Не самые хорошие соседи Маттиас Эдвардссон
        Звезды мирового детектива
        Бьянка и Микаэль переезжают из Стокгольма в небольшой шведский городок, чтобы с чистого листа начать новую жизнь в доме своей мечты. Тихое, уединенное место, чудесный сад, в котором играют их дети, уютный дворик… Но довольно скоро идиллическая картина счастливой семейной жизни покрывается паутиной трещин и затем рушится в одночасье, а жизнь семьи раскалывается на две части: до катастрофы и после… «Не самые хорошие соседи» - психологический триллер о тонкой грани между добром и злом, в котором Эдвардссон, как и в романе «Почти нормальная семья», вновь ставит вопросы, на которые нет однозначного ответа. Насколько вы честны с теми, кто вас окружает? Хорошо ли вы знаете друг друга? И насколько вы можете друг другу доверять?
        Впервые на русском языке!
        Маттиас Эдвардссон
        Не самые хорошие соседи
        Это роман.
        Любое сходство с реальными соседями или жилыми районами случайно
        Good fences make good neighbors.
        Robert Frost[1 - Сосед хорош, когда забор хороший. Роберт Фрост (англ.).]
        
        1. Mикаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Я открываю дверь и тут же слышу сирену. Слоняющиеся на школьном дворе ученики, заметив меня, машут руками:
        - Хороших выходных!
        Закрепляю спортивную сумку на багажнике, ноутбук в чехле кладу в переднюю корзину. Через минуту я уже в туннеле под «большой» дорогой, отпускаю педали, и ветер обдувает мне лицо. На краю тротуара сидят две подружки Беллы по детскому саду. Прикрывая ладонями рты, они ухают, как совы. Звук отражается в туннеле эхом, и девчонки хохочут.
        На подъеме мышцы ноют от напряжения, но я сбавляю скорость, только когда меня пробивает пот. На поле для игр лежит забытый кожаный мяч, ветер раскачивает качели на детской площадке. Я здороваюсь с хозяйкой пуделя, который задрал лапу у фонарного столба.
        Звук сирен приближается. Смотрю по сторонам, но отблесков синих спецсигналов не вижу. У нас здесь нет автомобильного проезда, утопающий в зелени коттеджный поселок окружен только пешеходными и велосипедными дорожками. Это, кстати, одна из причин, почему мы переехали в Чёпинге[2 - Чёпинге - провинциальный городок в Швеции. - Здесь и далее примеч. ред.]. Дети тут добираются в школу и к друзьям на велосипедах и могут вообще не следить за дорогой.
        Глубоко вдыхаю. Прохладный осенний воздух заполняет легкие. Свобода, впереди выходные, никаких обязательных дел. Я давно мечтал отпустить все и просто ощутить, что я есть. Буду общаться с семьей. Захочу - потрачу пару часов и подстригу изгородь, как обещал. Впрочем, это легко подождет до весны.
        На повороте замечаю ближайших соседей - Оке и Гун-Бритт. Идут рука об руку, быстрыми шагами. Я не видел их несколько дней. Здесь всегда так - с ранней осени и до поздней весны все закрывается и все исчезают. И только в апреле снова начинается какое-то шевеление - рассеиваются холодные туманы, воздух пахнет пыльцой, во дворах появляются щедро смазанные солнцезащитным кремом дети с мячами и самокатами, у всех на головах бейсболки. Тарахтит первая газонокосилка. В садах фланируют приклеенные к телефонам мамы в крутых солнечных очках и папы с рыхлыми животами, вываливающимися из слишком узких шорт. На три месяца коттеджный поселок превращается в курорт с батутами и надувными бассейнами. Кажется, будто прибавили громкость, а дни становятся длиннее. И так до августа, пока не начинается школа. А дальше - ветры, листопад, ранние сумерки, дожди и тишина. Все живое и цветущее забывается, и не верится, что когда-нибудь снова станет светло.
        Вот и наши соседи-пенсионеры запирают за собой калитку - уже слишком темно, чтобы оставлять ее открытой. Оке немного задерживается на улице, он готовит сад к зиме, дорожки вымыты, все углы вычищены от паутины, садовая мебель обтянута пленкой с аккуратностью, которой позавидовал бы любой музейный работник. В окне тут же появляется любопытная физиономия Гун-Бритт. Она бдительно следит за всем, что происходит в саду. Ни один листик не пролетит мимо незамеченным.
        - Добрый вечер! - кричит Гун-Бритт, когда я подъезжаю ближе.
        Я сомневаюсь: остановиться поговорить или проехать. Больше всего мне хочется поскорее оказаться дома. Но тут из калитки на велодорожку выходит Оке, и все-таки приходится затормозить.
        - Вы слышали удар? - спрашивает он.
        - Похоже, там авария, - сообщает Гун-Бритт.
        Я снимаю одну ногу с педали и опираюсь на нее.
        - Авария?
        - Вы же слышали сирены? - спрашивает Оке, а Гун-Бритт жестом изображает витающий у нас над головой звук.
        - Это где-то рядом?
        - Кто его поймет, - отвечает Оке и кивает в сторону нашего дома. - Звук вроде шел с той стороны.
        - Скорее всего, с «большой» дороги, - добавляет Гун-Бритт.
        Все называют так окружную Е60, у которой расположены супермаркет «Ика» и магазин алкогольных напитков «Системболагет». Она выходит на E6, где начинаются просторы Сконе с небоскребом Турнинг-Торсо на западе и шпилем Лундского собора на востоке.
        - Кажется, приближаются, - замечает Оке.
        Мы втроем прислушиваемся. Он прав, сирены воют громче.
        - Ничего удивительного, люди же носятся как сумасшедшие, - сокрушается Гун-Бритт. - Но вы не волнуйтесь, Бьянка с детьми вернулась полчаса назад.
        Бьянка. Дети.
        В груди у меня что-то сжимается.
        - О’кей. - Я быстро сажусь в седло и успеваю услышать слова Гун-Бритт:
        - Хороших выходных.
        Оставшуюся часть пути мои мысли перескакивают с одной на другую. Бьянка должна была забрать детей и купить продукты, но сейчас они уже дома. В безопасности. Вильям сидит на диване со своим айпадом, а Белла помогает Бьянке на кухне.
        Отраженный стенами домов звук сирены становится еще громче. Мои бедра отяжелели, икры сводит судорога. До дома метров двадцать. За забором раздается собачий лай, и в ту же секунду я понимаю, что сирены смолкли.
        Я сворачиваю за угол, вижу наш двор, и тут в глаза мне бьет яркий мигающий синий свет. В нем тонет все - асфальт, живая изгородь и невысокий штакетник.
        Дыхание перехватывает. Ноги продолжают крутить педали. Я слезаю с велосипеда и иду прямо на этот синий свет.
        На земле лежит красный велосипед. Он сплющен, колеса искорежены, руль торчит вверх. Рядом стоит Жаклин Селандер из пятнадцатого дома. У нее белое лицо, а на губах застыл крик.
        У нашей живой изгороди из туи припаркована «скорая», рядом на корточках сидят два врача в зеленых халатах. На асфальте перед ними лежит Бьянка. Моя любимая жена.
        2. Микаэль
        До катастрофы
        Лето 2015 года
        Впервые я увидел Фабиана и Жаклин Селандер сразу после того, как мы переехали. На тех выходных Белле исполнилось три, и я решил установить в машину новое детское кресло, которое купил по бросовой цене в магазине «Блокет». Солнце жарило мне загривок, и сам я плавился, как сыр, втиснувшись наполовину в салон и мучаясь с ремнем безопасности, который оказался на несколько сантиметров шире, чем предназначенная для него прорезь. Ругательства из меня так и сыпались. Я не заметил, как кто-то подошел сзади.
        - Новый «Р-дизайн», да?
        Ремень выскользнул из рук, и чертово детское кресло опрокинулось набок. Когда мне удалось наконец извлечь собственное тело с заднего сиденья и вытереть пот со лба, я увидел мальчишку в шортах на подтяжках и кепке с логотипом «БМВ». Он стоял у ворот и рассматривал машину.
        - Спортивная модель, - ответил я.
        - Да знаю я, - ответил парень. - «Р-дизайн».
        Сколько ему? Двенадцать, тринадцать?
        - Дизельный двигатель, - сказал он, - подключаемый гибрид, так?
        - Видимо, так, - кивнул я.
        - Не «видимо», а точно.
        На самом деле я торопился, но мне не хотелось показаться невежливым.
        - Меня зовут Фабиан, - произнес парень, - я тоже живу в этом дворе.
        Жилой массив на окраине Чёпинге был поделен на маленькие кварталы, каждый из которых представлял собой большой заасфальтированный квадратный двор, по сторонам которого располагались четыре более или менее одинаковых коттеджа, построенные в первой половине семидесятых. У каждого квартала было собственное премилое название, связанное с топонимами из книг Астрид Линдгрен: Бюллербю, Леннеберга, Сальткрока, Чёрсбэрсдален. Мы поселились на Горластой улице, и когда я сообщил детям, что отныне мы будем жить там же, где и «Лотта с Горластой улицы», они сначала ничего не поняли.
        - Тогда будем соседями, - ответил я мальчику по имени Фабиан.
        - О’кей, - ответил он и погладил бампер «вольво», как будто он был живым. - Вам надо было купить «БМВ». Больше опций за те же деньги.
        Я рассмеялся, но мальчишка выглядел совершенно серьезным.
        - У «БМВ-530», - сказал он, - двести семьдесят лошадей. А у этой сколько?
        - Не помню.
        Машина для меня - транспортное средство. Все, что мне нужно, - более или менее нейтральный цвет и вместительный багажник.
        - Двести пятнадцать, - сказал мальчик.
        Он свое дело знал.
        Я уже собрался снова полезть в салон с детским креслом, как появилась женщина:
        - Вот ты где, Фабиан!
        Она как будто испускала какое-то сияние. Сильный загар подчеркивал длинные ноги, короткие шорты, белые зубы и небесно-голубые глаза.
        - Ему нравятся машины, - сообщила она.
        - Я уже это понял.
        - Мне нравится «БМВ», - уточнил Фабиан.
        Женщина, которая, видимо, была его матерью, рассмеялась и протянула руку с длинными розовыми ногтями.
        - Значит, это вы переехали? Ноль-восемь[3 - 08 - код стационарных телефонов Стокгольма.], как я слышала?
        Ноль-восемь? Неужели еще так говорят? У меня нет ни одного знакомого, у кого остался бы стационарный телефон, скоро телефонные коды станут такой же древностью, как вращающиеся диски и бакелитовые трубки.
        - Ну да, но… - промямлил я и вытер ладонь о шорты, чтобы поздороваться. - Микки.
        - Меня зовут Жаклин. Мы с Фабианом живем в пятнадцатом доме.
        Она показала на дом, к которому вела подъездная дорожка, между плитками которой пробивались сорняки, а метровый забор не мешало бы покрасить. На фасаде висела подкова, китайский колокольчик и серебряные цифры: единица и слегка покосившаяся пятерка.
        Металлический номер на нашем доме я уже открутил. Так потребовала Бьянка. Она согласилась жить в тринадцатом доме только при условии, что я сразу же уберу со стены табличку с этим несчастливым числом.
        - Надеюсь, вам здесь понравится, - произнесла наша новая соседка. - У вас ведь тоже есть дети, да?
        Я кивнул. По моему лбу катились капли пота, футболка прилипла к подмышкам.
        - Белле только что исполнилось три, а Вильяму шесть.
        Фабиан и его мама переглянулись.
        - Нам надо идти, - сказала Жаклин, кивнув мальчику. - Увидимся!
        Она шла быстрыми шагами, Фабиан семенил рядом, стараясь не отставать. У ворот своего дома она остановилась, оглянулась и посмотрела на меня. Я улыбнулся в ответ.
        Потом установил наконец кресло на место и сразу пошел в дом, чтобы рассказать о соседях Бьянке.
        - Жаклин Селандер? Бывшая модель. Она жила в США.
        - Откуда ты знаешь? - спросил я.
        Бьянка склонила голову набок и показалась мне точно такой же, какой была восемь лет назад, когда меня сразили ее веснушки и ямочки на щеках.
        - Из интернета, любимый.
        - Ты проверяла соседей?
        Она рассмеялась:
        - А ты как думал? Уехать за шестьдесят миль[4 - Шведская миля равна 10 км.] и не выяснить, кто живет рядом?!
        Разумеется. Я поцеловал ее в шею.
        - Что ты еще выяснила, Лисбет Саландер?[5 - Лисбет Саландер - вымышленный персонаж, девушка-хакер, героиня серии книг шведского писателя Стига Ларссона.]
        - Не много. Пожилую пару из двенадцатого номера зовут Оке и Гун-Бритт. Похоже, типичные представители поколения сороковых. Гун-Бритт любит танцевальную музыку, вместо фотографии у нее в профиле «Фейсбука» цветок. Оке вроде бы в социальных сетях нет.
        - Ясно.
        Я всегда жил в многоквартирных домах и никогда не понимал необходимости знать, кто твои соседи, но Бьянка была уверена, что в районе с отдельными коттеджами все обстоит иначе. Здесь не удастся избежать общения с соседями.
        - Я нашла пару фотографий Жаклин Селандер. Она, кажется, больше времени прожила за границей, чем в Швеции. Живет, судя по всему, одна, то есть с сыном, в доме номер пятнадцать.
        - А в четырнадцатом кто? - спросил я.
        - Некий Ула Нильсон, мой ровесник. Ведет, судя по всему, замкнутый образ жизни. Но… - Она сделала небольшую паузу и округлила глаза, показывая, что обнаружила нечто сенсационное. - Он есть в Криминальном реестре.
        - Что? Он преступник?
        Ведь в реестр попадают только преступники?
        - Не факт, - ответила Бьянка. - Но его судили за применение насилия.
        - Ты читала приговор?
        - Естественно. Нам ведь жить среди этих людей. Ты, любимый, дитя бетона. И не представляешь, как все устроено в таких местах.
        - Нам надо было купить дом в Лапландии, - улыбнулся я.
        - Я была бы не против. Если бы не дикий холод в тех местах.
        Я вздохнул. Как это похоже на Бьянку, вечно она без необходимости перестраховывается, безопасность для нее как наркотик. Хотя сейчас, конечно, основания для беспокойства есть - мы же оказались в совершенно новом месте и ни одну собаку здесь не знаем.
        Нам пришлось переехать по нескольким причинам, и я обязан поддерживать хороший настрой. Это мой долг перед Бьянкой. И детьми.
        Сконе[6 - Сконе - провинция на юге Швеции.] - наш новый старт. И нам его ничто не испортит, во всяком случае - не соседи.
        - Все будет хорошо, - сказала Бьянка и накрыла ладонью мою руку. - Я не хотела тебя пугать. Горластая улица, тринадцать. Разве может здесь что-нибудь пойти не так?
        3. Mикаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Развернувшись, «скорая» выезжает на «большую» дорогу, и сразу же снова включается сирена.
        Я стою в оглушающей тишине посреди гигантской пропасти, в которой исчезают время и пространство. Сирена унесла с собой все звуки и свет, небо стало черным. Все остановилось. Единственное, что я вижу, - взгляды соседей, опустошенные страхом, который вот-вот обратится в панику.
        - Мама! Мама!
        Из калитки выбегают Белла и Вильям, без обуви, только в носках. Я наклоняюсь обнять детей.
        - Что случилось? - спрашивает Вильям. - Где мама?
        Все переворачивается. Я не знаю, за что хвататься.
        - Маму сбила машина.
        - Что?
        Белла отчаянно плачет.
        - Ее повезли в больницу, - говорю я и прижимаю к себе сына и дочь.
        В груди что-то рвется, я не могу дышать. На общем дворе стоят окаменев Жаклин и Фабиан, они в шоке. К ним подбегает Ула.
        - Мама… - всхлипывает Белла. - Я не хочу, чтобы мама умерла.
        - Она же не умрет, да, папа? - спрашивает Вильям.
        Я чувствую их страх всем своим телом. Этого не может быть.
        - А куда она поехала?
        - Ей надо было в супермаркет, - говорит Вильям, - минут на десять. Я пообещал присмотреть за Беллой.
        - Я думал, вы уже там были!
        - Да, но мама забыла фету.
        Я встаю, мир вокруг шатается. Держу детей за руки и иду как слепой.
        - Мы поедем за «скорой».
        Ключи от «вольво» у меня в кармане.
        - Вы же не возьмете с собой детей? - произносит Жаклин.
        Лучше бы она молчала. Это она сбила Бьянку. Я не могу ее видеть.
        - Оставьте их здесь, - подхватывает Ула и уже собирается взять Беллу за руку, но я отталкиваю детей от него:
        - Ни за что!
        На лице Беллы гримаса плача.
        - Мы тоже поедем, - говорит Вильям.
        Я не могу решить. Я был на станции скорой помощи в Лунде. Не всякий взрослый такое выдержит, и уж точно не ребенок.
        - Я вас люблю, - шепчу я, наклонившись к детям. - Но вам, наверное, лучше подождать дома.
        Я разрываюсь между желанием, чтобы они были рядом и я мог их успокоить, и пониманием, что для них лучше остаться и никуда не ездить.
        - Я позвоню Гун-Бритт, - говорю я. - Они с Оке пока побудут с вами. А я скоро вернусь.
        - Хорошо, - отвечает Вильям и берет сестру за руку.
        - Мама тоже вернется? - тревожно спрашивает Белла.
        Я обнимаю их и пытаюсь успокоить.
        Когда я сажусь в машину, ко мне подходит Жаклин. Ее движения замедленны. Она моргает, сглатывает, подносит руку ко рту.
        - Я… я… это произошло так быстро. Она просто появилась из ниоткуда.
        Мне нечего сказать. Я закрываю дверь и включаю двигатель. Когда машина трогается, Уле приходится отойти в сторону. Я разворачиваюсь, и из зеркала заднего вида на меня смотрят растерянные лица детей. Они машут мне; машина, миновав живую изгородь из туи, выезжает на «большую» дорогу.
        Я нажимаю на газ.
        Руки дрожат, колени подпрыгивают. Вижу только асфальт впереди, чуть дальше все словно стерто. В голове страшная картина. Закрытые глаза Бьянки, посиневшие губы, опухшие раны и ссадины.
        Склонившись к рулю, выезжаю на трассу. Отчаянно сигналю «фиату», который собирался перестроиться в мою полосу, когда я со свистом проносился мимо. Вынимаю мобильник и набираю Гун-Бритт. Каким-то странным образом мне удается объяснить, что случилось. Телефон замолкает.
        - Алло? Вы слышите?
        - Подождите, - говорит Гун-Бритт и зовет Оке. Видимо, она прикрыла телефон рукой, слышно как издалека. Говорит, что она «так и знала».
        Что, черт возьми, она могла знать?
        - Жаклин наверняка была пьяной, - громко раздается у меня в ухе. - Как думаете?!
        - Она слишком быстро ехала.
        Все жители Горластой улицы заезжают в общий двор медленно, как улитки. Все, кроме Жаклин.
        - О господи, - произносит Гун-Бритт. - Бьянка!
        Я прошу ее поскорее пойти к нам, присмотреть за детьми и не подпускать к ним Жаклин и Улу. Обещаю позвонить, как только что-то выясню.
        - Я буду молиться за Бьянку, - говорит Гун-Бритт.
        Заезжаю в Лунд на повороте у «Новы» и дальше по Северному кольцу. При виде меня водители притормаживают, гадая, что случилось. Минутная встряска, отзвук драмы среди будней. Через пять секунд они, как обычно, едут дальше, а вот моя жизнь остановилась.
        Как она могла не заметить Бьянку? В общем дворе невозможно никого сбить.
        В следующее мгновение я сам уже еду так быстро, что теряю контроль и машина задевает поребрик. Парктроник пищит, и я не удерживаюсь от ругательств.
        Внезапно я вижу перед собой указатель приемного отделения «скорой». Быстро поворачиваю руль и выезжаю на узкую встречку. Парень с бакенбардами и в вязаной шапке успевает отскочить от края тротуара, иначе я бы его протаранил.
        Он возмущенно жестикулирует, но мне сейчас не до этого. Припарковавшись в кармане, я отстегиваю ремень безопасности.
        Несчастный случай.
        Это должен быть несчастный случай.
        4. Микаэль
        До катастрофы
        Лето 2015 года
        Мы с Бьянкой мечтали о доме. Когда родилась Белла, стало понятно, что в квартире на Кунгсхольмене скоро станет тесно. Да и город больше не привлекал. Все, что казалось соблазнительным (развлечения, ночная жизнь, ритм городской жизни), теперь только отнимало силы и заставляло нервничать. Бьянка хотела, чтобы дети выросли в собственном доме, в тихом пригороде, так же как это было у нее. Мы посмотрели варианты за городом - всюду требовались миллионные взносы, а мы не были готовы отдавать за жилье семьдесят процентов месячного бюджета.
        Вспомнили о Сконе. Ни у нее, ни у меня там никого не было, но нам нравились необъятные просторы тех мест и близость к границе с остальным миром. Мне казалось, что жизнь на юге страны течет немного медленнее. Самореализация и карьера там не так важны, можно просто наслаждаться каждым днем.
        - Сконе? Мне там всегда нравилось, - сказала Бьянка.
        Чёпинге мы выбрали отчасти по финансовым соображениям и в какой-то мере из-за работы. Во-первых, цены на недвижимость там оставались вполне подъемными, а во-вторых, я потерял работу в Стокгольме, а школа в Чёпинге искала учителя физкультуры.
        Со Стокгольмом нас больше ничего не связывало. Родители умерли, работы не было. Мои старые друзья жили в Гётеборге, а Бьянка уже давно почти не общалась со своей сестрой. Мы стали родителями, так или иначе надо было что-то менять, вступать в новую фазу. Почему бы не сделать это на новом месте?
        Это было что-то вроде приключения. Сжечь мосты и начать все сначала.
        И мы поехали смотреть дом в сконской глубинке к западу от Лунда, о существовании которой я не подозревал все мои сорок лет. В доме было все, что нужно, и даже больше. Бьянка часто повторяла, что главное - планировка, а не число квадратных метров. Она понимала все тонкости - десять лет работы риелтором не прошли даром.
        - Возможно, понадобится поменять пороги, но, согласитесь, у дома есть все шансы стать домом мечты, - сказал нам маклер.
        Бьянка согласилась.
        - А как соседи? - спросила она.
        - Никаких проблем, - засмеялся маклер.
        Он, наверное, подумал, что она пошутила.
        - Все здешние жители - простые, скромные люди.
        В машине Бьянка положила руку мне на бедро:
        - Ну что, делаем первый взнос?
        Дом ей очень нравился. Конечно, надо поменять кухню, покрасить стены и отциклевать в гостиной паркет в елочку. У пожилого мужчины, который жил в доме раньше, была жесткошерстная такса, которая поцарапала пол. Собаку похоронили под едва заметным деревянным крестом где-то в глубине сада. Сам хозяин таксы умер несколько месяцев назад, и его, как заверил маклер, похоронили не на участке, а где-то в другом месте.
        В общем, в первые выходные после праздника летнего солнцестояния в нашей новой гостиной уже стояли коробки с вещами. В детских я скотчем прикрепил на окна простыни, пока мы не поменяем жалюзи.
        - Нам здесь будет хорошо, - сказала Бьянка и обняла меня на маленькой деревянной лестнице за стеклянной дверью в сад.
        - Тут так тихо, - сказал я. - Слышишь?
        Ни проезжающих машин, ни голосов - только ветер шелестит листвой.
        Ночью мы занимались любовью, как раньше, еще до рождения детей, такого у нас не было целую вечность. Новая эра. Новый дом, новое место, новый воздух.
        Бьянка громко застонала. Закрыла изумрудно-зеленые глаза.
        - Детей разбудишь! - прошептал я в ее потную шею.
        - Ну и пусть, - выдохнула Бьянка.
        - А если соседей? - рассмеялся я.
        На следующий день, когда мы все играли в саду в пятнашки, Белла споткнулась и упала. Я подул ей на колено и убрал с него травинку.
        - Пластырь, - заканючила Белла.
        Я пошел в дом рыться в коробках, а Бьянка и дети продолжили играть. Я перерыл половину нашего имущества, но ничего не нашел и вернулся в сад слегка раздраженный. У калитки стояли новые соседи. Жаклин и ее сын.
        - Извините, если побеспокоили. Мы только хотели поздороваться, - сказала Жаклин.
        Из-за дома выбежали Белла и Вильям, Бьянка их догоняла.
        - Запятнала! - крикнула моя жена. - Теперь Вильям!
        Она заметила гостей только после того, как я кашлянул.
        - Ой! - воскликнула она с улыбкой и остановилась рядом со мной.
        Вильям ее тут же запятнал.
        - Это Жаклин и Фабиан, - сказал я. - Они живут в пятнадцатом доме.
        Бьянка поздоровалась, а Жаклин протянула пакет с коричными булочками:
        - Они из супермаркета, сама я, увы, пеку плохо.
        - Не стоило, что вы… - произнесла Бьянка.
        Жаклин улыбнулась.
        - А почему вы говорите «запятнала»? - спросил Фабиан.
        На нем были те же штаны на подтяжках, застиранная футболка и кепка с логотипом «БМВ» - сильный контраст с платьем Жаклин, открытым, блестящим и почти прозрачным.
        - Потому что это так называется, - ответил Вильям. - Игра в пятнашки.
        Фабиан посмотрел на него как на дурака:
        - Она называется «догонялки».
        - Она может называться по-разному, - заметила Жаклин.
        Я подтвердил:
        - Когда я был маленький, мы говорили «ловитки».
        Фабиан посмотрел на меня так же, как только что смотрел на Вильяма.
        - Ну, не будем вам больше мешать, - сказала Жаклин.
        Я сказал, что они не мешают.
        - Вы будете здесь что-нибудь менять? - спросила она, обводя взглядом сад.
        - Думаю, да, - ответил я. - Но это подождет до следующего лета.
        - Конечно. У вас, наверное, много дел. Так всегда после переезда.
        - Это наш первый дом, - объяснила Бьянка. - Раньше мы жили только в квартирах, так что сад - это действительно нечто совсем новое для нас. Но разумеется, все всегда хочется переделать по-своему.
        - Не трогайте вон ту яблоню! - махнул рукой Фабиан.
        Мы с Бьянкой посмотрели на узловатое дерево в углу сада со стороны улицы.
        - Это было любимое дерево Бенгта, - сказал Фабиан. - Он посадил его, когда построил дом, в семьдесят шестом году. Яблоне столько же лет, сколько моей маме.
        Щеки Жаклин слегка порозовели. Я отвернулся. Она была такая красивая, что я не мог смотреть на нее в присутствии Бьянки. На ней как бы не было ни единого нейтрального места, на котором можно было бы спокойно остановить взгляд.
        - Фабиан был очень близок с Бенгтом, который жил здесь раньше, - добавила Жаклин. - Он был для Фабиана как родной дедушка.
        - Понятно, - произнесла Бьянка.
        Фабиан подозрительно на нас покосился:
        - Почему вы сюда переехали?
        - Фабиан! - одернула его Жаклин и извинилась: - Он иногда бывает слишком любопытным.
        - Любопытство - это хорошо, - ответил я. - Оно позволяет научиться чему-то новому.
        - Верно, - сказала Бьянка и толкнула меня локтем.
        Я нередко поддразнивал ее из-за страсти к всевозможным расследованиям.
        - Но все-таки почему вы сюда переехали? - нетерпеливо повторил Фабиан.
        - Я буду работать в здешней школе.
        Жаклин просияла:
        - Вы учитель?
        - Физкультуры.
        - Вот как!
        Белла вспомнила про пластырь, а Бьянка знала, в какой из многочисленных коробок он лежит.
        - Вы много тренируетесь? - спросила Жаклин.
        Она осмотрела меня с головы до ног так пристально, что я покраснел, и Жаклин отвела взгляд.
        - Не столько, сколько хотел бы. Все успеть трудно.
        - Думаете? - улыбнулась Жаклин.
        - Тогда вы, наверное, будете моим учителем, - предположил Фабиан.
        - Надеюсь.
        - Ну, мало ли.
        - Фабиан пойдет осенью в эту школу. В седьмой класс. Не могу поверить, что мой мальчик уже старшеклассник.
        Ее глаза блеснули. В том, как они с сыном смотрели друг на друга, было что-то особенное, но я не мог понять, что именно.
        - Ну, теперь нам действительно пора, - сказала Жаклин и открыла калитку.
        - Хорошего дня! - ответил я.
        - И спасибо за булочки! - добавила Бьянка, которая наконец отыскала упаковку пластыря.
        - Пустяки! До свиданья! - Жаклин помахала рукой из-за забора.
        - Кажутся вполне приятными, - прокомментировала Бьянка.
        Я поцеловал ее в щеку:
        - Да, более чем. Но я надеюсь, что мне не придется работать в классе у Фабиана. Учить соседа - не самый лучший расклад.
        Бьянка рассмеялась:
        - А я тебя предупреждала. В таких местах это обычное дело. Сохранять анонимность тебе отныне не удастся.
        - Так, фасад мы сейчас трогать не будем! - заявил я.
        - Конечно не будем. Мы просто побелим комнаты - три спальни и кухню.
        Краска уже стояла во дворе.
        - А пятнашек больше не будет? - спросил выбежавший из-за дома Вильям.
        - Мы с папой идем красить стены в доме, - ответила Бьянка. - А вы пока сами немного поиграйте.
        Я уже поднял ведро с краской, когда калитка за моей спиной снова открылась.
        - Здравствуйте, здравствуйте!
        Женщина лет семидесяти с любопытством глазела по сторонам.
        - Я хотела сказать только: «Добро пожаловать на Горластую улицу!» - произнесла она и протянула руку. - Гун-Бритт, живу в доме напротив.
        Пожав руку Бьянке, она заговорила, понизив голос:
        - Я подумала, что вам стоит познакомиться с кем-то еще из нашего квартала. Тут не все такие, как эти. - Она сделала легкий кивок в сторону дома Жаклин и Фабиана и продолжила: - Но в целом здесь очень славно. Все помогают и заботятся друг о друге. Уверена, вам у нас понравится.
        Я видел, что Бьянка с трудом сдерживается. Она такое не выносит. Проблемы с соседями, сказала она однажды, - это как рулетка: никогда не знаешь, что выпадет. Она никогда не любила выставлять напоказ свою жизнь и оберегала личное пространство. Одним из достоинств нового дома были как раз высокая изгородь из туи и калитка.
        - У нас обо всех сложилось очень хорошее впечатление, - произнес я и улыбнулся немного шире, чем требовалось.
        - Да-да, не буду вам мешать, - сказала Гун-Бритт. - Я понимаю, сколько всего вам нужно сделать.
        Но уходить она при этом не торопилась. И только когда я снова взялся за ведро с краской, Гун-Бритт повернулась к калитке со словами:
        - Ну что ж, пойду! Увидимся.
        Едва дождавшись, пока она скрылась из вида, Бьянка подошла к калитке и потрогала задвижку:
        - Может, повесим здесь замок, как думаешь?
        5. Микаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Холл в приемном покое станции скорой помощи пульсирует скрытым отчаянием. Ожидающие смотрят в пол. Беспокойное постукивание ногой, тихие всхлипывания в носовой платок, приступы кашля, переходящие в хриплые рыдания. Медсестра в белом халате открывает передо мной дверь:
        - Вы муж Бьянки Андерсон?
        - Да. Где она? Что с ней?
        - Идите за мной, - велит медсестра; я иду за ней по коридору в маленькую комнату, где стоят два простых стула.
        - Когда я смогу увидеть жену?
        - С ней сейчас врачи. Они придут сюда и проинформируют вас обо всем, как только будет возможность.
        Неизвестность пугает, ноги подкашиваются, по спине бегают мурашки. Что сейчас чувствует Бьянка? Должен быть какой-то способ помочь ей.
        - Посидите пока, - предлагает медсестра. - Хотите пить?
        У нее мягкий голос, но лица нет. Я вижу только белую фигуру, исчезающую в дверном проеме. Как привидение. Она быстро возвращается с чашкой теплой воды.
        - Пожалуйста.
        Я проливаю половину на пол - так сильно дрожат руки. Рот онемел, я не могу шевелить губами.
        - Она поправится, - говорю я.
        По-другому даже думать нельзя.
        Медсестра вздыхает, и я впервые различаю ее глаза. Они блестят от волнения.
        Час назад Бьянка была такой же бессмертной, как и все, кто меня окружает. Мысль о том, что ее может не стать, была так далека, что в нее едва верилось. Теперь все иначе. Одно мгновение - и все изменилось.
        - Пожалуйста, кто-то должен рассказать мне, что происходит! - Я встаю и начинаю нетвердо ходить по комнате.
        - Идите сюда, - говорит медсестра. - Вам лучше сесть.
        Ей приходится поддерживать меня, у меня нет сил.
        - Она поехала на велосипеде за фетой, - произношу я, снова сев на стул.
        Медсестра удивлена.
        - В такос не кладут фету, сколько раз я ей об этом говорил!
        Я проклинаю себя.
        Что с нами происходит?
        - А мне нравится такос с фетой, - слышу я мягкий голос медсестры.
        Растираю себе виски и пытаюсь улыбнуться.
        Когда-то мне нравились маленькие причуды Бьянки. Фета в такосе, ночник, который должен гореть, когда мы спим, и выключаться, когда мы занимаемся любовью, ее страх перед птицами и то, что она всегда пакует в багажник пледы, фонарики, спасательные жилеты и лопату, если мы собираемся проехать больше трех миль. То, как она зажмуривается в туннелях и на высоких мостах. И это вечное постукивание пальцев по экрану мобильника. Дурная привычка гуглить всевозможные ответы еще до того, как сформулирован вопрос.
        В какой момент все эти мелочи теряют очарование и начинают раздражать? Не надо было нам переезжать в Чёпинге.
        Если посмотреть назад, то все эти ее нервные реакции кажутся пугающим предостережением. Она говорила, что нужно держать дистанцию с соседями и допускать только ту степень близости, которая ограничивается просьбой вынимать почту из ящика во время отпуска.
        - Вы хотите с кем-нибудь связаться? - спросила медсестра. - У вас с собой телефон?
        Я достаю его из кармана.
        Да, Сиенна, старшая сестра Бьянки. Нужно сообщить ей. Но как такое сказать? Ее сестре, которую я несколько лет не видел. Мы прекратили отношения и давно не выходили на связь.
        - Наверное, уже поздно, - шепчу я.
        Медсестра серьезно смотрит на меня.
        Как несправедливо. Бьянка этого не заслуживает. Я всегда считал, что побеждает справедливость. Тот, кто совершает добро, получает добро.
        Я закрываю руками лицо и в темноте начинаю задыхаться. Перед глазами яркие вспышки. Щека Бьянки на асфальте, запавшие веки и рассыпавшиеся волосы, точно золотой букет посреди черного мрака.
        Я прогоняю видение, моргаю, пытаюсь представить что-нибудь другое. Ее губы сердечком и лукавый взгляд, сафари на мотороллерах вдоль моря на Сардинии, ночи под звездами. Как она все время таскала у меня свитеры и рубашки и ее запах, который я чувствовал после этого на одежде. Как мы покупали кольца и попросили выгравировать на них «Навсегда вместе». Сколько это - «навсегда»?
        6. Mикаэль
        До катастрофы
        Лето 2015 года
        Несколько недель ни капли дождя. Палящее солнце и средиземноморская жара. Мы с Бьянкой стояли каждый на своей стремянке и красили стены в спальне, дети гуляли в саду.
        - Мама, папа, ну когда вы закончите?
        Я предложил купить им надувной бассейн.
        - Не знаю, - сказала Бьянка, - чаще всего дети тонут на мелководье.
        Мне пришлось загуглить, и это действительно оказалось так, хотя само число детей среди утопленников крайне невелико, тонут в основном семидесятилетние мужчины.
        - Мы должны все время пить воду. Организму нужно намного больше воды, чем кажется, - сказала Бьянка и так обильно смазала детей защитным кремом, что они стали походить на маленьких гейш. - Еще два часа - и поедем на море.
        Белла и Вильям заорали от радости, а Бьянка хлопнула меня по заднице, чтобы я возвращался на стремянку.
        - Давай, Рембрандт. Поторопись, осталось чуть-чуть.
        В заляпанных краской рабочих штанах и огромной майке, она была неотразима. Я внезапно почувствовал полную уверенность, что все обязательно сложится хорошо.
        Когда мы смывали с себя растворитель из садового шланга, в глазах Бьянки мелькнула печаль.
        - Папа так все это любил. Представляешь, если бы он нам сейчас помогал?
        Она потеряла отца меньше года назад. Рак медленно уничтожал его тело, но он до последнего ухаживал за садом и дачей, забирался на крышу, заколачивал гвозди, чинил и красил. На нем закончилось поколение. Мои родители и родители Бьянки умерли, и мы больше не могли закрывать глаза на тот факт, что жизнь не бесконечна.
        Однажды на закате, когда мы, уложив детей, расположились на террасе с игристым вином, калитка открылась и показались пенсионеры из дома напротив.
        - Вечер добрый, - сказала Гун-Бритт, - как у вас тут мило!
        - Ой! - воскликнул Оке. - Это не дело!
        - Что - не дело?
        Ему показалось, что я шучу.
        - У вас же трава высохла!
        Я посмотрел на пожелтевший, как в прерии, газон. После переезда голова моя была забита множеством разных проблем, и я совсем забыл, что газон нужно поливать.
        - Тут запрещено использовать водопроводную воду на орошение, - сказал я.
        - Да, вам нужно пробурить собственную скважину, - объявил Оке. - Не знаю, сколько раз я говорил это Бенгту, но он же никогда меня не слушал.
        - Пробурим, но потом. До осени мы хотим в первую очередь закончить спальни и кухню.
        - Понимаю, - ответил Оке. - Дел тут вам надолго хватит. Бенгт был во многих отношениях хороший человек, но ленив, сукин сын.
        - Эй, - одернула его жена, - о мертвых плохо не говорят.
        - Я слышал, вы уже познакомились с Жаклин и мальчишкой, - сказал Оке, обходя гараж и постукивая по обшивке фасада. - Мы не собираемся ничего вам рассказывать. Лучше сами составьте о них собственное представление.
        - Так будет правильно, - добавила Гун-Бритт.
        - Да, но мальчишка… - продолжил Оке, - боюсь, с мальчишкой все не очень хорошо.
        Бьянка чуть не подавилась «кавой». У Оке была особая манера недоговаривать.
        - Вы уже видели Улу? - спросила Гун-Бритт. - Он живет в четырнадцатом доме. Славный парень.
        Приговор славному парню на сайте Криминального реестра она, по всей видимости, не читала.
        - Тут надо все менять, - сообщил Оке, показывая на панели, которыми был обшит гараж. - Одно гнилье.
        Он обращался ко мне.
        - Мы собирались для начала их покрасить, - сказала Бьянка.
        - Покрасить свинью помадой, - проворчал Оке.
        - Однако мы пришли не за этим, - перебила его Гун-Бритт. - Мы хотим пригласить вас на традиционный праздник нашего двора.
        Оке оставил в покое гараж и поднялся на террасу.
        - Понимаете, мы с Гун-Бритт каждый год устраиваем праздник двора для тех, кто живет по соседству с нами. И мы всегда радуемся, когда на Горластой улице появляются новые жильцы. Мы все тут держимся вместе.
        - Спасибо за приглашение, - ответила Бьянка. - Звучит заманчиво.
        - Будет замечательно, - заверил Оке.
        Гун-Бритт и Оке скрылись за калиткой, мы с Бьянкой молча помахали им вслед.
        - Соседи - это прекрасно, - сказала Бьянка и наполнила бокалы.
        - Нам, наверное, не надо идти на этот их праздник, - предложил я.
        - Ты с ума сошел? Это будет социальным самоубийством. Мы не сможем здесь дальше жить.
        - Но ты же говорила…
        - Дорогой, ты действительно не понимаешь, как тут все устроено. С соседями нужно соблюдать дистанцию, но ни в коем случае не следует их сторониться или выказывать неблагодарность. Так что мы пойдем на этот праздник и будем делать вид, что нам страшно весело.
        Я положил голову ей на колени и рассмеялся:
        - Без тебя я бы здесь и недели не справился.
        Она взъерошила мне волосы:
        - Ты, дорогой, без меня нигде бы не справился.
        - Жалеешь, что мы переехали? - спросил я как бы шутя, хотя на самом деле это интересовало меня всерьез.
        Бьянка медлила с ответом, перебирая мои волосы.
        - Конечно нет. Думаю, нам тут будет очень хорошо.
        Я выдохнул, но в душе все равно осталась какая-то тяжесть.
        Через несколько дней я сидел в шезлонге, укрывшись в тени и пытаясь отодрать следы краски на груди, когда с улицы прибежали Вильям и Белла:
        - Папа, папа! Можно мы поиграем с Фабианом?
        Они подпрыгивали, глаза сверкали.
        - Ну да…
        - У него есть батут, - сообщил Вильям.
        - Батут? - переспросила появившаяся в саду Бьянка.
        Полгода назад Вильям захотел поехать в батутный парк, но, после того как Бьянка узнала из интернета, сколько людей в Швеции каждый год ломают ноги на батутах, мы решили не ехать.
        На этот раз Вильям не собирался сдаваться и клянчил:
        - Он совсем маленький.
        Бьянка посмотрела на меня, угадывая мои мысли.
        Такие решения были для нее мучительны, но она понимала, что нужно согласиться.
        - Тебе лучше пойти тоже и присмотреть за ними, - велела она мне.
        - О’кей.
        Батут меня не волновал. А вот Фабиан… Он же слишком взрослый, чтобы водиться с Беллой и Вильямом.
        - Пойдем, папа, пожалуйста! - упрашивала Белла.
        - Хорошо, но ненадолго.
        Я натянул футболку, и мы с детьми отправились в сад семейства Селандер.
        Фабиан уже прыгал на батуте, Вильям и Белла быстро сняли сандалии и встали в очередь. Это действительно был самый маленький батут из всех, что я видел, прыгать на нем можно было только по одному.
        - Надо же, здравствуйте!
        На меня чуть не натолкнулась внезапно появившаяся во дворе Жаклин. Ее длинные волосы были собраны в пучок, глаза прятались за черными солнцезащитными очками. На ней не было ничего, кроме ярко-красного бикини.
        - Здравствуйте, - ответил я и посмотрел в сторону.
        Было трудно отвести глаза от ее неприкрытой кожи.
        - Как мило, что вы заглянули. Хотите выпить? - Без тени смущения Жаклин обеими руками подняла очки на лоб, еще более обнажив тело с идеальным загаром.
        Я не знал, на чем остановить взгляд.
        - Спасибо, но мне нужно идти работать. - Я показал следы краски на руках.
        Жаклин оглядела меня с улыбкой:
        - Бедный, только и делаете, что работаете.
        - Ничего, если я оставлю детей? - спросил я.
        Она со смехом кивнула:
        - Идите красьте! Мы тут разберемся.
        Она прошла так близко от меня, что я почувствовал запах кокосового масла. На газоне возле шезлонга Жаклин сбросила шлепанцы и улеглась, вытянув блестевшее от масла тело и закинув руки за голову. Я не хотел смотреть, хотя удержаться было трудно.
        - Я заберу вас через час, - сказал я Вильяму и Белле, - или сами найдете дорогу.
        Они были слишком заняты, чтобы ответить.
        Когда я возвращался, низко над крышами домов висело солнце, этот разрывающий небо гигантский огненный шар. По моему лицу тек пот, перед глазами мелькали красные и золотые звездочки. Солнце так сильно слепило, что я отвел глаза в сторону, и в поле зрения оказался дом номер четырнадцать, в котором жил Ула Нильссон, осужденный за применение насилия.
        Это заняло секунду или две. Я моргнул и прищурился, глядя на конек крыши.
        Ула смотрел на меня из окна на фронтоне. Острым пристальным взглядом. Заметив, что я его вижу, он исчез.
        7. Жаклин
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Микки уехал вслед за «скорой», а я так и стою у въезда в квартал. На земле лежит красный велосипед Бьянки, руль погнут, колесо смято.
        - Пожалуйста, - говорю я Фабиану. - Я не могу этого видеть.
        Он поднимает велосипед. Ула помогает отнести его к тринадцатому дому.
        На улице воцаряется мрачная тишина, кожу царапает холод.
        - Что мы будем делать? - спрашивает Фабиан.
        Мне хочется закричать. Это случилось именно сейчас, когда все уже почти наладилось.
        Передо мной стоит «БМВ» с разбитым бампером. Зачем я купила этот проклятый автомобиль? На меня смотрят Белла и Вильям. Хочется обнять их, прошептать что-то утешающее, но они отстраняются, держатся вместе, они начеку.
        - Мама умрет? - спрашивает Белла.
        - Зачем вы ее сбили? - спрашивает Вильям.
        Я молчу, у меня нет сил отвечать.
        - Это был несчастный случай, мы столкнулись, я не успела затормозить.
        Вильям берет сестру за руку, я иду за ними к их дому.
        - Пойдем! - кричу я Фабиану и Уле, они так и стоят у въезда во двор, ничего вокруг не видя.
        - Я хочу домой. - Голос Фабиана звучит тихо и слабо.
        - Сейчас, мы только дождемся Гун-Бритт и Оке. - Я поворачиваюсь и зову его. - Иди сюда!
        - Может, мне тоже пойти с вами? - спрашивает Ула.
        - Не нужно.
        Я не могу его видеть. Не хочу иметь с ним никаких дел.
        - Ты уверена?
        Он делает шаг вперед, но я тащу Фабиана за руку к дому, у дверей которого Вильям пытается утешить отчаявшуюся сестру. Ула так и стоит у въезда, широко раскрыв глаза.
        Через пять самых долгих в моей жизни минут в дом Андерсонов врываются Гун-Бритт и Оке.
        - Что тут случилось? - Гун-Бритт сжимает детей в своих объятиях; Вильям всхлипывает, а плач Беллы пронзает мне сердце.
        - Там приехала полиция, - говорит Оке.
        За окном идут двое молодых мужчин в форме - о чем-то болтают, показывают на двор и потягиваются.
        - Я ожидала чего-то подобного, - произносит Гун-Бритт, гладя детей по голове. Руки утешают, но всем своим видом она обвиняет.
        - Прекратите, - прошу я, - не сейчас.
        - Но что дойдет до такого… - продолжает Гун-Бритт.
        Мне приходится прикусить язык. Ради детей. И Фабиана. Оке открывает дверь полицейским, те здороваются, их лица сама серьезность. Черные ботинки и широкие ремни с дубинкой и пистолетом.
        Гун-Бритт и Оке представляются.
        - Мы живем рядом. Микки попросил нас присмотреть за детьми.
        Один из полицейских внимательно смотрит на меня:
        - А вы?
        - Я тоже живу здесь.
        Фабиан сидит в кресле и вращает руками одна вокруг другой, он всегда так делает, когда нервничает. Взмахивает и крутит. Я осторожно присаживаюсь на корточки рядом с ним. Не слишком близко.
        - Все будет хорошо, родной.
        - А если она не поправится? - говорит он.
        Я делаю глубокий вдох:
        - Не надо так думать.
        Слышу в прихожей раскатистые голоса полицейских. Пол скрипит под их ботинками.
        - Жаклин? - окликает меня первый. - Нам надо поговорить с вами.
        Они видят сидящего в кресле Фабиана. Второй полицейский наклоняется к нему:
        - Как ты?
        Фабиан молчит. Его руки продолжают вращаться.
        - Это мой сын, - объясняю я. - У него шок, он сидел рядом со мной в машине.
        - Ему нужна медицинская помощь?
        Полицейский без предупреждения протягивает руку, намереваясь коснуться Фабиана.
        - Не трогайте его! - вскрикиваю я.
        Рука повисает в воздухе, полицейский удивленно смотрит на меня.
        - Он не любит телесные контакты.
        Полицейский какое-то время колеблется, но потом убирает руку:
        - Понятно. Не торопитесь, мы можем поговорить и после.
        Они оставляют нас в гостиной вдвоем, Фабиан дышит все прерывистее. Руки все быстрее вращаются одна вокруг другой.
        - Полиция! - шипит он.
        - Я знаю, не бойся.
        Все его тело трясется.
        - Тебя могут забрать в тюрьму.
        В конце концов ему приходится сесть на собственные руки, чтобы они остановились.
        - Не могут, - отвечаю я. - Это был несчастный случай.
        Полицейский записывает мои показания. Мы сидим за столом друг против друга в кухне Андерсонов.
        - К сожалению, нам придется изъять автомобиль.
        - О’кей, - киваю. - Зачем? Что вы хотите проверить?
        - Таков порядок, его должны осмотреть технические специалисты.
        Я долго и внимательно рассматриваю полицейского - открытое лицо, добрый взгляд.
        Из-за двери доносятся всхлипывания Беллы и вопросы, которые растерянно задает Вильям и на которые у Гун-Бритт нет ответов.
        Каждое их слово режет меня на части, это полный крах; мысли и чувства наталкиваются друг на друга, в глазах слезы.
        - Вам известно, что с Бьянкой? Что-то серьезное?
        - К сожалению, сведений об этом у нас нет, - отвечает полицейский.
        Черт, что же я наделала!
        Он протягивает мне стакан воды и пачку бумажных носовых платков:
        - Вам сейчас тяжело, я понимаю, но я должен задать вам несколько вопросов. Что именно произошло? Что вы можете вспомнить, Жаклин?
        Я закрываю глаза и впиваюсь правым указательным пальцем в тонкую кожу на левой ладони.
        - Я ее не увидела.
        - Она ехала на велосипеде, верно? Мы думаем, она выехала из своих ворот примерно тогда же, когда вы свернули на территорию общего двора.
        - Да.
        По-другому быть не может.
        - Но вы ее не заметили?
        - Нет.
        Это не так.
        - Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.
        Эхо удара непрерывно звучит в голове.
        - Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.
        Полицейский пишет в блокноте.
        - Вы спешили?
        - Нет, совсем.
        - С какой скоростью вы ехали? Там довольно крутой поворот.
        - Я не смотрела на… на…
        - Спидометр?
        - Не знаю.
        Под блузкой стекает холодный пот. Я будто покидаю собственное тело, взмываю к потолку и оттуда наблюдаю за происходящим. Сидит и отвечает на вопросы полицейского совсем другой человек.
        - Я не понимаю. Как я могла на нее наехать?
        Полицейский снова записывает. Я пытаюсь дышать спокойнее, но при каждом вдохе в груди жжет.
        - Ваш сын, Фабиан, тоже был в машине?
        - Да.
        - Сколько ему лет?
        - Пятнадцать.
        Полицейский записывает, покачивая головой. Я думаю, чтo говорить о Фабиане.
        - Вам же не обязательно беседовать и с ним? Я не уверена, что он это выдержит. У него шок.
        - В этом нет необходимости, - уверяет полицейский.
        Я закрываю глаза и снова вижу перед собой Бьянку на велосипеде, слышу визг тормозов и удар.
        - А вдруг она…
        Все во мне кричит от страха.
        - Послушайте… - начинает полицейский.
        - Это я виновата, - всхлипываю я.
        - Иногда случаются страшные вещи, в которых не виноват никто, - произносит он.
        Не уверена, что он в это верит.
        - Мы можем пойти домой?
        Он поднимает голову:
        - Еще несколько вопросов. Выдержите?
        Киваю. Лучше сразу покончить с этим.
        - Какие у вас отношения с Бьянкой Андерсон?
        - Отношения?
        Странный вопрос.
        - Мы соседи.
        - Вы поддерживаете с соседями тесные контакты?
        - Ну да, немного. Как обычно в таких районах.
        Полицейский понимающе кивает:
        - То есть вы общались с семьей Андерсон?
        Он произносит «общались» так, как будто вкладывает в это слово еще какой-то смысл.
        - Иногда, - сдержанно отвечаю я.
        О чем, собственно, он?
        - Как бы вы описали ваши отношения?
        - Не знаю…
        Как можно описать отношения? Два года назад я бы сказала, что семья Андерсон - лучшие соседи на свете. Но с тех пор многое изменилось.
        - Вы с Бьянкой дружили?
        Я смотрю на него, пытаясь догадаться, что он успел узнать.
        - Я бы так не сказала.
        - А с Микаэлем, ее мужем?
        Я вздрагиваю. Чуть-чуть, едва заметно, но наметанный взгляд полицейского, скорее всего, это фиксирует.
        - Что с Микки?
        Слегка качаю головой, и несколько прядей с вполне достоверной случайностью падают мне на лицо.
        - Какие у вас с ним отношения? Вы часто видитесь?
        С ответом я не медлю. Видимо, он уже успел побеседовать с Гун-Бритт.
        - Честно говоря, я не понимаю, как это относится к делу.
        Я же не отрицаю: это я сбила Бьянку. Я была невнимательна и наверняка ехала слишком быстро.
        - Конечно-конечно, я просто пытаюсь получить более общее представление о случившемся. Узнать предысторию.
        - Нет никакой предыстории. Это был несчастный случай.
        Я отвела взгляд всего на миг, сотую долю секунды. Для того чтобы разрушить жизнь, больше не требуется.
        - Вы же понимаете, что это был несчастный случай? - говорю я.
        Полицейский молчит. Потом кладет на стол какой-то черный прибор.
        - Я должен попросить вас выдохнуть сюда.
        Это алкотестер.
        Я снова вздрагиваю, и теперь полицейский это точно замечает.
        8. Жаклин
        До катастрофы
        Незадолго до того, как в дом номер тринадцать вселились Андерсоны, мы с Фабианом заметили на Горластой улице черный «порше» - маклер приехал убрать оранжевую вывеску «Продается». После смерти Бенгта Фабиан был все время подавлен, а вывеска только ухудшала положение. Интересно, людям приходит в голову, что за продажей дома часто скрывается трагедия? Какая гадость - надеть костюм, сесть в «порше» и поехать водружать на газон оранжевую вывеску. Как будто надо просто продать очередную недвижимость, кусок пространства, ограниченный деревом и кирпичами. Как будто дом никто не строил и никто в нем не жил. В этом доме человек упал с лестницы и исчез. И остался мальчик, потерявший своего лучшего друга, который был ему как дедушка.
        Когда в доме поселились Микки и Бьянка с детьми, Фабиан начал быстро меняться. У него появился аппетит и румянец на щеках. Он чаще выходил из комнаты в летнее тепло, и появилась надежда, что все наладится.
        Изменить собственную жизнь легко, намного легче, чем кажется. Просто взять и начать сначала. Я делала это несколько раз. Прекратить отвечать на звонки, отказываться от всего, ни с кем не встречаться. Тебя забудут быстрее, чем ты думаешь. Есть много других людей, о которых можно позаботиться.
        Прожив в США десять лет, я сначала вернулась в родной Тидахольм. Это был кошмар. Во всем мире прошло десятилетие, но здесь не изменилось ничего.
        Подружки, как и раньше, сидели в местной гамбургерной - слегка располневшие, с первыми морщинами на лице и в окружении детских колясок, а не парней, но школьное отношение к жизни осталось прежним: не вздумай выпендриваться и думать, что ты круче других. Мать, по своему обыкновению, ворчала, отец, как и раньше, молчал.
        Мы с Фабианом предприняли одиссею на юг с остановками в Йончёпинге (засилье сектантов-пятидесятников), Ландскроне (вокруг одни бандосы) и Сольвесборге (слишком много нациков). Когда Фабиану исполнилось четыре, я нашла дом на Горластой улице. Чёпинге, правда, пришлось искать в «Гугл»-картах, чтобы понять, где он находится, но потом оказалось, что это было лучшее мое решение. Риелтор неправильно оценил виллу, и она досталась мне очень дешево. Так мы и оказались в стране Астрид Линдгрен, где всегда светит солнце, не запираются двери - и живет Бенгт. Потрясающий человек, который действительно заботился о Фабиане, всегда находил для него время и ни разу нас не разочаровал. Рядом с ним Фабиан расцветал, а когда Фабиан счастлив, я тоже счастлива.
        Но мне не хватало общения вне семьи. Работы не было, мест, где можно было бы встречаться с другими людьми, тоже. Двадцать четыре на семь я занималась Фабианом. Через детскую поликлинику я попала в родительскую группу. Медсестра с непропорционально длинной челкой и добрыми, как у бабушки, глазами сообщила, что у них есть группа матерей, чьи дети, как и Фабиан, родились в 2002-м, и эта группа регулярно проводит встречи.
        - Я поговорю с ними, - пообещала она. - Там наверняка найдется еще одно место.
        Когда-то моя учительница точно так же заставляла девочек принять меня в свою компанию, чтобы прыгать с ними через веревочку. Это было еще до того, как у меня оформились ноги и грудь, и одноклассницы хотели убить меня по другим причинам.
        Почти год каждую вторую пятницу мы с Фабианом встречались с родительской группой. Мама близняшек Кина и Кита даже название для группы придумала - «Мамашки и няшки». Шесть женщин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти хвастались детьми и сплетничали о собственных мужьях. Собирались друг у друга «просто по очереди», но угощение на этих встречах простотой никогда не отличалось. Домашний хлеб на закваске, настоящие итальянские кростини или капкейки фантастического дизайна. Кофе быстро сменялся вином. Дети, четыре мальчика и три девочки, проводили время в беззаботных играх в уютных домах, где деньги тратились на игрушки, а не на погашение долгов по ипотеке.
        После каждой встречи я говорила себе, что больше не пойду. Я не выносила этих людей, их жилища и одежду, все, что они говорили, и то, как они это говорили. Но когда я получала сообщение с приглашением, меня снова пробивал жар. В точности как в старших классах школы. Я снова стала девочкой, которая сидит у телефона и ждет. Когда текстовые сообщения прекратились, я сначала ощутила какую-то пустоту. Потом злость. В конце концов я убедила себя, что с этим надо покончить. «Мамашки и няшки» должны кануть в прошлое.
        И все же я скучала. По этим родительницам с «усами» красного вина на губах, конфетам с сухофруктами и по детям, устраивающим торнадо в гостиных Чёпинге. Наступала очередная пятница, и в груди у меня появлялась брешь. В конце концов я разослала всем сообщения с приглашением. Очередь была не моя, но пусть это станет последней попыткой остаться в группе. Мне никто не ответил. А через два дня позвонила мама близняшек.
        - Приве-е-ет! - произнесла я с напускной радостью.
        - Хм… привет.
        - Как дела?
        Вопрос повис.
        - Ну, в общем…
        Видимо, они бросили жребий или рассчитались по какой-нибудь детской считалке, чтобы выбрать того, кто мне позвонит. У них все решения принимались так.
        - Мы уже назначили встречу в следующую пятницу. Понимаешь, некоторые девочки считают, что общаться с Фабианом невозможно. Поэтому мы вас не пригласили.
        - Невозможно?..
        Слова застряли у меня в горле.
        - С ним постоянно возникали сложности, - сообщила мне мама близняшек. - Я пыталась заставить остальных мам относиться к нему по-другому, но у меня не получилось. Мне жаль, понимаешь? Но мы точно увидимся, в подготовительной школе или где-нибудь еще.
        Телефон у меня в руке стал тяжелым. Она попрощалась, в трубке щелкнуло. Я налила себе бокал вина и пошла к Фабиану, который лежал на полу и строил башню из кубиков.
        - Ты самый лучший ребенок, о котором любая мама может только мечтать, - сказала я и села рядом с ним.
        Он посмотрел на меня удивленно. Я обняла его, но он убрал мою руку.
        О чем тут, собственно, жалеть? Если честно, то группу эту я ненавидела. Странно, что я вообще так долго выдержала среди ангелоподобных мамаш, уверенных, что их появившиеся в результате непорочного зачатия и кесарева сечения, вскормленные просекко отпрыски посланы с небес на землю, чтобы спасти человечество. На таких я вдоволь насмотрелась в Штатах.
        Но если бы только эти «Мамашки». Если бы этим все ограничилось…
        9. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2015 года
        Первый раз в жизни я ждала ежегодный праздник на Горластой улице. Бьянка и Микки казались очень приятными людьми, и мне хотелось познакомиться с ними поближе. В том числе и ради Фабиана. Всю последнюю неделю он без умолку говорил о Вильяме и Белле.
        - Они что, не придут? - спросил Фабиан, когда мы появились в саду Гун-Бритт и Оке через минуту после назначенного времени.
        - Думаю, они вот-вот будут, - тихо ответила ему я.
        В следующую секунду они действительно показались из-за угла. С цветами и коробкой конфет из разряда «подарить кому-нибудь при случае». Фабиан тут же увел Вильяма в сад. Оке постучал по бокалу и прочистил горло.
        - Добро пожаловать в дом номер двенадцать, - провозгласил он. - Как прекрасно, что на традиционном и очень важном для нас празднике собрались обитатели всех домов нашего квартала. Мы с Гун-Бритт поступили немного неразумно, и все это, конечно, не ко времени, но нам нравится соблюдать традицию. В следующем году этот праздник пройдет уже в четырнадцатый раз.
        По садовой лужайке пробежал легкий гомон, а Ула инициировал робкие аплодисменты.
        - Да, и теперь из старых жильцов тут остались только я и Оке, - вздохнула Гун-Бритт.
        - Старики и слабаки сошли с дистанции, - хохотнул ее муж.
        Оке в своем репертуаре. Он же прекрасно знает, как много Бенгт значил для Фабиана.
        - Может быть, нам всем имеет смысл по очереди рассказать о себе, - предложила Гун-Бритт. - Ведь к нам присоединились новые лица.
        - Отличная идея, - поддержал Ула, который только что поздоровался за руку с Микки и Бьянкой. Это была их первая встреча.
        - Я могу начать, - взял инициативу Оке и сразу застрочил как из пулемета: - Родился в сорок шестом, в один год с его величеством, сорок семь лет проработал на железной дороге, сейчас на пенсии. Двое детей, оба депортированы в столицу, пять внуков, одна жена. Вот эта. - Он ткнул пальцем в сторону Гун-Бритт.
        - Эта? - рассмеялась она. - То есть я, да? Ну ладно, я так я. Я много лет сидела дома с детьми. Сюда мы переехали из Мальмё, когда они пошли в школу. Оке построил этот дом сам. - Она повернулась к мужу, который от ее слов стал как будто выше ростом.
        - Впечатляет, - произнес Микки и тут же, отвернувшись к Белле, попросил ее не трогать цветы и садовые украшения.
        Это я их предупредила. У Гун-Бритт и Оке все как в музее - смотреть можно, трогать нельзя. Маниакальный порядок во всем до последней мелочи. Фабиан однажды получил горький урок.
        - Ну а когда дети выросли, - продолжила Гун-Бритт, - я пошла работать в супермаркет и трудилась там до пенсии. Нам с Оке всегда нравилось жить здесь, и мы очень ценим дружбу с соседями.
        - Ничего важнее этого нет, - добавил Оке. - Маклеры всегда говорят о квадратных метрах, расположении, хорошей планировке и тому подобном. Но важнее всего - по-настоящему хорошие соседи. Как вы считаете, Бьянка? Вы ведь тоже маклер?
        Бьянка замешкалась с ответом, но потом произнесла:
        - Да, пожалуй, так. Соседи, без сомнений, очень важны.
        Мы все посмотрели друг на друга, кивнули, улыбнулись и подняли бокалы.
        Чистейшая фальшь, доморощенный театр. Интересно, Бьянка и Микки это заметили?
        - Теперь ваш черед. - Оке махнул своим бокалом в мою сторону.
        - Э-э-э… - Что бы такое им сказать, чтобы не выглядеть уж слишком нелепо? - Ну-у, меня зовут Жаклин, как вам всем известно.
        - Вы давно здесь живете? - спросил Микки.
        - Мы купили дом восемь лет назад, когда Фабиану было пять. Я десять лет жила в США, но, когда он родился, вернулась в Швецию.
        - Она была фотомоделью, - сообщил Оке.
        Я сделала глоток и посмотрела вдаль. На самом деле я должна гордиться своей карьерой, но знаю, что думают люди. Конечно, на многих это производило впечатление, но первое восхищение быстро сменялось презрением. Модель? Мы знаем, что это означает.
        - Но моделью вы больше не работаете? - Вопрос Бьянки прозвучал скорее как утверждение.
        - Нет, - рассмеялась я, - для этого я уже слишком старая и некрасивая.
        Все дружно запротестовали, а я показала на Улу:
        - Передаю эстафету.
        Он закусил губу и начал переминаться с ноги на ногу.
        - О’кей, меня зовут Ула. Я переехал сюда… э-э-э… сколько уже… да, два года назад. Живу в четырнадцатом доме, работаю в банке.
        Оке похлопал его по плечу:
        - Если вам понадобится кредит, обращайтесь к Уле.
        Тот посмотрел на меня, незаметно для Оке закатил глаза и продолжил:
        - Что еще сказать? Был женат, но недолго. Живу с двумя котами - Хугином и Мунином[7 - Хугин и Мунин - пара воронов в скандинавской мифологии, которые летают по всему миру и сообщают богу Одину о происходящем.]. С ними, признаться, намного проще, чем с женщинами.
        Микки и Бьянка натужно рассмеялись.
        - Уле трудно находить общий язык с мыслящими индивидами, - произнесла я.
        - Ха! Да у моих котов уровень интеллекта выше, чем у большинства знакомых мне людей.
        В этот момент Бьянка как будто случайно чихнула, прикрыв руками нос и несколько раз моргнув.
        - Это домашние коты, на улицу они не выходят, так что не беспокойтесь, - засмеялся Ула.
        - Вы слышали? - сказала я. - Он еще и держит друзей взаперти!
        Улу я знала и не собиралась позволять ему строить из себя этакого искреннего рубаху-парня. Он открыл было рот, чтобы продолжить, но вмешалась Гун-Бритт:
        - А теперь мы хотим услышать о вас, Микаэль и Бьянка! Нам всем очень любопытно.
        Бьянка огляделась в поисках Микки, который следил за Беллой и клумбой, на которой цвели знаменитые розы Гун-Бритт. Бьянка попыталась поймать его взгляд, но быстро поняла, что ей придется выпутываться самой.
        - Не знаю, насколько мы сможем оправдать ваше любопытство, - начала она. - Мы из Стокгольма, как вы уже знаете.
        - Из каменных джунглей, - хохотнул Оке.
        - А почему Чёпинге? - спросил Ула. - Как вы вообще нашли это место?
        - Мы жили в самом центре. Для детей там не вполне безопасно. В Стокгольме всякое происходит.
        - В Стокгольме происходит всякая дрянь, - категорично заявил Оке.
        Ула потер рукой подбородок:
        - И вы решили уехать в Сконе, но это же очень далеко?
        - В Сконе нам всегда нравилось.
        - Здесь можно купить просторное жилье за те же деньги, - заметил Оке.
        - Да, конечно. К тому же Микки нашел тут работу, и нам очень понравился этот дом. И сам район. Все очень быстро решилось.
        - Невероятно смело, - кивнула Гун-Бритт.
        Я мысленно согласилась. Я знала, что такое переезжать на новое место. А еще я знала, что за переездом, как правило, что-то стоит. Что-то такое, от чего убегают.
        - Вы, значит, риелтор? - спросила Гун-Бритт.
        - Да, - улыбнулась Бьянка. - Попытаюсь освоить сконский рынок.
        - В Чёпинге есть местное бюро, - сообщил Оке, - тамошним дамам стокгольмский дух пойдет на пользу.
        Губы Бьянки улыбались, но по глазам я видела, что ей неприятно. Когда мы встретились взглядами, я слегка качнула головой, показывая, что понимаю ее. Бьянка была мало похожа на ту, кто станет продавать выморочное деревенское жилье.
        Тем временем Гун-Бритт отвела Оке в сторону. Тот посмотрел на жену и откашлялся.
        - Теперь, думаю, мы обязаны выпить за наших новых соседей. - Он снова наполнил бокалы. - Микаэль и Бьянка, Вильям и… Белла! Добро пожаловать на Горластую улицу!
        Вскоре все расселись в садовые кресла, а Оке положил на гриль свиные котлетки.
        - Тут, в Сконе, мы называем это корейкой.
        Я скривилась:
        - «Котлетки» звучит аппетитнее.
        Оке задал тональность, и все остальные слаженно подхватили короткую заздравную песню «До дна». Прошло немного времени. Гун-Бритт, хихикая, пролила кофе на скатерть. Ула налил виски Микки. Подали «десерт мечты»: сливки, шоколад и мороженое.
        Стемнело, Белла уснула на руках у Бьянки, а я радовалась, наблюдая, как Фабиан играет с Вильямом на газоне. Ему действительно недостает соседей-приятелей. Вильям, конечно, младше, но это не важно, если им хорошо вместе и они ладят. А вот Белла, предупредила я Фабиана, слишком мала. Буду следить, чтобы они не оставались наедине.
        Микки и Ула обсуждали кредиты и ренту, Оке подливал им в бокалы. Мы с Бьянкой увлеченно беседовали о местных школах, их репутации, преимуществах и недостатках, но вдруг я заметила, что Бьянка смотрит куда-то в сторону. Похоже, она перестала меня слушать и сосредоточенно вглядывалась в сад за моей спиной.
        - Что там? - спросила я.
        Она встала и принялась ходить по саду.
        - Где Вильям? Вы видели, куда они ушли?
        Все разговоры за столом прервались.
        - Я думал, ты за ними присматриваешь, - сказал Микки.
        Бьянка сердито отмахнулась и позвала:
        - Вильям!
        - Он наверняка где-то с Фабианом, - сказала я. - Ничего страшного.
        Но Бьянка нервно ходила туда-сюда, всматриваясь в темноту.
        - Пойдемте поищем, - предложила ей Гун-Бритт и открыла калитку.
        Я посмотрела на Микки и тех, кто оставался за столом, и сказала:
        - Они, наверное, пошли к нам. Я сбегаю посмотрю.
        Когда я вставала, то почувствовала, что земля качается под ногами. Неужели я так набралась?
        - Я провожу, - сказал Ула, и я не успела возразить.
        В общем дворе горел одинокий фонарь, небо было исколото звездами. Тишина, лишь стук моих каблуков по асфальту.
        - Подожди! - крикнул Ула, который смог догнать меня только у самых ворот.
        Открывая входные двери, я затылком почувствовала его дыхание. Он прошел за мной в прихожую. Темно и тесно. Я нащупала выключатель, но не нажала. Я уловила его запах и вздрогнула, когда плечо Улы, кожа к коже, коснулось моего. Мы стояли слишком близко друг к другу. До моих губ долетело его дыхание, рука осторожно коснулась моего бедра.
        - Прекрати, - сказала я.
        Но прозвучало это так, как будто я хочу обратного.
        Его рука на моих ягодицах. Он прижал меня к себе:
        - Давай же.
        - Уходи, ты пьян, - сказала я.
        Он усмехнулся и поцеловал меня жестко и жадно. А потом зажглась люстра. И, залитые ее светом, мы увидели перед собой Фабиана и Вильяма.
        10. Mикаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        В комнате для родственников пациентов отделения реанимации холодные стены. От окна дует, я сажусь на стул, он скрипит, я листаю брошюры с информацией, но не понимаю, что читаю, с тем же успехом они могли быть написаны по-гречески.
        - Где моя жена?
        Молоденькая медсестра, которая привела меня сюда путаными коридорами и лестницами, смотрит с сочувствием:
        - Как только врачи определятся, они придут сюда и все вам сообщат.
        Дрожащими пальцами ищу в списке контактов номер Сиенны. Между сестрами пять лет разницы и шестьдесят миль, и, насколько мне известно, они никогда не были по-настоящему близки. Когда мы виделись в последний раз? Наверное, на похоронах их отца. У Сиенны тогда был новый муж, новые губы и двое детей-подростков. На церемонии она с трудом выдавила из себя слезу. Вполне в ее духе, сказала потом Бьянка.
        - Здравствуйте, - произношу я, когда на звонок отвечают. - Это Сиенна?
        - Микки? Что-то случилось?
        Иначе зачем бы я звонил?
        - Бьянка попала под машину. На велосипеде.
        Сиенна на несколько мгновений замолкает.
        - Она сильно пострадала?
        - Не знаю. С ней сейчас врачи. Я только что приехал в больницу.
        - Что? Что произошло?
        - Ее сбила машина соседей. Когда ее забирала «скорая», она была без сознания.
        Сиенна со свистом выпускает воздух.
        - А дети?
        - С ними все в порядке. Бьянка хотела быстро съездить в супермаркет.
        - Я… я приеду.
        Сперва я не понимаю, что она имеет в виду.
        - Я немедленно вылетаю.
        - Может, лучше подождать? Пока врачи что-нибудь скажут?
        На миг становится тихо, а потом она повторяет:
        - Я приеду.
        Медсестра периодически поднимает на меня глаза. Спрашивает, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего-нибудь. Отвечаю, что хочу узнать, как моя жена.
        Спустя минуту, десять или сто, я потерял счет времени, телефон издает сигнал, на экране мелькает новое сообщение. Перед глазами все плывет.
        Прости!!! Я понимаю, это мелко, но что еще я могу написать. Пожалуйста, прости!!! Не знаю, как это могло случиться. Она внезапно выехала на дорогу прямо передо мной. Я хотела бы поменяться с ней местами. Я никогда себя не прощу. Как такое могло случиться?
        Кликаю на сообщение и читаю его еще раз. Начинаю писать ответ, но стираю. Пишу снова и опять удаляю. В конце концов прячу мобильный. Что здесь скажешь?
        - Пришел доктор, - сообщает медсестра.
        Врач - мужчина моего возраста с перебитым боксерским носом. Пожимая руку, смотрит мне прямо в глаза и называет свое имя: Ариф.
        - К сожалению, у Бьянки кровоизлияние в мозг. Это очень серьезно.
        Вокруг все темнеет. Слова повторяются в голове эхом, я перестаю чувствовать собственные ноги.
        - Ее везут в операционную, - продолжает врач.
        Ноги медленно немеют, я готов упасть.
        - Как - в операционную? Она же поправится, да?
        Мягкие карие глаза доктора по имени Ариф смотрят в сторону. Он делает глубокий вдох, несколько раз моргает, а когда выдыхает, все его боксерское тело словно сжимается.
        - К сожалению, пока ничего сказать нельзя. Мы сейчас попытаемся остановить кровотечение.
        Он смотрит в стену мимо меня.
        Я не вполне понимаю, что происходит дальше, медсестра, видимо, берет меня за локоть, чтобы я не упал.
        Все по-прежнему как в тумане, кружится голова, и мне никак не унять дрожь. Телефон снова вибрирует. На дисплее номер Гун-Бритт. Объясняю, что Бьянке будут делать операцию.
        - О нет! Дорогая, милая Бьянка!
        - Как дети?
        - В шоке. Волнуются.
        Мне трудно говорить, но я должен им что-то сказать.
        - Вы можете включить громкую связь?
        Гун-Бритт тяжело дышит и, кажется, открывает дверь.
        - Полиция отпустила Жаклин, - сообщает мне она. - Они ее быстро допросили у нас на кухне и отпустили домой. Хорошо хоть машину забрали.
        На это я не отвечаю. У меня нет сил.
        - Самое важное - чтобы Бьянка поправилась.
        - Да, конечно.
        Раздается треск и звук изменяется, когда она включает динамик. Я пытаюсь сосредоточиться.
        - Папа?
        Я слышу голос Вильяма.
        - Малыш.
        В горле растет ком, я стараюсь сдержать слезы.
        - Сестренка тоже рядом?
        Белла отвечает сама:
        - Ты приедешь домой? Доктор уже вылечил маму?
        - Нет, но скоро, - сдавленно шепчу я. - Сначала ей сделают операцию. А потом мама вернется домой.
        - Это долго? - спрашивает Белла.
        - Не знаю.
        Вильям явно нервничает:
        - А где ей будут делать операцию?
        - В голове.
        Я не хочу ничего скрывать, но они все-таки дети.
        - Тут очень хороший доктор, и он обязательно вылечит маму.
        - Обещаешь? - спрашивает Белла.
        - Обещаю.
        Обещаю и клянусь. Что еще остается?
        - Я скоро к вам приеду. - Я чувствую, что больше ни минуты не могу без них. - Я вас люблю.
        Гун-Бритт выключает громкую связь и снова закрывает двери:
        - Это настоящий кошмар, Микки.
        - Да. Здесь я сейчас ничем помочь не могу. Я еду домой, к детям.
        - Мы с Оке рядом, вы же знаете.
        - Сестра Бьянки тоже приедет, - сообщаю я.
        - Сиенна? Я думала, они не общаются.
        Я тоже так думал. Откуда Гун-Бритт знает, как ее зовут?
        - Послушайте, - Гун-Бритт понижает голос, - в том, что случилось, виноваты вы. Вы же понимаете это, да?
        11. Микаэль
        До катастрофы
        Лето 2015 года
        В одно из последних воскресений лета меня разбудил голос с нижнего этажа:
        - Есть кто-нибудь? Вы дома?
        Бьянка побежала по лестнице в трусах и рубашке, а я смотрел вниз, наклонившись через перила. В холле стоял Фабиан, в застиранной футболке и бермудах, его короткие, кое-как остриженные волосы были взъерошены еще больше, чем обычно.
        - А чем вы занимаетесь? - спросил он, глядя вверх на меня.
        - Спим, - ответила Бьянка.
        - Так долго? Можно мне войти?
        Как будто он уже не вошел.
        Я вздохнул, Бьянка, обвязавшись вокруг талии банным полотенцем, поспешила в кухню.
        - А который час? - спросила Бьянка.
        - Не знаю, - ответил Фабиан.
        - Как ты попал в дом? - крикнул я сверху.
        Он запрокинул голову и улыбнулся так широко, что при желании я мог бы разглядеть миндалины.
        - Через дверь, конечно.
        - Разве она была открыта? - спросила Бьянка.
        И оба они посмотрели на меня.
        - Не знаю, - ответил я. И тут же добавил: - Я исправлюсь.
        После переезда в Чёпинге у меня появилась плохая привычка оставлять наружную дверь незапертой. В Стокгольме такое совершенно немыслимо, но тут другое дело. Запираться здесь казалось излишним.
        - Звонка же нет, - объяснил Фабиан.
        - И то верно, - вздохнул я.
        Звонок так и лежал в одной из коробок из-под бананов, что стояли вдоль стенки в гостиной. Как только я о них вспоминал, у меня начиналась мигрень.
        - Можно мне побыть у вас? Я могу помочь красить. Или поиграть с Вильямом.
        Бьянка бросила на меня умоляющий взгляд. Мы оба считали, что Фабиан слишком взрослый, чтобы играть с Вильямом, но ни я, ни она не решались об этом сказать.
        - Можно, но позже, - сказала Бьянка и посмотрела на дисплей телефона. - Сейчас только четверть восьмого.
        - О’кей, - ответил Фабиан. - А когда будет можно?
        - Приходи через несколько часов.
        - Несколько часов? - переспросил он. - А точнее нельзя?
        Бьянка сдержала вздох:
        - Через два часа. Возвращайся через два часа.
        И он вернулся. Он всегда возвращался.
        Вечно возникал в саду, у ворот, в гараже, в общем дворе. Такой черт из табакерки. Отвернешься на минуту - парень тут как тут, стоит и что-то говорит прямо тебе в ухо.
        - Он как привидение, - как-то сказал я Бьянке. - Появляется ниоткуда.
        - И похоже, интересуют его не игры с Вильямом, - заметила Бьянка.
        - Вот-вот, ему нужны именно мы.
        Мы рассмеялись, и капля краски упала с моего валика на пол.
        - Черт, везде эта краска.
        - Думаешь, он с диагнозом? - спросила Бьянка.
        - Наверняка. Народ сейчас получает диагнозы чаще, чем письма по почте.
        Бьянка рассмеялась и брызнула в меня кистью.
        - Не надо красить все только в черное и белое. Хорошо, что людям сейчас помогают. И что каждый может узнать, почему он чувствует то, что чувствует.
        - Конечно. Но иногда получается чересчур. Разве нужно наклеивать ярлыки на каждую личность?
        - Пожалуй, нет. - Бьянка задумалась. - Что ты думаешь о Фабиане? Синдром Аспергера?
        - Не знаю.
        - Он очень начитан в некоторых областях, - сказала Бьянка. - Я думаю, он умный. И речь у него более взрослая, чем у нормального тринадцатилетнего подростка.
        - С интеллектом у него точно все в порядке, - сказал я.
        - Тогда что? - настаивала Бьянка.
        Если б я знал.
        Я немного помолчал, а потом сказал:
        - В школе много учеников с синдромом ЧТНТ.
        - ЧТНТ? - переспросила Бьянка.
        Я смущенно улыбнулся:
        - Что-то-не-так.
        В том же месяце я приступил к новой работе - учителем физкультуры в старших классах школы Чёпинге. На крыши домов мягко опускалось утро, сквозь густые облака пробивалось солнце, я ехал на велосипеде вдоль речки на восток. Место работы я менял несколько раз, но это всегда были стокгольмские школы, и я никогда не волновался. На этот раз у меня слегка сосало под ложечкой, когда я, припарковав велосипед в школьном дворе, впервые направился к входу. Все было по-новому. Летом я один раз встречался с директором. Это был приятный мужчина лет пятидесяти, который любил и Транстрёмера[8 - Тумас Йоста Транстрёмер (1931 - 2015) - шведский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе.], и «Тоттенхэм Хотспур»[9 - «Тоттенхэм Хотспур» - английский профессиональный футбольный клуб.]. Теперь же, чтобы посмотреть на меня, в зале школы собрался весь педагогический коллектив. Еще бы, новичок. Из самого Стокгольма.
        Через неделю начались уроки, и я познакомился с учениками, вежливыми, воспитанными и в целом очень милыми, хоть я и не всегда понимал их сконский диалект. В подавляющем большинстве это были благополучные дети из семей среднего класса, в свитерах «Гант» и модных узких джинсах. Но были и те, кто приезжал из сельских районов, для которых Чёпинге считался центром, - ребята в кроксах и кепках козырьком назад; их свозили автобусами из Альсторпа, Хофтенторпа и прочих мест, которые пролетаешь, не успевая глазом моргнуть.
        Все мои волнения быстро улетучились. Школа Чёпинге мне понравилась. Сплоченный коллектив, хотя было трудно избавиться от ощущения, что ты новичок в замкнутом мире, где все знают всё друг о друге. Учителя держали учеников под полным контролем.
        Тот живет там-то и там-то. Этот внук такой-то и играет в одной футбольной команде с таким-то, а с мамой вон того я училась в одном классе.
        - Так всегда получается в маленьких городах, - сказала мне преподавательница английского Май-Роуз в учительской за чашкой кофе из автомата.
        А обладатель моржовых усов Рон, преподававший музыку, добавил, что никто эту стратегию и не скрывает:
        - Директор принимает на работу исключительно жителей Чёпинге.
        Поэтому-то он и спрашивал у меня на интервью, не собираюсь ли я поселиться в Мальмё или Лунде. На уроках физкультуры в нашем распоряжении были большой спортзал, футбольное поле, хоккейная и баскетбольная площадки, беговые дорожки и стойки для прыжков в высоту. Мы были полностью обеспечены самым современным инвентарем, многие ученики активно занимались спортом, играли в футбол, гандбол, плавали, увлекались конным спортом и гольфом. Просто день и ночь в сравнении со школами в стокгольмских пригородах, где я работал раньше.
        Как-то в пятницу в сентябре я заканчивал занятие в девятом «А» игрой «оторви хвост» - в ней нужно оторвать как можно больше «хвостов» у товарищей, сохранив при этом собственный.
        На обеденном перерыве я забыл зайти в туалет и, не в силах дотерпеть до конца урока, поручил следить за игрой двум ответственным девочкам, которые сами были освобождены от физкультуры из-за простуды. Уходя, предупредил:
        - Я отлучусь не больше чем на пять минут.
        Пропахшая потом раздевалка мальчиков находилась ближе всего, я быстро повернул к туалету и дернул за ручку двери. Черт. Занято.
        - Фабиан? - Я заметил его в самом дальнем углу душевой, он стоял, засунув руку в серебристую куртку, висевшую на одном из крючков. - Что ты делаешь?
        Когда я подошел, он не сдвинулся с места.
        - Это не то, что вы подумали, - проговорил он, - я… я…
        Не думая, я схватил его руку и выдернул ее из кармана дорогой брендовой куртки. На пол упали ножницы.
        - Что ты делал?
        Я понял это, сняв куртку с крючка. Он ее порезал. Эксклюзивную ткань рассекала огромная прореха.
        - Я не первый начал, - сказал Фабиан. - Это просто моя ответочка.
        Я был в таком шоке, что забыл про туалет.
        - Что ты имеешь в виду? Что кто-то раньше испортил твою одежду?
        Я внимательно осмотрел его с головы до ног. Кепка «БМВ», штаны на подтяжках и некогда белые кроссовки.
        - Нет, но они сделали много другого.
        - Чего, например?
        Его лицо искривилось в упрямой гримасе. Если они над ним издевались, он об этом ни за что не расскажет.
        - Как бы они ни поступали, так делать нельзя, Фабиан. Если кто-то плохо обращается с тобой, нужно говорить об этом учителям или маме. Месть - это неправильно! Получается порочный круг.
        - Простите, - сказал он.
        - Чья это куртка? - дернул я серебристый рукав. - Тебе придется извиниться. А потом мы позвоним твоей маме. Вам надо будет возместить стоимость.
        - Нет! Не надо маме! Я сам отдам деньги. - Он умолял, сложив ладони. - Микки, пожалуйста! Мама не должна об этом знать. У нее и так плохо с деньгами!
        На него было больно смотреть. Но выбора у меня не было. Или был?
        Черт возьми, он изрезал чужую куртку!
        - Я призна`юсь и попрошу прощения, - умолял Фабиан. - Деньги принесу в понедельник! Только не вмешивайте сюда маму!
        Мне было жаль его, но я все-таки рассказал.
        12. Фабиан
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        Люди как загадки, а загадки мне никогда не нравились. Ответы всегда дурацкие и притянуты за уши. «Что идет, оставаясь на месте?» Ха-ха-ха. Полный отстой.
        Мне никогда не нравилось то, что любят сверстники. Когда они в детском саду играли в маму и папу, я сидел и думал, что попал не на ту планету. В младших классах все мальчишки играли в футбол. Спорт я ненавижу. Мерзость. Девчонки прыгали со скакалкой или просто играли, а я сидел в углу с книжкой.
        Ненавижу «Мелло»[10 - «Мелло» («Мелодифестивален») - музыкальный конкурс, который организует шведская государственная телекомпания.] и musical.ly[11 - Речь идет о социальной сети для создания видео, прямых эфиров и обмена сообщениями.]. Всю эту фигню в социальных сетях. Я люблю чему-нибудь учиться и читать. Но не придуманные истории - меня интересует реальность.
        Мне нравятся машины и компьютеры. «БМВ» и игры «Каунтер Страйк»[12 - «Каунтер Страйк» («Контрудар») - серия компьютерных игр в жанре командных «стрелялок».]. Чувства и все такое меня не очень занимают. Люди слишком много говорят. Им все время надо спорить, обсуждать, высказываться. Что плохого в молчании и одиночестве?
        Большинство считает, что у меня с головой не в порядке, я чокнутый и сам не замечаю, что я не такой, как они. Но на самом деле у них самих проблемы с башкой. Идиоты! Говорят, что любят разное и каждый имеет право быть собой. Вранье, пустые слова.
        Я предпочитаю машины и компьютеры. И животных.
        Если бы мама не так боялась собак и у нас было больше денег, у меня была бы собака. Лабрадор или боксер. Говорят, собака - лучший друг человека. Верный и преданный.
        Самое страшное наказание для собаки - когда ее исключают из своры. Не ругают, не бьют, не морят голодом. Хуже всего, когда ее оставляют одну. Не пускают к другим.
        Люди тоже во многом как животные. Мы просто убедили самих себя, что мы особенные.
        Я жил в разных местах, но ничего о них не помню. И ладно. Я родился в Калифорнии, в США, на другой стороне Атлантики. И однажды туда вернусь. А Чёпинге - реальная жопа. Стая в десять тысяч человек. Крысиная. Мама жила во многих таких местах и говорит, что везде одно и то же. Раньше здесь хотя бы был Бенгт, но сейчас тут пусто. Бессмысленно. Через пять лет я сдам на права. И сразу уеду. В Калифорнию, в автомастерскую к отцу, работать в гараже. А мама будет сидеть на веранде за сетчатой занавеской от комаров и пить рутбир.
        По Чёпинге я скучать не буду. Дыра, которая не стoит ни слов, ни воспоминаний.
        Сначала мне казалось, что после приезда Микки и остальных станет лучше. Я слушал мамины вдохновенные рассказы, хотя точно знал, что у нее на уме.
        Конечно, Микки классный. Тут я редко ошибаюсь, обычно я быстро различаю фальшивых людей. А после этой истории с курткой Рубена он вообще стал для меня прозрачным, и я вижу его насквозь. Когда я вернулся домой, мама сидела за столом на кухне и плакала. Тысяча двести крон за тряпку. Ей придется брать кредит.
        Как я мог? Она была такая грустная. Несчастная.
        Ненавижу смотреть на нее, когда она такая.
        Если бы Микки ничего не сказал, я бы сам как-нибудь достал деньги.
        - Почему всё всегда так, Фабиан? - спросила мама.
        Если б я знал. Больше всего мне хотелось пообещать, что это никогда не повторится, но я не даю обещаний, если нет стопроцентной уверенности, что смогу их сдержать.
        Позже в ту же пятницу случилось кое-что еще, совершенно безумное.
        Весь вечер я проторчал за компом. За окном совсем стемнело. Потом я услышал, что мама в спальне. Дверь была закрыта, но я сразу почувствовал - что-то не так. Подкрался и прислушался. Мама разговаривала шепотом. Она говорит с кем-то по телефону?
        Я догадался по тембру. Глухому и низкому, хотя он тоже разговаривал шепотом. Мужской шепот не похож на женский. И смеялся он по-другому.
        Мне стало очень жарко, в голову ударила кровь.
        Я узнал, узнал этот голос. После того как мы уехали из Калифорнии, он был со мной всегда. Говорят, что плод умеет различать голоса родителей еще до рождения.
        Он приехал, чтобы забрать нас домой.
        13. Жаклин
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        Что делать, когда понимаешь - с твоим ребенком что-то не так? Закрыть глаза. Надеяться, что тебе просто показалось, это возрастное и пройдет. Убеждать себя: все люди разные и каждый уникален, нет единственно правильного образа жизни.
        Но он - мой ребенок. Своему ребенку всегда желаешь лучшего, а «лучшее» это чаще всего «быть как все», не слишком выделяться, не быть странным или другим.
        Когда я начала что-то замечать? На самом деле намного раньше, чем смогла себе в этом признаться. И в тот момент, когда я купила дом и мы переехали в Чёпинге, я уже все знала.
        Фабиану было пять, мне хотелось создать ему самые лучшие условия. Более подходящего места для ребенка я не могла представить. Чёпинге, где все здороваются друг с другом, где можно объехать на велосипеде весь район, не пересекая ни одного перекрестка, где у школ отличный рейтинг и везде, даже в самом дальнем закоулке, идеальные чистота и порядок. Ни дать ни взять Бюллербю.
        Маклер уверял, что о таком доме можно только мечтать. Конечно, для двоих он был немного великоват, но мы с Фабианом тогда не думали, что проживем здесь десять лет в одиночестве.
        Когда Бенгт упал с лестницы и сломал шею, часть Фабиана как будто тоже умерла. Он замолчал и закрылся у себя на несколько дней. Не плакал, но отказывался разговаривать. А когда я предложила ему помощь психолога, он так сильно ударил кулаком о дверной косяк, что в кровь разбил костяшки пальцев.
        Потом стало чуть лучше, но в норму он не пришел. Фабиан почти не улыбался. Сидел у компьютера или с книжкой и на все обращения отвечал только «да» или «нет».
        Самое страшное - когда ты видишь, как твоему ребенку плохо.
        И только тем летом, когда приехали Микки и Бьянка, ситуация начала меняться.
        Как-то в пятницу в сентябре я поехала на машине в Лунд за вином и случайно слишком сильно нажала на газ. Музыка в салоне играла на полную мощность, и черный «вольво» я заметила только после того, как он, совершив крутой обгон, затормозил прямо передо мной. Вот придурок. Я уже собралась ему посигналить, но тут на «вольво» загорелся синий маячок. На обочине было место для остановки. До того как полицейский подошел, я успела найти в сумке жвачку и опустить боковое стекло.
        - Вы ехали с превышением скорости. Куда-то спешите? - Полицейский сунул голову в салон - и уперся в мое декольте.
        Конечно, я могла бы возмутиться, но вместо этого решила подыграть и сказала:
        - Извините, констебль.
        - Петер, - ответил он.
        - Простите?
        - Меня зовут Петер. Вам не нужно называть меня «констебль». Будьте добры, ваши права.
        Я поставила сумку на колени, слишком сильно наклонилась вперед и очень долго искала кошелек.
        - Жаклин Эва Селандер, - прочел он и посмотрел так, как на меня обычно смотрят все мужчины.
        - Просто Жаклин, - сказала я.
        - Впереди школа, просто Жаклин. Поэтому тут надо ездить помедленнее.
        Я притворилась маленькой и взмахнула ресницами:
        - Простите… Петер.
        Он сделал шаг назад. А в полицейской форме что-то есть. К тому же этот Петер, судя по всему, не вылезает из тренажерного зала.
        - Вообще-то, обычно я не лихачу.
        Так говорила героиня одного фильма. От сердитого настроя Петера не осталось и следа. Возвращая мне права, он просто сиял.
        Реальный мачо. Из-под рубашки выпирали мускулы, обвитые жилами.
        - Похоже, я обязан взять у вас номер телефона.
        Очередное подтверждение, что я еще ничего. Иногда это нужно. Ровно сутки Петер присылал текстовые сообщения и мемы. На вторые сутки мы переспали.
        14. Жаклин
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Когда я выхожу из кухни Бьянки и Микки, мне кажется, что температура упала на несколько градусов. Оке на диване читает новости на канале «ТВ-текст», Гун-Бритт увела детей наверх. В тишине скрыты капканы. Я надеваю кофту и подхожу к сидящему в кресле Фабиану:
        - Вставай, пойдем домой.
        Он на меня даже не смотрит. Мне хочется взять его и встряхнуть, погладить, обнять. Как это делают мамы. Но вместо этого я просто говорю:
        - Идем!
        Полицейский в дверном проеме внимательно смотрит на нас. Оке тоже.
        - Вы ее не арестуете? - спрашивает Гун-Бритт. Она стоит на лестнице и так крепко сжимает перила, что они вибрируют. - Она алкоголичка, - выпаливает Гун-Бритт.
        Она никогда не скрывала собственного презрения, но это уже переходит все границы.
        - С тех пор как вы сюда переехали, от вас одни неприятности. Видишь, что ты натворила! Ты этого хотела, да?
        Полицейский смотрит на меня. Нужно промолчать, взять себя в руки. Что бы я ни сказала, они истолкуют это против меня.
        - Успокойся, - говорит жене Оке.
        - Ты понимаешь или нет? Бьянка, возможно, никогда больше не придет в себя!
        Она облачает в слова самые страшные опасения. Я отстранялась от них, но сейчас на меня обрушивается реальность. Гун-Бритт права. Во всем виновата я.
        - Это для всех шок, - произносит Оке.
        Гун-Бритт продолжает:
        - Что, если ты ее убила? Как ты могла?
        «Заткнись!» Мне очень хочется крикнуть это, но я сдерживаюсь и отворачиваюсь.
        - Это был несчастный случай, - удается мне выдавить из себя.
        Гун-Бритт не успокаивается.
        - Ты сама - несчастный случай, Жаклин, - театрально всхлипывает Гун-Бритт, а Оке спешно обнимает ее за плечи:
        - Ну-ну…
        Я тону. Больше всего мне хочется уйти на дно, исчезнуть, пока все не закончится. Я хватаю Фабиана за руку и тащу его за собой. Только в прихожей он успевает вывернуться.
        - Мы в таком же отчаянии, как и вы, - говорю я.
        Гун-Бритт отталкивает Оке и, размахивая руками, кричит полицейским:
        - Почему вы ничего не делаете? Остановите ее!
        Полицейский, который допрашивал меня, пытается ее успокоить. Объясняет, что проверил меня на алкогольное опьянение. И тест отрицательный, следов опьянения нет.
        - Последний раз я пила двадцать второго августа, - говорю я.
        Клятва, данная Фабиану, тисками сжимает мою голову.
        15. Жаклин
        До катастрофы
        Так наверняка почти у всех девчонок. Нужно, чтобы тебе говорили, что ты красивая. Всегда, что бы ты ни делала, ты должна быть симпатичной или красивой. Так говорят не только родители. Воспитательницы в детском саду, учителя, тренер по плаванию, родственники, знакомые и соседи. В конце концов ты только об этом и думаешь. Подружки. Именно так рождалась дружба.
        Какая ты сегодня красивая!
        Ой, какая прическа! И ногти!
        Я БЕЗ УМА от твоего нового топа.
        И парни. Мы позволяли им оценивать нас по этой шкале.
        Суперсекси! Вот это задница!
        Какая же ты уродка.
        У Жаклин не грудь, а прыщики.
        Счастье и страдание, успех и унижение. Девочка, ты красавица или чучело?
        Граница такая тонкая. Одно слово - и все изменилось.
        Я знаю, что должна благодарить собственное тело за многое. Мне не на что жаловаться. Внешность была для меня важнее любого самого крутого диплома. Мое резюме - это мой вес, размеры и просвет между бедрами. Все, что было в моей жизни, - благодаря внешности. Все люди, с которыми я познакомилась, все, что я съела и выпила. Все вечеринки, на которых я танцевала, и все те, с кем занималась любовью.
        Мне было семнадцать, когда я уехала из Швеции по приглашению, от которого не отказался бы никто. Так все говорили. Лучшее мировое агентство, сотни тысяч крон за то, что тебя фотографируют в прикидах, о которых я и мечтать не могла, мое лицо на билбордах, в журналах и по телевизору. Несколько лет я ходила по подиуму в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. С карьерой у меня все сложилось удачно, но ровно перед тем, как мне исполнилось тридцать, работа закончилась, а я оказалась в гостиничном номере с младенцем и начала скучать по дому.
        - Что вы умеете? - спросила меня женщина в бюро трудоустройства Тидахольма.
        А я не понимала, как она, со своей посредственной внешностью, жирной кожей и редкими волосами, может так счастливо улыбаться?
        - Не знаю, - мрачно ответила я. - Я ничего не умею.
        Выдвинуть вперед губы, встать на носочки и трахнуть камеру взглядом. Вот и все мои таланты.
        - Я в это не верю, - сообщила сотрудница бюро трудоустройства. Кажется, она явно была не на стороне работодателя.
        Фабиан у меня на руках орал, как дикий зверь.
        - Какой милый! - сказала женщина.
        Я бы ей врезала, но нос у нее и так уже был кривой.
        Через две недели мы с Фабианом двинули в Йончёпинг. Очередная мамашина телега про то, какая я никудышная родительница, стала последней каплей. Я послала на фиг и ее, и бессловесного папашу и переехала в однушку с мини-кухней к рабочему-бетонщику, с которым переписывалась в каком-то чате знакомств.
        На самом деле, когда я уезжала из США, то для себя решила - больше никаких отношений только ради секса и никаких тупых влюбленностей. Всем этим я сыта по горло. Если я когда-нибудь еще свяжусь с особью мужского пола, эта связь будет мимолетной и желательно безымянной. Или же она медленно вырастет из дружбы с человеком, который думает так же, как я, с которым можно вместе состариться, который будет понимать Фабиана и меня.
        У бетонщика было отличное оборудование ниже пояса и недоразвитость в области мозга. И, обнаружив как-то в холодильнике шприцы с тестостероном рядом с порошковым молоком, я поняла, что пора искать что-нибудь получше.
        На этот раз в жилище не должно быть ни единой Y-хромосомы, кроме той, что стала проклятием для маленького Фабиана.
        Моя жизнь редко складывалась так, как я ожидала. Подозреваю, что почти у всех именно так.
        16. Микаэль
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        Вскоре осень сжала Сконе мертвой хваткой. По радио передавали штормовые предупреждения, от ветра скрипели стены домов и срывало черепицу. Зеленый газон у дома превратился в бурое море палой листвы.
        Дни становились все короче, не прекращались ливни. Темно, когда утром идешь на работу, мрак, когда вечером возвращаешься домой.
        Мы рано уложили детей, я зажег свечи и открыл бутылку вина.
        - Ты же знаешь, что` я об этом думаю. - Бьянка кивнула на колышущиеся язычки пламени.
        Чувство катастрофы никогда ее не отпускало.
        - Обещаю, что задую их прежде, чем мы уйдем из комнаты. - Я подвинулся на диване поближе к ней.
        - Когда же мы докрасим? - спросила Бьянка.
        Оставалась только наша спальня.
        - Давай на выходных? - предложил я.
        Не сказать чтобы эта идея меня вдохновляла. Работа в школе отнимала массу сил. Хотя большинство учеников активно занимались спортом, в каждом классе было по паре-тройке ребят, которые по каким-то причинам не любили физкультуру и здоровье в целом не очень их занимало. Такие вечно забывали дома форму, каждую неделю жаловались на критические дни и тайком курили за пригорком на ориентировании.
        Их-то мне и хотелось увлечь. Вдохновить и изменить. Если мне удастся сделать так, чтобы хоть один из них стал лучше, все мои усилия уже пройдут не зря.
        - Тебе не надо спасать мир, - повторяла Бьянка, еще когда я работал в Стокгольме.
        Но речь не об этом. Я просто не могу спокойно реагировать, когда человек уже в молодом возрасте чувствует себя плохо и ничего не делает, чтобы поправить здоровье. Это и есть мой чертов долг. Вот почему я решил стать учителем.
        - Я тебя люблю, - улыбнулась Бьянка и снова слегка покосилась на свечи.
        В конце концов я их задул.
        - У меня завтра собеседование, - сообщила она.
        - Что? Какая хорошая новость! Отлично, дорогая!
        - Это, конечно, не то чтобы работа мечты, но как будто бы вполне неплохо. Мне будут платить комиссионные и дадут перспективный район Лунда.
        Блестяще! Весь бизнес с недвижимостью построен на комиссионных, а на суперместо она, разумеется, так сразу рассчитывать не может, поскольку почти ничего не знает о местном рынке жилья.
        - Я бы, пожалуй, еще немного посидела дома с детьми. Сейчас у нас все по-новому. На работе буду постоянно нервничать.
        - Тут прекрасный детский сад!
        - Да, я в курсе. Но ты же знаешь, что дело не в этом.
        - Любимая, ты справишься!
        На самом деле, когда она вернулась на работу вскоре после рождения Вильяма, это был полный ад. Мы с Вильямом ни секунды не оставались в покое, Бьянка все время звонила, заезжала между встречами и показами, и в конце концов я тоже начал слетать с катушек и сомневаться в себе как в родителе. Не выдержав, Бьянка снова бросила работу, и через несколько недель все параноидальные настроения более или менее улеглись. Пока не пришло время идти в детский сад. Бьянка с трудом отпускала туда Вильяма и не уходила домой, а подолгу торчала под окнами. Переносила на выходные все показы, чтобы забирать его пораньше. А вскоре завела разговор о втором ребенке.
        Я смотрел на Бьянку, и меня переполняла нежность.
        - Я знаю, что тебе трудно, но мы справимся.
        Она сняла заколку, и светлые волосы рассыпались по подушке.
        - Я устала оттого, что все время торчу дома. Было бы хорошо познакомиться с кем-нибудь из местных.
        - У тебя же есть… как ее зовут… Лиза?
        Ее близкая приятельница по риелторским курсам переехала в Сконе примерно год назад.
        - Но она живет в Мальмё. А я имею в виду здешних, из Чёпинге. Летом здесь хотя бы встречаются люди на улицах. А сейчас просто город-призрак какой-то.
        В этом она была права. С наступлением осени все дворы и улицы пустели, за опущенными жалюзи мерцали телевизоры, а народ сновал от машины до входной двери, волоча за собой портфели и сумки, пакеты из супермаркета и орущих детей. Взгляд через плечо и кивок из кухонного окна - так теперь в лучшем случае выглядел социальный контакт. У всех полно дел и на работе по будням, и дома на выходных. Тренажерный зал, бассейн и визит к родственникам.
        - Уверен, что все будет супер. И у тебя появится куча новых друзей.
        Она показала, что держит за это кулаки.
        - Но меня еще не взяли.
        - Разве они смогут тебе отказать? - сказал я и поцеловал ее.
        - Спасибо за поддержку, любимый. Ты хороший.
        Через два дня она подписала трудовой договор. Это была маленькая частная фирма, расположенная в старом здании на окраине Лунда. Раньше мы о ней ничего не слышали. У Бьянки сложились неоднозначные впечатления о новой работе, но я всеми силами ее подбадривал. Все обязательно будет хорошо. Чёпинге - это наша надежда, новый старт. И тут по щелчку пальцев ничего не бывает, требуется время.
        17. Mикаэль
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        Как-то в пятницу я решил возобновить пробежки. С трудом натянул тайтсы, потом полчаса присобачивал на лоб фонарик, проверял пульсометр и надевал «дышащую» шапочку. Когда все наконец было готово, в окна настойчиво забарабанил дождь.
        - Все равно пойду, - заявил я, - на худой конец, это будет заплыв.
        Бьянка на диване рассмеялась:
        - Может, все же купишь абонемент в тренажерный зал?
        - Не могу. Вся эта дрянь сожрала весь бюджет ЗОЖ. - Я показал на свою экипировку с многочисленными спортивными приблудами, которые в момент покупки казались страшно нужными.
        - От небольшого дождя еще никто не умер, - провозгласил я, хлопнув себя по ляжкам.
        - Дорогой, за окном не небольшой дождь. Там Ниагара.
        Я открыл наружную дверь и сделал осторожный шаг. Лило как из ведра, но отступать было поздно. Я сделал еще два решительных шага, после чего подпрыгнул так, что меня чуть не откинуло назад в дом.
        - Извините.
        На нижней ступеньке крыльца стоял Фабиан в натянутой почти на самые глаза бейсболке. Держа руки в карманах, он пялился на струи дождя.
        - Ты почему тут стоишь? - крикнул я сквозь шум ливня.
        Фабиан начал вращать руками одна вокруг другой:
        - Я нажимал на кнопку. Я делал так, как вы сказали, я звонил.
        Я попробовал нажать на звонок. Ни звука.
        А я полдня устанавливал эту чертову штуку.
        - Наверное, что-то сломалось, - произнес я, продолжая давить на пимпочку.
        - А вы куда собрались? - спросил он, глядя на меня с нескрываемым скепсисом.
        Я поднял лицо и глянул вверх:
        - На пробежку.
        - Зачем?
        Вопрос был вполне уместным. Что ответить, я не знал.
        - Бьянка дома? А Вильям и Белла? Можно мне к вам?
        - Сейчас нет. Уже поздно.
        - Ну ладно.
        Он выдвинул вперед нижнюю губу и загрустил.
        - Почему ты не дома в такую погоду? - спросил я.
        - Не хочу там торчать. Меня мама достает.
        - Идем, - сказал я, открывая калитку, - я отведу тебя домой.
        Мы побежали по лужам через общий двор.
        Оказалось, что я не в лучшей форме. Пульс очень быстро перевалил за сто, и мне было трудно поспевать за Фабианом.
        Дверь дома номер пятнадцать оказалась запертой. Фабиан громко постучал, ему сразу открыли, но это была не Жаклин. А мужчина. Высокий и широкоплечий.
        - Ты что это устраиваешь? - обратился он к Фабиану, который, втянув голову в плечи, проскользнул мимо него и исчез в теплой прихожей.
        - Здравствуйте, - сказал я. - Я из тринадцатого дома.
        Но он смотрел на меня как на психа.
        - Зачем вы бегаете в такую погоду?
        - Фабиан стоял у нас на крыльце, он пришел и звонил, но звонок не работал.
        Великан прищурился и, глядя на струи воды, заявил:
        - Я закрываю, а то тут сейчас все промокнет.
        Дверь захлопнулась, а я остался стоять на крыльце вопросительным знаком, мокрый как мышь, в дорогущей шапочке, которая должна дышать, которая должна была дышать, но на самом деле только страшно давила на лоб. Я почти добежал до туннеля мимо детской площадки и площади, когда наконец почувствовал, что мышцы достаточно поработали, после чего потрусил домой.
        Уставший и промокший, ввалился в прихожую. Просто символ спортсмена-лузера.
        В гостиной работал телевизор.
        - Солнце, где ты? - крикнул я.
        Никто не ответил.
        Я спустился в хозяйственную комнату, чтобы бросить мокрое облачение в стиральную машину. Еле стянул прилипшие к телу тайтсы и беговой джемпер, надел мягкие спортивные штаны. А на обратном пути услышал незнакомый голос.
        - Алло? Любимая? - позвал я снова.
        Бьянка сидела в гостиной на диване и смеялась.
        - Привет! - произнес я в третий раз.
        Она вздрогнула и выпрямилась:
        - Привет, дорогой! Промок?
        В кресле напротив нее сидел Ула, сосед из четырнадцатого дома. Нога на ногу, в руках очки.
        - Случилась ужасная вещь, - сообщила Бьянка. Смех исчез, теперь она невесело качала головой. - Улу ограбили.
        - Что? В банке?
        - Нет, - ответил Ула, - в центре Лунда, рядом со спорткомплексом.
        - Сегодня?
        - Вчера вечером.
        - Он вышел после тренировки, и на него напали два парня, - объяснила Бьянка.
        Ула кивнул и продолжил:
        - Внаглую, не таясь. Забрали кошелек и мобильный.
        - Они были вооружены? - спросил я.
        - Я не заметил, но у них могло быть что угодно - нож, пистолет. Я просто им все отдал.
        - Чудовищно. Как такое может быть? - Я похлопал его по плечу.
        Мне нетрудно было представить, насколько это мерзко. В Стокгольме одного моего ученика ограбили и унизили несколько взрослых парней. Бедняга потом три месяца не мог ходить в школу.
        - Врач дал мне освобождение от работы, - сообщил Ула, - и выписал успокоительное.
        Последнее он проговорил так, словно ему было стыдно в этом признаваться.
        - Когда стемнело, я вдруг почувствовал, что мне как-то не по себе, - признался он, - а сесть за руль я не могу из-за таблеток. Вот я и решил зайти к вам, чтобы немного поговорить.
        - А иначе зачем нужны соседи? - проговорила Бьянка.
        Ула улыбнулся. Знал бы он, что она думает на самом деле.
        - Пойду приму горячий душ, - сказал я.
        - Ну, мне пора, - сказал Ула, вставая с кресла. - Чувствую себя намного лучше. Спасибо за компанию.
        Бьянка быстро коснулась его руки:
        - Надеюсь, вы сможете заснуть.
        Я вышел с ними в прихожую. Ула надел ботинки, пальто и шапку.
        - Берегите себя, - произнес я.
        Он благодарно кивнул, а Бьянка его обняла.
        - Мне его жалко, - сказала она, когда он ушел. - Похоже, он довольно одинок.
        Меня бы, конечно, больше устроило, если бы об Уле заботился кто-нибудь другой, но говорить об этом вслух было бы цинично. Раздевшись в ванной, я обвязался вокруг пояса полотенцем и вышел к Бьянке.
        - Хочешь в душ вместе со мной?
        Она улыбнулась, запустила руку под мою набедренную повязку и дразняще поцеловала.
        - Идем!
        Мы залезли в душевую кабину. Горячая вода лилась струями и рассыпалась брызгами.
        - Представляешь, - сказал я, - у Жаклин был какой-то мужик. Он открыл, когда я привел Фабиана.
        - И что? - ответила Бьянка. - Или ты думал, что она монашка?
        - Нет, но…
        Я и сам не понимал, в чем тут дело. Он просто вел себя как-то нагло.
        - А ты знаешь, что между Улой и Жаклин что-то было? - спросила Бьянка.
        - В смысле, что-то?
        Они не пара друг другу.
        - Да, именно это и было. Ула сказал, что, если бы не Фабиан, это могло бы быть что-то серьезное.
        - То есть?
        - Ула не выносит Фабиана.
        Так себе объяснение. Такие, как Ула, у Жаклин наверняка не вызывают никакого интереса.
        - Видимо, Фабиан плохо обращался с его котами, - сказала Бьянка. - Пинал их ногами и таскал за хвосты.
        Я рассмеялся так, что вода попала в горло, и закашлялся.
        - Взрослый дядька и котята.
        Бьянка ущипнула меня за ягодицу, я поскользнулся, но не упал, удержавшись за ее плечи. Кончик носа Бьянки щекотал мне подбородок.
        - Надеюсь, Ула не будет бегать к нам постоянно, - сказал я.
        - Не страшно, - ответила Бьянка. - Он выглядит вполне приятным. А немного общения всегда полезно.
        - Общения с соседями?
        Она помолчала.
        - Ну… Ула кажется хорошим.
        - Кто ты такая? - пошутил я. - И куда ты дела мою жену?
        18. Mикаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября 2017 года
        Еду домой из больницы на огромной скорости. Съезжаю с Е6, опасно перестраиваясь прямо перед круговым съездом на Чёпинге. Паркуясь, вижу Улу.
        - Как она? Послушай! Я должен знать, как она.
        Закрываю за собой калитку, но Ула не оставляет попыток, подходит ближе и смотрит в щель между досками.
        - Ее оперируют, - говорю я. - Больше ничего не известно.
        Его глаза за очками округляются.
        - Это серьезно.
        Я разворачиваюсь к нему спиной и ухожу. Не хочу его знать.
        Как только я захожу в дом, ко мне выбегают дети, и уже в следующую минуту мы все плачем на диване.
        - Когда мы увидим маму?
        - У нее на голове останется шрам?
        - Они сбреют ей волосы?
        Вильям и Белла беспрерывно задают вопросы, я пытаюсь их успокаивать, хотя ни одного ответа у меня нет.
        - Идите домой, - говорю я Гун-Бритт и Оке. - Спасибо за помощь.
        - Если нужно, мы останемся, - отвечает Гун-Бритт.
        Не нужно. Не хочу слушать ее странные обвинения. Я должен сам заботиться о собственных детях. Их мама лежит на операционном столе, и наше будущее неизвестно.
        - Сюда едет сестра Бьянки, - говорю я. - А мы сейчас что-нибудь съедим и снова поедем в больницу.
        - Сколько времени будет длиться операция? - спрашивает Оке.
        - Неизвестно. Несколько часов. Потом понадобится время, чтобы она пришла в себя после наркоза.
        Я спрашиваю у детей, помнят ли они тетю Сиенну. Вильям качает головой.
        - Странное имя, - произносит Белла. - А у нее есть дети?
        - Взрослые. Им лет по пятнадцать.
        - Такие же, как Фабиан, - говорит Белла.
        Да. Хотя надеюсь, не такие. Но вслух это, разумеется, не говорю.
        - Кажется, я ее вспомнил, - говорит Вильям. - А зачем она едет?
        - Она мамина сестра и беспокоится за маму.
        - Я тоже, - говорит Белла.
        Я обнимаю ее:
        - Родная, мы все о ней беспокоимся.
        Выхожу в прихожую, где Гун-Бритт надевает пальто.
        - Как вы могли позволить этому случиться? - спрашивает она меня.
        Оке открывает дверь и выходит на крыльцо, впуская в дом холодный ветер.
        - Прекратите! - перебиваю ее я.
        На самом деле я не должен до этого опускаться, я сдерживаюсь, хотя у меня даже руки чешутся.
        - Бьянка знала больше, чем вы думаете, - говорит Гун-Бритт. - Она как чувствовала, что что-то случится. Летом она…
        - Замолчите!
        Я не намерен говорить об этом. Бьянка постоянно была чем-то встревожена. Сколько я ее знал, она всегда была невротиком. К Жаклин это не имеет никакого отношения.
        - Это был несчастный случай, - говорю я тихо.
        Гун-Бритт застегивает верхнюю пуговицу на пальто. Делает два шага вперед и заглядывает мне в глаза:
        - Вы действительно в это верите?
        19. Фабиан
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        В тот вечер в маминой комнате прятался не папа. Иногда я так долго о нем думаю и так сильно скучаю, что сам себе что-то внушаю. Мне кажется, что я его вижу, слышу его голос. Однажды в магазине «ИКЕА» я подбежал к какому-то мужчине в полной уверенности, что это он. А когда тот повернулся, я увидел чужое лицо и закричал от разочарования и продолжал кричать, пока не прибежали охранники.
        Петер похож на всех других мужчин, которых мама прятала в спальне. Накачанные мускулы и что-то опасное во взгляде. До них почему-то не доходит, что жизнь стала бы легче, если бы они выглядели немного добрее. Первую неделю она их прячет.
        Всегда. Говорит, что не хочет, чтобы все случилось слишком быстро. Но потом верх берут эмоции. На этот раз все будет по-другому. Она чувствует это всем своим телом.
        Ей надо больше думать и меньше чувствовать.
        Если ты не владеешь собственными чувствами, то легко превращаешься в мишень. Я пока не знаю, что думать о Петере. Возможно, он ни капли не лучше остальных. Вскоре в прихожей появляются две золотые звезды, они свисают с потолка, и нельзя пройти мимо, не задев их. Их повесил Петер:
        - Потому что вы - звезды моей жизни.
        До тошноты слащаво, но мама как будто заколдована, ей кажется, что все, что он делает, так романтично. Петер работает в полиции и разрешает мне потрогать его пистолет. Он тяжелее, чем я представлял.
        - Ты в кого-нибудь стрелял? - спрашиваю я.
        - Только по ногам.
        - А что этот человек сделал?
        - Он угрожал ножом ребенку. - Петер смотрит на меня очень серьезно. - Потом я узнал, что он псих.
        Я взвешиваю оружие на ладони:
        - А ты мог бы кого-нибудь убить?
        - Если бы это был мой долг. Можно попасть в ситуацию, когда у тебя нет выбора.
        Мне кажется, он бы не колебался. В действительности я хорошо знаю людей. Интересно, а мама видит то же, что и я?
        Во всяком случае, ей не нравится, когда Петер приходит в форме и с оружием. Вдруг соседи подумают, что она преступница. Он над этим смеется, целует в шею и говорит:
        - Моя звезда!
        И тогда я представляю, что он - это папа. Меняю его грубое лицо и железный взгляд на папины круглые щеки и широкую улыбку. Его руки испачканы машинным маслом, он держит гаечный ключ, а на коленях пятна. Папа проводит половину жизни, лежа под подвешенными автомобилями или под капотом «шевроле» или «студебеккера».
        У меня есть две его фотографии, я храню их в моей комнате в запертом ящике.
        - Твой папа любит кабриолеты, - сказала мне как-то мама, зайдя пожелать спокойной ночи. Мы сидели на кровати и рассматривали снимки. - Даже когда шел дождь, мы ездили без крыши.
        Я отчетливо представляю себе, как мамины волосы развеваются на ветру, а ее рука лежит на рычаге переключения передач поверх папиной. Хайвей Номер Один под палящим солнцем Калифорнии.
        - Почему он не поехал с нами в Швецию? - спросил я.
        Мама всегда грустнеет, когда я говорю об этом.
        - У него была его мастерская. И очень пожилая мама.
        Он остался, чтобы заботиться о бабушке. Мама говорит, что мои музыкальные способности от нее.
        - Она часто сидела на веранде в кресле-качалке, играла на губной гармошке и пела кантри.
        Я тоже люблю кантри. И немецкий синти-поп.
        А Петер не любит ничего, кроме тяжелого рока. И слушает его на максимальной громкости, когда приезжает сюда по вечерам. Оке и Гун-Бритт уже жаловались.
        - Пусть немного потерпят, - сказал Петер. - Тут им не дом престарелых.
        Я согласен.
        Оке и Гун-Бритт все время ноют. И считают себя хозяевами всего только потому, что прожили здесь дольше, чем все остальные. Бенгт над ними посмеивался, называл их старперами. Смешно, потому что Бенгт был ровесником Оке. Но только по документам, добавлял он всегда.
        Я сомневаюсь насчет Петера, но мама думает, мы должны дать ему шанс. Хотя прикольно, конечно, что он из полиции. Можно кататься на полицейской машине. «Вольво V70», двести сорок пять лошадиных сил…
        В среду я прихожу из школы и слышу рассерженный мамин голос. В прихожей позвякивают звезды, но машины Петера во дворе нет. Может, они разговаривают по телефону? Прошло несколько недель, и это теперь нормальный тон.
        - Ты не понимаешь слова «нет»? Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Для меня это уже в прошлом!
        Снимаю куртку, стараясь не шуметь, и проскальзываю в гостиную. Как только мама замечает мое присутствие, она замолкает. Но рядом с ней, скрестив на груди руки, стоит не Петер, а наш сосед. Ула.
        Я смотрю на него не отрываясь.
        Он что, до сих пор не просек, что маму надо оставить в покое?
        - Ула уже уходит, - объявляет она.
        Я молча провожаю его взглядом, пока он идет в прихожую. В дверях он приостанавливается и слегка кивает маме.
        - А где Петер? - спрашиваю я позже.
        Просто чтобы она о нем не забыла.
        Потому что выбор между Петером и Улой однозначен. Ула - идиот.
        20. Жаклин
        До катастрофы
        Осень 2015 года
        Родители учили меня быть хорошей девочкой, молчать и не суетиться, изящно кивать головой в приветствии и улыбаться. Убеждали, что важно быть красивой, милой и ни с кем не ссориться. Но ничего не объясняли о любви.
        - А как узнать, что ты кого-то любишь? - в третьем классе поинтересовалась я у мамы.
        Она посмотрела на меня своим особенным, бесконечно удивленным взглядом, который как бы означал «я-не-понимаю-кто-ты-такая-и-что-ты-тут-делаешь».
        - Ты это сама поймешь, - сказала она. - Не беспокойся об этом.
        До этих слов я и не беспокоилась, мне было просто любопытно, но теперь я сообразила, что любовь - это нечто такое, о чем надо бы побеспокоиться. В общем, все второе полугодие третьего класса я пыталась влюбиться.
        Первое чувство обрушилось на меня как раз тогда, когда мне исполнилось десять. Это было как болезнь. Я заразилась, и примерно через неделю в теле поселилась эта восхитительная щекотка. Взгляд, слово, жест, которым он поправлял волосы. Любая мелочь вызывала во мне целую бурю.
        Я быстро научилась любить саму влюбленность. Но так и не научилась любить по-настоящему.
        Сейчас мне почти сорок, и я снова влюбилась.
        Петер вломился в мою жизнь и все изменил.
        - То есть как - торопимся? - недоумевал он. - Нельзя все на свете запланировать. Ты влюбляешься - и все!
        Он бомбил меня эсэмэсками: громкими словами и тучей сердечек. Пригласил в греческий ресторан в Лунде и всю дорогу держал за руку. Целовал так, словно собирался съесть.
        - Но если ты ничего такого не чувствуешь…
        - Чувствую, - ответила я; его рука лежала на моем бедре. - Я чувствую то же, что и ты.
        Сама ситуация опьяняла. Петер сделал меня снова живой, какой я не была несколько лет. Мне нужно было притормозить и рискнуть жить здесь и сейчас. Вернуться к себе самой, к своей ДНК. Для того чтобы почувствовать себя живым, одному человеку нужно чуть меньше, другому чуть больше. Мне же нужно все.
        Петер отвез меня к морю. Мы играли в мини-гольф и ели мягкое мороженое, одну порцию на двоих. Мне нравилось, как он держит меня за руку, чуть крепче, чем надо, как будто боится потерять. И как он начинает обнимать меня, только заметив на мне чей-нибудь взгляд.
        И с Фабианом они вроде поладили. Разумеется, все произошло слишком быстро, но казалось многообещающим.
        - Мама, - сказал как-то утром Фабиан, - мне не нравится Ула.
        Сказал просто так, ни с того ни с сего.
        - Почему ты вдруг вспомнил об Уле?
        Может, потому, что мы сидели за столом на кухне и видели в окне забор, разделявший его и наш участки?
        - Я вспомнил о нем, потому что он мне не нравится. Очень трудно прекратить думать о людях, которые тебе не нравятся.
        Иногда он рассуждал намного мудрее меня.
        - Я тоже от него не в восторге, - честно призналась я. - Так что выбрось его из головы.
        Заводить отношения с соседом было вообще неправильно. Наивно. Ула и Фабиан начали конфликтовать с первого дня.
        - Петер лучше, - заявил Фабиан.
        Это согревало. Надежда жила.
        - Конечно лучше.
        Фабиан закончил завтрак, перекинул через плечо школьную сумку и поехал на велосипеде в школу.
        Позже в тот же день мне оттуда позвонили, в очередной раз. За все это время бесед, писем и вызовов было так много, что я, если честно, смирилась. Хотя противно, конечно, когда на тебя показывают пальцем и сомневаются в твоих родительских качествах. Конфликт с одноклассницей, сообщил мне в тот раз директор. Ну и разбирайтесь сами, это же ваша обязанность - так и подмывало меня ответить.
        - Я пойду с тобой, - сказал Петер, увидев, что я волнуюсь.
        Я спросила Фабиана, он сперва пожал плечами, а потом посмотрел на Петера и сказал:
        - О’кей. А ты в форме пойдешь?
        Петер надел пиджак и рубашку. В такой одежде я его видела в первый раз. Больше всего мне хотелось ее с него снять, но я ограничилась тем, что сунула язык ему в ухо, когда мы припарковались у школы.
        Петер вывернулся, посмотрел на Фабиана, который сидел сзади, и спросил:
        - Ты нервничаешь?
        - Не очень, - ответит тот.
        - Не переживай! Мы со всем разберемся.
        На улице начало темнеть. От Петера как будто исходила мужская сила. Когда мы шли по школьному коридору, я держала его под руку.
        - Здравствуйте, Жаклин, - произнес директор, здороваясь за руку. Он слегка смахивал на Брэда Питта в фильме «12 лет рабства» - длинные волосы и борода, но симпатичный. Не похож на типичного директора школы.
        - Петер, - представился Петер, пожимая руку.
        Директор проводил нас в зал. «Знания и любовь» - гласил плакат на стене. За столом сидел Микки Андерсон и щелкал колпачком ручки.
        - Здравствуйте, - произнес он.
        Фабиан говорил, что конфликт случился на физкультуре, но я не была готова к тому, что Микки тоже будет здесь.
        - Мы уже встречались раньше, - сказал он, после того как Петер назвал свое имя.
        - Вот как! Я вас, наверное, задерживал?
        Никто, кроме Петера и Фабиана, не рассмеялся.
        - Он полицейский, - объяснила я.
        - Да, я видел полицейскую машину, - сказал Микки. - Я живу рядом с Жаклин и Фабианом.
        Петер придвинулся ко мне поближе. Убрал с моего лица прядь волос и поцеловал в щеку. Выглядело это неуместно и слишком интимно, но я ничего не сказала.
        - А вот и Лилли и ее родители, - сообщил директор.
        Мы вежливо поздоровались друг с другом.
        На девочке был очень короткий, больше напоминавший бюстгальтер топ, а сверху яркая куртка «Фила» и джинсы с дырками на коленях.
        - Пожалуйста, садитесь, - пригласил их директор.
        Они опустились в кресла. Родители Лилли выглядели так, как будто они лет двадцать пять пашут часов по десять ежедневно.
        - Сегодня на уроке физкультуры между Лилли и Фабианом случился конфликт, - начал директор, - на который мы обязаны немедленно отреагировать.
        Я никогда не видела его таким сердитым. И чувствовала себя как маленькая девочка в ожидании выволочки. Как будто это я сделала что-то не то.
        - Такое поведение абсолютно неприемлемо, - продолжал директор.
        Происходящее вызывало у меня недоумение. По словам Фабиана, не произошло ничего страшного. Просто Лилли его доставала, дразнила и издевалась. В конце концов терпение Фабиана лопнуло, и он ей ответил.
        - Если меня правильно проинформировали, Лилли начала первая, - сказал Петер. - Она оскорбляла его вербально. Без провокаций с его стороны.
        Директор выпятил грудь колесом и перебил:
        - Я думаю, что сначала мы должны выслушать самих участников.
        Я взяла Петера за руку под столом. Все его тело было напряжено, властный стиль директора ему явно не нравился. Он привык сам быть главным авторитетом.
        - Да, - заговорила Лилли, - я вела себя неправильно, когда называла Фабиана жирным уродом и отсталым. Но так все говорят. Просто другие боятся сказать ему это в лицо.
        - Но почему? - заерзал в кресле отец Лилли. - Почему вы так плохо отзываетесь о своем однокласснике?
        - Я же только что сказала. Да, это глупо. Но это не дает ему права делать то, что он сделал. Представляете, что все сейчас будут говорить?!
        Петер посмотрел на Фабиана:
        - Что ты натворил?
        Я поняла, что речь идет о чем-то действительно серьезном.
        - Так ей и надо! - бросил Фабиан.
        Краем глаза я заметила, что Микки смотрит на меня, и мне стало стыдно. Он думает, что я никуда не годная мать.
        - Расскажи, что ты сделал, - велел Фабиану директор.
        - Я снял ее на мобильник. Она сама корчила рожи, я ее не заставлял.
        - А что, человек не имеет права выглядеть так, как хочется? - спросила Лилли и прикрыла глаза рукой.
        - Тебе должно быть стыдно, - сказал Фабиану ее отец.
        - Вы понимаете, что он натворил? - обратилась ко мне ее мать.
        Рука Петера под столом дернулась, но я снова сжала ее и взглядом остановила Петера.
        - Фабиан, - произнес директор, - опубликовал фотографии Лилли в вызывающих позах на порнографическом форуме в интернете.
        Только этого мне не хватало! Я была готова провалиться сквозь землю.
        - Фабиан!
        Где же я так сильно ошиблась? С самого его рождения я отчаянно пыталась заставить Фабиана уважать девочек. Откуда это взялось? Я не имела ничего против того, что Фабиан был не такой, как все. Я принимала и любила его в любом случае. Но все это дерьмо с унижением женщин я не потерплю ни при каких обстоятельствах.
        - Это правда? - спросил Петер. - Ты действительно выложил снимки на порносайте? - В голосе Петера угадывался смех.
        - Она первая начала, - повторил Фабиан.
        Лилли всхлипнула и вытерла слезы. Я узнала в ней себя.
        - Я тебя немного подразнила, а теперь вся школа думает, что я шлюха.
        - Ты должен немедленно удалить эти фотографии, - сказала я Фабиану.
        - О’кей.
        - Дело очень серьезное, - произнес Микки.
        Это были первые сказанные им слова.
        Петер посмотрел на него с выражением «а-ты-тут-вообще-ни-при-чем».
        - Снимки он, разумеется, удалит, - сказал Петер. - Но мы не должны упускать из виду тот факт, что начала все это сама Лилли. Иногда надо думать, прежде чем что-то делать. У поступков бывают последствия.
        Переглянувшись, директор и Микки посмотрели на Петера.
        - Мы не поощряем месть среди наших учеников, - сказал директор. - И надеемся, что вы тоже ее не оправдываете.
        - Нет-нет, конечно нет, - ответила я.
        - Разумеется, нет, - кивнул Петер. - Я имел в виду только то, что всем следует быть осторожными и думать, прежде чем делать.
        Фабиан посмотрел на меня:
        - Я удалю фотографии прямо сейчас.
        - Обязательно, - сказал директор. - То, что ты совершил, - преступление.
        Петер присвистнул, как бы демонстрируя несогласие. Я крепко сжала его пальцы под столом, и он сказал:
        - Я думаю, что парень уже сделал выводы.
        - Мне очень жаль, что так получилось, - сказала я и попыталась встретиться глазами с Лилли. Ее родители смотрели на меня как на дьявола.
        - То, что однажды попало в интернет, полностью удалить невозможно, - сказал директор Фабиану. - Ты же понимаешь это?
        Фабиан кивнул.
        В подобных ситуациях он никогда не показывал своих чувств. Наверное, это я научила его сдерживаться. Ведь стоит только продемонстрировать слабость, как тебе тут же всадят нож в спину.
        Мы шли к машине в полумраке.
        - Порносайт, - усмехнулся Петер. - Креативный подход.
        - Прекрати! - обрубила я. - Такое может легко испортить девчонке всю жизнь.
        - А как же Фабиан? Думаешь, ему приятно, когда его называют жирным уродом? Впредь эта Лилли доставать его больше не будет.
        Я прикусила язык. Петер, видимо, не такой, каким мне казался. Конечно, хорошо, что он защищает Фабиана, но то, как он это делает, многое говорит о его отношении к женщине.
        Он открыл машину брелоком, и Фабиан забрался на заднее сиденье. Зажглись фары, и мы увидели впереди Лилли в рваных штанах и мини-топе. Ее родители курили рядом с коричневым «саабом».
        - Она получила по заслугам, - сказал Фабиан.
        Меня пробила дрожь.
        21. Микаэль
        После катастрофы
        Пятница, 13 октября,
        и суббота, 14 октября 2017 года
        В коридоре отделения реанимации я наклоняюсь к Вильяму и Белле и беру их руки в свои:
        - Я очень вас люблю, вы же знаете это, да? Все обязательно наладится!
        Прижимая их к себе, открываю дверь палаты и подхожу к койке, на которой спит Бьянка. Она по самые плечи укрыта одеялом, рядом шелестят и посвистывают аппараты.
        Она кажется такой бледной. Измученной. Но сомкнутые губы одновременно придают лицу выражение некоей умиротворенности.
        Я вспоминаю, как мы ездили на выходные в спа-отель в Увстад. Запах моря и осени. Мы лежали в халатах у камина и тонули в глазах друг друга.
        Операция прошла удачно. Кровотечение удалось остановить. Но картина повреждений в целом остается непонятной.
        - Ждать - это все, что мы сейчас можем, - говорит доктор Ариф.
        От его слов зависит судьба. Мы будем сидеть здесь много часов подряд. И просто ждать.
        Белла плачет навзрыд. Как будто рвется какая-то преграда - и слезы льются рекой. Я становлюсь на колени и обнимаю ее.
        - Почему мама не просыпается? Я хочу, чтобы она проснулась!
        У Беллы покраснели глаза, в обычный день она уже давно бы спала.
        - Я тоже этого хочу, родная. Если ты сама сейчас немного поспишь, то когда ты проснешься, мама тоже проснется.
        - Она тогда выздоровеет? - спрашивает Вильям.
        - Не знаю. Мозг - это самая важная часть тела.
        - Нет, - возражает Белла. - Самая важная - сердце.
        - Если сердце останавливается, человек умирает, - соглашается Вильям.
        Белла всхлипывает и снова обнимает меня за шею, прижимаясь носиком к моей щеке.
        - Я не хочу, чтобы мама умерла. Папа, пожалуйста, скажи, что она не умрет.
        Я тоже больше не выдерживаю. Слезы текут по лицу, голос срывается.
        - Нет, она не умрет.
        - Обещаешь?
        - Да, обещаю.
        Я должен. Я их отец.
        Белла засыпает у меня на руках, дыхание Вильяма вскоре тоже становится сонным и тяжелым. Сам я даже думать не могу о том, чтобы заснуть. Каждая минута как восхождение на гору. Медленно и нежно обвожу взглядом каждый изгиб и каждую складку на лице Бьянки. И хотя годы уже оставили легкие следы на ее коже, я знаю каждую черточку на этом лице еще с тех времен, когда на целом свете не было никого, кроме нас двоих, когда все двери были открыты и все мечты казались осуществимыми.
        Навсегда вместе.
        Мы так сказали друг другу.
        Одно слово для двоих.
        Рано утром в субботу приходит сообщение от Сиенны. Она в такси. Посылаю ей лайк и инструкцию, как доехать. В тот момент, когда я нажимаю на «отправить», Бьянка вдруг совершает едва заметное движение. Легкое подергивание плечом, которое передается шее, а потом она откидывает голову, как от удара током. Рот искажается гримасой, ей больно.
        Быстро подхожу и беру ее за руку:
        - Любимая? Ты слышишь меня?
        Губы расслабляются, и вскоре она снова спокойно лежит на подушке.
        Я хочу, чтобы она проснулась. Я тоскую по ней.
        Странно, но мне кажется, что я давно тоскую по ней. Много лет.
        Тоскую по беззаботности и легкости, в которые я когда-то влюбился и за которые готов был умереть.
        А потом настала другая пора. «Пока-дети-маленькие» - так она называлась. С этим у нас не было споров. Надо просто пережить это трудное время «пока-дети-маленькие». А потом начнется настоящая жизнь, убеждали мы друг друга.
        Нет ничего более постоянного, чем временное.
        Я с трудом узнаю Сиенну. Она, видимо, изменила цвет волос. Почти на полголовы выше Бьянки, стройная, спортивная, с карими глазами. У них и темперамент разный, и интересы.
        Она медленно гладит Бьянку по руке:
        - Как она? Операция прошла успешно?
        Я пытаюсь передать слова врачей. Сильное кровотечение удалось остановить, но остались мелкие сосуды, к которым не подобраться.
        - Они не могут ничего сказать, пока Бьянка не придет в себя. Только тогда будет понятно, поврежден ли мозг.
        Сиенна вздыхает:
        - Сестричка. - Сиенна гладит Бьянку по щеке. - Как это произошло? Как она могла попасть под машину прямо у дома?
        - Не знаю. Вильям сказал, что она собралась поехать в супермаркет. У нас были такос на ужин.
        Сиенна оборачивается:
        - Вы что, оставляете детей одних?
        В голосе осуждение. Я надеюсь, она приехала не для того, чтобы ссориться.
        - Это заняло бы минут пять. Кроме того, я уже ехал домой с работы.
        Сиенна кладет руку на лоб Бьянке:
        - Мы только что снова обрели друг друга.
        Я не понимаю, что она имеет в виду.
        - Мы с Бьянкой переписывались все лето.
        Мне Бьянка об этом не рассказывала.
        - На самом деле я всегда не понимал, почему мы не общаемся.
        - Умер отец. Потом вы уехали в Сконе.
        - Ну да.
        Я знаю, что Сиенна была недовольна нашим переездом.
        - То есть ее сбил кто-то из соседей?
        Я сглатываю слюну.
        - Да, соседка. Она часто гоняет на машине как угорелая.
        - Только не говори мне, что это та самая Жаклин.
        Сиенна пронзает меня взглядом. Что ей известно о Жаклин?
        - Бьянка рассказывала тебе о ней?
        Сиенна ахает: Бьянка снова начинает шевелиться, ее плечи дрожат, а голова откидывается в сторону.
        - Дорогая!
        Губы Бьянки разжимаются, мы замечаем проблеск из-под век. Она несколько раз моргает.
        - Бьянка?
        Я беру ее за руку. Лицо подрагивает в мелких судорогах, и через несколько секунд я уже смотрю в ее зеленые глаза:
        - Любимая? Ты меня слышишь?
        Она смотрит на меня, но не видит. Глаза блуждают, взгляд ни на чем не задерживается.
        - Любимая? - повторяю я. - Бьянка?..
        22. Фабиан
        До катастрофы
        Зима 2015 года
        Петер меня понимает. И говорит: да забей ты!
        А мама не понимает. И хочет меня наказать.
        - Две недели никакого интернета, - грозится она. - То, как ты поступил с этой девочкой, ужасно.
        - Слушай, - возражает Петер, - ты сейчас несправедлива. Девчонка сама начала.
        Я говорю маме, что она может отрубать интернет. Я же ее знаю. Уже завтра она начнет раскаиваться, захочет поговорить, а потом и вайфай включит.
        - Как вообще в школе? - спрашивает она.
        Все тот же вопрос. Сколько раз я на него отвечал?
        - Хорошо, мама. В школе все хорошо.
        Потому что маму не надо волновать. Ей нельзя рассказывать, что школа - это ад, нескончаемая мировая война. Все хорошо, мама. Хотя в глубине души она все сама знает. Должна знать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.
        Стандарт - три недели. После трех недель они начинают ругаться. Часто я этого ждал, иногда очень ждал, но с Петером по-другому. Он нравится мне все больше и больше.
        - Я тебя предупреждаю, - говорит ему мама. - Не вмешивайся в то, как я воспитываю сына.
        Потом она начинает всхлипывать, а Петер говорит ей «прости».
        Мама очень чувствительная.
        - Ты же сама хотела, чтобы я пошел с тобой на эту встречу, - говорит он.
        Он за меня вступился. Кажется, никто так раньше не поступал.
        - Я знаю, прости.
        Когда Петер начинает гладить ее по голове, очертания его лица как будто размываются, и он превращается в папу. Мама говорит, что он ей нравится. Надежда пока есть.
        Я надеваю наушники и ухожу в компьютер.
        Примерно через неделю, когда я еду на велосипеде в школу, идет снег.
        За кустами в пешеходном туннеле укрылась компания парней. Они швыряют в меня снежки, я наклоняюсь к рулю и изо всех сил кручу педали на подъеме. Они бегут за мной, бросают снег мне в спину и затылок.
        Уже в теплой школе я вижу у самых дверей Микки, на нем синий спортивный костюм.
        - Как там погода?
        Смотрю удивленно. Он же видит, что я весь в снегу, а на улице метель.
        Направляюсь к своему шкафчику мимо Лилли и ее компашки. Они притворяются, что не видят меня, но начинают шептаться.
        Все как всегда, я привык.
        Если бы я знал как, если бы я мог что-то изменить, я бы сделал это не моргнув глазом. Пытаюсь убедить себя, что все это не важно и мне на них плевать, пусть думают что хотят, но на самом деле это невозможно. Я сам себе вру. Когда тебя не любят, это больно. Я знаю, что сам виноват. Я давно это понял.
        «Нет дыма без огня».
        «Всегда найдется козел отпущения».
        Я стараюсь идти по коридору с гордо поднятой головой. Не оглядываться.
        Когда я наклоняюсь, чтобы открыть шкаф, кто-то сзади срывает с меня кепку и бросает на пол. Какие-то парни из девятого ржут. Игнорируя их взгляды, поднимаю кепку и снова надеваю ее.
        Мысленно я в Калифорнии. Мы с папой, в синих рабочих комбинезонах, у входа в мастерскую. Мама на веранде. Бабушка играет на губной гармошке.
        Утром в День святой Люсии[13 - День святой Люсии - праздник, который отмечают 13 декабря в католических и протестантских странах.] мама с Петером сидят на диване. Он у нас ночевал. Я пью какао, по телевизору показывают праздничную процессию со свечами в темноте.
        - Я думал поехать на Рождество к матери в Питео, - говорит Петер. - Было бы классно, если бы вы поехали со мной.
        Мама переводит взгляд на меня. Я читаю ее мысли.
        - Не знаю. Еще не время.
        - Да ладно, мать в этом плане вообще не парится. Так что не думай. И мы не так чтоб большие любители традиций. Ветчина, шнапс, все по-простому, никаких больших семейных обедов.
        - Ну-у…
        Мама по очереди крутит кольца на пальцах:
        - До Питео довольно далеко.
        - Мы, разумеется, полетим.
        Я делаю осторожный глоток горячего какао. Мама знает, что я на это никогда не соглашусь.
        - Ну что скажешь, заказываем билеты?
        Мама отворачивается. По телевизору поет «Люсия» в венке из свечей.
        - Не знаю. Давай немного подождем.
        - Чего ждать? Рождество через две недели.
        Петер резко вскакивает, задевает журнальный столик, и какао проливается на ковер. Мама тут же бросается на четвереньки и начинает вытирать пятна, отрывая салфетки от большого рулона.
        Мне больно на нее смотреть. Мне так хочется быть нормальным, хорошим сыном, а не таким, который все только портит. Но лететь я просто не могу.
        - Понимаешь, - мама выходит вслед за Петером на кухню, - Фабиан никогда раньше не летал, и он…
        - И что с того? Когда-то надо начинать. Самолеты не опасны.
        - Давай не сейчас, - говорит мама. - У нас еще куча времени. Нам некуда торопиться.
        Петер что-то бормочет в ответ, мама переходит на шепот. Голоса становятся тихими, а потом раздаются причмокивания.
        Дальше я слушать не могу и на полную громкость включаю хор, который поет по телевизору.
        «Сияй за окном, рождественский снег…»
        - Сделай тише! - кричит мама.
        Потом в коридоре раздаются шаги. Это Петер, а не мама.
        - Да что ж ты за человек? - орет он, а потом выхватывает у меня из рук пульт и лупит по всем кнопкам, пока песня не обрывается, и экран гаснет.
        23. Жаклин
        До катастрофы
        Быть родителем - самая сложная задача в жизни. Чуть-чуть оступишься - последствия могут быть ужасными. И нет никаких инструкций, и никакие советы не помогают. И тем не менее есть люди, для которых эта роль становится естественной. Просто такой апгрейд личности, переформатирование мозга под новые цели.
        Все девять месяцев, пока Фабиан сидел в животе, я ждала, что это произойдет и со мной. Держала кулаки за это даже во время родов. Сейчас-сейчас. Диск отформатирован, перезагрузка системы. Но из роддома я унесла с собой только инструкцию, как наладить грудное вскармливание и как укладывать малыша, чтобы снизить риск внезапной детской смерти. И ничего о том, как научить человека быть человеком.
        Фабиан - замечательная личность. Проблема всегда была не в нем.
        Сразу же после того, как мы переехали в Чёпинге, я нашла временную работу на почте, а Фабиан пошел в детский сад в пяти минутах пешком от Горластой улицы.
        С одной стороны, именно это ему и было нужно - социализация, общение со сверстниками. Ему было пять, и все пять лет он просидел дома с мамой. С другой стороны, я безумно боялась, что он не сможет находиться в садике.
        Вскоре, впрочем, выяснилось, что беспокоиться не о чем. Дни в садике проходили на удивление гладко, у Фабиана даже появился любимый воспитатель - Йоран, единственный мужчина в коллективе.
        На всякий случай я его предупредила, что у Фабиана есть некоторые особенности. Он легко теряется, сталкиваясь с проблемами, а иногда ему нужно спрятаться, если вокруг становится слишком шумно.
        - Не беспокойтесь, - сказал Йоран, - все будет хорошо.
        Я боялась, что он не понял и отмахнулся от меня, как от очередной нервной мамаши, которая уверена в уникальности своего ребенка.
        - Сегодня все было хорошо, - говорил Йоран всякий раз, когда я, взмыленная после велоброска, появлялась в саду, чтобы вовремя забрать Фабиана.
        Может, мне действительно просто кажется? И это обычное беспокойство, которое испытывают все родители на свете?
        - Скорее, мама, - подгонял меня по утрам Фабиан, ему хотелось быстрее добраться в садик к Йорану.
        Фабиан со всей очевидностью искал себе образ отца и часто спрашивал о папе в Америке, а я боялась рассказать ему что-нибудь такое, что его разочарует.
        Примерно месяц все было хорошо, а потом мне позвонил Йоран. Я развозила на велосипеде почту и как раз опускала извещение в почтовую щель квартиры на третьем этаже, где жил мужик со злобным терьером.
        Голос Йорана тоже походил на собачий лай:
        - Вам нужно немедленно приехать.
        Я так быстро крутила педали, что не чувствовала ног. Когда снимала ботинки, сердце билось как сумасшедшее. Дверь в группу была закрыта, у кофейного автомата стояли две воспитательницы.
        - Фабиан укусил девочку за руку, - сообщил Йоран. - Ее увезли в больницу накладывать швы.
        Фабиан сидел среди подушек в игровой комнате полностью одетый, в комбинезоне и шапке. Остальные дети играли на улице.
        - Что произошло?
        - Иногда случаются конфликты, - сказал Йоран. - Фабиану нужно научиться играть с другими детьми, особенно с девочками. Он с трудом понимает, что можно, а что нет.
        Во мне все кипело. Ведь до сих пор ничто не предвещало проблем!
        - Почему вы ничего не говорили мне?
        Я попыталась обнять Фабиана, но каждый мускул его тела этому сопротивлялся.
        - Нельзя ни драться, ни кусаться, - произнесла я. - Фабиан, ты же это знаешь.
        Мне пришлось притвориться рассерженной. На самом деле я очень хотела его утешить и с трудом сдерживала слезы. Но я сделала шаг назад и погрозила пальцем, как какой-нибудь персонаж из мультфильма. Иначе что подумает обо мне Йоран? Разве нормальный родитель станет жалеть собственного ребенка, укусившего ни в чем не повинную девочку?
        Я попросила у Фабиана прощения, как только мы приехали домой.
        - Я знаю, что ты сделал это не специально.
        - Нет, специально! Она сказала, что мне нельзя с ними играть, и я ее укусил.
        Внутри у меня разверзлась бездна.
        - Фабиан, кусаться нельзя! Когда кто-нибудь плохо себя ведет, об этом надо рассказать взрослым. Обещай мне, что никогда так больше не сделаешь!
        Он искривил губы в кислой мине:
        - Ну-у…
        - Ну же?
        - Обещаю, мама.
        24. Mикаэль
        До катастрофы
        Зима 2015/16 года
        Зима выдалась слякотной, с плюсовой температурой и хлесткими ливнями. Неутихающий западный ветер, постоянная темень и грусть. Ученик школы в Орегоне застрелил учителя и восьмерых одноклассников, а потом покончил с собой. Вскоре после этого человек в маске ворвался в школу в Трольхеттане и убил троих мечом.
        - Безумие, - покачала головой Бьянка. - Теперь и в наших школах установят охрану и металлодетекторы.
        Мы представляли себе школу по-другому.
        - Важно сохранить открытое общество.
        - Да, но безопасность - важнее всего.
        Рождество мы отмечали в Гётеборге у моих кузенов, с которыми я более или менее тесно общался только в детстве, их дети были намного старше наших. В машине по дороге домой Вильям спросил, почему мы уехали от всех наших стокгольмских друзей. Глаза Бьянки увлажнились, и она часто заморгала, пытаясь объяснить ему причину. Я внутренне сжался от угрызений совести. В этом была только моя вина. Мы бежали от моих демонов. Однако я не смог выдавить из себя ни слова.
        Белле и Вильяму пока рано знать правду.
        Только в новогоднюю ночь небо вспыхнуло фейерверками, а потом снова погрузилось во мглу. День заканчивался быстро, но и ночи не хватало. Ты укладывался спать, обремененный кучей забот и мыслей, и засыпал лишь в тот момент, когда начинал звонить будильник.
        В Джакарте и Стамбуле взрывали ни в чем не повинных людей, на Алеппо падали бомбы, в египетском отеле смертник устроил теракт среди загоравших на пляже туристов. От теленовостей Бьянке становилось физически больно.
        - Что за мир мы оставим детям…
        Мы полулежали на диване, в окна стучал дождь. На улице в кромешной тьме вода с шумом извергалась из водосточной трубы.
        - Не бывает так, чтобы все было плохо, без проблесков, - сказал я. - Должно быть и что-то хорошее.
        - Конечно. У нас лучшая на свете семья. Рождество было чудесным. Просто сейчас много всего навалилось.
        Работа в риелторской фирме в Лунде оказалась непростой. Район на северной окраине города, который поручили Бьянке, был застроен почти сплошь довольно ветхими многоквартирными домами. Продажи здесь шли вяло, клиенты торговались до последнего или требовали невозможного.
        - Я почти ничего не зарабатываю, - вздыхала Бьянка. - Хорошие варианты владельцы продают напрямую.
        - Ты обязательно найдешь что-то лучше, - успокаивал ее я. - Для этой убогой конторы ты слишком хороший специалист.
        - Но я не знаю здешнего рынка. Я тут даже не ориентируюсь без навигатора.
        - Мы можем это исправить. Поехали на выходных в Лунд, запишемся там на просмотр всех продающихся в городе домов и квартир! Так ты сможешь создать себе представление о разных районах.
        - Ты просто супер. - Бьянка ущипнула меня за большой палец на ноге.
        - Мы же знали, что придется немного побороться, - сказал я. - Но ты - сокровище! Помни об этом!
        Она улыбнулась, а я взял ее за плечи и, как одуревший подросток, прижался к ней всем телом. Как будто между нами оставалась невидимая преграда, которую я хотел преодолеть. Бьянка это тоже заметила?
        Я провел рукой по ее икрам:
        - Ты побрила ноги?
        Она давно не делала этого. Это приглашение?
        - Ну-у… - пробормотала она и повернулась ко мне.
        У нее было горячо между ног.
        - Я и вправду в последнее время не очень следила за внешностью, - засмеялась она, - но ты мог бы притвориться, что не замечаешь.
        Я просунул руку ей между бедер и поцеловал:
        - Я очень люблю тебя.
        Это была абсолютная правда. Моя любовь была сильна как никогда, пусть даже теперь она стала иной. Я хотел видеть Бьянку веселой и счастливой и вместе с ней наблюдать, как растут наши дети. И вместе с ней встретить старость. Моя страсть уже не была столь горячей, как прежде. И, засыпая, мне больше нравилось просто чувствовать ее дыхание на своей шее, чем покусывать ей соски. Больше всего меня теперь поражала та красота, которая делала Бьянку лучшей мамой на свете.
        Любовь обрела новые горизонты, стала более зрелой. И я не так сильно нуждался в том, другом ее проявлении, которое было так важно в молодости.
        - Я тоже тебя люблю, - прошептала Бьянка.
        На «спортивные каникулы» в конце зимы мы забронировали поездку. Беллу и Вильяма нужно было поставить на лыжи, а нам рассказали, что в Бранэсе есть трассы для новичков.
        В последнюю рабочую пятницу я отпустил восьмой «Б» сразу после обеда. Потом принял в школе душ и переоделся в джинсы и рубашку. Хотел выгадать несколько часов вечером, поскольку завтра, задолго до рассвета, нам предстояло сесть в машину и отправиться на север.
        Пока я перебегал школьный двор, руки покрылись мурашками от холода. Занырнув в здание, я пыхтел и топал ногами, стряхивая с ботинок снежную жижу. В ученическом холле торчали несколько парней из девятого «В», и я уже почти прошел мимо, когда какое-то инстинктивное чувство заставило меня остановиться. Что-то было не так. Хороший учитель чует подобное в воздухе.
        - Ребята, что вы тут делаете? - спросил я.
        Они переглянулись.
        - Тусуемся.
        Четверо рослых парней в укороченных джинсах и теннисках. Двое - реально перспективные футболисты.
        - Кто там? - спросил я, показав на дверь туалета за их спинами.
        - Никого.
        Они врали. Защелка на двери была повернута на красное - «занято».
        - Эй, - сказал я и дернул дверь, - кто там?
        - Прекратите, - произнес один из парней, - нельзя так ломиться в двери.
        Это был Анди, известный задира, любитель мопедов. Его отец владел собственной сантехнической фирмой и в свое время тоже доставил хлопот здешней школе.
        - Так, парни, быстро говорите, кто там!
        Анди с вызовом вышел вперед. Подошел угрожающе близко. Он был прилично выше меня.
        - Зачем вы вмешиваетесь?
        - Сбавь обороты! - ответил я.
        Дверь скрипнула, замок повернулся.
        Внутри, ссутулившись и глядя в пол, стоял Фабиан.
        - Что здесь происходит? - спросил я.
        Футболисты пожали плечами.
        - Он сам хотел там посидеть, - сказал Анди. - Мы живем в свободной стране.
        - Прекрати! - Я посмотрел на него своим самым строгим взглядом.
        - Идем, Анди, - позвали его приятели, - не парься!
        Но Анди не собирался отступать. Он поднял руку и навис надо мной, потом навалился на косяк двери, схватился за ручку и повторил:
        - Он сам хочет тут посидеть! Правда, Фабиан?
        Я попытался помешать ему снова закрыть дверь, поставил ногу между ней и порогом, но Анди, изловчившись, оттолкнул меня и захлопнул дверь прямо перед лицом Фабиана.
        - Ну все, хватит! - сказал я.
        Анди рассмеялся.
        Между нами развернулась стремительная борьба за ручку двери. У меня резко подскочил пульс. Меня смяли и сломили. Шестнадцатилетний сопляк разрушил мой авторитет, мое профессиональное достоинство.
        - Отпусти! - закричал я.
        Анди засмеялся еще громче.
        Его дружки стояли рядом и кричали «юху-у-у». Кто-то снимал происходящее на телефон.
        И тут на меня накатило. Я отпустил ручку и нанес двойной удар в бок так, что юный мерзавец запутался в собственных ногах и рухнул на пол.
        Я быстро открыл дверь, чтобы Фабиан выбрался из туалета.
        - Ты немедленно идешь вместе со мной к директору! - сказал я вставшему на ноги Анди.
        - Пошел нах, - смерил он меня взглядом. - Я на тебя заявлю.
        Ты серьезно, подумал я, глядя ему в глаза. Сзади нас шумели его приятели, кто-то из них сказал:
        - Я все заснял. Железное доказательство, врубаешься?
        Анди поднял руку. Дай пять! И каждый одобрительно хлопнул его по раскрытой ладони; прибежали другие ученики посмотреть, что тут происходит.
        Кто-то спросил, правда ли я ударил Анди. Я застыл. Огляделся в поисках путей для бегства.
        Я перешел черту? Снова?
        Неделя в Бранэсе, разумеется, получилась не такой, какой виделась мне перед поездкой. Случившееся прокручивалось у меня в голове, когда я сидел в подъемнике с Беллой. Играл в номере в компьютерные игры с Вильямом. Отогревал одеревеневшие ноги у огня в теплом домике, с чашкой дымящегося какао в руках. Выписывал зигзаги на склоне в лучах слепящего солнца. Инцидент с Анди не отпускал меня ни на миг.
        - Что именно ты сделал? - спросила Бьянка. - Ты на него напал?
        - Нет, конечно! Я помогал Фабиану выйти из туалета, а Анди случайно упал. Это был несчастный случай.
        - Тогда тебе нечего бояться, разве нет?
        Мне так хотелось успокоить ее, сказать, что все ерунда и скоро забудется, но я знал, как устроен школьный мир.
        - Перед Рождеством у нас была лекция о сдержанности в проявлении эмоций, - сказал я.
        Мы с Бьянкой сидели в номере, пили красное вино и играли в «семерку».
        - И что там сказали?
        - В острых ситуациях взрослый человек должен отступить и подавить собственные чувства, избегать нравоучений и не действовать авторитарно, - объяснил я. - Проще сказать, чем сделать. Кроме того, с таким подходом можно забыть о дисциплине.
        - В смысле? Ты вообще не должен был реагировать? Они же действительно заперли Фабиана в туалете.
        - Мне надо было выждать и поговорить с ними спокойно. Но я сорвался. Я нервничал, хотел скорей домой, чтобы собираться в дорогу. И когда я в туалете увидел испуганное лицо Фабиана… Черт… Я не сдержался, и обстановка накалилась.
        - А что, если… - заговорила Бьянка, - если по Чёпинге пойдут слухи?
        - Да нет, вряд ли.
        - В следующий раз ты должен просто пройти мимо. Позвать директора. Это невыносимо.
        Она была права. Риск слишком велик, а я не имею права ошибаться.
        В четверг мы заказали в премилом ресторанчике рядом с подъемником местный деликатес - пиццу с мясом лося. С каждым днем крепла моя надежда, что за время каникул интерес к происшествию с Анди спадет и он угрожал заявить в полицию не всерьез. Школьники сейчас часто так делают. Я надеялся, эта история не получит продолжения.
        Я съел столько пиццы, что боялся, как бы меня не вырвало. В номере, когда я читал перед сном сказку Белле и Вильяму, у них слипались глаза. Потом я залез под одеяло к Бьянке. Мы гладили друг друга и целовались. Съеденное стояло у меня в горле комом, живот раздулся как мяч.
        - Спокойной ночи, - прошептал я, прервав поцелуй. - Я тебя люблю.
        Утром я обнаружил в телефоне сообщение от директора школы.
        «Не могли бы вы прийти сегодня в школу?»
        25. Mикаэль
        После катастрофы
        Суббота, 14 октября 2017 года
        Когда Бьянка поворачивает голову, ее лицо искажают гримасы. Блуждающий взгляд, дрожащие веки. Она тихо стонет.
        - Позови медсестру! - говорю я Сиенне. - Скорей! - Я крепче сжимаю руку Бьянки.
        - Ты слышишь меня, любимая? Как ты? Ты можешь что-нибудь сказать?
        Вспоминаю слова доктора. Только когда она придет в себя, мы сможем понять, насколько серьезно поврежден мозг.
        - Любимая, скажи что-нибудь!
        Бьянка медленно открывает рот. По лицу видно, как ей больно.
        Сдавленным голосом она произносит единственное слово:
        - Дети?
        С меня спадает тысячекилограммовый груз.
        - Они здесь. Спят, оба.
        Я отхожу в сторону, чтобы она могла их увидеть. Мне кажется, я замечаю слабую улыбку на ее лице. Возвращается Сиенна с медсестрой, девушкой лет двадцати пяти с ярко-рыжими волосами.
        - Бьянка, вы проснулись?
        Медсестра проверяет аппаратуру и кладет ладонь на руку Бьянки. Объясняет, что ей сделали операцию.
        - Что случилось? - спрашивает Бьянка.
        Молодая медсестра поворачивается ко мне.
        - Несчастный случай, - говорю я. - Тебя сбила машина.
        Глаза Бьянки заполняет блестящая пустота, она словно обращает их внутрь в поисках воспоминаний.
        - Ты поехала на велосипеде в супермаркет, - рассказываю я.
        Она как будто все еще где-то далеко.
        - Сбила? Машина?
        Я колеблюсь, на меня строго смотрит Сиенна. Как рассказать?
        - Ты выезжала из двора…
        - Когда?
        Она говорит очень медленно. Малейшее усилие причиняет боль.
        - Вчера, - отвечаю я. - Сегодня суббота.
        - Суббота?
        Она как будто не может связать одно с другим.
        - Ты проспала несколько часов.
        Бьянка закрывает глаза и кладет руку себе на лоб.
        - Больно? - спрашивает медсестра. - Это нормально. Вас прооперировали.
        Бьянка смотрит прямо мне в глаза:
        - Меня сбили во дворе? Кто?
        Я делаю глубокий вдох:
        - Жаклин.
        Повисает долгая тишина. Бьянка смотрит на меня испытующе. Ее мозг полностью включился. Слова рвутся у нее изо рта, она шевелит языком, прикусывает нижнюю губу.
        - Она хотела меня убить.
        - Нет, любимая. Совсем нет. Это был несчастный случай.
        Бьянка качает головой, но потом снова кладет руку на лоб и начинает стонать.
        - Простите, - обращается ко мне рыжеволосая медсестра, - но сейчас я вынуждена попросить вас отойти.
        Через секунду я бужу детей, и они со слезами радостно бросаются к кровати Бьянки. Меня переполняет любовь.
        - Ты? - произносит Бьянка при виде сестры.
        - Я приехала сразу, как только смогла, - говорит Сиенна.
        Они держатся за руки.
        - Мама, ты уже выздоровела? - спрашивает Белла. - Я не хочу здесь больше оставаться.
        Взгляд Бьянки тяжелеет.
        - Я очень устала, - говорит она.
        - Но ты же просто жуть как долго спала, - говорит Вильям.
        Бьянка треплет его по щеке, ее веки вот-вот снова сомкнутся.
        - Для Бьянки сейчас очень важно отдохнуть, - говорит медсестра. - Если хотите, можете пока позавтракать. У входа есть кафе.
        - Хорошо.
        Я вопросительно смотрю на детей:
        - Вы голодные?
        Оба утвердительно кивают.
        - Я голодный как зверь, - говорит Вильям.
        - Или вы можете съездить домой, - говорит медсестра.
        Да, принять душ и переодеться не помешало бы, но мы не можем оставить Бьянку сейчас, когда она только что пришла в себя.
        - Я хочу домой, - говорит Белла.
        Бьянка устало смотрит на меня сквозь полуопущенные веки и говорит:
        - Поезжайте!
        - Точно?
        - Я тоже поеду, - говорит Сиенна, - тебе нужно поспать.
        У Бьянки едва хватает сил ответить, она уже наполовину во сне.
        - А мама с нами не поедет? - спрашивает Белла, когда мы тихо выходим из палаты.
        Я еду через центр.
        - Может, купим гамбургеры? - спрашивает Вильям с заднего сиденья.
        - Да, в «Макдоналдсе», - предлагает Белла. - На завтрак!
        Я смотрю на сидящую рядом Сиенну:
        - Почему бы нет?
        У моста сворачиваем к «МакАвто». Сами рестораны для Беллы ничего не значат, главное - получить игрушку.
        Я довольствуюсь кофе, есть не хочется.
        - Слушай, - говорит мне Сиенна, когда мы съезжаем с кольца в сторону Чёпинге, - почему ты так уверен, что это был несчастный случай? - Взгляд ее карих глаз внезапно становится острым. - Я знаю все про эту Жаклин.
        - Правда?
        - Бьянка рассказывала мне о ней летом.
        Быстро смотрю назад. И руки, и взгляды обоих погружены в пакеты с гамбургерами.
        - Я не знаю, что тебе рассказывала Бьянка.
        - Она боялась, Микки.
        - Что? Нет!
        Я перестраиваюсь в другой ряд, а Сиенна мне говорит:
        - Микки, Бьянка боялась Жаклин.
        26. Фабиан
        До катастрофы
        Весна 2016 года
        После каникул снова вызов к директору. Хорошо хоть без мамы. Мордовать будут меня одного. И Анди из девятого «В».
        Так я, во всяком случае, думаю. Пока не оказываюсь на месте. А там директор в крутом костюме, Анди, с огромным комком снюса под верхней губой, и его папаша со скрещенными на груди руками. А еще футболисты из девятого «В». И Микки, который не успел переодеть форму.
        - Давайте разбираться с самого начала, - говорит директор. - Что привело к этой злосчастной ситуации?
        Анди пожимает плечами. Он развалился на стуле, и папаша пихает его локтем.
        - Мы просто немного пошутили с Фабианом. Заманили его в туалет. Ничего серьезного, просто разыграли.
        Директор смотрит на меня.
        Все смотрят на меня.
        - Ты тоже так это понял, Фабиан?
        - Ну-у…
        Стучать я не собираюсь.
        - Они его заперли, - произносит Микки.
        Голос не такой, как обычно. Почти испуганный.
        Само собой, я не хочу, чтобы Микки влез в дерьмо из-за того, что он за меня вступился. И не хочу, чтобы он расстраивался из-за того, что Анди и остальные девятиклассники будут доставать меня до конца года.
        - Это правда? - спрашивает папаша и строго смотрит на Анди.
        - Нет, - отвечает тот. - Ты что, не понимаешь? Туалет закрывается только изнутри.
        Микки хочет что-то сказать, но директор его опережает:
        - Как бы то ни было, когда на месте оказался Микаэль, возник конфликт. Микаэль, как вы восприняли ситуацию?
        Микки трет рукой подбородок:
        - Я велел им выпустить Фабиана. Когда он открыл дверь, он выглядел очень напуганным.
        - Тебе было страшно?
        - Немного, - признаюсь я.
        - Это его вина, - говорит Анди и машет рукой в сторону Микки. - Он сам заварил кашу. Вел себя агрессивно и все такое.
        - Меня тут обвинять не в чем, - возражает Микки. - Конфликт начался с того, что вы закрыли Фабиана в туалете. Тут я, как учитель, уже обязан был вмешаться.
        - Вся эта хрень есть на видео, - заявляет Анди и кладет айфон на стол перед директором. - Можете проверить.
        Я смотрел ролик несколько раз. Через полчаса после происшествия он уже висел в снэпчате и «Инстаграме». Почти во всех комментах говорилось, что Микки надо уволить. А я написал с анонимного аккаунта, что он «сука герой».
        Директор не прикасается к мобильному, смотрит на Микки и спрашивает:
        - Вам показалось, что Фабиан в опасности?
        - Ну, не то чтобы в опасности… Но он был испуган.
        - Это был просто розыгрыш, - заявляет Анди. - Да?
        Понятно, что приятели его поддерживают на все сто.
        - Все, что мы хотим, - чтобы Микаэль извинился, а школа приняла это к сведению и отреагировала, - говорит папаша Анди.
        Микки выглядит страшно подавленным.
        - Разумеется, я это сделаю, - говорит он. - Я сожалею, что тебя толкнул, но до этого я много раз просил тебя прекратить.
        Анди на него не смотрит.
        - Вы извинились только наполовину, - заявляет папаша.
        Микки делает паузу.
        Это почти унижение. В таком раскладе я сам был миллион раз.
        - Простите меня, - произносит Микки.
        Мне бы хотелось возразить. Сказать, что прощения должен просить не Микки.
        - Им по шестнадцать, они пошутили. А если вы распускаете руки, то вам нельзя работать учителем.
        Такой же длинный, как и сын. Толстые губы, шрам на щеке и мозолистые ладони.
        - Я перешел границу, когда толкнул тебя, Анди, - говорит Микки, - и я сожалею об этом. Но теперь твоя очередь извиниться перед Фабианом.
        Йе-ес! Наконец-то кто-то перевел стрелки на того, кто реально виноват.
        - Еще чего! - фыркает Анди.
        - Ну же, - настаивает Микки.
        Меня поражает его смелость.
        - Будь мужчиной и отвечай за свои поступки, - говорит он. - И в дальнейшем постарайся оставить Фабиана в покое.
        Директор кашляет, прикрываясь ладонью, и наклоняется вперед, но папаша его опережает:
        - У Анди СДВГ[14 - СДВГ - синдром дефицита внимания и гиперактивности, расстройство нервной системы, которое проявляется характерным поведением ребенка.], это не его вина.
        Микки откидывается на спинку стула:
        - Понятно, я об этом не знал.
        - Иногда лучше интересоваться фактами заранее, - говорит папаша.
        Микки немного съеживается, сжимает губы и смотрит в стол. Но потом как будто передумывает, собирается с силами и распрямляет спину:
        - И все равно он должен попросить прощения у Фабиана.
        Папаша Анди передергивает плечами.
        В конце концов директор заставляет всех пожать друг другу руки. Анди сжимает мою слишком сильно, но я не подаю вида, что мне больно.
        - В связи со случившимся Микаэль получит письменное предупреждение, - говорит директор.
        Папаша довольно кивает.
        - Мы могли бы передать это дело дальше, - говорит он Микки, - так что скажите спасибо, что у вас такой отличный начальник. - Правой рукой папаша пожимает руку директору, а левой хлопает его по плечу.
        По коридору я иду позади Микки. Несколько раз собираюсь поблагодарить его, сказать, что ценю то, что он на моей стороне, но все формулировки в моей голове звучат по-дурацки.
        Дома я закрываюсь в своей комнате с компом и наушниками. Рука сжимает джойстик.
        Я не отпускаю «энтер» и кошу врагов шквальным огнем, но потом мысленно отвлекаюсь и ни за что ни про что быстро теряю несколько жизней. Думаю о Микки, как он за меня вступился. И не замечаю, что открывается дверь и ко мне подходит Петер.
        - Я несколько раз стучал. Ты не слышал?
        - Нет. - Показываю на наушники и ставлю игру на паузу.
        - Ты не мог бы пойти на кухню и помочь с ужином? Все равно сидишь тут и ни фига не делаешь.
        - Я играю.
        Он закрывает дверь, я жму на кнопку «продолжить игру».
        Всегда одно и то же. Я думал, что Петер будет другим, но он такой же, как все остальные. Ноет и ругается.
        - Фабиан! Какого черта! - орет он, снова врываясь в комнату.
        Подходит к столу, вырубает комп, выхватывает джойстик у меня из рук и толкает стул так сильно, что я чуть не падаю.
        - Ты что, не слышал? Я сказал, что ты должен помочь.
        Он весь красный как рак.
        - Нет. Ты этого не говорил.
        Потому что он действительно этого не говорил.
        - Не играй со мной в эти гребаные игры! Быстро на кухню и сделай хоть что-нибудь полезное!
        - Почему ты на меня кричишь?
        Я крепко хватаюсь за подлокотники и прижимаюсь к спинке кресла. Сидячая забастовка. Петер в ярости и не может взять себя в руки.
        - Быстро!
        Псих. Хватает меня за руки и пытается поднять. Я напрягаю все тело, сопротивляюсь, уворачиваюсь в разные стороны.
        - На, высоси!
        - Что ты сказал? - Он заламывает мне руку за спину, упирается коленом в бок и наваливается на меня всем своим весом. Мне так больно, что я кричу.
        - Извинись! - орет он.
        - Отпусти его!
        Врывается мама и начинает колотить его кулаками по спине.
        - Пусть сначала попросит прощения!
        - Перестань! Ему больно!
        Гнев Петера превращается в тяжелый вздох. И хотя он убирает колено и слегка отпускает мою руку, я продолжаю кричать.
        - Вон отсюда! - говорит мама.
        Она тянет и дергает его, пока его рубашка не рвется.
        - Извинись! - повторяет он.
        Да пошел ты. Я не собираюсь извиняться.
        - Вон! Вон! Вон! - кричит мама, когда он наконец оставляет меня в покое. - Исчезни!
        Петер скрежещет зубами и дышит ей прямо в лицо, но мама не уступает ни миллиметра. В прихожей он хватает с вешалки куртку и сует ноги в ботинки. Задевает головой свисающие с потолка звезды и бросает последний взгляд на меня. Мама опускается на пол в моей комнате и плачет, а на улице с ревом срывается с места автомобиль.
        27. Mикаэль
        До катастрофы
        Весна 2016 года
        Белла появилась в холле, разбежалась и бросилась мне в объятия:
        - Папа!
        Она взахлеб рассказывала обо всем, что произошло за день, о собственных чувствах и мыслях:
        - Мы ходили в библиотеку, и я взяла нового «Альфонса»[15 - Альфонс - герой серии книг Гуниллы Бергстрём о мальчике по имени Альфонс Оберг.].
        У нее Бьянкины глаза и нос. Я не мог на нее насмотреться.
        - А потом Ула дал мне булочку с корицей.
        На губах у нее оставались крошки сахарной обсыпки.
        - Сюда приходил Ула? - спросил я.
        - Он и сейчас тут!
        Белла потащила меня в гостиную. На журнальном столике лежали остатки обильного перекуса, а на диване друг против друга сидели Бьянка и слегка откинувшийся назад Ула.
        - Полиция их нашла, - сообщил Ула.
        Я поцеловал Бьянку, заодно тайком показав глазами, что` я думаю об этом нежданном визите.
        - Полиция поймала грабителей? - переспросил я. - Молодцы!
        - У них были точные приметы преступников. Эти ублюдки ограбили еще как минимум десятерых.
        - Улу вызывали в полицию на опознание, - объяснила Бьянка.
        - Это было невероятно! Как в американском криминальном сериале. Несколько человек сидели в ряд.
        - Вы их узнали? - спросил я.
        - Без колебаний. Я сразу показал на этих двоих. Они еще подростки.
        - Тогда, надеюсь, им назначат адекватное наказание, какую-нибудь терапию, которая поможет встать на правильный путь, - сказал я.
        Ула распрямил было плечи, собравшись возразить, но потом передумал, откинулся на спинку дивана и спросил у меня, как дела в школе.
        - Бьянка рассказывала, что вам вынесли письменное предупреждение. Что-то невероятное.
        - Не уверен. Я действительно перешел границы.
        Ула приподнял бровь:
        - Но учитель обязан вмешиваться. Вы же не просто так ударили его. К чему мы придем, если лишим учителей их авторитета?
        Он видел только черное и белое.
        - У этого ученика СДВГ, - объяснил я. - Если бы я знал об этом, то…
        - Но это не оправдание! Никто не имеет права вести себя, как ему вздумается, только потому, что у него СДВГ!
        - Да, конечно, но к таким ученикам нужно относиться по-другому.
        - Не думаю, - произнес Ула и посмотрел на Бьянку в поисках поддержки. - Когда я ходил в школу, у нас тоже были кадры, которым закон был не писан. Сейчас бы им точно поставили какой-нибудь диагноз. Но учителя всегда пресекали их выходки и требовали, чтобы они соблюдали общие правила поведения. И все эти парни, между прочим, стали хорошими людьми. А чему сегодня школа учит хулиганов?
        Отчасти он был прав. Я помог пацану, над которым издевались и которого заперли в туалете, - и меня же нужно за это наказать. Да, общество взрослых во многих аспектах капитулировало.
        - Нужен баланс, - сказал я. - Разумеется, мы должны принимать каждого ученика таким, какой он есть, независимо от оценок в журнале. Но подобная экстремальная индивидуализация, разумеется, несет с собой проблемы. Как бы то ни было, человек - животное стадное. И поэтому мы обязаны подчиняться коллективу.
        - Именно так, - согласился Ула и добавил: - Слава богу, я не работаю в школе. Но восхищаюсь теми, у кого хватает на это сил.
        - Все начало разваливаться, когда ввели дотацию на образование и родители получили возможность выбирать школу, - сказал я.
        Бьянка добавила, что она целиком и полностью за свободный рынок во всех других областях. Но не в школе. Знания - это не товар.
        - Но индивидуальный подход теперь ценится не только в школе, - сказал я. - Он сейчас везде. И дело не только в диагнозах.
        - Верно, - кивнул Ула, а Бьянка задумчиво произнесла:
        - Если взять, к примеру, Фабиана, то никакого диагноза у него нет.
        Ула посмотрел на нее удивленно:
        - На бумаге нет.
        - Интересно почему? - рассуждала вслух Бьянка. - Потому что Жаклин против?
        - Вполне возможно, - кивнул Ула.
        Я вышел в кухню. Бьянка знала, что` я об этом думаю. Обсуждать ученика в подобном ключе непрофессионально и неэтично.
        - Я видел документальный фильм о синдроме Аспергера, - продолжал в гостиной Ула. - Похоже, у Фабиана он самый.
        Молодец, посмотрел кино и сразу все понял!
        - А я слышала, что у Билла Гейтса тоже такой диагноз, - сказала Бьянка. - Но сейчас от этого диагноза вроде бы хотят отказаться. Теперь это будет называться просто «расстройство аутистического спектра».
        - В моем детстве СДВГ называли ЗПР - задержка психического развития, - сказал Ула. - Это наводит на разные мысли. Ни рак, ни диабет никто почему-то не переименовал.
        - Ну, это все-таки не одно и то же, - возразила Бьянка.
        Меня радовало, что она с ним не соглашается. Зачем она вообще пускает в дом этого прилипалу? Куда подевался ее девиз «соседей надо держать на расстоянии»?
        - Мне пора, - произнес Ула.
        Ну наконец-то!
        Я вышел к дверям помахать ему на прощание, пока он влезал в свои топсайдеры.
        - Видели копа, с которым встречается Жаклин? - произнес он, покачав головой. - У меня нехорошие предчувствия.
        У меня они были тоже, но я не собирался плодить сплетни. Бьянка как будто вообще не слушала. Ула вышел на крыльцо и, слава богу, оказался с нужной стороны двери.
        На кухне Бьянка тихо подошла ко мне сзади, обняла за плечи и начала их нежно массировать.
        - Ты очень напряжен, прямо каменный.
        Боль пронзила шею и мгновенно добралась до головы. Я старался держать себя в руках, боялся сказать что-нибудь, о чем буду жалеть.
        - Что он вообще здесь делал?
        Руки Бьянки остановились.
        - Ула? Просто захотел с кем-нибудь пообщаться. Врач снова выписал ему освобождение, он действительно не может сейчас ходить на работу.
        - У него нет друзей?
        Бьянка убрала руки:
        - В чем дело, дорогой? Ты ревнуешь?
        Да, я, пожалуй, ревновал. Немного.
        - Он мне не нравится, - сказал я.
        - С ним все нормально.
        Я повернулся и посмотрел на нее. Ничем хорошим этот разговор закончиться не мог.
        - Что означает «письменное предупреждение»? - спросила Бьянка.
        Я помедлил с ответом.
        - По сути, так директор показывает клиентам, то есть родителям, что он принял меры. Но теоретически это может означать, что меня уволят, если подобное повторится.
        Бьянка тяжело вздохнула и с тревогой посмотрела на меня:
        - Только чтобы не получилось так, как в Стокгольме.
        Несколько дней спустя по пути домой я заехал в супермаркет. Бьянка уже забрала детей, и я мог не торопиться, хотя в последнее время у меня появилось странное чувство - иногда мне начинало казаться, что жизнь течет куда-то не туда, хотя я при этом смотрел на Беллу и Вильяма. Или Бьянку.
        С эйрподами в ушах я выбирал фрукты, когда кто-то осторожно тронул меня за локоть.
        - Простите, - сказал я, вынимая наушники.
        Жаклин держала в руках яблоко. Розовая помада, нежный взгляд.
        - Я просто хочу сказать спасибо. Фабиан рассказал, что случилось в школе.
        - Э-э-э… - Я почувствовал, что краснею. - Это моя работа. Иногда получается немного не так, как…
        - Вы не должны так думать. Этот Анди… Его отец - старый приятель директора. Мне рассказывали, что он, как и сын, в свое время был реально плохим парнем. Я рада, что вы помогли Фабиану. В школе его всегда обвиняют во всех грехах. Говорят, что это он всегда начинает.
        - Это очень… плохо.
        Я огляделся. Изо всех сил я старался говорить нейтрально, тут же везде одни уши.
        - Это был настоящий ад, - продолжила Жаклин, ничего не замечая. - Вы не представляете, скольких усилий мне стоило сделать так, чтобы Фабиан смог ходить в школу. Если у ребенка нет диагноза, то на особое внимание рассчитывать нельзя.
        Я завязал пакет с грушами и подавил любопытство.
        - Я знаю, что вы думаете, - сказала Жаклин, вертя в ладонях яблоко. - Но я честно пыталась получить диагноз. Ни один человек в мире не встречался с таким количеством врачей и психологов, как Фабиан. И все они расходились во мнениях. А некоторые к тому же были страшно неприятными чисто по-человечески. Одним критериям Фабиан соответствовал, другим - нет. В одном месте говорили одно, в другом - другое. Я просто вся извелась.
        С детьми всегда так.
        Жаклин подперла яблоком подбородок. Во всех ее движениях было что-то чувственное. Наверное, издержки профессии, привычка позировать.
        - А сейчас Фабиан вообще отказывается разговаривать с кем бы то ни было, - продолжила она.
        Я посмотрел по сторонам. В отделе фруктов, похоже, собралась половина всего населения Чёпинге.
        - Но вас я очень хотела поблагодарить, - сказала Жаклин, опуская яблоко в свою тележку.
        Мне было приятно. Я получил подтверждение, что вопреки всему действовал из добрых намерений.
        - До встречи, - попрощалась Жаклин.
        Ее пальцы коснулись моей руки, и по телу у меня пробежала теплая дрожь. Я стоял и смотрел ей вслед - длинные ноги, узкие джинсы, высокие каблуки и золотой водопад волос. Жаклин Селандер не походила ни на одну из тех женщин, которые когда-либо ко мне прикасались.
        Стряхнув эту мысль, я положил в пакет мандарин.
        О господи, нужно взять себя в руки.
        У меня лучшая жена на свете и замечательная семья. Смотреть на другую - предательство.
        И, поддавшись порыву, я купил Бьянке букет роз. Расхожий маневр.
        Когда я открыл дверь, она стояла в прихожей и улыбалась. Потом бросилась мне на шею и прокричала:
        - У меня новая работа! В самой большой и самой лучшей компании Лунда!
        - Отлично! Вот это новость!
        Я опустил пакеты на пол, чтобы найти розы.
        - Это заслуга Улы, - сообщила Бьянка.
        Я укололся о розовый шип:
        - Ой, черт!
        - Это Ула устроил мне эту должность. Риелторская фирма принадлежит банку, в котором он работает.
        28. Mикаэль
        После катастрофы
        Суббота, 14 октября 2017 года
        Дома, когда я доедаю за детьми картошку фри, раздается телефонный звонок. Мужчина представляется дознавателем и сообщает, что хочет как можно быстрее переговорить со мной.
        Когда я выхожу из ванной после душа, он уже на месте. Одет не в форму, просто в белую, тщательно выглаженную рубашку. Бритая голова. Сиенна уводит детей наверх. Мы с полицейским располагаемся в кухне друг против друга. Спрашиваю, не хочет ли он чего-нибудь. Кофе? Он ничего не хочет, но в любом случае благодарит. Включает диктофон. Загорается красная лампочка, он называет номер дела и говорит, что меня допрашивают как свидетеля. И только тут я осознаю, что сильно нервничаю.
        - Насколько мне известно, ваша жена пришла в себя после операции. Как вы себя чувствуете после случившегося?
        - Волнуюсь, я все еще в шоке.
        - Это понятно.
        Какое-то время он молча и внимательно рассматривает меня, после чего спрашивает:
        - Где вы были, когда произошла авария?
        Я почему-то слишком долго думаю и потом говорю:
        - Я только что закончил работу и возвращался на велосипеде домой, по дороге услышал сирену.
        - О чем вы подумали?
        Я не понимаю, чего он хочет.
        - О чем я подумал?
        - Когда вы поняли, что пострадавшая - Бьянка?
        - Ну, когда я повернул во двор и увидел ее велосипед.
        - О’кей, - произносит полицейский, - а раньше? Когда вы услышали сирены?
        - Что вы имеете в виду?
        В нем чувствуется что-то враждебное: и в том, как он себя ведет, и во всей ситуации. Он должен быть на моей стороне.
        - Вы сказали, что услышали сирены, когда ехали домой с работы. О чем вы подумали в этот момент?
        Кажется, это было сто лет назад. Я помню покалывающий в ноздрях воздух, физически я чувствовал себя прекрасно и предвкушал спокойные выходные в семейном кругу.
        - Не уверен, что я думал о чем-то конкретном.
        Звуки сирен все еще звучат у меня в голове.
        - Вы встретили кого-нибудь по дороге с работы домой?
        - Нет.
        Я пытаюсь упорядочить воспоминания. Не прошло и суток, а весь мир перевернулся.
        - Да, кстати… Вспомнил. Я встретил соседей. Оке и Гун-Бритт.
        На лице дознавателя появляется широкая и довольная улыбка.
        - Вы с ними разговаривали?
        - Да, недолго.
        - Вы помните, что они сказали?
        - Мы говорили о сирене, они сказали, что слышали удар где-то у выезда на дорогу.
        Он кивает.
        - И о чем вы тогда подумали?
        - Ни о чем особенном.
        - Вас это встревожило?
        - Да, пожалуй. Меня это встревожило.
        - Почему?
        - Не знаю. Потому что соседи слышали удар. Произошла какая-то авария.
        - Вы говорили, что торопитесь?
        До меня начинает доходить. Видимо, Оке и Гун-Бритт что-то ему наговорили.
        - Да, я, должно быть, именно так им и сказал.
        - А почему?
        - Я хотел узнать, что случилось. Я…
        - Вы подозревали, что что-то могло случиться с Бьянкой?
        - Нет. Или… просто было какое-то чувство тревоги, это могло быть все, что угодно. И я хотел поскорее попасть домой и убедиться, что с семьей все в порядке.
        Полицейский почесывает бритую голову и меняет позу. Неспешно. Мысли в моей голове бегают по кругу. Он думает, что я что-то скрываю.
        - Была ли у вас какая-либо особенная причина, которая заставляла вас думать, что пострадала именно Бьянка?
        - Нет, не было. Это мог быть кто угодно. Мои дети.
        Он не спускает с меня глаз.
        - Когда вы поняли, что Бьянку сбила Жаклин Селандер?
        - Я увидел ее машину. Она как раз из нее вышла.
        - И о чем вы в тот момент подумали?
        Я действительно пытаюсь это вспомнить, но все чувства тогда смешались. Кружилась голова, и все кружилось.
        - Какие у вас отношения с Жаклин Селандер? - Дознаватель ставит локоть на стол.
        - Мы… соседи… друзья… И ничего больше.
        Он смотрит на меня выжидательно:
        - И ничего больше?
        - Ничего.
        - А если я сообщу, что, по моим сведениям, между вами и Жаклин были любовные отношения? Что вы на это скажете?
        - Это неправда.
        Спокойно. Я не выйду из себя.
        - Это точно?
        - Я не знаю, от кого вы получили эти сведения, но между мной и Жаклин никогда ничего не было.
        Он как будто ждет продолжения, но я замолкаю. Долгая речь в собственную защиту только усилит его подозрения.
        - Тогда, думаю, мы на этом пока остановимся, - говорит он, после чего выключает диктофон и встает.
        Он абсолютно уверен, что я лгу.
        - Вы должны мне поверить. У нас с Жаклин никогда ничего не было. В этом смысле.
        Он даже не смотрит в мою сторону.
        Полицейский уходит, а я в растерянности продолжаю стоять в прихожей. Может, нужно пойти и поговорить с Жаклин?
        Я не успеваю принять решение, как сверху из-за лестничных перил выглядывает Сиенна:
        - Все прошло хорошо?
        Я пытаюсь говорить спокойно:
        - Ну да.
        Она осторожно спускается на несколько ступенек вниз.
        - Полиция тоже подозревает, что это не несчастный случай?
        - Прекрати! - обрываю ее я. - Жаклин никогда бы не…
        Я вздрагиваю.
        - Бьянка ее боялась, - повторяет Сиенна. - Она писала мне, что Жаклин ей неприятна.
        Она действительно так говорила?
        - Бьянке с самого первого дня не понравилась Жаклин, - пожимаю плечами я. - А после того, что случилось с Беллой, она начала тревожиться еще сильнее. Но Жаклин не способна никого убить. Сама мысль звучит очень странно.
        Сиенна смотрит на меня, в ее глазах читается упрек. Машет рукой, собираясь что-то сказать, но у меня в кармане начинает звонить телефон.
        Незнакомый номер.
        - Слушаю, - быстро отвечаю я, отворачиваясь.
        - Микаэль Андерсон? - Голос звучит как будто издалека.
        Сиенна спускается и следует за мной. А я иду, не видя ничего вокруг.
        - Я звоню из реанимации больницы Лунда. К сожалению, вынужден сообщить, что состояние Бьянки ухудшилось.
        Я застываю на месте. Контуры кухонной мебели расплываются, реальность исчезает.
        - Но… как же так?
        Голос в трубке звучит громче:
        - Вам лучше приехать как можно скорей.
        29. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2016 года
        Одиночество - это боль. Я испытывала ее с самого детства. Моя семья жила как бы на расстоянии - родители всегда держали дистанцию и друг с другом, и со мной. Я ни разу не видела, чтобы они прикасались друг к другу. Они никогда не говорили, что любят. Друг друга или меня. Мы обитали в кукольном доме.
        И настоящих друзей у меня не было. В это никто не верит. «Ты же такая красивая. Парни вьются вокруг тебя. Ты всегда получаешь того, кого хочешь». Но я никогда не могла быть той, кем хотела.
        Только когда меня выбросило в отрочество и я поняла все мужские слабости, то почувствовала, что меня замечают. Конечно, это признание было поверхностным и хватило его ненадолго, но жизнь показала, что другого я и не заслуживаю.
        Тем не менее одиночество для меня невыносимо.
        Быть одиноким - это значит оставаться наедине с собой. Ни взгляда, в котором можно спрятаться, ни поцелуев, в которых можно забыться. Любые пустые слова лучше собственных колючих мыслей.
        Я никогда не признаюсь в этом ему, и мне трудно признаваться в этом самой себе, но решение оставить Фабиана я приняла все из того же страха одиночества.
        Прошло много непростых лет, но я ни разу не пожалела об этом. Фабиан - лучшее, что случилось в моей жизни.
        После того как я выгнала Петера, я начала лечить одиночество вином. За окнами расцветала весна и переходила в лето, люди надевали шорты и широкие улыбки, а я так и сидела за столом на кухне, усталая и ни на что не способная.
        - Мама, - спрашивал Фабиан, - почему тебе так грустно?
        Я не знала, что ответить. Придумывала какие-то фразы, даже что-то говорила, но объяснить ничего не могла. Горло будто раздувалось, а язык переставал меня слушаться.
        В прихожей висели две перекосившиеся звезды. У меня не было сил их снять.
        Но в последний день учебного года я все же спрятала бутылку подальше. Фабиан окончил седьмой класс, и мы с ним отправились в старую церковь Чёпинге на школьный праздник. «Лето, ах, лето, неужели ты пришло…» На Фабиане была рубашка и галстук-бабочка, а в руках букет для Микки. У входа в церковь я уронила пару слез. Вспомнила, что` чувствовала в такие дни сама, и с тревогой подумала о будущем Фабиана. После церемонии весь класс собрался у дуба в церковном дворе, но Фабиан остался стоять рядом со мной, пряча за спиной букет.
        - Ты не хочешь попрощаться с товарищами? - спросила я.
        Другие родители пялились на него с приторными улыбками на лицах, но я прекрасно знала все, что они думают и о чем говорят за нашими спинами.
        - Они мне не товарищи, - сказал Фабиан. - У меня нет товарищей, ты же знаешь.
        У меня внутри все сжалось. Кошмар любой матери.
        Это была не новость, но пока ужас не облечен в слова, можно притворяться, что его нет.
        Фабиан направился к парковке, я за ним. Впереди мы увидели Микки.
        - Это вам, - сказал Фабиан и протянул ему цветы.
        Букет был целиком его идеей. В глубине души он очень заботливый парень.
        - Я польщен! - воскликнул Микки.
        Ему очень шел синий костюм и галстук с узорами. Лицо уже успело загореть.
        - Хорошего лета! - сказала я.
        Его улыбка снова наполнила меня теплом и надеждой. Не знаю, от чего это зависело, но в присутствии Микки мне было легко. Даже Фабиан просиял.
        - Каникулы - это здорово, да? - улыбнулся Микки.
        - Наверное, - ответил Фабиан.
        Микки посмотрел в сторону церкви и жестом показал, что торопится.
        - Мама рассталась с Петером, - внезапно сообщил Фабиан.
        Не знаю, кто сильнее смутился, Микки или я.
        - Фабиан, ты что? - проговорила я, но он только усмехнулся.
        Мы с Микки на мгновение пересеклись взглядами, и он пошел дальше.
        А Петер продолжал присылать сообщения. Часто по вечерам и ночью. Я не отвечала, но от него приходили эмодзи с сердечками и восклицательными знаками.
        «Ответь! Мне тебя не хватает!!!»
        Вряд ли его, но мне тоже чего-то не хватало.
        «Я скучаю по тебе», - писал Петер.
        Я ответила смайликом, обозначавшим смущение.
        Вечером после праздника окончания школы я сидела с Фабианом на его кровати. За целый день не выпила ни капли.
        - Расскажи об отце, - попросил он.
        И я начала рассказывать. Всю сказку, с самого начала, как всегда. Мы познакомились, потому что у меня сломалась машина на трассе. Я сидела рядом с ним в кабине эвакуатора, пока он вез мою колымагу в мастерскую. Описывала его пропитанные машинным маслом руки и мускулы в татуировках. Как он потом залез под мою машину и сказал, что дело в помпе. Я рассказывала, а Фабиан светился, как лампочка.
        - Когда мы к нему поедем? - спросил он.
        Я отвернулась к двери:
        - Билеты стоят целое состояние.
        - Я помогу тебе скопить, - сказал Фабиан.
        - Посмотрим, дорогой. Посмотрим.
        В тот вечер я выпила всего один бокал. Единственный.
        Начались летние каникулы. В кухонном окне яркий солнечный свет резал глаза, словно лезвие бритвы. Сквозь приоткрытые створки доносилось гудение шмелей.
        - Фабиан?
        В последнее время он прямо врос в компьютер и вообще не выходил из своей комнаты.
        - Во что ты играешь?
        - В «стратегию», - ответил Фабиан, не отрывая взгляда от экрана.
        Война, оружие, взрывы, насилие и смерть. Я не могла понять, как такое может доставлять удовольствие.
        - На улице солнце, может, пойдем погуляем?
        - Я играю, мама.
        Через несколько дней я обнаружила в почтовом ящике рекламу. Спортивный клуб проводит на площади бесплатные уроки аэробики для всех желающих. Мне действительно давно пора было начать выходить из дому и встречаться с людьми. Ну или хотя бы разок попытаться.
        Я подышала в ладонь, чтобы убедиться, что от меня не пахнет вином.
        Тренировку проводила блондинка в наушниках и с повязкой на лбу. Под диско девяностых, бьющее из блютус-колонки, она чередовала махи, прыжки и отжимания. Сквозь ветви деревьев палило солнце, резко пахло травой. Я быстро почувствовала, что мне не хватает дыхания.
        Вокруг были почти сплошь женщины, и большинство из них я, конечно, узнала. А вот Бьянку заметила не сразу. Но после того как я ее запеленговала, мне уже трудно было не коситься в ее сторону через равные промежутки времени.
        Тайтсы с узором идеально обтягивали бедра. Ноги казались сильными. Рядом с ней я, наверное, выглядела анорексичкой. Когда она встала на четвереньки, я оценила ее крепкую задницу. Сильные мышцы. И постоянная улыбка на лице. Я то и дело отдувалась, задыхалась и останавливалась попить воды. А Бьянка идеально и легко выполняла упражнение за упражнением.
        Есть люди, которые такими рождаются. Они проходят сквозь огонь, не обжегшись. Всю жизнь меня обгоняют такие женщины. Иногда они даже останавливаются и с завистью смотрят на мои ноги или грудь, а потом все равно бегут дальше в полной уверенности, что это они, а не я вытянули счастливый билет в лотерее судьбы. До таких, как Бьянка Андерсон, мне всегда было далеко.
        Когда ведущая выключила музыку и призвала всех поблагодарить друг друга аплодисментами, я решила, что это шанс. Мой нью-йоркский менеджер часто повторял: «Не можешь победить - подружись». Приближаясь к Бьянке сзади, я специально смотрела в другую сторону. И уже придумала подходящую фразу для приветствия. Встреча должна была показаться случайной. Но когда я как бы ненароком повернулась, Бьянки уже не было рядом. Держа в руке бутылку с водой, она быстро шла к лестнице. Проследив за ней взглядом, я увидела мужчину, ожидавшего неподалеку под раскидистым каштаном.
        Не горя желанием встречаться с Микки, я было развернулась, чтобы пойти домой, но мое внимание вдруг задержалось на солнечных очках и прическе. Потом я увидела рубашку. У выхода Бьянку ждал не Микки. Это был Ула.
        30. Фабиан
        До катастрофы
        Лето 2016 года
        Меньше всего я хочу, чтобы мама грустила. Поэтому ничего не говорю о Петере. Но она все равно знает, что я о нем думаю.
        Однажды он просто возвращается. Поцелуи, примирение, разговоры о том, кто виноват, - это я слышал тысячу раз. И опять все начинается сначала. Ничего нового. Меня это больше не волнует.
        - Это и ради тебя, - говорит мама утром, когда Петер появляется за завтраком и снова заводит свое нытье. - Без него мне было плохо. Ты же сам видел, сколько вина я пила.
        Это и ради меня. Я стараюсь помнить об этом.
        Ради меня он долдонит обо всех видах спорта, которыми занимался в моем возрасте, о своих победах, о том, чем я, по его мнению, срочно должен заняться. Но я ведь прекрасно понимаю, что единственное, чего он по-настоящему хочет, - это убрать меня с дороги.
        - В твоем возрасте я всегда ездил в летние лагеря.
        Я на него не смотрю. Притворяюсь, что его нет. Закрываюсь в комнате и играю на компе. Но лето слишком долгое и жаркое. Мне не хватает воздуха, и я открываю окно. В конце концов приходится иногда выходить из дому.
        - Может, придумаешь, куда сходить? - спрашивает мама, когда я сижу в тени с книжкой.
        - Я читаю.
        Сама она поджаривается на солнце, и, кажется, ее кожа уже скоро зашкварчит, как яичница. Весь сад провонял кокосовым маслом. Рядом с ней сидит Петер, он держит в руке бутылку пива и усмехается:
        - Ты бледный как поганка.
        Мне никогда не нравилось солнце. Многие готовы даже сгореть, чтобы стать «загорелыми и красивыми». Я же предпочитаю комфорт и хорошее самочувствие. Все говорят, что цвет кожи не имеет никакого значения, а потом пользуются кремами и спреями, чтобы добиться привлекательного оттенка.
        Я убегаю от солнца, катаясь на велике. Натягиваю на глаза бейсболку и нарезаю круги по Чёпинге, пока не начинает литься пот. Везде люди, они смеются и улыбаются. А я хочу, чтобы скорей наступила осень и все они снова расползлись по норам.
        Отпраздновать предложил Петер:
        - Разумеется, надо устроить вечеринку! Сорок лет бывает только раз в жизни.
        Мама морщится:
        - Это не повод.
        - Как - не повод? Надо вообще почаще устраивать праздники.
        Ясно, что он своего добьется. Не могу больше все это слушать. Снова еду кататься по городу, а когда возвращаюсь, вижу, что Микки загружает вещи в свой «вольво».
        - Что вы делаете?
        - Собираюсь. Мы едем на Эланд[16 - Эланд - остров в Балтийском море.]. Ты был там когда-нибудь?
        Я не уверен. Если только когда-то давно.
        - Нет, наверное. А вы были в Калифорнии?
        - Нет, в Штатах я никогда не был, но всегда об этом мечтал.
        - Там живет мой папа. У него автосервис в Калифорнии. Через несколько лет я к нему перееду и буду там работать.
        - Правда?
        - А что? Вы думаете, я вру?
        Микки поднимает руку, открывая ладонь:
        - Нет, конечно. Я тебе верю.
        Но выглядит он так, как будто сомневается. Мне это неприятно. Я думал, мы лучше понимаем друг друга.
        И вообще мне не нравится, что они уезжают. Целая неделя в коттедже на Эланде - что в этом хорошего?
        Я паркую велосипед у их ворот и помогаю ему укладывать сумки в багажник. Из нашего дома выходят мама и Петер.
        - Вам надо купить трейлер, - говорит Петер Микки. - Это чертовски практично.
        Видимо, Микки уже рассказал им о предстоящем отпуске. Гун-Бритт пообещала забирать почту из ящика, а Петер говорит, что будет время от времени объезжать дом, чтобы держать все под контролем:
        - Я, правда, сейчас в отпуске, но соседям, ясное дело, надо помогать.
        Он здесь не живет. И Микки ему не сосед.
        - У нас маленький вопрос, - говорит Петер и делает знак маме.
        Та как будто даже нервничает.
        - Я просто хотела пригласить вас на вечеринку. В следующую субботу мы собираемся отметить мой день рождения. Вы успеете вернуться?
        Микки кивает.
        - В это трудно поверить, - говорит Петер, обнимая маму, - но этой донне исполняется сорок.
        Я не хочу никакого отмечания, но если придет Микки с семьей, то ладно, пусть оно будет.
        Микки неуверенно смотрит на маму:
        - В следующую субботу? В тот же день, что и праздник нашего двора у Оке?
        Выражение маминого лица меняется.
        - Черт!
        - Им придется его отменить, - уверенно заявляет Петер.
        Мама смотрит на него огорченно:
        - Как же я могла об этом забыть?
        - Думаю, Оке согласится перенести праздник, - предполагает вслух Микки, утрамбовывая сумки и пытаясь закрыть багажник.
        - Пойдем поговорим с ним прямо сейчас, - предлагает Петер и поворачивается к Микки. - А вам там хорошо расслабиться! Пейте побольше местного пива, на Эланде оно на пару промилле покрепче.
        Он смеется и тянет за собой маму на другую сторону улицы. Микки быстро скрывается у себя. Я иду следом и останавливаюсь возле калитки. Там, где есть щель между досками, через которую можно подсмотреть.
        На веранде сидит Бьянка в лифчике и что-то пьет из бокала через соломинку. Открывается стеклянная дверь, кто-то выходит из дома. Я верчу головой, пытаясь рассмотреть, кто это. Ула. В зеленых кроксах. Усаживается рядом с Бьянкой.
        - Нас пригласили на сорокалетие, - сообщает Микки.
        Я вижу только его спину.
        - К Жаклин? - спрашивает Ула.
        Бьянка как будто удивлена:
        - Она пригласила нас?
        - Она собирается позвать всех соседей, - объясняет Микки.
        Бьянка вдруг вскакивает, кричит и размахивает руками:
        - Фу! Убери его! Кыш!
        Ее напугало что-то под столиком. И только когда Ула выгоняет его оттуда, я понимаю, что это голубь. Обычный маленький сизый голубь.
        - Они омерзительны, - говорит Бьянка.
        Странная она. Из кожи вон лезет, чтобы казаться сильной и уверенной, а на самом деле боится всего подряд. Мне жалко Микки.
        - К сожалению, получилась накладка, - говорит он. - День рождения Жаклин выпадает на субботу, в которую Оке хочет устроить этот их праздник двора.
        - Вот ведь черт, как всегда, - говорит Ула. - Вечно у нее так.
        - Это просто совпадение, - произносит Микки.
        - Отнюдь, - уверен Ула. - Жаклин такое любит.
        Нет, не любит. Ула врет. Мама никогда не сделала бы это специально.
        - Я не пойду к ней. Оке предупреждал всех заранее.
        Он ревнует к Микки? Причина в этом. Ула тоже просек, что мама клеит Микки.
        Хотя в последнее время он в основном бегает за Бьянкой.
        Они друг другу подходят.
        - Да, Оке, видимо, предупреждал заранее, - говорит Микки. - Жаклин наверняка просто забыла дату.
        - Не думаю, - возражает Ула.
        - В любом случае Оке был первым, - говорит Бьянка. - Ей придется перенести свой праздник.
        Микки занимает нейтральную позицию:
        - Вы делаете из этого слишком большую проблему. Я уверен, что все можно решить так, что никто не останется недоволен. Праздники - это же приятно, разве нет?
        Мне становится жарко. Я прижимаюсь руками к забору, отворачиваюсь от щели и упираю взгляд в дерево.
        Все линии бледнеют и размываются, я вижу перед собой отца. Он примерно такой же, как Микки. Простой и с большим сердцем. Сзади раздаются шаги, и я возвращаюсь в реальность.
        - Что ты тут делаешь? - спрашивает меня Петер.
        31. Mикаэль
        После катастрофы
        Суббота, 14 октября 2017 года
        - Что происходит?
        Я распахиваю дверь в палату отделения реанимации, но Бьянки там нет.
        - Она же пришла в себя. Вы сказали, что мы можем поехать домой, а ей нужно отдохнуть!
        Я хожу по помещению взад-вперед, Сиенна с детьми сидят на стульях. Медсестра говорит спокойно и сдержанно:
        - У Бьянки резко поднялось давление. Она сейчас в рентгенологии, ей делают новое сканирование мозга.
        - Но все же было хорошо. - Я размахиваю руками, а медсестра делает шаг к стене и говорит:
        - Как только у врачей будут новые результаты, они расскажут о прогнозах.
        Я закрываю лицо руками. Я больше не могу. Я хочу провалиться, исчезнуть. Но потом вижу детей и понимаю, что не могу их предать.
        - Идите ко мне!
        Вильям и Белла садятся ко мне на колени, я держу их за руки, прижимаюсь лбом к их маленьким телам и говорю:
        - Все будет хорошо! Все наладится.
        Рядом стоит Сиенна. Ее лицо напоминает портрет, на котором потекли краски.
        Вместо глаз и рта - провалы.
        - Она же пришла в себя, - повторяю я. - Операция была успешной.
        Снова и снова твержу, что все будет хорошо. Глажу детей по голове, треплю по щеке Вильяма и целую Беллу. На моих губах соленые детские слезы.
        Время почти не движется. Стены накреняются, воздух густой и горячий. В ушах шум аппаратуры.
        Когда открывается дверь, мы все вскакиваем.
        Бьянку перекладывают с каталки на кровать. Бьянка не шевелится. Ощущения покоя в лице больше нет. Она спит тяжелым сном с силиконовой трубкой во рту.
        - Любимая…
        Я закрываю глаза, и в воображении начинают мелькать картинки. Бьянка в свадебном платье и босиком на пляже, священник под тентом и развалившийся от времени псалтирь. «В горе и радости, пока смерть не разлучит нас». Курсы подготовки к родам, на которых я так усердно выполнял упражнения на дыхание, что у меня закружилась голова, и мы оба разразились диким хохотом и сбежали, взявшись за руки, под возмущенные нотации акушерки. Фотография с Майорки на полке в гостиной: у каждого на руках счастливый ребенок, Бьянка на цыпочках, и наши губы соприкасаются… Навсегда.
        - Я люблю вас, - шепчу я и смотрю на них по очереди: Бьянка, Вильям, Белла.
        Слезы останавливаются, когда появляется доктор Ариф, лицо его серьезно.
        - Я хотел бы поговорить с вами.
        Я иду за ним в коридор, и у меня подкашиваются ноги. Он открывает дверь, и мы заходим в соседнюю комнату.
        - Присаживайтесь.
        Я сжимаю руками колено.
        - У Бьянки резко повысилось давление, - говорит Ариф, - нам с трудом удалось ее реанимировать.
        - Но почему…
        Хочу ли я это знать?
        - К сожалению, рентген показал, что небольшие кровоизлияния в мозг продолжаются.
        Я качаю головой. Пусть он ничего больше не говорит.
        - Мне очень жаль, - произносит Ариф.
        Я не понимаю. Совсем недавно Бьянка была в сознании, я с ней разговаривал.
        - Что это может означать? - спрашиваю я.
        Доктор Ариф делает глотательное движение. Мои руки начинают трястись.
        - В нынешнем положении мы ничего не можем сделать. Нужно ждать и наблюдать.
        - Но должно же быть что-то, что ей поможет! А нельзя сделать еще одну операцию?
        - К сожалению, риск слишком велик. При операции придется пожертвовать относительно большим участком мозга. Оно того не стоит. Бьянка никогда не сможет ходить или говорить. Когнитивные функции тоже будут серьезно нарушены.
        Как объяснить это детям? Ничего нельзя сделать.
        - То есть остается только ждать? - спрашиваю я. - Снова ждать?
        Ариф закрывает глаза:
        - Я очень вам сочувствую.
        Я смотрю на него, и картинка перед моими глазами распадается на части, я вижу звезды и тени. А потом провода обрываются, и все погружается во тьму.
        32. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2016 года
        - За именинницу! - крикнул Петер и ткнул в небо бутылкой с пивом.
        Я то радовалась, что он вернулся, то ненавидела себя из-за того, что пошла на попятную. Хотя сейчас рядом был, по крайней мере, хоть кто-то, кто принимал меня в расчет и говорил, что я ему нравлюсь. Сад наполнился поздравлениями и смехом.
        После долгих препирательств Оке и Гун-Бритт согласились перенести свою ежегодную встречу соседей. В этом году день двора пройдет зимой.
        - Ура тридцатилетней! - подняла бокал Барбара, моя бывшая коллега по работе в почтовой компании «Бринг». - За тридцатник! Всех благ!
        Я выпила, а Барбара так громко рассмеялась, что под безвкусной блузкой с фиолетовыми воланами, явно из каталога «Эллос», заволновались огромные шары.
        - Ты - золотая, - сказала она, и мы чокнулись.
        Это было понятно только нам двоим. У Барбары удивительная особенность восприятия: каждого человека она видит в определенном цвете. Прошло семь лет с тех пор, как я устроилась в «Бринг», но до сих пор помню запах застоявшегося горячего воздуха в цеху, куда сотрудница бюро трудоустройства отправила меня сортировать гигантские груды писем. Персонал там состоял в основном из полуживых мужиков, которые ржали, когда испускали ветры, и заливались краской, если я у них что-то спрашивала. Барбара стала моим спасением. Она подошла ко мне, взяла за руку и тихо сказала:
        - Ты, наверное, совершенно особенная. Ты золотая.
        Я никогда раньше не слышала о людях, в сознании которых каждый человек обладает собственным цветом. Барбара многому научила меня во время этой моей работы на родине. Первой работы, за которую я не должна была благодарить собственные ноги или грудь.
        Мне было уже тридцать два, а я даже не представляла, что можно вставать в шесть утра, терпеть, когда хочется в туалет, и пить кофе по расписанию. А еще бегать как безумная вверх-вниз по лестницам, засовывая в почтовые щели пачки никому не нужной рекламы. Это была настоящая работа, не имевшая никакого отношения к подиумам и похотливым фотографам.
        - Ты дико красивая, - часто повторяла Барбара. - Безупречная. Просто мечта.
        Иногда она вдруг останавливалась, хотя еще секунду назад куда-то бежала, - стояла и пристально меня рассматривала, не хватало только отвисшей челюсти.
        - Прекрати! - просила я.
        - Ты как из другого мира, - бормотала Барбара.
        Мы вместе обедали в крохотной столовой после разбора дневной почты. Ее бутерброды с сыром, мармеладом, инжиром и грецкими орехами все сотрудники считали кулинарной классикой.
        - Ты здесь долго не задержишься, - говорила она. - Такие, как ты, не задерживаются в подобных местах.
        - Чушь.
        Я не считала себя лучше других. Когда-то я ходила по подиуму с сумками крутых французских дизайнеров на плече. Теперь я бегала по подъездам, таская на том же плече огромную торбу, набитую открытками и счетами. Надо делать то, что можешь и должен. Я всегда мечтала только об одном - выжить и чтобы кто-нибудь меня любил.
        - Черт, ты же была моделью и актрисой! - восклицала Барбара.
        - Это была очень маленькая роль, я была скорее в массовке.
        - Прекрати себя принижать, - говорила Барбара, зажав в зубах сигарету, пока мы крутили педали тяжело груженных велосипедов.
        Наверное, мне надо было познакомиться с Барбарой раньше…
        - Как же давно все это было, - сказала она, когда мы снова встретились на моем сорокалетии.
        Да, семь лет прошли быстро. Перемены во внешности были для меня очевидны - грудь обвисла, на бедрах целлюлит. Но внутренне я оставалась все той же неуверенной девчонкой, которая, хлопая глазами, садилась в самолет, направлявшийся в Штаты.
        - Как он вырос, - кивнула Барбара в сторону Фабиана.
        Сорок пять минут мне пришлось уговаривать его надеть рубашку. О том, чтобы снять кепку с логотипом «БМВ», не могло быть и речи.
        - Мне приятно, что ты меня пригласила, - сказала Барбара.
        В последние годы я с ней не общалась. Не отвечала на мейлы и звонки.
        - Я рада, что ты приехала, - сказала я, наполнив бокалы пуншем.
        Петер махал руками, силясь отогнать дым от гриля.
        - У тебя приятный сосед, - сказала Барбара, близко наклонившись ко мне. - Он не женат?
        - Кто? Микки?
        - Нет-нет, вон тот. Ула.
        Она тайком показала на Улу, который стоял рядом с Петером, попивая из бокала. У него уже были красные глаза, и он слегка покачивался.
        - Забудь, - сказала я.
        Барбара рассмеялась, но, сообразив, что я не шучу, сказала:
        - Я поняла.
        Ничего она, разумеется, не поняла, но мне было все равно, пусть думает что хочет.
        Мясо слегка подгорело, но все сказали, что все равно вкусно. Картофельную запеканку тоже расхваливали. Мне в конце концов пришлось признаться, что я купила ее в отделе кулинарии в «Лидле».
        После еды мы подали грог. Петер выставил динамики в окно спальни, и начались танцы в саду под хиты восьмидесятых.
        - Ну надо же, какие зануды, - шипел мне в ухо Петер, показывая глазами на Микки и Бьянку.
        - Тише, - хихикнула я.
        Он был прав. Чета Андерсон забилась в уголок, не принимая участия в общем веселье.
        Оке и Гун-Бритт еще утром сообщили, что не придут. Сослались на разыгравшуюся у Оке мигрень, но на самом деле они просто не могли смириться с тем, что их праздник перенесен.
        - Ну что, - сказал Петер, - пора, пожалуй, слегка зажечь!
        Он подошел к столу, выставил в ряд рюмки и разлил самбуку. Бьянка с высокомерной миной следила за его попытками поджечь ликер зажигалкой «Зиппо».
        - Да чтоб тебя!
        - Вот, можно попробовать этой. - Барбара протянула Петеру дешевенькую зажигалку «Бик».
        Тем временем в плейлист на полной мощности ворвались близнецы Мутич из Эслёва с какой-то югославской балладой со всеми этими скрипками.
        Мельком глянув на Бьянку, я схватила Микки за руку и потащила танцевать. После недолгого сопротивления он сдался, я обвила руками его шею и начала двигать бедрами в такт музыке.
        - Как хорошо, что вы пришли, - сказала я. - Вопреки всему.
        Я подозревала, что именно Микки помог уговорить Оке.
        - Такое пропускать не хочется, - улыбнулся Микки.
        Свет как-то по-особенному падал на его лицо. Когда он смеялся, на щеках появлялись ямочки. Близнецы заходились в каком-то своем страстном балканском танце.
        - Еще раз спасибо за то, что заступились в школе за Фабиана, - сказала я. - Для меня это очень важно.
        Я откинула голову назад и прижалась к нему грудью. Он отодвигался, ему было неудобно.
        Я слишком много выпила. В очередной раз.
        Проклятье. Как грустно. Как только поблизости появляется мужчина, из меня так и фонтанируют неисполнимые желания.
        - Спасибо за танец.
        Я улыбнулась.
        Мне сразу стало ясно, что я могу заполучить Микки. Вообще не проблема, запросто. Но с некоторых пор я изменилась. Мне не хотелось разрушать семью. Хватит.
        Кто-то тихо подошел сзади. Оглянувшись, я увидела Улу. Взгляд у него был мутным, он развязно обхватил меня руками.
        - Отпусти, - сказала я.
        - Давай же. Не строй из себя недотрогу. Я хочу всего лишь потанцевать.
        - Какого черта! - Я оттолкнула его так сильно, что он поскользнулся и чуть не упал навзничь в этих своих топсайдерах.
        Краем глаза я заметила Петера. Его налившиеся кровью глаза и сжатые кулаки.
        - Тут какие-то проблемы?..
        - Нет, - буркнул Ула, но Петер в него уже вцепился:
        - Отвали от Жаклин!
        - Мы просто танцевали. - Ула попытался вырваться.
        Петер вопросительно посмотрел на меня.
        - Да идите вы все… - не выдержала я.
        Я не хотела скандала. Что подумают Микки и Бьянка?
        Мне стыдно вспоминать ту немую сцену, которой завершилось празднование моего сорокалетия.
        Петер толкнул Улу:
        - Давай катись домой, пока я тебе не врезал.
        Ула мрачно поплелся к выходу.
        - Придурок, - буркнул он и посмотрел на Микки и Бьянку как бы в поисках поддержки.
        Через пять минут они тоже собрались домой. Бьянка крепко держалась за Микки, в ее зеленых глазах явно читался испуг. Они ничего не сказали, но Микки накрыл своей рукой мою, как бы в знак благодарности и сожаления.
        - Кажется, вечеринка исчерпала себя, - сказала я.
        И видимо, не только она.
        Петер жестом показал, что он в недоумении, но весь этот театр мне бесконечно надоел. Когда Микки взял за руку Бьянку и они, освещенные светом луны, возвращались к себе через общий двор, мне страшно захотелось оказаться рядом с ним вместо нее. Тогда все сложилось бы совсем иначе.
        Я сбросила туфли и побежала к дому, по пути ударив Петера локтем в бок. Он выругался и, кажется, не понял, что произошло.
        - Можешь взять такси! - крикнула я, захлопывая входную дверь прямо перед его носом.
        Потом я сидела на краю ванны, и слезы смывали с меня лицо, которое я рисовала себе целый час.
        История моей жизни.
        Мне всегда говорили, что я сентиментальна. «У тебя душа нараспашку», - повторял мой агент в Лос-Анджелесе. Мне пришлось учиться прятать чувства. У каждого есть место, куда их следует засунуть. И не счесть туалетов, в которых можно порыдать.
        Через какое-то время Петер принялся стучать в двери и окна, но я не собиралась открывать. Вообще никого больше сюда не пущу. Все и всегда получается не так. Я ошибаюсь, делая выбор и совершая поступки. Я сама по себе ошибка.
        Из зеркала на меня смотрело мое отражение. Измазанный тушью монстр.
        Есть вещи, которые невозможно исправить. Что делают с тем, что нельзя починить? Прячут, выбрасывают, забывают.
        Ничего, кроме бегства, мне не оставалось.
        33. Жаклин
        После катастрофы
        Суббота, 14 октября 2017 года
        - Мама, я боюсь.
        Фабиан сидит за столом на кухне и смотрит в никуда.
        Футболка грязная. Из раковины воняет.
        - Что теперь будет?
        Мне бы хотелось его утешить, дать какие-то гарантии, но я боюсь снова пообещать то, в чем сама не уверена.
        - Я не хочу. Я туда не вернусь.
        Фабиан раскачивается из стороны в сторону, вращает руками.
        - Ты не представляешь, как там ужасно.
        Я не могу даже смотреть на него. Боль невыносима. Как же я могла допустить, чтобы его туда отправили? Пытаюсь стряхнуть воспоминания. Страх в его глазах, когда его сажали в машину. Только это и было у меня в голове все то время, пока я мучилась в лечебнице. Только это и удерживало меня там в моменты, когда желание сбежать становилось нестерпимым.
        - Если ты окажешься в тюрьме, - говорит Фабиан, - меня снова отправят в то место.
        - Нет, ты туда никогда не вернешься.
        Не знаю, сколько времени проходит, пока мы сидим вдвоем на кухне. За окном уже темно, а тонкие тени спрессовались в плотный мрак, когда раздается звук подъезжающего автомобиля и в кухню проникают отблески фар.
        - Петер!
        Фабиан убегает к себе в комнату и с грохотом захлопывает дверь.
        - Открой! - кричит Петер.
        - Тебя здесь не ждут! - кричу я в ответ.
        Мы стоим лицом к лицу по разные стороны входной двери.
        - Дай мне пять минут.
        Я начинаю колебаться. Думаю о соседях. Он разбудит всех, кто еще не проснулся.
        Я открываю и сразу же оказываюсь у него в объятиях.
        - Прекрати, - отталкиваю его.
        - Что тебе нужно? - Его огромные ладони обхватывают мое лицо. - Иди сюда. Это же я.
        Верхние пуговицы на фланелевой рубашке расстегнуты, рукава закатаны до локтя. Он несколько дней не брился.
        - Я не хочу, чтобы ты приходил.
        - Слушай, хватит уже быть сильной, не время.
        Я закрываю глаза и стараюсь не реагировать на то, как он нежно убирает прядь волос с моей щеки.
        - Я нужен тебе. Мы нужны друг другу. Дай мне возможность быть рядом с тобой и Фабианом.
        Все та же приманка, та же ласка, на которую я всю жизнь ведусь.
        Но теперь я другая.
        - Ты же понимаешь, что меня тоже будут допрашивать?
        - Почему?
        Он не слышит.
        - Я знаю, что нужно отвечать. Я знаю, как все устроено.
        - Хватит, я уже все рассказала полиции, я призналась и готова ответить за то, что совершила.
        - Социальная служба снова заберет у тебя Фабиана, - говорит Петер.
        Я вздрагиваю, протискиваюсь мимо него и открываю наружную дверь:
        - Уходи!
        - Перестань. - Его голос звучит мягче. - Тебе не надо проходить через все это в одиночестве.
        - Я не одинока.
        Петер слегка улыбается, потом его глаза вспыхивают, а голос снова становится жестким:
        - Ты имеешь в виду Микки?
        - Прекрати!
        - Я знал. Ты его все-таки трахнула!
        - Вон! - говорю я.
        Напротив у Оке и Гун-Бритт загорается окно. В крайнем случае придется бежать через задний двор.
        - Ты пыталась убить Бьянку? - спрашивает Петер.
        - Ты с ума сошел?
        Он не может так думать всерьез.
        - Ты поняла, что это шанс избавиться от нее.
        - Ненормальный. Ты же должен понимать, что это был несчастный случай. Или ты действительно считаешь, что я умышленно хотела причинить Бьянке вред?
        Он усмехается, а я напрягаю мышцы на ногах, чтобы, если понадобится, заехать ему в пах.
        - Уходи!
        Он смотрит на меня с открытым ртом. Приближается на два шага:
        - Я люблю тебя.
        Слова дышат ненавистью. Я отступаю.
        - Но ты этого не заслуживаешь, - продолжает он.
        И в этот момент дверь позади него распахивается и появляется Фабиан с бейсбольной битой в руках.
        - Оставь нас в покое!
        Фабиан раскачивается из стороны в сторону и раздувает ноздри. Я никогда не видела его таким. Он вне себя от ярости.
        - А то что? - ухмыляется Петер. - Ты меня ударишь этой штукой? Да ты и чертова комара убить не способен.
        Бита трясется у Фабиана в руке. И меня всю трясет.
        Петер медлит несколько секунд, а потом идет мимо меня в темноту и холод. Я быстро закрываю дверь и запираю замок. Бейсбольная бита падает на пол.
        Мы с Фабианом не прикасаемся друг к другу, но близки, как никто другой, как только могут быть близки сын и мать. Животная ярость постепенно отпускает Фабиана.
        Со двора отъезжает машина.
        34. Mикаэль
        До катастрофы
        Лето 2016 года
        Утром после дня рождения Жаклин я спал очень долго и проснулся, лишь когда дети превратили меня в батут - прыгали, плюхаясь прямо на живот, щекотали меня под мышками.
        - Вставай же, папа, - крикнул Вильям, - мы хотим блинчиков.
        - Моя черепаха умерла, - пожаловалась Белла.
        В голове как будто всю ночь бетон месили, но делать нечего - пришлось вылезти из кровати и идти готовить завтрак.
        - Ну ты и спать! - поцеловала меня Бьянка, сидевшая в халате и босиком за столом на кухне.
        Кофеварка уже работала, и я занялся тестом для блинчиков.
        - Этот Петер явно не в себе, - сказала Бьянка.
        - Ула тоже вел себя неприятно.
        - Да, но ему пришлось защищаться. Петер же ему чуть не врезал. Хорош полицейский, ничего не скажешь.
        Я забрал чашку с кофе, не дожидаясь, пока она наполнится до краев. Брызги полетели на мои домашние штаны.
        - Празднование сорокалетия продолжается, - усмехнулась Бьянка.
        Я попытался почистить штанины влажными салфетками.
        - Не понимаю, что Жаклин нашла в Петере, - сказал я.
        Бьянка взяла салфетку и стала помогать мне оттирать пятна.
        - Больше всего мне жаль Фабиана. Только представь, каково жить с двумя сумасшедшими.
        Перенос вины с одного на другого. Зло, исходящее от Петера, воспринимается как зло, исходящее от Жаклин. Я заподозрил, что дело в легкой ревности. Наверное, из-за того, что я потанцевал с Жаклин. Которая, кстати, успела изрядно напиться и неприлично прижималась.
        - Все, с меня хватит этих соседских увеселений, - вставая, сказала Бьянка.
        Я обнял ее сзади. Погладил ключицы, переместил руки к груди и сказал:
        - Мне надо было с самого начала слушать тебя.
        - Общение с соседями до добра не доведет.
        Она вся напряглась, когда я поцеловал ее в шею, а у меня кое-что отвердело примерно там, где заканчивалась ее спина. Одновременно я вдруг вспомнил танец с Жаклин. Мне пришлось зажмуриться, чтобы прогнать воспоминания. Как можно думать о другой, лаская собственную жену?
        У Бьянки в кармане тренькнул телефон. Она ввела код для снятия блокировки, и на экране высветилось «сообщение от Улы».
        - И что же он пишет? - спросил я.
        - Извиняется, что так вышло. Но он давно говорил, что Петер и Жаклин больные на голову оба.
        Мне не понравилось, что она так слепо приняла сторону Улы. Он вел себя так же безобразно, как и Петер.
        - Ты же помнишь, Ула был осужден за насильственное преступление?
        Бьянка застыла на месте, мои пальцы почувствовали, как быстро похолодела ее кожа. Я тоже мгновенно погас.
        - Это особый случай, - произнесла она. - И я могу понять, почему Ула тогда возмутился.
        - Да-да, возмутился. Но там ведь было что-то совсем другое?
        Неужели она действительно будет его защищать? Она же сама боялась, когда рассказывала мне о его деле. О том, как Ула пришел навестить престарелую, больную деменцией мать и обнаружил ее в мокрой постели, в то время как социальный работник находился в квартире. По словам потерпевшего, двадцатилетнего практиканта, Ула вышел из себя, когда соцработник объяснил ему, что только что поменял памперс и по инструкции не может сразу же повторить процедуру, но Уле не возбраняется сделать это самостоятельно. Никаких сомнений у суда не возникло, да и сам Ула вину признал - он действительно прижал практиканта к стене и плюнул ему в глаза.
        - Представь, что речь шла бы о твоей маме, - сказала Бьянка и убрала мои руки со своей талии.
        - Ужас, конечно. Но вряд ли в этом виноват практикант. А насилие недопустимо ни при каких обстоятельствах, разве ты сама так не считаешь?
        - Разумеется, считаю.
        Бьянка вылила себе в чашку оставшийся кофе и выключила кофеварку.
        Что вбил ей в голову этот Ула? Когда я сам потерял самообладание в школе в Стокгольме, она не проявила ни грана понимания. Вообще никакого сочувствия. Если бы что-то подобное совершил я, она бы тут же забрала детей и ушла.
        А мне тогда пришлось ползать на коленях и вымаливать еще один шанс. Я понимал, что совершил ошибку, и готов был отвечать. Насилие - это всегда ошибка.
        Видимо, для Улы Нильсона эти правила не действовали.
        Конечно, он помог Бьянке найти хорошую работу. Я тоже ему за это благодарен. Бьянка повеселела и чувствует себя лучше. И все же.
        - Ты считаешь себя обязанной Уле? - спросил я. - То, что ты получила эту работу, не его заслуга. Ты суперпрофессионал, дорогая, и никого лучше они просто не нашли бы.
        Бьянка холодно улыбнулась:
        - Спасибо.
        У меня возникло омерзительное чувство, что мы оба врем. И не только друг другу, но и самим себе.
        И только когда дети уснули, а над крышами сгустилась мгла, я встал наконец с дивана и вылез из штанов, заляпанных кофе.
        - Надо, пожалуй, возвращаться к жизни.
        - Прямо так, в трусах? - удивилась Бьянка.
        - Пойду пробегу кружок.
        Внутри у меня все сопротивлялось, но сдаваться я не собирался. Провести прекрасный летний день в похмелье на диване под одеялом - такое я мог позволить себе когда-то давно, в другой жизни. Теперь я взрослый человек, отец семейства.
        Я шел через двор, чувствуя, что тайтсы стали мне маловаты, и невольно заглянул в сад Жаклин. Бутылки, банки, бокалы. Сдувшиеся шарики, мятый серпантин, вытоптанный газон.
        Так нельзя. Почему она не прибралась?
        Я уже собрался было спуститься по ступеням и пойти дальше, но вдруг заметил Жаклин, она сидела в шезлонге у стены дома.
        - Добрый вечер! - крикнул я.
        Ответа не последовало. На ней были черные солнцезащитные очки. Наверняка чувствует себя дерьмово. Или, может, спит.
        - Жаклин? - Я открыл калитку и вошел. - Как вы?
        Она вздрогнула, встала и подняла на лоб очки. Сонно посмотрела на меня, без макияжа, со спутанными волосами.
        - Простите, - сказала она, - мне стыдно.
        Она глубоко вздохнула. Нижняя губа подрагивала, и до того, как она успела выдохнуть, ее лицо словно распалось на тысячу частей.
        - Вы в порядке? - Я подошел на несколько шагов ближе - что мне еще оставалось.
        - Вчера был перебор. И полный провал.
        - Не думайте об этом. Вам, наверное, хочется пить? Пойдемте, я провожу вас в дом.
        На столе в гостиной уже стоял стакан с водой. Она сделала несколько глотков, присела на край дивана и мизинцем вытерла слезы.
        - Мне кажется, у меня какая-то форма функционального расстройства.
        - Что вы имеете в виду?
        Она грустно рассмеялась:
        - Со мной что-то не так. Изъян психики, который заставляет меня разрушать любые отношения.
        Я прикусил язык. В моем понимании проблема была скорее в том, что она заводила отношения не с теми, с кем надо.
        - С любовью да, нелегко, - сказал вместо этого я.
        - Мне бы хотелось быть такой, как Фабиан, - произнесла она. - Его это все вообще не волнует. Или такой, как вы: обычным человеком, который не устраивает трагедии раз в квартал.
        - Воспринимаю это как комплимент, - сказал я.
        - Это и был комплимент, - ответила Жаклин.
        Она посмотрела на меня с облегчением; по крайней мере, мне так показалось. Хотя во взгляде было что-то еще - грусть или разочарование.
        - Вообще-то, на меня это не похоже, - сказала она. - Обычно я не обсуждаю такое с теми, кого мало знаю. Я такое вообще ни с кем не обсуждаю.
        Мне оказали большое доверие. Я не знал, как реагировать.
        - Зачем тогда нужны соседи? - улыбнулся я. - Чтобы можно было одолжить сахару?
        Ее полуулыбка была совершенно обезоруживающей.
        - Я страшно устала от самой себя. И от всего остального. Нам надо, наверное, переехать куда-нибудь и там начать все сначала.
        Именно так мы с Бьянкой и поступили.
        - А где Фабиан? - спросил я, оглядываясь по сторонам.
        Он не должен слышать такие речи.
        - Он… Мы…
        Жаклин встала и показала на дверь ванной:
        - Он там.
        Я уставился на красный индикатор дверной защелки.
        - Он меня так разозлил, - сказала Жаклин. - Ужасно, конечно, что все это выливается и на него.
        - Вы закрыли его в ванной?
        - Закрыться можно только изнутри.
        Ровно это я слышал от Анди из девятого «В».
        - Не выпускать его на улицу? Он и так все время сидит дома, - вздохнула Жаклин. - Закрывать его в комнате? Он без проблем проживет в ней лет десять. Что я могу сделать? Его нужно наказывать. Иначе как он поймет?
        Это было не мое дело, я понятия не имел, что значит жить с таким подростком, как Фабиан, но инстинктивно чувствовал, что это неправильно.
        - Вы не можете поговорить с ним? Попытаться объяснить ему?
        Да уж, из меня тот еще советчик.
        - Я перепробовала все.
        Жаклин тяжело вздохнула, волосы упали ей на лицо. Мне было жаль ее, но что я мог сделать? Вникать в проблемы семьи Селандер мне не хотелось.
        - Я могу поговорить со школьным куратором, - предложил я. - Есть психолог, к которому…
        Жаклин остановила меня жестом:
        - Спасибо, но смысла нет. Мы все это проходили, да и Фабиан откажется.
        - Знаете… - Я посмотрел на входную дверь. - Я собирался на пробежку…
        - Простите, - сказала она. - И спасибо, что выслушали. Я чувствую себя самой большой идиоткой на свете.
        - И зря, - ответил я. - Всегда найдется тот, кто составит конкуренцию.
        Как приятно смотреть на нее, когда она смеется.
        На пробежке я думал только о ней и Фабиане. Так и видел перед собой, как он сидит в туалете с нависшей на глаза челкой. Грусть и отчаяние Жаклин. В ушах у меня были наушники с каким-то подкастом, но когда через сорок минут я вернулся на Горластую улицу, то понятия не имел, о чем там шла речь.
        У пятнадцатого дома стояла криво припаркованная машина Петера.
        Я свалился на диван рядом с Бьянкой, чувствуя себя совершенно разбитым. Но, придя в себя, рассказал ей о Жаклин, о разгроме в ее саду и о том, что она разругалась с Фабианом и закрыла его в ванной.
        - Она заперла его? Серьезно? - Бьянка пришла в ужас. - Час от часу не легче.
        Возразить мне было нечего.
        - Я считаю, мы больше не должны иметь с этими людьми ничего общего, - сказала Бьянка.
        - У нас всегда есть в запасе Лапландия. Мы можем переехать туда.
        Бьянка даже бровью не повела:
        - Надо заявить в социальную службу.
        35. Mикаэль
        После катастрофы
        Суббота, 14 октября 2017 года
        - Почему она не просыпается? - спрашивает Белла. - Я хочу домой. - (Мы сидим у кровати, Белла у меня на коленях.) - Мама, проснись, пожалуйста.
        Я глажу ее по щеке, секунды тикают.
        Наша первая встреча. Я заскочил в «Оленс» за какой-то мелочью и случайно остановился в мужском отделе.
        - Вам помочь? - раздалось у меня за спиной.
        Я собрался улыбнуться и пойти своей дорогой, но обернулся и увидел завораживающе зеленые глаза. Я накупил одежды на несколько тысяч и на следующий день проклинал себя за то, что не взял у нее номер телефона. Слава богу, я хотя бы знал, где она работает. Через неделю, закончив в центре привычные дела, я зашел в «Оленс», чтобы увидеть ее хотя бы мельком. Спрятался между стеллажами и шпионил за кассой, когда она вдруг подошла ко мне сама:
        - Вам помочь?
        Та же удивительная улыбка. Я потерял и дар речи, и себя самого. В конце концов спросил, узнала ли она меня.
        - Нет. А должна была?
        Я начал путано и по-дурацки что-то объяснять, а она улыбалась уголками губ. Кое-как мне удалось выдавить из себя вопрос: не хочет ли она как-нибудь сходить со мной в кафе?
        Через две недели, после всех кафе и прогулок мы устроили романтический ужин у меня на балконе, и Бьянка призналась, что сразу узнала меня тогда в «Оленсе». И несколько раз вспоминала после нашей первой встречи. Следующим летом мы поехали на Сардинию и с тех пор не разлучались.
        - Папа… - Белла трогает меня за подбородок. Мой страх отражается в ее глазах. Она же почти никогда не видела меня плачущим. - Когда мама поедет с нами домой?
        Ответ застревает у меня в горле, мне так грустно, что я заикаюсь:
        - Я… н-не… з-знаю…
        Ожидание. Ты точно подпрыгнул, завис и ждешь приземления.
        - Я хочу посмотреть фильм, - говорит Вильям.
        - И я тоже, - убегает к нему Белла.
        Сиенна помогает им включить на планшете «Мы все из Бюллербю», и теплый голос рассказчицы Астрид заглушает шипение аппаратуры. Беззвучно здороваясь, в палату заходит санитар. Направляется к окну, поднимает жалюзи, на полминуты открывает окно, впуская свежий воздух, и вздыхает:
        - Уже темно.
        Для меня это не важно. Здесь всегда темно. Время больше не существует, свет где-то далеко.
        Санитар останавливается в дверях, с кем-то здоровается и обменивается несколькими фразами, а потом возвращается в палату:
        - К вам посетитель.
        Я не успеваю ни о чем подумать, как на пороге появляется Ула. Все пуговицы на рубашке застегнуты, стекла очков запотели. Я не хочу его видеть.
        - Что вам здесь нужно?
        Я резко встаю со стула.
        - Привет, - говорит Белла, отрываясь от планшета.
        Нужно сдержаться, ради детей.
        - Я купил цветок, - говорит Ула, - но мне не разрешили принести его сюда.
        Он протягивает руку Сиенне и называет свое имя.
        - Я ненадолго. Я только хотел узнать, как она.
        У меня наворачиваются слезы, но устраивать разборку я не буду.
        Не здесь и не сейчас.
        Ула подходит ближе, смотрит на Бьянку и спрашивает:
        - Что говорят врачи?
        - Нужно ждать и наблюдать.
        - Непостижимо, - произносит он и прижимает ладонь ко рту.
        - Вам лучше уйти, - говорю я.
        Он кивает. Но не двигается и еще какое-то время смотрит на Бьянку. Потом выходит. Я догоняю его в коридоре и спрашиваю:
        - Вы говорили с Жаклин?
        - Немного.
        - Зачем она купила эту машину? «БМВ»? Она же всегда ездила на старых колымагах.
        Ула пожимает плечами:
        - Фабиан помешан на «БМВ».
        Я в курсе. И еще. Откуда у нее деньги на такой автомобиль?
        - Я никогда не прощу ей этого, - говорю я.
        - Понимаю.
        - Как она могла не заметить Бьянку? Она была пьяна?
        Ула возит взад-вперед замок на молнии куртки:
        - Она бросила пить. Ее же недавно выписали из клиники.
        От этого ситуация странным образом становится только хуже. Жаклин сделала это не по пьянке. Она была в своем уме, абсолютно здравом.
        - Тогда она превысила скорость. Она всегда носится по двору как идиотка.
        - Возможно, - соглашается Ула.
        Меня тошнит от того, как легко он все это воспринимает.
        - Бьянка сейчас там, и мы не знаем, выживет ли она. Вы понимаете это?
        Я смотрю на его шею. Я где-то читал, что, если нажать на определенные точки, сознание отключается за шесть секунд.
        - Надеюсь, она окажется в тюрьме, - говорю я.
        - Вряд ли, - говорит Ула, продолжая дергать молнию. - Не справилась с управлением, это повлекло причинение вреда здоровью. Думаю, все ограничится штрафом.
        - Нет. Нельзя сбить человека так, что он оказался в коме, и просто отделаться штрафом!
        На самом деле я не понимаю, почему мне важно, чтобы Жаклин получила суровое наказание.
        Это примитивно, но я не могу от этого избавиться. Мысль о возмездии и справедливости не оставляет меня.
        - Я пойду, - говорит Ула.
        - Спасибо.
        В коридор выглядывает Сиенна:
        - Подождите! Я хочу кое о чем вас спросить.
        Она выходит, закрывает дверь и опирается о нее спиной.
        - Летом Бьянка говорила мне, что боится Жаклин. Вы говорили о ней вещи, которые пугали Бьянку.
        Ула оставляет молнию и не мигая смотрит в стену коридора.
        - Ну… даже не знаю… что я мог говорить…
        - Вы утверждали, что Жаклин явно имеет виды на Микки. Бьянка боялась за собственный брак, думала, что ее семья разрушится.
        Эти слова бьют меня в солнечное сплетение.
        - Сколько же дерьма ты наговорил! - взрываюсь я, глядя на Улу.
        - Я просто рассказывал, как Жаклин поступила со мной. А Бьянка, видимо, делала собственные выводы.
        Сиенна чуть не падает, когда Белла с другой стороны толкает дверь.
        - Папа? Что вы тут делаете? - Белла обводит глазами всех по очереди.
        - Провожаем Улу, он как раз уходит, - говорю я.
        В этот момент из другой двери появляется доктор Ариф:
        - Как вы?
        Сиенна что-то отвечает, я же поворачиваюсь к нему только после того, как Ула скрывается в лифте.
        - Сейчас я проведу несколько тестов, - говорит, обращаясь ко мне, доктор. - Вы можете присутствовать, но детям лучше подождать в холле для посетителей.
        Белла выглядит встревоженной. На экране планшета дети из Бюллербю танцуют вокруг майского дерева[17 - Майское дерево - украшенное дерево или высокий столб, который по традиции устанавливается в скандинавских странах к первомайскому празднику.].
        - Что это за тесты? - спрашиваю я.
        Доктор Ариф смотрит на Беллу и тихо отвечает:
        - Я проведу обследование различных реакций организма, в частности с применением болевых раздражителей. К сожалению, мы пока не наблюдаем никаких признаков того, что Бьянка в ближайшее время выйдет из комы.
        36. Фабиан
        До катастрофы
        Осень 2016 года
        Может, мне просто не везет. По идее, среди учителей должно быть не больше идиотов, чем в любом другом месте. Но мне уже давно не хватает пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать всех тех придурков, что попадались у меня на пути.
        Единственным, кто мне действительно нравился, был Хельмер, мой коррекционный педагог в младших классах.
        В классе К1, который все называли «коррекционкой», я справлялся с заданиями раньше всех, и в награду в оставшееся время мы с Хельмером играли в карты - в «дурака» и в «восьмерки». Мы оба понимали, что никакой коррекционный педагог мне не нужен. Просто наша классная хотела избавиться от меня.
        Потом Хельмер уволился, вышел на пенсию. У меня появились новые учителя и воспитательницы. Целая армия дебилов. Теперь я в восьмом. Всего полтора года до свободы. Многие учителя уже сейчас долдонят про гимназию, как важно получать хорошие оценки, правильно выбрать специализацию и все прочее бла-бла. Мне на гимназию плевать.
        Лучше всего то, что чем ты старше, тем легче косить. Можно подделать эсэмэски о визите к зубному, сослаться на головную боль и чувство тревоги или сказать, что нужно срочно поговорить с куратором. Некоторые учителя вообще не отмечают присутствующих. Иногда я ухожу в библиотеку и там играю на компьютере или смотрю «Ютьюб», пока Фрида-аскарида несет свою хрень про устойчивое развитие и глобальное потепление. Шведский ведет наш классный руководитель Кеннет, толстый и лысый. Думаю, он хотел стать писателем. А теперь исправляет сочинения по примитивным книжкам, которые девяносто процентов его учеников все равно одолеть не могут.
        Рон по музыке, длинноволосый чувак из каменного века, слепой и глухой. Математик Мамаша Матс, у которого три сына-школьника, а жена свалила на Тенерифе. Говорят, по выходным он подхалтуривает в Мальмё трансвеститом.
        Ну и Микки, конечно. До истории с Анди он всем нравился. Теперь только и говорят, что Микки - темная лошадка. А мне иногда даже хочется, чтобы его уволили, потому что лучше бы он был просто сосед, а не учитель.
        Но хуже всего Монструоза. На самом деле ее зовут Май-Роуз, так раньше коров называли, и она преподает английский. Носит одежду исключительно розового цвета. И не выносит, когда ученики произносят слова с американским акцентом.
        - That’s not the right pronunciation[18 - Это неправильное произношение (англ.).].
        Она же просто напрашивалась на персональный мем. И я скидываю его в чат класса, он быстро становится почти вирусным и, понятное дело, доходит до директора.
        - Это правда? - спрашивает мама. - Это действительно сделал ты?
        Она, конечно, сердится, но в глубине души впечатлена, хоть и не подает виду.
        - Это просто шутка, - говорю я, когда она увеличивает картинку на экране.
        Я сделал гифку: вырезал Маму Му[19 - Имеется в виду персонаж серии книг шведской писательницы Юи Висландер о любознательной корове Маме Му и ее друге во`роне Краксе.] и покрасил ее в розовый. Вклеил на морду Май-Роуз, она же Монструоза. That’s not the right pronunciation. А круче всего у меня получилось исказить голос так, что слово «pronunciation» действительно звучало неправильно.
        - Мама, она диктатор. Ее вся школа ненавидит.
        - Не важно, что она делает или какая она, Фабиан. Это вообще не оправдание. Ни у кого нет права быть злым.
        В итоге три недели без компа, вайфая и мобильника.
        - Может, я лучше в ванной посижу?
        Нет.
        Но уже в конце первой недели комп возвращается.
        Ненавижу разочаровывать маму, но в этот раз оно того стоит. Мне кричат «Круто!» и хлопают по спине. Несколько человек из девятых называют меня «бро» и говорят, что круче мема, чем мой, не видели. А мисс Роза за всю неделю ни разу не жалуется ни на чье произношение в нашем классе.
        Но через пару недель очередная засада. Маму снова вызывают в школу.
        - Я не могу туда больше ходить, Фабиан. У меня нет сил!
        Я чувствую себя предателем.
        Мама всегда за меня. Много лет. На всех встречах. Со всеми этими учителями и кураторами, которых ей приходится выслушивать и переубеждать. Она мой солдат. Если Фабиан хочет так, значит так и будет.
        Школа - это хрень. Тюрьма долбаная. Все, что тебе нужно знать, есть в Сети.
        «Будь собой - все остальные места заняты» - написано на стене в нашем классе.
        Если все думают одинаково, не думает никто.
        Все, что угодно, давно можно найти самому.
        Что я здесь делаю? Я буду работать в автосервисе. Зачем мне учиться играть на барабанах бонго, писать тезисы для дебатов и вычислять диагональ куба?
        - Что на этот раз? - спрашивает мама, когда мы садимся за стол в зале. - Мне казалось, вопрос с Май-Роуз уже исчерпан.
        Директору удается наконец оторвать взгляд от ее груди.
        - Да, конечно. Фабиан попросил у Май-Роуз прощения. На этот раз вас пригласил Кеннет.
        Тот сидит напротив и барабанит пальцами по столу. Мой классный руководитель сильно смахивает на папашу из «Гриффинов»[20 - «Гриффины» - американский мультсериал.].
        - Мы хотели бы обсудить дальнейшее пребывание Фабиана в школе. - Кеннет смотрит на маму, которая раздражается все сильней и сильней.
        - Мы обсуждали это много раз. Что тут еще можно добавить?
        Директор хватается за галстук, как ребенок за пипиську, когда с него сняли памперс, и спрашивает:
        - Фабиан, как у тебя дела в школе? Что ты сам можешь об этом сказать?
        - Все нормально, - отвечаю я и пожимаю плечами.
        Так я им все и расскажу, как же.
        - Насколько я понимаю, со всеми предметами он справляется, - говорит мама, - у него очень хорошие результаты государственного экзамена.
        - Это да, - кивает Кеннет. - Собственно с учебой никаких проблем нет.
        - Речь идет о социальной сфере, - сообщает директор. - Как вам, наверное, известно, в нашем районе есть коррекционная школа…
        - Смена школы для Фабиана не актуальна, - перебивает его мама.
        Она весь день пила вино. Я слышу это по ее голосу.
        - В школе у тебя постоянно возникают конфликты, - продолжает Кеннет, - и с преподавателями, и с учениками. Чем это объясняется, как ты думаешь, Фабиан?
        Тем, что они придурки. Но отвечаю я, разумеется, по-другому:
        - Я не знаю, действительно не знаю.
        - Другой путь - прикрепить к Фабиану персонального помощника, - предлагает Кеннет.
        Директор смотрит на него с неудовольствием: такой помощник дорого обойдется школьному бюджету.
        - Мы уже обсуждали это раньше, - говорит мама. - Фабиан не хочет никаких помощников.
        Эти помощники везде одинаковые. Неустойчивые художественные натуры, бросившие педагогический институт и вынужденные отрабатывать социальное пособие. Их мало интересует работа. Кому понравится, если такой тип начнет слоняться за тобой по школе, уткнувшись носом в свой мобильник?
        - Нужно что-то менять, - заявляет Кеннет.
        Директор смотрит на меня:
        - Есть ли среди сотрудников школы кто-то, кому ты доверяешь больше других?
        Все трое разворачиваются ко мне. Я не вполне понимаю, к чему клонит директор. Я доверяю только себе самому.
        - Микки? - предлагает мама.
        - Да, но… Возможно.
        Микки - это хорошо. Микки на моей стороне. А еще мне кажется, что ему на самом деле не все равно.
        - Микаэль Андерсон? - переспрашивает директор; он наконец оставил свой галстук в покое. - Учитель физкультуры?
        - Не думал, что ты любишь спорт, - произносит Кеннет.
        - Я его и не люблю.
        Мы с мамой улыбаемся друг другу. Микки нравится нам обоим, я это знаю.
        - Я поговорю с Микаэлем, - обещает директор. - Я освобожу его от некоторых других обязанностей, и он сможет стать для Фабиана кем-то вроде наставника. Что вы об этом думаете?
        Мама сияет и переадресовывает вопрос мне:
        - Что ты думаешь?
        Наставник? С трудом понимаю, кто это. Но это шанс сблизиться с Микки.
        - Ну, пожалуй, нормально.
        - Тогда так и решим, - подводит итог директор, потом встает и протягивает маме руку.
        В какой-то миг мне кажется, что он собирается ее обнять.
        37. Mикаэль
        До катастрофы
        Осень 2016 года
        Когда Бьянка вернулась, уже стемнело. Мы с детьми поужинали, оставшаяся питтипанна[21 - Питтипанна (буквально «маленькие кусочки на сковороде») - блюдо домашней шведской кухни из овощей и мясных продуктов.] стояла на плите, накрытая фольгой.
        - Я совершила самую крупную сделку в жизни! - крикнула Бьянка из прихожей. - На полтора миллиона больше стартовой цены. Босс открыл шампанское.
        - Замечательно, дорогая! - обнял я ее.
        Она стала другой с тех пор, как сменила работу. Чувствовала себя лучше и казалась счастливее. Но реже бывала дома и волновалась, потому что боялась что-то упустить.
        Пока она ела питтипанну, я выслушал все о проданной квартире, о том, как медленно повышалась цена, чтобы наконец достигнуть максимума, и о том, как ее хвалил начальник.
        - Прости, что я только о себе. - Она налила большой стакан молока, - а у тебя что сегодня?
        - Ну, - начал я, - у меня все как всегда, более или менее.
        На самом деле я не знал, как сообщить ей новость, не убив при этом ее радостное настроение.
        - Директор сделал меня кем-то вроде наставника для Фабиана. У них была встреча с Жаклин, и они там выяснили, что я единственный учитель, которому Фабиан доверяет.
        Положение было двойственным. С одной стороны, я знал, чтo об этом подумает Бьянка. С другой стороны, это все-таки было поводом для гордости.
        - Ты шутишь? Я думала, мы договорились, что больше не будем поддерживать с ними никаких контактов сверх необходимого.
        - Да, но это мне поручили по работе.
        У Фабиана несколько лет не было рядом ни одного взрослого. И я не могу наплевать на его доверие.
        - Любимый, ты просто слишком добрый, - сказала Бьянка, вытирая молоко с губ салфеткой. Там пряталась улыбка.
        Бьянка приняла все намного легче, чем я предполагал. Наверное, благодаря ее удачной сделке.
        Мы приняли душ, постелили чистое белье, долго занимались любовью, а потом провалились в сон.
        В субботу у Бьянки было три показа в Лунде. Мы с детьми забрали ее на машине и поехали в национальный парк Скрюлле. Гуляли по лесу и жарили сосиски на шпажках. Вечером Вильям и Белла рано уснули, а мы с Бьянкой открыли игристое вино, расположились на диване и включили фильм.
        Когда раздался стук в дверь, мы переглянулись и посмотрели на часы.
        - Кто может прийти в такое время?
        - Это Фабиан, ему срочно нужно обсудить кое-что с наставником, - произнесла Бьянка с точно рассчитанной долей иронии.
        Мы оба двинулись открывать дверь. На крыльце стояла Гун-Бритт.
        - Вы не поверите, но это правда, - начала она.
        - А что случилось?
        - Жаклин взяли на работу в детский сад!
        Бьянка выпучила глаза:
        - В наш? Куда ходит Белла?
        - Откуда вы знаете? - спросил я.
        Гун-Бритт засмеялась.
        В округе было ровно два оракула. Первый - группа в «Фейсбуке» «Мы из Чёпинге», второй - Гун-Бритт с Горластой улицы.
        - Но Жаклин же не воспитательница? - сказал я. - Раньше она разносила почту.
        - Видимо, у нее в гимназии был курс ухода за детьми и организации досуга, - предположила Бьянка. - Для работы в детском саду этого достаточно.
        - Можно я зайду? На минуту? - спросила Гун-Бритт, с заговорщицким видом подняв указательный палец. - Никогда не знаешь, кто тебя слышит.
        Как любительница подслушивать, она прекрасно представляла все риски.
        - Интересно, она будет работать в группе Беллы? - произнес я, а Бьянка бросила на меня недовольный взгляд:
        - Очень надеюсь, что нет.
        - Странно, что они так нетребовательны к персоналу, - сокрушалась Гун-Бритт. - Доверять Жаклин нельзя.
        - Почему вы так говорите?
        Все эти пересуды давно стояли у меня поперек горла. Гун-Бритт и Оке вечно твердили о соседской взаимовыручке, но при каждой возможности плевались желчью в адрес Жаклин и Фабиана.
        - Мне кажется, вы несправедливы, - сказал я. - Почему Жаклин не может работать в детском саду?
        - Да ладно, ты же и сам знаешь, - ответила Бьянка. - Судя по ее воспитательным методам, суперматерью ее назвать трудно. Она запирает Фабиана в ванной.
        - С ним все не так просто, - возразил я.
        - К тому же она пьет, - добавила Гун-Бритт. - Это всем известно.
        Я повернулся к ней спиной и показал Бьянке, что готов придушить эту тетю.
        - Неужели вы еще не поняли, что с Жаклин нужно быть начеку? - сказала Гун-Бритт. - Спросите хоть Улу!
        - Что? - Я снова повернулся к ней, не справившись с любопытством.
        - Это очень грустная история, и мне очень нравилась Луиза, жена Улы.
        - Вы знакомы с женой Улы?
        - Бывшей, - уточнила Бьянка.
        - Мы подружились сразу же, как только они переехали, - начала Гун-Бритт. - Луиза невероятно милая. И я не сразу простила Улу за все, что произошло.
        - То есть Ула был женат, когда переехал сюда?
        - Конечно.
        Я не знал. Но для Бьянки, судя по всему, это была не новость.
        - А что произошло-то?
        - Жаклин! - произнесла Гун-Бритт с трагической миной.
        - Что вы имеете в виду? Он изменил жене с Жаклин?
        - Они даже не успели толком вселиться, - произнесла Гун-Бритт. - Ремонт был в самом разгаре. Для Луизы это, конечно, стало страшным ударом.
        На лице Бьянки появилось нечто вроде сочувствия. Она знала?
        - А как только Луиза уехала, Жаклин порвала с Улой, - продолжала Гун-Бритт. - Она как будто специально хотела разрушить их брак. А когда добилась этого, потеряла всякий интерес.
        Ула и Жаклин. Она разрушила семью?
        - Так что будьте осторожны! - заявила Гун-Бритт. - У нее когти острые. Ее и из почтальонов из-за этого уволили. В общем, вы за ним следите!
        Я не верил собственным ушам.
        Она имела в виду меня! Это за мной надо было следить! Эта тетка пришла сюда и намекает, что я способен изменить!
        - А то потом… - пробормотала баба-оракул, - ну, сами понимаете.
        Это стало последней каплей.
        - Я хочу спать, уже поздно.
        Я решительно протопал по лестнице наверх.
        Бьянка внизу прощалась с Гун-Бритт. Я зашел в ванную почистить зубы, а когда вернулся, Бьянка уже сидела на краю кровати. В углу комнаты начали отклеиваться уродливые коричневые обои.
        - Мы собирались перекрасить все стены, когда въезжали, - сказал я. - Но видимо, теперь тут все так и останется.
        - Мы скоро этим обязательно займемся, - сказала Бьянка. - Но пока у меня нет сил.
        Я посмотрел ей в глаза. Подумал об Уле и Жаклин. О нелепых намеках Гун-Бритт.
        - Ты же понимаешь, я бы никогда… - Уже сами слова вызывали у меня сопротивление.
        Бьянка закрыла глаза.
        - Я тебя люблю, - сказал я вместо того, что собирался.
        Она подняла на меня осторожный взгляд, наши губы встретились.
        - И я тебя…
        38. Mикаэль
        После катастрофы
        Понедельник, 16 октября 2017 года
        Я хожу от стены к стене в тесном помещении для родственников и считаю минуты. Сиенна сидит рядом с детьми, которых, слава богу, увлек мир Астрид Линдгрен, разворачивающийся на экране планшета.
        Поздно вечером в воскресенье нам сообщают, что Бьянка не реагирует на боль. Доктор Ариф говорит медленно и серьезно, они будут повторять тестирование через равные промежутки времени.
        Я завис между двумя мирами, в зазоре между настоящим и будущим. Я хочу знать, что происходит. И не хочу этого знать. Все может исчезнуть, но мы еще есть: Бьянка, Белла, Вильям и я. Здесь и сейчас. Но через секунду или две уже может быть поздно.
        Как измеряется активность мозга? Как измеряется жизнь?
        Я представляю, как доктор Ариф держит в руках высокоточный инструмент и высчитывает мое будущее.
        Мы редко говорили о смерти, но, когда умер отец Бьянки, дверь в неизбежное немного приоткрылась.
        - Должно быть что-то еще, - сказала тогда Бьянка, держа в руках бледную фотографию отца размером с почтовую марку. Сейчас она носит ее в медальоне на шее.
        - Должно?
        - Иначе все здесь становится… таким… бессмысленным.
        - Не бессмысленным, - возразил я. - Жизнь прекрасна. И этим нужно пользоваться.
        А мы - пользовались? Мы правильно распоряжались нашим временем? Я смотрю на детей и вижу в их глазах проблески будущего. Еще не поздно.
        - Посиди хоть немного, - говорит мне Сиенна.
        Я качаю головой. У меня в мозгу вертится столько мыслей. Захожу через мобильный в Сеть. Раздел региональных новостей. «В Чёпинге в пятницу вечером произошло ДТП, в котором серьезно пострадала тридцатипятилетняя женщина. Полиция подозревает состав преступления в действиях женщины, находившейся за рулем, проводится предварительное расследование». Может быть, справедливость все же победит. Я всегда в это верил. Называйте это как угодно: судьба, карма, системное равновесие. Человек получает то, что заслуживает.
        Дверь медленно открывается, как будто вырезается тусклым лучом из коридора. Я оказываюсь в плену у реальности, острой как нож.
        - Микки, не могли бы вы пройти со мной? - говорит доктор Ариф.
        Ноги наливаются свинцом. Небольшое расстояние до палаты Бьянки кажется бесконечным. Мысленно представляю, как Бьянка встает с кровати. Она на меня сердится, кричит, ругает, но это не важно, потому что она жива, мы любим друг друга, и все образуется.
        Но образы моих мечтаний рушатся и медленно опадают, и сквозь эти руины я подхожу к больничной койке, на которой спит Бьянка.
        - Не оставляй меня, любимая, - шепчу я.
        Бьянка отвечает неподвижностью и молчанием. Она похожа на изваяние с силиконовой трубкой во рту.
        Достойная человека жизнь - что это значит? Я закрываю глаза, открываю, снова закрываю и вижу перед собой растение, овощ, оболочку человека.
        - Присядьте, пожалуйста. - Большие глаза доктора Арифа печальны. - Мы, к сожалению, не наблюдаем у Бьянки никакой активности мозга. Ни на какие раздражители она не реагирует.
        Я жду «но». «Но» должно быть всегда.
        - Вам известно, как Бьянка относилась к донорству органов?
        О чем он?
        - Я не понимаю.
        Доктор Ариф опускает глаза и говорит тише:
        - Я действительно вам очень сочувствую. Время есть, это совсем не срочно.
        - Она же дышит. Что вы имеете в виду?
        Ариф сглатывает.
        - Бьянка дышит не самостоятельно. Жизнь в ее теле поддерживается искусственно.
        Я больше не могу. Я распадаюсь на части.
        Навсегда.
        Что произошло с навсегда?
        39. Жаклин
        После катастрофы
        Понедельник, 16 октября 2017 года
        Нас вызвали на допрос в полицию. Мы едем в Лунд на автобусе, и Фабиан начинает сомневаться:
        - Я не уверен, что справлюсь.
        - Справишься, - уверяю я.
        Он смотрит на пустые поля за окном. За плугом тянутся длинные черные полосы, над ними летает стая ворон. Я его подготовила. Перед тем как позвонили из полиции, мы проговорили все несколько раз. Фабиан точно знает, как он должен себя вести.
        - Я ненавижу врать, - говорит он.
        - Тебе не нужно врать. Просто скажи то, о чем мы договорились. Об остальном не рассказывай.
        - А если они спросят?
        Я тоже сомневаюсь. Что, если все обернется не так?
        - Идем, - говорю я, когда автобус останавливается.
        Мы молча пересекаем привокзальную площадь. Фабиан держит руки в карманах, бейсболка надвинута на глаза. Я и сама смотрю только под ноги. Полиция находится в угловом здании, в приемной почти никого. Только бы не встретить Петера. Иду вплотную к стене к окошку для посетителей сообщить цель визита.
        - Эмили, - представляется темнокожая девушка лет тридцати.
        Это она будет проводить допрос.
        - Отлично, что вы смогли так быстро приехать, - говорит она.
        Разве у нас был выбор?
        - Здравствуй. - Эмили протягивает руку Фабиану.
        Он что-то бормочет в ответ, не реагируя на ее руку. Я думаю, стоит ли ей объяснять. Хотя зачем? У нее нет никаких оснований считать, что все должны здороваться одним и тем же способом.
        - Хотите что-нибудь выпить?
        Эмили ведет нас по лестницам.
        - Нет, спасибо.
        Мы приходим в небольшую комнату, где нас ждет высокий мужчина с бритой головой.
        - Нам нужно поговорить с вами по отдельности, - говорит Эмили. - Давайте начнем с вас, Жаклин, а Фабиан подождет в коридоре. Если что, там есть журналы.
        Фабиан садится на двухместный диван. Я спрашиваю, не возражает ли он, и он кивает - о’кей.
        Эмили и бритый пропускают меня в комнату, и я начинаю говорить раньше, чем все рассаживаются:
        - Честно говоря, я не понимаю, для чего это понадобилось. Я же уже рассказала, как все произошло. Зачем нужно привлекать к этому Фабиана?
        Полицейские смотрят друг на друга.
        - Фабиан немного не такой, как все, - объясняю я. - В подобных ситуациях он всегда очень нервничает.
        Эмили уверяет, что она это понимает.
        - К нему у нас всего несколько вопросов, - говорит ее коллега. - Это не займет много времени.
        - Как вы чувствуете себя после случившегося? - спрашивает Эмили. У нее оленьи глаза и располагающие манеры.
        - Ужасно. Я до сих пор не могу поверить, что это правда. Мы в шоке и очень расстроены. В отчаянии.
        Сцепив руки, Эмили смотрит в бумаги, лежащие перед ней на столе.
        Ее коллега включает запись.
        - Жаклин, вам уже сообщали о том, что полиция подозревает в случившемся наличие состава преступления. Сейчас мы допрашиваем вас по подозрению в нарушении правил дорожного движения, повлекшем причинение вреда здоровью. Вы имеете право не отвечать на вопросы и требовать присутствия адвоката.
        - Адвокат мне не нужен, - сразу заявляю я.
        - Вы понимаете, в чем вас подозревают? - спрашивает мужчина.
        - Да.
        - Как вы относитесь к этим подозрениям?
        Это уже было.
        - Я готова ответить за то, что совершила. Я, разумеется, никому не хотела причинить вред, но если я совершила преступление, я готова понести за это наказание.
        Эмили кивает. Похоже, ей меня жалко. Она понимает, что произошел несчастный случай.
        - Вы не могли бы еще раз рассказать обо всем, что было в пятницу?
        Воспоминания мгновенно отбрасывают меня назад. Мы с Фабианом в супермаркете «Ика», «БМВ» на парковке. Что им можно рассказать?
        - Нам надо было купить продукты на ужин и кое-что из хозяйственных товаров. Чаще всего я делаю покупки в «Лидле», там дешевле, но «Ика» ближе.
        - Вы встретили там кого-нибудь? - спрашивает Эмили. - Кого-то из знакомых?
        Я стараюсь сохранять голову холодной, а дыхание спокойным.
        - В Чёпинге почти все друг с другом знакомы. Всё известно о каждом. Я живу здесь уже десять лет.
        - Это да, - произносит Эмили, - но, может быть, вы вспомните кого-то конкретного, с кем встретились в магазине в пятницу? С кем остановились и поговорили?
        Я начинаю покусывать нижнюю губу.
        Что известно полиции? Кто-то мог видеть нас в супермаркете или на парковке. Если они обнаружат, что я вру или скрываю что-то, это будет конец.
        - Там был Рон, учитель музыки из школы Чёпинге, - говорю я. - Мы с ним поздоровались.
        - А еще? - спрашивает бритый.
        Он отнюдь не так дружелюбен, как Эмили.
        - Еще мы поздоровались с поляками из киоска со сладостями, - отвечаю я. - А на парковке столкнулись с Улой Нильсоном, нашим соседом.
        Эмили выглядит довольной, как будто мои слова совпадают с их сведениями.
        - Вы помните еще что-нибудь? Что-нибудь, что произошло перед тем, как вы сели в машину?
        - Да нет, ничего особенного.
        - Скажите, а вот насчет вашего автомобиля, - произносит полицейский, почесывая бритую голову, - «БМВ-323»… вы же купили его всего неделю назад, да?
        - Ну да.
        Что говорить о машине?
        - Вы совершили эту покупку по какой-либо особой причине?
        Я борюсь с волнением, изо всех сил стараюсь, чтобы оно было незаметно.
        - Мне нужна была новая машина.
        - А куда делась старая? У вас же наверняка и до этого была какая-то машина?
        - «Рено». И я ее сменила.
        - То есть с ней все было в порядке?
        Я пытаюсь улыбнуться:
        - Она была старой. И заводилась, только когда сама хотела.
        Эмили вроде бы реагирует как надо.
        - На какие средства вы купили «БМВ»? - спрашивает бритый.
        - Я взяла обычный кредит на машину.
        Эмили ловит мой взгляд.
        - Мы спрашиваем потому, что это приобретение выходит за рамки вашего обычного бюджета. Если учитывать ваше финансовое положение, то покупка такой дорогой машины кажется несколько странной.
        Я сдуваю с лица прядь волос.
        - Я сделала это ради Фабиана. Ему очень нравится «БМВ».
        Эмили улыбается. Даже бритый немного смягчается, как будто понимая.
        - Сколько вы еще будете держать машину? - спрашиваю я.
        - Вы можете забрать ее сегодня, - сообщает Эмили.
        Лысый кашляет в согнутый локоть.
        - Давайте вернемся к пятнице. Вы с Фабианом сели в машину на парковке возле супермаркета. Что произошло потом?
        Больше всего мне хочется избавиться от этих воспоминаний. Если долго о чем-то не думать, картинка в мозгу как бы меняется. И я могу подменить реальность, рассказав то, что как бы случилось на самом деле.
        - Мы поехали домой.
        - Прямо домой?
        - Да, там всего три-четыре минуты. И почти никого на дороге.
        - Вы с Фабианом о чем-нибудь разговаривали по дороге? Что вы говорили друг другу?
        Я задумываюсь.
        - Мы в основном молчали.
        Воспоминания проносятся как серия вспышек.
        Первая: впереди «большая» дорога, асфальт, осенняя листва, кусты бирючины, ни души.
        Потом: живая изгородь из туи на повороте, машина едет слишком быстро, страх на лице Фабиана.
        Потом: удар! Машина резко тормозит, туман перед глазами, меня отбрасывает вперед, и ремень безопасности натягивается на груди. Пара секунд, и я уже вышла из машины. Первое, что я вижу, - велосипед, одно колесо крутится. На асфальте Бьянка, я кричу. Кричу из бездны.
        - Теперь о другом, - говорит Эмили. Она распрямляет плечи, выражение лица становится строже. - По нашим сведениям, вы проходили лечение от алкогольной зависимости. Вы можете это подтвердить?
        Это не тайна, но мне интересно, кто им эти сведения сообщил. Гун-Бритт или Петер?
        - Я прошла курс лечения и уже почти восемь недель ничего не пила.
        - Отлично, - одобряет Эмили.
        Мне она нравится. Похоже, представляет, каково оказаться на моем месте.
        - Вы же понимаете, что это был несчастный случай? Я с пятницы совершенно разбита и все время боюсь снова сорваться. Но держусь ради Фабиана. Я пообещала ему, что никогда больше не буду пить.
        - Понимаю, - говорит Эмили.
        - В пятницу у меня взяли пробу. Я была трезвой.
        - Я знаю, но эти вопросы все равно нужно было задать.
        - Конечно.
        Она знает свое дело.
        - Мы обнаружили кое-что еще, - говорит Эмили и листает документы. - Это касается Фабиана.
        Мне нечем дышать. Что еще? Его обвиняли в совершении преступления.
        - Да… но… это было давно.
        Отвратительная сцена снова встает у меня перед глазами, но я нахожу силы спросить:
        - Какое это имеет отношение к делу?
        - Возможно, никакого, - отвечает Эмили.
        Тогда почему она выглядит так встревоженно?
        - Все это было ошибкой, - говорю я, сама не понимая, что я имею в виду.
        Эмили смотрит в бумаги и тяжело вздыхает:
        - Потерпевшей была маленькая девочка.
        40. Жаклин
        До катастрофы
        Работать в «Бринге» мне в итоге понравилось. Полезные физические нагрузки на велосипеде, довольные получатели корреспонденции, шутки с коллегами.
        - Ты же меня здесь не бросишь, нет? - спрашивала Барбара.
        С первого дня ей казалось, что я в любой момент уйду.
        - Ты же привыкла к гламурным фотосессиям, среди посылок и бандеролей долго не выдержишь!
        Шаг за шагом я ломала неоправданно восторженные представления Барбары о работе модели. Рассказывала, как удирала с шестнадцатого этажа по пожарной лестнице от обдолбанного агента, пытавшегося меня задушить, как заехала между глаз фотографу, который ни с того ни с сего сорвал с меня в лифте трусы.
        - Пожалуй, почта не такой уж плохой вариант, - сделала вывод Барбара, откусывая свой легендарный бутерброд.
        Мне очень нравилось работать почтальоном. Пока не появился Деян Брюнхильдсен.
        Я надеялась, что, когда Фабиан пойдет в школу, все узлы развяжутся сами собой. Он уже умел читать и писать и вообще проявлял интерес к учебе. Конфликты с окружающими в детском саду возникали из-за того, что там ему неинтересно, в этом я была почти уверена. В шесть лет пришла с осмотром медсестра, проверила зрение и слух, спросила у Фабиана, какое у него любимое блюдо, во сколько он ложится спать и с кем дружит. Отвечал Фабиан без особой охоты. Она отметила, что у него высоковат индекс массы тела, и поинтересовалась, давали ли нам инструкции по рациону питания. Потом нас никто не беспокоил - до тех пор, пока я не обнаружила в почтовом ящике извещение о вызове к детскому психиатру.
        Для руководителя Деян был очень молод. Двадцать семь. В «Бринге» он сделал стремительную карьеру. Проработал почтальоном всего полгода, потом его взяли в офис в Мальмё, там он уверенно поднимался по карьерной лестнице и в итоге дорос до управляющего в Чёпинге. Кареглазый, с длинными, убранными в конский хвост волосами, он больше напоминал бармена или диджея в каком-нибудь закрытом клубе. Бросался словами вроде «шикардос» или «отпад», а меня называл «крошкой». Я ненавидела его с той же силой, которая заставляла меня на него пялиться.
        - Он тебя хочет, - заявила Барбара, когда после очередной развозки корреспонденции мы уселись возле разгрузочного терминала, освободив наши бедные ноги от потных носков.
        - Перестань!
        - А что, я бы рискнула, - сказала Барбара и поцокала языком.
        Прошло совсем немного времени, и Деян Брюнхильдсен переругался со всеми до единого почтальонами в Чёпинге. Это был зацикленный на самом себе карьерист, которого подчиненные вообще не волновали.
        - Теперь мы обязаны отмечаться, когда отлучаемся на перерыв, а еще нам запретили выходить дышать свежим воздухом на разгрузочную эстакаду, - сообщила мне Барбара как-то утром.
        Деян составил новую схему района, и это позволило ему на одну пятую сократить число сотрудников. Я была уверена, что он меня уволит. Пришла последней, уйду первой. Но в один прекрасный день исчезли Лысый Торстен и Потный Стуре. Их перевели в другое место.
        - В Чёпинге останется только элита, - с вызовом заявил Деян.
        - Видимо, следующей вылечу я, - тихо прокомментировала Барбара.
        - Этому не бывать, - сказала я ей.
        Как-то в конце рабочего дня, когда я шла в столовую, Деян сообщил, что хочет поговорить со мной. Его кабинет размерами напоминал сортировочный зал. А рабочее кресло больше походило на трон.
        - Я что-то не так сделала? - спросила я и задумалась, где теперь искать новую работу.
        - Наоборот, - ответил он. - Хочу тебя похвалить. Ты отличная работница, Джеки.
        Я не просила так себя называть.
        - Жаклин, - поправила я.
        - Разумеется, - усмехнулся он, буравя меня взглядом.
        Он подошел слишком близко, округлил губы и подул на мою челку. Потом его рука начала медленно гладить мое бедро. Мне захотелось пнуть его в пах.
        Как оказалось, освидетельствования у психиатра потребовали школьные учителя. Первым, к кому мы пришли, был сомнамбулический тип в очках с толстыми линзами и вялым голосом. Он задавал вопросы о моем материнстве и отношениях с Фабианом. В каждом вопросе прятался подвох. Дважды он беседовал с Фабианом и изучал его поведение по тому, как тот играл, читал и рисовал море, в котором плывет лодочка.
        - С мальчиком все в порядке, - обрубил он в итоге. - А учителя иногда перестраховываются.
        По их словам, Фабиану не удавалось общение со сверстниками ни на уроках, ни на переменах. Не то чтобы это стало для меня новостью.
        - Он не по годам развит, - сказал психолог. - Фабиан очень умный и крайне прагматичный мальчик. Он просто не видит особого смысла в общении со сверстниками. Надеюсь, они его скоро догонят.
        Я забирала справку в клинике, пританцовывая и улыбаясь. Потом мы с Фабианом ели мягкое мороженое на залитой солнцем террасе «Грильмастера».
        Я повела его обратно в школу с высоко поднятой головой и про себя все время повторяла, что виновато окружение, то есть дело не том, что я плохая мать или с Фабианом что-то не так.
        Но через неделю из школы снова позвонили - Фабиан закрылся в кладовке для велосипедов и отказывается выходить.
        Деян проводил беседы с сотрудниками. Меня поставили в очередь последней на вечер пятницы. Когда я подошла к приемной, в здании было темно, все уже разошлись по домам. Деян опоздал:
        - Извини, был важный телефонный звонок.
        Он предложил мне сесть и принялся нарезать круги вокруг меня:
        - Мы должны стать лучшими во всем Сконе! Довольные клиенты - высокая рентабельность. А для этого необходима сплоченная организация.
        Он вдруг остановился за моей спиной. Горячие руки сжали мои плечи.
        - Ты же знаешь, что нравишься мне, Джеки. Для меня ты одна из лучших.
        От него шел плотный аромат мужской парфюмерии. Сильные руки нажимали на нужные точки.
        - Я знаю, что ты много общаешься с Барбарой, - сказал он. - Но она, увы, совсем другой материал.
        - Что? - Я отшвырнула его руки и посмотрела назад. - Что это значит?
        Деян поднял руки вверх:
        - Я понимаю, что вы дружите и все такое, и я это уважаю. Но оставить Барбару я не могу. Она тянет команду назад.
        - Барбара перейдет на другой участок?
        Он поморщился:
        - Ну, я пробовал. Но ее нигде не хотят брать.
        Как больно. Я отлично помнила, каково это, когда тебя вышвыривают вон.
        У меня было несколько секунд на раздумье. Выбор, надо полагать, стоял между мной и Барбарой.
        - Оставь Барбару, урод!
        Его явно повергло в шок то, как я отшвырнула стул и с грохотом хлопнула дверью. Я шла к выходу большими шагами и чувствовала, как на глазах выступают слезы.
        Через неделю на моем сортировочном столе появилась бумага. Увольнение в связи с недостаточной занятостью. Барбара плакала - что-то же можно сделать! Профсоюзы? Я не была членом профсоюза. Письмо протеста? Я рассмеялась и заверила ее, что все будет хорошо.
        Я справлюсь. А она меня забудет.
        При переходе из подготовительного класса в первый школа предложила Фабиану персональную помощницу, которая будет всегда находиться в классе рядом с ним. Это была жизнерадостная девушка, которая только что окончила гимназию и каждую неделю перекрашивала волосы в новый цвет. Фабиан ничего против нее не имел, но не мог понять, почему помощницу дали ему, ученику с самыми высокими оценками в классе, а не тем, кто действительно нуждался в индивидуальных занятиях.
        К счастью, дома у него был Бенгт.
        Как только у Фабиана портилось настроение, он шел к Бенгту, а когда возвращался домой, у него снова горели глаза.
        - Бенгт сказал, что у него есть внучка Элис, но что я тоже могу называть его дедушкой, если мне хочется.
        Меня тогда просто захлестнула волна благодарности. Конечно, это моя вина, что рядом с Фабианом нет взрослого мужчины. Бенгт был идеальным кандидатом на эту роль, лучшего я и представить не могла.
        В тот год перед восьмилетием Фабиана Бенгт купил внукам надувной бассейн. Но Фабиан согласился купаться только в теплой воде, и поэтому Бенгт бегал между ванной и бассейном с пластиковым ведром, подливая горячую воду и поддерживая нужную температуру. Когда во дворе появилась его дочь, манерная молодящаяся дамочка, которая, как обычно, привезла Элис, чтобы на время оставить у деда, Фабиан сидел в бассейне в спасательных манжетах и солнечных очках.
        - Я тоже хочу купаться, - сказала Элис.
        Ее мать с осуждением посмотрела на Бенгта и на меня. Она не скрывала своего отношения к тому, что Бенгт позволяет Фабиану все время находиться у него дома. И видимо, считала, что положить этому конец обязана я, поскольку у ее отца слишком доброе сердце.
        - У нас нет с собой купальника, - сказала она Элис. - А на улице всего шестнадцать градусов.
        - А в воде тридцать четыре, - сообщил Фабиан, показав на пластиковый термометр.
        - Само собой, ты тоже искупаешься, - сказал Бенгт, взъерошив волосы Элис.
        Девочка дрожала, раздеваясь догола и складывая одежду на траве. Мать бросила на нее недовольный взгляд и быстро обняла Бенгта:
        - Слушай, мне надо бежать. У меня процедура через десять минут. Я имею в виду лечебную процедуру для ногтей.
        Бенгт помахал ей рукой, а дети уже брызгались и плескались вдвоем в бассейне. Я улыбнулась сама себе и пошла домой. Решила, что заслужила бокальчик вина. Меня не было максимум полчаса.
        А когда я вернулась, Бенгт сидел на корточках перед Элис и успокаивал ее. Она была завернута в большое полотенце, зубы у нее стучали.
        - Что случилось?
        Я бросилась к бассейну. Там по-прежнему сидел Фабиан. С опущенной головой и взглядом. Рядом плавали нарукавники, от очков на лице остались красные следы.
        - Он ее облапал, - сказал Бенгт.
        - Как это?
        Фабиан отвернулся от меня.
        - Что ты сделал?
        Я взяла его за руку и вытащила из бассейна.
        - Что ты ей сделал?
        - Успокойся! - сказал Бенгт.
        - Я хотел всего лишь рассмотреть, - сказал Фабиан. - Я никогда раньше не видел письку.
        У меня что-то замкнуло в голове и перевернулось в кишках. Фабиан всхлипывал и шмыгал носом. Я погладила его по голове. Мой мальчик… Но к грусти примешивалось омерзение. Я уже давно приняла то, что Фабиан не такой, как все, и общение с другими людьми дается ему с трудом. Сигналы из окружающего мира он воспринимал не так, как большинство из нас. Но с неуважительным отношением к девочкам я не смирюсь никогда. Он перешел все мыслимые границы. Это, по сути, изнасилование.
        - Мне было больно, - сказала Элис.
        Бенгт крепко обнимал ее обеими руками.
        - Я должен рассказать обо всем ее матери, - сказал он.
        - Разумеется.
        Я его понимала.
        И понимала, какой шум поднимет мать Элис.
        41. Микаэль
        До катастрофы
        Зима 2016 года
        Я шел с урока гимнастики на спортивных снарядах, когда Рон окликнул меня на лестнице:
        - Я за вами, идемте, дело касается Фабиана.
        Рон с решительным видом направился в зал для музыкальных занятий. Там сидел Фабиан, зажав руки между коленями.
        - Вы же его наставник, - буркнул Рон в усы.
        - А что произошло?
        Фабиан что-то невнятно промямлил.
        - Он взял трубу и дунул прямо в ухо однокласснице, - сообщил Рон. - Я пытался объяснить ему, что она могла лишиться слуха.
        - Почему ты это сделал? - спросил я.
        Фабиан пристально посмотрел на меня и сказал:
        - Потому что она плохо пела.
        Он меня дурачит? Вид у него, впрочем, был совершенно серьезный.
        - Я думаю, нам с Фабианом нужно поговорить с глазу на глаз, - сказал я, и Рон с готовностью собрал свои вещи.
        - Рассказывай, - велел я, когда мы остались одни. - Что произошло?
        Он вертел руками, держа их у колен.
        - Рон сам не слышит ничего.
        - Что?
        - Мы должны были петь «We shall overcome»[22 - «Преодолеем» (англ.) - американская песня протеста.], но Софи, Тиндра и другие девчонки начали петь «У Фаба член кривой». В конце концов я взял трубу и дунул Софи в ухо.
        - А Рон это слышал?
        - Трубу - да.
        - Мне придется поговорить с ним, - вздохнул я.
        - Не надо, - сказал Фабиан. - Проехали.
        Я посмотрел на часы, мы опоздали на урок, оба.
        - Все равно спасибо, - сказал Фабиан.
        Сколько же ему приходится терпеть. Нелегко быть не таким, как все, в замкнутом и однородном социуме вроде Чёпинге.
        Я понимал, что Бьянке это не нравится, но был рад, что Фабиан мне доверяет. И это не предполагало никакого дополнительного общения с Жаклин. Фабиан улыбнулся, и я осторожно накрыл его руку своей.
        Не надо было этого делать. Он отшвырнул мою руку так, как будто у меня были горящие угли вместо пальцев.
        - Не трогайте меня!
        - Прости?
        Он вспыхнул и замотал головой:
        - Я ненавижу телесные контакты.
        В четыре часа я поехал на велосипеде в детский сад за Беллой. Я очень торопился, чтобы не опоздать, и, когда вошел в здание, пот тек с меня ручьями.
        К этому времени почти всех детей уже разобрали. Родители дошкольников в Чёпинге обычно работают по сокращенному графику.
        Белла сидела на полу и складывала кубики с буквами. Я прочел ее имя, а она прыгнула мне в объятия.
        - Ну что, хороший сегодня был день? - спросил я.
        - Да. - Она спрятала лицо у меня на груди.
        - День был просто супер, - раздалось у меня за спиной; голос я узнал сразу. - Правда, Белла?
        Жаклин похлопала Беллу по плечу.
        - Здравствуйте! Вы теперь здесь!
        - Мне дали место практиканта. Я давно хотела работать с детьми. Это же безумно интересно.
        За нее, конечно, можно было порадоваться, но лучше бы она попала в другую группу. Бьянка страшно разозлится.
        - Жаклин - моя новая воспитательница, - сообщила Белла, а я широко улыбнулся, надеясь скрыть беспокойство:
        - Замечательно, Жаклин! Мы вам рады.
        Вечером у Бьянки был поздний показ в Лунде.
        - Меня привезет Ула, - сообщила она по телефону, - мы где-нибудь поедим, так что ужин можете мне не оставлять.
        - Ула? А разве банки закрываются не в три? Что он будет делать в офисе так долго?
        В ответ Бьянка лишь рассмеялась.
        Ревность всегда некрасива, но, видимо, не так опасна, как розовые очки. Когда она вернулась, я уже уложил детей и смотрел спортивные новости, сидя на диване и положив ноги на журнальный столик. Бьянка прошла в гостиную, даже не сняв обувь и куртку.
        - Сегодня на показе была дама из Чёпинге. Ты знаешь, мама близнецов Кина и Кита.
        - И?..
        Да, я их хорошо знал, близнецы прекрасно играли в хоккей, а мать - блондинка с пластикой, по слухам, бросила мужа ради личного тренера, который был на двадцать лет ее моложе.
        - Так вот, она рассказывала, что, когда дети были маленькими, Жаклин состояла в их родительской группе, но в конце концов мамы других детей решили это прекратить, и Фабиана с Жаклин из группы выбросили.
        - Почему? - спросил я.
        - Фабиан не мог играть с другими детьми. Все время возникали конфликты и ссоры.
        - Неудивительно. Ты же знаешь Фабиана.
        Бьянка начала расстегивать куртку.
        - Но проблема была не в Фабиане, а в Жаклин.
        - В каком смысле?
        - Она всегда принимала сторону Фабиана, - сказала Бьянка, высвобождаясь из рукавов куртки. - Что бы ни случилось, виноват всегда был кто-то другой. А Фабиана можно было только жалеть. Она считала, что плохо воспитывают своих детей другие, но не она. В конце концов они просто перестали приглашать ее на встречи.
        - Какого черта…
        В школе я видел такое минимум раз в неделю. Им за сорок, а они так и не научились договариваться, сплетничают, перекладывают вину друг на друга.
        - Она предложила цену? - спросил я.
        Бьянка посмотрела на меня с удивлением:
        - Кто?
        - Мамаша близнецов. Она сделала предложение?
        - А-а, нет, спальня оказалась слишком маленькой.
        Через какое-то время мы улеглись в кровать, и я набрался духу поделиться собственными новостями.
        - Слышишь? - начал я, когда Бьянка уже натянула одеяло до подбородка и повернулась ко мне спиной.
        Она что-то пробормотала в ответ.
        - Сегодня в садике я встретил Жаклин.
        Бьянка медленно повернулась, ее верхняя губа слегка подрагивала.
        - Судя по всему, она теперь работает в группе у Беллы, - сказал я.
        - Абсурд, - покачала головой Бьянка. - Там же много групп. Видимо, она специально попросилась.
        - Зачем? - спросил я, а Бьянка закатила глаза:
        - Действительно - зачем?
        Разумеется, она имела в виду то, что наговорила Гун-Бритт. Это была ревность.
        Мы друг друга ревновали.
        - Из-за меня? - Я не смог удержаться от смеха. - Против меня, конечно, не устоит никто. Но тебе не кажется, что ты несколько сгущаешь краски?
        К шуткам Бьянка была сейчас явно не расположена. Она молчала, и мне это не нравилось. Она действительно думает, что Жаклин намерена соблазнить меня на глазах у моей собственной семьи?
        - За площадью есть частный детский сад, - сказала она. - В новостройках. Может, переведем Беллу туда? Я слышала, там намного лучше, красивые помещения и хорошо кормят.
        - А я слышал, что место там ждут чуть ли не годами, - сказал я, и Бьянка тоже это знала.
        - Скажи честно, ты мне доверяешь? - спросил я. - Почему меня должна интересовать Жаклин?
        Бьянка закуталась в одеяло:
        - Она мне просто неприятна. Все, что о ней рассказывают. Как она может работать с детьми?
        - Но мы должны дать ей шанс, - сказал я.
        Бьянка вдруг повернулась ко мне лицом:
        - Я поговорю с Гун-Бритт! Может, они с Оке захотят присматривать за Беллой в дневные часы?
        - Ну не знаю. Давай немного подождем. Если в саду будут проблемы с Жаклин, мы спросим Гун-Бритт.
        Бьянка как будто осталась довольна.
        Я поцеловал ее в щеку. Я раскаивался из-за своей недавней ревности. И стыдился за самого себя.
        - Слышишь, - произнес я, перемещая руки под ее одеяло, - в целом свете нет ничего такого, что было бы больше моей любви к тебе. Ты же знаешь это, да?
        Мы целовали друг друга долго и нежно. Она тихонько засмеялась от щекотки, когда я коснулся ее подмышки. И в этот момент в мое воображение тайком проникла Жаклин. Она, конечно, заигрывала, но я воспринимал это как привычный флирт, а не действие, направленное именно на меня. Я снял с Бьянки лифчик, бросил его на пол и коснулся губами груди. Бьянка часто задышала. Я медленно гладил ее по внутренней части бедер. Мои пальцы проникли под трусики и окунулись в горячую влагу. Она ездила на мне верхом, я закрыл глаза и, постанывая, сжимал края матраса, всеми силами стараясь удержаться подольше. И снова видел перед собой Жаклин. Ее грудь, бедра и просвет между стройных ног.
        Черт возьми, что это значит? Прогоняя наваждение, я открыл глаза. Снял с себя Бьянку, положил ее на бок и снова проник в нее. Она произнесла мое имя. Но как только я закрыл глаза, опять появилась Жаклин.
        Предательство, чудовищное предательство, но я ничего не мог с этим сделать.
        42. Микаэль
        После катастрофы
        Понедельник, 16 октября 2017 года
        Полная тишина. Во мне словно погас свет. Сирены, грохот, паника, гнев, отчаяние - все исчезло, обратившись в ничто.
        Я иду во тьму.
        Мои дети рядом, я слышу их плач. Держу в руках их ручки, но знаю, что этого недостаточно. Ничего и никогда больше не будет достаточным.
        Человек - это «тогда», «сейчас» и «потом». Но если больше ничего не ждет впереди, если «сейчас» - пустота, что остается? Память и история. Говорят, что человек живет, пока о нем помнят, но всем известно, как бесповоротна смерть и как быстро блекнут воспоминания.
        Я вижу твое лицо, но оно не твое.
        Твое сердце бьется, я чувствую вибрацию под рукой, но тебя больше нет. Ты оставила нас.
        Это самый долгий миг нашей жизни. Белла и Вильям крепко держат меня за руку, и никто из нас не хочет первым разжать ладонь.
        Скоро твое сердце будет биться в чужом теле. Ариф говорит, что твои органы смогут спасти несколько жизней. Наверное, это должно утешать, но во тьме нет ничего, кроме тьмы.
        Лучше бы было больно, тогда я мог бы хотя бы не покоряться.
        - Хотите, я позвоню священнику нашей больницы? - спрашивает доктор Ариф.
        - Что он может сделать?
        Не нужно никаких священников. Мой бог не отнимает у маленьких детей их мать.
        Кто-то зажигает на столе свечу. Пламя освещает твои красивые волосы, разметанные на подушке, ямочки на щеках, родинку и тонкие губы.
        Я пытаюсь встать, но ноги отяжелели, и тело не подчиняется мне.
        - Не покидай меня, любимая, - шепчу я.
        Белла хватает тебя за руку:
        - Проснись! Проснись, мама!
        Сиенна уводит детей, я беру тебя за руку, Ариф спрашивает, готов ли я.
        Разве можно быть к этому готовым?! Человек не способен подготовиться к этому.
        - Вы готовы?
        Я никогда не буду готов.
        - Я люблю тебя, - произношу я.
        Последний поцелуй.
        «Навсегда».
        Навсегда обрывается здесь.
        43. Микаэль
        До катастрофы
        Зима 2016 года
        Я вытащил из кладовки коробку с рождественскими украшениями, развесил звезды и проверил подсвечники. Когда в дом влетела запыхавшаяся Бьянка, дети играли с фигурками из рождественского вертепа, которые перешли мне от родителей.
        - Прости, я опоздала?
        Быстрый поцелуй, и Бьянка уже обнимает Вильяма, по воле которого три волхва только что отдубасили посохами Иосифа и младенца Иисуса.
        - Смотри, мама, летающий ослик, - сказала Белла.
        Бьянка неискренне рассмеялась.
        - Вот сейчас я действительно в ярости, - шепотом сообщила она мне.
        Я отложил в сторону бумажную звезду, которую никак не удавалось приклеить на оконное стекло.
        - Ты же знаешь, тут до нас жил Бенгт, - начала Бьянка.
        - Да, и что?
        - У него была внучка Элис, которую ему иногда привозили, чтобы он за ней присматривал. И знаешь, Фабиан называл Бенгта дедушкой и сутками торчал у него.
        Похоже, это была версия Гун-Бритт и Оке, но возражать в любом случае не хотелось.
        - В итоге все закончилось тем, что Фабиан дал волю рукам. Они купались вместе с Элис в надувном бассейне, и Фабиан вдруг сунул пальцы ей во влагалище.
        У меня свело живот.
        - Где ты это услышала?
        - Не важно. Дочь Бенгта просто с ума сошла. И ее можно понять. Она заявила в полицию, но общаться с Жаклин и мальчишкой Бенгт все равно не прекратил. И в конце концов дочь порвала с отцом все отношения.
        Я подумал о Белле.
        - Когда это было? Сколько лет было Фабиану?
        - Когда он учинил этот разврат с девочкой? - с вызовом спросила Бьянка. - Восемь или девять. Полиция передала дело социальным службам.
        - Беллу нельзя оставлять с Фабианом наедине, - сказал я.
        Его жалко, конечно, но доверять ему нельзя. Когда дело касается Беллы, я не готов допустить ни малейшего риска.
        - Ула считает, что мы должны поговорить с директором садика или заявить в отдел дошкольного образования мэрии, - сказала Бьянка. - Жаклин не должна работать с детьми.
        Это звучало категорично. И не вполне логично.
        - Но она вряд ли как-то содействовала тому, что произошло.
        - Она несет ответственность за это, - возразила Бьянка. - Восьмилетний ребенок должен понимать, что нельзя так трогать девочку. Прекрати ее защищать.
        - Я никого не защищаю.
        Я сомневаюсь, что мир черно-белый. А с Фабианом Селандером всегда все непросто.
        - Тебе тоже лучше поговорить с директором, - сказала Бьянка, - пусть у тебя заберут это наставничество. Оно мне очень не нравится.
        Она, пожалуй, права, это была плохая идея. Между нами и Жаклин с Фабианом должна быть дистанция. С другой стороны, мне было жаль, потому что Фабиан действительно доверял мне. Если рядом с ним не останется вообще ни одного взрослого, станет только хуже.
        - Я считаю, что мы должны поговорить об этом с Беллой и Вильямом, - предложила Бьянка.
        К этой идее я отнесся скептически, но спорить не хотел, и вскоре наши дети уже сидели на диване с испуганными лицами.
        - Вы же знаете, что нельзя прикасаться к чужому телу, - сказала Бьянка.
        Щеки у нее покраснели, и она явно ждала, что я ей помогу.
        «Стоп! Тебе нет дела до моего тела!» - подсказал я. Эта тема уже обсуждалась у них в садике. Белла вспомнила и улыбнулась.
        - Твое тело - твое дело, - сказала Бьянка, - никому не разрешается его трогать.
        Неужели действительно есть необходимость все это с ними обсуждать? Дети выглядели растерянно.
        - А если я хочу, чтобы его кто-нибудь потрогал? - спросила Белла.
        Бьянка поджала губы и умоляюще посмотрела на меня.
        - Есть некоторые места, которые никто не должен трогать, - сказал я. - Не важно, хочешь ты или нет.
        - Какие места?
        - Ну, между ног.
        - Что? - захохотала Белла.
        А Бьянка показала:
        - Например, это.
        - Письку?
        - Именно.
        - А у Вильяма нет письки, у него писюн, - сообщила Белла.
        - И писюн Вильяма тоже никто не должен трогать, - сказала Бьянка.
        - И мою письку тоже никто не должен трогать, - радостно сказала Белла.
        - Совершенно верно.
        - И я сама тоже не должна?
        - Ну, нет… ну, да, ты сама можешь, - проговорил я.
        - О’кей, - кивнула Белла. - А когда я пописаю, вы же можете меня вытереть?
        - Да, конечно.
        - Маме и папе можно трогать письку, - объявила Белла.
        Бьянка подперла руками подбородок.
        - Можно, когда мы тебя вытираем, - сказал я.
        - Или смазываете кремом.
        - Да, конечно, или когда мы смазываем тебя кремом.
        Бьянка смотрела на меня и качала головой.
        Я вернулся к попыткам приклеить на окно рождественскую звезду. А Бьянка, выходя в прихожую, заметила, что разговор вроде бы получился.
        В первый день рождественских каникул я решил взять детей и отправиться на каток в Лунд. Бьянка уехала на очередной показ квартиры, что нас всех устраивало, потому что она согласилась поставить детей на коньки только при условии, что сама она этого видеть не будет. После того как ей в Сети попался клип, в котором ребенок получает в лицо хоккейной шайбой, Бьянка приравняла коньки к самолетам, кораблям, паркам развлечений и всему прочему, где можно нанести вред жизни и здоровью. Я уже даже не спорил. Страхи Бьянки были порой нелогичны, и чаще всего я просто приспосабливался к ним, чтобы лишний раз ее не беспокоить. Когда Вильям был маленьким, она пару месяцев походила на поведенческую терапию, я тогда заметил явное улучшение, но со временем все стало как прежде.
        - А давайте поедим в «Макдоналдсе» по дороге домой? - попросил Вильям, когда мы закончили кататься и я помогал ему расшнуровывать коньки.
        - Папочка, пожалуйста! - навалилась на меня Белла.
        - Конечно заедем.
        Мы направились на привокзальную площадь и съели по бургер-кингу.
        - Знаете что? - предложил им я. - Мама сейчас на работе, а это совсем рядом. Давайте навестим ее!
        Выставленная на продажу квартира находилась в шаге от площади. В Стокгольме я иногда ходил к ней на показы. Как правило, инкогнито. Ходил и все пристрастно осматривал, как будто действительно собирался покупать. Цену, конечно, не предлагал и никогда ничего не обсуждал, но во всем этом была какая-то приятная интрига, а еще я очень гордился Бьянкой, ее профессионализмом, манерой общения, знаниями и обаянием. А потом мы, бывало, подолгу обсуждали квартиру и потенциальных покупателей, гадали, кто внесет залог и кто в итоге купит.
        - Ну что, сделаем вид, что мы не знаем нашу маму? - спросил я Беллу и Вильяма у стоящего на тротуаре рекламного штендера с названием риелторской компании и портретом улыбающейся Бьянки.
        - Зачем? - спросила Белла.
        - Мы притворимся, что хотим купить квартиру.
        - Это будет весело, - согласился Вильям, грозя пальцем Белле и подпрыгивая вокруг меня.
        На лестнице чувствовался сильный запах кофе. Дверь одной из квартир на втором этаже была приоткрыта, мы надели голубые бахилы и вошли в прихожую.
        - Смотрите, - сказала Белла и потанцевала на придверном коврике.
        Мы с трудом протиснулись через очень узкую прихожую. Стоявшему на пути высокому и тучному молодому человеку с хипстерской бородкой пришлось даже вплотную прижаться к стене, чтобы я не задел его живот. Посмотрев через плечо, я удостоверился, что Белла и Вильям идут следом.
        В гостиной был дощатый пол, стена с аркой и прекрасная изразцовая печь, одна из самых красивых, которые я видел. По квартире небольшими группами ходили люди.
        В центре гостиной стояла Бьянка в безупречном пиджаке и с высоко убранными волосами.
        - Мама! - крикнула Белла.
        - Балда! - зашипел Вильям. - Мы же договорились…
        Я похлопал его по руке:
        - Ничего страшного, поиграем в следующий раз.
        Я поднял глаза на Бьянку. Я рассчитывал на удивление. Я мог даже предположить, что она рассердится. Но в ее глазах читалось нечто совсем иное - сильный испуг.
        - Что вы здесь делаете? - спросила она Беллу.
        В следующую секунду я все понял. Рядом с ней с кипой цветной рекламы в руках стоял не кто иной, как Ула Нильсон.
        - Что-то случилось? - спросил он, непонятно к кому обращаясь.
        Что он здесь делает? Бьянка никогда не упоминала, что он ходит с ней на показы.
        - Мы хотели устроить сюрприз, - сказал я Бьянке. - Навестить маму на работе.
        Я сам понимал, как грустно это прозвучало.
        Бьянка раздраженно улыбалась, глядя на меня поверх детских голов.
        - А еще мы катались на коньках, - сказал я и посмотрел на Улу.
        - Вы не вовремя, - сказала Бьянка, - видишь, сколько народу! Ты мог бы сначала позвонить или прислать сообщение.
        - Прости, мы не будем тебе больше мешать. - Я взял Вильяма и Беллу и снова направился в тесную прихожую.
        - Но, папа, мы же только пришли. Мы же хотели…
        - В следующий раз. Навестим маму на работе в следующий раз.
        Я сам этого не заметил, но по тому, как замолчали и повесили носы дети, понял, что произнес это очень жестким тоном.
        Когда мы припарковались на Горластой улице, от Бьянки пришли две эсэмэски. Она извинялась, что была сердита, и сообщала, что у нее сильный стресс, но показ прошел отлично. Первое предложение уже прислали.
        «Ничего страшного», - ответил я.
        А потом:
        «Что там делал Ула?»
        Это наверняка выглядело как ревность, но мне было все равно. Ула мне изрядно надоел. Что у него общего с Бьянкой? Я помог детям переодеться в пижамы и почистить зубы. Пока Белла выбирала книгу для чтения, от Бьянки пришел ответ: «Ула был там как представитель банка. Они так иногда делают».
        Через два часа я проснулся в нашей двуспальной кровати с книгой на груди, Вильям и Белла сопели справа и слева у меня на плечах. Бьянки рядом не было. Осторожно, чтобы не разбудить детей, я встал и в темноте поднялся наверх. Из комнаты Вильяма доносились звуки дыхания и мерцал синий свет. Бьянка постелила себе здесь и спала, положив на подушку мобильный телефон.
        Я долго стоял и смотрел на нее. Во мне как будто прокололи отверстие, из которого медленно вытекал воздух.
        44. Жаклин
        До катастрофы
        Зима 2016 года
        Впервые праздник нашего двора проходил не летом. Мы ведь сами убедили Оке перенести мероприятие, поэтому, когда он предложил встретиться в Новый год, выбора ни у кого не осталось.
        - Все равно этот праздник все ненавидят, - сказал Фабиан, - и никто не хочет туда идти.
        - Но Микки с Бьянкой славные, - ответила я, - а ты сможешь сбежать после того, как мы поедим.
        Я сделала кружок перед зеркалом в новом платье на тонких бретельках.
        - Как тебе?
        - Красиво, - без особого интереса отозвался Фабиан.
        Он ждал меня в прихожей. Я сломила его сопротивление и заставила переодеться в единственную рубашку, но снять с него бейсболку мне не удалось.
        Мы прошли по холоду через общий двор под звуки взрывающихся петард. Гун-Бритт приветствовала нас объятиями и бокалами с игристым вином. Ула, Бьянка и Микки уже были на месте нарядно одетыми.
        - Жаль, что Петер не смог прийти, - произнесла Гун-Бритт.
        Это услышал Ула.
        - Его что, не будет?
        У него был такой довольный вид, что даже Бьянка заметила.
        - Его вызвали на работу, - объяснила я.
        Я соврала. Правда заключалась в том, что мне сорок, но я не способна на нормальные отношения. Что тут сказать? Вся осень прошла как на качелях. Сегодня мы с Петером ссорились, кричали и швыряли друг в друга то, что попадало под руку. А назавтра вокруг уже летали бабочки, начинались мольбы о прощении, примирительный секс и мечты о будущем.
        Перед Рождеством он начал вопить, что я купила Фабиану слишком дорогие подарки, и я его выгнала, не помню в который раз.
        Но сейчас я хотя бы не боялась, что он меня опозорит. Никто не жаждал на новогодней вечеринке повторения моего сорокалетия.
        - За уходящий! - Микки поднял бокал с игристым вином.
        - И за наступающий, - сказала я и улыбнулась.
        После ужина Оке пригласил всех к столу, уставленному напитками. Я продолжала пить вино, а Ула и Микки вели себя как маленькие дети в кондитерской, очень скоро «поплыли» и начали громко смеяться.
        - Можно я пойду домой? - спросил Фабиан. - Ты же обещала!
        Я разрешила, но сказала, что он должен поблагодарить Гун-Бритт и Оке. Жаль, конечно, что мой мальчик вырос и все это его больше не интересует, но я помню себя в этом возрасте. По воле отца я тоже часто мучилась на таких вот жутких взрослых сборищах. Сидевшая рядом Бьянка внимательно посмотрела вслед уходящему Фабиану. Разговор между нами не клеился, но я не оставляла попыток найти подходящую тему.
        - Я так довольна практикой в детском саду. Там действительно очень интересно. Дети просто замечательные.
        Я ничего не преувеличила. Новая работа мне нравилась.
        - Это хорошо, - сдержанно ответила Бьянка и зевнула, прикрывшись рукой.
        Я думала, как бы продолжить разговор, но Бьянка повернулась к Вильяму, который сидел с другой стороны от нее. Я сделала что-то не то или она просто не в духе? С тех пор как Бьянка начала работать в риелторской фирме при банке, она много общается с Улой. Может, это он наговорил обо мне гадостей? Ничуть не удивлюсь.
        - Ула, а у тебя теперь как? - спросил Оке, в который раз уже подливая Уле в бокал. - Ты все еще на больничном?
        - Работаю на полставки, - ответил Ула. - Врачи говорят, что у меня ПТСР.
        - ПТСР? А что это? - спросил Оке.
        - П-Т-С-Р, - тщательно выговорил по буквам Ула, - посттравматическое стрессовое расстройство.
        - Довольно распространенное среди участников военных действий, - добавил Микки.
        - Ой, да как послушаешь этих врачей! - махнул рукой Ула и отпил из бокала. - Взяли моду придумывать всякие сокращения.
        - Господи, столько неприятностей, и все из-за этого ограбления? - удивилась Гун-Бритт, которая все время бегала туда-сюда, как официантка.
        - А что тут странного? - отозвался Ула. - Идешь в зал, тренируешься, выходишь, и на тебя накидываются два головореза! Понятно, что такое бесследно не проходит.
        - Но ведь это случилось уже довольно давно, - заметил Оке.
        - Я начал было работать как раньше, - сказал Ула, - и не особенно обо всем этом думал, но потом неожиданно страх вернулся. Я всегда был интровертом, но сейчас мне трудно оставаться в одиночестве.
        Поэтому-то он и ходит за Бьянкой по пятам. Чувствует себя одиноким, неприкаянным.
        - Плохо бывает всем, это неизбежно, и надо уметь с этим жить, - сказала Бьянка, глядя на Улу. - Настоящие мужчины не позволяют себе слабость.
        А она хорошо информирована. Со мной Ула никогда ничего подобного не обсуждал.
        - Их ведь почти сразу нашла полиция? - спросил Микки.
        Ула принялся вертеть в руках бокал:
        - Да, но потом расследование забуксовало. Все тянется ужасно медленно.
        - Прошло уже больше года, - заметила я.
        Ула выглядел раздраженным.
        - Ну да, через три недели суд.
        Я тайком наблюдала за ним. Мне не нравилось выражение его глаз, когда он смотрел на Бьянку. Странно, что она до сих пор его не раскусила.
        - Надеюсь, они получат по заслугам, - сказал Оке.
        Ула со вздохом отставил бокал в сторону:
        - Не получат. Им всего по семнадцать.
        - Шведская исправительная система - это карикатура, - заявил Оке.
        Бьянка вставила что-то в духе, мол, эти парни должны сделать выводы из случившегося и бросить свои преступные дела. И я ее поддержала.
        - Надежда умирает последней, - вздохнул Ула.
        - Вы будете выступать на суде свидетелем? - спросил у него Микки.
        Что-то мне подсказывало, что ответ Микки знал. И спросил специально.
        - Нет, - ответил Ула.
        - Что? Вы не будете свидетельствовать? - удивился Оке.
        - Не буду. - Уле стало явно не по себе. - Пострадавших по меньшей мере десять человек, так что там найдется кому выступить.
        - Вам не разрешают выступить со свидетельскими показаниями? - спросила Гун-Бритт.
        - Вы же их узнали? - добавил Микки. - Вы были на опознании и указали на них, так ведь?
        - Да, так. - Ула закусил нижнюю губу. - Но сидеть напротив них в суде - совсем другое дело. Врачи говорят, что это может повредить процессу лечения.
        Он боялся. Это было очевидно.
        - Конечно, давать свидетельские показания очень тяжело, - сказала Бьянка, и я кивнула в знак поддержки.
        - Но наша судебная система основывается на свидетельских показаниях, люди рассказывают то, что знают, - сказал Микки. - Что, если все жертвы преступлений будут рассуждать так же, как Ула? Понятно, что это неприятный опыт, но…
        - Их все равно не накажут, - сказал Ула, - просто пошлют к какой-нибудь тете из социальной службы. «Бедный мальчик, у него было тяжелое детство». А я могу потом в любой момент столкнуться с ними в городе.
        - Я вас понимаю, - сказал Оке.
        Но Микки не сдавался. Он словно решил прижать Улу к стенке. Возможно, его раздражало, что Бьянка проводит с Улой так много времени.
        - Я считаю, что долг каждого гражданина - помогать правосудию, - заявил он.
        Бьянка бросила на него сердитый взгляд, и одновременно заплакала Белла.
        - Я переехал в Чёпинге именно для того, чтобы избежать этого, - заявил Ула. - Я не хочу ни во что вмешиваться.
        - Но вы уже вмешались!
        - Хватит! - сказала Бьянка, вставая из-за стола и поднимая на руки Беллу. - Ты перешел на крик, Микки.
        Она преувеличивала. Это был обычный спор.
        - Но ты же слышала…
        - Тсс!
        Я была поражена. Микки, конечно, напился, но ей все равно не стоило обращаться с ним как с глупым ребенком.
        - Легко говорить, когда это не касается тебя самого, - сказала Бьянка и потрепала Беллу по щеке. - Я тоже всегда думала, что надо сотрудничать со следствием и давать показания. Но если бы я действительно оказалась в сложной ситуации, то я бы задумалась, а стоит ли?
        Ула и Оке согласно кивнули, но Микки, видимо, пускаться в публичные дебаты с собственной женой не хотел. Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и посмотрел в другую сторону.
        - Пойду уложу детей, - сказала Бьянка. - Белла очень устала.
        Микки поднялся было, чтобы пойти вместе с ней, но Бьянка положила руку ему на плечо и как бы силой усадила на место:
        - Оставайся! Я вернусь до двенадцати. Если сама не усну.
        Через полчаса Ула тоже исчез. С красными, слегка осоловелыми глазами Микки требовал от меня новых историй о моей жизни в Штатах. Я смеялась, рассказывая о свиньях-фотографах и скользких агентах, о дизайнерах, в сравнении с которыми Нарцисс - образец альтруизма, о порабощающей тяге американцев к роскоши, о наркотиках и сексуальных отклонениях.
        - Какая интересная жизнь! - прокомментировал Оке.
        - Да на самом деле для этой жизни я никогда не подходила. Я же обычная провинциальная девчонка. Girl next door[23 - Простая девчонка (англ.).].
        Микки мечтательно посмотрел на меня.
        - Блеск и гламур меня вообще не привлекают, - сказала я. - Ни одежда, ни обувь, ни украшения никогда меня особо не интересовали. Я могу быть счастливой и без них.
        Именно это я и чувствовала - свободу и счастье. Чувствовала сильнее, чем когда-либо раньше. Алкоголь, конечно, свое дело сделал, но прежде всего меня вдохновляла мысль о том, что впереди двенадцать месяцев приключений и новых возможностей.
        2017-й станет моим годом.
        Без Петера. Без долгов.
        - Скоро пробьют часы в «Скансене»[24 - «Скансен» - этнографический музей под открытым небом в Стокгольме. Традиционная встреча Нового года в «Скансене» транслируется по шведскому телевидению.], - крикнула с дивана Гун-Бритт.
        - Что? Уже двенадцать? - сказал Микки и начал стучать пальцами по дисплею мобильного. - Бьянка, наверное, уснула.
        - А куда делся Ула? - спросил Оке.
        - Ушел домой, - ответил Микки. - Видимо, под действием этого ПТСР.
        - Или алкоголя, - сказала Гун-Бритт.
        Я взяла Микки под руку:
        - Пойдемте. Я хочу посмотреть фейерверк.
        Он слегка пошатывался, и, пока мы шли через гостиную, мне пришлось взять его под руку. Когда я помогала ему надевать куртку, то заметила, что у меня упала бретелька с одного плеча.
        - Вы тоже пойдете? - спросил Микки.
        - Мы останемся, - ответила Гун-Бритт. - Там всегда такой дикий грохот.
        Микки мне улыбнулся. Мы вышли на улицу и посмотрели в небо, озаряемое разноцветными вспышками. В распахнутом пальто, без шарфа и шапки, я стояла рядом с Микки и видела в его глазах отражение салюта. От мощного залпа вся улица задрожала. Я спрятала руку под куртку Микки. Мои зубы стучали, сказочная стужа, небо, раскрашенное в красный, синий и золотой. Я склонилась к теплу, которое шло от Микки, - в его глазах сияли звезды и кометы.
        - С Новым годом!
        Наше дыхание смешалось. Повсюду взрывались огни фейерверка.
        - С Новым годом! - прошептала я.
        Его язык имел божественный вкус.
        45. Фабиан
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        После новогоднего праздника все становится другим. Сначала я чувствую отвращение и злость, но, когда шок проходит, начинаю замечать преимущества.
        Я не говорю маме, что видел их в ту ночь, но когда встречаю у дома или в школе Микки, у меня внутри как будто сама собой начинает мигать какая-то лампочка. Кажется, что все будет хорошо.
        Как-то в скучный январский вторник в школьной столовой ко мне пристали три девятиклассницы. Пришел директор, поднялся страшный шум.
        - Он пялился на грудь Сусси! Мерзкий вуайер! - кричит одна из девиц.
        На это Сусси швыряет мне в лицо морковный салат.
        - Это сексуальные домогательства, - сообщает она директору.
        А зачем она надевает такое облегающее белье, из которого все вываливается? Понятное дело, хочет, чтобы на нее смотрели.
        - Нужно позвать Микки, - говорит директор. - Этим должен заниматься наставник.
        Я сижу в зале школы, жду, у меня свело живот.
        Микки, в спортивной форме и с влажной от пота повязкой на голове, появляется в самом конце обеденной перемены.
        - Почему так получается? - спрашивает Микки.
        В голосе нет усталости - скорее, интерес. Как будто ему действительно не все равно. Я к такому не привык и не знаю, как реагировать. Но мне хорошо.
        - Потому что я урод, - отвечаю я. - Урод из летающей тарелки.
        В детстве я думал, что оказался не на той планете. А психологи и врачи не могут определить, что со мной не так, потому что они никогда не видели ни одного инопланетянина.
        - Ты не из летающей тарелки, - говорит Микки. - Но я понимаю, что ты чувствуешь.
        Да? Реально? Никогда бы не сказал, что Микки доводилось переживать что-то похожее. Он же такой нормальный. Веселый, обаятельный и простой. Таких все любят.
        Во всяком случае, он меня не осуждает. Не сердится и не говорит с преувеличенной заботой. Он ищет решение. Мне это нравится.
        - Девочки сказали правду? Ты смотрел на грудь Сусси?
        - В общем, да. Взгляд сам приклеился. Я не специально.
        Если бы смотрел кто-то другой, Сусси, наверное, еще больше вертела бы бюстом и наслаждалась тем, что находится в центре внимания. Но со мной все, конечно, иначе.
        - Она бросила в тебя едой?
        - Да, - показываю пятна на свитере.
        - Надеюсь, директор поступит согласно уставу школы и запретит ей посещение столовой, - говорит Микки.
        Я улыбаюсь. Мой наставник. Где-то в затылке вырисовывается картина: он с мамой в новогоднюю ночь. Это меня обнадеживает.
        Хотя для Сусси я могу придумать наказание и получше, чем тупой запрет на посещение столовой. Вряд ли она будет скучать по овощному супу и котлетам.
        - А как дома? - внезапно спрашивает Микки.
        Раньше такого никогда не было. Это из-за поцелуя? Ему интересно, как мама?
        - Как Петер? - продолжает он. - Он все еще…
        - Нет, - быстро отвечаю я.
        Микки доволен, и ему не удается это скрыть. Именно это он и хотел услышать. Но я не должен его обманывать, обман Микки легко раскроет. Поэтому я говорю:
        - Он приходит не так часто, как раньше, и они с мамой почти все время ссорятся.
        Микки выглядит озабоченным. Они с Бьянкой наверняка никогда не ссорятся. По крайней мере, не так. И Микки такой человек, который не может, услышав о какой-нибудь несправедливости, не попытаться что-нибудь предпринять.
        - Мне бы хотелось, чтобы она встретила кого-нибудь… получше, - говорю я.
        Микки не дурак. Он наверняка понял, что я имею в виду, но не говорит ни слова и не реагирует вообще никак. За это он мне нравится. Он не хочет давать мне никаких фальшивых надежд. В столовой для меня оставили порцию. Ничего страшного, что я опоздаю на математику, я и так сильно обгоняю остальных.
        - Спасибо за помощь, - говорю я Микки.
        - Ну что ты! - отвечает он.
        А я решаю плюнуть на Сусси и ее подружек. Не потому, что они не заслуживают мести, а потому, что не хочу, чтобы Микки во мне разочаровался.
        В субботу возвращается Петер. Мама говорит, что не может выдержать одиночество.
        - Но ты же можешь встречаться с кем-нибудь другим? - говорю я. - Вы с Петером только собачитесь.
        - Это непросто, - отвечает мама.
        Да ладно. Что тут сложного? Захотел - и сделал.
        Петер врубает в гостиной тяжелый рок. Они пьют и орут, а я не хочу ничего слышать. Поднимаю звук в наушниках до максимума и пытаюсь сосредоточиться на игре, но басы колотят по полу и стенам, бьют мне по ушам, проникают внутрь, и в конце концов я понимаю, что надо уйти.
        Надеваю в прихожей ботинки, мама с Петером полулежат друг на друге на диване. Надо отвернуться, пока меня не вырвало.
        - Ты куда? - Мамин крик пробивает завывания электрогитары.
        - На улицу! - ору я и громко хлопаю дверью.
        Несколько раз объезжаю квартал, небо темнеет. В центре сквера тусуются деревенские парни на мопедах, в кустах тайком курят девчонки, в Чёпинге пусто и тихо. Вернувшись на Горластую улицу, я слезаю с велосипеда у тринадцатого дома. У ворот стоит «вольво». Я оглядываюсь по сторонам и подхожу к калитке. Смотрю в щель, но ничего особенного не вижу.
        - Почему ты там стоишь?
        Я оборачиваюсь и вижу направляющегося ко мне через общий двор Улу.
        - Я увидел тебя из окна, - говорит он. - Что-нибудь случилось? Ты так замерз, что весь дрожишь.
        А я этого вообще не замечал.
        - Я катался на велосипеде.
        Изо рта у Улы идет пар. Пахнет алкоголем и одеколоном.
        - Субботний вечер, на часах половина двенадцатого. Тебе давно пора домой.
        Я ничего не говорю и не двигаюсь с места.
        - Дело в Петере? - спрашивает Ула.
        Мы оба смотрим в сторону нашего дома. Оттуда доносится музыка.
        - Почему она его не выгонит? - произносит Ула. - Я пытался с ней поговорить.
        Можно подумать, она бы его послушала. Мнение Улы маме нисколько не интересно.
        - Давай я тебя отведу, - предлагает он.
        Странно. Уле я никогда не нравился. У него наверняка есть какой-то скрытый мотив, но какой? Когда он сюда переехал, то очень быстро начал бегать за мамой. Для меня это не представляло проблемы, хотя его жену, конечно, было жалко. Но потом он начал говорить всякую хрень про Бенгта, и я понял, что он за тип.
        - Хорошо, - соглашаюсь я вопреки всему.
        Мне просто интересно, чем это может закончиться. Петер же терпеть не может Улу. Я беру велосипед и иду за ним через двор. У него жесткие и напряженные руки, он выбрасывает вперед пальцы, сжимает и разжимает их, сжимает и разжимает.
        Когда я открываю дверь, он пролезает вперед и заходит в дом.
        - Алло! Есть тут кто-нибудь?
        Музыка смолкает, и мама слезает с дивана.
        - Я обнаружил Фабиана возле дома, - сообщает Ула. - Он до смерти замерз.
        Это, конечно, сильное преувеличение, но маме не помешает щелчок по носу.
        - Прекрати, он не младенец, - отвечает Петер.
        Он так и сидит на диване с расстегнутыми штанами, закинув грязные ноги на журнальный стол.
        - С какой стати ты вдруг притащился? - спрашивает мама.
        Ула проходит дальше в гостиную и заявляет:
        - Тебе, возможно, стоит пересмотреть приоритеты.
        Ноги Петера опускаются на пол. Он выпячивает грудь колесом, а мама пытается удержать его за руку.
        - Иди отсюда и не вмешивайся, - говорит Уле Петер; он пьян, мама тоже.
        - Прекрати! - требует она.
        Но Петер вырывает руку и идет к Уле:
        - Ты еще что-то хотел сказать? Или как?
        Прямо видно, как из глаз Улы сочится злоба, но Петер вдвое больше, и удар в челюсть повисает в воздухе.
        - Уходи! - говорит мама.
        Ула медленно выходит в прихожую, а Петер снова разваливается на диване. Мама подходит ко мне и смотрит на меня так же, как когда я был маленьким. Мне приятно, что она волнуется.
        - Идиот, - говорит Петер, как только за Улой закрывается дверь, и снова включает музыку.
        Мама готовит какао и заворачивает меня во флисовый плед. А когда мы заходим в гостиную, Петер уже громко храпит, открыв рот и положив голову на подлокотник кресла.
        - Ты же знаешь, что ты для меня номер один, - говорит мама. - И всегда будешь номер один.
        46. Жаклин
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        Я не первый раз пыталась свести отношения на нет. Но Петер мог бы переупрямить самого упрямого. Если я не отвечала на сообщения, через несколько минут он звонил. Если не отвечала на звонки, он тут же приезжал и стучал в дверь.
        - Я думал, что-то случилось. Ты меня напугала.
        Это длилось больше года, и я не знала, как поставить точку. Мысленно я уже двигалась дальше, но потом усаживалась в кухне, открывала вино, и в голову начинали приходить грустные мысли, а одиночество причиняло физическую боль, и у меня не хватало сил сказать «нет», когда он звонил в очередной раз.
        После Нового года я часто думала о Микки. Поцелуй, фейерверк, его крепкое объятие. Во мне что-то зашевелилось, и я ничего не могла с этим поделать. Так глупо… Ведь между нами все равно ничего не могло быть.
        - Ты хотел бы переехать куда-нибудь из Чёпинге? - как-то вечером спросила я у Фабиана.
        Никаких конкретных идей у меня не было, но их не было и когда мы переезжали раньше.
        - Нет! Зачем?
        Фабиан ненавидит резкие перемены. Но потом он спросил:
        - В Калифорнию? Мы переедем к отцу?
        Я имела в виду Хальмстад или Кунгэльв. А в Эммабоде есть премилое кафе.
        - Посмотрим.
        Не хочу сказать, что я следила за семейством Андерсон, но из окна на кухне было видно, как они приезжают и уезжают, иногда я видела Микки - и воспоминания о новогодней ночи разгорались с новой силой.
        Как-то вечером, когда Бьянка с детьми уехали на «вольво», я решила рискнуть. Микки растягивался после пробежки, опираясь о ворота гаража. Впервые после Нового года мы оказались наедине.
        - Добрый вечер, - сказала я. - Как тренировка?
        Он подтянул одну ногу к ягодице. По лбу тек пот, а мускулы на груди перекатывались под облегающим спортивным джемпером.
        - Чувствуется, что уже не тридцать пять, - рассмеялся он, и его теплое дыхание облаком взлетело к гаражной лампе. Вокруг него было точно магнитное поле, которое затянуло меня и крепко держало.
        - Мы собираемся переехать, - сказала я.
        Да, детский, что и говорить, трюк для того, чтобы вызвать реакцию. Но он сработал. Микки опустил ногу и потряс ею.
        - Куда?
        Я уловила некоторую тревогу.
        - Точно пока не знаю. Возможно, в Смоланд, в Эммабоду.
        Микки кивнул. Он выглядел удивленным, но не более того.
        А чего я ожидала? Что он вцепится в меня и будет просить остаться?
        Прошло несколько долгих секунд. Мы стояли молча и выдыхали друг на друга облачка пара.
        - Послушай, то, что произошло на Новый год…
        Он заговорил шепотом и не мог смотреть мне в глаза. Я знала все, что он скажет, но затаила дыхание и в глубине души все же надеялась, что ошибаюсь.
        - Я люблю Бьянку. Будет ужасно, если она о чем-нибудь узнает.
        - Разумеется, - сказала я, хотя внутри у меня все оборвалось. - Это был просто дружеский поцелуй.
        Микки, казалось, испытал облегчение.
        - Я слишком много выпил, - сказал он. - Это была ошибка, да?
        - Мм…
        Я отогнала боль. Надежда вспыхнула и погасла.
        - Никто ничего не узнает, - сказала я. - Само собой.
        Уходя, я заметила, что Микки выдохнул и с облегчением прижал к груди руку.
        Для таких, как он, я могла быть только ошибкой.
        47. Микаэль
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        На самом деле за уборку общего двора отвечали коммунальные службы муниципалитета, и никто не требовал этого от жителей. Но дважды в год, в воскресенье весной и осенью, исключительно по инициативе Оке мы собирались, чтобы подмести асфальт, привести в порядок растительность и перекрасить уличную мебель. Гун-Бритт угощала кофе, а Оке жарил на гриле сосиски.
        - Мы соблюдаем традиции. Вместе все легко, - твердил Оке, видимо не замечая, что никого из нас это не интересует, и не догадываясь, что эти уборки прекратятся, как только он сам сойдет с дистанции.
        Собственно, еще было слишком рано - первое воскресенье марта, но Оке принял решение, и оно не подлежало обсуждению. Я помогал ему красить скамейки, а Жаклин сидела на корточках и возилась с клумбами. Чуть в стороне Бьянка сметала ветки, которые Ула срезал с деревьев.
        Всякий раз, когда Бьянка и Жаклин оказывались рядом, я начинал нервничать. С тех пор как Жаклин стала работать в детском саду, я старался всегда, когда мог, сам отводить и забирать Беллу. И хотя я был на девяносто девять процентов уверен, что Жаклин ничего не расскажет, все равно не мог избавиться от тревоги. Одно случайно оброненное слово, малейший намек - и весь мой мир рухнет. Как я смог такое допустить? Это мимолетное мгновение, когда пробило двенадцать, захватило меня целиком, заставило забыть правила игры. В плену у новогодней ночи, под вспышками салютов я позволил Жаклин прикоснуться к моим губам. Разумеется, я виноват. Я не остановил ее, не оттолкнул, не вырвался. Я поступил как мерзавец, свинья, как один из тех, кого всю жизнь искренне презирал. Я никогда не изменял. Даже мысли не допускал. Пока был собой. Был таким, каким себе казался… Потом мы долго смотрели друг другу в глаза, и я был уверен, что мы оба воспринимаем случившееся одинаково, как ошибку, как то, чего никогда не должно было быть. Но теперь я сомневался. Жаклин надеялась на что-то другое?
        На большее?
        Разумеется, немедленно пришло раскаяние.
        Начало нового года прошло под соревнования по прыжкам с трамплина по телевизору, перед которым я лежал с удавкой на шее. Мне действительно хотелось рассказать обо всем Бьянке, но я слишком долго искал подходящего случая. Потом прошло несколько дней, и, по моим ощущениям, признание стало невозможным. Лучше просто стереть и забыть. Это никогда не повторится. Я ненавидел себя за то, что допустил это, и любил Бьянку до боли.
        Бьянка придерживала стремянку, на которой стоял и обрезал торчавшие ветки березы Ула.
        - Давайте там побыстрее, - сказала Бьянка и закрыла глаза. Она очень боялась высоты. Не важно, кто забирался наверх, она или кто-то другой.
        Ула нарочно размахивал руками, пугал и, поддразнивая, медлил. Они смеялись.
        - Глядите-ка! - произнес Оке, и вся работа остановилась.
        В общий двор медленно заруливала полицейская машина. Петер включил синий проблесковый маячок, и Белла с Вильямом запрыгали от восторга.
        - Можно мы посидим за рулем?
        Петер прошел мимо них.
        - Как насчет кофе, констебль?
        Он взял чашку и подошел к Жаклин.
        - Ты не отвечаешь на звонки. Я не знал, что думать.
        Жаклин осмотрелась по сторонам, ей было явно неудобно:
        - Не сейчас, у нас уборка.
        Я вспомнил слова Фабиана о том, что Петер всегда скандалит. Вспомнил растерянность Жаклин на дне рождения летом. Ничего удивительного, что ей хочется чего-то другого.
        - Со мной нельзя обращаться так, как будто меня нет, - сказал Петер. - Ты же это знаешь.
        Жаклин шепотом попросила прощения. Он бросила на меня быстрый взгляд, в котором я прочел просьбу о помощи.
        - Можно детям посидеть за рулем? - спросил я, чтобы прервать их разговор.
        Белла и Вильям и так уже были наполовину внутри.
        - Что? А, да, можно, - с неохотой согласился Петер, но поднял детей по очереди, посадил на место водителя и показал, как работает полицейское радио.
        - А вы всегда хотели стать полицейским? - спросил Вильям.
        - А разве не этого хотят все мальчишки? - ответил Петер, потрепав Вильяма по волосам. - Но это трудная работа. Неблагодарная. Сегодня я бы, пожалуй, выбрал другую. - Он потянулся и сделал глоток кофе.
        - О да, - рассмеялся Оке. - Это чертовски утомительная работа.
        Петер с вызовом посмотрел ему в глаза:
        - Вы не знаете, о чем говорите. Вам бы прокатиться со мной в машине как-нибудь ночью. До Росенгорда, Круксбэкка или Линдэнгена. Где не так, как в Чёпинге, этом вашем розовом раю.
        - Да, я понимаю, - кивнул Оке. - Мы переехали сюда как раз для того, чтобы нашим детям не пришлось расти в Мальмё.
        - Вы преувеличиваете, - сказал я. - Все не так плохо.
        Я люблю Мальмё. Западный порт, рождественский базар на площади в Старом городе. Это даже больше Европа, чем Стокгольм.
        - Слушайте, - завелся Петер, - каждый день я задерживаю грабителей, дебоширов и воров, но их никогда не наказывают. Они смеются надо мной. Я надеваю на них наручники, а они ржут мне в лицо. Потому что, как и я, знают, что через несколько часов их выпустят.
        Он говорил быстро, почти одержимо.
        - Вы не понимаете, насколько все безнадежно. Вы такие же слепые, как все прочие «свенсоны»[25 - Свенсон - одна из самых распространенных шведских фамилий.]. Вас больше интересуют ставки по кредитам и как получить налоговый вычет за ремонт дома, а не то, что преступники, которые насилуют молодых девчонок, остаются безнаказанными. Вы понятия не имеете о реальности.
        - Прекрати эту политическую болтовню, - сказала Жаклин.
        Петер посмотрел на нее с обидой. Я тем временем попытался извлечь из машины Вильяма. Конечно, я понимал, что бывают безнадежные ситуации; то, о чем он говорил, я слышал и в школе. В целом же положение не могло быть таким черным, каким Петер его описал.
        - Надо переезжать в Исландию, - сказал он. - Там у них всего два убийства в год. И у полицейских нет необходимости носить с собой оружие.
        Жаклин смотрела на него так, словно все это ей смертельно надоело. Может, если он уедет в Исландию, всем станет только лучше?
        - Вы же знаете, что этим парням, которые ограбили Улу, дали условный срок и обязали работать в социальных учреждениях. Издевательство, и только!
        Резким движением он снял крышку термоса с кофе, чтобы налить себе еще. Одновременно Ула слез со стремянки и направился к нам, следом за ним шла Бьянка.
        - Но жестокое наказание не очень-то способствует уменьшению преступности, - сказал я. - Достаточно посмотреть на США.
        Петер подул на дымящийся кофе.
        - Мне плевать, что думают другие. Я забочусь о жертвах преступлений и их близких. Нельзя убить человека и через год вернуться к обычной жизни.
        А если надо кого-то выгородить, вину сваливают на несовершеннолетнего. У нас пятнадцатилетнему преступнику сокращают срок на восемьдесят процентов! Восемьдесят! То есть десять лет превращаются в два года, а выходит он вообще через полтора.
        - Неужели все действительно так? - спросила Гун-Бритт, собирая в ладонь крошки.
        Сказанное в самом деле звучало странно, но я в этих вопросах не очень разбираюсь.
        - Действительно так! - подтвердил Петер. - А на лиц до пятнадцати лет уголовная ответственность вообще не распространяется. Четырнадцатилетнего убийцу просто пошлют в кризисный центр для молодежи беседовать с сердобольными тетками из социалки.
        - Хватит! - сказала Жаклин.
        Разве полицейский может такое говорить? Я отвернулся, увидев, как по двору бежит Белла.
        - Смотрите! Я нашла скелет!
        У Петера немедленно включился рефлекс. Чеканный шаг. Широкие бедра, скрипящий ремень. Ула, Оке и я пошли следом за ним к кустам туи в углу, куда показывала Белла.
        Петер оглянулся и пристально посмотрел на Улу. Впился в него взглядом, как голодный хищник:
        - Это твои никчемные коты?
        - Мои коты не выходят на улицу, - сердито ответил Ула.
        Склонившись к изгороди, Петер пнул ногой птичьи кости с остатками перьев.
        48. Жаклин
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        Конечно, любимчики есть. Хотя «любимчики» неправильное слово. Ты просто более внимателен, уделяешь больше времени и заботы тому ребенку, чьих родителей знаешь, поскольку они твои соседи. Мне даже представить было страшно, что с Беллой в садике произойдет какая-нибудь неприятность, кто-то причинит ей вред и мне придется рассказывать об этом Бьянке и Микки, глядя им в глаза.
        Когда служба занятости отправила меня сюда на практику, я просила, нельзя ли закрепить меня не за той группой, в которую ходит дочь моих соседей.
        - В этом плане вам беспокоиться не о чем, - сообщила мне директриса, - в Чёпинге почти все соседи. И каждый знает кого-то, кто знает еще кого-то. Если бы мы обращали на это внимание, у нас вообще не осталось бы сотрудников.
        Наверное, я зря беспокоилась? С веселой и воспитанной Беллой мы легко нашли общий язык, а Бьянку я видела редко. Единственным, что заставляло меня нервничать, была необходимость каждый день видеть Микки. Всякий раз, когда мы встречались, в моей памяти раздавался звонок из той самой новогодней ночи.
        В службе занятости меня очень хвалили. Довольны были все: директриса, коллеги, дети и родители. Возможно, мне даже имело смысл получить образование дошкольного педагога? Я могла бы пойти учиться без отрыва от практики.
        Как-то в марте в пятницу ненадолго вернулась зима. Внезапный ветер прогнал нас со двора. Мы сидели на ковре в игровой комнате, а снег за окнами превращал в сугроб горку и сильно раскачивал качели.
        Один за другим приходили за детьми дрожащие от холода родители, на дорогах наверняка был ад. Снежный хаос и сильная гололедица. Когда часы показывали почти пять, не забрали только Беллу.
        - По расписанию за ней должны были прийти еще десять минут назад, - сказала моя напарница Элайя.
        Через полчаса мы должны были закрыться. Только бы ничего не случилось.
        - Я позвоню ее родителям, - сказала Элайя десять минут спустя.
        Мы с Беллой складывали пазл. Время шло, и я старательно скрывала от нее, что уже всерьез беспокоюсь. Вернулась Элайя вместе с директрисой.
        - Отец уехал в какой-то лагерь, - сообщила Элайя, - он работает в школе Чёпинге.
        Видимо, сегодня ее должна была забрать мать, но до нее не дозвониться. Телефон, судя по всему, отключен. Я оставила два голосовых сообщения и отправила эсэмэску.
        За окнами разгулялась настоящая метель. Добираться на машине из Лунда сейчас наверняка непросто. Что, если Бьянку вынесло с дороги или еще что-нибудь случилось?
        - Мы должны были закрыться пять минут назад, - сказала директриса. - Кто-нибудь из вас может остаться с девочкой?
        - Я, к сожалению, нет, - ответила Элайя. - Мне нужно в другое место к назначенному времени.
        Белла поняла, что что-то не так, и спросила:
        - Жаклин, а где мама?
        - Она скоро придет, - ответила я.
        Конечно, я хотела бы остаться с ней, но Фабиан уже несколько часов сидел один после школы. Если в шесть на столе не будет обеда, он снова сорвется.
        - Я не знаю правил, но я могла бы взять Бьянку к себе домой.
        - Конечно, вы же рядом живете, - обрадовалась директриса. - И наверняка близко знакомы с родителями?
        - Ну…
        Да, близко. Так мне, во всяком случае, казалось.
        - Белла, что ты нам на это скажешь? - спросила директриса. - Ты хочешь пойти вместе с Жаклин к ней домой, пока не придет твоя мама?
        Увязая в снегу, мы шли домой вдвое дольше обычного.
        - Какое твое любимое блюдо? - спросила я у Беллы, хотя знала, что она ест практически все.
        - Тефтельки с пюре, подливкой и брусникой.
        - Тогда я тебе их приготовлю.
        Она сидела за столом на кухне, пока я размораживала в микроволновке фарш и кипятила воду.
        - Хочешь посмотреть «Ютьюб»? - предложил ей Фабиан. - Идем ко мне в комнату.
        Я насторожилась, инстинктивно.
        Но Белла уже радостно убежала.
        - Не закрывайте двери! - крикнула я.
        Фабиан посмотрел на меня с обидой. Мне стало стыдно. Я обязана ему доверять. Ему должна доверять его собственная мать.
        Я лепила тефтельки, готовила порошковые соус и пюре, периодически выключая вытяжку и прислушиваясь к звукам из комнаты Фабиана. Там играла музыка, раздавались звуки работающего компьютера и довольный смех Беллы.
        Мы как раз сели за стол, когда пришла Бьянка.
        Я открыла дверь, и в дом ворвались огромные снежные хлопья. На ней были шапка и шарф, а в глазах застыл страх.
        - Белла здесь?
        В мокрой обуви она прошла прямо на кухню.
        - Мама, я ем тефтельки и пюре.
        Бьянка пристально смотрела на меня. Все ее движения были резкими, отрывистыми.
        - Вы представляете, как я волновалась? Я застряла на трассе, и мобильный разрядился.
        - Простите, - сказала я. - Мы тоже очень волновались.
        - Это законно? Забирать ребенка к себе домой? - Она схватила Беллу и понесла ее к выходу, как куклу-марионетку.
        - Пусти, мама, я хочу тефтельку!
        Мы с Фабианом молча смотрели друг на друга.
        - Я уже собиралась звонить в полицию, - сказала Бьянка. - Вы понимаете, что вы сделали? Я пришла в сад, а ребенка там нет!
        Я пыталась объяснить, что сад закрывался, я хотела лишь сделать одолжение, но Бьянка ничего не слышала.
        - Мы звонили несколько раз. Микки куда-то уехал, а вы не отвечали. Вы же видели сообщения?
        Глаза под надвинутой на лоб шапкой сощурились.
        - Видела! Но лишь когда смогла включить телефон!
        - Почему мне нельзя тефтельку? - ныла Белла, пока Бьянка запихивала ее в комбинезон.
        - Ты получишь тефтельки, дружочек, ты получишь все, что захочешь. Но сначала нам надо пойти домой.
        У Бьянки дрожал голос. Она была вне себя.
        Может быть, я недостаточно хорошо ее понимаю. Я бы тоже пришла в отчаяние, если бы не нашла собственного ребенка. Но я не могла избавиться от ощущения, что дело не в этом.
        - До понедельника, - сказала я Белле.
        Она махала мне рукой, пока Бьянка несла ее через двор.
        - Бьянка нас не любит, - сказал Фабиан, скрестив на тарелке нож и вилку.
        - Почему ты так говоришь?
        - Потому что это так.
        - Не думаю, - возразила я.
        Хотя в действительности я знала, что он прав.
        В воскресенье мы с ним играли на диване в «реверси». Редкие белые пятна на земле - все, что осталось от метели. На ветках прыгали сороки и пеночки.
        - Мне начинает надоедать, - сказала я после того, как Фабиан выиграл девять раз подряд.
        - «Реверси» не может надоесть, - сказал он и начал готовить новую партию.
        Мне нравилось смотреть, как он возится с фишками. Терпение и безупречная точность. А мне всегда говорили, что я невнимательна.
        - Мама, а почему папа не поехал с нами в Швецию? - осторожно спросил Фабиан и перевернул фишку.
        - Это… сложно. Любовь - всегда сложно…
        - Вот еще! Либо люди любят друг друга, либо нет.
        В ту ночь я плохо спала и встала рано. На завтрак смогла выпить только чашку кофе. Надо поговорить с Бьянкой. Зайти к ней и узнать, что случилось. В пятницу она была явно не в себе. Поэтому в сад я пришла рано, чтобы обсудить это с Бьянкой или Микки, когда они приведут Беллу. Я стояла у входа и смотрела, как снова и снова открываются двери и заходят, топая ногами на коврике, родители с детьми. Вскоре почти все уже были на месте, и в столовой накрыли завтрак.
        - Не хватает Беллы, - сказала я Элайе.
        - Она заболела.
        Во время обеда меня вызвала старшая воспитательница группы и сообщила, что я должна как можно скорее явиться в службу занятости Лунда. И что у меня нет времени даже на то, чтобы попрощаться с детьми.
        Там меня встретила хмурая сотрудница:
        - Жаклин, я бы хотела как-то на это повлиять, но таково решение мэрии. Оно уже вступило в силу.
        Меня срочно переводили из садика в дом престарелых на окраине Чёпинге.
        - Но мне там безумно нравилось. Я даже собиралась учиться на дошкольного педагога, - сказала я.
        Сотрудница службы занятости еще раз выразила сожаление. Приказ спустили сверху. Сделать ничего нельзя.
        - Но ведь руководство садика одобрило то, что я взяла Беллу домой. Мы договорились.
        - Мне очень жаль.
        В мэрию поступила жалоба, и детский сад был назван неподходящим местом для моей практики.
        - За всем этим стоит Бьянка Андерсон? Мама девочки? Мне кажется, она имеет что-то против меня. Что-то личное.
        Как глупо. Я сделала Бьянке одолжение, и вот пожалуйста, благодарность.
        - По информации из мэрии, речь идет о коллективном обращении, - сообщила сотрудница службы занятости. - На жалобы отдельных родителей обычно внимания не обращают.
        Фабиан не ошибался. Бьянка нас не любит. Это месть, объявление войны. Но почему? Все как всегда. Конкуренция, страх, что у тебя украдут, тебя заменят. Она узнала о том, что произошло в новогоднюю ночь?
        Я послала сообщение Микки:
        - Ты рассказал Бьянке о новогодней «ошибке»?
        Ответ пришел сразу же:
        - НЕТ! Она что-то сказала?
        Я заставила его немного помучиться. Жестоко, но я очень разозлилась.
        По дороге домой я выжимала из своей «клио» максимальную скорость. Перед глазами все расплывалось, на меня навалилось знакомое чувство.
        Бессилие.
        Полное и непреодолимое бессилие.
        Да гори оно все огнем, но я не буду жертвой! Жертвой я больше не буду!
        Я остановилась на обочине и нашла в контактах Бьянку. Пальцы дрожали, когда я набивала текст.
        «СПАСИБО за то, что ты разрушила мою жизнь. Я этого никогда не забуду!»
        49. Mикаэль
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        Я ездил с девятым классом на несколько дней на горнолыжный курорт Исаберг в Смоланде и вернулся домой со сладостями и мягкими игрушками для детей. Бьянка на кухне смазывала кетчупом только что раскатанное тесто для пиццы.
        - Ну, никто не сломал ногу? - спросила она. - И не напился?
        - Вроде нет. Хотя, возможно, я просто не заметил - после литра водки внимание несколько рассеивается.
        Бьянка натужно рассмеялась. В последнее время шутки нас почему-то не смешили, как раньше.
        - Рассказывай, что здесь случилось, - сказал я, стащив кружок колбасы с сырой пиццы.
        - Я задержалась на работе, была страшная метель, и у меня разрядился мобильный. А я понятия не имела, что садик закрывается в половине шестого, - начала Бьянка.
        Когда она наконец туда приехала, свет не горел и никого на месте не было. Она не знала, что делать, и просто в отчаянии бегала вокруг здания.
        - Белла пропала! Ты понимаешь, что я чувствовала?
        Потом она обнаружила на одной из дверей записку от руки.
        - Я думала, это дурная шутка. Кто так поступает? Как можно быть настолько непрофессиональным?
        На продленке никаких проблем не возникло. С Вильямом остался воспитатель. Разумеется, он был недоволен, но никому не пришло в голову тащить ребенка к себе домой.
        - Жаклин просто хотела оказать любезность, - сказал я и начал массировать затылок Бьянки.
        Она замерла и покрутила головой:
        - Ты считаешь, что это я виновата? Если бы я вовремя закончила встречу, ничего бы не случилось?
        - Нет, я этого не говорил.
        Она наклонилась, открыла ящик и принялась там что-то искать.
        - Я отправила по электронной почте письмо и директрисе садика, и в отдел образования мэрии. Такого не должно быть!
        - Серьезно? Но это уже перебор.
        Она с грохотом закрыла ящик.
        - Я знаю, что тебя тянет к Жаклин, но когда это вредит детям, то твое влечение заходит уже слишком далеко. Представь, если Фабиан…
        Меня всего передернуло.
        - Она же не оставляла Фабиана с Беллой наедине?
        - Не знаю. Я знаю только то, что с этим надо покончить. Ула рассказывал, что Жаклин вела себя с ним точно так же. Пыталась влезть в его семью. Они еще толком даже переехать не успели.
        Меня обожгла моя нечистая совесть, хотя меньше всего мне хотелось прислушиваться к Уле. Бьянка надела на руку варежку-прихватку и поставила пиццу в духовку.
        - И все же нет никакой необходимости устраивать Жаклин все эти неприятности с садиком, - сказал я. - Она же там даже не в штате, а просто на практике.
        Дверцу духовки слегка заклинило.
        - Я не хочу иметь с Жаклин ничего общего. Надеюсь, ты тоже.
        Собственно говоря, она права.
        - Любимая, - сказал я и обнял ее, коснулся пальцами ямочки на подбородке, а потом поцеловал ее. - Ты для меня - все.
        - Это точно?
        Варежки-прихватки упали на пол, и я взял ее руки в свои:
        - Мне абсолютно плевать на Жаклин Селандер. Ты же понимаешь это, да?
        Если Бьянка хочет, чтобы я держался подальше от Жаклин, значит так и будет. Ни при каких обстоятельствах я не стану рисковать своим браком и своей прекрасной семьей.
        Через два дня мы узнали, что Жаклин больше не работает в детском саду. Это был лучший выход.
        Я сменил зимнюю куртку с воротником на легкую драповую, но март был, как всегда, переменчив, еще через день погода снова испортилась, и из-за шума проливного дождя я долго не мог уснуть, а утром проснулся с ощущением, что по мне проехался асфальтовый каток. С улицы доносились возбужденные голоса, в дверях стояли дети в пижамах.
        - Папа, просыпайся! Там соседи пришли.
        Бьянка уже успела выйти на террасу, где, вне себя, кричал Оке.
        - Нас взломали! - восклицал он и безостановочно жестикулировал, а Гун-Бритт пыталась его успокоить.
        Рядом с Оке стоял с важным видом Ула, а у калитки показался небритый и непричесанный Петер. Видимо, он ночевал у Жаклин. Их отношения меня бесили.
        - Ну вот оно и добралось до Чёпинге, - ворчал Оке.
        - Оно везде, - произнес Петер.
        - Двадцать лет назад такое даже представить нельзя было. Чтобы здесь, у нас… Но люди больше не умеют различать свое и чужое. - Гун-Бритт, казалось, вот-вот заплачет.
        - Вы здесь по службе? - спросил я у Петера.
        Спросил со зла, но он, похоже, не клюнул:
        - Какая, к черту, служба, у меня выходной.
        - Когда это произошло? - спросил я Оке. - Вы в это время находились дома?
        - Ублюдков это обычно не останавливает, - сказал Петер. - Просто счастье, что вы не проснулись, а то неизвестно, чем все закончилось бы.
        - Слушайте, у меня на чердаке есть старый дробовик моего брата, - сообщил Оке. - Мне кажется, пора его доставать.
        И он явно не шутил.
        - Они взломали дверь? - спросил я.
        - Они не полезли дальше гаража, - ответил Оке. - Украли мою бензопилу, совершенно новую.
        - И на страховку не имеет смысла рассчитывать, - вздохнула Гун-Бритт. - Нам точно не вернут ни кроны.
        - У вас не стоит сигнализация? - спросил Петер.
        - Да на кой она нужна? - фыркнул Оке.
        В этом плане Оке с Гун-Бритт обошлись минимальными тратами - наклеили на фасад фальшивый знак «дом под охраной», который выглядел, увы, такой самодеятельностью, что не обманул бы и самого неопытного воришку.
        - Эти охранные фирмы требуют прорву денег, - произнесла Гун-Бритт.
        В общем, прошлой ночью один или несколько злоумышленников взломали гаражную дверь в двенадцатом доме. И теперь Оке, громко топая и ругаясь, вел всю процессию через общий двор показать следы взлома.
        - Я думаю, они использовали обычный ломик.
        - Может, вам все же стоит сообщить в полицию? - спросил я. - Тут могут остаться отпечатки пальцев или другие следы.
        - Бессмысленно, - сказал Петер. - Мы на такое больше не выезжаем. Надо обращаться в охранные фирмы и страховые компании.
        Как всегда, преувеличение, но возражать Петеру я в любом случае не собирался.
        - Все так плохо? - спросил Ула.
        - Общество всеобщего благоденствия в прошлом.
        - Но посадить по охраннику в каждый квартал невозможно, - сказал Оке.
        - Ну-у… - Петер почесал щетину на щеках. - У меня есть хорошие примеры соседской взаимопомощи. Народ договаривается и устраивает рейды. Обычно это действительно дает результаты. А если у кого-то есть еще хорошая псина, навести порядок вообще легко.
        - Что? - переспросил я. - То есть вы предлагаете организовывать комитеты самообороны?
        Идиотизм.
        - Соседская взаимопомощь, - повторил Петер.
        Оке подался вперед и заговорил тише:
        - Борье из двадцать первого дома на днях прогнал каких-то головорезов, которые ошивались у них во дворе. Я вообще не понимаю, откуда они берутся. Эти бандиты наверняка не из Чёпинге.
        Я с трудом сдержал смех, но остальные выглядели встревоженно.
        - Как полицейский, я, к сожалению, не должен участвовать в таких рейдах, - сказал Петер. - Но могу давать советы… например, никогда нельзя идти на открытый конфликт. У них могут быть ножи и прочая хрень. А под кайфом они вообще не понимают, что делают.
        - Будь я на двадцать лет моложе, то разделался бы с ними прямо на месте! Зло надо рубить на корню!
        Оке топнул ногой и посмотрел на Улу. Тот в свою очередь повернулся ко мне.
        - Конечно, мы будем действовать сообща и патрулировать район, - сказал я. - Маршировать по улицам и устраивать ночные облавы.
        Остальные посмотрели на меня как на идиота.
        - Я могу составить график, - предложил Ула.
        Я представлял себе это несколько иначе, но Оке просто рвался в бой:
        - Я поговорю с соседями из других домов, мы ведь живем здесь с самого начала.
        - Разумная идея, - сказал Петер. - Если вы ничего не предпримете, все может быстро повториться.
        - Я знаю, у кого есть собака, - сообщил Оке, - и поговорю с ними.
        Я ушел оттуда с чувством нереальности происходящего. Они серьезно? Мои стокгольмские приятели лопнули бы от хохота, если бы услышали это.
        - Мерзко, когда взламывают твой дом, - сказала Бьянка за завтраком. - Хорошо, что у нас есть сигнализация.
        Да, у нас была сигнализация, но не в гараже. И охраны участка вокруг дома тоже не было. Система работала, только когда нас не было дома. Но Бьянке не обязательно об этом знать.
        - Вряд ли нас это коснется, - сказал я. - Снаряд два раза в одну воронку не попадает.
        При этом во мне поселилось какое-то беспокойство. Я не боялся пропажи вещей, ведь всегда можно купить новые. Дело было в смутном ощущении утраченной свободы, как будто кто-то проник в нашу личную жизнь.
        - Закончится тем, что мы построим забор вокруг всего квартала. С пропускной системой. Камеры наблюдения и охранники будут проверять каждого, кто захочет проникнуть на территорию.
        - А я не против, - сказала Бьянка. - Если в этом будет необходимость.
        Мы всегда так по-разному думали?
        - Ну не знаю.
        Я представлял, что мои дети будут расти в другом мире.
        - Но вот эта их соседская взаимопомощь, - пробормотал я, - это уже слегка за гранью, нет?
        В следующую пятницу я резал помидоры, огурцы и фету для такоса, когда в кухню вошла Бьянка.
        - Началось! - Она протянула мне мобильный. - Смотри! Грузовик протаранил толпу на Дроттнинггатан.
        Я пытался читать с экрана, а Бьянка пересказывала мне все, что она услышала. Много раненых. Несколько погибших. Грузовик въехал прямо в универмаг «Оленс». Слухи о людях с пистолетами и угрозах взорвать бомбу. Весь Стокгольм охвачен хаосом.
        - Безопасных мест больше нет нигде, - сказала Бьянка.
        За две недели до этого такой же теракт произошел в центре Лондона. Раньше мы с Бьянкой подумывали, не съездить ли туда летом, теперь же речь об этом больше не шла.
        Вечерние новости из Стокгольма описывали мир, который мы перестали узнавать. Кадры из центра Стокгольма, как будто там идет война. Все незнакомое. Далекое и одновременно пугающе близкое.
        - А если бы я согласилась поехать на те курсы повышения квалификации! - произнесла Бьянка. - Я могла бы оказаться там в момент, когда появился этот грузовик.
        - Но ведь курсы должны были быть в выставочном комплексе «Эльвшё»? И не в эти выходные?
        - Да, но такое могло случиться и там. Чисто гипотетически.
        - Любимая, мы все равно не должны изолироваться. В этом случае победят террористы.
        - Они уже это сделали. Они давным-давно победили.
        Как только дети уснули, я рухнул на диван, уставший и объевшийся, и начал листать бесконечные каналы «Нетфликс», но тут кто-то позвонил в дверь.
        - Так поздно? - Бьянка всматривалась в темноту, а я пошел открывать.
        - Добрый вечер.
        На пороге стоял Ула, с ног до головы запакованный в какую-то черную всепогодную униформу с многочисленными карманами. С ним был еще один мужик, которого я раньше встречал.
        - Ну что, пора, - заявил Ула.
        - Что - пора?
        За моей спиной появилась Бьянка, и Ула, выпрямившись, помахал ей рукой.
        - Мы сегодня первый раз идем патрулировать. Я составил график.
        Второй мужчина поздоровался, представившись как Крилле из Сальткроки.
        - У вас учится мой сын. Тристан.
        Точно. Тристан из седьмого «В». Хороший рестлер. У папаши густая борода, татуировка колючей проволоки на тыльной стороне ладони и лабрадор на поводке.
        - Вот. - Ула протянул сложенный вдвое лист A4. - Мы, разумеется, сможем меняться, если время кому-то не подойдет.
        Лабрадор залаял, и Крилле раздраженно дернул поводок.
        Ула усмехнулся:
        - Теперь у нас тут будут тишина и покой.
        50. Жаклин
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        После двух дней в душном доме престарелых, среди стона и вони, среди доживающих свой век стариков, ходящих под себя, и коллег, которые отказывались запоминать мое имя, я не выдержала и взяла больничный.
        Мне хотелось в сад к детям. Никогда прежде я не чувствовала, что меня так больно и несправедливо унизили. Притом что я десять лет проработала моделью.
        Я обосновалась за кухонным столом. Опущенные жалюзи, крепкий кофе. Бутылка вина после обеда, чтобы справиться с роящимися в голове мыслями.
        Петер продолжал терроризировать меня эсэмэсками и сообщениями в мессенджере, и долгими ночами, когда накатывало одиночество, я легко сдавалась. Всего один раз, последний, а потом я никогда больше его не пущу.
        Меня заперли, загнали в угол. Есть люди, у которых все и всегда получается, а есть такие, как я, - обреченные на вечный провал и безнадегу. Я почти хотела, чтобы случилась какая-нибудь катастрофа, которая бы все разрушила и расчистила место для чего-то нового.
        Во мне медленно зрела злоба. Угли разгорались в пламя. На мое сообщение Бьянка не ответила. Я знала, что это она нажаловалась в мэрию и из-за нее меня выставили из детского сада.
        Как-то в субботу, когда Фабиан укатил на своем велосипеде, я влила в себя литр красного, прошла несколько метров через общий двор и открыла калитку тринадцатого дома.
        Обида кипела во мне. Ночью я не могла уснуть, думая о мести. Я должна за себя постоять, такое нельзя спускать. Мне надоели добропорядочность и самодовольство Бьянки.
        «Вольво» у дома не было. Это значило, что она, скорее всего, одна. Я попыталась собраться с мыслями и найти правильные слова. Надо сделать это без грязи и личных нападок, но Бьянка должна осознать, как она со мной поступила. К моему удивлению, дверь открыл Микки.
        - Да? - произнес он.
        Его взгляд действовал как успокоительное лекарство. Я отгоняла воспоминания о новогодней ночи, но сейчас они вернулись.
        - Бьянка дома?
        - Она с детьми поехала к подруге в Мальмё.
        Микки стоял в дверях, как бы давая понять, что не может меня впустить.
        - Мне нужно поговорить, - сказала я.
        Отсутствие Бьянки предлагало другие возможности. Те, которые я вчера тоже обдумывала, но все же решила от них отказаться. Сейчас передо мной стоял Микки, и мое решение уже не казалось таким однозначным.
        - Я не знаю… - проговорил Микки, - мне кажется…
        Я протиснулась в дверь, и ему пришлось сделать шаг в сторону.
        - Знаешь, что сделала Бьянка? - спросила я.
        Он с испуганным видом захлопнул входную дверь:
        - Послушай, успокойся!
        Это звучало оскорбительно - успокойся!
        - Меня выставили из детского сада. Понимаешь? А мне там было очень хорошо. Она раздолбала всю мою жизнь.
        Микки приподнял бровь:
        - Ты напилась?
        - Прекрати! В мэрии считают, что мне нельзя работать с детьми. Они раскопали какое-то старое заявление из социальной службы. Но главное то, что поступила жалоба от одного из родителей. Угадай, от кого именно?
        Микки взял себя за подбородок, видимо не зная, что ответить. Это разозлило меня еще сильней.
        - Какого черта! Как можно вот так взять и все сломать!
        - Я не думаю, что Бьянка хотела сломать твою жизнь. Она просто испугалась. Ты же знаешь, какой она бывает мнительной.
        О Микки! Все и всегда понимающий.
        - Бьянка опоздала в детский сад. Я хотела сделать ей одолжение, помочь… - Мой голос дрогнул.
        Микки взял меня за руку и, глядя мне в глаза, сказал:
        - Я поговорю с Бьянкой. Мы обязательно свяжемся с мэрией и все уладим.
        Такие, как Микки, действительно могут уладить все, что угодно. В отличие от меня.
        Он отпустил мою руку, но я не отводила взгляд. Мы стояли так довольно долго. Потом я пошла за ним в кухню. Даже его спина, казалось, источала гармонию. Прямая и сильная. Спина, рядом с которой хорошо просыпаться по утрам.
        - Наверняка есть другой детский сад, где ты сможешь работать. - Он оперся о холодильник. - Все образуется.
        В его мире так и было бы. Если бы и моя жизнь складывалась так же легко.
        Медленным движением я откинула назад рассыпанные по плечам волосы, засунула большие пальцы за пояс джинсов и подтянула их.
        Микки смотрел на меня не отрываясь.
        Тело, мое проклятие, мое счастье и мое оружие.
        Я наклонилась к нему, ведомая физическим желанием. Или тоской по чему-то хорошему. Или просто желанием отомстить Бьянке.
        - Нет! - сказал Микки.
        Я убрала с лица прядь волос и подошла к нему вплотную.
        - Нет, Жаклин!
        Я медленно обводила пальцами линии его лица. Его взгляд дрожал, он пытался закрываться руками, но я внезапно оттолкнула его к стене, упершись рукой ему в грудь.
        - Уходи! - сказал он.
        Но глаза просили остаться. Я вдохнула его запах. Моя рука коснулась его джинсов, воздух завибрировал.
        - Я не хочу. Я люблю Бьянку. Семью.
        Наши взгляды встретились, мои ногти цеплялись за жесткую джинсу.
        - Прекрати! - сказал он.
        Это прозвучало как «поцелуй меня».
        Я коснулась его. Твердый как камень.
        - Сейчас, - произнесла я.
        Микки тяжело дышал, я сцепила пальцы у него на затылке и поцеловала его.
        Сзади нас открылась дверь.
        Микки отступил в сторону и прикрыл рот ладонью. В коридоре стояла Бьянка, с сумкой на согнутом локте.
        - Что? Что?!
        Пожалуй, мне ее даже стало жаль. Почти.
        - Жаклин пришла кое-что одолжить, - проговорил Микки.
        Бьянка уронила сумку на пол.
        - Спасибо за одолжение, - сказала я и прошла мимо нее в коридор.
        На улице весеннее солнце слепило глаза так, что катились слезы, а все тело сотрясалось от ударов сердца.
        51. Фабиан
        После катастрофы
        Понедельник, 16 октября 2017 года
        Сижу рядом с комнатой, где проходит допрос, листаю журнал об автомобилях. Спинка дивана натирает мне лопатки. Неприятно, какую позу ни прими.
        Маму допрашивают целую вечность. Когда она выходит вместе с полицейскими, ее лицо уже не такое бледное. И не так заметно, что она несколько суток почти не спала.
        - Мне, наверное, лучше присутствовать на допросе Фабиана, - говорит она темнокожей девушке. - Он же несовершеннолетний.
        Сотрудница полиции, которую зовут Эмили, смотрит на своего лысого коллегу. Похоже, решает тут он.
        - Я сам с этим справлюсь, - говорю я маме.
        Так будет легче всем.
        - Точно?
        Она мне не доверяет. Порой она ни капли не лучше остальных.
        - Не волнуйся, - говорю я. - Можешь подождать здесь.
        Уже в комнате Эмили зачитывает номер и все прочее, что нужно для записи. Сообщает, что меня будут допрашивать как свидетеля.
        - Фабиан, прежде всего расскажи нам все, что было в прошлую пятницу.
        - О’кей.
        Начинаю с самого начала. Как мы поехали в «Ику» и там покупали все по списку. Мама катила тележку, а я отмечал. Потом мы положили покупки в машину и поехали прямо домой. Как раз перед поворотом в общий двор выехала на велосипеде Бьянка, никакого шанса затормозить у мамы не было.
        - Подожди немного, - говорит Эмили. - Давай вернемся в супермаркет. Сколько времени вы там провели? Как тебе кажется?
        - Наверное, минут двадцать… полчаса, - предполагаю я.
        Эмили как будто довольна ответом.
        - А вы говорили с кем-нибудь в магазине?
        - Нет, так вот прямо не говорили. Но понятное дело, с кем-то здоровались. А еще мама вроде бы немного поговорила с парнем на кассе. Больше я не помню.
        - А потом? - спросила Эмили. - Когда вы вышли на парковку?
        Я подготовился. Я знаю, что говорить. И все равно все слова как-то спотыкаются, не поддаются, застревают в горле.
        - Мы… там… на улице…
        - Вы там встретили кого-то? - нетерпеливо спрашивает лысый.
        - Улу, нашего соседа. Мы столкнулись с ним на парковке.
        У меня резко начинает зудеть шея и затылок. И вообще все. Я должен почесаться.
        - Вы разговаривали с Улой? - спрашивает лысый.
        И он, и Эмили смотрят на меня со странным выражением. Я пытаюсь перестать чесаться.
        - Он хотел посмотреть новую машину. «БМВ-323» две тысячи четырнадцатого года выпуска.
        - А потом? - спрашивает Эмили.
        - Что?
        - Что было с Улой дальше, после того как он посмотрел автомобиль? Куда он пошел?
        Я смотрю на свои руки, стараюсь сделать так, чтобы они остановились и не двигались.
        - Он ушел. Я думаю, у него там была своя машина.
        Эмили листает бумаги. Все идет хорошо, я справлюсь. Чешется уже не так сильно.
        - Потом вы поехали на Горластую улицу. Вы говорили о чем-нибудь в машине?
        Я пытаюсь вспомнить.
        - По-моему, нет.
        - Что произошло потом? - спрашивает лысый. - Расскажи.
        - Мы свернули во двор и… Мама закричала.
        - Что ты увидел, когда вы свернули во двор, Фабиан?
        - Мелькнуло что-то красное. Мама закричала, а потом раздался удар. Все было очень быстро.
        Эмили смотрит на коллегу со странным выражением. Я сказал что-то не то?
        - Сначала мама закричала, а потом вы столкнулись, - произносит он. - Я правильно тебя понял?
        Я чешу шею у ворота свитера.
        - Это могло быть и наоборот. - (Эмили как будто разочарована.) - Хотя мне кажется, что сначала она закричала, - быстро говорю я.
        Я знаю, как работают эти криминалисты. По телевизору рассказывали, что они могут выяснить, когда водитель затормозил, измерив следы на асфальте.
        - Мы бы хотели задать тебе и другие вопросы, - произносит Эмили. - Некоторые могут показаться странными, и тебе будет трудно на них отвечать, но для нас важно получить ответы.
        - О’кей.
        Все мое тело напрягается.
        - Твоя мама много общалась с Микаэлем и Бьянкой?
        - Ну, не напрямую. Мы же соседи. И…
        Я смотрю в стол.
        - И?..
        Эмили наклоняется вперед.
        - Микки мой учитель по физкультуре, а мама работала в садике у Беллы.
        - Как мы поняли, в садике был инцидент. Мама говорила что-нибудь об этом?
        - Нет. Или?.. - Что она подразумевает под «инцидентом»? - Это когда была метель, а Бьянка не забрала Беллу?
        - Именно, - кивает Эмили. - Расскажи, что ты об этом знаешь.
        - Ну, мама взяла Беллу домой и приготовила тефтельки. Но потом пришла Бьянка, и она была очень рассержена.
        Эмили вроде бы довольна ответом, но через полминуты начинает снова:
        - Ты слышал, что они говорили друг другу в тот вечер?
        - Точно не помню. Бьянка довольно сильно ругалась. Она считала, что мама сделала неправильно, забрав Беллу с собой.
        - А мама что говорила?
        - Особо ничего. Но потом ей пришлось уйти из детского сада.
        - Как она к этому отнеслась?
        - Расстроилась. Поэтому она каждый день пила.
        Я замечаю в глазах Эмили легкую грусть, а лысый продолжает:
        - В начале осени твоя мама проходила курс лечения. Где ты жил в это время?
        У меня сводит живот. Я не хочу об этом говорить. Даже думать не хочу.
        - В этом… кризисном центре.
        Смотрю в сторону.
        - С папой ты связь не поддерживаешь, насколько я понимаю, - говорит лысый.
        - Он живет в США.
        - А у мамы нет партнера? Или бойфренда?
        Они уже навели справки?
        - Она встречалась с Петером, он полицейский.
        Эмили говорит, что знает, о ком речь.
        - Они часто ссорились, - говорю я, - расставались, а потом снова сходились. Но теперь, наверное, больше не помирятся. Мы с мамой собираемся переехать.
        - Почему? - спрашивает полицейский.
        Я пожимаю плечами:
        - Вы когда-нибудь жили в глуши?
        Эмили едва заметно улыбается, а лысый отвечает:
        - Я живу в Текоматорпе.
        - Тогда вы понимаете почему.
        Эмили ловит мой взгляд:
        - Прости, Фабиан. Надеюсь, ты понимаешь, с какой целью мы задаем неприятные вопросы. Когда подобное происходит, нам нужно разобраться во всем до мельчайших подробностей.
        - Да.
        Я хорошо представляю, как проводится расследование.
        Они говорят, что допрос заканчивается, и меня отпускают к маме. Она держит перед собой дурацкий журнал со сплетнями, а колени у нее слегка дрожат.
        - Как все прошло, родной? Ты в порядке?
        - Конечно.
        Ей нужно взять себя в руки. Полицейские начнут что-то подозревать, если заметят, что она дрожит.
        - Как мы уже сказали, криминалисты закончили работу с автомобилем, подождите немного, я сейчас распоряжусь, чтобы вам его вернули.
        Нам с мамой тесно на неудобном диване. У меня все чешется, а мамины колени подпрыгивают.
        Она все время повторяет, что все будет хорошо и что я не должен волноваться. Как будто это мне нужно успокоиться.
        - Что-то долго их нет, - говорит она, когда проходит всего несколько минут.
        Я не отвечаю.
        Чешется уже даже живот.
        - Кажется, у меня аллергия на стиральный порошок.
        Мама обещает купить другой. Есть специальные неаллергенные.
        - Ну наконец-то, - произносит она и почти встает с дивана, но появившаяся Эмили предлагает ей снова сесть:
        - К сожалению, у нас плохие известия.
        Мама так и остается полусогнутой:
        - Что-то с машиной?
        - Нет. - Эмили протягивает ключ от «БМВ».
        - Мы вынуждены переквалифицировать преступление, - объясняет лысый.
        Эмили опускает взгляд. В чем дело?
        - Сегодня утром Бьянка Андерсон скончалась.
        52. Mикаэль
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        Бьянка забрала детей и уехала в Мальмё к Лизе. Я, конечно, не мог ее за это осуждать.
        «Я люблю тебя и нашу семью, - написал я в эсэмэске. - Я бы никогда тебе не изменил».
        Я даже не осознавал, наяву ли все это происходит. Где та граница, за которой начинается неверность? Я ничего такого не делал. Жаклин была пьяна, я сказал, чтобы она ушла, но, конечно, мне надо было действовать более решительно. Увернуться от нее, оттолкнуть, вышвырнуть ее из дому. Мне не хватило силы воли, и в итоге я на миг позволил себя в это втянуть.
        Все это я рассказал Бьянке. Стопроцентно честно. Я объяснил, зачем пришла Жаклин, вовсе не затем, чтобы что-то одолжить, она была заметно пьяна, ее переполняло возмущение из-за случившегося. Она хотела поговорить с Бьянкой.
        Но безрезультатно. Бьянка меня не слушала. Она педантично собирала детские вещи в две сумки из «ИКЕА» и не смотрела в мою сторону. Даже не позволила мне толком попрощаться с Беллой и Вильямом.
        «Мы должны поговорить, - написал я ей в субботу вечером. - Прости. Я тебя люблю. Мы уедем отсюда».
        Ответа я не получил. Вместо этого раздался звонок в дверь. В голове у меня промелькнула тысяча разных мыслей.
        - Вы готовы? - На пороге стоял Ула в черном обмундировании.
        - Не сегодня. Я не могу.
        У меня не было никакого желания идти на ночную прогулку, к тому же Ула был последним человеком на земле, с кем мне бы сейчас хотелось общаться.
        - Почему? Бьянка и дети ведь не дома?
        Откуда ему это известно? Я разозлился:
        - Вы с ней говорили?
        Ула поспешил отрицательно покачать головой:
        - Я видел, как они отъезжали.
        - Я уже сказал, что не могу сегодня.
        - Но вы же видели график! - Он порылся в своих многочисленных карманах и вытащил бумагу. - Вот, мы сегодня дежурим. Если не можете, надо было сообщить об этом раньше.
        Мне хотелось сказать ему, чтобы он засунул этот график себе в задницу и что я не признаю общество, которому нужны патрульные и дружинники. Но вместо этого ответил:
        - О’кей. Подождите минуту.
        Мы шли по велосипедным дорожкам, прочесывая двор за двором, тьма вокруг домов сгущалась. Ула всюду заглядывал - прислоняя руки к стеклу, всматривался в окна технических построек, перевешивался через ограды и светил фонариком в садовую темноту.
        Я вздохнул. Казалось, что мне снова двенадцать и я играю в супергероя.
        Мы почти не разговаривали. Меня занимали лишь собственные мысли, в горле стоял ком. Но под фонарем у ступенек возле игровой площадки мы остановились, а Ула заговорил об ограблении, которое ему пришлось пережить и которое все в нем перевернуло.
        - Я думаю, самое страшное, что может случиться с человеком, - это утрата ощущения безопасности, - сказал он.
        - Странно, - ответил я. - Во всех фильмах и книгах безопасность показывают как что-то глуповатое, зону, из которой надо вырваться, чтобы стать свободным.
        Внимательно осматривая площадь и сквер, Ула ответил:
        - Отношение меняется, как только ты сам оказываешься в опасной ситуации.
        Он наверняка прав. Мое положение было во многом привилегированным.
        В третий раз обходя наш двор, мы заметили Жаклин, сидевшую на кухне с бокалом вина.
        - Она слишком много пьет, - сказал Ула. - Мне кажется, ей плохо.
        Угрызения совести сдавили мне грудь.
        - Ей не разрешили работать в детском саду, - сказал я. - Бьянка говорила о том, что случилось?
        Ула, казалось, даже сочувствовал, когда я рассказал, как Жаклин взяла домой Беллу, и не понимал, почему Бьянка так резко отреагировала.
        - Жаклин просто пыталась оказать ей услугу, - сказал он, когда мы шли через наш двор.
        Вот так сюрприз. Ула всегда принимал сторону Бьянки.
        Я хотел попросить его сказать то же самое и ей, когда вдруг заметил что-то в нашем гараже. Какое-то движение в маленьком окне. Отблеск света на стене.
        - Это еще что за чертовщина?
        - Идем! - осторожно махнул рукой Ула.
        Я двинулся за ним в мрачном предчувствии. Быстро и тихо мы приблизились к выездным воротам.
        - Тсс… - приложил палец к губам Ула.
        Держа фонарик, как пистолет, он направил его на дверь. Никаких сомнений - следы взлома.
        - Я звоню в полицию, - сказал я.
        - Бессмысленно. Они не успеют, - сказал он и схватился за ручку.
        - Это может быть опасно, - произнес я.
        Ула дышал через нос, его глаза сузились, он резко открыл дверь и крикнул:
        - Стоять! Не двигаться!
        Луч фонарика нашарил в темноте двух парней в спортивных костюмах и кроссовках.
        - Не двигаться! - крикнул Ула.
        Я узнал взломщиков сразу.
        - Я знаю вас, - сказал я, - Лиам и Бленидон.
        Они учились в нашей школе.
        - Свиньи, - бросил Ула.
        - Это мальчишки, - сказал я, - им нет восемнадцати.
        Ула фыркнул и топнул ногой, по-прежнему держа их под прицелом фонарика.
        - Закрой дверь.
        Я закрыл.
        Лиам и Бленидон так и стояли замерев.
        - Спокойно, о’кей? - проговорил в конце концов Лиам. - Мы сейчас уйдем. Я клянусь, нас здесь больше не будет.
        Это было здравое предложение. Я же их узнал. У Лиама я вел уроки, славный парень, хорошо играет в гандбол. Сбился с пути после развода родителей. А Бленидон из тех неуверенных в себе подростков, которые всегда добывают себе авторитет жесткими поступками.
        - Даже не думайте! - сказал Ула. - Станьте к стене!
        - Но…
        С ненужной силой оттолкнув меня в сторону, Ула сделал несколько резких шагов и, приблизившись к парням, вытащил из кармана брюк продолговатый черный предмет.
        - Что это? - спросил я.
        Дубинка. Складная дубинка.
        - Руки на стену! - заорал Ула.
        - Прекратите! - сказал я. - Мы позвоним их родителям. Мы заявим в полицию.
        Ула отметал все возражения, размахивая дубинкой:
        - Им никто и ничего не сделает, даже если мы заявим.
        Тут Лиам сделал резкий маневр, пытаясь вырваться, но Ула перекрыл ему путь и ударил. Одновременно Бленидон понял, что для него это шанс, и за спиной у Улы бросился к двери. Я сделал шаг в сторону и дал ему уйти.
        - Ну все, хватит, - сказал я.
        Но Ула продолжал угрожать Лиаму дубинкой.
        - Клянусь, я на тебя заявлю, - сказал Лиам и сплюнул кровью. Его щека мгновенно распухла.
        - Что, черт возьми, происходит? - проговорил я.
        Они стояли друг против друга, как на дуэли. В конце концов Ула отступил, по-прежнему держа дубинку в поднятой руке.
        Лиам провел рукой по разбитой губе, посмотрел на меня с обидой и скрылся во дворе.
        Хватка Улы ослабла, дубинка выпала у него из рук.
        Голова кружилась. Насилие всегда вызывало у меня отвращение, но после того, что случилось в стокгольмской школе, мне пришлось признать, что оно живет в каждом из нас. Под кожей. У Улы. И у меня тоже.
        - Черт… - проговорил Ула; он тяжело дышал, держась руками за колени. - Это ведь останется между нами, да?
        - Разумеется, - ответил я.
        Там, где уже живут ложь и тайны, всегда найдется место для очередного секрета.
        53. Микаэль
        После катастрофы
        Понедельник, 16 октября 2017 года
        Наш дом - прибежище привидений. Свет выключен. Из звуков - только скрип стен. Обеденный стол похож на прилавок цветочного магазина. Я осторожно переворачиваю и читаю прикрепленные к букетам открытки с соболезнованиями.
        «Мы думаем о вас».
        «С тоской и любовью».
        Я разрываюсь, точно тряпка, выкрученная мраком. Даже плакать больше не могу.
        Сиенна отводит детей в их комнаты, а я целый час просто стою в душе под струями воды. Нахожу щетку-мочалку в ящике Бьянки и жестко скребу всего себя. Когда я выхожу из кабинки, воздух в ванной густой от пара, а все тело покрыто красными пятнами.
        Я стою у окна в гостиной. Стучу лбом о стекло. Улица и весь мир лишились цвета. Я не понимаю, как буду жить без Бьянки.
        Я кончился. У меня нет сил. Все мускулы как будто атрофировались. Дрожащей рукой наливаю виски и сажусь на диван. Пытаюсь представить Бьянку - другой, не той, какой она была, когда оставила меня, но память рисует только зыбкие тени. Я больше не вижу ее лица. И голоса не слышу. Все, что мне осталось, - «БМВ» во дворе, искореженный велосипед в сполохах синего проблескового маячка и крик Жаклин.
        Я встаю, чтобы налить еще виски, но дойти до бара не успеваю - звонит телефон.
        Незнакомый номер.
        Я колеблюсь - надо ли отвечать. Рингтон доиграл почти до конца, когда я нажимаю на зеленую кнопку.
        - Микки.
        - Микаэль Андерсон? Это из полиции Лунда.
        Тот же сотрудник, который допрашивал меня в субботу, сообщает, что у него новая информация о ходе предварительного следствия.
        - Расследование показало, что преступление можно исключить. В пятницу произошел несчастный случай.
        Этого не может быть. В газете писали, что Жаклин подозревается в преднамеренных действиях. Я делаю несколько неровных шагов и хватаюсь рукой за спинку дивана.
        - Мы провели техническую экспертизу автомобиля, осмотрели место происшествия, а также допросили всех участников, - говорит полицейский. - Я понимаю, что вам очень тяжело, но все указывает на то, что произошел несчастный случай.
        Я хочу возразить, но слова застревают в горле. Как можно просто убить человека и не понести за это наказания? А куда делась неосторожность при управлении транспортным средством, повлекшая смерть человека?
        - Лучше позаботьтесь о своей семье, - говорит мне полицейский. - Вашим детям вы нужны сейчас как никогда.
        Я отключаю телефон и падаю на диван.
        Что это? Бьянки больше нет, дело закрыто. Что мне делать дальше?
        Пустота внутри начинает медленно заполняться. Мрак становится цветным. Это цвет не горя и не боли, а раскаленной ярости.
        Мне нужна Жаклин.
        - Как ты? - окликает меня в коридоре Сиенна. У нее темные круги под глазами.
        - Я… Бьянка… - Я не могу произнести ничего вразумительного.
        - Дети уснули.
        - Спасибо.
        Я тру виски:
        - Жаклин. Я должен поговорить с ней.
        - Зачем? Разве в этом есть смысл? - пожимает плечами Сиенна.
        Наверное, нет. Но я хочу посмотреть ей в глаза, когда она будет говорить, что это был несчастный случай и что она не увидела Бьянку на велосипеде. Я хочу сказать ей, что она разбила жизнь, мою и моих детей.
        - Бьянка была уверена, что между тобой и Жаклин что-то есть, - сказала Сиенна. - Она писала мне, что застала вас вместе. Ты изменял моей сестре?
        - Да, я поцеловал Жаклин. Это абсолютно ничего не значило, но так случилось. Я люблю Бьянку. Я всегда ее любил. Она для меня все.
        В настоящем времени. И так будет всегда.
        Сцепив кулаки, я прижимаюсь лбом к костяшкам пальцев. Дышать, дышать. Как это пережить? Я предатель, а Бьянки больше нет.
        - Бьянка же не рассказывала тебе о ее сообщении? - спрашивает Сиенна.
        - Каком сообщении?
        Сиенна делает глотательное движение. У нее красные глаза.
        - Насколько я поняла из ее слов, она заявила на Жаклин в мэрию после того, что произошло с Беллой в садике. Когда Жаклин об этом узнала и ее перевели в другое место, она отправила Бьянке СМС-сообщение… можно сказать, с угрозами. Но она ревновала. Боялась, что Жаклин отнимет тебя у нее.
        Невыносимо.
        Если бы мы могли поговорить…
        - Что она написала? Жаклин?
        Сиенна садится в кресло, наклонившись вперед и скрестив ноги.
        - Что Бьянка разрушила ее жизнь. И что она никогда об этом не забудет.
        Слова разъедают меня изнутри. Как далеко могла зайти Жаклин? Я по собственному опыту знаю, как легко преодолеваются все мыслимые границы.
        - Вы летом часто переписывались? Бьянка мне не рассказывала, что вы снова общаетесь.
        Я кладу руку себе на грудь, кожа все еще зудит после душа.
        - В последний раз она написала перед этим вашим праздником. Ей не понравилось, что я ей тогда сказала.
        Наверное, не надо было этого делать, но я спросил:
        - А что ты тогда сказала?
        - Что она должна тебя бросить.
        Я даже обидеться не могу.
        - Я тоже думал, что у нас все кончено.
        Сиенна сжимает колени:
        - Что тогда случилось?
        54. Mикаэль
        До катастрофы
        Весна 2017 года
        Поздно вечером в воскресенье Бьянка с детьми вернулась из Мальмё.
        - Взломали замок? Как мерзко.
        Мои сообщения она не читала и теперь стояла у гаражной двери и осматривала место происшествия. Я пытался оттереть пятна крови на полу, но на цементе все равно остались темные разводы.
        - Что это? - спросила Бьянка.
        - Ула показал свое настоящее лицо.
        Она думала, что я снова лгу, это было видно по ее взгляду. Когда я рассказал о дубинке, она просто покачала головой, отказываясь верить.
        - Мы же знаем, что он сделал с работником социальной службы. Так что удивляться нечему.
        - Это нельзя сравнивать. Типы, которые влезли к нам в гараж, виноваты.
        Я не верил собственным ушам. Она оправдывала жестокость Улы.
        - У него была дубинка. А этим парням по шестнадцать лет.
        - Иногда ты бываешь наивным, Микки. Ты же знаешь, что пришлось пережить Уле из-за того ограбления. Он рассказывал мне, что купил дубинку и кастет. Слава богу, у него было чем защититься. Иначе это могло бы закончиться очень плохо.
        Я не понимал, что произошло с моей женой. Теперь мы совершенно по-разному представляли себе безопасность.
        - И кстати, не тебе судить, - сказала она. - После всего, что ты натворил в Стокгольме. И с этим Анди.
        Все правильно. Не только Ула мог сорваться и применить насилие. И мы с ней оба это знали.
        - Прости. Я просто не понимаю, как это могло произойти. Если бы я только мог что-нибудь изменить.
        - Но ты не можешь.
        В пристальном взгляде Бьянки сквозило презрение.
        Снова наступило лето, но в нашем саду птицы не пели. Бьянка сидела под зонтиком от солнца и внимательно следила за детьми, которые играли, наполняя водой воздушные шарики.
        - Нам надо поговорить, - сказал я.
        - Нам не о чем говорить.
        Когда мы только познакомились, могли разговаривать обо всем на свете. Прижавшись друг к другу, сидели в парке Роламбсхов, наблюдая, как заходит солнце. Для нас не было ничего невозможного или трудного. Когда я спросил у Бьянки, что самое важное в отношениях, она ответила не думая. Честность. Если мы будем честными друг с другом, то справимся с чем угодно.
        Бьянка видела, как Жаклин меня поцеловала. И это никогда не удастся стереть из ее памяти.
        - Я не хочу отрицать собственную вину, - сказал я, взяв безвольные руки Бьянки в свои. - Но Жаклин на меня напирала. Я пытался сказать «нет». Такого никогда больше не повторится.
        - Пытался сказать «нет»?
        Я и сам понимал, как это звучит. Почему, черт возьми, почему я не устоял? Я же сказал себе после новогоднего праздника, что такое никогда больше не повторится. И все же… Что я за человек?
        - Я знала, - проговорила Бьянка. - Какое-то время думала, что мне кажется. Но все так и было. Она поставила на тебя.
        Это звучало слишком патетично. Все произошло случайно.
        - Бьянка, я люблю тебя всем сердцем.
        Она смотрела на меня так, словно ничего больше вернуть нельзя.
        - Почему Жаклин решила, что ты тоже не прочь? Какие сигналы ты ей посылал?
        Все верно. Я шел навстречу.
        - У меня было ощущение, что мы… не знаю… что мы как-то отдаляемся друг от друга. Ты очень много работала, мне было трудно до тебя достучаться.
        - То есть это я виновата, да?
        - Нет!
        Обычно я легко находил слова.
        - Я же тебе говорила. Прямым текстом просила тебя держаться подальше от Жаклин! Ты понимаешь это? Люди все видели. О вас говорили.
        - Ты имеешь в виду сплетни Гун-Бритт?
        Бьянка приподнялась, пытаясь отнять руки:
        - Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять тебе, Микки.
        В ее голосе звучало отчаяние, я порывисто встал и попытался ее обнять, но она вывернулась.
        - Прости, любимая, - повторял я снова и снова. - Прости.
        Слова звучали слишком драматично, но их говорило мое сердце. По щекам Бьянки текли слезы.
        Я действительно хотел во всем признаться и тоже верю в честность. Стопроцентную честность. Но сейчас я уже не мог рассказать о новогодней ночи. Это бы погрузило меня еще глубже во мрак.
        - Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
        Мы стояли так близко, что я слышал дыхание и стук ее сердца. И все равно мы никогда не были так далеки друг от друга.
        - Если ты меня больше не любишь, ты должна сказать мне об этом, - прошептал я.
        Это была еще одна ложь.
        Я готов был обманываться. Если она меня разлюбит, мне об этом лучше не знать.
        55. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        В День Конституции Оке вывесил у себя в саду сине-желтый флаг[26 - Государственный флаг Швеции.]. Я теперь пила вино на завтрак, обед и ужин. Только оно помогало справиться с одиночеством, отогнать дурные мысли и сделать чувства не такими болезненными.
        Я сидела за столом на кухне, когда во дворе появилась машина Петера. Он уже несколько дней бомбил меня сообщениями, а я то не хотела ни слышать, ни видеть его, то собиралась ответить как-нибудь грубо, то готова была признать, что мне его не хватает.
        Сунув ноги в сандалии, я поспешила во двор.
        - Привет, красотка, - сказал Петер, целуя меня в щеку.
        - Что ты тут делаешь?
        - Я хотел угостить вас! Приготовить настоящие пальты[27 - Пальты - традиционное блюдо шведской кухни из картошки с мукой и мясом или кровью. Обычно подаются с маслом и брусничным вареньем, а также со стаканом молока.] в честь Дня Швеции. По рецепту моей бабушки.
        Я молча на него смотрела. Как же мерзко - он старательно делает вид, что ничего не произошло и между нами все прекрасно. Но устраивать сцену мне не хотелось.
        - Ты что, уже пьяная? - воскликнул он. - Еще только половина двенадцатого!
        Я сбросила его руку со своего плеча:
        - Сегодня День Конституции, и я его праздную.
        Мы посмотрели в синее небо на флаг, реющий над крышей дома Оке и Гун-Бритт.
        - Я тут пробил по базе твоего соседа, - сообщил Петер.
        - Ты проверял Микки?
        - Нет-нет. Улу. Похоже, это лицемерный ублюдок. И рыло у него в пушку.
        - Зачем ты проверяешь моих соседей? Это разве законно?
        Петер подавил смешок:
        - Иногда полезно знать, с кем имеешь дело.
        Я сделала вид, что мне все равно. Прислонилась к стене садовой пристройки и сощурилась, посмотрев на солнце.
        - Он был осужден за насильственное преступление, - сказал Петер, - избил сотрудника социальной службы, потому что тот якобы недостаточно хорошо ухаживал за его матерью.
        - Расскажи что-нибудь поновее, - предложила я.
        Тем временем нас заметил Оке, который вышел из своего гаража в тапочках и слишком коротких шортах.
        - Здравствуйте-здравствуйте! - сказал он, показывая нам какую-то круглую пластиковую штуку. - Теперь у меня тоже будет сигнализация.
        - Хорошо, но поздновато, - отозвался Петер.
        Оке обиделся:
        - Они вернутся. В этой стране больше нет никакого порядка, чтоб оно все провалилось. Власти ничего не контролируют. Вы же слышали, что они залезли и к Микки в гараж?
        - Нет, - ответил Петер и посмотрела на меня.
        Я закатила глаза. С какой стати я должна отчитываться ему о последних новостях Горластой улицы?
        - Да, и Ула с Микки их поймали, - сообщил Оке. - Настоящие головорезы. А на следующий день я обзвонил все охранные фирмы.
        Он протянул Петеру пластиковую штуковину, тот посмотрел на нее без особого интереса.
        Может, мне тоже стоит установить сигнализацию? Тихий Чёпинге больше не гарантировал никакой безопасности.
        - Сколько это стоило?
        Оке просиял. Он обожал хвастаться своими выгодными приобретениями:
        - Две с половиной тысячи.
        Откуда мне взять такие деньги?
        - Тогда это не очень по качеству, - кратко констатировал Петер, возвращая устройство.
        Возразить Оке не успел. В тринадцатом доме открылись ворота, и рядом со сверкающим на солнце «вольво» появился Микки. Как только он заметил нас, на его лице отразилось сомнение.
        - Глядите-ка. Микки, человек-легенда. Микки, квартальный полицейский.
        Микки притворился, что смеется. Он покачивался с носка на пятку в белоснежных кроссовках и оглядывался через плечо в сад, откуда доносились голоса. Бьянка с детьми тоже шли к машине.
        - Я пойду в дом, - сказала я Петеру.
        Для Микки я была теперь не ошибкой - полным провалом.
        На полпути с меня слетела сандалия, я остановилась и, удерживая равновесие на одной ноге, снова ее надела. За моей спиной Бьянка спешно сажала в машину Вильяма и Беллу.
        - Поехали, - произнесла она с явным раздражением.
        Микки послушно сел за руль и завел машину. В зеркале заднего вида мне почудился убийственный взгляд Бьянки.
        Она пришла ровно в тот момент, когда я поцеловала ее мужа. Сперва я убедила себя, что, вообще-то, добивалась именно этого, чтобы сделать Бьянке больно за то, как она поступила со мной. Мне должно было стать от этого лучше? Как бы финиш, миссия выполнена. Но на самом деле мне стало только хуже, я поняла, что обманываю сама себя. Все это не имело никакого отношения ни к Бьянке, ни к мести. Это касалось только Микки.
        Петер так ныл, что пришлось его впустить. Он готовил свои пальты, а я накачивалась вином. Все мои мысли окутывало тяжелое темное облако.
        Прошло много времени, и после страшной суеты и бесконечных ругательств Петер крикнул Фабиану, что все готово.
        - Давай иди, пока не остыло!
        Я залила брусникой эти картофельные ошметки и, когда Петер спросил, как мне блюдо, попыталась сдержать гримасу. Фабиан не церемонился, ел только брусничное варенье, сдвинув в сторону пальты.
        - Ешь как следует, - велел ему Петер. - А то ты питаешься хуже уборщиков на вокзале.
        Фабиан выпрямился и наколол кусок пальта на вилку.
        - Есть дети, которым вообще нечего есть, - проворчал Петер.
        Я попыталась жестами попросить Фабиана хотя бы притвориться, что он ест. Фабиан проглотил кусок и скривился.
        - Ты мог бы хотя бы сделать вид, что тебе нравится, черт побери, - сказал Петер. - Я вложил сюда душу и два часа своей жизни, которые не вернуть.
        - Извиняюсь, - сказал Фабиан, а потом взял салфетку и выплюнул в нее все, что было у него во рту.
        Петер отложил нож и вилку:
        - Ты спятил, сопляк?!
        - Это невкусно.
        Петер повернулся ко мне:
        - И ты позволяешь ему так себя вести? Ты собираешься реагировать?
        Я старалась оставаться спокойной. Он знает Фабиана. Зачем его провоцировать?
        - Прекратите оба, - сказала я. - У меня больше нет сил. Оставь Фабиана в покое. Это все не имеет никакого значения.
        Петер барабанил пальцами по столу.
        - Какого черта! Пытаешься угодить, готовишь. По бабушкиному рецепту. Почему ты его не воспитываешь? Почему не показываешь, кто главный!
        Фабиан подался вперед и сгорбился над тарелкой.
        - Никто не просил тебя готовить, - проговорила я. - И никто не хотел есть твои пальты. Мы тебя вообще не звали.
        Все. Хватит. Это вредно для Фабиана.
        - Что ты хочешь сказать? - спросил Петер. - Что мне нужно письменное приглашение?
        - Фабиан прав. От этого тошнит. - Я резко встала и выбросила содержимое тарелки в помойное ведро. - И прекрати говорить, как мне воспитывать собственного сына! Ты в этом ни черта не понимаешь!
        Фабиан медленно распрямил плечи, поднял голову и, откинувшись назад, развалился на стуле, как в кинотеатре.
        - Спасибо, это все, - сказала я и дернула Петера за свитер. - Теперь уходи!
        - Какого дьявола!
        Фабиан пошел за мной в прихожую, где я распахнула входную дверь. Ветер в саду почти стих, и флаг Швеции повис, как тряпка.
        - И звезды с собой прихвати! - сказала я Петеру.
        Я вошла в ванную, потянув за собой Фабиана, и закрылась на замок. Я села на край ванны, а он на унитаз. И пока не хлопнула входная дверь, мы не проронили ни слова.
        56. Фабиан
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Летом я много катаюсь на велосипеде. Всегда без направления и цели. Мне просто нравится крутить педали. Ветер в лицо и знакомые кварталы, пролетающие мимо. Мчишься вперед, и все сливается в единое целое.
        - Куда ты? - спрашивает мама, пока я в прихожей зашнуровываю обувь.
        - На велике прокачусь, - отвечаю я.
        Площадь и сквер, пригорок, детская площадка. В туннель, мимо школы и футбольного поля, к супермаркету «Ика». Время от времени торможу и подбираю бутылки, чтобы потом сдать. Иногда останавливаюсь посмотреть, как другие играют в футбол или прыгают через скакалку. Я воображаю, что выполняю секретное задание, что я шпион, которого никто не должен заметить.
        А еще я так ухожу от мамы. Ненавижу, когда она пьяная и полусонная просто сидит за столом в кухне. Это как будто не моя настоящая мама. И в такие моменты я очень скучаю по отцу.
        В один солнечный день, когда я еду мимо пригорка у сквера, кто-то окликает меня по имени. За строительным вагончиком сидят несколько человек, которых я знаю по школе.
        - Фабиан, ты куришь? - спрашивает один из них.
        На его бейсболке изображен вытянутый вверх средний палец.
        - Ты получишь двадцать крон, если съешь это, - говорит другой в кепке с надписью «Адидас».
        Он размахивает скрюченным окурком, и все смеются. Я тоже смеюсь. Самоубийство - не смеяться, когда другие шутят.
        - У меня другая идея, - усмехается парень в бейсболке и машет мне, предлагая идти за ним. - Вот, - говорит он, показывая на красные дорожные конусы, расставленные четырехугольником за строительным вагончиком. Только подойдя к краю, я понимаю, что это яма. Довольно глубокая, примерно два на два. На дне видна желтая пластиковая труба. Между конусами натянута лента, означающая, что проход запрещен. Парню в бейсболке на это плевать.
        - Если прыгнешь вниз, получишь сотню.
        - Еще чего.
        Я не идиот. Подхожу близко и заглядываю вниз. Глубина метра полтора, не меньше, может, даже два. Если прыгнуть, край окажется над головой.
        - Триста? - предлагаю я.
        Нормальный вклад в наши билеты до Калифорнии.
        - Он чокнутый, - говорит парень в «Адидасе», а тот, что в бейсболке с пальцем, собирает с остальных деньги и пересчитывает замусоленные купюры.
        - Двести шестьдесят. Они твои, если прыгнешь.
        - Точно?
        Легкие деньги. А меня они там не бросят. Не рискнут. А если рискнут, я буду орать, пока кто-нибудь не услышит.
        - Клянусь Богом, - говорит этот в бейсболке и в подтверждение протягивает руку для пожатия. - Двести шестьдесят крон.
        - О’кей, но деньги вперед, - говорю я.
        «Бейсболка» медлит.
        Я не дурак. Я понимаю, что они издеваются, но мне на это плевать. А на двести шестьдесят крон - нет.
        Шуршащие купюры у меня в руке. Пересчитываю и кладу в карман шорт. Потом сажусь на корточки и прыгаю вниз. Придурок в бейсболке истерически ржет, все хлопают его по раскрытой ладони.
        Яма реально глубокая. Подпрыгиваю с поднятыми руками и достаю только до края.
        - Круто, Фабиан, - говорит тип в бейсболке. - А теперь тебе надо оттуда вылезти.
        - Да уж как-нибудь.
        Тоже мне, большое дело. Рано или поздно выберусь.
        - Ну давай, Фабиан! Вперед! - орет «бейсболка».
        Я делаю пару бессмысленных попыток. Встаю на цыпочки, тянусь вверх и наконец касаюсь пальцами земли. Опираюсь ногой на желтую трубу и хочу ухватиться руками за гравий. Вверху включены камеры телефонов и раздается гогот.
        Я сажусь на землю. Не надо пытаться. Лучше сидеть и ждать, когда им надоест.
        - Крошка Фабиан в яму упал, крошка Фабиан в яме пропал, - поет кто-то.
        Все смеются и дразнят меня. Я стараюсь отключиться и думать о чем-то другом.
        Но потом что-то наверху происходит, и все они вроде бы убегают в сторону площади.
        - Эй, слышишь, подожди! Иди сюда!
        Я прислушиваюсь.
        Шарканье ног по гравию, перешептывание и новый взрыв смеха.
        - Мы поймали редкого зверя, - заявляет «бейсболка». - Он тут.
        Остальные ржут и свистят. Потом шаги приближаются, я встаю и смотрю вверх. На краю ямы стоит Вильям.
        - Привет, - говорю я.
        Из всех прохожих здесь оказался именно он.
        - Помоги мне, - говорю я. - Они дали мне двести шестьдесят крон, чтобы я прыгнул, но я должен выбраться сам.
        Вильям молча смотрит на меня.
        - Дай руку, - прошу я и протягиваю ему свою.
        - Давай! - шипит идиот в бейсболке. - Ну давай же, давай!
        Остальных прямо корчит от буйной радости.
        Я умоляюще смотрю на Вильяма. А он вдруг спускает штаны, и, до того как я успеваю среагировать, на меня сверху льется струя мочи. Запах креветок и металлический привкус во рту. Я отплевываюсь и фыркаю, глаза щиплет, но это не важно. Мне больно не от мочи.
        Когда я открываю глаза, Вильяма уже нет, а вся компания стоит вокруг ямы, высунув ядовитые языки из приоткрытых ртов. Издевательский смех и включенные камеры.
        - Иди сюда, - говорит главный дебил, присаживаясь у края и протягивая мне руку. - Я тебе помогу.
        Я уезжаю оттуда на велосипеде. Скорее, скорее, прямо домой. В горле ком, мне трудно дышать, в глазах слезы.
        Ненавижу. Все и всех.
        Умываясь, не смотрю в зеркало над раковиной. Я не хочу себя видеть. Жирного, уродливого, отвратительного выродка.
        Быстро прохожу мимо мамы и закрываюсь у себя с компом и наушниками. Но когда я начинаю мочить гадов-врагов на экране, злоба по капле уходит. Через полчаса в дверь стучит мама. Я выключаю экран и сажусь рядом с ней на кровати.
        - Как ты, родной?
        У меня нет сил притворяться. По моим щекам текут слезы, мама в отчаянии. У нее изо рта воняет кислятиной, но я все равно позволяю ей сидеть рядом. Я хочу, чтобы все было по-другому. Чтобы мы с мамой были другими.
        - Мальчик мой. - Она обнимает меня, и я не убираю ее руку.
        - Мама, почему живут такие, как я?
        Я все делаю неправильно. Я не вижу никакого смысла продолжать.
        - Но, родной, ты не должен так думать. Никогда.
        Но не думать я не могу.
        - У тебя что-то случилось? - спрашивает мама. - Я могу что-нибудь сделать?
        Я знаю, что она меня любит, но этого мало.
        - Я не хочу, чтобы ты так много пила, - говорю я. - Мне не нравится, когда ты пьяная.
        Она убирает руку и опускает голову. Мама мне не поможет. Я должен все решить сам. Как и раньше. Как всегда.
        57. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Я заблокировала номер Петера в телефоне. Это окончательный разрыв. Надо быть добрее и к самой себе, и к Фабиану, к нему в первую очередь. Мы так долго жили в этом дурдоме, наполненном ссорами и склоками, что я порой забывала - это не норма и можно по-другому. Но теперь я обязана все изменить.
        Есть другая жизнь.
        Погодой лето не баловало. Замечая в кухонном окне отблески выглянувшего солнца, я спешила выйти в сад погреться. Но мгновения синего неба наступали редко и ненадолго, быстро возвращались косматые, похожие на горные кряжи тучи, а кожа от холода покрывалась мурашками.
        Как-то в середине июля выпал на удивление теплый день, и я дремала в шезлонге за домом, когда услышала чьи-то шаги. Я так быстро встала, что у меня потемнело в глазах. У калитки стоял Ула, на нем была рубашка с узором «турецкий огурец», шлепанцы и солнечные очки.
        - Что делаешь? - спросил он.
        - Загораю, - ответила я, посмотрев вниз на свое бикини.
        Когда мы только познакомились, я не смогла устоять перед его совершенно мальчишеской улыбкой. Теперь же она меня только раздражала.
        - Я приготовил сюрприз, - заявил он. - Для Фабиана.
        - Что?
        С Фабианом Ула никогда не ладил. Это была одна из многих причин, почему между ним и мной ничего не могло быть.
        - Сюрприз, - повторил он и улыбнулся. - Думаю, он будет доволен, если можно так сказать.
        У него наверняка была какая-то задняя мысль, видимо, он пытался снова сблизиться, но сейчас все, что касалось Фабиана, вызывало у меня отчаяние.
        - Мне за него очень тревожно, - призналась я. - Не знаю, что делать.
        Я боялась, что Фабиан думает о чем-то действительно страшном.
        Он попросил меня бросить пить, но как только я начинала об этом думать, мне становилось так плохо, что я пила еще больше.
        - Мы должны поддерживать друг друга, - сказал Ула.
        Он прошел мимо меня вглубь сада и посмотрел на шезлонг.
        - Фабиан одурел от этих каникул, - сказала я. - Он нуждается в четких рамках. В школе ему было намного лучше, особенно в последнее время, когда Микки сделали его наставником.
        Ула откинул голову назад и пожал плечами:
        - И ты считаешь это нормальным?
        - Что ты имеешь в виду?
        Он поднял очки на лоб:
        - Давай, Джеки, давай! Я не слепой. У тебя уникальная способность преследовать соседей.
        - Прекрати называть меня Джеки. Между мной и Микки, да будет тебе известно, ничего нет.
        - Ничего нет?
        - Ничего.
        - Ну тогда в новогоднюю ночь мне, видимо, просто показалось.
        Я постаралась скрыть удивление. Как он мог что-то видеть? Он же ушел домой.
        - Не знаю, что там тебе показалось.
        - Ты же не забыла, как расположена моя спальня?
        - Чердачное окно?
        Я попыталась представить, но память размыло выпитым на завтрак вином и двумя порциями джина-тоника.
        - Я случайно выглянул в окно в двенадцать, хотел посмотреть салют перед тем, как лечь спать. А окно моей спальни, как тебе известно, выходит прямо в сад Оке и Гун-Бритт.
        Черт!
        Он это давно знает. Почему же сказал только сейчас?
        - Мы просто слишком много выпили. Ничего не было. Легкий поцелуй.
        - Примерно как со мной, да? Как ты назвала наши отношения? Увлечение?
        Мне стыдно вспоминать, как меня тогда накрыло. Ула тоже был хорош, но я должна была понимать, что делаю. Они только что купили дом, переехали, а я все разбила. У него было полное право злиться.
        - А Петер знает, что у него появился конкурент? - спросил Ула.
        Надо было с самого начала вести себя более твердо. Наше «увлечение» прошло, а его семья распалась. Общего будущего у нас с Улой никогда не было. Но несмотря на это, все эти годы я позволяла себе небольшие рецидивы. Иногда я веду себя так, как будто мне лет двенадцать. Я не умею прощаться. И никогда не умела.
        - Что тебе нужно? - спросила я, глядя ему прямо в глаза. - То, что мы с Микки поцеловались на Новый год, правда. Это ошибка, которая никогда больше не повторится. Хочешь меня шантажировать? Только Бьянка и так обо всем знает.
        Ула задумчиво потер подбородок:
        - Знает?
        Я была уверена, что да. Если я правильно представляю себе Микки, он наверняка признался в том, что поступил неправильно. Может быть, он пообещал Бьянке никогда больше не разговаривать со мной. В худшем случае он откажется от роли наставника для Фабиана.
        - Не думаю, что Бьянка что-то знает, - сказал Ула.
        - Пожалуйста, мне так надоели все эти драмы. Уходи.
        Он взял в руки очки и посмотрел на меня со всей серьезностью:
        - Ты ведь не знаешь, почему Бьянка и Микки переехали сюда, да? Потому что, если бы тебе это было известно, ты сама бы не захотела, чтобы Микки был наставником для Фабиана.
        - В смысле?
        Я задумывалась об этом сразу после того, как они приехали. От чего они убежали?
        - Микки мгновенно выходит из себя. В это трудно поверить, он это умело скрывает, - сказал Ула. - Но я видел его таким, когда мы поймали воров у них в гараже. Микки совершенно озверел и избил этих парней.
        Какая нелепость. Но с другой стороны, об этом ограблении все молчат, что тоже странно.
        - Ты лжешь.
        Микки самый спокойный и надежный из всех, кого я знаю. Он не способен потерять самообладание и применить силу.
        - Тогда почему, по-твоему, мы не заявили в полицию? - спросил Ула.
        Я даже содрогнулась от неприятного чувства.
        - А какое-то время назад Бьянка рассказала мне, почему они сюда переехали, - продолжил Ула, не сводя с меня пристального взгляда. - У Микки случился приступ ярости, он набросился на своего ученика в стокгольмской школе. Прижал парня к стенке и буквально сломал ему руку. Пятнадцатилетнему мальчишке.
        Фабиан. Я же сама предложила Микки в качестве наставника.
        - Ему пришлось выбирать: либо он обещает, что не будет работать в школах Стокгольма, либо на него заявляют в полицию, школьную инспекцию и все прочее.
        - Нет, это не про Микки.
        - А ты сама у него спроси, - предложил Ула и снова надел солнечные очки; в них отразился мой купальник.
        Потом он открыл калитку и пошел к себе в своих дурацких шлепанцах. В голове у меня завертелись всякие мысли. Я села в шезлонг, выудила мошку из бокала с теплым джин-тоником и выпила залпом. В горле стоял ком. Я не разобралась, что за человек Микки? И в очередной раз напялила розовые очки? Но хуже всего, что я вмешала в это дерьмо Фабиана. Снова.
        58. Mикаэль
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Лучше бы мы вообще не переезжали. Мечта о спокойной жизни в собственном доме оказалась химерой. Надо было слушать Бьянку.
        Отдохнув две недели, она вернулась на работу в риелторскую фирму при банке, а у нас с детьми продолжались каникулы.
        Мы все чаще проводили дни порознь. Вечером Бьянка засыпала с детьми после чтения сказки. Я заглядывал к ним, пытался ее разбудить, а она что-то бормотала и отворачивалась. Я ворочался в кровати, пробовал читать, слушал подкасты в интернете, считал овец. Часто засыпал глубоко за полночь.
        Проснувшись тем утром, я в очередной раз обнаружил, что она уже уехала на работу.
        - Чем вы хотите заняться? - спросил я детей.
        Погода была прекрасной. После вереницы холодных серых дней в небе ярко сияло солнце, и вся Горластая улица была залита его слепящим светом.
        - Я хочу на качели, - сказала Белла.
        Мы поехали на велосипедах на площадку, где многочисленные местные мамочки сидели на скамейках, выставив ноги на солнце для загара, а единственный папаша тренировал мускулы, раскачивая качели.
        - Я - на канатку! - сказал Вильям и пошлепал по траве босиком под неодобрительными взглядами мам.
        - Выше, папа!
        Я так сильно толкнул качели Беллы, что мне пришлось отклониться, когда они полетели назад.
        - Еще! До неба! - просила Белла.
        Когда я в следующий раз ловил качели, то, отступив назад, наткнулся на кого-то и чуть не упал. Держа руки в карманах и улыбаясь от уха до уха, за моей спиной стоял Фабиан.
        - Представляете… - заговорил он.
        Ему пора бы покончить с этой привычкой незаметно подкрадываться.
        - Ты меня напугал, - сказал я.
        - Представляете, - повторил он с сияющими от счастья глазами, - я сидел за рулем «БМВ M3»! То есть я реально водил машину. У Улы есть знакомый в Мальмё, и он дал нам покататься. Я рулил, а Ула сидел рядом. Круче этого ничего в моей жизни не было!
        Похоже, он все придумал.
        - Ула? Наш сосед?
        - Да, он стал просто супер. Раньше только ныл и ругался, а теперь его не узнать.
        - И он разрешил тебе водить спорткар?
        - «M3», - ответил Фабиан и скрестил на груди руки. - Я не вру. Вы ведь мне не верите?
        - Ну почему же…
        Я поймал качели и помог Белле слезть.
        - Четыреста тридцать лошадиных сил, - продолжал Фабиан. - Разгон с места до ста за четыре и три десятых секунды.
        Я изобразил одобрение.
        - Пойдем играть. - Белла взяла Фабиана за руку и потянула за собой к песочнице.
        - Может, покатаетесь с Вильямом на канатке? - предложил я.
        - На канатке страшно, - покачала головой Белла, - я хочу на горку.
        Я поплелся за ними мимо песочницы и загорающих мам, которые о чем-то шептались, пристально глядя на нас. Фабиан отсчитал: три, два, один, пуск! И Белла отпустила руки и поехала вниз. Наверх они забирались вместе, и Фабиан показывал ей, как ставить ноги и где надо быть особенно осторожной. Белла просто сияла. Она такое любила. Вильям никогда не проявлял никакой заботы и чаще всего считал, что младшая сестра ему только мешает. Да и пока я рядом, повода для волнений быть не могло. Пусть Фабиан немного поиграет в старшего брата. От этой роли он как будто вырос на несколько сантиметров, и я подумал, что вся эта давняя история с внучкой Бенгта, скорее всего, какое-то недоразумение.
        Потом Белла захотела покататься верхом на пластиковой лошадке. Мы было направились в другой угол детской площадки, но меня остановили дружно вставшие со скамейки мамы:
        - Он с вами?
        - Кто? - Хотя я, конечно, сразу понял, о ком речь.
        - Нам кажется, что это неподходящее для него место. Он слишком взрослый, чтобы находиться на детской площадке.
        - Не знал, что здесь установлен возрастной ценз, - сказал я и с иронией посмотрел в сторону папаши, который отжимался, опираясь на стену игрового домика.
        Мамаши вздохнули и посмотрели на меня предельно строго. В общем, я их понимал, но что могло случиться на детской площадке? Да и Фабиану, наверное, нелегко терпеть такое отношение, тем более от взрослых. К счастью, сам он, похоже, на этот раз ничего не заметил.
        - Ну, все, - сказал я Белле, - пора забирать велосипеды и ехать домой.
        - Нет! Я хочу еще поиграть! - закричала она, изо всех сил подгоняя свою пластиковую лошадку.
        Тем временем Фабиан посмотрел на меня понимающе и, не поворачиваясь к Белле, произнес:
        - Я тоже сейчас поеду домой на велике. Мы можем поехать вместе.
        - Тогда ладно! - Белла быстро спрыгнула с лошадки и побежала за Фабианом к велосипедам.
        - Идем, - позвал я Вильяма, который ждал своей очереди на подъемнике у начала канатки.
        - Папа, я чуть-чуть задержусь, - сказал он. - Я еще три раза прокачусь, честное слово, не больше. И сразу домой.
        У велосипедной стоянки, помогая Белле надеть шлем, Фабиан покосился в сторону мамаш на скамейке.
        - Тебе грустно? - спросила его Белла.
        Я только сейчас заметил у него в глазах слезы. Он все-таки слышал? Моя рука уже почти легла ему на плечо, но я вовремя опомнился.
        - Мне что-то попало в глаз, - сказал Фабиан и выдавил из себя улыбку.
        Мы доехали быстро. У въезда в общий двор Фабиан слез с велосипеда и попрощался с Беллой.
        - Мы же увидимся в следующую субботу? - спросил я.
        - Зачем?
        - У Гун-Бритт и Оке, на их празднике?
        Фабиан убрал подножку велосипеда и наклонился вперед, чтобы закрепить на руле замок.
        - Нас не пригласили.
        Ну да, само собой. Бьянка ни за что не пошла бы туда, где будет Жаклин. Почему до меня это сразу не дошло?
        - Тогда увидимся в другой раз, - произнес я, а Белла потянула меня за рукав:
        - А почему их не пригласили?
        Я не ответил. Поставил ногу на верхнюю педаль и покачивал ее, пока Белла махала рукой вслед Фабиану. В темном кухонном окне промелькнули светлые волосы Жаклин и еще какая-то тень. Смутное лицо, улыбка, поднятая в приветствии рука.
        Я решил, что это Петер, ожидал увидеть его. Но когда помахал рукой в ответ, увидел, что это не Петер. Из кухни Жаклин со мной здоровался Ула.
        59. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Лето близилось к концу, дни укорачивались. Каждое утро солнце задерживалось на другой стороне земного шара еще на несколько минут, а вечерняя тьма все раньше гасила желто-красные сполохи над Эресунном[28 - Эресунн - пролив между островом Зеландия (Дания) и Скандинавским полуостровом (Швеция).].
        Мою жизнь поддерживали вино и таблетки.
        Я опускала жалюзи в кухне, садилась за стол и час за часом убивала время. Мысль, что Микки избил в гараже этих парней, не давала мне покоя. Это о многом говорило. И о Микки. И обо мне.
        Я чувствовала себя обманутой.
        Неужели он и вправду набросился на ученика в Стокгольме? Притом что создает впечатление увлеченного учителя, который всегда поддерживает слабого. Что бы ни было, но это вполне объясняет, почему они с Бьянкой вот так, с бухты-барахты, все бросили и уехали за шестьдесят миль на юг.
        Я почти полностью выпала из реальности и, случалось, просыпалась за кухонным столом, не понимая, сколько времени, ночь на дворе или день. Воздух был плотным и горячим. Последние знойные дни лета. Над высохшими под горячими лучами солнца растениями кружились мухи.
        - Мама, - сказал Фабиан, - ты не должна вот так здесь сидеть. Ты же обещала больше не пить.
        На нем была грязная одежда, я давно не включала стиральную машину. Давно немытые волосы.
        - Это же не так трудно, - произнес Фабиан. - Просто соберись.
        Мне было жутко стыдно.
        - Я соберусь.
        Я должна. Ради него.
        Я просто обязана оторвать задницу и выбраться из этого дерьма.
        - Мне нужно поговорить с тобой, - сказала я ему однажды, когда вино закончилось и я, собираясь за выпивкой, вышла из кухни переодеть футболку.
        Фабиан, как всегда, сидел перед компьютером. Он снял наушники, оставив их висеть на шее:
        - Что-то случилось?
        Я не знала, с чего начать. Как он отреагирует? А если все просто рухнет?
        - Я узнала кое-что о Микки, - проговорила я наконец. - О том, что случилось в школе, где он работал раньше. Он там якобы напал на одного ученика и избил его.
        Фабиан приподнял бровь:
        - Кто тебе это сказал?
        Я почесала шею. Если Фабиан узнает, что Ула, он ни за что не поверит.
        - Они же так внезапно переехали в Сконе. Хотя никого здесь не знали. Это значит, что в Стокгольме что-то произошло.
        - Кто тебе это сказал? - снова спросил Фабиан.
        Еще немного - и он взорвется.
        - Просто слухи. - Я изобразила фальшивую улыбку и собралась с духом. Я должна спросить. - Он же никогда не… Ну, я имею в виду, ты же ничего такого не замечал?
        Если он сделал что-то дурное Фабиану, я сверну ему шею. Просто сверну, и все.
        - Мама, ты это о Микки?
        - Ну да, я все понимаю…
        Уле, конечно, доверять нельзя. Он легко мог все придумать. Из ревности? Фабиану нравится Микки. А это было бы невозможно, если бы он заметил в нем хоть какую-то склонность к жестокости.
        - Микки самый добрый из всех, кого я знаю, - сказал Фабиан.
        - Конечно.
        Пошатываясь, я вышла в прихожую, накинула плащ и сказала, что мне нужно в магазин. До закрытия винного магазина оставалось совсем немного времени.
        - Можно мне с тобой? - спросил Фабиан.
        - Не сегодня.
        Одной ногой я уже была за порогом. Мне не хотелось, чтобы Фабиан видел, как я дрожащими руками ищу нужную бутылку, а потом в машине отвинчиваю пробку и делаю несколько глотков перед тем, как завести двигатель.
        - Я скоро вернусь, любимый.
        Несколько дней спустя мы с Улой поехали в одно поместье под Мальмё, где Фабиану позволили поводить спорткар. Он светился от счастья, а я была трезвой до самого вечера.
        В пятницу мимо наших окон проехало на велосипедах семейство Андерсон в полном составе, с корзинками для пикника и пледами. Все выглядели совершенно счастливыми, как будто ничего не случилось.
        - Завтра этот их праздник двора, - сказал Фабиан. - Хорошо, что нам туда не надо.
        Именно это я и хотела услышать. Я боялась, что Фабиан слишком привязался к Микки. Сколько ударов он еще сможет вынести?
        - Так что ты думаешь о том, чтобы уехать? Подальше от всего этого. Начнем все сначала где-нибудь в другом месте.
        Он посидел немного в задумчивости, но потом в его взгляде вспыхнула радость.
        - В Калифорнию? К папе?
        Я взяла в руки стоявшую на столе бутылку вина и начала читать этикетку, не понимая на ней ни слова.
        - Не получится.
        - Что? - Фабиан вдруг раздулся, как кобра. - Мы же хотели скопить деньги. Мы можем получить несколько миллионов за этот дом, а потом…
        - Прекрати!
        У меня закончились силы. В ушах шумело, потемнело перед глазами. Я встала, и слова посыпались градом:
        - Мы не можем жить у твоего папы. Он в тюрьме!
        Фабиан выглядел так, как будто я ударила его в лицо. Он весь сжался, закрыв себе руками рот.
        - Прости, любимый. Мне давно надо было рассказать тебе правду.
        Я ненавидела себя, но сейчас хотя бы призналась.
        - А автосервис?
        Его плечи дрожали, он сжимал и разжимал руки.
        - Нет никакого автосервиса. Твой отец работал в баре, когда мы познакомились. Но он нигде долго не задерживался. Он был настоящий бунтарь, в действительности у него золотое сердце, но почему-то он все время попадал в неприятности. Я думала, что моя любовь его вытащит. Но одной любовью никого никогда не спасешь.
        Фабиан сильно ударил по столу, как будто прибил насекомое. Он стонал, его била дрожь.
        - Прости, дорогой.
        Он боролся с самим собой. Красный потный лоб, напряженные мускулы…
        - А фотографии? Бабушка?
        Я перешла все мыслимые границы, когда дала ему эти снимки. Но он просил несколько месяцев, и они вызвали у него полную эйфорию.
        - На фотографии не твой отец, - сказала я. - Это один американский актер.
        Лицо Фабиана исказилось в гримасе. Из носа лилось, он кусал губы.
        Я самая худшая мать на свете.
        - Но о твоей бабушке я ничего не наврала, - сказала я. - Она наверняка до сих пор сидит в кресле-качалке и играет на губной гармошке.
        Я протянула ему рулон бумажных салфеток, чтобы он высморкался.
        - Прости меня, но без твоего отца нам будет лучше.
        Фабиан не ответил. Бросил скомканную салфетку в раковину, до краев заполненную грязной посудой, и, громко топая, вышел в коридор. Я ждала, что сейчас с грохотом закроется дверь его комнаты, но хлопок так и не раздался. Что он делает? Я вышла в коридор. Фабиан сидел на полу и завязывал шнурки на кроссовках.
        - Ты куда?
        - На улицу, кататься на велосипеде.
        На меня он не смотрел. Все его тело было напряжено и заряжено злобой. Движения резкие и быстрые, он встал и вышел, а я подумала, что должна пойти за ним. Я боялась, что он совершит что-нибудь ужасное, причинит вред кому-нибудь или самому себе.
        Позже вечером я молила о прощении. Пьяная и отчаявшаяся, сидела с ним рядом и ныла о том, какая я отвратительная мать, говорила, что он заслуживает лучшей жизни. А потом роли поменялись, и это он начал меня утешать и уверять, что все наладится.
        Я уснула, упав лбом на кухонный стол. Проспала не больше часа, проснулась глубокой ночью. Побрела в ванную чистить зубы, чтобы избавиться от кислого привкуса.
        Но в коридоре услышала странные звуки, доносившиеся с улицы. Как будто шаги. Снова взломщики? Теперь наша очередь?
        Быстро вернувшись в кухню, схватила нож для мяса. Руки дрожали, пока я ходила от окна к окну, всматриваясь в темноту.
        Ничего нигде.
        Из комнаты Фабиана доносился храп.
        Раздался какой-то стук, - возможно, сломалась ветка.
        Там кто-то в саду.
        В этом доме я всегда чувствовала себя в безопасности. Детский страх темноты я давно преодолела, а в Чёпинге привыкла не закрывать двери. Да и жизнь объяснила мне, что самая большая угроза всегда исходит изнутри.
        Не задумываясь я открыла стеклянную дверь в сад. Шлепанцы стояли снаружи на коврике, я обулась и двинулась в темноту, зажав в дрожащей руке нож.
        - Эй! Кто здесь?
        На забор падал свет уличного фонаря. Калитка была открыта. Наверное, я забыла закрыть. Или Фабиан. Или…
        Я быстро направилась к въездным воротам, мимо садового сарайчика и груды металлолома, которая была нашей машиной.
        - Эй! Кто тут?
        Среди темных теней я различила фигуру. Очертания человека.
        Я инстинктивно выставила вперед нож.
        - Черт, что это ты делаешь? - раздался голос Улы, и в темноте сверкнули его светлые глаза.
        - Это ты?
        - Мне не спалось, - сообщил он и, не отрывая взгляда от ножа, спросил: - Что ты делаешь? Собираешься меня зарезать?
        - Мне что-то послышалось, - ответила я, опуская нож.
        И вдруг растерялась: что, если звуки раздавались только у меня в голове? Ула обошел общий двор, проверил велосипедную дорожку, дошел до выезда на «большую» дорогу и заглянул за все заборы. Горластая улица спала глубоким сном.
        - Вроде тихо, - сказал он.
        - Наверное, мне показалось.
        Глядя на нож у меня в руке, Ула подошел ближе. Его парфюм ударил мне в нос.
        - Еще раз спасибо, - сказала я. - За сюрприз. Фабиан теперь все время говорит об этой машине.
        Ула рукой зачесал назад волосы и улыбнулся. Но потом у него во взгляде появилась тревога.
        - Как ты вообще? - спросил он.
        Сложный вопрос. Вот бы просто сказать «хорошо» и сменить тему. Но этот вопрос всколыхнул меня, проник куда-то глубоко в сознание. Я сглотнула. И не смогла произнести ни слова.
        - Идем, - сказал он. - Я провожу тебя.
        Каждая клетка моего тела кричала «нет». Это была безумная идея. И все равно моя свободная рука оказалась в руке Улы, и мы смотрели друг другу в глаза, пока шли через сад.
        - Тебе нельзя оставаться одной этой ночью.
        60. Mикаэль
        После катастрофы
        Вторник, 17 октября 2017 года
        Часы перемешались. Просто чередуются день и ночь, свет и тьма. Опущенные шторы остановили время.
        Сиенна готовит, но никто из нас не может смотреть на еду.
        - Я хочу, чтобы мама была здесь, - говорит Белла.
        Я выхожу из комнаты, чтобы она не видела, как меня разрывает на части. Бутылка виски почти пустая, но в баре найдется еще что-нибудь, чем можно унять самые сильные приступы горя.
        В середине дня приходят коллеги Бьянки. Приносят большой венок, игрушки детям и говорят добрые слова. Я почти никого из них раньше не видел, странное чувство, когда они плачут и обнимают меня. Я понимаю, что это сочувствие, я должен быть благодарен, но мне тяжело находиться среди людей. Я просто не могу стоять на ногах.
        Потом приходит директор школы с цветами и открыткой, на которой от руки написаны соболезнования.
        - В это невозможно поверить, - говорит он. - Так не бывает.
        Именно. Так не бывает, это случается только с другими. Но все же бывает.
        - Мама теперь на небе? Как у Пэппи?
        Как бы мне хотелось во что-то такое верить.
        Впервые в жизни я испытываю нечто вроде тоски по Богу.
        - Никто не знает, где сейчас мама, - говорит Сиенна и обнимает Беллу. - Некоторые думают, что люди отправляются на небо, когда умирают. Может, так оно и есть.
        Белла растеряна.
        - Как ты думаешь, где мама? - спрашивает она.
        - Я думаю, что она здесь. - Сиенна обводит рукой комнату. - Она с нами.
        Это утешительная мысль, но я ничего не чувствую. Никакого присутствия Бьянки нет. Есть только пустота. В один из букетов вложена карточка с изображением голубки. Витиеватым почерком написано: «Покойся с миром. Жаклин и Фабиан». Я долго смотрю на эту надпись, а потом рву и комкаю карточку. В дверь снова звонят, я прошу Сиенну открыть.
        - Я не выдержу.
        Как хорошо, что она здесь. Без нее был бы хаос.
        Сиенна выходит в коридор с Беллой и Вильямом. Я слышу, как они разговаривают, узнаю голоса.
        - Это твои коллеги, - сообщает Сиенна и спрашивает, есть ли у меня силы выйти к ним.
        Я справлюсь. Если недолго.
        В коридоре Май-Роуз и Рон, взгляды опущены, они принесли маленький цветок в горшке.
        - Мы просто хотели выразить соболезнования.
        - Мы думаем о вас, - говорит Рон. - О всей вашей семье.
        Он дергает себя за усы, когда Май-Роуз передает мне цветок.
        - Спасибо.
        - Любезно с вашей стороны, - произносит Сиенна.
        - О школе не беспокойтесь, - говорит мне Май-Роуз. - Оставайтесь с семьей. Берегите детей.
        Мне удается пробормотать что-то в ответ. Им тоже нелегко. Кто знает, как надо вести себя в такой ситуации?
        - Я читал, что полиция закрыла дело, - говорит Рон. - Странно. Я звонил им и оставил свой номер. Они сказали, что перезвонят.
        - Вам?
        Он кивает.
        - Рон тоже был в супермаркете в пятницу, - объясняет Май-Роуз. - Он видел Фабиана Селандера и его мать.
        Картина в моем мозгу внезапно приобретает максимальную резкость. Рон тоже был в «Ике»?
        - На самом деле я пытался сделать вид, что не заметил их, но меня увидел Фабиан, и поздороваться все равно пришлось.
        - Где? В самом магазине?
        Но мой интерес быстро гаснет. Зачем полиции знать, что Рон поздоровался в магазине с Жаклин и Фабианом?
        - Нет, на парковке, - отвечает Рон. - Они стояли у машины с полными пакетами.
        - Мы только что видели эту машину у их ворот, - говорит Май-Роуз, а Рон кивает:
        - Да, «БМВ».
        Я чувствую, что устал. Видимо, Рон это замечает, потому что ловит мой взгляд и начинает говорить громче:
        - Вы знаете, что в машине был мужчина? А не только Фабиан и его мать?
        Внутри у меня что-то обрывается. Голова кружится.
        - Что?
        - Я его сразу узнал, - говорит Рон и снова дергает себя за усы. - Это ваш сосед.
        Меня сводит судорога, все мои кровеносные сосуды закупорены.
        - Ула?
        - Да, именно. Ула Нильсон, - подтверждает Рон. - Мы у него оформляли кредит на дом несколько лет назад.
        - Вы уверены? Почему вы не связались с полицией?
        Я прислоняюсь к стене. Сиенна уводит детей наверх.
        - Я связывался. Вчера. Я думал, что они перезвонят, а сегодня прочел в газете, что следствие уже прекращено. Мне казалось, они обязаны все проверить. И я посоветовался с Май-Роуз.
        Рон и Май-Роуз пришли в школу давно, сразу после института. Среди учеников ходили сплетни, что они не просто коллеги.
        - А я сказала, что лучше сообщить это вам, - подхватывает Май-Роуз. - Чтобы полиция не упустила что-то важное.
        Я ищу в кармане мобильный. Нужно немедленно поговорить с полицией. Почему они это не выяснили?
        - Вы точно уверены? - спрашиваю я Рона.
        - Иначе я бы никогда не сказал. Ула сидел в машине и ждал, пока мать Фабиана загрузит в багажник покупки.
        Я вижу это воочию. Там был Ула.
        Это все меняет.
        - Где он сидел?
        - Впереди, - отвечает Рон. - На водительском месте.
        61. Mикаэль
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Вильям уселся в гостиной на ковер, скрестил руки и заявил:
        - Я не хочу туда идти. Я демонструю.
        Вопреки всему мы не могли не рассмеяться.
        - Ты, наверное, хочешь сказать «я протестую», - сказала Бьянка.
        - Идем! Мы недолго там пробудем. Для такого места, как наше, подобные праздники, увы, неизбежны.
        Честно говоря, я и сам готов оплатить половину их расходов, лишь бы не тащиться на эту вечеринку.
        - Я не хочу встречаться с Фабианом, - ныл Вильям, который продолжал сидеть на ковре. - Вы будете заставлять меня играть с ним.
        - Нехорошо так говорить, - сказал я.
        Вильям надул губы.
        - Фабиана там все равно сегодня не будет, - сказала Бьянка, помогая ему встать.
        Через минуту она уже держала детей за руки и шествовала по Горластой улице в туфлях на высоком каблуке. Я семенил сзади, пытаясь закрыть рюкзак с запасной одеждой и игрушками.
        А потом Гун-Бритт и Оке привычно взялись за свое:
        - Вот теперь все как надо! Праздник нашего двора летом. Солнце светит, трава зеленеет. Порядок восстановлен.
        Оке, в кожаном фартуке, жарил на гриле свиные ребрышки. С него капал пот, а щипцы для гриля походили на домкрат.
        - Пиво? - предложил он, протягивая бутылку «Пильзнера».
        Пока мы ели, он говорил, не отступая от привычного репертуара, состоявшего из телепрограмм, кулинарных рецептов, политики и сплетен. В нужных местах я принужденно смеялся и иногда вставлял в меру веселые комментарии.
        Бьянка была полностью поглощена тем, что следила, как едят дети, а Ула, похоже, пребывал в дурном настроении.
        После ужина я вышел с Оке в общий двор. Оглядевшись по сторонам, Оке зажег сигару.
        - Гун-Бритт не любит, когда я курю, - произнес он, попыхивая.
        - Она может учуять запах, - сказал я, разгоняя дым рукой.
        - Исключено, - засмеялся Оке. - Ее нос уже лет двадцать как вообще ничего не чувствует. Она не заметит, даже если пернуть ей в лицо.
        Он одновременно засмеялся и закашлялся. Мне очень хотелось домой, в кровать и тишину.
        - Глядите-ка! - сказал Оке.
        Из-за угла на велосипеде выехал Фабиан.
        - Привет! - крикнул я.
        Он посмотрел на нас и сделал круг по двору. Пробормотал что-то в ответ на приветствие и снова свернул на «большую» дорогу.
        - Этот мальчик, - проворчал Оке, - все время ездит на этом своем велосипеде как недоразвитый. Мне его жалко.
        - Перестаньте, - сказал я. - Ему приходится нелегко.
        Мне страшно надоели все эти глупые разговоры.
        - Так и я о том же, - продолжил Оке. - Его мать совсем им не занимается. И с этим пора, черт возьми, что-то делать!
        - Фабиан - умный мальчик, - сказал я. - Вы совершенно зря беспокоитесь.
        На самом деле он вообще не беспокоился. Испустив облако дыма, он потушил сигару и бросил окурок в бочку для дождевой воды.
        Когда мы вернулись на террасу, он налил мне виски. Именно это мне и было нужно. Чтобы перестать реагировать на происходящее.
        Опустились сумерки, во дворе зажглись фонари. В беседке на садовой скамье сидел Вильям и играл во что-то на планшете, Белла бегала рядом. Ула так и не разговорился. Просто пил грог бокал за бокалом, нос его становился все более красным, а взгляд - все более мутным.
        Поздно вечером разговор зашел о страшных событиях, случившихся на прошедшей неделе. В четверг грузовик намеренно въехал в толпу на одной из туристических улиц Барселоны, в результате чего пострадало около сотни человек, а в пятницу утром пришла новость о том, что вооруженный ножом человек набросился на прохожих в центре второго по величине города Финляндии.
        - Везде одно и то же, - вздохнул Оке, - безопасных мест больше нет.
        Мне снова пришлось вступить в спор. Я призывал к самообладанию и здравому смыслу. Это неблагодарное занятие постепенно исчерпывало мое терпение.
        Ула не высовывался. Несколько раз я смотрел на него в поисках поддержки, но он с задумчивым видом молчал. Его явно что-то беспокоило. Я вспомнил, как он глупо повел себя в гараже, когда накинулся с дубинкой на Лиама. И только когда разговор коснулся внешней политики Швеции и для иллюстрации деградации общества Оке вспомнил старый армейский анекдот - только тогда Ула слегка оживился. Он отставил бокал и несколько раз попытался привлечь к себе внимание, пока ему не удалось наконец взять слово:
        - Почему сегодня не пригласили Жаклин?
        Все замолчали.
        Я посмотрел на Оке, который уставился на Бьянку. Та уперлась взглядом в стол.
        - Ну, потому что… - начала Гун-Бритт, - я думала, это всем понятно.
        - Разумеется, мне все понятно, - сказал Ула. - Я не умственно отсталый. - Он заговорил агрессивно и быстро, проглатывая слова: - Сидите треплетесь о соседской взаимопомощи и о том, как у нас тут все прекрасно, а Жаклин и Фабиан там одни.
        - Да, но…
        - Знаете, как это называется? - Ула повернулся к Оке. - Травля!
        - Пожалуйста, - заговорила Гун-Бритт, - не надо. Жаклин сама поставила себя в такое положение. Что посеешь, то и пожнешь.
        Ула открутил пробку на бутылке джина и резким движением плеснул себе в бокал так, что половина пролилась на скатерть.
        - Для того чтобы станцевать танго, нужны двое, - сказал он, припечатав меня взглядом. - И для того чтобы переспать, тоже.
        Я не ослышался?
        Прикрыв рот рукой, Бьянка в шоке смотрела, как Ула вливает в себя неразбавленный джин.
        - Я не знаю, что вы там себе навоображали, но мы с Жаклин никогда не спали друг с другом, - сказал я. - То, что между нами произошло, было ошибкой, которая никогда не повторится.
        - В этом надо убеждать не меня, - фыркнул Ула, поставив бокал и посмотрев на Бьянку.
        Она тоже думает, что у меня что-то было с Жаклин? Она обсуждала это с Улой?
        - Мне страшно надоело, что вы все время вмешиваетесь… - начал было я, но Бьянка меня перебила.
        - Вы защищаете Жаклин? - обратилась она к Уле. - Вам ее жаль? Хотя, как только мы сюда переехали, вы только и говорили о том, какая она страшная соблазнительница.
        - От мелких сплетен еще никто не умер. Речь о другом. Разве Жаклин и Фабиан еще недостаточно настрадались? - перебил ее Ула, массируя себе брови.
        - Я думаю, нам пора, - сказала мне Бьянка, резко встав из-за стола. - Ты с нами?
        В ту же секунду со стула вскочил Ула.
        - Вы поступили с Жаклин отвратительно, - сказал он Бьянке. - Вы разрушили ее жизнь.
        Он как будто выплевывал слова.
        - Вы слышали, что она сделала?
        Оке и Гун-Бритт, похоже, впервые в жизни онемели.
        - Вы же сами… - возразила Бьянка, но он перебил:
        - Она сделала вам одолжение! Она хотела быть любезной, а вы устроили так, что ее уволили.
        Ула покачнулся и стукнул кулаком по столу, бутылка пива упала на землю и разбилась. Гун-Бритт тут же начала собирать осколки.
        - Тебе не надо больше пить, - сказал Уле Оке.
        Гун-Бритт согласно закивала:
        - Да, пора заканчивать.
        Пока Бьянка собирала детские вещи, я попытался уйти подальше от Улы, но тот встал у меня на пути.
        - Можно я пройду? - спокойно сказал ему я.
        - Оставь, к чертовой матери, в покое и Жаклин, и Фабиана, - сказал он мне.
        Я снова вспомнил, как он ударил Лиама и кровь на полу в гараже.
        - Беспокоиться не о чем, - ответил я. - Ни с кем из вас я больше никаких дел иметь не намерен.
        Оглянувшись в поисках Бьянки, я увидел ее лицо и сразу понял, что что-то не так.
        - Где Белла? Я не могу ее найти.
        Я старался подавить панику. Белла недавно была в саду, далеко уйти не могла.
        - Она только что была здесь!
        - Где? Когда? - переспросила Бьянка, стаскивая Вильяма со скамейки. - Ты не видел сестру?
        - Что?
        Когда Бьянка вырвала у него из рук планшет, Вильям с удивлением посмотрел на меня:
        - Она же сказала папе.
        - Сказала? - Я ничего не слышал.
        - Она пошла на площадку. Папа сказал, можно.
        - Я ей это сказал?
        Я вообще ничего такого не помнил.
        - Она пошла на площадку? - спросила Бьянка. - Так поздно?
        Оке и Гун-Бритт уставились на меня. Ула тоже.
        - Одна? Там же темно!
        Бьянка смотрела на меня как на чужого.
        - Она была не одна, с Фабианом.
        62. Mикаэль
        После катастрофы
        Вторник, 17 октября 2017 года
        Не прошло и часа после ухода Май-Роуз и Рона, как я уже сидел за рулем «вольво». «Дропкик Мёфис» играют так громко, что машина содрогается. «Дворники» работают на максимальной скорости, мир мелькает между потоками дождя и слез. Это Ула сбил Бьянку? На водительском сиденье «БМВ» сидел именно Ула. Рон, во всяком случае, в этом не сомневался.
        А полиция его свидетельские показания не учла. Следователи заняты другими делами. Когда я позвонил на коммутатор, мне сказали, что перезвонят. Но я не могу ждать.
        Заезжаю в Лунд и паркуюсь на привокзальной площади перед полицейским управлением. Дождь хлещет по асфальту, люди перебегают улицу, кто-то под зонтиком, кто-то просто натянув на голову джемпер.
        Почему Жаклин и Фабиан не признались, что машину вел Ула? Видимо, они у него и впрямь под колпаком.
        Я быстро поднимаюсь по каменной лестнице на углу площади, но вдруг из какой-то двери появляется полицейский в форме и встает у меня на пути.
        - Петер?
        Я складываю руки, как будто защищаюсь от дождя. Мне надо отклониться, чтобы увидеть его лицо.
        - Что ты здесь делаешь? - спрашивает он. - Я слышал, дело закрыли.
        - Мне нужно поговорить с кем-то из следователей, - отвечаю я. - У меня есть новые сведения. Есть свидетель, который…
        Не слушая, он берет меня за руку и ведет обратно вниз по лестнице к переходу.
        - Что ты делаешь?
        Я озираюсь по сторонам, но кто станет помогать человеку, которого полицейский поймал недалеко от вокзала.
        Его огромные ботинки ступают по лужам, не разбирая дороги. Он ведет меня к воротам за голубым зданием банка.
        - И что, оно того стоило? - спрашивает он.
        - О чем ты?
        Дождь бьет его по лицу, но он этого как будто не замечает. Даже не моргает.
        - О Жаклин. Оно того стоило? Конечно, с ней хочется переспать, но Бьянка мертва, а твои дети потеряли мать.
        - Заткнись! - говорю я.
        Петер стреляет в сторону слюной сквозь сжатые зубы.
        - Если бы ты держал член в штанах, ничего бы не случилось! Как ты потом объяснишь это детям? Папа трахнул тетю-соседку, и она убила маму? Зачем она была тебе нужна? Ты же знал, что она не свободна!
        Он ослеп от ревности.
        Я пытаюсь объяснить:
        - Я никогда не спал с Жаклин. Один раз в новогоднюю ночь мы поцеловались, это была совершенно идиотская ошибка, не более. Я никогда не стал бы рисковать собственной семьей. Поэтому давай ты меня сейчас отпустишь?
        Петер вытирает рукой мокрую челку и смотрит на меня внимательно:
        - Ты жутко выглядишь, и от тебя несет алкоголем. Радуйся, что я не дал тебе пойти в полицию. Тебя бы забрали за езду в пьяном виде.
        Сквозь дождь я вижу криво припаркованный «вольво», двумя колесами заехавший на тротуар.
        - Но я должен с кем-нибудь поговорить! Бьянку сбила не Жаклин. Это был Ула. Мой коллега видел его. Они должны возобновить следствие!
        Петер закладывает пальцы за ремень.
        - Ты ни фига не понял.
        Он источает фальшивую жалость.
        - Ты ведь не знаешь, что случилось на этом вашем празднике, да? - спрашивает он.
        Во мне как будто что-то останавливается. Я прикасаюсь рукой к груди.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мы с Жаклин переписывались в тот вечер, когда остальные веселились. А после ночной смены я поехал к ней домой. Вот тогда Фабиан и проговорился. Понятно, я не должен был ничего знать.
        - Что знать?
        Петер замолкает.
        У меня во рту появляется привкус гнили.
        - Фабиан был в ужасе, боялся, что его отправят в исправительное заведение. Пытался убедить меня, что Белла наврала и все придумала. И надеялся, что я помогу ему выбраться из передряги, если что.
        - Какой передряги? О чем ты?
        Дождь набирает силу, и Петер начинает кричать сквозь шум:
        - Фабиан не первый раз делает такое. В прошлый раз это тоже было у соседей. С внучкой Бенгта.
        Я поднимаю лицо к небу, и на меня наваливается стена яростного ливня. Перед глазами встает страшная картина. Белла и Фабиан на детской площадке. Что он сделал?
        63. Фабиан
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Нас не пригласили на праздник двора. Мне-то этот праздник по барабану, но маму жалко.
        У нас в младшей школе было правило: если тебе устраивают день рождения, ты зовешь либо всех, либо никого.
        Вильда отмечала день рождения в апреле, и ей устраивали не просто детский стол, а настоящую вечеринку с танцами и игрой в «русскую почту»[29 - «Русская почта» - шведская игра с почтальоном, анонимными получателями корреспонденции, рукопожатиями, объятиями и поцелуями.]. Я, как и все в классе, получил пригласительную открытку. Вильда соблюдала школьные правила. Но в тот же вечер нам позвонила ее мать - какой-то крутой адвокат и член родительского совета школы. И объяснила, что я могу прийти при одном условии: со мной должна быть мама. Потому что «мы не можем нести ответственность за Фабиана».
        Мама пришла в ярость, но потом испугалась, что мне будет хуже, если она скажет им все, что думает. За несколько часов до праздника у меня разболелась голова и стало гореть все тело. Я сказал маме, чтобы она позвонила им и предупредила, что мы не придем.
        А через две недели из школьной раздевалки пропал самый крутой подарок Вильды - белые кроссовки «Найк» с золотыми шнурками. Их так и не нашли.
        Но все равно это было хорошее правило. Приглашать надо либо всех, либо никого.
        Пока все развлекаются в саду у Оке и Гунн-Бритт, я бесцельно нарезаю круги на велике. От доносящегося смеха у меня сводит живот. В какой-то момент в общий двор выходят Микки и Оке. Старик зажигает отвратительную сигару. И тогда я уезжаю подальше, через туннель на площадь.
        Последняя неделя летних каникул. Скоро опять в школу. Радует только то, что там снова будет Микки. А все разговоры, что он якобы избил ученика в стокгольмской школе, - вранье. Придуманное кем-то из идиотов, которые несли всякую фигню после истории с Анди. Микки классный с теми, кто и сам классный. И это справедливо. Но некоторым не нравится, что он не такой слабак, как остальные учителя.
        Я боюсь за маму. Она должна прекратить пить.
        Если пойдут разговоры, это может закончиться чем угодно.
        Мне кажется, она тоскует по Микки. После этих их новогодних нежностей они ни разу толком не поговорили. Если б только я мог что-нибудь сделать… Может, обсудить это с Микки?
        Утром я обнаружил у нас на диване Улу. Похоже, он провел там всю ночь. Конечно, Ула поступил по-доброму. Позволил мне сесть за руль «M3». Но будет ужасно, если мама снова с ним сойдется. На самом деле он псих. Мама была с ним совсем недолго, но мне хватило, чтобы его раскусить.
        Я кручу педали велосипеда не останавливаясь. Не важно, куда я поворачиваю, - ветер всегда встречный. Когда я возвращаюсь на Горластую улицу, из сада Оке и Гун-Бритт выходит Белла:
        - Привет, Фабиан!
        Она вся сверкает в расшитом блестками платье и балетках и говорит, что идет на площадку.
        - Можешь покатать меня на качелях?
        Я немного сомневаюсь. Никого из взрослых рядом нет. Ей действительно разрешили пойти одной так далеко? Скоро стемнеет.
        - Тебе надо сначала спросить у родителей.
        Я ставлю велик на парковку и жду, пока Белла спросит у Бьянки и Микки. Она быстро возвращается, бежит вприпрыжку, волосы так и танцуют за ее спиной.
        - Можно! Папа сказал, что можно!
        Она хватает меня за руку и бежит по велодорожке.
        Выбора у меня нет. Я пойду с ней и не буду спускать с нее глаз.
        - Я хочу, чтобы ты раскачал меня мегасуперсильно! - кричит она и забирается на качели.
        Толкая качели, я замечаю у канатки компанию. Какой-то большой парень уселся на круглое сиденье, а двое других раскачивают его из стороны в сторону.
        Тот самый тип в бейсболке со своими дружбанами.
        - Идем, Белла. Нам надо вернуться.
        - Нет! - Она смотрит на меня с обидой. - Я хочу покачаться! Ты обещал!
        Я снова подбрасываю качели и смотрю в сторону канатки. Черт, поздно. Придурок в бейсболке слез, и все они уже на полпути к качелям.
        - Это твоя систер? - интересуется «бейсболка».
        Белла сразу чувствует, что что-то не так.
        - Или это твоя подружка? - ржет парень в «адидасе».
        Я беру Беллу за подмышки и поднимаю с качелей.
        - Нет, - говорит она, выворачиваясь из моих рук и цепляясь за качели, - я хочу еще покачаться.
        - Она хочет покачаться! - передразнивает «бейсболка». - Может, ей лучше прокатиться на канатке?
        Белла замолкает и долго смотрит на канатную дорогу. Я знаю, что она ее не любит. Там довольно высоко и разгон реально крутой. Мне было лет десять, когда я впервые рискнул проехаться. А Белле всего пять.
        - Идем, - говорит «адидас». - Мы дадим ей попробовать.
        - Нет, - говорит Белла. - Я не хочу.
        - Бери ее, - приказывает «бейсболка».
        Белла сучит ногами, когда я снова пытаюсь ее поднять.
        - Это не страшно. Я обещаю. Съедешь один раз на канатке, и мы отделаемся от этих идиотов.
        - Давай пошли! - поддакивают парни. - А то придется тебе самому прокатиться. А, Фабиан, рискнешь? Голым? Туда-сюда.
        Они ржут. «Адидас» сильно толкает меня в бок, я чуть не падаю. Белла очень испугана, но в конце концов кивает головой. Соглашается проехать ради меня.
        Но как только я беру ее на руки, она передумывает:
        - Фабиан, я не хочу!
        - Ну так кто из вас едет? - спрашивает «бейсболка», теряя терпение. - Ты или она? Давай выбирай!
        Белла плачет.
        Придумать бы что-нибудь. Но раздеваться и кататься я не буду. Не хочу оказаться в Сети на канатке, голый и напуганный. Иногда приходится чем-то жертвовать ради собственной шкуры, даже если это мучительно.
        - Прости, - шепчу я Белле. И несу ее к подъемнику.
        Она пинает меня ногами и машет руками, но я держу крепко. Когда мы поднимаемся на площадку подъемника, у нее текут слезы.
        - Это не страшно, - шепчу я, опуская ее на настил. - И быстро. А потом они оставят нас в покое.
        - Я не хочу.
        - Кто у вас главный, Фабиан? - спрашивает «бейсболка». - Ты или твоя систер?
        - Всего один раз, быстро. Крепко держись за ручку и не отпускай ее, пока не остановишься.
        Мне больно от ее взгляда. Но иногда приходится делать то, чего не хочешь. Так все устроено.
        - Давай сажай ее! - кричит «бейсболка».
        Я ловлю свисающее с троса сиденье.
        Белла перемещается маленькими кругами по площадке подъемника, но деваться некуда. До земли метра два или три, а выход к лестнице я перекрыл.
        У меня в горле ком, но я силой усаживаю ее на сиденье. Она хватается за веревку и поджимает ножки в балетках.
        64. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Суббота выдалась долгой. Утром Ула сварил кофе и спросил, можно ли ему остаться. Он скажет им, что не придет на праздник. Но в резком свете трезвости мне хотелось только одного - избавиться от него как можно быстрее.
        - Если что, звони, - сказал он перед уходом. - По любому поводу.
        Сожаление о случившемся уже ныло где-то в животе.
        С полки в кухне на меня смотрела бутылка вина. Я пряталась от нее в спальне, на краю ванны, в саду, но жажда не отступала. Я сдалась еще до обеда.
        - Мама… - сказал Фабиан.
        Такие же глаза, как тогда, когда он был маленьким.
        Как же мне стыдно. Слабая и жалкая.
        - Я знаю. Я не должна… Я не буду…
        Все мои обещания - это слова на ветер. Я снова сидела за кухонным столом, склонившись над очередным бокалом.
        - Последний, - уверяла я.
        Ну или предпоследний.
        Фабиан повернулся ко мне спиной и вышел.
        - Ты куда?
        - Кататься.
        Что я могла сказать? Я все понимала. Я тоже всегда сбегала.
        Я просто очень боялась, что он не выдержит, однажды перейдет все границы и никогда больше не вернется.
        Я просидела у окна на кухне до сумерек. Через щели жалюзи видела, как Микки и Оке вышли в общий двор и в небо стали подниматься облачка сигарного дыма.
        Я должна уехать.
        Надо уезжать отсюда.
        Хотя на этот раз я не сбегу. Я должна получить право распоряжаться собственной жизнью.
        Когда начало темнеть, Фабиан снова показался под окнами. Тяжесть в груди немного отпустила. Мне стало легче дышать.
        Фабиан был не один.
        Кто с ним? Куда они идут?
        Вытянув шею, я разглядела, что рядом идет, подпрыгивая, Белла. И держит его за руку. Фабиан шагал решительно и твердо. Они приблизились к лестнице и исчезли из вида.
        Мне стало тревожно. Еще немного - и станет совсем темно. И меньше всего я хотела оставлять Фабиана наедине с Беллой.
        Я посмотрела в окно коридора, но и оттуда уже ничего не было видно. В ванной я брызнула себе в лицо водой и вышла на улицу. Там уже было по-вечернему прохладно.
        Я успела дойти до угла.
        Навстречу мне шла плачущая Белла, с грязными руками и коленками, спутавшимися волосами, в платье, испачканном песком. В ее огромных глазах застыл крик.
        - Нет! - проговорила я. - Нет! Нет!
        Я села перед ней на корточки и обняла ее. Погладила по спине и попыталась успокоить. Вспомнила Элис. Как у нее стучали зубы, когда Бенгт держал ее сильными руками в тот предательски прекрасный летний день у бассейна. Теперь я так же держала Беллу, обнимала ее крепко, пока она не перестала дрожать.
        - Ты не должна никогда и никому об этом рассказывать, - сказала я. - Фабиан может попасть в детский дом. А это как тюрьма.
        Белла всхлипывала у меня на плече.
        - Обещаешь?
        Она кивнула.
        В следующую секунду появился запыхавшийся Фабиан.
        - Что ты сделал? - спросила я.
        - Прости меня, - тяжело проговорил он, держа руки на бедрах.
        Потом наклонился к Белле и начал просить прощения.
        - Не трогай ее! - сказала я и оттолкнула его. - Что с тобой не так?
        - Но мне пришлось. Я не хотел…
        - Пришлось? О господи! Фабиан!
        - Это вышло ненамеренно.
        Я закричала, чтобы он заткнулся. Потом закрыла глаза и начала глубоко дышать. Я как будто уходила от реальности. Уходила в другую - еще более мрачную.
        - Белла! Белла! Вот она!
        Сначала до нас долетели крики. Потом в общий двор ворвались Бьянка и Микки.
        - Белла!
        Каблуки Бьянки громко стучали по асфальту.
        Как только она обняла Беллу, ее радость превратилась в ярость и обрушилась на меня.
        - Ей всего пять лет!
        - Я нашла их на площадке, - соврала я. - Мы сразу же вернулись сюда.
        Я заметила взгляд Микки. Он догадался?
        - Ты что, не понимаешь, что так делать нельзя? - сказала Бьянка.
        - Ты же понимаешь, что нельзя так вот взять и уйти? - сказал Микки Фабиану, который кивал головой, ни на кого не глядя.
        - Полный идиотизм, - проговорила Бьянка. - Пожалуйста, оставьте нас в покое! Мы оказались соседями, но это не значит, что между нами должно быть что-то общее.
        Отвечать не имело смысла. Я надеялась только на то, что Белла будет молчать.
        - Главное, что с Беллой все в порядке, - сказал Микки.
        - Слава богу! - Бьянка так и впилась взглядом в Микки.
        Чуть в стороне под фонарем ждал Вильям со светящимся планшетом.
        - Я иду домой, - сказала Бьянка Микки, подсадив Беллу себе на бедро и взяв за руку Вильяма.
        - Я вас догоню, - сказал ей Микки.
        Я глазами показала Фабиану на дверь, и он молча скрылся в доме.
        Меня тошнило.
        Во всем была виновата я. Я это знала. В глубине души я чувствовала, что что-то случится. И все равно ничего не сделала. Просто сидела и пропивала мозги, жалея себя.
        В голове все кружилось. Я посмотрела на Микки:
        - Не знаю, что сказать. Прости.
        Он сунул руки в карманы брюк:
        - Все в порядке. Бьянка впала в панику, когда пропала Белла.
        - Я имею в виду не только это, - сказала я.
        - Я знаю, - кивнул он.
        Я должна рассказать ему. Так будет правильно.
        - Послушай… Я…
        Слова разрастались во рту, как плесень. Микки терпеливо ждал. Я не могла даже смотреть в его сторону. Эта его спокойная улыбка, его губы. Я все еще помнила их вкус.
        - Мне кажется, я больше не могу, - вырвалось у меня вдруг. Мне надо было это сказать.
        Он вынул из карманов руки и посмотрел на меня с тревогой:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Зайдешь на минуту?
        Я положила руку на калитку. Оставаться в общем дворе не стоило, нас кто-нибудь наверняка заметил бы.
        Микки в сомнении посмотрел по сторонам:
        - Хорошо, только быстро.
        Он зашел вслед за мной в сад, и мы сели на ротанговую скамейку за домом.
        Было ветрено, пели кузнечики, с темного неба смотрел глаз луны. Я подумала о Белле. Она такая маленькая. И отныне всю жизнь будет тащить это с собой. Что изменится, если я расскажу? Я не знала, как поступить. Микки смотрел на меня в задумчивости.
        - Я всегда и от всего убегала. Как только возникали проблемы, я паковала вещи и удирала. По-другому я не умею. Я не представляю, что нужно делать, чтобы остаться и все исправить. Я из тех, кто накосячит и потом сматывается.
        Видимо, я снова подошла к развилке. Возможно, последней.
        Микки потер переносицу.
        - Всегда можно измениться. Стать как бы другим человеком, - сказал он.
        Если бы это было так просто.
        - Я не умею расставаться, - проговорила я.
        Речь же об этом, да? Если Микки узнает правду, он будет ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь.
        - Иногда бывает приятно что-то завершить, - сказал он. - И перейти к чему-то совсем новому.
        - Фабиан… э-э… так не считает…
        Где же я с ним ошиблась? Или, может, дело в наследственности? Его отец ненавидел женщин и вел себя как настоящая свинья. Видимо, генетику не победить.
        - Если бы не Фабиан, я давно бы уехала из Чёпинге, - сказала я. - Но он не выносит перемен.
        Сколько будет молчать Белла? С большой вероятностью она уже рассказала все Бьянке. Ее ярость будет нечеловеческой.
        - А что Петер? - спросил Микки. - В последнее время я его здесь не видел.
        - Он ушел, - ответила я. - Надеюсь, навсегда.
        Микки молчал, но все и без слов было ясно по его глазам.
        - Находить мужчин, которые мне не подходят, - это мой самый яркий талант, - сказала я. - Выбери я кого-нибудь вроде тебя, моя жизнь была бы немного легче.
        Он положил руки на колени. Глаза его затуманились, голос стал тихим.
        - Я люблю Бьянку. И я никогда не хотел давать тебе повода думать что-то другое. Прости. - Он отвел глаза в сторону.
        - Я никогда и не думала, - сказала я.
        Внутри меня все кричало от острого чувства вины. Все равно все узнают правду.
        - А бегство не помогает, - сказал Микки. - Я тоже пытался.
        Он вдруг посмотрел мне в глаза.
        Это было доверие.
        - Я знаю, - сказала я. - Я слышала о том, что случилось в Стокгольме.
        - Что? Где ты это слышала?
        - Ты же знаешь, как тут все устроено, - ответила я.
        Микки смиренно улыбнулся, покачал головой и спросил, что конкретно я знаю.
        - Никаких подробностей. Только что тебя уволили из-за того, что ты избил ученика.
        Его плечи опустились, и весь он словно погас.
        - Я неверно оценил ситуацию. Один физически сильный парень бил нескольких младшеклассников, и я вмешался. Закричал, чтобы он прекратил, но он вел себя как сумасшедший. В конце концов я прыгнул на него и повалил на землю. Он неудачно упал, сломал запястье и лишился одного зуба.
        По словам Улы, все было не так.
        Я вспомнила историю с Анди и то, как Микки заступился за Фабиана.
        - Это был несчастный случай, - попыталась утешить его я. - Ты поступил правильно. Ты же не должен был стоять и спокойно смотреть, как он дерется?
        Я почему-то не решалась спросить о тех парнях в гараже. Ула наверняка и тут все преувеличил.
        - Но потом я узнал, что парня, с которым я вступил в борьбу, много лет травили одноклассники, - тихо сказал Микки. - Его избивали, в него плевали, унижали самыми страшными способами, которые только можно представить. И вся школа, видимо, об этом знала.
        - О господи!
        Все намного хуже, чем я думала. Я вдруг увидела Микки по-новому. Таким, каким он был. Человеком, чьи добрые намерения привели в итоге к страшным последствиям. Да, от таких мук не убежишь.
        - После нескольких лет издевательств мальчишка решился наконец дать отпор хотя бы младшим, когда те начали его доставать. И ему это удалось, но тут появился я и сломал ему руку.
        - Но ты же не знал!
        - Я должен был знать. Все остальные знали. Я попытался объяснить и попросить прощения, но ни мальчик, ни его родители меня даже слушать не захотели.
        - Как ужасно.
        Микки подался вперед. Лунный свет очертил его профиль, живая изгородь позади нас шелестела под легким дуновением ветерка.
        - А через три недели он покончил с собой. Ему было всего тринадцать.
        Кошмар. И поразительно, что в последнее время я боялась, что Фабиан поступит так же.
        Микки закрыл руками лицо, а я осторожно положила руку ему на спину.
        - После этого я уговорил Бьянку переехать в Сконе. Я бежал от всего.
        Я даже представить не могла, что мы с ним так похожи.
        - Странно, - проговорила я. - Когда Фабиан родился, я думала только о том хорошем, что нас ждет. Представляла, как он будет расти счастливым. И упорно закрывала глаза на все остальное. На трудности.
        - Это очень по-человечески, - отозвался Микки.
        Наверное, он прав. Но жить с закрытыми глазами я больше не хотела. Еще был шанс все спасти. Разумеется, я сочувствовала Белле и осуждала Фабиана за то, что он совершил. Но если правда вскроется, между мной и Фабианом возникнет трещина, которую невозможно будет устранить никогда. А когда вопрос стоит так, надо защищать себя и свою семью.
        - Микки, я слишком много пью. Я больше не могу это контролировать.
        Он выпрямился, и я убрала руку.
        - Тебе могут помочь. Профессионально.
        Он, конечно, и раньше об этом знал. Обитатели Чёпинге меня наверняка обсуждали.
        - Но что будет с Фабианом? Если я на несколько недель лягу в клинику? Куда ему деваться?
        - Должен быть какой-то выход, - сказал Микки. - Хочешь, я поговорю со школьным инспектором?
        - Нет!
        Ни в коем случае.
        - Я просто хотела, чтобы ты знал. Если однажды нас здесь не окажется, значит я снова сделала то, что и всегда.
        - Жаклин, ты никуда от себя не убежишь. Куда вы поедете? Лучше позвони в социалку, там помогут.
        - Фабиан меня никогда не простит. Если он окажется в приемной семье или каком-нибудь приюте, это будет самое страшное предательство с моей стороны. Он просто никогда больше со мной не заговорит.
        Микки знал, что так и будет. Он достаточно хорошо изучил Фабиана, чтобы это понимать.
        - Я бы хотел вам как-то помочь, - сказал он.
        Его уверенность в том, что он может спасти мир и все исправить, иногда раздражала. Но сейчас я с теплотой приняла его заботу.
        - Представляешь, если бы мы встретились, когда я была моложе? До всего этого, - произнесла я.
        Закидывая руки за голову, я случайно задела его плечо. У меня защекотало в животе.
        - Если бы мы встретились, когда ты была моложе, ты бы даже не посмотрела в мою сторону, - сказал Микки.
        - И то верно. Увы.
        Его глаза блестели в ночи, как звезды. Луна захватила половину неба, и на Горластой улице пахло волшебством. Я посмотрела на его губы.
        65. Mикаэль
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Оставив Жаклин на скамейке, я поспешил домой. Тихо поднялся по лестнице, заглянул к детям, Вильям и Белла сладко сопели в кроватях. Прошептал в темноте, что люблю их.
        Бьянка сидела в спальне в нашей кровати, поджав колени и прикрыв их одеялом.
        - Где ты был? - Она не сердилась, голос был скорее уставшим.
        - Разговаривал с Жаклин.
        Бьянка закуталась в одеяло, пока я снимал с себя одежду. Она вся была пропитана запахом сигары Оке.
        - Прости эту мою панику, - сказала Бьянка. - У меня перед глазами вставали ужасные сцены. С Беллой все в порядке. Я спросила, не делал ли Фабиан чего-нибудь глупого, но она, судя по всему, просто упала с канатки.
        - Фабиану действительно нужна помощь, - сказал я. - Я займусь этим, когда начнется учебный год.
        Надо что-то делать, чтобы не было слишком поздно.
        Я сел на край кровати и снял носки.
        - О чем говорила Жаклин? - спросила Бьянка.
        - О том, что она алкоголичка. Ей тоже нужна помощь.
        Бьянка задумчиво посмотрела на меня:
        - Твоя?
        - Нет, конечно! Мы больше вообще не будем с ними общаться. Мне надо было с самого начала слушать тебя.
        Бьянка как будто почувствовала облегчение. Ее рука легла на мое колено.
        Там, в саду, все закончилось. Жаклин сказала, что не умеет расставаться, и мы с ней просто смотрели друг на друга. Молчали и понимали, что это и есть прощание.
        - Ула слишком много выпил, - сказала Бьянка. - Он очень изменился. Даже не представляю, как он мог мне раньше нравиться.
        Да, Ула совсем слетел с катушек. Сначала приступ в гараже, теперь эти его заявления. Вспомнив, я страшно разозлился:
        - То, что он говорил обо мне и Жаклин, - неправда. Знаешь что? Между нами ничего никогда не было. Этот поцелуй был чудовищной ошибкой.
        Бьянка поджала губы, ее ресницы задрожали. Я ненавидел себя за то, что поступил с ней так.
        Но если мы хотим идти дальше, нужно рассказать всю правду.
        - В новогоднюю ночь тоже кое-что произошло, - сказал я. - Мне надо было давно в этом признаться.
        Если Бьянка меня простит, я никогда больше не проявлю слабость.
        Один поцелуй мог разрушить всю жизнь, и больше никто и никогда не украдет у меня ни мгновения. То же самое я сказал Жаклин - меняться никогда не поздно.
        - Когда пробило двенадцать, - произнес я, - и начался салют…
        Бьянка посмотрела мне в глаза, положила руку мне на локоть и перебила:
        - Я знаю. Ула рассказал. Он видел вас из окна.
        Слезы жгли мне глаза. Я не хочу жить без Бьянки.
        - Это была ошибка. Я люблю тебя. Я всегда любил тебя.
        Она придвинулась, раскрыв руки, и мы обняли друг друга. Наши глаза встретились. Навсегда.
        - Я тоже тебя люблю, - сказала Бьянка.
        Все вернулось на свои места. Грудь стала дышать свободно, кровь заструилась по жилам, сердце забилось легко, наполнились воздухом легкие, и мне показалось, что я сейчас взлечу.
        - Нам надо уехать отсюда, - сказала Бьянка.
        - И начать все сначала? - прошептал я.
        Она почти рассмеялась.
        Я отклонился назад и коснулся рукой ее щеки:
        - Ты когда-нибудь меня простишь?
        У меня пропал голос.
        Мы долго смотрели друг на друга. В тишине было слышно дыхание спящих детей.
        - Я тебя уже простила.
        Часы остановились и начали новый отсчет.
        Весь этот морок закончился за несколько секунд, чтобы теперь мы были вместе. Навсегда.
        - Я так скучал по тебе, - прошептал я.
        Бьянка впилась ногтями мне в спину с такой силой, словно никогда больше не хотела меня отпускать.
        - Навсегда, - прошептала она.
        66. Жаклин
        До катастрофы
        Лето 2017 года
        Что делать, если с ребенком что-то всерьез не так? Раньше, весной или всего неделю назад, я точно знала, как поступить. Мне казалось, у меня есть ответы на все вопросы. Но когда речь заходит о твоем собственном сыне, все становится не таким однозначным.
        Разумеется, это болезнь, некая форма неправильных связей в мозгу. Я всегда учила Фабиана с уважением относиться ко всем. Сколько раз я говорила с ним о праве девочек на собственное тело и о допустимых границах. И уверена, что всем пятнадцатилетним эти правила вдалбливаются так же жестко. Но я всегда помнила об Элис.
        Однако может ли хоть что-то быть только черно-белым? Когда Микки набросился на того мальчишку из стокгольмской школы, он думал, что защищает слабых. Мы редко видим полную картину. И легко осуждаем и делаем поспешные выводы.
        Случившееся будет преследовать Микки всю жизнь.
        И меня тоже.
        Может быть, Белла расскажет, что произошло на площадке. А возможно, и нет. Независимо от этого я надеялась, что она выберется из всей этой истории максимально невредимой.
        В ту проклятую субботу в конце августа, после того как мы с Микки попрощались навсегда, на Горластой улице появился сердитый и громкий Петер.
        Фабиан впустил его в дом и пытался спокойно поговорить с ним, а я закрылась в ванной, единственном месте, куда пока удалось сбежать.
        - Уходи! - кричала я. - Все кончено! Я не хочу тебя видеть!
        Петер колотил в дверь ванной руками и ногами:
        - Открой! Черт! Ты там не одна, да?
        Он приставал с расспросами к Фабиану, и тот в конце концов признался. Сказал, что он отвел Беллу на детскую площадку и там с ней отвратительно поступил.
        - Мама боится, что теперь меня заберет социалка.
        - Обязательно заберет, - сказал Петер.
        - Но там, на канатке, я ничего не хотел, мне пришлось, мне просто пришлось взять ее… Ты потом сможешь что-нибудь сделать? Ты же полицейский.
        Фабиан был сломлен. Такого отчаяния в его голосе я не слышала никогда.
        Когда же всему этому наступит конец?
        Потом Петер все же сдался и ушел. Я отправила ему вслед сообщение: «Если ты не прекратишь приходить, я заявлю на тебя в полицию» - и следующим утром начала новую жизнь.
        Я решилась, когда услышала отчаяние в голосе Фабиана. Или немного раньше, после разговора с Микки. Наверное, я все поняла в тот момент, когда он встал и оставил меня одну в саду, залитом лунным светом.
        - Так нельзя, - сказал он.
        В моей жизни должен быть смысл.
        Вот тогда я и приняла решение. И у меня должно получиться.
        Это последняя развилка, другой дороги просто не будет.
        Ни один год больше не пройдет зря. Теперь я не сделаю ни одного неверного шага, не буду ни ползать, ни прогибаться, никаких мужчин и никакого алкоголя.
        Я не убегу. Я все исправлю.
        Некрасиво подставлять других. Но Фабиан никогда бы меня не простил, если бы узнал, как все было на самом деле. Ему этого не понять. Конечно, он считал меня слабой, безвольной и зависимой, но я должна была тащить себя за волосы сама. Потому что мы оба понимали, какую ему придется принести жертву, если я запишусь на реабилитацию.
        Но и продолжать так дальше я уже не могла. Нам обоим нужна была помощь - и Фабиану, и мне.
        Как ищейка, я обыскала каждую комнату, перерыла все и перевернула дом вверх дном. Мойка на кухне была заляпана красным, а на столешнице выстроилась шеренга пустых бутылок.
        Из своей комнаты вышел, прихрамывая, Фабиан.
        - Что ты делаешь, мама? - Он потянул носом воздух.
        - С этим покончено.
        Когда последние капли вина стекли в сливное отверстие, я окатила раковину кипятком.
        Фабиан сел за стол, скрестив на груди руки. Челка нависала на глаза, на лице застыла му?ка.
        - Там, вчера… было не то, что ты думаешь.
        Я повернулась к нему в клубах поднимавшегося из мойки пара. Разговор вызывал у меня омерзение.
        - Я заставил Беллу подняться на канатку, - сказал Фабиан. - Там было несколько парней из школы, они заставили меня сделать это. Но…
        Я закрыла кран, пар рассеялся. Я посмотрела ему в глаза:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я посадил ее на сиденье и пустил вниз по канатке. Но она отпустила ручку. И упала прямо в песок.
        Фабиан был в отчаянии, но голос звучал совершенно искренне.
        Я поторопилась и все неправильно поняла? Это невозможно. Почему он не возразил?
        - Прости, - сказал он. - Это было жестоко, но это все. Я не трогал Беллу. Я никогда бы такого не сделал.
        Я ему не верила. Наверное, именно это и было больнее всего, но я действительно ему не доверяла. Я знала, на что он способен.
        - Почему ты не сказал об этом вчера?
        В его глазах застыла безнадежность.
        - Я говорил. Но ты не слушала. Я пытался объяснить все Петеру, но он тоже мне не поверил.
        Вся моя злость исчезла.
        Больше всего на свете мне хотелось ему поверить. Я была пьяной и ничего не соображала, когда увидела, как они с Беллой уходят. А когда она прибежала назад, грязная и плачущая, в моем мозгу возникло только одно объяснение.
        Теперь же я ни в чем не была уверена.
        Не сомневалась я только в том, что мне нужна помощь.
        В понедельник я встала рано и сразу позвонила в Ассоциацию помощи людям с зависимым поведением. И в социальную службу мэрии Чёпинге.
        А потом сложила руки в молитве и стала упрашивать высшие силы, чтобы Фабиан меня простил.
        Если он когда-нибудь узнает правду.
        67. Mикаэль
        После катастрофы
        Вторник, 17 октября 2017 года
        Дождь закончился, но, когда я возвращаюсь домой и выхожу из машины, в воздухе все еще стоит его запах.
        Нащупываю замочную скважину, поворачиваю ключ. Сбрасываю в прихожей куртку и бегу вверх по лестнице. Кровать Беллы пуста, но в комнате Вильяма я обнаруживаю Сиенну. Она сидит в кресле-качалке рядом со спящими детьми и прикладывает палец к губам, предупреждая, чтобы я не шумел.
        Дети спят крепко, на лицах умиротворенность.
        Кладу руки на спинку кровати и слежу за их спокойным размеренным дыханием. А в это время будущее проникает во все мои поры, и я понимаю, что их жизнь навсегда изменилась. У моих детей больше нет мамы. Вильям уже достаточно большой, чтобы ощутить горе. Для Беллы ад впереди.
        Сиенна становится рядом. На ее щеках следы слез.
        - Тебе тоже надо попытаться поспать, - тихо говорит она.
        Я знаю, что она права.
        Смотрю на Вильяма и Беллу и понимаю, что нужно лечь в кровать.
        - Сначала я должен сделать одну вещь.
        - Ты уверен? - спрашивает Сиенна.
        - Нет, - честно отвечаю я.
        Но потом все же решаюсь и снова выхожу из дому.
        Под фонарем почти неподвижно висит пелена мороси. За жалюзи в кухне Жаклин горит свет.
        Обхожу «БМВ» и стучу в дверь так, что руке становится больно:
        - Жаклин! Фабиан! Откройте! - Обхожу дом, стиснув ладони, стучу в стеклянную дверь со стороны сада. - Откройте! Я знаю, что вы там! - Прижимаюсь лицом к стеклу и вижу в полутьме чей-то силуэт. - Фабиан! Я должен с тобой поговорить!
        Он настороженно смотрит на меня сквозь запотевшее стекло. Снимает наушники, вешает их на шею и поворачивает замок. Сильным рывком открываю дверь, так что Фабиан вылетает вслед за ней на крыльцо, а наушники падают на землю.
        - В чем дело? Мамы дома нет.
        Он пятится назад, упирается спиной в кирпичную стену. Я сжимаю кулак, рука дрожит. Вспоминаю Анди у школьного туалета и того рослого парня во дворе стокгольмской школы, который потом покончил с собой.
        Меня разрывает от желания бить.
        - Я знаю, что ты сделал с Беллой, - говорю я.
        - Нет.
        Фабиан задыхается. У него белеет лицо, плечи прижаты к стене дома.
        - Я знаю, что ты сделал на площадке во время праздника.
        Фабиан смотрит по сторонам в поисках пути для бегства. Вытягивает перед собой руки. Те же руки, которыми он трогал Беллу.
        - Что вы имеете в виду?
        Он всматривается в темноту за моим плечом и в тот миг, когда я оглядываюсь, вырывается и бежит. Три быстрых шага, бросок, захват сзади - и я заламываю ему левую руку за спину.
        - Не надо! Не надо!
        Адреналин заглушает все. Я не могу этого прекратить. Тащу Фабиана к двери и заталкиваю в дом.
        - Ей пять лет, ублюдок! Ты понимаешь, что ты больной?
        - Но я не трогал ее!
        Моя рука замирает у его подбородка, я прижимаю его к стене, он не может дышать.
        - Поверьте мне! - хрипит он. - Я плохо поступил с Беллой на площадке. Там было несколько парней из школы, они заставили меня. Я отнес ее на канатку и… - Он делает вдох и сглатывает слюну. - Она не хотела кататься, а я сказал ей, чтобы она крепко держалась. И все! Больше я ничего не делал!
        - Ты лжешь! Петер сказал, что ты лапал ее.
        - Петер?
        В глазах у Фабиана мелькает сомнение, я немного ослабляю хватку.
        - Ты признался ему той же ночью.
        - Нет, я спросил его, что со мной будет. Мама очень сердилась и страшно боялась, что меня заберет социалка. Я пытался объяснить Петеру, что не трогал Беллу, но он совсем двинулся, потому что мама закрылась в ванной и не хотела с ним разговаривать.
        Хватка снова слабеет. Силы меня покидают.
        - Я обещаю, я клянусь, - говорит Фабиан. - Я ничего такого не делал!
        Я не знаю, во что верить.
        - Но Петер был уверен.
        - А Бьянка тоже так думала? Это она заявила на меня в социалку? Они приехали и забрали меня в кризисный центр в лесу. Это было худшее, что мне пришлось пережить.
        Воспоминания заставляют его замолчать.
        Но он не прав.
        - Бьянка никуда не заявляла, - говорю я.
        Если бы она узнала, что Фабиан причинил вред Белле, то сразу бы сказала об этом мне.
        И Белла бы рассказала.
        Фабиан тяжело дышит, его тело напряжено, взгляд растерян.
        - Я знаю, что в пятницу в машине был Ула, - говорю я. - Это он сбил Бьянку?
        - Нет, в машине были только я и мама.
        Он говорил, что никогда не врет, но я в этом сомневаюсь.
        - Я знаю, что Ула сидел в машине. Его видели!
        Фабиан качает головой:
        - Мы встретили его на парковке у супермаркета. Он захотел посидеть за рулем «БМВ». Но когда поехали, его с нами не было.
        Моя рука поднимается и упирается Фабиану в грудь.
        - Ты лжешь!
        Что-то хрустит и ломается у меня в руке. Вся моя злость уходит в костяшки пальцев.
        - Это правда, - хрипит Фабиан. - Ула посидел в машине, но вышел перед тем, как мы тронулись с места.
        Мысли скачут. Зачем ему садиться в машину, чтобы выйти через секунду?
        - Неужели до тебя до сих пор не дошло? Бьянка мертва! - Я сильнее вдавливаю кулак ему в грудь.
        - Это был несчастный случай.
        - Нет. Вы должны были заметить ее. Почему вы не затормозили?
        Фабиан корчится и тяжело дышит:
        - Не та педаль. Мама просто нажала не на ту педаль.
        - Чушь!
        - Машина сбавила ход, - говорит Фабиан, - надо было нажать на тормоз, но перепутать педали так легко! Перепутать и нажать на газ.
        Все это они придумали потом. О том, как водят машину, Фабиан ничего не знает. А опытный водитель никогда не перепутает педали.
        - Говори правду! - Я снова беру его руками за горло.
        В груди все сжимается, там как будто извивается угорь. Фабиан стонет, я крепко его держу. Я ненавижу насилие, но выбора у меня нет.
        Раздается звук. Поворот ключа в замке, а потом скрип пола в прихожей.
        Мы с Фабианом смотрим друг на друга, и я убираю руки с его шеи. Он делает глубокий вдох и опускает взгляд.
        На миг я забываю о детях, обо всем, что у меня осталось. Все мои мысли занимает Бьянка. И все, чего у меня больше нет.
        - Ты умеешь врать, - произношу я. - Ты врал, когда говорил, что не умеешь врать.
        - Простите. Больше я врать не буду.
        Жаклин зовет его из прихожей, но Фабиан не поднимает взгляда.
        - За рулем сидел я, - говорит он.
        68. Mикаэль
        До катастрофы
        Осень 2017 года
        Через неделю после злополучного праздника началась школа. Я стоял в коридоре и делал копии на ксероксе, наблюдая, как загорелые и уставшие от долгих летних каникул ученики заходят в классы.
        Мне всегда нравилось это время - ранняя осень, самое начало учебного года. Особое чувство свободы, предвкушение новых событий, избавление от лишнего и новые перспективы.
        - Вы слышали о Селандере? - услышал я за спиной голос Кеннета, классного руководителя Фабиана.
        - Что именно?
        - Вы же вроде общаетесь с его матерью? Я думал, вы в курсе.
        Что все это значит? Я вдруг забыл о ксероксе, который продолжал выплевывать листы на пол.
        - Фабиан ушел из школы, - сообщил Кеннет. - Его от нас открепили.
        Значит, Жаклин все-таки сделала это. То единственное, что она могла сделать.
        Собрала вещи и уехала.
        - Его мать в клинике для алкоголиков, - сообщил Кеннет.
        Лечится?
        На такое я даже не надеялся.
        - Это разумно, - сказал я. - А Фабиан? Где он?
        Кеннет положил руку себе на живот и огляделся по сторонам:
        - Фабиан на попечении социальной службы.
        Вскоре об этом уже знали все жители Чёпинге: Фабиана определили в кризисный центр где-то в лесах под Смоландом, а Жаклин лечится от алкоголизма.
        - Конечно, она слишком много пьет, - заявила Гун-Бритт, - но у этой женщины есть и другие проблемы.
        Они с Оке явились без приглашения, чтобы разузнать, что произошло после праздника.
        - С тех пор я ни разу не видела Улу, - известила меня Гун-Бритт.
        Мы тоже. И никто из нас по этому поводу не грустил. Бьянка только раз увидела его возле банка, но отвернулась и поспешила прочь.
        - Мы рассчитывали, что он хотя бы извинится, - сказал Оке.
        - Да, - кивнула Гун-Бритт, - он слишком много выпил.
        Они ушли, а я расположился на диване с компьютером, зашел на сайт риелторской компании и принялся смотреть квартиры в Лунде.
        - Посмотри четырехкомнатную возле Софиапаркен. - Рядом присела Бьянка. - Прекрасный вариант.
        - И цена приемлемая.
        Бьянка наклонилась над экраном и увеличила фотографию. Она выглядела искренне счастливой. Кризис миновал. Наверное, мы сможем вернуться друг к другу. Прогулки в парке Ролис, вечера на Сардинии.
        - Я слышала, что это очень хороший район.
        - А как там с соседями? - улыбнулся я.
        Она рассмеялась и взяла мои руки в свои. Вечером мы вчетвером читали в нашей с Бьянкой кровати. Белла и Вильям в центре, мы с Бьянкой по сторонам.
        - Я вас люблю, - сказал я.
        - Но мы же это знаем, - произнесла Белла. - Папа, читай дальше!
        Мы с Бьянкой посмотрели друг на друга поверх их голов. Я не понимал, как мог помыслить о чем-то другом.
        В конце сентября мы с Бьянкой устроили себе спа-выходные в Истаде. На залитом апельсиновым солнцем балтийском побережье она целовала меня так, как когда-то в молодости.
        Это было что-то вроде возвращения и новой встречи. Прежняя непреодолимая сила заставляла меня стремиться только туда, где была Бьянка. Мне все время ее не хватало, хотелось прикасаться к ее коже, находиться рядом, слышать ее голос.
        В воскресенье мы лежали, укутавшись в одеяло, на втором этаже нашего номера. В ведре со льдом стояло шампанское, на губах у нас был вкус клубники, горел камин, за панорамными окнами простирался морской простор - бесконечный и синий. Впереди нас ждало будущее.
        69. Жаклин
        До катастрофы
        Осень 2017 года
        Через шесть недель я вышла на свободу новорожденным теленком. От синевы неба сжималось сердце, солнечный свет был ослепительным, а воздух - со вкусом осени. За Фабианом мне пришлось ехать на машине социальной службы. Сто километров по лесной дороге под постоянно орущее радио. Я не видела Фабиана с того мрачного утра, когда его забрали. С тех пор мы только дважды говорили телефону, он либо что-то мямлил, либо молчал. Больше всего я боялась, что он навсегда закроется. Фабиан иногда был нереально проницательным.
        Он ждал, стоя на гравийной дорожке. Вещи кое-как набиты в рюкзак, и бумажный пакет из дешевого магазина. Плечи опущены, взгляд он оторвал от земли, только когда мы припарковались и я направилась к нему широкими шагами.
        - Я никогда больше сюда не вернусь, - мрачно сказал он.
        Мне хотелось обнять его крепко-крепко, прошептать, что отныне все будет хорошо. Тактильный контакт всегда был для нас проблемой. Я никогда не прикасалась к нему, не обнимала, как это делают мамы.
        - Пообещай мне, - сказал он, - что я никогда больше сюда не попаду.
        Конечно я пообещала. И на этот раз сдержу обещание.
        В первые дни после возвращения домой Фабиан почти все время сидел у себя в комнате. Я заходила к нему с разными предложениями, но он от всего отказывался. Даже на велосипеде не хотел кататься.
        Из школы никто на связь не выходил, а когда позвонили из социальной службы, я сказала, что мы переезжаем.
        Я не могла больше оставаться на Горластой улице. Улу я бы еще вытерпела, как делала это уже несколько лет, но каждый день видеть Микки и Бьянку было выше моих сил.
        Пить больше не тянуло. Теперь у меня отсутствовала потребность чем-то заглушать реальность. Я справлялась даже с одиночеством, потому что ощущала, что куда-то иду.
        Конечно, я никогда бы не купила эту проклятую машину. Все было бы по-другому, если бы я оставила старую, маленькую и не такую мощную. Я же всегда осуждала тех родителей, которые платят за любовь детей вещами и подарками. Но это был единственный способ вытащить Фабиана из дому. Когда мы на новой машине вырулили из автосалона, в глазах Фабиана впервые сверкнуло будущее.
        - «БМВ-323». Мама, неужели это правда? Она наша?
        - Да. Твоя и моя.
        Он с одобрением рассматривал переднюю панель из дерева.
        - Просто мечта!
        Мы молча возвращались в Чёпинге, на кольце возле «Ики» свернули на «большую» дорогу, где посаженные вдоль речки молодые деревца уже надели осенние наряды.
        - Теперь тебе лучше? - спросил Фабиан.
        - Намного.
        - Ты бросила пить?
        Отвечать на такой вопрос собственному ребенку… Я вдруг остро почувствовала, сколько вреда я ему причинила.
        - Да. Навсегда. Обещаю.
        На Горластой улице я остановила машину. Но музыку не выключила. Я откинулась назад и просто дышала. Дышала, пока не запотели все окна и за ними ничего больше не было видно. Плодный пузырь, защищающий от мира.
        - Мама… - сказал Фабиан.
        Я пробормотала что-то в ответ.
        - Это ведь Бьянка виновата, что я попал в то жуткое место? Это же она заявила на нас в социалку, да?
        Я тянула с ответом. Что я могла сказать? Фабиан никогда не простил бы меня, если бы узнал, что я сама попросила о лечении и отправила его в кризисный центр.
        - Не волнуйся, - сказала я, - тебе никогда больше не придется там жить. Больше я тебя никогда не оставлю. Я же тебе пообещала.
        Вся моя прежняя жизнь была обещанием, которое я не смогла сдержать. Но на этот раз я его больше не разочарую. Фабиан улыбался. Он снова мне доверял.
        Я скрывалась. Гасила свет во всем доме и опускала жалюзи.
        Я не хотела ни с кем встречаться. В Чёпинге я навсегда останусь алкоголичкой и никчемной матерью. Таким, как я, здесь никто не дает новый шанс.
        Из дому я выходила редко и всегда после наступления сумерек, чтобы не сталкиваться с соседями. Они бы ничего не поняли. С Микки все было, конечно, иначе. Мы знали друг о друге многое. Но его я не хотела видеть по другим причинам. Как-то вечером я заметила из окна, что они с Вильямом играют в мяч во дворе. В клинике я много думала о Микки. Он мне снился. Я говорила о нем на сеансах терапии. Но мы никогда не будем вместе. И я смирилась.
        Я связалась с маклером, и он сделал предварительную оценку. Маклер гарантировал, что дом можно легко продать. У дворов Астрид Линдгрен в Чёпинге была фантастически прекрасная репутация.
        День за днем с поразительным усердием Фабиан надраивал наш «БМВ» вплоть до мельчайших деталей под капотом, а когда темнело, мы садились в машину и обкатывали ее на бесконечных сельских дорогах Сконе.
        - Пятница, тринадцатое, - сказал Фабиан, когда мы сели в машину и поехали в «Ику».
        - Ты же не веришь в эту чепуху?
        - Я читал, что в пятницу, тринадцатого, происходит больше несчастных случаев, чем обычно, - сказал Фабиан. - Есть статистика.
        - Э-э-э… начиная с сегодняшнего дня пятница, тринадцатое станет моим счастливым днем.
        Вскоре мы уже ходили между стеллажами супермаркета.
        Фабиан вычеркивал товар за товаром из нашего списка, а я старалась не отрывать глаз от тележки, чтобы не встретиться ни с кем взглядом. Когда мы расплатились на кассе и Фабиан толкал тележку с покупками через стеклянные двери, мы чуть не налетели на Улу.
        - Ты вернулась? Рад тебя видеть, - сказал он, глядя на меня так, будто видел впервые. - Хорошо выглядишь!
        - И хорошо себя чувствую.
        Ула ничего не должен знать о моих планах уехать из Чёпинге. Скоро мы с Фабианом исчезнем без следа.
        Если он начнет нас искать, получит только «адресат выбыл в неизвестном направлении».
        Фабиан потянул меня к выходу:
        - У нас там мороженое.
        - О’кей, о’кей, - сказал Ула.
        Он направился с нами к выходу и подождал, пока Фабиан отвозил на место тележку.
        - Петер купил новую машину? - спросил Ула, одобрительно рассматривая блестящий корпус «БМВ».
        - Петер? - переспросила я. - Какой Петер?
        Ула усмехнулся:
        - Понятно.
        - Петер в прошлом.
        Как и ты.
        Но этого я не сказала. Ула - пиявка; пока ты рядом, он будет пытаться в тебя впиться. Единственный способ от него избавиться - без предупреждения исчезнуть.
        - Это наша машина, - гордо сообщил Фабиан, погладив капот.
        - Ты уже водил ее? - спросил Ула.
        Фабиан рассмеялся.
        Я подошла к багажнику, чтобы положить покупки, и когда открыла замок, Ула запрыгнул на водительское место.
        - Ты же дашь парню порулить, Джеки? - произнес Ула.
        - Вряд ли.
        - Да ладно, он же водил «M3».
        - Но не на настоящей дороге, - сказал Фабиан. - Можно получить предупреждение в реестр, а потом вообще лишиться прав.
        Ула завел двигатель. Для этого надо было, чтобы ключ просто находился поблизости.
        - Что ты делаешь? - Я встала у водительской двери. - Выходи!
        Ула несколько раз нажал на газ и показал Фабиану педали:
        - Смотри: газ, тормоз, сцепление.
        Фабиан был похож на ребенка, которого привели на рождественский праздник.
        Новая тактика Улы: завоевать расположение Фабиана. Когда они только познакомились, все было ровно наоборот.
        - Я серьезно, Ула. Выходи!
        Он выключил двигатель и усмехнулся. А выйдя из машины, встал прямо передо мной. Но я не подвинулась ни на миллиметр.
        - Поехали, мама, - недовольно сказал Фабиан.
        Только что он выглядел таким счастливым.
        - Ладно, давай!
        Черт, ехать не больше трех минут, больше шестидесяти он разгоняться не будет.
        - Серьезно? - переспросил Фабиан.
        - Только один раз, - сказала я, пересаживаясь на пассажирское сиденье.
        Полицейских в Чёпинге нет, камер, замеряющих скорость, тоже. Всего через несколько месяцев Фабиан пойдет на курсы вождения.
        Что страшного может случиться?
        70. Mикаэль
        После катастрофы
        Вторник, 17 октября 2017 года
        - Молчи, Фабиан! Ничего больше не говори!
        Жаклин медлит в коридоре. В голосе отчаяние.
        - Это правда? - спрашиваю я.
        У нее совершенно белое лицо.
        - Бьянку сбил Фабиан?
        Жаклин не отвечает, но молчание - это тоже ответ.
        - Ты дала ему сесть за руль? Ты сумасшедшая?
        - Это был несчастный случай, - повторяет Фабиан, - я заметил велосипед краем глаз и попытался затормозить. Я просто нажал не на ту педаль.
        Жаклин отворачивается и уходит, я догоняю ее в кухне:
        - Черт возьми, Жаклин, почему вы с Фабианом с самого начала все не рассказали?
        Она поворачивается и чуть присаживается на край стола.
        - Я боялась, что у меня снова отнимут Фабиана. И сказала, что это я сидела за рулем.
        - Бьянка мертва! - говорю я.
        - Я думаю об этом каждую секунду, - отвечает Жаклин. - Все случилось так быстро. Мы приняли решение сразу после того, как вышли из машины.
        Меня переполняют образы. Бьянка на асфальте, ее закрытые глаза. Наши ночи на Сардинии. Она смеется мне на ухо. «Навсегда». Мы в Истаде, закутавшись в одеяло, смотрим в будущее, которое раскинулось перед нами и притворяется морем. Тело с отключившимся мозгом на больничной койке. Бедро Жаклин соскальзывает с кухонного стола, она хватает стул и почти падает на него.
        - Я думала, у нее легкие травмы, - говорит она, закрывая лицо ладонями. - Я не думала, что она может…
        - Она умерла из-за вас. Вы убили ее.
        Жаклин смотрит на меня, широко открыв глаза:
        - Ты с ума сошел? Это был несчастный случай!
        Мы смотрим друг на друга, и я не понимаю, где правда.
        - Ты думала, что это Бьянка заявила на тебя и что по ее вине тебя отправили на лечение, а Фабиана в кризисный центр.
        - Нет! - возражает Жаклин.
        - Я бы никогда специально не сделал Бьянке ничего плохого.
        На пороге, с трудом передвигаясь, появляется Фабиан. На его шее отпечатались красные пятна. Я чуть не задушил его. У меня все еще дрожат руки.
        - Теперь меня снова отправят в это жуткое место?
        Он в отчаянии. Он судорожно трогает себя руками за шею и подбородок.
        - Успокойся, родной, - произносит Жаклин.
        Она идет к нему, но я выбрасываю вперед руку и останавливаю ее.
        - Ты была уверена, что Фабиан обидел Беллу, - говорю я. - Но ты не собиралась рассказывать об этом ни мне, ни Бьянке. Тогда в саду ты сидела и жалела саму себя. И ни слова не сказала о том, что сделал Фабиан.
        - Но я ничего не сделал, - говорит Фабиан.
        Я смотрю в глаза Жаклин. Она нервно моргает:
        - Я хотела рассказать. Поэтому и позвала тебя. Но у меня не получилось.
        - Клянусь, я ничего не сделал, - говорит Фабиан.
        Жаклин взмахивает руками:
        - Я не понимала, куда мне деваться. Я просто хотела защитить своего ребенка. Все, что я делала, было ради него.
        В ее светлых глазах мелькает беспомощность, и ярость капля за каплей оставляет меня. Чувства покидают тело, постепенно превращая его в мешок из кожи с костями внутри.
        - Как ты могла разрешить ему сесть за руль? - В моем голосе слезы. - Ему всего пятнадцать.
        Жаклин запускает пальцы в волосы, и они падают на ее узкие плечи.
        - Никогда себе этого не прощу.
        - Это была не мамина идея, - говорит Фабиан. - Как водить, мне показал Ула. Мама не хотела, но он считал, что глупо не разрешать.
        Его руки постоянно двигаются.
        - Простите, простите, - бормочет он. - Туда я больше не хочу. Лучше умереть!
        Он бьет себя кулаками по бедрам и тяжело дышит.
        - Прекрати, Фабиан! - Жаклин пытается удержать его руки.
        - Мама, я не хочу! Я не хочу!
        - Фабиан, пожалуйста…
        Жаклин крепко держит его за руки, и Фабиан в конце концов обмякает. Медленно расслабляется мускул за мускулом, и Жаклин отпускает его руки. Они вдвоем так и стоят сцепившись, потные, как борцы после тяжелого раунда.
        Подо мной разверзается земля. И открывается бездна, и я лечу в эту воронку вниз головой.
        Бывает так, что винить некого.
        Жизнь ломается, люди исчезают. Прежнего уже не вернуть, и никто не знает почему.
        Я продолжаю падать.
        71. Фабиан
        После катастрофы
        Зима 2017 года
        У маклера «Порше-911 Каррера». Мне не нравится его взгляд. Он из тех, кто любит себя чуть больше, чем надо. Похож на солиста диско-группы, походка как у футболиста.
        Я прячусь, натягивая на глаза капюшон, а он возится с оранжевой вывеской «Продается». И при этом держит меня в поле зрения.
        Потом идет по общему двору и насвистывает.
        - Послушай, парень… - говорит он, двигаясь прямиком на меня.
        Но я не отвечаю и вообще не смотрю в его сторону.
        - Ты же здесь живешь, да? Ты из пятнадцатого дома?
        - Мм… - бормочу я.
        У него неестественный загар. Выглядит по-идиотски.
        - У нас в воскресенье показ. Буду вам очень признателен, если в это время вы посидите дома и не будете выходить в общий двор. Некоторые покупатели обращают излишнее внимание на соседей. - Улыбка на его лице проросла навечно. Он продолжает улыбаться, хотя по взгляду ясно, что больше всего ему хочется, чтобы я сдох.
        Нащупываю отвертку в кармане куртки. Не знаю, сколько стоит покрасить «порше», но он наверняка выложит не меньше, чем Ула за свой «мерс».
        - Хорошего вечера! - произносит маклер.
        Прежде чем сесть в машину, он поднимает руку и машет в сторону четырнадцатого дома. Там, притаившись за цветочными горшками, стоит Ула и машет маклеру в ответ.
        Какое-то время я жалел, что Улу не покалечили те грабители. Он этого заслуживает. Но в итоге все так или иначе встало на свои места. Ула съезжает, и я уверен, что больше он нас доставать не будет. Мне надо было с самого начала рассчитывать только на себя.
        Нельзя надеяться на судьбу, карму или Бога. Хочешь что-то изменить - позаботься об этом сам.
        Как было с Хугином и Мунином.
        После несчастного случая с котами Ула быстро сообразил, что с Горластой улицы лучше уехать.
        Маклер смахивает с плеча невидимую соринку и садится в машину. На клумбе недалеко от вывески «Продается» стоит маленький деревянный крест с золотой выгравированной табличкой. Там навечно упокоились Хугин и Мунин.
        Девяносто девять дней. Ровно столько дней мама не пьет. Она обещает, что так будет всегда, но я не сильно в это верю. Люди часто обещают то, что не могут выполнить. Что делать, приходится выживать. Пообещать и обмануть.
        Мама врет часто, но неумело. Она врала, что на нас заявила Бьянка. А я знаю, что в социалку она позвонила сама. Я не дурак. Но мне кажется, ее можно простить. И когда-нибудь я прощу ее за то, что она отправила меня в ту страшную тюрьму.
        Через семь месяцев и две недели я пойду на курсы вождения. Но на Калифорнию мне теперь плевать. Что мне там делать? США - дерьмовая страна: насилие, оружие, бедность и гадость. А мой так называемый отец просто долбаный лузер.
        «БМВ» у меня уже есть. Почти все расходы покрыла страховка, недавно нам вернули машину после ремонта. Я мою ее, губка пенится в моей руке, и капли падают на штаны.
        Перед окном на кухне стоит на деревянной стремянке мама. Распыляет чистящее средство, и скребок скрипит по стеклу. Грязь стекает вниз, а мама напевает знакомую мне мелодию. Тысячу лет я не слышал, как она поет.
        Когда из своего двора выходит Микки, он меня сперва не замечает. Останавливается и смотрит на маму, которая, вытянувшись во весь рост, медленными движениями моет окно. Его взгляд не вызывает сомнений.
        - Привет! - говорю я и размахиваю губкой так, что брызги летят во все стороны.
        Микки удивленно вздрагивает и машет мне в ответ рукой. Потом скрывается у себя в гараже.
        Мне нужно терпение. Прошло всего несколько месяцев после смерти Бьянки. Если я дам ему еще немного времени, все будет хорошо.
        Во всяком случае, съезжать отсюда они не собираются. И мы тоже. Мама передумала и сообщила маклеру, что решила подождать.
        Весной Микки снова вернется в школу. Директор утверждает, что в последнее время я веду себя на удивление хорошо. Надо не перестараться, а то меня лишат наставника. Если верить во всякую хрень, например в судьбу, то можно сказать, что это она позаботилась, чтобы именно Микки переехал в дом Бенгта.
        Микки хороший. Мне он нравится.
        Не то чтобы я ему доверяю. Я никому не верю. Но мне кажется, что Микки нам подходит. Маме и мне.
        Будущее выглядит довольно светлым. У меня есть мечта, то, за что можно держаться, и на этот раз я ее из рук не выпущу.
        Я долго думал, что смогу опереться на Бенгта. Он был не такой, как другие, относился ко мне иначе, чем остальные, и видел во мне человека.
        Но даже Бенгт меня недооценил. Он не понял, что я замечаю то, чего не видят другие. Несколько раз я наблюдал за ними, когда они думали, что рядом никого нет. Мама и Бенгт целовались, обнимались и лапали друг друга. Каждый миллиметр моего тела просто пел. Мама и Бенгт. Может, у меня наконец появится настоящая семья и папа. Но когда я сказал Бенгту, что видел их вместе, он превратился в тень, в пустую оболочку самого себя. В ответ на мой вопрос, можем ли мы с мамой теперь переехать к нему, он рассмеялся: «Ну и фантазии у тебя, малыш».
        А чего я хотел? Напридумывал себе всякого. Мама нравилась ему, но не в этом смысле.
        Бенгт ее растоптал. Разбил ее сердце и даже не заметил.
        А потом эта история с Элис. Мы сидели в бассейне, и я спросил, можно ли мне посмотреть на ее письку. Мне было любопытно, и все. Она сказала: можно, и ей не было больно. И только потом, когда на меня заорал Бенгт, она расплакалась.
        После этого все изменилось. И Бенгт тоже. Он ничего не говорил, но это было ясно.
        А потом все само собой совпало.
        Стоял такой совершенно шведский летний день. Под голубым небом в живой изгороди из туи пели птицы. Бенгт приставил стремянку к стене дома и полез наверх с кисточкой и банкой краски, чтобы покрасить чердачные рамы. Он улыбнулся, когда увидел меня. Я ничем себя не выдал. Нужно было всего лишь раз решительно толкнуть лестницу - и готово.
        Помыв машину, я переодеваюсь и иду на кухню к маме. Теперь она редко сидит там за столом. Жалюзи подняты, пахнет свежестью.
        В одной руке у мамы спрей, в другой тряпка. На лице сияет улыбка.
        - Ты куда? - спрашивает она.
        - Покатаюсь на велике.
        Еду мимо супермаркета и школьного двора, через туннель на другую сторону. Площадь, как пудрой, покрыта тонким снегом, а ветки деревьев сверкают кристалликами изморози.
        С детской площадки доносятся смех и веселые крики.
        На подъемнике канатки стоит в предвкушении Вильям, рядом на качелях сидит Белла, болтая ногами.
        Я слезаю с велосипеда и здороваюсь.
        Белла хохочет. Мы давно не виделись.
        - Можешь меня раскачать?
        - Конечно.
        Я смотрю на канатку, Вильям только что прокатился и спрыгнул. Я толкаю вверх качели. Белла стремительно летит в серое небо.
        - Прямо в космос! - кричит она.
        Вильям, понурив голову, садится на соседние качели. Елозит ногами по песку, но ничего не говорит.
        Я понимаю, почему он тогда на меня нассал. Я поступил бы так же. Иногда, если речь идет о выборе между собой и другим, ты выбираешь себя. Так делают все нормальные люди.
        - Тебя тоже раскачать? - спрашиваю я.
        Вильям с сомнением смотрит на меня из-под шапки. Я улыбаюсь. Только простак ведется на первую же приманку. Жертву надо обмануть, внушить чувство безопасности. И всадить нож в спину тогда, когда она меньше всего этого ожидает.
        - Лови меня, Фабиан! - кричит Белла и прыгает с качелей, отпуская веревки.
        Я приседаю, раскрываю руки и ловлю Беллу в объятия. Мне приятна ее близость.
        - Я хочу, чтобы ты был моим старшим братом, - говорит она.
        Я беру ее за руку, и мы идем к канатке.
        - Может, так и будет.
        - А-а-а-а…
        На лице у Беллы вспыхивают тысячи звезд.
        Так похожа на свою мать.
        Хотя я помню Бьянку другой. Страх в ее глазах. Подозрение. Догадка. Наши взгляды встретились на сотую долю секунды, но этого было достаточно. Она знала. Она поняла. Сотая доля секунды - и я нажал на педаль газа.
        Благодарности
        Благодарю Астри, Матильду и всех сотрудников «Ahlander Agency». Благодарю Терезу, Джона, Лизу и других сотрудников «Ester Bonnier». Без вас этой книги не было бы. Также благодарю за ценную помощь Эмму Линдстрем, Бригитту Экстранд, Монику Вислер и других.
        notes
        Примечания
        1
        Сосед хорош, когда забор хороший. Роберт Фрост (англ.).
        2
        Чёпинге - провинциальный городок в Швеции. - Здесь и далее примеч. ред.
        3
        08 - код стационарных телефонов Стокгольма.
        4
        Шведская миля равна 10 км.
        5
        Лисбет Саландер - вымышленный персонаж, девушка-хакер, героиня серии книг шведского писателя Стига Ларссона.
        6
        Сконе - провинция на юге Швеции.
        7
        Хугин и Мунин - пара воронов в скандинавской мифологии, которые летают по всему миру и сообщают богу Одину о происходящем.
        8
        Тумас Йоста Транстрёмер (1931 - 2015) - шведский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе.
        9
        «Тоттенхэм Хотспур» - английский профессиональный футбольный клуб.
        10
        «Мелло» («Мелодифестивален») - музыкальный конкурс, который организует шведская государственная телекомпания.
        11
        Речь идет о социальной сети для создания видео, прямых эфиров и обмена сообщениями.
        12
        «Каунтер Страйк» («Контрудар») - серия компьютерных игр в жанре командных «стрелялок».
        13
        День святой Люсии - праздник, который отмечают 13 декабря в католических и протестантских странах.
        14
        СДВГ - синдром дефицита внимания и гиперактивности, расстройство нервной системы, которое проявляется характерным поведением ребенка.
        15
        Альфонс - герой серии книг Гуниллы Бергстрём о мальчике по имени Альфонс Оберг.
        16
        Эланд - остров в Балтийском море.
        17
        Майское дерево - украшенное дерево или высокий столб, который по традиции устанавливается в скандинавских странах к первомайскому празднику.
        18
        Это неправильное произношение (англ.).
        19
        Имеется в виду персонаж серии книг шведской писательницы Юи Висландер о любознательной корове Маме Му и ее друге во`роне Краксе.
        20
        «Гриффины» - американский мультсериал.
        21
        Питтипанна (буквально «маленькие кусочки на сковороде») - блюдо домашней шведской кухни из овощей и мясных продуктов.
        22
        «Преодолеем» (англ.) - американская песня протеста.
        23
        Простая девчонка (англ.).
        24
        «Скансен» - этнографический музей под открытым небом в Стокгольме. Традиционная встреча Нового года в «Скансене» транслируется по шведскому телевидению.
        25
        Свенсон - одна из самых распространенных шведских фамилий.
        26
        Государственный флаг Швеции.
        27
        Пальты - традиционное блюдо шведской кухни из картошки с мукой и мясом или кровью. Обычно подаются с маслом и брусничным вареньем, а также со стаканом молока.
        28
        Эресунн - пролив между островом Зеландия (Дания) и Скандинавским полуостровом (Швеция).
        29
        «Русская почта» - шведская игра с почтальоном, анонимными получателями корреспонденции, рукопожатиями, объятиями и поцелуями.