Дочери страха Елена Дмитриевна Донцова
        # Ульяна Гриневич долго испытывала терпение своего отца. До поры до времени ей все сходило с рук: пьянство, наркотики и случайные связи. Отец, уважаемый владелец крупного банка, сердился, но неизменно выручал непутевую девицу. Избалованная Уля никак не ожидала, что отец выберет радикальный способ наказать ее. Однако Рэм Григорьевич внезапно сообщил ей, что его настоящую дочь подменили в родильном доме.
        А в это время Лиза, на которую пролился дождь благодеяний щедрого банкира, тщательно оберегает свою тайну, ведь она может потерять и самое дорогое, что у нее есть, и даже жизнь.
        Елена Дмитриевна Донцова
        Дочери страха
        Ульяна
        Никогда еще Ульяне Гриневич не было так страшно.
        Она лежала в темноте под одеялом, спеленутая по рукам и ногам так крепко, что пальцы конечностей уже начали неметь. По потолку, низкому и темному, ритмично прокатывалось мерзкое сине-зеленое световое пятно, перетекало на противоположную стену, выхватывало черные рамки на обоях. Под окнами надсадно выли машины, не давая прислушаться, что творилось за стенами узилища. И ни малейшей догадки о том, каким образом она очутилась в этом склепе.
        Девушка попробовала освободить руки - ничего не вышло. Однажды, во время припадка, в больнице ее уже заворачивали подобным образом услужливые санитары. Но только эта комната на больницу совсем не походила.
        Ульяна ладошками, насколько было возможно, поерзала по телу и со вздохом констатировала, что из одежды на ней - одни трусики. Что ж, и на том спасибо. Она решила немного полежать без движения, набраться сил и обдумать свое положение. Возможно, если вспомнить в деталях прошедший вечер, то удастся сообразить, в какую историю она на этот раз вляпалась.
        Уля закрыла глаза. Ах да! Сегодня вечером они долго ссорились с Мэтом. Он упорно не желал идти в клуб, мечтал остаться дома и ссылался на раннюю репетицию в театре. «Ты опять безобразно напьешься и не дашь мне покоя до утра», - так, кажется, он сказал. Но Ульяна и думать не желала о том, чтобы целый вечер проторчать дома. «Придурок! - бушевала она. - Да один выход в нормальный клуб дает тебе больше, чем десять дурацких спектаклей! Даже если тебе придется тащить меня оттуда волоком. Ты что, совсем не врубаешься?!»
        В итоге, так и не помирившись, злые и охрипшие, они все-таки поехали в клуб. Правда, как назло, там в этот вечер толпилась одна шваль, которую вообще непонятно как пустили в такое крутое место. Когда Уля шествовала к своему любимому столику, ее пару раз задели локтями какие-то развязные парни, дрыгающиеся на пятачке между столами и сценой. И официант посмел выказать нетерпение, когда Ульяна без всякого интереса листала меню. Не словами, конечно, но лицом - она заметила - изобразил скуку и презрение.
        Назло ему Уля ничего не заказала из местных поганеньких блюд. Только виски, как всегда. Стоило мальчишке отойти от стола, как Мэт зашипел ей прямо в ухо:
        - Только посмей пить без закуски! Я не дам тебе сегодня надраться. Сначала съешь то, что я заказал, и только потом прикоснешься к стакану. А лучше и не касайся!
        Ульяна выпрямилась на стуле, широко улыбнулась и ровным голосом объяснила Мэту его место в этой жизни и куда ему следует отправляться, если еще раз полезет к ней с подобными глупостями. Матвей даже побледнел, услыхав слова, извергаемые нежными девичьими устами. На миг Уле показалось, что он сейчас вскочит со стула и унесется прочь.
        Но этого не случилось. Мэт замолчал и не открыл рот даже тогда, когда официант принес бутылку виски и щедро плеснул золотистую жидкость ей в стакан. Уткнулся в свой салат с авокадо и по-детски прерывисто вздыхал. И эти вздохи сразу усмирили ее гнев и раздражение. Именно за эту детскую ранимость и обидчивость она любила Мэта. Уле нравилось чувствовать себя рядом с ним взрослой женщиной, «мамочкой», хотя на самом деле Матвей был старше ее на целых пять лет. А мужчина-отец, надсмотрщик и воспитатель ей не нужен, нет! Своего законного папаши вполне хватает, черт бы его куда-нибудь забрал!
        Оттаяв душой, Ульяна покрутила головой в поисках знакомых лиц. В глаза ей бросилась лоснящаяся черная физиономия за соседним столиком. Уля даже заморгала от удивления. Один только стакан пригубила, а уже черти мерещатся? Нет, точно: в двух метрах от нее восседал черный лицом и абсолютно лысый тип в вязаной жилетке поверх футболки. Рядом с ним за столиком сидели еще трое мужчин. Лица их Ульяне были знакомы - встречались на тусовках, - а вот фамилии вылетели из головы. Мужчины были в возрасте, наверное, даже старше ее отца, и заинтересовать Улю никак не могли. Да и сам негр уже почти старик, под расплющенным носом топорщились снежно-белые смешные усишки.
        - Глянь-ка! - Ульяна подергала Матвея за рукав. - Не, ну кто додумался ниггера сюда пустить?! Скоро в это место нормальные люди и не сунутся.
        А Мэт, как оказалось, тоже смотрел на тот столик, просто глаз не отводил. Лишь метнул на девушку дикий взгляд и зашептал:
        - Молчи, если не знаешь, это знаменитый голливудский актер!
        - Ну, пусть тогда покушает, конечно, - покладисто согласилась Уля. - А чего это я его не знаю, а, Мэтик? Он вообще в каких фильмах играет?
        - В хороших, - отрезал, едва двигая уголком губ, Мэт. - Ты такие не смотришь.
        Это было обидно. Уле стоило больших сил удержаться от убийственной реплики. Мэт тем временем совсем сполз на кончик стула, вытянулся всем своим длинным телом в направлении лысой звезды. Лицо его сделалось таким мечтательным и отстраненным, будто он наполовину уже был в Голливуде. Уля перестала сдерживаться и со всего маху ткнула его ладонью в спину. Матвей беззвучно съехал со стула и шлепнулся задом о мраморный пол клуба. Вскочил и, сжавшись от неловкости, натыкаясь на столы и стулья, бросился к выходу.
        - И не смей брать мою машину! - вслед ему заорала Ульяна. - Уволю водилу, если он тебя хоть до метро подбросит.
        Мэт на секунду обернулся, зыркнул на нее бешеным глазом, всем видом показывая, что скорее даст себя распять, нежели приблизится к ее машине. И исчез за дверью.
        Ульяна посидела еще немного, прикончила бутылку, потом встала и решительно тряхнула короткими густыми волосами. Ступая осторожно, стараясь идти по одной линии, приблизилась к голливудскому негру и улыбнулась ему зазывно:
        - Потанцуем, дядечка?
        Артист ответно расплылся в улыбке, но остался сидеть за столиком, прислушиваясь к своим попутчикам, которые всем кагалом, перебивая друг дружку, на чисто английском языке бросились прояснять ему ситуацию. Уля, хоть и учила английский в школе, смысла торопливых речей понять не могла, только разбирала свое и отцовское имя, произнесенное без малого десяток раз. Она возбужденно переступала с ноги на ногу, оглядывалась по сторонам, стараясь угадать в зале репортеров. Ну и утрется же Мэт, когда завтра в газетенках появятся фотографии ее с негром! Пожалеет, что сбежал так поспешно, глядишь, уже к ночи получил бы приглашение в этот свой вожделенный Голливуд. А тем временем, выслушав все напутствия, чернокожий гость отклеился от стула и галантно протянул ей руку. И на этом моменте воспоминания Ульяны загадочным образом кончились.

«Так меня что, негр похитил? - рассуждала сама с собой Ульяна. - Тогда плохо дело, простым выкупом не отделаешься. Все негры - сексуальные маньяки. Наверное, приехал расслабиться с малолетками подальше от своей Америки. А кто-то из тех мужиков ему помогал. Но, черт возьми, я ведь их всех знаю! И они знают, что я их знаю. И что теперь со мной будет? Получается… живой не отпустят?!»
        От страха Ульяна дернулась так, что чуть не свалилась со своего жесткого и очень узкого ложа. Закрутила головой, стараясь разглядеть помещение вокруг себя. Чтобы потом уж перейти к решительным действиям по собственному спасению.
        Странная это была комната. Крохотная, вся заставлена громоздкой мебелью. Эта мебель почему-то пугала девушку больше, чем провал в памяти и неопределенность ее судьбы. Вот со шкафа прямо над ее головой свисает вниз что-то огромное, черное, как будто собирается прыгнуть на кровать. Со стен смотрят на Улю неразличимые в темноте фотографии и наполняют ее душу тревогой и страхом. А под столом загадочно белеет что-то, чего под столом быть не должно. И все эти предметы как будто знакомы девушке, только темнота мешает их окончательно узнать. Как будто она уже видела их когда-то, в каком-нибудь позабытом сне…

«Что за наваждение такое? - спросила себя Ульяна. - Я уже была здесь когда-то… Была?! Ой, да что же это?!»
        И тут Ульяна, считавшая себя в свои неполные восемнадцать лет крепким орешком, женщиной, прошедшей огонь и воду, вдруг завизжала, как дошкольница, которой в темноте ее спальни почудилась вылезающая из-за занавески красная рука.
        Секунды через две распахнулась дверь, и люстра залила комнату тусклым желтым светом. Уля вскрикнула, зажмурилась - а потом в изумлении вытаращила глаза: в дверях стояла ее мать. Одетая в строгий темный костюм, она держала руку на выключателе и с немым вопросом в глазах смотрела на вопящую дочь. Впрочем, при ее появлении Уля орать перестала, зато набросилась на мать так злобно, словно та была виновата в только что перенесенном ею ужасе. Да так оно и было на самом деле.
        - Мама! - кричала девушка, дрыгая руками и ногами, чтобы освободиться от одеяла. - Что это такое?! Откуда все это взялось? И как я тут оказалась?!!
        - Не кричи так, Уля, успокойся, - поморщилась мать. - Ну что, скажи на милость, так тебя напугало? Неужели ты не узнаешь квартиру, в которой прожила целых десять лет?
        - Узнать-то я ее узнаю, - уже потише согласилась Ульяна, кося глазами по сторонам. - Только откуда эта квартира вдруг взялась? Я думала, ее давно уже не существует.
        - Куда же ей деться? - спросила мать.
        - Ну, откуда мне знать, может, она сгорела, развалилась, вы с отцом ее продали или подарили кому-нибудь!..
        - Никто ее не продавал и не дарил, - покачала головой женщина. - Стоит, как стояла. Здесь одна моя знакомая много лет прожила, но она ничего не трогала и не меняла. Даже твой кукольный дом под столом все еще на прежнем месте.
        Уля машинально глянула в сторону стола. Стол был круглый, его покрывала необычная скатерть: бордовая, плюшевая, с густой бахромой. На каждую бахроминку нанизаны длинные разноцветные ракушки. В детстве Уля из года в год обрывала эти раковины и пускала их на всякие нужды, например кукле на шляпку или себе на бусы. Но раковины все равно еще оставались и забавно шуршали, когда по комнате гулял сквозняк. Сейчас скатерть немного съехала на сторону, и за ней был виден незамысловатый кукольный гарнитур: стол, стулья, кроватка.
        Мать тоже поглядела на стол, улыбнулась печально и поправила скатерть.
        - Но я-то что тут делаю?! - снова завелась Ульяна. - Ты зачем меня сюда притащила? Кукол под столом смотреть?
        Мать вздохнула и переставила стул поближе к дивану. Уле стало ясно, что испытания на сегодня не закончились. Ее ждала очередная душеспасительная беседа.
        - А что мне было делать, - заговорила мать, - если Миша привез тебя домой в таком состоянии, что было не ясно, как можно так напиться и не умереть? А твой отец должен был вот-вот вернуться домой. Ты хоть представляешь, что бы он сказал, если бы снова, после всех наших стараний, увидел тебя такой?
        Уля нервно сглотнула: она представляла. Потом взвизгнула, найдя, наконец, виноватого:
        - Сегодня же уволю этого придурка! Он что, специально повез меня к вам, а не ко мне домой? Подставить, сволочь, захотел!
        - Да потому, что бедный мальчик за тебя, дуру, испугался! - ответно повысила голос мать. - Потому что он, наверное, прежде не видел молоденьких девушек в таком состоянии и вообразил, что ты отравилась или у тебя сердечный приступ!
        - Ну ладно, с этим типом ясно, но почему ты просто не отвезла меня домой? Ты-то поняла, что я просто напилась, - спросила Уля примирительно, надеясь, что и мать сбавит тон. Но этого не случилось.
        Мать тяжело перевела дух и понизила голос, но металл в нем зазвучал еще отчетливее:
        - А я не могла допустить, чтобы твои соседи, охрана твоего подъезда или твой молодой человек, окажись он дома, увидели бы тебя такой!

«Они меня и не такой видели», - едва не сказала Уля, но в последний момент удержала нечаянную фразу на кончике языка. Вместо этого спросила:
        - И сколько времени мы здесь торчим?
        - Через пару часов будут сутки.
        - Чего?! - Ульяна так и подскочила на месте, попутно ударив копчик обо что-то каменно-твердое в недрах дивана. - Да меня же все потеряли! А что ты сказала отцу? Он знает, что мы тут?
        - Отец в курсе. Что я могла ему сказать? Что тебе наконец-то захотелось поболтать по душам со своей старой мамой.
        - И он, конечно, обо всем догадался, - скрипнула зубами девушка.
        - Возможно. Но, по крайней мере, он тебя не видел.
        Немного помолчали. Уля еще раз обвела глазами комнату, брезгливо поморщилась и начала сползать с дивана. Неожиданно в голове противно зашумело, и свет померк в глазах. Горло словно сжали железные щипцы, и Уля в страхе откинулась на подушку и замерла. Весь апломб испарился, и она захныкала, словно попавший в беду ребенок:
        - Мамочка, почему мне так плохо, не понимаю? Раньше такого никогда не бывало…
        - А ты забыла, что пьешь таблетки, несовместимые с алкоголем? - в сердцах воскликнула мать. - Ты, конечно, не помнишь, но вчера тут был твой врач. Мне показалось, что даже у него опустились руки. Он сказал на прощание, что бессилен, когда пациент так тверд в желании себя уморить. Единственное, на чем он настаивал, - чтобы ты хотя бы несколько дней не вставала с постели. Не волнуйся, я не буду допекать тебя разговорами, мне нужно вернуться к отцу. А ты оставайся здесь, пока не пройдет слабость.
        - Да ты чего? - испуганной куропаткой вскинулась Уля. - Чтобы я осталась в этой убогой квартире еще хоть на час? Да лучше сдохнуть!
        - Но ведь ты жила здесь, - возразила мать.
        - Так это когда было? Здесь меня точно тянет… как его… умориться. Любого бы потянуло.
        - Знаешь, - сказала мать, - иногда я жалею, что мы уехали из этого дома. Я тогда была вроде тебя, молоденькая дурочка. Думала, что все к лучшему и у тебя будет настоящее детство, не то что у нас с отцом. А теперь я все чаще думаю, что, возможно, нам лучше было бы остаться здесь.
        - Ага, лучше! - возмутилась Уля. - Я бы давно уж повесилась на этой дурацкой люстре. В таких условиях люди не живут!
        - А помнишь, как ты просила отвести тебя в эту квартиру хоть на пару часов? Как почти год еще ездила в свою старую школу на репетиции хора? Как стеснялась, что тебя туда возили на машине и с охранником?
        - Дура была, одним словом, - равнодушно обронила Ульяна. Ей, наконец, удалось оторваться от дивана и не испытать новый приступ тошноты. Она даже дотянулась до своей одежды и начала раздраженно натягивать футболку на слабое, противно-влажное тело.
        - Что ж, не хочешь тут оставаться - собирайся, я отвезу тебя домой, - отвернувшись, холодно проговорила мать. - Кстати, отец велел тебе явиться к нему в офис завтра ровно в два часа. Запиши в телефон напоминание, иначе опять все забудешь.
        - Отец? Зачем? - пискнула девушка. Мгновенно вернулась слабость, наполовину натянутые джинсы сползли с бедер и упали на ковер. - Это… из-за вчерашней истории, да, мам?
        - Вчера он тебя, слава богу, не видел. Сходишь - узнаешь.
        - А почему в офисе, а не дома? - жалким голосом выспрашивала Уля. - Я что, уже не живу вместе с вами? Почему бы ему не поговорить со мной, когда я заеду домой?
        - Ну, видно, устал ждать, когда заедешь. Ты нас визитами не балуешь.
        - Так если бы он сказал, я бы тут же, я бы сразу… Мам, может, узнаешь, зачем он меня вызывает? - окончательно смешалась девушка.
        - Все, хватит, раньше надо было бояться! - прикрикнула на нее мать. - А я, извини, ничего узнать уже не успею, потому что, если помнишь, утром у меня самолет. И с меня достаточно стрессов. Разбирайся сама, дочь моя.
        Ульяне ничего не оставалось, как с пришибленным видом снова заняться одеванием, попутно размышляя о том, какие новые меры борьбы с собственным чадом придумал на этот раз ее неугомонный отец. И что знает об этом мать, которая, показалось Уле, выглядела в этот вечер подозрительно грустной и озабоченной.
        Лиза
        Лиза Вяткина валилась с ног от усталости и тревоги. Сегодня она снова не смогла попасть туда, куда попасть было жизненно необходимо. Вместо этого с неподъемной сумкой на плече она полдня металась по городу, оглядывалась, словно загнанный зверек, бросалась то в подворотню, то в нутро отъезжающего автобуса. И окончательно убедилась в том, что за ней следят какие-то неизвестные ей люди.
        Этот кошмар начался два дня назад. Она привычно собирала со столов грязную посуду, когда почувствовала на себе чей-то взгляд и машинально посмотрела в окно. Там стоял человек с камерой в руках и снимал кафешку, в которой она работала. Зачем понадобилась ему эта забегаловка, выглядевшая со стороны обычной бетонной коробкой, Лиза не поняла, но задумываться не стала. Через два часа ее смена закончилась. Вяткина забрала из холодильника приготовленный еще с утра пакет с продуктами, вышла на улицу, жадно вдохнула свежий воздух - и снова увидела того человека. Теперь он сидел на скамеечке шагах в десяти от входа и смотрел в другую сторону. Но, перейдя двор, Лиза обернулась и увидела, что он идет за ней следом.
        Это было невозможно, так невероятно, что поначалу Лиза даже не испугалась. Ну, кому она нужна, чтобы следить за ней? Если мужчина положил на нее глаз, то, верно, не стал бы особо церемониться. Да и не похож этот тип на человека, который может заинтересоваться какой-то посудомойкой. Уж слишком он лощеный, гладкий, а глаза холодные, злые.
        И вдруг она испугалась до крика, до темноты в глазах. Лишь один человек на свете может интересоваться ее нынешним существованием! Ноги подкосились от ужаса, сумка сделалась неподъемной. Лиза замерла на месте, боясь пошевелиться, боясь нечаянно взглянуть на мужчину за спиной. Она принялась без всякой нужды копаться в карманах, потом заставила себя сделать шаг вперед. Но куда теперь ей податься? Ясно, не туда, куда шла. И Лиза отправилась домой, убеждая себя, что завтра этот кошмар развеется как сон.
        Но назавтра все продолжилось. Уже от дома за ней увязался мужчина. Другой, но очень похожий на вчерашнего. Синий свитер, тщательно наглаженные брюки. Равнодушное, словно смазанное выражение лица. Да и само лицо такое неприметное, что не остается в памяти. Может, это все же тот, вчерашний? Глаза у этого красные, как у лабораторной крысы, а вчерашний был в очках. Шел он, не особо таясь, с ленивым и даже несколько презрительным видом, поддевая носком дорогого ботинка камешки на дороге. Один из них догнал Лизу и больно ударил по пятке. А она даже не посмела оглянуться.
        Отработала как во сне. В окна сегодня никто не заглядывал, но она чувствовала - ничего еще не кончилось. После смены вышла на улицу, боязливо прижимая к груди похудевший пакет. Ночью мать с отчимом обнаружили в холодильнике продукты, ничего толком не съели - их давно уже мало интересовала еда, - но все перепортили, раскрошили, размазали по полу. А денег на новые оставалось совсем впритык. Но не это волновало сейчас Лизу.
        Она оглянулась. Так и есть, человек поджидал ее на скамейке с видом на кафешку. Немедленно встал, с довольным видом размял ноги - и пошел следом. Так они дошли до проспекта.
        И тут Лиза поняла, что должна немедленно избавиться от преследователя, пока не сдали нервы. Она увидела автобус, который уже понемногу отваливался от остановки, однако двери его все еще оставались открытыми. Прижав к себе сумку, Лиза рванулась вперед, вскочила на первую ступеньку и в изнеможении прислонилась к захлопнувшейся двери. Преодолеть еще одну ступеньку она не смогла - дрожали колени. Только спросила у кого-то:
        - Скажите, какой это номер?
        Ей ответили, и девушка воспрянула духом. Автобус шел именно туда, куда ей было нужно. Через пять остановок она спустилась на тротуар, думая уже только о том, какие продукты ей придется докупать в магазине.
        Магазин был напротив остановки. Тщательно сверяясь с наличностью в кошельке, Лиза купила сыр, колбасу, творог, упаковку сока и селедку для Андреевны. Потом не удержалась и взяла еще резиновую голубую уточку для ванны. Вышла из магазина - и оцепенела от горя и ужаса. Чуть впереди поблескивала боками черная машина, рядом с ней стоял ее преследователь. И как же она не подумала о машине? Какая непростительная глупость с ее стороны!
        Идти к Андреевне было нельзя. Лиза перехватила поудобнее два раздутых пакета и бросилась через дорогу к остановке автобуса, который шел в сторону ее дома. Назад она больше не смотрела. Пусть тип думает, что ей нравится закупать продукты именно в этом магазине.
        Дома Лиза первым делом прошла на кухню и обнаружила там соседа по коммуналке, который давно уже предпочитал снимать квартиру, лишь бы не обитать в их гадючнике. Он варил себе яйцо, настороженно и терпеливо зависая над кастрюлькой. Лиза решила, что сосед из-за кризиса решил вернуться домой, тем более что его жильцы - супруги из Узбекистана - уже месяц как не появлялись в съемной комнате.
        - Как поживаешь, Лизавета? - спросил сосед, краем глаза оглядывая девушку. И вздохнул, видно приметив, как осунулась и подурнела она за последние месяцы.
        - Хорошо, дядя Сережа, - как можно бодрее отозвалась Лиза.
        - Худая ты стала, не узнать, - не удержался от оценки сосед. - Родители все квасят?
        Лиза только плечами пожала: как будто они когда-нибудь делали что-либо другое. Лицо соседа вдруг потемнело, губы искривились, и он спросил напряженным голосом:
        - Слыхала, что Геннадий наш из тюрьмы досрочно вышел?
        Лиза не слышала, но о чем-то таком догадывалась с того момента, как обнаружила слежку. И все-таки в этот миг в голове застучали молоточки, мешая слышать соседа.
        - Пропала квартира, - сокрушался сосед, - с этим типом даже гастарбайтерам комнату не сдашь. Затеет драку, а мне с милицией объясняйся. И тебя, Лиз, жалко. Нашла бы ты себе мужика да съезжала б отсюда куда подальше.
        - Дядя Сережа, - не слушая, пробормотала девушка, - дайте мне с вашего телефона позвонить. Я быстренько, одну только минуточку.
        - Бери, конечно. - Сосед рассеянно вложил ей в руку мобильник. - Не торопись.
        Лиза шмыгнула в ванную и быстро набрала номер. Как хорошо, что она додумалась купить Андреевне телефон для экстренной связи. Теперь себе бы купить, но пока лишних денег на это нет.
        - Слушаю вас, - ответил ей глуховатый голос.
        - Анна Андреевна! - закричала Лиза, радуясь тому, что хоть поговорить им удастся. - Как вы там?
        - Хорошо, Лиза, - бодро прозвучало в ответ.
        - У вас еда не совсем еще закончилась? Вы не голодаете?
        - Да что ты, Лизонька, у нас тут полк солдат можно неделю содержать, и все равно останется!
        Но эти слова Лизу не слишком утешили. Она знала, что Андреевна способна долго скрывать истинное положение вещей, питаться сухими корками и все отдавать Сонечке. Забьет она тревогу, только когда не станет чем кормить девочку.
        - Анна Андреевна! - заторопилась Лиза. - Я не знаю, когда смогу навестить вас, понимаете? Может, завтра, но может, и нет. У меня… кое-что случилось. Вы продержитесь немного, хорошо?
        - Конечно продержимся, - еще бодрее заверила ее Андреевна. - Ты, Лизонька, за нас совершенно не волнуйся. Я давно говорила, что не надо нам так много всего таскать. Ты отдохни, поднакопи деньжат.
        Женщина замолчала, и Лиза услышала, как на заднем плане что-то тихо проговорила Сонечка.
        - Что она говорит? - задыхаясь от нежности и тревоги, спросила Лиза.
        - Говорит, что любит тебя, - сказала Андреевна. Покривила душой, конечно, - в голосе ребенка явно звучал вопрос.
        - Как там соседи, не беспокоят вас? - волновалась девушка.
        - Нет, нормально все, - без особого энтузиазма отозвалась женщина. - Вчера Соня немножко всплакнула вечером, так пришлось заглушку делать. Соседи, конечно, попробовали возмутиться, но я, как ты это выражаешься… включила глухую старую стерву, да? Сказала, что хочу слушать телевизор на подходящей мне громкости. А погуляли мы, как обычно, на балкончике, нам туда солнышко светит, хорошо, тепленько, лето скоро. Так что, Лизонька, ты за нас не смей волноваться. Договорились?
        - Договорились, - со вздохом подтвердила девушка.
        Ульяна
        Мать подвезла Улю до дома, выходить из машины не стала, только произнесла сдержанно, покосившись на окна:
        - Иди уж, там тебя, похоже, ждут. И возьми на всякий случай ключи от старой квартиры. Отдашь, когда я вернусь. До свидания, дочка.
        Мать шокировало, что у ее несовершеннолетней дочери есть сожитель, чему Ульяна искренне дивилась: это было наименьшее из ее прегрешений. У нее и до Мэта были любовники, вот из-за них родителям и впрямь стоило беспокоиться: один из них приучил ее к героину, а из-за второго Уля попала в историю с наездом на пешехода, и отцу потребовалось приложить много усилий, чтобы не увидеть единственную дочь за решеткой. Уля сама поражалась, как после тех парней ухитрилась связаться с таким занудой, как Мэт. Он выглядел просто придурком со своей привычкой рассуждать о том, что хорошо, что плохо, что безнравственно, а что вообще недозволительно. Уля считала это неискоренимым признаком плебейства: ведь Матвей рос в нищей семье и воспитывался матерью-одиночкой.
        Но было в Мэте то, что искупало его неискоренимое занудство. Во-первых, он был невероятно красив, в любой тусовке все обращали на него внимание, и, конечно, все бабы от пятнадцати и до шестидесяти лет завидовали Уле. Во-вторых, Мэт так смешно терялся от каждого грубого слова, закусывал губу и смотрел на Улю глазами побитой собаки. А если из сострадания к нему Уля прекращала материться или отказывалась от лишнего стаканчика, он с благодарным видом брал ее за руку и целовал кончики пальцев. От одного этого прикосновения, да что там, от одного воспоминания о нем Улю так и захлестывала горячая волна. В глубине души она очень боялась потерять Мэта. Вот и сейчас, когда ехала с матерью по ночному городу, с тревогой думала о том, не доконала ли Матвея история в клубе?

* * *
        Впервые Уля увидела Мэта на премьере очередного шедевра популярного российского режиссера. Идти ей не хотелось, она только что вышла из клиники и испытывала невероятное отвращение ко всему на свете. Но режиссер лично прислал приглашения всей семье, и мать сказала ей:
        - Ну, хоть ты сходи, неловко перед человеком…
        Уля поломалась для приличия, но пошла, а с собою для компании прихватила Нотку. Вот тогда она увидела Матвея - и просто приросла к стулу. Она была в зрительном зале, а его лицо - во весь экран, и он был сказочно, неправдоподобно хорош собой.
        - Кто это? - громко обратилась она к Нотке. - Его что, из Голливуда пригласили?
        - Тише! - взмолилась в ответ вечная тихушница Нотка. - Это наш российский актер, его на кастинге режиссер отыскал. Первая роль в кино, по-моему удачная.
        Фильм пролетел, как одно мгновение. О чем он был - мелодрама ли, фантастика - это прошло мимо Ули. Она смотрела только на Матвея и шептала себе под нос: «Я хочу такого, заверните. Этот парень должен принадлежать мне, и точка».
        - Фильм имел успех, правда? - жадно спросила она у Нотки, едва вышли из кинотеатра.
        - Видишь ли, - с обычной рассудительностью завела та. - Фильм, конечно, фуфло, но ввиду колоссальной рекламной кампании наверняка будет признан событием года. Любые намеки на его провал будут пресекаться на корню, пока не внушат даже самым недоверчивым, что фильм безусловно является шедевром. Хотя, конечно, в Америке его бы просто освистали…
        - Да плевать мне на это! - нетерпеливо выкрикнула Ульяна. - Скажи, этого парня будут приглашать на тусы? Мне нужно его видеть!
        - Я не знаю, куда его будут приглашать, а увидеть ты его можешь хоть завтра, - загадочно ответила Нотка.
        - Как это сделать? - подпрыгнула на месте Уля. - Что, позвонить режиссеру и спросить его телефон?
        - Да просто сходить в театр.
        - Да ты что? - поразилась Уля. - Слушай, а как туда попадают? Кому позвонить, чтобы прислали приглашение?
        Нотка изумленно на нее покосилась, кажется, едва удержалась от едкого замечания. Но, зная взрывной характер приятельницы, ответила с обычным терпением:
        - Есть вариант проще: купить билеты в кассе.
        - Займись этим немедленно! - приказала ей Ульяна. - Не вздумай экономить, бери самые крутые места. Миша, останови машину!
        На следующий вечер они пошли в театр. Сидели в первом ряду, Нотка держала на коленях огромный букет. Мэт был на сцене почти все время - и при любой возможности бросал в сторону Ули короткие заинтересованные взгляды. Потом она проследовала за кулисы - и уже через два дня Мэт перебрался в ее квартиру. Уля плевать хотела на намеки желтой прессы, что Матвей живет с ней ради карьеры и денег. Она ведь не взрослая богатая тетка, чтобы у нее завелся альфонс. Пугало другое: вдруг найдется другая, которая сможет лучше посодействовать карьере Мэта. Ах, если бы она смогла помочь ему продвинуться, особенно сейчас, когда даже самые знаменитые актеры сидят без работы. Отец мог бы посодействовать, но ради любовника дочери и пальцем не шевельнет. Пришлось ей изворачиваться; старалась, как могла, чтобы их имена хотя бы почаще мелькали в прессе. Только вот катастрофа: все, что она делала ради его успеха, категорически не нравилось Мэту.
        Поднимаясь в лифте, Уля вообразила себе картину: Мэт сидит в прихожей на своем облезлом чемодане, поджидает ее прихода, чтобы отдать ключи и бросить ей в лицо заранее приготовленные несправедливые слова. Она, конечно, найдет что ответить, припечатает так, что парень не скоро отмоется. Но как ей жить без Мэта? Как ходить на тусовки, встречать его и осознавать, что он ей больше не принадлежит, что не для нее сияют его прекрасные глаза, не для нее звучит его голос, то волнующе хрипловатый, то звучный и сильный? А вдруг он уже ушел, а свет в гостиной жжет Нотка? Нет, кажется, она на два дня отпрашивалась в свой дурацкий монастырь. О, хоть бы это не она! Уля так накрутила себя, что в квартиру входила, с трудом удерживая злые слезы.
        Мэт выскочил из комнаты на стук двери. Он был в халате, с влажными волосами, во взгляде - паника.
        - Ты что вытворяешь? - крикнул он. - Я чуть с ума не сошел! Тебя не было целые сутки!
        - Ну, вернулась же, и утешься этим, - посоветовала ему Уля, сразу забывая только что пережитые страхи. - Нечего на меня орать.
        - Где ты была, могу я узнать? Ты что, окончательно надралась и уехала с этой компанией?
        - А если уехала, что с того? - иезуитски поинтересовалась девушка.
        - Ничего, конечно, но в таком случае я одеваюсь и ухожу навсегда, - сообщил ей Мэт.
        - Господи, как ты меня напугал! Куда ты пойдешь, а? В свою подворотню?
        - Нет, Ульяна, подворотня - она для меня здесь! - выкрикнул Мэт и исчез в глубине квартиры.
        И мгновенно Уля перепугалась. Ну, что у нее за тяга постоянно ходить по краю?! Она бросилась за Матвеем и нашла его в ванной комнате, уже в джинсах и свитере. Кажется, он и в самом деле собрался уходить.
        - Ну, я же пошутила, - с трудом выдавила она покаянные слова. Ульяна терпеть не могла просить прощения и не делала этого, наверное, с десятилетнего возраста. - Я была с матерью. Честно-честно! Можешь позвонить ей и спросить, если она захочет с тобой говорить.
        - Я тысячу раз звонил тебе, - уже спокойней произнес Матвей, и Уля поняла, что угроза немедленного разрыва миновала. - Зачем ты отключила телефон?
        - Телефон? - Ульяна похлопала себя по карманам, и вдруг в голове ее отчетливо вспыхнуло одно из воспоминаний прошлого вечера. - Ах, точно, я же его негру подарила!
        - Зачем?!
        - Ну, я достала трубку, а он сказал типа того, что это очень дорогая модель, даже он не может себе такую позволить. Ну, то есть мне так перевели, что он там бормотал. А я ему протянула телефон и сказала: «Это вам презент, мистер, но с условием, что вы позвоните по этому номеру и предложите роль в крутом фильме моему парню». Он отказывался, пока я не засунула трубку ему в бокал. Ну, как, еще не звонил?
        - Не звонил что-то, - усмехнулся Мэт.
        - Ну, подожди, может, телефон промок, в бокале ж было шампанское. Он просушит его и обязательно тебе позвонит, - сказала Уля и, гордая собой, расплылась в улыбке, ожидая благодарности.
        Но Мэт только вздохнул тяжко и сказал:
        - Ну, что с тобой делать, пьянчужка ты моя. Ложись в постель, завтра поговорим.
        А на следующий день Ульяну ожидали куда более серьезные проблемы. На два часа была назначена встреча с отцом, да еще почему-то в его офисе. Отца своего Уля не то чтобы боялась, просто редкие беседы с ним нарушали нормальное течение ее жизни. Отец постоянно пытался лишить ее чего-нибудь, либо машины, либо месячного содержания. Уля знала, что через пару недель, особенно после вмешательства матери, все вернется на круги своя, и эта беспомощность отца раздражала ее даже больше, чем временные репрессии. Она мечтала о моменте, когда отец окончательно поймет, что она неисправима, и махнет на нее рукой. Ну, не сумел воспитать, то хотя бы отпусти, разве не так?
        Отец вообще представлялся ей человеком слегка блаженным. Год назад он организовал движение под названием «Сопротивление нравственному распаду». Вместе с несколькими такими же сумасшедшими спонсировал из собственного кармана талантливую молодежь из низов общества. Над этим его движением ухохатывалась вся тусовка. Хорошо еще, что в силу своего финансового положения отец попадал в категорию людей, которым позволялось иметь самые экзотические прихоти. Ульяну же его увлечение раздражало безгранично. Одно хорошо - этот отцовский бзик неожиданно сделал ее популярной. Раньше Уля была лишь одной из представительниц золотой молодежи, и все ее попытки занять в тусовке какое-нибудь особое место, заделаться телеведущей или хотя бы стать законодательницей мод - все заканчивалось пшиком. Но стоило отцу создать эту организацию, как все газеты тут же начали писать о ее дебошах, пьянках, разбитых машинах и таких проблемах, которые Гриневичи изо всех сил старались удержать в тайне. Положение Ули в обществе здорово окрепло благодаря этим писакам.
        - Проходите, Ульяна Рэмовна. - Отцовский секретарь, расплываясь в счастливой улыбке, проводил ее в кабинет. - Рэм Григорьевич скоро освободится. Я пока принесу вам чего-нибудь?
        - Ничего не нужно, - отмахнулась Ульяна, присаживаясь на кончик кресла. Ее здорово потряхивало. Наверное, от вчерашнего еще не отошла.
        - А… как ваши дела? - Секретарю явно не хотелось уходить из кабинета.
        - Отстаньте от меня, ладно? - нервно вскрикнула Уля. Ей хотелось остаться одной. Она вдруг сообразила, что даже не представляет, за что отец может гневаться на нее. Ведь последний месяц она вела себя вполне сносно, даже в институт пару раз сходила. Вчера вот сорвалась, но, если верить матери, отец об этом ни сном ни духом. Может, она что-то подзабыла? Но сосредоточиться на воспоминаниях уже не удалось. В кабинет энергичным шагом вошел отец.
        - Молодец, не опоздала на этот раз, - похвалил он дочь. - Вижу, некоторые мои уроки все-таки удерживаются в твоей головке.
        Ульяна мгновенно воспрянула духом, даже порозовела от удовольствия. И с чего она взяла, что предок вызвал ее, чтобы наорать и чего-нибудь лишить? Возможно, на этот раз разговор пойдет о чем-то хорошем. Вдруг отец решил спонсировать фильм с Мэтом в главной роли? Она как-то намекала отцу, что хотела бы попробовать себя как спонсор и режиссер какого-нибудь блокбастера.
        - Разговор у нас сегодня будет очень серьезный, - предупредил отец и начал мерить кабинет шагами. Он всегда разговаривал с дочерью на ходу.
        - Слушаю, папа, - скисла девушка. Нет, ничего хорошего вид отца не предвещал. Да еще мать как-то странно смотрела на нее при прощании…
        Отец на секунду застыл на месте, глянул на Улю исподлобья с таким выражением, что по спине ее пробежал легкий холодок озноба.
        - Знаешь ли ты, что в пору своего детства я увлекался творчеством Раджа Капура? Был такой индийский режиссер. Не слыхала?
        - Нет…
        - Да не важно, собственно, - махнул рукой отец. - Особенно впечатлил меня фильм
«Бродяга». Его главный герой-судья свято верил, что сын порядочного человека в любых условиях будет порядочным человеком, а сын вора - вором. Но случилось так, что его родной сын вырос в трущобах и стал вором. И однажды предстал перед отцовским судом.
        Отец замолчал и посмотрел на Улю так, словно ожидал от нее какой-нибудь реакции на его рассказ. Теряясь от столь необычного вступления, она выдавила из себя:
        - Прикольно…
        А потом спросила торопливо, испуганная неприятной догадкой:
        - А что, у нас дома что-то пропало? Честное слово, пап, я ни при чем, я и дома давно не была!
        - Молчи уж лучше, - махнул рукой отец. - О другом речь. С годами я обнаружил, что эта теория и в моей душе нашла мощный отклик. Конечно, не в таком радикальном виде. Не важно, кто кого родил. Но я полагал, что ребенок, воспитанный в приемлемых условиях, у нормальных родителей, просто не имеет возможности ступить на кривую дорожку. Когда начались проблемы с тобой, я был уверен, что это проблемы роста, и через пару лет от них не останется и следа…

«Началось», - тоскливо подумала Ульяна.
        - Нечего и говорить о том, что я ошибался. За семь лет нам с матерью удалось ценой огромных усилий купировать лишь самые серьезные проблемы. Да, ты не сидишь на игле и не угодила за решетку. Но едва ли этот факт может служить родительской отрадой. Ты ухитрилась ничего не взять ни от меня, ни от матери, и нет ни малейшей надежды, что это произойдет позднее. Нет, я сознаю, конечно, - отец вскинул руки, - что ты выросла в тяжелых условиях. Не нужно гримасничать, я не шучу, а искренне считаю худшими условиями для человеческого роста ситуацию, в которой ни за что не нужно бороться. И тут есть моя доля вины перед тобой. Но отчего же множество ребят, выросших в сходных с тобой условиях, сумели справиться с этим, выучились в институтах, независимо от родителей начали карьеру?
        - Я тоже начну, - утомленная столь долгим монологом, оживилась Ульяна. - Ты только помоги мне немного. Я могла бы вести свою программу, например…
        - Помоги, помоги! - раздраженно перебил ее отец. - А ты хоть раз поинтересовалась, как я достиг всего того, чем ты так беззастенчиво владеешь? Мне-то кто помогал? Впрочем, вижу, тебе снова становится скучно, поэтому возвращаюсь к главной теме нашей беседы. Так вот, настал момент, когда я усомнился, что ты на самом деле - моя дочь. Я не находил в тебе ни малейшего намека на мое упорство и трудолюбие. Заподозрить твою мать в измене - невозможно! Тем более что в тебе я не обнаруживал ничего и от матери: ни ее благородства, ума, такта, ни-че-го! Это заставляло задуматься.
        Уля сидела затаив дыхание - и уже совершенно ничего не понимала. Отец вроде бы и не ругал ее, но с каждой секундой ей делалось все неспокойнее. У отца такой голос, будто она сотворила что-то ужасное, чему не может быть прощения. Кажется, на этот раз дело не ограничится урезанием ее месячного бюджета. Понять бы хоть, за какие грехи.
        - Полгода назад наш домашний врач взял у тебя кровь якобы для контроля за тем, не вернулась ли ты к своим детским шалостям. На самом деле я заказал генетическую экспертизу. Так вот, она показала, что ни я, ни моя жена ни имеют к твоему рождению никакого отношения. И сегодня я пригласил тебя, чтобы сообщить об этом прискорбном для тебя факте.
        Отец замолчал. Молчала и Ульяна. Не потому, что была ошарашена, - просто не поняла последних фраз отца. Про анализ крови услышала. Но ведь она и сама знает, что больше не принимает всякую дрянь, значит, в этом плане все в порядке. Отец должен быть ею доволен. Почему же он смотрит на нее таким чужим и холодным взглядом?
        - Ты понимаешь, что я сейчас сказал? - выждав минуту, спросил отец.
        - Нет, - честно призналась девушка.
        Тогда отец приблизил к ней свое лицо, вперил взгляд в ее зрачки и произнес четко, едва ли не по слогам:
        - Ты - не наша дочь, понимаешь?
        Уля постаралась собрать мысли в кучку, зажмурилась, мотнула головой и, ощущая сильнейшее утомление от умственной деятельности, спросила:
        - И чего?
        Отец отошел к окну, коротко вздохнул:
        - Вопрос совершенно в твоем духе. Я бы на твоем месте спросил: как это получилось? Впрочем, я и на своем месте провел полное расследование. К сожалению, семнадцать лет назад жизнь нашей семьи была совсем иной, не было тех возможностей, что появились с годами. Надя рожала в самом обычном роддоме. Похоже, не было никакого злого умысла: детей банально перепутали.
        - Значит, - спросила Уля, в голове у которой что-то стало проясняться, - у меня есть сестра? Ты ее нашел, да, папа?
        - Вы не сестры, - одернул ее отец. - Да, нашел.
        - И… чего, она будет жить теперь с нами?
        - Ульяна, давай с тобой сразу уточним ситуацию. Безусловно, наша настоящая дочь будет жить с нами, если сама того захочет. А вот тебе с сегодняшнего дня придется начинать самостоятельную жизнь. Конечно, ты можешь навещать нас, советоваться по каким-то вопросам… Я также намерен выплачивать тебе некоторое пособие, по крайней мере, до того момента, пока не начнешь работать или не выйдешь замуж…
        - Что?! - завопила Ульяна, осознав, наконец, весь ужас ситуации. - Ты хочешь просто вышвырнуть меня из дома? Папа, да ты с ума сошел! Ты что, не можешь содержать нас двоих? Разве я виновата, что меня с кем-то там перепутали?!
        Отец молчал, и Ульяна совсем перепугалась. Ее бросило в жар, капельки пота поползли по коже, глаза защипало.
        - Да тебя журналисты сожрут, если ты так поступишь! - теряя над собой контроль, закричала она. - Напишут, что ты каких-то чужих оборванцев из дерьма вытягиваешь, а родной дочери, которая вдруг оказалась неродной, не можешь обеспечить нормальную жизнь. Да от тебя твои партнеры по этому идиотскому движению на фиг отвернутся! С тобой сотрудничать никто не захочет, вот!
        Не стоило этого говорить. У отца в глазах замерцали переливчатые льдинки - верный признак, что он очень раздражен. Сквозь плотно сжатые губы он будто выплюнул в ее сторону:
        - Не нужно мне угрожать, Ульяна Олеговна. Это чревато дурными последствиями.
        - Почему Олеговна? - вконец растерялась Уля. - Я же Рэмовна.
        - Никакая ты к черту не Рэмовна! - затрубил над ее головой отец. - Давай, дорогая, смотреть правде в глаза: твой отец, Олег Иванович Вяткин, умер в тюрьме десять лет назад! Твоя мать еще жива, но уже мало походит на человека ввиду вечного пьянства! Конечно, такое происхождение несколько оправдывает в моих глазах твою склонность ко всему дурманящему. Ты говоришь, не виновата, что вас с другой девочкой перепутали в роддоме? Правильно, не виновата. И обижаться не на кого, потому что тебе невероятно повезло в результате этой путаницы! Не повезло той, другой девочке! Это она пережила все ужасы безотцовщины, нищей жизни, равнодушия алкоголички-матери, необходимости с самых ранних лет работать на самых грязных и опасных работах, чтобы хотя бы не умереть с голоду. А теперь выслушай меня и запомни раз и навсегда: Я НИКОМУ НЕ ДАЮ ДЕНЕГ ПРОСТО ТАК! И скажи спасибо, что я еще не требую от тебя возмещения долгов!
        Отец швырнул перед ней на стол папку. От резкого удара створки ее распахнулись, по столу рассыпались какие-то бумажки.
        - Что это? - отшатнулась Уля. Она теперь была готова к любому подвоху.
        - Здесь документы, связанные с тобой. Это - счета за лечение, когда мы пытались распрощаться с наркотиками. Расписки, которые давали мне владельцы разбитых машин, попавших в аварии из-за твоего неповторимого стиля вождения без прав. Мировые договоры с владельцами клубов, баров, ресторанов после твоих дебошей. Мы с тобой в расчете, Ульяна. Что скажешь?
        - Для тебя же это - капля в море, - не сдаваясь, твердила девушка.
        - А ты отвыкай считать мои деньги! - грубо прикрикнул отец. - С этого дня все они принадлежат другому человеку. Тебе остается машина, без водителя, разумеется, так что очень советую получить права, прежде чем сядешь за руль. Также все наши с Надей подарки и, разумеется, месячное содержание, размер которого я еще не определил. Сразу привыкни к мысли, что с нынешним оно не пойдет ни в какое сравнение. Но и с голоду ты не умрешь.
        - А где я буду жить? - прошептала Уля. - Купи мне квартиру, пожалуйста! Я могу даже уехать в Америку и поселиться в нашем доме в Майами. Не буду мозолить тебе глаза. Или хотя бы в Монако. Ты согласен, папочка?
        - Забудь об этом, - усталым голосом посоветовал ей отец. Или уже не отец, а Рэм Григорьевич Гриневич, чужой и презирающий ее человек. - У тебя ведь есть сейчас жилье?
        - Да, я снимаю квартиру, ты же знаешь, за нее ведь платит мама, мне самой…
        - Значит, найди себе более экономичный вариант, - отрезал Рэм Григорьевич. - Все, иди, Ульяна, у меня полно дел.
        - Но мы же еще ничего не решили! - в отчаянии крикнула девушка. - Я хоть смогу прийти к тебе сюда или домой или ты запретишь своим охранникам пускать меня на порог?
        - Тебе в любом случае придется прийти сюда через некоторое время. - Хозяин кабинета уже уткнулся в бумаги. - Нужно будет переоформить кучу документов. До свидания, Ульяна.
        Девушка попятилась к двери и вдруг закричала тонким голосом, бессильно потрясая кулачками:
        - Я сейчас же позвоню маме! Она не позволит тебе так со мной поступать! Ты увидишь!
        Ответом ей было молчание. Ульяна распахнула дверь и помчалась по коридору, ничего и никого вокруг не видя от бешенства.
        Рэм и Надя, 1991 год
        Надя Савостьянова очень рано начала жить самостоятельно. Родители умерли так давно, что отца она помнила только по фотографиям, а мать - смутно, будто эпизод из сна. Та умерла от сердечного приступа однажды рано утром, едва успев проводить дочку в школу, во второй класс. Надю растила бабушка, к тому времени уже совершенно больная, почти обезноженная. Больше всего она боялась оставить этот свет раньше, чем Надя закончит школу, не хотела, чтобы внучка оказалась в детском доме. Бабушка даже в Бога уверовала, чтобы просить его об этой маленькой услуге, хотя всю жизнь прожила воинствующей атеисткой. Ходить в церковь не позволяли ноги и воспитание. Бабушка поставила на прикроватную тумбочку икону Иисуса Вседержителя и каждый вечер подолгу разговаривала с ним, без слез и фанатизма, на равных.
        Бабушка умерла через два дня после того, как Надя поступила в институт. Умирала спокойной и счастливой, с заговорщицкой улыбкой посматривала на икону. Ее, давно уставшую мучиться от болячек на земле, страстно влекло узнать, что там, за гранью. За внучку она не боялась: Надя все умела делать по дому, знала, как вызвать сантехника и электрика, как спланировать бюджет. На сберегательной книжке лежала тысяча рублей, этого должно было хватить надолго. Мир мужчин Надя постигала на бесконечных бабушкиных историях из ее собственной жизни и жизни ее знакомых, старуха была уверена, что внучка не даст себя облапошить и не бросится на шею первому встречному. Еще радовалась она тому, что умирает так своевременно: ведь в школе у Нади не было подруг, все свободное от уроков время съедал уход за беспомощной старухой. Зато в институте с первых дней внучка будет жить нормальной студенческой жизнью. До последнего вздоха наставляла ее слабеньким шепотком:
        - Живи, Наденька, по обстоятельствам. Все веселятся - и ты веселись, даже пусть через силу.
        Этот совет очень пригодился Наде, когда началась учеба. Поначалу беззаботные сокурсники казались ей абсолютными детьми, она не понимала их шуток, их интересов, проблемы сверстниц, на ее взгляд, были просто смехотворны. Хотелось отойти от галдящей молодежи в сторонку и спокойно почитать книжку.
        Но Надя следовала завету бабушки и даже сходила пару раз на тусовки. Посмотрела, как все происходит, пожевала черствые бутерброды, запила их пивом прямо из бутылки - и в следующий раз пригласила группу к себе. Ее предложение приняли на ура, завалились безо всякого повода - и были поражены отлично сервированным столом, горячими блюдами, хрустальными сияющими бокалами. И с тех пор собирались только у Нади. Она не возражала, втянулась в студенческую жизнь, прониклась жизнью подружек. По ночам в пустой квартире бывало одиноко, вот Надя и старалась днем напитать ее смехом и разговорами. Скоро сокурсники стали напрашиваться к ней в гости со своими друзьями и возлюбленными. Надя не возражала, только строго следила, чтобы гости вели себя прилично, не напивались, не портили общую картину. В случае чего могла и на дверь указать.
        В начале второго курса собрались отметить чей-то день рождения. Надя в тот день засиделась в библиотеке и потому немного запаздывала с ужином. Когда после кухни заглянула в комнату, там уже ступить было некуда. Надя оглядела гостей, всем улыбнулась, покивала. Только один гость оказался ей незнаком. Он стоял у книжного шкафа и сквозь стекло рассматривал книжные корешки. Обернулся, без улыбки кивнул хозяйке и снова развернулся ко всем спиной. Наде этот новый гость почему-то не понравился. Было в нем что-то чужое, едва ли не отталкивающее, что могло поломать привычное течение праздника.
        Она вернулась на кухню и спросила у помогавших ей девочек, чей это новый бойфренд там, в комнате. Все дружно отказались. Тогда Надя стала спрашивать о новеньком ребят, которые то и дело в нетерпении заглядывали на кухню, таскали с подноса нарезку и пирожки. Третий заглянувший, Анатолий, сразу признался:
        - Девчата, это со мной. Прости, Надюша, что не предупредил, наскоком все получилось.
        - Это твой друг? - спросила Надя.
        - Рэм-то? - почему-то захохотал Толя. - Да он мой кредитор! Я ему сегодня половину стипухи отвалил в счет долга и как-то в разговоре случайно пригласил сюда. Не думал, что он припрется, сам обломался, когда увидел.
        - А кто он вообще? Ведь не студент?
        - Он вроде у нас на заочном учится. А вообще он, не поверишь, - ростовщик!
        - Жуть, - сказала Надя, которая искренне считала, что порядочному человеку неприлично даже говорить о деньгах, а не то что ими как-то манипулировать.
        Позднее, когда уже сидели за столом, Надя исподтишка рассматривала странного гостя. Был он очень высок, но худой, жилистый, с копной темных волос. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы не застывшее напряженное выражение, такое, будто гость все время задерживает дыхание или у него что-то болит. В общем разговоре он не участвовал, но иногда, когда кто-нибудь шутил, и шутка получалась так себе, чуть кривил губу и вздыхал.

«Неприятный тип», - следом за ним морщилась и Надя.
        После застолья все пошли проветриться и покурить на балкон. Балкон был маленький, стояли, как в метро в час пик, смеялись без повода, наслаждались собственной молодостью и жаркой близостью таких же молодых здоровых тел. Выпитое спиртное властно выталкивало на волю чувственность. Надя ощущала, как, прижимаясь грудью к ее спине, тяжело дышит ей в шею староста их группы Никита, и радовалась тому, что она его так заводит, и тому, что ничего из этого не выгорит и уже завтра они встретятся в институте, как обычные приятели и одногруппники.
        - Смотрите, тут на крышу можно выбраться, - вдруг сказал Никита, обнял Надю за плечи и стал подталкивать к ограждению балкона.
        Квартира была на последнем, пятом этаже. Надя посмотрела на стену дома: и правда, между ее и соседним балконами невесть зачем было несколько кирпичных приступочков, уходящих под крышу.
        - Прямо как для домушников сделано, - ахнула Таня, чья-то подружка. - Надь, вас никогда еще не грабили?
        - Ничего не стоит на крышу попасть, - гнул свое Никита. - Если встать на перила балкона, рукой уже можно держаться за ограждение крыши, ноги на ступеньки - и полный ажур. Может, продолжим там наш сходняк?
        Никто не возражал. Появились даже предложения: собрать еду и оставшуюся выпивку в мешок, подтянуть на веревке.
        - Сначала девочки лезут, - распорядился Никита. - Ко мне сюда еще парня для страховки, желательно не самого пьяного. И табуретку надо поставить. Наденька, ну что, как хозяйка, покажешь класс?
        Надя кивнула и легко вспорхнула на табуретку, а оттуда ступила на широкое, в кирпич, ограждение балкона. Никита горячими ладонями изо всех сил обхватил ее за пояс. Надя подозревала, что ради этого он и затеял всю историю. Она встала на цыпочки, схватилась за нагретые закатным солнцем кирпичи и перенесла ногу на ближайший выступ. Никита больше не обнимал ее, теперь он ладонью сильно давил ей на поясницу, прижимая к стене. Постояв немного и примерившись, Надя сделала мах ногой, закрепила стопу на кирпиче, попробовала подтянуться - но тело оказалось слишком тяжелым для такого трюка. Нога соскользнула, Надя покачнулась, несколько пар рук начали судорожно толкать ее к стене, а на самом деле только еще больше нарушать ее хрупкое равновесие. У Нади в голове промелькнула мысль о чем-то ужасном и неминуемом.
        Но тут кто-то с силой дернул ее назад, и девушка оказалась лежащей на балконе. Над ее головой раздавался шум борьбы. Потом все разом схлынули в комнату, забыв о хозяйке. Она сама поднялась на ноги, поднесла к лицу содранные в кровь ладони. Склонилась над ограждением - и ее буквально вывернуло наизнанку. Тяжело дыша и закрывая рукой рот, Надя вернулась в комнату.
        Там бушевал настоящий скандал. Никита валялся в кресле с запрокинутой головой, на лице виднелись кровавые потеки. Все орали на новенького.
        - Слушай, ты пришел в чужой дом и не можешь устанавливать здесь свои порядки, - горячились девочки. - У нас принято решать все на словах, а не кулаками! Может, мы каждый раз на крышу лезем, какое тебе дело?
        - Как же решать на словах, если вы ее чуть не уронили? - удивлялся Рэм. - Вы что, не видели, что она пьяная? В таком состоянии человек по прямой линии не может пройти, не то что на крышу лезть!
        - Ты Наде не отец и не можешь за нее решать! - прогнусавил с кресла Никита.
        - А ты суши свой нос и не лезь! - тут же парировал Рэм. - Ты ей отец, чтобы ее жизнью распоряжаться? Да если бы не я, ты бы сейчас уже с милицией разговаривал, придурок!
        - Кто придурок?! - взвыл Никита, бросаясь на гостя. Их растащили и опять стали орать.
        Надя, о которой все забыли, привстала на цыпочки и закричала:
        - Уходите все вон, немедленно!
        - Надь, да чего ты, слушай, просто идиот какой-то… была же идея собираться только группой… - насели на нее со всех сторон.
        - Убирайтесь! - завопила Надя, глотая слезы. И убежала в ванную. Там она первым делом прополоскала рот и промыла руки. Когда вернулась в комнату, ее однокашников там уже не было. Зато был Рэм, который со скорбным видом собирал со стола грязную посуду.
        - Вы что делаете? - изумилась такой наглости Надя. - Я ведь просила всех покинуть помещение.
        - Я - не все, - разъяснил свою позицию Рэм.
        Надя задумалась: наорать на него, что ли, так, чтобы никогда уже здесь не появлялся? Прислушалась к себе и поняла, что запал пропал.
        - Почему вы такой злой? - спросила она. - Можно же было просто меня снять, и никого не бить, и скандалов не устраивать.
        - Я не злой, просто характер взрывной, - ответил Рэм и улыбнулся как-то неловко, вымученно. - А взрывает меня все, что делается без ума.
        - Ладно, - вздохнула она. - Сейчас чай будем пить, не выбрасывать же целый пирог.
        Они проболтали до трех часов ночи. Надя узнала, что Рэм тоже сирота, после смерти родителей продал трехкомнатную квартиру, чтобы пустить деньги в оборот. Пробовал себя в разных сферах, занимался розничной торговлей, но там уже все схвачено, сейчас у него вроде как свой частный банк, дает деньги под проценты. В какой-то момент Надя поняла, что у нее слипаются глаза. Сил провожать гостя и волноваться, как он выберется из их бандитского района, не было, и она предложила:
        - Ложитесь на кухне, там раскладушка за дверью, а матрас на балконе. Белье в комоде на кухне, возьмите сами. А я что-то устала.
        И рухнула на диван. Через несколько часов Надя проснулась и страшно пожалела, что позволила чужому неприятному человеку остаться на ночь в доме. Теперь ей ужасно хотелось пить, хотелось сходить в ванную или просто побродить по квартире, потому что в лежачем положении комната со страшной силой вращалась перед глазами. Но она боялась пошевелиться, ведь любой звук мужчина на кухне мог расценить как приглашение к более близкому знакомству. А может, он и само предложение остаться понял по-своему и теперь только и выжидает момента, чтобы явиться в комнату. Надя так перенервничала, что несколько раз ей чудился Рэм, стоящий в дверях комнаты и прожигающей ее своими темными блестящими глазами.
        А потом она отключилась и проснулась, когда по комнате уже вовсю бродили солнечные лучи. На цыпочках приблизилась к кухне - там было пусто, раскладушка вернулась на прежнее место за дверью. Только свернутый матрас и стопка аккуратно сложенного белья поверх него напоминали о вчерашнем госте. Надя вздохнула с облегчением и скоро забыла о случайном знакомстве.
        Но ближе к Новому году пришлось ей не по своей воле вспомнить о Рэме. У нее начались трудности с деньгами. Бабушкину заветную тысячу банк отказывался возвращать. Сперва Надя надеялась, что сумеет прожить на свою повышенную стипендию. Но потом по нелепой случайности - подсказала подружке буквально одну цифру, а преподавательница засекла - Надя получила тройку на экзамене, и вскоре она уже не знала, что будет есть завтра. Посиделки прекратились, сокурсники решили, что у Нади появился ухажер, и ей теперь не до них. На перерыве между лекциями она теперь сразу убегала, чтобы подружки не успели позвать в столовую. Угощаться за чужой счет было для нее делом совершенно недопустимым. Она покупала самый дешевый пирожок в забегаловке, запивала чаем, дома варила только крупы и пила кипяток. Но когда пришли счета на квартиру, Надя сдалась. И спросила у Анатолия, как позвонить Рэму. Тот удивился, но телефон дал. В тот же вечер, борясь с мучительной неловкостью, Надя набрала номер. Рэм явно обрадовался ее звонку, и это было особенно неприятно. Надя все-таки договорилась встретиться с ним на следующий день. Рэм
пообещал встретить ее после занятий.
        На другой день, едва увидев на улице его нелепую фигуру, Надя подошла к нему и сразу перешла к делу:
        - Рэм, я тут вспомнила, что вы даете деньги под проценты. Мне нужно купить кое-что из домашней техники, а средств не хватает. Не могли бы вы помочь мне?
        Рэм повел себя как-то странно. Он поспешно отвел от Нади взгляд, лицо его заледенело, губы судорожно задергались. Потом он с явным трудом разомкнул их и заговорил потерянным голосом:
        - Надя, простите, только я больше не занимаюсь этим. Но я дам вам телефон человека, который вам поможет, почти без процентов. Вы позвоните ему прямо сегодня, а я его предупрежу…

«Врет, - поняла Надя. - Просто не хочет связываться».
        - Давайте сходим в кафе, - вдруг предложил Рэм.
        - Нет, извините. - Надя мстительно вздернула голову. - У меня важная встреча через полчаса, я должна бежать.
        Вечером она все-таки позвонила по новому номеру. Звонить по такому щекотливому делу человеку совершенно незнакомому было еще труднее, чем Рэму, Надя почти час провела в борьбе с собой, прежде чем взялась за трубку. Но все прошло неожиданно легко: человек, у которого оказался почти мальчишеский звонкий голос, как будто ждал ее звонка. Обрадовался, как родной, сразу спросил, куда подвези деньги. Надя думала, что в таком случае за деньгами приходят сами просители, но с готовностью назначила ему место встречи. Тут же обсудили сумму, срок и проценты, которые и в самом деле оказались совсем пустяковыми. На следующий день Надя встретилась с обладателем юного голоса, розовощеким юношей с портфелем в руках, получила деньги и тут же бросилась в ближайший магазин. Она уже два дня ни ела ничего, кроме хлеба.
        А на следующий день в деканате вдруг вспомнили, что Надя вообще-то - круглая сирота, вызвали, пожурили за то, что она сама не подняла шум, и пообещали, что стипендию она будет получать прежнюю. Выдали даже материальную помощь. Надя, чтобы не набегали проценты, из деликатности все же выждала неделю, а потом позвонила парнишке и сказала, что готова вернуть деньги. Тот не возражал, снова явился на встречу, долго и бестолково пересчитывал деньги, то просил больше, то, наоборот, норовил себя обделить. В общем, к моменту расставания Надя уже кипела от негодования. Из телефонной будки она позвонила Рэму и предложила ждать ее у дома. А при встрече произнесла гневно:
        - Думаете, я такая дура, поверила, что этот мальчик ссужает деньги в кредит? Да он считать их не умеет! Почему вы не могли помочь мне сами, а придумали эту игру? Из чистоплюйства, что ли? Или вы в меня влюбились?
        - Не влюбился, - тихо ответил Рэм. - А полюбил. Когда в первый раз вас увидел. Простите, Надя, я просто растерялся, когда вы заговорили о деньгах. Знаете, сколько я уже друзей из-за денежных дел потерял? Я испугался, что наши с вами отношения начнутся неправильно.
        - С чего вы вообще решили, что они хоть как-нибудь начнутся? - с самым мрачным видом спросила Надя.
        - Я понял, что вы моя женщина, - с восхитительной наглостью сообщил ей Рэм. - А мое мне хоть и трудно дается, зато уж от меня никогда не уходит.
        С того дня Надя стала с ним встречаться. Сперва для того, чтобы доказать, что она-то уйдет, когда захочет, что бы он там ни думал. Потом встречи стали потребностью, иногда мучительной. Рэм всегда пребывал, как он говорил, «в рабочем процессе». Ему постоянно звонили на пейджер, иногда он срывался со свиданий и куда-то убегал. Надю это бесило. Временами ей казалось, что она уже почти готова полюбить его, ответить нежностью на его робкие прикосновения, - но тут он снова убегал, и она ехала домой на пойманном им частнике, украдкой глотая слезы обиды.
        Однажды Рэм пропал. Правда, предварительно предупредив, что должен будет по делам бизнеса уехать на два дня. Но к положенному сроку домой не вернулся и ей не позвонил.
        Она сама звонила ему всю ночь напролет. Утром собралась в институт, но вместо этого пошла к дому Рэма и простояла у подъезда три часа. А когда увидала его в конце улицы - в ней словно лопнула до предела натянутая струна. Подкосились ноги, зашумело в голове. Подбежавшему мужчине она сказала вялым голосом:
        - Знаешь, в следующий раз лучше скажи, что ты меня бросил. Я это легче переживу, чем твой бизнес. Это не для моих нервов. Я так долго не потяну.
        А Рэм понял только одно - что она за него боится. Лицо его радостно вспыхнуло, он прижал девушку к себе и начал целовать на глазах у всего дома. А потом Надя и сама не заметила, как они оказались в квартире, рядом на диване, ошеломленные, счастливые, обхватившие друг друга так крепко, словно люди, испытавшие весь ужас разлуки.
        Через два месяца они поженились. Жили хорошо, весело, хотя Надя и не переставала ворчать по поводу занятий Рэма. Ей хотелось, чтобы муж ходил на службу, приходил в положенное время домой, и ей бы не приходилось покрываться липким потом всякий раз, когда она читала или слышала новые сообщения об убийствах бизнесменов, о похищении их жен и детей. Однажды Рэм, разозлившись, сказал ей:
        - Слушай, когда ты в школе читала о всяких революционерах, ты их осуждала?
        - Да нет, - растерялась Надя. - Они ведь за светлое будущее вроде как боролись. Хотя, как выяснилось, с этим-то они прокололись.
        - Вот и я борюсь за светлое будущее! - воскликнул Рэм. - И, между прочим, не только нашей семьи. Хотя за это в первую очередь. Чтобы мы могли жить по-человечески, детей смогли завести.
        - А что нам сейчас мешает? - удивилась Надя.
        - Ты пойми, детей рожают, когда есть условия для этого. Неужели ты хочешь, чтобы вся наша жизнь прошла в этой однокомнатной квартире, чтобы ребенок бегал в нашем грязном дворе, ходил в переполненный детский садик? А если вдруг болезнь, необходимость дорогостоящего лечения? Ходить с протянутой рукой по инстанциям? Надя, у родителей должна быть ответственность, должно быть сознание того, что в любой ситуации они о своем ребенке могут позаботиться.
        - А что там во вторую очередь? - сердито спросила Надя.
        - А во вторую очередь я думаю о будущем нашей несчастной страны. Посмотри, что сейчас вокруг: пьянство и безответственность. Да еще нарождающийся класс бизнесменов, которыми матери пугают детей. Я этих людей повидал, большинство из них и впрямь - моральные уроды. А я хочу, чтобы в России зарождался цивилизованный бизнес. Для этого надо, чтобы в него приходили нормальные люди. А я и есть такой нормальный человек, вполне сформировавшийся, и я знаю, что при любых обстоятельствах останусь таким, то есть до уровня подонка уже не скачусь. А тебе просто надо потерпеть, Надюша. Через несколько лет все изменится, не будет уже таких ужасов.
        - Куда же мне теперь деваться, - полусердито, полушутливо ответила Надя. - Придется терпеть.
        Лиза
        После полуночи Лиза легла на свой топчан за ширмой, но так и не сумела уснуть. Ужас за судьбу Анны Андреевны и Сонечки сжигал ей душу. Вконец измученная, часа в три ночи она забылась на пару минут и вдруг отчетливо увидела комнату, куда так стремилась попасть. Анна Андреевна лежала на диване, иссохшая, с запавшим ртом и закрытыми глазами. В ногах у нее скорчилась Сонечка, почти бестелесная и вся словно присыпанная серой пылью. Такая же пыль лежала на всем в комнате, вещи истлели, превратились в прах, окна почему-то были заколочены крест-накрест. И сразу было ясно, что в этой комнате больше нет жизни. Лиза проснулась от собственного крика.
        Она вскочила и заметалась по комнате. Картина из сна так и стояла перед глазами. Лиза твердила себе, что ничего подобного не могло произойти, она всегда старалась приносить еду с запасом, значит, что-то съестное у них наверняка остается. Но что произойдет, если она не сможет прийти еще несколько дней, неделю, месяц? Конечно, с голоду они не умрут. На самый худой конец Андреевна обратится к соседям. Попросит их купить продуктов. А если они при этом заметят Сонечку? Нет, этого допустить никак нельзя!
        Обессилев от переживаний, девушка присела на край кровати, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Не удалось - тревога сжигала все мысли, заполняла голову вязкой ватой страха. За окнами раздражающе шумел, стучал по железному карнизу проливной дождь. Зашевелилась на своей постели мать. Лиза из-за ширмы услышала, как она шлепнула по полу босыми ногами и отчетливо произнесла:
        - Отстань, Олег, не стану я тебе борщ среди ночи варить.
        В последнее время мать, похоже, тревожил призрак покойного мужа. Беспокойный дух то велел ей прибраться в квартире, то сготовить обед. Про себя Лиза отмечала, что характер отца в загробной жизни явно изменился к лучшему. Она хорошо помнила, что при жизни обеды и порядок в доме заботили его в самую последнюю очередь. Все первые места занимала выпивка…
        - Угомонись, настырный, - сонным голосом повторила мать. - Вон, Лизка целый холодильник опять натаскала, возьми, что тебе нужно, и вали в свою преисподнюю.
        Девушка невольно усмехнулась сквозь слезы. Как мать расщедрилась на ее добро, уж и призрака угощает! Это маленькое происшествие вернула ей присутствие духа.
        Вдруг Лизу осенило: пока на улице дождь, надо идти прямо сейчас. Возможно, те, кто следил за ней, попрятались от ливня и не ждут от нее активных действий. Но что делать с соседями Андреевны? Люди недобрые, раздражительные, они устроят скандал, если Лиза потревожит их сон. Хотя ведь можно и не заявляться посреди ночи, а дождаться утра где-нибудь неподалеку.
        Она прислушалась. С дивана доносился дружный храп матери и ее сожителя. Девушка вскочила с постели и сгребла со стула одежду. Оделась в ванной, там же вымыла лицо холодной водой, чтобы хорошо соображать и не пропустить слежку, если даже дождь не остановит ее преследователей. Потом проскользнула на кухню, по пути сообразив, что не стоит зажигать свет. Вдруг эти люди знают, где ее окна, и сейчас наблюдают за ними из нутра своих черных машин. Из холодильника она достала продукты, пока еще не разграбленные, аккуратно сложила их в пакет.
        Боязливо выглянула из подъезда. Опасность могла затаиться где угодно: в любой из припаркованных машин, под кронами деревьев, в черноте подворотен. Теперь идея выйти из дома ночью показалась ей глупой и небезопасной. В этой полутьме она не сумеет разглядеть слежку и в паре шагов за спиной. Была и еще одна причина: Лиза боялась темноты. Эта боязнь жила в ней с детства, с тех пор, как мать запирала ее в комнате и уходила на всю ночь, позабыв даже зажечь свет. Лиза забиралась на спинку дивана и поджимала ноги. Сидела так часами, совершенно неподвижно, и видела каким-то внутренним зрением, как в темноте снуют по комнате жуткие, невыразимые сущности и ждут малейшего шевеления, чтобы обнаружить и настичь ее. С годами страх не прошел, к нему только прибавилось вполне реалистичное осознание всех тех опасностей, что поджидали ее ночью в темноте, вне дома.
        Казалось, двор был пуст, но можно ли вполне этому верить? Был лишь один шанс оставить с носом наблюдателей: сразу перейти к решительным действиям. Так, чтобы не успели спохватиться. Чтобы не смогли догнать даже на машине. Лиза уже все продумала. Распахнув дверь, она ночной птицей ринулась во двор, затем через двор, к заброшенной стройке. В заборе она сразу нашла лаз, которым пользовались окрестные жители, но не могли знать люди пришлые, задвинула за собой доску, пронеслась через стройку и оказалась на соседней улице. Оглянулась - никого. Но на всякий случай бежала еще несколько улиц, меняла направление, оглядывалась, кружилась на месте. И только через час, обессилев и чуть успокоившись, двинулась в сторону нужного дома.
        Идти по ночным улицам пришлось часа полтора. Уже заметно светало, на улицах начали появляться первые прохожие. Несколько раз ее окликнули из проезжающих машин, но Лиза всякий раз шарахалась от проезжей части поближе к домам и переходила на бег. Около шести утра она достигла нужного дома и даже вошла в подъезд - домофон оказался вырван с корнем.
        И вот тут ей невероятно повезло. Лиза и думать не смела, чтобы позвонить в квартиру в такой ранний час, просто собиралась посидеть рядом с дверью на ступеньках. Но дверь отворилась, и на пороге возникли сосед с соседкой, мрачные и закутанные. Какие-то неотложные дела в этот ранний час выгнали их из дома. Женщина встрепенулась при виде девушки, посмотрела на нее бессмысленным со сна взглядом и воскликнула:
        - Вы что так рано явились? Ночь на дворе.
        - Так получилось, - стала оправдываться Лиза. - Я не собиралась вас будить.
        - Ну, заходите, раз пришли. - С великим нежеланием соседка чуть приоткрыла дверь в квартиру. - Удивляюсь я на вас, девушка. То несколько дней не заходите, бросили свою бабку на произвол судьбы, а теперь вдруг являетесь ни свет ни заря. Даже не знаю, сумеете ли достучаться, она ведь не слышит ничего, глухая тетеря…
        - Спасибо, - ныряя в щелку, от всей души поблагодарила Лиза. - Я достучусь, ничего.
        - Имейте в виду, если не будете здесь появляться, мы немедленно вызовем перевозку для вашей бабушки. Еще не хватало, чтобы она умерла здесь от голода или своих болячек… Вот напасть, честное слово..
        - Я буду ходить, вы не волнуйтесь…
        Наконец за соседями захлопнулась дверь.
        Лиза со всех ног кинулась по коридору, с сильно бьющимся сердцем постучала условным стуком. И почти сразу за дверью раздался скрип пружин и звуки поспешного одевания. Слух у Андреевны на самом деле был как у орла, но соседям об этом знать не полагалось. Вот только ходила плоховато. С минуту слушала Лиза тихое пошаркивание, потом дверь отворилась. Высокая пожилая женщина стояла на пороге и маскировала радостной улыбкой тревогу в глазах.
        - Отчего в такое время, Лизонька? Это из-за тех проблем, о которых ты говорила по телефону?
        - Ага, - не стала кривить душой девушка.
        Она опустила на пол сумки и со вздохом облегчения обвела глазами комнату. Свет не горел, но темнота не помеха - каждая мелочь была здесь Лизе знакома. Комната выглядела достаточно большой, с эркером, умеренно обставлена мебелью. Из новых вещей был только телевизор, остальные предметы определенно прожили здесь долгую жизнь. У одной стены стояла кровать, такая высокая, что даже рослая Андреевна забиралась на нее с резной табуреточки. У противоположной стены находился короткий диван, на котором, зарывшись с головой в подушку, спала девочка лет трех. Рядом с диваном стояла такая же табуретка, здесь явно не нужная, но необходимая для ребенка, желающего во всем подражать взрослым. Тут же на венском стуле были аккуратно развешаны детские одежки.
        Девочка на кровати зашевелилась, оторвала от подушки голову, и Андреевна поспешила зажечь настольную лампу, чтобы ребенок не испугался голосов в темноте. Малышка заморгала сонно, потом сосредоточила взгляд на Лизе и воскликнула с восторгом:
        - Ой, мамочка пришла!
        Следующие полчаса Лиза возилась с девочкой. Сперва укачивала на руках и уговаривала поспать еще немного. Когда стало ясно, что Соня окончательно проснулась, Лиза одела ее и стала показывать принесенные подарки: уточку для плавания в тазу и яйцо, из которого при соответствующем уходе могло вылупиться какое-то существо. Такие яйца продавались в магазине как подарок к Пасхе. Андреевна тем временем накрыла стол, сделала бутерброды и кашу для девочки. За едой Соня была так увлечена созерцанием волшебного яйца, что Андреевна нашла момент для тревожащего ее вопроса:
        - Что же все-таки случилось, Лиза?
        Девушка судорожно вздохнула и ответила шепотом:
        - Генка выходит из тюрьмы.
        - Да что ты? - изменилась в лице старуха. - Это как такое случилось? Ведь я изучала вопрос: по закону он только через два года может выйти по условно-досрочному!
        Лиза только вздохнула в ответ.
        - И как же теперь? - прошептала Андреевна, пряча глаза, чтобы девушка не заметила в них страха. - Что ты станешь делать, Лиза?
        - Не знаю, - качнула головой та. - Мне бы лучше вообще исчезнуть из квартиры. Только куда? На съем у меня денег нет. Помогать никто не станет. А потом, это такой человек - захочет, так из-под земли достанет. Даже странно, что до сих пор не достал.
        Андреевна молчала, и Лиза догадывалась: старая женщина ищет аргументы, что могли бы утешить ее. Ищет - и не находит.
        - Ты можешь пожить здесь, - единственное, что смогла она предложить после долгого молчания.
        - Да что вы, Анна Андреевна! Прятаться, как вы Сонечку прячете? Чтоб вы за мной горшки по ночам выносили? А как же работа?
        - Может, ты смогла бы пожить здесь на законных основаниях, - робко предположила старуха. - Я бы сказала соседям, что чувствую себя плохо, и за мной нужен постоянный пригляд.
        - Анна Андреевна, вы же знаете, что это за люди! - безнадежно воскликнула Лиза…
        Андреевна знала, поэтому не стала настаивать. Они немного помолчали, прислушиваясь к радостному лепетанию девочки. Потом Лиза сказала:
        - Знаете, у него появились новые друзья, у Генки. Или деньги, не знаю. Но за мной уже несколько дней следят какие-то люди.
        - Уголовники?
        - Нет, на уголовников они как раз не похожи. Хорошо одетые люди, машины у них дорогие. Я бы даже не стала связывать это с Геной, но кому еще-то я нужна? А тут известие, что он освобождается…
        - Ты из-за них не могла к нам приходить?
        - Конечно. Мой-то адрес он прекрасно знает. Раз следит - значит, ищет Соню, вот что ужасно. Сегодня мне, кажется, удалось убежать от них, но что нам делать дальше?
        Еще с четверть часа ушло на тихую, безнадежную беседу. Потом великим усилием воли Лиза встряхнулась, улыбнулась и сказала:
        - Ну, не может такого быть, чтобы не было никакого выхода! Я верю, что какой-нибудь случай обязательно придет нам на помощь! Я, пожалуй, схожу на улицу и прогуляю Сонечку, раз уж так повезло, что соседей нет дома.
        Но тут воспротивилась Андреевна:
        - К чему этот риск, помилуй! А вдруг они прямо сейчас и вернутся? Или те люди, о которых ты рассказывала, обнаружат тебя? Теперь надо быть особо осторожными.
        Да и сама Сонечка, напряженно крутя головкой между двумя взрослыми, вставила свое словечко:
        - Я совсем не хочу на улицу. Лучше мы с бабушкой потом по балкону погуляем. А ты, мамочка, лучше почитай мне книжку.
        Когда книга была наполовину прочитана, Соня уже крепко спала, припав щекой к Лизиным коленям. Девушка переложила ее на диван, крепко поцеловала бледную щечку. Старинные часы с потерявшей голос кукушкой показывали четверть девятого. Лизе пора было бежать на работу.
        С тяжелым сердцем вышла она из квартиры. Когда-то получится еще вернуться сюда? Перед уходом все порывалась сбегать в магазин, запастись еще продуктами, но Андреевна ее отговорила:
        - Холодильник у нас и так полный, а комнату припасами заполнять не нужно. Картошка прорастет, в крупах паразиты заведутся, ребенку дышать всем этим придется. Уж в крайнем случае я сама как-нибудь доковыляю до магазина. Только, думается мне, ты сама еще раньше сюда прибежишь. Все наладится, девочка моя!
        - Конечно, - со слабой улыбкой согласилась Лиза.
        На улице ей опять сделалось страшно. А вдруг тем людям все же удалось выследить ее? Она оглядывалась всю дорогу до кафе, но не заметила ничего подозрительного. На работу она опоздала, поэтому сразу натянула фартук и бросилась к только что освободившемуся столику. По пути глянула в окно - и остолбенела. Прямо за окном стоял тот самый, с крысиными глазами, и, не таясь, в упор смотрел на Лизу. Его невыразительное белесое лицо нехорошо оживилось, в уголках губ затаилась усмешка. Замерев, Лиза смотрела в его лицо, стараясь понять, злится ли он на свой ночной провал или злорадствует над нелепой попыткой его провести? Увы, весь его недобрый вид словно говорил девушке: «А я знаю твою маленькую тайну! Тебе меня не обмануть, детка!»
        Ульяна
        После разговора с отцом в голове царил полный кавардак, от злости сводило скулы. Но минут через десять Ульяне удалось взять себя в руки и начать мыслить логически.

«Как я могла купиться на такое фуфло? - спрашивала себя девушка. - Ежу ясно, что родители все это придумали, чтобы в тысяча сто первый раз попробовать меня перевоспитать. А я, как дура, еще унижалась перед ним! И мать как специально уже уехала. Она, конечно, с отцом заодно, но никогда мать не сможет сказать мне в лицо, будто я - не ее родная дочь. На то она и мать. Вот сейчас позвоню ей и заставлю признаться!»
        Уля схватилась за трубку. Но материнский номер оказался заблокирован, а по домашнему телефону в Майами никто не отвечал. Ульяна припомнила, что мать за границей пользовалась другой сим-картой, но номера она не знала. Мать всегда звонила сама, а Ульяне как-то не пришло в голову зафиксировать номер. Она уже почти решилась позвонить отцу и спросить, как ей связаться с матерью, но после некоторых печальных раздумий отказалась от этой идеи.

«Ага, отец скажет, что мать мою зовут Фекла Сидоровна и адрес ее - помойка! Нет, лучше подождать, когда мать сама мне позвонит. Не может быть, чтобы не позвонила хотя бы через день, она без этого с ума сойдет от переживаний. Вот тогда все и прояснится».
        Машина замерла у дома. Шофер Миша с некоторой задержкой распахнул перед хозяйкой дверь. Был он бледен, лицо осунулось, в руках сжимал какие-то бумаги.
        - Ульяна Рэмовна, - через силу проговорил юноша. - Рэм Григорьевич велел передать вам все документы на машину и немедленно явиться к нему в офис. Вот, тут все, талон, доверенность, страховка…
        Тут губы его дрогнули, и шофер умолк.
        - Давай сюда, - холодно произнесла Ульяна. - Все, свободен.
        А про себя подумала злорадно: «Переживает, несчастный идиот, думает, что отец его уволил. А это не его - это меня, черт возьми, пытаются уволить!»
        Когда Миша на заплетающихся от горя ногах зашел за угол дома, Ульяна набрала еще один номер и приказным тоном выпалила в трубку:
        - Нотка, срочно вали домой из своего монастыря, у меня тут большая заморочка! А, ты уже на месте, обед варишь? И Мэт тоже там? Ну, готовьтесь, через пару минут я такое вам расскажу!
        С Ноткой Уля познакомилась, когда ей было десять лет. В тот год жизнь Ули изменилась так резко, что девочка долго еще не могла опомниться от этих перемен. Сначала мать сказала ей, что теперь отец будет жить вместе с ними. Уля не слишком обрадовалась: она привыкла к существованию вдвоем с матерью, даже воскресные визиты отца нарушали привычный уклад ее жизни. А потом еще оказалось, что не отец будет жить с ними, а им предстоит переехать на новое место.
        Отец перевез их в квартиру в центре города, такую огромную, что поначалу Уля блуждала по ней, как по дикому лесу. А тут еще оказалось, что ходить ей придется в новую школу, потому что старая по неведомым причинам больше не годилась для Ули. Новая школа располагалась в старинном особняке в двух кварталах от их дома и предназначалась для детей дипломатов и бизнесменов. В этой школе Ульяне предстояло пережить самые кошмарные моменты в своей жизни…
        Как только не дразнили ее одноклассники! «Заморыш» - в классе она оказалась самой мелкой. «Поломойка» - после того, как перед уроком в классе кто-то разбил горшок с цветком и Уля, стараясь угодить учительнице, собрала землю и вытерла грязь собственным носовым платком. Учительница не оценила этого подвига, а только сказала, что в таких случаях следует приглашать техничку, это ее работа. Но самое страшное, самое обидное прозвище было - «тифозница». Оно напоминало Уле, что ее появление в новой школе началось с огромного конфуза, да что там - с катастрофы.
        Первого сентября Уля пришла в новый класс, полная самых радужных надежд. Новая школьная форма, сшитая на заказ, выглядела просто великолепно, к началу учебного года отец подарил ей сережки с бриллиантиками, а мама красиво заколола ей волосы на затылке. Уля чувствовала себя неотразимой и жалела только, что нельзя оказаться одновременно в двух школах - старой и новой. В старой на перемене ее бы обступили одноклассники, и Уля показывала бы им свои новые вещи, ручки, карандаши, резинки. Все это впервые было куплено не на школьной ярмарке, а в дорогом магазине, и было такое яркое, красивое, шикарное. И сама она выглядела просто потрясающе. Ульяна была уверена, что в новой школе найдется много желающих с ней подружиться.
        Учительница показала ее место - третья парта у окна. Уля ужасно удивилось - парта выглядела как будто распиленная пополам, и сидеть за ней можно было только в одиночку. Девочка села, старательно разложила школьные принадлежности - и принялась вертеться по сторонам, стараясь разглядеть своих новых товарищей. От этого постоянного кручения ее взрослая прическа расползлась и превратилась в обычный хвост до середины лопаток. Этим хвостом она случайно смахнула на пол тетрадку сидящей позади девочки, ойкнула, полезла под стол подбирать, и вдруг услышала высокий, звенящий от возмущения голос:
        - Тамара Аркадьевна, а с новенькой вши летят!
        Уля вынырнула из-под стола и увидела, что ее соседка уже отбежала в самый конец класса и оттуда пальцем вытянутой руки указывает на что-то отвратительное, плоское, полупрозрачное, медленно ползущее по столешнице.
        Тамара Аркадьевна, совсем юная, миловидная, вдруг залилась краской и пугающе-ласково сказала Уле:
        - Ульяна, девочка, давай с тобой на минутку выйдем в коридор.
        А в коридоре взяла ее за руку и быстрым шагом отвела в медкабинет. Там Уле распустили ее хвост, осмотрели голову и предложили полежать на кушетке за ширмой, даже подремать, если хочет. Уля вдруг испугалась, вообразив, что у нее обнаружили какую-то страшную болезнь. В старой школе медсестра всегда так торопилась выставить ребят из кабинета, что даже градусник выхватывала, едва он переставал холодить кожу под подмышкой.
        Но, не спавшая от волнения полночи, она действительно задремала, а проснулась, когда в кабинете уже была ее мать. Из-за ширмы Уля слышала ее извиняющийся голос:
        - Вы понимаете, в голову не пришло ее осмотреть… Дочка только вчера приехала из деревни, от родственников мужа. Наверное, оттуда привезла…
        - Да вы не волнуйтесь, Надежда Сергеевна, - говорил ей ласково какой-то мужчина, доктор наверное. - Все через это проходят, ничего страшного, есть отличные средства. Плохо только, что вот так вот, при полном классе, а учительница молодая, не сумела правильно переключить внимание. Детки у нас, знаете ли, зубастые…
        Уля высунулась из-за ширмы и взгляд ее наткнулся на самого директора школы. И это окончательно ее добило. Из слов директора она ясно поняла, что теперь в классе ее не ждет ничего хорошего. И уже второго сентября Надежде Сергеевне пришлось силой тащить упирающуюся дочку из машины к школьному подъезду. Уля рыдала и умоляла вернуть ее в прежнюю школу, кричала, что ни за что, ни за что не станет тут учиться.
        И ее худшие ожидания оправдались. Теперь ее дразнили и травили по любому поводу.
        Самое дурное: она даже представить не могла, чем так раздражала своих одноклассников. Ведь в прежней школе ребята относились к ней хорошо, не дразнили и с удовольствием принимали в свою компанию. По вечерам Уля часами смотрела на себя в большое зеркало в холле их новой квартиры. Конечно, она не красавица, но, может, теперь в ее внешности или походке появилось нечто совсем уж уродливое и отвратительное?
        В ту пору у нее были только две отдушины: поездки два раза в неделю в старую школу на занятия в хоре и встречи с Ноткой. На хоровой кружок отец дал согласие, потому что в новой школе хора вообще не было. Новые одноклассники Ули с молодых ногтей предпочитали исключительно сольные партии. И два благословенных дня в неделю можно было отвести душу, поболтать с прежними друзьями, пожаловаться, с какими уродами приходится учиться, и получить хоть некоторую эфемерную надежду, что с ней-то все в порядке, просто школа дурацкая. Старенький водитель дядя Паша легко соглашался после хора развезти всех участников по домам, а то и покатать по городу, что повышало Улин авторитет почти до небес. Увы, счастье заканчивалось слишком быстро.
        Нотка, или Наташа Павлова, была дочерью начальника службы безопасности в отцовской фирме. Училась она в другой школе, была на несколько лет старше и облегчить Улино существование ничем не могла. Но, в отличие от прежних одноклассников, пыталась иногда давать ей советы. Например, рекомендовала Уле снимать рейтузы в раздевалке, а не разгуливать в них по классу. Причесываться только перед зеркалом, а не на уроке. Она же первая подсказала Уле, что пора ей пользоваться услугами парикмахера, - до этого волосы Уле в конце каждого месяца подстригала мама. Уля была изумлена - она почему-то считала, что в парикмахерскую ходят только взрослые. И Нотка потрясла ее, сунув в руки бумажку с телефоном своего мастера.
        Сама же Нотка была просто совершенство! Уля безмолвно восхищалась ею, тщательно скрывая этот замешенный на зависти восторг. Девочка прекрасно одевалась, волосы лежали у нее волосок к волоску, а не торчали в разные стороны, как у некоторых. Нотка умела держаться так, что даже взрослые в ее присутствии как-то подтягивались и тут же принимали Нотку в свою компанию, заводили с ней серьезный разговор, а не посылали, как Улю, посмотреть телевизор в соседней комнате. Ее расспрашивали об учебе в музыкальной школе, о конкурсах - Нотка пела. Как жалела Уля, что они не могут учиться в одной школе! При Нотке никто не посмел бы ее обижать. Однажды Уля, мучительно краснея, задала ей вопрос: «Как ты думаешь, если бы ты училась в моем классе, ты бы со мной дружила хоть немного?..»
        Нотка тогда посмотрела на нее очень серьезно и ответила: «А я и так с тобой дружу. И всегда буду дружить, если хочешь. А школа - это же не навсегда».
        Уля была готова разрыдаться от благодарности за эти слова. А через несколько дней они с мамой пошли на концерт, и там Ульяна будто впервые услышала голос своей подруги, а главное, увидела, как реагируют на него взрослые и, наверное, компетентные в этом вопросе люди. Кажется, Нотка имела самый большой успех, а толстая незнакомая дама, сидящая рядом с матерью, не смогла сдержать эмоций и громко проговорила посреди арии: «В эту девчушку вселилась душа незабвенной Полины Виардо. Контральто и сопрано, и в какой чудной гармонии!»
        Мать только улыбнулась в ответ громогласной даме, и в этой улыбке была радость сопричастности: она гордилась, что знает Нотку лично. А Улю в это мгновение словно тупая иголка кольнула прямо в сердце: ей вдруг подумалось, мама жалеет, что это не ее дочка так по-взрослому сдержанно раскланивается сейчас на сцене.
        На следующий день Уля снова поехала на хор. Кажется, готовились к какому-то выступлению в соседней школе, учительница пения долго выстраивала их на скамейке и заметно нервничала. А после первой песни бывшая Улина одноклассница, тихая двоечница, кстати говоря, обернулась и раздраженно произнесла: «Так и будешь гудеть мне на ухо?»
        Уля покраснела и тут же поняла, что никогда больше не приедет на эти занятия и вообще больше не будет петь, даже дома, для себя. Пусть Нотка поет…
        Однажды в бассейне после занятия всем классом Уля вышла из душа и не нашла в шкафчике свое белье и одежду. Более того, пропал и сам купальник. Девочка закуталась в полотенце и стала думать, что ей делать дальше. Раздевалка уже заполнилась незнакомыми детьми, они смотрели на чужую девочку с удивлением, но ни о чем не спрашивали. Выйти к тренеру в одном полотенце было нестерпимо стыдно. Автобус с их классом наверняка уже уехал, и не было никакой надежды, что наигравшиеся одноклассники вернут ей вещи.
        Уля просидела так целый час, продрогла до костей, залезла под душ, но полотенце, свое последнее прикрытие, не выпускала из рук. Отплавал и ушел чужой класс, в опустевшую раздевалку заглянула медсестра и строго спросила девочку, почему она сидит здесь одна и в мокром полотенце. Давясь слезами, Уля честно ответила, что потеряла свою одежду. Медсестра куда-то ушла и через четверть часа принесла Улины вещички, измятые и связанные узлом - их кто-то подкинул на вахту. Уля не посмела сказать этой доброй женщине, что это еще не все ее проблемы. Машина отца ждала ее у школы, а до школы от бассейна их возили на школьном автобусе, пеший путь Уля не знала, а денег на транспорт не имела. К счастью, вместе с одеждой нашелся и мобильный телефон. Уля позвонила Нотке, и та очень быстро приехала за ней с водителем из отцовской фирмы. Девочки поехали к Нотке домой. Там радушная хозяйка отпаивала свою незадачливую подружку чаем, а Уля честно рассказывала ей о жестокости одноклассников и умоляла сквозь слезы:
        - Ноточка, попроси свою маму, пусть она поговорит с моей мамой, чтобы меня перевели в любую другую школу! Пусть скажет, что про эту школу ходят плохие разговоры и что в ней опасно держать своего ребенка!
        Матери девочек не то чтобы дружили, но всегда с удовольствием встречались, советовались по вопросам воспитания детей и вместе ходили по магазинам.
        - Почему ты сама не расскажешь маме, как тебе плохо в этой школе? - удивилась тогда Нотка.
        Уля угрюмо потрясла головой. Ей было стыдно рассказывать родителям о своем фиаско.
        - А ты на моем месте как бы поступила? - голосом, лишенным всякой надежды, спросила она.
        Нотка задумалась - она всегда обдумывала каждое свое слово. Потом вдруг губы ее плотно сжались, глаза стали холодными, злыми, и она произнесла, выплевывая каждое слово:
        - Да, согласна, я бы тоже ни слова не сказала родителям. Но если бы со мной так поступили, я нашла бы зачинщика и зубами вцепилась ему в горло. А все остальные глядели бы на это. И в их маленьких мозгах отпечаталось бы, что меня лучше не трогать!
        Уля, приоткрыв рот, смотрела на подругу и чувствовала, как в ее душе разгорается огонь ненависти и ей уже тоже хочется убить кого-нибудь из этого поганого стада, а лучше - всех сразу!
        Неделю после случая в бассейне Уля провалялась с насморком, а в понедельник с утра водитель сперва завез ее к лечащему врачу на осмотр, а после - в школу. Приехали они как раз посреди урока, и Уля, которая вовсе не рвалась в класс, пошла до звонка шататься по школе. И случайно забрела в столовую.
        Столовая здесь была совсем не такая, как в прежней школе. Там - неуютный огромный зал с облупившимися стенами и неистребимым запахом грязной тряпки. Здесь - небольшой квадратный зал с красивой мебелью и огромными окнами. Буфета не было, еду школьники получали бесплатно. Между уроками на столы ставились стаканы с соком и большие подносы с выпечкой и фруктами. На большой перемене был настоящий обед из трех блюд, а длилась перемена почти час.
        Итак, от нечего делать Уля заглянула в столовую и увидела на столах заранее подготовленные стаканы с густым янтарным соком, персиковым или тыквенным. Было пусто и тихо, повариха тетя Нина, наверное, в кухонном закутке уже занималась обедом, а молоденькие подавальщицы улизнули курить на улицу.
        И вдруг словно злой бес вселился в девочку. Разом вспомнились все пережитые в этой школе унижения, и от жгучей ненависти потемнело в глазах. Бегом бросилась она в уборную, подтащила стул к плафону над входом, осторожно выкрутила его, а потом лампочку. Засунула ее в карман пиджака и ввернула плафон на прежнее место. Потом достала из портфеля тетрадку, не глядя, вырвала несколько листов.
        Обернула этими листами еще горячую лампочку и со всей силы наступила на нее ногой, потом еще и еще раз. Лампочка податливо хрустела под ногами, как будто песок на зубах. Стараясь не порезаться, Уля выбросила в унитаз сохранившиеся большие куски, а стеклянную крошку оставила в бумажном кульке.
        Через пару минут она снова была в столовой, все так же пустой, и осторожно ссыпала осколки в стаканы на дальнем столе, который был закреплен за их классом. Стаканов было всего десять, так что хватило на всех. Вороватым движением она сунула скомканный листок под полу пиджака и пошла к выходу. Ноги мелко дрожали, она несколько раз наткнулась на чужие столы и оставила за собой лужи на столешнице. А на выходе она буквально уткнулась носом в огромный живот поварихи тети Нины. Та приветливо приобняла девочку, проворковала ласковым баском:
        - Попить захотела, Улечка? Пей, не стесняйся, я еще подолью.
        На деревянных ногах Уля прошла мимо, потом в раздевалке второпях натянула куртку и выскочила из школы вон. До дома бежала бегом. В квартире оказалась только домработница, недавно нанятая и ужасно робеющая перед всеми членами семьи. Ей Уля ничего не стала объяснять, бросилась в свою комнату и забилась под одеяло. Она слышала, как через час зашла к ней вернувшаяся домой мать, приподняла одеяло, коснулась губами ее лба и сказала кому-то, наверное, домработнице:
        - Вот беда, кажется, опять разболелась.
        И почти сразу зазвонил материн мобильный телефон, та ответила и вдруг вскрикнула отчаянно:
        - Господи, да что ты такое говоришь!
        Потом еще послушала и спросила помертвевшим голосом:
        - Рэм, ты уверен, что это она?
        Ульяна поняла: ее жизнь кончена. Ей хотелось одного - умереть до того, как за ней придут и уведут в милицию, а потом, наверное, отправят в колонию. Она даже задумалась - не выпрыгнуть ли из окна. А что, высота подходящая - двенадцатый этаж. Только нужно, чтобы мама куда-нибудь ушла…
        - Уля! - сдавленным голосом позвала ее мать.
        Девочка даже не шевельнулась. Мать еще минуту стояла над ней, словно не зная, что теперь делать, а потом сказала домработнице:
        - Мне нужно срочно уйти, а вы, пожалуйста, побудьте с Ульяной. Не оставляйте ее ни на минуту.
        Словно прочитала ее мысли!
        Уля притворялась спящей еще целых три часа. А потом в детскую зашел отец и скомандовал:
        - Ну-ка, вылезай из-под одеяла!
        Уля вылезла, сгорбилась на краю постели и опустила голову в ожидании страшного приговора.
        - Тебя что, сильно обидели в твоей школе? - спросил отец. - Тебе сделали что-то, о чем ты не могла рассказать матери или мне? Тогда самое время сказать об этом сейчас. Ты слышишь?
        - Меня все время обижали, - прошептала Уля. - С самого начала, с самого первого дня в этой дурацкой школе.
        - Но почему ты не поговорила с нами? Не пошла к директору?
        Уля еще ниже опустила голову, практически спрятала ее на груди.
        - Понятно, - сказал отец. - Гордыня заела. Лучше самой наделать дел.
        - Папа, - спросила Уля, не в силах больше жить в неизвестности. - Они все умерли или кого-то удалось спасти?
        - Боже! - закатил глаза отец. - Дай терпения! Да живы все, никто не пострадал. Сок успела выпить только одна девочка, да и то только в рот взяла и сразу выплюнула. Прибежали работницы кухни, унесли все стаканы и во всех обнаружили стекло. Вызвали директора… Ну, твоя вина там абсолютно очевидна Тебя не только повариха видела, ты еще и тетрадный листок со своим почерком и с осколками стекла обронила… Я, честное слово, не знаю, Ульяна, как мне после всего этого с тобой разговаривать… Ты хоть сама понимаешь, что могла сегодня стать убийцей?
        Тут Ульяна не выдержала и разрыдалась. У нее впервые в жизни случился настоящий истерический припадок со смехом, икотой и битьем головой об спинку кровати. Отец вызвал на подмогу мать, а сам в растерянности стоял и смотрел на дочку. Потом сказал:
        - Ладно, не реви, я все устрою.
        И вышел вон из комнаты.
        И ведь действительно устроил. Через неделю Уля пошла все в ту же школу. Шла как на расстрел, дрожала от мысли, что сейчас все набросятся на нее, устроят темную или будут скандировать хором: «Убийца! Убийца!»
        Но ничего не случилось. Оказалось, в классе и не знали, что это Уля подсыпала стекло в стаканы. Об истории недельной давности никто уже не вспоминал. На большой перемене Уля вынуждена была вместе с классом пойти на обед и там узнала, что у них теперь новая повариха, посудомойка и подавальщицы.
        Но странно: одноклассники будто чувствовали, что Уля совершила, готова была совершить что-то ужасное, и общались с ней теперь совсем по-другому: без особой любви, но и без издевок. И сама Ульяна изменилась: она потеряла страх. Не только перед соучениками, вообще - перед жизнью. К тому же была уверена: отец все устроит. Вытащит из любой ситуации. А куда денется, ведь она - его дочь!
        А еще пару месяцев спустя у отца на работе произошла какая-то неприятность, и Уля сама слышала, как отец обсуждал с кем-то у себя в кабинете, не сдать ли начальника службы безопасности милицейским властям, или все-таки разобраться самим. И вскоре после этого Ноткино семейство навсегда исчезло из Улиной жизни. Странно, но Ульяну совсем не тянуло продолжить дружбу с Ноткой. Она даже почувствовала облегчение, когда старшая подруга так неожиданно пропала с ее горизонта. Тем более что общение с одноклассниками понемногу налаживалось.
        Нет, друзей Уля не обрела - она просто поняла, как нужно обходиться с врагами. Теперь каждый, кто смел посмеяться над ней, обозвать или подсунуть какую-нибудь гадость в портфель, мог быть уверен, что отмщение неизбежно. Уля могла прыснуть обидчику в лицо из газового баллончика или засунуть в прическу одноклассницы комок использованной жевательной резинки. А потом надменно улыбаться в кабинете директора и на вопрос, будет ли она поступать так и дальше, отвечать с прищуром:
«Пусть только тронут, я еще не такое сделаю».
        Директор вздыхал и звонил отцу. Тот подолгу выговаривал дочери, но это было совсем не страшно, только очень нудно.
        Ее скоро оставили в покое, но теперь уже Уля вошла во вкус пакостничества и с энтузиазмом придумывала себе все новые забавы. В классе ее уже откровенно опасались. Наступил момент, когда родители одноклассников всем скопом явились к директору и потребовали изолировать Улю в отдельный класс, даже были готовы оплачивать индивидуальный труд учителей. В результате Ульяна полгода занималась с учителями на дому, только оплачивал это удовольствие ее отец. И издевалась она теперь не над сверстниками, а над взрослыми людьми, которые так явно демонстрировали свое бессилие и зависимость от ее заскоков, что невозможно было их не презирать.
        Про Нотку она иногда слышала от матери. Так, она узнала, что отец бывшей подружки не смог найти работу, начал с горя выпивать и через несколько лет бесследно исчез. Что живут Нотка с матерью очень бедно, но помощь не принимают и с прошлыми знакомыми категорически не общаются. Что Нотка после окончания школы решила сделаться монашкой, поступила послушницей в какой-то затрапезный монастырь в Подмосковье, пела там в хоре и была вроде бы вполне довольна своей участью. Но потом тяжело заболела ее мать, и Нотка вернулась в мир, чтобы ухаживать за ней.
        А потом они неожиданно встретились, прямо на улице, только Ульяна ехала в машине, вернее, торчала в пробке, а Нотка переходила улицу как раз перед самым носом ее машины. И Уля окликнула ее через окно, предложила посидеть в салоне, немного поболтать. Впрочем, болтовни особой не получилось, видно, дела у Нотки шли совсем неважно, и это заставляло ее держать рот на замке. Единственное, что поняла Уля: Нотка пытается вернуться к певческой карьере, но пока ничего из этого не выходит. Никто из солидных продюсеров не хочет с ней возиться. И жить ей тоже негде, потому что после исчезновения отца пришлось продать квартиру в центре и перебраться в отдаленный пригород. Чтобы не мотаться домой каждый день, Нотка снимала угол у какой-то старухи, но появляться там можно было только поздно вечером, уходить - на заре.
        - Слушай, - встрепенулась Уля. - У меня отец дурью мается, типа, поддерживает молодые таланты. Может, рассказать ему про тебя? Все-таки ты нам не совсем чужая.
        Нотка улыбнулась ей ласково, как в детстве, и тихо сказала:
        - Не стоит, Рэм Григорьевич не станет мне помогать.
        - Почему? - удивилась Уля. - Думаешь, из-за твоего отца, что он его кинул? Да ерунда, твой папка плохо кончил, значит, они в расчете. Ты с матерью сейчас живешь?
        - Мама умерла, - без эмоций проговорила Нотка.
        - Ну, тем более. Отца хлебом не корми, дай какого-нибудь несчастненького пожалеть.
        А сама подумала об одном немаловажном обстоятельстве. Ее приходящая домработница ушла два дня назад, объявив на пороге, что крепостничество, слава богу, отменили полтора века назад. Домработниц Уле поставляла мать, а потом всякий раз наивно удивлялась, почему такие тихие и приличные женщины не смогли ужиться с ее дочерью. Насчет последней она сразу предупредила, что если они с Ульяной не сойдутся характерами, то в дальнейшем она умывает руки и больше присылать никого не будет. Они, конечно, не сошлись, и теперь квартира Ули медленно зарастала грязью, и уже сегодня она столкнулась с проблемой отсутствия еды и выглаженной одежды.
        - Хочешь, поживи пока у меня, - предложила Ульяна. - Заодно могла бы мне немного помочь, ну, приготовить там, убраться, туда-сюда. Тебе же это не трудно, правда? А я найду подходящий случай и напомню о тебе отцу. Ну, что скажешь?
        С тех пор так все и устроилось. Уля получила в свое распоряжение почти бесплатную рабочую силу, Нотка полностью взвалила на себя заботу об ее быте. За это Ульяна иногда брала ее с собой на всякие светские мероприятия и искренне полагала, что за такую раскрутку Нотка должна быть ей по гроб жизни благодарна. Однажды она вспомнила о своем обещании поговорить с отцом и, вздыхая, сообщила Нотке:
        - Я тут поболтала о тебе с отцом, но он, понимаешь ли, уперся рогом, типа, твой папка ему такую гадость сделал, что он лучше деньги закопает, чем станет тебе помогать. Но ты не переживай, держись меня, рано или поздно познакомишься с каким-нибудь нужным человеком.
        Нотка тогда молча выслушала эту новость, кивнула так невозмутимо, будто и не ожидала ничего другого. И удалилась на кухню доваривать суп.
        Лиза
        Лиза вышла из кафе, жадно втянула свежий влажный воздух и почувствовала: сегодня что-то произойдет. Ей стало страшно. Хорошего от жизни девушка не ждала, значит, случится что-нибудь плохое, ужасное.
        Она медленно пошла по дорожке. По сторонам не смотрела. Какое ей дело, преследуют ли ее сегодня? Ведь она просто возвращается к себе домой. Что-то там ее ждет? Автобуса не было, и Лиза решила пройти остановку пешком.
        Самое страшное в ее положении - неизвестность. Если бы точно знать, что Генка уже в квартире, она придумала бы какой-то выход, может, умолила бы хозяина разрешить ей ночевать в кафе. Но она ничего не знала наверняка и чувствовала себя слишком усталой и измотанной, чтобы предпринимать какие-то действия. Просто брела по тротуару.
        Но едва прошла с десяток шагов, как рядом шумно затормозила машина. Конечно, одна из тех, что преследовали ее в последние дни. Опустилось до черноты тонированное окно, оттуда выглянул мужчина - не альбинос, другой.
        - Садитесь, - коротко приказал он Лизе.
        Девушка шарахнулась прочь, ударилась плечом о фонарный столб. И замерла, уставившись мужчине в лицо остановившимся взглядом.
        - Ну, что же вы? - поторопил тот. - Залезайте, автобус на ближнем подступе.
        - Я не сяду, - пробормотала Лиза.
        - Да, все правильно, - произнес мужчина и одобрительно кивнул оцепеневшей девушке. - Садиться в чужие машины нельзя, я это дочке своей каждый день внушаю. Но только на девяносто девять дурных случаев бывает один золотой. Так что садитесь - не пожалеете. Чего вам терять?
        Терять ей было, в общем, нечего, и Лиза пошла к машине. Это был единственный шанс поставить точку в том кошмаре, что преследовал ее уже несколько дней. Правда, от маршрута автобуса они вскоре отклонились.
        Дорога оказалась недолгой, заняла около четверти часа. Возле большого темного здания водитель вылез сам и галантно распахнул дверь перед девушкой. Только Лиза, не привыкшая разъезжать на машинах, все равно ухитрилась зацепиться рукавом о дверцу и кулем вывалилась на дорогу. Сопровождающий молча поставил ее на ноги и, придерживая за локоть, повел к зданию.
        В один миг лифт взлетел куда-то очень высоко, в поднебесье. Потом долго еще шли по коридору, пока не притормозили перед высоченной полупрозрачной дверью. Тут мужчина оценивающе глянул на Лизу и спросил:
        - Чего молчишь, девушка? Сомлела, что ли?
        - А что мне, кричать, что ли? - вяло полюбопытствовала Лиза, которая и впрямь чувствовала себя словно в тумане. Голова сделалась тяжелой, и происходящее вокруг не вызывало у нее ни малейшего любопытства.
        - Нет, конечно, кричать - это лишнее, - рассудил мужчина, не отрывая от нее настороженного взгляда. - Ты вот что, заходи в этот кабинет, только нигде там не шастай, просто сядь к столу и жди. Я, если успею, принесу тебе кофейку, а то ты совсем квелая. Договорились?
        Лиза кивнула, даже не спросив, до чего именно он собирается успеть.
        Кабинет оказался таким большим, что в нем и впрямь можно было пошастать. Но Лиза послушно присела к столу и подперла голову руками. Медленно переводя глаза с предмета на предмет, осмотрела она всю окружающую ее роскошь и окончательно поняла, что к Генке это не может иметь никакого отношения. А если так - то и волноваться нечего. Лиза вдруг поняла причину своей слабости: ведь она не спала всю прошлую ночь. И успокоенно прикрыла глаза.
        - Ну, здравствуйте, Лиза, - произнес голос над ее головой.
        Девушка вздрогнула, открыла глаза и выпрямила спину. Перед ней на столе стояла микроскопическая чашечка кофе, и восхитительный запах приятно щекотал ноздри. С противоположной стороны стола возвышался мужчина, чей взгляд и манера держаться ясно сообщали о том, что он - хозяин этого кабинета и еще много каких мест на земле. Человек был высок и строен, лет, наверное, сорока. Длинное тело венчала небольшая голова с шапкой густых темных, чуть тронутых сединой волос. Лицо гладко выбрито, небольшой бледный рот после каждого слова смыкался так крепко, словно в губы вмонтирован небольшой хитрый замочек. Прозрачные голубые глаза с прищуром изучали девушку. Прежде Лиза никогда не видела таких людей вблизи, разве что по телевизору. Этот человек, этот хозяин жизни был для Лизы то же, что инопланетянин, ей никогда бы в голову не пришло разговаривать с подобными персонажами. Поэтому она промолчала.
        - Напугали вас? - деловито спросил мужчина.
        - Я не испугалась…
        - А мой помощник доложил, что вы в шоке, говорить не можете, засыпаете на ходу. Может, врача пригласить, померить давление? В этом здании есть медпункт.
        Лиза молча покачала головой.
        - Тогда к делу, - решил мужчина. - Разговор у нас с вами будет очень серьезный. Речь пойдет о вещах, которые вы в силу своего возраста помнить никак не можете и которые произошли независимо от вашей воли. Впрочем, как и от моей. В общем, речь идет о вашем рождении. Вы, наверное, слышали, что иногда в родильных домах путают детей, порой по злому умыслу, но чаще по преступной нерадивости персонала? Фильмы на эту тему смотрели?
        Лиза так изумилась, что окончательно пришла в норму. И испугалась: ей почему-то показалось, что речь пойдет о Сонечке. Вдруг Генка придумал ловкий трюк, чтобы ее отобрать? А мужчина уже несся вперед:
        - Так вот, подобная история произошла с вами. Вас воспитали, если так можно выразиться, люди, не имеющие к вашему рождению ни малейшего отношения.
        У Лизы отлегло от сердца. Но в следующий миг она посмотрела на мужчину со страхом, вдруг вообразив, что перед ней - сумасшедший. Про истории с подменой детей она, конечно, слышала, но считала их лишь элементом всяких киношных мелодрам, не более того. В жизни ей про подобные вещи слышать как-то не приходилось.
        - То есть вы хотите сказать, - заговорила она, - что мои родители - это вовсе не мои родители?
        - Не хочу сказать, а только что сказал, - нетерпеливо уточнил мужчина.
        - И где-то есть мои настоящие родители?
        - Вы очень догадливая девушка, - усмехнулся мужчина. - С вами легко разговаривать. Нет ничего глупее, чем сказать в ответ: я ваш отец. И тем не менее: да, я ваш отец.
        От такого заявления Лиза онемела. Сидела с приоткрытым ртом и ругала себя за то, что вообще вступила в разговор с этим человеком. Нужно было не открывать рта, может, приняли бы за дурочку и оставили в покое.
        - Вы слышали, что я сказал? - Голос мужчины стал требовательным.
        - В общем, да, - согласилась девушка. - Только я не понимаю, зачем вы мне это сказали?
        - По-вашему, это не имеет никакого значения?
        - Не знаю…
        Лизе захотелось плакать. Мелькнула догадка, что она попала в историю похуже, чем с Генкой.
        - Выпей кофе, - предложил мужчина. - Успокойся.
        Лиза с благодарным вздохом протянула руку к чашке.
        - Что же теперь делать?
        Мужчина улыбнулся - лицо его при этом несколько смягчилось, развел руками:
        - Ну, это от тебя теперь зависит.
        - Как… от меня?
        - Тебе почти восемнадцать лет. Возможно, ты привыкла к той жизни, которой жила все эти годы, и не захочешь что-либо менять. Хотя, согласно моим сведениям, цепляться тебе в той жизни особо не за что. Ты можешь все изменить, переехать в другой дом, словом, начать жить нормальной жизнью. Мы с женой тебе поможем. Поверь, для нас это тоже испытание… Кстати, меня зовут Рэм Григорьевич. Можешь для начала обращаться ко мне по имени-отчеству.
        - Но ведь у вас уже есть ребенок, - вдруг сообразила девушка. - Ну, тот самый, которого перепутали. А… где он? Или, извините… может, с ним что-то случилось?
        - Правильно, у нас есть дочь, - согласился мужчина. - Она жива и здорова, если ты об этом. Желтую прессу регулярно читаешь?
        - Вообще не читаю…
        - Понимаю. Она по-русски плохо знала, журналов наших не читала, - усмехаясь, процитировал мужчина.
        Тут Лиза обиделась и мрачно произнесла:
        - По-русски я очень даже хорошо знаю, и Пушкина я читала. А журналы и газеты не читаю, потому что неинтересно и времени нет!
        - Ну и правильно делаешь. - Рэм Григорьевич впервые за все время общения глянул на нее с одобрением. - К сожалению, моя так называемая дочь постоянно мелькает там в качестве героини очередного скандала. Думаю, тебе не стоит о ней беспокоиться. В том смысле, что вы едва ли подружитесь. Хотя… ее дальнейшая судьба во многом зависит от тебя.
        - Как… почему от меня?! - испугалась Лиза.
        Мужчина начал прогуливаться по кабинету. Вся его фигура выражала раздражение, словно меньше всего на свете ему хотелось объяснять ей столь очевидные вещи.
        - Скажу тебе сразу, Лиза, - я не чадолюбив. Иметь ребенка - решение моей жены. Человек я ответственный и о своем ребенке заботился, насколько было возможно. К сожалению, мне не дано было испытать отцовского удовлетворения и гордости за свое чадо. Теперь у меня, как ни странно звучит, появилась возможность выбора между своим настоящим ребенком и тем, которого я растил и воспитывал. Моя жена пока ни о чем не знает. И мне хотелось бы понять, не получим ли мы с твоим возвращением в семью еще один клубок проблем. Я намерен приглядеться к тебе и понять, стоит ли вообще что-нибудь менять. Первичные сведения о тебе не разочаровали меня. Ты хорошая девочка, честно трудишься…
        - Так это вы за мной следили?! - дернулась Лиза.
        - Заметила? - усмехнулся мужчина. - Ну, это же просто мои ребята, а не наружники, не профессионалы. Прежде чем пригласить тебя в этот офис, я должен был хотя бы убедиться, что ты не наркоманка, не водишь знакомства с какими-нибудь бандитами.
        Лиза скрипнула зубами. Значит, за все мучения последних дней она должна благодарить вот этого господина. Хотя, будем справедливы, лучше он, чем Генка.
        - Сейчас я на время тебя оставлю, - весомо, словно гвозди вколачивал, вновь заговорил Рэм Григорьевич. - А ты посиди и подумай. Очень хорошо подумай, как никогда в жизни не думала. Согласна ли оставить в прошлом свою прежнюю жизнь? Потому что в новой жизни не будет места твоим нынешним друзьям, подружкам, твоим так называемым родителям. Впрочем, о последних я могу позаботиться, определить их в соответствующую клинику. Но это все, пойми, если они когда-нибудь выйдут оттуда, я не собираюсь сидеть с ними за одним столом и разговаривать за жизнь! Ты понимаешь, о чем я говорю?
        - Понимаю, - пробормотала девушка. И сама задала вопрос: - Но как же все-таки ваша дочь? Может быть, ваша жена и не захочет меня принять?
        - Не думаю, что эти вопросы должны тебя интересовать! - отрезал Рэм Григорьевич. - Для жены у меня есть документы и факты. Не думаю, что она останется к этим фактам равнодушна. То, что она сохранит привязанность к девочке, которую мы столько лет растили, - что ж, это вполне естественно. Я и сам не собираюсь бросать ее на произвол судьбы. А моя жена - женщина обеспеченная и может позволить себе столько дочерей, сколько ее душе угодно. Так что закроем этот вопрос. Начинай думать.
        И мужчина вышел из кабинета. Лиза, оставшись в одиночестве, зажмурила глаза, чтобы не отвлекаться на интерьер, и честно принялась думать.
        Рэм и Надя, 1992 год
        Первый день весны был и днем рождения Рэма. Мужу исполнялось двадцать пять лет, получалось, юбилей. Надя решила под этим предлогом сбежать с последней пары. Тем более что день все равно был какой-то расслабленный, нерабочий. Никто не слушал преподавателей, все шептались о своем, перебрасывались записками. Солнце жарило, как летом. Надя обычно сидела у окна, но сегодня от разогретого крашеного дерева шел неприятный дух, и ее слегка подташнивало.
        Подарок мужу - роскошная рубашка, привезенная подругой из-за границы, - был давно готов и тщательно упакован. Продукты куплены, шампанское припасено, и салаты с вечера нарезаны, только не заправлены. Надя привыкла к важным датам готовиться обстоятельно и заранее. И, оказавшись на свободе, отправилась бесцельно бродить по парку.
        Ей необходимо было до вечера найти ответ на вопрос: говорить ли Рэму, что она ждет ребенка? То есть говорить об этом, безусловно, стоило, факт уже совершился, и изменить что-либо не получится. Ее мучило другое: можно ли превратить это событие в еще один подарок (что было бы очень кстати), или сказать потом, отдельно от дня рождения, например в субботу. Ведь произошло все как-то слишком спонтанно, неожиданно даже для нее, а уж для мужа - и подавно. Рэм с самого начала твердил, что им не стоит торопиться с детьми. Предупреждал, что несколько лет придется жить по принципу: то пусто, то густо. И она еще студентка… Потом появится стабильность, и можно будет задуматься о потомстве. Надя не спорила, хотя в глубине души считала, что у них и так все устроилось замечательно. Главное, есть квартира, в которой они с мужем - полноправные хозяева. А сколько ее приятельниц живут с родителями, своими или мужниными, теснятся в одной комнате, и ничего, рожают еще и по нескольку детей.
        Но у Рэма совсем другие планы на их жизнь. Обрадуется ли он вести о ребенке? А что, если сначала огорчится, растеряется, а ей потом будет трудно простить мужу даже мгновенное сомнение? Праздник будет испорчен. Нет, лучше переждать. Но вдруг упрекнет потом: «Почему молчала?»

* * *
        Измучившись, так ничего и не решив, Надя вдруг сообразила, что ей давно следует быть дома. Вдруг Рэм по случаю дня рождения вернется пораньше? Она бегом бросилась в сторону дома. Но, слава богу, квартира пустовала. Она успела отдышаться, заправить салаты, застелить их с мужем любимый круглый стол веселенькой клеенкой поверх бархатной красной скатерти. Скатерть была подарком на свадьбу от мужниных южных родственников, и при каждом прикосновении смешно шуршала нанизанными на бахрому ракушками. Этот звук казался Наде музыкой ее семейного счастья. Она вставила в магнитофон кассету с песнями Аманды Лир, которую муж готов был слушать часами. И стала ждать.
        Через час ожиданий ее уже потряхивало от переживаний и обиды. Разве муж не понимает, что в такой важный день стоило бы поторопиться? Почему хотя бы не позвонит? Правда, зная Рэма, легко предположить, что он попросту забыл про свой праздник.
        Муж позвонил около восьми, когда она уже готовилась разрыдаться. Голос показался Наде странным: то ли муж был непривычно весел, то ли взволнован, но пытался это скрыть. Спросил слегка придушенно:
        - Ты меня еще ждешь?
        - Да, - отчеканила Надя, давая понять, что нельзя даже шутить на такие темы.
        - Я буду через пятнадцать минут, - сказал Рэм. - Слушай, извини, Наденька, тут со мной еще товарищи напросились. У нас найдется чем их угостить?
        - Конечно. - Надя огорчилась немного, но виду не подала. Конечно, ей хотелось этим вечером быть с мужем только вдвоем. С другой стороны, эти неизвестные «товарищи» увидят, какая она хорошая хозяйка, и Рэму будет приятно. Она бросилась греть мясо и варить картошку.
        Они действительно пришли через четверть часа. Но, стоило Наде глянуть на
«товарищей», стало ясно, что перед этими людьми ей совсем не хочется изображать хорошую хозяйку. Вся троица категорически ей не понравилась. Двое вообще выглядели подозрительно: пустые равнодушные лица, до неприличия накачанные руки и шеи, одеты небрежно. Они даже обувь не догадались снять, хотя Надя подготовила и рядком расставила в прихожей тапочки. Так в кроссовках и потопали в комнату.
        Третий человек был по возрасту гораздо старше всех присутствующих, почти старик. Пухлый дядька в костюме дорогом, но слишком плотном для весны, и на Надю сразу пахнуло тяжелым потом, смешанным со сладковатым парфюмом. Обувь он, впрочем, переодел, и даже поцеловал хозяйке руку. Но это не доставило Наде удовольствия. Касаясь жирными губами ее кожи, он так и впился ей в лицо широко расставленными, очень выпуклыми глазками. Смотрел так, будто их связывала какая-то позорная тайна. Надя почувствовала, что краснеет, - и окончательно разозлилась.

«Если я из-за этих гостей бухнусь в обморок, не надо будет думать, как сообщить о беременности Рэму», - почему-то подумала она.
        Надя не запомнила, как Рэм представил гостей. Да она и не собиралась с ними общаться. Время позднее, есть надежда, что гости заглянули на пару минут, пропустить по стаканчику. Едва ли Рэма связывает с ними большая дружба, наверное, знакомые по бизнесу, случайно подсевшие на хвост. Надя решила дождаться, когда гости уйдут, и только после этого поздравить мужа по-настоящему. А пока заниматься столом и не участвовать в беседе.
        Впрочем, беседы никакой и не было. Двое молчали как партизаны. Жирный дядька поднял тост за хозяина дома, потом стал расспрашивать Надю о квартире, снимают или осталась от родителей. Надя отвечала, почти не разжимая губ, и сразу ушла на кухню, чтобы не подбрасывать в разговор дровишек. К тому же она совсем забыла заварить чай. Они с мужем чай почти не пили, варили кофе, но гости могли попросить чаю, тем более что к спиртному все трое отнеслись без энтузиазма.
        Надя отыскала на полке заварочный чайник и даже покраснела слегка, обнаружив в нем пушистую зеленую плесень. Хорошо еще, чайник не попался на глаза Рэму. Она поспешно плеснула в него кипяток и вышла в коридорчик перед кухней, собираясь спустить все это безобразие в унитаз. И замерла в нерешительности, потому что в темноте прихожей звучали голоса.
        - Нет, мы так не договаривались, Серый, - полушепотом говорил муж. - Поедем туда все вместе.
        - Рэм, оставь, зачем тащиться целым кортежем, поезжай сам, - возражал гость, судя по голосу, пожилой. Надя удивилась, что муж обращается к нему слишком фамильярно. Серый - так у них в школе называли всех Сергеев.
        - Нет, не пойдет. Договор был другой, - повторил муж.
        - Да брось, Рэм, ты что, боишься, что ли? - наседал дядька. - Вот если бы я с тобой поехал, а этих архаровцев здесь оставил, тогда я еще понимаю. А со мной все будет чики-чики. Так что давай, Рэмик, поторапливайся, уже ночь на дворе.
        - Как я жене объясню? - совсем тихо спросил Рэм.
        - Твоя жена - ты и объясняй, - хмыкнул дядька. - Делов-то на полчаса. Может, она и не заметит.
        Тут со стороны комнаты кто-то вышел в коридор, и Надя ужом юркнула на кухню. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она поняла только, что ее мужа вынуждают куда-то уйти, а ей предстоит остаться с этими людьми, которые теперь внушали ей ужас. Она решила, что ни за что не отпустит мужа одного, просто вцепится в него, и из квартиры они уйдут вместе, а эти типы пусть ночуют тут, если хотят. Автоматически, желая отвлечься, она проделала все необходимое, поставила на пластмассовый поднос чайник, сахарницу, чашки и вышла в комнату. Гости сидели вокруг стола, мужа нигде не было видно. Она в ужасе заметалась глазами по комнате, как будто Рэм мог где-то спрятаться. Выбежала в коридор, заглянула в ванную комнату. И поняла, что тот ушел, даже не предупредив ее об этом.
        - Да вы не волнуйтесь, хозяюшка! - крикнул из комнаты Серый. - Тут Рэм вспомнил, что сейф в кабинете забыл запереть, и сразу побежал. Скоро вернется.
        Надя бросилась на кухню и затаилась там, забившись между столом и холодильником. Ей было очень страшно. Пугала напряженная тишина в комнате. Даже посуда не звякала. Она боялась произвести малейший шум и таким образом напомнить о себе.
        Вдруг ее посетила спасительная мысль: она ведь может выйти на лестничную площадку и там подождать возвращения мужа. Или даже спуститься вниз на улицу. На цыпочках она вышла в прихожую. Коснулась в темноте входной двери, нащупала замок и тут же услышала за спиной:
        - Куда же вы, хозяюшка? Мы заварку разлили, а кипятка так и не дождались.
        - Я к соседке, - прошептала Надя, - Мне нужно.
        - Идите-ка сюда. - Мужчина щелкнул выключателем и поманил ее толстым пальцем. - Рэм вернется - тогда и пойдете. Некрасиво гостей одних оставлять.
        Надя, пятясь вдоль стены, попыталась вновь юркнуть на кухню, но мужчина поймал ее за локоть и потащил в комнату.
        - Пустите! - уже не сдерживаясь, закричала Надя.
        - Тихо, тихо, - подталкивая ее к дивану, твердил мужчина. - Посидите тут с нами, ничего страшного. Ну, будете тихо сидеть или мне попросить мальчиков вас за ручки придержать?
        Качки с готовностью поднялись из кресел. Надя тут же притихла, скорчилась и прошептала:
        - Я посижу, посижу.
        - Ну, чудесно, - сказал мужчина, развалился рядом с ней и начал болтать какую-то чепуху, кажется что-то о последних премьерах в театре. Надя была не в состоянии воспринять ни одного слова. В ушах непрерывно гудело, словно прямо на крышу их дома садился самолет. Она даже не услышала стук двери. Только увидела мужа, который стоял в дверях, тревожно впившись в нее глазами. Потом они говорили еще о чем-то с жирным дядькой, кажется, ругались. Потом незваные гости удалились, а Рэм бросился к ней.
        - Наденька! - звал он, пытаясь поймать ее блуждающий взгляд. - Как ты, девочка? Испугалась? Они тебе ничего не сделали?
        - Кто эти люди? - слабым голосом спрашивала она. - Чего от нас хотели? Они заставили тебя сюда их привести?
        - Надя, прости меня, - попросил Рэм. - Я сам пригласил их к нам. Так было нужно. Я хотел тебя предупредить, но не было возможности. Потом я подумал, что лучше тебе и не знать, чтобы не волноваться.
        - А почему нужно было волноваться? Это что - опасные люди?
        - Да, Наденька, - кивнул муж. - Это очень опасные люди. Но теперь с ними покончено. Думаю, их уже арестовали. Благодаря тебе и мне.
        - Почему арестовали? - совсем растерялась Надя. - Из-за того, что они не выпускали меня из квартиры?
        Рэм рассмеялся, притянул жену к себе, поцеловал ее дрожащие губы:
        - Если бы за такое арестовывали! У них на счету подвиги похлеще. Я сразу с ними схлестнулся, когда еще только начинал заниматься бизнесом. Потом пожалел, конечно, но было уже не поправить. Понимаешь, если бы они остались на свободе, мне тут не подняться, хоть в другой город уезжай. Вся прибыль уходила на задабривание главаря. Тогда я вышел на людей, которые очень хотели его посадить, но не имели реального повода. Я договорился с ними, что приведу бандитов домой и передам деньги, которые они вымогали. Это даст возможность их задержать, а потом уже от обвинений им не отбиться.
        - Зачем ты оставил меня с ними?
        - Наденька, прости меня, но это была часть плана. Они думали, что там, куда я якобы иду за деньгами, - там засада, и отказались ехать со мной. На этом и строилась операция. Засада была здесь. Утром приходили ребята и везде распихали свою аппаратуру. Так что тебе ничто не грозило, все прослушивалось. Я надеялся, ты даже не поймешь, что происходит.
        - Зачем ты это затеял, Рэм? - отчаянным голосом крикнула Надя. - Я слышала про таких людей. Даже если их посадят, они выйдут когда-нибудь и отомстят.
        - Надя! - серьезно и даже торжественно произнес Рэм. - К тому времени, когда эти сволочи выберутся на волю, я уже наберу такие обороты, что ни к тебе, ни ко мне они даже приблизиться не посмеют. Я ведь не собираюсь стоять на месте. Они и так слишком долго висели на моих ногах, как гири. И жить мы будем уже совсем в другом месте. В этом я могу тебе поклясться.
        Надя выпрямила спину, помотала головой, словно приходя в себя после тяжелого сна. Рэм живо вскочил, потянул ее за собой. Надя видела, что его так и распирает лихорадочное веселье.
        - Давай отпразднуем, что мир стал чище на нескольких мерзавцев, - сказал он, улыбаясь. - И в этом есть наша с тобой заслуга.
        Он прижал жену к груди, но, стоило ему на секунду ослабить хватку, она плюхнулась обратно на диван, отвела его руки и сказала:
        - Уходи, Рэм.
        - Куда? - опешил мужчина.
        - Куда хочешь. Если тебе некуда - я сама уйду. Жить я с тобой больше не буду.
        - Наденька! - выдохнул Рэм. - Ты что творишь? Разве я для себя это делал? Ведь тебе в самом деле ничто не грозило.
        - Мне все равно. Уходи.
        - Так, может, причина совсем не в этом? - ледяным голосом заговорил муж. - Может, просто разлюбила, а?
        - Может, разлюбила, - легко согласилась Надя.
        - Ты понимаешь, что если я сейчас уйду, то назад уже не вернусь?
        Лицо его потемнело, ноздри возбужденно раздувались. Надя старалась не смотреть мужу в лицо - не хотела запомнить эту маску гнева.
        - Я понимаю, - сказала она.
        Рэм еще несколько секунд нависал над ней, потом развернулся и вышел в прихожую. Через секунду за ним захлопнулась дверь. Все было кончено.
        Ульяна
        Ульяна ураганом ворвалась в квартиру, швырнула на пол сумочку, сбросила туфли, да так, что они шваркнулись о стенку почти под самым потолком. Одна застряла на вешалке, вторая снесла со стены зеркало. На шум прибежал из комнаты Мэт, а из кухни - Нотка, на ходу вытирая мокрые распаренные руки о передник. Лица их показались Уле какими-то уж слишком равнодушными, и злость в душе ее удвоилась, вырвавшись на волю безобразным неистовством.
        - Что вылупились? - заорала она, с облегчением отдаваясь стихии истерики. - Это только начало, сейчас тут все разнесу! Я что, на лохушку похожа, с которой по-всякому можно? Будто у меня нет нервов! Что я им такого сделала? Что?! Что?!!
        - Кому? - спросил Мэт, не проявляя, впрочем, особой озабоченности.
        - Родителям! - взвыла Уля. - Они меня предали сегодня, растоптали! Я, как идиотка, умоляла отца не отказываться от меня! Даже животные так не поступают! Мать вообще на звонки не отвечает! Ну, я им покажу, что это такое - потерять ребенка! Ох, как же они у меня наплачутся! Да я что-нибудь сделаю с собой, чтобы до них дошло, что натворили!
        От воплей кровь подступила к голове, все тело охватила крупная дрожь, перед глазами замелькали радужные круги.

«Кажется, у меня начинается припадок», - не переставая орать, удовлетворенно отметила Ульяна. И тут же почувствовала, что ноги больше не держат ее, замахала руками, пытаясь не упасть. Мэт успел подхватить девушку на руки, понес в комнату. Следом молча шла Нотка.
        Мэт положил Улю на диван. Потолок тихими волнами плыл над головой. Тыльной стороной ладони девушка провела по ставшему вязким рту. На руке остались серые хлопья. Значит, у нее опять, как в детстве, пошла пена изо рта. Уля ужасно пожалела, что этого не видит ее мать, которая в такие моменты всегда пугалась и расстраивалась до слез.
        - Ненавижу их! - с новыми силами завопила она. - Как можно выносить таких родителей? Другие от таких родителей давно бы избавились, а я зачем терплю?! Да лучше сиротой жить!
        Она забилась на кровати, тело судорожно выгнулось, с губ слетали отрывистые бессмысленные фразы. Тут перепугался даже ко всему привычный Мэт, побежал за телефоном, собираясь вызвать скорую. И тогда Нотка сделала шаг вперед и с силой хлестнула бывшую подругу по лицу все еще влажной рукой. Ульяна охнула, вскочила и бросилась на Нотку, собираясь вцепиться ей в волосы. Но на пути ее вырос Мэтт.
        - Девочки, девочки, успокойтесь, - бормотал он, крепко прижимая девушку к себе и фиксируя ее руки.
        Ульяна вырывалась, пинала его ногами и непрерывно орала:
        - Я тебя убью! Ты обхамела, дрянь? Думаешь, родители от меня отказались, так теперь любая грязная прислуга меня бить может?
        - Да мы даже не знаем, что у тебя случилось?! - старался перекричать ее Мэт.
        Нотка застыла на месте и с прищуром разглядывала Ульяну, как какую-то экзотическую зверушку. Потом сказала:
        - Я ее слабо ударила, Матвей. Истерика не купирована. Придется еще водой полить.
        И сделала шаг в сторону кухни.
        - Только попробуй, - взвизгнула Уля и перестала сопротивляться.
        Запал вдруг исчез, силы оставили ее, и, обхватив Мэта за шею, девушка в голос зарыдала. Нотка вернулась, погладила подругу по волосам и заговорила мягко, как с ребенком:
        - Ну, молодец, поорала, и хватит. Ты хорошая девочка, любишь своих родителей, до сих пор не заказала их киллерам. И они, конечно, вовсе не думали от тебя отказываться. Наверное, отец опять урезал месячное содержание, да? Но ведь сейчас кризис, нужно смириться. Мэт, неси ее на кухню, я сделаю всем чай, а Улечка нам расскажет, что с ней такое произошло.
        Мэт понял указание буквально и тут же подхватил Улю на руки. В его объятиях девушка немного успокоилась и через минуту уже страстно повествовала о сегодняшнем происшествии. Выслушав до конца, Нотка расхохоталась:
        - Ну и фантазия у Рэма Григорьевича! Даже не воображала, что он может до такого додуматься.
        Ульяна, сохраняя обиженный вид, на самом деле внимательно прислушивалась к ее словам, а потом даже уточнила, в волнении облизывая тонкие губы:
        - Так ты думаешь, он все это придумал мне назло?
        - Не назло, а в воспитательных целях. Ну и сильно ты достала своих родителей, раз они решились на крайние меры.
        - И что, мать тоже… с ним заодно?
        - Не знаю, - задумалась Нотка. - Надежда Сергеевна, мне кажется, не смогла бы так радикально… хотя, может, и смогла бы.
        Уля содрогнулась от нового прилива ненависти.
        - Так это все разводка, ты уверена? - кривя рот, уточнила она.
        - Ну, Уль, ты даешь, кто же в самом деле поверит в историю о подмененных младенцах? Но, знаешь, я бы на твоем месте сильно задумалась: шкала терпения твоих родителей упала ниже нулевой отметки. Пора становиться хорошей девочкой.
        - Не смей меня учить! - зашипела Ульяна. - Я уже задумалась. Я их так накажу за это, такой кошмар им устрою… пожалеют еще, что сами заварили кашу!
        Лиза
        Лиза сразу решила: она будет думать только о своем главном сокровище, о Сонечке. Ей самой уже ничего в этой жизни не надо, лишь бы у Сони и у Андреевны все было хорошо. А сейчас им плохо, очень плохо. Соня никогда не бывает на улице, потому что ее не должны видеть соседи. Она даже смеяться и плакать громко не может и белый свет видит только с балкона и на экране телевизора. Если этот богатенький тип и впрямь решил удочерить Лизу, то, наверное, у нее скоро появятся деньги и тогда она сможет снять отдельную квартиру. Жаль, что придется вновь скрывать Соню. Но мужчина четко дал понять: ему нужна примерная дочка, а не семнадцатилетняя мать трехлетнего ребенка, отец которого мотает срок на зоне. Что ж, не привыкать, прятать девочку с деньгами будет гораздо проще, чем без них.
        Вторая проблема - Генка. Они ни в коем случае не должны встретиться. Получается, нужно хвататься за любое предложение, самое сомнительное, но дающее ей хотя бы временное убежище. А значит, не о чем и думать.
        В историю о перепутанных младенцах она, конечно, не верит. Скорее всего, богатый господин пытается таким образом приструнить свою шалаву дочку. Как еще можно напугать взрослую девицу, у которой в этой жизни все есть? Только перспективой остаться без всего. Наверное, очень скоро эта девчонка опомнится и возьмется за ум, и тогда она, Лиза, станет не нужна. И что же будет с ней тогда?
        Зажмуренные глаза породили мечтательное настроение. А вдруг, подумалось Лизе, этот тип окажется неплохим человеком? Нельзя же всерьез думать, что все богатые жестоки и бессердечны. Он поговорит с ней напоследок, спросит, чем может наградить за то, что использовал ее. И тогда Лиза расскажет ему всю правду о своей жизни, о Сонечке. И может, он с барского плеча поможет ей, например, подарит малюсенькую квартирку где-нибудь в пригороде. Какое бы это было счастье!
        Лиза в сердцах ущипнула себя за руку. Конечно же хозяин этого кабинета никогда не станет разговаривать с ней по душам, он и в сторону-то ее старается не глядеть. Но пока она в деле, пока нужна ему - нужно пользоваться моментом. Может, она успеет за это время поучиться на каких-нибудь курсах, получить профессию. А может, подцепит мужчину, который станет покровительствовать ей, когда все будет кончено.
        - Что ты надумала?
        Лиза вздрогнула так, что едва не слетела со стула. А странный человек уже возвышался над ней и смотрел на этот раз не в сторону, а прямо ей в лицо. От этого взгляда тело Лизы онемело и покрылось мурашками.
        - Я согласна, - прошептала она.
        - Хочешь о чем-то предупредить меня? - настаивал мужчина. - Потом будет поздно возвращаться к этой теме. Понимаешь?
        - Я понимаю, - проговорила девушка. - Но мне не о чем вас предупреждать.
        - У тебя есть друг, любовник?
        - Нет.
        - Ты понимаешь, что больше не должна общаться с родителями?
        - Я понимаю.
        - Эти люди не будут брошены на произвол судьбы. Но на многое им тоже рассчитывать не стоит. Не заслужили.
        - Да, спасибо вам.
        - Дай мне свой мобильный телефон, - вдруг распорядился мужчина и протянул ладонь.
        - Зачем? - совсем потерялась девушка.
        - Затем, что твоя прошлая жизнь должна остаться в этом кабинете.
        - Я понимаю, - проговорила Лиза. - Но, честное слово, у меня нет телефона. Был, но пропал. Понимаете, у нас в кафе начался ремонт, и мы все повесили одежду в общем зале…
        - Достаточно, - оборвал ее мужчина. - Я надеюсь, тебе можно верить. Не хотелось бы так сразу в тебе разочароваться. - Помедлил секунду, а потом спросил, глядя с прищуром: - Так можно тебе верить, Лиза?
        - Можно, - твердо проговорила девушка.
        - Хорошо, - сказал мужчина, и Лизе в его голосе послышалось явное облегчение. - Сейчас спускайся вниз, к подъезду. Шофер отвезет тебя в загородный дом. Там тебя встретят люди, они будут предупреждены о твоем приезде. До встречи.
        - До встречи, - машинально пробормотала Лиза. И закрутила головой в поисках выхода из кабинета. Мужчина кивком головы то ли указал ей на дверь, то ли попрощался.

* * *
        В коридоре какой-то блондинистый вышколенный мальчик бросился к ней наперерез, наверное, хотел проводить вниз, но Лиза обогнула его, пробежала мимо лифта и пешком спустилась по широкой лестнице в холл, а оттуда выскользнула на улицу. Хотя она и решилась, сейчас ею вдруг овладел приступ безволия и малодушия. Вход в офисное здание был оформлен полукруглой белой колоннадой, крайние колонны почти соприкасались со стеной. За одну из них, как смертельно напуганный зверек, и забилась Лиза. Ей вдруг подумалось, что, если стоять тут довольно долго, про нее забудут и потеряют к ней всякий интерес. А когда стемнеет, можно будет незаметно уйти. Всей своей жизнью приученная к терпению, она подняла воротник куртки и приготовилась ждать.
        Минут через десять кто-то заглянул в ее мрачное убежище и произнес тревожно:
        - Вы здесь? Выходите!
        Лиза поняла: глупо было надеяться, что забудут. И вышла на свет. На крыльце стоял молодой мужчина, почти мальчик. Темные густые волосы курчавились на висках, пушистая челка небрежно падала на высокий лоб. Глаза темно-синие, без блеска, в обрамлении длинных ресниц, смотрели они на девушку очень взволнованно. Щеки полыхали румянцем.
        - Простите, это вас я должен отвезти? - скороговоркой спросил парень и уставился на Лизу так, будто от ее ответа зависела вся его жизнь.
        - Меня, - покорно ответила девушка.
        - Так что же вы, в самом деле… - начал парень, но тут же сам себя одернул и вежливо произнес: - Пожалуйста, садитесь в машину. - И указал при этом на огромный черный танк, припаркованный напротив лестницы.
        - Хорошо, - ответила Лиза с робкой улыбкой, потому что парень ей понравился и захотелось как-то расположить его к себе. Уже сейчас она ощущала насущную необходимость обрести надежную опору на той узенькой дощечке, на которой она балансировала. - Я просто замерзла на ветру, вот и спряталась за колонну.
        - Я понимаю, - улыбнулся в ответ юноша. Лихорадочный румянец уже исчез, лицо стало мягким и нежным. Он распахнул дверь и сказал ей: - Садитесь, Елизавета Рэмовна!
        - Не нужно так меня называть, - мягко попросила девушка. - Это не мое имя, то есть не совсем мое… Я просто Лиза.
        - Извините, но хозяин приказал называть вас именно так, - отрезал парень, лицо его словно окоченело и вдруг разом потеряло всю привлекательность. - Я могу выполнять распоряжения только одного лица.
        И запрыгнул на водительское место. Лиза же оцепенела от обиды. Огорчилась, потому что уже успела поверить в его к ней расположение. Всю дальнейшую дорогу они проехали в молчании. На выезде из города в одной из пробок Лиза неожиданно для себя заснула и проснулась, лишь когда машина уже притормозила у ворот.
        Девушка огляделась - небо сделалось почти черным, значит, ехали они не меньше часа. Дом отсюда еще не был виден - только забор и темные кроны деревьев за ним. Кованые ворота медленно разъехались, и машина плавно заскользила по гравию. Минуту спустя показался и дом - каменный, трехэтажный, с деревянной мансардой. Лизе он понравился - прежде воображение рисовало ей какой-то ужасный черный замок. На террасе ее уже ждали. Женщина в строгом костюме улыбалась приветливо и напряженно, рядом застыл мужчина в комбинезоне. Водитель распахнул дверь и помог Лизе вылезти из машины. Женщина уже спешила к ней навстречу.
        - Здравствуйте, Елизавета Рэмовна, - заговорила она, тщательно следя за артикуляцией и не забывая держать улыбку. - С прибытием вас. Рэм Григорьевич уже звонил и дал все необходимые распоряжения. Меня зовут Любовь Петровна, я - экономка в этом доме. Павел садовник, он же отвечает здесь за мужскую работу, ну, с Мишенькой (кивок в сторону водителя) вы, думаю, познакомились в пути. В доме есть еще повар и охранники, но они все сейчас при деле.
        Лиза сделала шаг вперед и слегка покачнулась - так устала и ошалела от всей этой суеты. Женщина деликатно придержала ее за талию и уже другим, неофициальным голосом проворковала:
        - Ох, вам надо срочно отдохнуть. Пойдемте в вашу комнату, вы приляжете, а я принесу вам что-нибудь поесть.
        - Спасибо, - чуть не плача, пробормотала Лиза. За всю жизнь никто так не разговаривал с ней, не поддерживал так нежно.
        - Миша, есть какой-то багаж? - через Лизино плечо спросила экономка.
        Водитель Миша, плотнее сжав губы, качнул головой.
        - Ну, вот и хорошо, - почему-то обрадовалась женщина. - Тогда мужчин мы можем отпустить, правда ведь, Елизавета Рэмовна? А мы с вами пойдем в дом. Я приготовила вам гостевую комнату. Вот так, потихонечку…
        В комнате Лизу наконец оставили в покое. Первым делом она осмотрелась в поисках телефона. Он присутствовал, оформленный под старинный аппарат, стоял на круглом каменном столике в нише у кровати. Лиза тут же подбежала к нему, взяла в руки увесистую трубку. Ей до смерти захотелось поговорить сейчас с Андреевной, рассказать ей, в какую удивительную историю она попала, услышать тихенький Сонин голос. Но трубка молчала как мертвая. Возможно, и сам телефон был всего лишь муляжом, хотя нет, тянулся же от него провод к стене.
        Лиза сидела потерянная с трубкой на коленях, пока не раздался деликатный стук в дверь и не вошла, грациозно держась на цыпочках, Любовь Петровна с подносом в руках.
        - Елизавета Рэмовна, еще не легли? - удивилась она. - Ложитесь, что вы, на вас ведь лица нет! Я принесла вам маленький перекус, ничего особенного, так, блинчики, сок, фрукты…
        - Скажите, Любовь Петровна, как отсюда позвонить в город? - перебила ее девушка.
        - В город? - огорчилась экономка. - Простите, но хозяин дал распоряжение, чтобы телефоны в доме пока были отключены. Сказал что-то вроде того, что у вас период адаптации и не нужно, чтобы кто-то вас беспокоил. Конечно, - женщина интимно понизила голос, - я могла бы дать вам свой мобильный, но, знаете, нехорошо нарушать доверие тех, кому служишь. Давайте мы с вами доживем до завтра, а там что-нибудь придумаем, ладно?
        - А когда Рэм Григорьевич приедет домой, смогу я поговорить с ним? - спросила Лиза, хотя и знала наперед, что не посмеет ни о чем просить этого мужчину с ледяными глазами.
        - Простите, но сегодня мы его не ждем. Хозяин всегда предупреждает нас о приезде, - отрапортовала Любовь Петровна.
        Лиза устало мотнула головой. Ей вдруг стала неприятна эта женщина с ее явным желанием угодить и нашим и вашим - и хозяину, и невесть откуда взявшейся девчонке с многозначительным отчеством. Она едва дождалась, когда та уйдет. С подноса Лиза взяла только сок и выпила его залпом, гася зарождающееся в душе рыдание. Она все-таки оказалась в западне! Она снова не может заботиться о самых близких ей людях! Интересно, если встать и выйти за ворота, ей позволят уйти или отловят и запрут на замок? Но ворота открываются пультом, она просто упрется в ограду, а эти люди будут трусливо поглядывать на нее из-за занавесок и радоваться, что птичка в западне, а они ни при чем. Лиза легла на краешек огромной кровати, натянула на ноги покрывало - и через минуту уже спала глубоким молодым сном.
        Утро оставило позади все вчерашние печали. Когда Лиза заканчивала завтракать, в столовую просочилась экономка и торжественно объявила:
        - Елизавета Рэмовна, через полчаса за вами приедет машина. Миша отвезет вас в город, а там к вам присоединится еще одна женщина.
        - Какая женщина? - испугалась Лиза.
        Любовь Петровна расцвела улыбкой и пропела таким голосом, будто показывала младенцу козу:
        - Вы могли видеть ее по телевизору!
        - Я не смотрю телевизор, - хмуро отозвалась девушка.
        - А и правильно, какая от него польза кроме вреда, - тут же поддакнула экономка. - В общем, эта женщина - известный стилист, ведет передачу про моду. Сперва вы с ней съездите в магазин за одеждой, а потом побываете у парикмахера. Так что кушайте хорошенько, у вас сегодня очень ответственный день.
        Лиза оживилась - значит, ей удастся вырваться из этого дома. Она с удовольствием доела кашу с сухофруктами и поспешила в гостевую комнату одеваться. Миша прибыл минута в минуту, о чем доложила заглянувшая в дверь экономка. Лиза вприпрыжку выбежала из комнаты, спустилась по широкой лестнице и юркнула в машину. Отчего-то ей казалось, что в последний момент позвонит хозяин и прикажет оставаться дома. Но все обошлось.
        На одной из центральных улиц Миша притормозил, и сейчас же к их машине подошла очень высокая молодая женщина, одетая, как показалось Лизе, просто восхитительно. Она грациозно запрыгнула в салон, встряхнула аккуратно причесанной головкой и с улыбкой протянула Лизе руку.
        - Очень приятно, Наташа, - четко произнесла она. - Надеюсь, Лизонька, нам с вами сегодня скучать не придется.
        Лиза осторожно пожала ее тонкие пальцы с перламутровыми ноготками и поразилась, что ее рука на фоне этой ручки выглядела настоящей лапой: широкая, будто разношенная, с сероватой грубой кожей. Ей вдруг сделалось грустно. Как жаль, что нельзя остаться в компании этой милой женщины! Но счетчик в груди неумолимо отстукивал время. Она должна увидеть Соню и Анну Андреевну, убедиться, что с ними все в порядке, все хорошо!
        Скоро машина припарковалась у огромного торгового центра.
        - Это все нам нужно обойти? - спросила Лиза, прикидывая, что на таком большом пространстве улизнуть будет совсем не трудно.
        - Ну что вы, Лизочка! - колокольчиком рассыпалась Наташа. - Нас с вами здесь заинтересует только один бутичок на третьем этаже и еще один интересный авторский отдельчик. Конечно, одеваться в России - это последнее дело, хорошо бы нам сразу слетать в Милан на пару деньков и там хорошенько поработать над вашим образом. Я говорила об этом Рэму Григорьевичу, он ответил - ну, может на следующей недельке, дайте девочке попривыкнуть. Вы откуда-то приехали к нам, Лизочка?
        - Нет, я местная, - неспокойно озираясь, пробормотала девушка.
        Наташа изумилась, но тут же справилась со своим лицом.
        - Ну, для начала мы с вами и тут управимся. Может, не найдем чего-то уж ультрасовременного, будем напирать на классику. У вас, Лиза, просто чудесная фигурка, вы все себе можете позволить, и к вечеру, клянусь, вы у нас будете как конфетка.
        Наташа говорила и говорила, увлекая Лизу сквозь многолюдные залы к лифту. Лиза вертела головой и гадала, как бы не заблудиться в этом хитросплетении переходов. Наконец, достигли «бутичка на третьем». Отдел оказался довольно просторный, под завязку забитый вещами.
        - На те вешалки даже не смотрите, старье, - трещала на ухо неугомонная Наташа. - Идите вдоль этой стеночки. Помните, что тут мы берем только классику - брючки, свитерочек. Вы сами будете смотреть или сразу вам что-нибудь посоветовать?
        - Да, посоветуйте, пожалуйста, - жалобным голосом попросила Лиза, совершенно потерявшаяся и от обилия одежды, и от недоуменных взглядов девочек-продавщиц. Они в упор разглядывали необычную посетительницу с ног до головы и бросали вопрошающие взгляды на Наташу, которую, видно, прекрасно знали.
        Наташа принесла целый ворох вещей, покачала им перед Лизой и пропела в упоении:
        - Идите за занавеску, я буду подавать комплектами.
        Девушка молча повиновалась. Она зашла в примерочную, которая оказалась размером с небольшую комнату и с большим мягким пуфом посередине. Лиза опустилась на пуф и сделала несколько глубоких вздохов. Это помогло ей не разрыдаться. Все внутри нее дрожало, слезы подкатывали к глазам. Зачем она здесь, зачем занимается каким-то абсурдным делом, когда Анна Андреевна и Сонечка не знают, где она, волнуются, может, сидят голодные?
        Выждав еще минуты две, Лиза решительным шагом вышла в зал, готовая соврать что угодно, лишь бы вырваться из-под опеки Наташи. По ту сторону бархатной занавески застыли две продавщицы. Обе уставились на Лизу одинаково квадратными глазами, - наверное, Наташа успела им нашептать, кто она такая.
        - Где Наташа? - спросила девушка.
        - Ой, она побежала в соседний отдел туфли под брюки взять, у нее там подружка работает, - ожилась одна из продавщиц. - А что же вы не переодеваетесь? Вам как-нибудь помочь?
        - Да, я в туалет хочу, - сказала Лиза и переступила с ноги на ногу. - Очень.
        - Я вас провожу, - засуетилась продавщица. - Пойдемте в наш, служебный, там очень чистенько.
        В руках у нее мелькнул ключ-таблетка. Лиза, теряя терпение, протянула руку и коротким движением выхватила ключ из послушно разжавшейся влажноватой руки.
        - Я сама схожу, - объявила она, невольно удивившись зазвучавшим в голосе повелительным ноткам. - Покажите, куда мне…
        Девочки показали. Лиза дошла до угла, воровато оглянулась, сунула ключ в карман и бросилась к лифту.
        На улице ей стало легче. Лихорадочное напряжение отступило, наладилось дыхание. Лиза даже огорчилась за добрую смешную Наташу, которая станет носиться по этажам, отыскивая свою пропавшую модель. С независимым видом пересекла она сияющий стеклом и металлом холл, вышла на улицу, огляделась и пошла в сторону станции метро. Она наслаждалась свободой так, будто была лишена ее годами.
        А когда уже готова была нырнуть в теплые недра, чья-то рука цепко легла на ее плечо. Лиза взвизгнула, ударила по руке кулаком и отскочила в сторону.

«Генка!» - была ее первая мысль.
        Но это был водитель Миша.
        - Что случилось? - тревожно озираясь, спросил он. - Куда подевалась Наташа? Вы что, потерялись в магазине?
        - Пустите! - закричала в ответ Лиза. - С меня хватит! Я хочу уйти!
        - Да почему, Елизавета Рэмовна? Кто вас обидел?
        - Я не Рэмовна!!
        - Хорошо-хорошо, я молчу. - Шофер поднял руки и растопырил пальцы, демонстрируя ей свою полную безобидность. - Только скажите, что происходит?! Я ведь должен хозяину как-то объяснить, куда вы подевались.
        - Скажите ему, что я выхожу из игры, - хрипло пробормотала девушка. - Что дура была, когда согласилась. Черт меня попутал! Скажите еще, что у меня есть дочка и старенькая бабушка, о которых я должна заботиться и от которых никогда не откажусь! Все!
        Она снова дернулась, но Миша загородил ей дорогу, смотрел на нее широко распахнутыми глазами и даже не моргал. Потом он спросил:
        - Так это вы к ним бежите? Они что - здесь, в городе?
        - Да, да!!
        - Ну, так садитесь в машине, я вас отвезу.
        - Еще чего, - попятилась Лиза. - Вы же только хозяина своего драгоценного распоряжения выполняете! Ясно, куда вы меня отвезете!
        - Да у вас денег на метро нет! - вдруг сказал ей Миша и вопросительно приподнял брови.
        - Почему это? - растерялась Лиза.
        - Потому что наша драгоценная Любовь Петровна вчера чистила ваши джинсы и все из карманов выгрузила.
        Лиза поняла, что сейчас позорно разрыдается на всю улицу, и сказала со вздохом:
        - Ладно, ваша взяла, везите…
        Через минуту они уже ехали в густом потоке машин. Потом в бардачке зазвонил телефон.
        - Кто это? - вскинулась Лиза, чьи нервы были взвинчены до предела.
        - Наташа, - не доставая телефона, хмыкнул Михаил.
        - Не отвечайте ей, пожалуйста!
        - Ладно, пока не стану. Но, учтите, Наташа - человек ответственный, через полчаса она дозреет до мысли позвонить самому Рэму Григорьевичу.
        - Мне все равно, пускай звонит.
        - Лиза, не делайте глупостей, - еще через минуту заговорил Миша. - Я не знаю, что у вас с хозяином за дела, но догадываюсь, что судьба предоставила вам какой-то удивительный шанс. И нельзя от него просто так отказываться. Почему вы сразу не рассказали хозяину о ребенке? Вот вы сейчас едете к дочке, а у вас даже денег на гостинцы нет…
        - Правда, нет, - согласилась Лиза. - А вы не могли бы мне немного одолжить?
        - А вы сможете потом вернуться со мной к магазину и этим спасти меня от увольнения?
        - Ладно, - вздохнула Лиза. - Договорились.
        В магазине напротив дома они купили продукты, так много, что даже вызвавшийся на подмогу Миша с трудом толкал тележку. Он донес до подъезда два огромных пакета и предложил:
        - Давайте уж донесу их до места назначения.
        - Не нужно! - испугалась Лиза. - Там соседи и так на меня косо смотрят, а тут вы еще.
        - Чего же тут такого? Я могу представиться как отец ребенка, - вдруг развеселился Миша. - Вроде как я раскаялся и начал помогать своему чаду. Ведь, как я понимаю, настоящего отца они не видели?
        - Еще не хватало! - Лиза вырвала у него пакеты. - Они и про ребенка ничего не знают, и знать не должны, а вы говорите - отец!
        И тут же поняла, что сболтнула лишнее, - лицо у Миши снова вытянулось. Тогда она сердито мотнула головой и бросилась к подъезду.
        Дверь ей открыла соседка, почему-то сразу сморщилась и спросила, косясь на сумки:
        - Надеюсь, там не только жрачка, но и лекарства для вашей бабушки?
        - Она заболела?! - У Лизы подкосились ноги.
        - Да у старухи давно уже непорядок с головой, - процедила соседка. - От нее иногда такие странные звуки доносятся! И почему, скажите мне, она не может нормально пользоваться туалетом, а вечно выносит свои вонючие горшки? Вы представляете, каково это терпеть?
        - Я понимаю, я с бабушкой поговорю, - мелко закивала девушка, бочком огибая соседку.
        - Как будто маразм лечится разговорами, - бросила ей вслед женщина. - Как можно не замечать, что старуха на грани?
        Андреевна очень удивилась, увидев «внучку» с сумками на пороге:
        - Лизочек, ты нас балуешь. Да мы еще вчерашние дары разложить не успели, а ты снова с полными сумками!
        - Да неужели я была у вас только вчера? - изумилась девушка. - Мне показалось, так много времени прошло. Где же Сонечка?
        - Так спит она. - Старуха кивнула в сторону стола, накрытого обычной белой скатертью. Скатерть лежала неровно и одним краем почти касалась пола. - Не дала мне убрать скатерку после вчерашнего обеда. Перетащила под стол все свои игрушки, там у нас теперь домик. Едва упросила хоть на ночь лечь в кроватку. А уж дневной сон - ладно, пусть.
        - У меня тоже в детстве был домик под столом, - улыбнулась Лиза и почему-то вздохнула. - Андреевна, милая, со мной тут такое случилось!
        - Генка? - одними губами прошептала Андреевна.
        - Нет, это не он. И не он, оказывается, следил за мной все эти дни. Это такое, что даже рассказать невозможно… И не стану рассказывать, пока все не прояснится. Только я пока не знаю, когда смогу снова к вам прийти, вы уж тут держитесь…
        Тут голос ее предательски дрогнул. Андреевна смотрела на нее взволнованно, но ни о чем не спрашивала. Лиза вскочила с дивана и крепко обняла старую женщину.
        - Ты что? - вздрогнула та. - Будто прощаешься? Пугаешь меня.
        - Ничего, просто нужно бежать. Меня ждет машина, - не удержалась, похвасталась девушка.
        - Может, Сонечку разбудить?
        Лиза сперва кивнула, но потом энергично затрясла головой:
        - Нет, не нужно, она разволнуется, больше не уснет. Я ведь теперь не знаю, когда приду.
        Я вообще теперь ничего не знаю и не понимаю. Только знайте, Андреевна: я в любой ситуации найду как вам помочь. А мешки вы разберите, там не только еда, но и подарки для Сонечки. Вы их спрячьте и давайте по одному, как будто от меня, ладно?
        - Да что ты, Лиза, в самом деле? Побудь еще, расскажи, что случилось. Совсем плохое?
        - Я должна бежать, - шептала девушка, пятясь к выходу. - Я не знаю, может, плохое, а может, наоборот, очень хорошее.
        Миша в салоне машины разговаривал по мобильному телефону:
        - Говорю тебе чистую правду, Наташа, у нее прихватило живот, и я повез ее в клинику. Там сделали промывание, сказали, съела на завтрак что-то непривычное. А сейчас она уже в порядке. Только бледная и заплаканная, - добавил он, бросив взгляд на Лизу. - Да, я понимаю, что проблему с одеждой нужно решить сегодня, что у тебя ответственное задание. Жди нас на том же месте, мы уже едем назад. Если не застрянем в пробке, то домчим за десять минут.
        Они действительно доехали назад очень быстро. Миша ни о чем не спрашивал, и Лиза была ему за это благодарна, потому что всю дорогу переживала и ругала себя, что даже не заглянула под скатерть, не повидала спящую Сонечку.
        Зато в магазине все пошло как по маслу. Наташа дрожала над ней, как над смертельно больной, ежесекундно заглядывала в глаза и особенно не мучила, но Лиза по собственной инициативе перемерила почти все, что было в отделе. Каждый раз, вглядываясь в зеркало, она изумленно спрашивала себя: «Неужели это я, такая красивая и стройная? Не знала, что я такая, честное слово!»
        Ей нравилось абсолютно все, все без исключения, и, когда Наташа, кружа вокруг нее, недовольно хмурилась, Лиза пугалась и думала, что, наверное, вещь безумно дорогая, и поэтому надо делать вид, что она никуда не годится. И тоже начинала хмуриться и качать головой. Но все равно они отобрали очень много вещей, наполнили целых шесть пакетов. Девочки-продавщицы провожали их едва ли не с поклонами.
        - А как насчет оплаты, я не поняла? - спросила Лиза уже в лифте. - Если вы за меня заплатили, то, наверное, нужно будет показать чеки Рэму Григорьевичу, да?
        Наташа посмотрела на нее изумленно, потом рассмеялась своим звонким смехом и проговорила:
        - Боже мой, Лизонька, вы такая прелесть! С вами так легко! Я была бы счастлива всегда помогать вам с покупками. А теперь вас ждет салон. Там ребята наверняка тоже будут от вас в восторге.

* * *
        Домой возвращались поздно, в темноте. Лиза все ловила в стекле свое отражение, - первая в ее жизни настоящая стрижка ей ужасно нравилась. Миша то и дело поглядывал на нее, но не с восхищением, а с любопытством. И наконец, не выдержал:
        - Лиза, я не понял, как соседи по коммуналке могут не знать, что в квартире проживает маленький ребенок? Кстати, сколько ему? Годик?
        - Три года. Это девочка, Сонечка.
        - Это как же… - начал Миша и тут же замолчал, но Лиза поняла, что его удивило.
        - Да, я родила ее в пятнадцать лет. - Она независимо вскинула голову. - Почти в пятнадцать.
        - Бабушка вам с самого начала помогала? - переметнулся на другую тему Михаил.
        - С самого начала, только она мне вообще-то не бабушка. Анна Андреевна - моя первая учительница, мы с ней случайно спустя много лет встретились. Когда моя мать заметила, что я в положении, она сразу сказала, что с ребенком не пустит меня на порог. А если я все-таки рожу, она сделает с ним что-нибудь, - ну, уронит или кипяток прольет. Я совсем растерялась, не знала, куда податься, мне же даже комнату никто не сдаст, без паспорта-то. Я тогда все бродила по городу и встретила Анну Андреевну. У нее было свое горе: единственный сын спился, водил в их квартиру пьяные компании, она тоже с утра до вечера бродила по улицам, чтобы дома поменьше бывать. Она сразу сказала мне, что поможет и чтобы я не вздумала бросать школу. Ближе к родам она сняла комнату, не эту, другую, и туда мы принесли Сонечку. Там, конечно, соседи были недовольны, что ребенок, что плачет, но в общем-то нас терпели. Хуже было, что денег никак не хватало. Я на рынке всякую работу делала, продавцам помогала, но этого не хватало. Потом, когда Сонечке было уже полтора года, одна приятельница Андреевны разрешила ей бесплатно жить в ее
комнате, но только если соседи не будут против. А у соседей было требование: один человек без детей. Мы въехали наудачу, ну, узнают про Соню, прогонят, будем искать что-нибудь еще. Но вот что удивительно: Сонька до этого такая неспокойная была, постоянно капризничала, а на новом месте словно поняла, что нельзя шуметь, - и замолчала. Играет себе тихонько, почти не плачет, только когда я ухожу, и то потихоньку. Странно, да?
        - Ничего странного, - глядя четко вперед, сказал Миша. - Я читал, что, когда в войну прятали в подвалах еврейские семьи, даже младенцы мигом понимали, что нельзя плакать.
        Лизу бросило в жар, щеки захлестнула горячая волна. Ей показалось, что Миша издевается над ней. И зачем вообще она все это рассказала? Понятно зачем, конечно. Хотела расположить парня к себе, чтобы в случае чего помог, как сегодня, а, кажется, вышло наоборот.
        - Конечно, неправильно, что ребенок не гуляет, и даже покричать вволю не может. Но зато мы сумели ее откормить, а то она худенькая совсем была, может, и плакала от недоедания. И Андреевну мы тоже немного подлечили, у нее ноги пухнут и болят. А сейчас комната столько стоит, что всю мою зарплату и Андреевны пенсию сложить - не хватит!
        Эту маленькую речь она проговорила громко и сердито. После этого некоторое время ехали молча. Потом Миша спросил:
        - Ну, теперь, наверное, все трудности позади?
        - Как это, почему? - опешила Лиза.
        - Ну, говорят, вроде как Рэм Григорьевич признал в вас свою дочь. А с таким отцом, как он, вам вообще волноваться не о чем.
        - Да ерунда все это, розыгрыш, - убежденно заговорила Лиза. - Он говорит, что я будто бы его настоящая дочь, которую перепутали в роддоме. Но разве в это можно поверить? Так ведь только в романах бывает.
        - Подождите, почему нельзя поверить? - разволновался Михаил. - Совсем недавно я слышал подобную историю, там еще русского мальчика перепутали с чеченским. Наверное, такие истории даже чаще случаются, просто не всегда о них узнают. В роддоме младенцам повязывают на руку такие бирочки из клеенки, ну, вы должны знать…
        - Знаю, - улыбнулась Лиза. - Сонечкину я храню.
        - Ну а моя всегда лежала в маминой шкатулке с украшениями. Так вот, они же могут развязаться, упасть, а потом их неправильно завяжет медсестра - и привет! Путают же вещи, документы, анализы, значит, и детей могут перепутать. Я, кстати, могу поверить, что вы - дочка Рэма Григорьевича и Надежды Сергеевны.
        - Почему это?
        - Ну, не знаю, - смутился Миша. - Вы, как я понял, в проблемной семье воспитывались, а у вас речь хорошая, манеры, поведение правильное. Может, это на генетическом уровне передалось? И лицом немного смахиваете на хозяйку.
        - Скажите, Миша, а вы в интеллигентной семье выросли? - вкрадчивым голосом спросила Лиза.
        - Думаю, так, - насторожился парень. - А почему вы спросили?
        - А я вот знала одного человека, у которого все в роду были профессорами, а он сделался наркоманом и убил за дозу пять человек. Я такая получилась, потому что любила учиться, жить хотела по-человечески, а родители тут вообще ни при чем. А этот ваш хозяин наверняка мне не отец, а просто решил припугнуть собственную дочь, нашел дурочку с такой же датой рождения и из трущоб, чтобы на все была согласна.
        - Фу, пронесло! - по-мальчишески рассыпался вдруг смехом Михаил. - А я думал, скажете: из интеллигентной семьи, а работаешь водителем у толстосума. Кстати, мои родители и в самом деле научные работники. А насчет вашего происхождения я пока остаюсь при своем мнении: в жизни всякое случается.
        Лиза покосилась на повеселевшего парня, а потом сама не выдержала - рассмеялась. Вдруг ощущение невероятного счастья окутало ее с ног до головы. Не переставая смеяться, она отвернулась к окну и вздрогнула, увидев свое отражение. Ей вдруг показалось, что какая-то другая, счастливая, беззаботная Лиза смотрит ей в глаза и улыбается одобряюще.
        - А какая она, дочка Рэма Григорьевича? - спросила она. - Вы ее видели, наверное?
        - Видел? - хмыкнул Миша. - Я ее личным водителем был последние полгода.
        - Да-а? - Лиза вздрогнула от ревнивого укола в сердце. - И какая она?
        Миша подумал немного, улыбнулся лукаво и сказал:
        - Знаете, Лиза, есть такие легенды про троллей, которые похищают у людей младенцев, а взамен кладут в колыбельки своих отвратительных детенышей. Так вот, поработав с Ульяной, я начал верить: сказки не всегда врут.
        Вернувшись в свою комнату, Лиза вдруг принялась плакать. Плакала она не явно, а как бы между делом, пока переодевалась, пока доставала из пакетов новые вещи и развешивала в шкафу, пока стояла под душем. Плакала не от горя, а просто очень уж теснилось сердце в груди, так и хотелось все время прижать к нему ладони сильно-сильно, чтоб не вырвалось на волю. Лиза легла на кровать, обеими руками обняла подушку и продолжала тихонько всхлипывать, воровато косясь на дверь, потому что Любовь Петровна обещала вот-вот принести ей поесть. Домоправительница встретила ее в дверях, долго восхищалась, всплескивала длинными руками, а под конец заявила, что Лиза выглядит смертельно усталой и поэтому получит свой ужин в постель. Лизе есть совсем не хотелось, но нельзя было обидеть добрую женщину. Вот только она все не шла с подносом, и девушка опасалась, что так и уснет, не дождавшись.
        На улице вдруг что-то зашумело, застучало, зашуршало. Лиза вздрогнула, потом сообразила, что это дождь, вызревавший в небесах весь день, наконец, пролился разом, торопливо и радостно. Просто в городе дождь стучал совсем по-другому, чем здесь, среди деревьев, путаясь в кроне и попутно сбивая на землю ослабшие листы и ветки.
        Девушка мигом вскочила с кровати, подбежала к окну и дернула раму. Но та не поддалась, закрытая на какое-то хитрое устройство. Где-то под потолком тихо трудился кондиционер, но Лизе хотелось совсем другого воздуха, мокрого, холодного, промытого дождем. Дверь на мансарду ей тоже открыть не удалось. Лиза вышла из комнаты с твердым намерением найти кого-то, кто поможет ей, а заодно и справиться о судьбе безвестно пропавшей Любови Петровны.
        Огромный холл был пустынен, свет погашен, горели только небольшие изящные бра по периметру, да подсвечена была белоснежная мраморная лестница. Лиза сообразила, что кого-нибудь из персонала она наверняка найдет внизу. На первом этаже тоже был холл, еще просторнее, и Лиза впервые заметила, что одну из стен его полностью занимал аквариум, в толще воды которого мерцали золотые и и ультрамариновые огни.

«Ой, Сонечка была бы в восторге!» - восхитилась Лиза. И тут она услышала откуда-то звук работающего телевизора.
        Вдоль примыкающего к холлу коридора располагалось много дверей, но только одна из них была на ладонь приоткрыта. Лиза тихо встала на пороге, заморгала от яркого света.
        В маленькой комнате сгрудились все обитатели особняка. Ближе всех к Лизе застыла Любовь Петровна с подносом в руках. У стола сидели повар и садовник, охранники - на диване. Телевизор стоял как раз напротив двери, все смотрели только на экран, и девушку никто не заметил. Не смея окликнуть кого-нибудь, Лиза невольно тоже стала смотреть на экран.
        Кажется, это был выпуск новостей.

«Необычный скандал в благородном семействе, - тонко улыбаясь, говорила ведущая в строгом костюме. - Несколько дней назад появились слухи, что глава Евросбанка, известный бизнесмен и меценат Рэм Гриневич нашел свою настоящую дочь, когда-то подмененную в роддоме и выросшую в неблагополучной среде. Эту дочь он якобы собирается представить публике в ближайшее время взамен прославившейся своими неадекватными поступками светской львицы Ульяны Гриневич. Конечно, едва ли кто-то отнесся к этим слухам всерьез, но сегодня эта история получила неожиданное продолжение. На великосветской вечеринке сама Ульяна Гриневич собрала вокруг себя журналистов и сделала громкое заявление. Показываем этот сюжет без комментариев».
        На экране возникло изображение зала какого-то клуба или ресторана. Хорошо просматривался заставленный закусками стол. На первом плане стояла тщедушная девушка в коротком блестящем платье. Лицо девушки показалось Лизе не слишком привлекательным. Большие, широко расставленные глаза были хороши, но все прочие черты - слишком мелкие, невыразительные, нос клювиком, рот такой маленький, что напоминал дырочку у резиновой игрушки. Выглядела она лет на пятнадцать за счет слишком худого, почти неразвившегося тела. К тому же девушка, кажется, была не слишком трезвой. Ни на кого не глядя и все время вскидывая подбородок, девица не совсем четко выговаривала в протянутые к ней микрофоны:

«- Мой отец решил избавиться от меня, потому что я слишком независимо себя веду, не хочу жить по его указке и вообще… много чего знаю о его делах. Конечно, никто не поверит в эту сказочку о бедной девочке, которая вдруг оказалась дочкой олигарха. Тем более никаких анализов на подтверждение отцовства никто не делал, отец просто выбрал такую, которая родилась со мной в один день. Как вы думаете, почему моей матери сейчас вообще нет в стране? Разве она не должна была срочно прилететь, раз нашлась ее настоящая дочь? Она наверняка вообще не в курсе. Я, кстати, уже несколько дней не могу с ней связаться и просто с ума схожу от беспокойства.
        - О каких это грязных делишках своего отца вы нам сейчас намекнули? - пискнула одна из журналисток.
        - Я не говорила - грязные делишки, - чуть смутилась девушка. - Но если мне придется бороться за свое место под солнцем, пусть отец знает: я много чего могу вспомнить. Например, у отца был начальник службы безопасности, а потом он сделал что-то не так - и пропал без вести. Я до сих пор помогаю его дочери, она моя лучшая подруга и живет у меня…»
        Девушка смешалась, явно не зная, что еще сказать. Молодой мужчина с глазами ищейки растолкал всех, пробился с микрофоном наперерез почти вплотную к ней и проникновенным голосом задал вопрос:

«- Ульяна, а вы не боитесь говорить на всю страну такие ужасные вещи? Вы ведь сейчас фактически обвинили вашего отца не только в устранении своего бывшего работника, но и дали нам понять, что и с матерью вашей он тоже мог сделать что-то плохое?
        - Я ничего вам не давала понять! - Девица едва не налетела на него с кулаками. - Я только хочу сказать, что никому не удастся так просто выгнать меня из дома. Я завтра же найму себе самого лучшего в городе адвоката и начну бороться против этой самозванки…»
        Тут кадр сменился. Гладко выбритый мужчина на экране улыбнулся, продемонстрировал аудитории блестящие белые зубы и произнес:

«Что ж, неизвестно, окажется ли новая дочь лучше старой, но народонаселение в тяжкую годину кризиса эта история явно повеселит. Хотя, как вы могли видеть из сюжета, золотая молодежь и так не скучает и уж точно не голодает. А мы переходим к обзору экономических новостей…»
        Садовник привстал со стула и выключил телевизор. В наступившей тишине прерывисто вздохнула Любовь Петровна:
        - Вот ужас-то, что же будет теперь?!
        - Перестань, Люба, - махнул пухлой ручкой повар. - Не впервой у нас Улька колобродит.
        - Но она же… она же хозяина в убийстве обвинила, - не успокаивалась экономка. - Теперь же может и расследование начаться, разве не так? А и в самом деле, раз тут такие дела, почему до сих пор не прилетела хозяйка? Она вообще звонила кому-нибудь?!
        Повар и садовник отрицательно замотали головами, охранники дружно развели руками.
        Лиза очень хотела уйти незаметно, но дверь предательски скрипнула, и тут же пять пар глаз тревожно уставились на нее. Наверное, каждый прикидывал, не сказал ли чего лишнего в запале. Первой пришла в себя Любовь Петровна.
        - Нет, Лизочка, вы это слышали?! - воскликнула она. - Конечно, мы тут уже давно привыкли, Уля у нас девочка с закидонами, но чтобы такое! Господи, да вы перепугались, на вас лица нет!
        - Нет, чего же мне пугаться, - отважно улыбнулась Лиза. - Я ведь ни на чем не настаиваю, пусть там без меня разбираются, дочь я или не дочь. Я просто вас искала, боялась, что засну, прежде чем вы ужин принесете…
        - Миленькая, простите! - засуетилась экономка. - А меня Павел позвал, сказал, сейчас в вестях про хозяина говорить будут. Я и полетела, забыв все на свете, ведь нам же не безразлично…
        - Люба, да не тарахти ты, - снова одернул женщину садовник. И обратился к Лизе: - Скажите, значит, все по правде так было, как по телевизору говорят? А мы-то думали, вы в другом городе отыскались, ну, типа, был грех у хозяина по молодости, а теперь он вас признал. То есть мы посчитали, вы Ульяне вроде как сводной сестренкой приходитесь, а вы, выходит, теперь вместо нее будете?
        - Замолчи ты, пустобрех! - разозлилась Любовь Петровна. - Что ты к девочке пристал, не видишь, она на ногах ели держится! Пойдемте, Лизонька, в вашу комнатку скорее…
        Заставив девушку лечь в постель и укрыться до подбородка одеялом, Любовь Петровна объявила полушепотом:
        - Лежите, грейтесь, а я сейчас все свежее вам принесу, горяченькое.
        - Любовь Петровна! - вскинулась Лиза. - Не нужно! Я все равно сейчас есть не могу. Лучше посидите со мной одну минуточку. И, умоляю, не обращайтесь ко мне на «вы»!
        Как она ни крепилась, на глаза навернулись слезы. Экономка поспешно присела на пуфик рядом с кроватью и протянула сочувственно:
        - Смотри-ка, как ты разволновалась! Да что ты, Лизонька, о чем убиваться? Ты в этот дом не по своему произволу проникла, не обманом. Наверное, Рэм Григорьевич знал, что делал, когда тебя по всему городу отыскивал и сюда отправлял. Ты хорошая девочка, я ви-ижу, меня не обманешь. Дай бог, чтоб ты и впрямь хозяйской дочкой оказалась. А Ульяна наша… грех такое говорить, но только это не дочка, а сплошное горе.
        - А как же ваша хозяйка? - сквозь слезы спросила Лиза.
        - А что хозяйка? Отчего не прилетела до сих пор? Раньше понятно было, какой женщине приятно видеть мужнин грех, тем более что ты - Уле ровесница. А теперь думаю, что, может, Рем Григорьевич сюрприз ей решил сделать, и она пока не знает ничего. Мужчины же все со странностями, даже такие умники, как наш хозяин. Теперь, конечно, вернется, после такого сюжетца шила в мешке не утаишь.
        - А когда прилетит, что тогда будет? - не унималась Лиза.
        - А что ж будет? Надежда Сергеевна, конечно, с Ульяной возиться не перестанет, может, даже больше прежнего на нее накинется. Но ты не ревнуй: Уля у нас - катастрофа ходячая, а ты - разумная, славная девушка. Хозяйка, конечно, тебя сразу полюбит.
        - А увидеть ее можно?
        - Кого это? - не сообразила экономка.
        - Надежду Сергеевну, ну, хотя бы фотографию.
        - Господи, да конечно! Завтра с утра побежишь в библиотеку, возьмешь там альбомы и все-все пересмотришь! А на ночь не нужно голову забивать, сны будут сниться суматошные. Спи, девочка!
        И она ушла, оставив Лизу наедине с ее путаными мыслями. Впрочем, через пять минут девушка уже спала, уютно свернувшись калачиком и крепко прижимая к груди подушку.
        Ульяна
        Нотка разбудила Ульяну в такую невообразимую рань, что даже огни в окнах напротив еще не погасли, а небо нависало над городом темным балдахином с бледными прорехами звезд.
        - Отстань! - сквозь сон прошипела Уля и натянула на голову одеяло.
        Но Нотка продолжала ее теребить:
        - Уля, вставай, там явился хозяин квартиры, хочет тебя видеть. Я не могу его выставить. Мэт, ну скажи ей!
        Мэт полулежал рядом на постели, стыдливо прикрывал грудь подушкой и усиленно моргал.
        - Какого черта! - взвилась Ульяна. - Срок оплаты еще не скоро, и это вообще не моя забота, а материна. Как ты посмела вламываться ко мне в спальню?! Живо выметайся!
        - Ладно, ухожу, - легко согласилась Нотка и пошла к двери, но на пороге остановилась и что-то на пальцах стала показывать Мэту. И это окончательно вывело Улю из себя.
        - Чего она изображает? - напустилась она на своего любовника.
        Мэт уже сидел на постели в позе лотоса и тер кулаками глаза. Длинные белокурые волосы рассыпались по плечам, на щеках играл ровный молодой румянец, и был в эту минуту Мэт так хорош, что Уле и вовсе расхотелось вставать. Она протянула руку и погладила парня по ровному, красиво накачанному животу.
        - Что? - встрепенулся Мэт. - А, это она показывает, чтобы я тебя будил, одевал и волок в комнату. Думаю, у нас проблемы из-за твоего вчерашнего выступления.
        - Да какие проблемы? - искренне удивилась Уля. - Там же не отец пришел, а тип, который мне квартиру сдает.
        - Короче, вставай быстро! - Мэт легко перемахнул через нее, накинул на обнаженное тело халат. - А то Наташа одна не удержит оборону.
        Из-за двери доносился раздраженный гортанный говор. Арендодатель Ульяны был родом с Кавказа, но покинул родные горы уже лет тридцать назад. Он был богат и влиятелен, имел недвижимость по всему миру, сдавал в аренду десятки элитных квартир. Естественно, сдавал за огромные деньги и сам лично этим не занимался - находились дела поважней. Иногда они с Улей встречались на мероприятиях - кавказец не чуждался светской жизни. В таких случаях он бывал прекрасно одет, красив, надменен лицом и говорил на безукоризненном русском языке. В Улину сторону даже не смотрел. Квартиру ей нашел секретарь отца, оплачивала ее мать, раз в месяц переводила деньги на счет, вот и все отношения. А теперь зачем-то явился на заре.
        Уля накинула пеньюар и с самым хмурым видом вышла в гостиную. Хозяин в демократичных джинсах и белоснежной футболке развалился в кресле, а Нотка и Мэт стояли по обеим сторонам от него, как солдаты в почетном карауле. Ульяна плюхнулась на стул и спросила, выпячивая губу:
        - Что случилось? Очень нехорошо с вашей стороны беспокоить своих жильцов в такую рань.
        Мужчина впился в нее похожими на оливки глазами, прищурился и заговорил с непонятно откуда взявшимся сильным акцентом:
        - Извини, красавица, родственники из Тбилиси приезжают, селить негде. Освободи мне эту квартиру за неделю, очень тебя прошу.
        - Вы что, издеваетесь, что ли! - У Ули от возмущения даже голос пропал, и эти слова она выдавила из себя с кашлем. - Какие еще родственники?! У вас со мной договор!
        - С тобой? - тонко улыбнулся восточный князек.
        - Ну, с родителями моими, какая разница!
        - Красавица! - Хозяин положил руку на почти что женскую возвышенность с левой стороны груди. - Весь город гудит, не знает, кто теперь твои родители. С кого я в следующий раз деньги за все это, - он обвел масленым взглядом гостиную, - брать стану?
        - Вам мама моя платит, - напомнила Уля.
        - Знаю, что мама, очень хорошо, что мама, дай ей бог здоровья! Только все говорят, что мама бесследно пропала, никто найти не может, а тот, кто пропал, денег уже не заплатит.
        - Что за чушь! - вступился Мэт. - Это же просто дурацкие домыслы.
        Нотка только поморщилась и прижала пальцы к вискам.
        - Кто это - пропал?! - перешла на крик Уля. - Вы чего несете? Я только вчера говорила с матерью по телефону!
        - Повезло, красавица, - зацокал языком кавказец. - А я целые сутки звоню уважаемой Надежде Сергеевне - никто трубку не берет.
        - У вас разве есть ее номер?!
        - Как же не быть, если она мне деньги платит и за порядок в этой квартире отвечает?
        - Вы просто не знаете всех ее номеров, - надменно усмехнулась девушка. - Я могу ей прямо сейчас позвонить, и вы с ней поговорите.
        Нотка из-за спины хозяина сделала ей страшные глаза - кончай блефовать, попадешься. Кавказец устало прикрыл глаза и замахал руками:
        - Зачем беспокоить замечательную женщину? Я и так знаю, что с ней все в порядке. Передайте ей при разговоре, красавица, чтобы денег мне больше не переводила, квартира не сдается.
        - Да почему это?!
        - Да потому, что я Рэма Григорьевича очень сильно уважаю, - тихо и без акцента проговорил арендодатель. - Не хочу я такой неблагодарной дочери, как ты, красавица, квартиру сдавать, не хочу и не стану.
        - Вы что, боитесь, что против моего отца судебное разбирательство начнется, что ли?
        Кавказец так и зашелся мелким рассыпчатым смешком:
        - Какое разбирательство, что ты, красавица? Только из-за того, что против него какая-то дурочка малолетняя что-то вякнула? Даже не дочка, оказалось! Так любая сказать может, что ж, из-за каждой разбираться? В общем, съезжай, пожалуйста, не тяни из меня нервы.
        - По закону за месяц нужно предупреждать, - хмуро, безнадежно обронила Нотка.
        - Так я за месяц и предупреждаю, - с трудом выбираясь из кресла, заверил ее мужчина. - Только лучше съезжайте за десять дней, а то ведь неприятность какая-нибудь может случиться.
        - Вы мне угрожаете?! - так и взвилась Уля.
        - Да что ты, кому я угрожал? - отмахнулся кавказец. - Вот если бы ты моей дочкой была, не дай, конечно, бог, красавица, то и угрожать бы не стал, сразу бы… - Удар кулаком по подлокотнику кресла. - В общем, до свидания.
        На пороге комнаты остановился, еще раз обвел недобрым взглядом всю компанию и проговорил:
        - И чтоб никаких журналистов-шмуралистов в этой квартире, никаких поганых интервью. Приглядывать за этим местом своих людей поставлю. И не надейтесь обвести меня вокруг пальца. Пожалеете.
        После его ухода Ульяна будто оцепенела. Сидела тихая, пришибленная. Вокруг нее происходили пугающие вещи. Никто уже очень давно не разговаривал с ней таким тоном. Никто не смел угрожать или гнать ее из дома, словно бесправную нищенку. От растерянности она впервые за долгий срок обратилась к Нотке вполне миролюбиво, спросив ее:
        - Ты не поняла, чего этот хачик тут разорялся?
        - Почему не поняла? - так же спокойно, без обычных подколок отвечала ей бывшая подруга. - Во-первых, человек элементарно не хочет светиться, и фраза про журналистов, похоже, ключевая в его пламенной речи. Во-вторых, не хочет портить отношения с Рэмом Григорьевичем. В-третьих, в нем, кажется, взыграло чисто человеческое чувство: антипатия к дочери, позволившей себе оклеветать отца. Он все-таки восточный человек, у них к таким вещам относятся очень серьезно.
        - Не хочет отношения портить?! - оживилась Ульяна. - Ну, так он их и испортит, гарантирую! Отец не потерпит, чтобы меня выбрасывали на улицу как собаку.
        - После того, что ты наговорила во вчерашнем интервью? Сомневаюсь.
        - Да что вы все ко мне пристали с этим интервью?! - заорала Уля. - Между прочим, вы с Мэтом оба знали, что я собираюсь сказать, и даже не попробовали меня отговорить!
        - Встать на пути у стада разъяренных носорогов? - усмехнулась Нотка. - Мы не самоубийцы.
        Появился Мэт, уже полностью одетый, с приглаженными мокрыми кудрями. Посмотрел внимательно на притихших девушек и сказал:
        - Знаете, я думаю, что съезжать нужно как можно скорее, не откладывать это на десять дней или неделю. Лучше прямо сейчас собрать вещи.
        - Это еще почему? - удивилась Ульяна. - Ни дня этому горному козлу не уступлю!
        - Нет-нет, я все обдумал, - стоял на своем молодой человек, обращаясь в основном к Нотке, которая слушала его очень внимательно. - Во-первых, сюда повалят за подробностями журналисты, а Уля не удержится и наговорит им еще чего похуже. Во-вторых, этот джигит наверняка установит у дома форпосты, начнет постоянно являться, скандалить, да еще своих ребят на нас напустит. В общем, лучше тихо и мирно уйти самим, чем ждать, когда нас повыкидывают через окна.
        - Кого это повыкидывают? Да он сам улетит! Мне бы только с матерью связаться…
        - С отцом, с матерью! - Нотка с откровенным презрением покосилась на Улю. - А если они действительно не твои родители, что тогда? Тебе не приходило в голову, что вчера, возможно, ты обвинила в нескольких преступлениях чужого тебе и очень влиятельного человека?
        - Вы что такое говорите? - заорала Ульяна. - Вы нарочно меня запугиваете? Что я вчера такого сказала? Да просто надо же что-то делать! Вы сами знаете, что они мои родители, просто перевоспитывают меня, вот и все!
        Девушка вдруг затряслась, рот искривился, грудь заходила ходуном. У нее явно начиналась истерика. Мэт обнял ее за плечи и выразительно глянул на Нотку, призывая остановиться, пока не поздно.
        - Да ладно, проехали, - примирительным тоном произнесла та. - Самое грустное, что ты действительно даже не понимаешь, что вчера натворила, какую чушь несла. Хорошо хоть не обвинила отца в убийстве Влада Листьева, Галины Старовойтовой и Игоря Талькова.
        - С ума сошла? - вытаращила на нее глаза Уля. - Я этих людей вообще не знаю.
        - И замечательно, что не знаешь. Ты была готова сказать что угодно, лишь бы до твоего папы дошло, что ты по-прежнему девочка-катастрофа, за которой нужен глаз да глаз. Вчера ты до поздней ночи ждала от него звонка, чтобы получить обычную головомойку, узнать свое наказание - и на этом успокоиться. Но он так и не позвонил. Поэтому Мэт прав: нам действительно нужно отсюда сматываться и до выяснения всех обстоятельств вести себя тише воды ниже травы.
        Ульяна, замерев, со страхом смотрела на приятельницу и, как в детстве, впитывала каждое ее слово. Кажется, до нее и в самом деле начинало что-то доходить.
        - Девочки! - снова слово взял Мэт. - Я понимаю, что как единственный мужчина в коллективе должен возглавить переезд и предложить вам какое-то новое пристанище. Только, боюсь, из общежития меня давно уже выписали, да нас бы всех туда и не пустили.
        - Ни в какое общежитие я не поеду, - надулась Ульяна. - Уж лучше поживу в своей машине.
        - В машине долго не протянешь, - возразила Нотка. - Предлагаю временно переехать ко мне, а там посмотрим.
        - Куда это к тебе?! - так и подпрыгнула на месте Уля. - У тебя же не было никакой квартиры!
        - Ну, допустим, квартира у меня была, только в пригороде. Недавно я ее продала и купила жилплощадь в городе. Пришлось, конечно, брать кредит. Но ведь кое-какие деньги ты мне за мой труд все-таки платила.
        - Представляю, какую халупу можно приобрести за такие деньги, - под нос себе пробурчала Уля.
        - Конечно, знай заранее, что придется там жить, ты бы платила мне гораздо больше, - с ясной улыбкой откликнулась Нотка.
        - Все, решено, я пошел собирать вещи, - нетерпеливо объявил Мэт. - Мне к вечернему спектаклю нужно покончить с переездом.
        И удалился в сторону спальни. Нотка юркнула на кухню, через секунду оттуда донеслось энергичное позвякивание посуды. Улино мнение о переезде узнать так никто и не удосужился.
        Лиза
        Лиза проснулась на рассвете, веселая, как птичка. После вчерашней грозы небо сияло лазурью, солнечные лучи ласкали кроны деревьев за окном, теплый ветер гонял высоко в поднебесье клочья облаков. От птичьего пения звенело в ушах. По террасе носились солнечные зайчики, а в комнате сладко пахло разогретым деревом. Лиза, не вставая, с улыбкой обвела глазами комнату, такую чужую совсем недавно, ставшую неожиданно почти родной.
        Впервые в жизни у нее была своя комната. Впервые ей не нужно было вскакивать в темноте и убираться вон из дома, пока не проснулись мать с отчимом. Она представила, как по искусно выложенному деревянными брусочками полу террасы бегает босыми ножками Сонечка, - и задохнулась от счастья. Ведь если случилось одно чудо, почему бы не ждать от жизни еще чудес?
        Когда она спустилась в гостиную, там немедленно появилась Людмила Петровна и объявила, улыбаясь:
        - Иди скорее кушать, а после этого у тебя, Лизонька, назначена поездка к стилисту. Рэм Григорьевич утром звонил, распорядился. Спрашивал, как устроилась, не скучаешь ли?
        Лиза пожала плечами. Как можно скучать в сказке?
        - Мишенька уже приехал, - прибавила экономка.
        - Правда? - встрепенулась Лиза. - Я, наверное, не буду завтракать, я не привыкла есть с утра.
        - Да как же? - перепугалась добрая женщина. - Это не дело - без завтрака из дома убегать, повар все утро трудился, хотел тебя вкусненьким порадовать. Да и Мише надо поесть, он внизу, на кухне сидит.
        - Можно я тоже на кухню пойду? Что я буду как сыч одна в столовой есть!
        - Нет, так не принято, - воспротивилась Любовь Петровна. - Если хочешь, я тут посижу, чай с тобой попью. А на кухню не нужно, непорядок это, да и люди будут смущены.
        Лиза поняла, что новая жизнь накладывает на нее и новые обязанности. Пришлось подчиниться. Она с великим удовольствием съела все, что было доставлено в столовую. Потом зазвала Любовь Петровну в свою комнату по очень важному делу, а именно: какой наряд надеть? Но помощь от экономки оказалась минимальная: та охала, восхищалась и говорила, что ей одинаково нравится все-все, а этикету она все равно не обучена. Лиза переживала, что оденется как-нибудь неуместно, и едва не попросила позвать наверх Мишу, он-то наверняка разбирался в таких вещах. Но сообразила, что такая просьба может шокировать экономку, и управилась сама.
        Зазвонил внутренний телефон на прикроватном столике. Любовь Петровна сняла трубку и проворчала:
        - Да идет она, идет! Дайте ж собраться девушке. Через пять минут будет.
        - А я уже готова, - подскочила Лиза. - Ой, Любовь Петровна, можно я еще в библиотеку забегу?
        - Да что ты спрашиваешь? Конечно сходи. Она справа по коридору будет. А альбомы семейные прямо напротив входа на столике лежат.
        Лиза вприпрыжку бросилась по коридору, толкнула массивную дверь - и ступила в большой зал, по периметру уставленный книжными стеллажами.
        Через три минуты она тихо спустилась по лестнице, села в машину и едва кивнула на приветствие водителя. Лицо ее, обычно такое подвижное, теперь превратилось в маску. Миша сперва удивленно косился на девушку, потом сам словно окаменел и стал смотреть только на дорогу. Когда отъехали уже довольно далеко от дома, Лиза понемногу ожила, встряхнула головой и рассеянно сказала:
        - Ой, Миша, я с вами даже не поздоровалась, кажется.
        - Ваше право, - холодно отвечал парень. - Хотя вы мне кивнули.
        - Я просто в шоке была, - призналась девушка, и Миша тут же перестал дуться, спросил с живым интересом:
        - Это из-за вчерашнего, да?
        - А что вчера было? - удивилась Лиза. - Нет, это я из-за сегодняшнего. Я попросила Любовь Петровну показать мне фотографию хозяйки дома. Она меня отослала в библиотеку. Я посмотрела - и мне показалось, я узнала эту женщину! Хотя такого не может быть.
        - Вы могли ее по телевизору видеть.
        - Да нет у нас никакого телевизора! И вообще, не надо мне выкать постоянно! - вскрикнула Лиза. У нее даже слезы на глазах выступили.
        Еще несколько километров проехали молча. Потом Миша спросил:
        - Ну и где ты могла ее видеть, как сама думаешь?
        - У меня такое чувство, будто я ее когда-то очень давно знала, - задумчиво произнесла девушка. - Понимаешь, это такое странное воспоминание, наверное из самого раннего детства. Будто я сижу под круглым столом, а он почти до самого пола закрыт скатертью. Такой красной, с бахромой, а на каждую бахроминку ракушка надета. И у меня под этим столом целый мир: и зверушки, и куклы, и стол с посудой. Потом под скатерть заглядывает какая-то женщина, зовет меня. Когда я вылезаю, она поднимает меня и сажает на стульчик, такой специальный, для детей. А наверху, на столе, уже стоят тарелка и чашка. Женщина кормит меня, а я все верчусь, пытаюсь ногой дотянуться до своих игрушек, узнать, что они там без меня поделывают. И больше ничего не помню. Я часто думала, откуда взялось это воспоминание. Ну, может, и был у нас когда-то круглый стол, но стульчика-то детского, но игрушек, но посуды детской у меня точно никогда не было! Я даже пыталась спрашивать у матери, может, она отдавала меня маленькой кому-то? Может, была у нее подруга нормальная, непьющая, или даже родственница? Но от матери, конечно, толку мало…
        - А в детском саду этого не могло быть? - предположил Миша.
        - Не ходила я в детский сад. Да я потом и забывать стала про это, знаешь, как будто стирается картинка из памяти, помню уж не сам случай, а то, как я его вспоминала. А сейчас заглянула в альбом, а там фотографии черно-белые, Рэм Григорьевич совсем молодой, и жена его тоже. И мне вдруг показалось, что это она тогда ко мне под стол заглядывала и с ложки меня кормила! Бред какой, представляешь?
        Помолчали немного, потом Миша сказал:
        - Знаешь, а я сегодня ночью звонил Надежде Сергеевне. Почти до самого утра набирал номер.
        - Зачем? - удивилась Лиза.
        - Затем, что она сама когда-то дала мне все телефоны, и заграничные тоже, на тот случай, если что-нибудь случится с Ульяной. Ну, если допьется она до чертиков, или опять с наркотой свяжется, или люди подозрительные в ее окружении возникнут. Вот я и подумал, ведь, получается, Уля опять в историю попала, хоть и не по своей воле? Надо было раньше позвонить, да я думал, она в курсе…
        - Наверное, в курсе, как же иначе?
        - Не уверен. Если знает, то почему в Россию не торопится? И вообще, очень странная история вырисовывается. Ты, наверно, не видела, но вчера по телевизору сюжет один прошел.
        - Это насчет Ули вашей? - хмыкнула девушка. - Как раз очень даже видела.
        - И что об этом думаешь?
        - По-моему, она совсем без ума, - вынесла приговор Лиза.
        - Без ума - это еще мягко сказано. Но не в этом дело. Кое-что она в тему сказала. Я после этого сюжета вообще покой потерял. В самом деле, почему Надежда Сергеевна не возвращается домой, если нашлась ее настоящая дочь? Почему сам хозяин один только раз встретился с тобой, а сейчас живет себе спокойно в городской квартире? Он тебе хоть звонит?
        - Да нет. О чем нам с ним разговаривать?
        - Но ты сама-то веришь, что он - твой отец?
        - Не знаю, - вздохнула Лиза. - Хотелось бы, конечно, верить. Может, он ждет, когда я немного пообтешусь, выглядеть стану нормально, не такой оборванкой…
        - Ты шутишь? Родной отец?!
        - А что тут такого? Мной и прежний-то не больно интересовался.
        - Прости, - после паузы сказал Миша. - До меня это тяжело доходит. Если предположить, что Рэм Григорьевич тебе все-таки не отец, то зачем он все это затеял? Я не верю, что он пытался таким образом напугать Ульяну. Напугать можно человека, у которого есть мозги и элементарное чувство самосохранения, а у Ульяны, похоже, и то и другое напрочь отсутствует. Если бы не ее отец, она и до своих лет не дожила. И Рэм Григорьевич все это не хуже меня понимает.
        - Тогда зачем же? - вдруг испугалась Лиза.
        - Не знаю. У меня есть версия, но она тебе не понравится. Говорить?
        - Говорить.
        - Только ты раньше времени не нервничай, - счел нужным предупредить Михаил. - Знаешь, сейчас, конечно, не девяностые годы, но все равно ведь и заказных убийств полно, и детей у богатых похищают. Так вот, предположим, что хозяина кто-то сильно напугал. Он узнал, что какие-то криминальные структуры или конкуренты объявили на него охоту. Естественно, он прежде всего пытается защитить свою семью. Жена уезжает в Америку и живет, похоже, не в их доме, а где-то в другом месте. А Ульяну куда девать? Ее даже если за границу отправить, она быстро в какую-нибудь историю вляпается и себя засветит. Значит, единственный способ ее спасти - это внушить всем, что она не родная дочь и что хозяину на ее судьбу наплевать.
        - Господи, - тихо проговорила Лиза. - Да неужели меня просто как подставную здесь поселили? Что же это за судьба у меня такая - везде засада!
        - Прости, Лиз, - понурился Миша. - Просто я должен был тебя предупредить. Хотя, наверное, есть и другое объяснение. Я хотел тебе сказать: ты ведь можешь выйти из игры, бросить все это. Не думаю, что силой станут возвращать.
        - Да нет уж, некуда мне уходить. Ты всего не знаешь, но мне у себя показываться опасно, может, меня там еще быстрее прикончат, чем в этом доме.
        - Кто, родители?
        - Да при чем тут родители! К ним я давно привыкла. Просто из тюрьмы вот-вот выйдет - или уже вышел - Сонин отец. Вот с ним мне никак нельзя встречаться!
        - Слушай, - предложил Миша, - давай я позвоню твоему стилисту и скажу, что мы застряли в пробке. А на самом деле заедем на одну кафешку на трассе, и ты мне все расскажешь. В конце концов, я ведь не только твой персональный водитель, но и охранник тоже. А я привык хорошо справляться со своими обязанностями.
        Надежда, 1992 год
        - Мамочки, спать! - говорила басом толстая санитарка и сразу гасила свет.
        Утомленные новыми непривычными заботами женщины тут же засыпали, и только к двум обитательницам палаты эти слова не имели никакого отношения. В наступившей темноте обе синхронными движениями сдвигали подушки на края узких коек, сближали головы и продолжали болтать, только шепотом. У них было много общего. Во-первых, обе еще только ожидали того момента, когда впервые смогут примерить на себя горделивое название «мамочка». Во-вторых, они были старожилами в палате. В-третьих, к ним никто никогда не приходил, не передавал через нянечку пакетов с вкусностями и не орал под окнами.
        Но обе были так молоды и оптимистичны, что никто в палате не принимал их за потенциальных матерей-одиночек. Постоянно меняющиеся в палате женщины думали, что девочки приехали рожать издалека, потому к ним и не ходят родные. Обе пациентки были проблемные: Света лежала на сохранении уже два месяца, Надю же привезли со схватками три недели назад прямо из института. Схватки прекратились после укола, но из больницы ее уже не отпустили, сказав обтекаемо, что родить она может в любой момент, а может и не родить до самого срока.
        Они подружились сразу, мгновенно вычислив друг в дружке родственные души, и поразились тому, как много лет обходились без этой дружбы. Новое поколение мамочек уже принимало их за родственниц. И только медработники знали, что между двумя пациентками не так уж много общего. Одна была местная и имела в паспорте штамп о замужестве. Вторая была перекати-поле, без штампа и без городской прописки. Главврач, заходя в палату, посматривал на нее задумчиво: был готов к тому, что незамужняя хохотушка захочет отказаться от ребенка. Впрочем, его сперва предстояло родить.
        По ночам, взявшись за руки, юные женщины болтали обо всем на свете, рассказывали друг другу истории из жизни еще со времен детского садика. Обходили лишь одну тему: об отцах их нерожденных детей. Но однажды ночью добрались и до этого.
        - Тебя будет кто-нибудь встречать при выписке? - спросила Света.
        Надя вздохнула и пожала плечами:
        - Вот думаю, может, девчонкам из группы звякнуть. Неуютно, наверное, когда никто не встречает. Как-то стыдно. А тебя?
        - Меня - никто, - бесшабашно мотнула головой Света. - Подумаешь, чего стыдиться! Некому санитарке очередную дурацкую коробку конфет сунуть? Подумаешь, горе, они и так у нас в дверях застревают!
        Надя прыснула, а потом спросила:
        - Твои родители - где они сейчас?
        - О, родители мои далеко - аж в Казахстане. Даже не подозревают, что через день-два превратятся в бабушку и дедушку. Хочешь, наверное, об отце ребенка спросить?
        - Хочу, - призналась Надя.
        - Он погиб, - ровным голосом произнесла Света.
        - Как погиб, где?
        - А где сейчас гибнут? В Чечне.
        Надя притихла на своей койке.
        - Ты что, не веришь? - минуты через две окликнула ее Света. - Думаешь, это я заранее отмазку готовлю, для родственников и для ребеночка? Нет, это все на самом деле. Смотри.
        Света сунула руку под подушку и вытащила оттуда обыкновенную бумажную папку. Развязала тесемки: внутри вперемешку лежали письма и фотографии. Одну из них она протянула подруге. Надя благоговейно приняла, пожалела, что в палате темно, поднесла к самому носу и только так сумела рассмотреть силуэт совсем молодого мужчины в военной форме. У мужчины были широко расставленные глаза и застенчивая улыбка. Больше ничего разглядеть не удалось.
        - Мой Димочка всегда со мной, - сказала Света. - Когда ты засыпаешь, я всегда немножко разговариваю с ним. Рассказываю, как прошел мой день, как ребеночек себя вел, и вообще…
        - Когда же вы с ним познакомились?
        - Три года назад дело было. Он после девятого класса приехал в Казахстан к родственникам, пришел на нашу дискотеку в Доме культуры, и там мы увидели друг друга. Целый год переписывались. А после окончания школы я сразу поехала к нему. Мы заранее все продумали. Что поступим в один техникум, что я до свадьбы буду жить в общежитии, а после свадьбы - у него. Не учли одного - что его в армию загребут. В общем, я приехала, поступила, общежитие получила. До отправки в учебку мы с ним только один разик и виделись. Через год Диме отпуск дали. Он приехал, познакомил меня с родителями, предупредил всех родственников, что мы поженимся, как только он вернется. Мы даже дату наметили - 1 сентября. Тогда у нас с ним все и произошло. Он еще смеялся, что поведет меня в ЗАГС с огромным животом, а потом сразу - в роддом. В принципе оно бы так и получилось. Только за два месяца до дембеля пришло письмо от его друга. На самом деле его даже не убили. Просто их взвод шел по горной дороге, а где-то высоко в горах произошел обвал, один камень долетел до дороги и ударил его в висок. Странная смерть, правда?
        - Ужасно, - прошептала Надя и поежилась от внезапного озноба.
        Света задохнулась, но тут же взяла себя в руки и сказала:
        - В общем, пришлось ограничиться роддомом.
        - Слушай, а его родители знают, что ты ждешь ребенка?
        - Нет, откуда, - отмахнулась Света. - Когда я к ним заходила, живота еще не было видно, а после письма я почти сразу сюда попала. Ребеночку надоели мои рыдания, вот он и раскапризничался.
        - Может, стоит им сообщить? - продолжала допытываться Надя. - Ведь это их внук, память о сыне… Наверное, они рады будут?
        - Конечно будут рады, еще бы! - без тени сомнения подтвердила Света. - Я хотела им сразу показаться… А потом подумала: люди сына потеряли, а я им свой живот в глаза тычу. Неравноценная замена. Вот когда я им внука или внучку покажу - здоровски будет!
        - Лучше бы ты им позвонила, - чувствуя приступ неожиданной сонливости, из последних сил бормотала Надя. - Они бы передачку принесли… надоело больничное есть, просто сил нет…
        - Эй, не спи, - дернула ее за руку Света. - Давай разговаривать, раз уж у нас на откровенность пошло. А к тебе почему никто не приходит?
        - Некому приходить, - ответила Надя. - Родители мои умерли, бабушка тоже, а мой муж… Он нас предал, и меня, и малыша.
        - Изменил, что ли? - заволновалась Света.
        - Лучше бы изменил. Хуже. Спи, завтра тебе расскажу, - посулила Надя и тут же заснула, по-детски вцепившись пальцами в ладонь подруги.
        Назавтра, прямо на рассвете, у нее начались схватки. Дожидаясь, когда у врачей дойдут до нее руки, Надя быстро говорила подруге, вытирая ладонью непрерывно взмокающий лоб:
        - Это хорошо, что я раньше тебя рожу. Значит, нас с лялькой раньше и отпустят. А когда ты отстреляешься, я тебя встречу. Попрошу кого-нибудь из института с ребенком посидеть - и за тобой. Поживешь немного у меня, а потом уж пойдешь к своим родственникам. Не являться же к ним сразу из роддома, в зачуханном виде! Только ты держи интервал, Светка, держи интервал…
        Тут появилась медсестра с каталкой. Роды прошли не слишком легко, хорошо хоть длились недолго. Через час Надя уже в послеродовой палате с удивлением оглаживала исчезнувший живот и умирала от желания спать. Заглянувшая к ней Света не давала, теребила за руку и твердила:
        - Не спи, врачи сказали, тебе пока нельзя спать, у тебя разрывы какие-то, лучше поговори со мной. Расскажи, как все прошло.
        - Отстань, - содрогнулась Надя. - Скоро сама все узнаешь. Я спать хочу.
        - Не хочешь, не хочешь, ты уже проснулась! Расскажи про девочку, какая она, ну какая, - снова завела Света, но вдруг ойкнула и сложилась пополам.
        - Ты что? - испугалась Надя и на самом деле проснулась. - Ты специально или на самом деле? Смотри, сейчас буду на помощь звать, если прикидываешься, тебе сестры зададут…
        - Зови уж, - с усилием произнесла Света. - Прости, Надька… не получится… интервала.
        Когда подругу увезли, никто больше не мешал Наде засыпать, и она провалилась в блаженное небытие. Проснулась, когда принесли кормить девочку. Вспомнила, что Свету тоже увезли рожать.
        - Света родила? - спросила она у стоящей у ее кровати медсестры.
        - Давно уж.
        - А кто, не знаете? Мальчик или девочка?
        - Девочка, - ответила медсестра.
        - А почему ее в палату до сих пор не привезли?
        - Там осложнение какое-то, - не стала вдаваться в подробности медсестра. - В реанимацию определили. Завтра, Гриневич, увидите свою подружку. Кормите скорее, вы выспались, а девочка вялая, спатки хочет.
        - Можно я ее с собой оставлю? Пусть со мной поспит.
        - Еще чего придумали!

«Хорошо, что у Светы тоже девочка, - вечером, перебирая в полусне впечатления этого ужасно трудного дня, размышляла Надя. - С мальчиком еще неизвестно как бы сложилось у моей. А девочки просто будут дружить, как и их мамы. Хотя Света, наверное, хотела мальчика. Она бы Димой его назвала… интересно, как девочку назовет… а я-то как свою назову?..»
        Ульяна
        Уже несколько дней Ульяна безвылазно сидела в Ноткиной квартире. Хотя это место и квартирой назвать было трудно: одна малюсенькая комната, доисторическая мебель, окна на шумную магистраль. От одного вида окружающего у Ули начиналась депрессия. А выходить ей было некуда и незачем.
        Дни напролет Уля ждала. Она ждала звонка от отца или хотя бы от матери. Не спускала глаз с телефона, постоянно проверяла, не кончилась ли зарядка. Боялась уснуть и не услышать сигнала. Но звонили только журналисты, выпытывали пикантные подробности, пытались развести на еще одно сенсационное заявление. Уля орала на них и сразу отключалась.
        А как она когда-то ненавидела родительские звонки! Они всегда означали новый выговор, очередное наказание от отца, материнскую проповедь и слезы. Несколько раз она даже выбрасывала свои мобильники, чтобы оттянуть время неприятного разговора. И вот теперь вся ее жизнь свелась к ожиданию одного-единственного звонка. Пусть отец кричит на нее вволю, пусть придумывает любое наказание, вплоть до домашнего ареста. Только бы позвонил!
        Сидеть дома ее уговорил Мэт. Ульяна в первый же вечер на новом месте рвалась прочь из дома, на тусовку, в гости, куда угодно. Но Мэт строго ей выговорил:
        - Не советую. Там журналисты с ног сбились, тебя разыскивают.
        - Ну и классно! - встрепенулась Уля. - Пора подбросить дровишек в огонь. Я еще и в ток-шоу выступлю, меня звали.
        - Ага, и наговоришь снова с бочку арестантов.
        - Ты не понимаешь, дурачок, - попыталась растолковать ему Уля. - Нужно быть все время на слуху, иначе всем станет наплевать. Через неделю вообще никто не вспомнит, дочь я или не дочь, а если дочь, то чья именно. За себя нужно бороться.
        Но Мэт тогда посмотрел на нее, как на дурочку, и сказал голосом, каким разговаривают с маленькими детьми или с полными идиотами:
        - Уля, кошечка, да ты сама-то себя со стороны слышишь? Ты понимаешь, что, если Рэм Григорьевич на самом деле твой отец, он об этом точно не забудет. Он позвонит тебе, и все будет как прежде. И чем меньше ты сейчас в публичных местах про него наболтаешь, тем проще вам будет помириться. А то, что отец какое-то время не будет знать, где ты находишься, - это его только подстегнет. Он ведь в курсе, что тебя нельзя надолго оставлять без присмотра. А если ты все-таки не дочь - тут уж никакая публичность не поможет. Ну, помелькаешь ты немножко на экранах, поговорят о тебе - и забудут. Ты даже не положительная героиня, чтобы тебе сочувствовать. Можешь рассчитывать только на злорадные смешки. Тебе из прежних твоих приятелей хоть кто-нибудь позвонил?
        - Плевала я на их звонки. Странно еще, что вы с Ноткой от меня не отказались, - сквозь зубы процедила Уля. - Наверное, все-таки надеетесь, что я не безродная. А то бы давно разбежались.
        - Ты всех по себе-то не равняй, - не слишком вежливо посоветовал ей Матвей.
        После того разговора Уля по-настоящему перепугалась. А вдруг ей в самом деле придется пополнить многомиллионные ряды людского быдла, которое существует в таких вот дырах, ездит на метро и не имеет вообще никаких прав? Об этом жутко было даже думать. В отчаянии Уля еще раз набрала номер матери - он по-прежнему не отвечал. Девушка забилась с ногами в кресло и оглянулась по сторонам с таким видом, будто демоны нищеты уже готовились утащить ее в свою преисподнюю. И прошептала в отчаянии:
        - Нет, если уж пропадать, я эту уличную дрянь за собой утащу. Не будет она наслаждаться жизнью на моем месте!
        Когда домой возвратилась Нотка, она нашла Улю лежащей на диване, с головой накрытой пледом. Обрадовалась, что та спит и не станет досаждать ей разговорами, и ушла на кухню готовить обед. Через два часа, приготовив суп и жаркое, Нотка вдруг спохватилась - из комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. В голову полезли нехорошие мысли. Девушка быстро прошла в комнату, сунула руку под одеяло и потрясла Ульяну за плечо. Тело на продавленном диване заходило ходуном, но не подало признаков жизни. Тогда Нотка молниеносно откинула одеяло.
        Ульяна лежала на спине, губы обмякли и приоткрылись, лоб усеяли капельки пота. На Нотку она посмотрела пустыми глазами.
        - Эй, ты что, приняла что-нибудь? - заволновалась Нотка. - Ты чего наглоталась, Улька? Мне самой тебя промывать или вызывать бригаду?
        - Я. ничего… не делала, - с трудом произнесла Уля. - Только подумала об этом, а оно само… как-то. Может, внушение?
        Нотка положила ей ладонь на лоб, оттянула веки - и облегченно перевела дух.
        - Фу, напугала. Впервые вижу, чтобы ты просто нормально заболела. Без всякой дурацкой химии.
        - Почему мне так плохо? - жалобно спросила ее Уля.
        - Наверное, у тебя сильно скакала температура. А может, нервное потрясение, хотя я не разбираюсь в медицине. Хочешь, вызову скорую?
        Но Уля решительно замотала головой:
        - Лучше сделай мне чай с чем-нибудь кисленьким. Мама так меня лечила… в детстве еще. Но только сначала я хочу кое о чем тебя попросить…
        - Ну, проси, - разрешила Нотка, слегка насторожившись. - Только помни, я - не золотая рыбка.
        - Ты это сможешь, я знаю. Умоляю, Нотка, сходи к моему отцу и поговори с ним обо мне. Я расскажу, как к нему попасть. Скажи, что я изменилась и что я… болею, пусть хотя бы позвонит мне. Он тебя послушает, я знаю, они с мамой всегда тебя уважали.
        Нотка задумалась. Судя по блеску в глазах, эта идея вовсе не казалась ей провальной. Но вслух сказала совсем другое:
        - Сходить-то я могу… Но что это даст? Если Рэм Григорьевич что-то решил… ты сама знаешь.
        - Пожалуйста, - прошелестела Уля. - Узнай, что он решил насчет меня. Эта неизвестность просто сводит с ума.
        - Я не знаю…
        - Но я же прошу тебя! - вдруг истерическим голосом закричала Ульяна. - Нотка, я знаю, что ты меня не любишь. Да и за что тебе меня любить? Нет, не отрицай, - уловила она протестующий жест девушки. - Я же слышала, как ты по телефону кому-то про меня сказала: «Из гадкого утенка выросла особенно злая утка». Я видела, как ты смотришь на меня, - как на банку с окурками, которая тебе опротивела. Но ты прости меня, Наташ, за все, что я тебе дурного сделала! Не бросай меня сейчас, когда все от меня отвернулись!
        Нотка слушала ее с величайшим изумлением, а когда Уля без сил упала на подушку, произнесла почти растроганно:
        - Да, кажется, эта история и впрямь пробудила в тебе что-то человеческое. Хорошо, я завтра же схожу к Рэму Григорьевичу. Я и сама подумывала это сделать. Только не могу тебе обещать, что результат будет положительный.
        - Да я уж на любой согласна, - донесся до нее жалобный голосок. - И еще, если отец будет стоять на своем, попроси у него хотя бы адрес той девки, которая сейчас на моем месте. Ну, где она прежде жила.
        - Зачем это? - вновь насторожилась Нотка. - Ты же не думаешь там поселиться?
        - Еще не хватало! Но ты попроси. Скажи, что я, может, хочу повидаться… со своими настоящими родителями.
        Лиза
        Они свернули с трассы и зашли в маленькое уютное кафе. Лиза с любопытством оглядела опрятное помещение и спросила тревожно:
        - Ты, наверное, это место знаешь, потому что Ульяну сюда возил?
        - Да ты что? - широко распахнул глаза Михаил. - Уля в таком месте не снизошла бы и руки вымыть. Просто иногда отвезу ее родителям, по дороге всего наслушаюсь, получу взбучку от хозяина, а на обратном пути руки дрожат, - вот и заезжаю сюда успокоиться.
        Они сели за столик. Миша на правах завсегдатая заказал чай с жасмином и какую-то выпечку. Лиза сидела понурившись. Она хорошо сознавала, насколько не соответствует вся эта обстановка цели их появления здесь и что совсем о другом хотелось бы ей сейчас говорить с Мишей. Например, расспросить симпатичного молодого человека о детстве, о родителях, о том, что заставило его стать личным водителем дочки бизнесмена. Но Лиза была человеком последовательным, раз решившись, никогда не отступала. А рассказать про Генку было важно, чтобы Миша понимал, что в историю эту она попала не из-за склонности к аферам, а только лишь по воле обстоятельств.
        - Генка всегда жил в нашей квартире, - начала она рассказ, - только на самом деле появлялся там редко. Потому что все время сидел - то в тюрьме, то в колонии. В детстве я его дико боялась, старалась вообще домой не приходить, когда он там. Потом он в очередной раз вернулся, а мне было тринадцать лет. Мать тогда как раз привела в дом отчима, и мы с ним никак не могли ужиться. Правда, он ко мне хотя бы не приставал, но все время орал, бил, требовал, чтобы я уходила в приют и освободила им с матерью комнату. Приходилось целыми днями отсиживаться на кухне. Там меня увидел Генка и позвал к себе жить. Я подумала: из чего мне выбирать? Отчим все больше звереет, на улице точно пропаду. И согласилась.
        Сначала все неплохо шло. Я там хозяйничала понемногу, порядок в его комнате навела, даже супы варила. А потом Генка вдруг перестал меня в школу отпускать, в комнате запирал, бить тоже начал. А я уже беременная была и испугалась, что он мне своим битьем что-нибудь повредит. И стала думать, как от него избавиться.
        Какие-то пацаны к нему в то время стали ходить. Из разговоров я поняла, что они хотят магазин в нашем доме ограбить, только не знают, с какого конца за это взяться. Генка раздухарился, устроил им ликбез, помог пистолет достать. Потом однажды я на кухне от других наших соседей услышала, что магазин ограблен и продавщица с охранником убиты. Наверное, те ребята заходили к Генке после дела, а я так крепко спала, что ничего не слышала. Но когда проснулась, то сразу увидела: в углу комнаты сумка большая стоит, а из нее всякие колбасы торчат, бутылки… Я сразу догадалась, что те парни Генке его долю принесли. Ну и позвонила с улицы в отделение милиции. Через полчаса прибыла группа, и Генку увели. А я сунулась в нашу комнату, выяснила опытным путем, что отчим ко мне интерес потерял и в упор не видит. И осталась жить дома.
        Потом однажды, месяца через два, шла домой и вдруг почувствовала, что кто-то за мной следит. Я оглянулась, и вправду - идет за мной парень с таким страшным разбитым лицом. И смотрит на меня очень внимательно. Я испугалась, бросилась к своему подъезду, несколько дней не выходила из дома. Потом пришлось все-таки выйти в магазин. Стою я у прилавка, вдруг кто-то меня за руку берет и записку в ладонь вкладывает. Я оглянулась - все тот же парень. Смотрит на меня и улыбается как-то странно. Потом приложил палец к губам и вышел из магазина.
        Дома я прочитала записку. Она была от Генки, из тюрьмы. Цитировать я ее не буду, но общий смысл вот такой: я знаю, что ты меня сдала, и уже нашел парня, который должен был тебя кончить. Но сперва велел ему поглядеть, правда ли ты с пузом. А раз уж ты на самом деле ждешь от меня ребенка, то живи пока, я не зверь родное дитя убивать. Когда вернусь, ты мне этого ребенка предоставишь, а я уж решу, как с тобой поступить. Потом он даже деньги несколько раз передавал. А я брала, потому что мы с Андреевной только за счет этих подачек и удерживались на плаву. Но только дочь я ему не отдам! Если попаду Генке в лапы, то он меня скорее убьет, чем услышит, где Сонечка живет. Вот поэтому появляться в своей квартире мне теперь под страхом смерти нельзя!
        Потом сидели молча. Лиза через трубочку тянула сок, Михаил же так и не притронулся ни к чему на столе. Лиза старалась смотреть куда угодно, только не на его лицо. И не вниз, на столешницу, чтобы не выглядеть виноватой и понурой.
        Она была рада, что рассказала все. Теперь между ней и Мишей точно ничего не может быть. А ведь она думала об этом, целые сутки думала. Но все кончено. Если она когда-нибудь соберется замуж, будущему мужу о себе правды не расскажет. Потому что даже искреннее участие со временем выльется в презрение. Ни один мужчина никогда не простит женщине подобного прошлого. Это такая же истина, как то, что земля круглая.
        - Знаешь, - сказал ей Михаил, когда пришло время ехать. - Ты не очень-то обращай внимание на мои фантазии. Иногда такое придумаю, что мало не покажется. И сам верю. А потом услышу что-нибудь из реальной жизни - сразу мозги становятся на место. В общем, не вздумай никуда от нас уходить. Рэм Григорьевич сумеет тебя защитить от этого подонка. Да и я буду начеку.
        - Спасибо, - сказала Лиза. - Я, наверное, тоже насчет женщины из прошлого просто нафантазировала.
        Ульяна
        Как медленно тянется время! Целый день Уля не находила себе места. Накануне Нотка позвонила ее отцу и получила аудиенцию на девять утра. Теперь за окном уже смеркается, а она все не идет, и телефон ее самым подлым образом отключен. За весь день Уля не смогла проглотить ни кусочка и к вечеру окончательно ослабла.
        Она пыталась дремать, но выходило только хуже. Стоило закрыть глаза, как возникали картинки: вдруг распахивается дверь, появляется Нотка, улыбается, а следом за ней бодрым шагом входит отец. Уля вскакивает - и просыпается. Закрывает глаза снова и тут же слышит, как звонит телефон. В трубке - материн голос с ее обычным: «Ну, как ты, солнышко?» И снова обман, разочарование, слезы.
        Забежал пообедать между репетициями Мэт, немного посидел на стуле у дивана, послушал ее причитания. Уля вцепилась в него, как в последний спасательный круг на
«Титанике». Поглаживая его крепкую прохладную ладонь, она спросила:
        - Мэт, ты хоть немножко любишь меня?
        Тот посмотрел, удивленно взмахнул ресницами:
        - Скажи, киска, когда мы только начинали встречаться, тебе нужна была моя любовь?
        - Конечно нет! - оскорбилась девушка. - Мне просто было нужно, чтобы со мной рядом был самый красивый мужик в городе.
        - Вот видишь. Мы, мужчины, такое отношение очень хорошо чувствуем. Наверное, тебе не стоит сейчас требовать от меня слишком многого.
        - Останься со мной, - попросила Уля и потянула за руку - к себе, на диван. Может, хоть это отвлечет ее от тяжести ожидания. Но Мэт сидел как каменный и все твердил про свою чертову репетицию. А тут и Нотка пришла.
        Зашла в комнату с таким лицом, что Ульяна сразу поняла - все пропало. Надежды нет. Она вцепилась в руку Мэта, расцарапав ее до крови, и прикрикнула на Нотку:
        - Ну, что ты смотришь на меня, как на покойницу?! Что такого ужасного отец тебе сказал?
        - Рэм Григорьевич сказал, что тебе нужно привыкать жить самостоятельно, - проговорила Нотка, медленно снимая куртку. - Он передал тебе деньги, крупную сумму, ты вполне сможешь снять приличное жилье. Это не значит, что я тебя гоню. Извини, часть денег я сразу беру на продукты, иначе завтра нам всем лапу сосать придется.
        - Плевать на деньги! Что еще?
        - Еще говорил про Надежду Сергеевну. Что она сейчас больна, лежит в американской клинике, но скоро вернется в Россию. Тогда вы вместе сходите в банк и ты сможешь забрать свои драгоценности. Ну, или перезаложить на свое имя.
        - Не много же ты узнала за целый день, - сказала Уля, с ненавистью глядя на Нотку.
        - Не за целый. У меня еще свои дела были. - Приятельница как будто издевалась над ней.
        - Адрес он тебе дал?
        - Дал. Но тоже сказал, что тебе незачем туда соваться. Еще сказал, что отец той девочки давно уже умер, а мать допилась до полного беспамятства.
        - Дай сюда записку! - вскрикнула Уля.
        Нотка протянула ей аккуратный, как все у отца, квадратик бумаги. На нем был только адрес - и ни слова для нее! Зашипев, Уля отшвырнула его прочь.
        Мэт и Нотка теперь стояли плечом к плечу и смотрели на нее с одинаковым выражением. Так смотрят гуманные врачи на обреченных, но все еще не смирившихся больных. О, она уже видела такие взгляды! Так смотрели на нее во время последнего выхода в свет ее подружки, которые какими-то путями уже узнали об утрате статуса дочки. И это было ужасно.
        - Что же мне теперь делать? - спросила Уля.
        - Скажешь тоже, что делать! - Мэт передернул плечами. - Жить, как мы живем, учиться, работать. Из института, надеюсь, тебя еще не отчислили, самое время там показаться. Что ты, в самом деле, будто тебя на вокзале подкинули! Не младенец же!

«Да я лучше повешусь, чем буду жить, как вы», - подумала Уля. И отвернулась лицом к стене.
        На следующий день, проснувшись ближе к обеду, она вновь никого не обнаружила дома.

«Странные люди, - подумала Уля. - Хотят, чтобы я ходила в этот чертов институт, а сами даже не пробуют разбудить».
        Она, конечно, кривила душой. Ни в какой институт Ульяна идти не собиралась. Какой институт, зачем институт? В ее ужасном положении смешно даже думать об этом. Ей и надеть-то ничего, не говоря уж о том, что в институте ее просто на смех поднимут. Нет уж, спасибо.
        Но находиться одной в этой неуютной квартире тоже было несладко. Слабость ее прошла, хотелось действовать, двигаться. Днем она еще как-то изобретала для себя занятия. Полистала журналы, попробовала включить телевизор. Правда, тут же испытала приступ страха. А вдруг по телевизору сейчас начнут говорить о ней, издеваться, сравнивать ее с той девкой? Нет, это невыносимо. Она выключила телевизор и стала бродить по квартире, как домашнее животное в ожидании хозяев.
        Но у Мэта - она знала - вечером был спектакль, а где шаталась Нотка, одному богу известно.
        Уля в сотый раз прошлась по квартире, привычно разозлилась от непрерывного грохота трамваев под окнами. Потом вспомнила о деньгах и о записке с адресом мерзавки. Куда Нотка вчера засунула все это? Уля наугад открыла один из ящиков старенького, похожего на доисторическую школьную парту письменного стола.
        Но здесь Нотка хранила свою примитивную косметику. Уля скривилась и открыла другой ящик. Здесь в идеальном порядке, листик к листику, лежали какие-то документы. Уля любопытства ради вытянула один, прочитала - и сложилась пополам. У нее всегда от сильного потрясения в первую очередь схватывало желудок. Девушка едва доковыляла до дивана, но ящик из рук уже не выпускала.
        Сперва она подумала, что просто свихнулась от всего пережитого. Ничего удивительного, между прочим. Она стала рыться в бумагах, как голодный пес в отходах, разбрасывая и надрывая листы. Но и другие документы подтверждали невероятную правду.
        Уля с силой швырнула ящик о противоположную стенку. Деревянные брусочки так и брызнули в разные стороны. Девушка вскочила на ноги и вдруг заметила, что конверт с деньгами лежит на тумбе под телефоном. Она схватила его, в бешенстве обвела комнату глазами. Может, поджечь ее к чертовой матери?! Но разум взял верх над половодьем чувств. Она только еще усугубила беспорядок, разгребая свои чемоданы и отыскивая подходящую одежду. Нашла джинсы, теплый свитер и куртку. Очки с черными линзами, закрывающие почти пол-лица. Больше ничего из вещей она решила не брать. Весь этот хлам все равно безнадежно устарел.
        Выбежав на улицу, она сразу поймала частника. Плюхнулась в салон и развернула записку. Оказалось, ехать нужно было в другой конец города.
        Через полчаса она входила в подъезд панельной многоэтажки, серой и обшарпанной. Лифт не работал, да Уля и не рискнула бы в него войти. Она легко взбежала на четвертый этаж и, не давая себе времени на раздумья, позвонила в квартиру.
        Ей открыл мужчина, хмурый, с желтоватым от недосыпа лицом, но вполне нормальный на вид и явно не друг алкоголя. Спросил вялым голосом:
        - К кому вы, девушка?
        - Вяткины здесь живут?
        Мужчина, кажется, все-таки удивился немного:
        - Вяткины? Ну… можно и так сказать… Да вы, наверное, к Лизе? Вот ее давно нет, где сейчас проживает, не знаю.
        Мужчина, наверное, совсем не смотрел телевизор. Иначе знал бы, где сейчас обитает его бывшая соседка по этой халупе.
        - А мать ее я могу увидеть?
        - Ну… - снова затянул мужчина. - Увидеть ее вы, безусловно, можете. Но не более того…
        - Так я пройду. - Уля сердито оттолкнула дядьку плечом, втиснулась в коридор.
        - В самом конце ее комната, - сказал мужчина ей вслед. Дверь на площадку он почему-то оставил распахнутой настежь.
        Уля осторожно, уж слишком много всякой дряни стояло и лежало вдоль коридора, добралась до его конца. Толкнула дверь - и замерла, пораженная. Никогда прежде ей не приходилось видеть подобной картины: маленькая комнатка являла собой факультатив свалки. Весь пол был усыпан какой-то рухлядью, расплющенными жестянками, гнилыми тряпками, связками старых газет. На кровати издавало громкие хрипы тело, закрытое по макушку ватным полуистлевшим одеялом, при этом тело вздрагивало, словно старалось скинуть его с себя. Две черные ступни яростно елозили друг о дружку.
        Уля попятилась - в первый миг ей показалось, что здесь случилось преступление. Она торопливо вернулась к входной двери и замерла около нее, готовая к бегству. Но откуда-то сбоку до ее слуха донеслись вполне мирные звуки. Гудел чайник, звякала посуда. Уля пошла на эти звуки и оказалась в большой кухне. Все тот же мужчина, стоя у плиты с чашкой в руках, торопливо прихлебывал чай.
        - Закрыли дверь? - спросил он. - Я ее для вас оставил, а то в коридоре света нет…
        - Кто там лежит? - перебила его Уля.
        - Так это же старшая Вяткина, - ответил мужчина. - Вы все-таки к ней или к дочке ее?
        - А когда она, ну, проснется?
        Мужчина посмотрел на стену. Там висели круглые часы, заросшие жиром и пылью. Еле видимая стрелка приближалась к семи вечера.
        - Ну, к ночи, думаю, оживится немного.
        - А где ее муж?
        - Сгинул куда-то. Она потому и лежит пластом: горе у нее. Лиза хоть немного за порядком следила и за хануриками этими приглядывала, а теперь что ж - пропала квартира.
        Мужчина допил чай, тут же вымыл чашку и ушел с ней куда-то в глубь квартиры. Потом Уля услыхала металлическое клацанье: наверно, мужчина запирал свою комнату. Через минуту он снова появился с чемоданом в руке.
        - Я ухожу, - сказал он. - Вы что решили, барышня: уходите или остаетесь?
        - Посижу, - буркнула Уля.
        - Ну, вы хотя бы из вежливости разрешение спросили, - рассердился вдруг мужчина. - Я все-таки тут хозяин.
        Уля уставилась на него с удивлением: в таком гадючнике и говорить о вежливости?
        - Ладно, сидите, - не стал качать права мужчина. - Воровать здесь нечего, а я теперь не скоро появлюсь. Хотя на вашем месте я бы тут торчать не рискнул. Даже я - на вашем месте.
        Мужчина со значением поднял палец вверх, но Уля на него даже не смотрела, и он, потоптавшись, отвалил все-таки. Хлопнула входная дверь. Ульяна отклеилась от липкой табуретки и пошла разглядывать покои. В ванной ее едва не стошнило от гнилостного запаха, в туалет она заглядывать не рискнула. В коридоре теперь, при закрытой входной двери, очень легко было сломать себе шею. Кажется, в первый раз она прошла мимо двух дверей. Значит, вполне возможно, в этой квартире были еще обитатели.
        Через пару часов Уля вконец ошалела от ожидания, голода и спертого воздуха. Находиться в чужой квартире было страшно, каждый шорох заставлял ее обмирать. Наверное, она давно бы уже убежала из этого вонючего полумрака туда, где есть свет и чистый воздух, где можно выпить чаю и посидеть на мягком диване. Вот только теперь во всем огромном городе у нее не было такого места.
        Наконец терпение ее истощилось. Уля нашла в одном из столов коробок спичек и, освещая себе дорогу, отправилась в новое путешествие по коридору. Дошла до нужной двери, распахнула ее и бесцеремонно включила свет. В комнате Вяткиных так ничего и не изменилось. Правда, женщина все-таки сумела сбросить одеяло с головы, и ужасные звуки перешли в нормальный храп.
        Спотыкаясь о всякую дрянь, Уля приблизилась к ней и через одеяло потрясла за плечо. Даже тональность храпа не изменилась. Тогда Уля, преодолевая рвотные позывы, схватилась за горячую влажную шею и стала возить по матрасу голову женщины. Спустя минуты три это подействовало. Храп превратился в булькающие звуки. Потом раздалось бормотание:
        - Кто это? Чего надо?
        - Мне нужно с вами поговорить! - в лицо алкашке заорала Ульяна.
        Женщина открыла глаза и несколько секунд созерцала Улю тупым немигающим взглядом. Потом вдруг сказала:
        - А, явилась все-таки! Не смей мне мешать, иди на свое место, или схлопочешь от меня.
        Она мотнула головой куда-то в сторону окна. Уля присмотрелась: там стояло нечто вроде самодельной ширмы. Девушка подошла ближе. За ширмой оказался топчан, застеленный чистым, но ветхим бельем. Ширма стояла углом, захватив и часть окна. На подоконнике лежали книги. Тут же на нескольких гвоздях, вбитых прямо в стену, висела одежда. Внизу составлены друг на дружку несколько ящиков. В них стопками было сложено белье, лежали вещи: щетка для волос, пластиковая косметичка, банка с кремом. Молча озирала Уля жалкое обиталище своей соперницы. И планы, один другого коварнее, рождались в ее измученном мозгу.
        Ноги уже отказывались держать. Уля присела на край топчана, посидела минут пять. Отвратительного запаха она больше не ощущала, наверное, привыкла. Вот есть хотелось зверски, но не было сил куда-то идти добывать еду. Да и за окном стояла такая темень, будто не в городе она, а где-то в лесу. Уля положила голову на подушку, свернулась калачиком и натянула одеяло на голову, как женщина за ширмой. Через минуту она уже спала глубоким и почти спокойным сном.
        Под утро сон Ульяны стал не так крепок. Она услышала, как открылась дверь в комнату, и сразу проснулась. Спина тут же взмокла от страха. Крадущиеся шаги приближались к ширме. Судя по храпу, женщина своей дислокации не меняла, значит, в комнате находился кто-то чужой. Возможно, это вернулся домой ее сгинувший сожитель. Но почему он идет именно сюда?
        То, что в комнате горел свет, только ухудшало дело. В темноте она могла бы затаиться или даже залезть под топчан. А так она лишь накрылась одеялом с головой и старалась не шевелиться. Шаги остановились у самой ширмы. Вот ткань зашуршала, и Уля всей кожей ощутила, как чьи-то глаза рассматривают ее через щель.
        Она больше не могла выносить эту пытку страхом! Вспомнив, что в комнате все-таки есть хозяйка, Уля рывком села на топчане, скинула с себя одеяло и заорала:
        - Тетенька! Помогите!
        Но тут кто-то огромный разом снес ширму, навалился на нее сверху, сгреб вместе с одеялом и потащил прочь из комнаты.
        Лиза
        Утром за завтраком экономка сообщила Лизе, что в первой половине дня ожидается приезд хозяина. Девушка, только что с аппетитом уминавшая блинчики с джемом, поникла, отодвинула тарелку. У нее разом задрожали руки и губы.
        - Да ты не бойся, Лизонька, - огорчилась и Любовь Петровна. - Я, наоборот, порадовать тебя думала. Ведь пришло время тебе поближе познакомиться с родным отцом. А ты такая умница и красавица с этой новой прической, Рэм Григорьевич наверняка будет тобой доволен.

«Зачем он приезжает? - тоскливо рассуждала Лиза, в одиночестве бродя по комнате. - Неужели все кончено и мне придется уехать из этого дома? Что делать, если он скажет, что все это был только розыгрыш, наука для его настоящей дочки? Рассказать всю правду о себе и попросить хоть какое-нибудь пристанище для нас с Сонечкой? Все говорят, что он неплохой человек, помогает талантливым юношам и девушкам, у которых нет средств на учебу. Но нам-то он с какой стати станет помогать? Хотя, может, я тоже талантливая: сыграла же роль его дочери…»
        Так, между надеждой и отчаянием, и провела она пару часов до приезда хозяина. Даже сумела сама уложить волосы в новую непривычную прическу и переодеться.
        Экономка позвала в гостиную. Рэм Григорьевич поднялся ей навстречу, и Лиза со страхом вгляделась в его лицо, желая прочитать там свою участь. Мужчина старался выглядеть оживленным, но лицо его оставалось застывшим, глаза смотрели устало и отстраненно. У Лизы внутри все оборвалось. Нет, этот человек совсем не похож на счастливого отца. А ей так хотелось, чтобы он в самом деле оказался ее отцом!
        - Как тебе здесь живется, Лиза? - наигранно веселым голосом спросил Рэм Григорьевич. - Никто не обижает?
        - Нет, что вы! - испугалась девушка.
        - Ну а как вообще… привыкаешь?
        - Привыкаю.
        - Выглядишь отлично, - одобрил мужчина. - Совсем другая, чем при нашей первой встрече, просто не узнать. Прическа тебе эта очень идет. В глазах жизнь появилась. Любовь Петровна говорила, ты интересовалась семейными фотографиями?
        Лиза густо покраснела и кивнула.
        - Тебе, наверное, все это кажется странным пока. Если хочешь, мы как-нибудь вместе посмотрим альбомы, я расскажу тебе о нашей семье, обо всем… что тебе будет интересно.
        Лиза сидела, низко опустив голову, мучаясь от собственной неловкости. Этот человек сделал для нее столько хорошего, одним мановением руки переменил ее жизнь… почему же в его присутствии она цепенеет и не может сказать ни слова, даже глаз на него поднять? И ведь нельзя сказать, что он ей неприятен, как в день первого знакомства. Под подушкой у Лизы хранилась фотография Рэма Григорьевича и Надежды Сергеевны. На черно-белом снимке они, совсем еще молодые, стояли, держась за руки, рядом с колесом обозрения. Вечерами, заперев плотно дверь, она подходила с этой карточкой к зеркалу, подолгу вглядывалась в свое лицо, стараясь найти схожие черты. Иногда это удавалось. Тогда она старалась представить себя третьей на снимке, маленькой девочкой, держащейся за руки этих счастливых взрослых людей. Но ничего не получалось. Наверное, потому, что Лиза совсем не представляла себя ребенком, а детских снимков у нее никогда не было.
        Виновато покосилась она на мужчину. А тот вдруг огорошил ее словами:
        - А сейчас, если ты не возражаешь, тебя осмотрит наш семейный доктор. Я привез его с собой.
        У Лизы от этих слов сердце оборвалось и со свистом рухнуло в пятки. Первая мысль была: «Доктор сразу поймет, что у меня есть ребенок!»
        - Зачем доктор, я ничем не болею… - проговорила она растерянным голосом.
        - Так нужно, Лиза. Предстоит целый ряд экспертиз, но тебе не о чем волноваться. Это просто необходимая процедура.
        - Я понимаю, - чуть приободрилась Лиза. Кажется, для экспертизы требуется только анализ крови.
        - Вот и умница, - одобрил мужчина и быстро заходил взад-вперед по комнате.
        Лиза видела, что и ему нелегко дается общение с ней. Вот Рэм Григорьевич остановился и спросил:
        - Скажи, тебе что-нибудь нужно? Может, что-то заказать, такое, что сама не можешь купить?
        - Спасибо, у меня все есть.
        - Может, тебе нужна личная горничная? Любовь Петровна у нас дама серьезная, возможно, ты стесняешься ее?
        - Нет, ну что вы.
        - Точно ничего не хочешь?

«Хочу, чтобы Сонечка жила здесь со мной», - подумала Лиза и отрицательно замотала головой.
        - Ну, хорошо, ты всегда можешь мне позвонить, если что понадобится, - проговорил Рэм Григорьевич и пошел к двери.
        Лизе показалось, что он почему-то остался ею недоволен, и она торопливо крикнула ему вслед:
        - Скажите, как здоровье Надежды Сергеевны?
        Хозяин дома приостановился на пороге, взглянул на Лизу с удивлением, но, как ей показалось, вопрос его обрадовал.
        - Все нормально, Лиза. Возможно, ты скоро увидишь… маму, - с некоторым усилием проговорил он. - Когда документы будут готовы, мы, может быть, навестим ее в Америке. Тебе там понравится. Это очень красивая страна.
        Он вышел из комнаты, оставив Лизу почти в бесчувственном состоянии.

«Господи, что же это за напасть? - в отчаянии бормотала она. - Я очень хочу на самом деле оказаться их дочкой, но я не хочу лететь в Америку, я не могу оставить Сонечку и Андреевну одних. Что же мне делать?!»
        Надежда, 1992 год
        Утром Надя открыла глаза и первым делом обвела глазами послеродовую палату. И вздрогнула: Светы не было, хотя одна койка пустовала. Поверх грязного матраса была брошена стопка сероватого белья. Тумбочка стояла с распахнутыми дверцами, также пустая.
        - Где Света, что случилось? - обратилась Надя сразу ко всей палате.
        Женщины только плечами пожимали. Никто ничего не знал.
        - Вашу подругу ведь, кажется, в реанимацию отвезли, - подсказала одна из женщин.
        Надя немного успокоилась, но все-таки решила сама отправиться на поиски Светы. Узнав от женщин, что до кормления остается еще минут двадцать, она очень осторожно сползла с кровати - и удивилась собственной легкости. Сперва даже страшно было ступить, казалось, она утратила навык управления телом. Но, сделав пару шагов, убедилась, что после пережитого осталась лишь слабость в ногах и болезненные покалывания внизу живота. Придерживаясь за спинки кроватей, она выбралась в коридор.
        Реанимационная палата находилась в самом конце коридора. Надя знала, что заходить туда обычным роженицам запрещено, даже приближаться не рекомендуется. На цыпочках она подобралась к двери и заглянула в круглое окошко. Через него просматривались все койки. На трех из них действительно лежали какие-то незнакомые женщины. Но Светы и среди них не было.
        - Гриневич! - как гром с небес раздался за спиной голос заведующей отделением. - Вы что себе позволяете?! Вам лежать надо как минимум два дня!
        Надя ойкнула, сжалась и спросила:
        - Эмма Георгиевна, скажите, где Света Петрова из второй палаты? Она ведь родила вчера, мне сказали, ее в реанимацию отвезли, а я здесь ее что-то не вижу.
        Заведующая нахмурилась еще больше, бросила взгляд по сторонам и сказала:
        - Только, пожалуйста, не устраивайте истерик. Петрова умерла сегодня ночью. Говорю вам это только для того, чтобы вы не носились по отделению и не сеяли панику. Вы-то уже родили, подумайте о других женщинах.
        - Почему… умерла? - не чувствуя оледеневших губ, прошептала Надя. - Как же это случилось?
        - Пойдемте в кабинет, - тоскливо оглядываясь и не находя, кому можно поручить близкую к обмороку пациентку, распорядилась заведующая.
        - Почему она умерла? - повторила Надя в кабинете. - Ведь все же было хорошо.
        - Да что там было хорошего? Проверяться надо, девочки, прежде чем беременеть, - раздраженно и в то же время участливо пояснила заведующая. - С ее сосудами смеяться громко нельзя было, не то что рожать. Вот и закономерный результат. Идите в свою палату, мне работать надо.
        Она попыталась пройти к двери, но Надя встала у нее на пути.
        - Что же теперь будет с девочкой? - цепляясь за накрахмаленный белый халат, бормотала она. - Или, может, она тоже?..
        - Жива девочка, жива, - с обреченным видом волокла ее за собой заведующая. - Ну что будет? Понаблюдаем ее немного и станем в дом ребенка оформлять.
        - Что вы, не надо! - вскрикнула Надя. - У нее ведь родственники есть, нужно им отдать.
        - А где их искать прикажете, этих родственников? Мужа у нее не было, прописана вообще черт-те где, в другой республике. Мы, конечно, можем послать запрос по месту прописки, хотя это и не наша работа… Но сами понимаете, надежды мало.
        - Подождите! - в волнении перебила Надя. - У нее там под подушкой была стопка писем и фотографии отца ребенка. Он обязательно женился бы на Свете, если б не погиб! Его родители живут здесь, они будут счастливы взять внучку к себе. Если в письмах нет их адреса, то можно послать запрос в часть, где он служил, там посмотрят в личном деле и сообщат адрес. Дайте мне эти письма, я сама напишу запрос.
        Через пять минут заведующая, красная от раздражения, все-таки отправилась куда-то узнавать про письма. Вернулась еще более сердитая и сквозь зубы сообщила, что писем среди личных вещей покойницы не обнаружено.
        Это был последний удар! Надя кричала, била кулаком по столу, требовала немедленно вызвать санитарку, которая собирала вещи, и призвать ее к ответу. Ведь от этих писем зависела вся дальнейшая судьба ребенка. Там фотографии родителей девочки, в конце концов! Но санитарка уже ушла домой, а предложение Нади отправить к ней на дом наряд милиции и отобрать украденные письма было с негодованием отвергнуто заведующей. Кончилось дело тем, что Наде обманом всадили укол и почти волоком вернули в палату.
        На следующий день она постаралась справиться с эмоциями и, крепко сжав кулаки, почти спокойно вошла в кабинет заведующей.
        - Опять вы, Гриневич? - немедленно налилась та гневом и раздражением. - Что еще вы от меня хотите? Я сегодня разговаривала с санитаркой, она говорит, что никаких писем и фотографий под подушкой не было. Они вам приснилась, наверное, а вы взяли и оклеветали честную женщину!
        - Я готова попросить у нее прощения, - дождавшись паузы, проговорила Надя.
        От неожиданности заведующая на полуслове оборвала крик и спросила, удивляясь:
        - Так вы согласны, что писем не было?
        - Не важно, - ответила Надя. - Будем считать, что не было. Но и без них я знаю как минимум три способа отыскать родственников малышки. И в конце концов, я ведь имею право удочерить ее, верно? В случае, если родственники не будут найдены?
        - Что ж, вы замужняя женщина, - с иронией в голосе согласилась заведующая. - Только учтите, что при усыновлении ребенка потребуется визуальное присутствие вашего супруга, а не просто штамп в паспорте.
        - Я прошу у вас только одного, - пропустила колкость Надя. - Скажите мне, куда вы отправите девочку и под каким именем она будет оформлена в дом ребенка. Чтобы я могла ее отыскать. Прошу вас, не дайте остаться сиротой человечку, который нужен и дорог очень многим людям!
        Заведующая молчала, удивленная такой взвешенной и прочувствованной речью. Потом сказала:
        - Хорошо, это я вам обещаю. Сейчас сказать ничего не могу, сама пока не знаю. Но если когда-нибудь вы придете ко мне и скажете, что имеете возможность что-то сделать для бедняжки, я помогу вам найти девочку. А сейчас я тоже прошу вас об одолжении. Вы можете покормить малышку? У нас с питанием беда, прислали такую гадость, что дети в рот не берут. Боже мой, когда же наведут порядок в этой стране?..
        - Я могу, - почему-то шепотом ответила Надя.
        - Я понимаю, что можете. А можете сделать это без эксцессов, чтобы потом нам не пришлось этого ребенка у вас из рук вырывать и все отделение снова на ушах не стояло?
        - Обещаю, проблем у вас не будет, - отрезала, вставая, Надя.
        Ульяна
        Улю швырнули на что-то мягкое, и голос, вкрадчивый и пугающий, произнес над ее головой:
        - Ну что, попалась, детка?
        С нее рывком стянули одеяло. Уля прикрыла руками голову, но глаза оставила открытыми. Человек, возвышающийся над ней, был ей совершенно незнаком. Более того, ей, кажется, вообще не приходилось прежде видеть таких людей. Это был парень огромного роста с лицом круглым и блестящим, как умащенный маслом блин. Волосы, черные, курчавые, шапкой стояли на его голове. Сперва Уле показалось, что на нем надета телогрейка поверх рубашки с узором. Но на поверку оказалось, что выше пояса он вообще обнажен, но плечи и грудь его покрывает невероятно густая шерсть, а руки и не тронутый растительностью кусок живота испещрены какой-то сложной татуировкой. Ниже были синие тренировочные штаны, спущенные почти до середины мощных оттопыренных ягодиц.
        Парень смотрел на девушку с не меньшим удивлением и даже с какой-то детской обидой в темных выпуклых глазах.
        - Ты кто? - спросил он.
        Но Уля еще не чувствовала в себе сил отвечать на вопросы. Она молча глотала ртом воздух.
        - Ты что, угол у этой пьяни снимаешь?
        Молчание.
        - С Лизкой общаешься? - В голосе зарокотала угроза.
        Уля затрясла головой.
        - Где эта дрянь сейчас, знаешь?
        - Знаю, - отмерла Ульяна. - Это я как раз очень хорошо знаю.
        Парень поскреб голову огромной пятерней и шлепнулся рядом с ней на кровать. Под его тяжестью сетка просела почти до пола, и девушка свалилась на бок. Парень дернул ее за руку, подтянул поближе к себе. Глаза его будто облапали Улю.
        - Я тебя как будто знаю откуда-то, - поделился он. - Рассказывай, где Лизка.
        - У моего отца.
        - А кто твой отец?
        - Ну, как тебе это объяснить? - задумалась Уля. - Скажем так: самый богатый человек в России.
        Следовало сказать «один из», но Уля решила не мелочиться.
        - Это как? - не понял парень. - Олигарх, что ли?
        - Ну, типа того.
        - А Лизка при чем?
        - Ты не поверишь, - вздохнула Ульяна.
        Парень начал закипать на глазах. Своими огромными ручищами он схватил плечи девушки и несколько раз мощно встряхнул. Уля болталась, как тряпичная кукла, и только вжимала голову в плечи, чтобы не повредить шею. Удивительно, но страха она не ощущала. Наоборот, какой-то необыкновенный подъем, какой в прежней жизни достигался лишь при помощи некоторых специальных средств. От прикосновений этого типа у нее закипала кровь. Даже про соперницу говорить стало неинтересно. Уля тяжело задышала и всем телом устремилась к нему. Парень так же неожиданно перестал ее трясти и сказал:
        - Слушай, а я тебя узнал. Ты - та самая телка из телевизора, которая одевается смешно и вечно во всякие истории влипает. Тебя как сюда занесло, а?
        - В историю влипла, - мрачно проговорила Уля. - Мой папочка вдруг узнал в этой вашей Лизе свою настоящую дочь, а меня выставил из дома. Вы тут что, в каменном веке, что ли? По телевизору на всех каналах об этом воют.
        - Да я ж только освободился, а на воле у меня телевизора нет, - с сожалением произнес парень. Удивленным он не выглядел, но какая-то мысль отчаянно билась в глазах и никак не могла оформиться словами. - Слушай, - сказал он, - это что же получается, а? Выходит, что я вашего олигарха внука или внучки родной папаша получаюсь, да?
        - Что? - растерялась Уля. - У моего отца никаких внуков нет.
        - Да как же нет, если Лизка ребенка родила!
        - Ребенка? - И без того огромные глаза девушки распахнулись до невозможности. - Ты это точно знаешь? Ну, до такого даже я не докатилась! Только где же он, этот ребенок, может, не было его?
        - Как не было? Внутри же не остался, - философски заметил парень.
        - Ну, женщины иногда врут, что беременны, а иногда аборты делают.
        - Нет, Лизка не врала. Мне ребята на зону рапортовали, что все верно, с животом ходит. Даже фотку прислали, вот, гляди.
        Парень отошел к окну, вернулся, поднес к Улиному носу маленький измятый снимок. Девушка жадно впилась в него глазами. На ней юная девушка, почти ребенок, закутанная в какую-то кургузую куртяшку, шла по улице, низко наклонив голову. Огромный живот она бережно придерживала обеими руками. Уля вожделенно пожирала глазами снимок, потом спросила, стараясь скрыть свой интерес:
        - Такой сентиментальный, да?
        - Что? - взревел парень. - Да если бы не этот снимок, Лизки давно бы уже в живых не было! Может, и не убил бы до конца, но ребята бы ей руки-ноги переломали. Только за ребенка пожалел!
        - Нужно было ломать! - огорченно воскликнула Уля. - Родить, если хочешь знать, можно и без рук и без ног, а вот моему отцу она в таком виде точно бы не пригодилась.
        Парень указательным пальцем подцепил ее подбородок, помотал ее голову туда-сюда, с любопытством вглядываясь в лицо.
        - А ты злая, - сказал он. - Сильно тебе Лизка досадила? Зачем сюда явилась?
        - Досье на нее собираю, - ответила Уля. - Хочу доказать отцу, что такую, как она, к приличному дому на километр подпускать нельзя.
        - Э, так у нас с тобой планы не совпадают, - засмеялся парень. - Мне, например, по кайфу, что моя девчонка оказалась дочерью олигарха. Можно ведь ей о себе напомнить, так?
        - Фальшивой дочерью, заметь, - ответно улыбнулась ему Уля. - А настоящая дочка олигарха тебя в роли твоей девочки никак не устроит?
        - А вот это мы сейчас проверим, - ответил парень и зашарил рукой по ее телу.
        Уля застонала и послушно вытянулась на грязном белье.
        Лиза
        Лиза готова была кричать от счастья: сегодня они с Мишей перевозили Сонечку и Андреевну в новое жилище. Квартиру с окнами на чудный зеленый дворик почти в центре нашел по объявлению Миша. Он несколько раз ездил туда улаживать все формальности, заплатил хозяевам за первые два месяца и получил ключи. Лиза позвонила Андреевне, попросила к утру собрать все вещи и подготовиться к переезду. В подробности вдаваться не стала: ей хотелось сделать сюрприз.
        По дороге они с Мишей все время смеялись и дурачились, представляя, как пройдут с Сонечкой мимо соседей и как те будут изумляться, откуда в их квартире взялся ребенок. У Лизы к концу пути даже челюсть сводило от смеха. Но соседей не оказалось дома. В дверях их встречала сама Андреевна, помолодевшая, сияющая.
        - А мы уже готовы! - объявила она. - Встали в шесть утра, готовились, просто дождаться не могли. Лизонька, познакомь меня с молодым человеком.
        - Это Миша, - пробормотала Лиза и покраснела - ну, не умела она знакомить, негде было учиться.
        - Спасибо вам, Михаил, - с чувством произнесла Андреевна. - Не представляете, какое для нас счастье и облегчение уехать отсюда.
        Миша густо покраснел и, вместо ответа, долго тряс руку Андреевны.
        Потом пошли в комнату. Сонечка сидела на большом узле и держала в руках узелок поменьше. Матери она улыбнулась, но, когда следом в комнату зашел Михаил, девочка вдруг разрыдалась и бросилась искать убежище за широкую спину Андреевны.
        - Соня, что ты? - сама чуть не до слез расстроилась Лиза. - Ты зачем плачешь?
        - Странные вы, - вступилась за ребенка Андреевна. - Да ведь она мужчин никогда в своей жизни не видела. Только по телевизору.
        И в самом деле, Сонечка хоть и пряталась, но из-за спины своей названой бабушки смотрела на Мишу во все глазенки. Когда на нее перестали обращать внимание, девочка забыла о своих страхах, стала хвостиком бегать за матерью и выспрашивать об их новом доме.
        - Мама! - восклицала Сонечка. - А правда, что теперь у нас не будет соседей?
        - Правда, Соня, - кивала на ходу Лиза. - Вся квартира будет ваша.
        - И я смогу ходить не на горшок, а на взрослый унитаз?
        - Конечно сможешь.
        - А я не провалюсь в дырку? - с ужасом в голосе спросила девочка.
        Лиза громко прыснула.
        - Ничего, Андреевна за тобой присмотрит.
        - А ты будешь приходить все так же, мамочка? Или чаще? Или реже?

«Ей даже в голову не приходит спросить, не останусь ли я с ними навсегда, - с горечью подумала Лиза. - И хорошо, что не приходит, она бы плакала».

* * *
        Наконец, вещи были погружены в машину. Всю дорогу Сонечка подпрыгивала на руках у Лизы, ахала, прижимала к глазам ладошки - она впервые в жизни ехала в машине. Лиза начала опасаться, что ребенок разболеется от избытка впечатлений. Когда же приехали к нужному дому, Соня уже клевала носом. В ее новой комнатке Лиза первым делом застелила постель, а Миша на руках принес из машины девочку, которая немедленно уснула. Втроем они разобрали вещи, рассадили рядом с кроваткой все Сонины любимые игрушки и пошли на кухню пить чай. Лиза про себя поражалась: как все буднично, а ведь сегодня сбылась ее мечта! Соня будет расти, как все дети, бегать по квартире, баловаться, гулять. А ее душа уже просит чего-то большего. Хочется видеть Сонечку в замечательном доме посреди леса. И чтобы у девочки были не только бабушка и мама, но и дедушка, и… папа, если такое возможно. Как же все-таки быстро человек привыкает к хорошему!
        - Ну, мы пойдем, Андреевна, - сказала Лиза, глянув мимоходом на маленькие часики на запястье. - Мне нужно успеть к обеду, а то Любовь Петровна обижается. Завтра мы заедем и привезем все продукты и вещи, которых не хватает. А вы тоже составьте список.
        - Идите, идите, детки, - закивала Андреевна. - У меня уже руки чешутся прибраться тут по-своему!
        Но, когда уже стояли на пороге, в коридор выбежала рыдающая Сонечка и завопила, крепко вцепляясь в Мишу:
        - Не хочу, чтобы дядя папа уходил! Пусть останется!
        Лиза растерялась и покраснела от невыносимой неловкости. Она боялась даже посмотреть на Мишу. А Андреевна уже журчала, отрывая Сонечку:
        - Дядя завтра к тебе придет. А сейчас он должен отвезти твою мамочку. Пойдем, будем блинчики печь.
        - Придешь? - строго уточнила девочка.
        Миша кивнул.
        Ульяна
        Уля проснулась, когда день начинал уже медленно клониться к вечеру. Сладко потянувшись, она улыбнулась и прислушалась к своим ощущениям. Все тело ныло сладко, хорошо, в голове - необычайная ясность. Прежние переживания будто отошли на второй план. Уля с удивлением подумала, что давно не просыпалась в таком замечательном настроении.
        Вот только есть хотелось ужасно, в животе гудело на все лады. Она сползла с кровати, оглядела маленькую грязную комнатушку. На столе, покрытом желтыми газетами, валялись несколько скомканных сторублевок.

«Надеюсь, это не плата за ночь любви, - усмехнулась Уля. - Тем более за такую ночь я заслуживаю гораздо большего».
        Еще на столе обнаружилась связка ключей и надпись карандашом на газетном поле:
«Буду вечером, купи пожрать». Уля совсем приободрилась, сунула деньги в карман и выскочила из комнаты. По пути заглянула в комнату Вяткиных: женщина на постели не храпела и, кажется, была уже близка к пробуждению.
        Магазин Уля отыскала напротив дома, через двор. В помещении, совсем крохотном, как-то умещался один прилавок, весь забитый колбасами и сырами. У девушки от этой роскоши закружилась голова. Она застыла у прилавка, не зная, на что у нее хватит денег и как вообще все это покупается. Надо ли брать весь кусок или можно попросить нарезать?
        - Что вам? - спросила продавщица и улыбнулась сонной улыбкой.
        - Не знаю, - призналась Уля. - Я бы хотела суп сварить, что для этого нужно?
        - Возьмите готовый, - предложила девушка, выложила на прилавок какие-то цветастые брикеты. - Чего вам мучиться?
        Брикеты Уля взяла, и денег еще хватило на колбасу, сыр и хлеб. Даже на несколько банок пива. А пакет ей вообще дали бесплатно. Мурлыкая от удовольствия, Уля вприпрыжку понеслась к дому. И тут ее хорошее настроение испарилось без остатка. На лавочке у подъезда сидели Мэт и Нотка и о чем-то шептались, сблизив головы.
        - Ну, чего приперлись? - подойдя поближе, набросилась на них Уля.
        Они, кажется, не ожидали ее увидеть. Наверное, звонили в дверь, им, конечно, никто не открыл, а на скамейку присели, чтобы обсудить дальнейшие планы. Нотка изумленно разглядывала раздутый пакет в руках Ули, потом спросила:
        - Ты что, на самом деле здесь поселилась? Это как называется: назло кондуктору возьму билет и пойду пешком? Мы были наверху, там даже от двери вонища идет. Тебе разве жить негде?
        - Вас забыла спросить! - рявкнула Уля. - Теперь тут мой дом!
        - Тебе нельзя здесь жить, - как младенцу, внушала ей Нотка. - Ты сама знаешь, при твоей склонности… Для тебя такое место - край пропасти.
        - А может, там мое место и есть, в пропасти? Может, это вы меня сюда подтолкнули?!
        Уля хоть и кричала, но чувствовала, что от прежней злобы не осталось и следа. Ей хотелось, чтобы эта парочка поскорее оставила ее в покое, желательно навсегда.
        - Ты ведь не ждешь, что мы сейчас перед тобой извинимся? - помолчав, сказала Нотка. - Хотя если тебе от этого станет легче, то мы просим у тебя прощения.
        - Плевала я на ваши извинения! Вы меня использовали!
        - А тебе плохо от этого было? Носились с тобой как с писаной торбой, кормили, обстирывали. Ублажали, - с усилием произнесла Нотка, а Мэт покраснел.
        - Вы для себя это делали. Знали, что иначе я вас вышвырну за дверь!
        - Мы не специально все это затеяли, - не согласилась Нотка. - Мы с Матвеем познакомились, когда я уже работала у тебя, в твоем доме. Мы полюбили друг друга. Ничего дурного против тебя мы не замышляли. Просто нам на тот момент и податься было некуда. Это потом появилась квартира, которую ты видела. И хоть нас это и не красит, но мы действительно нуждались в тебе, в твоих связях. У нас богатых родителей нет.
        - Извращенцы поганые! - бушевала Уля. - Ты по ночам слушала, как мы с Мэтом… А в мое отсутствие отрывались по полной. И еще смели меня воспитывать! Да я лучше, я чище вас обоих!
        Мэт помалкивал, отдувалась за двоих Нотка. Она произнесла через силу:
        - Ну, если тебя это утешит, ничем таким мы в твое отсутствие не занимались. Наш брак пока формальность. Кредит на квартиру легче было получить молодой семье. Кроме того, Матвею срочно нужна была прописка, он ведь даже не россиянин.
        Уля потрясенно захлопала ресницами:
        - Так вы что? Женаты, а вместе даже не спите? Вы вообще нормальные?
        - Наша семейная жизнь начнется, когда брак будет освящен церковью, - пришел на помощь жене Мэт. - Тебя это, конечно, не волнует, но мы с Наташей - глубоко религиозные люди. И не нужно думать о нас плохо. После покупки квартиры нас рядом с тобой удерживала обыкновенная жалость. Мы боялись, что ты себя окончательно загубишь. Особенно когда началась эта ерунда, связанная с твоим происхождением. Скажи спасибо Наташе: это она сумела мне объяснить, что и у тебя есть чувства. А сначала ты мне казалась просто этаким медийным персонажем, без сердца, без души. Теперь я понимаю: тебе тоже нелегко приходится. Ты тоже по-своему борешься за существование. Прости нас, если сможешь.
        - Даже пробовать не стану, - отмахнулась Уля.
        - Хорошо, тогда просто возьми ключи от нашей квартиры. Через неделю мы уедем, ты можешь прийти туда и жить, сколько будет нужно. Только, пожалуйста, не оставайся в этом притоне.
        - Куда намылились? - насторожилась девушка.
        - Рэм Григорьевич нашел для меня вокальную школу в Америке, - сказала Нотка. - Если мне удастся туда поступить, он оплатит мою учебу.
        - С какой стати? Ты что, еще одна его дочка? - сквозь зубы спросила Уля.
        - Ульяна, у тебя начинается паранойя. Это обычная человеческая помощь. Рэм Григорьевич очень обрадовался, когда меня увидел. Жаль, что ты раньше не нашла времени рассказать ему обо мне. Давно бы освободилась от нашего присутствия… Матвей едет со мной, попробует себя в Голливуде, там сейчас есть один совместный проект. Это тоже предложил Рэм Григорьевич. Я также прошу у тебя прощения. И не нужно нас ненавидеть. Возможно, ты теперь сама поймешь, что это такое - начинать с самого низкого старта. Но обещаю - когда мы с Матвеем немного приподнимемся, ты вполне можешь рассчитывать на нашу помощь.
        Уля хотела сказать, куда им отправляться с этой помощью, но соленый спазм в горле помешал говорить. Мэт и Нотка синхронно поднялись со скамейки. Нотка что-то вложила Уле в ладонь. Та поднесла руку к глазам, увидела ключи и мощным броском отправила их в кусты. Парочка даже бровью не повела. Крепко взявшись за руки, молодожены ушли в свою новую жизнь.
        Дома Ульяна первым делом оторвала от батона огромный кусок и с жадностью его съела, попеременно откусывая сыр и колбасу. Есть уже не хотелось, пищей она пыталась задавить нудящую пустоту, что поселилась где-то между сердцем и желудком. До одури хотелось выпить, но, вспомнив, как легко она ведется на алкоголь, Уля решила обойтись чаем. Голова ей сегодня нужна будет трезвая.

«Они оказались даже хуже меня, - твердила себе девушка. - И прекрасно! А то эта Нотка вечно корчила из себя святую. А Мэт… ну что с него взять, кроме внешности? Он и прикасался-то ко мне всякий раз, будто у младенца памперс менял. Фу, гадость!
        Противнее всего было, что этим двоим из ее беды вышла одна сплошная польза. Может, правда пишут в книжках, что нищим всегда достается главный приз? Но в книжках речь идет о хороших нищих, а не о таких негодяях…
        В противовес она вспомнила прошлую ночь и замурлыкала от удовольствия. Но тут же снова сконцентрировалась на своей задумке. Со стороны кухни слышалось какое-то шевеление.
        Уля не поленилась, сходила посмотреть: старшая Вяткина все-таки покинула свое ложе и теперь ползала по кухне, елозила руками за батареей. Видно, искала еду или заначку, кто ее разберет.
        Кстати, обнаружилась еще одна обитательница квартиры. Из-за двери выглянула старушка с крошечным личиком, пошмыгала носом, словно принюхивалась, глянула на Улю - и пугливо шмыгнула обратно в норку. Девушка запомнила ее дверь.
        Уля включила телефон, наскоро просмотрела пропущенные звонки. Конечно, звонили только Мэт и Нотка, даже журналюги отвяли. Больше никому она не нужна. Да и плевать на это!
        Она долго листала записную книжку. Настоящую, бумажную, потому что телефоны свои она вечно теряла или выбрасывала. Наконец всплыл подходящий номер. Он принадлежал Стасу Грелкину, охотнику за сенсациями. Стас называл себя независимым журналистом, это означало, что работал на любое издание, готовое заплатить за его материалы. Кроме того, Стас был сладострастным сплетником, мог и не донести очередную бомбу до журнала, а просто слить ее в Интернет. То, что узнавал Грелкин, через час знали все.
        Стас ответил только после повторного набора.
        - Привет, - бодро произнесла Уля. - Узнаешь меня?
        - Ульяночка? - сонным голосом изумился Стас. - Какими судьбами? Тебя же все потеряли… Как ты, бедняжечка?
        - Лучше всех. Ты должен немедленно приехать! Пиши адрес.
        - Чего это? - без особого энтузиазма спросил Грелкин. - Глухомань какая-то… Улечка, детка, только не говори, что ты там поселилась.
        - Хочешь прославиться? - перешла к делу Уля.
        - Прославиться можно, - согласился журналист. - Хотя я и так не прозябаю. В чем суть?
        - Тогда живо лети сюда. Получишь такую бомбу, что даже не мечтал. По этому адресу жила та самозванка, которую мой отец объявил своей дочерью. Бери с собой всю свою технику.
        - Да ты что!.. Хотя я не знаю, - воодушевился было, но сразу сник Стас. - Знаешь, адрес ведь достать не проблема. Давно бы уже кто-нибудь написал, наверное, дураков нет. Сама знаешь, с твоим папашей ссориться никто не хочет. Так чего я вдруг полезу…
        - Стас, не будь идиотом! - заорала Уля. - У нас свободная пресса. А не написал никто, потому что этот дом - могила, сюда попасть невозможно. Ты голову себе отгрызешь, если упустишь! Все, я звоню кому-нибудь посообразительней.
        - Подожди, не горячись, Уля, - засуетился Стас. - Я уже в пути.
        Стас действительно примчался через двадцать минут. Глаза его пылали, сильно выступающие вперед нос и подбородок непрерывно подергивались. Отвратительный запах в квартире журналиста не испугал. Он тут же начал рыскать по помещениям, наводя камеру на грязные стены и кухонную утварь. Уля ходила за ним по пятам. Она испытывала приятный подъем, как режиссер на площадке в первый съемочный день. Со знанием дела раздавала указания:
        - Так, старайся, чтобы я не попадала в кадр. Голос мой потом тоже сотрешь, свой комментс наложишь. Вот квартира, в которой жила наша прекрасная принцесса. Вот ее комната, заглянем.
        Толкнув ногой дверь, она вошла в комнату Вяткиных. Ее хозяйка теперь лежала поперек кровати, но не спала, а бессмысленным взглядом пялилась в потолок.
        - Вот это - наша мама, - объявила Уля. - Давай попробуем с ней пообщаться. Здравствуйте! - Она помахала рукой над лицом женщины. - Скажите, где сейчас ваша дочь?
        - К-какая дочь? - растерялась пьянчужка.
        - А сколько их у вас?
        - Вроде… одна, - после тяжкого раздумья выдала Вяткина.
        - И где же она, где?
        - Подожди, Уля, давай я буду спрашивать, - вмешался Стас и тут же спросил: - А как зовут вашу дочь?
        - Кого?
        - Дочь вашу, черт побери!
        - А, дочку, - расплылась в улыбке женщина. - Лизой зовут, Вяткина Елизавета Олеговна.
        - И где она в данный момент находится?
        - Да откуда мне знать, - вольготно махнула рукой женщина. - Наверное, опять к своему хахалю подалась. Он как раз из тюряги вернулся.
        Стас вопросительно покосился на Улю, та кивнула, мол, она в курсе, это на закуску.
        - И давно ваша дочь, типа, с ним встречается? - вернулся к допросу Стас, но ответом ему стало только мерное мычание, а потом - раскатистый храп.
        В коридоре Стас спросил:
        - Уля, детка, хочу сразу уточнить, ты чего от меня ждешь? Хорошо понимаешь, на чью мельницу мы сейчас льем воду? Эта история с подмененными детьми - вообще убойная, супер! Полстраны радуется, что дочка олигарха помучилась, как они, ну, те, кто подобрее, тащатся, что простой девке такое счастье привалило. Ты что, нанималась эту девку пиарить? Давай лучше я напишу, что ты теперь поселилась в этой квартире, на ее месте. Прикольно получится: все начнут тебя жалеть.
        - Не дождешься, - прошипела Уля.
        - Нет, ну правда, детка, вот это была бы сенсация! Я, конечно, сниму этот свинюшник, но хорошо бы еще что-то убойное. Слушай, вот бы про ее мать удалось узнать. Куда она, типа, подевалась?
        - Про какую мать? - изумилась Уля. - Ты вообще свихнулся? Вон ее мать, за дверью отдыхает.
        - Точно! - заржал Стас. - Это я про супругу Гриневича говорю. Вообще из головы вон, что она, типа, и твоя мать! Слушай, а ты не знаешь, где она? Вдруг она и в самом деле - того…
        - Чего - того?
        - Ну, почему она не едет? Не хочет, типа, родную дочурку обнять?
        - Не смей болтать гадости о моей матери! - разозлилась Уля. - Топай вперед! Сейчас тебе будет сенсация.
        И постучала в дверь, за которой заприметила старушку. Старенькая лисичка выглянула из норки, вздрогнула, увидав человека с камерой, и, видно, от испуга, позволила пройти в свою маленькую вылизанную комнатку.
        - Мы делаем репортаж о Лизе Вяткиной, - с порога объявил Стас. - Вы можете с нами поговорить?
        - О Лизоньке? - изумилась старуха. - Что с ней случилось? Не видать ее давно.
        - Не могу вам ответить на этот вопрос, - солидно улыбнулся Стас. - Но вы окажете вашей соседке большую услугу, если честно ответите на все наши вопросы. И кстати, получите вознаграждение.
        - Да не нужно мне ничего, - забормотала старуха. - Что сказать вам, молодые люди? Лиза хорошая девочка, но в жизни ей не повезло. Родители - алкоголики, на какой ляд ее родили, неизвестно. А она и училась прилежно, и держалась за них, из дома, как другие, не убегала. Воровала, конечно…
        - Воровала? - широко распахнула глаза Ульяна.
        - А что ей было делать, ведь кушать-то всем хочется. Но осторожная была, даже на учете в комнате милиции не стояла. Несколько раз забирали ее куда-то, в приют, что ли, но она всякий раз возвращалась. Говорила мне, что там даже хуже, чем дома. А потом с Геннадием сошлась, с этим, - старушка перешла на шепот, - с уголовником-то нашим. Жалко мне ее было, ребенок ведь совсем, в чем только душа держится. А он, гад такой, - старушка суматошно прикрыла рот рукой, - он ведь бил ее, заставлял пятый угол искать. Ну, потом забеременела она. С животом в школу ходила, а там не замечали, что ли. Потом пропала на время и вернулась домой уже без живота.
        - Куда же ребенок делся? - спросил Стас. У него даже зубы заклацали от возбуждения.
        Старуха поглядела на него с некоторым презрением:
        - А то ты, парень, не знаешь, куда в таких случаях дети деваются? Ясно, оставила в роддоме. Не сюда же ей было его нести. Кстати, вот припомнила: Тамарка, мать ее пропащая, тоже Лизу в дом из казенного заведения взяла, когда той уже годика три, наверное, исполнилось. И зачем только брала?
        - Вот это сенсация! - завопил Стас в коридоре. - Внук или внучка миллионера мучается в приюте! Золушка оказалась матерью-кукушкой! Молодец, такое нарыла! Только, только… блин, доказательства нужны. Одна старушка - это не катит. Старушку можно и подкупить.
        - Иди за мной! - велела Ульяна. - Будут сейчас тебе доказательства.
        Они прошли в комнату Генки.
        - Снимай, - приказала девушка. - Вот в этой комнате и был зачат герой твоего будущего репортажа. А теперь направь вот на эту фотку.
        Она поднесла к объективу фотографию беременной Лизы. Стас запрыгал вокруг, тщательно наводя камеру. И вдруг улетел куда-то в угол. В следующий миг страшный удар между лопатками сбил Улю с ног. Она ударилась головой о батарею и на пару секунд потеряла сознание. Когда же вновь открыла глаза, Стас уже испарился, а над ней нависал Генка и пинал ногой в бок.
        - Ты чё, оборзела? - орал он. - Кого в мой дом привела? Кто разрешил фотку брать?
        Уля молчала, прислушивалась к своим ощущениям. Она всегда, с раннего детства, до ужаса боялась физической боли, удара, побоев. Родители ее пальцем никогда не трогали, но, если отец во время выговора подходил к ней слишком близко, Уля в ужасе закрывала голову руками. Она даже пластической операции ни одной не сделала, хотя ненавидела свою внешность, а особенно это щуплое детское тело. И все из страха перед болью. И вот теперь ее на самом деле побили, и, кажется, собирались руки распускать дальше, а Уля вдруг с удивлением поняла, что не так уж это и страшно, особенно если неожиданно. Она не заплакала, только быстро подобралась, отползла в угол и оттуда сказала:
        - Зачем ты меня бьешь? У меня кости детские, тоненькие. Поломаешь что-нибудь - кому от этого лучше будет?
        Генка глянул на нее удивленно, скривился, но бить больше не стал, только сказал:
        - Разве ты не поняла, что здесь все решаю только я? Я сам придумаю, как выгодно раскрутить это дельце. Твое дело - помогать мне, если хочешь вернуться к своему папочке. Поняла, цыпа?
        - Поняла, - кивнула головой Уля. - Но в результате твоего гениального замысла я должна вернуться домой. Для тебя это единственный шанс получить большой куш. Если пойму, что ты стараешься для этой девки, - убью и ее и тебя. Это мое условие.
        Лиза
        Операция «Переезд» завершилась, можно было ехать домой. Но Миша сказал ей:
        - Слушай, если не очень устала, то давай съездим в одно место.
        Он весь день сегодня выглядел озабоченным. Отвлекался, только когда возился с вещами и с ребенком, болтал с Андреевной. А в машине снова напрягся. Лиза не стала лезть в душу, но то и дело поглядывала на друга с беспокойством. Может, он из-за Сонечки обиделся? И тут же согласилась съездить, куда ему нужно.
        Приехали в тихий дворик где-то на окраине города. И тут у Лизы впервые екнуло сердце: «Неужели привез к себе домой? Зачем это, не нужно!»
        За эти дни она в общем-то многое узнала о Михаиле. Знала, что большую часть жизни он прожил в маленьком научном городке Сарове, родители его были учеными-физиками, докторами наук. Миша был поздним ребенком, он родился уже тогда, когда наука в стране начала загибаться и научная деятельность родителей пошла на спад. Тем не менее после окончания школы он по стопам отца поступил в университет, на физфак. Но отучился только два года. Потом мать сообщила, что отец его заболел, тяжело и необратимо. После этого Миша оставил учебу и через знакомых получил работу шофера в фирме Рэма Гриневича. Через год сподобился возить и самого хозяина, заменяя приболевшего сотрудника. Хозяин его приметил и определил в личные водители для своей несовершеннолетней дочери.
        Коллеги сразу предупредили: оттуда не возвращаются. Устроили отвальную, больше похожую на похороны. Но Миша был убежден: если честно выполнять свои обязанности и быть терпеливым, то все получится. Сам с собой заключил пари, что сдюжит. Но через два месяца работы с Ульяной он уже начал задумываться о том, чтобы уволиться по собственному желанию. Удерживала только мысль об отце. За это время он сделался законченным женоненавистником, хотя и до этого женский мир был для него тайной за семью печатями. Постоянной подруги никогда не имел, понимая, что вытянуть стариков родителей и собственную семью одновременно он просто не в силах. А в короткие связи вступать не мог из-за патологического чувства ответственности. Так и жил монахом, заморозив себя до лучших времен.
        Иногда Лизе ужасно хотелось его растормошить. Но она тут же спохватывалась: нет, пусть это сделает другая женщина, чистая, достойная. Отношение к ней Михаила было для нее загадкой. Каждое новое утро она находила его в машине внутренне застывшим, застегнутым на все пуговицы. Это пугало ее и расстраивало. Как будто он видел в ней Улю. Но стоило ей заговорить о своих заботах, страхах, о Сонечке - Миша тут же оживал и становился заботливым и деятельным другом. Но - всего лишь другом. А Лизе порой так хотелось большего…
        Вот и сейчас она решила довериться судьбе и ни о чем не спрашивать. Зашли в подъезд, на лифте поднялись на какой-то высокий - кажется, последний - этаж. Миша по-прежнему ничего ей не объяснял. Достал ключ из кармана, открыл дверь.
        Лиза застыла на пороге. Воздух в квартире был спертый, пахло пылью и чем-то вроде лаванды.
        - Это твоя квартира? - подняла она глаза на Мишу. Тот уже скидывал ботинки, тащил из-под табуретки какие-то тапочки.
        - Нет, что ты, я в коммуналке живу, - ответил тот. - И к себе в гости я бы тебя сперва пригласил вообще-то. Я хочу тебе кое-что показать. Только не пугайся.
        - После таких слов мне уже хочется в обморок упасть.
        - Ты сначала в комнату зайди, - посоветовал Миша.
        Она зашла, осмотрелась. Комната как комната, ничего необычного. Вся мебель из прошлого века, и, похоже, с той поры в комнате никто и не живет. Громоздкая мебель вдоль стен, круглый стол посередине…
        Стол? Лиза вздрогнула и уставилась на него во все глаза. Круглую столешницу полностью закрывала бордовая плюшевая скатерть. Она давно потеряла свой вид, тарелки и стаканы оставили на ней свои глянцевые следы. Края спускались почти до пола. По периметру скатерть окаймляла густая бахрома. На каждую бахроминку внизу была нанизана небольшая продолговатая ракушка. Они чередовались: красная, голубая, зеленая, желтая, а потом все повторялось. Там, где ракушки оборвались, бахроминки расплелись и смешно топорщились целым веером непослушных курчавых нитей.
        Лиза опустилась на корточки и дрожащей рукой приподняла скатерть. Там, под столом, было настоящее кукольное царство. Стоял маленький деревянный стол, тоже накрытый скатертью из куска яркого атласа. На нем - пожелтевшая от времени кукольная посуда, жестяные кастрюльки и приборы, вырезанные из бумаги малюсенькие салфеточки. Вокруг стола сидели резиновые пупсы и пластмассовые куклы с пухленькими коричневатыми ножками и ручками, с широко распахнутыми голубыми глазенками. Их полусжатые кулачки чинно лежали на скатерти. Сколько лет длился этот бесконечный пир? Куклы об этом молчали. И только одна из них, больная или наказанная, лежала с закрытыми глазами в кроватке у задней ножки стола. Кукла была инвалидом - у нее не было руки. Маленькая собачка берегла ее покой на коврике у кровати.
        Девушка не сумела встать на ослабевшие ноги и просто села на пол.
        - Кто это сделал? - дрожа, прошептала она. - Куда ты меня привел? Как такое может быть?
        - Лиз, не пугайся. - Миша не стал поднимать ее с паркета, а просто сам опустился рядом, сжал в своих ладонях ее похолодевшие от страха пальцы. - Это квартира Надежды Сергеевны. Она всегда оставляет мне ключи, чтобы я присматривал за порядком. А вчера зашел, посмотрел на этот стол - и меня как током ударило. Заглянул под скатерть, а там все как ты рассказывала. И я подумал - ты должна сама это увидеть.
        - Но почему, - бормотала Лиза, - почему это все так странно выглядит? Разве… разве в этой квартире есть ребенок?
        - Да тут уже сто лет никто не живет! А ребенок здесь когда-то был - Ульяна. Потом Рэм Григорьевич перевез семью к себе. Надежда Сергеевна иногда сама здесь убирается, но домик под столом не разрушает. Наверное, ей приятно вспоминать то время, когда Ульяна была маленькой хорошей девочкой и играла в куклы, а не устраивала пьяные дебоши в клубах.
        - Но если это Улин домик, то почему я его помню?!
        - Может, вы сестры? - предположил Миша.
        - Ага. Близнецы.
        - Двойняшки не обязательно бывают похожи.
        - А потом я оторвала кукле руку и меня отдали на перевоспитание в семью алкоголиков.
        Лиза затряслась всем телом. Миша, совершенно потерявшись, до боли сжал ее ладошки.
        - Прости, я глупости несу, не слушай. Нет, конечно, это исключено. Но ведь ты помнишь именно этот стол? Значит, ты тут бывала, так? Может, тебя маленькую приводили в гости к Ульяне?
        Лиза перестала рыдать и прислушалась к своим ощущением:
        - Это возможно, но я не помню здесь никакого другого ребенка. Я играла одна. Боже! Мы будто существовали в параллельных мирах.
        - Этому должно быть объяснение.
        - Я должна увидеть эту вашу Ульяну! - Лиза решительно вскочила на ноги. - Возможно, она тоже помнит из детства какую-нибудь странность.
        - Вряд ли ты с ней сумеешь договориться. Учитывая нынешние обстоятельства…
        - Не важно. Я не могу ждать!
        Лиза заметалась по комнате. Миша поймал ее, почти силой усадил на диван и сам сел рядом.
        - Постарайся думать о чем-то другом.
        - Я не могу!
        - Тогда не думай ни о чем! - скомандовал Миша. - Отключи сознание. Давай я буду рассказывать тебе о чем-нибудь.
        - Рассказывай, - уже спокойнее согласилась Лиза.
        - О чем бы таком рассказать? Слушай, мои родители считали, что нельзя ребенка ругать, а тем более бить. Оставался единственный способ - ставить в угол. Подходящий угол у нас в квартире был всего один. Когда я раскусил суть дела, то стал заранее готовиться к наказанию. Обои там отставали от стенки, я надрезал их и сделал карман. Туда я стал складывать все, что могло пригодиться мне во время стояния в углу: книжки, карандаши, пластилин, в общем, все самые нужные вещи. И однажды среди ночи этот карман отвалился с таким грохотом, что родители схватили меня в охапку и выскочили на улицу. Они решили, что началось землетрясение. А потом…
        - Не нужно, Мишенька! - взмолилась Лиза. - Ничего не получается. Вот ты говоришь, а я думаю о том, что меня никогда не ставили в угол, зато орали на меня, били и выгоняли на улицу. И я не понимаю, чем я заслужила такую участь! Ведь если я взаправду жила в этой квартире, а Ульяна - нет, значит, нас однажды уже поменяли местами. Ты понимаешь?!
        - Прости, - сказал Миша. - Я полный идиот.
        - Ты не идиот, но лучше молчи. Знаешь, что ты можешь сделать?
        - Что? - почему-то шепотом спросил Миша.
        - Просто посиди со мной рядом. Даже обними, если хочешь.
        Миша привлек девушку к себе, и оба притихли.
        - Знаешь, мне так жаль, что я не встретил тебя раньше, - вдруг сказал Миша.
        У Лизы от этих слов в груди возник соленый комок, грудь сдавило, и она зашипела, борясь со спазмом в горле:
        - Зачем тебе было встречаться со мной прежде? Да ты хоть понимаешь, какой дрянью я была? Грязной дрянью! Одно оправдание, что я ради Сонечки на все была готова! Да я на панель только потому не пошла, что боялась: убьют или заболею, а Соня одна останется. Да я даже Рэма Григорьевича когда увидела, первая мысль была: что ж, с этим я бы смогла, у него с деньгами порядок. А в твою сторону в то время я бы даже не посмотрела, так и знай.
        Миша молчал, и она со страхом ждала, что сейчас он уберет руки, и она умрет от холода и одиночества. Но Миша, сделав по своей привычке паузу, чтобы все обдумать, сказал невозмутимо:
        - Что ж, я считаю, твоя любовь к дочери все оправдывает. Я не могу до конца представить, как сложились бы наши отношения, но я бы от тебя не отказался. Просто пришлось бы поднапрячься, раздобыть деньги и позаботиться о тебе и о Соне.
        - Но ты можешь сейчас заботиться обо мне, - мучительно краснея, выдавила из себя Лиза. - И деньги доставать не надо.
        И развела губы в улыбке, словно приглашая Мишу посмеяться вместе с ней. Но он сделался только еще серьезнее:
        - Лиза, ты должна понять… ты мне очень нравишься, но между нами ничего не может быть. Даже если я не буду работать на твоего отца, ты все равно останешься для меня… недостижима. Так я воспитан. Родители мне всегда твердили, что жена должна быть ровней. Я мог бы полюбить девушку из низов, поднять ее до себя, но - не наоборот. Алтаевы на деньгах не женятся. Это закон.
        - Ничего не может быть… - сдерживая слезы, прошептала Лиза. - Но дружить ведь мы можем?
        - А мы и так дружим, - вроде как удивился Миша. - Твоим другом я буду всегда.
        - И на том спасибо.

«Может, это и к лучшему, - замерев, думала Лиза. - Дружить хорошо, в дружбе нет всяких гадостей, дурацких ссор. Так у меня отныне и будет: дочь, друг, Андреевна».
        И в этот момент они услышали, как в замке проворачивается ключ. Потом хлопнула входная дверь и кто-то, не таясь, прошел по коридору. Молодые люди вскочили, будто застигнутые врасплох.
        - Давай спрячемся, - одними губами попросила бледная до синевы Лиза.
        - Здесь есть кладовка, - шепотом отвечал ей Миша. - Черт, стоп, с какой стати мы должны прятаться? Мы тут на совершенно законных основаниях. Вдруг это Надежда Сергеевна вернулась?
        - Нет! - вскрикнула Лиза. - Я не готова с ней встречаться!
        - Просто сиди и молчи, - распорядился Миша. Сам же он отошел к окну, прислонился спиной к подоконнику. Оба напряженно смотрели на дверь в комнату.
        - Мама! - разнесся вдруг по квартире вопль, полный тоски. - Мамочка, ты здесь? Где ты-ы?!
        Лиза окаменела от ужаса, а Миша сказал ей одними губами:
        - Не бойся, это Ульяна. Я не знал, что у нее тоже есть ключи. Но все к лучшему - ты же хотела с ней поговорить.
        Через мгновение дверь приоткрылась, и на пороге возникла понурая щуплая фигура. Увидев незваных гостей, Уля вздрогнула, метнулась было к выходу, но остановилась, узнав своего бывшего шофера. Минуту она не произносила ни звука, только порывисто вздыхала и переводила с Михаила на Лизу безумный взгляд. Потом взвизгнула:
        - Вы что тут делаете? Как посмели сюда вломиться?!
        - Ульяна… - Миша запнулся, не зная, как теперь обращаться к бывшей хозяйке. - Мне Надежда Сергеевна оставила ключи.
        - А она?!
        - Елизавета Рэмовна зашла со мной за компанию.
        - Убирайся! - во всю мощь легких завопила Уля, наступая на Лизу. - Это мамина личная квартира! Тебя отец признал, не мама! Она тебя и на порог не пустит, самозванка!
        - Уля, успокойтесь, - попросила Лиза. - Я ведь ни на что не претендую. И мне нужно с вами поговорить.
        - О чем это? Что еще ты хочешь у меня отобрать?
        Глаза Ульяны побелели от бешенства. Миша, хорошо зная, какова она в гневе, поспешил встать между девушками.
        - Встала и ушла отсюда! - орала Уля. - Живо! Я сейчас квартиру подожгу! - И на самом деле вытащила из кармана джинсов зажигалку.
        - Хорошо, я уйду, - согласилась Лиза. И быстро пошла в сторону двери.
        - Эй!
        Она обернулась, полная надежды. Вдруг Уля согласится с ней поговорить?
        - Где моя мать? - спросила девушка, кривя рот и глядя в сторону. - Ты должна знать, когда она вернется. Или уже приехала?
        - Нет, Надежда Сергеевна все еще в Америке. Рэм Григорьевич говорил, что она лежит в какой-то клинике. Но, кажется, ничего серьезного. Вообще-то я не расспрашивала его об этом, - чувствуя себя виноватой, призналась Лиза.
        - Потому что тебе наплевать, - резюмировала девушка. - Слушай, я прошу, исчезни куда-нибудь, растворись! Зачем ты влезла в мою жизнь? У тебя ведь почти что и не было родителей, тебе не понять… Я еще не очень взрослая, и мне нужны мои отец и мать! К тому же у меня плохие наклонности…
        - Ты же знаешь, это не от меня зависит, - тихо ответила Лиза.
        Миша за руку потянул ее к двери.
        - Твоя мать тоже больна, - с каким-то диким торжеством в голосе проговорила Уля. - Та, которая алкоголичка. Хотя, конечно, тебе и на нее наплевать.
        - Откуда ты про нее знаешь? - замерла на месте Лиза.
        - А я теперь живу там! Где мне еще жить? Я больше никому на свете не нужна!
        - Ты можешь жить здесь, - машинально проговорила Лиза. - А что с ней?
        - Допилась до чертиков, вот что! Отчим твой сгинул, а она уже и не встает. Соседка говорит, что нужно вызывать перевозку, да кто же с пьянью станет возиться?
        - Я приду завтра, - сказала Лиза. - Уля, а кто еще сейчас в квартире живет?
        - Да никого почти, - пожала плечами девушка. - Старуха какая-то древняя, твоя мать и я.
        - А… парень, молодой, весь в наколках?
        - Это который с зоны откинулся? - небрежно спросила Уля. - Так нет уж его, опять загребли. Он деньги у кого-то на улице отобрал, ну и повязали. А ты чего про него спросила?
        - Ничего, - помотала головой Лиза. - Значит, я приеду завтра, часов в шесть. А ты лучше туда не ходи, живи здесь, нормальная же квартира.
        - Спасибо, - с ненавистью прошептала ей вслед Уля. Глаза ее лихорадочно блестели, по губам пробегала диковатая улыбка.
        Надежда, 1995 год
        Надя стояла во дворе перед домом, смотрела на собственные окна и размышляла, что ей делать с огромной коробкой у ее ног. В коробке был телевизор, приобретенный больше по случаю, чем по необходимости. Одна из конторских приятельниц на днях объявила, что уезжает с семьей на ПМЖ в Германию. И отдала девочкам из отдела список домашних вещей, которые собиралась быстро и недорого продать. Когда список дошел до Нади, в нем оставался только телевизор, и поначалу он ее совсем не заинтересовал. Зачем нужна в доме эта противная тарахтелка? Старый аппарат перегорел, и они прекрасно обходились без него. Но потом она призадумалась.
        Нет, телевизор в хозяйстве все-таки нужен. Вот и Уля все время просит мультики, особенно когда болеет и целый день проводит в постели. А болеет дочка часто… Да и сама она так иногда выматывается к вечеру, что не может даже читать. Ей кажется - она провалится в сон, лишь коснется головой подушки. Ложится в постель, а сон вдруг улетучивается куда-то, и она часами лежит в темноте. И все перебирает в голове события прошедшей жизни. Пока не начинает тихо плакать от отчаяния, что за окном уже светает, а она совсем не успела отдохнуть. Наверное, для таких случаев и придуман телевизор. Чтобы хоть иногда отвлекаться от собственных мыслей. Так подумала Надя - и поставила против строчки с телевизором свою фамилию.
        А сегодня сотрудница прикатила с утра на машине и привезла вещи. После работы Надя вынуждена была заказать такси. Водитель подвез ее почти к самому подъезду, но на робкую просьбу помочь донести коробку до квартиры ответил холодно, что это не входит в его обязанности, да и машину оставить без присмотра он не может. Теперь Надя стояла во дворе с дурацкой коробкой, которую приятельница даже не догадалась обвязать веревкой, и судорожно вздыхала, стараясь загнать подальше уже подступившие к глазам слезы. Почему-то обиднее всего был отказ водителя. Наверное, она слишком постарела и плохо выглядит, раз ей больше не хотят помогать мужчины.
        Надя отогнула две картонные створки, которыми сверху закрывалась коробка, вцепилась в них ногтями и оторвала коробку от земли. Но лишь сделала шаг к подъезду, как услышала за спиной окрик:
        - Девушка, что вы делаете, поставьте!
        Она вздрогнула и от неожиданности выронила коробку. От соседнего подъезда к ней почти бежал мужчина. В первое мгновение Наде показалось, что это Рэм. Мужчина был высок, худощав, с темными волосами. На нем был надет молочного цвета свитер под горло - такой был и у мужа. Тело ее ослабло, ноги подкосились, она едва успела сесть на коробку. Неужели Рэм вернулся?
        Мужа Надя не видела с того самого вечера, когда после пережитого ужаса попросила его навсегда уйти из ее жизни. На его возвращение и не рассчитывала, зная упрямый и непреклонный характер Рэма. Но они до сих пор не были разведены, и это давало надежду. Ночами она представляла: вот они встречаются совершенно случайно, заговаривают друг с другом без злости, без обид, как и положено людям после долгой разлуки. Рэм доводит ее до дома, входит в квартиру - и остается в ней навсегда. Место встречи, первые сказанные слова и как он впервые увидит свою дочку - все это постоянно варьировалось. Этими мечтами Надя доводила себя до полного изнеможения.
        Но, кроме бесконечных мечтаний, Надя ничего не делала, чтобы вернуть мужа. Хотя при желании, наверное, могла бы его разыскать. Одно время, сразу после разрыва, Рэм повадился присылать ей деньги. Было несколько переводов, Надя ни одним не воспользовалась - у нее тоже был характер. Но бумажки те хранила. У нее было четкое ощущение, что между ними еще ничего не закончилось.
        Когда стало ясно, что мужчина - не Рэм, она потеряла к нему интерес и чуть снова не расплакалась, теперь уже от разочарования. В последнее время глаза у нее постоянно были на мокром месте. А мужчина подошел поближе и сказал с таким облегчением в голосе, будто только что предотвратил мировую катастрофу:
        - Вы же могли спину сорвать. Нельзя таким макаром поднимать тяжести.
        - Вам-то какое дело, - угрюмо проговорила Надя. - Моя спина, хочу - срываю.
        - Я вам помогу, - решил мужчина и, ловко подхватив коробку, в мгновение ока установил ее на своем плече. - Ведите, хозяйка.
        Надя хмыкнула и пошла к подъезду.
        - Учтите, у нас лифт не работает, а живу я на последнем.
        Мужчина ничего не ответил, наверное, берег силы. Надя сильно опасалась, что при таком ненадежном положении телевизор рискует улететь в пролет. Но дошли они без происшествий. К концу пути Надя успокоилась и пожалела, что была так груба с добровольным помощником. Разве он виноват, что немного похож на Рэма? На площадке, прежде чем открыть квартиру, она остановилась и спросила из соображений осторожности:
        - А вы что, мимо проходили?
        - Да нет, я домой шел, в соседний подъезд, - вытирая лоб, легко ответил мужчина.
        Надю это успокоило, и она уже без опаски распахнула дверь:
        - Заходите, я вам морсу налью за вашу помощь.
        Мужчина зашел в коридор, скинул ботинки, потом беспардонно заглянул в комнату и спросил:
        - А куда телевизор будете ставить?
        - Не знаю, - беззаботно отозвалась Надя. - Главное, что мы его дотащили, а о месте долго думать не придется. Комната у меня всего одна.
        - Знаю, у меня такая же планировка. А телевизор может вписаться только туда. - Мужчина указал рукой на правый от окна угол.
        - Почему только туда? А если не к окну, а в противоположную сторону?
        - Не советую. Сторона солнечная, в ясные дни вы изображения на экране не разглядите. Можно, конечно, окна поплотнее завешивать, но вы, наверное, любите солнечный свет, да и цветов, смотрю, у вас много. Давайте мы с вами попробуем тумбочку в тот угол засунуть, а на нее поставим агрегат и посмотрим, что получится.
        Надя молча кивнула. Она была так благодарна незнакомцу, что почти не вслушивалась в его слова. Ей все равно было, куда встанет телевизор, - приятно мужское внимание, желание помочь.
        - Может, вы мужа хотите подождать? - спросил незнакомец. - Тогда лучше ничего не трогать. У мужей обычно на все свои планы.
        - У меня нет мужа, - ответила Надя и сильно покраснела. Фраза прозвучала как-то нарочито, как намек или даже приглашение к действию.
        Сосед и начал действовать: без лишних слов схватил тумбочку и потащил в угол. Надя делала вид, что возится с коробкой, - а сама все посматривала украдкой на мужчину. Со спины он еще больше походил на Рэма. Словно не было этих одиноких лет, Рэм только поселился в ее квартире и уже устраивает что-то по хозяйству. И Наде хотелось сполна насладиться этой иллюзией.

«Наверное, так в жизни и бывает, - сама с собой рассуждала Надя. - Когда теряешь любимого мужчину, кажется, что всегда будешь одна, потому что никто и никогда не сможет нравиться так, как он. А потом встречаешь кого-то, в ком есть хоть единая симпатичная тебе черточка. Общаясь с тем мужчиной, начинаешь искать с ним встречи ради этой черточки, думать о ней все время, а значит - и о нем. И вдруг понимаешь, что в твоей жизни появилась новая любовь. Но ко мне это не относится. Зато теперь я всегда буду искать взглядом этого мужчину в нашем дворе. У меня в жизни появятся счастливые мгновения».
        - Можно включать, - сказал мужчина.
        - Неужели уже все? - вздрогнула она, огорченная такой скоростью событий.
        - Все, - подтвердил сосед. - Хороший телевизор, сто лет прослужит. А если что не так - я вам напишу, как связаться со мной по пейджеру.
        - Садитесь же к столу, я сейчас морс принесу. Или, может, чаю хотите?
        - Морс сгодится, - ответил мужчина. - Кстати, меня зовут Андрей. А вы?
        - Надя.
        - Как в моем любимом фильме, - расплылся в улыбке мужчина. Присел к столу.
        В следующее мгновение - Надя еще не успела уйти на кухню - мужчина вдруг резко отодвинулся вместе со стулом, наклонился, пытаясь заглянуть под скатерть, и спросил изумленно:
        - У вас, Надя, кто там: собака или котенок? Меня, честное слово, кто-то за ногу тронул.
        - Там моя дочка, - краснея и смеясь, ответила Надя.
        - Под столом? А почему не вылезает?
        - Она чужих не любит. Если вытащить - начнет рыдать.
        - Погодите, она что же, так и сидит там целый день, пока вы на работе?
        - А что делать? - вздохнула Надя. - В садике грипп, уже вторую неделю мы на карантине. Соседка заходит каждый час, кормит ее, присматривает. А вообще дочка у меня тихая, может целый день со своими куклами возиться.
        - Удивительно. - Мужчина засмеялся каким-то своим мыслям. Потом встал и ласково сказал Наде: - А знаете, Наденька, не нужно морса, займитесь лучше дочкой. А то она меня возненавидит, ведь я ваше внимание отнимаю.
        А мы с вами еще обязательно встретимся и чайку попьем.
        Еще раз с удовольствием окинул взглядом телевизор - и пошел к выходу. Надя смотрела ему вслед со странной смесью облегчения и разочарования.
        Ночью она снова не смогла заснуть, даже новый телевизор не помог. Вечером взялась настраивать программы, но не сумела разобраться с пультом, а инструкция в коробке отсутствовала. Она пыталась найти канал, по которому показывают «Спокойной ночи, малыши», вся издергалась, да и дочка ждала, плакала. Потом Уля уснула, а Надя все щелкала пультом, с каждым мгновением все больше наливаясь ненавистью к собственной беспомощности.

«Какая ты никчемная, - яростно шептала она. - Ничего у тебя не получается. Ни семью не можешь наладить, ни телевизор. Зачем ты вообще такая на свет родилась!»
        Она отшвырнула пульт и убежала плакать в ванную. Горячая вода предотвратила истерику, и вдруг Надя поняла, что завтра она обязательно позвонит Андрею. Повод имеется: она на самом деле не знает, как настроить эти чертовы каналы. Сам Андрей, конечно, вряд ли снова объявится. Кажется, он ясно дал понять, что одинокая женщина с ребенком под столом ему неинтересна. Но ведь и ей ничего не нужно от него, кроме всего лишь маленькой иллюзии, эпизода, который она потом будет вспоминать, возможно с отвращением, - но у нее хотя бы появится что вспоминать.
        Но утром Надя проснулась совсем с другими мыслями. О своей вчерашней слабости даже вспоминать было противно. С мыслями о соседе было покончено навсегда. Зато теперь в душе ее поселилась отчаянная решимость любой ценой связаться с Рэмом. Не ради себя - ради маленькой девочки, дочери ее покойной подруги, родственников которой ей так и не удалось отыскать. И как такой выход раньше не пришел ей в голову?
        Она уже пыталась удочерить малышку, маялась по инстанциям, но везде сталкивалась с одним ответом: нужно согласие мужа, справки с его работы, о его доходах и тому подобное. А где раздобыть все это, когда муж у тебя - только на бумаге? Но теперь, когда девочку из весьма приличного дома ребенка перевели в этот ужасный детский дом, надо принимать решительные меры. Пока все, что она может сделать, - это иногда брать девочку домой, мыть, кормить, ласкать. А этого мало, слишком мало. Она должна отыскать Рэма и попросить его о помощи. Конечно, он будет против - но ведь она не просит его вернуться и жить с ними. Она сильная, сумеет поднять в одиночку и двоих детей. А уж остальное зависит от Рэма. Если он захочет вернуться, если примет семью в новом составе - что ж, она не будет противиться его решению.
        Но на другой день на Надины плечи свалились такие заботы, что пришлось на время отложить осуществление своего замысла. А еще через неделю она неслась через двор и чуть не врезалась в стоящего у подъезда Андрея.
        - А я хотел вас навестить, по-соседски, - сказал Андрей так просто, будто они расстались минуту назад. - Подумал, сумели ли вы сами разобраться с каналами?
        - Не сумели, - призналась Надя. - Но я сейчас в таком цейтноте! Соседка сама заболела гриппом, я взяла отгул. Но все равно приходится бегать, хотя бы по магазинам. А сейчас бегу обед готовить, ребенок голодный сидит.
        Она говорила и говорила, стесняясь того, что выглядит в глазах Андрея настоящей растрепой, и одновременно пытаясь дать ему понять, что вовсе не стремится продолжить знакомство. Но Андрей намека не понял.
        - Пойдемте, - сказал он, - вы займетесь обедом, а я вам все налажу. И даже чаю требовать не стану. Я вижу, вы совсем умотались.
        - Хорошо, - кивнула Надя. В конце концов, с телевизором и впрямь нужно что-то делать.
        Но, едва поднялись в квартиру, зазвонил телефон. Надя схватила трубку и слушала несколько минут молча. Лицо у нее сделалось совсем растерянное. Она повернулась к Андрею, развела руками:
        - Ну, просто сумасшедший день какой-то. Мне надо срочно убегать. Наверное, не получится сегодня с телевизором. Нужно ребенка из больницы забрать.
        - Что, неужели еще одного? - засмеялся Андрей.
        - Получается, что так.
        - Надолго это?
        - Не знаю, постараюсь в полчаса уложиться. Обратно возьму такси.
        - Знаете, Надя, - сказал Андрей. - Если вы мне доверяете, то я могу вас в квартире подождать. Налажу пока технику, присмотрю за девочкой. Где она, кстати?
        - На обычном месте, - слабо улыбнулась Надя, наблюдая из коридора, как слегка шевелятся бахроминки скатерти. - Спасибо вам огромное за помощь, правда, я постараюсь как можно скорее…
        - Надя, а девочка не испугается меня?! - спросил Андрей.
        - Нет, не волнуйтесь, - успокоила его Надя, уже держась за дверную ручку.
        Потом крикнула в сторону комнаты:
        - Заинька, я ухожу, но очень скоро вернусь!
        - Только не задерживайтесь, - улыбнулся Андрей. - Мы вас ждем.
        Надя махнула рукой и понеслась вниз по лестнице. Она добежала до остановки автобуса и сумела в последний момент запрыгнуть в закрывающуюся дверь. Та смачно чавкнула за ее спиной. Надя перевела дух, достала монетки на билет - и вдруг сообразила, что денег в ее карманах никак не хватит на такси. Она так огорчилась, что даже тайком ущипнула себя за руку. Тащить на общественном транспорте ослабленного после тяжкой болезни ребенка - невозможно. Она вылезла на следующей остановке и побежала обратно к дому. Отворила ключом дверь, прислушалась - в квартире стояла тишина. Слабо пахло чем-то медицинским, пугающим. И вот еще странность - ботинки Андрея, которые он деликатно установил на тряпке у входа, теперь куда-то исчезли…
        Лиза
        - Тебе так дорога эта женщина? - уже не в первый раз, но в разных вариациях пытал ее Миша.
        - Не думаю, что она мне слишком уж дорога, - отвечала Лиза.
        - Зачем же ехать в тот дом? Рэм Григорьевич ведь обещал пристроить ее в клинику для алкоголиков? Хозяин слово всегда держит. А нужные места он знает, Ульяну лечил.
        Они уже четверть часа сидели в машине, но все не могли договориться и двинуться с места. Миша даже руки отвел подальше от любимой баранки и нарочито держал их на коленях. Ехать к прежнему дому Лизы ему очень не хотелось.
        - Вот я сейчас вылезу и поймаю частника! - пригрозила ему Лиза. - Нет, правда, я хочу там побывать. То есть нет, не хочу - но чувствую, придется. Мне не нравится, что эта девчонка там ошивается.
        - Но ведь это вполне закономерно, - очень серьезно произнес Миша. - Если допустить, что эта женщина - ее мать, которую она никогда в жизни не видела.
        Лизу от этих слов словно холодок продрал, все тело покрылось гусиной кожей. Она заговорила горячо:
        - Миша, ну неужели ты не понимаешь: эта женщина по определению никому быть матерью уже не может. Ее теперь и человеком-то нужно называть с большими оговорками. У меня с ней за всю мою жизнь не было ни одной хорошей минутки. А что уж говорить об Уле!
        - Просто ты непьющая, - возразил Миша. - А они сейчас, может, квасят на пару и совершенно довольны друг дружкой.
        - Вот этого-то я и боюсь, - сказала Лиза и вздохнула с облегчением, обнаружив, наконец, причину собственного беспокойства. - Вдруг об этом узнает Рэм Григорьевич? Ему будет неприятно, он Ульяну все-таки вырастил. Нет, я поеду и вытолкаю эту девчонку оттуда в шею. В конце концов, я до сих пор там прописана!
        Видимо, ей удалось найти веский довод - через мгновение они уже мчали по шоссе.
        Но у подъезда молодые люди снова заспорили. Лиза вдруг объявила, что пойдет в дом одна, а Мишу очень просит подождать ее в машине. Тот поначалу и слушать не желал и твердил, трагически сведя брови, что обязательно пойдет с ней вместе, что это его работа и долг, в конце концов.
        - Ну что тут опасного - зайти в собственный дом? - чуть не плакала Лиза. - Пойми, я за всю жизнь туда ни одну школьную подружку не привела. Потому что было стыдно! Я не хочу, чтобы ты видел, в каком дерьме я жила! Мне потом глаз на тебя будет не поднять!
        Миша растерялся от ее слов - и снова уступил.
        - Я буду стоять у подъезда, - сердито сказал он.

* * *
        Подъезд встретил привычной полутьмой и вонью. Но Лиза и с закрытыми глазами могла бы пробежать по выщербленным ступеням до дверей квартиры. Своим ключом она открыла дверь, ступила в коридор, прислушалась. В квартире было что-то чересчур тихо. Наверное, потому, что исчез отчим, именно он производил больше всего шума.
        Девушка быстро прошла до своей комнаты, распахнула дверь, ожидая увидеть там Улю и ломая голову, чем именно та может здесь заниматься. Но там была только мать - она беззвучно лежала в ворохе смятых тряпок. Ничто в ее позе не выдавало признаков жизни. Лиза подошла к ней, взяла безвольную руку и с облегчением нащупала пульс. Подумала с досадой, что мать нужно вывозить отсюда как можно скорее. Потребуется только набраться смелости и напомнить о ней Рэму Григорьевичу.
        После Лиза занялась осмотром комнаты. Здесь ничего не изменилось, за исключением ее угла. Ширма была брошена на пол, кровать разворочена, матрас наполовину съехал на пол.

«Чем эта девка тут занималась?» - подумала Лиза с таким раздражением, как будто ей предстояло сюда вернуться. И повернулась, собираясь выйти из комнаты. И вдруг страшно вскрикнула и метнулась к окну. Потому что за ее спиной стоял Генка.
        - Что, попалась, лапа? - тихим голосом спросил он.
        - Пусти меня, - сказала Лиза, приказывая себе отклеиться от подоконника и идти к выходу. Приказ не подействовал.
        - А то что? - расплылось в отвратительной гримасе огромное Генкино лицо. - Позовешь на помощь своих телохранителей? И где же они?
        - Что тебе нужно? Я очень спешу.
        - Вот как ты заговорила? - продолжал глумиться мужчина. - Заимела папочку-миллионера? Забыла, как в ногах у меня ползала, чтобы не бил и объедки бросал? А папочка твой уже знает, что я ему теперь сродник, то есть внуку его родной папаша? Нас с тобой, лапа, многое связывает.
        - Нет никакого внука! - отчаянным голосом крикнула Лиза. - Нас с тобой ничего не связывает! Пожалеешь, если тронешь меня хоть пальцем!
        - Да что ты?! - Генка помотал головой, потом вдруг выбросил обе руки по направлению к девушке. - А теперь ему об этом скажи!
        Только тут Лиза поняла, что в руках он держит пистолет, и в отчаянии крикнула:
        - Ой, мамочка!
        К лежащей на кровати женщине этот призыв не имел никакого отношения. Она, впрочем, даже и не шевельнулась.
        Генка пошел на нее, цедя на одной ноте: - Говори, сука, куда ребенка дела, живо говори, пока пополам не переломил.
        Лиза сползла по батарее на пол, сжалась и закрыла глаза, в любой момент ожидая выстрела. Но мужчина заломил ей руку, повалил на пол, затем последовал страшный удар ниже затылка - и все исчезло.
        Очнулась она в кромешной тьме. Голова, казалось, превратилась в кровавый пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Лиза боялась даже пошевелиться и не думала о том, где оказалась. Все это не имело смысла по сравнению с той болью, которая жила в ее теле. Она просто лежала и слушала странные звуки, которые неслись из темноты. Как будто кто-то подвывал тихонечко, перебивая вой короткими всхлипами и звукам типа
«ва-ва-ва».
        Минут через пять Лиза все-таки поднесла к лицу руку и осторожно сунула палец в рот, проверяя, верно ли ощущение, что рот полон кровью. Но на руку ничего не полилось, и девушка немного успокоилась. Попробовала пошевелиться. Подвывания сразу прекратились, и Лиза услышала дрожащий голос:
        - Ты жива, да?
        Кто-то быстро подполз к ней, в темноте возник огонек зажигалки - и она узнала Улю. Лицо девушки распухло от слез, маленький рот отчаянно дергался.
        - Где мы? - спросила ее Лиза.
        - Не знаю, - дрожа и заикаясь, зашептала та. - Это какой-то недостроенный дом, без окон, а на дверь Гена огромный засов вчера повесил. Я этот дом только из машины видела. А вокруг него пустырь, нас тут никто не найдет…
        - Зачем он нас сюда притащил?
        - У него был план, - с лихорадочной готовностью выкладывала Уля. - Он собирался послать отцу два сообщения, как будто от разных людей, с требованием выкупа, за тебя и за меня. Сумма была разная, и места тоже были разные, ну, куда следовало деньги нести. Гена говорил, что за которую заплатят - та и есть настоящая дочь, и только так мы узнаем правду. А он в любом случае получил бы деньги. На самом деле похитить должны были только тебя одну…
        - Почему же ты здесь?
        - Он мне не поверил! - заломила руки Уля. - Он подумал, что я все равно с ним не останусь! Ты ему ближе, потому что у вас ребенок и… вы из одного круга. Но это тупо, это ты с ним ради кормежки жила! А я искренне, я по-настоящему!
        Голос ее истончился и перешел в тонкий жалобный визг.
        - Дура ты, Уля, - сказала ей Лиза. - Генка не такой идиот, чтобы хоть в самых сумасшедших мечтах вообразить себя зятем олигарха. С его-то биографией! Да он с самого начала собирался получить выкуп и убить нас обеих.
        - Неправда! - закричала Уля. - Я бы могла с ним встречаться тайно… Отец бы даже не знал! Почему он мне не поверил?..
        - Уля! - попыталась перекричать ее Лиза. - А как мы тут оказались? Ведь у Генки нет машины.
        - Господи, как?! Договорился с другом, тут сидел внизу в машине. Взял тебя на руки и снес вниз, а я сама за ним следом бежала…
        - Там, внизу, человек один был, - замирая, произнесла Лиза. - Он не попытался ему помешать?
        - Миша, шофер? - шмыгнула носом Уля. - Генка его убил. Миша бросился ему под ноги, хотел повалить и тебя вырвать, а Генка сразу выстрелил. Господи, ты думаешь, он и нас?.. Ведь мы теперь получаемся свидетельницы. Хотя ты ничего не видела…
        Лиза, не отвечая, закрыла глаза. В душе словно умерло что-то. Она вдруг осознала, что до этого мига все происшествие казалось ей каким-то ненастоящим, словно продолжением того странного сна, в котором она жила все последние дни. Ей казалось, что все вот-вот закончится, спасать ее прибегут десятки одинаковых мужчин в строгих костюмах с Рэмом Григорьевичем во главе, и все снова будет хорошо. А вот теперь уже ничего не закончится хорошо. Она молча вытянулась на холодном камне.
        - Лиза, не молчи, говори что-нибудь, - теребила ее за плечо Уля. - Мне очень страшно.
        - А мне - нет, - еле ворочая языком, пробормотала Лиза. - Оставь меня в покое.
        - Лиза!
        - Хорошо, хочешь болтать, тогда ответь мне на один вопрос, - вдруг с усилием припомнила Лиза то, что так волновало ее еще вчера. - Ты помнишь себя маленькой?
        - Н-не очень, - протянула Уля. - Зачем тебе?
        - Просто ответь. Скажи, ты не помнишь такого, чтобы в вашей с мамой старой квартире жила еще какая-то девочка твоих лет? Или, может, просто приходила в гости?
        - Что? Еще одна дочка? - с неподдельным ужасом проговорила Уля.
        - Помнишь или нет?
        - Не помню! И не было там никакой девочки! Мама рассказывала, что я в детстве вообще никого, кроме нее, не признавала. У меня даже был диагноз, не помню какой, но врачи говорили матери, что я никогда не буду нормально общаться и не смогу учиться в обычной школе, - со странным воодушевлением принялась рассказывать Ульяна. - Я до четырех лет вообще не разговаривала. В детском саду все время сидела в коридоре рядом со своим шкафчиком и рыдала, если кто-нибудь ко мне приближался. А дома я сразу забиралась под стол и играла там в своем кукольном домике. Если кто-нибудь приходил к маме, я затаивалась и сидела тихо-тихо. Умирала от страха, даже если знала, что это просто соседка пришла. Мне все казалось, что сейчас кто-то страшный вытащит меня из-под стола, засунет в мешок и унесет!
        Выложив все это, Уля почему-то притихла и оставила Лизу в покое.
        Так в темноте они пролежали еще несколько часов. А потом неожиданно все закончилось. Несколько одиночных выстрелов грянуло за самой дверью, и не успели оглушенные девушки вцепиться друг в дружку, как дверь уже распахнулась. Люди не в костюмах, а одетые очень разномастно, кто в бронежилете, а кто в белом халате, сперва осветили фонариками лежащих на полу девушек, потом ловко уложили их на носилки и понесли прочь из бетонной коробки. Пока несли от здания к машине, Лиза успела заметить у самой стены распростертую на земле фигуру, тщательно прикрытую окровавленной тряпкой. Но Лиза успела понять, кто это был.

* * *
        Их поместили в отдельную палату. Улю осмотрели и поставили ей капельницу, а вот Лизу полночи возили на рентген и какие-то процедуры. В конце концов оставили в покое, сказав, что перелома основания черепа нет, только сильный ушиб. Ее вернули в палату. Уля, которая поначалу чувствовала себя неплохо и даже порывалась среди ночи покинуть больницу, после укола успокоительного притихла и лежала без движения в странной позе с закинутой головой и полуоткрытыми глазами. Такой ее и обнаружил Рэм Григорьевич, навестив девушек рано утром.
        - Как она? - спросил Рэм Григорьевич у Лизы, испугавшись странного вида Ульяны.
        - Не знаю, - вяло ответила Лиза. - Рэм Григорьевич, Миша?..
        - Парнишка в больнице, - сказал мужчина. - Ничего, оклемается.
        Лиза глубоко вздохнула, словно сбрасывая с плеч невероятный груз.
        - Второго деятеля тоже поймали, - почему-то шепотом сообщил ей Гриневич. - Уже дает показания. Впрочем, тут и так все ясно.
        - Не все, - возразила Лиза.
        - Что бы ты хотела узнать, Лиза?
        Она подтянула под себя подушку, постаралась распрямить спину.
        - Скажите, Рэм Григорьевич, если бы этим вашим людям не удалось выследить Генку, за кого из нас вы заплатили бы выкуп?
        Рэм Григорьевич застыл на месте, потом опустился на больничный стул и произнес:
        - Как нормальный человек, я до конца боролся бы за вас обеих. Но я понимаю, девочка, тебя интересует не это. Учти, рассказ будет не слишком короткий. Готова слушать?
        Лиза кивнула, а с Улиной койки раздался какой-то неопределенный звук.
        Рэм, 1995 год
        Рэм уже час сидел в ресторане и в нетерпении поглядывал на стеклянную вращающуюся дверь в зал. Он ждал клиента. Клиент оказался какой-то пуганый, в офис по неизвестной причине прийти отказался, предложил для начала встретиться «где-нибудь в городе». Рэм не очень понимал причину такой недоверчивости, но его принцип был: всегда идти навстречу клиенту. Поэтому сейчас сидел и ждал. Как ни хотелось ему оказаться дома и перевести дух после тяжелого дня.
        Он задумался о чем-то и даже вздрогнул, когда крупная фигура с шумом опустилась за столик. Рэм поднял глаза - и ему захотелось зажмуриться. Напротив него сидел Серый, слегка похудевший, чуть осунувшийся, но лучащийся улыбкой.
        - Что, Рэмик, не ожидал меня увидеть? - спросил он. - Ты, наверное, думал, я еще долго не появлюсь? Ан нет, везде люди, всем Серый нужен.
        Рэм подумал о том, что его охранник сейчас сидит в машине вместе с водителем и охраняет ближние подступы к ресторану. Возможно, он смотрит сейчас на хозяина через стеклянную витрину ресторана - и думает, что все в порядке, клиент пришел, скоро по домам. Подать ему знак? Но что мальчишка может сделать в такой ситуации? Да и Серый едва ли откроет стрельбу в ресторане, не его это стиль.
        - Да ты не дрейфь, Рэмик, - ободряюще заговорил Серый. - Я - не ты, у меня фиги в кармане не припасено. Хотя трудно забыть твое странное гостеприимство, когда сначала зовешь к себе на день рождения, а потом на выходе нас всех волокут в каталажку. Но это на твоей совести.
        - Чего ты хочешь? - нетерпеливо спросил его Рэм.
        - Да расслабься, говорю. Посмотреть на тебя хочу, какой ты стал. Был ведь совсем мальчишка, сосунок. Вижу, раскрутился в мое отсутствие, набрал силушки. Знаешь, я ведь тебе даже благодарен, что ты меня тогда сдал. Я же, не поверишь, первоходкой оказался. Это я-то, которого вся районная шантрапа чуть ли не вором в законе почитала! Откуда им знать, что я при советской власти в Спорткомитете подвизался. Знал ведь, что рано или поздно загремлю, не набрал еще достаточно связей в этой сфере, соломки не подстелил. Так что даже вроде как облегчение испытал, когда руки крутили. Оно ведь только поначалу страшно, пока не грянуло… Так что не дрожи, я тебя слишком уж наказывать не буду…
        Серый, откинувшись на спинку стула, облизывал тонкие губы и плотоядно рассматривая Рэма. Тот старался, чтобы ни один мускул не выдал его страстного желания знать, какое именно наказание придумал ему этот тип. А что придумал - в этом можно было даже не сомневаться.
        - Ты меня засадил, - с видимым удовольствием продолжал Серый, - а я у тебя за это только одну вещь возьму. А ты уж как хочешь: можешь выкупить ее у меня, а можешь и не заморачиваться. Я тебя больше не трону. Богатей себе на здоровье, вливайся в новую элиту. России нужны богатые и принципиальные, как ты.
        - Какую вещь? - не выдержал Рэм.
        - Зачем я буду тебе говорить? Скажу - ты переживать начнешь, а так, может, и не заметишь.
        - Какую вещь, Серый? - повторил Рэм. И начал медленно привставать из-за столика.
        - Уходишь уже? - спросил Серый, растекаясь по стулу. - Ну, ты иди, а я еще немного посижу. Прикинь, уже месяц на свободе, а наесться досыта никак не могу. Съем самое заковыристое блюдо, домой приеду, притащу из кухни хлеба - и жру, пока живот не раздует. Может, хоть тут отведу душеньку.
        Рэм пошел к выходу. Он понимал, что иначе Серый будет глумиться над ним до ночи. Если есть у старика что сказать - он скажет об этом сейчас. Так и случилось.
        - Что же, так и уйдешь? - крикнул ему вслед Серый. - Вот я тебе на прощание загадку задам: я у тебя такую вещь взял, которую ты сам у себя дома не знаешь. Подумай на досуге. И прощай, друг.
        Рэм выскочил из ресторана, стараясь не бежать, приблизился к машине и скомандовал шоферу:
        - Домой, быстро!
        Домчали за десять минут. Жил Рэм тогда в пентхаусе в центре города. Встречать его в прихожую выбежала юная особа по имени Анечка, которая изначально присматривала за хозяйством, но в последнее время имела большие виды на хозяина всей этой роскоши.
        - Рэм! - Девушка рванула к нему так, что мужчина испугался, сжал ее в объятиях, начал даже ощупывать на всякий случай.
        - Аня, что случилось?!
        - Ничего. - Девушка еще крепче прижалась к нему подрагивающим горячим телом, закинула голову и удивленно заглянула в глаза. - Просто тебя так долго не было дома! По телевизору рассказывают всякие ужасы про то, как убивают бизнесменов. Я ужасно боюсь за тебя.
        - А больше ничего не случилось? - допытывался Рэм. - Никто в мое отсутствие не приходил?
        - Нет, а что? У тебя неприятности? - всерьез занервничала Анечка. - Нам кто-нибудь угрожает?
        - Да нет же, успокойся!
        Рэм прошелся по квартире, заглянул во все углы, осмотрел ванную. О чем таком говорил Серый, какую вещь угрожал взять или уже взял?

«Возможно, он просто запугивал меня, психолог хренов, - рассуждал сам с собой Рэм. - Человек больше всего боится неведомой опасности. В ближайшее время нужно быть очень осторожным. Аньку куда-нибудь убрать. И… Надю, наверное, тоже придется предупредить»
        Спина вдруг сделалась мокрой от страха. Вдруг Серый в самом деле имел в виду Надежду? Знает ли он, что они давно не живут вместе? А ведь по паспорту они до сих пор муж и жена, и прописан он в Надиной однокомнатной квартире. А что, если там находится эта самая вещь, о которой он не знает?
        Анечка подобралась неслышно, обхватила сзади за шею, жарко зашептала в ухо:
        - Ну, что же ты меня не успокоишь, гадкий, я вся измучилась, пока тебя ждала!
        - Подожди, Ань. - Он перехватил ее руки, повернулся, посадил девушку на край ванны. - Слушай, что это значит, когда у человека берут вещь, о которой он не знает? Это вроде что-то из сказки или загадка детская…
        - Ты что, не знаешь? - захихикала Анечка. - Сказок не читал? Представь, какой-то тип долго путешествовал, потом собрался домой, а по пути попал в беду. Кто-то там ему помогает, типа черта, но говорит, за это отдашь мне то, что ты у себя дома не знаешь. Тип соглашается, а когда попадает домой, узнает, что у него родился ребенок.
        - Ребенок? - шепотом повторил Рэм. - Черт!
        - Да что с тобой?! - в отчаянии завопила Анечка, вцепилась в рукав.
        - Пусти! - Он дернулся так, что едва не спихнул девушку в ванну. Но сумел взять себя в руки, придержал за плечи и проговорил торопливо: - Я должен уйти, Аня. Это… очень важно…
        И бросился к двери, не обращая внимания на вопли потрясенной девушки.

* * *
        Ровно через час Рэм сидел на кухне в их с Надеждой прежней квартире и разговаривал по телефону со своим начальником службы безопасности. Вернее, шипел в трубку, стараясь не побеспокоить притихшую в комнате жену и как-то справиться с собственным лихорадочным возбуждением. Начальник службы до пенсии отработал в уголовном розыске, был уже сильно в годах, но разрешал называть себя просто по отчеству.
        - Михалыч, у меня дочку украли, - отчаянно шептал Рэм. - Прошу вас, делайте все, что положено в таких случаях, только милицию пока не привлекайте. Сюда ко мне пришлите знающего человека. Я в любой момент жду требование о выкупе. Михалыч, да что там - вы не знали! Я сам только что узнал, что у меня есть дочь. Да, так бывает, когда супруги неожиданно расстаются. Главное, я знаю, в чьих она руках. Серый досрочно вышел на свободу, и я сегодня встретил его. Нет, конечно, не случайно. Он и намекнул мне насчет ребенка. Я помчался домой и нашел жену в шоке, в комнате все раскидано, тряпка с эфиром валяется на полу. Девочку только-только унесли. В общем, подымайте все свои связи, обещайте любые деньги. Как выглядит? - Рэм сжал трубку с такой силой, что она захрустела. - Черт, не знаю я, как она выглядит. Наверное, в доме есть фотографии, но жене медсестра укол сделала, она только уснула, боюсь заходить в комнату. Я вам утром перезвоню.
        Рэм отшвырнул трубку, закурил и начал мерить кухню шагами от окна до двери, стараясь не скрипеть половицами. Иногда он подходил к двери и прислушивался, стараясь уловить дыхание жены. Но в комнате стояла мертвая тишина, горела в изголовье дивана настольная лампа. Когда стало совсем невыносимо, он все-таки вошел в комнату, на цыпочках приблизился к дивану, склонился над Надей. Она лежала на боку, прикрыв ладонью лицо, на которое падал свет, и дышала тихо-тихо, словно с натугой. На лице застыли потеки слез. Видно было, что Надя забылась тяжелым неестественным сном.
        Он накрыл лампу газетой, но не рискнул погасить совсем. Кто-то поскребся во входную дверь: это прибыл командированный Михалычем специалист по телефонным переговорам с похитителями. Рэм усадил его у телефона, приготовил крепкий кофе, бутерброды на двоих. Но сам не смог запихнуть в себя ни крошки. Он сел на табуретку напротив специалиста, положил голову на сцепленные замком руки. В таком положении он и заснул через несколько часов ожидания.

* * *
        А утром проснулся оттого, что специалист тряс его за плечо, а второй рукой протягивал телефонную трубку. Рэм схватил ее, мало что соображая со сна. В трубке как-то отдаленно звучал сердитый женский голос. Рэм притиснул трубку к самому уху и рявкнул:
        - Говорите громче, не слышу!
        - Это квартира Гриневичей? - быстро, проглатывая слоги, проговорила женщина.
        - Да!
        - И что вы там себе думаете? Почему не забираете ребенка? Вас ждали еще вчера.
        - Что? - заорал Рэм. - Откуда вы звоните? Что происходит?
        - Мужчина, я звоню из детской инфекционной больницы. У нас находится на излечении Ульяна Гриневич, которую мы еще вчера подготовили к выписке. Нам новеньких класть некуда. Так вы забираете ребенка или нет?
        - Забираю! - крикнул Рэм. - Говорите ваш адрес!
        Положив трубку, он заметался по квартире. Будить ли жену или сперва привезти девочку? Одновременно звонил по телефону, вызывал к дому водителя. Специалист остался приглядывать за спящей Надей.
        Когда прибыли в клинику, в приемном покое уже сидела на банкетке, сжавшись в комочек, крохотная девочка, закутанная по самый нос. Сунув Рэму на подпись какие-то бумажки, медсестра небрежно кивнула в ее сторону:
        - Забирайте.
        Рэм оцепенело глянул на ребенка. Дочка показалась ему какой-то слишком маленькой, гораздо мельче трех лет, худенькая, тщедушная. Он нерешительно приблизился, склонился над девочкой, потом подхватил ее на руки. Девочка в первый миг вроде как оцепенела, а потом вдруг завизжала и стала отчаянно вырываться. Но Рэм уже бежал по дорожке прочь от корпуса.
        В машине он старался утешить рыдающее дитя, всю дорогу твердил, стараясь перекричать ее вопли:
        - Я твой папа, Уля, не бойся, я самый настоящий папа, муж твоей мамы, у всех детей есть папы…
        И удивлялся, почему ребенок никак не реагирует на такие веские аргументы. Попутно старался думать: если с ребенком, слава богу, все в порядке, то что же произошло вчера в квартире? Чего так испугалась жена, кому предназначалась тряпка с эфиром? Детский крик не давал сосредоточиться.
        Надя встретила их в дверях, молча прижала к себе девочку, которая, судорожно обвив мать руками и ногами, сразу перестала орать. Вернулась в комнату. Рэм шел за ней, полный решимости не оставлять этих двоих без присмотра больше никогда в жизни. Ему хватило вчерашнего потрясения. В комнате Надя села на диван, посмотрела на него снизу вверх измученными глазами и тихо сказала:
        - Это не твоя дочка, Рэм.
        - Что? - Он дернулся как от удара током, отшатнулся, потемнел лицом. Но тут же взял себя в руки: - А впрочем, не важно. Главное, все позади.
        И пошел прочь из комнаты.
        - Подожди! - окликнула его Надя. - Я не то, не то хотела сказать! Просто это не Уля. Еще ничего не кончилось. Сядь на стул, я постараюсь все тебе объяснить.
        Рэм машинально опустился на стул.
        - Понимаешь, у меня была подруга, очень близкая, это случилось уже после того, как мы с тобой расстались. Наши дочки родились в один день. Но Света умерла при родах. Я пыталась удочерить девочку, но у меня ничего не получалось. Все, что я могла, - это навещать ее в детском доме, иногда брать сюда, домой, чтобы накормить и вымыть. В том учреждении никому до детей нет дела. Она заболела гриппом, сейчас ведь в городе эпидемия детского гриппа. А потом я пришла и увидела ее на площадке, она сидела вся желтая, держалась за бок. Какое-то осложнение после гриппа. У меня не было сил и времени ругаться с персоналом, я просто схватила ее в охапку, поймала частника и повезла в больницу. Оформила по Улиной медкарте. Вчера мне позвонили, я побежала за ней и оставила Улю с чужим человеком. Я думала, что это наш сосед, доверяла ему. Мне нет прощения. Остальное ты знаешь.
        - Я понял, - тусклым голосом произнес Рэм. И почувствовал себя внутри ночного кошмара, который никак не желает кончаться. Тоскливо покосился на девочку.
        Жена еще крепче прижала ребенка к себе:
        - Я ее не отдам.
        - Конечно, - сказал Рэм. - Не волнуйся, я все устрою.
        Вышел на кухню, набрал номер.
        - Михалыч, - сказал тускло. - Вышла ошибка, поиски девочки продолжаются.
        - Значит, будем искать, - не стал лезть в душу стреляный воробей Михалыч. - Рэм Григорьевич, если требования о выкупе не поступит в ближайшие часы, лучше все-таки связаться с милицией. Вы же понимаете: больницы, спецприемники… морги. Им проще все это контролировать.
        - Да, я понял, - согласился Рэм. - Связывайтесь. Только вот что, Михалыч, нужно будет заявить, что похищена детдомовская девочка, которую мы с женой собирались удочерить. Но простимулировать это так, чтобы поняли, что искать нужно всерьез, по-настоящему. Сделаете?
        - Сделаю, - подтвердил Михалыч. - Наверное, надо съездить в этот детдом, взять фотографии, узнать, кому она могла понадобиться?
        - Нет, Михалыч, ничего не надо, - перебил его Рэм. - Похищена моя настоящая, родная дочь. Просто это позволит избежать лишней шумихи. А с детским домом я сам все решу.
        - Поиски ни к чему не привели, - подобрался к концу рассказа Рэм Григорьевич. - Ровно через две недели после похищения Серый взорвался в своей машине. Возможно, он планировал выждать, хорошенько потянуть из меня жилы, а потом потребовать выкуп или, скорее, выдвинуть какие-то условия. Но об этом мы никогда уже не узнаем. Искали мы тебя, - он глянул в сторону Лизы, - в общем-то все эти годы непрерывно. Перелопатили всех ребят Серого, этих… спортсменов. А потом вдруг совершенно случайно я узнал, что один из тех ребятишек на момент похищения уже год как сидел в тюрьме, за банальную кражу. Поэтому он и не попадал в нашу разработку. Но вдруг оказалось, что у его жены четырнадцать лет назад откуда-то появилась трехлетняя дочка. Фамилия и имя другие, а вот дата рождения совпадает. Мои люди все проверили: девочка возникла как будто из небытия, документы фальшивые. Так все и выяснилось.
        Несколько минут в палате было тихо. Потом заворочалась на своей койке Уля, которая во все время рассказа не подавала признаков жизни и казалась глубоко спящей. Теперь она вдруг спросила тягучим, словно одурманенным голосом:
        - Значит, моя настоящая мать умерла, когда меня рожала, а папа погиб в армии, да?
        - Тебе лучше, Уля? - склонился над ней Рэм Григорьевич.
        - Ага, намного. Все-таки не алкаши…
        - Уля, теперь я могу сказать, что вовсе не собирался отлучать тебя от нашего дома. Просто надеялся, что эта история заставит тебя, наконец, серьезно задуматься о своей жизни.
        - А где же все-таки Надежда Сергеевна? - в лихорадочном нетерпении воскликнула Лиза. - Она знает, что произошло? Почему вы держите это в тайне от нее?
        - Я был бы рад рассказать Наде все. Но пока это невозможно, к сожалению. Во-первых, нужно было все хорошенько перепроверить. Во-вторых, пока мне строго-настрого запрещено ее волновать.
        - Она больна, да? - внезапно догадалась Лиза. - То есть вы говорили, что она в больнице, но мне почему-то не приходило в голову. Она больна… очень серьезно, да?
        - Мама больна?! - подскочила и Уля. - Ну, то есть Надежда… Сергеевна.
        - Да, Надя больна, - не стал кривить душой Рэм Григорьевич. - Но надежда есть. Ей сделали операцию, завтра я лечу к ней. Уля, если я возьму тебя с собой, готова ты пообещать, что не сорвешься и не станешь там с горя напиваться? Матери сейчас это совершенно ни к чему.
        - Конечно, папа, - машинально ответила Уля. И тут же спохватилась: - Но как же, если я вам не родная? Пусть Лиза летит!
        - Что ж, давайте внесем окончательную ясность, - сказал Рэм Григорьевич. - Наша родная дочка - это ты, Ульяна. Когда экспертиза показала, что Лиза никак не может быть нашим ребенком, я, честно скажу, растерялся, понять ничего не мог. Ведь все так замечательно сходилось. А потом догадался: сама Надя меня обманула. Назвала родного ребенка - приемным.
        - Зачем? - чуть ли не хором воскликнули девушки.
        - Знаете, мы с Надей об этом еще не говорили, но, кажется, я понимаю, почему она так поступила. Во-первых, боялась за свое дитя, боялась новой попытки похищения и хотела, чтобы все думали, будто ребенок уже похищен. Во-вторых, понимала, что не стану я ради чужого ребенка жилы рвать, город на уши ставить. А она очень любила тебя, Лиза, и пыталась спасти любой ценой. Она знала, что поиски все еще продолжаются, и не хотела меня… расхолаживать, что ли.
        - Или просто стеснялась признаться, что я - родная, - прошелестела со своей койки Уля.
        - Самокритично, - одобрил ее отец. - Что ж, я счастлив, что все закончилось, хотя бы через столько лет. Так что, Лиза, бери своего ребенка и перевози в загородный дом. Любовь Петровна будет счастлива, она детей любит. Кто там у тебя: сынок, дочка?
        - Дочка, - прошептала Лиза. - Рэм Григорьевич, откуда вы знаете?
        - А откуда все всё знают? В Интернет заглянул.
        - Только я лучше пока сама у них поживу. Мне сейчас в городе быть нужно.
        - Ну, как знаешь, - кивнул Рэм Григорьевич. - Но к возвращению Нади ты должна быть готова. Зря ли я столько старался?
        - Я буду готова. А почему вы сказали, будто нас перепутали в роддоме?
        - А надо было сказать, что тебя из-за моей дурацкой самонадеянности похитили бандиты? Считал, что те времена канули безвозвратно. Разве мог я подумать, что из-за небольшого обмана история снова повторится!..
        В этот момент вошла медсестра, покосилась на разгоряченные лица присутствующих, убрала капельницу Ульяны. И сказала:
        - Ну, эту барышню можете забирать. Только дома пусть сразу ложится в постель. А вот вторую мы пока попридержим.
        - Жду в машине, Уля.
        Рэм Григорьевич, ни на кого не глядя, торопливо вышел из палаты. Пока Уля возилась, натягивая одежду, Лиза смотрела в окно и улыбалась своим мыслям. Она думала о том, как будет пересказывать эту удивительную историю Мише и Андреевне. А потом когда-нибудь, через много лет - Соне.
        - Лиза. - Уля нерешительно коснулась ее руки. - Ты можешь кое-что сделать для меня?
        - Для тебя - могу, - усмехнулась Лиза.
        - Слушай, ты ведь понимаешь, мне к маме надо лететь. Ты сможешь его похоронить?
        - Кого? - содрогнулась Лиза.
        - Генку, - с трудом выговорила Уля, и лицо ее болезненно скривилось. - Я ведь видела, как он там мертвый лежал. Я не хочу, чтобы его зарыли как собаку. Ну, узнай хотя бы, где его похоронят, если сама не хочешь возиться.
        - Ты с ума сошла? Кто мне отдаст его хоронить?
        - Ну, я умоляю тебя! - заломила руки Уля. - Я попрошу отца, он все устроит. Тебе разрешат. Он же все-таки отец твоей дочки. А вдруг она когда-нибудь спросит тебя, где ее отец похоронен?
        - Я надеюсь, - медленно проговорила Лиза, - я очень надеюсь, что моя дочка будет называть отцом совсем другого человека. И что она никогда не узнает, от какого мерзавца родилась на свет. Но для тебя я это сделаю. Поезжай спокойно и отца успокой, а то он совсем из-за нас измучился. Обними за меня свою маму. Скажи, что я ее… помню и очень ее жду. Скажи, что я ее благодарю… Впрочем, ладно, сама все скажу.
        После ухода Ульяны Лиза еще немного посидела на кровати, ощупала повязки на своих ранах - и начала потихоньку готовиться к побегу из больницы. Ей некогда было залеживаться из-за пустяков - впереди ее ждало слишком много разных дел.