Эпилог Гилберт Кийт Честертон
        Четыре праведных преступника #6
        Гилберт Кийт Честертон
        ЭПИЛОГ
        Убийца, шарлатан, вор и предатель рассказали журналисту о своих преступлениях короче и немного иначе, чем здесь. Однако длилось это долго; и за все время мистер Пиньон ни разу их не перебил.
        Когда они закончили, он кашлянул и сказал:
        - Что ж, господа, ваши рассказы замечательны. Но ведь всех нас иногда не понимают. Окажите мне честь, признайте, что я вас не торопил, не насиловал, слушал вежливо и наслаждался вашим гостеприимством, не извлекая из него практической пользы.
        - Никто не мог бы,- сказал врач,- проявить больше вежливости и терпения.
        - Говорю я это потому,- мягко продолжал мистер Пиньон,- что у себя на родине я известен как Беспощадный тиран, или таран, Первый Проныра и даже Джек Потрошитель. Заслужил я такие прозвища тем, что буквально вырываю сокровеннейшие тайны или сокрушаю, как упомянутый таран, стены частных домов. В моем штате давно привыкли к шапкам: «Проклятый Пиньон протаранил президента» или «Старый бульдог вцепился в секретаря». До сих пор толкуют о том, как я взял интервью у судьи Гротана, схватив его за ногу, когда он садился в самолет.
        - Никогда бы не подумал,- сказал врач.- Кто-кто, а вы…
        - Я и не хватал,- спокойно ответил Пиньон.- Мы приятно побеседовали у него в кабинете. Но каждый должен заботиться о профессиональной репутации.
        - Значит,- вмешался высокий,- вы никого не таранили и не потрошили?
        - Даже в той мере, в какой вы убивали,- мягко отвечал газетчик.- Но если я не буду считаться грубым, я потеряю престиж, а то и работу. В сущности, вежливостью можно добиться всего, чего хочешь. Я заметил,- кратко и серьезно прибавил он,- что люди всегда рады поговорить о себе.
        Четверо друзей переглянулись и засмеялись.
        - Да,- сказал врач,- от нас вы всего добились вежливостью. Предположим, что вы нарушите слово. Неужели пришлось бы писать, что вы были с нами грубы?
        - Вероятно,- кивнул Пиньон.- Если бы я напечатал ваши истории, я написал бы, что ворвался к доктору и не дал ему оперировать, пока он мне не рассказал всю свою жизнь. Машину мистера Нэдуэя я остановил, когда он ехал к умирающей матери, и вырвал у него соображения о Труде и Капитале. К вам я ворвался, вас схватил в поезде, иначе редактор не поверит, что я - настоящий репортер. На самом же деле все это не нужно, надо просто говорить с людьми уважительно или,- едва улыбнувшись, прибавил он,- не мешать, когда они с тобой говорят.
        - Как вы думаете,- медленно спросил высокий,- публика действительно это любит?
        - Не знаю,- ответил журналист.- Скорее - нет. Это любит издатель.
        - Простите меня,- продолжал собеседник,- а вы-то, вы сами? Неужели вам приятно, что от Мэна до Мексики вас считают каким-то грубым громилой, а не мягким, просвещенным, воспитанным джентльменом?
        - Что ж,- вздохнул журналист,- всех нас иногда не понимают.
        Все немного помолчали, а потом доктор Джадсон повернулся к своим друзьям.
        - Господа,- сказал он,- предлагаю принять в наш клуб мистера Ли Пиньона.