство. В столице такая точка зрения - обычное дело, да?
        - Обычное? Ничего подобного.
        - И какие люди в подобное верят?
        Взгляд темных глаз Сои остановился на мне, словно она меня в чем-то подозревала.
        - Ты родилась в семье низкого происхождения, и все же знатная женщина не считала твое положение естественным, - объяснила я. - И я не понимаю почему. - Я приложила к ранам Сои новую полоску ткани. - Пожалуйста, расскажи.
        - Госпожа О была католической мятежницей. Уже два года как обратилась. Она сказала матери, что ставит учение превыше кровных связей.
        - Католической? - Это учение, тайно пришедшее к нам с запада, было запрещено и каралось смертью. - И ты не сообщила полиции?
        - С убийством это никак не связано. Поклянись никому об этом не говорить, а то хозяйка Ким продаст меня, как псину, как только следствие закончится. Я уверена: госпожу О убил ее любовник. И искать вам нужно именно его, - она опустила юбку. - Сколько у тебя вопросов!
        - Мне любопытно…
        - Нет, это не просто любопытство.
        От ее слов меня пробрал мороз, и лишь через несколько мгновений до меня дошло, что она права.
        - Правда, не более чем любопытство, - повторила я, поднимаясь на ноги и медленно стряхивая солому. Мои мысли уже унеслись прочь, и скоро передо мной предстал омут моего прошлого. Омут, в который я страшилась окунаться, потому что боялась увидеть нечто ужасное.
        Четыре
        - Эй!
        Я только-только вышла из полицейского ведомства после обеда и собиралась идти за покупками по приказу старшей служанки. Именно в этот момент передо мной предстала ясноглазая девчушка с маленьким лицом и совсем крошечными губами. Платье на ней было очень изящное, правда, в приглушенных цветах, не такое красочное, как у знатных женщин. Скорее всего, она состояла на службе в богатом доме. Я огляделась, но никого вокруг больше не увидела и тогда указала себе на грудь. Я?
        - Ты, ты. Моя хозяйка велела привести тебя.
        Я выдвинула вперед рыночную корзинку, чтобы она оказалась между нами.
        - Откуда ты знаешь, кто я?
        Девушка указала себе на щеку - на то место, где у меня была выжжена метка.
        - Тебя невозможно не узнать.
        - А хозяйка твоя кто?
        Она ответила высоким радостным голоском:
        - Хозяйка сказала, что ты сопровождала ее в пути с горы Инван к воротам крепости.
        Я чуть не уронила корзину. Это же та загадочная аристократка! Зачем я ей нужна? Я вспомнила рассыпавшиеся книги и взвинченных мужчин. Было бы разумнее развернуться и уйти, но не успела я об этом только подумать, как уже вовсю шагала за служанкой.
        - Меня зовут Урим, - она запнулась, взглянув на меня через плечо. - А тебе можно просто взять и уйти? Я могу подождать снаружи, если надо доложить старшим.
        - Полицейское ведомство - не тюрьма, - ответила я. - По крайней мере, пока я выполняю свои обязанности.
        - Наверное, да. Я не раз видела, как тамо ходят туда-сюда из полиции, когда им заблагорассудится. Я тоже могу бродить сама по себе, изучать столицу. Мне хозяйка разрешила.
        В моей голове всплыл образ женщины в мужской одежде, с повозкой потаенных книг.
        - А какая она, твоя хозяйка? - полюбопытствовала я.
        - Великодушная, - заявила девушка. - Якорной цепью можно измерить глубину четырех морей, однако глубину доброты моей госпожи не измерить ничем!
        У нее был талант к языку, а говорила она словами, нетипичными для обычной служанки. У меня и самой речь была полна витиеватых слов, но я их украла у старшей сестры. А у кого украла слова Урим?
        - Ты умеешь читать? - задала я очередной вопрос.
        - Омо[26 - Омо (кор. ??) - междометие, передающее восхищение и другие позитивные эмоции.], как ты догадалась?
        - Полагаю, тебя хозяйка научила.
        И без того круглые глаза Урим стали еще больше, а изящные губы расплылись в улыбке.
        - И не только меня.
        На сей раз я уже даже не удивилась, хотя вся эта философия и казалась мне опасной. Чтобы бросить вызов существованию слуг, не придумать лучшего способа, чем научить их читать и писать. Снабдить их теми же знаниями и силой, которыми обладают их хозяева и хозяйки.
        Поток моих мыслей прервал вопль какого-то слуги:
        - Разойдитесь, пропустите советника Чхои!
        Мы с Урим тут же упали на колени и вжались лбами в грязь, а слуга продолжал кричать:
        - Пропустите третьего государственного советника!
        Я аккуратно повернула голову - совсем чуть-чуть, чтобы можно было подглядеть. На дороге я увидела четырех носильщиков с паланкином, внутри которого сидел мужчина средних лет с короткой черной бородкой, лоб его был изрезан морщинами - результаты многолетних раздоров. Несмотря на измученный внешний вид, мужчина был красив: нос с горбинкой, квадратный подбородок и умные глаза. Он сидел прямо, по-королевски, широко расправив плечи и распрямив руки.
        Советник Чхои, отец молодого господина Чхои Джинёпа. Казалось, не найти двух более похожих людей - и в то же время таких разных.
        Паланкин опустили перед входом в полицию. В этот момент кто-то потянул меня за воротник. Я подняла глаза и увидела, что Урим уже встала. Как и все остальные. Я подскочила и отряхнула юбку и руки от пыли. Появление советника Чхои напомнило мне о вопросах, давно уже плававших в моей голове подобно паутинкам - о разорванной помолвке между сыном советника и госпожой О, о ее католическом прошлом, о последнем письме, которое она получила перед смертью. Может ли это все быть как-то связано?
        - Ты хорошо знаешь аристократов Ханяна? - подала я голос.
        Урим оглядела улицу. Ее взгляд остановился на большой лавке, где торговали китайским шелком. Рулоны ткани блестели, как ракушки, под открытым небом.
        - Посмотри туда.
        Урим указала на знатную женщину, чье лицо было скрыто от чужих глаз полупрозрачной вуалью, свисающей с ее головного убора. Женщина разглядывала ткани и интересовалась ценой у торговца.
        - Это госпожа Ри. - Кивком головы Урим подозвала меня к себе. - Пустая женщина, говорит только о моде и мужчинах, - девушка хвастливо улыбнулась. - Я знаю практически всех знатных женщин Ханяна.
        - Тогда ты и госпожу О знала?
        - Конечно. Они с моей госпожой несколько раз чай вместе пили. Мне она показалась очень милой и веселой.
        - Но до тебя наверняка доходили слухи, что у нее был любовник, - продолжала я. - Ты когда-нибудь видела госпожу О с каким-нибудь мужчиной?
        - Помимо ее отца и младшего брата? Нет. Она была не замужем, а незамужним дамам не следует свободно расхаживать по улицам. Тебе следовало бы об этом знать. А когда госпожа О все-таки выходила, она всегда сидела в закрытом паланкине.
        - Она могла и тайком выбраться из дома.
        Как она сделала в ту ночь, когда ее убили.
        Урим покачала головой:
        - Не верю, что она была способна так опорочить семью.
        Я как будто ходила кругами: все эти разговоры ни к чему не приводили. А что бы сказал инспектор Хан, чтобы добиться своего?
        - Советник Чхои и его сын общались с семейством О, верно?
        - О да, - ответила Урим. - Молодой господин был помолвлен с госпожой О. Не то чтобы это какая-то тайна.
        - А если бы такая тайна была, - медленно произнесла я, - ты бы наверняка о ней знала.
        Она улыбнулась - совсем быстро, незаметно.
        - Может, и так.
        - А если ты все-таки не знала?
        Девушка молча поразмыслила, а потом указала в глубь улицы, ведущей к горе Инван.
        - Иди в том направлении, пока не увидишь гостиницу с красным фонарем. Хозяйка гостиницы когда-то была кисэн[27 - Кисэн (кор. ??) - в Корее артистки развлекательного жанра; куртизанки, развлекавшие высокопоставленных мужчин на званых вечерах танцами, пением, поэзией, разговорами.], и советник Чхои ей очень благоволил. Много лет назад весь Ханян только и говорил что об их любви. Хозяйку зовут госпожой Сон, ее считают кладезем информации.
        Я уже видела эту гостиницу раньше, в тот день, когда сбежала из ведомства. Оказавшийся в Ханяне знакомый поведал мне, что старшая сестра лежит практически при смерти, и передал мне ее слова: «Я не могу уйти с миром, не увидев моего брата Инхо». И я, отчаянно пытаясь успокоить сестру, сбежала и целый день бродила от одной лавки к другой, показывая людям портрет брата. Только к концу дня я наконец сообразила, что в гостинице могут знать все дороги и города… и где на пути из Инчхона хоронят мертвых.
        И сейчас груз так и не найденной могилы брата обвивал мою шею тугой веревкой. Старшая сестра, к счастью, выздоровела, и мое обещание все еще было в силе. А свернутый портрет, таившийся у меня за пазухой, казался непомерно тяжелым. Я аккуратно достала его и, развернув, показала Урим.
        - Ты говорила, что много кого знаешь, - проговорила я. - А этого человека ты когда-нибудь видела?
        Урим поджала губы:
        - Рисунок уже так выцвел, что лицо еле рассмотришь. А другого портрета у тебя нет?
        - Нет, кроме этого, ничего нет.
        Я посмотрела на рисунок и засомневалась: вряд ли брат сейчас выглядит так же, как десять лет назад - мальчишкой с пока еще по-детски пухлым лицом. Лицом круглым, как сверкающая луна, обрамленным с обеих сторон длинными волосами, завязанными сзади в свободный хвост, и с опухшими глазами, полными юношеской невинности.
        - Совсем никого не напоминает?
        Урим покачала головой.
        - Некоторых не знаю даже я.
        Я примолкла. Один взгляд на портрет брата всегда вызывал во мне бурю отголосков, как будто кто-то незнакомый звал меня с вершины горы. Я скучала по историям брата о доме нашего детства, который я уже совсем не помню, доме, наполненном пылом ласковых слов и нежными объятиями. Эти истории исчезли из моей жизни, оставив внутри меня пустоту. Я чувствовала себя заблудшим духом.
        - Так что… - голос Урим заполнил повисшую между нами тишину. - Сколько тебе лет?
        - Шестнадцать.
        - Мне столько же! - она улыбнулась. - Раз уж мы ровесницы, давай понизим слова?
        Она предлагала перейти на панмаль[28 - Панмаль (кор. ??) - неформальная разговорная речь.] - «полуслова», просторечный стиль.
        - Если хочешь, - ответила я.
        Ее улыбка дрогнула.
        - Соль-а[29 - Суффиксы - а/-я (кор. - ? / - ?) в конце имени используются в неформальном общении в качестве уменьшительно-ласкательных.], а у тебя когда-нибудь было такое, что вся кожа покрывается мурашками, как цыплячья, потому что ты чувствуешь на себе чей-то взгляд?
        - Ын[30 - Ын (кор. ?) - просторечное «да» по-корейски.], знакомо.
        - Я иногда чувствую, будто за мной следят. Нет, даже не иногда - все время, когда я выхожу за пределы поместья.
        - Но кто за тобой следит?
        - Не знаю, но я чувствую. - Беспокойство упорхнуло с ее лица, как пугливая птаха, а губы растянулись в улыбке. - А может, это призрак?
        Мы подошли к внушительному поместью в дальнем конце Северного округа, и разговор смолк. Я прошла за девушкой через двор, поднялась по каменным ступеням, сняла сандалии, и вспыхнувшая во мне искра беспокойства за Урим потухла.
        Остановившись прямо перед бумажными дверьми, Урим проговорила:
        - Госпожа Кан, к вам пришла тамо.
        Из-за дверей ответил плавный и мягкий голос:
        - Пусть заходит.
        Я вошла в гостевой зал и из-под опущенных ресниц оглядела просторное помещение. Сквозь полупрозрачную бумагу деревянных раздвижных дверей, ведущих на улицу и в другие комнаты, пробивался серо-голубой свет. Я сделала еще несколько шагов, но прежде, чем увидеть госпожу, почувствовала ее запах - теплый сладкий аромат бутонов гвоздики. Запах знати. Я пока не смела поднять глаз, но, пав ниц, почувствовала на себе ее взгляд.
        - Госпожа Кан, - поздоровалась я, - я почтена вашим…
        - Подними голову. Я тебя не слышу.
        Я приподняла глаза и увидела низенький лакированный столик, инкрустированный драконами. А за столом - широкую юбку из темно-красного шелка.
        - Давай поговорим лицом к лицу.
        Я поднялась с пола - сначала распрямила плечи и спину, затем положила руки на колени. И наконец увидела ее. Сегодня она выглядела совсем иначе. Ее густые блестящие черные волосы были заплетены в аккуратно скрученную на затылке косу и украшены шпильками и украшениями.
        - Ты, должно быть, гадаешь, зачем я приказала тебя позвать, - начала она.
        - Да, госпожа.
        Женщина облокотилась на стол и посмотрела мне прямо в глаза. «Невежливо смотреть на тех, кто выше по статусу», - зазвучал у меня в ухе шепот сестры. Я отвела глаза, но ее взгляд словно притягивал мое внимание. Я аж вспотела от охватившей меня тревоги.
        - Я бы хотела знать, сообщила ли ты своему инспектору о тех книгах.
        Книги, всего-навсего книги.
        - Нет, не сообщила.
        Она так пристально изучала мое лицо, что мне захотелось взглянуть в зеркало, посмотреть, не написаны ли на нем мои мысли. Наконец женщина кивнула.
        - Я тебе верю. Как тебя зовут, напомни?
        - Мое имя Соль.
        - Ты не поинтересовалась, Соль, почему эти книги были спрятаны. Разве тебе не любопытно?
        - Любопытно, госпожа, - не отрывая взгляда от женщины, я вытерла взмокшие ладони о юбку. - Но спрашивать было бы непристойно, и…
        - Это все были копии одной-единственной книги, которая превращает горький, невыносимый вкус жизненной боли в сладкое дивное удовольствие.
        Она говорила загадками. Правда, те же загадки я слышала и от служанки Сои. Так вот почему католички учат служанок грамоте: чтобы они могли сами читать и понимать запрещенные книги.
        - Превратить боль во что-то сладкое… - повторила я. - Но разве это возможно, госпожа?
        Она задумалась, затем открыла ящик и достала из него длинную узкую трубку из чистого серебра.
        - Подойди. Помоги мне зажечь.
        Придвинувшись к женщине, я забрала у нее табак, отточенными движениями вложила его внутрь крошечной чаши и с помощью трутницы подожгла.
        - Ты когда-нибудь во что-нибудь верила?
        - Да, госпожа, верила, - тихо проговорила я.
        - Например?
        - Я верю… верю, что моя семья ждет меня.
        - Тогда скажи, была ли у тебя когда-нибудь вера?
        Я притихла, не в силах уловить разницу между этими двумя словами, и тогда она объяснила:
        - Когда мы во что-то верим, мы держимся за то, что считаем правдой. Когда у нас есть вера, правда поддерживает нас.
        - А, - прошептала я, хотя понятнее не стало.
        - Я уверена, Соль, что меня неистово любит наш небесный Отец и что моя жизнь в его надежных руках. И пусть меня окружают боль и горе, моя вера поддерживает меня и дает сил. От этой мысли мое бремя сразу кажется легче.
        Вера. Кем бы ни был этот небесный отец, госпожа Кан верила в него всей душой, и ничто в мире не могло поколебать ее убеждения. Я притронулась к жилету в том месте, где под слоями одежды к поясу было привязано норигэ. Я чувствовала то же самое по отношению к инспектору Хану.
        Возможно, именно белые клубы табачного дыма с запахом теплого дерева и землистыми нотками напомнили мне о моем текущем задании и придали смелости, а воспоминание об инспекторе Хане заставило меня выпалить:
        - Госпожа, позволите еще один вопрос?
        Женщина жестом позволила мне говорить.
        - Прошу прощения, но вы не слышали о смерти госпожи О?
        - Слышала, - она выдохнула дым. - Я не была с ней близко знакома, но знала, что она была доброй и достойной женщиной, что умерла не за свои грехи.
        Я осторожно обдумала следующие слова, боясь, как бы не обидеть госпожу предположениями. Потом заставила себя снова вспомнить инспектора Хана, храбро противостоящего тигру.
        - Ходят слухи, что у жертвы был любовник.
        Госпожа Кан молчала. Лишь спустя некоторое время она проговорила:
        - Это, как ты и сказала, всего лишь слухи.
        - Но ее осмотрели и оказалось, что она не… не девственница. Так что у нее должен был быть любовник, пусть даже никто о нем не знал.
        - Почему ты спрашиваешь об этом меня?
        Я посмотрела на нее.
        «Потому что вы католичка, как и она. Такая же католичка, как и убитые слуги и крестьяне».
        - Урим говорила, что вы в курсе всего, что происходит в Ханяне, - я соврала, но у меня было ощущение, что я недалека от правды. - Поэтому я и решила спросить вас, госпожа. Прошу прощения за прямолинейность.
        Госпожа Кан опустила трубку и вздохнула.
        - Может, у госпожи О и был любовник, но она была женщиной кроткой. Вряд ли хоть один мужчина ненавидел ее столь сильно, чтобы посметь причинить ей вред.
        Но что, если причина подобной жестокости кроется в католицизме? Я не представляла, как можно подвести госпожу к этому вопросу. Я могла только рыть и рыть.
        - Последний вопрос, госпожа. В ту неделю, когда нашли госпожу О, умерло множество католиков низкого происхождения.
        Лицо госпожи Кан омрачила тень, и мою грудную клетку сковал холод. Я переступила черту: этот вопрос задавать не стоило. Однако я не могла представить, чтобы кто-то знал об этом больше госпожи Кан. Возможно, она даже почитала западного бога вместе с убитыми.
        Я продолжила:
        - Не знаете ли вы, что послужило причиной таких внезапных трагедий?
        - Все недавно найденные тела… - она заговорила тише, как будто сопротивлялась чему-то невероятно тяжелому. - Это те, кто отказался отречься от западного учения. Видишь ли, Соль, в Чосоне опасно быть другим. Королева-регентша Чонсун[31 - Королева Чонсун (1745 - 1805) - королева-регент Кореи с 1800 по 1805 г., вторая супруга покойного короля Ёнджо, управлявшая королевством в начале правления короля Сунджо, которому в момент восхождения на трон было 11 лет.] готовит магистратов к укреплению огатон чхи поп.
        Я недоуменно нахмурилась, не понимая, о чем она говорит.
        - Ближайшие пять месяцев, пока длится официальный траур перед погребением старого короля, все будет тихо. Но потом каждые пять семейств объединят в группы, и, если хоть в одной из семей обнаружится католик, их всех к новому году признают виновными в государственной измене.
        - О…
        - Я, впрочем, считаю, что эти гонения имеют и обратную сторону. Да, они вырежут католиков, которых все королевство ненавидит за то, что они отличаются. Но на самом деле королева-регентша тем самым хочет уничтожить противостоящую ей партию.
        - Южную партию, - прошептала я и чуть было не добавила: «К которой принадлежит отец госпожи О». У меня на губах уже вертелся следующий вопрос. И хотя я понимала, что и так слишком много спросила, готовность, с которой госпожа Кан все рассказывала, подстегнула меня продолжить: - А как эта партия связана с католицизмом, госпожа?
        - Весьма существенный вопрос. - Она поднесла к губам трубку и выдохнула струйку дыма, которая тут же закрутилась в воздухе. - Южные ученые чиновники первыми начали распространять католицизм, когда он только появился в наших краях. Они делали это во имя реформ, однако регентша полагает, что так они хотят вернуть себе власть в правительстве.
        Я опустила взгляд и принялась теребить свисающую с рукава нитку. Господа и госпожи из знатных семей, родители и родственники в семьях низкого происхождения - все они убивали еретиков в страхе за собственные жизни. И скоро страх и паника запустят длинные острые когти даже в ближайшее окружение императора. Вполне возможно, что любовник убил госпожу О, осознав, каким бедам ее еретические взгляды могут подвергнуть его и тех, кого он наверняка любил больше ее. А может, госпожу О убила ее мать. В столице нередко убивали, чтобы сохранить честь семьи.
        - Тебя всерьез взволновало это дело, - торжественный голос госпожи Кан вновь привлек мое внимание к ее темным глазам, неотрывно глядящим прямо на меня. От беспокойства, которое охватило женщину несколько минут назад, не осталось и следа. - Ты можешь подозревать кого угодно, но не делай поспешных выводов. Не зацикливайся на чем-то одном. Досконально исследуй дело со всех сторон.
        - Я всего лишь служанка, госпожа, - напомнила я. - Умозаключения слуг никого не волнуют.
        - Все причастные к расследованию должны быть очень аккуратны. Вы должны обдумывать каждое решение, иначе однажды оглянетесь назад и поймете, что оно чего-то вас лишило, и это уже ничем не заменить. Поэтому ступай осторожно, тамо Соль… Крайне осторожно.
        Одна только мысль о том, что мои решения на что-то могут повлиять, отозвалась во мне ощущением свободного падения. Словно я была птицей, которую выпустили из клетки навстречу бесконечному небу. И все же я не могла избавиться от страха, что женщина меня искушает. Она же сама говорила: быть другим опасно.
        - Я понимаю, - прошептала я.
        Наш разговор прервал звук приближающихся шагов. За бумажной дверью возник силуэт служанки. Она поклонилась и ровно произнесла:
        - Госпожа, к вам пришел ученый Хван.
        - Так, значит, он явился… - госпожа Кан выдохнула струйку дыма и вновь повернулась ко мне. - Ты весьма любопытна, так что я расскажу тебе одну историю. У меня с самого детства была интересная особенность. Я знала то, чего не знал никто другой. Могла посмотреть на лицо мужчины или женщины и тут же многое о них рассказать. Например, однажды я сказала, что брак плох, - и через какое-то время пара действительно развелась. Меня в детстве даже называли свахой. - На ее губах заиграла улыбка. - Тебе это может казаться невероятным, но на деле характер человека можно распознать по тому, куда направлены его эмоции, действия, слова - так же, как по гнезду сороки можно понять направление ветра.
        Я молчала, не смея ее прерывать. Она могла многое рассказать о людях и, похоже, немало знала и обо мне, хотя для меня она оставалась загадочной и непостижимой. Я никак не могла понять, почему женщина ее положения - богатая, привилегированная, ни в чем не нуждающаяся - готова всем рискнуть ради ереси.
        - Мне сообщили, что ты спасла своего инспектора.
        - Да, госпожа, - прошептала я.
        - Без сомнений, ты храбра. Ты также весьма умна, и сердце у тебя доброе. А еще ты обладаешь неимоверным любопытством. Хитрая, но в то же время честная. Тем не менее в тебе слишком много сочувствия, и оно тебя сожжет. - Она не отрывала от меня глаз, словно вглядывалась в дебри моего будущего. - Тебя поглотит тьма. Но не позволяй страху мешать тебе творить добро, тамо Соль. Все умирают. Гораздо сложнее умереть не напрасно.
        Я выпрямилась. В груди разрасталось ощущение пустоты.
        - О чем вы говорите, госпожа?
        Вместо ответа она проговорила:
        - Помни, если попадешь в беду… приди ко мне за помощью.

* * *
        Как только я вышла из гостевого зала и надела сандалии, передо мной приглушенным пятном мелькнул ханбок Урим. Всего на мгновение - девушка тут же исчезла за воротами. Я пошла за ней, стараясь ступать как можно тише. Раз уж я не нашла ответов у госпожи Кан, то пришло время снова расспросить служанку.
        За воротами оказался еще один тихий дворик, принадлежавший женской половине поместья. Я спряталась в тени огромных сердцевидных листьев павлонии, растущей возле каменной стены. В нескольких шагах от меня Урим поставила поднос на землю и на цыпочках подобралась к павильону посередине. Заглянула сквозь порванную бумагу на дверях и через секунду, будто испугавшись слежки, убежала, забыв про поднос.
        С бешено колотящимся сердцем я тихо подошла к павильону. Наклонилась к прорехе. От бумаги отразилось мое теплое дыхание. Внутри, скрестив ноги и опустив вниз глаза, сидел мужчина средних лет. Его черные волосы были собраны в хвост, а широкое лицо было покрыто мелкими рубцами.
        Мужчинам запрещалось слоняться по женской половине дома. Отцы и братья еще заходить могли, но ненадолго. А этот мужчина явно прятался тут от посторонних глаз…
        Вполне возможно, от глаз следователей.
        Волосы у меня на голове встали дыбом. Я попыталась отбросить ошеломившую меня догадку, но было уже поздно. Выкинуть эту мысль из головы было невозможно.
        Я выскользнула из двора так же тихо, как и пришла. Забрав до сих пор пустующую рыночную корзинку и не сказав никому ни слова, я поспешила прочь. Тайны госпожи Кан жгли меня изнутри.
        Пять
        Утробный грохот колокола эхом разносился по улицам и переулкам, объявляя о начале комендантского часа. Время полнейшей тишины. Лишь иногда спокойствие нарушали шаги и несущийся им вслед крик патрульного: «Хватайте его!»
        Все утро и весь день я провела в попытках задобрить старшую служанку. Она очень разозлилась: в конце концов, я накануне действительно слишком много времени провела у госпожи Кан. Поэтому сегодня я положила все силы на работу, пока каждая мышца не начала болезненно протестовать.
        Наконец небо потемнело. Пора было ложиться спать, но мне предстояло еще одно дело.
        Я с фонарем стояла перед воротами и ждала тамо Эджон. По изгибам крыш гуляли дымные тени от пылающих железных котлов, так похожие на полночные волны из моего детства, что то разбивались о скалы, то отступали обратно. Нередко я, стоя в дверях нашей хижины, наблюдала за их танцем. Танцем, достигшем луны.
        Меня всегда очаровывала луна: она казалась такой одинокой, запечатанной внутри темноты. Когда-то давно брат поведал мне ее историю:
        Чтобы спрятаться от голодного тигра, двое детей по веревке взобрались на небо. Брат стал солнцем, а сестра стала луной. «Я так боюсь ночи», - призналась сестра, и тогда брат ответил: «Тогда я буду луной вместо тебя». И так брат стал луной, а сестра - солнцем.
        Я открыла глаза: пространство вокруг заливал свет. В столице редко когда стояла кромешная тьма, особенно в полицейском ведомстве, где жизнь бурлила даже ночью. Из восточного двора раздавались стоны заключенных. Слуга с горящим факелом в руках рыскал глазами по земле, словно что-то искал. Большинство кванби - полицейских слуг - возвращались на ночь домой, однако тамо были ибёк, жившими при полиции слугами, и возвращаться нам было некуда. Мы жили прямо в ведомстве.
        Главный павильон освещали свисающие с карнизов фонари. Наши командующие едва успели отдохнуть, когда сообщили об убийстве.
        Ханок, напротив, был разделен на три части: кабинет командора, зал собраний и гостевой зал. Бумажные двери кабинета были настежь распахнуты, и внутрь задувал легкий летний ветерок. В помещении, преклонив колени, сидели двое мужчин. Инспектор Хан занимал место подчиненного, а командор восседал на почетном месте во главе стола, перед панельной ширмой. До меня доносились их приглушенные, но разборчивые голоса, схожие с шелестом деревьев вдали.
        - Я слышал, вас навещал советник Чхои, - произнес командор.
        - Верно, ёнгам[32 - Ёнгам (кор. ??) - исторически так обращались к государственным служащим второго низшего и третьего высшего ранга (помощнику секретаря, помощнику министра).]. Его светлость напомнил мне о том, что он был дружен с… - инспектор Хан прочистил горло, - с моим отцом. И попросил помочь в честь былых времен.
        - С чем помочь?
        - Он опасается, что регентша начнет истреблять «южан».
        - Ну конечно. Должно быть, считает, сколько ему жить осталось.
        - Безусловно. Советник Чхои боится, что теперь, когда он лишился покровительства короля Чонджо, «партия старых»[33 - Норон (кор. ??), также «партия старых», «старое учение» - политическая партия, появившаяся после раскола «западной партии» на «партию старых» (Норон) и «партию молодых» (Сорок).] доберется до него. Он ищет защиты.
        - И чем ты можешь ему помочь?
        - Поимкой священника Чжоу Вэньмо.
        Комнату наводнила тишина. Я практически чувствовала, как в воздухе рябью расходится напряжение. Священник Чжоу Вэньмо. Плакаты с его лицом были развешены по всей столице, по моему родному городу и, скорее всего, по всему королевству. Единственный священник в Чосоне.
        Инспектор Хан продолжил:
        - Если советник Чхои провозгласит, что поспособствовал поимке священника, его светлость может избежать участи остальных «южан». Однако можете быть уверены, я не собираюсь ему помогать.
        Тут мне в голову пришла одна мысль, и по спине пробежал холодок. Советник Чхои боялся погибнуть, потому что его партия связана с католицизмом, а сын советника ненавидел католичку госпожу О за испытанное унижение. Я начинала прослеживать связь.
        - Айгу, айгу. Вечно ты подслушиваешь!
        Ко мне подошла Эджон с подносом, на котором стояли бутылки вина и чаши для полицейских, на ночь остававшихся в ведомстве. Эджон была на год старше меня, но на голову ниже. Собственно, я была выше большинства полицейских тамо.
        - Однажды ты узнаешь то, что не следует, и это тебя убьет.
        - Они никогда не узнают, - ответила я. - Я невидима.
        Когда мы проходили мимо павильона, я заметила человека, на которого ранее не обратила внимания. В тенях возле колонны стоял старший полицейский Сим. Он наверняка должен был нас увидеть, но даже не оглянулся, когда мы прошли. Он неотрывно смотрел на командора Ли и инспектора Хана, и вечно суровый изгиб его бровей как-то поник. Мне показалось, что в его глазах я разглядела отчаяние.
        Похоже, ведомство вытягивает радость из каждого, пока от нас не останется одна пустая оболочка.

* * *
        - Соль! Держи фонарь выше!
        Эджон всеми силами старалась не уронить звякающие на подносе бутылки. Мы только что прошли сквозь маленькие ворота в западный двор. Она тихо заговорила со мной:
        - Полицейский Кён, кстати, тоже там. И он до сих пор не простил тебя за кражу лука.
        Я как будто проглотила кипящей воды. Я и забыла уже почти о том случае, но сейчас меня снова обожгло яростью.
        - Ты, может, считаешь его непритязательным полицейским, но задумайся: как полицейский Кён, который совершенно не умеет сражаться, получил такую должность? Да просто его предки были из высшего сословия, и у него до сих пор есть связи среди влиятельных семей.
        - Знаю, знаю, - пробормотала я.
        - А вот старший полицейский Сим… - Эджон оглянулась через плечо, словно хотела убедиться, не идет ли он по пятам, - он совсем другое дело. Его положение в обществе ниже, чем у Кёна.
        - Что? Он не из знатной семьи?
        - Он соджа, незаконнорожденный. Из-за нечистой крови ему даже экзамен запретили проходить.
        Я озадаченно нахмурилась. Офицеров отбирали по итогам военного экзамена - мугвы, - и в них было дозволено участвовать всем мужчинам, кроме незаконнорожденных сыновей. Соджа, как и невежественным крестьянам, не дано было подняться по социальной лестнице.
        - Но тогда как он стал военным офицером? - удивилась я.
        - Инспектор Хан. Он сказал командору, что нельзя попусту тратить такой талант. Ты же знаешь, как близки они с командором - инспектор ему прямо как сын. Так что наш командор… Соль! Фонарь!
        Я подняла обратно фонарь из рисовой бумаги, за которой ярко теплилось пламя.
        - Я как-то раз подслушала разговор с полицейским Симом. Он говорил, что у его отца нет законного сына, - продолжала Эджон. - И вместо того, чтобы объявить Сима наследником, тот усыновил племянника. Ничего необычного, но… представь, какую боль испытал отвергнутый отцом сын? Неудивительно, что он такой тихий. Он даже когда с нами говорит, взгляд в землю опускает!
        Я вдруг поняла, что полицейский тоже отмечен, как и я. Невидимое клеймо было выжжено у него на лбу: «Сын любовницы».
        «Надо быть к нему подобрее, - подумала я. - Все же мы оба изгои».
        - А полицейский Кён может проходить военный экзамен сколько душе угодно, - проворчала Эджон. - Только вот Кёну никак не хватит таланта его сдать. Ему вообще мало что хорошо дается.
        - Кроме, разве что, крысятничества. Уверена, в прошлой жизни он был крысой, - пошутила я и, когда Эджон прыснула, добавила: - Жаль только, внешне не похож.
        Эджон засмеялась, и я вместе с ней; пустой двор заполнило наше заговорщическое хихиканье. Но очень скоро нам пришлось утихнуть: мы оказались перед низкими ступеньками к длинному деревянному зданию, освещенному огнем от двух пылающих котлов. Мы поднялись, я оставила фонарь на террасе и открыла раздвижную дверь. Дерево задребезжало. Здесь полицейские, скрестив ноги, предавались разговорам, чтению и латанию полицейской формы. В углу небрежной стопкой было навалено хлопковое постельное белье. На деревянных гвоздях на стене за шелковые ленты были подвешены черные полицейские шляпы.
        Мы с Эджон принялись устанавливать низенькие столики, но я нутром чувствовала присутствие полицейского Кёна, как если бы он был назойливым, невидимым глазу комаром. Я очень старалась не обращать на него внимание, склоняла голову, смотрела на бутылки и чаши, но засевший в голове вопрос упрямо поднимал мой взгляд вверх: «Он до сих пор на меня злится?»
        Он наблюдал за мной с недовольной натянутой улыбкой.
        Я больно закусила нижнюю губу, вспомнив, как я вырвала у него из рук лук, словно Кён был всего лишь глупым мальчишкой. Очень хотелось провалиться под землю. Для мужчин честь была дороже жизни, а я его обесчестила. Посрамила перед другими полицейскими.
        - Что за дерзость! - испугал меня выкрик одного из старых полицейских. - Как ты смеешь так прямо глядеть в лицо старшему по званию?!
        Я раскаянно извинилась, вновь опустила голову и продолжила разливать вино по чашам.
        - Ничего страшного, - тихо произнес Кён.
        - Нет, господин, нельзя позволять им относиться к вам с неуважением, - залебезил старый полицейский перед гораздо более юным Кёном. - Соль до сих пор только учится, и ее надо сразу жестко наказывать, иначе она так никогда и не станет правильно себя вести.
        - Это существо настолько тупое, что вряд ли ее получится научить хоть чему-нибудь. - Кён в несколько глотков осушил чашу. - Налей мне еще.
        Я аккуратно и медленно наполнила чашу вином, и тут Кён резким движением руки плеснул жидкость мне в лицо. В груди поднялась волна гнева, но я сидела смирно. Вино стекало по лбу, щекам, капало на ладони, в которых я держала бутылку.
        Я покрепче сжала зубы и напомнила себе: «Служанка не должна проявлять эмоций. Спрячь их до той поры, пока не останешься одна. Кричать и плакать будешь, когда все заснут».
        А полицейский Кён как ни в чем не бывало повернулся к полицейским и спокойно произнес:
        - Я слышал, госпожа Ким просто в ярости.
        Полицейские не ответили: они молча смотрели на мое пропитанное стыдом лицо. Наконец старый полицейский уточнил:
        - Это мать той безносой жертвы?
        - Она самая. Она-то думала, что ее позовут на осмотр тела, однако протокол не был соблюден. Госпожа Ким приказала привести к ней слугу инспектора Хана для наказания. - Кён почесал подбородок, словно бы задумавшись. Как будто он был на это способен. - Поговорю, пожалуй, с инспектором Ханом. Предложу ему одну служанку, которая наверняка будет рада вновь спасти ему жизнь…
        Его взгляд остановился на мне, и в голове вихрем пронеслась мысль: «Инспектор Хан в жизни не навредит мне».
        - Чего это ты улыбаешься? - требовательно произнес он.
        - Нэ? - я смутилась. - Я не улыбаюсь, господин.
        - Нет, улыбаешься.
        - Не улыбаюсь!
        Он на мгновение замер, а в следующую секунду уже бросился ко мне, да так быстро, что я даже дернуться не успела. Он схватил меня за воротник и потащил, натягивая ткань на шее не хуже петли; каждый раз, спотыкаясь, я начинала задыхаться. Рывок - и я, оказавшись в воздухе, рухнула на ступеньки и покатилась вниз, во двор. Рот наполнила слюна с медным привкусом. Я потеряла всякое ощущение пространства.
        - Ты кем себя возомнила, инёна? - со смертельным спокойствием проговорил Кён. Он много как называл меня в прошлом, но сукой ещё никогда. В свете горящего в котле пламени мне было видно его бледное лицо, перекошенное от убийственной ярости. - Думаешь, раз ты один раз инспектора впечатлила, то уже перестала быть рабыней?
        Он двинулся ко мне, и с каждым его шагом, с каждым треском грязи под ногами я чувствовала, как у меня съеживается желудок. Внутри все сжалось в ожидании удара. Вместо этого Кён присел и вытянул шею, заглядывая мне в глаза.
        - Помни свое место, - Кён ударил меня по затылку, и перед глазами заплясали белые точки. - Ты должна разносить чай. - Еще один удар. Похоже, он решил забить мне этот урок прямо в голову. - А не раскрывать преступления. - Удар. - Айгу, айгу. Только взгляни на себя. Какая гордость, какое высокомерие! - Удар. - Кем ты себя возомнила, девочка?
        Я стояла на четвереньках, прерывисто дышала, и от каждого удара меня качало из стороны в сторону. Затылок горел унижением, а глаза застилали слезы, которых я прежде не знала - слезы ненависти. Будь здесь мой брат или хотя бы инспектор, они бы поставили Кёна на место. Но вокруг были только полицейские, вышедшие наружу посмотреть и позлорадствовать. Кроме меня, у меня никого больше не было.
        Полицейский Кён занес руку для нового удара, но я увернулась и, пошатываясь, поднялась на ноги.
        - Кем я себя возомнила? - повторила я. Мой голос был подобен стали, пусть колени и дрожали. - Девочкой, которая в состоянии удержать в руках лук. Не надо винить меня за то, что ты из него стрелять не умеешь.
        Он вскочил и вылупился на меня, не веря своим глазам.
        - А ну-ка повтори, инёна! - зарычал он, брызжа слюной.
        - Инспектор Хан пообещал, что за спасение его жизни сделает для меня все. Может, попросить его выслать тебя из ведомства?
        - Ха! - Нечто близкое к безумию промелькнуло в его глазах, огромных, как два рта, что вот-вот целиком меня заглотят. - И ты думаешь, он променяет меня на тебя?
        - Тогда делай со мной что хочешь, раз ты мне не веришь. Унижай меня. Бей. Избивай. - Я залезла рукой за пазуху, достала оттуда норигэ и подняла повыше, чтобы его было видно в свете факелов. Янтарная черепаха сверкнула, голубые нити кисточки развевались в воздухе. - Это мне дал инспектор Хан, а он всегда верен своему слову. Это всем известно. И хочет он того или нет - клянусь, если ты еще хоть пальцем меня тронешь, я тебя раздавлю.
        Полицейский Кён сделал назад шаг, другой.
        - Есть такая старая поговорка: «Ирсан пурён ихо» - «Двум тиграм на одной горе не ужиться», - под напором распиравшей мужчину ярости слова, сорвавшиеся с его дрожащих губ, превратились в шепот. - Из нас с тобой, Соль, один должен уйти. И это буду не я.
        Его взгляд метнулся к зрителям, со стыдом взиравшим на происходящее. Они прекрасно понимали, что служанка ни за что не будет бросаться подобными угрозами, не будь они правдой. Когда Кён повернулся обратно ко мне, в его взгляде что-то изменилось.
        - Я хотел было об этом умолчать ради инспектора Хана. Но теперь, думаю, моей верности он не заслуживает, - Кён улыбнулся, и в его глазах сверкнула новая искра. - Я искал свидетелей и нашел в гостинице одного пьянчужку, который все видел.
        Я продолжала стоять, сжимая в руках норигэ - единственное, что меня сейчас защищало. Я в безопасности, уверяла я себя. Инспектор Хан бы меня поддержал…
        - Инспектор Хан был тем самым мужчиной в синих одеждах, которого встретила служанка Сои. Тебе не кажется странным, что он решил не упоминать об этой встрече? Разве ему есть что прятать?
        Сердце похолодело, от исступления закружилась голова.
        - Т-ты сам не знаешь, о чем говоришь.
        - А ты как будто что-то знаешь, - прошипел он. - Все, что ты там себе надумала, - всего лишь твои фантазии. И я разобью их вдребезги. Это пойдет тебе на пользу.
        На землю тяжело приземлилась капля воды, и Кён тут же уполз в поисках укрытия, решив, по всей видимости, что ради меня он под дождем мокнуть не будет. В тот же момент ко мне подбежала Эджон, осторожно дотронулась до моего локтя и прошептала:
        - Соль-а, пойдем.
        Но я не двинулась с места. Несколько капель упало мне на шею, и почти сразу струи дождя порывами пролились на землю. Факелы зашипели, и мир погрузился во тьму.
        Шесть
        На небе притаились серые облака, а улицы после вчерашнего ливня превратились в сплошную грязь. От жары и влажности я так вспотела, что к коже липло буквально все - грязь, волосы, одежда, еще грязь. И от беспокойства, охватившего мою душу, лучше мне не становилось. Все утро я только и делала, что оглядывалась через плечо. Дружки Кёна постоянно сверлили меня глазами, их взгляды покалывали мне плечи, поднимали волосы на затылке.
        «Инспектор Хан был тем самым мужчиной в синих одеждах. - Крутились у меня в голове слова Кёна. - Именно его встретила служанка Сои».
        «Один пьянчужка в гостинице все видел».
        - Гостиница… - прошептала я.
        Даже моя новая подруга Урим советовала зайти в гостиницу на перекрестке, если понадобится информация. Должно быть, служанка Сои забежала к госпоже Сон спросить, видела ли она или ее посетители госпожу О.
        - Вечно витаешь в облаках и не работаешь, - голос старшей служанки вернул меня к действительности. - На еще одно наказание напрашиваешься? А ну-ка, ступай! Тебя все тамо ищут. Надо накрыть чай командору Ли и его гостю.
        В груди тяжелым шаром перекатывались противоречивые чувства: очень уж мне не хотелось этим заниматься. Однако несколько мгновений спустя я тихо, как тень, шагала вслед за другими тамо по двору. Каждая из нас держала в руках по подносу. На моем были аккуратные тарелочки с закусками: тонко нарезанная маринованная свинина, мелко порезанные фрукты, мягкая спелая хурма, жареные овощи в специях. Я нетерпеливо стучала пальцем по краю подноса, и тарелки дрожали. Я знала, что где-то можно найти ответы, доказывающие вранье Кёна, доказывающие, что инспектор Хан не имеет никакого отношения к мужчине в синих одеждах, которого видела служанка Сои. Но все, что я могла сейчас делать, это, как мне и должно, разносить чай.
        И когда мы вошли в гостевой зал, заполненный низким рокотом мужских голосов, мои шаги были все столь же тихими.
        Командор Ли, скрестив ноги, сидел перед раскладной ширмой. У него была длинная жидкая черная борода; брови будто рассекали его лицо и вспыхивали по краям. Даже без бордового шрама он выглядел бы пугающе.
        Гостя командора нельзя было назвать красивым, но внешность у него была запоминающаяся. Тонкие брови, похожие на листья ивы, остроугольное лицо с хитрыми глазами. Он походил на какого-нибудь поэта. Судя по одежде, жизнь его была полна роскоши: на нем была легкая нефритового цвета накидка без рукавов, под ней белый халат из рами, а на поясе повязана тонкая синяя бечевка.
        Мы вместе с остальными тамо накрыли стол перед мужчиной, а потом, склонив головы, отошли к стене и сели на колени. Мы были невидимы. Обычно мы все слышали, но сегодня разговор прошел мимо меня, скатился, как дождь по крыше.
        Я запомнила только две вещи.
        Во-первых, нашем гостем был ученый Ан. Он прожил двадцать одну зиму, и он учил младшего брата госпожи О.
        Во-вторых, Ан задал тысячу вопросов, и вся эта тысяча была об убийстве госпожи О. Он был другом семьи и, естественно, очень интересовался ходом расследования.
        Нас отпустили, и мы на некоторое время задержались на террасе снаружи - на случай, если гостю или командору что-нибудь понадобится. Старшая служанка всегда учила нас становиться вне зоны слышимости, стоять неподвижно, как стол или стул, опускать головы, словно бы говоря: «Мы не смеем быть замеченными».
        Но мой разум совсем не хотел оставаться неподвижным. Я уже вовсю раздумывала, как добраться до гостиницы.

* * *
        Я никогда особо не представляла, к кому взываю, но в момент нужды у меня на губах сама собой зародилась молитва: «Пожалуйста, пускай я найду здесь ответы».
        Я, сцепив ладони, стояла перед гостиницей с соломенной крышей, к которой вела низенькая калитка из хвороста. Во дворе на помосте сидели люди, обмахивались веерами, курили трубки. Это место было одновременно и гостиницей, и трактиром. По обычаю здесь платили только за еду и напитки, а комнаты и конюшни были бесплатны.
        - Чумо! Чумо! - прокричал один из мужчин внутрь гостиницы, потряхивая пустой бутылкой. Когда хозяйка не ответила, он нараспев произнес: - Госпожа Со-о-он!
        Из здания вышла немолодая женщина с целым подносом винных бутылок. Волосы у нее были заплетены в пучок и закреплены шпилькой со сверкающим красным стеклом. Пока она обслуживала гостей, я постаралась как можно внимательнее рассмотреть ее. Я уже встречала госпожу Сон, когда бродила по улицам и показывала прохожим портрет брата, и сейчас наверняка должна была ее узнать. Но прежде чем я успела разглядеть ее лицо, женщина исчезла на кухне. Я села на помост и покрутила головой из стороны в сторону. Я надеялась, что она скоро вернется.
        - Ты из полицейского ведомства? - вдруг услышала я голос.
        Я обернулась и поняла, что все местные пьяницы и транжиры смотрят прямо на меня - единственную девушку на террасе, забитой низенькими столиками, бутылками рисового вина и мисками с горячим рисом и тушеным мясом. Мне помахал пожилой мужчина в грязно-белой накидке, с завязанными в высокий пучок волосами и длинной бородой серо-желтоватого цвета. Он, скрестив ноги, сидел за столиком слева от меня.
        - Налей мне выпить, и я поведаю тебе все, что ты хочешь знать. Может быть, ты меня даже прежде видела: когда-то я был шутом и рассказывал всякие истории. Но, к сожалению, - он драматично вздохнул, и меня обдало запахом алкоголя, - меня выкинули из моей странствующей труппы.
        «Потому что пил слишком много?» - подумала я, усаживаясь за стол. Теперь я сидела совсем близко к нему, и, пока я подливала ему вина из бутылки, пришлось задержать дыхание.
        - Я пришла, потому что, как мне известно, госпожа Сон знает обо всем, что происходит в столице.
        - О, она очень много всего знает. Все, кроме пути к одному мужскому сердцу, - он подернул губами, словно они у него так и чесались посплетничать.
        - Вы о советнике Чхои? - посмотрела я на него.
        - Так ты слышала, о чем толкуют!
        - Не совсем.
        - Что ж, что ж! Давай расскажу тебе одну историю о страсти и предательстве…
        - Спасибо, но мне и быстрый пересказ сойдет, - я оглядела двор в надежде увидеть госпожу Сон. - У меня мало времени, господин.
        Он отмахнулся от моей просьбы, как от назойливой мухи.
        - Так вот, это история о любви между чиновником и кисэн, которая никогда не улыбалась. Советник Чхои был человеком азартным, и, когда он узнал, что ни один мужчина так и не смог вызвать улыбку у госпожи Сон, он ринулся в бой подобно генералу, который вот-вот захватит королевство. Месяц за месяцем он проявлял к ней всевозможные знаки внимания и не заметил, как со временем сам в нее влюбился. Одним днем, не желая больше держать эти чувства в себе, он признался ей в любви.
        - И тогда она улыбнулась? - попробовала угадать я.
        - Нет, она так и не улыбнулась. Вместо этого она пролила столько слез, что хватило бы на целое море. Они до сих пор любят друг друга, хотя прошло целых двадцать лет. Советник периодически заезжает, спрашивает о ее здоровье, о том, как прошел ее день. В его глазах столько страсти! Тем не менее она отказала ему, отказала и вышла замуж за хозяина гостиницы, - мужчина фыркнул. - Только подумай: сколько, должно быть, хорошего в этом месте, а?
        - Получается, хозяина гостиницы она любила больше, чем советника, - отметила я.
        - Айгу, она никого не любила больше, чем советника Чхои. В какой-то момент ей пришлось покинуть Дом ярких цветов, потому что для него она стала слишком стара, но упрямство не позволяло ей просить советника о помощи. Ей было просто некуда идти.
        - А семья?
        - Семья еще в детстве продала ее в школу кисэн.
        - Ох…
        Я слышала о школах кисэн, где восьмилетних девочек учили петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, читать и писать. Они росли без матерей и отцов, а их слезы утирали обещаниями об огромных поместьях со слугами - но только если они покорят сердце богатого мужчины.
        - Я не понимаю, - призналась я. - Если госпожа Сон и советник любили друг друга, то почему же она стала хозяйкой гостиницы?
        - Она была слишком красива, и ей это только вредило, - задумчиво проговорил мужчина, словно не услышав моего вопроса. Интересно, подумалось мне, я говорю с ним или все-таки с десятком разбросанных вокруг пустых бутылок? - Повезло тебе, что ты некрасивая.
        Я постаралась не подать вида, что меня это задело.
        - Так вы ответите или нет? Почему госпожа Сон и советник не вместе, аджосси?[34 - Аджосси (кор. ???) - уважительное обращение к мужчине старшего возраста.]
        - Аджосси? - он коротко хохотнул. - Я уже давным-давно вышел из того возраста, чтобы ко мне так обращались. Да я тебе в дедушки гожусь!
        - Аджосси! - я начинала злиться.
        Наконец он ответил:
        - Появилась другая женщина… Чумо! - завопил он и потряс пустой бутылкой, пытаясь привлечь внимание хозяйки.
        Мне хотелось протянуть руку и вырвать из него конец истории, но в этот момент к нам вышла госпожа Сон. У нее был широкий лоб и острый подбородок, полные губы и томные мечтательные глаза. Глаза, которые следили за мной. Я поджала губы, будто надеясь скрыть блестевшие на них следы сплетен.
        Госпожа Сон поставила новую бутылку на стол мужчины, а затем, посмотрев на мою щеку, натянула тонкие брови-ниточки.
        - Что ты натворила? - спросила она меня.
        Я удивленно моргнула.
        - Прошу прощения?
        Она постучала себе по щеке. Только сейчас я поняла, что чувствую прикосновения жаркого летнего воздуха на шраме. Я высвободила несколько прядок из косы и спрятала за ними уродливую отметину.
        - Я искала брата. А когда не смогла найти даже его могилу, попыталась сбежать домой, - пробормотала я. - Меня поймали. Вот и все.
        - Домой… - ее голос не дрогнул, но в темных глазах пронесся целый вихрь эмоций. - Значит, я не ошиблась: мы уже встречались. Ты та девчушка с рисунком. Так ты нашла могилу брата?
        - Еще нет, госпожа.
        - Покажи нам рисунок, если он до сих пор у тебя, - подал голос пьяница. - Может, я его видел.
        - Да, - согласилась госпожа Сон, - покажи еще раз.
        - Моего брата?
        - Ты же поэтому пришла, нет?
        - Поэтому, госпожа.
        Я нащупала под одеждой рисунок и подумала, что, может, это неплохой повод для разговора с госпожой Сон. Вряд ли она обрадуется, если узнает, что я пришла лишь расспросить ее об убийстве. Я передала ей рисунок. Женщина принялась изучать лицо моего брата. Внутри все напряглось.
        - Какой хрупкий юноша, - отметила она, присаживаясь на край помоста. Я придвинулась к ней поближе, а секунду спустя через наши плечи заглянул и пьянчужка. - Говоришь, он один в столицу направился… Нет, я никогда его не видела.
        - Я тоже, - вклинился пьяница и вернулся к своему алкоголю, наконец-то оставив нас наедине.
        - Я бы такое лицо запомнила. А других характерных черт у него не было?
        Я часто вспоминала голос брата, его слова, и истории эхом отдавались у меня в ушах, но его внешний облик совсем размылся. Я взглянула через плечо госпожи Сон на чистое небо, пытаясь припомнить, когда мы с братом виделись в последний раз. На лодке, окруженной мутной водой. В моей памяти мелькнули его карие глаза, яркие как янтарь. Поднимающийся и опускающийся на каждом слове кадык, который очень меня забавлял. Оглядывая его образ у себя в голове, я вдруг нахмурилась: об одной детали я за прошедшие годы напрочь забыла. У него на правом предплечье была большая рана - красный, обожженный до мяса лоскут.
        - У него на руке был ожог, - проговорила я, все еще витая в воспоминаниях двенадцатилетней давности. - Очень сильный ожог.
        Госпожа Сон кивнула.
        - От такого ожога должен был остаться шрам. Ты не знаешь, есть ли у тебя родственники в Ханяне?
        - Нет, госпожа.
        Я очень немногое знала о своем прошлом. Это старший брат с сестрой постарались: они всегда говорили о наших родителях и родственниках шепотом, чтобы я не слышала. Как будто история моей семьи была какой-то жуткой тайной.
        - Твой брат был умен?
        - Нэ, - кивнула я.
        - Тогда он наверняка приехал в столицу, зная, что кто-то тут его ждет, - ответила она. - Несколько месяцев назад, когда мы с тобой впервые встретились, ты сказала, что твой брат мертв. Однако вполне возможно, что он живет и здравствует.
        Я опустила глаза, прячась от взгляда госпожи Сон. Она ошибалась. Глупо было даже помышлять о такой нелепице. Мой брат наверняка мертв; где-то глубоко внутри я чувствовала, что это правда, чувствовала порванные узы между нами.
        - Аджумма![35 - Аджумма (кор. ???) - обращение к, как правило, замужним женщинам и женщинам среднего возраста.]
        Мои мысли вдребезги разбил выклик служанки. Аджуммами называли грубых, неотесанных женщин в возрасте, а не величественных дам наподобие госпожи Сон.
        - Аджумма, вам письмо!
        Женщина поднялась, чтобы уйти, и в этот момент я вспомнила, зачем пришла - чтобы провести расследование. Я окликнула женщину:
        - Госпожа, последний вопрос! Вы не замечали ничего странного четыре ночи назад?
        - Ты о той ночи, когда убили юную госпожу.
        - Да.
        Госпожа Сон цокнула языком.
        - Один полицейский тут уже всех донимал расспросами о той ночи. Он и меня попытался допросить, но я его выпроводила.
        - Что за полицейский?
        - Красивый такой, - ответила она, а когда я непонимающе вылупилась на нее, добавила: - Очень несносный и заносчивый.
        - Полицейский Кён, - прошептала я. - А вы все-таки видели что-нибудь той ночью, госпожа? Он заявил, что один из ваших гостей кое-что заметил.
        - Хм. Помню девочку-служанку. Она забежала в гостиницу, спрашивала постояльцев, видел ли кто-нибудь ее хозяйку. Ей ответили, что не видели. Тогда она подбежала ко мне. Бледная такая, кровь от лица отлила, губы почти синие.
        - И что вы ответили, госпожа?
        - Я ответила то же самое. Ночью в Красном фонаре люднее всего; я и голод-то едва замечаю за всей этой беготней с гостями.
        - А после этого?
        - А после она ушла, и я лишь видела, что она задержалась рядом с пьяным всадником. Он качался взад-вперед на коне, чуть ли не валился. Я даже заволновалась, как бы пьяница не задавил девочку.
        Крики и шум вокруг затихли, как будто бы нас с госпожой Сон накрыли миской. Было так тихо, что я слышала шум крови в ушах и долгое задумчивое мычание, зародившееся у женщины между губ.
        - Было слишком темно, я его не разглядела, - отметила госпожа Сон. - На нем была шляпа, под которой не было видно лица.
        - Во что он был одет?
        - Он проходил под фонарем… - женщина сузила глаза, вспоминая. - Я видела цвет. Синий. И какую-то серебряную эмблему. С тигром, наверное.
        «Форма инспектора Хана», - подумала я. Слова полицейского Кёна совпадали с показаниями госпожи Сон, только я узнала кое-что еще. Кое-что важное, что Кён упустил или о чем решил умолчать. Инспектор не помнил служанку Сои, потому что был слишком пьян, чтобы вообще что-либо запомнить. Вот поэтому он и молчал. Не потому, что скрывал их встречу. Не потому, что у него была какая-то тайна.
        Меня пробрало от облегчения, всякое внутреннее напряжение спало, и мне захотелось лечь прямо тут, на помосте. Даже когда госпожа Сон ушла, я раз за разом прокручивала в голове ее слова. Инспектор Хан не имел никакого отношения к убийству. Я чувствовала себя дурой, что допустила даже тень сомнения. Уверена, полицейский Кён специально все это подстроил и, скорее всего, посмеется надо мной, если узнает, что я ходила в гостиницу проверить правдивость его слов.
        Но тогда, получается, убийца все еще на свободе. Когда томившееся у меня в груди раздражение стихло, я задумалась, и блестящая нить совпадений вновь привела меня к советнику Чхои.
        Я обернулась в поисках пьяницы. Тот наливал себе очередную чашу рисового вина.
        - Аджосси, вы сказали, что их отношения кончились из-за другой женщины. Откуда вы это знаете?
        - Это все знают, - обронил мужчина. Алкоголь наконец развязал ему язык, лицо и глаза налились красным. - Она ушла от советника из-за ожерелья, которое ему подарила другая женщина.
        - Обычного ожерелья?
        Он пригубил вино, вытер губы рукавом и сухо рассмеялся.
        - Моя жена до сих пор носит изумрудное кольцо, которое ей бывший ухажер подарил. И чего я ревную? - Под множеством слоев его нелепости я разглядела незажившую рану. Мужчина перешел на хриплый шепот: - Мертвые давно ушли, а мы до сих пор живем в их тени.
        «Ожерелье», - подумала я.
        Юная госпожа О умерла, сжимая в руках ожерелье.

* * *
        В центре западного двора стоял ханок с расклешенными свесами, которые закрывали от солнечного света деревянную террасу, тянувшуюся вокруг здания. Я еще никогда не запрашивала встречи с инспектором Ханом, но все случается в первый раз. Я прошла внутрь и села на колени перед мужчиной. Он был без шляпы, меч его стоял возле стены, волосы были собраны в высокий пучок, а на лбу повязана шелковая лента. Инспектор сидел за низким столиком, сложив руки на коленях, и разглядывал меня. Задавался вопросом, скорее всего, что ему может сказать какая-то девчонка.
        Подмышки у меня взмокли от пота, и я с ужасом осознала, что подол моей юбки весь в грязи. И лицо, возможно, тоже. Я была так занята своими мыслями, что совсем забыла привести себя в порядок.
        На пути из гостиницы в полицию я забежала к южной крепостной стене, где ютились соломенные хижины и высокие деревья. Крепкой веткой я разгребла грязь вокруг места преступления, но так ничего и не нашла. Подвеску с ожерелья вполне могло смыть дождем в канаву. Она могла оказаться сейчас где угодно.
        Но я хотя бы убедилась, что Кён возвел напраслину на невинного человека. Я нашла недостающий осколок истории инспектора Хана. В порыве выложить инспектору все тайны, что я от него скрывала, я прошептала:
        - Инспектор, дозволите говорить?
        - Говори.
        Я крепко сцепила руки и посмотрела на меч возле мужчины.
        - Мужчиной, которого видела служанка Сои, были… были…
        «Не бойся, - подбодрила я себя, - инспектор Хан - порядочный полицейский».
        - В ночь исчезновения хозяйки служанка Сои видела вас.
        На лице инспектора Хана не отразилось ни одной эмоции, словно оно было листом бумаги.
        - Я выпил со старшим полицейским Симом и возвращался домой, - медленно ответил он. - Полагаю, я действительно встретил на своем пути женщину, но я не знал, что это служанка Сои. Я слишком много выпил, чтобы запомнить ее лицо.
        - Я понимаю… Простите, господин.
        - За что? - В его голосе явно послышалось удивление.
        - Что не пришла к вам сразу, как только полицейский Кён мне все рассказал.
        - И почему ты этого не сделала?
        - Я испугалась, господин.
        - Ты испугалась меня и жалеешь, что сомневалась во мне, - он убрал из моих слов расплывчатость и выложил все начистоту. - Соль, знаешь ли ты, что значит быть настоящим детективом?
        - Нет, господин.
        - Настоящий детектив не примешивает личные чувства к расследованию. Правда куда важнее, а ты преследовала исключительно ее. Правду. Поэтому не извиняйся.
        Я склонила голову, пряча румянец на щеках. Я до сих пор не могла поверить, что Кёну удалось засадить в меня занозу сомнения. Коварный и мелочный Кён был последним, кого мне следовало бы слушать.
        - Ты хочешь еще что-то спросить? Или рассказать?
        - Нет, господин, - ответила я, но меня тут же окатило холодной волной воспоминаний. - Хотя нет, есть кое-что, господин. Сои по секрету сообщила мне, что юная госпожа О была католичкой.
        Его лицо окаменело.
        - Что?
        Может, зря я это сказала? Я спешно залепетала:
        - Госпожа О обратилась в католическую веру два года назад. Она призналась матери, что ставит учение превыше кровных связей. Служанка Сои упоминала, что сословие простолюдинов не появилось само по себе, а когда я расспросила ее, она созналась, что на эти слова ее сподвигло католическое учение ее хозяйки.
        - Католичка… - В устах инспектора одно это слово весило не меньше железа. - Тамо Соль, ты понимаешь, почему твое открытие все меняет?
        - Нет, господин, - я затаила дыхание.
        - Среди католиков поговаривают, что тысяча иностранных кораблей приплывет к берегам между Пупхёном и Инчхоном. Ты ведь не хочешь, чтобы в наше королевство вторглись иностранцы с запада?
        Я мало что знала о западе, но мне точно не по душе были перемены.
        - Конечно, нет, господин.
        - Я тоже. Больше ста лет мы берегли наш покой от японских полководцев и посягавших на нас выходцев с запада, а теперь мне только и остается гадать, не было ли все это напрасно. - Ему было всего двадцать семь зим, но из-за седых волос за ухом он выглядел на десять лет старше, на десять лет более уставшим. - Госпожа О - дочь «южанина», так что, полагаю, даже удивляться не надо, что она оказалась еретичкой.
        - Я слышала, господин, что именно «южная партия» первой начала распространять это учение, верно?
        - Верно. И существуют определенные причины, почему быть дочерью «южанина» так опасно. Ты девушка, так что можешь быть не в курсе политических событий и споров вокруг восстания в Индоне.
        - Я знаю об этом, господин, - поспешно заверила его я.
        - Знаешь? - в его голосе зазвучал интерес. - Расскажи, что тебе известно.
        С тех пор как госпожа Кан поделилась со мной причинами грядущих преследований католиков, мои вечно развешенные уши особенно чутко улавливали слухи о восстании, случившемся неделю назад. Я достала из колодца украденных знаний все, что знала, и выложила инспектору Хану:
        - Члены «южной партии» считают, что старого короля отравила «партия старых», а королева-регентша Чонсун им помогла, так что они учинили расправу над канцелярией Индона. Регентша казнила всех причастных. Теперь никто не осмелится клеветать на нового правителя.
        - Ты права. А казнь - это первый признак скорой политической атаки. Спустя столько лет регентша надеется наконец-то стереть в пыль «южную партию».
        Я собрала его слова в единую картину.
        - И вы думаете, что юную госпожу О убил политический противник?
        - Мне еще предстоит дальнейшее расследование, однако твои сообщения значительно усложняют дело. Мне бы не помешало осмотреть ее вещи. Тем не менее получить ордер на обыск знатного дома можно только в случае государственной измены…
        Он замолчал, и в тишине я огляделась. Я впервые оказалась в кабинете инспектора. Чай ему всегда приносила только Хеён, так что у меня не было повода заглянуть внутрь. Здесь было тесно и чисто. Стены с обеих сторон были завешены узкими полками со свитками и шитыми книгами, а единственным красивым предметом в этом строгом кабинете была черная лакированная шкатулка для документов с золотыми узорами. За инспектором стояла раскладная ширма, по каждой шторке которой стекали китайские иероглифы.
        Инспектор Хан проследил за моим взглядом и поинтересовался:
        - Можешь прочитать, что написано?
        - Нет, господин.
        - Хё, че, чхун, син, йе, ый, ём и чи, - зачитал он мне ханча и перевел ее на хангыль: - Сыновняя почтительность, братская любовь, верность, доверие, этика, справедливость, честность и стыд. Это величайшие конфуцианские добродетели. - Его глаза блуждали по моему лицу, будто измеряя и взвешивая мой характер. - Какими обладаешь ты, тамо Соль?
        Я закусила нижнюю губу.
        - Верностью. Я могу сомневаться, но всегда готова за нее бороться. А вы, господин?
        Начался дождь, капли забарабанили по бумаге ханджи в окне. Где-то на улице чирикали птицы и хлюпала грязь под ногами совершавших обход слуг.
        - Стыдом, - после долгого молчания ответил инспектор Хан. - Его у меня в избытке.
        Семь
        На следующий день я аккуратно, словно бабочка на листок, опустилась на колени; все-таки вплетенные в мускулы долгие часы тренировок давали о себе знать. На душе было легко, ведь меня больше не отягощала ложь Кёна. Я налила в пиалу командора Ли чай и выпрямилась, а затем, опустив голову и не поворачиваясь к нему спиной, медленно отошла назад и села рядом с двумя другими тамо возле стены.
        Командор Ли пригласил старшего полицейского Сима на чай. Они говорили о погоде, о советнике Чхои и его сыне, но в конце концов разговор свелся к одному имени: инспектор Хан Дохюн.
        - Вы с ним крайне похожи. - Обычно голос командора Ли напоминал гром, однако сегодня он скорее был похож на голос усталого старика. - За исключением одного: инспектор Хан цепляется за прошлое, а ты от своего пытаешься сбежать.
        - Причем безуспешно, - добавил полицейский Сим.
        - Тогда старайся вдвое больше, добейся чего-нибудь в этой жизни. Время никого ждать не будет.
        Командор Ли махнул рукой, разрешая пить, и полицейский Сим залпом влил в себя чай. Меня передернуло - я-то знала, что в пиале самый настоящий кипяток. Но, похоже, несмотря на внешнее спокойствие, полицейский Сим слишком нервничал, чтобы заметить такую мелочь.
        - Сколько тебе сейчас лет?
        - Тридцать, - ответил Сим.
        - На три года старше инспектора Хана. Приглядывай за ним, как старший брат за младшим, чтобы он не наделал глупостей.
        - Конечно, ёнгам.
        Воздух наполнила такая тишина, что я услышала, как Эджон сглотнула. Должно быть, она чувствовала нарастающее напряжение, потому что ее щеки покрыл румянец, который разрастался и разрастался, пока все лицо не стало цветом напоминать ягоду годжи. Только спустя мгновение я ощутила на себе чужой взгляд. Командор Ли оторвался от разговора с полицейским Симом и смотрел в нашу сторону. Я перевела взгляд обратно в пол, задержала дыхание. Теперь щеки покалывало и у меня.
        - Налейте нам еще по пиале, а потом уходите. Все, - приказал командор Ли.
        Я быстро исполнила, что было велено, и уже было попятилась к выходу, когда глубокий раскатистый голос командора заставил меня остановиться:
        - Кроме тебя, тамо Соль. Ты останься.
        Я? В голове образовался тугой клубок ужаса, больно уколовший меня за левым глазом.
        Обычно тамо подчинялись приказам беспрекословно, однако сейчас остальные девушки ошарашенно замерли на пороге. Впрочем, длилось это всего мгновение - они тут же покинули помещение, оставив меня одну.
        Я не имела ни малейшего представления, зачем я им понадобилась. А от трясущихся рук командора Ли мне и вовсе стало не по себе. Он поднял и тотчас опустил пиалу на стол, словно боясь не донести ее до рта, но я успела заметить, что отражение на поверхности чая пошло рябью. Когда мужчина заговорил, голос его дрожал:
        - Сегодня ко мне приходил инспектор Хан, чтобы признаться в содеянном. По всей видимости, Кён и служанка Сои поведали тамо Соль кое-какую тайну. Надеюсь, она ни с кем ею не делилась.
        - Конечно, нет, господин! - спешно заверила его я. - Только с инспектором Ханом.
        Оба мужчины уставились на меня. Для них я была не более чем занозой, лезущей в полицейские дела. Жар с щек переполз к бровям, к кончикам ушей. На лбу выступили капли пота. В конце концов полицейский Сим прочистил горло, отводя от меня пристальное внимание.
        - Ёнгам, в распространении этой информации следует винить Кёна, а не Соль, - встал он на мою защиту. - Это он во все горло кричал перед полицейскими о том, где был инспектор в ночь убийства.
        - Мне об этом не доложили. Слухи теперь разнесутся по всей столице, а ведь существуют люди… - командор Ли понизил голос, - существуют люди, которые и так никогда не верили инспектору, сколь бы достойно он себя ни проявлял. Этот случай всколыхнул прошлое.
        - Вот по этому поводу я и хотел с вами поговорить, ёнгам, - признался полицейский Сим. - В ночь убийства я вместе с инспектором Ханом был в Доме ярких цветов. Он был одет в траурные одежды и скорбел по отцу. Вы же знаете, командор, его отец уже больше десяти лет как скончался, как раз в ту самую ночь. Поэтому инспектор выпил больше обычного.
        Воцарилось напряженное молчание. У меня занемели ноги, и от каждого, даже малейшего движения невыносимо покалывало колени. Мне и так было неудобно, однако от слов полицейского Сима стало совсем не по себе, и я никак не могла понять, в чем причина.
        - Сколько времени ты с ним провел?
        - С начала комендантского часа и почти до рассвета. С нами была госпожа Ёнок.
        Ёнок. Для меня это имя пестрило всеми оттенками розового. Я о ней слышала: эта кисэн славилась красотой и умом и развлекала влиятельных людей в поместье у подножия горы Нам.
        - Мы почти всю ночь пили и разговаривали. Инспектор уехал первым, а я еще на некоторое время задержался в Доме ярких цветов. Должно быть, он встретил служанку Сои на пути домой.
        - Только вот домой он так и не вернулся, - голос командора Ли потух. - По твоим словам, инспектор Хан уехал из Дома ярких цветов на рассвете. Он столкнулся со служанкой Сои, но, как мне известно, до дома не доехал. Куда же он делся?
        Полицейский Сим молчал.
        Я молчала.
        Казалось, этот вопрос окончательно сбил с толку нас обоих.
        А потом, к моему удивлению, командор Ли повернулся ко мне.
        - Ты что думаешь, тамо Соль?
        Я облизнула пересохшие губы. На языке чувствовался лишь вкус сомнений и боязливого заикания. Меня не учили отвечать командору Ли - наоборот, я должна была держаться рядом с ним незаметно.
        Я ответила едва слышным шепотом, но он приказал мне говорить громче и четче.
        - Куда бы инспектор ни поехал, - повторила я, - когда он отправился в путь, госпожа О уже была убита.
        - Это… это… - С каждым словом лицо командора Ли прояснялось, а в голос возвращалось спокойствие. - Это и действительно так.
        Полицейский Сим взглянул на меня, на его губах промелькнула легкая улыбка. Я ответила ему тем же. Мы служили одному и тому же человеку, а значит, были товарищами и узнавали друг друга издалека.

* * *
        Меня отпустили, и я, захватив поднос, вышла из гостевого зала на улицу, в тень павильона.
        «Совсем скоро мы узнаем, кто же был любовником госпожи О».
        Я покрепче вцепилась в поднос, пока переходила из одного двора в другой.
        «Ее убил он. Инспектор Хан не имеет к этому делу никакого отношения».
        Я вошла на кухню и сразу почувствовала на себе два любопытных взгляда. Хеён и Эджон внимательно следили за тем, как я поставила поднос на место и потянулась за деревянной кружкой. От сухости чесалось горло, а язык прилип к нёбу. Я явно перенервничала. Окунув кружку в ведро с водой, я наполнила ее до краев и в несколько глотков опустошила.
        - Ну? - раздался спокойный голос Хеён. - Что вы там обсуждали?
        Я задумалась: а могу ли я говорить о произошедшем? Впрочем, командор Ли не давал приказа молчать, так что я в общих чертах обрисовала признание Сои и свидетельство инспектора Хана.
        - Мне вот что показалось странным, - задумалась я. - Командор Ли упомянул, что противники инспектора Хана могут с помощью этого свидетельства подпортить ему репутацию.
        - Я знаю лишь об одном противнике инспектора, и он тоже участвует в этом расследовании. Кое-кто на букву «К».
        - Ты это про кого? - я замолкла, вспоминая сказанное командором Ли имя. - Про Кёна, что ли?
        Хеён изогнула бровь:
        - Я и забыла, что ты не знаешь хангыль. Но да, я про него самого. Крысу Кёна.
        - Зуб даю, это он, - выпалила Эджон. - Он последние дни то и дело шастает туда-сюда из ведомства. А сегодня он рассказывал одному полицейскому, что скоро у него будут доказательства и инспектору Хану уже несдобровать. Он еще что-то говорил про ложное обвинение, но дальше я не расслышала, они слишком далеко ушли.
        - Не понимаю, с чего вдруг он инспектора невзлюбил? - удивилась я.
        - Он завидует.
        - Кому?
        - Тебе.
        - Мне?!
        - Кён всего на два года старше тебя, Соль-а. Он ненавидит тебя, потому что ты его опозорила, и ненавидит инспектора, потому что он наградил тебя за то, что ты украла у Кёна стрелу и спасла инспектору жизнь. Но куда больше его раздражает, что при всем этом ты еще и девушка.
        - Потому что я девушка… - повторила я.
        Меня буквально затошнило от этих слов, я увидела перед глазами всю тяжесть его ненависти. И ненависть эта была не просто чувством - она была режущим клинком.
        У Эджон от лица отлила кровь.
        - Думаете, стоит опасаться за инспектора? - прошептала она.
        - У инспектора Хана есть алиби. Есть свидетели, которые могут подтвердить, что во время смерти госпожи О он находился в другом месте, - в голосе Хеён слышалась твердость, не оставляющая места для сомнений. - Он никак не причастен к убийству, так что можно не волноваться. Кён может врать сколько угодно, но правда в конце концов восторжествует.
        Я всегда гордилась собственной верностью; в Инчхоне меня все считали лучшей подругой. Но по сравнению с Хеён моя верность казалась какой-то водянистой.
        - Тогда, как ты думаешь, кто убийца? - как-то слишком беспечно спросила я.
        - Тот, у кого нет алиби.

* * *
        «Ложное обвинение».
        В тот момент я как-то пропустила слова Эджон мимо ушей, но теперь никак не могла выбросить их из головы. А ведь Кён буквально в том же разговоре заявлял, что нашел нечто, что погубит инспектора Хана…
        Когда-то в силу возраста я это выражение не понимала, но оно словно прилипло ко мне, и с годами я начала осознавать, что оно значит. Утаивание правды - несправедливость, в которой наказание понесла жертва, а не преступник. Завеса лжи и недопонимания, которую во что бы то ни стало необходимо сорвать. Ложное обвинение. Эти два слова встали у меня в горле острой костью: как бы я ни пыталась, я не могла их проглотить.
        Я обязана была узнать, что задумал полицейский Кён, поэтому старалась следовать за ним по пятам. Я подметала террасы, мыла полы, носилась с подносами по ведомству, бралась доставлять письма для полицейских и чиновников. Я делала все, лишь бы не сводить с него глаз. Инспектор Хан мог казаться сколь угодно несокрушимым, однако я-то знала, что он всего-навсего человек и его жизнь так же хрупка, как жизнь моей матери. А ее жизнь вдребезги разбилась о камни. Ложь могла запросто столкнуть и инспектора с края обрыва.
        - Я абсолютно уверен, - заверял полицейский Кён дружков, - в этом году я пройду экзамен мугва. До этого мне просто не везло, ведь одними умениями, без нужных связей, так просто на экзамен не попасть…
        Кён вел себя как обычно вплоть до самого вечера. Прошли считаные часы после того, как Эджон поведала мне о его плане.
        Фиолетовые сумерки плавно перетекли в полночную темноту - глубокую, спокойную, погруженную в безмолвную дрему. Все было настолько тихо, что Кён, должно быть, возомнил себя тем еще пронырой. Он не знал, что я наблюдаю за ним из западного двора, прячась за завесой голубоватого тумана. Мужчина украдкой выбрался из полицейских спален на террасу павильона. Сделал шаг вперед, но тут же замер: пол под его ногой скрипнул. Шагнул еще раз - и снова замер. Он оглянулся по сторонам, но не обратил внимания на густую тень, в которой я притаилась. Он крался подобно крысе; хотя, впрочем, он ею и был. Наконец Кён отодвинул раздвижную дверь и исчез в кабинете инспектора.
        Я почти бегом прокралась вдоль террасы к каменным ступенькам; соломенные сандалии приглушали мои шаги. Приоткрыв дверь на самую щелочку, я заглянула внутрь. Полицейский Кён достал какую-то вещицу, похожую на огниво, и в помещении загорелся свет, слишком яркий для такой темноты. Похоже, Кён тоже так подумал, потому что он засуетился, словно время было на исходе. Перебрав бумажки в какой-то коробке, он достал одну из них. Я пригляделась и чуть не ахнула. Это же та красивая черная шкатулка, которую я видела на полке у инспектора Хана!
        Полицейский Кён свернул украденный листок и убрал его за пазуху, а потом задул свечу. Я тут же отступила в тень, а Кён тем временем выскочил из кабинета и поспешно убрался со двора.
        На мгновение я застыла. Руки и ноги дрожали. Надо подождать инспектора Хана, доложить ему, что произошло. Однако в этот момент меня пробрало до костей внезапной мыслью: «Иди за ним».

* * *
        Снаружи, в отличие от освещенного факелами ведомства, стояла полнейшая темнота. И тишина тоже: не было слышно ни гула, ни движения, ни журчания. Иногда мимо парами проходили караульные, но и тогда раздавался лишь звук шагов. И мое учащенное дыхание.
        Полицейский Кён шел быстро, метался от тени к тени, бросал назад обеспокоенные взгляды, как будто чувствуя мое присутствие. Всякий раз я ныряла за стену или как можно сильнее пригибалась. Сердце в груди билось, как птица в клетке, - так быстро, что у меня закружилась голова. Я вспомнила, как несколько месяцев назад пыталась сбежать.
        В точно такую же ночь.
        Только тогда я бродила по улицам почти вслепую: после новостей о болезни старшей сестры глаза мои опухли от непрерывных рыданий. В тот момент мне хотелось лишь найти брата и со всех ног бежать к умирающей сестре. Но меня поймали и поставили на щеку клеймо, а спустя несколько дней пришла записка. Эджон мне ее зачитала: сестра просила не забывать об обещании, которое я ей дала.
        Об обещании найти затерянную могилу брата.
        Обещании, которое крепкой веревкой привязывало меня к Ханяну и не давало сбежать. Но теперь меня удерживало кое-что еще.
        «Тамо Соль, - вспомнился мне глубокий, вселяющий мужество голос инспектора Хана, - ты понимаешь, почему твое открытие все меняет?»
        Для инспектора Хана мое открытие имело огромную ценность.
        Я что-то изменила.
        Полумесяц вдруг закрыли облака, и меня затянуло в трясину темноты. Я двинулась на ощупь вдоль влажной глиняной стены с обрывками плакатов разыскиваемых преступников, пока наконец не увидела тусклый просвет. Облака расступились. Лунный свет пролился на каменный мост через медленный ручей Чхонге[36 - Ручей Чхонге, Чхонгечхон (кор. ???) - ручей в центре Сеула длиной в 8,4 километра.], рядом с которым стояла огромная сгорбленная ива, чьи пряди в туманном воздухе казались бледными, серо-зелеными.
        Присмотревшись, я заметила за пеленой листвы две тени.
        Одной оказался полицейский Кён. Второй человек был одет в шелковый топхо[37 - Топхо (кор. ??) - вид корейского мужского верхнего халата (пальто) пхо. Топхо носили преимущественно конфуцианские ученые сонби во времена Корё и Чосона.] и высокую черную мужскую шляпу. У него были лисьи брови и глаза. Я чуть не ахнула, узнав ученого Ана - учителя младшего брата госпожи О. Человека, который приходил к командору и задавал ему миллион вопросов об умершей женщине. Человека, которого слишком уж интересовало это дело.
        В ушах зашумела кровь. Я незаметно прокралась вдоль усеянного цветами берега и спряталась под мостом, совсем неподалеку от ивы.
        - Хён[38 - Хён (кор. ?) - обращение к старшему брату, также используется в неформальном общении при обращении к старшим.], - еле различила я за плеском воды шепот полицейского Кёна. - Хён, что нам с ней делать?
        Я нахмурилась. Хён? Это слово значило не просто обращение к старшим, оно подразумевало близость. Близость кровную или, как в данном случае, дружескую.
        - Мы ничего не будем делать, - ответил ученый Ан.
        - Что? Почему?
        - Потому что за этой девчонкой стоит инспектор Хан, а за ним - вся полиция. Я не стану рисковать без веской на то причины. А в твоих планах я не вижу ничего, ради чего стоило бы рисковать.
        - Если ты ничего не предпримешь, это сделаю я. Соль! - вдруг прошипел полицейский Кён и бросился ко мне.
        Сердце ухнуло в пятки. Не успела я опомниться, как Кён потащил меня за руку сквозь трепещущие листья ивы, где блуждали тени и крапинки лунного света, и бросил на землю к ногам ученого Ана, да с такой силой, что у меня чуть голова не оторвалась, когда я приземлилась на четвереньки.
        - Так что, ты делать ничего не будешь, да? Она преследовала меня! А значит, она все видела, - рев Кёна перешел в сипящий шепот. - Если она доложит инспектору, я лишусь должности!
        - Если она доложит, то инспектора тут же разоблачат. За что кому-либо наказывать тебя, Кён? За то, что ты ищешь правды?
        Оба мужчины говорили шепотом - слишком много вокруг было караульных. Я и сама не хотела, чтобы их арестовали. Пока что. У меня в голове роилось слишком много вопросов.
        - Ученый Ан, - обратилась я к нему. В конце концов, Кён вряд ли был способен на разумный разговор. - Он поступил неправильно. Он пробрался в кабинет инспектора Хана и украл у него важную бумагу.
        - Ты про эту? - ученый Ан показал мне бумажный лист, и в лунном свете я увидела вертикальные строчки хангыля. Мужчина свернул документ и сунул его за пазуху. - Это письмо подтверждает мои опасения, что инспектор Хан затаил личную злобу на католиков. И по случайному совпадению умершая женщина была католичкой и знала нечто, что, возможно, очень интересовало инспектора.
        - Что вы имеете в виду? - Меня укололо недоверием, которое тут же превратилось в волну жара, и я почти пропищала: - Зачем ему было убивать ее?
        - Ах «зачем». Как я люблю это слово. За свою жизнь я прочел немало детективных историй, и нередко «мотив» выстилает путь к «кто это сделал», - он заложил руки за спину и с торжественной серьезностью взглянул на меня. Наверняка он был человеком жестоким - в конце концов, он вступил в сговор с Кёном, но за его подлостью виднелись и нотки искренности. - Как-то раз я спросил твоего инспектора, откуда он столько знает о католицизме. Он процитировал мне Сунь-цзы: «Знай своего врага». Он знал врага слишком хорошо - в конце концов, он целых пять лет пытался поймать священника, которого никто в жизни не видел.
        Мотив. Католицизм. Прошлое инспектора Хана. В голове кружили ведущие в никуда нити, и я никак не могла ничего разобрать в этом хаосе.
        Похоже, ученый Ан заметил мое смятение, потому что он вдруг пустился в разъяснения:
        - Вот что я этим хочу сказать: пойми ты ненависть инспектора к католицизму, ты бы осознала, что мужчина, которого ты считаешь столь благородным, на самом деле темнейшая книга человеческой библиотеки. И тогда бы ты увидела, почему же так странно, что в ночь, когда инспектор Хан бродил по столице - слишком пьяный, чтобы что-либо запомнить, - умерла католичка.
        Я покачала головой. Может, инспектор Хан и презирал католиков, но их презирали и сотни других людей. А ученый Ан из личной ненависти к инспектору Хану уже осудил того в убийстве. Какая нелепая у него логика.
        - А вы, господин, близки с семьей госпожи О. Где были вы в ту ночь? - бросила я ему.
        Ученый Ан открыл было рот, но тут же закрыл. На его лице вспыхнула растерянность.
        - Я был дома и занимался учебой.
        - Может ли кто-нибудь поручиться в этом?
        - К сожалению, нет. Моя жена была больна, слуги всю ночь за ней ухаживали.
        - Тогда у вас нет алиби.
        Полицейский Кён, все это время молча стоявший возле ствола дерева, встрепенулся и подошел к нам. Он присел передо мной; черная форма натянулась у него на коленях и торсе. Я ожидала, что он сейчас снова пустится во все тяжкие: ударит меня по голове, рванет за воротник, порвет швы. Но вместо этого он прошептал:
        - Не забивай голову бесполезными домыслами. Вот увидишь, скоро инспектор Хан лишится всякой власти.
        Он наклонился ближе, пока я не увидела свое отражение в его черных, как у жука, глазах, залитых лунным светом, не почувствовала на прядях дыхание, пробирающее до глубины души.
        - И к тому моменту на его сторону уже никто не встанет, - проговорил он, - даже ты.
        - Ошибаешься, - я старалась говорить ровно. - Я всегда буду верна инспектору Хану.
        Он улыбнулся одними уголками губ.
        - Какая ты наивная, Соль. Не бывает никакого «всегда». Верна ты будешь, пока кто-нибудь из вас не умрет.
        Восемь
        На следующий день я всеми силами искала повод убраться из ведомства, подальше от полицейского Кёна, и нашла этот повод в приказе старшей служанки передать письмо. Я с радостью согласилась и, выполнив поручение, принялась бродить по столице - торопиться в ведомство мне не было смысла. На рынке я остановилась поглядеть на театр кукол тольми. Было приятно хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей об угрозах Кёна.
        Только вот здесь было не безопаснее, чем рядом с Кёном.
        Сюжеты спектаклей тольми всегда крутились вокруг темы оппозиции, но сегодняшнее выступление было о регентше Чонсун, ее жажде власти и кровожадности, с которой она добивалась своего. Исполнять такое средь бела дня - чистейшее самоубийство.
        Я сделала шаг назад, затем еще один, пока наконец не вышла из толпы. Так будет проще сбежать, если вдруг придут солдаты и прикроют представление.
        - Нравится спектакль?
        Знакомый голос разбил мои мысли на множество осколков. Я резко обернулась; сердце ушло в пятки, когда я увидела сзади мужчину. По вышитому на синей форме серебряному тигру я сразу узнала инспектора Хана. Однако солнце било мне прямо в глаза, поэтому разглядеть, смотрит он на меня или сквозь меня, я не могла. В такие моменты мне всегда казалось: правду все-таки люди говорят, что разница между аристократом и рабом - как между небом и землей.
        - Лучше уйти до того, как прибудут солдаты, - посоветовал он, - пока у тебя еще есть такая возможность.
        Я сцепила ладони и молча последовала за инспектором Ханом, держась на шаг позади.
        - Я как раз хотел с тобой поговорить, - начал он. - Прошлой ночью, когда я отошел встретиться с полицейским Симом, кто-то побывал у меня в кабинете и кое-что забрал. И сомневаться в этом не приходится: до моего ухода все было на месте.
        Я крепко сжала губы. Полицейский Кён предупреждал, что, если я проболтаюсь, они с ученым Аном предъявят полиции имеющиеся у них улики против инспектора Хана. Я не знала, стоит ли ему верить.
        - Один слуга доложил мне, что видел, как ты ночью бродишь вокруг павильона.
        - Я? - Я почувствовала, как резко участился пульс, и вместе с ним заговорила быстрее. - Я все могу объяснить, господин. Я не заходила внутрь. Вы все не так поняли.
        - Успокойся. Я тебе доверяю. Поэтому и хочу выслушать твою версию событий.
        Если минуту назад мне и хотелось умолчать о произошедшем, то теперь это желание как рукой сняло. Я ринулась вперед, чтобы идти вровень с инспектором, и выложила ему все: от подозрений Эджон относительно Кёна и ночных похождений полицейского до нашей с ученым Аном дискуссии под ивой и их обвинений в адрес инспектора.
        Я ожидала гнева, вспышки ярости, однако у мужчины лишь заходили желваки на скулах.
        - И почему я не удивлен? - он посмотрел на меня. - Тебе очень не повезло попасть в столь опасную историю.
        Я вздернула брови.
        - Прошу прощения, господин, но я никуда не попадала. Я сама на это решилась.
        - Сама решилась… - тихо повторил инспектор. Он замедлился, словно раздумывая обо мне. Кинул на меня еще один взгляд - все равно что генерал, размышляющий, стоит ли принимать новобранца. - Ради меня?
        - Помните, господин, я говорила: верность - моя величайшая добродетель.
        - И ты клянешься в верности мне? - его голос потеплел.
        - Да, господин.
        Он улыбнулся, но как-то грустно. Как будто считал, что я слишком юна, чтобы понимать вес верности. Слишком юна, чтобы понимать непомерный вес моего обещания. Но я понимала, и я обязательно ему это докажу.
        Тем не менее я обязана была спросить:
        - А что он украл, господин?
        Мрачная тень пробежала по лицу инспектора, сгустилась на щеках. Мужчина остался невозмутим, но меня обожгло предупреждением больше никогда не спрашивать про эту шкатулку.
        - Не забивай себе голову. Это было письмо, и я непременно его верну, - тихо и неопределенно ответил он. - Ан решил пойти на все, лишь бы доказать, что я как-то причастен к смерти госпожи О из-за ее веры. И моего прошлого. Он прежде нас всех знал, что она еретичка.
        Чтобы отвлечься от мыслей о черной лакированной шкатулке, я спросила:
        - Каким образом, господин?
        - Он недавно признался командору Ли, что подслушал разговор родителей госпожи О и узнал о ее еретических взглядах. Семнадцатого дня шестого лунного месяца он отправил с уличным мальчишкой анонимное письмо в ведомство.
        Я подавила изумленный вздох. То есть за четыре дня до смерти юной госпожи О…
        - Командор Ли это письмо не получал. Так что ученый Ан возомнил, будто я его перехватил. Он считает, что я знал о вере госпожи О и как-то приложил руку к ее убийству.
        - Но вы же были в Доме ярких цветов. У вас есть алиби.
        Инспектор Хан фыркнул.
        - Воображение у Ана богатое, но не особо логичное.
        - Все это так подозрительно, господин, - я тихонько вздохнула и перевела взгляд на мужчину, на его нахмуренные брови. - Как же распутать этот запутанный клубок?
        - Надо изучить как можно больше показаний, пока не сложится закономерность. - Шаги инспектора вновь стали длиннее, словно он о чем-то вспомнил. - Пойдем. Я поговорил с госпожой Ким. Она так и не рассказала мне всей правды, но я знаю, кого можно спросить. И поэтому я хотел попросить тебя о помощи.
        Мое сердце забилось чаще. Мы зашли в ведомство, и он повел меня по дворам.
        - Страх многим развязывает язык, - быстро проговорил мужчина, - но служанка Сои с каждым допросом только больше уходит в себя. У меня кончается терпение.
        - Что мне нужно у нее узнать, господин?
        - Чем она шантажировала хозяйку Ким.
        «Шантажировала»? Меня словно грубо толкнули - такого я не ожидала. Я даже представить не могла, чтобы служанка Сои была способна на подобное.
        - Не понимаю. Вы в этом уверены?
        - Будь я уверен, мне бы не пришлось просить тебя, - ответил он. - Твоя задача - выяснить то, что не смогли выяснить мы. Сможешь?
        От этого вопроса во мне загорелась искорка гордости, и с каждым шагом она вспыхивала все ярче. Я была недостойна его расположения. Но как же страстно я желала быть частью чего-то большего!
        - Конечно, господин. Будет сделано.

* * *
        Инспектор Хан остался ждать у дверей тюрьмы, а я следом за стражником прошла в темноту, полную затхлых запахов крови и гниющих ран. Однако оказавшись перед клеткой, я и думать забыла об обвинении инспектора и своем удивлении. Ну как я могла испытывать к ней что-то помимо жалости? Сои сидела у стены; при виде стражника она съежилась от страха. Звон ключей для нее уже стал звуком предстоящего допроса.
        - Это всего лишь я, - успокоила ее я.
        Ее плечи обмякли.
        - Всего лишь ты.
        Я подсела к ней и прислонилась к деревянной стене. Солома захрустела у меня под юбкой. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что постель Сои была в крови, а сама девушка не могла поднять головы. Живот мне скрутило от страха. Вполне возможно, Сои умрет в этой клетке.
        - Зачем ты пришла? - прошептала она.
        - Дать тебе совет, - я сжала ее безвольную ладонь. - Я не считаю, что ты убила хозяйку, но молчание тебе только вредит. Полицейским не остается ничего иного, кроме как сломать тебя. Они-то видят только, что ты пыталась сбежать.
        Сои кинула на меня пустой изнеможенный взгляд.
        - Ты же можешь столько всего рассказать, - спокойно предположила я. - Ты знаешь множество вещей, которые другие хотели бы сохранить в тайне. Например… хозяйка Ким.
        И снова в ответ тишина. Однако я для нее была не полицейским; она не верила, что я бы стала причинять ей боль. А жизнь среди слуг научила меня, что ни один человек не желает молчать и оставаться непонятым.
        - Ты, видимо, разговор инспектора подслушала, - наконец проговорила Сои.
        - Да, подслушала, - солгала я и сама удивилась, как честно это прозвучало. - Ты же знаешь, я любопытная.
        - Его командор готов до смерти меня довести, лишь бы хоть что-нибудь выведать.
        Я попыталась придумать что-нибудь, что угодно, чтобы разговорить ее. А потом я услышала шепот инспектора Хана: «Всегда есть слабость».
        - Слишком поздно. Хозяйка Ким уже все нам рассказала о твоем шантаже. Хочет выставить тебя виноватой.
        Тени гнева заволокли глаза Сои.
        - Хозяйка Ким пытается обелить себя за твой счет. Говорит, что шантаж - уже само по себе подло, и кто знает, может, ты способна и на что похуже… На убийство, например.
        Сои повернулась ко мне. Ее болезненно горячее дыхание обжигало.
        - Она все рассказала инспектору Хану?
        - По-моему, он был поражен. И я, когда услышала, была так же разочарована, как… - Я потерла бровь. Под весом лжи я начинала допускать ошибки. Я не понимала, как инспектору Хану удается так легко врать. - Но я решила, что у тебя наверняка были на то свои причины. Расскажешь мне свою правду?
        Тишина затянулась. Она была полна запутанных мыслей, покрытых толстым слоем сомнений. Наконец Сои провела языком по пересохшим губам.
        - Хозяйка Ким никогда меня не любила. Хотела меня прогнать. Но три года назад моя юная госпожа сбежала ночью и вернулась лишь на следующий день. Знали об этом только ее мать и я.
        - Да, она нам в этом призналась. - Я прикрылась рукой, чтобы Сои не почувствовала жара моей вины. - Ты пригрозила хозяйке Ким, что пустишь слухи, если она тебя прогонит, да?
        - Да, но я была вынуждена. Иначе бы не выжила.
        - Понятно… - Больше у меня вопросов не было, но я знала, что не могу так просто сдаться. Инспектор бы не сдался. Я прошерстила мысли в голове. - Она уходила к мужчине?
        Сои едва заметно кивнула.
        - К тому же, что и в ночь убийства?
        - Я не знаю, но точно уверена, что оба раза она уходила к любовникам. - Я дала ей собраться с воспоминаниями. - Через несколько месяцев после побега госпожи я обнаружила, что она беременна. Ее мать отослала нас в храм - хотела спрятать там дочь от семьи, знакомых… ото всех. - Она перевела взгляд на меня. - Я знаю, что хозяйка Ким не стала бы в этом признаваться. Ты ведь теперь донесешь все инспектору, да?
        - А ты этого хочешь?
        - Непременно все ему расскажи. - В ее глазах блестело такое рвение, будто она увидела лазейку, через которую можно спастись. Она даже охрипла от охватившего ее возбуждения. - Пусть не думает, что хозяйка Ким такая уж честная. Как по мне, так она сама запросто может оказаться убийцей. Это она дала госпоже О пхэдо, нож для самоубийства.
        - Как он выглядел?
        - Серебряный с бирюзовыми камнями.
        - Орудие убийства, - прошептала я.
        Я вспомнила острый ножик под окровавленным телом госпожи О. Но это еще ничего не доказывало. Девушкам из благородных семей часто дарили ножи для самоубийства, которые те вешали на норигэ.
        Я покачала головой и решила задать следующий вопрос:
        - И сколько вы пробыли в храме?
        - Месяцы. Мы были в храме Ёнджуса[39 - Ёнджуса (кор. ???, букв. «храм драгоценного камня дракона») - буддийский храм недалеко от Сувона, столицы провинции Кёнгидо. Основан в 854 году.] в Сувоне. Моя госпожа так и не сказала мне, кто отец, но призналась… У тебя воды нет?
        - Скоро принесу. Ты продолжай.
        Девушка снова облизнула губы.
        - Все начиналось невинно. Она хотела сходить на праздник урожая, он предложил составить ей компанию. Но пошел дождь, они зашли укрыться в гостиницу… - голос Сои затих, а взгляд устремился куда-то вдаль, как будто она разглядывала хозяйку с ее любовником. Вдруг Сои издала похожий на смешок звук. - Все всегда считали госпожу О кроткой и послушной, но на самом деле такие люди самые непокорные. В любом случае она родила здорового сильного сына, мы оставили его монахам, а спустя несколько дней после нашего возвращения хозяйка Ким сообщила, что мальчик умер. От оспы. Моя госпожа очень долго скорбела, пока наконец не встретила госпожу Кан и не приняла католичество.
        Я нахмурилась. Госпожа Кан говорила, что не была близко знакома с госпожой О.
        - Почитайте ее дневники, - предложила Сои. - Там все написано. И не только это.
        Я заерзала. Я была уверена, что инспектор Хан соврал насчет дневников, чтобы Сои созналась. Я неуверенно ответила:
        - У нас их нет.
        Теперь настал черед Сои хмуриться.
        - Твой инспектор не читал ее дневники? Она туда каждую мысль записывала.
        - Полиции не дают осмотреть ее комнаты.
        Сои наклонила голову и вгляделась в яркое небо за деревянными решетками в оконном проеме. Надежда в ее глазах потухла, и на ее место пришла пустая покорность.
        - Не надо было мне ничего говорить.
        - Сои, я не должна была…
        - Ты выяснила что хотела, - оборвала она меня. - Раз уж я все рассказала, то какая разница? Чем отличается одна тайна от другой? А у меня еще одна осталась. Хозяйка Ким ни за что ее не выдаст, хоть сто раз пытайте.
        Бесчувственный голос Сои наполнил меня медленным тихим ужасом. Вдохнув, я прошептала:
        - Я готова тебя выслушать, если хочешь рассказать.
        Сои кивнула.
        - Хозяйка Ким не знает, что год назад я ездила в храм совершить по приказу госпожи поминальный обряд. Но я не нашла могилу ее сына. И монахи очень удивились, когда я их об этом спросила, потому что сын госпожи О, оказывается, не умирал. Я вернулась и поведала все госпоже, и она была в такой ярости, что запросто могла кого-нибудь убить.

* * *
        - Значит, дневник все-таки есть, - промолвил инспектор Хан, когда я замолчала.
        Я выложила все за считаные минуты, и некоторое время мы сидели в тишине. Я смотрела на одинокую птичку, поющую над черепичными крышами стен ведомства, а сама размышляла, кто бы мог оказаться отцом ребенка. Может быть, молодой господин Чхои Джинёп…
        - Что вы будете делать дальше, господин?
        - Для начала мы съездим в храм. Если отец мальчика хоть раз его навещал, мы это выясним.
        Мы. По позвоночнику пробежала дрожь трепета и предвкушения, и еще больший восторг меня охватил, когда инспектор проговорил:
        - Тамо Соль, твоя помощь всегда оказывается весьма ценной.
        Он заложил руки за спину и двинулся было прочь, но потом посмотрел на меня через плечо:
        - Давай оставим это между нами. Лучше пока никому, кроме командора Ли, не сообщать, куда мы направляемся. Особенно Кёну.
        Желудок сжался от одного упоминания Кёна.
        - Что вы с ним собираетесь делать, господин?
        - Переведу его куда-нибудь из нашего ведомства, но позже. Пока что надо разобраться с храмом Ёнджуса.
        - А полицейский Сим? - спросила я. - Вы расскажете ему, что мы выяснили?
        - Конечно, - его губы тронула слабая улыбка. - Я готов доверить ему даже свою жизнь.
        Я склонила голову, пытаясь удержать рвущиеся с языка слова: «Мне вы тоже можете доверить свою жизнь».
        Девять
        На следующее утро я привычными движениями быстро перевязала грудь, причем крепче, чем нужно, чтобы не было видно даже малейшего намека на формы, на этот признак женственности и уязвимости. Я видела, какими взглядами провожали служанок некоторые полицейские и гости ведомства. А порой и не только взглядами - они пытались их хватать или крали с губ поцелуи.
        Мне, конечно, хотелось внимания, но не такого.
        Закончив одеваться, я за веревку привязала к поясу железную дубинку с ручкой из позолоченной латуни, а затем оглядела комнату, ища повода задержаться здесь хотя бы ненадолго. Мой взгляд упал на дверь, и в душе зашевелились сомнения. Последние несколько дней где-то на задворках сознания меня грызла одна мысль, и теперь она выплыла наружу, подстерегала прямо за дверью. Ведь вполне возможно, что ждущие нас ответы окажутся совсем иными, нежели нам хотелось бы.
        Низкий раскатистый звон колокола разрушил тишину раннего утра. Сняв с крючка саткат и надев его, я вышла наружу и зашагала по дворам. Инспектор Хан приказал мне ждать его у главных ворот, когда закончится комендантский час.
        - Соль! - огорошил меня мужской голос, когда я вышла к дороге.
        Я обернулась и увидела мальчишку-конюха, тянущего в мою сторону белую лохматую пони Грозу. А ведь это маленькое чудовище попыталось спасти нас от тигра на горе Инван.
        - Мне приказано было вывести эту проказницу, - мальчишка отдал мне поводья. - Я слышал, вы из столицы уезжаете. С инспектором, да?
        - Мы едем в Сувон.
        - Недалеко. Там по пути как раз Лисий перевал… О, а вот, кажется, и он.
        Мальчишка взглянул на подъехавшего всадника, чьи глаза прятались в тени широкополой шляпы. На мужчине была шелковая военная форма цвета листвы, под складками юбки проглядывались штаны, а на рукавах были вышиты серебряные тигры. Но я могла догадаться, что это инспектор Хан, уже по одному мечу с черными ножнами и семью золотым точками в честь духа семи звезд[40 - Дух семи звезд Большой медведицы, Чхильсон - одно из главных шаманских божеств. В Корее верили, что эти звезды влияют на судьбу каждого человека, определяют ее, даруют богатство и т. д.] - древнего божества судьбы. Вряд ли, правда, инспектор был человеком суеверным: истинные конфуцианцы верили не в призраков и духов, а в здесь и сейчас.
        Когда он приблизился, я заметила позади слугу - загорелого юношу в белой рубашке и сером верхнем халате без рукавов. Я уже пару раз видела его мимоходом в ведомстве. Он был не сильно старше меня. Инспектор Хан приказал ему сходить принести свиток со своего письменного стола, и юноша со скоростью быстроногого оленя спрыгнул с лошади и помчался в ведомство, а спустя несколько мгновений уже вернулся, на вытянутых ладонях поднося хозяину свиток.
        Инспектор Хан спрятал его за пазуху и повернул коня.
        - Ты готова, тамо Соль?
        - Да, господин.
        Я взобралась на Грозу. Желудок сжался в комок. Я боялась, что она снова выкинет меня из седла, но, к счастью, пони на удивление спокойно шла по улицам Ханяна, мимо конюшен и торговых лавок.
        Я уже неплохо знала столицу и даже могла подсказать кому-нибудь дорогу. Ищете медную лавку? На перекрестке с улицей Чонно поверните на север, пройдите мимо торговца шелком, лавка будет по правую руку. Нужны мед, рис и фрукты? Это вам на запад. А может, вы ищете дорогой подарок? К югу от перекрестка будут ювелиры, а на востоке - лавки торговцев серебром и нефритом.
        Я хорошо знала столицу, и все же с каждым днем она пугала меня все больше и больше.
        - Как тебя зовут?
        Я взглянула на подъехавшего молодого слугу. Настроения говорить у меня не было, но и игнорировать людей я не умела.
        - Соль.
        - Как «снежинка»?
        - Как «рассказчик».
        - Меня зовут Рюн. Это значит «добросердечный».
        Мы пересекли ручей Чхонге. На берегу женщины набирали в кадки воду, скручивали белье в тугие узлы, клали его на камни и отбивали палками. Когда ручей оказался позади, я повернулась к «добросердечному» Рюну.
        - А ты давно своему хозяину служишь?
        Он оглянулся на меня, держа поводья в одной руке.
        - Девять лет. С самого детства.
        Инспектор Хан ехал неподалеку, но все же не мог расслышать, как я тихо спросила:
        - Ты знаешь полицейского Кёна?
        Уголки губ юноши дернулись.
        - Знаю.
        - Полицейский Кён пытается навлечь подозрения на твоего хозяина. Меня это тревожит.
        - И вчера его за это хорошенько отлупили, - цокнул языком Рюн. - Что он вообще о себе возомнил? Решил с военным чиновником потягаться? А все из-за какого-то коня.
        - Коня?
        - Не так давно коня хозяина нашли в Северном округе. Он бродил там совсем один, а на брюхе и плече у него были глубокие порезы. И на ногах тоже. Если всадника ведет, то лошадь и подавно, а хозяин в ту ночь уж больно много выпил. Полицейский Кён привел окровавленного коня домой к хозяину, а конюх ему и скажи, что инспектор дома не ночевал. Ну а дальше Кён пошел вымогать информацию. Похоже, он был уверен, что кровь не только лошадиная.
        - Значит, у коня были глубокие порезы… Может быть, он упал? - принялась размышлять я. - А когда конь упал, инспектору Хану не на чем было возвращаться домой. И он наверняка пошел в какую-нибудь гостиницу…
        - Не в гостиницу. Хозяин вернулся в Дом ярких цветов. За мной оттуда с утра служанка пришла. Хозяин до сих пор был одет в траурные одежды, ему надо было переодеться в форму.
        Так вот какая «улика» была у Кёна и ученого Ана против инспектора Хана. Я сжала покрепче губы, чтобы не засмеяться.

* * *
        Наш путь пролегал через мост над рекой Хан[41 - Река Хан, Ханган (кор. ??) - главная река Южной Кореи длиной в 514 км.], огибавшей столицу и впадавшей в Восточное море. Брат рассказывал, что название реки значит «великий и священный», и в древние времена за нее сражались Три корейских государства - Пэкче, Когурё и Силла[42 - Три корейских государства - Пэкче, Когурё и Силла - раннефеодальные государства, которые в I - VII веках занимали Корейский полуостров.].
        На другом берегу толпа разошлась, и мы поехали быстрее. Как бурный речной поток, мы неслись меж полей ярко-зеленой травы, и на душе у меня стало так легко, что я сама чуть было не превратилась в текущую воду. По вихляющей грунтовой дороге мы поднимались выше и выше, постепенно склоны долины становились все круче, а ветер - сильнее. Под его порывами юбка и рукава хлестали меня по ногам и рукам, а пряди волос летели прямо в лицо. Но я не могла перестать улыбаться.
        Я оглянулась назад, чтобы прикинуть, сколько мы уже прошли, и моему взору предстал потрясающий вид на столицу. Через море черепичных и соломенных крыш с востока на запад тянулась главная дорога. На юге виднелся заброшенный дворец, где жили незаконнорожденные потомки казненного принца Садо[43 - Принц Садо (1735 - 1762) - сын короля Ёнджо, который страдал психическими расстройствами и был крайне жесток. Король был обеспокоен судьбой королевства в случае, если принц Садо взойдет на престол, однако в то время было запрещено причинять физический вред членам королевской семьи. Поэтому Садо казнили, заперев в деревянном ящике для риса без еды и воды.] вместе с женами: принцессой Сон и ее невесткой принцессой Син. А к северу располагалась истинная королевская резиденция - огромный дворец Чхандок с лотосовым прудом и множеством павильонов, лужаек и приемных залов.
        - Соль! - позвал меня Рюн. Они с инспектором Ханом уже далеко уехали.
        Я пригнулась к спине Грозы и поддала вперед, к перевалу, очень похожему на Лисий. С обеих сторон узкой тропы высились горы - мрачные одинокие гиганты, так непохожие на жизнерадостный цветочный ковер на склонах долины. Было такое слово «косан» - оно означало «одинокая гора» и подходило здесь как нельзя лучше. А еще так, судя по всему, прозвали инспектора Хана, ведь он вечно предпочитал держаться на расстоянии от остальных. Похоже, он считал, что если человек не может сказать ничего, что пошло бы на пользу расследованию, то лучше ему хранить молчание.
        Но меня это не касалось.
        Я осмелилась подъехать к инспектору Хану поближе. Он, почувствовав мое присутствие, повернул ко мне голову - совсем чуть-чуть. Мне был виден лишь полумесяц его лица: прямой нос, высокие скулы, изящный изгиб твердых губ. В голове вдруг вспыхнули непрошеные воспоминания десятилетней давности: мальчик с янтарными глазами и лучезарной улыбкой. Я моргнула, и образ исчез.
        - Соль, знаешь ли ты, почему я втянул тебя в это расследование?
        Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями.
        - Нет, господин.
        - Что бы ты ответила, спроси я тебя, кто ты?
        - Слуга? - засомневалась я.
        Он молча ждал ответа. Я закусила нижнюю губу и задумалась, а потом, нахмурившись, подняла глаза к небу, которое на горизонте уже окрасилось в лазурный цвет.
        - Говорят, между слугой и янбаном, аристократом, разница как между небом и землей. Я - земля, господин.
        Инспектор усмехнулся - тихим утробным смешком из глубин грудной клетки.
        - И ты на самом деле так считаешь?
        - Не знаю, господин. Я постоянно меняю свою точку зрения.
        - В столице столько всего говорят… - он умолк, словно размышляя, стоит ли ему говорить дальше. Наконец как-то слишком беспечно продолжил: - В молодости меня называли солнцем. Великой пылающей звездой. Но потом грех моего отца запятнал меня, и я стал хуже грязи.
        Безмолвно выдохнув, я пригляделась к мужчине. В золотистом свете, освещавшем его лицо, я заметила то, чего не замечала раньше: напряжение в глазах, тягостный неподвижный взгляд, мелкие шрамы, разбросанные по правой руке. Я мало что знала о его прошлом, но, заглянув сейчас в него краем глаза, увидела мир унижения.
        Между нами повисла тишина, которую нарушал лишь свист одинокого рябчика, но спустя некоторое время инспектор Хан снова заговорил:
        - Будь ты хоть солнцем, землей или луной… Ты способная девушка. На мой взгляд. И каким-то образом твой разум способен разобраться в запутанных нитях этого расследования. Таких, как ты, тамо Соль, совсем немного. Как среди мужчин, так и среди женщин.
        Я застыла в седле, поводья безвольно обвисли в моих пальцах. Впервые с исчезновения брата я почувствовала, что меня заметили.

* * *
        К крепости вокруг Сувона мы приехали только после полудня. К тому времени после четырехчасовой поездки у меня в груди поселилась молитва - настолько необъятная, что мне казалось, будто я проглотила облако: в следующей жизни я хочу быть инспектором Ханом.
        «Посмотрите, как гордо он восседает на коне! - хотелось мне закричать галдящей толпе вокруг крепости Хвасон[44 - Хвасон (кор. ??, букв. «цветущая крепость») - крепость, сооруженная королем Чонджо в дань памяти его отца, принца Садо.]. - Посмотрите, как крестьяне трясутся и кланяются перед ним! Посмотрите, как он даже взглядом их не удостаивает!»
        Он был моим хозяином, а я была продолжением его самого.
        Когда мы подъехали к воротам крепости, инспектор Хан продемонстрировал стражнику табличку со своим именем, и нас мгновенно пропустили. Я даже представить не могла, что, став ничтожной тамо, смогу побывать в разных уголках королевства и увидеть места, о которых и мечтать не смела, пока жила с сестрой.
        Сувон представлял собой скопление лавок и людей, лабиринт улиц и переулков. Вдоль стен щетинились пугающие караулки, дозорные башни, бастионы и прочие военные сооружения для защиты находившейся неподалеку столицы.
        Когда мы оказались в городе, Рюн залез в привязанный к его седлу мешок и достал оттуда рисовый шарик.
        - Держи, Соль. Подкрепись, а то силы кончатся.
        Я поднесла шарик к губам, но замерла, вновь заметив светло-карие глаза инспектора Хана. В солнечном свете они выглядели практически золотыми.
        - Ты в инспекторе Хане скоро дыру прожжешь, если будешь так пристально на него смотреть, - ворвался в мои мысли голос Рюна.
        Я надкусила шарик. Рис на вкус был сладкий, чуть-чуть недоготовленный: снаружи липкий, а внутри ещё твердый.
        - Я вот думаю: если умереть, а потом возродиться, будешь ли ты похож на себя в прошлой жизни?
        - Не знаю, - ответил Рюн. - Но, думаю, определенное… сходство будет. А что?
        Я только улыбнулась, и его вопрос утонул в тишине. Глаза инспектора, так похожие цветом на глаза моего брата, успокаивали меня. Казалось, старший брат ниспослал мне свой дух, а тот поселился в глазах инспектора. Однако, кроме цвета и теплоты взгляда, у инспектора с моим братом не было ничего общего.
        Я откусила еще раз, но вкуса не почувствовала: я затерялась мыслями в прошлом.
        Старший брат всегда был хрупким и чувствительным. Он никак не походил на свирепого военного чиновника - скорее уж на чуткого поэта. По большей части все, что я о нем помню, - это как он, сидя за столом, изучал и запоминал конфуцианский канон. Инспектор Хан мог по двести стрел за день выстрелить - хоть в снег, хоть в дождь, хоть в дождь со снегом, а вот брат, по-моему, ни разу не охотился на диких собак, заполонивших весь остров Хыксан[45 - Хыксан (кор. ???) - остров, лежащий в 97 километрах к юго-западу от полуострова Корея.].
        Как бы то ни было, брат умер, и все из-за сестры.
        Однажды я спросила ее, почему он убежал, а сестра только ответила, что они жутко поссорились. Правда, она не знала, что я все видела: как она бросила в него глиняный чайник с кипятком, как кричала: «Ну иди тогда в свою столицу, в это ужасное место! Мы больше не семья!» Из-за нее старший брат убежал и умер в полном одиночестве - я точно знала, что он умер, ведь он ни разу нам не написал.

* * *
        От мыслей о старшем брате на душе стало тоскливо, но жизнь в столице научила меня не зацикливаться на грустных моментах. Не зацикливаться на клейме на щеке, на том, что все смотрят на тебя и цыкают языками. Не зацикливаться на мертвом брате. Когда тебя окружает море горя, надо плыть и держать голову над водой. Никак не тонуть.
        Я заперла воспоминания о брате в шкатулку до лучших времен, когда буду одна. Мне не хотелось показаться инспектору Хану угрюмой, тоскующей по дому девчонкой, я хотела впечатлить его. Я выпрямилась и села в седле поудобней.
        - Проклятая духота, - пробормотал Рюн. Под пылающим жаром солнца на его одежде выступили темные пятна пота.
        - Выглядишь так, будто сейчас в обморок упадешь. - В голос вернулась твердость.
        Рюн слабо отмахнулся от меня и вытер лоб.
        - Не говори со мной. Сил нет тебе отвечать.
        Мы проехали город насквозь и направились дальше. Мимо проплывали природные пейзажи, вокруг то появлялись, то исчезали рисовые и кукурузные поля. Наконец дорога разошлась в разные стороны узенькими тропками, одна из которых вела к горе Хва. В лесной тени удушающая жара отступила, и вскоре я увидела загнутые по углам крыши храма Ёнджуса.
        Имперский двор уже давно потерял интерес к буддизму. Большинство храмов стояли заброшенные, однако Ёнджуса был редким исключением.
        «Король Чонджо мучился мыслью, что его отец, убитый принц Садо, бродит где-то в аду, - рассказывал мне брат. - Так что его высочество возродил Ёнджусу и перевез останки отца поближе, чтобы храм защищал его и даровал вечный покой».
        Мы привязали лошадей и взобрались по гранитным ступенькам к главным воротам. Там на меня воззрились четыре статуи с глазами навыкате, а у одной из них в руках был меч, которым она вот-вот готова была сразить злобного духа. Я ускорила шаг, чтобы поскорее прошмыгнуть мимо чудовищных фигур. Мы прошли еще двое ворот, двигаясь сквозь туман на звуки пения и стук деревянных колокольчиков, но до сих пор не встретили ни одной живой души. Пение раздавалось из ниоткуда. Мы словно оказались в заброшенной деревне, где водились одни только призраки.
        Наконец мы вышли к зданию, похожему на главный храм, - с массивной черепичной крышей, подпертой высокими колоннами, и резными карнизами, богато разукрашенными в синий, красный и зеленый. Внутри на полу сидели монахи с бритыми головами и пели сутру сердца, а в дальнем конце зала, скрестив ноги, подремывал ребенок в серой одежде.
        - Пойдемте, не будем их тревожить, - позвал нас инспектор Хан.
        Но далеко уйти мы не успели.
        - Не потеряйтесь в тумане, - окликнул нас чей-то голос.
        Мы обернулись и увидели на террасе небольшого ханока по соседству монаха с ниткой бус на шее.
        - Вы издалека?
        Рюн подбежал к террасе и поклонился монаху.
        - Мы приехали из столицы, - объявил он. - Мой хозяин хотел бы кое о чем вас расспросить.
        Монах оглядел инспектора Хана и после небольшой заминки произнес:
        - Что ж, заходите, располагайтесь, - он потянул за латунную ручку раздвижной двери, за которой оказалась темная, продуваемая всеми ветрами комнатка. - Я пока приготовлю чай для вашего хозяина.
        - Не надо, сыним[46 - Сыним (кор. ??) - обращение к буддийскому монаху.], - вмешался инспектор Хан. - Мы ненадолго.
        Монах склонил голову.
        - Вы проделали такой долгий путь. Что же вы хотели узнать?
        Инспектор Хан поднялся на террасу, а мы с Рюном остались во дворе.
        - Сюда, кажется, часто приезжают помолиться женщины?
        - Верно.
        - И если им необходимо где-то на время спрятаться, вы им не отказываете?
        - Будда учил состраданию ко всем живущим созданиям.
        - Правда?
        - Каждая встреча - это плод нашей кармы; у всего есть свои причины и последствия. А потому отвергать отчаявшихся - не самое мудрое решение, - монах скрестил руки и спрятал ладони под широкими рукавами. - Это может негативно сказаться на нашей кармической связи и вместо духовной близости даст начало вражде. Поэтому Будда считает, что к каждому новому знакомому необходимо относиться с вниманием и уважением.
        - В таком случае позвольте спросить, - вполголоса произнес инспектор Хан, - не искала ли здесь приюта некая дама по имени О Ынжо?
        - Это имя мне незнакомо, господин.
        - Тогда следующий вопрос: может быть, на попечении монахов имеется мальчик трех лет от роду?
        Уголки губ монаха напряглись, но в остальном выражение его спокойного и сдержанного лица нисколько не изменилось.
        - Имеется.
        - Сыним, не посчитаете ли вы за дерзость, если я попрошу вас рассказать мне об этом мальчике?
        - Нисколько. Но, к сожалению, я и сам практически ничего о нем не знаю, кроме того, что он сирота.
        - Совсем ничего? Даже откуда он взялся? Нам помогут и самые незначительные детали - может, они наведут нас на след.
        - Уверяю вас, - продолжал настаивать монах, - я знаю о его происхождении не больше, чем о…
        - Почему мать бросила его тут? - задался вопросом инспектор. На лице монаха промелькнуло удивление. - Наверное, из чувства стыда. Если незамужняя дама вдруг родит ребенка, доброму имени ее семьи придет конец.
        - Вы знакомы с его матерью?
        - Она умерла несколько дней назад.
        Монах замер.
        - Умерла?
        - Ее убили.
        Его брови сошлись на переносице:
        - Убили!
        - Мы пытаемся найти любые зацепки.
        - Вы ее родственники? Или полиция? - монах окинул инспектора взглядом. - Да, вы, вероятно, из полиции. Вид у вас похожий.
        - Вам ничего, случаем, не вспомнилось?
        Монах заколебался, а потом признался:
        - На самом деле, да, вспомнилось.
        Грудь распирало от эмоций, которые так и нашептывали мне на ухо: «Невероятно!» Вслед за мужчинами я шла по помосту вокруг павильона и восхищалась тем, как умело инспектор Хан вытянул из монаха секреты. Интересно, смогу ли я когда-нибудь так же?
        Мы остановились. Со своего места я могла разглядеть мальчика в храме. Он выглядел так, словно вот-вот сонно завалится вперед, но сидевший рядом монах ткнул его в бок, и мальчик тут же выпрямился. У него было светлое круглое личико.
        Раздался тихий треск, и я вздрогнула. Звук доносился откуда-то сверху, с черепичной крыши, как будто что-то твердое катилось вниз, а потом упало со ската и отскочило от камней. Я отошла от Рюна и подняла упавший предмет. Это оказалась обычная галька. Сделав шаг назад, я осмотрела крышу, но увидела только листву.
        - Насколько мне помнится, - говорил тем временем монах, - где-то три года назад к нам в храм приехала беременная женщина.
        - Вы, случаем, не запомнили, как звали ее служанку?
        - Служанку… служанку… Ёри? Чхоби? Как-то так.
        - Может, Сои?
        - Да, наверное, Сои.
        На протяжении всего разговора инспектор Хан держался отчужденно, заложив руки за спину. Судя по всему, ему и дела не было до того, за что снова и снова цеплялся мой взгляд: подергивающийся глаз монаха, капли грязи, подозрительно часто капающие со скатов крыши, юный послушник, подметающий двор и поглядывающий в нашу сторону. На невозмутимом лице инспектора Хана не промелькнуло ни одной эмоции. Он вообще думал? По его внешнему виду невозможно было сказать, что происходит у него на уме.
        Наконец он заговорил:
        - А не приезжал ли к ребенку за последние три года мужчина?
        Монах взглянул на юного послушника и жестом подозвал его.
        - Что ж, господин… Несколько дней назад я был в Ханяне - да, я знаю, что монахам запрещено посещать столицу, - спешно начал оправдываться он, - однако у меня заболела мать.
        Инспектор Хан склонил голову, веля ему не переживать об этом.
        - Когда я на следующий день вернулся, мне рассказали о странном госте. - Он обернулся к послушнику с бамбуковой метлой. - Учхан, расскажи им о том странном мужчине, говорившем с нашим маленьким Минхо. Давай, не бойся.
        Послушник потер нос, под которым росли жиденькие усики.
        - Я в тот день просто убирал храм, - его голос надломился, словно не зная, звучать ему высоко или низко, - когда к нам зашел господин и попросил увидеть Минхо. Мальчик вообще не сильно любит незнакомцев, но этому дался. Сидел у него на руках, внимательно слушал.
        - И что этот господин говорил?
        - У меня туго с памятью, так что я мало чем могу помочь. Правда, он сказал: «Запомни мое имя и никогда его не забывай».
        - И как же его звали?
        Послушник снова потер нос.
        - Эм-м. На имена у меня память совсем плохая.
        Я тяжело вздохнула, за что инспектор Хан наградил меня предостерегающим взглядом.
        - Было ли в его внешности что-нибудь запоминающееся? - спокойно уточнил он.
        - У него уголки глаз были загнуты, как у феникса.
        - А выговор? На каком диалекте он говорил?
        - У него был столичный выговор.
        - А рост?
        - Не очень высокий. Но точно сказать не могу.
        - Во что он был одет?
        - В ярко-желтый топхо.
        Инспектор Хан слегка нахмурился. Топхо носили важные ученые, а порой и чиновники, выезжавшие по личным делам. Никак не простолюдины. Если это и впрямь был любовник госпожи О, то он определенно принадлежал к высшим слоям общества.
        - Сумели бы вы его опознать? - инспектор Хан достал свиток.
        Юный послушник на секунду задумался.
        - Да, господин.
        Инспектор Хан развернул свиток и показал его юноше.
        - Знакомо это лицо?
        - Он… - прошептал послушник с отпавшей челюстью. - Да! Это был он!
        - Уверены?
        - Да! Клянусь могилой матери!
        Я подошла взглянуть. На свитке углем был нарисован портрет молодого мужчины с угловатым лицом, тонкими бровями и глазами с приподнятыми уголками. Меня пробрала дрожь, волосы встали дыбом. Я ведь подавала ему когда-то чай.
        Это был учитель брата госпожи О. Ученый Ан.

* * *
        - Инспектор, а как вы поняли, что это ученый Ан? - спросила я, когда мы вышли из храма, а Рюн убежал вперед за лошадьми.
        - Было бы странно его не подозревать, - ответил инспектор. - Подумай, тамо Соль. В чем разница между жизнью незамужней дамы и жизнью крестьянки?
        Я редко видела, чтобы незамужняя дама покидала дом. Увы, именно в этом ответ и состоял:
        - Одну держат в стенах поместья, а другой позволено свободно передвигаться?
        - Незамужней даме, не покидавшей пределов женской половины поместья, редко удается повстречать много мужчин.
        До меня дошло.
        - А ученый Ан был у них частым гостем.
        - Несколько лет назад господин О впечатлился оценками ученого Ана на государственном экзамене и пригласил его на чай. Это было еще до того, как Ан начал преподавать у сына господина О. Во второй раз его пригласили на неделе перед праздником урожая.
        Мне вспомнились слова Сои о том, как госпожу О соблазнило невинное предложение этого мужчины.
        - И на той же неделе госпожа О убежала в первый раз.
        - А на следующей неделе он женился на другой.
        Сердце защемило, хотя я не совсем понимала, с чего бы. Это же не мой роман.
        - Госпожа О ему была безразлична?
        - Безразлична или нет, Ан все равно не смог бы на ней жениться. Он тогда был беден, ждал назначения на пост, по правилам этикета ему дозволялось занимать лишь государственную или наставническую должность. В подобных обстоятельствах было бы неразумно разрывать помолвку с дочерью влиятельного семейства. Это бы бросило тень на единственное, что у него осталось - честь.
        Честь… Никогда еще это слово не звучало более пусто и трусливо.
        - Спустя несколько месяцев после свадьбы, - продолжал инспектор Хан, хотя и не обязан был вообще ничего мне объяснять, - Ан вместе с тестем отправился в Китай в качестве посла. Там он заболел, и на выздоровление у него ушел целый год. А когда он вернулся в Чосон, господин О сделал его наставником своего младшего сына. Вот тогда Ан, скорее всего, и встретился вновь с госпожой О.
        - И убил ее?
        - Этого я пока не зна…
        - Господин! Господин! - с криками вернулся к нам побледневший Рюн. - Их нет!
        - Кого нет?
        - Лошадей!
        Мы поспешили к дереву, где были привязаны наши лошади; их и вправду не оказалось. Мы не только потеряли деньги - ведь каждая лошадь стоила двух, а то и трех слуг, - так еще и вернуться нам теперь было не на чем. Я уже готова была кинуться в лес на поиски, но инспектор Хан с невозмутимым спокойствием опустился на колени и дотронулся до земли.
        - Их увели на северо-восток, - вынес он вердикт.
        Мы двинулись за инспектором в глубь леса, по следам, которые замечал только он. Каждый раз, когда мужчина опускался на землю, дотрагивался до чего-либо, что-нибудь приподнимал, я тоже принималась всматриваться, надеясь увидеть то же, что и он. А он замечал малейшие следы потревоженной природы: сломанные ветки, смятую траву, раскрошенные листья и перевернутые камни. Следы копыт.
        - Ну хоть от крепости недалеко, - обернулся ко мне Рюн. - Я видел там полицейское ведомство, уверен, они нам помогут. У хозяина есть бронзовый медальон, а его только важным военным доверяют. Если он покажет его, нам в любом полицейском ведомстве королевства тут же лошадей выдадут.
        Инспектор Хан вытянул руку. Мы мигом замерли и замолчали. Мир вокруг наводнила тишина. В отдалении послышалось цоканье копыт. Инспектор Хан прошел вперед.
        - Рюн, ты идешь со мной, - прошептал он. А когда я тоже сделала шаг вперед, инспектор бросил: - Соль, оставайся здесь.
        - Но…
        - Пообещай мне.
        Всей душой мне хотелось ему возразить, но под выжидающим взглядом инспектора я все-таки сдалась.
        - Обещаю, господин.
        И инспектор с Рюном растворились в чаще леса.
        Я осталась на месте, изо всех сил напрягая слух и пытаясь понять, что происходит за гущей деревьев и листьев.
        Чирикнула птица.
        По листве проскочил кролик.
        А потом я услышала эхо голоса инспектора Хана:
        - Стой, где стоишь!
        Данное ему обещание обвязало мою щиколотку подобно выросшим из-под земли корням. Но стоило мне еще раз услышать его грозный голос, как я отбросила все мысли и бросилась вперед, перебежками от дерева к дереву, надеясь увидеть, что происходит. Я чувствовала близость опасности, ощущала ее прикосновение на вставших дыбом волосках на коже. Пробравшись сквозь ветки, я увидела инспектора Хана, прямо перед которым стоял четырнадцати- или пятнадцатилетний мальчик с нашими лошадьми. Приглядевшись, я заметила, что у мальчишки не хватало уха.
        - Ты следил за нами. В храме, - заговорил инспектор Хан.
        - Н-нет, это был не я. - Глаза мальчишки в ужасе метались из стороны в сторону в поисках помощи.
        - Кто тебя послал?
        Мальчик посмотрел на лошадь справа, взвесил шансы на побег, но инспектор Хан был слишком близко и запросто мог его схватить. Поэтому он не стал даже пробовать.
        - Не заставляй меня повторять дважды, - предупредил инспектор. Мальчик вздрогнул. - Говори, кто тебя послал.
        - Я… я правда не понимаю, о ч-чем вы, господин.
        Одно быстрое движение большим пальцем - и меч выскользнул из ножен с пронзительным, почти что пульсирующим звоном. Ноги мальчишки подкосились, и он, дрожа, упал на колени.
        - Рюн, привяжи лошадей, - инспектор Хан обошел мальчика, прижал к его трясущейся груди клинок. - Кто тебя послал?
        - П-пожалуйста, не убивайте меня, - он тяжело дышал, втягивал воздух носом и выдыхал, вдыхал и выдыхал. А затем едва слышно прошептал: - Молодой господин Чхои…
        Впервые в жизни я увидела, как дрогнула внешняя невозмутимость инспектора Хана - пусть даже на мгновение. Вспышка гнева… и что-то еще, едва заметное. Замешательство?
        - Рассказывай. Быстро, - приказал он.
        - Молодой господин. Он… он послал за вами людей.
        - И приказал тебе своровать наших лошадей?
        - Нет… Наш г-главарь хотел их п-продать.
        - Дурачье. Сворованные лошади привели нас прямиком к тебе. И что же молодой господин хотел узнать? Говорил ли он что-нибудь о…
        У меня под ногой хрустнула ветка, и инспектор Хан мигом вскинул голову в мою сторону. Я так испугалась, что попятилась назад, чтобы спрятаться, но споткнулась о вздымавшийся из-под земли корень.
        - Соль! - рокочущий голос инспектора был наполнен яростью настолько дикой, что она пронзила мне сердце, а мое тело охватила дрожь. - Я же велел тебе оставаться там!..
        Одноухий мальчишка схватил горсть земли и бросил ее в глаза инспектору Хану, чтобы ослепить его. Затем потянулся за веткой упавшего дерева, разломанного надвое молнией, и кинулся в бой, пока инспектор Хан еще ничего не видел. А мужчина, вместо того чтобы размахивать мечом во все стороны, спрятал его за спиной, острием вниз, раскрываясь навстречу опасности.
        Боги, что же я наделала? Я сдернула с пояса дубинку и рванула вперед.
        В этот момент воздух пронзил резкий свист, а затем со всех сторон послышался шорох. Из-за деревьев вышли мужчины с ножами и ветками. Их лица были замотаны шарфами, а сами они были такими костлявыми и обгоревшими, что больше походили на оголодавших крестьян, чем на свирепых разбойников. Один из мужчин махнул рукой и закричал:
        - Вяжи их!
        Восемь негодяев набросились на нас, словно беспощадная волна на тонущий корабль.
        Ко мне потянулись руки, но я нырнула вниз, проскользнула по земле и перепрыгнула через корчащиеся тела. Одноухий мальчишка двигался быстро. Он поднял свое деревянное оружие над головой инспектора Хана…
        Белым пламенем вспыхнула сталь на солнце. Брызнула кровь, как будто у мальчишки лопнул живот. Он медленно осел на землю, рука его ослабла, ветка упала в грязь, колени подогнулись. Подняв голову, он взглянул на инспектора Хана. Закашлял. В горле у него что-то забулькало, с губ стекла струйка крови.
        Воцарилась тишина. Все вздрогнули, когда инспектор вытащил лезвие и последние капли жизни безухого алым пролились на одежды инспектора. Мальчишка рухнул на землю.
        Меня затошнило. Оторвав взгляд от тела, я вновь посмотрела на инспектора - и он показался мне другим. Глядя на свои окровавленные ладони, он поднялся на ноги и зашатался, словно земля качалась у него под ногами. На висках у него блестели капли пота.
        Рюн бросился к хозяину, и я, взяв себя в руки, тоже побежала. Одного разбойника ударила между ног, а когда он наклонился вперед, с размаху опустила ему ногу на голову. Мужчина тотчас рухнул на землю. Рюн тем временем размахивал кулаками, катался по земле, хватал их за волосы. Инспектор Хан же размахивал мечом, как какой-нибудь пьяница, факелом отпугивающий тигра. В его хаотичных движениях не было ни направления, ни равновесия.
        Внезапно меня схватила огромная ладонь, а к шее прижалось что-то холодное. Я даже не услышала, как ко мне кто-то подошел, но теперь все мое внимание свелось лишь к острому жалу, впивавшемуся в кожу.
        - Инспектор, бросай меч, - прокричал голос у меня над головой, - или я ее убью!
        У меня похолодело в груди. Инспектор Хан моргнул, будто глаза ему застилала дымка. Он никак не мог поднять на нас глаза. Я задержала дыхание.
        - Я не шучу! - разбойник вжал нож мне в горло, но пока не до крови. - Я убью ее!
        Молчание. По лицу инспектора Хана пробежала мрачная тень.
        - Как тебе угодно.
        Сердце ухнуло куда-то вниз.
        - Что? - изумился державший меня мужчина. - Ты что, совсем свою служанку не ценишь?
        Меня сковала боль. Инспектор Хан, покачнувшись, вонзил меч в землю и оперся на него.
        - Мне не нужна тамо, которая мешает моему расследованию.
        У меня чуть не подогнулись колени. Я допустила маленькую ошибку, всего одну крохотную ошибку! Я лишь хотела увидеть то же, что и инспектор. Я не хотела, чтобы все так обернулось. Но инспектору я была уже не нужна. Вот так просто все кончилось.
        Где-то под ребрами меня уколола боль предательства, куда более острая, чем клинок у горла.
        «Сестренка, - прозвучал тихий шепот брата в моей пылающей груди. - В этом королевстве никто не будет любить тебя так же сильно, как семья».
        Эти слова эхом отозвались во всем моем теле. Кости моего брата лежат где-то в холодной земле, забытые. У него не было ни кургана, ни прощальных речей, ни цветов. Он там совсем один. И я чувствовала себя столь же одиноко, хотя меня окружали грязные лица.
        Я не могу вот так умереть.
        «Десять тысяч рек стекается в море, и все же оно никогда не переполняется. Такова и наша любовь к тебе. Моя, сестры и матери. Наша любовь - это море, глубокое море».
        У меня до сих пор была семья. Ради нее я должна выжить.
        Я со всей силы опустила пятку на ногу разбойнику. Тот от неожиданности отвел нож от моей шеи. Голой рукой схватившись за лезвие, я впилась зубами мужчине в запястье, прокусила прямо до костей; он попытался отдернуть меня за волосы.
        - Хозяин! - услышала я исступленный крик Рюна.
        Инспектор Хан упал на одно колено. Никто его не бил, даже пальцем не трогал. Однако он покачнулся, выпустил из рук меч и рухнул на землю.
        - Это знак свыше! - завопил один из разбойников. - Возьмите раненых! Мы сейчас же уходим!
        Мой захватчик попытался меня оттолкнуть, но я крепко-накрепко вцепилась в лезвие. Тогда он, утробно зарычав, ударил рукоятью меня по лицу. Перед глазами взорвались звезды, во рту образовался сгусток крови, и я упала на землю. Над головой кружились зеленые пятна. Я закрыла глаза; острая боль сначала пронзила пальцы, а затем голову, отдаваясь в ушах. Я посмотрела на руку и поняла почему. Пальцы были вспороты, а ладонь превратилась в лужу раскаленной крови.
        Я свернулась клубком, вспоминая, что делать, если меня пугает вид крови.
        «Глубоко и медленно вдохни через нос, а потом выдохни, - учил меня брат. - Вслушивайся в свое свистящее дыхание».
        Вшшшш - волны бьются о берег.
        Вшшшш - мать падает с утеса.
        Десять
        В детстве, если меня никто не будил, я могла спать хоть до полудня, опьяненная сладкой теплой дремой. Но теперь, закрывая глаза, я каждый раз видела мертвого мальчишку с мечом в животе. Только я и он, одни в тихом лесу на горе Хва. Сколько бы я ни пыталась проснуться, я не могла сбежать из леса, и как бы быстро я ни бежала, труп всегда следовал за мной по пятам. Наконец я все-таки вынырнула из сна. Сбившееся и промокшее насквозь одеяло опутывало мне ноги.
        - У тебя температура. - Эджон уложила меня обратно и положила на лоб кусок ткани. - Это из-за раны. Ты подхватила инфекцию.
        Мне стало хуже, и я снова провалилась в бесконечные кошмары, а когда выныривала из них, не могла понять, ни сколько времени прошло, ни что за высокие тени бродят вокруг. Ощутив во рту горький привкус чего-то травяного, я закашляла. Мне вытерли рот.
        Сквозь забытье я расслышала женские голоса и почувствовала, как в кожу вонзаются тончайшие иголки.
        - Не туда! - разобрала я шепот. - Старшая медсестра учила меня иглоукалыванию. Она говорила, надо выше колоть. Вот здесь.
        Неужели я умираю?
        Затем бушующий шторм стих, ледяная завеса морского тумана отступила, и я поняла, что лежу на спине, глядя в белый потолок. Мир перестал крутиться. Я чувствовала себя странно. Как будто шторм погасил огоньки, пляшущие в вечнозеленой качающейся траве, а внутри меня осталась лишь огромная темная пещера.
        Дверь отъехала в сторону, и я встрепенулась. Это оказалась Эджон. Она опустилась на колени перед циновкой и осмотрела мои раны, а потом принялась их перевязывать.
        - Сколько я так пролежала? - поинтересовалась я.
        - Пять дней.
        Пять дней. А для меня они пролетели как одна ночь.
        - Первые три дня мы боялись, что ты не выживешь, но на четвертый тебе стало получше. - Она помогла мне подняться и стянула с меня одежду, уже несвежую от пропитавшего ее пота. Вид моего хилого тела с призрачно-белой кожей ошеломил нас обеих.
        - Пять дней, - пробормотала я, пока Эджон помогала мне одеться. - Сколько всего наверняка произошло.
        - И вправду много всего произошло. Инспектор Хан готовит постановление об аресте молодого господина Чхои Джинёпа.
        Как только Эджон закрепила пояс на моем платье, вошла Хеён со столиком, на котором стояли миска с какой-то стряпней и закуски: маринованная капуста и редиски.
        - Так ты проснулась, - она поставила столик передо мной. - Ешь и набирайся сил.
        Я села, помешала деревянной ложкой в тарелке и подула на еду. Заправив за ухо сальную прядь волос, отправила ложку в рот - и в то же мгновение в желудке взорвался целый букет ощущений. Никогда в жизни не пробовала ничего вкуснее! Молотый рис с кедровыми орешками оказался нежнейшим, а хрустящие маринованные овощи придавали горьковато-сладкому блюду особое послевкусие.
        - Я слышала… вернее, подслушала, что инспектор Хан убил человека, - сказала Хеён.
        Ложка застыла у меня в руках. Я не смогла заставить себя поднять глаза, поэтому ответила миске:
        - Его накажут?
        - Инспектор - военный чиновник, - больше Хеён объяснять не стала.
        - Может, его не станут за это осуждать, - прошептала я. Есть мне резко расхотелось. - Все-таки умер виновный…
        - Никто бы не умер, если бы ты просто исполнила приказ. Простейший приказ! Инспектор Хан ненавидит кровь, а из-за тебя ему пришлось убить мальчишку.
        Я заерзала. Сейчас мне хотелось лишь одного - чтобы пол подо мной разверзся и поглотил меня целиком.
        - Стоило инспектору проявить к тебе самую толику внимания - и глянь, что случилось! У тебя голова раздулась от гордости. Забыла свое место? - цыкнула языком Хеён. Она поднялась и скользнула взглядом через плечо. Наши глаза встретились. - Вот что случается, когда какая-нибудь дурочка вдруг решает, будто может на что-то повлиять. Она создает хаос. Сплошной хаос.

* * *
        Всего несколько часов за пределами комнат слуг - а от ужаса меня всю уже покрывал холодный липкий пот.
        По ведомству словно пронесся шторм. Он перевернул столы и подносы, снес полки и стулья. Хеён была права: я создала хаос. Инспектор Хан пригрозил перевести Кёна из ведомства за неподобающее поведение, и все прекрасно знали, что это я «наклеветала» на Кёна. А вслед за угрозами инспектора полицейские начали болтать и сплетничать о том, где инспектор Хан был в ночь убийства, и о его коне, покрытом кровью.
        - Инспектор Хан убил мальчика и теперь пытается заставить полицейского молчать, - шептались они. - Когда над человеком нависает опасность, он начинает сыпать угрозами.
        Полный хаос. И винили в нем меня.
        И мне отнюдь не стало легче, когда инспектор Хан приказал подойти к нему. Я поплелась в западный двор. Он стоял там совсем один, полуденный ветер трепал его темно-синюю форму. Из меня как будто разом вышла вся кровь, все тело заледенело. Осторожно сложив руки перед собой, чтобы не потревожить раны, я поклонилась мужчине.
        - Вы меня вызывали, господин? - отстраненно заговорила я.
        - Есть ли тебе что мне сказать?
        - Никак нет, господин.
        Между нами повисла тишина. А потом он добавил уже гораздо тише:
        - Ты еще юна и не понимаешь своего места в жизни. И хотя я ценю и высоко ставлю твой ум, Соль, помни: расследование для меня - важнее всего. Я не позволю ничему встать между мной и моей целью. И если я отдал тебе приказ - ты обязана его выполнять.
        - Да, господин, - я смотрела в землю, а в груди ярким огнем разгоралась обида. И от боли - что душевной, что физической - я не смогла промолчать: - Вы говорили, что у вас была младшая сестра, господин. Бросили бы вы меч, будь на моем месте она… - голос задрожал, и мне пришлось на мгновение прерваться, чтобы взять себя в руки, - а не я?
        - Моя сестра мертва из-за меня, - твердым голосом произнес инспектор Хан. На его лице не дрогнул ни один мускул, но покрасневшие глаза выдали его. - А если бы она и была жива, она бы сказала тебе то же самое. Никогда мне не мешай.
        Не говоря больше ни слова, инспектор махнул рукой, чтобы я следовала за ним. Впервые в жизни я была ему за это благодарна: мне не хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас меня видел. С востока и запада на меня хлынули мысли и чувства, жгучие, противоречивые.
        Я никак не могла просто взять и забыть правду об инспекторе Хане: что он не такой уж и добрый, не такой уж и честный, не такой уж и справедливый. Даже симпатия к нему не могла избавить меня от этих мыслей.
        Он снял обувь и поднялся на террасу к своему кабинету, а мне с раненой рукой ещё пришлось повозиться. Но, несмотря на слезы, затаившиеся на уголках глаз, я все же аккуратно выровняла его туфли.
        - Ко мне придет посетитель, - проговорил инспектор Хан. - Сиди молча и жди дальнейших распоряжений.
        Я зашла за ним в кабинет и села на колени возле стены, как можно дальше от инспектора. Тишина наполнила комнату, давила невысказанными словами, но я крепко сжимала зубы - до скрипа, похожего на треск деревьев в ночи.
        - Инспектор, - прозвучал за дверьми голос. - Он приехал.
        - Пусть заходит.
        Дверь открылась. Внутрь скользнул юноша в шелках. Его лицо лучилось здоровьем, ведь, если слухи не врали, он умывался чистейшей водой с горных вершин. Это был молодой господин Чхои.
        - Как любезно было с вашей стороны пригласить меня.
        - Вы знаете, почему я просил встречи с вами?
        Молодой господин откинул назад подол и, скрестив ноги, уселся на пол за столик напротив инспектора Хана.
        - Слышал, вы пытаетесь меня арестовать.
        - И все же это не помешало вам явиться ко мне.
        - А с чего мне вас бояться? - усмехнулся юноша. - Моя жизнь и так болтается на волоске. Одно слово королевы-регентши - и все кончено.
        - Значит, слухи вас все-таки испугали. Вы знаете, что королева собирается с корнем выкорчевать католичество и начнет она с вашего семейства.
        Под их холодные слова я вдруг вспомнила о норигэ, которое мне подарил инспектор Хан. Последнее время оно хранилось в моем личном сундуке. Однако теперь обещание, запечатленное в украшении, казалось мне осрамленным, замаранным презрением инспектора ко мне.
        - Тамо Соль, - вторгся в мои мысли строгий голос инспектора Хана.
        Я вздрогнула и подняла глаза.
        Он смотрел прямо на меня, и его взгляд был полон холода и безразличия.
        - Сними повязку и покажи господину руку.
        Меня поглотила разверзшаяся в груди темнота.
        «Просто делай, как он велит», - напомнила себе я.
        Я развязала повязку на левой руке и продемонстрировала мужчинам раны, покрытые засохшей коркой крови. Рука выглядела так, словно мне отрезали пальцы, а потом на их место пришили чужие. Инспектор Хан даже отвернулся - наверное, почувствовал себя виноватым.
        - И вы считаете это доказательством? - поинтересовался молодой господин.
        Инспектор тряхнул головой, отгоняя прочь вид моей крови, а потом вновь посмотрел на этого негодяя.
        - Нас преследовали и чуть не убили.
        - А я тут при чем?
        - А вы как думаете?
        Юноша пожал плечами.
        - Эти разбойники вмешались в ход моего расследования, - продолжил инспектор Хан, - и один из них упомянул ваше имя. Что вы по этому поводу думаете?
        - Значит, вы полагаете, что я нанял ваших преследователей.
        - Полагаю.
        - Что ж, не буду пытаться вас разубедить. Скажу лишь, что, если бы я и впрямь кого-то нанял, я бы нисколько об этом не жалел.
        - Поясните, будьте добры.
        - Инспектор, в нашем королевстве месть - не что-то из ряда вон выходящее. Разве можно было бы меня осуждать, пожелай я узнать правду о любовнике госпожи О?
        - В каком смысле «месть»?
        - Одна крыска донесла мне, что вы поехали в Сувон в поисках определенных сведений, касающихся смерти госпожи О.
        - И что бы вам хотелось выяснить?
        - Возможно, я был бы не прочь узнать, насколько порочна была госпожа О. Тогда бы я смог открыть всем правду и восстановить свою репутацию, запятнанную изменой шлюхи. Я мог бы также узнать имя любовника госпожи О и наказать человека, что совратил и убил ее. Возможно, я бы хотел свершить правосудие. По-своему. - Он облокотился на столик и наклонился к инспектору. - Я думаю, вы лучше любого другого человека понимаете, что такое ненависть. Кажется, именно вы предложили возглавить католическую зачистку?
        Сердце у меня так и подпрыгнуло, и, похоже, молодой господин заметил искривившее мои брови разочарование, потому что он принялся пуще прежнего чернить инспектора:
        - Говорят, когда кончится траур по королю Чонджо, вы казните или изгоните всех католиков до единого. Мужчины, женщины, дети - все будут казнены.
        - Чхои Джинёп, - тихо произнес инспектор Хан, не сводя с юноши тяжелого взгляда. - Я не нахожу никакого удовольствия в чужих страданиях.
        - Но? У столь благородных людей, как вы, господин, всегда есть какое-нибудь «но».
        - Есть всего два типа людей. Те, кого ты защищаешь, и те, кого ты готов сокрушить, чтобы они больше никогда в жизни не смогли встать вновь.
        - Не все… - сорвались с моих губ непрошеные слова.
        Мне вспомнилась госпожа Кан - единственная аристократка, которая с самого начала относилась ко мне по-доброму. Я больно прикусила губы, наказывая их.
        - Прошу, - махнул мне молодой господин, - продолжай.
        Я сглотнула.
        - Просто… не могут же они прям все быть плохими. Не так ли, инспектор?
        Уголок губ инспектора Хана дернулся.
        - Они все плохие. Их учение поощряет разделение. Настраивает отца против сына, сына против отца, мать против дочери, дочь против матери.
        Молодой господин небрежно бросил:
        - Прямо как оно разделило вашу семью, да, инспектор?
        Его взгляд скользнул к полке с черной лакированной шкатулкой, из которой полицейский Кён украл письмо. Я и забыла о ней совсем.
        - Вас это нисколько не касается, - отрезал инспектор Хан.
        - Ну что ж. Тогда мне пора, а не то я опоздаю к полднику, - молодой господин, поднимаясь, перекатился с ноги на ногу и пригладил складки на одежде.
        - Я с вами еще не закончил, - в голосе инспектора Хана послышалось раздражение.
        - Можете допросить меня, когда получите ордер.
        Юноша повернулся к выходу. Я на ослабевших ногах подошла открыть дверь. Однако молодой господин остановился и через плечо кинул инспектору:
        - Позвольте лишь прояснить один момент. Найми я кого-то следить за вами, я бы преследовал желание отомстить за репутацию, а не за разбитое сердце. Я никогда не любил госпожу О. И в принципе ни к кому не испытывал подобных чувств.

* * *
        Весь оставшийся день слова молодого господина не шли у меня из головы. Он знал - да все, кажется, знали, - насколько глубоко инспектор Хан презирал католиков. Но я никак не могла понять, какое отношение имеет прошлое инспектора к смерти госпожи О.
        Несмотря на мои раны, старшая служанка не стала давать мне послаблений. Поэтому, пока я по ее приказу точила ножи о точильный камень, я мысленно выстроила остальных подозреваемых в ряд. Все-таки мне чрезвычайно не хватало порядка в этом хаотичном внешнем мире.
        Вот дерзкий молодой господин, заявивший, что женщины вроде госпожи О заслуживают смерти. Не сомневаюсь, он считает себя неуязвимым перед лицом полиции, раз может кидаться подобными словами.
        Вот его отец, советник Чхои. Он состоял в «южной партии», связанной с католицизмом, а королева-регентша грозилась вырезать ее подчистую. Чтобы обезопасить себя от казни, советнику надо было поймать священника. По случайному совпадению полиция вдруг находит мертвую католичку.
        А вот ученый Ан. Я подслушала, что, пока я валялась в беспамятстве, он успел сбежать - ведь иначе ему бы грозил допрос и наказание за соблазнение дочери аристократа. А наказание за подобные сексуальные отклонения в нашем королевстве серьезное - могли и выпороть, и в тюрьму посадить. Ничего удивительного, что ученый Ан сбежал. Впрочем, он мог сбежать и из страха, что его накажут за убийство.
        Еще под вопросом была мать жертвы, хозяйка Ким. Это она подарила дочери нож для самоубийства - символ бескомпромиссной чести. Этим же ножом ее потом и убили. Дочь хозяйки Ким была не только еретичкой, но и прелюбодейкой, родившей сына вне брака. Стыд и гнев, скопившиеся в душе матери, могли породить жестокость…
        Тишину прорвал крик. От неожиданности я чуть не выронила нож.
        - Что происходит? - поинтересовалась я у проходившей мимо служанки.
        - Это служанка Сои, - шепнула девушка. - Кричит, чтобы стражники ее выпустили.
        - Почему?
        - Снова пришел ее черед. Не прямо сейчас, но сегодня. Видимо, она об этом как-то узнала… Инспектор Хан уже теряет терпение. В этот раз на допросе Сои будут пытать.
        И она шепотом поведала, что инспектор собирается подвергнуть Сои чури-тылги - ужасной пытке, когда пленнику связывают колени, а потом палками раздвигают голени в разные стороны, снова и снова, пока не искирвят кости. У меня от лица отхлынула кровь, голова закружилась. Пришлось облокотиться о столешницу. Надо поговорить с Сои, пока еще не слишком поздно.

* * *
        Сои была похожа на призрака - такая же прозрачная. Что бы ни произошло в тюрьме или в голове девушки, оно ее вконец измучило. Когда я вошла в затопленную тенями деревянную камеру, Сои без умолку что-то бормотала.
        - Мне снились скелеты, а когда я проснулась, стражники говорили о могилах, а вчера я почувствовала что-то под соломой. И посмотри, что я нашла, - Сои протянула мне на вытянутой ладони маленькую косточку, кажется, крысиную. - Ну разве не странно? Все эти крошечные совпадения, которые день за днем попадаются мне на глаза, все они складываются в единую цепочку.
        - И куда она тебя ведет? - шепотом спросила я.
        - Боги, я не знаю. Куда бы она ни вела, я туда не хочу. Почему меня не могут оставить в покое?
        Она дернулась ко мне и сжала мою раненую ладонь. Скривившись от боли, я резко вырвала руку.
        - Больно! - громко закричала я.
        Мой крик, похоже, сбросил с нее наваждение. При виде моей окровавленной повязки к Сои будто бы вернулась частичка прежней ее.
        - Так, значит, это правда, - прошептала она, замедляя дыхание. - Я все слышала.
        Я бережно прижимала к груди руку.
        - Что слышала?
        - Что твой инспектор не лучше любого другого вельможи. Доброта его не безусловна. Пока ты ему угождаешь, делаешь, что он велит, он относится к тебе как к сестре. Но стоит его расстроить, как ты снова становишься обычной рабыней.
        Я погрузилась в молчание. Даже слов в его защиту у меня не нашлось, потому что Сои была права.
        Но потом ее глаза вновь наполнил тот призрачный взгляд.
        - Не давай инспектору Хану злоупотреблять твоей верностью, как поступила со мной госпожа О, - прошипела девушка. - Она заставляла меня делать то, что я не хотела. Пообещала вернуть контракт ноби, освободить от рабства, если я буду подчиняться ее приказам.
        Я замерла, боясь нарушить ход ее мыслей.
        - Каким приказам?
        - Я доставляла ее письма ученому Ану, бегала туда-сюда. Все боялась, что меня поймают. Каждый раз была в ужасе, когда она просила об этом…
        - Погоди, - шепотом прервала ее я. - Так ты знала, что ученый Ан был ее любовником?
        - Я… - Сои осенило, что она проболталась. - В смысле…
        Дверь камеры распахнулась. Вздрогнув, я обернулась и увидела Хеён - та схватила всхлипывающую Сои и выволокла ее наружу. А в дальнем углу помещения стоял инспектор Хан. Стоял и смотрел на меня. Пристально. Как будто все это время он прятался в тени. Как будто слышал все до последнего слова.

* * *
        В главном дворе Сои связали колени, вставили между ног две палки и теперь тянули их в разные стороны, искривляя кости. Затем палки отпустили, кости вернулись к естественному положению, и крики Сои переросли в жалобное мычание. Я прикусила губу, чтобы случайно не завопить: «Прекратите!» Это было слишком жестоко.
        - Почему ты раньше не сообщила, что любовником был ученый Ан? - требовательно спросил инспектор Хан. - Твое положение и без того было невыгодным, могла бы и не скрывать.
        - Я… я не хотела, чтобы вы знали, что я доставляла эти письма.
        - Но почему? Ведь тот факт, что ты отнесла несколько писем, не указывает на твою причастность к убийству. Он указывает на причастность ученого Ана.
        - Мне было страшно. - На побелевшее лицо Сои упали длинные черные пряди волос. - Вот и все.
        - Расскажи правду и не вводи нас дальше в заблуждение.
        Глаза у Сои покраснели. Вены на висках вздулись. Из самых недр ее души вырвался рык:
        - Это и есть правда. Что еще вам нужно?!
        Инспектор дал знак слугам. Те вновь подняли палки и потянули в разные стороны. Ноги девушки изогнулись под жутким углом, готовые вот-вот сломаться. Я закрыла руками уши, чтобы заглушить невыносимые крики, а потом все враз стихло. Голова Сои покачнулась: она потеряла сознание. Инспектор Хан взял миску воды и плеснул девушке в лицо. Теперь мне стало понятно, что выражал его взгляд - это было бесчувствие. Он не дал Сои даже секунды, чтобы оклематься от боли.
        Сои захлопала глазами, сплюнула, заплакала; с ее волос капало, а по лицу как будто струились чернила.
        - Правдой ты и мне работу облегчишь, и себя от дальнейших мучений избавишь. - Зловещее спокойствие инспектора пугало. - Более того: если ты все расскажешь, я обещаю отпустить тебя из ведомства и больше не трогать.
        Сои откинула голову назад, устремила взгляд в небо, на пролетающую в вышине птицу. Как она, должно быть, мечтала улететь отсюда, из стен полицейского ведомства! По ее щекам потекли слезы. Все эти дни она держалась, не плакала, но сегодня ее сломили.
        Она закрыла глаза и, содрогаясь, заговорила:
        - Я хотела его защитить.
        - Продолжай, рассказывай. Ученого Ана тебе уже не уберечь. Спаси хотя бы себя.
        Сои закачалась на стуле, вперед-назад, насколько позволяли веревки.
        - Он обещал, - прошептала она. - Говорил, что меня никто не защитит, если госпожа О умрет. Что хозяйка Ким обязательно сотворит со мной что-то ужасное. Он обещал мне свободу и… - В ее темных зрачках блестело отчаяние. - И пригрозил, что, если я хоть одной живой душе расскажу об их отношениях с госпожой О, мне тоже наказания не избежать. Я боялась за свою жизнь.
        - У тебя есть какие-нибудь предположения, куда мог скрыться ученый Ан? - осведомился инспектор.
        - Никаких, господин. Клянусь.
        Инспектор Хан не отрывал тусклого взгляда от Сои. Я тоже присмотрелась к девушке, пытаясь понять, что же он видит. Очередную ложь? Но передо мной была лишь тень женщины, в которой не осталось ни капли боевого духа. Может быть, инспектор увидел то же самое, потому что он отвел глаза, словно снимая с нее подозрения, и махнул рукой.
        - Больше ничего не расскажешь? О чем еще ты могла умолчать, помимо участия в их романе?
        Сои опустила голову, губы ее беззвучно двигались, будто она никак не могла заставить себя выговорить то, что скрывала.
        - Ты должна поведать мне все до последней детали, иначе ты никогда не выйдешь отсюда живой.
        На мгновение повисла тишина, а потом из Сои неуверенным ручейком потекла правда.
        - Ко мне как-то подошел мужчина и… и… - девушка спотыкалась, не зная, как продолжить. - И спросил: «Это ты носишь письма госпожи О и ученого Ана?» Я попыталась возразить, но он очень долго разглядывал меня, а потом сказал нечто ужасное… Что мне не стоит больше полагаться на хозяйку, потому что дни ее сочтены. Что ученый Ан послал в полицию записку о ее еретических взглядах и о каком-то там священнике. Наверное, она чем-то обидела ученого Ана, потому что последние несколько дней они не общались…
        Инспектор Хан кивком подбодрил Сои, и правда хлынула уже потоком:
        - Я задавалась вопросами, как же я без нее выживу. Как мне заработать на жизнь? Что я буду есть? Где я буду жить? Днем и ночью об этом думала. Но странный мужчина подарил мне приличную сумму и пообещал еще денег, если я выполню для него одну просьбу.
        - Какую же?
        - Он дал мне письмо и попросил передать его госпоже О. И сказать, что это письмо от ученого Ана.
        - Можешь описать этого мужчину?
        - Вряд ли. У него лицо было закрыто шарфом, а на глаза натянута бамбуковая шляпа. А одет он был во все черное.
        - Встречалась ли ты с ним после этого?
        - Нет, господин.
        - Мне донесли, что облаченный во все черное мужчина в бамбуковой шляпе не далее как пять дней назад передал ученому Ану письмо. Как раз в тот день, когда я уехал в храм Ёнджуса в Сувоне. Тебе что-нибудь об этом известно?
        - Нет, господин, ничего, клянусь.
        Несколько мгновений они молча разглядывали друг друга. Затем инспектор Хан заговорил:
        - То письмо от незнакомца. Ты его прочитала до или после того, как вручить хозяйке?
        Сои сидела неподвижно, как мертвая.
        - До, - прошептала она.
        - В этом письме незнакомец просит женщину прийти к нему ночью. Разве ты за нее не волновалась? Не думала, что ей могут причинить вред?
        - Я… думала…
        - Повтори, что было написано в письме.
        - Он писал, что его верность к ней тверже камня… что он хочет встретиться с ней в их обычном месте… в час Крысы. Он хотел ей что-то рассказать.
        По моему позвоночнику пробежал холодок. Я залечивала раны Сои, а при взгляде на нее мое сердце всегда переполняла жалость. Но была ли она достойна этой жалости? Может быть, Сои и не убивала хозяйку, но именно из-за нее это убийство произошло.
        - Я с ней закончил. - Инспектор Хан подозвал одного из клерков: - Накажите ее за весь этот хаос.
        - Нет, нет! - Сои отчаянно замотала головой, словно волосы у нее горели и она пыталась сбить пламя ветром. - Нет, нет, нет… Я хочу свободы!
        - Ты доставила письмо, которое никогда не следовало доставлять. Ты промолчала, когда следовало заговорить. Ты знала, что жизни госпожи О угрожает опасность, и все же позволила незнакомцу выманить ее наружу и убить. Без тебя бы этого преступления не свершилось. Заприте ее.
        Тамо отвязали Сои от стула и рывком подняли на ноги. Звук, который вырвался из груди девушки и буквально взорвался в воздухе, был не криком и не плачем - он больше походил на рев, одновременно человеческий и животный.
        А инспектор Хан даже ни разу не дрогнул.
        Одиннадцать
        Жуткий крик Сои эхом звенел у меня в ушах.
        Месяц назад меня страшно захватили дела об убийствах, я наслаждалась трепетом от погони за правдой. Но трепет спал, а на его место пришла тяжесть в груди, от которой я задыхалась.
        Правда казалась запутанной, как ложь. Мрак стал еще тяжелее. Меня не покидало ощущение, что утро никогда не наступит.
        Зато полицейский Кён, похоже, был в восторге. Только и делал, что шепотом смаковал события и сеял панику среди полицейских:
        - А этот мужчина в бамбуковой шляпе-то перехитрил инспектора Хана!
        Следующие три дня я пыталась заставить себя пойти к Сои и расспросить ее о незнакомце в бамбуковой шляпе. Хотела выведать, не сказал ли он еще что-нибудь, пока уговаривал отнести письмо госпоже О. Хотела узнать больше, тем более что после письма от этого человека исчез ученый Ан.
        Но я не могла. Я боялась Сои, но куда больше я не хотела видеть упрек в ее глазах. Доверившись мне, признавшись мне, она упустила последний шанс выбраться на свободу.
        На четвертый день я все же набралась храбрости и отправилась к тюремным помещениям. Но вся моя решимость мигом испарилась при виде человека в изношенных жакете и штанах, который сидел на корточках рядом со старшим полицейским Симом. Мужчина набрал в руки воды из ведра и смыл с лица кровь. У него был очень оторопелый взгляд. Я не знала его имени - да и никто, в общем-то, не знал. Мы все звали его просто палачом.
        - Сегодня кого-то казнили? - спросила я.
        Сим опустил глаза, так что палач ответил вместо него:
        - У Южных ворот. Изменника.
        Ужас схлынул. Я облегченно прислонилась к стене. Значит, убили изменника, не Сои. Выходит, эта свежая кровь принадлежала кому-то еще… Другому бедолаге.
        - Что… что же такого совершил этот негодяй? - поинтересовалась я.
        - Сплетничал о королеве-регентше, что она отравила короля, - палач говорил на восточном диалекте: интонации взмывали ввысь, как горные вершины, и опускались вниз, как долины. В столице выговор был совсем иной: ровнее и мягче. - Она приказала казнить таких как изменников.
        - Грядет ещё много убийств, - подал голос Сим. - Католики.
        В свете заходящего солнца тень полицейского Сима растянулась в длинную полоску. Мне стало интересно, что он здесь делает. Мало кто водил дружбу с пэкчон, в том числе и с палачами: людей этого сословия считали изгоями, им не позволялось жить рядом с простыми обывателями. Впрочем, пока они никому не причиняли неудобств, их предпочитали не трогать. Зарабатывали они тем, что остальные делать отказывались: отбирали жизни. Они разделывали животных, изготавливали кожу, убивали бродячих собак. Они же по приказу полиции казнили преступников.
        Тем не менее, возможно, я понимала, почему Сим испытывает к палачу расположение. Он тоже был изгоем, соджа, на котором стояло клеймо незаконнорожденного. На мгновение меня захлестнула жалость к Симу, и я даже забыла, что он покрывал этого жестокого тирана, инспектора Хана.
        - Вы тоже ходили на казнь? - я смягчила голос.
        - Я всегда хожу, - ответил Сим.
        Только сейчас я заметила красные пятна на белом воротнике полицейской формы Сима. Мужчина присел и положил руку на трясущиеся плечи палача. Похоже, слова полицейского Сима огорчили пэкчона, напомнили ему о его неизбежной судьбе: скольких ему ещё придется убить…
        Смерть была концом всего. Концом, для которого нет различий. Она забирала молодых и старых, богатых и бедных.
        - Полицейский Сим, - шепотом обратилась я к нему, - можно ли привыкнуть к смерти?
        Сим уставился на меня. Глаза у него были красноватые, будто он видел уже столько смертей, что, случись ему заплакать, вместо слез потекла бы кровь.
        - Нет, тамо Соль, - мягко ответил он, как если бы я была его младшей сестрой. - К смерти не привыкнуть: смотреть на мертвецов всегда будет нелегко.
        Интересно, а убийце госпожи О было нелегко? Вряд ли бы кому-то удалось убить человека и так тщательно спрятать все улики, что даже инспектор Хан ничего не обнаружил.
        - А как понять, что человек уже видел смерть? Если это вообще возможно, - снова спросила я.
        - Кто-то плачет, кто-то отчаянно ищет, чем себя отвлечь, но большинство… большинство из нас сходит с ума.

* * *
        На следующий день рано утром, когда земля от росы еще не просохла, нас всех созвали в центральный двор. Вместе с полицейскими явились тамо Эджон и Хеён. Я вглядывалась в бледные, изнеможенные лица в поисках признаков безумия, о котором говорил полицейский Сим. Неужели бывают люди настолько ожесточенные и бесчувственные, что убийство никак на них не отразится? Я в этом сомневалась.
        Двор заполнил властный голос инспектора Хана:
        - Ордера на обыск у нас до сих пор нет, но мы с вами направимся в поместье господина О и потребуем нас впустить. Я хочу, чтобы вы тщательно все обыскали. Комнату госпожи О в женской половине поместья обыщут тамо. Найдете что-нибудь примечательное - несите мне или старшему полицейскому Симу. Ищите ее дневник. Он мне нужен.
        Я взглянула на инспектора из-под ресниц. От усталости глаза его покраснели, а под ними пятнами красовались синяки; лицо, когда-то сиявшее здоровьем, исхудало и побледнело. Обычно идеально сидевший халат был весь измят, а со своего места я заметила на рукаве мужчины алое пятно, скорее всего, оставшееся после очередных пыток. Может, именно так и выглядело сумасшествие инспектора.
        Висок пронзила боль, все нараставшая и нараставшая; голова пульсировала, как будто меня кто-то ударил. Я просто хотела, чтобы все кончилось, чтобы это дело уже наконец закрыли, и боялась, что этот момент так никогда и не наступит.

* * *
        Наш путь длился недолго - когда мы собрались в главном дворе дома господина О, небо все еще было лилово-синего оттенка. Инспектор Хан вышел вперед и поклонился в знак уважения хозяйке Ким. Ее муж, оплакав дочь, уже вернулся в Кванджу.
        Хозяйка Ким выглядела очень недовольно. Она сцепила руки под широкими рукавами белого платья - судя по всему, в знак траура не только по королю, но и по дочери. Ее черные волосы были так туго стянуты в узел на затылке, что уголки глаз выглядели острыми, как клинок.
        - Вы снова явились, инспектор, - грубо заговорила женщина. - Зачем?
        - Простите нас за вторжение. Я вновь пришел просить вашего разрешения обыскать комнату юной госпожи О.
        - Мой ответ остается прежним. Вы обесчестили нас, осмотрев тело моей дочери без присутствия семьи. От меня вы ничего не дождетесь.
        - Госпожа, убийца все еще на свободе. Чем дольше мы ждем, тем больше улик можем упустить.
        Женщина поджала губы. В ее отрешенном взгляде я заметила удивительную сдержанность.
        - Под пыткой служанка Сои созналась, что у вашей дочери был роман. И о ребенке, рожденном вне брака, она тоже рассказала. Теперь ваш долг, как матери, не защитить честь погибшей, а успокоить ее страдающий дух. Неужели вы не хотите выяснить, кто стоит за ее смертью?
        - Нет. Я хочу, - твердо отвечала женщина, - чтобы полиция отстала от моей семьи. Я не желаю, чтобы мне напоминали об ужасе, пережитом моей дочерью.
        Но инспектор Хан продолжал настаивать:
        - Обычно, когда кого-то убивают, родственники жертвы только и делают, что умоляют нас о санмёне - «возмездии за жизнь». Они просят успокоить дух убитого, пожертвовав для этого чужой жизнью, жизнью виновника. А вы не просите о справедливости. Неужели вы действительно хотите, чтобы мы вместо этого взяли и забыли о произошедшем?
        Собирались облака, лиловое небо потемнело, двор заполнили длинные тени. Сегодня солнца не будет.
        - Просто я боюсь, - призналась хозяйка Ким. - Боюсь того, что могу узнать о дочери. О том, что она от меня прятала.
        - Ваша дочь умерла в одиночестве, лежа на холодной земле и истекая кровью. Ей отрезали нос…
        - Вот надо вам об этом напоминать? - голос женщины задрожал.
        - Ее грациозную шейку перерезали без тени сомнения и сожаления, да так глубоко, что госпожа О даже позвать на помощь не сумела - пострадали голосовые связки. Как вы в глаза дочери смотреть будете на том свете, зная, что не дали нам выяснить правду? Как выдержите ее грустный взгляд?
        У госпожи Ким покраснели глаза, и в этот момент я неожиданно осознала, что она - мать. Я вспомнила глаза своей мамы. Когда я в последний раз их видела, они были такие же красные, как у хозяйки Ким. В тот день мама приготовила нам по деревянной миске риса, а когда мы все съели, посмотрела на меня покрасневшими глазами. Тогда я еще не знала, что она таким образом прощается с нами, прежде чем спрыгнуть с утеса.
        - Это расследование для вас значит не больше, чем миллион других. - У хозяйки Ким запрыгала верхняя губа. - Моя дочь умерла в день своего рождения. Я собиралась подарить ей жакет чогори. Я сшила его сама из кусочков шелка, специально для нее. Я знала длину и толщину ее рук, знала обхват ее тела, у меня все было тщательно измерено. Я ее знала. Она была моей дочерью. А с того дня, как она умерла, вы видите в ней не более чем нераскрытое преступление. С того самого дня вы только и делаете, что порочите мою любовь к ней, и даже сейчас в ваших глазах нет ничего, кроме жестокости и нетерпения.
        Инспектор Хан даже не покачнулся под ее обвинениями. В отличие от меня - я тут же вжала плечи. Я никогда не думала, что госпожой О может кто-то дорожить, как я дорожила своей семьей.
        - Я клянусь, что найду убийцу вашей дочери, - пообещал инспектор Хан. - А если не исполню своей клятвы, буду вынужден поплатиться.
        Женщина подняла на него полный горя взгляд.
        - И как же?
        - Я составлю официальный доклад и покину свой пост.
        Старший полицейский Сим нахмурился. Все остальные удивленно переглянулись. Я догадывалась, о чем они думают: инспектор Хан рискует слишком многим, а самое главное - непонятно почему.
        - Клянетесь, инспектор?
        - Клянусь.
        Хозяйка Ким кивнула, и острый, как кинжал, взгляд растаял под градом слез.
        - Мы ничего не трогали в комнате дочери, - прошептала она. - Я никому не разрешала входить туда после ее смерти.

* * *
        - Медэкзамен уже через несколько месяцев, - прошептала Эджон, когда мы вошли в женскую половину поместья. - А у меня времени на учебу почти нет. Вот как мы можем нормально сдать экзамен на придворных врачевательниц, если то и дело расследуем преступления?
        Хеён покачала головой.
        - Если хочешь чего-то достичь, придется чем-то жертвовать, Эджон. Я, например, сплю всего по три часа в сутки, зато мне остался только «Инджэджикчимэк». А ты еще ни один из пяти текстов не выучила.
        - Потому что сейчас я занята расследованием, - отрезала Эджон. - А не то инспектору Хану уволиться придется.
        - Так это правда? - прошептала я. - Он серьезно собирается уйти с поста, если у него ничего не выйдет?
        - А что, в деревне не слышали, что у всего бывают последствия? - сладким голоском осведомилась Хеён, хотя взгляд ее резал не хуже кинжала. - Кто-то же должен взять на себя ответственность.
        Между нами повисло напряжение. Мы поднялись по лестнице к комнате госпожи О, где нас, подобно чьей-то заблудшей душе, накрыл затхлый воздух. У дальней стены стояла ширма с каллиграфическими рисунками бабочек и цветов, перед которой расположились шелковая подушка и низенький письменный столик, а по бокам комнаты в ряд выстроилась мебель.
        Хеён взялась осмотреть двухъярусный шкаф из древесины софоры, за крошечными дверцами которого скрывались сложенные ткани. Она вытащила наружу все, что было, но так ничего и не нашла. На верхнем ярусе было еще четыре ящичка, и Хеён перевернула каждый из них вверх дном, однако поиски вновь не увенчались успехом.
        Эджон принялась за тяжелые сундуки с пыльными книгами. Она вчитывалась в каждое название, глаза ее так и мелькали - вверх-вниз, вверх-вниз. Мне оставалось только восхищаться ее скоростью чтения.
        - Одна пространная чепуха за другой, - пробормотала девушка.
        Хеён перешла к книжному шкафу высотой во всю стену, где стопками лежали шитые книги, а я двинулась к лакированному комоду, украшенному странными перламутровыми существами с рыбьими хвостами, черепашьими панцирями и головами млекопитающих. Двойные дверцы украшали латунные петли и замки в форме бабочек. За дверцами обнаружились цветные фарфоровые горшки, украшения и расческа с волосами. Волосами юной госпожи О. Я вытянула один из волосков. Поразительно, как же непредсказуема бывает жизнь! Казалось бы, еще вечером женщина спокойно расчесывала волосы, а на следующую ночь ее уже нет в живых.
        Затем я заглянула за ширму и села за столик. Справа и слева у него было по ящику. Я открыла левый: в нем оказались кисточки для каллиграфии. Потянула правый…
        У меня перехватило дыхание. Ящик был закрыт.
        - Идите сюда! - я не могла скрыть волнения. - Тут запертый ящик!
        - Запертый?
        Эджон кинула свитки обратно в сундук и подбежала ко мне. Тоже потянула за правый ящик. Тот не поддался.
        - Я поищу ключ. Он наверняка должен быть где-то тут. Когда мы нашли ее тело, ключа у нее не было.
        - А мы не можем просто сломать стол? - удивилась я. - У меня дубинка с собой.
        - Нет, - Хеён кинула на меня недовольный взгляд. - Мародерствовать нам разрешения не давали. Ты думай хоть иногда.
        Меня больно уколол ее упрек, но я постаралась не обращать внимания. Со всей силы я потянула ящик на себя, однако тот и не думал открываться. Все-таки нужен был ключ.
        Прошла, казалось бы, вечность, когда Эджон наконец покачала головой. Лоб ее блестел от пота.
        - Я везде посмотрела! - заныла девушка. Стерев пот со лба, она перевела взгляд на Хеён. - Давай пойду спрошу, можно ли нам все-таки разломать стол? Другого-то выхода нет.
        Мы обе ждали разрешения Хеён - в конце концов, она была из нас старшей и без ее одобрения мы никогда ничего не делали. Но Хеён как вкопанная застыла перед книжным шкафом. Она пролистала одну из книг и громко ее захлопнула.
        - Это все дневники, и этот - самый последний. Но ему уже четыре года.
        - А поновее ничего нет? - нахмурилась Эджон.
        - Нет, я их все осмотрела. Но это уже что-то.
        Хеён сунула книгу под мышку. Сквозь покров ее самообладания пробивалось едва скрываемое волнение. Она быстрым шагом вышла из комнаты, и Эджон побежала за ней.
        Тем временем я, снова вспомнив о ящике, заглянула в скважину. Там таилось нечто запретное, недоступное мне, - как миллион тех вещей, которые все мое детство держали от меня в тайне. Во мне вновь зажегся интерес к смерти госпожи О. Впрочем, в этот раз он вернулся один, без желания угодить инспектору Хану. Я прищурилась. Раньше я мечтала уметь раскрывать чужие секреты. Я носила с собой тоненький ножик и проверяла каждый ящик: откроется или нет? Дешевенькие открывались быстро. Гораздо сложнее было вскрыть замки на дорогих сундуках.
        Я подползла к лакированному комоду и, порывшись в сверкающих украшениях, выудила заколку для волос - шпильку с лотосом, изогнутую так, чтобы не выпасть из прически. Госпожа О была уже мертва, так что я, недолго колеблясь, распрямила металл. Вернувшись ко столу, я вставила заколку в скважину и начала крутить так и сяк, царапая при этом костяшки пальцев. Замок упорно не поддавался, но и я не собиралась отступать. Я вертела и раскачивала шпильку, пока у меня не покраснели пальцы.
        Наконец я тяжело вздохнула. Любопытство было настолько невыносимым, что терзало меня почти что физической болью. Я не сомневалась: что бы ни прятала госпожа О в этом ящике, оно сорвет завесу лжи и откроет нам глаза. Я слишком устала гоняться за ускользающей правдой, устала от окружающих меня подозрений и домыслов, устала от этого расследования, которое, казалось, затягивало дымной пеленой все, чего касалось.
        Еще раз вздохнув, я оглядела комнату. После нашего осмотра по полу были разбросаны одеяла, ящики все выдвинуты, крышки сундуков - откинуты. Эджон обыскала каждый уголок, так что смысла вновь пускаться на поиски не было.
        От досады я затрясла латунной ручкой на ящике. Ну почему он не хочет открываться, как левый? Я зло рванула на себя левый ящик, кисти из него тут же посыпались на пол. А еще раздался звон, как будто что-то ударилось о вазу позади меня.
        Я оглянулась. На полу лежал железный ключ.
        Я кинулась к нему. Руки у меня дрожали. Видимо, госпожа О спрятала ключ под кисточками где-то в дальнем углу ящика. С замирающим сердцем я подползла обратно ко столу. Глубоко вдохнув, а потом выдохнув, вставила ключ в скважину. Повернула. Щелк. Подавив радостный вопль, я медленно открыла ящик.
        Внутри оказалась груда бумаг, посередине приподнимавшихся странным бугорком. Я заглянула вниз и обнаружила еще бумаги, на этот раз сложенные и перевязанные веревкой. Я их развязала и развернула: листы были исписаны и покрыты чернильными пятнами. Может, это те самые письма от ученого Ана? Наверняка. Если и было у всех девочек что-то общее, так это то, что они поголовно скрывали от матерей объект своего воздыхания.
        Где-то вдалеке раздался звук шагов.
        Я прижала письма к исступленно бьющемуся сердцу. Что-то меня беспокоило, настойчиво вгрызалось острыми зубами. Я посмотрела на буквы на белой тутовой бумаге. Белый. Слой за слоем я перебирала воспоминания, пытаясь осознать, что же кроется в белом цвете. На ум мне вдруг пришел Рюн, но почему - я понятия не имела.
        Я вспомнила наш долгий разговор и события того дня вплоть до возвращения в столицу. Воскресила в памяти каждый шаг, каждую мелочь в его поведении, каждое выражение его лица и наши разговоры…
        Стремительный поток моих мыслей резко замер. Белый. Белый - это цвет траура. Рюн говорил, что привез в Дом ярких цветов форму для инспектора Хана, потому что тот все еще был в белых траурных одеждах. И полицейский Сим тоже доложил командору, что инспектор Хан приехал в Дом в белом верхнем халате. Однако служанка Сои на первом допросе призналась, что в день убийства она говорила с мужчиной (с инспектором Ханом, как выяснилось впоследствии), одетым в синюю форму.
        По спине липкой паникой сбежал пот. Я вдруг осознала, почему все это время заявление Сима не давало мне покоя. Он должен был знать, что инспектор Хан приехал в Дом в форме, а не в траурных одеждах. Ведь когда инспектор уехал, встретил служанку Сои и вернулся пьяным к госпоже Ёнок, на нем была синяя полицейская форма. Должно быть, госпожа Ёнок выдала ему вместо грязного и промокшего синего халата простой белый.
        Так почему же по воспоминаниям Сима инспектор Хан был одет в белое?
        Может быть, Сим видел инспектора Хана только в белом? Но тогда, получается, он не мог поручиться, что инспектор Хан пробыл в Доме ярких цветов до рассвета, когда убийство уже случилось.
        Кто же тогда мог подтвердить местонахождение инспектора до полуночи, когда убили госпожу О? Только кисэн, хранительницы секретов.
        Синий халат. Белый халат.
        Возможно, эти письма подтвердят мои худшие страхи. Возможно, инспектор Хан затем и хочет найти все возможные доказательства, чтобы потом их сжечь.
        - Нет-нет, - шепотом отбивалась я от змеившегося вокруг меня чувства подозрения. Оно вернулось, и на этот раз мне никак не удавалось сбросить его мертвую хватку. И все равно мне хотелось верить, хотелось считать инспектора Хана невиновным. - Пожалуйста, пусть он будет ни при чем.
        Трясущимися руками я пролистала письма. На меня посыпались непонятные значки. Впервые в жизни я столь сильно жалела и злилась, что не умею читать. Правда была спрятана от меня за непроницаемой стеной, имя которой «невежество».
        Я ничего не могла поделать. На мгновение мне захотелось вернуть письма на место. Передать их инспектору. Может быть, он и врал насчет алиби, но наверняка он не просто так заставил полицейского Сима дать ложные показания. Я колебалась, не зная, как поступить. И только воспоминание об инспекторе Хане удержало меня за запястье.
        «Правда куда важнее, - говорил он. - Не примешивай личные чувства к расследованию».
        Я рывком развязала пояс и оттянула воротник полицейской формы. Сквозняк из открытой двери щекотал мне ключицы, пока я пыталась развязать забинтованную грудь и запихнуть письма под ткань. Эти бумаги могли пролить свет на тайны инспектора Хана, если ему, конечно, вообще было что скрывать. Я попрошу кого-нибудь их мне прочитать…
        - Ты что делаешь?
        Письма выпали у меня из рук на пол. В дверях стояла Хеён и взирала на меня, удивленно вскинув бровь.
        - Я… я просто… - пробормотала я. В голове творился хаос. - Жук под одежду забрался.

* * *
        На моей находке обыск решили завершить. Хеён объявила, что больше ничего важного не обнаружили.
        Мы собрались во дворе поместья госпожи Ким, где инспектор Хан открыл найденные мною четыре письма и разложил их в ряд, чтобы сравнить все разом.
        - Три письма, по всей видимости, были написаны ученым Аном. Но это письмо… - он передал бумагу старшему полицейскому Симу. - Это последнее письмо, которое принесла служанка Сои и которое привело к смерти госпожи О. - Инспектор изучил буквы еще раз. - Почерк совершенно иной.
        Пока инспектор изучал письма, к нему подошла Хеён и, склонившись в поклоне, что-то тихо произнесла. Я со своего места ничего не расслышала. Что бы это ни было, инспектор тут же медленным шагом двинулся вдоль ряда полицейских и тамо и остановился передо мной. Я замерла. Несколько долгих, мучительных мгновений он изучал меня… И пошел дальше.
        Двенадцать
        Синий халат, белый халат.
        Меня очень пугала мысль, что старший полицейский Сим солгал ради инспектора Хана. Он сказал командору, что был вместе с инспектором в Доме ярких цветов до полуночи, когда произошло убийство, но ошибся в цвете одежды. За этим определенно что-то крылось. Вранье Сима никак не выходило у меня из головы.
        На следующий день я из-за ворот следила за инспектором Ханом. Все раздвижные двери были открыты нараспашку, и по павильону гулял легкий летний ветерок. Я резко напряженно выпрямилась: инспектор накинул на уши веревочки, которые крепились к круглым стеклышкам в деревянной оправе. Очки. Я слышала об этих штуковинах, но вживую еще не видела. Инспектор в них выглядел очень своеобразно.
        Мужчина выложил на столе перед собой четыре измятых листка, придавил их по краям камнями и, наклонившись вперед, принялся изучать их содержимое. Должно быть, это те самые письма, которые мы нашли в комнате госпожи О. Но почему он вдруг нахмурился?
        С тех пор как я обнаружила бумаги, я потеряла всякий сон. Сдерживать любопытство больше не было сил. Я подошла к ступенькам павильона и поклонилась.
        - Прошу меня простить, господин, но… - я напомнила себе, что имею право знать. В конце концов, это я рассказала инспектору Хану о том, что в этом деле было замешано католичество. Это я вместе с ним ездила на гору Хва и отбивалась от разбойников. - Правда ли, что последнее письмо было написано не ученым Аном?
        В ответ тишина.
        Я заговорила снова, вцепившись в юбку, будто пыталась удержать в руках храбрость.
        - Говорят, у каждого человека свой почерк. Вы будете искать человека с таким же почерком, как в письме, господин?
        - Не тебе об этом спрашивать, - он даже головы от писем не поднял, чтобы взглянуть на меня. Только сдвинул очки на орлином носу повыше. - Так как не тебе об этом знать.
        - Но господин…
        Инспектор снял очки и воззрился на меня тусклым зловещим взглядом.
        - Если ты и дальше будешь лезть в мое расследование, ты создашь мне проблемы, а если у меня будут проблемы, ты пострадаешь. Уверен, твоей семье это не понравится.
        Грудную клетку сдавило удивление. Видимо, Хеён тогда нашептала ему, что я попыталась украсть письма…
        - Более того, я тут выяснил: у твоей сестры нет детей, но не так давно ей приснилось, что в грядущем году у нее родится сын. И если я захочу, я могу узнать куда больше - ее слабости и страхи, ее самые темные секреты. Не сомневаюсь, ей это придется не по душе.
        У меня внутри все замерло, затихло. Я даже на мгновение забыла, как моргать.
        - Откуда вы знаете?
        - У меня есть знакомые во всех уголках королевства, и эти люди по моему указу сделают все что угодно. - С пугающим спокойствием он закатал рукава, взял в руки каллиграфическую кисть и принялся изучать ее с увлечённостью солдата, любующегося заостренным клинком. - У каждого действия есть последствия. Одним мазком этой кисти я могу определить твою дальнейшую судьбу. Тебе решать, что же я напишу.
        Даже найдя подозрительные улики, уродливым пальцем указывающие на инспектора Хана, я упорно хранила ему верность. Всегда пыталась понять. Но как же быстро, как легко подозрительность изморосью покрыла его доверие ко мне.
        Мне хотелось взлететь по ступенькам, вырвать у него из руки кисть, схватить за воротник и потрясти, пока наружу не вывалятся все его гнилые секретики…
        А потом я заметила у него на правом предплечье заживший розовый шрам.
        - Можешь идти.
        Однако вид старой раны пригвоздил меня к месту. На задворках сознания крутилось какое-то воспоминание, которое я никак не могла уловить.
        Я повернулась и зашагала к воротам. Нахмурилась: странное ощущение и не собиралось рассеиваться. Под мутными водами настоящего меня ждало сверкающее серебряными чешуйками воспоминание. Совсем близко - только руку протяни. На мгновение я даже почти забыла охвативший мою душу ужас от угроз инспектора Хана. А я могла дорого поплатиться за любопытство, ведь на кону стояла не только моя жизнь, но и жизнь моей семьи, и маленького ребенка, который вот-вот появится в животе моей сестры.

* * *
        Тем же днем на столицу черным облаком обрушился дождь. Он барабанил по земле и крышам, но рассеялся так же быстро, как и пришел. Такие дожди называли сонаги - коротким ливнем. В комнатах слуг воцарилась тишина, которую изредка нарушал звук падающих со скосов крыш капель. Тишина, кап. Ещё тишина, кап.
        - Хеён за тобой прям зорким соколом следит, - заметила Эджон, когда мы оказались одни. - Что вчера произошло в поместье госпожи О?
        Я не могла выбросить из головы слова инспектора Хана, пробравшие меня до костей. Тем не менее даже меня поразило, с каким внешним спокойствием я зашивала прорезь на полицейской форме. Правда, пальцы у меня все равно тряслись.
        - Я и сама не знаю.
        - И инспектор Хан тоже изменился. Он стал на тебя так смотреть… Меня прям в дрожь бросает от его взгляда.
        - Ему никто не нравится, - вырвалось у меня. - Потому его и зовут Косаном, одинокой горой…
        Я укололась иголкой, и от внезапной боли перехватило дыхание. На пальце выступила алая капля крови. Сунув палец в рот, я снова поглядела на порванную форму и выпалила:
        - Инспектор Хан не доверяет никому, кроме старшего полицейского Сима, - я еле сдержалась, чтобы не добавить: «Сима, который, скорее всего, врет насчет алиби». - Мне вот интересно… Инспектор Хан с Симом же друг другу совсем как братья. А ведь у них такая разница в статусе! Как так вышло?
        Эджон, сидя за низким столиком, растирала тушь на чернильном камне. Оторвавшись от этого занятия, она кинула взгляд на раздвижную дверь.
        - Только не говори никому, что это я тебе рассказала.
        Я отложила нитку с иголкой.
        - Обещаю. - Слово прозучало приглушенно: горло стискивало напряжение.
        Девушка вернулась к растиранию туши.
        - Инспектора Хана пытался убить дядя по отцовской линии. Его осудили за преступление против отца инспектора и изгнали. Он тогда потерял все: семью, деньги, статус. Поместье его тоже сгорело. Так что дядя, вернувшись из ссылки, из мести напал на инспектора, а Сим его защитил.
        - Так вот почему инспектор Хан нанял Сима, несмотря на то что он соджа?
        - Да, скорее всего. Пусть даже это против правил. Инспектор Хан готов горы свернуть ради верных ему людей.
        «Кроме меня», - пронзила меня горькая мысль. Меня он не пытался спасти от ножа того разбойника.
        - Мало кому что известно о Симе, да и он о прошлом не распространяется, - добавила Эджон. - Я, правда, слышала всякие слухи, что Сим родился в деревушке Мёнмок. Где бы это ни было.
        Отбросив горечь, я почти что спокойно поинтересовалась:
        - Откуда ты все это знаешь?
        Эджон добавила воды в тушечницу и разложила на столе лист бумаги. Под вечер она всегда писала семье. До вчерашнего дня, когда в моих руках оказались письма, которые мне было не под силу прочесть, у меня особо не возникало надобности просить кого-то научить меня читать и писать.
        - Подслушала полицейского Кёна год назад, - объяснила Эджон. - Он живо интересовался жизнью инспектора Хана и его приближенных, в том числе полицейского Сима. А что услышала не от Кёна, узнала из сплетен.
        Эджон закатала рукава до локтя. Запястья ее грациозно порхали над бумагой, а я не то что взгляда оторвать не могла - я забыла, как дышать. Слишком ее движения были похожи на движения инспектора Хана, когда тот закатал рукава и открыл мне кусочек своего прошлого. У него на предплечье был старый ожог, как если бы он заслонялся от обжигающей жидкости.
        В голове что-то щелкнуло. Я увидела маленькую себя, как я вглядываюсь в трещину в стене нашей хижины. Старшая сестра шипит: «Ну иди тогда в свою столицу, в это ужасное место! Мы больше не семья!» Жестким движением разрывает книгу с нашей родословной, историю нашей семьи. Брат дает ей пощечину, чем удивляет их обоих. Но сестра слишком гордая. До этого ее никто не бил. И поэтому она бросает брату слова, полные ненависти, - и чайник, полный кипящего чая. А он пытается загородиться от него рукой.
        Воспоминание мелькает у меня перед глазами буквально на несколько секунд, но этих секунд хватает, чтобы меня покрыл холодный пот.
        - Тебе плохо? - донесся до меня обеспокоенный голос Эджон. - Выглядишь скверно.
        Я подняла глаза на Эджон. Она внимательно наблюдала за мной, все еще сжимая в руке кисть для каллиграфии. Меня терзало отчаяние. Надо было написать старшей сестре, потребовать от нее ответов. Слишком много секретов она от меня скрывала.
        «Кто же наш брат такой? Что тебя испугало?»
        Я придвинулась поближе к Эджон.
        - А писать сложно?
        - Нет… - в ее голосе послышалось беспокойство; кажется, ее напугал блеск в моих глазах. - Писать очень просто. Даже дурак за день научится.
        - Можешь меня научить? Я тогда смогу писать сестре сколько захочу.
        Эджон почесала уголок губ.
        - Я бы с удовольствием… Но мне к медицинскому экзамену готовиться надо…
        - Я за тебя буду делать все, что смогу. Подметать, мыть, шить, стирать. Тогда у тебя появится время на учебу!
        Она колебалась, и, пока она молчала, я успела засомневаться в своем желании.
        «Это не для меня, - шептал мне настойчивый голос. - Грамотность не для меня. Знания не для меня».
        Я нажала на веки, пока перед глазами не заплясали звезды. Что за безумие на меня нашло? Неужели я вправду возомнила, что во мне и инспекторе Хане течет одна и та же кровь? Оставалось только обратиться к инспектору, чтобы понять: я действительно сошла с ума. Только сумасшедшему в голову могло прийти, что мы с ним одной крови.
        Что бы Эджон во мне ни увидела, она вдруг резко передумала.
        - А если старшая служанка прикажет принести воду из колодца, - произнесла девушка нежно, словно я была раненой птицей, - ты сходишь за меня?
        У меня даже сил ответить не было, так меня ошарашила собственная логика.
        - Подвинься ближе, - Эджон вздохнула и взяла чистый листок. - Смотри, как меня в детстве учили.
        Несколькими длинными мазками она начертила большой квадрат, разделила его на ряды и колонки, а в получившихся маленьких квадратах нарисовала несколько значков. Я смотрела на все это сквозь слезы. Голова у меня гудела.
        - По вертикали четырнадцать согласных. По горизонтали десять гласных. Чтобы создать слово, надо их соединить. - Эджон опустила кисть в чернила и вновь провела ею по бумаге, оставляя на белом еще один черный росчерк. - Когда пишешь, каждый мазок должен быть твердым. Обратного пути не будет.
        - Прямо как в жизни, - пробормотала я себе под нос. По спине пробежал холодок беспокойства. - Обратного пути нет…

* * *
        Вечером, когда все остальные тамо уже спали, я тайком выбралась из комнат слуг, стараясь лишний раз даже не дышать - так боялась кого-нибудь разбудить. Не хотелось попасться никому на глаза. Я направлялась в Дом ярких цветов - место, к которому раз за разом неизбежно приводило расследование.
        Во дворе я перепроверила рукав, в котором спрятала конверт с пустым листом бумаги. Я соврала Эджон, что напишу домой сестре, а сама собиралась найти в Доме какую-нибудь служанку и сказать, что инспектор Хан велел мне передать письмо госпоже Ёнок лично в руки. Впрочем, я надеялась, что меня приведут к личной служанке госпожи Ёнок, а уж из той я смогу что-нибудь вытянуть.
        «Обратного пути нет», - напомнила я себе, когда вышла на улицу. В ушах эхом отдавалось громкое сердцебиение, а платье так и липло ко взмокшему телу. Мимо прошли двое патрульных. Впрочем, им не было никакого дела до бродящих по городу женщин с бумажными фонарями. Считалось, что, когда на город опускалась ночь, женщины представляли куда меньшую угрозу для столицы, чем мужчины.
        Я была девушкой, а значит, по мнению патрульных, особого вреда причинить не могла.
        Боги. Они даже не подозревали, что я собираюсь сделать.
        Пот ледяными каплями скатывался у меня по спине, да еще и воздух стал гораздо прохладнее. Когда я добралась до моста через медленный Чхонге, лежащий неподалеку от дикой, ветреной и опустошенной горы Нам, меня уже трясло от холода.
        И одновременно с тем меня обжигало воспоминаниями о сияющей улыбке старшего брата. Воспоминаниями настолько яркими, что они казались мне охваченным огнем призраком, по пятам следовавшим за мной по грязным тропкам, между деревьев и тенями травы. Вокруг стоял стрекот сверчков и шелест листьев, но вскоре ночной гул уступил место завывающим деревянным духовым инструментам, барабанному бою и взрывам смеха.
        Передо мной предстал Дом ярких цветов. Его крыша была украшена сотнями свисающих фонариков, которые взмывали вверх, к вершине, и спускались вниз, на изогнутые карнизы, подобно покатым склонам горы Нам, видневшейся позади здания.
        - Обратного пути нет, - повторила я, взывая к своей храбрости.
        Настоящий полицейский искал бы доказательства, чтобы низвести инспектора. Настоящий полицейский был бы уверен, что, если инспектор шантажирует тех, кто ищет правды, и затыкает им рты, его необходимо низвергнуть. Но я не была настоящим полицейским.
        Моя душа желала куда больше, чем просто справедливости. Я хотела знать, кто такой инспектор Хан. Хотела знать его историю, скрытую в глубинах Дома ярких цветов. Историю гнева, накопленного за десяток лет, или историю извращенного голода, которая раскроет темные секреты его прошлого. Или что-нибудь о его семье - кем они были, где они жили, почему никто не знает об их существовании.
        Стерев пот с лица, я зашагала вдоль стены и остановилась у бокового входа, к которому как раз подошла служанка с ведрами воды на коромысле. Я сжала покрепче фонарь в руках и двинулась следом за ней во двор слуг.
        Возле стены в ряд выстроились огромные коричневые котлы с соевым соусом, соевой пастой и различными соленьями. Слуги сновали туда-сюда меж дверей кухни, откуда вместе с паром доносились запахи вареной свинины с имбирем и травами. Внутри служанки нарезали на разноцветные горки овощи - морковку, шпинат, баклажаны, огурцы, редиску, головки чеснока. Соломенные корзинки были набиты жареным луком и оладьями из цуккини.
        - Потерялась?
        Я развернулась и увидела за собой служанку с поседевшими на висках волосами. Должно быть, одна из старших служанок. Она глядела на меня, поджав губы, и я почти чувствовала, как она всеми силами старается не смотреть на шрам у меня на щеке. Многие слуги себя так вели. Мой шрам напоминал им, что они всего лишь чья-то собственность.
        - Мой хозяин велел передать письмо, - ответила я, - но я не знаю, куда идти.
        - А кто тебе нужен?
        - Госпожа Ёнок. Впрочем, если она занята, я и ее служанке могу передать.
        Женщина кивнула.
        - Оставь фонарь где-нибудь.
        Меня провели в огромный двор, где толпились мужчины и женщины в ярких платьях и халатах, шелковистых, с размашистыми подолами и рукавами. Все они смотрели в одном направлении, и, проследив за их взглядами, я увидела распластавшуюся на земле кисэн с задранной юбкой, из-под которой выглядывало белое нижнее белье. Я оглянулась на старую служанку, гадая, часто ли тут случается подобный хаос.
        Она сжала губы в возмущенную ниточку.
        К кисэн медленно приближался мужчина. Халат свисал с его обнаженного плеча, как будто он только проснулся от мучительного кошмара. Волосы его были собраны в неряшливый пучок, а выбившиеся пряди не падали на лицо только благодаря шелковой повязке в золотых узорах. Его меч блестел в свете фонарей. С каждым его шагом кисэн отползала все дальше и дальше назад.
        - А ну-ка повтори, инёна!
        Где-то я уже слышала этот вкрадчивый насмешливый голос. А потом я увидела и лицо мужчины. Лицо молодого господина Чхои.
        - В глаза мне гляди! Что ты там нашептала другим? Считаешь, что я не настоящий сын Чхои, а самозванец, да? Говори!
        Он поднял меч, и на мгновение мне показалось, что он ее убьет. Но тут другой мужчина схватил молодого господина за руки. Судя по тому, как юноша зашатался, он был вдрызг пьян.
        Старая служанка цыкнула языком и разомкнула губы, как будто собиралась резко окрикнуть молодого господина, но тут же передумала, снова цыкнула языком и повернулась ко мне:
        - Давай не будем пялиться, дитя. Пойдем.
        Вслед за женщиной я прошла мимо белых стен и темно-красных сосновых колонн и балок к боковому входу в просторное поместье. Однако мои мысли все еще были там, во дворе. За ледяной улыбкой молодого господина Чхои таилась такая ярость, что, наверное, не один человек пострадал от его руки еще до случая с болтливой кисэн.
        На мгновение я даже задумалась, а не допустила ли я серьезную ошибку. Может, зря я подозревала инспектора Хана и полицейского Сима? В груди образовался тугой напряженный комок.
        Проклятье. Неужели я не того подозревала?
        Но времени размышлять у меня не было. Я задвинула беспокойство поглубже, в дальний конец разума, а старая служанка тем временем вела меня по длинным коридорам. Я надеялась, что сумею встретиться со служанкой госпожи Ёнок - наверняка ведь кисэн в этот час была чем-нибудь занята. Однако женщина остановилась перед двойными раздвижными дверьми, по обе стороны от которых, сцепив руки и склонив головы, стояли служанки, такие серьезные, будто ожидали саму королеву-регентшу. Старая служанка прошептала что-то одной из девушек, и та, прислонившись к бумажной двери, тихо проговорила:
        - Госпожа, вам принесли письмо.
        Я отшатнулась. Этого я точно не ожидала.
        - Я бы не хотела беспокоить вашу хозяйку, - зашептала я, - мне и личная служанка сойдет…
        - Входите, - раздался изнутри хриплый голос.
        Двери раздвинулись. За ними оказалась дама такой красоты, что, даже несмотря на охватившее меня смятение, я не могла не восхититься. Она была похожа на героиню какой-нибудь сказки: белоснежная кожа, идеальные красные губы, глаза блестящие, как черные жемчужины. В сравнении с ней я со своим шрамом чувствовала себя настоящей оборванкой.
        - Подойди, девочка.
        Я шагнула к госпоже Ёнок, и паника тут же нахлынула вновь. Женщина сидела на полу. На ней была пышная шелковая юбка лилового цвета и полностью черный жакет, открывавший бледные плечи и руки. Одну ногу она согнула и уперла локоть в колено.
        Была тут и служанка: она украшала заплетенные косы хозяйки нефритовой шпилькой. Закончив с прической, девушка подбежала ко мне. Когда я протянула ей письмо из рукава, наши пальцы соприкоснулись. Ее глаза с любопытством впились в мои. Я вновь спросила себя, не допустила ли я ошибку, решив прийти.
        - Кому ты принадлежишь? - спросила госпожа Ёнок.
        Она опустила два пальца в конверт. От ужаса у меня закружилась голова.
        - Не молчи, ответь госпоже, - нетерпеливо поторопила служанка.
        Я провела языком по сухим губам и пробормотала:
        - Инспектору Хану.
        Уголки губ госпожи Ёнок тронула невеселая улыбка. Послышался шелест бумаги, а затем женщина замерла и нахмурилась:
        - И что это должно значить? - Её ледяной голос пронзил меня до глубины души. Она достала письмо. - Это что, какая-то шутка? Тут ничего не написано.
        - По правде говоря… - Я замялась, пытаясь по-быстрому что-то придумать, но ничего, кроме правды, на ум не приходило. - Я кое за чем пришла.
        Госпожа Ёнок взглядом пригвоздила меня к полу:
        - И за чем же?
        - Хотела спросить, знаете ли вы что-нибудь об убийстве госпожи О.
        Служанка ахнула. Кисэн сохраняла молчание, но она не могла скрыть дрожание пальцев и схлынувшую с лица кровь. Сквозь маску гнева на ее лбу выступил пот, выдавший ее с головой.
        - Нахальная девчонка! - воздух заискрил ее злорадным смехом. - Да за кого ты меня принимаешь? Я кисэн, хранительница секретов, как и остальные в этом доме. Ступай, пока я тебя не выпорола и не доложила инспектору Хану…
        - Я пришла сюда по приказу командора Ли, - соскользнула с моих губ ложь. Я очень редко врала, но сейчас другого выхода не было. - Он приказал организовать тайное расследование. Хочет знать, что здесь происходило в ночь убийства.
        Кисэн насмешливо шевельнула бровью.
        - И он послал тебя, простую тамо?
        Она была права - я и впрямь тамо. Простая тамо. Мое имя, само мое существование было ничем, лишь пеплом и сожженными мостами. Инспектор Хан меня уже ненавидел, а полицейский Кён со своими дружками презирали.
        - Если вы не расскажете правду, - прошептала я как можно более зловеще, - командор Ли пришлет мужчин обыскать ваше поместье до последней щели. Он будет рвать и метать, пока не выяснит истину.
        Госпожа Ёнок вздернула подбородок, не сводя с меня пристального взгляда. В ее глазах, словно отражение облаков на воде, мелькали тысячи мыслей. Она наверняка догадывалась, что, соври я, меня бы ждала печальная участь. Было бы куда логичней предположить, что я говорю правду.
        Наконец она перевела взгляд на служанку.
        - Мису-я, приведи слугу, пусть он разберется с этой тамо.
        Моя напускная храбрость рухнула, мужество покинуло меня. Оказаться в центре скандала сейчас было бы некстати.
        - Госпожа, если вы так хотите, я уйду. Но я вас предупредила.
        Она не пошевелилась и не сказала ни слова, и тогда я сделала несмелый шаг назад. Затем другой. Осознав, что меня никто не собирается останавливать, я повернулась на пятках и выскользнула в двери, услужливо открытые служанками. Как только я оказалась в коридоре, двери с щелчком захлопнулись. По шее катился ледяной пот. Я оглядела коридор, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Неужто это все? И ради чего - ради того, чтобы меня тут же спугнули?
        - Мису-я, - донесся из-за бумажных стен голос госпожи Ёнок. - Сожги это.
        У меня перехватило дыхание. Уверена, я не ослышалась: в голосе госпожи сквозил неподдельный страх.
        - Сейчас, госпожа?
        - Сразу надо было это сделать.
        Я заслышала торопливые шаги Мису и почти бегом кинулась по коридору. Едва я успела нырнуть за угол, как открылись двери. Служанка двинулась в мою сторону. Я прикусила нижнюю губу и, стараясь не шуметь, выбралась из коридора в главный двор. Там я спряталась за колонной, откуда был виден главный вход в поместье.
        В ушах звучал голос госпожи Ёнок: «Сожги это».
        Вскоре показалась бледная от ужаса Мису. Быстро сбежав по ступенькам, девушка скрылась за внутренними воротами. Я кинулась за ней. Только когда я пробралась через толпу на другой край двора, я осознала, что забыла надеть сандалии. Однако времени возвращаться к боковому входу в здание у меня не было. Пройдя через ворота, я спряталась за деревянной колонной и успела заметить, как Мису забежала в здание слуг - грязное и захудалое. Что бы ей там ни приказали сжечь, я не дам этого сделать. Я метнулась вперед, через двери, и ворвалась внутрь.
        Мису запихивала в мешок какую-то ткань.
        Я выхватила ткань у нее из рук и тут же по мягкости поняла, что это шелк. Но и девушка не собиралась отпускать улику.
        - Отдай, - приказала я.
        Однако служанка продолжала настойчиво цепляться. Тогда я открыла рот пошире и со всей силы ее укусила. Мои зубы вонзились Мису в кожу, и воздух пронзил ее крик. Девушка выпустила ткань и отползла в угол, прижимая руку к груди. Белки ее глаз блестели.
        - Пожалуйста, - взмолилась она, - не смотри. Некоторые вещи лучше не знать. Пожалуйста, просто уходи.
        Под светом фонарей, льющимся сквозь открытую дверь, я разглядела темно-синий шелк. Встряхнула ткань. Это оказался мужской верхний халат. На свету сверкнул серебряный тигр - эмблема военных чиновников.
        Значит, это форма инспектора.
        Я посмотрела на Мису. Та раскачивалась взад и вперед.
        - Чья это форма? - спросила я.
        - Пожалуйста, уйди. Пожалуйста. Я тебя умоляю.
        - Я пришла сюда по приказу командора Ли, - напомнила я. - Говори, чья это одежда, и тогда тебя оставят в живых.
        Мису еще шире вылупила глаза, хотя, казалось, дальше уже некуда. Ее взгляд метался между тканью и дверью, а разум - между «Ответь ей» и «Не смей».
        - Правду! - почти срывающимся голосом рявкнула я. - Скажи мне правду!
        Воцарилась тишина, затянувшаяся буквально на несколько секунд дольше, чем следовало.
        Затем Мису прошептала:
        - Я должна была ее сжечь, еще когда она в первый раз приказала.
        Сердце неистово забилось в груди.
        - Продолжай. Тебя спасет только правда, вся, до последней детали. Но если ты скроешь что-нибудь и об этом узнает командор, нам придется тебя допросить.
        - Что ты хочешь узнать? - все тем же шепотом ответила Мису.
        - Когда инспектор Хан приехал в Дом?
        - Спустя час после полуночи.
        У инспектора не было алиби… Я едва могла вздохнуть, но все же выдавила следующий вопрос:
        - Когда он уехал из Дома?
        - Я не знаю, но мне известно, что в ту ночь он не вернулся домой. Он приехал сюда незадолго до рассвета. Одна из служанок заметила, что инспектору Хану плохо, и отвела его к госпоже Ёнок.
        - Почему служанка отвела инспектора Хана к твоей хозяйке?
        - Они очень близки. Я как-то слышала, как он называл ее имджа - «дорогая». Они знакомы с тех самых пор, как он приехал в столицу, совсем один, сиротой. Это было где-то лет десять назад. А моя госпожа и вовсе мечтает, чтобы он ее выкупил и сделал своей наложницей.
        Меня кольнули ее слова о прошлом инспектора, но мысли уже вовсю бежали в другом направлении, и мне их было не остановить.
        - Говоришь, инспектору Хану было плохо, когда его заметила служанка. Что произошло дальше?
        - Служанка доложила госпоже и провела инспектора в частные покои, чтобы никто не увидел его в таком состоянии. Иначе бы пострадало его достоинство.
        - Насколько он был пьян?
        - Он не был пьян… - Взгляд Мису был прикован к ее выкрученным рукам. - Он был весь в крови.
        Я повернула синий халат к свету и наконец увидела темные пятна. Засохшая кровь покрывала рукава и подол, запачкала весь перед формы.
        - Кровью… - прошептала я.
        Я настойчиво отгоняла от себя мысли о вине инспектора и припомнила слова Рюна: что-то случилось с конем. Кровь была лошадиная.
        - Я увидела кровь на инспекторе Хане и подумала, что он ранен. Он выглядел так, будто сейчас умрет, - выпалила Мису. Похоже, ее очень тяготило, что она никому не могла об этом поведать. - Он не мог стоять, его всего трясло, как в лихорадке. Он говорил хозяйке, что не чувствует рук, и то и дело повторял: «Она мертва».
        Она.
        А Рюн говорил, что у инспектора конь, он. Или я запамятовала? Я провела рукой по лицу. Меня покрывал ледяной пот. Я поднялась на ноги и принялась ходить кругами, чтобы отогнать волнение.
        - Почему ты не хотела показывать мне халат?
        - Госпожа Ёнок попросила его спрятать и принести чистый. Я обежала весь Дом, пока не нашла лишний.
        - И он был белым?
        - Да! Госпожа приказала сжечь форму, но я предложила оставить, мол, а вдруг придется надавить на него? Госпожа знала, что инспектор потерял к ней интерес. Если надо привязать к себе человека, найдется ли способ надежнее, чем его тайна? Поэтому мы форму и оставили.
        - А старший полицейский Сим тут был? Ты о нем ничего не сказала.
        - Он приехал только к рассвету.
        Значит, полицейский Сим все-таки солгал ради инспектора. Но что же он хотел сохранить в тайне?
        Снаружи послышались шаги и чей-то голос:
        - Мису? Мису-у!
        Мису прижала ладони к губам.
        - Иди! - хрипло прошептала она. - Только форму отдай!
        Но я сжала ткань в руках и вышла из комнаты, не смея поднять головы и взглянуть в лицо тому, кто звал Мису. Я сама не знала, куда направляюсь, но продолжала шагать. Меня всю трясло. Я и не заметила, как покинула опустошенный двор и дошла до Южных ворот. Сверху, как падающая звезда, засиял фонарь караульного. В конце концов я остановилась - и поняла, что очутилась на том самом месте, где мы нашли госпожу О.
        Все детали сложились в общую картину.
        Незадолго до рассвета Сои встретила инспектора, который направлялся не домой, как я изначально думала, а в Дом ярких цветов. Было темно, так что хозяйка гостиницы и ее постояльцы не увидели крови и ничего не заподозрили. Просто подумали, что он пьян от вина, а не от ужаса и шока.
        Она мертва, она мертва.
        Я закрыла лицо ладонями. Буквально несколько часов назад я мечтала низвергнуть инспектора, чтобы он и пальцем не тронул мою сестру. А теперь в моих руках оказалось оружие из синего шелка и крови. Я могла уничтожить инспектора. Я, простая тамо.
        Тринадцать
        - Тайны. Как же они тяжелы, - как-то раз призналась мне сестра, проведя рукой по голове. В ладони у нее остался целый клок волос. - Они-то меня и уничтожили.
        Я попыталась вызнать у мужа сестры, что же за тайны она прячет. Может, моя сестра преступница? Или изменила кому-то и сбежала? Но он лишь ответил:
        - Она просто пытается защитить тебя от того, что скрывается в ее прошлом. Что-то ее испугало.
        Я пробежалась рукой по своим тонким волосам, задаваясь вопросом, не случится ли и со мной то же самое. Может, мои тайны будут настолько смерти подобны, что волосы выпадут и останутся лишь проплешины отчаяния. Не стоило мне прятать улики у себя, и все же я не знала, кому можно довериться, кому открыться. Наверняка многие тайны именно с этого и начинаются - со страха.
        Я тащила по улице Чонго коромысло с двумя ведрами воды, а в голове крутилось: «Надо было спрятать форму получше». Прошлой ночью, решив, что так будет надежнее всего, я сунула окровавленную ткань в свой личный сундук, где хранила все, что мне было дорого. Но вдруг кто-нибудь сегодня решит в него залезть?
        Я встала как вкопанная.
        Стоит только каким-нибудь любопытным ручкам открыть мой сундук и порыться в нем - и моей жизни придет конец. Они найдут окровавленную форму инспектора и посадят меня на стул для допроса. Я зашагала быстрее. От одной только мысли об этой ошибке меня сковывал ужас. Ну как я только додумалась спрятать такую огромную тайну в таком дурацком месте? Как бы быстро я ни бежала, я все равно наверняка опоздаю. С каждым шагом я все ярче и ярче представляла, как Хеён стоит посреди двора ведомства с халатом в руках, а вокруг нее толпятся полицейские.
        К тому моменту, как я добежала до ведомства, воды в ведрах уже не осталось: я все расплескала по пути.
        А во дворе меня встретила толпа.
        Я опоздала.
        Во главе толпы стоял инспектор Хан, облаченный в форму цвета полночной синевы - точно такую же, что лежала в моем сундуке. Он смотрел прямо на меня. Каждый удар взбесившегося сердца казался мне острым, как нож. После признания бледной Мису я впервые встретилась с инспектором лицом к лицу.
        Прошлой ночью Мису назвала инспектора Хана сиротой. Тогда я не обратила внимания на эти безобидные слова, однако сейчас они предстали передо мной чудовищным насекомым с тысячью ножек, шныряющим где-то в тенях. Инспектор пришел в столицу совсем один, и было это чуть больше десяти лет назад. Прямо как мой брат. Слишком много совпадений.
        А что, если… Что мне делать, если он…
        Даже мое сознание было не в силах закончить эту мысль: слишком уж большая угроза в ней таилась.
        Моего плеча коснулись чьи-то холодные пальцы, и я, резко охнув, вернулась в настоящее. Это оказалась всего лишь Хеён. Протащив меня вперед, она прошипела:
        - Да что с тобой такое?!
        - Из-звини, - пробормотала я. - Я не знала, кому довериться. Я его нашла и…
        - Тихо! - шикнула она и отвернулась к толпе.
        Инспектор Хан вновь повернулся к молодому крестьянину с забитой дровами переноской на спине. Выходит, острый взгляд инспектора изучал его. Не меня.
        - Зачем вы пришли к сараю? - спросил инспектор.
        - За хворостом. А потом я учуял странный запах, - ответил крестьянин. - Я заглянул внутрь и увидел ее.
        - Часто ли вы ходите на гору Нам за хворостом?
        - Часто, инспектор.
        - Но раньше этого запаха не было?
        - Раньше я до сарая никогда не доходил.
        - А сегодня почему дошли?
        - Холодает же, вот я и хотел собрать побольше дров. Пока мороз не грянул.
        Все были заняты разговором, поэтому я тихонько улизнула и пробралась на пустую кухню. Халат по-прежнему был на месте. Значит, мне ничего не грозило. Пока.
        Я уткнулась лбом в стену. Сердце грохотало в груди. Я представила инспектора Хана: широкие плечи и грубая сила под шелковой тканью, загрубелые жилистые руки, в любой момент готовые выхватить меч, почти что безжизненные запавшие глаза: похоже, последние несколько недель его голова была настолько забита расследованием, что он забывал есть и спать.
        Наконец я все-таки осмелилась спросить себя: а что, если инспектор Хан - мой брат?
        Я попыталась отстраниться от переполнявших меня эмоций и трезвым взглядом окинуть все совпадения. Такие же янтарные глаза, ожог на том же месте, что и у моего брата, оба сироты, оба приехали в Ханян больше десяти лет назад. Впрочем, одного ключевого звена, связующего все эти совпадения, не хватало: я никак не могла оказаться в том же городе и том же ведомстве в то же время, что и мой пропавший двенадцать лет назад брат.
        К тому же, будь он до сих пор жив, он бы сдержал обещание. Он бы написал мне, в какой части королевства я бы ни оказалась. Он всегда держал слово.
        - Он не мой брат, - произнесла я, и почему-то эти слова, сказанные вслух, меня утешили. - Ни в коем случае не мой брат.

* * *
        Рядом с помещениями слуг никого не было. Отперев сундук, я откинула крышку. В глаза бросились сразу две вещи: синие шелковые одежды инспектора, утопающие в темноте, и кулон-норигэ. Янтарная черепаха словно следила за мной. Я взяла норигэ в руки; длинные голубые нити из шелка закачались в воздухе. Все цвета вокруг - белые стены, желтый пол, кусочек голубого неба за дверью - слились, померкли. Единственным ярким пятном осталось свисающее с моего пальца норигэ.
        «Будь ты хоть солнцем, землей или луной… Ты способная девушка».
        «На мой взгляд».
        Как же заглушить голос инспектора в голове? Я кинула украшение обратно и захлопнула крышку сундука, но я-то знала, что оно все еще там. Шепчет, порицает меня. Я вышла во двор и вернулась с огромной грязной тряпкой. Как раз забью ею сундук. Если вдруг кому и придет в голову его открыть, рыться ему там точно не захочется.
        Пока что этого хватит. Средь бела дня искать для формы другое место было бы слишком рискованно.
        Я помедлила, прежде чем закрывать крышку. Протянула руку сквозь ткани, в глубину, обхватила пальцами черепашку. Достала ее - и воспоминания нахлынули на меня, обхватили лучами света.
        «Таких, как ты, тамо Соль, совсем немного. Как среди мужчин, так и среди женщин».
        Я сжала норигэ в ладони. Представила, как бросаю его прямо в бурную реку. Или откуда-нибудь с утеса. Должно быть, я раз за разом воображала себе эту сцену, потому что, вынырнув из мыслей, с удивлением осознала, что двор наводнили шаги спешащих на обед слуг.
        - Соль?
        Я прижала украшение к груди и захлопнула крышку сундука. Сунув норигэ за пазуху, я обернулась и увидела хмурую Эджон.
        - Ты такая бледная!
        - Чего тебе? - рявкнула я.
        Девушка поджала губы.
        - Почему все такие злые последнее время? - Она уже было отвернулась, чтобы уйти, но потом резко вспомнила, зачем я ей была нужна. - Инспектор Хан хочет видеть тебя в главном дворе. Иди к нему! А то все отлыниваешь да отлыниваешь.
        Я поплелась ко входу в ведомство. Воспоминания жгли мне кожу. Я до ужаса боялась встречи с инспектором, но оказалось, во дворе помимо него толпились клерки, полицейские, помощник прозектора и даже полицейский художник. Похоже, мне предстоит отправиться с ними.
        Обычно у меня в голове вспыхнула бы искра любопытства: куда же мы идем? Но не сегодня. В голове, казалось, бушевало цунами: одна за другой сталкивались сокрушающие все на своем пути мысли. Хотелось спрятаться под одеялом и целую неделю не просыпаться. Чтобы меня в кои-то веки окружала одна лишь тишина.
        Уставившись в пустоту, я ехала следом за полицейскими, прочь от грязного лабиринта улочек и прямиком в запустение. Чем выше мы поднимались на гору Нам, тем гуще становился лес вокруг. Мы очутились в ловушке теней. В душу заползло беспокойство, пробудившее меня от оцепенения. Последние два раза, когда я оказывалась в горах, все заканчивалось плачевно. Раненые пальцы покалывало от предчувствия, что рядом бродят злые духи.
        - Меня сегодня вызывал командор Ли, - где-то издалека, с передних рядов, донесся голос полицейского Сима. - Говорит, ты совсем не спишь последние дни. Без сна ты долго не продержишься, господин…
        - Долгие выдались дни, - ответил инспектор Хан. - Было бы куда проще, выгляни солнце: оно бы обогрело меня успокаивающим теплом. А то во всей этой темноте я теряю всякий покой.
        Я слишком вымоталась, чтобы меня сейчас беспокоило присутствие инспектора, и была этому только рада. Ветки хрустели под ногами, земля осыпалась со склонов. Мы еще и половины подъема не осилили, а многие полицейские уже задыхались.
        Инспектор Хан угрожал мне последствиями, если я вдруг и дальше буду ему мешать. Хотела бы я тоже сказать ему, что за последствия грозят тем, кто посмеет угрожать моим родным.
        Я огляделась. Рядом со мной ни спереди, ни сзади никого не было. Я достала норигэ, которое инспектор планировал подарить погибшей сестре. Так и хотелось просто разжать пальцы, и пусть оно катится, катится, катится по склону горы, пока не исчезнет из виду янтарная черепаха, пока не порвутся нити, связывающие меня со старыми обещаниями и новыми страхами.
        Но боль на сердце меня остановила.
        Я не могла заставить себя так поступить. Не мое это дело - наказывать кого-то. По крайней мере, не так. Мне было не под силу выкинуть знак любви инспектора Хана к сестре.
        Выругавшись себе под нос, я засунула норигэ обратно. В этот момент сквозь ветки пролилась влажная морось, похожая на туман с моря. Почва источала влажный землистый запах. Откинув прилипшие к лицу мокрые пряди волос, я вдруг осознала, что сильно отстала. Я подобрала юбку и нагнала полицейских.
        - Всего три месяца со смерти короля прошло… - услышала я разговор двух клерков спереди. Верхний халат свисал с узких плеч говорившего и болтался на худощавой фигуре, а черная шляпа казалась слишком велика для такой маленькой головы. - А кто-то посмел убить корову! Ему что, жить надоело?
        Ага, значит, мы идем расследовать убийство коровы. Заранее представляю, что мы найдем внутри.
        Как-то раз в детстве я увидела, как разделывают мясную тушу. Незаконно: убить здоровую корову было все равно что убить человека. В нашем сельскохозяйственном государстве коров очень ценили. Я, стараясь не выдать себя, следила, как этот мерзавец ударил корову по голове тяжелым железным молотком, и та тут же упала. Затем негодяй содрал с нее шкуру и отрезал ноги. Но больше всего меня испугало даже не само жестокое убийство, а то, что корова отчаянно продолжала цепляться за жизнь: всё это время культи ее жалобно тряслись.
        Наконец мы добрались до сарайчика из досок и бревен, с соломенной крышей и дверью из хвороста. Спереди донесся далекий голос запыхавшегося крестьянина:
        - Вот… вот этот… этот сарай!
        Инспектор Хан присел и внимательно изучил почву.
        - Отпечатков копыт нет, зато есть человеческие следы. Судя по их глубине, сюда заносили что-то тяжелое.
        Я подошла к окружившим инспектора Хана полицейским и тоже принялась разглядывать землю. Перед отпечатками виднелся еще один след от чего-то прямоугольного.
        - Как думаешь, господин, а этот след от чего? - спросил полицейский Сим.
        - Похоже на паланкин.
        - Но корова в паланкин не влезет, - задумался другой полицейский.
        - А вы посмотрите сюда, - указал инспектор Хан. - Вот эти вертикальные линии похожи на ручки.
        Полицейские расступились, пропуская полицейского художника, который тут же принялся углем зарисовывать место преступления. Некоторое время спустя инспектор Хан достал белый носовой платок и, прижав его к носу, велел мне и другим полицейским следовать за ним в сарай.
        Я приложила к лицу рукав, чтобы не чувствовать вони, и шагнула в темное холодное помещение. На гниющее под ногами сено падали полоски голубого света, который проникал внутрь сквозь дощатые стены. В нескольких шагах от входа с деревянной балки свисала тростниковая занавесь.
        - Там что-то есть, - прошептала я, заметив вырисовывавшуюся за тростником тень.
        Инспектор Хан сдвинул тростник в сторону лезвием меча. И замер.
        - Что?.. - услышала я его шепот.
        Я обошла его, и в то же мгновение ноги мои подкосились. Прямо передо мной головой вниз висел мужчина, привязанный за лодыжку к потолку. Я не могла осознать увиденное. Мужчина, мертвый мужчина, висевший вверх ногами.
        - Вы же сказали, что это корова, - напомнил инспектор Хан бесцветным голосом.
        - Я… я увидел тень за тростником и п-почувствовал запах, - испугался крестьянин. - Ну и подумал: наверняка это туша коровья… К-коровьих туш-то я много перевидал, а вот человечьих как-то не очень… - Не закончив, он выбежал наружу, и мы услышали, как его там вырвало.
        Один из полицейских с силой толкнул ногой доску. Сарай залил свет. Кто-то громко ахнул; может быть, даже я. Запястья у трупа были связаны. Носа не было. Он висел головой вниз, лицо у него посерело, так что я не могла сказать наверняка…
        Мое сердце замерло.
        - Это же ученый Ан.
        На мгновение воцарилась тишина, а потом со всех сторон раздались сумбурные перешептывания. Инспектор Хан же застыл.
        Полицейский Сим нахмурился. Повернувшись к инспектору, он прошептал:
        - Так, значит, он не убийца?
        - Те разбойники из Сувона, - выдавил инспектор Хан. - Ты уже что-нибудь о них разузнал, Сим?
        - Их еще не нашли, но один торговец признался, что видел безухого раньше. Его банда разбойничала на Лисьем перевале, грабила путников. Я послал людей прочесать перевал, но тщетно.
        Сарай вновь поглотила тишина. Мы все не сводили глаз с висевшего трупа.
        - Инспектор… нос, - заметил один из клерков. - Может, есть тут какая-то связь с первым убийством?
        - Наверняка.
        - Но почему именно нос? - полицейский Сим наклонился поближе, чтобы осмотреть пустую впадину на лице жертвы. - Напоминает Имчжинскую войну[47 - Имчжинская война (1592 - 1598) - война на Корейском полуострове между Японией и Чосоном с Китаем.].
        - Рассказывай, - велел инспектор Хан.
        - Хидэёси хотел забрать с собой отрубленные головы противников, но их было слишком много. Поэтому он отрубил и засолил их носы. Может, убийца забрал носы Ана и О в качестве трофея? Носить куда удобней и подозрений не вызовет, в отличие от, например, головы. А если так, то, скорее всего, он нападет еще раз? Чтобы собрать еще носы?
        - Хм-м. - Инспектора Хана это, похоже, не убедило. - А может, отрезанный нос - это какой-то символ.
        - Символ чего?
        - Символ вины жертвы. Уи-хён, наказание, в котором виновнику отрезают нос. Возможно, изувеченный нос для убийцы служит оправданием их смерти. Позволяет забыть о стыде.
        Мужчины закивали, а я задалась вопросом, что же это за убийца такой. Разве убийце под силу понять, что такое стыд?
        Полицейский Сим склонил голову набок и нахмурился.
        - Но на нем нет ни следа крови. Ни колотых ран. Как же он умер?
        - Утонул.
        - Откуда вы знаете, господин? - не удержалась я от вопроса. Мне оставалось только надеяться, что никто не заметил сквозящую в моем голосе подозрительность.
        - Гляди: у него во рту пена, - инспектор Хан макнул носовой платок в рот трупа. - Видишь, она розовая? - Он поднес ткань к свету. - Это кровь.
        К нам подошел помощник прозектора.
        - Что свидетельствует о том, что он отчаянно пытался вдохнуть воздух, - добавил он.
        - Но как он мог утонуть, если его подвесили за ноги? - недоумевал полицейский Сим.
        - Потому и утонул, - разъяснил инспектор Хан. - Если непрерывно лить воду на лицо, то в конце концов человек перестанет дышать.
        Из теней позади меня прозвучал сварливый голос Кёна:
        - Позвольте поинтересоваться, инспектор, откуда вам это известно?
        Мы с Кёном становились пугающе похожи.
        - Многие аристократы так пытают слуг, чтобы выбить признание или какую-нибудь информацию, - объяснил инспектор Хан. - Гораздо меньше шума, чем от избиения. - Он снова обошел труп, словно искал еще улики. - Ан и госпожа О… У этих любовников были свои секреты, и кто-то третий надумал их вызнать. Вероятно.
        - Похоже, за всем этим стоит молодой господин, - высказал догадку Сим. - Сначала он подстроил случившееся на горе Хва, а теперь еще и это.
        - Может, он и виноват в том, что случилось на горе Хва, но что-то мне подсказывает, что он не убийца, - покачал головой инспектор. - Его пока не посадили под домашний арест, однако я послал нескольких полицейских следить за ним. Они заверяют, что он не покидал Дом ярких цветов. Похоже, гнев королевы его удручает куда больше, чем что бы то ни было.
        Я вдруг заметила, как под сеном что-то мерцает в голубом свете. Пробравшись вперед мимо инспектора Хана, я подобрала ожерелье из лакированных коричневых бусин. Их легко можно было спутать с буддийскими четками, но бусины были меньше, а на конце висело серебряное украшение, такое же, как у госпожи Кан. Крест.
        Клерк вырвал бусы у меня из рук и отдал их инспектору Хану. Тот тихо выругался.
        - Это тот символ, который носят еретики.
        - Католики… - клерк покачал головой.
        - А я думал, мы расследуем дело об убийстве из ревности, - полицейский Сим вздохнул и провел рукой по лицу. - С чего же начать распутывать этот клубок загадок?
        - С начала…
        Инспектор Хан неплохо скрывал эмоции за бесстрастной маской и молчанием. Затем он цыкнул языком, и я поняла, что он в ярости. Произнесенные им тихие слова звучали так, словно их протащили по грязи горького поражения:
        - Мы вернемся туда, где все началось, и оттуда дойдем до проклятой правды.

* * *
        У меня под ногтями была смерть. Пока мы спускали труп, мне пришлось впиться пальцами в плоть ученого Ана. Потом я перерезала ножом веревку, и тело с глухим стуком упало на землю. От веревок на запястьях и щиколотках мужчины остались глубокие борозды.
        Я шла быстро, то и дело вытирая руку о юбку. Мне до дрожи хотелось вымыться. На самом деле все хотели поскорее покинуть это место. С вершины горы сошел туман, в объятиях которого сарай выглядел жутко.
        Инспектор Хан с несколькими полицейскими остались на месте преступления, а остальных послали в ведомство, прикрыв труп на носилках соломенной циновкой от любопытных глаз прохожих.
        Прямо передо мной шагали Кён с полицейским и шептались.
        - Ну разве не странно? - спросил Кён.
        - Что?
        - Ты же читал письма Ана к госпоже О, - ответил Кён.
        Письма, которые нашла я и содержанием которых инспектор Хан отказался со мной делиться. Я зашагала быстрее по грязи и лужам, чтобы все расслышать.
        - Там же одна ругань была. О хотела положить конец их роману и вступить в «Еретическую труппу девственниц».
        - Труппа девственниц, - сплюнул другой полицейский. - Времена становятся все дремучее и противоестественнее. Ну вот как может девушка отказаться от своего долга - выйти замуж и рожать детей?
        - Так вот что странно, - настаивал Кён. - Как могла госпожа О вступить в шайку девственниц, не будучи девственницей?
        - А ты разве не слышал? Инспектор Хан говорил: в письмах сказано, что мужчина с инициалами ЧВ крестил ее и отпустил грехи. А среди этих еретиков только один мужчина может даровать прощение. Священник Чжоу Вэньмо. Инспектор Хан, как всегда, на несколько шагов впереди тебя. Учись думать быстрее.
        Кён что-то колюче ответил, но я уже не слушала. Мысли унеслись вдаль, по коже мороз пробежал от того, что я только что узнала. Неужели смерти госпожи О и ученого Ана как-то связаны с самым разыскиваемым преступником королевства, католическим священником?
        Почему это дело становится все запутаннее, все сложнее? Почему никак не становится проще?
        В этот момент соломенная циновка сбилась и я увидела устремленный в небо невидящий взгляд ученого Ана. Я вдруг осознала, что никогда не забуду это серое лицо.

* * *
        Днем похолодало, так что старшая служанка велела мне растопить в главном павильоне ондоль - теплый пол, обогревавший помещение. Она вела себя так обыденно, как будто утром совершенно ничего не произошло. Как будто я не срезала с балки повешенный труп.
        Между полом ханока и землей было небольшое пространство с очагом. Присев на корточки, я разожгла огонь. При должном уровне пламени горячий дым расходился по подземным туннелям, нагревая каменные плиты под полом и заодно воздух в комнатах. Я раздувала огонь веером, и дерево громко потрескивало в окружавшей меня тишине. Тишине, столь для меня сейчас нежеланной. На ум то и дело приходил висящий труп с затуманенными глазами; он как будто глядел прямо на меня и спрашивал: Кто убил меня? За что?
        От мыслей меня отвлек далекий звук голосов под дождем.
        Я выползла из темного тесного пространства и спряталась за колонной, подпирающей черепичную крышу павильона. Из своего укрытия я увидела, что полицейские, клерки и слуги остановились поприветствовать командора Ли. Тот шагал сквозь кланяющуюся толпу, не обращая ни на кого внимания и хмуро изучая землю. Следом за ним бежал полицейский Кён.
        Спустя несколько шагов командор Ли резко остановился и развернулся к Кёну.
        - Исчезни с глаз моих и без веских доказательств не возвращайся! - командор Ли говорил тихо, почти что шепотом. - И чтобы без промахов.
        Волосы у меня на голове встали дыбом. Я чувствовала, что опасность поджидает прямо за углом, и Кён прекрасно знал, в чем дело.
        Оставшись один, он размял плечо и обошел двор - точь-в-точь хищник, готовящийся к атаке. Я выскочила за ним следом, прибавила шагу и, нагнав, окликнула:
        - Полицейский Кён!
        Он замер. Прорычал:
        - Добрый день, тамо Соль.
        Мы стояли одни в узеньком проходе между дворами. Его губы растянулись в улыбке - злобной, колючей, как рыбные кости.
        - Вот как, значит, все обернулось. Мой хён мертв… - Кён шагнул ко мне. Я прижалась спиной к стене. - И мы с тобой оба прекрасно знаем, кто его убил.
        Меня кольнуло виной. Я вспомнила до смерти перепуганные глаза Мису, ее признание, разверзнувшееся подо мной подобно могиле. «Она мертва, она мертва». Впрочем, Кён был последним человеком, которому бы я решилась довериться и все рассказать.
        - Не понимаю, о чем вы, - отсутствующе отрезала я.
        - А мне кажется, очень даже понимаешь. Иначе бы ты за мной не побежала. - Взяв меня за подбородок, он приподнял мне голову, и всю мою маску как ветром сдуло. - Я вижу у кого-то на лице затаившиеся сомнения.
        Я вырвалась у него из рук и сделала несколько шагов вдоль стены, подальше от него.
        - Что за веские доказательства имел в виду командор Ли? - спросила я.
        - Командор Ли желает знать, что мне известно.
        - Потому что вы были близки с ученым Аном.
        - И поэтому тоже. Однако он считает мои подозрения небезосновательными. Если бы он хотел скрыть грешки инспектора Хана, то, прочитав письмо, просто бы меня уволил. Вместо этого он лишь наказал меня за проникновение в его кабинет - лишил месячного жалованья, да и все. Письмо доказывает вину инспектора Хана.
        - Какое письмо?
        - То, которое я украл при тебе две недели назад. - Кён снова приблизился, и я почувствовала себя совсем маленькой перед возвышающейся надо мной тенью. - Ты расскажешь мне все, что знаешь. Только тогда я расскажу тебе то, что хочешь знать ты. А можешь молчать, как последняя трусиха, и тогда следующая смерть ляжет на твои плечи. Тебе всего шестнадцать, Соль, ты еще слишком мала для важных решений. Делай, как тебе велят. - Он потрепал меня за щёку. Дважды. - Поразмысли над этим.
        Оставшись одна, я посмотрела на ногти, которые еще недавно впивались в вощеную кожу ученого Ана. И в кожу юной госпожи О. По проходу пронесся ветер вперемешку с дождем, и меня пробрало до мурашек. Мне не хотелось становиться на одну сторону с Кёном. Не хотелось вообще иметь ничего общего с расследованием. Но я слишком много знала. Призраки убитых кружили вокруг меня и шептали: «Кто, кроме тебя?»
        Четырнадцать
        Прошло две недели. Сезон дождей должен был давным-давно закончиться, но вместо этого он плавно перетек в осень; поговаривали, что природа взбунтовалась из-за женщины на троне. Тогда-то и начались всякие странности. Я просыпалась в холодном поту, потому что мне снова снились мертвые. То целая гора обгоревших тел слуг, то замученные голодом дети, гниющие в амбаре, то спящие под кустом мертвецы… И все - католики. А прошлой ночью женщина, которая снилась мне чаще всего, повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза.
        «Найди меня, - нараспев велела юная госпожа О. - Скорее».
        Целый день я бесцельно бродила по ведомству. Кровь стынет в жилах от одной только мысли, что следовало бы встретиться с командором Ли. Он должен знать правду. И хотя я осознавала, что так будет правильнее, я все равно чувствовала холодные прикосновения страха, его мертвую хватку, от которой слезы застилали мне глаза. Меня не отпускали вопросы. Что, если… хотя я была уверена, что это неправда, но что, если мы с инспектором Ханом связаны кровью? Я спрашивала себя: толкнула бы я его прямиком в стаю голодных тигров во имя справедливости?
        Несколько месяцев назад я бы ответила «нет». Но я видела рваную рану на горле девушки и утопшего мужчину, повешенного вниз головой. Тогда я была в сто раз наивнее, в сто раз добродушнее, но теперь все изменилось.
        В одном я точно была уверена. Старший брат всегда строго говорил мне: лучше умереть молодым, чем долго вносить беспорядок в чужие жизни. Он бы точно не хотел, чтобы я позволила ему прожить жизнь убийцы.
        Я покачала головой, сама себе не веря. Всерьез размышляю о том, что умудрилась вообразить. У меня даже доказательств никаких не было! Одно я знала наверняка: алиби инспектора Хана было лживым, и что бы ни случилось в ночь на двадцать первое, это его настолько ужаснуло, что он, окровавленный, только и мог бормотать о какой-то мертвой женщине.
        С моей стороны было трусливо и отвратительно молчать. А если умрет еще кто-нибудь, вся вина ляжет мне на плечи.
        Собрав все свои мысли на грязном полу, я по буквам попыталась написать: «Поверит ли мне командор Ли?»
        Стерла и попробовала еще раз: я иногда путала какие-то знаки. Впрочем, несмотря на случавшиеся ошибки, эти мазки меня больше не озадачивали. Каждую ночь, когда мне не спалось, я скатывалась с циновки и при свете свечи изучала хангыль, вспоминая то, чему меня учила Эджон. Чтобы нарисовать согласную, надо было представить, где во рту образовывается этот звук. Я воображала, как обмакиваю кисть в чернила и следую за своим голосом: вот он изгибается у меня на языке и ударяется о нёбо, вот он отскакивает от передних зубов, вот он кружит в горле, вот он гудит на губах.
        Гласные различать было легко: они образовывались из трех штрихов. Горизонтальная линия - для плоской земли, точка - для солнца и небес, вертикальная линия - для стоящего человека.
        Земля, солнце, человек. Три этих простых явления служили основой жизни. Тем не менее жизнь совсем не была простой. Она походила на сложную паутину из нитей лжи и обмана. Интересно, как будет выглядеть истина, если я по этой нити доберусь до сердца инспектора Хана? Будет ли истина, лежащая в самом центре его естества, так же проста, будет ли его причина убивать одной из трех самых частых - похоти, жадности, мести?
        «Скажи командору Ли», - написала я в грязи.
        Громовым облаком меня накрыла тень, за которой последовал знакомый голос:
        - Как любопытно. Служанка, умеющая писать.
        Молодой господин Чхои Джинёп! Только сейчас я поняла, как обособленно расположен кухонный двор. Он, тяжело ступая, направился ко мне, а я не сводила глаз с его тени, которая становилась все больше и больше, пока наконец краем глаза я не увидела его шелковые одежды. Он нагнулся, подобрал какую-то палку. Решив, что он собирается меня ударить, я отшатнулась.
        - Должно быть «Ли», а не «Лё», - поправил он меня. - Последняя буква не та.
        Одним взмахом руки он исправил надпись и отбросил палку в сторону. Я думала, он отойдет, но вместо этого он сел рядом со мной - так близко, что от его тихого смеха у меня волосы на затылке зашевелились.
        - Я смотрю, у тебя вся шея в мурашках. Меня испугалась, малышка?
        Я напряглась.
        - А может, тебе и стоит бояться. Возможно, я и есть убийца. Возможно, это я послал разбойников за инспектором. - Он наклонился еще ближе, и в его шепоте я почувствовала запах алкоголя: - Я на самом деле хотел узнать, кем был любовник госпожи О, и на самом деле хотел наказать его за мое унижение. А ты что думаешь? Убийца я или нет?
        Я осмелилась взглянуть на него. В тот же миг весь мой страх улетучился. Я увидела не вельможу, перед которым я прежде была беспомощна, а юношу, который находил в унижении других облегчение. Я раскрыла губы, в голове огнем вспыхнула мысль, и мне пришлось отвернуться, чтобы молодой господин не заметил лучи света в моих глазах. Он был даже не сыном, а всего лишь племянником, которого господин Чхои усыновил, лишь бы у него был хоть какой-то наследник. Громкий титул был единственной гордостью молодого господина.
        - Помогла бы смерть ученого Ана восстановить вашу репутацию, господин?
        - Нисколько.
        Мотив. Не знаю, какой мотив был у инспектора Хана, но мотивы молодого господина были ясны как белый день. Скорее всего, он и вправду отправил за нами разбойников, но на убийство госпожи О и ученого Ана он бы не пошел.
        - Вы не стали бы убивать ученого Ана, господин. И госпожу О тоже. Вы бы хотели, чтобы все королевство воочию убедилось в их позоре.
        - Правду все-таки говорят… Ты слишком умна для служанки. И язык у тебя хорошо подвешен.
        Я решила не отвечать. Не хотелось рассказывать ему о старшей сестре, о том, как ее подозрительная образованность сказалась на мне. Не хотелось, чтобы этот вельможа хоть что-нибудь знал о моей семье.
        - Отрезанный нос навел меня на мысль, - сказал юноша. - Думаю, нас всех водит за нос кто-то знакомый. Хотелось бы мне знать, кто убийца. - С его лица сошла шаловливая улыбка, и я внезапно увидела серьезного молодого человека, в глазах которого сверкала досада. - Один раз меня провели, но больше я этого не позволю. Передай инспектору: пусть идет по следу позора.
        Я непонимающе нахмурилась.
        - Знаешь ли ты, что стыд делает с человеком? Он заставляет его отчаянно искать себе оправдания. Например, отрезать носы жертвам, чтобы напомнить себе и миру: они заслуживали смерти, - молодой господин встал и поправил черную сетчатую шляпу. - Все в конце концов уясняют один урок: любое зло рождается из несбыточного желания что-то значить.
        Прежде чем он ушел, я вскочила на ноги и, не в силах сдержать любопытство, выпалила:
        - Почему вы доверились мне?
        - А что, ты не догадываешься? - он приподнял бровь. - Полицейские судят слишком быстро, а в итоге всегда умирает невиновный. Но ты… ты любишь подслушивать. И ты единственная в этом ведомстве умеешь слышать.

* * *
        К полудню ногти уже кровоточили. Я кусочек за кусочком отдирала уголки и никак не могла остановиться. Голова горела огнем. Будет ли командор Ли проводить расследование, когда услышит мою историю? Или быстренько казнит инспектора Хана?
        Я пряталась за одной из колонн главного павильона - последнее время я часто сюда наведывалась - и следила, как по двору, сердито топая и цокая языком, идет господин Со из Палаты наказаний.
        - Вот неучи-то, - бормотал он. - Совершенно ничего не умеют.
        Неподалеку стоял командор Ли - само спокойствие, лишь челюсть его была сжата, как будто он пытался удержать в себе резкие слова. Точь-в-точь старик, которого потрепали сильные штормы.
        - Командор Ли, я должна кое в чем признаться, - повторила я себе под нос. - Я не могу больше молчать. Я должна признаться.
        Времени на сомнения больше не было. Я вытолкала себя из-за колонны и торопливо зашагала к раздвижным дверям в главный павильон, куда только что зашел командор. Как он отреагирует на мои слова? Даже не представляю. Кровь гулко стучала в ушах, форма липла к телу. Я сжала кулаки, готовясь пасть перед ним ниц.
        Но какая-то неведомая сила потянула меня обратно, подальше от этого обрыва.
        «Ты точно уверена? - услышала я в ветре голос сестры. - Ну что за бестолковщина. А если инспектор - твой орабони? Ты что, готова сдать брата? Командор ведь его убьет».
        Я потрясла головой, пытаясь заглушить шепот. Мне не хотелось винить себя в смерти очередной жертвы, убитой из-за моего молчания. Убийцу мог остановить лишь командор. У него были власть, средства, информация. Но каждый шаг давался мне все труднее. На меня давили и слова сестры, и моя собственная неуверенность.
        - Я нашел! - с криком забежал в ведомство полицейский Го. - Нашел!
        Я замерла. Во двор вбежали остальные полицейские, и путь к командору оказался отрезан. В толпе я растеряла остатки храбрости - а ведь я была так близко к павильону! Стоило только кому-нибудь приложить ухо к бумаге ханджи, и он бы тотчас узнал, что тамо Соль - предательница. Служанка, которая собирается выдать своего хозяина.
        «В другой раз, - успокоила я себя. - Можно и не сегодня рассказать».
        Уняв дрожь, я пробралась к полицейскому Го, гадая, что же он такое обнаружил. Из-за спин полицейских я разглядела в руке Го грязную деревяшку.
        - Я нашел подвеску с ожерелья госпожи О, - задыхаясь, выдавил Го. - Гляньте, наверху дырка. Должно быть, тут крепилась нитка ожерелья.
        - Где вы его нашли? - К нему, отпихнув меня плечом, пробралась Хеён. Она будто бы не заметила меня, но я была уверена: она это специально.
        - Между горой Нам и Южными воротами.
        Девушка скрестила на груди руки и подняла брови.
        - Вы уверены, что это подвеска с того самого шнурка? За последние несколько недель там столько ожерелий могло порваться…
        Все притихли и уставились в одном направлении. В нашу сторону направлялся Сим. Полицейские расступились и склонили головы. Он сильно похудел за последнее время, сквозь мышцы выступали кости. Словно тощий уличный пес: всегда начеку, вздрагивает от внезапных движений и звуков.
        - Что за шум? - поинтересовался он.
        Полицейский Го шагнул вперед и доложил о своей находке. Я, не отрывая глаз, смотрела, как Сим взял у полицейского из рук деревянную подвеску и внимательно ее оглядел.
        - Хм… - Сим большим пальцем ковырнул налипший кусок грязи и замер. Все переглянулись. - Подвеска в форме лошади-дракона…
        - А что это значит, господин? - горло у меня пересохло, голос дрогнул. Обычно я старалась помалкивать в присутствии приближенных инспектора Хана, точно кошка, которая надеется скрыться в тени, однако сейчас любопытство было слишком велико. Попытается ли Сим отмахнуться от возможной улики? - Например, крест, господин, это символ католицизма.
        - О лошади-драконе есть только одна история, - ответил Сим, не в силах оторвать взгляд от подвески. - Миф Агиджансу. «Могучее дитя».
        - А о чем этот м… - хотела спросить я, но Хеён меня перебила:
        - Господин, как думаете, это улика? С момента убийства прошел месяц, по той дороге к Южным воротам прошло не меньше тысячи человек.
        Сим наконец поднял красные глаза, в которых отражалось сомнение. Казалось, ему даже заговорить удалось с трудом.
        - Может, и улика, - чуть ли не шепотом произнес он наконец. - Унесите.

* * *
        Командор Ли изучал подвеску в смотровой комнате. Я нутром чувствовала, что сейчас не самое время заводить с ним разговор. А может, я просто искала оправдания отложить бурю на потом. Я навлеку на себя гнев не только командора, но и всего ведомства. Меня назовут настырной, будут винить в том, что какая-то девчонка безрассудно разрушила жизнь инспектора, а другие тамо будут плевать мне в пиалу.
        Неужели я делаю ошибку? Пожалею ли я о том, что выдала инспектора Хана? Но спросить, увы, было не у кого.
        Я достала и подожгла ароматические палочки Эджон. Дым медленно закружил в воздухе. Я опустилась на землю. Сделала один поклон, второй, третий. К сотому колени уже болели, пот заливал глаза. Тишину во мрачных помещениях слуг нарушали только звуки дождя и моего дыхания.
        Я не знала, кому молюсь и услышит ли кто-нибудь эти молитвы, ведь у меня не было ни алтаря, ни храма. Но я продолжала молиться. Сто поклонов, двести, триста…
        На губах зародилась безмолвная молитва: «Если ты хочешь защитить инспектора Хана, делай это сейчас - другой возможности остановить меня не будет».
        Позднее я лежала на полу, наблюдала за облаком благовоний и гадала, услышал ли кто-нибудь мои молитвы - и было ли кому-нибудь до них дело. Колени тряслись. Я слегка приподняла голову, и перед глазами всплыл неожиданный образ. Госпожа Кан со своим табаком.
        Я, покачиваясь, поднялась на ноги. Где-то глубоко внутри я вдруг почувствовала, что она мне поможет. Пусть боги меня не замечают, но она точно выслушает.

* * *
        Надев соломенную шляпу и закутавшись в соломенный плащ, я вышла наружу и повернула на север. Мокрый ветер хлестал меня по лицу. Грязь коричневыми каплями липла к серому хлопку юбки. На пути к Северному округу пришлось немного потолкаться в толпе крестьян с непокрытыми головами, но в конце концов я оказалась под крышей нужных мне ворот, в укрытии от барабанившего по шляпе дождя.
        Я постучала в дверь. Подождала. Потом постучала еще дважды. Наконец дверь со скрипом отворилась и показалась бледнолицая девушка.
        - Прошу личной аудиенции госпожи Кан, - выпалила я.
        - Что?
        Дождь заглушил мой голос, поэтому я повторила еще раз погромче:
        - Прошу личной аудиенции госпожи Кан! Скажите ей, что меня зовут Соль!
        Спустя какое-то время подошедший слуга провел меня через дворики к главному павильону. Служанка объявила о моем прибытии. В комнате было темно и сухо. Только сейчас я осознала, что промокла до нитки - лицо, рукава, половина юбки - все было мокрым. Под порывистым дождем скрипела бумага ханджи в окнах.
        Госпожа Кан развязала мужскую шляпу и положила ее на низкий стол перед собой. Мокрые пряди на ее висках были похожи на выброшенные на берег темные водоросли. Видимо, она только-только вернулась из какой-то поездки, потому что на ней снова были мужские одежды, как в нашу первую встречу. Может, опять незаконные книги перевозила?
        - Давно я тебя не видела, Соль.
        - Больше месяца, госпожа, - ответила я.
        - Я слышала о смерти ученого Ана.
        Я нервно облизнула губы. Перед глазами встал образ утопленника.
        - Его убили.
        - Как думаешь, убийца тот же?
        Я склонила голову. Убийца все еще был на свободе и наверняка следил за следующей жертвой, и никто не мог ответить на мои вопросы, кроме, наверное, госпожи Кан. Так что времени мяться у меня не было.
        - Я знаю, что вы… - Я сглотнула ком в горле и выдавила: - Католичка.
        Уголок ее губ дернулся.
        - В твоих устах это слово звучит как «предательница».
        - Прошу прощения, госпожа, - прошептала я. В висках стучало.
        - Не пугайся. Не то чтобы это было какой-то тайной. В 1791 году в ходе облавы на католиков меня посадили в тюрьму, но вскоре выпустили. Я развелась с мужем, переехала в Ханян и основала «Еретическую труппу девственниц». Еще одна скандальная история. Как видишь, мою веру сложно удержать в тайне.
        «Еретическая труппа девственниц». Я даже не осознавала, что задержала дыхание, пока госпожа Кан не сказала:
        - У тебя лицо покраснело. И губы трясутся, как будто тебе есть что сказать. Что такое?
        - В своем письме госпожа О выражала желание вступить в эту труппу. Выходит, вы, скорее всего, были с ней близки. Очень близки. - Я почувствовала, как закостенела спина, когда я поспешно заверила ее: - Но я никому об этом не скажу!
        Госпожа Кан облокотилась на стол. Ее глаза, удивительно спокойные, были прикованы ко мне.
        - Я тебе доверяю. Я не хочу никоим образом быть замешена в этом расследовании, Соль. Мне и так проблем хватает.
        - Я понимаю… - я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. - Госпожа, а все католики носят подвеску с крестом?
        Она достала свое ожерелье. С нитки с бусинами свисала серебряная фигурка полуобнаженного человека на кресте.
        - Не все, - ответила она. - Но я ношу ее, чтобы не забывать: знания требуют перемен. Я не могу жить как прежде, когда я познала жертвенную любовь Отца нашего небесного.
        - У ученого Ана такая была. Вы не знаете, госпожа, он тоже был католиком?
        - Я несколько раз встречала его на католических собраниях. Порой я сомневалась, интересно ли ему в принципе наше учение и не приходит ли он сугубо из-за госпожи О, поскольку он то и дело украдкой поглядывал в ее сторону. Но однажды он ни с того ни с сего стал обращаться с ней очень холодно, а после и вовсе перестал приходить. Так что я весьма удивилась, узнав, что они с госпожой О были любовниками. Это мне было неизвестно.
        Я нахмурилась, силясь собрать воедино кусочки головоломки. Может, ученый Ан использовал католичество как предлог, чтобы сблизиться с госпожой О и вернуть ее доверие? Ведь он же бросил ее на целый год. И может, тогда госпожа О рассказала ему о священнике - как тот выглядит, где прячется. А когда ученый Ан узнал, что она хочет вступить в «Еретическую труппу девственниц» и положить конец их роману, он решил раскрыть правду о ее вере и знакомстве со священником Чжоу Вэньмо.
        «Это священник, - вдруг потрясла меня мысль. - Главная цель убийцы - это священник».
        - Вы когда-нибудь видели священника Чжоу Вэньмо, хотя бы мельком? - спросила я.
        Госпожа Кан заправила ожерелье обратно в одежды. Ее взгляд метнулся куда-то в сторону.
        - Не видела. Почему ты спрашиваешь?
        - Священник может прямо сейчас бродить по землям нашего королевства, и никто об этом не узнает, потому что, как поговаривают, он внешностью вылитый чосонец, одет как чосонец и говорит на чосонском языке. Полиция даже не знает, как он выглядит. Но если его поймают - скажем, инспектор Хан, - то священника тут же казнят за распространение католицизма, верно?
        - Священник Чжоу Вэньмо - подданный Китая. Его убийство будет ужасным преступлением по отношению к нашему вассалу. Так что, когда его поймают, полиция вышлет его обратно в Китай.
        Желудок у меня сжался. Я придумала мотив преступления для всех, кроме инспектора Хана. И теперь я задавалась вопросом: неужели инспектор Хан держит поиски священника в тайне, потому что хочет не выслать его в другую страну, а убить? Но почему?
        - Этот твой инспектор, - приподняла бровь госпожа Кан. - Вижу, ты о нем беспокоишься.
        Мое дыхание участилось.
        - Нэ?
        - Это странно. Почему тебя так занимает дело об убийстве госпожи О?
        Я открыла рот и тут же закрыла, пытаясь найти ответ. Потерла руки о юбку. А потом, глядя в пол, прошептала:
        - Я боюсь его и того, на что он способен.
        Женщина медленно кивнула головой и молча, но решительно посмотрела на меня.
        - Тебе больше всего стоит бояться того, что он мог бы с тобой сделать.
        Я недоуменно нахмурилась и вдруг вспомнила ее предупреждение: меня поглотит тьма. Возможно, она и вправду сумела заглянуть в мое будущее. А может, она сразу поняла, что некоторые черты моего характера не могут не привести к неприятностям. Я была слишком любопытна. Хитра. Непокорна.
        - Что бы мне тебе рассказать об инспекторе Хане Дохюне? - спросила она.
        - Все, - тут же вырвался у меня ответ. - Все, что вам известно, госпожа.
        Наступила тишина. Мне приходилось напоминать себе дышать.
        - Отца инспектора Хана казнили за исповедование католичества.
        Я удивленно моргнула. Я впервые об этом слышала.
        - После казни всю его семью сослали на остров как сообщников. Лишили статуса, сделали рабами. Но покойный король сократил срок их изгнания с десяти лет до трех. По словам инспектора, с острова он единственный вернулся живым. С какого острова - не знаю. Позднее его с большой неохотой усыновил дядя, а инспектору Хану вернули дворянский титул. Конечно, все обернулось так хорошо только потому, что это был дядя по материнской линии.
        - Вы имеете в виду дядю господина Хана?
        - Именно. Твой инспектор порвал все официальные связи с отцом и взял фамилию господина Хана.
        - Откуда вы это знаете?
        - Я слышала об этой казни, еще когда жила в Токсане, моем родном городе. А по приезде в столицу я поинтересовалась, что же случилось с семьей мученика. Тогда-то я и узнала историю инспектора Хана.
        Значит, в прошлом инспектор Хан был связан с католичеством… Это только доказывало его причастность к убийству.
        Теперь я понимала, почему полицейский Кён думал, будто может доказать вину инспектора. И почему командор Ли не отмел подозрения Кёна. У инспектора Хана был мотив убить иностранного священника, даже если эта казнь разозлит Китай, и этим мотивом была месть.
        - Я и не знала…
        - Об этом никто не любит говорить. Его прошлое - негласная тема, как и его родной дом, где они с семьей жили до казни отца. Новый владелец туда даже не наведывается: говорит, в доме обитает призрак прошлого хозяина, ученого Чона.
        Волосы у меня встали дыбом. Чон. Я мысленно затрясла головой. Чон - это была моя фамилия; впрочем, она была отнюдь не редкой. Еще одно совпадение. Я надавила пальцами на глаза, стараясь удержать рвущиеся наружу вопросы.
        Чон Джонъюн. Так меня звали по-настоящему до того, как старшая сестра нарекла меня Соль и запретила когда-либо называть нашу фамилию. Она делала все, чтобы защитить меня от нашего прошлого, однако так и не объяснила, почему же надо его скрывать. «Какого прошлого? Что случилось?» - спрашивала я, а она лишь качала головой и уходила.
        Но я точно знала: моя фамилия, Чон, значила «верность», как и первый слог в имени Джонъюн.
        «Чон Джонъюн! - донесся до меня из воспоминаний дразнящий и ласковый голос старшего брата. - Чон Джонъюн, девочка, полная верности».
        Пятнадцать
        Дождь продолжал идти.
        В детстве, когда лило как из ведра, мне только дай повод - я мигом выбегала наружу и заходилась смехом. Теперь же я могла лишь с холодным сердцем смотреть на застланную бумагой дверь, за которой виднелось небо, плавно переходившее из черного в серый.
        Чон, Чон, Чон. Имя из моего прошлого крутилось в голове, как мухи вокруг трупа, прилетевшие на запах смерти. В моем прошлом не было ничего, кроме смерти, - смерти моего имени, смерти моей матери в изгнании на острове.
        Как и семью инспектора Хана, мою семью тоже изгнали на десять лет, а потом сократили этот срок до трех.
        От совпадений меня тошнило. Их накопилось уже слишком много, и не обращать на них внимания я не могла.
        Вчера перед уходом я попросила Урим проводить меня к старому дому инспектора Хана. Если она не забыла о нашей договоренности, она должна была ждать меня возле ворот поместья госпожи Кан.
        От переполнявшего меня любопытства я словно потеряла контроль над собственным телом. Я врезалась в стены. Не могла заставить руки работать. Из ведомства вышла в распахнутой форме - я не затянула пояс на груди - и с распущенными волосами, спадавшими по бокам.
        Как-то я добралась до поместья. Казалось бы, день был самый обычный - и все же он был другим. Ничто больше не казалось настоящим. Ничто не имело никакого смысла.
        Как Урим и обещала, она ждала меня перед воротами, потирая руки от утреннего морозца. При виде меня девушка раскрыла крохотные губы и бросилась ко мне. Ее косичка качалась из стороны в сторону.
        - А вот и ты! Ну как, боишься?
        Я вылупилась на нее, не в состоянии произнести ни слова. Я в ужасе.
        - Когда я была помладше, мы с братьями и сестрами бродили ночами по лесу и рассказывали друг другу всякие истории о призраках, - воодушевленно зашептала она. - У меня поджилки тряслись, а волосы на теле вставали дыбом! Домой мы бежали с криками. А ты правда хочешь пойти в заброшенный дом так рано с утра? Ведь в это время как раз ни один дух не спит.
        - Уверена, там не водится никаких духов.
        - Нет, водится! Стоит только шагнуть в дом - и тут же дрожать начнешь, как в ледохранилище.
        Мы шли под дождем по сонным улицам, одетые в соломенные плащи и деревянные башмаки. О чем-то болтали, но мои мысли витали где-то далеко. Я вспомнила первую встречу с инспектором Ханом. Я впервые оказалась в полицейском ведомстве и, распростершись у него под ногами, услышала голос сверху: «Мы раньше не встречались?»
        Я взглянула ему прямо в лицо, но при виде незнакомца снова низко склонила голову. «Извините, господин, но вряд ли». Он больше не спрашивал - наверное, подумал, что ошибся.
        Но теперь этим вопросом задавалась я… А не встречались ли мы раньше?
        Мы с Урим прижимались к узорчатым каменным стенам, обрамлявшим узенькую грязную улочку, на которой находилось поместье. Улица уходила все выше и выше на склон холма, и мы уже начали задыхаться. В конце концов мы добрались до края Северного округа, где перед нами предстало одинокое поместье с деревянными воротами, покрытыми белыми бумажками - амулетами, с помощью которых шаманы отпугивали злых духов. С карниза ворот на нас маленькими блестящими глазками глядел голубь и ворковал: «Урр, урр».
        Урим подошла к воротам и подергала медную ручку.
        - Все еще заперто. А еще, говорят, с другой стороны ворот прибиты доски, чтобы никто не смог войти.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я вчера проходила тут неподалеку и решила заглянуть внутрь поместья, но меня поймал какой-то незнакомец.
        Я кинула на нее сердитый взгляд. Девушка виновато улыбнулась.
        - Ну все же обошлось! Я, правда, думала, что не обойдется, поэтому выдумала трагичную историю о давно потерянном родственнике и обитающих в доме семейных призраках, которых надо было навестить, чтобы почтить предков. По-моему, он проникся.
        - В каком смысле?
        - Он сказал, что внутрь можно попасть только через стену. Но мы же не можем этого сделать?
        Другого выхода у нас не было. Я отошла на три шага назад, разбежалась, зацепилась за нижнюю створку между воротами и стеной. Приподнявшись на локтях и еле закинув ногу на черепицу, я оседлала стену.
        - Сумасшедшая! - прошептала Урим, и тем не менее, сдерживая улыбку, последовала за мной внутрь.
        В поместье и правда никто не жил. Сплошное кладбище сорняков и паутины. Бумага на дверях ханока была порвана, некоторые рамы свисали с петель - наверное, их ветром сбило.
        Краем глаза я заметила какую-то тень и обернулась.
        В углу двора стояла старая сосна, формой похожая на реку. Я, запинаясь, шагнула к ней. Кажется, я прежде видела это дерево. Оно предстало передо мной, словно старый друг из другой жизни - такое чужое и такое знакомое.
        - Точно тебе говорю, ни в одном поместье в округе не водится столько призраков. - Урим обошла двор кругом. Взобралась на террасу, и та скрипнула под ее шагами. Девушка вытянула шею и оглянулась. - Это место полно хана.
        Хан. У этого слова было множество значений - неразрешенная обида, беспомощность, сильная боль, желание отомстить, и все эти значения выражались одним-единственным словом. Хан.
        Урим продолжила:
        - Отец инспектора был конфуцианским ученым и при этом католиком. Его казнили за хранение западных книг, а его голову насадили на палку и охраняли днем и ночью, чтоб никто не снял.
        - Откуда ты знаешь? - прошептала я.
        - Я слышала, как госпожа рассказывала тебе об инспекторе. Поэтому потом я расспросила ее поподробнее. Она поначалу даже сопротивлялась.
        - Что еще она тебе рассказала?
        - Когда инспектор Хан был мальчишкой, он пытался захоронить тело отца, но магистрат распорядился выставить труп на публику. После этого всю его семью изгнали.
        Вслед за Урим я вошла в мрачное здание. Порванные обои колыхались на ветру.
        - Из его семьи не выжил никто, - рассказывала девушка. - Его мать совершила самоубийство, потому что не вытерпела обвинений. Люди звали ее католическим демоном. А его сестер, говорят, сделали слугами, но они умерли от чумы.
        Чума. Я еле от нее спаслась. Сестра добровольно предложила стать ноби в доме семьи Нам. Иначе нам было не спастись от нищеты: в изгнании мы лишились статуса, уважения и богатства. Но дочь нашего хозяина и несколько слуг чем-то заразились, и дом распорядились закрыть на карантин. Юная госпожа Ына вся посинела, кожа сморщилась, глаза запали. На следующий день она была уже мертва. Той же ночью старшая сестра разбудила меня, и мы сбежали от стражников, охранявших дом.
        - Может, мы и их духов здесь встретим, - прошептала Урим. - Духов мертвых сестер инспектора.
        Она без умолку рассказывала о призраках, но ее голос доносился до меня как будто издалека, становясь все тише и тише.
        - Глянь-глянь, - услышала я голос голубя. - Глянь-глянь.
        Я повернулась и посмотрела сквозь выломанную дверь во двор, на старую сосну. Под ней никого не было. И все же кто-то был: женщина. Мне вспомнились истории, которые рассказывал старший брат, и я словно очутилась в одной из них. Я была совсем маленькой, лежала на руках у женщины под деревом и смотрела на необычайно яркий свет, блестящий среди зеленых игл. Дерево качнулось. Я закрыла глаза и почувствовала свежий сосновый запах в горном ветре.
        Запах дома.
        Меня как будто пронзила молния. Истории брата о нашем прошлом так не пахли, и все же где-то глубоко внутри я знала, что это воспоминание принадлежит мне. Только мне одной. Я ошеломленно, как в каком-то трансе, поплыла через коридор, во двор, перелетела через стену. Я чувствовала себя скорее духом, чем физическим телом. Лишь голос Урим вывел меня из транса.
        - Ты его видела? Видела призрака? - девушка встряхнула меня за плечи.
        По-моему, я сказала:
        - Иди домой, Урим.
        Колени подогнулись, я закрыла голову руками, чтобы не дать никому вторгнуться в хаос моих мыслей.
        - Ты что-то увидела, - Урим присела передо мной на корточки. - Не бойся. Я с тобой. Открой глаза, взгляни на меня.
        Я открыла глаза и сначала увидела лицо Урим - доброе и круглое. А затем я заметила тень у нее за спиной. Человек был одет во все черное. Нижнюю половину его лица закрывал шарф. Верхнюю - бамбуковая шляпа.
        - Сзади, - прошептала я. Меня сковал ужас. - Сзади тебя…

* * *
        Мы с Урим вскочили и, держась за руки, прижались спиной к стене поместья.
        - Ч-что вам нужно? - залепетала она.
        Незнакомец стоял молча, неподвижно, как мертвец.
        - В-вы потерялись, господин?
        Глаз его было не видно, но, судя по повороту головы, смотрел он на Урим. Я услышала свой хрип - мне вдруг вспомнилось, что именно из-за мужчины в бамбуковой шляпе погибли госпожа О и ученый Ан. Легкие наполнил страх. Нет, ну не может же это быть тот же мужчина! В нашем королевстве тысячи людей носят бамбуковые шляпы и черные одежды.
        Глубоко вдохнув, я заслонила собой Урим. Ужас разлился в груди, перетек в живот. Мой голос звучал куда храбрее, чем я себя чувствовала:
        - Вы же ее слышали. Уходите. Оставьте нас…
        Его кулак врезался мне в грудь; отлетев назад, я ударилась головой о стену. Перед глазами взорвались звезды. Кто-то захныкал. Проморгавшись, я осознала, что лежу, скорчившись на земле, и прижимаю руку к груди.
        - Нет! - услышала я дрожащий голос Урим. - П-пожалуйста, не надо!
        От раскаленной добела боли я не могла двинуть ни рукой, ни ногой; даже голова отказывалась поворачиваться - я видела только то, что находилось прямо передо мной. Урим колотила ногами по преследователю, ее юбка трепыхалась вокруг лодыжек. «Почему он схватил Урим, а не меня?» - мелькнул в голове вопрос, но я не заметила его за отчаянием, сковавшим мне горло.
        - Помогите, - выдавила я практически шепотом. - П-помогите!
        На этих улицах так много ушей. Наверняка нас кто-нибудь скоро спасет.
        Но никто не отозвался, а незнакомец с Урим уходил все дальше - я их даже не видела. Только слышала мольбы служанки:
        - Не надо! Пожалуйста! Нет, нет, нет!
        Ее испуганный голос дал мне сил. Я заставила себя подняться на ноги и оперлась о стену.
        Незнакомец тащил Урим за волосы; она то спотыкалась, то ползла на коленях и все причитала: «Нет, нет, нет». Затем она явно увидела что-то за углом и яростно затрясла головой:
        - П-паланкин? Нет! Пожалуйста, не сажайте меня туда! Пожалуйста!
        В отчаянной попытке освободиться она потянула мужчину за запястье и укусила. Вскочив на ноги, девушка побежала ко мне, прямо как с утра - коса качается из стороны в сторону, крошечные губы выкрикивают мое имя.
        Все произошло так быстро. Она протянула ко мне руку, а в следующее мгновение раздался свист, и девушка тяжело врезалась в каменную стену. Удар был настолько сильный, что, по-моему, я услышала, как треснул ее череп, сломались ее кости. Урим упала на землю - рот открыт, глаза смотрят на меня. По ее виску медленно стекла струйка крови, и тотчас по земле разлилась красная лужа. Липкая кровь блестела на ее волосах, а Урим все продолжала изо всех сил ползти ко мне. Она выглядела потрясенной. Мы обе были потрясены. Мы-то собирались всего лишь прогуляться по заброшенному дому.
        Вдалеке раздались звуки шагов. Прохожие. Мужчина в бамбуковой шляпе кинул на меня долгий взгляд, а потом протянул руку и вновь схватил Урим за волосы. У нее на лбу выступили вены, глаза покраснели, обеими руками она ухватилась за меня.
        - Соль, пожалуйста, помоги!
        Я вцепилась в нее, но чем отчаяннее я держала, тем сильнее пульсировала боль у меня в ребрах и голове. Всего несколько мгновений - и девушка выскользнула из моих рук. Незнакомец уходил все дальше и дальше - десять, пятнадцать, двадцать шагов. Дойдя до конца каменной стены, где улица разветвлялась, мужчина с Урим свернул за угол и исчез с моих глаз.
        «Урим».
        Я сжала зубы, снова встала и на дрожащих ногах побрела вперед. С моих губ срывалось прерывистое дыхание. Почему она затихла? Что происходило за темным углом улицы? Я подошла поближе и замерла.
        - Все готово, господин, - прохрипел мужской голос где-то глубоко в тени. - Она связана.
        Я отшатнулась, раскрыв от удивления рот. Мужчин было как минимум двое, а мне даже с одним Бамбуковой шляпой было не справиться. Его кулак железным шаром ударил мне прямо по сердцу. Мне нужна была помощь. Однако, оглядевшись и прислушавшись, я ничего не услышала. Шаги, раздававшиеся ранее, уже исчезли.
        Кожу покалывало. За мной кто-то следил. Время резко замедлилось; я повернула голову и увидела прямо перед собой Бамбуковую шляпу. В его руке сверкнул свет.
        На лезвии кинжала отразились красные вспышки в моей голове.
        - П-помогите, - у меня дрогнул голос. - Пожалуйста, н-на помощь.
        Я рванулась было бежать, но колени вихляли и получалось только ползти и шататься из стороны в сторону.
        «Ничтожество, - услышала я шепот. - Вот так ты и умрешь. Тебя просто зарежут».
        На глаза навернулись слезы. Я чувствовала, как ко мне приближается тень смерти. Плетущиеся ноги запутались в юбке, силой тяжести меня притянуло к земле, дыхание перехватило, я содрала кожу.
        Кончено, все кончено.
        Я свернулась в клубок и зажмурилась. Шаги раздавались все ближе, все громче.
        Обхватив голову руками и сжавшись, я собралась с силами.
        «Соль-а».
        Услышав знакомый голос, я открыла глаза и удивленно заморгала в темноте своей скорлупы.
        «Соль-а, все умирают, - напомнила мне госпожа Кан. - Гораздо сложнее умереть не напрасно».
        Ее слова перелистнули страницы моей памяти. Я вспомнила глаза Урим, как они загорались, когда она сплетничала. Ее красочный голос, полный воодушевления и живости. Нашу первую встречу перед полицейским ведомством. Раз - наши взгляды встретились, и она, улыбнувшись, протянула мне теплую руку дружбы.
        Больше мне ничего не было нужно. Этого было достаточно.
        Я сжала кулак, зарывая пальцы в землю и набирая горсть грязи. Если уж умирать, то хоть без стыда. Как только шаги мужчины раздались у меня за спиной, я крутанулась и выбросила вперед руку, осыпая его землей и камнями, а сама вскочила на ноги и побежала - на этот раз со всех ног, как в детстве бегала наперегонки с деревенскими мальчишками: подбородок вверх, пальцы прямые, ступни так и отскакивают от земли. Кинув быстрый взгляд за спину, я увидела, что мужчина стоит ко мне спиной на четвереньках и пытается закрыть лицо развязавшимся шарфом.
        Скорее всего, больше такого шанса мне не представится.
        Я мчалась по тропинкам, пересекала улочки и, не сумев вовремя остановится, врезалась в ворота поместья госпожи Кан. Вцепившись в двери, я дала жгучему волнению, пульсирующему во всем моем теле, остыть. В конце концов мне все-таки удалось собраться с силами и постучать в дверь:
        - Госпожа Кан! - я задыхалась. - Госпожа Кан! - Я зажмурилась. Перед глазами встал образ Урим, которую тащат за волосы, как какой-то кусок мяса. Неужели существует кто-то настолько жестокий? Настолько злой?
        Из-за двери послышался голос:
        - Иду-иду!
        Надежда разгорелась с такой силой, что меня всю затрясло. Госпожа Кан поможет, она пошлет целую армию слуг на помощь Урим. Может быть, девушка даже еще жива! Я подняла кулак, чтобы постучать снова - пожалуйста, аджосси, быстрее! - но что-то зацепилось за запястье, не давая мне двинуться. Чья-то рука обхватила мою, и я замерла, во все глаза глядя на со скрипом отворяющиеся ворота.
        - Ч-что здесь происходит? - испугалась служанка.
        - Иди обратно, аджосси, - услышала я из-за спины женский голос - холодный, повелительный и слишком хорошо знакомый. - Ты ничего не видела.
        - Да, к-к-конечно, конечно.
        Двери тут же закрылись, а изнутри раздался глухой деревянный звук: служанка закрылась на засов. Вспыхнувшая во мне надежда погасла, и меня поглотила тьма.
        - Я была права, - снова заговорила женщина сзади. Я уже догадалась, кто это. - Тебе нельзя доверять.
        Она отпустила мое запястье. Я повернулась и увидела Хеён. Она держалась настолько равнодушно, что, если бы не вздернутый подбородок и не враждебный блеск в глазах, я бы ни за что не догадалась, о чем она думает. Она была одета в гражданское платье - форму, которую тамо носили, когда следили за преступниками. Ну а прохожие, вышедшие из теней позади нее, оказались вовсе не прохожими, а знакомыми мне полицейскими под прикрытием. И все, как один, смотрели на меня хмуро, как на предательницу - со злобой и недоверием.
        - Вы следили за госпожой Кан, - голос у меня задрожал. Воздух вокруг показался мне по-зимнему холодным. - Почему?
        - Тебя это не касается. Пойдем, тебе пора возвращаться в ведомство.
        - Нет! Отпусти меня. Одну из служанок госпожи Кан похитили, я должна ее найти!
        Хеён окинула меня безразличным взглядом, а потом дернула подбородком вперед, чтобы я шла за ней.
        - Вот сама ему об этом и расскажешь.
        - Кому?
        - Инспектору Хану, - прошептала она, и я вдруг осознала, что она улыбается. - Тому самому, за которого ты умереть готова.

* * *
        Все безмолвствовало в столь ранний утренний час. Холодный воздух был влажным от росы.
        Стража с остро заточенными пиками расступилась в стороны и открыла ворота в ведомство. Меня толкнули вперед, да так сильно, что я чуть не споткнулась. Слуги и полицейские, побросав все дела, пялились на меня и шептались: «Неужели снова попыталась домой сбежать? Так ничему и не научилась?» Кровь сочилась у меня на затылке и заливала воротник. Я оглядела собравшихся во дворе людей.
        - Осо![48 - Осо (кор. ??) - «быстро», «скорее».] - как пощечина, ударил меня голос Хеён.
        Я, как и было приказано, зашагала быстрее, через внутренние ворота в западный двор. Кабинет инспектора показался мне громадным, как пузо дракона, распухшее от съеденной добычи. Я медленно выдохнула, и звук моего дыхания напомнил мне шелест ветра в бамбуке.
        - Спокойно, - прошептала я. Снова глубоко вдохнула и выдохнула: - Спокойно.
        Но руки все еще тряслись, все еще болели от воспоминаний о цепляющихся пальцах Урим. Она исчезла, и с каждой минутой мои шансы найти ее таяли на глазах.
        Хеён за воротник потянула меня на террасу. Мы остались одни - полицейские не пошли дальше главного двора.
        - Господин, - поглядела девушка на бумажную дверь. - Я пришла доложить о происшествии.
        - Входи.
        Она отодвинула громыхающую дверь. Мне неожиданно подумалось, что если я хочу успеть к госпоже Кан и попросить ее о помощи, то единственный выход - изобразить повиновение. Я облизнула губы, покрытые засхошей кровью, и опустила голову.
        - На колени, - приказала Хеён.
        Ноги подкосились, и я рухнула на пол с таким грохотом, что инспектор Хан удивленно поднял глаза.
        - И что тут происходит? - спросил он.
        - Мы встретили ее перед поместьем госпожи Кан. Она звала ее по имени, - взгляд Хеён остановился на моих сложенных руках. - Господин, я точно знаю: она явно якшается с госпожой Кан.
        - Ну? - он впился в меня взглядом. - Что ты имеешь сказать на это обвинение?
        Обвинение. Значит, в глазах инспектора Хана любые связи с госпожой Кан считались низкими. Я открыла было рот и тут же его закрыла.
        - Это правда, господин, - наконец прошептала я.
        Кинула короткий взгляд на Хеён и снова уставилась в пол. В глотке разгорался лихорадочный жар, на лбу выступил пот.
        - Я… должна вам кое в чем признаться, господин.
        Инспектор Хан наклонился вперед и облокотился на столик.
        - Говори.
        Я бросила еще один взгляд на Хеён и, заламывая руки, закачалась вперед-назад.
        - Может, - произнес инспектор, - ты хочешь поговорить со мной наедине, Соль?
        Я кивнула.
        - Можешь идти, Хеён. Возвращайся на пост. Без нашего ведома никто не должен войти или выйти из поместья госпожи Кан.
        - Но господин… - в ее голосе явно слышалось сомнение. Тем не менее тамо проглотила возражения и покинула кабинет.
        Мы с инспектором Ханом остались одни. Серый свет, лившийся через бумагу с улицы, освещал высокий книжный шкаф, черную лакированную шкатулку и низкий столик, ледяным огнем омывал ширму позади мужчины.
        Я быстро составила в уме план: когда все разойдутся со двора, я сбегу из кабинета и, пока никто не ничего не понял, выскользну из ведомства. Убийца с паланкином уже наверняка на полпути к сараю на горе. Что случится с Урим, если я не успею? Времени у меня было в обрез.
        Я подняла ресницы, чтобы взглянуть на изнеможенное, исхудалое лицо инспектора, но тут же вспомнила, как хорошо он считывает людей. Я не сомневалась: он заметит в моих глазах коварные планы. Вместо этого я окинула взглядом его широкие плечи и шею, и в уме всплыло еще одно непрошенное воспоминание: я прижимаюсь ухом к плечу мальчишки, теплому, как ондоль. «Тук-тук-тук», - грохочет дымная печка, нагревая камни, спрятанные под его грубой одеждой.
        «Джонъюн-а…» - брат посмотрел на меня жутковатыми бледными глазами. Круглое юношеское личико мгновенно осунулось, превратившись в сплошные кости и острые углы.
        Все поры у меня на теле как будто разом открылись, меня прошиб ледяной пот. Сердце яростно билось в груди.
        «Он не мой брат. Ни в коем случае не мой брат».
        Всем естеством я хотела сейчас очутиться как можно дальше от инспектора. Я аж забыла, зачем пришла. Только вид моих пустых рук воскресил в памяти умоляющий взгляд Урим.
        - Ну? - напомнил о себе инспектор Хан. - Что же ты хотела мне поведать?
        С улицы все еще доносился голос Хеён. Я закусила нижнюю губу. Мысли вихрем роились в голове. Я ведь могла помочь Урим иначе. Похитивший ее человек сидит сейчас прямо передо мной, и я точно была в этом уверена. Мужчина в бамбуковой шляпе следил за Урим - как-то же он узнал, что она сегодня будет в заброшенном поместье, а Хеён и трое других полицейских, находившиеся в прямом подчинении инспектора Хана, следили за домом ее хозяйки. Скорее всего, мужчина в бамбуковой шляпе тоже был одним из его шпионов, которому инспектор поручил похитить служанку.
        А если все именно так, то инспектор Хан мог передумать и отпустить ее. Придется его убедить. Да, это опасно, и все может обернуться просто ужасно, но я напомнила себе об уроке инспектора: ищи людские слабости и дави на них.
        - Я ее нашла, - прошептала я.
        - Кого нашла?
        - Форму, которую вы оставили в Доме ярких цветов. Окровавленную.
        Он замер, как если бы его пронзили мечом.
        - Ты кому-нибудь об этом рассказала?
        - Нет, - я вздернула подбородок, чтобы показать ему: со мной придется считаться. Хотя на самом деле каждая косточка внутри меня дрожала. - Это ведь была кровь госпожи О, да?
        Уголок его губ приподнялся, совсем чуть-чуть.
        - Где форма, - это был не вопрос, это был приказ.
        Сковав голос сталью, я ответила:
        - Никто об этом не узнает, господин, если вы поможете Урим.
        - Урим? - спокойно отреагировал инспектор, но я заметила, как у него дернулись пальцы. - Что тебе известно о служанке Урим?
        - Ее хозяйка проводила меня к подножию горы Инван после того случая с тигром. Обещаю, господин, я не буду дальше рыться.
        - В чем рыться?
        - В вашем прошлом. Если вы вернете Урим целой и невредимой.
        - Верну ее? - удивленно переспросил он. - Что значит «верну»?
        - Она и слова против вас не скажет, клянусь.
        - Против меня? - резко отозвался инспектор. - С чего ты взяла, что я знаю, где она?
        - Уверена, у вас есть причины так поступать. Я никому не расскажу. И об ученом Ане с госпожой О тоже, клянусь.
        - Так вот, значит, что ты думаешь. Ты вообразила, что я как-то в этом замешан. - Я взглянула ему прямо в глаза, и на какое-то тревожное мгновение мне почудилось, что я смотрю в свои собственные. Я быстро отвернулась. - И ты в этом абсолютно уверена.
        Он совершенно спокойно встал, как будто просто хотел взять с полки книжку. Пересек комнату, остановился перед раздвижной дверью. Даже не глядя на меня, произнес:
        - Скажу тебе только одну вещь. Не смей снова мне мешать, или я…
        - Ваш халат у меня, - напомнила я его спине. Дрожь в моем голосе с головой выдавала мой страх. - Вы можете от меня избавиться, но я хорошо его спрятала. Мир узнает о ваших злодеяниях. Даже если вы меня убьете, люди обо всем узнают.
        Я задержала дыхание. Купится ли он на мое вранье?
        - Думаешь? - его голос был холодным, как заснеженные вершины горы Тхэбэк. Он оглянулся на меня через плечо, свысока, его губы искривила улыбка. Кажется, я его позабавила. - Поведай свой маленький секрет миру. Тебе все равно никто не поверит. Ты же всего лишь девчонка. Хотя нет, ты даже хуже. Ты простая тамо.
        Одним движением руки он сорвал с меня маску, так быстро, что мне на глаза навернулись слезы. Я моргнула, и с ресниц сорвалась обжигающая капля. Я сама не могла понять, отчего плачу. Но, глядя на инспектора Хана, я забыла об Урим. Мои мысли занимал только брат. Ушедший. Погибший. Нет, даже хуже, чем погибший: ставший отвратительным незнакомцем.
        Я поднялась на ноги. Не успев осознать, что происходит, я кинулась к инспектору и впилась ногтями ему в щеку, словно пытаясь содрать его маску. Сердце грохотало о ребра, и все же, отшатнувшись, я ощутила растущую в груди отрешенность. На его щеке расцвела ранка от моих обкусанных ногтей, но мне было плевать.
        - Не мой брат, - прошептала я, попятившись. - Ни в коем случае не мой брат.
        Прижимая руку к кровавой царапине, он не сводил с меня глаз, пока я, спотыкаясь, выходила из кабинета и пересекала двор. Я не знала, куда бегу, но знала откуда. Я совершила преступление - напала на чиновника. Однако времени гнить в тюрьме у меня не было. Не сейчас.
        Шестнадцать
        На следующий день я стояла на дороге, вившейся через поле тростника. Золотые колосья колыхались на ветру. На голубом, как море, небе ярко пылало солнце, и мне пришлось заслониться от него рукой.
        «Если это не инспектор Хан, то кто же тебя похитил, Урим?»
        Из ведомства я тут же бросилась к поместью госпожи Кан и, пока на смену одним шпионам заступали другие, подбежала ко входу. Тем не менее меня ждало разочарование. Испуганная служанка ответила, что сейчас не самое лучшее время, да и вообще хозяйки дома нет. Значит, искать Урим мне придется одной. Но сколько бы я ни расспрашивала, мужчину в бамбуковой шляпе с паланкином никто не видел. Лишь какой-то уличный мальчишка указал пальцем на ворота крепости и сообщил, что видел, как похожий мужчина покидал столицу.
        Со дня до ночи я искала Урим, представляя, что ей уже наверняка отрезали нос. Но что на улицах вокруг крепости, что на близлежащих горах, нигде не нашлось ни единого ее следа: ни обрывка ткани на ветке, ни потерянной соломенной сандалии, ни даже капель крови. Какая-то старушка заметила меня, когда я в исступлении и изнеможении брела по дороге, и разрешила переночевать у нее в лачуге. Но мне не спалось. Все мои мысли были заняты Урим. Она словно растворилась с лица земли.
        Глядя на раскинувшиеся передо мной просторы, я вспомнила шепот сестры: «Мир кажется таким громадным, когда теряешь кого-то». Теперь я понимала, что она имела в виду.
        К утру, едва передвигая усталыми ногами, я побрела к воротам крепости, где уже выстроилась длинная очередь из крестьян с тележками, груженными едой. Казалось, я простояла в этой очереди целую вечность. Подойдя ближе к воротам, я осознала, что красное пятнышко вдали - это на самом деле свирепого вида стражник в ярко-красной одежде, с широким носом и напряженно сжатыми губами. Сердце забилось тяжело, медленно; от страха мне стало трудно дышать. Он же в любой момент может закричать: «Схватите ее! Она посмела ударить полицейского!» Надо было бежать из столицы как можно скорее, но я не могла бросить Урим. Я не вынесу груза вины.
        Наконец я оказалась перед стражником. Он был на две головы выше и башней возвышался надо мной, пока проверял документы, а потом указал мне на вход.
        - Следующий! - взревел он.
        Я вошла в Ханян, и меня даже никто не схватил. Нервный клубок внутри развязался, по ногам пробежала дрожь облегчения. Пока что я в безопасности.
        Немного оправившись, я решила пройтись по улице. Иногда я останавливалась перед всякими заведениями: лавками, где продавали черные шляпы, серебро, нефрит или мед, крытыми ларьками с разложенными на соломенных циновках товарами, мясными лавками, где стоял медный запах крови. Я не теряла веры, что найду Урим, и каждому торговцу показывала ее портрет, который прошлой ночью нарисовала угольком на обороте листа с рисунком брата. На этом портрете я запечатлела ее широкие глаза, круглое лицо и самую запоминающуюся черту - маленькие, крошечные губы.
        - Вы видели эту девушку? - без устали повторяла я.
        Но ответ всегда был один:
        - Нет.
        Я обошла еще несколько лавок, прежде чем оказалась перед калиткой из хвороста, ведущей к гостинице. На огромном помосте сидели мужчины и женщины: ели, пили, курили трубки. Я опросила, как мне казалось, всех торговцев в столице, но вот в гостиницу зайти не додумалась - все мои мысли занимали Северный и Восточный округа. А ведь в гостиницу стекались все путники из-за стен города. Наверняка кто-нибудь из них видел Урим!
        Я вошла во двор и показала одному из постояльцев рисунок.
        - Вы эту девушку не узнаете?
        Я внимательно осмотрела все лица в надежде, что сейчас чьи-нибудь брови взметнутся вверх, что кто-нибудь ее узнает. Впрочем, похоже, в их воспоминаниях не было ни единого следа Урим.
        Я в смятении провела рукой по лицу. Я не знала, что делать. Я целое утро бродила по холодному городу, и щеки у меня так замерзли, что я не чувствовала собственных прикосновений.
        Ко мне подошла госпожа Сон с подносом бутылок.
        - Снова ты?
        Она накрыла на стол перед посетителями и повернулась ко мне. Брови ее вздернулись от удивления.
        - Ты только посмотри на себя, - грубо бросила женщина, и я уж было подумала, что она меня сейчас прогонит. - Пойдем. Я знаю, что тебе нужно.

* * *
        Я села на краю кухонной террасы, среди огромных блестящих коричневых горшков с соевым соусом, соевой пастой и разносолами. Позади желтела облетевшая с деревьев листва.
        Вскоре вернулась госпожа Сон с маленьким столиком, на котором стояли две миски: одна с воздушным белым рисом, вторая - с рагу с твенджаном[49 - Твенджан (кор. ??) - соевая паста, которая готовится из отжима сои.]. Женщина поставила столик передо мной, и я успела разглядеть в ее зрачках свое отражение: бледное лицо, встрепанные ветром волосы. Она жалела меня.
        - Ешь, - взмахнула госпожа Сон рукой. - Ты тощая, как палка.
        Она была права. Несколько дней назад, когда мне представилась редкая возможность помыться, я заметила, что могу запросто пересчитать собственные ребра. Я потеряла всякий аппетит с тех пор, как нашла окровавленную форму. Но теперь, помешивая рагу и глядя на водоворот из цукини, лука, грибов и моллюсков, я вдруг поняла, что ложка у меня в руках дрожит от нарастающего в животе чувства голода.
        - Давай, ешь, - подбодрила меня госпожа Сон.
        Я переложила рис в рагу, перемешала и засунула ложку в рот. Я была слишком голодна, чтобы смаковать богатый яркий вкус блюда, и жадно заглатывала ложку за ложкой.
        - Вас там что, в полицейском ведомстве совсем не кормят? - заметила она.
        Но я была слишком занята едой, чтобы ответить, и тогда она тихо пробормотала, словно сама себе:
        - Может, ты что-нибудь знаешь о тех слухах…
        С набитым ртом я все же выдавила:
        - Каких слухах?
        - О новом указе. Что всех католиков приговорят к смерти как изменников.
        Я замерла. Есть расхотелось.
        - Ты об этом что-нибудь знаешь? Нет? К нам захаживали выпить полицейские, рассказывали о всяких хитростях, как опознать католиков.
        Я опустила ложку.
        - Хитростях?
        - Я слышала, что, когда католики чего-то пугаются, они делают такой странный жест… прикасаются сначала ко лбу, потом к груди, а потом по очереди к плечам. А еще они очень много времени стоят на коленях и поют, так что ткань у них на коленках более грязная и потертая, чем в остальных местах.
        Я наморщилась. Могло ли быть совпадением, что Урим пропала именно тогда, когда начали расползаться эти слухи?
        - Если люди правду говорят, прольется море крови. А уж «южной партии» совсем нелегко придется…
        Ее голос утих, а озабоченный взгляд затуманился. Наверное, она вспомнила о господине Чхои. Женщина моргнула, снова приходя в себя.
        - Когда объявят об этом новом указе, возвращайся домой. Столицу охватят страшные беспорядки - никто и не заметит, что ты исчезла.
        При слове «домой» в горле встал обжигающий ком боли. Я наконец-то поняла, почему много лет назад брат при каждом упоминании дома погружался в мрачное, полное горя молчание. Дом - это место, куда стремишься всей душой, с той изнуряющей силой, с какой может тосковать только птица по небу, только цветок по солнцу.
        - Госпожа, даже если мне представится такая возможность, я не могу уйти, - прошептала я.
        - Но тебя здесь ничего не держит.
        - Я обещала помочь подруге… И у меня есть обязательства, о которых я никак не могу забыть.
        Силы мне еще понадобятся, поэтому я заставила себя прожевать и проглотить ложку рагу.
        Госпожа Сон положила руку на стол и задумчиво постучала пальцами.
        - А вот я жалею, что не сбежала домой. Родителей у меня больше нет, они канули в небытие. Они, конечно, поступили со мной неправильно, но все же они были моей семьей. И с годами раскаяние терзает меня не меньше прежнего, - она взглянула на меня, будто говоря, что на мои плечи ляжет тот же вес, если я не вернусь домой.
        - Почему же вы остались? - спросила я.
        Она снова пробежалась пальцами по столешнице.
        - По правде говоря… я думала, мне будет в радость даже просто находиться с ним рядом.
        Я проглотила еще одну ложку рагу, на этот раз медленно, размышляя над ее словами. Она очень сильно любила советника Чхои и все же решила положить конец их роману.
        Женщина откинула назад голову, прищурилась от солнца.
        - Как-то ночью я напоила советника Чхои и расспросила его об ожерелье, которое он носит вот уже семнадцать лет. Мне было интересно, почему он никогда его не снимает и почему прикасается к нему каждый раз, когда на него находит плохое настроение. Может, не стоило мне спрашивать… Я не вынесла того, что узнала. Советник рассказал мне о женщине по имени Пёль - это значит «звезда», - от которой у него был незаконнорожденный сын. Он об этом узнал только тринадцать лет спустя, когда она прислала записку с ожерельем. Советник пересказал мне содержимое той записки, и я навсегда запомнила ее слова, как если бы их выжгли у меня на сердце.
        Женщина замолчала, и я мягко подтолкнула ее:
        - Что было сказано в записке, госпожа?
        - Вот что: «С тех пор как ты оставил меня, я потеряла всякую надежду и твердо хотела умереть, но все не решалась на последний шаг. Меня беспокоила жизнь нашего ребенка; впрочем, с недавних пор я начала осознавать, что лучше бы он и не жил. Теперь ничто не мешает мне осуществить мое заветное желание смыть позор». Советник Чхои рыдал и рыдал, - продолжала госпожа Сон, - раз за разом повторял ее имя, стоя прямо передо мной. В тот день я отказалась от любых свиданий с ним. Я не могла любить мужчину, что лил слезы по другой женщине.
        Она сжала зубы, сдерживая нахлынувшие старые чувства.
        - Мужчины никогда не забывают первую любовь, а я не могла жить в ее тени. Как мне с ней тягаться? Мертвые всегда красивее, теплее, ярче. В сравнении с ними любая живая женщина меркнет.
        Она вытерла уголки глаз. Интересно, каково это: настолько сильно любить человека, что даже больше чем через десять лет воспоминания о нем причиняют боль?
        Дав ей собраться с силами, я поинтересовалась:
        - А как выглядела подвеска с его ожерелья?
        - Это была лошадь-дракон.
        Я едва удержалась от изумленного вздоха. Я была в замешательстве.
        - Лошадь-дракон? - повторила я.
        А ведь та деревянная подвеска, которую полицейский Го нашел у Южных ворот… Она тоже была в форме лошади-дракона.
        - А эта подвеска… она из дерева сделана?
        - Нет, из нефрита.
        Значит, таких подвесок две? Две подвески с одним и тем же мифическим существом. Одну много лет носил советник Чхои, а другую нашли на месте преступления…
        - А почему его любовница послала подвеску с лошадью-драконом? - прошептала я. - Я слышала, что это существо из легенды о могучем дитя.
        - Как ты догадалась, что подвеска связана именно с этой легендой? - госпожа Сон свела брови на переносице. - Я думала, только мне известно, что за история таится за подвеской его светлости. Даже мне понадобилось три бутылки вина, чтобы вызнать этот секрет, а ведь я была его ближайшей компаньонкой.
        - А что, об этом существе много легенд ходит?
        - Много, а в имперском Китае и того больше. Но «Могучее дитя» - это миф нашего королевства.
        - А о чем этот миф?
        - В нем рассказывается о том, откуда произошло название одной горы в городке Коян[50 - Коян (кор. ???) - город в провинции Кёнгидо, расположенной неподалеку от Сеула.] - горы Ёнма. Это название состоит из двух китайских иероглифов: «ён» значит «дракон», а «ма» - «лошадь».
        - Лошадь-дракон… - прошептала я.
        Она кивнула.
        - В Кояне очень много конюшен. Их владельцы надеются, что их лошадьми овладеет дух ёнмы. Пёль как раз была из этого города. Говорят, ее отец тоже был коневодом.
        - Но как эта гора связана с «Могучим дитя»?
        Женщина вздохнула.
        - Давно я эту легенду не рассказывала…
        И она поделилась со мной легендой «Могучее дитя».
        Как-то раз в семье бедняков родился удивительный ребенок. На третий день после его рождения мать отошла на кухню попить воды, а когда вернулась, мальчик исчез. Удивленная женщина обыскала весь дом и наконец нашла ребенка на самой высокой полке. Она осмотрела дитя, гадая, не поранился ли он, и увидела растущие у него из плеч маленькие крылышки.
        Она тут же поведала об этом мужу, а тот рассказал всей деревне, чем вызвал большой переполох. Жители деревни долго и ожесточенно спорили. Когда они наконец пришли к согласию, глава деревни объявил:
        - Необычный мальчик родился в бедной семье, а значит, когда он подрастет, он будет непохож на нас и принесет нам одни неприятности. Быть может, он станет опасным мятежником или изменником, и тогда деревне не избежать беды. Будет разумнее убить мальчика.
        Родители, боясь за собственные жизни, раздавили сына мешком проса. Когда он испустил последний вздох, у подножия горы появилось странное существо - наполовину дракон, наполовину лошадь. Это чудище, почуяв, что великий Хозяин, которому было уготовано стать его наездником, умер, помчался к колодцу в деревне, прыгнул в него и утонул.
        В завершение госпожа Сон сказала:
        - Мальчик отличался от остальных, а необычным людям в этом королевстве не выжить.
        И все же я не понимала, почему Пёль решила перед смертью послать советнику Чхои подвеску с лошадью-драконом. Чем она была так важна?
        Заметив мое замешательство, госпожа Сон объяснила:
        - Разве ты не понимаешь? Пёль вырастила сына в одиночку, а вся деревня ее стыдилась. Ее сын отличался от остальных, прямо как мальчик в легенде, только по-своему: у него не было отца, он был рожден вне брака. Поэтому она сначала убила его, а потом себя.
        Я примолкла.
        Немного погодя я спросила:
        - Они правда умерли?
        - Советник Чхои съездил в деревню и узнал, что его любовница сбросила тринадцатилетнего сына в колодец, а сама повесилась, - прошептала госпожа Сон.
        Наш разговор прервал громкий мужской голос:
        - Вон она!
        Госпожа Сон обернулась через плечо и перевела на меня хмурый взгляд.
        - У тебя какие-то неприятности?
        Я посмотрела ей за спину и заметила черную шляпу с красной кисточкой. Полицейскую шляпу. Я уставилась на полицейского Кёна. Он бросился ко мне со стремительностью темного грозового облака, готовый в любой момент меня поглотить.

* * *
        Как бы быстро я ни неслась, звук полицейского свистка не отставал. Я резко повернула, метнулась между двух лавок на улицу Пиматколь - крестьянскую дорогу, пролегающую через море лавок. Ноги горели, как если бы их охватило пламя, но я заставляла себя бежать быстрее. И все же, как бы быстро я ни неслась, полицейский Кён нагонял.
        Я взобралась под тень карнизов, огляделась в поисках укрытия. Впереди виднелась темная улочка, и я решила рискнуть. Единственный пробивающийся сюда луч света освещал разбитую тележку и разбросанные рыбьи кости. Я пробежала вглубь, но на пути у меня встала неожиданно выросшая из-под земли стена.
        Тупик.
        По шее градом катился ледяной пот. Я оглянулась через плечо, подождала. Никого не увидела и, облегченно выдохнув, прижалась лбом к стене и закрыла глаза. Бешеный стук сердца замедлился до ровной и глубокой барабанной дроби. Пока что я в безопасности, но надолго ли? Куда мне бежать? Оставаться на улицах было просто-напросто опасно - в любой момент меня обнаружат бдительные полицейские.
        На ум пришла госпожа Кан.
        Внутри с теплотой вспыхнула надежда. Она ведь должна была уже вернуться домой! У нее мне будет гораздо безопаснее - полиция по закону не могла обыскивать дом знатной женщины без разрешения. Да и я была нужна ей не меньше - я ведь видела, как похитили Урим, я была свидетелем.
        Определившись, что делать дальше, я развернулась - и встала как вкопанная. С другого конца улицы ко мне кралась тень, и грязь хрустела у нее под ногами. В тусклом луче света неулыбчивое лицо полицейского Кёна блестело от пота. В одной руке он держал дубинку, а в другой - моток веревки, которой связывали преступников. Его губы скривились в усмешке, обнажая сколы на передних зубах.
        - Не вздумай снова сбежать, - пригрозил он.
        Я отступила на шаг назад, но уперлась в стену. Я была в ловушке. Бежать было некуда, защититься нечем. Похоже, я упустила последний шанс спасти Урим и узнать правду. Никто меня не послушает, никто мне не поверит. Меня запрут, и всем будет плевать, что убийца вот-вот учинит расправу над третьей жертвой. В этот момент мои паникующие мысли ледяным призраком затмило воспоминание об инспекторе Хане. Он как-то сказал, что человеком можно манипулировать либо за счет его слабостей, либо за счет желаний. Последнее время мне часто пригождался этот урок.
        Прежде чем Кён схватил меня, я вытянула обе руки вверх, ладонями к нему:
        - Подождите!
        - Подождать? - прорычал он. - Чего мне ждать?
        - Я знаю, что вам нужно, и я могу помочь. Д-доказательства. У меня есть доказательства.
        Усмешка сошла с его губ, глаза сузились.
        - Доказательства чего?
        - Я расскажу, если вы пообещаете меня отпустить.
        - Значит, теперь ты вдруг решила мне помочь? Ха! Сначала ты мне все расскажешь, инёна, а потом я буду думать, оставить тебя в живых или нет.
        Внутри меня боролись противоречивые чувства, эхом требующие вспомнить заброшенный дом, призрак под сосной. Но я победила.
        - В помещениях прислуги есть личные сундуки, - сдавленно произнесла я. - Мой - с разболтанными скобами. В нем я спрятала форму инспектора. Окровавленную.
        Он нахмурился.
        - Окровавленную?
        - В ночь, когда убили юную госпожу О, инспектор Хан вернулся в Дом ярких цветов на рассвете, и служанка Мису…
        - Кто такая Мису?
        - Личная служанка госпожи Ёнок. Она слышала, как инспектор повторял: «Она мертва, она мертва». Она помогла ему переодеться в белый верхний халат, а госпожа Ёнок приказала ей спрятать грязную форму.
        Между нами повисла тишина - такая осязаемая, что я буквально кожей чувствовала ее вес.
        - То есть ты имеешь в виду… - тихо заговорил Кён, - что это могла быть кровь госпожи О? Что инспектор Хан убил ее и испачкался в ее крови?
        В горле встал комок вины, не дающий мне сказать и слова.
        Кён потер подбородок и нахмурился еще сильнее.
        - Инспектор Хан может сказать, что это кровь его коня. Что все это случайность. А еще - что он покинул Дом ярких цветов только на рассвете, когда госпожу О уже убили, - это ведь произошло около полуночи. У него есть алиби.
        - Он… - я умолкла. Меня потряхивало.
        - Он что?
        - Инспектор Хан мог уехать раньше. Гораздо раньше.
        - В смысле?
        - Я думаю… - я ненавидела себя за неуверенность и не хотела продолжать, но под взглядом Кёна сдалась. - Я думаю, старший полицейский Сим соврал, и никто не может подтвердить, где был инспектор около полуночи.
        - И почему ты так думаешь?
        - Сим сообщил командору Ли, что инспектор был одет в белые одежды, когда приехал в Дом ярких цветов, хотя на самом деле он прибыл туда в полицейской форме. И когда служанка Сои встретила его на улице, он тоже был в форме. Однако полицейский Сим видел его только в белом верхнем халате, а в него инспектора одели на рассвете. И…
        - И?
        - И служанка Мису призналась, что до рассвета не видела полицейского Сима.
        - А значит, полицейский Сим провел ту ночь не в Доме ярких цветов…
        - Но убедит ли это командора Ли? - прошептала я.
        - Признания служанки Мису ему хватит. Да и я тут тоже кое-что раздобыл, - он оглянулся через плечо и шагнул ко мне. - Твои предположения верны. Алиби всегда надо проверять на достоверность, но никому в голову не пришло допросить старшего полицейского Сима. Так что я взял дело в свои руки, поспрашивал всяких свидетелей и выяснил, что в полночь, когда Сим якобы находился с инспектором Ханом в Доме ярких цветов, он как раз возвращался домой. А значит, скорее всего, инспектор Хан заставил Сима соврать.
        - Что? Кто-то видел, как Сим возвращался домой?
        - Если помнишь, тогда как раз был сезон дождей. Детей сносило с улиц, дома рушились. Вот и крыша Сима рухнула под напором ливня. Сосед заглянул к нему проверить, не пострадал ли кто, и, увидев, как Сим возвращается домой, поспешил обратно.
        - А почему этот мужчина… не сообщил в полицию? О смерти госпожи О ведь все говорили… Не мог же он не знать, что Сим подтвердил алиби инспектора Хана?
        - Побоялся. Время-то было позднее - комендантский час, а он по улицам бродит.
        Даже когда никому не дозволено скитаться по улицам, всегда найдутся исключения. Например, люди, стоящие у власти.
        - Служанка Мису… Она мне пригодится, - Кён кивнул. - Да, мне ее хватит.
        Он замолчал. Я напряженно сцепила руки.
        - Вы… вы решили, господин? Вы меня отпустите?
        - Даже более чем. Нам с тобой с самого начала стоило вместе работать. Вот, - он достал из формы сложенный лист бумаги. - Помнишь, я обещал тебе взглянуть на письмо инспектора, если встанешь на мою сторону? Оно подтверждает мои подозрения, что инспектор Хан собирался убить священника, а ученый Ан заверял меня, что госпожа О знала, где этого священника найти. Как ты думаешь, неужто она умерла по случайному совпадению? Сомневаюсь.
        - И вы носите это письмо при себе?
        - Мне его отдал ученый Ан, но все считают, что письмо исчезло вместе с ним. А с тех пор как тамо Хеён порылась у меня в вещах, я с ним не расстаюсь. Вот, держи, пусть кто-нибудь его тебе зачитает.
        Он сунул мне в руки письмо, содержимое которого не давало мне покоя с конца лета.
        Кён отступил назад, все еще глядя мне в глаза.
        - Вот видишь, тамо Соль. Как я и говорил. В конце концов на сторону инспектора Хана никто не встанет. Никто.
        Длинными поспешными шагами, словно ему не терпелось поскорее подставить инспектора Хана, Кён выбежал из тупика и исчез.
        Силы покинули меня. Я упала на колени, схватилась за голову и уставилась в землю - на выпавшее из моих рук письмо. Я ожидала вихря эмоций: гнева, горя, сожаления, ужаса. Чего угодно. Но ощутила лишь наполнивший меня сгусток цепенящего тумана, в дымке которого я увидела девочку, цепляющуюся за спину брата, чтобы ее не смыло грязью со склона. «Т-т-т-т-т, - изображает она звуки дождя, падающего на соломенный плащ брата, - т-т-т-т-т».
        Грудь сдавило такой огромной тяжестью, что я почти не могла дышать. Я всегда думала, что уж я-то не изменюсь. Только не я. Однако я изменилась - как и мой брат, из нежного цветка превратившийся в одинокую гору.
        Я стала предательницей.
        Семнадцать
        Письмо инспектора Хана к мертвым
        Когда-то давно, младшая сестренка, мне рассказывали, что, когда зацветает цветок, ему мешает ветер. Когда луна светит ярче всего, ей мешают облака. Бывает ли так, чтобы дела поднебесные всецело соответствовали человеческим желаниям? Да, верно. Моя жизнь редко идет по плану. Но сегодня я почувствовал, как переменился ветер. Возможно, облака, окутывающие мой путь, наконец развеются.
        Вот уже пять лет, как священник Чжоу Вэньмо незаконно пробрался в Чосон - и до сих пор я не видел его лица. Даже мышь в тростнике найти легче, ведь она, двигаясь, задевает тростник. А когда двигается священник, католики не издают ни звука.
        Но у меня появилось новое предположение, и если оно верно, то именно этого человека в бегах я и искал все прошедшие годы. Я найду его, и даже командор Ли не сможет мне помешать - а он собирается. Пусть лучше священник умрет молодым, чем будет долго вносить беспорядок в наши жизни.
        Ты, наверное, думаешь, что я слишком жесток, моя младшая сестренка. Но ты была слишком юна, так что я не стал рассказывать тебе об отце. Он был предателем, перед казнью его несколько месяцев избивали и допрашивали, потому что он распространял контрабанду - католические книги, которые выдал ему священник. Я мог все исправить, ведь я первым узнал о его еретических взглядах, но я промолчал. Я боялся. И поэтому нашу семью сослали на Хыксан, остров черных гор, покрытый лозами и колючими кустарниками, о которые ты вечно царапалась.
        Ты так часто спрашивала меня, когда же закончится наше изгнание: «А мы уже можем поехать домой?»
        «Нет, сестренка, - отвечал я. - Нам еще немало лун придется сосчитать».
        Ты была слишком юна, чтобы помнить наш дом, поэтому домом для тебя стало место, о котором я все время только рассказывал - поместье, разделенное на пять частей и соединенное двориками. Спокойный сад и старая сосна в форме реки. Место нашего единения. Должно быть, ты оживила его в своем сознании.
        Наше изгнание кончилось, мы пересекли море и построили новый дом для нас троих, но из-за ссоры со старшей сестрой пути наши разошлись. Оглядываясь назад, на прежнюю жизнь, я вижу, как ты плачешь, а сестра держит тебя за руку. Она не позволила мне забрать тебя с собой, и тебе пришлось последовать за сестрой по пути служения. Сестра отчаянно хотела сбежать от прошлого. Вместо жизни в стыде она предпочла жизнь в безыменности.
        Ну а мой путь привел меня к командору Ли. Впоследствии он рассказал мне, с каким нетерпением ждал моих писем и как, узнав о моем возвращении с Хыксана, три дня и три ночи провел в пути, чтобы встретиться со мной. Он не только вернул меня в столицу - он заставил нашего упрямого дядю по материнской линии усыновить меня. С тех самых пор я старался не быть для него обузой. Я не смел просить дядю о помощи. Не смел сказать, что ищу тебя.
        Мне потребовалось пять лет. Я искал тебя всюду: от невольничьего рынка до самого севера, и нашел в провинции Кёнсан - в заросшем травой холме. «Массовое захоронение, - объяснил мне старейшина. - Весь дом Намов уничтожила чума». Никто не выжил: ни твоя сестра, ни ты, Джонъюн, их служанка.
        Твоя смерть не дает мне покоя. Я блуждаю по жизни, как в вечных сумерках, солнце и луна потеряли свой прежний свет. И все же я нахожу утешение в письмах к тебе. Слишком мало ты пробыла моей сестрой. Прочти же мои слова в ином мире и, когда мы встретимся вновь, не забудь назвать меня старшим братом.
        Восемнадцать
        Когда я подошла к воротам госпожи Кан, глаза мои опухли от слез. Я прижимала ладонь к боку, стараясь сдержать судорожную боль. В прошлый раз, стоя перед этими воротами, я не могла и предположить, что предательство будет стоить мне куска сердца. Один день - всего один восход и один закат! - отнял у меня больше, чем несколько предыдущих лет.
        Бледными костяшками я постучалась в дверь. На этот раз я силой протолкнусь мимо служанки, если придется. Но ответом мне послужила упрямая тишина.
        - Пожалуйста, позвольте мне поговорить с хозяйкой! - с надрывом воскликнула я.
        Тишина. Меня всю покрыл пот. Я сжимала и разжимала кулаки, не зная, как поступить. Мне не стоило так долго оставаться на виду.
        - Разве вы не слышали?
        Я обернулась на голос и увидела женщину с толстыми губами и красноватым лицом. На спине у нее висел завернутый в одеяло младенец.
        - Ч-что слышала? - не поняла я.
        - Некому сейчас открыть ворота. Слухи распугали слуг, все сбежали.
        - Какие слухи? - сорвался мой голос.
        - Что всех католиков скоро признают изменниками, а значит… Да вы и сами знаете, что это значит. Хозяев и слуг всех накажут…
        Заскрипела деревянная дверь.
        Я оглянулась. Из-за ворот на меня смотрела девушка примерно моего возраста. Она была одета в шелковый жакет, белоснежный, как журавль, и отливающую розовым юбку, подол которой украшал цветочный узор. Судя по внешнему виду, она принадлежала к знати.
        - Ты, должно быть, Соль, - она оторвала глаза от шрама у меня на щеке. - Заходи внутрь, быстро.
        Оставив краснолицую женщину, я последовала за девушкой внутрь поместья. У меня было ощущение, что вокруг сжимается пустота. Павильоны были погружены в тени и тишину. За всю дорогу мы увидели только двух слуг, а в прошлые разы они роем вились по поместью госпожи Кан.
        - Ты пришла поговорить с моей омони[51 - Омони (кор. ???) - мать.]? - спросила девушка.
        Я попыталась спрятать опухшие глаза.
        - Омони?
        - Я ее дочь. Хон Сунхи.
        Я не сразу вспомнила, что госпожа Кан была в разводе. Получается, Хон - это, скорее всего, фамилия отца девочки. Хон Сунхи ничем не была похожа на мать - у нее был широкий лоб, острый подбородок, выпирающие уши. Ничего общего с длинным угловатым лицом госпожи Кан.
        - Приятно познакомиться, агасси[52 - Агасси (кор. ???) - «госпожа», уважительное обращение к незамужней даме.], - прошептала я.
        - Сюда.
        Мы прошли через внутренние ворота на женскую половину поместья, которую на ночь обычно закрывали на засов. Я здесь уже была, когда в первый мой визит Урим подглядывала за загадочным мужчиной в павильоне посередине. К нему мы с Сунхи и подошли.
        - Моя мать внутри, - проговорила Сунхи.
        Я сняла сандалии и следом за девушкой прошла в комнату, застланную бумагой ханджи. Там на шелке в полном одиночестве сидела госпожа Кан, а перед ней лежала раскрытая книга. При виде меня она отложила книгу в сторону и развернула руки ладонями вверх.
        - Подойди ближе.
        Я опустила голову и подползла к ее тени.
        - Что привело тебя, дитя мое? - спросила она.
        - Урим, - прошептала я. - Я ради нее пришла, госпожа.
        По лицу женщины пробежала тень.
        - Она, наверное, уехала навестить родных. Она иногда так делает.
        - Но она бы нас предупредила, омони, - вмешалась Сунхи.
        - Ее похитили, - прохрипела я.
        - Похитили? - судя по голосу, госпожа Кан мне не поверила. - Откуда ты об этом знаешь?
        - Я… я своими глазами это видела. И я думаю… - я заломила руки. - Я думаю, ее похитил тот же человек, что убил госпожу О и ученого Ана.
        Обе дамы побледнели, а мне вдруг в голову пришел вопрос, на который раньше у меня не было времени. Большую часть дня я провалялась в подворотне, раз за разом перечитывая письмо инспектора Хана и заливая полицейскую форму слезами. Но теперь я задумалась… А зачем убийце похищать Урим?
        На удивление спокойно госпожа Кан поинтересовалась:
        - Как это произошло?
        - Я хотела взглянуть на заброшенный дом, где раньше жил инспектор Хан. - Уши у меня покраснели от стыда. - Урим вызвалась составить мне компанию.
        - Когда она пропала?
        - Вчера утром. Я везде ее искала, - добавила я, словно надеясь сгладить свою вину.
        - Надо было сразу ко мне идти, - сорвалась госпожа Кан. - Я весь день гадала, куда она делась. Я бы тебе помогла.
        Я сидела, опустив голову и сплетя пальцы, молча принимая ее презрение. Это и впрямь была моя вина, я это заслужила. Но потом под моим молчанием что-то шевельнулось. Внутри меня все расплавилось, вскипело, а затем изверглось в чувство несправедливости. Я взглянула на госпожу Кан; перед глазами стояла красная царапина на лице инспектора.
        - Я не смогла прийти раньше, госпожа, - голос у меня дрожал. - В первый раз, когда я пришла к вашему поместью, меня схватили и отвели в полицию. Во второй раз мне сообщили, что вас нет. Я пыталась!
        - Хм… - мрачно промычала она, впитывая мои слова. Помолчав, госпожа Кан уточнила: - Почему полицейские схватили тебя?
        - Инспектор Хан… - Воспоминание о его нежном письме обожгло мне горло. Я сглотнула комок, но голос все равно дрожал. - Это он все подстроил. Он приказал мужчинам схватить Урим, так что я заявилась к нему и потребовала ее вернуть.
        Все замолчали. Как будто само время замерло.
        Наконец Сунхи прошептала:
        - Ты же пошла против военного чиновника.
        С лица госпожи Кан не сходил хмурый взгляд.
        - Как это понимать - он приказал схватить Урим?
        Мне показалось неправильным держать госпожу Кан в неведении, так что я рассказала ей все, что знала о ночи, когда умерла госпожа О.
        - Госпожа О знала, где находится священник. И ученый Ан тоже. - Моя душа была полностью истощена, и голос уже ослаб. - Поэтому инспектор выбрал их своими жертвами. У него был мотив.
        - Откуда тебе известно, что она об этом знала? - задала госпожа Кан следующий вопрос.
        - Полицейские выяснили, что священник лично крестил жертву, - ответила я и уже собиралась пуститься в разъяснения, что полицейским было известно и про участие госпожи Кан в деле госпожи О, когда в голове что-то щелкнуло.
        Я раскрыла рот от удивления. Священник крестил госпожу О, значит, кто-то его ей представил. Кто-то, имеющий немалое влияние среди католиков и обладающий возможностью защитить священника. Госпожа Кан. Несомненно, это она. Глава «Еретической труппы девственниц». Аристократка, которую полиция не имела права трогать. Урим похитили, потому что она жила в доме госпожи Кан и, скорее всего, знала, кого там могли прятать.
        - Ты как будто призрака увидела, - госпожа Кан внимательно следила за мной и, по-моему, поняла, что мне раскрылся ее секрет. В голосе ее сквозила напряженная осторожность: - Соль, останься тут с моей дочерью и не покидай поместье. Так будет безопасней всего.
        Сунхи поднялась вслед за матерью.
        - Ты куда, омони?
        - Нам нельзя потерять Урим, - прошептала госпожа Кан.

* * *
        Оставшись в павильоне одна, я нашла прореху, через которую в прошлый раз разглядела мужчину средних лет с темными, собранными на макушке волосами и широким лицом в мелких рубцах. Было странно осознавать, что я видела лицо священника Чжоу Вэньмо, которого искало все королевство. И которого искал убийца.
        Меня за это могли и казнить.
        Я, скрестив ноги, села на место, где в тот раз видела священника. Оглянулась вокруг. Интересно, найду ли я его следы? Волосок? Кусочек ткани? Но вокруг была только чистая пустота. Похоже, госпожа Кан приказала отмыть эти помещения до блеска. Священника наверняка спрятали в другом месте, еще когда только начали ходить слухи об указе против католиков. Где бы его могли спрятать?
        Возможно, Урим знала ответ на этот вопрос.

* * *
        - Можешь остаться здесь на ночь, - предложила Сунхи. - Отоспись как следует.
        Мы подошли к скромному павильону. С террасы внутрь вели четыре раздвижные двери, а черепичную крышу подпирали огромные деревянные балки. В воздухе витал рыбный запах - видимо, от кальмаров, которых сушили на приколоченных к стенам колышках. На каменных ступенях валялась бамбуковая метла. Самые обычные помещения слуг - правда, слуг в них не было. Тут бродили только тени от сумеречного неба.
        Следом за Сунхи я прошла в комнату, где нашлось две лежанки и стопка сложенных одеял. Сунхи поставила на пол бумажный фонарь и обвела комнату рукой.
        - Если понадобится что-нибудь в городе, только скажи, и я постараюсь достать. Тебе лучше не показываться на улицах.
        Ее взгляд остановился на моей щеке.
        - Тебя любой полицейский по шраму опознает.
        - Ваша мать как-то поведала, что его можно выжечь, - заметила я. - Я не собираюсь вечно служить в полиции.
        - Пока что, если ты посчитаешь нужным выйти за пределы поместья, будет разумней шрам спрятать. О, у меня есть идея!
        Сунхи вышла из комнаты и вернулась с целым подносом всяких фарфоровых горшочков.
        - Сначала очисти лицо.
        Она, как заботливая сестра, помогла мне смыть въевшуюся грязь, даже уголки глаз очистила от засохших слез. Растерев пудру персикового цвета в густую мазь, она в несколько слоев нанесла ее мне на щеку.
        - Вот, - она поднесла к моему лицу маленькое зеркало. - Так гораздо лучше.
        В нем рядом с мерцающим фонарем отражалось лицо девушки - не тронутое ни шрамами, ни отметинами. Свободное. Но что-то в ней изменилось. Она не была похожа на Соль из Инчхона. Слишком многое повидали ее глаза. Смерть погасила в ней искру, отблески детства. Я выросла из самой себя и стала незнакомкой, прямо как мой брат.
        - Не люблю перемены, - прошептала я. - Презираю их.
        - М?
        - Я не люблю перемены, - повторила я, на мгновение забыв о разнице в наших статусах. Возможно, дело было в ее открытом дружелюбном взгляде, а может, в прикосновениях, которыми она наносила слои краски на мой шрам. - Перемены в людях, в обстоятельствах. Во всем.
        Девушка улыбнулась.
        - Мы должны учиться принимать новые времена в наших жизнях. Есть время приобретать, а есть время терять, время для мира и время для войны, время для смеха, время для скорби и время для предательств. Я же жажду перемен, - добавила она шепотом. - Скоро я окажусь в лучшем месте - я буду дома.
        - Дом… - Когда-то отголоски сна о доме ярко пылали у меня в голове, однако теперь от них осталась лишь пустая оболочка. - А где он?
        Во дворе послышались шаги, и мы обе замолчали. Сунхи вскочила на ноги и выглянула из-за двери. Она обернулась ко мне, глаза ее сверкнули в лунном свете:
        - Омони вернулась!

* * *
        Я вышла за Сунхи из помещений слуг и увидела во дворе госпожу Кан. Она стояла к нам спиной. В лунном свете я разглядела шелковое платье, ниспадающее с ее талии и сверкающее, как внутренняя сторона ракушки, и длинную блестящую заколку, вставленную в плетеную прическу. Она смотрела на вонзающийся в небо трехрогий силуэт горы Самгак.
        - Сына предателя прозвали Косаном, - заговорила она. - Я с самого начала чуяла, что ему придется несладко. Слишком много ненависти он источал.
        Женщина посмотрела в сторону, и мне подумалось, что, коснись я ее острых скул, я бы наверняка порезалась.
        - Ты заставила эту гору пасть. Инспектора Хана арестовали.
        Я почему-то думала, что хитрый инспектор Хан найдет способ избежать этой участи. Он казался мне неуязвимым.
        - Я поговорила с одним знакомым, - продолжила госпожа Кан, - сходила в ведомство и узнала, что до конца расследования его держат в кабинете, а потом посадят под домашний арест.
        По всей видимости, Сунхи почувствовала, что со мной что-то не так, потому что она положила руку мне на плечо.
        - Какие против него доказательства? - спросила девушка у матери.
        - Они нашли его форму, покрытую засохшей кровью, а еще против инспектора свидетельствовали кисэн, служанка и один полицейский. Полицейскому пришлось преклонить колени во дворе и громко объявить, что за совершенное преступление он готов умереть десять тысяч раз. Он даже просил, чтобы его наказали инструментами для казни.
        - А какое преступление он совершил? - уточнила Сунхи.
        - Дал ложные показания.
        - Его звали Сим? - выдавила я из себя шепотом, таким тихим, что даже я его едва расслышала.
        - Именно так его и звали. Сим Джэдок. Он сознался, что на рассвете, когда девушку уже убили, он получил послание от госпожи Ёнок. Кисэн умоляла его как можно скорее прийти в Дом ярких цветов. Когда он прибыл, инспектор Хан был в полубессознательном состоянии и повторял: «Она мертва».
        Я склонила голову. То же самое сказала мне и служанка Мису.
        - Он предложил заступиться за инспектора Хана - не только из верности, но и потому, что он верил его словам. Инспектор же признался, что выпил в дань памяти об отце, а после полуночи приехал к Южным воротам, где отца казнили.
        Я закрыла глаза. Сердце почти что выпрыгивало из груди. Инспектор Хан покинул Дом где-то в полночь, примерно когда убили госпожу О.
        - У Южных ворот инспектор Хан нашел тело госпожи О. Он был пьян и, по его словам, перепутал госпожу О со своей мертвой матерью.
        На ум пришло воспоминание, легкое, как туман: старший брат, обвязав веревку вокруг пояса, спускается с утеса вниз. Тянет руку к матери. Из груды костей и мяса вылезает краб. Неужели эта картина настолько ярко запечатлелась в его памяти, что в теле другой женщины он вдруг увидел нашу маму?
        Госпожа Кан дотронулась до горла, выравнивая голос.
        - Когда он нашел жертву, та была уже мертва. Что он мог сделать? Никто не знает. А инспектор Хан заявил, будто не помнит следующих часов. Сим ему поверил, потому что инспектор болен… Иногда при виде крови или мертвой женщины на него находят приступы. Долгие годы он их подавлял, но, видимо, в этот раз в дело вступил алкоголь.
        - Чтобы инспектор Хан боялся смерти? - удивилась Сунхи. - Быть не может.
        Нахмурившись, я сосредоточилась на тугом узле боли, свернувшемся у меня в груди. Еще одно воспоминание.
        - Это правда, - кивнула я.
        - Почему ты так решила?
        - Не знаю, - призналась я. - Просто сложилось впечатление, что он вправду боится смерти.
        Женщины замолкли, и в этой острой тишине передо мной развернулось еще одно забытое воспоминание. Как-то раз я нашла дикую собаку. У нее была ранена лапа, так что сбежать от нас она не могла. Тем же днем старшая сестра поссорилась с братом: она напирала, что нам нужно мясо на зиму, а он отказывался пасть так низко.
        Сестра притворилась, что сдалась, а сама без его ведома притащила животное во двор. Собака жалобно скулила, предчувствуя близкую кончину. Большим ножом сестра сделала надрез у нее под челюстями, перерезала горло, артерии, вены, с хрустом прошлась по позвоночнику. На снег хлынула горячая кровь, и я отползла как можно дальше, но не могла отвести глаз от красного потока.
        В этот момент я услышала за спиной голос:
        - Как ты могла…
        Я взглянула через плечо и увидела брата. Он замер, глядя прямо на нас.
        - Орабони! - беззаботно воскликнула я.
        Мой голос развеял овладевшее братом оцепенение. Он повернулся и заковылял прочь. Позже я его нашла в углу хижины. Он лежал, свернувшись в клубок, тяжело дышал и весь вспотел, как если бы пробежал сотню ли[53 - Ли (кор. ?) - единица измерения длины, равняется 393 метрам.]. Но больше всего меня испугал вид его скрюченных пальцев.
        И я помнила не один такой случай.
        Не раз находила я брата, искалеченного страхом после очередного кровавого происшествия - а таких на безжалостном Хаксыне было предостаточно. При виде крови брат начинал паниковать, при виде мертвой женщины - падал в обморок. А теперь старший полицейский Сим открыл миру страхи, которые инспектор Хан столько лет скрывал, - и оказалось, что он боится того же, что и мой брат.
        - Это старший полицейский Сим рассказал? - я покачала головой. - Он же был беспрекословно верен инспектору Хану. Почему он сейчас вдруг сознался?
        - Он узнал, что ты выступила против инспектора Хана и обвинила его в том, что он похитил служанку Урим. Эта новость его подкосила. А потом еще и полицейский Кён сообщил, что командор Ли вызвал госпожу Ёнок и служанку по имени Мису в полицейский суд. Видимо, в тот момент Сим осознал, что верность его ослепила.
        - Значит, Сима тоже взяли под стражу… - проговорила я.
        Госпожа Кан ненадолго смолкла, после чего произнесла:
        - Мне показалось это странным, но…
        Она прошлась из стороны в сторону. На ее лице читалось беспокойство.
        - Вмешался советник Чхои и убедил командора Ли проявить снисхождение к полицейскому Симу. Его пощадят, если он сумеет завершить расследование инспектора Хана и найдет священника. Всем известно, что, кроме инспектора Хана, на это никто не способен. Впрочем, раз Хан под арестом, можно задействовать и его ближайшего соратника.
        - Что?.. - я была в полнейшем замешательстве. - Командор Ли никогда бы не спустил с рук подобный проступок. Бессмыслица какая-то!
        - Ты просто не понимаешь, в какой смуте пребывает сейчас наше королевство, - госпожа Кан села на террасу. - Взять хотя бы то, что все вовсю судачат о «Шелковом письме».
        Я ждала объяснений, но женщина молчала. Тогда ко мне шагнула Сунхи и прошептала:
        - Ходят слухи, что кто-то написал письмо в Китай с просьбой прислать армию и спасти нас… католиков… от участи, что уготовила нам королева-регентша. Но чтоб ты знала, - быстро добавила девушка, - мы считаем, что это «Шелковое письмо» опасно.
        Военное вмешательство. Это что же, запад вторгнется в Чосон? И все из-за священника, который распространяет ересь. Я коснулась лба; казалось, он горел огнем. Я проследила связь между смертью юной госпожи О и священником Чжоу Вэньмо, но я никогда бы не подумала, что эта нить приведет меня прямиком в паутину заговоров и восстаний среди страдающих еретиков. Мне вспомнился отец инспектора Хана - обезглавленный, выставленный после смерти на публику. Отец, очарованный учением священника.
        Сколько жизней погубил этот священник!
        Сколько раз инспектор Хан просыпался в ночи от немыслимых воспоминаний, будоражащих его разум? Был ли он так уж не прав, что желал убить священника? Из-за него я потеряла дом и семью - а я даже не могла оплакать эту утрату, ведь я была слишком юна и мало что помнила.
        - Слишком много неприятностей от этого Чжоу Вэньмо. - Я знала, что не стоит произносить эти слова вслух, но не смогла удержать их внутри. - Слишком много.
        Госпожа Кан подняла на меня глаза.
        - Ты думаешь, что знаешь о священнике все, хотя на самом деле не знаешь ничего, - скорбно произнесла она. - То, что тебе известно, - лишь одна нитка огромного полотна.
        Я не стала отвечать. Интересно, что мне еще предстояло понять? По-моему, я и так уже все осознала. Люди, которые поступают неправильно, должны заплатить за свои преступления.
        - Но давайте не будем спорить из-за священника, - добавила госпожа Кан. - Мы здесь потому, что беспокоимся за судьбу Урим.
        «Помоги мне!» - взывает ко мне Урим; глаза ее налились кровью, на лбу выступили вены. Ее руки выскальзывают из моих, и убийца за волосы утаскивает ее прочь.
        У нас не было времени гадать, кто прав, а кто нет.
        - Что произойдет с инспектором Ханом, если его все-таки осудят за убийство? - поинтересовалась я. - Госпожа О и ученый Ан происходили из влиятельных семейств.
        - Скорее всего, его отравят. Чиновников обычно подвергают более мягкому наказанию, - госпожа Кан снова смотрела на горную вершину. - Так всегда происходит, когда сталкиваются новое и старое. Нам всем нужно скрепить сердца. Какая бы сторона ни победила, мы все будем убиты горем.

* * *
        Я лежала в комнате совершенно одна. Вокруг витали только шепотки из моего прошлого, наполняя комнату хлопаньем тысячи крылышек. Я прижала ладони к ушам, зарылась лицом в подушку, но от них мне было не сбежать.
        «Нам нельзя ссориться, - настаивала старшая сестра. - Нас всего трое. Мы должны держаться вместе».
        Нас было всего трое: она, брат и я. Но я предала инспектора Хана, и теперь нас останется двое. Сестра бы сделала иной выбор. Она бы горы свернула, чтобы защитить брата, даже если он убийца. Да и я, возможно, на многое бы пошла ради брата. Только вот инспектор Хан ни за что не мог оказаться моим братом.
        Старший брат был нежным и очень добрым. Он рассказывал мне о нашем доме и обещал, что однажды мы будем обедать вместе, за одним столом, плечом к плечу. Он обещал написать мне стих, полный тепла. Он много всего обещал, пока мы считали луны до нашего возвращения с Хыксана, и эти обещания множество лет служили мне колыбельной. Ради него я не стала вновь сбегать из ведомства и осталась в столице, ведь брат обещал, что когда-нибудь мы вернемся в дом, наполненный теплом единения. Но вместо него я нашла холодного, чужого военного чиновника, который был готов дать мне умереть от руки разбойника.
        Я не могла заснуть. Выбравшись из-под одеяла, я вышла на улицу. Залитое лунным светом небо омрачало одинокое черное облачко. Пока я беспокойно расхаживала по двору, в животе горсткой нарастал страх. Мне вспомнились слова госпожи Кан, что инспектора Хана могут убить из-за окровавленной формы, которую я нашла. Получается, из-за меня мой брат умрет?
        Я достала письмо инспектора Хана к мертвым. Мне даже не требовалось его читать - на глаза тут же навернулись слезы при виде помятой бумаги. Но оно же напомнило мне, что останавливаться нельзя. Я слишком далеко зашла.
        Грязь скрипела у меня под ногами, и с каждым шагом я все больше чувствовала, что ничто уже не будет прежним. Я положила ладонь на двойные деревянные двери и открыла их. Пробежав по улицам и тропинкам, я оказалась у широкой улицы Чонно, вдоль которой стояли женщины с фонарями. В их свете меня запросто могли узнать патрульные - даже с краской на лице.
        Я пряталась в тенях карнизов и в узеньких улочках. Сердце в груди билось так громко, что я боялась, как бы кто его не услышал. Вскоре я добралась до Столичного ведомства полиции - огромного здания на каменном фундаменте. Углы его крыши взмывали вверх, к небу, а у входных ворот, увенчанных величественной пагодой, стояли стражники. Я почти успела забыть, как страшно оно выглядит.
        Я спряталась в переулке, достаточно далеко, чтобы стражники меня не заметили, но достаточно близко, чтобы наблюдать за суетой у открытых ворот. Из ведомства вышли старшие полицейские, между которыми, гордо выпрямив спину, вышагивал мужчина, облаченный в синие одежды. В лунном свете сверкнула серебряная вышивка.
        Инспектор Хан.
        Луна ярко светила над ведомством, по раскинувшемуся небу плыли облака. Из главных ворот вышел старший полицейским Сим и встал рядом с инспектором Ханом. Немного погодя выехал командор Ли. Лошадь под ним заржала, и ее голос эхом разнесся по улицам.
        Завыл осенний ветер, закачались бумажные фонари на карнизах.
        Послышался цокот копыт и еще одно громкое ржание лошади.
        Лошадь. Я нахмурилась, покатала это слово на языке, пока наконец не вспомнила существо, идущее с ним в паре. Дракон.
        И внезапно все разбросанные кусочки встали на свои места.
        Ожерелье в руке госпожи О. Подвеска рядом с местом ее смерти - такая же, как у советника Чхои, только деревянная, а не нефритовая. Может, это просто совпадение. Но кое-что меня беспокоило.
        Я подползла к углу стены. Выглянула на дорогу. Длинные тени от факелов дрожали на ветру. Полицейский Сим стоял возле ворот: скулы напряжены, глаза - черные впадины под полями полицейской шляпы. Что я знала о полицейском Симе? Он был внебрачным сыном, он предал своего друга инспектора Хана - и ради чего? Неужели Сим стал бы выдавать товарища из-за плохого самочувствия? История знала немало случаев, когда солдаты из верности прикрывали гнуснейшие поступки друг друга. Так почему же Сим вдруг решил сознаться? Наверняка в этом как-то замешан советник Чхои. Есть какая-то причина, почему из всех людей именно советник вмешался и убедил командора Ли отпустить Сима. Возможно, они заключили какую-нибудь сделку… Но какую?
        Я отступила обратно в тень и прижалась спиной к стене. Меня не отпускал вопрос, что же могло связывать старшего полицейского Сима и советника. А потом меня осенило. Сим был незаконнорожденным, и Эджон как-то говорила, что его отец усыновил племянника, лишь бы не делать Сима наследником. То же сделал и советник Чхои. Что, если это не совпадение? Что, если они связаны кровью и советнику это известно? Может ли он обратить это в свою пользу?
        Мышцы плеч свело напряжением, я поднесла кулак к губам, чтобы не разразиться ругательствами от переполнявших меня чувств: страха, замешательства, но большей частью - тревоги.
        «Соль-а, - услышала я укоризненный голос сестры. - Подобные подозрения тебя убьют».
        Пробежавший по коже холодок предупреждал меня: сестра права. Этот путь приведет меня к горе, усеянной скалами, о которые легко разбить череп, и норами, в которых легко сломать лодыжку. Скорее всего, в убийствах был замешен не просто полицейский, а чиновник. Но я не собиралась отступать, а значит, передо мной стоял лишь один вопрос.
        Что мне делать дальше?
        Девятнадцать
        Однажды к берегам Хыксана пристал королевский корабль, и в двери нашего соседа постучались солдаты. Его приговор сменили с изгнания на казнь. Не проронив ни единой слезинки, он переоделся в лучшие одежды и четыре раза поклонился на восток, в направлении дворца Чхандок, благодаря короля за то, что его не стали позорно обезглавливать. После этого приговоренный выпил полную чашу мышьяка, тот обратил его внутренности в сплошное кровавое месиво, и мужчина умер мучительной смертью, задыхаясь в крови.
        Неужели инспектор Хан умрет той же смертью? Позволит ли он себя убить? Я всегда боялась его, но ведь на деле он был обычным человеком. Не богом. Если бы командор Ли захотел, он бы раздавил его, как червя.
        Вслед за тихими голосами я дошла до восточной стены поместья инспектора Хана. Стена была ненамного выше меня, поэтому, подпрыгнув, я сумела ухватиться за покрытый черной черепицей край и подтянуться. Там меня ждала, судя по близости к внешнему крылу, мужская половина поместья. Здесь мужчины обычно обсуждали насущные вопросы, писали стихи, играли на инструментах вроде комунго[54 - Комунго (кор. ???) - национальный корейский музыкальный инструмент, один из видов цитры.]. Павильон посередине окружали полицейские.
        Мышцы горели огнем под моим весом, но я не смела отвернуться. Я чувствовала, что инспектору что-то грозит. В любой момент приедет солдат с фарфоровой чашей яда, а я только и могла прокричать: «Остановитесь!» Я уже не была так уверена в собственных обвинениях по отношению к инспектору.
        «Она мертва, она мертва», - рыдал инспектор Хан в ту ночь, когда убили госпожу О. Она мертва - я думала, он имеет в виду госпожу О, но теперь вдруг засомневалась. А что, если спьяну и с ужаса инспектор Хан и вправду принял госпожу О за мать? Дождь лил как из ведра, из горла женщины сочилась кровь… Прямо как из ран его матери, спрыгнувшей с утеса на скалистый берег. Может, он поднял госпожу О на руки? Потому и испачкался в крови? «Мама мертва, мама мертва».
        Неожиданно я заметила, как в тени стены напротив крадется женщина. Стражники, похоже, ее не заметили. Что забыла женщина в мужской половине поместья? Она нырнула в боковые ворота, и я, спрыгнув со стены, последовала за ней. Голову женщины покрывал хлопковый внешний халат, который развевался у нее за спиной.
        - Извините! - окликнула ее я.
        Женщина подобрала юбку и побежала быстрее. В мою душу закрались подозрения, и я, часто дыша, кинулась за ней. Но до чего же быстро она бежала! Слишком быстро для женщины. Когда я бегала наперегонки с другими девочками в деревне, я всегда побеждала, а здесь мне пришлось выложиться на полную, чтобы ее нагнать. Схватив женщину за плечо, я рывком развернула ее к себе; халат слетел с ее головы, и вместо женщины я увидела юношу. Черные волосы небрежно спадали ему на глаза. Это оказался Рюн, слуга инспектора. От неожиданности у меня перехватило дыхание.
        - Проклятье. Это ты, - он наклонился и вновь накинул ткань на голову, чтобы было видно только лицо. - Не смотри на меня так. Как еще мне было выбраться на улицу в комендантский час?
        Переведя дыхание, я просила:
        - Куда ты так спешил?
        - Да ты и так наверняка знаешь, что случилось. Моего хозяина арестовали. Хотя какая тебе разница? Это же ты поранила ему лицо, да?
        - Я могу объяснить…
        - У меня нет времени балаболить с тобой. Мне нужно доказать, что он невиновен!
        - То есть ты думаешь, он невиновен в убийствах?
        - Конечно нет! - Рюн нахмурил тонкие брони и покачал головой. - Я уверен, это советник Чхои постарался. Его светлость несколько дней назад позвал к себе старшего полицейского Сима и, видимо, как-то уговорил того предать инспектора. Нашел, наверное, какую-нибудь слабость и…
        Меня внезапно осенило.
        - Думаю, я знаю, чем советник Чхои мог убедить Сима.
        Вдалеке раздались шаги и тихие мужские голоса. Патрульные, скорее всего. Мне не стоило сейчас попадаться им на глаза.
        Я схватила Рюна за рукав.
        - Пошли. Я знаю безопасное место неподалеку, там нас никто не найдет.
        И я повела юношу к заброшенному дому. Словами не передать, как мне туда не хотелось, и все же оно было так близко - всего-то несколько извилистых улочек пройти - и манило меня с нечеловеческой силой. Ведь именно в этом поместье, погруженном в тени и холод смерти, все и началось.

* * *
        Мы сидели на террасе перед грязным, заросшим, пустующим двором. Не желая нарушать загадочную тишину поместья, я практически шепотом рассказала Рюну о советнике Чхои, Пёль и ее незаконнорожденном сыне, которого она сбросила в колодец. Я поведала ему о нефритовой и деревянной подвесках в виде лошади-дракона и о легенде «Могучее дитя», про которую как-то обмолвился старший полицейский Сим.
        - Меня удивило это совпадение, - пояснила я. - Из всех возможных легенд о мифической лошади-драконе полицейский Сим выбрал именно ту, что была связана с внебрачным сыном советника Чхои.
        - К чему ты клонишь? - не понял Рюн.
        - Пёль скинула сына в колодец, когда ему было тринадцать лет. Это случилось семнадцать лет назад. Если мальчик выжил, ему бы сейчас было где-то тридцать. А еще он, разумеется, приехал бы в столицу к своему отцу.
        - Тридцать… - Рюн встал, потер подбородок. С его лица не сходил мрачный взгляд. - Полицейскому Симу тридцать лет.
        Я кивнула и провела языком по пересохшим губам. В горле першило: слишком долго я говорила.
        - Ты высказал догадку, что советник Чхои нашел слабость Сима. Так, может, его слабостью стало их кровное родство? Мог ли Сим предать друга, чтобы добиться расположения отца?
        - Вот это у тебя умозаключения… Вся твоя теория строится только на том, что полицейский Сим вспомнил о «Могучем дитя». Мы слишком мало знаем.
        - Но ведь о лошади-драконе столько разных легенд! Почему именно эта?
        - Потому что эта легенда - чосонская, а не китайская. Меня ею мама в детстве пугала, чтобы я не выделывался.
        Я постучала пальцем по доскам, размышляя.
        - Ну а советник Чхои? У тебя есть какие-нибудь идеи, зачем ему мог понадобится Сим?
        - Нет. Хотел бы я помочь, но я мало что знаю о полицейском Симе. Он близок с инспектором Ханом, он незаконнорожденный - вот и все. В остальном он для меня сплошная загадка.
        - А я знаю, что он из деревни Мёнмок…
        Сердце так и подскочило у меня в груди. Мёнмок. В нашем королевстве не бывало пустых названий. Я не знала, что значит «мён», но слово «мок» мне было знакомо. Поля для коневодов с лошадьми называли «мокчан».
        - А ты знаешь, где находится деревня Мёнмок? - прошептала я.
        Рюн притих.
        - Знаю, - наконец ответил он.
        - И в нем есть конюшни?
        - Да, он славится своими лошадьми.
        - Почему там разводят лошадей?
        - Деревня стоит у подножия горы Ёнма, в городе Коян. И легенда, о которой ты рассказала, тоже родом оттуда. В этой деревне верят, что каждый новый год на конюшни нисходит дух ёнмы, лошади-дракона, и наделяет лошадей силой и скоростью.
        Я до белых костяшек сжала в руках юбку.
        - Деревня Мёнмок! Это родная деревня полицейского Сима, и, видимо, там же Пёль и зачала внебрачного сына советника Чхои. А ведь мне говорили, что Пёль жила рядом с горой Ёнма! Ее отец был коневодом.
        Рюн раскрыл глаза, удивленно вскинул брови.
        - Думаю, ты права, - согласился он. - Это уже не может быть совпадением.
        - Что ты теперь собираешься делать?
        - Поспрашиваю кое-кого, - ответил он. - Я знаю парочку слуг советника Чхои. Может быть, кто-нибудь из них подслушал их разговор.
        - Надеюсь…
        Душу все еще тяжким грузом сковывала мысль, что инспектор Хан был как-то причастен к убийству. В конце концов, родство Сима с советником Чхои еще ничего не доказывало.
        Но я надеялась, Рюн опровергнет мои прежние теории.
        Я внимательно огляделась. Сломанная дверь поскрипывала на ветру. Прямо передо мной стояла сосна с острыми зелеными иголками, и рядом с ней мне привиделось что-то еще. Я потерла глаза. Неужели усталость берет свое? С веток на меня взирала белесая дымка.
        - Ты знаешь это место.
        Голос Рюна испугал меня. Я не сразу нашлась с ответом:
        - Говорят, в этом месте обитают духи. Мне было любопытно, так что я как-то раз пришла сюда…
        - Нет, ты знаешь это место, - повторил он.
        Я посмотрела в его серьезные глаза и поняла: ему что-то известно.
        - Мне приказали за тобой следить, Соль.
        - Приказали? Кто?
        - Инспектор Хан. Когда ты поранила ему лицо, он расслышал, как ты произнесла: «Не мой брат». Тогда я проследил за тобой до гостиницы госпожи Сон. Хотел узнать, почему тебе так интересно прошлое моего хозяина. Госпожа Сон рассказала, что ты ищешь брата, мальчика по имени Чон Инхо. Я знаю это имя. Знаю, кто это и как его зовут сейчас.
        Меня точно ударили в солнечное сплетение. Даже дышать стало больно. Я застыла в ожидании вопросов: почему я молчала о родстве с инспектором, почему я предала человека, с которым была связана кровью.
        Но вместо этого Рюн пнул камень и произнес:
        - Не надо было тебе за ним идти.
        - Что?
        Он поднял руки, словно защищаясь.
        - Это инспектор сказал. Что тебе не стоило его искать. Есть такая поговорка: перед тем как мстить, вырой две могилы. Инспектор говорит, его жизнь свелась только к этим двум могилам.
        В жизни инспектора Хана не было места для меня.
        Больше Рюн ни слова не произнес. Какое-то беспокойство сжало ему губы - а может, он просто увидел мое лицо: зубы стиснуты, глаза широко распахнуты, голова кружится так, что, наверное, я стала бледнее смерти. Я задержала дыхание, сопротивляясь самой жизни, сопротивляясь грядущим переменам.
        Сколько страха во мне таилось!
        Я боялась, что вместе с переменами исчезнет мой дом. Я выросла на историях брата о доме и только сейчас осознала, что за двенадцать лет, прошедших с нашего расставания, я так и не покинула Хыксан по-настоящему, я все ждала. Я мечтала о доме, о котором столько рассказывал брат. О доме, где не будет печали и слез, смертей и прощаний.
        О месте нашего единения.
        А теперь это место станет очередным заброшенным поместьем, где не останется ничего, кроме незнакомцев и призраков. Разве могу я их обнять? Что кроется в слове «семья», если семья вся разбежалась, а вернулась в шрамах, за которыми ее и не узнать? Как можно обнять незнакомца с пустыми глазами, что смотрят сквозь тебя?
        - Поговорив вчера днем с госпожой Сон, - тихо и медленно продолжил Рюн, опасаясь моей реакции, - инспектор Хан просмотрел твое дело, а потом на полдня отправился в ведомство Инчхона. Всю ночь и утро он опрашивал полицейских и только несколько часов назад вернулся в столицу… где его и схватили.
        Я сглотнула, но комок боли и не думал исчезать.
        - Что он узнал в Инчхоне?
        - Он узнал, почему тебя отправили в Столичное ведомство полиции.
        Это я и так знала. Меня перевели в столицу из-за случайно оброненных слов, и я, естественно, поделилась этим с Рюном:
        - Один полицейский сказал командующему, что я сильная тамо и с моей помощью тот сможет вернуть расположение командора Ли.
        - Ты собственными ушами это слышала?
        - Нет… От сестры.
        Рюн покачал головой.
        - А вот инспектор услышал другую версию.
        - Что?
        - Судя по всему, это именно твоя сестра убедила чиновника отправить тебя в столицу. Расхвалила ему твою силу и храбрость. Она, кстати, не говорила, что командор Ли дружил с вашим отцом? Наверное, боялась, что ты ненароком разболтаешь, что ты дочь предателя. Поэтому она и имя тебе сменила, верно? Чтобы скрыть от тебя прошлое твоей семьи.
        С холодеющим сердцем я дрожащим голосом выдавила:
        - Это просто смешно…
        - После стольких лет, после измены вашего отца… Она не знала, друг командор Ли или враг. Но она наверняка понимала, что рядом с ним ты можешь выведать что-нибудь и о брате.
        С моих губ сорвалось некое подобие смеха, в которое закрались нотки безумства.
        - Так это сестра отправила меня в столицу? - я прикоснулась к шраму на щеке. Кончики пальцев обожгло воспоминанием об испытанном унижении. - Моя собственная сестра…
        - Не вини ее. Ты бы поступила точно так же, лишь бы вновь воссоединиться с семьей. Сделанного не воротишь. А сейчас нам нужно спасти моего хозяина.
        Как это похоже на сестру! Все как в тот раз, давным-давно, когда она отказалась вместе с братом вернуться в Ханян. Когда она отвергла брата. Горечь, сковывающая мои мышцы, вдруг ослабла. Ведь я… я передала брата в руки полиции и даже не спросила его версию событий. Я слишком боялась встретиться с ним лицом к лицу. И теперь я даже не знала, кого из нас винить в большей безжалостности - меня или сестру.
        - Да, - шепотом согласилась я. - Нужно ему помочь.
        Рюн провел рукой по лицу.
        - Я давно говорю, хозяин слишком погрузился в это дело. Врач велел ему отдыхать, а он не слушает. А теперь еще и это! Я недавно заглянул к нему в комнату, а там он в темноте сидит. Замер, точь-в-точь замерз. Спать не может, что ни ест - все наружу выходит. Мне кажется, он боится. Я еще никогда не видел хозяина таким беспомощным.
        Все встало на свои места. Вот почему я оказалась в Ханяне. Теперь мне все стало ясно.
        Глаза сами по себе обратились к ночному небу, подобно танцующим волнам, тянущимся к полной луне. Я вспомнила старую историю брата. Про брата-Луну и сестру-Солнце. В свое время эта сказка о детях, спрятавшихся от тигра на небе, произвела на меня неизгладимое впечатление. Брат решил запереть себя во тьме, чтобы сестре было нечего бояться…
        Я не знала отчего, но глаза мои будто загорелись огнем.
        Теперь я стану луной для брата. Я спасу человека, которого когда-то называла орабони, старшим братом, - хоть от казни, хоть от собственной тьмы.
        - Рюн, - провозгласила я. - Я иду в деревню Мёнмок.
        Двадцать
        - Будь осторожна, - предостерегла меня госпожа Кан.
        Из-за ее спины мне улыбнулась Сунхи.
        - Ничего не бойся и делай то, что должно. Ради утомленных и испуганных, создай рай на холодных костях этой земли.
        Я сцепила руки и, глубоко поклонившись, попрощалась с женщинами. Интересно, увижусь ли я с ними еще? Возможно, уже скоро их обвинят в измене и приговорят к смерти.
        Я выпрямилась. Я старалась запомнить их мягкие прикосновения и улыбки. Прошлой ночью они меня накормили и напоили чаем. Каждая тарелка и миска были наполнены щедростью и благодарностью.
        Я не верила в их западного бога, но точно знала: в прошлой жизни госпожа Кан с дочерью были мне любящими тетушкой и двоюродной сестрой.
        Госпожа Кан шагнула ко мне.
        - Сейчас мы видим лишь темноту, но наступит время и для яркого утра, - большими ладонями она обхватила мои шершавые пальцы. - Соль, я молю бога, чтобы он благословил твою жизнь. Пусть ты найдешь доброту везде, куда бы ни направилась.

* * *
        Я надвинула саткат пониже, чтобы стражник у Восточных ворот не смог рассмотреть моего лица. Показала ему документы одного из слуг госпожи Кан, которые она мне выдала. Мужчина кинул на меня беглый взгляд, но увидел лишь серые одежды, порванные, грязные, подвязанные черным поясом. Такой же пучок, как у мужчин, спрятанный под соломенной шляпой. В его глазах я выглядела безобидным долговязым юношей.
        Он кивнул мне подбородком на ворота, чтобы я шла дальше.
        Из столицы я извилистой дорогой двинулась на восток, где река Хан встречалась с горами Ёнма и Ачха, силуэты которых вырисовывались в лиловом утреннем небе. Меня пробрала дрожь. Было холодно, и я мысленно поблагодарила госпожу Кан за хлопковую подкладку под одеждой. Хотя на дворе еще была осень, ночью выпал снег и покрыл поля и горы белым, как кости, покровом.
        Заслышав шаги за спиной, я нервно обернулась. Это оказался водонос с коромыслом и двумя бадьями, из которых то и дело выплескивалась вода. С обгоревшего лица на меня смотрели выпученные глаза. На одно короткое мгновение наши взгляды встретились. Я зашагала быстрее, пока он не превратился в маленькое пятнышко позади.
        Я всего боялась. Никому нельзя было доверять.
        На подходе к горам ветер усилился. Вершины заслоняли солнце, и я шла через ледяное море теней. Несколько прядей выбились из-под шляпы, лезли в лицо. Порой я не видела ничего, кроме волос, порой - лишь осколки лилового неба и огромных гор. Пару раз я останавливалась, собирала волосы и оглядывалась, проверяя, не следит ли за мной кто. А потом заставляла себя идти дальше.
        Путь мне предстоял недолгий, и все же он казался бесконечным - как тогда, когда мы с братом и сестрой плыли обратно на полуостров после трех лет изгнания.
        «Я люблю старшую сестру. Люблю небо. Люблю море. Люблю рыбок в нем, - перечисляла я, перебирая пальцами длинные травинки. - Но больше всех я люблю тебя, орабони!»
        «Больше всех».
        Заледеневшими пальцами я залезла за пазуху. Еле отыскала, но все же достала и развернула лист бумаги, на котором нарисовала портрет брата: его затененные глаза, круглое лицо, робкую улыбку.
        Он принадлежал прошлому, и он никогда его не покинет. Даже чтобы разыскать меня.
        Я поцеловала лист и разорвала его напополам, потом еще и еще, вслушиваясь в шелест бумаги. Раскрыв ладони, я позволила ветру унести клочки, и они разлетелись в разные стороны, как мотыльки.

* * *
        Гора Ёнма вырастала из холмов подобно штормовым волнам, под которыми проплывал дракон. С каждым часом на дорогах становилось все больше людей. Значит, где-то поблизости была деревня. Крестьянин с вереницей пони, груженных солью, женщина с корзиной деревенских овощей на голове, еще один водонос - каждого я спрашивала, где мне найти деревню Мёнмок. Их костлявые пальцы привели меня к южному подножию горы Ёнма. Я шла уже часов пять, и ноги дрожали под весом моего тяжелого сердца.
        Наконец я пришла.
        Воздух в деревушке ветхих конюшен и соломенных крыш пах соснами и снегом. Из стойл на меня, покачивая головами, смотрели лошади с длинными ресницами. Первым человеком, встретившимся мне в этой тихой деревне, оказался старик в мешковатом белом халате. Он сидел на деревянной табуреточке перед домом и расчесывал длинные, очень длинные черные волосы.
        Он осмотрел меня с ног до головы.
        - Незнакомец! Да я незнакомых лиц с прошлого месяца не видел! К нам тогда ночью в деревню кто-то пробрался, а к утру его уже и след простыл. Не ты, случаем, был?
        - Нет, - недоуменно подняла я бровь.
        - Ясно-ясно. Что же тогда привело тебя в Мёнмок, юноша?
        Я откашлялась и постаралась говорить как можно ниже, точно мужчина.
        - Вопросы.
        - М-м.
        Он продолжил расчесывать волосы, и я засомневалась, стоило ли его вообще спрашивать. С рассыпанными по плечам волосами он выглядел крайне нелепо. А еще от него пахло старостью - резким пряным запахом трав и женьшенем.
        - Вы знаете советника Чхои? - буднично спросила я.
        - Советника Чхои? - мужчина рассмеялся. - Не, в этих краях вельмож не водится!
        - А полицейского Сима?
        - Полицейского? - он поджал губы и покачал головой.
        - Мне говорили, здесь жила женщина по имени Пёль.
        - Нет… - он вдруг прервался и удивленно открыл рот. - Ты о призраке Мёнмока?
        - Призраке?
        - Несколько дней назад один мужик пил в лесу и услышал крики из заброшенного колодца. Он туда посветил, но никого не увидел. Клялся, что это призрак Пёль. Много лет назад она сбросила в тот колодец сына.
        Сбросила сына в колодец. Все как рассказывала госпожа Сон.
        - Призраки не могут покинуть этот мир, потому что их держит гнев, - сказала я. - Отчего же в ней столько боли и ненависти?
        Мужчина опустил взгляд и продолжил расчесываться.
        - Каждое полнолуние с гор спускается шаманка и пытается развеять накопившийся хан Пёль. Шаманка говорит, мы не сможем спокойно спать, пока всей деревней не раскаемся.
        - Всей деревней… - повторила я. - Хотите сказать, что Пёль бродит по окрестностям из-за местных?
        Он всячески избегал моего взгляда. В столице я узнала, сколько темных секретов может хранить человек - слои и слои. Взять хотя бы Сои - сколько времени нам потребовалось, чтобы вызнать все ее тайны до единой? Несколько дней назад служанку все-таки опустили. Ноги и разум ее были изуродованы пыткой. Порой только так и можно докопаться до правды. Но у меня не было времени срывать каждый слой, добираясь до сути; мне нужен был кто-то, кто ответит на мои вопросы, а не замкнется в себе.
        - Где мне найти шаманку?
        Мужчина отложил расческу и помахал мне рукой.
        - Я тебя провожу. Все равно времени у меня хоть отбавляй.
        Вместе с ним я прошла через тихие деревенские улочки к опушке леса, лежащего у подножия Ёнмы. В стороне стояла хижина, обклеенная бумажными полосками амулетов, трепыхавшихся на ветру. Дверь была открыта, словно приглашая всех и каждого внутрь.
        - Иди, - кивнул мужчина, - а я следом.
        Я зашла в темную хижину, и в нос тут же ударил запах трав, масла и дыма от благовоний. За низким столиком сидела женщина с медной курительной трубкой в руках. У нее было прямоугольное лицо, темные мешки под впалыми глазами и сморщенные сжатые губы, словно она разочаровалась в мире. Туго зачесанные назад волосы были разделены пробором ровно посередине, что придавало ей строгий и безжалостный вид.
        - Мальчишка с энергией инь. - У нее был тихий лукавый голос - таким обычно делятся секретами. Она глубоко затянулась и медленно выпустила облачко дыма. - Как необычно.
        Я сжалась. Неужто она сразу раскусила, что под мужской одеждой скрывается девчонка? Энергия инь была у женщин, энергия ян - у мужчин.
        Я прочистила горло и низко заговорила:
        - Я пришел спросить вас о госпоже Пёль. Что вам о ней известно?
        - М-м… Она - упрямый и злой призрак. Она накопила слишком много хана… - женщина стрельнула глазами в мужчину у меня за спиной. Тот стоял на коленях. - Но перед смертью она считалась самой прекрасной женщиной в наших краях. И красота стала ее проклятием.
        - Почему?
        - Неприглядная служанка станет женой простолюдина, но красивой служанке уготована участь наложницы, которую выкинут на улицу, как только она постареет. Так случилось и с Пёль. Как-то раз в нашей деревне остановился переночевать путник, а в итоге он задержался на три лунных месяца.
        - Так долго? Почему?
        - Она хвасталась, что он королевский следователь и втайне изучает наши края.
        Сколько было советнику Чхои тридцать лет назад? Наверное, где-то в районе тридцати. В таком возрасте он вполне мог служить королю.
        - Она забеременела, - скрипящим шепотом продолжала шаманка, - а когда у нее родился сын, Пёль назвала его Дживон. Только «джи» не в значении «мудрость», а как в ханча «безобразность». И значило его имя «безобразное происхождение». Не шибко хитрое имечко, зато все сразу узнали о ее позоре. Пёль уволили, и она стала местной шлюхой. - Шаманка снова взглянула на мужчину - тот ковырялся в ушах. - Ее использовали и бросали, использовали и бросали. До тех пор пока в деревне не осталось ни одного мужчины, не имевшего с ней дела.
        Я отодвинулась от старика подальше. По всей видимости, он тоже подсобил накопившейся в Пёль ненависти. Я повернулась обратно к шаманке:
        - А кто-нибудь знает, кто отец?
        Женщина покачала головой.
        - А что случилось с Дживоном?
        - Может, Пёль посчитала, что в будущем ему ничего не светит, а может, она его просто-напросто презирала. Но когда мальчику исполнилось тринадцать, Пёль задушила его и скинула в колодец.
        Шаманка затянулась еще раз, и на ее губах раскрылось облачко дыма. Она растерянно помотала головой.
        - Я ее видела в тот день. Она стояла под деревом, ухмылялась, смеялась. Сказала мне, что ждет сына… Думаю, с того момента, как она скинула его в колодец, прошли считаные минуты. А ночью она обвязала вокруг шеи веревку и повесилась. Деревенские похоронили ее, и с тех пор вот уже много лет я успокаиваю ее дух ритуалами.
        - А тело ее сына? - осведомилась я.
        Шаманка покачала головой.
        - Одна девочка видела, как его убили - задушили и сбросили в колодец, но слишком боялась кому-либо сказать. Мы узнали обо всем лишь на следующий день, однако тела Дживона в колодце так и не обнаружили. Мы нашли только Пёль. Ее даже хоронить никто не хотел, ведь она убила собственного сына. Но в конце концов пришлось.
        - Проводите меня к могиле? - тихо попросила я.
        Я не представляла, где еще искать правду.
        Шаманка со стариком встали и вывели меня из хижины. По всей видимости, им обоим было любопытно, что крылось за моей настойчивостью. Мы пошли в глубь чащи к горным склонам. Некоторые деревья были обвязаны бумажными амулетами, которые не пускали злых духов в деревню. Минув эти барьеры, мы вышли на пугающе пустую поляну, усыпанную снегом.
        - Вот здесь, - шаманка обвела рукой поляну, и истрепанный халат, накинутый поверх платья, взвился у нее за спиной, как будто его подхватили призраки. - Ее могила.
        Передо мной вздымался холмик не выше колена - курган, под которым лежал гроб. Я не представляла, что надеялась тут найти. Однако потом мне в глаза бросилось нечто странное. Пёль похоронили семнадцать лет назад. За это время курган должен был зарасти сорняками и покрыться снегом. Тем не менее земля была свежей, как будто ее недавно перерыли.
        Озадаченно хмурясь, я обошла курган кругом и прямо за ним обнаружила лопату, на лезвии которой налипла сухая грязь.
        - А это точно могила Пёль? - обратилась я к шаманке.
        - Точно! - женщина почти визжала, раскрыв от ужаса глаза. - Я здесь в прошлое полнолуние была, изгоняла ее хан… И тут все было в сорняках!
        Мужчина откинул волосы назад.
        - Похоже, Пёль проснулась и пошла на поиски сына.

* * *
        Спровадив местных, я вернулась к могиле. По пустырю плыли огромные тени облаков. Журчали ручейки на холмистых склонах. Иногда раздавалось хлопанье птичьих крыльев. Однако помимо этого в лесу стояла гнетущая тишина.
        Я была совершенно одна.
        Я присела и дотронулась до затвердевших от холода комьев земли. Снег растаял у меня под ладонями.
        Я терзала нижнюю губу. Я совершенно точно была уверена, что кто-то вскопал могилу. Но зачем? Хотел что-то спрятать или забрать? Я взяла в руки лопату и заверила себя, что другого способа проверить нет. Замахнувшись, вонзила лезвие в курган. Грязь мигом запачкала мне одежду. Еще один замах, и к моим ногам покатились комья земли. Раз за разом я с громким «хрясть» вонзала лопату, и раз за разом земля с громким «шлеп» падала у меня за спиной.
        А потом я услышала глухой стук. Лопата уткнулась в дерево.
        Дрожащими руками я очистила деревянный гроб от земли. Грудную клетку наполнил страх - густой, колючий.
        Глубоко дыша, чтобы не закричать, я откинула крышку.
        Внутри были только кости и маленькая гипсовая шкатулка. Когда сердце успокоилось, мурашки прошли, а страх улетучился, я взяла шкатулку в руки. Издавна повелось класть в могилу умершего какой-нибудь предмет, чтобы отправить его к погибшему в загробный мир. Внутри шкатулки оказалось письмо. Может, поэтому могилу разрыли - хотели подложить шкатулку?
        Я развернула письмо и увидела выведенные чернилами буквы. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы разобрать написанное, но я все-таки справилась.
        «Матушка!
        Я не сделал ничего плохого, и все же ты всей душой меня ненавидела. Я жил в твоей ярости и в путах гнусного имени, которым ты меня нарекла. По совету шамана я сменил имя. Теперь меня зовут Джэдок: «джэ» как «убивать, править» и «док» как «мораль, нравственность, добродетель». Прислушайся отец к моим мольбам о помощи, все могло бы быть совершенно иначе».
        Вот оно, имя нашего подозреваемого. Джэдок.
        Меня накрыло волной правды. Полицейский Сим Джэдок убил жертв. Сим Джэдок - незаконнорожденный, соджа. Сим Джэдок - ничтожная, незаметная тень.
        Должно быть, он отправился в Ханян, чтобы восстановить свою честь. А его отец, советник Чхои, дал ему такую возможность, приказав найти и привести священника, даже если для этого придется предать инспектора Хана. И тогда Сим станет достойным сыном.
        Может быть, это именно Сим перехватил предназначенную полиции анонимную записку, в которой было сказано о верованиях госпожи О и ее связях со священником. Сим вполне мог воспользоваться ситуацией, чтобы добиться отцовского расположения. Он разнюхал, что у госпожи О был роман с ученым Аном, с помощью письма выманил женщину из поместья и следом за ней дошел до места встречи любовников - он наверняка понимал, что они не рискнут видеться в людном месте. В какой-то момент Сим к ней приблизился, она попыталась отбиться. Прежде чем она успела позвать на помощь, Сим рукой зажал ей рот. В схватке она, должно быть, сорвала с него подвеску. А может, заодно и шарф, которым он закрывал лицо. Я практически слышала ее приглушенные крики, ее яростное желание жить. Сим в отчаянии схватил ее нож для самоубийства и вскрыл ей горло - и женщина замолкла навеки. Но зачем же тогда он отрезал ей нос?
        Ученого Ана тоже выманили письмом, потом похитили и запихнули в паланкин. На пустынной горе Нам полицейский Сим попытался с помощью пыток выбить из Ана информацию о священнике и тайны, которые доверила ему госпожа О. Узнал он что-нибудь от Ана или нет, он решил, что слишком опасно оставлять ученого в живых, и утопил его. После чего так же отрезал нос.
        Я оперлась рукой о землю, чтобы не упасть. Что ж, теперь я хотя бы знала, кто настоящий убийца. Я слишком долго верила, что это инспектор Хан во всем виноват. Как он, наверное, ужаснулся, когда я обвинила его во всех злодеяниях…
        - Смотрю, ты могилу разрыла, - послышался голос позади.
        Кровь застыла у меня в жилах. Я обернулась и лицом к лицу столкнулась с Сим Джэдоком.
        Двадцать один
        Я не могла сказать, что Сим Джэдок был похож на убийцу. Его глаза были полны блеска и переменчивых искр, и только присмотревшись, я заметила глубоко внутри затаившуюся печаль.
        - Добрый день, Соль, - он шагнул ко мне. - Вот уж не думал, что ты настолько далеко зайдешь.
        - Добрый день… - прохрипела я.
        - Я заходил к инспектору поговорить… извиниться и случайно подслушал от его слуги, что ты направилась сюда. Так что решил присоединиться, - он опустил взгляд. - Что нашла?
        Я сжала пальцы.
        «Он не должен узнать, что я прочитала письмо», - еле просочилась сквозь панику мысль.
        - Лист бумаги, - ответила я.
        Он протянул руку, распрямил длинные пальцы.
        Я вложила письмо в его ладонь.
        - Я не умею читать, - заверила я полицейского. Пальцы у меня дрожали. Я очень старалась не выявить страха, но, кажется, тщетно. - Вот бы научиться. Я… Интересно, что там написано?
        - Как ты думаешь, кто написал это письмо?
        - Ну, раз это могила госпожи Пёль, то, н-наверное, ее сын? Да, господин?
        - Я тоже так думаю, - кивнул он. - Бедный мальчик. Иногда чудовищами рождаются, а иногда - становятся от накопившейся боли.
        - Говорят, тяжело ему жилось в Мёнмоке… - слова сами вылетали изо рта, пока разум отчаянно пытался придумать, как сбежать. - Очень т-тяжело…
        Я замолкла. Сим сделал еще несколько шагов вперед и поднял лопату. В его руках она выглядела по-настоящему смертельной.
        Я промокнула лоб от холодного пота.
        - Я просто… - голос дрожал, и я прочистила горло. - Она там валялась. Лопата.
        Он воткнул лопату в груду земли и начал засыпать гроб.
        - Ты проявила неуважение к мертвым, - он говорил до пугающего спокойно. - Почему?
        - Он был внебрачным сыном советника Чхои, и я подумала… Может, я найду здесь что-нибудь, что докажет причастность молодого господина Чхои… - лучшего ответа я придумать не могла: от страха в голове было совсем пусто. - Кто-то явно вскопал могилу не так давно, и мне показалось, что внутри может быть что-нибудь спрятано, но я не умею читать…
        Бежать. Мне нужно было бежать прямо сейчас. Краем глаза я приметила тропинку, ведущую к хижине шаманки. Можно кинуться туда, но Сим нагонит меня раньше. С другой стороны простирался горный лес, и, возможно, я бы даже сумела спрятаться в чаще. Однако, учитывая отдаленность этих мест, меня скорее зарежут живьем.
        - Улика, которую ты нашла, - тихо проговорил Сим, - окровавленный халат… Надо было прятать его тщательнее. - Лезвие вновь вонзилось в землю, на этот раз глубже. - А еще лучше сжечь.
        Он считал, что Кён каким-то образом нашел этот халат. Он не знал, что я лично вручила Кёну улику.
        - У меня не было иного выхода. Пришлось предать инспектора Хана. Думаешь, я был этому счастлив? - Я наконец-то услышала в его словах хоть какую-то эмоцию - глубочайшую боль. Он поднял лопату и со всей силы опустил лезвие в землю. - Я все равно что собственного брата тиграм скормил. И ничего теперь не исправить!
        «Сейчас! - билась во мне мысль. - Сейчас же! Беги!»
        Он был так поглощен закапыванием могилы матери, что мне вдруг подумалось: а смогу ли я застать его врасплох? Я могу подкрасться к нему и… и что? Толкнуть? Он тут же меня схватит и повалит на землю. Кинуть ему ком земли в лицо и бежать? Все равно не успею. Если не сейчас, то другого шанса может и не представиться. Я шагнула назад, земля хрустнула у меня под ногой, и мужчина поднял голову.
        Я замерла.
        - Я видел, как ты вчера заходила в поместье госпожи Кан. Вы знакомы?
        Я моргнула.
        - Она помогла мне, когда я потерялась на горе Инван. Не сказать, чтобы мы были хорошо знакомы.
        - Расскажи, о чем вы с ней говорили?
        - Мы говорили о… о… Я не помню, господин. Видимо, ни о чем важном.
        - И ты не спрашивала, что она везла в своей повозке?
        - Повозке, господин?
        - В ту ночь, когда ты потерялась, мы встретили по пути госпожу Кан. Она была одета в мужские одежды, но мы-то ее узнали - всем давно известно, что она католическая мятежница. У нее с собой была повозка, но мы не имели права обыскивать знатную женщину. Что, совсем не знаешь?
        - Нет. Нет, совсем.
        - И даже догадок никаких? Ты не видела, что там внутри лежало?
        - Нет…
        - А я думаю, видела.
        Я молчала.
        - Там были католические книги. Я думаю, ты их видела, но решила смолчать и не сообщать об этом вышестоящему командованию. Ты католичка, тамо Соль?
        - Нет!
        - Может, ты их поддерживаешь?
        - Я…
        - И скорее всего, ты не согласишься ответить на интересующие меня вопросы.
        - А что вам интересно? Я все расскажу, господин!
        - Ты видела в ее поместье мужчину?
        - Видела, - выпалила я, - но всего на несколько мгновений. Его там уже нет.
        - Хорошо, молодец, что призналась. Мне нужна только правда, Соль, и ничего, кроме правды. Как он выглядел? Что тебе в нем запомнилось? Хорошо ли он говорил на чосонском?
        - У него… у него… у него были очень длинные седые волосы, - соврала я. - И пожилое лицо. Мне кажется, это был родственник госпожи Кан…
        - Темнеет.
        Полицейский Сим отбросил лопату в сторону и взглянул на небо. Наступали сумерки. Казалось, сейчас его интересовали только цвета заката.
        Он перевел взгляд обратно на меня.
        - Я уже осведомлен, что священник скрывался у госпожи Кан, но его оттуда увели. А еще я знаю, что никакой он не старик. Кого ты хочешь одурачить, Соль?
        Меня душило убийственным молчанием. Это Урим ему сообщила, что священника перепрятали? Вполне возможно, Сим считает, что я знаю куда. Если он поймет, что на самом деле мне ничего не известно, он тут же от меня избавится. Я лихорадочно размышляла, чем отвлечь Сима, что позволит мне прожить еще хоть несколько минут, однако на ум приходила только правда.
        - Вы сын советника Чхои, да?
        Похоже, мой вопрос застал его врасплох.
        - С чего ты это взяла?
        - Потому что советник Чхои носит подвеску с лошадью-драконом и… и потому что вы родились в этой деревне, рядом с горой Ёнма.
        - А ты умна, - почти с сожалением произнес Сим. - Правда, не поссорься ты с инспектором Ханом, вы бы гораздо быстрее додумались до правды.
        Надо было заговорить ему зубы.
        - А носы? Зачем вы отрезали носы?
        - Храбрости тебе не занимать, Соль. Похоже, ты уже твердо решила, что убийца - это я.
        Тяжелой рукой он снял с пояса веревку и принялся медленно ее разматывать.
        - Смотреть на мертвецов до сих пор нелегко, но если отрезать нос… Это напоминает мне о том, что они были еретиками. Порочными людьми.
        Холодный пот застилал мне глаза. Я отступила еще, и теперь нас разделяло пять шагов - меня и человека, который явно не собирался оставлять меня в живых. Иначе он бы не стал раскрывать мне правду. Я знала слишком много.
        - И все это… - сдавленным от страха голосом прохрипела я, - по приказу советника Чхои?
        Его глаза сверкнули.
        - При чем тут советник Чхои? Это все я, это было мое решение. Это я пришел к нему. Я поклялся найти священника. Его мое предложение вообще смутило, но разве станешь отказываться, когда твоя жизнь висит на волоске? А я пообещал, что в свое время все ему разъясню. Я признаюсь ему, кто я, только когда поймаю священника.
        Похоже, ему не терпелось поделиться со мной этой историей. Видимо, слишком тяжелым оказался груз этой невыговоренной жизни, и Сим решил доверить его мне.
        - Я спасу отца от католической зачистки, и тогда он назовет меня сыном. Настоящим сыном, за которого ему будет не стыдно.
        - Значит, вами руководствовал стыд, - прошептала я.
        - Справедливость, - поправил он. - Только справедливость положит конец злу.
        - И вы положили конец жизням госпожи О и ученого Ана… - Я замерла: мне вспомнились цеплявшиеся за меня руки Урим, ее мольбы о помощи. Голос у меня задрожал: - Вы и служанку Урим убили?
        Ответом мне было зловещее молчание. Что-то в лице Сима переменилось, казалось, его затянула темная вуаль. Резко похолодало. Мужчина продолжал медленно разматывать веревку.
        - Она мертва, - прошептала я. Меня захлестнуло горе, в груди поднялся ужас, но я все-таки сумела выдавить этот жуткий вопрос, обжегший мне горло: - Вы убили троих человек?
        - Был еще один, задолго до госпожи О.
        Я знала, что нельзя оборачиваться, но он покрасневшими глазами настойчиво смотрел куда-то мне за спину. Я отступила еще на шаг и стрельнула глазами за спину. До меня внезапно дошло, на что смотрел Сим. На могилу. Могилу его матери. Она не совершала самоубийство - ее убил собственный сын.
        «Сейчас! - завопила внутри паника. - Надо бежать сейчас…»
        Что-то сжало мне горло. Веревка.
        В висках стучала кровь, голова была готова вот-вот взорваться, все вокруг тонуло в темной дымке. А потом все погасло.

* * *
        «Соль, Соль! - окликнула я себя. - Проснись!»
        Забудь о боли, разрывающей тебе горло. Забудь о странном покалывании в глазах, о пылающем мозге.
        Нельзя же спать вечно.

* * *
        Сквозь темноту до меня донесся приглушенный голос, как будто я лежала под водой.
        - Он велел избавиться от нее, и быстро.
        Мелькнул слабый луч света. Мне подняли веко, и я увидела факел и лица двух мрачных простолюдинов.
        - По-моему, она мертва.
        Лица снова исчезли.

* * *
        Я проснулась оттого, что меня волокли. Рывок - все тело сдвинулось вперед, еще рывок - и я осознала, что меня в четыре руки куда-то тащат; перед глазами мелькала земля. Я попыталась двинуться, но безуспешно: руки и ноги сковала слабость. Хотелось никогда больше не двигаться. Какой-то частью мозга я понимала, что стоило бы встревожиться.
        Меня тащили, как какой-то мешок с рисом. Мужчины говорили на диалекте восточного побережья.
        - Абоджи, абоджи[55 - Абоджи (кор. ???) - отец.], - зашептал тот, что помоложе. В его голосе сквозили страх и тревога. - У нее пульс еще есть.
        - Да говорю тебе, она мертва. И полицейскому Симу мы то же скажем, ясно тебе?
        - Но я ему не доверяю, абоджи.
        - В смысле? - страх и ярость смешались в голосе старика.
        - Шаманка говорит, она узнала его, этот полицейский Сим - сын госпожи Пёль. Она говорит, он убийца. Что за мужчина станет убивать собственную мать?
        - Делай то, что он велит. Не наше это дело - вопросы задавать.
        - По-моему, он был готов избить меня за то, что я назвал его полицейским перед шаманкой. А если он и меня убьет?
        - Будешь чепуху пороть - он нас обоих убьет! Тащи давай!
        До меня донеслась резкая вонь, запах ягнятины и крови. Только пэкчон, изгои, убивали живых существ - что животных, что людей.
        Сквозь головокружение, подобно человеку из тумана, на меня снизошло озарение. Полиция нанимала пэкчон для казни преступников. А что, если полицейский Сим заманил их сюда обещаниями, что общество их примет и зауважает, если они ему помогут?
        Вполне возможно. Вспомнились слова молодого господина Чхои: «Любое зло рождается из несбыточного желания что-то значить».
        Пока я раздумывала, что делать, меня подняли с земли. Голова повисла в воздухе. Как странно.
        Я моргнула, пытаясь прогнать ночную темноту, пытаясь избавиться от болезненного беспорядка в голове, но прежде, чем я сумела сообразить, что происходит, я почувствовала рывок. Холодный воздух вокруг и падение. Невесомость. Желудок подпрыгнул.
        Тишину нарушил громкий всплеск.
        Вода наполнила рот и нос, обожгла глаза. В полнейшей темноте я за что-то схватилась. Что бы это ни было, оно подняло меня вверх, к поверхности воды, и я вдохнула воздух. Только отдышавшись, я осознала, что не слышу ничего, кроме плеска воды о каменные стены вокруг. Я враз очнулась.
        Меня бросили в колодец.
        Где-то далеко наверху виднелся усыпанный звездами круг неба. Он освещал грязные стены и рябь на воде. Я взглянула на то, за что схватилась. Оно было твердым, покрытым тканью и местами склизким. Я провела по нему пальцами, пока не наткнулась на волосы.
        Человеческие волосы.
        Сердце ухнуло в пятки. Я отшатнулась, и труп закружился на волнах, лицом вниз. Я в отчаянии попыталась упереться в воду, ткань обвила мне ноги; в конце концов мне удалось вцепиться ногтями в расщелины между камнями.
        «Пожалуйста, нет, пожалуйста, нет».
        Я оглянулась через плечо и поймала взгляд затянутых серой дымкой глаз шаманки. На месте носа у нее зияла дыра. Рот раскрыт большим темным кругом.
        Она закричала; а может быть, закричала я. В панике было не разобрать.
        - Она до сих пор жива! - закричал молодой мужчина где-то наверху. - Абоджи, я же говорил!
        - Поздно! Нам надо вернуться в дом Пёль до восхода. Мы там договорились встретиться. Потом переберемся в безопасное местечко и забудем обо всем этом. Давай, пошли. Сейчас же!
        - Но абоджи!
        - Тихо! - дрожащим голосом вскрикнул отец. - П-подумай. Просто задумайся! Нам не придется больше лить чужую кровь. Он обещал. Он нам поклялся!
        - Но!..
        - Она слишком много знает. Думаешь, он оставит нас в живых, если мы ее вытащим? А вот и нет - мы потеряем не только деньги, но и головы. Быстро, пошли отсюда!
        Глядя на дыру на лице шаманки, я потянулась к собственному носу. Он все еще был на месте, хотя из глубокой болезненной раны сочилась кровь. Похоже, Сим собирался отрезать нос и мне, но не успел - может, услышал кого.
        Я повернулась к стене и попыталась взобраться вверх. Однако камни были слишком скользкими, и я упала обратно в воду. Волной ко мне поднесло труп. Я снова закричала, захрипела, несмотря на то что горло и голова пылали болью.
        Я в ловушке. Я еще никогда и ничего так не боялась. Зубы у меня стучали. Я замерла, цепляясь за стену, обратившись спиной к телу. Я боялась двинуться. А вдруг труп очнется? Вдруг ее склизкая рука коснется меня, ее черные волосы обхватят мне горло?
        - Орабони… - всхлипнула я. - Орабони!
        «Иногда надо хорошенько подумать, - сказал он как-то раз, когда мы потерялись под дождем, - вместо того, чтобы давать волю чувствам».
        Я несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. В ход пошла логика с отрезвляющими вопросами.
        Женщина мертва? Да.
        И двигаться не может? Нет.
        Тебя что-то держит за лодыжки? Да.
        Может ли это быть твоя одежда? Да.
        Пока я не двигаюсь, ткань не будет липнуть к ногам, а труп - качаться на волнах. И ничего ко мне не потянется.
        Дышать стало проще.
        Я заставила себя обернуться через плечо. Труп незрячими глазами уставился в небо. Я уже видела утопших. Хеён даже объясняла, почему они всплывают: когда люди задыхаются, они некоторое время еще держатся на воде, а потом тонут. Судя по тому, что шаманка еще не ушла под воду, хотя с ее смерти прошло уже несколько часов, ее либо задушили, либо утопили.
        Страх утих, и вместо ожившего трупа я увидела несчастную женщину, чья вина была лишь в том, что она слишком долго жила. Она знала полицейского Сима ребенком и даже спустя столько лет узнала его - и потому Сим заставил ее молчать. Иначе бы быстро разошлись слухи, и советник Чхои тут же обо всем узнал.
        - Простите, - прошептала я.
        Я закинула голову наверх и посмотрела на небо. Если я отсюда не выберусь, очень скоро я присоединюсь к шаманке на том свете. Пальцы уже дрожали от усталости.
        - Я тут! - глотку разодрало болью, как от клинка. - Помогите!
        В ответ я услышала только хлопанье крыльев. Шелест листвы под горным ветром. Плеск воды о каменные стены. Бескрайняя равнодушная тишина пугала. Наверху никого не было.
        Я вцепилась ногтями в камень повыше, попыталась взобраться по стене, подтянуться, но соскользнула. С бульканьем я погрузилась в воду, рот наполнил вкус гнили, волны сомкнулись над моим пучком волос. Барахтаясь, я сумела всплыть на поверхность, но силы мои были на исходе. Моя жизнь зависела от расщелин между камнями.
        Но я не могла сейчас сдаться. Я попыталась снова. Стена же неровная, у меня могло получиться. Тем не менее, как бы я ни старалась, я едва сумела приподняться над водой. К тому моменту, как небо потемнело до самого черного оттенка, я уже вовсю дрожала от усталости и холода. Разум затуманился. Хотелось сдаться и уснуть.
        Я больно ущипнула себя за щеку.
        Я не могу так просто взять и умереть! После всего, через что я прошла… Я должна была сказать инспектору Хану, что знаю, кто настоящий убийца. Я ведь не успела сказать ему: «Орабони, не бойся».
        Я проползла вдоль стены, пытаясь найти путь полегче. Нужны были выступающие камни, глубокие расщелины. Я металась из стороны в сторону и вдруг замерла, распластавшись на воде. Мои руки и ноги касались противоположных стен. Я сдвинула одну ногу, затем другую. Уперлась ладонями в камни, подтолкнула себя наверх. Руки дрожали. Я до нитки промокла, так что казалось, будто я тащу на себе мешок камней, но у меня получалось! Я выбралась из ледяных объятий воды. С волос капало, пряди лезли в глаза, но я видела, видела, как приближается небо над головой.
        Все ближе и ближе.
        Из последних сил я толкала себя выше. Я уже чувствовала запах свежего воздуха, сухих листьев, мха. Но тут плечо пронзила резкая боль, и рука повисла бесполезной плетью. Я ее вывихнула! Теперь меня удерживали только трясущиеся ноги. Я начала скользить вниз. Кусочек неба над головой уменьшался. Скоро я снова окажусь под водой.
        На место страха пришла горечь. Я умру, и какой-нибудь крестьянин выловит мой труп, распухший до неузнаваемости.
        Возникшая сверху рука схватила меня за воротник.
        - Соль-а, лезь выше! - послышался низкий голос. - Хватайся за руку!
        Я подняла глаза. По каменным стенам колодца и моим окровавленным рукам струился свет факелов. На меня испуганно смотрел инспектор Хан. Впервые за двенадцать лет я коснулась его руки, и его пальцы обвили мои.
        - Не бойся, я не отпущу. Ты почти наверху.
        Свежий воздух хлынул мне в лицо. Еще один рывок - и я повалилась на землю. На сердце тут же полегчало. Я не могла в это поверить: я была в безопасности. Я еле заставила себя обернуться на звук шагов по мерзлой листве.
        Меня окружили факелы и удивленные взгляды полицейских и командора Ли.
        - Что? - вскрикнул полицейский Го. - Это что, Соль?
        - Так это она там скреблась? - спросил другой полицейский.
        - Кто тебя туда скинул? - потребовал ответа командор Ли. - Полицейский Сим?
        - Он от-тдал приказ. - Правое плечо горело болью, но я слабо подняла руку и указала на колодец. - Т-там еще од-дин человек. Мертвый.
        Го кинулся вперед и, высоко подняв факел, нагнулся над колодцем.
        - Так точно, - кинул он через плечо. - Труп и есть. Кто это?
        - Шаманка. Она жила на горе…
        Кто-то в толпе испуганно ахнул. Тот самый старик, который приложил руку к унижению Пёль и который проводил меня к шаманской хижине. Видимо, он и полицейским предложил свою помощь.
        - То есть всего полицейский Сим убил троих, - подвел итог инспектор Хан.
        - Ч-ч-четверых, - зубы у меня стучали. - Еще свою мать. Я з-знаю, что он убил ее.
        На меня уставился еще один человек - статный мужчина, облаченный в фиолетовые шелковые одежды для верховой езды. Даже в темноте было видно, что он по-солдатски красив: у него было храброе точеное лицо с благородными глазами. Я узнала советника Чхои. А он, услышав, как умерла его любовница, закрыл глаза рукой.
        - Собственную мать… Вы уверены, что убийца - полицейский Сим?
        - Вне всяких сомнений. Он причастен к убийствам, - инспектор Хан поглядел в мою сторону. На его щеке алела незажившая царапина от моих ногтей.
        Урим. Он не произнес ее имя. В правом виске застучало.
        - Когда ты в последний раз видела старшего полицейского Сима? - спросил меня инспектор Хан.
        От стучащей в висках крови я едва могла думать, но все же выдавила:
        - После полудня, господин.
        - Слишком давно, - инспектор взглянул на сине-серое небо, луну заслоняли облака. - Сим не стал бы возвращаться в столицу. Он сказал стражнику, что придет поговорить со мной, и, видимо, через бумажную дверь подслушал мой разговор со слугой. Услышал про обвинения против него. Куда бы Сим ни направился, он, наверное, уже далеко…
        Пока одни полицейские размышляли, что делать, а другие вытаскивали труп из колодца, я не могла сдвинуться с места. Мои мысли не отпускала Урим: ее пальцы, холодные, липкие от крови, отчаянно цепляются за мои. «Соль, пожалуйста, помоги, пожалуйста, прошу тебя, помоги мне!» По спине пробежали мурашки. Ее мольбы эхом отзывались во мне, ее голос становился все громче и громче, пока не осталось места для других звуков.
        - Все хорошо?
        Я подняла глаза на инспектора Хана. В голове вспыхнула искра.
        - Полицейский Сим… все еще может быть где-то поблизости.
        - В каком смысле?
        - Дом мертвой Пёль, - прошептала я, широко раскрыв глаза. - Помощники Сима говорили, что должны в нем встретиться. Может быть, и Урим там?
        Некогда мои слова пропустили бы мимо ушей. Но в этот момент - возможно, единственный в моей жизни - мой голос подобно факелу развеял мрак ночи. Никто не поднял брови, не упрекнул меня за то, что заговорила без разрешения. Все мужчины внимательно смотрели и слушали.
        - А где дом мертвой Пёль, тамо Соль? - мягко спросил командор Ли.
        - Я… я не знаю, господин.
        Придется ходить от дома к дому, опрашивать деревенских. Но у нас нет на это времени…
        Мой взгляд замер на старике. Паника отступила.
        - Но он наверняка знает.
        Старик удивленно указал на себя пальцем.
        - Да, - кивнула я. - Вот этот мужчина.
        Один из солдат подтолкнул старика. Тот, пошатываясь, встал перед командором Ли и кинул нервный взгляд на ближайшую гору.
        - Вам туда, на гору Ёнма!
        - Что ж, - посмотрел на него командор Ли, - веди нас.
        - Я, господин?!
        - Так ты сам предложил свою помощь. Веди теперь.
        Двенадцать полицейских вскочили на коней и выстроились в ряд. Мне же без лошади за ними было не поспеть, и я осталась позади - отстала от инспектора Хана, упустила возможность сказать, что губы у меня синие от холода, что мне стоит поискать укрытие и согреться. Он вполне мог это предположить и оказался бы прав. Тем более что при взгляде на зазубренные тени от вершины Ёнмы мне в голову пришла мысль, что я, скорее всего, не переживу подобное леденящее приключение.
        И все же шаг за шагом я двинулась вперед.
        Мной двигала вовсе не храбрость - о нет, у меня от ужаса желудок сжимался. Я пошла вслед за полицейскими, потому что в ту самую секунду, когда я схватила Урим за руку и попыталась спасти ее, ее судьба переплелась с моей. Я видела отчаяние в ее глазах и дотронулась до ее ран.
        Разве могла я забыть об этом? Разве могла отвернуться?

* * *
        Деревья в горном лесу были похожи на вставшую дыбом шерсть на волчьем загривке. Меня укрыли одеялом, но влажная одежда все равно застыла на холоде, а мокрые пряди волос черными сосульками свисали по бокам от лица. С каждым шагом я все меньше чувствовала руки и ноги. Холод вгрызался в кости с такой силой, что по моим онемевшим щекам покатились слезы.
        Пока я их стирала, инспектор Хан, возглавлявший строй, замедлился и посмотрел через плечо. Что-то сказав командору Ли, он натянул поводья и развернул коня. Копыта затоптали по склону, и животное резко остановилось в нескольких шагах от меня.
        - Возвращайся в деревню. Я пошлю с тобой полицейского, - велел мужчина. - А то замерзнешь насмерть.
        Я потрясла головой и крепко сжала зубы, чтобы они не стучали:
        - Н-нет.
        Инспектор Хан окинул меня взглядом. Я представила, что он увидел перед собой: девчонку в застывшей одежде, которая скоро, вероятней всего, отморозит себе пальцы на ногах и руках, но которая, рискнув жизнью, выступила против него - инспектора Столичного ведомства полиции, военного чиновника пятого ранга. Он понимал, что я так просто не отступлюсь.
        - Хорошо. Больше спрашивать не буду… - Я проследила за его взглядом сквозь деревья и туман. - Справишься?
        - Сп-справлюсь, господин.
        Он соскочил с коня. Земля затрещала у него под ногами.
        - Тогда залезай.
        Оперевшись на руку инспектора, я поставила ногу в стремя. Он на удивление легко поднял меня в воздух, как будто я снова была его четырехлетней сестренкой, и в следующее мгновение я уже сидела на коне, одной рукой держась за седельный рог, а другую свесив вниз. Плечо все еще болело, хотя полицейский Го и вправил мне вывих. Инспектор Хан же двинулся пешком, ведя коня за поводья.
        Мы поднимались все выше в горы. Факел идущего впереди слуги освещал кристальный лес. Холод в этом году пришел неожиданно рано, сковав землю своим заклинанием. Сверкали оранжевым светом сосульки. Взмывали вверх заснеженные сосны. Все замерло, затихло. Даже огонь факелов в этом замерзшем краю казался нарисованным - недвижимым, застывшим. Казалось, где-то за этим безмятежным лесом нас поджидала темнота, в которой таилось зло.
        Я мечтала только о том, чтобы Урим была жива.
        - Я к-кое-чего не понимаю, господин. От-т-т… - я сжала зубы и повторила попытку: - Откуда полицейский Сим узнал, что она может быть в курсе местонахождения священника?
        - Кто?
        - Служанка Урим.
        Инспектор Хан выдохнул облачко пара и тяжело произнес:
        - Самое безопасное укрытие для священника - дом знатной женщины, которую полиция не имеет права трогать. Я подозревал госпожу Кан, так что как-то раз спросил Урим, зачем она покупает мужскую одежду и обувь.
        - И ч-что она ответила, господин?
        - Что к ним приехал погостить свекор хозяйки… - Он придержал ветку елки, чтобы меня не задело. - А потом я узнал, что их свекор последнее время никуда не выезжал, и поделился этим с Симом. Видимо, он пришел к выводу, что служанка знала о священнике.
        - А т-т-теперь священник снова исчез, - произнесла я. - Мне полицейский Сим сказал.
        - Значит, служанка Урим ему еще пригодится. Может, она пока жива.
        Тепло надежды разлилось в груди.
        - Н-надеюсь, господин.
        Между нами повисла тишина, которую нарушали только звуки леса - хрустящий наст под ногами полицейских, скрип деревьев, похожий на скрежет старых костей.
        - Знаешь, - тихо проговорил инспектор Хан, глядя на меня через плечо, - я впечатлен, как много ты сделала для этого расследования. С такой целеустремленностью ты можешь стать кем угодно.
        Я шепотом его поблагодарила, но моя радость испарилась при виде его бледного лица. Это было лицо человека, угодившего в ловушку нескончаемого кошмара. Орабони. Мне хотелось нежно протянуть к нему руку… И что? Что я могла сделать или сказать, чтобы отогнать кошмар от человека, когда-то бывшего моим братом?
        «Я здесь. Ты больше не один, орабони».
        Но я смогла выдавить только:
        - Сложное было расследование, господин.
        - А ведь все начиналось как просто убийство из ревности, - пробормотал он, - а обратилось в дело, к которому я едва ли оказался готов.
        Куда проще было говорить о расследовании. Помимо него у нас не было ничего общего. Меня кольнуло тоской: мы столько лет были незнакомцами… Дольше, чем братом и сестрой.
        - Как вы догадались, что это старший полицейский Сим, господин?
        - Когда Рюн рассказал мне о твоих открытиях, от настоящего сына советника Чхои до подвески в виде лошади-дракона, я доложил об этом командору Ли. Тот отправил полицейских обыскать дом Сима. Они нашли окровавленный дневник, который подтверждал его вину, так что меня отпустили из-под домашнего ареста. Впрочем, у меня была еще одна улика против Сима.
        - Ул-улика?
        - Почерк отражает характер человека, а частые ошибки служат ему подписью.
        Подняв палец, словно небо было его листком бумаги, мужчина прочертил черту, затем еще одну под углом и закрыл квадрат последним штрихом.
        - Мне бросилось в глаза, как необычно преступник писал слог «мым». Причем он несколько раз встречается в письме именно в таком виде.
        - А в чем необычность, г-г-господин?
        - Он был написан одним мазком кисти, хотя должно быть два, а то и три, если человек неграмотный. Но одним? Очень редко такое увидишь. В письмах Ана подобной ошибки не было. Зато, как ни странно, она встречалась у Сима.
        Его слова вскрыли мою старую рану. На меня вновь нашла обида, пусть на сей раз и менее жгучая. Почему он так долго не замечал самой очевидной ошибки в почерке Сима? Тот ведь не раз приносил ему письменные отчеты.
        - П-почему же вы тогда сразу не вывели Сима на чистую воду, господин?
        Я едва удержалась, чтобы не добавить: «Мы бы тогда давным-давно закрыли дело».
        - В прошлом мне не приходилось подозревать в убийствах кого-то из своих. Преступником всегда оказывался кто-нибудь извне.
        Кого-то из своих… Я, видимо, никогда этого не пойму. Для инспектора Хана ведомство было домом. Вместе с другими полицейскими он сражался с безумными убийцами с ножами, ночами выслеживал преступников, делился историями из жизни за чашей вина. Вместе они шли по одному и тому же пути через ничейные земли и, скорее всего, вместе же и умрут. Всегда вместе.
        - Я не мог спать, не мог есть, так меня поглотило дело госпожи О и священника, - добавил инспектор Хан. - Сим помогал мне не сойти с ума.
        Я хмуро кивнула и решила больше не спрашивать.
        Тишину пронзил далекий звенящий свист.
        Сначала мне показалось, что это кто-то из наших, однако судя по тому, как замер инспектор Хан и полицейские, звук шел откуда-то извне. В воздухе нарастало напряжение. Полицейские полезли за стрелами.
        - Всем разойтись! - эхом разнесся скрежещущий шепот командора Ли. - Не дайте полицейскому Симу сбежать.
        Полицейские быстро кинулись в разные стороны. Нас с инспектором Ханом поглотило одиночество. Страх впился мне в грудную клетку. Я боялась, что в любой момент кто-нибудь может выскочить и сбить меня с коня, так что попыталась покрепче схватиться за седло, но пальцы, дрожавшие от усталости, меня не слушались. Покрасневшая кожа вся покрылась трещинками. Силы волнами покидали меня.
        В ушах прозвучало предупреждение инспектора Хана: «Замерзнешь насмерть».
        Тыльной стороной ладони я протерла глаза. Мое зрение застилала призрачная пелена, которая окутала инспектора Хана густым туманом, превратила его в тень, хотя он шел совсем рядом. Я огляделась. Резкие контуры древних деревьев тоже подернулись дымкой, как если бы в чернила добавили слишком много воды.
        А потом я услышала звук.
        Утробное рычание гигантского зверя. Рокочущий звук сотряс ветки, заставил меня содрогнуться. В какую бы сторону я ни повернулась, я везде слышала его отголоски - из тумана спереди, из-за камней, с неба. Меня охватила паника.
        - В-вы слышали, господин?
        - Что слышал?
        - Тигра.
        - Соль-а… - я заслышала в голосе инспектора беспокойство и поняла, что начала бредить. - Здесь нет тигро…
        Он умолк на полуслове и вытянул руку, приказывая мне не двигаться.
        Только прищурившись и протерев глаза, я увидела, как из-за деревьев выходит человек. Сквозь корявые ветки лился слабый лунный свет, в котором высветился полумесяц лица полицейского Сима и бело-голубой блеск клинка, вынутого из ножен.
        - Ну почему ты? - глухо спросил полицейский Сим. - Почему ты здесь, инспектор?
        - Я приехал арестовать тебя.
        - Не знаю, что там тебе тамо Соль наговорила, но она врет. Она тебя предала, если ты не забыл.
        - Нет. Она делала то, что должно, единственная из всех. А теперь опусти оружие, Сим. Ты можешь сразиться со мной, но сбежать тебе не удастся.
        Звякнуло лезвие - Сим достал меч из ножен. И все же в изгибе его бровей, в притупленном взгляде читалась неуверенность.
        - Что ж… Да будет так… - он словно убеждал самого себя.
        Инспектор Хан отступил на шаг назад и потянулся за мечом. Мне подумалось, он сейчас метнется в чащу, но вместо этого он мягко, как никогда раньше, повернул ко мне голову и шепнул коню:
        - Увези ее отсюда.
        И ударил по крупу.
        Все произошло так быстро, что я даже не сообразила, что случилось. Сверкнул клинок инспектора. Конь заржал и вылупил глаза. Мимо пронесся шелест листьев.
        От изнеможения я едва могла думать, но последними крупицами рассудка я цеплялась за мысль: это не инспектор остался в лесу один, а мой брат. Мальчик, который на закорках нес меня через восточный ливень, мальчик, который почти все время проводил над изучением конфуцианских текстов и написанием стихов. И он собирался сражаться с полицейским Симом, опытным мечником.
        Я дала себе пощечину.
        - Проснись, Соль! Проснись!
        Еще одна пощечина, на этот раз сильнее. Боль вернула мне четкость мышления. Я потянулась за поводьями, но чуть не упала. Из последних сил я цеплялась за седло. Я попыталась еще раз, и как только кончики пальцев коснулись веревки, я крепко схватилась за нее и поднялась обратно.
        Я развернула коня и рванула в голубой туман. Меня охватил ветер. Во мне выла тоска, эхом отражаясь от вершин деревьев. Снег, дрожа, осыпался с сосен. Лес и туман расступились передо мной.
        Я не собираюсь терять брата! Я не собираюсь терять брата еще раз!
        - Дождись меня! - сквозь сжатые зубы прошептала я. - Пожалуйста, дождись меня!
        Заслышав звон стали, я спрыгнула с коня и упала на четвереньки. В левом плече пульсировала боль, ноги напрочь замерзли, но я ползла, ползла и искала хоть что-нибудь, чем можно сражаться. И, как назло, под руку не попадалось ничего твердого.
        - То есть наша дружба ничего для тебя не значила?!
        Я подняла голову на звуки голоса Сима и сквозь ветки увидела, как инспектор Хан замахнулся. Его меч ударился о меч Сима, громкий лязг перерос в скрежет. Симу удалось отбиться, но инспектор Хан был быстрее. Он ринулся вперед, оттолкнулся и в прыжке повернулся, рассекая Симу руку. В небо взвилась лента крови.
        Несколько долгих мгновений мужчины стояли друг напротив друга. С их губ срывался пар, похожий на дым.
        Сим дотронулся до раненой руки и вскинул глаза на инспектора.
        - Я считал тебя братом!
        - Я до сих пор считаю тебя другом! Единственным за эти десять лет. - По запястью инспектора Хана скатилась капля пота. Он сжал меч. Глаза его ярко сверкнули. - Но я не могу поддержать друга, если он выбрал зло.
        - Понятия добра и зла зависят от того, на чьей ты стороне!
        Сим бросился в темноту. Что-то в нем изменилось. Как будто наружу высвободилась безжалостность, с которой он перерезал горло женщине, утопил мужчину, задушил собственную мать. Он замахнулся, но инспектор Хан в развороте увернулся. Подол одеяния вскружился вокруг его ног. Я облегченно выдохнула, увидев, что он не пострадал и крепко стоит на ногах с мечом на изготовку.
        - Точь-в-точь как отец, - прошипел Сим. - Такой же предатель.
        Он кинулся на инспектора, размахивая мечом, как топором, и одним ударом выбил у противника оружие. Меч Хана с глухим звуком вонзился в дерево. Осыпалась кора.
        «Поднимайся, инспектор! - взмолилась я. Что я могла сделать? Что могла сделать безоружная девушка против тигра с мечом? - Пожалуйста, инспектор».
        Инспектор Хан оперся на рукоятку меча и с трудом поднялся на ноги; но, увы, слишком медленно. Меч Сима, сверкнув, рассек воздух и вонзился ему в бок.
        Время замедлилось. На лице инспектора Хана попеременно промелькнули недоверие, обида, забрезжившее понимание. Он прижал ладонь к ране. По костяшкам пальцев стекла струйка крови, практически черная в угасающем лунном свете. Его колени подкосились от боли, и инспектор рухнул на землю. Клинок Сима уткнулся ему в горло.
        - Ты уже давно при смерти был, - прошептал Сим. - Если мы встретимся в загробной жизни, не вини меня в своем убийстве.
        Инспектор Хан высоко держал подбородок. Белая полоска лунного света, отражаясь от лезвия, падала ему на лицо и мерцала на серебряной заколке у него в пучке.
        - Но… - добавил Сим, - я дам тебе последний шанс. Беги.
        - С чего бы тебе меня отпускать?
        - Помнишь, как я пытался познакомиться с отцом? - у Сима сорвался голос. - Он меня не узнал, обозвал вором и приказал своим людям меня избить. Помнишь, как ты обещал помочь мне добиться высокого положения? Так сдержи же обещание и отпусти меня.
        - Лучше убей меня поскорее, - спокойно отрезал инспектор Хан. - Покрой себя еще большим позором.
        Меня как молнией ударило, и полицейского Сима, судя по всему, тоже. Он застыл. Возможно, у живущего в нем тринадцатилетнего мальчика, которого бросила в колодец собственная мать, которого избил отец, не хватало корысти и ярости провести клинком по горлу давнего и, скорее всего, единственного друга, которому он был дорог.
        Сим колебался. В этот момент я поняла: надо что-то делать. Другого шанса мне не представится, а мужчины были всего в нескольких шагах. Шатаясь как теленок, я двинулась вперед. Рука сама собой потянулась к стальной заколке, скреплявшей пучок. Ее кончик блеснул в темноте, острый, как клык.
        Я замахнулась и со всех сил вогнала заколку в спину полицейского Сима. Плоть разверзлась под моими руками, кончик заколки оцарапал кость.
        Из его горла вырвался рев, настолько яростный, что от неожиданности я упала на землю. Он повернулся ко мне. Заколка все еще торчала у него из спины.
        - Снова ты! - прорычал Сим и взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух. - Я же убил тебя!
        Я закрыла глаза.
        «Я сделала в этой жизни все, что могла», - промелькнула у меня мысль.
        Я ждала обжигающее лезвие смерти.
        Но ничего не произошло.
        Я приоткрыла один глаз. Затем другой. Меня захлестнуло волной удивления: нас окружали полицейские во главе с командором Ли. Со всех сторон на полицейского Сима смотрели наконечники стрел.
        - Стой, где стоишь! - прогремел голос командора. - Опусти меч, старший полицейский Сим.
        Всего на одно краткое мгновение глаза полицейского Сима метнулись по толпе в поисках лазейки. Но он был полностью окружен.
        - Опусти меч!
        Как только клинок коснулся земли, двое полицейских выступили вперед, схватили Сима Джэдока и заломили руки ему за спину, заставив убийцу согнуться. Меч приземлился на снег прямо передо мной, и при виде его меня затрясло. Слишком близко ко мне подкралась смерть. Да и к инспектору тоже.
        Я взглянула на инспектора Хана. Тот тяжело поднимался, опираясь на плечо полицейского Го. Я кинулась было на помощь, но замерла при словах Кёна:
        - А я с самого начала догадывался, что это он! - он стоял в сторонке и шептался с полицейским. Щеки его заливала краска. Моего взгляда он настойчиво избегал. - Я знал, что это кто-то из инспекторских…
        - Молчать! - рявкнул на него командор Ли. - Будешь снова сеять раздор в ведомстве - я лично вырежу тебе язык.
        - Но ёнгам, любого смутили бы улики, которые я нашел…
        Полицейские затолкали его локтями, призывая к молчанию. Противоречивые воспоминания во мне тоже поутихли, когда из рядов полицейских выступил советник Чхои. Он подошел к соджа, своему внебрачному сыну, обвязанному веревкой.
        - Ты сын госпожи Пёль? - советник Чхои, сжав челюсти и по-королевски расправив плечи, твердым острым взглядом пригвоздил Сима к месту. - Сын женщины, которую ты убил?
        От лица полицейского Сима отхлынула кровь, даже губы побледнели. Не глядя никому в глаза, он лишенным эмоций голосом проговорил:
        - Да, я - это он. Мальчик по имени Дживон.
        - Ты ее опозорил.
        - Я… я не просил, чтобы она меня рожала!
        - Но она родила, а ты вверг столицу в хаос. - Советник Чхои сложил руки за спиной и посмотрел куда-то за спину Сима, словно ему было невыносимо смотреть на собственного сына. - Скажи командору, скольких ты убил?
        Сим молчал, вдыхая и выдыхая холодный воздух ночи, которой скоро придет конец. Скорее всего, он бы никому не сознался, но перед человеком, который всю жизнь неотступно преследовал его в мыслях, Сим не смог смолчать. Слова сами сорвались с его губ:
        - Четырех.
        Госпожа О, ученый Ан, шаманка, мать. Всего четыре.
        - Урим до сих пор жива? - выпалила я.
        - Советник, - пропустил Сим мимо ушей мой вопрос. Он не сводил глаз с отца. - Пожалуйста. Да, мои преступления поистине ужасны, но я думал, что, может, путь, которому я следую, он не черный и не белый, а все-таки серый…
        - Ответь девчонке! - взревел советник Чхои.
        Полицейский Сим дернулся - все равно что мальчишка при виде замахнувшегося отца - и хриплым шепотом признался:
        - Возможно, она еще жива.

* * *
        Через горы вилась узкая тропинка. По одну сторону тянулся лесистый склон, обрывавшийся в пятистах чхоках[56 - Чхок (кор. ?) - мера длины, равная 30,3 сантиметрам.], а по другую - каменная скала, из трещин которой проросли растения.
        Никто, включая советника Чхои, не знал, куда ведет нас старший полицейский Сим, и я даже задавалась вопросом: а знает ли сам Сим? Лес все тянулся и тянулся бесконечным потоком деревьев. Один раз я даже остановилась, гадая, не проходили ли мы тут раньше.
        Мне еще несколько раз показалось, что нас водят кругами, прежде чем полицейский Сим наконец остановился. Его взгляд скользнул по тропе, обвивающей гранитные глыбы и уходящей к небольшой расщелине.
        - Здесь.
        И он снова замолк.
        Инспектор Хан, хромая, осторожно спустился к расщелине вместе с двумя другими полицейскими. Через несколько секунд он вернулся и позвал остальных. На меня он не смотрел, даже рукой не махнул, но я все равно пошла следом.
        «Урим, пожалуйста, прошу тебя, будь жива, - с каждым шагом, с каждым глухим ударом сердца взывала я. - Пожалуйста».
        - Почему ты привел нас сюда, - уточнил инспектор Хан, - а не к дому Пёль?
        - В ее доме мы только встречались, а здесь я собирался переждать ночь. - Сим не поднимал взгляда.
        - То есть твои помощники внутри? - Губы у инспектора были бледнее, чем у мертвеца, зубы сжаты. Рана наверняка очень болела. Полоска ткани, которой он обмотал пояс, уже насквозь промокла от крови. - Вели им выйти.
        - Вых… - голос Сима дрогнул. Он попытался еще раз, на этот раз громче и четче, и в его окрике я услышала горестную нотку поражения: - Выходите!
        Сначала стояла полная тишина, даже воздух в пещере, казалось, застыл. Затем послышались робкие шаги, и вскоре в свете факела показались двое мужчин. Грязный юноша и морщинистый старик. Старика я тут же узнала. Он работал палачом, я не раз встречала его на заднем дворе полицейского ведомства, когда он смывал кровь. И даже сегодня его руки и оборванная одежда были покрыты пятнами засохшей крови.
        - Чья это кровь? - воскликнула я. К горлу поднялась паника. - Г-где Урим?
        Палач горестно повесил голову и зарыдал:
        - Простите меня, простите!
        Я почувствовала, как подогнулись колени. Когда полицейские схватили негодяев, я забрала у слуги факел и кинулась в глубь пещеры. Оранжевый огонек прыгал по черным от дыма стенам. Я содрогнулась. Мне вспомнилось, как Урим врезалась в каменную стену с такой силой, что хрустнули кости. Как она лежала на земле с открытым ртом и смотрела на меня.
        Похоже, я вновь вернулась в то утро, потому что я увидела на земле прямо перед собой девушку. Факел задрожал у меня в руке. Кровь заливала Урим пол-лица, корочкой застыла на шее, запачкала воротник ханбока.
        - Урим, - прошептала я.
        Она не двигалась.
        Я села, и в свете факела моим глазам предстал иной кошмар. Кровь шла не только из раны на голове, но и из зияющей дыры на месте, где совсем недавно был нос.
        - Нет… нет, нет, нет!
        Я затрясла головой, в венах пульсировала тьма. Хотелось кричать, хотелось что-нибудь разбить. Душу охватила вина. Урим мертва из-за меня, из-за того, что я попросила ее показать заброшенное поместье. Это из-за меня ее сердце перестало биться.
        - Соль?
        Звук ее голоса вернул меня к действительности. Я задрожала. Урим была связана и не могла двигаться, но она сумела приподнять голову. Девушка нахмурила лоб. Крошечные губы приоткрылись, и из них вырвались дрожащие слова:
        - Соль, это ты?
        - Д-д-да, - я не могла поверить собственным глазам. Она жива! - Урим!
        Она в страхе раскрыла глаза и быстро заговорила:
        - У нас нет времени! Они скоро вернутся!
        - Тихо, тихо, - я присела перед подругой. Голова у меня кружилась от облегчения. - Полиция уже тут. Тебе ничего не грозит.
        Она во все глаза смотрела, как я развязываю ей запястья и лодыжки. Собрав последние остатки сил, я взяла ее за руку и подняла на ноги. Боль обожгла мне плечо, но я крепко сжала зубы. Мы обе пошатывались, пока я вела служанку по туннелю; кромешная тьма расступалась. Нам даже пришлось прищуриться, когда мы вышли из туннеля. Уже почти рассвело.
        - Соль-а, - прошептала Урим. Слезы заливали ей щеки и смывали подтеки крови. - Я думала, утро никогда не настанет.
        Перед нами предстала хрупкая красота залитого утренним светом леса. Солнечные лучи струились сквозь ветки, касались моего лица, достигали самых глубин моей души. Я уже отчаялась дождаться дня, когда тьме придет конец. Я поддалась безысходности, что окрасила мой мир в серый цвет грозовых облаков. Безысходности, что поселила в моей душе уверенность, будто конец так же далек, как и дом, как все мои мечты, как далекие земли, что были известны мне лишь по отголоскам. Но все кончилось. Расследование подошло к концу.
        Я выдохнула и прошептала:
        - Наконец-то.
        Раздался хруст снега под ногами. Я обернулась и увидела, как советник Чхои пробирается через толпу полицейских. Я даже не удивилась. Каждый раз, когда представлялась возможность, советник обращался к внебрачному сыну; как будто его тянуло к нему, причем не только кровными узами, но и стыдом. На этот раз советник был бледнее смерти. Он словно постарел сразу на десять нет. Мужчина остановился перед чудовищем, которого сам же и породил своим пренебрежением.
        - Ты изувечил живую девушку! Убил четырех людей! - советник Чхои неверящим взглядом смотрел на сына. - Сострадание, сочувствие, жалость. Неужели эти чувства не остановили тебя?
        Полицейский Сим молча стоял на коленях. Лишь через минуту он собрался с силами и заговорил, и даже тогда его голос дрожал:
        - Вы… вы молили инспектора Хана доставить вам священника, но он хотел убить его собственной рукой. Поэтому я решил сделать то, от чего инспектор отказался: я предложил вам помощь в поимке священника, - в его темных глазах блестело непередаваемое замешательство. - Разве не для этого нужны сыновья?
        Повисло напряженное молчание. Советник Чхои не отрываясь смотрел на сына. Сим отвернулся. Должно быть, увидел в глазах его светлости жалость. Нет ничего унизительнее, чем жалость собственного отца.
        - Самоубийство.
        Все взгляды взметнулись к советнику Чхои.
        - Согласно чосонским обычаям, военному офицеру, который долгое время служил в столичной полиции, дозволено завершить жизнь с честью.
        Деревья притихли, как если бы по лесу пронеслась волна испуга. Полицейские беспокойно переминались с ноги на ногу, и снег хрустел у них под ногами. Сим уставился на блестящий кинжал в протянутой руке советника. Может, гадал, действительно ли столь маленький клинок может лишить его крови и сколько на это потребуется времени. Он поднял глаза на полицейских, и по его лицу пролетел целый шквал эмоций - ужас осознания того, что он натворил, чувство вины, желание умереть, смешанное со страхом перед казнью, и стыд, что его могут пощадить.
        Не успела я закрыть глаза, как Сим вырвался из хватки полицейских и кинулся к отцу. Похоже, больше всего он боялся стыда, боялся, что его вновь назовут Дживоном. Завязанные запястья дернулись к ножу, но в этот момент инспектор Хан схватил старого друга за плечи и кинул на мерзлую землю.
        - Ты убивал, чтобы смыть с себя клеймо позора, - прохрипел инспектор. Казалось, он боится говорить громче, иначе голос его развеется. - Пришла пора платить. Тебе придется предстать перед судом.
        У Сима вырвался вздох, похожий на ветер в бурную ночь, а затем мужчина рухнул лицом на землю и свернулся в клубок, как избитый мальчишка.

* * *
        Полицейского Сима увели, но никто из присутствующих не сдвинулся с места. Они были совершенно не готовы к тому, что предстало перед их глазами. Хрустнула ветка: это я шагнула вперед и прошептала:
        - Инспектор.
        Зашелестел шелковый верхний халат. Инспектор молча повернулся ко мне и надел полицейскую шляпу с черными бусинами. Забрал у слуги меч и привязал его к поясу. Все это он проделал медленно, как улитка. Его разум и тело занимало сейчас совсем другое. Наконец он посмотрел на меня и спросил:
        - Что?
        Я так привыкла к роли тамо, что мигом склонилась в подчиненном поклоне - руки сложены спереди, голова опущена.
        - У вас кровь идет, господин.
        - Не переживай за меня.
        А потом он сделал то, что меня очень удивило. Он похлопал меня по плечу. Я подняла глаза и заметила, что уголки глаз у него покраснели.
        - Наше расследование с тобой, тамо Соль… Такое не забывается.
        Не произнеся больше ни слова, он двинулся вперед, мимо полицейских, сквозь сосны. Я чувствовала, как остывает плечо после его прикосновения. Я шагнула было за ним, но командор Ли меня остановил:
        - Пусть идет.
        Он ушел в тени, отбрасываемые первыми лучами рассвета. Совсем один. Он сделал все, что было в его силах. Запах мертвых, запах крови пропитал лес настолько, что стало трудно дышать.
        Беспечная птичка, знать не знавшая ничего об убийствах, залилась веселой трелью в честь нового дня.
        Двадцать два
        Сестра.
        Услышав эхо далекого шепота, я проснулась.
        Младшая сестренка.
        Я лежала среди завернутых в одеяла тамо. Вокруг раздавалось только тихое размеренное дыхание глубокого сна. Я скатилась с циновки и тяжело поднялась на ноги. В голове с невообразимой силой стучала усталость.
        - Ты еще не оправилась от простуды, - предупредила меня вчера Эджон. - Тебе надо отдохнуть.
        Но я не могла.
        Как и в предыдущие три дня, я закуталась в стеганую форму, внутри которой за ленточку было привязано подаренное инспектором Ханом норигэ. Он купил его для младшей сестры - для меня. Как только я вышла на улицу, холод впился мне в кожу. На черные черепичные крыши и пустые дворы медленно падал снег, мерцавший на фоне облачного утреннего неба.
        Все было кончено. Правда раскрыта. Старший полицейский Сим ждал суда. Инспектор Хан был жив и отдыхал после ранения. Что же тогда меня беспокоило? Что за ужас крался ко мне тысячью маленьких пауков? У меня было очень плохое предчувствие.
        Я нахмурилась. Позволила ногам увести себя в западный двор, к ондолю под кабинетом инспектора. Разожгла огонь. Мысли мои были далеко, пока я веером раздувала пламя - на случай, если приедет инспектор Хан.
        Когда печка разогрелась, я выбралась из-под пола обратно на холод. Видимо, дело в усталости. Все же хорошо. Я полной грудью вдохнула морозного воздуха…
        Младшая сестренка.
        С замершим сердцем я оглянулась через плечо на ворота в главный двор. Я их не закрыла. Сквозь створки виднелось серое небо снаружи, тонкое одеяло снега, неизменная пустота. Такой же вид, как и несколько минут назад. И все же меня накрыло чувством ужаса, яростным и беспощадным.
        Я торопливо вернулась в главный двор, развернулась на пятках в поисках источника беспокойства. Уголком глаза заметила тень. Когда я обернулась, тень превратилась в знакомую фигуру.
        Через весь двор мы смотрели друг на друга: я - широко раскрытыми глазами, он - полуприкрытыми.
        Я как будто перенеслась на четыре с половиной месяца назад в прошлое. Я подметаю павильон, и тут заходит инспектор Хан - военный чиновник, который мог по двести стрел за день выстрелить - хоть в снег, хоть в дождь, хоть в дождь со снегом; солдат, который мог, подобно леопарду, бесшумно пробраться сквозь заросли, не потревожив практически ни одной травинки.
        Но сегодня инспектор Хан остановился в воротах полицейского ведомства и облокотился на деревянную колонну. К груди он прижимал книгу. Он так исхудал, что проглядывались острые скулы. Мужчина медленно дышал, и только через несколько вдохов он сумел сделать один шаг, затем другой. Тем не менее на третьем шаге он покачнулся, словно сзади его кто-то ударил.
        - Инспектор! - кинулась к нему я.
        Но как бы быстро я ни бежала, двор как будто поглотил мои шаги, растянулся, разросся. Слишком большое расстояние разделяло нас с инспектором Ханом. Он упал на землю, перестал двигаться. Сердце исступленно колотилось в груди, кровь шумела в ушах. Я так спешила, что чуть не оступилась.
        - Инспектор, инспектор!
        Я наконец-то упала перед ним на колени. Потрясла его за плечо. Когда мужчина открыл глаза, пусть даже всего на щелочку, мне померещилось, будто он смотрит на меня откуда-то из морских глубин.
        - Проснитесь, господин!
        Я нащупала его пульс. Слабый, но равномерный. Кожа у него была ледяная на ощупь. Я перекинула его руку через плечо и попыталась подняться, но под его весом опустилась обратно на землю.
        - Помогите! - прокричала я через плечо. - Кто-нибудь, помогите!
        Но ни тяжелая рука тишины, ни спящие под карнизами тени не шелохнулись. Остались только мы - я, инспектор и его книга. Я посмотрела на переплет. Корешок был перевязан пятью красными нитками. На бумажной обложке чьей-то рукой было выведено: «Записи тайного расследования полицейского Сима». При виде этих слов меня что-то кольнуло. В этом дневнике наверняка сказано, где прячется священник. Человек, поискам которого инспектор Хан посвятил всю жизнь, несмотря на истерзанные тело и душу.
        «Убей священника Чжоу Вэньмо», - вспомнила вдруг я мольбу матери из ее предсмертной записки. Брат получил эту записку в тот самый день, когда они с сестрой поссорились, и напомнил ей о нашей обязанности вернуться в столицу, где, по слухам, находился священник. Я тогда все подслушала.
        «Отомсти за крах нашей семьи, успокой духи умерших родителей. И тогда живые смогут обрести мир».
        Живые… Это про меня. Но я никогда не просила о мести. Я мечтала только о доме и о семье. Меня переполняли жгучие чувства, уголки глаз покалывало, но сейчас было не время убиваться.
        Дрожащим голосом я снова выкрикнула:
        - Пожалуйста, помогите!
        Я схватила инспектора за руку и потянула вверх. Я даже до ворот его не дотащила, когда услышала сзади торопливые шаги. В белой дымке на улице показалась темная фигурка человека, которого я тут же узнала.
        - Рюн! - воскликнула я, как только он подбежал. Тяжело дыша, я выдавила: - Что ты тут делаешь?
        - Потом расскажу. Помоги затащить инспектора в кабинет!
        Рюн все еще не мог отдышаться, но вдвоем нам удалось поднять инспектора Хана. Ноги его волочились по земле, голова повисла. Губы были такими бледными, что их почти не было видно на лице.
        - Как только мы отнесем его в кабинет, - пропыхтел Рюн, - я пойду за командором Ли и врачом.
        - Врачом? Ты знаешь, что с ним?
        - Хозяин довел себя до предела. А еще эта рана с инфекцией… - Рюн покачал головой. - Он, судя по всему, считает себя неуязвимым. А врач его предупреждал!
        Снежинки падали мне на ресницы и таяли в горящих глазах.
        - О чем?
        - Он три дня подряд умолял хозяина отдохнуть, а то здоровье и так никуда не годится. А хозяин вместо этого ни минуты не спал, все изучал записи, искал священника. Прошлым вечером он услышал, что Урим отреклась от веры, чтобы ее не казнили. Она еще не созналась, где прячется священник Чжоу Вэньмо, так что инспектор сказал, что вернется в ведомство и допросит ее. А с утра я не смог его найти и решил поискать тут… - голос Рюна дрожал, в глазах вспыхнуло горе. - Его одержимость убивает его, Соль. Она его убивает.

* * *
        Пол у меня под коленями совсем разогрелся. Я надеялась, что в тепле к щекам инспектора Хана вернется румянец.
        - Когда он очнется, - велел Рюн перед уходом, - поговори с ним, чтобы он не заснул до прибытия врача.
        Я вцепилась ногтями в юбку, так, что побелели костяшки на кулаках, и ждала. Но с его лица не сходила призрачная бледность.

* * *
        В закоулках моего сознания вспыхивали воспоминания. Сквозь тростниковую дверь комнату заливает яркий лунный свет. Трепещет пламя свечи, танцуют тени. Брат ладонями зажимает мне уши, но через его пальцы все равно просачиваются приглушенные крики: «Католические демоны! Они навлекут на нас проклятия!» Он твердо и спокойно смотрит на меня; его глаза похожи на темный луг, а когда он улыбается, в уголках собираются морщинки.
        «Все будет хорошо, - шепчет он. - Обещаю тебе».
        Я неуверенно провела пальцем по лицу инспектора Хана, по его строгим бровям, по изгибу век, по прямому носу. Осталось ли в нем что-нибудь от моего брата? Я резко отдернула руку: мужчина приоткрыл глаза.
        В них все еще стояла странная пелена, как будто он находился в совершенно ином месте - и где бы оно ни было, меня там не существовало. Но он наконец-то проснулся! С колотящимся сердцем я набрала побольше воздуха в легкие, чтобы позвать Рюна. Может, он уже вернулся? Но прежде чем я успела произнести хоть звук, инспектор Хан прошептал:
        - Те письма…
        - Письма, господин? - не поняла я.
        Я ждала продолжения, но мужчина то проваливался, то выныривал из забытья.
        Я огляделась. Увидела низкий столик, за которым всегда сидел инспектор Хан. Книжные полки от пола до потолка. И предмет, который я всегда разглядывала издалека: черная лакированная шкатулка для документов с золотыми и перламутровыми узорами и металлическими креплениями. Крышка лежала рядом на столе. Внутри стопкой лежали сложенные бумаги.
        - Те письма… - снова зазвучал слабый голос инспектора Хана. - Отдай их Рюну.
        - Хорошо, - пообещала я.
        В наступившей тишине слышался только исступленный стук моего испуганного сердца.
        - Инспектор, пожалуйста, поговорите со мной. Спросите меня о чем-нибудь.
        - Твоя старшая сестра… Как у нее дела? Все хорошо?
        Он говорил точь-в-точь как незнакомец, и я едва удержалась, чтобы не поправить его: наша сестра.
        Но я решила подыграть.
        - Думаю, да. Она давным-давно замужем.
        - Если твоя сестра… спросит как-нибудь, ответь ей, что со мной все хорошо.
        - Может, вы сами ей об этом скажете, господин?
        Снова воцарилась тишина. Похоже, все это бесполезно. Я-то думала, раз загадка раскрыта и ему известно, кто я, он захочет получше узнать меня и мою семью. Все это время я почему-то надеялась, что он вновь станет моим братом, переедет со мной в Инчхон, возможно, займет скромную должность в местном ведомстве и заживет простой жизнью.
        «Простой», - горько подумала я. Нет, инспектору Хану была уготована иная жизнь. Он не станет, не мог снова стать моим братом.
        - Слишком много времени прошло, - эхом повторил он мои мысли. - Прежние времена уже не вернуть. Чересчур давно они были.
        Прошлого не вернуть, тем более после того, что я натворила.
        - Простите, - прошептала я. - Я предала вас, господин.
        - Не извиняйся. Иногда предательство - это самое искреннее проявление любви.
        Некоторое время я не двигалась, молча наблюдая за тем, как поднимается и опускается его грудь при дыхании. Отражавшийся в его глазах и без того тусклый свет казался еще тусклее. Казалось, я созерцаю затмение солнца.
        Его дыхание замедлилось, из уголка рта скатилась струйка слюны.
        - Инспектор?
        Веки инспектора задрожали. Видимо, он меня услышал.
        Мне так много всего хотелось сказать, но времени было так мало…
        - Писали ли вы хоть раз обо мне в своих письмах? - выпалила я.
        Я знала, что писал. Но мне нужно было, чтобы он сказал об этом прямо, чтобы поделился, что думает обо мне. Только так я могла узнать, дорога ли я ему.
        Губы инспектора тронула слабая улыбка, похожая на едва заметную рябь на поверхности спокойного моря.
        - Завтра, Соль.
        В этот момент до меня донеслись звуки шагов и мужские голоса. Я поднялась с пола и поспешила к двери, изо всех сил напоминая себе дышать, несмотря на нахлынувшую смесь страха и надежды. Но как только я дошла до двери, я услышала звук.
        С его губ сорвался глубокий вздох. Вздох усталого путешественника, дошедшего до конца пути.
        Я повернула голову, но лишь через несколько мгновений смогла собраться с силами и опустить взгляд. В глазах инспектора Хана простиралась темная пустота.
        Я упала на колени и протянула к нему руку. Коснулась его кончиков пальцев. Ледяных, неподвижных.
        В кабинет ворвался ветер, а вместе с ним вбежали врач и командор Ли. Мне больше не было здесь места. Я обернулась и сквозь пелену, застилавшую мне глаза, в последний раз посмотрела на инспектора Хана. И улыбнулась - через силу, криво, но улыбнулась.
        В конце концов его младшая сестренка Чон Джонъюн осталась ему верна.
        Двадцать три
        Прошло пять месяцев.
        Я до сих пор не могла забыть, как инспектор Хан сказал мне: «Завтра, Соль». Его слова походили на почти созревшую хурму, горькую и в то же время сладковатую. Знай я, что он умрет до того, как отправить меня обратно в Инчхон, я бы попыталась разговорить его на горе Ёнма, спросила бы о нашем прошлом. Быть может, я бы не боялась того, что он может сказать. Не боялась бы узнать его поближе.
        - Инспектор просил отправить тебя домой, и его просьбу удовлетворили, - объяснил мне Рюн и велел собирать вещи. - Скоро настанут темные времена. Мужчины, женщины и дети ринутся в горы, подальше от католической зачистки. Инспектору было известно о твоих чувствах к этим негодяям. Он не отважился оставить тебя в столице, Соль.
        Зима в Инчхоне выдалась морозная. В воздухе витали запахи снега и сосен. Снега выпало по колено.
        Потом он растаял, и из-под земли вылезла зеленая трава. Весенний дождик пролился на засохшие растения. Ведущая к нашему домику тропинка превратилась в грязное месиво. Хлюпали сандалии. Застревали тележки. Медленно плелись быки, груженные хворостом, и из-под их копыт летела грязь. Да, в столице я просыпалась под совершенно иные звуки.
        Жизнь в деревне текла куда медленнее. Она была полна труда и спокойствия. Работа была утомительной: мы со старшей сестрой и ее мужем день за днем проводили на рисовых полях, согнувшись в три погибели. Спина у меня болела, но я наслаждалась раскинувшейся вокруг лазурной водой и ярким солнцем на небе.
        Эти спокойные деньки помогли мне пережить горе. Как будто и не было тех трупов.
        Когда делать было нечего, я тренировалась писать и читать или же ходила на реку, где женщины скручивали и отбивали грязное белье. Я сидела с друзьями на камнях, окунув палец в холодную воду, и слушала их сплетни.
        «Я так хотела этой жизни, - каждый день напоминала я себе. - Я должна быть благодарна».
        Но я скучала по столице. И стыдилась признаться в этом сестре; она бы только покачала головой: «Ты меньше года назад пыталась оттуда сбежать, за что на лице у тебя красуется этот жуткий шрам. А теперь ты хочешь обратно?»
        Я скучала по столице, сердцу королевства, где люди походили на земли с высокими горами и низкими долинами, где не было ни одного унылого дня, где воздух искрился от заговоров. В Ханяне я была не просто девушкой. В столице я была храбрее, нужнее.
        Но больше всего я скучала по Ханяну, потому что когда-то по его улицам ходил инспектор Хан. Потому что там жили люди, которых я полюбила. Госпожа Кан и ее дочь. Урим. Госпожа Сон. Даже лживая служанка Сои. Чем они сейчас заняты?

* * *
        Дни летели один за другим, и мой разум и тело ломило от внутреннего беспокойства.
        Однажды утром я встала пораньше, даже раньше крестьян, и по тихим тропинкам, залитым рассветным солнцем, дошла до горы Кеян. Чтобы как-то оправдать тот факт, что я ушла из дома одна, собрала хвороста для костра. Монотонные движения отвлекали и успокаивали.
        Тем же вечером я ушла за хворостом снова и вернулась домой поздно, когда ноги и руки уже дрожали. Сестра не спала. Она шила при свечах и ждала меня.
        - Наконец-то ты дома, - только и сказала она.
        Дома. Да, я была дома. Я прижимала пальцы к векам и повторяла, что надо прекращать. Надо угомонить это беспокойство. Если я не могу быть счастлива, то ради сестры обязана хотя бы довольствоваться тем, что есть. Но в голове продолжал звучать голос инспектора Хана.
        «Ты можешь стать кем угодно».

* * *
        - Слышала, о чем торговец Хон судачит?
        Муж сестры, господин Пальбок, сидел на террасе нашего домика и курил трубку с табаком. Облачко дыма закрутилось на весеннем ветру. Он повернул голову, и я увидела его зрачки, которые внимательно следили за хрупким настроением сестры.
        - Объявили о новом указе королевы Чонсун.
        Я застыла с шитьем в руках и кинула взгляд на сестру. Она сидела на полу, скрестив ноги, и поглаживала огромный живот. Она была уже на седьмом месяце беременности.
        - Слышала.
        - Католиков арестовывают одного за другим, - покачал головой мужчина. - Командор Ли под пытками пытается выбить из них признание, где прячется священник. Если бы инспектор Хан не умер, этим бы занимался он.
        Я знала, почему господин Пальбок рассказывает сестре об этом. Он, как и я, был удивлен, что сестра перестала спрашивать об инспекторе Хане. Когда я только вернулась в Инчхон, я все ей подробно изложила: кто такой инспектор Хан, что мы с ним связаны кровью, как он умер. Она с блестящими глазами задавала несметное количество вопросов, но, узнав, что перед смертью он отказался вернуться со мной домой, сестра как будто закрыла рот на замок.
        - Инспектор мечтал поймать священника, - прошептала я. - Но, может, будет лучше, если его так никогда и не найдут.
        - А его нашли, - сообщил господин Пальбок.
        Я почувствовала, как в животе образуется тяжесть.
        - Он, по всей видимости, прятался в заброшенном дворце. Его приютили отлученные от двора королевские особы - принцесса Сон и принцесса Син, которые давным-давно приняли католичество. Полиция схватила дворцовую служанку и пытала ее, пока она не созналась. Говорят, священник Чжоу Вэньмо вполне мог снова сбежать, но, видя, как из-за него убивают католиков, он предпочел сдаться полиции.
        Сестра вздохнула и пробормотала:
        - Брат мечтал убить священника? Когда это он стал таким честолюбивым и жестоким? - Она широкими кругами гладила живот, словно пытаясь согреть ребенка внутри. - А отец всегда говорил: «Нельзя причинять боль другим, иначе больно будет тебе самому». Вот точно вам говорю, это у него в столице характер испортился.
        Через несколько дней я узнала, что священника не выслали на родину, а приговорили к смерти. Королева-регентша передумала: кто-то насоветовал ей выдать его смерть за несчастный случай. Ее величество направила в Китай посланца, который должен был предстать перед судом и заявить, что на момент казни власти Чосона не знали, что Чжоу Вэньмо - китаец, потому что он внешностью был вылитый чосонец, одет как чосонец и говорил на чосонском языке.
        Вокруг только и разговоров было, что о его смерти. Из слухов я узнала, что казнили священника в Сэнамто у реки Хан, прямо перед Западными воротами. Из-за жуткого ливня рассмотреть ничего было нельзя, зато все прекрасно услышали его слова прямо перед казнью:
        - Я приехал в Чосон, несмотря на грозящие мне опасности, потому что я люблю чосонский народ. Учение об Иисусе не несет в себе зла. Однако я не желаю, чтобы из-за меня страдали ни люди Чосона, ни само королевство.
        Передо мной предстал его образ: загорелое лицо в мелких рубцах, волосы завязаны в хвост. Я мысленно повторяла его последние слова и представляла, как дрожал его голос перед казнью, словно он вот-вот заплачет. Как можно так сильно грустить по человеку, с которым я даже ни одним словом не перекинулась?
        А вот судьба госпожи Кан мне была неизвестна. Я слышала, что девушек из ее «Еретической труппы девственниц» обезглавили, до смерти избили в тюрьме, задушили или отравили, так как они отказались отступиться от веры. Глубоко в душе я надеялась, что госпожа Кан укрылась где-нибудь в горах.
        Но я знала, что она мертва. Она была не из трусливых.

* * *
        Как-то раз я решила написать Эджон письмо. Я спрашивала, как ей живется в полицейском ведомстве и не узнала ли она что-нибудь новое об инспекторе Хане после его смерти. Каждый последующий день я открывала раздвижные двери и выглядывала на дорогу и тростниковую калитку. Я ждала взметнувшейся в воздух пыли. Ждала посланника с письмом для меня. Но пыль поднималась только из-под копыт крестьянских быков, а приносили нам только сплетни, да и те все больше старшей сестре. Скоро весь двор усыпали засохшие листья, и сколько бы я их ни мела, они все равно возвращались.
        Осенью, спустя пять месяцев после того, как я написала Эджон, я расхаживала по террасе, укачивая на спине новорожденного племянника; носки приглушали мои шаги. Сестра с мужем ушли в деревню продавать овощи. Внезапно с дороги донесся цокот копыт. Этот звук в деревне не каждый день услышишь - лошадей могли позволить себе только вельможи, а вельмож в этих краях было немного.
        Прикрыв глаза рукой от солнца, я увидела юношу в белых штанах и халате. У него было загорелое лицо, а пряди его черных волос развевались на ветру. Лошадь резко остановилась в нескольких шагах от меня, и я отшатнулась. Племянник проснулся, залился пронзительным криком, но я была слишком ошеломлена представшим передо мной Рюном.
        - Давно не виделись. - Рюн соскочил с лошади. - Ты выглядишь совсем как прежде.
        Я оглядела юношу с ног до головы и, пока он откидывал волосы за спину, приметила исхудавшие щеки и синяки под глазами.
        - А ты выглядишь потрепанно.
        Он усмехнулся и отошел к ближайшему дереву привязать поводья. Я сказала, что сейчас подойду.
        Племянник все еще ревел у меня на спине, но я прошла на кухню, сняла с полки глиняную банку и налила в чашу рисового вина. Когда я вышла с подносом во двор, Рюн ходил кругами и пинал камни. Увидев меня, он остановился.
        - Спасибо, - юноша осушил чашу в два глотка.
        Я ждала, пока он достанет какое-нибудь письмо, но вместо этого он вытер рот рукавом и спросил:
        - Как у тебя дела?
        - Помогаю по дому, забочусь о племяннике.
        - И что, больше ничего интересного за последние месяцы?
        - Я и с другими делами помогаю.
        Положив руки на пояс, Рюн оглядел блестевшую золотом гору, голубое небо.
        - Должно быть, жизнь у тебя здесь спокойней некуда.
        - Очень спокойная.
        - Скучная?
        Я не ответила.
        - Жених-то появился?
        Я смущенно и настороженно скривилась:
        - Нет.
        - У твоей сестры есть муж и сын. Жениха у тебя нет. Как по мне, так ты здесь не особо и нужна. Тебя здесь ничего не держит. Командор Ли хочет, чтобы ты вернулась в полицию. Даже специально меня об этом попросил: знал, что мы знакомы.
        - Меня? Он просит меня вернуться?
        - Ну, приказать-то он тебе не может. Слишком он уважает инспектора Хана, чтобы так поступить. Ему известно, что вы с ним были связаны кровью.
        - Но зачем я ему нужна?
        - Он растерял всех способных тамо. Хеён и несколько других девушек сдали медицинский экзамен и стали дворцовыми врачевательницами.
        Закусив нижнюю губу, я качала племянника. Я бы соврала, если бы сказала, что не помышляла вернуться в столицу, да и сердце подпрыгнуло от мысли о новой загадке. Но радость тут же испарилась и тяжелым грузом легла на душу: я вспомнила, что инспектора Хана больше нет.
        - Все будет по-другому. Новый инспектор, новое дело, - кивнул Рюн. - Инспектор Хан говорил командору, что детективами рождаются, а не становятся. Хороший детектив должен быть любознательным и решительным - а он прям так тебя и описывал. В основном именно поэтому командор Ли и просит тебя вернуться, пусть и не хочет этого признавать. Ни один военный чиновник в жизни не признает, что ему нужна помощь девчонки.
        Я почти что улыбнулась, хотя последние месяцы мне было сложно радоваться от души.
        - Новый инспектор…
        - Да, новый, - Рюн сглотнул ком в горле. По его лицу пробежала мрачная тень. - Я порой забываю, что инспектор погиб. Но его больше нет, Соль. И он хотел бы, чтобы ты продолжала жить, не оглядываясь на прошлое.

* * *
        От моего дома до моря можно было рукой подать.
        Я осторожно двинулась вдоль края обрыва. Лицо и поношенное платье промокли под морскими брызгами. Наконец я нашла тропинку вниз. Я спрыгнула на берег, под ногами хрустнула галька. Взобравшись на уходящие в море камни, я вытянула по бокам руки и сделала несколько нетвердых шагов. Туман рассеялся. Море передо мной плескалось о камни, усыпанные морскими звездами и моллюсками. Мимо прополз черный краб.
        Я разжала кулак и посмотрела на измятое письмо. Рюн привез мне черную лакированную шкатулку из кабинета инспектора Хана.
        - Должно быть, хозяин боялся, - объяснил Рюн, когда я спросила, почему инспектор сам не отдал мне шкатулку, хотя у него была такая возможность. - Эти письма были его сердцем, а он никогда не умел делиться самым сокровенным.
        Это было самое последнее письмо инспектора Хана. Я глядела на него и гадала: а не привиделась ли мне столица? Не привиделось ли мне знакомство с инспектором или заброшенное поместье, где я встретилась со своей историей в виде старой сосны в форме реки?
        Я ждала. Он появился передо мной не сразу, но в конце концов я увидела его длинное худое лицо, прямой нос, карие глаза, наполненные светом. Что они сейчас видели?
        Я вгляделась в горизонт. Я знала, куда он ушел.
        Он погрузился в море возрождения, в стремительный поток десяти тысяч рек. Я закрыла глаза и обратилась к небесам с просьбой: пусть в следующей жизни орабони окружают люди, чьи сердца будут полны доброты. А я буду доброй ко всем вокруг, потому что брат может быть в любом из них - в ребенке, в муравье, в слепой черепахе, прибитой к берегу волнами.
        Возможно, если прислушаться, я услышу стук его сердца даже в глубинах моря.
        Двадцать четыре
        Последнее письмо инспектора Хана к мертвым
        Великий сезон дождей все не прекращается. Сквозь болота я добрался до Инчхона. Я хотел поговорить с твоей старшей сестрой, взглянуть на дом, в котором ты выросла, но в последний момент отвернулся от ее дверей. Я не смог взглянуть в глаза нашему прошлому. Я не знаю, как дать тебе то, чего ты желаешь. Может, у меня получится вообразить это хотя бы в письме к тебе, но никак не лично. Мне не под силу стать братом, которого ты хочешь во мне видеть.
        Поэтому я поехал в столицу, где я точно нужен. На обратном пути я взглянул на восток, и как ты думаешь, младшая сестренка, что я увидел? Я увидел, как мы с тобой едем в Сувон. Ты заходишься смехом, когда мы проезжаем через разливные луга. Мою душу греет твоя радость, и я неимоверно благодарен судьбе, что смог увидеть, как ты выросла.
        Мы со старшей сестрой не думали, что ты доживешь до десятой зимы. В детстве, стоило мне выйти за дровами, как тебя тотчас продувало. Здоровье у тебя было слабое, да и не всякая еда тебе подходила.
        Удивительно, какой умной и способной ты выросла. Ты теперь выше любого мужчины в ведомстве. Ты все еще выглядишь хрупкой, как будто вот-вот сломаешься, но ты научилась защищать других. Мне сложно в это поверить, но ты уже не ребенок. Ты выросла и без меня стала такой сильной.
        Быть может, когда-нибудь, когда старшей сестре будет шестьдесят, а тебе сорок семь, мы вновь поприветствуем друг друга, а сердца наши переполнит блаженство.
        А пока я еду домой.
        От автора
        Первые масштабные гонения на католиков в чосонской Корее, «Синю Пакхэ», произошли в 1801 году. Тогда обезглавили приблизительно триста христиан. Тысячи других арестовали, пытали, изгнали.
        Когда я впервые узнала об этом периоде корейской истории, мне в глаза сразу бросились две женщины: королева Чонсун, регент с яростью генералов, и госпожа Кан Вансук, знатная женщина, которая отказалась от семейной жизни и стала во главе преимущественно мужского католического сообщества.
        Тем не менее, чтобы понять этих женщин, необходимо знать политический контекст того времени, потому что именно он во многом повлиял на их жизни.
        В чосонской Корее девятнадцатого века существовало четыре партии, также известных как «Четыре цвета»: «южане», «северяне», «партия старых» и «партия молодых». Принадлежность к партиям формировалась поколениями и основывалась на семейных узах и отношениях между учителями и учениками. Партии то и дело сражались за власть, сажали соперников в тюрьму, изгоняли их из страны и даже убивали.
        В период, описанный в книге, наиболее сильное влияние имела «партия старых». Они решительно поддерживали строгую классическую социальную структуру, в которой ценилась чистота крови и сохранение традиций. Соответственно, они выступали против любого влияния Запада на ближайшее королевское окружение. Тем временем «южане» переживали падение и, чтобы вернуть власть, обратились к новым веяниям: они перенимали западные философские идеи, религию, науку. Когда «южане» завезли в Чосон западное учение из Китая, «партия старых» в связи с этим ужесточила свою позицию. Со временем разногласия между двумя партиями только множились.
        Борьба партий во многом осложнила жизнь королевы Чонсун при дворце. В четырнадцать лет ее выдали замуж за престарелого короля Ёнджо, и она всеми силами старалась поддерживать влияние «партии старых», к которой принадлежала ее семья. Под давлением «партии старых» король Ёнджо убил собственного сына - наследного принца Садо, который придерживался реформистских взглядов. Тем не менее этот шаг привел к обратным последствиям: когда старый король умер, к власти пришел Чонджо, сын убитого принца. Объединившись с «южной партией», он наказал родственников королевы Чонсун, состоящих в «партии старых», и лишил ее власти.
        Следующие двадцать лет она копила злобу на короля Чонджо и «южан». А потом, после неожиданной смерти Чонджо, королева стала регентом, и в ее руках оказалась власть над правительством. Чонсун тут же начала мстить. Она объединилась с «партией старых» и устроила гонения на католиков - так она хотела устранить всех «южан», ведь именно они по большей части исповедовали христианство. Она наконец-то могла дать волю ярости и отыграться на политических соперниках за годы бессилия и изолированности.
        За стенами дворца была и другая женщина, бросившая вызов гендерным стереотипам Чосона, где женщин практически полностью запирали от внешнего мира. Госпожа Кан Вансук встала во главе католического сообщества. В 1795 году она помогла перевезти в Ханян (сейчас Сеул) священника Чжоу Вэньмо. Когда правительству стало известно о священнике, его начали активно искать, и тогда госпожа Кан решила спрятать Чжоу Вэньмо у себя в поместье.
        С тех пор ее дом стал сердцем католической деятельности и пропаганды. Однако госпожа Кан не только распространяла Евангелие, но и учила неграмотных слуг и служанок читать.
        Разразившееся в 1801 году «Синю Пакхэ» по задумке королевы-регентши должно было устранить «южан», но затронуло даже тех, кто не имел к партии никакого отношения. Госпожу Кан арестовали одной из первых и доставили в Столичное ведомство полиции. Ее пытали, но даже тогда госпожа Кан не созналась, где прячется священник, пока тот сам не решил сдаться полиции.
        Вскоре после этого госпожу Кан и священника, как и многих других, приговорили к смерти. Ее обезглавили перед Западными воротами Ханяна второго июля 1801 года (двадцать второе мая по лунному календарю). Ей было сорок лет.
        Благодарности
        Я думаю обо всех, кто поддерживал мою мечту стать писателем, и как никогда ясно понимаю, что издание книги - это труд не одного человека. Я бесконечно благодарна моему редактору Эмили Сеттл, которая не покладая рук помогала мне превратить эту рукопись в роман.
        Особое спасибо моему выпускающему редактору Алексею Есикоффу, моему корректору Валери Ши, дизайнеру Кэти Климович, художнику обложки Касику Чону и всем работникам чудесного издательства «Feiwel and Friends» за то, что дали этой книге жизнь. Огромное спасибо моему агенту Эми Элизабет Бишоп, которая отстаивала мою книгу и терпеливо отвечала на мои нервные письма!
        Моим критикам, первым читателям, болельщикам: без вас это книжное приключение было бы слишком одиноким и тоскливым. Спасибо, Ким С., Клариссе, Мине, Кэрри, Мэйбель, Татьяне, Мэтью, Мадо, Эван и в особенности Шайлинь, которые верили в эту книгу даже тогда, когда я в ней сомневалась. Моей маленькой компании леди и Кристине: то, с какими терпением и любовью вы слушали про мои писательские неудачи, поддерживало меня на плаву. Джоан Хэ и Розель: спасибо, что были рядом и отвечали на мои вопросы об издании книги! И огромное спасибо Ребекке, Франческе, Марии Д., Амели, Кэти, Кэйтлин, Грэйс, Юнис, Лиз, Нафизе, Адель, Рэйчел, Патрис и Тане, а также многим другим, кто вступался за эту книгу в «Твиттере». Невероятная благодарность Джули Дао за то, что подбодрила меня, когда я не могла выбраться из ямы сомнений, и за то, что стала примером для подражания для стольких писателей.
        Также хотелось бы поблагодарить критиков, которые были со мной, когда я только начала писать, и которые помогли мне стать лучшим писателем: Ровенну, Касси, Присциллу, Бекку К., Флору, Грэйс В., Валь-Рэ, Рику, Сару Дилл и Бренну. Надеюсь, я никого не забыла, а такое вполне возможно (простите!). Очень многие помогли мне на моем пути.
        Мой поклон «Команде писателей Торонто»: Кесс, Фэллон, Элоре, Келли, Сарине, Саше, Лизель, Деборе, Джоанне, Луизе и Мэгги. Спасибо за вашу поддержку и источник бесконечного вдохновения. Я каждый раз с нетерпением жду наших длинных посиделок с коктейлями и разговорами о писательстве и издании книг.
        И, конечно, бесконечная благодарность моей семье. Моим родителям, которые поддерживали меня в желании писать и никогда не говорили делать то, что мне не нравится. Моей сестре за то, что всегда была на моей стороне и даже не сомневалась, что у меня все получится. Моему брату, который верил, что однажды я заработаю на книгах столько, что куплю ему дом и машину (этот день все еще очень, очень далеко). И моему мужу Боско за незыблемую любовь и понимание. Жизнь полна ярких красок, если рядом такой друг, как ты.
        Целые башни книг и статей помогли мне оживить чосонскую Корею, но больше всего я обращалась к нескольким авторам: Ким Хабуш «Эпистолярная Корея: Письма коммуникативного пространства Чосона, 1392 - 1910», Сун Джуким и Джунвон Ким «Несправедливые смерти: Избранные отчеты о расследованиях в Корее девятнадцатого века», Юнчун Ким «Женщины Кореи: от древних времен до 1945 г.», Питер Х. Ли «Истоки корейских традиций. Том 2», Кей П. Ян и Грегори Хендерсон «Краткая история корейского конфуцианства. Часть первая: ранний период и фракционность Ли» и Мусук Хан «Встреча: роман о Корее девятнадцатого века».
        И последнее: спасибо Иисусу, моему Господу и Спасителю, что помог пережить самые мрачные моменты моей жизни и что мирился со мной, когда я была в плохом настроении.
        notes
        Примечания
        1
        Дворец Чхандок (кор. ???) - дворцовый комплекс в Сеуле, Южная Корея. Один из пяти больших дворцов, построенных королями династии Чосон. (Здесь и далее примечания переводчика.)
        2
        Саткат (кор. ??) - коническая шляпа из листьев, текстиля или соломы для защиты от дождя и солнца.
        3
        Тамо, или дамо (кор. ??) - женщины на государственной службе во времена династии Чосон. В социальной иерархии Кореи они считались даже ниже рабов; их главной обязанностью было разносить чай («тамо» переводится как «чайная служанка»). В полиции тамо расследовали дела, связанные с женщинами, т. к. для мужчин многие взаимодействия с женщинами считались неприличными.
        4
        Чонджо (1752 - 1800) - 22-й король государства Чосон, один из самых выдающихся правителей Кореи.
        5
        Ханян (кор. ??) - название Сеула с 1394 до 1948 г.
        6
        Рами - ткань из китайской крапивы.
        7
        Норигэ (кор. ???) - традиционное корейское украшение из нитей с плетеными узорами и узлами, дополненное бусинами или ювелирными украшениями и большими разноцветными кистями. Использовалось для украшения одежды.
        8
        Пхэдо (кор. ??) - маленький нож «чандо» для украшения и защиты чести.
        9
        Нэ (кор. ?) - «да», выражение согласия по-корейски.
        10
        Дворец Кёнбок (кор. ???) - дворцовый комплекс в Сеуле. Главный и крупнейший дворец династии Чосон, где жила королевская семья. Один из пяти больших дворцов, возведенных королями Чосона.
        11
        В Корее при замужестве жены не берут фамилию мужа, однако их дети носят фамилию отца.
        12
        Ханок (кор. ??) - традиционный корейский дом с глиняными стенами и крышей из соломы или черепицы.
        13
        Восточный зодиак в Корее использовался не только для годов, но и для исчисления часов в сутках. 24 часа делились на 12 промежутков, и каждый промежуток соответствовал какому-либо животному. Час Крысы длится примерно с одиннадцати часов вечера до часа ночи.
        14
        Чжоу Вэньмо (1752 - 1801) - первый иностранный (китайский) католический священник в Чосоне.
        15
        Улица Юкчо, или улица Шести палат (также «улица Шести министерств»/«улица Шести приказов») - улица в Ханяне в эпоху династии Чосон, на которой располагались главные королевские ведомства. Сейчас на ее месте находится площадь Кванхвамун.
        16
        Пун (кор. ?) и чхон (кор. ?) - меры длины. Один пун равняется трем миллиметрам, один чхон - примерно трем сантиметрам.
        17
        Гора Инван, Инвансан (кор. ???) - 338-метровая гора в Сеуле. Отличается большим количеством гранитных глыб. Название переводится как «гора щедрого короля».
        18
        Орабони (кор. ????) - букв. старший брат, вежливое обращение девушки к родному или сводному брату.
        19
        Чан Ёнсиль (1390 - после 1442) - корейский ученый и изобретатель, родившийся наби, но служивший при королевском дворе.
        20
        Седжон (1397 - 1450) - четвертый король Чосона.
        21
        Айгу (кор. ???) - междометие, передающее широкий спектр эмоций (чаще негативных) от удивления и восхищения до негодования.
        22
        Ноби (кор. ??) - рабы, или крепостные, в эпоху династии Чосон.
        23
        Ханбок (кор. ??) - национальный корейский традиционный костюм. Женский ханбок состоит из чогори (блузка, рубашка или жакет) и чхима (юбки), мужской - из чогори и штанов паджи.
        24
        Гора Нам, Намсан (кор. ??, букв. «южная гора») - 262-метровая гора в центре Сеула. Сейчас на ней располагается Сеульская телебашня, или башня N.
        25
        Верховный государственный совет (Ыйджонбу, кор. ???) был высшим совещательным органом, в составе которого было три человека: главный (первый) государственный советник (Ёныйджон, кор. ???), левый (второй) государственный советник (Чваыйджон, кор. ???) и правый (третий) государственный советник (Уыйджон, кор. ???).
        26
        Омо (кор. ??) - междометие, передающее восхищение и другие позитивные эмоции.
        27
        Кисэн (кор. ??) - в Корее артистки развлекательного жанра; куртизанки, развлекавшие высокопоставленных мужчин на званых вечерах танцами, пением, поэзией, разговорами.
        28
        Панмаль (кор. ??) - неформальная разговорная речь.
        29
        Суффиксы - а/-я (кор. - ? / - ?) в конце имени используются в неформальном общении в качестве уменьшительно-ласкательных.
        30
        Ын (кор. ?) - просторечное «да» по-корейски.
        31
        Королева Чонсун (1745 - 1805) - королева-регент Кореи с 1800 по 1805 г., вторая супруга покойного короля Ёнджо, управлявшая королевством в начале правления короля Сунджо, которому в момент восхождения на трон было 11 лет.
        32
        Ёнгам (кор. ??) - исторически так обращались к государственным служащим второго низшего и третьего высшего ранга (помощнику секретаря, помощнику министра).
        33
        Норон (кор. ??), также «партия старых», «старое учение» - политическая партия, появившаяся после раскола «западной партии» на «партию старых» (Норон) и «партию молодых» (Сорок).
        34
        Аджосси (кор. ???) - уважительное обращение к мужчине старшего возраста.
        35
        Аджумма (кор. ???) - обращение к, как правило, замужним женщинам и женщинам среднего возраста.
        36
        Ручей Чхонге, Чхонгечхон (кор. ???) - ручей в центре Сеула длиной в 8,4 километра.
        37
        Топхо (кор. ??) - вид корейского мужского верхнего халата (пальто) пхо. Топхо носили преимущественно конфуцианские ученые сонби во времена Корё и Чосона.
        38
        Хён (кор. ?) - обращение к старшему брату, также используется в неформальном общении при обращении к старшим.
        39
        Ёнджуса (кор. ???, букв. «храм драгоценного камня дракона») - буддийский храм недалеко от Сувона, столицы провинции Кёнгидо. Основан в 854 году.
        40
        Дух семи звезд Большой медведицы, Чхильсон - одно из главных шаманских божеств. В Корее верили, что эти звезды влияют на судьбу каждого человека, определяют ее, даруют богатство и т. д.
        41
        Река Хан, Ханган (кор. ??) - главная река Южной Кореи длиной в 514 км.
        42
        Три корейских государства - Пэкче, Когурё и Силла - раннефеодальные государства, которые в I - VII веках занимали Корейский полуостров.
        43
        Принц Садо (1735 - 1762) - сын короля Ёнджо, который страдал психическими расстройствами и был крайне жесток. Король был обеспокоен судьбой королевства в случае, если принц Садо взойдет на престол, однако в то время было запрещено причинять физический вред членам королевской семьи. Поэтому Садо казнили, заперев в деревянном ящике для риса без еды и воды.
        44
        Хвасон (кор. ??, букв. «цветущая крепость») - крепость, сооруженная королем Чонджо в дань памяти его отца, принца Садо.
        45
        Хыксан (кор. ???) - остров, лежащий в 97 километрах к юго-западу от полуострова Корея.
        46
        Сыним (кор. ??) - обращение к буддийскому монаху.
        47
        Имчжинская война (1592 - 1598) - война на Корейском полуострове между Японией и Чосоном с Китаем.
        48
        Осо (кор. ??) - «быстро», «скорее».
        49
        Твенджан (кор. ??) - соевая паста, которая готовится из отжима сои.
        50
        Коян (кор. ???) - город в провинции Кёнгидо, расположенной неподалеку от Сеула.
        51
        Омони (кор. ???) - мать.
        52
        Агасси (кор. ???) - «госпожа», уважительное обращение к незамужней даме.
        53
        Ли (кор. ?) - единица измерения длины, равняется 393 метрам.
        54
        Комунго (кор. ???) - национальный корейский музыкальный инструмент, один из видов цитры.
        55
        Абоджи (кор. ???) - отец.
        56
        Чхок (кор. ?) - мера длины, равная 30,3 сантиметрам.