Расстояние Хелен Гилтроу
        Шарлотта Элтон – богатая утонченная светская львица. Карла – суперспециалист по информационной безопасности, в прошлом сотрудник секретного ведомства. В многомиллионном Лондоне ни одна душа не догадывается, что Шарлотта и Карла – одно лицо. Лишь однажды, поддавшись чувствам, она решилась раскрыть свою тайну, и вот спустя много лет Саймон Йоханссон, профессиональный киллер и виновник ее минутной слабости, возвращается.
        Бывший снайпер спецназа получает заказ на убийство одного из заключенных экспериментальной тюрьмы. Попасть на сверхохраняемую территорию невероятно сложно, однако для блестящего профессионала нет ничего невозможного. Карла помогает наемнику создать безупречную легенду и внедриться в Программу. Ситуация осложняется, когда Карла узнает, что жертвой Саймона должна стать талантливая женщина-врач. Все данные о ней полностью удалены, вина и даже имя ее не известны. Интуиция подсказывает Карле, что заказ может обернуться ловушкой, а значит, небезразличный ей человек в смертельной опасности…
        Хелен Гилтроу
        Расстояние
        Роман
        Helen Giltrow
        The Distance
          2014 by White Stack Limited
                
        Пролог
        День 25: воскресенье
        КАРЛА
        Мои волосы в крови. Прошло двенадцать часов, а волосы все еще в крови.
        –Вы в порядке?
        Женщина-констебль, дежурящая у двери, смотрит на меня из висящего в ванной зеркала. Грубое нарушение правил: ей было приказано не разговаривать со мной. Должно быть, она думает, что я потеряю сознание.
        Пальто у меня забрали еще вчера на месте происшествия: кровь просочилась сквозь подкладку. Лицо тоже было в крови – ее стер врач, который осматривал меня, прежде чем дать разрешение на допрос. Руки также перепачканы кровью, она затекла в каждую складку и под ногти; приходится раздирать кожу, чтобы вычистить ее засохшие следы.
        Про волосы мне ничего не сказали.
        Перебираю их руками. Коричневые клейкие сгустки прочно слиплись. Мне бы сейчас ножницы, я бы их вырезала.
        Не думай об этом. Не надо.
        Сейчас воскресенье, четыре утра. Так, по крайней мере, говорят часы. Последний раз я спала, часто просыпаясь, в ночь пятницы… Как мне тогда казалось, у нас был план. Но я перестала обманывать себя, что у меня все под контролем. Можно было предположить, как все будет.
        Сейчас я одна в туалете в полицейском участке, рассматриваю в зеркало свои волосы, стараясь не обращать внимания на затягивающийся в груди узел, пытаюсь взять себя в руки и вспомнить все произошедшее. Сколько раз я прокручивала в голове эту ситуацию? Но все прошло не так, как я представляла.
        Всю свою сознательную жизнь я посвятила погоне за информацией и ее последующему анализу: цифры и холодные факты. Я полагала, что это будет лишь очередное дело. И я смогу остаться невозмутимой и рассудительной, как настоящий профессионал.
        Я не могла представить, как мне будет больно.
        Женщина-констебль по-прежнему внимательно следит за каждым моим движением.
        –Все нормально,– говорю я,– правда,– и стараюсь улыбнуться, косясь на ее лицо в зеркале, но не могу скрыть изможденности и бессилия.
        Она отводит взгляд и произносит:
        –Пора возвращаться.
        В комнате для допросов чашка остывшего кофе на столе рядом со мной покрылась зеленовато-белой пенкой. В желудке дрогнуло, и я отставляю чашку подальше. Вошедшая следом за мной женщина быстро реагирует:
        –Принести свежий?
        –Нет.
        Слишком грубо, она ведь добра ко мне.
        –Спасибо, не стоит,– пытаюсь я улыбнуться.
        Она берет чашку и выходит, закрыв за собой дверь. Из коридора доносятся голоса, затем все смолкает. Я одна.
        Больше всего на свете мне хочется уронить голову на стол и зарыдать.
        Но они могут в любую минуту вернуться и вновь приступить к допросу. Итак, еще раз сначала, Шарлотта. Что я видела? Что слышала? Они принимаются рассматривать каждую мелочь под разными углами, особенно выделяя нестыкующиеся детали. Им надо точно понять, как много я знаю или как мало.
        Что ж, я вновь начну с самого начала, которое представляет историю разумной и содержательной, а мое участие вполне безобидным. Но существует еще и другое начало.
        Десять лет назад. Незнакомый мужчина сидит в здании склада, лицо его освещено, а выражение как у человека, который должен все понимать, но не понимает.
        Восьмое декабря, чуть больше года назад: по коридору идет женщина в темном пальто с непроницаемым выражением лица.
        Или, например, четверг в январе этого года, менее четырех недель назад, когда меня нашел Саймон Йоханссон и я впервые услышала об этом невероятном деле.
        Часть первая
        Глава 1
        День 1: среда – день 2: четверг
        КАРЛА
        Я всегда знала: прошлое меня настигнет – несмотря на все меры предосторожности, запутанные следы, выдуманные истории и все прочее, что я сделала для того, чтобы от него дистанцироваться.
        Но все же я не предполагала, что это случится вот так.
        Все происходит, когда в антракте в сутолоке бара Королевского оперного театра я вежливо слушаю рассуждения дородного банкира о правильной трактовке последнего действия оперы Вагнера «Гибель богов». Я поднимаю глаза, и в следующую секунду две мои жизни – жизни, которые я так старалась держать на расстоянии одну от другой,– сталкиваются, как тектонические плиты, и разрушают пространство.
        Мне надо бежать, но уже слишком поздно.
        Он праздно топчется около небольшой группы людей. Он не с ними, но вполне простительна ошибочная мысль, что они вместе. Красивый костюм, галстук, в правой руке бокал шампанского. Даже его стрижка и поза говорят о том, что он принадлежит к этому обществу. Но я знаю, что это не так.
        Два года. Два года и лишь одна причина, по которой он может быть здесь. Хочет забрать меня в другую мою жизнь, о которой я надеялась никогда больше не вспоминать. Он пришел за мной.
        Удар – я преодолеваю шок и проглатываю комок в горле, затем поворачиваюсь к спутнику, улыбаюсь и произношу подходящую случаю фразу. Боковым зрением я не упускаю его из виду: мне необходимо за ним следить, будто он непредсказуемое, потенциально опасное дикое животное. Как хочется повернуться и не спускать с него глаз. Однако здесь и сейчас я Шарлотта Элтон – воспитанная, состоятельная, идеальная Шарлотта Элтон,– которая не может знать человека, которого только что видела.
        Я должна действовать по ситуации, встать так, чтобы иметь возможность видеть толпу через плечо банкира. Когда мне это удается, его уже нет.
        Я внимательно изучаю зал.
        Сегодня, безусловно, аншлаг, и бар – самый большой в Королевском оперном театре, похожий на гигантскую оранжерею в викторианском стиле под высокой изогнутой крышей,– забит до предела, северный и южный балконы полны людьми, толпящимися вокруг центральной круглой стойки. Среди них много мужчин в темных костюмах, но его там нет. Сверкающая зеркальная стена зрительно вдвое увеличивает пространство, делает металлические конструкции арочных окон огромными, а собравшихся людей превращает в толпу. Он, как и его отражение, растворился в этой массе. В верхней части зеркальной стены похожий на ящик балкон кажется подвешенным в воздухе над головами, а опирающиеся на его край люди выглядят экспонатами. Перебираю взглядом их лица. Его среди них нет.
        И все же он где-то здесь, и он нашел меня.
        Последний звонок. Банкир берет пустой бокал у меня из рук:
        –Да, позвольте мне,– и поворачивается, отвлекаясь от оживленного разговора нашей небольшой компании.
        В это время главный адвокат города касается моей руки:
        –Шарлотта, я бы хотел сказать вам пару слов. Прошу вас.
        Я иду рядом с адвокатом по направлению к залу, улыбаюсь и ощущаю, что кровь ударяет мне в голову, глаза заволакивает пелена.
        Пытаясь разглядеть его лицо в толпе, я не замечаю, что он уже рядом. Он не смотрит на меня, но я чувствую прикосновение его руки. Затем он исчезает, смешавшись с окружающими меня людьми.
        Мы с адвокатом поднимаемся к верхним ярусам. Маленький предмет в моей ладони теплый и липкий от пота. Занимая свое место, я незаметно прячу его в клатч.
        Это крошечное украшение для новогодней елки, игрушка, переливающаяся пурпурно-красным цветом.
        В зале гаснет свет. Начинается последнее действие. В произведении Вагнера присутствуют и торжество личности, и нарушение обещаний, и предательство, и убийство, и гибель в самом конце.
        Игрушка – это условный знак, важное послание, хотя код я почти забыла. Саймон Йоханссон просит о встрече. Но не с воспитанной, сдержанной Шарлоттой Элтон. Йоханссон хочет увидеться с Карлой.
        Ты уже два года не работала с клиентом. Ты вне игры. Отправь Крейги. Он справится. За это ты ему и платишь.
        Пустая болтовня. Я ухожу.
        Раннее утро следующего дня. Холод, как песок, режет глаза. На главной улице этой части Восточного Лондона много стеклянных фасадов административных зданий и современных новостроек. Моя квартира находится в одном из таких домов. Кажется, рукой подать до башни Кэнэри-Уорф. Из-за блеска огней она выглядит почти сказочной, но далекой и призрачной, будто из другого мира: словно перевернутая фура, возвышается над мусором в сточных канавах.
        Склад используют для хранения ненужных вещей: старых ярмарочных аттракционов, декораций, поблекших уличных украшений и прочего. Разбросанные по двору детали напоминают останки доисторических животных: гигантского осьминога с разметавшимися в стороны щупальцами, изогнувшего позвоночник тираннозавра. Скудный свет редких ламп внутри позволяет с трудом пробираться по узким проходам, местами подсвеченным фарами искореженных автомобилей и огнями вывески с надписью: «Последний трюк».
        Сейчас январь, и за проведенные здесь двадцать минут я успела замерзнуть. Видимо, поэтому я ничего не заметила.
        Не движение, нет. Движение я бы не пропустила. Он уже точно здесь, во мраке, и наблюдает за мной.
        –Прости,– говорит он, но я все еще хватаю ртом воздух.
        Словно он все это время был здесь, среди ухмыляющихся пластмассовых Санта-Клаусов и похожих на гармошку китайских новогодних драконов, лишь изменение фокуса явило его в поле моего зрения. А может, все происходило постепенно, как растет трава или оседает пыль: тень уплотнилась и приняла человеческий облик.
        Ему сорок один. Рост метр восемьдесят с лишним. Поджарый и мускулистый, с телом атлета, привычного к бегу на длинные дистанции. Красивого костюма больше нет, на нем дешевая безликая одежда, на запястье ничем не примечательные часы. В глаза бросаются шрамы на выпирающих костяшках пальцев.
        Как всегда, я замираю в ступоре.
        –Хотел удостовериться, что ты одна,– говорит он тихо и вежливо. Невыраженные гласные выдают его северное происхождение; но только это и больше ничего.
        Ты не должен был искать меня!
        Вместо этого я произношу:
        –Ты не позвонил, как обычно.– Странно, голос звучит спокойно.
        –Позвонил. Мне ответил незнакомый мужчина.
        –Он свой человек. Работает на меня.
        Кивок и отведенный в сторону взгляд. Подальше от меня.
        Что ему нужно? Два года назад подобные встречи означали, что ему требуются документы или информация для работы. Для этого люди связывались с Карлой: негласное получение информации, будь то путем подкупа, шантажа или просто кражи; преднамеренное уничтожение ее в случае проявления интереса правоохранительных органов; поддельные удостоверения личности.
        Все не может быть так просто; только не после двух лет молчания. Впрочем, возможно, он тоже вышел из игры – возможно, пришел как человек, который…
        –Расскажи мне о Программе,– просит он.
        Еще несколько мгновений тишины. Я напряженно жду, но за этим вопросом ничего больше нет.

* * *
        Это тюрьма, хотя и не похожая на все остальные; о том, где вы находитесь, напоминали лишь высокие стены и проволока.
        Когда Йоханссон пропал два года назад, проекта еще не было. Проект появился после тюремных бунтов и был связан со спадом и всплеском преступности, переполненностью тюрем и сокращением бюджета… Пять тысяч осужденных были перевезены из переполненных тюрем в городок на окраине, опустошенный в связи с реконструкцией и экономическим спадом, и временно помещены под охрану частной фирмы. Временно, но это могло длиться годами. И был задуман эксперимент, он выглядел очень по-американски, создали даже сайт, расхваливающий выдвинутую теорию.
        –И что за эксперимент?– спрашивает Йоханссон.
        –Цель его – научить преступников жизни в обществе.
        –В обществе других преступников?
        –Верно.
        Где он был? Что ему надо узнать? Впрочем, он всегда был человеком основательным и дотошным.
        –И взамен они получают…
        –Более широкие возможности и свободу в ограниченной охраняемой среде.
        Ключи от своих комнат. Доступ к телевизору и газетам. Неограниченное количество свиданий с родными. Возможность самоуправления и создания советов, а также установления правил. Поддержку в получении образования, профессиональной подготовки, помощь при открытии собственного дела. К их услугам объекты здравоохранения, спортивные сооружения, даже ресторан.
        –И они в безопасности?– спрашивает он, внимательно ее выслушав.
        –Постоянное патрулирование вооруженной охраной для поддержания порядка и обеспечения безопасности всех жителей.
        –Ты наизусть заучила?
        –Все это есть в Интернете.
        –Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой.
        –Но это возможно.
        Год назад там произошел пожар, дым стоял до горизонта. Это едва не попало в газеты. Прошло лишь восемь месяцев с начала Программы. Мы делали вид, что такого места не существует. Но на самом деле оно есть. У людей «бессрочные» приговоры. Они могут только войти на территорию, но никогда не выйдут оттуда. За ними закрывается дверь, и о них все забывают.
        –И кто эти люди?– спрашивает Йоханссон.
        –В основном те, кто выбрал карьеру преступника. Воры, рэкетиры, сутенеры, торговцы наркотиками и людьми, убийцы… но не педофилы и не террористы. Насколько мне известно, по крайней мере.
        –А психи?
        –Официально нет: им нельзя доверить прием лекарств. А неофициально?… Дюжины, может, сотни. Все учатся быть законопослушными гражданами.
        –Применение силы?
        –А ты как думаешь? Чарли Росс находился там с самого открытия. Прибыл с первой партией. Через три месяца он умер. Не своей смертью.
        Йоханссон и глазом не моргнул. Разумеется, ему было об этом известно. С Чарли Россом ему приходилось иметь дело десять лет назад, и они встречались лишь однажды. Живым Росс их совершенно не интересовал, и смерть его ничего не изменила.
        –Внутреннее наблюдение?
        –Камеры.
        –Связь?
        –Стационарные устройства для заключенных. Разумеется, все прослушивается. Никаких мобильных телефонов.
        –Сможешь раздобыть планы?
        –Разумеется.
        –А охрана?– продолжает Йоханссон.
        Прошло два года, а я все еще могу читать его мысли по глазам. Мгновенно.
        –Двойные стены по периметру, двенадцать метров над землей и девять ниже ее уровня. Электрический забор, колючая проволока, датчики тепла и движения. Круглосуточная охрана на вышках. Воздушные зоны отчуждения. Все подземные стоки отделены от основной канализации; все отходы, обработанные, протекают под периметром. Крыса не проскочит наружу.
        –А внутрь?
        –Туда никто не стремится попасть.
        –Я стремлюсь. Ты сможешь помочь?
        С большим трудом стараюсь сохранять спокойствие.
        –Количество визитеров ограниченно.
        –Я не об этом.
        –Не об этом? Имеешь в виду удостоверение работника? Хочешь попасть внутрь в качестве охранника или надзирателя?
        –Не то,– говорит он и внимательно на меня смотрит.
        –Заключенного?
        Он отводит взгляд.
        Итак, опять работа. Хлесткий удар разочарования и жало иронии: работа, всего лишь работа, для этого ему нужны новые документы. Охранники и надзиратели составляют единую команду, подчиненную жесткому графику. Персонал очень хорошо защищен. Свободно перемещаться по территории могут только заключенные. Значит, он должен проникнуть туда в качестве заключенного, чтобы выполнить задуманное.
        Внезапно меня охватывает панический страх.
        –Это невозможно.
        В ответ напряженный взгляд.
        –Ты уверена?
        Сейчас же положи конец всему этому. Просто закончи разговор, и все.
        –Пройти на территорию с членами управляющей компании невозможно, взломать систему охраны мы тоже не можем. Она слишком хорошо защищена. Поверь мне, это уже пытались сделать.
        –Пытались те, кто хотел выбраться оттуда, а не попасть внутрь.
        Качаю головой.
        Неловкая пауза затягивается, словно нам есть еще что обсудить. Наконец я нахожу в себе силы нарушить тишину.
        –Это все?
        Кивок.
        –Что ж, если я еще тебе понадоблюсь, можешь воспользоваться этим номером.
        Протягиваю ему визитку без имени, только телефон. Он пробегает глазами цифры раз, второй и возвращает. Вот так. Два года, и нам нечего сказать друг другу.
        Убираю карточку в карман пальто.
        –Пожалуй, я пойду.
        Он даже не прощается.
        Машину – не мерс, которым я пользовалась последние два года, а седан с номерами подставной компании – я оставила на соседней улице. Робби стоит рядом, прислушиваясь к каждому звуку, дыхание клубами вырывается из его рта в морозный воздух, седая голова чуть наклонена.
        Прошел год с тех пор, как я последний раз просила его сделать нечто подобное, но он работает в системе с самого начала и знает правила. Он без звука и пристального взгляда открывает передо мной дверь. Опускаюсь на пассажирское сиденье, и горячая, сжимающая сердце боль наваливается на меня с полной силой. Тебе надо было остаться, надо было что-то сказать, спросить…
        Я заставляю себя не думать. Не думать и не представлять, как Йоханссон стоит где-то там, в сумраке, и прислушивается к звукам работающего двигателя. Скорее всего, он уже ушел.
        Мы принимаем обычные меры предосторожности, и я возвращаюсь в Доклендс уже в пятом часу утра. Здание, в котором я живу, выходит окнами на док Вест-Индия, севернее Кэнэри-Уорф. Когда-то здесь выгружали сахар, но сейчас от индустриального прошлого остались лишь пара монументальных кранов на причале и сам док – дрожащая водная гладь, периодически очищаемая от окурков и одноразовых стаканчиков из-под кофе,– низкие кирпичные постройки превратились в забегаловки и бары для туристов и служащих.
        Все остальное новодел, а мой дом один из самых новых. Все сделано специально для нервных богатых жильцов: слишком просторные квартиры, серьезная охрана, перекрестная система видеонаблюдения. Я совершенно изолирована здесь от внешнего мира, у меня не бывает неожиданных гостей. Даже в такой час один охранник в униформе стоит на улице, другой в холле, за стойкой ночной портье наблюдает за мониторами. Мы киваем друг другу, когда я прохожу к лифту.
        С сорок первого этажа вид открывается захватывающий – офисные здания Доклендса, низкие строения по берегам, переходящие в Лаймхаус-Рич, изгибы реки и очертания лондонского Сити. Сегодня я их не замечаю.
        Неужели Филдинг разыскал его в далеком уголке мира? Кое-что случилось, сынок. Прямо на твоей улице. Или он сам решил вернуться и выяснить, зачем его искали? Его следующая работа связана с тюрьмой. Это кажется невероятным.
        Меня вновь окутывает страх: нет сомнений, он попытается выполнить заказ.
        Открываю дверь маленькой комнаты, которую использую как кабинет. Включаю компьютер, подключаю жесткий диск. Ввожу пароль, пробегаю глазами файлы и открываю один из них.
        Щелчок, и на экране появляются пять цветных колец, одно внутри другого – внешняя охрана, внутренняя охрана, первая стена, узкая нейтральная полоса, затем вторая стена,– окружающих темную мрачную сердцевину. Навожу курсор и нажимаю на пустоту, сразу появляется сетка. Если щелкнуть по одному из квадратов, он увеличивается, на экране появляются детали: дороги, здания, клиники, центр обучения, футбольное поле. Еще щелчок, и перед глазами ажурная сеть канализационных труб и кабелей, тянущихся под улицами, словно вены под кожей. Доступа дальше у меня нет. Ходят слухи о подземных тоннелях и постройках, но во избежание эксцессов их не было ни на одном плане, который я когда-либо видела.
        Еще щелчок, и на плане появляются иконки: хаотично рассыпанные синие ромбы, зеленые кружочки и желтые квадратики. Некоторые означают командные центры и наблюдательные пункты; другие указывают на места установки камер и подслушивающих устройств. Остальные я просто не смогла расшифровать.
        Мы начали сбор данных о Программе и создание этой карты, когда проект был в стадии планирования. Сейчас он работает уже двадцать месяцев, но люди продолжают приходить. Только уже не ко мне, а к Крейги. Это не совсем та карта, которая им нужна. Скорее, это ответ на вопрос: «Можно ли оттуда выбраться?»
        Ответ был ясен, когда Программа только создавалась: нет.
        Но это не то, что нужно Саймону Йоханссону. Ему нужно что-то другое.
        Я до сих пор не набрала номер Крейги. Но я звоню Филдингу.
        Я пользуюсь секретной линией, которую никто не сможет прослушать. В ответ слышится невнятное ворчанье, но я знаю, что это он.
        –Здравствуй, Филдинг.
        Царапающая пауза длится долгих десять секунд. И вот…
        –Карла.– Всего одно слово, но ему удалось вместить в него все превосходство и презрение.
        Тони Филдинг – работодатель Саймона Йоханссона.
        –Давно тебя не слышал,– говорит он.
        Два года, если быть точной. Я никогда ему не нравилась – он предпочитает женщин помоложе и благодарных,– а мой поступок два года назад еще более усилил его отвращение ко мне. Я холодная с…ка, разве не так? В определенном смысле это дарует свободу.
        –Вот мы опять разговариваем,– произносит он, в его голосе мне слышится скрежет заржавевшей железной двери. Значит, еще курит.– Я так понимаю, с тобой кое-кто встречался,– самодовольно произносит он.
        –И ты позволишь ему это сделать?
        –А почему нет?– фыркает он.– Думаешь, он потерял сноровку? Такие качества остаются с человеком навсегда.
        –Заказ связан с Программой.
        –Послушай, он хочет работать. Я уже объяснял ему, что это невозможно. Но он ведь всегда за такое брался, верно? Дьявольски невозможное. Можешь делать ставки, Карла, он справится. В этом вопрос, не так ли?
        Заканчивай разговор. Немедленно.
        В голове всплывают те же самые слова.
        –Ты ведь знаком с системой. Мы не сможем ее взломать,– невозмутимо продолжаю я.
        –Ты уверена, Карла? Что ж, это твой выбор. С этим могут справиться и другие. И они помогут ему попасть на территорию. Разумеется, они будут не так внимательны, как ты, но беднякам не приходится выбирать.
        Слова слетают с языка прежде, чем я успеваю подумать.
        –Ты не сможешь его туда отправить.
        –Увидишь.
        –Программой руководит Джон Кийан.
        –Неужели, Карла? Старина Джон Кийан. Обязательно передам это Йоханссону.
        Возвращаюсь в гостиную, подхожу к окну, смотрю вниз: темная вода подмигивает мне из дока.
        Уйди. Просто уйди. Ты не сможешь жить прежней жизнью. Ты больше не Карла, ты ничего не должна Саймону Йоханссону.
        Я не могу уйти.
        Тебе нравится думать, что ты сама принимаешь решения. Тебе нравится думать, что все сознательно и продуманно. Но порой решения принимаются за тебя, а ты узнаешь об этом слишком поздно. Иногда границы невидимы, и ты нарушаешь их в темноте.
        До того, как Йоханссон рассказал мне о деле. До того, как я вошла в здание склада…
        То мгновение в опере, когда я подняла глаза и увидела его: тогда определилось мое будущее.
        Где-то в системе безопасности Программы есть лазейка. И я найду ее, чтобы помочь ему в нее проскользнуть. Потому что за меня это может сделать кто-то другой, а им будет безразлично, вернется он или нет.
        Джон Кийан – профессиональный преступник, гангстер, убийца – руководит Программой.
        Джон Кийан хочет, чтобы он умер.
        Глава 2
        День 2: четверг
        ЙОХАНССОН
        3:13 утра, четверг. Север Лондона, та его часть, которую называют перспективной, бары и агентства недвижимости постепенно занимают места старых магазинов, продающих товары на вес и дешевую одежду. Он проехал часть пути по этому району на такси, потом на ночном автобусе, а сейчас идет пешком, так ему удобнее. Привычки снайпера сводят все в мире к расстоянию.
        Три метра левее: парочка подростков бежит на автобусную остановку, клубы пара заполнили все воздушное пространство вокруг. Восемь метров вправо: пьяный прохожий зигзагами перемещается по тротуару, останавливается, опираясь рукой на стену. Йоханссон идет дальше. Через шесть шагов мужчина исчезает из поля зрения. Слышны лишь рвотные звуки, и камера видеонаблюдения над головой бесстрастно поворачивается в его сторону, чтобы зафиксировать действие.
        За ним никто не следит.
        Он вновь ее увидел. Говорил с ней. Сейчас он несет эти воспоминания через желтоватую тьму, словно это осязаемый предмет в руках, имеющий вес и форму. Иногда ноша кажется хрупкой, драгоценной – отблеск волос, поворот головы,– но никогда не остается в руках надолго. Йоханссон идет вдоль улицы, проходит ряд домов, и вот Карла уже кажется колючей и агрессивной, как и ее взгляд, изменившийся через секунду после того, как она его увидела.
        Он все неправильно понял? Он был уверен, что все будет не так, но ошибся.
        Йоханссон срезает часть пути, поворачивает направо и идет до первой викторианской террасы. В пяти минутах отсюда кипит стройка, но волна создания элитного жилья не достигла еще этого места: еще слишком часто звонят в домофон, на улице еще много мусорных баков, искореженных велосипедов и старых диванов в саду. Дверь в квартиру на цокольном этаже открывается, выпуская знакомый запах сырости.
        Шторы в гостиной не задернуты, горит фонарь за окном. За стеклянными дверями тени, отбрасываемые стульями в саду, и завядший розовый куст топорщится всеми своими шипами. Йоханссон закрывает шторы и распахивает двери в спальню и ванную, включает свет, проверяет окна, стараясь различить любые признаки нарушения целостности. Ничего.
        Он опускается в единственное удобное кресло, стоящее перед телевизором, и вновь вспоминает Карлу в баре Королевского оперного театра: она в зеленом платье и с чуть склоненной головой слушает полного мужчину и делает вид, что ей не скучно. В тот самый момент она подняла глаза и увидела его.
        И вот опять тугой узел сжал его сердце, сжал грубо и неожиданно.
        Ничего не изменилось.
        Десять лет назад. День их знакомства, если так можно выразиться: он сидит, ослепший от бьющего в лицо света, а ее голос из темноты произносит:
        –Я могу оградить тебя от опасности.
        И это все, что требовалось? Только эти слова? Произнесенные тогда, когда он мало спал, брился в общественных туалетах, еду находил в баках на задворках магазинов, старался избегать дневного света, почти не выходил на улицу, боясь, что его выследят люди Джона Кийана и сделают то, что сделали с остальными. Жизнь тогда была лишь рефлексом и результатом долгих тренировок.
        Я могу оградить тебя от опасности.
        И она это сделала: стерла его прошлое существование с карты жизни – стерла бесследно,– передала ему новое удостоверение личности, билет на самолет, приказав бежать и не возвращаться.
        Но он вернулся, хотя лишь тогда, когда умерли или отправилась за решетку все знавшие о том, что он сделал в ночь, когда умер Терри Канлифф. Вернулся лишь потому, что это был единственный способ оставить ту ночь навсегда в прошлом: работать на Филдинга, выполнять самую сложную работу, делать ее чисто, быстро, аккуратно, не оставляя острых краев, потерянных концов и беспорядка. Никаких колебаний – каждой своей работой он докажет, что может ее делать, что войска особого назначения не правы, что случай с Канлиффом был единичным, той ночью его застали врасплох. Что у него нет ничего общего с тем развалившимся на части человеком.
        Каждый раз он обращался к ней за информацией.
        Однажды она вышла в свет из той полосы тьмы.
        Тогда Карла подарила ему ту почти неуловимую улыбку, которая так редко появляется на ее лице, и все показалось ему возможным; потом она поспешила отвернуться.
        Эта система тебе не поддалась. Ты ничего не смог изменить. Армия и Канлифф доказали, что правы. Она смотрела на тебя десять лет назад и понимала. Она никогда не забудет.
        Настал день, когда ему не оставалось ничего иного, как уйти. Йоханссон не представлял, что до возвращения пройдет столько времени. Но он не мог вернуться, пока она была в каждой частичке его крови как наркотик, пока он думал о ней, как прежде; она постоянно ему снилась. Так прошло шесть месяцев, потом двенадцать, восемнадцать. Кровь стала обновляться, ему стали сниться обычные вещи: человек за столом, крыша, дом на ферме. Йоханс сон понял, что может вернуться.
        Первое, что он сделал, уверившись, что находится в безопасности,– постарался найти ее.
        По старому номеру ответил мужчина-шотландец, голос которого был ему незнаком. Не сказав ни слова, он повесил трубку. Не нашел он ее и по старому адресу, но оставались еще пароли для встреч, время и места. Ему надо было только найти ее.
        И вот Карла перед ним. Все прошло отлично. Он ведь профессионал, верно?
        Верно, ты продолжаешь себя убеждать. Ты задавал ей все те вопросы, ответы на которые уже знал. Думаешь, она не поняла? Спрашивал лишь для того, чтобы ее удержать. Проглатывал тот главный вопрос, ответа на который так боялся, потому что потом тебе нечего было бы сказать.
        На что он рассчитывал? На то, что вернется и все будет по-другому? Что он ничего не почувствует?
        Или на то, что она будет рада его видеть?
        Карла не спросила, где он был.
        И что у него теперь осталось? Работа? Необходимость проникнуть в Программу?
        Даже Карла не сможет ему в этом помочь.
        Ночь начала плавно переходить в утро, когда он заснул, сегодня ему снился один из старых снов. Впрочем, это не сон, а воспоминание.
        Он стоит по стойке «смирно» у стола в кабинете. Перед ним сидит человек в форме, сложив руки на папке с документами.
        –Тут не отражены ваши способности,– говорит человек, и в этот момент Йоханссон просыпается с ощущением тяжести в животе и неприятным привкусом неудачи во рту.
        Звонит мобильный.
        –Слушаю,– отвечает он.
        –Думаю, я смогу найти возможность,– говорит Карла.
        И что-то внутри его вздрагивает от звука ее голоса.
        –Но есть еще один важный момент,– добавляет она, и он понимает, что имеется в виду.– Программой руководит Джон Кийан.
        –Он не знает, кто я.
        В трубке становится тихо, потом Карла произносит:
        –Свяжусь с тобой позже.
        –Ну?– спрашивает Филдинг. Он зол: напряженные плечи скрывает дорогое кашемировое пальто, сжатые кулаки спрятаны под манжетами, на семидесятилетнем лице видны все морщины и дефекты.
        Его вид говорит о том, что он пришел сюда за ответом, только ответов никаких нет.
        –Ну?– повторяет он и резко бросает: – Черт тебя подери!
        Йоханссон глубже опускает руки в карманы куртки. Стоит холодный, пасмурный день. Они встретились на берегу Темзы в Вулидже. Перед ними скользят переливистые, серые и быстрые воды. За рекой видны стеклянные башни в неоновых огнях и стройплощадок. Стрелы кранов поворачиваются в разные стороны на фоне неба. Здесь слишком открытое место: нечему остановить мчащийся вверх по реке ветер, ничто не ограничивает бескрайнее небо.
        –Это шутка?– вскидывает бровь Филдинг. Ничего нового.– Хреновая шутка.
        –Это всего лишь разведка,– произносит Йоханссон.– Я захожу, осматриваюсь и возвращаюсь. Сорок восемь часов. Все.
        –Я не верю. Программой руководит Джон Кийан.– Будто Филдинг не знал этого с самого начала, когда впервые заговорил с ним об этой работе, попыхивая сигарой в темной комнате бара в Сохо и светясь самодовольной улыбкой: «Тебе понравится это дело. Это просто «Миссия невыполнима». Клиент, похоже, выжил из своего скудного ума».
        Йоханссон отводит взгляд.
        Филдинг, не моргая, смотрит на него.
        –И что? Думаешь, у этой операции есть сроки давности? Или у Кийана случилась амнезия? Думаешь, он простит то, что произошло с Терри Канлиффом?
        –Он меня не знает,– повторяет Йоханссон.– Я только разведаю обстановку.
        –А безопасность? Это чертовски рискованно. И как ты думаешь выбраться оттуда? Это тюрьма, черт подери. Ты не можешь открыть дверь и выйти.
        Над головой кричат неведомо откуда налетевшие чайки, механизмы на стройплощадке выпускают в воздух отвратительные дизельные пары.
        –Надо использовать людей из Программы,– говорит Филдинг.– Там полно преступников, пусть они это делают. Найди какого-нибудь парня с мозгами, перехвати его, прежде чем он туда сядет. Такого, кого дети ждут на свободе. Одного из них мы заберем, чтобы стало ясно, как далеко мы готовы зайти.
        От этих мыслей становится не по себе, но это в любом случае не имеет значения. Подобного не случится.
        –Я пойду,– произносит Йоханссон.
        Конечно, он никогда не проваливал дела. И опять Филдинг возвращается к старому, предупреждает, как это опасно, делает вид, будто отговаривает, ведь именно это толкает Йоханссона к цели, верно? Настанет день, и он скажет себе: «Теперь можешь остановиться. Ты выдохся». Но до этого дня далеко.
        –А Карла? Она сможет тебя туда отправить?
        –Она над этим работает.
        Филдинг доволен и не желает этого показывать, поэтому отворачивается.
        На другом берегу копер методично врезается в грязь.
        –Все?– спрашивает Йоханссон.
        Но Филдинг еще не закончил.
        –Почему я должен отдавать этот заказ тебе?– продолжает он.– Ты не должен в этом участвовать. Тебе не справиться, и ты это знаешь. У всех есть свой лимит, сынок. Даже у тебя. Но ты отказываешься меня слушать, так?
        Копер замолкает.
        –Вы меня поняли?– опять спрашивает Йоханссон.
        Филдинг опускает руку в карман, достает конверт и протягивает ему.
        –Что с тобой?– резко говорит он.– Что, черт возьми, происходит?– И добавляет, словно Йоханссон ему отвратителен, словно идет против всего, что правильно: – Не похоже, что тебе так нужны деньги.
        Конверт без подписи, гладкая коричневая бумага. Он его не открывает.
        –Что этот человек сделал?
        –Кое-что нехорошее,– отвечает Филдинг.
        Йоханссон запирает дверь, плотно задергивает шторы и вскрывает конверт.
        В нем всего один листок: фотография, распечатанная на дешевом цветном принтере на обычной бумаге. Какое-то время он неотрывно смотрит, затем убирает лист в конверт.
        Через двадцать минут конверта уже не будет в его руках.
        Образ навсегда останется в голове, целостный и четкий.
        По какой-то непонятной причине изображение женщины стало для него сюрпризом.
        Глава 3
        День 2: четверг – день 5: воскресенье
        КАРЛА
        Вечером в четверг я приглашена на обед – вернее, Шарлотта приглашена, хотя сегодня вечером она вряд ли может составить приятную компанию. После одиннадцати я возвращаюсь в свою квартиру, и меня ждет конверт: его передал ночной портье, направляясь через фойе мне навстречу.
        Алкоголь, содержавшийся в двух бокалах вина, испаряется из моей крови за то время, которое мне требуется, чтобы подняться на лифте на свой этаж. Закрыв дверь, я сразу вскрываю конверт и достаю лист бумаги.
        Ей лет тридцать, волосы цвета сливочного масла, на фотографии она в сером костюме, пиджак застегнут на все пуговицы. Он выглядит дорогим, как и ее стрижка: женщина может быть, например, юристом в крупной компании, выдержанная, хорошо воспитанная. Ее улыбка как оружие.
        Клянусь, мне знакомо это лицо.
        Имя ее нигде не указано, нет и подробностей биографии, только фотография.
        Что натворила эта замкнутая богатая девочка? Почему кто-то хочет ее смерти?
        Но это же просто: она преступница и была осуждена, как и все участники Программы, возможно, по какой-то причине ее лицо мелькало на экранах и появлялось в газетах. Менее чем через секунду перед глазами всплывает первая газетная полоса с фотографией и словом «МОНСТР!».
        Должно быть, это месть. Возмездие за некое преступное предательство? Или решение семьи жертвы. Одно из двух. Странно, что Филдинг ничего не сообщил. Нам потребуется больше информации, чем он предоставил.
        Пальцы ложатся на клавиатуру. Сеть позволяет мне переписываться с людьми на трех континентах. Незнание компьютерного сленга выдает во мне новичка, но сейчас меня это не волнует, и если это нервирует Финна, то не настолько, чтобы высказываться по этому поводу.
        –Финн?
        Ответ приходит почти мгновенно.
        –К?…
        Чувствую его удивление. За последний год Финн, как и остальные в моей Сети, привыкли переписываться с Крейги.
        –Есть работа, оплата обычная, интересует Программа, детали: имена, лица, биография, сообщишь только мне.
        Мы не можем взломать систему, но нам и не надо. Нам нужно лишь скопировать файлы.
        Пауза. Финн думает, или просто сервер работает медленно.
        –Срок?
        –Срочно.
        –Сообщу.– Стандартный ответ Финна. Он стал меня раздражать. Но в жизни все не так, как в кино; это может занять несколько дней или недель. Финн сам не знает. «Сообщу» – все, что он может сказать.
        Я прерываю переписку и откидываюсь на спинку кресла.
        Днем я опять разговаривала с Филдингом, старалась выяснить детали о клиентах, но не узнала даже их имен: у Филдинга свои понятия о безопасности.
        –Они пришли по рекомендации,– только и сказал он.
        По рекомендации того, с кем он работал раньше и кто ему доверял и поручился за него. Но он так и не сказал, кто это был. Затем он спросил, как я собираюсь отправить Йоханссона в Программу, и я ответила в его же стиле, сказала, что работаю над этим вопросом. Доверие – улица с двусторонним движением, но мы находимся не на ней. На самом деле я провела весь день в поисках человека, который станет моим ключом в этом деле, хотя сам об этом никогда не узнает. Кандидат на эту роль в данный момент смотрит на меня с экрана. Позже я непременно изучу всю его биографию в поисках факта, который даст мне возможность им управлять, но у меня нет никакого желания копаться в его преступлениях… Вспоминаю о фотографии девушки, переданной Йоханссоном. МОНСТР. Они составят прекрасную пару.
        Электронные часы в кабинете переключаются с 23:59 на 00:00. Наступила пятница.
        Теперь пришло время поговорить с Крейги.
        Я даже не предполагала, что моя жизнь станет такой. Некоторые вещи просто случаются помимо воли.
        Я связалась с Томасом Дрю, еще не догадываясь, кто он на самом деле и чем занимается; такое случается с наивными девушками двадцати трех лет. У него был острый ум, мягкие руки и водянистые глаза шарлатана, а также самоуверенность, которой я не встречала ни в одном другом человеке ни до, ни после знакомства с ним. Оно произошло на вечеринке в Кенсингтоне, и через два часа мы уже оказались в постели.
        Лишь через неделю я поинтересовалась родом его занятий. Табличка на двери его конторы гласила: «Дрю».
        –Расследованиями,– ответил он с улыбкой.
        Через месяц я начала с ним работать – слежка, поиски простейшей информации, секретарские обязанности – и только тогда поняла, чем на самом деле он занимается, какую Сеть он создал и кто его клиенты.
        Через год я знала дело лучше его самого.
        Алекс Крейги работал у него бухгалтером. Лет тридцати, а может, и пятидесяти, в темном костюме, скрытный и осторожный. Мне всегда казалось, что я ему очень нравлюсь. Моим приятелем стал Робби – стаффордширский терьер в облике человека, плотный, истово преданный, опасный. Он был шестеркой в одной мафиозной семье Ист-Энда, но решил завязать, когда умерла его жена, оставив на попечение семилетнего сына. Дрю использовал его для слежки иногда, когда требовалась сила. Однажды очень давно мы с ним поцеловались в машине, когда вели наблюдение за объектом. Этого требовало исключительно дело, но теперь я частенько напоминаю ему об этом моменте, когда хочу задеть и смутить.
        В один из дней мы долго нигде не могли найти Дрю. Информация, которую он передал по банковскому делу, оказалась неверной, два человека погибли – их застрелили копы,– влиятельные гангстеры Лондона искали его, чтобы обсудить последствия.
        Дрю бежал.
        Робби сказал, надо завязывать. Я отправила его домой к сыну. Я была уверена, что и Крейги бесследно исчезнет – сложит финансовые документы в портфель и уйдет,– но, когда я сообщила о своем решении занять место Дрю, он остался.
        Мы часто спорили, и сначала и потом, но год назад, когда я решила, что настало время передать кому-то другому работу с системой – снизить риск, заняться своей жизнью,– он оказался тем единственным человеком, кому можно все доверить. Крейги знает мои источники, платит осведомителям, дает мне возможность изолироваться от клиентов. Благодаря ему я могу оставаться невидимой, сохранить руки чистыми и быть в безопасности. Именно он следил за тем, чтобы ко мне не приближались люди типа Саймона Йоханссона. Впрочем, лишь в теории.
        В пятницу я подъезжаю к складу. В глубине помещения темно, но я хорошо знаю дорогу. Я знакома со всеми местами встреч, я сама их нашла. Итак, я вхожу почти бесшумно, миную охранника – слышны лишь едва уловимые звуки шагов и тихий скрип двери. Однако Крейги поворачивается и хмурится. Он замечает меня, и вот его узкое лицо обращено в мою сторону – любопытство, расчет?– но он не произносит ни слова. Сейчас другой человек будет задавать вопросы.
        Напротив нас, разделенный ручейком яркого света, сидит мужчина лет шестидесяти. Низко склоненная голова, локти на коленях, руки висят, походя на плети. Он строен, седые волосы идеально подстрижены, одет просто и дорого. Привлекателен несколько воинственной красотой.
        В кино ему бы дали роль полководца, ведущего войска в последний, решающий бой. Но место и атмосфера накладывают отпечаток, все это, несомненно, ущемляет его достоинство – на лице залегли глубокие складки, на лбу появилась испарина. Помимо аромата дорогого лосьона для бритья я ощущаю исходящий от него запах отчаяния.
        –Я уволился,– произносит он.– Почувствовал, что настало время двигаться дальше.– Голос его дрожит.
        –Вы уволились, мистер Гамильтон? Разве вас просили отойти в сторону, чтобы замести пыль под ковер?– У Крейги были манеры сына пастора и акцент Ист-Кил брайда. В такие моменты я верю, что в его кремниевом сердце нет и крупицы сочувствия и жалости.– Вам следовало бы поступать разумнее.
        Мужчина молчит. Он должен понимать, что это часть платы, которую ему придется внести. Но Крейги ведет себя так не из жестокости. Откровенное признание: мы всегда настаиваем на признании. Надо знать, с чем мы имеем дело.
        Крейги продолжает:
        –Давайте разберемся. Вы отступили от линии, предполагающей несовершение ошибок, отсутствие вины, темных пятен на репутации и хорошую пенсию в завершение. В вашей жизни нет грязных тайн, допускающих возможность шантажа. Тем не менее вы пришли сюда с предложением больших денег за возможность начать новую жизнь. Люди так поступают, когда они убегают, мистер Гамильтон. Вопрос: отчего вы бежите?– Пауза.– Итак?
        Ответ я так и не услышала.
        Восемь лет назад я присутствовала при похожем разговоре на другом складе, а человеком, сидящим на стуле, был Саймон Йоханссон.
        Он чисто выбрит, каштановые волосы хорошо уложены. Стильная одежда серого и черного цветов. Опрятный, сложно даже предположить, что у него тяжелая жизнь. Следы драки – содранная кожа на костяшках пальцев, бледнеющие синяки на лице,– но никакой бравады самоуверенного и жестокого человека. Ничего кричащего или специфического в облике. Мистер Никто. Никакого желания посмотреть на него дважды. Его обыскали, натянули на голову мешок, бросили в кузов машины без номеров и возили по всему Лондону. За его голову было назначено вознаграждение.
        Он должен был покрыться холодным потом. Но нет.
        –Вам надо все нам рассказать,– начала я.– Откровенное признание жизненно важно для вас.
        Это была единственная причина, по которой я просила его рассказать, от чего он бежит. Я уже все знала. И все знали.
        Разумеется, я изучила детали его биографии.
        Родился в рабочем районе Солфорда. Отец швед, бывший моряк, любитель выпить и пустить в ход кулаки – имели место неоднократные аресты в пьяном виде и «мелкие инциденты» в маленьком домике, где он рос, прежде чем мать решила, что с нее довольно. (Ему было шесть, когда она ушла и не взяла с собой сына.) Затем были пропуски уроков, плохие оценки. Была запись о правонарушениях в подростковом возрасте – мелкие кражи и прочие такого же рода вещи.
        Далее служба в армии. Рядовой, потом снайпер. Служба на Ближнем Востоке. Благодарности за мужество в бою. Армия спасла его, не так ли? Дала семью, приучила к порядку, дисциплине, привила уважение к себе. Показала, кем бы он мог стать, если бы очень захотел. И он захотел.
        В конце концов, его отобрали на «дополнительное обучение» – перевели в войска особого назначения, занимавшие место между разведкой и войсками министерства обороны: люди уходят туда и не всегда возвращаются. Но Йоханссону повезло. Пять месяцев вдали от подразделения – затем он вновь вернулся к своим обязанностям.
        Вскоре после возвращения в часть он ушел в отставку.
        На этом записи заканчивались. Ничего о тех месяцах, что он плыл по течению жизни. Ничего о пьянках с друзьями в лондонских пабах. Ничего о вступлении в личную армию гангстера Чарли Росса. Как ничего и о первой работе, на которую его отправили с тремя другими солдатами: похитить человека по имени Терри Канлифф и сообщить боссу.
        Когда я спросила Йоханссона, что случилось, он лишь ответил, что все было неправильно. Но впервые с того момента, как с его головы сняли мешок, я увидела отблеск хоть каких-то эмоций в глазах и дрогнувшие губы, что он явно считал позорным.
        Этого было недостаточно, чтобы понять, что произошло с Терри Канлиффом. Я смотрела на Йоханссона и думала: «Ты ведь должен был умереть».
        –Трепло,– говорит Крейги и качает головой. Он не верит ни одному его слову.
        Мы переходим в маленькую комнату с заколоченными окнами: в ней лишь два неудобных стула и стол. Гамильтон надел капюшон и спешно скрылся из вида. Я слышу тихий щелчок, словно кто-то выключил свет.
        –Кто он?– спрашиваю я.
        –Вильям Артур Гамильтон. Работал в «Хоупленд», медицинский гигант. Он был по контракту директором совместного предприятия. Нужны четыре миллиона прививок от гриппа? Средства для жертв биологической атаки? Это все к нему. Связи с офшорами, частные контракты, но также и работа на правительство.– Крейги говорит сдержанно, без малейшей насмешки.
        –Широкое поле деятельности для мошенников.
        Крейги опять качает головой.
        –Тут не только это. Гамильтон думал исключительно о том, как набить свой собственный карман, присваивал деньги за вакцины, которых никогда не существовало. Он до смерти перепуган.– Губы Крейги растягиваются в презрительной улыбке.– Может, Гамильтон получал взятки от некоторых малоприятных режимов за то, что отгружал им то, что не должен был. Может, не отгрузил, что нужно. Что бы там ни было, он уверен, что его ищут. Иначе зачем настаивать на конспиративном доме?
        –Гамильтон не очень настроен говорить.
        –Передумает. Дай мне неделю, и я все из него выбью.
        Крейги безжалостен: в темном костюме и пальто он похож на мелкого провинциального предпринимателя, но он хищник. Его темные глаза находят мои.
        –Знаешь, я бы предпочел, чтобы ты не пришла.
        Мы встречались раз в неделю, в обязательном порядке по пятницам, чтобы обсудить последние изменения в деле. Обычно эти встречи проходили в моей квартире. Крейги приходил с портфелем фиктивных документов, чтобы поддерживать версию, что он консультирует меня по финансовым вопросам. Но время от времени я прошу его разрешения присутствовать на таких встречах. Может, для того, чтобы быть в курсе? Или от скуки? Не знаю. Шарлотта Элтон мое настоящее имя, я с ним родилась. Долгое время оно было лишь псевдонимом, и даже сейчас, несмотря на все мои усилия, оно кажется мне ненастоящим. Шарлотта живет только для того, чтобы поддерживать легенду. Она вращается в обществе людей, принимающих ее и не задающих вопросов о личной жизни. Она приятная женщина, хороший собеседник; на нее могут рассчитывать ищущие благотворительную помощь, за ужином ее можно посадить рядом с неприятным гостем. Но сколько бы людей заметили, исчезни она завтра с лица земли?
        Я отошла от управления системой, чтобы построить свою жизнь. Прошел год, а у меня так ее и нет. Поэтому иногда я прихожу, чтобы постоять в углу комнаты, спрятавшись в темноте за лучом света, и ничего не говорю. Но все же это не нравится Крейги.
        –Ты хорошо работаешь,– говорю я.
        –Ты решила убедиться?
        –Ничего подобного.
        –И ты не знаешь Гамильтона?
        Верно, Гамильтон вполне мог быть одним из равных Шарлотте Элтон. Мы могли сидеть бок о бок в театре или концертном зале. Он такой: богатство, связи… но он чужой. Качаю головой.
        –Я решила зайти просто так.
        Крейги поджимает губы.
        –Эти поездки подвергают тебя…
        –Если это безопасно для тебя, то и для меня тоже.
        Его взгляд говорит, что он не согласен. Его взгляд как несильный удар. Но разве не за это я ему плачу? За соблюдение осторожности, за расчетливость и тягу к риску. За необходимость уделять внимание мелочам не меньше, чем это делала я сама. И все же я раздражаюсь, но сглатываю неприятное чувство. Мы должны обсудить дела.
        –Итак, что у тебя?– говорю я, и мы начинаем.
        Обращение русской группы, подкрепленное хорошей суммой, но их внутренняя безопасность основана на чрезмерном кровавом насилии – мы им откажем. Новый японский источник, который, кажется, заслуживает доверия: Крейги его проверит. Модернизированный брандмауэр европейского банка, но у нас есть контакты с разработчиками программного обеспечения. И так далее, и так далее…
        На узком лице Крейги выражение предельной концентрации, он вытягивает из своей памяти факты потенциальных клиентов, потенциальных источников, потенциальных угроз. Он приучил себя никогда ничего не записывать.
        И только когда мы заканчиваем, Крейги встает и натягивает пальто, я говорю:
        –Ты ведь помнишь Саймона Йоханссона.
        Выражение лица Крейги дает мне исчерпывающий ответ. Разумеется, он помнит.
        –Он вышел на связь.
        Взгляд Крейги становится неожиданно острым.
        –С тобой? Где вы встретились?
        Отвечаю спокойно, словно нам не о чем волноваться.
        –В опере. Прошлым вечером.
        –Он подошел к тебе? На публике?
        –Мы соблюдали осторожность. Никто не видел.
        –Но он знал, что ты там будешь.– И затем тихо, почти под нос: – Это должно было случиться.
        Крейги замолкает. Он и так достаточно сказал. В воздухе вновь всплывает давний предмет спора. На каждого, кто знает меня в лицо, он собирает компромат, и люди знают об этом. Кроме Йоханссона.
        Наконец Крейги спрашивает:
        –Что ему нужно?
        –Как всегда. Документы для работы.– Я замолкаю на несколько секунд.– В Программе.
        Крейги вскрикивает.
        –Он спрашивал, могу ли я помочь ему проникнуть на территорию. В качестве заключенного. Временно.
        –И ты сказала: нет.
        –Я сказала, что буду искать, что можно сделать.
        –Ему нужны документы преступника. Это невозможно.
        Я даю Крейги еще несколько секунд.
        –Невозможно,– повторяет он.
        И я ему все рассказываю.
        Райану Джексону тридцать пять. На моей фотографии он выглядит старше. Родился в Великобритании, но в двадцать семь лет переехал в Штаты – по глупости отправился в Лос-Анджелес. Связался с местной девушкой, официанткой, и на некоторое время смог исчезнуть из-под контроля властей. Все шло нормально, пока он не надоел девушке и она нашла себе другого. Тогда он пошел к ней домой, застрелил парня и стал ждать ее. Показал ей, что сделал с ее другом, а потом напал на нее. Она умирала шесть часов; он сидел и смотрел.
        Потом он сказал полиции, что у нее такая судьба.
        Вероятно, у него был хороший адвокат: в Калифорнии не отменена смертная казнь, но он отбывает пожизненное заключение в тюрьме Викторвилл.
        Райан Джексон – ничтожество низшего уровня. Но у него подходящий возраст, вес и прочие физические характеристики. Он похож на Йоханссона.
        Крейги опять качает головой.
        –И для чего он явился в Программу?– не успокаивается он.– Друзей навестить?
        –По нашей легенде, у него связи с организованной преступностью США. Он получит информацию и готов поделиться ею при условии, что сможет проникнуть на территорию. Власти США якобы обратились к Британии с просьбой о содействии в этом вопросе: их человек останется в Программе на три недели, чтобы выяснить, как там все работает. Однако официально он считается осужденным в США преступником, и Штаты несут за него ответственность. Все будет выглядеть так, будто он сам вызвался. Его данных не будет в системе Программы. Райан Джексон все нам рассказал и объяснил: по какой причине Йоханссон может хотеть туда попасть, зачем ему поддерживать с нами связь на протяжении всего времени его пребывания на территории и как он может объяснить возможность выйти оттуда.
        –Когда Райан Джексон возвращается в Калифорнию?– Казалось, Крейги находится под впечатлением от услышанного.
        –Похоже, он никогда не уедет.
        –У Джексона нет связи с криминальным миром Британии?
        –Нет, насколько мне известно. Впрочем, я продолжаю за ним следить.
        –Ему понадобится напарник.– Глаза Крейги сверкают.– Уитман. Ты позвонила ему, прежде чем прийти сюда. Вот почему ты опоздала.
        Майк Уитман был сотрудником разведывательных служб, высоким человеком, склонным к диспепсии, обладающим легким акцентом, выдающим его происхождение из Алабамы и тридцатилетним стажем работы в секретных службах США – пятнадцать из них он просидел за столом в ЦРУ. Он знает меня как Лору Прессинджер, знает много лет, но не вполне уверен, кто на самом деле люди Лоры – они предпочитают не обмениваться визитками,– но предполагает, что они из разведки. Лора работает легально, но иногда ей требуются помощь в оформлении американского паспорта, внутренняя информация служб США, и она готова на многое закрывать глаза.
        Уитман обитает в сером мире, где все решается с помощью нужных контактов и выглядящей правдоподобной бумажной работы, где некоторые формы двурушничества являются обыденной практикой. Добавьте к этому поздний брак восемь месяцев назад, красивую жену-француженку, по настоянию которой он перебрался в Париж, и его изолированность от заказчика, Вашингтона и Лэнгли. Ему нужны деньги. Он жаждет работать. Когда я сказала ему все, что хотела, он сдержанно произнес:
        –Вы все играете в Джеймса Бонда, Лора?
        –Вы были бы разочарованы, если бы я все бросила.
        Крейги рассмеялся в ответ, но не слишком искренне.
        Сегодня он уезжает на поезде «Евростар» с вокзала Гардю-Нор.
        –Если кто и сможет все это сделать достойно, так это Уитман,– заключаю я.
        –А Вашингтон?– интересуется Крейги.– Министерство юстиции США с этим связано? Потребуется лишь один телефонный звонок.
        –Мы сможет обеспечить Йоханссону достаточно документов, чтобы со всем справиться. Все бумаги будут в понедельник там, где нужно. В таких делах каждого волнует, лишь чтобы его задница была прикрыта. Так и будет. Йоханссон появится с эскортом, его будут ждать.
        –Ты сказала, он пробудет там три недели. С чем связан этот срок?– Как всегда, вопрос весьма неглупый.
        –Нам так удобнее.
        –Или ты предполагаешь, что у тебя есть столько времени, прежде чем кто-то позвонит в Вашингтон? А Йоханссон знает, каковы риски? Если кто-то что-то заподозрит или свяжется с Вашингтоном, пока он будет в Программе…
        –Разумеется, я его предупрежу.
        –Но мы работаем в любом случае, верно?– Крейги вновь качает головой и продолжает, чуть понизив голос: – Это же тюрьма, Карла.
        Я понимаю, что он хочет сказать. Это может быть ловушка.
        –Филдинг проверил клиента. Он дерьмо, но я доверяю ему достаточно, чтобы не рисковать лучшими людьми. С полицией тоже все схвачено: если кто-то из членов преступных группировок попытается вмешаться в операцию и перехватить засланного человека, никто об этом не будет знать. В любом случае разве он представляет для нас угрозу? Не думаю, что ловушка настолько серьезная, чтобы попасться.
        –А ты? Ты ведь тоже рискуешь.
        –Никакого риска.
        –Карла, много лет назад мы договорились…
        Я помню.
        –Всего лишь единичное дело,– как можно мягче произношу я.– Ничего особенного. Всего один раз.
        Несколько мгновений Крейги молчит, уставившись в пол, затем говорит:
        –Ты не можешь в этом участвовать.
        –Я уже участвую. Он пришел ко мне. Я несу за него ответственность.
        –Зачем, Карла? Почему он для тебя особенный?
        У меня нет ответа.
        Я решаю, что Крейги сдался, но у двери – портфель в одной руке, другая сжимает дверную ручку – он останавливается и оборачивается ко мне, на худом лице застыло выражение неодобрения.
        –Подумай еще раз о Саймоне Йоханссоне, Карла. Он человек ненадежный.
        Я понимаю, почему он так говорит. Но ведь любое дело, за которое брался Йоханссон, он делал чисто. Кроме первого. С Терри Канлиффом.
        Терри Канлифф: за сорок, полноват, круглолиц, постоянно в приподнятом настроении. Порядочный парень. Недолгое время работал на Джона Кийана, а четыре-пять лет назад пришел ко мне как эмиссар своего хозяина с просьбой раздобыть информацию, где и что можно продать. Он не был жестким и не был смелым, но легко выдержал унизительные процедуры проверки нашей службы безопасности. Он мне понравился, очень понравился, хотя я не позволила ему увидеть свое лицо.
        Терри был никем, пока Джон Кийан не объявил войну Чарли Россу, и Терри стал мишенью.
        Саймон Йоханссон тоже был никем, рядовой уличный бандит, пока его не завербовал Чарли Росс и не отправил за Терри; впрочем, он был там лишь для массовости, на случай, если возникнут проблемы. Они не возникли. Терри пришел один.
        Они посадили его в машину и отвезли на удаленную ферму. После этого ситуация вышла из-под контроля. Терри умер до окончания ночи. Не своей смертью, конечно, хотя и пулю в висок ему никто не пускал.
        К тому времени, как Йоханссон связался со мной, события развивались непредсказуемо. Три человека, которые вместе с ним сопровождали Терри, были найдены мертвыми – двое в карьере, один в обгоревшей машине в поле. Они были убиты по приказу босса Терри Джона Кийана. Всех троих перед смертью пытали.
        Следующим должен был стать Йоханссон.
        Он не предполагал, что я была знакома с Терри. Йоханссон пришел ко мне для того, чтобы я помогла ему исчезнуть. Причин лгать у него не было, он не мог знать, что, сказав: «Откровенное признание жизненно важно», я ждала, что он расскажет о последних часах жизни знакомого и симпатичного мне человека. Однако мне необходимо было это знать. Располагая информацией, я могу предполагать, чего следует ожидать в будущем. Когда я сказала ему: «Извини, я не могу помочь», и мы оставили его там одного, без защиты, люди Кийана приближались.
        Откровенное признание жизненно важно. Разумеется, я все уже знала. Отвернуться от него было бы неправильно.
        Мы помогли Йоханссону исчезнуть. Мы проработали всю его биографию: номер национального страхования, номер Государственной службы здравоохранения, номер налогоплательщика – каждое место, в котором он жил, каждую школу, в которой учился, каждое место работы. Мы ликвидировали его паспорт, банковские карты, права. Мы стерли всю информацию о нем.
        Крейги не понимал, что мы делаем. Любопытно, докопался ли он до сути тогда, когда мы уничтожали последние следы Саймона Йоханссона: данные тестов министерства обороны и данные о «дополнительном обучении». Характеристика на Йоханссона изобиловала малопонятными военными терминами, но на полях кто-то от руки нацарапал: «Ненадежен».
        Крейги заметил это слово и задумался. Этот человек псих, в нем тикает бомба замедленного действия. Но в тот вечер Крейги не было с нами, он не слышал легенду. Он не предполагал, что есть и другие ненадежные, и Йоханссон один из них.
        Это не делает его менее опасным, хотя многие могли бы поспорить с этим утверждением. И все же я должна была сохранить ему жизнь. Прошлое Саймона Йоханссона я уничтожила, а затем отправила сообщение в нору, где он скрывался. Через пятнадцать минут он покинул дом, словно никогда там не жил. В течение двадцати четырех часов он покинул страну по фальшивым документам и вскоре уже был в Тунисе. На этом все закончилось; по крайней мере, я так думала.

* * *
        Мой конспиративный телефон зазвонил в 21:54 в субботу.
        Сразу узнаю Робби по его акценту Ист-Энда.
        –Он едет. Будет минут через шесть.– В голосе чувствуется раздражение тем, что кто-то может подобраться так близко, не будучи обнаруженным.
        Ровно в десять Йоханссон уже у дверей. Я долго колебалась, дать ли ему адрес, но оказалось, что он у него уже есть. Разумеется.
        Сегодня его отличает карболовая чистота человека, который якобы не придает большого значения внешнему виду, но это иллюзия. Он сделал все возможное, чтобы превратиться в чистый холст, удалив все примечательные детали, которые могут врезаться в память, и теперь выглядит идеально безликим. Мистер Никто.
        Прежде чем пройдет двадцать четыре часа, он вновь станет кем-то: будет носить другую одежду, иметь новые прошлое и воспоминания, отзываться на новое имя.
        Немногие способны сделать то, что может он. Большинство не в состоянии подчиниться такой жесткой дисциплине и потерять связь с собственной жизнью. Они становятся беспокойными и нервными, затем начинают нарушать правила из-за небрежности или по рассеянности. Но не он: для него переход из одной жизни в другую не более чем смена пиджака.
        Отчасти это результат развитой силы воли. Но в большей степени это происходит благодаря привычке к одиночеству. Он порвал связь с семьей много лет назад. У него мало знакомых и нет близких друзей. Он спит один.
        Возможно, именно поэтому процесс для него столь легок: в его жизни так мало событий, по которым можно скучать.
        –Ты попадешь на территорию под именем Райана Джексона, рожденного в Великобритании, но проживающего в США, отбывавшего наказание в Викторвилле, Калифорния: осужден за убийство двух человек. Воспользуешься его удостоверением личности.
        Я кладу бумаги на журнальный столик, за которым сидит Йоханссон. Он мгновенно берет папку и начинает просматривать документы. В них все, что я смогла найти о жизни Джексона. Там есть и фотографии его девушки в момент их знакомства и позже, когда ее уже нашла полиция. Раны на ее теле приводят в шок, но Йоханссон лишь несколько раз моргает и без слов переворачивает страницу. Он видел такое не раз.
        –Тебя будет сопровождать американец по фамилии Уитман. Он знает, что ты не Джексон. Это все, что ему положено знать. Он не осведомлен о том, зачем тебе нужно быть в Программе, и не будет задавать вопросы. Сколько тебе нужно времени на разведку?
        –Сорок восемь часов,– отвечает он, не отрываясь от папки.
        –Отлично. Через сорок восемь часов Уитман поможет тебе выйти, чтобы поговорить. Тогда тебе нужно будет принять решение: остаешься или возвращаешься с ним.
        –Сколько у меня времени на все?
        –С первого проникновения до окончательного ухода? Думаю, недели три. После мы заберем тебя навсегда. Трех недель тебе хватит?
        Он поводит плечами, давая понять, что вынужден принять условия.
        –Все это время мы будем стараться, чтобы ты не привлек внимания. Как только кто-то начнет задавать вопросы или проявлять интерес, мы тут же тебя вытащим. Существует угроза, что…
        –Я знаю.
        –Ты получишь от Уитмана номер, по которому сможешь связаться с ним в любое время дня и ночи. Если возникнут проблемы, звонишь ему и говоришь, что хочешь встретиться, он сразу тебя вытащит.
        –Проблем не будет.
        Подаю ему вторую папку.
        –Программа. Управляется частной структурой безопасности под руководством Джона Кийана.– Я чуть наклоняюсь вперед, не вставая с места, надеясь, что он поднимет глаза и посмотрит на меня.– Он может поинтересоваться, кто ты.
        Йоханссон не поднимает глаз.
        –Я – Райан Джексон,– говорит он таким тоном, будто это конец.
        Да, конечно. Его может узнать только Чарли Росс, а Чарли Росс мертв.
        Я внимательно слежу за тем, как он читает.
        Кажется, мой взгляд ему не мешает, хотя он, безусловно, его чувствует. Он – снайпер, обладает присущей снайперам способностью концентрироваться, а сейчас его волнует только человек, которым он должен стать, и место, куда ему предстоит отправиться. Через некоторое время он откидывается на спинку кресла и опускает веки, начиная анализировать информацию и пропускать ее через себя. Иногда его руки шевелятся, и шрамы становятся отчетливо видны при ярком свете.
        Похожее пустое помещение, тот же яркий поток света. Саймон Йоханссон, но уже два года спустя. Ужасная смерть Терри Канлиффа оставила в его памяти грубый рубец. Джон Кийан и Чарли Росс за решеткой, без надежды выйти на свободу.
        У Йоханссона новое имя. Он работает на Филдинга, и ему требуется информация. Мы привезли его на встречу со всеми необходимыми мерами предосторожности: темные пластины на номерах машины и мешок на голове. На этот раз мы его не сняли.
        Он подошел к своему стулу и произнес:
        –Помните меня?
        Йоханссон замер на несколько мгновений, затем продолжил:
        –В тот раз я не спросил, как тебя зовут.
        –Карла,– отвечаю я.– Можешь называть меня Карла.
        –Шпионское имечко.
        –Да, так звали заклятого врага Джорджа Смайли.– Никогда не поверю, что он читает Ле Карре.
        –Кого?
        –Не важно. Итак,– продолжала я,– тебе нужна информация.
        Речь шла о заказном убийстве.
        С этого мы начали снова еще через два года, сидя в пустом помещении, разделенные полоской света, я в тени, невидимая ему, он – ослепленный лучом. Он был всегда спокоен, сдержан, вежлив, всегда сидел неподвижно, задавал лишь необходимые вопросы, никогда не позволяя себе перейти границу установившихся отношений, не позволяя себе ничего лишнего.
        Четыре года назад я показала ему свое лицо.
        Йоханссон специализируется на тяжелой работе, требующей внимания и терпения, с высокой степенью риска; его досье невозможно взломать. У него есть правила, хотя мне потребовалось время, чтобы их понять. Он никогда об этом не говорил.
        Некоторым нравится наблюдать за последствиями. Они, не шевелясь, пережидают безмолвную, ледяную тишину, длящуюся секунды четыре, чтобы потом насладиться ужасом на лицах свидетелей, увидеть раскрытые рты с застывшим в них криком, объятия, выдающие желание укрыться.
        Некоторые спокойно воспринимают сопутствующий ущерб – толпа очевидцев, кровь на асфальте – как издержки профессии. Он как раз один из них.
        Некоторые выпускают вторую пулю в никуда, в хаос, несмотря на то что работа уже выполнена. Это для них развлечение. Йоханссон считает их больными людьми. Жизнью невинных он дорожит.
        Его жертвы ни о чем не догадываются и не страдают, даже те, кто этого заслуживает: гангстеры, имеющие вкус к пыткам, женщины, продавшие собственных детей в секс-индустрию, вышедшие на свободу педофилы. Моральные принципы Йоханссона просты: их смерть предрешена, это решили за него, но ему выбирать, какой она будет.
        Оправдывает ли его это или выставляет лицемером? Я не могу сказать. В моем мире мало хороших людей. Похоже, у меня неверная система отсчета.
        Крейги до сих пор не может его понять. Любого человека постоянно мучили бы кошмарные воспоминания о том, что произошло с Канлиффом. Саймон же, напротив, стал лишь лучше делать свою работу.
        Крейги прав: прошедшие годы сделали Йоханссона уверенным, методичным профессионалом, каждый удар которого выверен и почти идеален.
        И все же я не перестаю удивляться, тот ли это человек, который скрывался на ферме после гибели Канлиффа,– признанный армией ненадежным – сидит сейчас передо мной.
        Впрочем, он никогда не позволит мне этого понять.
        Перед ним карта Программы – на ней ориентиры, которые ему надо запомнить, на случай непредвиденных обстоятельств,– он смотрит на нее, словно сканирует.
        –Если возникнут проблемы,– прерываю я его,– немедленно звони Уитману. Он вытащит тебя максимально быстро. Но есть ограничения. Патрули?
        Не отрывая глаз от схемы, Йоханссон произносит:
        –«Ренджровер», три вооруженных бойца.
        –Формально они курсируют по территории днем и ночью. Но в ночное время Программа, скажем так, блокируется. Ворота запираются. Патрули возвращаются на базы и остаются там до утра.– Я наклоняюсь вперед.– Если возникнут проблемы, тебе надо успеть выйти до шести, иначе застрянешь до утра.
        Йоханссон кивает, по-прежнему глядя на карту.
        –Что же касается цели, мы все еще не получили доступа к досье на всех заключенных. Ждем. Полагаю, они поступят в ближайшие несколько дней, но не исключено, что тебе придется идти без…
        –Не важно. Это разведка.
        –Филдинг не сказал, что она сделала?
        –Что-то плохое.
        –И все?
        Он лишь пожимает плечами.
        По крайней мере, не убийство. Если бы нам удалось ее найти, удалось бы все пояснить, она могла бы сделать заявление, способное взорвать Интернет и стать сенсацией в средствах массовой информации. Женщины всегда так делают. Я просмотрела записи судебных заседаний, списки разыскиваемых преступников и даже чаты на сайтах бывших заключенных, но не обнаружила ничего об этой женщине.
        –Я не смогла ничего о ней найти,– говорю я. Ни слова в ответ.– Йоханссон, с ней надо действовать с должной осмотрительностью.
        Впервые с начала нашего разговора он смотрит мне в лицо. Его глаза кажутся при таком освещении серыми, как Северное море, но я знаю, что они голубые. Взгляд говорит мне все, но он добавляет:
        –Это просто разведка.
        Он уходит уже в начале четвертого утра в воскресенье. Я сразу же отправляюсь в кабинет и уничтожаю файлы, а затем вхожу в систему видеонаблюдения здания и вижу, как Йоханссон пересекает фойе, кивнув ночному портье. Он минует главный вход, и вот уже в темноте ночи едва видна его безликая фигура в пальто. Мистер Никто. Пройдешь мимо и не обернешься.
        Я возвращаюсь к окну, чтобы увидеть, как он будет переходить улицу, но он уже скрылся.
        Звонит телефон. Это Робби.
        –Проследи за ним.
        –Не волнуйся,– отвечает он.
        Кто-то хочет, чтобы женщина умерла, и очень хочет, раз готов платить огромные деньги. Эти люди читали о Программе в Интернете – об условиях для занятия спортом, возможности обучения, ресторанах и помощи в открытии своего дела – и поверили каждому слову. Теперь они стремятся к тому, чтобы наказание соответствовало преступлению, каким бы оно ни было… Я убираю фотографию молодой улыбающейся женщины, но в воздухе по-прежнему витает нечто, подсказывающее, что я не могу так просто о ней забыть. Вновь возвращаюсь к воображаемой первой полосе с кричащим заголовком. Что же она совершила? И почему я не могу найти о ней никакой информации? Вновь звонит телефон. На этот раз на секретной линии Крейги. Он никогда не пользуется мобильным: риск слишком велик.
        В первое мгновение в голову приходит мысль, что Робби не единственный, кто следил за Йоханссоном,– если Крейги установил за моим домом наблюдение, он тоже видел выходящего из здания Йоханссона и может совершить еще одну попытку контролировать мои действия.
        –Карла?– произносит он, и его напряженный тон подсказывает, что дело совсем в другом.
        Большинство моих клиентов, скорее всего, преступники, но мы заключаем с ними честные сделки и не отступаем от правил: я предоставляю им то, что они желают, а они за это платят. Мое лицо видели немногие, и я позаботилась о том, чтобы иметь на них достаточно информации, чтобы разрушить их жизнь полностью и навсегда. Все же между нами присутствует доверие.
        Пять лет и восемь месяцев я работала на клиента, которому не имею права доверять, на клиента, с которым никогда не встречалась, не разговаривала, мы связаны с ним лишь виртуально. Это человек никогда не знал меня как Карлу, и он никогда мне не платил.
        Его зовут Питер Лейдлоу, он работает на британскую разведку, и теперь, сквозь туман собственного шока, до меня доносятся слова Крейги о том, что с заключением о смертельном диагнозе в кармане он бросился под поезд.
        Глава 4
        День 5: воскресенье
        ПАУЭЛЛ
        Дом, но нет ощущения возвращения домой.
        Утром в воскресенье звонит телефон. Что-то произошло. Это связано с предстоящим полетом.
        Тея в платьице феи собралась с матерью на обед, на котором предстояло решить сложную проблему: прикреплять ли крылья к пальто. Он обнял ее на прощание, вдохнул исходящий от нее клубничный аромат, размышляя при этом, как долго его не будет. Он обещал себе, что недолго, хотя понимал, что обещание он вряд ли в состоянии сдержать.
        В 18:15 вылет в Даллас – короткая трансатлантическая ночь – чуть более семи часов в воздухе – и затем приземление в Хитроу: 6:20 по Гринвичу, темное зимнее утро, блеск посадочных огней, коридоры аэропорта, запах полета въелся в него, как зловоние долгой болезни. Его биологические часы все еще установлены на восточном поясном времени, а он так и не сомкнул глаз.
        В аэропорту его встречает водитель с табличкой.
        –В отель?– с надеждой спрашивает он, сейчас не помешало бы принять душ, прежде чем начать работать.
        Однако мужчина произносит:
        –Сразу в офис, если не возражаете, сэр.
        Он кивает, ответ вполне ожидаем.
        И вот они уже в Длинном зале, выходящем окнами во внутренний двор, одинарные стекла сбивают с толку, но защищают от прослушки, дверь устроена так, что стоит ее закрыть – и ни один звук не проникнет наружу. В комнате только он и начальник отдела, между ними воскресный кофе и блюдо с выпечкой, призванной разрядить обстановку, с чем она не справляется.
        –Лейдлоу,– начинает начальник отдела.– Питер Лейдлоу,– резко повторяет он.– Вам знакомо это имя?
        Пауэлл отрицательно качает головой. Имя ему ни о чем не говорит.
        Мужчина кладет на стол папку толщиной в два дюйма; Лейдлоу слишком стар, или он просто был очень занят. Пауэлл открывает папку и смотрит на фотографию мужчины, на первый взгляд лет семидесяти. Затем пролистывает бумаги: сотрудничал с МИ-6, человек Москвы, вербовщик агентов, один из профессионалов бывшего совблока. Вызвал подозрение – внезапное предположение – и затем: чем? Насколько все серьезно? Вероятно, достаточно, если его отозвали из Вашингтона. Пауэлл возвращается к документам.
        Питер Лейдлоу много лет назад подал в отставку. Все секреты, которые он мог раскрыть, уже устарели.
        Из-за этого меня бы не вернули.
        Шеф откидывается на спинку кресла, скрестив руки, отворачивается к окну. Видно, что ему не по себе.
        –Что он сделал?– спрашивает Пауэлл.
        –Вы где были пять лет назад?– вместо ответа, интересуется шеф.
        –Здесь.
        «Здесь» означает в одном из кабинетов дальше по коридору без таблички на двери. «Здесь», среди агентов разведки и работников спецслужб. Три года такой работы. Один год в браке. Яркие обещания, Тея. Ощущение всевозможности.
        –Пять лет и восемь месяцев назад Питер Лейдлоу появился на пороге Темз-Хаус[1 - Темз-Хаус – штаб-квартира британской спецслужбы МИ-5.] с пакетом в руках и отказался уходить. Странное решение. Питер Лейдлоу работал на МИ-6, почему он не пошел туда, где многие могли за него поручиться?
        –Почему не на Воксхолл-Кросс? Почему?…
        Начальник отдела его решительно перебивает:
        –Таковы были его инструкции.
        –От?…
        Шеф пронзает его взглядом.
        –Вы уверены, что ничего об этом не знаете?– Уже не в первый раз у Пауэлла мелькает мысль, что его поэтому отправили в Вашингтон. Он обработал слишком много дел? Слишком многое знал?
        –Абсолютно.
        Шеф хмурится и продолжает:
        –Он два часа просидел в офисе и настаивал на встрече с офицером из отдела Джи. В конце концов, к нему отправили первого попавшегося человека, только чтобы скорее со всем покончить.– Шеф замолкает.
        Лишь один вопрос кажется уместным.
        –Что было в пакете?
        –Это.
        Начальник отдела открывает папку и достает фотографию. Знакомое лицо: женщина лет сорока с безжалостным взглядом. Эйлин Грейнджер, повинная во взрывах в родильном отделении.
        –Лейдлоу выдал конфиденциальную информацию на Грейнджер?
        –Время, место, данные, все. За Грейнджер наблюдали все – наши, американцы, все. Никто не знал, что она планирует. Кроме Питера Лейдлоу.
        –Как он узнал?
        Шеф моргает.
        –Получил информацию из анонимных источников.
        Загоняют зайца, но это может подождать. Пауэлл откидывается на стуле.
        –И что потом?
        –Ничего в течение четырех месяцев. За это время наблюдение за ним МИ-5 сокращалось: надоело ходить за стариком, занятым своими обычными делами. Решили, что это единичный случай, и вдруг он появился снова.
        –Опять с пакетом?
        –На этот раз с конвертом. Наводка на денежные потоки: финансирование экстремистской ячейки в Штатах. Через два месяца он сообщил, что источник себя скомпрометировал. Еще месяц… И так далее. Тогда за ним следили круглосуточно, требовалось узнать, откуда поступает информация.
        –И каков результат?
        –Кто бы он ни был, он был связан с Москвой. Конспирация. Знаки мелом на деревьях. Тайники. Мы имеем дело со старой школой. Минимальное использование современных технологий.– Лицо начальника отдела становится кислым.
        –А Лейдлоу? Что он говорил?
        –Утверждал, что не имеет понятия.
        –Такое возможно?
        Шеф не отвечает на вопрос и продолжает:
        –Скорее всего, кто-то из разведки. И он связан с Россией.
        –Установлен?
        –Лейдлоу называл его Нокс.– Шеф качает головой.– МИ-5 перехватывали его почту.
        –И?…
        –Пришло сообщение от Нокса: «Прекратите перехватывать почту».
        –Нокс узнал?
        –Или догадался.
        –Как поступили люди из МИ-5?
        Шеф иронично усмехнулся:
        –Отступили. Лейдлоу позвонил им ночью из автомата. Сообщил, что в ночном клубе в Айя-Напе будет стрельба.
        –Это был Нокс?
        Начальник кивает:
        –МИ-5 представили информацию так, будто она пришла из нескольких источников. Технический персонал работал под псевдонимом Альбатрос. Дополнительные доходы «Аль-Каиды» стали Алхимией. Отмывание денег Зеленым человеком. Нокс контактирует по крайней мере с семью различными людьми. Последний раз мы здорово повеселились год назад. Некоторые из пяти ребят почувствовали, что им мало заплатили, и выставили информацию на торги: за кем наблюдали, как наблюдали. «Аль-Каида» ничего не стала предпринимать. Нокс сохранил все для нас.
        –И мы до сих пор не знаем, кто такой Нокс?
        Шеф медлит и кивает.
        –Сколько в этом деле задействовано людей?
        –Помимо шишек из МИ-5? Мало. У Лейдлоу были свои люди – только представь, не самая простая работа справиться с человеком Москвы. Несколько аналитиков, связные…
        –Американцы?
        –Они не знали, что все пришло из одного источника.
        –А мы знаем, кто такой Нокс?
        Начальник отдела колеблется. Непростой момент.
        –Нет,– наконец произносит он.– У нас нет информации. В МИ-5 думают, что справятся со всем сами.– Или не желают признавать существование источника, который сами не установили.– Лисон. Помнишь Лисон? Ее подключили к операции с торгами. Но никто не говорил ей о Ноксе, мы даже не знали, существует ли он.
        –И что изменилось?
        –В пятницу вечером Лейдлоу бросился под поезд. Самоубийство,– добавляет шеф.– У него был рак. Опухоль мозга. Последняя стадия… Новость секретная, но все рано или поздно просачивается в Сеть.– Он вздыхает.– Как только они поняли, с кем имели дело, сотрудники МИ-5 пришли к нам.
        Шеф выжидательно смотрит на Пауэлла. Тот рассматривает фотографию. Двойной подбородок, отсутствие чувства юмора, умеет хранить секреты, внимателен к деталям. Человек старой закалки.
        –Они понятия не имеют, кто такой Нокс. Лучший источник информации, который они потеряли.– Пауза.– Должно быть, он из России. Из службы внешней разведки, некто, знакомый с Лейдлоу лично или знавший о его существовании. Возможно, англофил.
        Сделавший это по доброте душевной?
        –Нокс ничего не просил взамен? Деньги? Гарантию получения убежища?
        Шеф качает головой.
        Они еще не выяснили.
        –Вы хотите, чтобы я нашел Нокса?
        –Только разработал способы контакта. Никакого прямого выхода на связь, ясно? Все, что узнаете, немедленно отправляете нам.
        Пауэлл кивает. Начальнику необходима информация лично для себя.
        –Да, и отчеты о промежуточных результатах.
        Не задумываясь, Пауэлл произносит:
        –Но раньше мы никогда…
        –Я знаю, как мы обычно работаем, я все еще начальник. Я знаю, что обычно вы не отправляли никаких отчетов, пока дело не завершено. Но Нокс совсем другое. Совсем.– Шеф ерзает в кресле, принимает удобную позу и продолжает: – Что же касается средств, просто скажите, что вам необходимо.– Шеф кивает, словно это все решит.
        –Остальные знают, что я вернулся?
        –Нет, конечно.
        –Кто сейчас здесь?
        –Моррис, хотя она семь месяцев назад ушла в отставку. Картер, Лисон. Кингман – экс-спецподразделение.
        –Что им будет известно?
        –Как обычно.– Он имеет в виду – ничего.
        –А неофициально?
        –Что вам предстоит очистить авгиевы конюшни.– Шеф позволяет себе легкую улыбку.
        –Что им с этим делать?
        –Что сочтут нужным,– отвечает шеф.– Что сочтут нужным.
        Еще один кабинет без таблички на двери. На столе пропуск и список квартир, находящихся в его распоряжении. Пауэлл бросает досье на Питера Лейдлоу, и оно тяжело ударяется о поверхность.
        9:35 по Гринвичу. 4:35 по восточному поясному времени.
        Тея спит уже четыре часа. Он так и не пожелал ей спокойной ночи.
        Часть вторая
        Глава 1
        День 7: вторник
        ЙОХАНССОН
        Йоханнсону снится человек в кабинете. Он сидит за столом, сцепленные руки лежат поверх папки с документами; на папке его, Йоханссона, имя.
        Губы мужчины шевелятся, словно произносят слова, но звука Йоханссон не слышит.
        Он просыпается. Пробивающийся сквозь занавески свет уже приобрел желтоватый оттенок. Часы на прикроватной тумбочке показывают 6:02. Уличное движение оживает.
        Они привезли его сюда, в четырехкомнатную квартиру в южной части Лондона, вчера. С ним еще трое: двое дежурят, один отдыхает. Американец, Уитман, оказался высоким сухопарым человеком, который постоянно принимает антацид, возможно, у него язва. Его помощники молоды, скорее всего, им немного за двадцать, оба британцы, довольно опытные: от них пахнет армией, а этот запах ни с чем не перепутать. Они смотрят на него с опаской. Неудивительно, учитывая, кем он теперь стал.
        По большей части Йоханссон ничем не занят. Ожидание перед началом работы – дело привычное: несколько дней подряд он одет в одну и ту же одежду, питается консервами, слушает разговоры других людей, живущих своей жизнью,– голоса соседей, звуки телевизора… С одной стороны живет женщина с ребенком, он их никогда не видел, но слышал разговоры и крики за стеной. Ребенку – мальчику или девочке?– должно быть, года три-четыре. Иногда мать поет вместе с радио и постоянно курит, из-под двери струится дым. У ребенка уже кашель заядлого курильщика.
        Из квартиры с другой стороны не слышно ни звука.
        Итак, он ждет. Двадцать четыре часа – ерунда. Большую часть времени Йоханссон занят очищением собственных мозгов, голова должна быть пустой. Главное – не думать о том, что может произойти. На такой работе лучше избавить себя от предположений и прогнозов, как все сложится. В девяти случаях из десяти все это окажется неверным. Он концентрируется на информации, предоставленной Карлой.
        В Программе нет газоснабжения.
        На территорию не подаются никакие воспламеняющиеся химические вещества.
        Йоханссон пытается убедить себя, что не представляет, как могут развиваться события. Воображение, как и прогнозирование, большой недостаток.
        Итак, он обдумывает данные, которые передала Карла. Но иногда в его голову закрадываются мысли и о ней самой.
        Позвонив, чтобы договориться о встрече, она спросила прямо:
        –У тебя есть мой адрес? Знаешь, где я живу?– Он ответил «да», потому что это было правдой, хотя ему не положено это знать.– Тогда приезжай.
        Обычно Йоханссон отводил на подобные встречи два часа; в тот вечер их разговор продлился три.
        Карла сама открыла дверь и провела его в гостиную – холодную, блеклую, огромную комнату, в которой его теперешнее жилье поместилось бы целиком и еще осталось место. В квартире больше никого не было, по крайней мере, он никого не увидел. Возможно, где-то рядом сидят охранники или тот шотландец, который отвечал по телефону. Этого ему никогда не узнать. Ясно лишь, что она хотела создать видимость того, что они вдвоем.
        Они обошлись без любезностей, никакой светской беседы, никаких оснований предполагать, что он нечто большее, чем просто очередной клиент. Кроме, пожалуй, пары моментов, когда, читая документы, Йоханссон чувствовал, как Карла меряет расстояние между ними. Размышляла, как его преодолеть? Однако стоило ему закончить, как она принялась говорить о патрулях, словно они опять на складе, и она, невидимая, стоит за лучом света.
        Он так много лет думал, в каком месте она могла бы жить. Представлял, как просыпается рядом с ней, мирно спящей в тихой, чистой комнате – безмятежное лицо, рассыпавшиеся по подушке волосы, медленное дыхание…
        Это не твой мир. И никогда не будет твоим.
        В 6:30 утра приходит Уитман, провожает его в туалет, а затем обратно в спальню – одеваться.
        В кухне ему дают хлопья с молоком и чуть теплый чай. Он все съедает, и они уходят.
        Полагается надеть на него наручники, но им нельзя привлекать внимание, поэтому Уитман долго объясняет, что ему грозит в случае побега.
        На улице серое раннее утро. В соседней квартире работает радио, и женщина ему подпевает. Ребенок начинает играть, и она на него кричит. В другой квартире по-прежнему тихо: она пустая, или жильцы бодрствуют в другие часы.
        У Райана Джексона есть отец, проживающий в маленьком городке в Ланкашире, но они не поддерживают отношений. С друзьями он тоже не общается. Вряд ли кто-то постарается помочь ему бежать. Тем не менее молодые парни провожают его до самой машины, внимательно оглядывая окрестности. Один из них открывает заднюю дверцу. Йоханссон садится первым, а человек рядом с ним.
        Гражданские могут работать только с вооруженной охраной.
        Бронированные автомобили патрулируют улицы, ими управляют с командного пункта.
        Уитман и второй охранник садятся вперед, подает голос двигатель, и машина трогается с места.
        Нельзя сказать, что это случится раньше, чем ты увидишь. Ты узнаешь, потому что все начнет умирать.
        На другой стороне шоссе появился старый муниципальный дом: отбитые куски облицовки, неухоженные дорожки, облупившаяся краска, серые стальные ставни на окнах. На всем следы запустения. Вереница нескольких пытающихся выжить магазинов – подержанная мебель, парикмахерская, магазин товаров по одной цене, выставивший яркие пластмассовые изделия прямо на тротуаре,– хотя большинство существовавших здесь ранее уже закрыты. Сохранились еще карри-хаус и ветхий сарай, именуемый пабом, где подают дешевое пиво, а на большом экране можно посмотреть спортивные матчи. Хороший доход приносит лишь ресторан для автомобилистов на главной улице, продающий еду водителям, которые хотят поесть, но не хотят надолго останавливаться.
        С эстакады виден небольшой еврейский технопарк как напоминание о безнадежном предприятии. Большинство рекламных щитов пустые, на стоянке лишь несколько машин.
        Дорога поворачивает. Схемы Карлы не подвели.
        Сначала показывается пустырь – огромная территория, предусмотренная под главные строения, которые так и не были возведены: полуразрушенные стены, поросшие сорняками. Затем место для стоянки, склады. Все новое и чистое. Таблички указывают, где место приема посетителей, административные здания и столовая для персонала. На большом зеленом современном здании вывеска: «ВХОД». Рядом синее здание поменьше – Центр экстренной медицинской помощи. Рядом вертолетная площадка. Все это похоже на коммерческую недвижимость, место для некоего особенного бизнеса: контрольно-пропускные пункты на дорогах, желтые коробки часовых, красно-белые ограждения и множество камер, контролирующих каждый метр площади.
        За зданиями виднеется огромных размеров стена.
        Въезд расположен на возвышении, миновав его, машина скатывается по наклонному съезду.
        Они притормаживают у первого пропускного пункта. Патрульный просит Уитмана изложить цель приезда, всматривается в сидящего на заднем сиденье Йоханссона, пролистывает бумаги и машет, позволяя ехать дальше. Машина останавливается у большого зеленого здания, и они выходят.
        Следуя указателям, входят внутрь через стеклянные двери. За ними два охранника и металлоискатель. Стоит дверям разъехаться в стороны, как все внимание охраны приковывается к ним.
        Уитман обращается к сопровождавшим их парням:
        –Дальше я сам.
        Йоханссон глубоко вдыхает, заполняя воздухом легкие. Адреналин подхлестывает кровь: внезапно мир кажется ярче и светлее. Вот и все.
        –Можете изложить цель вашего приезда, мистер Джексон?– без доли иронии интересуется клерк за бронированным стеклом. Это мужчина средних лет, полноватый, с мягким, рыхлым лицом, похожим на кусок сырого тес та. На пластиковой карточке сотрудника написано: «РЕГИСТРАЦИЯ ПРИБЫВАЮЩИХ». Он произносит слова нарочито медленно, словно привык иметь дело с умственно отсталыми людьми или теми, кто слабо владеет английским, у него прослеживается привычка интонационно выделять последнее слово в предложении.
        На столе перед ним лежит досье Йоханссона для поступления в Программу.
        –Хочу посмотреть, что это такое,– говорит Йоханссон, и Уитман фыркает.
        Сотрудник недоуменно молчит. Определенно, он не встречался с людьми такого типа.
        –Проверка условий заключения,– бормочет он себе под нос и делает пометку на бланке.
        В помещении нет окон и пахнет синтетическим ковровым покрытием.
        Процесс на этом этапе занимает час. Целый час стояния и сидения в этом кабинете и в коридоре – пока сотрудник пишет комментарии и консультируется по телефону. Все это время на лице Уитмана читается выражение иронического, но терпеливого отношения к происходящему: он выполняет свою работу и рано или поздно уедет отсюда. Если он и нервничал немного за документы, подготовленные Карлой, то не выразил этого ни одним движением. К Йоханссону он обращался короткими командными фразами – «Иди», «Сядь»,– но почти не смотрел на него.
        Йоханссон теперь Джексон, а Джексон ничтожество.
        Наконец, клерк заканчивает просмотр документов и подсовывает бланк в щель под стеклом, чтобы Джексон все подписал: три подписи от имени Райана Джексона.
        Когда Йоханссон заканчивает, клерк вновь обращается к нему:
        –Рекомендую вам оставить все ценные вещи, прежде чем вы пройдете на территорию Программы.– И далее, кажется, самому себе: – Ценности имеют тенденцию сбивать с пути.– Затем, повернувшись к Уитману: – Как насчет ознакомления? Это видео…
        –Думаю, пропустим,– поспешно отвечает тот.– Сам осмотрится.
        Следующая комната. Снятие отпечатков пальцев и сканирование сетчатки глаза. Фотографии анфас и в профиль. Образцы крови и проба ДНК с внутренней поверхности щеки.
        Уитман и человек с рыхлым лицом следуют за Йоханссоном.
        –Загружаете эти данные в систему?– равнодушным голосом интересуется Уитман.
        –Только для тех, кто поступает на постоянное пребывание.
        Уитман коротко кивает.
        Затем Йоханссону подают металлический ящик и велят вывернуть карманы, если, конечно, в них что-то есть.
        Третья комната, вся отделанная кафелем: в ней раковина и гинекологическое кресло. Три надзирателя в форме с дубинками на поясе, один из них натягивает перчатки и подходит к Йоханссону.
        –Вот ты и в зоопарке,– произносит он.– Рот открой.– Он просовывает в рот палец, резина поскрипывает, прикасаясь к эмали зубов. Йоханссон смотрит на правое ухо мужчины.– Закрывай.
        После этого велит раздеваться и складывает одежду в пластиковый ящик, который его помощник выносит из помещения.
        –И откуда ты к нам.– спрашивает «перчаточный».
        –Викторвилл.– Йоханссон стоит, вытянув руки по швам, склонив голову, чтобы не смотреть в глаза.– Это в Америке,– добавляет он.
        –Угу,– кивает мужчина, словно уже слышал об этом.– Тогда полный личный досмотр. Поворачивайся, ты знаешь, что делать.
        Когда осмотр окончен, все выходят, оставляя Йоханссона ежиться под пронзительным взглядом камеры. Наконец, они возвращаются с его вещами, приказывают одеться и проводят к стойке, где его ждет Уитман. Рядом монитор, у которого скучает девушка с гладко причесанными каштановыми волосами. Надпись над ее головой гласит: «ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ С ОРУЖИЕМ И НАРКОТИКАМИ ЗАПРЕЩЕНО».
        На экране датчик для проверки отпечатков пальцев и сканер сетчатки.
        Не глядя на Йоханссона, девушка говорит:
        –Пожалуйста, приложите руку и смотрите на экран.
        Удовлетворившись результатом, она выдает ему пропуск – зеленую карточку, размером с кредитную, с чипом и его фотографией.
        –Валюта?
        Йоханссон косится на Уитмана, и тот спрашивает:
        –Сколько ему положено?
        –Сто.
        –Тогда дайте сто.
        Девушка переводит взгляд на монитор, набирает несколько паролей, и в металлический лоток высыпаются красные, синие и желтые жетоны. Девушка собирает их и протягивает Йоханссону. Они похожи на фишки из детской игры.
        Девушка кладет перед ним карту. Синим маркером она помечает одно из зданий и рядом подписывает круглым детским почерком: «Гришэм, 24». На схему ложится пара ключей на колечке.
        Он все еще разглядывает карту, когда слышит голос Уитмана:
        –Ты получил что хотел. Теперь иди осмотрись. Позже поговорим. Дня через два.– Он кивает, разворачивается и уходит не обернувшись.

* * *
        Йоханссона пропускают на территорию.
        По периметру Программы возвышается огромная стена: двенадцать метров высотой с колючей проволокой. Впереди мрачные железные ворота с надписью наверху: «ЗАПАДНЫЙ ВХОД».
        Рядом с воротами будка охранника: он не сводит глаз с экрана. Йоханссон проходит мимо, уловив краем глаза изображение на мониторе: ворота, будка, пустой коридор.
        Охранник останавливает его:
        –Имя?
        –Райан Джексон.
        Человек просматривает бумаги. Затем звучит та же заунывная фраза:
        –Пожалуйста, приложите руку и смотрите на экран.
        Йоханссон делает, как велели.
        На экране вспыхивает зеленый огонек, и охранник произносит:
        –Проходите.
        Железные ворота впереди медленно открываются. Йоханс сон проходит в белый коридор с бетонными стенами и полом, освещенный висящими на стенах лампами. Сверху на него смотрят две камеры. Через два метра поворот направо под прямым углом.
        За спиной раздается лязг закрывающихся ворот, штыри входят в пазы. Поворот налево, направо, опять налево. Никаких посторонних шумов, лишь звук собственных шагов и собственное дыхание.
        Еще поворот, вторая металлическая дверь. Камеры. Стены.
        Тишина.
        Проходит десять секунд, пятнадцать. Тишина.
        Наконец, металлический лязг, дверь открывается.
        Просторное пустое помещение. Две камеры, никакой мебели. Он один.
        Надпись на шести языках сообщает: «ЖДИТЕ ЗДЕСЬ».
        На противоположной стене дверь с надписью: «ВЫХОД».
        Он пытается ее открыть и выходит на улицу.
        От неожиданности моргает.
        Сорок метров полосы отчуждения, за ней начинаются дома, а рядом высокая башня командного пункта, покрытого антеннами, как трехдневной щетиной. По левую и правую стороны внутренний периметр стены, изгибаясь, уходит вдаль, провода подмигивают в тусклом зимнем свете.
        Не видно ни одного охранника.
        Йоханссон смотрит на часы: 10:39.
        Он пересекает полосу отчуждения и направляется в сторону командного пункта и зданий. Не пройдя и половины пути, понимает, что за ним следят.
        На первый взгляд это одна из заурядных улиц на окраине Лондона. Обычные дома вдоль дороги с разбросанным кое-где мусором, за ними ряды магазинчиков и в самом конце торговый центр, будто оставшийся с семидесятых. Витрины некоторых магазинов, заведений заколочены, но некоторые, похоже, процветают, хотя сложно представить, что там продают. Ему надо кое-что купить, но это может подождать. На противоположной стороне улицы паб, сейчас оттуда доносятся звуки драки. У входа стоят мужчины и переговариваются, не сводя глаз с улицы. Йоханссон отводит взгляд. Он хорошо изучил правила пребывания в этом месте. Не привлекать внимания. Не выглядеть слабаком. Не нарушать границы пространства других. Не встречаться взглядом.
        Он идет дальше.
        Мимо прошаркал тапочками темнокожий парень, похожий на восьмидесятилетнего старика. Молодая женщина с бледным славянским лицом и темными глазами останавливается, чтобы прикурить сигарету. Усталого вида белый мужчина тащит объемистый пакет… Обычные жители обычного города в обычный день. На первый взгляд они вовсе не выглядят какими-то особенными.
        Мужчина в дверном проеме следующего дома оглядывает прохожих с бдительностью хищника. Его взгляд останавливается на Йоханссоне и, кажется, проникает внутрь; Йоханссон непроизвольно напрягается, пока не чувствует, что мужчина уже переключил свое внимание на другой объект.
        Ни одной проехавшей машины или автобуса, ни одного пробежавшего ребенка.
        И все же за ним следят. Ничего удивительного. Многим интересно, почему человек неожиданно решил прогуляться по такому месту в одиночку.
        На углу Йоханссону попадается обнадеживающий знак частного предприятия – два киоска под пластиковой крышей. Здесь продают поношенную одежду и старую технику. Потрескивает радио, издавая резкие металлические звуки музыки. Мимо проходит молодая азиатка, в руках у нее связка проводов и пакет картошки – подбородок вздернут, движения быстрые, в глазах озабоченность важным делом. По улице проезжает патруль в военном «лендровере».
        Йоханссон доходит до перекрестка и видит еще один наблюдательный пункт, на этот раз больше и внушительнее первого. Он обнесен высокой стеной, увенчанной проволокой. Рядом еще один патрульный автомобиль. Впереди виднеются блоки трехэтажных жилых домов. Близко посаженные окна, фасады с проблескивающими за стеклом лестничными проемами. Однако Йоханссон поворачивает направо и движется на юг, к месту, обозначенному на карте синим крестом.
        Оно оказывается совсем рядом, через квартал от перекрестка. Во дворе указанного дома даже посадили деревья, но большинство из них погибли. Из земли торчат лишь кусочки обрубленных стволов. Обозначенное на карте здание несколько раз перестраивалось и изменялось. Одно из окон на первом этаже заклеено лентой, в другом видны сломанные жалюзи.
        На первом этаже средних лет женщина курит у стеклянной стены. Йоханссон показывает ей карту и ключи, но стоило ему начать объяснять, чего он хочет, как женщина резко его прерывает.
        –Лестница,– говорит она и тычет пальцем вверх.
        Зеленые стены лестничной клетки усеяны пятнами плесени. Таблички на втором этаже подсказывают, что нужно двигаться дальше по коридору, освещенному маломощной лампочкой. В комнате номер 24 одноместная кровать и стул. От кровати с подушкой в жирных пятнах исходит тошнотворный запах. Йоханссон подходит к окну, пытается открыть створку, и она поддается. Да уж. От этой пристройки до крыши первого этажа два с половиной метра. Своего рода выход, может пригодиться. Впрочем, охрана наверняка подумала об этом. За второй дверью – маленькая ванная комната: душ, грязный унитаз, треснутая раковина. Задвижка старая и бесполезная: одного удара кулаком достаточно, чтобы выбить запертую на нее дверь.
        Йоханссон опускается на кровать. Из-за стены доносятся музыка и стоны.
        Он ждет пятнадцать минут, но ничего не происходит. Йоханссон встает и возвращается на лестницу, проходит мимо курящей женщины и оказывается на улице. Оглядывается, пытаясь увидеть хвост. Никого.
        Он идет обратно к центральному наблюдательному пункту, сворачивает направо и движется на восток, проходит ряд домов, отмечая галочками на воображаемой карте местные достопримечательности. Впереди показывается здание с вывеской: «ЦЕНТР РАЗВИТИЯ». У входа толпятся несколько мужчин, еще несколько лениво пинают мячик на пустой стоянке для машин.
        Участникам Программы предоставляется возможность быть задействованными в проектах службы занятости, заниматься профессиональной подготовкой или обучением.
        Плотные ряды магазинов, еще два стоящих у обочины патрульных автомобиля; на схеме Карлы это место называется «ЖЕНСКАЯ ТЕРРИТОРИЯ». Туда он не пойдет. Вместо этого надо повернуть на север, еще раз осмотреть дома и двигаться дальше. Около мечети толпились люди, стоящая же неподалеку часовня заколочена досками. За ней, к дверям белого здания, где располагается администрация, вниз по улице тянется вереница людей. Над улицей возвышается наблюдательный пункт, чуть поодаль стоит патрульная машина. Когда вспыхивает драка, охранники внимательно следят за ней, но не вмешиваются. Дерущихся пытаются разнять люди из толпы и прохожие – постоянные жители и гражданские служащие.
        Ряды домов заканчиваются, Йоханссон вновь оказывается на полосе отчуждения, но на этот раз он поворачивает налево и следует вдоль ее изгибов. Над ним несколько камер, и одна из них со скрипом поворачивается, чтобы проследить за его движением. Йоханссон идет, не поднимая головы.
        За ним все еще следят.
        Через несколько минут он подходит к газону (грязь вперемешку с травой, скамейки прикручены к асфальтовым плитам), видит большое современное здание рядом со стеной и заходит внутрь.
        Просторное помещение, похожее на склад, столы на несколько сотен человек, запах казармы, переваренной капусты, пота и дезинфицирующих средств. Это столовая. Над головой экран, на котором шевелит губами, глядя в камеру, певица в крошечном платье. Пухлые блестящие губы, кофейного цвета кожа туго обтягивает совершенное тело. Мужчины, сидящие за столами, подняли головы и неотрывно смотрят во все глаза на экран, забыв об остывающей еде. Во всей столовой всего несколько женщин.
        Йоханссон встает в конец очереди. Следуя примеру стоящего впереди человека, он берет пластмассовую миску и ложку и ждет, пока подойдет его черед подставить миску под носик автомата и получить порцию коричневого, похожего на рвотные массы месива.
        Он находит пустой стол со стулом, прикрученным к полу. Еда оказывается теплой и имеет соленый вкус.
        В памяти возникает лицо улыбающейся женщины в сером костюме.
        Она где-то здесь. Но на фотографии она определенно выглядит не так, как сейчас. Учитывая, что с ней должно было произойти, женщина не могла не измениться. Йоханс сон пытается представить себе, какой она стала: тоньше, старше, менее ухоженная, закаленная этим жестоким местом или сломленная им.
        Впервые с момента входа в Программу он задумывается о работе.
        Существует определенный порядок действий. Установить местонахождение цели. Следить. Выяснить привычки. Узнать, в каких местах объект бывает, и найти среди них то, где можно выполнить работу, и скрыться.
        Этот порядок действий не предполагает постоянной слежки. Считается, что ты найдешь возможность скрыться, раствориться в толпе – затеряться среди прохожих, покупателей, пассажиров. Сможешь стать попрошайкой, наркоманом, мусорщиком, выгребающим баки,– кем-то невидимым, на кого не обращают внимания.
        Как долго надо ждать, чтобы стать невидимым в этом месте? Месяц? Два? Пять?
        У него есть три недели.
        Кто-то рядом произносит задыхающимся голосом:
        –Не возражаешь, приятель.
        Он поднимает глаза и видит худое лицо, обрамленное тонкими прядями волос. Человек стоит, держа перед собой поднос.
        –Не возражаешь, если я присяду?– Его взгляд лихорадочно скользит по залу столовой.
        Йоханссон молчит.
        –Не возражаешь, значит,– говорит мужчина, садится и принимается за еду, сжимая ложку пальцами с обкусанными ногтями.
        Через минуту он поднимает взгляд и нервно улыбается:
        –Ты откуда?
        Это не тот человек, что следил за ним. Для этого нужна выдержка и железные нервы, а у него этого нет. Но ему известно, что Йоханссон только что прибыл. Пославший его сообщил об этом.
        Отказаться разговаривать? Какой в этом смысл?
        –Викторвилл. Калифорния.
        Мужчина криво усмехается:
        –Калифорния, да? Не похож ты…
        –Нет, не похож.
        –Так почему ты здесь?
        Кому это интересно? Скоро он это выяснит.
        –Может, перееду. Может быть.
        –Здесь лучше, верно?
        –Да.
        –Чем будешь сегодня заниматься?
        –Хочу осмотреться.
        Мужчина оживляется:
        –Ты прямо как на экскурсии.
        Он заканчивает есть не более чем за две минуты, относит поднос на стойку и направляется к двери. Видимо, спешит доложить.
        Человек ждет его у входа в столовую, сидит на одной из скамеек и наблюдает за дверями. У него тонкое лицо ангела. Увидев Йоханссона, он ослепительно улыбается – искренне и тепло,– встает и склоняет голову, указывая на пролет между двумя ближайшими зданиями. По дороге он оборачивается, проверяя, идет ли Йоханссон следом, и ободряюще улыбается.
        Йоханссон ступает неуверенно.
        У него есть выбор: пойти или остаться. Или даже убежать. Впрочем, бежать хорошо только в том случае, когда есть куда.
        Он решает идти за мужчиной, ведь то, что сейчас произойдет, в любом случае неизбежно.
        Сейчас только два часа дня, но в январе в это время свет уже тускнеет. Между зданиями пролегла полоска тени.
        Человек ускоряет шаг. Теперь он идет метров на пять впереди.
        –Давай помедленнее!– выкрикивает Йоханссон, но тот не останавливается и даже не оборачивается. Он проходит в зазор между зданиями. Йоханссон идет следом. В этот момент открывается незаметная дверь слева, другой человек с низко опущенной головой несется на него, размахивая кулаками.
        Каким будет его удар, становится ясно задолго до того, как он замахивается. Сумев увернуться, Йоханссон отскакивает назад, затем сам бьет дважды и весьма точно. В какое-то мгновение он чувствует, что за его спиной возникла фигура, и бросает взгляд через плечо. Парень чуть за двадцать, рябое лицо, желтые волчьи зубы. Вскоре появляется и четвертый, тощий и мрачный, он также выходит из злополучной двери слева. Раскидать их и скорее выбираться отсюда? Но первый уже встает, приходя в себя после нанесенных ему ударов, а у тощего – может, это и девушка – в руке мелькает нож.
        Вывернувшись вполоборота, Йоханссон выбивает нож и валится на землю от удара сзади. Через секунду его уже тащат лицом вниз через дверной проем. Чьи-то руки опустошают карманы. Они забирают его удостоверение личности. Голос над ухом – это светловолосый парень – произносит:
        –Мистер Джексон, добро пожаловать в Программу.
        На голову неожиданно натягивают мешок. Но ведь он уже видел их лица. Здесь что-то другое.
        Ему связывают руки и ноги, затем рывком поднимают. Он с трудом втягивает воздух через ткань мешка, пахнущего чужой слюной и кровью.
        Тот же голос, что и раньше, приказывает:
        –Следите за ним.
        Открывается и хлопает дверь.
        Йоханссон едва стоит на ногах, пытаясь внутренне сосредоточиться и оценить размер помещения и количество оставшихся охранять его людей.
        Первый удар несильный, больше похож на пощечину. Потом еще и еще, с ними справиться сложнее. Люди находятся очень близко от него, они швыряют его друг другу и гогочут, отчего его обдает их зловонное дыхание, ощутимое даже сквозь мешок. Кто-то пинает его ногой, и он падает, что тоже вызывает смех и веселье, все по очереди начинают бить его ногами.
        –Эй, поднимайте его,– произносит голос, и его тянут вверх и прислоняют к стене.
        –Стой, гребаный кретин, усек? Урод.
        Все опять громко смеются.
        Йоханссон изо всех сил вжимается в стену, веревки впиваются в запястья.
        Затем опять следуют пинки и затрещины, а потом удар такой силы, что Йоханссон падает на колени.
        Рука сжимает мешок и наклоняет его голову набок.
        Голос звучит около самого уха.
        –Хочешь знать, что мы с тобой сделаем?– Губы незнакомца всего в паре сантиметров от его лица, отчетливо ощутим запах животного азарта и каких-то химических веществ.– Мы нассым на тебя, а потом найдем большую палку и отымеем тебя ею.
        –Отымеем,– эхом отзывается незнакомый голос. Может, действительно девушка.
        –Да. А потом обольем бензином и подожжем.
        –Ты сгоришь, идиот, ты понял?
        –Отымеем,– вновь разносится эхо.
        Йоханссон уходит в себя. Его больше нет в комнате. Они говорят не с ним. Другому человеку придется терпеть удары, вставать, когда приказывают, падать и корчиться от ударов ногами.
        Пощечины. Удары. Угрозы. Но существует предел, который они не перейдут, как бы ни хотели.
        Потому что это еще не главное действие. Это лишь разминка.
        Глава 2
        День 7: вторник
        КАРЛА
        Вторник, 2:05 ночи. Йоханссон уже в Программе. Утром звонил Уитман и все мне рассказал.
        –Они должны были звонить несколько раз.
        –Разумеется.
        Мы все отслеживаем: заметки на столах в министерстве внутренних дел, министерстве юстиции, Управлении тюрем и еще звонок из Штатов: немолодой и занятой человек, для него время – деньги. Информация, им предоставленная, может иметь решающее значение…ваше сотрудничество очень ценно… одобрено на самом высоком уровне… к вам относятся со всей серьезностью… необходима полная свобода действий. Самое сложное – понять, кто кому позвонит и какие вопросы будет задавать, и знать, что ответы будут даны своевременно и легко, к всеобщему удовлетворению. И каждый человек в этой цепи проверок чувствует, что не может быть привлечен к ответственности: сколько бы грязи потом ни всплыло, это их не коснется. Все, что они могут сказать,– это, что они выполняли свою работу, следовали инструкциям, это не их прокол, а кого-то другого.
        –Они знают, что все это временно?– интересуюсь я.
        –И что он выйдет через сорок восемь часов.
        –А если ему понадобится покинуть территорию раньше?…
        Уитман вздыхает:
        –Я всегда на телефоне. Скорее всего, проблемы у него возникнут.
        –Место вполне надежное,– парирую я.
        –И все же вы хотите, чтобы я был настороже.
        –Разумеется.
        Уитман опять вздыхает. Я жду.
        Наконец, он говорит:
        –Каждый наш с ним контакт портит его репутацию. Я привез его, и я увезу. Люди будут болтать. Вы знаете, они уже болтают. Возникнут вопросы обо мне, но это полбеды, но ведь не только обо мне. Да, я понимаю, вы делаете все, чтобы Вашингтон был не в курсе, хотите сохранить тайну, пока не будете вынуждены…
        Опять Вашингтон. А Уитман знает, как работает Вашингтон, знает, где скрыты риски, откуда ждать нападения.
        –У нас три недели,– напоминаю я.
        –В идеале. Может, все закончится и раньше. Даже если нет…
        Йоханссон уже выйдет оттуда, будем надеяться.
        –Я же сказала, мы все отслеживаем.
        –И будете согласовывать с ними, если придется?
        –Вы же знаете, что да.– Еще одна гнетущая пауза, но уже другой ритм молчания, скептицизм Уитмана струится по проводам.– Обещаю, Майк.– Интересно, он уловил, что это ложь?
        Но он не задал вопрос: зачем мне понадобилось помещать человека в Программу? Он не желает это знать.
        Итак, Уитман недоволен; впрочем, я тоже, хотя причины у нас разные.
        Я думала об отсрочке. До сих пор нет никаких данных об объекте, идет поиск информации. Финн так и не прислал мне документы по заключенным, и эта дыра в деле меня беспокоит. Мы должны были заделать ее еще много дней назад. Йоханссон сказал, что это не важно, и это правда, для него это не имеет значения. Он просто разведает обстановку. Кроме того, это его объект, а не мой. Я сама позволила ему идти туда, и все, что мне остается,– это только ждать.
        Этим я и занималась в тот момент, когда в фойе моего дома появляется Крейги. Его фигура в привычном темно-сером пальто видна на экране, расположенном в кабинете, в руках чемодан, узкое лицо чуть повернуто в другую от камеры сторону.
        Я впускаю его.
        –Могу предложить тебе выпить.
        –Чая будет достаточно.
        В кабинете я держу три бутылки виски; Крейги ни разу не попробовал ни одно из них. Предполагаю, что смаковать виски, как и смотреть порно,– дело достаточно интимное для одинокого мужчины.
        Когда я возвращаюсь из кухни, он стоит у окна. На горизонте садится зимнее солнце. Башни домов на юге похожи на огромные зеркала, с другой стороны вдоль берегов с невысокими постройками извивается Темза, похожая на отполированную оловянную змейку. Однако Крейги не любуется видом; он внимательно вглядывается в док под окном. С высоты сорок второго этажа люди кажутся не больше спичечного коробка. Сильные порывы ветра рвут на них одежду, изламывают гладкую поверхность воды. Крейги невольно склоняется к ним. Сейчас он похож на серый вопросительный знак.
        Протягиваю ему чашку.
        –Человек, которого они вернули, есть в списках Лейдлоу. Мы узнали его имя.
        Лейдлоу мертв. Он мертв, и это должно стать для меня шоком. Он был стар, он прожил жизнь, он сам сделал выбор, возможно, его время пришло. Миновало пятьдесят девять часов с того момента, как я узнала об этом, но возникшее сразу напряжение так и не ослабло.
        Мы познакомились благодаря истории, рассказанной мне одним осведомителем в криминальном мире, связанной с планировавшимися в больнице взрывами и женщиной по имени Эйлин. Я заинтересовалась этой историей, и чем больше в ней копалась, тем больше начинала нервничать, как и поведавший ее человек. Мы все видели эти кадры: лондонский автобус, с которого из-за взрыва слетает крыша, превращающийся в пыль небоскреб. Такие моменты нет желания вспоминать, но еще тяжелее, если вы знаете, что могли это предотвратить, но не сделали.
        Я выбрала Питера Лейдлоу для передачи имеющейся у меня информации.
        Он работал с агентами до самого конца холодной войны. Спокойный, серьезный, умеющий хранить секреты, осторожный, избегающий ошибок, он входил в узкий круг людей, работавших с Гордиевским, имел контакты в бывшем подразделении К-3 в МИ-5 и продолжил деятельность, когда Стена пала и русские на время стали нашими лучшими друзьями. К тому моменту, как пакет от меня лег на коврик у его двери, он уже долгое время был в отставке, читал книги, потягивал теплое пиво в темных пабах, занимался садом и скучал.
        Я выбрала его за аккуратность, осторожность, упорство и умение добиваться цели – я знала, он не успокоится, пока не добьется встречи с тем человеком, который отнесется к моему посланию серьезно.
        Кроме того, этот выбор был сделан еще и потому, что любой человек, пытающийся меня найти, обратится в сторону Советов, будет копаться в старых контактах Лейдлоу и никогда не подумает обо мне.
        Тогда я полагала, что контакт с Лейдлоу будет единичным, у меня не было никакого желания становиться его постоянным источником информации. Спустя девять месяцев и четыре контакта между нами возникла своего рода дружба, или, пожалуй, привычка общаться. Возможно, это облегчало мою совесть. Хотя, скорее всего, я хотела иметь возможность позвонить ему с просьбой об одолжении, если сотрудники спецслужб когда-нибудь постучатся в мою дверь.
        Я была уверена, что Питер Лейдлоу не разделял моих взглядов. Он всю жизнь служил своей стране, в конце жизни поздно меняться. Но он был человеком Москвы, с засевшими в душе подозрениями. Когда МИ-5 прослушивала его разговоры и следила за ним, ему это нравилось не больше, чем мне. Мне было приятно думать, что мы ведем каждый свою игру – это было осторожное партнерство, негласный договор между двумя людьми, не доверявшими друг другу, но имевшими одного противника: того самого, которому мы старались помочь.
        Но в конце концов он меня обманул. Я даже не представляла, что он болен.

* * *
        –Пауэлл,– сказал Крейги.– Его зовут Лукас Пауэлл.
        Имя мне ни о чем не говорит. Должно быть, Крейги это понял.
        –Работал в Вашингтоне. Его специально вернули. Ты получила снимки?
        Высокий, темноволосый, красивые скулы, отличный костюм. Офицерская выправка. Я киваю.
        –Что мы знаем?
        –Он не Лейдлоу,– сухо произносит Крейги.
        –Какой сюрприз!
        Второго Лейдлоу не существует. Он был последним из профессионалов старой закалки.
        –Итак, расскажи мне о Пауэлле.
        –Прямолинейный, как смерть. Образован, быстро продвигался по карьерной лестнице, амбициозен.– Крейги мрачнеет.
        –Спецагент?
        –Конечно.
        Самый секретный отдел – бывшие МИ-5, МИ-6, бывшее спецподразделение, не входящее в состав ни одной из этих спецслужб. Они действуют изолированно в условиях полной секретности, имеют доступ к документам, закрытым для большинства служб безопасности и разведки, совершенно неподкупны. Неудивительно, что Крейги потребовалось так много времени, чтобы установить имя.
        –Удалось прослушать?
        –Сказал, что приехал вычистить авгиевы конюшни.
        –Он так сказал?
        –Я так слышал. Очевидно, слишком воспитан, чтобы употреблять слово «дерьмо».
        –Считает себя Геркулесом? Оксфорд или Кембридж?
        –Кембридж. Сначала. Затем прямиком в Службу.– Пауза.– Он ищет Нокса.
        –Разумеется, он ищет Нокса. Пауэлл сам признался. Он здесь, чтобы навести порядок. Разобраться, просмотреть бумаги, написать отчет. Такие люди не любят оставаться в неведении по поводу своей собственной деятельности.
        Крейги качает головой:
        –Двадцать две ценные наводки за пять лет.
        –И все ведут в никуда?
        –Не все. Ты сама стала призом в гонке, Карла. И Лукас Пауэлл спешит его получить. Он охотится на тебя. Он будет носом землю рыть. Разложит по полочкам прошлое Лейдлоу, пока не найдет тебя.
        –Удачи ему в нелегком труде. Моих следов нет в прошлом Лейдлоу. В этом все и дело.
        Лицо Крейги – непроницаемая маска.
        –Нам неизвестно, какие документы сохранил Лейдлоу.
        –Он был человеком старой школы. Такие люди не делают записей.
        –Ты уверена?– не успокаивается Крейги.– Он был стар. Память уже не та.– Молчание.– Что с квартирой в Илинге?
        Она принадлежала Лейдлоу и была оформлена на другое имя. Он редко пользовался ею для личных целей.
        –Пауэлл до нее уже добрался?
        –Еще нет.
        –Тогда давай установим за ней наблюдение.
        Фраза звучит слишком пренебрежительно по отношению к Крейги.
        –Тебя это не беспокоит?
        –Если бы Лейдлоу знал, кто я, он сам бы меня нашел. Крейги, мы уничтожили все следы.
        Двадцать два контакта за пять лет и ни одного прокола. Звонки всегда с новых телефонов, одноразовые номера. Товары и услуги оплачены карточками, зарегистрированными подставными компаниями. Портфель в баре, никаких отпечатков. Однажды мы даже отправили информацию в коробке из-под обуви, заказанной по телефону и отправленной по почте. Так работали мы с Лейдлоу, потому что он был человеком старой школы: я могла обратиться только к нему, что доказывает, что сама принадлежала к той же школе. Крейги терпеть это не мог. Но движение было односторонним. Лейдлоу никогда сам со мной не связывался. Мы сразу об этом договорились.
        Взгляд Крейги говорит мне, что он этому не верит.
        Возникшая пауза затягивается. Над городом собираются серые, удушливые облака, отяжелевшие от дождевой воды. Цвет Темзы уже не оловянный, а свинцовый.
        –А Саймон Йоханссон?– спрашивает наконец Крейги.
        –С сегодняшнего утра в Программе.
        Губы Крейги сжимаются, но он не произносит ни слова, а вскоре поспешно уходит.
        В 15:15 на экране появляется значок, сообщающий, что Финн в Сети. Наконец-то.
        Финн предоставляет для чтения копии личных дел участников Программы с правительственного сервера. Имена, номера, судимости, психологические портреты, данные анализа ДНК. И фотографии.
        Мы опять в деле.
        Я уже подготовила уменьшенное изображение объекта, чтобы загрузить в программу: для компьютера оно лишь один из вариантов сравнения. Теперь все, что мне нужно,– это найти совпавший вариант. В любую минуту может стать известно, кто же эта женщина. На экране начинается обратный отсчет, я встаю и возвращаюсь в гостиную. Под моей квартирой еще сорок один этаж, внизу люди прячутся от январского ветра, пытаясь прикурить сигареты. По металлическому мосту спешат прохожие; малыши гоняют голубей. За стеклянными панелями зданий люди зарабатывают деньги. Все пространство к западу, в сторону Сити, заполняет небо.
        Я возвращаюсь в кабинет. Программа уже закончила работу. Вердикт ее прямо передо мной на экране. Совпадений не найдено.
        Должно быть, в программе сбой. Повторяю операцию. Обратный отсчет. Готово. Вновь открываю файл с фото и нажимаю «Сравнить». На этот раз я остаюсь на месте.
        Совпадений не найдено.
        Внутри появляется ледяной ком.
        Но есть еще один список: умерших заключенных. Повторяю процедуру сначала.
        Совпадений не найдено. Этой женщины нет среди участников Программы. Но существует и другое объяснение. Может, ее переводят из одного места заключения в другое, и ее данные застряли где-то в виртуальных проводах.
        А может быть, такого человека просто не существует, фотография была создана лишь для того, чтобы придумать работу, которая никому не нужна.
        Я быстро печатаю, обращаясь к Финну:
        «СРОЧНО найти женщину в тюремных архивах. В списках Программы не значится. Поищи в других местах. Также проверь списки переводимых с места на место, включая те, что для внутреннего пользования».
        Прикрепляю фотографию.
        Пауза, затем привычный ответ: «Сообщу».
        На этот раз он меня радует.
        Звоню Филдингу. Раздается седьмой, восьмой гудок, только после этого он отвечает.
        Услышав мой голос, Филдинг фыркает.
        –Ее нет в списках,– говорю я, не дожидаясь его колких замечаний.– Ты говорил, что клиент надежный. Так значит, это ты лжешь? Или они?
        Несколько секунд молчания, которое мне совсем не нравится, но Филдинг все же отвечает:
        –Она там.
        –Ее нет в списках.
        –Она там.
        –Ошибаешься, Филдинг. Кто твой клиент? Он, случайно, не собирается бороться с Джоном Кийаном?
        Филдинг не отвечает и отсоединяется.
        На часах 15:46. Через два с небольшим часа ворота Программы закроются, и она неофициально замрет на время. Набираю номер Уитмана.
        –Похоже, у нас проблемы. Мне надо, чтобы ты вытащил того парня из Программы.
        Уитман отвечает не сразу:
        –Лора, он там, только…
        –Срочно, Майк. Срочно.
        Вот уже четыре часа дня. 16:15, 16:30. На все требуется время. Меряю шагами нескончаемые просторы своей квартиры. Сижу на диване. Готовлю кофе, понимаю, что не хочу его пить и выливаю. За окном начинает темнеть. На улицах загораются фонари. Уитман не звонит.
        Возможно, эта женщина вовсе не заключенная. Она может быть волонтером, работать, например, в охране.
        «Финн, проверь данные на всех в Программе. Волонтеры, охрана».
        Сколько же еще ждать?
        Пять часов. Под окном появился ручеек служащих, направляющихся домой. Темные людские фигуры сливаются в один поток, как железные опилки, притягиваемые магнитом.
        Уитман так и не перезвонил.
        Стою у окна, стараясь думать только о разбросанных по Доклендсу огнях, но электронное напоминание о времени пульсирует на самом краю моего зрения, видимый в щелке циферблат на запястье давит на руку.
        17:30, 17:45. Уитман не звонит. Видимо, у него времени в обрез, вот и все.
        17:58, 17:59, 18:00. Ворота закрылись. Может, Йоханссон в этот момент выходит: сидит в пустой комнате, пока проверяют его документы. Каждую минуту Уитман может позвонить и сообщить, что они покинули Программу – в любую минуту.
        Звонок, я хватаю трубку.
        –Лора,– произносит Уитман.
        По голосу я уже понимаю, что он скажет: Йоханссона не нашли.
        –Они проверили в комнате. Его там нет.– И затем, с едва уловимой обидой, словно я каким-то образом – случайно – могу считать это его просчетом: – Они не могут следить за каждым заключенным постоянно, верно? Они видели, как он пошел в столовую. Следующее наблюдение завтра утром.
        Завтра может быть поздно.
        –Лора?– напряженно произносит Уитман.
        Он лишь хочет узнать, в чем проблема, а я не могу ему рассказать.
        –Значит, завтра утром,– говорю я и кладу трубку.
        Сердце разрывает тревога. Надо сдержаться. Йоханссон тренированный боец. Он знает, как выжить на территории противника и остаться незамеченным в течение нескольких дней. Одна ночь в Программе для него ерунда. Где бы он ни был, чтобы ни произошло, тебе известно, что он справится лучше, чем кто-либо иной.
        А женщина? Объект, которого даже нет в списках. Что это значит? Совпадение?
        Произойди это с кем-то другим – посторонним,– мои страхи были бы иного рода, мысли шли бы иным чередом. Допустим, Йоханссон подъехал на машине к воротам – Сюда, мистер Джексон – и покинул бы Программу. Я бы продолжила поиск: сотрудники полиции, разведки, даже офшорных учреждений – высокоценный заключенный мог быть раньше одним из них. Интересно, как многому научили Йоханссона во время подготовки для службы в спецподразделении? Вопросы полиции, скорее всего, не будут представлять для него проблему, но ведь сейчас могут быть задействованы те люди, что его обучали, только цель у них иная. Какие методы они будут использовать по прошествии стольких лет? Насколько они усовершенствовали свои техники? На каком уровне его квалификация, сколько времени потребуется, чтобы он сломался, и как скоро они выйдут на меня?
        Но этот человек не посторонний; это Саймон Йоханссон, и он сейчас в Программе.
        Четверо, из находившихся в комнате с Терри Канлиффом, мертвы. Кийан искал остальных. Но нашел троих. Йоханссона он не смог обнаружить. Возможно, до настоящего времени.
        Глава 3
        День 7: вторник
        ЙОХАНССОН
        Он лежит на полу, открывается дверь. Могло пройти и несколько минут, и несколько часов, сложно сказать точно. Знакомая команда, и его ставят на ноги, по-прежнему связанного и с мешком на голове.
        Острая боль в затылке, металлический привкус во рту.
        Его заставляют идти.
        В открытую дверь. В темноте мелькают электрические огни, различимые даже сквозь ткань. Значит, наступила ночь. Бессмысленно пытаться запомнить дорогу, слишком много поворотов. Редкие остановки, приглушенный разговор. Они не спешат. Иногда он спотыкается, и его рывком поднимают.
        Наконец, они останавливаются. Где-то рядом в воздухе потрескивают разряды тока. Железные ворота разблокированы и со скрежетом разъезжаются и снова закрываются, стоит им пройти.
        Поддерживаемый за локти, Йоханссон вынужден прибавить шагу, чтобы успевать за конвоирами. Опять остановка. Удаляющиеся шаги. Впереди поскрипывают дверные петли, открываются и закрываются створки. Ожидание. Долгое? Четыре, пять минут? Он стоит, покачиваясь и прислушиваясь к отдаленным звукам разговора, но расстояние слишком велико. Он не разбирает слов. Его проводят через дверной проем, и воздух становится другим: они вошли в помещение.
        Стук шагов по бетонному полу. Йоханссон спотыкается и падает лицом вниз, щиколотки подскакивают на ступеньках. Его подхватывают чьи-то руки и волокут вперед. Поворот. Коридор. Дверь. Его тащат дальше.
        Звуки шагов заглушает ковровое покрытие. Запахи становятся другими. Домашними, чистыми. Пахнет едой и средством для полировки мебели.
        Тепло. Тихо. Вдалеке работает телевизор.
        Его заставляют сесть и стягивают мешок.
        Йоханссон моргает, стараясь скорее привыкнуть к свету.
        Он в идеально чистой старомодной гостиной. Картины на библейские сюжеты на стенах: Мадонна в голубом платье с поднятой для благословления рукой, истерзанное тело юного святого с возведенными к небу глазами, кровоточащие раны похожи на маленькие приоткрытые рты. Под картинами жардиньерка с комнатными растениями. Сервант красного дерева, лучи света падают на прекрасные образцы китайского фарфора: супницы, блюда, соусники. В стороне арка, ведущая в кухню: угол блестящей столешницы, кружки, развешанные на деревянной подставке-дереве.
        У другой стены телевизор: в комедийном сериале произнесенные низкими голосами диалоги перемежаются закадровыми взрывами хохота.
        В кресле сидит человек, похожий на мумию, и смотрит на экран.
        Так будет всегда, верно? Всегда.
        Проходит минута, и Джон Кийан произносит:
        –Добро пожаловать в Программу, мистер Джексон.– Голос его тих и спокоен. Лицо скучающего обывателя. Глаз от экрана он не отрывает.– Как вам наш небольшой социальный эксперимент?
        Блондин улыбается и занимает место рядом с креслом Кийана. Он оглядывает Йоханссона, склонив набок голову, и продолжает улыбаться. Йоханссон молчит.
        –Ты знаешь, кто мы?– спрашивает Кийан.
        Что-то застревает у Йоханссона в горле. Он делает над собой усилие и выдает слова по очереди:
        –Ты… здесь… главный.
        Только сейчас Кийан поворачивает голову, чтобы посмотреть на Йоханссона. Глаза его такого светлого голубого цвета, что кажутся водянистыми, белки налиты кровью, словно у него проблемы с глазами.
        –Меня зовут Джон Кийан. Вам это о чем-то говорит?
        Три человека убиты, один в карьере, два в машине, всех троих жестоко пытали. Он до сих пор помнит их лица.
        –Да.– Голос срывается.
        Уголок рта Кийана удовлетворенно дергается.
        –Мы здесь закон,– продолжает Кийан, словно Йоханссон не произнес ни слова,– и ты на нашей территории. Под нашей ю-рис-дик-ци-ей. Моя обязанность,– он наклоняется вперед,– поддерживать здесь порядок.– Он откидывается в кресле с видом человека, сказавшего главное.– Думаете, это легко, мистер Джексон?
        Йоханссон молчит. Кийан переводит взгляд на экран.
        –Управлять насильниками, наркоманами, больными… Надо быть твердым, как вы понимаете. И очень важно показывать пример, когда необходимо.
        За кадром раздается смех, резкий механический звук.
        –Итак, вы из Америки.– Кийан улыбается, глядя в телевизор, хотя кожа его так туго натянута, что, должно быть, это дается ему с трудом.
        –Викторвилл,– говорит Йоханссон. И в легких вспыхивает пламя.
        –Незнаком с этим местом. И не хочу.– Взгляд Кийана блуждает по комнате и останавливается на Йоханссоне.– Что же привело вас сюда?
        –Просил о переводе.
        –А, это как в футболе,– ухмыляется Кийан.– Подумали, здесь будет лучше?
        –Я слышал об этом месте… я думал…
        –Думали, что жизнь здесь проще, мистер Джексон? За что попали в Викторвилл?
        Название пронзает мозг.
        Он не знает, кто я.
        –Двойное убийство. Пожизненное.
        –Предполагается, что это пожизненное в Штатах, верно? С какой стати они удовлетворили вашу просьбу? По доброте душевной?– Резонный вопрос.– Что вы им предложили взамен, мистер Джексон?
        Он не специально заманил тебя сюда, это не месть. Он не знает.
        Теплой волной пробежало облегчение.
        –Они думают, у меня есть информация.
        –А она у вас есть?
        –Они так думают.
        –Сдали друзей ради легкой жизни в Программе? Что ж, такое случается не впервые. Или тут что-то другое?
        –Я только хотел…
        –Попасть сюда. Попасть сюда и не высовываться, как все остальные. Знаешь, в чем проблема? Я тебе не верю, потому что не знаю, кто ты такой.
        –Меня зовут…
        –Райан Джексон, как ты говоришь, отбываешь пожизненное в Викторвилле за двойное убийство. Но здесь никто не знает Викторвилла, не знает людей, которые могут поручиться за тебя.– Кийан делает паузу и продолжает: – Вы умный человек, мистер Джексон? Надеюсь, что да. Какой умный человек придет в место, подобное этому, и начнет рассказывать, что сдал своих друзей? Зачем признаваться в этом? Смысл есть лишь в том случае, если это легенда. Или вы были уверены, что вам поверят? Здесь так дела не делают.
        –Спросите охрану. Меня оформляли. У них бумаги.
        –Охрану?– На мгновение в глазах Кийана мелькает удовлетворение.– О нет, нет, мистер Джексон. Здесь мы по-другому проверяем факты.– Он переводит взгляд на экран.– Мистер Брайс.
        Допрос окончен.
        Улыбающийся блондин выходит вперед.
        Крупица надежды в душе Йоханссона растворяется в воде.
        –Мистер Брайс обо всем позаботится.
        Обратный путь, спотыкаясь, через пожарный выход.
        Обратно по ступенькам, вниз. Верно, пустынный коридор, выход на улицу через открытую дверь.
        Он в комнате, о которой думал все это время. Мебель отсутствует. Бетонные стены. Единственное крошечное окно под самым потолком. Пол в темно-багровых пятнах.
        Светловолосый Брайс ходит туда-сюда, поглядывая вниз на Йоханссона.
        Губы растянуты в улыбке с оттенком сожаления.
        –Ты ведь понимаешь, что мы вынуждены сделать?
        Йоханссон молчит.
        Его заставляют встать на колени и поворачивают лицом к стене. Удар по почкам, и он падает на пол. Удар ногой в живот заставляет скрючиться, хватать ртом воздух.
        Над ним склоняется Брайс. Взгляд его пытливый и сосредоточенный.
        –Надеюсь, ты схватываешь все на лету, мистер Джексон.– Он говорит это так, словно искренне в это верит.– Ради твоего же блага.
        Брайс отступает назад и делает знак своим людям.
        –Если сможешь.
        Йоханссона бьют кулаками и ногами, он падает, его ставят на прежнее место. Через двадцать секунд все прекращается, и они отходят в сторону. Он лежит на полу, на этот раз у него нет сил даже пошевелиться.
        Брайс вновь выходит вперед. Носок его ботинка в нескольких сантиметрах от глаз Йоханссона.
        Он приседает и проводит пальцем по его лицу.
        –Не понимаешь, значит,– произносит он.– Скажи мне, кто ты на самом деле?
        Йоханссон сглатывает. Надо придерживаться легенды или молчать.
        –Я уже сказал.
        Брайс встает.
        –Что ж, извини.
        Йоханссон старается поставить блок, закрыться. Ему надо выдержать. На этом необходимо сосредоточиться. Больше он ничего не сможет сделать.
        Они уходят, а он остается лежать в грязи, пытаясь вздохнуть.
        Каким-то образом ему удается заснуть, сон прерывистый, фрагментарный – может, это и не сон, потому что он продолжает слышать голоса, скрип дверей, остальные шумы.
        В моменты между сном и явью перед глазами предстает лицо с фотографии: женщина в сером костюме с улыбкой смотрит на него. Йоханссон пытается отмахнуться от нее, но ее изображение всплывает вновь, как лицо утопленника, скрытое водами реки.
        Шаги в коридоре заставляют проснуться в поту. Во рту отвратительный привкус, его мутит, каждая мышца нестерпимо ноет.
        Отпираются засовы. Полоска света на полу – дверь открылась.
        Металлический предмет ударяется об пол.
        Йоханссон пытается собраться. В любую минуту все может начаться сначала. Он должен быть готов.
        Свет приближается и становится нестерпимо ярким. Около него, склонив голову, приседает Брайс.
        –Говоришь, все это ошибка?– произносит он. Люди стоят за ним молча и смотрят.
        Йоханссон не шевелится. Любое движение лишь спровоцирует их. Они тащат его вверх, заставляя встать, и он сжимается изо всех сил, чтобы не чувствовать боль.
        Очередное избиение? Но парень с желтыми зубами держит в руках трубку с воронкой, а в ведре на полу что-то отвратительно смердит.
        Не стоит сопротивляться. Лучше расслабиться. В этом случае ему будет легче.
        Но когда они запрокидывают ему голову, открывают рот, животные инстинкты берут свое, он сопротивляется, пытаясь вырваться, не обращая внимания на боль в спине, в плечах, в ребрах.
        Трубка проникает в горло.
        Они заканчивают, берут ведро, трубку и воронку. Выключают свет и уходят. Лязг замков, и помещение погружается в темноту.
        Он лежит на полу в луже собственных рвотных масс. Ночь маячит впереди, как испытание на прочность.
        Глава 4
        День 7: вторник
        КАРЛА
        Опять звоню Филдингу. Я не могу иначе.
        –Твой человек пропал в Программе.
        Пауза. Нечитаемое молчание. Я продолжаю:
        –Сообщи имя клиента.
        –Отстань, Карла.
        –Йоханссон пропал, объекта на территории нет.
        –Я говорил с клиентом. Она там.
        –Ее там нет.
        –Есть.
        –Кто они?
        Снова пауза. На этот раз он обдумывает, как много стоит мне рассказывать.
        –Филдинг, ты сказал, у клиента рекомендации.
        –Он не имеет отношения к Джону Кийану,– отвечает тот ледяным тоном.
        –Откуда он?
        –Гражданский.– Рядовой гражданин, обычный член общества. По крайней мере, старается таким быть.– Карла, у них есть основания.
        –Какие?– перебиваю я.– Что она сделала? В новостях ничего не было. Ее имя, Филдинг.
        –И не мечтай. Она точно там,– добавляет он.– С ним все будет хорошо. С ним всегда все хорошо.
        Это благодаря мне с ним все было хорошо, потому что я всегда проверяла, чтобы у него были точные данные. Кроме последнего дела.
        Я перечисляю про себя все меры безопасности, которые предприняла для Йоханссона. Видимо, это успокаивает меня и придает уверенности. Мы стерли всю информацию о нем, полностью поменяли личные данные. Никто не сможет выяснить, что он не Райан Джексон, ведь Чарли Росс мертв. Джону Кийану неоткуда получить информацию, кто Йоханссон на самом деле, у него не будет повода тащить его в дом на ферме.
        Бессмысленно. Бессмысленно себе это объяснять. Если Джон Кийан все знает, мои умозаключения не имеют значения. Важно только то, что будет потом. И что происходит сейчас.
        В восемь часов вечера от Финна приходят последние отчеты об анализе личных дел. Никаких следов этой женщины в системе исправительных учреждений.
        Затем, лишь стрелки часов миновали цифру 10, Финн получает доступ к списку волонтеров, работающих в Программе. Их немного. Искомой женщины среди них нет.
        Мне остается хвататься за соломинку.
        –Проверь весь персонал, охрану.
        –Уже сделано,– отвечает Финн.
        Жалюзи на окнах подняты, электрическая подсветка освещает опустевшие офисные здания. Небо к востоку от Сити становится черным с желтыми разводами.
        Ее нет в списках Программы. Нет в документах других тюрем. Она не волонтер, не гражданский персонал и не охранник. Что все это значит?
        Звоню Крейги и сообщаю, что узнала.
        –Я сейчас приеду,– поспешно отвечает он, и я понимаю, что он думает о Джоне Кийане. В его голове, как и в моей, возникает единственный возможный сценарий: это ловушка спецслужб, Йоханссона пытали и медленно перебирали имена, пытаясь выяснить, что ему обо мне известно, как со мной связаться, возможно ли за мной проследить.
        Крейги думает о том, что у нас все же еще есть время, чтобы уничтожить жесткие диски, стереть информацию и следы существования Карлы и Шарлотты Элтон. Если у нас не будет другого выхода. С этим не поспоришь. Женщины с фотографии нет в Программе. Йоханссон знает, кто я, и он в ловушке. Внезапно картины в моем воображении делают сальто. Женщина на фотографии…
        Первое, о чем заводит разговор Крейги,– «минимизация ущерба».
        Я знаю, что он скажет: я должна уйти немедленно, в течение часа, и дать слово, что никогда не вернусь. Но я этого не сделаю по одной причине. По одной.
        Если бы я хотела подстроить ловушку Йоханссону, я понимала бы, что он может все проверить, и действовала бы наверняка. Я бы использовала настоящего заключенного.
        Глава 5
        День 8: среда
        ЙОХАНССОН
        Когда открывается дверь, он не может сообразить, который сейчас час. Щелкает выключатель, поток света приближается и больно давит на сетчатку глаза.
        –Вставай,– произносит незнакомый голос.
        Йоханссона рвало всю ночь, и он настолько ослаб, что человеку приходится поднимать его на ноги.
        На улице светло. Небо кажется желтовато-белым с серыми разводами, отчего становится похожим на мраморную плиту.
        Его то заставляют идти, то волокут в узкий дворик, окруженный стенами без камер. Слепая зона. Их никто не видит.
        Первый, кого он замечает,– Кийан, сидящий в раскладном кресле. Закутанный в теплое пальто, он похож на больного, вышедшего подышать воздухом. Взгляд бесстрастно скользит по Йоханссону.
        Брайс стоит рядом с его креслом так, чтобы не быть в поле зрения босса. Стену подпирает бейсбольная бита.
        Горло Йоханссона сжимается от воспоминания о трубке в пищеводе, и его начинает рвать.
        Дюжина мужчин, собравшихся во дворе, равнодушно смотрят.
        –Мистер… Джексон,– произносит Кийан.
        Красный шарф, которым подвязан воротник его пальто, режет глаз в этот сумрачный зимний день.
        Йоханссону приходится сделать над собой усилие, чтобы сконцентрироваться. Собрать все фрагменты картинки перед глазами воедино и не отключиться.
        –Так, значит, это правда,– продолжает Кийан.– Вы сдали друзей ради места в Программе.– На его лице появляется та улыбка, от которой кожа Кийана, кажется, может лопнуть.– Мне это нравится. Люблю знать, каковы приоритеты у каждого человека. Вы готовы сделать все, чтобы остаться здесь, не так ли?
        Все что угодно. Йоханссон произносит слова, но изо рта вылетают квакающие звуки. Он замолкает и с трудом сглатывает.
        –И это нам тоже надо проверить.– Кийан поворачивает голову и бросает через плечо: – Брайс?
        Тот делает шаг вперед, и улыбка Кийана становится еще шире.
        –Мистер Джексон, хочу представить вам своего друга. Джимми?
        Тот подходит: шустрый, с птичьим лицом, лет сорока. У него нервная, живая улыбка и странная опрятность во внешнем виде, словно он явился на собеседование: темные волосы тщательно зачесаны назад, рубашка под дешевой курткой застегнута на все пуговицы.
        Йоханссон приглядывается.
        –Настало время для некоторых важных инструкций,– говорит Брайс.– Мистер Райан Джексон, познакомьтесь с Джимми. Джимми любезно предложил нам свою помощь. Верно, Джимми?
        Тот кивает – в его энтузиазме есть нечто жалкое – и лезет в карман за пачкой фотографий.
        –Фотографии,– сообщает он.
        –Нет, не надо фотографий, Джимми, не сейчас,– обращается к нему Брайс, затем доверительно смотрит на Йоханссона и громко произносит: – Задача Джимми помочь нам с небольшой демонстрацией.
        Джимми по-прежнему улыбается. Он не понимает, что сейчас будет, но понимает Йоханссон.
        Брайс делает шаг и бьет Джимми в живот, еще раз, затем жестоко выкручивает руки и заставляет упасть на землю в грязь лицом. Фотографии разлетаются в стороны. Джимми визжит, уткнувшись лицом в землю. Он дергает ногами, пытаясь высвободиться, но Брайс давит коленом ему в спину. Вокруг разбросаны фотографии: мужчина и женщина в рождественских бумажных колпачках поднимают бокалы на камеру, малыш бежит за собакой по лужайке…
        –Видите, мистер Джексон,– продолжает Брайс спокойным тоном.– Нам надо знать, насколько вы преданный человек.
        Слова обрушиваются на голову Йоханссона ледяным водопадом. Холодный пот струится по спине. Все цвета сливаются. Нельзя терять фокус.
        –Говоришь, на все готов, так?– Брайс озабоченно смотрит на Йоханссона.– Паршиво ты выглядишь, Райан. Я ведь могу тебя так называть? Надеюсь, ты нормально к этому относишься.
        Желудок сжимается.
        Джимми скулит, и Брайс переводит взгляд на него, не отпуская его скрученные за спиной руки.
        –Может, ты не понимаешь, что мы люди серьезные,– бормочет он.– Так мы продемонстрируем.
        Он поднимает руки Джимми выше, угол огромен, Джимми скулит и повизгивает, как подстреленное животное.
        –Теперь видишь, что мы говорим серьезно?
        Горло сдавливает невыносимо. Глаза Йоханссона словно обжигает огнем. Он открывает рот и закрывает.
        –Прости, не расслышал.
        –Да,– произносит Йоханссон.
        –Отлично.– Брайс отпускает Джимми и встает, отряхивая руки.– Теперь твоя очередь. Мистер Кийан хочет посмотреть, серьезный ли ты человек. Удиви его, произведи впечатление.
        Слова с трудом достигают цели, долго пробираясь сквозь мешанину в голове. Брайс хочет, чтобы он…
        –Ну?– торопит Брайс. Глаза становятся ярче. Он весело улыбается.
        В трех метрах Кийан подается вперед, не вставая с кресла, острый взгляд врезается в лица.
        –Полагаю, ты не будешь попусту тратить время,– почти ласково интересуется Брайс. Йоханссон не шевелится.– Видимо, ты ничего не понял. Нужна еще подсказка?
        –Нет,– отвечает Йоханссон, но Брайс уже направляется к Джимми. Тот пытается вырваться из рук охранявшего его человека, но Брайс ловок, он сдавливает его плечи, заставляя опуститься на колени, и начинает душить, поглядывая на Йоханссона.
        –Ладно.
        –Что?
        –Я сделаю.
        –Уверен?
        Йоханссон сглатывает подступившую желчь и кивает. Говорить нет сил.
        –Очень хорошо. Отлично.– Брайс отходит назад, вытянув руку в приглашающем жесте: прошу.– Уступаю. Произведи впечатление на мистера Кийана.– Спохватившись, он добавляет: – О да, о шуме не беспокойся. Сюда никто не придет.
        Йоханссон смотрит на Кийана. Благодаря его красному шарфу воздух между ними окрашивается в кровавый цвет. Господи, да соберись же. На мгновение их глаза встречаются. Лицо Кийана не выражает ни одной эмоции.
        Джимми начинает рыдать, бормотать что-то.
        Йоханссон делает шаг к маленькому человеку. Каждое движение причиняет ему боль. В спине, в горле, в животе, плечах, конечностях. Свет перед глазами мелькает и гаснет. Он стоит, покачиваясь. За спиной кто-то тихо хихикает.
        Сделай же. Просто сделай.
        Сможет ли он все сделать быстро? Остались ли для этого силы?
        Соберись. Ты знаешь, что делать.
        Он оглядывает собравшихся. Маленький человек хнычет в грязи. Брайс стоит в стороне. Его дыхание замедляется, губы поджаты, в глазах надежда на захватывающее зрелище. Кийан выпрямился в кресле и смотрит: ждет, чем его захотят удивить. В центре сцены стоит, покачиваясь, Йоханссон, весь покрытый рвотными массами, он пытается сделать вдох, второй… Готовится к третьему.
        Подняв одно колено, он кладет его на напряженное плечо Джимми. Он не давит, но Джимми принимается кричать. Йоханссон готов сделать последнее движение, прижать его, пока не почувствует, как кости хрустнут под подошвой ботинка.
        Брайс наклоняется вперед, он весь сосредоточен на одной точке.
        Давай.
        Два действия в одно мгновение. Шаг назад и удар. Руки работают одновременно. Удар пальцами в глаза, кулаком в горло. Ногой по почкам. Брайс отлетает к ближайшей стене. Йоханссон подходит, сжимает его голову и ударяет о бетон. Левой рукой хватает бейсбольную биту и разворачивается.
        Он окружен. Их пятеро: двое закрывают Кийана, трое идут на него. Кийан поднимает руку. Жест велит ждать. Йоханссон пытается просчитать, что написано на его лице. Невозможно понять.
        У него не осталось сил. На него сейчас обрушится шквал ударов, и он не сможет им противостоять.
        Кийан указывает на биту:
        –Брось.
        Гладкая поверхность скользит по ладони, и палка падает на землю.
        –Вы меня заинтересовали, мистер Джексон.– Взгляд маленьких холодных глаз тверд, как мрамор, и остер, как кусок стекла.– Одним ударом вы способны разбить череп человека, как яичную скорлупу. Скажите, вы сделали это для меня?
        Брайс вертит головой, лицо его в крови, он хлопает глазами и кашляет, стараясь подняться.
        –Зачем вы это сделали, мистер Джексон?– спрашивает Кийан.
        Он должен ответить. Что?
        Брайс падает на колени, но поднимается, глядя на Йоханссона. Видно, как в нем клокочет ярость.
        –Будьте откровенны со мной, мистер Джексон,– продолжает Кийан.– Раз уж вы еще можете говорить.
        Брайс наконец делает шаг, глотая ртом воздух.
        –Он сам велел мне вас удивить.
        –О да. Ну, если это вас утешит…– Кийан улыбается.– Я был впечатлен.
        Удар, и Йоханссон падает. Ботинок давит на живот, Йоханс сон кашляет, но желудок уже пуст. Еще удар, и он чувствует себя так, словно ему разом нанесли все удары за последние двадцать четыре часа. Брайс хватает его за волосы и тычет лицом в землю. Дыхание обжигает щеку.
        –Мы начнем с твоих пальцев,– говорит он и добавляет, обращаясь к кому-то: – Клещи мне.
        Господи.
        Йоханссон лежит лицом вниз. Руки разведены в стороны. Он сжимает кулаки, люди Кийана сильнее его и заставляют разжать пальцы.
        Ему предстоит вытерпеть чудовищную боль. Много боли. Необходимо спастись, но ни одна мысль о том, как выйти из этого положения, не приходит ему в голову.
        Брайс снова приседает рядом, тянет за пальцы, выбирая один. Первый. Указательный палец на правой руке. Кожи касается холодный металл.
        Неподалеку на земле разбросаны фотографии улыбающихся людей, среди них мужчина, похожий на Чарли Росса. Джимми смотрит широко распахнув глаза. Их взгляды встречаются, но ничего не происходит: ни контакта, ни понимания. Ничего.
        –Итак, приступим,– говорит Брайс.
        Одно движение, быстрое, как взрыв, вспышка света, и женский голос на краю поля зрения.
        Голос звучит очень близко.
        –Не вынуждай меня, Брайс, я сделаю, ты же знаешь.
        Все замирают.
        Он видит только фотографии и Джимми. И все еще ощущает холодный металл, сжавший палец, давящий сильнее, сильнее…
        –Кийан,– произносит женщина, и в голосе слышится угроза.
        Брайс давит на Йоханссона всем своим весом. Бегут секунды. Давление на палец слабеет. Йоханссону удается даже один раз вздохнуть.
        Тело заливает боль.
        И после этого ничего.

* * *
        Пальцы. Они отрежут ему все пальцы.
        Он сжимает кулаки и прижимает к груди, но его руки вновь разводят в стороны. Вновь холодное прикосновение металла.
        Господи Иисусе. Господи.
        Он медленно открывает глаза. Его ослепляет свет. Йоханс сон морщится, словно он его обжигает. Пытается вырваться, но его прижимают к земле. Слышится человеческий крик, но он не может разобрать слов.
        Борись, борись, борись…
        Мужской голос:
        –…на хрена какое-то седативное?
        Над ним игла на фоне лица мальчика.
        Проходят минуты. Или часы. Он не чувствует собственного тела.
        Вокруг витают обрывки разговора.
        –…на улицу.
        Женщина.
        –И что?
        –Он говорит, вы должны передать…
        –Знаю.
        Как долго он смотрит на эту стену и что на ней нацарапано? Они следят за ним?
        Свет меркнет. Он качается на волнах.
        Йоханссон просыпается от боли.
        Он лежит на полу, на матрасе. На подстилке у двери сидит женщина. Изможденное лицо, темные круги под глазами похожи на синяки. Тонкие запястья, пальцы сжимают нож.
        Надо отобрать его, но он не может двигаться.
        Он засыпает.
        За дверью этого дома на ферме надрывно кричит человек.
        Глава 6
        День 8: среда
        КАРЛА
        Ворота открываются в восемь утра, но я уже раньше сижу за рабочим столом. Прошло двадцать два часа с того времени, как Йоханссон попал в Программу, и четырнадцать, как закрылись на ночь ворота; я спала не больше четырех часов, и меня тошнит от усталости.
        Все может закончиться в любой момент. Он может выйти. Уитман уже разговаривает с персоналом в администрации Программы, убеждая их в необходимости срочно найти Райана Джексона. Я жду. Часы на компьютере показывают 8:00, 9:00, 10:00. Я не отхожу от телефона, чтобы не пропустить звонок Уитмана с сообщением, что они вышли и Йоханссон в безопасности. Телефон молчит. Крейги убеждал меня выйти из игры и подумать о себе. Я отказалась. Будь это ловушка, они использовали бы настоящего заключенного. Крейги мне не верит. Даже по телефону ясно, что он пребывает в состоянии стресса. Он ушел, чтобы начать поиски Йоханссона в путаной сети службы безопасности, в комнатах для допросов и специальных секретных помещениях. Я знаю, там он его не найдет. Не найдет. Но я готова поклясться: Йоханссон еще в Программе.
        Печатаю сообщение Финну:
        «Внутреннее наблюдение в Программе. Нужен доступ. СРОЧНО».
        Несмотря на то что Программа управляется частной компанией, некоторые заинтересованные государственные службы требуют постоянный доступ к камерам видеонаблюдения. Министерство юстиции и Управление службы исполнения наказаний имеют возможность следить круглосуточно, полиция и спецслужбы тоже временами требуют открыть доступ. Брешь может быть в любом месте, Финн должен ее найти.
        Финн долго не отвечает, но в четыре часа дня от него приходит сообщение:
        «Черт, это легче, чем добыть личные дела».
        Финн передает мне доступ к системе видеонаблюдения в Программе.
        Я не могу управлять и выбирать: смотрю только то, что смотрят они. Камера движется по периметру, уменьшая и увеличивая изображение по чужой прихоти. Пустое помещение, возможно, учебный класс, конвой движется по темной улице, в дверях магазина стоит мужчина.
        Я внимательно вглядываюсь в лица, Йоханссона среди них нет.
        Имеет ли смысл смотреть дальше? Может, прослушать разговоры с телефонов Программы? Или проверить списки умерших на предмет наличия белого мужчины ростом метр восемьдесят, с голубыми глазами? Проверить части тел, выносимые с мусором? С такими вещами тоже приходится сталкиваться. Я помню, что произошло с Чарли Россом. Даже для опознания вдове они не смогли предоставить достаточных размеров куски тела; он был расчленен. Пришлось делать анализ ДНК.
        В пять часов звонит Уитман:
        –Нашелся след. Джексон разговаривал в столовой с парнем, но ушел один.
        –Сегодня?
        –Вчера.
        –А парень?
        Рука ложится на «мышку», чтобы открыть список заключенных.
        –Имя мне не сообщили.
        –Заставьте их.
        –Я не могу просто так.
        –Найдите способ.– Я слишком резка с ним, но через час ворота опять закроют на ночь. Опять.
        Уитман молчит.
        –Мне это не нравится, Лора,– наконец говорит он.– Вы сами сказали, что мы просто позаимствовали документы этого парня, Вашингтону не обязательно все знать. Отлично, тогда не будем поднимать панику. Я не сижу сложа руки, но и не имею права диктовать этим людям, как им работать. Я сказал, что они должны мне помочь, иначе я сам пойду туда и выбью все из этих ребят. Вам лучше поискать помощь в Вашингтоне, потому что она может вам понадобиться. Я могу поднять здесь шум, но с каждым разом о Джексоне узнают начальники все выше рангом.– Молчание; слышно, как он пожимает плечами на другом конце провода.– Выбор за вами, Лора.
        Он делает долгую паузу и продолжает, когда понимает, что я не отвечу:
        –Повторю попытку завтра,– и отсоединяется.
        На экране передо мной Программа живет своей жизнью. Свет приглушен, патрули вернулись на базы, ворота закрыты.
        Прошло тридцать два часа с того момента, как Йоханссон пересек территорию Программы.
        В семь часов приезжает Крейги. Он сидит с чашкой чая напротив меня, на узком лице печать тревоги. Он не нашел ничего подтверждающего, что Саймон Йоханссон находится в руках властей.
        –Он все еще в Программе,– говорю я, и на этот раз он не спорит.
        –Его мог кто-то узнать?
        –Росс мертв.
        –Может, кто-то служил с ним в армии?
        Среди заключенных я не обнаружила ни одного бывшего солдата, кто мог бы знать Саймона Йоханссона. Ни одного. И ни одного человека, знавшего настоящего Райана Джексона. Все чисто.
        Крейги уходит, и я ужинаю в кабинете, не прерывая наблюдения. Патрули прекратили свою работу, но их место заняли другие люди: они передвигаются пешком по двое, по трое, словно прогуливаясь по улицам. Люди Кийана.
        Никаких сообщений о раненых гражданских или трупах. Стараюсь себя этим успокоить.
        Но ты же знаешь Йоханссона. Думала, он отправился в Таиланд? Чтобы ходить в обрезанных джинсах, курить травку, сидеть на пляже и ловить рыбу? И стареть?
        Нет.
        Хотя когда-нибудь они уедут. Все.
        Закономерность: сначала кто-то звонит, дает наводку, потом через пару часов полиция перегораживает лентой переулок, и телекамеры стараются отчетливее снять пятна крови на тротуаре.
        Вот что происходит с такими, как он.
        Просто на этот раз обошлось без звонка. И уже, разумеется, без камер и журналистов. Возможно, он просто исчез.
        Вечером Шарлотта Элтон заболевает гриппом и обзванивает друзей, меняя график; я же остаюсь в своем кабинете и опять разглядываю фотографию женщины. Я уже не считаю эту женщину одной из заключенных – перед глазами больше нет газетной полосы с пугающим заголовком. Но я не могу забыть ее улыбку и избавиться от чувства, что видела ее раньше.
        Йоханссон говорил, что личность не имеет значения. Уверена, он ошибается.
        Я сижу до поздней ночи и ищу в базах данных женщину с фотографии. Я пытаюсь ухватить что-то, но оно всегда ускользает, впрочем не исчезая совсем.
        Глава 7
        День 9: четверг – день 10: пятница
        ЙОХАНССОН
        Другой голос, в другой жизни.
        –Райан Джексон.
        Боль подсказывает, что он все еще жив: в голове что-то грохочет, живот болит так, будто все внутренности вытащили и хорошенько оттоптали ногами.
        –Райан Джексон,– повторяет голос.
        Имя кажется знакомым.
        Он открывает глаза. Сверху на него смотрит человек с резкими чертами лица и залысинами.
        –Значит, вы еще помните свое имя.
        Йоханссон удивленно моргает.
        –Счастливый, сволочь,– добавляет человек с сарказмом.
        Мужчина помогает ему сесть. Боль в голове становится вдвое сильнее, превращается в нескончаемый рев, и что-то острое впивается в грудную клетку.
        –Вот.– Мужчина подносит к его губам стакан. Йоханссон глотает воду, горло обжигает рвотное движение, и жидкость выливается обратно: ведро, воронка, трубка, широкий двор, старик Кийан в кресле для пикника, скулящий Джимми на земле, щипцы…
        Пальцы. Йоханссон опускает глаза и разглядывает руки. Вокруг указательного пальца правой руки красный ободок. В вену левой руки вставлена игла капельницы, около матраса металлический штатив.
        –Брайс,– с трудом произносит он.
        –К черту Брайса,– говорит мужчина и вновь подносит стакан к его губам. Мужчине немного за сорок, суровый, жилистый. В тонких руках с рельефными мускулами и выпирающими венами чувствуется сила. На плече татуировки «Мама» и «Багдад».
        Пять глотков, и Йоханссон, задыхаясь, отталкивает стакан.
        –Джимми?– спрашивает он.
        –Увезли в больницу.– Мужчина вкладывает стакан ему в руку.– Бери, ты ведь не ребенок.– Он встает и выходит, закрыв за собой дверь.
        Шаги гулко разносятся по зданию и ведут к лестничной клетке.
        В комнате светит тусклая лампочка. К раме единственного окна прибито тонкое одеяло, чтобы не дать яркому дневному свету пробиться в комнату, но он все же просачивается по краям. У стен несколько предметов старой мебели: стул, раскладной стол для пикника, на нем пластмассовая миска, комод – сосновый шпон, дешевая подделка под дерево. На одной стене множество отметин, вертикальные линии по пять и десять насечек. Некоторые ровные и аккуратные, другие нечеткие, кривые, словно их нацарапали тупым гвоздем. По полу разбросаны какие-то тряпки, одежда и постельное белье. Окно всего в двух метрах.
        Йоханссон вырывает иглу капельницы, медленно встает, прислушиваясь к реакции тела на каждом этапе. Резкая боль пронзает его при вдохе. Должно быть, ребро сломано. Торс, руки, ноги покрыты синяками – следы от кулаков и ботинок. Он смотрит на внешнюю сторону ладоней. Одна похожа на месиво – содранная до мяса кожа. Йоханссон делает несколько шагов. Тело нестерпимо болит.
        Он отодвигает край одеяла с окна.
        На улице светло. Третий этаж. На асфальте белые полосы разметки для стоянки машин. Впереди справа здание из красно-черного кирпича в форме буквы «Г». Слева, за рядом машин, у ворот в проволочном заборе толкутся люди. За забором дороги и трехэтажные здания для персонала.
        Он на территории отдельного комплекса. Лагеря Кийана. Йоханссон машинально измеряет угол между зданиями, пытаясь обнаружить «слепые зоны», но это тюрьма в тюрьме. Он еще из нее не выбрался.
        В углу комнаты Йоханссон находит окрашенное ведро, справляет нужду и опять ложится.
        Через некоторое время другой человек – лысый, с блеклым, невыразительным лицом – приносит ему миску с едой. Человек представляется, его зовут Винни.
        –Я скоро уезжаю,– доверительно добавляет он.
        –Вечером?
        Мужчина кивает и удаляется, довольный собой.
        Глотать все еще больно, и Йоханссон отставляет миску. Накрывшись одеялом, он опять засыпает.
        Через несколько часов – должно быть, уже вторая половина дня, судя по тусклому свету,– первый человек приносит ему одежду, но без обуви.
        –Вот,– говорит он,– одевайся.– Помолчав, он добавляет: – Я Райли.
        –Джексон.
        –Знаю.
        –Какой сегодня день?
        –Четверг.
        –Как Джимми,– внезапно интересуется Йоханссон.– Брайс сломал ему руку.
        –Я знаю, что сделал Брайс.
        –За ним должок. Фотографии.
        Йоханссон одевается, стараясь не обращать внимания на боль. Одежда подходит по размеру, но она еще хранит запах другого человека. За окном, через полосу асфальта, захлопываются ворота. По двору идут четверо мужчин, нет, трое, они что-то несут. Громкие крики. Когда он успевает подойти к окну, они уже входят в здание. Опять крики, теперь голосов становится больше. Приказы? Йоханссон подходит к двери и открывает ее. Перед ним узкий коридор и лестница.
        Эти люди идут за ним? Сколько у него еще осталось жизненных сил? Когда наступит предел?
        Громкий разговор продолжается где-то внизу. Йоханссон начинает спускаться, морщась при каждом шаге. Голоса слышны уже четче.
        На первом этаже он останавливается. Перед ним, у подножия лестницы, приоткрытая дверь. Шум доносится оттуда.
        Он спускается и заглядывает в щель.
        На полу – человек в крови. Раскинутые в стороны руки, обрывки одежды, раны – следы пыток. Невидимый ему Райли произносит:
        –Какого черта он здесь делает? Ворота ведь открыты, так?
        Ему никто не отвечает.
        –Они должны были его забрать,– через несколько мгновений говорит Райли и замолкает. Более серьезные мысли остаются невысказанными.
        Он не единственный в этой комнате. Йоханссон перемещает взгляд в сторону и видит ее: женщину, сидевшую в его комнате с ножом. Она обрабатывает раны сосредоточенно и быстро. Ей задают вопрос, и она отвечает, не отрываясь. Невозможно разобрать, что она говорит.
        Было время, когда она имела ухоженный вид. Доказательство тому фотография, переданная Филдингом. Без этой фотографии он никогда бы не догадался, что это она.
        Прежде чем истекут три недели, женщина будет мертва.
        Йоханссон спешит обратно вверх по лестнице. Комната. Ее комната. Ее одежда и постельные принадлежности на полу. Зеркало над умывальником. Он всматривается. Его лицо в гематомах и синяках – один глаз заплыл и до сих пор едва приоткрыт. И те же зарубки на стене. На этот раз ее.
        Йоханссон приседает, игнорируя боль, и просматривает ее вещи. Под грязной курткой он находит резную шкатулку ручной работы с надписью «Кейт» на крышке.
        Кейт. Ее зовут Кейт.
        Кийану принадлежит здесь вся власть. Кийан управляет Программой. Брайс работает на него, Кийан избивал его руками Брайса. Но у женщины Кейт другая власть.
        Во дворе – вчера, это было вчера?– Брайс или любой из его людей мог бы поднять на нее руку, заставить замолчать. Но она приставила лезвие к горлу Брайса и сказала: «Не вынуждай меня». Ее никто не тронул. Она произнесла имя Кийана, как угрозу, и он поддержал ее, против воли своих людей.
        Голоса внизу затихли. Они унесли человека, или он умер. Йоханссон внимательно разглядывает метки на стене, столбики по пять штук. За спиной слышатся шаги Райли.
        –Надень,– говорит он, протягивая ботинки.
        Йоханссон подчиняется, встает, стараясь не корчиться от боли, не качаться и смотрит на Райли сверху вниз.
        –Силен. Умные люди говорили, что тебя на носилках понесут.
        Райли ведет его по лестнице и распахивает уже знакомую дверь внизу. В помещении пахнет хлоркой, оно похоже на импровизированный кабинет врача. Стул, каталка, ширма, раковина, шкафы, штатив капельницы. Полки забиты медикаментами, упаковки резиновых перчаток и мензурок. У стены современный дефибриллятор.
        Райли перехватывает взгляд Йоханссона:
        –Как тебе наш ночной лазарет?– Его голос выделяет слово «лазарет» интонационными кавычками.– О, днем все по-другому. Клиники, оборудованные машины скорой помощи, много чего. А ночью? В шесть ворота запирают, никто не войдет, не выйдет. Можно лежать на улице с вывороченными кишками, на тебя всем наплевать. Рискованно, верно? Вдруг засада, драка. Охрана смотрит в другую сторону, более для них безопасную. И вот,– он оглядывает комнату,– либо сюда, либо в морг. Мы учимся гражданской ответственности.– Райли переводит взгляд на Йоханссона.– Приятные воспоминания?– Возможно, он заметил смятение на его лице.– Нет?
        Йоханссон качает головой.
        –Ты боролся,– говорит Райли, и в голосе слышится раздражение и восхищение.– Боролся всеми способами.
        В стороне небольшой стерилизатор гудит и подмигивает огоньками. На нем неровно черным маркером нацарапано: «ПОСЛЕОПЕРАЦИОННЫЙ МАТЕРИАЛ». На втором, поменьше, написано: «ИНСТРУМЕНТЫ».
        –Это территория Кийана?
        –Да, он настоящий альтруист. Не заметил? Или, может, это потому, что ему докладывают обо всех, кто сюда обращается. Если ты придешь сюда в четыре утра, истекая кровью, и тебе не помогут, ты сдохнешь. Контроль сердец и умов.
        –Ты здесь работаешь?
        –Как раб. Мы никто.– Райли морщится.– Отбросы.
        –Джимми увезли в больницу,– говорит Йоханссон.
        –Быстро соображаешь.
        –А меня нет.
        Райли расплывается в улыбке.
        –О нет, не тебя, приятель. Брайс считает, он заслужил право развлечься с тобой.
        –Но Кейт ему не позволила.
        Услышав это имя, Райли замирает, но вскоре произносит привычным тоном:
        –Итак, кто же победит?– Он поднимает руку и указывает на дверь.– Выходим.
        В следующей комнате много разномастных стульев, грязный, покрытый линолеумом пол, и таксофон на стене. Еще одна дверь, и они выходят на улицу. Сумерки обычного зимнего дня, на здания опускается тень, но небо еще синее. Группа людей по-прежнему толпится у ворот, дым сигарет медленно поднимается, рассеиваясь в холодном воздухе. Одна из них – женщина, ее внезапный смех звонко разносится по округе.
        Райли ведет его через двор. Йоханссон идет медленно, как старик. При всем желании он не сможет сейчас бежать.
        Один раз он оглядывается на здание, откуда они вышли. Должно быть, предполагалось, что в нем будет очередной магазин. Большие зеркальные окна забиты картоном.
        У дверей корпуса стоит охранник. Он отступает в сторону, пропуская их, и идет следом, вверх по лестнице до двери, где стоит еще один человек – огромный, с перебитым носом и лицом боксера. Он открывает перед ними дверь. Райли останавливается.
        –Входи,– говорит он.
        Йоханссон проходит по небольшому коридору в знакомую комнату. Юный святой и Мадонна на стене, китайский сервиз в буфете, кружки на столешнице в кухне. Кийан сидит в том же кресле, на этот раз он один, и телевизор выключен. Йоханссон заслужил все его внимание.
        Кийан приветливо кивает, указывая на кресло, но его взгляд напряженно следит за выражением лица Йоханссона.
        Тот опускается в кресло. Дверь закрывается.
        Несколько минут они сидят молча, каждый выжидает. Над супницей мирно тикают часы. Со двора доносятся чьи-то крики.
        Они не обращают на это внимания.
        –Итак, мистер Джексон,– наконец говорит Кийан.– Что же нам с вами делать?
        –Проблемы мне не нужны.
        –Поздновато, однако. Вы оскорбили Брайса, публично. Разве это хорошо?
        –Брайс сам просил вас поразить.
        Кийан откидывается в кресле.
        –Брайсу совсем не понравилась ваша выходка.– Кийан делает паузу, словно в ожидании ответа, но Йоханссон молчит.– Он будет рад, если я отдам вас ему. Маленький презент, игрушка, чтобы он вдоволь наигрался. Вы видели, на что мы способны… И это лишь начало. Брайс не убивает людей, как вы заметили,– ему не доставляет удовольствие вскоре увидеть перед собой труп. Но он может заставить вас пожелать смерти. Ну, куда вы пойдете отсюда? В свою комнату? Или к людям Брайса с ведрами?– Кийан щурится и смотрит на Йоханссона.– Посмотрите на себя, мистер Джексон. Посмотрите. Вы едва ходите. С трудом терпите боль, так ведь? Но на этот раз синяками вы не отделаетесь… Через секунду будете молить Брайса прекратить, но он не прекратит, ни после пальцев, ни позже… Что ж, таков он, наш мистер Брайс. Любит все доводить до конца.
        Кийан внимательно смотрит, словно пронзая взглядом: какие мысли возникают в этой голове.
        –Где вы учились драться?– неожиданно спрашивает он.– В Америке?
        –Везде понемногу.
        –Но вас специально обучали.
        –Сам учился, так получилось.
        –Чего вы хотите?– спрашивает Кийан через несколько секунд молчания.– Говорите. Хотите, чтобы мистер Брайс забыл, что вы с ним сделали? Хотите тихой, спокойной жизни?
        –Хочу работать на вас.
        –Да?– Кийан тихо усмехается.– И что вы можете для меня сделать? Работать кулаками? Здесь не нужны, скажем так, агрессивно настроенные люди.
        –В клинике нужны люди.
        –Какое мне дело до клиники?
        –Она часть вашего плана.
        –Ты в курсе моего плана?
        –Благодаря больнице вы держите под контролем все. Сердца и умы, так сказать.
        –И ты можешь мне помочь? Ты что, врач?
        –Нет, но я могу обрабатывать раны, накладывать шины, умею пользоваться дефибриллятором, могу сделать искусственное дыхание, знаю признаки инсульта, могу откачать жидкость из легких. Я мало сплю и ничего не прошу взамен.
        –Только чтобы Брайс от тебя отстал.
        –Да. Только это.
        Кийан откидывается на спинку кресла и внимательно смотрит на Йоханссона.
        –Оказанию первой помощи тоже научились случайно?– Затем он поворачивается к дежурившему у двери человеку.– Приведите ее.
        Она появляется в комнате черед пятнадцать минут. Бросает безразличный, почти отрешенный взгляд на Йоханссона и поворачивается к Кийану.
        Тот поднимает вверх руки.
        –Что я могу сказать. Он вернулся.
        При дневном свете видно, что она потеряла весь лоск, который был так хорошо заметен на фотографии. Кожа приобрела сероватый оттенок, так выглядят люди, измотанные войной, он видел их не раз во время военных действий в городах, под обстрелом, бомбардировкой, живущих без сна и отдыха, передвигающихся лишь благодаря силе воли. Одежда была велика ей на несколько размеров, волосы подстрижены настолько неровно, что он решил, что она сделала это сама в спешке и при плохом освещении. Выражение лица такое, будто она слышала вопрос и готова ответить «нет».
        –Мистер Джексон изъявил желание работать в клинике. Говорит, может быть полезен.– Кийан поворачивается к Йоханссону: – Расскажите ей.
        Йоханссон начинает все сначала.
        –Я могу обрабатывать раны, накладывать шины, умею пользоваться дефибриллятором, могу сделать искусственное дыхание…
        –А Брайс?– перебивает его женщина.
        –Я замолвлю перед ним словечко,– улыбается Кийан,– если этот парень сдаст вступительные экзамены.– И продолжает, уже глядя на Йоханссона: – Пока это все разговоры, а болтать самое простое. Вы можете сказать все что угодно и думаете, мы поверим на слово?– Он вновь переключает внимание на женщину: – Следующий раненый его. И никакой помощи.
        Его закрывают в комнате, стеклянное окошко в двери разбито. У стены стоит стул, и Йоханссон иногда садится, потом вновь встает, пытаясь потянуться, чтобы немного унять боль, разглядывает синяки, мешающие двигаться. В горле саднит, и хочется пить, но воды в комнате нет. Временами через дыру в двери ему подают стакан воды, но в комнату никто не входит.
        За окном темнеет. Уже пять часов. Пять. Где-то за стеной женщина по имени Кейт спорит с Кийаном, но она проиграла – это становится ясно, когда она открывает дверь.
        –Идешь?
        И уходит, прежде чем он успевает ответить.
        Йоханссон, прихрамывая, идет следом, вдоль трехэтажных жилых зданий к рядам заколоченных магазинов. В нависшей темноте видны желтые пятна светящихся фонарей и белые прожектора над воротами комплекса; лучи света прорезают мрак, подсвечивая те этажи здания, где окна не забиты плотным картоном. Через центральную дверь Кейт проходит в комнату с множеством стульев. У таксофона стоит мужчина, он уже поднял руку, чтобы вставить карточку, но, взглянув на Кейт, поспешно убирает пластиковый прямоугольник в карман и уходит.
        Женщина резко оборачивается и смотрит Йоханссону в лицо.
        –Это шутка?– настойчиво спрашивает она.– Я угадала?
        На его попытку выпрямиться тело отвечает болью.
        –Не смеши меня,– продолжает Кейт.– Ты ходишь-то с трудом. Что ты задумал? У тебя ведь какой-то план, так?
        –Я сказал правду. Я все это умею.
        –Надеюсь, потому что, если ты лжешь, Брайс с тобой быстро расправится.
        –Я никого не пытаюсь обмануть,– говорит он ей в спину, потому что женщина уже выходит из комнаты и направляется к кабинету.– Подождите!– кричит он вслед.– Как часто к вам поступают раненые?
        Женщина останавливается, положив ладонь на дверь, поворачивается и смотрит на него безразличным, усталым взглядом.
        –Готова спорить на деньги, что сегодня вечером точно будет один.
        В кабинете три человека: Райли, Винни и парень лет семнадцати. Он поворачивается к Йоханнсону первым. У него мрачный, тяжелый взгляд человека с психическими отклонениями. Винни моет пол, Райли раскладывает у стойки инструменты на одноразовой бумажной салфетке. Он поднимает глаза и перехватывает взгляд Кейт.
        –У нас новый сотрудник,– говорит она.
        Райли косится на Йоханссона и вопросительно смотрит на Кейт:
        –Он же должен быть…
        –Проверим, справится ли он с раненым.
        Взгляд Райли становится суровым.
        –Когда?
        –Откуда мне знать?
        В этот момент распахивается дверь, и появляется человек Брайса, высокий, с плохой кожей и желтыми зубами,– тот самый, что держал трубку с воронкой,– в его зубах сигарета. Он усмехается и кивает Кейт – она смотрит на него с напряжением,– затем резко поворачивается к Йоханссону.
        –Не обращай на меня внимания,– говорит он и прислоняется к стене с видом довольного собой человека.
        «Скоро»,– мелькает в голове у Йоханссона, и грудь сжимает от нарастающего напряжения.
        –Все в порядке,– произносит Йоханссон, обращаясь ко всем присутствующим.
        Желтозубый хихикает.
        –Приходилось делать это раньше?– спрашивает Райли.
        –Да.– Его учили этому во время подготовки. Потом приходилось делать это в бою, по-настоящему.
        –Они живы?– ухмыляется Райли, словно прочитав его мысли.– Бог мой. Ладно. Ты знаешь, что тебе понадобится?
        Он принимается доставать с полок инструменты и бинты, когда в дверном проеме появляется Брайс. Йоханссон его не видит, но все понимает по выражению лица Кейт. В руках у нее шприц, игла подрагивает в воздухе, но вошедший на женщину даже не смотрит.
        Взгляд его находит Йоханссона, и губы растягиваются в улыбке.
        –Мистер Джексон… Слышал, меня ждет еще одна демонстрация. На этот раз полюбуемся на твое мастерство.
        Райли ставит на пол коробку, освобождая руки, на случай, если придется вмешаться. Винни отходит к стене, сжав палку швабры так, что белеют костяшки пальцев – он не любит конфликты, предпочитает, чтобы все шло спокойно и мирно.
        Мальчик с тяжелым взглядом стоит в стороне с отсутствующим видом, склонив голову набок: происходящее его не интересует. В дверном проеме мелькает фигура – Кийан? Желтозубый отталкивается от стены и усмехается.
        Кейт поджимает губы.
        –Теперь все убирайтесь.
        Улыбка не сходит с лица Брайса, но глаза вспыхивают.
        –Я пришел, чтобы увидеть своими глазами честную борьбу. Можешь спросить Кийана.
        –Убирайся.– Кейт делает шаг вперед. Игла в ее руке становится похожа на копье.
        –Да пошла ты, сука,– говорит Желтозубый и поводит плечами, но Брайс поднимает руку.
        –Не надо.
        Опять открывается и хлопает дверь.
        На руках троих мужчин почти безжизненно висит человеческое тело. Одежда пропитана кровью и кажется почти черной, будто его тащили по лужам разлитой краски.
        Брайс хмурится:
        –Паршиво он выглядит,– и с улыбкой поворачивается к Йоханссону: – Твой выход.
        Он хватает жгуты, капельницу и пакет плазмы. Человека уже поместили на каталку. Голова его безжизненно повернута набок.
        Йоханссон проверяет пульс – он едва прощупывается.
        Где-то рядом слышан тихий шепот Кейт:
        –Он один не справится.
        –Таково условие мистера Кийана,– бесстрастно произносит Брайс.
        Йоханссон разрезает одежду, чтобы исследовать раны. Ножевое ранение в живот – желтоватая окантовка жировой ткани, синеватая плоть и кровь.
        Желтозубый восклицает:
        –Черт, ничего себе!
        Йоханссон не слушает, он берет пузырек дезинфицирующего средства и начинает искать источник кровотечения. Вот он, там. Он зажимает рану пальцами в перчатках.
        Свободной рукой хватает зажим, черт – тот выскальзывает и падает на пол.
        –Такие вот у него пальцы, Кейт,– бормочет Брайс.
        Моргая, чтобы смахнуть пот, Йоханссон тянется к другому зажиму. Пульсируя, кровь сочится из-под пальцев.
        –Помрет,– шепчет Желтозубый у стены.– Вот-вот помрет.
        Нет!
        Забудь обо всех. Представь, что в комнате ты один – нет ни Кейт, ни Брайса,– представь, что ничего не было, ни ведра, ни клещей, есть только этот человек на каталке с распоротым брюхом. Давай же, сволочь, не вздумай тут умирать.
        Еще попытка. На этот раз Йоханссон зажимает рану. Кровотечение уменьшается, и он накладывает давящую повязку.
        Теперь необходимо поставить капельницу. Йоханссон берет иглу и смотрит на руку мужчины. Вена бледная и плохо видна. Он пытается попасть в нее иглой. Еще раз. Потом еще раз, и еще, и еще. Безуспешно. Вена совсем не видна. Давай же. И вот поток крови устремляется в трубку, и первые капли плазмы поступают в вену.
        Все, теперь можно начинать вентиляцию легких.
        –Ты достаточно сделал,– говорит ему Кейт.– Теперь отойди.
        Йоханссон не поднимает глаз.
        Мешок для вентиляции легких с маской.
        Резкое движение за спиной.
        –Эй,– говорит Желтозубый.
        –Не трогай ее,– приказывает Брайс.
        Йоханссон берет мешок и закрывает нос и рот человека на каталке маской. Его руки касаются Кейт.
        –Хватит,– говорит она.– Ты сделал все, что мог.– Она поворачивается к мальчику: – Дрил? Давай.
        Йоханссон делает шаг назад.
        –Вот сука,– бормочет Желтозубый.
        В кабинет входят люди Кийана. Райли незаметно зажимает в кулаке скальпель.
        Брайс стоит и улыбается с видом человека, зашедшего на вечеринку, его настроение выдает лишь легкое подрагивание уголка глаза.
        Затем он разворачивается и выходит, словно потерял интерес ко всему происходящему.
        Не спуская глаз с Райли со скальпелем в руке, Желтозубый идет за боссом.
        –Сука,– бросает он Кейт.
        Она не слушает, склонившись над мужчиной на каталке и даже не моргнув глазом.
        Райли бросает скальпель и кричит:
        –Винни!
        Тот выскакивает вперед и начинает вытирать шваброй красные разводы на полу.
        Йоханссон смотрит перед собой, чувствуя, как пот разъедает глаза. Он вытирает тыльной стороной ладони лицо и понимает, что оно стало склизким от крови.
        Как только состояние мужчины становится стабильным, Кейт отвозит его в другое помещение. Выждав несколько секунд, Йоханссон идет следом.
        Перед ним маленькая палата с железными кроватями, почти у каждой капельница, в углу старый вентилятор. Кейт сидит на кровати и ест печенье.
        Она поворачивается, заслышав его шаги, и достает из нагрудного кармана маленький пакетик, в кафе такие иногда подают вместе с кофе. Такой же, но пустой лежит у нее на коленях.
        –Черт, бери уже,– говорит она.
        Он берет, стараясь не касаться ее пальцев, и откусывает печенье.
        –Где ты всему научился?– спрашивает она через минуту.
        В биографии Райана Джексона нет ничего, дававшего повод заподозрить его в знании медицины, поэтому Йоханссон просто пожимает плечами.
        Кейт поднимает голову. Ее взгляд похож на прицельный удар.
        –Брайс все подстроил. На этого человека специально напали. Они были уверены, что он не выживет.
        –Но он выжил.
        –И теперь ты захочешь остаться. Зачем тебе это? Только не говори, что просто хочешь помочь и выразить благодарность.
        –Я знаю, что делаю,– перебивает ее Йоханссон.– Я здесь не для того, чтобы развлекаться или кому-то что-то доказывать. Я могу быть здесь полезен.
        –Полезен.– В интонации сквозит сомнение.
        –Я тебя не подведу.
        Кейт доедает печенье, разглаживает рукой упаковку и убирает в задний карман. Лицо похоже на безжизненную, застывшую маску. Взгляд становится жестким.
        –Ладно,– говорит она.– Слушай, как мы работаем. Мы принимаем всех, кому нужна помощь, с шести вечера и до восьми утра. Зашиваем раны у ходячих и отправляем в больницу, в критических случаях реанимируем, если можем, и оставляем здесь. Ничего сложного, нам надо сохранить им жизнь до тех пор, пока не откроют ворота. Потом освобождаем помещения, едим, спим и вечером все сначала. СПИДа здесь нет; на входе всех проверяют. Встречается гепатит, так что будь аккуратен. Да, иногда они прячут под одеждой оружие. Ты ведь знаешь об этом, так?
        –Их не обыскивали при входе?
        –Конечно, обыскивали. Слушай, не стоит им доверять, не входи к ним с острыми предметами, могут отобрать. Не поворачивайся спиной даже к тем, кто без сознания. Нельзя точно быть уверенным, что они в отключке, кто знает, когда человек пришел в себя.
        –Так я могу здесь работать?
        –Думаешь, это благодаря мне?
        –Ты его остановила. Брайса. Там во дворе, с Джимми. Что ты сделала?
        –Обратилась к разуму Кийана и приверженности к честной игре.
        –У тебя был нож.– Перед глазами Йоханссона возникла та самая сцена: грязь на щеке, распахнутые глаза Джимми, ледяное прикосновение щипцов. Не вынуждай меня, Брайс.
        –Мой рост один метр шестьдесят пять сантиметров. Большой вес. У меня одно преимущество в бою – внезапность. И я отлично знаю, где надо резать.– Кейт приближается к нему почти вплотную.– А в чем твое преимущество?
        Йоханссон пожимает плечами, в этот момент из соседней комнаты доносится вопль Райли.
        –Брайс от тебя не отстанет. Он не отстанет, пока ты жив.– Кейт поднимается.
        –Не хочешь узнать, за что я здесь?
        –Двойное убийство. В Штатах. Мне сказал Кийан.
        –Я их застрелил.
        –Самое простое. Потом не мучился?
        Райан Джексон сказал полиции, что у девушки просто такая судьба. Йоханссон промолчал.
        –Мы здесь все не паиньки.– Кейт подходит к двери.
        –А ты? Ты здесь за что?
        Она бросает на него взгляд острее лезвия и шипов колючей проволоки.
        –Убила кое-кого.
        Когда Йоханссон входит за Кейт в кабинет, Райли заканчивает привязывать к каталке лежащего на ней человека. Глаза у того широко открыты, в них застыл ужас. Лицо представляет собой месиво из обрывков плоти, залитых кровью. Затем над ним склоняется молодой парень и принимается пинцетом вытаскивать осколки стекла.
        Неподалеку Винни моет пол, в воздухе стоит аммиачный запах мочи.
        Убила кое-кого. Что ж, он совсем не удивлен.
        Кийан медленно моргает, становясь похожим на рептилию.
        –Итак, испытание ты выдержал,– произносит он.
        8:15 утра – время программы для детей: смех, шум, яркие краски, веселая музыка.
        Ночное дежурство окончено, кажется, все запахи въелись в одежду Йоханссона: мочи, фекалий, пота, сигарет, крови, спирта и дезинфицирующих средств. Открывается дверь, и откуда-то доносится аромат пищи. Йоханссон смертельно устал, у него такое ощущение, что всю ночь его продолжали бить.
        –Можете остаться при клинике.
        На экране появляются танцующие ромашки на ядовито-зеленом фоне.
        –А Брайс?
        –Сделаю, что смогу.– Голос ровный, взгляд устремлен в телевизор. Через секунду он кивает в сторону двери: Свободен.
        В дверях Йоханссона настигает вопрос Кийана.
        –Кстати, о Джимми. Вы сказали, Брайс совершил ошибку. Какую?
        Брайс во дворе впивается взглядом в Джимми, ожидая момента, когда можно начать…
        –Ему слишком нравится его работа.
        –Верно. А какова твоя ошибка? Вы ведь тоже совершили ошибку, мистер Джексон?
        Йоханссон роется в голове в поисках ответа, но за него уже с улыбкой отвечает Кийан:
        –Ты не убил его.
        К клинике подъезжали и уезжали машины, забирающие ночных пациентов в больницу за забором. Некоторые ушли сами. Райли перехватывает взгляд Йоханссона, стоит ему только появиться в дверях, и указывает на лестницу.
        –Пошли.
        Он идет следом на первый этаж, мимо кухни – бытовая техника, раковина, стол со стульями, белый холодильник. В стороне от кухни проход в темную комнату.
        Райли лезет в карман рубашки за сигаретой – он выкуривает их почти до фильтра,– зажигает и жадно затягивается, словно изголодавшись по никотину. Он опирается на стойку и выпускает струю дыма. Выжидает, но не отводит глаз от Йоханссона.
        –Значит, Америка,– наконец говорит он.
        –Калифорния.
        –Пожизненное?– Райли кивает и усмехается.– Ты здорово постарался, чтобы попасть сюда.
        –Они хотели, чтобы я заговорил.
        –Что это могло быть? Проверка? Хотели посмотреть, как ты себя поведешь? Сможешь ли быть стукачем? А нам что делать? Всю ночь пересчитывать скальпели, чтобы быть уверенными, что ты не прихватил один? Не найдут ли меня однажды с перерезанным горлом?
        –Я стрелял.
        Райли делает последнюю затяжку и тушит остаток сигареты в грязном блюдце.
        –Ну, спасибо и на этом.
        Он проходит и включает свет.
        Перед ними узкая комната с четырьмя железными кроватями, каждая огорожена фанерным щитом – попытка уединиться. Перегородка у кровати слева обклеена фотографиями собаки. Откормленный ротвейлер с красными от вспышки глазами. Вот он в саду. На пляже. В колпачке на детской вечеринке, из приоткрытой пасти капает слюна. На соседней – вырезки из порножурналов: красотки с огромной грудью тянут пухлые губы, словно собираются поцеловать.
        Йоханссон поворачивается и рассматривает кровати справа. На одной перегородке прикреплены кусок яркого пластика, крыло маленькой птички и какой-то металлический предмет, поблескивающий в солнечном свете, отчего трудно понять, что это. Последняя кровать убрана, в ногах стопка из одеяла и подушки, на фанерном щите лишь обрывки липкой ленты.
        Йоханссон подходит к кровати и берет подушку.
        Сзади слышится тихий голос Райли:
        –Будь аккуратнее со своим барахлом. Здесь полно воров.
        Он завтракает вместе с Райли и Винни, пользующимся случаем, чтобы задать вопросы о его личной жизни: женат ли, есть ли дети? Сам он много рассказывает о любимой собаке. Говорит, что скоро выйдет на свободу.
        Райли интересуется, как там, в Калифорнии и в Викторвилле.
        Молодой парень, которого они называют Дрил, ест один, сидя на койке напротив Йоханссона, и не участвует в разговоре. Затем он быстро забирается под одеяло и, когда Йоханссон ложится, следит за ним напряженным, испытующим взглядом.
        Он, должно быть, смог заснуть, потому что ему снились сны.
        Мы заставим тебя бежать.
        Это был сон о трех месяцах обучения перед службой в спецподразделении; тогда казалось, что все получится, а отчислить с курса могут только других, но не его.
        Йоханссон на крыше. Ночь.
        Он потерял счет времени, но не в силах побороть страх. Через некоторое время страх медленно начинает отступать, словно Йоханссон смог создать невидимый защитный слой или, может, просто научился с ним жить, смирился, возможно, даже подружился. В любом случае страх стал частью его жизни.
        Эта ночь – время подвигов. Ему необходимо попасть из пункта «А» в пункт «Б». А они – он не знает, кто эти люди, сколько их,– будут стараться его поймать.
        Внизу мелькают уличные фонари, потоки машин. Адреналин будоражит кровь.
        Он на крыше, и ему надо бежать.
        Странный звук заставляет его проснуться. Звук доносится откуда-то сверху, будто кто-то скребется в стену. Менее чем через минуту все стихает.
        Йоханссон вспоминает про зарубки на стене в комнате Кейт: столбики по пять полосок, некоторые аккуратные и ровные, некоторые сделанные наспех.
        Кейт продолжает вести счет.
        Йоханссон просыпается от звука открывающейся двери в клинику. Крики, торопливые шаги – на этот раз доносящиеся с лестницы. Он вскакивает, морщась от неожиданно резкой боли. Голос в голове приказывает ему бежать, но бежать некуда.
        Они заходят в их комнату. Трое мужчин – он видел их во дворе.
        Райли уже тоже на ногах.
        –Какого черта?!– кричит он, но Йоханссона уже хватают за руки, не давая возможности сопротивляться.
        Его тащат вниз по лестнице – босого, полуголого, почти задыхающегося от боли. Вниз, в медицинский кабинет. Брайс, его ведут к Брайсу. Йоханссон сжимает кулаки. Через секунду его приводят в комнату с множеством стульев и таксофоном.
        Там его ждет Кийан, зябко кутаясь в пальто.
        Конвоиры останавливаются. Йоханссон висит между ними, с трудом переводя дыхание.
        –Похоже, вы нужны в другом месте, мистер Джексон,– говорит Кийан, чуть склонив голову набок.
        Его вновь тащат через двери, на улицу, по ледяному асфальту, к забору, к воротам. За спиной все еще слышны крики Райли и возмущенный женский голос: Кейт. Конечно, это Кейт.
        На дороге ждет бронированный автомобиль, двигатель включен, и машина изрыгает из себя клубы переработанного дизельного топлива. Задние двери открыты, стоящие рядом два охранника бесстрастно следят за его движениями. Грудь разрывается от боли. Двери захлопываются, и они уезжают.
        Он сидит на полу минивэна, сжав раскалывающуюся от рева двигателя голову.
        Наконец, машина останавливается. Двери распахиваются перед ним. Ему помогают выйти. В бледном свете у стены здания он видит Уитмана. Взглянув на Йоханссона, он произносит:
        –Похоже, мы вовремя вмешались.
        Смысл его слов не сразу доходит до Йоханссона, но вскоре он понимает, что Уитман имеет в виду его синяки.
        –Спасибо, ребята,– обращается Уитман к окружившим их охранникам. Среди них и человек с лицом похожим на тесто.– Ему повезло.
        Нет, Йоханссон не ощущает своего везения. Ему кажется, что он должен был пройти экзамен после обучения для службы в спецподразделении, и почти прошел, он уже увидел впереди свет в окне, но его остановили, сказав, что ему туда нельзя.
        Глава 8
        День 10: пятница
        КАРЛА
        Я стою в кабинете, обхватив руками свои плечи. Он вышел. Он в безопасности.
        Когда раздается звонок телефона, я разговариваю с Крейги в гостиной. Сейчас середина дня пятницы – время нашей обычной встречи. Я извиняюсь, выхожу в кабинет и отвечаю на звонок, чувствуя, насколько он важен. Йоханссон исчез на целых три дня. Больше чем на три. Кажется, я стала терять надежду.
        Голос Уитмана в трубке сообщает:
        –Я нашел его. Сейчас выпускают.
        В этот момент все вокруг словно замирает.
        –Жив?
        –Да, жив,– вздохнул Уитман.
        –Травмы?
        –Он был в руках какой-то банды, у парня по имени Кийан. Его избивали.
        Грудь сжимает спазмом, но я нахожу силы совладать с собой.
        –Отлично. Спасибо, что сообщили. Мне надо с ним поговорить.
        Уитман колеблется, но отвечает:
        –Подумаю, что можно сделать.
        Кийан. Я оказалась права, но на этот раз не испытываю удовлетворения. Но все же мы смогли найти его. И похоже, вовремя.
        Крейги по-прежнему сидит в комнате и пьет чай. Мы прошли список дел лишь до половины. Русские ушли, но они вернутся. Японские контакты в настоящее время разрабатываются, люди, занимающиеся банковскими программами, приняли наши условия оплаты, бывший босс фармацевтической компании Гамильтон спрятан в надежном конспиративном доме, но все еще настаивает на том, что жизнь его под угрозой, хотя отказывается раскрывать информацию о совершенных им мошенничествах. Мы следим за квартирой в Илинге, принадлежащей Лейдлоу. Если Пауэлл и узнал о ней, то до сих пор не удосужился наведаться. Клиент отказывается платить по счету: в какой момент стоит применить силу?
        Через минуту я вернусь в гостиную, и Крейги будет смотреть на меня с дивана и спрашивать:
        –Новости?
        Потом захочет, чтобы я сосредоточилась на работе, но сейчас я могу думать лишь об одном: Он вышел. Он в безопасности.
        Через сорок пять минут раздается еще один звонок. Опять голос Уитмана, уже не такой напряженный,– «Передаю ему трубку»,– затем слышится глухой звук хлопнувшей дверцы машины.
        –Слушаю?– говорит Йоханссон.
        Я не могу сказать то, что хочу: «Слава богу, с тобой все в порядке».
        –Это был Кийан, верно?
        Он не отвечает. Но рядом Уитман, возможно, он не хочет при нем говорить.
        –Мы получили доступ к личным делам. Я проверила все файлы. Ее там нет. Но, думаю, нам удастся…
        –Она там. Я видел ее и должен вернуться.
        Мне кажется, что я вполне спокойна, когда через десять минут набираю номер Филдинга, но, разумеется, это самообман.
        Соединение, быстрое, приглушенное бормотание: «Эй, подожди пару секунд», затем звуки веселья на заднем плане. Филдингу совсем наплевать на дело?
        –Да, слушаю. Кто это?– Голос Филдинга звучит громче, но в нем ощущается нервное напряжение. Шум вечеринки отступает, должно быть, он ушел в другую комнату и закрыл дверь.
        –Он вышел. Говорит, видел ее.
        Молчание длится секунды три.
        –Что я тебе говорил?– Интонация триумфатора.
        –Его забрали к себе люди Кийана. Избивали.– Молчание вынуждает меня продолжить: – Он хочет вернуться.
        Опять пауза, и, наконец, Филдинг произносит:
        –Клиент вышел на связь. Небольшие изменения… В Программе есть ремонтные бригады, кто дает им задания?
        Что это значит?
        –Надзиратели. Филдинг…
        –А если нам понадобится, чтобы человек из бригады сделал кое-что для нас? Не могли бы вы подделать задание на работу?
        –Филдинг…
        –Там есть резервуар. Надо, чтобы гайки на крышке ослабили.
        Будто в этом нет ничего особенного, даже сейчас.
        –Филдинг, что все это значит?
        –Выясни, узнай цену и свяжись со мной. Да, и скажи ему, нам надо встретиться.
        –Но он под прикрытием.
        –Я сказал, встретиться. И не вздумай сказать, что вы не сможете это организовать. Вы чертовски ловко пристроили его в Программу и встречу со мной устроите.
        В голове неустанно пульсирует мысль: ее не может там быть. Не может.
        Как я хочу, чтобы Йоханссон ошибался.
        Хотя понимаю, что это невозможно.
        Глава 9
        День 10: пятница – день 11: суббота
        ЙОХАНССОН
        Его проводят в административный блок. На этот раз никаких формальностей. Ему дают одежду и обувь; служащий с лицом похожим на тесто спрашивает с тревогой:
        –Вы хотите подать жалобу?
        Когда Йоханссон качает головой, он, кажется, вздыхает с облегчением.
        Все в обратном порядке: металлоискатель, охрана, стеклянные двери открываются с тихим писком…
        Уитман берет его по руку, иначе он упадет. По-прежнему смотря перед собой, произносит:
        –У тебя не тело, а месиво. Надо к врачу.
        –Нет.
        Машина с водителем и охранником стоит на том же месте. Уитман сажает его на заднее сиденье, дает телефон и закрывает дверцу. Затем он уходит, сделав знак двоим следовать за ним.
        Он слышит голос Карлы.
        –Это был Кийан, верно?– Едва уловимые нотки ярости. Или ему показалось? Она сообщает, что Кейт нет в Программе. Он думает лишь о том, как вернется.
        Они едут через весь Лондон. Он просыпается у дверей дома, на заднем сиденье холодной машины, и события прошедших трех дней кажутся кошмарным сном. Он пытается выйти, и травмы подсказывают, что все произошло с ним на самом деле.
        В маленькой квартире с крошечной кухней и гостиной с орущим телевизором Йоханссон ставит в микроволновку упаковку с замороженной едой и съедает половину.
        Он смотрит на дверь, и перед глазами возникают видения.
        Он ложится спать днем, как ребенок. Ему ничего не снится.
        Просыпается от того, что Уитман трясет его за плечо.
        На часах 7:13 утра. Он спал семнадцать часов.
        –Вставай давай,– говорит Уитман нарочито громко, чтобы слышали остальные.– Ты просил о встрече? Так вот, ты получишь то, что хотел. Но после этого мы рассчитываем на сотрудничество.
        Йоханссон встает, стараясь не обращать внимания на боль. Он не задает вопросов, не спрашивает, куда его повезут. Карла. Наверняка к Карле.
        Он принимает душ, одевается, завтракает – глотать почти не больно,– затем в сопровождении троих мужчин садится в машину. Эти ребята, бывшие солдаты, очень наблюдательны, но, кажется, они поверили в его легенду и в то, что все шаги Уитмана имеют целью заставить Райана Джексона стать их осведомителем.
        Они едут по ничем не примечательной дороге.
        Наконец, ровно в 10:30, машина выезжает на Лаванда-Хилл и медленно движется вдоль рядов магазинов.
        –Отсюда пойдем только мы двое,– говорит ему Уитман и нервно добавляет, конечно, для проформы: – И не вздумай что-нибудь выкинуть.
        Ничем не примечательная дверь между парикмахерской и букмекерской конторой с латунной цифрой «7» и буквой «А». Уитман стучит.
        Карла, это должна быть Карла.
        Но лысый мужчина, открывший им дверь,– один из приближенных Филдинга. Он профессионал и видел еще не такое, поэтому не моргнув глазом смотрит на обезображенное лицо Йоханссона. Затем кивает, и они проходят мимо стопки газет и рекламных листовок ресторанов. Йоханс сон сразу ощущает запах сигар Филдинга.
        По лестнице он поднимается один.
        Филдинг ждет его в комнате на втором этаже. Он сидит у окна в глубоком кресле и жмурится в потоке яркого солнечного света. Несколько мгновений он молча разглядывает Йоханссона.
        –Ни хрена себе,– медленно произносит Филдинг. В этих словах весь накопившийся гнев, негодование и в то же время радость. Затем Филдинг неожиданно смеется тихо и едко.– Три дня. Три чертовых дня. Бог мой. Посмотри на себя.– Он берет сигару и выдыхает, солнечную дорожку заволакивает клубами дыма.
        –Я ее нашел,– говорит Йоханссон.– Готов все выполнить.
        Филдинг качает головой:
        –Не сейчас, сынок. Правила игры меняются.
        Филдинг подходит к окну и смотрит вниз, на улицу.
        –Что это за тощий парень, с которым ты пришел?
        –Он не будет задавать вопросы.
        –А та парочка на другой стороне улицы?
        –Они ничего не знают,– отвечает Йоханссон.
        Филдинг довольно усмехается и поворачивается спиной к окну.
        –У клиента новый заказ. Они хотят поместить тело в определенное место в Программе, которое будет ими указано. Как тебе?
        Он многозначительно смотрит – в ожидании произведенного эффекта? Или ответа? Ему никто не отвечает, и он продолжает:
        –Там есть одно место, мастерская или гараж, нечто в этом роде. Эмигранты разбирали там аккумуляторы и добывали свинец. Кислоту они сливали в резервуар в полу. Когда территорию стали использовать для Программы, никто не потрудился вылить кислоту, резервуар просто плотно закрыли. По крайней мере, такими сведениями располагает клиент. Итак, чего они хотят: когда ты будешь готов, мы сделаем так, чтобы резервуар открыли, ты бросаешь туда тело, и работа выполнена. Через сорок восемь часов крышку опять закроют.
        –Это клиент придумал?
        Филдинг кивает:
        –Да. Я говорил им, что кислота из аккумулятора не растворит тело полностью. Ну, если, конечно, оно не пролежит там очень долго. Они меня не слушают, утверждают, это единственный способ заставить ее замолчать и не поднимать шумихи, которая им совсем не нужна. Все это слишком сложно, верно? И дорого, не очень-то мне это все нравится. Итак, пора обдумать детали. Например, тебя лучше заменить. Кем-то из Программы, одноразовым вариантом… Есть на примете один парень, он использует нож, убивает женщин – такова его специализация.
        Опять. Филдинг знает о Программе достаточно и не может упустить случай это продемонстрировать.
        –Кто ваш клиент?
        Филдинг качает головой:
        –Ты же знаешь, я не могу назвать имя.
        –Вы же говорили, они надежные люди.
        –Я помню, что говорил.
        –Из наших.
        –Гражданские. Тебе хорошо заплатят за неудобства, в этом можешь быть уверен. Назовем это премией за исследовательскую работу. Ты ведь нашел ее, верно? Не стоит считать это поражением.
        –Где резервуар?
        –В гараже где-то – откуда мне точно знать? Это все, что мне известно. Ты там был, знаешь ситуацию, вот и расскажи мне, где ее найти, а я передам это своему человеку, он все сделает. У тебя был план? Ну вот, теперь это будет его план.
        –Ничего не получится.
        –Считаешь себя незаменимым? Если план подходит тебе, то и ему подойдет.
        –Она работает врачом на Кийана, и никто в Программе не рискнет ее тронуть, все знают, что в таком случае с ними сделают.
        –Врач Кийана?
        –Она работает в клинике. Ею управляет Кийан.
        –Кийан,– задумчиво произносит Филдинг.– Это он такое с тобой сотворил?
        –Брайс. Он тоже работает на Кийана.
        –Господи,– бормочет Филдинг.
        –Он хотел выяснить, кто я.
        Филдинг смотрит на него с прищуром.
        –Но он же ничего не узнал, иначе тебя бы вынесли оттуда в мешке для трупов.
        –Кийан дал мне работу.
        –Что?
        –В клинике. Теперь я работаю на него.– Йоханссон вытягивает вперед руку.– Давайте координаты. Я вернусь, все проверю и скажу «да» или «нет». Если существует опасность, ответ будет «нет». Если скажу «да», значит, смогу все выполнить. Проблем не возникнет.
        Филдинг молчит.
        В ярком солнечном свете грязные стекла кажутся окутанными туманом. Снизу, из букмекерской конторы, доносятся отголоски разговоров, хорошо слышны звуки оживленной улицы: крики прохожих, фырканье отъезжающего автобуса.
        И наконец:
        –Спасибо.– Рука Филдинга погружается глубоко в карман, двумя пальцами он вытаскивает сложенный лист бумаги и протягивает Йоханссону, но стоит тому потянуться, отдергивает руку.– Как только все проверишь, обязательно позвони.
        –Все разговоры прослушиваются.
        –И что? Позвони мне, понял? И запомни: мы шесть лет работали вместе. Шесть лет, и ты должен понимать, что это значит. А это значит, что каждый раз, когда ты открываешь рот, я уже знаю, что ты хочешь сказать. Если собираешься сказать, что все пройдет гладко, то должен быть на сто процентов в этом уверен. Если есть лишь небольшие сомнения,– он пальцами отмеряет в воздухе расстояние не больше сантиметра,– мне тут же станет известно. Тогда я буду работать со своим человеком, а тебе придется отойти в сторону, ясно? Согласен с моим условием?
        Йоханссон кивает.
        –Не слышу?
        –Да.
        Филдинг молчит, сжимая пальцами лист бумаги, взгляд словно изучает Йоханссона изнутри. Секунда, две, три… Неожиданно резким движением он вытягивает руку. Йоханс сон разворачивает бумагу, видит ряды цифр и молча убирает ее в карман. В этот момент солнце скрывается за облаком, и в комнате становится холодно.
        –Она кого-то убила,– говорит Йоханссон после минутной паузы.
        –Она тебе сказала?
        Он кивает.
        –Почему ее нет в списках заключенных?
        –Клиент сказал, все данные были уничтожены,– усмехается Филдинг.– У кого-то друзья в верхах. У кого еще есть такие возможности.– И неожиданно переводит разговор.– Итак, значит, она врач. Это уже кое-что.
        –Что?
        –Люди доверяют врачам. Клятва Гиппократа и все такое. Если врач решит кого-то убить, он сделает это быстро и чисто. Нет…– Он качает головой.– Клиент говорил об этом. Видел бы ты, в каком он был состоянии.– Филдинг выдерживает паузу и продолжает: – Особенности нашей работы таковы, что нам не стоит задумываться, правильно мы поступаем или нет.– Взгляд его становится острым.– Но на этот раз, поверь мне, объект это заслужил.
        Глава 10
        День 11: суббота – день 12: воскресенье
        КАРЛА
        В два часа ночи в субботу я стою в переулке в районе Уондсуэрта и сжимаю в руке ключи. Стоит мне вставить ключ в замочную скважину, как за спиной раздается мужской голос:
        –Вам ведь не хочется туда идти.
        Оборачиваюсь. Из темноты ко мне направляется пожилой мужчина с пакетом из супермаркета.
        –В этом месте бывают плохие люди,– говорит он.– Вам надо быть осторожной.
        На улице никого, кроме нас. Впереди на главной улице района светится огнями магазин, торгующий дисками, дешевыми моющими средствами и огромными пакетами сладостей. Может, человек идет туда, и путь через этот переулок для него кратчайший?
        –Видите, они забили окна щитами, но это никого не останавливает, их сломали. Тут дело в наркотиках.– Он уверенно кивает.– Наркотики, что же еще.
        Поравнявшись со мной, мужчина не проходит, хотя я делаю шаг в сторону, чтобы освободить ему дорогу, а останавливается и выжидательно смотрит на дверь.
        –Помню я это место, еще когда оно работало. Давненько я там не бывал.
        Сейчас мне меньше всего хочется слушать ностальгические воспоминания. Поворачиваю ключ и обращаюсь к старику:
        –Говорите, небезопасно? Тогда наденем это.– Я показываю ему яркую желтую строительную каску. Она очень заметна, но иногда это мне на руку.
        –Что же вы будете делать?– спрашивает старик.
        Дверь открывается, и он проходит за мной в кромешную темноту помещения. В нос ударяет зловоние фекалий.
        Я решительно прохожу внутрь.
        –Здоровье и безопасность, дружище,– произношу я.
        Мужчина не отступает ни на шаг, впившись в меня взглядом серых глаз. Я смотрю в них и перевожу взгляд в темноту.
        Помещение представляет собой некогда заброшенный паб в стиле короля Эдуарда, простоявший заколоченным последние три года и постепенно разрушающийся в ожидании новых хозяев.
        Я вхожу через боковую дверь для персонала, затем прохожу по коридору. В темноте воздух становится еще более влажным и липким.
        Поворачиваю фонарь в разные стороны, луч освещает горы мусора на полу. Поблескивают использованные иглы. Узкая лестница слева ведет на второй этаж. Там расположены спальни с ванными в пятнах ржавчины, валяются сломанные лампы, вырванные провода… а может, здесь специально все искорежено? Я остаюсь внизу, не поднимаюсь. Мы условились встретиться на первом этаже. Рядом с лестницей пожарная дверь. Я открываю ее и сразу слепну.
        Закрываю глаза поднятой рукой. За полосой яркого света стоит Уитман.
        –Лора, откуда вы знаете это место?
        Снаружи его людей нет.
        –Вы пришли один?
        Кажется, он кивает.
        –Как вы это объяснили?
        Уитман вздыхает.
        –Сказал, что ему надо встретиться с одним человеком из прошлого, а тот не хочет светиться.
        –Их удовлетворил ответ?
        –Им за это платят.– В его голосе слышится неуверенность. Возможно, он думал, что это будет проще, чем оказалось.
        Наконец, глаза привыкают к свету. Уитман указывает в сторону бара. При свете фонаря лицо его кажется еще более мрачным.
        –Он там. Не скажу, что с ним все в порядке.
        Уитман проходит вперед и закрывает за собой дверь запасного выхода. О чем бы ни шел разговор, он не желает это слышать.
        Заколоченные окна бара выходят на главную улицу. Сквозь них в помещение проникает шум улицы – рев двигателей, звуки музыки бангра из проезжающей машины, голоса проходящих людей. В щели прорывается свет. Двери, некогда открытые и приглашающие всех желающих, плотно заколочены. Еще одна дверь со стеклом зияет пустотами – осколки разбросаны по полу рядом. Луч моего фонаря скользит по стенам: горы мусора и пустых бутылок, следы пребывания наркоманов, граффити на стенах.
        Йоханссон сидит на корточках, прислонившись к дальней стене, он похож на каменную статую. Мрак сделал его черты размытыми, но когда он встает и произносит: «Карла», я едва не вскрикиваю.
        Отек спал вниз, синяки придают лицу переливчатый цвет от пурпурно-красного до желто-коричневого.
        Его вид говорит мне обо всем. Борясь с желанием прикоснуться к Йоханссону, прячу руки в карманы, и какое-то время мы стоим молча.
        –Это точно она?– наконец выдавливаю из себя я.
        –Она.
        –Ее нет ни в одном списке. Ни среди волонтеров, ни среди персонала или заключенных.
        Имя стерто из всех списков, и некто желает ее смерти. Мне все это не нравится. Очень не нравится.
        –Это точно она,– повторяет Йоханссон.
        Я с трудом справляюсь с волнением. Пока.
        –Так что же там произошло? Мы тебя искали. Отслеживали камеры.
        –У вас есть доступ к видеонаблюдению?
        –Теперь есть. Пришлось подождать – получилось только в среду. Уитман сказал, тебя нашли в лагере Кийана.
        –Кийан не знает, кто я.– Лицо Йоханссона поворачивается к свету.
        Теперь я замечаю порезы на ушах, на щеках и у глаз.
        Потом он рассказывает мне все подробно, тихим голосом, почти равнодушно, словно это его не касается или касается лишь отчасти. О разговоре с Кийаном, о ночи в камере, но не о том, как его избивали. Пару слов о маленьком человеке по имени Джимми, но без деталей, не уточняя, что с ним сделали, или, по крайней мере, что Йоханссон ожидал от них. Вкратце о том наказании, которое не настигло его лишь благодаря появлению спасшей его Кейт с ножом.
        Интересно, насколько его тронуло произошедшее.
        –Это борьба за власть,– заключает он.– Между Кейт с Кийаном и Брайсом. На следующий день она поплатилась за то, что помогла мне.
        –Она заключенная? Ты уверен? Не врач-волонтер?
        –Она кого-то убила. Сама мне сказала.
        –Убила?– Этого нет ни в одном отчете.– Информацию стерли.
        Йоханссон кивает:
        –Филдинг мне рассказал.
        Врач, совершивший преступления и помещенный в тюрьму. Что в ней особенного? Я вопросительно смотрю на Йоханссона, но он молчит. Ему больше нечего добавить.
        –Так чего же хочет Филдинг?– продолжаю я. Впрочем, кажется, я уже знаю.
        Йоханссон запускает руку в карман и передает мне лист бумаги. На нем столбики цифр.
        Координаты. Такой же я несколько часов назад получила от Филдинга. Я возвращаю листок.
        –Невысокое здание в юго-западном секторе Программы. Хоутон-стрит. Одна камера внутри. Я проверила, но немного увидела. Бетонный пол, кирпичные стены.– Стены изрисованы граффити, единственное, но огромное окно разбито и выломано.
        –Он сообщил о резервуаре?
        –Сообщил. Его вполне возможно открыть. Поддельные путевки на работы и сказка о безопасности. Скажем, что внутри токсичная жидкость, никто не станет проверять, что там, прежде чем закрыть люк.– Я замолкаю на несколько секунд и продолжаю: – Но если она так важна для Кийана, он может спохватиться, когда она исчезнет. Могут вспомнить и про резервуар.
        –К тому времени меня там уже не будет,– говорит Йоханссон.
        Он прав. С этим проблем не возникнет.
        –Это инициатива клиента, верно?– Йоханссон кивает. Конечно, как иначе. Не похоже на стиль работы Филдинга, такое количество деталей.– Филдинг сказал, что клиенты гражданские, но для гражданских они слишком хорошо осведомлены о Программе. У них там свои люди, зачем они используют тебя?
        –Она врач Кийана. В Программе ее никто не тронет.
        –Раз так…– Он и без меня должен понимать, насколько велик риск, если у клиента свои люди в Программе. Они могли сообщить им все о заброшенном гараже. Они могут ждать прибытия Йоханссона, а потом заплатить киллеру, чтобы убрать ненужного исполнителя.– Что сказал об этом Филдинг?
        –Он сказал, что мне лучше не браться за это.
        Филдинг верен самому себе? Преувеличивает риск, зная, что Йоханссон, как всегда, лишь с удвоенным азартом ринется в дело? Ведь известно, что чем сложнее заказ, тем сложнее заставить Йоханссона от него отказаться.
        –Кто выполнит его, если не ты?
        –Парень с ножом.
        Образ засел в голове Йоханссона. Подонок Филдинг вновь пустил за ним призрак Терри Канлиффа.
        –Но сможет ли этот парень подобраться к ней?
        Йоханссон качает головой.
        –А ты?
        –Я работаю вместе с ней в клинике.– Йоханссон отводит взгляд.– Туда привезли парня с ножевым ранением.– Он пожимает плечами, позволяя мне самой догадываться о дальнейших событиях.
        Он обучен многому, мне это известно.
        Так, значит, он подобрался к ней достаточно близко.
        –Полагаешь, она пойдет с тобой в гараж? Зная личное дело Райана Джексона? Она пойдет на прогулку с таким мужчиной?
        –Я сказал им, что сижу за двойное убийство, что я их застрелил. И ничего больше.
        Они, скорее всего, решили, что он гангстер. Он не скажет им правду, ведь она должна доверять Райану Джексону.
        Итак, что мы имеем? Заключеная в Программе, о которой нигде не упоминается. Покрытое тайной убийство. Гражданский, желающий ее уничтожить, не просто убить, а уничтожить совершенно, словно этого человека никогда не было на свете. И этот человек знает о Программе больше, чем положено гражданским лицам.
        Этот человек сам решает, как и когда должен быть нанесен удар. Он даже может следить за тем, как это произойдет…
        –Хочешь, чтобы я выяснила, кто клиент? Убедилась, что он надежен?
        –Филдинг никогда не назовет его имя.
        Пропади пропадом этот Филдинг со своей теорией анонимности. Слежка за ним ничего нам не даст. Он слишком давно в этом деле. Мы можем ходить за ним год, слушать все звонки и читать почту, но нужный звонок мы не услышим, а письмо не увидим. Что ж, игра началась, с этого момента его контакты с клиентом будут минимальны.
        –Ладно, что насчет объекта?
        –Он сказал, что смерть была отвратительной, клиент до сих пор не может об этом говорить.
        –И тем не менее составляет план ее убийства… Значит, это личное. Убит член семьи, кто-то близкий.
        Правосудие однажды их подвело, и они не позволят этому повториться. В этом причина необходимости уничтожить тело; если его найдет полиция, их могут заподозрить.
        –А что, если я смогу выяснить имя клиента? Если мы узнаем ее имя, сможем узнать имя жертвы и выйдем на клиента.
        Ледяной взгляд Йоханссона наводит на мысль, что мне не надо выходить на клиента.
        Он вспоминает все свои прошлые дела, но это для него особенное.
        –В любом случае,– говорю я,– у тебя меньше трех недель. Больше мы не можем тебе дать.
        –Этого достаточно.
        Я собираюсь уходить, и он меня останавливает:
        –Карла?
        Поворачиваюсь к нему. Темнота скрывает изуродованные черты лица.
        –Над ее личным делом хорошо поработали. Там ничего не осталось. Ты ничего не найдешь.
        –Всегда что-то остается.
        Мы молча смотрим друг на друга, потом он произносит:
        –Она обо всем знает.
        –Она тебе расскажет?
        Йоханссон не отвечает, а через пару минут разворачивается и уходит.
        Уитман ждет по ту сторону двери.
        –Возвращаем его, верно?– А он не дурак.– Я думал, у нас проблемы.
        –Видимо, нет.
        Я возвращаюсь домой к тому времени, когда за Йоханссоном уже можно наблюдать в камеру. Он пробирается через горы мусора, отделяющие здания от забора, расположенного по периметру. Уже темно, но луч прожектора выхватывает его сосредоточенное лицо. Через несколько минут камера переключается, он пропадает из вида.
        Потеряв надежду, я включаю другую камеру и вижу кирпичную стену, граффити, разбитое окно. Это и есть гараж.
        Йоханссон говорит, что сможет ее туда затащить. Он уверен, что беспрепятственно проведет ее по всей территории Программы. Он приведет ее в этот гараж.
        Кейт. Ее зовут Кейт. Когда-то она была врачом…
        Прошло несколько часов, а я все еще смотрю на экран компьютера. На нем изображение женщины. Я внимательно разглядываю ее черты – блондинка с чуть растянутыми в улыбке губами – и копаюсь в своей памяти. Пока мне не удалось ничего отыскать.
        Могли ее волосы быть другого цвета во время нашей встречи? Может, они были длиннее? Темнее? Затянуты в хвост? Или убраны наверх? Я не знаю. Забудем про этот костюм – нет, пожалуй, костюм такой, надо забыть о ее состоятельности и хорошем вкусе, допустим, это просто костюм. Она использует свою улыбку как броню. Или оружие.
        Перед глазами возникают лица с документов из протоколов полиции, анкет для приема на работу. На большинстве документов на фотографиях люди не улыбаются. Резкое освещение делает их кожу белее, даже с макияжем лица выглядят блеклыми и невыразительными.
        Эта фотография не такая.
        Я слишком долго сижу в неудобном положении. Ноги стали холодными, правое плечо затекло, да и пальцы, лежащие на «мышке», одеревенели. Пытаюсь пошевелиться, но тело меня не слушается, приходится заставлять суставы разгибаться. Поднимаюсь, разминаю пальцы и выгибаю спину. Пройдя по кабинету, подхожу к окну. От жирной поверхности воды отскакивают искры, но док выглядит мрачно и угрожающе… Желая выкинуть из головы все мысли и отвлечься, начинаю пересчитывать движущиеся по дороге машины такси, но перед глазами вновь встает лицо с загадочной улыбкой. Я знаю эту женщину.
        Возвращаюсь к столу. Еще одна база данных и череда фотографий жертв преступлений. Большинство с кровоподтеками, выбитыми зубами и черными кругами под глазами. Их лица пусты, и это уже не игра света. Она не может быть одной из них. Я видела ее, она не может быть жертвой.
        Закрываю базу данных, выхожу в Интернет. Настраиваю параметры поиска. И…
        Есть совпадение!
        Измотанная бессонницей и избытком кофеина, я на мгновение решаю, что ошиблась, что мой уставший мозг подшучивает надо мной.
        С экрана на меня смотрит она: уверенная, широко улыбающаяся женщина. Ссылка внизу предлагает перейти в блог.
        Перечитываю информацию раз, другой, третий.
        Я ожидала многое, но только не это.
        Глава 11
        День 11: суббота – день 12: воскресенье
        ЙОХАНССОН
        Он возвращается в Программу.
        Проверка личных данных, занесенных в базу на прошлой неделе. Досмотр. Переодевание. Кивок Уитмана, и Йоханссон идет под конвоем к пропускному пункту, прикладывает руку к экрану. Железные ворота разъезжаются в стороны; то же просторное помещение, по-прежнему пустое, и дверь с табличкой: «ВЫХОД». Он останавливается не больше чем на пять секунд, только для того, чтобы сделать глубокий вдох, и вперед – белый свет прожекторов, черные тени, холодный воздух. Вперед, иди же. Действуй.
        Через пустырь к наблюдательному пункту, вот и первая улица. Позади лишь тридцать метров, а за ним уже хвост. Пульс учащается. Кийан? Брайс? Выяснить это невозможно!
        Йоханссон минует ряды домов, заброшенный торговый центр, паб с привычно доносящимися оттуда звуками драки. Он пробирается по темным улицам, одна сменяется другой. Хвост на месте. Голос в голове нашептывает: «Они прямо за тобой». Слева центральный пост охраны – шесть часов, затвор с грохотом опускается вниз, закрывая ворота на ночь. Со стороны ворот доносятся похожие звуки. Всё и все в Программе предоставлены самим себе до утра.
        Где-то хлопают двери, слышатся крики, впереди бегут люди. Йоханссон продолжает идти. Он минует ряд домов персонала на западной стороне, избегает дверных проемов, обходит углы, напрягается при малейшем предчувствии притаившейся засады. Вдоль улицы растянулась группа мужчин – окружение Брайса.
        Йоханссон сворачивает направо за угол и видит впереди толпу мужчин у ворот. Они его заметили: головы по очереди поворачиваются в его сторону. Одна фигура отделяется и опрометью бросается к ближайшему зданию. Кого он решил предупредить? Кийана или Брайса?
        Йоханссон подходит ближе, стараясь внимательно разглядеть лица и понять, есть ли среди них люди Брайса – конечно, вон Желтозубый и этот темнокожий…
        Йоханссон проходит к выходу. Незнакомые люди косятся на него, а четверо разглядывают в упор.
        Спросить о Кейт? Но во время последней встречи он разговаривал с Кийаном. Только он мог позволить ему уйти, и теперь только с его позволения можно вернуться.
        Кийан сидит в своем кресле, перед ним поднос с остатками обеда: запеченная цветная капуста под сырным соусом и свежий апельсиновый сок – диетическое питание. По телевизору идет фильм о дикой природе, на экране порхают разноцветные бабочки. Кийан предпочитает смотреть на них, а не на Йоханссона.
        –Ну что ж,– произносит он спустя некоторое время.– Полагаю, вы должны нам кое-что объяснить, мистер Джексон.
        –Американцы. Им нужна была от меня информация.
        –О да, они ждут, когда вы сдадите своих подельников. И вы это сделали?
        –Нет.
        –Пока нет,– исправляет его Кийан.– И вот вы вернулись.
        –Я хочу на вас работать.
        Отчетливо слышно тиканье часов, отмеряющих секунды затянувшейся тишины. Кийан смотрит пристально и оценивающе.
        Внезапно губы его растягиваются в улыбке, ставшей, вероятно, следствием неких умозаключений. Однако вскоре лицо Кийана вновь становится серьезным, и он произносит:
        –Так чего же вы ждете?
        Йоханссон пересекает двор и подходит к зданию клиники. Дверь, комната, полная стульев,– там уже сидит один человек с перевязанной окровавленными бинтами рукой,– вот и кабинет. Четыре человека поворачивают голову: Кейт, Райли, Винни и Дрил.
        –Ты вовремя,– говорит Райли, и Кейт отводит взгляд.
        Все начинается сначала. Сломанные пальцы, ранение в грудь, ожоги. Молодой азиат с пулями в груди и руках отказывается от анестезии, относится к необходимости вынести боль очень серьезно. Человек с ножевым ранением в плечо: им приходится заниматься Дрилу и Кейт, один держит его, вторая обрабатывает порез. Человек истошно вопит – пронзительный крик не связан с болью,– приходится сделать успокаивающий укол.
        Йоханссон делает то, что велят и когда велят. В остальное время старается найти себе дело. Он приносит необходимое, поддерживает раненых, забинтовывает. Вводит обезболивающее, обрабатывает раны, помогает Винни мыть пол в комнате, которую они отвели под морг, и защищает Райли от ударов, не обращая внимания на собственную боль. Он знает, что проходит испытание.
        Время от времени Йоханссон замечает, как Кейт, или Райли, или Винни украдкой следят за ним. Их взгляды всегда одинаковы.
        Дрил тоже наблюдает, но он, в отличие от товарищей, не догадывается, что об этом кто-то знает.
        Вскоре после восьми утра прибывает бронированная машина скорой помощи с конвоем. Когда все больные отправлены, Йоханссон дожидается своей очереди в душ, а затем завтракает с Райли и Винни. Кейт не видно, но в раковине он заметил грязную тарелку. Дрил ест, сидя на кровати. Винни опять рассказывает о собаке, о том, что скоро выйдет на свободу. Йоханссон моет посуду, потом Райли ведет его во двор, где суетливый человек продает ему телефонную карточку по цене как минимум вдвое выше обычной.
        Йоханссон направляется к таксофону, который находится в комнате со стульями. Он набирает номер, который невозможно отследить и определить.
        Йоханссон ждет, что сейчас в трубке раздастся голос Карлы, но вместо этого слушает механический монолог автоответчика. Йоханссон краток: все хорошо, все будет нормально, это номер, по которому с ним можно связаться. «Передай отцу»,– и вешает трубку.
        У Райана Джексона есть отец. Они не разговаривали много лет, но это не важно.
        По ступенькам он направляется обратно в кабинет.
        Женщина сидит у стойки с аккуратно разложенными на голубой бумажной простыне хирургическими инструментами – зажимы, щипцы, ножницы, скальпели, пилы и другие вещи, названия которых он не знает. Услышав его шаги, она не вздрагивает и не поднимает голову. Ее рука тянется к скальпелю и крепко сжимает его. Лезвие коротко поблескивает в свете лампы.
        –Итак, ты вернулся.
        –Хотел принести пользу.
        –Ясно.– Кейт кладет скальпель на место.– Не боишься, что Брайс будет рад? Он никогда не отличался терпеливостью.
        –Ему потребуются зрители.
        –Да, потребуются.
        Она берет зажим и возвращает на место. Разговор окончен.
        Йоханссон поднимается по лестнице в комнату. Кровать выглядит такой же, какой он ее оставил. Он быстро раздевается и забирается под одеяло.
        Надо каким-то образом заставить Кейт ему доверять, делиться своими мыслями.
        Филдинг сказал, что она все заслужила.
        С чего же лучше начать?
        * * *Йоханссон все еще лежит без сна, когда слышит, как Кейт поднимается по лестнице на верхний этаж. Открывается и закрывается дверь. Через несколько минут до него доносится скрежет. Она действует медленно, но все равно через несколько секунд все стихает.
        Из полудремы его вырывает истошный крик наверху. За ним следует еще один.
        Йоханссон вскакивает, бежит через кухню, коридор и слышит за спиной тихий голос:
        –Не лезь.
        За спиной стоит Райли.
        –Кошмар приснился, вот и все. Не обращай внимания.
        Йоханссон возвращается в постель и долго лежит с открытыми глазами, разглядывая кружащиеся над ним пылинки.
        Больше в тот день крики не повторяются.
        Часть третья
        Глава 1
        День 12: воскресенье – день 13: понедельник
        КАРЛА
        Я позвоню ему в 4:30 утра в воскресенье. В такое время мне может ответить чужой сонный голос. Совсем не обязательно, что к телефону подойдет именно он.
        –Карла,– говорит он. В его голосе непривычная резкость и уверенность. Такое впечатление, что он не удивлен звонку, а мои слова «Инспектор Джозеф Эллис» сразу расставляют все акценты.– Даже не говори,– продолжает он раздраженно.– Сейчас половина пятого, а ты об одолжении. Я-то думал, что моя очередь об этом просить. Может, обратишься с этим к своему дружку?– Он намекает на Крейги.
        –Он и так работает на меня. И это срочно. Речь идет о важной папке.
        –Прости, но наши часы работы…
        –Это папка с именами пропавших без вести,– говорю я.
        Пауза. Он ожидал услышать совсем другое.
        –И что это значит?
        Мастерская в районе Харингей на севере Лондона.
        Владелец, турок-киприот лет пятидесяти, приезжает в 7:30 утра в воскресенье, чтобы открыть мастерскую, и видит стоящий у входа «форд-мондео» и меня на водительском сиденье. Он сосредоточенно осматривает шины – хорошей фирмы – и объясняет, что может мне помочь, но сейчас слишком рано, придется подождать нужного человека и оформить все бумаги. Надо ждать.
        В приемной мастерской стоят красивые кресла и аппарат с кофе, но хозяин предлагает подождать в задней комнате: там теплее.
        Он проводит меня через гараж – леденящий холод, запах масла и резины – в маленькое помещение с несколькими невзрачными креслами, телевизором, газетами недельной давности, стареньким обогревателем, работающим на полную мощность, и настенными календарями, которые не выпускают, я думаю, лет десять.
        Здесь я провожу более двух часов в ожидании Джо Эллиса. Он появляется со стаканчиком кофе и кожаным портфелем с документами под мышкой.
        Для инспектора он слишком молод, ему двадцать девять, агрессивен и резок в высказываниях и движениях, чего нельзя скрыть даже тщательно подобранной дизайнерской одеждой. Инспектор производит впечатление человека, готового бороться с мразью на любых условиях, если будет уверен, что победит. Насколько мне известно, он задерживал только настоящих преступников и никогда не подтасовывал дела. Интересно, каким образом ему удалось добиться таких высот, хотя, впрочем, никто не знаком с его осведомителями.
        Когда мы познакомились три года назад, он был детективом и уверенно шел вверх по карьерной лестнице, как он выразился, «старался прогрессировать», и добился желаемого. Прогресс и благосостояние обеспечили ему «полезные контакты» и высокий процент раскрываемости. Одним из его «полезных контактов» была я. Но это взаимовыгодное сотрудничество, и его работа помогает решению намного более серьезных вопросов. Он купил свой стремительный взлет, расплатившись внутренней информацией полицейского ведомства.
        Разумеется, у меня есть все записи, доказательства каждой, даже самой маленькой сделки. Стоит ему выдать меня, и он теряет не только ценный источник информации, но и скатывается вниз по карьерной лестнице прямо в тюремную камеру. Именно по этой причине я решаю встретиться с ним сегодня, несмотря на то что он узнает, что я Шарлотта Элтон. Джо отлично понимает, что я могу с ним сделать, и знает, что я не буду колебаться.
        Но есть и еще одна причина, по которой я нахожусь в этой мастерской.
        Я связана с людьми, с которыми совсем не хочется иметь дело. Джо Эллис – один из тех врагов, которых нужно держать близко. В одной с ним комнате я чувствую себя в полной безопасности. Особенно когда я вижу белки его глаз.
        –Не возражаете, если я присяду?– спрашивает он и опускается в кресло, бросая портфель в другое, стоящее дальше от меня.
        Тяжелый предмет падает с приятным глухим звуком – он принес мне необходимые бумаги. Но правила заключения сделки научили его не спешить, он неторопливо попивает кофе и объясняет мне, насколько все было непросто.
        –Итак,– наконец произносит он,– долго же мы не виделись. Я решил, что вы отошли от дел. Возможно, уже пребываете на юге Франции, например.– Джо смотрит с хитрым прищуром.– Только не в Испании. Не ваш стиль.
        –Я действительно почти отошла от дел,– отвечаю я.
        –Решили передать другому? Почему бы и нет? Я бы точно так поступил, если бы мог. Итак, вы просили о личном одолжении, верно?– Его ладонь ложится на крышку портфеля.
        –Верно.
        Я с нетерпением жду, когда он откроет портфель и передаст мне папку, но он не двигается и лишь молча смотрит на меня. Джо отлично знает, что я никому не делаю одолжений, поэтому внимательно прочитал каждую строчку, прежде чем принести документы мне. Сведения были скопированы сегодня утром.
        –Рождество скоро,– говорит он.– Какие у вас планы?– И улыбается, демонстрируя идеальные белые зубы.– Знаете, эти счастливые семьи, улыбающиеся дети, мирная, благостная атмосфера как нож в сердце для одинокого человека.– Джо смотрит так, словно имеет в виду меня.– Неудивительно, что процент самоубийств к Рождеству возрастает.
        –Но с ней это случилось не на Рождество, а за несколько недель до этого. Восьмого.
        Дата была в новостях. Восьмого декабря, чуть больше года назад, доктор Кэтрин Галлахер обратилась к руководству клиники, где работала, с заявлением о двухнедельном отпуске в связи с необходимостью, как она указала, «навестить тяжелобольную мать». Доктор Галлахер должна была вернуться на работу в канун Рождества, и ее коллеги в этом не сомневались.
        –Да,– сказал Джо таким тоном, будто я пытаюсь доказать свою правоту.– Может, ей просто захотелось скрыться от предрождественской суматохи.– Он делает паузу и внимательно на меня сморит.
        –Так расскажите мне о ней.
        –Что вы хотите знать?
        Мне не так повезло, как кажется. Он пытается выяснить причины моей заинтересованности.
        Веди себя естественно. Спокойно.
        –Во-первых, ее объявили в розыск двадцать первого, тогда как она должна была появиться на работе только двадцать четвертого.
        Джо равнодушно пожимает плечами. Вот дрянь.
        –Она пропустила встречу.
        Он по-прежнему не реагирует. Видимо, его это забавляет.
        –Эллис, деловые люди часто не приходят на встречи, их не всегда ищут в списках пропавших без вести.
        На этот раз Джо не выдерживает.
        –Но только не психоаналитики, которые знают о склонности пациента к суициду.
        Этого не было в новостях.
        –Психоаналитик? Она посещала психоаналитика?
        Взгляд впивается в мое лицо. Конечно, он же полицейский, пытается подловить меня на лжи. Но на этот раз Эллис выглядит довольным моим искренним удивлением.
        –Человек по имени Ян Грейвс. У них была назначена встреча двадцатого. Кэтрин примерный пациент, всегда являлась вовремя, без опозданий, поэтому, когда она не явилась и не позвонила, он забеспокоился. Звонил на домашний и на мобильный, никто не ответил. Он приехал к ее дому, чтобы убедиться, что в квартире никого нет. Затем искал ее на работе и узнал, что Кэтрин его обманывала, она не работает в рекламном агентстве, как говорила. Грейс не рассказал ее начальнику, что Кэтрин на волосок от того, чтобы перерезать себе вены.– Джо ухмыляется.– Он пришел к нам с заявлением. Сказал, что беспокоится о безопасности пациента, хочет, чтобы мы отнеслись к этому серьезно. Сами знаете, эти люди всегда переживают за собственную карьеру, боятся, что их действия сочтут непрофессиональными и подадут иск. Он пришел к нам, теперь это наши проблемы.
        Эллис замолкает и делает последний глоток кофе.
        –Мы быстро выяснили, что она врач,– продолжает Джо.– Позвонили в больницу, узнали о внеплановом отпуске по уходу за умирающей матерью. Многое прояснилось; когда ваши близкие при смерти, вам не до того, чтобы заглянуть в ежедневник. Ее мать жила в доме престарелых в графстве Кент. Альцгеймер. Мы туда позвонили.– Джо улыбается, словно пришедшей в голову шутке.– С матерью все в порядке. Она неадекватная, конечно, но не на смертном одре. А доктора Галлахер там не видели больше месяца.
        –И вы занесли ее в списки пропавших без вести.
        –О нет, мы ищем тело.– Эллис встает и выбрасывает стаканчик в мусорную корзину.
        –Грейвс был так уверен?
        Джо кивает:
        –Возникла версия с наркотиками. Это бы очень устроило полицию. С фермерами – это ружья, с пассажирами – поезда, а с врачами – наркотики. Передозировка. Как правило, это происходит дома или в машине. Мы обыскали все вокруг. Кэтрин жила одна. Виппинг, новый дом. Приятное место, но немного…– Эллис замолкает, подбирая слово,– скучное. Почти за две недели поисков тело обнаружить не удалось. Никаких записок, но и вещи все на месте. Словно вышла куда-то, нет только пальто и сумки. Паспорт в ящике, машина у дома.
        –Счета? Карточки?
        –Последний раз карточкой пользовались в предыдущие выходные. Наличные последний раз снимали седьмого. Сто фунтов, этого надолго не хватит. Последние звонки на мобильный и стационарный телефон вечером седьмого. Последний раз выходила из дома восьмого в 20:15. Запись камеры видеонаблюдения на фасаде здания. Вернулась домой с работы, переоделась и ушла.
        –Соседи ничего не видели?
        –Ничего. Наши люди обошли все квартиры, большинство даже не узнали ее по фотографии. Симпатичная женщина, но замкнутая. В больнице то же самое – работала, но ни с кем не общалась. Коллега, но не подруга. Знакомая.
        –Любовники?
        –Никаких следов.
        –Семья?
        –Она единственный ребенок. Отец умер. Мать сама себя не узнает. Кэтрин ушла из квартиры в неизвестном направлении, мы ничего не смогли найти.
        –Вы объявляли в розыск?
        –Отослали данные в больницы, приюты и так далее.– Джо пожимает плечами. Это его стиль – равнодушие, таким образом он пытается усыпить бдительность собеседника.– Возможно, у нее случился срыв. Скончалась где-то на улице. Так бывает.
        –Странная предусмотрительность. Оформила отпуск.
        –Многие ведут себя странно. Кэтрин могла быть особой, которая пытается разложить свою жизнь по маленьким коробочкам. Может, у нее были на то причины, может, она любила спонтанный секс с незнакомцами и не хотела, чтобы об этом знали на работе. О, мы все проверили, какие сайты она посещала, с кем переписывалась… Ничего.– Эллис опять опускается в кресло.– Пресса постоянно изучает списки пропавших без вести. Между Рождеством и Новым годом происходит мало событий, а тут хорошая новость – исчезла женщина-врач. Такие вещи журналисты любят.
        Должно быть, я видела ее фотографию в газете или по телевизору. Полиция обеспокоена безопасностью граждан…
        –Ни одной версии?
        –Несколько. Правда, большинство из них оказались ошибочными. Информация полезная, но версия ошибочная.
        –А потом?
        –Потом ничего. Она в базе данных. Каждый раз, когда всплывает неопознанный труп белой женщины, система сверяет с ее данными.– Эллис ухмыляется, он все еще в роли равнодушного.– Ричардсон уверен, что она мертва.
        –Ричардсон?
        –Он вел частное расследование после ее исчезновения. Мы с ним поболтали.
        Уже? В воскресенье утром? Я не просила об этом, а Джо обычно не делает того, о чем не просят и за что не платят. Пытается вникнуть в дело?
        –Он ничего не добавил?
        –Прилежный работник, суицидальные наклонности, в квартире все чисто, камера снимает ее выходящей из дома, никаких признаков преступления, нет записки и ни одной зацепки.– Эллис кивком указывает на календари на стенах: – Классные сиськи,– и продолжает тем же ровным голосом, но пристальный взгляд профессионального полицейского внезапно исчезает.– И в чем же ваш интерес?
        –Природное любопытство.
        Эллис фыркает:
        –Да уж. Что вас связывает с Кэтрин Галлахер? Вы были знакомы?
        –Если бы была, не задавала бы вопросы о прошлом. По крайней мере, не сейчас.
        –Тогда что же это? Зачем вы этим занимаетесь?
        –Я не занимаюсь.
        –Вам нужны документы. Вы задаете вопросы.
        –Да, я это делаю.
        –И нас уже двое.– Джо выстреливает пронзительным взглядом.– Это личное?– Он склоняется вперед и смотрит мне в глаза.– Думаете, ее убили, так?– И снова тон его становится будничным.– Не пытайтесь обойти меня в этом деле, Карла. Я понимаю, вы этого хотите.
        –Ничего подобного,– качаю я головой.
        –О да, конечно. Вы не знаете эту женщину, но расспрашиваете о ней. Она мертва, и мы упустили что-то важное.
        Я ухожу первой. Останавливаю машину в нескольких метрах от станции Фулхэм – ее заберут в течение часа,– прохожу около мили, затем беру такси и еду в Южный Кенсингтон, пересаживаюсь на автобус, потом сажусь на метро и еду по ветке Джубили в Кэнэри-Уорф. К тому времени, как эскалатор поднимает меня наверх, к солнечному свету, уже час дня, и документы жгут мне руку.
        Дома меня ждет сообщение на автоответчике: Йоханссон, он оставил номер таксофона. «Передай отцу». Голос тихий и усталый.
        Филдинг подождет. Первым делом я иду в кабинет и просматриваю фотографии – вот он, снимок из Интернета, такой же Филдинг передал мне и Йоханссону. Кэтрин Галлахер.
        Честно говоря, я никогда не должна была догадаться. Я нашла статью на случайном сайте. Все остальные статьи в Интернете выходили под заголовком: «ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВРАЧА КЭТРИН ГАЛЛАХЕР. СЛЕДСТВИЕ В ТУПИКЕ. ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ЖЕНЩИНУ?» Вместо фотографии пустое пространство.
        Кэтрин было тридцать один год, когда она пропала. В документах указаны приметы – худощавого телосложения, блондинка. Несколько фотографий. Такие делают на документы, например на пропуск в больницу или анкету для приема на работу. Никаких личных снимков: в ресторане, баре, на вечеринке или на отдыхе. Лицо ее неприветливое даже на тех фото, где она улыбается, видно, что она человек крайне замкнутый.
        Один снимок не похож на остальные – размытое изображение, сделанное камерой видеонаблюдения,– женщина с блеклыми волосами идет через фойе к двери. Внизу указано: 20:15–08.12. Восьмого декабря в 20:15 доктор Кэтрин Галлахер ушла из привычной жизни.
        Она работала в отделении интенсивной терапии в крупной лондонской больнице. Много работала, охраняя свою личную жизнь от чужих глаз. Коллеги считали ее несколько холодным, отстраненным, но надежным человеком, на которого можно положиться. Настоящим профессионалом. О депрессии не знал никто, для них она была скрытной, порядочной женщиной. Отличным работником, строгим к себе. Не лидером, скорее ведомым.
        Единственным человеком, которому она позволила копаться в своей голове, был психоаналитик Грейвс.
        Его допросили, но не слишком подробно. Пробегаю глазами протокол. Регулярные встречи на протяжении пятнадцати месяцев. (Эллис прав, она всегда пунктуальна, ни разу не пропустила сеанс.) Причина депрессии – низкая самооценка. Риск суицида. Причины не указаны.
        Она убила человека и обвиняла себя? И никому не могла признаться?
        Что же произошло восьмого декабря?
        Она поняла, что кто-то об этом знает?
        Возвращаюсь к распечатке с камеры: женщина в темном длинном пальто идет к двери. Куда она направляется? Только не в Программу, у нее даже в мыслях этого нет. Она всем сказала, что мать больна, и решила сбежать. Вглядываюсь в ее лицо, пытаюсь уловить подсказки на языке жестов. Для человека, принявшего решение сделать важный шаг, она удивительно спокойна.
        Идет быстро, но все же не бежит.
        Ее поймали и поместили в Программу – бросили в ледяную воду, как безжизненный труп, и воды сомкнулись, скрыв человека. Ведь при входе должны были проверить ее личность, снять отпечатки пальцев и сообщить полиции. Но никто не сообщил. Кэтрин Галлахер осталась в списках пропавших без вести, дело ее до сих пор не закрыто, полицейские уверены, что она мертва, а обнаружение тела лишь вопрос времени.
        Кого же ты убила? И почему это тайна?
        И еще: кто может желать твоей смерти?
        Люди раскладывают свою жизнь по маленьким коробочкам… Где-то хранится одна, в которой спрятана правда, и я должна ее отыскать.
        С чего начать? С друзей? У нее их нет. Коллег? Психоаналитика? Я не могу так открыто проявлять интерес; все должно быть естественно и не привлекать внимания. Полицейское расследование? Последний раз пробегаю глазами протоколы, отмечая основные факты, и откладываю бумаги.
        Попросить Эллиса?
        Эллис сам рвется раскопать это дело. Останавливать его было бы неразумно.

* * *
        –И что же на этот раз?– спрашивает Эллис.
        Я смогла связаться с ним уже после двух часов дня. Я застаю его в баре, и он может говорить, обезопасив себя шумами на заднем плане: перезвоном стаканов, смехом, выкриками и джазовыми мелодиями.
        –Что скажете под эту прекрасную мелодию Майлза Дэвиса?
        –Кэтрин Галлахер.
        –Минутку.– Он не один. Вполголоса произносит в сторону: – Извини, срочный разговор.– Ответ теряется в общем гуле. И затем в трубку: – Что вас интересует?
        –Она не совершала самоубийства.
        –Вы нашли тело?– Голос становится резким.
        –Нет.
        –Но она мертва?
        Я оставляю вопрос без ответа.
        –С ней что-то случилось. Возможно, это связано с работой. Она что-то сделала или узнала. И за это ее преследуют. Если бы мы смогли выяснить…
        –Мы?
        –Мы.
        Эллис молчит. Предложение сделано, он пытается понять, что за этим стоит.
        –Вы знаете больше, чем говорите.
        –Я рассказала ровно столько, сколько сейчас вам положено знать. Но и у меня информации немного.
        –Какие у вас основания полагать, что исчезновение связано с ее работой?
        –Вы читали дело. У нее в жизни ничего не было, кроме работы.
        –Считаете, она что-то натворила? Что же? Угробила пациента? Полагаете, у нас появился второй Шипман? Кто же тогда выступил в роли медсестры?
        Джо Эллис думает о том, что, взяв на себя роль бога, человек порой принимает решение ускорить наказание; или об искателях приключений, готовых ради порции адреналина на любые безрассудства. Нет, все это не подходит. По словам Филдинга, клиент отзывался о содеянном ею как о чем-то вопиющем, ужасающем.
        –Если имела место врачебная ошибка,– продолжает Эллис,– почему ничего нет в отчетах?
        Это меня пугает. Значит, он изучил и ее личное дело в отделе кадров. Ловок.
        –Возможно, ей удалось это скрыть. Или дело замяли. Ведь никто не знал о ее депрессии, значит, она умела это скрывать.
        Если он хочет верить в ее смерть, так тому и быть.
        –Когда Ричардсон разговаривал с ее коллегами, все как один предположили, что она решилась на самоубийство. Даже сам Ричардсон в этом уверен. Но кто-то же должен был предположить умышленное нарушение закона. Проверьте, был ли у кого-то мотив ее убить. Может, что и всплывет.
        –И что я получу?
        –Как обычно.
        –Наличные за ответы на вопросы, так?
        –Решать вам. Если отказываетесь, так и скажите.
        Эллис усмехается, ясно, что он на все готов. Он полицейский и не способен себя изменить. Не больше, чем я себя.
        Видимо, поэтому, отсоединившись, я достаю адрес Кэтрин и набираю номер.
        Она жила в районе на берегу реки, в реставрированном доме старой постройки. Молодой мужчина, агент по недвижимости, ждет меня у подъезда в десять утра в понедельник. Он светится от счастья, благоухая лосьоном после бритья, и пожимает мне руку.
        –Миссис Кристи? Прошу вас в дом.
        Камера видеонаблюдения сегодня не работает – мы об этом позаботились,– и все же меня преследует мысль, что и я могу оказаться на одной из распечаток с указанной внизу датой и временем.
        Мы проходим там же, где шла Кэтрин Галлахер восьмого декабря, разница лишь в том, что она двигалась в другом направлении, она покидала эту жизнь.
        Полиция проводила в квартире обыск, часть личных вещей Кэтрин – ежедневник, банковские чековые книжки, ноутбук – до сих пор находится у них. Но полиция разрабатывала версию самоубийства, они не нашли мотива для убийства. У меня остается надежда, что они упустили нечто важное.
        Поднимаюсь по лестнице на первый этаж. Агент достает ключ и распахивает передо мной входную дверь.
        –Полагаю, дизайн вам понравится.
        Крошечная прихожая, зеркало, картина – пейзаж в полутонах,– на раме осел годовой слой пыли. Воздух затхлый, тяжелый. В квартире пахнет как в ящике, который был долго и плотно закрыт.
        Агент делает шаг к двери. Я натягиваю резиновые перчатки.
        –Не буду вам мешать.– Он одаривает меня лучистой профессиональной улыбкой, словно в моем поведении нет ничего необычного.– Буду ждать вас, сколько потребуется.
        Его зовут Шон, он сын Робби, хотя с отцом у него нет ничего общего – ни бульдожьей головы, сидящей на бычьей шее, ни перекачанного торса. Он строен и легок в движениях, утонченные, изысканные – в мать – черты лица. Я видела ее фотографию; мать Шона уже много лет лежала в могиле, когда Робби стал работать на Томаса Дрю, его сыну тогда было семь лет. Маленький мальчик из Вест-Хэма. Робби мечтал, что сын станет знаменитым футболистом – согласился бы и на электрика или водопроводчика,– но, видимо, кровь играет не последнюю роль; теперь Шону двадцать один год, и он занимается слежкой, как и его отец.
        Как только вчера я закончила излагать Робби план действий, он сказал:
        –Пошлите Шона.
        Еще до моего прихода молодой человек познакомился с привратником, представившись агентом по недвижимости. Документами я занималась сама, дело неотложное, и они были не лучшего качества. Но, похоже, личность Кэтрин Галлахер спустя год ни у кого не вызывает интереса. Шон отлично выглядит в дорогом темном костюме, хорошо пахнет, а следовательно, вне подозрений.
        Открываю дверь в комнату: свет из коридора проникает в гостиную. Жалюзи опущены. Решаю их не открывать, вместо этого пытаюсь нащупать выключатель. Вспыхивает свет.
        Диван, стол со стульями, телевизор, музыкальный центр. Шкаф с книгами по медицине и аккуратно сложенные стопки журналов. Но ни одной любительской семейной фотографии, списка покупок, грязных кружек, засохших цветов – ничего из жизни обычного человека. Комната похожа на стенд в магазине мебели с пустотами, позволяющими покупателям дополнить обстановку, проявив фантазию. Смотрите, вы тоже могли бы так жить, но не живете, верно? А она жила. И еще она жила в больнице, в отделении интенсивной терапии. Неудивительно, что квартира похожа на пустую полку.
        Прошлый вечер я потратила на изучение личного дела врача Кэтрин Галлахер. Все ослепительно и блестяще: отличные результаты экзаменов, дополнительный год в институте, чтобы приобрести степень по медицине, место в штате лучшей больницы, список опубликованных работ, начиная со студенческих времен, научная деятельность по теме неврологических проблем в интенсивной терапии – краткое описание с изобилием профессиональных терминов. Что же скрыто за этой биографией? Эмоциональная незрелость блестящего специалиста, расчетливость амбициозного человека, одиночество трудоголика? Документы не дают ответы, но содержат высказывания коллег: она жила работой, все в ее мире вращалось вокруг работы.
        Где-то за всем этим скрыта причина, по которой ее хотят убить.
        Просматриваю цифры. Никаких нарушений, статистика смертности не выше, чем в среднем по отделению. Ни одна смерть не укрылась от глаз на фоне всех, ставших привычными, смертей, переломанных тел, с травмами, несовместимыми с жизнью… Я перебираю случаи с летальным исходом в поисках того единственного, что требовал секретности. Пока все безуспешно.
        Кухня, совмещенная с гостиной. Открываю ящики, шкафы: банки и баночки выстроены в ряды. Бокалы всевозможных форм и размеров. Аккуратные стопки тарелок. Похоже, доктор Галлахер использовала лишь один предмет из каждого набора.
        Спальня. Постель тщательно убрана. Направляюсь к шкафу. Костюмы, брюки, юбки, блузы, свитера, парочка джинсов, белье. Все отменного качества и цветов, которые должны ей подходить. Ничего для вечера. Ничего безрассудно шелкового, блестящего. Приглядываюсь внимательнее – в ее гардеробе нет экстравагантных вещей, как и легкомысленных, купленных спонтанно, в угоду минутной прихоти.
        Год назад здесь проводили обыск. Умелые руки в перчатках прикасались к этим вещам, открывали ящики и шкафы, проверяли карманы. Они ничего не нашли. Что ж, теперь моя очередь.
        Я внимательно осматриваю каждую вещь в гардеробе. Исследую каждый ящик. Двигаю мебель, ползаю под кроватью с фонариком. Перебираюсь в ванную, где пробегаю глазами пузырьки в шкафчике, стоящие в идеальном порядке. Немного декоративной косметики – хорошие марки, нейтральные оттенки,– но ни одного флакончика духов. Пластырь, гигиенические средства, парацетамол, антисептики – никаких более серьезных лекарств.
        Возвращаюсь в гостиную. Дверь в коридор открыта, в прихожей стоит Шон, вытянувшись по струнке, словно ожидая команды.
        Осматриваю все книги в шкафу, один за другим изучаю диски, поднимаю телевизор и музыкальный центр, но лишь для того, чтобы полюбоваться на блестящую поверхность, где не скопилась пыль.
        На тумбочке передо мной лежат рекламная листовка службы уборки квартир, купюра в двадцать евро, сувенирная ручка известной фармацевтической компании, несколько монет, скрепка и визитка, найденная между книгами. Немного.
        Вокруг меня кружатся и оседают пылинки. Что я узнала? Кэтрин была чистоплотная, одинокая и необщительная. Но все это было ясно из документов.
        Все, к чему ты готовилась с детства, чем хотела заниматься, была медицина. Ты много лет работала по шестнадцать часов в день. У тебя не было личной жизни. Если ты и ходила в спортивный клуб, то не для того, чтобы поболтать с подружками за чашечкой капучино. Ты жила одна, работала как лошадь, плавала без остановки в бассейне, принимала душ и уходила. Затем возвращалась домой, отказывала себе в ужине, читала медицинские журналы, работала над статьей, ложилась спать, чтобы с утра приступить к работе.
        Кого ты убила, Кэтрин, и зачем?
        Перед глазами всплывает лицо женщины, она смотрит на меня и молчит.
        Я слишком надолго задержалась в квартире. Оглядываюсь напоследок, стягиваю перчатки, кидаю в сумочку и даю себе слово позвонить завтра Шону и сообщить о своем решении. Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ. Фальшивые улыбки. Надеюсь, мой визит останется незамеченным. Я так привыкла быть постоянно настороже, что это стало больше чем привычкой; этот процесс для меня жизненно необходим, как дыхание.
        Вернувшись домой, разглядываю скудные трофеи. Начнем с визитки: МАРК ДЕВЛИН, консультант по трудоустройству, рядом название компании – «МДР». На ручке написано название препарата, седативного, как удалось выяснить в Интернете, а Марк Девлин – «охотник за головами» одной крупной фирмы. Ему лет тридцать, приятное лицо. Он улыбается мне с фотографии на сайте компании, далее следует послужной список «высококлассных медицинских специалистов, привлеченных к работе над важнейшими проектами, исследованиям и разработке новых методов лечения». Насмешливая улыбка наводит на мысль, что он сам не воспринимает свои заслуги всерьез. Его имя не встречалось мне в протоколах дела пропавшей без вести Кэтрин Галлахер.
        Интересно, она намеренно или случайно сохранила визитную карточку? Может, они были друзьями? Но в таком случае его непременно допросила бы полиция. Возможно, это было лишь случайное знакомство, например, они обменялись рукопожатием на какой-то конференции. Звоню Эллису и сообщаю имя Марка Девлина.
        –Его визитку я нашла в квартире Кэтрин.
        Джо реагирует мгновенно:
        –Вы говорили, что не будете делать за нас нашу работу.
        –Вы слышали, визитка хранилась в квартире Кэтрин. Выясните, в каких они были отношениях. Особенно меня интересует, была ли она его клиентом. Если он хотел предложить ей работу, то мог многое о ней узнать.
        –Так почему Девлин не заявил, когда Кэтрин исчезла?
        –Этот парень работает на крупную фирму, неизвестно, что взбрело ему в голову. Никто не спросил, вот он и молчал. Для начала необходимо выяснить, была ли Кэтрин его клиентом.
        Я отключаюсь и через несколько секунд вновь набираю номер.
        –Карла?– слышится голос Робби.– Проверь почту.
        В то время как его сын сопровождал меня на квартиру Кэтрин, Робби следил за камерами видеонаблюдения Программы.
        Отправленное им видео начинается с того, что я вижу огороженный двор, а через несколько секунд в кадр попадает Саймон Йоханссон. Ворота открываются, и он заходит. Кусок пленки вырезан, далее улица, еще одна, он идет прямо. Йоханссон решил разведать обстановку.
        Камера доводит его до Хоутон-стрит. Но Йоханссон осторожен или заметил хвост, не дойдя несколько кварталов до мастерской, он поворачивает назад в лагерь. Ворота открываются, и он скрывается за ними.
        Изображение пропадает. Я смотрю на черный экран.
        Но завтра Йоханссон пойдет опять, и послезавтра, и так каждый день. Он должен приучить всех к своим прогулкам, тогда они поймут, что им не о чем беспокоиться. Настанет день, когда с ним пойдет Кэтрин, и его ни в чем не должны заподозрить.
        Глава 2
        День 13: понедельник
        ПАУЭЛЛ
        Уже восемь дней посвящены этому делу.
        Если есть желание обозначить перед подчиненными свою позицию босса, то первая неделя – самое подходящее время, прежде чем настанет прозрение и появится осознание истинной цены человека. Все выполнялось, прежде чем он успевал отдать распоряжения. Установлено наблюдение за домом Питера Лейдлоу в Шеперд-Буш. Тело – вернее, то, что от него осталось,– отправлено на вскрытие. (Он отказался присутствовать.) Патологоанатомы всегда на связи, чтобы объяснить сделанные ими выводы. (Лейдлоу употреблял алкоголь в больших количествах – в крови 190 миллиграммов; желудок при этом пуст. Нет следов уколов, не обнаружены токсичные вещества, никаких признаков насильственной смерти.) В его распоряжение представлен личный архив Лейдлоу: детальное описание операций времен железного занавеса. (Лейдлоу попал в поле зрение Советов в семидесятых и после этого еще дважды возвращался в страну под вымышленными именами на свой страх и риск лишь для того, чтобы встретиться с перепуганными агентами, отказывающимися говорить с другими людьми.) Список его агентов в Москве и их агентов; его передал ему человек, лично занимавшийся
Лейдлоу, взгляд которого говорил: «Думаете, мы не проверяли?»
        Пауэлл внимательно изучил список, отмечая агентов русской разведки, мужчин и женщин, которые могли иметь доступ и отправлять Лейдлоу информацию, которая приходила от Нокса. Где-то все линии должны пересекаться, в пространстве есть точка, где они сходятся, образуя крест… Все безрезультатно.
        Пауэлл снова и снова просматривает видеозапись допроса Лейдлоу: тот говорит спокойно и размеренно, повторяя, что не представляет, кто такой Нокс. Ложь, так и должно быть, но его никто ни разу не подловил.
        Начальник сказал, что Пауэлл может располагать всеми сотрудниками: себе в помощники он выбрал молодую женщину Бетани – она производила впечатление человека аккуратного, непроницаемого, способного сбить с толку собеседника. Вторым в команде стал программист Митч – человек доброжелательный, но не вполне искренний. Им предоставили комнату рядом с его кабинетом. Пока они стараются произвести на него впечатление и отличиться – каждый раз, когда он входит, для него готова очередная порция информации или план действий. Они вглядываются в его лицо – вопросительно – в надежде на поощрение.
        Им в помощь даны еще несколько человек. Картер – бывший сотрудник МИ-5 – любитель блефовать, приветливый, любопытный. Занят, да? Может, как-нибудь выпьем? Молодая женщина, которую Пауэлл помнит еще стажером, стала полноправным секретным агентом – должно быть, это Лисон. Она была в команде программистов, пытавшихся вычислить, откуда приходит информация от Нокса. В самом конце комнаты стол Моррис, семь месяцев назад вышедшей на пенсию. Она поднимает голову и смотрит на него поверх очков, чуть наморщив нос. Кингман. Этот человек Пауэллу не знаком. Переведен из спецотдела Департамента уголовного розыска уже после его отъезда в Вашингтон. Кингман подходит и протягивает руку. Много о вас слышал. Правда, не уточняет что. Все внимательно смотрят. Спецагенты – люди, способные прочитать мысли любого человека, и сейчас они пытаются проделать это с ним. Его поспешное возвращение из Штатов означает, что произошло нечто важное и серьезное… Возможно, до них дошли некие слухи, а может, чувствуют, что дело источает неприятный запах и Пауэлл отозван для того, чтобы обнаружить источник этого зловония. Он им не
доверяет; их работа в другом. Секретный агент работает в одиночку, у него нет коллег и начальников. Вина за ошибки лежит полностью на нем одном.
        Но он не работает самостоятельно, верно? Данная ситуация – исключение из правил. Уже три отчета отправлены начальнику отдела, детально разъяснены предпринятые действия, выводы сведены к минимуму – Пауэлл отказался от идеи хвататься за пустые предположения, строить теории лишь для того, чтобы что-то сказать. После каждого отчета шеф вызывает его на «разговор». Человек постоянно смотрит на него через плечо. Пауэллу с трудом удается не дергаться.
        Почти каждый день он работает допоздна, возвращается в квартиру уже после десяти – задержки в кабинете неизбежны, если ты не можешь взять документы домой,– ужинает в одиночестве, разговаривает по скайпу с Теей, прежде чем та ляжет спать. Она показывает ему рисунок: на нем она сама в розовом платье феи, он в черном костюме, внизу рукой Тори написано: «Папа помогает людям».
        Разве это не то, что он делает?
        Пауэлл старается не думать о том, что дело стоит на месте. Возвращается к удобным клише: еще рано судить… рано или поздно мы его распутаем.
        Сегодня он был в доме Лейдлоу в Шеперд-Буш.
        В прошлый понедельник, когда он был там первый раз, присутствие покойника ощущалось вполне отчетливо. Посуда на кухне, сохнущие носки на перекладине в ванной, список покупок на тумбочке (чай, отбеливатель). Письмо из больницы, прикрепленное магнитом к холодильнику, на входной двери наклейка: «Вывоз мусора по вторникам». В спальне на втором этаже на прикроватной тумбочке красивое издание «Илиады» Гомера. Аромат книг всегда заставляет его мысленно возвращаться в класс в Кембридже.
        Сейчас все изменилось. В стенах появились отверстия для камер. Осмотрен камин, система дренажа и канализация. Сорвана изоляция на чердаке, пол вскрыт, ковры убраны.
        –И что удалось обнаружить?
        Перед ним Митч в комбинезоне и футболке, волосы покрыты пылью.
        –Только то, что оставили здесь МИ-5.
        Пауэлл кивает. Мы его прослушивали. Нокс это знал или догадывался, поэтому все чисто. Также Нокс был осведомлен о проверке всей почты. Здесь они не встречались, сюда он не звонил, не найдены и другие подслушивающие устройства. Нокс не поддался искушению понаблюдать, кто за ним следит. Возможно, не видел в этом необходимости.
        –Бумаги? Записи?
        Митч указывает на вскрытые стены.
        –Если Лейдлоу что-то и хранил, то только не здесь.
        Подходит Бетани, спокойно, но с легким отвращением стряхивая пыль с пальто.
        –Какие мысли?– спрашивает ее Пауэлл.
        Она бесстрастным взглядом пробегает по стенам и произносит:
        –Он хотел, чтобы Нокс был только его.
        –Почему?
        –Потому что никому не доверял. Боялся предательства.– Бетани выдерживает паузу. У нее глаза необычного зелено-желтого цвета, каштановые волосы с атласным блеском убраны в хвост.– И еще потому, что благодаря Ноксу у него появился статус. Без него он был бы обычным стариком.– Бетани с вызовом смотрит в глаза Пауэллу, словно спрашивает: «Мы здесь закончили?»
        Сейчас, сидя за столом, Пауэлл просматривает отчеты разведки о Лейдлоу. Двадцать две наводки за пять лет и восемь месяцев. Питер Лейдлоу, давно вышедший в отставку и привыкший ориентироваться по знакам мелом на деревьях… Бетани права. Он держал Нокса для себя. Он вцепился в него так крепко, что утащил за собой, когда шагнул с платформы под мчащийся поезд.
        Бетани работает до семи часов, затем подходит к его двери и просовывает голову в щель. Секундная пауза, и она прощается. Она сможет отлично справиться с допросами, никогда не знаешь, о чем она думает.
        Отчеты наружного наблюдения: Лейдлоу идет в магазин, на почту, в библиотеку. Заходит в бар выпить пинту. Обычная жизнь пожилого человека. Интересно, Лейдлоу знал о слежке? За ним ходили не постоянно, особенно тщательно следили после появления информации или когда ожидали очередной наводки, затем наступали месяцы молчания, пока Нокс не появлялся снова.
        В последнее время Нокс затаился, поэтому в день, когда Лейдлоу решил исполнить задуманное, хвоста за ним не было.
        Пауэлл убирает отчеты «наружки» в сейф и запирает его.
        Сегодня Тори повела Тею плавать с друзьями. Он пытается представить девочку в купальнике, гребущей по-собачьи. Маленькое темное пятнышко в голубой воде… От мыслей о ней в горле встает ком.
        Пауэлл был уверен, что остался один во всем здании, но, выйдя на стоянку, замечает впереди фигуру Лисон. От звука шагов Лисон оборачивается и с грустью ему кивает. Возможно, улавливает исходящий от него запах одиночества.
        Она садится в красный «ситроен», заводит двигатель и выезжает за ограждения.
        Интересно, тот парень, что пытался продать файлы, уже найден? Этот факт не в ее пользу. Она все еще думает об этом?
        А если ты не найдешь Нокса?
        Но он не мог исчезнуть без следа после пяти лет и восьми месяцев. Ноксу что-то нужно, но он не решается появиться. Нокс всплывет сам, в выбранном им месте и в определенное им время, когда у него будет что сообщить.
        Этого нельзя допустить.
        Найти источник информации. Завоевать доверие. Назначить вознаграждение. Контролируемые отношения. Ни в коем случае нельзя ждать, когда он сам к тебе придет. Это главное из правил, но Нокса они не волнуют.
        Пауэллу предоставили машину. Он хлопает по карманам в поисках ключей и вспоминает, что оставил пальто в кабинете, на вешалке на двери.
        Перед глазами возникает другая дверь с надписью: «Вывоз мусора по вторникам».
        Лейдлоу подводила память, он приклеил листок для себя самого.
        Ему требовалось напоминание, без него он бы все забыл.
        Поэтому записал.
        Слова Митча: «Если он и хранил что-то, то не здесь».
        Значит, в другом месте?
        В которое он мог беспрепятственно приходить в любое время, когда все уляжется, наблюдение снимут и все разойдутся по домам.
        Но на его имя не приобретено другое жилье.
        Стоп.
        Чтобы встретиться с перепуганными агентами в Москве в семидесятых, Лейдлоу использовал другие паспорта.
        Глава 3
        День 13: понедельник – день 14: вторник
        ЙОХАНССОН
        Все участники Программы имеют возможность круглосуточно пользоваться услугами врача, скорой помощи, при необходимости возможна срочная доставка в больницу.
        Понедельник, полночь, его третья ночь в клинике. Это самая спокойная из всех, что ему довелось пережить.
        Пожилой мужчина жалуется на боли в груди, говорит, что умирает, но, разумеется, до этого далеко. Два молодых парня, члены конкурирующих группировок,– один белый, другой черный – небольшие ранения, неопасные для жизни. Они лежат, привязанные к каталкам на безопасном расстоянии друг от друга, и продолжают ругаться. Задыхающийся астматик, в панике прибежавший в кабинет. Райли дал ему кислородную маску. Тощий парень, сам простреливший себе руку. Над ним склонилась Кейт, в ее пальцах сверкает игла; но парень не вздрагивает, взгляд его становится рассеянным от дозы успокоительного. Пожалуй, сегодня впервые со дня его появления Кейт спокойна и почти расслабленна.
        Потом резко распахиваются двери, и в кабинет вносят человека с проломленным черепом, серовато-белые внутренние ткани видны в месиве крови и сломанных костей. Он похож на солдата, попавшего в жестокую перестрелку и вынесенного с поля боя. Человек не должен был выжить, но губы его неожиданно шевелятся, и он довольно отчетливо произносит: «Помогите» – таким голосом, словно просит о незначительном одолжении, например поддержать тяжелую коробку или открыть дверь.
        Потом мышцы лица напрягаются, тело становится тяжелым, начинаются рвота и удушье.
        –Вот черт,– говорят принесшие его мужчины.
        Окинув их быстрым взглядом, Кейт поворачивается к Йоханссону.
        –Очищай.
        Тот разжимает челюсти умирающего, убирает в сторону язык и начинает вычерпывать рвотные массы.
        –Начинайте вентиляцию,– приказывает Кейт, берет иглу капельницы и внимательно смотрит на локтевой сгиб мужчины. Она вся предельно собранна, будто собирается одним усилием воли сохранить этому человеку жизнь. Мужчина глотает ртом воздух, выгибается, тело конвульсивно дергается, еще раз и еще, последний глоток воздуха, и он затихает.
        Кейт тянет к нему руки, будто может помочь, но ее останавливает Райли:
        –Кейт…
        Она поворачивается и тревожно смотрит ему в глаза. Он еще раз произносит ее имя, и Кейт устало опускает руки. Несколько секунд она молчит, глядя перед собой немигающим взглядом, и произносит:
        –Уберите все, ладно?
        И вновь ее лицо становится каменным, словно отстраненным от всего мира. Кейт стягивает перчатки, бросает их в корзину и уходит. Через секунду с лестницы доносятся ее неторопливые шаги.
        Райли бормочет ругательства и идет в кладовую, где хранятся мешки для трупов. Притихшие парни смотрят на происходящее с каталок, на их лицах шок, а старик выглядит вполне довольным, словно только сейчас смог представить доказательства своему видению жизни.
        К трупу подходит Дрил, склоняется над черепом и принимается с интересом разглядывать остывающий мозг. Окружающие реагируют на это по-разному – кто-то морщится, кто-то стонет,– но Дрил не обращает на них внимания. Лицо его становится моложе, в глазах вспыхивают любознательность и азарт.

* * *
        Возвращается Райли:
        –Он убил несколько детей. Известно о трех случаях. Каждый раз разными способами. Парень любит эксперименты. Ему плевать на теорию об индивидуальном почерке убийцы. Его вычислили полицейские, Дрил не из тех, кто сам сдается.– С кончика сигареты падает пепел. Райли делает затяжку и выпускает струю дыма.– Ему двадцать четыре.
        –Выглядит на семнадцать.
        –Да уж.
        Они стоят под навесом на улице у входа в клинику. У соседнего дома несколько мужчин кутаются в плащи, стараясь укрыться от дождя.
        –Они считают, что он начал убивать в двенадцать лет. Забавный пацан. Любопытный.
        Чреда жизни и смерти. Чреда боли. Это его и привлекало. Он пытался заглянуть внутрь человеческой жизни.
        Райли несколько секунд курит молча, но поднимается ветер, капли дождя бьют в лицо, и они уходят внутрь. Совсем рядом в домах для персонала горит свет, сквозь стекла видны фигуры. А где-то вдалеке, через несколько улиц, человек повторяет одно и то же имя.
        –Он узнал о клинике,– продолжает Райли,– пришел сюда и стал просить, чтобы его взяли. Сказал, хочет посмотреть. Его прогоняли, а он возвращался. Однажды об этом узнала Кейт. Она вышла, поговорила с Дрилом, а потом с Кийаном, убедила его взять парня. Неделю он стоял здесь столбом, наблюдал. Пытаешься спасти какого-то придурка с кишками наружу, а этот стоит рядом и смотрит.– Райли ухмыляется воспоминаниям.– Потом ему стали давать поручения. Знаешь, у него получалось. Не волновался, не ныл. Только не оставляй его одного. С больными у него не очень, но, черт,– на лице Райли появляется ироничное выражение,– мы сделаем из него нормального члена общества.– Райли довольно усмехается.– Он тебя пугает, верно? Ты ничего подобного, поди, не видел.– Череда затяжек и струй дыма.– Там, в Штатах. Я о том, что ты сделал.
        –Это просто надо было сделать,– отвечает Йоханссон. Больше он ничего не собирается объяснять.
        Преступление Райана Джексона сделало его больным человеком, скользким, коварным, он не может никому доверять.
        Несколько минут они стоят и смотрят на струи дождя, скользящие по стеклу.
        –И где ты всему этому научился?– наконец спрашивает Райли.
        Йоханссон пожимает плечами:
        –Везде понемногу. Сам не знаю.
        Взгляд Райли говорит: «Ну, конечно». Йоханссон смотрит твердо, и тот отводит взгляд.
        –А ты?
        –В армии,– усмехается Райли.– Военный медик. Басра, Гельмент – да, я настоящий герой.– Он делает затяжку.– Демобилизовался после Гильманда. Занимался всем понемногу. Появилась зависимость – ты понял. Нужны были деньги, попросил одного парня, он отказался, пришлось поговорить серьезно.
        Поговорить серьезно. Брайс говорил тогда во дворе: «Может, ты не понимаешь, что мы люди серьезные?»
        –После первого раза было уже трудно остановиться.– На пол падает кучка пепла.– Ты меня понимаешь. Тебя это захватывает.– Райли отворачивается и смотрит в темноту.– Захватывает. Жизнь ни черта не стоит, верно?
        –Да,– кивает Йоханссон.
        Несколько минут молчания.
        –Я был здесь с самого начала,– продолжает Райли.– Думали все это разрушить, потом кому-то пришла идея поселить нас. Пришли люди, подключили аппаратуру, и вот мы здесь живем. Черт, непонятно, как, они думали, все это будет работать… Половина болтается без дела, как зомби, а вторая половина…– Он вздыхает и машет рукой.
        –Кийан всем здесь руководит?
        –Да, руководит. Ерунда все это. Он делает ровно столько, чтобы соблюдался порядок, но недостаточно, чтобы начальство могло быть спокойно. Это он умеет, Кийан. Держит линию. Умеет выкрутиться так, что все проблемы приносят ему пользу. Банды? Так он играет ими, настраивая друг на друга, чтобы люди не маялись без дела.– Райли опускает голову и достает сигарету.– То же самое с Брайсом. Он псих, и Кийан это знает и понимает, что такого придурка надо чем-то занять. Вот он и находит ему занятия, чтобы разрядился.– Опять затяжка и струя дыма в воздух.
        –Хочешь сказать, кого-то типа меня?
        Райли поворачивается к Йоханссону, и взгляд его становится острым, как скальпель, кажется, даже свет в помещении меркнет.
        –А почему, ты думаешь, он позволил тебе остаться? Потому что ты нужен нам? Чтобы Брайс учился жить с чувством разочарования?– Райли фыркает.– Брайс не отстанет, и он тебя получит. И не жди чего-то простого, например ножа в живот из-за угла, только не после публичного избиения, которое ты ему устроил. Брайс жаждет зрелища. Пока он планирует представление, он вполне контролируем.– Райли оглядывается, проникая взглядом сквозь пелену дождя.– А я просто зритель.– Он делает последнюю затяжку, огонь тлеет у самого фильтра.– К черту все, я пошел спать.– Разворачивается и уходит, не сказав больше ни слова.
        К концу ночи поток людей к клинике редеет. Сложных случаев нет. Старик с болями в груди дремлет на каталке, уверенный в предстоящей поездке в больницу за забором: чистое современное учреждение, чашка чая в ожидании приема, может, даже повезет остаться на день-два… Парни тоже замолкли, запас ругательств и оскорблений иссяк. Простреливший себе руку блаженствует в наркотическом дурмане. Кейт закрепила его руку так, чтобы он не смог случайно повредить повязку. С ней он похож на отдыхающего боксера. Сама она дописывает краткую историю болезни – причины, лечение, препараты – и прикрепляет лист булавкой к его одежде для врачей по ту сторону забора. Почерк у нее мелкий, резкий, словно она из последних сил пыталась сосредоточиться.
        Закончив, Кейт берет тарелку с едой и поднимается к себе в комнату, а через некоторое время тишину вновь пронзает душераздирающий крик.

* * *
        Йоханссон лежит на своей койке и слушает тихий скрип лестницы под ее ногами. Напряженно прислушивается к звуку открывшейся двери и не слышит, как она хлопнула, закрываясь. Кейт все еще в клинике. Через пять минут он поднимается, натягивает одежду и ботинки и выходит из комнаты.
        Она стоит в кабинете и смотрит на лезвия скальпелей. Что она собирается делать? Обработать их?
        В этот момент Кейт замечает его и произносит:
        –Ты опять уходишь?– Должно быть, она видела вчера, как он уходил прогуляться по территории. Пришлось вернуться, чтобы запутать следивших за ним, но сегодня он опять попробует добраться до цели.
        –Да,– говорит Йоханссон и направляется к раковине. Открыв кран с холодной водой, он жадно делает несколько глотков. Кейт не сводит с него глаз.
        –Куда?– неожиданно спрашивает она.
        –Пройтись.
        –Зачем?
        Он вытирает руки и смотрит прямо ей в лицо.
        –Хочу проверить, попытается ли Брайс меня убить.
        –Он не попытается,– равнодушно бросает Кейт; простая констатация факта. Лицо ее похоже на безмятежную гладь воды; лишь легкая рябь наводит на мысль о сильном глубинном течении.
        –Кийан за мной следит. Я в безопасности.
        Она молча переводит взгляд с предмета на предмет.
        Решив, что разговор окончен, Йоханссон собирается уходить.
        –Та черепно-мозговая травма. Ты как, нормально?– Глаза Кейт холодны, ничего общего с той женщиной, что работала ночью в клинике, которая мучилась, потеряв пациента, не могла, но очень хотела это скрыть.
        –Нормально,– отвечает он.
        –Приходилось видеть и раньше.– Это не вопрос.
        –Случалось.
        Кейт садится на стул, складывает руки на груди и смотрит в глаза Йоханссону.
        –У тебя шрам два дюйма длиной на правом предплечье,– говорит она,– вероятнее всего, ножевое ранение. На правом плече ожог. Старый, я бы сказала, из детства. Каким-то плоским предметом. Утюг? На правом бедре зажившая рваная рана, довольно глубокая. Заточенной отверткой? Многочисленные порезы голени. Шрам за ухом, еще один выше линии роста волос. Шрам на левой челюсти. На костяшках пальцев.– Она делает паузу.– Борьба всегда была твоей жизнью, верно? И человек с вывороченными мозгами тоже всего лишь часть жизни, так?– Она пожимает плечами и кладет руку на скальпель.
        –Бывает и хуже,– произносит Йоханссон.
        В голове раздается крик человека на полузаброшенной ферме.
        –Да,– кивает она.– Бывает.– Лицо ее напрягается.
        Йоханссон выходит из клиники и идет через двор. Люди у ворот провожают его взглядом и ничего не говорят. Ворота распахиваются, он сворачивает направо и идет вдоль построек. Через тридцать метров за ним пристраивается хвост. Не поднимая голову, он продолжает идти.
        Йоханссон петляет по территории, сворачивая то направо, то налево. Сначала на северо-восток, мимо часовни и мечети, административного здания с тянущейся к нему очередью, мимо других зданий. Затем он обходит район, где живет персонал с юга. Из окон слышна музыка, люди на балконах провожают его взглядами. В маленьком затхлом магазинчике, где товар хранится в нераспакованных коробках, Йоханссон просит шоколад и сигареты, расплачивается и выходит. Впереди Женская территория, он поворачивает за угол и идет на юго-запад, в самый центр Программы, туда, где расположен гараж на Хоутон-стрит.
        Прошла неделя, прежде чем Йоханссон смог попасть туда. Целая неделя, большую часть которой он провел в лагере. Он уже научился ориентироваться в Программе, распознавать сигналы, понимать иерархию власти и приемы борьбы за нее. Посредники и вожаки, предприниматели со своими проектами, их умные маленькие уловки. «Шестерки», жертвы, сломавшиеся и выдержавшие, старающиеся сделать свою жизнь лучше. Патрули. И особняком среди них всех люди Кийана – бездельники, следящие за соблюдением правил и не забывающие о своей доле.
        Что бы он ни сделал, за ним будут следить.
        Именно так и говорила Карла: заброшенное здание из красного кирпича, стоящее в стороне от соседних построек на пустынном клочке земли. Такое впечатление, что его собирались снести, но в последнюю минуту передумали, решив использовать под очередной учебный центр или небольшое предприятие. Йоханссон кружит по улице, делая вид, что гараж его не интересует, и поворачивает обратно в клинику. Для первого раза достаточно.
        Через четыре минуты он начинает замечать мелкие детали. Повернутая в его сторону голова мгновенно отворачивается в другую сторону. Едва уловимое движение в переулке, по которому он проходит, но, оглянувшись, никого не видит. Это не люди Кийана. Те обычно, не скрываясь, тащатся за ним следом. Йоханссон напряженно прислушивается, пытаясь определить, где они, но тщетно.
        Наконец, когда он сворачивает налево и проходит мимо отеля «Гришем», это происходит. Слева из-за угла появляется Желтозубый, справа встает незнакомый человек, и третий – тощий, может, девушка – перегораживает ему путь, вытянув руку с ножом.
        Он оглядывается и видит Брайса.
        Желтозубый и другой, справа, хватают его за руки, Желтозубый пытается заломить Йоханссону руку за спину. В бок упирается лезвие ножа. Йоханссон выворачивается, но острие пронзает кожу, и он замирает.
        Желтозубый лезет во внутренний карман его куртки, достает пропуск, похожий на кредитную карту, и передает Брайсу. Тот берет, улыбается и убирает карточку, делая несколько шагов вперед.
        Почти касаясь губами уха Йоханссона, что-то шепчет.
        Парень с ножом выдыхает, это похоже на сигнал. Йоханссона отпускают так поспешно, словно он заразный, нож исчезает. Все четверо удаляются.
        Сзади подбегают люди Кийана. Один бросается осматривать окрестности, второй подходит к Йоханссону.
        –Ты в порядке?– Похоже, он нервничает.
        Йоханссон молчит.

* * *
        В клинике он снимает куртку. Рубашка пропитана кровью. Стоя перед металлической дверцей шкафа в кабинете, Йоханссон пытается разглядеть, велика ли рана. Нет, не больше сантиметра. Он обрабатывает ее и заклеивает. Затем пытается оттереть пятно на подкладке куртки.
        Пропажа удостоверения его не пугает, в Программе они постоянно теряются. Кому нужна эта карточка, когда здесь снимают отпечатки пальцев и сканируют сетчатку глаза.
        В голове, едва возникнув, оформилась мысль: Брайс считает его чужим, он хочет знать, кто он. Удостоверение ему необходимо, потому что на нем есть фото.
        Брайс решил докопаться до истины.
        Но никому не известно, что Райан Джексон здесь, так ведь? А Чарли Росс мертв.
        В комнате Йоханссон тихо проходит мимо спящих, раздевается и ложится.
        Храп, негромкое бормотание. Из комнаты наверху слышится тихий стон. Над головой в лучах света кружатся пылинки. Он вдыхает их, пересчитывая.
        Щекой он все еще чувствует дыхание Брайса, слышит его приглушенный шепот.
        «Тебе понравилось, когда трубку вставляли в глотку?»
        Проходит больше часа, прежде чем ему удается заснуть.
        Глава 4
        День 14: вторник – день 15: среда
        КАРЛА
        Первый отчет Эллиса приходит во вторник.
        После полудня звонит человек с сильным акцентом турка-киприота, желающий поговорить с «леди на «мондео».
        –Вы конверт забыть!– заявляет он.– Я его беречь! С ним все в порядке!
        Турок одновременно горд и возмущен. Не представляю, зачем, говоря со мной по телефону, он произносит слова с этим жутким акцентом, ведь по-английски он говорит так же хорошо, как и я.
        Я рада отвлечься от своих мыслей, хотя мне и предстоит непростое путешествие сначала на такси, потом на автобусе, метро и опять на автобусе – похоже на блуждание шизофреника по городу. Вопреки ожиданиям, картинки с камер видеонаблюдения, увиденные утром, постоянно стоят перед глазами.
        Заброшенная улица и Йоханссон. Лишь на секунду, может, две ощущается скачок напряжения, затем оглядывается по сторонам, и вот уже из-за угла появляются три мужские фигуры. Недолгая потасовка – и Йоханссон замирает. Человек достает нож.
        В кадре появляется четвертый мужчина. Подойдя к Йоханссону, он что-то вытаскивает из кармана его куртки, вертит в руках и убирает в свой карман, затем он приближается к нему почти вплотную и что-то говорит.
        Это все? Вот так все закончится?
        Мужчина разворачивается и уходит. Остальные следуют за ним. Вскоре появляются еще два человека. Один остается с Йоханссоном, второй нервно, почти в панике начинает носиться вдоль домов, заглядывать в ближайшие переулки.
        На этом снятый материал заканчивается.
        Когда я смотрела его в первый раз, от волнения так сильно сцепила руки, что ногти до боли впились в ладони.
        Не глупи. Ты знала, на что он идет, и так все и вышло.
        Прокручиваю запись на начало. Опять передо мной Йоханс сон, незнакомый мужчина, он наклоняется и говорит – что? Это не удар. Важное сообщение? Угроза? Или поцелуй?
        Еще раз, надо вглядеться внимательнее. Когда лицо появляется на экране крупным планом, я нажимаю паузу и открываю список участников Программы.
        Найти его данные несложно: это ангельское лицо ни с кем не перепутаешь. Его зовут Брайс, специализируется на пытках. На снимке он улыбается.
        Йоханссон называл это имя во время встречи в пабе в Уондсуэрте. Именно Брайса он избил в Программе, а Брайс – доверенное лицо Кийана.
        Конверт я нахожу в знакомой мастерской в Харингее. Он без адреса и имени, спрятан в покрышке. Я открываю его, сидя на втором этаже красного автобуса, остановившегося на светофоре на Чаринг-Кросс-Роуд. В нем лишь флешка, и больше ничего.
        Вернувшись домой, первым делом запускаю программу проверки безопасности, затем открываю единственный файл под названием «Девлин».
        Информация о Марке Девлине, чью визитку я нашла в квартире Кэтрин Галлахер.
        Быстро пробегаю глазами биографию. Мне уже известно о его идеальном детстве в богатой семье (прогулки на яхте, верховая езда; семья владела домом в Уэльсе), школа в Вестминстере, недолгое увлечение медициной, его хватило на два курса обучения в Эдинбурге, затем занялся наймом сотрудников. Уже четыре года он с успехом работает в собственной компании. Несколько фотографий с премьер, вернисажей в модных галереях; трижды он появлялся в оперном театре. На каждом снимке его держат под руку разные привлекательные девушки; Кэтрин среди них нет.
        Далее запись допроса.
        Сначала звучит голос Эллиса. В нем слышно нетерпение.
        –Уже поздно, поэтому постараюсь быть кратким. Где вы познакомились с Кэтрин Галлахер?
        Если бы я могла видеть лицо Девлина. Хмурится ли он? Озадачен? Смущен или шокирован?
        –Итак, сэр.– «Сэр» лишь формальное обращение, без должного уважения.
        –На конференции.– Голос спокойный, чуть хриплый.– В Праге два года назад.– Ничего, что бы вызвало интерес Эллиса.– У меня компания по найму персонала для медицинских учреждений; она же врач.– Пауза.– Мы стали общаться.
        Этого не было в других документах.
        Эллис не упускает ни одной детали.
        –И как долго продолжалось ваше общение?
        –Мы иногда встречались, около месяца, наверное, раз пять или шесть.
        –Вы не против того, чтобы рассказать, как все закончилось?
        –Мы оба много работаем… Все само собой завершилось. Я не думал, что это кому-то известно.– Скрытый вопрос: «Как вы узнали?»
        Эллис его игнорирует.
        –Вы поссорились?
        –Нет.
        –Вы знали, что у нее депрессия?
        –Нет.
        –Она посещала психоаналитика.
        Пауза.
        –Я не знал.– Кажется, сказано искренне.
        –Вы не думали обратиться в полицию, когда она пропала?
        –Мы не виделись уже несколько месяцев.
        –Вы уверены? Даже мельком? Например, на конференции?
        –Совершенно уверен.
        –Каким она была человеком?
        –Образованным, умным, амбициозным, преданная делу.
        –У вас были на нее профессиональные виды, мистер Девлин? Наряду с…
        –Нет.
        –Вы никогда не предлагали ей стать вашим клиентом?
        –Нет.
        –Вы обсуждали ее проблемы, события на работе, например?
        –Нет. Во время последней нашей встречи у нее все было хорошо. Вы говорили, у нее была депрессия. Полагаете, она…
        –У вас были опасения за ее жизнь?
        Впервые Девлин, кажется, шокирован.
        –Нет, разумеется, нет. С какой стати?
        Я буквально вижу, как Эллис смотрит на него равнодушным взглядом и произносит будничным тоном:
        –Это обычные вопросы в подобных случаях, сэр. Такова моя работа.
        –Итак, Прага. Развлечение для врачей. Он рад прибрать к рукам таланты, она великолепна и честолюбива. У них роман. Они возвращаются в Лондон, где связь продолжается.– Эллис фыркает.– «Образованна, умна, амбициозна, предана делу». Бог мой. Похоже на цитаты из анкеты, верно? Может, они больше трахались, чем разговаривали.– Пауза, и Эллис продолжает: – Это не он. Да, да, я знаю правила, прежде всего проверяют друзей и близких. Нет, он к этому не причастен.
        –Почему?
        –Вы на что намекаете? Они трахаются, он ей надоедает, а через одиннадцать месяцев Девлин решает отомстить из ревности?
        –Его слова помогают определить временные рамки, их отношения попадают под них.
        –Послушайте, его девушка пропала без вести, но он не скрывает, что у них были отношения. Он знает, что тем самым включает себя в круг подозреваемых. Именно поэтому Девлин и молчал все это время, не хотел навредить себе. Кроме того, существуют три записи телефонных разговоров, я все проверил. Частые звонки двухгодичной давности с его мобильного на ее и наоборот. Начинаются сразу после Праги и прекращаются через месяц, потом ничего, никаких разговоров ни с мобильного, ни с рабочего или домашнего. Да, я понимаю, то, что он не признается, не означает, что не думает. И вот еще что: зачем она сказала, что заболела ее мать?
        –Может, решила таким образом от него избавиться?
        –Зачем? Он издевался над ней? Охотился, искал? Оставлял сообщения на автоответчике или забрасывал письмами? Вы думаете, нашли того, кого искали? Нет и нет. Все неверно. Только послушайте, как он о ней говорил. Такое впечатление, что Девлин отвечает на вопросы о почти незнакомом ему человеке.
        Последняя фраза долго крутится в моей голове уже после того, как разговор с Эллисом закончен.
        Эллис не самый лучший коп, но он умен. Я доверяю его интуиции, несмотря на то что ему неизвестна вся правда.
        Встаю, готовлю кофе, смотрю в окно и возвращаюсь к столу. Надо еще раз прослушать запись допроса Девлина.
        «Образованна, умна, амбициозна, предана делу».
        Эллис прав, больше похоже на анкетные данные. Странно говорить так о человеке, с которым ты спал, хотя, возможно, это были отношения, основанные на страсти и ни на чем больше – вспыхнули быстро и так же быстро перегорели, искры гаснут, за считаные недели остается пепел. Так бывает, я знаю по личному опыту.
        Или, может, он просто непостоянный человек. Любит женщин, но избегает привязанности. Вспоминаю о фотографиях, на которых он запечатлен в сопровождении разных девиц. Мне знаком этот тип мужчин.
        Прокручиваю запись назад и включаю сначала: «Образованна, умна, амбициозна…» Нет, что-то не так. Так характеризуют мужчину – умный, амбициозный,– он сам обладает этими качествами, которые помогли ему добиться теперешнего положения. И тон его холоден, словно он сделал шаг назад и держит Кэтрин на расстоянии вытянутой руки, он не хочет вспоминать о ней.
        Эллис: «Вы знали, что у нее депрессия?» Девлин: «Нет». «Она посещала психоаналитика». Пауза, прежде чем Девлин отвечает: «Я не знал». Готова поклясться, что в эти доли секунды в голове Марка Девлина все кусочки встали на свои места. Нечто для него непонятное обрело смысл. И это касается Кэтрин Галлахер.
        Однако он не рассказал об этом Эллису. Мужчины такого типа не любят откровенничать с въедливыми полицейскими.
        Может, он захочет поговорить со мной?
        Девлин бывает в тех же местах, что и Шарлотта Элтон. Возможно, он заочно со мной знаком.
        Но как он отреагирует, если Шарлотта станет задавать вопросы о Кэтрин на следующий день после допроса в полиции? Шарлотта Элтон – моя легенда. Нельзя рисковать, ввязываясь в сомнительные аферы.
        И тем не менее к тому времени, как под моим окном появляются спешащие в бары служащие, Шарлотта Элтон уже довольно долго выбирает платье для вечера. Она уже решила, что проведет его не дома.
        Выставка под названием «Украшения плоти» в модной галерее в Ист-Энде. Любой пришедший сюда в надежде на острые эмоции был бы разочарован. В витринах представлены разнообразные предметы роскоши, изготовленные из плоти животных: сумки, гаджеты, часы и обувь. Многие витрины представляют собой стеклянные холодильники, но не все, отчего в воздухе иногда появляется запах гниющей пищи. Творец этих шедевров, полноватый и бледный молодой человек, стоит в стороне с бокалом пива, время от времени становясь объектом внимания критиков и журналистов. Между собравшимися бесшумно снуют официанты с подносами еды и выпивки, но мало кто рискует прикоснуться к канапе. Я беру бокал вина, которое совсем не планировала пить; это вызвало необходимость что-то держать в руке и чем-то себя занять. Здесь же присутствуют несколько знакомых Шарлотты – среди них юрист, на этот раз под руку с женой-политиком с ярко накрашенными губами. Проходя мимо, он произносит несколько слов, которые я не слушаю. Все мое внимание приковано к двери, поэтому пару я замечаю, как только она появляется на пороге.
        Каждый мужчина и большинство женщин прежде всего разглядывают девушку: шатенка с длинными волосами, невероятной длины ноги, красота без усилий. Но я вижу только ее кавалера, потому что это Марк Девлин.
        Серые глаза, бледная кожа потомка кельтов, один из тех типов, что отлично выглядят в творении итальянских портных за две тысячи фунтов. Его волосы не такие темные, какими казались на фотографиях, но насыщенного рыжевато-коричневого оттенка. Он кивком подзывает официанта и предлагает бокал своей спутнице, затем подводит ее к группе людей искусства. Похоже, Девлин знаком и с журналистами, и с критиками, и с коллекционерами. Я отворачиваюсь, решив пропустить процедуру знакомства.
        Я звонила сегодня организаторам мероприятия, чтобы удостовериться, что интересующий меня человек включен в список гостей. Мой вопрос не вызвал подозрений, они решили, что я его секретарь.
        Еще один звонок – и имя Шарлотты Элтон также в списке гостей.
        Поворачиваюсь и продолжаю наблюдать. Девлин и его девушка осматривают работы. Я также медленно перехожу от одной витрины к другой и вскоре, будто случайно, задеваю плечом Марка. До меня долетают последние фразы их разговора. Он делает все, чтобы развлечь девушку, но она капризна и раздраженна. Это их первое свидание или уже второе? Девлин плохо ее знает. Пригласив ее сюда, он был уверен, что она сочтет это мероприятие любопытным и увлекательным, ей же все это кажется, по меньшей мере, странным. Марк расстроен. Вскоре они уйдут. У меня мало времени.
        Я выхожу в фойе и беру телефон.
        –Привет, милый.
        Робби соображает быстро.
        –Серебристый «ауди» в пятидесяти метрах от твоей машины, от входа налево.
        –Прекрасно, спасибо, милый.
        –Ты уверена?– интересуется Робби.
        –Не в первый раз.
        –Но это было давно.
        Я возвращаюсь в зал. Девушка Марка со скучающим лицом направляется в дамскую комнату. Девлин стоит один у разлагающейся сумки Луи Витон. Я подхожу ближе и останавливаюсь у него за спиной. Напряженным взглядом смотрю ему в затылок, а когда он поворачивается, произношу, придав лицу ироничное выражение, таким тоном, словно мы знакомы много лет:
        –Не лучшее место для свидания.– И затем, выдержав паузу: – Она очень красивая. Наверняка вегетарианка.
        Марк смотрит на меня с любопытством.
        –Вы, как я понимаю, нет.
        Смеюсь в ответ. Марк воспринимает это как поощрение к действию.
        –Кажется, мы раньше встречались.
        В этот момент открывается дверь дамской комнаты, и появляется девушка Марка.
        –Я, пожалуй…– говорит он.
        –Разумеется,– киваю я и бросаю взгляд на часы.– Желаю хорошо провести оставшийся вечер.
        Обмен фразами между случайными знакомыми, не больше нескольких секунд, но это все, чего я хотела добиться.
        Подхожу к компании друзей Шарлотты, извиняюсь и ставлю почти полный бокал вина на поднос. Направляясь к выходу, я прохожу мимо Марка и его спутницы. Они стоят у дверей, тоже собираясь уходить. Он открывает мне дверь. Наши взгляды встречаются, и я улыбаюсь в знак благодарности. Девушка даже не смотрит в мою сторону. Она недовольно хмурится, между ними определенно возникло напряжение. Пока дверь за мной медленно закрывается, успеваю уловить произнесенное ею слово «скука» и выхожу в фойе.
        Накинув пальто, набираю номер и слышу голос Робби уже на улице.
        –Все в порядке?
        –В порядке.– Голос у него недовольный, но я отсоединяюсь.
        Впереди, вдоль улицы, череда модных баров и клубов – громкая музыка вырывается из часто открывающихся дверей, в окнах сверкают огни,– но я предпочитаю остаться здесь, в тишине. Пронизывающий ветер несется мимо зданий конца девятнадцатого века, с расположенными в них бутиками и рекламными агентствами. От галереи до машины надо пройти несколько метров. За спиной слышится звук открываемой двери. Повернувшись вполоборота, замечаю Марка и девушку. Она берет его под руку, и они направляются в противоположную от меня сторону. Он пытается развеселить ее, но она не поддается, отчего ему приходится предпринимать новые, более активные попытки. Какие у нее планы на оставшееся время? Поужинать в дорогом ресторане, где она будет продолжать дуться, а он замаливать грехи, потом, если она соизволит его простить, они отправятся к нему, где он и дальше будет вынужден во всем ей угождать?
        Наконец я подхожу к своему «мерседесу». Ладони становятся мокрыми, сердце бьется все сильнее.
        Ты уверена?
        Девлин с девушкой останавливаются под уличным фонарем рядом с серебристым автомобилем. Он достает ключи и улыбается, но спутница его по-прежнему хмурится.
        В любую секунду…
        Кажется, я уже слышу скрип шин.
        Сейчас.
        Я делаю шаг на мостовую прямо навстречу мчащемуся автомобилю.
        Стоящие в тридцати метрах Девлин с девушкой поворачивают голову.
        Дальнейшее скрыто от меня черной завесой. Издалека слышится крик, скрип тормозов, и вот я уже навзничь лежу на асфальте.
        Пока я делаю попытку сесть, ко мне подбегает Марк.
        Он что-то говорит. Спрашивает, в порядке ли я. В ушах все еще стоит звон.
        –Все нормально,– лепечу я дрожащим голосом. Теряю квалификацию, подпустила машину слишком близко.
        –Он вас задел?
        –Нет. Помогите мне встать.
        –Точно? Вы так бледны.
        Протягиваю руку. Ладонь покрыта дорожной грязью.
        –Прошу вас.
        Он берет меня за руку и помогает подняться. Теперь ему не уйти.
        –Он чуть вас не переехал.
        Таков и был мой план. Но внезапно Марк оказывается слишком близко, мир вокруг стремительно вертится. Я хватаюсь за Девлина. Адреналин сильно ударил в голову, сердце бешено колотится, вечерняя иллюминация кажется ярче, а черные тени корчатся, словно живые.
        Кажется, он понимает все по моему лицу.
        –Вам надо сесть. Хотите воды? Я могу…
        –Поверьте, со мной все нормально.
        Мне помогает подошедшая девушка. На меня она даже не смотрит. Сейчас ее красота совсем не такая, как в галерее, она стала холодной от охватившей ее ярости.
        –Ты мог погибнуть,– говорит она, но не мне, а Марку.
        Только сейчас я замечаю, что произошло с моей машиной. Боковое зеркало висит на проводах, напоминая сломанную руку. Я отталкиваю Девлина и подхожу к машине, невольно слыша, как за спиной его спутница произносит слово «глупец». Я осторожно прикасаюсь к кузову, как к раненому человеку. Да, сегодня слишком близко.
        –Это ваша машина?– спрашивает Марк.
        –Ничего страшного.
        –Не думаю, что вам стоит садиться за руль.
        –Все в порядке,– отвечаю я и начинаю трястись в ознобе. Что это? Последствия шока?
        –Позвольте, я вас довезу.
        –Благодарю, я возьму кеб.
        –Поймите, я не могу бросить вас в таком состоянии,– неожиданно говорит Девлин, и между нами возникает легкое интимное притяжение, словно он ждет от меня приглашение остаться на ночь.
        Стук каблучков по тротуару заставляет нас обоих повернуться. Девушка спешит к «ауди». Машина мигает фарами, значит, он дал ей ключи. Вскоре за лобовым стеклом появляется напряженное лицо девушки. На нас она даже не смотрит.
        Марк Девлин провожает глазами автомобиль, вздыхает и качает головой, улыбаясь своим мыслям. В его улыбке есть и самоирония, и легкая издевка. Он поворачивается ко мне, и улыбка меняется, становясь похожей на заговорщицкую, словно мы вместе подстроили какую-то проказу. Нет, мы сейчас скорее похожи на детей, любителей похулиганить, которым все сходит с рук.
        –Мне надо выпить,– уверенно произношу я.
        –Я даже не знаю вашего имени.
        –Шарлотта.– Через стол протягиваю руку.– Шарлотта Элтон.
        Ладонь его мягкая и теплая, а кончики пальцев холодные из-за льда в бокале.
        –Марк Девлин. Знаете, я точно где-то вас видел. Наша встреча не случайна.
        Возможно, в опере. Постарается ли он это выяснить? Шарлотта Элтон на первый взгляд ненастойчива, элегантна, она никогда не выглядит вызывающе, старается не привлекать к себе внимания, ее сложно запомнить. По какой причине он ее не забыл?
        Я пожимаю плечами:
        –Не скажу, что я частый гость на подобных мероприятиях.– Пауза.– Я испортила вам вечер.
        Марк улыбается. Опять эта кривая усмешка, когда задействована лишь одна сторона лица.
        –Да, он был таким приятным.
        –Надеюсь, ваша девушка просто поехала домой.
        –Не припомню, чтобы она говорила мне адрес.
        –А телефон?
        –Над этим вопросом я как раз работал.
        –Но ведь у вас в машине есть маячок?– неуверенно спрашиваю я.
        Уголок рта застывает.
        –Если она не врежется в первый столб.
        –Вы видели, что произошло?– спрашиваю я.– На улице.
        –Вас чуть не переехала машина.
        –Она сказала, что вас могли убить.
        –Правда? Мне показалось, она сказала это вам.– На секунду улыбка становится откровенно фальшивой, затем лицо принимает серьезное выражение.– Могу я пригласить вас на ужин? Вы не против?
        Я озадаченно смотрю на свои ладони.
        –Думаю, лучше не сегодня.
        –Хорошо, в другой день.– Губы растягиваются в улыбке, на этот раз у него лицо заговорщика. Похоже, у Марка Девлина большой ассортимент улыбок, и у каждой свое значение. Я начинаю их коллекционировать. Он смотрит на меня и наклоняется вперед.– Можно узнать номер вашего телефона?
        Я пишу номер Шарлотты на салфетке – цифры выходят неровные и немного размытые – и протягиваю ему с такой улыбкой, словно этот жест должен его осчастливить.
        Впрочем, я не думаю, что он позвонит. Следующий ход мой.
        На улице я зябко кутаюсь в пальто и машу проезжающему кебу.
        –Королевский оперный театр!– внезапно восклицает он.– Нас представили друг другу, вы, скорее всего, забыли.– И после паузы добавляет, почти мечтательно: – На «Гибели богов» вы были в зеленом платье. Спокойной ночи, мисс Элтон.
        Я знаю, что он бывает в опере. У него определенно замечательная память на лица. Марк сказал это лишь для того, чтобы я поняла, что он меня заметил, выделил из толпы, что я особенная.
        Но это было в тот вечер, когда вернулся Йоханссон. Простое совпадение? Мне так не кажется. Возможно, это предзнаменование, от которого меня бросает в озноб.
        Закрыв дверцу кеба, я набираю номер Робби.
        –Все в порядке?– спрашиваю я.
        –Проклятье, там, на дороге, была лужа бензина!
        –Со мной все нормально.
        –А этот парень идиот.– Робби больше ничего не говорит.
        Приходится ждать возвращения домой. Только тогда, просмотрев камеры наружного наблюдения галереи, я понимаю, что произошло.
        Вот Марк и девушка поворачиваются. Автомобиль, пролетевший мимо меня так, как и было задумано, направляется к ним. Марк Девлин выходит на проезжую часть и поднимает руки.
        Машина сворачивает в последнюю секунду. Ее заносит влево, потом вправо, но она не останавливается. На следующем перекрестке автомобиль резко тормозит, сворачивает и скрывается из вида.
        Девлин остается стоять на мостовой, шокированный своим поступком, совершенным по инерции. Лицо его словно окаменело, оно не выражает ни одной эмоции. Ты мог погибнуть. Что это? Бравада? Уверенность в себе? Мне не понять. Внезапно он начинает моргать, словно выходит из транса, и поворачивается в ту сторону, где лежу я.
        Раздается звонок рабочего телефона. Отвечаю после второго сигнала.
        –Карла?– Это Крейги. Разумеется, только ему придет в голову звонить в такое время. Неужели ему уже донесли о том, что сегодня произошло? Но его голос не кажется мне строгим, скорее обескураженным.– Помнишь квартиру Лейдлоу в Илинге? Они ее нашли.
        Современное кирпичное здание в форме буквы «П», построенное в семидесятых, на углу тихой зеленой улочки. На домофоне два десятка кнопок. В 7:21 утра в среду, когда я подъезжаю к дому, молодая женщина в темных брюках и дорогом пальто придерживает входную дверь, а мужчина в джинсах и грубых ботинках ставит большой черный ящик на площадку минивэна, подогнанного прямо к подъезду. У мужчины сильные руки, он может быть, например, плотником. Девушка сошла бы за убитую горем, но для этого у нее слишком внимательный и настороженный взгляд. Они оба на работе. В этом ящике все, что необходимо криминалистам. Значит, они пытаются выяснить, кто сюда приходил. Мне кажется, кроме Лейдлоу, здесь никто не бывал – это его тайное убежище, о котором никому не следовало знать. Лейдлоу всегда выглядел так, будто одевался в темноте, но не стоит забывать, что он прошел школу холодной войны, когда случайность могла многим стоить жизни. Готова поспорить, в его квартире все чисто.
        Я роюсь в сумке, лежащей на сиденье рядом, достаю телефон и начинаю говорить. Девушка обращает на меня внимание. Она достаточно долго смотрит на номера, чтобы их запомнить. Мужчина закрывает дверцы минивэна, и они оба входят в дом. Все же я не поднимаю голову, стараясь выглядеть озабоченной, скорее всего, за мной по-прежнему следят.
        Крейги был против моего здесь появления.
        –У нас есть возможность за всем следить,– убеждал меня он.– Тебе совершенно не надо там быть. Чего ты добиваешься?
        Но у Крейги нет моего опыта работы с такими людьми. С преступниками, осведомителями, да, но не с агентами спецслужб. Это та часть дела, которую я никому не могу доверить, я обязана лично контролировать операцию. Их интерес случаен или вполне осознан? Они пришли сделать обыск или по другой причине? Я обязана все выяснить.
        Я более чем отлично подготовилась. Было время, когда я постоянно этим занималась. Сейчас, сидя за рулем никому не принадлежащей машины, делая вид, что разговариваю по телефону, я ощущаю забытое возбуждение. Скучаешь по прошлому, верно?
        В любом случае Лукас Пауэлл не будет присутствовать здесь лично. Я читала его дело. Он не рядовой сотрудник, он не работает на местах, он послал своих людей. Несколько часов они будут двигать шкафы, поднимать ковры, просматривать пакеты с продуктами, возможно, даже вскроют полы.
        Они ищут Нокса. Ищут меня.
        И не найдут.
        Если только не догадаются, что я сама приехала.
        Я отворачиваюсь в другую сторону. Мой телефонный разговор становится оживленным.
        Ведь случается, что некоторые преступники пытаются принять участие в расследовании собственных дел, верно? Они стоят в первых рядах толпы за полицейской лентой, пытаются поговорить с офицером. Они доброжелательны и услужливы, могут поделиться полезной информацией или просто наблюдают со стороны. Но их тянет туда, они должны там быть.
        Отнес ли Лукас Пауэлл меня к этой категории? Допускал, что я буду сидеть в машине рядом с домом, делая вид, что увлеченно говорю по телефону? Мог ли он это предвидеть?
        Отбрасываю телефон на сиденье и тянусь к замку зажигания. Пора уезжать. Я уже собираюсь повернуть ключ, когда дверь подъезда открывается и появляются они.
        Нет, это невозможно. С женщиной рядом идет мужчина, который, видимо, все это время находился в здании.
        Высокий – точно более метра восьмидесяти,– худощавый, темная кожа, высокие скулы, хорошая осанка, дорогой костюм, добротная обувь. Пауэлл.
        У него в руках картонная коробка.
        Дыхание перехватывает, отвожу взгляд в сторону и снова беру телефон.
        Говори и не смей поднять глаза.
        Почему он сам здесь?
        Лукас Пауэлл, Геракл разведки, прибыл сюда прямо из округа Колумбия, чтобы «разгребать дерьмо»?
        Предпочитает не только сидеть в кабинете и ждать, когда верные солдаты принесут ему все сами, но и смотреть, как они роются в пыли.
        Что-то несет.
        Но они ничего не могли найти. Квартира должна быть чистой. Пауэлл ставит коробку на крышу машины и опускает руку в карман в поисках ключа. В этот момент он поворачивается и смотрит прямо на меня.
        Заводи машину и уезжай. Не вздумай поднять глаза.
        Я отъезжаю от тротуара, глядя прямо перед собой, но все равно чувствую, что Пауэлл провожает взглядом машину. Я не смотрю в зеркала, пока не скрываюсь в транспортном потоке, мне кажется, что даже на таком расстоянии взгляд может меня выдать.
        Крейги прав. Я стала призом, который Пауэлл намерен выиграть во что бы то ни стало.
        А вдруг он настроен на сотрудничество?
        Каждый шаг в отношениях с Лейдлоу я держала под контролем. Он не знал, кто я и откуда получаю информацию. Он даже не мог сам со мной связаться. И его все устраивало. В конечном счете главное, чтобы сведения были верными.
        Пауэлл совсем другой человек. Он не будет верить на слово. Он захочет проверить все источники. Он пожелает выяснить, кто я и насколько верна моя информация. Пауэлл не прекратит поиски, пока не найдет меня.
        Глава 5
        День 15: среда
        ЙОХАНССОН
        Утро среды. Конец четвертой ночи в клинике. Он лежит на кровати. За окном разливается дневной свет, но лишь малая его часть попадает сквозь щели в комнату, шорохи говорят о том, что здесь царит ночь. Тихо посапывает Винни, что-то бормоча во сне, непонятно, спит ли Дрил, но Йоханссону все равно.
        Он садится и тянется за одеждой, затем тихо выходит, проходит по коридору в кухню, где поспешно одевается.
        На лестнице он на несколько секунд останавливается и прислушивается к звукам в комнате Кейт. Тихо.
        У самой двери надевает ботинки, поводя плечами – раны на спине нещадно чешутся,– и выходит на улицу.
        Проходя через двор, Йоханссон отчетливо ощущает, что за ним следят из дома Кийана. Минуя ворота, он сворачивает направо, проходит дома для персонала и понимает, что за ним опять хвост.
        Йоханссон медленно идет по улицам Программы, открывает двери зданий, заходит, выходит и идет дальше, останавливается на углу, заставляя преследователей тоже остановиться, бродит по переулкам, разглядывая крыши и окна домов, проскальзывает в щели между зданиями – его поступки спонтанны, им нет объяснения.
        В какой-то момент он обнаруживает второй хвост, кто-то движется на некотором от него расстоянии параллельно с первым, но этих людей он не видит.
        Опять люди Брайса? Но они должны быть заняты его удостоверением, совать его в нос каждому с вопросом: «Кто этот человек?»
        Они ничего не выяснят. Чарли Росс мертв.
        Весть о том, что на него напали, дошла до работавших в клинике поздней ночью. Райли послал его в кладовую за перчатками, и, вернувшись, он все понял по их лицам: испуг Винни, озадаченность Дрила и выражение понимания происходящего, с которым на него смотрел Райли. Дрил, должно быть, слышал о ранении и мечтал увидеть, как нож входил в тело. Только лицо Кейт ничего не выражало.
        Наконец, Йоханссону удается добраться до мастерской на Хоутон-стрит. Он проходит по полосе щебня, отделяющей гараж от улицы, и натыкается на двоих мужчин, несомненно поджидающих его. Он не останавливается и смотрит поверх их голов, пытаясь разглядеть второй хвост.
        Йоханссон открывает дверь и попадает в помещение с множеством маленьких комнатушек. Минуя их, он входит в машинный зал. Наверняка здесь повсюду камеры. Возможно, за ним и сейчас следят. Но кто? Карла? А кто еще? Огромное окно в металлической раме разбито, осколки хрустят под подошвами ботинок. Над головой внушительных размеров железный короб, к нему прикреплен шкив с цепями. В кирпичной кладке круглая дыра, в ней, устало поворачиваясь, поскрипывают лопасти вентилятора. На стенах зарешеченные светильники, видны куски кабеля в резиновой оплетке, свет нескольких лампочек едва разгоняет полумрак. Вон там, в углу под потолком, камера наблюдения. Йоханссон делает шаг в сторону, чтобы выйти из радиуса ее видимости, и она остается на месте, не поворачивается за ним следом.
        Придется работать в таких условиях.
        На полу он находит железную пластину восемь на тринадцать сантиметров, пинает ее мыском ботинка, но она не двигается с места. Тогда он приседает, секунд на пять, не больше, затем встает и выходит. Болты покрыты ржавчиной и грязью; к ним много месяцев никто не прикасался.
        С другой стороны расположена еще одна мастерская, поменьше. Стоит ему войти, как несколько голубей, облюбовавших помещение для ночлега, взмахивают крыльями и устремляются в рваную дыру в крыше. Две пластиковые сборные комнаты одна за другой начинают рушиться, проваливаясь внутрь периметра, как стены карточного домика.
        Йоханссон возвращается в машинный зал и видит ее.
        Она смотрит на него, кутаясь в куртку.
        Вот он, второй хвост: она, не люди Брайса. А она умна, умнее, чем он думал.
        Кейт наклоняет голову и оглядывает стены, железные цепи, сломанный вентилятор.
        –Что ты здесь делаешь?– наконец спрашивает она.
        –Просто… смотрю.
        Она молчит и обхватывает себя руками – должно быть, замерзла даже в куртке – и проходит в помещение со сборными кабинетами. Йоханссон остается на месте. Вскоре до него доносятся приглушенные крики, что-то падает, и она появляется в дверном проеме.
        –Люди Кийана еще у входа?
        Она кивает и вскидывает голову.
        –Курят.
        –Я видел двоих.
        –Они всегда по двое. Спросили меня, надо ли им войти. Я сказала, не стоит.
        –За тобой никто не следит?
        –Зачем? Я личный врач Кийана. Кто посмеет меня тронуть?
        Кейт опять внимательно оглядывает стены, вентилятор, цепи и неожиданно произносит, не поворачивая головы:
        –Зачем Брайсу твое удостоверение?– Он молчит, и она продолжает: – Не знаешь? Брайс уверен, ты лжешь. Не верит тому, что ты о себе рассказал.– Кейт резко поворачивается и смотрит ему в глаза.– Не хочешь узнать, откуда у него такие мысли?
        Йоханссон лишь пожимает плечами.
        –Хочешь. У Кийана отличные отношения с властями. Он просил их все выяснить. Кем ты был раньше, что ты за человек.– Пауза.– Ему рассказали, что ты сделал.
        Провал? Что им известно? Йоханссон придает лицу непроницаемое выражение и молчит.
        –Она была твоей девушкой, верно? Та женщина.– Ее лицо спокойно, даже слишком, похоже на маску, но глаза сверкают.– Ты любил ее?– неожиданно спрашивает Кейт.– Кийан сказал, она долго умирала. Ну? Скажешь, это не правда?
        –Не скажу.– Йоханссон качает головой.
        Кейт смотрит на него, склоняя голову то в одну сторону, то в другую, словно пытается сканировать насквозь на расстоянии трех метров.
        –Но сейчас ты ведешь себя по-другому,– продолжает она таким тоном, словно ничего не понимает.
        Йоханссон молчит.
        –Что изменило тебя? Покаяние? Обретение Бога? Или ты вовсе не Райан Джексон, и твоя история просто легенда.– Кейт смотрит на него еще несколько секунд, затем проходит вдоль стены. Под ногами скрипит битое стекло. Подойдя к крышке резервуара, она поднимает ногу, проводит мыском по гайке и перешагивает.
        У стены Кейт поворачивается к нему, руки по-прежнему крепко прижаты к телу, но в лице что-то изменилось.
        –Ты все еще думаешь о них?– спрашивает она.– Поэтому ты не можешь заснуть? Поэтому уходишь пройтись?
        –Нет.
        –Почему же ты не спишь?– В ее голосе появляется напряжение.– Причина в том ожоге утюгом в детстве? Кто это сделал? Друг твоей матери? Отец?
        Кейт продолжает копать, надеется зацепиться, но боль столько раз змеей выползала из запертого логова, что Йоханс сон не может стерпеть это не моргнув глазом.
        –Отец. Он пил.
        Отец Райана Джексона тоже пил, как говорила Карла, но у Джексона другие шрамы.
        –И ты тоже пил?
        –Нет.
        –Но ты пил, когда…– Она замолкает на несколько секунд и смотрит ему в глаза. Это всего лишь взгляд, это он может ей позволить. Наконец нарушает молчание:
        –Это ведь не ты, верно? Ты постарался забыть самого себя, так?
        –Нет. Я просто… просто пытался делать то, что могу. И делать хорошо.
        –Что делать?
        –Все.
        –И это помогает, так? Если все делать правильно, тебе становится лучше?
        Еще один напряженный холодный взгляд, и ее губы искривляются в улыбке – ирония, презрение?
        –Думаешь, я поступаю так же?– спрашивает Кейт. Ее голос становится раздраженным.– Думаешь, клиника нужна для этого? Чтобы делать нужное, правильное? Я веду себя так, потому что это помогает времени бежать быстрее.
        –Ты была врачом.
        Она издает неопределенный звук, то ли усмешка, то ли шипение.
        –О да. И знаешь, сколько жизней я спасла, чтобы доказать, что я умная, что я могу себя обмануть. Я делала добрые, нужные вещи. Более чем нужные. Это был другой уровень, высший, я принимала решения… Это было тяжело и физически, и морально, но я делала, и мне это нравилось. И мои пациенты, должно быть, тоже были другими.
        Кейт замолкает. Слышен лишь треск лопастей вентилятора. С улицы доносятся звуки проезжающей патрульной машины.
        –Мне пора,– говорит она и поворачивается к нему спиной.– Да, насчет Брайса.
        –Он ищет предлог.
        –Да, ищет, и упорно, поэтому обязательно найдет.– И неожиданно спрашивает: – Ты его ненавидишь?
        –А должен?
        –Ну, после того, что он с тобой сделал… И что еще сделает при первом удобном случае…
        –Брайс не убивает людей.
        –И это еще хуже.
        Несколько секунд они смотрят друг на друга, потом она уходит, а он стоит, прислушиваясь к звукам ее шагов, и смотрит на вентилятор.
        Кийан обращался к властям. Он понимает, что человек по имени Райан Джексон должен вести себя по-другому, но он готов смириться с расхождениями в его поведении, потому что у него другие планы на Джексона.
        Брайс больной придурок. Ему нужна жертва, захватывающая все его внимание, и он лишь один в череде людей. Как давно это началось? Еще до убийства Чарли Росса? Но Брайс не убивает, а Чарли Росс убит.
        Его звали Салли. Если у него и было другое имя, Йоханс сон его никогда не знал. Их познакомил армейский сослуживец Йоханссона по Ираку, тот, кому суждено было умереть на КПП в Гельменте. Они встретились в пабе «Слон и замок». Салли работал в охране, и ему требовались крепкие парни.
        Он задал пару вопросов и сказал:
        –Ладно. Прокатимся, тебе надо кое с кем познакомиться.
        Шоссе М4, затем А404. Темнеет, «дворники» разгоняют потоки дождя, Салли всю дорогу не спускает с него глаз.
        Марлоу, обычные английские кирпичные дома с черепичными крышами, шпили церквей. Они переезжают через мост, на другой берег реки. Дома заканчиваются, машина сворачивает на частную дорогу – широкую, вдоль маленьких замков с видом на реку, впереди виднеется черно-белый кирпичный дом.
        Они останавливаются у входа с фонтанами. Десять часов, лето. С главной магистрали доносится шум транспорта, где-то недалеко проезжает поезд, на деревьях поют птицы.
        Дверь им открывает женщина.
        –Он предупредил, что ты приедешь,– обращается она к Салли. Не к Йоханссону, словно его здесь нет.
        Салли провел его в длинную комнату, где они и ждали, стоя у французского окна и разглядывая лужайку, любуясь берегами реки. Наконец, за стеной послышались шаги и тихий разговор: «Да, хорошо», дверь отворилась, и появился он. Лет шестьдесят, высокий, под два метра, в брюках и рубашке, на запястье золотые часы, улыбка человека, уверенного в том, что, какой бы ни была его шутка, все обязательно рассмеются.
        –И кто это?– спросил мужчина у Салли.
        –Я вам о нем рассказывал.
        Мужчина пристально посмотрел на Йоханссона и произнес, кажется, с легкой угрозой в голосе:
        –Чего ты хочешь?
        –Работать,– ответил Йоханссон, проглотив слово «сэр».
        –Что ты можешь?
        –Все, что надо.– Теперь это должно стать его жизнью. Разве у него есть выбор?
        Мужчина кивнул и ушел. Проходя мимо Салли, он бросил:
        –Задействуй его.
        Это был Чарли Росс, но тогда Йоханссон об этом не знал.
        Больше они не встречались.
        Через несколько месяцев Росса арестовали из-за случившегося с Канлиффом на ферме. Через год он был в тюрьме. Еще плюс-минус четыре года, и появилась Программа. Через три месяца после этого Чарли Росс был мертв.
        Войдя в клинику, Йоханссон видит сидящего в кабинете Райли.
        Тот смотрит на Йоханссона без улыбки.
        –Слышал, за что ты сюда попал.– Кивает, словно в подтверждение собственных мыслей.– Ну, у тебя есть шанс начать здесь все с чистого листа, как и у всех остальных. Но если тронешь ее…– Райли замолкает, затем встает, качает головой и уходит.
        Глава 6
        День 15: среда
        КАРЛА
        Утро среды. Камера начинает работать.
        Кирпичные стены и разбитое окно – мастерская. Сначала на экране никого нет, затем появляется мужская фигура. Мужчина смотрит на предмет, который камера мне не показывает, смотрит пристально, будто изучает. Затем он поворачивается, бросает взгляд в объектив камеры, и лицо Саймона Йоханссона потом еще долго стоит у меня перед глазами.
        Он бродит по мастерской, приседает, разглядывая что-то на полу, и выпрямляется. Пропадает из виду и появляется вновь.
        По его лицу видно, что он в помещении не один, там кто-то есть, но человек стоит так, что камера его не показывает. Йоханссон произносит слова, но я вижу лишь шевеление губ. Сбоку мелькает тень. Он остается на месте и напряженно ждет. Через несколько минут в кадре появляется еще одна фигура. Теперь я вижу ее.
        Сколько раз я разглядывала ее фотографию? Но тем не менее сейчас с трудом узнаю Кэтрин: тощая, бледная женщина с грязными волосами, закутанная в куртку не по размеру, стоит, обхватив себя руками. На мгновение она поворачивается к камере, и ее лицо кажется мне неживым.
        Йоханссон затащил ее в мастерскую, теперь она знает это место, значит, в следующий раз – это ведь может произойти в любой день – она без опаски пойдет с ним.
        Интересно, что они сейчас говорят друг другу? Вплотную приближаюсь к экрану, нет, прочитать по губам невозможно. Но они определенно разговаривают. Должно быть, это хорошо, намечается прогресс; он заставил ее говорить, и она сможет рассказать, что она сделала и зачем.
        Внезапно разговор прерывается. Кэтрин разворачивается и уходит. По лицу Йоханссона я вижу, что он остался один.
        Что же она ему сказала?
        До конца дня я не отхожу от телефона в надежде, что он позвонит, но так и не дожидаюсь.
        В среду, ближе к вечеру, когда я собираюсь уходить, приезжает Крейги с неизменным портфелем в руке.
        –Что было в этой коробке, Карла?– спрашивает он, имея в виду ту, что вынес Пауэлл из дома Лейдлоу в Илинге.
        –Пока не знаю.
        –Скорее всего, бумаги. А это значит, что Лейдлоу вел записи.
        –Записи чего? Мы все подчистили, Крейги. Тебе об этом известно. Они ничего не найдут.– Я убеждаю в этом и себя, и его. Так будет, пока не возникнут опровергающие это утверждение факты. Паника ни к чему хорошему не приведет.
        Крейги оглядывает мой наряд: скромное платье, минимум украшений, туфли на высоких каблуках; стиль Шарлотты Элтон.
        –Уходишь куда-то?
        –На ужин.
        Он кивает. Крейги нравится видеть меня в образе Шарлотты, он считает его безопасным. С его точки зрения, в ужине нет ничего плохого.
        Он ведь не знает, с кем я отправляюсь в ресторан.
        Я не была уверена, свободен ли Марк Девлин сегодня вечером. Позвонила, чтобы выяснить, хотя и сомневалась, не рано ли.
        –Ты не занят вечером?
        Я подъезжаю к его офису на Мургейт в шесть, уже стемнело. Яркий свет из зданий заливает улицу, по которой служащие спешат домой. Войдя внутрь, попадаю в огромное фойе с прозрачными вращающимися конструкциями из пластика, свисающими с потолка на толстых канатах, что делает их похожими на рождественские украшения. Уродливые кресла современного дизайна стоят в углу вокруг столика, представляющего собой монолитную каменную глыбу. На нем разбросаны журналы на полдюжине языков. Пока я иду к стойке, мне вслед смотрят охранник в костюме от Армани и камеры наблюдения.
        В здании расположены конторы известных людей и удачливых бизнесменов, их имена указаны на табличках: налоговая контора, офисы известного юриста, фондового брокера, фирмы, занимающейся компьютерной безопасностью, и «Агентство по найму Марка Девлина».
        Я объясняю девушке, похожей на красотку с обложки журнала, что мистер Девлин меня ждет, но она вежливо, но твердо предлагает присесть и указывает на ряд неудобных на первый взгляд стульев у окна. Они такими и оказываются.
        Через две минуты из лифта выходит Девлин в пальто и с портфелем в руке.
        Он замечает меня и подходит.
        –Прошу простить, что заставил ждать,– говорит он с улыбкой, кивает девушке за стойкой и жестом приглашает меня к выходу.
        –Она решила, что я пришла по поводу работы. Неужели я похожа на врача?
        –На нейрохирурга определенно. Ты голодна?
        За спиной раздается голос:
        –Мистер Девлин?
        Я мгновенно узнаю этот голос. Девлин, конечно, не может знать его настолько хорошо. К нам быстрой походкой приближается Эллис:
        –Мистер Девлин, рад, что застал вас.
        Марк бросает на меня быстрый взгляд. Хм, он недоволен, что я стану свидетелем того, что он пожелал бы от меня скрыть.
        –Прошу извинить,– обращается он к Эллису,– но сейчас вряд ли…
        –Всего один вопрос,– продолжает Эллис, не обращая внимания на его возражения,– где вы были вечером восьмого декабря? Мы пытаемся установить местонахождение каждого, кто видел доктора Галлахер в тот день.
        Эллис косится на меня – равнодушный взгляд на случайного свидетеля – и опять поворачивается к Девлину. По лицу Джо ни за что не понять, что ему плевать на все, что сейчас происходит.
        –Так, навскидку, я не вспомню…– бормочет тот.
        Он будет сотрудничать с полицией, определенно будет, хотя Эллису этого бы очень не хотелось.
        Девлин поспешно достает телефон, но Эллис его останавливает:
        –Хорошо, мистер Девлин, отложим это. Но прошу вас непременно мне позвонить. У вас ведь есть моя визитка?
        –Разумеется,– смущенно кивает Марк.
        Почему Эллис так внезапно дал задний ход?
        –Что ж,– Эллис улыбается нам и тоже кивает,– желаю приятного вечера.
        Мы выходим на улицу, где Эллис внезапно останавливается, заставляя меня столкнуться с ним. Девлин идет чуть впереди, и, надеюсь, он ничего не замечает.
        Марк Девлин приводит меня в ресторан на втором этаже. Метрдотель его знает и дает нам столик у окна. За тройными стеклами кипит городская жизнь, но здесь слышны лишь звуки рояля и приглушенный шелест голосов.
        Наш разговор начинается с событий прошлого вечера: мои ушибы, состояние машины, девушка, выставка, его выход на мостовую («Он мог тебя убить»,– говорит Девлин, словно это повод подвергать свою собственную жизнь опасности), нелепость всего случившегося… Между тем мы пытаемся представить все забавным приключением, нашим общим приключением, о котором можно вспомнить и смеяться.
        Официант принимает заказ, и Девлин просит меня рассказать о себе, но его интересуют не детали моей биографии, а вещи весьма странные и необычные: когда я последний раз ездила за границу и куда?
        Что мне дорого больше всего, без чего я не могу жить? Что мне нравится в том месте, где я живу? Если мне сняться сны, то какие они? Я отвечаю быстро и четко, буквально забрасываю его информацией.
        Все это время в моей голове зреют собственные вопросы, которые у меня нет возможности задать: что ты знаешь о Кэтрин Галлахер? Почему говорил о ней так холодно? О чем ты подумал, когда Эллис упомянул о психоаналитике?
        Мне приносят стейк с кровью и острый нож. Марк заказал рыбу на гриле и теперь ловко отделяет мясо от костей, не забывая при этом развлекать меня и заставлять много смеяться.
        Покончив с блюдом, он откидывается на спинку стула, сжимая пальцами бокал. У него сильные руки, прямоугольные, чистые ногти. В приглушенном свете его волосы отливают янтарным цветом и похожи на медную проволоку.
        –У меня еще один вопрос,– говорит он, на этот раз серьезно.
        –Какой же?
        –Тот, который должна была задать ты. О полицейском…
        –Я подумала, что тебе бы этого не хотелось.
        Ты должна предоставить ему шанс отступить. Рассказывая о чем-то, он должен понимать, что это его инициатива, не твоя.
        Девлин молчит несколько минут, вращая бокал, наблюдая за переливами вина.
        Наконец, он начинает:
        –Два года назад у меня был короткий роман – мы познакомились на конференции, она была врачом. Наши отношения длились месяц… исчерпали себя, ты меня понимаешь?– Пауза.– Спустя одиннадцать месяцев она пропала. Ушла с работы и пропала. Никто не знает, что с ней произошло.
        –Но ведь прошло уже больше года.
        Марк кивает.
        –Почему у них возникли к тебе вопросы?
        Он пожимает плечами:
        –Полагаю, они опять допрашивают всех ее знакомых. Ведь мы все в списке подозреваемых.– Лицо его искажает совсем не веселая гримаса.– Инспектор сказал, она посещала психоаналитика, у нее была депрессия.
        –Но тогда они должны предполагать…
        –Что она свела счеты с жизнью. Я понимаю.
        –Ты думаешь, так и было?
        Легкое колебание.
        –Не уверен. Она была словно из стали… не хрупкой женщиной. Я не мог предвидеть такой поворот событий.
        От его интонации у меня волосы встают дыбом, и я не могу понять почему.
        –Совсем?
        –Совсем. Впрочем, что я о ней знал?– Легкая тень на лице, которую я тоже не могу объяснить.– Полдюжины вечеров в течение месяца – много ли можно узнать о человеке за это время?
        Не понимаю почему, но я думаю о Йоханссоне.
        –Иногда многое.
        –С другим человеком, да, возможно, но не с Кэтрин.
        Он замыкается, я чувствую это.
        –Думаешь, она не могла себя убить?
        Быстрый взгляд на меня, потом на бокал. Пауза. Девлин взвешивает ответ.
        –Порой люди просто хотят закончить свое существование, исчезнуть. Им не нужна та жизнь, которая у них есть. Они хотят просто уйти, оставив всю в прошлом.
        –Так, значит, она была недовольна своей жизнью? Или было что-то, с чем ей было трудно жить?
        Марк поднимает глаза на меня. Похоже, я сказала слишком много.
        –Думаю, она была способна на то, на что не каждый решится. Я не об уме, хотя Кэтрин была умна. Я имею в виду, ее личные границы были не такими, как у других. Когда она исчезла…– Он замолкает.
        –Ты решил, что она совершила что-то ужасное? Что?
        Марк качает головой:
        –Это лишь мои мысли.
        Мы перешли границы, я знаю. Марк опять смотрит мне в глаза.
        –Ты заинтригована, верно?– с грустью произносит он.
        Девлин принимает женщин такими, какие они есть. Оппортунист, который, впрочем, ведет себя как джентльмен, хорош в общении, готов к необременительному сексу и согласен на отношения, которые можно счесть близкими. Он не задает каверзные вопросы, не стремится к подчинению себе женщины, с которой спит, не будет давать обещания, которые не намерен выполнять… Внезапно я возвращаюсь в прошлый вечер: яркие огни ночного города и его слова: «Я не могу бросить вас…» Смотрел ли он так же на Кэтрин Галлахер? И о чем она думала? О чем-то скоротечном и незначительном или о серьезном и важном? Что она сделала, чтобы забыть обо всем?
        Сейчас офицер полиции задает ему вопросы, заставляя ощущать свою причастность, представлять свое имя в списке подозреваемых; напоминает о чем-то темном, скрытом в ее душе, потаенный смысл которого Марк так и не смог разгадать.
        Я не мог предвидеть такой поворот событий. Или же мог и предвидел?
        Мы заказываем кофе и склоняемся каждый над своей чашкой. Девлин рассказывает истории из своей жизни, забавные и смешные, в которых он каждый раз предстает беспомощным идиотом. Мы хохочем, потом просим счет и долго спорим, кто будет платить; в конце концов, мы решали поделить его пополам. Когда мы выходим из ресторана, идет дождь – морось, напоминающая об отдыхе в детстве на море,– и мы прячемся под его зонтом в ожидании кеба. Я чувствую щекой тепло его плеча и аромат туалетной воды: свежесть и терпкость.
        Таков он, мистер Девлин: профессиональный «охотник за головами», любитель женщин и красивой жизни. И еще бывший друг Кэтрин Галлахер. Но, кроме того, человек, не верящий в свою привлекательность, владеющий сложно читаемым словарем из улыбок на все случаи жизни, способный преградить дорогу мчащемуся автомобилю. Он симпатичен мне больше, чем я ожидала. Больше, чем я могу себе позволить… Марк прерывает мои размышления словами:
        –Может, хочешь зайти куда-то еще?
        Я поднимаю глаза, и его улыбка словно шепчет мне на ухо: «Давай же, решайся, будет весело…»
        Теперь я понимаю всех девушек, что приходили с ним на светские мероприятия.
        Он не красавец: неправильные черты лица, загадочные улыбки, но в нем есть нечто, заставляющее бурлить кровь. Будто стоишь на краю обрыва, подставляя лицо порывам ветра,– если вздохнуть глубоко, кажется, что задохнешься.
        До меня доносится неуверенный женский голос:
        –Марк?
        На тротуаре чуть поодаль стоит женщина лет тридцати, изысканно одетая и очень красивая.
        –Как странно видеть тебя здесь,– говорит она. Голос напоминает звон серебряного колокольчика, который совсем не сочетается с пристальным, испытующим взглядом. Она переводит взгляд на меня и улыбается, но перед этим лишь на секунду ее глаза становятся похожими на льдинки. Этого достаточно, чтобы понять, что я нахожусь сейчас там, где хотела быть она.
        –Анна, это Шарлотта. Шарлотта Элтон. Моя знакомая из оперы.
        –Добрый вечер,– говорю я, и мы все улыбаемся, впрочем, улыбки наши откровенно натянутые. Девушка извиняется и уходит, напряжение сразу исчезает.
        –Мы с Анной давно знакомы,– произносит Девлин, словно это что-то объясняет.
        У них не сложилось, момент упущен, и он это знает.
        Я еду в такси, когда раздается звонок.
        –Получили, что хотели?– спрашивает Эллис.
        –Не вполне.– Это лишь наполовину правда. Теперь я знаю, о чем думал Девлин, когда услышал от него слово «психоаналитик». Не о том, что у Кэтрин была депрессия, что она была подавлена настолько, что стала опасной.
        –Я же говорил?
        –Кстати, ваш пас был не очень.
        –Правда?– довольно усмехается он и отсоединяется.
        Вернувшись в квартиру, достаю флешку, переданную мне Эллисом на улице. На ней звуковой файл под названием «Робертс».
        На заднем плане шумы, наводящие на мысль о ресторане,– не громкие, безудержные крики, а разговоры вполголоса, перезвон бокалов и ненавязчивая мелодия. Скорее, это паб среднего класса с массивными столами и кожаными диванами, время, полагаю, обеденное.
        –Итак, что вы можете сказать о Кэтрин Галлахер?– произносит Эллис.
        Ему отвечает человек явно выдержанный, образованный и осторожный:
        –О, она была женщина высокоинтеллектуальная, умная. Ответственная. Отличный работник. Хорошо справлялась с самыми сложными случаями. Имела склонность к исследованиям, могла бы многого достичь, будь…– Голос срывается и замолкает. Будь она жива.
        Я быстро пробегаю глазами прилагающуюся информацию о допрашиваемом: Олвин Робертс, старший анестезиолог, пятьдесят три года, отец двоих детей и начальник Кэтрин Галлахер.
        –Она была хорошим врачом?– спрашивает Эллис.
        –Очень знающим. Серьезным. Преданным делу. По-своему.
        –И что это значит?
        –Она была крайне педантична, внимательна, решительна.
        –Ее любили пациенты?
        –Большинство наших пациентов, знаете ли, ведут себя тихо. Таким образом, у нас есть возможность приберечь хорошие манеры для общения с семьями. И родственники больных ее любили, и не без оснований. У нее была уверенность в себе. Авторитет. Она внушала им спокойствие. У меня нет повода обвинять ее в непрофессионализме.
        –А как насчет личностных качеств?
        Робертс медлит, и в его молчании ощущается неуверенность. В моей голове эхом проносятся слова Девлина о том, что в ней было нечто мрачное, темное, словно что-то надломилось в душе…
        –Она была приятным в общении коллегой. Немного отстраненной, замкнутой.– Голос Робертса становится напряженным.– Да, очень замкнутая особа.
        Больше он не говорит ничего ценного.
        Робертс не знал, что Кэтрин посещала психоаналитика, услышал это лишь от полицейских.
        –Я понимаю, мы должны были об этом знать. Но, видит бог, депрессия у врачей не редкость. Даже если человек не говорит, это чувствуется. Но с ней ничего подобного не происходило. Она всегда была такой, как обычно. Замкнутой, все держала в себе. Причина могла быть в чем угодно.– Пауза.– Видите, даже обратившись за помощью, она настояла, чтобы это оставалось втайне. Не хотела, чтобы об этом узнали. Вероятно, ей с трудом, но удавалось вести себя нормально, ничем не выдать…
        –Почему она так поступала?
        –Разве в профессии полицейского, например, это не стало бы позорным клеймом? Рад за вас, но в медицинском мире все по-другому. Нам нравится думать, что мы можем справиться с любой ситуацией, и не любим признаваться, что проиграли.
        –Это повлияло бы на ее карьеру, не так ли? Если бы коллеги узнали о ее депрессии?
        Вздох.
        –Официально я не должен был придавать этому значение.
        –Но были бы вынуждены.
        –Люди считают, что на такие вещи нельзя закрывать глаза.
        –Кэтрин была честолюбивым человеком?
        –Карьера имела в ее жизни огромное значение. Огромное. Не забывайте, что она была перфекционистом, разумеется, она обязана была справиться. Все остальное считалось бы поражением.
        –Если человек до такой степени перфекционист…
        –Ее личная планка была установлена очень высоко. Она гордилась, что никогда не допускала ошибок.
        –Ценно для пациентов.
        –Да, но не для нее самой.– Робертс задумался, вспоминая что-то из прошлого.– Возможно, проблема была именно в этом. Мы работаем в отделении интенсивной терапии. Порой люди умирают. Умирают, несмотря на все приложенные усилия.
        –У нее были проблемы после смерти пациента?– Эллис сделал стойку.– Может, какой-то конкретный случай?
        –Ничего конкретного.– Робертс замолкает, потом продолжает, решая объяснить: – Нам, как врачам, нравится думать, что мы держим ситуацию под контролем, но это лишь иллюзия, как бы мы ни старались. Смерть пациента каждый раз напоминает нам об этом.
        –Значит, ей хотелось полностью все контролировать?
        –Да. Возможно, самоубийство было выражением этого? Только так она могла все держать под контролем.– И после недолгой заминки: – Знаете, я видел записи с камеры наблюдения и до сих пор думаю о том, куда она шла тем вечером. Кэтрин выглядела так, будто идет на дежурство, но в ту ночь была не ее смена.– Робертс, кажется, вздыхает и качает головой.– Очень надеюсь, вы найдете тело. Мне неприятно думать, что она лежит где-то… Впрочем, это очень на нее похоже – не желать быть найденной. Очень в ее духе.
        Пауза длится довольно долго, затем молчание прерывает Эллис:
        –Она взяла отпуск. Объяснила это болезнью матери. Вам ничего в этом не кажется странным?
        –Я знал, что ее мать нездорова.
        –Кэтрин очень переживала?
        –Она казалась… немного взволнованной. Но Кэтрин была очень ответственным человеком и относилась к своим обязанностям со всей серьезностью. Немного странно, что она попросила коллег подменить ее на время. Должно быть…– Робертс понижает голос,– она заранее все планировала?
        Но перед исчезновением он не заметил в поведении Кэтрин ничего странного.
        Была ли причина в том, что она не знала, что с ней произойдет? Или знала, но тщательно скрывала?
        И вот Эллис задает один из главных вопросов:
        –Вы могли бы предположить, что кто-то желал ей зла?
        –Хотите сказать,– с ужасом спрашивает Робертс,– что это могло быть…
        –Были ли у нее враги, у которых был мотив для причинения ей зла?
        Тишина. Слышны лишь звуки собираемой посуды и смех за соседним столиком.
        –Вы нашли тело,– произносит наконец Робертс.
        –Нет.
        –Но у вас есть основания полагать…
        –Мы просто рассматриваем все возможные версии.
        Молчание. И через несколько секунд Эллис пытается зайти с другой стороны:
        –Может, у нее умер пациент, семья не смогла с этим смириться, считала ее виновной?
        –Ничего подобного не представляю,– отвечает Робертс.
        –Вы уверены?
        –Абсолютно уверен.
        –Ну что ж, если что-то вспомните…– говорит Эллис. Должно быть, он передает Робертсу визитку.– Благодарю, что согласились на встречу.
        В следующую секунду звонит телефон. Эллиса? Должно быть, да. После паузы, видимо, взглядом извинившись перед Робертсом, Эллис отвечает.
        –Что на этот раз?– Запись через несколько мгновений обрывается, но не раньше, чем я успеваю услышать первые звуки композиции Майлса Дэвиса.
        Эллис разговаривает со мной.
        В воскресенье я звонила, чтобы узнать, не опрашивал ли он коллег Кэтрин Галлахер. Значит, он начал в тот день.
        –Скольких, Эллис? Скольких коллег Кэтрин вы опросили с воскресенья?
        Он задумывается и с вызовом произносит:
        –Многих.
        Многих. Конечно, Эллис работает быстро. Едва почуяв мой интерес к делу Кэтрин Галлахер – лишь намек на заинтересованность,– он, как тренированная ищейка, ринулся вперед. Он уверен, что женщину убили, и роет землю в поисках доказательств, и еще Джо мечтает быть на шаг впереди меня, и не в моих силах его остановить.
        –И когда вы собирались мне это сообщить?– спрашиваю я.
        –Вот говорю сейчас.
        –Мне нужны все записи. Все до единой.
        –И вы их получите. Я с ними закончил. Только время зря потратил, бог знает зачем.– В его голосе слышится горечь, почти обвинение в мой адрес.– Я говорил с каждым в этом чертовом отделении, и знаете, что получил? Ничего! Она не была стервой, не была чокнутой, но ни один человек с ее работы не переступал порог ее дома. Ни разу. Иногда они ходили в кино, выпивали в баре, но Кэтрин всегда уходила первой и всегда трезвая. Она никого к себе не подпускала.
        –А как насчет…
        –Работы? Она была ее единственной любовью. И у нее отлично получалось. Против нее ничего нет.
        –Уверены?
        –Вы велели искать случаи халатности, смерть пациентов, обвинения семьи, обиды, верно? Так вот, никаких слухов, никаких жалоб, даже ни одного анонимного письма. Ни одного замалчиваемого скандала, о котором говорили бы шепотом. Конечно, ее пациенты умирали, она же работала в интенсивной терапии, но случаев с летальным исходом не больше, чем в таком же отделении любой другой больницы. Я проверил все цифры, Карла. Не считайте меня идиотом. Некому было желать ей смерти. Если только она не попалась под руку случайному психу. Или серийному убийце.– Сарказм так и брызжет из Джо, и в его голосе опять слышится упрек в мой адрес.– Но если вы так уверены, что мотив есть… Значит, убийство все же преднамеренное. Получается, меня ждет целый грузовик дерьма, а я его еще не видел. И вы мне не дадите ни одной наводки, верно я понимаю? Зачем вы втянули меня в это, Карла? В деле ни одного подозреваемого…
        –Ее исчезновение подозрительно.
        –И это все? Лишь предчувствие?
        –Да,– сурово произношу я.– Предчувствие. Что там с психоаналитиком? Или вы и его уже опросили?
        –Нет,– отвечает Эллис с напускным равнодушием.– С ним я еще не разговаривал. Он следующий на очереди.
        Если Марк Девлин смог разгадать, на что способна Кэтрин Галлахер, то Грейвс непременно должен был понять.
        Но Эллис не знает, какие надо задавать вопросы, а я не могу рисковать и раскрыть перед ним все карты. Нельзя допустить, чтобы Эллис шел впереди меня,– я не имею права позволить ему докопаться до правды раньше меня, особенно если она может привести к Джексону.
        –Отлично,– говорю я.– Я иду на встречу с вами.
        –Что?– неуверенно переспрашивает Эллис.
        Повесив трубку, я прохожу в гостиную и встаю у окна. Разглядывая док, я размышляю о том, что в этих стенах я в безопасности, могу смотреть сверху на всех остальных, быть под охраной и в то же время принадлежать самой себе. И вот я принимаю решение идти вместе с полицейским на встречу с Грейвсом средь бела дня. Кажется, я сошла с ума.
        Разве не поэтому я тринадцать месяцев назад ввела в дело Крейги? Он обязан останавливать меня именно в таких случаях. Ради моей же безопасности.
        Одна ошибка – и все полетит в пропасть, но и это меня не сдерживает.
        Я ощущаю себя одним из пациентов доктора Галлахер, недавно очнувшимся после медикаментозной комы. Но я не собираюсь опять в нее погружаться.
        Глава 7
        День 15: среда – день 16: четверг
        ЙОХАНССОН
        Ночь среды стала еще одной, проведенной в обработке ран, накладывании шин, перевязке, приведении в сознание. Райли занимается первичным осмотром и отсортировывает пострадавших. Дрил бродит по комнате с широко распахнутыми пустыми глазами, изредка односложно отвечая на вопросы и не останавливаясь около кого-то надолго. Винни орудует шваброй и по-прежнему говорит о скором освобождении.
        Сегодня у нас два трупа: сердечный приступ и самоубийство. Последний случай – женщина с множественными следами инъекций. Она вскрыла себе вены и умерла на пороге клиники, сжимая в руках снимок малыша с карими глазами. В глазах Кейт на мгновение появился тусклый свет.
        Проводив глазами машину скорой помощи и стоя у дверей клиники, Райли беспрерывно курит. Глядя прямо перед собой остекленевшими глазами, он произносит:
        –Когда я ее нашел, с ней творилось что-то ужасное. Ужасное. Такое случается чаще всего с молодыми девушками. Они попадают сюда и не понимают, что к чему. Их некому защитить. Была ночь, ворота закрыты, патруля не видно, она бродила по территории… Сначала я решил, что на нее напали, но нет. Тут что-то другое… Тут дело в психологии. Не знаю я.– Райли делает глубокую затяжку.– Не мог я ее бросить. Я уже работал на Кийана, поэтому привел ее сюда. Отвел в комнату, ухаживал за ней, ограждал от всех этих психов… Ей не становилось лучше. Шли недели, она не разговаривала, почти ничего не ела. Сидела с тем же выражением лица. Одному богу известно, что с ней произошло.– Он качает головой.– Я пытался выяснить. Даже ходил в женские кварталы, нашел там пару девчонок, которые приходили на нее посмотреть, но никто ее не узнал. Непонятно, как она здесь появилась.
        –Кийан не наводил справки?
        Это первый вопрос Йоханссона за все время, и Райли смотрит на него так, словно это лишнее.
        –Если и наводил, то ничего не сказал.– Райли выдерживает паузу и продолжает: – Как-то ночью принесли одного из парней Кийана. Кто-то врезал ему по шее железным прутом, парень начал синеть. Срочно нужна была трахеотомия, ну, знаешь, делают дырку в трахее, вставляют трубку, хоть ручку шариковую, что угодно. Я много лет этого не делал, но на дворе ночь, помощи ждать неоткуда, а у меня есть только нож, как раз ручка, и пальцы ходуном ходят. Я уже собрался резать, но тут появилась она. Оттолкнула меня и сама все сделала, так ловко, словно делала это каждый день. Она ничего не сказала, ничего не объяснила, но через пару часов первый раз нормально поела.– Райли делает затяжку и выдыхает дым.– На следующую ночь принесли еще одного парня. Она начала говорить, что с ним делать, как лечить. Все закрутилось. На следующий день попросила лист бумаги и составила список всего необходимого для клиники. А потом отнесла его Кийану. Тот, конечно, все сделал, потому что это означало получить собственную клинику.
        –Владеть умами и сердцами,– говорит Йоханссон.
        –Верно, умами и сердцами. Понимаешь, клиника помогла ей выжить. Видел метки на стене? Это жизни, которые ей удалось спасти.– Райли окидывает его быстрым взглядом.– Знаешь, почему я тебе рассказал? Чтобы ты понял, через что она прошла! Твоя жизнь ничто по сравнению с ее? Уяснил?
        Йоханссон кивает.
        Райли смотрит на него так, словно придумывает ему испытание, которое он обязан пройти… и отворачивается.
        –Кейт считает, что ты пришел сюда за искуплением. Я в это не верю. Ты слишком непрошибаемый. Нет, скорее, у тебя есть цель. Ты пришел потому, что принял решение. Вот что я вижу.
        –Я же говорил тебе…
        –Да, что ты хочешь быть полезным, понял я, понял. А еще ты думаешь, что безопаснее быть под носом Кийана, чем в другом месте, хотя это ошибка.
        Несколько минут они молчат. Райли выбрасывает окурок и зажигает следующую сигарету.
        –Кейт сказала, что кого-то убила,– наконец произносит Йоханссон.
        Райли кивает.
        –Она не рассказывала почему?
        Йоханссон качает головой.
        –А тебе?
        –Ее вызвали в какой-то дом, там был этот парень. Она должна была ухаживать за ним, а она его убила. Больше я ничего не знаю.
        Они стоят и смотрят на забор и здание сотрудников за ним. Ветер обвивает проволоку и летит дальше по улице.
        Голос Райли смягчается.
        –Знаешь, как это бывает. Ты что-то делаешь, а потом постоянно думаешь, хотя тебя это и достало. Вот ты сделал и забыл, так? Но с ней все по-другому. Она убила однажды и будет мысленно продолжать убивать.
        Вернувшись в клинику, Йоханссон застает Кейт на привычном месте у каталки с инструментами. Она механически протирает один предмет за другим, плотно сжав губы.
        –Я ухожу,– говорит Йоханссон, потому что может думать сейчас только об этом.
        Она не поднимает голову и не произносит ни слова.
        Люди Брайса ждут его во дворе.
        Они его заметили: Желтозубый что-то говорит и усмехается, остальные гогочут, но никто не делает и шага следом за ним. Может, ждут Брайса, который все еще занят сбором информации о Йоханссоне, или собираются провести еще один день, избивая и калеча людей.
        Йоханссон выходит за ворота. Двадцать метров – и за спиной появляется хвост. Когда наступит день и рядом будет идти Кейт, они тоже станут следить. Сегодня надо найти слепые зоны, места, где он сможет от них спрятаться.
        Через час Йоханссон возвращается в клинику.
        Йоханссон скидывает ботинки и внезапно ощущает покалывание в шее. Повернувшись, пытается разглядеть, что происходит в кабинете. Здесь никого нет, но чувство тревоги продолжает нарастать. Он открывает дверь морга (влажные пятна, картонные коробки, мешки для трупов), затем заглядывает в комнату. Кровать Кейт пуста. Она спит, сидя в углу, закутавшись в одеяло, прижав колени к груди и обхватив плечи руками. Йоханссон успевает разглядеть ее: спутанные, перепачканные кровью волосы, светлый пушок на щеке, розовый полумесяц на ногтевой пластине. Темные, похожие на синяки, пятна вокруг глаз. Он видит каждую ее ресничку.
        Йоханссон уходит, закрыв за собой дверь, и возвращается в свою комнату.
        Раздевшись, он ложится в постель.
        …а потом постоянно думаешь, хотя тебя это и достало…
        Восемь лет ни к чему не привели.
        В тот день его забрали люди Чарли Росса, в машине они ехали втроем. Йоханссон знал, что они едут к парню по имени Терри Канлифф, хотя между собой они называли его только «сукиным сыном», а Салли, который был умнее остальных, «хреновым Монте-Кристо» или «чертовым Дракулой». Они подначивали друг друга, как заскучавшие без дела футбольные фанаты перед игрой.
        Он был обыкновенным, этот Канлифф: лет сорока, очень полный, пот в знойный летний день пропитал ткань дешевой рубашки. Он был один в конторе с названием фирмы такси на двери.
        Они посадили его на заднее сиденье машины между Йоханссоном и еще одним парнем. Канлифф что-то говорил, просил пощадить, но его никто не слушал, и он замолк.
        Тот старый дом на заброшенной ферме находился черт знает где. Никаких признаков жизни – ни машин у входа, никакой живности. Из всего инструмента только ржавые грабли. Они загнали машину в сарай, выволокли Канлиффа – рубашка его к тому времени стала совсем мокрой – и отвели в дом.
        Его бросили на пол в одной из комнат, и от страха он наложил в штаны.
        Его заперли и оставили Йоханссона дежурить снаружи у двери. Йоханссон слушал стоны и мольбы о пощаде и думал о том, что теперь это его жизнь, он должен с этим смириться, ведь они были правы с самого начала.
        Уже тогда Йоханссон знал, что ничего хорошего его не ждет.
        Он дернул дверь и увидел на брезенте истерзанное тело, в котором невозможно было узнать прежнего Терри Канлиффа, но тот еще дышал, издавая булькающий звук. Салли и двое других парней были одеты в бумажные комбинезоны, забрызганные кровью. Йоханссон не сразу понял, что в руке Салли – кусок кожи Канлиффа.
        Салли поднял на него удивленные глаза, будто не понимал, почему его беспокоят, зачем он им мешает. Йоханссон даже не заметил, что у него в руке нож, осознал это, лишь когда было уже поздно.
        Он остановился, когда все трое были в крови.
        Канлифф…
        Давай же, давай, сделай что-нибудь, тебя учили. Учили, но не тому.
        Полиция нашла тело Канлиффа три дня спустя в поле: послание Кийану, который сразу принял меры.
        Салли и его подельников поймали, пытали, убили.
        Йоханссон первым делом позвонил из автомата сослуживцу, который свел его с Салли. Возможно, из чувства вины, тот дал ему номер телефона: «Они помогают людям исчезнуть, хотя это стоит немалых денег, но мне больше не звони» – и благодаря этому номеру Йоханссон оказался в пустом помещении под лучом яркого света, а спокойный женский голос произнес: «Вы должны нам все рассказать. Предоставление полной информации жизненно важно». Это была Карла, но тогда он не знал ее имени. Он знал лишь, что его ищут, что человек, написавший в его анкете: «Ненадежен», был прав и его жизнь ничего не стоит.
        Прошел не один месяц, прежде чем он понял, что было не так, что стало спусковым крючком. Все дело было в Канлиффе. Канлиффе, лежащем в комнате на полу и наложившем от страха в штаны. Маленькая деталь, которую лучше не видеть. Именно это и напомнило Йоханссону так некстати, что перед ним человек.
        С той поры прошло восемь лет. Сколько работы он переделал? Кадры воспоминаний перемешались в голове и изредка встают перед глазами, напоминая рассыпанные по полу фотографии. В небе дугой изогнулись разноцветные полосы. Труп мужчины на улице африканской страны и тянущаяся к голове струйка крови. За всеми трупами вырисовывается общее число, которое может увеличиваться по его воле…
        Восемь лет потрачены на то, чтобы доказать, что он может не обращать внимания на эти маленькие детали – приближаться к жертве, слышать дыхание или быть на расстоянии в милю или десять,– он может смотреть, но не видеть, ничто не влияет на его действия.
        Но где-то в закоулках души сохранилось ощущение, которое он испытывал, слушая крики Терри Канлиффа.
        Через полчаса из комнаты Кейт доносятся шаги. Йоханссон все еще лежит без сна, поэтому слышит прорывающиеся через стены негромкие всхлипывания и стоны, похожие на плач ребенка, которому приснился ночной кошмар.
        Глава 8
        День 16: четверг
        КАРЛА
        Эллис звонит в 9:35 утра.
        –Будьте у здания конторы Грейвса ровно в двенадцать,– самодовольным голосом произносит он и сразу отключается, даже не попрощавшись.
        Ян Грейвс занимается частной практикой вместе с тремя коллегами, их контора располагается в небольшом пятиэтажном доме на одной из улиц в Челси. Его клиенты в основном банкиры, брокеры, юристы и мелкие политики, состоятельные и несчастные. Интересно, что привело к нему Кэтрин Галлахер? Она не похожа на остальных его клиентов.
        Минута в минуту я подхожу к глянцевой черной двери, но Эллиса еще нет, поэтому решаю пройтись по улице. Престижный район с дорогими магазинами и барами на Кингс-Роуд, рядом зеленая территория Челсийского инвалидного дома. Большинство домов жилые. Соседнее здание затянуто полиэтиленовой пленкой, хотя не слышно никаких звуков ведения ремонтных работ: похоже, дорогостоящий проект приостановлен. Дохожу до конца улицы, обращая внимание на машины у обочины – четыре «мерседеса», «лексус» самой дорогой модели, «порше» и «астон-мартин»,– и поворачиваю обратно.
        Эллис подъезжает на неприметной темной машине в 12:14. Я вполне удачно изменила свою внешность, чтобы не бросаться в глаза,– практичная обувь, коричневой парик, очки в темной оправе,– Эллис не сразу меня узнает и усмехается.
        –Мы опаздываем,– говорю я.
        –Напротив, мы приехали раньше.– На лице Эллиса опять появляется самодовольное выражение. Похоже, он что-то задумал.
        –В чем дело?
        –Пойдемте.– Эллис направляется к черной двери и давит на кнопку домофона.
        Через пару секунд нас приветствует хорошо поставленный женский голос.
        –Мистер Эллис к доктору Грейвсу,– громко и отчетливо произносит Эллис.
        Раздается щелчок, и дверь открывается. Эллис проходит вперед и бросает через плечо:
        –Слушайте и смотрите, но молчите. Вопросы задаю я.
        В помещении, некогда бывшем главным холлом, за стойкой сидит приятная женщина, несколько консервативно одетая, с гладко причесанными блестящими волосами и приветливой улыбкой. Обычно такой улыбкой не встречают полицейского инспектора, расследующего убийство. Возможно, она считает одного из нас потенциальным клиентом.
        –Нам назначена встреча с мистером Грейвсом,– произносит Эллис.
        Женщина бросает на меня любопытный взгляд, но ее внимание отвлекает на себя Эллис:
        –Мы пришли раньше, но можем подождать.– По его тону ясно, что встречу лучше не откладывать.
        Секундное замешательство, словно мы поставили перед ней трудную задачу, потом женщина снова расплывается в улыбке и предлагает нам кофе.
        –Нет,– отрезает Эллис, но добавляет: – Благодарю.
        –Что ж, тогда прошу сюда.
        Мы проходим в комнату для посетителей: современная мебель, аквариум с экзотическими рыбками и растения в горшках. Женщина направляется к выходу, но в дверях оборачивается:
        –Вам что-нибудь еще нужно?– одаривает нас на прощание лучезарной улыбкой и удаляется.
        Она похожа на идеальную жену члена кабинета министров: смиренно принявшая все, уготовленное ей судьбой, предельно вежливая, принадлежащая к небольшому числу оптимистов, вся словно пропитана сахарным сиропом.
        Когда дверь за ней закрывается, Эллис поворачивается ко мне:
        –Наш доктор Грейвс любит все держать под контролем и не терпит сюрпризов.
        –Так почему мы задержались?
        –Мы пришли раньше.
        –Вы уже говорили.
        –Он сказал, что не сможет сегодня нас принять. Я заявил, что прибуду к одиннадцати, но он возразил, что в одиннадцать у него встреча с пациентом, я предложил двенадцать, он сказал, что сеанс продлится два часа. Я ответил: «Хорошо» – и повесил трубку.
        –Значит, вы не договорились?
        –Но ведь нас впустили? Грейвс обязан нас принять. Чертовы ублюдки эти психоаналитики.– И вновь губы Эллиса растягиваются в самодовольной улыбке.
        –Он будет держать нас в приемной сколько сможет.
        –Скажите, я похож на полицейского?
        Я отвечаю утвердительно, потому что именно на полицейского он и похож в кожаной куртке и ботинках от дорогого дизайнера – умный полицейский, делающий карьеру, или мошенник. У Эллиса достаточно мозгов, чтобы всегда быть на шаг впереди.
        –Люди, приходящие сюда, не хотят быть узнанными, поэтому каждый является строго в установленное время, в этой комнате обычно никто не сидит. Когда у Грейвса следующий сеанс, в половине первого? Без четверти? Эта мисс Совершенство не захочет пригласить людей в комнату, где уже…
        Внезапно дверь кабинета распахивается и на пороге появляется мужчина лет пятидесяти с тонким лицом и седой бородой. Эллис мгновенно вскакивает:
        –Доктор Грейвс? Инспектор Эллис.
        Грейвс окидывает его взглядом, в котором сквозит все его отношения к хитрым уловкам, и поворачивается ко мне:
        –А вы?…
        За меня отвечает Эллис:
        –Элизабет Кроу.
        Разумеется, я подготовилась к встрече: в моем кармане удостоверение и список ссылок на опубликованные работы, найденные за ночь в Интернете. Я улыбаюсь и протягиваю руку.
        –Доктор Грейвс.
        Передо мной худощавый мужчина, одетый тщательно и неброско: чтобы запомнить его одежду, надо приложить некоторые усилия. Он пожимает мою руку и задерживает взгляд на лице.
        –Вы не из полиции?
        –Консультант,– опять отвечает за меня Эллис.
        Грейвс продолжает буравить меня взглядом.
        –И ваша специализация?…
        –Пропавшие без вести женщины,– быстро отвечаю я, прежде чем Эллис успевает открыть рот.
        –Что ж,– кивает Грейвс,– тогда прошу.
        Об отсутствии пациента никто из нас не вспомнил.
        Грейвс проводит нас в небольшой кабинет с видом на сад. Закрывающие половину окна жалюзи ограничивают обзор, скрывая стоящее напротив здание. Вдоль стены книжные шкафы, за их стеклом профессиональная литература, справочники, журналы. В углу два кресла и журнальный столик с африканской фиалкой в горшке, подносом с набором для кофе – вероятно, здесь Грейвс беседует с пациентами. Он садится за массивный письменный стол и указывает нам на два стоящих по другую сторону кресла, намеренно устанавливая границу. Перед ним зеленая картонная папка с именем Кэтрин Галлахер на обложке.
        Усевшись за стол, Грейвс кладет себе на колени блокнот, лишая нас возможности видеть его, и берет ручку. Подняв глаза на Эллиса, он произносит мелодичным спокойным голосом:
        –Итак, ведете расследование вы?
        –Да.
        –И подчиняетесь…
        Эллис не моргнув глазом называет имя начальника. Грейвс, кажется, записывает, но, как и я, делает это не глядя на лист. Стол скрывает от нас записи.
        –По какому телефону я могу проверить ее личность?
        Сердце на мгновение замирает, Грейвс из тех людей, кто обязательно позвонят. Решит ли он сделать это прямо сейчас, пока мы в его кабинете? Если да, то что ему ответит босс Эллиса? Что мне делать? Однако Грейвс не тянется к трубке, а остается на месте.
        Я достаю ноутбук, и он наблюдает за мной, чуть склонив голову набок.
        –Могу я узнать, почему возобновлено расследование?– Грейс смотрит на каждого из нас по очереди.
        –Дело и не было закрыто,– отвечает Эллис.
        –Но прошел год…
        –Такова наша работа.
        Грейвс ждет, что Эллис добавит что-то еще, но тот замолкает.
        –Я впервые увидел ее два года назад.– Грейвс смотрит на зеленую папку, лежащую перед ним на столе, потом поднимает глаза на нас.– В сентябре. Кажется, в сентябре.
        –По чьей рекомендации она к вам обратилась? Своего лечащего врача?
        –Кэтрин пришла по собственной инициативе. Вначале она старалась сохранить инкогнито.
        –Каким образом?
        –Ну, например, записываясь на прием, назвала вымышленное имя.
        –Вы редко с этим сталкиваетесь?
        –Случается иногда.
        –А почему Кэтрин так поступила?
        Грейвс терпеливо объясняет:
        –Пациентка не желала, чтобы кто-то узнал, что она обращалась за помощью. Боялась огласки. По этой же причине она запретила мне связываться с ее врачом.
        –Но все же она сообщила вам свое настоящее имя?
        –И поскольку так получилось, свой настоящий адрес, а это делают далеко не все.
        –Итак, вы впервые с ней встретились. Здесь?
        –Да.
        Кэтрин сидела в этом кабинете, возможно, в сером костюме и со сдержанной улыбкой на лице… Как Грейс отреагировал на эту улыбку? Поделится ли он с нами своими умозаключениями?
        –Расскажите о вашей первой встрече,– продолжает Эллис.
        –Все было как со всеми пациентами. Первичная консультация занимает два часа. За это время я пытаюсь составить представление о жизни пациента. Мы говорим о его проблемах и об их влиянии.
        –И каковы были проблемы Кэтрин?
        Грейвс замолкает, словно обдумывает ответ или опять делает пометки в блокноте.
        –Вы ведь слышали о врачебной тайне?– наконец произносит он.
        –Да,– кивает Эллис.– Скажите, вы обладаете информацией, имеющей отношение к ее смерти?
        Грейвс поджимает губы.
        –Или вы полагаете, что она еще жива?
        По глазам Грейвса понятно, что он так не считает.
        Эллис продолжает давить:
        –Итак, Кэтрин рассказала вам…
        –Что ей тяжело жить и работать, у нее синдром выгорания, ни на что нет сил. Она была чрезвычайно встревожена тем, что может допустить ошибку.
        –Какую ошибку?
        –Ошибку в работе,– отвечает Грейвс таким тоном, будто это очевидно.
        –А в прошлом у нее случались ошибки?
        –Я задавал этот вопрос. Она вспомнила лишь о нескольких мелочах, которые исправила почти мгновенно, прежде чем возникли необратимые последствия. Ничего серьезного, но ее преследовал страх катастрофы. А что, если… понимаете?– Доктор замолкает, размышляя. Эти паузы – его стиль общения. Профессиональный прием? Предоставление возможности пациенту начать говорить? Или он делает пометки?– Сначала у меня не было повода сомневаться, что Кэтрин работает в рекламном агентстве. Она не призналась, что врач.
        –Это имело бы для вас значение?– интересуется Эллис.
        –Естественно, как врач, она многое понимала. У нее ответственная работа, она спасает жизни людей. Я был обязан сообщить ее начальству о ее обращении ко мне.
        –Ее состояние представляло опасность для пациентов?
        –Оглядываясь назад, я понимаю, что нет.
        Тут в разговор вступаю я:
        –Вы в этом уверены?
        Сидящий рядом Эллис вздрагивает.
        Грейвс переводит взгляд на меня.
        –Депрессия может повлиять на способность сконцентрироваться. Как я уже сказал, Кэтрин боялась допустить ошибку… но я полагаю, что она представляла большую опасность для себя.
        –Кэтрин сама об этом сказала?– спрашивает Эллис.
        –Нет. Я интересовался, не возникают ли у нее мысли причинить вред себе – это стандартный вопрос,– и она ответила «нет».
        –И вы ей поверили?
        –Я чувствовал, что Кэтрин тщательно взвешивает свои ответы и обдумывает последствия. Ответь она положительно, ей понадобилось бы лечение в стационаре, и опять же обо всем в таком случае стало бы известно на работе. Кроме того, я полагаю, ей было сложно признать свое состояние, признать, что она не в силах справиться самостоятельно.
        –Кэтрин обратилась к вам за помощью. Разве это не признание?
        –Разумеется, умом она понимала, что обязана что-то предпринять, но подсознательно… Вы знаете что-нибудь о ее родителях?
        –Мать находится в доме для инвалидов. Отец умер.
        –Я имею в виду ее детство.– Пауза. Очередная пометка в блокноте?– Кэтрин чувствовала, что отношение к ней отца зависит только от ее успехов; он был очень требовательным родителем. Ее мать была человеком неэмоциональным, рассеянным, присутствие ее всегда казалось эфемерным. Возможно, она была склонна к депрессиям, как правило, это черта семейная. Скажем так, оба родителя были для Кэтрин эмоционально недоступны, находясь рядом, они были далеки от своей дочери. Она была одинока. Таким образом, накопленный в детстве негативный опыт влиял на ее общение с окружающими. С ней рядом никогда не было человека, который бы хотел и мог ей помочь, поэтому ей со всем приходилось справляться самой. Это влияло и на наши с ней отношения. Кэтрин понимала, что нуждается в помощи, но подсознательно не могла поверить в то, что я смогу ее дать. Она не верила, что кто-либо вообще на это способен. Моя задача состояла в том, чтобы переубедить ее.
        –Вы можете сказать, что не выполнили поставленную задачу?
        Эллис пытается его провоцировать, но Грейвс лишь смотрит на него с сочувствием.
        –Я обязан был попытаться.– Голос доктора спокойный и печальный. Должно быть, именно таким он предстает перед пациентами – готов помочь и благодушно настроен и в то же время словно находится в тени в собственном кабинете, его присутствие ненавязчиво. Его взгляд перескакивает с Эллиса на меня. Пальцы, сжимающие ручку, скользят вниз. Кажется, это мы отвечаем на его вопросы, а нам к нему не подобраться.
        –Итак, вы постарались ей помочь. Как?
        –Изначально Кэтрин надеялась получить от меня лекарство, которое придало бы ей сил и желания трудиться.
        –И вы его выписали?
        –Нет. Я не знал, принимает ли она другие препараты, а сочетание их может быть опасно. Обычно терапевт рекомендовал бы…
        –Но Кэтрин не назвала вам имя врача.
        –Именно. В ее случае мне пришлось бы действовать вслепую, а это огромный риск.
        –Вы полагали, она многое от вас скрывает?
        –Разумеется, но таков был ее характер. Привычка все скрывать, не позволять кому-либо что-то узнать о ней.– Еще одна недолгая пауза.– Я хотел перенаправить ее к психотерапевту, к человеку, способному помочь ей добраться до корня проблемы, изменить ее поведение и реакции. Кэтрин отказалась, она не была готова к такому уровню воздействия.
        –Но вы продолжали сами проводить сеансы?
        –Да. Как правило, я встречаюсь с пациентом через три недели после первого сеанса, чтобы проследить за результатами.
        –И она пришла.
        Грейвс продолжает, игнорируя замечание Эллиса:
        –Затем каждые шесть недель. Кэтрин была, как мы говорим, «хорошим» пациентом. Пунктуальная, готовая к взаимодействию – по крайней мере, насколько сама себе позволяла. Она сказала, что мое лечение ей помогало. Я предполагал, что в какой-то момент плотину прорвет, но пока я мог сдерживать напор, давая ей возможность поговорить.
        Я решаю, что настал момент для интересующего меня вопроса.
        –Какой она была?
        Доктор вновь берет паузу, словно оценивает меня, прежде чем ответить.
        –У нее была классическая депрессия. Очень низкая самооценка, несмотря на все успехи. Спала тревожно, очень рано просыпалась. Типичные симптомы. Частые колебания настроения – утром она была мрачной и подавленной, днем ей становилось лучше, а вечером опять плохо, отсюда и проблемы со сном. У нее были все признаки маниакально-депрессивного психоза. Нарушения концентрации внимания, она постоянно нервничала, что память может ее подвести.
        –А что вы можете сказать о ее страхах?– ринулся в бой Эллис.– Кэтрин никогда не говорила о своих врагах? Людях, ее ненавидящих и желающих ей смерти?
        Грейвс хмурится:
        –Хотите спросить, не страдала ли она параноидальным расстройством личности?
        –Я хочу спросить, не угрожали ли ей?
        –Кэтрин не была параноиком. Она была уверена, что окружающие ее не любят, но это следствие депрессии. Как я уже сказал, у нее наблюдались многие классические симптомы: стремление к уединению, потеря аппетита, отсутствие самоуважения. Чувство бесполезности, тревоги, вины. Это не паранойя.
        –Почему же она испытывала чувство вины?
        –Она считала, что в принципе не может вызвать у людей симпатию. Отец научил ее ценить себя только за успехи, а мать не дала ей ничего, чтобы сгладить последствия такого отношения. Без постоянного покорения новых высот Кэтрин чувствовала себя ненужной, не заслуживающей внимания. Рассмотрим это в контексте ее работы. Каждую неделю Кэтрин встречалась с хорошими людьми, например с семьями, с детьми, чьи родственники лежали в ее отделении. Она лечила своих пациентов, а они умирали, ей не удавалось их спасти. И после этого вы спрашиваете, почему она испытывала чувство вины?
        –Но ведь это не всегда связано с тем, что сделала она?– вмешиваюсь я.
        –Понимаете,– осторожно продолжает Грейвс,– Кэтрин могла ничего не делать. Чувство вины при депрессии не является рациональным.
        –А если она сделала то, что должна была и умела?
        –Я вас не понимаю.– Грейвс несколько раз растерянно моргает.
        –И как вы отреагировали, когда Кэтрин не пришла на очередной сеанс?
        Бесполезный выпад. Это очевидно, слишком очевидно – доктор не собирается обсуждать с нами свои ощущения.
        Грейвс пронзает Эллиса взглядом, который без слов выражал все его мысли: «Знаю я ваши штучки».
        –Я понял, что произошло нечто неординарное,– холодно отвечает он.– Кэтрин никогда не пропускала сеансы. Следовало учитывать особенности ее личности: она обязательно оставила бы сообщение или позвонила мне. Пропустить сеанс было для нее непозволительной оплошностью.
        –Да, она ведь должна быть идеальной,– кивает Эллис.
        –Совершенно верно. Как я говорил, у меня был адрес и номер телефона, поэтому я попытался ее разыскать, а когда мне не удалось, я отправился в полицию.
        –Вы решили, что Кэтрин покончила с собой?
        –Вероятность была высока. А потом я узнал, что она врач.
        –Это все меняло?
        –В таком отделении она имела доступ к очень сильным наркотическим средствам. Диаморфин, например,– это сильное обезболивающее. Барбитураты – фенобарбитал, противосудорожное – часто вводятся пациентам с травмами головы. Расход этих препаратов строго контролируется, она не смогла бы их взять и остаться незамеченной, но, обладая ловкостью рук, со временем возможно создать определенный запас для личного пользования с минимальным риском быть обнаруженной.
        –Хотите сказать, вы могли бы сделать большее для того, чтобы остановить ее?
        –Полагаю, я сделал все, что мог.– Его тон становится печальным, с легким оттенком недоумения.– И все же это любопытно. Вы задаете те же вопросы, что и ваши коллеги год назад.
        –И что вас удивляет?
        –Я полагал, если вы потрудились наведаться ко мне снова…
        –То будем задавать другие вопросы? Но так бывает не всегда.
        Грейвс сидит неподвижно, выражение его лица не меняется, но он чувствует, что здесь что-то не так. Что-то в вопросах Эллиса навело его на эту мысль. Грейвс непременно позвонит боссу Эллиса. Но спросит ли он об Элизабет Кроу? Вот это уже интересно.
        –Что ж,– произносит он наконец,– если вы закончили…
        Он встает и кладет руку на папку, лежащую на столе.
        –Последний вопрос. Как Кэтрин оплачивала ваши услуги?
        –Наличными.– Грейвс улыбается немного пренебрежительно.
        И тут я понимаю, что было не так.
        За нами тихо закрывается черная глянцевая дверь, и мы спускаемся по ступенькам.
        –Хороший человек,– говорит Эллис.– Если бы я имел склонность к суициду, разговор с ним многое бы изменил.
        –Нам надо поговорить,– перебиваю его я.
        Эллис подходит к машине и нажимает на кнопку брелока.
        –Точно. Садитесь.
        –Не здесь.
        –Садитесь.
        Я опускаюсь на пассажирское сиденье и захлопываю дверцу. В салоне пахнет освежителем воздуха. Эллис протягивает мне флешку – еще один допрос?– но стоит мне ухватиться за нее, как он сжимает ее крепче и смотрит исподлобья.
        –Вы так ничего мне не объяснили. Только не говорите: «Что я должна была объяснить?» Вы отлично понимаете. Я пять дней работаю по делу Кэтрин Галлахер, все время я занимаюсь только этим и ничем другим, перебираю каждую деталь, и что я получаю? Никаких угроз. Никаких признаков, что она погибла насильственной смертью. Никаких мотивов – она не ошибалась, никого не угробила, все родственники довольны, никто не прячет камень за пазухой. Коллеги ничего о ней не знали. Нет людей, которые бы ее любили, но нет и тех, кто ненавидел. Грейвс, конечно, подонок, но его выводы верны.
        –Грейвс ошибается.
        –Да что вы? И в чем же?
        Я представляю образ той Кэтрин, которую знал Марк Девлин: женщину, способную на многие плохие поступки, лишенную сдерживающих ее границ. Филдинг говорил, что она совершила немыслимое по степени жестокости убийство, за которое Программа недостаточное наказание.
        Профессионал такого уровня, как Грейвс, должен был увидеть это через несколько секунд после начала разговора.
        –Итак, Карла? Что не так? Что я упустил? Я проверил, в больнице все чисто. Вне работы тоже ничего, если не считать полуромана с «охотником за головами». Одинокая чудаковатая женщина в депрессии. Карла, я проверил все, и знаете, что я думаю? Пока все ведет к тому, что она покончила жизнь самоубийством. Все просто. Но не для вас. Вы единственная, кто твердит об убийстве. Почему вы так уверены? Лучше не говорите мне. Интуиция подсказывает, что мне не стоит в это лезть. Но вы что-то знаете и не говорите. Что это, Карла?
        Я не могу ему все рассказать.
        –Ничего,– отвечаю я и сама слышу фальшь в голосе.
        Разумеется, Эллис тоже ее улавливает.
        –Хотите, чтобы я поверил? Что вы раскопали? Свидетеля? Человека, кто знает, где находится тело? В любом случае кого-то, кто дал вам уверенность, что она убита. Это первое.
        –Я не…
        –А теперь второе. Почему это вас волнует? А это для вас очень важно. Несомненно. Когда вы прежде решались пойти со мной на встречу? Никогда, черт побери. Так вот, пока вы не выложите мне всю информацию, будете заниматься этим делом сами. Я понятно выражаюсь?
        –Эллис…
        –Я проголодался, Карла. Умираю от голода.– Эллис отдает мне флешку.– Позвоните, когда будете готовы поговорить. А теперь выходите из машины.
        Я избавляюсь от маскировки в туалете Музея Виктории и Альберта. Необходимо срочно прослушать запись на флешке – Эллис мог упустить что-то, о чем знал Девлин и о чем не рассказали коллеги Кэтрин. Однако мне предстоит долгий путь домой, и у рабочего стола я оказываюсь лишь в четыре часа.
        Вставив носитель, я навожу курсор на первую иконку.
        Я заканчиваю работу через пять часов. Все служащие уже разошлись по домам. Скоро ночь.
        Да, Эллис прав. Нечего искать. Все чисто.
        Накидываю пальто и выхожу на улицу.
        Я иду к реке, мне нравится смотреть на Темзу при свете луны. После наступления темноты ее ширина и мощь кажутся величественными. Подняв воротник, я стою опираясь на металлическое ограждение. Огни отеля «Хилтон» и пристани Коламбия на противоположном берегу кажутся далекими и загадочными. Справа, где за изгибами реки, расположены склады Лаймхаус-Рич, вспыхивает пронзающий темноту свет. Прямо ко мне несется по сверкающей глади реки полицейский катер. Разрезая носом водную стихию, он проносится мимо, оставляя после себя колебание волн. Я не могу сдвинуться с места, словно поджидаю, не появится ли за этим катером следующий… К пирсу причаливает прогулочное судно, на борт поднимаются люди, и вскоре оно уже на середине реки, а потом и вовсе скрывается из вида. Рябь на поверхности способствует меланхоличному созерцанию, позволяя любоваться переливами драгоценных капель, окрашенных лунным светом. Вскоре до меня доносятся звуки музыки.
        Что я делаю здесь, в темноте? Охочусь на Кэтрин? Я уже нашла ее, впрочем, каждый раз ее характеризуют по-разному, похоже, чем больше я получаю о ней информации, тем меньше знаю. Кто же она: пропавшая женщина, которую ищет Эллис, уверенный, что она мертва? Или амбициозный, преданный делу врач из отделения Робертса, не желающий признать, что не может больше держать все под контролем? Пациентка Яна Грейвса с депрессией? А может, женщина, для которой не существует рамок, которую знал Марк Девлин? Либо все, либо ничего.
        Увидев ее впервые, я подумала: «Монстр». Она такая и есть, но не в том смысле, что я имела в виду тогда; она похожа на вирус, способный реплицироваться и в то же время мутировать, каждый новый штамм не похож на старый. Каждый раз, когда я думаю, что уже все поняла, картина меняется, и эта женщина уже кажется мне совершенно другой.
        Но главное, что я не приблизилась к разгадке, что она сделала и почему, не узнала, кто хочет ее убить.
        А время уходит.
        Что же мне предпринять?
        Я жду и смотрю на воду. Ответа я по-прежнему не нахожу.
        Внезапно меня охватывает озноб. С реки дует пронзительный ветер. Пора возвращаться домой.
        Я разворачиваюсь и делаю шаг, но внезапно меня пронзает, словно молнией. Перед глазами возникает образ Грейвса, стоящего у стола и прикрывающего рукой папку с историей болезни Кэтрин. Он будто защищает ее, пресекая попытки проникнуть внутрь.
        Защищает от кого?
        Он ведь рассказал нам все о ее депрессии.
        А что, если в папке хранятся совсем другие документы?
        Позвонить Крейги? Нет, пожалуй, Робби. И не потому, что Крейги обязательно отчитает меня за желание рисковать, но и по причине нежелания ощущать его недовольство. Ведь люди, с которыми я хочу связаться, никому не доверяют, но они доверяют Робби.
        –Мне нужно достать бумаги,– говорю я.– Из охраняемого помещения.
        –Особое поручение?
        –И срочное.
        Через несколько секунд Робби произносит:
        –Вы говорите о Луи, верно?
        И он совершенно прав. Я говорю о Луи. Но лучше бы мне этого не делать.
        Глава 9
        День 16: четверг
        ПАУЭЛЛ
        Четверг. Снова приходится работать допоздна.
        По столу разбросаны бумаги – записи, найденные в квартире в Илинге.
        Вырванные из тетради листы, испещренные твердым почерком Лейдлоу. Некоторые абзацы содержат длинные, законченные предложения, но некоторые записи короткие, словно сделанные наспех. Однако все они завершенные по смыслу.
        О чем-то нам было известно, о чем-то нет.
        За домом в Илинге следили – Лейдлоу не мог остаться невидимым для всех,– но квартиру не проверили или думали, что сделали это. В списках жильцов и на счетах значилось имя Артура Бартона, его характеризовали как домоседа со слабым здоровьем, избегающего соседей, но присутствие человека в квартире было очевидно – горел свет, работал телевизор или радио. Иногда к нему приходили люди с пакетами продуктов – «Все в порядке, это я, у меня есть ключ» – или посыльные из магазинов – «Откройте, доставка».
        Когда впервые Пауэлл прошел по всей квартире – надев чехлы на ботинки и ни к чему не прикасаясь,– он обратил внимание на реле времени на светильниках, радио и телевизоре и на то, что в шкафах полно продуктов.
        Артур Бартон был фикцией, имя было заимствовано у ребенка, умершего в 1930 году, на первый взгляд никакой связи с русскими. Другое дело владелец квартиры: Гордон Фокс, псевдоним Питера Лейдлоу с 1976-го, после того, как его настоящее имя было занесено во все документы советской разведки.
        Кто-то обязан был это заметить.
        Они смогли обнаружить несколько пакетов записей, трижды обернутых в полиэтилен и хорошо упакованных, спрятанных в шести тайниках в квартире,– в бачке, приклеенных к нижней части каркаса кровати, под половицами, в морозильной камере, в духовке, под подкладкой пальто. В каждом была информация о разных периодах работы с Ноксом.
        О чем-то нам было известно, о чем-то нет.
        Дневники, в которых в деталях, буквально по минутам описано все: способ, время, место передачи данных, тайники, места встречи. В конце краткое резюме Лейдлоу: недоумение, волнение, разочарование. Он подозревал, что МИ-5 следит за ним. Возлагал надежды на дальнейшее сотрудничество с Ноксом. «На этот раз предоставленная информация очень ценная». Или: «Им придется постараться, чтобы нас вычислить».
        Были найдены и еще весьма любопытные документы: Лейдлоу сам занимался поисками Нокса.
        Тщательный анализ каждого контакта: не только предоставленной информации и возможных последствий, но и методов передачи, способных привести к источнику. «Тайник в парке, и обувь, заказанная и оплаченная кредитной картой,– подробности не выяснены. Передача при столкновении с человеком в кафе – личность осталась незамеченной. Конспирация?!! Или двойной блеф?
        Попытался выследить человека, оставившего пакет. Преследовал, но упустил».
        Анализ списка русских агентов: вопросительные знаки, пометки – ничего.
        Два года назад: «Может, Нокс не имеет отношения к Москве?!!»
        Явный период срыва: Лейдлоу не скрывает разочарования: «Мы на одной стороне, но он мне не доверяет. Все это никуда не приведет».
        И наконец, за две недели до смерти Лейдлоу: «Видел человека с пакетом, я почти уверен».
        Подробности встречи на рынке. Человек, похожий на хорька,– из стран Средиземноморья?!! – одет в коричневую куртку, петлял между зданиями. Лейдлоу шел за ним, но упустил.
        Ни одного упоминания о болезни, ни о встречах с врачом, об анализах или обследовании. Исключением стало последнее предложение: «Жаль, что у меня нет хоть немного больше времени».
        Уже начало одиннадцатого. Пауэлл выходит из кабинета, заперев по привычке дверь, и направляется в маленькую кухню в конце коридора. Пока закипает вода, он думает о сегодняшнем разговоре с шефом. Рынок работает раз в неделю, по воскресеньям. Стоит ли сходить, посмотреть?
        Описание человека, которого видел Лейдлоу, занимает две страницы. Фотография, конечно, не прилагается.
        Шеф кивает, шевеля губами. Это лучшая из всех возможных реакций.
        –Подключите местную полицию. Но пусть они не высовываются.– Эти инструкции совершенно бесполезны: неужели шеф забыл, сколько раз ему приходилось заниматься подобными делами?– Да, и никаких контактов с Ноксом, ясно?
        Будто он не понимает.
        Щелкнул и отключился чайник. Следом раздается неожиданный звук из коридора. Скрип двери? Скрежет защелки? Кто-то еще задержался допоздна? Пауэлл выходит в коридор, но там никого нет, а двери закрыты.
        По спине пробегает дрожь. Что это? Паранойя? Пауэлл вновь мысленно возвращается в то время, когда вышел из дома Лейдлоу и прошел к машине. Вот он кладет коробку на крышу машины, достает ключи – вспышка света, вдалеке отъезжает машина…
        Пауэлл отчетливо почувствовал, что тогда за ним следили.
        Глава 10
        День 17: пятница
        ЙОХАНССОН
        Сегодня ему не удается уйти далеко. На улице дождливо и слякотно, ветер продувает насквозь и бросает ледяные иглы в лицо. За ним идут двое, сгорбившись от холода в тонких куртках, они даже не пытаются скрываться. Он заходит в магазин на Западной улице, покупает зубную пасту и очередную плитку шоколада. Двое, угрюмо опустив голову, поджидают его у дверей. Йоханссон протягивает одному шоколад:
        –Пора возвращаться.
        На какое-то мгновение человек, кажется, вскипает от злости, словно Йоханссон посмел нарушить важные правила, но смотрит на плитку и смягчается. Обратно они возвращаются вместе, не сказав друг другу ни слова, просто идут, опустив голову и глядя в землю.
        Йоханссон уже входит в клинику и кладет руку на дверь, чтобы войти в кухню, как слышит знакомые звуки.
        Крик. Сначала одно слово, затем, после паузы, недлинная фраза, стон. И после тихий, протяжный плач.
        Он снимает ботинки и осторожно, чтобы не скрипнули доски, поднимается на второй этаж. Фраза слышна отчетливее. Четыре слова.
        Он берется за ручку и открывает дверь.
        –Нет,– произносит она на этот раз с мольбой в голосе.
        Свет не горит, в комнате почти совсем темно.
        По полу разбросана одежда. На матрасе у стены шевелится и поднимается фигура.
        Кейт поворачивает голову налево, потом направо.
        –Надо добраться до телефона,– произносит она не вполне внятно.– Нет, не туда.– Глаза полуприкрыты, словно она еще не проснулась.– Надо добраться до телефона.– Фраза из четырех слов, которую он слышал раньше, он узнал ее по мелодике звучания. И еще одно слово, которое ему не удалось разобрать, оно застревало у нее в горле, будто душило. Что-то похожее на «дракон».– Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь.
        –Кейт.
        –Он через минуту умрет. Через минуту.– Затем невнятный шепот.
        Кейт вздрагивает и моргает. Смотрит на него и прижимается к стене, подтянув одеяло к груди. Йоханссон делает еще шаг. Кейт шевелится, что-то ищет в постели, потом вытягивает руку с блеснувшим стальным лезвием. Он отступает назад.
        –Я умею с ним обращаться,– говорит она, и по ее лицу ясно, что она сейчас способна на все. Райан Джексон, убийца, отправивший на тот свет двух человек, делает шаг назад к двери.
        –Это был сон,– говорит он.– Все закончилось.
        Кейт смотрит на него, сжимая в побелевшей руке скальпель, тяжело дышит, в глазах плещется безумие.
        –Ты кричала,– продолжает он.– Но вижу, с тобой все в порядке. Я пойду, если ты хочешь, чтобы я ушел.
        На несколько мгновений она перестает дышать, опускает руку и смотрит на нее, словно не понимая, как к ней попал этот предмет.
        Йоханссон идет на кухню и приносит стакан воды.
        Кейт натягивает старый синий свитер поверх футболки, и, когда он входит, вытирает рукавом лицо. Сквозь тонкую кожу на запястье просвечивает синеватая вена, кажется, сквозь эту полупрозрачную кожу можно разглядеть каждый сосуд.
        Йоханссон протягивает ей стакан и делает шаг назад. Она пьет маленькими глотками, кутаясь в одеяло, и косится на темное окно. Горсти мокрого снега с шумом бьются в него, как мелкие камешки.
        –Ты звала кого-то во сне,– произносит он.
        –Что я говорила?
        –Считала. Хотела позвонить. Бормотала что-то про дракона.
        Она молчит несколько секунд.
        –Я в комнате. Из окна видны ворота. На них дракон.
        –И в этой комнате что-то произошло?
        Кейт кивает, потирая ладони, словно они замерзли.
        –Я все время возвращаюсь туда.– Она поднимает на него глаза.– А тебе что снится?
        Карла. Крыша. Человек у стола. Дом на ферме. Крик Канлиффа.
        –Всякая ерунда.
        –Одно и то же?
        –По-разному.
        –Хорошее или плохое?
        –Всякое.
        Внезапно Кейт отчетливо произносит:
        –Расскажи мне хороший сон.
        Лучший сон – Карла, ее темные волосы рассыпаются по его плечу – это первое, что приходит в голову. Но им он не может поделиться. Может, вторым?
        –Ночь. Я бегу по крышам.
        –И что это означает?– Он не оправдал ее надежды.
        Несколько мгновений они оба молчат, не шелохнувшись.
        –Его звали Дэниел. Фамилию я никогда не знала. Он был твоим ровесником, может, моложе. Темноволосый. Это было несложно. Он уже был…– подбирает слово,– недееспособным. Обе ноги сломаны. Левую сломал, видимо, когда пытался убежать, вторую… потом. Он был обездвижен, крови совсем мало. Я думала, все пройдет быстро, но он стал сопротивляться. Несмотря на все травмы. Он боролся. Пришлось… потратить немало времени.
        Кейт опускает глаза и натягивает рукава на кулаки. Она замолкает, но не отпускает его.
        –Зачем ты это сделала?
        Она опять поднимает голову, и Йоханссон замечает в глазах вспыхнувший свет во мраке бездны.
        –Потому что могла.
        –Он напал на тебя? Поэтому ты так поступила?
        –Хм, он ничего мне не сделал. Я его впервые видела.
        –Но что-то же заставило тебя…
        Внезапно из ее груди вырывается смех – гортанный, хриплый, резкий, как пощечина.
        –Никто и ничто меня не заставляло. В этом-то и дело. Меня никто не заставлял. Я могла развернуться и уйти или сделать все правильно, как была обязана, по крайней мере, у меня была возможность просто ничего, ничего не делать. Но я осталась. Я осталась на четыре дня. И я его убила.
        Кейт поворачивается к окну, хотя сквозь мглу все равно ничего не разглядеть.
        –Теперь тебе лучше уйти,– почти шепотом говорит она.
        Он спускается вниз, но не идет в свою комнату. Вместо этого он садится на ступеньку на первом этаже и слушает. Проходит полчаса, час, а шаги над головой все не прекращаются.
        Внезапно открывается дверь комнаты и выходит Винни.
        –Ты что тут делаешь?– шепчет он и задирает голову. На его лице появляется беспокойство.
        Они молчат и слушают, как Кейт ходит наверху от стены к стене.
        Наконец, все стихает.
        –Уснула,– говорит Винни.
        –Да,– кивает Йоханссон.
        Лежа в кровати, он натягивает одеяло на голову. Она знала лишь, что его зовут Дэниел, что он сломал лодыжку, пытался убежать, падал и снова поднимался. Тогда сломал вторую ногу. У него шла кровь.
        Она провела с ним четыре дня. Истязала его? Пытала?
        Потом она его убила, отсчитывая секунды до момента, когда он испустит дух.
        Потому что могла.
        В его жизни был Терри Канлифф. В ее – Дэниел.
        Глава 11
        День 17: пятница
        КАРЛА
        Время перевалило за полдень пятницы. Мы встречаемся во второсортном пабе среди жилых домов в Боу: столы липкие от пролитых напитков, два молодых парня играют в соседней комнате в пул. На мне темный строгий костюм недорогой фирмы, минимум косметики, волосы убраны в простой хвост: в таком виде я похожа на рядового адвоката или социального работника. Рядом пьет пиво Робби; на губах равнодушная улыбка – неприметные следы радости человека, погруженного в свои думы. Он все устроил – ему доверяют,– но сейчас это не доставляет ему удовольствия.
        Мне тоже совсем не хочется здесь находиться.
        Напротив меня сидит Луи, перед ним стакан лимонада – он не употребляет алкоголь. Луи похож на спокойного, скромного парня, немного уставшего, измотанного, внушительных размеров живот, круги под глазами такие темные, что заметны даже на его смуглой коже. Мы давно не работали вместе. Всего два общих дела за четыре года, с той поры, как познакомились. И чья это вина?
        Компаньон Луи Моронг внешне представляет собой полную его противоположность: фарфоровая кожа, светящаяся изнутри, огненно-рыжие волосы, заправленные за уши. На ней нет ни грамма жира, она выглядит хрупкой, но это лишь видимость. Если бы она не обладала силой, то сломалась бы много лет назад.
        Луи специалист узкого профиля, он работает с дверями. Двери, замки, сигнализации, охранные датчики. Моронг его компаньон и агент, она исполняет ту же роль, что Филдинг в жизни Йоханссона. Она находит клиентов, обговаривает условия, предоставляет Луи всю необходимую информацию. С едва скрываемой злобой она потягивает водку с тоником и переводит взгляд на меня. Глаза ее вспыхивают: «Сука».
        Она сегодня тоже выглядит уставшей. Выдалась сложная ночь? Не один заказ? Может, так длилось неделю или две? Вероятно, я обратилась к ним не в лучшее время, впрочем, у этой парочки каждый день непростой: они живут плавно выходя из одного кризиса и погружаясь в следующий, меняя одежду, хватая такси среди ночи, встречая рассвет в больничных палатах.
        Им тоже не очень приятно здесь находиться.
        –Как дела у Кайла?– спрашиваю я.
        Луи не отрывается от лимонада, но чуть растягивает губы в улыбке, предназначенной, скорее, себе самому.
        Искры из глаз Моронг рассыпаются где-то в воздухе между нами.
        –Кайл в порядке,– шипит она в ответ.
        –С ним твоя мама?
        Ее взгляд говорит: «Тебе-то что?», но она молчит.
        Кайл и есть та причина, по которой они оба здесь, по которой они всем этим занимаются, но именно из-за Кайла они ведут себя предельно осторожно.
        Впервые они попали в поле моего зрения четыре года назад, когда Кайлу было два. Ребенок представлял собой сосуд для целого коктейля из болезней, включая детский церебральный паралич и эпилепсию, что означает, что он никогда не будет говорить, ходить, есть самостоятельно и контролировать естественные желания. Семья заботилась о нем, используя скромную помощь государства, живя на пособие и деньги, добытые Луи в те редкие моменты, когда он решался пойти на дело. Моронг знала, что, если его поймают, ей придется рассчитывать только на себя и помощь матери.
        Сейчас Кайлу шесть. За четыре года я всего несколько раз видела его издалека, уверенная, что меня никто не заметит. Остановив машину в тридцати метрах, я пряталась за руль «воксхолла» и наблюдала, как Луи, Моронг и ее мать выкатывали мальчика из дома в специальном кресле. Ближе подобраться я не решалась.
        –Вы все получили?– спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другую. Под словом «все» я имею в виду поэтажные планы здания, в котором расположена контора Грейвса, номера модели сигнализации и датчиков, количество и типы окон и дверных замков, а также планы домов по обе стороны от здания Грейвса. Мы с Финном готовили документы всю ночь. Сегодня утром их передали бледной девочке-подростку – племяннице Моронг – на перекрестке в Уайтчепеле; Моронг не позволяла, чтобы такие вещи происходили в доме. Для этого она слишком осторожна.
        Услышав мой вопрос, она по-деловому кивает:
        –Получили.
        –И?…
        –Нам нужна неделя.– В соседней комнате шары бьются один о другой и слышатся крепкие ругательства.
        –Это невозможно. Понимаю, это сложно, но это отразилось и на вашем гонораре.
        Моронг поджимает губы и слегка качает головой. Я делаю вид, что не заметила ее реакции.
        –Я не могу так долго ждать.
        –Нам нужна неделя,– повторяет она.– Минимум.
        Теперь я качаю головой.
        –Завтра ночью. Если бы я знала, что вы успеете, назначила бы сегодняшний вечер. Завтра.
        –Тогда извините.
        И что мне теперь говорить? Что я обращусь к кому-то другому?
        У меня есть варианты, но придется иметь дело с людьми, которым я не доверяю. Есть еще Джо Эллис. Сейчас Эллис ведет игру. Но если бы и нет, я не хочу, чтобы в это дело вмешивалась полиция. Остаются только Луи и эта рыжеволосая бестия, сидящая сейчас напротив меня.
        Уверена, она тоже это понимает.
        Я наклоняюсь вперед и впиваюсь в нее взглядом.
        –Моронг, вам надо просто войти и выйти. Получить доступ к документам. Из здания ничего не пропадет, вы только снимите копии.
        –Неделя. Или мы не беремся.– Она пожимает плечами.– Вам решать.
        –Послушай. Вам предстоит непростое дело. Мы все понимаем и готовы платить. Гонорар двойной. Второго такого шанса заработать у вас не будет.
        В ее взгляде мелькает нечто, отчего она становится похожа на игрока в покер.
        –Пять дней,– говорит Моронг.
        Можно было бы договориться на три дня, но у меня нет и этого времени.
        –Завтра, деньги те же. Это мое последнее слово.
        Моронг откидывается на спинку стула, по лицу видно, что она обдумывает сказанное мной. Ее белые пальцы сжимают бокал и сдвигают его чуть влево, потом вправо, пока он не останавливается ровно посредине между мной и Робби, она со снайперской точностью выверяет цель.
        Наконец, она качает головой.
        –Мне это не нравится. Он слишком рискует.
        –Один человек будет следить за улицей, второй за входом, третий за камерами наблюдения.
        –И все-таки работать он будет один.
        –Мы отправим человека, чтобы снять копии. Луи должен только открыть дверь.
        –Он не работает с незнакомыми людьми.
        –А я его устрою?
        Робби сидит так близко, что я чувствую исходящую от него волну удивления, граничащего с шоком.
        –Завтра ночью, Моронг.
        Она внезапно встает. Луи смотрит на нее снизу вверх, сонно моргая, будто только что проснулся. Все? Они уходят?
        –Мне надо покурить,– говорит Моронг, и они направляются к выходу. Бармен провожает их взглядом, кивает и усердно начинает тереть тряпкой стойку, поглядывая на нас исподлобья. У меня возникает ощущение, что я постоянно нахожусь под наблюдением.
        Откинувшись на спинку стула, Робби попивает пиво и молчит. Если он и задумывался о том, почему Моронг так меня ненавидит, то никогда не поднимал этого вопроса.
        Два дела за четыре года. Неприлично высокие гонорары, потому что они не примут благотворительную помощь. Луи не должен работать на других людей, не столь осторожных, как я. Благодаря этим деньгам они с Моронг справляются. Каждый раз она ведет себя так же, как сегодня. У Моронг нет иллюзий, она понимает, что я плачу слишком много, но она наслаждается тем, что может мне отказать.
        Может ли? Понятия не имею. Остается только ждать.
        Они возвращаются через пять минут, распространяя запах табака, с припорошенными снегом волосами, и занимают свои места.
        –Мы с вами свяжемся,– говорит Моронг.
        Это не совсем тот ответ, которого я ждала.
        –Хорошо.
        Она кивает и добавляет:
        –Если мы согласимся и он попадется, мы вас сдадим.
        Я беру сумку и встаю с места.
        –Я знаю.
        Бармен нервно смотрит нам с Робби вслед. В дверях я оборачиваюсь. Они сидят за столиком и молчат: усталый чернокожий мужчина и хрупкая белая женщина. Каждый смотрит прямо перед собой, погруженный в свой мир, словно вглядывается в пропасть.
        В машине Робби раздувает щеки. Должно быть, он думает, что я сошла с ума.
        Но я обязана получить эти бумаги. Я хочу все знать.
        Робби высаживает меня около станции надземки. Пока он будет разведывать обстановку около дома Грейвса, мне придется в одиночку проделать путь до Доклендса.
        В 15:55 я подхожу к дверям своего дома, и Крейги уже ждет меня в фойе, готовый к деловой пятничной встрече.
        Очередной длинный список клиентов, возможности выбора, угрозы. Главарь некрупной группировки с весьма внушительным послужным списком правонарушений обратился за помощью в поиске пропавшей дочери. Клиент из Германии запросил поэтажные планы одного из известных лондонских отелей. По слухам, некто, так и не установленный, разыскивает Уильяма Гамильтона, а тот все еще сидит в конспиративном доме и не признается, что же такого он натворил. И опять Лукас Пауэлл: что бы он ни принес в кабинет в той картонной коробке, это ни в коем случае не должно вывести его на мой след. (Крейги, не задумываясь, отвечает «да».)
        Перед уходом, надевая пальто, он спрашивает словно невзначай:
        –А как дела у Йоханссона?
        Я рассказываю ему о безрезультатных допросах Эллиса по делу Кэтрин Галлахер.
        Впрочем, я утаиваю от него, что встречалась с Марком Девлином и Грейвсом, а также о предложении, сделанном мной Моронг и Луи. У меня нет желания выслушивать очередную лекцию о неоправданном риске.
        На часах шесть, и стрелка медленно перемещается к семи. Семь. Перечитываю досье на доктора Галлахер, записи Эллиса и жду телефонного звонка, но опять безрезультатно.
        Моронг может тянуть несколько дней.
        Подобные затишья – часть любой работы. Чем же это отличается от остальных? И все же я чувствую разницу. Она есть и уже начинает снедать меня.
        К восьми я понимаю, что не могу больше сидеть и ждать. Накинув пальто, спускаюсь вниз и иду вдоль по улице навстречу потоку спешащих домой людей. Дождь со снегом прекратился, но ветер пронзает, острый, как нож. Что я здесь делаю? Куда иду? Полюбоваться рекой? Купить молока? Я сама не знаю.
        У дверей одной из контор стоит худенькая девочка-подросток в тонком плаще и курит, повернувшись ко мне спиной. Поравнявшись с ней, я замечаю, как что-то выпадает из ее сумочки на асфальт.
        Это дешевый браслет. Останавливаюсь и, подняв его, обращаюсь к девушке:
        –Извините, вы уронили.
        Она поворачивается ко мне вполоборота, и я вижу, что передо мной стоит племянница Моронг.
        –О-ох, та, та,– бормочет она и, почти не разжимая бледных губ, произносит: – Завтра.
        Глава 12
        День 17: пятница – день 18: суббота
        ЙОХАНССОН
        Ночь была похожа на предыдущие: боли в груди, сломанная рука, несколько пьяных подонков, побелевших от количества выпитого. На каталке привезли тощего старика, пытавшегося стащить что-нибудь с ближайшего стола с инструментами. Йоханссон наклоняется, снимает с коляски тормоз и отвозит нового пациента на безопасное расстояние. («Извини, дедуля».) Старик смотрит на него с недоумением. Дрил замер на стуле и даже не моргает, Винни ест банан и рассуждает о том, чем займется, когда выйдет на свободу, Кейт всецело погружена в работу, она молчаливо и сосредоточенно занимается больным, словно он самый важный для нее человек на всем белом свете.
        Кейт не садится отдохнуть, даже когда наступает затишье: вытаскивает из шкафов материалы и пересчитывает, переписывает, сверяясь с бумагами, пишет новые, стараясь заполнить пустоту административной работой, придерживаясь ритма вечного двигателя. Йоханссон видел, как подобное происходило с другими, порой с ним самим. Работать, работать, работать до изнеможения, пока не останется сил на воспоминания, пока мелочи настоящего не заполнят все пустоты в голове, не оставляя места прошлому.
        В субботу утром Кейт направляется наверх, в свою комнату. Он ждет, когда стихнет звук шагов и скрипнет кровать, но этого не происходит. Наконец, Йоханссон одевается и выходит на улицу. У ворот его поджидают два человека – хвост,– притопывая ногами от холода, они курят. Он кивает им, и они кивают в ответ. Ему удается оторваться метров на двадцать, прежде чем они бросают сигареты и не спеша устремляются следом.
        Он привычно кружит по территории.
        Возвращаясь в лагерь, Йоханссон останавливается на перекрестке, чтобы пропустить патрульную машину, и внезапно его внимание привлекает происходящее на противоположной стороне улицы.
        Мужчина полусидит, прислонившись к стене,– пьяный или ему плохо?– над ним склонился невысокий парень с прилизанными черными волосами. Это Джимми, они виделись тогда, во дворе. Задача Джимми помочь нам с небольшой демонстрацией… Сейчас он пытается достать что-то из кармана мужчины, и это удается ему с трудом, поскольку приходится действовать одной рукой – левая перемотана грязной тряпкой.
        Джимми выпрямляется, извлекая небольшой предмет. Фотография. Поспешно убрав ее в карман, он переводит взгляд на Йоханссона и через пару секунд расплывается в улыбке – в ней радость и надежда, улыбка маленького ребенка. Потом он, вероятно, что-то вспоминает, прижимает здоровую руку к плечу, и улыбка сползает с лица.
        Его без слов пропускают на территорию лагеря. Открыв дверь, Джимми проходит в комнату для ожидания, вот он, знакомый укол напряжения.
        Йоханссон останавливается, прислушиваясь к тишине. Кейт будет ждать его в клинике. Внезапно на него наваливается усталость, непереносимая усталость, рождающая в голове единственную мысль: «Скорее бы все закончилось».
        Он заходит в кабинет, и выхватывает глазами из всей обстановки стул. Он пуст.
        Тревога с силой ударяет в ему грудь.
        Череп едва не лопается от боли. Во рту вкус крови. Над ухом резкий звук – кто-то отрывает от рулона кусок липкой ленты.
        –Закройте дверь,– говорит человек голосом Брайса, и следом раздается смешок, отрывистый и злобный. Ножа, кажется, ни у кого нет.
        Йоханссон открывает глаза. Связанного лентой по рукам и ногам, его усаживают на стул. Он не может пошевелиться.
        Должно быть, Йоханссон пытался издать какой-то звук, потому что к нему склоняется Брайс и прижимает палец к губам:
        –Ш-ш-ш…
        –Заткнуть его?– раздается вопрос с другой стороны, но Брайс лишь улыбается и говорит Йоханссону: – Нет необходимости. Ведь так?
        Сотрудничество. Брайс предлагает сотрудничество. Йоханс сон качает головой. Изо рта стекает струйка крови, сломанные зубы впиваются в щеку.
        Брайс недовольно морщится:
        –Гадость.
        Йоханссон с трудом глотает. Нет, это еще не начало. Ему нужна публика. Кийан. Кейт. Однако страх заполняет его целиком. В этой комнате наверняка немало ножей.
        Брайс все еще крутится рядом, приседая и вглядываясь в его лицо. Глаза у него ясные и чистые.
        –Выглядишь усталым, Райан,– ведь тебя так зовут, верно? Ты совершаешь ошибку, и знаешь это.– Он замолкает, но вскоре продолжает: – Хочешь, я скажу тебе, что думаю? Да, Райан?
        Йоханссон кивает, и Брайс довольно улыбается. Вот и молодец.
        –Ты не отнесся к этому месту со всей серьезностью. Я прав? Ты много гулял, все видел, так? Решил, что попасть сюда очень просто,– вошел, подобрался к Кийану, устроился как дома…– Брайс склоняется ближе.– Ты плохо изучил это место.
        Он резко взмахивает рукой, Йоханссон подается назад, готовясь к удару, но Брайс его не касается. Он поднимается и начинает ходить по кабинету взад-вперед. Останавливаясь у шкафов, он открывает дверцы, разглядывает медикаменты, некоторые берет в руку и кладет обратно. Йоханссон следит за ним глазами, но пошевелиться не может: мышцы шеи горят огнем.
        Через несколько минут Брайс поворачивается к нему.
        –Я смотрел, как ты таскал мешки с трупами, и знаешь, что подумал?– Он берет пузырек с бесцветной жидкостью, вертит и ставит на место.– Это пустая трата времени. Бесполезно так жить дальше. Это не то, что ты хочешь. Ты уйдешь отсюда живым, но… другим.– Брайс кивает, словно подтверждая свои мысли.– Да, это место тебя изменит. Изменит всю твою жизнь.– Он подходит ближе и кладет руку на плечо Йоханссона.– Согласен, что людей пугают перемены?– Брайс похлопывает его по плечу и идет дальше. Повернувшись к Йоханссону, он вопросительно на него смотрит.– Что больше всего тебя пугает? Мысли о смерти? Ты веришь, что ад существует? Я нет.– Брайс вытаскивает из коробки одну резиновую перчатку и натягивает на руку, разглядывая так, словно прикидывает, подходит ли ему размер.– Смерть похожа на сон. Но жить, изменившимся…– Он опять подходит к Йоханссону и встает справа от него.– Скажем, без глаз, или языка, или рук.– Он проводит пальцем по щеке Йоханссона, и тот непроизвольно вздрагивает.– Я вот представил,– продолжает Брайс шепотом,– у тебя вся жизнь впереди, а ты даже дрочить не сможешь. А? Райан?
        Йоханссон кивает. Что же сейчас будет?
        Брайс наклоняется ближе, он чувствует его дыхание.
        –Место изменит тебя. Оставит свою отметину.
        Брайс хватает Йоханссона за шею и заставляет наклониться, затем задирает рубашку, сдвигает бинты и вонзает палец в перчатке в рану. Кажется, Йоханссон сейчас ослепнет от боли, задыхаясь, он хватает ртом воздух.
        –Видишь,– шепчет Брайс,– стоит только начать резать, а дальше все идет легко.
        Палец погружается в плоть, боль обжигает все тело. Йоханс сон сжимает зубы и закрывает глаза, перед глазами мелькают вспышки света.
        –Я могу тебя прикончить. Прямо сейчас.– Брайс смеется тихо и нежно.– Нам лишь нужно время.
        Неожиданно Брайс рывком тянет его к себе. Йоханссон ударяется о спинку стула. Брайс обхватывает руками его шею и сжимает. Дышать становится невозможно.
        –Это только начало,– шепчет на ухо Брайс.

* * *
        Перед глазами мелькает лезвие, но Йоханссон не ощущает боль от пореза. Перед ним стоит Кейт и перерезает ленту на руках. Свободна левая рука, нога. Она поднимает голову, и он видит, что лицо ее белое, бескровное, как маска.
        –Не двигайся,– говорит Кейт.
        Его пронзает боль в спине, перед глазами все затягивает туманом, во рту появляется вкус крови.
        –Ты полагал, что без свидетелей Брайс ничего не сделает, ты слишком в это поверил. Надо было предвидеть и такое.
        Кейт освобождает его правую руку и ногу. Йоханссон делает глубокий вдох и пытается встать. В голове поднимается шум.
        –Я сказала, не шевелись.– Губы ее плотно сжаты.– Что он сделал?
        –Рана на спине,– бормочет Йоханссон и опускает голову.
        Она задирает рубашку и несколько секунд молчит, не касаясь раны.
        –А что с головой?
        –С головой нормально.
        –Черт, он же тебя ударил. Ты потерял сознание.
        Кейт проверяет зрачки и осматривает голову.
        –Снимай рубашку и ложись,– командует она.
        Он встает, и изображение комнаты перед глазами уезжает в сторону, приходится постоять несколько секунд, держась за стул.
        Йоханссон стягивает рубашку и ложится на кушетку, отвернув голову к стене, и вскоре ощущает уверенные прикосновения ее холодных пальцев.
        –Надо было сразу зашить,– произносит Кейт, но не предупреждает, что будет больно.
        Она молча работает, и Йоханссон закрывает глаза, ожидая боли.
        –Насколько это важно?– спрашивает Кейт.– Насколько тебе важно остаться здесь?
        Он молчит.
        –Сначала Брайс напал на тебя на улице и действовал быстро,– продолжает она,– потом пришел в клинику и уже не спешил. Что дальше?
        Я могу тебя прикончить. Прямо сейчас.
        –Брайс обязательно вернется. В следующий раз будет хуже.
        Она заканчивает работу и отходит, а Йоханссон садится на кушетке. Боль в спине стала тупой и ноющей, но в голове по-прежнему гул.
        Не глядя на него, Кейт снимает перчатки и бросает в корзину.
        –Ты мне сегодня в клинике не нужен,– говорит она.
        –Со мной все нормально.
        –Нет, не нормально.
        Она поднимает на него серьезный, мрачный взгляд.
        –Не хотелось бы возиться с тем, что Брайс натворит в следующий раз. Возвращайся в Америку. В Викторвилл. Убирайся отсюда, пока он не вернулся за тобой.
        Йоханссон лежит на кровати, прислушиваясь к пульсирующей боли в спине. Закрывая глаза, он чувствует, как палец Брайса погружается в кровавую плоть.
        В конце концов Йоханссон засыпает, и ему снится дом на ферме, но на этот раз он слышит крик не Терри Канлиффа, а свой собственный.
        Он просыпается в холодном поту. Осторожно поднявшись, идет в туалет, наливает стакан холодной воды и быстро выпивает, опираясь рукой на раковину. Зеркало на стене отражает небритого человека, похожего больше на призрак.
        Надо бежать.
        Ни разу со дня смерти Терри Канлиффа Йоханссон не отказывался от работы. Ни разу за восемь лет. Они говорили, что он ненадежен, но ошибались, он доказал, что они ошибались. Но сейчас он ничего не хочет доказывать.
        Йоханссон физически ощущает холодную, ледяную глыбу, неведомо откуда появившуюся в груди.
        Пришло время заканчивать.
        Глава 13
        День 18: суббота – день 20: понедельник
        КАРЛА
        Непрофессионал подождал бы глубокой ночи, часов до двух-трех, когда улицы даже в этом районе Челси затихают. Но зачем женщине пробираться в офис в три часа ночи?
        Поэтому сейчас 23:15, суббота, и я выхожу из машины у дома, где расположен кабинет Грейвса. Метрах в тридцати от входа останавливается кеб, и я замечаю строгий профиль Робби за рулем машины, он смотрит в другую от меня сторону. Впрочем, я слишком занята поиском ключа в сумке, это ключ не от этой двери и никогда ее не откроет. Но это вступление имеет большое значение для всего задуманного мной спектакля. Дома на этой улице в основном жилые, и я не хочу, чтобы сосед, случайно выглянувший в окно, заподозрил проникновение в дом преступника.
        Я похожа на живущую здесь женщину, ищущую ключ и не думающую прятаться. Делаю вид, что ключ подошел, открываю глянцевую черную дверь, вхожу и тихо затворяю ее за собой. Возможно, я одна из работающих здесь женщин, забывших что-то важное и вернувшихся вечером, чтобы это что-то забрать. У меня нет повода для волнений.
        Дверь для меня открыл, разумеется, Луи, проникший тенью в пустой дом несколькими часами ранее. Он методично проложил себе путь к входной двери, отключив сигнализацию и всевозможные датчики, и, прежде чем заняться замком в кабинете Грейвса, проверил оконные задвижки и опустил жалюзи. Я вхожу и включаю свет,– что удивительного в том, что человек вошел и включил свет?– и он растерянно моргает, но ничего не говорит. Позволив мне дойти до середины коридора, он выключает свет, но к этому времени у меня уже в руке фонарик.
        Папка находится в этом здании, мне остается только найти ее.
        В конце коридора приоткрытая дверь кабинета Грейвса. На несколько секунд я замираю, прислушиваясь,– по Кингс-Роуд проносится машина с включенной сиреной – и зажигаю свет.
        Обшитые деревянными панелями стены, кресла, рабочий стол. Первым делом я открываю ящики стола и с разочарованием убеждаюсь, что доктор хранит в них ручки, листочки для записей, диктофон, шнуры и «мышку» от компьютера. Никаких папок. Оглядываю шкаф с книгами и журналами, возвращаюсь в коридор к Луи и кивком указываю ему на лестницу.
        На первом этаже три двери. За одной еще один кабинет, вторая ведет в туалет, третья в кабинет, выходящий окнами на задний дворик. Луи первым делом опускает жалюзи, а я оглядываюсь: два стола, компьютеры, телефоны, пара стульев, сканер, принтер и три запертых на ключ шкафа. Луи переводит взгляд со шкафов на меня, спрашивая: «Открывать?» Ему потребуется на это не больше минуты, но я качаю головой. В этом здании работают четыре психоаналитика, трех шкафов явно недостаточно для хранения историй болезни всех пациентов, их должно быть по крайней мере четыре.
        –Должно быть еще хранилище документов,– шепчу я, подхожу к дальней стене и открываю поочередно две двери. За ними вместительный шкаф с вещами и маленькая кухня.
        Мы поднимаемся наверх и обнаруживаем еще два кабинета, ванную и кладовку с канцелярскими принадлежностями, но ни одного помещения, похожего на архив.
        Но папка существует, я точно видела картонную обложку с надписью «Кэтрин Галлахер». Поразмыслив, я возвращаюсь обратно в кабинет Грейвса.
        Оглядев мебель, я смотрю на пол.
        Дорогой ковер, но им пользовались не один год, и уже видны легкие потертости. Я внимательно приглядываюсь к посветлевшим участкам: у кресла, у стола, за которым работает Грейвс, но есть и еще один – у обитой панелями стены. На первый взгляд там нет ни зеркала, ни картины, ничего, что могло бы заставить человека часто там стоять.
        Я прохожу к двери, включаю свет и возвращаюсь к обитой панелями стене, на этот раз подсвечивая фонарем сбоку. Мне хорошо виден зазор, не больше миллиметра, между панелями; опустившись на колени, я вижу, что ближе к полу он становится уже миллиметра два. Потайная дверь. Или сейф.
        Я встаю и ощупываю руками в перчатках ближайшие панели. Безрезультатно.
        В дверях появляется Луи. Стоит мне отойти, как он решительно приступает к делу, мне даже не приходится просить его открыть эту дверь.
        Проходит пятнадцать минут, прежде чем Луи встает с колен и раздается щелчок замка. Доступ открыт.
        Луч фонаря освещает более сотни папок, расставленных на полках, которые расположены в углублении от пола до потолка.
        Они должны стоять в определенном порядке, скорее всего, в алфавитном, но я не вижу буквенных обозначений. Галлахер, где же она?
        Тихо вибрирует мобильный Луи, и он выходит из кабинета.
        Достаю одну папку – Мэдисон, соседнюю – Кирби…
        До меня доносятся из коридора лишь отдельные звуки, слова я не могу разобрать. Внезапно раздается вой сигнализации. В углу кабинета мигает датчик движения.
        Что происходит?
        В дверях возникает темный силуэт Луи. Я направляю на него фонарь и вижу его широко распахнутые, полные отчаяния глаза.
        –Не двигайтесь,– шепчет он,– и выключите свет.
        Я выключаю фонарь, и сирена смолкает. В углу загорается красная лампочка.
        Я стою, боясь пошевелиться, посреди кабинета Грейвса, с фонарем в руках и перед распахнутым настежь шкафом с историями болезни. Я не могу сдвинуться ни на сантиметр, потому что датчик движения мгновенно среагирует.
        Больше всего сейчас мне хочется повернуться к Луи и спросить, почему он не отключил сигнализацию и что делать дальше, но я не вижу даже его лица.
        В это мгновение раздается звук, который заставляет меня вздрогнуть: в замке входной двери поворачивается ключ.
        Стоит двери открыться, как сигнализация срабатывает снова. В холле включается свет, слышатся шаги и приглушенный смех. Затем женский голос произносит:
        –Сигнализация, сигнализация.
        Опять шаги, потом кто-то набирает код, и наступает тишина. В углу кабинета Грейвса гаснет красная лампочка.
        Я делаю глубокий выдох через рот, чтобы звук был тише. Слышно, как бьется мое сердце и хрипло дышит Луи. Свет фонаря выхватывает капельки пота на его темной коже.
        Я вожу фонарем из стороны в сторону в поисках места, где можно спрятаться, и ничего подходящего не нахожу.
        Женщина смеется еще громче, кажется, она пьяна и громко говорит:
        –Трахни меня сейчас же.
        Я узнаю этот голос. Это похожая на замороженный кусок масла администратор с гладкими волосами, скучной одеждой и выражением скромной покорности судьбе на лице. Должно быть, ожидавший у входа Робби их видел, узнал женщину и сообщил Луи о возникших непредвиденных обстоятельствах. Тот мгновенно понял, что прежде всего они обратят внимание на сигнализацию, и включил ее.
        –Трахни же… меня,– произносит тот же голос.
        –Прямо здесь?– Голос мужчины мне неизвестен, мужчина трезвее своей спутницы, и очевидно, что здесь он главный.
        –На столе,– хихикает она.
        Череда тихих звуков непонятного мне происхождения, затем скрип пола, звук отодвигающегося стула и мужской смех – ободряющий, мягкий – и стоны.
        Мы стоим, не шевелясь. Звуки постепенно становятся понятнее.
        Луи кивает мне и выходит в коридор.
        Идти за ним? Нет. Я обязана найти папку.
        Я вновь зажигаю фонарь и смотрю на историю болезни в руках – Эймс. Я осторожно ставлю ее на полку и перевожу луч вправо. Фарис. Георгиу.
        Возня в холле подходит к кульминационному моменту.
        Галлахер К. Вот она. Достаю папку и открываю. На первой странице анкетные данные: имя, адрес, номер домашнего телефона. Перелистываю страницы. Все они исписаны убористым почерком. Я нашла, что хотела.
        Внизу женщина громко вскрикивает раз, другой, третий, раздается мужской хрип, и все смолкает.
        Где же Луи?
        Если он попадется, мы вас сдадим.
        Неужели он сбежал и оставил меня одну?
        Что ж, я не вправе его винить, ему нужно думать о Кайле.
        Через несколько секунд из холла доносятся покашливания, женщина и мужчина поправляют одежду.
        Им незачем заходить в этот кабинет, но все же я выключаю фонарь. Шаги: каблуки ее туфель, его броги. Может, они молчат, потому что им хорошо или просто нечего сказать друг другу.
        Я слышу скрип открывающейся входной двери. Слава богу.
        –Подожди,– говорит женщина,– надо включить сигнализацию.
        Через восемь секунд красный огонек вновь прорезает темноту.
        Настало время выбираться. Сейчас я могу только сесть в кресло Грейвса и сложить руки на папке.
        Здание погружается во мрак, хлопает входная дверь. Огонек в углу мерно подмигивает мне.
        Я потеряла счет времени. На руке есть часы, но они скрыты рукавом, а я не могу пошевелиться.
        В кармане вибрирует мобильный. Остается гадать: это Робби или Шон – ответить я не могу. Я лишь кошусь на детектор, стараясь выровнять дыхание.
        Проходят минуты. По соседней улице опять проносится полицейская машина.
        Как долго я смогу так просидеть? Прежде чем затекшие мышцы начнет сводить судорогой? Возможно, мне придется оставаться в этом кресле всю ночь и весь день, пока в понедельник утром не придет прилизанная администраторша в чистой одежде, с укладкой и неброским макияжем. Она и найдет меня сидящей в кабинете Грейвса.
        Нет, Робби подобного не допустит, но он не сможет самостоятельно вызволить меня из этого плена технических устройств. Придется ждать Луи. Однако если Луи решил исчезнуть, надо на ходу придумывать новый план. Звать на помощь. А это означает звонить Крейги.
        Сколько времени это займет? Сколько я смогу продержаться?
        Интересно, прошло много времени? Минут пятнадцать? Двадцать? Некоторые люди наделены умением чувствовать время, но не я. Знать бы, который сейчас час…
        Я смотрю на свои ладони, сложенные на папке, и вспоминаю Яна Грейвса.
        Если бы я могла включить свет и открыть папку, давно бы выяснила, что он от меня скрывал. По крайней мере, мне было бы чем заняться.
        Я продолжаю сидеть, разглядывая папку, когда внезапно слышу легкий шорох в коридоре, и в это время гаснет лампочка датчика в углу.
        Луи.
        Несколько мгновений я не шевелюсь, затем наклоняюсь, опускаю голову на руки и закрываю глаза.
        –Привет,– тихо произносит стоящий в дверях Луи, и я поднимаю голову.
        Он светит фонарем прямо мне в лицо, потом догадывается его опустить.
        Я не стану говорить то, что готово слететь у меня с языка: «Подонок, я думала, ты меня бросил».
        Этого не требуется. Он видел мои глаза.
        Я возвращаюсь домой в четвертом часу утра. Прежде чем уйти из кабинета Грейвса, я воспользовалась крохотным фотоаппаратом и сняла все страницы из папки Кэтрин Галлахер, не забывая удостовериться в нумерации, чтобы точно знать, что доктор не смог ничего утаить.
        Я ничего не пропустила. Папка была возвращена на прежнее место на полке, я ушла первая и одна. Робби и Шон проследят, чтобы Луи благополучно покинул дом, окна были закрыты, а сигнализация включена. Мы сработали аккуратно, все осталось на своих местах, никто не догадается, что в доме побывали люди.
        Все же я не смогу заснуть, пока не прочитаю историю болезни.
        Я подключаю камеру к ноутбуку, нажимаю на печать и отправляюсь готовить кофе.
        Но к чашке я так и не притрагиваюсь, настолько чтение захватывает меня с первой страницы.
        У нас с Грейвсом много общего. Он тоже любит точные данные, поэтому сначала записывает имя, адрес, телефон. Профессия: младший бухгалтер (рекламное агентство). Пустыми остаются строчки, предназначенные для рабочего телефона и фамилии врача общей практики. Затем идут подробные записи с каждой встречи за пятнадцать месяцев. Подобное сходство характеров кажется мне жестоким.
        Все так, как рассказал нам Грейвс. Требовательный отец, эмоционально холодная мать, детство, прошедшее без любви,– зависимость от успехов, хорошие отметки в школе, с честью выдержанные экзамены… Я воображаю себе серьезного ребенка, сидящего за обеденным столом в школьной форме, с заплетенными в косы светлыми волосами, только что закончившего делать уроки или поразившего успехами учителя музыки.
        Следующая встреча, еще одна и еще. Бессонные ночи. Чувство ненужности, неполноценности. Страх совершить непоправимую ошибку или просто быть пойманной за неверными действиями… Я продираюсь сквозь профессиональные термины из записей последней встречи перед исчезновением, пытаясь найти намек на признание Кэтрин, сделанное Грейвсу.
        Ничего. Я возвращаюсь к началу и перечитываю каждый лист, стараясь уловить скрытое между строк на случай, если Грейвс боялся разоблачения и пытался некоторым образом зашифровать информацию.
        Никакой подсказки. Ни единой щелки, в которую можно было бы пролезть. Набор терминов для определения состояния отчаявшейся женщины; умные слова, выражающие обычную человеческую боль.
        Несмотря на детальный анализ личности, записи Грейвса не сообщают мне ничего нового.
        Я смертельно устала. Пора ложиться спать. Надо отдохнуть и еще раз перечитать на свежую голову. Я лгу сама себе. Утром тоже ничего не прояснится.
        Однако мозг отказывается дать мне отдохнуть. Я лежу и слушаю, как мысли навязчивым метрономом будоражат мозг, настойчивые и раздражающие, как протекающий кран. Я то и дело возвращаюсь к нашему разговору с Грейвсом.
        –Вы задаете те же вопросы, что и ваши коллеги год назад.
        –И что вас удивляет?
        –Я полагал, если вы потрудились наведаться ко мне снова…
        –То будем задавать другие вопросы? Но так бывает не всегда.
        И вот то едва уловимое колебание в воздухе, разрушающее контакт… Я решила, что Грейвс относится к нам предвзято, но дело не в этом. В чем же? Что вызвало у него такую реакцию? Я вновь и вновь прокручиваю разговор, но не нахожу ничего подозрительного, кроме того, что Грейвс не снимает рук с папки Кэтрин, словно не желает подпускать нас к ней.
        Все дело в истории болезни.
        Остался лишь одни человек, с которым можно поговорить. Стефан.
        Хорошая мысль?
        Стефан ничего не знает о Карле, и я сделала это намеренно, желая избежать ненужных трений и конфликтов. Несмотря на то что я умею отменно лгать, Стефан один из тех людей, которые способны всегда это понять.

* * *
        Он живет на улице Стрэнд в одном из тех красивых домов восемнадцатого века, выходящих окнами на реку. Неподалеку три паба и кафе, и в солнечный день здесь много посетителей, заполняющих столики на улице, но сегодня холодно и ветрено, поэтому в помещении не прячутся лишь заядлые курильщики.
        Стефан, сияя, распахивает дверь. Огромных размеров фигура заполняет почти весь дверной проем.
        –Входи, входи. Позволь мне помочь снять пальто. Я как раз приготовил свежий кофе.
        Кухня расположена в глубине дома, из ее окна открывается вид на лужайку и одинокое яблоневое дерево. Из динамиков вырываются мрачные, душераздирающие слова из «Стояла мать скорбящая» Перголези.
        –Боже,– говорит он,– давай выключим. Поставим что-то повеселее.
        –Нет,– протестую я,– оставь.
        –Хорошо,– соглашается Стефан с улыбкой и принимается хлопотать, наливая кофе, интересуясь, не требуется ли мне молоко или сливки, предпочитаю ли я остаться в кухне или перейти в гостиную, люблю ли бисквиты и какой бы предпочла к кофе. Он достает кофейный сервиз, ставит его на место и начинает доставать другой. Стефан чувствует, что-то произошло. Когда последний раз я звонила ему рано утром и просила о немедленной встрече? Чуть рассвело – и я уже у его дверей, не сомкнув всю ночь глаз.
        Наконец чашки стоят на подносе.
        –Прошу.
        Я прохожу в гостиную, сажусь и предоставляю хозяину право выполнить ритуал угощения гостьи, болтая тем временем о незначительных вещах.
        Когда он родился, мне уже было пять: старшая сестра, разумная, осторожная, осознающая пропасть, разделявшую наших родителей, видевшая это расстояние, которое не смогло уменьшить даже появление Стефана – вылитого отца. Брат пришел в этот мир в период военных действий и стал, как и я, оружием обеих сторон. Впрочем, ему пришлось немного легче, у него была я, которая могла объяснить правила игры, прежде чем он вырос и понял все сам: когда кивать, когда лгать, а когда и тихо исчезнуть. Наше детство было периодом интриг, ухищрений, неудивительно, что последующая наша жизнь сложилась именно так.
        Секреты и тайны других людей стали нашим бизнесом, но если я покупаю и продаю их, то мой брат, как и Ян Грейвс, психиатр. Различия лишь в том, что его клиенты не богатые и преуспевающие люди с суицидальными наклонностями и депрессиями, а уголовники – мужчины и женщины, слишком больные, чтобы сидеть в тюрьме, не говоря уже о Программе «расширения свободы личности». Брат проводит большую часть времени в специальных учреждениях за решеткой, убеждая искалеченные души открыться и рассказать о своих нездоровых фантазиях и наклонностях. Эти люди смотрят на этого крупного человека с уверенностью, что он не станет их судить, и почему-то доверяют ему и все рассказывают.
        Иногда я задумываюсь: что бы Стефан сказал, узнав правду обо мне?
        Разумеется, ему известно о Томасе Дрю, о том, что я работала у него и спала с ним. Он в курсе, что наш бизнес связан с компьютерными технологиями и безопасностью. Стефан знает, что Дрю исчез, оставив кучу проблем, которые мне пришлось решать, а также то, что я получила неплохие деньги и потом нигде не работала… Тогда брат был студентом, поглощенным своей собственной жизнью, а я старшей сестрой, заучившей правила жизни еще до его рождения – говорить только то, что человеку необходимо знать.
        К тому времени, как он решился задать серьезные вопросы, я уже точно знала, что никогда не отвечу на них честно.
        Сейчас мы обсуждаем всякую ерунду: концерты, которые посетили, старых знакомых, возникших на горизонте, его последнее путешествие во время отпуска. Он не упомянул, ездил ли он отдыхать один. Стефан гей, и его личная жизнь, как и моя работа,– тема, которую мы стараемся избегать. Но я не могу откладывать вечно, поэтому произношу:
        –Стефан, у меня к тебе просьба.
        Он улыбается так, словно ему все по плечу, но я вижу, как напряженно работает его мозг.
        Я беру сумку и достаю записи о Кэтрин Галлахер.
        –Хочу услышать твое мнение.
        –Мое мнение?– Брат вспыхивает, но внимательно смотрит мне в глаза – не дурачу ли я его.
        –Твое мнение как профессионала. Эти записи,– я держу бумаги на коленях, будто боюсь их ему доверить,– сделаны психоаналитиком. История болезни молодой женщины. Мне бы хотелось знать твое мнение.
        Слово «психоаналитик» его смутило. Значит, этим делом уже занимался другой врач. Стефан смотрит на папку, потом на меня.
        –Это важно лично для меня. Никто не знает, что я с тобой советуюсь, и не узнает, если ты промолчишь. У тебя не будет…
        Резкий взмах рукой, словно это последнее, о чем он мог подумать.
        –Мне необходимо знать…– продолжаю я.– Прошу тебя, прочитай записи и скажи, что ты думаешь. Сегодня, лучше сейчас. Если ты занят, я могу зайти в другое время. Не хочу их здесь оставлять, это копии, но мне было нелегко их получить.
        На этом я замолкаю. Можно сказать еще многое, но это уже ничего не изменит.
        Его взгляд скользит по моему лицу, затем по папке, затем опять по моему лицу.
        –Это важно, да?– наконец спрашивает он.– По телефону ты показалась мне… потерянной.
        –Плохо спала,– пожимаю я плечами.
        –Из-за этого?
        У меня заготовлен ответ, естественно, я не собиралась говорить правду, но внезапно ощущаю тяжесть и нежелание лгать. Стефан ждет еще несколько секунд, затем берет из моих рук папку и открывает.
        Первая страница отсутствует, и он поднимает на меня вопросительный взгляд.
        –Я убрала ее личные данные. Подумала, так будет лучше.
        –Да, разумеется.– Брат колеблется, но все же не интересуется очевидным: страницы были сфотографированы.
        –Ты сделаешь сегодня? Ты никуда не идешь на обед?
        Он смущенно улыбается:
        –Я думал, мы вместе пообедаем.
        –Пойдем в ресторан?
        –Я мог бы и сам приготовить…
        –Тогда этим займусь я.– И резко поднимаюсь.
        Стефан вскидывает брови. Он-то прекрасно знает, какой из меня кулинар.
        Он перемещается в кабинет – маленькую комнату на втором этаже со стеллажами, по всему периметру заполненными книгами. Я тревожу его лишь дважды – захожу спросить, не хочет ли он еще кофе, и приношу сэндвич, которым Стефан решил ограничиться на обед. В первый раз брат отвечает односложно и выглядит так, словно вынырнул с большой глубины. Во второй раз быстро перелистывает страницы вперед-назад, будто что-то ищет, а на меня даже не смотрит. Я ем одна, сидя в кухне и глядя на пожухлый сад. Магнитофонная запись закончилась, и я слушаю тишину, стараясь не обращать внимания на гул в ушах. Дорожка вдоль реки проходит как раз под окнами дома Стефана, по ней гуляют люди, громко разговаривая, а до меня долетают обрывки фраз, которые я не должна была бы слышать. Однако гуляющие видят лишь дома на берегу, но не замечают людей, не подозревают, что их кто-то может услышать.
        Наконец, на лестнице слышатся шаги, и в коридоре появляется Стефан.
        –Шарлотта?
        Я встаю и поспешно наливаю ему кофе, пока он устраивается на кресле напротив. Записи ложатся на стол. Внезапно меня охватывает волнение.
        Стефан кладет руки на подлокотники и сцепляет пальцы.
        –Кто она?– спрашивает он.
        –Просто молодая женщина, я… ее мать – подруга моей подруги.
        Брат принимает эту ложь.
        –Ты знакома с ней лично?
        Слава богу, я на безопасной земле.
        –Нет.
        –Но ты знаешь людей, которые с ней знакомы.
        –Я коротко общалась с двумя из них.– Эта ложь не тяготит, она незначительна. Все разговоры вел Эллис, я всего лишь их прослушала. Однако я близка к истине.
        Внезапно Стефан подается вперед.
        –Общалась?
        –Общалась.
        Он не спрашивает, не означает ли это, что ее нет в живых. Возможно, это ему и не нужно.
        –Расскажи, с кем ты встречалась.– Стефан откидывается на спинку.
        –С коллегами. С начальником.
        –С друзьями?
        –С бывшим любовником. Непродолжительный роман.
        –У нее были друзья, с которыми можно поговорить?
        –Мне не удалось найти ни одного, кто был с ней по-настоящему близок. Ни мне, ни полиции.
        Я понимаю его взгляд без слов: «Значит, в этом замешана еще и полиция?»
        Вместо этого Стефан произносит:
        –Конечно, никого из членов семьи, помимо матери, на которую мы не можем рассчитывать.– Затем, после недолгой паузы: – А как насчет психоаналитика, который сделал эти записи?
        –Я с ним говорила, да. И я была в ее доме.
        –Она жила с кем-то?
        –Одна.
        Стефан сутулится и хмурит лоб.
        –Скажи, как ее описали коллеги?
        –Настоящий профессионал своего дела. Амбициозна, но не лидер по натуре.
        –Итак, у нее была депрессия. Как она возникла? Что говорят коллеги?
        –Они не догадывались, что у нее депрессия. Она не делилась личным.
        –Совсем не догадывались?
        –Совсем. Она никому не говорила. Не таким она была человеком.
        –И на работе избегала близких отношений?
        –Она работала в маленьком коллективе и общалась с ограниченным количеством людей.
        Стефан опять хмурится и произносит:
        –В записях сказано, что она панически боялась допустить ошибку. И об этом не рассказывала коллегам? Она должна была переживать из-за того, что может потерять работу.
        –Женщина ни с кем не откровенничала,– повторяю я.
        –И никто ничего не замечал? Нервозности? Или, например, злости?
        –Злости?
        Стефан проводит рукой по обложке папки.
        –Эту женщину переполняла злоба. Никто за всю жизнь не любил ее за личные качества, только за поступки. Психоаналитик отмечает ее склонность к суициду, а это связано с гневом. Никто не говорил об этом?
        Я качаю головой.
        –Возможно, не хотели ввязываться.
        –Она была чрезвычайно замкнутым человеком. Никого не пускала в свою душу.
        –Я бы сказал больше. Эта женщина производила впечатление рассеянного, потерянного человека. Возможно, коллеги считали ее неспособной оказать поддержку, помочь.
        –Ничего подобного я не слышала. Никто не подозревал, что у нее проблемы, пока она…
        Стефан замечает мое колебание. Интересно, как он сам закончил бы это предложение? Пока она не убила себя? Пока не нашли тело?
        –Но они ведь работали вместе? Неужели они не чувствовали, что такой человек бросит в беде?
        –Нет. Она гордилась тем, что никогда не допускала ошибок в работе.
        Стефан коротко кивает, но немного отступает от темы.
        –Психоаналитик не назначал ей антидепрессанты?
        –Она отказалась назвать имя врача общей практики.
        Еще один кивок и никаких комментариев.
        –Она много пила?
        –Возможно, одна, но никогда на людях. Даже на вечеринках не позволяла себе больше одного-двух бокалов.
        –Физическое состояние? Боли?
        –Она никогда не болела. В шкафчике в ванной нет ничего сильнее парацетамола.
        –За время посещения психоаналитика она ни разу не звонила с сообщением, что заболела и не может прийти?
        –Нет.
        –Ни разу не болела?
        –Получается, нет.
        –Случаи нанесения ущерба себе самой? Есть доказательства?
        –Имеешь в виду, что женщина пыталась перерезать себе вены?
        –Один из возможных вариантов. Расскажи о ее семье. Белые воротнички?
        –Хорошо образованный средний класс.
        –Тогда она могла вредить себе не физическим образом. Накричать на босса, переспать с мужем коллеги. Плохое поведение с заранее известными катастрофическими последствиями.
        –Ничего подобного мне не известно.
        –И на теле нет шрамов или следов порезов?
        Что-то в его тоне привлекает мое внимание, но я не могу понять что.
        –Она могла сделать порез на той части тела, которую не видно.
        –Патологоанатом бы увидел,– говорит брат и поджимает губы. У него лицо человека, только что уловившего нечто важное и мгновенно сфокусировавшегося на этом.– Расскажи, как она жила?
        Вопрос ставит меня в тупик. Мне это кажется неважным.
        –В доме аккуратно, чисто. Скучно.
        –Но не грязно? Никаких признаков того, что окружающее перестало ее волновать, что она перестала заботиться о себе?
        –Она очень аккуратна. В шкафах все в идеальном порядке.
        –Это может быть связано с обсессивно-компульсивным расстройством. Если эта женщина от природы человек аккуратный, то депрессия могла лишь усилить это. Но должно быть что-то, чем она пренебрегала. Заросший сад? Грязная машина?
        –У нее нет сада, и машины я не видела.
        –А одежда? Внешний вид?
        –Она была консервативна. Ничего легкомысленного и поношенного. Полагаю, она следила за своей внешностью. Покупала дорогую одежду и берегла ее. Пользовалась косметикой. Занималась в тренажерном зале.
        –А в конце? Полагаю, имел место кризис.
        –Ничего не изменилось.
        Стефан прижимает кончики пальцев ко рту. Думает.
        –В записях указано, что женщина испытывала страх, что может совершить ошибку – непоправимую ошибку. Она работала в рекламном агентстве?
        –Она была врачом.
        –Но в записях…– Стефан замолкает и кивает самому себе, переосмысливая.– Отделение?
        –Интенсивная терапия.
        Брат вскидывает брови.
        –И коллеги ничего не замечали? Она ведь ходила к врачу общей практики, разговаривала о своем состоянии.
        –Она пришла сразу к психоаналитику.
        –Сама?
        –Частный пациент. Платила наличными. Сказала, что боится, что все узнают, что она не может справиться.
        –Потому что она сама врач, так? Врачи склонны к утаиванию личных проблем.– Стефан откидывается на спинку.– Ты говорила с психоаналитиком. Как он тебе?
        –Осторожный. Порой словно защищался.
        –Женщина приняла слишком большую дозу?
        –Никто не знает.
        –Что? Я не понял.
        –Тела не нашли. Последний раз ее засняли камеры видеонаблюдения. Она вышла из дома и исчезла.
        –Кто заявил в полицию?
        –Психоаналитик.
        Стефан пристально смотрит мне в глаза.
        –Ее психоаналитик? Не коллеги?
        –Она была в отпуске в тот период, но не пришла на очередной сеанс. Доктор не смог до нее дозвониться по домашнему телефону, рабочего у него не было, поэтому он отправился к ней на квартиру.
        –Психоаналитик сам поехал к ней? Мог ведь просто написать письмо.
        –Он волновался.
        –Дверь никто не открыл и он пошел в полицию?
        –Да.
        –Со словами: «Обратите внимание, эта женщина склонна к суициду?»
        –Да.
        –И теперь ты пытаешься ее найти?
        –Пытаюсь узнать, что с ней произошло.
        –Думаешь, она мертва?
        –Мне бы не хотелось высказываться по этому поводу.
        –Хочешь, чтобы это сделал я?
        –Хочу.
        Брат отворачивается, затем поднимается и начинает ходить по комнате. Помещение невелико, а он достаточно крупный мужчина – до окна ему достаточно сделать три шага. Несколько секунд он любуется пейзажем – слева красный с серым и белым поезд региональной линии переезжает через железнодорожный мост, справа на фоне серого неба хорошо видна башня Брэнфорда. Наконец, он поворачивается.
        –Почему ты пришла ко мне?
        –Хочу выяснить, что произошло.
        –Но из записей все понятно. Почему ты им не веришь?
        Потому что она жестокая убийца. Потому что Девлин видел ее темную душу, и Грейвс не мог этого не заметить. Я уверена, что так и было, но у меня нет доказательств. На этот случай у меня нет подготовленного ответа.
        –Я не могу тебе рассказать.
        –Потому что ты сама не знаешь, почему не веришь?
        –Я не могу тебе рассказать.
        Еще один пронизывающий взгляд. На этот раз с легкой неуверенностью. Хороший человек в дьявольской вселенной пытается все осмыслить. Насколько он лучше меня.
        Нас разделяет расстояние в тысячи миль. Стефан не заслужил такого моего отношения.
        –Мне надо узнать, что случилось с этой женщиной,– произношу я.– Я думала, что найду все в этих записях, но ничего не нашла, хотя прочла полдюжины раз. Я ничего не поняла.
        –В них описан классический случай депрессии. Как из учебника.
        –Я полагала, в них должно быть нечто большее.
        –В этих записях ничего нет,– говорит он с пугающей уверенностью.
        Мне кажется, на меня сбросили что-то тяжелое, придавившее к стулу. Все части тела стали невообразимо тяжелыми. Все дело в неоправдавшихся надеждах? Я, как Эллис, передвинула все камни и была уверена, что под этим, последним, обязательно что-то найду. И это поможет мне вычислить клиента и спасти Йоханссона. Все напрасно.
        Стефан не должен понять моего состояния.
        –Тогда извини,– говорю я, стараясь взять себя в руки.– Я лишила тебя хорошего обеда.– Поднимаю глаза.
        –Ты хотела увидеть только признаки потенциального самоубийцы,– говорит он.– В этом-то вся проблема. История слишком идеальная. У людей все сложнее, запутаннее. Особенно у тех, кто задумывает самоубийство.
        –Полагаешь, она не имела склонности к суициду?
        –Я полагаю, она никогда не была в кабинете этого психоаналитика.
        Я молчу и лишь несколько раз моргаю.
        –Ты обратила внимание на почерк? Слишком все гладко. Да, меняется цвет чернил, но весь текст читается как единое целое, нет смыслового разрыва между окончанием одной записи и началом другой. А он должен быть. И почерк должен немного меняться, он разный каждый раз, когда человек берет ручку,– иногда мы пишем быстрее, иногда медленнее, утром, выпив две чашки кофе, и перед обедом мы пишем по-разному… Должны быть различия. Его почерк должен был меняться, а этого нет. Только в конце, ты не заметила? Размер букв иной. Появляются повторяющиеся фразы, как повторяются его мысли. Он почти отходит от клише. Будто она просидела перед ним несколько месяцев, а теперь перед ним черта, рубеж, и он сдался.– Стефан прерывается.
        Я слушаю его, затаив дыхание.
        –Продолжай.
        –Психоаналитик утверждает, что она способна на самоубийство, что может покончить с собой. Но разве кому-то из ее знакомых приходило в голову, что она на такое способна?
        –Кейт все скрывала.
        –А если скрывать нечего? В ней нет злости, недовольства собой, никакого расстройства концентрации. В доме у нее чисто, она занималась спортом, следила за собой, пунктуальна, на нее можно положиться. Где же тут депрессия? Только в истории болезни.
        –Хочешь сказать, что записи поддельные?
        –Наконец-то поняла. Пятнадцать месяцев? А записей хватает лишь на одну встречу. Уверен, он все написал за один раз. У него в голове был список симптомов, и он проверял каждый. Я уже сказал, проблема в том, что ты хотела увидеть самоубийцу. И он был озабочен тем, чтобы передать одну мысль: эта женщина собирается себя убить.
        Стефан выбрасывает руки в стороны.
        –Шарлотта, возможна ошибка…– Опускает руки.– На основании того, что ты мне дала, могу сказать одно: она не больше нас с тобой была склонна к суициду.
        Все взлетает в воздух и опускается на свои места.
        Ты видишь то, что тебе подсказали, хоть это и кажется бессмысленным.
        Ты поверила в сказанное, как и все остальные: полиция, коллеги, соседи, пресса, все, кроме Марка Девлина. Ты так просто купилась.
        Солнечный луч за окном пропадает и появляется вновь.
        А что, если вся эта история вымышленная?
        Итак, что мы имеем? Пропавшая женщина и заключение эксперта. Череда сеансов и пятнадцать месяцев наблюдений за развитием суицидальных наклонностей Кэтрин Галлахер. При этом никаких доказательств.
        Соседи ее почти не знали. Коллеги были уверены, что с ней все в порядке. Получается, выводы сделаны лишь на показаниях Грейвса. Убираем записи – и что остается?
        Не попадайся в ловушку предопределенности. Не верь тому, во что хочешь поверить.
        Однако все это очень похоже на правду.
        У Кэтрин нет семьи, у которой можно узнать подробности. Тело не найдено, и следствия не будет. Проще всего признать, что она лежит где-то мертвая. Что сказал Робертс? «Это очень на нее похоже: не желать быть найденной. Очень в ее духе». Однако записи – слабое звено в этой цепи, и Грейвс знает это. Лежащая на папке рука, словно для придания уверенности, что информация никому не доступна, легкое колебание воздуха… Конечно. Это был страх. Он думал, что полиция интересуется им. Иначе зачем им задавать те же вопросы, что и год назад? Только для того, чтобы вывести его на чистую воду.
        И что мы от него получаем? Ответы, к которым не подкопаться. Грейвс рассказывает о ее несчастном детстве, и мы не можем проверить достоверность фактов, перечисляет симптомы: стремление к уединению, потеря аппетита, отсутствие самоуважения. Строки из учебника.
        Поэтому он и не позвонил боссу Эллиса, чтобы проверить наши личности. Он не желает лишний раз давать о себе знать, надеется, если отсидится, спрятав глаза, мы про него забудем.
        Я молча смотрю прямо перед собой, а Стефан следит за моим лицом, взгляд его при этом полон сострадания.
        –Шарлотта.
        Я опускаю руки на колени.
        –Со мной все нормально.– И это действительно так.
        –Ты сказала, ее мать…
        На этот раз ложь звучит очень гладко.
        –Она в доме для престарелых, ей некому помочь. Я сказала, что постараюсь.
        И все же он видит, что я лгу. Он всегда это видит. На лице мелькает разочарование, но Стефан понимает, что ничего не сможет изменить.
        –Ты должна идти с этим в полицию. Для подобных действий могут быть серьезные причины. Порой люди хотят исчезнуть…
        В моей голове эхом проносятся слова Девлина, но Стефан думает совсем не об этом; он полагает, что психоаналитик вступил в сговор с женщиной с целью помочь ей исчезнуть, чтобы все происходящее наводило на мысль о самоубийстве и в дальнейшем не вызывало подозрений.
        –Шарлотта! Обещай, что обратишься в полицию. Тебе не обязательно признаваться, что ты читала записи.– Значит, брат догадался, что они попали ко мне незаконным путем.– Можешь сказать, что услышала это от ее коллег и нашла специалиста, который готов разобраться и дать свою оценку. Обещаешь?
        Я киваю. Интересно, он мне верит?
        Стефан улыбается и смотрит на меня, будто я его пациент.
        –И обязательно позвони мне. Расскажешь, что тебе ответили.
        Опять киваю, но, подняв глаза, вижу то же разочарованное выражение его лица. Он понимает, что не смог меня убедить. И он абсолютно прав.
        Я не собираюсь обращаться в полицию. Но я непременно займусь Грейвсом.
        Здравый смысл меня покидает даже раньше, чем я получаю машину в Хаммерсмите. Слов Стефана недостаточно, мне нужны доказательства.
        О, теперь у меня еще больше оснований для подозрений. Удивительным образом исчезнувшие квитанции оплаты Кэтрин сеансов врача, никаких доказательств безналичного платежа. Встречи назначались в нерабочие часы, поэтому никто из коллег Грейвса, включая администратора, ее не видел. Запись на прием есть лишь в личном ежедневнике Грейвса. Я видела, как он работает, у него есть ответы на все вопросы. Со счетами нередко случается путаница, время выбрано в интересах клиента, поскольку так было удобно ей, а она боялась, что о сеансах узнают коллеги. Запись на прием? Я так и слышу его вкрадчивый голос: «Ошибка администратора. Почему это так для вас важно?»
        Если я хочу встретиться лицом к лицу с Грейвсом, мне нужны доказательства, от которых он не сможет отмахнуться. Например, присутствие Кэтрин Галлахер в другом месте – она была в больнице или тренажерном зале, отправляла письмо по электронной почте – в то время, когда она якобы должна была сидеть в кабинете психоаналитика. Но сколько времени займут поиски? Могу ли я позволить себе ждать? Надо проверить поминутно двенадцать дней, и одной улики будет недостаточно, надо собрать две или три… А если все будет безрезультатно? Они могли найти в ее расписании пустые часы и назначить сеансы на это время.
        Позвонить Эллису? Возможно, ему удастся что-то раскопать. Однако если Стефан прав, то Грейвс мог пойти на многое, чтобы убедить всех в самоубийстве Кэтрин, а значит, он мог и заплатить Эллису, чтобы тот выдвинул эту версию. Или кто-то другой заплатил, и Грейвс может вывести меня на этого человека. Я не хочу, чтобы Эллис был рядом, когда я его найду.
        Грейвс жил в доме в Хэмпстеде. Туда я отправляю Шона, а Робби прошу съездить в Челси. Клиенты Грейвса деловые люди, он может вести прием и в воскресенье. Шон оказывается проворнее, но в доме с видом на парк никого нет. Я велю ему ждать, Грейвс может вернуться в любую минуту.
        Робби звонит минут через пятнадцать. В окнах дома в Челси не горит свет, и дверь никто не открыл.
        У меня есть номер мобильного телефона Грейвса, но стоит ли звонить? Я молча смотрю на экран, когда на нем высвечивается имя Шона. Он говорил с соседями. Грейвс занимается домом покойной матери в Бакингемшире.
        Через пять минут я уже знаю адрес.
        Воскресный вечер, четыре пятьдесят пять. Солнце уже садится.
        –Доктор Грейвс… Это Элизабет Кроу.
        Его удивление ощутимо даже по телефону.
        –Извините, но я не…
        «Лжец»,– шепчу я про себя.
        –Я приходила с инспектором Эллисом, не сомневаюсь, что вы меня запомнили.
        –Откуда у вас мой номер?– резко спрашивает он.
        –У нас появилась новая информация. Полагаю, нам лучше встретиться. Сегодня же.
        Молчание. Интересно, как он понимает слова «новая информация»? Но мне этого никогда не узнать.
        –Простите, но придется ее отложить. Дело в том, что я нахожусь не в Лондоне…
        –Мы знаем, где вы.
        –Ну что ж,– произносит он таким тоном, словно я подтвердила его подозрения.
        –Вы не спросите, что нам удалось найти?– Сволочи эти психоаналитики.
        –Откровенно говоря, мисс Кроу, я полагаю, вы уже потратили достаточно моего времени.
        –Или вы нашего.
        –Не понимаю, что вы…
        Пора открывать карты.
        –Мы считаем, доктор Грейвс, что вы сказали нам неправду, и можем это доказать.
        –Кто так считает?
        Мне остается только блефовать.
        –Попытайтесь догадаться.
        На том конце провода повисает тяжелое молчание. В пространстве между нами вспыхивает и растекается нечто понятное нам обоим, оно похоже на распустившийся цветок или каплю чернил, упавшую в воду.
        Я не знаю, что происходит у него в голове, но уверена, что он мой.
        –Скажите, как вас найти.
        Молчание. Что он намерен делать? Отсоединиться и бежать?
        –Машина к вам отправлена.
        –Они будут в форме?– неожиданно спрашивает Грейвс, звучно сглотнув. Я чувствую дрожь в его теле.
        –Вы бы предпочли в штатском, верно?– Он думает о соседях, об общественном мнении.– Попытаюсь что-то сделать.
        –Мне нужна защита.
        Он напуган. Отлично. Пусть боится.
        –Непременно. Оставайтесь в доме, доктор Грейвс.
        На часах пять минут шестого. Может, стоит отправить Робби стеречь Грейвса? Робби и Шон попадут туда быстрее меня. Если повезет и на дороге не будет заторов, я доберусь в течение часа. Нет, Грейвс не решится бежать, если только он поверил, что у нас есть доказательства. Он будет либо пытаться вывернуться, либо открыто противостоять. В жизни мне приходилось встречать достаточное количество агрессивных мужчин, чтобы понять, когда положение станет опасным. Доктор не из таких. Все же не стоит привлекать к этому Робби и Шона. Дело может принять неожиданный оборот, в таком случае чем меньше людей он увидит, тем лучше.
        Я звоню Робби и велю затаиться неподалеку в неприметной машине и ждать распоряжений. Может возникнуть необходимость перевезти Грейвса в безопасное место.
        Всю дорогу меня мучает одна мысль: Думаешь, у тебя получится блефовать? Что будет, если Грейвс поймет, что у вас на него ничего нет?
        Двадцать минут шестого. Я выхожу из дому с небольшой сумкой – Шарлотта Элтон собирается навестить друзей. Такси и пять минут пешком до места, где мы держим резервные черные джипы. В гараже я превращаюсь в Элизабет Кроу с помощью скучной юбки, пальто, старомодных туфель и черного парика. Последний раз… Похоже, профессиональную маскировку пора менять, все рано или поздно изживает себя. К концу сегодняшнего вечера Грейвс поймет, что я не та, за кого себя выдавала, но будет уже слишком поздно.
        Уже 19:17, когда я подъезжаю к Чилтернским холмам. По одной стороне извилистой дороги стоят вперемежку «пряничные» старые домики и более новые – тридцатых-пятидесятых годов, скучные и довольно обыкновенные. Впрочем, люди здесь живут вполне состоятельные – у одного дома замечаю «ягуар», у другого «порше-кайен» с тонированными стеклами. Остановившийся на противоположной стороне внедорожник освещает фарами белое зимнее поле и остовы темных деревьев. Здесь нет ни тротуаров, ни уличных фонарей.
        Я проезжаю по деревне. К воротам, которые я ищу, ведет лишь узкая дорожка, представляющая собой брешь в живой изгороди вдоль дороги. Я сбрасываю скорость и въезжаю в темноту. Передо мной открываются площадка из гравия и дом тридцатых годов постройки на фоне темных очертаний сада. Пара окон мансарды под самой крышей походит на два глаза. Одно из них светится, и кажется, что это существо подмигивает мне. На первом этаже тоже горит свет за задернутыми шторами. На подъездной дороге стоит машина, по номерам выясняю, что она зарегистрирована на Яна Грейвса.
        Хозяйка дома, мать доктора, скончалась два месяца назад в возрасте восьмидесяти восьми лет, пролежав короткое время в больнице. По коммунальным счетам становится ясно, что с тех пор дом пустовал.
        Я останавливаюсь в тридцати метрах от ведущей к дому дороги. Дальше я направляюсь пешком. Единственным человеком, увиденным мной издалека, ставшим доказательством того, что деревня обитаема, была женщина в теплой спортивной куртке с лабрадором на поводке.
        Под ногами хрустит гравий, ветер нещадно наступает, и деревья на аллее шипят на меня, покачивая ветками.
        Я нажимаю на кнопку звонка, из дома доносится его электрический отзвук. Я ожидаю услышать шаги и увидеть в ребристом стекле входной двери лицо Грейвса, но проходят мгновения, а ничего подобного не происходит. Секунд через двадцать я вновь давлю на звонок. Дом небольшой, звонок должен быть услышать. Может, доктор в ванной?
        Время идет, но никто не открывает. Все же мне кажется, что я слышу в доме какое-то шевеление.
        Я отступаю назад и заглядываю в слуховое окно, но удается увидеть лишь кусок потолка с пятном света от настольной лампы. Внутри тихо, даже шторы не колышутся.
        Я достаю фонарь и ступаю на тропинку, которая огибает дом. Боковое окно лишь наполовину закрыто занавеской, поэтому мне хорошо видна приоткрытая дверь спальни и кровать с разбросанными на ней безделушками – шкатулки и вазочки веджвудского фарфора, маленькие подносы – и коробку на полу. Перемещаюсь чуть в сторону, чтобы разглядеть остальную часть комнаты. Комод с множеством ящиков в углу, самый верхний открыт, словно кто-то рылся в нем и в спешке забыл закрыть.
        Рядом раздается тихий звук. Закрывающейся двери? Я никого не вижу. Деревья по-прежнему возмущенно покачиваются, я приглядываюсь – никого. Я прохожу дальше. Задняя дверь с закрытым шторкой стеклом заперта. Окна поблескивают темными стеклами. Рядом я обнаруживаю еще одну дверь с рифленым стеклом. Достав платок, я берусь за ручку. Дверь не заперта.
        Я попадаю в кухню со старой пластиковой мебелью и потертым полом. Затворив за собой дверь, я откашливаюсь и произношу:
        –Мистер Грейвс? Вы дома?
        Прохожу из кухни в коридор, затем в спальню. У дальней стены приоткрытая дверь. Должно быть, она ведет в ванную.
        Его тело зажато между унитазом и стеной, глаза широко распахнуты, на лице выражение робкого протеста. Убийца воспользовался ножом – на одежде липкие пятна крови.
        Время внезапно останавливается. Я не знаю, как долго это длилось. А потом…
        Господи!
        Мне хочется убежать из этого дома, убежать и спрятаться. Гнать машину на предельной скорости, чтобы как можно скорее оказаться за много километров от всего этого, затаиться там, где меня никто не найдет.
        Стоп.
        Прокручиваю события назад. Когда я позвонила в дверь, я четко ощутила, что в доме кто-то есть. Чуть позже тихо закрылась дверь.
        Но сейчас ты одна? Слушай.
        Ни скрипа половиц, ни дыхания в соседней комнате.
        Но они знали, что ты приедешь.
        Неужели телефон Грейвса прослушивался? Они слышали, что я сказала?
        Я сообщила, что отправляю машину. Когда они позвонили в его дверь, он мог решить, что это полиция. Сколько человек он увидел на пороге? Одного? Двух? И почувствовал облегчение: они все же прислали людей в штатском.
        Бедняга. Глупец.
        Или он запаниковал после моего звонка? И позвонил кому-то сообщить, что все открылось?
        Зря я не отправила Робби. Нет, лучше было вообще не звонить. Надо было сразу приехать и прижать его. Нельзя было давать ему шанс.
        Ухо режет настойчивый звонок мобильного телефона, заставляя покинуть спальню, пройти через коридор и направо, в темную гостиную. Еще в дверях замечаю светящийся голубым экран телефона.
        Подхожу ближе и смотрю на номер.
        Помедлив, я нажимаю на зеленую кнопку и прикладываю аппарат к уху. Тишина, и через несколько секунд связь прерывается.
        Сосредоточься, у тебя мало времени.
        Вхожу в «Журнал», «Принятые вызовы». На самой верхней строчке последний номер. Звонили в 19:34 с мобильного номера, продолжительность разговора шесть секунд. Вторым в списке неопознанный номер. Это я звонила Грейвсу в 16:55 с телефона, номер которого невозможно определить.
        Перехожу в «Набранные номера». Вот он. В 17:08 – вскоре после нашего разговора – Грейвс набрал первый номер из списка, и разговор длился менее двух минут.
        Он испугался и решил кого-то предупредить? Молил о помощи? И теперь этот человек перезвонил ему. Хотел удостовериться, что все в порядке? Что работа выполнена и Грейвса больше нет? Или выяснить, попала ли в дом я? Этот человек может быть очень далеко или стоять в саду под деревом.
        Внезапно меня охватывает паника. Немедленно прекрати.
        Повторяю номер.
        Запомнила? Хорошо. Выключи телефон и положи в карман. На этот раз ты оказалась на шаг впереди полиции. Посмотрим, удастся ли действовать так и в дальнейшем.
        А теперь шевелись. Давай же уходи.
        Выхожу обратно в коридор. Все внутри меня противится тому, чтобы заглянуть опять в ванную, я не хочу больше видеть эту отвратительную картину. Но внутренний голос настаивает, что необходимо заглянуть. Зачем? Чтобы удостовериться?
        Разумеется, там ничего не изменилось. Мертвецы оживают лишь в фильмах ужасов. И все же я не могу оторвать от него глаз. Возвращаюсь в кухню и прихожу в себя, лишь натолкнувшись на угол буфета.
        Уезжай отсюда.
        А они ждут меня на улице?
        Взяв платок, открываю дверь и замираю на пороге, вглядываясь в темноту. Не заметив очертаний человеческих фигур, делаю шаг. Закрываю дверь. Все в порядке, не спеши. Горло сдавливает так сильно, что кажется, будто я сейчас задохнусь. Необходимо быть предельно внимательной, в доме не должно остаться моих отпечатков.
        Поворачиваюсь. Вдалеке на газоне кто-то стоит.
        Почудилось?
        Иди. Просто иди.
        Десять километров я еду по сельской дороге. Десять километров перед глазами стоит лицо Грейвса, на которое я вынуждена смотреть снова и снова. Сжимаю руль липкими от пота руками.
        Ты не должна была звонить. Не должна была давать им шанс.
        Наконец нахожу безопасное место: роща, удобный съезд. Меня окружают скелеты зимних деревьев, но попадаются и вечнозеленые, спутанные заросли кустарников скрывают голые стволы. Земля мягкая, завтра еще будут видны следы шин, но с этим я ничего не могу поделать.
        Я выхожу и, достав сменные номера, начинаю скручивать старые. Когда я заканчиваю, пальцы едва меня слушаются, руки перепачканы грязью, но эта деревня одна из тех, где люди коротают одиночество, записывая номера незнакомых машин. Откуда мне знать, может, женщина, гулявшая с лабрадором, наделена фотографической памятью. На трассе множество камер наблюдения, не стоит давать им повод меня останавливать.
        Снимаю коричневый парик Элизабет и меняю ее невзрачный наряд на свою одежду. Вот я опять стала Карлой в туфлях на каблуках, с подкрашенными помадой губами, хотя это было непросто сделать, она чуть не выпала из моих трясущихся рук.
        Смотрю на карту и набираю номер Робби, чтобы дать четкие инструкции без всяких объяснений, затем придирчиво оглядываю салон, нельзя оставить здесь случайно даже незначительную мелочь.
        Выдохнув и собравшись с мыслями, я выезжаю на дорогу – надо спешить в Лондон.
        В пути меня временами охватывает леденящий душу шок, я начинаю дрожать так сильно, что включаю обогрев, но через какое-то время напряжение спадает.
        У меня возникает желание свернуться в клубок и закрыться от внешнего мира. Я хочу поговорить – хоть с кем-то – и непременно рассказать этому человеку все. Я понимаю, что причиной всему шок, это он повергает меня в такое состояние. И даже когда у меня возникает желание смеяться над собой, это тоже последствия шока. Невероятно.
        Возьми себя в руки. Немедленно. Не смей распускаться.
        Я никому не могу ничего рассказать. Робби, Шон… Чем меньше они знают, тем лучше.
        Стоит раз все объяснить, и это войдет в привычку, возможно, может даже стать обязательным. Если они все узнают, то могут позволить себе принимать решения, на которые не имеют права. От них не требуется ничего, кроме хорошо выполненной работы.
        Временами я поглядываю на огни проезжающих мимо автомобилей, их сигналы мне не суждено расшифровать. Я мечтаю забыть лицо Грейвса, но не могу.

* * *
        Я проезжаю окраины Западного Лондона. Желтый свет уличных фонарей открывает обзор на ровные ряды домов по обе стороны дороги, похожих на набор корпусной мебели.
        Я останавливаюсь у обочины и выхожу из машины, не выключая двигателя.
        Меня уже ждет Робби, нахохлившийся, засунувший руки в карманы.
        –Убери машину с дороги и сделай так, чтобы она исчезла,– командую я, подходя ближе. Из-за неожиданного спокойствия голос кажется мне чужим.
        –Номера?
        –Все сделано.
        Робби кивает, забирается на водительское место, и вскоре машина скрывается из вида. За несколько минут общения я успеваю понять его состояние. Робби старается не воспринимать все слишком серьезно, не думать о происходящем, но он определенно понимает, что произошло нечто непредвиденное и очень плохое, что заставляет нас заметать следы. Интересно, о многом ли он догадывается?
        Завтра он все узнает. Об этом позаботятся средства массовой информации.
        Я поспешно возвращаюсь к дороге. Машины занимают все три полосы, наполняя воздух едкими выхлопами. Чтобы перейти на другую сторону, придется спуститься в переход. Здесь холодно и влажно, свет кажется серым и пахнет испражнениями. Выход заблокирован группой подростков лет тринадцати-четырнадцати, они курят и оживленно болтают. Их мобильные телефоны то и дело издают резкие, крикливые звуки. Подростки поворачиваются ко мне и смотрят оценивающе, словно проверяя на степень уязвимости. Такая уверенность кажется мне пугающей. Кто-то произносит несколько слов мне в спину, но я не обращаю внимания, какое мне до них дело.
        Стоит мне выйти на поверхность, как начинается дождь.
        К счастью, у обочины меня уже ждет машина. Фары призывно мигают, за рулем сидит Шон. Мы срываемся с места, прежде чем я успеваю захлопнуть дверцу.
        Шон еще не знает, во что мы все впутались.

* * *
        Мы долго петляем по городу и, наконец, выезжаем на последнюю дорогу, которая приведет меня прямо к дому. Продуктовые и винные магазины открыты, работают и пабы. Люди покупают зелень и овощи, встречаются с друзьями, чтобы провести воскресный вечер в баре… Нормальное течение жизни бросается в глаза и ранит. Я выбита из колеи. Последние часы кажутся мне сном, омраченным лихорадкой. Я даже не представляю, который сейчас час, но, когда смотрю на часы, цифры все равно не дают мне представления о времени.
        На середине пути в Доклендс я внезапно произношу:
        –Грейвс мертв.
        Шон бросает на меня поспешный взгляд, отворачивается, сильнее сжав руль, и резко выдыхает. Лицо его при этом становится похожим на маску.
        –Его убили в доме матери этим вечером. Ты говорил с соседями Грейвса, они рассказали, где его искать. Ты можешь стать подозреваемым. Брось машину и отправляйся домой. Крейги сообщит тебе об алиби и прочих деталях. Как только все станет известно, иди в полицию. Не волнуйся, алиби у тебя будет железное. Извини. Я не предполагала, что такое случится.
        Шон молчит, осмысливая сказанное, но все же спрашивает:
        –Папа знает?– В этом вопросе так много юношеского отношения к жизни.
        Поднявшись в квартиру, я подумываю о том, чтобы выпить виски, но наливаю себе крепкий чай и кладу два куска сахара – классический рецепт для подобных ситуаций. Его почти невозможно пить, но я заставляю себя проглотить несколько ложек, как лекарство.
        Затем сажусь за компьютер и отправляю сообщение Финну: «Проверь мобильник. Владелец? История звонков? СРОЧНО».
        Сколько проходит времени, прежде чем я получаю ответ? Полиции не нужно получать разрешения для доступа к звонкам Грейвса; им понадобится лишь подпись инспектора. Я должна все выяснить раньше, чем они этим займутся.
        Телефон звонит так неожиданно, что я подскакиваю и проливаю чай на колени.
        Это телефон Шарлотты, но я не отвечаю, и он вскоре замолкает. Экран мигает, сообщая о голосовом сообщении, и я решаю его прослушать. Звучит голос Марка Девлина, но он обращается не ко мне, а к другой женщине, прекратившей сегодня вечером свое существование.
        По секретной линии связываюсь с Робби. По его молчанию я понимаю, что звоню не вовремя: интонации скачут вверх-вниз, выдавая высокую степень страха. Шона допрашивает полиция, его данные могут быть в базе…
        –Он знал, что это риск,– говорит Робби.– Что-то похожее должно было рано или поздно случиться. Порой бывает, что не везет.
        Я чувствую, как тонка грань, отделяющая его от паники, его стойкость и выдержка висят на волоске.
        –Как он справился?– спрашивает Робби после паузы.
        –Отлично,– отвечаю я.– Он хороший парень. Не беспокойся, мы его не бросим.
        Я знаю, сколько бы это ни стоило, что бы ни пришлось сделать, я вытащу Шона. Если же моих усилий будет мало…
        Тогда Крейги.
        Первая встреча с Грейвсом, получение копий записей, неприятный разговор по телефону, его смерть… Сколько всего было от него скрыто. На том конце провода повисает ощутимое и полное тоски молчание. Когда я заговариваю об алиби, Робби произносит:
        –Я тоже этим займусь.
        Конечно, сначала дело, взаимные обвинения оставим на потом.
        Повесив трубку, я чувствую себя уставшей.
        Грейвс фальсифицировал документы, сообщающие о суицидальном синдроме Кэтрин Галлахер. Грейвс кому-то звонил. Грейвс мертв.
        Все это необходимо обдумать и выстроить логическую цепочку. Необходимо сопоставить все факты и сделать это немедленно. Но лицо мертвого мужчины врезается в память: остекленевшие глаза, кровь, выражение робкого сопротивления на лице.
        Мне следует отодвинуть эти воспоминания на большее расстояние.
        Спать. Надо спать.
        Скинув одежду, я забираюсь под одеяло, и меня вновь охватывает озноб.
        Завтра все будет по-другому. Завтра наступит ясность. Завтра я пойму, как поступить.
        Сон наваливается, окутывая темнотой, и где-то рядом сидит Грейвс, смотрит на меня, делая пометки в своем ежедневнике.
        Я просыпаюсь от телефонного звонка. От невероятной сухости во рту с трудом удается сглотнуть. Аппарат лежит рядом на подушке, но я не помню, чтобы клала его туда. Часы на тумбочке сообщают, что сейчас пятый час утра.
        –Да.
        –Что происходит, черт возьми?– Это Эллис.– У меня задница горит. Помните Яна Грейвса? Психоаналитика, сообщившего об исчезновении Кэтрин Галлахер. Мы с ним встречались. Так вот, он мертв, а перед этим у него была женщина. Скажите, что это были не вы.
        Я сажусь в кровати и тянусь за халатом – меня опять начинает знобить, словно я стала жертвой тяжелой болезни.
        –Откуда вы звоните? Из дома?
        –Господи!– восклицает Эллис таким тоном, будто я только что обвинила его в беспредельной глупости. Ведь у него есть специальный телефон.– Нет, с того аппарата, что дали мне вы.
        –Я должна была еще раз с ним встретиться.
        –Господи, так это были вы.
        –Он уже был мертв.
        –Вы уверены?
        –Намекаете на то, что я его убила, Эллис?
        –Если бы вы нашли его умирающим, то позвонили бы в полицию? Чтобы ваш голос остался на записи разговоров?
        –Если бы он был жив, я бы его не бросила.
        Тишина. Он не уверен, что это правда.
        –Вас запомнили,– наконец произносит он.
        –Не меня, а Элизабет Кроу. И было очень темно, не думаю, что кому-то удалось меня хорошо разглядеть.
        –Уверены? А если они создадут фоторобот и начнут искать?
        –Риск только в том, что администратор Грейвса опознает во мне женщину, приходившую для беседы. А вот что будет с вами?
        –Она не очень хорошо рассмотрела,– произносит он ледяным тоном и замолкает на несколько секунд.– Итак, зачем вы ездили к нему, Карла?– На этот раз голос звучит уже спокойно и уверенно.
        Сказать ему правду? Это невозможно. Он полицейский с профессиональной интуицией, жаждущий успеха и стремящийся к раскрытию дела любой ценой.
        Не глупи. Уже слишком поздно. Ситуация развивается помимо моей воли. Если я хочу в какой-то степени ее контролировать, мне нужен Эллис.
        –Я выяснила, что он лгал обо всем, что касается Кэтрин Галлахер.
        –В каком смысле?
        –У меня есть копия ее истории болезни.
        –Она что-то ему сказала? И он скрыл это?
        –Эллис, история болезни поддельная. Это мнение профессионала. Грейвс все выдумал. Кэтрин никогда не была его пациенткой. Где доказательства, что она посещала сеансы? Нашла врача самостоятельно, оплачивала наличными. Грейвс не выписал ей ни одного рецепта. Существуют только его записи, и я их изучила. Все они написаны им в один день. Держу пари, за все пятнадцать месяцев они ни разу не встречались в его кабинете. Администратор не узнала Кэтрин Галлахер по фотографии.
        –И вы отправились к нему с этой информацией?
        –Я позвонила ему вчера и сказала, что знаю о его лжи. Условилась о встрече. Мы говорили в пять, а к семи тридцати он был уже мертв.
        –Вы позвонили? Звонок можно будет засечь?
        –Нет, я говорила по секретной линии. Абонента невозможно определить.– О мобильном Грейвса я пока умолчу, пусть полиция считает, что его не нашли. И о другом звонке тоже не буду сообщать.
        –А отпечатки? Надеюсь, вы ничего не оставили экспертам?
        –Нет. И машину они тоже не найдут. С вами уже разговаривали?
        –Нет, но они не заставят себя долго ждать. Я запрашивал документы по Кэтрин Галлахер, говорил с ее коллегами, встречался с Грейвсом. Они скоро на меня выйдут, станут интересоваться, что мне известно. Я должен выдать им свою версию. Так что же я скажу им, Карла?– Сарказм в голосе Эллиса режет слух.
        –Это выглядело как кража со взломом,– отвечаю я.– Грейвс увидел, что кто-то проник в дом, и стал кричать, они перепугались, все побросали, убили его и скрылись. Пусть полиция придерживается этой версии. Ничего им не говорите.
        –Ничего? Тогда как имя Грейвса в моем ежедневнике? Учитывая мой интерес к делу Кэтрин Галлахер? Ничего?
        –Просто вы решили перепроверить факты, поскольку исчезновение показалось вам подозрительным. Все. Других причин нет.
        –Надо убедить полицию, что смерть Грейвса простое совпадение?– Эллис задает вопрос таким тоном, словно не верит, что я прошу именно об этом.– Вы хотите, чтобы я убедил их, что это дело никак не связано с Кэтрин Галлахер?
        –Да.
        –По какой причине?
        –Потому что нам неизвестно, куда это может привести.
        –Или боитесь, что всплывет ваш интерес к этому делу?
        –Меня им не найти. А если такое произойдет, неприятности будут у нас обоих.
        –Да,– произносит Эллис после недолгого молчания.– Но кто потеряет больше?– На этом он отсоединяется.
        Глава 14
        День 20: понедельник
        ЙОХАНССОН
        В ту ночь он не работал: стоило ему спуститься в 17:30 в кабинет, Кэтрин отправила его обратно в комнату. В три часа ночи его разбудили крики снизу, но к тому моменту, как он спустился, все уже закончилось, пациента привязали, а Винни убрал за ним…
        Винни так взглянул на Йоханссона, словно тот пришел доставить им еще больше проблем. А Дрил уставился на него ничего не выражающими глазами, скорее всего, его больше интересовала рана на его спине.
        –Ты нам не нужен. Отправляйся в постель,– сказала Кейт.
        Через полчаса приходит Райли и выкуривает половину сигареты, сидя на кровати Дрила.
        –Она тебе рассказала?– спрашивает Йоханссон.
        Райли затягивается и сбрасывает пепел на пол.
        –Не она. Брайс. Он только об этом и кричит на каждом углу.
        –И что говорит?
        –Сначала он тебя пометил, потом получит целиком.
        Пометил. Он его пометил.
        Уже под утро в комнату врывается огромный мужчина с лицом боксера.
        –Мистер Кийан желает поговорить,– сообщает он.
        Кийан сидит в гостиной в своем обычном кресле, сложив руки на колени.
        Он все знает. Разумеется, он обо всем знает.
        –У вас случились… разногласия с мистером Брайсом. Не хотите пожаловаться?
        –Нет.
        –Он уверен, что Райан Джексон, убивший двоих, совсем другой человек. Брайс ходит по Программе с вашей карточкой, вам ведь это известно? Причина в том, что никто не знает вас или вашего имени. У вас нет прошлого в этом мире, полагаете, это устраивает Брайса? Думаете, он пожмет плечами и отступит? Вы его унизили, оскорбили и вдобавок оставили жить. Я делаю все, что могу, мистер Джексон, но даже я не способен сдерживать его вечно.– Кийан наклоняется вперед.– Что будете делать?
        Йоханссон молчит.
        –Думаете, сможете его игнорировать?
        Повисает тишина, слышно лишь, как тикают часы.
        Взгляд Кийана напряженный, холодный, пристальный.
        –У вас проблемы, мистер Джексон. Не хотите узнать какие? Могу рассказать.– Он наклоняет голову набок.– Эмоции – не ожидали, что так будет. Думаете, можете быть прощены за Брайса, но он по-прежнему будет стремиться вас уничтожить. Вы, мистер Рациональность, все и всегда контролируете. Считаете, это и есть сила. Полагаете таким образом выжить в этом месте. Что ж, представьте, что вы ошибаетесь. То, что вы считаете силой, всего лишь слабость. Вы не можете ненавидеть Брайса, а он вас ненавидит. Он мечтает причинить вам адскую боль и будет делать все, чтобы рано или поздно достичь цели. Полагаете, это делает его слабее вас? Вы правда так думаете?
        Пора заканчивать.
        В воскресенье, впервые после появления в Программе, Йоханссон не вышел на прогулку. Он лежал, прислушиваясь к дыханию спящих, старался не обращать внимания на боль в спине, думать не о ране, а лишь о том, что ждет его в будущем. Он многократно прокручивал в голове всевозможные варианты развития событий, даже таская и привязывая на следующую ночь раненых, вновь переосмысливал ситуацию, стараясь учесть даже самые неожиданные и невероятные повороты.
        Ему больше ничего не остается, как выполнить задание.
        Посещать склад больше не требуется. Йоханссон уже все разведал, повторять попытку не стоит. Повторение порождает привычки, а этого надо избежать, особенно когда за тобой следят. Сегодня закат принес с собой туман, размывающий все изображения, люди казались словно вылепленными из глины. Идеальный момент, чтобы оторваться от хвоста. Два человека в панике бегают по улицам. Что ж, он ничем не может им помочь.
        Итак, он на месте.
        Стоит в главном помещении и смотрит на разбитое окно.
        Еще раз. Измерь расстояние шагами.
        Необходимо все закончить, пока клиника закрыта.
        Сначала прийти сюда. Вывести из строя камеры. (Йоханс сон знал, что они следят за ним, поэтому старался не поднимать глаза.) Затем вернуться в лагерь. Кейт будет в клинике, рядом со своими инструментами, или ходить из угла в угол наверху в комнате, пересчитывая, сколько жизней она спасла.
        Она должна пойти с ним по собственной инициативе.
        Он скажет ей, что кто-то просит ее о помощи, придумает такой случай, чтобы никто другой, кроме нее, не мог помочь. Женщина. Перепуганная женщина из участников Программы, прячущаяся на заброшенном складе, боясь преследователей… Кейт будет собирать вещи, интересоваться деталями: куда ее ранили? Сильное ли кровотечение? Есть ли кто-то рядом? Сможет ли этот человек остановить кровь? Она будет говорить быстро, по-деловому. Она ему доверяет. Ей в голову не придет, что он лжет.
        Кейт выйдет из клиники и быстро пойдет рядом с ним. О пустяках она говорить не будет, если вопросов не возникнет, она будет молчать и думать об очередном пациенте, которого должна спасти.
        За ними обязательно последует хвост. От него надо оторваться. Предстоит убедить ее, что от хвоста необходимо избавиться.
        С этим Йоханссон справится.
        Он будет рядом, и это ее успокоит. Они доберутся до места, и он пропустит ее вперед. Внезапно положит руку на плечо: «Подожди».
        У нее не возникнет чувства разочарования, предательства, не будет страха и боли. Все закончится быстро. Она ничего даже не поймет.
        Затем Йоханссон спрячет тело, чтобы ее никто не нашел.
        Через несколько часов придут ремонтники, чтобы починить камеры, но его уже давно здесь не будет.
        Он снова и снова перебирает все в голове. Необходимо вместе с ней пережить тревогу, увидеть вспышку предчувствия в уголке глаза. На него давит ощущение, что он не учел какую-то мелочь. Что же это? Что не так? Камеры? Время? История с пациенткой? Кейт может заподозрить, что это ловушка?
        От Карлы по-прежнему нет вестей. Ничего о клиенте. Но Филдинг сказал, что они пришли с рекомендациями. Это просто месть. Холодная и хорошо просчитанная.
        А что, если тебя здесь кто-то ждет?
        Он тоже будет начеку.
        Сделай же свою работу. Сделай чисто, быстро и беги отсюда.
        Туман становится все плотнее – на расстоянии четырех метров ничего не видно,– Йоханссон всматривается до рези в глазах, воздух кажется зернистым, и в массе этих зернышек перемещаются люди. Головная боль сдавливает голову и затягивается узлом в затылке. Рана на спине становится горячей и даже набухает. Брайс прав, он проигрывает, допускает ошибки. Однако сегодня Брайс не нападет, даже если сможет найти его в тумане. Ему надо, чтобы Джексон еще помучился, покрывался холодным потом, оглядываясь, чтобы помнил каждую секунду ощущения, будто палец проникает в рану на спине…
        Стоит Йоханссону выйти на дорогу, как впереди вырастают две мужские фигуры. Из-за игры света они кажутся непомерно большими, отчего он вздрагивает, но в следующую секунду приходит в себя и понимает, что это просто люди, следующие правилам и прячущие взгляд. Йоханссон знает правила, поэтому опускает голову, и они проходят мимо.
        В конце улицы он находит телефон-автомат. Соединение и сонное бормотание Филдинга:
        –Угу?
        Йоханссон представляет, как тот тянется к своему «Ролексу», всегда лежащему на прикроватной тумбочке.
        –Не разбудил?– спрашивает он, и Филдинг тихо чертыхается.
        Слышны шумы на заднем плане, Филдинг встает и выходит в другую комнату. Слова разлетаются с эхом. Где он? В ванной? В коридоре?
        –Да, сынок.
        –Все в порядке.
        –Уверен?
        –Да.
        Тишина. Филдинг пытается понять, не лжет ли он. Йоханссон ждет.
        –Тогда ладно,– звучит наконец из трубки.
        Йоханссон с облегчением вздыхает.
        На очереди Карла. Он найдет другой таксофон. Все телефоны прослушиваются, не стоит рисковать.
        Йоханссон выходит из будки, влажность пропитывает одежду, добираясь до кожи. Становится холодно.
        Слева приближается патрульный автомобиль, свет фар разрезает туман, на крыше сегодня разместился дополнительный охранник. Он кажется Йоханссону нервным и напряженным.
        Справа появляется мужчина с пакетом в руке и идет в его сторону. Йоханссон привычно опускает глаза, когда тот подходит ближе, но незнакомец почему-то не отводит глаз, а останавливается и смотрит в упор.
        Двухметровый мужчина возвышается над ним, не говоря ни слова. Программа значительно сократила его вес, оставив лишь обтянутый кожей костяк, но руки по-прежнему сильные, под рваными манжетами видны жилистые запястья. На изможденном лице седая щетина трехдневной давности, поредевшие волосы давно не стрижены, но это, несомненно, он.
        Восемь лет мгновенно исчезают в пространстве, Йоханссон опять возвращается в тот летний вечер в большом доме с видом на реку.
        «Что ты можешь? Все, что надо».
        Чарли Росс. Чарли Росс, скончавшийся через три месяца после пересечения границы Программы. Его останки были переданы вдове для дальнейшей кремации.
        Однако Чарли Росс только что стоял перед ним.
        Туман становится плотнее и заполняет улицы, переулки, скрывает расстояние между зданиями. Йоханссон передвигается осторожно, не забывая следить за шагами идущего впереди Росса и оборачиваться, чтобы не пропустить появление хвоста.
        По улицам слоняются люди. Они косятся на него, но он не реагирует, и они не считают нужным к нему приближаться.
        Чарли Росс переходит дорогу на перекрестке, и Йоханссон сворачивает за угол.
        Навстречу движется еще один патруль. Йоханссон проходит слишком близко от них, и охранник впивается в него напряженным взглядом. Опустив глаза, Йоханссон старается не смотреть на патруль, а лишь боковым зрением следит за высокой фигурой на противоположной стороне.
        Росс сворачивает за угол. Йоханссон следует за ним. Они выходят на улицу, и Йоханссон замедляет шаг, позволяя Россу скрыться за углом.
        Затем он переходит на бег и сокращает расстояние.
        Остановившись, оглядывается по сторонам – он никогда не был здесь раньше.
        Здания окутаны туманом и плохо различимы. Слышны крики, затем громкие рыдания. Мужчина переваливается через подоконник и плачет, свесив голову вниз.
        Чарли Росс исчез.

* * *
        Единственный человек, который способен его узнать и не забыл его связь с делом Терри Канлиффа, находится сейчас в Программе. Как это произошло? Ошибка? Или совпадение и вместо Росса был кремирован человек с такой же ДНК? Сейчас это уже не имеет значения. Важно лишь то, что Чарли Росс жив. Чарли Росс может его опознать, и на его милость надеяться не приходится. Только не после того, что он сделал с Терри Канлиффом.
        Росс был врагом Кийана, и если он находится в Программе, то лишь с разрешения Кийана, по его соизволению, благодаря терпимости, которая может закончиться в любую секунду. Но теперь Росс может сделать для Кийана то, что не позволила сделать Карла восемь лет назад: принести в жертву жизнь четвертого человека, отправленного к Терри Канлиффу.
        Часть четвертая
        Глава 1
        День 20: понедельник
        КАРЛА
        Восемь часов вечера понедельника. Терраса на крыше моей квартиры на сорок первом этаже. Туман, обернувший дом ватой, наконец пополз вверх. Воздух холодный и влажный. Над темной бездной доков высится, сверкая огнями, башня Кэнэри-Уорф: финансисты, брокеры, юристы, контролирующие заводы в странах третьего мира, не ближе одного дня лета от Лондона. Например, в Гонконге, Нью-Йорке или где-то еще.
        За вечнозелеными деревьями и деревянными скамейками скрыты динамики. Концерт старинной музыки начинается с Баха. Я накидываю шаль поверх пальто и наливаю бокал вина. Мне удается сделать лишь глоток, почему-то сегодня вино по вкусу похоже на яд.
        Утренние новости сообщили, что в деревне Бакингемшир обнаружен труп мужчины, полиция ищет свидетелей.
        Вскоре в дверях моей квартиры появляется Крейги. Он выглядит усталым, что вполне естественно, ведь он всю ночь составлял алиби для Шона.
        –Шон не был никак защищен,– произносит он почти с укором.
        –Знаю.
        Мне нечего ответить на его обвинения, нечем разрушить его уверенность, что, займись этим делом он, все было бы по-другому.
        –Все произошло так внезапно,– продолжает Крейги,– мы не смогли проконтролировать.
        –Мы никогда этого не делали.
        –А если они вычислят Элизабет Кроу?
        –Не вычислят. Можно представить все так, будто она уехала. Например, в Восточную Европу. А ее фоторобот на меня не выведет.
        –А Эллис?
        –Он нам поможет.
        –Уверена? А вдруг нет?
        –Тогда он поплатится карьерой,– отвечаю я с каменным выражением лица.
        –Итак, что будем делать?– спрашивает Крейги после паузы.
        –Сразу после разговора со мной Грейвс звонил кому-то на мобильный. Полагаю, он сообщил, что им интересуется полиция. Возможно, просто поделился с другом. Но меньше чем через три часа он был мертв. Так что, думаю, не с другом.
        –Полагаешь, таким образом его решили заставить замолчать?
        –Он больше никуда не звонил. Когда я была в доме, эти люди перезванивали.
        Крейги качает головой.
        –Если они его убили, то понимали, что никто не ответит.
        –Вполне возможно, они послали не своего человека убить Грейвса и звонили узнать, выполнил ли тот работу. Или все сделали сами, но спрятались, например, в саду и, услышав голос в доме, решили проверить, кто там. Они могли звонить не Грейвсу, а мне.
        –Ты ответила?
        –Я не произнесла ни слова. Крейги, кто бы они ни были, после разговора с ними Грейвс умер, и они не могут не знать почему. Мобильный, должно быть, прослушивают. Финн сейчас им занимается.
        –А если номер невозможно будет определить?
        –Добудем список, кому еще они звонили и откуда. Постараемся сузить круг. А я тем временем организую встречу с Филдингом. Посмотрим, известно ли ему что-то об убийстве Грейвса. Может, он поставлял исполнителей. Мы должны это узнать любым способом.
        –Ты уверена, что будешь встречаться с Филдингом?
        –Ладно, поговори с ним сам.
        Молчание. Крейги смотрит мне в глаза и не произносит ни слова. Мне кажется – впрочем, может, просто кажется,– что он слегка кивает.
        Камеры видеонаблюдения показывают, как Йоханссон один входит в мастерскую и вскоре выходит. Решил последний раз все проверить перед операцией? Стараюсь проследить его обратный путь в лагерь, но там тоже туман, и на экране лишь белая пелена с редкими вкраплениями очертаний предметов и людей. Мне ничего не удается разглядеть. Но я жду от него звонка или зашифрованного послания, дающего сигнал ослабить болты на люке.
        В дневных новостях сообщают, что Грейвс стал жертвой убийцы. Его называли выдающимся психиатром. Коллеги выражали удивление и сожаление, что ушел из жизни специалист, успешно работающий с «проблемными пациентами». Соседи вспоминали его как заботливого сына, регулярно навещавшего пожилую мать, к слову недавно скончавшуюся.
        В течение часа после появления информации в прессе плотник Шон Уилсон, приехавший к Грейвсу, чтобы оговорить цену на работу, явился в полицию для дачи показаний.
        В трехчасовых новостях полицейские комментируют ситуацию, но не упоминают Эллиса и ни слова не говорят о расследовании, которое он вел. Впрочем, это ничего не значит. Эту пороховую бочку они все же стараются сохранить сухой. Детектив обратился с просьбой помочь в поисках женщины, которую видели в момент убийства недалеко от дома Грейвса. Он подчеркнул, что она не является подозреваемой, им просто необходимы ее показания. Ищет ли полиция бывших пациентов Грейвса? Детектив уклончиво заявил, что есть подозрения в имевшем место ограблении.
        –Мы разрабатываем все версии,– закончил он.
        Вскоре звонит телефон. Эллис.

* * *
        –Давайте с самого начала.– Это откуда?– У нее не было никакой депрессии, и она не обращалась к Грейвсу. Вы заключили это из того, что, по утверждению коллег, ничего похожего за ней не замечали? Они могут ошибаться. Но что-то все же с ней происходило. Знаете, что навело меня на эту мысль? Ее ложь о болезни матери. Кэтрин знала, что ее будут искать дома, так? И считала, что всех перехитрила. Восьмого декабря она ушла из своей квартиры. Она убегала, но недостаточно быстро. Все верно?
        –Не знаю.
        –А что вы знаете, Карла?
        –У меня есть доказательства, что существует человек, желающий смерти Кэтрин Галлахер.
        –Какие доказательства?
        Я молчу.
        –Послушайте, вы сказала, что у вас есть бумаги. Послали меня допрашивать ее коллег, просили взять вас на встречу с Грейвсом. Вы меня используете вслепую, а когда я прошу объяснений, пытаетесь сделать все самостоятельно. Вы знаете, что вас ищет полиция?
        –Я могу быть чокнутой пациенткой или замужней любовницей. Или все вместе. Поэтому не желаю, чтобы мое имя попало в прессу. Никто не ждет, что я сама приду в отделение.
        –А если они узнают, что это была Элизабет Кроу?
        –Женщина, что была у дома Грейвса, ничуть не похожа на Элизабет Кроу. Посмотрите в Интернете, если хотите. Кроме того, Элизабет Кроу за границей. Кажется, в Восточной Европе.
        –Думаете, вы такая умная? Вас видели. Никого больше. Только вас.
        –Люди, что там побывали, знали, что я приеду. И знали, что Грейвс сломается.
        Судя по тону, Эллис смягчается.
        –Не нашли его мобильный. Видимо, убийца забрал.
        –Списки звонков?
        –Ничего полезного.
        Он лжет? Или полицейские из Темс-Вэйлли решили кое-что сохранить в тайне?
        –А как насчет экспертизы?
        –Результатов пока нет. О, я не жду, что они найдут ваши следы, вы слишком осторожны, но искать точно будут. И уже ищут, так что вам лучше не высовываться. Я вам нужен. Рано или поздно вы поймете, что сможете распутать это дело только с моей помощью. Будет лучше мне все рассказать.
        –А если я откажусь?
        –Тогда я не буду делиться с вами тем, что удастся добыть мне. А вы увидите потом в новостях, что произойдет.
        –Вы ничего не добьетесь, Эллис. Люди, убравшие Грейвса, сделали это ради того, чтобы он замолчал навсегда, но факт убийства работает не в их пользу. Это привлекает внимание, а именно оно им не нужно. Они залягут на дно. Если экспертиза не даст результатов, можете считать, вы их упустили.
        –Их упустили и мы. Вы и я.
        –Только мне не нужно думать о показателях и раскрываемости.
        –О да, это точно. При этом у вас есть зацепки, а у меня ни одной. Вы хотите знать, кто за всем этим стоит, верно, Карла? Это вас мучает, так? И в результате – ничего. Грейвсом я даже не занимался. Кэтрин Галлахер сочли самоубийцей. Но и вы в тупике. Что же будете делать?
        Едва за окном потухает последний отблеск дневного света, приходит сообщение от Финна с информацией о номере, с которого звонили Грейвсу: «Все данные уничтожены. Номера никогда не существовало».
        Кто-то удалил все данные о телефоне и номере, на который был сделан звонок, технические данные, что помогли бы нам узнать, откуда звонили, перерезал все, даже самые тонкие ниточки, потянув за которые можно было получить информацию.
        Значит, они понимали, что мы будем искать, и перекрыли доступ. Именно поэтому полиция Темс-Вэйлли не ищет телефон Грейвса. Все уверены, что его не существовало.
        Но информация не исчезает сама собой, кто-то должен был нажать кнопку.
        «Узнай, кто это сделал»,– отправляю я сообщение Финну.
        В душе впервые за долгое время зарождается тягостное отчаяние.
        Наконец, звонит Стефан. Я сижу у телефона и слушаю его, в то время как его слова записываются на автоответчик. Он надеется, что у меня все хорошо, интересуется, что нового. Брат не упоминает о полиции. Кажется обеспокоенным, но не нервничает слишком сильно. Значит, он не сложил два и два, не связал показанные мной записи с именем погибшего психоаналитика. Впрочем, может, он еще не смотрел новости. Ему и на работе хватает ужасов, не стоит искать их, они сами его найдут.
        Дорожки под моим окном почти опустели, потоки пешеходов редеют, бары затихают. Я потягиваю вино – смолянистое и терпкое на вкус,– вдыхаю холодный ночной воздух и пытаюсь сосредоточиться на открывающемся виде, но сегодня он кажется мне плоским, лишенным глубины, словно наклеенным на стекло.
        Прошлой ночью я могла думать только о Грейвсе, но сегодня справилась с чувствами и перевернула эту страницу. Однако его место заняла Кэтрин Галлахер. Но не та, какой она была на камере видеонаблюдения своего дома, и не та, какой я видела ее в мастерской гаража,– почти бесплотная, худая женщина, зябко кутавшаяся в куртку. Нет, перед глазами женщина с фотографии, с ее осторожной улыбкой и завидным умением владеть собой.
        Какая мысль пришла в голову первой? Что я видела эту женщину, и у нее никогда не было психологии жертвы. Тем не менее я, как и все остальные, поверила в то, что Кэтрин Галлахер не могла владеть собой.
        Я говорила себе: она убила человека, и несмотря на то, что не подавала виду, это невероятно ее тяготило, поэтому она пошла к Грейвсу. Таковы были мои размышления, но все это ошибка.
        Итак, кто нанял Грейвса? Очевидно, что люди, поместившие Кэтрин в Программу, сочтя это лучшим объяснением ее исчезновения.
        Или она все устроила сама?
        Ты решила сфальсифицировать собственное самоубийство. Но никто не поверит в это без фактов. Нужны доказательства, например свидетель или заключение эксперта. Это ты им и предоставила.
        Ты его шантажировала или просто заплатила? Никаких доказательств перевода средств нет, но ты достаточно умна, чтобы все сделать тайно. Ты ведь понимала, что рано или поздно это будут проверять, и уничтожила все следы.
        Ты купила помощь Грейвса, и для тебя он подделал записи. Необходимые факты своей личной жизни ты ему предоставила. Он написал, что ты потенциальная самоубийца.
        На работе ты позволила себе допустить ошибку весьма незначительную, возможно увлекшись игрой. Перед коллегами ты опасалась разыгрывать депрессию, поскольку они могли сразу же распознать фальшь. Сдержанность была частью тебя, и ты спряталась за нее.
        В 8:15 восьмого декабря ты ушла из дома и больше не возвращалась.
        Ты была уверена, что выиграла.
        А затем… что?
        Кэтрин Галлахер смотрит на меня, чуть растянув губы в улыбке. И молчит.
        Оторвавшись от созерцания окрестностей, я возвращаюсь в квартиру и включаю телевизор. Убийство Грейвса стало одним из основных событий дня. Сейчас как раз передают новости, мелькают кадры ближайших домов, показывают огороженное полицейской лентой крыльцо Грейвса и людей в защитных костюмах – экспертов. В самом конце на экране появляется фотография самого доктора. Переключаю канал и вновь слушаю похожий репортаж, то же сообщение о женщине, приходившей к Грейвсу незадолго до гибели. Фоторобота нет. Репортер стоит на фоне домов и произносит в камеру: «Жители деревни не могут оправиться от шока».
        Звонит телефон: консьерж сообщает, что пришел мой финансовый консультант. Второй раз за сегодняшний день. Когда Крейги появляется на пороге, я понимаю, что дело плохо.
        –Мы получили предложение сотрудничать,– напряженно произносит он.– От Лукаса Пауэлла. Сначала мы отнеслись к этому, как к игре,– глухим голосом продолжает Крейги.
        Я принесла ему чай, но чашка так и стоит перед ним на столике. Тревога заострила черты его без того узкого лица, даже акцент жителя Восточного Килбрайда стал заметнее.
        –Лейдлоу любил игры. Поэтому они и решили, что это человек Москвы.
        Мы все подчистили. Или этого недостаточно? Мы где-то ошиблись? Значит, ошиблись.
        –Что случилось?
        –Ты использовала Исидора,– говорит Крейги, и я не могу понять, вопрос ли это.
        Исидор – мелкий уголовник из Северной Африки франко-испанского происхождения, торгует на рынке в Северном Лондона и подрабатывает махинациями со страховыми номерами – хитрый, как хорек, временами я использую его в качестве курьера. Не могла же я подключать к делу чистых и честных людей. Он знает город, знает, как работает система, кроме того, он надежнее, чем кажется, потому что понимает, стоит ему только открыть посылку или не доставить по адресу, как ему самому не захочется жить. Меня Исидор не знает и никогда не видел. В этом не было необходимости. О работе он докладывал букмекеру по имени Полли, которая в свою очередь докладывала об этом администратору солярия в Килберне. Не больше трех раз из всех двадцати двух, что я передавала информацию Лейдлоу, Исидор доставлял или забирал пакет. Однако Лейдлоу ни разу его не видел. Исидор крайне осторожен. Я сама всегда осторожна.
        –В воскресенье Исидора забрали.
        –В воскресенье?
        –Я сам только что узнал. Полиция. Сунули в машину и потащили на допрос. Они ничего не объяснили, но вели себя вежливо, что говорит о том, что им нужна информация. Потом в кабинет вошел мужчина. Не коп. Высокий. Темнокожий. В хорошем костюме.
        Бог мой, Пауэлл.
        –Он разговаривал с Исидором наедине. Если это можно назвать разговором. Никаких свидетелей и записей.
        –Точно?
        –Абсолютно. Они просто сидели за столом, пили чай. Никаких угроз и наездов. Все мирно. В самом конце он заговорил о деле. Сказал, что знает, что Исидор работает на Нокса. Сказал, что хочет передать ему сообщение.
        –А Исидор?
        –Он все отрицал. Говорил, что ничего не знает.– Разумеется, не знает. Исидор понятия не имеет о Ноксе.– Пауэлл не давил. Дал визитку и позволил уйти. Исидор затаился, понимает, что за ним будут следить. Даже никому ничего не рассказал. Но этим утром он случайно встретил Полли, та рассказала Деборе, а она связалась со мной.– Крейги смотрит пристально, пытаясь прочитать мои мысли.– Поверь, все действовали очень и очень осторожно.
        Я киваю. В этом Крейги можно полностью доверять.
        –Я полагаю,– продолжает Крейги,– что Лейдлоу все подробно записывал и пытался проследить каждое сообщение, которое ты отправляла. Но он не хотел тебя пугать. Информация от Нокса была весьма ценной. Лейдлоу понимал, что, лишившись твоего доверия, потеряет Нокса. Но он продолжал следить. Полагаю, Исидор все же допустил маленькую ошибку.
        Это все, что требовалось Лейдлоу. Он человек старой школы, закаленный холодной войной, поэтому выследил его.
        –Итак, Лейдлоу засек Исидора,– произношу я.
        –Он сам не воспользовался этой информацией, но и не передал ее. Просто положил на полочку, где она и хранилась.
        –В квартире в Илинге.– В голове мелькают кадры выходящего из подъезда Пауэлла.
        –Может, и в Илинге,– морщится Крейги.– Может, в другом месте. Если узнаем, легче не будет.
        –Уничтожаем Сеть. Не трогай Исидора. Полли выводим. Если Пауэлл надавит на Исидора и тот сломается, он сможет сдать только Полли. Отправь ее куда-нибудь на время. И Дебору тоже. Сегодня же вечером.
        Мы начали действовать вовремя, и мы справимся.
        –А Пауэлл?
        –Не вздумайте приближаться. У него есть только Исидор, а ему ничего не известно. Мы в безопасности.
        Крейги опускает глаза и смотрит на чашку так, словно впервые видит ее на столике. На лице отражено все внутреннее напряжение.
        –Пауэлл продолжит искать. Ему необходим Нокс.
        Крейги выглядит усталым. Всю ночь занимался алиби для Шона, а теперь еще и это. Возможно, скоро он будет выглядеть еще хуже…
        –Я встречался с Филдингом,– произносит он после паузы.– Он все отрицал, когда я спросил о Яне Грейвсе. Клялся, что непричастен к этому делу. Но есть кое-что еще. Вчера я следил за тем, кто интересуется ссылками «Элизабет Кроу». Не было времени дойти до конца, был занят Шоном…
        –Это не полиция. Эллис мне бы сообщил.
        Кто-то был в доме Грейвса, когда я звонила в дверь. Я четко ощущала присутствие человека, чувствовала, что на меня кто-то смотрит из-за деревьев…
        –Это был тот, кто убил Грейвса. Но кто он?
        Клиент Филдинга? Или те, что помогли Кэтрин Галлахер попасть в Программу? Очевидно лишь, что это не одни и те же люди.
        –Не знаю.
        –От Финна ничего?
        –Все звонки удалены с телефона.
        –Карла,– Крейги смотрит мне в глаза,– мы ведь ничего не знаем, правда?– Поджав губы, он отворачивается.
        –Мы все вычислим.
        –Не кажется ли тебе, что мы зашли слишком далеко? С каких пор ты работаешь с криминальным миром? С каких пор ты стала доверять парню двадцати одного года, который сейчас находится в полиции?
        –С Шоном все будет хорошо.
        –Я не о Шоне. Ты привлекла меня к делу год назад, чтобы я занимался твоей безопасностью. Но ты рискуешь все больше…
        –Крейги…
        –Считаешь, что неуязвима, что никто на тебя не выйдет? Тебя ищет Лукас Пауэлл. Тебе надо сидеть тихо. Не стоит заниматься Саймоном Йоханссоном, нельзя даже близко подходить к нему, это слишком…
        –Что?
        Крейги молчит, но в его взгляде я читаю то, что никогда не хотела бы видеть,– сострадание.
        –Он так для тебя важен?
        –Хочешь сказать, что я умом тронулась?
        –А ты будешь отрицать?– Он смотрит на меня серьезно, но тон его стал мягче.– Передай его мне. У тебя предвзятое отношение. Я в свою очередь обещаю сделать все, чтобы он был в безопасности.
        Нет, ты не сделаешь. Не сделаешь.
        Разговор зашел в тупик, и Крейги это знает. Он встает и надевает пальто.
        –Прости меня, Карла, но я считаю, нам надо изолировать тебя на время.
        –Меня? Как? Я никуда не поеду, пока Йоханссон оттуда не выйдет.
        Крейги молчит и моргает.
        –Тогда необходимо рационализировать наши встречи.
        Рационализировать? Я не сразу понимаю, что он хочет увеличить расстояние между нами.
        Крейги уходит, и я перемещаюсь в кухню, чтобы вылить вино в раковину. Тело ломит от усталости, но заснуть я не смогу, как не смогу не думать, а сидеть у телефона и ждать я больше не могу.
        Лифт привозит меня на темный нижний уровень парковки. Засунув руки в карманы, я прохожу мимо роскошных машин соседей. Камера издает назойливый звук и поворачивается в мою сторону – консьерж должен все видеть.
        «Мерседес» поблескивает черными боками. Касаюсь зеркала – его уже заменили на новое,– открываю машину и сажусь на водительское сиденье. Дверца захлопывается за мной с приятным глухим звуком, руки ложатся на руль. Салон все еще хранит запах новой машины, немного химический. Поворачиваю зажигание, и двигатель начинает тихо урчать. У выезда прикладываю карточку к датчику, шлагбаум поднимается, открывая мне путь.
        Я бесцельно качу по вечерним улицам, прижимаясь то вправо, то влево, обгоняя автобусы. Сначала выбираю стеклянные скалы Кэнэри-Уорф. Маршрут ведет меня по Коммершиал-Роуд: магазины с опущенными ставнями, припозднившиеся прохожие спешат сделать покупки в еще открытых продуктовых лавках. Я сворачиваю на северо-запад, туда, где так и не возведен парк, который стал бы водным символом нуворишей. Затем в фешенебельный Ист-Энд: рестораны и бары, дизайнерские фирмы, галерея с фигурами из тухнущего мяса, неоновые огни бутик-отелей. Строительные площадки, краны, дремлющие за щитами. Потом решаю посетить Сити: закрытые конторы, пустые бары и кафе, по улицам летает подгоняемый машинами мусор. Надо мной мелькают камеры наблюдения. Если пожелают, они смогут запечатлеть каждое мое движение. Я всегда непроизвольно обращаю на них внимание. Интересно, снимают ли они меня сейчас?
        Грейвс знал, как все было, но он мертв. Знает и человек, звонивший ему в тот вечер. Сведения обо всех звонках удалены. Каждый раз они стараются возвести на моем пути стену, и им это удается. Эти люди достаточно ловки, чтобы удалить любую информацию, и этим похожи на меня, но они сильнее и влиятельнее.
        Теперь им известно, что их ищет Элизабет Кроу. Мое досье невелико; его несложно будет взломать. Очень скоро они узнают, что это лишь вымышленная женщина.
        Одно утешение: они не свяжут это имя со мной.
        А если они видели тебя в саду Грейвса?
        Было темно, маскировка скрывала мои черты.
        А Саймон Йоханссон? Что им о нем известно?
        Я даже не знаю, кто эти люди.
        В этой работе есть тайные ходы, схемы несуществующих дверей и секретных страниц, тупики и высоко расположенные окна, до которых мне не добраться. За одним из окон стоит Кэтрин Галлахер, аккуратная, отстраненная, но она не одна. По дому ходят и другие люди. Они оставляют следы – отбрасывают тени, позволяют слышать их шаги, за ними закрываются двери,– но, сколько бы я ни старалась, не могу даже мельком их увидеть.
        Впервые в голову приходит мысль, что, возможно, я никогда их не увижу.
        Йоханссон до сих пор не позвонил. Он должен отправиться в гараж вместе с Кэтрин Галлахер, несмотря на риск и отсутствие страховки. Он верен себе. Взяв обязательство, он все выполнит. Он так решил еще в тот момент, когда Филдинг рассказал ему о деле.
        «Это опасно»,– язвительно шепчет мой внутренний голос. Очень опасно. Но по иронии это и привлекает Йоханссона, и не в моих силах его остановить. Безопасность его не волнует.
        Отступись. Передай дела Крейги и уйди. Предоставь ему возможность действовать. Стань опять Шарлоттой Элтон. Ведь ее жизнь проста и легка.
        В этот момент, остановившись на светофоре на набережной, я поворачиваю голову и вижу на тротуаре Марка Девлина.
        Он живет в элегантном доме в Ноттинг-Хилле, квартиру в котором можно купить не менее чем за семизначную сумму. На двери три кнопки домофона, его имя посредине. Гостиная представляет собой огромное помещение, стильно отделанное, но со штрихами холостяцкого жилья: внушительных размеров экран домашнего кинотеатра, прислоненные к стене лыжи и электронная книга на красивом итальянском диване. Пройдя через арку в кухню, он берет бутылку красного вина и штопор и наполняет мой бокал до половины. Я за рулем.
        –У тебя красивый дом.
        В его улыбке оттенок грусти.
        –Наследство. У меня, конечно, хорошо идут дела, но не настолько хорошо.– И после паузы: – Можешь посмотреть квартиру, я знаю, тебе хочется.
        Оглядев шкаф у окна, я не присматриваюсь к детективам и путеводителям, а подхожу ближе к фотографиям на стене.
        Марк Девлин – юноша в мантии, окруженный студентами, на фоне старинного серого здания смеется, глядя в объектив, сбоку примостился скелет. На следующей он старше, в окружении мужчин в смокингах – свадьба. А вот он обнимает темноволосую девушку, похожую на фею, около шале на горнолыжном курорте.
        Я поворачиваюсь. Марк стоит, прислонившись к дверному косяку, уже без пиджака, галстук ослаблен, рукава закатаны. Он держит в руке бокал вина и улыбается. Весь вид его говорит о благополучии и здоровье.
        Я улыбаюсь в ответ и возвращаюсь к фотографиям. Девлину лет двадцать, он обнимает за талию девушку. Это не Кэтрин Галлахер. Да и почему это должна быть она?
        Перед глазами вновь всплывает образ зябко кутающейся в куртку Кэтрин. Когда они познакомились, она, несомненно, была другой, успешной и ухоженной, как на фотографии Филдинга, с улыбкой, мимо которой невозможно пройти.
        Не думай о ней. Не надо.
        Я пристально смотрю на фотографию. Марк стоит с девушкой у дерева, и эта девушка…
        –Мы встретили ее у ресторана.– Я пытаюсь вспомнить имя. Анна. Да, Анна. Ей удалось сохранить утонченное очарование.– Ты выглядишь очень молодо.
        Улыбка получается сдержанной.
        –Мы с Анной движемся назад во времени.
        Он повторяется. У меня возникает ощущение неловкости.
        Может, стоит сменить тему? Идеалистические картины из детства, дом в Уэльсе…
        –Родовое гнездо?– усмехаюсь я.
        –Самый обычный дом.
        –Он по-прежнему принадлежит твоей семье?
        –Надо его продать. Я нечасто туда езжу. Времени не хватает.
        Я внимательно вглядываюсь в лица. Они были вместе и счастливы. А что потом? Как все закончилось? Но он сохранил ее фотографию…
        –Она хочет опять быть с тобой.
        Слова некстати слетают с губ. Я уже готова извиниться, но Марк улыбается – уже по-другому.
        –Напротив.– В улыбке мелькает грусть. Он переводит взгляд на фотографию.– Она бросила меня через четыре месяца после того, как был сделан этот снимок.– Затем он придает улыбке печальный оттенок.– Она разбила мне сердце.
        –Но вы все еще поддерживаете отношения.– Ее взгляд, быстрый, неуловимый, мне кажется, что девушка видит во мне соперницу.– Ты уверен, что Анна не хочет?… Она тогда посмотрела на меня так, будто…
        Марк качает головой:
        –Ты ошибаешься. Мы просто друзья. Довольно близкие – я ей нужен, у Анны проблемы, ей одной не справиться. Не проси объяснить, ладно? А ты?– спрашивает он, немного помолчав.– Как дела? Ты выглядишь усталой, я не ошибаюсь?
        –Нет.
        Марк смотрит на бокал, затем поднимает глаза на меня.
        –В опере ты была в зеленом. Ты прекрасная собеседница и терпимо относишься к занудам. Ты богата, но не чванлива: были времена, когда у тебя не было денег. Ты очень умна. Не любишь людей, задающих вопросы о личном. Поэтому я не буду пытаться. Ты выглядишь так, будто не спала несколько ночей. Ладно,– внезапно прерывает он сам себя.– Я знаю, что прав. Ты осторожно относишься к новым людям в твоей жизни, не хочу казаться бестактным, но… ты уверена, что он тебе нужен?
        Все дело в вине? Усталости? Я не знаю. Я не спрашиваю, о ком он, просто отвечаю:
        –Дело совсем не в этом.
        –Ты уверена?
        Сейчас я уже ни в чем не уверена.
        –Все не так, как ты думаешь.– Я вспоминаю встречу с Крейги в моей квартире, его предложение отойти в сторону.– Я не могу его бросить. Он во мне нуждается.
        –Боишься, что, если бросишь его, все рухнет?
        Я киваю. Неожиданно становится трудно говорить.
        –Мы похожи больше, чем ты думаешь.
        Я сжимаю губы и отворачиваюсь к окну, опустив глаза.
        –Что будем делать?– спрашиваю я.
        –То, что должны.
        По дороге домой я думаю только об этой фразе.
        Оставив машину, я поднимаюсь в квартиру, закрываю за собой дверь и прижимаюсь к ней спиной. Я стою и слушаю звуки пустого дома, погруженного в темноту, нарушаемую лишь отблесками неоновой рекламы. Я тянусь к выключателю и замираю, оглохнув от резкого звонка мобильного.
        В сообщении от Финна всего два слова: «ЕСТЬ РЕЗУЛЬТАТ».
        Прошло два дня с того вечера, когда Грейвс набрал неизвестный мне номер и вскоре был убит. Два дня с того момента, как я узнала об удалении всей информации об этом номере.
        Возможно, эти люди предполагали, что выдуманная Грейвсом история вызовет у кого-то интерес, а затем и подозрения, и они дали ему номер телефона для экстренной связи. По которому он и позвонил.
        В разговоре я дала ему понять, что игра окончена, я знаю, что записи поддельные. После этого они звонят в 19:34. Зачем? Проверить его или меня?
        Два звонка.
        Они могли подкинуть мне наживку и привести в заброшенное здание или в глухой тупик на дороге. Если так, то зачем им было удалять номер и всю информацию о нем, ведь я все равно ничего там не найду?
        Надо действовать.
        И не спрашивайте меня ни о чем.
        Глава 2
        День 20: понедельник
        ПАУЭЛЛ
        В понедельник он вновь засиживается в кабинете допоздна. Появились новые материалы с камер видеонаблюдения, на этот раз за человеком по имени Исидор.
        Его нашли в воскресенье, на удивление быстро, описание Лейдлоу было очень точным – худощавый, похож на хорька, оливковая кожа, темные волосы, даже коричневая куртка на нем была та же самая. Часто бывает на рынке и в магазинчике, торгующем аксессуарами для мобильных телефонов, рядом с ним почти всегда девушка с обесцвеченными волосами и плохой кожей. Его разыскивали целый день и в воскресенье утром задержали прямо на улице. Они просто побеседовали. Пауэлл вел себя спокойно, почти дружелюбно. (Классический прием агентов: усыпить бдительность, оставаясь при этом настороже.) Исидор Максуд чавкал жвачкой, пил чай, даже позволил себе разглядывать его костюм – Классный! Где взял?– и ни слова не сказал о Ноксе. И они его отпустили, но лишь после того, как Митч сообщил, что установка жучков в квартире Исидора закончена.
        Они следят за ним круглосуточно. Распоряжение босса, потребовавшего все отчеты по делу. Однако это пустая трата времени и сил: Исидор постоянно куда-то спешит, с кем-то встречается – перебросится парой словечек, поболтает, пожмет руку… Он понимает, что за ним следят, и специально запутывает, предоставляя слишком много контактов, которые сложно проверить, хотя каждый из них может привести к Ноксу.
        Таким способом мы не найдем Нокса.
        И что делать? Ждать? Сколько? Неизвестно, передал ли Исидор сообщение и знает ли он вообще, кто такой Нокс. Что он должен делать дальше?
        На заднем плане, сменяя друг друга, крутятся одни и те же вопросы, в то время как главный не исчезает никогда: что делать, если ты не сможешь найти Нокса?
        Немало дел открывается и никогда не закрывается. Необнаруженный крот, имя которого никто не узнает, способ утечки информации, навсегда оставшийся тайной,– подобные факты накапливаются год за годом. Несмотря на то что в его практике такого не случалось, Пауэлл знаком с подобными случаями и знает, что они способны лишить сна, разрушить брак, оставить детей без отца, высосать все силы и бросить на обочине жизни… У него не было нераскрытых дел и не будет. Никогда.
        Но что делать, если ты не сможешь найти Нокса?
        Чай давно остыл. Пауэлл встает, закрывает дверь и проходит в кухню. Уже поздно, но внезапно открывается дверь еще одного кабинета. Он оборачивается на звук шагов. Это Лисон. С чашкой в руке она тоже направляется в кухню. Проходя мимо, девушка улыбается так, словно он незнакомец, придержавший ей дверь.
        Сегодня это Лисон, но мог быть и кто-то другой, они все постоянно около него крутятся.
        Картер – веселый, общительный любитель блефовать – Мы так и не посидели в баре. Кингман из спецподразделения – уважительный, проницательный, руководствующийся привычными ему правилами – Много о вас слышал – намекает на то, что не прочь воспользоваться опытом Пауэлла. Моррис смотрит на него поверх очков взглядом ведьмы, кажется, ждет повода спросить, над чем он сейчас работает. Лисон тоже за ним наблюдает и тоже много работает. Предана делу? Выслуживается?
        Или все дело в том, как охарактеризовал шеф его работу?
        Он здесь, чтобы «вычистить дерьмо». Что они об этом думают? Агенты не говорят о своих делах, так что на обсуждении темы Нокса лежит вето. Все же было бы неплохо с кем-то поговорить. Пауэлл думает о показном дружелюбии Митча, Бетани с ангельским, но ледяным взглядом, будто отмечающим все его промахи, приберегая их для часа расплаты…
        Горло сжимают тоска и одиночество.
        Он уже привык к нормальной жизни. Рутинная офисная работа, нормированный день. В Вашингтоне Пауэлл занимался вопросами безопасности, писал отчеты, наставлял менее опытных сотрудников. Вечером возвращался домой к Тори и Тее.
        Так прошли годы, он уже и забыл, какой бывает работа агента: долгие часы раздумья и одиночества, а также груз последствий всего этого. Когда он впервые попал в МИ-5, ему сказали: «Агенты обречены на одиночество. Никаких близких контактов или привязанностей. Придется к этому привыкнуть».
        Пауэлл заходит в кухню, наливает в чайник воду. Следом появляется Лисон со своей чашкой. Щелкнув кнопкой чайника, он поворачивается к ней.
        –Тоже заработались?– полувопрос-полуутверждение.
        На ее губах появляется улыбка.
        –Так бывает,– отвечает она и ставит чашку с пакетиком чая на буфет. Они молча ждут, пока закипит вода.
        Что делать, если ты не сможешь найти Нокса?
        Может, стоит еще раз допросить Исидора? Надавить на него? Интересно, много ли он знает? Может, не лично Нокса, но хоть что-то. Ведь его нанял человек, у которого есть имя и лицо… Исидор, конечно, скажет, что ничего не помнит, но вспомнит, если надавить нужным образом. Хотя что это значит, нужным образом?
        Провала допустить нельзя.
        Как же он устал… Пауэлл трет подбородок и косится на Лисон, стоящую рядом с отсутствующим взглядом, явно погруженную в свои мысли.
        Из чайника начинает валить пар.
        –Есть один человек, но он молчит,– произносит Пауэлл. Лисон вздрагивает от неожиданности и чуть поворачивается к нему.– Он что-то знает, но не могу понять, много ли.– Пауэлл качает головой.
        Раньше он никогда так с ней не разговаривал. И не только с ней, ни с кем в этом здании, даже с начальником отдела.
        –Мы немного поговорили. Смышленый парень. Смышленые всегда идут не по той дорожке, не замечали?
        Лисон не отвечает, впрочем, это был не совсем вопрос. Она смотрит не на него, а немного в сторону.
        –Для результата необходимо приложить усилия. Но всегда имеет место искушение перегнуть палку.– Лисон переминается с ноги на ногу – от смущения?– впрочем, до этого момента они не обмолвились и парой слов, откуда ей знать, какой у него юмор.– Это шутка,– уточняет он.
        Чайник отключается, и Пауэлл наливает воду в обе чашки.
        От пакетика вода в чашке Лисон приобретает зеленоватый оттенок, и в воздухе появляется аромат мяты.
        Но если мы предпримем активные действия, и Нокс обо всем узнает…
        Пауэлл ложкой вылавливает свой пакетик чая, несколько раз прижимает к краю чашки, затем выбрасывает в мусорное ведро и достает из холодильника пакет молока.
        Необходимо, чтобы Нокс нам доверял. Поспешность и излишняя активность лишь навредят делу.
        –Человек может стать одержимым страхом неудачи. А это ужасно.
        Он смотрит ей в лицо. На нем не отражены никакие эмоции, только губы растянуты в вежливой полуулыбке. Она берет чашку.
        –Да.
        Пауэлл видит, насколько девушка контролирует каждое свое слово и движение, и внезапно вспоминает о данных, выложенных тем программистом – наводках Нокса,– имя парня он узнал слишком поздно, тот уже успел сбежать… У всех бывают неудачи. Пауэлл едва не произносит это вслух, но вовремя сдерживается.
        Вернувшись в кабинет, он садится за стол и пьет чай.
        Угрожать Исидору бессмысленно. Значит, остается ждать и надеяться? Во всяком случае, пока он не придумает план получше. Завтра очередная встреча с шефом.
        Предстоит выслушать требования предоставить результат. А также предостережения: никаких открытых контактов с Ноксом. Эти слова раздражают Пауэлла, ведь он даже не представляет, кто такой Нокс. Однако шеф непреклонен, словно воспринимает Нокса как заразную болезнь и боится, что он, Пауэлл, заразится, как и Лейдлоу: начнет вести двойную жизнь, тайные дневники и устроит сговор с источником против начальства.
        Пауэлл смотрит на часы. В Вашингтоне через полчаса домашние лягут спать. Теа уже в пижаме пьет теплое молоко и ждет звонка отца и очередной сказки… Он берет трубку и внезапно чувствует укол вины. Причина тому – Лисон, пережившая провал и сидящая сейчас в своем кабинете.
        Глава 3
        День 21: вторник
        ЙОХАНССОН
        Беги. Тебе надо бежать.
        Ты должен выбрать из двух вариантов, третьего не дано: или ты остаешься и выполняешь заказ, или немедленно уходишь из Программы. Он ведь видел тебя. Он знает, кто ты. Беги. Сейчас же. Звони Уитману и проси вытащить тебя. Найди патруль и сдайся.
        А что потом? Позвонить Филдингу и сказать, что ты сбежал?
        Сколько заказов он выполнил за шесть лет? Каждый был сделан чисто и помогал затолкнуть неудачу с Терри Канлиффом чуть глубже. Уйти сейчас, и что дальше?
        Что дальше?
        Работа перейдет к другому. Люди всегда найдутся. Что бы он ни говорил Филдингу, способ сделать все быстро и четко всегда можно найти. Появится человек, который, возможно, будет не так аккуратен. Человек с ножом, для которого нет правил. Йоханссон представляет, как она будет корчиться от боли, истекая кровью. Нет, решай свои проблемы сам.
        Время идет, а он все еще медлит.
        Вчера Йоханссон вернулся в лагерь, лег на кровать – Узнал ли он тебя?– и стал прислушиваться к шагам, ожидая появления людей Кийана с Чарли Россом за их спинами, указывающим прямо на него. До тех пор пока Программа не закрылась на ночь, он, словно загнанный зверь, сидел в укрытии, здесь, в клинике, не сводя глаз с двери, а в голове роились аргументы, убеждавшие снова и снова, что бежать просто необходимо.
        Полночь. Час ночи. 2:00. 3:00. Райли курит под тентом на улице. Винни метет пол и рассказывает всем, какое блюдо закажет себе первым, когда выйдет отсюда, потом, конечно, о собаке, он ее очень любит и обязательно увидит снова, затем переводит тревожный взгляд на Кейт. Та не обращает ни на кого внимания, сидит молча, губы превратились в тонкую полосу на белом лице, глаза остекленели от желания спать. Дрил сидит на стуле и смотрит на каждого по очереди, голова слегка откинута назад, будто он ощущает стоящий в воздухе страх Йоханссона и старается определить его источник.
        Ты можешь прервать контракт из опасений за собственную безопасность.
        Или, сжав зубы, позвонишь Карле и начнешь действовать.
        4:00. В голову Йоханссона приходит мысль, предлагающая третий вариант.
        Надо найти Чарли Росса и убить его.
        У лестницы он натягивает ботинки. Кейт все еще в своей комнате наверху.
        Во дворе никого. Он идет к воротам, открывает и выходит. Пересекает улицу, и хвост следует за ним. Он останавливается, останавливаются и они. Йоханссон не делает попытки оторваться – это лишь вызовет ненужные подозрения,– но их присутствие давит на него.
        Он дал себе день. Один день, чтобы прочесать территорию в поисках Чарли Росса, но те двое за его спиной ничего не должны заподозрить: Йоханссон рассеянно смотрит по сторонам, словно шатается по городу без дела, однако вопросы он задавать не сможет, потому что они, как и все остальное, будут незамедлительно переданы Кийану. Итак, оторваться от хвоста, найти Росса, убрать его. Затем позвонить Карле, подтвердить готовность исполнить заказ и вернуться в лагерь как ни в чем не бывало.
        Или его ждет провал, тогда необходимо звонить Уитману и убираться, пока не закрыли ворота.

* * *
        Йоханссон идет уже час. Сначала вниз по улице мимо обучающего центра, где команда мусорщиков под надзором патруля бросает в машину пакеты. У здания администрации люди Кийана останавливаются и прикуривают сигареты. Над его головой сгущаются грозовые тучи.
        Чарли Росса он не нашел. Ни среди собравшихся у часовни, ни среди наблюдающих за игрой в футбол на пустыре, ни у магазина с сигаретами. Не находит он его и в столовой. Чарли Росса здесь нет? Кто же был тот человек в тумане? Привидение? Но их не существует, в противном случае они давно бы к нему наведались.
        Программа поглотила Чарли Росса.
        Но может в один день выплюнуть обратно.
        Одиннадцать часов дня. Если он хочет исчезнуть сегодня до времени закрытия Программы, Уитману надо звонить не позднее четырех.
        У него пять часов, чтобы найти Чарли Росса. Йоханссон уже чувствует, что вскоре его ждет поражение и разочарование.
        Терри Канлифф улыбается ему и смотрит пустыми глазницами.
        «Не стоит считать это поражением»,– говорит он.
        Глава 4
        День 21: вторник
        КАРЛА
        Доклендс только начинает пробуждаться, когда я выхожу из дому в четыре утра. На дорогах мелькают огни редких машин, такси высаживают биржевых трейдеров, чей рабочий день начинается рано в связи с торгами на Дальнем Востоке и желанием узнать индексы «Никкей» и «Ханг Сенг».
        Я беру кеб и направляюсь в центральную часть Лондона, петляю по городу, чтобы запутать следы, поглядывая на камеры над головой. Затем сажусь в маленькую синюю машину с полным баком и специальным оборудованием, не позволяющим определить ее местонахождение, заменившую джип, от которого пришлось избавиться после смерти Грейвса.
        Через два часа я на месте, еще час приходится потратить на то, чтобы осмотреться. Я занимаю позицию и наблюдаю.
        Из-за кустов хорошо просматривается красный кирпичный дом эпохи короля Эдуарда. Я нахожусь в престижном районе на границе графств Беркшир и Суррей, недалеко от поля для гольфа Уэнтуорт. Меня окружают внушительные дома биржевых маклеров, скрытые высокими заборами, но интересующий меня дом меньше и хуже охраняется. Это один из трех домов, стоящих особняком,– старая постройка, большие участки, отдельная подъездная аллея. Тишину ничто не нарушает, хозяева спят либо отправились на поле для гольфа или на массаж. Только листья порой тихо шуршат у меня под ухом.
        Из моего укрытия видна лишь задняя часть дома: первый этаж, дверь, ведущая в кухню или подсобное помещение, различимы пара небольших окон, французские двери и еще одно окно побольше. Патио с плетеной мебелью под тентом растянулось по всей ширине дома. Чуть в стороне несколько хозяйственных построек, когда-то давно выкрашенных в зеленый цвет.
        Дом кажется нежилым. За все два часа в нем ни разу не вспыхнул свет, не открылись ни дверь, ни окно. Неужели я опоздала? Все ушли и больше не вернутся. Камеры под навесом сдерживают мое желание подойти и заглянуть в окна. Кроме того, люди, которые должны находиться в доме, не подозревают о возможной слежке, и я не хочу давать им повод думать иначе.
        Прошло много лет с той поры, когда я выполняла подобную работу. С непривычки я быстро устала, проголодалась и замерзла. Выпитая утром чашка кофе осталась в далеком прошлом, а бутылка воды, что я принесла с собой, закончилась к девяти часам. Кажется, кровь перестала циркулировать в моем теле, ноги одеревенели уже час назад. Я все еще жду. Адрес этого дома единственное, что у меня есть. По документам он принадлежит несуществующей ныне компании, директорам которой было заплачено, чтобы они поставили свою подпись. Однако все звонки были сделаны отсюда. Больше искать мне негде.
        Я меняю позу, пытаясь заодно согреться, и не отвожу глаз от окон. Часов в десять внутри вспыхивает лампа, но это может быть и сигнализация.
        В половине одиннадцатого начинается дождь.
        Я прежде слышу его, а потом ощущаю. Капли воды стекают по листьям и веткам у меня над головой, затем падают на волосы, стекая за воротник. Температура падает приблизительно на градус, потом еще на один.
        Какая глупость! Что ты делаешь здесь одна, без прикрытия? Зачем наблюдаешь, скорее всего, за пустым домом? Даже если сюда кто-то придет и ты сможешь разглядеть их лица – что дальше?
        Грейвс звонил им перед смертью, и они перезвонили позже, но это вовсе не означает, что именно они клиенты, чей заказ выполняет Йоханссон. Но если ты не сможешь вычислить клиента, у тебя ничего не получится.
        Дождь постепенно затихает. Я начинаю ругать себя за глупость, когда в кухонном окне вспыхивает свет и в проеме мелькает лицо мужчины. Ледяными пальцами, затаив дыхание, пытаюсь нащупать в кармане камеру. Руки меня почти не слушаются.
        Господи, ну, вернись же, ради всего святого, появись снова.
        Медленно тянется минута, вторая. В доме тихо.
        Попробовать подойти ближе? Нет, все же это слишком опасно.
        Третья минута, четвертая…
        Открывается задняя дверь, и выходит мужчина. При виде его я замираю.
        Я знаю этого человека.
        Темное помещение в задней части склада. Яркий луч света. Мужчина с красивым, благородным лицом; загорелая во время игры в гольф кожа покрыта испариной. Уверенный, спокойный голос Крейги – человека, у которого в руках все козыри.
        Уильям Гамильтон, глава крупного фармацевтического концерна, мог быть одним из приятелей Шарлотты, если судить по дорогой одежде и исходящему аромату благополучия. Менее трех недель назад я стояла в темноте на этом складе, но так и не услышала от него ни слова о махинациях.
        Сейчас при дневном свете он выглядит по-другому: изменился, постарел, седины в волосах прибавилось, кажется, он даже стал ниже ростом. Но это, несомненно, он.
        На террасе Гамильтон на секунду останавливается и тяжело выдыхает воздух. Дверь остается открытой, выпуская звуки классической музыки, фортепьянная композиция, что-то знакомое и полное тоски.
        Что он здесь делает?
        Гамильтон живет в конспиративном доме, в который мы его поселили. Я не шевелюсь, чтобы не издать ни единого звука. Неожиданно он поворачивается и оглядывает сад. По моей коже бегут мурашки, кажется, он смотрит прямо на меня. Выражение лица сосредоточенное и суровое, полное решимости, словно он готов к встрече с любым недругом. Он может выйти из дому и пройти по саду.
        Внезапно начинается дождь, капли прокладывают путь через листву к земле и падают на голову Гамильтона. Он недовольно смотрит на небо и возвращается в дом.
        Я решительно выхожу из укрытия:
        –Мистер Гамильтон. Не оборачивайтесь.
        Он замирает, готовый к удару. Я не сомневаюсь, что он сейчас повернется. Плечи его опускаются, и Гамильтон произносит, будто знаком со мной, будто ждал меня все это время:
        –О, вы пришли.
        Он не может знать Карлу. Не может.
        Словно прочитав мои мысли, Гамильтон продолжает:
        –Думали, я вас не знаю?– В голосе страх, печаль и горькая ирония.
        –И кто я, по-вашему?
        Провокационный вопрос, на который он не отвечает.
        –Что у вас?– вместо этого спрашивает он.– Пистолет? Нож?– Последнее слово Гамильтон произнес с легким колебанием.
        –Ничего.
        –Врете. Как вы меня нашли?
        –Вам звонил Грейвс. Я проследила звонок.
        –А потом я позвонил ему, и вы подошли к телефону. Я прав, это ведь были вы?– И далее, на волне негодования: – Зачем вы это сделали? Зачем убили его? Он был просто моим другом, сделавшим одолжение? Он ничего не знал.
        –Я не убивала его.
        –Конечно, кто-то за вас сделал грязную работу.– Слова звучат хлестко и зло. Гамильтон глубоко вдыхает, наполняя легкие, но я не даю ему продолжить.
        –Я его не убивала. Я нашла его уже мертвым. И человек, сделавший это, действовал решительно. Полагаю, их интересуете и вы, поэтому вы здесь и прячетесь. Послушайте, мистер Гамильтон, если я пришла вас убить, зачем мне тянуть время. Нас никто не видит.
        –Вы ничего мне не сделаете, пока не выясните, где она.
        –Но мне уже это известно. Она в Программе.
        Я не вижу его лицо, но чувствую, как он конвульсивно вздрагивает, и слышу звук, похожий не то на стон, не то на рев. В нем невероятное горе и еще нечто необъяснимое, что невозможно понять и измерить его глубину. Гамильтон выдерживает удар, но даже со спины становится ясно, как сильно ранили его эти два простых предложения, словно поставили точку в эпохе его жизни.
        Я продолжаю более решительно и властно. Он должен понять, что обязан мне все рассказать.
        –Я не убивала вашего друга, мистер Гамильтон. Мне неизвестна и половина всего произошедшего, но я знаю, что Кэтрин Галлахер находится в Программе, потому что убила человека, убила жестоко.
        –Она там, потому что я ее туда засунул.– Гамильтон выходит из оцепенения.– Разве вы не знаете, кто я?
        Как по волшебству перед глазами всплывает лицо Крейги, и в голове звучит голос. Уильям Артур Гамильтон, бывший директор совместного предприятия в «Хоупленде», он был посредником, промежуточным звеном в цепи, предоставляющей огромное количество рабочих мест.
        А у «Хоупленда» договор по медицинскому обслуживанию заключенных Программы от имени дочерней компании. Сотрудники центра скорой помощи занимались больными, привозимыми в стационар. Гамильтон был связующим звеном: у него были контакты, он всех знал, был способен отправить человека в Программу так же, как я поместила туда Йоханссона, минуя бюрократическую волокиту и всевозможные формальности и не оставив следа.
        –Да, я знаю, кто вы.
        –Но вам известно и то, что сделала она. Кто вы? Полиция? Журналистка?
        Можно ему солгать. Что я и сделаю. Постараюсь убедить, что я на его стороне, на стороне Кэтрин… Но способности лгать порой меня подводят; впрочем, возможно, просто настало время для другого.
        –Не имеет значения, кто я. Но я вышла на след помогавших ей людей и таким образом поняла, что у нее были контакты помимо тех, что прослеживаются в обыденной жизни. Я знаю, что она сделала, но это далеко не все. Полагаю, Кэтрин захотела бы рассказать мне остальное, но я опоздала. Поэтому я пришла к вам, мистер Гамильтон. Расскажите мне, кто за всем этим стоит?
        –Значит, это вам неизвестно?– Он выдерживает паузу и продолжает: – Как полагаете, что произойдет, если я вам скажу?
        –Я смогу их остановить.
        Я произношу эти слова с непоколебимой уверенностью и решительностью, но они вызывают его смех, печальный и горький.
        –У вас ничего не получится. Как думаете, почему я отправил ее в Программу? Ведь это было нелегко. Я прекрасно знаю, какая там жизнь.– Гамильтон опять замолкает, но вскоре произносит, пожалуй, даже мягче, чем ранее: – Кэтрин появилась у меня на пороге вечером тринадцатого декабря прошлого года и все рассказала. Все. Поэтому я прекрасно знаю, что она совершила, у меня нет на этот счет иллюзий. Но ее отец был моим другом, я знал ее с самого рождения, поэтому не мог позволить им…– Гамильтон переводит дыхание.– Это единственное место, где они ее не достанут, где даже не будут искать.– Он чуть поворачивает голову, словно хочет увидеть меня краем глаза.– Если будете и дальше копать, с вами сделают то же, что с Яном Грейвсом. А если выяснят, где она прячется, убьют и ее.
        Я не отвечаю, потому что не знаю, что сказать. Смысл его молчания доходит до меня, когда уже поздно. Его тихие слова едва доносятся до меня, как отголосок шума дождя.
        –Они уже все знают, да?
        –Знают.
        На секунду у меня возникает впечатление, что он хочет спросить, уверена ли я в этом. Видимо, мой тон заставил его промолчать.
        –Значит, все кончено.– Гамильтон наклоняет голову.
        Вода стекает ему за шиворот, пропитывает насквозь рубашку и седые волосы, обнажая розовую, беззащитную кожу головы.
        –Расскажите мне все. Кто эти люди?– Я подаюсь вперед, будто это может заставить его говорить.
        –Зачем? Вам – их – не – остановить.
        –Полагаете, незнание обеспечит мне безопасность? Грейвсу это не помогло.
        Жестоко, но сказанное заставляет его задуматься. Впрочем, ненадолго.
        –Я ухожу.
        –Мистер Гамильтон.
        –Будьте благодарны, что я отвернулся и не видел вашего лица, поэтому не смогу описать вас, чтобы со мной ни делали. Если только за нами не следят,– добавляет он почти шепотом.
        Мы оба молчим и поднимаем головы, прислушиваясь, словно действительно сможем что-то уловить, понять, где они прячутся.
        Разумеется, мы ничего не слышим.
        Гамильтон шумно вдыхает воздух, протяжно выдыхает и возвращается в кухню. Шторки на окнах опускаются, плотно закрывая стекло.
        Я продолжаю стоять у кустов, мокрая до нитки.
        Я должна колотить в эту дверь до тех пор, пока он меня не впустит. Но я знаю, он мне не откроет. Никогда.
        До меня доходит, что телефонные разговоры удалил не Гамильтон, у него нет таких возможностей. Но и не мы.
        Эти люди обладают в точности той же информацией, что и я.
        Они могут следить за этим местом.
        Я снова прислушиваюсь к шуму дождя. Возможно, я не единственная, кто следил за этим домом.
        Я поспешно скрываюсь за кустами и ухожу.
        Через двадцать пять минут я уже у машины и звоню Крейги:
        –У нас проблемы. С Гамильтоном.
        После недолгой паузы Крейги произносит:
        –Ты знаешь, что по мобильному не стоит говорить.
        Я решительно перебиваю его:
        –Кэтрин в Программу поместил Гамильтон. Она не осуждена, а просто скрывается. И люди, желающие ее смерти, у нее на хвосте. Крейги, он в опасности. Ему не уйти от них, как это сделала я. Займись им.
        Молчание на этот раз длится несколько дольше.
        –Хорошо. Где ты?
        –Я возвращаюсь, Крейги? Будь осторожен.
        Я плохо соображаю от голода и усталости. В первом попавшемся кафе покупаю кофе навынос и сэндвич с беконом, а заодно и плитку шоколада. Моя одежда промокла насквозь, и девушка, принимавшая у меня деньги, смотрит с сожалением.
        –Вам надо согреться, иначе простудитесь,– говорит она так, словно хочет убедиться, что я еду прямиком домой.
        Я пытаюсь улыбнуться, но так замерзла, что даже мышцы лица меня не слушаются. Девушка дает мне сдачи больше, чем следовало. По дороге к машине я случайно обнаруживаю в волосах запутавшуюся ветку. Чашку горячего кофе с двумя кусочками сахара я проглатываю почти мгновенно, а следом и половину сэндвича. Желудок переваривает содержимое, и через несколько минут я даже смотреть не могу на оставшуюся еду. Отложив сэндвич, я отламываю кусок шоколада. Надо добраться до Доклендса раньше, чем случится очередной упадок сил. По дороге я начинаю так нервничать, что даже съедаю отвергнутый ранее сэндвич, неловко держа его одной рукой.
        Антирадар подает сигнал. Неужели за мной следят?
        На пути мне попадаются участок, на котором ведутся дорожные работы, и одна авария. Полиция заставляет машины замедлить ход и проехать по одной полосе. Дорога занимает три часа. Все это время из головы не выходят лицо Гамильтона и его слова.
        Тринадцатое декабря, все произошло именно тогда – Кэтрин убегала…
        Пять дней прошло с тех пор, как, покинув дом под наблюдением видеокамер, Кэтрин Галлахер ушла из прошлой жизни. Я смотрела тогда на ее фотографию и думала: «Эта женщина совершила убийство, и она бежит от преследователей». Но я ошибалась. Возможно, эта женщина была лишь на полпути, а на ее руках пока нет крови? Но она выбрала для себя не лучшее будущее, в котором все самое плохое еще может произойти. Интересно, знает ли она об этом?
        В гараже у меня нет запасной одежды, лишь пальто, которое я и натягиваю прямо на мокрые вещи. Влажный холод проник, кажется, под кожу, и я продрогла до костей. В зеркало стараюсь определить, как я выгляжу: волосы спутаны, а помада резко выделяется на пергаментно-бледном лице.
        Такси я ловлю на соседней улице и прошу высадить меня на Лондонском мосту. Спустившись в подземку, доезжаю до Кэнэри-Уорф. Последние полмили я иду пешком, низко опустив голову, в надежде не встретить никого из знакомых.
        В ванной я срываю мокрую одежду и встаю под душ. От горячей воды кожа начинает болеть, но я выдерживаю десять минут, вытираюсь и укутываюсь в халат.
        Крейги не сможет просто так войти в конспиративный дом; за ним могут следить. Сколько времени ему потребуется, чтобы собрать всех нужных людей, оценить положение, очистить территорию от представителей других заинтересованных сторон?…
        Гамильтон знает, что сделала Кэтрин, и он заговорит – в этих вопросах Крейги беспощаден. Пройдет лишь несколько часов, и мы все узнаем.
        Звонит телефон. Консьерж. Ко мне посетитель.
        Крейги появляется передо мной, облаченный в застегнутое на все пуговицы пальто, прижимая к груди портфель, словно тот способен обеспечить ему необходимую защиту. Он выглядит обеспокоенным. Это не простой контакт, за которым он следил.
        И все же он не смог удержаться и послал своих людей за Гамильтоном, а сейчас явился, чтобы получить объяснения, что же происходит. Работа накладывает на людей определенный отпечаток: у человека появляется постоянная, неутолимая жажда информации, постоянное желание узнавать.
        –Уильям Гамильтон,– произносит Крейги.– Как ты его нашла?
        –Ты поместил его в дом недалеко от Уэнтворта. Помнишь, Грейвсу звонили перед смертью? Финну удалось выяснить, что звонок был сделан из этого дома.
        –Ты ездила туда?
        –Я говорила с ним – он не видел моего лица. Именно Гамильтон отправил Кэтрин Галлахер в Программу и нашел Грейвса, чтобы обеспечить ей легенду. Крейги, она там не отбывает наказание, она прячется.
        –А записи звонков? Мы их не удаляли.
        –Знаю. У Гамильтона нет больше источников. Клиент хотел быть уверен, что доберется до него раньше нас. Они ищут Кэтрин, уничтожили Грейвса и уничтожат любого, кто вознамерится ей помочь.
        –Так почему они сразу на него не вышли? Ты говоришь, они довели его до самого дома. Чего же ждать?
        –На этот вопрос я не могу ответить. Скажи, что его уже там нет.
        –Его уже там нет,– с грустью произносит Крейги, и я внутренне содрогаюсь.– Я отправил человека, он позвонил в дверь – обычный посыльный с пакетом, ничего настораживающего. Ему было поручено убедиться, что с Гамильтоном все в порядке. Дверь была закрыта на защелку, свет выключен. Наш человек вошел…
        Гамильтона в доме не было.
        Никаких признаков того, что он боролся и сопротивлялся. В доме не было его документов и бумажника. Он собрал необходимые вещи и ушел один. Это видно на записях камер.
        Именно я заставила его сделать это, сообщив, что мы проследили звонок, дав тем самым повод думать, что дом вовсе не так безопасен для него. Поэтому Гамильтон бежал.
        Вероятно, он не отдает себе отчета в том, что обнаружил себя.
        Я вспоминаю, как, опустив голову, он сказал, что все кончено. Ему уже все равно.

* * *
        Крейги уходит, чтобы продолжить контролировать поиск Гамильтона. Я просматриваю сообщения. Йоханссон так и не позвонил.
        Поздним утром в понедельник Йоханссон был в мастерской. Я решила, что он последний раз решил все проверить. Сейчас уже вторник, минуло четыре часа дня, скоро вечер. Он уже должен был позвонить. Что же произошло?
        Внезапно перед глазами мелькает лицо человека, подошедшего к Йоханссону на улице и склонившегося к его уху. Что он сказал? Была ли это угроза, приветственная фраза или поцелуй?
        По спине пробегает дрожь. Сегодня никто не просматривал записи с камер наблюдения.
        Так позвони ему.
        Я нахожу оставленный Йоханссоном телефон клиники и мысленно выстраиваю фразу. Телефоны Программы прослушиваются. Впрочем, мне нечего ему сказать. Я просто хочу услышать его голос.
        Набираю номер.
        Гудки – один, второй, третий.
        Клиника закрыта, но Йоханссон находится там, возможно, спит.
        Кто-то на том конце провода снимает трубку.
        Проходит секунда, две, три.
        Я слышу лишь доносящиеся из соседней комнаты крики.
        Истошно кричит мужчина.
        На этом связь обрывается.
        Глава 5
        День 21: вторник
        ЙОХАНССОН
        Три часа. Он долго кружил по территории Программы, но каждый раз возвращался к тому месту, где видел того человека.
        Дома в той стороне, вероятно, строились в ускоренном темпе или смета была урезана, поэтому теперь они выглядели на много лет старше остальных: окна разбиты, сточные канавы разрушены, воздух кажется кислым от зловония. Людей Кийана на улицах стало меньше, они уже не так внимательны, и патрули оглядывают проходящих равнодушным, пустым взглядом. На тротуаре куча человеческих экскрементов, из окна дома доносятся крики. Йоханссон прислоняется к стене. Двое постоянно следящих за ним мужчин видят это и останавливаются на углу. Через минуту к ним присоединяются еще двое. Они разглядывают его так, будто он экспонат в музее или животное в зоопарке, словно задаются вопросом: каковы же будут его дальнейшие действия?
        Йоханссон закрывает глаза. Кровь пульсирует в голове.
        Прошло двадцать четыре часа с той минуты, когда их дороги пересеклись в плотном тумане. Если бы Росс задумал сдать его Кийану, он бы уже это сделал, верно?
        Может, он именно сейчас собирается это сделать? Стоит у ворот, требуя встречи с Кийаном. И Брайсом. Тот непременно будет там, сунет под нос Россу карточку Йоханссона с фотографией, и тот уверенно кивнет.
        Давай же, иди. Тебе его никогда не отыскать. Звони Уитману и выбирайся отсюда. Затем отправляйся к Филдингу, расскажи, что произошло. Во рту мгновенно появляется вкус стыда, заполнивший его вместе со слюной. Йоханссон медленно сглатывает.
        Смирись. Все кончено.
        Недалеко, всего в паре шагов, останавливается человек. Йоханссон поднимает глаза и видит Джимми.
        Внезапно на него наваливается усталость, которую он не испытывал никогда в жизни. Происходящее перестает его интересовать.
        –Привет, Джимми.
        Тот смущенно улыбается в ответ.
        –Вижу, ты в порядке.
        Джимми кивает.
        –Хорошо. Береги себя.
        Джимми засовывает руку в карман, неуклюже достает пачку снимков и протягивает их Йоханссону.
        –Фотографии,– пылко произносит он.– Фотографии.
        Йоханссон берет из его рук пачку. А почему нет? Первый снимок сделан на стоянке автоприцепов, на втором улыбающийся мальчик бежит по гостиной к камере, на третьем свадебная церемония.
        –Откуда у тебя это, Джимми?– спрашивает Йоханссон, хотя уже знает ответ.
        –Мои,– гордо отвечает тот.
        –Твой сын?– Йоханссон кивает на фотографию.
        Джимми с гордостью улыбается и выуживает из пачки еще один снимок.
        –Мой дом.
        Это тот же самый дом. Дом в Марлоу.
        Здание новое, но стилизовано под старину. На заднем плане устремленные ввысь башенки, в стороне оранжерея с рамами из дорогой древесины, живая изгородь, спускающиеся к газону ступеньки. Йоханссон уверен, что дом именно тот, хотя видел его лишь однажды в темноте, восемь лет назад. На снимке не видна река. На следующей фотографии запечатлена стоящая на крыльце пара. На женщине голубое платье. У нее милое лицо, а ведь при встрече она едва окинула его взглядом. Она смотрела только на Салли.
        Рядом с ней стоит мужчина. Чарли Росс.
        –Ты знаешь его, Джимми? Он твой друг?– Джимми молча смотрит на снимок.– Ты знаешь, где он сейчас живет?– Глаза парня расширяются, и он приоткрывает рот.– Не смей никому говорить, где он живет. Ни мне, никому, ладно?
        Джимми смотрит на него с сомнением.
        –Вот, держи.– Йоханссон вкладывает фотографии ему в руки.– Береги их.
        Джимми расплывается в улыбке.
        –Мои фотографии.– Он поспешно запихивает их обратно в карман.– Пока, пока,– бормочет он и уходит.
        Йоханссон смотрит ему вслед.
        Уже почти скрывшись из вида, Джимми останавливается и секунд десять смотрит на здание напротив.
        Он не должен говорить. Кивнув, словно одобряя свои мысли, он решает, что поступил правильно, и уходит.
        Йоханссон выжидает еще шесть минут и отрывается от стены. Группа преследователей распадается, и хвост следует за ним.
        Он идет в противоположную сторону от того переулка, в котором скрылся Джимми, затем поворачивает обратно к зданию, у которого тот останавливался. Хвост следует за ним с интервалом в четыре секунды.
        Урывками Йоханссон наблюдает картину людских страданий. Женщина рыдает, не сводя глаз с дерущихся в переулке, мимо проходят несколько мужчин и косятся на Йоханс со на. Он отводит взгляд, стараясь избежать конфликта. Все тот же запах отходов и мочи.
        В любую секунду преследователи могут появиться из-за угла.
        Это худший дом в худшем районе. В щелях между плитами пробиваются сорняки, окрашенные панели на фасаде здания испещрены трещинами, вместо окон пустые дыры. Зловоние становится здесь еще сильнее. На пороге лежит человек и смотрит вверх пустыми, ничего не выражающими глазами. За ним в дверном проеме появляется лицо.
        То самое лицо.
        Секунда, вторая. Йоханссон не замедляет шага.
        Из-за угла появляется хвост, Чарли Росс отступает в темноту подъезда, но до конца улицы Йоханссон ощущает его пристальный взгляд.
        Давай же. Чего ты медлишь. Действуй.
        Он сворачивает в переулок, проходит через пустующий дом и, обернувшись, видит, как мечутся потерявшие его преследователи. Он не должен ничем себя выдать. Об этом никто не должен знать.
        Пролежав на земле до тех пор, пока не удостоверился, что путь свободен, Йоханссон встает и направляется к зданию, где видел Чарли Росса.
        У него нет оружия. Придется действовать быстрее и четче, подобраться ближе. Росс крупный мужчина, но он старше, да и Программа сделала свое дело. Если они останутся один на один, проблем не должно возникнуть.
        На пороге по-прежнему лежит мужчина, он даже не вздрагивает, когда Йоханссон переступает через него, лишь тихо стонет.
        Сквозь грязное окно мелькает тусклый свет лампочки. Вонь становится еще сильнее.
        Чарли Росс и в таком месте…
        В том доме в холле на высоком постаменте стоял букет лилий, словно охраняя вход в гостиную. Их было хорошо видно за плечом женщины, появившейся в дверном проеме. Войдя в дом, он сразу почувствовал их аромат. Странно, почему через столько лет он помнит эти лилии…
        У лестницы разговаривают двое мужчин. Один из них курит, и светящийся огонек сигареты становится для Йоханссона маяком. По их поведению ясно, что в этом доме они не живут. Люди Кийана? Лица ему не знакомы. Сигарета переходит в руки другого мужчины, ни один из них даже не смотрит в сторону Йоханссона.
        Он быстро преодолевает два пролета.
        Коридор уходит вправо и влево. Дверь пожарного выхода распахнута настежь и упирается в пол, придерживаемая сломанным косяком. Рядом кучи нагроможденного мусора и обломков деревянных досок. Йоханссон поворачивает направо только потому, что путь здесь свободен.
        Без стука он по очереди открывает каждую дверь. В первой комнате на самодельной кровати лежит старик в одной грязной рубашке. Во второй он видит шесть женщин – самой младшей лет двадцать, самой старшей за пятьдесят,– затаив дыхание, они сидят вдоль стен. За третьей дверью удалось обнаружить лишь тараканов, ползающих по пластиковым тарелкам с гниющей едой. Больше в доме никого не было.
        Четвертая дверь заперта. Йоханссон уже приготовился высадить ее плечом, как в комнате слышатся шаги и раздается звук открываемого замка.
        В полудюймовой щели появляется глаз Чарли Росса.
        –Ты? А я тебя ждал.
        Ждал? Ты знал, что я приду, и знал зачем? Так почему же ты не сбежал?
        Крыша в здании начала рушиться. На растрескавшемся потолке появились темные пятна, сползающие на стены. Старый диван у стены завален подушками и одеялом. Радио в углу издает жалобные звуки музыки. Росс подходит и выключает его.
        –Сколько лет прошло?– спрашивает он, не поворачиваясь.
        –Восемь.
        –Восемь лет.– Росс замолкает, словно все эти годы проносятся у него перед глазами, затем поворачивается к Йоханссону и произносит: – Я бы предложил тебе сесть, но…– Он обводит рукой комнату, в которой стоят лишь диван, стол и небольшая тумбочка. Другой мебели просто нет.
        Тогда в доме в Марлоу он тоже не предложил ему присесть, но тогда все было по-другому. Сейчас Росс одет в вещи, которые ему малы, на подбородке отросшая щетина, а во рту недостает зубов. Должно быть, ему лет шестьдесят, а с виду восемьдесят.
        Несколько мгновений они молча смотрят друг на друга, затем Чарли произносит:
        –Тебя искали. Ты исчез. Я думал, тебя все же нашли.
        –Нет.
        –Но тех троих нашли.
        –Я слышал.
        –А тебя нет. Ты всегда от них отличался. Знаешь, я рад, что тебя не поймали. Если у кого и было право убить тебя, так это у меня одного.– Росс улыбается так, словно они решили вместе предаться воспоминаниям, над которыми могут посмеяться.– Куда ты тогда пропал?
        –Просто уехал.
        –Но ты ведь продолжал работать, верно? Иначе тебя бы здесь не было.
        Молчание. Оба оглядывают комнату. Окна плохо заделаны, и холодный воздух проникает в помещение.
        –Путь вниз долог, да?
        –Можно найти что-то получше,– говорит Йоханссон и в тот же момент понимает, что ошибается.
        –Все будет лучше, но за это надо бороться,– говорит Росс.– Скоро ты от всего устанешь.– Он кажется именно уставшим, смертельно уставшим.– Не ожидал, что увижу тебя здесь.– Через мгновение, словно заставив себя проснуться, он расправляет плечи.– Я ничего не говорил. Тебя сдал не я.
        –Знаю.
        –Давно ты здесь?
        –Пару недель.
        –Потребуется время, чтобы привыкнуть. Но ты же с Кийаном.– Росс кивает.
        –К чему вы это?– резко спрашивает Йоханссон и наталкивается на острый взгляд Росса.
        –Ты неприкасаемый,– произносит тот, смягчившись.– Работаешь в лагере?
        –В клинике.
        В глазах Росса мелькает интерес.
        –Значит, после всего, что произошло, ты учился медицине?
        –До того.
        –И теперь спасаешь жизни.– Росс говорит так, словно в этой фразе есть скрытый смысл, и кивает, будто он понятен ему одному.
        Йоханссон молчит.
        –Он честный человек. Кийан. Оставил меня в покое.– Взгляд Росса становится уверенным, осанка ровной, он явно гордится тем, что от него отстали враги. Впрочем, им обоим известна правда.
        Тебя оставили в покое, потому что сломали. Оставили, чтобы люди могли показывать пальцем и спрашивать: «Разве это не Чарли Росс?»
        –Он ведь не знает, что это был ты?– задает Чарли вопрос после долгой паузы.
        Йоханссон качает головой.
        –Пусть все так и остается, да?
        Торопись же.
        Расстояние между ними чуть больше метра. Йоханс сон медленно делает глубокий вдох, ощущая, как легкие наполняются воздухом, и добивается внутренней предельной концентрации. Росс стоит напротив и ждет: жалкое подобие человека с половиной зубов во рту и полным отсутствием цели в жизни.
        –Знаешь, тот вечер был началом конца. Когда ты сделал так, как решил. Да, мы сорвали неплохой куш, но произошло то, что произошло. И это было началом конца.
        Йоханссон делает еще один вдох. На счет три он начинает действовать.
        –Но не для тебя.
        Он досчитывает до трех, но не двигается с места. Внезапно опять накатывает смертельная усталость, усталость ото всего, что происходит вокруг.
        –Если тебя спросят, ты меня не знаешь,– говорит Йоханссон.
        Проходит несколько секунд, прежде чем до Росса доходит смысл его слов. Он кивает и остается стоять с поникшей головой.
        –Я тебя не знаю,– произносит он.
        –Ты обратил на меня внимание на улице, потому что принял за другого.
        –Да, конечно. А тот, другой?…
        –Умер.
        Росс медлит, но потом уверенно кивает.
        Когда Йоханссон поворачивается к двери, сзади вновь раздается его голос.
        –Ты для этого сюда пришел?– Росс молчит и потом добавляет: – Не стоит беспокоиться. Я и не собирался сдавать тебя Кийану. Если бы он подозревал, что я знаю… Короче, ты ведь знаешь Брайса? Он парень дотошный.
        –Да.
        –Так не приходи сюда больше.
        Через секунду Йоханссон уже стоит в коридоре и слышит лязг закрывающегося замка и удаляющиеся шаги Чарли Росса.
        Он не причинит ему вреда. Никому в голову не придет, что между ними есть что-то общее.
        Чарли Росс не хочет рисковать. У него нет желания умирать.
        Спускаясь по лестнице, Йоханссон внезапно останавливается от поразившей его мысли. Чарли Росс не хочет рисковать…
        Снаружи взгляд режет холодный, сумрачный свет зимнего дня, похожий на потускневший от времени клинок. Скоро на город опустится темнота.
        Человек, открывший ему ворота лагеря, смотрит пристально, словно знает что-то, о чем не может сказать, а затем разворачивается и уходит. Остальные стоят во дворе группами по два-три человека: они тоже поворачиваются к нему и молча смотрят.
        Тревога скручивает узлом внутренности и заставляет сознание проясниться. Дыхание становится прерывистым. Йоханссон резко срывается с места и бежит.
        Через главный вход и комнату для посетителей, в которой он наталкивается на одного из людей Кийана, сидящего в углу с бейсбольной битой на коленях. Странно, но при появлении Йоханссона он даже не шевелится.
        Затем дальше, в кабинет.
        Посреди комнаты стоит Райли. Глаза его огромные от ужаса, рот шевелится в немом объяснении.
        Рядом перевернутый набок стул, на ножках и поручнях липкая лента. В воздухе устоявшийся запах крови. У стены, подпирая шкаф, сидит полуголый мужчина средних лет, с расплывшимися чертами лица, похожий на брошенную тряпичную куклу с вывернутыми в разные стороны конечностями. Над ним склонился Дрил. Впервые он выглядит озадаченным.
        Винни.
        Кулаки Райли приходят в движение, и разом прорезается голос.
        –Черт! Они нас заперли. Мы все слышали, но сделать ничего не могли.– Последнее слово душит его вместе со слезами и рыданиями.
        Дверь в соседнюю комнату чуть приоткрыта. Пожалуйста, нет, нет, нет.
        Йоханссон подходит и толкает ее.
        Кейт забилась в угол, спрятавшись за одной из сломанных каталок. Шумное, болезненное дыхание, очевидно, что с каждым вдохом что-то внутри умирает. Она раскачивается из стороны в сторону, глядя перед собой пустыми глазами.
        Он опускается на пол рядом.
        И тут все меняется.
        На этот раз помощников Брайса было пятеро. Они заблокировали двери, чтобы никто не мог им помешать. Но она была в клинике не одна, с ней был Винни. Они выбрали его просто потому, что он был здесь.
        Она понимала, что сейчас произойдет. Колотящий что есть мочи в дверь Райли случайно услышал, как она просила забрать ее жизнь вместо Винни, потому что она это заслужила.
        –Нет,– ответил ей Брайс.– Ты заслужила видеть все это.
        Они схватили ее и привязали к стулу.
        –Смотри,– приказал ей Брайс.– Смотри прямо ему в глаза.
        Позже в маленькой комнате наверху, сделав укол успокоительного, он будет сидеть и смотреть на зарубки на стене – Кейт отмечала ими, скольких человек ей удалось спасти,– и бороться с самим собой. Йоханссон заставит себя еще раз пройти по установленному маршруту, чтобы убедить себя, что запланированное возможно и реально: по улицам, через пустырь, задержавшись на мгновение в дверях, пропуская ее вперед и сосредотачиваясь на ее силуэте, протянуть руку. Снова и снова репетируя, он прислушивается к себе до и после нанесения удара, потому что в душе не должно быть места для чего-то еще, есть только работа, которую он обязан сделать, иначе произошедшее с Терри Канлиффом опять начнет преследовать его.
        Он будет бороться с этим, но к тому времени станет уже слишком поздно.
        Глава 6
        День 22: среда
        КАРЛА
        Я позвонила Уитману. Ради всего святого, вытащите его оттуда.
        Уже пятый час, ворота закроются в шесть. Уже слишком поздно, хотя Уитман, должно быть, услышал нечто тронувшее его в моем голосе, потому что ответил:
        –Я попытаюсь.
        У него не получилось.
        Все прошлую ночь я следила за камерами видеонаблюдения Программы, пытаясь отыскать Йоханссона. Четыре секунды истошного вопля мужчины до сих пор в моей памяти. Я уверена, что он мертв. Мертв или покалечен настолько, что не сможет выжить.
        В шесть раздается звонок секретного телефона.
        Клянусь, я не сразу смогла узнать его голос.
        Сейчас я на кладбище Тауэр-Хамлетс среди мертвецов Ист-Энда Викторианской эпохи: владельцы чугунных заводов, купцы, мелкие торговцы и их жены, викарии, врачи и учителя. Памятники на их могилах мелькают между голыми деревьями и покрытыми инеем кустарниками: плиты, обелиски, готические башенки, открытые Библии и ангелы над многочисленными: «НАВЕКИ В НАШЕЙ ПАМЯТИ» и «ВЕЧНО ЛЮБИМЫЙ». Здесь больше не хоронят, это место созерцания, общественный парк и даже класс под открытым небом – ученики начальных классов близлежащих школ приходят сюда летом искупаться в пруду и половить бабочек. Однако сегодня в одиннадцать утра в среду в начале февраля здесь нет никого, кроме меня и человека, сидящего на скамейке с опущенной на грудь головой.
        Я не очень люблю встречи в общественных местах. Слишком много камер и любопытных глаз.
        Я намеренно оделась так, чтобы походить на служащую благотворительной организации или церкви: благодетельница с сумкой сэндвичей и адресом местного приюта.
        Я останавливаюсь в нескольких метрах от мужчины на скамейке. Он может быть пьян, под кайфом или просто спит.
        –Здравствуйте.
        Мужчина не шевелится, но глаза его открыты.
        –С вами все в порядке?– спрашиваю я, подходя ближе, и понимаю, что это не так.
        С ним не все в порядке.
        –Я не буду этого делать.
        Он выходит из игры? Но так не бывает. Внезапно память прорезает крик мужчины.
        –Тебе было больно?
        Я присаживаюсь на край скамейки. Йоханссон поворачивает голову и смотрит так, словно я говорю на другом языке.
        –Нет.
        –Вчера я пыталась тебе дозвониться, звонила по тому номеру, кто-то снял трубку, и… я слышала.
        –Это был не я.
        Мы замолкаем на несколько мгновений.
        –Винни,– наконец произносит Йоханссон.– Его звали Винни.
        И ты знал его.
        –Он мертв?
        –Да.
        –Из-за тебя?
        –Да.– Йоханссон медлит и говорит: – Они заставили ее смотреть.
        О господи!
        Улыбающийся человек с ангельской внешностью, чьей специальностью были пытки,– Терри Канлифф возвращается снова. И все из-за Йоханссона. Он понимает, что должен отказаться от работы, поэтому он здесь. Сейчас Йоханссон слишком подавлен и совсем не в форме, а риски слишком велики. Однако он шатается под тяжестью этого решения. Он знает, что у него есть заказ, который надо выполнить. Отвернуться – значит проявить слабость, верно? На него давят стыд, чувство вины и несостоятельности одновременно.
        –Филдинг в курсе?
        Йоханссон отворачивается и смотрит на убегающую вниз тропинку.
        –Пока нет.
        Я глубоко вдыхаю, позволяя холодному воздуху освежить легкие, и добиваюсь просветления в голове. Оно приходит медленно. Вскоре я уже знаю, что надо делать. Вернуть Йоханссона на квартиру на юге Лондона. Поговорить с Филдингом – он будет в ярости, но ничего не поделаешь, ему придется найти другого исполнителя. Человека с ножом… Завтра предстоит избавить Йоханссона от груза судьбы Райана Джексона и постепенно вернуть к собственной жизни, а потом отвести и от нее.
        –Хорошо,– говорю я,– мы вытащим тебя.
        –Нет. Мне нужно вернуться.– Он поворачивается и добавляет как-то очень легко: – Я должен вытащить ее оттуда.
        Господи, теперь ты на ее стороне. Вы сблизились, и теперь ты за нее.
        На тропинке появляется пожилая пара и направляется к нам. Они смотрят на нас с любопытством: бродяга и женщина с сумкой.
        Возможно, им удается уловить возникшее между нами напряжение. Пара проходит мимо, но через пять шагов женщина оглядывается. Я киваю ей. Все нормально, не волнуйтесь.
        Но это вовсе не так.
        Перед глазами кадры с камер наблюдения: Йоханссон и Кэтрин Галлахер в мастерской, они разговаривают. Я смотрела на них и радовалась, так ведь? Думала, это хорошо, значит, она ему доверяет, так мы сможем докопаться до истины. Я не понимала, что она затягивала его в свой мир.
        Не важно, как близко он подошел к цели, пока существуют другие расстояния, то промерзшее психологическое пространство, позволяющее ему исполнять работу и не просыпаться от крика. Это расстояние сейчас слишком велико. Она заманила его в свои сети.
        –Кэтрин знает, что тебя отправили за ней?
        –Нет.
        –Она сама попросила ее вытащить?
        –Нет.
        –Но ты сказал ей, что сделаешь это?
        –Нет.
        Кэтрин умна и честолюбива, она готова на все, чтобы добиться желаемого. Она никогда не была жертвой и не собирается сейчас примерять на себя эту роль.
        –Мы даже не знаем, что произошло.
        Молчание. Йоханссон сидит и смотрит в пространство остекленевшими глазами. И я понимаю: «Она сказала тебе».
        –Его звали Дэниел,– начинает он.– Фамилии она никогда не знала. Моего возраста, может, моложе. Темноволосый. У него были сломаны ноги, множественные раны. Ее наняли лечить его. Держали в комнате, из окна она видела только драконов на воротах. Кэтрин была рядом с ним четыре дня. Полагаю, тогда этого парня пытали.
        –Она?
        –Не знаю.
        –И потом она его убила?
        –Да.– Йоханссон опускает глаза.– Он сопротивлялся. Это было кошмаром. Повсюду кровь.
        –Она рассказала, почему так поступила?
        –Потому что была на это способна.
        Я не свожу с него глаз, и он отводит взгляд.
        –Она сказала, что ее пациенты, возможно, были другими.
        Шесть лет, столько дел, его жертвы никогда не мучились и не страдали, вне зависимости от того, в каком были состоянии и что совершили. Он был способен это гарантировать. Но эта женщина… Не понимаю.
        –Зачем?– спрашиваю я.– Зачем ты хочешь ее вытащить?
        Йоханссон не отвечает, лишь пожимает плечом.
        –Ее преследуют кошмары,– наконец говорит он.
        Я не знаю, что сказать. Полагаю, Йоханссон тоже. Он качает головой, словно объяснить это выше его сил, словно он сам себя не понимает.
        В мою голову прокрадывается мысль: она ему небезразлична.
        –Я должен это сделать,– произносит он и поворачивается ко мне.– Ты все можешь, Карла. Помоги мне ее вытащить.
        Они теперь вместе, так? Йоханссон любит ее и готов рискнуть всем ради нее – своей жизнью, репутацией, идеальным послужным списком за последние шесть лет – всем, чтобы вытащить ее. Чтобы подарить ей жизнь.
        Он любит ее. Это удар: он любит ее.
        Я хочу встать и уйти. Скорее туда, за кладбищенские ворота, где меня ждет «мондео», и потом обратно, в гараж… Но я не могу бросить его здесь. Что он будет делать? Вернется в Программу? Постарается защитить Кэтрин? А тем временем Брайс…
        Я не могу этого допустить.
        –Хорошо,– говорю я.– Я постараюсь все уладить.– Часть моего мозга продолжает работать, не обращая внимания на то, что я чувствую. Мое состояние похоже на то, которое бывает после ДТП,– удар, и я отхожу в сторону, понимая, что внутри меня что-то надломилось, я все еще под воздействием шока, но могу держаться на ногах и даже ходить. Иногда лучше не думать слишком много. Если я смогу идти дальше, это уже будет хорошо.
        –Ты сможешь, Карла?
        Правда в том, что я и сама этого не знаю.
        Вчера мы могли бы действовать с помощью Гамильтона. Он поместил ее в Программу, у него есть связи, возможно, у него получилось бы вернуть ее обратно. Но он все еще вне поля досягаемости: мы ищем его. Пустившись в бега, люди часто возвращаются в места, где провели детство, туда, где когда-то чувствовали себя в безопасности. Или пытаются затеряться в хаосе больших городов. Гамильтон был директором «Хоупленда», у него мог остаться ключ от корпоративной квартиры. Финн сейчас пытается получить информацию откуда только возможно. Крейги послал людей проверить все имеющиеся у нас адреса. Я даже позвонила Эллису и назвала имя. А это еще кто такой, черт возьми? Или вы и этого не объясните? Черт вас всех подери. И все же пока ничего.
        Что, если мы его не найдем?
        Случай Кэтрин Галлахер аномальный. О ней нет сведений в системе. Это может стать поводом для властей выпустить ее. Но как потом обеспечить ей безопасность – вопрос именно в этом. Мы не знаем имени клиента, но у него есть связи и свои источники: через час он будет знать, что Кэтрин покинула Программу, это развяжет им руки.
        –Возвращайся. Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось. Не покидай клинику и жди звонка. Я сообщу сразу, как только разработаю план. Возможно, будем действовать через Уитмана. Ему понадобится встретиться с тобой. Воспользуемся предоставляемыми возможностями для свиданий в Программе. Вытащим ее так быстро, как только сможем. Но после…– Мне больно. Нельзя обращать внимания.– Вам обоим надо будет исчезнуть.– Произнести тяжелее, чем я полагала.– Мы сделаем все необходимое, это наша работа.– Новая жизнь вдали от всех. Вдвоем. Ты должна справиться.– Тебе захочется быть рядом с ней, но какое-то время потребуется быть в разлуке…
        –Ты меня не так поняла,– произносит он.
        Не стоит притворяться. Это старо как мир: влюбиться в объект. Он отрицает лишь из гордости. Ах, если бы это было правдой. Пожалуйста, не лги мне,– крутится в моей голове. Я вытащу ее, но не лги мне.
        Я не могу произнести это. Слова застревают в горле.
        Я с трудом сглатываю. Давай же, продолжай.
        –Это не имеет значения.
        –Нет,– перебивает Йоханссон.– Имеет.
        Его рука медленно накрывает мою ладонь. Он продолжает сидеть, опустив голову, не поднимая на меня глаз.
        –Ничего,– шепчет он.– Я знаю, что не нужен тебе.
        Йоханссон разжимает пальцы и убирает руку, стараясь не смотреть на меня.
        –Прости.
        Сначала я не испытываю ничего. Совсем ничего. Потом в моей голове раздается взрыв, такой громкий, что ошеломляет меня. Проходят секунды, может, минуты, пока я оправляюсь от шока и понимаю, что все еще сижу на скамейке, не зная, что сказать.
        –Ты видела, каким я был после Терри Канлиффа,– говорит он.– Я понимал, что ты никогда…
        Я хотела сказать, что знала, что было с Терри Канлиффом, что ты пытался спасти его, именно поэтому…
        Через минуту, возможно, я скажу это, но сейчас не могу этого произнести. Я беру его руку и сжимаю в своих ладонях, сжимаю и жду, жду.
        Через пятнадцать минут я оставляю Йоханссона на скамейке с сэндвичем, который я достала из сумки и дала ему. Я оборачиваюсь лишь однажды, прежде чем деревья скрывают его фигуру. Он продолжает сидеть, не шелохнувшись.
        Что ждет его там? Будет ли он в безопасности? Он обещал. Ложь всегда видна, но я не смогла ее различить. Он должен вернуться и защитить ее, так же он пытался спасти Терри Канлиффа восемь лет назад. Только это он считает верным.
        Поднявшийся ветер летает над кладбищем. Ветки начинают дрожать. Я представляю женщину в темном пальто, пересекающую холл дома. По выражению лица невозможно понять ее мысли.
        Я не могу ей доверять, но каким-то образом обязана спасти.
        Уитман ждет меня на одной из дорожек кладбища. Его люди тоже где-то рядом, их не видно, но они охраняют все выходы. Завидев меня, он достает мобильный телефон и произносит:
        –Все нормально. Забирайте его.– Отсоединившись, он обращается ко мне: – Ну как?– Лицо его бледное и напряженное.
        –Отправляйте его обратно.
        –Администрация начинает нервничать. Так долго не может продолжаться.
        –Всего один раз.
        –Звоните в Вашингтон, Лора. Я серьезно. Или нас ждет провал.
        Я оставила «мондео» в непосредственной близости от главных ворот. Хлопнув дверцей, я набираю номер Крейги, но ему нечего мне сообщить. Новостей нет. Я велю ему продолжать поиски и отключаюсь раньше, чем он успевает спросить меня о Йоханссоне. Завожу машину и срываюсь с места. Через три километра я бросаю машину и иду пешком. Автобус, метро, смена одежды, новая машина…
        Йоханссон скоро вернется в Программу. Перед глазами улыбающееся лицо его мучителя Брайса. А потом опять Кэтрин. Видения возвращаются.
        Кэтрин явственно видит мужчину по имени Дэниел: через что ему пришлось пройти? Каким-то образом ей удалось избежать наказания и убедить сначала Гамильтона, потом Йоханссона пойти ради нее на риск. Что она за женщина? На что еще способна?
        Убив однажды, человек меняется. Отбросим кошмары и ее внутреннее состояние. Теперь ей известно, как легко ломаются преграды. Она вполне способна совершить это снова.
        Звонит телефон. На экране появляется имя: «Эллис».
        –Нам надо встретиться,– говорит он.
        Через десять минут Крейги объясняет мне причину спешки. Гамильтон найден мертвым.
        Лишь через несколько часов мне удается попасть в Харрингей. Меняя машины, пересаживаясь с такси на автобус, а потом на метро, я затрачиваю вдвое больше времени, чем требуется. И все же я приезжаю в три часа. Несмотря на рабочее время, двери закрыты, а монтажников шин нет на месте. Написанная от руки записка сообщает: «ЗАКРЫТО ПО ПРИЧИНЕ ОТКЛЮЧЕНИЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА». Ложь, которая дорого мне стоит. Владельца мастерской я застаю за своим столом, заваленным стопками документов, затем прохожу в боковую комнату, включаю обогреватель и телевизор, устраиваюсь в старом кресле и нажимаю кнопки каналов – отвратительный фильм, викторина, очередной повтор старой драмы. Я встаю, чтобы размять ноги, пересаживаюсь на стул и подвигаю ближе обогреватель, но вскоре возвращаю его на прежнее место. Прохожу в комнату для посетителей и наливаю себе светло-коричневую жидкость из кофейного автомата, которую глотаю под пристальными взглядами плакатных красоток. Навалившаяся усталость граничит с отчаянием, но я не могу все бросить, несмотря на то что пока не в силах ничего изменить.
        На часах почти 15:30, когда в дверях появляется Эллис.
        –Как?– спрашиваю я, и он вскидывает брови.
        –Вы не знаете? Я думал, вы знаете все, Карла. Был уверен, что ваш друг уже был там.
        –Полиция пока не дает комментариев.
        –Что вы говорите?– Эллис самодовольно улыбается. Значит, он принял меры, чтобы информация держалась в секрете, чтобы оставаться единственным человеком, владеющим важными для нас сведениями. Вот подонок.– Итак, Уильям Гамильтон. Только не говорите, что не знаете, кто он и чем занимался. Или это секрет?
        Нет, так не пойдет.
        –Выкладывайте все, что у вас есть.
        –Уильям Артур Гамильтон,– начинает Эллис, чеканя каждое слово,– бывший директор совместных предприятий «Хоупленда», хотя черт его знает, что это значит. Пенсионер. Жил в деревне в Восточном Суссексе. Несколько недель был в отъезде. Место неизвестно. Прошлым вечером в доме горел свет. Тело нашли утром в лесу неподалеку. Признаки насильственной смерти отсутствуют.
        Неужели он просто сдался? Отправился домой и стал их ждать? Или, взяв упаковку таблеток, тихо ушел в темноту? Мне бы хотелось думать, что он не мучился. Ведь я видела его только вчера, неожиданно постаревшим, сломленным горем. Он беспокоился о Кэтрин, старался ее защитить, а я вышла из-за куста и заявила, что у него ничего не вышло.
        Эллис смотрит на меня молча.
        Я встаю и тянусь за сумкой. Мы закончили.
        –Так зачем вы настаивали на встрече? Не могли сказать это все по телефону?
        Эллис загораживает мне выход.
        –Решил, нам есть о чем поболтать.
        –И о чем же?
        –О том, что вы до сих пор от меня скрываете.
        На это у меня нет времени.
        –Восьмого декабря Кэтрин Галлахер вышла из своего дома и исчезла. Все указывало на самоубийство. Прошел год. Затем вы звоните в четыре утра и требуете доступ к данным о пропавших без вести. Вы настаиваете, чтобы я поговорил с ее коллегами, добираетесь до психоаналитика, который считается ее лечащим врачом, похищаете его записи… Вы отправляетесь на встречу с Грейвсом, его убивают, а вы сообщаете мне, что история болезни Кэтрин была вымышленной. Потом изъявляете желание встретиться с Гамильтоном, а теперь и он мертв. И все это ради женщины, которую, по вашему утверждению, вы никогда не видели. Зачем? Зачем все это, Карла?– Эллис пристально смотрит мне в глаза.– В самом центре этой истории зияет огромная дыра. Заполните ее, Карла. Расскажите мне правду. Позвольте быть на вашей стороне.
        –Не могу.
        –Почему же?
        Я молчу и перехватываю его взгляд. Мы смотрим друг на друга, затем, словно прочитав мои мысли, Эллис бросает тихое ругательство и уходит.
        Я с трудом выжидаю пять минут и тоже покидаю мастерскую. Ее владелец по-прежнему сидит в своей конторе, склонившись над бумагами, яростно стуча по клавишам калькулятора. Он не поднимает глаз и не прощается со мной.
        Образ клиента находится где-то за пределами моего видения. Похожий на меня, но сильнее и влиятельнее. Кэтрин должна за все заплатить, но не только она – Грейвс и Гамильтон тоже в этом списке. Они убиты, потому что пытались ей помочь, но смерть Гамильтона на моей совести. Я заставила его выйти из укрытия, подтолкнула к отчаянию и смерти. Сейчас нет смысла сожалеть понапрасну, я не предполагала, что он так себя поведет. Впрочем, это вряд ли меня извиняет.
        Я должна загладить свою вину, попытавшись спасти Кэтрин Галлахер – убийцу Дэниела, сумевшую избежать наказания. Ирония происходящего заставляет с грустью усмехнуться – я делаю это ради Саймона Йоханссона. Господи, скольких он убил?
        В голове все хаотично крутится и переворачивается.
        Дэниел, фамилия неизвестна, лет тридцати, темноволосый. Покалечен до того, как рядом появилась Кэтрин. Перенесший впоследствии пытки. Кто же он? Попросить Эллиса проверить список пропавших без вести? Нет, пожалуй, слишком поздно.
        Йоханссон, движимый силами, происхождение которых ему непонятно, стремится в Программу, чтобы спасти Кэтрин. Ее мучают ночные кошмары…
        Я должна вытащить ее, и у меня нет права выбора.
        Существует лишь один человек, способный вытащить ее из Программы.
        Лукас Пауэлл.
        Информация в обмен на свободу Кэтрин Галлахер.
        Он стремится выиграть приз. Он пытается тебя найти.
        У него своя собственная Сеть. Он будет использовать меня, как марионетку. Или вычеркнет. И что тогда?
        Я заплачу за все сполна. За Грейвса, Гамильтона. За Йоханссона. За все.
        Я иду молча и смотрю вперед. В двадцати метрах от меня женщина поворачивается. Я не вижу ее лицо, но что-то в ее движениях кажется мне знакомым. Это Анна, та девушка, что встретилась нам у ресторана, ее лицо я видела на фотографиях Марка Девлина.
        Воспоминания обрушиваются на меня потоком.
        Двор дома Девлинов, Марк обнимает за плечи девушку. Они оба так молоды. На заднем плане монументальная каменная кладка, витые кованые фигуры из железа, удивительные готические формы. Видны зеленые деревья – обычный дом в сельской местности. Дом, в который он больше не возвращался.
        Над воротами фигурки драконов.

* * *
        –Эллис?
        Сомнения, колебания, прежде чем он выдавливает из себя первое слово, в надежде, что я передумала.
        –Да.
        –Мне нужно проверить алиби Марка Девлина на восьмое декабря.
        –Черт, да вы шутите?
        –Прошу, не вешайте трубку. Вы видели его и спрашивали, есть ли у него алиби, но он не мог вспомнить. Вы еще сказали, что это не срочно. Он вам перезвонил?
        На линии становится тихо. Эллис взвешивает услышанное.
        –Что это значит, Карла? Вы издеваетесь? Почему позволяете себе влезать в мои дела?
        –Это очень важно. Умоляю, расскажите.
        –Он был дома с девушкой по имени Анна,– прерывает меня Эллис.– Я взял ее данные и все проверил. У него твердое алиби.
        В шесть вечера я возвращаюсь в свою квартиру. На телефоне Шарлотты Элтон три сообщения: звонили по поводу сбора средств, с приглашением на ужин, а также Марк Девлин: «Какие планы на вечер?»
        Скорее в кабинет. Включаю компьютер. Пальцы летают над клавишами – дом в Уэльсе, родовое поместье… Перед глазами бегут строчки: Девлин, Девлин, Девлин…
        Вот. Брекон-Биконс. На экране появляется маленький розовый квадрат в окружении леса, недалеко от водоема. Фото со спутника дает возможность разглядеть все лучше: два здания, большой дом и второй поменьше, расположенный под прямым углом. Гараж, мастерские, конюшни? Ворот не видно.
        Ближайший дом на расстоянии в полмили.
        Месяц они были вместе, привозил ли Девлин сюда Кэтрин? Пришло время, и она вспомнила? Дом, окруженный лесом, удаленный от всех населенных пунктов, как правило, пустующий…
        Нетрудно выяснить, был ли Девлин в Лондоне восьмого декабря.
        Дэниел умер, и она ушла.
        Вспоминаю слова Марка: «Не предполагал, что так получится».
        Но он увидел все, когда зашел в дом.
        Кровь? Господи, тело? Она способна на то, что для других немыслимо.
        И все же Марк Девлин не обратился в полицию. Он все убрал за ней. Еще один человек, наряду с Гамильтоном и Йоханссоном, пожелавший ее спасти. Надеюсь, настанет день, когда мы с ней встретимся, мне не терпится узнать ее секрет. Впрочем, Девлин отличается от всех остальных. Она не безразлична ему.
        Ее власть над ним – нечто отличное по своей природе.
        Я нажимаю кнопку, чтобы распечатать карту, и иду переодеваться. В коридоре меня останавливает внезапная мысль: если клиент знает, что Марк Девлин помогал Кэтрин, значит, его люди придут и к нему.
        Глава 7
        День 22: среда
        ЙОХАНССОН
        В помещении для регистрации, без окон и естественного освещения, за тем же бронированным стеклом тот же служащий, что две недели назад оформлял его документы, вертит в руках его анкету и бросает взгляды исподлобья.
        Видит ли тот возникшие в нем перемены? Йоханссону казалось, что он со всем справился.
        Йоханссон ощущал это, пока шел до машины в сопровождении Уитмана и двух охранников: в голове словно повернулся рычаг переключателя, вспыхнул свет, и цвета изменились. Он мог думать только о Карле.
        В таком состоянии Йоханссон не мог вернуться в Программу, поэтому запрятал все в потайной ящик на время – нечто свинцовое, твердое,– запечатал и поместил его на самую глубину, сейчас необходимо все забыть: кладбище, ее руки, плотно сжимающие его ладони, теплое дыхание…
        Потом. Когда все закончится. И не минутой раньше.
        Обычная процедура. Досмотр. Опять тот же коридор. Уитман ждет. Служащий с тестообразным лицом беспокойно перекладывает документы, кажется, что-то говорит – что?
        Конвоиры делают шаг вперед, ничего не происходит.
        Улица. Часовые. Стена. Ворота разъезжаются в стороны. Йоханссон делает несколько шагов, и за спиной раздается ставший знакомым лязг железа.
        Ящик похоронен в глубинах души, но слабый, похожий на сигнал счетчика Гейгера, напоминает ему, что он существует.
        Йоханссон возвращается в лагерь незадолго до наступления шести часов. В дверях клиники он сталкивается с мужчиной, второй ждет в комнате для посетителей – оба люди Кийана. Охрана; к сожалению, слишком поздно.
        А где же Брайс?
        Йоханссон проходит мимо, не говоря ни слова.
        В кухне в одиночестве ужинает Дрил. Увидев в дверях Йоханссона, он поднимает глаза. Выражение лица, как всегда, безразличное, пустое. Он ждет, что произойдет дальше, возможно, нечто, способное вызвать его интерес.
        Йоханссон поднимается наверх.
        На площадке, спиной к двери комнаты Кэтрин, стоит Райли и курит. У него лицо человека, измученного бессонными ночами.
        –Где ты был?– спрашивает он, но очень тихо, словно звуки могут прокрасться в щель приоткрытой двери и побеспокоить Кейт.
        –На воле.
        Райли фыркает.
        –На воле,– повторяет он себе под нос.– Ах да, у тебя же дела с твоими американцами.
        –Она спит?– спрашивает Йоханссон.
        –Только со снотворным.
        –Мне надо с ней поговорить.
        –Разве это ей поможет? И вернет Винни?– Райли смотрит на него угрюмо и зло.– Знаешь, что я думаю, надо было сразу поставить Брайса на место или делать, что он говорит. Если не можешь победить, имей мужество принять наказание. Ну, потерял бы ты пару пальцев, и что? Все же лучше, чем такое. Ее привязали к стулу и заставили смотреть, как Брайс ломает каждую косточку этого несчастного парня.– Райли глубоко затягивается. Сигарета подрагивает в его пальцах.– Брайс приходил за тобой, ты ведь понимаешь? Собирался ждать, пока ты вернешься. Здесь были только она и Винни…
        Райли замолкает, тяжело дыша. Эмоции сдавливают его горло. Они все отражаются на его лице.
        Несколько минут они стоят на лестнице в полной тишине.
        Наконец, Йоханссон спрашивает:
        –Ты весь день был здесь?
        –Да.
        –От Кийана ничего?
        –Только качки внизу. Хреново, что поздно. Он должен был предвидеть. Он сам позволил тебе остаться после того, как ты утер нос Брайсу, и держит тебя под крылышком, чтобы тот не мог до тебя добраться. О чем он думает? Что Брайс все просто забудет?
        –Кийан его не тронет.
        –Отлично. Класс. Брайс вернется за тобой, но не сегодня и не завтра. Он умен и знает, когда остановиться, когда отступить, заставить тебя потеть от страха и думать, что ждет за следующим поворотом. Он дождется хорошего момента. Дождется и обязательно вернется. Итак,– Райли пристально смотрит на Йоханссона,– знаешь, что ты сейчас сделаешь?
        –Что?
        –Уберешься отсюда к чертовой матери.
        –Я не могу оставить ее.
        –Неужели тебе не ясно? Ты следующий. Ты останешься, и Брайс вернется за тобой, а она опять вступится, потому что ничего не может с собой поделать. И будет намного хуже, чем с Винни. Прежде всего тебе будет хуже, но мне на тебя плевать, ты сам делаешь выбор. Но я знаю, что ей будет хуже, а этого я не допущу. Уходи. Завтра утром, когда откроют ворота. Я обязан сделать для нее даже то немногое, что могу. Уходи отсюда.
        –Если я оставлю ее здесь, она погибнет.
        –Брайс ее не убьет. Черт, он и тебя не убьет; ты нужен ему живым, он хочет, чтобы ты страдал. Даже Винни не должен был умереть, эта смерть была случайной.
        –Я говорю не о Брайсе.
        –А о ком еще? О тех придурках, что бродят по улицам?– Райли машет рукой в сторону.
        –Иди поешь. И поспи,– говорит Йоханссон.– Я побуду с ней.
        –Ты выглядишь не лучше меня.
        Йоханссон равнодушно пожимает плечом и направляется к лестнице, но Райли останавливает его, положив руку на плечо.
        –Сейчас Винни, подумай, что будет через месяц? Потом еще один и еще. Я серьезно, приятель. Выбирайся отсюда.
        Йоханссон приоткрывает дверь на дюйм, потом еще на один. Она лежит навзничь на матрасе. Препараты продолжают действовать: лицо неестественно расслаблено, члены бездвижны. Он переступает порог, закрывает дверь, подходит к ней и садится рядом. Ее дыхание спокойное и ровное.
        Он вытащит ее. Обязательно вытащит. Карла что-нибудь придумает.
        Но Брайс все еще где-то рядом. Почему Кийан не хочет его остановить?
        Чего он ждет?
        Глава 8
        День 22: среда – день 23: четверг
        КАРЛА
        Пришлось потратить время, чтобы собрать все необходимое. Машина – десятилетний БМВ – находилась в одном гараже, вещи – в другом. Крейги звонит в тот момент, когда я упаковываю рюкзаки. Он звонит на мобильный, зная, что меня нет дома.
        –Где ты?
        –Мне надо кое-что проверить.
        Он не может спросить что. Только не по телефону и только не Крейги.
        –Карла…– единственное, что он позволяет себе сказать.
        –Я буду осторожна,– обещаю я.
        Набираю номер мобильного телефона Девлина, чтобы застать его наверняка. Он отвечает, и до меня доносятся звуки музыки.
        –Получила мое сообщение? Надо встретиться.
        По его тону я понимаю, что он не один. Кто же у него? На заднем плане женский голос – Анна?– говорит по телефону. Все хорошо, раз он не один, он в безопасности. Я весело смеюсь и обещаю перезвонить в другой раз. Повесив трубку, я выключаю мобильный Шарлотты Элтон.
        В девять вечера я была уже в пути.
        По шоссе М4 я через полчаса уже буду на втором перекрестке после реки Северн. Но на мосту установлены камеры, снимающие лица водителей, поэтому я выбираю другой путь. М40 через Чилтернские холмы, затем А40. Миновав Оксфорд, я останавливаюсь, чтобы выпить кофе, и вновь включаю мобильный Шарлотты. Сразу приходит сообщение от Девлина: «Ты свободна завтра?»
        Вновь отключаю телефон и продолжаю путь.
        Я еду на запад, мимо графства Росс; Монмут, Абергавенни, Эбб-Вейл – городки уже погружены в сон, лишь редкие окна на верхних этажах поблескивают светом, в некоторых домах мелькает голубоватый свет телевизоров, у которых засиделись любители поздних фильмов. Тротуары пусты, улицы безжизненны. В Мертире двое патрульных в машине у обочины пристально вглядываются в проезжавший автомобиль, но, заметив за рулем женщину, мгновенно теряют интерес и отворачиваются.
        Я сворачиваю на север в Биконс: холмы кажутся черными от света ночного неба. Дорога сужается. На поворотах фары освещают местный пейзаж: хвойные леса, болота и пастбища с овцами, сверкающими красными глазами.
        Наконец, слева появляется озеро, деревья подступают к самой дороге. Я сбрасываю скорость, чтобы не пропустить поворот. Вот он. Выключаю дальний свет фар и двигаюсь прямо в гущу леса, туда, где на столбе примостился приземистый и угрюмый готический дракон. Огромные кованые ворота открыты, но подперты бревном и увиты растительностью. За ними просматривается окутанный темнотой дом.
        Я останавливаюсь и выхожу из машины. Вот я и на месте.
        Воздух холодный и сырой, пропитанный влажными запахами листвы. Неподалеку плещется ручей и поскрипывают могучие деревья. На мгновение я вспоминаю поездку к дому Грейвса, но на этот раз за мной точно никто не следит. Я оглядываюсь по сторонам, давая глазам возможность привыкнуть к темноте. Со всех сторон меня окружает лес, не видно ни водоема, ни дороги. Насколько хватает взгляда, нет ни единого источника света.
        Оглядываю дом.
        Девлин прав: он большой, но ничем не примечательный. Подойдя ближе, заглядываю в окна и оборачиваюсь. Подъездная дорога заканчивается круглой площадью, засаженной по периметру деревьями. Ворот отсюда не видно.
        Второе здание тоже двухэтажное, как и главный дом. Внизу ворота гаража и нечто, похожее на мастерскую. В дальней стене стеклянная дверь и лестница, ведущая наверх. На стене от руки написано: «Пристройка», кажется, это написал ребенок.
        Натягиваю латексные перчатки.
        Замок один из простейших, но у меня давно не было практики, поэтому открыть его удается лишь через несколько минут. Внутри подвальная тишина и темень. Достаю из кармана и надеваю бахилы. Прикрываю рукой включенный фонарь, чтобы свет был не таким ярким, и прохожу внутрь помещения.
        Две двери: маленькая кухня и туалет с душевой кабиной. Передо мной коридор. Спальни одна напротив другой, обе пусты: ни мебели, ни ковров, лишь голые крашеные стены. Однако здесь очень чисто.
        Подхожу к окну дальней спальни. Впереди за деревьями видны главные ворота.
        Я снимаю на пороге дома бахилы и выхожу на улицу, чтобы принести из машины то, что мне сейчас понадобится.
        Работать на месте преступления меня научил Томас Дрю. По его утверждению, это один из важнейших навыков. Необходимо знать, какие следы ты можешь оставить сам и как найти по ним других, понимать, какие следы необходимо уничтожить, чтобы они не стали поводом для шантажа. Так я узнала, как оставить после себя помещение стерильно чистым, собрать волокна, мельчайшие частицы, стереть скрытые отпечатки пальцев, увидеть пятна спермы на постельном белье. И конечно, различить мельчайшие капли крови.
        Мне приходится дважды спускаться к машине, чтобы принести в дом все необходимое. Прежде чем закрыть ее, я делаю несколько глотков кофе из термоса и прислушиваюсь к звукам на дороге.
        На этот раз, прежде чем войти внутрь здания, я надеваю бумажный костюм, в котором работают эксперты.
        В кухне я первым делом опускаю жалюзи и включаю портативный прибор освещения, работающий на батарейках. Затем я прохожу по всем комнатам. В каждой на окне жалюзи, и я опускаю их тоже. Свет моего фонаря очень слабый, но я не хочу, чтобы и он просочился за пределы дома.
        Я принимаюсь готовить жидкость «Блюстар», высыпаю таблетки из пакетов и перемешиваю. Готовлю два баллона: один с распылителем для пола, другой – с более концентрированной смесью для стен. Возможно, они понадобятся мне оба, поэтому лучше все иметь наготове. Немного встряхиваю их, чтобы жидкость хорошо перемешалась, и отправляюсь в дальнюю спальню. Затем возвращаюсь и устанавливаю свет в коридоре так, чтобы луч доходил до дверей комнаты. Эксперты обязательно делают фотографии, но они не работают в одиночку, а я не хочу тратить время на установку камеры, возможно, здесь я ничего не найду.
        Останавливаюсь в дверях и оглядываю помещение. Свет слишком тусклый, но мои глаза уже привыкли, я могу действовать.
        Комната невелика по площади. Места достаточно лишь для небольшой двуспальной кровати, комода и кресла, не более того. Похоже, год назад кровать стояла здесь, в центре комнаты, оставляя свободным подход с каждой стороны…
        Начинаю с дальнего угла, затем перемещаюсь вниз, под окно, распыляю жидкость, как меня учили, на расстоянии полуметра. Жду, когда люминол вступит в реакцию и через тридцать секунд появится устойчивое свечение, говорящее о том, что на стенах есть кровь. Однако ничего не происходит.
        Меняю положение и распыляю жидкость снова.
        Наконец-то. Передо мной яркая россыпь слева направо.
        Убираю одну ногу назад и жму на распылитель. Еще одна светящаяся дуга. Она заходит на плинтус. Меняю баллон и вскоре вижу огромную дугу на покрашенной поверхности, она заканчивается на расстоянии одного метра над землей, словно кто-то тщательно стер следы.
        Да, все произошло именно здесь.
        Отчетливо слышу голос – может, это Дрю?– говорящий мне: «Будь последовательна. Нужны доказательства».
        Бери камеру. Установи. Опрыскай все повторно. Снимай. Но я не могу оторваться и продолжаю распылять жидкость. Новые яркие вспышки появляются перед моими глазами, гипнотизируя – муки смерти, передаваемые брызгами синего цвета. Одна полоса тянется к двери и обрывается, отчетливо виден смазанный след – яркое пятно.
        А затем четкий отпечаток руки. Размером примерно с мою, может, чуть меньше. Женская ладонь. Кэтрин.
        Я смотрю как завороженная, и на моих глазах отпечаток исчезает.
        Брызгай и снимай.
        Передо мной доказательства, которые я искала. Все, что осталось от человека по имени Дэниел.
        В следующий момент я понимаю, что готова сделать все, чтобы вытащить эту женщину из Программы, но не собираюсь забывать о том, что она сделала. До тех пор пока не узнаю все.
        Я поворачиваюсь к выходу. Свет в коридоре вздрагивает. Слышатся шаги, и в дверях появляется мужская фигура. В руках у мужчины ружье.
        –Шарлотта, что ты здесь делаешь?– спокойным голосом спрашивает он.
        Клянусь, я не слышала даже звука подъехавшей машины. Должно быть, мужчина оставил ее где-то на дороге и пришел пешком. Конечно, не с ружьем, оно наверняка хранилось в доме. Он вошел, взял ружье, зарядил и поднялся сюда – все в полной тишине, навыки детской игры в прятки не прошли даром, ему отлично известно, какая половица и ступенька может заскрипеть.
        –Она убила его здесь, верно? Я все обрызгала люминолом, с его помощью можно увидеть пятна крови.– Помолчав, я неожиданно спрашиваю: – Хочешь посмотреть?– Разумеется, у него нет желания видеть это вновь.– Послушай, я знаю, ты этого не делал.
        –Я даже не предполагал, что она…
        Мы оба замолкаем и смотрим на стены, но дуги и полосы уже исчезли. Мы вновь в чистой, темной комнате.
        –Здесь был такой беспорядок,– произносит мужчина.– Он…– И замолкает, словно увидев Дэниела.
        –Она заставила тебя все убирать. Стены, тело, все… Интересно, где сейчас Дэниел? В яме в лесу?
        –У меня не было выбора. Она ушла. Я не мог вызвать полицию.– Он опять замолкает. Чем она прижала тебя? Позже, я все выясню позже. Есть более важные вещи, о которых надо подумать сейчас.
        Чем я дала ему повод приехать сюда сегодня? Я чем-то себя выдала. Слишком явным интересом к Кэтрин? К фотографиям? Или звонком? Неужели я случайно сболтнула что-то лишнее?
        Он стал следить за мной. А кто-то может следить за ним. И вот он стоит напротив меня с ружьем в руках, не понимая, кто я и можно ли мне доверять.
        Мужчина поворачивается ко мне и спрашивает:
        –Ты собираешь доказательства, Шарлотта. Зачем?
        –Хочу быть уверенной.– Голос звучит на удивление спокойно, хотя сердце колотится в груди.– Я хотела поговорить с тобой о том, что здесь произошло. Не будь у меня доказательств, ты не стал бы меня слушать.
        –Зачем мне говорить об этом с тобой?
        Я не вижу его лицо, оно скрыто темнотой коридора. Приходится идти на голос, который кажется мне странным…
        –Все, замешанные в этом деле, в большой опасности – все, кто помогал ей скрыться. Двое уже мертвы.– Я не хочу говорить ему, что он может быть следующим.– Зачем ты приехал сюда?
        –Тебя видели,– говорит он, и я вновь замечаю, как изменился его голос, на этот раз он говорит так, словно нажимает на спусковой крючок.
        Меня видели? У дома Грейвса? Значит, за мной следил Марк Девлин? Но тогда…
        Тогда Грейвса убил именно Девлин.
        Я начинаю восстанавливать события в обратном направлении. Марк Девлин никогда не был на стороне Кэтрин. Он и есть клиент.
        Следует быть настороже.
        –Ладно,– говорю я по-деловому сухо.– Ты знаешь, кто я?
        –Вероятно, не Шарлотта Элтон,– кривляясь, произносит он, но я не обращаю на его манеру внимания.
        –Я не из полиции и не из тех людей, что осуждают других. Кэтрин убила человека. Убила жестоко. Ты приехал слишком поздно и уже не смог ее остановить. Ты лишь мог убрать за ней. Затем стал искать ее, чтобы восстановить справедливость. Тебе повезло, ты нашел ее и нанял исполнителя, так ведь? Потому что сам не можешь пробраться туда, где она спряталась.
        Девлин слушает молча, затем произносит:
        –Ты мне нравилась. Думал, мы можем подружиться.
        Меня охватывает паника, но я справляюсь с ней.
        –Еще не все потеряно.
        –Меня предупреждали, что ты так скажешь.– Он поднимает ружье.– Мне надо позвонить.
        Сердце уходит в пятки.
        –Идем в дом,– говорит он и направляет ружье на меня.
        Если Грейвса убил Девлин, то он воспользуется оружием.
        Сколько у меня шансов выбраться отсюда? Лестница и коридор слишком узкие. Мы идем друг за другом: я впереди, он сзади. Лестничная площадка: если я резко повернусь, слева дверь кухни, с другой стороны штатив камеры, которым я могу воспользоваться, но все равно, прежде чем я добегу до двери, Девлин успеет выстрелить.
        –Ладно,– говорю я и делаю шаг вперед, становясь прямо перед ним, ему приходится отступить назад и опустить ружье. У меня в руке до сих пор баллончик с жидкостью, которой я брызгаю ему в лицо.
        Девлин ревет от боли, позади меня что-то падает. Я бросаюсь опрометью в коридор и швыряю о стену стоящий у дверей фонарь. Свет гаснет. Я бросаюсь вниз по лестнице.
        Толкаю дверь и выбегаю на улицу. Уже видна моя машина. Где же ключи? Ах да, они в кармане под бумажным костюмом. Через несколько секунд они у меня в руке, и я бросаюсь к машине.
        Ключ в замке зажигания. Мотор заведен. Оглядываюсь на дом – распахивается дверь, и Девлин несется ко мне, сжимая ружье. Даю задний ход и выкручиваю руль – где же Марк?– переключаю передачу, теперь вперед к воротам, чувствую, как задние колеса разрывают землю.
        Взрыв. На лобовом стекле передо мной появляется множество трещин. Я не вижу, что происходит у меня перед глазами, но вдавливаю педаль в пол. Опять взрыв и удар. Машина неожиданно заваливается на одну сторону – я по-прежнему жму на газ,– и тут в неповрежденный угол лобового стекла я вижу их. Деревья.
        Не понимаю, сколько я здесь сидела. Двигатель заглох, но фары включены. Их свет отражается в потрескавшемся лобовом стекле, создавая неожиданно красивую картину.
        Я не могу пошевелиться. Скрежет, будто кто-то царапает боковое стекло, но, повернувшись, вижу, что это лишь веточка. Стараюсь повернуться назад и пошевелить плечами. Отцепляю руки, сжимавшие руль,– пальцы похожи на крючки.
        Подушка безопасности не сработала. Странно.
        Девлин, Девлин, Девлин.
        У него ружье…
        В зеркало заднего вида разглядываю тонкие стволы молодых деревьев, красные от света сигнальных огней машины.
        За ними поляна, на которой угадывается темный силуэт.
        Я сижу бездвижно еще минуту, наблюдая за фигурой. Она не шевелится.
        Выбирайся. Давай же.
        В дверцу упирается ствол молодого деревца, приходится приложить силу, чтобы ее открыть. Ветки колют лицо, пока я пробираюсь вдоль кузова автомобиля. В воздухе ощутим стойкий запах пожухлой зелени и разрушений.
        С трудом выбираюсь на край поляны.
        Девлин похож на тряпичную куклу в разорванной одежде, с суставами там, где их не бывает у людей. Голова размозжена, грудная клетка вдавлена, деформирована, половина лица превратилась в месиво, черты едва угадываются.
        Я понимаю, что он мертв, но все же должна прикоснуться и удостовериться.

* * *
        Я поджигаю БМВ. Нахожу в доме старые газеты, зажигалки и даже старый мангал. Для верности подкладываю еще и костюм экспертов. Щелкаю зажигалкой и несколько секунд смотрю на пламя. Затем разбиваю окно со стороны водителя и бросаю зажигалку внутрь.
        Ружье лежит в четырех метрах от тела Девлина. Там я его и оставляю, как и все, что принесла в дом: пузырьки с жидкостью, камеру, разбитый фонарь.
        Когда я подхожу к воротам с угрюмыми драконами на колоннах, автомобиль за моей спиной уже весь охвачен огнем и издает едкий запах.
        Добравшись до дороги, поворачиваю направо и продолжаю идти. Через несколько сотен ярдов вижу маленькую машину, стоящую на берегу озера. Серебристый «ауди» Мар ка Девлина. Отвернувшись, я достаю мобильный и отправляю Крейги шифр, которым, как полагала, никогда не воспользуюсь. Отключив телефон, стою под деревьями и жду.
        Перед глазами появляется образ Марка Девлина на пороге своей квартиры, подтянутого, ухоженного и живого. Он держит в руке бокал вина и улыбается.
        Если глубоко вдохнуть, голова начнет кружиться.
        Глава 9
        День 23: четверг
        ЙОХАНССОН
        Приблизительно в час ночи ее дыхание меняется. Она шевелится, а потом открывает глаза. Секунд десять Кейт смотрит, ничего не видя перед собой, морщит лоб, словно стараясь что-то вспомнить. Затем ее рот перекашивается, она со свистом втягивает воздух и начинает биться в конвульсиях под одеялом.
        –Нет.
        Йоханссон устремляется к ее постели:
        –Кейт…
        Он хватает ее за руку, она пытается вырваться, изгибаясь всем телом. Удерживая ее запястье, Йоханссон пытается поймать вторую руку, но Кейт неожиданно замахивается, чтобы дать ему пощечину. Отпрянув, он успевает перехватить руку. Кейт изо всех сил старается вырваться. Йоханссон уговаривает ее успокоиться, но она не слышит, продолжая сражаться с ним, с Брайсом, со всеми, кто смеет приблизиться к ней. Издаваемые ею звуки едва ли похожи на человеческие, единственным различимым словом стало «Нет».
        –Кейт, это я, это…
        Она бросается на него и упирается головой в грудь. Он отпускает ее руки и обнимает, прижимая к себе все сильнее, стараясь пресечь слабые попытки вырваться. Кейт похожа на маленькую птичку в клетке или голодную кошку в мешке. Он не представлял, что она такая худая, буквально кожа да кости.
        Внезапно Кейт перестает сопротивляться. Она прижимается к его груди, трясясь и хватая ртом воздух.
        Этажом ниже хлопает дверь. Шаги на лестнице – мужчина, один. Вскоре распахивается дверь. На пороге Райли с вытаращенными от ужаса глазами.
        Голова Кейт отрывается от груди Йоханссона и поворачивается в его сторону. Из уголка рта вытекает струйка слюны. Он осторожно вытирает ее большим пальцем.
        –Где ты был?– шепчет она.– Где, черт возьми, ты был? Ты мог…
        Лицо сморщивается, и Кейт плачет навзрыд. Райли разворачивается и уходит, не поворачиваясь, он закрывает за собой дверь и отходит к лестнице.
        Чуть помедлив, Йоханссон берет ее лицо в свои ладони.
        Она долго плачет, а потом, кажется, засыпает, хотя он не вполне уверен. Он нагибается и видит, что глаза ее открыты, а белки слегка поблескивают.
        –Винни,– произносит Кейт, и ее голос срывается.
        –Я знаю.
        –Он не заслужил такого. Не заслужил.
        Глаза ее мутнеют, взгляд становится отсутствующим, будто она блуждает в другом мире.
        Кейт вновь видит ворота с драконами, Дэниела, кровь. В ее голове эти картины проносятся постоянно и будут мелькать еще недели и месяцы…
        Даже месяцы спустя, когда она изменила все и зажила другой жизнью, эти воспоминания все еще властвуют над ней. Йоханссон понимает ее. В его собственной голове до сих пор за закрытой дверью кричит человек.
        Около четырех утра Кейт освобождается из его объятий и сообщает, что хочет в туалет. Он ждет за дверью, пока она писает в ведро. Они остались одни. Райли покинул пост у лестницы.
        Прямо над ней небольшое окно, выходящее во двор. Мелкий моросящий дождь кажется влажным и плотным туманом. За воротами полдюжины мужчин меряют шагами кусок земли под прожекторами. Через двор до него доносятся отголоски их непродолжительных и редких разговоров. Если открыть окно, можно почувствовать запах сигаретного дыма, но он стоит, не двигаясь.
        Кийан не тронул Брайса. Что бы это могло значить?
        Йоханссон слышит, как за дверью Кейт двигается по комнате, собирая вещи. Он возвращается. Она уже одета, но держит в руках кипу одежды. Отбросив вещи в сторону, она проводит рукой по лицу и волосам.
        –Мне надо возвращаться в клинику,– произносит Кейт.– Я должна работать.
        –Клиника закрыта,– говорит Йоханссон и добавляет: – Я вытащу тебя отсюда.
        Она равнодушно на него смотрит.
        –Ты должна уйти из Программы,– повторяет он.– Они знают, что ты здесь, они придут за тобой. Я вытащу тебя. Есть люди, которые могут нам помочь, они сделают все, чтобы ты была в безопасности.
        Кейт вскидывает голову.
        –Придут за мной? Чтобы убить?– В голосе нет страха. Смысл слов достигает ее сознания с неким временным интервалом.
        –Да,– отвечает Йоханссон.– Убить.
        Она хмурится:
        –Откуда ты знаешь?
        –Потому что меня прислали они.
        Долгое молчание, потом женщина произносит:
        –Так выполни свою работу.
        –Нет,– говорит Йоханссон. Она его не поняла.– Ты можешь мне доверять. Мы вытащим тебя. Я говорил с одним человеком, они смогут помочь… Нужен день или два… Ты только береги себя, и они тебя вытащат. Новые документы, новая жизнь.– Это звучит так просто, сухо и резко. Мы сделает это, то и то… Напоминает детскую сказку, где все происходит по волшебству доброй феи.
        –Нет,– произносит Кейт, и на этот раз голос ее звучит уверенно и серьезно.– Я никуда не пойду. Выполняй заказ.
        –Я не могу.
        –Не можешь убить свою подружку?– Она замолкает, и лицо ее меняется. Наконец, она все понимает.– Ты не Райан Джексон?– На губах появляется легкая улыбка.– Значит, Брайс прав.
        –Я не могу сделать это. Не сейчас.
        Глаза ее становятся круглыми.
        –Почему же? Ты ведь знаешь, что я совершила. Разве я не заслужила смерти?
        Кейт говорит так, словно смерть она заслужила как награду за убийство Дэниела. Будто где-то существует список ее долгов… Внезапно Йоханссон вспоминает о Терри Канлиффе, о другом списке, других долгах, на этот раз наверху начертано его имя. Об этом он не может ей рассказать.
        –Тебя преследуют кошмары. Тебе страшно засыпать. Ты считаешь всех, кому спасла жизнь, но их число всегда будет казаться тебе недостаточным.
        –И это хорошо.– Она складывает руки на груди – жест, демонстрирующий желание оградиться от него. Выражение лица холодное и напряженное. Он не знает, что сейчас говорить.
        –Что будет, если ты не выполнишь задание?
        –Они пришлют другого.
        –Пусть.– Кейт отворачивается.– Уходи.
        Он хочет сказать что-то важное, но не понимает что.
        Йоханссон уже стоит в дверях, когда женщина произносит:
        –Если ты не Райан Джексон, то кто ты?– Она поворачивается и смотрит ему в глаза.– Могу я узнать твое имя?
        Он качает головой. Кейт задумывается на несколько минут и затем кивает.
        –Ты и раньше делал такие вещи. Убивал. Обычно все проходило гладко.
        Йоханссон отводит взгляд и натыкается на зарубки на стене. Невольно принимается их пересчитывать.
        –Если бы у меня был выбор, мне бы хотелось, чтобы это сделал ты. По крайней мере, я бы не мучилась.
        Он не выдерживает и отворачивается.

* * *
        Йоханссон идет к себе в комнату, скидывает ботинки и ложится. Он слышит, как разговаривают внизу люди Кийана. Если зазвонит телефон, он тоже услышит.
        Из-за стены не доносится ни звука. На соседней койке лежит Дрил и смотрит в потолок. Он похож на мраморное изваяние на могиле. Но он тоже не спит, и белки глаз видны в темноте.
        Глава 10
        День 23: четверг
        КАРЛА
        Вскоре после четырех утра на берегу озера появляется машина-универсал. Номер тот же, что бы прислан мне по СМС, когда я включала телефон в последний раз. Машина останавливается рядом с серебристым «ауди» Девлина, и из салона выходит мужчина. Обойдя автомобиль, он открывает багажник, откидывает плед, достает термос с кофе и делает пару глотков. Затем, не захлопывая дверцу, отходит в сторону, чтобы справить нужду.
        Я поспешно залезаю внутрь и натягиваю на себя плед.
        Приглушенные шаги становятся ближе, и крышка захлопывается в нескольких дюймах от моей головы. Водитель возвращается на свое место, заводит двигатель, и мы уезжаем.
        Впереди два часа пути. Я настраиваюсь на долгую дорогу, стараясь выкинуть из головы все мысли.
        Наконец, машина тормозит и останавливается. Мужчина выходит. Минут через десять открывается крышка багажника, и чья-то рука одергивает плед. Передо мной женщина с обесцвеченными волосами, плотно сжатыми губами и множеством украшений. Мы в большом, полупустом гараже. Не говоря ни слова, она ведет меня к минивэну и помогает устроиться. В нем нет ничего, кроме очередного пледа. Женщина захлопывает дверцу, и я оказываюсь в кромешной тьме.
        Кто-то садится за руль и заводит двигатель. Та же женщина или кто-то другой? Крейги использует незнакомых мне людей. Для них я лишь клиент, запутавшаяся дрянь, желающая купить себе спокойствие.
        Это не так уж далеко от истины.
        В Доклендс я попадаю уже в десятом часу утра. Войдя в квартиру, сбрасываю чужую одежду, принимаю душ и долго тру кожу, затем закутываюсь в халат и прохожу в гостиную. Первым делом, я включаю телевизор: канал новостей без звука. Я действую на автомате, забыв о голоде, усталости, пережитом шоке.
        Девлин мертв, но это вовсе не означает, что все кончено. Он собирался кому-то звонить, тому, кто до сих пор существует и еще не вышел из игры,– этот человек предупреждал его, как я могу поступить, значит, он хорошо меня знает.
        Надо позвонить Крейги, сказать, чтобы обязательно пришел. Потом позвонить Пауэллу, попросить его вытащить Кэтрин.
        На мгновение вспоминаю светящиеся стены комнаты и отпечаток руки на стене. Если Кэтрин попадет к Пауэллу, я никогда не узнаю, кем был Дэниел и почему умер. Однако сейчас у меня нет выбора.
        Протягиваю руку к телефону, и в этот момент раздается стук в дверь. Я замираю. Гостей без предупреждения у меня не бывает.
        В глазке вижу лицо Эллиса, затем его удостоверение. На этот раз официальный визит.
        Эллис не должен сюда приходить. Ему известно, что это за место, его не должны видеть рядом с Шарлоттой Элтон.
        Открываю дверь.
        –Мисс Элтон?– произносит он.– Инспектор Эллис. Не возражаете, если я войду?– Не дожидаясь приглашения, он проходит в квартиру и направляется прямо в гостиную.– О, неплохо. Держите руку на пульсе?
        Я поворачиваюсь и вижу на экране съемки с вертолета: лес, извивающееся полотно дороги, блеск воды. На обочине стоит полицейская машина. На следующем кадре красная лента огораживает место преступления, вокруг которого собралось множество машин и полицейских. Почти скрытый деревьями БМВ. Дом. Пристройка превратилась в обгоревшие руины. Марк Девлин сказал, что ему надо позвонить. Но не позвонил. Не поэтому ли они появились? Когда они приехали, все было в огне. Выгоревший автомобиль в лесу и Девлин…
        Они могли все привести в порядок, но это требовало времени и сил, а я могла в любой момент вернуться. Поэтому они уничтожили следы убийства Девлина и удалились.
        Я поворачиваюсь к Эллису, который внимательно на меня смотрит.
        –Всего несколько вопросов, мисс Элтон, если не возражаете.– Он отделывается стандартными фразами.– Простая формальность.
        Я жестом приглашаю его присесть. Он отказывается и быстро оглядывает комнату, оценивая обстановку.
        –У вас красивый дом, мисс Элтон. Или я могу называть вас Шарлотта?– А затем, без остановки, бросает острую, как нож фразу: – Спасибо за то, что привели нас к Марку Девлину, Карла. Ваш звонок заставил меня по-настоящему задуматься. Решил, что не помешает еще раз проверить его алиби. Утром первым делом отправился к нему на квартиру. Уже по дороге обратно мне позвонили и сообщили новость. Вы ведь знаете, что он мертв, не так ли? Кажется, это сообщение вас не удивляет. Или расстраивает?
        Я принимаюсь ходить по комнате. Еще один допрос.
        –Вы все время скрываете от меня правду. Когда вы первый раз мне позвонили, вы знали, что она мертва? Вы не знали, кто это сделал и каковы мотивы, но вы были уверены.– Он с досадой качает головой.– Что у вас было? Тело? Тогда почему вы мне не рассказали? Или свидетель? Именно так, я угадал? С самого начала вы кого-то защищаете. Кто этот человек, Карла?
        Я поднимаю на него глаза и молчу. Он смотрит на меня и словно читает мои мысли. В его глазах мелькает презрение.
        –Мне придется вызвать вас на допрос. Я обязан вытянуть это из вас.
        –Так что же вы медлите?
        Эллис выдерживает паузу и продолжает официальным тоном:
        –Вы встречались с Марком Девлином на светских мероприятиях. Скажите, когда вы видели его в последний раз?
        Что ж, значит, он решил действовать так.
        –Я говорила с Марком прошлым вечером. Он прислал мне сообщение, предлагал встретиться. Я перезвонила, но он уже был не один. Можете проверить список звонков.
        –Разумеется. Непременно. А где были вы?
        –Сначала здесь, дома. Позже ушла.
        –В какое-то конкретное место?
        –Встречалась с друзьями. В Лондоне. Не стоит делать на это ставку, Эллис.
        Несколько мгновений мы буравим друг друга глазами, наконец, он говорит:
        –На этом мы остановимся, Карла, но не закончим.
        Я прохожу в кабинет. Вопросы без ответов… Я прихлопну их всех разом. Пауэлл. Связаться с Пауэллом, заключить сделку, вытащить ее оттуда и обеспечить безопасность Йоханссону. Одним махом решить все.
        На телефоне мигает лампочка автоответчика. Нажимаю на кнопку, чтобы прослушать, и слышу голос Уитмана: «Лора, я не предполагал, что вы это сделаете». Похоже, он доволен. Сообщение закончено.
        Я перезваниваю ему:
        –Что я сделала, Марк?
        –Обратились в Вашингтон. Мне звонил парень из Департамента юстиции. У него звонок от кого-то из вашего отдела. Мы поговорили – никаких подробностей, но он дал понять, что в курсе. Он впечатлен вашими действиями. Итак, у нас все в порядке.
        От кого-то из вашего отдела. Он полагает, Лора имеет отношение к спецслужбам…
        О нет, нет, нет.
        Я вешаю трубку и вновь набираю номер. На этот раз я намерена поговорить с Филдингом. Он отвечает, как обычно, с усмешкой.
        –Клиент Йоханссона…
        –Во что ты меня втянула? Как собираешься решать эту проблему?– Филдинг не останавливается, словно знает, что я не собираюсь отвечать.– Да, я смотрел новости.
        –Марк Девлин. Ты говорил, он пришел с рекомендациями.
        –Верно. Полагаешь, я идиот? Полагаешь, что я отправил Йоханссона без…
        –Кто дал ему рекомендацию, Филдинг?– Тишина. Я делаю вторую попытку.– Ты сказал, что этого человека раньше не знал. Это мог быть кто угодно. Но ты знал, что ему можно доверять, потому что он пришел с тем, с кем ты раньше работал.
        Молчание. Затем Филдинг произносит так, словно каждый звук доставляет ему боль.
        –У того человека был пароль.
        –И что тебе сказал этот пароль?
        –Что он надежен. Я же уже говорил. Проклятье, Карла! Иногда мне приходится иметь дело с людьми, чьи имена я не могу ни в коем случае раскрыть.
        –Спецслужбы.
        Филдинг молчит несколько секунд, затем произносит:
        –Йоханссон уже работал на них, сам того не зная.
        –Они таких людей не используют. У них есть свои исполнители.– Например, секретные группы особого назначения.
        –О да, этого у них в достатке. Но бывают случаи, когда своих лучше не использовать.
        –Когда, например?
        –А ты как думаешь? Когда никто не хочет признавать, как они облажались. Когда требуется, чтобы дело было сделано без задействия каких-либо сторон. Я говорил тебе: все в порядке, ему ничего не грозит. Итак, когда он все закончит?
        –Девлин мертв. У тебя нет клиента.
        –О, не беспокойся, он есть.
        Ничего не грозит. Просто смешно. Я хочу, чтобы он был в полной безопасности. Но за ним следили с самого первого момента, когда он появился у стойки регистратора прибывающих со своими липовыми документами, следили, когда он входил и выходил за ворота, готовые в любой момент отстранить его и вмешаться. За ним следили, чтобы быть уверенными, что он выполнил задание.
        Похожий на меня, но сильнее.
        И хитрее, умеющий хорошо прятаться. Но все же у нас много общего: они стремятся удалить Кэтрин Галлахер как ненужный файл, стирают всю информацию, потому что это их работа. Спецслужбы.
        Спецслужбы допрашивали человека по имени Дэниел. Кем он был? Террористом? Предателем? Кем бы он ни был, он должен был заговорить. И срочно. Его пытают, но что-то идет не так, и к делу подключают самого секретного из всех секретных агентов, на которого выходят гражданские. Кэтрин Галлахер обеспечивает медицинскую помощь: поддерживает его жизнеспособность, чтобы день за днем он мог выдерживать жестокие допросы и не умер до тех пор, пока они не получат от него все, что нужно,– умная и амбициозная Кэтрин хорошо умела сохранять людям жизнь. Они точно знали, на какие кнопки нажать, чтобы заставить ее им помогать. Прояви свои лучшие качества, стань полезной стране, выступи против терроризма, и ты увидишь, что мы умеем быть благодарными… На это легко попасться, когда ты уверен, что твои пациенты люди другого сорта.
        Кэтрин Галлахер убедила Девлина позволить им воспользоваться его домом. Затем она убила Дэниела и сбежала, оставив Марка все за ней убирать. Поэтому он и не мог обратиться в полицию. У меня есть опыт общения с этими людьми, я знаю их методы. Сотрудничайте с нами, и все будет хорошо. Говорите, и вы часть структуры.
        Когда им удается проследить путь Кэтрин до Программы, Девлин связывается с Филдингом и заявляет, что он один из них…
        А если я сейчас позвоню Пауэллу? Я читала его досье. Он человек системы, секретный агент. Хорош в разрешении сложных ситуаций, умеет «разгребать дерьмо», как и Йоханссон. За всем этим стоит не он. Ему нужен Нокс, и Пауэлл обещает все что угодно, только чтобы заполучить его. Но сколько бы обещаний ни давал Пауэлл, в тот момент, когда Кэтрин Галлахер окажется под его защитой, начнется обратный отсчет.
        Он может сказать мне, что с ней все в порядке, она за границей с новыми документами и возможностью начать новую жизнь, а я никогда не смогу проверить, говорит ли он правду. В одном я абсолютно уверена: доверить ее Пауэллу будет не лучше, чем позволить ей умереть.
        А это важно, не так ли?
        Разве не это ее ждет? Она нарушила договор со спецслужбами, руководила пытками и убила человека. Не заслужила ли она наказания?
        Свяжись с Пауэллом. Действуй.
        Я продолжаю сидеть, не шелохнувшись.
        Я ведь обещала Йоханссону, что смогу обеспечить ее безопасность. Потому что для него ее спасение – искупление собственной вины за Терри Канлиффа. Голос внутри меня говорит: «Он никогда не узнает». Но об этом буду знать я, а лгать Йоханссону я не хочу.
        Но дело не только в этом.
        Я мысленно возвращаюсь в комнату со светящимися полосами на стенах. Мужчина по имени Дэниел умер в этой комнате не случайно. И я непременно выясню причину.
        Глава 11
        День 23: четверг
        ЙОХАНССОН
        Он спит, просыпается, ест и опять засыпает. Кейт наверху в своей комнате; Райли относит ей еду, но не может добиться, чтобы она поела. Йоханссон не поднимался к ней. Он лежит и прислушивается к шорохам и звукам – шагам, скрежету в стене. Однако Кейт делает все молча.
        Люди Кийана по-прежнему внизу. Где же Брайс?
        Входит Райли.
        –А я думал, ты собираешься уходить.
        –Жду звонка,– отвечает Йоханссон и снова засыпает. Ему даже снится сон, будто он в клинике, куда только что привезли Терри Канлиффа. Его тело изуродовано, но он не кричит, а выжидательно смотрит на Йоханссона, словно передает себя в его руки, полагается на него, надеется, что он все уладит. От всего происходящего Йоханссон впадает в панику, поскольку понимает, что уже ничего не сможет сделать, в такой ситуации человеку ничем не помочь.
        Затем он оказывается в комнате, перед ним мужчина за письменным столом.
        Твои способности не подвергаются сомнению.
        Он просыпается на вдохе. На часах четыре дня. На улице кто-то кричит.
        Затем снизу, из комнаты для ожидания, доносится звонок телефона.

* * *
        Из окна гостиной даже в темноте видна детская площадка – потертая местами трава, несколько качелей и лесенок, домик, небольшой детский бассейн, стоящий сейчас без воды, на дне лишь дождевые лужицы. Вокруг забор высотой два метра. Тюрьма в тюрьме.
        Здание, в котором он находится, соприкасается со стеной за зоной отчуждения. Сюда приходят посетители, сегодня их совсем мало. Напряженные женщины, пытающиеся разговорить своих мужчин, несколько угрюмых детей, непонимающих, зачем их сюда привели, пожилая пара, с широко распахнутыми глазами, полными слез, сидящая напротив молодого парня, должно быть, сына, явно сожалеющего, что они пришли… Напротив Йоханссона – нервный, кажущийся нездоровым Уитман, беспокойно косящийся на охранников. Глядя в сторону, он произносит:
        –Она сказала, другого пути нет.
        Йоханссон кивает, встает и уходит.
        Люди Кийана ждут его на улице, чуть в стороне. Сегодня их четверо: охрана. Брайса и его банды не видно. Интересно, чего они ждут? Всю дорогу до клиники он пытается разглядеть в темноте их лица, но никто так и не появляется.
        Наконец, Йоханссон подходит к воротам лагеря. В окнах квартиры Кийана свет. Йоханссон поспешно оглядывается. В следующий раз он должен выйти отсюда с ней.
        Согласится ли Кейт? Да, и зачем ей это? Она сосредоточена на пересчете спасенных. Такова ее защита от чувства вины и ночных кошмаров, которая помогала ей выжить в этот год: надежда на то, что придет день, когда все они суммируются, она посмотрит на стену, вновь пересчитает зарубки и скажет себе: «Достаточно». Сейчас он пытается отнять у нее даже это. И что у нее останется? Воспоминания о двух смертях, Дэниела и Винни, и ощущение неспособности что-либо изменить?
        И все же в его голове пульсирует мысль: «Она ошибается. Ошибается. Ты должен вытащить ее отсюда».
        Йоханссон пересекает двор, когда понимает, что кто-то идет с ним в ногу. Сзади раздается голос:
        –Извини, что не застал тебя. В следующий раз, да?
        Это Брайс. Свет прожектора на воротах выхватывает его улыбающееся лицо, затем он уходит, засунув руки в карманы, насвистывая себе под нос веселую мелодию.
        Йоханссон тихо открывает дверь. Кейт спит на матрасе у окна; он скорее не слышит, а чувствует, каким ровным стало ее дыхание. Закрыв дверь, он садится на ступеньку и принимается повторять фразу, сказанную ему Уитманом. На лестнице холодно. Ничего, холод поможет ему не заснуть.
        Глава 12
        День 23: четверг – день 24: пятница
        КАРЛА
        Уже поздно. Я хожу из комнаты в комнату. Жалюзи на окнах подняты: передо мной равнодушно поблескивает огнями большой город.
        Я провела все запланированные встречи, сделала звонки. Крейги стал первым посетителем сегодня утром, он был очень недоволен, но ведь прошло лишь несколько часов с тех пор, как он вытащил меня из этого кошмарного места, где был убит знакомый Шарлотты Элтон. По всем законам я должна сейчас залечь на дно и не принимать его у себя в квартире. Но нам необходимо отправить команду на место как можно скорее, и мы не можем позволить себя тратить время впустую.
        Я держалась с ним прохладно, по-деловому строго и свела весь разговор лишь к контролю над возможными рисками. Фразы звучали резко, как напоминание, что ни у кого нет права оспаривать мое мнение. Завтра не слишком рано. Нам удастся минимизировать риски. При сложившемся стечении обстоятельств мы можем на это пойти.
        Наконец Крейги произносит:
        –Это ради него?
        –Да, он наш клиент.
        –И уже стал родным.
        Я знаю, о чем Крейги думает: он ненадежен. К счастью, Крейги не произнес этого вслух. Он откидывается на спинку кресла и продолжает:
        –Ты уже все решила,– и качает головой.
        Мои суждения не принимаются в расчет? Считается, что я не представляю картину в целом? Да, у нас нет шансов.
        –Тебе не обязательно в этом участвовать.
        Он поднимает на меня глаза:
        –Без меня тебе не обойтись.
        Он не смог уйти четырнадцать лет назад и не уйдет сейчас.
        Звонит Уитман, сообщает о том, что все передал. Он уверен, что я Лора Прессинджер, сотрудница спецслужб, где имею определенный вес, могу связаться с Вашингтоном.
        Наконец, после длительного колебания, набираю номер Эллиса. Завтра он будет в курсе в любом случае, необходимо, чтобы он был на нашей стороне.
        Эллис не отвечает, приходится отправить ему зашифрованное сообщение.
        Мне не остается ничего, кроме как ждать от него звонка. Все это время я не нахожу себе места. Включаю музыку, телевизор, листаю книгу. Даже пытаюсь поработать с бумагами, но не могу сосредоточиться. Словно винтики в моей голове разом разболтались.
        Я невыносимо устала. Прошлое возвращается ко мне урывками, как размытые картины старого сна.
        Мы с Эллисом в кабинете Грейвса, который делает записи так, чтобы мы не видели. Я у картинной галереи, под фонарем, и Марк Девлин говорит мне очень серьезно: «Я не могу бросить вас в таком состоянии».
        Я выхожу из кустов навстречу Уильяму Гамильтону. «Вы пришли», словно он давно ждал меня и не представляет, почему я так задержалась.
        Я в коридоре Королевского оперного театра, на доли секунды ощущаю пальцами руку Йоханссона. Закодированный сигнал, который, как мне казалось, я поняла, но это было не так, смысл стал ясен лишь вчера.
        Не думай о нем. Ты не можешь позволить себе думать о нем. Ты обязана работать.
        И все равно я чувствую ладонью тепло его руки.
        Мой план сработает. По-другому и быть не может.
        Но ты бросила вызов спецслужбам. Как долго тебе удастся продержаться и не попасть в их сети? Месяц? Неделю? День? Думаешь, за это время она расскажет тебе правду? А что ты будешь делать, когда все узнаешь?
        Наконец, я заставляю себя перестать думать и лечь в постель. Сегодня ночью мне надо выспаться. Завтра и последующие день или два мне придется работать сверх меры, возможно, на сон будут оставаться считаные часы, но я лежу в темной спальне с открытыми глазами. Сон не идет. Часть мозга продолжает прокручивать детали, которые будут чрезвычайно важны в этом деле. Для меня это слишком. Я уже на последнем издыхании, а ведь мы даже еще не начали операцию.
        Рано утром в пятницу я по-прежнему лежу без сна, когда звонит телефон, трубка которого лежит на тумбочке у кровати.
        –Говорит Эллис.
        По этим двум словам я пытаюсь определить его настроение.
        –Вы получили мое сообщение.
        Он тихо ворчит что-то себе под нос.
        –Это предупреждение, Эллис. Вам надо хорошо выспаться. Завтра вы получите Кэтрин Галлахер.
        Молчание длится секунд пять, затем он произносит:
        –Проклятье, я так и знал.
        –Знали что?
        –Вам все это время было известно, куда они ее запихнули. Почему сейчас? Почему не неделю назад? Или две? Я ведь…
        –Все меняется.
        –Так зачем ждать до завтра? Скажите мне, где она? Мы сможем копать, когда расцветет. Какая к черту сейчас-то разница, когда начинать?
        –Мы еще не готовы.
        –Карла…
        –Отдохните, вам понадобится светлая голова. Как только смогу, предоставлю вам всю информацию. Сейчас вы ей уже не поможете, а вот завтра вы ей понадобитесь.
        –Только избавьте меня от этой ерунды о привлечении к ответственности ее убийцы,– фыркает Эллис.– Я знаю свое дело.
        –Вам предстоит не искать ее убийцу, Эллис,– сурово говорю я,– а помочь ей остаться в живых.
        Я сказала, что передам ему Кэтрин по адресу, который он получит завтра. Сказала, что рассчитываю на его помощь. Возможно, мне следовало сообщить больше, но нет: чем меньше Эллис знает о нашем плане, тем лучше. Он может пожелать остановить меня.
        И вот винтик за винтиком я собираю машину, которая увезет на свободу Кэтрин Галлахер. Но весь этот механизм может выйти из-под моего контроля, и тогда я ничего не смогу сделать, чтобы остановить его работу.
        Часть пятая
        Глава 1
        День 24: пятница
        ЙОХАНССОН
        Клинику открыли в восемь, с двухчасовым опозданием. Ночь оказывается легкой, случаи несерьезные. Кейт работает в полном молчании. И лишь после одного больного с сердечным приступом она тихо шепчет: «Долго еще?», словно знает, что он следит, как проходит минута за минутой, словно она и сама пытается контролировать время. Йоханссон старается перехватить ее взгляд, но Кейт отворачивается.
        Он берет щетку Винни и моет пол. Кто-то ведь должен это делать.
        В три он выходит на улицу, встает у двери под навесом и поднимает глаза к небу.
        Что, если она не захочет уйти?
        У ворот курят и разговаривают мужчины: их голоса и сигаретный дым заполняют все пространство в округе. За проволокой в окнах здания персонала мелькают фигуры. Все это в миллионе миль от него.
        За спиной открывается дверь, Йоханссон поворачивается, ожидая увидеть Райли, но это Кейт.
        Он вглядывается в ее лицо, но не выдерживает и отводит взгляд. Найди нужные слова. Ты должен найти слова.
        –Ты говорил с Брайсом,– произносит она.
        –Кто тебе сказал?
        –Вас видел Райли.
        –Райли не сказал, где сейчас Брайс?
        Кейт кивает в сторону, куда-то в ночь, где стена, здания и ворота.
        –Где-то там.– Пауза.– Он вернется. Тебе надо уходить.
        –Только с тобой.
        –А если я откажусь?– И не дождавшись ответа: – Если останешься, Брайс…
        –Да.
        Кейт обхватывает себя руками, словно пытаясь защититься от всего, впрочем, может, она просто замерзла. Женщина стоит молча и разглядывает окурки, оставленные Райли, будто, кроме них, ее ничего не интересует. Внезапно она вспоминает Винни, вечно что-то убиравшего, Винни обязательно подмел бы здесь.
        –Зачем тебе это?– неожиданно спрашивает она.– Почему это для тебя так важно?
        Прошлое вновь разворачивается перед ним яркие картины. Кабинет, мужчина в форме. Лилии в доме в Марлоу, Чарли Росс, золотые часы и строгая рубашка. «Что ты можешь? Все, что надо». Коридор в доме на ферме…
        Он не ответил на ее вопрос.
        –Полагаешь, сможешь меня спасти?– Глаза кажутся огромными на худом, бледном лице.– А что, если у тебя не получится? Вдруг это невозможно?
        Карла на кладбищенской скамейке. Карла берет его руку.
        –Ничего невозможного нет,– говорит Йоханссон. Надо верить, что все получится.
        Они больше не произносят ни слова. Он косится на нее и видит, что она смотрит вперед, но глаза ее при этом пусты.
        Йоханссон касается ее руки в 7:55. Поток пациентов иссяк. Больные в тяжелом состоянии и ходячие раненые ждут приезда скорой помощи. Кейт сидит на стуле у раковины, опустив голову, но, почувствовав его прикосновение, поднимается, готовая принять очередного пациента.
        –Я ухожу,– говорит он.
        Райли склоняется над раковиной и поворачивается к Йоханссону.
        –Хорошо,– говорит Кейт.– Тогда я пойду с тобой.
        Она поднимается в комнату, чтобы взять куртку.
        –Значит, уже?– произносит Райли.
        –Уже.
        –Ты не собрал вещи.
        –У меня их все равно отберут. Оставь себе.
        И Райли кивает.
        Скрип двери. Кейт появляется в куртке, которая на несколько размеров ей велика.
        Он распахивает перед ней дверь на улицу, Кейт делает шаг и оборачивается.
        –Со мной все будет в порядке,– обращается она к Райли. Хотя могла бы сказать: «Прости».
        Глава 2
        День 24: пятница
        КАРЛА
        Наступает промозглая, холодная пятница. Утренний кофе не имеет вкуса. Так вот что значит руководить большой операцией: все остальное в жизни перестает существовать. Еда, секс и сон теряют значимость. Вы полностью поглощены работой. Для вас существует только она.
        Именно это и происходит сегодня, несмотря на то что мы начали действовать слишком поспешно: у нас недостаточно людей на местах, многое еще не выверено. Но и я, и Крейги стараемся об этом не упоминать. Он сейчас на том конце провода, потому что я выбрала его за усердие, способность справиться с трудной задачей и упорство. Он уже начал работать по этому делу и будет заниматься им и дальше.
        –Камеры наблюдения?– спрашиваю я.
        –Контролирую,– отвечает он.– Ворота лагеря.
        На моем экране то же самое. У ворот в свете тусклого фонаря курят, притоптывая от холода, охранники.
        –Все готовы?– спрашиваю я.
        –Ждут команды.
        Часы на экране мигают и показывают 8:00.
        На пропускных пунктах поднимаются железные решетки, отпираются главные ворота, и внутрь проезжают бронированные машины скорой помощи, наполовину скрытые облаками выхлопных газов.
        Господи, прошу Тебя, пусть все пройдет успешно!

* * *
        Камера видеонаблюдения Программы выхватывает их, когда они приближаются к воротам лагеря: Йоханссон, а рядом Кэтрин Галлахер в безразмерной куртке. Она шагает так, словно погружена в транс.
        –Началось движение,– говорю я Крейги.
        –Вижу их.
        Часовые у ворот обмениваются взглядами, затем отпирают ворота. Йоханссон и Кейт выходят и сразу поворачивают налево. Когда они достигают угла, от группы мужчин у ворот отделяются две фигуры и направляются следом.
        Йоханссон и Кэтрин заворачивают за угол. Переключаюсь на другую камеру. Мне требуется для этого всего несколько секунд, но, когда картинка появляется, улица уже пуста.
        Глава 3
        День 24: пятница
        ЙОХАНССОН
        Через три минуты он уже знает точно, что они оторвались от хвоста. Запутывая следы, Йоханссон тянет ее за собой из переулка в переулок, минует одну улицу, другую, толкает незапертую дверь заброшенного строения. Свет выключен, он им и не нужен. Дневного света, пробивающегося через окно, достаточно, чтобы разглядеть заставленную столами комнату, у стен пакеты с игрушками и фломастерами, которые надлежало разложить по упаковкам детской еды для ресторанов быстрого питания. Сюда никто не заходил много месяцев. На всех поверхностях внушительный налет пыли.
        Всего через квартал отсюда главный пост управления и гараж.
        Кейт следует за ним, не отставая и не задавая вопросов. Йоханссон поворачивает, и она оказывается совсем рядом, даже слышно ее дыхание и виден пар, вырывающийся изо рта в ледяной воздух.
        –Ты взяла?– спрашивает он.– Давай.
        Кейт лезет за пазуху и достает шприц и маленький флакон с жидкостью. Йоханссон берет их и замечает, как холодны ее руки.
        –Садись.– Он указывает на стул, затем вводит иглу во флакон, отмеряя дозу.
        Кейт сидит и отрешенно смотрит перед собой. Она перестала спорить и стремиться принимать решения, она стала другой. Йоханссон не понимает, должно ли его это пугать.
        –Сними куртку и закатай рукава,– приказывает он, но она продолжает сидеть неподвижно.– Ты просто потеряешь сознание. Не бойся.
        –Дело не в этом.– Кейт качает головой и начинает снимать куртку.
        Йоханссон берет ее руку, направляя иглу. Мышцы, сухожилия, кости; ни намека на плоть. Бело-голубая кожа. Когда игла входит в вену, она вздыхает.
        –Не волнуйся.– Он отступает назад.– Все будет хорошо.
        –Тебе надо было меня ранить. Вид крови их бы испугал.
        –Нет. Потери сознания достаточно.
        За дверью слышатся шаги. Бегут люди, они уже близко. Чей-то голос кричит:
        –Сюда.
        Они рядом, всего в метре от нас. Йоханссон поворачивается на голоса, затаив дыхание. Кейт напряженно выпрямляется, на мгновение ему кажется, что она может позвать на помощь. Когда же подействует лекарство?
        Он перемещается к двери. Замок давно сломан, им нужно лишь надавить, чтобы открыть дверь. Йоханссон ждет, когда же повернется ручка, и прислушивается. Издалека появляется новый голос, но слов не разобрать.
        –Ладно,– произносит человек за дверью.
        Кейт наклоняет голову и опускает плечи.
        Шаги удаляются.
        Йоханссон чувствует за спиной движение и оборачивается. Она все еще сидит на стуле, ткань рубашки задралась, чуть приоткрывая талию.
        Нож в ее руке рисует на полосе белой кожи красную линию.
        Йоханссон одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние. Из раны сочится кровь.
        Кейт поднимает на него глаза.
        –Я должна чувствовать.– Ее глаза распахнуты. Тело дрожит.– Я должна хоть что-то чувствовать.

* * *
        Йоханссон рывком поднимает ее, заставляя встать на ноги, затем подволакивает к двери. Кейт обмякла в его руках, голова заваливается назад, и ему приходится взять ее на руки.
        Мужчины на улицы поворачиваются и смотрят на них с изумлением. Йоханссон молча идет мимо них. Кровь Кейт пропитывает ткань и капает на землю. Рана не глубокая, поверхностная, но крови очень много.
        Он добирается до главной дороги.
        К нему бегут люди, он кричит и продолжает двигаться им навстречу.
        Глава 4
        День 24: пятница
        КАРЛА
        Я бессистемно переключаюсь с камеры на камеру, передо мной разные улицы. Я жду, когда появятся фигуры мужчины и женщины, но безрезультатно. Я даже задерживаюсь на одиноких прохожих, похожих на Йоханссона, хотя он не может сейчас быть один, она должна быть рядом. Все должно быть четко по минутам. Где же они?
        –Что происходит, Карла?– спрашивает Крейги.
        Он тоже следит за происходящим и ничего не понимает.
        –Ты нашел их?
        –Пока нет.– Стараюсь, чтобы голос звучал ровно. Пусть Крейги думает, что он излишне нервничает.
        Я начинаю проклинать себя. Идиотка, как я могла не подумать, что нам понадобятся три пары глаз, четыре. Здесь должен быть Шон. И Финн.
        В результате Йоханссон исчез из поля зрения камер и испарился.
        Разумеется, он так и планировал. Он не стал бы ничего делать, зная, что за ним следят.
        Пропускные пункты. Йоханссон обязательно поведет ее на пропускной пункт. Я разделяю экран на шесть секторов, потом на девять, все с изображением железных дверей.
        Неожиданно Крейги подает голос:
        –Я их засек.
        –Давай ссылку.
        Я все еще пытаюсь найти ту же камеру, которую видит Крейги, когда он говорит:
        –Она вся в крови. Карла, почему она вся в крови?
        Мы все предусмотрели и обговорили. Сколько времени потребуется, чтобы установить ее личность, куда ее повезут и по какой дороге, будет ли полицейское сопровождение.
        Но этого в плане не было. Крови быть не должно.
        Сейчас Кейт в бронированной машине скорой помощи. Крейги подключается к их линии, но, когда я спрашиваю, насколько серьезно ее состояние, он отвечает: «Пока не знаю».
        Если произошло что-то серьезное, возможно, нам придется прервать операцию. Ее увезут в больницу. Черт, черт, черт, что нам теперь делать? Через несколько часов ее личность будет установлена. Об этом моментально станет известно – Эллис обязательно постарается. Кроме того, ее местонахождение станет известно Филдингу. Он отправит другого человека выполнить заказ, и его мы не сможем вычислить. Можно ли поручить это Эллису? Ему под силу выставить охрану.
        Внутренний голос тихо шепчет: «Ты имеешь дело со спецслужбами. Они позволили Йоханссону попасть в Программу, потому что там была она, но она скоро покинет ее пределы. Они убили Грейвса и Гамильтона без помощи Филдинга. Если Кейт окажется в больнице, можно считать ее трупом».
        –Продолжаем действовать.
        –Что?
        –Продолжаем операцию. Предупредите всех, что она ранена. Пусть врач будет наготове. Ее личность установлена?
        Крейги молчит; до меня доносятся обрывки разговоров по рации: скорая помощь, охрана Программы, полиция…
        –Они выяснили, что она не заключенная. Все.
        –Что еще?
        Опять разговоры на заднем плане.
        –Машина скорой помощи подъехала к приемному покою медицинского центра. Да. Они перевезут ее из тюремной больницы.
        –Каков их предположительный маршрут?
        –Ждем.
        –Полицейский эскорт?– Пожалуйста, только не это.
        –Да.– Черт, черт, черт.– Карла…– В голосе Кейт слышится предостережение. Он понимает, мы не можем рисковать и ввязываться в потасовку с полицией.
        –Сколько машин? Следи за ними. И установи маршрут.
        Крейги делает паузу, а затем:
        –Они считают ее волонтером. Полагают, что в системе какая-то ошибка.
        Но они ведь все проверят.
        –Маршрут?
        –Работаю.
        Через несколько секунд маршрут появляется на моем экране: пульсирующая красная лента, похожая на артерию, на карте города.
        –Они выехали. Одна полицейская машина.
        –Зачем ей эскорт, если она волонтер?– Я говорю так, будто меня могут услышать и поверить, что меры предосторожности излишни.– Необходимо, чтобы машину отозвали. Пусть им дадут более ответственное задание.
        –Сообщи планируемое место нападения на предполагаемом маршруте.
        –Нападения? Хочешь сказать, будет стрельба?
        –Да, спрогнозируй потери.– Крейги, делай же что-нибудь.
        Мне не удается увидеть происходящее. Камеры наблюдения дают сбой, я могу лишь слышать и представлять картинку.
        Вчера вечером мы много раз репетировали то, что им предстоит сделать, в старом самолетном ангаре в Оксфордшире.
        Машина скорой помощи, теперь сопровождаемая полицейской, сбрасывает скорость на сложном участке, ей навстречу движется по встречной полосе минивэн. «Скорая» тормозит, пытается его объехать, в этот момент рядом с минивэном появляется второй, а третий блокирует путь сзади. Они в ловушке. Водитель «скорой» тянется к рации, его никто не пытается остановить. Помощь не прибудет.
        В это время двое уже открывают задние двери машины скорой помощи и залезают внутрь. Один упирается рукой в грудь фельдшера и говорит:
        –Мы вам ничего не сделаем.
        Это голос Робби. Другой рукой он перерезает ремни на носилках и срывает кислородную маску.
        Затем они выходят, держа под руки женщину с кровавой повязкой на животе. Они помогают ей сесть в один из минивэнов, запрыгивают следом, и три автомобиля уезжают.
        В моем наушнике слышно, как Крейги шумно выдыхает. В этом звуке облегчение, ликование, радость? Я не понимаю.
        –Все,– произносит он.– Дело сделано.
        Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном, это голос молодого, храброго мужчины.
        Интересно, дрожат ли при этом его руки?
        –У нас получилось, Карла. Все сработало.
        Сработало. Мы вытащили ее. Машины уже въезжают в гараж, участники операции рассредоточиваются по городу. Кэтрин в «мерседесе» с тонированными стеклами направляется в конспиративный дом на севере Лондона, где невысокий, молчаливый доктор займется ее раной.
        Ей больно, но она будет жить. И мы сможем поговорить.
        Я опускаюсь в кресло и протягиваю руку к «мышке», чтобы закрыть файл с картой. Красная линия исчезла. Затем появляется изображение камер наблюдения Программы. Улицы почти пусты. Йоханссона там больше нет.
        Я машинально начинаю переключаться с камеры на камеру и просматривать улицы и переулки. Он должен был позвонить Уитману и дать сигнал забирать его. Возможно, он именно сейчас идет к воротам.
        Однако я до сих пор его не вижу. С ним ведь все в порядке, правда? Операция закончена, Кэтрин в безопасности, ему пора уходить.
        Непонятно, откуда в моей душе появляется ужас, внезапно я ощущаю панический страх.
        Я переключаюсь с камеры на камеру, пытаясь высмотреть знакомое лицо или узнать его фигуру по походке,– не он, не он, не он.
        Где же Йоханссон? Возможно, у него проблемы, и он затаился. Беру телефон и набираю номер Уитмана.
        –Он вам звонил?
        –Нет.
        Задыхаясь, я произношу:
        –Не ждите, вытаскивайте его.
        Уитман колеблется, но все же спрашивает:
        –Что-то случилось, Лора?
        Я не знаю.
        Отсоединяюсь и опять поворачиваюсь к экрану. По улице идет мужчина с чемоданом инструментов. Двое мужчин и женщина переходят улицу – женщина смеется. Проезжает патруль. В переулке стоит блондин, смотрит вниз и улыбается…
        У меня начинает кружиться голова, земля уходит из-под ног, кажется, я уже лечу в пропасть.
        Я знаю этого человека. Это Брайс.
        Он удовлетворенно кивает кому-то и продолжает свой путь, скрываясь из вида. Вывожу на экран карту Программы. Увеличиваю поочередно каждый сектор. Желтые значки – камеры наблюдения. Вот эта улица. Ни одного желтого значка. На ней нет камер.
        Я сижу, словно слепец, навсегда потерявший надежду.
        В голове опять звучит крик мужчины, услышанный по телефону три дня назад. Они заставили ее смотреть.
        Брайс. Пожалуйста, Господи, только не это.
        Наконец, я вижу Йоханссона.
        Он идет довольно быстро, поворачивая голову то направо, то налево, словно знает, что его ищут и эти люди где-то рядом. В любую минуту они могут показаться из-за угла.
        Он идет прямо к тому переулку.
        Необходимо отбросить эмоции и думать. Мне нужен четкий план действий. Но все пространство в моей голове заполняет крик: «Нет. Нет».
        Глава 5
        День 24: пятница
        ЙОХАНССОН
        Прежде он лишь слышит их. Люди бегут где-то рядом, их маршруты параллельны. Сколько их? Трое? Больше?
        Впереди их пути пересекаются. Йоханссон ныряет в ближайший переулок, но с другой стороны появляются еще двое, ограничивая место для маневра.
        Необходимо где-то укрыться, дать им пройти мимо.
        За спиной кто-то кричит.
        Дорога поворачивает направо, и, выйдя из-за угла, он видит в пяти метрах от себя Брайса. Тот стоит, скрестив руки и откинув голову назад.
        –Я говорил, что ты совершаешь ошибку,– произносит он и улыбается.
        Йоханссон делает шаг вперед, и в это момент у него за спиной встают несколько человек. Если бы он повернулся, то увидел бы, что один занял место слева, двое справа и еще несколько человек позади них…
        Первый удар по лицу, второй в живот. Йоханссон согнулся пополам и упал бы, если бы его не заставили подняться. Еще удар, и во рту появляется солоноватый привкус теплой жидкости. Еще удар, и мужчины, стоящие по обеим сторонам, отходят.
        Он падает на землю и выворачивается, стараясь сбросить с себя нападавших. Но их больше. Они прижимают его к земле, и в этот момент подходит Брайс.
        –Знаешь, как говорят?– Брайс смотрит на него сверху вниз.– Что не убивает тебя, то делает сильнее.
        Йоханссон замечает, что тонкие резиновые перчатки у Брайса на руках перепачканы кровью.
        Позже, много позже – он не знает когда…
        Его сняли с дыбы, перевернули лицом к стене и прикрепили веревки к крючкам под потолком и у пола. Масса тела ринулась вниз, к ногам. Мышцы горели, суставы выкручивало, веревки врезались в кожу на запястьях. Брайс говорит с ним так, словно они беседуют наедине, а не в этой комнате, под пристальными взглядами бандитов. Йоханссон узнал среди них одного, что дежурил у ворот клиники… Дрил тоже здесь, с любопытством вглядывается в его лицо.
        И Чарли Росс. Вернее, то, что от него осталось. Он уже мертв, просто еще не успел до конца завершить путь. Один глаз его вытек, на руке не хватает пальцев. Рот открыт, губы перекошены, кровоточащие, воспаленные десны лишились последних зубов. Боль искажает его лицо, но Йоханс сон смог его узнать.
        –Одного не пойму,– спрашивает Брайс.– Зачем ты оставил его в живых? Почему не убил, раз у тебя была возможность? Сострадание, Саймон? Теперь ведь я могу называть тебя Саймоном, правда? И что эта за дурацкая история о том, что он принял тебя за другого какого-то парня, что работал на него, но погиб?… Думаешь, ты смог нас обмануть? Еще до того, как он назвал нам твое имя, я его знал. Просто потребовалось немного больше времени, чтобы добиться от него подтверждения. После того как он лишился двух пальцев, он заговорил. Знаешь, он ведь в конце концов рассказал мне все.
        Итак, Саймон Йоханссон, четвертый человек, принимавший участие в операции в доме на ферме… Вот ты и здесь, под самым носом у Кийана. Он тебе покровительствует. Уверен, ты рад, правда? Ничего, скоро уже будет не так радостно. Это ведь не страшно, да?– Брайс смотрит Йоханссону в лицо и улыбается. В глазах наигранное сочувствие.– Ты боишься, я прав? По глазам вижу, прав. Что ж, ждать осталось недолго.
        Брайс встает и отходит в сторону, затем возвращается и опять встает перед Йоханссоном с ножом в руке.
        –У меня было время подумать, как все сделать,– продолжает он.– Ожидание само по себе приятно, так ведь?– Брайс склоняет голову набок.– Не согласен? У меня на тебя особые планы. И знаешь, я благодарен тебе за возможность все хорошо спланировать. Да, все будет, мы отрежем тебе пальцы, кастрируем, выколем глаза… Всегда сохраняй возможность видеть до последнего, если это в твоих силах. Но, учитывая, кто ты такой и что ты сделал, мы поступим с тобой, как с Терри Канлиффом много лет назад.– Брайс широко улыбается.– Начнем с кожи.
        Он подходит ближе к Йоханссону.
        –Чувствуешь?– шепчет он и прижимает холодное лезвие к его шее.– Вот этим ножом я живьем сдеру с тебя кожу.
        Брайс делает движение, и нож рассекает ворот куртки Йоханссона. Он проводит им дальше и вскоре уже разрезает рубашку. Повязка все еще на спине Йоханссона, Брайс срывает и ее.
        –Ах,– негромко вскрикивает он, увидев рану.– Она ее зашила. Как мило.– Кончиком лезвия он ковыряет рану, отчего та начинает гореть. Йоханссон поводит плечами, словно желая стряхнуть боль.– Тихо,– шепчет Брайс.– Ш-ш-ш…
        В полутора метрах от них стоит Дрил и внимательно смотрит. На его лице выражение нетерпения и возрастающего любопытства.
        –Итак, расскажи нам, что ты сделал с Терри Канлиффом восемь лет назад? Может, ты делал вот так?
        Нож врезается в рану, и Йоханссон выгибается от боли.
        –А Терри Канлифф кричал?– ласково спрашивает Брайс. Йоханссон чувствует затылком его дыхание.– Уверен, что кричал. Кричал, как раненый зверь. Ты ведь помнишь, правда? Помнишь тот крик. Ты сейчас будешь издавать такие же звуки.
        Лезвие вновь погружается в рану.
        –Знаешь, это похоже на то, как чистят апельсин, стараясь снять как можно больше кожицы. Пожалуй, начну отсюда…
        Боль проникает глубже, перед глазами все становится белым. Брайс прижимается к нему и дышит в ухо. Дыхание его жаркое, возбужденное.
        –Открой глаза, Саймон. Посмотри, кто пришел на тебя посмотреть.
        Йоханссон открывает глаза и смотрит через плечо.
        В дверном проеме появляется Кийан, смотрит холодно и напряженно. За его спиной стоит человек с лицом боксера. С другой стороны – Райли.
        –Саймон Йоханссон,– начинает Кийан,– зачем ты пришел сюда? Ты мог бы догадаться, что такое случится.– Затем, не поворачиваясь: – Снимите его. Ой, ладно тебе, Брайс, не делай такое лицо. Это нечестная борьба.
        Вперед выходит Дрил с ножом. Он сначала перерезает веревки на ногах Йоханссона, и боль от навалившегося веса пронзает его плечи и руки, словно на него вылили канистру бензина и подожгли. Дрил поднимается, перерезает веревки наверху, и Йоханссон падает вниз. Боль подкатывает к горлу. Он делает усилие, чтобы ее проглотить.
        Кийан движется к нему мелкими осторожными шажками.
        –Я все о вас знаю, мистер Йоханссон. Нет, не от него.– Кийан кивает на уже испустившего дух Росса.– Я был там по другому поводу, но Салли и те двое, помнишь их… Да… Ты пытался спасти Канлиффа. Видишь, я заставил говорить тех троих, они переваливали вину друг на друга, но все как один признали, что ты пытался его спасти. Но у тебя не получилось. Ты устроил драку, но это не помогло. Терри умер. Итак, ты поэтому оказался здесь под чужим именем? Чтобы искупить вину?– Кийан замолкает и ждет.– Не очень-то ты разговорчив.
        Йоханссон понимается на колени и произносит, ловя ртом воздух:
        –Кейт…
        –В больнице с ножевыми ранениями. Она сделала это у тебя на глазах, так? Не обольщайся, дело тут не в тебе. Она с самого первого момента, как появилась здесь, хотела умереть.– Кийан качает головой.– Ладно, хватит болтать. Пора заканчивать. Вставай. Я сказал, вставай.
        Йоханссон с трудом поднимается, шатаясь и преодолевая боль. Кийан с ухмылкой хлопает ладонью по бедру, хлоп, хлоп, хлоп, он заслужил аплодисменты.
        –Молодцом. Вы ведь знаете, где находитесь сейчас, мистер Йоханссон?– Кийан улыбается, и наводящая ужас улыбка быстро сползает с его лица.– Там, где все началось, помните? Вон там двор, где вы так себя показали. Что ж, настало время повторить.– И в сторону: – Кто-нибудь, дайте ему нож.
        Райли подходит и вкладывает в ладонь Йоханссон рукоятку. Райли стоит рядом, но смотрит в сторону, взгляд его отрешенный, словно он находится где-то далеко. Брайс прислонился к стене в другом конце комнаты и покручивает в руке оружие с прежней невинной улыбкой.
        –Действуй,– говорит Кийан.– Удиви меня снова.
        Брайс отталкивается от стены и принимается кружить по комнате.
        Йоханссон сжимает нож, но пальцы одеревенели, руки почти не слушаются его.
        Сейчас он ни на что не способен – он не сможет ничего сделать. Он должен, но не сможет. У него нет выхода.
        Ничего не получится.
        Первый же глубокий вдох отдается уколом в ребра. Второй. Йоханссон пытается поднять руку и сделать шаг. Дыши, делай третий вдох.
        Перед глазами возникает образ Карлы, их сплетенные руки, он вспоминает обо всем, что так и не смог ей сказать. Думать о ней приятно даже сейчас, ведь через несколько секунд он не сможет думать ни о чем, даже о ней. Брайс делает выпад первым.
        Йоханссон пытается увернуться, но действует слишком медленно – лезвие прорезает руку. Пошатнувшись, он делает шаг назад. Играя ножом, Брайс продолжает наступать, не переставая улыбаться. Он еще не начал, а только готовится.
        Кийан наблюдает за ними со стороны ястребиным взором – все как в тот раз…
        Йоханссон сильнее сжимает рукоятку ножа, но она скользит во влажных от крови пальцах.
        Брайс повторяет выпад.
        Йоханссон парирует, на секунду они оказываются лицом друг к другу, но этого недолгого обмена взглядами достаточно. Нож вылетает из руки Йоханссона и падает в дальнем углу комнаты. Его кулак застывает в воздухе.
        Брайс тяжело дышит, прижимая свободную левую руку к шее. Когда он ее убирает, на пальцах видна кровь.
        –Я сдеру с тебя кожу,– шипит он, на лице уже нет улыбки.
        Брайс третий раз пытается нанести удар. Йоханссон падает, и Брайс наваливается сверху, хватая за волосы.
        –Сначала я сломаю тебе челюсть, а потом отрежу язык,– хрипит он и заносит над головой сжатый в руке нож…
        Затем глаза Брайса распахиваются и становятся стеклянными.
        Йоханссон лежит на полу, пытаясь вдохнуть, когда боль отступает.
        Брайс рядом, лицом вниз, голова повернута в сторону Йоханссона. Глаза его открыты, и он еще дышит, но уже с трудом. Нож…
        Рукоятка ножа Йоханссона торчит из его спины, лезвие вошло в кишечник, отчего в комнате пахнет дерьмом.
        Бледный Райли опускается перед ним на колени. Он воевал и не раз убивал; неужели забыл, как это бывает?
        –Вот так вот, ублюдок,– говорит он.
        Шатаясь, Йоханссон поднимается на ноги. Чтобы выйти, ему надо пройти мимо Кийана, который по-прежнему стоит, опершись на трость, и смотрит на Райли.
        –Я частенько задумывался над тем, кто же заставит его остановиться,– тихо произносит он, когда Йоханссон подходит к нему, и поднимает на него глаза.– Думаешь, я ждал тебя? О, я был уверен, у тебя не получится.– Кийан переводит взгляд на Райли.– Не то что у него.
        Брайс по-прежнему лежит на полу с открытыми глазами. Он еще дышит, но уже хрипит. К нему никто не осмелился подойти.
        –Полагаю, ему нужен врач,– произносит Кийан несколько равнодушно.
        Из угла Дрил с интересом разглядывает Брайса. Он поднял его нож и крепко сжимает в кулаке. В глазах вспыхивает азарт.
        Йоханссон толкает дверь и выходит на свежий воздух. В голове мелькает единственная мысль: «Как скоро меня заберет патруль».
        Много позже, когда раны перевязаны и зашиты, он лежит на заднем сиденье машины Уитмана и слушает по радио срочное сообщение о том, что в Восточном Лондоне из машины скорой помощи похитили пациентку, перевозимую в больницу.
        Имя не называлось.
        Глава 6
        День 24: пятница
        ПАУЭЛЛ
        Еще пять дней работы и ни одной зацепки. Что же дальше?
        Вчера он опять вызывал на допрос курьера Нокса Исидора Максуда. Распоряжение шефа.
        И на этот раз ничего. Разговор прошел даже сложнее, чем в прошлый раз. Исидор доставлял информацию от Нокса об отмывании крупных сумм денег и данные о приятных молодых людях, поддерживающих контакты с террористами. Что мы можем ему предъявить? Предоставление сведений, полезных службе национальной безопасности? В любом случае это неверный способ, чтобы заставить Нокса обнаружить себя. Нокс не будет реагировать на угрозы.
        Итак, опять чай и беседа. Кому Исидор передавал пакеты? Сказал же, не знаю я никакого Нокса!
        Исидор криво усмехается, довольный сам собой.
        Пауэлл возвращается в офис совершенно опустошенный и застает там Кингмана, в скверном расположении духа, и Лисон, с таким лицом, будто она не спала ночь, и Бетани, намеренно избегающую разговора.
        Он запирается в кабинете, чтобы остаться один на один с собственным провалом.
        Это дело его погубит.
        Пауэлл знает, что будет дальше. Он напишет рапорт, в котором изложит все, что удалось найти, перечислит доказательства правомерности предпринятых шагов в расследовании, ровным счетом ничего не давшем, и его отправят назад в Вашингтон к Тори и Тее. Его коллеги не будут даже догадываться о том, что он провалил дело.
        Во рту появляется привкус пыли.
        Пауэлл опять мысленно возвращается к Ноксу. Ты имел дело с Лейдлоу? Захотел бы ты иметь дело со мной?
        Однако Нокс сам выбирает, с кем ему работать. Разумеется, он найдет себе другого агента. И на этом все закончится, так? Вот что предлагает им всем Нокс: ожидание быть выбранным. Во всех записях Лейдлоу между строк прослеживается гордость за то, что Нокс выделил его, доверился именно ему. Несмотря на стремление Лейдлоу выследить Нокса, он ни за что бы не передал его МИ-5 и не позволил агентам выйти на его след.
        И все потому, что Нокс выбрал его. Кто же будет следующим?
        Шеф мечтает, чтобы это был он. Ведь он столько раз повторял, что Пауэллу не следует контактировать с Ноксом. Если контакт будет налажен, Пауэллу придется отступить, подчиниться командам Нокса, и шефу останется лишь место звена в цепочке. Но если Нокс свяжется с шефом, тот с радостью будет выполнять его указания.
        Вчера вечером, выходя из кабинета, Пауэлл опять видел Лисон, но на этот раз она его не заметила. Она выглядела такой беззащитной, что внезапно пробудила в нем дружескую симпатию: мы ведь все одна команда, верно? Он стал привыкать к ее отстраненной сдержанности; он уже не чувствует себя неловко. И после разговора с ней тогда в кухне ему стало легче. Пауэллу бы хотелось сделать ей приятное, возможно, надо будет сказать что-то доброе на прощание. Он понимает, что не совсем бескорыстен, это нужно больше ему, чем ей. Ему будет приятно осознавать, что он сделал что-то хорошее, что в неудавшемся деле были и светлые моменты.
        Надо лишь тщательно продумать, что сказать. Ведь он многое не должен знать.
        Надо еще раз внимательно перечитать ее дело.

* * *
        Непонятно, откуда появился этот файл с информацией; были предприняты все необходимые действия, чтобы нейтрализовать возможную угрозу. Лисон было дано задание найти продавца сведений, и она довольно быстро все выяснила: сотрудник компьютерного отдела по фамилии Фенти – умный, но слишком агрессивный, не обладающий достаточными навыками, готовый на все ради продвижения по службе, переполняемый обидами и негодованием. Он не наследил, но был готов встретиться.
        В тот вечер он вернулся домой, собрал вещи и исчез. Лисон пыталась его выследить, но через неделю вернулась ни с чем. Пауэлл читал подробности в ее отчете.
        Официально Лисон несколько месяцев назад закрыла дело, но готов поспорить, что она не забывала о нем ни на минуту: искала везде, где только можно, зацепки в надежде, что Фенти обязательно появится, настанет день, и она его вычислит…
        Чай остыл. Оставив кружку рядом с папкой на столе, он выходит в коридор.
        Вот и она. Быстро идет, уже надев пальто. Увидев его, несколько раз растерянно моргает. Странно.
        –Лисон,– говорит Пауэлл. Получилось слишком официально. Жаль, что он не помнит ее имени.– Хорошо, что я вас застал.
        Лисон останавливается.
        –Прошу прощения, но я спешу.– Она не сводит с него глаз. У него возникает странное ощущение, что она изучает его, словно измеряя уровень угрозы, которую он может для нее представлять.
        Он отступает назад и прикрывает дверь, чтобы Лисон могла пройти.
        –Ну, может, мы как-нибудь все же поговорим?– произносит Пауэлл и тут же жалеет о том, что именно так построил фразу.– В понедельник мы говорили – возможно, вы не помните – о том деле, над котором я сейчас работаю…
        –Вы уже отправили рапорт?– спрашивает она неожиданно четко.
        –Пока нет. Надо еще кое-что доработать.
        –Шеф, разумеется, в курсе.– Осторожный выпад, желание ужалить.
        Пауэлл думает о своей собственной привычке не доверять.
        –Не совсем.
        Что-то мелькает в ее глазах. Переоценка?
        –Мне действительно надо идти,– повторяет она.
        –Не буду вас задерживать,– кивает он.
        Лисон проходит до самого конца коридора, на минуту останавливается и оборачивается.
        Пауэлл надевает пальто и запирает кабинет. Она вызывает лифт, он спустится по лестнице.
        По пожарной лестнице Пауэлл сбегает вниз и слышит, как стучат ее каблучки по полу подземного гаража. Он идет вдоль ряда машин, вот она, с ключами в руке около маленького красного «ситроена». Подняв глаза, женщина замечает его и замирает; потом оглядывается, словно они могут быть не одни. Взгляд останавливается на камере наблюдения. Все происходящее записывается. Пауэлл не понял по ее лицу, беспокоит ли ее этот факт.
        Он не стал говорить: «Я волновался. Мне кажется, у вас проблемы», а решил начать по-другому:
        –Мне надо с вами поговорить.
        –Конечно.
        Лисон открывает машину – фары прерывисто мигают,– садится внутрь, захлопнув за собой дверь, но не вставляет ключ в зажигание.
        Пауэлл подходит к машине, раздумывает не больше секунды и открывает дверцу. Опять легкое колебание, но он садится на пассажирское сиденье.
        Лисон смотрит прямо перед собой.
        –Знаете, какой у нас общий недостаток?– спрашивает она.– Нам всегда хочется все знать.
        Замолчав, она заводит двигатель.
        Глава 7
        День 24: пятница
        КАРЛА
        –Черт возьми!– восклицает Эллис в трубку.
        Сложно сказать, впечатлен ли он произошедшим, шокирован или разозлен. Сомневаюсь, что он и сам понимает.
        Днем он наведывался в дом на севере Лондона: высокие стены, управляемые ворота, отличная охрана. Соседи – воротилы офшорного бизнеса с хорошо продуманными финансовыми схемами, высококлассный образ жизни, сомнительные друзья. Они не станут задавать вопросы. Кэтрин отвели заднюю комнату, подальше от любопытных глаз.
        На всех экранах в моей квартире одна и та же картинка, звук отключен. Интересно, Эллис видит то же самое?
        –Выкрасть из машины скорой помощи? Средь бела дня?– саркастически вопрошает он.– Какой низкий уровень.
        –Это был единственный способ, Эллис. Кстати, никто не пострадал.
        –И теперь я должен стать ей нянькой?
        –Эллис, вы узнали ее в тот момент, когда фотография легла на ваш стол. Вы примчались в мою квартиру с ордером и решимостью узнать, что я с ней сделала. Это сохранит нам обоим немало времени. Или вы хотите заявить, что не желаете больше в этом участвовать?
        Эллис замолкает, словно прислушивается к внутренним ощущениям. Он получил, но не уверен, что именно то, что ожидал. Эллис полагал, что, заполучив Кэтрин, сможет контролировать дальнейшие действия. Однако все вышло не так. Наконец до него дошло, что одно его присутствие здесь указывает, что он увяз в деле по самую шею.
        –Я только хочу сказать,– будто нехотя начинает он,– что теперь этим занимается вся полиция. Им скоро станет известно ее имя, и что будет потом, кому они позвонят первым делом? Меня заставят поднять задницу и явиться завтра в управление.
        –Тогда вы позвоните мне. Учтите, у меня есть и другие кандидатуры, но я хочу, чтобы это расследование вели вы, Эллис.
        –И сделал так, как вам надо?
        –Вы все сможете им объяснить. Скажите, что Кэтрин пряталась в Программе по неизвестной вам причине, скорее всего, была напугана. Гамильтон помог ей туда попасть; Грейвс помог в создании легенды. Их убили, потому что они пытались ей помочь. До нее никто не мог добраться. Затем она получила травму, ее везли в больницу, когда кто-то напал на машину.
        –И они решат, что она мертва? А Марк Девлин? Какое место вы отведете ему в этом рассказе?
        –Об этом им знать не нужно.
        –И мне тоже, верно? Я беседовал с ним, Карла, забыли? Он спал с ней и не знал ее? Почему же он погиб? Только не говорите, что вы понятия не имеете. За ней до сих пор охотятся, и вы хотите сказать, что не представляете, кто бы это мог быть?
        Я не могу рассказать ему о том, что в этом замешаны спецслужбы. Это известие его перепугает.
        –Мы работаем, Эллис. Как только нам станет что-то…
        –Да, конечно,– перебивает он меня, скривившись.– Может, мне сказать, что я получил анонимную информацию с сообщением адреса, по которому она находится?
        –Тогда она через час будет трупом, и вы никогда не узнаете, кто ее убил.
        –Через час? Но Кэтрин под защитой.
        –Это не имеет значения.
        Эллис не спорит и замолкает.
        –Ну, как она?– спрашиваю я.
        –Откуда мне, черт возьми, знать. Врач ее заштопал, она в сознании, странная только.
        –Это после наркоза. Ей должны были дать сильное обезболивающее.
        –Врач пытался, но Кэтрин отказалась. Бормотала что-то о том, что должна чувствовать.
        Что это значит? Вина? Мазохизм? Захочет ли она рассказать? Мне необходимо увидеться с ней и поговорить. Лучше сегодня? Или все же завтра? В душе всколыхнулась тревога. Что бы это значило? Йоханссон в порядке, она тоже, мы полностью контролируем ситуацию…
        –Ладно, позвоните, когда будут новости.
        Я уже собираюсь отсоединиться, когда слышу его голос:
        –Да, в отдел Темс-Вэйлли пришел фоторобот женщины, которую видели в доме Грейвса. Вы были правы, на вас совсем не похожа.
        Я кладу трубку и склоняю голову от внезапно навалившейся усталости. У меня желание лечь в постель, укрыться одеялом и заснуть. Нет, сначала я хочу увидеть Йоханссона. Я хочу увидеть его прямо сейчас.
        Перед глазами опять мелькают кадры с камер видеонаблюдения: шатаясь, он идет по улицам Программы, истекая кровью. Через что ему пришлось пройти? Уитман сказал, он поправится. Откуда ему знать?
        Когда я смогу увидеть его, прикоснуться? Сколько пройдет времени? Месяц? Два?
        Отчего вновь так сжимается сердце? Вспышка на краю поля зрения. У меня плохое предчувствие, кажется, я что-то знала, но забыла.
        Воспоминания и гнетущая тяжесть на душе. Все дело в стрессе и недосыпании. Скоро это пройдет.
        Звонит телефон. Телефон Шарлотты. Я смотрю на него несколько секунд и беру трубку.
        –Шарлотта? Шарлотта Элтон?– слышу я в трубке женский голос.– Это Анна – помните меня – подруга Марка Девлина…
        Анна. Женщина, которую я видела вечером у ресторана. Девушка на фотографиях, милая и очень юная. Женщина, оглядывающая с подозрением спутницу некогда любимого человека… Он сказал, что она сама вычеркнула его из своей жизни, но он ошибался. Она ждала, ждала, когда представится второй шанс.
        И его никогда не будет. Эта мысль поражает меня.
        –Анна, простите,– начинаю я с чувством, которое не могу подавить.
        –Все хорошо,– поспешно прерывает она; голос ее дрожит. Мне кажется, что девушка едва сдерживает слезы.– Я хотела поговорить с кем-то, кто его знал. Может, вам известно, что произошло той ночью…
        –Не думаю, что смогу вам помочь,– осторожно говорю я.
        –Но мы ведь можем просто встретиться и поговорить? Понимаете, мне становится легче, когда я говорю о нем.
        Я не должна давать согласие, но вместо этого произношу:
        –Ну… хорошо.
        –Тогда сегодня днем? Вы будете дома? Спасибо.
        Я рассеянно откладываю трубку в сторону. Что я только что сделала? Неужели меня до сих пор преследует чувство вины?
        Мне необходим кофе. Еще хотя бы чашка кофе. Скоро придет Крейги на традиционную пятничную встречу. Он настаивал на том, что мы не имеем права откладывать текущие дела. У меня не было сил с ним спорить.
        Я прохожу в кухню и включаю кофеварку. Растерянно моргая, слежу за шипящей струей и думаю, что следует позвонить Анне и уточнить время. Она не должна столкнуться с Крейги. Интересно, откуда у нее мой адрес?
        На экране телевизора мелькают кадры новостей, и появляется заголовок «СОСТАВЛЕН ФОТОРОБОТ УБИЙЦЫ ЯНА ГРЕЙВСА» и фотография женщины, замеченной у его дома в ночь убийства.
        Эллис прав. Она не похожа на меня. Она похожа на Анну.
        Сколько? Сколько у меня времени?
        Я переключаюсь на камеры в фойе здания, а затем на те, с помощью которых можно увидеть дорожки и подъездные пути. Обнимающаяся парочка и больше никого.
        Как скоро она появится? Через пять минут? Через десять?
        Бывшая подруга Девлина, не имеющая возможности быть рядом с ним, но следовавшая за ним неотступно,– отличное прикрытие, разочарованная дама, приятная, но никого не интересующая. Моя собственная глупость ударяет по лицу звонкой пощечиной. Ведь Шарлотта Элтон сама много лет играла эту роль.
        Анна – агент спецслужб. Она знала обо всем с самого начала, и теперь она едет сюда. Ей известно, что Шарлотта Элтон ищет Кэтрин Галлахер. Она знает, что именно я была у дома Грейвса и в поместье Девлина. Она уверена, что я знаю место, где прячется Кэтрин. Ей нужна информация, получив которую она меня убьет.
        Для нее остается тайной другая моя жизнь: Карла, Нокс. Это мои козыри, но разыграть их можно, лишь хорошо подготовившись. Обыскав квартиру, Анна ничего не найдет, я уже запустила программу, которая уничтожит в моем компьютере все следы о Йоханссоне, Крейги, Уитмане, Робби, Эллисе, Финне.
        Меня, словно ножом, пронзает страх: давно ли она все знает? Долго ли следит за мной? Если это длится больше двух дней, ей уже известны эти имена.
        У меня даже нет времени их предупредить.
        Я нажимаю «Выполнить» и смотрю на вспыхнувшее предупреждение: «Это приведет к удалению всех данных». Нажимаю «Да» и обдумываю, какие условия выдвинет Карла в ответ на предложение о сотрудничестве. За все отвечать только мне.
        Я беру в руки телефон и отправляю сообщение Крейги: «Прервать», а затем Финну приказ удалить все данные об этом номере. Рука дрожит, когда я нажимаю «Отправить», но я уверенно выключаю телефон и достаю сим-карту. Ножницами я разрезаю ее на мельчайшие кусочки и выбрасываю в окно, где их подхватывает колючий зимний ветер.
        Вернувшись в кабинет, нахожу компьютер выключенным, а экран черным: я отрезана от общей Сети.
        Теперь пора убираться отсюда.
        Пальто. Сумка. Ключи от «мерседеса» – она видела эту машину. Значит, надо идти пешком. Бросаю последний взгляд в большое панорамное окно. Неужели за стеклами здания напротив уже сидят их люди? Следят ли они за мной сейчас?
        Уходи. Поспеши.
        Я выхожу в коридор и сворачиваю к лифтам. Спустившись вниз, вижу улыбающегося консьержа, автоматически улыбаюсь в ответ и выхожу в пятничный полдень.
        Надо бежать. Бежать как можно дальше. Затем связаться с Пауэллом и заключить сделку. Спецслужбы получат Нокса и доступ к Сети. Моих людей никто не тронет.
        А Кэтрин?
        Я внимательно оглядываюсь по сторонам. Меня ждет человек на том конце зеленоватого моста или кто-то среди посетителей баров – курильщиков, занявших столики на улице? Мне не дано этого узнать на таком расстоянии. Я поворачиваюсь и вижу в нескольких шагах от себя его. Высокого человека в отлично сшитом костюме.
        Лукас Пауэлл.
        Вы опоздали. В квартире на сорок первом этаже программа уже убила электронный мозг, оставив вам лишь безжизненную оболочку.
        Он предъявляет мне удостоверение и произносит официальным тоном:
        –Вы должны пройти с нами. Пожалуйста, не пытайтесь бежать.
        Пот бисером поблескивает на его лбу. Он поворачивается и смотрит через плечо. В метре от нас стоит Анна и держит руки в карманах.
        –У нее пистолет,– предупреждает Пауэлл, и только тогда я понимаю, как он напуган.
        Она следует за нами мимо опор линии надземки Доклендс, проходящей в стороне от моего дома, там, где протянулись обычные улицы района Поплар.
        –Здесь везде камеры,– говорит Пауэлл, и я понимаю, что он обращается именно к ней.
        –Все будет уничтожено,– произносит она, чеканя шаг.
        Похожий на меня, но сильнее.
        Мы проходим мимо бледного человека в темном пальто и с портфелем в руке, прижимающего к уху телефон. Подняв глаза, он переводит взгляд на Пауэлла и продолжает разговор с таким видом, словно видит нас впервые в жизни.
        Глава 8
        День 24: пятница
        ПАУЭЛЛ
        Пауэлл пытался завести разговор. И по дороге к гаражу в Попларе, и когда связывал руки женщины за спиной – Лисон держит пистолет и произносит сквозь зубы: «Сильнее»,– пытался до тех пор, пока она не заклеила ему рот полоской липкой ленты. Даже лежа на полу минивэна, он убеждает себя, что еще не все потеряно. Он не новичок и знает, как себя повести, что говорить. Сохраняй спокойствие, будь убедительным, дай понять, что можешь ей помочь. Необходимо понять, почему все так получилось. Сосредоточься и все обдумай.
        Это только кажется простым и логичным.
        Пауэлл постоянно задается вопросом, как это могло произойти и почему случилось так быстро – человек должен видеть в зеркале заднего вида приближающийся объект, прежде чем произойдет столкновение. А у него даже не возникло предчувствия.
        Женщина из Доклендса, невысокая, лет тридцати с небольшим, темноволосая, элегантно одетая. С первого взгляда ему показалось, что она очень устала, по дороге она почти молчала, или это шок сделал ее такой вялой? Но сейчас, сидя напротив нее на стуле в пустом здании технопарка, он смотрит в ее широко распахнутые глаза и понимает, что угадал. Должно быть, ей очень страшно. Веревки врезаются в тонкую кожу на запястьях и щиколотках. Надо расслабиться. Держи все под контролем. Любым способом держи все под контролем.
        К нему подходит Лисон и срывает липкую ленту.
        –Где она?
        Он не сразу понимает вопрос, но старается говорить спокойно и внятно.
        –Лисон, вы знаете, для чего меня вызвали? Чтобы установить источник информации, называющий себя Ноксом. Он передавал информацию МИ-5 через Питера Лейдлоу. Нокс больше никому не доверял. Лейдлоу погиб три недели назад, МИ-5 потеряли связь с Ноксом, моя работа состояла в том…
        Лисон проходит по комнате и неожиданно наотмашь бьет сидящую напротив женщину по лицу. Голова ее заваливается назад и в сторону, но женщина, кажется, не издает ни звука.
        Лисон продолжает ходить вокруг с прежним видом, словно ничего не произошло.
        –Первую неделю я была уверена, что все так и есть,– говорит она.– Я следила за Бетани и Митчем и выяснила, что они нужны лишь для прикрытия. Потом инспектор полиции Джо Эллис запросил информацию о Кэтрин Галлахер. Следовало считать это совпадением?
        –Я не знаю человека по имени Джо Эллис.
        Несколько шагов, удар – женщина могла бы увернуться, но у нее нет возможности. На этот раз она отчаянно вскрикивает, но звуки заглушает кляп.
        На стуле напротив женщина моргает заплаканными глазами. Щеки ее горят от ударов.
        –Я не знала об этом до среды,– продолжает Лисон, бросая на нее спокойный, бесстрастный взгляд, и продолжает обращаясь к Пауэллу: – Она отличный специалист, гордитесь ею. Десять дней назад она появилась рядом с Марком, но вокруг него всегда крутились женщины. Он никогда не мог устоять перед девицами в баре. Но я не предала этому значения, даже когда увидела Элизабет Кроу – Кроу старше, проще, грубее. Но я проследила за Эллисом в среду, когда он отправился в шиномонтажную мастерскую, о которой вам, конечно, известно. В среду она была закрыта. Я видела, как Эллис вошел и вышел. Разумеется, у меня был номер, который дал мне Девлин, поэтому я сразу подключилась к ее мобильному. Она проверяла сообщения по пути в Брикон, и мы поняли, куда она направляется. Она рассказала вам обо всех уликах, которые нашла? Жаль, что она не успела сделать фотографии. Итак, Лукас? Или мне называть тебя Пауэлл, раз ты все время называешь меня Лисон?
        Он хочет сказать, что не представляет, о чем она говорит. Ему неизвестны эти имена: Марк, Элизабет Кроу, Эллис, Кэтрин Галлахер… Он косится на неизвестную женщину на соседнем стуле, ощущая собственное бессилие. Ей известно, что происходит.
        Тем временем Лисон продолжает:
        –Ты знал, что Кэтрин жива; знал, где она. Знал, потому что тебе сказал Гамильтон, когда ты отвез его в тот дом. А он знал, что ты используешь его как приманку? Ты понял, что я могу проследить его звонки, и ждал, когда я выйду на его след. Верно? Только я знаю, что это за конспиративный дом. Жаль, что ты не смог его там удержать. Когда ты потерял его, то решил, что пора заканчивать. Однако прежде чем пойти к шефу с рапортом, ты хотел сложить все мелкие кусочки в одну картину. Только поэтому ты не выступил против меня. У тебя не было полной картины событий. До сегодняшнего утра. Так о чем ты хотел поговорить со мной? Зачем тебе информация о Фенти? Это именно те последние детали, которые необходимо обработать, прежде чем идти к шефу?
        Он молчит. Он не знает, что сказать.
        –Ну,– продолжает Лисон,– скажешь мне, где она?– Лисон ждет, но он не отвечает.– Тебе известно, что я сделала с Фенти, не думай, что не смогу сделать это с ней.
        Фенти? Так все это из-за Фенти? Компьютерщика, пытавшегося продать информацию.
        Неизвестно, где Лисон провела неделю после того, как исчез Фенти. Слова, произнесенные ею в кухне, желание получить результат…
        Все частички головоломки с треском сложились в понятную фигуру. Она не упустила Фенти. Она нашла его.
        Остальное Пауэлл не понял – неизвестные имена, незнакомая женщина. Но он уверен, что Фенти мертв.
        –Ты убила Дэниела Фенти?
        –Конечно нет. Я лишь хотела, чтобы он заговорил. Где она, Пауэлл?
        –Не знаю. Клянусь, не знаю.– Я не имею понятия, кто такая Кэтрин Галлахер и что вообще происходит.
        На лице Лисон появляется озадаченное выражение. Она думает.
        Поверь мне, прошу, поверь.
        –Возможно, ты говоришь мне правду,– наконец произносит она.– Может, Эллис знает, но этого нет в его отчетах. Поэтому ты ждал. Мне надо все проверить.
        Лисон подходит к женщине и встает за спинкой ее стула.
        –Я сейчас сломаю ей пальцы.
        Глаза женщины становятся огромными. Она извивается, старается вытолкнуть кляп, но вскоре бессильно опускает голову. Она готовится к боли.
        –Я никогда в жизни не видел эту женщину,– отчетливо произносит Пауэлл.– Я понятия не имею, кто она.
        –Правда? Думаешь, я ничего не знаю? Должна сказать, ты молодец. Глядя на тебя, когда она вышла из дома, я почти поверила, что ты ее не знаешь. Но я и за ней наблюдала. И она тебя знает.
        Глава 9
        День 24: пятница
        КАРЛА
        Она выгибает палец назад еще и еще. Этого нельзя допустить. Я сдам Кэтрин Галлахер, сдам прямо сейчас, прошу, вытащите кляп…
        Раздается треск, и все окрашивается в красный цвет. Мне так больно, что кажется, сейчас стошнит.
        Рядом раздается резкий звук, и Пауэлл вскрикивает. Для меня это уже не имеет значения, я погружаюсь в вязкую белую мглу.
        Наконец, перед глазами снова возникают очертания помещения. Во рту ком желчи, который я с трудом сглатываю. Боль в руке превратилась в саднящий фон для других эмоций. Вместо нее я стараюсь сосредоточиться на дыхании.
        Пауэлл лежит на полу рядом с перевернутым стулом и шепчет:
        –Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
        Он словно не понимает, что уже слишком поздно, уже ничем нельзя помочь.
        –Я не знаю, где она, не знаю,– кричит он, и лицо его искажается до неузнаваемости.– Почему вы так поступаете, Лисон? Зачем?
        Анна склоняется над ним.
        –Ты знаешь, что было в тех документах. Имена всех мужчин и женщин Великобритании, за которыми установлено наблюдение, и то, как это было сделано – упоминался каждый жучок, каждый прослушанный звонок, взятый под видеонаблюдение автомобиль. Некоторые из этих людей никто, но есть и те, кто способен причинить нам вред, очень серьезный, возможно, непоправимый,– они полагают, мы не знаем, что они задумали. И что сделал Фенти? Он выставляет эти документы на продажу на интернет-торгах. И что он получает? Защиту со стороны закона, адвоката, соблюдение прав. Мы из кожи лезем, чтобы обеспечить безопасность этой страны.– Она замолкает, расправляет плечи и выпрямляется.– Эти люди утратили право на нашу защиту. Я сделала лишь то, что должно было свершиться. Я должна была заставить его говорить, и меня не за что наказывать.
        Лисон выходит из комнаты и возвращается с рулоном липкой ленты.
        –Пожалуйста, не надо,– стонет Пауэлл, когда она приседает перед ним.– Давай поговорим.
        –Заткнись, иначе я ей еще один палец сломаю.
        Анна заклеивает рот Пауэлла, достает телефон и уходит, позвякивая ключами.
        Прежде чем она отходит достаточно далеко, я успеваю услышать, как совершенно другим голосом она произносит:
        –Инспектор Эллис?
        Через пару минут она входит и склоняется над Пауэллом:
        –Моли бога, чтобы Эллис все рассказал,– и выходит, даже не взглянув в мою сторону.
        Я бы не колеблясь сдала Эллиса. Его и Кэтрин Галлахер. Не колеблясь. Боль я терпеть не умею. Если только она вынет кляп, я расскажу все. Про Сеть, Нокса и многое другое. Интересно, сможет ли это что-то изменить? Она работала с Пауэллом, она агент, но никогда не слышала о том, что спецслужбы ищут информатора Лейдлоу. Ищут меня.
        Карла уже успела исчезнуть. Ее следов нет в квартире Шарлотты Элтон. Мобильный телефон не существует. Ее мать мертва. Ее помощник, ее правая рука, видел, как ее уводят, и теперь постарается упрочить свои позиции. Его трудно за это винить. Йоханссон отсыпается на конспиративной квартире в Лондоне, разумеется, под присмотром Уитмана… Как мне хочется быть рядом с ним в его постели, прислушиваться к биению его сердца, прикасаться к его теплому телу.
        Я не могу сейчас все потерять.
        Через некоторое время Пауэлл начинает издавать звуки. Я закрываю глаза и продолжаю пытаться разгадать загадку, найти лазейку в заборе, позволяющую мне лучше все разглядеть. Сейчас у меня нет времени думать о пальце, и это к лучшему.
        Через стягиваюшую кожу липкую ленту просачивается тихий стон. Пауэлл поднимает голову и в бессилии бьется ею об пол.
        В Вашингтоне его ждут жена и дочь. Интересно, приходило ли ему в голову, что он может никогда их не увидеть?
        Он не знает, но у него много общего с Дэниелом Фенти. Его так же приперли к стене и задавать вопросы, ответы на которые он не знал, в его непричастность так же никто не верил, и у него тоже не было возможности ничего изменить.
        Мы с Крейги установили, кто похитил те документы, хотя Анне удалось получить более детальные сведения. Она занимает административную должность в МИ-5, играет роль связующего звена между отделами; до тех пор, пока мы с ней не связались, она была уверена, что ее действия никем не отслеживаются. Мы сразу дали понять, что наша цель не наказывать предателей – мы не сообщим обо всем ее начальству,– но и не будем стоять в стороне, пока она продает секреты террористам. Если в будущем у нее появится информация, которую она решит продать, ей следует немедленно связаться с нами. С тех пор она обращалась к нам дважды, ее сведения были полезными, но не впечатляющими по своей значимости. Я никогда не испытывала к ней симпатии – слишком она была зациклена на деньгах,– хотя некоторые криминальные авторитеты испытывали к ней нечто похожее на любовь. Впрочем, мне все равно.
        Анна вскользь упомянула, что удалось свалить всю вину на Фенти и она вне подозрений. Его побег лишний раз доказывал его виновность, но тогда я еще не знала в чем. Возможно, в том, что он попал в поле зрения Анны. Вероятно, этого было достаточно.
        Анна его нашла.
        Интересно, как же она объяснила все Девлину? Сказала, что Фенти ее коллега, вынужденный скрываться? Человек, которому нужно укрытие, и врач, который будет помалкивать? Помоги мне, Марк…
        И Марк помог: с домом и врачом по имени Кэтрин. Возможно, они разговаривали в его рабочем кабинете или в красивой квартире в Ноттинг-Хилле, и он был уверен, что делает добро. Анна тем временем работала с Дэниелом Фенти и помогала ей Кэтрин Галлахер: умная, хладнокровная, опытная, кроме того, на нее можно было положиться, ведь за нее поручился Марк Девлин.
        Будь Фенти виновен, он бы, несомненно, признался. Он работал в службе технической поддержки – немного странный, помешанный на работе ботаник. Дэниел никогда бы не выдержал таких пыток.
        Но дело в том, что Фенти был невиновен, поэтому ничего не мог рассказать.
        Анна показала Девлину тело. Он оказался втянутым в это из-за нее, и теперь ему же предстояло взять вину на себя. Может, она апеллировала к его стремлению поступать по совести, то же чувство руководило им, когда он вышел на проезжую часть, чтобы остановить мчащийся автомобиль.
        Кэтрин убила Фенти. Обращение в полицию лишь усугубило бы дело. Нам самим всегда приходится решать, как поступить.
        Они убрали дом, уничтожили все следы. Анна целый год искала Кэтрин и, наконец, нашла в Программе. Но она не забывала и оглядываться по сторонам, поэтому, когда появился Пауэлл, взявшийся за некое загадочное расследование, она решила, что он приехал искать ее.

* * *
        Пауэлл замер. Сомневаюсь, что он понял суть происходящего. Этот человек вызывает во мне большую симпатию, чем я ожидала. Я отлично его себе представляю: умный, прямолинейный. Однако разбирается во внутренних интригах подразделения хуже, чем полагает. Он честный человек, а с такими всегда сложно иметь дело. Ничего удивительного, что его отправили в Вашингтон. Вспоминаю строчки из его личного дела: ребенок, девочка, имя… Тея. Что ж, просто запомнить. Ты умен.
        Да, теперь я все знаю.
        Прежде чем увидеть, я слышу, что Анна вернулась. По шагам пытаюсь определить настроение. Удалось ли ей прижать Эллиса? По выражению лица ничего невозможно понять. Я сжимаюсь, готовая кричать и молить о пощаде, когда она приближается ко мне. Она сжимает мой сломанный палец, и боль барабанным боем отдается в ушах.
        Анна поворачивается и смотрит на Пауэлла.
        –Теперь будем ждать,– произносит она.
        На этот раз она не причинит мне боль.
        Эллис ей все рассказал.
        Глава 10
        День 24: пятница
        ЙОХАНССОН
        Йоханссон лежит в полусне в квартире на юге Лондона. Один. На этот раз рядом никакой охраны. Под предлогом прибытия смены Уитман отпустил двух ребят – «Никуда он не денется, вы видели, в каком он состоянии» – и ушел сам, хотя он непременно вернется. У него жена в Париже, перед уходом он даже показал Йоханссону фотографию: миловидная темноволосая девушка со своенравным и волевым взглядом. Ему не терпится скорее завершить дело.
        –Да, надо сделать все как положено. Раз Лора связалась с Вашингтоном…
        Он пожал плечами и ушел, оставив один из секретных телефонных аппаратов Карлы в пластиковой коробочке с пломбой. Сорвав ее, Йоханссон позвонил Филдингу и сообщил, что Кейт эвакуирована из Программы.
        –Она была ранена, я ничего не мог сделать.
        –Ты знаешь, что ее похитили?– спрашивает Филдинг, и Йоханссон отвечает:
        –Слышал в новостях. Работа клиента?
        Филдинг бормочет какие-то ругательства. Он злится, решив, что клиент надумал действовать самостоятельно и теперь он останется без гонорара.
        Йоханссон набрал номер Карлы, но телефон был выключен.
        Сильнодействующие препараты позволяют Йоханссону лишь изредка ощущать легкую боль в спине, руке, шее, плече… Через пару дней он перестанет принимать обезболивающие, но сейчас ему надо хорошо выспаться.
        Во второй половине дня сознание проясняется. Йоханссон включает телевизор и устраивается на диване напротив. Звуки смешиваются с теми, что доносятся из других телевизоров, в других квартирах, переплетаются с детским кашлем и кашлем курильщика за стеной. В коридоре женщина говорит по мобильному телефону:
        –Я сказала ему, черт, я сказала ему, что надеюсь, он гордится собой.
        Все эти звуки обволакивают его. Йоханссон находится в переходном периоде, состоянии декомпрессии, словно дайвер, всплывший слишком быстро с большой глубины и помещенный в эту квартиру, как в барокамеру, где должен ждать восстановления, чтобы быть готовым к возвращению в реальный мир. Пройдут дни, и он будет находиться лишь в стенах этой квартиры. Будет круглосуточно смотреть телевизор и наблюдать, как меняют цвет синяки и затягиваются раны, ощущать, как отступает боль. Потом пройдет еще несколько дней, и он выйдет отсюда, сбросив Райана Джексона, как старую, отслужившую срок кожу, и вернется к своей жизни. И к Карле. Карла.
        Звонит телефон, и Йоханссон тянется к нему, втайне надеясь…
        –Клиент передал нам новый адрес, где находится объект,– произносит Филдинг.
        Адрес. В духоте мир смещается в сторону, пол отдаляется, словно его кто-то тянет вниз. Телефон Карлы не отвечает.
        –Откуда он у них?– спрашивает Йоханссон, стараясь придать голосу спокойствие.
        –От какого-то полицейского, его наняли за ней следить – частным образом, полиция не при делах. Она одна в доме.
        –И где этот полицейский?
        –Я бы сказал, между реанимацией и могилой. Работа должна быть закончена сегодня. Сможешь?
        –Конечно,– автоматически отвечает он.
        –Уверен? Голос-то у тебя…
        –Я в норме. Все сделаю.
        –Тогда ладно. Место здорово укреплено, но наш друг из полиции дал все коды.– Филдинг делает паузу.– И вот еще что. Клиенту нужны доказательства. Ясно, о чем я?
        Доказательства? Йоханссон не сразу понимает, о чем речь.
        –Вы им доверяете?
        –О да. Не веришь, спроси Карлу. Она их знает.
        Йоханссон вновь пытается ей дозвониться, и вновь безуспешно. Тогда он решает набрать старый номер, тот, по которому звонил давно, когда вернулся, тогда ему ответил Скот. Он работает на меня. Ему можно доверять.
        Однако выяснилось, что такого номера не существует.
        За окном ранний вечер пятницы, впереди ночь. Свет электрических фонарей разгоняет зимнюю серость. Льет дождь. Йоханссон идет медленно, опустив голову, стараясь не хромать. Избитый мужчина выделяется из толпы. Но ему помогает дождь: люди пробегают мимо, прикрываясь зонтами, и никто не обращает на него внимания.
        Он старается взвесить и сопоставить все факты, заставляя работать одурманенный лекарствами ум, отбросив боль и волнение.
        Карла решилась на компромисс. Или исчезла. Или сбежала. Она знает клиентов. Кейт осталась одна в доме… Клиент просит предъявить доказательства.
        Автомобиль Йоханссон находит на стоянке в Долстоне. Он открывает дверцу и с трудом протискивается на водительское сиденье – боль то наваливается, то отступает.
        В голове звучит голос, которые когда-то раньше велел ему бежать.
        Дом окружен высокими стенами, электронные ворота. Задавшись вопросом, существует ли наружное наблюдение, он обходит здание и ничего не замечает. Но в наше время камеры можно и не заметить, верно?
        У входа домофон и камера. Йоханссон вводит переданный код, створки ворот бесшумно разъезжаются и соединяются вновь, когда он ступает на территорию. Перед ним большой белый дом с зашторенными окнами, на тропинке из гравия кем-то оставлен черный «мерседес». Свет везде потушен.
        Чтобы открыть входную дверь, необходим еще один код. Йоханссон обходит дом сзади. Бассейн, затянутый на зиму бирюзового цвета пленкой. С этой стороны окна закрыты жалюзи. Он возвращается к центральному входу и вводит код. Дверь открывается.
        Кейт стоит в холле, как будто ждала его прихода. Лицо белое, словно лист бумаги, черты заострились. Боль изменила ее, но не только она, появилось еще нечто, чего он не видел в ней раньше. Рука лежит на животе, под тонкой тканью рубашки просматривается повязка.
        –Это ты,– говорит она.
        –Одевайся.
        Кейт направляется к лестнице, но слишком медленно, машинально стараясь защитить тело от боли.
        Взявшись за перила, она оборачивается.
        –Зачем ты здесь? Эллис ушел. Ему звонила женщина из Скотленд-Ярда, назначила встречу.– И затем, помолчав: – Он спросил, справлюсь ли я сама.– Кейт произнесла эту фразу так, словно это шутка.– Они узнали, где ты. Надо поменять место.
        Подумав несколько секунд, она произносит:
        –Все разваливается, так?
        Впрочем, взгляд ее при этом остается равнодушным.
        Он молчит.
        Кейт кивает и начинает медленно подниматься по лестнице.
        В таком состоянии она была и тогда, в мастерской, прежде чем он сделал ей укол.
        Пассивная, вялая.
        Йоханссон проходит в ванную на первом этаже, скидывает куртку и внимательно вглядывается в зеркало. На спине кровь просочилась сквозь повязку.
        У нее нет желания жить.
        Когда они выходят из дома, уже совсем темно. Она не спрашивает, куда они идут. Он подводит ее к машине – два инвалида, поддерживающие друг друга. Скорее всего, у нас нет шанса.
        Кейт вскрикивает, когда он помогает ей сесть в машину.
        Йоханссон с трудом занимает место за рулем и закрывает дверцу. Она сидит и смотрит прямо перед собой.
        –Эллис сказал мне, что Уильям умер. И его друг Ян. И Марк Девлин.– Кейт поворачивается к нему, в ее глазах нет ничего, все эмоции и чувства покинули ее.– Это из-за меня. Из-за моего высокомерия. Мне льстило это предложение. Она сказала, это ради будущего страны, что я помогу спасти жизни. Она говорила, что он обязательно заговорит. Понадобится всего несколько часов, по ее словам, не больше.– Кейт замолкает. Йоханссон не произносит ни слова.– В конце первого дня Дэниел рассказал мне, что с ним будет. Он все знал заранее, но я не слушала, не предполагала, что все зайдет так далеко. Четыре дня я помогала ему жить, четыре дня, потому что не понимала, насколько не права. Надо было убить его в самом начале, когда он просил меня об этом.– Она отворачивается к окну.– Ты не сказал, что с нами все будет хорошо.
        –Я все улажу.
        Йоханссон достает телефон и набирает номер Филдинга:
        –Она у меня.
        –Им нужны доказательства.
        –Они их получат.
        Глава 11
        День 24: пятница
        КАРЛА
        Она опять достает пистолет с глушителем, затем завязывает нам глаза и освобождает от пут ноги. Сначала выводит Пауэлла, потом возвращается за мной. Ее рука крепко сжимает предплечье, дуло упирается мне в щеку. Мои руки, одна из которых нещадно болит, Лисон не заводит мне за спину, за что я ей несказанно благодарна. Вот на что способен человек, столкнувшийся с неотвратимой реальностью, где много боли, каким он становится послушным и управляемым.
        Меня запихивают в минивэн, бедром я больно ударяюсь о бампер и падаю носом в пол.
        –Если только попробуешь сбежать…– доносится сзади ее голос.
        Я вскрикиваю, но кляп заглушает все звуки. Во рту появляется привкус крови. Она заталкивает мои ноги в машину и резко захлопывает дверцу. Через минуту заводится двигатель, и автомобиль начинает движение.
        Пауэлл лежит так близко, что я могу к нему прикоснуться.
        Я вспоминаю свою поездку в Уэльс. Минивэн без опознавательных знаков, женщина с суровым лицом и множеством украшений. Марк Девлин мертв, я все еще под воздействием шока, переполняемая чувством вины.
        Я больше не могу сдерживать рыдания.
        Может, я оплакиваю судьбу дочери Пауэлла или судьбу Девлина, а может, все то хорошее, чему не суждено случиться в моей жизни.
        Глава 12
        День 24: пятница
        ЙОХАНССОН
        Он добирается до места пешком, не обращая внимания на темноту. Сейчас вечер пятницы, люди разошлись по домам. Фонари освещают пустые улицы, невзрачные промышленные здания, машины у обочины. Дороги ровные и влажные, что кажется ему неправильным. Его состояние изменилось, вновь появились омрачающие жизнь вспышки боли, Йоханссон понимает, что не должен быть сейчас здесь, он не готов.
        Однако выбора нет.
        Район выглядит жутковато: мусор, затхлый воздух, нечистоты, богатые кварталы Лондона остались в стороне, по другую сторону дороги. Ворота заперты, но кто-то перерезал цепочку и открыл замок. На площадке, заполненной сломанными ярмарочными аттракционами, декорациями и прочим хламом, стоит минивэн без номеров.
        Йоханссон обходит территорию, проверяя наличие камер, и заходит внутрь.
        Она стоит посреди заброшенного склада, женщина с каштановыми волосами, которую многие мужчины сочли бы привлекательной. На ней элегантное пальто и туфли, надевая которые она точно не планировала бегать,– женщина выглядит так, словно собиралась на работу. На этот раз она замечает его раньше, чем он ее видит. И у нее пистолет.
        Йоханссон останавливается и позволяет себя разглядеть.
        –Привет,– наконец произносит женщина. У нее манеры и речь образованного, воспитанного человека.
        –Что скажете?
        Женщина кивает с равнодушным лицом, продолжая его разглядывать. Понимает ли она, в каком плачевном физическом состоянии он находится?
        –Ты не похож на киллера, которого я ожидала увидеть,– неожиданно говорит она.
        –Нет?
        –Нет.– И добавляет: – В доме не возникло трудностей?
        Он качает головой.
        –Итак, доказательства?
        –В машине.
        –И где она?
        –В полумили отсюда.
        Женщина кивает с ухмылкой.
        –А ты осторожен.
        –Приходится. Хотите прямо сейчас посмотреть?
        –Пожалуй, нет.– Рука с пистолетом не дрогнула. Женщина нервничает. Смотрит на него слишком пристально.
        Йоханссон чувствует, как земля опять начинает уходить из-под ног. Женщина это тоже замечает.
        –Ты в порядке?– спрашивает она. В этом тоже есть расчет.
        –Возникли проблемы, когда выбирался оттуда.
        –Ты ранен.
        –Ничего серьезного.
        Он смотрит на пистолет, оценивая уверенность, с которой женщина держит оружие, с которой произносит каждое слово. Высокий уровень самоконтроля.
        –Мне сказали, что клиент гражданский,– говорит Йоханссон.
        –Нет.– Похоже, ей приятно это слышать.– Твой босс имел дело с другими людьми. Ты ведь знаешь, что и раньше работал на нас?
        –Я не знаю, кто вы.
        Кажется, и этот ответ ее удовлетворил.
        –Мне надо увидеть доказательства,– говорит она.– Но сначала разберись с двумя, что лежат в минивэне.

* * *
        Они выходят вместе. Женщина пропускает его вперед, позволяя отойти на некоторое расстояние; Йоханссон изо всех сил старается не хромать. Спиной он чувствует, что ее рука крепко сжимает пистолет. Сердце начинает биться быстрее.
        Он открывает дверь автомобиля.
        Перед ним двое: связаны, во рту кляпы, повязки на глазах. Оба живы. Черный парень в дорогом костюме и…
        Только не это, только не это…
        –Сделай все в помещении,– произносит за спиной женщина.
        Свет уличных фонарей мигает, становясь то ярче, то тусклее. Сейчас нельзя потерять сознание, только не сейчас.
        Сначала Карла. Она лежит, повернув голову набок, руки связаны, один палец неестественно вывернут; кто-то его сломал. Он подавляет в себе желание броситься к ней, но за спиной стоит женщина, вытянув руку с пистолетом. Не вздумай позволить ей догадаться. Йоханссон протягивает руку и поднимает Карлу. Она тихо стонет, пока он волочет ее к выходу. Теперь он смог разглядеть, что у нее разбит нос и кровь залила щеки и кляп.
        Перед глазами все плывет.
        Стоит ему вытащить Карлу, как женщина хватает ее за руку и приставляет пистолет к щеке. Карла никак не реагирует, очевидно, что это происходит не в первый раз.
        С мужчиной он обращается не так деликатно.
        Йоханссон идет впереди, держа перед собой мужчину, за ним женщина ведет Карлу. Он не перестает думает, как все устроить, как выйти из этой ситуации. Мужчина может послужить ему щитом, принять на себя пулю и позволить выиграть время.
        Они входят в помещение склада. Женщина отпускает Карлу, отходит назад, не упуская Йоханссона из виду. Карла стоит молча, опустив голову и чуть покачиваясь.
        –Вот эти,– говорит женщина.– Тебе нужен пистолет?
        Стены качаются перед его глазами. Сохраняй равновесие.
        –У меня не было времени достать оружие.
        Карла вздрагивает, и женщина замечает это. На мгновение в ее взгляде мелькает настороженность.
        –Сначала ее.
        –Ладно,– кивает Йоханссон.– Не возражаете, если я сниму повязки. Люблю видеть их глаза.
        Темнокожий парень тихо стонет.
        Йоханссон делает шаг. Карла дрожит, когда он прикасается к ней. Повязки – куски ткани, крепко стягивающие голову. Он достает нож и пытается их разрезать. Если Карла сможет его увидеть, ей будет легче. Однако все время он думает только о пистолете в руках женщины, ум работает, на ощупь определяя расстояние, траекторию и вероятность удачного исхода. Между Йоханссоном и дулом три метра. Женщина явно держит пистолет не впервые в жизни, для нее его действия могут не стать неожиданностью, расстояние легко преодолимо. Получится ли выбить пистолет? Сейчас он не может передвигаться быстро, сколько же времени потребуется, чтобы преодолеть это расстояние в три метра?
        Повязки сняты. Карла моргает.
        –Не тяни,– выкрикивает женщина.
        Карла поднимает голову и смотрит ему в глаза.
        Сейчас.
        Он толкает Карлу на пол.
        Первая пуля не попадает в цель, прочертив в воздухе невидимую линию в нескольких сантиметрах от его виска, но Йоханссон уже действует: осталось два с половиной метра, два. Как же медленно он двигается. Кровь бурлит, но шаги неуклюжие, пистолет поднимается в ее руке, удар, мышцы вспыхивают огнем…
        Что-то твердое врезается в челюсть, но боль не такая сильная, как он ожидал. За одним выстрелом следует другой.
        Он падает на пол.
        Дышать становится почти невозможно. Рот наполняется кровью, обломками зубов и костей.
        Задыхаясь, Йоханссон старается посмотреть вверх. Над ним стоит женщина, направив пистолет ему в голову.
        Пролетают мгновения – вспышка, яркая и удушливая, где-то на краю картинки перед глазами. Так уже было.
        Остекленевшая картина рассыпается на осколки.
        Женщина с пистолетом отворачивается.
        В воздух поднимается фонтан яркой артериальной крови. Карла опускается перед ним на колени, стараясь что-то сказать. Слов не разобрать.
        Он не может дышать.
        Затем свет гаснет, и Йоханссон оказывается в пустоте.
        Ему не больно.
        Йоханссон наверху, свет фонарей и машин на улице внизу кажется неестественно ярким, все видится ясным и четким: капли дождя на коже, блестящая гладь черепичной крыши, грубая, зернистая поверхность парапета под рукой.
        Простой маршрут – из пункта А в пункт Б – на этот раз его никто не остановит.
        Он один на этой крыше, он бежит, бежит к свету. Оттуда выходит женщина и произносит знакомым ему голосом:
        –Полагаю, настало для тебя время увидеть мое лицо.
        И вновь перед глазами темнота.
        Глава 13
        День 24: пятница
        КАРЛА
        Кэтрин выходит из тени пыльных рождественских декораций. Она бледная, осунувшаяся, цвет лица почти серый, но у нее в руке нож.
        Возможно, Анне удалось ее увидеть, а может, интуиция подсказала, что Кэтрин приближается, но в любом случае она поворачивается в ее сторону, предоставляя мне шанс. Я уже на ногах, готова к нападению – она видит это и переводит пистолет на меня.
        Лезвие ножа находит цель. Вспыхивает красное пятно крови, и пистолет падает.
        Анна тянется к ее горлу, но уже поздно, ее взгляд говорит о том, что и она это понимает.
        Анна поворачивается, словно хочет что-то сказать Кэтрин, и та наносит второй удар. Я не вижу, но понимаю, что она делает. Я сижу на полу около Йоханссона, в моем рту все еще кляп, а руки связаны. Господи, прошу тебя, нет…
        Наступает момент, когда Анна замирает и падает.
        Эти вещи я вспомню уже много позже.
        Лежащего передо мной Йоханссона с простреленным лицом и обращенными вверх глазами. Кэтрин, отчаянно старающуюся вставить в горло Анны трубку.
        Бегущих людей, руки, подхватывающие меня, чтобы оторвать от тела Йоханссона. Орущего что-то в телефон Пауэлла. Незнакомое лицо перед глазами. (Кляп вынут, руки мои уже развязаны.) Безжизненно повисший сломанный палец. Крик: «Уведите ее отсюда!»
        И борьба, непрекращающаяся борьба.
        Эпилог
        День 55: понедельник
        КАРЛА
        Пожилая женщина в кафе никак не может одновременно удержать палку и поднос, на котором стоят маленький стаканчик латте, кекс и бутылка воды. Все столики вокруг заняты. И тогда бледная девушка у окна поднимается и предлагает ей свое место – «Я все равно собиралась уходить»,– женщина вежливо благодарит. Она устраивается за столиком у окна, отпивает кофе и переводит прищуренный взгляд на улицу, вглядываясь в мелькающие машины и пробегающих мимо людей.
        Кафе расположено на всегда шумной улице в районе вокзала Виктория. Здесь, отыскав себе места среди государственных контор, обосновались экономисты, юристы и агентства путешествий. Это похоже на огромный дверной проем, вход, куда спешат люди.
        Должно быть, женщина кого-то ждет – возможно, сына или дочь, работающих в одном из зданий неподалеку. Иногда она поглядывает на дверь, но лишь изредка, все остальное время женщина лишь старается держать вход в поле зрения краем глаза. Один раз она произносит тихо, почти себе под нос: «Хорошая работа должна занимать весь день».
        В наушнике раздается голос Робби:
        –Принято.
        Я жду, жду столько, сколько нужно, потому что рано или поздно он появится, а я должна это увидеть.

* * *
        С того воскресного утра, проведенного в полицейском участке, прошло тридцать дней: кабинет, чашка кофе, вопросы, боль и ложь. Они смотрели на меня с осторожностью и подозрением, переговаривались так, чтобы я не могла услышать. Их интересовало лишь то, сколько я услышала на месте преступления и что могу рассказать следователю. Попытка минимизировать негативные последствия.
        Но я ведь была случайным свидетелем, так ведь? Женщина, которая невольно, как и Дэниел Фенти, попала в поле зрения Анны Лисон и стала для нее целью на поражение. Кем еще я могу быть?
        Итак, я разыгрывала из себя наивную идиотку, состояние шока не помешало мне, это было легко. И наконец, взяв с меня обещание ни с кем не обсуждать происшествия той ночи, мне сказали: «Можете быть свободны».
        Стефан ждал меня у выхода и настоял, чтобы я поехала к нему. Я и не сопротивлялась, у меня почти не было сил даже говорить.
        Он ни словом не обмолвился о женщине, историю болезни которой я просила его прочитать, не спросил, что с моим пальцем. Он до сих пор не пытался заговорить об этом, но, полагаю, настанет день, когда он к этому вернется.
        Я осталась в квартире Стефана всего на одну ночь и пролежала до рассвета с открытыми глазами, отказавшись от предложения брата выпить снотворное. Я могла думать только об одном.
        Утром, как только настало подходящее время, я вызвала кеб.
        Мне необходимо поговорить с Крейги, Финном, Робби и Шоном, но как их найти? Я вычеркнута из системы.
        Вскоре появилась еще одна женщина – агент спецслужб, лет пятидесяти, с проницательным острым взглядом. Меня взяли в обработку. Что ж, продолжим игру.
        Но одна идея уже проникла в мою кровь и распространилась по организму, как вирус заражая каждую клеточку.
        Два дня я не выходила из квартиры, не принимала посетителей, не отвечала на звонки, лишь смотрела новости, предлагавшие официальную версию событий – Анна Лисон покончила с собой на складе, где хранились рождественские декорации, старые аттракционы и прочий хлам. Мне постепенно стало казаться, что события последних недель скатали, как старый ковер, и выбросили на помойку, скорее с глаз долой.
        Наконец, у моей двери появился Крейги. Впрочем, все, о чем он был настроен говорить, были мои акции и ценные бумаги.
        Я неустанно повторяла ему, что нуждаюсь в дополнительной информации, но он отвечал, что большими сведениями не располагает.
        На этом все и остановилось: двадцать девять дней жизни в кошмаре, бессонные ночи, горе, пребывание в подвешенном состоянии…
        До прошлого вечера, когда ко мне привели человека.
        ПАУЭЛЛ
        Все заканчивается там же, где начиналось: в Длинном зале с видом на внутренний двор, хотя на этот раз говорит не он, ему предстоит лишь слушать. Это пошло ему только на пользу, события последних двух дней растоптали его, почти уничтожили морально, хотя он и опасается это показать. Единственная вещь, о которой Пауэлл не забудет никогда,– ни за что нельзя выдавать свои чувства.
        –Итак,– начинает Первый Костюм.– Анне Лисон удается установить местонахождение Кэтрин Галлахер…
        –Но она не может проникнуть в Программу,– подхватывает Второй Костюм.– А потому нанимает исполнителя, которому предстояло работать под контролем американца Уитмана. Мы разыскали Уитмана в Париже, и он все подтвердил: женщина, представившаяся ему Лорой Прессинджер, была агентом Анной Лисон. Мы все проверили, хотя ей удалось стереть записи камер видеонаблюдения и уничтожить все данные телефона. Кроме того, мы говорили с Ленгли, Уитман вполне надежный сотрудник.
        Оба Костюма поднимаются.
        –В любом случае Уитман не проболтается. У него есть семья, и он настроен работать на нас – эти француженки очень дорого стоят.
        Первый и Второй обмениваются сальными улыбочками. Пауэлл думает о том, кто они такие и откуда взялись. Особый отдел? МИ-5? Имен они не назвали – возможно, подобного рода информация раскрывается тем, кому это необходимо,– скорее всего, кто-то решил, что он этого не заслуживает. Впрочем, даже если бы они ему представились, сейчас он бы вряд ли их запомнил. Стены кабинета пошатываются, Пауэллу кажется, что через секунду он рухнет на пол.
        Первый Костюм продолжает:
        –Мы не уверены, что Марк Девлин имеет ко всему этому отношение. Похоже, он предоставил свой дом для содержания Фенти, а был ли он в курсе или нет, мы не можем знать наверняка. Его смерть может быть самозащитой, но если это убийство…
        –Скорее всего, в этом опять замешана Лисон.
        –Заметала следы. Очевидно, что Марк Девлин и Анна Лисон были… друзьями.– Первый усмехается, поздравляя за удачный эвфемизм.– И это нам на руку: он умер при особенных обстоятельствах, его смерть выбила ее из колеи. Мы остановились на версии самоубийства Лисон?– Он вопросительно смотрит на Второго, и тот кивает.– Так вот, что касается остальных участников…
        Его перебивает Второй Костюм:
        –Гамильтон и Грейвс не вписываются в эту картину. В случае Грейвса основной стала версия ограбления. Гамильтон, скорее всего, был убит из-за тех знаний, которыми обладал, но Лисон умна, поэтому обставила это как самоубийство.
        –О, определенно самоубийство.
        –И несмотря на некоторые шероховатости…
        –Мы можем сделать весьма четкие выводы.
        –В этом случае явно прослеживается психическая неустойчивость человека.
        Просто настоящие Труляля и Траляля. Пауэлл смотрит на них и уже не может отличить одного от другого. Сейчас он мечтает лишь оказаться в постели и заснуть. Для восприятия такого монолога он слишком измотан.
        –А инспектор Эллис?– вмешивается в разговор начальник отдела.
        –Ах, несчастный инспектор Эллис. Старается сделать все хорошо, а получается только хуже. Ведь его даже никто не предупредил. Он полагал, что занимается убийством, а имели место лишь тяжкие телесные повреждения. Лисон оказалась там случайно, некоторые ошибочно полагают, что Эллис знал, где содержится Кэтрин Галлахер. Сейчас он по-прежнему на больничном. Раньше он всегда был готов сотрудничать, но ошибочно решил, что умнее нас…
        –И все же Эллис человек, не лишенный честолюбия; с ним можно работать.
        –Значит,– вновь вмешивается шеф,– он внезапно не заговорит о подробностях той операции?
        –Мы уверены, сэр.– На лицах в унисон появляются улыбки.
        –А Шарлотта Элтон?– спрашивает Пауэлл.– Думаете, и она забудет?
        Они смотрят на него с таким удивлением, словно впервые замечают в кабинете.
        –Ах да,– откликается Первый Костюм.– Вот, кстати, еще один пример того, как можно оказаться в ненужное время в ненужном месте. Она была знакома с Девлином, правда, не очень близко; неделю назад они ужинали вместе, и Анна их видела. Они с Эллисом пользуются одной мастерской.– Он пожимает плечами.– Элтон впала в истерику, решила, что это конец. Сомневаюсь, что у нее есть нечто, против чего мы не сможет выдвинуть аргументы.
        –Однако у нее есть влиятельные друзья,– осторожно замечает Второй Костюм, и Первый, кажется, немного напрягается.
        –Да, банкиры, адвокаты, женщины-политики – действительно, весьма влиятельные люди.
        –Самое главное,– продолжает Второй Костюм,– что нам удалось убедить ее не усложнять себе жизнь. Она, похоже, мало что помнит. Шок, знаете ли… Мы проверили, она подвержена влиянию. Думаю, у нас получится ее контролировать.
        «Итак, ее вынесли за скобки»,– подумал Пауэлл и вспомнил глаза женщины в тот момент, когда ей ломали палец, и внутри что-то надорвалось. Пройдет месяц, а он будет просыпаться среди ночи от кошмара, испив до конца чашу страха. Будет ли с ней происходить то же самое?
        –Полагаю, необходимо вспомнить о третьем действующем лице. Исполнитель, переметнувшийся на другую сторону. Мы до сих пор не установили его имя.
        Костюмы обмениваются взглядами.
        –С этим возникли некоторые трудности.
        –Полагаете, это кто-то из наших? Чистый? В таком случае о нем кто-то знает и молчит. Что ж, он сам уже в любом случае не заговорит.
        Костюмы вновь обмениваются взглядами, на этот раз без комментариев.
        –И мы не может избавиться от Кэтрин Галлахер?– спрашивает шеф.– Она все еще настаивает на возвращении в Программу?
        Пауэлл лично виделся с ней три дня назад в доме в Шропшире, который, по утверждению охраны, она ни разу не покидала; разговор их был совсем коротким.
        Она сказала:
        –Разумеется, вы хотите, чтобы я обо всем забыла.
        Когда он же сообщил, что все еще не принято решение, будет ли она привлечена к ответственности, она отрезала:
        –Я не хочу.
        Пауэлл смотрел на нее и не мог понять, что это за человек, от которого, кажется, осталась одна оболочка, но эта оболочка выполнена из титана, или «Кевлара», или другого материала, который невозможно ни разорвать, ни сломать… Шефу было непонятно, стоит ли ему бояться ее или за нее. Скорее всего, и то и другое.
        –Она может и дальше считаться без вести пропавшей в обмен на согласие… сотрудничать,– произносит Первый Костюм. Он имеет в виду ее согласие молчать.– Что же касается Программы… Разве ее не собираются закрыть? Впрочем, в краткосрочной перспективе…
        –А Фенти?– вмешивается Пауэлл.– Какова официальная версия?
        Костюмы поворачиваются к нему и начинают ерзать на стульях. У него возникает мысль, что они понятия не имеют, кто это такой.
        Пауэлл продолжает:
        –Фенти ничего не крал и не выкладывал.
        –Но мы не можем быть в этом уверены,– перебивает его Первый Костюм.
        –О, можем. И это никуда не просочится. Ваши действия, имеющие целью замять это дело, включают в себя необходимость откупиться или заставить замолчать.
        Первый Костюм улыбается почти смущенно.
        –Смею заметить, мы работаем для того, чтобы скрыть более существенные дела.
        –Вам что-то известно о Ноксе?– холодно спрашивает Пауэлл.
        Когда Костюмы уходят, шеф поворачивается к Пауэллу:
        –Мы не могли предположить, как далеко она способна зайти.– Это единственный комментарий, сделанный им в адрес Лисон.
        «Могли»,– думает Пауэлл, но предпочитает промолчать. Он и сам этого не увидел.
        –И что нам теперь делать?– продолжает шеф.– Полоскать грязное белье прилюдно? У нас нет возможности управляться с такими ситуациями. Неужели Нокс не понимает?
        –Нокс хочет, чтобы Дэниел Фенти остался чист. Его родителям за шестьдесят, когда он пропал, они безо всяких иллюзий пришли к выводу, что он стал предателем. Поэтому мы должны сказать им правду.
        –И о том, что он умер?
        –Не знаю.– Аргументы сменяют друг друга в его голове. Родителям нечего отдать для похорон. Тело не было найдено в окрестностях дома Девлина. И что удастся выиграть от открытия правды о тех четырех днях, что Фенти провел в доме Девлина, умоляя Кэтрин его убить? Возможно, это тот случай, когда ложь будет во спасение: дать родителям шанс верить, что их сын жив и настанет день, когда он вернется домой…
        –Но что касается его чистого имени.– Пауэлл замолкает.– О его непричастности должны узнать все.
        –Бог мой,– вздыхает шеф.– А если мы этого не сделаем?
        –Тогда Нокс все выложит. Все. Через час это будет на тысячах сайтов в Интернете. Тогда мы потеряем Нокса. На наше счастье, он может уйти к американцам. А если нет?– Ответ повисает в воздухе.
        –И откуда Нокс об этом узнал?– Шеф пристально смотрит на Пауэлла.– Только ничего не говори мне об утечке.
        –Я все проверю.– Пауэлл не стал добавлять, что, похоже, Ноксу известно даже то, что неизвестно им. Но это лишь предчувствие, ему не стоит доверять.
        –Я думал, мы не станем выносить сор из избы.
        –Либо так, либо Нокс сообщит все, что знает. Со всеми подробностями. Так, по крайней мере, мы можем контролировать процесс. И еще получим кое-что взамен.
        –Полагаешь, это будет настолько выгодно?– спрашивает шеф.
        Пауэлл молчит. Его мысли внезапно уносятся на двенадцать часов в прошлое: он сидит в темной комнате с капюшоном на голове и слушает искаженный механический голос – который навсегда останется в его памяти как голос Нокса,– сообщающий ему условия сделки.
        –Я спрашиваю, будет ли это настолько выгодно?
        Пауэлл вздрагивает:
        –Это же Нокс.
        Начальник выдерживает паузу и смотрит на него с некоторым отвращением.
        –Ты уверен? Может, тебе не надо было соглашаться на встречу?
        Пауэлл улыбается уголком рта.
        –Это была не моя идея.
        –Нокс больше ничего не сказал? Ничего, с чем можно было бы работать? Надо выяснить, с кем мы имеем дело…
        –Ничего, сэр.– Вот и первая ложь. Пауэлл понимает, что она не последняя. Он постепенно превращается в Лейдлоу.
        –Хорошо,– кивает шеф.– Делай, что считаешь нужным.

* * *
        Пауэлл позвонит родителям Фенти сегодня вечером, когда будет окончательно готов – когда сможет выдать историю без запинки, когда у него будет достаточно сил, чтобы держать ситуацию под контролем и отвечать на их вопросы. Но время еще не пришло…
        Сейчас он пойдет домой и ляжет спать… Теа будет носиться по комнатам маленьким ураганом, разбрасывая все на своем пути. Пауэлл думает про себя, что дом для них слишком мал и улыбается.
        Арендованная машина ждет его на стоянке, но Пауэлл слишком устал, чтобы садиться за руль. Он выходит на улицу и ловит такси, не сомневаясь ни на минуту, что за ним следят.
        КАРЛА
        В наушнике раздается треск: Робби.
        –Он идет.
        Я не смотрю на дверь, но знаю, что увижу его в любом случае. Вот он встает на край тротуара и, подняв руку, высматривает такси. Выглядит очень уставшим, ведь этой ночью он так и не ложился.
        Впрочем, как и я, но я чувствую себя на удивление бодро.
        –Проследить за ним?– спрашивает Робби в наушнике.
        Пауэлл наклоняется к окошку машины такси, произносит свой адрес, а затем выпрямляется. Глядя прямо перед собой, он кивает.
        Сделка состоялась.
        Человек в капюшоне на стуле постоянно вздрагивал, словно был не в состоянии себя контролировать. Его застали врасплох, он не был готов к тридцатишестичасовой процедуре в условиях секретности и максимальной осторожности. Дважды его досматривали и заставляли сменить одежду. Четыре раза ему закрывали глаза повязкой и куда-то везли – на полу минивэна, в автомобилях, вели через темные коридоры зданий. На каждом этапе ему предлагали отказаться, но он не воспользовался этими возможностями, памятуя о том, что пришлось пережить с Анной Лисон. Таковы были условия Нокса, а он не мог позволить себе отказаться.
        Он уверенный в себе и сильный человек. С ним будет непросто.
        Крейги недоволен. Но сделка есть сделка.
        Я отворачиваюсь – хотя сейчас у меня нет ничего общего с Шарлоттой Элтон,– такси отъезжает.
        –Карла?– говорит Робби.
        Пожилая женщина в кафе бормочет, словно самой себе:
        –Пусть уходит.
        Прошлой ночью мы говорили об Анне Лисон, Кэтрин Галлахер и Дэниеле Фенти: о том, что должно быть известно только одному Пауэллу. Нокс остается загадкой, верно? Он знал о стрельбе в Айя-Напе, рицине, взрыве в родильном отделении, почему бы ему не знать об этом?
        Наконец, человек, который не спал тридцать шесть часов, узнал обо всем, что навсегда похоронит в своей памяти: о человеке, которого Лисон отправила убить Кэтрин Галлахер, о том, что тот переметнулся на другую сторону, получил пулю в лицо и спас ей жизнь – всем сказали, что он умер.
        Зачем вы это сделали?
        Он отвечает не сразу, но большего мне и не надо.
        Йоханссон жив.
        ЙОХАНССОН
        К нему приходят задавать вопросы двое мужчин, назвавших вымышленные имена. Они сидят на стульях у его кровати в маленькой комнате на первом этаже с видом на двор, заставляют взять ручку и бумагу и засыпают вопросами. «Если нет сил писать, можешь кивать или качать головой»,– говорят они. Вопросы начинаются сначала: кто его нанял, как он попал в Программу, как входил и выходил из нее при необходимости, перед кем отчитывался… Иногда Йоханссон притворяется спящим, но они продолжают спрашивать, словно собираются догадываться об ответах. Он слушает, закрыв глаза, ощущая, как внимательно они следят за его реакцией, но не позволяет ничем себя выдать.
        Каждый раз они приходили на час и уходили с чувством хорошо выполненной работы, уверенные, что знают теперь очень много для представления полной картины. Ясно лишь одно: его имя им до сих пор неизвестно.
        Иногда к нему приходит другой посетитель: темнокожий высокий мужчина в дорогом костюме, хорошо образованный, с руками кабинетного работника. Именно он лежал связанным в машине вместе с Карлой, его Йоханссон хотел использовать в качестве щита, о чем тот никогда не узнает. Этот человек тоже сидит на стуле и говорит, он рассказывает только о том, что произошло после, и не задает вопросов.
        Сегодня никто из них не появлялся.
        Сегодня были другие посетители, хотя Йоханссон их не видел и не слышал, должно быть, он спал, когда они приходили. Но, открыв глаза, он увидел на тумбочке блестящие игрушки на рождественскую елку.
        Он не прикоснулся к ним, просто лежал и смотрел.
        За окном гуляет на свободе ветер, лаская зеленеющую лужайку, сдувая розовые лепестки цветов с деревьев, похожие на розовые хлопья снега.
        Врачи восстановили его челюсть: операции, лечение, операции. Пока он не может есть твердую пищу и говорить; он похудел. Он будет лечиться, но никогда не станет таким, каким был прежде. Йоханссон не уверен, что это имеет значение, не уверен, что знает, каким должен быть, когда выйдет отсюда. Об этом еще слишком рано думать.
        В его жизни произошли и другие изменения: ему по-прежнему снятся сны, но не такие яркие. Человек за столом часто молчит, и его мнение у же почти не важно.
        Йоханссон все еще возвращается во сне в дом на ферме, иногда даже слышит крик, но он просто стоит в коридоре и не понимает, что происходит за дверью. Он считает это временной передышкой – возможно, дело в препаратах. Так просто нельзя ничего исправить.
        Ему не снится крыша, но продолжает сниться Карла.
        Настанет день, Йоханссон выйдет отсюда и найдет ее.
        Он относится к течению времени с точки зрения снайпера: сокращает мир до нужных размеров.
        Два метра до окна. Три метра от окна до земли.
        Вот и все его расстояние.
        notes
        Примечания
        1
        Темз-Хаус – штаб-квартира британской спецслужбы МИ-5.