Киндерская Людмила, Партия Дай Порулить- библиотека РусЛит

Партия, дай порулить Людмила Киндерская
        Что ждет "серую мышку" Киру и ее коллег из партии "Народная власть"? Известно, что политика - грязное дело. Но героини подумать не могли, что им предстоит расследовать убийства, взрывы, нападения и шантаж. И все это в свободное время - от работы, устройства личной жизни и поиска потерянных родственников. Роман балансирует на грани драмы и иронии. Вместе с героинями читатель узнает, что скрывается за парадным фасадом политических партий. А также, как далеко готовы зайти политики и бандиты, защищающие свои интересы.
        Глава 1
        - И самое главное, это… - Олег Витальевич Похлебкин глотнул воды и продолжил, - это чтобы никаких либеральных лозунгов, идеек! Народ сегодня этого не любит. Народ сегодня Отечество любит. Так что будем идти в ногу со временем. Патриотические идеи, поднятие русского духа, «Крым наш»…и все такое.
        Актив московского отделения партии «Глас народа» собрался в конференц-зале гостиницы «Парадиз». Зал был большой и неуютный: длинный стол, за которым разместился президиум, узкая высокая трибуна, больше похожая на пюпитр и несколько рядов неудобных новомодных стульев.
        Партия была молодой, в политической жизни страны существовала чуть больше года. Несмотря на это, она амбициозно собиралась преодолеть 5-и процентный барьер на предстоящих выборах. Однако этому мешала невнятная программа и нечетко прорисованная идеологическая платформа. Ну что это такое: свобода, равенство, братство, справедливость, законность?.. Все эти принципы заявлены еще пару десятками партий.
        Возможно, именно поэтому рейтинг «Гласа народа» третий месяц подряд активно снижался и при таком темпе в скором будущем мог достичь уровня статистической погрешности.
        Поэтому необходимо было срочно проводить ребрендинг партии: сменить название, разработать ее слоган, а самое главное - определить уникальность их программы.
        - Ну, так этим мы никого не удивим. Чем электорат брать-то будем? Фишка какая? - раздалось из зала.
        - А фишка, други мои, вот в чем: бороться будем с внутренним врагом. С коррупционерами, взяточниками, казнокрадами и т. д., и т. п. То есть с той самой пятой колонной, которая своими действиями подрывает устои государства. Только не с теми, кто против России на каждом углу кричит, типа музыкантов зажравшихся и баб гламурных. А с теми, кто на словах кричит, что они за Россию, за правду, а сами воруют, разбазаривают, то есть, подрывают доверие к власти изнутри. Вот они и есть наши враги. И народ должен поганой метлой вымести эти пороки из нашего общества. Мы будем беспощадны. Партию переименуем, назовем «Народная воля». И символ какой-нибудь нарисуем, например, метлу и волчью пасть. Видел в Интернете такой рисунок, нам как раз в тему. Ну, типа, мы будем выгрызать наши российские ужасы и выметать их метлой. Вопросы есть?
        Олег Витальевич возбужденно оглядел присутствующих.
        Зал зааплодировал.
        - Супер! Мы всех порвем! Народу это понравится! - раздалось со всех сторон.
        - Разрешите? - робко спросила неприметная девушка в растянутом свитере и узких джинсах.
        Ей бы в разведке служить. Такую встретишь на улице и не узнаешь. Худющая, цвет волос невнятный, лицо бледное…
        - Спрашивай, Кира, - благодушно разрешил Олег Витальевич.
        - «Народной волей» назваться никак нельзя. Была такая революционная террористическая организация. Они же Александра Второго убили!
        - Да? - равнодушно спросил Похлебкин, разглядывая отполированные ногти. - Ну, пусть тогда будет «Народ и воля». Делов-то!
        - И метлу с пастью нельзя знаком делать. Это символ опричнины, - учительским тоном сказала Кира Кораблева.
        Олег Витальевич изумленно поднял брови, не отрывая взгляда от ногтей.
        Кира подумала, что такого просто не может быть. Руководитель партии, ее лицо, не знает про опричников? Не знает, что они были гвардией при Иване Грозном. И именно их символом была метла и собачья голова. И про Малюту Скуратова не знает…
        Но Похлебкин действительно не знал, и страшно обрадовался, когда Кира провела ему «ликбез» по этому поводу.
        - А что, - задумчиво проговорил он, оторвавшись, наконец, от созерцания ногтей, - это мысль. Постойте, постойте… Народ у нас любит сильную руку, порядка хочет. А тут Иван Грозный, Скуратов, который малютка… Хорошо.
        - Малюта - это его имя, - пробормотала Кира.
        - Да-да, я понял. Это, типа, шутка такая. А Иван Грозный - это мысль. Как думаешь, Антон Семеныч? - обратился Похлебкин к сидящему на трибуне невысокому плотному мужчине с зачесанной на обширную лысину прядью волос. У него были пухлые щеки, умные глаза и скошенный маленький подбородок, который, видимо, вызывал у его владельца комплекс неполноценности, потому что он постоянно выдвигал нижнюю челюсть вперед.
        - Не пойдет, - покачал головой тот.
        - Чего не пойдет?
        - Надо говорить не «чего», а почему, - тихонько поправил его коллега.
        - Ну почему? Почему, Семеныч? - расстроился Олег Витальевич.
        - А потому, что эта ниша занята. Коммунисты уже почти сто лет эту самую сильную руку пропагандируют. Да и потом за них голосует, в основном, старшее поколение. А этого старшего поколения не так-то много осталось. Наша цель - средний возраст. Те, кто застал СССР, но еще относительно молод. Они социально активны. И их Иваном Грозным не возьмешь.
        - Согласен, - вздохнул Похлебкин, - а такая идея классная была. Неизбитая.
        Лидер партии «Глас народа» был глуповат, но это было совершенно неважно. У него была такая фактура, что не использовать ее было просто грех. Олег Витальевич был дивно хорош. Эдакий Олег Видов времен «Джентльменов удачи». Такие же синие глаза, такой же проникновенный взгляд, такой же мужественный подбородок с неглубокой ямочкой. Только, в отличие от Видова, брюнет.
        Похлебкин был так хорош, что партия, решившая сделать его своим «лицом», сначала пригорюнилась. Акцент-то в программе все-таки собирались делать на патриотизм. Народу требовались новые герои, мужественные, с пламенным взором. А этот похож на какого-то реформатора, либерала.
        Тогда имиджмейкер Тамара Максимовна Бородина придумала, как добавить брутальности Олегу Витальевичу. Сначала безжалостно состригли его роскошную длинную челку. И все равно Похлебкин оставался слишком смазливым. А вот когда его заставили отрастить трехдневную щетину, он стал таким, каким и должен быть лидер партии «Глас народа».
        - Ну хорошо, - сказал Антон Семенович Востриков, формально заместитель председателя партии, а по существу, ее основатель и идейный вдохновитель. - Хорошо. Значит, платформу партии конкретизировали. Теперь давайте ваши предложения о прочих символах: слогане, эмблеме. Только без метлы и волчьей пасти.
        Он обвел зал внимательным взглядом.
        Шикарная блондинка, сидящая рядом с Кирой, поняла руку.
        - Прошу вас, Аллочка, - расплылся в улыбке Похлебкин.
        Девушка с грацией пантеры встала, провела рукой по дивному изгибу тела, как бы поправляя и без того идеально сидящее платье, и сказала:
        - У единороссов символ - медведь, это сильный зверь. Значит, нам нужно взять еще кого-нибудь более сильного. Кто может медведя победить?
        С этими словами она бросила на присутствующих беспомощный взгляд и села.
        «Вот бы мне уметь так глазками хлопать, - с грустью подумала Кира, - тогда можно и глупости говорить. Это будет выглядеть даже трогательно».
        - Какой зверь сильнее? - задумался Похлебкин. - Лев! Лев сильнее. Это здорово, давайте символом будет лев.
        Востриков закатил глаза.
        - Причем тут лев? - выкрикнул Вениамин Краснов, веселый молодой человек. У него были янтарного цвета глаза с темными вкраплениями, рыжие волосы и белесые брови.
        Кира за все время, что посещала собрания партии, так и не поняла, кто он в партийной иерархии. Что-то типа мальчика на побегушках? Он хватался за любые дела: печатал, разносил, развозил, договаривался…
        - Это не наш зверь, не русский, вернее, не российский. Такое не пройдет, - продолжил Вениамин.
        Народ зашевелился, загудел, начал выкрикивать предложения. После долгих дебатов было решено символом партии выбрать руку, согнутую в локте и сжатую в кулак.
        - А давайте, в кулаке будет зажат чиновник, - выдал Олег Витальевич.
        - Как народ поймет, что это чиновник? - заволновалась Тамара Максимовна.
        Она принадлежала к тем самым социально активным людям, на которых делал ставку Востриков. То есть, «которые СССР застали, но относительно молоды». Молодость действительно была относительной: недавно Бородиной исполнилось 53 года. В дело партии она верила и была активным ее членом. На каждое собрание ходила, как на праздник: темный строгий костюм и обязательная белая блузка с камеей на высокой груди. Несмотря на немаленький рост, спину она держала прямо, отчего казалась еще выше, а от того, что седой волос не красила, а подсинивала - старше.
        - Мы его нарисуем толстым, и пусть из него деньги сыплются.
        Кира не выдержала:
        - Это просто РОСТ какой-то. КуКрыНиксы. Так нельзя.
        - Я вот ни слова не поняла из того, что сказала Кира, - надула губки Аллочка. - Что это за словечки?
        Аллочка никак не походила на барышню, которая может состоять в партии. Она была яркой блондинкой, с пышной грудью, тонкой талией и большими миндалевидными глазами. Правда, в последнее время Государственная дума изрядно пополнилась девушками модельной внешности. Так что, в этом смысле, партия «Глас народа» шла в ногу со временем.
        - Кира Анатольевна у нас девушка грамотная, - прокаркала супруга Антона Семеновича, Элла Эльдаровна Обозова-Вострикова.
        Она была некрасива, но об этом не знала и даже не догадывалась. Поэтому вела себя как красавица, уверенно и с некоторой долей превосходства. Большой нос считала своим достоинством, длинные мочки ушей подчеркивала серьгами с крупными камнями, а выступающую нижнюю губу красила ярко-красной помадой.
        Но своим главным достоинством она считала ум. То, что КуКрыНиксы - аббревиатура фамилий художников - Куприна, Крылова и Николая Соколова - просто азбука. Для нее, разумеется. Окна сатиры РОСТа - плакаты - карикатуры. Они создавались советскими художниками и были понятны неграмотному народу. Эдакие комиксы нынешнего времени.
        Востриков сразу похватил тему плаката.
        - А мысль, кстати, не такая уж нелепая, - задумчиво проговорил он. - Язык плаката очень доходчив. Но я думаю, что мы с вами ограничимся просто кулаком. Лаконично и убедительно.
        - Нужна фишка для нашего лидера. Он должен отличаться от прочих глав партий, - Тамара Максимовна встала рядом с Похлебкиным. - Этот костюм не отвечает миссии нашей партии. Все должно быть ближе к народу. Одежда, машина, образ жизни… Все просто, открыто.
        - Так что, в джемпер что ли его одеть?! - возмутился Вениамин.
        - Черный джемпер - это ноу-хау Чалого. Нет, тут необходимо что-то другое, - она обошла Олега Витальевича, задумчиво теребя подбородок.
        - А если он будет в рубашке с закатанными рукавами? - выкрикнул Марк Борисович Капельман. Этот невысокий черноволосый красавец, юркий и находчивый, выполнял для партии самые деликатные поручения.
        Все одобрительно зааплодировали.
        - Да! Именно так! - Олег Витальевич снял пиджак, подвернул рукава и стал еще краше. - И слоган тогда может быть такой: «Закатай рукава»!
        - Ага, лучше губу, - выкрикнула совсем еще молоденькая девчонка. Кире казалось, что ее зовут Глафира. - Давайте так: «Закатай губу».
        Народ грохнул со смеха. Похлебкин не обиделся:
        - Ладно, убедила. Давайте тогда что-нибудь решительное, боевое. Пусть будет «Пора кончать»!
        После этих слов повеселел и президиум. Даже Востриков зашелся повизгивающим смехом.
        - Ну Одноразовый дает, - заливисто хохотала Аллочка.
        - Почему Одноразовый? - удивилась Кира.
        - Ой, ну ты прямо девочка-припевочка. Ты пробовала целоваться с мужиком, который три дня не брился?
        Кира покраснела и отрицательно покачала головой. Конечно, нет, кто с ней вообще целоваться-то будет? Она, в отличие от Эллы Эльдаровны, себя оценивала адекватно.
        Аллочка с недоумением оглядела ее с головы до ног.
        - И правильно. Наколет щетиной все лицо, второй раз уже ничего с ним не захочешь. Поэтому он и Одноразовый. Я всех небритых мужчин так называю.
        Народ вовсю веселился и подсказывал лозунги один лучше другого. «Кончил дело, гуляй смело», «Конец - делу венец» - неслось со всех сторон.
        Олег Витальевич удивленно хмыкнул и сел на место.
        Бородина отсмеялась, вытерла выступившие слезы и продолжила:
        - Значит так. Первое - прическа.
        Она подошла к Похлебкину и слегка взъерошила ему волосы.
        - Второе - щетина. Третье - рубашка. Четвертое - взгляд. Это самое сложное. У нашего президента взгляд бесстрастный и нацелен на сегодня. А мы возьмем взгляд в будущее.
        - Что это значит, Тамара Максимовна? - заинтересовался Востриков.
        - Ну вот, как у Владимира Ильича Ленина. Недаром его Герберт Уэллс кремлевским мечтателем назвал. Ленин говорил про светлое будущее, смотрел вперед и не только верил в него, но и видел. Будущее, в смысле. И взгляд такой пламенный, что об него спички впору зажигать. Люди и зажигались. И шли за ним. В прекрасное далеко.
        - Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется - ни мне, ни тебе, - пробормотала Кира.
        - Что, простите? - с досадой повернулась к ней Бородина.
        - Стихотворение Некрасова «Железная дорога». Это я про «прекрасное далеко», - тушуясь, ответила Кира.
        - Кира Анатольевна, если вы у нас такая эрудированная, ждем ваших предложений, - Востриков налил из графина воды и в два глотка ее выпил.
        - Я прошу прощения, - Кира готова была откусить себе язык.
        Сегодня на нее явно что-то нашло. Из-за необдуманных реплик она привлекла к себе нежелательное внимание большого числа людей.
        - Я могу продолжать? - Бородина недовольно повела плечом. И не дожидаясь ответа, стала рассказывать дальше. - Итак, взгляд. Давай, Олег, посмотри вдаль.
        Похлебкин прикрыл глаза, потом открыл их и уставился куда-то поверх голов. Вид у него стал бравый и придурковатый.
        - Ой, нет, не так, - поморщилась Бородина. - Ладно, отложим репетицию на потом.
        Антон Семенович несколько раз отрывисто хлопнул в ладоши:
        - Заканчиваем, заканчиваем! Слоган сделаем такой: «Хватит»! Или «Хватит воровать»! Или «Надоело»! Что-нибудь вроде этого. Завтра заявим о ребрендинге партии. И это не ревизионизм, заметьте, а обновление. Это хорошо, это пройдет. Сразу интерес к себе подогреем. Завтра и при широкой информационной поддержке. Так что господину Похлебкину предстоит сегодня бессонная ночь. Давайте его поблагодарим и отпустим.
        Все одобрительно загудели, задвигали стульями.
        - Минуточку, минуточку! - перекрикивая шум, выкрикнул Востриков. - Важная информация. Сядьте на места.
        Народ нехотя вернулся к своим стульям.
        - Вы знаете, что на политическом небосклоне мы совсем молодая звезда, - Востриков задумался. Фраза звучала образно, запоминающее, нужно будет обязательно где-нибудь ее использовать.
        - Тем не менее, «Глас народа» уже успел открыть в крупнейших городах страны общественные приемные. Они, кстати, себя очень неплохо зарекомендовали. Но саму их работу нужно немного изменить. Обновляться, так обновляться! Во-первых, за каждой приемной закрепим определенный состав наших членов. Вот список людей, которые будут работать в каждом конкретном центре, - и он потряс в воздухе бумагой. - А во-вторых, долой безликость! Каждая такая приемная будет иметь свое название. Это будет наше ноу-хау!
        И Антон Семенович небрежно засунул в брюки выбившийся угол рубашки.
        - Что это за зверь «общественная приемная»? - весело спросила Глафира. - Я не в курсе.
        - Это значит, что вы в определенные часы сидите и ведете прием недовольных граждан. Выслушиваете их жалобы и помогаете им.
        - Ничего себе! Как это «помогаете»? Всем не поможешь. Тут себе бы помочь, - на одном дыхании выпалила Глаша.
        - Кому сможете, тому и поможете. А вообще, все остается по-прежнему. Кто уже работал в приемных, тот знает. Ваша задача - собирать жалобы, докладывать в центр, а решать будем мы, - проскрипела Элла Эльдаровна.
        Много лет назад она переболела тяжелой формой гриппа, который дал осложнение на голосовые связки. С тех пор ее голос напоминал скрип колеса несмазанной телеги.
        - Все, все свободны. Вот списки, изучите, и завтра вечером ждем вас здесь же. Будет пресса. Так что приоденьтесь. Ответы на вероятные вопросы журналистов подготовим.
        Глава 2
        Глафира Радова подошла к двухэтажному обшарпанному зданию, в котором теперь будет находиться одна из общественных приемных партии «Народная власть». Все-таки ее решили назвать именно так, а не «Глас народа». И чего они только спорили об этом? Практически одинаковые названия.
        В эту партию ее привела подруга Назира. Как-то она прибежала и возбужденно начала рассказывать, что познакомилась с обалденным мужчиной.
        - Ты не представляешь, что это за мужик! Красавец, бабок куча, тачка крутая! Вот это жизнь! Нам надо завязывать с малолетками тусоваться, иначе так и будем жить: замуж, спиногрызы, пеленки, сопли… И копейки считать до самой смерти.
        - Ну а что делать? Все так живут, и мои родаки так же, и твои.
        - Вот именно! Поэтому я так жить не хочу! Я думала и придумала. Тот мужик, с которым я познакомилась, он в партии какой-то состоит. И там таких крутых, как он, не один и не два. Нам с тобой тоже нужно туда записаться членами. Это наш шанс.
        Вот так Глафира в свои девятнадцать лет попала в партию «Народная власть» и сегодня заступала на дежурство в ее общественную приемную. А Назира приложила все силы, чтобы они попали именно в актив партии, иначе, как утверждала подруга, не стоит и начинать.
        На стене у входных дверей висела табличка с надписью:
        «Искра». Общественная приемная партии «Народная власть».
        «Искра» - это, получается, название их офиса. Тот, что в Черемушках, называется «Пламя», на Кутузовском - «Мы вместе». Короче, полная пурга. Сидеть и выслушивать жалобы нытиков Глафире не хотелось совсем, но Назира убедила подругу в том, что так надо.
        - Ты пойми, мы должны себя хорошо зарекомендовать. Тогда пройдем в верхние слои, а там уже всякие собрания, тусня…
        Назиру прикрепили к офису на Кутузовском. Глаше предстояло дежурить вместе с фигуристой блондинкой Аллочкой. Она была очень похожа на Памелу Андерсен. Глафира с Назирой так и стали между собой ее называть - Памела.
        Еще с ними в офисе будет находиться та бесцветная моль, которая умничала на последнем собрании партии. Ее звали Кира, но подруги прозвали ее Теткой. А как еще?! Мало того, что ей в обед сто лет (Глафира узнала, что ей - о ужас - тридцать четыре года), так она еще и одевается в жуткие растянутые шмотки. Глаша даже подозревала, что та сама их вязала. А еще волосы некрашеные, какого-то серо-буро-малинового цвета, нещипаные брови. Губы, правда, у нее красивые, да и глаза ничего, но все какое-то размытое. Короче, Тетка. Вот ей бы, Глаше, такой рост, как у Киры - так она моделью могла бы стать, а не в партии этой париться.
        Главным над ними назначили Сергея Торопова. Глафира его самого еще не видела, но машину разглядеть успела. Задрипанный Опель, которому лет десять, не меньше. Опель-попель.
        Пятым участником их коллектива будет приятная женщина по имени Татьяна Митрофановна Сологубова. У нее стильные шмотки, неплохая тачка. Глаша знала, что та работала врачом. Врачиха. И замужем. Странно, что ей нужно в этой партии?
        Глафира вошла в приемную. Все уже были на местах.
        - О, явилась. У нас сегодня прием начинается в десять. А уже пол-одиннадцатого. Мы за тебя пахать не собираемся, - возмутилась Аллочка.
        - Да ладно, Алла, пока ж сами справляемся. Так что ничего страшного, - вступилась за опоздавшую Кира.
        - Ну и что? Получается, я должна приходить вовремя, а эта соплячка нет! - не успокаивалась скандалистка.
        - Так, тихо, Ал! Нам вместе работать не один день. Так что ругаться нельзя, - встряла Сологубова. - Идите, Глаша, на свое место. Вот ваш столик, ноутбук. Регистрируем жалобу, кратко описываем проблему и пересылаем в центральный офис на анализ. А потом получаем ответ: или нам самим с делом разбираться, или его за нас решат.
        В приемную вбежал Вениамин Краснов, кинул на стул большую холщовую сумку и стал одну за другой вынимать оттуда таблички, которые нужно было прикрепить в офисе «Искры».
        - Всем привет! А я к вам. Вот, буду приколачивать. Как вы, работаете? - выпалил он без пауз. - А стремянка здесь какая-нибудь есть?
        На него смотрели несколько пар глаз. Никто ничего не ответил и не пошевелился.
        - Эй! Гараж! Стремянка есть?
        Наконец, на его тарахтенье отреагировала Кира. Вениамин ее хорошо запомнил, она была симпатичной, только уж больно неухоженной. И тихая такая. Просто Тютя. Хотя, на последнем собрании она отличилась, куда только ее робость подевалась.
        - У нас есть табуретка. Если вы на нее встанете, то мы подержим вас за ноги, - сказала она.
        - Не нужно меня держать. Я справлюсь. Где ваш стул? - отмахнулся Веня.
        Пока он любовался табличками, Кира принесла из соседней комнаты табурет.
        - Поможешь? - спросил Краснов у Глафиры.
        Девчонка была классной: сережка в носу, татуировка на запястье, рваные джинсы. Вениамину такие нравились.
        - А чего тебе помогать-то? Гвозди подержать? Обойдешься, - Глафира была девушкой современной, и умела дать отпор особо навязчивым.
        - Ну и ладно, - сразу согласился Веня. - Сам справлюсь. А чего вы такие смурные? Чего молчите-то?
        - К нам люди приходят со своими бедами. Настроение от этого не повышается, - снова вступила в разговор Кира.
        - Да перестань! - прервала ее Аллочка. - Обычные проблемы, как у всех: ЖКХ, денег нет, работы нет, муж бьет, пьет, дети тунеядцы…Ходят, жалуются. Странные люди, верят, что кто-то им поможет. А если вам интересно, молодой человек, почему я молчу, так я скажу - хочу и молчу, - без перехода ответила она Вениамину.
        Она надула губки, тряхнула волосами и сердито отвернулась.
        Веня хмыкнул:
        - У вас, как в грузинском анекдоте. «Дэвушка, такой красивый, почему молчишь»? А она ему: «Хочу и молчу». А он: «Вах, вах, хочешь и молчишь»!
        И он захохотал так заразительно, что, несмотря на то, что анекдот был с бородой, остальные тоже прыснули со смеху.
        Вениамин отсмеялся и стал примерять вывеску к стене.
        - Что это? - подошла к нему Сологубова.
        Она была в стильном брючном костюме вишневого цвета. Гладко зачесанные темные волосы, ненакрашенные глаза и пухлые губы, подчеркнутые темной помадой винного оттенка.
        Вениамин скосил на нее глаза, не будет же он пялиться на женщину в два раза старше его. Она была очень даже ничего, а если бы еще надела юбку, да покороче! Вообще была бы секси. А так - кофта с жабо, узкие брюки, очочки… Училка, одним словом.
        - Тут написано, что вы «Искра», часы приема указаны. Фамилии ваши, телефоны, - пояснил Веня.
        - Я не про это. Вот эта таблица о чем? - Сологубова указательным пальцем ткнула в листок бумаги и поправила очки на переносице.
        - Здесь вы будете отмечать свои победы. Поможете кому-нибудь и сразу отметите красной пятиконечной. А если дело в разработке, то зеленой, - Вениамин разложил на столе бумажные звездочки.
        - А если не сможем помочь? - уточнила Кира.
        - Тогда черную. Но я думаю, что черных звездочек будет немного. Скоро выборы. Все расстараются, чтобы поднять рейтинг партии, - со знанием дела сказал Вениамин.
        - А вы, молодой человек, достаточно цинично рассуждаете для своего возраста. Мы помогаем людям не потому, что скоро выборы, а потому что наша партия стремится реально помочь народу.
        Интересный мужчина средних лет с сединой на висках и с тонкими усиками над верхней губой укоризненно покачал головой, глядя на Краснова. Усы ему шли, но были, по мнению Вени, ужасно старомодны. Наверное, именно так должны выглядеть дипломаты, опять же, по мнению Вениамина. На бедже было написано «Сергей Торопов».
        - Ага, как же! - засмеялся Веня. - Все партии хотят помочь народу, пока не прошли выборы. А потом начнут делить портфели, и станет не до помощи людям.
        - Интересно, как с такими мыслями вы пришли в партию? - возмутился Торопов.
        - Перестаньте мучить мальчика, - вступилась за него Кораблева. - Он делает свое дело, а нам надо делать свое. Извините.
        В этот момент в приемную зашел высокий старик, с достоинством всех оглядел и прямиком направился к Кире.
        Глава 3
        После работы Сергей Торопов шел по улице Багрицкого, ища дом под номером 17А. Из-за странной нелогичной нумерации он блуждал вокруг да около битых полчаса. Нужное здание нашлось, наконец, в глубине двора. Он подошел к кирпичной пятиэтажке, поднял голову и с тоской посмотрел наверх.
        Три дня назад Антон Семенович попросил его разобраться с одним деликатным делом. Вернее, нет, не так. Не с деликатным, а с его личным, собственным. Такие вещи Торопов очень не любил, но делать было нечего.
        - Понимаешь, Сергей, моя мама очень беспокоится, - говорил ему накануне Востриков. - У нее есть подруга детства, Ноэми Юльевна Вассерман. Так вот, у той появились какие-то очень беспокойные соседи. Она пожаловалась маме, что к тем постоянно ходят толпы людей, причем бритоголовых, в кожаных куртках. Она переживает, думает, что это скинхеды. Ее внука несколько лет назад такие вот избили до полусмерти. Ну и теперь моя мама за нее волнуется. Ты у нас человек деликатный, дипломатичный. Будь добр, сходи туда, прозондируй почву.
        Ну и как выполнить это поручение? Прийти и спросить: «Скажите, пожалуйста, вы случайно не антисемиты»? Вообще-то для всяких «деликатных» поручений у партии имелся Марк Борисович Капельман. Востриков мог бы его попросить… Ах, да, его-то как раз и не мог.
        «Капельман, Капельман, улыбнитесь, ведь улыбка - это флаг корабля», - тихонечко пропел Сергей себе под нос. Он вынул из кармана листок, на котором Антон Семенович записал адрес проблемной квартиры. Вот интересно, что бы сказал графолог, глядя на крючочки и закорючки, гордо именуемые почерком. Буквы, да и цифры, сплошь состояли из затейливых петелек, хаотично наползающих друг на друга. Ну вот как понять 33, 38 или 88? Хотя, в доме 60 квартир. Или, может, эти закорючки означают цифру 6? Нет, пожалуй, загогулина - или три или восемь. Позвонить Вострикову и уточнить - значит расписаться в неумении решить ситуацию самостоятельно. Ничего, разберемся. Вот это крючок или кружок?
        Над подъездом, около которого стоял Торопов висела табличка «Квартиры с 31 - 45». Если рассуждать логически, то нужно выяснить номер квартиры Ноэми Юльевны, а тогда плясать от него. В списке жильцов Вассерман Н.Ю. значилась около номера 37. Торопов вздохнул с облегчением: слава богу, значит ему в тридцать восьмую.
        Вообще-то, он был обижен на Вострикова. После того, как Сергей согласился выполнить поручение «моя мама волнуется», Антон Семенович с облегчением выдохнул, радостно потер руки и обратился к Похлебкину:
        - Ну а мы, Олег Витальевич, займемся делом. Бери ребят и езжай на улицу Победы. Там, по слухам, открылась одна «точка», просто пальчики оближешь.
        У Похлебкина загорелись глаза.
        - Что, наркотики?
        Он так обрадовался, как будто сам рассчитывал разжиться там дозой другой.
        - Они самые, родимые. Спайсы всякие… А главное - тема дня: алкогольная крутка.
        - Что, «Боярышник»? - радости Похлебкина не было предела.
        Востриков только вздохнул и качнул головой.
        - Да нет, конечно. Самогон. Но это наша тема, ребята!
        - Что значит, «наша тема», - не выдержал Торопов. - Мы же боремся с коррупцией, разъедающей чиновников.
        - А это тебе что, не коррупция? Каждый день то тут, то там находят целые заводы, крутящие алкоголь! Их же кто-то крышует. А народ устал сутками слышать, как десятки людей становятся жертвами метилового спирта. Соображаешь? - возбужденно воскликнул Востриков.
        - Я-то соображаю, но что мы сделаем? Здесь же нужна государственная монополия! Монополия! А у спиртовиков такие бабки! Нас просто размажут, если мы выступим с таким предложением. Никто не в силах решить эту проблему!
        - А мы в силах. В этом и есть, как говорят в Одессе, две большие разницы, - сказал Востриков. - И мы не сумасшедшие переть по подпольным заводам, там и правда башку снесут. Мы пойдем по «точкам»! Главное - побольше шуму.
        - Но на «точках» как раз «натур продукт», а не метиловый спирт, - попытался возразить Торопов, но Востриков только махнул рукой.
        - Да какая разница! Все равно рассадник. Закроем пару точек - тогда мы на себя оттянем процентов десять голосов, а то и больше. Пригласим прессу. Что там единороссы, подумаешь? Они ветеранам жилье обещают, пенсии поднять. Но это уже привычно. А тут мы накануне годовщины Победы освободим улицу Победы. Там, кстати, этих алкогольных притонов не один и не два.
        Торопов расстроился. Ему хотелось на самом деле решать вопросы, волнующие народ, а не добывать рейтинг для партии. Хотя, он не был наивным человеком и понимал что к чему. Ну, пусть будут, хотя бы рейды по «нехорошим» квартирам. Все-таки помощь в разгребании огромной социальной проблемы. И ему хотелось сегодня тоже принимать участие в этом деле. А он…
        Каждому из их приемной досталось свое поручение. Милой грустной девушке Кире, которую он про себя назвал Тихоней, поручили старика-ветерана. У того были какие-то серьезные проблемы. Глуповатой Аллочке, ее он назвал Секс-бомбой, нужно было разобраться с неоправданно высокими счетами за коммунальные услуги. Их выставляла обслуживающая компания «Справедливый платеж». А девчонка со старомодным именем Глафира должна будет заняться пробиванием денег на ремонт домофонов. Ее, кстати, он назвал Простушкой.
        Получается, все его подчиненные делают серьезные и очень нужные дела, и только он один отправился заниматься какой-то ерундой. Ну какие скинхеды? Полгорода ходит в кожаных куртках, а уж на счет бритых голов, так и говорить нечего. Это раньше лысина считалась чуть ли не позором. Антон Семенович до сих пор, будучи старомодным человеком, зачесывает на плешь остатки волос. А сейчас, то ли экология, то ли питание, но волосы стали покидать головы даже молодых. И ничего, это даже, считается сексуальным.
        Торопов шел выполнять поручение Вострикова и стыдился его. Он вспомнил, как в молодости дежурил в ДНД, добровольной народной дружине. Была в советское время такая общественная организация. Кто-то из ребят патрулировал улицы, кто-то помогал милиции в задержании хулиганов. А ему досталось ходить по квартирам условно-досрочно освободившихся из тюрьмы людей и проверять, действительно ли они находятся дома в девять часов вечера, как положено по закону. Вот тогда он испытывал такое же мучительно-стыдливое чувство. Вроде ты благое дело делаешь, но нужно «стучать» на человека, если его нет вовремя дома. Слава богу, что с его «подопечными» таких проблем не случалось.
        Так и сегодня, он шел «зондировать почву», и испытывал какое-то брезгливое чувство. Надо же, решать «мамину проблему» поручили именно ему. Как будто он ни на что другое не способен. Обставили просто «тактичный, дипломатичный»!.. Он даже жене не сказал, куда пошел, хотя раньше такого не случалось.
        С Наташей они стали дружить еще в школе, в восьмом классе. Потом детская дружба переросла в любовь. Сергей вернулся из армии, и они поженились.
        Их единственному сыну было уже восемнадцать лет, проблем семье он не доставлял, так что Торопов считал себя счастливым человеком. Жена им так гордилась, и если бы знала, куда он сегодня идет…
        Сергей еще раз посмотрел на окна пятиэтажки, вздохнул и вошел в дом. Зашел и возмутился. Даже непонятно на кого: на пресловутое ЖКХ или на самих жильцов. Подъезд, выкрашенный в некогда веселый голубой цвет, был в безобразном состоянии. Краска вспучилась уродливыми пузырями, кое-где отвалилась и теперь зияла цементными проплешинами.
        Как там говорил профессор Преображенский? Если мочиться мимо унитаза, в уборной начнется разруха? И если вместо того, чтобы кричать «бей разруху» заняться чисткой сараев, то разруха исчезнет сама собой? Торопов так развозмущался, что даже остановился между этажами и попробовал отковырнуть кусок «пузыря». Краска отвалилась сама собой. Он представил, как можно пройтись здесь шпателем, счистить старую покраску, подштукатурить… Красота! Но даже не в покраске дело, убрать-то мусор можно!
        Он поднялся на третий этаж и остановился у новой металлической двери под номером 38. Едва он притронулся к звонку, как та приоткрылась, и в проеме показался симпатичный молодой человек.
        Это было очень странно. Торопов ожидал увидеть какого-нибудь зигующего бритоголового молодчика в «косухе» и высоких армейских ботинках. А этот был беленький, кудрявенький, худенький, воздушный, просто эльф. Молодой человек аккуратно взял его за рукав и потянул на себя. Сергей оказался в квартире. Огляделся по сторонам - ничего особенного, квартира, как квартира. Вот только запах… такой тошнотворно-сладковатый.
        - Что ж вы так долго, любезнейший? Я вас с утра жду, - сказал парень вкрадчивым голосом.
        - Меня? - удивился Сергей.
        - Конечно! Ведь это вы от Невзорова? - спросил он скорее утвердительно.
        Торопов пару секунд помолчал, а потом неуверенно кивнул головой.
        - С вас пятихатка, - молодой человек одной рукой протянул ему сверток, а вторую вытянул вперед в ожидании денег.
        Сергей, как завороженный, протянул пятьсот рублей, забрал пакет и вышел из квартиры.
        И тут он опомнился. Что это с ним было, просто морок какой-то? Зачем он взял пакет? А вдруг там дурь, и сейчас из-за угла выскочат бравые парни из Федерального бюро по обороту за наркотиками?!
        Ведь прекрасно понимал - он в политике. И здесь возможны любые провокации и любые подставы.
        Сергей торопливо вышел из подъезда, сел в машину и решительно набрал номер Вострикова.
        - Антон Семеныч? Нам нужно немедленно встретиться.
        - Ну, надо, так надо. Я сейчас в офисе на Суворова, приезжай, - и положил трубку.
        Торопов завел машину и помчался на встречу.
        В центральном офисе было красиво, стильно и дорого. Сергей слышал, что дизайном занимался какой-то скандинав. Поэтому стиль был такой легкий и естественный: много воздуха, света, бело-коричневая гамма, тканая обивка кресел, плетеные вазы с сухими ветками…
        Охранник провел Торопова в кабинет Похлебкина.
        Тот сидел в одном из кресел и курил сигару. Перед ним на журнальном столике стояли два фужера и полупустая бутылка коньяка.
        Антон Семенович сидел в высоком офисном кресле цвета топленого молока и что-то быстро печатал на ноутбуке.
        - Давай, заходи, - радушно пригласил Сергея Востриков, захлопнув крышку гаджета. Встал из-за стола и достал еще один фужер. Торопов спиртного не любил, и тем более, никогда не пил за рулем. Но сейчас он был в таком состоянии, что готов был сам попросить чего-нибудь покрепче. Он залпом выпил предложенный коньяк, закинул в рот кусок шоколадки и опустился в кресло.
        Похлебкин поморщился:
        - Ты, Сергей Ефимович, коньяк пьешь, как водку. Надо же погреть в ладонях, почувствовать аромат, потом пригубить…
        Торопов махнул рукой и бросил на стол сверток, полученный странным образом в квартире с тошнотворно-сладковатым запахом. Востриков сосредоточенно его выслушал, нахмурился, взял пакет и вышел из комнаты. Похлебкин не обратил на это никакого внимания. Он снова раскурил потухшую сигару:
        - А что ты делал в той квартире, я не понял?
        - Выполнял ваше поручение, Олег Витальевич, - сказал Торопов.
        - Мое? - искренне удивился Похлебкин.
        - Партийное, - не стал вдаваться в подробности Сергей.
        - А ну да, - беспечно махнул рукой председатель партии. - А мы только что с Антон Семенычем про «точки» говорили… И зачем только люди покупают водку черт знает где?
        Сергей внезапно развеселился:
        - Так дешево же.
        - Какой там дешево?! В магазинах тоже не дорого, - Похлебкин пригубил коньяк и обратился к Сергею с неожиданным вопросом. - Надеюсь, ты в курсе, что коньяк не закусывают цитрусовыми, а шампанское шоколадом?
        Поскольку вопрос прозвучал тревожно и был наводящим, Торопов неуверенно кивнул головой.
        - Ну, слава богу. А то тут таких умников полно. Выпьют и лимон требуют, - с отчаянием закончил Похлебкин и на некоторое время замолчал.
        Вошел Востриков. Вернее, не вошел, а вбежал. Прядь волос, всегда прилежно лежащая на лысине, протестно поднялась дыбом.
        - Сергей, почему парень принял тебя за посланца Невзорова? - выкрикнул он.
        - Понятия не имею. Я и сказать ничего не успел. И кто такой Невзоров?
        Востриков достал из кармана клетчатый носовой платок и промокнул лысину:
        - Больше не появляйся в том районе, мы сами урегулируем проблему. А ты занимайся своими делами в «Искре».
        Торопов обрадовался. Пускай теперь к соседям Ноэми Юльевны посылают кого-нибудь другого. А он займется настоящими делами. А вообще его беспокоил сверток, который ему там всучили. Что в нем? Наркотики? Деньги? Антон Семенович на этот вопрос не ответил. Только рукой махнул - потом, мол.
        - Зачем ты вообще взял этот пакет? Что на тебя нашло? - с досадой спросил Востриков.
        Сергей вспомнил вкрадчивый голос голубоглазого блондина, его расширенные зрачки и передернулся.
        - Да кто его знает?! Растерялся, - неуверенно предположил Торопов.
        - Ну да ладно. В любом случае тому парню больше на глаза не показывайся…
        Сергей согласно кивнул равнодушному Похлебкину, возбужденному Вострикову и вышел.
        Глава 4
        Кира шла в гости к Макару Евграфовичу Самохину. Не шла, летела. Примерно месяц назад в их приемную пришел статный старик. Постоял в дверях, окинул всех цепким взглядом и решительно направился к ней. Выдвинул стул, повесил на спинку свернутый плащ и сел, опершись на трость. На лацкане пиджака сверкало несколько медалей.
        - Добрый день, милая барышня. Это правда что вы здесь, - он обвел взглядом комнату, в которой сидела Кира, - помогаете людям? Даже таким древним, как я?
        - Правда, помогаем, - кивнула она. - Поделитесь своей проблемой, и я подумаю, что можно сделать.
        - Мои проблемы стариковские. Государством мне положен социальный работник, как одинокому старику. А мне его не выделяют. Ссылаются на то, что у меня есть родня.
        Он внезапно замолчал, прикрыв глаза. Потом достал из внутреннего кармана пиджака стеклянный пузырек, заткнутый ваткой, вытряс оттуда таблетку, кинул ее под язык и замер. Кира начала было суетиться, но он удержал ее на месте, взяв за руку. Через пару минут старику стало лучше, он открыл глаза и выдохнул:
        - Не беспокойтесь, милая барышня, сердце пошаливает. Так вот, о чем это я? - он на секунду задумался. - Ах, да! Вот голова дырявая. Значит, мне в социальной службе говорят, что я не одинок, у меня имеется какая-то мифическая родня. Поэтому мне не положены ни соцработник, ни льготы, как одинокому.
        - А у вас нет родни? - переспросила его Кораблева.
        - Ни единого человечка. Ни единого. Я один, как перст, - со вздохом сказал Макар Евграфович.
        - Так откуда взялись выдуманные родственники? - удивилась Кира.
        - Это я и хочу узнать. Вы можете мне помочь? - с надеждой спросил старик. - А то без соцработника мне не справиться.
        Кира взялась за это дело. И для того чтобы уточнить кое-какие детали, зашла однажды в гости к Макару Евграфовичу. Они проговорили пару часов и стали друзьями. От него девушка получила столько душевного тепла, столько радости от общения, сколько не получала никогда в жизни. За исключением того времени, когда в ее жизни был Эмил Чореску.
        Но, видно, свой лимит счастья, отпущенный жизнью, она исчерпала. Поэтому Эмила у нее больше нет, радости нет, тепла нет. И вдруг появился старик-ветеран Макар Евграфович. Теперь каждую свободную минутку Кира бежала к Самохину.
        А сегодня Кира спешила к нему с особой радостью. Она хотела сообщить, что Макар Евграфович не одинок. У него действительно есть родственники.
        Интересно, если бы Самохин появился в тот момент, когда в ее жизни еще был Эмил, могло бы все сложиться по-другому? Вряд ли. Что мог бы сделать беспомощный старик, как помочь? Разве он сумел бы уговорить Эмила не бросать ее, не оставлять без объяснения причин? Она до сих помнила, как мама кричала на нее:
        - Ну что, поматросил и бросил? А я говорила! Связалась с лимитой, молдаванином, шоферюгой! Да ему от тебя только и нужна была прописка! Может, он преступник беглый, может, у него семья! Ты же даже ничего не узнала о нем! Сразу в койку прыгнула! Дура! Господи, какая же у меня дочь наивная дура!
        Да, мама… Мама, конечно, оказалась права. Она наивная дура. Влюбилась, как кошка. Ничего про него не узнавала, ни о чем не спрашивала. Просто любила. А он взял и исчез. И ничего. Ни слова, ни эсэмэски. Ни-че-го.
        Но Кира справилась. Наказала себя и справилась. Наказала за глупость, за любовь, за споры с мамой: «Ты же интеллигентная женщина! Мама, ты ведь Руставели читала, Айтматова, Новои! Откуда в тебе шовинизм?!».
        Кира перестала краситься. Своей яркой, нарядной одеждой набила несколько пакетов и отнесла к мусорнику. Все, наказана. Тушь, помада, румяна, кремы… все вон. Наказана. Посиделки с подружками за мартини, дискотеки, тусовки - все в прошлом. Наказана. Мама сказала пойти в партию: «Чтобы карьеру делать и с людьми достойными общаться». Пошла. Мама плохого не посоветует. И тут - Макар Евграфович. Подарок небес.
        Самохин открыл дверь сразу, едва Кира прикоснулась к звонку. Наверное, ждал ее прихода.
        - Что-то ты, девочка моя, сегодня припозднилась, - забурчал старик. - С самого утра тебя жду.
        Кира засмеялась. Ей нравилось, когда он ворчал. Он беспокоился о ней, ждал. Все это создавало иллюзию семьи, которой, фактически, у Киры никогда не было. Что мама, что бабушка, обе были холодны с ней, словно чужие. В детстве Кира фантазировала, что ее в роддоме подменили, и настоящие мама с папой, бабушка с дедушкой ищут ее. А как найдут, обнимут, расцелуют, заплачут от счастья и заберут в дом, где будет любовь. Когда стала старше, поняла, что ничего такого не будет, и эти две чужие женщины - бабушка и мама - и есть ее семья.
        Став еще старше, Кира стала их даже жалеть. Ни подруг у них, ни близких людей. У мамы, так и вовсе, мужа никогда не было. Ну да бог с ними. Теперь у нее есть ворчун Макар Евграфович.
        - Ну-ну, не брюзжите, я вот она, приехала, - Кира весело болтала и выкладывала на стол купленные продукты. - У нас с вами сегодня праздник. Я рыбку красную купила.
        - Это что за повод такой, Кирочка? Вроде не Новый год и не Рождество. Да и до моего дня рождения еще месяц.
        Кира быстро накрыла на стол, достала из комода графинчик с водкой.
        - Ого, - удивился Самохин. - Ну, в таком случае, изволь меня подождать.
        И он вышел из кухни.
        А когда вернулся, Кира восторженно ахнула. Он был одет в парадный мундир. Медали, прикрепленные к кителю, гордо блестели и придавали посиделке особую торжественность.
        - Ну милая барышня, раз банкет, значит банкет! - он попытался лихо козырнуть, но получилось плохо.
        У Киры от жалости защемило сердце. Она тряхнула головой и ринулась разливать по стопкам водку, но Макар Евграфович гневно ее остановил:
        - Это что такое? За столом что, мужчины нету? - и чуть трясущимися руками налил спиртное в рюмки.
        - Тогда с меня тост, - Кира очень волновалась. У старика больное сердце и неизвестно, как он воспримет новость. - Дорогой Макар Евграфович. Я хочу выпить за то, что вы действительно не одиноки.
        - Конечно, не одинок. У меня есть ты, Кирочка, - старик засмеялся дребезжащим смехом.
        - Конечно, - растрогалась Кира. - Но скажите мне, пожалуйста, вам о чем-нибудь говорит название деревни Убибатьки? - спросила она, дождавшись, пока старик выпьет рюмку.
        - Господи, конечно. Мы ее освобождали. Меня там ранило, я почти две недели в одной хате отлеживался. Мы подружились с ребятами из партизанского отряда, с Олесем, Устином, - у Самохина глаза подернулись влагой. - Как нас встречали, как любили! Мы же спасители, освободители. Они так настрадались. У них и фашисты были, и каратели, и власовцы. А потом еще завиноватили, что во время войны они оказались на временно оккупированной территории. Я помню, меня Олесь после войны нашел, жаловался, что в партию не берут из-за этого. А почему ты, дочка, про Убибатьки спросила?
        - А романа у вас любовного там не было? - вопросом на вопрос ответила Кира.
        - Романа, говоришь? - смутился Самохин и надолго задумался. - Романа не было, а любовь была. Короткая, но страстная и настоящая.
        Он снова наполнил рюмки, выпил сам, немного помолчал и начал рассказ.
        «Я уже сказал, что мы освобождали Белоруссию, шли через деревеньку Убибатьки. И там один из власовцев меня ранил. История моя не оригинальна. Выхаживала меня Катерина. Она постарше меня была. Красивая, гордая. Муж у нее в первые дни войны погиб. У нас такая любовь случилась! Потом я оклемался, догнал свою воинскую часть.
        А в сорок пятом на Дальний Восток на войну отправился. Переписывались вначале, а потом потерялись. Я в сорок седьмом приехал в Убибатьки, но Катюша оттуда уехала. Куда, никто не знал. Так и потерялись. Я через пару лет женился, прожили с женой почти сорок лет. Детей у нас не было. Бог не дал. Наверное, за то, что жил без любви. Уважал жену, жалел ее, никогда не изменял, но сердце всегда принадлежало только Катюше».
        - А я узнала, Макар Евграфович, что Катерина родила от вас дочку, - медленно проговорила Кира, внимательно наблюдая за стариком. Как бы ему плохо не стало!
        Самохин схватился за край стола. Кира моментально взяла с полки пузырек, вытрясла из него таблетку, разжала старику губы и засунула лекарство в рот.
        Через некоторое время по морщинистому лицу потекли слезы. Они текли и текли, зависали на подбородке, скапливались там и, когда достигали критической массы, срывались и капали на колени.
        Наконец, старик постепенно успокоился, сходил в ванную комнату, умылся и снова вернулся на кухню.
        - Моя дочь жива? Где она? - спросил Самохин.
        - Я этого пока не знаю. Но одно очень хорошее детективное агентство обещало мне все разузнать, - Кира присела на корточки около Макара Евграфовича и положила голову ему на колени. - Но мне кажется, что жива. Ведь не просто так соцслужба говорит, что вы не одиноки.
        Их идиллия была прервана звонком в дверь.
        На пороге стояла комичная пара. Низенькая немолодая дама и такого же роста спутник. На ней был «романтический» наряд - белая кружевная юбка на белой подкладке, плотно обтягивающая ее полные бедра, белая блузка с жабо, белые туфли. В руках она держала кружевной белый зонтик. Мужчина, сопровождающий ее, был тоже в белом.
        Но не это было смешным. Комизм заключался в следующем: у дамы было приятное интеллигентное лицо, напоминавшее Ларису Рубальскую. Партнер же ее имел совершенно бандитскую физиономию: свернутый на бок нос, невыразительные прозрачные глаза и, самое главное, взгляд - холодный, бесстрастный.
        - Добрый день, - сказала дама недовольно. - А Макар Евграфович дома?
        Не дожидаясь ответа, пара вошла в квартиру. Кира отступила в сторону.
        Они прошли на кухню. Увидев пиршество, дама визгливо запричитала:
        - Это что же за пьянка у вас, дорогой мой? У вас же сердце. А вы, дамочка, - «белоснежка» развернулась к ней всем корпусом, - потрудитесь объяснить, что здесь происходит.
        Кира, будучи мягким и абсолютно безвольным, как ей казалось, человеком, внезапно возмутилась:
        - А почему, собственно, я должна давать вам отчет? Это наше дело.
        - Фу ты, ну ты! Надо же! Это не ваше дело, а наше, - дама покрутила в руках рюмку, понюхала ее и брезгливо вернула на стол.
        - Подождите, - остановил их Макар Евграфович. - Давайте я все объясню. Это Кира, моя подруга. А это Соломон Исаевич Кац, мой лечащий врач, и Софья Борисовна, его супруга.
        Глава 5
        Аллочка Кучинская была очень несчастлива в личной жизни. Ей казалось, такого невезения, как у нее, нет больше ни у кого на свете.
        Она всегда была хороша собой, ее красоту не испортил даже переходный возраст. Когда ее подруги втихаря давили прыщи и прижигали их салициловым спиртом, Алла радовала глаз нежной бархатной кожей. На нее заглядывались даже старшеклассники.
        Она выбрала самого крутого из них, Пашку Капницкого. По нему сохли все девчонки не только их, но и соседней школы. Помимо выдающейся внешности у него были завидные родители. Папа занимался бизнесом, мама работала в мэрии. На совершеннолетие он стал обладателем шикарной Вольво, и до самого своего выпускного привозил Аллочку в школу на автомобиле.
        Они провели вместе сказочное лето, потом она вернулась доучиваться в школу, Павел же поступил в Тюменский государственный нефтегазовый университет и исчез с ее горизонта.
        Потом она познакомилась с Игорем Матвеевым. Они встречались целый год, он поступил в военное училище, и их встречи сами собой сошли на нет.
        Затем полгода встреч с Григорием Норкиным закончились его отъездом в Израиль.
        Алла проплакала несколько дней, потом познакомилась с Вагитом. С ним она была абсолютно счастлива несколько месяцев, но случайно выяснилось, что он находится в федеральном розыске.
        Потом Игорь, Валера, Платон Исаевич… И со всеми одно и то же: женат, командировочный, наличие мамы, считающей Аллу не парой своему драгоценному сыночку и т. д. и т. п.
        Потом был чудесный мужчина, который сразу честно сказал, что женат, но собирается разводиться. Нужно только дождаться, пока дочь окончит школу. Ждать придется всего пару лет, и их отношениям это мешать не будет. И правда, очень часто Матвей оставался у нее ночевать, и никакая жена ему не названивала.
        А потом он пропал, просто не пришел однажды вечером и все. Через некоторое время зареванная Аллочка, обзвонившая все больницы и морги, получила эсэмэску со словами: «Прости. Я остаюсь с женой. У нее проблемы со здоровьем. Мне было хорошо с тобой». Удар был страшным. Однако Алла перенесла и это. Поплакала, но смирилась. Что делать, больная жена - дело святое.
        Как-то она встретила одноклассницу Ленку Борисову. Та вела за руку малыша, а впереди себя толкала коляску еще с одним.
        - Ой, Алка, привет, - искренне обрадовалась та. - С ума сойти, какая ты красавица! Как ты, где ты?
        Они немного поболтали, Алла выяснила, что Лена уже шесть лет замужем, у нее два карапуза, поэтому, к сожалению, не доучилась.
        - Ой, а Танька Кузьмина поступила в медицинский, вышла там замуж за профессора. А Маринка уже второй раз вышла замуж. Причем, ты не поверишь, - Елена вытаращила глаза, - она со своим вторым мужем познакомилась, будучи беременной!
        Алле захотелось плакать. Все замужем, даже беременных разбирают. Что с ней не так? И удвоила усилия по поиску потенциального мужа.
        И вот, казалось, она сорвала джек-пот. Аллочка встретила невероятного мужчину, Артема Селиванова. Он окончил Бауманку, и за блестящую учебу был оставлен работать на кафедре. С ним Алла была по-настоящему счастлива. Он настоял на том, чтобы она пошла учиться в колледж на секретаря-референта, и помог устроиться на работу.
        Летом они ездили на Байкал. Вечерами сидели, обнявшись, на берегу и, замерев от восторга, наблюдали за гладью озера. Им казалось, что время остановилось, они забыли о проблемах, оставшихся где-то там далеко, о нескончаемых неотложных делах и вечной суете. Они словно вернулись к ней, матушке-природе. Над ними было бездонное небо, перед ними - кристально-прозрачная вода. Им, как детям, было все интересно: горы и утесы, скалы и пещеры, луга и тайга. А, главное, воздух - такой хрустально чистый, что, казалось, его можно пить. А запахи… а звезды…
        Вместе они ездили на рыбалку, хотя Аллочка и не любила смотреть, как бедная рыба бьется на дне лодки. Она ее жалела. Пойманная и выброшенная на берег, беспомощно раздувающая жабры и хватающая рваным ртом воздух, рыба напоминала девушке ее саму.
        Домой они вернулись одухотворенные, наполненные невероятной энергией этого мистического места. Алла была абсолютно уверена, что Артем сделает ей предложение. Но это оказалось не так.
        - Ты знаешь, малыш, нам придется временно не встречаться, - сказал он, поправляя перед зеркалом узел галстука.
        - Что значит «временно»? - поникла Алла.
        - Временно - это значит временно. У меня, Алусик, очень большие планы на жизнь. На карьеру. Поэтому надо работать, засучив рукава, - он шутливо дотронулся до кончика Аллиного носа.
        И пропал, как и все остальные мужчины.
        Алла звонила, умоляла, унижалась… и при этом надеялась, что через некоторое время Селиванов соскучится, и их отношения вернутся в прежнее русло. Надеялась до тех пор, пока однажды не увидела его с другой.
        Дело было так. Алла решила подождать любимого у его альма-матер. Отпросившись с работы пораньше, она устроилась на скамейке около универа. Но Артем вышел оттуда не один. С ним была невероятно высокая тощая брюнетка. Селиванов и сам-то был немаленького роста, но рядом с этой «шпалой» он как-то потерялся. Но его это, судя по всему, не смущало. Артем буквально прилип к великанше. Притянул ее за голову и впился в губы жадным ртом. Она оттолкнула его, засмеялась, но Селиванов снова стал ее целовать.
        Алла закатила им скандал и ушла с гордо поднятой головой. Ждала звонка Артема и дождалась. Она была уверена, что Селиванов станет молить о прощении, и после некоторого сопротивления он его получит. Но из трубки понеслась брань. Завершая разговор, он выдал следующую тираду:
        - Ты вообще что ли дура? Ты что, думаешь, глаза коровьи накрасила, сиськи вперед выставила и «золотой мальчик» у тебя в кармане?! Чтоб я тебя больше не видел и не слышал, а то пожалеешь.
        Это был удар такой силы, что Аллочка словно заледенела. Она автоматически ходила на работу, по привычке выполняла свои обязанности, а потом приходила домой и часами сидела, уставившись в одну точку.
        Прошла зима, заканчивалась весна, а боль не отступала.
        - Клин клином вышибают, или подобное лечится подобным. Ты что, не слышала об этом? - возмутилась ее всегда веселая соседка по дому Маргарита Колосова. - Давай я тебя с отличным мужиком познакомлю! Он в мэрии работает, в каком-то строительном отделе. Андреем Степановичем зовут.
        - Да не хочу я никаких знакомств! Они у меня все уже вот тут! - и Алла ребром ладони провела по шее.
        - Нет, вы только посмотрите на нее. Не хочет она знакомств! Ты что, хочешь, чтобы твой Артем радовался, что ты по нему сохнешь?
        - Мне все равно. Пусть радуется, - Алла опустила голову.
        - Ты только представь: идет твой Селиванов с этой дылдой, а навстречу ему ты с Андреем Степановичем под руку. Он поворачивается к тебе, становится на одно колено и протягивает тебе бархатную коробочку со словами: «Аллочка, я старый солдат и не знаю слов любви, но когда я увидел тебя…» Где-то я слышала эти слова, - Маргарита на секунду задумалась, потом махнула рукой и продолжила. - Одним словом, делает тебе предложение на глазах изумленной публики. Ну и главное, конечно, на глазах у Селиванова. Тот понимает, что потерял тебя, жить без тебя не может, локти кусает… но поздно. Он бросает свою кикимору и оплакивает свою горькую судьбину всю оставшуюся жизнь.
        Алла улыбнулась шутке. Впрочем, нарисованная соседкой перспектива, пусть и преувеличенная, показалось ей чрезвычайно заманчивой.
        - Ладно, знакомь. А он сам-то знает, что ты задумала? И потом, он большой человек, а я секретарша, - пренебрежительно хмыкнула она.
        - Ой, да вообще не вопрос! Все будет путем. Любой будет счастлив такую красотку заполучить, - беспечно махнула рукой Маргарита.
        Алла и Андрей познакомились и понравились друг другу. Спустя пару месяцев Алла почувствовала, как стала оттаивать. Нет, Артема она, конечно, не забыла. Но острая фаза страданий прошла.
        Андрей, правда, сказал, что женат, поэтому не может выводить Аллу в свет, но скоро эта проблема решится. И она снова, в который раз поверила. Нет, в самом деле, не станет же врать человек, который занимает такую солидную должность. Да и, потом, не пацан ведь, чтобы обманывать.
        И тут опять, как на грех, она встретила ту самую одноклассницу, Ленку Борисову. И та снова была в окружении карапузов.
        - Слышала, Темка Селиванов женится на следующей неделе? - сразу без предисловий выпалила она. - Праздновать будут в «Праге». Представляешь? - она стрельнула на Аллу острым глазом, мол, как тебе новость.
        То, что у Аллы с Селивановым был сумасшедший роман, знала, наверное, вся Москва. Еще бы, такая видная пара.
        У Аллочки заныло сердце. Это надо же! Думала, что все прошло, а, оказывается, нет. Она тряхнула головой и постаралась сказать как можно более равнодушным голосом:
        - Очень рада за него. А он что, клад нашел? Это же сумасшедше дорого, праздновать в «Праге». Откуда у него такие бабки?
        «Прага» была модным тусовочным клубом. Один только входной билет туда стоил немыслимых денег. А уж во сколько обойдется свадебное торжество, даже подумать страшно.
        - Да перестань! Для него бабки вообще не проблема. Его невеста - единственная дочка президента банка, который все время в рекламе вертится. Не президент вертится, конечно, а банк. Ну, который вклады под большие проценты принимает. Селиванов совсем недавно с дочкой банкира познакомился, вроде даже месяц назад, и вдруг - бац, женится! Понятно, что нужно было ковать железо пока горячо. Кто ж такой шанс упустил бы? Ой, да что я все тарахчу и тарахчу. Ты-то как?
        Алла не могла больше выносить своей неполноценности.
        - Я тоже замуж скоро собираюсь, - брякнула она, надеясь, что теперь-то Ленка от нее отстанет.
        - Поздравляю, я так рада! А то наши между собой треплются, мол, такая красивая, мужиков до Чукотки раком не переставишь. А замуж никто не берет, - Ленка послюнявила носовой платок и стала вытирать им чумазые щеки карапуза, сидящего в коляске.
        Алла аж зубами от злости скрипнула. Интересно, Ленка всегда была такой бестактной?
        - Я могла бы выйти замуж уже давно. А если не вышла, то не потому, что меня никто не берет, а потому что я выбираю, - ей хотелось плакать.
        - Кто ж спорит, - Алле показалось, что в голосе одноклассницы слышится насмешка. - А сейчас, значит, выбрала. Ну и кто сей счастливец?
        - Ты его, наверное, не знаешь. Он в мэрии возглавляет строительную комиссию. В общем, главный там по строительным конкурсам, - сказала Алла небрежно, от всей души надеясь, что утерла нос противной Ленке.
        - Так это, может, Андрей Астапов? - почему то обрадовалась Борисова.
        Алла моментально покраснела:
        - Ну да, Астапов. А ты его откуда знаешь?
        - Ты с ума сошла! Откуда я знаю?! Да он начальник моего мужа. А что, он мужик клевый. Молодой, разведенный, красавчик.
        - Что значит «разведенный»? - насторожилась Алла.
        - Разведенный, и уже давно. А ты что думала, что он не был женат? Такой красотуля? - и Ленка захохотала.
        Кучинская обмерла. Ведь Андрей говорил, что женат. И поэтому не может строить с Аллой планы на совместное будущее. И в свет ее выводить не может, нужно соблюдать приличия, пока не разведется.
        Малыш захныкал. Старший ребенок подошел к коляске и стал ее качать, помогая матери успокоить капризника.
        - Мы же сколько раз вместе на тусовках были, - продолжила Борисова. - Он давно разведенный, на банкет очень часто приходил с разными дамами, а в последнее время, где-то с полгода, все время с одной ходит. Ой!
        Ленка, наконец, заметила, как побледнела Алла.
        - Ой, а может, это и не тот Астапов? Да, - она сосредоточенно принялась качать коляску с еще большей силой, - точно не тот. Ну все, пока, нам надо бежать.
        Она чмокнула Аллочку в щеку и убежала.
        Кучинская на негнущихся ногах подошла к скамейке, села на нее, обхватила голову руками и громко завыла. Проходящие мимо люди посматривали на нее с неодобрением, а один даже заснял ее отчаяние на мобильный телефон. Она плакала и думала, что с ней не так, и была абсолютно несчастна. А потом дала себе слово навсегда покончить с мыслью о браке, как ненужной и вредоносной.
        Глава 6
        - А я вам говорю, девушка, я точно знаю, что эта лярва спит со всеми подряд. И прошу вас, как партию, чтобы вы ее выследили и сфотографировали с хахалями. Тогда я на нее быстро управу найду, - говорила старуха с сильно накрашенными бровями и обведенными ярким контуром губами.
        - Послушайте, я же вам русским языком объясняю, что мы не занимаемся слежками. Мы - не детективное агентство. Мы - общественная приемная партии «Народная власть». И наша задача помочь людям в решении их проблем, - Кира чуть не плакала.
        - А я кто? Не люди? У меня не проблема? Если от маво сына невестка налево бегает и дитя рожать не собирается, это что, ерунда? - старуха достала из сумки залапанную фотографию и стала тыкать ею Кире в лицо. - Вы не отворачивайтесь, а посмотрите на эту бесстыжую морду!
        - Послушайте, - Кира старалась быть терпеливой, - слежками занимаются полиция и детективные агентства. Мы же помогаем подъезды чинить, детские площадки ремонтировать, с коммунальщиками разбираться и так далее.
        - Не хотите, значит, помочь, - сказала, вставая, Зоя Павловна Орефьева. - Ну ничего, я сама разберусь. Я сваво сына сумею защитить.
        И старуха гордо удалилась.
        Кира с облегчением откинулась на стуле.
        Красавица Аллочка, хорошенькая, как Мишель Мерсье в роли Анжелики, участливо вздохнула.
        - Да, дураков на свете много. Бедная та невестка, скажу я тебе. У таких властных мамаш, как правило, сынки - самые настоящие тюти. Тогда простительно, что жена от него гуляет.
        - Ну почему сразу гуляет? - не согласилась с ней смешная девчонка Глафира.
        Она была потешной. Ей хотелось выглядеть старше и круче. Рваные джинсы, пирсинг, мальчишечья стрижка… Гаврош, одним словом, ну, или Гаврошка, если говорить о девушке.
        - Просто эта грымза, небось, ей замену подыскала. Такую, чтобы мамашке в рот смотрела, - сказала Глаша со знанием дела.
        - Господи, какие познания в семейной жизни! - возмутилась Аллочка-Анжелика. - Вы хоть немного на свете поживите, опыта наберитесь, а потом уже про других рассуждайте. Терпеть не могу этих малолеток, - это она уже обратилась к Кире. - Прямо все знают, только жвачку переложат из одного угла рта в другой и сразу ответ дадут.
        - Зато вы, пожилые, - Глаша сделала акцент на слове «пожилые», - только все по психологии трете, а сами замуж выйти никак не можете.
        Аллочка вскочила со своего места и ринулась на обидчицу.
        - Э, бабы, вы чего? Стоп! - заорал Торопов и ринулся разнимать скандалисток. Он схватил Аллу за талию и оттянул от задиристо выпятившей грудь Глафиры.
        Аллочка визжала и пыталась вырваться, от чего сделалась жалкой и некрасивой. Кира подошла к Глаше и, чеканя слова, громко произнесла:
        - Глафира, я требую, чтобы ты немедленно извинилась перед Аллой. Немедленно!
        В комнате мгновенно воцарилась тишина. Так силен был контраст между тихим голосом, робкими манерами, опущенными глазами, чем всегда отличалась Кира, и резким, командным голосом, который все услышали сейчас. Аллочка перестала визжать, Глафира разинула рот, а Торопов, присвистнув, с удивлением уставился на коллегу.
        В это время в коридоре раздались голоса, и в офис вошла делегация, состоящая из руководства партии «Народная власть».
        Похлебкин был в брюках и красной клетчатой рубашке с одним закатанным рукавом и распахнутым воротом. Антон Семенович Востриков был одет еще более демократично, вместо брюк на нем были джинсы. Рукав зеленой рубахи был завернут по локоть. Такая рубаха - клетчатая, как у обычного народа, - с недавних пор стала символом партии. Поэтому и Капельман был одет точно так же. Это выглядело несколько комично.
        Правда, размышлять об этом Кире было некогда. Делегация была внушительной. Помимо мужчин в офис «Искры» прибыли и Элла Эльдаровна Обозова-Вострикова, и даже главный имиджмейкер Тамара Максимовна Бородина.
        - Оп, картина Репина «Приплыли», - захохотал Олег Витальевич.
        Остальные члены правления его радости не разделили.
        - А что у вас тут происходит? Вы что, хотите опозорить нас перед всем городом? Что за скандал? Где люди, с которыми вы работаете? Где ходоки? - завизжал Обозов.
        Торопов отпустил Кучинскую и одернул пиджак. Аллочка подняла руки и стала поправлять прическу. Пуговицы блузки, плотно обхватившей ее грудь, угрожающе затрещали, грозя оторваться.
        - А я предупреждала, что такую самостоятельность филиалам давать нельзя, - развернувшись всем корпусом к мужу, сердито сказала Элла Эльдаровна.
        - Сергей Ефимович, ты здесь главный. Может, потрудишься объяснить, что происходит? - обращаясь к Торопову, Востриков был не на шутку зол. - И где все? Где страждущий справедливости народ? Где еще один ваш волонтер? Как ее там зовут? Ну, которая врач?
        - Антон Семенович, сегодня у нас неприемный день. Среда. В нашем филиале это выходной. Мы собрались здесь только потому, что вчера вечером не было электричества, и мы не успели закончить отчеты. Поэтому и нет Татьяны Митрофановны Сологубовой, врача. Она сегодня на службе. А мы все равно работаем, - пояснил Торопов.
        - Ладно, - смутился Востриков. - Что-то я перепутал все на свете. Мне казалось, что у вас выходной в понедельник. А это в «Возрождении». А что тогда за баба отсюда выскочила, как ошпаренная, раз неприемный день?
        - Это посетительница, Зоя Павловна Орефьева. Она ни у кого не спрашивает разрешения, когда приходить, - встряла в разговор Кира. - Уже не раз скандалила.
        - Ну хорошо, проехали, замнем для ясности, - благодушно сказал Олег Витальевич. - Покажите-ка, как вы здесь устроились.
        И он принялся методично заглядывать во все закоулки офиса «Искры».
        - Что ж, неплохо. Но чего-то не хватает, чего-то на стенах мало. Только пару жалких графиков, - вынес он вердикт.
        В это время зашел Вениамин, нагруженный скрученными листами ватмана.
        - А вот и я, - с порога заявил он. - Ваша мама пришла, молочка принесла. Ой…
        Увидев сразу столько начальников в небольшом помещении, Вениамин смутился.
        - Вот и недостающее звено. Плакаты, - потер руки Капельман. - Сейчас будет хватать всего.
        - Мне не нравится, как вы выглядите, - сказала Тамара Максимовна членам «Искры». - У вас нет единого стиля, нет узнаваемости.
        - Стиль - это ваше дело. Я что, за свои бабки буду такую одежду напяливать, чтобы вам понравиться? - с нарывом сказала Глафира.
        «Вот же ежик», - подумала Кира. Она не понимала такой резкости и удивлялась ей. Она сама никогда, даже в сложный переходный период, с людьми, старше ее по возрасту и статусу, так себя не вела. Да у нее бы этого и не получилось. Мама очень жестко ее прессовала, контролировала каждый шаг и была скора на расправу. Кира ее сильно боялась, поэтому старалась вести себя тише воды и ниже травы.
        Хотя мать ей было почему-то жалко. Однажды мама познакомила ее со щеголеватым мужчиной. Он был старше матери, красил волосы и улыбался, обнажая крупные лошадиные зубы. Дядька Кире не понравился, при встрече он смотрел на нее умильным взглядом и целовал большим влажным ртом. Однажды мама увидела, как Кира вытерла щеку после его поцелуя, и вечером перед сном залепила пощечину:
        - Ты что, маленькая идиотка, хочешь, чтобы Иван Семенович меня бросил? Хочешь, чтобы я всю жизнь одна прокуковала с тобой, спиногрызкой?
        Кира сильно плакала, ей было страшно. Мать пугала ее детдомом, рыдала, воздевала руки к небу. В дальнейшем Кира мокрые после поцелуя щеки не вытирала, послушно читала стихи по просьбе Ивана Семенович, рассказывала ему о школьных успехах, и мать успокоилась. Иногда она даже гладила Киру по голове, отчего та вздрагивала и вжимала голову в плечи. Иван Семенович был в их жизни около пяти лет. А когда он ушел, Кира уже выросла, и мать перестала поднимать на нее руку.
        - Нет, мне просто интересно, у нас что, нет нормальных волонтеров? Неужели мы должны привлекать таких малолетних хамок? А какая у нее лексика? - возмутилась Обозова-Вострикова.
        - Ну, ну, дорогая Элла Эльдаровна, - примирительно сказал Похлебкин, - нам нужны разноплановые волонтеры, к нам и просители приходят разные.
        - А если она нахамит какому-нибудь просителю? Представляете, какой репутационный удар по партии? - не согласилась она.
        - Да что вы, она с посетителями, знаете, как вежливо разговаривает? Сам слышал, - вступился за Глафиру Вениамин.
        - Ладно, мы не за этим пришли, - продолжила речь Тамара Максимовна. - Мы насчет вашего внешнего вида. Вы, наверное, уже поняли, что наш фирменный стиль - это рубашка с закатанными рукавами. Вернее, с одним закатанным рукавом.
        - В том смысле, что у нас даже нет времени закатать второй рукав, так мы заняты работой на благо народа, - встрял Похлебкин.
        - Ну да, мы пробовали закатать два рукава, а потом решили, что один - это круче, так лучше запоминается, - сказал Капельман, обращаясь к Торопову.
        - Маразм какой-то, - пробормотала Кира.
        - Так что завтра вы все получите фирменные рубашки. А Вениамин должен закончить развешивать плакаты. Через недельку ожидайте прихода прессы, - сказал Востриков, выдвинув вперед челюсть, уже совершенно успокоившись.
        - И будьте так добры, господин Торопов, наладьте дисциплину у себя в ячейке! - подвела итог Обозова-Вострикова, тряхнув серьгами с большими красными камнями.
        И делегация в полном составе покинула «Искру».
        - Слава богу, умотались, - проворчала Глафира.
        Торопов подошел к Кириному столу и присвистнул:
        - Что это за красотка на фотке? Прямо модель!
        - Невестка Зои Павловны. Старуха тыкала мне в лицо этой фотографией, пытаясь убедить, что на ней запечатлена шалава, - покачала головой Кира.
        Все сгрудились вокруг Торопова, пытаясь разглядеть красавицу-модель.
        На фото была изображена настоящая сирена: зеленые глаза (могли быть линзы), густые темные волосы (могли быть наращены), загнутые ресницы (явно наращены), полные губы (возможно, накачаны), большая грудь (без комментариев). И, несмотря на всю ненатуральность, а может быть, именно поэтому, она выглядела потрясающе.
        - Обалдеть! - присвистнул восхищенный Вениамин.
        - Резиновая кукла, - вынесла вердикт Глафира.
        - Ухоженная, - тихо сказала Кира.
        - Я ж говорю - модель! - подвел итог Торопов.
        И только Алла промолчала.
        Глава 7
        Назира, подруга Глафиры, впервые в жизни не знала, что делать. Ей хотелось удачно выйти замуж, то есть быть богатой, ходить по тусовкам, спать до обеда, одеваться в брэнды. При этом она понимала: чтобы захомутать крутого мужика, нужно из себя что-то представлять.
        Девочкой она была умной, хваткой и оборотистой. И понимала, где крутятся большие деньги.
        Поэтому решила делать карьеру в политике, в хитросплетениях которой ничегошеньки не понимала. Да в принципе, это абсолютно неважно. Нужно было всеми правдами-неправдами сделать так, чтобы ее заметили и взяли в правление партии. Ну, или как у них называется самая верхушка. Только там можно найти достойный экземпляр для замужества.
        Чтобы продвинуться по партийной лестнице, необходимо проявлять себя сейчас, до выборов. Потому что после них рядового партийца просто забудут.
        Значит, нужно выслуживаться, мелькать у начальства перед глазами, создавать видимость деятельности, хвататься за самые трудные задачи… А ее поставили работать с жалобами граждан в приемной. И вот это полная засада: откажешься - на карьере крест, не откажешься - тоже крест. Ну кто там тебя увидит, кто оценит? И что делать?
        Назире нравилось приходить к Глашке в «Искру». Там было как-то по-домашнему. Не то, что в ее филиале. А вот интересно, как правильно назвать то, чем они занимаются? Ведут прием? Работают? Наверное, все-таки, работают. Вернее, пашут.
        В «Искре» тетки не занудные. И мужичок неплохой. Назира положила на него глаз. У него интересный вид: седые виски, морщинки вокруг глаз… Чем-то на Мэла Гибсона похож, хотя, у того глаза жестче. А этот клевый, девчонки обзавидовались бы. А то, что он женат - это еще круче. Правда, машина у него никуда не годится. Какой-то Опель. Они с Глашкой его так и прозвали: Опель-Попель.
        «Надо подождать», - решила она. Во-первых, осмотреться, вдруг кто покруче на горизонте нарисуется. Во-вторых, посмотреть перспективы Попеля, вдруг он не собирается делать карьеру в партии, а и правда думает людям помогать. Вдруг он блаженный какой-то. Хорошо бы, конечно, Похлебкина захомутать. Но Назира была реалисткой. Олег Витальевич, как говорила бабушка, «не твой размерчик».
        Глафиры все не было, и Назира стала рыться у нее в столе. Сейчас закончится обеденный перерыв, и «Искра» заполнится людьми. Вон сколько страждущих в коридоре! И на что только надеются? Назира презирала таких людей, она привыкла всего добиваться сама. Ходить попрошайничать - точно не для нее. На верхней полке тумбочки лежал блокнот. Назира только начала его пролистывать, как в кабинет вбежала Глафира. Увидев, чем занята ее подруга, она закричала:
        - Ты что, оборзела?! Ты че по моим вещам шаришься?
        - Чего ты орешь? Подумаешь, на полках порылась. Мне просто нечего было делать. Ты моя подруга, и у нас с тобой нет секретов друг от друга. Или у тебя есть?
        Глафира смешалась. Вот так всегда. Назира действовала на нее парализующе. Она была такой уверенной в себе, такой самодостаточной. Она всегда знала, чего хочет, и всегда добивалась этого. Рядом с ней Глаша чувствовала себя какой-то слабой, второсортной.
        - Ладно, замяли. А ты чего пришла-то? - сбавила она тон.
        - Просто. Пришла на вашего Попеля посмотреть. Ничего мужик, вроде, - заинтересованно сказала Назира.
        - Ты что? Он же старый! - оторопела Глаша.
        - Дура ты, Глафира Радова. Тут вопрос не в старый - не старый, а в том, состоятельный или не состоятельный, а вернее, перспективный или нет. Мы зачем в партию пришли? - Назира закинула Глашин блокнот в тумбочку, захлопнула дверцу и прошлась по офису. - Мы пришли, чтобы устроить свою жизнь. И нам нужно пробиться туда, наверх.
        Она подняла указательный палец, показывая, куда следует стремиться.
        Если бы она только могла знать, чем закончится это ее стремление.
        - Не вечно же в общественной приемной сидеть, - Назира презрительно скривила губы. - А это значит, что нас интересуют перспективные мужики.
        - Разве Опель-Попель перспективный? - спросила Глафира.
        - Да не знаю. Надо выяснить. Если нет, то и время тратить не будем.
        В это время в офис зашел объект Назириного интереса. Кивнув головой, он включил телевизор и прошел на свое место.
        Назира уставилась на него немигающим взглядом. Да, он весьма и весьма…
        Сразу же появились Тетка и Памела. Кира - моль бесцветная, ни груди на попы, зато у Аллы, или Аллочки, как ее все тут называют, всего с избытком. Оборжаться! Глашка рассказывала, что недавно с этой Аллочкой сцепилась. А что, подруга права. Ни одна из этих баб не замужем, похоже, что и с любовниками не очень. Неудачницы! А еще других учат.
        Зашла еще одна бабенка, подруги прозвали ее Врачихой.
        - Ой, Татьяна Митрофановна, добрый день. Как вас давно не было, - обрадовалась Кира, то есть, Тетка.
        «Блаженная», - в который раз подумала о ней Назира.
        - У меня очень много дежурств. Сейчас же время отпусков. Я, честно говоря, по вам уже соскучилась. Вот, по дороге пирожков купила. Так что ставьте кофе.
        Назира подошла к столу, покрутилась там, надкусила пирожок, внимательно посмотрела, как Попель отреагировал на Врачиху и, успокоившись, плюхнулась на стул рядом с Тороповым.
        В это время в офис вбежал Вениамин. Зыркнул по сторонам, отыскал взглядом Глафиру, улыбнулся ей и закричал:
        - Быстро включайте телик!
        - Да включен он, что ты кричишь? - осадила его Сологубова.
        - Тихо! - крикнул Торопов, делая телевизор громче.
        На экране что-то происходило: из окна какой-то квартиры вырывался огонь, рядом с домом стояла куча зевак. Подъехали две пожарные машины, полиция, скорые. На переднем плане появился Похлебкин и решительно двинулся к журналистам. Все сотрудники офиса «Искра» сгрудились перед экраном телевизора.
        Сергей Торопов окаменел. Он узнал место пожара. Это полыхала та «точка», которую партия «Народная власть» поклялась закрыть. И теперь она горела ясным пламенем!
        Лидер партии «Народная власть» стоял перед камерами с мужественным лицом, испачканным копотью. Эта копоть чудесным образом сочеталась с небольшой щетиной, голубыми глазами, белозубой улыбкой и закатанным рукавом рубашки Олега Витальевича. Не хватало только ребенка на руках, вынесенного мужественным красавцем из горящей квартиры.
        - Серьезный пожар возник на улице Победы. Хотим предоставить слово очевидцу происшествия, лидеру партии «Народная власть» Олегу Витальевичу Похлебкину, - журналистка резко протянула руку с микрофоном к его лицу.
        - Наша партия «Народная власть» никогда не занималась популизмом. Мы всегда обещали решить вроде небольшие, но такие важные для обычного человека проблемы. Одна из таких проблем - так называемая «точка» на улице Победы. С недавнего времени она стала настоящей проблемой Первомайского района.
        - Жильцы жаловались вам на безобразие, творящееся там? - спросила журналистка. Это была рослая мужеподобная девица лет двадцати пяти. На ней была линялая майка и широкие джинсы, только каким-то чудом держащиеся на бедрах.
        Похлебкин горько усмехнулся:
        - Жаловались! Они стучались во все двери уже давно. Но никто эту проблему не решал. Неделю назад жильцы этого многострадального дома обратились к нам, в одну из приемных партии «Народная власть». И за урегулирование этого вопроса взялись мы. И мы вскрыли этот нарыв, эту язву! - его глаза горели праведным гневом.
        Однопартийцы из «Искры» невольно им залюбовались.
        - Так что же случилось сегодня? - журналистка микрофоном лезла ему прямо в рот.
        - Сегодня мы пришли с рейдом в этот рассадник зла. Не в первый раз, между прочим. И увидели, как из-под двери выбивается огонь. Я бросился тушить, и к моменту приезда пожарных пламя было локализовано.
        Похлебкин устало вытер тыльной стороной ладони безупречный лоб.
        - Как же вам это удалось? - журналистка проявляла заинтересованность, хотя видно было, как у нее от скуки сводит скулы.
        - Я ворвался в квартиру, сорвал занавеску и начал ею сбивать пламя, - Олег Витальевич скромно потупил глаза.
        - Но это не главное, - вскинулся он. - Главное, чтобы эта «точка» больше никогда не возобновляла свою работу. Поэтому мы с товарищами выставим у квартиры десант.
        Похлебкин подвинулся, и рядом с ним в кадре возник Антон Семенович Востриков.
        - Возможно, это поджог, и мы не знаем, кто это сделал. Или отчаявшиеся найти правду жители района, или выплакавшие все слезы матери и жены, чьи мужья несли последнюю копейку в этот притон, - это уже выступил с заявлениями Востриков. - А может, это сами преступники, спаивающие народ, захотели уничтожить следы преступной деятельности. Понимали, раз за них взялась партия «Народная власть», она не отступит. Поэтому мы требуем, чтобы расследование было проведено тщательнейшим образом.
        - То есть, вы выполнили обещание, данное потенциальным избирателям? - с подвохом спросил журналистка.
        Похлебкин засмеялся невеселым смехом:
        - Ну что вы?! Мы привыкли ставить точки над «и» при выполнении своего задания. А здесь еще многоточие. Но мы обещаем, что партия «Народная власть» это дело просто так не оставит.
        - А вас не пугает, - хитрым голосом спросила журналистка, - слух о том, что это вы, «Народная власть», сами и подожгли этот притон?
        - Нас не пугает, - ответил Востриков, хотя вопрос был адресован Похлебкину. - Как говорится «на чужой роток не накинешь платок». Пусть думают, что хотят. А мы в «Народной власти» радеем за родной город и его жителей.
        И он смахнул с глаза невидимую слезу.
        - Во дают, - восторженно присвистнула Назира. - Вот это, я понимаю, пиар. Сейчас рейтинг вверх поползет.
        - Да ты что, вдруг на нас подумают, какой тут рейтинг? - возмутилась Кира.
        - Я вас умоляю! Попомните мое слово. Рейтинг взлетит до небес. Народ решит, что мы крутые. Да эти подпольные «точки» каждый второй мечтает поджечь. Только это уголовщина, не каждый решится. А мы, получается, молодцы. Да стопудово это нам на руку! - просветила собравшихся Назира.
        - Боже мой, какой цинизм у такой юной дамы, - печально констатировала Сологубова.
        Назира окинула ее цепким взглядом:
        - А такой наив в вашем, далеко не юном возрасте, - это прискорбно. Тем более, у человека, занимающегося политикой.
        - Немедленно извинись перед Татьяной Митрофановной, - чеканя слова, произнес Торопов.
        - Еще чего! - пыхнула Назира, поднимаясь. - Да ну вас всех! Скучные вы.
        И она, не прощаясь, хлопнула дверью.
        Глава 8
        - Я, безусловно, тронута тем, что ты в кои-то веки послушалась меня и пошла в партию. Хотя, конечно, нужно было идти в раскрученную. Желательно - в партию власти, на худой конец, к Жириновскому. Ну да ладно. Пусть будет «Народная власть». Есть шанс достичь в жизни чего-то стоящего. Но работать-то ты собираешься?
        Тон Кириной мамы, Алисы Витальевны Кораблевой, был недовольным, как всегда в разговоре с дочерью.
        - Мама, я работаю. Просто у меня накопилось двадцать пять дней отпуска только за прошлый год. А уже середина этого. Поэтому взяла отпуск и почти все время сижу в общественной приемной.
        - То, что ты сидишь в приемной, меня не удивляет. Тебя куда ни направь, ты там и будешь сидеть. Сама никакой инициативы не проявишь, - Алиса Витальевна окинула дочь пренебрежительным взглядом.
        - Про какую инициативу ты говоришь? - удивилась Кира.
        - Да про такую! Это что, твоя программа максимум - сирым да убогим помогать? А карьеру ты делать собираешься? Ты сейчас все отпускные потратишь и опять без денег останешься. Хотя, какие там деньги? Старший помощник младшего дворника, - Алиса Витальевна с досадой махнула рукой.
        - Мама! Я бухгалтер! - выкрикнула Кира со слезами в голосе.
        - Ой, бухгалтер на рынке… Там только с молдаванами и можно познакомиться, - презрению матери не было предела.
        Кира окаменела. Эта тема была запретной. Рана чуть зарубцевалась, но тронь ее, как сейчас мама, и снова откроется, закровоточит. Алиса Витальевна тем временем продолжала:
        - Где твои амбиции? Ты должна добиться перевода в центральный офис партии. Тогда есть смысл продолжать. А иначе…
        Кораблева старшая порывисто встала и сцепила руки в замок.
        - Мама, чего ты от меня хочешь? - спросила Кира устало.
        - Я от тебя уже ничего не хочу, - от маминого тона повеяло таким холодом, что Кира поежилась. - Ну что ж! Я еще немного за тобой понаблюдаю и, чувствую, отпущу тебя в свободное плавание. Сама снимай квартиру, оплачивай ее, покупай и готовь продукты. И это все на твою зарплату бухгалтера. Я жду еще месяц. Не будет подвижек - собирай вещи.
        Кира на ватных ногах вышла из дома и обессилено плюхнулась на скамейку во дворе. Сложила ладони лодочкой и зажала их коленями. Надо что-то решать, и уже давно, это понятно. Дома находиться все сложнее.
        Там и раньше-то было не сахар. Поэтому она ходила с подругами по кафешкам, кино, засиживалась допоздна на работе.
        А уж когда появился Эмил, на работе чуть ли не поселилась. Эмил Чореску трудился на рынке водителем-экспедитором. Но это только называлось так красиво, на самом деле ему приходилось не только груз привозить-отвозить и бумаги оформлять, но еще и обязанности грузчика выполнять.
        Эмил снимал маленькую комнатушку в многокомнатной квартире, и Кира иногда оставалась там ночевать. И, боже мой, как они были там счастливы…
        Все было прекрасно, пока однажды Кира не наткнулась на закрытую дверь. Больше Эмила она не видела. Вот тогда она приползла домой к маме, зализывать раны. Но зализать не получилось. Мама пилила ее с утра до вечера и превратила в сущий ад пребывание дочки в родных стенах.
        Кира долго терпела, но однажды, во время очередной отповеди, чтобы прекратить этот бесконечный зудеж, в очередной раз внезапно спросила:
        - Мам, а кто мой отец?
        Почему-то ей всегда думалось, что мама просто очень несчастна, раз все время одна да одна. Вот и злится. А ведь была же в ее жизни своя история, появилась же у нее Кира. И если мама вспомнит об этой истории, а еще лучше, расскажет, выговорится, то ей сразу станет легче. Ей представилось, как у мамы вдруг потеплеет взгляд, она украдкой смахнет слезу, поднимет глаза на Киру и как-то по-новому на нее посмотрит. А может даже и обнимет.
        Алиса Витальевна замолчала на середине предложения, подошла к ней и с размаху залепила пощечину:
        - Если еще раз посмеешь задать такой вопрос, ты мне не дочь.
        - Мама, ну почему? - заплакала Кира.
        - Ты меня услышала. Тема закрыта.
        Тогда в первый раз Кира захотела уйти из дома. Все равно куда, только бы уйти. Но зарплата не давала возможности жить самостоятельно. Вот и терпела.
        Сегодня она снова поняла, что так дальше жить нельзя. Надо решать вопрос прямо сейчас, немедленно. Устраиваться еще на одну работу, покупать продукты подешевле, меньше есть… Ничего, проживет! А то, что у нее маленькая зарплата, чтобы жить одной, - отговорки и страх принимать решение! Тямтя-лямтя!
        Кира еще немного посидела, а затем решительно двинулась в «Искру».
        В обеденное время в офисе было малолюдно. На рабочем месте был только Торопов, который заканчивал разговор с абсолютно лысым дядечкой. Тот тряс перед Сергеем Ефимовичем кипой растрепанных листов и постоянно приговаривал: «Теперь-то вы меня понимаете?»
        - Я вас прекрасно понял и постараюсь вам помочь. В следующий понедельник позвоните, и я скажу, как продвигается ваше дело.
        Мужчина встал, с чувством тряхнул Торопову руку и, подхватив свои бумаги, ринулся к выходу.
        - Вот же наши бюрократы, почище всякой «пятой колонны»! Они-то и расшатывают доверие к власти. До маразма дошло: пока президент не вмешается, толку не будет. Это же уму непостижимо! Человек два года ходит по инстанциям по поводу своей дачи. И даже решение суда есть в его пользу, но дело с мертвой точки не сдвигается.
        - А как вы сможете сдвинуть это с мертвой точки? - поинтересовалась Кира.
        - Да никак. Это только Вострикову под силу. Ему и передам дело, - ответил Торопов, складывая копии документов в папку.
        Кира немного помялась, а потом решилась:
        - Сергей Ефимович, у меня к вам личный разговор.
        Торопов поднял глаза от бумаг.
        - Слушаю тебя, - слегка удивленно сказал он.
        - Дело в том, что мне негде жить, - выдохнула она и коротко рассказала о своей проблеме. - Я хочу с вами посоветоваться. Может быть, мне можно некоторое время перекантоваться здесь, в офисе? Я бы на раскладушке спала до семи, а к восьми утра убирала ее.
        Торопов задумчиво помолчал, а потом сказал:
        - Я думаю, что эту проблему мы решим. Поживи пока здесь, как и планировала. А я поговорю с Востриковым, может, он что придумает. На худой конец, у меня дача пустует.
        Услышав эти слова, Кира чуть не заплакала от облегчения и в порыве благодарности молитвенно сложила руки.
        - Ладно, иди работай. Все в порядке, - Торопов вернулся к бумагам.
        Глава 9
        Глафира смертельно хотела спать. Они с друзьями тусили всю ночь, и она думала не идти сегодня в «Искру». Могут же у нее быть и свои дела. Но позвонила Врачиха и сказала обязательно прийти. Якобы сегодня будет какая-то проверка. Пришлось тащиться.
        Но пока никакими проверяющими и не пахло, а шла обычная рутинная работа. Время тянулось медленнее обычного, Глаша еле доработала до обеда.
        Только стукнуло двенадцать, как она уже неслась в кафе «Пингвин». Там девушка взяла себе латте и кусок орехового торта. Мама бы ее выругала за то, что она не пойми как питается. Она по старинке считала, что на обед обязательно надо есть суп. Сама же Глаша его терпеть не могла, другое дело пицца или гамбургер. Еще она любила спагетти с кетчупом, будь ее воля, только их бы и ела. А вот Назира за собой очень следила, никакого мучного.
        Глафира доела торт до последней крошечки, допила сладкий напиток и нехотя покинула гостеприимное кафе. На улице на нее сразу налетел прохладный ветер, и Глаша, на которой была только дурацкая партийная рубаха в клетку, зябко поежилась.
        Было бы классно завалиться в какую-нибудь киношку, взять попкорн, колу и смотреть что-то про инопланетян. Интересно, а Вене такие фильмы нравятся, или ему больше по вкусу про войну? Эх, ничего не поделаешь, нужно идти в «Искру», чтобы выбиваться в люди.
        В приемной Кира успокаивала какую-то старуху, которой пришел счет на оплату коммуналки. Та голосила так, будто у нее случилось горе. Подумаешь! Плати по счету, а если денег нету - переезжай в квартиру поменьше и в другой район, куда-нибудь на выселки. А то живет в самом центре и еще чем-то недовольна.
        Торопов разговаривал с дерганым плюгавеньким мужичком в затасканном парусиновом пиджаке, усыпанном перхотью. Глаша брезгливо передернулась. А Сергей Ефимович будто не замечал ни несвежей рубашки, ни грязных рук посетителя, ни ногтей, с «траурной полоской» под ними. Слушал жалобщика внимательно, по-птичьи склонив голову к плечу и время от времени делал пометки в блокноте.
        Деловую обстановку разрядила трель Глашиного телефона, ворвавшаяся в приемную голосом певицы Нюши: «Я хочу тебя любить, программируй меня, обними меня…»
        Звонил Вениамин. Глафира неожиданно покраснела, а сердце сделало лишний удар. Она не хотела себе признаваться в том, что стала ждать его звонков, шуточек и внезапных приходов. И очень по этому поводу на себя злилась. Не дай бог об этом узнает Назира! Веня - совсем не вариант.
        - Привет, Глашка! А что Дипломат наш трубку не снимает? - озабоченно выкрикнул Вениамин.
        Это он так Торопова называет. Красиво, не то, что они с Назиркой придумали, Опель-Попель. Глаше совсем не хотелось его так называть, мужик он не вредный, разве только старый. А то, что у него машина не очень, так у некоторых и такой нет.
        - Вот сам у него и спроси. Я что, ему сторож? - ответила она Вене резче, чем хотела.
        - Брось, Глаш, дело очень срочное. Позови его к телефону, - Вениамин был серьезен, как никогда.
        Глафира недовольно надула губки и протянула трубку Торопову:
        - Сергей Ефимович, вас к телефону.
        - Глаша, я занят. Видишь, у меня человек сидит, - недовольно сказал Торопов.
        - Веня говорит, что это срочно, - хмыкнула Глаша, бросив взгляд на посетителя. Тоже мне, занят он!
        - Слушаю, Вениамин, говори скорей. Что случилось? - с досадой сказал Торопов. И резко выкрикнул: - Что?!
        Сергей Ефимович вскочил на ноги, передал Глаше телефон. Затем опустился на стул и сказал, обратившись к посетителю:
        - Иван Семенович, у нас тут случилось небольшое ЧП. Давайте перенесем нашу встречу на завтра. Ориентировочно на час дня.
        - Конечно, конечно, - засуетился Иван Семенович, - завтра в тринадцать ноль-ноль. Как скажете.
        Он вскочил с места, прижал к груди видавший виды саквояж, и попятился к выходу. У двери он столкнулся с бурчащей старухой, которая осталась недовольна Кириными объяснениями по поводу коммуналки. «Гореть вам всем, иродам, в огне. Ишь, на рубахи у них деньги есть, а все откуда? С наших кровных…» Она локтем отодвинула Ивана Семеновича и, продолжая ругаться, покинула приемную.
        Как только из офиса вышел последний посетитель, Сергей Ефимович крикнул, чтобы все срочно подошли к нему. Сологубова отложила в сторону бумаги, которыми занималась, и гуськом, вслед за Аллой и Кирой потащилась к столу. Глаша фыркнула.
        - Ребята, только что взорвали офис «Возрождение», что на Старосельской.
        Он был взволнован, но паники в голосе не слышалось. Глафира невольно им залюбовалась. Правду Назирка говорила, в нем что-то есть: эти седые виски, темно-серые глаза и даже старомодные усы. Действительно похож на дипломата. Тут прав Венька. Глаша так засмотрелась на Торопова, что не сразу поняла, о чем это он. В себя ее привели испуганные возгласы однопартийцев:
        - Что?! Не может быть! Бред! - раздалось со всех сторон.
        - Бред не бред, а Вениамин сказал, что это так. Я сейчас еду на Старосельскую, постараюсь чем-то помочь, - Сергей Ефимович направился к двери.
        - Но ведь там пока полиция, разборки… Что мы-то сможем сделать? - спросила Аллочка Кучинская. - Будем только под ногами путаться.
        Глаша с Назирой точно подметили, она - вылитая Памела Андерсен. Даже в дебильной клетчатой рубахе она умудрялась быть сексуальной. Кира на фоне зеленой клетки совсем потерялась, такая жалкая. А Аллочка - поди ж ты!
        - Ребята, вы о чем? Вдруг там кто-то ранен или погиб? А вы про это даже не подумали, - возмутилась Сологубова.
        Сразу видно, что Врачиха. Кто про что, а эта сразу ранен, погиб…Вот как человек может так жить?
        Кучинская ахнула и схватилась за щеки:
        - И правда! Что мы за люди?!
        - Никто не погиб. Я только что позвонила Вене, - сказала Кира, возвращаясь к столу.
        Ни фига себе, она «позвонила Вене». И когда только успела! Деловая!
        - Причем, никто не погиб по чистой случайности, - продолжила Кораблева. - Их Востриков вызвал в центральный офис, и они пошли туда во время обеда. Только-только вышли из подъезда, а тут как рванет.
        И тут Глаше стало так страшно!
        - Ни фига себе, а вдруг и нас сейчас взорвут?! - выкрикнула она. - Ведь могут, вон по телеку постоянно всякие ужасы показывают.
        Сергей Ефимович нахмурился:
        - И правда, давайте-ка быстренько отсюда. Служба безопасности все проверит, тогда можно будет вернуться.
        Работники офиса быстро двинулись к выходу, стараясь сдерживать панику. Посетителей, слава богу, в коридоре не было. Кира прицепила на дверь листок, на котором написала, что приемная закрыта по техническим причинам.
        Прямо бесит со своей предусмотрительностью. И Вене она позвонила, и записочку на дверь налепила… Неужели она на самом деле такая, или выслуживается?
        - Райком закрыт, все ушли на фронт, - почему-то сказала Сологубова.
        При чем здесь фронт?
        Посоветовавшись, они решили вместе отправиться на Старосельскую.
        Глава 10
        Около филиала «Возрождения» было многолюдно. Полиция, саперы, пожарные, зеваки, телевидение…
        Красавчик Похлебкин стоял перед камерами и рассказывал о происшествии. Его взгляд горел праведным гневом.
        - У вас уже есть своя версия произошедшего? - на сей раз вопросы задавал сутулый парень в маленьких очочках и с презрительным взглядом.
        - Версия есть, но я бы воздержался ее оглашать вслух. Поймите, для нашей партии «Народная власть» очень важно все время находиться в правовом поле. Мы не можем назвать виновных до того, как их обозначит суд, - бойко ответил Похлебкин.
        - Ну а все же, это ваши политические конкуренты? Или, может быть, ответ на так называемое закрытие притона на улице Победы? - журналист был горд своей смелостью. Слова «так называемое закрытие» он подчеркнул язвительной интонацией. Мол, знаем мы вас, сами подожгли, а теперь тут из себя корчите!
        Похлебкин дернул бровями и опустил взгляд в землю. На губах его мелькнула загадочная полуулыбка. Пару секунд он молчал, а потом поднял на журналиста глаза, и с некоторой запинкой, как бы решившись, сказал:
        - Все возможно. Могу сказать лишь одно: мы кому-то мешаем, а значит, мы все делаем правильно. И нас не запугать. На место одного погибшего встанет двое новых бойцов.
        - А что, есть жертвы? - оживился журналист.
        Похлебкин понял, что погорячился и дал задний ход:
        - Да нет, это я фигурально выражаюсь. Просто, мы в дальнейшем усилим работу по борьбе с теми недостатками нашего общества, с которыми не можем смириться.
        - А как так получилось, что все остались живы? Случайность? - ернически спросил очкарик. Было понятно, что в случайности он не верил.
        В этот момент подъехали «искровцы», и внимание журналиста переключилось на них.
        - Я вижу еще представителей партии «Народная власть». Кто вам сообщил о теракте? - ринулся он к Торопову с микрофоном наперевес.
        - Мы узнали от одного из наших сотрудников о ЧП в филиале «Возрождение», и не смогли остаться в стороне. Вот, приехали всей командой, - и Сергей Ефимович Торопов указал на подчиненных.
        Кира подошла к Вострикову, стоящему в стороне рядом с супругой:
        - Здравствуйте, Антон Семенович, Элла Эльдаровна.
        - Здравствуй, Кирочка. Видишь, какие дела творятся? - Востриков промокнул лоб носовым платком.
        - А что полиция говорит? - Кира была очень расстроена.
        - Ну что они скажут, Кирочка? - Востриков кивнул головой на толстого одышливого капитана с апоплексическим лицом. - Он ведь только и мечтает поскорее добраться домой да выпить кружку холодного пива.
        «Данный теракт - это работа запрещенной террористической организации, криминальные разборки или политическая расправа»? - вопросы сыпались из журналиста, как горох. Полицейский отдувался и не давал ответов, ссылаясь на тайну следствия.
        - Ничего, наша служба безопасности разберется, - уверенно сказал Востриков.
        Кораблева сразу ему поверила и успокоилась.
        Она очень боялась остаться без крыши над головой, если, не дай бог, взорвут приемную «Искры». При этом Кира стыдилась своих неправильных мыслей. Ведь нельзя же думать о себе в такой трудный для партии час. А она думала.
        Подошел возбужденный Похлебкин:
        - Ну, ребята, теперь наш рейтинг попрет. Как бы единороссов не обскакать.
        - Обгонять нам не нужно, Олег. С первого места и спрос соответствующий. А мы еще молодые, неопытные. Нам поперек батьки в пекло лезть не нужно. И так все хорошо. Иди, Олеженька, иди к журналистам. А мы с Эллой Эльдаровной в полицию. Завтра на всех филиалах установим видеокамеры, усилим охрану.
        Востриков проводил Похлебкина тревожным взглядом и повернулся к Кораблевой.
        - Не волнуйся, Кирочка, иди работай. Принимай людей. После сегодняшнего события у вас народу прибавится.
        Кира отошла, удивляясь цинизму людей, занимающихся политикой. Для них чем хуже, тем лучше. Все для них пиар: и черный и белый, все им на пользу.
        Она вернулась к машине, Торопов уже сидел за рулем и ждал женщин из «Искры».
        У Кораблевой зазвонил телефон. Номер был незнакомый. Она решила, что до нее пытается дозвониться мама и специально звонит с незнакомого номера, чтобы Кира ответила. Телефон звякнул в последний раз и умолк.
        Вчера Кира собрала все свои вещи. Их было не слишком много, но все равно Вениамину пришлось загрузить в машину несколько коробок. Написала маме записку:
        «Мама, ты сказала, что выставишь меня за дверь, если я не оправдаю твоих надежд. Я знаю, что у меня никогда это не получится. Поэтому я ухожу сама. Прости».
        Вечером раздался звонок от мамы, но Кира не взяла трубку. Она не хотела объясняться с ней, просто боялась. Поэтому смалодушничала. А через некоторое время пришло сообщение: «Тебя в моей жизни больше нет». Кира рыдала всю ночь, а утром приняла сложное для себя решение.
        Она не станет звонить матери. Завтра же начнет искать подработку, ну, например, будет вести бухгалтерию пары небольших торговых точек. Или устроится уборщицей. Или дворником, им, говорят, дают жилье. Сейчас перекантуется в приемной «Искры», а потом будет снимать квартиру.
        Пока это программа максимум. А там видно будет. У нее есть Макар Евграфович Самохин, который нуждается в ее заботе и внимании. Правда, имеется еще семья Кац, которая играет в жизни ее любимого старика важную роль. Но все равно, в его сердце найдется уголок и для Киры, в этом она уверена.
        Телефон зазвонил снова, на этот раз она собралась с духом и ответила. Но на том конце трубки молчали. Кире стало не по себе. Молчание в телефоне, как все непонятное, естественно, вызывает тревогу. И еще ей показалось, что за ней следят. Пару дней назад в кафе, куда она забежала, чтобы выпить кофе, она внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд. Кира стала вертеть головой, но не заметила никого, кто бы мог на нее смотреть. Но, тем не менее, неуютное чувство осталось. Вчера, когда они с Веней заносили коробки с ее вещами в приемную, она снова ощутила, как чей-то взгляд буравит ей затылок. Она обернулась - опять никого. И вот теперь взрыв в «Возрождении».
        - Кира, садись, поехали, что застыла? - привела ее в чувства Сологубова.
        Кораблева очнулась, и увидела, что все уже сидят в машине и ждут ее, чтобы тронуться с места.
        Глава 11
        Торопов сидел дома перед телевизором, пил пиво и ел фисташки. Смотреть было нечего. Просмотрел новости сначала на НТВ, потом на канале Россия, затем на Первом. На остальных каналах шли боевики, детективы, сериалы. Подошла жена, села рядом. Сергей ее обнял, она устроила голову у него на плече.
        - Сереж, а ты уверен, что в этой вашей общественной приемной безопасно?
        Сергей убежденно кивнул головой - безопасно, мол, и не сомневайся.
        - Да и потом. Можно ведь после работы не в партию вашу нестись, а идти домой, - сказала жена с упреком.
        - Наташ, я двадцать лет работаю инженером. Может, у меня какой-то кризис. Но мне захотелось еще чем-нибудь заняться. А не только за кульманом сидеть. Я ж тебе об этом уже говорил. Мне показалось интересным помогать людям. И я помогаю.
        Супруга дотронулась до его щеки:
        - Помощник мой.
        Торопов улыбнулся и вдруг впился взглядом в экран. Снял руку с плеча жены и прибавил звука на пульте.
        «…в лесном массиве было обнаружено тело молодого человека с двумя огнестрельными ранениями. Всех, кто знает убитого, полиция просит позвонить по телефону…».
        На экране телевизора появилась фотография «мальчика-эльфа» из той самой квартиры, куда Сергей ходил по просьбе Вострикова, чтобы его «мама не волновалась». Именно этот юноша отдал ему таинственный пакет. Торопов вспомнил его вкрадчивый голос, странный неподвижный взгляд… И сладковато-тошнотворный запах, преследовавший потом Сергея не один день.
        Торопов, отдав полученный сверток Антону Семеновичу, как будто переуступил ему и ответственность за судьбу пакета. И больше о нем не вспоминал. А что там было-то? И не из-за него ли убили этого пацана?
        И если это так, то теперь опасность может угрожать ему самому. Хотя, с другой стороны, откуда убийца может знать, кому несчастный передал злополучный сверток? Да и вообще, может, пакет ни при чем, а это просто наркоманские разборки. Нечего себя накручивать! Но, тем не менее, тревожный осадок остался.
        - Сереж, в чем дело? Что случилось? - заволновалась супруга. - Ты что, знал его?
        - Да нет, просто молодой такой… Жалко, - пробормотал Торопов и поспешил перейти на другую тему: - Ну так вот, возвращаясь к нашему разговору. Понимаешь, звучит, конечно, пафосно, но я вдруг почувствовал смысл жизни. Не знаю, как будет дальше. Не все мне в партии нравится. Там много цинизма, показухи, но и реальные дела тоже делаются. Да и вообще, наша общественная приемная будет работать, пока не пройдут выборы. Я так думаю. Так что недолго тебе осталось волноваться.
        - Сережа, а вдруг и вашу контору подорвут? - задала Наташа тревожащий ее вопрос.
        - Да брось ты. Это же политика. Там грязь, но не криминал же.
        - Ну конечно! Не криминал! А та приемная, которая на воздух взлетела? - не согласилась с ним супруга.
        - Там еще ничего не ясно. Может, газ у жильцов рванул. Да и мы камеры ставим, охрану усиливаем. Все, успокойся. Пойдем-ка лучше попьем чайку.
        Они чаевничали, болтали ни о чем, даже смеялись. Но Торопов все время думал об убитом пацане и о том, что было в пакете. Лежа без сна, без конца ворочаясь с боку на бок, он принял решение. Завтра после работы поедет в центральный офис и, несмотря ни на какую субординацию, прижмет Вострикова к стенке.
        Глава 12
        Кира бежала к Макару Евграфовичу. Сегодня она сходила в детективное агентство «Мегрэ», взявшееся разыскать его родственников. Вернее, дочь. И, наверное, внуков, а, может, и правнуков. Ему уже за девяносто, так что вполне может быть.
        Детективы рыли носом землю и напали-таки на след.
        - В Калиновке сейчас находится один из наших сотрудников. Это современное название Убибатьки, - пояснил детектив Роман вскинувшейся было Кире. - Интересно, что событиям этим уже больше семидесяти лет, вроде срок! А в памяти людей они сохранились.
        Кира слушала, удивлялась. И вдруг, повинуясь импульсу, обратилась к сыщику:
        - Роман, послушайте. А моего отца вы можете найти?
        Она выделила голосом «моего» и еле слышно сказала «отца». Это слово в ее лексиконе было чужеродным, почти неприличным. Каждый раз, когда оно произносилось в доме Кораблевых, случался скандал. А тут на тебе - она сказала «отец», да еще и в сочетании со словом «мой», и небеса не разверзлись.
        Роман растянул губы в улыбке.
        - Почему нет, девочка? Были бы деньги, - он щелчком выбил из пачки сигарету и зажал ее между желтыми от курения пальцами.
        - А сколько это будет стоить? Больших денег у меня нет, - у Киры от волнения пересохло во рту.
        Роман стрельнул в ее сторону острым глазом, налил в стакан минералки и протянул Кораблевой. Та кивнула с благодарностью, но пить не стала.
        - Ну, все зависит от сложности поисков. Имя, фамилия, желательно отчество. Он алименты платил? Есть какие-то квитанции? - заученно спрашивал детектив.
        Роман закурил и подвинул к себе хрустальную пепельницу, забитую окурками. Запах от нее был еще тот.
        Кира первый раз была в этом кабинете. Обычно ее принимали в зале для переговоров. Там были светлые стены, темная мебель и очень много цветов с красивыми крупными листьями. Кресла были мягкими и глубокими, ковер цвета прелой розы делал шаги совершенно бесшумными. И пахло там свежестью и крепким кофе.
        Кабинет Романа резко отличался от остальной обстановки детективного агентства. На краю большого стола примостился компьютер. Все остальное пространство стола было занято бумагами, ручками, обломанными карандашами. Здесь же находился пузырек с каплями от насморка, и стояли две чашки с высохшей кофейной гущей. Пол был усыпан пеплом, там же валялись скомканные бумажные листы. Но, как ни странно, этот кабинет внушал Кире большее доверие, чем зал с розовым ковром.
        - Мои поиски будут, наверное, тоже дорогими. Я не знаю и никогда не знала имени отца. Мама никогда о нем не говорила, - печально сказала Кира.
        Она выросла с чувством неполноценности: почти у всех ее одноклассников папы были. И пусть не жили с семьей, но дети встречались с ними, рассказывали о них. А Кира нет.
        - А она сама знает, кто отец ребенка? - дернул уголком губ Роман.
        - Думаю, что знает. И, может, все еще его любит. Но у нее очень сложный характер. Если решила, что этот человек ее предал, могла даже имя его вычеркнуть из памяти. Насчет алиментов я не знаю. Но, по-моему, ничего такого не было.
        - Да, задачка… Думаю, что обойдется недешево. Но за поиски родни Самохина вы же платите, - Роман бросил на нее внимательный взгляд - не прибедняется ли.
        Кира взгляд заметила, поняла, покраснела и поторопилась объяснять:
        - В первый раз я сама заплатила, а теперь Макар Евграфович денег дал. А поиски отца - это уже моя личная история. Так сколько это будет стоить, хотя бы приблизительно?
        - Давайте, Кира Анатольевна, сделаем так. Вы расскажите нам все, что знаете о своем папе: воспоминания детства, телефонные звонки, разговоры мамы и бабушки, какие-то обмолвки… Возможно, вы даже и не представляете, сколько всего в вашей голове сохранилось.
        На том и порешили. Кира говорила, вспоминала. Но все отрывистое, фрагментарное. И больше на уровне чувств, ощущений. Она думала, что все ее воспоминания не стоят выеденного яйца, но Роман внимательно слушал, даже делал какие-то пометки в блокноте. И Кире показалось, что он остался доволен.
        Поэтому она шла к Макару Евграфовичу почти вприпрыжку.
        Хотя еще ничего не было известно, и не понятно, во что ей встанут эти поиски. Но девушке казалось, что имя отца у нее уже в кармане.
        Самохин ждал Киру у окна. Увидел, приветливо махнул рукой. Хотя, махнул, это слишком смело сказано. Руки у него тряслись. Он и таблетки из блистера сам не мог выдавить. Раньше это делали соседи или Кацы, а теперь Кира. Она выщелкивала пилюли из упаковки, потом перекладывала их в небольшой стеклянный пузырек, и затыкала его ваткой.
        Кира вбежала на третий этаж. Макар Евграфович уже ждал ее у дверей. Они сразу распахнулись, едва Кира поднялась.
        - Давай, Кирочка, мой скорее руки, я тебе уже кофейку сгоношил.
        Кира зашла в ванную и наспех занялась уборкой. Самохин плохо видел, поэтому не замечал неряшества. Девушка быстро протерла кафель, слила водой мыло, на котором засохла пена, развесила аккуратно полотенца. Глянула в зеркало и тут увидела, что на потолке, прямо на глазах, начинает разрастаться розовое пятно. Вот от него отделилась капля, она стала увеличиваться в размерах, вот отделилась вторая, вот третья. Скоро по всему пятну расползлись пузыри. Одна из капель достигла критической массы и сорвалась вниз. За ней, словно по команде, ринулись вниз и другие, образовав тонкий розовый ручеек.
        «Вот зараза, придется разбираться с соседями. Возможно, ругаться», - этого Кира ужасно не любила.
        Крикнув Самохину, что скоро придет, она через ступеньку ринулась наверх.
        На звонок никто не спешил отзываться. Тогда Кораблева принялась стучать в дверь кулаком - зальет же Макара Евграфовича, а он - нижнюю квартиру! И придется делать ремонт. А им с Самохиным деньги сейчас просто позарез нужны. Поняв, что ей никто не откроет, она прислонилась спиной к двери и в отчаянии ударила ту ногой. Так спиной и ввалилась в квартиру.
        Кира больно ударилась спиной о тумбочку, стоящую в коридоре, и неожиданно для себя громко выругалась.
        - Эй, есть кто дома? - спросила она, потирая ушибленную спину.
        Никто не ответил. Кира прислушалась: в ванне шумела вода. Девушка глубоко вздохнула, постучала в дверь помывочной и потянула ее на себя. Приоткрыв щелочку на пару сантиметров, Кира припала к ней ртом и снова попыталась окликнуть хозяев квартиры. Поскольку ответом ей была тишина, а у ног плескалась вода, она отворила дверь полностью.
        «Небось, открутила кран и куда-нибудь ушла. Ворона! Или засела в интернете. Вот и произошел потоп», - только успела подумать Кира, как вдруг увидела ужасающую картину.
        В переполненной водой ванне лежала девушка. Одна рука свесилась через край, по залитому полу плавали губка, шапочка для душа и кусок банного мыла. Кровь окрасила воду, и все это: розовая вода, темные волосы, безжизненно свисающая рука, создавало жуткую сюрреалистичную картину.
        Кира зажала рот ладонью и опрометью бросилась из квартиры. На лестничной клетке привалилась к стене, закрыла глаза и тихонько завыла. Сердце колотилось, будто она пробежала пару километров, пальцы не сразу попали по кнопкам телефона. А в голове пульсировала только одна мысль: «Макар Евграфович расстроится».
        - Сергей Ефимович, это Кораблева. У меня беда.
        И она сбивчиво рассказала о случившемся.
        Надо отдать должное Торопову. Он не стал занудничать, узнавать детали, спрашивать, какого черта она зашла в чужую квартиру…
        - Иди к своему старику и жди меня. Я сейчас буду.
        Кира на деревянных ногах спустилась на третий этаж и вошла в квартиру Самохина. Тот стоял у дверей.
        - Кирочка, куда ты делась? Я же кофеек тебе сделал, крепкий, как ты любишь. Только он уже остыл. Теперь придется новый заваривать. А куда ты ходила?
        - Да вас соседи сверху заливают. Я сбегала туда, но дверь оказалось закрытой, - соврала девушка.
        - Вот же заполошная! Опять залила! - укоризненно покачал головой Самохин.
        Кира подставила таз под струи воды, льющиеся с потолка.
        - Кто заполошная? - спросила Кораблева, поняв о ком речь.
        - Да соседка моя, - Макар Евграфович бросил в лужу старый пододеяльник. - Орефьева. Имя у нее еще такое интересное. Николь! Такая безалаберная!
        Орефьева, Орефьева… Фамилия показалась Кире знакомой.
        - Так она что, не первый раз вас заливает? - уточнила она.
        - Да вон какой потолок в ванной! Видишь, весь в пятнах, - старик дрожащей рукой показал наверх.
        - Я вижу, что у вас даже грибок от сырости появился, - Кира оглядела старенькую ванную комнату.
        Бедненько. Зеркало в когда-то белой, а теперь пожелтевшей от времени пластиковой оправе, умывальник со сколотым краем, кран, замотанный синей изолентой… «Надо будет сделать ремонт, - неожиданно подумала она. - Не сейчас, конечно, а когда поиски закончатся. А что, возьму кредит и сделаю».
        Она вытирала воду с пола, выкручивала пододеяльник над ванной, снова вытирала, когда раздался телефонный звонок.
        - Выходи. Мы тебя ждем, - сухо сказал Сергей Ефимович.
        Кира уговорила Самохина прилечь:
        - Полежите немного, я с товарищами из ЖЭКа, наконец, перекрою потоп.
        Около квартиры старика ее ждали Торопов и какой-то парень, вроде из службы безопасности партии. Вместе они поднялись на четвертый этаж. Кира осталась около квартиры Орефьевой, а мужчины вошли внутрь. Кире показалось, что они пробыли там долго, целую вечность, но когда дверь, наконец, открылась, и она взглянула на часы, оказалось, что прошло меньше получаса. Торопов взял Киру за локоть и отвел в сторону:
        - Кира, сейчас ты звонишь в ЖЭК. Скажешь про потоп, про то, что звонила в квартиру, но тебе не открыли. Одним словом, говоришь все, как есть, кроме того, что ты сюда заходила. Коммунальщики вызовут полицию. Будешь представляться, ни в коем случае не упоминай партию и то, что ты познакомилась с Макаром Евграфовичем в «Народной власти». И его предупреди. Такого рода пиар нам ни к чему. Антон Семенович сделает все, чтобы информация никуда не вышла. И, главное, если тебе покажут утопленницу, не говори, что ты ее узнала.
        Кира вытаращила на него глаза:
        - А я ее узнала?
        - Конечно. Это же невестка той вредной старухи Орефьевой. Зои Павловны, вроде. Ну, которая хотела компромат на невестку насобирать, чтобы оградить от нее своего сыночка, - пояснил он, видя, что Кораблева не помнит.
        Кира схватила его за руку: «Какая невестка? Откуда вы ее знаете?»
        - А чего там знать-то! Ты же сама фотографии видела. Те, которыми Орефьева трясла, а потом бросила у нас, - пояснил Торопов, видя, что Кира все еще не понимает, о чем речь.
        - Так это она? Та красавица?
        - Она. Странно, я думал, ты ее узнала. А раз нет, то и нужды нет докладывать, - подвел итог Топоров. - А то увяжут все в один узел: взрывы, поджоги, а теперь еще и убийство.
        - Не буду ничего говорить. Я и правда не видела, кто там в ванне. Заметила только темный затылок и руку, - Кира почувствовала, что ее снова мутит. - А почему убийство? Она что, не сама умерла?
        Спросила и поняла, что задала идиотский вопрос. Ведь видела же кровавую воду!
        - Конечно, сама. Сама себя ножом потыркала, - Торопов горестно хмыкнул. - Давай, вызывай коммунальщиков. И самое главное, войди вместе с ними в квартиру убитой. Вдруг там твои отпечатки остались, тогда полиции сможешь объяснить, откуда они взялись.
        До позднего вечера Кира разбиралась сначала с ЖЭКом, потом с полицией. Особую тревогу у нее вызывал Самохин. Но он, на удивление, выдержал неприятные процедуры, связанные с опознанием, правда, таблетку под язык закинул. Когда все закончилось, они попили чаю, и Кира осталась ночевать в квартире старика. Он спал так тихо, что Кира, к которой сон не шел, вставала с дивана, на цыпочках подходила к двери спальни. Прислушивалась, дышит ли, и так же тихо возвращалась на место. Заснула она только под утро.
        Когда Кира вышла к завтраку, на кухне пили кофе с булочками Соломон Исаевич и Софья Борисовна Кац. Увидев ее, они окаменели.
        - Кирочка! - обрадовался Самохин. - А я вот господам рассказываю про вчерашний день. Надо же! Такая молодая, такая красивая… Вот я, старик, живу, а она умерла.
        Он печально покачал головой.
        - Ну, Макар Евграфович, она же не сама умерла. А это может случиться с человеком в любом возрасте. Давайте я вам чаек сделаю, - Кира закинула чайный пакетик в чашку, залила кипятком и поставила перед Самохиным.
        Она совершенно не понимала, как себя вести. Что говорить? Что-то объяснять? Оправдываться? Вроде бы не в чем, но она чувствовала себя виноватой.
        - Да, Евграфович, я смотрю, вами уже командуют. Без году неделю вас знает, а уже ночевать остается, - смерив Киру с головы до ног презрительным взглядом, сказала Софья Борисовна.
        Кира съежилась на табуретке. Ее охватила такая тоска… Вот сейчас эти люди, которые, видимо, искренне привязаны к старику, убедят его прекратить общаться с ней, и тогда она умрет от тоски.
        - Ой, Софочка, я так давно живу один, что пора бы найтись какой-нибудь оборотистой дамочке. А у меня, вместо такой вот дамочки, есть внучка Кирочка.
        Кира резко подняла голову.
        - Как?! - отчаянно крикнул Соломон Исаевич. - Как такое может быть, ведь вы же уверяли, что одиноки!
        - Ну что ты, Моня, кричишь? Или ты не рад, что я не один? - прищурив глаза, спросил его Самохин.
        - Мы-то рады, - сказала Софья Борисовна, вставая со своего места. - Но только настоящей внучке.
        С этими словами она помахала пальцем перед носом у Киры, словно боярин из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», мол, царь-то ненастоящий!
        Глава 13
        - Давайте, друзья, побыстрее. Осталось пять минут, - Торопов накрыл небольшой импровизированный столик и теперь ждал своих коллег, чтобы вместе смотреть телевизор.
        - Ого! У нас сегодня пир? - удивленно спросила Сологубова.
        Волонтеры «Искры» весело загалдели. Только присели к столу, как в приемную ворвался Вениамин.
        - Ого! У нас сегодня пир? - воскликнул он вопросительно.
        Услышав это, все разом захохотали.
        - Вы что, сговорились? Только что Татьяна Митрофановна задала такой же вопрос и, главное, с такой же интонацией, - пояснила Глафира.
        - Ладно, господа, садитесь. Мы собирались смотреть передачу «Сатисфакция»? Собирались. Вот и смотрим. Болеем за нашего Олега Витальевича. Он сегодня в студии дискутирует с Селивановым.
        - Что еще за кент? - лениво поинтересовалась Глафира.
        - А это, Глашенька, лидер партии ПЛР «Ориентация - Запад» Артем Селиванов.
        Аллочка побледнела.
        - Как это Селиванов?.. - помертвевшими губами спросила она.
        - Алла, тебе не плохо? - встревожено спросила Кира.
        - Да нет, просто голова закружилась. Что это за Селиванов и что за ПЛР? Просто интересно узнать, - Кучинская на удивление быстро справилась с волнением.
        - Дорогие мои, - возмутился Торопов, - мы с вами члены партии «Народная власть». Мы в политике. И должны знать всех наших конкурентов. ПЛР - Партия либеральных реформ.
        - Ой, тоже мне конкуренты! Два процента по рейтингу, - иронично сказала Сологубова.
        - Сегодня два, а завтра двадцать два. Все, началось, смотрим, - Торопов разлил по рюмкам коньяк.
        На экране появился длинный прямоугольный стол. За одним его концом сидел роскошный красавец Олег Витальевич Похлебкин, за другим - не менее харизматичный и импозантный Артем Игоревич Селиванов.
        Программа «Сатисфакция» была невероятно популярна среди зрителей. В студию приглашались два человека с прямо противоположными политическими взглядами, взглядами на семейные ценности, на воспитание детей… И начиналась дискуссия, часто перераставшая в скандал и даже драку. А зрители присылали смс и отдавали голоса тому гостю, который казался наиболее убедительным.
        Внизу экрана телевизора была табличка с диаграммой, состоящей из двух столбиков: зеленый принадлежал одному гостю студии, красный - другому. И каждое присланное сообщение в пользу кого-то из них двигало шкалу на этих самых столбиках вверх. Вел передачу ироничный и обаятельный интеллектуал. Он умело управлял процессом: то разжигал страсти, то гасил их, а с особо ретивых снимал проценты рейтинга.
        - Добрый вечер, дорогие зрители. С вами программа «Сатисфакция» и я, ее ведущий, Владлен Сомов. Сегодня у нас в гостях лидеры двух партий. Олег Похлебкин - партия «Народная власть» и Артем Селиванов - партия либеральных реформ «Ориентация - Запад».
        Раздались аплодисменты.
        - Ну что, поехали! - Сомов азартно потер руки.
        Торопов поднял рюмку, молчаливо предложив присоединиться к нему.
        Присоединились. Выпили.
        - Слово вам, Олег Витальевич. Что значит ваш закатанный рукав? - широко улыбнулся Сомов, сверкнув белоснежными зубами.
        Похлебкин глотнул воды, оперся локтями о стол и сцепил руки в замок.
        - Господи, как я волнуюсь. Думала, он сейчас по привычке развалится на стуле и начнет лениво цедить слова, - сказал Кира, кладя в рот лимон, - а он молодец.
        - Да ты что! Тамара Максимовна, дорогой наш имиджмейкер, с ним такую работу провела! - воскликнула Сологубова.
        - Между прочим, Назира там вместе с ними, - гордо сказала Глафира. - Я же вам говорила, что она далеко пойдет.
        - А какого, позвольте вас спросить, черта она там делает? - раздраженно спросила Аллочка.
        - А такого! - взъерепенилась Глаша. - Она поехала в качестве помощницы Тамары Максимовны Бородиной. Она же курсы по визажу закончила.
        - Вот ушлая девица, - с неприязнью сказала Татьяна Митрофановна, - везде пролезет.
        - Она карьеру делает, - обиделась за подругу Глафира. - А вам просто завидно.
        - Да тихо вы! - одернул их Торопов. - Собачиться идите на кухню и не мешайте слушать.
        - …работать надо. Вот поэтому и закатанный рукав, - твердо сказал Похлебкин.
        - А почему закатан только один рукав? Так работать собираетесь? Как говорится «спустя рукава»? - со смешком спросил Селиванов.
        В зале засмеялись. Зеленый столбик диаграммы, отражавший его рейтинг, взметнулся вверх.
        - Да нет, любезный. Просто работать надо начинать быстро. Некогда приглаживаться, как вы. Только успел закатать один рукав - и уже в строю. Проблем-то выше крыши! Вы только смотрите, какая у нас коррупция! - взгляд Олега Витальевича загорелся ненавистью к коррупционерам.
        - Ну, это не ново. Еще Салтыков-Щедрин говорил: «У нас в России воруют все. И при этом, хохоча, приговаривают: Да когда же все это кончится?..» Так что вы не оригинальны, - Селиванов был ироничен и снисходителен.
        Раздались аплодисменты.
        - А мы и не стремимся оригинальничать. Родину продавать, как некоторые, тоже идея не новая. И, тем не менее, вы следуете этой концепции! - отбрил его Похлебкин.
        Столбик с его рейтингом скаканул вверх.
        - А я, смотрю, ярлыки навешивать вы мастаки! Кажется, это мы уже проходили. Как говорится, добро пожаловать в прошлое. Хороши же мы будем в глазах прогрессивного Запада! Просто продолжение мысли нашего президента о «пятой колонне», - плюнул ядом Селиванов. - То есть всякий инакомыслящий у вас - враг.
        - Ну, во-первых не у нас, а у страны. А во-вторых, враги не инакомыслящие, а инакоделающие, - выдал Похлебкин неологизм.
        - Инакоделающие? - поднял брови Селиванов. - Да, я смотрю с образованием у вас не очень. Я имею в виду, ВУЗ-то вы не окончили.
        - Блин! - выругалась Кира. - Бедный Олег Витальевич. Как он выкрутится?
        - Зато у вас, я посмотрю, с образованием все в порядке. За границей полученным. Оттуда, вероятно, и название вашей партии взялось «Ориентация - Запад»? А то, что я ВУЗ не окончил, не большая беда. Мне некогда было, работать приходилось, - Похлебкин чудным образом преобразился и стал похож на парня с рабочих окраин. - Знаете, как это бывает? Или вам, представителю «золотой молодежи», этого не понять? А в институт я снова поступил, на заочное отделение. А уж наше образование ничем не хуже иноземного!
        Раздались аплодисменты.
        Селиванов заметно занервничал. Похлебкин же, по мере разговора, становился все уверенней.
        - Вот молодец наш-то! - восхитился Торопов. - Ну, давайте за него!
        Они подняли рюмки и чокнулись.
        - Я требую сатисфакции! - крикнул Селиванов. - Господин Похлебкин говорит в оскорбительной манере.
        - В сатисфакции отказано, - отчеканил Сомов. - Оскорбления не было. За необоснованное обвинение с вас снимается десять процентов рейтинга.
        Столбик с цифрами проголосовавших за Артема снизился.
        - Парируйте, прошу, - Владлен передал слово Селиванову.
        - Наша партия требует реформ. Либеральных! Таких, какие проводят все цивилизованные западные страны. У которых экономика не в пример нашей работает, - он цедил слова, зло прищурясь.
        - Насколько я помню, либеральные реформы у нас были в девяностых? Когда вы страну развалили и отдали на растерзание цивилизованному Западу, - с одержимостью во взоре выкрикнул Похлебкин. Он привстал, оперся кулаками о стол, и был так хорош в гневе, что зал взорвался овациями. - А сейчас за морем требуете для своей страны ужесточения санкций!
        - По-моему, с Селивановым все ясно, - засмеялся Вениамин. - Наш его уложил на обе лопатки.
        - Знаете, я теперь понимаю, почему его выбрали лидером. Вначале думала, что только из-за фактуры, - задумчиво сказала Кира.
        - Из-за фактуры, это бесспорно. Но не только. Он умеет дискутировать. Его невозможно заставить нервничать, сбить с толку. Он, конечно, не очень эрудирован и, возможно, не слишком умен. Но с интеллектуалами будет спорить Востриков. Вот уж человек академических знаний! - с уважением проговорил Торопов.
        Началась реклама и он сделал звук телевизора тише.
        Раздался уверенный стук в дверь и на пороге появились Кацы.
        - О нет! - простонала Кира. - Только не это.
        - У нас неприемное время, господа, - сказала им Сологубова. - Приходите завтра с десяти до четырех.
        - Мы видим, что время неприемное. Судя по вашей пьянке. Но это даже хорошо. Увидели все, так сказать, своими глазами, - Софья Борисовна достала телефон и сделала несколько снимков.
        - Да вы кто такие? Что вы себе позволяете? Вениамин! - крикнул Торопов.
        Веня соскочил со своего места и стал около двери, закрыв пути к отступлению.
        - Вы сейчас же сотрете то, что сняли, - прорычал Торопов.
        Соломон Исаевич вытянул вперед кукиш и со словами: «Вот вам!» забрал у супруги телефон и сунул себе в карман.
        - Вениамин, звони в службу безопасности, - устало сказал Сергей Ефимович.
        Кира вышла вперед, повернулась лицом к своим коллегам и, волнуясь, сказала:
        - Эти люди пришли жаловаться на меня.
        - Совершенно верно! - обрела уверенность Софья Борисовна. - Эта, с позволения сказать, дама нацелилась на одного беспомощного старика. Она прицепилась к нему, как клещ. Накануне, зная про его больное сердце, напоила его водкой и осталась у него ночевать! Ну, чтоб быстрее его в гроб загнать, а себе квартирку оттяпать.
        Кира закрыла лицо руками.
        - Мы сходили к ней домой и узнали, что мать с ней не общается. Выставила из дома. Видать, за аморалку. И теперь этой особе негде жить, вот она и взялась за Макара Евграфовича. А тот совсем с ума сошел. Внучкой ее называет. А она, - Софья Борисовна ткнула в сторону Киры пухлым пальцем, - хочет старика недееспособным объявить и все захапать.
        - Так в гроб загнать или недееспособным объявить? - с нехорошей усмешкой на лице спросила Сологубова.
        - А что, я бы была не против такого дедушки, - мечтательно сказала Аллочка.
        - Ах так, значит! Одна шарашкина контора! Рука руку моет, как говорится. Ну, ничего, мы на вас управу найдем! Мы вашу пьянку засняли и в газеты отдадим. И вам так просто это с рук не сойдет! - фальцетом выкрикнул Соломон Исаевич.
        Кира впала в состояние анабиоза. Впервые после Эмила она почувствовала себя нужной, в окружении друзей. Теперь же эти чудесные люди отвернутся от нее с презрением. И она снова останется одна.
        Торопов незаметно кивнул Вениамину, тот прикрыл глаза - мол, понял.
        - А кем вы, собственно говоря, приходитесь Макару Евграфовичу? - спросила Сологубова.
        - Мы? - удивился Соломон Исаевич. - Мы - его врач.
        - Понятно, - задумчиво протянул Торопов.
        Вениамин подошел к Кацу сзади, быстро обхватил того за пояс, да так, что руки доктора оказались плотно прижатыми к телу.
        Никто не успел и глазом моргнуть, как Глафира бросилась к ним и выхватила телефон у Соломона Исаевича из кармана.
        Тот заверещал. Софья Борисовна принялась лупить Вениамина сумочкой по спине.
        Глаша потыкала по кнопкам и вернула телефон хозяину.
        - Пожалуйста, забирайте его и валите отсюда по-быстрому. Пока вам ноги не переломали. Гниды! - выкрикнула она.
        - Так вот какая ваша «Народная власть»! Мы всем все расскажем! Сейчас же в «желтуху» пойдем! - на одной ноте визжала Софья Борисовна.
        - Идите, поднимайте наш рейтинг! - задиристо сказала Сологубова, подталкивая их к двери.
        - Каждый судит по мере своей распущенности, - подвела итог Аллочка. - Какие сами, в том и других подозревают. Идите, идите! А мы пока пол с хлоркой после вас вымоем.
        И она обняла Киру.
        Глава 14
        После показанного по телевизору сюжета с мальчиком-эльфом Торопов совершенно потерял покой. Ему безумно было жалко мальчишку: такой молоденький, беленький, кудрявенький. Херувимчик.
        А с другой стороны, внешность обманчива, и этот паренек мог быть преступником. Вон у него какой жуткий взгляд! Сергею все вероятней казалась мысль, что в пакете, переданном ему по ошибке, были наркотики. А значит, юноша отнюдь не невинный цветочек. Но чувство жалости не проходило, тем более, что Сергей ощущал свою вину.
        Старый осел! Если бы он не взял злосчастный сверток, возможно, мальчишка был бы жив.
        Торопов весь извелся от этих мыслей, стал нервным и дерганым. А когда пару раз сорвался на жене, принял решение идти к Вострикову и поставить точки над и. Давно собирался это сделать, да все почему-то откладывал.
        Ольга Петровна Надеждина, секретарь Антона Семеновича, не спешила допускать Сергея «к телу» своего шефа. Она заняла эту должность совсем недавно и ретиво взялась за выполнение обязанностей, потому как местом своим очень дорожила. Еще два месяца назад Ольга Петровна работала в химчистке, принимала и выдавала вещи.
        Вообще-то, по профессии Надеждина была инженером. После института попала по распределению на завод «Электроинструмент» в конструкторское бюро, в котором и трудилась до середины девяностых. Потом предприятие закрыли, и она долго мыкалась по различным фирмам в поисках работы. Но кому в те годы были нужны инженеры? Поэтому она хваталась за любое предложение, будь то продавец на овощебазе, контролер на общественном транспорте или вахтерша в общежитии. И вот год назад повезло устроиться приемщицей в небольшую химчистку. А что делать, возраст-то предпенсионный. Кому ты нужен?
        Примерно полгода назад, под самый конец рабочего дня, к ним пришла хорошо одетая дама. Весь ее вид излучал благополучие. Достаток проглядывал во всем: и в светлом кашемировом пальто, и в кольцах на полных ухоженных руках, и в сумке с вензелем известной марки, и в серьгах с неприлично большими камнями. Глядя на них, Ольга Петровна подумала, что будь у нее такие огромные мочки ушей, она ни за что не подчеркнула бы их «булыжниками». Она только у одного человека видела такие уши, в далекой молодости.
        Надеждина подняла глаза, всматриваясь в лицо богатой клиентки, и с удивлением узнала в ней свою однокурсницу Эллу Обозову. Они обрадовались друг другу, сходили в кафе, проболтали весь вечер и возобновили институтскую дружбу. Надеждина узнала, что у Эллы теперь двойная фамилия, она замужем за учредителем какой-то партии, муж ее человек умный, но неприспособленный, поэтому нуждается в некотором руководстве. Это «руководство» и осуществляла его супруга.
        А совсем недавно Элла пришла к Ольге Петровне на работу взволнованная и предложила ей место секретаря при муже. Надеждина так обрадовалась! Еще бы: покинуть полуподвальное, вечно сырое помещение, в котором было холодно и зимой, и летом. Снять с себя ненавистный толстенный свитер, сбросить войлочные бурки и надеть любимый бежевый костюм, строгую блузку, туфли на каблуке… Служить в офисе, где витает аромат кофе, стоит кулер с водой и растут огромные цветы в красивых горшках…
        Ольга Петровна так явно представила себе приемную с уютными креслами, в которых сидят ожидающие приема солидные мужчины с кожаными портфелями, свой стол, на котором стоят несколько телефонов и фотографии внуков, что в ту же минуту дала себе слово служить своему хозяину верой и правдой до конца своих дней.
        Нынешней, а вернее, уже бывшей секретаршей Антона Семеновича была Илзе Берзиня, обрусевшая латышка. В ней был прибалтийский шарм, немецкая пунктуальность, французский высокий уровень самоконтроля и русская напористость. Она была тонкой штучкой, мужчины при виде нее просто цепенели. Возможно, всему виной был исходивший от нее арктический холод вкупе с невероятной сексуальностью.
        Но азербайджанский огонь Эллы Эльдаровны с этим холодом справился в два счета. Увидев, какой взгляд ее супруг бросил на прибалтийскую диву, Обозова-Вострикова устроила так, что Илзе перевели работать к Похлебкину. А ее место заняла Ольга Петровна.
        - Проходите Сергей Ефимович. Антон Семенович вас ждут, - наконец произнесла Надеждина, приоткрыв дверь кабинета.
        Она так и сказала «ждут». Прямо Версаль какой-то. Ждут, надо же!
        Востриков кормил аквариумных рыбок. Он аккуратно насыпал корм в центр колечка, плавающего на поверхности воды, а потом стучал ногтем по стенке аквариума. Рыбки метались и хватали жадными ртами медленно опускающиеся на дно крупинки корма. Антон Семенович наблюдал за ними и повизгивал от удовольствия.
        - Смотри, Ефимович, - наконец обернулся к нему Востриков. - Смотри, рыба, а соображает! - сказал он с восхищением. - И молчит! Главное - соображает, понимаешь ли, и молчит!
        Торопов пришел к Вострикову в очень решительном настроении. Но увидев, с какой любовью и нежностью тот смотрел на рыбок, как-то стушевался. Тут такая мирная идиллическая картина, а он собирается говорить о наркотиках и преступниках. Он чуть было не повернул назад, но вовремя себя остановил. Нужно сказать все быстро и сразу по существу.
        - Антон Семенович, - решительно начал Торопов, - что было в том злосчастном пакете? В том, что передал мне сосед Ноэми Юльевны, приняв меня за посланца Невзорова.
        - Зачем тебе это, Ефимович? - панибратски потрепал его по спине Востриков. - Меньше знаешь - лучше спишь!
        - Я у вас раньше не спрашивал, и даже после убийства того мальчишечки молчал. А теперь хочу знать. Что там? Деньги, наркотики или и то, и другое? - чуть не сорвался на крик Торопов, видя, что начальник ничего ему говорить не собирается.
        Востриков поморщился, взял его за локоть и силой усадил в кресло.
        - Угомонись, - устало сказал он. Затем подошел к бару, плеснул в бокал виски, залпом опрокинул его в себя, поставил стакан на место и повернулся к Торопову:
        - Ты знаешь, кто такой Невзоров?
        - Более-менее знаю, - набычившись, ответил тот.
        - Более-менее! - хмыкнул Востриков. - Он - главный финансист Росненской ОПГ, то бишь, преступной группировки. Держатель кассы. Скорее всего, в ту квартиру, ну, из которой пакет, должен был прийти гонец, чтобы его забрать. Но по какой-то причине не пришел или опоздал. А пацан тот, которого потом убили, уж не знаю, с какого перепоя или передоза решил, что гонец ты. Вот и все.
        - Да не с перепоя, обдолбанный он был: глаза стеклянные и голос вкрадчивый такой, прямо мороз по коже. А что там, в пакете-то? - снова взвился Торопов.
        - Там списки людей. Рядом пометки, кому и какую сумму нужно дать. И деньги тут же прилагаются, - нехотя сказал Востриков.
        Торопов присвистнул:
        - А люди важные?
        - Еще какие, мой дорогой. Так что тебе о них лучше не знать. Это граната в наших руках, причем с выдернутой чекой. И неизвестно, на чьей стороне она взорвется.
        Он замолчал, подошел к окну и тронул рукой жалюзи.
        - Честно говоря, я просто голову сломал, - продолжил говорить Востриков. - Что делать с этой информацией? С деньгами? Не возвращать же назад. И у себя хранить опасно, а вернуть еще опаснее.
        - Да откуда они узнают, что компромат у нас? - спросил Торопов, словно убеждая и успокаивая самого себя. - Откуда? Не узнают!
        - Надеюсь, что не узнают. Во всяком случае, пока мы этой информацией не воспользуемся. В общем, с одной стороны это для нас благо, а с другой…
        В дверь кабинета постучали, и вошел охранник Вострикова:
        - Сергей Ефимович, - обратился он к Торопову, - нам мебель привезли. А ваша машина мешает бусику въехать. Отгоните, пожалуйста.
        - Подожди, Саша. Видишь, мы разговариваем, - недовольно сказал Антон Семенович. - Сергей, дай ему ключи, пусть отгонит сам. Если, конечно, доверяешь свою ласточку.
        И Востриков засмеялся, довольный своей шуткой. Эту «ласточку» через пару-тройку лет можно будет открытой оставлять, никто не позарится.
        - Ой, да какая там «ласточка»? Старый Опель. Давно пора бы поменять, да я как-то привык к нему, - Торопов протянул ключ Александру и подождал, пока тот выйдет. - А зачем этот нарик потребовал с меня пятьсот рублей?
        - Сколько? О дает, - хлопнул по столу Востриков. - Да кто ж их, наркоманов, знает? Деньги были нужны, вот и потребовал. Ну, хватит об этом. Ты лучше вот что, Ефимович, подготовь мне отчет о вашей работе. Да в цифрах. Сколько всего обращений от жителей, по каким вопросам, как быстро решили проблемы. И, самое главное, какие государственные организации хуже всего работают. И еще меня интересуют те задачи, которые вы не смогли решить. Там было что-то связанное с недвижимостью, с обманутыми дольщиками. Дадим задание юристам проштудировать, чтобы подняли все нестыковки в законах. У меня на следующей неделе поединок в «Сатисфакции», надо подготовиться. Мы свою партийную платформу обрисовали четко, но надо до народа донести. А тут как раз покажем, как чиновнички на местах работают, и какие лазейки для них есть в законодательстве.
        Разговор плавно перетек в рабочую плоскость. Торопов рассказал о проблемах в работе «Искры», о том, как жильцы дома, в котором находится их приемная, жалуются на приходящих ни свет ни заря просителей.
        - Знаете, Антон Семенович, придут за час до открытия и галдят под окнами. Хорошо, пока Кораблева в офисе ночует, так она всех пришедших сразу внутрь впускает, - подвел он разговор к Кириной проблеме и в двух словах обрисовал ее суть.
        Востриков вскочил, пробежался по кабинету и снова плюхнулся на стул.
        - Это задача, но мы ее решим. Кира - девушка стоящая, толковая. За дело болеет, причем искренне, - Востриков с удивлением покачал головой. - Побольше бы таких неравнодушных людей. Глядишь, и порядок в стране навели бы.
        Антон Семенович только приготовился рассуждать о том, как помочь Кире с жильем, как вдруг во дворе громыхнуло так, что содрогнулся дом. Металлический стакан, стоящий на краю стола, подпрыгнул и упал на бок, рассыпав вокруг себя ручки, карандаши, скрепки и прочие канцелярские мелочи. Картина, написанная местным художником Пахомкиным, изображающая Вострикова в наполеоновской треуголке, сорвалась со стены и рухнула на стоящее под ней бюро.
        Мужчины бросились на пол и, как по команде, накрыли головы руками. Во дворе заорали сигнализациями машины, залаяли собаки, где-то вдалеке завыла сирена.
        - Что это было? - оторопело спросил Востриков, приподняв голову.
        Торопов не успел ничего ответить, в кабинет ворвалась охрана, Элла Эльдаровна, Надеждина, Похлебкин и еще какие-то люди.
        - Антошенька, - закричала супруга Вострикова, бросаясь к нему, - с тобой все в порядке?!
        Тот, кряхтя, поднялся на ноги.
        - Что это было? - переспросил он, не обращая внимания на супругу.
        Та со стоном рухнула на стул, Ольга Петровна схватила со стола папку и стала обмахивать ею подругу, с тревогой поглядывая на Вострикова.
        - Вот это экшен! - медленно, с жутковатым восторгом в голосе, сказал Похлебкин, глядя в окно. - Там какую-то тачку рвануло у ворот! И бусик зацепило, шандарахнуло в забор. Ни фига себе напасти у нас!
        Торопов бросился к окну. Пока говорил Похлебкин, страшная догадка промелькнула в его голове. И он уже был готов к тому, что увидит. Но то, что предстало перед его глазами, оказалось гораздо страшнее: возле ворот догорал его искореженный Опель, небольшой фургончик валялся на боку, а вокруг него все было усыпано обломками мебели. Остальные машины стояли далеко от места взрыва, поэтому они не пострадали, но все, как одна, захлебывались от воя сигнализаций. Около перевернутого автомобиля сидел парень, обхватив окровавленную голову руками и раскачивался из стороны в сторону.
        Сергей Ефимович остолбенел и остановившимся взглядом смотрел, как по стоянке бегают люди, что-то кричат, суетятся. Разрывая воздух ревом сирен, во двор одна за другой внеслись две пожарные машины.
        - Я так понимаю, Саша вставил ключ в зажигание, и все… - устало сказал Востриков. - Ефимыч, сходи в церковь, поставь свечку, что в рубашке родился.
        Сергей в недоумении оглянулся:
        - То есть вы хотите сказать, что это специально меня хотели взорвать?
        - Ох, ну что ты, в самом деле?! - с досадой крякнул Антон Семенович.
        - Но почему?
        - По кочану, - хохотнул Похлебкин. - Ребята, вы о чем? Кто погиб?
        - Ох ты, господи, с кем работать приходится, - пробурчал Востриков. - Сергей ключ от своей машины Александру дал, чтобы отогнать ее от ворот. Чтобы пропустить фургон с мебелью.
        Похлебкин присвистнул, Востриков обхватил голову руками и застонал.
        - Так, все расходимся. Антону Семеновичу необходимо снять стресс, - Элла Эльдаровна замахала руками. - Идите все в зал.
        - Ольга Петровна, - обратилась она к Надеждиной, - звони срочно доктору.
        - Успокойся, Элла, оставь нас, пожалуйста. Нам нужно срочно переговорить, - Востриков воинственно выпятил подбородок и вытянул руку в сторону двери, словно столбовой дворянин, приказывающий челяди покинуть палаты.
        Обозова-Вострикова недовольно хмыкнула, дернула плечом и с достоинством царицы покинула кабинет.
        Глава 15
        Аллочка лежала, уткнувшись лицом в подушку и рыдала. Прошло столько времени! Она думала, что ее чувства к Селиванову прошли. Но увидела его в программе «Сатисфакция» и поняла, что все еще его любит.
        Некоторое время назад к ним в приемную пришла скандальная бабка Зоя Павловна Орефьева и начала жаловаться на свою сноху. Аллочка с любопытством глянула на фотографию невестки и замерла. На нее смотрела та длинная шпала, из-за которой ее бросил Артем. У нее перехватило дыхание, словно это было вчера. С той поры она потеряла покой.
        И вот «Сатисфакция». Селиванов проиграл поединок блистательному Похлебкину, но для Аллы это ничего не значило. Она не понимала, что говорил Артем. Ее уши словно заложило ватой. Она видела, как тот открывает рот, растягивает губы в улыбке, но не слышала ни одного звука.
        Поединок закончился. Аллочка встала, подошла к Кириному столу, выдвинула полку и достала фотографию невестки Орефьевой. Кажется, ее звали Жаклин или Николь. Одним словом, что-то экзотическое. Ну вот какое ей, Алле, дело до этой шпалы? Какое?! Не на ней же Артем женился.
        Пошарила рукой в тумбочке, но больше фотографий с моделью не нашла. А ведь Орефьева приносила еще одно изображение своей невестки.
        Кучинская положила фото Жаклин-Николь на стол и стала внимательно в него вглядываться. И что Артем в ней нашел? Хотя, справедливости ради, Аллочка понимала, что. Какая-то стервинка в глазах, что-то неуловимое, загадочное, чего у Аллочки никогда не было, и, наверное, уже не будет. Артем ей говорил: «Ты, моя родная, простая, как три рубля». Аллочка взяла ножницы и выскребла ими глаза на фотографии. Безглазая соперница никакой угрозы не представляла, да она и с глазами-то не представляла. Уже не представляла. Бывшая любовница. Бывшая!
        Алла покрутила фото и сунула его в тумбочку своего стола. Вроде стало легче.
        А потом, как последняя мазохистка, отправилась ходить около «БиоМедТеха», где работал Артем. Здание из стекла и бетона, подземный паркинг, охранник с фигурой Сталлоне в явно дизайнерской форме. Около здания стояли скамейки кубической формы - круто, но сидеть на них невозможно, - и скульптура в виде огромной запятой.
        Все правильно. Именно здесь и должен работать зять директора «НатБанка».
        Алла присаживалась на куб, вставала с него, отходила от здания, снова возвращалась. Она понимала, что так ведут себя только круглые дуры. Он женат. Причем навсегда. Ну еще бы! Такой тесть! Карьера, достаток… одним словом, обеспеченное настоящее и светлое будущее. Но Алла ничего не могла с собой поделать, так ей хотелось увидеть Селиванова. И она дождалась. Из здания вышел Артем. Он глянул на небо, улыбнулся и принялся медленно прохаживаться вдоль газона с шикарными рододендронами.
        «Конечно! - подумала Алла. - Что же еще здесь может расти, не жасмин ведь!»
        Артем время от времени смотрел на наручные часы. Наконец из остановившегося такси выпорхнула девушка в ярком одеянии. Эдакая птичка колибри. Она подбежала к Селиванову и повисла у него на шее. Тот обнял ее одной рукой, поцеловал в лоб и аккуратно опустил на землю.
        Они о чем-то переговорили, неспешно перешли через дорогу и зашли в ресторан «Солите». Алла ринулась следом. Раньше ей и в голову бы не пришло посетить заведение такого уровня. На ее зарплату не разгонишься. Но ей во что бы то ни стало хотелось разглядеть эту яркую пичужку - жену Артема. Конечно, она жена, не с любовницей же он при всех обнимается.
        Девушка села совсем рядом со столиком Селивановых. Стоит Артему лишь слегка повернуть голову, как он увидит ее, Аллочку Кучинскую. Ей даже этого мучительно хотелось - интересно, как он себя поведет?
        И он ее увидел. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он скользнул по Алле безразличным взглядом и снова повернулся к жене.
        Кучинская была готова к его испугу, недовольству, насмешке, даже к презрению, но это безразличие ее совершенно добило.
        Вторым ударом было то, что жена Артема была прехорошенькой. Аллочка надеялась, что та некрасивая, а лучше бы просто страшная, и он женился по расчету, а сам долгими вечерами грустит по ней, по Алле. Теперь она лишилась этих иллюзий.
        Наталья Селиванова, супруга Артема, была одета по высшему классу, причесана по высшему классу и вела себя по высшему классу. И Аллочка почувствовала себя кухаркой рядом с графиней.
        - Все кончено, - сказала она себе, придя домой. Подошла к зеркалу и долго в него смотрела. Потом рухнула в постель и накрыла голову подушкой.
        Глава 16
        Глаша сидела в офисе и непрерывно звонила Назире. Та второй день не выходила на связь. Такое уже бывало, но чтобы не звонить два дня! Глафира сначала подумала, что та загуляла. Хотя, если загуляла, тем более, должна была сообщить и поделиться впечатлениями. А она пропала.
        Позвонил Венька:
        - Глаш, где твоя подруга? Ее в «Возрождении» ищут, все в бешенстве. Они сказали, что дали ей карт-бланш, отправили на «Сатисфакцию», хотя могли бы туда послать кого-нибудь поопытнее. А она не оценила. Не выдержала бремени славы.
        - Господи, Веня, что ты несешь? Какое бремя славы? - фыркнула Глаша.
        - А что? Она там с Похлебкиным была накоротке, - возразил Вениамин. - И с этим, из партии «Ориентация-Запад», познакомилась. Теперь будет карьеру делать - только держись!
        - А ты-то откуда знаешь? - возмутилась Глафира.
        - Я, к твоему сведению, там все отвозил - подвозил и все видел. Ты думаешь, они на этих поединках враги? Дудки! Они поорали друг на друга в студии, а потом кофе вместе пили. И Назирка твоя рядом ошивалась, хвостом крутила. Вся из себя такая красавица. И прическа у нее была крутая. И накрашена как-то по-другому.
        - Так чего ты от меня хочешь? - внезапно рассердилась Глафира. - Иди и сам ищи свою распрекрасную Назиру.
        Вениамин рассмеялся:
        - Да она не моя распрекрасная! Она мне не нравится, не в моем вкусе. Знаешь, она злая и циничная. Назирка хоть и твоя подруга, но ты совсем другая.
        Глафира смутилась, и у нее сразу улучшилось настроение:
        - Назира очень умная. И она добьется своей цели, вот увидишь. Она знает, чего хочет от жизни. Так что, если она пропала, значит, так для нее лучше.
        - Ну ладно, Глаш, меня тут Капельман зовет. Я же на разрыв, - и Веня повесил трубку.
        Поразмыслив, Глафира решила съездить к Назире в общагу. На всякий случай, чтобы не волноваться. Вдруг все-таки она уже там. Мало ли, телефон потеряла или отсыпается. Хоть Глаша и сказала Вене, что подруга сама разберется, на душе все равно было тревожно.
        Но была одна проблема - нужно было срочно подготовить отчеты для Вострикова. Он требовал предоставить сведения по просьбам жалобщиков. Если она сейчас поедет на поиски Назирки, то точно ничего не успеет сделать. Глаша представила, как разойдется тогда Аллочка Кучинская! Даром, что секс-бомба, а характер, как у старой девы. Хотя, она такая и есть, поэтому и сквалыжит бесконечно, правильно Назира говорит.
        Глафира немного посомневалась и решила обратиться за помощью к Кире. Она баба хорошая. Хоть и скучная. Тетка, одним словом.
        - Кира, мне нужно срочно по делу отъехать. Просто позарез. Ты не могла бы помочь мне доделать отчет для Антон Семеныча. Вот, у меня все цифры на флешке, нужно только обобщить.
        - Да без проблем, Глаша, я свой уже почти доделала. И все равно сегодня остаюсь здесь ночевать.
        Интересненькое дело, ночевать в офисе остается. И не страшно ей. Хотя, эти противные Кацы что-то такое говорили про Кирину маму. Вроде она ее из дому выгнала. Глаша представила своих родителей. Как такое вообще возможно, выгнать родную дочь?
        Глафира пожала плечами и отогнала мысли о Кире, своих забот хватает. На сердце было тревожно, что могло случиться с подругой? Не позвонила, не рассказала ни о «Сатисфакции», ни о ее ведущем Владлене Сомове. Тот вообще красавчик, закачаешься! Глаша его только по телеку видела. Саму передачу она, конечно, не смотрела, была охота нудотину слушать, но Сомовым любовалась. А тут Назирка его вживую видела и не рассказала. Не может быть!
        Глаша выскочила из «Искры» и села в подошедший автобус. До общежития Назиры было несколько остановок. Если бы не острая нужда, она ни за что бы не воспользовалась общественным транспортом, подождала бы Веньку.
        На переднем сиденье разместилась мамаша с ребенком. Тот был, по Глашиным меркам, уже большой, лет семи. Он все время пытался слезть с маминых колен, но та его удерживала и что-то зло шептала ему на ухо. Понятно, почему, иначе ей придется уступить место старухе в обрезных резиновых сапогах, напяленных на шерстяные носки. Носки были из грубой небеленой нитки, только сама резинка была в цветную полоску. И как ей только не жарко!
        Бабка поставила на пол котомку, из которой торчала шинковка для капусты. Острым углом та упиралась Глаше в ногу. Она попыталась подвинуться, но с другого боку стоял мужичок, от которого так разило чесноком, что Радова решила терпеть шинковку.
        Чтобы не сойти с ума от тревожных мыслей, лучше думать о Кире. Надо же, та сразу согласилась доделать за Глашей ее работу…А ведь они не дружили и даже иногда цапались.
        Радова вдруг почувствовала благодарность. Если бы она сказала это Назире, та бы ее высмеяла. Она всегда смеялась, над Глашиными чувствами, будь то признательность, симпатия, сочувствие или жалость. Радова так и слышала, как подруга говорит ей: «Жалость - поповское чувство, как говорил великий Ленин». Правда, мама сказала, что ничего такого вождь пролетарской революции не говорил, но Кира больше верила подруге. Она такая продвинутая, а мама… что она знает?
        Да, Назирка бы ее отчитала. Она говорила, что людей надо использовать, брать от каждого то, что нужно тебе. И Тетка, то есть Кира, вызывала у нее презрение.
        «Ты посмотри на нее. Во что превратилась баба! Это все из-за ее вечных нюней и бесхребетности. Слушайся меня, чтобы не стать такой же размазней».
        Глаша с подругой соглашалась, хотя ей было немного жалко эту нелепую Тетку. Да и потом, нет-нет, ее саму охватывал страх. А вдруг и она, как эта Кира, не найдет себе подходящего кавалера? Назирка тогда убьет ее своим презрением.
        С Назирой они познакомились на одной из тусовок. Глаша поступила в учетно-кредитный техникум и с однокурсницами отмечала Татьянин день. Глафира была местной, поэтому жила дома с родителями, которые контролировали каждый шаг дочери. А иногородние девчонки жили в общежитии, чем вызывали ее жгучую зависть. Это же надо: живут самостоятельно, тусуются сколько захотят, и никто им слова не скажет. Глафира даже несколько раз отпрашивалась ночевать в общагу. Какой это был кайф!
        Поскольку лишней койки не было, девчонки их сдвинули, чтобы спать втроем. Они до полночи болтали, попивая винчик, потом Глафиру уложили посередине. А так как одна кровать была выше другой, Глаша всю ночь скатывалась на более низкую, потом сонная перекатывалась назад, через некоторое время все повторялось. Утром она проснулась невыспавшаяся, но страшно счастливая. Девчонки, правда, ее радости не разделяли. Им хотелось домашнего уюта, отдельной комнаты, а не общего душа на весь этаж.
        На день студентов их так много набилось в одной из комнат общежития - яблоку негде упасть. Назира к тому времени училась на втором курсе факультета журналистики и на праздник попала совершенно случайно. Глафира сразу обратила внимание на выбивающуюся из общей массы девушку.
        У нее были черные длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Если бы Глаша сделала похожую укладку, то стала бы похожа на попадью. А этой восточной красавице такая прическа необыкновенна шла. У нее были дивные карие глаза, точеный носик, и только плотно сжатые губы слегка портили впечатление.
        Но самое главное, что особенно поразило Глафиру, на ней не было ни грамма косметики, что в Глашином понимании было абсолютно недопустимо. Назира лениво попивала вино и осматривала голосящих и веселящихся студентов. Вдруг ее взгляд сфокусировался на Глаше, и она с грацией пантеры перед прыжком подошла к ней:
        - Привет, я Назира. Живешь здесь? - она презрительно повела головой в сторону.
        Радова оглянулась и вдруг увидела и обшарпанные обои, и колченогую мебель, и убогий интерьер комнаты.
        - Нет, я не из общаги. Я местная, - сказала Глаша, впервые радуясь этому факту.
        - Это сразу видно. У тебя взгляд другой, не голодный, - и красавица засмеялась чуть хрипловатым смехом.
        В этот вечер они пошли ночевать к Глафире. Так началась их странная дружба.
        Глаше льстило, что Назира в подруги выбрала именно ее. Еще бы! Она такая красивая, самостоятельная, независимая… Ольга Сахарова, ее однокурсница, как-то сказала:
        - Ты к Назирке душой-то не привязывайся. Она людей просто использует.
        - Как тебе не стыдно?! - возмутилась Глаша. - Как она, например, использует меня? Что у меня есть?
        - У тебя есть квартира. Назирка же у тебя постоянно ошивается: и мыться ходит, и ночует, и котлетки домашние хавает. Это не в вонючей общаге жить! И вообще, около нее душно. Она давит людей, как-будто торопится побыстрее их выжать.
        В результате они с Ольгой страшно поругались. Вечером Глафира рассказала об этом маме. Та внимательно ее выслушала и задумчиво сказала:
        - Ты знаешь, мне кажется, что доля правды в Олиных словах есть. Скажем так, Назира - очень целеустремленный человек, и она для достижения своей цели пойдет по головам.
        Глаша с мамой, конечно, не поссорилась, но обиделась сильно.
        Однажды Назира пришла к Радовым очень возбужденная:
        - Глашка, знаешь, что скоро выборы?
        - Нет, не знаю. Или знаю. Мне все равно. А ты что, в политику собралась? - засмеялась Глафира.
        - Зря смеешься. В партию вместе пойдем, - уверенно сказала подруга.
        - Ты что, с дуба рухнула? Я не пойду! - попыталась возразить Глаша. Но ее бунт был быстро подавлен.
        - Пойдешь. Еще как пойдешь, - разозлилась Назира. - Завтра мы участвуем в партийном собрании. Ты же не собираешься всю жизнь по общагам бегать да с голозадыми студентами по углам зажиматься? Нам нужен задел для будущего. И как можно скорее, пока мы молодые. Короче, надо идти в партию, чтобы сделать себе партию.
        Девушка вдруг захохотала. Так же внезапно смех прервался, и она сказала:
        - Да, незатейливый каламбурчик.
        Глафира решила посоветоваться с мамой, рассказала ей о предложении подруги и с деланным равнодушием добавила:
        - Вот эта Назирка! Ладно бы о себе, так еще и обо мне заботится.
        Мама задумчиво погладила Глашу по голове:
        - Может это и правильно, доченька, я не знаю. Я человек старой формации. Мне все-таки кажется, что без любви отношения не построишь. Вон мы с папой. Когда поженились, у нас был один свитер на двоих.
        - Как это? - не поверила Глаша.
        - А вот так, - засмеялась мама. Глаше жутко нравилось, когда мама смеется. Она хорошела прямо на глазах. - У меня было одно платье и юбка. Ну, и рубашка. А свитера не было. Так что зимой мы носили один на двоих. Благо папа тогда работал сменами. Сутки отдежурит и отдает свитер мне. Тогда я его надеваю с юбкой. А когда он работал днем, я ходила в платье. Так и жили. Но любили друг друга, и поэтому все дела спорились.
        - А я так не хочу! - Глаша вывернулась из-под маминой руки. - Я хочу все и сразу. Какой смысл заиметь квартиру-дачу-машину в старости? Мне это нужно, пока я молодая. А уж потом, чтобы у телека сидеть, многого не надо.
        Мама сняла фартук, повесила его на вешалку и сказала:
        - Ну, ну, в добрый путь. Я просто надеюсь, - дойдя до двери, она остановилась и повернулась к дочери, - что это, как детская болезнь, ветрянка или свинка. Переболеешь и пройдет. Мы же тебя по-другому воспитывали.
        Так Глафира и оказалась в партии «Народная власть». Сначала ей здесь ужасно не нравилось. Жуткие бабы: Тетка, Памела, Врачиха. Да и мужики не лучше, Опель - Попель да рыжий Венька, на которого Назира приказала даже не смотреть.
        А потом она и сама не заметила, как все эти люди стали ей если не родными, то уж, во всяком случае, близкими. Правда, это чувствовалось, когда рядом не было Назиры, ее всевидящего ока. Та презирала личную неустроенность, поэтому и Тетка, и Памела были для нее пустым местом, и упоминались только в качестве дурного примера. У Врачихи, правда, муж был, но работал шофером на скорой помощи. Так что его, считай, и не было.
        Теперь, когда Назира отсутствовала два дня, Глаша совершенно потерялась. Она побывала у подруги в общаге, но Назира там не появлялась.
        - Да ну ее, задаваку! Без нее спокойнее, - сказала Софочка Халилова, соседка Назиры по комнате. - Нет ее, и слава богу. Она нас всех достала своими поучениями. Не так мы живем, видите ли. И высокомерная такая, как ты только с ней дружишь?
        Глаша вернулась в «Искру» в состоянии, близком к паническому.
        - Да не расстраивайся ты раньше времени, найдется твоя подруга, - успокаивала ее Тетка. - Она девочка бойкая, зацепилась за какую-нибудь возможность, и не до тебя ей.
        - Я была у нее в общаге! - воскликнула Глаша. - Ее там никто не видел.
        - Тихо-тихо, - села рядом с ней Врачиха и приобняла за плечи, - сейчас Сергей Ефимович все выяснит у Похлебкина. Когда ее видели, с кем она уехала. Не волнуйся.
        - Выяснит он… - ворчливо сказала Глафира. Ей была безумно приятна забота этих нелепых женщин, хотя она, конечно, не показывала вида. - Его самого чуть не взорвали, и что он выяснил?
        В приемную вошел Торопов.
        - Ну вот, Сергей Ефимович, только про вас говорили, а вы тут как тут, - нарочито бодро сказала Аллочка.
        Сегодня она Глашу совсем не раздражала, наверное, потому, что не лезла со своими нравоучениями, а может, просто они все притерлись друг к другу.
        Торопов ничего не ответил и сразу подошел к Глафире. Присел рядом с ней на корточки и взял ее за руку.
        - Что? - помертвевшими губами спросила она. От жуткого предчувствия учащенно забилось сердце. - Назира?
        - Да, Глашенька, Назира умерла, - сказал Сергей и попытался ее обнять.
        Нет, это бред какой-то! Этого просто не может быть! Не может! Только не Назира!
        Глафира оттолкнула его, вскочила с места и закричала:
        - Вы все врете! Назирка не может умереть. Она шла на «Сатисфакцию» делать макияж! Она молодая, здоровая. Она не может умереть!
        Ответом ей была звенящая тишина. Она была такой плотной, что казалась осязаемой. Глафира Радова наткнулась на нее, как на стену.
        - Вы что, в полиции это узнали? - внезапно обессилев, спросила Глаша.
        - Нет, Антон Семенович сказал. Ему сообщили, - тихо сказал Торопов, сделав ударение на слове «ему».
        - А это точно она? - жалобно спросила Глафира, понимая, что Востриков не ошибся.
        Откуда-то появился Вениамин, прижал ее к себе. И тут она заплакала, нет, даже завыла. По-взрослому, по-бабьи. Она рыдала, Веня гладил ее по голове. Остальные стояли молча. Через некоторое время поток ее слез иссяк. Тогда Сологубова решительно взяла ее за руку, отвела в ванну, наклонила над раковиной и стала умывать. Глафире было все равно. Не хотелось ни сопротивляться заботе, ни плакать, не хотелось ничего.
        Когда через некоторое время они появились в приемной, все сидели полукругом около ее, Глашиного, стола.
        - Садись, - решительно сказал Торопов. - Нужно серьезно поговорить.
        Глаша села на кончик стула и подняла на него измученные глаза. Сергей Ефимович, наоборот, взгляд отвел и стал торопливо говорить:
        - В последнее время работать у нас, я имею ввиду нашу «Искру», становится небезопасно. Вчера пытались убить меня, взорвали машину. Только по счастливой случайности я не пострадал, но погиб другой, совершенно невиновный человек. Так что эту случайность вряд ли можно назвать счастливой.
        Он замолчал, а потом резко встал и подошел к окну. Немного постоял, раскачиваясь с пятки на носок и глядя на улицу. Вернулся, снова сел и продолжил:
        - А сегодня мы узнаем, что мертва Назира. Здесь становится слишком опасно. Сейчас приедет начальство, и будем думать, что делать дальше.
        - В смысле, «что делать дальше»? - переспросила Кира.
        - Вот придет Востриков и все скажет. Потерпите. А пока, Глаша, подумай, за что могли убить твою подругу. Вспоминай, может она тебе что-то говорила? Скоро все равно будет полиция, придется отвечать.
        - Как убить? - ахнула Глафира. - Вы же сказали, она мертва. Просто мертва. Ну упала, ударилась, ну с сердцем плохо стало!
        - Нет, Глаша, ее убили. Задушили. Прямо после программы «Сатисфакция». В костюмерной убили и завалили всякими тряпками. Программа закончилась, охранник все осмотрел и закрыл дверь. Там же столько шмоток, ничего не заметишь. Ну а впереди выходной, понедельник… А на следующий день пришла уборщица, она и нашла…
        Дверь приемной распахнулась, и размашисто вошел Похлебкин. Несмотря на неунывающий характер вечного балагура, Олег Витальевич был явно подавлен. Волосы, обычно аккуратно уложенные, были растрепаны, щетина переросла длину, задуманную Бородиной. И самое невероятное - у него не был закатан рукав рубахи, что выдавало высшую степень смятения.
        За ним семенил короткими ножками Востриков, воинственно выставив вперед подбородок.
        - Ребята, вы уже, наверное, знаете обо всем, что у нас случилось. За два дня погибло два человека. И это не считая взрыва в приемной «Возрождения». У нас становится слишком жарко. Поэтому мы предлагаем тем из вас, кто хочет, покинуть общественную приемную. Заниматься своими делами, работать, учиться, а не мчаться каждую свободную минуту сюда, - сказал Антон Семенович, оглядев присутствующих.
        Они подавленно молчали. Да и что говорить? Они все: и Глаша, и Кира, и Аллочка, и Татьяна Митрофановна, и даже Торопов были рядовыми исполнителями. Они не участвовали в партийных интригах и склоках, не лезли вверх по партийной лестнице, а просто делали свое дело. И даже болели за него. Поэтому были абсолютно не готовы к тому, что произошло вокруг них в последнее время. Да и как к этому можно быть готовым?! Вон, даже начальство растерянно.
        - Я остаюсь, - тихо сказала Кира. - Идти мне все равно некуда. Да и потом, за что меня убивать? Я ничего опасного не делаю, только стараюсь помогать людям.
        После ее слов все будто очнулись, ожили.
        - Я тоже, - сказала Аллочка. - Надо просто быть осторожными, и все. Я остаюсь.
        - Подождите, ребята. Это все, конечно, очень трогательно, но дело нешуточное. Поймите, Назира тоже ничего опасного не делала, а ее убили. Видимо, только за то, что она была в нашей партии, - Востриков попытался убедить подопечных.
        - Назиру убили не из-за партии, - шмыгнув носом, сказала Глафира, - она наверняка куда-нибудь влезла. Так что я тоже никуда отсюда не пойду.
        - Стоп! Глаша, что значит «влезла»? - переспросил Востриков.
        - А то и значит, что она вечно все узнавала и запоминала. Говорила: «Кто владеет информацией - тот владеет миром».
        И Глафира снова заплакала.
        Похлебкин встрепенулся, провел ладонью по волосам, приосанился.
        - Так я ж и говорю, Антон Семеныч, что не полезут они больше на нас. Должны понимать, что сейчас и полиция за дело взялась, и наша служба безопасности. Они что, всех наших переубивают, что ли? За что?
        - Значит так, - подвела итог встречи Сологубова. - Мы остаемся. Работаем все в прежнем режиме.
        - Работаем, - подтвердил Торопов. - Ребята из охраны у нас дежурят, тревожная кнопка у нас есть…
        - Спасибо всем, конечно, - растроганно поблагодарил Востриков. Он позволил себе секундную слабость - растрогаться, но тут же взял себя в руки. - А теперь, Кира, я хотел у тебя попросить фотографии той модели, которую убили. Дай их сюда, от греха подальше. А то мало ли, полиция найдет…
        - Какой модели? - не поняла Глафира. - По поводу которой приходила ее свекровь? Про которую по телеку говорили, что ее в ванне нашли зарезанной? А она что, прямо настоящая модель?
        Востриков кивнул головой. Кира пошарила в тумбочке и растерянно протянула:
        - А фотографий нет. Странно, вроде, я их клала в этот ящик.
        - Ну, правильно, одной нет, - сказал Востриков. - Потому что ее нашли у Назиры в сумке. Но, как я понял, была и вторая. Так что дай мне эту фотографию.
        Раздались удивленные возгласы.
        - А зачем Назире была нужна эта фотка? - удивилась Глаша.
        - Я тоже хотел бы это знать. Кто отдал ей тот снимок? - зыркнул глазами Антон Семенович.
        - Да никто не давал. Много она спрашивать будет. Взяла сама, да и все, - в сердцах сказала Глаша.
        - Когда она могла это сделать? - строго спросил Востриков.
        Все принялись вспоминать, и вырисовалась следующая картина.
        Несколько дней назад Назира пришла к Глафире в «Искру». Женщины рассматривали фотографии невестки Орефьевой.
        - Грудь у нее, конечно, силиконовая…
        - И ресницы наращенные…
        - И губы накаченные…
        - Ой, да ладно, завидуйте молча…
        Назира подошла к столу, взяла в руки сначала одно фото, потом другое. Долго смотрела. Потом выдала:
        - Классная телка. Породистая, - и равнодушно вернула фото на место.
        - А как тогда карточка оказалась у нее? - повторил вопрос Похлебкин. И тут он обратил внимание на Кучинскую. Она стояла ни жива, ни мертва.
        - Ну-ка, иди сюда, - он подхватил Аллочку под локоток и вывел из кабинета.
        Пока они отсутствовали, Востриков снова расспрашивал Глафиру о подруге. Но та ничем помочь не могла. Да и что она могла рассказать? Только то, что Назира позвонила Глаше во время перерыва в «Сатисфакции» и сказала об открывшихся возможностях, и о том, что теперь ее карьера пойдет в гору. И все. А что за возможности, так и не сказала. Назира, когда надо, могла быть очень скрытной.
        Вернулись Похлебкин и заплаканная Аллочка.
        - Коллеги, у нас чудеса за чудесами, - и он жестом фокусника бросил на стол фотографию модели Николь с выколотыми глазами.
        Глава 17
        Уже который день Кира ночевала в приемной «Искры», поэтому приходилось просыпаться очень рано. А что делать? С девяти часов начинался прием людей, однако уже в восемь появлялись первые посетители. Они собирались около подъезда и начинали галдеть. Естественно, жители ближних домов были недовольны. Поэтому Кира, как только просыпалась, приводила себя в порядок и выпивала кофе, сразу открывала приемную и запускала людей внутрь. Пусть шумят в коридоре.
        Она только успела включить чайник, как позвонили из детективного агентства:
        - Кира Анатольевна, у нас есть кое-какие новости.
        И она помчалась в «Мегрэ». На этот раз ее снова принимали в похожем на зимний сад зале с глубокими креслами. Разговор был не с Романом, а с Игорем, высоким худым парнем с глубокими залысинами.
        Именно ему было поручено искать сведения о Кирином отце.
        - Кира Анатольевна, а скажите, почему вы Анатольевна? - спросил ее сыщик.
        - Здрасьте, пожалуйста! Потому что папа, наверное, был Анатолий. Или у вас есть другое объяснение этому странному факту? - с иронией спросила Кира.
        - Представьте себе, есть, - сказал Игорь. - Ведь у вашей бабушки такое же отчество?
        - Да, - подтвердила Кира. - Я не пойму, что вас удивляет. Вы заставляете меня волноваться.
        Тот довольно засмеялся:
        - Не обижайтесь! - он ободряюще похлопал Киру по руке. - Просто есть предположение, что у вас отчество вашего прадеда. Ваша мама была настолько обижена на вашего отца, что не захотела давать вам его отчество. Так часто бывает.
        - А с чего вы так решили? Разве не может быть двух одинаковых отчеств, у бабушки и у меня? - совсем разволновалась Кораблева. - Имя-то распространенное.
        - Может, может, все может, - протянул Игорь.
        - Я даже боюсь задать вам вопрос… - Кира замялась. - Вы что, нашли моего… папу? - спросила она, чувствуя комок в горле.
        - Разберемся с Анатольевной, тогда можно будет делать выводы. Мы надеялись, что вы нам в этом поможете. Может, ваша мама говорила что-то типа: «Я никогда не дам ребенку отчество этого подлеца»? - Игорь провел рукой по залысине, приглаживая остатки волос.
        - Нет, ничего такого, - Кораблева с досадой покачала головой.
        - Ну и ладно. Сами справимся. На то мы и сыщики, - ободрил ее Игорь. - А уж после этого определимся с ценой. Договорились?
        Кира согласно кивнула головой.
        - Теперь по поводу Самохина. Нам удалось привлечь к поискам общество «Мемориал». И вот что мы выяснили. Следы Катерины, единственной любви Самохина, отыскались в Оренбурге. Потом в поселке Красноуральск. В 1952 году она умерла, а ее дочь оказалась в детском доме города Ишим, что в Тюменской области. В восьмидесятых годах она появляется в поселке Дзержинский Московской области. Известно, что и у нее родилась дочь, то есть внучка Макара Евграфовича. И все. Пока больше ничего не нашли. Знаем, что дочь Самохина звали Ниной, а внучку Ларисой. Фамилия Нины на момент рождения дочери была Найденова.
        И вот с этой информацией Кира спешила к старику. Она перебежала через дорогу и остановилась у дома, в котором жил Самохин. Возле него был разбит ухоженный палисадник, по периметру которого под углом были уложены друг на друга красные кирпичи. Кораблева подняла голову и залюбовалась основательностью постройки, оштукатуренным фасадом и сверкающей на солнце новой жестяной крышей.
        Тесть Макара Евграфовича был каким-то крупным военным чином, поэтому ему выделили квартиру в величественном доме с колоннами, барельефами и высоким бельэтажем. Когда его дочь вышла замуж, он разменял свою роскошную квартиру на две. Он с супругой остался в том же доме, только в квартире меньшей площади, а Самохины переехали в дом послевоенной, так называемой, сталинской постройки.
        В свое время в нем жили высшие слои советского общества, то есть, партийные и хозяйственные руководители, представители творческой интеллигенции. Со временем состав жильцов значительно поменялся. Новые жильцы без сожаления вырывали старые чугунные батареи, делали натяжные потолки, объединяли кухни с залами.
        А в квартире Макара Евграфовича время будто остановилось: на стенах были добротные белорусские обои, на потолке гипсовая лепнина с растительным орнаментом, а на кухне встроенная мебель, изготовленная комбинатом бытового обслуживания еще в застойные времена. Но вся скудность и неприглядность интерьера с лихвой компенсировалась высоченными потолками, широкими подоконниками, паркетными полами, просторными комнатами и обилием воздуха. В квартире был даже закуток, который использовали под кладовую.
        Они подходили друг другу - квартира и Самохин.
        Кира еще немного постояла у дома, вдыхая полной грудью медовый аромат меленьких белых цветочков, высаженных вдоль дорожки к подъезду. Подождала, вдруг Макар Евграфович выглянет в окно, увидит ее, обрадуется… Но за стеклом никого не было, и у Кораблевой вдруг отчего-то тревожно сжалось сердце.
        Девушка подбежала к квартире, хотела нажать на звонок, но потом передумала. Самохин ведь может отдыхать, а тут она со своим перезвоном, поэтому решила открыть дверь ключами. Как-то Макар Евграфович дал ей второй экземпляр со словами:
        - Пусть у тебя будут, а то мало ли что. Вдруг со здоровьем что неладно будет. Во мне ж пуля с войны до сих пор сидит. Да и сердце пошаливает. Ежели станет мне плохо, не смогу доковылять до двери, так у тебя ключи будут.
        Кира открыла дверь, стараясь не шуметь, на цыпочках прошла на кухню. В квартире было тихо. Она заглянула в спальню, Самохин лежал на боку, укрытый одеялом по самый подбородок. Одна рука беспомощно свесилась, редкие седые волосы плотно облепили череп. У Киры от жалости сжалось сердце. Боже мой, почему они так поздно встретились?
        Кораблева тихонько прикрыла дверь спальни, переложила купленные продукты в холодильник, перемыла составленную в раковину посуду и стала ждать, когда же проснется Макар Евграфович. Прошло около получаса, и Кира забеспокоилась. Старик в силу возраста засыпал в течение дня несколько раз. Вернее, даже не засыпал, а впадал в дрему. И находился в таком состоянии минут десять-пятнадцать. Но сегодня…
        Кира снова тихонько зашла в спальню. Наклонилась и прислушалась к дыханию старика. Ей показалось, что она его не слышит.
        - Макар Евграфович, - тихонько тронула она его за плечо. От этого прикосновения его тело безвольно откинулось, и Кораблева увидела совершенно восковое лицо. На шее старика еле-еле пульсировала жилка темно-фиолетового цвета. Пары секунд Кире хватило, чтобы прийти в себя. Она схватила телефон Самохина, лежащий на тумбочке рядом с кроватью, и набрала номер скорой. Быстро и четко ответила на вопросы диспетчера по поводу состояния больного, его фамилии, возраста.
        И только после этого она рухнула на колени перед иконой, висевшей в углу, и стала истово молиться, чтобы врачи не опоздали. К стыду своему, из всех молитв она знала только «Отче наш», поэтому стала читать ее. «Отче наш, Иже еси на небесех!.. - лихорадочно бормотала она, - …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», - заканчивала и начинала снова: «Отче наш…».
        Ей казалось, что время остановились, но когда раздался звонок в дверь, часы показали, что прошло около пятнадцати минут.
        Доктору стоило только взглянуть на пациента, как он мгновенно принял решение:
        - Немедленно носилки. Какие у пациента хронические болезни?
        - Я не знаю. Он говорил только, что у него слабое сердце. И пуля с войны сидит, - лихорадочно вспоминала Кира.
        - Понятно, - сердито зыркнул на нее доктор. - Давайте его страховой полис.
        Кира открыла дверцу секретера и достала папку, в которой Самохин хранил всю свою, как он называл, «больничную историю».
        Доктор мельком ее просмотрел, буркнул: «Понятно». Затем взял блистер с тумбочки, в котором не хватало нескольких таблеток, и снова произнес: «Понятно».
        Кирино сердце что-то царапнуло, что-то показалось ей неправильным, но в это время санитары принесли носилки, и она бросилась им на помощь. Собрав нехитрые пожитки старика, она села в машину рядом с больным. Дверца закрылась, и они тронулись в путь.
        Глава 18
        Аллочка трудилась секретарем в интернет-компании «Биплан». Коллектив был молодой, творческий и по этой причине очень неорганизованный. Ребята курили на рабочем месте, бросали где попало кофейные чашки, приходили в офис и уходили, когда взбредет в голову. Поэтому Алла не только отвечала на телефонные звонки, оформляла заказы, вела документацию, но и мыла, убирала, напоминала, проветривала. Это было хлопотно и походило на сизифов труд - только она вымоет чашки, как они опять стоят грязные, только вытряхнет пепельницу - та снова полна окурков.
        Аллочка несколько раз порывалась уволиться, но так и не смогла оставить неприспособленных, безалаберных, но ставших такими родными ребят. Матвей, если его не покормить, так и будет в монитор пялиться да кофе ведрами глушить, пока язву не заработает. Егор пожар устроит, вечно он окурки везде разбрасывает. Степан обязательно забудет инсулин уколоть. Как они без нее?
        Но было в этой службе большое преимущество - график работы. Он был свободным, даже слишком свободным. Можно было опоздать, уйти пораньше домой, а то и вообще прогулять.
        И сегодня такой вольный режим был как нельзя более кстати.
        Аллочка проснулась очень рано, приняла душ и задумчиво выпила две чашки крепкого кофе, не ощущая ни вкуса, ни аромата. Поразмыслив, она, наконец, решилась: распахнула дверцы платяного шкафа и стала придирчиво рассматривать свой гардероб. Затем вытащила серую юбку, она единственная была ниже колена, и блузку под горло. Приложила выбранный наряд к себе, наклонила голову и уставилась в зеркало.
        Оно показало симпатичную, но обычную, даже примитивную, по Аллиному мнению, мордашку. Таких кругом полным-полно, только повернись, и искать не надо. Цена им пять копеек за пучок в базарный день, как любил говорить Селиванов. Алла горько усмехнулась. Прав был Артем, ох как прав, нет в ней класса. Она тряхнула головой, отгоняя мысли о Селиванове, кинула выбранные вещи на кровать и отправилась приводить себя в порядок.
        Аллочка особенно тщательно накрасилась, чтобы и ярко, и не вульгарно. Высоко заколола волосы, отчего шея стала казаться хрупкой и беззащитной. Повесила тонюсенькую золотую цепочку с жемчужиной-капелькой. Снова посмотрела на себя в зеркало. Да, абсолютно обыкновенная. Неудивительно, что Артем не узнал ее в ресторане. Обыкновенная!
        Кучинская быстро натянула на себя выбранный наряд, мазнула по запястьям духами, вызвала такси и отправилась к Зое Павловне Орефьевой.
        На лавочке ярко-голубого цвета у подъезда свежеоштукатуренного здания сидели две бабульки и с неодобрением поглядывали на Аллочку. Между ними на целлофановом пакете лежала горка семечек. Старушки по очереди брали их в пригоршню - в пясточку, как говорила Аллина бабушка, - и по одной закидывали в рот.
        Аллочка вот уже битых полчаса прохаживалась мимо дома и никак не решалась войти. Несколько раз она порывалась развернуться и уйти подальше от этого опасного места. Но снова и снова возвращалась, понимая, что если она струсит, проблема так и останется нерешенной. Лучше пожалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала.
        Алла прохаживалась, старушки провожали ее глазами, наклонялись друг к другу, о чем-то шептались и лузгали семечки. Наконец одна из них поднялась, отряхнула с халата шелуху и, тяжело переваливаясь, потянулась к дому. Вторая еще немного посидела, потом глянула вверх и тоже засобиралась.
        По небу целый день мотались тучи. А сейчас их сгрудило ветром в одну большую темную кляксу, которая начала увеличиваться прямо на глазах и внезапно прорвалась потоком теплой воды.
        Это помогло Аллочке решиться.
        Она еще секунду посомневалась и заскочила в подъезд. Захлопнув дверь, девушка удивилась, как быстро потемнело на улице. Сквозь фрамугу было видно, как ветер наклонял деревья, срывал с них тяжелые мокрые листья и расшвыривал по сторонам. Алла еще немного полюбовалась на непогоду, потом повернулась к лестничной клетке.
        Та выглядела просто образцово-показательной. Алла поднялась на пятый этаж. Было чисто, красиво, между этажами стояли цветы. Это были не засохшие герани, которые жалко выбросить, поэтому проще вынести на лестничную клетку, а шикарная монстера и лобастые фикусы.
        Кучинская даже позавидовала такой роскоши, но тут же себя одернула, никто не мешает и ей в подъезде навести красоту.
        Алле просто необходимо было побеседовать с Зоей Павловной Орефьевой, свекровью убитой модели Жаклин-Николь. Вот чувствовала, что ей это нужно, хотя не очень понимала, зачем. Она часто принимала решения не разумом, а сердцем. Возможно, потому что всегда была не очень умной. Мужчины ей это прощали, находили даже милым, однако никто так и не взял замуж. Может, все дело именно в этом. В ее уме.
        Она вспомнила, как однажды мама Артема, Наталья Ивановна (она требовала называть себя Натэлла Яновна) сказала ей об этом. Не прямо, разумеется, а намеком. Алла тогда рыдала у нее на плече, увидев Артема с этой тощей каланчой, то ли Жаклин, то ли Николь. И Натэлла Яновна, поглаживая ее по голове, проворковала:
        - Аллочка, золотце, ну не надо так убиваться. Встретишь ты еще своего принца.
        - Но я люблю Артема, мне никто другой не нужен, - подняла Алла заплаканное лицо.
        - Его многие любят. Так что же ему, разорваться? - печально спросила Селиванова. - И тем более, раз ты его любишь, девочка, ты должна желать ему счастья. Ты пойми, Артемка очень талантлив, жизнь открывает перед ним такие перспективы! У него престижный ВУЗ и желательно, чтобы будущая супруга разделяла его увлечения. Училась в том же институте, занималась наукой, помогала ему, ходила на рауты, умела поддерживать умные разговоры. Ты ведь не сможешь ему этого обеспечить, правда?
        Алла вытерла слезы и согласно кивнула головой.
        Тогда она даже не поняла, что ее оскорбили и поставили на место. Она во всем согласилась с Натэллой Яновной и, действительно, решила, что она не та женщина, которая может стать супругой Артема.
        Алла мотнула головой, отгоняя ненужные мысли, и решительно позвонила в красивую металлическую дверь, в центре которой, словно глаз циклопа, размещался огромный глазок.
        Некоторое время стояла тишина, потом загремели замки, и дверь открылась на длину цепочки.
        - Кто такая? Учти, мы ничего не покупаем, никаких пылесосов и кремов для лица.
        - Зоя Павловна, моя фамилия Кучинская. Я из партии «Народная власть», вы приходили к нам в приемную по поводу вашей невестки.
        Цепочка откинулась, из-за двери высунулась сухонькая ручка и неожиданно с силой втянула Аллу в квартиру.
        - А ну-ка заходь, нечего в дверях всякую ерунду голосить. Проходь, я сейчас.
        Алла решительно перешагнула порог, разулась и босиком прошлепала на кухню. Села на табуретку, стоящую возле окна, и осмотрелась. Вдоль стены стояла мебель приятного молочного цвета, современный холодильник и большой стеклянный стол, окруженный кожаными стульями цвета топленого молока. Очевидно, обстановку выбирали либо сын, либо невестка.
        Дальше в дело вступила практичность хозяйки квартиры. Стеклянный стол с одного края был покрыт клеенкой в подсолнухах, на стульях лежали вязаные подстилочки, на мебели то тут, то там ухватки, деревянные туески, хохломские ложки. А на самом видном месте гордо выстроились металлические баночки для сыпучих ингредиентов, красные в белый горох.
        Ну и, конечно, весь подоконник был заставлен цветами: фиалкой, столетником, и - куда же без нее - геранью. Эдакий микс вкусов производил очень странное впечатление. Видимо, хозяйка всеми силами держалась за милые ее сердцу вещи, которые помогали ей ощущать почву под ногами.
        Аллина бабушка тоже упорно сопротивлялась любым новинкам, которые появлялись в их доме. Если мама покупала модный в восьмидесятые стильный журнальный столик, бабушка немедленно накрывала его вышитой салфеткой. На кресла и подлокотники дивана раскладывались вязаные крючком покрывала.
        Бабушка до самой смерти спала на перине, которую каждое утро и вечер энергично взбивала. На перьевом чуде одна на другой лежали подушки, верхняя из которых обязательно ставилась треугольником. А сверху на них - о роскошь! - были наброшены капроновые накидки. Когда Аллочка была маленькая, она наряжалась невестой, и из этих накидок мастерила себе фату.
        Бабушка ссылалась на то, что новые вещи не в ее вкусе, они неуютные, современные и напоминают о том, что ее молодость прошла. Поэтому никакие уговоры мамы о том, что пора все старье выкинуть на помойку, не помогали.
        Орефьева вошла на кухню и осторожно села на край табуретки.
        - Ну и чего пришла? Про какую такую невестку говорить? Нету у меня никакой невестки, - острое личико и хитрые глазки делали ее похожей на хорька.
        - То есть как это нету? - возмутилась Алла. - Вы же приходили. Скандалили, фотографии ее оставляли… Вот меня и послали к вам разобраться, вдруг и правда мы сможем чем-нибудь помочь.
        Было видно, что старушка нервничает. Она суетливо поднялась со своего места, включила конфорку и плюхнула на нее чайник. Орефьева стояла к Алле спиной и то и дело вытирала стол, смахивая с него одной ей видимые крошки. Подняла с газа чайник, протерла его, снова вернула назад, потом на секунду задумалась и стала решительно доставать из шкафчика чашки, блюдца, конфетницу и все это ставить на стол перед Кучинской.
        - Так не признала я тебя. Когда к вам ходила, ты вроде другая была, - она бросила исподлобья тяжелый подозрительный взгляд.
        - Ну да, другая. В смысле, не я другая, а вы обращались к другой нашей сотруднице. Начальство попросило меня сходить к вам и разобраться, потому что я опытней, - Аллочка выдала легенду и осторожно посмотрела на Зою Павловну.
        Та ничего не говорила, лишь внимательно следила за закипающим чайником. Едва тот набрался пара, чтобы следом выдать залихватский свист, как Орефьева моментально выключила конфорку, не дав ему возможности исполнить свою песню до конца.
        Так же молча она плеснула кипяток в фарфоровый чайничек, в котором, по всей видимости, уже был заварен чай. Аллино подозрение подтвердилось после того, как из носика заварочника в ее чашку потекла бледно-желтая жидкость. Налив заварку до половины, Орефьева добавила в кружку воды.
        «Прямо Плюшкин, - вспомнила Аллочка героя романа «Мертвые души». - Скупердяйка».
        Закончив «чайную церемонию», Зоя Павловна села и сложила руки на коленях. Аллочка поняла, что та наконец готова к разговору.
        - Ну вот, приходили же к нам. А говорите, нет у вас невестки, - с укором сказала Кучинская.
        - Так и нету у меня невестки, померла она. Вот потому я так и сказала, что нет, мол, ее.
        Аллочка ахнула и картинно приложила руки к щекам. «Да, артистка из меня никудышная», - подумала она.
        - Как это померла? Ведь она такая молодая!
        - О то ж, молодая. Все хвостом крутила, так и убили ее. В ванне. В чем мать родила. Срамота. Вот жила, как срамница, так и упокоилась. Спаси Господь ее душу грешную, - и Орефьева вяло перекрестилась.
        - А кто ее убил, вы уже знаете? - спросила Алла заинтересованно.
        - И-и, милая, да кто же знает! Там милиция разбирается. Только ничего никто не найдет. Она же хвостом крутила направо и налево. Сына маво чуть не срестовали. Хорошо, что он в командировке был, когда ее убили. Милиция даже проверяла. А у ей-то, у Ники, столько хахалей было - не приведи Господи. Вот и пойди, разберись, кто ее прибил-то. Ты, девка, в милиции-то не говори, что я у вас была. А то они сразу перестанут искать виноватого и меня начнут пытать. Да ты пей чаек-то, пей!
        Алла развернула конфету, та была покрыта белым налетом. Интересно, сколько лет этим сладостям? Подержала ее, посомневалась - удобно ли - и положила на блюдце. Зоя Павловна проводила «Красный мак» острым взглядом.
        На кухне было темно. Небо заволокло тучами, дождь лупил по подоконнику, но Орефьева свет не включала.
        В замке заворочался ключ, и в проеме двери показался рослый силуэт.
        - А что ты сидишь впотьмах? - под потолком вспыхнула лампочка. - О, у нас гости?
        На пороге стоял самый настоящий богатырь. Алла в детстве смотрела фильм про Александра Невского, его играл бабушкин любимый актер Николай Черкасов. Так вот, пришедший был просто его копией, правда без бороды. «Черкасов» замер на мгновение и уставился на Аллу. Та смущенно потупилась от его пристального взгляда. Это надо же, как назло сегодня и одета, как старая дева, и тени на веки не наложила, и прическа бабская.
        - Да вот, сынок, сидим, сумерничаем. А чего свет-то зря палить? Денежки-то с неба не валятся, - заискивающе сказала Зоя Павловна.
        - Ну и как зовут твою прекрасную гостью? - спросил «сынок» у матери.
        - Дык у нее и спроси. Иди мой руки, будем пить чай.
        - Меня Аллой зовут, - представилась Кучинская, почувствовав невероятное волнение, чему очень удивилась. Давно уже никто кроме Селиванова не вызывал у нее такого трепета.
        Как только сын вышел, Зоя Павловна, понизив голос, зачастила:
        - Ты, девка, только сыну моему не говори, что я к вам приходила. Скажи, что просто пенсионеров обходишь, - договорить она не успела, потому что на кухню вернулся Орефьев.
        Алла никак не могла понять, почему этот богатырь вызывает у нее какое-то материнское чувство. Владимир высокий, мощный, того и гляди пуговицы на рубашке оторвутся. Как такого жалеть? А вот Алле хотелось и пожалеть его, и успокоить, и по голове погладить.
        - Ну вот и я. Мам, давай чаек. Но только не эту бурду, которой ты Аллу потчуешь, - сказала он, приподняв крышку с заварочника.
        Зоя Павловна метнулась к плите.
        - Давайте, наконец, познакомимся поближе, - он оседлал стул. Меня зовут Владимир. Я сын Зои Павловны. Работаю фотохудожником. Кажется, все. А теперь вы, милая незнакомка.
        Орефьев сказал это уверенно, но как-то безучастно. Вроде и интересуется ею, Аллочкой, а глаза ничего не выражают. Типа, просто вежливость хозяина, и ничего больше.
        - А мне сказать особенно и нечего. Я работаю секретарем в частной фирме, - сказала Алла.
        - И что же связывает секретаря частной фирмы с пенсионеркой Зоей Павловной? - спросил Владимир.
        И снова никакого интереса в голосе.
        - Ну что ты привязался к девочке? - перебила его мама, разливая в кружки ароматнейший напиток. Совсем не тот, которым она угощала Аллу полчаса назад. - Она в партии этой новой, у которой такой президент с закатанным рукавом. Завидный такой! Они же сейчас на выборы идут, вот и опрашивают всех, кто чем доволен, кто недоволен. И ко мне пришли, к пенсионерке, узнать, не надо ли чего.
        - Вы? В партии? И чем же такая красавица может там заниматься? Разве это женское дело? Я слышал, у вас что-то взорвали, какие-то ваши приемные, если не ошибаюсь. Или это не вас взрывали? - Владимир был, наконец, по-настоящему взволнован.
        Алла прислушалась к себе, ей было приятно его беспокойство.
        - Это нас взорвали. Мы закрыли «точку», ну ту, что на улице Победы. Еще по телевизору про это много говорили.
        Владимир согласно качнул головой.
        - Вернее, не то, чтобы мы закрыли, но она сгорела, как только «Народная власть» за нее взялась. После этого все и началось. И вы не правы, что политика - только мужское дело. Вот я работаю в приемной партии, мы помогаем людям решать их проблемы. И между прочим, они нам благодарны, - неожиданно горячо сказала Кучинская.
        Орефьев внимательно слушал, чуть склонив голову. Он сидел настолько близко, что Алла чувствовала тепло, исходящее от его тела. От него ненавязчиво пахло одеколоном с горчинкой и еще чем-то очень знакомым, но Кучинская не могла вспомнить чем. Он поднял на Аллочку глаза и стало понятно, почему ей хотелось его пожалеть. Глаза! У Владимира был взгляд больного животного. И она мгновенно вспомнила запах, который примешивался к его одеколону. Запах лекарств. Когда болела Аллина бабушка, у них дома так же пахло - валерьянкой, корвалолом, валокордином…
        «Ах, да, у него жена погибла», - спохватилась Алла.
        Дождь закончился, но небо все еще было хмурым. Правда, стало несколько светлее, и Зоя Павловна не выдержала, выключила свет. Кухня снова погрузилась в полутьму.
        От этого Владимир, его внимательный взгляд, его близость, все стало несколько нереальным. Только что Аллочке казалось, что счастье еще возможно, что она сможет и сама полюбить, и стать любимой, как этот полумрак все разрушил. Владимир только что был рядом и настоящий, а сейчас стал героем ее снов, смутным видением. Она загадала: если он включит свет, значит, все будет хорошо.
        Орефьев встал, подошел к окну и глянул на небо. Затем щелкнул выключателем:
        - Ма, ну что мы в потемках сидим? Мне Аллу не видно. Сейчас она настоящая, а в сумерках была как «мимолетное виденье, гений чистой красоты». Вы меня простите за такой слог, - обратился он к Алле, - прекрасное виденье и все такое. Просто я художник, а у них все, знаете ли, с выкрутасами. Нормально сказать не могут.
        Оттого, что он говорил о себе в третьем лице, Алла поняла, что он смущен. А вообще удивительно, как они одинаково почувствовали ситуацию.
        После того, как на кухне стало светло, Орефьев как-то изменился. Стал увереннее, что ли. Взгляд был еще печальным, но тоска из него исчезла.
        Владимир закинул в рот конфету и припал к чашке с чаем.
        - Ма! Сколько лет сладостям? Я чуть зуб не сломал!
        - И чего сразу «сколько лет»? Мне в прошлом годе Вера Власовна на День Победы принесла. А что им сдеится? Токма затвердеют, так от этого они слаще быть не перестанут.
        Орефьев засмеялся и взялся за следующую конфету.
        - А и правда. Что им будет. Так о чем это мы говорили? Ах да, о партии… Я не умоляю вашего вклада в общее дело, - Алле показалось, что он едва заметно улыбнулся. - И мне нравится, что вам нравится, простите за тавтологию, помогать людям в решении их проблем.
        Аллочка не знала, что означает слово «тавтология», но главное поняла - он одобряет ее деятельность в партии. И сразу же стало страшно, вдруг сейчас Владимир скажет еще что-нибудь слишком умное, и она не поймет, о чем разговор. Поэтому решила пойти в наступление.
        - Я разговаривала с Зоей Павловной, и она мне сказала, что погибла ее невестка. Я так понимаю, ваша жена, - она вопросительно взглянула на Владимира. Тот не сводил с нее глаз, но головой не кивнул. - Я вам очень сочувствую, то есть, соболезную.
        - Мам, ты, вроде, собиралась к Виктории Генриховне, - сказал Владимир.
        Зоя Павловна некоторое время посидела, удивленно глядя на сына, а потом засуетилась:
        - И правда, что это я с вами засиделась, а меня суседка ждет.
        Орефьева вообще странно говорила, некоторые слова произносила правильно, другие на просторечный лад.
        После того, как она ушла, Владимир пригласил Аллу перейти в комнату. Там стояла стильная низкая мебель, на стенах - светлые обои. Диван и кресла оливкового цвета. Но все портили тканые пледы, прикрывавшие «маркую» обивку. На журнальном столике лежала вышитая салфетка, такая же была накинута на тонкий плазменный телевизор. Это было настолько нелепо, что Аллочка невольно улыбнулась. Владимир заметил ее иронию и сразу стал оправдываться:
        - Знаете, я в гору пошел не очень давно. Просто однажды стал «модным». Как-то сделал портфолио Наталье Давыдовой, а она возьми и заключи контракт с агентством «Макс». Может, слышали о такой модели Натали Давидофф?
        - Боже мой, конечно! - вскричала Алла. - Она мне так нравится!
        - Как только Натали замелькала на мировых подиумах, я сразу стал популярным. Как говорится, проснулся знаменитым. Тогда и появились первые настоящие деньги. Купил вот эту квартиру. Потом женился на Нике.
        Он подошел к бару.
        - Выпьете что-нибудь? - обратился он к Алле.
        Она кивнула:
        - Вина, если можно.
        Владимир налил ей «Херес», а себе плеснул виски.
        Отпив добрую половину фужера, он продолжил:
        - Она меня никогда не любила. Я же сказал, что стал «модным». Ника тоже надеялась стать знаменитой фотомоделью. Мечтала, что ее портфолио будет не хуже, чем у Натали. Она даже стала называть себя Николь Орефьефф, он снова пригубил виски. - Смешно.
        - Вы не рассказывайте больше ничего. Вам, наверное, очень трудно это все вспоминать, давайте не будем, - Кучинская чувствовала себя очень неловко, присутствуя на чужой исповеди.
        - Да нет, Алла, я, собственно, для вас рассказываю. Ну, чтобы все понятно было. Тем более, что большого горя, к своему стыду, я не испытываю. Бедная, глупая, жадная, амбициозная девочка. Гонора было много, но работать, как Натали, она не хотела. Думала, выйдет замуж за фотографа - и карьера в кармане. Мы поженились, эту квартиру я оставил матери. Она сразу все переделала по своему вкусу, все эти салфеточки, накидочки… - он нежно улыбнулся и обвел рукой комнату.
        Алла внимательно слушала и не уставала удивляться, как такого красивого богатыря можно было не любить. Неужели слава модели важнее семейного благополучия?
        Владимир снова плеснул себе виски, а Алле подлил вина.
        - Я купил квартиру-студию, мы с Никой переехали туда. Жить с ней было совершенно невозможно, постоянные тусовки, пьянки… Потом она стала все чаще приходить домой под утро. Поначалу я бесился, закатывал скандалы, хлопал дверью, уходил… Потом чувства перегорели. Знаете, когда все чересчур, страсти бурлят, эмоции зашкаливают, то рано или поздно наступает предел, - Владимир ребром ладони провел по шее.
        - Я вас понимаю. Когда чего-то слишком много, то со временем устаешь от этого, - Алла кивнула. Уж кому, как не ей об этом знать.
        - Именно. Я понял, что устал. Что больше не хочу ее ждать, глядя на часы, не хочу тягать ее в ванну, когда ей плохо с перепоя, не хочу выслушивать ее лживые объяснения… И я купил Нике квартиру. Она давно просила, говорила, что ей, как творческой личности, просто необходимо гнездышко, в котором она сможет расслабляться после съемок. После переезда в собственное жилье в нашем общем она больше не появлялась. Вот, пожалуй, и все. А несколько дней назад я уехал на съемки. И слава богу, потому что иначе меня обвинили бы в убийстве.
        Они помолчали.
        - Вот взял и все вам выложил. Некрасиво, наверное. Как говорится, о мертвых или хорошо, или ничего… Хотя, вроде есть продолжение этого выражения.
        «О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды», - сказал Орефьев.
        Алле хотелось узнать, что случилось с Николь, но уже не так остро, как до встречи с Владимиром.
        Он опустил голову и роскошная длинная челка упала на лицо.
        - Ее нашли в ванне с «колото-резаными ранами», как написали в протоколе, - Орефьев пробормотал это так тихо, что Аллочка еле его услышала.
        Они снова замолчали. Нужно было что-то сказать и Кучинская растерялась. Успокаивать? Соболезновать?
        Орефьев подошел к окну и замер, время от времени поднося фужер ко рту.
        Внезапно он развернулся и стремительно подошел к Алле. Сел рядом с ней на диван.
        - Алла! Вот черт, - он снова встал. - Не знаю, как и сказать. Знаете, я ведь уже махнул рукой на свою личную жизнь. Если бы вы побывали на какой-нибудь фотосессии, вы бы меня поняли. Манерные, капризные, порочные, с холодными глазами и расчетливым сердцем модельки… Любое сказанное ими слово продумано, взвешено, оценено. Смотришь на все это, как будто находишься в театре.
        - Неужели все такие? И Натали Давыдофф? - скорее от смущения, нежели от любопытства спросила Алла.
        - Ну, Натали труженица. Вот она другая. Поэтому и достигла таких высот, - Владимир сказал это таким тоном, что Алла моментально догадалась: между ними что-то было. Может роман, а может неразделенная любовь. От этой мысли в ее сердце впилась острая колючка ревности.
        Орефьев между тем продолжал, не догадываясь, какие чувства испытывает Аллочка.
        - Но я не об этом. Просто когда я вас увидел… Вы очень красивая, и в то же время настоящая. Вы теплая, если вы понимаете, о чем я.
        А потом добавил быстро, скороговоркой, почти проглатывая слова:
        - Я сейчас не совсем в форме, а вот чуть позже, через пару-тройку дней, вы не согласились бы со мной поужинать? Или у вас есть друг?
        Алла покраснела, хотела было что-то сказать, может, возразить, но смутилась и растерялась. Сердце забилось часто-часто. Мысли лихорадочно закрутились в голове, в душе то появлялась надежда, то исчезала.
        Боже мой, какая же она дура. Ведь дала себе зарок - все, больше никаких романов. А стоило только услышать теплые слова, и она опять готова распустить нюни.
        Мужикам вообще нельзя верить. В Аллиной памяти калейдоскопом пронеслись все ее мужчины. Один женат, у другого жена «больная», третьему нужно карьеру делать, четвертому детей дорастить.
        - Нет, друга нет, - сказала Аллочка честно и тут же себя отругала.
        Обычно она умела кокетничать. А тут, как простушка, сразу выложила правду. Недаром ей Селиванов как-то сказал: «Понимаешь, Алка, ты баба, конечно, красивая, но не породистая». Видимо, отсутствие «породы» и лежало в основе ее инфантильного поведения.
        - Вы все-таки удивительная, - захохотал Владимир, закинув голову. - Мои модельки ни за что бы в этом не признались.
        Алла мысленно себе поаплодировала.
        - Ну и хорошо, что друга нет, - сказал он с еле заметным облегчением в голосе.
        Еще вчера Аллочка ответила бы, что друга нет, но сердце прочно занято Селивановым. Это из-за него она пришла к Зое Павловне. Хотела поговорить про ее невестку. А вдруг у нее получилось бы понять, почему из-за Николь Артем бросил Аллочку. В чем причина, чего в этой долговязой модели было такого, чего не было в Алле?
        А сейчас она прислушивалась к себе и понимала, что в ее душе нет никакой любви. Есть обида, недосказанность, незавершенность… Но любви нет. Одна горечь. Ведь если бы она продолжала любить Артема, разве частило бы так сердце из-за внимания к ней Владимира Орефьева? Или частило бы? Аллочка совсем запуталась.
        В этот момент хлопнула входная дверь - вернулась Зоя Павловна. Она сразу пошла на кухню и загремела чашками. Когда Кучинская зашла к ней проститься, Орефьева заворачивала не съеденный Аллочкой «Красный мак» в фантик с тем, чтобы снова вернуть его в конфетницу.
        Глава 19
        Макар Евграфович был очень плох. Кира просидела у него всю ночь. Он лежал тихо-тихо, в лице не было ни кровинки. Только гудел аппарат, к которому были подключены провода, закрепленные на его теле. По экрану бегала ломаная линия, показывающая, видимо, работу сердца.
        Кира все пыталась вспомнить, почему у нее вчера возникло тревожное чувство, когда она отправляла Самохина в больницу. Что-то мелькнуло у нее в голове, когда она смотрела на старика. Но пока вызывала неотложку, собирала вещи в больницу, документы, страховку…
        Что же ее так обеспокоило? Она закрыла глаза и попыталась восстановить события. Вот она приходит к Самохину, моет посуду, заходит к нему в спальню… Потом вызывает скорую, появляется доктор… Опять пронеслась какая-то мысль, смутное воспоминание, но… нет, не вспомнила.
        Ночью время от времени заходила медсестра, и Кира с тревогой следила за ее манипуляциями. Сестричка меняла капельницы, крутила колесико, чтобы лекарство попадало в вену то медленнее, то быстрее, ставила Самохину уколы, мерила давление…
        Под утро, едва Кира задремала, облокотившись о спинку стула, как стремительно вошел врач. Он был похож на великовозрастного старшеклассника: длинный, узкоплечий и какой-то неловкий. Рукава его распахнутого халата были слишком коротки, длина брюк позволяла демонстрировать коричневые хлопчатобумажные носки, светлые кудрявые волосы стянуты в хвост, а глаза спрятаны за поблескивающими стеклами очков.
        - Ну что, девушка, похоже, кризис миновал. Больной, конечно, еще слаб, но самое плохое позади. Так что идите домой, выспитесь… И, кстати, какие он таблетки принимал? Надо бы глянуть. В его вещах лекарства не было.
        Доктор внимательно посмотрел на Кораблеву, и она увидела, что он очень молод.
        - А я и не знаю. Видела у него такой пузырек… - и тут Киру озарило. Она вспомнила, что ей показалось подозрительным. - Я съезжу к дедуле домой и привезу бутылочку.
        Девушка вскочила со стула.
        - Дедуля, говорите? Надо же, какая любящая внучка, - сказал эскулап недоверчиво. - Сейчас такое не часто встретишь… Ну, привезите, буду вам премного благодарен.
        Кире стало смешно. «Сейчас такое не часто встретишь…» Врачу от силы лет тридцать, что он в своей жизни видел-то?
        Она выскочила на улицу. Кораблева так спешила проверить свою догадку, что тормознула такси. Вообще-то для нее такие траты были недопустимы, полученные отпускные заканчивались, на работу только через неделю, да и зарплату когда еще получишь! Можно, конечно, аванс попросить, но это все равно не выход из положения.
        Таксист попался разговорчивый, и всю дорогу до дома Самохина говорил о политике, костерил санкции, ругал капиталистов и с ностальгией вспоминал прежние времена. Рассчитавшись с ним, Кира легко взбежала на третий этаж и попыталась вставить ключ в замок квартиры Макара Евграфовича. Он почему-то не вставлялся. «Ключ, что ли, не тот взяла»? - удивилась Кира.
        Она вытряхнула содержимое сумки на коврик возле двери и стала перебирать ключи: от маминой квартиры (тут Кира чуть не расплакалась. Видимо, к маме больше ходу нет. Просто Железный Феликс. Если решила вычеркнуть дочь из сердца, так оно и будет), от приемной «Искры», от рабочего кабинета, от почтового ящика… Тот, которым она пыталась открыть дверь, был действительно от квартиры Самохина. Кораблева закинула весь свой хлам назад в сумку и нажала на тугую белую пуговку звонка.
        Послышалось движение, шуршание, шепот, затем дверь слегка приоткрылась. В щели показалось пухлое лицо Софьи Борисовны Кац.
        - Что вы хотели? - с металлом в голосе спросила она. Этот холодный тон шел ей, как рыбе зонтик.
        - Мы? Мы хотели бы зайти, - с вызовом ответила Кира, и сама себе удивилась. Ведь Софья Борисовна гораздо старше ее, а значит, разговаривать с ней подобным образом непозволительно. Но Кире позарез нужно было попасть в квартиру Самохина, и как можно скорее, чтобы проверить свои подозрения. А судя по цепочке на двери, внутрь ее впускать не собирались.
        - Вам здесь нечего делать. Эта квартира практически наша. Макар Евграфович нам ее завещал. Так что до свидания, - и Софья Борисовна попыталась закрыть дверь.
        Кира всунула в дверную щель ногу и взвизгнула:
        - Вы что?! Какое наследство? Макар Евграфович жив! Я сейчас полицию вызову!
        При словах о полиции Кац перестала с силой давить на Кирину ногу и ослабила хватку.
        - Немедленно откройте, я пришла за лекарством Макара Евграфовича. Рейдеры!
        Захлопали двери соседей снизу:
        - Эй, кто там буянит? Сейчас в милицию позвоню! Хулиганье!
        - Убери ногу, - зашипела Софья Борисовна, - иначе я не могу цепочку откинуть. Скандалистка!
        Кира уступила требованию, щель моментально пропала, послышалось звяканье, и дверь распахнулась. Девушка шагнула через порог и почувствовала запах жарящихся шкварок.
        - Неплохо вы тут устроились, - не удержалась от язвительности Кира. - Так что за наследство, про которое вы говорили?
        Из кухни, с ножом в руках вышел Соломон Исаевич и моментально перешел на визг:
        - Это не ваше дело! Мы столько лет ухаживали за Макаром Евграфовичем! Мы заслужили! Он нам квартиру эту завещал! Мы имеем право.
        Кира почувствовала, что ее охватывает ярость. Такие сильные чувства Кораблева не испытывала очень давно. Острота ее эмоций сгладилась вместе с уходом из ее жизни Эмила, и наступило время «трех Б»: безразличия, беспомощности, бессилия.
        А потом она вступила в «Народную власть», появились Глаша, Аллочка, Сологубова, Торопов, Венька… Макар Евграфович… К ней приходили люди, просили о помощи, и она помогала. Это было так здорово - помогать. И Кораблева почувствовала, что корочка льда, которая сковала ее чувства, начинает таять. Потихоньку. А вот сегодня такой взрыв эмоций!
        - Э! Вы чего? Мне наплевать кто, что и кому завещал. Самохин жив! Дайте мне лекарство и идите пируйте, - и Кира двинулась в спальню старика.
        За ней по пятам следовали Кацы. Со стороны это, наверное, выглядело очень комично. Они шли клином. Впереди, в качестве вожака - Кира, а по обе стороны от нее «наследники» квартиры.
        Кораблева подошла к тумбочке, стоявшей у изголовья кровати, и забрала блистер с таблетками. Из шкафа достала пиджак Самохина. Во внутреннем кармане лежал пузырек, заткнутый ваткой. Кира потрясла им, внутри его радостно затренькали пилюли. Закинула все в сумку и обернулась.
        Соломон Исаевич остановившимся взглядом смотрел вглубь открытого секретера. Кира накануне доставала оттуда документы Самохина, а дверцу так и не захлопнула. И что, интересно, там такого страшного увидел Кац?
        - Ну как, все взяла? - с невыразимым елеем в голосе спросила Софья Борисовна. - Или еще что-то нужно?
        Кира не удостоила ее ответом и решительно покинула квартиру.
        Глава 20
        Глафира сидела в приемной партии «Народная власть» и плакала.
        Сегодня ее допрашивал полицейский, прямо троглодит какой-то. Правда, Глаша плохо представляла, кто такой троглодит, но слово было страшное, как и сам следователь.
        Он был высокий, сутулый, весь состоящий из острых углов. Руки были согнуты под углом, колени разогнуты не до конца. Когда он писал протокол, шея была наклонена к столу почти на девяносто градусов.
        Задавая вопрос, он приподнимал голову, и угол увеличивался. Пожалуй, лучше назвать его не троглодитом, а Угольником.
        Он спрашивал, путал, подозревал и все писал, писал, писал… Особенно его интересовал вопрос о том, откуда у Назиры фото убитой Николь Орефьевой.
        - Вам знакома эта фотография? - показал он снимок модели.
        Глафира лихорадочно думала, что ответить. Самой скрывать ей было нечего. Но не хотелось вмешивать «Народную власть». Если полиция только узнает, что к ним приходила Орефьева с требованием разобраться с непутевой невесткой…
        Получается, что они «разобрались»!
        Налетят журналисты и понесется… А у их партии такой хороший рейтинг! Антон Семеныч все не нарадуется. Некстати вспомнилось, что Назира называла его Колобком.
        И еще Памела, Алла то есть… Она на фотке выколола Николь глаза. Похлебкин всем показывал снимок, и с Аллочкой потом начальство имело серьезный разговор. Значит, она каким-то боком причастна к этому делу. И хоть Глаша ее не очень-то любила, но все равно жалко дуреху.
        А полиции только скажи, что фотки видела в приемной партии… Они сразу вцепятся, как клещи, и расколют эту Аллочку, как пить дать, свалят на нее все беды.
        - Да не помню я. Лицо, вроде, знакомое, где-то видела, - Глаша наморщила лоб.
        Следователь поднял голову - угол увеличился:
        - Где вы его видели?
        - Может, по ящику… - Глаша старалась не смотреть на Угольника.
        - Простите? - угол развернулся, увеличив градус.
        - Ну, в смысле, по телику. Может она какая-то мисс… - Глафира сделала вид, что вспоминает. - Нет, не помню.
        Угол снова стал прямым. Следователь стал фиксировать Глашину забывчивость на бумаге.
        - Как вы думаете, каким образом эта фотография могла оказаться у убитой Назиры Сафиной в день смерти?
        - Да не знаю я! - вспылила Глаша. - Она мне не докладывала.
        И так далее. Вопрос - ответ - угол, вопрос - ответ - угол.
        Глафира, чтобы было не так страшно, стала воображать, как у следователя от постоянного наклона шея протрется и голова отвалится от тела. Представив, как она покатится по кабинету, Глаша фыркнула. Это не понравилось Угольнику, и он продержал Глафиру лишние полчаса, это точно.
        И вот сейчас она сидела в приемной партии, чувствуя себя безумно одинокой. Хотя могла пойти домой, мама бы ее поддержала. Но не хотелось грузить ее своими проблемами. А вдруг она запретит Глаше ходить в «Искру»? Просто удивительно, но она привязалась к своей волонтерской работе. Ей было бы жалко не видеть больше нелепую Тетку, глуповатую Памелу, вечно спешащую Врачиху и красавца Попеля. Да и Веньку, чего греха таить.
        В общем, сегодня ей захотелось прийти сюда, в приемную партии.
        Хлопнула входная дверь, и вошла Тетка, отфыркиваясь, словно лошадь. Глафира вытерла слезы и уставилась в монитор пустым взглядом.
        - Ой, а что ты впотьмах сидишь? - спросила Кира, заглядывая в кабинет. - На улице такой дождина, ужас. Да еще и ветер. Как дунул - зонтик вывернуло, аж спицы погнуло. Так жалко. Денег лишних совсем нет, а тут еще зонт покупать…
        - Отдай Веньке, он починит, - сказала Глафира равнодушно.
        - О, это мысль, - обрадовалась та. А ты чего такая квелая?
        Слезы задрожали у Глаши на самых кончиках ресниц. Она побоялась, что если начнет объяснять, то не выдержит и разревется.
        - Эй, ты что? - Кира подошла и заглянула Глаше в глаза. И тут Глафира уронила голову и зарыдала.
        Тетка закудахтала, забегала, запричитала. Потом подняла Глашину голову, прижала к своей плоской груди и стала бережно ее гладить, приговаривая:
        - Ну-ну-ну, не надо плакать. Ты моя Гаврошка. Все будет хорошо, все будет очень хорошо, все наладится.
        - Ничего не наладится, - гундосо проворчала Глаша в Кирину грудь. - Назирку убили, и Угольник пытает: «Где вы были с семнадцати до девятнадцати?» А я что, помню?
        - Кто такой Угольник? - спросила Кира, отстраняя ее голову от своей груди.
        - Следак. Мент. Он меня допрашивал, - ябедничала Глафира. - Все выспрашивал, почему у Назирки в сумке фотка модели, которую убили.
        - Постой, это какой модели, Николь что ли? - раздался Аллочкин голос.
        Они не услышали, как Алла появилась в приемной. Вошла, тряхнула гривой светлых волос и кинула сумочку Глаше на стол. Выглядела она, конечно, сногсшибательно. И почему, интересно, ее замуж никто не берет?
        Наклонившись к коллегам и расширив глаза, Кира прошептала:
        - Не знаю, как кажется вам, но я думаю, что тут все с нами связано. Я имею в виду, с партией. Вот смотрите. К нам приходит Орефьева, и убивают ее невестку. Потом Назиру, тоже нашего человека. Взрывают машину Торопова. Приходит Самохин - и его пытаются убить. И Макар Евграфович был соседом убитой Николь. Как вам это?
        - А что, Самохина тоже пытались убить? Он-то тут причем? Старый человек, - Аллочка всплеснула руками.
        - Так, девушки, давайте разбираться, - около Глашиного стола, словно ниоткуда, появилась Татьяна Митрофановна Сологубова.
        Аллочка дернулась от неожиданности, Глафира пискнула, и только Кира сохранила спокойствие.
        - Нам нужно все привести в систему. Доставайте бумагу, - сказала не терпящим возражения тоном Сологубова.
        Глафира сразу подчинилась, на столе появились листок и карандаш. И вдруг ей стало так спокойно! Так бывало, когда перед ней вырисовывалась проблема, которая сначала казалась неразрешимой. А потом появлялась мама и начинала анализировать, рассуждать, аргументировать. И, в конце концов, от препятствия не оставалось камня на камне.
        - Так, господа хорошие, двигайтесь ближе. Будем думать. Давайте искать связь между случившимся. Слева записываем убийства, а справа будем писать всех людей, которые хоть как-то связаны с ними. Сологубова нарисовала кружочки, в которых написала: «Смерть Николь» и «Смерть Назиры».
        - Нужно еще написать про покушение на Макара Евграфовича, - напомнила Кораблева.
        - Что значит покушение? Кира, ты можешь объяснить? А то у нас разовьется паранойя. Во всем будем видеть теорию заговора, - качнув головой сказала Сологубова.
        - Я к нему прихожу, а он дверь не открывает. Слава богу, что у меня есть свой ключ. Захожу, а он лежит на кровати еле живой. И упаковка таблеток на тумбочке, - сбивчиво пояснила Кораблева.
        Она как будто снова увидела эту картину: редкие седые волосы старика, тонкая белая кожа в пигментных пятнах. И снова от жалости сжалось сердце.
        - Понимаете, у Макара Евграфовича сильно трясутся руки. То ли возрастное, то ли это болезнь Паркинсона, неважно, но он сам не может достать таблетки из блистера. И просит или соседей, или меня их повыдавливать и переложить в пузырек, который потом затыкает ваткой.
        Кораблева выложила на стол флакончик и блистер.
        - Вот смотрите. На тумбочке лежала эта блестящая пластинка с несколькими выдавленными таблетками.
        - И что? - не поняла Аллочка.
        - А то, что никакой пачки у него просто быть не могло. Только пузырек с ваткой! Мы таблетки выжимали все до одной, а пустую пластину выбрасывали. Спрашивается, откуда это на тумбочке? - и Кира потрясла блистером.
        - То есть, кто-то сымитировал, будто Самохин или передозировал, или выпил не то, в случае, если в блистере не те таблетки, которые он обычно принимал? - предположила Татьяна Митрофановна.
        - Вот именно. А вот этот пузырек, нормальный, откуда он сам может вытрясти пилюли, был у него в кармане пиджака. Я заезжала к Самохину домой и забрала и склянку и пачку. И потом Кацы…
        - Это те лилипуты, что приходили и ругались, что ты хочешь квартиру старика захапать? - вспомнила Глафира.
        Она оживилась, от былого уныния не осталось и следа.
        - Квартиру захапать!.. А сами мне кричали, что Самохин на них написал завещание. И уже чуть ли не вселились к нему. Представляете? Это при живом-то человеке!
        - Я не вижу никакой связи между Самохиным и нашим делом. При чем здесь старик и убийства? - удивилась Сологубова.
        - Как при чем? Сначала Орефьева к нам за помощью обратилась. И после этого убили ее невестку. И Макар Евграфович к нам приходил, просил помочь. Так ему таблетки подменили. А во-вторых, его квартира под квартирой Николь! - выкрикнула Кира.
        - Вот это номер. Я не знала, - присвистнула Татьяна Митрофановна. И она пририсовала третий кружок, в котором написала «Покушение на Самохина».
        - На первый взгляд, ничего не ясно, - Сологубова полюбовалась на свой рисунок. - Никто кроме Кацев не мог пробраться к старику и устроить подмену лекарства. Но какое отношение они имеют ко всей заварушке вокруг «Народной власти»? Лично мне кажется, что их интересует только квартира.
        Сологубова задумчиво потерла лоб. Ладонь у нее была узкая, красивая, с аккуратным маникюром. И только кожа была грубой, шершавой.
        - Тогда, может, Макар Евграфович стал свидетелем смерти Николь? - спросила Глаша. - Может, что-то видел или слышал? Давайте нарисуем стрелки. От Николь к Самохину. Ну, или наоборот.
        Сологубова кивнула головой и сделала несколько уверенных штрихов.
        Кира подумала, что ей идет быть хирургом, решительным, ответственным, профессиональным. Она так и видела ее в зеленом хирургическом костюме, щеточкой моющей руки перед операцией, в шапочке, надвинутой на лоб, и в маске, закрывающей пол-лица.
        - Не забудьте написать про взрыв машины Торопова, - напомнила Аллочка.
        - А это при чем? - спросила в раздражении Сологубова.
        - Не знаю. Давайте запишем все, что произошло. А потом будем думать, - попыталась настоять на своем Кучинская.
        - Давайте тогда запишем и мои звонки. Ну, то есть, мне все время кто-то звонит и дышит в трубку, сказала Кира.
        - Дурдом! - закатила глаза Глаша.
        - Вот именно! - поддержала ее Сологубова. - Давайте тогда и взрывы зафиксируем. Представляете? Наша служба безопасности носом землю роет и ничего нарыть не может. А мы - бац! - и выяснили.
        После бурной дискуссии круг подозрительных происшествий все-таки было решено сузить.
        Итак, первой в списке была Николь.
        Рядом с ее именем записали: «Зоя Павловна и Владимир Орефьевы». А что, они же члены семьи, а значит, и подозреваемые номер один.
        - Вообще, мне кажется, - с деланным равнодушием сказала Аллочка, - что муж Ники вовсе ни при чем. У него есть алиби. Он был в командировке. Полиция все проверила. И потом, Николь жила отдельно, у нее была куча любовников. Может, это кто-то из них убил.
        - Ой, а ты-то откуда это знаешь? - пыхнула Глаша. - И про алиби, и про любовников.
        Алла растерялась. Вот как ляпнет не подумав! И как теперь объяснять, что она делала у Орефьевых?
        - Я просто Зою Павловну встретила. Сегодня. Она мне и сказала.
        Кучинская ожидала вопросов, типа, с чего бы старуха стала с ней откровенничать, но никто ничего не спросил.
        - Да, жалко, что у него алиби. А то ведь говорится «ищи, кому выгодно». А у мужа мотив железобетонный, она же постоянно ему изменяла. Его как перекрыло, он в состоянии аффекта ее и прикончил. А насчет алиби… Мы в курсе, как преступники их себе состряпывают, - со знанием дела сказала Кира.
        - А может, ее убила свекровь? Она же нам сказала, что сама с невесткой разберется, - предположила Глафира.
        - Ага, пришла и ножом порезала такую кобылицу. А та и не сопротивлялась… Нет, тут явно мужик был, иначе она бы голая в ванне не лежала. Причем, не просто мужик, а близкий ей человек, - сделала вывод Сологубова.
        - Или тот, кого она хотела соблазнить. Там же обстановочка была интимная, везде свечи, лепестки роз, - ляпнула Кира.
        - Эй, а ты откуда знаешь? - развернулась к ней Алла.
        Кораблева была готова откусить себе язык. Это же надо так забыться, чтобы проболтаться об увиденном в квартире Николь. Нет, в разведку с ней идти нельзя. Трепло!
        - Да не помню, кажется, кто-то рассказывал. Или я это придумала. Или в журнале каком-нибудь прочитала, в гламурном. Ну, типа, «один день из жизни модели», - покраснела она.
        Кажется, пронесло, и никто ничего не заподозрил.
        - Ладно, записала: муж, свекровь, любовник. Пишу еще коллег по цеху. Слышала, что у них такая зависть, сплетни, интриги… Вдруг она кому дорожку перешла. Что мы еще про нее знаем? - Татьяна Митрофановна обвела всех вопросительным взглядом и задержала его на замешкавшейся Алле. - Ал, ты если в курсе, не тяни. Потому что через полчаса начинается прием, люди уже гудят в коридоре.
        - Я не знаю, мне кажется, это совсем не связано…
        Аллочка никак не могла решиться рассказать, что когда-то Селиванов бросил ее из-за Ники. Она не призналась в этом даже Похлебкину, когда он обнаружил у нее фото модели с выцарапанными глазами. Наплела ему абы что… Может, дело в гордыне, а может, наоборот, в комплексе неполноценности. А может, в том и другом одновременно. Кто знает.
        Но после того, как она познакомилась с Владимиром, сказать о том, что ее бросили, Алле показалось не таким уж страшным.
        - Давай мы сами решим, связано или не связано. Говори, - поторопила ее Глафира.
        - Пару-тройку лет назад Николь отбила у меня Селиванова, - наконец произнесла Алла. Прислушалась к себе, внутри ничего не дрогнуло. Вернее, наоборот - как будто упал камень с души.
        - Это которого? Он в телевизоре про светлый путь Запада трындел? - вытаращилась на нее Кира.
        Алла кивнула головой.
        - Фигасе! - выдохнула Глаша. - А ты что с ним тусовалась?
        - Да, я встречалась с Артемом, а потом он перекинулся на нее, на фифу эту. Правда, женился в итоге на другой, - закончила она со злорадством.
        - Так ты поэтому ей глаза на фотке выцарапала? - не могла успокоиться Глафира. - А я думала, просто из зависти. Мол, ты вся такая из себя модель, так на тебе…
        Сологубова вздохнула и покачала головой - дети!
        - Алла, тогда ты тоже попадаешь под подозрение, - сказала Кира. - Если в полиции пронюхают - пиши пропало.
        - Да вы что, бабы? - возмутилась Кучинская. - Что такого? Я просто с ним встречалась сто лет назад.
        - Да ладно, проехали. Пишем дальше. Следующий у нас Макар Евграфович. Первый вариант - он свидетель убийства Николь, - Сологубова махнула рукой на пытавшуюся возразить Киру. - Может, он что-то видел или слышал, но не придал этому значения. А преступник думает, что придал. Пишем как рабочую версию. Ну и еще этих «наследничков» Кацов запишем. Слушай, Кира, а ведь ты тоже под подозрением. И у Самохина ты была, и коммунальщиков к Николь ты вызвала…
        Сологубова подняла голову от бумаги и пристально посмотрела на Кораблеву исподлобья.
        - Знаете что, Татьяна Митрофановна! - вскочила со своего места Кораблева. - Вы, конечно, хирург. А врачи, как говорят, большие циники, но всему же есть предел! Макар Евграфович для меня… - тут Кирин голос дрогнул, и она закусила губу, чтобы не расплакаться.
        - И я тоже не хочу, чтобы вы на Киру говорили ерунду. Она деда этого любит, а модельку знать не знала, - добавила Глафира.
        - Девочки, ну что вы, как дети, сразу в бутылку лезете, - стала успокаивать их Сологубова.
        - Давайте тогда меня тоже подозревайте, что это я Назирку убила. Конечно, я же ее знала! - петушилась Глаша. - А Торопов сам машину взорвал, чтобы убить охранника. Давайте! Такие версии Угольнику уже в голову пришли, так что вперед, помогайте ему!
        - Девочки, у меня нет никакого опыта в ведении расследования, - попыталась успокоить их Татьяна Митрофановна. - Я что видела в сериалах или читала в детективах, то и пытаюсь применить на практике. Извините, если кого обидела. Я не хотела. Просто пытаюсь научиться выстраивать логическую цепочку. Но не получается.
        Она виновато улыбнулась, сразу погасив назревающую ссору.
        - Да ладно, чего уж там, - пробурчала Кораблева. - Проехали. У нас еще минут пятнадцать есть, пока посетители дверь не вынесли.
        Сологубова моментально опомнилась и снова взяла бразды правления в свои руки.
        - Давайте дадим всем задания на ближайшее время. А завтра продолжим думать. Я беру на себя Кацов. Постараюсь по своим каналам разузнать о них. И еще нужно разобраться с Самохинским блистером, - она протянула руку, забрала у Киры упаковку лекарства, прочитала название и ножницами отрезала от нее часть. - И из пузырька пару таблеток дай, будем сличать.
        Татьяна Митрофановна открыла сумку, закинула туда таблетки, достала зеркальце, внимательно на себя посмотрела, вынула из косметички помаду и подправила и без того безупречно накрашенные губы.
        - Так, теперь ты, Глаша, - продолжила она, закрывая сумку и пододвигая к себе листок с записями расследования. - Ты должна выведать у нашего имиджмейкера Бородиной все, что произошло на «Сатисфакции» в день, когда погибла Назира. Какие-нибудь мелочи: как она себя вела, не нервничала ли, пила ли кофе, показывала ли Тамаре Максимовне фотографию Николь… Ну что еще? - Сологубова замолчала. - Вот ведь какая сложная работа у полиции. Никогда не задумывалась. По телеку смотришь, вроде все понятно. А сама сказала: «Узнай, пила ли Назира кофе» и думаю теперь, а зачем мне это нужно?
        Аллочка фыркнула, все остальные тоже заулыбались.
        - Ничего, у вас вопросы еще умные, - успокоила Сологубову Глафира. - Вы бы Угольника послушали. Вот кто чушь порол!
        - Ну, спасибо за высокую оценку моих «умных» вопросов, - засмеялась Сологубова.
        Кораблева ею залюбовалась. Только что доктор была строгой, неприступной, холодной. А засмеялась и стала такой… домашней, что ли. Татьяна Митрофановна отсмеялась, весело поглядывая на Глашу, и продолжила:
        - Алла, тебе необходимо собрать всю, какую только возможно, информацию об отношениях Селиванова и Ники Орефьевой. Или какая там у нее была девичья фамилия. И вообще, как можно больше всего, важного и неважного. А ты, Кира…
        Та молитвенно сложила руки:
        - Мне ничего не поручайте. Мне нужно к Макару Евграфовичу в больницу. Я название лекарства доктору по телефону-то сказала, можно было бы и не ехать, но сердце не на месте. Как он там один?
        - Ну и ладно, - махнула рукой Сологубова. - Я все равно не могла придумать, какое тебе дать задание.
        И она снова засмеялась.
        Глава 21
        Макар Евграфович чувствовал себя гораздо лучше, хотя был еще очень слаб. Увидев Киру, он улыбнулся и, приветствуя ее, слегка приподнял руку. Кораблева осторожно до нее дотронулась, погладила пергаментную кожу и засуетилась. Достала термос с куриным бульоном, налила его в кружку, отставила в сторону, чтобы остыл, сбегала к медсестре на пост, узнала температуру и давление Самохина. Потом поправила подушку, разгладила полотенце, подоткнула одеяло и, наконец, уселась на краешек кровати.
        - Как дела, Кирочка, что нового в партии?
        И Кира стала рассказывать о проблемах, которые ей удалось решить, и о тех, которые были не под силу.
        - Три года человек бьется, чтобы вернуть свою собственность, а воз и ныне там. Уже и решение суда на руках! А там черным по белому написано, что эта автомобильная стоянка принадлежит ему, то есть Родионову. И Амиров все равно ее не отдает. Просто беспредел какой-то! И что делать? Как после этого верить власти? И я помочь никак не смогла. Отдала дело Вострикову, да и то не уверена, что у него получится.
        - А Амиров-то этот? Небось бандит, или депутат какой-то… Вот разве ж в наше время такое могло произойти? - слабым голосом возмутился Самохин. - У нас и партком был, и другие организации. Вот Бога не было, а страх был. А теперь? Церквей понастроили, поклоны бьют, а Бога в душе не имеют. Ничего не боятся.
        Самохин с осуждением покачал головой и замолчал.
        Кира еще о чем-то говорила, но видела, что мысли старика далеко.
        - Как там сыщики, ничего нового не разузнали? - озвучил, наконец, он причину своей задумчивости. - А то, боюсь, помру я, внучку не увидевши.
        - Что вы, Макар Евграфович, какое умру?! Вас уже к выписке готовят. Да и потом, как же я? Как я без вас?
        У Киры засвербило в носу. Неужели она и Самохину не нужна? Внучку он ждет!
        Макар Евграфович прослезился, Кораблева тут же усовестилась. И сразу перевела разговор на мировые новости. Самохин очень интересовался политикой, с тревогой наблюдал за нарастанием военной истерии в мире и ругал империалистов. Поэтому Кира рассказывала обо всем подробно, но остроту событий сглаживала, чтобы не расстраивать старика.
        Тот внимательно слушал и лишь в конце рассказа о саммите БРИГС устало прикрыл веки. Кира поправила ему одеяло и поторопилась на улицу. Можно было, конечно, еще посидеть около больного. Макар Евграфович подремал бы минут пятнадцать-двадцать и был бы рад, открыв глаза, снова ее увидеть. Но у нее было очень важное дело. Более, чем важное.
        Вчера вечером, когда все покинули офис «Искры», и Кира осталась одна, она налила себе кофе, обхватила кружку ладонями и загрустила. Произошедших событий было так много, что даже мысли об Эмиле отошли на второй план. На душе было поганей некуда. Она представила одинокий вечер в приемной, раскладушку и бессонную ночь от переполнявших ее эмоций.
        И вдруг - это просто чудо - в приемную вернулась Глаша и попросила разрешения остаться ночевать в «Искре». Господи, как Кира обрадовалась! Глафира села за свой стол, устало свесила руки и печально сказала:
        - Можно, я в офисе переночую? Я у мамы отпросилась, она дала добро. Я мешать не буду, посплю на диване в коридорчике. Просто не могу домой идти.
        - Оставайся, конечно, и мне веселее будет, - Кира чуть не подскочила от радости.
        Девчонка такая потешная: с одной стороны ершистая, дерзкая максималистка, а с другой - трогательная, наивная, доверчивая… Кораблева вспомнила случай, когда Кацы пришли в приемную жаловаться на Киру. Как Глаша выхватила у Соломона Исаевича телефон и моментально стерла фото, которое тот успел сделать! А вчера заступилась за нее перед Сологубовой…
        В результате они проговорили почти всю ночь. Кира рассказала, что завтра в первую очередь навестит Макара Евграфовича, а потом собирается заняться поиском его родных и съездить в Дзержинск.
        Глаша живо подхватила ее идею, сказала, что они поедут вместе.
        - Да охота тебе волочиться на автобусе в такую даль? - Кира попыталась образумить новую подругу.
        - Кто сказал про автобус? - удивилась Глафира. - А Веня на что? Мы завтра прямо с утра его попросим.
        - Кто же его отпустит? - с недоверием сказала Кораблева. - У меня ощущение, что он все время при центральном офисе.
        - Ну прямо! Договоримся, даже не парься, - беспечно махнула рукой Радова.
        И вот сегодня у больницы Кораблеву ждала машина с двумя молодыми людьми - стриженой девчонкой Гаврошкой и деятельным пацаном Рыжиком. Прозвище Вениамину она придумала, конечно, не оригинальное. Какой цвет волос, так и назвала.
        Она ехала на заднем сиденье, прикрыв глаза. Впереди весело пикировалась молодежь. Надо же, выходит, себя к молодежи она уже не причисляет. Кира подумала, что все-таки молодость хороша еще и тем, что быстро забываешь свои печали. Даже такая беда, как гибель подруги, быстро уходит в прошлое. А чем старше становится человек, тем более привязчиво его сердце.
        Она ехала и думала об Эмиле. Ей хотелось надавать себе пощечин за то, что когда-то она так ему поверила. Вот дура-то! Даже сейчас, когда он ее бросил, хотелось сказать: «Этого не может быть». То, что он уехал, не сказав ни слова, не позвонив, не оставив даже записки со скупым «Прости», никак не вязалось с его характером. А, может, она все придумала и про его благородство, и про его порядочность, а теперь страдает?
        Кире вспомнилось, как однажды она сильно подвернула ногу. По-хорошему, нужно было бы посидеть дома, но с ее мамой это было невозможно. Слышать постоянные упреки и замечания не было ни сил, ни желания. И Кира ходила на работу. Ну, ходила, это громко сказано, просто каждое утро за ней заезжала главбух на серой девятке. Кораблева на одной ноге допрыгивала до машины, а на службе сотрудники помогали ей подняться в кабинет. Так что на работу она не ходила, а «хромала». Кира про себя улыбнулась. Надо же, хромала на работу… Смешно.
        Ну и, конечно, о том, чтобы сделать себе кофе или выйти в кафе, не могло быть и речи. Так Эмил все взял на себя: как только у него выдавалась свободная минутка, забегал к ней, узнавал, не нужно ли чего, выполнял просьбу, быстро целовал и уносился работать дальше.
        Однажды, узнав, что Кира обожает букеты с васильками, привез на поле, где среди злаков росли ее любимые цветы. А как-то она пришла на работу, а у нее на мониторе появилась заставка из васильков и маков…
        Нет, все, надо прекратить думать о нем. Как-то она прочитала в одном дамском журнале, что несчастной любви не бывает. Это люди придумывают себе любовные страдания, чтобы, отвлекаясь на них, пережить какие-то более сложные проблемы.
        Ну, возможно, и так. Кира в этом ничего не понимала. Хотя… Вот сейчас у них в партии такие ужасы творятся, что, думая о них, Кира отвлекается от мыслей об Эмиле. Так что все правильно в этой теории, клин клином вышибают.
        Она и будет думать о другом, например, о поиске родственников Самохина.
        Накануне вечером она дозвонилась до детского дома, в котором воспитывалась его дочка Нина Найденова. Ребята из детективного агентства «Мегрэ» провели титаническую работу, чтобы выйти на ее след. И директор детдома Аделаида Михайловна Курочкина после разговора с детективщиками внесла свою лепту в расследование - разыскала подругу Найденовой. Та жила в Дзержинске и сегодня ждала к себе Киру.
        Глаша о чем-то болтала с Вениамином, Синатра пел о том, что стоит на последнем рубеже. И погруженная в свои мысли Кира не заметила, как задремала.
        Но как только машина остановилась, она сразу вскинулась.
        Через минуту троица уже стояли перед аккуратной хрущевкой, на первом этаже которой был расположен небольшой продуктовый магазин.
        - Это кстати, зайдем купим чего-нибудь к чаю, - сказала Кира.
        Народу в магазине было немного: две бабульки, молодая мамаша с орущим карапузом на руках да стайка школьников, крутящихся у полки с чипсами.
        Кораблева взяла творожный тортик, пачку чая, коробку конфет, пару лимонов и бутылку «Кагора». Насчет последней покупки они немного посомневались, но все-таки оставили ее в корзине.
        - Кир, а почему ты сама приехала сюда, а не твое детективное агентство? - спросил Венька.
        - Да понимаешь, они параллельно какое-то серьезное дело ведут, так что в ближайшее время все заняты. А мне хотелось поспешить. Макар Евграфович так ждет… Да и потом, услуги детективов недешевы. Хоть немного сэкономлю.
        Пухленькая старушка в цветастом халате, перевязанная, несмотря на жару, крест-накрест пуховым платком, открыла дверь сразу, едва они прикоснулись к звонку.
        - Проходите-проходите, заждалась я вас. А то целыми днями одна, все мои подруги поумирали, соседка с третьего этажа Наина сломала бедро, так сидит сейчас в коляске. И приходится мне к ней шкандыбать. Вот думаю, может мне ее к себе забрать, и мне веселее, и за ней досмотр?
        Кира, чтобы прервать словесный поток, протянула старушке пакет с гостинцами. Та заглянула в него и страшно обрадовалась. Речь ее полилась безостановочно:
        - От это угодили, так угодили. И винцо, надо же. Пойду сегодня к Наинке, пир устроим. Нет, точно надо мне ее к себе забирать. А я вот пирожков напекла, вас дожидаючись. Меня-то Марфа Ивановна зовут. Фамилия моя Подкидышева. А подруга, про которую вы приехали расспрашивать, Найденова. Такие вот имена да фамилии нам давали. Одну нашли, вторую подкинули, еще у нас был Ванька Субботин, его в субботу нашли. Дашка Оврагова в овраге лежала, тряпками закиданная. Мамашка избавиться от докуки хотела, а конюх колхозный, пьянь отсветная, напился да завалился в канавке поспать. Очнулся, а рядом дите шевелится. Он лахи под пахи, да в детдом. И-и-и, мои милые, - протянула она, - я вам столько историй порассказать могу…
        - Марфа Ивановна, - взмолилась Кира, - давайте про Нину поговорим. А то нам назад еще возвращаться, завтра на работу.
        - Ой, да что я, овца заполошенная, вас в коридоре-то держу. Проходите, проходите.
        Кухня была под стать хозяйке - чистенькая, уютная и цветастая. В центре стола стояло блюдо с источающими упоительный аромат пирожками, на заварочнике сидела лоскутная баба.
        - Вот я вам сейчас чаек налью, пирожки вот эти, с пупочкой сверху, - с капустой, с защипами по бокам - с брусничным вареньем, которые рулетики - эти с мяском, ну и ватрушечки с творожком. Кушайте, а я себе с травкой налью, ваш лимончик очень кстати, а то я простыла, видите, платком обвязалась.
        Кира чуть не захлебнулась слюной от запахов, пока Марфа Ивановна разливала по кружкам чай. Пироги были настолько вкусные, что гости не обращали внимания на трескотню старушки.
        По мере насыщения Киру стало охватывать опасение, что им ничего не удастся узнать о дочери Самохина. Но она зря переживала. Немного сбив жажду общения, Марфа Ивановна рассказала следующее:
        - Я сама - дитя войны. В детский дом попала в сорок пятом, мама умерла от чахотки, папа погиб на фронте. Мне тогда было три года. А Нина появилась у нас в детдоме аж в пятьдесят третьем. Худющая была, страсть, и дикая. Боялась всех, чуть что - дралась. А через пару лет пообвыклась, мы с ней подружились. И после детдома, как работать пошли, все одно приятельствовали.
        Мы хоть и ровесницы с Ниной, но она была уж очень ушлая, не по годам. Все хотела замуж поскорее выйти, чтобы из общежития уйти. Мы-то жили по несколько человек в комнате, но не ругались. Весело жили. А Найденовой не нравилось, все рвалась оттуда. Работать все пошли на местную теплостанцию. А она в семнадцать лет выскочила замуж за начальника той самой теплостанции. Вот она какая была хваткая, - сказала Марфа Ивановна то ли с гордостью, то ли с осуждением.
        Они пили чай и разговаривали. Скоро миска с пирожками опустела, а рассказ тек и тек.
        Ребята узнали, что Нина вышла замуж за Илью Мефодьевича Стенина, начальника теплостанции. Он был мужчиной немолодым, обремененным семьей - женой и двумя близнецами-подростками. Но зато у него был вполне приличный оклад, должность, а самое главное, четырехкомнатная квартира.
        Когда Стенин уходил из семьи, скандал в городке был знатный. В прежние времена адюльтер был вещью опасной, особенно если кто-то из изменников был партийным. Могли и с должности попросить, и из партии исключить, а это конец карьере. В городе ждали именно такой развязки. Но все произошло совсем не так.
        На партийном собрании во время препарирования поведения начальника теплостанции, тот привел неопровержимые доказательства измены своей супруги. Весь город был в шоке. Про анализ ДНК тогда еще слыхом не слыхивали, поэтому никто не смог опровергнуть заявление о том, что дети, скорее всего, тоже не его. Все горожане жалели бедного Илью Мефодьевича. Еще бы! Подлая баба изменяла, родила от любовника, да еще и двойню, навязала байстрюков мужу. А он ее в хоромах поселил, шубу купил…
        В конце концов квартиру разменяли на две: Нине со Стениным досталась двухкомнатная в центре города, а бывшая жена с детьми получила две комнаты в коммуналке на окраине.
        - Нинка работать сразу перестала. Через год родила дочку и совсем дома осела.
        - А как девочку звали? Вы что-нибудь про нее знаете? И как сама Нина? Может, жива еще? Вы письма от нее получали? - не выдержал Веня.
        - И-и-и, милок! Какое там! Ты слушай, что дальше-то было. Через сколько-то годов наша Нина вот что учудила - снова нашла себе нового мужика! В райцентре.
        - Как?! - вскричала Глаша. Она слушала рассказ, приоткрыв рот и не сводя глаз с Подкидышевой. Одно дело читать о чем-то подобном в книге - хотя, честно говоря, книголюбом она не была, то ли дело социальные сети, - а совсем другое слушать очевидца.
        - А вот так! Говорю тебе, нашла себе мужика из райцентра. Стенина бросила. Тот перестал выходить из дома, запил, а через месяц умер. На руках у бывшей жены и детей. Вот как!
        - Каких детей? Близнецов? Которые были не его? - наклонилась вперед Кира.
        - Дык как раз его! - Подкидышева с досадой ударила ладонью по столу. - Оказалось, что Нинка - я же говорила, что она ушлая - подделала какие-то письма, как будто жене Мефодьича любовник писал. А никакого любовника-то и не было. Говорю же, письма были подметные! А жена его не стала оправдываться. Гордая была. Мол, раз ты мне не веришь, то и не надо. А потом уже перед самой смертью Стенин все узнал, что и дети его, и жена ему была верна.
        - Да вы что? Как же эта Нинка могла такое сотворить? А жена точно была ни при чем? - Глаша так прониклась рассказом о человеческой подлости, что крепко сжала руки в кулаки.
        - Да Нинка потом сама со смехом рассказывала, как быстро Стенин ей поверил. А когда я ее спросила, не жалко ли ей было семью разбивать, она возмутилась и говорит: «Да какая же это семья? Мне, малолетке, он сразу поверил, а жене, с которой столько лет прожил, нет. И про детей поверил. А супруга его вместо того, чтобы доказать, что она не виновата, гордыню свою показала. Оскорбилась». Вот после этого я и перестала с ней дружить. Как отрезало!
        - А что с Ниной было дальше? - это уже не выдержал Вениамин.
        - Знаю только, что тот мужик ее новый дочку удочерил. И фамилию свою ей дал. Вот так-то.
        - А что это был за райцентр? Куда Нина уехала?
        - Дак в Томлево. Только потом они вроде как в Москву подались. И вроде она еще раз замуж вышла.
        - О господи! Да где же ее искать? - вскричала в отчаянии Кира.
        - Я вот что думаю, - задумчиво сказала Глафира, - а может, ну ее, эту Нину. Зачем Макару Евграфовичу такая дочка?
        - Как зачем? У него же никого нет, он хочет ее найти, - горячо сказала Кира. Но сама подумала - и правда, зачем!
        - Знаете, иногда лучше быть одному… Как говорится, бойтесь своих желаний, - встрял Вениамин.
        Кира с удивлением на него глянула. Надо же, философ.
        - Все равно надо ее сначала отыскать, а потом уже решать, что делать, - Марфа Ивановна открыла «холодный шкаф», встроенный в нише под окном, достала оттуда корзиночку с пирожками и стала складывать их в пакет. - Я вот вам с собой в дорожку покушать собрала. До райцентра двадцать километров, - в последнем слове она сделала ударение на букве о, - сегодня успеете. Найдете свою пропажу.
        - Так как ее искать? Кроме имени да фамилии по первому мужу мы ничего не знаем. Как звали этого ее второго супруга, где он работал?
        Подкидышева остановилась и задумалась.
        - Погодьте, погодьте, звали его как-то по-чудному. А я сейчас у соседки спрошу, у ей память, знаешь, какая!
        Она стала накручивать дисковый телефон. Кира такой помнила из детства, а Глаша с Вениамином просто вытаращились на диковинный аппарат.
        - Ого, раритетик. Я такой только в «Иван Васильевич меняет профессию» видела, - удивилась Глафира.
        - Наина, как здоровье? - Марфа Ивановна так громко завопила в трубку, что могла бы смело докричаться до соседки и без телефона. - Лекарство приняла? А соцработник уже была? От люди, говорят еще, что у нас безработица! А трудиться не хотят совсем. Еще с утра должна была прийти укол ставить, а ее все нет. Да ладно, скоро я к тебе забегу, только гостей отпущу. Столько тебе нарассказываю! - это все она протарахтела без малейших пауз. - А ты не помнишь, как второго мужика Нинки Стениной, которая Найденова, звали? От у тебя память-то!
        Она положила трубку и радостно развернулась к гостям:
        - Август его звали. Август Майский. Я ж говорила, что имя чудное.
        - Так получается, что и Нина, и ее дочь носят фамилию Майская? - подвела итог Кира.
        - Получается, что так. Нате вам пирожков, да езжайте, чтобы успеть.
        Ребята засобирались в путь.
        - А где он работал, и о каком годе речь идет, хотя бы приблизительно? - спросила Кира.
        - Работал он каким-то инженером, вроде. А год это был аккурат шестьдесят пятый. У меня в этом годе, на моем участке, авария произошла. Значит, дело было так…
        Понимая, что разговор затянется на долгие часы, Кира невежливо вытянула пакет с пирожками из рук гостеприимной хозяйки и шагнула к выходу.
        У самой двери она спросила:
        - А что стало с детьми Стенина от первого брака? С близнецами?
        - Кто его знает. Они как папку похоронили, так и уехали куда-то в другое место. Тяжко им было оставаться здесь. А уж как жене его бывшей было, Аннушке, одному господу известно, - Подкидышева горестно покачала головой.
        Кира бросила взгляд на мобильный телефон.
        Марфа Ивановна это заметила и засуетилась:
        - От я дура старая! Спешите же вы! Ну, с богом! - она их перекрестила. - А я тем временем Аделаиде в Томлево позвоню. Уж она-то вам все порассказывает. Она все про всех знает, потому как раньше в кадрах сидела, уважаемым человеком была. А как на пенсию-то вышла, так никому не нужна оказалась. Ну и пошла она в местный театр билеты рвать. А теперича в библиотеке сидит. Туда ж работать никто не идет, так Аделаиду и попросили. А что? Она женщина образованная. В кадрах сидела… Все с ней обговорю и к Наинке пойду. А то она с утра одна сидит. Кагорчик на душу примем.
        Глава 22
        Машин на дороге было немного, и до Томлево они добрались быстро. Да и по самому городку плутать не пришлось, навигатор привел их прямо к нужному зданию. Это было ветхое деревянное строение с облупившейся краской, на котором висела табличка с надписью «Библиотека».
        - Ну конечно, какой же дом может быть самым заброшенным, как не изба-читальня?! - с горечью сказала Кира.
        Внутри оказалось не лучше, чем снаружи. Стены коридора без окон были выкрашены краской мрачного зеленого цвета. Немного освежали его портреты писателей, белыми пятнами выделяющиеся на фоне темных стен.
        В конце коридора была распахнута дверь, откуда доносилось еле слышное гудение. Кира постучала в открытую створку двери, и ребята вошли в кабинет. За большим столом сидела пожилая дама. Черные волосы были забраны в высокую прическу, под воротником белоснежной блузы была приколота камея, строгий темный пиджак плотно облегал ее полную фигуру. Она глянула на вошедших поверх очков, выключила гудящий вентилятор, поднялась со своего места, и представилась:
        - Меня зовут Аделаида Фрицевна Борн. А вы, как я понимаю, те самые ребята, которых интересуют «дела давно забытый дней, преданья старины глубокой». Вы удивлены, что я сразу вас узнала?
        - Так, наверное, вы всех местных знаете, в смысле тех, которые ваши читатели, - предположила Кира.
        - Да какие там читатели, - махнула рукой Аделаида Фрицевна. - Бывает за целый день никто и дверью не хлопнет. Вот я и решила, раз пришли, да еще и командой - точно не в читальню. Да и Подкидышева уж больно хорошо вас описала… Так что я вас жду, и вот журналы нашла «Изобретения. Промышленные образцы. Товарные знаки».
        И она выложила на стол несколько толстых голубых книжиц.
        - Август Майский - наша гордость! Изобретатель! Вот смотрите - номер за шестьдесят седьмой год. Читаем. «Дистракционно-компрессирующий аппарат». Дистракционно-компрессирующий аппарат, содержащий скобы для скелетного вытяжения, спицы и резьбовые пальцы, отличающийся тем, что с целью дозированной стабильной компрессии или дистракции в нем установлена подпружиненная винтовая стяжка, соединенная со скобами, которым придана Г-образная форма…».
        - Или вот, аппарат для разработки локтевого сустава, или аппараты для стабилизации крови… Вот это и многое-многое другое изобретено Августом Майским. Слова-то какие, и не выговоришь! А человек это придумал, изобрел, - сказала Борн с гордостью. - Это сейчас кажется, что все это древность, а в шестидесятые годы такой прорыв был.
        Да к тому же не все его работы были запатентованы, он же человек такой был. Как говорится, блаженный. Обо всех своих изобретениях мог первому встречному рассказать. Придумает что-нибудь и давай всем излагать, делиться… Ну а люди не все такие порядочные, как Август, возьмут и получат патент, как будто свой. А он никогда не возмущался, посмеется только. Говорит: «Ну так людям же на здоровье. А на чье имя патент будет, неважно». Святой человек, - вздохнула Аделаида Фрицевна.
        - А скажите, пожалуйста, они с Ниной хорошей парой были? - поинтересовалась Кира.
        - Ой, да что вы говорите, хорошей. Это же самый настоящий мезальянс! Послушайте, что я вам расскажу, - и она начала рассказ.
        Семья Майских переехала в Томлево сразу после войны. Хотя, семья - это слишком громко сказано. Из всей семьи была мама Галина, да пятилетний сынок с диковинным именем Август. Мужа убило на войне, такое горе коснулось чуть ли не каждого дома.
        Мать устроилась работать на железную дорогу обходчицей, часто отсутствовала дома, и мальчишка был предоставлен сам себе. И хотя Август носился по улице вместе со всеми пацанами, он умудрялся еще посещать кружок юного техника, который находился во дворе школы. Его вел учитель физики на общественных началах, и вечерами кружок заполнялся пытливыми мальчишками. Оттуда, наверное, и страсть к изобретательству.
        Первый свой многоскоростной редуктор ручной электросверлилки он изобрел, еще учась в школе. А потом пошло-поехало. Изобретение за изобретением. Когда Нина с ним познакомилась, он работал главным инженером завода.
        Несмотря на то, что в науке он был дока, а возможно, именно поэтому, в женщинах он совсем не разбирался. Вокруг него всегда кружили особы, которые безбожно пользовались его рассеянностью и неконфликтностью. И поэтому, хоть он и хорошо зарабатывал, деньги у него никогда не водились.
        Так было до тех пор, пока он не познакомился с молодой красавицей Ниной Стениной. Та быстро взяла его в оборот. События развивались стремительно. Она моментально развелась с нынешним супругом, и не успел Август опомниться, как оказался окольцованным. Через год его перевели в Москву, где он и продолжил свою блестящую карьеру изобретателя.
        - Это все, что я знаю. Как сложилась их судьба дальше, я могу судить только по слухам. Говорят, потом у него что-то там не заладилось, и Нина бросила Майского, выйдя замуж за другого. Честно говоря, я бы не удивилась, если бы она закончила свою жизнь на помойке, - поджала губы Аделаида Фрицевна. - От таких женщин никогда не знаешь, чего ожидать.
        - А скажите, пожалуйста, Август Нинину дочку удочерял? - поинтересовалась Кира.
        - Удочерял? Нет, конечно, с чего вы взяли, - удивилась Борн.
        - Значит фамилия девочки осталась прежней?
        - Безусловно. Нина стала Майской, а девочка осталась Стениной, - уверенно сказала Аделаида Фрицевна.
        - Странно, а нам сказали по-другому, - пожала плечами Глафира.
        - Не знаю, что вам сказали, но я знаю точно. Все происходило на моих глазах. Я ж тогда начальником отдела кадров была. И таких вот «кадров», как Майский, у нас было всего ничего. Раз, два и обчелся. Он на доске почета сколько лет висел! А Нинка эта никому не нравилась, но мы ее жалели. И Август тоже жалел, оттого и женился. Ее же старый муж бил. И ее, и девочку, - с грустью сказала Борн.
        - Да вы что? - возмутилась Кира. - Нам сказали, что ее бывший муж мухи не обидит. И это она его бросила из-за более выгодной партии.
        Борн всплеснула руками и задумчиво проговорила:
        - А ведь это может быть! Да, пожалуй. Нинка такая врунья была, всегда про всех наговаривала, сплетни собирала… Да и что ей еще было делать? Она же не работала, да и сама была довольно примитивной. Так что, вполне возможно, что Нинон все наврала, чтобы заполучить Майского.
        - Ну и что теперь делать, где искать их следы? Москва большая, - расстроилась Кира.
        - Да, но Август Майский - не Иван Иванович Иванов, - резонно заметила Борн.
        - Это точно, - согласилась с ней Кира, - отдам сведения детективщикам, пусть ищут.
        - И то правда, - согласилась с ней Аделаида Фрицевна, - надо отдать дело в руки профессионалов. Пусть они и занимаются.
        Кира поднялась со стула, следом за ней встали Глафира и Вениамин. Ребята тепло распрощались с хозяйкой и, наконец, отбыли домой.
        Глава 23
        Наталья Торопова рыдала, уткнувшись в подушку. Сергей обещал поехать к ее маме на дачу. Вместе с ней. На целую неделю. Его ведь нужно срочно увозить из города: эти взрывы, поджоги, убийства…
        Она так хорошо все придумала: подговорила маму сказаться больной. А кто должен помочь справиться с хозяйством, как ни дочка с зятем? И муж согласился ехать, даже отпуск взял и в «Народной власти» договорился. А сегодня сказал, что никуда не едет.
        - Ничего страшного, если ты погостишь у мамы одна. Я тебе уже объяснил, что мне нужно остаться здесь, - сказал Сергей с раздражением.
        - Зачем? Чтобы тебя еще раз взорвали? - прогундосила Наталья в подушку.
        Торопов сел рядом с женой, широко расставив ноги и свесив голову. Все аргументы у него закончились. Он очень устал, был абсолютно опустошен. Супруга, которая всегда его понимала, и на поддержку которой он рассчитывал, сегодня не хотела ничего слушать. Известие о том, что муж чуть не погиб, выбило ее из колеи.
        - Наташ, ну хватит. Ничего не случилось. Я вот он, жив-здоров. Мне сейчас не до кого, не усугубляй, - устало проговорил он.
        - А тебе всегда было не до кого, - подняв лицо от подушки, проговорила Наташа. - Ты всю жизнь думал только о себе, никогда со мной не считался. И в партию свою долбаную пошел сам, меня не спросив!
        Это было новостью. Сергею казалось, что они с супругой живут душа в душу, между ними нет и не может быть никаких разногласий. Он почти всегда советовался с Натальей, они сообща принимали решения. А тут на тебе! Оказывается, он «всю жизнь думал только о себе». Несправедливо. Хотя, возможно, она сказала это сгоряча. В запале чего только не ляпнешь!
        Сергей резко поднялся и вышел на кухню. Попил воды прямо из чайника, хлебнул слишком много, закашлялся и облил майку. В дверях показалась зареванная жена, закутанная в плед. Она молчала, виновато поглядывая на супруга. Торопов открыл дверцу шкафчика, засунул руку в чайную чашку с надписью «Привет из Кисловодска», вытащил оттуда полупустую пачку сигарет, высунулся в окно и закурил. Он уже забыл, когда в последний раз дымил. Даже когда машину взорвали, не брал сигарету. А тут не выдержал.
        Наталья подошла, обняла за спину и уткнулась носом ему в майку. Она сопела сзади, прижималась изо всех сил, пытаясь загладить вину. Но Сергей был настолько опустошен, что ему было не до обиды. Выбросил окурок, закрыл окно, повернулся к жене и обнял ее. Они немного постояли, потом Торопов отстранился, достал из буфета два фужера, плеснул туда коньяку. Один протянул Наталье, со вторым пошел в комнату, медленно из него отпивая.
        Необходимо было думать, постараться понять, кто и за что хотел его уничтожить. Скорее всего, это из-за пакета, который он получил на улице Победы. Но как преступники могли догадаться, что сверток у него? В момент передачи в квартире никого не было, только он и «мальчик-эльф» с жутковатым взглядом. Или все-таки кто-то был? Увидел, как Сергей взял пакет и проследил за ним. В таком случае, он за свою жизнь не дал бы и ломаного гроша.
        Торопов включил телевизор. В комнату вернулась жена, принесла с собой початую бутылку коньяка и блюдце с лимоном. Вид у нее был все еще виноватый, и Сергей почувствовал приступ щемящей жалости. Ведь она за него боится… ну и за себя, конечно. Он долил коньяк себе и освежил Наташин фужер.
        - Сереж, ну не молчи. Согласись, что после взрыва машины тебе опасно находиться в партии. Поехали к маме, ну мы же договаривались, - снова заканючила она. - Ты же в своей «Народной власти» уже давно отпросился. Они пока без тебя разберутся.
        - Наташ, как ты себе это представляешь? Я бросаю моих женщин одних, а сам спокойно у тещи на огороде грядки копаю! - сказал он с осуждением.
        - Что значит «бросаю моих женщин»? Ты же их не на поле боя оставляешь!
        Наташу резанула фраза про «его» женщин, но заострять на этом внимание она не стала. Иначе простая ссора перерастет в самый настоящий скандал.
        - Наталья! - повысил голос Сергей.
        Торопова моментально сникла. Если супруг называл ее полным именем, это значило, что он взбешен. И таким мужа она видела очень редко.
        - На сегодня это, как ты выразилась, именно поле боя. И мне странно, что ты этого не понимаешь, - сказал он, нехорошо щуря глаза. - Так что к Марии Ивановне едешь одна.
        - Ты останешься здесь, а я буду прохлаждаться у мамочки на даче? - снова возмутилась Наташа.
        Торопов закинул в рот дольку лимона, пожевал ее, сморщился, выждал, пока от кислоты перестанет сводить скулы, и с досадой продолжил:
        - Я тебе еще раз повторяю: взрывом занимается полиция. И меня могут в любой момент вызвать для дачи показаний.
        - Полиция! - Наталья сбросила с себя плед и вскочила на ноги. - О чем ты? Когда они что найдут?
        - Наташа, давай не будем начинать все сначала. Я остаюсь здесь, ты уезжаешь.
        Торопов молча подошел к шкафу, достал большую спортивную сумку и бросил ее на кровать.
        - Собирайся, - сказал он устало, - через пару часов заедет Вениамин и отвезет тебя к маме. Я же сейчас безлошадный.
        И Сергей невесело усмехнулся. Наталья бросилась к нему и повисла на шее:
        - Ну, пожалуйста, едем вместе. Если с тобой что-то случится, я не переживу.
        Сергею хотелось прижать ее к себе, поцеловать, погладить, успокоить. Но он знал, что стоит только немного расслабиться, и не соберешься. Поэтому он с трудом расцепил ее руки и сказал жестче, чем хотелось бы:
        - Все, успокойся. Что это за картина «Проводы на фронт»?
        Но все-таки добавил:
        - Я к вам на выходные заскочу.
        Наташа подняла на него заплаканное и совершенно несчастное лицо:
        - Обещаешь?
        Он улыбнулся одними глазами:
        - Обещаю.
        Глава 24
        Кира размышляла о том, что совмещать свою основную бухгалтерскую работу и партийные дела скоро станет проблематично. Отпуск заканчивается, и придется зависать на службе. Пока ее не было, там столько дел накопилось! А работа в «Народной власти» требует массу свободного времени. Вот и сегодня вместо того, чтобы искать дополнительный заработок, она вынуждена сидеть на отчетном партийном собрании.
        - Побыстрее рассаживайтесь, - Элла Эльдаровна старалась перекричать гудящую толпу. - Сейчас приедут Антон Семенович и Олег Витальевич. А до этого нам нужно решить еще ряд организационных вопросов.
        Понемногу все угомонились, и в помещении стало относительно тихо. Но никаких организационных вопросов они решить не успели, потому что с шумом захлопали дверцы подъехавшей машины, и через минуту в зал, громко переговариваясь друг с другом, вошло руководство партии «Народная власть».
        Обозова-Вострикова медленно поправила бутылки с минеральной водой, переставила с места на место стаканы, положила на стол стопку чистых листов. Каждый ее жест, каждое движение, были преисполнены достоинства и значительности.
        На трибуну один за другим взошли Востриков и Похлебкин, замыкал шествие Марк Борисович Капельман.
        - Добрый день, дорогие однопартийцы, - потер руки Олег Витальевич.
        Он был, как всегда, прекрасен. Помимо рубашки, ставшей брендом партии, на нем были светло-синие джинсы и пуловер, накинутый на плечи. Рукава пуловера были завязаны на груди небрежным узлом. Антон Семенович пытался подражать Похлебкину в одежде, но на нем и рубашка с закатанным рукавом, и джинсы, и джемпер - все смотрелось пародийно.
        - Добрый день, - Востриков вытер шею носовым платком. - Времени у нас немного, поэтому начнем без промедления.
        Он снова воспользовался платком, на сей раз промокнул лысину.
        - Если жарко, то свитер снимите, - выкрикнула Глафира. - А то заболеете.
        - Свитер, - растерянно произнес Антон Семенович, двинув подбородком, - а, ну да, пожалуй.
        Он развязал рукава джемпера и передал его стоящей на подхвате супруге.
        - Первым на повестке дня стоит отчет приемных о результатах проделанной работы. Слово предоставляется офису «Возрождение». Регламент пять минут. Как и в прошлый раз - только самое главное, - Востриков опытной рукой направлял собрание.
        Толстый одышливый мужчина положил на трибуну папку, налил в стакан минеральной воды и выпил ее в несколько больших глотков.
        - В пьянке замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду, - прошептала Кире на ухо Сологубова.
        Они посмотрели друг на друга, потом на оратора и прыснули со смеху.
        Востриков постучал ручкой по «Нарзану», требуя тишины.
        Докладчик из «Возрождения» рассказал о количестве принятых жалоб от населения, и о том, какие удалось удовлетворить.
        - Благодарю. Теперь «Светлый путь».
        Кира хмыкнула. Названия, конечно, просто классика: брежневское «Возрождение», александровский «Светлый путь», ленинская «Искра».
        Вертлявая блондинка в розовых брючках, кокетливо поигрывая глазками, заняла место докладчика. Ее речь была крайне невнятной, она путалась в цифрах, перебирала листы. Казалось, она видит отчет первый раз.
        - Что же вы, Наталья Аркадьевна, не подготовились? Ваши данные лягут в основу следующей «Сатисфакции». Мы ведь здесь не в бирюльки играем. И я бы попросил в будущем от «Светлого пути» делегировать другого оратора, - грозно прорычал Антон Семенович.
        Но на докладчицу этот рык не произвел никакого впечатления. Она стрельнула взглядом на Похлебкина, собрала бумаги и пошла на свое место, зазывно виляя бедрами. Олег Витальевич посмотрел ей вслед с удовольствием, чуть склонив голову.
        - Теперь «Искра», - по-прежнему строго сказал Востриков.
        На трибуну вышла Сологубова. Ее доклад был великолепен. Она четко и по-деловому рассказала о том, сколько поступило претензий, разделила их по темам, жалобщиков разбила по возрасту, по полу, по уровню доходов. В процентах оценила, сколько жалоб и по каким вопросам им удалось удовлетворить, сколько прошений они передали в центральный офис.
        Антон Семенович одобрительно взглянул на нее и продолжил вызывать докладчиков.
        Затем на трибуну вышел Похлебкин.
        - Я постараюсь быть краток. Во-первых, благодарю всех за выступления. Молодцы! - Олег Витальевич оглядел однопартийцев умиленным взглядом. - Такая прорва недовольных обращается! Для нашего рейтинга это самый настоящий Клондайк!
        Сологубова наклонилась к Кире:
        - Кому война, а кому мать родна. Мы переживаем, что обиженных много, а этот радуется. Рейтинг!
        И Татьяна Митрофановна подняла вверх указательный палец.
        Похлебкин тем временем продолжал:
        - Знаете ли вы, дорогие друзья, что в последнее время наша популярность резко подскочила вверх? Отчасти это связано с успешной работой наших приемных, отчасти с блистательным, не побоюсь этого слова, выступлением вашего покорного слуги в программе «Сатисфакция». Мне удалось обскакать самого Селиванова.
        Он замолчал, смиренно склонив голову и ожидая одобрения.
        И дождался. Зал загудел, все захлопали. Олег Витальевич молчал, перекатывался с пятки на носок и смотрел на сидящих внизу людей. Он смотрел и молчал, пока шум в зале не стал стихать.
        - Да, как говорится, «чем больше артист, тем больше пауза», - Сологубова снова склонилась к Кириному уху.
        Кораблева согласно кивнула, вспомнив блистательную Вию Артмане в фильме по роману Сомерсэта Моэма «Театр».
        - Ну, и не меньшую роль в такой популярности сыграл ряд… - наконец продолжил Похлебкин, пожевав губами, - назовем так, происшествий, которые случились с членами нашей партии. Это взрыв машины Торопова. Он остался жив по счастливой случайности, но вместо него погиб охранник Антон Семеныча.
        Олег Витальевич снова надолго замолчал. Он стоял, задумавшись, потом слабо улыбнулся своим мыслям и продолжил:
        - Затем погибла Назира Сафина. До этого взорвали приемную «Возрождения». Это все ужасно, но для популярности партии нет ничего лучше, как бы цинично это не звучало. Народ узнает об этих страшных событиях и понимает, что раз нас убивают, взрывают, значит, мы делаем правильное дело. Но рейтинг рейтингом, а рисковать вашими жизнями мы не можем себе позволить, - сказал Похлебкин голосом заботливого отца. - Поэтому большая просьба быть предельно осторожными. Это касается всех. Кто боится, пусть нам скажет, и мы его заменим. Ну, а моя миссия - помогать людям, а значит, я прятаться за спинами однопартийцев не имею права.
        Антон Семенович осторожно покашлял. Похлебкин удивленно на него глянул и продолжил выступление.
        Кира нетерпеливо ерзала на своем месте. Сидит здесь, слушает всякую чушь, а дел-то по горло. Сначала нужно забежать в «Искру», как они с девчонками и договаривались, потом в «Мегрэ». Рассказать детективам о новостях из Томлево.
        Но самое главное, о чем Кира старалась пока не думать, чтобы не сорваться с места - сыщик Роман сказал, что у него появилась информация, заслуживающая внимания. О ее папе. Она сначала очень обрадовалась, вернее, даже не так. Она не обрадовалась, а разволновалась - у нее заколотилось сердце и внезапно пересохло во рту. А потом вдруг стало страшно. Страшно найти отца.
        Как там Вениамин сказал? Бойтесь своих желаний?
        Кто ее папа? Что она ему скажет? Может, он даже и не знает, что у него есть дочь? Скорее всего, он счастливо женат и у него есть дети. Мама никогда не рассказывала, почему отец на ней не женился, а самое главное, почему бабушка не настояла на этом. У бабули был железный характер, и раз она узнала, что ее дочь беременна, то просто обязана была вытащить паршивца «за ушко, да на солнышко».
        А тут все так странно. Родила без мужа… Это в теперешнее время ничего не значит, а во времена маминой молодости грех был большой. Может маму изнасиловали? И она, Кира, именно поэтому нежеланный и нелюбимый ребенок? И поэтому никто и никогда не говорил ей, что ее папа летчик и погиб при исполнении. Ни бабушка, на мать, никто не удосужился пощадить ребенка, рассказать ему хоть какую-нибудь байку про отца, чтобы было что сказать одноклассникам.
        - Господи, ну когда ж он уже закончит самолюбованием заниматься?! - пробормотала Сологубова. - После собрания сразу в «Искру». У меня есть новости. И у Кучинской, по-моему, тоже. Вон она с каким загадочным лицом сидит.
        Кира обернулась и взглянула на Аллочку. Та сразу стала показывать глазами в сторону двери.
        - Видишь, хочет, чтобы мы ушли, - так же шепотом продолжила Татьяна Митрофановна. - Но придется посидеть. Народу немного, сразу заметят, если мы засобираемся.
        Похлебкин мучил однопартийцев еще около получаса. Наконец он завершил пламенную речь, и слово дали Капельману. По окончании собрания еще раз выступил Востриков. Ему было невыносимо жарко, и он постоянно вытирал лысину большим несвежим платком.
        Элла Эльдаровна, заметив, что чистота этого атрибута гигиены оставляет желать лучшего, попыталась исправить ситуацию. Она встала из-за стола президиума, и стала, как бы разминая ноги, прогуливаться позади супруга. Затем, улучив момент, молниеносно выдернула платок из его рук. Это было так ловко, что Востриков ничего не заметил. Зато данная манипуляция не укрылась от внимания зала, оттуда стали раздаваться смешки и веселые реплики. Наконец собрание закончилось, и народ, радостно гудя, покинул зал.
        Глава 25
        До «Искры» они добрались за полчаса. Сологубова вела свой Фольксваген уверенно, ловко маневрируя среди несущихся машин.
        - Алла, не суетись. Вижу - тебя прямо распирает, - сказала Татьяна Митрофановна, поглядывая в зеркало заднего вида на возбужденную Кучинскую. - Доедем, там и расскажешь, а я законспектирую. А то сейчас на дорогу смотрю, не смогу сосредоточиться и обязательно пропущу что-нибудь важное.
        Кира откинула голову на автомобильный подголовник, прикрыла глаза и попыталась прикинуть, успеет ли сегодня в детективное агентство. Новостей, судя по всему, полно. Не только Алла жаждет поскорее все рассказать, но и Глаша. Тоже не может спокойно на месте сидеть, крутится на заднем сиденьи, ерзает, непоседа.
        В офисе сыщицы уселись за стол, и Аллочка, наконец, смогла высказаться.
        - Ой, девчонки, что расскажу! Что узнала! Узнала и окончательно поняла, какая же я была дура, - Кучинская покачала головой. - Я ведь думала, что Артем меня любит. Ну или любил, а потом перелюбил. А оказывается, он просто со мной проводил время, а сам всегда четко знал, чего хочет. И мне в его жизни места не было. И мамаша его все знала, улыбалась мне, а сама сыночку партию подыскивала.
        - Чья мамаша? - не поняла Кира.
        - Да Селиванова, Натэлла Яновна. А если точнее, то Наталья Ивановна. Представляете, даже имя-отчество поменяла, чтобы выглядеть более благородной.
        - Да ладно, Ал, чего ты? Ну не ровня ты ему была, и что с этого? - попыталась успокоить ее Кораблева.
        Кучинская с досадой махнула рукой и стала докладывать о результатах своего расследования.
        Артем - единственный сын Селивановых. Отец, Игорь Никодимович, работал на закрытом оборонном предприятии. Мать, Наталья Ивановна, давала частные уроки музыки. Муж целыми днями был на работе, а супруга активно занималась сыном. С утра он изучал английский язык, потом мама везла его в шахматную секцию, и завершался день кружком лепки для развития мелкой моторики. После того, как Артем пошел в школу, времени на досуг осталось еще меньше. И везде мама была с ним рядом. Поэтому уроки музыки, которые она давала, были, скорее, формальностью.
        Артема Селиванова отдали в математический класс. Его будущее было предопределено. Оно будет связано с аэрокосмической отраслью. Затем, конечно, политика.
        С самых ранних лет он не знал ни в чем отказа, с ним было заключено соглашение. Артем получает все материальные блага, а от него требуется поступить в Московский государственный технический университет имени Баумана и жениться на нужной девушке. Сын и не возражал. А когда его мечта в виде поступления в заветный университет воплотилась в жизнь, родители купили ему квартиру, и он стал завидным женихом. После блестящей защиты его оставили работать на кафедре. Жизнь была прекрасной, фортуна ему благоволила.
        Затем он стал встречаться с Аллочкой. Она была хорошенькой, по ней сохли многие парни, а самое главное - Андрей Рогозин, главный враг Артема. Поэтому встречи с ней лишний раз утверждали его в собственных глазах, да и среди друзей. А затем Алла стала ненужным балластом. Тем более, что вскоре после их поездки на Байкал он познакомился со студенткой физкультурно-оздоровительного факультета фотомоделью Никой Петровой.
        - Кое-что я знала сама, а кое-чем со мной поделилась соседка Артема Раиса, - сказала Аллочка. - Она меня раньше не особо-то любила. Но после того, как Наталья Ивановна сказала ей, что они больше не могут общаться, потому что ее сын известный политик, а у Раи не те политические взгляды, они разругались в пух и прах. Поэтому сейчас Раиса со мной довольно приветлива.
        - Пока ты нам не сообщила ничего интересного, - разочарованно протянула Сологубова.
        - Я узнала еще кое-что. Рая рассказала, что у Селиванова с Никой был какой-то совместный бизнес.
        - Ого, - оживилась Кира, - а чем они занимались?
        - Сегодня попробую выведать. Раиса сказала, что об этом вроде Мишка Клепиков что-то знает. Это Артемов друг. Его Селивановы дома не принимали, потому что он был не из «благородной» семьи. Дружба их была тайной. Но мне Мишаня нравился, он часто давал нам с Артемом ключи от своей квартиры, - Алла смутилась. - Так что я завтра к нему отправлюсь. А еще я вам такое скажу! Ника каждый месяц получала бабки на счет. А недавно она отхватила довольно крупную сумму.
        И Алла обвела присутствующих торжествующим взглядом.
        Сологубова удивленно присвистнула.
        - Откуда же ты разузнала такое? - удивилась Кира. - Это просто бомба!
        - Мне это рассказал один знакомый, - загадочно сказала Алла.
        - Фигасе! А откуда твой знакомый может знать, что Ника получила бабки? - азартно крикнула Глафира. - Так может, он ее и пришил?
        - Дело в том, что мой знакомый - это муж Николь, - помедлив несколько секунд, призналась Алла. - Вернее, формально муж, но они давно жили каждый своей жизнью. Я же вам рассказывала, что ходила к Орефьевой, хотела попытаться что-нибудь выведать. И там познакомилась с ее сыном. Его, как супруга убитой, постоянно полиция дергает. И это притом, что у него стопроцентное алиби. Так вот, полицейские раскопали, что Ника на протяжении нескольких лет - года три или четыре, не помню, - регулярно получала на счет деньги. А совсем недавно она отхватила какую-то солидную сумму.
        - Насколько я помню, ты говорила, что встретилась с Орефьевой на улице, - пробормотала Кира. Алла сделала вид, что не услышала, остальные не обратили на нестыковку внимание.
        - И что это значит? Николь кого-то шантажировала, ей перечислили деньги, а потом убили? - озадаченно спросила Сологубова. - Во всяком случае, в детективах было бы именно такое объяснение. А почему не сразу убили? До перечисления денег? Ох, нелегкая у сыщиков работа, в который раз об этом думаю.
        Алла понизила голос до шепота и слегка подалась вперед:
        - Полиция спрашивала, не знает ли Владимир… это муж Николь, кто мог посылать его жене такие подарочки и за какие заслуги.
        - А он не знает? - уточнила Кира.
        - Он первый раз слышит о том, что у нее были бабки. Она вечно жаловалась на их отсутствие и попрошайничала у мужа.
        - Да, похоже, эта информация просто бомба, права Кира. Получение денег и общий бизнес с Селивановым! И кстати, куда он делся? Я имею в виду бизнес, - оживилась Сологубова. - Кир, сделай, пожалуйста, чай. А я расскажу, что удалось узнать мне.
        Пока Кораблева разливала кипяток, Глафира выложила на стол початую коробку зефира.
        - Угощайтесь. Венька пару недель назад принес, - пояснила она.
        - Ну что, девчонки, пируем? - спросила Алла, впиваясь зубами в слегка подсохший, но все еще воздушный десерт.
        - Я хочу рассказать про Кацей, - сказала Татьяна Митрофановна. - Оказывается, это еще те аферисты! Пожалуй, слово аферисты и не совсем точное. Короче, сам Соломон Исаевич - мужик неплохой. И врач хороший. Жил себе человек, работал. А в один прекрасный день взял и женился на Софье Борисовне. Через пару лет совместной жизни они стали опекать одну старушку, Анастасию Игоревну Маргелову. Она крепенькая была, но одинокая. Жила в хорошей квартирке на Фрунзенской и отписала недвижимость Кацам, с оговоркой, что в их собственность она отойдет только после ее смерти. Не прошло и полгода, как Маргелова умерла. Вскоре они стали ухаживать еще за одной бабулей, потом за дедулей и т. д. Словом, все опекаемые уходили в мир иной. Кто год протягивал после начала попечения, кто чуть меньше, кто чуть больше, а Кацы становились богаче.
        - Ни фига себе! Так они Рокфеллеры! Вы представляете, сколько хаты стоят? - воскликнула Глафира.
        - Ну там не всегда были квартиры. Иногда дачки, иногда драгоценности…
        - Нужно заявить в полицию. Люди-то умерли после их опеки! - воскликнула Аллочка.
        - Но умершие люди были старыми: или инвалиды, или больные, так что прицепиться не к чему, - сказала с сожалением Сологубова.
        - И главное, одинокие, - задумчиво проговорила Кира. - Значит, некому будет выяснять обстоятельства их смерти. А что, разве никто ничего не заподозрил?
        - Да брось ты, Кира, кто что заподозрит? Старые люди…Тут молодые мрут… Может, они и, правда, своей смертью умерли. А Кацы - просто ловкие людишки, которые обихаживали одиноких стариков, у которых было неважно со здоровьем, - отпив чай, проговорила Сологубова. - То есть, оказывались в нужном месте в нужное время.
        - Так это что же получается, Макар Евграфович тоже их жертва? - обеспокоилась Кира.
        - Скорее всего. Они весьма пронырливые господа. Как сейчас сказали бы - предприимчивые. Соломону Исаевичу не составляло труда находить одиноких немощных, потом подключалась Софья Борисовна, а дальше уже дело техники, - пояснила Татьяна Митрофановна.
        - А как вы узнали все это? Это же нигде не афишируется. Иначе бы их давно полиция заграбастала, - поинтересовалась Глафира.
        - Мы же медики, у нас своя «голубиная почта». Возможно, Кацы и не обращали внимания на младший медперсонал, считали, что те ничего не поймут. А вот санитарка из пятой клиники, где работает Соломон Исаевич, Ольга Борисовна Печенкина, очень многое видела, сопоставила и мне рассказала. Выносит она судно, заправляет постель, меняет памперсы, ну и разговаривает с больными. А те ей: так, мол, и так, как же нам повезло, что нас будет патронировать лично доктор Кац. А мы, мол, ему за это, отпишем, кто чем богат, - кривляясь, сказала Сологубова.
        - Кошмар какой-то. Надо скорее рассказать полиции об этих гадах, прямо язык чешется, - возмутилась Аллочка.
        - Угомонитесь, сыщицы! Что вы скажете? Где доказательства? И еще, - Сологубова развернулась к Кораблевой, - таблетки в пузырьке не те, что в пачке.
        - Как?! - ахнула Кира.
        - А вот так, смотрите сами, - и Сологубова выложила пилюли на стол.
        Они и, правда, едва заметно различались между собой. У тех, что в блистере, в центре была ложбинка, а те, что в пузырьке, были гладкими.
        - Это что же такое получается? - медленно осознавая сказанное протянула Кира. - Они подменили таблетки? То есть, засунули Самохину в пузырек что-то другое, и он чуть не умер?
        - Вот, а вы говорите, в полицию не идти! - упрекнула Сологубову Аллочка.
        - Таблетки мы, конечно, можем передать полиции. Только это никакое не доказательство. И вообще, Кацы скажут, что это Кира во всем виновата.
        - Хорошо, - согласилась Кораблева, - а в обход полиции можно проверить состав пилюль?
        - Можно. Есть у меня один знакомый, завтра его попрошу, - задумчиво проговорила Сологубова. - Ладно, хватит о Кацах. У нас осталась только Глафира.
        Все время, пока разговор шел о Селивановом, о Кацах, Глаша ерзала на стуле. Было видно, что ее переполняют эмоции. Поэтому когда, наконец, ей предоставили слово, она подскочила, как солдат перед дембелем.
        - Вы сейчас просто упадете! - и Глаша жестом фокусника выложила на стол фотографию Николь. Девушка на фото была, действительно, хороша. Только излишне худа. От этого ее глаза казались невероятно большими. Волосы на затылке были высоко подколоты, зато передние пряди свисали практически до плеч. Длинная косая челка закрывала полглаза и добавляла образу класса.
        Девушки уже видели эту фотографию, но все равно залюбовались.
        - Имидж точно с Виктории Бекхэм слизала! - сказала Аллочка.
        Глафира бросила на нее взгляд исподлобья и продолжила:
        - Я позвонила Бородиной, попросила рассказать про ту злосчастную «Сатисфакцию». И узнала, что Назира попросила Тамару Максимовну уложить ей волосы точно так же, как у Николь на этом фото. То есть теперь понятно, зачем Назире нужна была эта карточка. Бородина согласилась, время было. И еще. Она говорила, что моя подруга разговаривала с Селивановым. Бородина сказала, что и она, и Похлебкин были от этого в шоке. Когда Владлен Сомов их всех вместе угощал кофе, это понятно. Беседа была типа бла-бла-бла, на общие темы. Но чтобы разговаривать с конкурентом с глазу на глаз!
        Они были в бешенстве, хотели сделать Назире последнее китайское предупреждение. Но не успели. После передачи все устали, перенервничали, поэтому все разборки отложили на завтра. А завтра больше и не наступило.
        - Я уже ничего не понимаю, совсем запуталась, - потрясла головой Кира. - Это что же? Назира сделала прическу, как у Ники, убийца ее перепутал и случайно убил вместо фотомодели?
        - Ну как перепутал? Ника была уже мертва. Он, в смысле убийца, не знал об этом, что ли? - пожала плечами Сологубова.
        Глафира шмыгнула носом:
        - Так все странно… Просто Назирка такая живая была, живее нас всех. У нее планы были обалденные, она меня в партию тянула, говорила, партию сделаем. Смеялась, что каламбур получился «пойдем в партию, чтобы сделать партию». В смысле, замуж удачно выйти.
        - Да уж, она слишком стремительно пыталась ворваться в красивую жизнь, - печально сказала Татьяна Митрофановна. - Ну ладно, девчонки, на сегодня все. Расходимся, у меня сын один дома. До завтра.
        Глава 26
        Востриков обреченно смотрел из окна машины. Он очень устал за сегодняшний день, а тут еще Похлебкин тарахтит, аж голова раскалывается. Так он мужик нормальный, но глуповатый. Нет, для партии он, конечно, находка. Красив, импозантен, брутален, обаятелен - женщины в восторге. Внимателен, вежлив, услужлив - старушки это ценят. Спокоен, выдержан, а самое главное, не обидчив.
        Тот, кто участвует в ток-шоу, прямых линиях и тому подобных политических передачах, знает, как это важно. Последнюю «Сатисфакцию», ух, как блестяще провел! Одна беда - болтлив. Вон и сегодня мелет что-то и мелет, и даже внимания не обращает, что Востриков молчит.
        Наконец они подъехали к офису, который был вотчиной Антона Семеновича. Здание было старинным, с трехгранным эркером, угловой башенкой, французским балконом и колоннами.
        Один бог знает, чего стоило заполучить такой дом в собственность! И в какую копеечку эта покупка обошлась. Но это было очень хорошее приобретение.
        Антон Семенович любил этот дом, пожалуй, даже больше, чем собственный. Здесь он был хозяином, в отличие от личного особняка, в котором царствовала его супруга. Эмма Эльдаровна любила роскошь, поэтому в интерьере дома было много золота, бархата, парчи, ковров - все в ее вкусе. И постоянный сандаловый запах. Востриков его не выносил, но спорить с женой не решался.
        В центральном офисе ремонт сделали новомодный, сплошной минимализм. Это Похлебкин настоял. Светлые стены, низкая мебель, картины в стиле кубизм…Скукота и выхолощенность.
        А вот свой офис Востриков обставил по-другому. Сам он был невысокого роста, но любил все крупное и массивное. В углу кабинета стоял громоздкий шкаф с книгами, около него овальный чайный столик в стиле ампир, глубокие кресла… На окнах висели тяжелые портьеры, добавляющие кабинету основательности.
        Письменный стол красного дерева был покрыт зеленым сукном. На нем, помимо документов, всегда лежал увесистый старинный фолиант с золотым обрезом. Антон Семенович, когда его никто не видел, аккуратно открывал книгу и через лупу рассматривал узорную вязь, сплошь покрывающую старинные страницы.
        Он представлял себя аристократом, сдержанным, великодушным, который после вечернего чая садится за стол и рассматривает библиографические ценности баснословной стоимости. Хотя, для аристократа цена не должна иметь значения… Ну, значит, просто рассматривает уникальные издания, за которые на «Сотбис» можно было бы получить… Нет, стоп. Он - аристократ. На нем шелковая домашняя куртка со стеганым воротником, на столе сигара, коньяк…
        Еще Антон Семенович собирался купить настольную лампу с абажуром из зеленого стекла, тогда его представление о том, как должен выглядеть кабинет, будет полностью воплощено в жизнь.
        Шофер Руслан открыл перед Востриковым дверь машины. Антону Семеновичу очень нравилось ощущать себя значимым, важным, статусным. Удивительно, что Похлебкин был ко всему этому равнодушен.
        Востриков выбрался из автомобиля на свежий воздух, поднял голову к небу и сладко потянулся. Как хорошо все-таки! Хорошо, даже несмотря на все беды, свалившиеся на их партию. Да что там говорить, они были к этому готовы. Ну еще бы! В политику пришли! Ничего, скоро выборы, и неприятности рано или поздно закончатся.
        Но пока неприятности заканчиваться не собирались. В фойе его любимого офиса около самого входа лицом вниз лежал охранник. Антон Семенович по-бабьи взвизгнул и тут же этого устыдился. Он до ужаса боялся покойников и поскольку вокруг головы секьюрити была лужа крови, решил, что тот мертв. Надо было немедленно что-то делать, хотя бы дать распоряжение о том, чтобы вызвали скорую. Но его словно заморозило: руки онемели, язык не слушался, тело задеревенело.
        Как в замедленном фильме он видел, что Похлебкин ринулся к лежащему, присел, приложил пальцы к шее, на секунду замер, а потом махнул рукой - жив, мол! И тут тепло стало возвращаться к Вострикову: сначала потеплели руки, и он смог ими пошевелить, потом ноги, и у него получилось одну за другой оторвать их от пола, потом кровь медленно прилила к голове. Он повел головой из стороны в сторону и почувствовал, что пришел, наконец, в себя.
        - Вызывай неотложку, Олег, - сказал он.
        - Уже, - Похлебкин оторвал телефон от уха, и Востриков услышал раздающиеся оттуда длинные сигналы вызова.
        Антон Семенович отмер и на плохо гнущихся ногах пошел в свой кабинет.
        Там было все перевернуто, папки разбросаны, бумаги разорваны. А его великолепная мебель была раскурочена самым вандальским образом: у шикарных кресел отломаны спинки, стол валялся на боку, две его ножки были разбиты в щепки, в секции не осталось ни одного целого стекла. Востриков так же медленно подошел к валяющемуся среди разгрома фолианту, поднял его и прижал к груди. Тот не пострадал, и это придало Антону Семеновичу уверенности.
        Зашел Похлебкин, увидев раскардаш, протяжно свистнул. Востриков сейчас больше всего боялся слов сочувствия, а от Олега Витальевича этого можно было ожидать. «Ведь ни грамма такта нет у человека», - подумал он с досадой. Но вопреки ожиданию, тот молча прошел по кабинету, спросил: «Полицию звать будем»? И, получив отрицательный ответ, вдруг скинул с плеч пуловер и засучил второй рукав. А потом принялся за дело.
        Полностью разбитые стулья он скидывал в одну кучу, те, которые были в более-менее приличном состоянии, поднимал и ставил к противоположной стене. Антон Семенович некоторое время смотрел, как Похлебкин работает, а потом, словно очнувшись, положил драгоценную книгу на подоконник и стал ему помогать.
        - Ну все, забрали Трофимыча, - сказал водитель, подходя к кабинету. - Башка проломлена конкретно, не знаю, как выкарабкается.
        Зашел внутрь, вытирая руки, увидел разгром и виртуозно выругался.
        - Ой, простите, Олег Витальевич, Антон Семенович, - стал извиняться он, - матюгнулся, но уж больно неожиданно все это. Это че, грабеж что ли? Или че?
        - Ладно, Руслан, ты иди. Мы тут сами разберемся, грабеж или че, - махнул рукой Востриков. - Олег, позвони Торопову, пусть пулей сюда. Одна нога здесь, другая там. Хорошо, хоть больше никого в офисе не было, - запоздало порадовался он.
        - А, может, помочь чего? - не уходил шофер. - Ну как же, вы работаете, а я домой пойду?
        - Иди, иди, мы тут сами…
        - Ну, как знаете, - и Руслан, попереминавшись с ноги на ногу, наконец, ушел.
        - Ладно, Семеныч, присядьте.
        Похлебкин поставил перед Востриковым уцелевший стул. Потом вышел в смежную с кабинетом комнату, которая служила переговорной. Позвякал там, побулькал и вышел с двумя стаканами. Один протянул Вострикову, второй пригубил сам.
        - Да, это, пожалуй, то, что надо, - Антон Семенович в два глотка осушил фужер. Хотел найти носовой платок, похлопал по карманам и, не найдя его, вытер шею рукавом рубашки.
        - Ну-ка плесни еще, а то все никак в себя прийти не могу, - обратился он к Похлебкину.
        - Да ладно, Семеныч, бросьте! - попытался успокоить своего начальника Олег Витальевич.
        Востриков ненавидел панибратство, и признавал только, когда его называли по имени-отчеству. Но сегодняшняя фамильярность Похлебкина его, наоборот, успокоила. Это прозвучало очень по-домашнему и сделало навалившиеся проблемы не такими страшными.
        Вскоре пришел Торопов. И не просто пришел, а вбежал. Увидев разгром, быстро спросил:
        - Все живы?
        - Живы, только Трофимыча по голове крепко приложили. Скорая увезла. Вот разгребем здесь все и поедем к нему в больницу, - сказал Олег Витальевич.
        Востриков в который раз за сегодняшний день удивился Похлебкину. Зря он, все-таки, думал о нем несерьезно. Хлыщом считал. А этот хлыщ вмиг разрядил обстановку, начав ликвидировать последствия налета. И об охраннике беспокоится, в больницу к нему ехать собрался. «Пожалуй, я его недооценил», - с теплотой подумал Востриков. И, обратившись к Торопову, сказал:
        - Давай, Сергей, ищи себе целый стул, садись. Олег, налей ему тоже, а то от нашего разговора ему плохо станет.
        Когда все уселись, кто на что мог, Востриков, немного поколебавшись, принес из другой комнаты злосчастный пакет, полученный Тороповым в «нехорошей квартире» и бросил его Сергею на колени.
        - Это что, тот самый? - спросил он.
        Востриков кивнул.
        - Мой, вроде, пухлее был, - засомневался Сергей.
        - Ну так мы его на диету посадили, - пошутил Востриков. - А если серьезно, там деньги еще были, мы их временно изъяли. Да ты вопросов лишних-то не задавай, смотри бумаги.
        Торопов запустил руку внутрь пакета и достал несколько исписанных листов.
        - Ну, фамилии, фамилии, цифры, цифры… Это то, о чем вы говорили? - спросил Торопов, разглядывая бумаги.
        - Да, дорогой мой, то, о чем я говорил. Это и наше спасение, и наша беда. Здесь имена, напротив них суммы и рядом пояснение, за что. Ну вот, например, смотри, - Востриков взял из рук Торопова листок и ткнул в него пальцем, - Андрей Игоревич Сливочкин. Ему положено 1000 евро, Петр Петрович Ташков, рядом циферка 500, а вот Гурий Тимофеевич Аверин должен получить целых 3000 условных единиц.
        - Подождите, так Аверин - это же… - начал было Похлебкин.
        - Правильно, Гурий Тимофеевич - замначальника полиции. А Сливочкин работает в убойном отделе, Мефодьев - участковый и т. д. и т. п. - Востриков расстегнул вторую пуговицу рубашки и пятерней вытер пот со лба. - На следующей странице люди из мэрии, а еще на следующей и того выше.
        - Получается, что этот пакетик приготовил Невзоров. Ну не сам, конечно… А деньги из этого пакетика его посланник, за которого приняли меня, должен был раздать людям из этого «отчета о взятках». Прямо по списку, - ошарашено сказал Торопов. - И теперь они все у Невзорова на крючке?
        - Можно и так сказать. «Отчет о взятках», - хмыкнул Востриков.
        - Я ж говорил, что это бомба! - азартно потер руки Похлебкин. - Как рванет - мало не покажется!
        - Ага, вот именно, бомба! Тут такие люди в списке, что нас в покое не оставят. Думаете, почему они мебель разбили? Ну, не нашли бумаги, так зачем мебель крушить?
        - Для устрашения? - предположил Торопов.
        - Вот именно, это черная метка. Они взорвали машину Сергея, причем рвали конкретно, чтобы убить. Потом эта девочка, Назира. А теперь офис. И этого своего пришили, который бумаги ошибочно Сергею передал.
        - А Назира-то при чем? - удивился Похлебкин.
        Востриков развел руками:
        - Вот этого я не знаю. Вдруг они таким образом хотят показать, что так будет с каждым?
        Востриков плюхнулся назад на стул.
        - А я вот голову сломал, откуда они узнали, что пакет передан мне? Ведь меня никто, кроме этого нарика, не видел! - повысил голос Торопов. - Во всяком случае в коридоре, когда он мне сверток сунул, никого не было.
        - Да кто ж его знает! У них такие связи, что, кого хочешь, найдут, - Антон Семенович безнадежно махнул рукой. - Хотя, конечно, это очень важно узнать. А в том притоне точно никого больше не было?
        Востриков побарабанил пальцами по стакану.
        - Я не видел ни единого человека, - подтвердил Сергей.
        - Тогда не знаю. Мистика, - развел руками Антон Семенович. - Или дело в чем-то другом, а не в пакете?
        - И что нам делать-то? Нас или всех поубивают, или взорвут вместе с офисом, - как-то буднично сказал Торопов.
        - Нужно вернуть этим головорезам документы и деньги из свертка, - задумчиво протянул Антон Семенович.
        - Да нет, вы что?! - Похлебкин укоризненно покачал головой. - Если вы отдадите бумаги, то ничто не помешает им нас убрать как можно скорей. Пока бумаги у нас - мы живы.
        Востриков в который раз удивился Похлебкину. Воистину сегодня день открытий.
        - А если сделать так? Во время «Сатисфакции» Антону Семеновичу сказать с экрана телевизора что-то такое, чтобы эти бандиты, когда будут передачу смотреть, поняли, что бумаги у нас. Но мы их в ход пускать не будем, если они нас не тронут, - Олег Витальевич говорил легко и непринужденно.
        - А если они не будут нас смотреть? - спросил Востриков зачарованно.
        - Будут, еще как будут. Ведь мы в любой момент можем обнародовать данные. Поэтому смотреть будут. А тут вы выступаете и так аллергично им говорите о том, что мы не хотим войны, - радостно закончил свою мысль Похлебкин.
        - Аллегорично, а не аллергично, - задумчиво поправил Востриков. - Надо же, мне такое в голову не пришло.
        - Ну вот. А бумаги мы оставляем себе на случай страховки, - проигнорировав похвалу, продолжил Похлебкин. - Надо только речь составить так, чтобы они доперли.
        - Да ты молоток, Олег Витальевич, - фамильярно постучал его по плечу Востриков. - Если все получится, то мы, наконец, вздохнем спокойно.
        - А чего ж не получится? - удивился Похлебкин. - Скоро «Сатисфакция». Надо просто хорошо подготовиться.
        - Решено, - Востриков хлопнул себя по коленям и встал. - Вызывай службу безопасности, Олег. Это их площадка. Нам здесь больше делать нечего.
        Глава 27
        Никогда еще в Кириной жизни не было такого насыщенного эмоциями дня и, возможно, не будет. С утра она поехала в больницу к Макару Евграфовичу.
        Он держался молодцом, врачи разрешили ему понемногу ходить, и по этому поводу старик пребывал в прекрасном настроении, даже пытался шутить. Перед ее уходом к Самохину заявились Кацы. На сей раз Софья Борисовна была в платье до пят и с холщовой сумкой через плечо, отчего походила на странницу - правда очень упитанную - только посоха не хватало. Соломон Исаевич, напротив, был одет щеголевато, с претензией на изящество. Но эта щегольская одежда ему не просто не шла, а наоборот, вступала в диссонанс с его внешностью. Стали бросаться в глаза и свернутый набок нос, и ярко выраженные надбровные дуги, и выступающая вперед нижняя челюсть.
        Увидев Киру, Кацы растерялись, чему она немного удивилась.
        Может, думают, что она рассказала Макару Евграфовичу, как они хозяйничали у него дома и называли себя наследниками?
        Киру очень беспокоил факт подмены таблеток. Как говорится, ищите, кому выгодно. А выгодно только этой странной семейке. По-видимому, старик составил на их имя завещание, вот они и надумали ускорить процесс получения наследства. Такая с виду потешная пара, безобидная… Хотя, может, Кира напраслину на людей возводит. Но рисковать не хотелось.
        - Макар Евграфович, я ухожу, - она осторожно поцеловала старика в восковую щеку. - Можно я скажу пару слов вашим опекунам? Хочу, чтобы они за вами лучше следили.
        - Ну что ты, Кирочка, - задребезжал он еле слышным голоском, - они за мной следят.
        - Но все же. Можно вас на секундочку, Софья Борисовна? - Кира осторожно потянула ее за рукав. В глазах Кац мелькнула паника, но она пошла за Кораблевой, как крыса за Гамельнским дудочником.
        - Я пока не рассказала Самохину о ваших художествах, - сказала Кира после того, как они вышли из палаты, - но таблетки на экспертизу отдала.
        Софья Борисовна дернулась, но Кораблева сжала ее локоть, и та мгновенно успокоилась. Кира с удивлением поняла, что приятно чувствовать, когда ей подчиняются.
        - Вам понятно? - Кац еле заметно кивнула головой. - Если с Макаром Евграфовичем что-нибудь случится, хоть малейшее ухудшение его состояния, я прямиком иду в полицию, где узнают не только результаты экспертизы таблеток Самохина. А так же и про других ваших опекаемых, которые точно так же съели не те пилюли.
        - Вы о чем? - одними губами прошептала Софья Борисовна.
        Она вдруг побледнела, и сразу стали заметны и морщинки, и дряблость кожи, и сеточки капилляров на ее щеках.
        - Вы знаете, о чем я, - твердо взглянула на нее Кира.
        - Но он человек старый, мало ли чего, - снова чуть слышно произнесла жена доктора.
        - Так вот вы и постарайтесь, чтобы не случилось этого «мало ли чего».
        - Девочки, что вы там так долго шепчетесь? - спросил Соломон Исаевич, выглядывая из палаты. Несмотря на игривую интонацию, глаза его тревожно бегали.
        - Все-все, мы уже закончили, - сказала Кира, отходя от полуживой Софьи Борисовны.
        Кира вышла из больницы, размышляя о метаморфозах в поведении Кацев. Почему они вели себя не так, как всегда? Куда подевалась их заносчивость и гонор?
        Но она ничего не успела придумать, потому что зазвонил телефон. Кораблева решила, что это снова таинственный молчун. Звонки с молчанием раздавались практически каждый день. Она к ним привыкла, перестала тревожиться и даже стала их ожидать. Но звонили из офиса «Мегрэ».
        - Кира Анатольевна, у нас для вас хорошие новости. Мы нашли вашего отца, - с расстановкой произнес Роман.
        Кораблева внезапно лишилась воздуха, сердце ухнуло вниз, ударило куда-то в район солнечного сплетения, да так, что Кира согнулась. Потом так же резко рвануло вверх в район горла, затем вернулось на место и учащенно забилось.
        - Какого отца? - спросила она жалобно, одновременно радуясь этому событию и боясь его.
        «Какого черта я начала вытаскивать скелеты из шкафа?! Зачем мне это было нужно? Кто он? Какой он? Нужна ли я ему? Может, он маргинал, интересы которого сжались до размеров бутылки? Или давно и счастливо женатый человек с кучей любящих его отпрысков, и мне в его раю нет места?» - заметались в панике Кирины мысли.
        - Успокойтесь, госпожа Кораблева, - усмехнулся Роман. - Мы нашли Вашего отца. Ну на девяносто девять процентов вашего.
        И Кира опять запаниковала. Что означает «на девяносто девять процентов»? Значит, все-таки существует вероятность в один процент, что это не ее папа?
        Роман продолжил:
        - Приезжайте к нам. Я вам все расскажу, и тогда решим, что нам делать дальше.
        - А может, вы расскажете поподробнее сейчас по телефону? А то я пока доеду…
        Сыщик засмеялся:
        - Бросьте, что по телефону расскажешь? Приезжайте, - и положил трубку.
        Кире вспомнился еврейский анекдот:
        Телеграмма Рабиновичу: «Волнуйтесь. Подробности письмом. Цукерман».
        Телеграмма Цукерману: «Что случилось? Волнуемся. Рабинович».
        Телеграмма Рабиновичу: «Волнуйтесь. Кажется, умер Моня. Цукерман».
        Телеграмма Цукерману: «Так кажется или да? Волнуемся. Рабинович».
        Телеграмма Рабиновичу: «Пока да. Цукерман».
        Вот так и у нее «Волнуйтесь. Подробности письмом».
        Кира вскочила в подъехавший микроавтобус, управляемый шофером-кавказцем, бесшабашно сверкающим черными глазами. Хотя обычно она частные маршрутки избегала. Машина рванула с места, дымя резиной. До «Мегрэ» они доехали за несколько минут. Шофер несся так, словно торопился на тот свет. Он проскакивал на желтый свет светофора, резко тормозил, обгонял машины по встречной полосе, пересекая сплошную линию.
        В салоне царило напряженное молчание. Пассажиры прониклись торжественностью момента, думая, что скоро предстанут «пред очи Господа». Бабулька на переднем сиденье истово крестилась, пожилой мужчина сидел, прикрыв веки и шевеля губами - видимо, молился. Кира, которая ни высоту, ни скорость не любила, зажмурила глаза и думала о том, что так и не успеет узнать, кто ее отец. И тут же всплыла навязчивая, словно комар, мысль об Эмиле. Интересно, а он расстроится, если с ней что-то случится?
        Наконец, маршрутка резко затормозила, пассажиров швырнуло вперед, они заголосили, стали хватать падающие авоськи. И как только открылись двери, бросились вон из микроавтобуса, расталкивая друг друга локтями.
        Кира вышла последняя. С трудом, на деревянных ногах спустилась с подножки, немного постояла, пытаясь унять сердцебиение, и двинулась в детективное агентство.
        Роман встретил ее, раскинув руки так широко, будто пытался обнять весь мир. Настроение у него было прекрасным:
        - Кирочка! У нас сегодня поистине счастливый день. Завершены два сложнейших дела. Еще и ваш папа нашелся. Давайте пройдем в мой кабинет, там как-то уютнее.
        Кира присела на предложенный ей стул ни жива ни мертва и приготовилась слушать.
        Алиса Кораблева, Кирина мама, пришла работать на завод «Электростроймонтаж» сразу после института. И тут же познакомилась с Кареном Миликяном, который трудился там инженером-конструктором. В те годы ценились мужчины накачанные, в моду только-только вошел культуризм. Джинсы, батники, длинные волосы и мускулистый торс - вот признаки истинного мужчины семидесятых.
        А Карен был совсем другим: высокий, крупный, даже полный, волосы подстрижены коротко, на военный лад. На работу ходил в костюме, никаких фарцовых вещей не носил - такое, казалось, его вовсе не занимало. И тем не менее, женщины завода не давали ему прохода. Наверное, причиной бешеного успеха у дам был его веселый и легкий характер.
        Алиса влюбилась в него, как кошка. Скоро для всех стало привычным видеть их вместе. Любая особа женского пола, которая подходила к Миликяну ближе, чем на расстояние вытянутой руки, натыкалась на враждебный взгляд его спутницы. По этой причине поклонниц вокруг него скоро совсем не осталось.
        - Я просто не представляю, чтобы моя мама могла испытывать такие сильные чувства! - удивилась Кира. - Но только причем здесь Карен? Я ведь Анатольевна. Это во-первых. А во-вторых, моя мама, как бы помягче выразиться, шовинистка. Поэтому давайте оставим мамину первую любовь и перейдем к делу. Потому что я очень волнуюсь и просто не вынесу долгих разговоров.
        - Кира, потерпите, я начал рассказ не «от печи», а с самой сути. Через некоторое время Алиса привела Карена к себе в дом, чтобы познакомить с мамой. И счастье закончилось. Мать невзлюбила его с первого взгляда.
        Кира горько усмехнулась. Оказывается, ее мама в молодости пережила такой же прессинг со стороны Кириной бабушки, какой устроила потом своей дочери.
        А Роман тем временем продолжал:
        - Ваша бабушка Нина сделала так, что жизнь дочери и ее возлюбленного превратилась в ад. Она интриговала, ссорила, срывала их встречи. Так продолжалось до, - Роман заглянул в свои записи, - 7 декабря 1988 года. В этот день в 11 часов 41 минуту по местному времени Армении на северо-западе республики произошло землетрясение. За полминуты страшные подземные толчки до основания разрушили город Спитак. Сила толчков была более одиннадцати баллов по 12-балльной шкале. По официальным данным в этот день в Армении погибло почти 150 тысяч человек. Около двадцати тысяч превратились в инвалидов и более полумиллиона остались без крыши над головой.
        - Какой кошмар! - только и смогла сказать Кира.
        - Да, Кира, кошмар. Карен, как только узнал об этом, бросился на самолет и полетел домой. Он родился и жил в Спитаке, потом уехал учиться в Ереван, но вся родня осталась там, где случилась беда. Мобильных телефонов тогда не было, и он позвонил из таксофона аэропорта своей любимой Алисе. Но трубку сняла ее мать. Сбивчиво объяснив причину своего срочного отъезда, Карен отбыл на родину.
        То, что он пережил, не объяснить словами. Во время землетрясения он потерял практически всю семью. На его глазах извлекли из-под обломков тела родителей, брата, сестры, которая ждала ребенка, достали пятилетнего племянника. Тот оказался жив, но сильно ранен. Это был единственный выживший из большой, дружной и веселой семьи Миликянов. За пару дней Карен поседел и в тридцать лет превратился в старика.
        Роман рассказывал, Кира слушала и все отчетливей понимала - вот где настоящая беда. И только она дает право человеку чувствовать себя несчастным. А у нее что за горе? Подумаешь, бедненькая какая! Как же - с Эмилом рассталась, с мамой поругалась, зарплата маленькая… Вспоминать стыдно.
        Роман тем временем продолжал:
        - Звонить было неоткуда, все разрушено. Как-то раз он вырвался в Ленинакан и уже оттуда позвонил Алисе. Но трубку снова сняла ее мать. Она просила больше их не тревожить, сказала, что ее дочь выходит замуж. Больше он и не тревожил.
        - Как?! Как замуж? - растерялась Кира.
        - А вот так. Вернулся Карен года через два. Сразу поехал к дому любимой, ходил вокруг, неизвестно, на что надеясь. И однажды он увидел, как дверь подъезда открылась, показалась согнутая мужская спина. Мужчина пятился, держа перед собой коляску. Второй ее край держала Алиса. Они вышли, поставили детский экипаж на землю и склонились над ребенком. Карен ушел. Все.
        Роман замолчал, затянулся сигаретой, медленно помахивая спичкой, чтобы ее потушить.
        - А что было дальше? - спросила совершенно деморализованная Кораблева.
        - А ничего. Карен Миликян - ваш отец, Кира.
        Она ошарашенно молчала, никак не могла взять в толк, почему она, в таком случае, Анатольевна. И за кого вышла замуж ее мама. И с чего детективы решили, что ее отец Карен, а не мамин муж, с которым она коляску тащила. Возможно, он и был Анатолием.
        - Предвижу ваши вопросы, - продолжил Роман. - Замуж ваша мама не выходила и не собиралась. Скажите спасибо своей бабушке. Кто был мужчина с коляской, неясно, возможно, сосед. Больше никаких мужчин вокруг Алисы Витальевны в это время не наблюдалось. Когда Миликян уезжал в Спитак, у его любимой была беременность пару недель. Мать ей о звонке Карена не сказала, и Алиса была уверена, что он ее бросил.
        Мы встретились с Кареном Суреновичем. Когда он узнал дату вашего рождения, чуть с ума не сошел от радости. Мы его уговариваем сдать тест на ДНК, он согласен, но готов принять все на веру. Жаждет вас увидеть как можно скорее.
        - А может, все-таки дождемся ДНК? А то мало ли что, - робко предложила Кира.
        - Проверить вашу генетическую связь можно, конечно, но не обязательно, - с полуулыбкой сказал Роман.
        - Это еще почему? - Кира уже не знала, каких еще сюрпризов ей ожидать.
        - Сама увидишь, почему. Давай, поехали. Отец тебя ждет, - перешел на
        ты Роман Славин.
        Кира встала, судорожно вздохнула и схватила сыщика за рукав.
        - А он женат? И дети, дети есть? - спросила она, чуть запнувшись.
        - Есть, сын и дочка. Сам Миликян разведен, но и с женой и детьми отношения прекрасные. Поехали, - он слегка приобнял Киру и, мягко подталкивая, повел ее к выходу.
        Глава 28
        Аллочка собиралась на свидание. Она сидела перед зеркалом, красила глаза и думала, что бы такое надеть. Они с Владимиром встречались уже несколько дней, и за это время он видел весь ее небогатый гардероб. Второй раз одно и то же надевать не хотелось, но ничего нового в ее шкафу не было. Поэтому нужно состряпать наряд из того, что есть, просто по-новому скомбинировав. Какой-нибудь платочек на шею повязать, что ли? В интернете она видела десятки вариантов, как это сделать, чтобы и красиво и не как у всех.
        Владимир в нее влюблен, это было видно. Он беспрестанно ей звонил, в любую свободную минуту забегал. Но такое в ее бурной личной жизни уже случалось не раз. А вот позавчера действительно произошло из ряда вон выходящее событие.
        Они сидели в кафе, перед ними стояло по бокалу вина, но оба к нему не притрагивались. В их разговорах и даже молчании было нечто чрезвычайно волнительное. Кучинская просто чувствовала, что должно что-то произойти. И оно произошло. Алла потянулась за салфеткой, Владимир перехватил ее руку и сказал:
        - Алла, у меня был очень неудачный опыт брака. Не хочу обвинять Нику, виноваты оба. Да я уже об этом говорил. И я по пальцам могу сосчитать дни, когда был счастлив. Я так разочаровался в семейной жизни, что решил с нею завязать. Навсегда. Тем более, что моим моделькам прекрасно удалось избавить меня от иллюзий о женской верности и бескорыстии.
        После этих слов Владимир отпустил ее руку. Пару минут он был в смятении, и Алла с испугом решила, что он сейчас ее бросит. Но Орефьев успокоился и продолжил:
        - Но ты совсем другая. Ты, как Натали Давыдофф. Ты настоящая. И я не хочу тебя потерять.
        Он снова взял Аллины ладони в свои.
        - Я не могу тебе пока сделать предложение руки и сердца, надо соблюсти траур. Но мне бы хотелось, чтобы мы были вместе.
        Это было, конечно, еще не официальное предложение, но что-то похожее на него.
        Алла столько лет жаждала услышать эти слова, ей казалось, что их музыка будет сродни пению ангельских труб. Но обыденность случившегося ее удивила. Как будто в районе сердца сформировался блок из предыдущих разочарований. И он не давал ощутить радость в полном объеме. Вдруг Владимир так говорит, пока свежи чувства, а повстречаются они еще немного, и отношения сойдут на нет? Как всегда.
        Но все равно, слова «предложение руки и сердца» в Аллиной жизни прозвучали впервые. Когда-то она представляла себе красавца типа Антонио Бандераса с кольцом от Тиффани. Потом ее мечты стали более конкретными, и в роли женихов она видела своих ухажеров. Далее был только Артем. Затем ее желания стали гораздо скромнее, и в качестве будущего мужа она воображала даже своего соседа, бывшего военнослужащего, хотя тот давно перешагнул шестидесятилетний порог.
        А с недавних пор она перестала мечтать, сказала себе, что от мужчин одни неприятности, она видит их насквозь, и сто лет они ей сдались. И вот только перестала циклиться на замужестве, как вожделенное кольцо на безымянный палец, наконец, замаячило на горизонте. Но Алла решила не слишком обольщаться. Как будет, так будет.
        Кучинская кинула свитер на кровать, добавила к нему джинсы, шарфик, и все - комплект готов. Она приняла душ, накрутила на голове тюрбан из полотенца, заварила кофе, села в свое любимое кресло и стала вспоминать вчерашний день.
        Накануне она встретилась с Михаилом Клепиковым, другом Артема. Алле он всегда нравился: веселый, гостеприимный, не ханжа. Они с Селивановым постоянно зависали у Мишки в гостях. Выпивали, анекдоты рассказывали, танцевали, пели. Алле казалось, что Михаил относится к ней с симпатией.
        И поэтому, когда она узнала, что Мишка точно так же принимает у себя Артема с Никой, была оскорблена до глубины души. Она даже плакала по этому поводу, а потом удалила его контакт из телефона, решив для себя, что Клепиков предатель. Они не общались все эти годы и даже случайно не встречались. Интересно, помнит ли он Аллочку или забыл о ее существовании?
        Но она обещала девчонкам из «Искры» разузнать как можно больше про Артема? Обещала. Поэтому вчера она собралась с духом и отправилась к Михаилу.
        Алла поднялась на второй этаж и остановилась у двери с номером «четыре». Коричневый дерматин кое-где потрескался, струна, соединяющая набитые на ней сапожные гвозди в ромбы, лопнула, и ее концы загнули, видимо, чтобы не пораниться.
        Аллочку накрыла лавина воспоминаний. Вот они с Артемом корчат рожи Мишке, смотрящему на них через глазок и шутливо отказавшемуся открыть дверь…
        - Взрослых нету дома, а мама сказала чужим дяденькам с тетеньками дверь не открывать. Они придут и заставят меня водку пить. А еще и курить научат, - придуриваясь, хныкал Мишка, приложив губы к дверному косяку.
        - Да, да, научат, - соглашался Селиванов. - И как с тетеньками целоваться, покажут.
        Они хохотали и вваливались к Клепикову в квартиру, продолжая дурачиться.
        Алла судорожно вздохнула.
        Нужно было немедленно выкинуть эти воспоминания из головы и восстановить душевное равновесие. Она прикрыла глаза и представила Артема, точно так же веселящегося под дверью с Никой, а может и не только с ней.
        И Кучинская решительно нажала на звонок.
        - Ой, мама дорогая, Алка?! Ну, проходи-проходи. Сколько зим, сколько лет! - Михаил крепко ее обнял и потащил за собой вглубь квартиры.
        Он очень изменился: поправился, обрюзг, полысел, и кажется, даже стал ниже ростом. Но это был тот самый Мишка, балагур и весельчак.
        В дверях показалась невысокая кряжистая женщина в обтягивающем спортивном костюме. На голове у нее была торчащая во все стороны и старившая ее, химическая завивка. Она держала руки, испачканные фаршем, высоко над головой, пытаясь плечом откинуть челку со лба.
        - Знакомься, Алусь, это моя сестра Дора Исаевна. Приходит ко мне, помогает по хозяйству.
        Та презрительно фыркнула:
        - Нет, вы только послушайте этого человека! Я помогаю ему! Можно подумать, что он что-то делает сам! А вы кем будете этому шалопаю? Вы будете его девушка? Нет? - расстроилась она, увидев, что Алла отрицательно качнула головой. - Боже, как жаль! Он совсем отбился от рук, мой мальчик.
        И она, досадливо качая головой, вернулась на кухню.
        - Переживает, - Михаил заговорчески подмигнул гостье. - Все женить меня хочет.
        - Ну а ты? - Алле, наконец, удалось вставить слово. - Не обзавелся супругой?
        - Тебя жду, - отшутился тот. - Ну, давай, рассказывай, как ты? Сколько ж я тебя не видел? А ты стала еще лучше, - он одобрительно прицокнул языком. - И раньше была красавица, а теперь просто расцвела.
        - Ой, да ладно тебе, - отмахнулась от него Алла, сразу забыв его «предательство». - А я вот мимо проходила, решила зайти к тебе, поболтать, посплетничать.
        Чушь, конечно, сказала. Она и раньше-то без Артема сюда никогда не приходила. И кто ж поверит, что вдруг ни с того ни с сего через четыре года «шла мимо и решила зайти поболтать и посплетничать».
        Ситуацию спасла Дора Исаевна. Мощным бедром она толкнула дверь с такой силой, что та чуть не слетела с петель. В руках она держала поднос с чаем, выпечкой, медом, вареньем. От угощения так умопомрачительно пахло, что Алла, всю жизнь сидевшая на жестких диетах, решилась дать себе послабление.
        - Кушайте, вот кугель, самбусаки… Кушайте, а то такая худющая, жуть! Вот и медок берите, в чай не кладите. Говорят, если его в горячее положить, то все витамины пропадают. Вот на бейгл вкусно мазать, - суетилась сестра Михаила. - А то, может, возьмете моего шалапута на поруки? Сил нет смотреть, как он один прозябает.
        - Завидует, - подмигнул Алле Клепиков. - Не может пережить, что мне хорошо. Одному хорошо, заметьте! - поднял он вверх указательный палец.
        - Да ну тебя, - махнула на него рукой сестра и удалилась на кухню.
        Алла откусила пирожок, который Дора Исаевна назвала загадочным словом «самбусаки» и зажмурилась от удовольствия.
        - Ммм… - протянула она, - какая роскошь! Сто лет такой вкусноты не ела!
        - Тебе нужно было это сказать моей сестрице. Тогда бы она нас с тобой точно поженила. Чтобы двоих откармливать. Я, видишь, какой упитанный стал, - и он похлопал себя по животу.
        Они посмеялись, и Алле вдруг стало так хорошо и легко, как было во время ее встреч с Артемом.
        - Да, кстати, ты знаешь, что Николь убили? - спросила Алла, пристально глядя на Клепикова.
        - А кто у нас Николь? - спросил он равнодушно.
        - Ну как же? А то ты не знаешь, кто к тебе вместо меня с Селивановым приходил, - не удержалась она от упрека.
        - Ника, что ли? - изумился Михаил. - Я Селиванову попробовал высказать свое фи на то, что он променял тебя на ту дылду. Так он мне такой скандал закатил. Понятно было, или я теряю тебя, или теряю и тебя, и его. Он мне так и сказал, мол, еще раз я посмею ему сделать замечание, и нашей дружбе конец.
        И вдруг до Клепикова дошел смысл того, о чем сказала ему Алла.
        - Я не понял, что, Нику убили? - он выпучил глаза. - Когда?
        - О господи, Миша! Что ты так разоряешься?! - всунулась в дверь растрепанная голова его сестры. И не дождавшись ответа, нырнула назад.
        - Убили. А тебе что, дружок твой Селиванов разве не рассказал? - Алла снова не удержалась от колкости.
        - Какой он мне дружок? - с досадой сказал Михаил. - Он же теперь птица высокого полета. Да и по политическим мотивам мы с ним разошлись.
        - Вы с ума посходили все с этой политикой! - возмутилась Алла. - Зачем ее к дружбе примешивать?
        - Да нет, просто с Селивановым своего мнения быть не должно. Ну а если мне не нравится, когда политические партии финансируются из-за бугра? Мы сами в своей стране со своим дерьмом разберемся. А вы «поучайте, лучше, ваших паучат», - закончил он словами из фильма про Буратино. - И не нравится мне его «Ориентация - Запад». Я по-другому думаю. Но разве ему можно было такое сказать? Так что мы не общаемся. И про Нику я не в курсе.
        - Убили ее, Миш. Зарезали в ванной. Вот такой кошмар и ужас, - Алла внимательно посмотрела на Михаила, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Видимо, и, правда, ничего не знал.
        - Да, дела, - протянул Клепиков. - А знаешь, я, в принципе, не удивлен. Мне всегда казалось, что она плохо кончит.
        Алла насторожилась.
        - Мутная она какая-то была, - продолжил рассказывать Миша. - Денег много всегда хотела. Все, конечно, их хотят, но она постоянно об этом говорила. Просто достала. И как она хочет супер-пупер моделью быть, чтобы много зарабатывать, и как она будет блистать в западных крутых журналах. Но не просто блистать, а блистать, чтобы получать кучу бабок. И про то, что замуж ей нужно срочно за богатея… Короче, допекла она меня своим богатством во как! - и он провел ребром ладони себе по шее.
        Алла слушала, затаив дыхание, боясь пропустить что-нибудь важное.
        - И ведь все у нее получилось! - Михаил с досадой хлопнул по столу. - Вот слушай, что расскажу. Как-то раз ночью раздался звонок в дверь. Приперся Артем со своей каланчой. Он был в невменяемом состоянии. Растрепан, растерян, руки дрожат, просто не мужик, а сопля. Он вбежал на кухню и давай шарить по шкафчикам. Потом в холодильнике нашел бутылку водки, зубами сорвал крышку, налил себе полный стакан и залпом выпил. Я офигел. Ты же знаешь, какой Артем эстет. Там всякие Камю, Курвуазье, Мартель… Водку даже не нюхал, а тут такое некомильфо. И Ника сначала тоже была испуганная. А потом посидела, посмолила и успокоилась, даже повеселела.
        Мишка разломал пирожок и стал задумчиво его жевать.
        - Так что с ними случилось? - нетерпеливо спросила Алла.
        - Они мне рассказали, что попали в аварию. Разбили машину, еле выкарабкались. Мужик, по вине которого они перевернулись, скрылся. Они всю ночь у меня сидели, пили, курили, Селиванов плакал. Как баба, честное слово, - с презрением бросил Клепиков. - Правильно, все-таки, Алка, что ты его бросила.
        Алла изумленно подняла брови, хотела что-то сказать, но промолчала, оценив слегка неуклюжую, но приятную ложь.
        - Потом они пару недель меня не доставали, и вдруг Ника пришла ко мне одна. Прикинь!
        Кучинская аж подалась вперед. Вот это да! Одна приперлась! Алле никогда бы такое и в голову не пришло.
        - И чего она хотела?
        - Да похвастаться! Она ж чувствовала, что я ее недолюбливаю, наверное, хотела, чтобы я зубами заскрежетал. Пришла вся такая расфуфыренная, кинула сумку на столик, так, знаешь, небрежно. Потом рухнула на диван, закинула ногу на ногу, раскинула руки на его спинку. Представляешь, какая нахалка?! А потом говорит, что у нее теперь есть бизнес вместе с Селивановым. Какой, правда, не сказала, но была очень довольна собой. От чая отказалась, несколько минут посидела и ушла. Так что точно похвастаться хотела, - подвел итог Клепиков.
        Алла всегда была не очень высокого мнения о своих умственных способностях. Но даже ей было ясно, что Михаил выдает сейчас очень важную информацию. Поэтому нужно постараться сформулировать свои вопросы так, чтобы они были по существу, а не из праздного любопытства.
        - Когда была та авария, не помнишь? - спросила она, не зная к какой категории вопросов относится этот. Он по существу или из любопытства?
        - А как же? Это было 22 июня. В четыре утра. По-моему, три или четыре года назад.
        - А почему ты день, и даже время помнишь хорошо, а в годе не уверен? - Алла успокоилась и почувствовала себя заправским сыщиком. Вопрос показался ей умным и логичным.
        - Ну ты даешь, мать! Не поняла, что ли? - он удивился, даже не просто удивился, а очень удивился. - 22 июня 1941 года в четыре часа утра на СССР напал Гитлер, и началась Великая Отечественная война.
        Кучинская ахнула. Ну надо же, как она опростоволосилась, она же эту дату знает, а вот не сообразила. Михаил тем временем продолжал:
        - Я еще тогда подумал, что они, как фашисты, в четыре утра в дом ворвались. После этого случая они с Никой стали заходить все реже и реже. Да и отношения у них испортились. Ну а потом Селиванов женился на дочке главы банка.
        - Интересно, почему их отношения ухудшились после аварии? Какая связь?
        - Таки это проще пареной репы, - сказала просунувшаяся в комнату с новым подносом выпечки Дора Исаевна. - Во время катаклизмов люди и проявляются. Ходили, миловались, пили, гуляли - и все было хорошо. А как только беда случилась, этот Селиванов ваш и занюнил. Какой же девушке такое понравится? А ты кушай, деточка, кушай.
        Алла смеялась, отнекивалась, а Дора Исаевна пихала ей с собой курицу, завернутую в промасленную бумагу.
        - Вот дома покушаешь. Где ж это видано, чтобы у женщины грудь была больше, чем живот? - возмущалась она. - Брюхо к спине приросло, разве ж это красиво? Моду какую завели, полуголодными ходить. Это ж какое здоровье нужно иметь, чтобы на диетах сидеть.
        Михаил весело переглядывался с Аллой и строил рожи. Они еще немного поболтали, повспоминали прошлое, посмеялись над еврейскими анекдотами, которые Миша рассказывал просто великолепно. Наконец, Алла ушла от гостеприимных хозяев. Сразу же позвонила Сологубовой, чтобы как можно скорее рассказать о том, что она узнала о погибшей модели. А Татьяна Митрофановна была, по мнению Аллы, очень умным человеком - ну еще бы, врач!
        Глава 29
        Кира стояла перед дверью кабинета, на табличке которой было написано «Главный инженер К.С. Миликян», и никак не решалась войти. Роман топтался рядом и ждал, пока Кира соберется с силами. Наконец, перекрестившись, она постучала и взялась за ручку.
        Человек, сидевший за столом, поднял голову от бумаг и начал медленно вставать. Кира сделала пару неуверенных шагов в его сторону, Миликян тоже двинулся ей навстречу. Наконец, когда между ними оставалось всего пара метров, они остановились и словно замерли. Через мгновенье Карен раскрыл объятья. Кира скользнула в них, и отец обвил ее руками, осторожно, едва до нее дотрагиваясь. Все происходило в полном молчании, и это было сильнее любых слов и радостных возгласов. И было это так впечатляюще, что у Романа кожа покрылась мурашками.
        Они были невероятно похожи, отец и дочь. Славин уже видел Карена Суреновича и знал, что Кира - точная его копия. Именно это он и имел в виду, когда говорил о ненадобности теста ДНК. Но все равно их похожесть удивляла. Вот ведь интересно - Карен высокий, крупный, смуглый красавец, Кира маленькая, субтильная, русая, а похожи, словно под копирку. Только у Миликяна все ярко, все слишком, а у его дочери черты немного смазанные, но все равно видно - родня.
        Кира стояла, боясь шелохнуться, и только раздувала ноздри, чтобы впитать, вобрать в себя запах отца. Карен, казалось, не дышал, но вот его объятья стали крепче, и Кира припала головой к его груди. Роман еще немного постоял, а потом тихонько вышел из кабинета. Хотя он мог бы топать слоном, эти двое все равно бы ничего не услышали.
        А потом был долгий разговор. Миликян рассказал новоприобретенной дочери о Спитаке, о том, как вернулся из ада и увидел свою Алису с коляской и другим мужчиной. Кира об этом уже знала, но одно дело, когда рассказывал Роман, а другое, когда отец. Он говорил с легким акцентом, почти незаметным. И только когда особенно сильно волновался, произношение становилось более выраженным.
        Кораблева с отцом проговорили до того времени, пока уборщица в коридоре намеренно громко не забряцала ключами.
        - Все, я поеду к маме. Мне надо ей все рассказать, и немедленно. Она столько лет жила и ничего не знала, всю жизнь думала, что ты ее бросил. Я знаю, что она страдала, поэтому, наверное, и меня не очень любила.
        Миликян запустил пятерню в волосы и взъерошил их. Его шевелюра была роскошной, густой, вьющейся, но совершенно седой.
        - Кирочка, поехали вместе, я очень виноват перед твоей мамой. Мне нужно было выяснить с ней отношения, а я, видишь ли, оскорбился. Иногда люди, вместо того, чтобы сказать, что любят друг друга, промолчат из-за какой-то гордости. И все, несчастны всю оставшуюся жизнь.
        Карен Суренович говорил эмоционально, сопровождая свою речь оживленной жестикуляцией.
        - Нет, па, сначала я с ней переговорю. Иначе все окончится, так и не начавшись. Ты меня подвези только, если не сложно, а дальше я уже сама.
        Длинный день продолжался. Миликян щелкнул машинным брелоком, и черный красавец внедорожник басовито пикнул, подмигнув им фарами.
        Отец вклинил «Тойоту» в поток машин и поехал в сторону Кириного дома, уточнив, на прежнем ли месте они живут. Он вел машину излишне резко, на высокой скорости, но Кире совсем не было страшно. Они ехали и молчали, каждый думал о своем. Наконец, автомобиль въехал в нужный двор. Кира открыла дверцу и увидела, как отец подался вперед, наклонился и пытается через лобовое стекло увидеть их окна.
        Волнуясь, с колотящимся сердцем, Кира позвонила в родную дверь.
        Мама открыла ее мгновенно, словно только и ждала звонка. И Кира снова подумала о том, что ее мать несчастна и очень одинока. Алиса Витальевна приходу дочери обрадовалась, даже приобняла ее и провела ладонью по волосам.
        За чаем она рассказала Кире, что ее уволили с работы.
        - Представляешь, и это после десяти лет пахоты на этом треклятом предприятии! Только мне исполнилось пятьдесят пять, как сразу Амосов вызвал к себе и все - пожалуйте на пенсию. Сказал, что на меня постоянно поступали жалобы, что я, дескать, как начальник отдела кадров проводила дискриминационную политику по национальному признаку. А они, мол, терпели меня, потому что знали, что мне скоро на пенсию. Просто терпели, - и она смахнула злую слезу.
        Кира молчала, с мамой не спорила, боялась нарушить хрупкий мир, сложившийся между ними. Наконец, Кира решилась:
        - Мама, мне нужно тебе кое-что сказать. Я прошу у тебя пять минут, но только, пожалуйста, эти пять минут меня не перебивай. А потом можешь сказать все, что захочешь.
        - Хорошо, - медленно протянула Алиса Витальевна, - говори. Какую бы ты глупость не сказала, пять минут я вытерплю.
        Ну вот, мама произнесла это и снова стала собой прежней. Минута душевной близости между ними закончилась.
        И Кира рассказала о Миликяне очень быстро, только самое главное: как он любил мать, как страдал и жертвой каких драматических обстоятельств стал. Рассказала и о том, как Карен увидел свою любимую с коляской и незнакомым мужчиной. И поскольку бабушка, Нина Анатольевна, сказала, что ее дочь вышла замуж, он решил, что незнакомый мужчина - его счастливый соперник.
        Кораблева - старшая перебирала пальцами край кофты и казалось, не слышала рассказа. Дослушав Киру до конца, она повернулась и посмотрела дочери прямо в глаза. Ее лицо, всегда такое непроницаемое и немного высокомерное, стало меняться, в глазах появилось что-то человеческое, теплое. Наконец, на ресницах заблестели слезы. А как только Кира сказала, что отец подвез ее до подъезда, пролились водопадом.
        - Я его так любила, - Алиса Витальевна громко высморкалась в бумажную салфетку, - а мама всегда говорила, что Карен меня обманет. Что все южные такие, добьются своего и в кусты.
        - А кто был тот мужчина рядом с тобой? - задала Кира мучивший ее вопрос.
        - Да понятия не имею. Мне сосед частенько помогал спускать коляску. Возможно, Карен, - она запнулась на этом имени, потом улыбнулась, и повторила его уже с улыбкой, - Карен и увидел меня в такой момент.
        Она некоторое время помолчала, а затем продолжила, словно не решаясь:
        - Я сегодня хочу остаться одна. А завтра мы вернемся к нашему разговору. Завтра, все завтра. Мне необходимо обдумать и то, что касается твоего отца, и то, что касается тебя.
        Кира решительно поднялась:
        - Мам, папа хочет тебя увидеть.
        Алиса Витальевна закрыла лицо руками:
        - Завтра, все завтра, - и махнула устало рукой.
        Кира вышла от матери в приподнятом настроении. Впервые после ее расставания с Эмилом будущее казалось ей прекрасным. Она помирилась с мамой, которая сегодня даже плакала. Ее слезы словно говорили о том, что она нормальная, и сердце у нее живое, совсем не ледяное. А папа… Больше ни у кого на свете не было такого отца: красивого, высокого, умного, доброго, уверенного в себе. И у нее, оказывается, есть брат и сестра. Папины дети.
        Кира приехала в офис в состоянии абсолютной эйфории. И совершенно не удивилась тому, что дверь оказалась открытой. Небось, Глашка хозяйничает.
        Кораблева вошла и уставилась на страшный беспорядок в приемной: разбросанные бумаги, выдвинутые полки, разломанная раскладушка… В этот самый момент на ее голову обрушился сильный удар, и она рухнула на пол, словно подкошенная.
        Глава 30
        В воздухе офиса «Искры» витало напряжение.
        - Вам не кажется, мои дорогие, что вы немного заигрались? - Торопов был в ярости. - Какие самостоятельные расследования? Какие сборы информации? Видите, чем все окончилось?! Кира в тяжелейшем состоянии в реанимации. Немедленно рассказывайте мне все, что узнали.
        Волонтеры «Искры» сидели в разгромленной приемной и вели тяжелый разговор.
        Сологубова чувствовала себя препогано. В самом деле, что они за детский сад устроили - собирались, шептались. Разведчики, твою мать. А она-то хороша! Чувствовала себя заправским сыщиком, блокнот для детективного расследования завела! Она ведь старше всех девчонок из «Искры», на ней и ответственность.
        Аллочка опустила голову, и крупные слезы, одна за другой, безостановочно закапали на сложенные на коленях руки. Тушь, густо покрывающая ее ресницы, потекла, щипля глаза. Кучинская чувствовала себя очень виноватой. Она носилась с расследованием, как с писаной торбой. Ну еще бы, оно же касалось Артема! И вот теперь Кира в реанимации.
        Глаша сидела, запрокинув голову. Слезы до краев наполнили ее глаза, и стоит только наклониться, они прольются водопадом. А этого допускать никак нельзя. Не хватало еще разреветься. Нет, ей надо действовать, потому что виновата только она одна.
        Во-первых, поддержала Киру в ее расследовании. Конечно, такой драйв! А во-вторых, вчера ей позвонил Венька и заголосил: «Давай, Глаш, в киношку сгоняем. Там такой ужастик по Кингу идет! «Оно» называется. Народ из зала от страха убегает». И она пошла. Пошла, вместо того чтобы со всех ног нестись в «Искру». И тогда бы с Кирой ничего не случилось.
        - Давайте рассказывайте, какое поручение было у Кораблевой? Куда она влезла?
        Торопов говорил резко, зло, чтобы заглушить пожирающее его чувство вины. Он ведь сказал жене, что не может бросить «своих женщин» одних. Сказал-то красиво, героически, а сделал что? Ждал, чтобы Востриков все решил? Или чтобы проблема рассосалась сама?
        Тем временем «его женщины» взялись за расследование, а он ничего не знал и не видел. Поэтому его сегодняшний гнев был направлен главным образом против себя.
        - Мы Кораблевой никаких поручений не давали, - сказала Татьяна Митрофановна. - Она занималась только Самохиным и поиском своего отца.
        - Как это «занималась Самохиным»? Что с ним не так? - не понял Торопов.
        - Здоровьем его занималась. А я выяснила, что таблетки, которые принимал старик, были подменены, - и Сологубова подробно рассказала и о пилюлях, и о Кацах.
        Сергей схватился за голову.
        - Татьяна Митрофановна, ты же умная баба. Что за ахинею ты несешь?! Таблетки что, прошли экспертизу? «Эти с ложбинкой, а эти гладкие», - передразнил он Сологубову. - Да может, в бутылочке был аналог? Вон у моей Натальи щитовидка, так она то эутирокс пьет, то эльтироксин. Ты же врач! И Кораблевой рассказала! А Кацы? Где доказательства их вины? Просто служба «ОБС»!
        Торопов был взбешен.
        - А что такое «ОБС»? - спросила Глаша.
        - «Одна бабка сказала», вот что!
        Сергей Ефимович вдруг почувствовал, что выдохся. Он без сил опустился на стул и прикрыл глаза. Вот результат его нерешительности - натворили девчонки делов. Виноват, кругом виноват. И тут он почувствовал, как на его плечо опустилась чья-то рука.
        - Сергей Ефимович, прости, мы больше так не будем, - сказала Сологубова.
        Он качнул головой и усмехнулся тому, как по-детски это было сказано.
        - Ладно, проехали. Давай, Алла, начнем с тебя. С твоей информации.
        Продолжая всхлипывать, Кучинская рассказала все, что узнала у Мишки.
        Сергей Ефимович внимательно слушал, что-то чертя на листочке для заметок. Потом позвонил по телефону.
        - Добрый день, Иван Михайлович. Торопов. Ну еще бы не узнал… - он засмеялся натянутым смехом. - Нет, совсем малюсенькая просьбочка, - он снова засмеялся. - Узнай, пожалуйста, три-четыре года назад, двадцать второго июня была какая-нибудь автомобильная авария? Не знаю, может зарегистрирована, может нет. Машина, вроде, перевернулась. Хорошо, жду.
        - Куда вы звонили, в полицию? У вас там знакомый? - взволнованно спросила Аллочка.
        - Да, знакомый, - подтвердил Торопов. - Только не в полиции.
        - А как вы думаете, - не унималась Кучинская, - про аварию это важно?
        - Понятия не имею. Выясним. Меня другое царапнуло. Перед началом участия в выборах от руководителей партий требовались сведения о доходах. Так вот, я изучил декларацию Селиванова вдоль и поперек. Там ни о каком бизнесе не упоминалось. Хотя, может, к тому времени он его продал? Или уступил свою долю Николь?
        Сергей задумался, но уверенности в том, что эта тема заслуживает внимания, не было. Сто лет назад какие-то совместные дела… Нужно всю информацию отдать службе безопасности. Пусть разбираются. Хотелось, конечно, как-то загладить вину за свое бездействие и помочь в расследовании. Внести, так сказать, свою лепту. Но сейчас пижонство неуместно. Дело слишком серьезное.
        Он тряхнул головой:
        - Ладно, проехали. Теперь ты, Глаша.
        Та дернула плечом:
        - Да ничего нового. Назира пришла на «Сатисфакцию». Принесла с собой фотку Николь. Попросила сделать ей такую же прическу и макияж. И Бородина сделала.
        - Получается, что Назиру могли перепутать с Николь? - задумчиво проговорил Торопов. - А кто мог перепутать? Говорите Селиванов? Он же Нику знал, как облупленную.
        - Там же не только Селиванов был. Еще всякие операторы, директора программы, - предположила Сологубова.
        - Даже не начинай, - оборвал ее Сергей. - Я хочу понять, неужели вам никогда в головы не приходила мысль, что ваше дилетантское расследование просто опасно?! - снова стал заводиться он. - Вас этот Селиванов в порошок сотрет, если узнает, что вы пытаетесь связать его с Назирой.
        - Знаешь что, Сергей Ефимович, ты не очень-то кипятись, - осадила начальника Сологубова. - О том, что здесь опасно, нам говорить не надо. Сами поняли, без подсказок. И мы особо никуда не лезем, а просто потихонечку собираем инфу.
        Торопов не успел возмутиться, потому что у него зазвонил телефон. В последнее время от звонков можно было ожидать чего угодно: или взорвали кого-то, или убили. Поэтому он снял трубку с настороженностью. Выслушал звонившего, потом повернулся к женщинам.
        - Сейчас сюда приедет Стас Возницкий из службы безопасности. Так что давайте-ка займемся уборкой.
        Пока они разгребали то, что оставили после себя вандалы, Глаша рассказала, что Кира нашла отца, и что сотрудники «Мегрэ» напали на след дочери Самохина.
        Аллочка несколько раз недоверчиво вскрикивала, Сологубова смахнула слезу, и даже Торопов не остался равнодушным к ее рассказу:
        - А где сейчас ее отец?
        - Не знаю. Я через сыщика Романа узнал его телефон, набралась смелости, позвонила, но он не ответил. Потом съездила к Кириной маме, дверь мне не открыли. Я сейчас дождусь вашего Станислава и сразу поеду в больницу. Меня Венька отвезет. У Кирки состояние, говорят, тяжелое…
        Глаша резко отвернулась, чтобы не показать блеснувшие на глазах слезы.
        - Ну ладно, будет, - сочувствующе коснулся ее руки Сергей. - Все хорошо. Врачи же сказали, что ты вовремя ее обнаружила.
        - Я вчера в кино ходила, потом пошла домой. А Кира мне позвонила с дороги, когда в офис шла. Про папу рассказывала, про маму. А потом говорит, что по телефону всего не расскажешь, остальное утром. Мне так любопытно стало, я подумала, зачем ей в таком настроении сидеть одной, и помчалась в приемную. А там она, вся в крови… - и Глаша зарыдала.
        - Бог в помощь, - раздался вкрадчивый голос.
        Радова отпрянула от Торопова, Сологубова поднялась из-за стола, к которому она приделывала вырванные полки, Алла ойкнула. Обладателем голоса, так испугавшего искровцев, оказался Станислав Возницкий. Он пошептался о чем-то с Сергеем, потом рассадил всех по местам и попросил повторить ему все, что девушки рассказали Торопову.
        - Прямо дежавю какое-то, - пробормотала Татьяна Митрофановна.
        Повторный рассказ занял гораздо меньше времени и был более структурированным.
        - Спасибо вам, милые дамы, за помощь. Но больше ничего выяснять не пытайтесь. Мы уж сами.
        - Ладно, девчонки, лучше завтра с утра все разгребете, - Торопов похлопал в ладоши. - Я бы дал выходные, но Востриков ни в какую. Говорит, что приемная должна работать, невзирая ни на что.
        Он так смешно спародировал Антона Семеновича, что все фыркнули, и обстановка немного разрядилась.
        - Эй, Глашка, машина подана, - раздался в дверях голос Вениамина.
        Увидев Торопова с Возницким, он смутился и стал оправдываться:
        - Я у Марка Борисовича спрашивал, он разрешил к Кире скататься.
        - Тебе никто ничего и не говорит, - пожал плечами Сергей. - Езжайте, только завтра приходите пораньше, а то после обеда люди на прием записаны.
        - Будет сделано, не волнуйтесь, - Сологубова надела пиджак. - Давайте, девочки, поехали к Кире.
        Глава 31
        Кира то приходила в себя, то снова впадала в забытье от невыносимой боли. Ей чудилось, что вместо головы у нее грецкий орех, состоящий из двух неравных половинок. Правая большая и выпуклая, левая маленькая, скукоженная.
        Время от времени ей виделся огромный орехокол. Он передвигал ноги-ходули, подходил к Кире и начинал сдавливать голову, отчего в правую сторону, ту, что больше, впивались тысячи жал. Иногда вместо орехокола возникали кл?щи, пощелкивая полукруглыми губами, и тогда голова разрывалась, разламывалась, разваливалась на части. Потом появлялся ангел в белом одеянии. В Кирину руку впивалась игла, и медленно, плавно, волнами боль начинала отступать, а освободившееся место заливал свет радости.
        А однажды Кира увидела Эмила. Он смотрел с нежностью, еле касаясь ее лица рукой.
        - Какая ты все-таки красивая, - прошептали его губы.
        Он был окружен бледно-зеленым сиянием, его черные, как смоль, волосы тоже были укутаны зеленоватым маревом. И Кира его безумно любила.
        «По-видимому, я умерла, - подумала она, - и Эмил умер. Как хорошо…»
        Эмил снова зашевелил губами, его лицо стало терять очертания и превратилось в дым. Кира снова погрузилась в обморок.

* * *
        Доктор подошел к капельнице, покрутил колесико, отрегулировав скорость поступления лекарства, внимательно посмотрел на монитор мерно гудящего прибора, склонился над Кирой и слегка дотронулся до ее лица тыльной стороной ладони.
        - Эмил Михайлович, там к Кораблевой родители пришли. Поговорить с вами хотят, - приоткрыла дверь пожилая медсестра.
        - Ну хотят, значит, поговорим, - и врач вышел из палаты.
        В коридоре с непроницаемым выражением лица стояла эффектная и моложавая дама. Эмил ее такой и представлял. Красивой, ухоженной, холодной, жестокой. Рядом с ней стоял седовласый красавец, самый настоящий богатырь. Увидев Эмила, женщина сделала порывистый шаг ему навстречу. Вроде нужно было бы ее ненавидеть…
        - Доктор, как она?
        Ее голос выдавал беспокойство и тревогу. Странно, Эмил думал, что эта женщина лишена эмоций.
        - Сведения о больных даем только близким родственникам, - не удержался он от мелкой мести.
        - А мы родственники, - схватила его за руку несостоявшаяся теща. - Я мать, а это ее отец.
        Она взглянула на мужчину, и вдруг с ней произошла метаморфоза. Лицо разгладилось, глаза потеплели, залучились, засветились.
        Неужели Эмил ничего не понял об этой женщине? Может, это кто-то другой два года назад устроил ему невыносимую жизнь? И перед ним не та, которая сделала все, чтобы разлучить его с Кирой? Не та, которая кидала ему в трубку тяжелые слова, словно забивала молот? Не та, которая с презрением называла его «чертовым мигрантом»? Не та, которая ненавидела всех лиц «нерусской» национальности? А этот южанин - отец Киры? Бред.
        - Как вас по имени-отчеству? - Эмил решил все-таки уточнить, не ошибся ли он.
        - Алиса Витальевна Кораблева, а это Карен Суренович Миликян.
        Карен Суренович? Нет, Эмил определенно бредит, он что-то перепутал… Хотя нет, не перепутал. Кира так похожа на этого крупного смуглого мужчину, что не поверить в их родство просто невозможно, они одной крови, это точно.
        - А я лечащий врач вашей дочери, Эмил Михаевич Чореску.
        Он намеренно сказал не Михайлович, на русский лад, как его называли в больнице, а Михаевич, кем являлся на самом деле.
        Кораблева вздрогнула и медленно подняла на него глаза.
        - Очень приятно, - растерянно пробормотала она. - А у вас, случайно, никто из родственников на нашем центральном рынке не работает? Не работал? - поправилась она.
        В ее глазах была мольба: «Ну пощади, скажи, что работает, что ты - это другой Эмил, не тот «чертов мигрант», которого два года назад вынудили бежать из города».
        - Нет, никто, я в единственном экземпляре, - сказал он с мстительным удовлетворением.
        Они скрестились взглядами и все поняли друг о друге. Пауза затягивалась.
        - Послушайте, что здесь происходит? О чем вы говорите? Какой единственный экземпляр? Что с моей дочерью?! - взревел Карен Суренович с характерным акцентом.
        - Господин Миликян, пройдемте в мой кабинет. Я вам все расскажу, - и Эмил двинулся по коридору.
        - А мне можно с вами? - неожиданно робко спросила Алиса Витальевна, семеня рядом и пытаясь заглянуть Эмилу в глаза. - Пожалуйста, Эмил Михаевич, я вас умоляю.
        Тут Эмил понял, что победил. Только радости это не доставило. Он равнодушно пожал плечами.
        Доктор первым зашел в свой кабинет. Сел за стол, указал посетителям на диванчик, стоящий под окном: «присаживайтесь» и сложил перед собой руки.
        - Какое «присаживайтесь»? - снова вспылил Миликян. - Что с моей дочерью?!
        - У вашей дочери ушиб головного мозга средней тяжести, осложненный внутримозговыми гематомами. Основная опасность миновала, и больная находится в стабильно-тяжелом состоянии. При благоприятном течении болезни период восстановления недель шесть.
        Эмил говорил ровным, почти бесстрастным голосом, но внутри него все дрожало от страха за Киру. Он хорошо понимал, что скрывается за каждым из названных медицинских терминов.
        - В чем будет заключаться лечение? Может, лекарства какие-нибудь надо достать? - с отчаянием спросил Карен Суренович.
        - Ничего не нужно. Самое главное - соблюдение строгого постельного режима. А что касается антигипоксических и ноотропных препаратов, то у нас все есть.
        - Скажите, пожалуйста, а можно Кирочку увидеть? Ну хоть на минутку? - Эмилу показалось, что в глазах Кириной мамы блеснула слеза.
        Чореску отрицательно покачал головой.
        - Понимаешь, док, я только вчера дочь нашел. Тут такое дело… Не знал я, что у меня дочка имеется. А вчера она меня сама разыскала, потом к матери поехала сказать, что я не подлец, что были обстоятельства, - путано начал объяснять Миликян. - Дай посмотреть на нее хоть одним глазом.
        Эмил кинул взгляд на Кораблеву. Та сидела неподвижно, смотря прямо перед собой, теребя в руках бумажную салфетку.
        - Ну ладно, - наконец решился он, - пойдемте.
        Они зашли в палату к больной. Кира лежала, не шевелясь. Аппараты, к которым она была подключена, умиротворяюще гудели, создавая атмосферу покоя и торжественности. Миликян взялся за спинку кровати и так сжал ее руками, что у него побелели костяшки пальцев. Алиса Витальевна всем телом подалась к дочери, но доктор остановил этот порыв, крепко сжав ее локоть.
        Он понимал, что ведет себя недостойно, мелочно, и что сейчас не время для сведения счетов, но ничего с собой поделать не мог.
        - У вас пять минут. Только прошу больную не беспокоить, не плакать около нее, громко не разговаривать, - Эмил подошел к двери, постоял немного и, наконец, решился. - Все будет хорошо. Аппаратура у нас одна из лучших в городе, специалисты высококвалифицированные, у больной организм молодой, сильный. Видите, даже без операции обошлись.
        - Спасибо, доктор, - еле слышно прошептала Алиса Витальевна.
        - Спасибо, док, - у Карена Суреновича дрогнул голос.
        Эмил кивнул, не глядя на них, немного поколебался и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
        Вернувшись в свой кабинет, он почувствовал себя совершенно обессиленным. Сел за стол, залпом выпил остывший кофе. Воспоминания, наслаиваясь одно на другое, стали погружать его в то время, когда он был счастлив.
        Он познакомился с Кирой в самый непростой момент своей жизни. Заканчивал ординатуру, стал работать на скорой помощи. Денег катастрофически не хватало, только за съемную квартиру приходилось отдавать половину зарплаты. И он устроился на центральный рынок водителем-экспедитором. Ну и грузчиком, по совместительству.
        Сил не оставалось ни на что. После дежурства на скорой прибегал на базар. Заехать домой времени не было, жилье находилось на окраине, поэтому о том, чтобы отдохнуть, а тем более выспаться, можно было только мечтать. Благо с питанием вопросов не возникало - красивые, разбитные торговки-украинки закармливали его разносолами. И это еще при том, что никто из них не знал, что перед ними будущий доктор. Тогда бы ему вообще проходу не дали.
        Поклонниц Эмила всегда интересовали или статус, или деньги, или то и другое вместе. Если во время знакомства с очередной пассией он говорил, что работает грузчиком, девушку как ветром сдувало. Интересно, а остались еще на свете бескорыстные отношения? Да, «все это было бы смешно, когда бы не было так грустно».
        Кира работала на рынке бухгалтером. Эмил не сразу обратил на нее внимание, а когда заметил, удивился, как он вообще раньше мог без нее существовать.
        Она никогда ничего от него не требовала: ни его времени, ни внимания. Не пилила, что они никуда не ходят, что во время их встреч он частенько засыпает посередине разговора. Не возмущалась, с чего это грузчик, который и работает-то не каждый день, так утомляется. Кира вообще была удивительным человеком, такой женщины он никогда не встречал, да и не встретит больше. Была в ней какая-то жертвенность, что-то такое, что выделяло ее среди всех.
        Счастье продолжалось долго, но закончилось в один миг. Ему позвонила женщина, назвавшаяся Кириной матерью. Сказала, что если он не оставит ее дочь в покое, у него будут проблемы с миграционной службой и с бандитами. Он не испугался - виза в порядке, на работе он на хорошем счету, а с бандитами никогда дел не имел, да и что у него взять-то?
        Но все оказалось куда серьезней. Поговорить с Кирой он не смог - та не вышла на службу. Девчонки из бухгалтерии сказали, что она заболела. Буквально в течение недели его уволили со всех работ без объяснения причин. Приехали сотрудники Федеральной миграционной службы, забрали его документы, объяснив это тем, что они якобы поддельные. Ну а вечером того же дня к нему нагрянули молодчики, разгромили квартиру, в которой он жил, и пригрозили изуродовать, если он в три дня не уберется из города.
        Кирин телефон был отключен, и Эмил поехал к ней домой. Дверь ему не открыли, а когда он вышел из подъезда, то заметил слегка колыхнувшуюся занавеску. Вечером к нему снова наведались братки.
        Пришлось вернуться в Кишинев. Он двигался, ел, работал, смотрел телевизор, он вполне терпимо существовал, но не жил. Незавершенность отношений с Кирой сводила его с ума. Может, он чем-то ее обидел, она пожаловалась маме и та попыталась защитить дочь, как умеет? Да нет, это просто чушь. Не обижал он ее никогда, да и Кира не стала бы никому жаловаться.
        Прошло около полугода, как вдруг ему позвонил Павел Егорович Потемкин, преподававший у него в институте травматологию. Позвонил и предложил работу в новой медицинской клинике Москвы. Эмил не раздумывал ни минуты, ведь в этом городе жила Кира. Он прекрасно осознавал, что у них не может быть будущего, но у него появился шанс увидеть ее. А там, чем черт не шутит…
        Он быстро продал жилье в Кишиневе. Средств от продажи хватило на приобретение пусть и небольшой квартирки, зато в центре города. Поработал недолго врачом-травматологом. Вскоре ему предложили должность заведующего отделением. Жизнь наладилась, у него даже случился короткий роман с медсестрой Танечкой.
        Но рядом не было Киры. Он звонил ей, молчал, иногда наблюдал за ней из салона своего авто. Она очень изменилась, похудела, стала словно бестелесной. Совсем перестала краситься, носить яркую одежду. Она стала блеклой и незаметной, и от этого еще более желанной. Но он смирился, что Киры для него больше нет. Есть Танечка, есть Оленька…
        Так было до того момента, пока к ним не поступила женщина с серьезной черепно-мозговой травмой. Он ее еще не видел, но уже знал, что это Кира.
        Эмил тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и, резко встав, вышел из кабинета.
        Глава 32
        - Господа, минутная готовность, - в гримерную заглянула помощница Владлена Сомова, ведущего «Сатисфакции».
        Востриков поднялся с очень неудобного дивана, на котором сидел, ожидая участия в очередном ток-шоу. В коридоре, перед дверью студии, он столкнулся со своим оппонентом. Они немного попрепирались, пытаясь пропустить друг друга в открытую дверь, в результате чего пролезли в нее одновременно.
        Оба были похожи друг на друга, как две горошины в стручке: невысокие, кругленькие, одышливые. Зато их одежда разительно отличалась. У Вострикова она была демократичной: мокасины, джинсы и все та же клетчатая рубаха с закатанным рукавом. Его визави, напротив, был одет пижонисто: синие остроносые ботинки, светло-серый костюм с искрой, из нагрудного кармана которого кокетливо выглядывал шелковый платок-паше.
        Антон Семенович волновался. Ему предстояли дебаты с одним из лидеров партии «Эверест» Генрихом Иосифовичем Калатозовым. И дело не в том, что тот тертый калач, Востриков тоже не лыком шит. Но перед ним стояла куда более важная задача: необходимо построить сегодняшнее выступление особым образом. Так, чтобы люди, которые крушили его офис, поняли, что полученными компрометирующими материалами «Народная власть» пользоваться не собирается.
        - Добрый вечер, дорогие зрители. С вами программа «Сатисфакция» и я, ее ведущий, Владлен Сомов. Сегодня у нас в гостях Антон Семенович Востриков - партия «Народная власть» и Генрих Иосифович Калатозов - партия «Эверест». Итак, начнем.
        Красавец ведущий азартно потер руки.
        Востриков всегда умел захватывать аудиторию с первых минут. Но сегодня его мысли были постоянно заняты предстоящим выступлением-посылом, поэтому инициативу захватил Калатозов. Он сразу затронул вопрос, посвященный одной из двух бед России, а именно - качеству дорог.
        Тема была острой, Генрих Иосифович прекрасным оратором, и его рейтинг просто рванул со старта. Антон Семенович вяло попытался поднять проблему коррупции при строительстве дорог, но получилось, что он поддержал своего оппонента, отчего столбик с его результатами стал чуть ли не вдвое ниже шкалы популярности лидера «Эвереста».
        Это разозлило Вострикова и заставило взять себя в руки, чтобы сосредоточиться на дискуссии с Калатозовым.
        - Любая партия, стремящаяся к власти, дает нам обещания лучшей жизни, ругает правящую партию и предлагает свой выход из создавшейся ситуации. Пожалуйста, Генрих Иосифович, вам слово. Какова программа «Эвереста»? Что принципиально нового вы можете предложить своему избирателю? - спросил Сомов, обхватив рукой подбородок.
        Калатозов поерзал на стуле, откашлялся и заговорил. Востриков весь подобрался, слегка прищурил глаза и стал не отрываясь смотреть на визави. У Генриха Иосифовича был острый, мятущийся взгляд оппозиционера и пухлые щеки человека, которого власть никогда не обижала. Антон Семенович знавал таких. Вечная оппозиция. И в советские годы, и в теперешние.
        Одно время Востриков был дружен с гитаристом группы «Перпетум мобиле», очень популярной в восьмидесятые годы. Молодежь толпами ломилась на их концерты, - еще бы! - музыканты считались диссидентствующими. Антон Семенович очень удивлялся, как им удается собирать целые залы и не иметь никаких проблем ни с властью, ни с пресловутым КГБ, который был им особенно ненавистен.
        Из восьмидесятых все участники «Перпетум мобиле» вышли с неплохим капиталом и стали служить девяностым - настало их время, они у власти. Как страна это правление пережила, непонятно. Шла братоубийственная война в Чечне, выведенные из ГДР военные маялись без жилья, Явлинский обещал за пятьсот дней восстановить экономику страны, МММ, нищета, талоны, преступность… Беслан, Первомайск, Буденновск…
        Но, слава богу, в двухтысячные годы страна смогла остановиться на краю пропасти, у самой точки невозврата. И, лежа в пыли, срывая ногти и сбивая пальцы в кровь, стала от этой пропасти по чуть-чуть отползать. И даже голову иногда поднимать. Казалось бы, живи и радуйся. И впрягайся, чтобы быстрее двигаться.
        Но нет! Нужно снова организовывать протестное движение. Это ведь очень и очень неплохо оплачивается.
        Калатозов сложил на столе пухлые ручки, сверкнул перстнем и продолжил:
        - И в кого мы превратились на международной арене?! В страну-изгоя! К нам даже применяют санкции, как к какому-нибудь Ирану или Северной Корее! Ведь из-за нашей, с позволения сказать, политики, к нам применяют меры, от которых страдают простые российские граждане. Я сейчас не говорю о фуа-гра. Я говорю об обыкновенном камамбере, о пармезане, рокфоре, горгонзоле… О хамоне и прошутто, наконец. О тех продуктах, которые были доступны каждому россиянину. И что же теперь? Теперь этих элементарных продуктов просто нет на прилавках! Если так пойдет и дальше, мы вообще скоро на талоны перейдем, как в годы совка, - бросил он с отвращением.
        - Простите, пожалуйста, я, наверное, не очень в курсе. Вы такой грамотный и умный собеседник, - Востриков сделал подобострастное лицо, - не подскажете, какой вуз вы окончили?
        Калатозов победно улыбнулся, заглотил наживку и выдал:
        - Я окончил МГУ в 1975 году. А это, знаете ли, образование! - и он поднял вверх указательный палец.
        - Ну то есть, учились и оканчивали универ в ужасное совковое время? Бедный человек! Какие кошмары вам, наверное, пришлось пережить во время учебы: поступали, наверняка, по блату, по-другому ведь было нельзя, преподаватели все, как один, из органов, тупые служаки…
        - Позвольте, - повысил голос визави Вострикова, - вы не передергивайте, не уводите тему в сторону.
        - Ладно, не буду, - покладисто согласился Антон Семенович, - давайте вернемся к народным продуктам. Как вы там сказали, горгонзола?
        - Именно, - продолжил Генрих Иосифович, успокаиваясь.
        - Вы проводили исследования, какой процент населения страдает от закрытого доступа к этим продуктам? - по-деловому спросил Антон Семенович.
        - Да зачем проводить? Это вы любите бегать с микрофончиками да народ опрашивать по очевидным вещам. И так ясно, что страдают все, кроме тех, у кого язва да гастрит, - Калатозов окончательно расслабился, откинувшись на спинку стула.
        - Может быть, вы, господин Востриков, лично мониторили данную ситуацию? «Бегали с микрофончиками»? - с ироничной улыбкой спросил Сомов.
        - Ни в коем случае. Перед нами стояла совершенно другая задача. По всему городу мы открыли пятнадцать приемных партии «Народная власть». Одну из них взорвали, две разгромили.
        - Вы считаете, что это сделали конкуренты? - оживился ведущий «Сатисфакции».
        - Ну что вы! - запротестовал Антон Семенович. - Наши конкуренты порядочные люди. И мы тоже порядочные. Если что-то сказали и пообещали, свое слово не нарушаем. И никогда не боремся с конкурентами при помощи компрометирующих материалов, даже если они и случайно попали к нам в руки.
        Сомов удивленно изогнул бровь. Калатозов напрягся, не понимая к чему ведет Востриков.
        - Так вот, продолжу. Методы грязной конкурентной борьбы, шантаж, война компроматов - не наш метод. Если у нас и есть какие-либо документы, то мы держим их исключительно в качестве гарантии нашей безопасности. А если кто не верит, может прийти завтра в центральный офис нашей партии и разрешить возникшее недоразумение.
        Сомов, а вслед за ним и Калатозов вытаращили глаза. Но Вострикову было наплевать. Он сказал то, что должен был сказать, и надеялся, что завтра к ним придет кто-нибудь от Невзорова, и все проблемы останутся в прошлом. Тем более, что после горгонзолы, камамбера и фуа-гры рейтинг Генриха Иосифовича застопорился.
        - Так вот, - быстро продолжил Антон Семенович, пока никто не опомнился. - Наш мониторинг коснулся совсем других проблем, мучающих людей. Из 1867 обратившихся к нам за это время людей мы смогли помочь 1522 гражданам, что составило 81,52 %.
        76 % людей обратились по поводу проблем с ЖКХ. Это вопросы, связанные с нарушением порядка начисления платы за содержание и ремонт жилья - 28 %, с неправильным начислением платы за капитальный ремонт - 18,6 %, с неразберихой по оплате за коммунальные услуги, в том числе в части периодических перерасчетов - 21 %, а также с неисполнением обязательных законов, нормативно-правовых актов в сфере ЖКХ, правил и норм технической эксплуатации жилищного фонда.
        12 % граждан обратились по поводу банковских грабительских договоров кредитования, 6,2 % - по невыплачиваемой им зарплате, ну и так далее.
        Антон Семенович был собой доволен, он видел, как менялся взгляд Сомова - от иронично-насмешливого в начале встречи, недоумевающего, когда Востриков заговорил о войне компроматов, до заинтересованно-уважительного сейчас.
        - Я протестую и требую сатисфакции, - привстав, взревел Калатозов. - За этими цифрами ничего не стоит. Вы называете их от балды, чтобы произвести впечатление. Где доказательства?
        - Сатисфакция не принимается, - сказал Владлен Сомов. - Вы тоже, уважаемый Генрих Иосифович, не приводили доказательств потребностей в фуа-гре.
        - Доказательств у нас хоть отбавляй, - довольно сказал Востриков. - Если они вас действительно интересуют, приходите к нам в центральный офис. Мы дадим подробнейший отчет о проблемах, волнующих людей. Только, к сожалению, к нам не обратился ни один человек по поводу горгонзолы, хамона, и этого, как его, паршуто.
        - Прошутто, - прошептал подавленный соперник.
        - Извините, прошутто, - дурашливо поклонился Востриков.
        Дискуссия продолжалась. Востриков клеймил позором чиновников и казнокрадов, Калатозов ругал увеличение бюджета на военные расходы.
        - Что, ностальгируете по СССР? Хотите по-прежнему кормить Кубу и всю Африку? Всех, с позволения сказать, прихлебателей? - Генрих Иосифович побагровел, оперся на локти и перегнулся через стол, шипя Вострикову в лицо.
        - Не понимаю, что в моих словах навело вас на такую мысль? - недоуменно пожал плечами Востриков. - Я ж не из партии Зюганова.
        - Да все вы одним миром мазаны, - трясся от злости Калатозов. - Не страна, а сплошной позор. Стыдно кому сказать, что в «Рассеи» живу. Милитаристическая держава! Бабок нет, а они все «Тополи» да «Буки» клепают. В Сирию ввязались! По другую сторону международной коалиции воюют!
        - Позвольте, - вступил в дискуссию Сомов. - Зачем же тогда жить в стране, если вы ее стыдитесь? На свете много достойных и вызывающих чувство гордости стран для проживания.
        - И вы туда же?! Я был о вас, Владлен, лучшего мнения. Вы меня еще, как Бродского, из страны вышлите, или как Солженицина. Чтобы потом в школе мои труды проходить. Да… как говорится, нет пророка в своем отечестве, - с горечью сказал Генрих Иосифович.
        - Партия «Народная власть» тему военных расходов не поднимает. Вы хоть подготовились к дискуссии? Знаете, с кем на встречу явились? - возмутился Востриков.
        - Да не все ли равно. Хрен редьки не слаще, - не успокаивался Калатозов. - «Народная власть»! Какой народ, о чем вы? Разве можно народу власть давать? Дали уже один раз в семнадцатом году. Народом можно только управлять и указывать, куда идти да что делать.
        Генрих Иосифович плевал ядом, исходил желчью, не слушал собеседника. Людей типа лидера «Эвереста» Антон Семенович глубоко презирал: живут в стране, и неплохо, надо сказать, живут. И им, и внукам хватит. Ну нет же, так и норовят еще немножко отщипнуть. Сам Востриков тоже не белый и пушистый, и далеко не альтруист. И в политику пошел не просто так, а с расчетом. Но слова «после меня хоть потоп» не про него. Все-таки его дети живут в этой стране, да и он никуда уезжать не собирается.
        «Сатисфакция» еще продолжалась, но рейтинг у Вострикова поднимался, даже когда он молчал. Видимо, «народ» не разделял мнение лидера «Эвереста», что ему, народу, нельзя доверять управление страной.
        И, в конце концов, Востриков разделал своего конкурента, как говорится, под орех.
        Глава 33
        В офисе «Искры» было непривычно безлюдно. Прием посетителей закончился, а Кира, которая в последнее время здесь жила, лежала в больнице.
        Возницкий сидел, облокотившись о стол, и пытался обдумать сказанное.
        - Да… Ефимыч, - наконец сказал он. - Удружил Иван Михайлович, так удружил.
        - Что значит удружил? - возмутился Торопов. - Я ему позвонил сам, попросил узнать насчет аварии 22 июня.
        - «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война», - задумчиво пропел Возницкий. - Будет нам война, Ефимыч, если мы ошибаемся. Я покопаю, конечно, в этом направлении, потяну за ниточку. А там посмотрим, как будет клубок разматываться.
        - Ты думаешь, что сбитый мужчина - это… Что к нему имеют отношение Николь и Селиванов? - Торопов с трудом подбирал слова.
        - Ну посуди сам. Четыре года назад, двадцать второго июня сбивают насмерть Григория Водовозова тридцати семи лет от роду. Сбившую его машину так и не нашли. Ясен пень! Если бы автомобиль наехал на сына какого-нибудь начальника, тогда бы полиция носом землю рыла. А так, слесарь Водовозов, кому это интересно. На обуви погибшего обнаруживают микрочастицы серебристой краски. Этой же ночью в квартире Михаила Клепикова появляется парочка, находящаяся в состоянии прострации. Молодые люди говорят, что попали в аварию. На следующий день старший Селиванов, который Игорь Никодимович, заявляет об угоне своей «Мазды». Догадайся с одного раза, какого она была цвета. Сечешь?
        - Пока секу, - напряженно сказал Торопов.
        - Тогда слушай другую историю, раз сечешь. Через пару недель Николь рассказывает Михаилу, что у нее бизнес с Селивановым, - продолжил Станислав. - Мои ребята покопали в этом направлении, но никакого бизнеса не нашли. Зато нашли, начиная с августа, регулярные поступления денег на счет, принадлежащий госпоже Нике Петровой, впоследствии Орефьевой. Последнее перечисление она получила прямо перед своей смертью. И оно было гораздо больше обычного.
        - И что это значит? Какие регулярные поступления? От кого? - спросил Торопов.
        Возницкий пожал плечами:
        - Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни, науке об этом неизвестно. Деньги клались на карточку. Наличкой.
        - Не понял, - сказал Торопов. - Так, может, сама Николь их клала?
        - Может, и сама. Только опять же вопрос, откуда она их брала? А самое главное, - Станислав сделал загадочное лицо, - мы пробили телефонные разговоры Николь. И обнаружили следующее. Седьмого числа, за день до своей гибели, она звонила Селиванову. Восьмого ее банковский счет пополнился кругленькой суммой.
        - Ни фига себе, - присвистнул Торопов. - Похоже на шантаж.
        Сергей прошелся по офису. Выровнял календарь, висящий на стене, переставил часы, покрутил в руках рамку с портретом жены.
        - А мы не выдаем желаемое за действительное? Мол, Артем виноват, и точка. Видите ли, они с подругой ночью пьяные и возбужденные вваливаются к Михаилу. Говорят, что попали в аварию. Ну и что? У старшего Селиванова угнали машину. А почему бы и нет? Разве мы можем доказать обратное?
        - Пока не можем. Я что, приду в полицию и попрошу изучить интересующее дело? Чтобы завтра же об этом узнал лидер «Ориентации-Запад»? Нет, тут нужно действовать очень аккуратно. Я нашел выход на начальника отделения полиции. Нужно будет, чтобы он затребовал к себе все «глухари» за тот год, не привлекая особого внимания, и тогда можно будет пошуровать в нужной папке, - пояснил Возницкий.
        Сергей Ефимович очень нервничал. Такая тема скользкая… Там ли они копают? Он же прекрасно понимал, одно неверное движение, и они огребут такие неприятности, по сравнению с которыми теперешние проблемы покажутся цветочками.
        - Добраться бы до банковского счета Артема, может, там есть какая-нибудь зацепка по их с Николь бизнесу. Только на кой нам этот бизнес сдался? Даже если и нароем чего-нибудь. Пресса сразу раскричится про черный пиар, про заказ от политических оппонентов. Страшно подумать! - сказал Торопов. - Селиванов финансируется серьезными ребятами, тут как по минному полю.
        - Ты не дергайся, Ефимыч. Мы ж профессионалы. Нароем инфу и передадим ее начальству. Пусть оно решает. И знаешь, я вот еще о чем подумал, - задумчиво произнес Возницын, перегнувшись через стол. - Когда в последний раз видели Назиру? Кто присутствовал на этом эфире? С кем она разговаривала? Чью фотографию потом нашли у убитой девушки? А?
        И не дождавшись ответа от Сергея Ефимовича, сам себе ответил: «То-то же».
        - Ты совсем, что ли? Подумал он! Пусть Востриков с Похлебкиным думают. Мне бы разобраться с неприятностями из-за пакета с компроматом, - выкрикнул Торопов и надолго задумался.
        Ну и что он такое сказал? С его слов выходит, что «моя хата с краю». Мол, сами разбирайтесь с Селивановым, а меня волнует только злосчастный сверток, потому что это касается меня лично. А девчонки из вверенного ему коллектива: Аллочка, Глафира и Сологубова? Ведь ни одна из них не испугалась и не покинула партию. Может, конечно, и испугались, но не ушли же!
        А убитая Назира? А раненая Кира, такая трогательная и беззащитная? А охранник, погибший в его «Опеле», и второй, который до сих пор в реанимации. Взрывы, поджоги…
        Все это требовало отмщения. Одним словом, «пепел Клааса стучит в мое сердце».
        Конечно, страшно пойти в расследовании не по тому пути, но никуда не идти еще страшнее. Он должен, просто обязан внести свою лепту в это расследование.
        - Ладно, давай Стас. Ты сам Вострикову расскажешь? Или мне?
        - Сам, конечно. Сейчас он с «Сатисфакции» приедет, я и доложу. Ну бывай, - Возницкий приложился рукой к несуществующей фуражке.
        Глава 34
        Сердце так билось о ребра, что, казалось, сейчас выскочит. Когда все стихло, Глаша, наконец, отмерла, и удивилась - ну надо же, даже телефон не зазвонил, не выдал ее.
        Радова пришла в «Искру» поздним вечером. Страшно, конечно, очень, но другого выхода не было.
        Сегодня она была у Киры в больнице. Около нее крутился обалденный мужик, судя по халату, врач. Хотя смотрел он на пациентку совсем не как доктор. Может, они были знакомы раньше? Ну не влюбился же он в нее, в самом деле.
        Нет, Кирка, конечно, баба хорошая и подруга замечательная. Она совсем другая, не такая, как Назира, а настоящая. Но как была Теткой, так Теткой и осталась. В другое время Глаша обязательно закадрила бы этого доктора, но в машине ее ждал Венька, неудобно перед ним, да и вообще… Может, врач - Киркин кадр.
        Кира была в сознании, слабо улыбнулась, одними губами попросила пить. Доктор ринулся к ней, вставил ей в рот коктейльную трубочку, опущенную в стакан с водой. Она немного попила и обессилено откинулась на подушки.
        - Все, девушка, прием окончен. Больная еще очень слаба, не утомляйте ее, - сказал врач.
        - Окей, - Глаша посмотрела на беджик, прикрепленный к его халату, - Эмил Михаевич… Надо же! Михаевич! А я думала, что правильно Михайлович.
        Чореску улыбнулся:
        - Да, по-русски Михайлович, по-молдавски - Михай, а значит, Михаевич, - пояснил он.
        - Понятно. А когда Кира поправится?
        Доктор взял девушку под локоть, вывел из палаты и рассказал о состоянии Киры какими-то медицинскими терминами. Глаша поняла только то, что Кирке нужен покой и валяться ей в больнице еще месяц точно.
        - Понятно. А этого гада не нашли, который ее так приложил? Не знаете? - расстроено спросила Глафира.
        - Не знаю, спросите у полиции, - улыбнулся эскулап.
        Он вообще производил впечатление очень счастливого человека. «Странно, - подумала Глаша, - с таким счастьем и на такой работе».
        Вениамин отвез Глафиру к ней домой. Она выскочила из машины, небрежно махнула рукой и моментально скрылась в подъезде.
        Матери не было, уехала с подругой на всю неделю на дачу. Отпуск все-таки.
        Глаша открыла холодильник, отрезала кусок колбасы и съела так, без хлеба, не сходя с места. Запила кефиром прямо из пачки, порыскала, что бы еще съесть, ничего не нашла и с досадой закрыла дверцу.
        Нужно было решать, что делать. Кира в больнице, Назиру убили, а она сидит и дурью мается. Глафира пометалась по дому, и наконец решилась. Абсолютно ясно, что надо ехать в приемную «Искры». Там с Кирой все произошло, значит, там и нужно искать. Что искать не понятно, но на месте можно попытаться разобраться. И Глаша поехала.
        Было темно и страшно. Едва она успела тихонько, не зажигая света, пройти в закуток, где была кухня, как раздались голоса, и в приемную вошел Торопов с каким-то мужчиной. Пока они разговаривали, Глаша, затаив дыхание, старалась не пропустить ни одного слова.
        И так все удачно получилось: ей не захотелось чихнуть, кашлянуть, у нее не зазвонил телефон… Как только Сергей Ефимович с собеседником ушли, Глаша быстро метнулась к столу и стала лихорадочно записывать все то, о чем узнала из их беседы.
        Получается, что главный фигурант этого дела Селиванов. Она, конечно, слова «фигурант» не знала, просто поняла, что Артем - главный подозреваемый. И решила действовать.
        Завтра она позвонит Селиванову и скажет, что все про него знает. Нужно, наверное, рассказать, что она видела, как он убивал Нику или Назиру. А еще лучше притвориться, что она была свидетельницей той аварии. Дату она записала. Или сказать, что ей все рассказала Николь. В общем, нужно вынудить его признаться.
        Он наверняка попытается ее убить, а для этого случая ее должен кто-то подстраховать. Конечно, лучше попросить Веньку, но он может не согласиться. И у него нет пистолета. Нет, тут нужен кто-то более серьезный. Полицию она отмела сразу, Торопову тоже сказать нельзя - не пустит. Нужно придумать что-то такое, чтобы и самой не пропасть, и всем своим помочь. За Назиру отомстить, а главное, за Киру.
        Но ничего, она, Глафира Радова, умная и хваткая, поэтому обязательно что-нибудь придумает. А пока немножко полежит. Глаша легла на Кирину разломанную раскладушку, скрутилась калачиком, стала размышлять и не заметила, как уснула. А когда утром проснулась, то точно знала, что будет делать.
        Даже не умываясь, полная решимости, она ринулась к компьютеру и в поисковике нашла телефон центрального офиса партии «Ориентация-Запад».
        - Добрый день. Я хотела бы поговорить с господином Селивановым, - важно сказала она, едва ей ответили.
        - Кто его спрашивает? Представьтесь, пожалуйста, - раздался в трубке молодой женский голос.
        - Его знакомая. Мне нужно срочно с ним поговорить. Это в его же интересах, - напустила интриги Глаша.
        - Если знакомая, звоните, пожалуйста, на его мобильный, - тоном, способным превратить человека в сосульку, сказала Глашина собеседница.
        - А если я, может, хочу в партию вступить? - не сдавалась Глафира Радова.
        - В таком случае, вам не нужен Селиванов, я вас соединю с… - секретарь попыталась отделаться от навязчивой девицы, но та ее оборвала.
        - Я сама знаю, кто мне нужен. А Селиванову передайте, что звонила Петрова Ника, по мужу Орефьева. Пускай мне срочно перезвонит по этому номеру, - Глаша быстро продиктовала цифры и, не дожидаясь ответа, положила трубку.
        Сердце учащенно билось. Чтобы немного успокоиться, девушка решила сварить кофе. Джезвы, правда, не нашла, на кухне еще остался разгром. Насыпала ложку молотой арабики прямо в кружку и залила ее кипятком. По приемной поплыл божественный аромат.
        Вообще-то кофе Глафира не очень жаловала, она предпочитала колу, спрайт, ну, в крайнем случае, растворимый напиток, но в «Искре» девчонки приучили ее к натуральному. Правда, без сахара, как они, Глаша пить не могла, всегда делала кофе сладким и немного комплексовала по этому поводу.
        Представляла, вот придет она на прием, устроенный, например, по поводу победы «Народной власти». Подадут кофе, и что же она при всех три ложки сахара туда навалит? Как говорила когда-то Назира, это будет не комильфо. Но Кира, увидев, как Глаша кривится от горького напитка, шепнула ей на ухо: «Не переживай. Настоящий кофе должен быть «черный как ночь, сладкий как грех, горячий как поцелуй, крепкий как проклятие». Это Шарль де Талейран сказал». Кто такой этот Талейран Глаша не знала, но изречение запомнила. Можно будет при случае блеснуть.
        Что-что, а аромат напитка, конечно, волшебный. Да и вкус ничего. Но насладиться им она не успела. Едва поднесла чашку к губам, как раздался телефонный звонок. Глаша вздрогнула и плеснула кофе на джинсы.
        - Добрый день, девушка. Артем Селиванов беспокоит. Мне секретарь передала, что вы меня искали, хотели в партию вступить? - голос его был делано равнодушным.
        - Искала, только не по поводу партии, а по поводу вашей знакомой Николь. Я имею кое-какую информацию, которую хотела бы вам продать. За деньги.
        - Девушка, вы что, с ума сошли? - возмутился Селиванов. - Вы соображаете, с кем говорите? У меня нет знакомых с таким именем. Какую информацию вы хотите продать? Вы что, шантажируете меня?
        - Именно, - спокойно сказала Глаша, хотя сердце колотилось, как бешеное.
        - Да кто вы вообще такая? Как вас зовут? - завелся Селиванов.
        - А меня не зовут, я сама прихожу, - выдала Глаша когда-то услышанную фразу.
        - Вы вообще знаете, что я с вами могу сделать за это? Во-первых, я немедленно звоню в полицию…
        - Не думаю, что это в ваших интересах, - перебила его Глафира. - Но если хотите, звоните на здоровье. Я знаю, что им сказать.
        Она поспешила положить трубку, пока не дрогнул голос и не выдал ее ужаса.
        Пить кофе уже не хотелось. Она выплеснула его в раковину, и в ту же минуту телефон зазвонил снова.
        - Это опять Селиванов. Я так понимаю, девушка, что вы попали в сложную финансовую ситуацию, и только поэтому я готов вам помочь. В разумных пределах, конечно, - уточнил он.
        Глафира молчала.
        - Давайте в таком случае с вами встретимся, вы мне расскажете о своих проблемах…
        - Давайте встретимся, - возликовала Глафира. Ведь права же она оказалась! - Только проблемы не мои, а ваши. Я вас жду завтра в двенадцать часов дня в доме под снос, что на Красноармейской 25. Приходите один, и не вздумайте выкинуть какую-нибудь фигню. Рассчитаетесь и гуляйте лесом. Больше я вас трогать не буду.
        Глаша бросила трубку, и в панике закрутилась по приемной. Она уже все продумала. Только одной не справиться, придется все-таки привлекать Вениамина, больше некого.
        Он приехал сразу, как только Радова ему позвонила.
        - Вень, у меня к тебе дело. Я нашла убийцу Низиры и Ники. А, может, этот человек и Киру ранил, - сказала Глаша будничным голосом, будто нет ничего более обыденного, чем находить убийц.
        - Как это нашла? - не понял Веня.
        - Так это. Поэтому не перебивай и слушай, что нужно сделать. Короче, я его потроллю, а твоя задача - записать все на камеру и на диктофон на всякий случай, - затараторила Глафира.
        - Что значит потроллишь? Об этом нужно службе безопасности рассказать! Или Вострикову. Я тебя не пущу, я сам пойду, да я Торопову все расскажу, - в панике кричал Вениамин.
        - Только попробуй! Расскажет он! Да они как начнут разглагольствовать и доказательства искать, сто лет пройдет, - Глаша уперла руки в боки. - Это я придумала, и я сама справлюсь.
        - Да как ты с ним справишься? Он же тебя просто убьет! - Веня пытался переубедить девушку. Хотя знал, что она упряма, как мул.
        - Все будет нормально. Я себя защищу. Ну и ты меня подстрахуешь. Если нет, я все сделаю сама, без тебя. Короче, слушай, что нужно делать, - она пыталась говорить напористо, скрывая за отчаянно-бравурным тоном липкий страх, пронизывающий каждую клетку ее тела.
        И она начала рассказывать о плане операции по разоблачению убийцы.
        - То, что Селиванов преступник, ясно уже сейчас. Иначе он не стал бы мне перезванивать и договариваться о встрече. И, главное, говорит: «Я готов вам помочь решить ваши финансовые трудности»! Подонок. Корчит из себя добренького, типа, звонит ему человек с проблемами, а он просто ему помогает. Хитрозадый.
        Обсудив детали, заговорщики разошлись. Глаша помчалась домой, чтобы подготовиться к завтрашнему разоблачению преступника. Вениамин отправился в разрушенный дом на Красноармейской решать, где устанавливать камеру и диктофон. Необходимо выбрать выгодную дислокацию, осмотреться. Глашка придумала какую-то ерунду. Откажись он - и на их отношениях можно будет поставить крест. Он хотел, конечно, тайком позвонить Торопову, но Глафира предупредила, что тогда она его, Вениамина, знать не знает.
        Глава 35
        На следующий день ровно в десять утра Веня подъехал к Глашиному дому. Она караулила его у окна. Увидела, махнула рукой и вышла из квартиры.
        Спиной открыла подъездную дверь, волоча по земле большую спортивную сумку. В ней лежал необходимый реквизит. Во-первых, самодельный «бронежилет». Для его изготовления ей понадобилось большое полотенце и книги. В самом центре полотна вырезала дырку для головы, а по всей длине нашила карманы, куда насовала книги. Они должны будут выполнять функцию щита в случае нападения на нее с ножом.
        Пистолет будет вряд ли. Ну в самом деле, не бандит же Селиванов, чтобы стрелять! И потом, она в фильмах видела, что по пистолету легко можно найти владельца. Поэтому пушку он применять не рискнет. А нож - это гораздо проще. Пырнул - и выкинул в воду. От этого оружия «бронежилет» худо-бедно защитит.
        Еще в сумке лежали молоток для отбивания мяса, бутылочка с маслом, газовый баллончик и шприц, наполненный витамином «В». Это все ей нужно для самозащиты. Вот, например, витамины группы «В» очень болезненны, поэтому, если она сделает такой укольчик Селиванову, тому мало не покажется.
        Вениамин помог погрузить сумку в багажник, и они тронулись в путь. Всю дорогу он пытался развеселить подругу, но та угрюмо молчала. Наконец, он не выдержал:
        - Послушай, Глашка, давай, пока не поздно, повернем назад. А все твои подозрения расскажем полиции, пусть они разбираются.
        - Так, если ты струсил, вали отсюда, сама справлюсь, - неожиданно заорала Глафира и ударила кулаком по панели автомобиля. - Вам, мужикам, вообще веры нет. Сначала обещаете, а потом в кусты.
        - Да, Глаш, успокойся, я не в кусты, просто ты такая грустная, я подумал, что, может, ты испугалась! А я нет, я пойду, я не против, - лепетал он, испугавшись ярости подруги.
        - Я не грустная, - продолжала орать та, - я просто сосредоточилась и репетирую свою речь! А тут ты со своим занудством! Отстань от меня!
        - Все, отстал, - обиделся Вениамин, но Глафира этого не заметила. Она снова замкнулась, и до места назначения никто из них не проронил ни слова.
        Здание, к которому они подъехали, выглядело зловеще: пустые глазницы окон, ввалившаяся внутрь кровля, зияющие проемы дверей…
        «Нужно было какое-нибудь другое место для встречи выбрать, - подумала Глафира. - А с другой стороны, я все детство тут провела. Каждый угол знаю».
        Этот дом выселили в конце восьмидесятых годов прошлого века. Пришло время делать капремонт, вот жильцов и переселили в другое, временное жилье. Но тут грянула перестройка, временное жилье превратилось в постоянное, а дом так и остался разрушаться. Дети облазили его вдоль и поперек. Одно время здание облюбовали бомжи, но сейчас оно было в таком состоянии, что даже бездомные покинули его некогда гостеприимные стены.
        До назначенной встречи оставалось еще много времени, но Глафире необходимо было подготовиться. Она вытащила свой «бронежилет», и Вениамин помог его прилаживать. Вид у Глаши был настолько смешной, что Веня время от времени фыркал, как лошадь. В своем «наряде» она была похожа на броненосца. Торчащая голова казалась слишком маленькой, а тело, обложенное книгами, непропорционально большим.
        - Теперь помоги мне кофту сверху натянуть, - попросила Глаша.
        Вениамин взял безразмерную хламиду, лежащую на сумке и натянул ее поверх Глашиного «бронежилета».
        - Ну все, Венька, иди прячься, и проверь, как работает твоя техника.
        - Глаш, - замешкался он. - Ты бы поосторожней. Хочешь, я вот прямо тут спрячусь, за этим выступом. А то я пока со второго этажа спущусь… А лучше вообще встречусь с ним сам, а ты будешь за камерой.
        - Вот еще, - вскинулась Глаша, но такая забота со стороны Вениамина была ей приятна.
        - Нет, в самом деле! Неправильно, когда женщина идет на опасное дело, а мужик прячется, - в сердцах воскликнул он.
        - Венька, - с угрозой в голосе произнесла Радова. - Ты меня лучше не расслабляй. Я это должна сделать сама, а ты меня подстрахуешь. А если не можешь это видеть, то лучше уйди. И дай мне настроиться.
        Вениамин немного поколебался, хотел еще что-то сказать, но Глафира показала ему кулак, и он ушел. Вернее, вернулся на место дислокации. Вчера он исследовал это ветхое строение и нашел самое лучшее, как ему показалось, укрытие. Деревянные балки здания насквозь прогнили, и Веня установил камеру в дыре пола на втором этаже. Под ним как на ладони была комната, где Глаша должна будет встретиться с Селивановым.
        Прошло несколько томительных минут, Вениамин напряженно смотрел в камеру. Глаша тяжело прошлась по комнате, проделала какие-то манипуляции с шеей, достала из сумки молоток, засунула его в нашитый на джинсы, прямо поверху, карман. Взяла в руку шприц. Сделала несколько выпадов, пытаясь уколоть невидимого врага. И вдруг, словно из-под земли, появился Селиванов. Он уставился на Глафиру во все глаза и оторопело произнес:
        - А что это с вами, вернее на вас? Что это? - повысил он голос. - Что на вас надето?
        - Вам какое дело? Что надо, то и надето. На себя лучше полюбуйтесь - приперлись в бомжатник в белом плаще. А я одета согласно обстоятельствам. И хватит об этом. Наверняка знаете, зачем я вас позвала?! - с вызовом спросила Глаша.
        - Я не знаю, девушка, о чем вы собираетесь говорить. А пришел сюда, так как понимаю, что вы нуждаетесь в помощи. А мы - партия, которая помогает. И поэтому готов выслушать, что у вас на сердце.
        - О как! Ну что ж, слушайте. Только отойдите подальше на всякий случай, а то еще пришибете меня, как Николь и Назиру, - махнула ему рукой Глафира.
        Селиванов сделал осторожный шаг ей навстречу, выставив вперед руки ладонями вверх, как бы демонстрируя чистоту своих помыслов.
        - Стоять! - Глаша выхватила из кармана молоток для отбивания мяса. - Я за себя постоять сумею.
        Артем от неожиданности дернулся назад. Потом увидел предмет, который держала в руках Глафира, и в сердцах сплюнул:
        - Тьфу ты, господи. От вас, девушка, с ума можно сойти. Кстати, не мешало бы представиться.
        Глаша отрицательно покачала головой.
        - Ну нет, так нет, - он притворно вздохнул. - Хорошо, я отошел, а теперь слушаю ваш рассказ.
        Глафира ужасно волновалась. Ей было неудобно в самодельном «бронежилете», он был тяжелым, острые углы книг давили на тело, от их тяжести болели плечи. К тому же, в нем Глаша стала ужасно неповоротливой. Вдобавок, ей было страшно. Успокаивало одно - она знала, что над ней на втором этаже находится Венька.
        - Хорошо, слушайте, я постараюсь обо всем рассказать быстро. Жил-был мальчик Артем. У него были богатые предки, и они для своего единственного сыночка делали все-все. И все у этого мальчика было зашибись, Он был красавчик и богатенький Буратино. Ну и бабы к нему липли, естественно. А однажды он крепко выпил на тусовке и поехал кататься с девушкой Никой.
        Тут Глаша сделала специальную паузу, во все глаза наблюдая за Селивановым.
        Тот вначале слушал расслабленно, с усмешкой. Но как только она произнесла имя модели, напрягся, и взгляд у него стал острый и злой. Глафира продолжила:
        - В ту ночь шел дождь, - Глаша нашла эту информацию в интернете, - асфальт был мокрый, скорость большая, девушка веселая, а шофер пьяный. Короче, кончилось все тем, что он сбил мужика, Григория Водовозова.
        Услышав это имя, Селиванов расстегнул плащ, оттянул пальцами ворот рубашки и повел шеей из стороны в сторону. Растерянно похлопал по карманам, достал портсигар, слегка подрагивающей рукой вытащил сигарету, вставил ее табаком в рот и нервно попытался поджечь фильтр. Потом опомнился, выплюнул сигарету и засунул руки глубоко в карман плаща. Глаша уже увереннее продолжила обличительную речь:
        - Может, сбитый мужик и выжил бы, но помощь ему никто не оказал, преступники скрылась с места аварии. Они где-то спрятали машину или разобрали, продали… Это дело полиции - раскопать, куда делась тачка. Мое дело рассказать, что произошло дальше с этой сладкой парочкой.
        - Это все безумно интересно, конечно. Но я не могу понять только одного, какое отношение ваш рассказ имеет ко мне.
        Артем взял себя в руки, голос его был уверенным, он даже попытался усмехнуться.
        - Может и не имеет, - согласилась с ним Глафира. - Тогда просто послушайте. Я продолжу. Так вот, сбитого мужчину через пару часов, еще живого, доставила в больницу одна девчонка. Она только получила права и поэтому выехала очень рано утром покататься по улицам, пока машин было мало. Ехала медленно, вот и увидела у обочины ноги. Такое впечатление, что его кто-то оттащил подальше от трассы. Правда, не знаю кто.
        Глаша равнодушно взглянула на Артема.
        Всю эту историю девушка придумала вчера, когда готовилась к встрече с Селивановым. Ей показалось, что нужно выдать себя за свидетеля давней аварии. Правда, она в то время была еще очень молода и никак не могла получить права, но Радова понадеялась, что Селиванов на это не обратит внимание. Да и откуда он знает, сколько ей лет сейчас? Может, она просто хорошо сохранилась.
        Артем снова напрягся, желваки вовсю ходили на его лице, он постоянно поправлял ворот рубашки, как будто тот ему жал. Видимо, измаявшись от жары, он снял перчатки, скомкал их и засунул поглубже в карман.
        - Ну так вот. Григорий Водовозов был найден после наезда почти через два часа. Перед смертью он рассказал нашедшей его девушке, кто его сбил. И эта девушка - я, а преступник, сбивший его - вы, - Глаша выдала домашнюю заготовку и с облегчением выдохнула.
        Артем вытянул вперед руки и несколько раз медленно хлопнул в ладоши:
        - Браво, браво! Интересная история. Только времени дослушать ее до конца у меня нет. Дела, знаете ли…
        - У Григория осталась жена и годовалая дочь, - продолжила Глафира, не обращая внимания на ернический тон Селиванова. - Помощи они ни от кого не дождались. И справедливости тоже, потому что никто не ответил за это преступление. Папаша убийцы на следующий день пришел в полицию с заявлением о пропаже тачки. И, ясень пень, с классным алиби для сыночка. Типа, тот дома сидел и с мамахен на скрипке играл.
        - Так что вы хотите от меня? Алиби ведь было классным, сами только что сказали, - усмехнулся Селиванов.
        - Не таким уж и классным, - равнодушно сказала Глаша. - Просто в этот вечер, двадцать второго июня, сразу после аварии, вы вместе с подельницей прибежали к своему другу Михаилу. Достали водку из его холодильника и прямо из горла хлебанули. Миша мне сам все рассказал и в полиции это подтвердить может.
        - Послушайте, - Селиванов снова двинулся к Глафире, - это, в конце концов, становится невыносимым! С какой такой радости я должен выслушивать этот бред?!
        - Я сказала «стоять»! - Глаша переложила шприц в руку с молотком, выхватила из кармана газовый баллончик и потрясла им у Артема перед носом. - Вернулись где стояли, кому говорю! Осталось совсем немного.
        Селиванов нехотя, как бы колеблясь, снова отступил назад.
        - Заканчиваю. Короче, Николь после этого стала шантажировать своего бой-френда, вас, то есть. И у нее получилось. Вы, как миленький, стали платить ей бабки. А всем вокруг она говорила, что у вас с ней совместный бизнес. Через время вы расстались, небось, Ника увидела, какая вы сопля. Но платить вы продолжали. А потом Николь потребовала увеличить сумму выплат. Ну и, как говорится, жадность фраера сгубила. Вы пришли и замочили Нику. А потом во время передачи «Сатисфакция» убили и Назиру. Это же классика, - сказала Глаша тоном завзятого детективщика, - одно преступление тянет за собой другое. Как вам рассказик?
        - Слабоват, - сказал Селиванов. - Кто-то когда-то сбил какого-то Водоносова, что-то кому-то рассказал… Какая-то Назира. Только не пойму, причем здесь я?
        - Раз не понимаете, так и идите с богом, - махнула ему рукой Глафира. - А я с этим рассказом пойду прямиком в полицию.
        Духота была невозможная, и Глаша расстегнула кофту, из-под которой показалась конструкция из полотенца и книг.
        Артем молчал. Молчал долго, пожевывая губами. Глаша растерялась. Она не представляла, что ей делать дальше. Если он сейчас рассмеется ей в лицо, то будет абсолютно прав. Дома ей казалось, что она все делает правильно, и Селиванов сразу расколется, Венька все запишет на диктофон, а для пущей убедительности еще и на видео. Улик-то у нее никаких нет.
        - Ну что ж, - наконец медленно проговорил Селиванов, - идите в полицию. Повеселите господ полицейских своими девичьими виденьями.
        - Очень хорошо, так я и сделаю, - с этими словами Глаша гордо прошествовала мимо подозреваемого.
        И в тот самый момент он с силой рванул ее за «бронежилет». Веревки, собственноручно пришитые ею по бокам конструкции, оборвались, полотенце, из которого было сшито одеяние, натянулось, и край горловины впился ей в шею. Селиванов яростно дернул еще раз, да так сильно, что Глаша завалилась прямо на него.
        Падая, она со всей дури всадила в обидчика шприц, надавив телом на поршень и выпустив в противника раствор витамина. Селиванов завизжал и на мгновение убрал руки от Глафиры. Этого оказалось достаточно для того чтобы она скинула сковывающий движения жилет.
        - Ты что в меня вколола, тварь? - заорал Артем и снова бросился на нее.
        На сей раз он попытался схватить ее за горло. Но шея, обильно смазанная растительным маслом, не оставляла шанса за нее уцепиться.
        Тут Глаша выставила вперед руку, сунула ему под нос газовый баллончик и нажала на распылитель. Селиванов завыл диким зверем и схватился за лицо.
        Схватка длилась меньше минуты.
        Со второго этажа вихрем принесся Вениамин, схватил Глашу за руку, и они помчались прочь.
        Глава 36
        Роман Славин в детективном агентстве «Мегрэ» работал уже давно, почти пять лет. И за это время насмотрелся всякого. В его кабинете люди рыдали, кричали, проклинали, плакали… Бывали у них, конечно, и счастливые моменты: вдруг находился потерянный кот, угнанный автомобиль или не подтверждалась измена супруга. И тогда клиенты «Мегрэ» смеялись, обнимались, благодарили. Случались и ситуации сродни чуду, например, недавно они отыскали человека, год назад потерявшего память.
        Но история, которую он сейчас раскопал со своим напарником Игорем, была уникальной. Тут можно писать книгу или снимать фильм.
        Он вспомнил, как к ним в агентство пришла Кира. В какой-то серой хламиде, худющая такая, в чем только душа держится. И попросила разыскать родственников очень древнего старика. Роман засомневался было в ее платежеспособности, но Кораблева, не торгуясь, заплатила требуемую сумму. Тогда детективы взялись за это дело, правда, без особой надежды на успех.
        А дело оказалось именно таким, как он любил: интересным, запутанным, с массой ложных ниточек. Потянешь за кончик одной, а он обрывается, едва начавшись. Возьмешься за второй, а он запутается так, что приходится возвращаться к началу. Зато результат расследования получился - закачаешься!
        Славин взглянул на часы, и в тот же самый момент дверь со стуком распахнулась. В кабинет ворвался его напарник Игорь.
        - Рома, они пришли. Сидят в переговорной. Иди к ним, а я пока Самохина приведу.
        Роман одним глотком допил остывший кофе и сунул дымящийся окурок прямо в испитую кофейную гущу. Белая папиросная бумага моментально пропиталась коричневой влагой. Глянул на себя в зеркало, потер рукой щеки, заросшие светлой щетиной, закинул в рот мятную жвачку, растянул губы в улыбке и отправился в зал для переговоров.
        Алиса Витальевна Кораблева сидела на стуле под раскидистой монстерой и теребила в руках белый носовой платочек. Карен Суренович расположился в кресле, положив руки на подлокотники, и едва Славин вошел, как он тут же поднялся, заняв собою значительную часть пространства.
        - Вот, Роман Владиславович, это тебе. Спасибо за Кирочку и Алису. Я заново жить начал, - сказал Миликян, протягивая Славину подарочный пакет.
        - Это лишнее, вы уже за все рассчитались, - Роман завел руки за спину.
        - Бери, бери, не обижай. Я от чистого сердца. Там коньяк армянский, бастурма, чурчхела, суджух. Будешь пить-есть и нас вспоминать.
        Славин поблагодарил, заглянул в пакет и поставил его на стол.
        - Еще раз спасибо, - сказала Кораблева-старшая. - Мы пойдем, а то Карен Суренович, - тут она улыбнулась, - очень занятой человек, все-таки главный инженер на крупном заводе. - Гордость сквозила в каждом сказанном ею слове. - А наша детективная история закончилась.
        - К счастью, не закончилась. Присядьте, пожалуйста, - и Славин первый опустился в кресло.
        Его гости не успели даже удивиться, потому что дверь открылась, в комнату вошел Игорь, а следом за ним медленно, тяжело опираясь на трость, ступил Макар Евграфович.
        Славин подскочил и подставил ему стул.
        - Спасибо, Ромочка, - сказал Самохин, немного отдышавшись.
        - Господа, не буду испытывать ваше терпение, - сказал сыщик своим гостям после того, как представил их друг другу. - Некоторое время назад к нам обратилась молодая девушка, которая просила найти родственников Макара Евграфовича Самохина. И этой девушкой была Кира Кораблева.
        Как только он произнес это имя, Миликян сразу встрепенулся. Алиса Витальевна отвела от него взгляд и посмотрела на Романа.
        - Да, именно так и было, - вступил в разговор Самохин. - Все началось с ошибки, с недоразумения. Я, видите ли, человек одинокий, и по этой причине мне положен социальный работник. А тут узнаю, что этого человека от меня забрали. Ну и пошел я в соцслужбу, чтобы неувязку разрешить, а мне говорят: «К вам больше никто из работников прикреплен не будет, потому что вы, оказывается, не одиноки, и у вас есть родственники». Как, говорю, родственники? Какие такие родственники?! Нет у меня никого, один я, как перст. Словом, решил я, что нужно в этом разобраться.
        Самохин поставил трость между ног и накрыл набалдашник сложенными ладонями. Тяжело вздохнул и продолжил:
        - Иду я, значит, и вижу вывеску. Написано «Приемная партии «Народная власть», филиал «Искра». Вот я и подумал, раньше-то где правду можно было найти? Где тебе всегда помогут? - задал он вопрос, обращаясь к Роману. И сам себе ответил. - Правильно, в партии. Я и решил у них помощи попросить. Захожу, там мужчина интересный такой, на дипломата похожий, женщина, то ли доктор, то ли учительница, еще одна такая, похожая на актрису и совсем молоденькая, как пацан стриженая. Стою и думаю, к кому бы обратиться. А тут девчушечка из закутка выходит, глаза, как у Бэмби. «Могу я вам чем-нибудь помочь?» - спрашивает. Вот так мы с Кирочкой и подружились. А теперь я слово передаю Ромочке Славину. А то я что-то устал.
        Самохин положил подбородок на сложенные на трости руки и прикрыл глаза.
        - Да, давайте я продолжу, - сказал Славин, усаживаясь на подоконник. - Летом сорок четвертого года молодой красноармеец Самохин был ранен одним из власовцев при освобождении белорусской деревеньки Убибатьки.
        При этом воспоминании Макар Евграфович поднял голову. Его глаза оживились, казалось, что он разом помолодел.
        - Это была грандиозная операция, называлась «Багратион», - перебил он Романа. - Главное, фашистские стратеги ждали удара со стороны Украины, в районе Львова. А мы ударили со стороны Белоруссии и разгромили группу армии «Центр»! Я воевал под командованием Константина Константиновича Рокоссовского, в составе 1-го Белорусского фронта. Первоначально нашей задачей было продвинуться на глубину 70 - 160 км, но успех был такой, что мы шли и шли!
        Старик замолчал и промокнул слезы, выступившие на бесцветных глазах.
        Славин выждал приличествующую случаю паузу и продолжил:
        - Так вот, выхаживала Макара Евграфовича Катерина. Она была вдовой, муж погиб в самом начале войны. Она была старше солдатика, но разве это имеет значение, когда случается любовь? Самохин поправился и вернулся на фронт. В сорок пятом война для него не закончилась, командование направило его на Дальний Восток, и он участвовал в разгроме Квантунской армии. Так что вернулся он в Убибатьки только в сорок седьмом году. Катерины там уже не было. Искал он ее, искал, но не нашел. Так и потерялись. А Катерина, как поняла, что беременна, уехала из своей деревни. Скорее всего, не смогла выносить косые взгляды соседей. В сорок пятом году Катя родила дочь Нину.
        - Я прошу прощения, все это, безумно, интересно, но, может быть, этот экскурс в историю вы продолжите без нас? - спросила Алиса Витальевна, высокомерно приподняв брови.
        - Что ты, Алисочка?! Как же без нас? Ведь господин Самохин подружился с Кирочкой. Это ее друг, понимаешь? - спросил Миликян.
        Он слушал с напряженным интересом, чуть склонив седую голову в сторону говоривших. Кораблева-старшая, начавшая было подниматься со стула, снова села.
        - Немножко потерпите, я быстро, - продолжил Славин. - Следы Катерины, единственной любви Самохина, мы нашли в Оренбурге. Потом в поселке Красноуральск. В 1952 году она умерла, а ее дочь Нина Найденова, оказалась в пятьдесят третьем году в детском доме города Ишим Тюменской области. Сначала мы решили, что на ложном пути, потому что у Нины отчество не Макаровна, а Анатольевна. Но потом выяснили, что Анатолием звали мужа Катерины, того, который на фронте погиб. По какой-то причине Катя дала дочери его отчество.
        В шестьдесят втором дочь Макара и Катерины вышла замуж за Илью Мефодьевича Стенина, и в этот же год родила дочку Ларису. Следующим ее мужем стал Август Майский. Потом она еще за кого-то замуж вышла. Потом еще и еще.
        - Ничего себе женщина! - восхитился Миликян. - У нас такие красавицы в отделе работают, а половина из них не замужем. Сирун ачхик м-м-м, персик! - Миликян сложил пальцы розеточкой и поцеловал над ними воздух. Потом взглянул на Алису Витальевну, стушевался и перевел взгляд на Славина.
        - Могу продолжать? - приподнял брови тот. Увидев, что Карен Суренович вяло кивнул головой, он заговорил снова. - Один из мужей Нины Анатольевны удочерил ее Ларису. И дал ей свою фамилию, а заодно и отчество. Ну и имя слегка подкорректировал. Ее дочь стала… - он сделал картинную паузу.
        Но театрального эффекта не получилось. Самохин сидел, прикрыв глаза, Миликян слушал с непроницаемым лицом, скорее всего, просто из вежливости, а Алиса Витальевна еле сдерживала зевок.
        И только когда Роман произнес заветное имя, картинка ожила.
        Самохин открыл глаза и выпрямил спину, Карен Суренович оперся о ручки кресла, весь подался вперед и начал вставать, Кораблева-старшая растерялась, сжалась и жалобно пискнула: «Что вы сказали?»
        - Она стала Алисой Витальевной Кораблевой! - повторил Славин.
        - Не может быть, - прошептала та.
        - Как так?! - разгорячился Миликян. - Вот ведь говорите непроверенную информацию, а у пожилого человека может сердце схватить. Получается, что Алисочка - внучка почтенного господина? Как так? - снова повторил он в растерянности.
        Самохин был готов к разговору, Славин его уже предупреждал, что тот сегодня увидит свою родственницу, но все равно растерялся. Руки его затряслись. Верхняя часть трости заходила ходуном. Он побледнел, на лбу выступил пот.
        - Информация очень даже проверенная, на двести процентов, - обиделся Игорь, до сих пор молчаливо сидевший у самых дверей переговорной. - Я за каждое слово отвечаю. Алиса Витальевна - внучка, а Кира - правнучка Макара Евграфовича.
        - Боже мой, Кирочка, - Самохин полез в карман за таблетками.
        Миликян бросился к нему, вытряс пилюлю старику на ладонь, подождал, пока тот дрожащей рукой протиснет ее сквозь ставшие напослушными губы и бережно обнял за плечи. А через пару минут эмоционально воскликнул, воздев вверх руки:
        - Хвала Господу! Сколько родственников у меня появилось! Сколько близких людей! И у Алисочки тоже.
        И он с улыбкой посмотрел на старшую Кораблеву.
        Та заметила его взгляд, встала со стула, медленно подошла к Самохину и остановилась, словно не понимая, что от нее хотят. Потом сделала движение, словно хотела обнять деда, но в последний момент просто слегка к нему наклонилась и спросила:
        - А почему у Нины фамилия Найденова?
        - Ну так война, детдом. Нашли ее. Потому и Найденова, - пожал плечами Славин. - А мама вам, разве, не называла свою девичью фамилию?
        - Называла. Гагарина, - тихо сказала Кораблева. - И она не говорила, что была в детдоме. Говорила, что она дочь комдива и оперной певицы.
        - Понятно, - протянул Роман.
        Алиса Витальевна так же медленно развернулась, подошла к Миликяну и стала с ним рядом. Старик заметил недоуменные взгляды, которыми обменялись сыщики, услышал шепот Карена Суреновича: «Алиса, ты что? Обними деда».
        - Ну ничего, - сказал вставая Самохин, - ничего, пообвыкнемся, притремся. Ничего.
        Глава 37
        Алиса Витальевна придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале. «Гусиные лапки» около глаз, опущенные уголки рта, морщина на лбу… М-да. Но вот если глаза прикрыть очками, помадой не довести пару миллиметров краешки губ, а на лоб побольше напустить челку, получится вполне ничего.
        Вот именно - ничего! А ей нужно, чтобы прекрасно. Сегодня же позвонит своему косметологу и договорится об уколах ботокса. Она легкими щипками прошлась по лицу, тыльной стороной ладони похлопала себя по нижней части подбородка, отошла от зеркала и посмотрела на часы. Ну где же тот, для которого и очки, и челка, и ботокс? Обещал быстро отвести домой Самохина - язык не поворачивался назвать его дедом - и приехать.
        Алиса подошла к окну и стала ждать Карена. А впрочем, она всегда его ждала, сколько себя помнила. Началось все с мечты о том, чтобы в ее судьбе появился мужчина, который будет ее любить. Матери-то она была не нужна. И он появился, раскрасив ее жизнь в яркие цвета. Миликян был человек-праздник. Концерты, танцы, рестораны, дни рождения, походы в гости… Она влюбилась в него до потери сознания. Около него всегда крутились женщины, но Алиса сделала так, что со временем все пространство вокруг своего любимого стала занимать она одна.
        А потом Карен пропал, казалось навсегда. Но она все равно продолжала его ждать, несмотря на то, что мать каждую минуту напоминала ей о том, какой тот негодяй и мерзавец.
        Она всегда его ждала… И дождалась.
        Да… мама. Странно, что она никогда не любила ни дочь, ни своих многочисленных мужей. И в кого она такая бесчувственная? Ведь детектив - Славин вроде его фамилия - говорил, что Макар и Катерина обожали друг друга, и Нина была плодом любви, а вот поди ж ты! Хотя, возможно, ее сердце ожесточили война и сиротское детство.
        Алиса всегда удивлялась, что мужчины находили в ее матери? Нет, она, конечно, была дамой интересной. Чем-то напоминала Лидию Циргваву, жену блистательного Александра Вертинского и маму Анастасии и Марианны Вертинских. У нее были такие же раскосые глаза, прямой нос, хищно вырезанные ноздри, высокие скулы. Но выражение лица было недовольное, высокомерное. К тому же у нее были достаточно примитивные потребности, заключающиеся, главным образом, в погоне за дефицитными вещами и новыми мужьями. При всем при том, Нина Анатольевна всегда знала, чего хочет, и шла к этому, невзирая ни на какие преграды. Как говорится, вижу цель - не замечаю препятствий. А может, именно это мужчин и привлекало?
        Каждый ее последующий муж был чем-то лучше предыдущего, либо достатком, либо статусом. Последний из них даже удочерил Алису. Вернее, тогда она была Лариса. Имя свое девочка ненавидела, считала его слишком простецким. А потом посмотрела «Покровские ворота», тетушку главного героя звали Алисой Витальевной. И когда Виталий Кораблев надумал дать ей свою фамилию и отчество, она попросила заодно поменять и имя.
        Нина Анатольевна отнеслась к этому безразлично, ну Алиса, так Алиса. Она всегда была равнодушна к дочери, пока у той не появился Карен. Вот тогда мама вдруг стала принимать неожиданное участие в Алисиной судьбе.
        Карена Нина Анатольевна возненавидела, объясняя это тем, что очень хорошо знает южных мужчин. Утверждала, что им верить нельзя, потому как все они стремятся только к одному, ну и заодно к прописке. Но на самом деле Алисе казалось, что ее мать, никогда не знавшая любви, увидев, что творится с дочерью, просто испугалась. Испугалась и позавидовала силе их страсти. Хотя, разве может мать завидовать дочери? Или может?
        Несмотря ни на что, Алиса была счастлива. А потом Карен пропал, она родила Киру, и яркие краски жизни пропали, все вокруг стало монохромным. Кира росла болезненным, плаксивым ребенком. Нина Анатольевна возиться с внучкой не желала, занималась своей личной жизнью. Иногда, укачивая орущую дочь, Алиса ловила на себе взгляды матери, в которых сквозило тайное торжество.
        После смерти матери отношения Алисы с Кирой стали еще более напряженными. Алиса надеялась, что у нее получится удачно выдать дочь замуж. Та переедет к мужу и перестанет маячить у нее перед глазами и так явно, каждой черточкой своего лица, напоминать Карена.
        Но оказывается, что Кира уже сама все решила, она призналась, что у нее появился молодой человек. И ее избранник из «понаехавших» - шоферюга, грузчик! А значит, все может закончиться тем, что не Кира уедет жить к мужу, а эта лимита поселится в Алисиной квартире вместе с дочерью, и они сядут ей на шею уже вдвоем. Подобного Алиса Витальевна допускать не собиралась.
        И так все получилось удачно, словно ей помог кто-то свыше. Кира заболела. Она всегда была болезненной, чуть что, сразу ларингиты, тонзиллиты… Она свалилась с температурой и Алиса Витальевна решила действовать незамедлительно. Взяла на работе отпуск на неделю, чтобы не допустить никаких контактов дочери с Эмилом.
        Сосед с первого этажа, недавно вернувшийся из мест не столь отдаленных, за небольшую плату согласился помочь приструнить ухажера дочери.
        Правда, с Кирой пришлось повозиться, когда Чореску умотался из города. Та все истерила, приговаривала, «этого не может быть, этого не может быть», доводя Алису до тряски. С этими мужиками все может быть! Она сама такое же пережила, и ничего, не умерла, вот и дочь переживет.
        После этих событий отношения с Кирой испортились окончательно. Дочь ее раздражала. Видимо, это проявился унаследованный от Нины Анатольевны ген неумения любить. Вернее, место в сердце Алисы было только для одного человека - Карена. И никто - ни подруги, ни дочь, ни мать - не затрагивал ее душу. Что уж там говорить о внезапно появившемся деде! Ей нужен только Миликян.
        Сейчас, когда он снова появился в ее жизни, все остальное было уже неважно. Ей было приятно, что Карен просто с ума сходит по Кире, приятно, но немного странно. Он же не видел ее никогда, по сути они чужие люди. И вот поди ж ты!
        Наконец у подъезда притормозила долгожданная машина. Из нее вышел Карен, поднял голову, увидел Алису и приветственно махнул рукой. Сердце ухнуло, как на первом свидании, она засмеялась и побежала открывать дверь.
        Глава 38
        Востриков молча бегал по своему кабинету, время от времени воздевая руки к небу. Его основательный кабинет впервые видел такое непочтительное отношение к себе хозяина. Антон Семенович ударил ботинком по гнутой ножке венского кресла и толкнул журнальный столик, да так, что кофейная чашка лиможского фарфора возмущенно звякнула о хрустальный коньячный графин баккара. В возбуждении Востриков даже пару раз хлопнул ладонью по столу, совсем рядом с его драгоценным фолиантом.
        Наконец он плюхнулся на стул и уставился немигающим взглядом на виновников его сегодняшнего состояния. Подумать только, эти два малолетних идиота поставили под угрозу дело всей его жизни! А, не дай бог, об этом узнают спонсоры их партии! Тут всем будет несдобровать.
        Глафира сидела нога на ногу и с независимым видом качала балетку на кончиках пальцев. У Вениамина делано равнодушного выражения лица не получалось, его уши пылали от стыда, он чувствовал себя очень виноватым.
        - Совсем с ума сошли, да?! - обрел голос Востриков и потряс диктофоном. - Что за самодеятельность? Вам кто позволил? Вы можете себе представить, чем все могло закончиться? А если бы он вас прикончил? А если бы он пришел не один? Или с пистолетом? А если он заявится в полицию и напишет заявление, что вы его шантажировали?!
        - У нас ведь есть запись и диктофонная, и видео! - вскричала Глафира.
        - И что? Что на том видео? Там что, признание? Там видно, как некая непонятно как одетая девица городит чушь. А уважаемый человек, один из лидеров партии, набрасывается на нее, находясь в состоянии аффекта, до которого та его довела. Да, - спохватился он, - а девица оказалась к тому же из партии конкурентов! Ну, и как вам расклад? Что молчите? - прикрикнул он на притихших Глашу и Вениамина.
        - Я уверена, что Назиру убил он. И Киру по голове приложил тоже Селиванов. А если полиция ничего не делает, то что же, за моих подруг никто не отомстит? - с вызовом спросила Глафира.
        - А ты, значит, неуловимый мститель? - с угрозой в голосе спросил Востриков. - С тобой все ясно. Но от тебя, Вениамин, я такого не ожидал. Пойти на поводу у какой-то…
        Он замолчал, подыскивая слово. Потом махнул рукой и снова забегал по кабинету.
        Зазвонил телефон. Востриков подпрыгнул от неожиданности и схватил трубку. По мере того, как он слушал, его пухлое лицо вытягивалось, глаза расширялись, а нижняя губа выпячивалась вперед, делая его похожим на какое-то фантастическое существо.
        Глафира с Вениамином тревожно переглянулись.
        - Звонил Торопов, - Антон Семенович подошел к столу и задумчиво забросил в рот карамельку. - Мне нужно ехать, вы пока можете быть свободны.
        - Ольга Петровна, - сказал он в аппарат селекторной связи, - вызовите мне, пожалуйста, моего водителя.
        - А Руслан полчаса назад уехал по вашему поручению. Вместо Вениамина, - сказала секретарь. - Но можно попытаться вызвать шофера Похлебкина. Вдруг он уже освободился. Я сейчас же позвоню Илзе, секретарше Олега Витальевича, - зачем-то пояснила она, - и все устрою.
        - Не нужно. Вызовите мне такси, - все так же отстраненно сказал Востриков.
        - Да зачем такси? Антон Семенович, давайте я вас отвезу. Куда нужно? - засуетился Вениамин, пытаясь загладить свою вину.
        После сегодняшней встречи с Селивановым, едва Глаша приняла душ и переоделась, они сразу помчались к Вострикову, страшно довольные собой. Они взахлеб рассказали ему о встрече с Артемом, выложили на стол диктофон и видеозапись. Неизвестно, что они ожидали услышать, может похвалу, может беспокойство по поводу того, что могло с ними случиться, не будь они такими умными и хитрыми, а может, чем черт не шутит, и восхищение.
        Но все получилось совсем не так, как они думали. Руководитель партии устроил им выволочку с криками, руганью и даже оскорблениями. Пока Востриков ругался, Вениамин начал понимать, что они натворили. Ладно Глашка, но он-то! Неужели не понимал, что за такую самодеятельность по голове не погладят. Неужели не понимал, что политика - дело серьезное? А вот теперь его наказали - отстранили от выполнения прямых обязанностей. Слова: «Ключи от машины на стол» прозвучали для него, как приговор. Как же он теперь? Куда он без «Народной власти»?
        Поэтому Вениамин сразу уцепился за шанс реабилитироваться:
        - Поехали, Антон Семенович. Я мигом домчу.
        - Ну ладно, давайте, юные следопыты, - со вздохом согласился Востриков.
        Он плюхнулся на заднее сиденье машины, промокнул носовым платком затылок и вдруг сказал:
        - Торопов сообщил, что полчаса назад Селиванов попытался убить некоего Михаила Клепикова.
        Глаша подскочила на переднем сиденье и всем телом развернулась к Вострикову.
        - Он не «некий»! Это к нему Артем приперся после того, как наезд совершил. И я Селиванову сказала, что Клепиков все помнит и в полиции может это подтвердить. Это же на диктофоне было.
        - Да не тарахти ты, Радова. Дай подумать, - и Востриков уставился в окно.
        Глаша обиженно замолчала, и дальнейший путь они проехали, думая каждый о своем.
        Около дома Михаила творилось настоящее столпотворение. Вениамину пришлось искать место, где бы припарковать машину. Востриков с трудом протиснулся сквозь толпу зевак. Там он заметил нескольких представителей разных партий, кое с кем из них приходилось встречаться на дискуссионных площадках и ток-шоу.
        - Привет, Семеныч. Что, приехал павшего соперника носком ботинка пнуть? - весело спросил один из членов правящей партии.
        - Привет, Андрей Гаврилыч, - поздоровался Востриков, пожимая ему руку. - Так и ты, смотрю, за этим же сюда явился.
        - Да брось, «Ориентация-Запад» нам не конкуренты. Это ваше с ними поле борьбы, - он хохотнул. - А это правда, что Селиванов кого-то замочить хотел?
        - Понятия не имею. Мне позвонили, я сразу сюда, - пожал плечами Востриков. - А где Олег-то, не видел?
        - Видел, вон перед камерой рисуется. Красава! - и Андрей Гаврилович подбородком указал на Похлебкина.
        Тот стоял перед оператором и давал интервью:
        - …и я сразу же приехал. Ну а как же?! Ведь эти люди рвутся к власти, а партии «Народная власть» совсем небезразлично, кто хочет править народом.
        Журналистка в бейсболке, надетой козырьком назад, казалось, совсем его не слушает. Она дергала микрофоном и постоянно бросала взгляды на подъездную дверь. Вдруг та широко отворилась, одна из створок ударилась о косяк, и из парадной появилась целая делегация.
        Первым вышел полицейский, следом за ним в наручниках вывели Селиванова. В ту же секунду, подобно рою пчел, летящему за маткой, к ним ринулась толпа молодых и не очень людей с микрофонами и камерами. Плотный мужчина в светлом костюме, обеими руками прижимающий к животу портфель, оказался в их окружении.
        - Разрешите пройти! Меня зовут Борис Львович Голдберг. Я адвокат господина Селиванова, - завопил он.
        Микрофоны, как по команде, повернулись к нему.
        - Борис Львович, считаете ли вы, что арест господина Селиванова инспирирован конкурентами? - выкрикнула девица, которая минуту назад интервьюировала Похлебкина.
        - Господин Голдберг! Каковы шансы на освобождение Артема Игоревича под залог? Возможен ли домашний арест? - поинтересовался высокий красавец с федерального канала.
        - Обвинения против господина Селиванова абсурдны. Мы будем ходатайствовать о полном освобождении без всяких условий, - сказал Борис Львович, пробившись к своему подзащитному.
        Полицейские растолкали толпу и сделали для подозреваемого «коридор», по которому тот прошел к уазику. Борис Львович семенил рядом, что-то нашептывая Селиванову на ухо. Тот слушал советы адвоката с отрешенным видом, около машины на секунду задержался, окинул зевак пустым взглядом, посмотрел вверх, тяжело вздохнул и полез в автомобиль.
        «Рой» журналистов развернулся и «полетел» собирать информацию дальше. Интервью раздавали все: коммунисты и справедливороссы, единороссы и либералы, национал-патриоты и демократы.
        Востриков выбрался из толпы и направился к кучкующимся «искровцам».
        - Вот смотри, Сергей Ефимыч, ни «Возрождение», ни «Светлый путь», ни «Молодая гвардия», ни еще какой-нибудь другой наш офис здесь не присутствует. А ваши все тут как тут, только Сологубовой не хватает. Вы что, не работаете нигде? И прием не ведете?
        - Мы все в «Искре» были, когда это произошло, - стал оправдываться Торопов. - Мы с Аллой сразу сюда, Глаша с Веней с вами приехали, а Татьяна Митрофановна в «Искре» осталась.
        - У вас на все есть объяснение, как я погляжу, - сбавил тон Востриков. - Ладно. Проехали. Рассказывайте, откуда узнали, что произошло.
        Аллочка провела руками по плотно облегающей блузке, пожала плечами:
        - Дело в том, что я Мишу Клепикова очень хорошо знаю. Еще по молодости. И на днях была у него в гостях. Поэтому когда все случилось, он мне сразу позвонил.
        - Ой, что-то ты мутишь, Кучинская. Вы у Торопова совсем от рук отбились. Рассказывай лучше все. Зачем ты поперлась к этому другу молодости? - Востриков снова разгорячился, но заметив, что на него стали обращать внимание зеваки, в конце предложения голос приглушил.
        - Вы не волнуйтесь так. Я рассказываю. Несколько лет назад я встречалась с Селивановым, - продолжила Алла.
        - О господи! Я от вас с ума сойду! - Востриков схватился за голову. - Куда смотрела служба безопасности? Ведь говорили же, под лупой нужно рассматривать анкеты кандидатов в партию. Под лупой! Все их амуры!
        Внезапно он сник и устало махнул рукой.
        - Года четыре назад мы расстались, и он стал встречаться с Николь, - медленно продолжила Алла, - которую убили.
        Востриков застонал.
        - Антон Семенович, не нервничайте. В принципе ничего страшного не произошло. Ну встречались, так давно расстались, - Торопов постарался говорить нарочито беспечным тоном.
        - Да, конечно, не произошло, - ернически согласился с ним Востриков. - Просто одна дама взяла фото убитой модели и выцарапала той глаза, а другая попыталась поймать убийцу с помощью шприца с витаминами, самодельного бронежилета и подсолнечного масла!
        И он глянул на притихшую Глафиру.
        - Как это? Кого поймать, какого убийцу? Какой еще шприц? - не понял Торопов.
        - А это нам всем потом расскажет Радова, - вкрадчиво сказал Востриков. - Продолжай, Кучинская.
        - Ну вот. Когда я встречалась с Селивановым, мы часто проводили время вместе с Михаилом, - начала было Аллочка, но ее прервал телефонный звонок.
        Она поднесла трубку к уху, сказала в нее:
        - Я не одна, - через секунду добавила, - поняла.
        И обернулась к однопартийцам.
        - Звонил Михаил Клепиков. Сказал, чтобы мы поднимались к нему. Нужно только, чтобы журналисты за нами не увязались.
        - Мы им Похлебкина оставим, - сказал Востриков. - А сами тихонечко по одному прошмыгнем в подъезд.
        - Давайте, - заговорщически прошептала Аллочка. - Второй этаж.
        Около открытых дверей квартиры их ждала Дора Исаевна.
        - Ой, деточка, - узнала она Аллу, - у нас тут такие дела происходят! Павлин этот хвостоперый, дружок Мишин, чуть моего мальчика на тот свет не отправил!
        - Да почему павлин-то? Да еще и хвостоперый, - вышел к гостям Михаил.
        - А кто же еще? Все такой важный ходил, футы-нуты, ноги гнуты! Хвост свой распускал. А как наша Фанечка Раневская говорила, даже под самым красивым хвостом павлина, всегда скрывается самая обыкновенная ж… попа.
        - Давайте, проходите за стол, - не выдержал Михаил.
        И обратился к сестре:
        - Ты долго гостей будешь в прихожей держать-то?
        Та всплеснула руками и засеменила вглубь квартиры, приговаривая:
        - Да что ж это я? У меня же печенье готово. «Земелах» называется. Давайте скорее, я вас кормить буду. А то Мишенька уже ругается на меня, что в брюки не влазит. Поправился. А что это, скажите, пожалуйста, за мужчина, если у него живота нет? Правду я говорю?
        Она обратилась за поддержкой к Вострикову. То ли безошибочно определив в нем главного, то ли потому, что он единственный из пришедших был с животом.
        - Какая вкуснятина, - восторженно протянула Глаша, надкусывая печенье и жмурясь от удовольствия.
        Дора Исаевна польщено зарделась.
        - Да какая там вкуснятина, деточка. Все что в холодильнике есть, все тудой. Вот и весь секрет. Это ж не ругелах и не хоменташен, вот там постараться надо.
        Несмотря на то, что «это не ругелах», печенье смели с блюда в мгновение ока.
        - Да что ты сладостями гостей кормишь. Тут такие события! - Миша выставил на стол бутылку водки.
        Дора Исаевна моментально достала из шкафчика рюмки. И хотя пить никто не собирался, нервная обстановка, в которую все волей-неволей были погружены в последнее время, дала о себе знать. Михаил наполнил стопки, на столе появилась квашеная капустка, огурчики, соленые грузди и форшмак.
        - Я пас, - поднял руки Вениамин. - За рулем.
        Остальные выпили, даже Глаша пригубила.
        - Водочка - слеза! - крякнул Востриков. - И закусочка мировая.
        Он пальцами ухватил пястку капусты, запрокинул голову и закинул еду в рот.
        - А я и говорю, что закусочка самая та, прямо к водочке. Я-то Мишеньке особо выпивать не разрешаю, а вот когда нервы, то даже заставляю. Ну не таблетки же всякие пить, там химия одна, - хлопотала вокруг гостей Дора Исаевна.
        - Да, уж, повезло Михаилу. Хозяйка вы отменная, - прицокнул языком Торопов. - И заботливая. Просто не женщина, а мечта.
        Клепикова кокетливо стрельнула глазом в сторону Сергея Ефимовича, и оправила халат, проведя руками по необъятной груди.
        - Между первой и второй, как говорится… - сказал Клепиков, разливая водку по рюмкам. - Ну, вздрогнули.
        И он лихо опрокинул шкалик.
        - Все, хватит, сняли стресс, и будет, - Дора Исаевна одной рукой подхватила бутылку с остатками горячительного, а другой стала разливать по чашкам чай. - Ты бы лучше, Мишенька, рассказал товарищам, как тебя ирод этот, дружок твой, порешить хотел.
        - С Артемом мы с молодости вместе, можно сказать, с детства. Сначала не разлей вода были. Но в последнее время наши дорожки разошлись, мы пару-тройку лет вообще не виделись, - сказал Клепиков.
        - Не виделись, не виделись, а сегодня встретились так встретились? - поторопил рассказ Востриков.
        - Я на теплостанции работаю, сутки через трое. Сегодня в ночь был. Только домой пришел, спать хочу, сил нет. А тут звонок в дверь. Открываю и думаю, кого там принесла нелегкая.
        А на пороге - я прямо обомлел! - Селиванов собственной персоной. Я и сообразить ничего не успел, он сразу бац мне в морду. Я, конечно, с копыт долой, лежу в непонятках. А он на меня сверху прыгнул и давай душить. Я уж было подумал, что смерть моя пришла. И тут чувствую, руки его разжались и воздух, воздух, ребята! Я-то думал, у меня легкие лопнут.
        - А чего руки-то разжались? - заинтересованно спросил Вениамин.
        - Так сестра моя помогла. Спасительница! - Михаил привстал со стула и звонко чмокнул Дору Исаевну в щеку.
        - Да ну тебя, - она весело шлепнула его полотенцем. - Тоже мне, спасительницу нашел. Я всего лишь подошла и ударила душителя по кумполу.
        - Ага, - засмеялся Клепиков, - ударила! Она пришла из магазина, увидела, как я хриплю под Артемом, ну и опустила тому на башку сумку с продуктами. А та, знаете, сколько весит?! Чуть шейные позвонки ему не переломала. Вот были бы новости! Короче, - он покрутил чашку и с шумом втянул в себя остатки чая, - Селиванов потерял сознание, она его скрутила бельевой веревкой, вызвала полицию, а мне неотложку.
        - Ничего не понял. Так за что душил-то? - спросил Торопов.
        - Да пес его знает, - в сердцах бросил Михаил. - Он не сказал.
        Востриков поднялся со стула.
        - Ну что ж! Спасибо за угощение. Пора и честь знать. Давайте, давайте, - поторопил он своих однопартийцев.
        И те нестройными рядами с сожалением покинули гостеприимный дом.
        Глава 39
        Станислав Возницкий, начальник службы безопасности партии «Народная власть», достал с полки свою любимую кружку, сунул в нее два чайных пакетика и подождал, пока закипит вода. Чай он пил крепкий, по цвету больше похожий на нефть. Сердце от него колотилось, как бешеное, кровь бежала быстрее, щедро снабжая мозг кислородом. А значит, и думалось от этого гораздо лучше. Стас был уверен, что читал об этом где-то в интернете. Но когда он захотел продемонстрировать статью супруге, чтобы та не ругалась и не говорила о вредном влиянии такого напитка на организм, заметка как в воду канула.
        - Ты видишь, какая черная кружка после этого чифиря? Так и с твоими внутренностями происходит. Меня не слушаешь, так у врача спроси! - возмущалась жена.
        - Да мне так легче размышлять. Мозг прямо пробивает! - возражал он.
        Но супругу его аргументы не убеждали, поэтому, дабы избегать конфликтов, дома он старался воздерживаться от чаепития. Зато на рабочем месте пил по несколько чашек в день.
        Он залил чайные пакетики кипятком и стал наблюдать, как сначала потемнела вода на дне кружки, а потом черный колор стал отвоевывать себе все большее пространство, поднимаясь и выдавливая прозрачный цвет наверх, пока от того не осталось и следа.
        Полчаса назад позвонил Востриков, и едва Возницкий снял трубку, как тот, не приветствуя, встревоженно сказал:
        - Сейчас к тебе заглянет Борис Львович Голдберг. Адвокат Селиванова. Выслушай его, но ничего конкретно не обещай. Я потом сам приму решение. И осторожно, бога ради, осторожно.
        - Так, может, ну его, - предложил Возницкий.
        - Ни в коем случае. Переговори.
        Интересно, что может быть нужно Голдбергу? Он хитрый лис, с ним ухо нужно держать востро.
        Не успел Стас пригубить чай, как появился адвокат. Он долго причесывал перед зеркалом редкие волосы, то зачесывал их на бок, то напускал на лоб, то снова возвращал на прежнее место. Видно было, что он обдумывает свою речь. У него даже губы шевелились вслед за движением расчески. Наконец он с силой дунул на гребешок, трубно высморкался, взял в руки портфель и с достоинством двинулся к Станиславу в кабинет.
        - Многоуважаемый господин Возницкий, у меня имеется до вас очень важное дело. Мой клиент, коим является Артем Игоревич Селиванов, божится, что не убивал госпожу Орефьеву, - сказал Голдберг после того, как сел на стул и пристроил на коленях портфель. - И я не имею никакого основания, чтобы ему не верить. Мне порекомендовали вас, как очень серьезного человека, который может помочь разобраться.
        - Почему меня, позвольте спросить? Таких «серьезных» людей у нас в городе предостаточно, - пожал плечами Возницкий.
        - Это да, но серьезных людей, которые умеют держать язык за зубами, не так и много. А серьезных людей, которые умеют держать язык за зубами и при этом находятся в подчинении Антона Семеновича, еще меньше.
        - Хорошо, что конкретно вы хотите от меня? - сел верхом на стул Станислав.
        - Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Орефьевой, ну, или хотя бы доказали, что мой клиент ни при чем.
        - В смысле? - возмутился Возницкий. - Что значит ни при чем?
        - А то и значит, многоуважаемый. Господин Селиванов утверждает, что он ее и пальцем не тронул, - чуть наклонившись вперед, сказал Голдберг.
        - Пальцем-то, может, и не трогал, а ножичком пощекотал, - усмехнулся Возницкий. Остроты из серии «черный юмор» среди людей его профессии были делом обычным и помогали не слишком, как говорила его мама, «брать до головы».
        Однако Голдберг шутку не оценил. Он напустил на себя оскорбленный вид и сделал попытку подняться. Но видя, что Стас никак на это не реагирует, повисел немного над стулом с приподнятым задом и с шумом плюхнулся на сиденье.
        - Принимаем априори, что Селиванов не виноват. Мой клиент утверждает, что Николь была уже мертва, когда он ее нашел.
        - Да, неоригинально, - усмехнулся Возницкий. - Каждый второй убийца говорит именно так.
        Голдберг никак не отреагировал на замечание и продолжил:
        - Это дает мне право предположить, что Артема Игоревича хотели подставить.
        - Кто? Кому это было нужно? - с досадой спросил Возницкий.
        - Это мое предположение и есть та самая причина, по которой я выбрал человека, умеющего держать язык за зубами. Да и господин Востриков мне кое-чем обязан. Между нами говоря, в партии «Ориентация-Запад» намечается раскол, - Борис Львович пожевал губами. - Часть людей образовала оппозицию и мечтает совершить переворот. Но против Артема Игоревича их шансы невелики, вы же знаете его рейтинги. А вот если Селиванова вывести из игры, тогда группа раскольников захватит власть и полностью переформатирует программу партии. Но спонсоры давали деньги под конкретный проект, и гарантом этого выступил мой клиент. Так что, надеюсь, вы понимаете, что дело тут не только в политических амбициях Артема Игоревича.
        - Да, понятно, - задумчиво протянул Возницкий. - Только почему вы думаете, что виноват кто-то из раскольников? Других врагов нету?
        - Думать, многоуважаемый, это ваша задача. А моя - высказать вам мои предположения, - с достоинством сказал Голдберг. - Если вы докажете, что мой клиент не виноват, мы сделаем Антону Семеновичу за это прекрасный гешефт.
        - До выборов осталось не так много времени, и репутация Селиванова потеряна безвозвратно. Даже если мы докажем, что он чист, как слеза ребенка, на его политической карьере можно ставить жирный крест. Как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался. И чем дольше все будут думать, что убийца именно он, тем более устойчивым будет этот осадок.
        - Ничего вы, многоуважаемый, не понимаете в психологии. Да и в политике, уж простите за прямоту. Мы из Селиванова потом мученика сделаем, политического заключенного. Но это потом, - снисходительно сказал Борис Львович. - А сейчас нам нужно, чтобы вы доказали то, о чем мы просим.
        Возницкий некоторое время молчал, пытаясь сообразить, правду ему сказал Голдберг или это какая-то хитрая политическая игра. Станиславу все это очень не нравилось. Одно дело, когда расследуется обыкновенная детективная история, а тут не понятно - или, правда, помощь нужна, или подстава. Да впрочем, ему-то что переживать, пусть Востриков думает.
        - Ну хорошо, допустим, - наконец медленно произнес Станислав и пересел за стол. - Но Селиванова никто в убийстве Орефьевой и не подозревал, пока он сам не бросился душить Михаила Клепикова.
        - Не совсем так, многоуважаемый. В полицию был сделан анонимный звонок от доброжелателя, который сказал, что видел Селиванова, выходящего из квартиры Николь. Так что арест моего подзащитного всего лишь вопрос времени, - со вздохом сказал Борис Львович. - Саму драку мы будем квалифицировать как нападение в состоянии аффекта. Другое дело - обвинение в двух убийствах, Орефьевой и, как ее… - адвокат достал из портфеля блокнот, перевернул несколько страниц, нашел интересующую его запись и закончил, - Назиры Сафиной.
        - Так мне нужно расследовать убийство двух девушек?
        - Многоуважаемый, вы не очень внимательны. Я просил вас только за Орефьеву, - с укором сказал Борис Львович. - Но если вы докажете, что мой подзащитный невинен, как херувим, тогда это мне будет, как имберлах на Песах.
        - То есть, главное - доказать, что не Селиванов убил модель? - уточнил Возницкий.
        - Главное - модель. А за Назиру я буду думать сам. И вот еще что, - Голдберг выложил перед Станиславом листок с несколькими фамилиями. - Вот список так называемой оппозиции внутри «Ориентации - Запад», а вернее, бунтовщиков. Каждый из них, многоуважаемый, поверьте мне, каждый, заинтересован в том, чтобы убрать Артема Игоревича с дороги. Мой подзащитный утверждает, что он приходил к Орефьевой дважды. Дело в том, что Селиванов помогал ей финансово. Совсем немного, так, на булавки, - Голдберг хитро прищурился.
        - Я в курсе причины этого финансирования, - строго сказал Станислав. - Давайте не будем отвлекаться.
        Адвокат если и удивился такой осведомленности, вида не подал.
        - Госпожа Орефьева сказала, что требует увеличить сумму содержания. И Артем Игоревич пришел к ней, чтобы обсудить этот вопрос. Дамочка принимала ванну. Она сказала, что знает, что Артем пошел в политику, поэтому или он платит ей больше, или она идет в полицию. Селиванов сначала отказался, а когда выходил из квартиры, то она крикнула вслед, что расскажет обо всем его тестю. А тот человек суровый, за репутацию свою держится, как Мэрилин Монро за развевающуюся юбку. Артем Игоревич вышел во двор, посидел на лавочке, все обдумал, взвесил и поступил разумно. Он сходил в «Тапбанк», положил деньги на счет Николь и вернулся, чтобы сказать, что он таки согласен нести непомерное финансовое бремя, чтобы не нервировать папу супруги.
        - А Селиванов деньги на счет клал через карточку? - уточнил Возницкий.
        - Конечно, он же не идиот, - адвокат сказал «идиет», - со своего счета перечислять. Так слушайте дальше, многоуважаемый. Он вернулся, а его бывшая любовница лежит в ванне убитая. Оцените картину! И он что, должен был после этого идти в полицию докладывать о происшествии?
        - Да уж, происшествие, - задумался Станислав. - А ничего подозрительного он не заметил?
        - Он таки заметил. Но вы же опять скажете за неоригинальность, многоуважаемый. Когда господин Селиванов выходил из квартиры, то он услышал, что кто-то поспешил на этаж выше.
        - Тогда чтобы подтвердить алиби Селиванова, необходимо сходить в «Тапбанк» и взять записи с видеокамеры. И все, там будет видно, что Артем Игоревич был у банкомата, а не в ванной комнате модели во время убийства, - сказал Возницкий.
        Голдберг некоторое время смотрел на Станислава, а потом разочарованно крякнул.
        - Неужели вы думаете, многоуважаемый, что такая элементарная мысль не пришла бедному еврею в голову? В этом случае зачем мне был бы нужен господин Возницкий, когда мне было бы дело до полиции?
        Возницкий досадливо покачал головой. Ну что он тупит, в самом деле. Ведь в этом случае придется объяснять органам, за что Селиванов платил Орефьевой.
        - А если это сделает полиция? Я имею в виду, изымет записи камер у «Тапбанка», - спросил Возницкий, чтобы хоть как-то реабилитироваться.
        Голдберг вздохнул:
        - Они уже ничего не изымут, многоуважаемый. Все уже изъял бедный еврей Борис Львович.
        «Вот же ушлый мужик», - с уважением подумал об адвокате Станислав и сказал:
        - Что ж, все понятно. Если у меня будут вопросы, я вам позвоню.
        Голдберг застегнул портфель, поднялся, подошел к столу, за которым сидел Возницкий и, понизив голос, таинственно сказал:
        - Заметьте, я даже не прошу за вашу порядочность, многоуважаемый. Я вам верю. А доверие Бориса Львовича Голдберга что-нибудь да стоит.
        Как только адвокат ушел, Станислав позвонил Вострикову и рассказал о встрече.
        - Я вам сейчас перекину на мобильник полный текст нашего разговора. Голдберг говорит, что в «Ориентации-Запад» раскол, - понизив голос таинственно сказал Станислав.
        - Тоже мне, секрет Полишинеля! Я сам приложил к этому руку, - не без гордости сказал Востриков.
        - А Голдберг об этом знает? - со священным ужасом в голосе спросил Возницкий.
        - Догадывается, хитрый лис, - с досадой буркнул Антон Семенович.
        - Так что мне делать? Браться за это дело? Я сейчас занимаюсь расследованием подмены таблеток Самохину, так что со временем у меня не очень.
        - Ты, Станислав, откладывай Самохина в сторону. И давай-ка за Селиванова, он поважнее Кириного деда будет, - азартно воскликнул Востриков. - Тут мы можем интересненькие преференции поиметь.
        Возницкого неприятно резанула эта фраза, и он в очередной раз подумал, что если бы его работа на партийную безопасность оплачивалась чуть хуже, он бы бросил ее к чертовой матери.
        «Да ты и сам-то, дружок, ничем не лучше своих партийных боссов. Тоже «золотого тельца» во главу угла ставишь. А это цинизм почище Востриковского - делать подлость сознательно. А потом себя за это корить», - с невеселой усмешкой подумал Станислав, сел за стол и достал досье на Селиванова. Открыл папку и стал перебирать свои записи.
        Итак, Ника позвонила Артему седьмого числа, восьмого ей на банковский счет поступают серьезные деньги, и в тот же день ее убивают. То есть, Орефьева шантажировала своего бывшего - а может и не бывшего - любовника, узнала, что тот пошел на выборы, и увеличила сумму. За что и поплатилась. Ну да, все логично. Хотя нет, ничего не логично.
        Почему Селиванов не убил Николь сразу? Зачем сначала нужно было ей деньги перевести, а потом грохнуть? Ведь он же не мог не понимать, что полиция начнет в Никином банковском счете копаться, в прошлое ее полезут. Да и вообще, нужно исходить из предположения, что Селиванов не убивал. Как сказал Голдберг, «априори» не виноват.
        Он снова заварил себе чаю, но никакой крепкий напиток ему сегодня не помогал.
        Возницкий достал из сейфа набор отмычек, накинул темную куртку с капюшоном и отправился на квартиру к Николь.
        Глава 40
        Макар Евграфович достал из шкафчика пакетик с сухим супом, залил его кипятком и стал ждать, пока все ингредиенты набухнут, и можно будет приступить к обеду. С тех пор, как в его жизни появилась Кира, она взяла на себя заботу о том, чтобы у него всегда была домашняя еда. Да и Кацы раньше баловали его свежеприготовленной пищей. А вот теперь Кирочка в больнице, Соломон Исаевич с Софьей Борисовной совсем его забыли, и приходится питаться чем попало.
        Самохин тяжело плюхнулся на стул, сложил руки и стал думать о своей внучке Алисе. Что с ней не так? Почему у нее такие проблемы с эмоциями? Какая Снежная королева ее поцеловала?
        От этих мыслей его отвлек настойчивый звонок в дверь. Старик разволновался, а вдруг это Кирочку выписали из больницы, и она прибежала прямиком к нему. Но на пороге стоял мужчина средних лет в темной куртке с капюшоном, застегнутой, несмотря на теплую погоду, под самое горло. Он был с такой незапоминающейся внешностью, что встретишь его еще раз, ни за что не узнаешь.
        - Добрый день! Меня зовут Станислав Возницкий. Я начальник службы безопасности партии «Народная власть». Разрешите войти?
        Самохин засуетился, пропуская вперед себя дорогого гостя - а как же, он же вместе с Кирочкой служит.
        - Макар Евграфович, - обратился Стас, устроившись за столом, - я занимаюсь расследованием некоторых дел, связанных с безопасностью наших сотрудников. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
        Самохин доброжелательно качнул головой и слегка подался Возницкому навстречу, всей своей позой демонстрируя желание помочь.
        Станислав задумался. Пару часов назад ему удалось проникнуть в квартиру убитой модели. На ее двери белела бумажная полоска с печатью, которую он аккуратно отклеил с одного края, поорудовал отмычками и очутился внутри.
        Помещение, лишенное человеческого присутствия, создавало впечатление нежилого. И это несмотря на то, что на низком угловом диване покоился красный шелковый халат, на белом ковре валялись алые домашние туфли, отороченные такого же цвета мехом, на стеклянном журнальном столике лежала раскрытая крохотная сумочка, с высыпавшейся из нее косметикой, а рядом стояла малюсенькая чашечка с засохшей кофейной гущей.
        Станислав битый час осматривал квартиру, выдвигал полки, раскрывал шкафчики, заглядывал под ванну, но ничего подозрительного не находил. Журналы, буклеты, фотографии… И вдруг, наконец, на задней стенке изящного бюро обнаружилась тонкая пластиковая папка, приклеенная скотчем. В ней лежали копии каких-то завещаний. Станислав разложил их на столе. Составлены они были у разных нотариусов, с разными суммами и видами дарений. Общим у них был только наследник, вернее, наследница - Софья Борисовна Кац.
        Возницкий повертел бумаги в руках, зачем Орефьева спрятала их в укромном месте? Какое отношение они к ней имеют? Не ей же завещано!
        И тут его взгляд зацепился за знакомую фамилию - Самохин. Возницкий взял завещание в руки и подошел к окну. Ему давно пора бы заказать себе очки, но он все медлил. Слышал, что как начнешь пользоваться окулярами, так на всю жизнь. Будешь только увеличивать и увеличивать диоптрии.
        Он повернул листок с завещанием к свету и прищурился. Ничего себе бедный старик! Счет в банке, квартира, дача, машина «Победа» 1956 года выпуска. Это же целое состояние! Вот уж эти пенсионеры! Питаются абы как, на всем экономят, кроме ЖКХ, а «гробовые» откладывают.
        Макар Евграфович все свое богатство, после своей смерти оставлял супруге лечащего врача.
        Так… Станислав постучал свернутым листком по руке. И снова подумал - при чем здесь Орефьева? Она-то с какого боку? Ей ничего не положено, ни в одном из завещаний она не упоминается. Как-то все странно. Он собрал все бумаги и отправился к старику Самохину.
        - Скажите, пожалуйста, в каких отношениях вы были с убитой соседкой? - начал Станислав.
        - Могу сказать вам, молодой человек, как на духу. С моей убитой соседкой мы в отношениях не были, - пошутил старик.
        Он заулыбался, и это ребячество преобразило лицо, изрезанное глубокими морщинами.
        - А если серьезно? - невольно улыбнулся Станислав.
        - Знаете ли, она была крайне безалаберной девицей. Всегда шум, гам, музыка, крики… А еще она постоянно заливала мой потолок в помывочной, то кран забудет завернуть, то мочалка слив в ванной забьет, то еще что-то. И никогда не предложила ни копейки в качестве компенсации. А тут она вдруг пришла ко мне, - сказал Самохин с удивлением.
        Возницкий после такой новости весь подобрался, как легавая, взявшая след дичи.
        - Я Кирочку ждал, услышал звонок и поспешил к двери, - продолжил Самохин. - Смотрю, а там соседка стоит. Она никогда даже не здоровалась, а тут вдруг говорит, что пришла посмотреть, как я живу и много ли мне от нее неудобств. Она так и сказала, неудобств. А у меня вся ванна грибком пошла. Ну так вот, Ника эта про неудобство говорит, а сама глазами по квартире так и шарит. А потом вдруг выдала: «Если бы объединить наши квартиры, получилась бы одна шикарная двухэтажная». И ушла, - закончил рассказ Самохин и осуждающе поджал губы.
        - Странно, однако, - качнул головой Возницкий. Что значит, объединить квартиры? Замуж она, что ли собралась за старика, чтобы потом ей хата досталась? Так он уже завещал ее Софье Борисовне! Чушь какая-то.
        Станислав вынул из кармана и выложил на стол найденное завещание. Самохин близоруко сощурился и взял бумагу в руки.
        - Это копия вашего завещания. Подумайте, как она могла оказаться у этой самой безалаберной соседки.
        - Да никак не могла оказаться, - Самохин с удивлением отложил листок в сторону, - когда Ника была в моей квартире, я все время стоял рядом. Ни на минуту ее одну не оставлял. И потом, это завещание старое, новое я на Кирочку написал.
        - Таааак, - протянул Станислав. - Ясно, что ничего не ясно. Значит, первое завещание вы составили в пользу Софьи Борисовны.
        Самохин согласно кивнул головой.
        - А Кацы об этом знали?
        - Знали… или не знали, не помню. Памяти совсем не стало, голова дырявая, как решето. Когда Моня с Софочкой стали меня патронировать, я записал на них имущество, но говорил ли им? - Самохин пожал плечами. - А потом с Кирочкой познакомился. У нее проблемы были и с жильем, и с деньгами. Я и переписал все на нее.
        И Самохин пустился в воспоминания о поиске родни: как он нашел внучку и правнучку. Возницкий эту историю уже слышал, но перебивать старого человека посчитал неприличным. В итоге просидел у него еще с полчаса прежде, чем отправиться к себе.
        Глава 41
        Кучинская пришла на службу, окинула взглядом ставший уже привычным беспорядок, включила радио и взялась за уборку. До отказа забитые пепельницы, кружки с кофейной гущей, конфетные фантики, недоеденный гамбургер, пустая пачка из-под анальгина… Алла наводила порядок и бубнила о том, что она «ни разу им не уборщица», и что молодежь совсем обнаглела. Но ворчала она просто так, для проформы, «молодежь» она любила.
        - Хай, - в дверях показались Степан с Матвеем.
        Вот что за люди! У одного шорты мятые, пуговицы на рубашке застегнуты абы как, а у другого волосы торчком, как у ежика. Алла улыбнулась, включила чайник и в который раз с радостью подумала о том, как же ей повезло с работой. В самом деле, кто еще может похвастаться тем, что ему позволительно опоздать на службу, уйти с нее пораньше и даже прогулять? И хозяева не только не уволят, но даже не заметят твоего отсутствия. Кучинская с нежностью оглянулась на своих работодателей. Только пришли, и уже за компьютерами. Хозяева… Часами сидят, уставившись в мониторы, практически не моргая, ничего вокруг не видя.
        Алла вздохнула, закрыла окно, вытряхнула пепельницу, вымыла посуду, сложила бумаги в стол.
        - Ребят, я пошла, - сказала она.
        Те даже глаз не оторвали от компьютеров, только Степан махнул рукой.
        Прием посетителей в «Искре» сегодня начинался во второй половине дня, и Аллочке обязательно нужно было там присутствовать. Кира-то болеет, Сологубова дежурит. В приемной только Торопов и Глаша. Правда, сегодня к ним добавили Вениамина, он отбывал наказание за свои с Радовой подвиги.
        Надо же, отправились ловить преступника на живца, то есть, на Глашку. А та оказалась такой смелой! Вот Алла ни за что бы так не смогла. Их бы похвалить, даже наградить за отвагу, а Востриков лишил Веню на две недели машины да еще и заставил сидеть в офисе и разбираться с жалобщиками. Несправедливо. А ведь именно благодаря их действиям и удалось разоблачить Селиванова.
        Кучинская задумалась. Как все-таки хорошо, что она успела разлюбить Артема до того, как узнала, что он убийца. Ей было даже странно, что еще месяц назад она с ума сходила от любви. А теперь…
        То, что происходило с ней сейчас, было новым чувством, никогда ранее не испытанным. Алла полюбила Владимира Орефьева со всей силой измученного сердца. Но впервые в жизни эта любовь не была болезненной привязанностью, не заставляла ее нервничать, переживать, хорошо ли она выглядит, не сказала ли глупость. Она была спокойна и свободна.
        Около приемной «Искры» толпились люди.
        - От, явилась - не запылилась, красавица, - заворчала старуха в мужской жилетке с множеством карманов, надетой поверх цветастого платья. - Люди сидят, маются, а им хучь бы хны.
        Раньше Аллочка сорвалась бы, вспылила, накричала на бабку, а сейчас ей стало почему-то ее жалко. В самом деле, не от хорошей жизни она сюда приплелась.
        - Ну вот, я явилась, теперь очередь побыстрее пойдет, - сказала Алла. - Вы бы лучше записались на определенное время, тогда и ждать бы не пришлось. Проходите, кто первый.
        И она вошла в приемную.
        Глафира диктовала сидящему перед ней мужчине текст заявления. Тот писал, бросал ручку, начинал горячо спорить и трясти перед Глашей бумагами. Та ему что-то шептала, проситель успокаивался и продолжал писать.
        Торопов стоял, склонившись около Вениамина, показывая пальцем в монитор.
        Аллочка быстро нырнула на свое место, сказала просителю: «Слушаю вас» и погрузилась в работу.
        Когда последний ходатай покинул приемную, на улице уже смеркалось.
        - Скорей бы уже выборы прошли, - сказала Глаша. - Похлебкин говорит, что тогда останется только пара-тройка приемных, и будем в них дежурить раз в месяц, а то и реже. А то утомили уже. Ходят и ходят, ноют и ноют. Хотя, конечно, некоторых их них понять можно. Вот у меня сегодня мужик был, так его бывшая жена продала несколько квадратных метров в их квартире, и к нему заселились какие-то уголовники. Прикидываете? Нигде в мире такого чуда нет. Что, нельзя посмотреть, как в других странах, и у нас такой же закон ввести?
        - Ну у вас, ребята, и работка! - возмутился Вениамин. - Скорей бы уж я свое наказание отбыл. Какие люди тяжелые, претензии, главное, высказывают, как будто это я в их проблемах виноват. Чума вообще!
        - Ой, да подумаешь! - вспылила Глаша. - Не хочешь здесь сидеть, так и вали отсюда. Около начальства, конечно, работка поинтереснее.
        - Да ладно, ну что ты, Глаш, я ж просто так сказал, чтоб разговор поддержать. А давайте я кофейку сделаю.
        И Вениамин, не дожидаясь ответа, ринулся в кухонный закуток. Глаша немного посомневалась и пошла за ним.
        - А у Николь в квартире нашли кучу отпечатков Селиванова, - сказал Торопов Алле, как только они остались одни, - так что теперь не отвертится.
        - Бог в помощь, - раздался тихий голос, и в приемную бесшумно вошел Возницкий.
        Алла дернулась от неожиданности, никак не могла привыкнуть к манере этого человека появляться будто ниоткуда. Интересно, а его фамилия от слова возникнуть? «Возник Возницкий» хмыкнула про себя Кучинская.
        - Дождь начинается, - сказал Станислав. - Уже закапало.
        - У меня зонтик всегда с собой. Такое лето, в любую минуту может пригодиться, - сказала Аллочка.
        - А что, разве вас, таких красавиц, не возят на машинах? - спросил Возницкий.
        Алла неопределенно пожала плечами, мол, это ее дело.
        - У меня для вас новости. Наша служба безопасности обнаружила в ванной Ники Орефьевой видеокамеру. Девушкой она была, скажем так, сексуально раскованной, и любила фиксировать свои развлечения. Мы люди законопослушные, - сказал Возницкий с кривой ухмылкой, - поэтому камеру сами трогать не будем. Завтра скажем об этом полиции, пусть по закону изымают, да записи смотрят, там наверняка убийца будет запечатлен.
        - Чего там смотреть? Ведь ясно, что это Селиванов, - пожал плечами Торопов.
        - Не знаю, не знаю… Я слышал, что полиция снова все алиби перепроверяет, - равнодушно сказал Возницкий, стрельнув острым взглядом в сторону Кучинской.
        Алла встала, дернула раму и открыла окно. В помещение сразу ворвался холодный ветер.
        - Алла, что случилось? Ты чего расстроилась? - встал из-за своего стола Торопов.
        - Ничего! - Алла отвернулась от окна. В ее глазах блеснули слезы. - Вы зачем сюда пришли? - обратилась она к Станиславу. - Думаете, я не понимаю? Вы же на Владимира намекаете. Это его алиби перепроверяют. Никто и не удивился! - выкрикнула она. - Селиванов - он же не может быть виноват, у него связи, бабки! Небось, сверху надавили и потребовали найти какого-нибудь козла отпущения. А муж - лучший козел.
        И она закрыла лицо руками. Из-за перегородки вынырнула Глаша и бросилась с кулаками на Возницкого.
        - Это что такое? - закричала она. - Теперь уже свои наезжают? Сколько можно Алке плакать?
        - В самом деле, Станислав. Что за ерунда? - поддержал Глафиру Сергей Ефимович. - Ведь Селиванова взяли на горячем. Я сейчас же позвоню Антону Семеновичу.
        - Я прошу всех успокоиться. Чего вы раскричались, - Возницкий приобнял Глашу. Та дернулась и высвободилась из объятий. - Что я такого сказал? Появились новые обстоятельства, полиция разбирается.
        Станислав пожал плечами.
        - Стас, при чем тут Орефьев? - попытался выяснить Торопов.
        - Да ни при чем. Я просто рассказал, что перепроверяются все алиби. И Вострикову об этом сказал, и Похлебкину, и Капельману, и даже Самохину. Продолжать список? - приподнял брови Возницкий. - На ровном месте проблему создали. Раскудахтались, такие нежные, как будто и не в политике.
        Алла устало опустилась на стул и зажала коленями кисти рук.
        - Алка, не бери в голову. Ты-то знаешь, что Владимир ни при чем. Ну и пусть себе проверяют алиби, это их работа, - сказала Глафира.
        - Вот! - Станислав поднял вверх указательный палец. - Слушайте умного человека
        Уходя из приемной, он позвонил по телефону, и «искровцы» услышали, как он сказал в трубку: «Алло, Борис Львович, появились новые вводные…».
        Глава 42
        Возницкий второй раз пришел в квартиру убитой модели. Если он все правильно рассчитал, то скоро здесь должен появиться преступник. Дезинформация по поводу камеры, найденной в ванной комнате жертвы, уже должна дойти до убийцы.
        Станислав налево и направо рассказывал об этой находке, вот и Кучинской доложил, она наверняка с Орефьевым поделится. И Самохина попросил Кацей оповестить, и Голдберга слить инфу внутренней оппозиции «Ориентации - Запад».
        После поставленной Востриковым задачи Возницкому пришлось отложить расследование, связанное с подменой таблеток Самохину и заняться делом Селиванова. Главной сложностью была невозможность встретиться и переговорить лично с Артемом. Все сведения предоставлялись его адвокатом Голдбергом. А это все-таки разные вещи.
        Информации в распоряжении Стаса было минимум. Если исходить из того, что Селиванов говорит правду, получается, что Николь убили в период между первым и вторым приходом к ней Артема. Как-то это по-киношному. Не хватало только убийства в запертой комнате без окон. Банальщина. Кто-то караулил, поджидал под дверью, чтобы убить модель?
        А почему ее хотели прикончить? Ника Орефьева была крайне неприятной женщиной, но за это не убивают, а вот за то, что она была шантажисткой, убивают еще как. То есть, снова упираемся в Селиванова.
        Но исходим из того, что Артем, как сказал Голдберг, не виноват априори. Тогда кто, если не он? Любовник? Жена любовника? Или муж Ники? Да, муж - это прекрасный подозреваемый, идеальный! Какая жалость, что у него есть алиби. Да, алиби, алиби… А насколько оно безупречно? Насколько тщательно проверялось? Мог ли он приехать из командировки, убить и вернуться назад? Или киллера нанять. А почему бы и нет?
        Ладно, дальше. Ника узнает, что ее бывший ухажер, на которого у нее есть компромат, идет в политику. И решает увеличить свое содержание. Селиванов приходит, разговаривает с ней, уходит. А в это время тот, кто стоит за дверью - любовник, жена любовника, муж или кто-то другой - дожидается, пока Артем уходит и убивает Орефьеву, принимающую ванну. Ника видит, кто к ней заходит, но не пугается, не пытается выскочить, а лежит себе спокойненько в пене. Так что, все-таки убийца - мужчина, муж или любовник. Нынешний или прошлый.
        Версия номер два. Голдберг подозревает, что Нику убили, чтобы подставить Селиванова. Значит, кто-то или знал, что Артем идет встречаться с Никой, или следил за ним. Если следил, то убийство должно быть спонтанным. Да, предположение слабовато. Если бы Селиванова хотели подставить, то подбросили бы улики против него.
        Ну что ж, скоро все станет ясно. Скоро придет настоящий убийца, Стас в этом абсолютно убежден.
        Идея спровоцировать преступника пришла к Возницкому после того, как он понял, что иначе доказать непричастность Селиванова он не сможет. Получить информацию напрямую от Артема нельзя, договориться с внутренней оппозицией партии «Ориентация-Запад» нереально. А полномочий, чтобы поспрашивать остальных, связанных с Никой, никаких.
        В полиции сразу уцепились за версию, что преступник не Селиванов. От такого заключенного одни хлопоты, да и вышестоящее начальство давит.
        Востриков через свои связи договорился, чтобы Станиславу позволили участвовать в задержании преступника. Причем роль Возницкого в этом деле будет основной, иначе никак! Голдберг должен знать, что разоблачитель Стас, а не органы правопорядка.
        В соседней комнате сидели ребята из полиции. Возницкий прикрыл глаза и попытался еще раз проанализировать все, что знает. Он снова и снова прокручивал в голове различные версии, пока не заломило в висках. Эх, сейчас бы чайку, да покрепче!
        Стас ожидал убийцу, был уверен, что тот появится, но все же, когда в замке заворочался ключ, на долю секунды растерялся. Потом он одним прыжком заскочил в ванную комнату и захлопнул за собой дверь, но она ударилась язычком замка о косяк и осталась приоткрытой. Станислав замер, прижавшись спиной к стене, боясь пошевелиться. Тонкий луч света зигзагом пробежался по полу, скаканул выше, показался в дверной щели, пометался там и вдруг высветил в ее проеме рослый силуэт. Человек шагнул в ванную комнату, пошарил рукой по стене и щелкнул выключателем.
        - Добрый вечер, господин фотограф, - произнес Станислав. - За камерой пожаловали?
        Мужчина дернулся, но путь к отступлению был перекрыт одним из полицейских.
        - Да бросьте, господин Орефьев. Умейте проигрывать достойно, - со злостью сказал Возницкий.
        Глава 43
        Кире было уже гораздо лучше, прошли головные боли, головокружения, только слабость никуда не делась. Эмил говорил, что это оттого, что она долго лежала и совсем не выходила на свежий воздух. Вечерами приходили родители и выводили ее гулять в больничный парк.
        К концу дня становилось прохладно, даже и не скажешь, что середина лета. И черемуха уже давно отцвела, и начало месяца было жарким, а тут зарядили прямо осенние дожди. Кира закутывалась в теплый больничный халат, дважды обхватывала его поясом, на ноги натягивала теплые, но страшно колючие шерстяные носки.
        Прогулки с родителями очень напрягали. Папа окружал ее излишней заботой, в то время, как мама ревностно следила за отцом взглядом. Выглядело это примерно так: «Кирочка, осторожно, тут приступок. Обопрись на мою руку. Так, хорошо. А теперь обхвати меня за то место, где должна быть талия». «Да не нужно, я сама, - это уже говорила Кира, - тут же всего две ступеньки». «Ну, две не две, а ты еще очень слабенькая. Не дай бог покачнешься, или голова закружится…» Ну и так далее. Мама участия в стаскивании ее с лестницы не принимала, а стояла около Миликяна и с недовольством поглядывала на дочь. Все это лишало прогулки прелести и превращало в сплошное мучение.
        А вот когда приезжали «искровцы», Кира буквально оживала. Сегодня у нее в гостях появились Глаша с Татьяной Митрофановной.
        - На, держи. Мама с дачи привезла. Своя собственная, никакой химии, - Глафира протянула пластиковый контейнер с клубникой. Ягоды были присыпаны сахаром, отчего слегка осели и пустили сок.
        Кира приоткрыла крышку и по палате разлился густой аромат.
        - Давай, поешь, и пойдем гулять, - предложила Сологубова.
        Кораблева стеснялась есть одна, ей хотелось угостить подруг, но во что наложить им ягоды, не имела понятия.
        - Подождите, я сейчас в столовую схожу, попрошу какую-нибудь посуду. Пара минут, и будем лакомиться, - сказала Кира, вставая с кровати.
        - Мне не нужно. Я ее не люблю. И вообще, у меня аллергия на клубнику, - фыркнула Сологубова.
        - Давай сама лопай, - сказала Глаша. - Мне мама, знаешь, сколько ее привезла - ужас просто. Я уже в «Искру» отволокла, мы от пуза наелись. Теперь твоя очередь.
        Радовой позвонил Вениамин. Она радостно ответила, и похоже было, что приготовилась кокетничать, как вдруг улыбка медленно стекла с ее лица, и оно стало растерянным и жалким.
        - Девчонки, даже не знаю, как и сказать, - медленно проговорила она, сбросив вызов.
        Кира поставила на тумбочку тарелку с клубникой, которая моментально потеряла для нее свою прелесть.
        - Что случилось, кого-то убили, взорвали? - спросила Сологубова.
        - Нет, не убили. Но нашли настоящего убийцу Ники. Это не Селиванов, - сказала Глафира.
        В палате воцарилась тишина.
        - Это Орефьев, - когда молчание слишком затянулось, произнесла Глаша.
        - Кто? Владимир? Да ну! Не может быть! У него алиби. Зачем ему это нужно? - фразы, которые выкрикивала Сологубова, наскакивали одна на другую.
        - Веня сказал, что Возницкий запустил фейк, типа, у Николь в ванной была установлена камера, и там заснят момент убийства. Менты вместе со Стасом стали поджидать, кто явится за этой уликой. Ну и приперся Орефьев.
        Кира схватила телефон.
        - Алла не отвечает. Ой, девчонки, нужно к ней ехать. Как бы она чего с собой не сделала.
        И Кораблева потянулась за халатом.
        - Так, спокойно. Селиванов наверняка отмазался. Бабки заплатил, или сверху на полицию надавили. Поеду-ка я к Вострикову, нужно, чтобы он дал Владимиру хорошего адвоката, - сказала Татьяна Митрофановна. - Господи, как Аллочку-то жалко!
        - А я поеду к Алле, - оживилась Глафира. - Нельзя ее одну оставлять. Вот не везет бабе! Как мужик, так козел. А Орефьев - самый главный козлина! И главное, стопроцентное алиби, прикиньте? Весь из себя белый и пушистый! А сам с такими телками работает… Стопудово у него любовница появилась, вот он жену и замочил.
        - Да ты что? Он же с Аллочкой, - начала было Кира.
        - Ой, подумаешь, с Аллочкой! Да она для отвода глаз! Его же кто разоблачил? Не полиция, которую подкупили, а Возницкий. А тому зачем Селиванова выгораживать? - привела весомый аргумент Глаша.
        Сологубова качнула головой, поражаясь наивности девушки. Деньги - вот главное «зачем».
        - Ладно, я к Алле. Только Веньке позвоню, - взялась за телефон Глаша.
        - Девочки, я с вами, - жалобно протянула Кира. - А то я с ума сойду.
        - Я тебе сойду, - строго сказала ей Татьяна Митрофановна, стоя в дверях. - Обещаю, что буду держать тебя в курсе, звонить каждые полчаса.
        Глафиру чмокнула Кораблеву в щеку и с Сологубовой быстро покинула больницу.
        Глава 44
        Торопов сидел в кабинете Возницкого и пытался проанализировать ситуацию с Орефьевым. Алла не отвечала на звонки, а Востриков не захотел разговаривать на эту тему, отправив его к профессионалу, то бишь к Станиславу.
        - Это какая-то ерунда, Стас, - возмущался Торопов. - У Орефьева железобетонное алиби. Железобетонное! Ну и что, что он заявился вчера ночью в эту проклятую хату. Между прочим, это его квартира. И он имеет полное право появляться там, когда захочет.
        - Да я сам понимаю. Проверил его вдоль и поперек. Не подкопаешься. Но я буду рыть, должен же где-то быть прокол, нужно проверить еще и чартеры, может он успел туда-сюда мотануться, - Возницкий отхлебнул чай, обжегся, закашлялся и выругался.
        - Господи, ну и деготь ты пьешь, - поморщился Торопов. - Неудивительно, что тебе всякая глупость в голову лезет.
        - Почему же глупость? - не согласился Возницкий. - Я запустил «утку» про камеру. Ясное дело, что убийца испугается и придет ее забрать. И больше никто, заметь, никто, кроме Орефьева, за ней не заявился.
        - А что говорит сам Владимир? - спросил Торопов.
        - Сам Владимир говорит, что никого не убивал. Вот только ночью тайком пробраться в свой дом, как вор - с фонариком! - это кое о чем говорит.
        - Ты свое «кое о чем говорит» можешь засунуть, знаешь, куда? - разозлился Торопов. - Дело развалится, не дойдя до суда.
        - А ты, Ефимович, не кипятись. Пусть этот Владимир посидит да подумает хорошенько. А подумает - расскажет, зачем приходил, что он такое знает, и о чем таком молчит.
        - Алке сейчас, знаешь, как? - начал было Торопов, но Возницкий его осадил.
        - Ты меня на голос не бери, и на жалость не дави. И как там Алке, мне глубоко фиолетово.
        Сергей Ефимович махнул рукой и позвонил Глаше.
        - Только что хотела вам звонить. Нашлась Кучинская. Представляете, мы с Венькой подошли к ее квартире, номер набрали, ухо к двери приложили и молчим. И вдруг слышим - телефон внутри хаты разрывается. Я чуть со страху не умерла, ну, думаю, беда с Алкой. Мы к соседке, а у той ключи от Аллиной квартиры. Еле убедили ее дверь открыть. Заходим, а там пусто и только телефон на столе орет, - рассказала Глаша.
        - Ну ты и тарахтелка, - мягко упрекнул ее Торопов. - Так где Алла?
        - Ну раз тарахтелка, тогда не буду рассказывать, как мы ее нашли. Скажу только, что она у Зои Павловны Орефьевой сидит, та совсем расклеилась, а Алка молодец. Микстурами Володину мамашу поит, супом кормит и успокаивает. Старуха эта такая противная была, когда к нам приходила, а сейчас, как ребенок, прижалась к Кучинской и плачет.
        Торопов сбросил вызов и подошел к окну. Вспомнилось, как они начинали работать в «Искре». Каждый сам за себя, отработали и пошли. Разборки между собой устраивали. А теперь, как в мушкетерском девизе, «один за всех и все за одного». И возраст у всех разных, и социальное положение, и статус, а вот поди ж ты!
        От размышлений его отвлек телефон, на сей раз звонили Возницкому. Тот не послушал и минуты, о чем ему говорили, скинул вызов и схватил автомобильные ключи.
        - Ефимыч, похоже, ты прав, - крикнул он Торопову. - Давай быстро в машину, потом расскажу, в чем дело.
        Они мчались по дороге, как преступники, угнавшие чужой автомобиль, от полиции. Возницкий сигналил, пересекал сплошную полосу, на немыслимой скорости обгонял едущий впереди транспорт. Торопов держался за поручень над дверью и молча молился, Возницкий тоже ничего не говорил. Через двадцать минут такой езды они промчались мимо офиса «Искры» и затормозили у дома Самохина.
        Возницкий ринулся в знакомый подъезд и помчался вверх по ступенькам, Торопов еле за ним поспевал. Макар Евграфович стоял, приоткрыв дверь своей квартиры. Он приложил палец к губам и указал рукой наверх.
        Станислав достал пистолет, передернул затвор и стал подниматься по лестнице, скользя спиной по стене. Торопов, немного отстав, двинулся за ним.
        На четвертом этаже было тихо, только из-за стены чьего-то жилища еле слышно доносились позывные передачи «Давай поженимся».
        Станислав, бесшумно ступая, подошел к квартире Николь и осторожно нажал на ручку двери. Та не поддалась. Возницкий достал набор отмычек, махнул Торопову, чтобы он оставался на месте, и стал, едва дыша, манипулировать с замком. Тот немного посопротивлялся и тихонько щелкнул. Станислав прошмыгнул в невозможно узкую щель, словно был бестелесной тенью.
        Сергей остался ждать снаружи, не понимая, что ему делать. Вдруг за дверью квартиры раздался шум, что-то с металлическим звуком упало на пол, следом грохнул выстрел и на площадку кубарем выкатился небольшой человечек. Торопов прыгнул на него, тот от неожиданности выпустил из руки толстый металлический штырь и обреченно обмяк под тороповским телом.
        Из квартиры выскочил расхристанный Возницкий, подбежал к лежащему на полу мужчине и с силой запрокинул его голову. Торопов увидел прозрачные глаза, свернутый на бок боксерский нос и открытый в зверином оскале рот Соломона Исаевича Каца.
        Глава 45
        В центральном офисе «Народной власти» было шумно и суетливо. Двигались стулья, брякали стаканы с водой, звонили мобильные телефоны. Проводилось собрание актива партии, на котором планировалось подвести черту под страшными событиями последнего времени. Все были уже в сборе, ждали только Кораблеву.
        - Кирка приехала! - закричала Глаша, соскакивая с подоконника.
        - Вот и прекрасно. Рассаживайтесь по местам, - Похлебкин уселся в кресло, закинув ногу за ногу.
        Неприятности, происходившие с членами партии, никак на нем не отразились. Он был по-прежнему уверен в себе, собран, ухожен до кончиков ногтей и хорош, чертовски хорош!
        Вошла Кира в сопровождении Эмила. На ней было легкое платье невыразительного цвета, которое подчеркивало ее болезненную худобу и бледность кожи. Глаша подумала, что если бы ей самой удалось закадрить такого мужика, как Эмил, она бы нарядилась так, что тот бы потерял дар речи. Хотя, похоже, что Чореску совершенно не смущает блеклость его спутницы, смотрит на нее, а глаза так и светятся.
        Увидев Киру, народ радостно загомонил, зааплодировал.
        Кораблева растрогалась. Она и подумать не могла, что все эти люди хлопают в ладоши и весело смеются оттого, что рады ее видеть.
        - Давайте-давайте, побыстрее, - поторопил однопартийцев Востриков. - Я попросил Станислава Возницкого рассказать о том, что он выяснил по поводу последних событий. А то ходите слухи по углам собираете! Так что выключаем свои мобилки и слушаем.
        Возницкий вышел вперед. На нем были парусиновые брюки защитного цвета и олимпийка, затянутая молнией под самое горло.
        Кира несколько раз видела Станислава, но попроси ее кто-то описать его внешность, она бы не смогла. Он был настолько безликий, настолько незапоминающийся, что невольно наводил на мысль о спецслужбах. Во всяком случае, она именно так представляла тайных агентов: невысокими и с ничего не выражающими глазами.
        Вот и сейчас стоит, смотрит на всех, а взгляд такой ускользающий, уклончивый.
        - Добрый день, - Станислав улыбнулся слушающей его аудитории, едва растянув губы. - Я постараюсь все побыстрее изложить - времени у меня в обрез. Боюсь, что рассказ не получится особо последовательным, потому что у нас несколько не связанных между собой дел. Но это только на первый взгляд. А на самом деле тут так все сплелось… давайте начнем с Макара Евграфовича Самохина.
        Вы уже все знаете, что он оказался прадедом Киры Кораблевой. И выяснилось это совершенно случайно. Несколько лет к Самохину ходил социальный работник, который положен ему, как одинокому человеку. А тут она, в смысле, соцработник, надумала уволиться. В собесе стали перепроверять личные данные всех людей, за которыми она ухаживала. И выяснили, что у М.Е. Самохина имеется дочь. Макар Евграфович решил с этим вопросом разобраться. Шел из собеса, размышлял и буквально в пяти минутах ходьбы от своего дома увидел «Искру». Как говорится, «из искры возгорится пламя».
        Возницкий заметил непонимающий взгляд молодежи, осуждающе приподнял брови и продолжил:
        - Вошел, а там Кира. Прямо мистика какая-то.
        - А я как увидела Макара Евграфовича, так и екнуло что-то внутри. И так мне его жалко стало… Но это все детективы из «Мегрэ». Они все раскопали, - пояснила Кира и неуверенно улыбнулась.
        - А про Кацев? - вскинулась Глаша. - Почему ты про Кацев не рассказываешь?
        - Про них я ничего особенно не знаю. Только то, что они проведали об отсутствии родственников у Самохина и уговорили его написать на них завещание.
        - Так в собесе же сказали, что Самохин не одинок, - удивился Вениамин.
        - Они там все перепутали, разгильдяи. М.Е. Самохин - это Матвей Егорович Самохин. Представляете? Какова судьба-злодейка, - хмыкнул Станислав.
        Все удивленно зашумели, загалдели. В самом деле, ведь если бы соцработник не вздумала увольняться, если бы нерадивый сотрудник службы социального обеспечения не перепутал персональные данные Самохина, если бы «Искра» не была расположена рядом с домом Макара Евграфовича, если бы за поиски не взялась Кира, если бы не «Мегрэ»…
        - Я продолжу, если позволите, - сказал Возницкий.
        Народ согласно загудел.
        - Тогда слушайте. Соломон Исаевич Кац работал в больнице, куда однажды попал Самохин. Узнав, что он одинок и далеко не беден, Кац и его супруга Софья Борисовна начали старика обрабатывать. И через некоторое время уговорили его написать завещание в их пользу. А они, дескать, за это обязуются до конца его дней за ним ухаживать. Но тут появляется Кира, которая спутала преступной парочке все планы.
        Кира смутилась, увидев повернутые в ее сторону головы. Эмил ободряюще пожал ей руку и она заговорила:
        - У Макара Евграфовича очень сильный тремор, ну руки трясутся, - пояснила она для тех, кто не знал этого медицинского термина. - А трясущимися руками не очень-то удобно таблетки из упаковок выдавливать. Поэтому ему все подряд помогали выщелкать пилюли и ссыпать их в пузырек. Я за время знакомства с… прадедом, - сказала она после легкой заминки, - привыкла видеть его лекарство в склянке. Когда я вызывала ему неотложку, то заметила на тумбочке упаковку с несколькими выдавленными таблетками. А ведь этого быть не могло.
        - Не могло, - согласился с ней Возницкий. - Кира поэтому и пузырек, и блистер показала Татьяне Митрофановне, доктору нашему драгоценному. Она-то подмену таблеток и обнаружила. В баночке каким-то образом оказались таблетки, замедляющие сердечный ритм, вместо ускоряющих. Ну или наоборот, неважно.
        - Что значит «каким-то образом»? Это же гады Кацы подменили, - возмутилась Глафира, жаждавшая отмщения.
        - Мы можем только догадываться об этом. Сами они не признались, - сказал Станислав.
        Он откашлялся, налил в стакан воды, а потом долго и с наслаждением пил.
        - Теперь начинается «вторая часть Марлезонского балета». Она хвостиком затрагивает наш предыдущий рассказ, - продолжил он, отдышавшись. - Это история про Николь, которая оказалась соседкой Макара Евграфовича. Кира пришла к Самохину и увидела, что квартиру того заливает водой. Пошла наверх, позвонила в дверь, ей не открыли, и она вызвала работников ЖЭКа. А они там обнаружили убитую Николь и обратились в полицию.
        Возницкий поднес руку к глазам и посмотрел на часы.
        Кира почувствовала себя неуютно. Она вообще не любила врать, а тут ощутила себя просто преступницей. Надо же: обнаружила труп, а Торопов вынужден был улаживать ситуацию. И непонятно, действительно ли Возницкий не знает, что тело нашла Кира?
        - Кстати, Орефьева, Никина свекровь, в «Искру» тоже попала по причине географической расположенности. Повторюсь, «Искра» находится рядом с домом Самохина, а соответственно, и Николь. Зоя Павловна сходила к своей непутевой невестке, попыталась ее увещевать. А назад идет - смотрит «Искра».
        - Я вот удивляюсь, сколько в этой истории совпадений, - задумчиво проговорила Аллочка. - Если бы я такое в книжке прочитала, то ни за что бы не поверила.
        - А я пока в органах работал, и не такого насмотрелся! Уже ничему не удивляюсь. Хотя, история с Самохиным даже меня проняла, - ответил Алле Возницкий. - Я бы вам понарассказал много чего, но времени в обрез. Давайте продолжу наш третий рассказ.
        - Скорее всего, новеллу, - поправила его Кира.
        Тот уставился на нее не мигая. Все головы повернулись в ее сторону, она смутилась и в который раз выругала себя за занудство.
        - Пусть будет третья новелла, - покладисто согласился Станислав. - Посвящена она Артему Селиванову, одному из лидеров партии «Ориентация-Запад». Несколько лет назад он встречался с Никой.
        - А до этого встречался с Аллочкой. Мы все выяснили, - гордо сказала Глафира.
        Возницкий развернулся к ней всем телом, набрал полную грудь воздуха, но возмутиться не успел. Раздув щеки и выдвинув вперед подбородок, в наступление пошел Востриков:
        - Вы меня не бесите! Тоже мне, детективное агентство «Лунный свет»! Что за самодеятельное расследование? Я считал, что в нашей партии дисциплинированные люди. А тут… - он развел руками. - Вот раньше говорили «партия - наш рулевой». Рулевой! - он поднял указательный палец кверху. - А теперь?
        - А теперь «партия, дай порулить», - как всегда невозмутимо подытожил Похлебкин.
        Все засмеялись и обстановка сразу разрядилась.
        - Вот именно, демократы, етить их! - ни к селу ни к городу ляпнул Востриков.
        Стало еще смешнее. Прошло несколько минут, пока, наконец, все успокоились.
        Станислав пригладил волосы, откашлялся, и продолжил:
        - Значит так. Однажды Артем с Никой были в гостях, выпили, и Селиванов сбил насмерть молодого мужчину, Григория Водовозова. Машину они утопили, в ужасном состоянии добрались до Клепикова. Только Ника оказалась ушлой бабой. Сначала запаниковала, а потом поняла - ей-то чего бояться? А выгоду из этого можно поиметь. И стала шантажировать Селиванова. Тот все четыре года каждый месяц переводил ей деньги. Так бы она и жила, если бы не жадность. Николь узнала, что ее бывший кавалер идет на выборы, позвонила ему и потребовала увеличить содержание.
        - Жадность фраера сгубила, - выкрикнула Глаша. - И не боялась, что ее после таких словечек грохнут!
        - Не одна она такая смелая, - ернически сказал Востриков. - Ты, Радова, у нас тоже отважная, как Петя Клыпа.
        - А кто у нас Петя Клыпа? - спросил Вениамин.
        - Ну, мы сейчас просвещением заниматься не будем. А если захочешь расширить свой кругозор - милости просим на политинформацию, - подвел итог Антон Семенович. - Для «поколения Пепси» и гаджетов скажу: Петя Клыпа - активный участник обороны Брестской крепости. Давай, Станислав, продолжай.
        - На чем я остановился? - спросил Возницкий, окидывая взглядом несколько пар внимательно смотрящих на него глаз.
        - Вы сказали, что Николь потребовала от Селиванова увеличение суммы выплат, - напомнила ему Тамара Максимовна.
        - Именно так, - подтвердил Станислав. - Как уверял Селиванов, когда он пришел с ней переговорить, Николь принимала ванну. Она лежала в пене, пила вино, вокруг плавали лепестки роз, горели свечи… Красивая жизнь. Она сказала Артему, что каждый месяц хочет видеть на своем счете десять тысяч американских рублей. Тот пытался ее увещевать, спорил, умолял. Но не тут-то было. Ника сказала, что если денег не будет, то она отправится прямиком к его жене и тестю. Селиванов вышел из квартиры и услышал, как кто-то поспешил на верхний этаж. Потом посидел на лавочке у подъезда, обдумал все и решил, что проще заплатить. Во всяком случае пока. Он сходил в банк, положил Нике на карточку деньги, вернулся, чтобы сообщить о сделанном платеже, и обнаружил ту мертвой.
        Станислав промокнул выступивший на лбу пот бумажной салфеткой и не глядя сунул ее в карман брюк. Карман моментально оттопырился.
        - Ну и последнее. Про Назиру. Там вообще глупость произошла. Ей предложили присутствовать на «Сатисфакции», вернее, помочь нашему гримеру Тамаре Максимовне, - продолжил Возницкий.
        - Не гримеру, а имиджмейкеру, - уточнила Бородина.
        - А, - махнул тот рукой, - хрен редьки не слаще. А выговорить такое слово - язык сломаешь. Так что пусть будет гример.
        - Станислав, вы меня удивляете. Я в таком случае вас буду охранником называть. Потому что начальник службы безопасности - слишком длинное название. Язык сломаешь, пока выговоришь, - язвительно сказала Тамара Максимовна.
        - Но это не одно и то же, - возмутился Станислав.
        - Имиджмейкер и гример тоже понятия разные, - настаивала Бородина.
        Она поднялась, одернула пиджак, поправила камею, приколотую к вороту шелковой блузки и эмоционально продолжила:
        - Назира показала мне фотографию, попросила сделать такую же прическу. Время у меня было, и я стала эксперементировать с ее волосами. У Назиры стрижка была не совсем такая, как ей хотелось. Но я затылок подколола, пряди спереди выпустила, челку на один глаз зачесала, и получилось очень, ну очень похоже, - Тамара Максимовна в волнении прижала руки к груди. - Назира и пошла по студии форсить.
        Выдав все это, Бородина всхлипнула и села на стул.
        - Да, Назирка тогда от фотки этой модели просто тащилась. И сама хотела так же выглядеть, - печально сказала Глаша.
        - Я продолжу, если позволите, - выждав паузу, сказал Возницкий. - Сафина в студии увидела Селиванова, пококетничала с ним, а в руке ту самую фотографию Ники держала. Артем решил, что Назира все знает и пришла его шантажировать. У страха глаза велики. Ну вот, пожалуй, и все.
        Он одернул пиджак и снова промокнул лоб.
        - То есть, Назиру убил все-таки Селиванов, - сказал Торопов.
        - Он самый. Но адвокат сделает все, чтобы признали, что тот действовал в состоянии аффекта, как и в случае с Клепиковым.
        - А Михаила он почему чуть не убил? - спросила Глаша. - Неужели из-за…
        - Вы еще спрашиваете! - пребил Радову Станислав. - Это он, девушка, благодаря вам сотворил. Сами сделали, а потом спрашивают! - его возмущению не было предела. - Вы же спровоцировали Селиванова, вот нервы и не выдержали. Вы сказали ему, что Михаил все знает про аварию, Артем и рванул к нему. И баллончиком лидеру партии в лицо пшикали, и шприцом кололи, - Возницкий не выдержал и прыснул. - Это же надо додуматься, идти на преступника с молотком для отбивания мяса и растительным маслом!
        Народ зашумел, загомонил. Стали требовать у Глаши рассказать, как это, с молотком и постным маслом.
        Вениамин начал в лицах показывать Глашу в «бронежилете», как она натирала шею маслом, чтобы ее трудно было задушить, и как делала выпады в сторону невидимого врага со шприцем наперевес. Все смеялись до колик.
        - А кто убил Николь? И за что? - спросил Кира.
        - Вы же знаете, кто. Соломон Исаевич Кац. А за что, сейчас расскажу. Кацы гостили у Самохина, когда его в очередной раз залила соседка сверху. Доктор бросился выяснять отношения, модель открыла ему дверь в легком халатике, накинутом на голое тело. Пригласила пройти в квартиру, рассказала о том, как тяжело жить женщине одной, без надежного мужского плеча. И Кац потерял голову до такой степени, что даже надумал на ней жениться.
        - Уж он-то Николь зачем был нужен? Михаил говорил, что для нее самым главным в жизни были деньги. А у доктора разве были миллионы? К тому же он женат, при разводе половина имущества бывшей супруге отойдет, - недоумевала Алла.
        - Я тоже ломал голову над этим. Особенно когда обнаружил у Ники копии нескольких завещаний на Софью Борисовну Кац. А потом выяснилось, что Соломон Исаевич принес Орефьевой эти бумаги. Хотел доказать, что с женой развестись пока не может, потому что в ее пользу несколько завещаний составлено. И эти самые завещания Николь предъявил. То есть, нужно, чтобы супруга сначала в права наследования вступила. Я думаю, что Кац планировал ее потом убить, чтобы все имущество себе заграбастать. Устроил бы какой-нибудь сердечный приступ, никто бы не подкопался.
        - А копии у Николь откуда? И зачем? - спросила Сологубова.
        - Мне кажется, что Николь сфотографировала завещания на мобильник и распечатала, чтобы потом Каца шантажировать. Но это мои домыслы, - сказал Востриков. - Или просто душу грела, что когда-нибудь это имущество будет принадлежать ей. Макар Евграфович рассказал, что однажды Ника зашла к нему в гости и прикидывала, как можно из двух их квартир сделать одну двухэтажную.
        - Вот же гнусная баба, - в сердцах сказала Тамара Максимовна.
        - А вы говорили, что завещание Самохина было в пользу Софьи Борисовны, - напомнила ему Аллочка.
        - Совершенно верно. Это было старое, еще не переписанное на Киру.
        - Вы меня, конечно, простите, но мне ни капельки не жалко эту модельку. Так ей и надо, - сказала Глаша. - Так почему ее этот Соломон пристукнул?
        - Он пришел к своей любовнице, открыл дверь ключом и услышал ее разговор с Селивановым. Ника стала тому хвастаться, что за ней ухаживает один старый идиот, который ей противен. Но приходится терпеть, потому что у того денег куры не клюют. Сказала, что выйдет за старпера замуж, а потом при разводе оттяпает все, что только сможет. И со смехом предложила Артему бросить свою жену и вернулся к ней. В таком случае за шантаж платить будет уже не надо, и он сможет значительно сэкономить.
        - Представляю, каково было Кацу это услышать, - сказал Вениамин. - Тот собирается жену прихлопнуть, чтобы к любовнице богатеем уйти. А его такой облом ожидает.
        - Да уж, получается «вор у вора дубинку украл», - протянул Торопов. - Мошенник мошенника обманул.
        - Именно, - продолжил Возницкий. - Кац дождался, когда Селиванов уйдет, ворвался к Нике и потребовал объяснений. «А что ж ты думал? В зеркало давно смотрел? Давай, старайся, крутись, добывай денежки, чтобы я с тобой осталась», - сказала Николь и засмеялась. Кац так в полиции и заявил, мол, перекрыло его, когда она веселиться начала.
        - А почему тогда за камерой пришел Орефьев? - удивился Вениамин.
        - Владимир, как узнал, что Николь снимала свои утехи, пошел, чтобы записи забрать и уничтожить. Он сказал, что супруга его убита, и он не позволит, чтобы в полиции веселились, на это порно глядя, - опустив глаза сказала Алла.
        - Но почему Кац не прибежал за гаджетом сразу, а только на следующий день? - удивилась Сологубова.
        - Мы с Сергеем Ефимовичем вместе были, когда мне позвонил Самохин, - пояснил Возницкий. - Он чуть не плакал, когда каялся, что забыл сообщить Кацу и передать информацию о камере в ванной. А как вспомнил, позвонил Соломону Исаевичу, ну и говорит, так, мол и так, Моня, забыл тебе сказать, что сейчас полиция приедет и камеру заберет. Тот как заорет, типа: «Ах ты, старый маразматик», - и трубку кинул. Самохин расстроился, пошел за лекарством, потом к окну подходит и видит, что подъехала машина Каца. Ну и позвонил мне, а дальше вы знаете.
        - А с нашими приемными что все время случалось? - спросила Сологубова у Вострикова, перекрикивая шум. - То взрывы, по разгромы. И Киру кто ранил?
        На мгновение стало тихо, а потом со всех сторон раздалось: «Да, кстати!», «Вот-вот, а Киру-то кто?», «А взрыв в «Возрождении?»…
        - Не слишком ли много вопросов? - Вострикову не очень хотелось распространяться о событиях, связанных с этими трагедиями. Но он понимал, что объяснения рано или поздно все равно давать придется.
        - Ладно, пока пьете кофе, я в двух словах расскажу. Сергею Ефимовичу нужно было по поручению зайти в квартиру 39, а он завернул в 38. Говорит, почерк у меня неразборчивый, - Востриков с неудовольствием глянул в сторону Торопова. - И ему случайно попали в руки очень серьезные документы. Помните, когда у нас первый раз подожгли офис, и у Ефимовича перед камерами брали интервью? Наркоман, передавший ему по ошибке документы, увидел его по телеку, узнал и показал своим дружкам, мол смотрите, это ему я бумаги отдал. Машину Торопова заминировали, но погиб не он, а другой человек. Потом разгромили наш офис, ничего не нашли. И тогда подумали, раз Торопов руководит «Искрой», то нужно идти искать компромат туда. Вот Кира и попала под молотки этих ребят. Пожалуй, и все.
        - Как это все? - не успокаивалась Сологубова. - А мы сейчас разве застрахованы от подобных проблем? Вдруг еще кто-нибудь пострадает!
        - Не пострадает. Эти люди, от которых у нас были неприятности… одним словом, мы уладили с ними все вопросы. Мы поняли друг друга, так что все в порядке, - закончил свою речь Востриков.
        - Как говорится, это гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдутся, - ввернул Похлебкин.
        - Ну и слава богу, - усмехнулась Татьяна Митрофановна. - Значит, в понедельник встречаемся в приемной и все будет по-прежнему.
        Прошло полгода…
        Алиса Витальевна сидела на стуле, стоящем в стороне от стола, и смотрела на гостей, кучкующихся вокруг ее дочери. Она предлагала Кире купить свадебное платье цвета слоновой кости, но та, словно упрямая ослица, приобрела все-таки белое. И надо сказать, что дочь оказалась права. Белый цвет более нарядный, и в бежевом она скорее всего потерялась бы. Вместо привычных локонов ей гладко зачесали волосы и нанесли яркий макияж. И, надо же, она стала почти хорошенькой.
        К Кире просто намертво прицепилась дочь Карена, одиннадцатилетняя Микаэла. Она висела у нее на руке, постоянно ее тормошила, рассматривала платье, фату, а потом обхватила за талию и прижалась к груди. Какие все-таки южане эмоциональные! И Карен явно ее избаловал.
        Кира погладила Микаэлу по голове. Эмил подошел к невесте и обнял ее за плечи. Так они и стояли втроем, пока к ним не подошел Георгий. Хотя сам Карен называл его сыном, на самом деле тот был сыном его сестры, погибшей в Спитаке. Карен забрал его к себе и вырастил, как родного. Сейчас тому было уже под сорок. Зазвонил телефон, Микаэла взяла трубку, сказала что-то по-армянски и передала ее Кире.
        - Кто? - удивилась та.
        - Саная, - ответила Мика. - Мама моя. Ну, бери трубку, - и всунула в руки остолбеневшей Киры мобильник.
        Алиса Витальевна вспыхнула. Саная! Эта женщина целых десять лет жила с ее Кареном, а теперь подбирается к их дочери.
        Кира некоторое время молча слушала, потом напряжение с ее лица спало, оно разгладилось, засветилось. В конце разговора она засмеялась, поблагодарила за поздравление и вернула трубку Микаэле.
        Алиса Витальевна не могла поверить, что окружающие радуются за Киру искренне. Она же им совершенно чужой человек. Странно как-то.
        Свадебный стол был роскошным. Его организовал Самохин. Удивительно, но как своего деда Алиса Витальевна его не воспринимала, а вот как прадеда дочери вполне. Та прямо помешалась на нем. Вот и сейчас машет ему рукой. Тот сидит величественный, положив чуть подрагивающие руки на трость.
        Кира с Эмилом забрали его жить к себе, в малюсенькую квартирку Чореску. Странные они люди, тут у них любовь, а они берут к себе старого, больного, практически незнакомого человека. Правда, в квартире Самохина сейчас делается ремонт, а потом они собираются все вместе переехать туда. В таком случае хоть площадь будет достойная, но все равно странно.
        Ну бог с ними. Кораблева-старшая перевела взгляд на гостей. Эмила пришли поздравить его коллеги по предыдущему месту работы. То есть с рынка. Двое, насколько она помнила, были грузчиками. Когда она ходила скандалить на базар, они там ошивались.
        Остальные, видимо, врачи и медсестры. Они были очень веселы и держались отдельной группкой. Кстати, две девицы слишком пристально смотрели на Эмила, что Алисе Витальевне очень не понравилось. Она решила за ними понаблюдать и при случае поставить их на место. Что-что, а это она умела.
        И третья кучка гостей жениха - многочисленные молдавские родственники. Короче, никого достойного.
        А вот Кирины гости были поинтересней. Конечно, не ее школьные подруги и коллеги-бухгалтеры. Однопартийцы - вот кто заслуживал внимания. У зеркала крутилась молодая женщина, похожая на Мишель Мерсье в роли Анжелики. Кажется, ее зовут Алла. Рядом с ней стоял рослый красавец. Кира говорила, что у них в следующую пятницу свадьба. И именно из-за этого события Кира с Эмилом отложили свадебное путешествие в Доминикану - подарок Карена. Сказали, сначала сходят на свадьбу к Орефьевым, а потом полетят.
        Около Киры стояла несуразная девчонка, похожая на Гавроша и рыжий паренек, густо усыпанный веснушками. По-видимому, это и есть Глафира, благодаря которой вывели на чистую воду одного из лидеров партии «Ориентация-Запад». Как обидно, что тот оказался преступником! Алисе Витальевне он так нравился. Она читала его биографию. Из приличной семьи, ну надо же!
        С улицы вошла элегантная, похожая на учительницу, женщина. Это врач, Татьяна Митрофановна Сологубова. Следом за ней вошел ее муж, а-ля Стивен Сигал. Интересный мужик, но Кира говорила, что он вроде как шофер на скорой. Скажите, пожалуйста, какой мезальянс!
        В сторонке стояла живописная компания. Одним из мужчин был Кирин непосредственный начальник в «Народной власти», Сергей Ефимович Торопов. Тонкие усики, мужественное лицо, благородная осанка, ни дать ни взять - дипломат. Вот бы такого мужа Кире. Рядом с ним стояла, сдувая с него пылинки, какая-то женщина, вероятно жена. Вот он что-то ей сказал, она засмеялась и разлохматила ему челку. На фоне супруга она выглядела простушкой.
        Смешной толстяк, судя по всему, Востриков, а безвкусная дама с властным взглядом, не иначе как Элла Эльдаровна, его спутница жизни. А самого колоритного персонажа Алиса Витальевна оставила на закуску. Это, конечно, Похлебкин. Костюм графитового цвета, белая рубашка и тонкий синий галстук делали его неотразимым. Он был настолько открыт, обаятелен, легок в общении, что перетянул на себя часть гостей.
        Карен поставил стул рядом с Кораблевой-старшей и тяжело на него опустился.
        - Свадьба еще не началась, а я уже с ног сбился, - пожаловался он и обнял Алису Витальевну. Она положила ему голову на плечо, и мир перестал существовать.
        - Возьми меня замуж, Карен, - тихо выдохнула она.
        Тот слегка отстранил ее от себя, пристально посмотрел ей в глаза и так же тихо ответил:
        - Конечно, возьму, сирелис.
        - Что такое «сирелис»? - сквозь слезы спросила Кораблева.
        - Сирелис - по-армянски «любимая», - и он с нежностью погладил ее по голове.
        Наконец, раздался визг тормозов, захлопали автомобильные дверцы, и в ресторан запыхавшись, вбежали родители Эмила. Они бросились целовать-обнимать молодых. Его мать была невысокой пухленькой женщиной в ужасном цветастом платье, отец в каком-то затрапезном костюме. Алиса Витальевна даже заподозрила, что тот не новый.
        - Знакомьтесь, мои родители, - громко, и как будто гордясь, провозгласил Эмил. - Михай Васильевич и Аурелия Николаевна Чореску. А это, - он указал рукой на Кириных родных и начал перечислять, - Макар Евграфович, прадедушка моей жены.
        Аурелия Николаевна всплеснула руками.
        - И мои тесть и теща - Карен Суренович и Алиса Витальевна. А рядом с ними брат и сестра моей супруги, Георгий и Микаэла.
        Мика сделала книксен.
        - Так, давайте уже скорее начинать. Родители молодых, прошу к рушнику. Встречаем их хлебом-солью, - не выдержала энергичная ведущая свадьбы.
        - Подожди, дорогая, сейчас, - и Аурелия Николаевна бросилась к новоприобретенной родне. Сначала она расцеловала прадеда невестки, потом братьев-сестер, обнялась с Кареном Суреновичем и остановилась около Алисы Витальевны. Внимательно на нее посмотрела, одобрительно пощелкала языком и сказала: «Королева». Это заставило Кораблеву немного оттаять.
        - Алисонька, - наклоняясь к ней, доверительно сказала новоявленная сватья. Алиса Витальевна поморщилась. - Ты видела нашу девочку?
        - Какую «нашу девочку»? - сухо поинтересовалась Кораблева-старшая.
        - Как какую? Доченьку нашу, Кирочку, - удивилась такой непонятливости Аурелия Николаевна.
        - А что с ней? - холодно спросила Кораблева.
        - Как что? Ты видела, какая она худющая?! - расширив глаза от ужаса, вопрошала вновь приобретенная родственница.
        Та обернулась на дочь. Ручки-веточки, острые плечики, выпирающие лопатки и ключицы.
        - Ну ничего, я с месяцок у них поживу, будет она у меня красавица, - Аурелия Николаевна мельком оценила свои формы в зеркале и осталась довольна. - Детки же на отдых улетают, а кто-то должен за ремонтом присмотреть. А у меня опыт в этом деле большой, до пенсии как-никак на стройке работала. Да и дедулю без досмотра не оставишь, так что поживем тут у вас немножко, почаще повидаемся.
        Если бы Алиса Витальевна услышала этот монолог до того, как у нее появился Карен… А теперь ей было абсолютно все равно - пусть живет, ремонтирует, откармливает, досматривает.
        - Эй, папы-мамы! Молодые ждут! - крикнула ведущая.
        Родители поднялись, Карену и Аурелии Николаевне дали в руки каравай, Алису Витальевну со сватом поставили рядом. Кира вдруг сорвалась с места, добежала до прадеда и после уговоров подвела его к родителям.
        И только молодожены сделали первый шаг, как раздался вопль Бородиной: «Стоять!»
        Все замерли. Она подбежала к Кире и оттащила ее в сторону.
        - Что такое? - зашипела Тамара Максимовна. - Разве можно так себя распускать?! Тушь размазалась, губы расплылись, румянец стерся.
        Имиджмейкер профессиональными выверенными движениями подправила мейкап и, глядя на дело рук своих, с довольной улыбкой сказала:
        - Ну вот, при хорошем-то макияже любая может стать красавицей!

* * *
        Дизайнер и иллюстратор обложки Наталья Котова.