Альтераты: миссия для усопших Евгения Витальевна Кретова
        Только одно решение, и твой мир больше никогда не станет прежним. Думала ли Лерка о последствиях, когда вмешалась в судьбу человека? Когда согласилась быть тем самым карающим мечом, орудием возмездия? Обостренное чувство справедливости, жажда новизны ощущений и стучащий в висках адреналин неожиданно привели её к пониманию, что она - альтерат. И единственная возможность выжить - выполнить миссию, миссию для усопших. Монстр, объявивший на нее охоту, тайны, загадки и любовь, дающая ростки там, где её совсем не ждешь - это мистический триллер "Альтераты".
        «АЛЬТЕРАТЫ: миссия для усопших»
        Пролог
        25 декабря 2017 года
        По улице Фестивальной, между домами семнадцать и девятнадцать, стояли два брата-близнеца: облупленная бирюзовая краска, стены в неприличных лохмотьях штукатурки стыдливо хмурились покосившимися карнизами. В одном, хоть и приговоренном к расселению, еще теплилась жизнь, пульсируя ароматами бабушкиного борща да редким топотом детских ног. Тот, что левее и ближе к проезжей части, уже стоял в ожидании сноса, пялясь на торопливых прохожих пустыми глазницами оконных провалов. Осенние дожди заливали его нутро, разлетаясь шумливым эхо по безлюдным квартирам, зимняя стужа кралась узкими темными коридорами.
        А по ночам, мальчишки из дома напротив рассказывали, черные прямоугольники окон озарялись бледным гнилушно-зеленым светом. И в нем, они клялись и божились, неистово тараща глаза и выпячивая губы, медленно скользили невесомые тени.
        Гришка Столпов не верил россказням. В свои одиннадцать лет он уже давно не ждал Деда Мороза, пересмотрел разоблачения всех телевизионных шоу про магов и экстрасенсов и был скорее практикующим скептиком, чем недоверчивым подростком.
        - Вот пойдем сегодня к дому, сами все и увидите, - кривился он, пряча длинные руки в карманы широких, изрядно поношенных брюк. - Нет никаких привидений.
        Друзья смотрели на него с восхищением, тревожно вглядываясь в худое веснушчатое лицо.
        И тем же вечером, часов около девяти, когда холодные зимние звезды светят высоко и равнодушно, он притащил их к пустому жутковатому дому. Они устроили засаду в кустах неподалеку.
        Окна соседнего, еще не расселенного брата-близнеца, бросали тусклые желтые квадратики на лысый неухоженный двор. Гришка посмотрел в небо:
        - Луна полная. Если и есть там что, появится.
        - Почему? - душно шептали Витька, Крош и Стомыч, Гришкины ближайшие друзья.
        - Потому что в полнолуние открываются врата. И ведьмы шабаш устраивают, - со знанием дела пояснил он, устраиваясь удобнее, а в следующее мгновение в окнах подвала мелькнул неверный серебристо-зеленый свет.
        - Видел?! - Крош вытаращил глаза, толкнул Гришку в бок.
        Тот скривился:
        - Бомжи, небось. Пойдем, посмотрим ближе…
        И он, пригнувшись, направился к дому. Крош и Стомыч, промычав что-то невразумительное, остались в кустах. Только Витька выдвинулся вперед, последовал за другом и замер за углом:
        - Гри-иш, не надо, - сердце бешено колотилось у самого горла, отдаваясь в барабанных перепонках. Он высунулся из своего укрытия почти на корпус, вгляделся в темноту и нерешительно сделал еще один шаг вперед.
        Гришка лежал ничком, вглядываясь в черноту подвального оконца-отдушины, того самого, в котором недавно мелькнул загадочный огонёк.
        - Гри-иш, - снова позвал Витька, оглядываясь на мелькающие за кустами фигуры.
        - Щас-щас, - прошелестел тот, елозя по обледенелой земле.
        Он достал из кармана телефон, включил на нем фонарик. Яркий синеватый луч полоснул по Витькиным глазам, и Гришка направил его внутрь, в черноту подвала.
        И в следующее мгновение его душераздирающий крик зазвенел над заваленным хламом двором.
        Гришка, выронив телефон, подскочил и опрометью бросился от дома. Витька, не разбирая дороги, падая и поскальзываясь на тонком льду, помчался к притаившимся в кустах парням. Те, лишь завидев его фигуру, подхватились и выскочили на освещенную фонарями детскую площадку соседнего дома, только в тот момент сообразив, что Столпова рядом с ними нет.
        - А где Гриха? - задыхаясь и хватаясь за грудь, прохрипел Стомыч.
        - За мной бежал, - прошептал Витька и оглянулся в пустоту: в квадратных глазницах брошенного дома бродили серо-зеленые тени, бросая бледные гнилушечные отсветы. Гришки нигде не было видно.
        Они вернулись назад, к дому, и, не найдя его в своем укрытии, забеспокоились:
        - Может, домой убежал…
        Витька шагнул к притихшим стенам.
        На углу, аккурат в том месте, с которого несколько минут назад выглядывал Витька, что-то темнело. Сердце тоскливо сжалось, предчувствуя беду, ноги сами придвинулись ближе: синяя куртка, съехавшая на бок вязаная шапка в красно-белую полоску, неловко вывернутые ноги.
        - Гриш, - тихо позвал Витька и толкнул друга в плечо. Тот не пошевелился.
        Тогда Витьке пришлось наклониться, перевернуть его на спину.
        Яркий свет включенного телефонного фонарика выхватил бледное лицо в сетке мелких красно-малиновых царапин и замершие в немом крике, неживые Гришкины глаза.
        Глава 1. Дар
        12 января 2018 года
        В целом и в частности, день сегодня удался. Лерка с облегчением стянула резинки для волос, которыми были закреплены косички, не расплетая их, перехватила на затылке в один небрежный пучок. Нацепила шапочку для душа - тонкую оранжевую клеёнку с кислотными бабочками на макушке - включила воду и с удовольствием нырнула под тёплые струи.
        Какое наслаждение! Девушка зажмурилась, наслаждаясь моментом и улыбаясь собственным мыслям.
        Они с мамой переехали в этот дом несколько дней назад. Суетились, хлопотали, чтобы Новый год - в новой квартире. О которой давно мечтали. Сколько Лерка себя помнила, мечтали. По прежнему адресу остались подруги, хорошая, если не лучшая в округе, школа. Но всегда чем-то приходится жертвовать. Тем более, что с подругами она расставаться не собиралась - проехать несколько автобусных остановок в наше время не - проблема.
        Новое жильё сразу очаровало их головокружительным запахом свежей штукатурки, краски, чистотой и устроенностью. Шикарный жилой комплекс, со своим подземным гаражом, многочисленными магазинами, SPA, тренажёрными залами, прачечными. Оборудование в доме и в квартирах - по последнему слову техники: сплошные датчики и тепловизоры. Иногда кажется, что жилец ещё не успел сформулировать своё желание, лишь почувствовал некую потребность, движение мыслей, а всё уже исполнено.
        Прекрасный вид на город из панорамных окон в человеческий рост.
        Мечта, воплощенная в реальности.
        Лерка улыбнулась: вспомнила, как мама, еле дыша, бродила по комнатам, кончиком пальца дотрагиваясь то до лакированного столика, то до зеркальной поверхности кухонного гарнитура.
        Это было две недели назад.
        Сегодня, в последний день каникул, она решила сходить в новую школу.
        Центр разгрызания гранита науки, в общем, ей тоже понравился. Конечно, не её бывшая школа, но вполне ничего. Она забрала учебники из библиотеки, за одно зашла к классной, познакомиться так сказать. А у той весь класс. С тортом и газировкой. Лерку представили одноклассникам, от торта она отказалась, на неё потаращились словно на музейный экспонат, но вроде агрессии никто не проявлял. На том знакомство с альма-матер закончилось.
        Она понимала, что ей будет тяжело: ребята вместе учатся с пятого класса. Всё возможные и невозможные комбинации кто-с-кем-против-кого-дружит уже использованы, все разбились по группкам, не прорвёшься. Да и середина года уже.
        «Хотя», - Лерка задумалась, - «может, это и к лучшему, меньше цепляться будут. Да и вообще, не маленькая уже, как-никак десятый класс».
        Девушка намылила лицо. Мягкая ароматная пена скользила по рукам, плечам, приятно успокаивая.
        «Вот сейчас помоюсь, разогрею ужин, включу телек, гирлянду на ёлке… Мама придёт, закатим пирушку».
        Вода внезапно стала ледяной.
        Лерка протянула руку, стараясь ощупью найти переключатель, но струи снова потеплели.
        - Ещё борются за звание дома высокой культуры быта,[1 - Фраза из советской фантастической комедии «Иван Васильевич меняет профессию», реж. Л.Гайдай] - вздохнула она фразой из известного кинофильма советских лет, яростно смывая с лица остатки мыла. - Жалобу на них надо написать, коллективную.
        И открыла, наконец, глаза.
        Рядом с ней, под струями горячей воды, стояла высокая темноволосая женщина с уставшим лицом и испуганно-удивлёнными серыми глазами. Кажется, незнакомка была не готова к тому, что её заметят.
        - Вы кто?! - зашипела Лерка, хватаясь одновременно за скользкий кафель и полупрозрачную занавеску с наивными дельфинчиками.
        Женщина шумно выдохнула и выпрыгнула из ванной, в одно мгновение оказавшись за дверью.
        - Стой! - снова заорала Лерка. - Я сейчас полицию вызову!
        Она, в самом деле, решила, что нужно звать на помощь: мало ли кто проник в квартиру вместе с этой ненормальной? Куда охрана смотрит?!
        Лерка сиганула к двери, захлопнула её за незнакомкой, дрожащими пальцами передёрнув задвижку. И только тут поняла, что оказалась в западне: телефона с собой нет, позвонить и позвать на помощь не сможет, предупредить маму - тоже, защититься здесь нечем, разве что пенкой для умывания. Да и щеколда эта - так, мелкое недоразумение для злоумышленников, а не преграда, дверь легко вынести. Лерка, быстро натягивая махровый халат, прислушалась.
        В квартире стояла мёртвая тишина. Ни шороха. Ни скрипа. Ни шёпота.
        Всё внутри похолодело: получается, там, в коридоре, тоже прислушиваются.
        Лерка отпрянула вглубь ванной, в то же мгновение заметив, что ручка легонько дёрнулась… и дверь отворилась.
        В нос ударил резкий запах гари.
        Нет, не такой, когда убегает молоко из кастрюли или подгорает гороховый суп. Это была едкая, привязчивая вонь смеси обугленного дерева, пластика. Это был запах большого горя.
        Лерка, плотнее кутаясь в халат, осторожно ступила босыми ногами на покрытые рыхлым пеплом головешки. Вокруг всё: стены, потолок, пол, - оказались чёрными от копоти, проёмы прогорели. Повиснув на покосившихся петлях обугленными струпьями, на них скрипели покорёженные картонки дверей.
        - Эй! - её жалобный голос пропал в топкой тишине, в которой было слышно, как поднимаются в воздух и снова медленно оседают белёсые хлопья. - Кто здесь?
        Она сделала ещё несколько осторожных шагов.
        Это был не её дом. Она ещё ничего не могла понять, но могла бы поклясться, что это не её дом, не её квартира.
        Она стояла посреди жуткого пепелища. Страшным скелетом поверженного великана торчали дымящиеся ещё брёвна, фрагменты перекрытий с выгрызенными огнём кусками. Под ногами хрустели обломки старой черепичной крыши, куски обугленной штукатурки, в углу, на выгоревших дотла досках, лежали почерневшие от сажи кастрюли. Удивительно чистый посреди этого ужаса белый плюшевый мишка скорбно смотрел на неё с облупившегося подоконника. Лерка только сейчас увидела, сколько игрушек вокруг: покоробившиеся от жара пластиковые погремушки, куски яркого тряпья, кукольные глаза-пуговки.
        Лерка сделала ещё несколько шагов в сторону, чтобы посмотреть, на каком этаже она находится.
        Ну, точно, это не её дом: они с мамой купили квартиру на пятом этаже, а это убогое жилище явно находилось на первом. Вон и забор видно покосившийся, и… Лерка замерла. Да, их с мамой квартира расположилась на пятом этаже, но вид из их окна до мелочей совпадал с тем, что она видела в эту секунду: серое трехэтажное здание с малиновой вывеской магазина женской одежды «Colliostro» на первом этаже, чуть левее, через перекресток, кафе. С той только разницей, что час назад, когда она заходила в подъезд, был январский вечер, а сейчас над знакомыми крышами утопающего в зелени переулка занималась летняя заря.
        Девушка почувствовала движение за спиной и резко обернулась: перед ней снова оказалась та самая темноволосая женщина. Только сейчас она была собрана и даже решительна.
        - Где я? - прошептала Лерка.
        - Мой дом, - донеслось. Незнакомка находилась рядом, буквально в метре от неё, говорила чётко, но слышно было так, словно звонила она по разбитой рации с северного полюса. Словно догадавшись, что не услышана, та повторила чуть громче: - Мой дом.
        - Не понимаю, - развела руками Лера. - Как «ваш дом»?
        Женщина стояла и молча на неё смотрела, словно ожидая следующего вопроса.
        - Как я здесь оказалась? - темноволосая отрицательно покачала головой и тяжело выдохнула. Только сейчас Лерка поняла, что женщина выглядит очень усталой, измождённой. Её светлое платье, больше похожее на ночную сорочку, было испачкано в саже, худые руки подрагивали. Ей стало жаль её.
        - Я Вам могу чем-то помочь? - женщина медленно кивнула. Её черты обострились, а взгляд приобрёл ясность. Девочка невольно вздрогнула, увидев неистовую ярость, даже ненависть в этом казавшемся таким милым и несчастным лице. Темноволосая протянула вперёд руку, показывая за Леркину спину:
        - Найди его! - прохрипела она. Девушка оглянулась. В нескольких метрах от дымящихся развалин припарковались несколько машин. Около одной из них столпились люди, человек пять, что-то живо обсуждая. Иногда их компанию сотрясал истерический хохот. Но незнакомка показывала на одного. Здорового такого, жирного. С тяжёлым взглядом и улыбкой бульдога. Это ему заискивающе рассказывали, неистово лебезя и доказывая свою верность. А он уставился на белёсые развалины и брезгливо кривился. - Найди его…
        Лера перевела взгляд на незнакомку.
        - Почему? Я не хочу этого, - она понимала, что происходит что-то ужасное. Вернее, нет, «ужасное» произошло, жирный бульдог и эта несчастная, дрожащая от ненависти и бессилия женщина к нему причастны. Они оба связаны на века. Но при чём здесь она, Лера Ушакова?
        Её уже никто не слышал. И не спрашивал, хочет ли она, сделает ли она то, о чём её просили. Просили? Или приказывали?
        Белый пепел поплыл перед глазами, унося с собой вопросы, оставшиеся без ответа. Исчезла незнакомая женщина, толстый боров, изувеченный дом, ворох детских игрушек и скорбный белоснежный медведь. Остался лишь нестерпимый запах гари.

***
        Ромка напрягся и застыл.
        С соседней парты его сверлил взглядом Горыныч, Санька тыкал кончиком карандаша в спину.
        - Ромыч, ты скоро?
        Ромка молчал. Ему нужно еще мгновение, чтобы понять, рассмотреть.
        Он зажмурился. Перед ним медленно проявилась полупрозрачная пленка, на которой голубоватыми светящимися чернилами мелким разборчивым почерком было написано с десяток строк.
        Мысленно «сфотографировав» их, он схватил клетчатый литок и карандаш, и судорожно записал на нем решение. Автоматически, не глядя, протянул руку через проход, и черновик мгновенно исчез в липкой от нетерпения Санькиной ладони.
        Ромка снова пригляделся к видимому ему одному мерцающему синевой экрану. Задание поменялось, цифры, словно кусочки пазла, переместились и снова встали на свои места. Он опять «сфотографировал» увиденное, еще раз быстро вписал решение на тетрадный листок и передал назад.
        Все.
        Он выдохнул и взглянул на часы. Двенадцать сорок. У него есть тридцать шесть минут, чтобы добраться до места, где его никто не увидит, никто не достанет.
        Не дожидаясь вопросов, новых просьб, он схватил тощий рюкзак, сгреб в него ручки и карандаш. Захлопнув тоненькую тетрадь, торопливо положил ее на учительский стол.
        - Чижов, ты все? - Инесса Викторовна лишь удивленно вскинула брови. - Олимпиада же…Неужели не хочешь проверить?
        Пацаны что-то шипели ему в спину, девчонки томно вздыхали, кто с завистью, кто с упреком, но он их уже не слышал - в голове, словно часовой механизм, тикали секунды, уменьшая отведенное ему время.
        Ромка выскочил за дверь, в прохладу пустынного коридора, и уже никого не стесняясь, со всей скоростью рванул к выходу из школы.
        Хорошо, что каникулы еще, малышня под ногами не носится.
        На ходу застёгивая оранжевую куртку, он выбежал из здания школы, еще раз взглянул на часы: двенадцать сорок пять.
        - Ромка! - сзади топот и гомон голосов. - Ты куда? А праздновать!!!
        Это Горыныч, Пашка и Санек, пацаны из Ромкиного класса, друзья.
        «Только вас мне здесь не хватало!», - ругнулся про себя Роман. Отрицательно качнул головой:
        - Парни, не сейчас! Я вас вечером догоню! - махнул рукой и помчался к остановке, на ходу посматривая на стрелки: двенадцать сорок девять. Черт!!! Может не успеть.
        - Ромыч, мы у Пашки тогда. Подруливай! - орали ему в спину. - Вот чума-пацан. Вечно так с ним…
        Но он уже заскочил на подножку уходящего с остановки автобуса. Пластмасса дверей хрустнула, но пустила его внутрь под неодобрительными взглядами пожилого водителя, бабушки, и молодой мамочки с ребенком.
        Ромка прижался рюкзаком к инфракрасному окошку, загорелась зеленая стрелочка, и турникет, наконец, пропустил его в салон. Он протопал подальше от любопытных пассажирок, и плюхнулся на мягкое сиденье, на мгновение закрыл глаза. Затих, переводя дух.
        В лицо ударил яркий, но все равно холодный луч январского солнца. За окном проплывали грязные бока легковушек, торопливо суетились маршрутные такси, на переходах сновали пешеходы, сумрачно поглядывая друг на друга. Ромка кивал головой в такт уходящим секундам, то и дело поглядывая на часы.
        Двенадцать пятьдесят пять. Четырнадцать минут на автобусе. Плюс шесть минут от остановки до дома. Две минуты - пешком на третий этаж. Одна минута - открыть дверь. Итого двадцать три минуты. А у него всего двадцать одна. И то, если повезет.
        Какой-то придурок резко затормозил около автобуса, и, кажется, задел его.
        Блииииин!!! Только этого не хватало. Сейчас начнутся разборки, ГАИ. У него нет времени на все это. Ни секунды.
        Он торопливо подскочил, дернул рюкзак на плечо и с силой ударил по кнопке принудительного открывания дверей. Механизм, хоть и не с первого раза, но подчинился, двери медленно поползли в стороны.
        - Ненормальный!!!
        - Псих! - кричали ему вслед, но он, поскальзываясь на тонком льду, рванул прочь.
        Итак, на автобусе надо было проехать четырнадцать минут, он проехал четыре. Сейчас двенадцать пятьдесят девять.
        Еще десять минут бы ехать. А бежать сколько?
        Черт!!! Черт!!! Если бежать примерно сорок четыре километра в час, то можно сократить недостающую минуту…
        Сорок четыре километра в час! Это ж семьсот тридцать три метра в минуту!
        Это кто ж так бегает?
        «Усейн Болт так бегает. Но на стометровке. А мне семь километров с гаком бежать… Или сдохну, или добегу».
        Ромка взглянул на часы. Тринадцать ноль-ноль.
        Какие-то там, то ли американские, то ли английские ученые посчитали, что человек может бегать шестьдесят пять километров в час. Может теоретически. Но никто еще не бегал.
        «Может, не надо было», - мелькнуло в Ромкиной голове. - «А мне надо».
        И он помчался дальше.
        Уже забегая во двор своего дома, он еще раз мельком взглянул на часы. Один час тринадцать минут.
        «Ого! Я только что сделал Усейна Болта!» - радостно взвизгнуло в голове, и Ромка взлетел по ступенькам на третий этаж.
        Перескакивая пролеты, распахивая на ходу куртку, он притормозил у своей двери, только в эту секунду понимая, что, кажется, забыл ключ…
        Он его обычно укладывал в крайний карман, под «молнию», держал на длинном шнуре, чтобы не потерять вот в таких случаях. А вчера его отнял отчим.
        Этот гад потерял свой комплект и отобрал его, Ромкин:
        - Тебе, сосунок, еще рано свои ключи иметь.
        И сейчас у него осталась одна несчастная минута.
        Он стоит под дверью своего дома, почти достигнув места, где он будет в безопасности. Но почти не считается.
        Ромку бросило в холодный пот.
        Начинается…
        Дрожащей рукой он дотронулся до кнопки звонка, сам не зная, на что рассчитывает.
        В тишине спасительного коридора раздался переливчатый трезвон, который уже уходил из Ромкиного сознания куда-то в мутную темноту, терялся в надвигающемся ватном полусне.
        Краешком уцелевшего сознания, он почувствовал, что дверь отворилась. Чьи-то руки поймали его, падающего, и втянули в прохладу квартиры, уложили или посадили куда-то.
        Он уже не понимал.
        Голову перехватило тугим ремнем. Ромка читал давно, еще в классе четвертом, книжку про индейцев. Там писали, что те казнили злодеев, ну, и бледнокожих, конечно, вот таким способом - плотно затягивали на голове размоченный кожаный ремень, и оставляли несчастного связанным на солнце. Палящие лучи постепенно подсушивали кожу, та сжималась, пояс стягивался, медленно сдавливая череп. Пока тот не треснет. Ромке казалось, что он в руки воинственных индейцев. Впрочем, как и обычно.
        Это его расплата.
        Перед глазами проплывали черные, зеленые, кобальтово-синие круги, медленно разрастаясь из точки прямо перед Ромкиными глазами, и методично сменяя друг друга. В призрачном полумраке он видел свои бледные руки, скрюченные судорогой и хватавшие что-то цветное.
        Тело не понимало, где оно находилось, что делало, дыхание срывалось на свист. Ромке казалось, что он проваливается в размытый синевой колодец, на блестящих от воды стенках которого, словно приговор, светился текст решенной друзьям задачи. И пасмурное лицо деда.
        А, да, цветная тряпка, за которую он судорожно хватался, - это дедова любимая байковая рубашка, в ней его и хоронили.
        Кусочком, нанометром сознания он чувствовал, как его мозг теряет контроль над телом: оно сотрясается, извергая из себя все новые и новые порции утреннего завтрака, остатки самоуважения, превращая его из человека в тупое животное, жалкого червяка, достойного лишь брезгливого отчуждения.
        Достигнув своего пика, судороги стали медленно отступать. Черно-синие круги перед глазами тускнели, теряя болезненность очертаний и методичность головокружительных вращений.
        В этот раз повезло. Кожаный ремень на голове оказался некрепким, лопнул на мгновение раньше его черепа.
        Ромка усмехнулся. «Хрен вам с редькой, краснокожие, а не скальп благородного капитана!»
        Чернота вокруг рассеивалась.
        Глава 2. Хрусталёва, 27
        - Лера, Лерочка!!!
        Густой пар в ванной. Испуганное лицо мамы.
        - Лера, что случилось? Тебе плохо? - мама перевернула её на спину, подложила что-то мягкое под голову, укрыла голову прохладным, растирая онемевшие Леркины руки. - Потерпи, милая, «скорая» уже едет…
        - Мама, зачем «скорая»? - Лерка попробовала сесть, но мама её с силой уложила назад. Девушка оглянулась: она лежала в ванной на полу, прозрачная занавеска с дельфинчиками наполовину оборвана, несколько полок снесено вместе со всем их содержимым, вывалившийся из душевой кабины шланг неистово залил всё кругом, наверно, сейчас соседи прибегут жаловаться.
        Но вместо соседей появились врачи в толстых тёмно-синих комбинезонах, с большим оранжевым сундуком. Её переложили на диван в холле, долго мерили давление, слушали сердце, светили в глаза, простукивали, похлопывали. В итоге сделали укол и велели спать.
        Сквозь надвигающуюся пелену Лера слышала, как мама звонит на работу, и предупреждает, что её завтра не будет, что дочь заболела, а потом в глубине сонного марева осталась только та темноволосая, в длинной ночной сорочке и печально-требовательным взглядом.
        Лера проснулась внезапно; выныривая из тревожного безвременья. Мама дремала рядом, почувствовав движение, тут же подскочила к дочери:
        - Ты как?
        - Нормально я, мам, правда, - и Лерка, повинуясь мягкому, но повелительному жесту, снова опустила голову на подушку. Она осторожно взглянула на часы: половина двенадцатого ночи. Из кухни доносился аромат свежезаваренного цейлонского чая и ванили, от которых крепло чувство защищенности.
        - Что случилось-то? Ты упала?
        Лерка отрицательно покачала головой, мучительно соображая, что сказать матери. И та поняла:
        - Что: ОПЯТЬ? - всхлипнула та, медленно оседая в кресло. Её и без того озабоченное лицо стало серым, а глаза наполнились слезами. Лерка кивнула.
        - Не так, как обычно, мам. Вообще всё иначе. Я была в душе, и тут смотрю - рядом со мной женщина незнакомая, темноволосая такая, и глаза у неё то ли печальные, то ли испуганные. Я из ванны выхожу, и оказываюсь не в нашей квартире, а где-то в другом месте, вокруг - пепелище. И эта, темноволосая, прямо рядом со мной оказалась, говорит мне…
        - Говорит? - у мамы глаза округлились.
        - Да, только её так плохо слышно было, будто она не рядом со мной стоит, а в сотне метров.
        Мама испуганно прошептала:
        - И что она тебе сказала?
        У Лерки холодок пробежал по спине, когда она вспомнила лицо той темноволосой. «Найди его!».
        Кто этот дядька, интересно? И вообще, что произошло? Уходя от расспросов, Лерка сделал вид, что засыпает.
        Мама, подождав несколько минут, вышла из комнаты. Девушка облегчённо вздохнула и села, прогоняя образ странной темноволосой незнакомки прочь. Сунула ноги в дурацкие тапки в виде слоников, резко встала и… оказалась на кладбище…
        «Господи! Да как же это!!!», - Лерка огляделась по сторонам: аккуратные ряды крестов, украшенные неестественно яркими цветами тёмные оградки, обелиски, прикрытые от любопытных глаз заиндевевшими берёзками и пушистыми елями. Вид торжественный и печальный.
        Рядом с ней, всего в полуметре, тоскливо поскрипывала приоткрытая калитка. Четыре гранитных памятника, потускневшие венки, погасшие лампадки, слегка присыпанные снегом. Лерка пригляделась.
        С портрета на неё смотрела улыбающаяся молодая женщина: тёмные длинные волосы разметались на ветру, светлые глаза чуть прищурились, мягкая, светлая улыбка озаряла лицо. У Леры всё похолодело внутри. Это та самая женщина, что привиделась ей несколько часов назад… Это её могила.
        Девушка бросила взгляд на могилы рядом: блондинистая девочка лет семи, пацан с немного угрюмой улыбкой, на вид лет тринадцати-четырнадцати, и малышка совсем, годика полтора, в смешном кружевном колпачке. Лера шагнула ближе, приглядевшись к табличкам: Селивёрстова Татьяна Ивановна. И Селивёрстовы же Артём, Маргарита и Алёна, они все умерли в один день - 17 мая 2014 года, чуть более трех лет назад.
        Лера поняла, что не может дышать. Женщина на фотографии будто ожила, чуть повернула к девочке голову, одними губами прошептала «Найди его».
        - МАМА!!!! - заорала Лера, что было сил, и поняла, что снова находится в комнате. Вот мягкий и удобный диван, вот ковёр, и наряженная к Новому году ёлочка. До неё доносился аромат цейлонского чая и ванили, только больше он не вызывал чувство защищённости.

***
        Впервые нечто непонятное и необъяснимое с ней произошло в пятилетнем возрасте. В тот день она читала книгу и увидела, как мимо неё прошла другая девочка. Смешная такая, с тощими косичками и бантами из коричневой капроновой ленты, в цветастом ситцевом халатике. Просто спокойно прошла, не обращая на Лерку ни малейшего внимания. Но ощущение страха и холода навсегда запомнились.
        Потом, уже десятилетняя Лерка, стала слышать странные голоса, шёпот и шумы по ночам, особенно в грозу. Тогда они не на шутку перепугались. Ходили с мамой к врачу: толстому дядьке в круглых очках и со смешными усами, как у почтальона в мультике. Тот прописал кучу таблеток, сказав, что у неё стресс, переутомление и гормональный сбой, дал направление на физиопроцедуры.
        Голоса стали тише, но не исчезли.
        Лерке жутко не хотелось пугать маму, пить опять эти противные таблетки, от которых мутно в голове и чувствуешь себя растением. Поэтому она сказала, что ей стало лучше, и больше не заговаривала на тему странных образов, приходивших к ней в полутьме.
        Около года назад, ещё на старой квартире, они с мамой смотрели какой-то непонятный фильм: тягучая музыка, запутанный сюжет, невесть откуда взявшаяся героиня, которая оказалась не героиней, а её двойником-клоном, - Лерка откровенно скучала.
        Она заметила, как около неё возникла небольшая воронка, словно крохотный смерч. Из него вышла освещённая лунным сиянием женщина в длинном кружевном платье и медленно направилась к стене. Лерка провожала её взглядом, и видимо, так вылупилась, что это не осталось незамеченным.
        - Лер, ты чего там увидела? - прошептала мама рядом, вглядываясь в пустоту тёмного угла.
        Лерка от неожиданности подпрыгнула и завопила:
        - Я? Нет! Ничего!
        И в этот момент полупрозрачная фигура, почти скрывшаяся в камне, резко остановилась и обернулась. Удивлённо, словно сама только заметила сидящих людей, она внимательно разглядывала девочку. Та шарахнулась к окну, по пути перевернув журнальный столик.
        - Лера! Что случилось?! - закричала мама, а незнакомка, не отрываясь, следила за девочкой, потом в её полупрозрачных глазах мелькнула то ли радость, то ли злорадство, то ли какая-то идея, она качнулась и растаяла в дымке.
        С тех пор Лера старалась не оставаться одна, спала со включённым светом, до бесчувствия смотрела фильмы и сидела в соцсетях, лишь бы отключиться и не слышать ничего: с того вечера, её не покидало ощущение, что до неё кто-то пытается достучаться, дотронуться холодными влажными руками.
        Знаете, бывает твой телефон «вне зоны доступа», но ты всё равно знаешь, что тебе звонят, и ты беспокоишься.
        И вот сейчас, видимо, «дозвонились»…
        По спине сползал змеем холодок. Лерка только сейчас, увидев фотографию темноволосой женщины, Татьяны Селивёрстовой, отчётливо поняла, КТО была она, и та женщина в кружевах, и девочка в ситцевом халатике. Все они были ДУХИ, призраки… Она, Лерка, видела и слышала давно умерших людей.
        И вот теперь одна из них хочет её руками что-то сделать. Кого-то найти.
        И, видимо, не отпустит, пока Лерка этого не сделает.
        - Татьяна, ты здесь? - прошептала Лерка в темноту, изнемогая от любопытства и страха. Под рёбрами что-то томительно ухало, обрываясь. Что, интересно? Сердце? Действительно, похоже, что падает в пятки.
        Затылком девочка почувствовала знакомый уже холодок. Она оглянулась: рядом с ней стояла Татьяна, всё такая же сосредоточенная, напряжённая и испуганная.
        - Это была твоя могила?
        Медленный кивок.
        - Кто эти дети? Артём, Маргарита и Алёна?
        Стон, похожий на крик. Лицо Татьяны подёрнулась плёнкой, мерцание поблекло.
        - Это твои дети? - продолжала допрос Лерка. Она сама не знала, откуда у неё взялась сила. Сердце бешено колотилось, руки похолодели и покрылись испариной, коленки дрожали. Но она понимала, что должна знать больше. И ещё, что у неё есть право спрашивать, а эта несчастная женщина обязана отвечать. И Татьяна едва заметно кивнула.
        - Ты хочешь, чтобы я нашла того толстого дядьку?
        Женщина с силой стиснула зубы, подняла на Леру глаза, полные слёз и ненависти, и снова кивнула.
        - Где я его могу найти? - Лера спросила и поняла сама, что ответа на этот вопрос не получит - если бы Татьяна знала, она бы и сама его нашла. Поэтому задала другой вопрос, который её беспокоил даже больше. - Что будет со мной потом? Я не хочу попасть в психушку, выполняя ваши поручения. Ты же не одна там такая, которой кто-то зачем-то нужен здесь?
        Темноволосая женщина покачала головой и задумалась.
        - Я не пущу, - прошептала она, наконец.
        - То есть я помогаю тебе, а ты меня охраняешь от других просьб?
        Татьяна кивнула. Это Лерку вполне устраивало. Она кивнула в ответ и улыбнулась:
        - Я тебе помогу. Найду тебе этого толстого борова.
        Татьяна прищурилась. Она подняла руки и протянула Лерке белого плюшевого медвежонка, того самого, с пожарища, девушка его хорошо запомнила.
        - Это ему. Когда найдёшь.
        И растаяла.
        Лерка устало опустилась на диван. Её било мелкой дрожью, подташнивало, суставы нещадно ломило, холодный пот струился по побледневшему лицу. В этот момент в комнату заглянула мама.
        - Лерочка! Да ты вся горишь!!! - запричитала она, укладывая дочь в постель, теплее укутывая пушистым пледом ноги. - Вот и сразу стало ясно, откуда это бред… Ты просто больна, моя милая! У тебя жар. Вот и всё…
        Лерка не стала спорить. Сил не было. В конце концов, если это всё сейчас закончится, то пусть мать так и думает, её это успокоит. Меньше всего Лерке хотелось причинять боль родному человеку.
        И она позволила себя уложить, напоить тёплым чаем с мёдом и лимоном, микстурой. Мама, увлечённая заботой о ребёнке, даже не заметила белого пушистого медвежонка, жалобно притулившегося в углу дивана.
        Глава 3. Дар/проклятие (нужное подчеркнуть)
        Утром Лера чувствовала себя гораздо лучше. Всё-таки мысль, что не будет больше этого противного холодка по спине, этих шёпотов и стонов, придавала ей сил и уверенности.
        Пока мама, думая, что дочь крепко спит, убежала в аптеку, девушка включила ноутбук, и забила поисковый запрос: «Татьяна Селивёрстова». Поисковик выдал кучу ненужных страничек из соцсетей.
        Тогда Лерка уточнилась, забив свой нынешний адрес с пометкой «происшествия».
        Оказывается, домик-то у них беспокойный. За последний год он упоминался в СМИ с таким тегом трижды: драка с поножовщиной, ограбление и, батюшки мои, убийство на бытовой почве в соседнем подъезде! Прямо «нехороший» дом у них. И это всё на глазах у круглосуточной охраны, датчиков и тепловизоров! Да и жильцы в доме относятся к разряду «благополучных».
        Но информации о Татьяне Селивёрстовой не было.
        В памяти всплыла, словно подсказка, золотая табличка с чёрного обелиска. Лера забила в поисковик дату «17 мая 2014 года». И почти сразу наткнулась на страшное сообщение.
        «Жуткая трагедия произошла прошедшей ночью по адресу… (Лерка поняла, что адрес её нынешнего дома отличается буквой «а» от адреса Татьяны): в пожаре, возникшем в частном доме, погибла молодая женщина с тремя несовершеннолетними детьми. По предварительным данным, произошёл взрыв бытового газа. Отец семейства в настоящее время находится в больнице, его увезли накануне с приступом острого аппендицита, и по счастливой случайности его не оказалось дома в момент трагедии (Лерку передёрнуло на словах «счастливая случайность», явно идиот какой-то писал). Журналистов к нему не пускают.
        Как сообщили нам в следственных органах, семья не состояла на учёте в качестве неблагополучной, погибшая Татьяна С. работала в аптеке, её супруг и отец троих погибших детей, работает водителем автоколонны 2278 нашего города.
        По факту гибели четырёх человек возбуждено уголовное дело».
        И фотографии того самого дома, в котором она оказалась вчера: обугленные, выжженные дотла стены, изуродованные огнем игрушки.
        Ошибки быть не может. Это она.
        Лера до тошноты ощутила удушье, запах гари и жуткое, ничем не поправимое горе, перед глазами вновь поплыли покорёженные карнизы и фрагменты черепицы.
        Она взглянула на белого медвежонка.
        Там, на пожарище, он был совсем чистый. Может, его принесли позже? Она взяла его в руки.
        Пальцы утонули в мягком мехе, а по рукам потянулся холодок. Лера закрыла глаза.
        Тёплый вечер окутал её. Она оказалась в комнате с низким потолком, старенькими, местами отошедшими от стены, изрисованными детскими наивными каракулями, обоями. Запах кипяченого молока и гречневой каши. Детская кроватка, на спинке брошенное невпопад одеяльце с розовыми слониками. Продавленный диван в углу. На нём сидит, насупившись и уставившись в учебник, мальчик лет четырнадцати. У Леры часто забилось сердце. Артём Селивёрстов.
        Рядом с ним, на вязаном из лоскутков круглом, аляпистом ковре, устроилась с куклой его сестра Маргарита. Она сосредоточенно застёгивала на платье любимицы пуговку, сопя и простуженно шмыгая носом. Артём на неё не обращал внимания, иногда тревожно прислушиваясь к происходящему в коридоре. Лерка подошла к стеклу и тоже прислушалась.
        Женский голос, тревожный и сдавленный. И мужской, шипяще-угрожающий.
        - Я вас предупредил, Татьяна. Вы испытываете терпение и моё, и моего шефа.
        - Я ничего не хочу знать ни про вас, ни про вашего шефа! Мы вам сказали уже раз сто, наверное, - дом не продаётся. Оставьте уже нас в покое, в самом деле!
        - Я оставлю… оставлю. Только зря вы так, Танюша!
        - Да какая я вам «Танюша»! Я вас чуть ли не вдвое старше!!! - вспылила женщина. Лера услышала шум, возню там, за стеклом. Артём тоже напрягся и привстал.
        - Слушай, ты, старая карга, - Лера едва различала слова в этом зловещем шёпоте, больше похожем на шипение, - мне по барабану, что ты там о себе думаешь. Я тебе сказал - срок вышел! С вами хотели, как с нормальными людьми договориться, деньги предлагали, а вы… Короче, лохудра, я тебе так скажу: и для тебя, и для твоих выродков лучше будет, если уже сегодня ночью вас здесь не окажется, поняла? - какой-то стук, что-то с грохотом разбилось в коридоре, Артём бросился к двери. Но выйти не успел, в комнату проскользнула испуганная Татьяна, с заплаканным лицом, по которому чёрными ручейками растеклась дешёвая косметика. Она сжала сына в объятьях так, что у того, наверно, половина костей сломалось.
        - Мам, ты чего? - бормотал мальчик. - Чего он хотел, этот дядька…
        - Ничего, ничего, - в исступлении шептала женщина, отстраняясь от сына и невидящим взглядом обшаривая комнату. Её обезумевший взгляд остановился на игравшей на полу дочери. - Маргоша, ты почему не спишь!
        И снова начала отрывисто бормотать, перехватывая тонкими руками горло:
        - Ничего, ничего… Ничего они не сделают, это наш дом… Паша договорился… Они не посмеют.
        - Мам, это кто был? - Артём насупился и уставился на мать. Та под его взглядом вроде немного пришла в себя, перестала лихорадочно суетиться и постаралась улыбнуться:
        - Да никто, Темушка, так, человек один. Ты его не знаешь.
        - А чего ты тогда так всполошилась? - Он пригляделся к матери и дотронулся до её скулы. - Он что, ударил тебя?!
        Татьяна потёрла щёку, словно стирая неприятные воспоминания, и снова заметалась по комнате, бросаясь то к одному ребёнку, то к другому, словно прячась за заботой о них от страшного.
        Лера посмотрела на белоснежного медвежонка, повисшего в её похолодевших руках.
        Татьяне угрожали. Кто-то, кого она сильно боится, кто оказался способен ударить женщину, приходил накануне пожара. Он, и это Лера слышала собственными ушами, сказал, что Татьяне и её семье уже этой ночью не надо находиться в этом доме, их доме. Дальше уже можно было догадаться: семья улеглась спать, а ночью дом подожгли. Не оставив шанса спастись. Этот дом стал могилой для них.
        Она взглянула на печального плюшевого мишку, и заплакала от бессилия.
        Глядя на встревоженную Татьяну, укладывавшую Маргариту спать, она поняла, что и сама теперь не сможет спокойно дышать, пока не найдёт того толстого борова из чёрной машины, отдавшего жуткий приказ. Теперь это и её дело.
        Она перечитала сообщение о пожаре в доме Селивёрстовых ещё раз. Забивала в поисковик запросы о результатах расследования. Ведь уголовное дело-то возбудили! Но нет, никаких следов, единственная коротенькая заметка - и тишина.
        Лера подумала о Павле, муже Татьяны. Во всяком случае, девушка помнила, что Татьяна упоминала какого-то Пашу, вероятно, это и есть муж. В заметке сказано, что три года назад он работал водителем в автоколонне. Может, он ещё там же работает. Может, ей удастся с ним переговорить… Хотя Лерка не понимала, как можно объяснить ему свой интерес. Как вызвать на разговор?
        На всякий случай, она решила поехать и узнать, там ли он.
        В отделе кадров она представилась его племянницей из соседнего городка, сказала, что он давно не отвечает на звонки, и на письма, и что семья волнуется. Женщина на неё странно посмотрела и покачала головой:
        - Родственники… А где вы были, родственники, всё это время, пока мужик погибал? А? Чего глаза вылупила? Помер твой дядька, уже год скоро будет, как помер… Вот оттого и не пишет и не звонит. А вы, родственники, только спохватились…
        Женщина ещё долго что-то кричала ей в след, но она уже не слушала. Пунцовая, Лерка выскочила из кабинета и стремглав бросилась к проходной.
        «Идиотка!» - пульсировало в мозгу. - «Как я сразу об этом не подумала! Чего сюда сунулась?! А?»
        Словно спасаясь от погони, девочка пробежала мимо автобусной остановки в сторону центра, не разбирая дороги, сталкиваясь с пешеходами, поскальзываясь на тонком льду мостовой.
        «Идиотка»!
        Уже около парка она остановилась и перевела дух. Итак, выяснить подробности не у кого. Надо искать самой. Интернет в помощь… И журналист, который писал заметку!
        Лерка потопала в редакцию.
        Сейчас у всех порядочных СМИ несколько ресурсов: и газета, и вэб-сайт, и странички в соцсетях. Она нашла статью на их сайте. Автор, кажется, Василий Строев. Ну, что ж… Найдём тебя, Василий!
        Лера вошла в полумрак трехэтажного здания редакции местной газеты, опубликовавшей заметку. Её оглушил запах сырости, смешанный с запахами свежей типографской краски и борща из столовой.
        В узкий, обшарпанный коридор, выходило штук десять дверей с потёртыми и выцветшими табличками без имён и фамилий. Только «редакторы», «рекламный отдел», «технический отдел», «бухгалтерия», «заместитель главного редактора», «главный редактор». Лера толкнула дверь редакторского отдела.
        В глаза бросился организованный и даже какой-то уютный хаос, поверх которого старательно были разбросаны куски разноцветной, весьма потрёпанной мишуры, мятые ленты «дождика», за ниточки приклеенные скотчем к обоям разноцветные ёлочные игрушки. Из-за высокой стопки распечаток на неё выглянуло скуластое лицо и басовито поинтересовалось:
        - Девушка, вам кого? Обед же…
        Лера взглянула на темноволосого парня, с нескрываемым любопытством её разглядывавшего, потом на часы. Действительно, час-двадцать.
        - Ой, извините, - смутилась она, и, кажется, покраснела под внимательным и чуть удивлённым взором. - Я просто хотела одного человека найти, Василия Строева… Но, я, наверно, зайду после двух.
        Стопка распечаток качнулась, едва не разлетевшись по кабинету. Темноволосый прихлопнул её сверху.
        - А зачем вам Василий?
        Лера остановилась.
        - Хотела кое-что узнать у него об одном старом материале… Так, ничего особенного. Вы не знаете, он после обеда будет?
        Парень ещё раз придавил стопку распечаток, на этот раз, здоровенным степплером и криво улыбнулся:
        - Да, он, собственно, и не уходил ещё.
        - Так это Вы - Василий Строев? - обрадовалась Лера.
        Она надеялась увидеть серьёзного журналиста, представительного, в очках с тонкой золотистой оправой, толстом свитере с широкими (непременно широкими) рукавами, а перед ней высился неуклюжий парень лет двадцати пяти, растрёпанный, в заляпанной клеем футболке, в видавших виды джинсах.
        - Ну, был когда-то, - он неопределённо махнул рукой.
        - То есть?
        - Знаете ли, мы часто используем псевдонимы. И газете хорошо - типа она серьёзная и большая со здоровенным штатом спецкоров, и тебе тоже неплохо - всегда можно сховаться и сказать, что это не ты написал всякую муть… Клиент побегает - побегает, а доказать ничего не сможет… Но именем «Василий Строев» я и воспользовался-то всего пару раз, и с тех пор уже больше года как про него забыл. Так что даже странно, что им интересуется такая юная леди…
        Парень улыбнулся.
        - Да, тот старый материал, про который хотела Вас спросить примерно тогда и был опубликован, - девушка замолчала. «Василий» её тем временем продолжал разглядывать, ухмыляясь, и даже не собираясь поддерживать тему разговора. Лера окончательно растерялась. Парень ей явно не внушал доверия: он, небось, и не вспомнит, что это была за статья. И не отслеживал результат расследования по тому, что разгильдяй.
        - Ну, и? - не выдержал он, наконец.
        «А, к чёрту, всё равно, больше никаких ниточек!»
        - Около трех лет назад, в мае 2014-го, по улице Хрусталёва, сгорел частный дом. В пожаре погибла женщина и трое её детей. Вы писали заметку.
        Парень перестал улыбаться. Лицо сразу стало яснее, умнее даже, глаза заискрились настороженным интересом. По тому, как изменилось его лицо, Лера поняла - он помнит.
        - Знаете, я же ещё не обедал, - неожиданно предложил он, - есть очень хочется, и от этого не думается вовсе. Пойдёмте!
        Он порывисто сорвал с вешалки куртку, и, не спрашивая, согласна ли Лера обедать с ним, подцепил её под локоть, и, буквально выволок из кабинета. Протащив по коридору в сторону выхода, и не дойдя до него буквально метра, затолкал её в узкую дверь, которую она, входя, даже не заметила. За ней оказалось махонькое пыльное, давно не обитаемое помещение, со столом и вытертым стулом 80-х годов прошлого века.
        - Вы что?! - только теперь Лерка струхнула не на шутку.
        - Чё те надо? - «Василий» припёр её к стене, больно надавив локтем на горло. - Ты чё вынюхиваешь, а? Тебя Камрад подослал?
        - Что? К-какой Камрад?! - Лерка вообще потерялась. Этот парень, «Василий», вроде только что был нормальным, интеллигентным даже, а сейчас буквально позеленел весь, и глаза чёрные такие стали, мутные. Словно и не человеческие. - Стойте, отпустите меня, - хрипела она, - никто меня не подсылал!
        - Значит так, - зашипел «Василий» более спокойно, но от этого ещё более страшно, - скажешь Камраду, чтобы больше ко мне не совались. Я всё ему отдал, поняла, ВСЕ! Никаких материалов, фотографий, копий, у меня больше нет… НЕЕЕЕЕТ!
        Его глаза снова стали мутными, он схватил Лерку за шиворот и так тряхнул, что у неё едва позвоночник не рассыпался. «Василий» распахнул дверь коморки и с силой вышвырнул в коридор.
        Лерка пролетела тот несчастный метр до выхода, но не стала дожидаться, что будет дальше - с визгом рванула с лестницы мимо ошалевших блондинок на высоченных каблуках.
        Лишь добежав до автобусной остановки, и не чувствуя погони, она оглянулась. Полоумный «Василий» за ней не бежал.
        - Ну, что за день-то сегодня такой, - шмыгая носом Лерка торопливо топала по пустынной улице, вдоль бесконечного сине-зелёного забора. Садиться в автобус под любопытные взгляды пассажиров ей не хотелось, да и стоять в ожидании своего рейса тоже - не особо, ещё этот ненормальный передумает, и решит переломать ей парочку костей.
        Уже дойдя до перекрёстка, вывернув на более людную улицу, она успокоилась. Купила ароматную булочку в пекарне и села на скамейке: ей не давало покоя слово «камрад». Где-то она его уже слышала. Причём, совсем недавно. Вот на днях буквально.
        Лерка набрала в телефоне «камрад»… Всезнающий поисковик сообщил, что это «товарищ, друг», от испанского «camarade». Но «Василий» явно не это имел ввиду. Более того, Лерка готова была поклясться, что парень этого «товарища» жутко боялся…
        Глава 4. Свобода выбора зависимости
        Возвращающееся сознание подсказало, что сидит он на полу, в луже чего-то очень зловонного. Он вздохнул, в надежде, что это не то, о чем он подумал.
        Напрасно.
        То.
        Оно самое.
        Дерьмовое дерьмо.
        Ромка открыл глаза, чертыхаясь и автоматически глядя на циферблат. Двадцать минут второго.
        Это длилось четыре минуты.
        А кажется, что целая вечность.
        - Ромочка, ты жив! - рядом с ним возникло какое-то движение: это из дальнего конца коридора с тазиком и мокрым полотенцем бежала тетя Даша, соседка. - Слава Богу! Ты меня так напугал!
        Ромка хотел подскочить, но поскользнулся в луже, и с грохотом растянулся.
        - Теть Даш, я сам, я все уберу! - заорал он так, что бедная женщина присела. - Я все уберу! Сам! Только матери ничего не говорите.
        - Вот те раз, - всплеснула руками соседка.
        - Не трогайте ничего, я все сам, пожалуйста, - он жалобно посмотрел на пожилую женщину. - Теть Даш, пожалуйста.
        Она лишь развела руками, с сомнением поглядывая на его бледное лицо.
        - Ну, ладно, ванная в конце, по коридору. А я пока чай поставлю, - и суетливо побежала в сторону кухни, что-то бормоча и приговаривая, - совсем замордавали детей своей учебой!..
        Она ушла хлопотать, специально не закрыв за собой дверь и то и дело тревожно выглядывая в коридор.
        Но Ромка не рассиживался. Он неловко сбросил с себя испачканную рубашку, скрутил ее в комок. Быстро вытер линолеум приготовленной тряпкой. Дошлепал, покачиваясь, до ванны, сменил воду, и вытер все начисто.
        - Теть Даш, ванну можно приму? - проорал он, и, услышав что-то одобрительное, закрыл дверь на защелку, разделся и сунул в раковину грязную одежду, белье.
        Все тщательно выстирав, он долго отжимал одежду, резко стряхивал с нее облака мелких капель.
        Потом аккуратно расправил рубашку, брюки, повесил на батарее, а сам полез в душ.
        «Блин. Четыре минуты. С каждым разом всё дольше и дольше», - сокрушенно покачал головой он. От мысли, что когда-нибудь это может дойти до получаса, его передернуло.
        В дверь тихонько постучали.
        - Да, тёть Даш, я нормально! - крикнул он. - Я уже выхожу.
        И резко выключил кран.
        - Ромочка, - из-за двери голос соседки совсем походил на старушечий, - я тут одежу тебе сухую приготовила, на ручку двери снаружи приладила, ты ее одень.
        - Да я всё выстирал, теть Даш!
        - Вот и хорошо, пусть просохнет. Глажанём и оденешь, как новенькое! Иди чаевничать!
        «Классная все-таки старушка!»
        На кухне его ждал белоснежный сахар в хрустальной сахарнице, старомодные кружки с позолоченным краем, блюдца, большой пирог с ягодой, варенье в маленькой пузатой пиалке. Тетя Даша, видно, внучку в гости ждала, вот и наготовила.
        - Теть Даш, ну зачем Вы! - язык сокрушенно причитал от избытка внимания, а желудок подгонял ближе к столу. После приступа он, как обычно, был жутко голоден.
        Пока Ромка уплетал пирог и варенье, тетя Даша налила ему крепкого чая и положила в него несколько ложек сахару.
        - Не надо! - запротестовал было он, но соседка со знанием дела подняла бровь и поставила кружку перед парнем.
        - Рассказывай, - велела она ему. Ромка застыл.
        - Чего? Чего рассказывать?
        - Давно это у тебя? - она кивнула головой в сторону коридора, хотя и так было ясно, о чем речь.
        Ромка положил кусок пирога на место. Вытер руки о полотенце.
        - Да, ерунда это, тетя Даша. Даже говорить не о чем! Первый раз такое… Траванулся, небось, шаурмой…
        - Не ври! - шепотом сказала соседка, да так, что он шею втянул. - Рассказывай как есть.
        «А что ей говорить? Про кожаный индейский ремень, или про круги?»
        - Ты наркотики употребляешь? - вместо него начала «угадайку» тетя Даша.
        - Нет, вы что! - Ромка показал в доказательство ладони, локти.
        - Куришь?
        - Нет, не понравилось… Да и не то все это, тетя Даша.
        Она с таким внимательным участием на него смотрела. Или пироги эти на него так подействовали. Захотелось рассказать, как есть.
        - Не колюсь, не нюхаю, не курю, не пью… Ничего такого.
        - Вот верю я тебе, Роман, - вдруг кивнула соседка, - верю. Знаю, отличник. Мать на тебя ненарадуется.
        «Ну, на счет матери - не знаю, радости не замечал».
        - Не то это все, - проговорил вслух и посмотрел в окно. Мелкий снежок крутился по ту сторону стекла. - Понимаете, это расплата.
        - Расплата?
        - Да, именно. Я с четырех лет вижу какие-то цифры, знаки, формулы, могу решить любую задачу, разобрать по полочкам любой чертеж. Даже когда еще не понимал ни слова, ни сути задания, безошибочно выдавал ответ. Вот просто знал и все. Ни способов решения, ни механизмов не знал. Даже названия формул не знал. А ответ - пожалуйста, выдавал. Отец, когда еще жив был, проверял.
        - Вундеркинд, что ли? - с сомнением уточнила тетя Даша.
        - Нет. Вундеркинды знают ответ потому, что много учатся, запоминают, и умеют решать быстрее других. Они понимают, что делают. Это способности, помноженные на тренировку. А у меня просто приходит ответ.
        - На блюдечке с голубой каемочкой? - усмехнулась соседка. Ромка усмехнулся за ней следом.
        - Почти угадали, - он постучал по лбу указательным пальцем. - Вот здесь, всплывает прозрачная доска, а на ней синим светящимся мелом написано. Только ровно через тридцать шесть минут после сеанса начинается вот такая свистопляска.
        Тетя Даша вздохнула и отошла к окну, тоже разглядывая резвящихся малышей.
        - Прости, Роман, не верю. Такого не может быть…
        - Почему?
        - Не может - и все! - отрезала сердобольная соседка и сердито отхлебнула чай.
        - Хорошо, давайте докажу!
        - И снова начнешь кататься тут у меня по полу?! Нет уж, уволь!
        - То есть, Вы все-таки верите?
        Тетя Даша шумно вздохнула:
        - Ой, не знаю я, Рома! Я ведь тебя помню вот с такого возраста, - она развела ладони сантиметров на пятьдесят, - с рождения тебя помню. И никогда ничего такого не замечала - хороший, вежливый мальчик, иногда чуточку болезненный. А тут ты мне про видения какие-то толкуешь…
        - Сколько денег у Вас в кошельке знаете? - неожиданно спросил Ромка. Соседка опешила и смутилась:
        - Не знаю… Есть немного. Тебе сколько надо?
        - У Вас в кошельке семьсот тридцать два рубля и тринадцать копеек. Проверяйте!
        Тетя Даша, поджав губы, достала сумку, вытащила из нее кошелек, и села перед Ромкой за стол - считать.
        Она долго перекладывала монеты, несколько раз сбивалась и начинала заново.
        - Сколько у Вас получилось?
        - Семьсот тридцать два рубля и двенадцать копеек…
        - Должно быть тринадцать копеек.
        - Ну, значит, ты ошибся, - соседка продолжала удивленно пожимать плечами. Ромка протянул руку к пустому кошельку:
        - Разрешите?
        - Да, конечно…
        Он перевернул кошелек открытым клапаном вниз, слегка встряхнул его. На стол, вопреки его ожиданиям, ничего не выпало. Тогда он заглянул в отделение, в котором обычно хранятся мелкие монеты, и аккуратно провел пальцем по шелковистой подкладке.
        В его руках блеснула серебром однокопеечная монета.
        - Феноменально, - всплеснула руками соседка. - Как ты угадал? Это прямо фокус какой-то, да?
        - Нет, я просто знаю, тетя Даша. Это совсем просто. Вот смотрите еще, - он протянул пожилой женщине телефон, - позвоните своей внучке, Каринке. Она сейчас делает математику, и не может решить задачу, поэтому и не едет к Вам. Задача звучит так: «В зоопарке есть голуби, воробьи, вороны и синицы - всего двадцать тысяч птиц. Синиц на две тысячи четыреста меньше, чем воробьев, ворон в десять раз меньше, чем воробьев, и ворон на четыреста меньше, чем голубей. Сколько голубей, ворон, воробьев и синиц живет в зоопарке?».
        Тетя Даша набрала номер внучки.
        - Здравствуй, Кариночка!.. Уроки делаешь?.. Математику на каникулы задали! - протянула она и бросила короткий взгляд на Ромку. - И что, сложная задача? Так-так…
        По тому, как округлялись ее глаза, Ромка понял: она верит.
        - Скажите Карине, что надо решать через уравнение. Ворон икс, воробьев десять икс, голубей икс плюс четыреста, а синиц десять икс минус две тысячи четыреста. Всего двадцать тысяч птиц. Если все правильно посчитает, то ворон у нее окажется тысяча.
        Через минуту тетя Даша положила трубку.
        - И что, никогда не было сбоев и ошибок?
        Ромка отрицательно покачал головой.
        - Я все проверяю. Математику и физику я люблю и понимаю, Вы же знаете.
        - Учиться тебе надо, Рома. Учиться. Ты сейчас в десятом?
        Ромка кивнул.
        - Я в техникум хочу. При МГУ. Но мать против…
        Тетя Даша похлопала его по руке.
        - Я с ней поговорю. Что-нибудь, да придумаем.
        Ромка нахмурился:
        - Не надо ничего придумывать, теть Даш. Я сам как-нибудь, - От одной мысли, что скажет мать, узнав, как он разоткровенничался с посторонним человеком, все внутри ссохлось. - Не надо ни с кем говорить, ладно?
        - Может, я все-таки чем-то смогу помочь?
        - Нет, я сам, - он неловко помолчал. - Пойду я, теть Даш. К матери на работу надо ехать, за ключами.
        Он тихо встал, и направился к выходу.
        Чуткая соседка только печально качала головой, глядя в сутулую спину подростка.

***
        Подошёл Леркин автобус, она забралась в жарко натопленное нутро, устроилась на свободном сидении, а из головы всё не выходил этот «товарищ». Что-то не отпускало её. Какая-то догадка. Слово, действительно, было ей знакомо.
        Она добралась до дома, сбросила куртку…
        Вот! Она не слышала это слово! Она его ВИДЕЛА!
        Лерка бросилась к серванту с документами. Три дня назад она распаковывала коробку с бумагами: мамины папки, счета за старую квартиру, альбомы с фотографиями… И тонкая красная папка. Мама много раз говорила, что в ней очень важные документы, и Лерка, конечно, засунула любопытный нос внутрь. Вот где она видела этого «товарища»!
        Она перелистывала уложенные в тонкие хрустящие файлы документы. Свидетельство о праве собственности на квартиру. «Нет, не то», - Лерка лихорадочно просматривала одинаковые страницы.
        Кредитный договор… Банк такой-то, это ясно… Ушакова Светлана Павловна. Это мама…
        Вот он! «Договор купли-продажи № 1634. Общество с ограниченной ответственности «КАМРАД» в лице генерального директора Молина Хорхе Эдуардовича, и Ушакова Светлана Павловна»…
        Руки Лерки похолодели. Она теперь поняла всё.
        Камрад - это фирма-застройщик. Они с мамой купили у них квартиру в доме, построенном на месте сгоревшего жилища Татьяны Селивёрстовой. Камрад - это прозвище человека, которого так боится «Василий», которому он «отдал всё, все материалы и фотографии».
        Девушка включила ноутбук. Голубой экран быстро откликнулся, выйдя из режима сна.
        Она набрала фразу, которая должна была ответить на последний оставшийся вопрос.
        «ООО «Камрад», генеральный директор».
        Мгновенно загрузился официальный сайт фирмы. Текущие стройки, завершённые объекты, фотографии, награды и сертификаты.
        Лера выбрала вкладку «О компании».
        С большой фотографии на неё уставилось лицо довольно полного человека, почти лысого, с тяжёлым взглядом и улыбкой бульдога.
        Подпись гласила, что это Молина Хорхе Эдуардович, генеральный директор ООО «Камрад», тот человек, что криво ухмылялся, глядя на дымящиеся руины дома Татьяны Селивёрстовой. Тот, кого ей нужно найти.
        Лера взглянула на адрес фирмы… Хрусталёва, 27, 1 подъезд.
        Это их дом. Они держат офис в этом же доме.
        Лерка выдохнула.
        Она взяла белого медвежонка и вышла из квартиры.
        Ещё через пятнадцать минут она уже стояла в офисе ООО «Камрад» перед шикарной секретаршей. Там уже отмечали старый Новый год. Через огромные матово-чёрные двери конференц-зала прорывались ароматы застолья: гремучая смесь салатов, майонеза, копчёного мяса, рыбы и шампанского.
        - Шефа нет, - ухмыльнулась секретарша, глядя на Леркиного белоснежного медвежонка, - но я всё передам, не волнуйтесь, девушка.
        А Лерка больше и не волновалась.
        Она шла через пустынный двор дома с панорамными окнами, шикарного, в котором многие лишь мечтают иметь крохотный кусочек комфорта, а Эмми Ли шептала в наушниках:
        If I smile and don't believe
        Soon I know I'll wake from this dream
        Don't try to fix me,
        I'm not broken
        Hello, I'm the lie living for you so you can hide
        Don't cry.[2 - Гр. Evanescence, Hello]
        Если улыбнусь - пойму,
        Что скоро очнусь ото сна,
        Не утешай меня - не сломлена
        Привет, я - та ложь, за которой можно скрыться,
        Не плачь.[3 - Перевод Кретовой Е.]
        Говорят, никакие деньги не стоят жизни.
        Врут.
        Говорят, деньги не пахнут.
        Врут.
        Деньги пахнут. Ещё как. Воняют кровью и потом. Лёгкие деньги - кровью, трудовые - потом.
        За каждой бумажкой - чья-то судьба. За каждой монетой - свобода. И никто по-настоящему не свободен.
        Мы свободны только в выборе своей зависимости, так, кажется?
        В этом плане Лерка теперь совершенно свободна.
        - Лер, ты чего? Ты куда ходила, больная же!.. - мама вернулась с работы раньше, в недоумении складывая в папку разбросанные по столу файлы с документами. Нарядная ёлка разноцветно подмигивала в углу.
        - Мам, мы можем вернуться в нашу старую квартиру? Прямо сейчас? А?

***
        Уже подходя к кладбищу, Лерка заглянула в павильон, где торговали цветами. Она хотела купить настоящие живые цветы. И маленькую игрушку.
        На входе стоял стеллаж со свежей прессой.
        В глаза сразу бросилась огромная, на всю первую страницу, фотография крупного мужчины, лысоватого, с тяжёлым самоуверенным взглядом. Сердце оборвалось: на неё смотрел Молина Хорхе Эдуардович.
        Лерка схватила газету, с первых слов заголовка поняв, о чём статья.
        «Трагическая смерть руководителя крупной строительной компании. Пожар после корпоратива».
        Девушка оплатила покупку и медленно пошла в сторону калитки, на ходу просматривая статью.
        «…По информации следственных органов, причина пожара пока не установлена. Известно, что дом, в котором расположился офис ООО «Камрад», сдан застройщиком в начале прошлого года. Претензий и замечаний в процессе госприёмки не выявлено.
        Пожар разгорелся между двумя и тремя часами ночи в кабинете генерального директора. Возможно, причиной возгорания стала непотушенная сигарета».
        Лера точно знала, куда идти, словно бывала здесь много раз. Аккуратные ряды крестов. Украшенные неестественно яркими цветами тёмные оградки, обелиски, прикрытые от любопытных глаз заиндевевшими берёзками или пушистыми елями. Вид торжественный и печальный
        Вот она, тёмная оградка. Только за ней пять каменных плит: молодая, улыбающаяся женщина, мальчик-подросток, смешливая девочка, крошка в кружевном чепчике, погибшие одной смертью в одну ночь, и рядом с ними худощавый мужчина, не выживший без них.
        Татьяна, Артём, Маргарита, Алёна и Павел.
        Порванная в клочья судьба.
        Лера стряхнула иней с побелевших табличек, присела на скамейку рядом с могилой Татьяны, положила на гранитную плиту газету и цветы.
        - Татьяна, здравствуйте. Не знаю, слышите ли Вы меня теперь. Ведь я сделала то, о чём Вы меня просили, и Вы добились того, что хотели. Наверное, Вам не зачем здесь больше находиться… Знаете, мне очень жаль, что с вами так произошло. Правда.
        Она встала, положила игрушку на могилу Алёны Селивёрстовой, ещё раз взглянула на детское наивное личико, ручки, прижимающие к себе… белоснежного медвежонка… того самого…
        - Выходит, это её медвежонок, Алёны? Его не принесли на пожарище?
        У Леры внутри всё похолодело. И нашёлся ответ на вопрос, бившийся в мозгу.
        - Ладно, Татьяна, - выдохнула, наконец, она, - если ты меня слышишь, то я освобождаю тебя от обещания, данного мне… ну, в том плане, что больше ко мне никого не пускать. Если есть кто-то ещё рядом с тобой, кому я могу помочь… то, валяйте…
        По позвоночнику полился тонкий холодок. Словно апрельский сквозняк пробрался под куртку.
        Лерка закрыла глаза и приготовилась.
        Глава 5. Знакомство
        13 января 2018 года
        Ромка съездил к матери на работу, взял у нее ключи, долго ждал в мастерской, пока изготовят дубликат, потом трясся в трамвае, чтобы вернуть комплект матери. Освободился после пяти.
        Парни звонили несколько раз. Но идти «праздновать» не хотелось. Ребята почувствовали и отстали. А Ромка долго бродил по городу, убивая время, потом, когда уже стемнело и заботливые мамочки увели ребятишек ужинать и укладывать спать, устроился на детской площадке под своим подъездом, и ждал, когда погаснет свет в квартире. Это означало, что отчим с матерью легли спать.
        Путь свободен.
        Он вздохнул с облегчением, и поплелся в сторону своего подъезда, на ходу дожевывая черствую булку - остаток обеда.
        На лестничной площадке, устроившись на рюкзаке, подремывала девушка, бледненькая, в порванных по последнему слову моды джинсах, с рыжими растрепанными волосами, но, в общем, симпатичная.
        Он хотел пройти мимо. Но вдруг помочь человеку надо.
        - Эй, ты чего здесь? - аккуратно дотронулся до ее плеча.
        Девчонка ахнула и резко вскочила.
        - Я, что, уснула, что ли?
        Ромка неуверенно улыбнулся:
        - Ну, вроде того. Храпела так, что с первого этажа слышно было…
        Девчонка шумно выдохнула и пробурчала:
        - Чего допоздна шляешься? Я тебя с пяти часов жду здесь.
        - Меня? - Ромка с интересом заглянул в серые глаза незнакомки.
        - Ты Роман? - Ромка кивнул. - Значит, тебя. Пойдем!
        Она решительно шагнула в сторону лестницы, уводя его выше на один пролет.
        Девчонка ему понравилась. Хорошенькая. И такая решительная. Он поплелся за ней.
        - А чего ты меня ждешь? Позвонила бы…
        Девчонка хохотнула:
        - А я, типа, твой телефон знаю!
        - Ну, где живу узнала же как-то? Чего бы в том же месте и про телефон не спросить? - резонно отметил парень, с любопытством разглядывая незнакомку. Она оказалась довольно высокая, младше его, только как камень собранная. Она точно знала, что ей нужно, и как этого добиться.
        Ему бы так…
        - Мне, собственно, и адрес никто не сказал, - пробормотала она, пристраивая свой портфель на подоконник. - Меня сюда твой дед привел.
        Ромка похолодел. Он уставился на девчонку, думая, что та сейчас рассмеется. Но злые шутки ему не нравились:
        - Не смешно. Мой дед умер лет пять назад…
        Любоваться незнакомкой расхотелось. Как, впрочем, и продолжать разговор. Ромка повернулся и начал спускаться вниз, к своей квартире, когда услышал звонкий, натянутый как струна, девичий голос:
        - Он говорит, что ты обещал ему самолетик доделать… Тот, который антошка-коротыш…
        Он замер.
        - Как? Как ты сказала?
        Незнакомка уставилась на свой рюкзак: к замку был прилажен значок - желтая улыбающаяся во весь рот рожица-смайлик.
        - Твой дедушка говорит, что ты обещал ему самолетик доделать…антошка-коротыш. Я не знаю, что это означает… Тебе виднее должно быть, - и она пронзительно посмотрела на него в упор, словно горячей ртутью окатила.
        У Ромки вспотели ладони.
        Он вспомнил маленькую модель самолетика «Ан-140», «антошка-коротыш», которую они с дедом строили в то лето, когда тот был еще жив. Он, Ромка, должен был раскрасить модель. А осенью деда не стало.
        Он обещал деду, что принесет самолетик, покажет, что у него получилось… Но… Все как-то забылось.
        Самолетик так и стоит у него в комнате, с неокрашенным крылом, на пыльной полке.
        - Откуда ты знаешь? - Ромка приблизился к ней, заглядывая в заострившееся лицо, запоминая выпуклые скулы, короткий завиток на виске, аромат ванили и шоколада, исходивший от незнакомки.
        Та даже бровью не повела:
        - Твой дедушка. Он помнит, что ты обещал и не сделал, - девочка забралась на подоконник. - Ты еще говорил, что заберешь его фотоальбом. Он так и валяется среди дедовых вещей. Его уже тетя Ира выбросить собирается. Дед беспокоится.
        Тетя Ира - это мамина сестра. Ей дедов дом в деревне достался по наследству. Стоял пять лет, в него только летом приезжали, как на дачу. А в этом году они решили все перестроить, в порядок привести и жить там постоянно.
        Но Ромка все еще не верил. Эта девушка… Вдруг, она просто его разыгрывает. Про самолетик - это, может быть «пальцем в небо», кто с дедом самолетиков не строил? Про тетю Иру - тоже совпадение…
        Незнакомка внимательно на него посмотрела. Спокойно, без кокетства, словно рентгеном обожгла.
        - Я людей умерших вижу, - подсказала девчонка, - Вот твой дед пришел ко мне, сказал тебе кое-что передать.
        - Так ты его видишь, деда моего? - Ромка икнул.
        Незнакомка сощурилась, понимающе кивнула:
        - Проверить хочешь? Валяй! У него борода была, глаза светлые, синие. Высокий, повыше тебя сейчас. Одет в красно-бордовую клетчатую рубашку, байковую, теплые треники. Когда говорит, губы так смешно вытягивает, - она чуть оттопырила нижнюю губу, - и то и дело цокает.
        Ромка похолодел. Он запомнил деда именно таким: седым, в яркой клетчатой рубашке. А вот про то, как дед говорил - забыл совсем. А сейчас вспомнил.
        Но хотелось убедиться окончательно. В голове мелькнула радостная мысль:
        - Слушай, ты здесь посиди, я сейчас фотографию деда принесу, ты мне его покажешь!
        Он слетел по ступенькам вниз, нарочито аккуратно щелкнул замком, чтобы никого не разбудить, медленно и бесшумно открыл дверь.
        Рыжеволосая девушка осталась одна, поджидая, пока недоверчивый собеседник явится с фотографией. Он прибежал через минуту.
        - На, смотри, это он? - и Ромка открыл толстый фотоальбом со старыми, сильно пожелтевшими страницами. На неё смотрели спокойные, величественные лица пожилой пары, лукаво улыбался паренек в шоферской фуражке. Ромка показывал на большое групповое фото: военные летчики расположились на траве. За спиной - бескрайняя степь и высокое-высокое небо.
        Глава 6. Соня и Даша
        14 января 2018 года
        Неуклюже скользя по ледяному насту, коварно присыпанному пушистым снегом, перескакивая через простенькие, почти утонувшие в сугробах неказистого московского дворика пеньки и качалки, пробиралась ученица десятого класса «Б» средней общеобразовательной школы номер 167 Софья Афанасьева.
        Её вязаная шапка с большим помпоном съехала на макушку, выпустив на мороз тёмную пушистую прядь, шарф раскрутился и мёл дорогу, а полы коротенькой дублёнки ритмично били по закоченевшим коленям. Она торопливо пробиралась сквозь надвигающиеся сумерки, шумно шмыгала носом и поминутно поглядывала на циферблат ручных часов.
        - Да, ч-черти-че! - ругалась она, в очередной раз, поскользнувшись на спуске с оледенелого бордюра. - Ни фига ж не видно!
        Она едва не упала на грязный автомобиль, неловко припаркованный на тротуаре, ещё раз чертыхнулась, и с силой дёрнула ручку своего подъезда. Со второй попытки дверь поддалась, протяжно скрипнув и пропуская её внутрь, в душный полумрак, пахнувший горячей сыростью и кошками.
        - Дашка! Я уже тут! - проорала она вверх, на лестничную клетку, с топотом поднимаясь на свой второй этаж.
        Из-за поворота показалась кислая физиономия Дашки Синицыной, её школьной подруги. Софья устало закатила глаза к потолку. Вот вечно так! Чуть что выпадает из графика - подождать пять минут или выйти раньше из дома - сразу вот такой же недовольный вид.
        - Я думала, ты ушла, - тихим, бесцветным тоном пропела Дашка, поправляя очки.
        - Правильно сделала, что подумала, - кивнула Афанасьева, уже напряжённо шуруя в карманах в поисках ключей.
        - Мы вроде на пять договорились встретиться, - продолжала нудеть за спиной Дашка.
        Сунув ключ в замочную скважину, Софья с силой толкнула входную дверь:
        - А мы и встретились! - часы в комнате как раз отстукивали пять раз. Софья подняла вверх указательный палец: - Слышала? Всё по часам, как ты любишь!
        И ворвалась внутрь квартиры, на ходу сбрасывая модные угги, дублёнку, шапку с шарфом и, бросая всё на пуфик у входа, потопала в кухню, по дороге нацепив растоптанные тапочки.
        Там она с надеждой щёлкнула выключателем и взглянула на круглый абажур люстры - лампочка не загорелась: свет так и не дали. Как с утра выключили, так и «ведутся ремонтные работы». Хорошо, что у них газовая плита, теперь хоть с голоду не умрешь. А темнота… оно ничего, в задуманном деле, точно, не помеха.
        - Есть будешь? - крикнула она подруге.
        Из коридора послышалось одобрительное бульканье. Соня выглянула: ну, естественно, мисс «красота и порядок» уже аккуратно пристроила на вешалке свою куртку и теперь разбирает брошенные Соней вещи.
        - Даш, оставь ты их в покое, - она подошла, забрала из рук подруги свою дублёнку и демонстративно бросила назад, на пуфик.
        И вернулась в кухню. Даша, всё с такой же кислой миной, поплелась следом. Она плюхнулась на табурет, отрешённо наблюдая за хозяйкой: та достала из нижнего шкафчика, из самых недр его, старенький эмалированный чайник с почерневшим дном, налила в него воды и поставила на печку. Чиркнув спичками, зажгла огонь на конфорке и вытащила из холодильника большое блюдо, прикрытое полотенцем, поставила на середину обеденного стола, рядом с белой непрозрачной вазой, доверху наполненной мелкими апельсинами.
        Дарья с любопытством повела носом и заглянула под накрахмаленный хлопок: пирожки с корицей.
        - Сонь, а ты куда бегала-то? - спросила она, наконец.
        Афанасьева как раз в этот момент вцепилась в пирожок, моргнула:
        - Жа-шпишками.
        - Чего?
        - За спичками! - пришлось повторить, дожевав. - Днём со школы прихожу, а света нет. И спички заканчиваются. Вот и побежала, а то ж ни чай попить, ни свечи зажечь… Гадать-то будем?
        Дашка кивнула.
        - А-а, а то я думаю, чего это мы в потёмках сидим, и ты чайник доисторический достала…
        - Во-во. Лерка, кстати, придёт? - это их третья подружка, Ушакова. Вместе с Дашкой в музыкальную школу ходит. Только Синицына - на фоно, а Лерка - на скрипке играет. Лерка переехала в другой район, как раз перед Новым годом. Но обещала являться и не теряться.
        - Не, не придёт. Вроде как заболела, даже в музыкалку эти дни не ходит, - вздохнула подруга и тоже взяла пирожок.
        Афанасьева пристально посмотрела на подругу. Та приглядывалась к лакомству слева-справа, словно выбирая место, достойное её внимания, и смачно откусила кусок. Ни следа волнения, переживания и прочих душевных мук. Соня почувствовала, что звереет от любопытства.
        - Чего к тебе Истомин сегодня подходил? - не выдержала она.
        Дарья от смущения перестала жевать. Нахмурилась и покраснела.
        - Паша? В кино звал.
        - Ого! - Соня округлила глаза в ожидании продолжения. Но подруга молчала, как рыба, собираясь вцепиться в пирожок с другой стороны, ближе к варенью. - А ты чего?
        Подруга смутилась ещё больше, щёки заалели, на шее появились красно-бурые пятна.
        На плите шумно засопел чайник, эмалированная крышка стала заполошно подпрыгивать. Дашка бросила на потрёпанную клеёнку откусанный пирожок, соскочила с табурета, заставив его жалобно скрипнуть, и, схватив с полки две кружки, сунула в них треугольные пакетики с заваркой, залила кипятком.
        - Накрыть у тебя есть чем? - повернулась она к хозяйке.
        Та как заворожённая следила за действиями подруги, то и дело вздрагивая от грохота, их сопровождавшего.
        - Чего? - переспросила она.
        - Накрыть кружки есть чем? - Дашка кивнула на две цветастые ёмкости, над которыми ароматными струйками поднимался пар. - Иначе плохо заварится…
        Софья выдохнула:
        - Синицына, ты заколебала уже! Нормально всё заварится! Чего ты Пашке сказала-то?!
        Синицына выразительно замерла, неуклюже вытянув шею, из-за чего стала походить на гусыню:
        - Сказала, что занята: уроки у меня и на репетицию опаздываю.
        Она исподлобья посмотрела на подругу: округлившиеся глаза, открытый рот, из которого торчит кусок недоеденного пирожка, на носу назревший до красноты прыщик, остановившийся взгляд. Ещё, понятно, что остановился он на ней, Дашке. При чём, с выражением полного и бесповоротного сочувствия.
        - То есть к тебе подошёл парень, по которому ты сохнешь с шестого класса, позвал тебя в кино, а ты сказала, что у тебя, блин, «уроки», и отказалась? Так? - Дашка виновато кивнула. Соня с шумом проглотила пирожок. - Синицына, ты вообще нормальная?
        Софья подперла голову, по-прежнему не сводя недоумевающего и сочувствующего взгляда с подруги.
        - Сонь, мы все-таки с тобой по-разному смотрим на эти вещи, - начала было Дарья давно заготовленную фразу. Но та икнула и развела руки:
        - Да знаю я все, по-идиотски ты на них смотришь, понимаешь? Чего тут такого? - Дашка молчала. - Ты же не во времена своих менуэтов и сонатин живёшь! А во времена рейва и инди-рока… Чуешь разницу? Там, - она показала куда-то за окно, - менуэты, а здесь, - она легонько постучала ладонями по столу, - современная жизнь, понимаешь? Ж-И-З-Н-Ь!!! И в ней есть кино, концерты, мобилки, парни. С ними можно разговаривать, гулять без опасения быть сожжённой на костре.
        Дарья села напротив, тяжело вздохнула.
        - Конечно, ты права, - она посмотрела в окно, - я - старомодная дура…
        - Старомодная - согласна, на счёт дуры - я этого не говорила, - на всякий случай поправила Афанасьева.
        - Хорошо-хорошо, это я говорю, что я - дура. Но он подошёл ко мне, и я как-то растерялась… Не знаю, как оно у меня вырвалось - про учёбу и репетиции… Я всё время кручусь между школой, музыкалкой и репетиторами… и вот, как-то вырвалось.
        Софья с сомнением и жалостью посмотрела на подругу. Вот же незадача: и умница-отличница, и талантище, и человек хороший, и симпатичная, даже симпатичнее её, Сони, вон волосы какие блондинистые и без всякого мелирования. И очки ей идут. Но вот совершенно не приспособленная к жизни. Как она будет без неё, без Соньки, то есть? Ещё поступит в эту свою консерваторию, и всё, умрёт за нотами нецелованной… Правильно Лерка говорит: Дашку надо брать на поруки, и по рукам ее по рукам.
        - Ладно, не хнычь, - примирительно пробормотала она. Кухня окончательно утонула в сизых сумерках, и смотреть друг на друга в потёмках становилось всё труднее.
        За окном начиналась метель. Мутная взвесь извивалась, скручивалась в кольца, тоскливо и жалобно подвывал ветер. Словно острые коготки неведомого зверя по стеклу скреблись комья снега.
        Соня достала из шкафчика серые свечи, перевязанные грубой бечевкой, зажгла их. Покапав горячий парафин на дно старенькой алюминиевой кастрюли, установила в неё свечи.
        Всё ещё обдумывая что-то, взяла кружки, от которых шёл тёплый пар и разливался аромат цитруса, поставила на стол. Дашка сразу потянулась к своей любимой, которую она же и подарила - ваниль с шоколадными нотами-восьмушками на стройном нотном стане.
        - Что-нибудь придумаем.
        - Что? - вздохнула Даша с отчаянием в голосе.
        - Ну-у. Я приглашу его с Витькой в кино. Возьму тебя. Сходим вчетвером. Потом он тебя до дома проводит, как настоящий кавалер, а там уже, может, ты и перестанешь за уроки бросаться как в спасательную шлюпку…
        Дашка хохотнула. Но в тусклом отсвете выглядела при этом ещё более несчастной.
        - Слушай! - Соня наклонилась над столом. - Предлагаю выяснить вновь открывшиеся обстоятельства в ходе сегодняшнего гадания… Ты со мной?
        В подъезде гулко хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги на лестничной площадке.
        Соня посмотрела на часы: почти шесть, скоро мама с работы вернётся.
        - Пойдём, я тебе что-то покажу…
        Она схватила кастрюльку со свечами и, проплыв мимо заинтригованной Дашки, скрылась в полумраке коридора.
        Квартира у Афанасьевых была небольшая, хоть и «трёшка», но в старом доме, с довольно странной, неудобной планировкой. Кухня выходила в длинный узкий коридор, на котором смыкались всё выходы из всех помещений: входная дверь, ванна и туалет, и традиционная в таких домах кладовка - с одной стороны, три двери в жилые комнаты - с другой.
        Если бы ещё эти самые двери оказались со стеклянными вставками, было бы, наверно, уютнее, особенно сейчас - вечером, с отключённым электричеством и занимавшейся за окном непогодой.
        Осторожно двигаясь за подругой, Дарья невольно представила себя в древнем заброшенном замке - узкий проход, темнеющие проёмы комнат, тревожное поскрипывание паркета, и худенькая девушка со свечой впереди. В довершении картины Соньке не хватало длинного, в пол, платья.
        - Ты чего там плетёшься? - прошептала подруга.
        - Тут я… А ты чего шепчешь? - так же тихо отозвалась Даша. Афанасьева хохотнула чуть громче, но тоже не в полный голос:
        - Не знаю, всё так торжественно… Смотри!
        Она отошла немного в сторону, подняв высоко свою кастрюльку со свечами и позволив Даше оглядеться.
        Они оказались в спальне родительской спальне: тяжёлые шторы плотно задернуты, широкая кровать с массивным изголовьем в виде распустившейся лилии, мерцающие в свете свечей бра. Слева от входа, у стены, ловило отражение двух девчонок громоздкое трюмо с овалом центрального зеркала.
        - Класс, правда? - восторженно хвасталась Соня. - На Новый год себе купили обновку… Круть, да?
        Дашка зачарованно кивнула.
        - И, прикинь, ещё что я придумала, - Соня поставила кастрюльку со свечами на трюмо, исчезла на мгновение в темноте коридора. В кладовке послышался грохот, словно посыпалось что-то мелкое, металлическое, потом - оханье и тихие ругательства.
        - Афанасьева, тебе помочь? - Даша выглянула из спальни.
        - Не-е, я уже тут. Оно легкое… на колесиках…
        Медленно разворачиваясь в узком коридоре, скрипя резиновыми тапками, Соня втягивала в комнату нечто высокое, плоское, в деревянной оправе и на широкой нескладной подставке.
        - Это что такое?!
        Но подруга не отзывалась, кряхтя и шумно вздыхая. Дашка не выдержала, схватила за угол деревянной рамы, потянула её на себя. Штуковина оказалась и впрямь не столько тяжёлой, сколько неудобной и большой: в высоту едва-едва прошла в дверной проём, а в ширину - вообще пришлось втягивать по очереди вначале один угол, а потом - второй.
        - Та-дам! - Соня выровняла деревянную раму вычурного напольного зеркала.
        Перед озадаченной Дашей встало её собственное отражение во весь рост: растрёпанные волосы, смущённый вид, стекляшки очков в модной оправе. В несмелых бликах свечей она увидела себя странно потерянной, словно чужой.
        - Здорово, да? - не унималась Сонька. - Это от старого гарнитура осталось, не дала продать. Буду у себя в комнате делать ремонт, его там пристрою. Раму только перекрашу, сделаю её светлой-светлой. Представляешь?
        Дашка представила и поморщилась.
        - А зачем ты его сюда припёрла?
        Соня, любовно поглаживавшая гладкое полированное дерево, встрепенулась:
        - Как «зачем»? Гадать сейчас будем!
        - На зеркалах? - Дашка боязливо поёжилась.
        - Конечно…
        - Так вроде же в полночь надо?..
        Афанасьева развела руками:
        - Ага, в полночь такие стучимся к мамке с папкой со свечкой: пустите в зеркало потаращится, да? Синицына, не тупи!
        Подруга пожала плечами.
        - Ерунда это всё, не верю я…
        Соня хитро прищурилась, приблизив лицо к самому Дашкиному уху:
        - А на суженого-ряженого? - заглянув в глаза и прикусив нижнюю губу, томно добавила: - А если Пашка Истомин явится? А?
        И гоготнула.
        - А как? Ты знаешь? - с сомнением в голосе отозвалась Дашка.
        Подруга вскинула подбородок, закатывая выше локтя рукава тёмной клетчатой рубашки, торжественно подняла руки над головой и громоподобным голосом провещала:
        - Я, потомственная ясновидящая, маг-виртуоз в третьем поколении, властелина духов и мирских врат, ведунья Софья, приглашаю тебя на сеанс супер-пупер магии!!! Один взгляд сквозь магический кристалл, и твоё будущее у меня как на ладони!
        - Афанасьева! Тебе никто не говорил, что в тебе пропадает народная артистка?
        Соня хихикнула:
        - Ладно, давай начинать, а то скоро мамка с работы придёт, весь кайф обломает своими советами!
        Она подтолкнула подругу к зеркалам.
        - Слушай сюда, - скомандовала она. - Встаёшь между зеркалами, типа в коридоре таком оказываешься. Говоришь «Суженый-ряженый покажись» и ждёшь. В конце коридора появится фигура, когда окажется у тебя за спиной - смотришь быстренько и выбегаешь из коридора. Поняла? Только не оборачивайся - нельзя, говорят…
        Дашка кивнула, заворожено оглядываясь вокруг:
        - Кто говорит?
        - Ну, бабки всякие… Гадалки. В инете прочитала.
        - А-а, - понимающе протянула Синицына. - А долго ждать?
        Софья округлила глаза:
        - Да кто ж его знает… Хорошо бы побыстрее, я ж говорю, мать скоро должна прийти… Ну, рассказывай, что там видишь?
        Дарья заглянула в зеркальную мглу.
        Здесь, внутри бесконечного коридора, оказалось прохладно. Она поёжилась, словно от сквозняка. Её отражение, мутное, неравномерно освещённое тусклыми восковыми свечами, казалось, начало жить своей жизнью - медленнее моргать, невпопад дышать. Или ей это только показалось?
        - Даш, ну, что? - донёсся издалека голос Афанасьевой. Дарья только отмахнулась:
        - Если ты будешь поминутно меня спрашивать что да как, то вообще ничего не получится. Сиди смирно.
        Афанасьева вздохнула. Даша слышала, как скрипнули пружины матраса: подруга решила устроиться поудобнее.
        Дарья тоже придвинула к себе мягкий, бархатный пуф и, глядя через желтое пламя свечей, прошептала: «Суженый-ряженый, покажись».
        В ушах звенело. Казалось, что тишина нашептывает что-то: сюда, в межзеркалье, проникали странные звуки - протяжный скрип открывающейся двери, грустное завывание ветра, негромкий шелест сухих листьев, тихий стук по стеклу. Зеркальная поверхность помутнела.
        Дарья вздрогнула: сквозь матовую пелену она отчетливо заметила фигуру. Она не успела разглядеть её стала всматриваться внимательнее. Очень мешал туман, словно осенняя морось застилавший зазеркалье. Девушка решила, что это от свечей. Осторожно, чтобы их не задеть, она провела рукой по холодной поверхности. Фигура мелькнула уже гораздо ближе, в нескольких метрах от неё, за спиной. Невысокий человек шагал навстречу, то и дело исчезая за сумрачными колоннами.
        Девушка наклонилась ближе, напряжённо ожидая увидеть лицо незнакомца, когда он снова мелькнёт в лабиринте зеркал.

* * *
        Стекло покрылось мокрым туманом. Несколько капелек стекли по гладкой поверхности. Дарья раздражённо провела рукой, в очередной попытке вытереть его, но замерла от удивления - на неё, наклонившись к зеркалу и приглядываясь, смотрел молодой мужчина, лет двадцати пяти, тёмные волосы чуть ниже подбородка, нос с горбинкой, лукавый взгляд. Пашка Истомин. Только старше и еще красивее. Дашка онемела, на миг забыв, что нужно делать - фигура была на столько реалистичной, на столько отчётливой, словно… словно повзрослевший Пашка и вправду стоял прямо за её спиной, словно он был ею.
        Не поворачиваясь, она осторожно посмотрела себе под ноги и под собственный локоть, назад, пытаясь рассмотреть человека за спиной. Она ожидала увидеть мужские ноги, но заметила лишь тень тонкой звериной лапы.
        В нос ударил резкий запах тухлых яиц и гнилого мяса.
        Зажав нос от отвращения и бросаясь из зеркального коридора, она взвизгнула:
        - Ма-ама!
        Носок зацепился за витиеватую ножку пуфика, и Дарья с грохотом повалилась на пол, теряя очки и увлекая за собой напольное зеркало.
        Тень существа, прильнувшая было к гладкой раме, метнулась через темноту к трюмо, нырнув в отражение, и в ту же секунду выскочила следом за падающей девушкой.
        Со звенящим грохотом громоздкая конструкция повалилась на пол, рассыпаясь сотнями острых осколков. Словно в замедленном кино, Даша видела, как всё ещё храня отражение зеркального коридора и тёмной фигуры в нём, они разлетаются по комнате. Она прижалась к изножию кровати, прикрывая голову руками. Острая пыль окружила её туманом, жестоко когтями разрывая кожу, врезаясь в плоть.
        - Ма-ама-а-а, - звенело в голове. Это Соня Афанасенко, не успев спрятаться от осколков, поймала один из них, до кости разорвав ладонь. Кровь хлынула на джинсы, клетчатую рубашку, стекая алыми пятнами на светлый ковёр. - У-й-о, - стонала подруга, прижимая к себе почерневшую руку.
        Тень, перескакивая из одного осколка в другой, рассыпаясь тысячами фрагментов, пролетала над их головами, пока не накрыла чёрной звенящей пылью всё пространство. Душное мгновение - и зеркальная взвесь с шелестом осела.
        - Сонь, ты как? - тяжело дыша, спросила Дарья, поворачиваясь к подруге.
        - Чёрт, чёрт, чёрт, - прижав руку к груди, словно баюкая младенца, та металась по комнате, наступая на осколки: те хрустели, как высохшие кости. С локтя чёрным мазутом капала кровь.
        - Сонь, руку надо перевязать! - бросилась было на помощь Синицына.
        Но подруга уже открыла шкаф и выхватила из него первую попавшуюся тонкую цветастую тряпку, материнский шарф, энергично наматывая его вокруг ладони:
        - Ты офигела, что ли, Синицына?! - орала она, захлёбываясь от боли. - Чего ты скачешь как умалишённая!!!
        - Соня!
        - Если б я только знала, что ты такая идиотка!..
        - Соня!
        - Что «Соня»? - подруга повернула к ней искажённое болью и ненавистью лицо. Дарья отшатнулась, едва узнавая. - Я уже шестнадцать лет как «Соня», только с такой как ты кретинкой первый раз столкнулась…
        - Прекрати, - пробормотала Дарья. Её собственные руки, плечи, незащищённая шея словно паутиной были покрыты маленькими царапинами. Тонкие и прозрачные, слабо поблёскивающие в жёлтом свете свечей, осколки, размером не больше головки швейной иглы, торчали из кровоточащих ран. Она боялась пошевелиться. - Я вся в стекле, щёлкни выключателем, пожалуйста, может, дали свет…
        Софья прищурилась, но не шелохнулась.
        - Так тебе и надо! - отрезала она неожиданно жёстко. - Если бы не ты ничего бы этого не случилось.
        Дарья, поняла, что сейчас рассчитывать на помощь подруги не приходится, надо выкручиваться самой, и осторожно приподнялась. Тело словно огнём опалило: мелкие осколки, плотно покрывавшие руки, впились ещё глубже. Пока она не двигалась, стеклянный скафандр не причинял боль, но стоило ей пошевелиться - весь этот колкий ёжик пришёл в движение, медленно разрезая плоть.
        Даша тяжело дышала.
        Пол был усеян осколками зеркала, крохотными треугольниками, преломляющими мутное пространство. В отличие от Сони, Дарья была в тонких капроновых носочках, и идти по такому опасному ковру не решалась.
        Немного приподнявшись, она спустила рукава тёплого свитера так, чтобы укутать ими кисти рук. Осторожно сделала одно движение, передвигаясь на четвереньках.
        Софья, прищурившись, наблюдала за стараниями подруги. В её глазах сверкало брезгливое любопытство.
        Не дав Дарье доползти до двери, она утробно рыкнула и с размаху ударила её ногой под рёбра.
        Та ахнула и завалилась на бок, прямо на острые осколки, от которых так старательно береглась:
        - Афанасьева, ты чего?! - задыхаясь от боли, завопила она.
        Подруга молча перешагнула через неё и вышла из спальни.
        Глава 7. Что скрывают зеркала
        Когда боль немного утихла, Даша осторожно перевернулась на живот. Куском деревянной рамы ей удалось немного расчистить пространство вокруг себя, и, наконец, встать.
        Дотянувшись до трюмо, на котором, подрагивая, белели свечи, она подцепила алюминиевую кастрюлю и притянула к себе, больно обжегшись горячим воском. Но это уже не имело никакого значения. Забава превратилась в неприятное приключение.
        Единственное, о чём она мечтала сейчас - это убраться отсюда подальше.
        Сделав широкий неуклюжий шаг, чтобы перешагнуть через поблёскивающие осколки, и едва не потеряв равновесие, она выбралась в коридор.
        Первое, что она почувствовала - это запах. В квартире остро воняло гнильём. Не мусором с помойки. Не пылью или сыростью.
        Как-то, будучи на даче, они жарили шашлыки. Маринованное мясо, лук, специи. Убирать поручили ей. Но, подслеповатая, она пропустила лужицу крови, затёкшую между столом и мойкой. В жаре, к утру, в кухне стояла точно такая же, как сейчас, вонь.
        Она остановилась, силясь понять. Этого запаха раньше не было, когда они с Соней шли гадать.
        Дарья подняла кастрюльку со свечами над головой. В желтоватом круге отразилось узкое длинное пространство. Галерея чернеющих проёмов, тусклые тени, оживавшие на границе света и тьмы.
        И жалкие желтоватые блики вокруг.
        - Со-онь? - неуверенно позвала она в пустоту.
        Голос, преломившись глухим эхо, улетел вдаль.
        Она снова стояла в зеркальном коридоре. Том самом, из которого только что едва вырвалась.
        Сердце учащённо забилось и замерло. Знакомые квадратные метры выглядели совершенно иначе - обшарпанные, с крупными клочьями изрядно потрёпанных обоев стены, выглядели заброшенно и уныло, бесконечная череда тёмных провалов пугала. Из них тянуло холодом и плесенью. И доносились неясные звуки, словно там обитало нечто живое - дыхание, стоны, лёгкий шёпот.
        Вы когда-нибудь слышали звуки собственного организма? Современное оборудование, погружаясь в глубины нашего естества, улавливают и, многократно усиливая, передают биение нашего сердца - гигантского чавкающего монстра, работу лёгких - их необъятные меха с гулким шумом перегоняют воздух, охая и надрывно вздыхая.
        Из тёмных провалов доносились примерно такие же звуки.
        Даша резко обернулась: за спиной тянулась та же череда тёмных проёмов, то же невнятное бормотание, словно из чрева исполинского кита.
        Даже если тебя съели, у тебя есть как минимум два выхода.
        Надо только их найти.
        У неё саднила кожа на лице, руках. Мелкие царапины, оставленные стеклянным дождём, кровоточили. Мягкое мерцание свечей то и дело отражало кусочки, впившиеся в плоть.
        Даша, неловко перехватив импровизированный подсвечник, с трудом вынула один из них, наиболее крупный, за который дрожащие, скользкие от крови пальцы, смогли зацепиться.
        До неё донеслись жутковатые звуки: протяжно ныла скрипка, печально ухала виолончель, - за ближайшим проёмом послышался лёгкий гул. Словно настраивали камерный оркестр. Эта знакомая, успокаивающая и понятная какофония, заставила прислушаться и сделать несмелый шаг навстречу.
        Она вошла внутрь, в чернеющую пустоту одной из комнат.
        Тусклый свет свечи здесь, казалось, окреп и расширился, позволив осветить всё небольшое помещение.
        Окна в торжественно-бордовых гардинах и вуали французских штор. Ровные ряды стульев с ажурными спинками и возвышающимися над ними шеями, головами. Впереди, на прямоугольном подиуме - хрупкая девушка с уложенными в тугие локоны волосами за концертным роялем, чёрным и величественным. Прямая спина, замершие на миг над клавишами тонкие пальцы.
        И вот они коснулись их, несмело, извлекая немного траурные и торжественные звуки. Лёгкие руки то взмывали вверх, то неистово обрушивались, завораживая зрителя.
        Рахманинов. Второй концерт для фортепиано.
        Она знала это произведение. Более того - это она его сейчас играла.
        Это ЕЁ выступление на Рождественском концерте несколько дней назад.
        Темп увеличивался. Руки, словно плетя кружева, порхали над клавишами, невесомые, волнующие, вдруг замедляясь, любовно лаская клавиши.
        Но зал неистовствовал. Чем более проникновенно она играла, тем больше взрывов гомерического хохота слышалось от внешне увлечённой публики. Кто-то громко, в полный голос, разговаривал по телефону, ругаясь с тёщей. Мужик в предпоследнем ряду, с покрытой испариной красной шеей шумно сморкался в неопрятный платок. Парочка в проходе откровенно целовалась.
        - Эй, да успокойтесь вы! - не выдержала Дарья, закричала, перекрывая шум. - Вы же мешаете!
        В одно мгновение музыка стихла. Почти сотня людей замерла, и, как один, повернули к ней свои лица - фарфоровые маски с чёрными провалами вместо глаз.
        Парочка, целовавшаяся в проходе, привстала.
        Дарья отшатнулась. В горле ежом застрял крик, словно у неё и не было того, чем кричать.
        Она сделала один шаг назад, в тень спасительного коридора, всем телом чувствуя, как подалась вперёд толпа.
        Дарья, выскользнув из зала, бросилась прочь.
        Пыльные стены мелькали вокруг, позади слышался топот и звериный, остервенелый визг, который то приближался, то отдалялся, словно играя с ней в кошки-мышки.
        Краешком сознания она понимала, что бежать не куда, нужно спрятаться. Но куда?
        Огромная злая масса, казалось, уже была за спиной, Дарья слышала чье-то хриплое дыхание, чувствовала, как вязнут ноги, как кто-то пытается схватить за локоть, разрывая когтями свитер, царапая кожу.
        Сделав усилие, она метнулась в сторону и нырнула в первый попавшийся проём.
        Настигающая волна отхлынула, выплюнув её в темноту, словно рыбу на берег.
        Дарья тяжело дышала. Биение сердца разрывало рёбра, пульсируя в барабанных перепонках. Она облизнула пересохшие губы - кожа потрескалась, и теперь солёный привкус крови, отдающей металлом, вызывал тошноту.
        И еще она поняла, что выронила свечи.
        Теперь её окружала сырая мгла: не чернильно-черная, а прозрачно-сизая. Тусклые тени выползали из углов, норовили дотянуться, дотронуться до неё, проверить, жива ли.
        - Со-оня!!!! - заорала она, рассекая муть. Тени дрогнули и спрятались, сжавшись в бесформенные комья, из которых изредка поблёскивали угольки глаз. - Ты где?! Отзови-ись!
        Противоположная стена, словно сбрасывая пелену, озарилась изнутри сумеречным сиянием.
        Большое окно, проявившееся на ней, манило - там выход, конец этому безумию.
        Дарья шумно выдохнула, сделала осторожный шаг навстречу, и тут же замерла: в прозрачном проёме проявились два тёмных силуэта. Лёгкое движение, и уже можно разобрать широкую мужскую спину, сильные плечи. Сердце забилось сильнее и тревожнее, томно пульсируя под накрывающей его раскалённой карамелью - она узнала его. Он снится ей ночами с двенадцати лет. Она грезит им наяву. Паша. Истомин.
        Набрав больше воздуха, она открыла было рот, чтобы окликнуть его, но имя застыло на губах.
        Он не один. В неярком прямоугольнике окна, не замечая ничего вокруг, отвечая на его ласки, вздыхая, темнела ещё одна фигура.
        Даша пригляделась.
        Неистово трепещущее сердце шептало: там, в объятиях парня, о котором она столько лет мечтала - должна быть она сама. Афанасьева легко «съела» историю про уроки. Она её за человека не считает - ещё бы очкастая дура-зубрила с вечным комплексом отличницы и стопкой нот в портфеле. Кому она может понравиться?! Что она может сделать, кроме идиотской выходки с отказом от свидания?!
        До дрожи в ногах она вспоминала Пашины руки, как они дотрагивались до неё, обжигая, его дыхание, требовательные, не позволяющие сделать шаг назад, прикосновения.
        Он позвонил ей три недели назад. Вот так просто. Она взглянула на экран сотового - и села. «Паша Истомин звонит».
        - Да, я слушаю, - голос срывался, язык пересох и здоровой неповоротливой тряпкой ворочался во рту.
        - ЗдорОво, Синицына! Чё делаешь?
        - В музыкалку собираюсь, - честно призналась она, так как, кажется, мозг тоже высох и тоже ворочался в черепной коробке здоровой неповоротливой тряпкой.
        - Прикольно, - хохотнул Истомин. - Чё завтра после уроков делаешь?
        Она запнулась. Завтра они во вторую смену учатся, и, по-хорошему, ей ещё на репетицию успеть. Но язык с мозгом уже реабилитировались:
        - Ничего.
        - Круть, - опять хохотнул Истомин. - И не планируй. В кино пойдём.
        Сердце сделало тройное сальто назад, с четверным тулупом. Если вообще бывает такая комбинация в фигурном катании.
        - Ты меня в кино приглашаешь?
        Истомин издал звук, больше похожий на хрюканье, чем смех:
        - Типа того. После химии сразу не убегай, ага? Буду ждать тебя у выхода. Ну, бывай, Синицына.
        И нажал «отбой».
        Внутри всё клокотало. Щёки загорелись румянцем, уши, кажется, светились от счастья. Срочно позвонить! Рассказать! Прокричать!
        Но - кому? Только не Соньке. И не Лерке.
        Эту тайну она будет лелеять как младенца. Она не позволит в ней копаться, оценивать, сомневаться.
        Это её личное пространство. В котором она - не очкастая дура, а королева. И у неё завтра свидание с парнем её мечты!
        Она бросила в портфель ноты, что-то и как-то играла на репетиции. Кажется, хормейстер осталась ею недовольна - Дашка заметила укоризненный взгляд из-за круглых как у стрекозы очков, - и весь вечер и утро следующего дня провела как во сне.
        - Даш, тебя ждать? - с урока химии она собиралась усиленно медленно, проверяя каждую тетрадь, и Соня нетерпеливо топталась у выхода из кабинета. - Ты копаешься, а мне на автобус надо.
        Даша встрепенулась:
        - Ты иди, Сонь! Я не могу тут кое-что найти, - и рассеянно повела плечами, снова увлечённо копаясь в недрах школьной сумки.
        Афанасьева недовольно рыкнула и помчалась по коридору.
        Дарья вышла из кабинета последней, химичке тоже пришлось её подгонять.
        «А, что, если это шутка? Розыгрыш? И Паша не ждёт меня на выходе?» - кольнула отчаянная мысль.
        Мимо неё бежали школьники. Но Истомина нигде не было видно.
        Молниеносное движение справа заставило её пискнуть от неожиданности. Горячая ладонь на локте, мощный толчок в сторону туалета для мальчиков, и она оказалась лицом к лицу с Пашей.
        - Тиш-тиш-тише, - шептал он ей на ухо, прижимая жёсткой ладонью рот. - Это же я… Ты так долго собиралась, что мне пришлось тебя идти искать.
        Он потянул её за рукав, затащив в кабинку, тесную и вонючую.
        В такой преступной близости Истомин оказался гораздо выше, чем она представляла, на голову выше её. Сильные, накаченные руки поставили её к стене, прижав горячим телом так, что ей стало неловко дышать. Она дёрнулась, попробовав высвободить руки.
        - Тиш-тише, - повторил Истомин, с силой надавив ей на плечи. Руки скользнули под её волосы, оголив тонкую шею, притянули к себе, накрыв пересохшие губы мягким и требовательным поцелуем.
        Руки скользили по телу, замедляясь на бёдрах, привлекая их плотнее к сильному мужскому телу, ловкое движение пальцев, и синяя шерсть школьной юбки смялась, оголив испуганное колено.
        Даша ахнула, дёрнулась, но Истомин ещё плотнее прижал её к стене.
        Стыд, тогда и сейчас, при взгляде на жарко обнимающуюся парочку, покрывал леопардовыми пятнами шею и щёки, прикосновения его рук саднили, словно прижжённые калёным железом.
        Даше не помнила его лицо. Кажется, она всё время сидела, зажмурившись, и сейчас ей нестерпимо захотелось увидеть его глаза - что в них тогда было. Она приблизилась, стараясь не шуметь и не привлекать внимание, боясь, что и эта парочка повернёт к ней свои неживые фарфоровые лица без глаз.
        Тонкий бело-лунный луч скользнул по плечам Истомина, осветив на миг пушистые волосы его спутницы, собранные в высокий хвост.
        Стоп.
        У неё не такая причёска была. И волосы у неё не вьются.
        Дыхание замерло.
        Округлив глаза, не веря им, не веря самой себе, она приблизилась ещё на шаг.
        Из-за Истоминского плеча выглянуло бледное лицо. Взгляд в упор сухой и колкий.
        - Соня! - в ужасе отшатнулась она, узнав подругу. - Как ты могла! Соня! Ты же знала, что я его люблю!!! Ты же всё знала.
        Афанасьева отпрянула от кавалера, легко отодвинув его в сторону. Облизнув припухшие от поцелуев губы, она оправила блузку, разгладив белоснежные рюши, отдёрнула юбку. Повела бровью, и Истомин послушно подставил широкую ладонь, чтобы помочь ей спуститься с подоконника.
        - Ненавижу, - коротко прошептала Дарья, делая шаг назад.
        Соня и Истомин одинаково зло ухмыльнулись:
        - Да кому это интересно?
        - Ненавижу, - повторила как приговор Дарья, выбегая из комнаты в затхлые трущобы коридора.
        Не оглядываясь, она мчалась вперёд, размазывая окровавленными руками сухие слёзы, и задыхаясь.
        Злоба горячей испепеляющей волной накрывала её, всё глубже унося сознание.
        Впереди мелькнула тень - неясное сочетание света и тьмы проскользнуло через проход из одного тёмного провала в другой.
        Она скорее почувствовала, чем увидела в чернильной темноте ближайшего дверного проёма быстрое движение. Зрение выхватило из мрака светлые глаза, лицо Афанасьевой, неестественно белое, всё в мелкой паутине синих, как на старой эмалированной керамике, трещин.
        - Ненавижу! - надрывно заорала она ей.
        Почерневшие губы сложились в кривой и равнодушной усмешке. Холодная рука схватила за шиворот и, резко потянув на себя, с силой ударила об острый угол косяка.
        Перед глазами вспыхнул, многократно отражаясь, сине-зеленый, ослепительно яркий круг, и тут же погас.
        Последнее, что почувствовала Дарья, падая, это острые когти, немилосердно вцепившиеся в её плечи и потянувшие по пыльному, покрытому стеклянным песком полу.

* * *
        Дарья приходила в себя медленно и мучительно.
        Сквозь тугую пелену обморока, звон в ушах, она слышала завывание метели, ощущала сырость и грязь помещения, в котором находилась. Руки, насквозь исколотые и изрезанные, кровоточили и саднили.
        А рядом, в метре от неё: чьё-то присутствие, короткий смешок, бормотание, хруст.
        - Что, не сдохла ещё? - сильный пинок под рёбра мгновенно привёл в чувство.
        Соня, неестественно бледная, с посиневшими губами, низко склонилась над подругой.
        - Что, счастлива? - злобно прошипела она, отворачиваясь. - Победу свою празднуешь?!
        Дарья огляделась. От удара о косяк очки треснули, но в целом толстая оправа оказалась неожиданно крепкой. Даже сквозь треснувшее стекло, девушка поняла, что снова оказалась в спальне, между трюмо и завалившейся на бок и разбитой рамой от напольного зеркала. Только вместо аккуратного уюта - обшарпанные стены в лохмотьях истерзанных временем обоев.
        Афанасьева отошла от неё к пустой раме, из которой, словно хищные зубы, торчали осколки. Она их внимательно, по-хозяйски, оглядывала, некоторые, чем-то привлекавшие её внимание, осторожно вытаскивала и складывала аккуратной стопкой.
        Дарья подскочила. Голова кружилась. От нестерпимой вони тошнило.
        - Афанасьева, как ты могла? Нафига ты к Истомину полезла? - решила прояснить, наконец, Дарья. Та только хихикнула. - Чего ты ржёшь?!
        Подруга коротко на неё глянула сквозь зияющую пустотой деревянную раму, наклонила голову, неестественно, по-кукольному, положив её на плечо:
        - Ты лучше не обо мне думай, а о себе. Ведь ты сейчас умрёшь. Должна была другая, не ты. Но ты тоже сойдешь.
        Дарья поправила очки. Трещина на стекле мешала ориентироваться, разделяя пространство тёмной полосой.
        - С чего бы это? - Дарья расправила плечи.
        И одним молниеносным выпадом она схватила Софью за рукав, резко потянула на себя.
        Тщедушная, никогда не отличавшаяся спортивными достижениями Афанасьева, легко подалась вперёд, но, вывернув локоть, обрушилась на Дарью мощным и точным ударом, попав по запястью. Та вскрикнула и разжала пальцы.
        От неожиданности она качнулась и с визгом повалилась на усыпанный зеркальной крошкой пол. Но Софья не дала ей упасть. С ловкостью кошки она подхватила её за плечи, одним мощным движением приблизив к себе испуганное лицо:
        - Не смей… Не смей ко мне прикасаться, - шипела она.
        Находясь так близко от неё, Дарья чувствовала её тяжёлое дыхание, непривычно едкий запах пота, видела расширенные зрачки, тёмные и ничего не выражающие.
        Неведомая прежде решимость накрыла её волной. Руки перестали дрожать, сердце - судорожно, из последних сил биться. Она прошептала:
        - А кто мне запретит это делать? - Дарья оттолкнула от себя хищно улыбавшуюся Софью, не спуская с неё настороженных глаз, сделала шаг назад.
        Она медленно, выверяя каждое движение, наклонилась, подняла с ковра длинный, словно нож, осколок зеркала. Удобнее зажав его, она направила остриё на подругу. Страх прошёл. Осталась неистовая, шальная ярость.
        - Я для вас всегда была никем. Ещё бы! Рядом с такими умницами и красавицами, как вы с Леркой, должна быть страшненькая и недалёкая подруга, чтобы оттенять прелести, - шипела она, подходя ближе к Соне. - Я не имела право иметь своё мнение. Я всегда должна была подстраиваться, делать только так, как хочется ВАМ! Тебя никогда не было рядом, когда ты мне была нужна! Ни разу… НИ РАЗУ за все семь лет в музыкальной школе, ни ты, ни Лерка не были на моём экзамене, концерте, конкурсе, как бы важен он не был для меня. Всё время идиотские отговорки - мама заболела, брат в больнице, уехала в отпуск… Никогда вам было не интересно, что со мной! О чём Я думаю! О чём мечтаю! Один - единственный раз я рассказала тебе о том, что мне нравится Павел, ты и здесь поспешила напакостить! - она исступлённо шептала, захлёбываясь собственной ненавистью и обидой, а Софья холодно, не мигая, смотрела на неё.
        Дарья наслаждалась внезапно возникшей силой в руках, уверенностью в себе и непогрешимости. Она права во всём! Афанасьева даже не спорит. Даже не защищается.
        - И сейчас это я тебя убью…
        Софья медленно покачала головой, презрительно и самоуверенно ухмыляясь. Тонкая сетка сизых трещин сильнее очертила тонкий подбородок.
        - Попробуй.
        Рядом с Афанасьевой, нагло скалясь, встал Истомин, а из-за его спины проявилось ещё несколько силуэтов: безразличные фарфоровые лица с пустыми глазницами - её школьные учителя, педагоги по музыке, сольфеджио, одноклассники, соседи, знакомые.
        - Ты - ничтожество, - шептали они неживыми губами.
        - Тебя никто не любит…
        - Ты не кому не нужна…
        - Никому не интересно то, что с тобой происходит…
        - Ты - бездарность. Тебе только в переходе милостыню собирать.
        - Ты страшная очкастая дура, - процедил Истомин, вбивая каждое слово, словно гвоздь в крышку гроба, и сплюнул ей под ноги.
        Дарья дрогнула.
        Отступая шаг за шагом, съёживаясь под их презрительными взглядами, эхом повторявшими её страхи, прижимая к себе длинный острый осколок, она оказалась, наконец, перед громоздким трюмо, с которого и началась эта история.
        - Прекратите, прекратите, - скулила она, отворачиваясь, пока поток ругательств не превратился в бесконечный гул. Дарья истошно заорала: - СОНЯ, ЗАМОЛЧИ-И!!!
        Короткий взмах, и остриё осколка с хрустом врезалось тонкую кожу около уха.
        Жалкая связка свечей моргнула в серебре зеркал.

* * *
        Дверь в спальню открылась с тихим протяжным скрипом. Щёлкнул выключатель, заливая искорёженное пространство электрическим светом.
        - Соня, что здесь..?
        Начинающая полнеть немолодая женщина в светлом, припорошенном снегом полушубке, растерянно осеклась.
        Посреди её спальни, под грудой разномастных осколков, придавленная покорёженной рамой старого напольного зеркала, широко раскинув руки и неловко подвернув под себя ноги, растянулось неживое тело, одетое в домашнюю рубашку дочери, коричневую, в знакомую крупную клетку. Немигающие светлые глаза уставились в потолок, навстречу яркому электрическому свету. От виска, из зияющей пустотой раны, пропитывая пушистые пряди тёмным и липким, тянулась струйка неестественно алого, пугающего.
        Справа от входа, перед трюмо, дико озираясь и оскаливаясь, подрагивала Сонина школьная подруга, Даша, бледная, с бурыми пятнами на руках и лице.
        Взглянув куда-то мимо вошедшей женщины, срывая связки, она заорала:
        - СОНЯ, ЗАМОЛЧИ-И!!!
        Всхлипнув, девочка резко выбросила руку с зажатым в ней длинным осколком зеркала, и ударила им себя.
        Алая кровь, пульсируя пеной, потекла по груди, тяжёлыми каплями заливая светлый, сплошь усыпанный осколками, ковёр. В глазах девушки, продираясь сквозь безумное торжество и ярость, на миг мелькнуло простое человеческое отчаяние, страх, но уже в следующее мгновение тоненькая фигурка качнулась, и Даша рухнула женщине под ноги, поверх битой зеркальной крошки.
        Та не успела закричать, позвать на помощь, как завороженная наблюдая за мертвеющей улыбкой. Но если бы она хоть на миг посмотрела в отражение, то, конечно, увидела бы сине-серое существо, тощее, с непропорционально длинными костлявыми конечностями, по-волчьи вытянутой клыкастой мордой и злорадной ухмылкой, которое уволакивало за собой ещё тёплые, сопротивляющиеся души в сумрачную глубину зеркала.
        Тогда она бы, конечно, увидела, как девочка в знакомой ей клетчатой рубашке, из последних сил вырываясь из цепких звериных лап, беззвучно кричит ей «Мама!»
        Но женщина с холодеющим сердцем смотрела только на два распростёртых, пустых и безжизненных тела, позволив двум душам бесследно растаять в серебристой череде январских морозов.
        Глава 8. Квинтовый физик, читавший про склиссов
        15 января 2018 года
        "Дурацкая, конечно, была идея. Но остановить Саньку Тихомирова в период обострения веселья - дело нешуточное, нереальное" - Ромка колдовал над чайником. После случившейся вчера странной встречи со странной девушкой Лерой, он до трех ночи мастерил самолетик, потом еще долго искал старые дедовы фотографии. Все-все, до единой. Собрал, разложил на столе веером - от самых старых к последним, сделанным за несколько недель до смерти. Везде - острый, молодой взгляд.
        Утром мать пыталась его добудиться - он не встал. Прикинулся больным.
        - Ром, у тебя же сегодня тестирование вроде, - с осуждением в голосе проговорила она.
        Он только отмахнулся: фиг с ним. Его математичка придумала, чтобы они потренировались. А оно ему надо? После вчерашнего еще желудок сводит.
        Он накрылся с головой одеялом. И выбрался в ванную, когда дверь хлопнула дважды - значит и отчим, и мать, ушли.
        На столе его ждала записка и пакет с лекарствами - мать не любила, когда нарушался привычный порядок вещей. А в соответствии с привычным порядком, сын должен исправно посещать школу. Или хотя бы делать вид, что делает это.
        На душе скребли кошки. Было гадко и пусто.
        А в три часа дня, намыкавшись без него "совсем пробном" тестировании, Санёк, Пашка и Горыныч ввалились в гости: поддержать друга в его непосильной борьбе с гриппом.
        - Ром, подыши на меня хорошенько! - вертелся около него рыжий Горыныч - Сенька Стефанович, приличный в общем чел, получивший свое прозвище еще в пятом классе из-за огромного роста: тогда он на две головы был выше любого из нас, а сейчас из него вырос гориллоподобный волейболист. - Контрольку по алгебре я не напишу, и моя «пара» ляжет несмываемым пятном позора на твою почти безупречную репутацию!
        - Не лезь ты к человеку со своей алгеброй, выучишь как-нибудь! - сосредоточенно отмахнулся от него Пашка, человек серьезный, очки носит.
        - «Выучишь» можно было надеяться в классе шестом или восьмом! - печально вытаращил глаза Сенька. - А сейчас нужна фортуна! А фортуна вон, лежит и безнравственно температурит.
        - Я не лежу, - просопел Ромка. - Чаю хотите?!
        - Он еще спрашивает! - подскочил Сенька. - И чаю, и булочек, и малинового варенья! Или чем тут тебя лечат…
        - Малинового варенья нет… Я ж не Карлсон, который живет на крыше….
        - Сожрал уже, что ли?
        - … и не было, а остальное принесу.
        Он потопал включать чайник.
        - Горыныч, угомонись уже, - донесся из комнаты раздраженный голос Пашки, - ты со своей контрольной реально всех задолбал… Тему смени, а?
        Диван жалобно заскрипел под устраивавшемся на нем Горыныче.
        - Ага, а ты предлагаешь вот прям с порога сказать ему, что его Алинка загуляла с Димкой Борзовым из одиннадцатого «Б»?
        Ромка замер посреди коридора. Вот, значит, почему не звонит - не пишет - не заходит подруга дней его суровых.
        Хотя, нечто подобное следовало ожидать. Алинка - девушка красивая, длинноногая блондинка, любительница накладных ресниц и суши. Ромка мог ее мог повпечатлять только астрономическими докладами о поисках экзопланет или последними достижениями в изучении кишечных паразитов. Но Алинку интересовало другое. Она всегда смотрела на него удивленно и немного испуганно.
        А Борзов Димка - пацан реальный, конкретный или как там еще говорят. Он тусуется с Тимати (или говорит, что тусуется). У него крутая тачка и «зеленый» свет в МГУ.
        Ромка пошуршал в холодильнике, снял с полупрозрачных полок большое блюдо со вчерашней пиццей и пакет с пирожками, и, нацепив на мизинец за ручки несколько кружек, отправился в свою комнату. Хорошо, что отчима с утра нет, а то бы и этого не было.
        Пацаны уже по-хозяйски расположились. Санек Тихонов, взъерошив фиолетовые патлы, загружал комп, Пашка кружился в кресле, Горыныч разлегся на диване.
        - Так что там, говорите, с Алиной? - Роман решил сразу все выяснить, к чему тянуть, парней мучить тяжелыми вступлениями и подкатами.
        - Откуда?.. - вылупился было Сенька, но заткнулся и жалобно посмотрел на Пашку. Он - парень серьезный, собирается на журфак, поэтому мысли излагает кратко, емко и точно. Ромке как раз этой краткости и емкости сейчас не хватало. И мало-мальской ясности бы еще.
        Тот поправил очки, посмотрел прямо:
        - Макс, Алина теперь с Борзовым встречается, это совершенно точно. С ним приезжает в школу, с ним и уезжает после уроков. Ну, это если кратко и без подробностей.
        - А что, и подробности есть?
        - Есть, - Пашка еще раз поправил очки, - только избавь нас от их перечисления. Хочешь, завтра после школы подруливай, сам все увидишь.
        Ромка скинул ноги Горыныча с дивана, сел рядом, парни исподлобья за ним наблюдали:
        - А и черт с ней! Далась мне эта Алинка? На уме одни шмотки и распродажи. Ни поговорить не о чем, ни поспорить… Даже хорошо, что так получилось.
        - Это ты правильно толкуешь, Макс, - отозвался молчун Сашка. - Хотя Димке табло я бы предложил отрехтовать слегонца. Ибо Димон гамит не по-пацански.
        Ромка ухмыльнулся: Санек ведь далеко не глупых парень, но своей сомнитеной лексикой ввергает в шок не только их русичку, но даже физкультурника.
        - Слышь, мужики, я на днях с такой прынцессой познакомился, - продолжал Сашка, - не поверите…
        - Ясен пень, не поверим, - хохотнул Сенька, дотягиваясь до куска пиццы, - ты ж кроме своих компов ничего не видишь! Ты, небось, даже не знаешь, как девушки выглядят.
        - А вот и зря ты так фэйкуешь, - Сашка эффектно крутанулсяв кресле, щелкнул по клавишам, и на экране проявилась фотография жгучей брюнетки с пирсингом над правой бровью, лиловой челкой и улыбкой Моны Лизы, объевшейся грибов-галлюценогенов. Санек продекламировал: - Проснись, любовь! Твое ли острие тупей, чем жало голода и жажды?
        Пашка усмехнулся:
        - Эк тебя распалило. Вильямом Шекспиром изрекаешься…
        - Да уж, нимфа… - Горыныч даже привстал:
        Пашка деликатно откашлялся:
        - И как ты ее нашел? Такая же игроманка, как ты?
        Сашка смутился:
        - Короче, мужики. Моя бандура вчера грохнулась…
        Парни вытаращились на Сашку.
        - Не, не упала, у него вчера компьютер сломался, - невозмутимо перевел Пашка.
        Санек кивнул:
        - И я о том. Виндец полный.
        Горыныч закатил глаза и шумно выдохнул: разговор с Саньком на общегражданские темы требовал иногда сурдоперевода, а уж на его, компьютерно-геймерские… У Ромки давно возникло стойкое ощущение, что Сашка - не с нашей планеты. Даже не с нашей галактики. Вот говорят, что у человека мозги заточены иначе. Это про Тихомирова
        - Windows аварийно завершил работу, сломался и слетел, в общем, - Пашка решил продолжить выступать в роли переводчика на человеческий язык.
        - Я пытаюсь его залапить, а он егора выдает, хоть ты тресни.
        - Он его перезагрузить пытался, но все равно показывало ошибку, - Пашка перевел очередную тираду и повеселел. - Че, бра, вирусяку зацепил на он-лайне?
        - Ага, бацилу споймал, хотя я, вроде, не юзер жалкий, у меня халат нехакнутый, но кто-то мне дрозофилу кинул, факт, - кивнул Сашка. - И душевная такая бацила, не вебануть.
        - А нимфа твоя тут при чем? Может, это она тебя хакнула и дизастер организовала?
        - Нее, не то. Щас, - он полез в рюкзак, достал из него пластиковую коробку внешнего жесткого лиска и широким движением фокусника собрался подсоединить его к Ромкиному компьютеру:
        - Э-э! Не надо там мне ничего устанавливать!
        - Не дрейфь, брателло, все в ажуре, - Санек виртуозно попал в USB, - эту бутявку мне Тимоха дал, для спасения винды. Ползите сюда, узрите чудо!
        Заставка рабочего стола пропала, экран мигнул и стал ярко-голубым. Курсив задумался и, словно колобок из детской сказки, покатился по строкам, оставляя за собой хвост нечитабельных символов и знаков.
        - Это что? - Сенька шумно пыхтел над Ромкиным ухом.
        - Щас, - самодовольно усмехнулся Сашка, нажал Enter и откинулся в кресле, замерев в ожидательно-победоносной позе.
        Курсив остановился, а нечитабельные символы стали распределяться по строкам.
        - Это че, электронные адреса, что ли? - догадался Горыныч.
        - А то! - самодовольно расплылся Сашка.
        Ребята не очень поняли его радости.
        - И что дальше?
        Сашка фыркнул:
        - Берем емелю, забиваем… и вуаля! Емеля для зачетного месседжа незнакомке.
        Парни переглянулись. Перед ними - база данных электронных адресов с какого-то сервера. Видимо, попалась случайно, но оказалась довольно занятной, отчего и гуляет по рукам компьютерных гениев. Лилововолосая нимфа, понятно, оттуда.
        - И че? - Пашка не боялся показаться юзером и тормозом. И выражался как всегда предельно четко, ясно и емко, выразив на этот раз общее мнение товарищей.
        - Пашка, ты тормоз, ты в курсе? - Сашка недоумевал.
        - В общем, да, - кивнул тот и поправил очки, - но не меняй тему - ты нам зачем все это показываешь?
        Но Сашка не успел ответить. В длинном и однотипном списке Ромке бросилось в глаза непривычное скопление знаков.
        - Гляньте, какой адрес странный: [email protected]. Может, это какая-то нефтяная компания. Или ферма в Техасе.
        - Так давай узнаем! - Горыныч одним движением перевернул кресло, из которого вывалился Санек, и подтолкнул на освободившееся сидение Ромку.
        Ромкой овладело волнительное предчувствие. Словно сейчас, мгновение спустя, он соприкоснется с тайной.
        Он скопировал электронный адрес в адресную строку и замер над клавиатурой.
        - А писать что?
        - Пиши, - с умным видом придвинулся Пашка, - «Привет! Ты куда пропала? Я развожу склиссов и очень скучаю».
        - «Склиссов?» - не понял Горыныч.
        - Темнота! Мультик про Алису Селезневу и тайну Третьей планеты посмотри! - хохотнул Сашка. - Это даже я знаю…
        - Склиссы - это летающие коровы с планеты Шешинеру, и их, действительно, выдумал Кир Булычев, - поучающе вскинул бровь Пашка, за что и получил легкий удар в челюсть от Горыныча:
        - Не умничай!
        "А почему, собственно, склиссы? К чему заигрывание? Может обладателем странного адреса является пожилой американец?" - мелькнуло в голове, но, вовлекшись во всеобщее веселье и ребячество, он послушно наклацал письмо, и нажал «отправить», отчего-то уверенный, что сейчас же придет сообщение о том, что письмо не доставлено, проверьте правильность электронного адреса.
        Но не прошло и минуты, как компьютер издал тихий и мелодичный «трыньк»: в нижнем правом углу замерцало желтым новое входящее письмо.
        В первой колонке таблицы значился отправитель [email protected].
        Пацаны прижались к экрану.
        На монитор вывалилось коротенькое сообщение на русском: «Привет! Не пропадала. Учусь. Разводить склиссов, конечно, не весело. Сочувствую».
        В ушах зазвенело от дружного гогота:
        - А девка-то с юмором! - отметил Сенька.
        - Странно, что с таким адресом оказалась своя, советская… Ну, Булычева явно читала, раз так легко в игру включилась, - удивился Пашка. - Да и вообще, мог мужик какой-нибудь быть…
        Ромка тоже об этом подумал. А еще о том, что так прямо ответила, без кокетства и пошлости. В душе что-то зашевелилось, расцветая. А руки сами поплыли по клавиатуре: «Что учишь? Квантовую механику, небось?».
        "Обалдел совсем! - ее скорый ответ создавал иллюзию близости, живого разговора. - Она-то мне зачем? Позапрошлый век! Конечно, квинтовую физику! И только ее!"
        - Интересная девчонка, с мозгами! - вздохнул Пашка, и потащил Сашку и Горыныча к выходу. - Ты того, не упусти! В наше время такие на дороге не валяются.
        Роман проводил парней и вернулся к компу. «Квинтовая физика», придумала же. Он на всякий случай, погуглил - нет такого раздела в физике.
        "Прикалываешься?".
        "Беру пример с тебя!".
        И через минуту еще одно сообщение со странного адреса: "Ты вообще как меня нашел?".
        Что, сказать, что ее адрес по сети гуляет? И я, как эмбицил последний, забавляюсь?
        "Просто. Набрал адрес".
        "Ясно. Столько лет не виделись. Жутко хочется посмотреть, как ты сейчас выглядишь".
        У Ромки похолодело внутри и опустились руки - она принимает его за кого-то другого. За кого-то, ей знакомого, но давно забытого. Отправить фото? И сразу раскрыться? а, была-не была.
        "Нет проблем. Лови фотку," - стрелочка метнулась по монитору, надавив на желтую папку. Ромка выбрал свежую совсем, он на ней выглядел непривычно солидно: черный пиджак, галтук, взгляд серьезный.
        Она не отвечала несколько минут. Ромка все сидел, как коршун над клавиатурой, дергая мышь и не давая уйти монитору в режим сна, чтобы не потерять момент, когда в нижнем правом углу экрана снова мелькнет заветный конвертик.
        "Ты все шутишь, Рома," - и грустный смайлик. У него подпрыгнуло сердце - она знает его имя! Хотя, он, конечно, идиот - его имя указано в письме.
        "Это я в театр ходил."
        "Я так и подумала… Это в каком году?"
        Он улыбнулся:
        "В прошлом. А ты: фотку свою сбросишь?"
        Отправил и сразу представил, как она начнет мяться и кокетничать. И все очарование пропадет. Растает без следа образ умной и уверенной в себе девушки, с чувством юмора, читавшей в детстве Кира Булычева.
        "А, сейчас!".
        На душе потеплело. Еще пара мгновений, и он ее увидит. Хотя ему, в сущности, не нужно было ее фото: он уже нарисовал портрет. Светлая, открытая улыбка, ясные глаза без тени насмешки, ямочка на щеке…
        Желтый конверт на экране мигнул и пропал.
        Вцепившись в компьютерную мышь, с замиранием сердца он дал команду открыть вложенный файл.
        А он не открывается: "не поддерживаемый формат". Взглянул на расширение: «ddpup». Никогда не встречал такого. Мгновение и все вокруг погрузилось в темный и кромешный мрак: весь район, на сколько хватало глаз, погрузился в темноту. Авария.
        "Блин! - Ромка простонал. - Она может подумать, что мне не понравилось ее фото. Обидится".
        Он метался по комнате, звонил пацанам, пока не сдохла батарейка сотового, но у них тоже был полный блэкаут.
        Он вышел на балкон. Мелкий снежок окутывал спящую Москву. Тихо падал, покрывая тонким покрывалом улицы, дома и припаркованные авто. В некоторых окнах мелькали желтоватые всполыхи свечей. Сосед из второго подъезда выгуливал с фонариком своего пса, лохматую овчарку. Та неистово скакала перед ним, стряхивая с шумом и фырканьем снег со счастливой морды, открывая горячую пасть падающим с неба снежинкам.
        Свет не дали и к полуночи. Ромка лег спать. Решил, что завтра, как только дадут свет, напишит ей, как было, без финтов и отговорок. И уснул.
        Проснулся около шести утра от холода: его угораздило оставить балконную дверь приоткрытой, - и от того, что загорелся в комнате свет и мнитор включился на столе.
        Парень подскочил к нему. Пока загружались мозги железного товарища, у которого сбились все программы из-за «неправильно завершенной работы Windows», он подошел к балкону и с силой захлопнул дверь. Но там, на земле, на припаркованных автомобилях, засыпанных пешеходных дорожек, детских и спортивных площадок, на свежевыпавшем, еще не затоптанном тысячами ног искрящемся снегу, на верхушках притихших и заснеженных сосен творилось нечто невообразимое. Нечто, что его заставило остановиться и приглядеться.
        Словно загадочные круги на пшеничных полях на земле раскинулся портрет удивительной девушки: длинные волосы растрепал ветер, высокий лоб, чуть курносый нос, светлая, открытая улыбка, ясные глаза без тени насмешки, ямочка на щеке…
        Сердце пропустило удар: он уже видел это лицо.
        Загадочная девушка то ли из сна, то ли из паралельной реальности, вчера ворвавшаяся с его жизнь.
        Лера.
        Глава 9. Дочь и мать
        Лерка проснулась от удушья: острое чувство тошноты, головокружение и череда ярких пятен перед глазами заставили ее подскочить в кровати.
        Посмотрела на часы: шесть-тридцать утра. Через пятнадцать минут зазвонит будильник. Смысла снова ложиться, конечно, не было, и девушка лениво спустила ноги на пол.
        Вчера состоялся очередной разговор с матерью на счет переезда - та наотрез отказывалась.
        - Господи, Лера, - она уже начинала нервничать, - не выдумывай! Какие привидения? Призраки? Если хочешь знать мое мнение - ими вообще вся Москва полна. Здесь постоянно кто-то умирает. И, если верить статистике, в пятидесяти процентов случаев - при загадочных и невыясненных обстоятельствах.
        И, будто подчеркивая, что разговор окончен, схватила большую кружку с недопитым еще чаем и ушла в «кабинет»: огороженный закуток в кухне, в котором они встроили компьютерный стол, удобные полочки. Леркина мама была дизайнером и не внести правки даже в идеально продуманный интерьер не смогла.
        Лерка сверлила взглядом прямую спину. За эти несколько дней единственное, что ей удалось отстоять - это собственное возвращение в 167-ю школу.
        - Это твое личное дело, - отрезала мать. - Хочешь тратить по три часа в день на дорогу, трать.
        - Ну, ты же тратишь…
        - Я за это получаю деньги, если ты помнишь.
        Стоит ли говорить, что Светлана Павловна Ушакова последние два дня была сильно не в духе.
        Лерка вздохнула, натянула халат поверх тонкой трикотажной пижамы, пошлепала в ванную. То ли из-за раннего подъёма, то ли по другой причине, голова начала болеть. Покосившись на занавеску с дельфинчиками, отдернула. Заглянула за нее, успокоившись, включила воду. Та весело зашипела, настраивая на новый день. В конце концов, сегодня опять увидится с девчонками. После школы, может, в кафешку забегут, если мать денег даст.
        Когда она выбралась из ванной, мама уже встала. В кухне витал аромат свежесваренного кофе с корицей.
        - Садись завтракать, - чуть холодно пробормотала Светлана. Лерка подскочила к ней, чмокнула в щеку, обняла:
        - Доброе утро, мамочка! Как спала?
        - Как богиня, - вздохнула та, но спрашивать в ответ о сновидениях дочери не стала - вероятно, побоялась продолжения вчерашнего разговора. Но дочерину макушку потрепала ласково. Подразнила привычно, беззлобно: - Рыжая-бесстыжая.
        Лерка шмыгнула носом, уткнулась в тарелку с яичницей. В висках пульсировала кровь.
        «Вот, зараза», - подумала раздраженно. - «Сегодня и алгебра, и химия. И башка будто деревянная с утра».
        Пока в ванной шумел фен, Лерка проглотила обезболивающее, быстро собралась и выскочила на лестничную площадку:
        - Мам, до вечера! - стараясь перекричать шум, она захлопнула за собой дверь и помчалась к зеркальному холлу с лифтами. Датчики услужливо зажигали перед ней свет, распахивали двери, а она то и дело тревожно вглядывалась в темнеющие синевой углы: то ли в них, действительно, мелькали чьи-то пугающие тени, то ли это был мираж.
        Пятнадцать минут в автобусе, несколько остановок на метро до «Речного вокзала», и вот он, знакомый сквер. Забитая до отказа парковка перед школой, обреченные на изучение наук взгляды. Приступы удушья и головная боль не отпускали.
        - Здорово, Ушакова, - сзади подкрался Истомин, местный красавчик, туповатый и мерзкий. Чего в нём Дашка только нашла - непонятно. Стукнул ее по портфелю, гоготнул: - Что, соскучилась? Лерка высматривала подруг. Телефоны и Соньки, и Дахи с утра по-прежнему «вне зоны доступа». Вздохнув, девушка решила, что подруги загуляли. «А я, как дура, приперлась», - пробурчала она, поднимаясь на второй этаж к кабинету алгебры.
        Устроившись на свое привычное место, Лерка постаралась отвлечься от гомонящего класса: Фадеев неистово ухаживал за Митрохиной Лидкой, читал эпиграмму собственного сочинение, ржачную. Лидка краснела ушами, шептала умиленно, что тот дурак.
        - Эй, Ушакова, - позвал Истомин с соседней парты.
        - Чего тебе? - Лерка отняла руки ото лба, покосилась на него.
        - В кино пойдём? Ты же ради этого из новой школы сбежала. Скучала, небось, по мне, - он самодовольно разлегся, подперев щёку кулаком.
        Лерка закатила глаза: какой урод, всё-таки. Что Дашка по нему сохнет? Хотя не она одна. Восьмиклассницы дежурят под дверью кабинета, чтобы увидеть Пашку. Стоит ему появиться на лестнице, его тут же обступает стайка визгливых поклонниц. «Бр-р-р», - ее передернуло.
        Чтобы к ней не лезли больше с вопросами, она вставила крошечные наушники и включила музыку. Тихо и печально запела Эмми Ли.
        В кабинет вошла преподаватель алгебры, Эльза Михайловна, с их классной Тамарой Ивановной. Обе встревоженные, заплаканными лицами. За ними, тяжело ступая, зашел мужчина в полицейской форме. Класс мгновенно притих. Лерка медленно вытащила пуговки наушника.
        Тамара Ивановна на неё кивнула.
        - Вот это она, Ушакова Валерия.
        - Нифига себе, - присвистнул Истомин, - тебя уже с полицией из школы выводят.
        - Заткнись, - Лерка шикнула на него, привстала: - Я Ушакова. Че надо?
        Тамара Ивановна всхлипнула:
        - Тебе, Лерочка с нами пройти придётся, товарищ капитан хочет переговорить с тобой.
        - Нафига? - ощетинилась девушка. - Я ничего не делала. Никуда не пойду. Права не имеете.
        Капитан бросил на неё холодный взгляд:
        - Вы знакомы с Дарьей Синицыной и Софьей Афанасьевой? - проговорил. Голос у него, хриплый, усталый и ничего не выражающий, заставил сжаться что-то внутри.
        - Естественно, они мои подруги.
        - Вот и ответите мне на несколько вопросов в связи с их гибелью, - и, не говоря больше ни слова, он направился к выходу. Лерку будто молния ударила. Дышать не получалось. Думать не получалось. Чувствовать не получалось.
        - Что? - выдавила она в тишину, ставшей тугой и липкой.
        Тамара Ивановна приобняла ее за плечи:
        - Пойдем, Лерочка, к товарищу капитану нужна твоя помощь. Пойдём, - она потянула ее к выходу из класса.

* * *
        Капитан Соловей ничего особо не хотел. Надо опросить, значит, опросит. Для него ничего странного это дело не представляло: две малолетки поссорились, подрались. Одна пришибла другую, потом и себя порешила из страха поимки и наказания. Но в прокуратуре же свои соображения, опыт и чутье подкрепить чем-то надо. Вот он и пришел подкреплять.
        Родители малолеток не в себе сейчас, оно и понятно. Соседи ничего толкового сказать не могут. А ему дело закрывать надо.
        - Присаживайся, - буркнул он, показывая на стул напротив. Ему выделили свободный кабинет. Школьная доска, магнитные карты вызывали у него уныние. Классная 10 «Б» в традиционной кофточке и убранными в пучок волосами его углубляла. Девчонка - тощее создание с копной рыжих волос и светло-серыми распахнутыми от ужаса глазами, села на краешек стула, сложила руки на коленях.
        - Меня зовут Антон Степанович Соловей, - представился полицейский. - Необходимо опросить тебя по факту гибели Софьи Афанасьевой и Дарьи Синицыной. В соответствии с требованиями законодательства, при нашем разговоре будет присутствовать твой педагог, Татьяна Ивановна Сущеева. Тебе всё ясно?
        Лерка кивнула.
        - В каких отношениях были Синицина и Афанасьева?
        - В нормальных. Мы дружим.
        - Между ними часто случались конфликты?
        Лерка опешила, к горлу подкатил комок. Кажется, до неё только сейчас, когда следователь заговорил о них в прошедшем времени, стало доходить: ни Соньки, ни Дашки больше нет. Им нельзя будет позвонить в три ночи и рассказать, что не спится. Нельзя вместе смотреть новый фильм 18+. Лопать мороженное из одной тарелки. Дашка при этом никогда не будет таращить глаза и напоминать об ангине. Лерка ссутулилась спрятала лицо на груди. Шмыгнула носом. В горле першило, а из глаз горячими струйками текли слёзы.
        Следователь по-своему расценил молчание, заговорил вкрадчиво:
        - Девушка, поймите, не стоит выгораживать подругу. Никому лучше Вы уже не сделаете. Мы ведь и так всё знаем.
        - Что? Что вы знаете? - воскликнула Лерка, чувствуя, как слезы сами собой высохли, а тоска и отчаяние сменились злостью. - Что вообще происходит?
        - Я не могу разглашать, - начал Соловей, по-воробьиному нахохлившись.
        - Я тогда ничего говорить не буду.
        - Значит, мне придется выдать вам повестку и оформить принудительный привод, - в его голосе чувствовалась досада.
        Но тут уже встрепенулась Тамара Ивановна:
        - Не давите на ребенка! Она вправе знать что произошло. И они не враждовали никогда, Соня с Дашей, - поджала она губы. - Даша вообще тихоня - музыкой занималась, добрая, отзывчивая девочка.
        - Добрая и отзывчивая, а башку подруге проломила, - выпалил полицейский и тут же осекся, побледнел.
        Тамара Ивановна подскочила со своего места:
        - Да как же можно! Я жаловаться буду!
        Лера не следила за их перепалкой. Слова, в сердцах брошенные капитаном, врезались в мозг.
        - Как, как «проломила»?
        Следователь нахмурился:
        - Вчера вечером, между шестью и восемью часами, в результате предполагаемого конфликта между несовершеннолетними Афанасьевой и Синицыной Афанасьева получила черепно-мозговую травму тяжелым тупым предметом в районе правого виска. От полученных травм скончалась на месте. Синицына в состоянии аффекта нанесла себе колото-резаную рану в район гортани. От полученных травм скончалась до приезда «скорой».
        - Этого не может быть, - прошептала Лерка.
        Соловей сурово посмотрел на неё:
        - Может. Еще и не такое может. Это всё на глазах матери Афанасьевой Сони произошло. Так что…
        Лерка притихла. Если Сонькина мама видела…
        - Они никогда не ссорились. Мы с первого класса дружим. Соня с Дашкой всю жизнь за одной партой. Все общее, всё делили.
        - А конфликты на личной почве?
        Лерка не поняла, уставилась на капитана светло серыми глазами.
        - Ну, мальчика могли не поделить? - пояснил следователь.
        Лерка отрицательно тряхнула головой:
        - Нет. Дашка с шестого класса в Истомина Пашу влюблена. Ни на кого больше не смотрела.
        - А Соня?
        - Соня его терпеть не могла. Он, - она пыталась подобрать слова, - гад и сволочь.
        Тамара Ивановна шикнула на неё.
        - Поясните, - строго приказал Соловей.
        - Понимаете, у него блокнотик есть. В него свои победы записывает: в первом раунде, во втором и в третьем.
        - Это как?
        - В первом, значит, в кино с ним сходила. Или в кафе. Или на речку купаться. Во втором - если поцеловалась. Ну, с третьим здесь всё и так ясно.
        - И что, Даша была в списке его побед? Да нет насколько я знаю, - пожала плечами Лерка.
        - А мог ли конфликт разгореться на почве неприязненных отношений Афанасьевой к Истомину, которому как я понимаю, Синицына испытывала симпатию?
        Лерка почувствовала холод и острое желание выйти на свежий воздух. Видимо, она побледнела: следователь предложил ей выпить воды, а Тамара Ивановна потребовала прекратить допрос.
        - Это не допрос, это опрос свидетеля в рамках процедуры дознания, - сурово поправил Соловей, но Лерку отпустил. - Послезавтра жду вас в отделении. Протокол подпишите.
        Девушка кивнула и торопливо вышла в коридор.
        Глава 10. На моем месте должна быть ты!
        «Даха убила Соньку», - пульсировало в висках, обручем стягивая голову. Руки неистово дрожали, тело било судорагой, дыхание срывалось на нездоровый свист. Она бежала к выходу из здания, пока под рёбрами не закололо.
        Тогда она стала медленно, обнимая холодные школьные стены, двигаться вперёд. Наскоро нацепив куртку, путаясь в рукавах, она вышла на улицу, чтобы ни с кем не встречаться, не разговаривать, не пояснять и не удовлетворять ничьего любопытства.
        «Дашка убила Соньку».
        «Их больше нет».
        Перед глазами стояли четыре одиноких черных обелиска: семья Селиверстовых. Бледные, искривлённые болью губы Татьяны, навсегда покрытое серым пеплом лицо. Беззвучные крики. Они теперь там, с ними. Они такие же. Они также могут теперь только докричаться. Если смогут. Если найдут дорогу.
        Уже дойдя до метро, она сообразила, что портфель оставила в классе. А в нём кошелёк с деньгами и мобильный. Пересчитав мелочь в кармане, она поняла, что придется возвращаться. Домой не попасть. Дойдя до пустынного в этот час парка Дружбы, она замедлила шаг. Здесь город будто отступал, скромно поджидая у калитки, пока ты не выйдешь из-за деревьев, чтобы обрушиться на тебя промозглым ветром, шумом тормозов и гудками торопливых авто.
        Присев на припорошенную мокрым снегом скамейку, Лерка замерла. Прохожие за оградой парка спешили по своим ежедневным делам, прятали хмурые лица в воротники, равнодушно косились на беспризорную школьницу. Пятилетний мальчуган испуганно показывал на нее пальцем, тянул за полу длинного пальто мать. Женщина обернулась, посмотрела внимательно, что-то тихо пояснила сыну.
        Лерка отвернулась, уткнула нос в плечо. По щеке покатилась холодная капля: оказывается, она плакала.
        - Тебе плохо? - любопытный мальчуган дотронулся до сцепленных замком пальцев. У него были серые рукавицы, в колких иголках льдинок на ворсе. - Тебе помочь? У меня мама хорошая, она всех-всех любит. Хочешь, она и тебя полюбит.
        Она покачала головой:
        - Нет, не надо.
        - Илья, - позвала мальчугана женщина в пальто, укладывая в пакет только что купленную выпечку. - Не приставай.
        Мальчишка торопливо сжал Леркину руку и бросился к матери.
        А Лерка осталась сидеть.
        И сидела до тех пор, пока ноги не перестали чувствовать мороз.
        Тогда она медленно встала. Чувствуя боль в ногах, озябших пальцах, двинулась в сторону школы.
        Уже подходя к бело-серому зданию, поняла, что творится нечто невообразимое: двор школы заполнен детьми, подростками, взволнованными учителями. По периметру, вокруг забора, примостилась шесть или семь микроавтобусов с яркими лейблами местных и федеральных телеканалов, низенький УАЗик следственного комитета. Лерка поморщилась: сейчас по школе поползут сплетни, домыслы бесконечные обсуждения. Дашку Синицыну не очень любили. За педантизм, бескомпромиссность. Она никогда не давала списывать и сама не просила. Всё делала сама. Кроме нее и Соньки у неё не было друзей. Так что шипение в спину и пересуды - безусловная перспектива на ближайшие несколько недель.
        Заступиться за подруг, прекратить сплетни и злословие кроме нее больше некому.
        И она приготовилась заступаться.
        - Вы - Валерия Ушакова? - неожиданно дорогу ей преградила немолодая брюнетка с каре, лиловый шарф плотно прилегал к шее, темное, чуть мешковатое, пальто, неловко сидело на незнакомке. Встретившись с ней взглядом, Лерка автоматически кивнула.
        Брюнетка заметно обрадовалась, махнула кому-то за спиной девушки. В ту же секунду в ее руках появился чёрный микрофон с круглой эмблемой одного из федеральных телеканалов:
        - Программа "Происшествия недели", - бойко выпалила она и сунула микрофон Лерке под нос. - Скажите, Валерия, насколько Вы удивлены случившимся? Замечали ли вы вспышки агрессии со стороны своей подруги Дарьи Синицыной, совершившей жестокое нападение на свою одноклассницу Софью Афанасьеву минувшей ночью?
        Лерка сделала шаг в сторону. Настырная брюнетка последовала за ней, глаза ослепил луч камеры оператора, навязчиво ловившей крупный план.
        - Отстаньте! - девушка оттолкнула руку с микрофоном.
        Она успела заметить, что к ним уже мчатся несколько репортеров. Лерка бросилась к зданию школы, прячась за группками школьников.
        - Бег зайца по пересеченной местности, - крикнул придурок Истомин и добавил: - Эй, у меня интервью возьмите! Я бойфренд Синицыной!
        Эти слова возымели магическое действие: все журналисты, обступив счастливого Пашку, в один момент забыли о существовании Лерки.
        Та, отрывисто дыша, захлопнула за собой тяжелые школьные двери. Заглянув через покрытое тонкой изморозью стекло, на группу вокруг Истомина, чертыхнулась. Боец за доброе имя подруг из неё получился слабенький. В страшном сне не представить, что там напридумывает этот самовлюбленный гад.
        Шумно вздохнув, она направилась к кабинету алгебры. Дернула за ручку - кабинет заперт.
        - Блин, где теперь мою сумку искать? - пробормотала, бессмысленно уставившись на табличку со словами "Кабинет алгебры".
        Зазвенел звонок с урока, гулко разлетаясь по пустынным коридорам, скатываясь, словно резиновый мячик, по каменным ступеням, путаясь в лохматой зелени комнатных растений вестибюля.
        Лерка почувствовала холод. Яркий зимний полдень подернулся сумеречной синевой. Из прилегающего к рекреации коридору до девушки отчётливо донеслось всхлипывание.
        - Эй, кто здесь? - эхо удаляющихся шагов в ответ.
        Она двинулась за ними, и, чем быстрее Лерка шла, тем быстрее они таяли за очередным поворотом. Она остановилась в центре просторного холла на третьем этаже:
        - Я дальше не пойду! - крикнула в темноту, чувствуя, как воздух вокруг леденеет. Легкая струйка пара сорвалась с губ и повисла облаком над головой. Движение справа. Лерка резко обернулась: в плохоосвещённом закутке между кабинетами физики и химии заметила фигурку, скорчившуюся на полу. Худенькие плечи вздрагивали, ладони сжаты в кулак в попытке согреть продрогшее пальцы, судорожное, с подвыванием, дыхание.
        - Эй, - тихо позвала Лерка и сделала неуверенный шаг навстречу.
        Фигурка встрепенулась, подскочила. Выставила вперёд тонкие дрожащие руки:
        - Не подходи.
        - Даха?! - голос сорвался на шёпот, сомнений быть не могло: перед ней, действительно, стояла Синицына, в тонком свитере с тёмными бурыми пятнами на локтях. Дашка была без очков и от того подслеповато щурилась, оглядываясь на каждый шорох. - Дашка! Это же ты!
        - Не подходи! Прочь!! Про-очь!!! - Дарья отшатнулась, впечаталась в стену.
        - Не бойся, Даша, всё нормально, - попыталась успокоить ее подруга. - Что случилось? Расскажи мне.
        Синицына повернула к ней бледное лицо в мелких ссадинах. Потрескавшиеся губы скорбно дрогнули. Из впалой груди вырвался порывистый вздох:
        - Я не знаю! Мы с Соней гадали. А потом всё пошло не так. Соня меня пугала. Только, знаешь, я думаю, это уже не Соня была.
        - А кто?
        Даша словно не слышала, продолжала говорить:
        - Соня бы так не могла. Так зло и больно.
        - Даша, скажи, что случилось. Я постараюсь помочь.
        Синицына скорбно изогнула губы:
        - Поздно, - она приблизила к Лере бледное лицо, при этом ее глаза распахнулись от ужаса. - Мне кажется, что я умерла.
        - Глупости, - отмахнулась Лерка. - А как бы мы с тобой тогда разговаривали?
        Бросила и ужаснулась собственной лжи. Подруги не успели узнать о ее открывшемся даре. Или проклятии. Но Лерка верила, что она может, она должна помочь… Утешить. Согреть. Успокоить.
        Дашка округлила глаза, тревожно прошептала:
        - Коридор. Не входи в него, - она сделала движение руками, словно рисуя в воздухе стены. - Там ОН. ОН ищет тебя.
        Она подслеповато смотрела куда-то вдаль, мимо Лерки. От тёмного, невидящего взгляда побежали мурашки по спине, Лерка повела плечом, стряхивая наваждение, убеждая, что подруга не причинит вреда.
        Во взгляде Дахи мелькнула обида:
        - А ведь и вчера он пришел за тобой.
        - Он? Кто он? - заикаясь от страха спросила Лерка, боясь, что услышит ответ. Заходясь в панике, что не услышит его.
        Но Дашка выставила вперед руки, прошептала:
        - На моём месте должна была оказаться ты! - она сделала неожиданный рывок к Лерке, глаза сверкнули неистовой яростью. А в следующее мгновение ее тело натолкнулась на невидимую им обоим преграду и грохнулось к ногам Ушаковой.
        Дашка, сгорбившись и обхватив голову, распростёрлась на кафельном полу, продолжая стонать:
        - На моём месте должна была быть ТЫ. ТЫ!!!
        Лерка сделала осторожный шаг назад:
        - Я постараюсь тебе помочь. Я не знаю как, но я что-нибудь придумаю.
        Синицына не реагировала, продолжая стонать и всхлипывать.
        - Ушакова, вот ты где! А я тебя весь день ищу, - неожиданно раздалось за спиной. Девушка резко обернулась: Тамара Ивановна. Ее заботливые руки привлекли к себе, воздух сразу стал теплее. - Это безумие какое-то. Я уже обратилась к их начальству, и в прокуратуру. Устроили облаву какую-то, всё им сенсацию подавай, - ворчала она, увлекая Леру в сторону учительской.
        Девушка оглянулась: в закутке между кабинетами физики и химии было привычно темно. И пусто.
        Тамара Ивановна продолжала:
        - Хорошо, что вы переехали, никто не знает твоего нового адреса, - бормотала она, - парочку дней в школу можешь не ходить, я с твоей мамой переговорю. Съездить тебе есть куда? Отвлечься? - Лерка отрицательно мотнула головой.
        - Ну, дома тогда. Дома, говорят, и стены помогают.
        Тамара Ивановна отперла учительскую, впустила ученицу внутрь.
        - Я твой портфель собрала, сюда отнесла, - она указала на пристроившийся в кресле темно-бордовый кожаный рюкзак с серебристой звездой на наружном кармане. - Чаю хочешь?
        Лерка потянула на себя лямку рюкзака:
        - Нет, не хочу. Спасибо за сумку. Я бы домой пошла, но боюсь там опять на меня нападут папарацци.
        - Не волнуйся. Всех уже разогнали. Иди смело.
        Лерка выскользнула в коридор. Проходя мимо закутка, еще раз бросила туда взгляд, вздохнула, увидев там опять только пустоту.
        Она спустилась по широкой лестнице в фойе, аккуратно перешагнула через мокрое: Глэдис только начала мыть полы.
        - До свидания, Глэдис Маратовна, - попрощалась девушка со словоохотливой уборщицей, которой явно запретили открывать рот. Та небрежно кивнула в ответ.
        Лерка вышла на крыльцо. Зимы в этом году не было. Снег выпал в конце декабря, растаял на вторые сутки. На старый Новый год была настоящая метель, посеребрила скованную асфальтом и гранитом Москву. Вот и сейчас мелкая взвесь словно ледяная пыль кружила над Леркиной головой. Плотнее закутавшись в снуд, девушка шагнула за школьную ограду.
        - Валерия, подождите, пожалуйста, - настырная журналистка уже бежала к ней. Оператор торопился следом.
        - Я не даю интервью, - буркнула Лерка, отворачиваясь и направляясь к метро.
        - Я хочу задать всего несколько вопросов, - настаивала брюнетка. - Прошу вас. Ваши одноклассники наговорили столько, что ваша подруга, буквально, выглядит как маньячка для наших зрителей.
        Ушакова остановилась. Почувствовав внезапную слабину, брюнетка воодушевилась:
        - Ну, что ответите на пару вопросов?
        - Хорошо, но только пару, - отрезала школьница и развернулась. Оператор тут же вскинул камеру на плечо.
        - Как вы считаете, Дарья Синицына совершила то, в чём его подозревают?
        - Вы имеете в виду: могла ли она убить подругу? - Лерка вспомнила несчастную фигурку там, в глубине третьего этажа. - Нет, Дашка никого не могла убить.
        - Но мама потерпевший Афанасьевой утверждает…
        - Мало ли что она утверждает? - вспылила Лерка. - Ее ведь там не было.
        - Откуда вы знаете? - ошеломленно спросила журналистка. Лёрка смутилась: - То есть вы верите, что тётя Майя видела, как убивают ее дочь и никак не вмешалась? И позволила убийце дочери совершить самоубийство?
        Она прищурилась, понимая, что вывернулась удачно. Брюнетка кивнула:
        - А в каких отношениях погибшие было с одноклассниками?
        - Нормальных.
        - Это в каких, по-вашему, нормальных?
        - Нормально - значит, особо ни с кем не конфликтовали.
        - А с Павлом Истоминым?
        Лерка поперхнулась от удивления:
        - Да ни в каких!
        - А ОН утверждает…
        - Врет, - бросила Лерка чуть более резко, чем хотела.
        - Он говорит, - не унималась корреспондент, - что у них даже…
        - Врёт. Я не уверена, что он знает, как ее зовут. Звали, - поправила себя девушка, плотнее кутаясь в куртку. - Послушайте. Дашка хорошая девчонка. Умная, талантливая, увлеченная. Таких не очень любят - они как белые вороны. Не о шмотках, не о парнях с ними не по базаришь.
        - В тихом омуте, говорят, черти водятся, - усомнилась брюнетка.
        Лерка покачала головой:
        - Нет, только не Даха.
        Глава 11. Тень за бортом
        В полутьме запутанных лабиринтов медленно, покачиваясь, плыла его тень: обвисшие щёки покрылись тёмной щетиной, серая рубашка из тонкого индийского хлопка расстёгнута до середины груди, оголяя широкую волосатую грудь, тёмные брюки измяты и будто бы коротки.
        - Чёрт бы побрал этого придурка, - ругал он своего водителя, завезшего его в неизвестную глушь и, очевидно, бросившего.
        Впервые в жизни совершенно ничего не помнил. Как он оказался в этом дурацком месте, почему он неопрятно одет, не обут, почему у него в руках зажата стопка скомканных бумаг, и где, чёрт возьми, мобильный. Единственное разумное объяснение, которое хоть как-то умещалось в тяжёлой после алкоголя голове, что его, сильно нетрезвого, по делу или ради забавы, привезли сюда.
        - В любом случае, найду выход - уволю всех нах. р, - в сердцах ругнулся он, когда заметил в темноте белеющее пятно. - Эй, кто там, сюда подойдите! - голосом, привыкшим командовать, позвал он.
        Фигура подвинулась чуть вперёд, чем его только раздразнила. Он длинно и сложно матюгнулся:
        - Иди сюда, сказал! - гаркнул. - Мне нужен телефон. Срочно.
        Фигура не шевелилась. Спокойно выслушав ещё одну, более горячую, чем первая, тираду, она неохотно выдвинулась из тени.
        Белое лицо с тёмными кругами под глазами, плотно сжатые губы, волосы чёрной пеной рассыпались по плечам. Его сердце почувствовало неладное. Ноги сами сделали шаг назад.
        Женщина недобро ухмыльнулась. Крывшееся во взгляде торжество сверкнуло и затаилось:
        - Узнал. Вижу - узнал, - прошептала она хрипло.
        - Н-нет, - соврал он, заикаясь. - Ты кто?
        Она сделал ещё шаг, понимая, что победила. Он вжал голову в плечи, взвизгнул:
        - Что вам от меня надо?!
        - А что тебе от меня было надо - помнишь? От меня, от детей моих?
        - Я вас не знаю! - исступленно крикнул он.
        Женщина встала чуть ближе, позволив себя разглядеть.
        - Хрусталёва, 27, помнишь? - проговорила она. - Дом, костью вставший между тобой и деньгами? Дом, который ты приказал сжечь, помнишь?
        Его глаза округлились, буквально вываливаясь из орбит. Он метнулся к стене, больно ударился голой пяткой, взвыл:
        - Я не понимаю, о чём вы говорите!!! - документы рассыпались вокруг него, подхваченные холодной поземкой, скорбно покачивались.
        Стоило ему это проговорить, как руки стали покрываться слоем чёрного жирного пепла, будто тлея.
        Он в ужасе уставился на раскрытые ладони.
        - Я не виноват… Я не знал… Это не я, - бормотал он.
        Пепельные языки метнулись к плечам, обнимая жирную фигуру. Там, где они касались человека, оставался прах и тлен.
        Мужчина взвизгнул, рухнул перед женщиной на колени:
        - Прости!!! Я не..
        Еще одно отрицание, еще один виток угольно-чёрного языка, на этот раз располосовавшего небритую щёку.
        Крик застрял в глотке, перешёл в бульканье. Белки огромных глаз блестели в полутьме, отражая его безмолвный ужас, пока не растаяли и они.
        Прозрачная струйка пепла поднималась над тем местом, где только что стояла душа убийцы.
        Но вскоре растаяла и она, оставив ворох полуистлевших бумаг.

* * *
        Лерка неторопливо брела от метро. Снег, выпавший было утром, опять таял, отчего под ногами чавкала серо-коричневая жижа. Она шла к своему старому дому. Тому, в котором, ей казалось, жить так неуютно и дискомфортно. Примитивные качели, железные, крашеные дешёвой голубой краской, с отбитым сиденьицем, сиротливо поскрипывали на ветру. Лерка перешагнула через низкую оградку, прошла по мокрому снегу к ней, присела. Та скорбно всхлипнула.
        - И я скучала, - словно живой, ответила ей девушка. - Представляешь, Соньки с Дашей нет. Даша меня винит…И мне страшно. Что, если она права.
        Вдалеке выла сирена скорой помощи.
        - Кому-то плохо, - прокомментировала Лерка, прислонившись щекой к железным прутьям, - и мне плохо. Только мне скорую никто не вызовет.
        Разбрызгивая грязь из-под колес, во двор въехал белый микроавтобус с красной полосой по борту и красным крестом. Мигая ярко-голубы, с шумом остановилась около Дашкиного подъезда. Лерка замерла, приглядываясь.
        Из автомобиля торопливо выскочила бригада, несговариваясь, двинула к дому. Лерка соскользнула с качели, подошла ближе. В машине скорой помощи остался только водитель - пожилой мужчина с красными от сигаретного дыма глазами. Открыв окно, он неспешно курил.
        - Здравствуйте, а вы в какую квартиру? - несмело спросила она. - Не в пятнадцатую?
        Водитель покосился на нее:
        - А тебе-то что? Может, и в пятнадцатую…
        Лерка встала совсем близко, осторожно дотронулась до края стекла:
        - Важно. Вдруг, к знакомым…
        Он не успел ответить: двери подъезда распахнулись, из-за них выскочил молодой человек в синей спецодежде, подсунув под дверь кирпич, закрепил ее. В это же мгновение Лерка увидела, как двое мужчин, в одном из которых она не сразу узнала постаревшего и осунувшегося Дашкиного отца, вели под руки женщину: седые волосы растрепаны, почерневшее лицо, пальцы судорожно цепляются за стены.
        - Глебушка, - горячо шептала она, - мне нельзя в больницу, мне Дашу надо дождаться. Она придет, а ужин-то не готов… Глебушка.
        «Господи, это же её родители!» - стучало в висках.
        Дашкина мама не сопротивлялась, позволяя себя уложить, закрепить ремнями, заглядывала в глаза, хватала за руки, холодные, торопливые, равнодушные.
        Глеб Валерьевич сумрачно кивал, усаживался рядом, поглаживая её ладонь. Пряча взгляд, бормотал что-то утешительное, Лерка не могла разобрать, что. Женщина всё говорила, срываясь то на хрип, но на визгливое всхлипывание.
        - Всё хорошо будет. Поправитесь? накормите, напоите, - зачем-то врал фельдшер.
        Хлопнули дверцы, взвизгнули тормоза, скорая дала задний ход, обрызгав одинокую Лерку ледяной жижей.
        Почему она не подошла к Глебу Валерьевичу? Почему не сказала, что не верит в виновность Даши? Почему стояла, затаив дыхание, глядя на их измученные горем лица, серые, с впалыми скулами и искривленными ртами?
        Бежать за ними? Сердце судорожно билось в груди. Похолодевшие пальцы искали телефон. Нашли.
        Лерка погладила его успокаивающе-чёрную поверхность. Прижала к губам, чувствуя, как её окружает холод. Мелкой изморозью покрываются неказистые прутья ограды на детской площадке, завитками укладывается мороз на неживые окна, тонкой коркой схватываются чёрные лужи.
        - Кто здесь? - её голос утонул в нарастающем шорохе.
        - КТО ЗДЕСЬ?! - крикнула она в темноту. Звуки стихли, будто существо, кравшееся рядом, желавшее обступить Лерку со всех сторон, внезапно замерло, прислушиваясь. - Зачем я вам?
        Последняя фраза прозвучала жалко и беспомощно. Тот, который стоял рядом, внезапно отступил.
        В руке завибрировал телефон, разгоняя последние шорохи. Лерка посмотрела входящий номер: мама.
        - Лерка, алло! - тревожный голос.
        - Я здесь, - Лерка стряхнула с плеч оцепенение, раздражаясь собственной трусости и бестолковости. - в смысле, домой иду.
        - Давай скорее. Я волнуюсь. Может, тебя забрать? Я на машине…
        - Да я сама, - но прозвучало это, видимо, не очень убедительно.
        - Ты прямо сейчас где?
        - У нашего старого дома…
        Молчание в трубке всего секунду, порывистый вздох:
        - Стой там, я сейчас тебя заберу.

* * *
        Лишь оказавшись в уютном тепле маминой тойоты, Лерка почувствовала себя в относительной безопасности.
        - Ты чего сразу домой не пошла? - спросила та, наконец, сворачивая на Ленинградского шоссе.
        Лерка молчала. Как объяснить матери, что её сюда ноги сами несут? Что здесь осталось для неё что-то важное, что-то нужное. Что в новом доме она чувствует себя словно в платье с чужого плеча. Сказать - и опять пристыженно выслушивать доводы о своей неправоте.
        Поэтому Лерка молчала.
        - Мне Тамара Ивановна звонила, - тихо проговорила Светлана Павловна. - Рассказала, что у вас там в школе творится.
        Лерка откинулась на сиденье, прикрыла глаза.
        - Я думаю, больше ты в эту школу не пойдёшь.
        - Почему?
        - А ты хочешь, чтобы тебя все дёргали из-за этой истории? Косились учителя, шептались за спиной одноклассники? - мать опять начинала нервничать. - Почему ты молчишь?
        - Потому что не хочу говорить… Там, в нашем старом дворе, я видела, как Дашкину маму забирает скорая, - зачем-то она сказала это вслух. - А я даже не подошла к ним.
        - Интересно, чтобы ты могла сделать? Чем помочь, - вздохнула мать, замирая на очередном светофоре.
        - Я к ним даже не подошла…
        Светлана Павловна покосилась на дочь: бледная, с синевой под глазами, та выглядела совсем больной:
        - Ты бредишь. Мне кажется, надо тебя показать Иван-Саввичу.
        Иван Саввич - тот самый врач, толстый дядька в круглых очках и со смешными усиками как у почтальона в мультике, который лечил ее десятилетнюю. Лерка содрогнулась, представляя тусклый свет диспансерного коридора с длинными рядами унылых кожаных стульев.
        - Не хочу, - бросила Лерка скорее себе, чем матери. Но та приняла на свой счёт и сжала губы:
        - Мало ли, чего ты не хочешь, - резко отозвалась она. - Если ты помнишь, как твой законный представитель, я могу даже настоять на госпитализации…
        Лерка открыла глаза:
        - Хочешь упрятать меня в психушку? Тогда уж, будь спокойна, никакого перешептывания и переглядывания за моей спиной не будет. Ещё бы, Лерка Ушакова спятила. Тоже на людей, небось, бросается…
        Девушка отвернулась к окну, разглядывая прохожих. Безнадёжно тусклые лица, прячущие за деловитостью равнодушие. Опущенные глаза. Не дай Бог, коснуться чьей-то боли. Не дай Бог, увидеть чью-то беду. Даже дети, упав, плачут навзрыд, точно зная, что никто не пожалеет. «Подумаешь!». А ему в коленках холодно, рукавички промокли и теперь точно придётся идти домой, в крохотную благоустроенную скорлупу с видом на серые квадратики окон.
        На перекрёстке мелькнуло что-то знакомое. Лерка не успела сообразить, разглядеть. Пятно. Нечто важное.
        Она оглянулась назад, но наваждение растаяло.
        - Лера, мне не нравится твой тон, - продолжала мать. - Тебе нужна помощь, а любое её проявление ты воспринимаешь в штыки.
        - Не воспринимаю. Просто мне не нужна помощь психиатра. И я высказалась об этом прямо. Разве я обязана во всем с тобой соглашаться? - Лерка вглядывалась в пешеходов, пытаясь уловить ускользнувшее важное.
        - Можешь не соглашаться, но сейчас я не уверена, что ты в силах оценить свое состояние! - мама нервно барабанила пальцами по коричневому пластику руля.
        - Ты хочешь сказать, что я - шизофреничка? - Лерка взглянула на мать и увидела за окном Татьяну Селиверстову, всё в том же испачканном сажей балахоне, растрёпанная и потерянная, она стояла в толпе пешеходов, ожидающих зелёного сигнала. Увидев Лерку, она будто вскрикнула и тут же испуганно прикрыла рот руками, глазами показывая на проезжую часть.
        Мелкая взвесь, вырвавшаяся из-под колес соседних машин, на мгновение кристаллизовалась, сформировав парящую над асфальтом вытянутую фигуру. Совсем рядом, в метре от Лерке. Настолько рядом, что она могла видеть даже тёмные провалы глазниц и открытый в голодном зевке рот.
        Видимо, она закричала: мать резко затормозила, сзади тоже послышался визг, испуганные пешеходы отскочили от тротуара:
        - Ты с ума рехнулась?! - мать вцепилась в Леркино плечо. Увидев испуганное лицо дочери, она заплакала: - Что, что ты там увидела?
        А Лерка увидела того, о ком говорила Даша. Того, кто пришёл за ней, ненароком захватив случайных свидетелей. Того, о ком пыталась предупредить Татьяна.
        Того, кто следует за Леркой.
        Глава 12. Я не сумасшедшая!
        Вечером Леркина мать зашла к дочери в комнату. Та устроилась на кушетке у окна, плотно укутав ноги в серый колючий плед, и, засунув в уши капельки наушника, делала вид, что читает книгу. Делала вид, потому что глаза у неё были закрыты, книга сиротливо пристроилась на коленях.
        Светлана Павловна вздохнула.
        - Лер, я, верно, палку перегнула в машине, - начала она, подходя ближе. Легкий писк в комнате и удушливые биты подсказали, что дочь её не слышит. Она дотронулась до её колена: - Лер, послушай меня…
        Девушка нехотя потянула за провода, наушники выпали на грудь. Уставилась на мать настороженно.
        - Лер, я понимаю, что тебе сейчас нелегко. Просто, это так неожиданно, - она растерянно огляделась, присела на край кушетки. - Тамара Ивановна позвонила, и я… Запаниковала.
        - Я тоже, - отозвалась Лерка. - Запаниковала.
        Лерка облизала губы, словно решаясь на что-то, отвернула к окну: Москва медленно загоралась ночными огнями, отражалась в сверкающих лужах, рассыпалась фейерверками иллюминаций, продолжая праздник жизни.
        - Мам, отчего ты мне не веришь? - когда Лера снова посмотрела на мать, в её взгляде исчезли последние крохи неуверенности.
        Светлана Павловна опешила:
        - В каком смысле?
        - В смысле того, что я вижу. Тех, кого я вижу.
        Мать, подцепив сброшенные дочерью сомнения, как вирус, подняла брови:
        - Потому что тех, кого ты видишь, не существует.
        - Откуда ты знаешь?
        - Этого не надо знать или не знать. Этого просто нет, - Светлана Павловна попыталась рассмеяться. Вышло ненатурально.
        Лерка плотно сжала губы:
        - Знаешь, несколько веков назад люди так же говорили, что Земля плоская, и Солнце вертится вокруг неё. Всех, кто считал иначе, приводя сотни доказательств, называли еретиками. И даже сожгли Джордано Бруно на костре.
        - К чему ты мне это все говоришь? - нахмурилась Светлана.
        - К тому, что за сотни лет ничего не изменилось: то, что не видит большинство называется ересью, лженаукой или больным воображением. Я видела Дашку Синицыну сегодня в школе, вот так же отчетливо как тебя сейчас! И мне это не показалось. И никогда не казалось: ни в десять, ни в двенадцать лет, ни тогда, когда умерший два года назад Гашин дед рассказал, куда спрятал клад. Они приходят ко мне.
        Леркина мать, широко распахнув глаза, уставилась на дочь. И Лерка поняла: проблема не в том, что мать не верит, а в том, что она не хочет верить.
        Девушка устало прикрыла веки. Потянулась за капельками наушников.
        - Гаша, кстати, завтра приезжает, - голос матери, натянуто-радостный.
        - Зачем?
        - Азалия попросила: они с Максиком на реабилитацию едут в Новосибирск, - улыбнулась мама. - Да, я и сама рада: не хочу, чтобы ты целый день дома одна была. Встретишь её? Что-то около половины второго, Казанский вокзал.
        Лерка кивнула: Агафья - это хорошо. Хоть один человек в доме не будет смотреть на неё, как на сумасшедшую.
        - Зачем?
        - Азалия попросила: они с Максиком на реабилитацию едут в Новосибирск, - улыбнулась мама. - Да, я и сама рада: не хочу, чтобы ты целый день дома одна была. Встретишь ее? Что-то около половины второго, Казанский вокзал.
        Лерка кивнула: Агафья - это хорошо. Хоть не будет смотреть на нее, как на сумасшедшую.

* * *
        Это случилось минувшим летом. После очередной серии сеансов у Ивана Саввича, Лерке был рекомендован морской воздух, смена обстановки и приятные эмоции. Светлана Павловна вспомнила о своей троюродной сестре Азалии, проживавшей в Анапе.
        У Азалии двое собственных детей - Гаша, примерно Леркиного возраста яркая и уверенная в себе красавица, и Максим, десятилетний отпрыск, болезненный на вид и на характер. Кроме Лерки к ней еще была отправлена родственница по линии мужа из Питера, Рита. Азалия поселила детей в летнем домике с удобствами во дворе, а основной дом активно сдавала отдыхающим - зарабатывала деньги.
        Максику на лечение. У того, как выяснилось, сформировался тяжелый порок сердца. Требовалась не только операция, но и длительная реабилитация. Денег на которую у растившей в одиночку детей Азалии не было.
        Лерка старалась держаться в стороне от Гашиных забав и ухажеров с их примитивными ухаживаниями и подкатами к «московской штучке», так что скоро она им надоела и могла наслаждаться теплым морем, мягким песчаным пляжем и незатейливыми развлечениями курортного городка.
        Пока не случилась над их домом непогода. В ночь с одиннадцатое на двенадцатое июля разразилась страшная гроза. Белые молнии мелькали в чернильно-синей мгле, корчась в предсмертных судорогах, взрываясь утробным ревом, от которого содрогались внутренности.
        Лерка не спала. Лежа на спине и закрыв глаза, она прислушивалась к тому, как громовые раскаты отдаются в груди. Соседняя кровать скрипнула, а следующее мгновение к ней под одеяло забралось костлявое тело Ритки и пристроилось ледяными ступнями к Леркиным ногам:
        - Лер, можно к тебе, - прошептала родственница, перетягивая на себя тощее байковое одеяло.
        - Ритка, блин, хоть ноги свои холодные не прислоняй! - в сердцах пробормотала девушка.
        Рядом, через проход, организованный двумя допотопными тумбочками, вздыхала Гаша. Её шестилетний брат Максим перебрался к ней пятью минутами раньше и теперь лежал, широко раскрыв глаза, тревожно всматриваясь в полыхающую синевой темноту.
        Вспышки молнии освещали фигуру, словно сотканную из лунного сияния. Лера присмотрелась: высокий старик в светлой, застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он делал руки «козырьком», приглядываясь к встревоженным детям, иногда поправлял узкий ворот, словно тот ему мешал.
        Лера закрыла глаза.
        Под звуки удаляющейся грозы, услышала: кто-то прошёл около её кровати - она почувствовала холодок, прокравшийся тонкой струйкой по позвоночнику, и готова была поклясться, что этот «кто-то» склонился над ней - холодное дыхание слегка коснулось щеки.
        Её это не касается.
        Она на отдыхе.
        В летней кухне тихо тренькнула посуда, скрипнула под кем-то невидимым в темноте табуретка. Хлопнула входная дверь, и, наконец, всё стихло. Кроме дождя. Он еще долго уныло барабанил по крыше, успокаивая в конец разыгравшееся воображение.
        Лера, протяжно выдохнула, и, кажется, только задремала, как почувствовала, что через неё перешагивают - это проснулась Ритка, поплелась умываться и заваривать чай.
        В кухне весело зашумел чайник. Разговаривать с соседями по комнате не хотелось.
        Лерка укрылась с головой одеялом, демонстративно отвернувшись к стене.
        Гаша и Максим шептались рядом. Сквозь зыбкий сон до девушки доносились обрывки их встревоженных слов:
        - Ты его видела, Гаш? - душным шёпотом спрашивал Максик.
        - Кого? - голос Гаши, как обычно, суровый и неприветливый.
        - Дедушку.
        Та фыркнула:
        - Какого ещё дедушку! Макс, не выдумывай! Иди чистить зубы и гулять.
        Скрипнула кровать. Максик сопел, но не уходил, топтался рядом.
        - Гаша, - тихо прошептал он, - я боюсь.
        - ЧЕ-ГО?
        - Я знаю, ты тоже его видела, - утвердительно прошептал мальчик. - Ты специально не говоришь мне. Но я вот думаю… А вдруг, он пришёл за мной?
        Он ещё раз тревожно вздохнул и вышел из комнаты.
        Сон как рукой сняло.
        - А с чего это Максик глупостями голову морочит? - спросила у Гаши: та устроилась перед зеркалом, тщательно расчесывая длинные густые волосы, предмет неистовой зависти сверстниц. Покосившись на родственницу, она неприветливо буркнула: - Не твое дело. Вставай, сегодня твое очередь полы драить.
        Лерка приподнялась на локтях:
        - Дедушка давно умер?
        - Года два назад.
        Гаша, нацепив солнечные очки, вышла из комнаты, во дворе послышались ее распоряжения для младших: собрать разбросанные детали велосипеда, помыть посуду, сходить в магазин за хлебом и молоком.
        Лерка стянула с себя пижаму, нырнула в длинный цветастый сарафан, удобный уже тем, что его не надо было ежедневно гладить. Схватила Гашкин гребень с тумбочки, несколько раз небрежно провела по рыжим космам, перехватила волосы в хвост. Не слишком аккуратно, но без разницы. Довольно прищёлкнула языком.
        - Сначала - купаться, потом - мыть полы! Я на отдыхе! - скомандовала она сама себе, и, схватив широкополую соломенную шляпу, и нацепив солнечные очки, выплыла из домика.
        Несмотря на ранний час, солнце парило нещадно. Ветер лениво шевелил кроны редких деревьев, в высоком небе неуверенно замерло одно-единственное облачко. Лужи, оставленные ночным ливнем, закипали на разгоряченном асфальте, оставляя в воздухе тоненькие вертикальные струйки. Оглушительно пах кипарис.
        Лерка сорвала маленькую зелёную шишку, наивно мягкую и беззащитную, слегка смяла пальцами. Терпко запахло домом, соснами.
        Она вздохнула и медленно побрела в сторону центра города: идти на море расхотелось.
        Пройдя через старые, заросшие травой трамвайные пути, девушка миновала небольшой уютный сквер, с неказистым фонтаном и длинными деревянными скамейками, под тенью которых сейчас печально прятались голуби, и остановилась перед втиснувшимся между деревьями киоском с громким названием «Экскурсионное бюро».
        За стеклом красовался сильно выгоревший плакат с изображением вида на развалины. Лерка пригляделась.
        Красивое место. Низкий горизонт закрывали серо-голубые руины средневековой часовни: три щербатые стены (четвёртая, дальняя, практически полностью обвалилась), через узкие стрельчатые окна проглядывало небо, тонкий пояс орнамента почернел от времени, местами и вовсе отвалился, обнажив фрагменты изъеденного солёным воздухом кирпича. Уже не осталось и следов от массивного фундамента - его поглотила земля, укрыв бурьяном; широкие ступени обвалились и поросли травой, а остатки кровли валялись тут же, заботливо прикрытые сеткой от растаскивания и разворовывания на сувениры.
        Объект культурного наследия.
        Её обдало холодком, будто октябрьский сквозняк дотянулся - за тёмной оградой часовни виднелись нестройные ряды покосившихся надгробий. Рядом с некоторыми из них светлели полупрозрачные блики. Лера нахмурилась: тысячи глаз ежегодно любуются фото, и только некоторые могут увидеть на нём неясные силуэты, настороженные, когда-то живые, лица.
        Толчок в спину.
        Лера резко обернулась: никого. Холодок вдоль позвоночника подсказывал - не показалось.
        - Кто здесь? - она вглядывалась в сонный полумрак между деревьев.
        Глухо ухнуло в голове:
        - Назар. К тебе пришёл.
        Голос тихий, едва различимый, словно доносившийся с Северного полюса.
        - Зачем? - её собственный голос прозвучал требовательно и спокойно.
        В густой тени проявился полупрозрачный силуэт. Пожилой мужчина, на вид глубоко за восемьдесят, если не больше, в светлой рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Ворот жёсткий - жилистой рукой он то и дело поправлял горловину, пытаясь ослабить. Высокий лоб, прямой светлый взгляд, пронзительный и немного настороженный, седая окладистая борода.
        Ошибки быть не могло - это тот самый старик, что приходил в грозовых вспышках.
        Лерка сделала шаг назад. От острого чувства тошноты, сковавшего ноги страха, перехватило дыхание.
        - Что вам надо-то от меня? - пискнула она, шарахаясь к ларьку экскурсионного бюро.
        - Максим, - донеслось до неё. - Помоги…
        Девушка отпрянула на миг, замерла. В голове мелькали, не успевая фиксироваться мысли.
        - Эй, девушка, вы экскурсию покупать будете? А то я на перерыв закрываюсь, - из полукруглого окна киоска выглянуло всклокоченное и отёкшее от жары лицо.
        Лерка резко повернулась и помчалась в сторону дома тёти Азалии.
        - Сумасшедшая! - услышала вслед.
        Уже подбегая к заброшенным трамвайным путям, Лера поняла - что-то случилось: ворота широко распахнуты, старенькая «четвёрка» отогнана вглубь двора, почти на роскошные клумбы.
        У ворот скорбно жалась Ритка, с красными, зарёванными глазами.
        - Что с Максиком?
        - Откуда ты знаешь? - Ритка удивлённо моргнула. - Их «скорая» в больницу забрала. Минут пять, как уехали. И Гаша тоже с ними.
        - Так что случилось-то?
        Рита повернула к ней несчастное, заплаканное лицо:
        - Ему плохо стало. Резко побледнел и упал. Я думала - балуется, смеяться начала. Тетя как раз на работу уходила, увидела, - Ритка виновато всхлипнула. - Говорят, шансов мало… Оказывается, острая сердечная недостаточность у него.
        Девушка обняла ее, вглядываясь в темноту.
        Вернулись с моря постояльцы, затянули песни, загомонили ребятишки, Ритка, сгорбившись, задремала на веранде. Ни Гаши, ни тёти Азалии не было видно до позднего вечера.
        - Да когда уже! - в сердцах бросила Лера.
        Калитка протяжно скрипнула, пропуская внутрь ссутулившуюся фигурку в белом джинсовом комбинезоне.
        - Гаша! Наконец-то! - бросилась к ней Лера.
        Родственница кивнула, медленно опустилась на крыльцо, устало вытянула ноги.
        - Максику плохо совсем, состояние критическое, - безжизненно и обречённо прошептала она, у Лерки сжалось сердце. - Операцию надо делать. Сейчас он в реанимации. Завтра будут перевозить в Краснодар. Здесь такое не умеют.
        Лера опустилась рядом, осторожно взяла за руку.
        - Врач сказал, уже сейчас решить вопрос с курсом реабилитации, лекарства частично по квоте, но не все. Если всё пройдёт хорошо, Максимка поправится.
        Лера натянуто улыбнулась:
        - Ну, вот видишь, всё хорошо, значит, будет!
        Гаша посмотрела на нее затравленно:
        - На реабилитацию надо много денег. Это же санатории специальные, тренажёры, физио… Масса всего. Что-то, конечно, бесплатно. Но не всё. Маме с ним придётся ехать, жить в Краснодаре, потом в Новосибирск. На что там жить? Как? Даже, если дом продать, столько не наберём: он ещё лет пятнадцать в ипотеке. Если только чудом.
        И она отвернулась.
        - «Чудом», говоришь, - автоматически повторила Лера, приглядываясь к зарослям дикого винограда около летнего домика. Там, она это точно знала, настойчиво мелькала знакомая сутулая фигура. - Ну, пойдём, узнаем, что там за чудо припасено.
        Она резко встала и направилась в сторону летнего домика, в котором они с ребятами жили. Гаша закатила глаза, но последовала за ней.
        В полумраке небольшой комнаты, около старого комода, заполненного давно забытым хламом, парила фигура всё того же деда, назвавшегося Назаром, в руке он держал сложенный вшестеро лист бумаги. Посмотрев внимательно на Леру, указал на деревянные плахи под ним.
        - Ты чего, Лер? - в затылок горячо дышала Гаша.
        - А что, дом этот старый?
        - Ну, да. Дедушка его в семьдесят втором строил, ещё бабушка жива была.
        Лера толкнула комод. Тяжёлый. Ещё, наверное, дореволюционный.
        - Помоги.
        Она уперлась в стену, пытаясь отодвинуть раритетную мебель.
        - Да ты чего?!
        - Ты будешь помогать или нет?! - крикнула ей Лерка.
        Вдвоём, пыхтя и чертыхаясь, они едва сдвинули комод в сторону на несколько сантиметров.
        На окрашенном красным полу остались царапины и четыре кружка застарелой краски - последний ремонт делали, не отодвигая комод. Лерка легонько постучала по плахам: никаких изменений. Интересно, что хотел показать старик?
        - Ты меня пугаешь, - прошептала Гаша, отдуваясь и невольно вспомнив, что родственница, вроде как болела чем-то, с головой у неё не всё в порядке, вроде как. - У тебя сейчас взгляд, как у тёток из программы про экстрасенсов, когда они человека в багажнике машины ищут…
        Лерка хмыкнула, но промолчала. Её внимание привлек плинтус: более короткий, чем остальные, его явно вынимали после окрашивания, причем, не однократно. Края повреждены, на них отчетливо заметны сбои и порезы от ножа или зубила, которыми его отковыривали.
        - Нож принеси с кухни, - прошептала, дотрагиваясь мелких щепок.
        Гаша сунула под нос кухонный тесак, с любопытством присела рядом:
        - Взламывать будешь? Мама все равно дом сносить хотела, так что без разницы.
        Лерка подковырнула плоскую деревянную плаху. Старое, ссохшееся дерево поддавалось с трудом, крошилось под лезвием. Цепляя его то с одного конца, то с другого, разворачивая нож, девушка методично расширяла щель. Гаша, округлив глаза, наблюдала за ее стараниями. Наконец, протяжно скрипнув и разломившись наискосок, плинтус оторвался.
        Между стеной и полом чернела глубокая щель.
        Гаша наклонилась, заглянула внутрь.
        - Да уж, дом, и вправду, сносить надо, таки трещины…
        Лерка потянулась за сумкой, достала телефон. Включив фонарик, посветила внутрь. Синий луч уперся в глухую стену.
        - Странно, - протянула задумчиво.
        - Что странно? А что ты там ожидала увидеть?
        Лерка посмотрела на Гашу:
        - Дед, высокий такой, с окладистой бородой. Глаза светлые, ясные. Знаешь такого?
        Гаша пожала плечами:
        - Ну, на деда моего похоже.
        - Вот он на это место показывал. Видно, там что-то важное хранится.
        Родственница смотрела на нее исподлобья, улыбалась недоверчиво.
        - Твоя мама сказала, что у тебя не все в порядке с головой, но я не думала, что до такой степени, - пробормотала. - Дед умер два года назад.
        - Тогда откуда я знаю, что его звали Назар, как он выглядел - знаю?
        - Мама упомянула где-нибудь…
        - И что похоронили вы его в светлой рубашке, новой, воротник ему жмет, потому что мал?
        Гаша насторожилась.
        - Откуда я знала, что здесь, за комодом, тайник его? - Лерка засунула руку вглубь щели, чуть левее того места, где крепилась оторванная плаха. Рука нащупала твердый предмет в мягкой тряпице. Девушка аккуратно потянула за ее край и вытащила наружу пыльный сверток бурого цвета.
        Гаша ахнула.
        Лерка, положив сверток между ними, подцепила ногтями плотно завязанный узел, отдернула тряпку: перед ними оказалась потемневшая от времени жестяная коробка.
        - Откуда? - прошептала Гаша.
        - Открывай. Это дед Назар для вас прятал, на черный день. Видимо, он наступил.
        Гаша дрожащими пальцами приподняла крышку: несколько плотно затянутых свертков. Девушки развернули один из них - по старой газетной вырезке рассыпались золотые червонцы. Лерка присмотрелась к надписи: «Александр III».
        - Царские червонцы? Откуда? - она посмотрела на родственницу.
        Та только неуверенно пожала плечами:
        - Мама рассказывала, дед вроде как из графьев был. Бабушка, говорит, их с братьями от голода спасла, продав серёжку с изумрудом. Я не верила никогда - откуда у нас такая…
        - А что в остальных свертках?
        Плотная коричневая бумага подалась легко, открыв девчонкам сокровища: старинное колье с аметистами, длинную серьгу с деформированным ушком и крупным, закрепленным лапами ящера, изумрудом.
        ГЛАВА 13. АХЕРОН[4]НЕ ЗНАЕТ БРОДА
        - Стой! - они бежали по бесконечному лабиринту: зеркала в тяжелых рамах, высокий сводчатый потолок и сквозняк, запах сырости и прогнившей плоти.
        На счет последнего все было более-менее ясно - тошнотворно-сладкую вонь источало тонконогое существо. Оно волокло их, неистово вырывающихся, по каменным плитам. Они видели там, за белеющим еще в темноте просветом, побледневшее лицо Сониной матери, ее потускневший взгляд и оседающую фигуру. Соня кричала до хрипоты, задыхаясь от бессилия. Пока существо, тащившее их, не свернуло. Тогда крошечный квадратик света исчез. Как и надежда.
        Сонька взвыла, изогнулась, с силой пнула чудовище по костлявой пятке. Тот попробовал перехватить ее за щиколотку, наклонил морду, но получил кулаком в челюсть. Слюнявая пасть хрустнула, чудовище рассвирепело. Дикий рык, бросок на девушку.
        Она била носком по его ногам, неистово царапаясь.
        - Дашка, помоги!!!
        Дарья, которую чудовище выпустило из вида, сосредоточившись на Афанасьевой, сидела у стены, поджав разбитые коленки к подбородку, сцепив руки в замок до синевы, до хруста в суставах и подслеповато улыбалась: очки где-то потерялись. Но не шевелилась, наблюдала за схваткой со стороны.
        - Дашка, да что с тобой?! - хрипела Сонька, когда монстр прижал ее к полу так сильно, что потемнело в глазах. Ее словно на вертел насаживали - боль от поясницы до основания черепа не давала дышать. Руки оказались прижаты над головой. Афанасьева билась, извивалась всем телом, уворачиваясь от монстра, понимая уже, что помощи ждать неоткуда.
        - Да-аха, - крикнула она из последних сил.
        Монстр склонился над ней, широко раскрыл зловонную пасть. Узкие и острые, будто бритвы клыки оказались в нескольких сантиметрах от её лица, когда по каменным плитам пробежала тонкой лентой позёмка, пробрав Софью до костей ледяным холодом.
        Чудовище замерло, настороженно уставилось в темноту, тонкая шея конвульсивно содрогнулась. Софья, собрав последние силы, изорнулась, пнув носком по колену хищника.
        Существо отпрянуло, готовое снова броситься на неё. Из пасти вырвался душераздирающий рык, девушку обдало гнилостным дыханием, а в следующую секунду, опасливо оглядываясь, животное умчалось вглубь катакомб, в противовположную от изморози сторону.
        - Что бы это ни было, нам тоже не стоит здесь задерживаться, - прошептала Соня, вставая и отряхиваясь. На запястьях проступили кислотные ожоги, кожу саднило.
        Даша сидела, все также поджав к подбородку колени и покачиваясь, как заговоренная. Афанасьева присела на корточки перед ней, протянула руку:
        - Эй, - прошептала, - всё закончилось, оно сбежало…
        Она ожидала истерику.
        Она ожижала панику.
        Они ожидала слезы.
        - Ненавижу, - отозвалась Дашка, по-прежнему раскачиваясь.
        Соня не поверила своим ушам:
        - Что?
        - Ненавижу, - повторила та отчетливо и подняла переполненные злобой глаза.
        - Дах, ты чего? - Сонька попятилась. Стены вокруг покрылись бархатом изморози. - С дуба рухнула? Бежим уже!
        Дарья подскочила так резко, как никогда не умела.
        - Это я с дуба рухнула?! - взвизгнула она. - Ты зачем к нему липла?!
        Софья подумала, что кто-то из них сошел с ума.
        - К кому?
        - К Пашке! - Дарья покрылась испариной, тонкие волосы прилипли ко лбу, глаза выкатывались из орбит.
        Соня покрутила пальцем у виска:
        - Синицына, ты офигела совсем. Мне твой Пашка даром не сдался… Ты же знаешь…
        - Врёшь! - шипела Дашка, белая пена собралась в уголках рта. - Я всё видела… Как ты липла к нему. Как вы целовались… Ненавижу!!!
        Она схватилась за голову, бросилась в темноту
        Софья поморщилась:
        - Бред какой-то, - она оглянулась: за спиной поземка стала формироваться в могучую фигуру, ей показалось, что сквозь белёсые лохмотья снега проступили широкие мужские плечи, и мелькнули яркой синевой глаза.
        Она попятилась назад. Пальцы скользили по вмиг обледеневшим стенам, изо рта вырывался плотный белоснежный пар, разлетающийся от нее острыми ледяными иголками.
        Фигура внутри облака уплотнилась.
        Соня бросилась следом за Дашей и укравшим их чудовищем, убегая всё дальше от светлого прямоугольника входа в лабиринт.

* * *
        16 января 2018 года
        Ночью Лерка почти не спала: голоса то раздавались у самого уха, то доносились из-за стены. Она не могла разобрать слов, но отчетливо чувствовала угрозу. Сев на кровати, подтянула к себе ноутбук, включила, торопливыми пальцами набрала в поисковике «клинические признаки шизофрении». «Заметный дефект личности», - прочитала среди прочего. «Да уж, весело,» - вздохнула и захлопнула крышку. В квартире этажом выше плакал ребенок. Долго и навзрыд, заглушая бесконечную колыбельную. «Эй, ты чего? - мысленно обратилась она к нему. - Болит что-то?». Почувствовала - живот скрутило спазмом - болит. Прижав к животу колени, она раскачивалась в такт едва доносившейся колыбельной, принимая боль незнакомого ей малыша. Мелодия все лилась и лилась, детский крик стал тише, пока не затих совсем, а Лера все раскачивалась, унимая собственную боль.
        Мокрые крыши домов позолотил рассвет, серые стены улыбнулись оранжево-красными бликами, заискрились темные оконные проемы. В сонной тишине прошли чьи-то приглушенные звукоизоляцией шаги, деликатно сработал подъемный механизм лифта. Взламывая тонкий лед луж, бежали собаки, суетились прохожие. Деловито крутили черные колеса автобусы.
        Город просыпался.
        Лера легла, укрылась с головой одеялом. Так, что заглянувшая в комнату мать, подумала, что дочь ещё спит. Подошла ближе, дотронулась легко до лба, вздохнув, положила записку на стол и вышла, оставив после себя невесомый шлейф терпко-пряного аромата. Через несколько минут тихо хлопнула дверь.
        Откинув в сторону одеяло, Лера встала. «Дочь, не забудь встретить Агафью. 13 - 30, Казанский вокзал», - мамин разборчивый почерк на записке. Девушка кивнула.
        Наскоро умывшись, она выскочила во двор. Смешавшись с толпой запоздавших школьников, заскочила в автобус.
        Несколько остановок на метро, и вагон выпрыгнул в знакомый минималистичный интерьер «Речного вокзала»: колонны из темно-зеленого мрамора, парящие балки потолка. Лерка вздохнула свободнее.
        Выскочив из павильона, пошла по Фестивальной, свернула за продуктовым магазином во дворы. Сиротливо притаившийся за деревянным забором дом, расселенный перед сносом, поглядывал на нее пустыми глазницами. Лерка замедлила шаг: ей показалось, что за ней наблюдают. Остановившись напротив и вытянув шею, она взглянула через забор: никого, только ветер перебирал обглоданные ветви.
        Девушка медленно пошла дальше, отчетливо чувствуя любопытный взгляд в спину.
        Проходя мимо своего бывшего дома, кивнула ему, словно старому знакомому.
        Со скамейки, обычно занятой бабушками из соседнего подъезда, поднялся высокий парень лет семнадцати в оранжевой куртке: черная вязаная шапка надвинута на брови, руки засунуты глубоко в карманы потертых синих джинсов. Лера автоматически покосилась на него, ускорила шаг.
        - Лера! - окликнул ее парень. У него оказался довольно высокий голос.
        Лерка остановилась, от неожиданности обернулась так резко, что поскользнулась, ботинки на толстой подошве поехали по покрытой сыростью ледяной корке, девушка качнулась. Неуклюже размахивая руками, искала равновесие. Он подскочил к ней, схватил за локоть, притянул к себе, холодея от внезапной близости той, о которой думал все эти дни. Поток огненно-холодных волос, сталь в глазах, горячее дыхание.
        - Лера, т-ты меня не уз-знаешь? - с чего бы это он стал заикаться. Он ослабил хватку, поставил девушку на асфальт, неуклюже наклонил голову и стянул с макушки шапку, обнажив короткий ёжик темных волос.
        Девушка прищурилась. Он находился так близко, что она видела, как нервно пульсирует жилка на его оголенной шее.
        - Вроде да, - прищурилась, рассматривая.
        У него оказались синие глаза. А в них - сомнение и сила.
        Точно, это тот самый парень, позавчера. Она приходила к нему по просьбе его деда: синие глаза и клетчатая рубашка. Дед появился там, на кладбище, рядом с могилой Татьяны Селиверстовой. - Ты Роман.
        Парень улыбнулся и по-пингвиньи кивнул. Лерка ждала. И нервничала - парень появился не вовремя.
        - Верно, Роман Чижов. Я искал тебя.
        «Искал? Это что-то новенькое».
        - Зачем? - спросила вслух, брови удивленно изогнулись.
        Он переступил с ноги на ногу, зачем-то дотронулся до кончика носа, исподлобья глянул на нее:
        - Я тебя вчера по телеку видел… Про одноклассницу говорила.
        У Лерки оборвалось внутри.
        - Она была моей подругой, - бросила она разочарованно. А парень ей только начинал нравиться.
        Она развернулась и направилась в сторону Сонькиного дома. За спиной послышались торопливые шаги. Невесть откуда свалившийся на голову Чижов догнал ее, пошел рядом.
        - Я подумал, что тебе может понадобиться моя помощь.
        «А, может, и ничего парень?» - мелькнуло опять в голове.
        - Что ты умеешь? - она не могла понять, что именно ее раздражает: его бесцеремонное появление у ее бывшего дома или то, что она не могла завершить задуманное.
        Роман смутился, закусил губу.
        - Считать умею, вижу цифры, ходы…
        Лерка остановилась, уставилась на него с вызовом.
        - Язык за зубами держать умеешь?
        Ромка кивнул.
        - Тогда пошли.
        И она двинула по узкой пешеходной дорожке в сторону соседнего дома. Миновав его, пересекла древнюю детскую площадку, подошла к подъезду обшарпанной пятиэтажки. Ромка сопел рядом. Вопросов не задавал. И на том спасибо.
        Тяжёлая дверь скрипнула, впуская внутрь, обдавая сыростью и приторным запахом кошек. Лерка поморщилась:
        - Ну и вонь…
        И, перешагивая через несколько ступенек, стала подниматься на второй этаж.
        Ромка сразу почувствовал неладное: затоптанная лестничная площадка, дверь с приклеенной к косяку тетрадной бумажкой с синей гербовой печатью и подписью-закорючкой.
        Лерка замерла перед дверью, задумалась, уставившись на носки своих ботинок.
        - Блин, - пробормотала она, отворачиваясь: она не ожидала, что квартира закрыта и опечатана
        - А чего случилось-то? Тебе в эту квартиру надо?
        Лерка неохотно кивнула.
        - Спустись пролетом ниже, - скомандовал Ромка. Девушка вздохнула и подчинилась.
        Соскользнув по ступенькам, она замерла за поворотом.
        Он нажал на черный пупырышек звонка квартиры напротив, прислушался к тишине за дверью. Нажал еще раз для верности. Потом выглянул из-за угла, поманил Лерку пальцем:
        - Можно подниматься.
        - А ты что делал?
        - Проверял, дома ли соседи.
        - Зачем, - Лерка чувствовала, что тормозит. Ромка хмыкнул:
        - Тебе в опечатанное помещение войти надо или не надо?
        - Надо, - она кивнула и спрятала руки в карманы.
        - А мне надо, чтобы это было без свидетелей.
        - Ясно, - она кивнула с легкой издевкой: - А как мы проникнем в опечатанное помещение у тебя идей не завалялось?
        Ромка отвернулся от нее, наклонился к замочной скважине. Подышал на бумажку с печатью. Покосившись на Лерку через плечо, виртуозно поддел край листка перочинным ножом и отклеил от стены.
        - Ого, да ты мастер! - Лерка была впечатлена. - Где такому учат?
        Ромка светился от удовольствия:
        - Гуманитариям это не понять.
        Лерка выразительно фыркнула и закатила глаза. Чижов осторожно, чтобы не поцарапать дверь, вставил в щель острие, надавил на него. Язычок легко сдвинулся внутрь, освобождая проход.
        - Вуаля, - движением фокусника он распахнул перед девушкой дверь.
        - Ты взломщик?! - Лерка застыла перед пахнущей лекарствами пустотой Сонькиной квартиры.
        Ромка хмыкнул, но промолчал, засовывая в карман оранжевой куртки складной ножик:
        - Я же сказал: ходы вижу.
        - Роман Чижов, я тебя боюсь, - прошептала девушка и шагнула внутрь.
        Глава 14. Осколок
        Запах душно натопленного и давно не проветривавшегося помещения, затхлый и тяжелый. Тошнотворная смесь лекарств, застоявшегося мусора и крови. Лерку стало бить крупной дрожью, дыхание перехватило, будто окунулась в прорубь, в груди застрял ледяной комок.
        - Эй, ты чего? - Ромка, подхватил ее, не дал упасть.
        - Чего здесь так холодно? Здесь же холодно?
        Недавний знакомый с сомнением пожал плечами:
        - Да не, душновато даже, - он пожал плечами, попробовал пристроить сумку на темный пуф:
        - Не смей, - шикнула на него Лерка, стараясь выровнять дыхание. - Еще неизвестно, что здесь происходит.
        Ромка водрузил тряпичный рюкзак на плечо, послушно поплелся следом, вытянув шею и выглядывая через Леркину голову.
        - А чего тут может происходить-то? Нет же никого, - недоумевающе протянул он.
        Небольшая, не более трех квадратных метров, прихожая влево переходила в узкий коридор, направо - вела в кухню.
        - Держись за мной, - тихо скомандовала Лерка, медленно продвигаясь левее. Шесть дверей: четыре напротив друг друга, пятая - узкая - в углу, в шестую, собственно, и упирался коридор. Девушка по очереди заглядывала за каждую из них.
        - Что мы ищем? - поинтересовался Ромка в полголоса. Получилось басом, ни капли не шепотом.
        - Еще не знаю, - буркнула девушка, заглядывая за узкую дверь. - Кладовка…
        Ромкина рука потянулась к выключателю, Лерка толкнула его локтем в живот, прошипела:
        - Сказала же не трогать ничего!
        Парень покосился на нее и шмыгнул носом, но руку медленно спрятал в карман.
        Они зашли в комнату, служившую родительской спальней.
        - Это здесь случилось, - прошептала Лерка, указывая на очерченные мелом фигуры, бурые пятна крови, въевшейся в кремовый ковер.
        Ромка, чуть толкнув девушку локтем, зашел внутрь.
        - Все в стекле…
        - Это зеркало, - Лерка кивнула на пустую раму.
        Новый знакомый продвинулся еще чуть дальше вглубь комнаты. Не сказать, что он чувствовал себя неловко в этом пропахшем смертью помещении, но что-то неясное, подспудное, заставляло озираться по сторонам, всматриваться тревожно в полутемные углы.
        - Чего ты здесь хочешь найти?
        Лерка пожала плечами, переминаясь с ноги на ногу: ступни сводило от холода.
        - Если бы ты молчал, может, уже и поняла бы, - она прикрыла глаза, будто что-то вспоминая. - Понимаешь, все считают, что Дашка убила Соню в драке. Я видела сегодня Дашу в школе, она не говорила о том, что сделала это. Она говорила, что вместо нее должна была быть я. Что некто, которого она назвала «он», приходил за мной.
        - Жесть какая, - Ромка поежился. - А чего этому «некто» от тебя надо? Через тебя попасть в этот мир? - Лерка молчала. Подождав немного и посмотрев по сторонам, Ромка продолжил: - Если хочешь знать мое мнение - это тупо банально. Попался медиум, бери-хватай, попадай через него в мир живых. Оно ему это надо? Что тут есть такого, чего нет там?
        Девушка нахмурилась:
        - Призраки не врут.
        - Ага. Люди врут, а призраки нет. Так и запишем, - он скривился. - Призраки - это лишившаяся оболочки форма сознания, чистая энергия мысли.
        - Только давай без нравоучительных определений, - огрызнулась Лерка, все еще пытаясь унять дрожь.
        Они обошли разгромленную спальню. Девушка отдернула занавеску: посмотреть, закрыто ли окно - и взгляд уперся в глухую стену. Судорожно вспоминая расположение дома и понимая, что окна родительской спальни Афанасьевой ни при каком раскладе не могли упираться в кирпичную стену, она в замешательстве шагнула назад.
        - А, что, если Дарья ошиблась? - рассуждал за спиной Ромка, не обращая внимание на застывшую перед окном знакомую. - Или ей не хочется в чём-то себе признаваться, вот она и убедила себя, что дело было так и так. И придумала, что виновата в этом не она сама, а подруга её Лерка Ушакова.
        - Дашка сказала, они гадали на зеркалах, она увидела там что-то, напугалась, и потом Сонька будто бы уже стала не Сонькой.
        Она оглянулась и бросила взгляд в подернувшуюся дымкой темноту коридора.
        - Похоже на бред, - Ромка почувствовал что-то за спиной и тоже оглянулся. - Слушай, раз ты все равно не знаешь толком, что ты ищешь, пойдем отсюда, а? Ты посмотрела, запомнила, подумаешь об этом на досуге, придумаешь - вернемся. Зайти, как видишь, не проблема…
        - Ты видишь то же, что и я? - вместо ответа спросила она.
        Ромка молчал. Напряженная складка на лбу говорила за него. Они уставились на бесконечную череду черных провалов вместо комнат и дверей, обшарпанные стены, безвольные лохмотья обоев, которые трепал сквозняк. Чижов вытянул шею, вглядываясь:
        - Что за… - он сделал шаг вперед.
        Лерка дотронулась до его руки, втягивая назад, в спальню. Вокруг не осталось и следа от некогда уютной обстановки, все пропитали следы заброшенности и уныния: истлевшее покрывало неопределенного, серо-бурого цвета свисало с покосившегося ложа, потемневшая, в набухших оспинах, краска на стенах, изъеденный временем и сыростью паркет.
        - Ого, - прохрипел Ромка.
        Лера заметила движение слева. Там, где взгляд упирался в потрескавшуюся раму старинного зеркала, показалась убегающая за горизонт дорога, одинокие деревья, забывшие о свете и тепле, промозглое небо, гнавшее вдаль рваные облака.
        Из отражения на них смотрели два подростка: девушка с длинными растрепавшимися волосами, в потертых джинсах и невзрачной футболке, рядом с ней - черноволосый парень, высокий, с ясным и настороженным взглядом. Двойники Лерки и Романа, их собственные отражения. Воздух вокруг наэлектризовался.
        Неясный шелест заставил вздрогнуть.
        Осколки вокруг ожили. Поднявшись над полом, они колыхались, словно шуга на весенней реке, зловеще вибрировали.
        - Беги, - прошептало им Леркино отражение.
        Ромка сделал полшага назад.
        Шуга под ногами дрогнула и сформировалась в огромную ледяную руку. Костлявые пальцы с остро заточенными когтями шарили в пустоте, неуклонно приближаясь к людям.
        Настоящая Лера испуганно ахнула, подтолкнула Ромку в коридор, туда, где в реальности должен быть выход:
        - Беги!
        Словно услышав ее крик, среагировав на живую плоть, осколки взмыли к потрескавшемуся потолку и ринулись наперерез. Серебристая волна окутала их с головой, впиваясь в оголенные шеи, царапая руки, лица, засыпая колкой пылью глаза.
        - БЕГИ!!! - Леркин голос звенел.
        Ему не надо было повторять дважды. Схватив тонкое девичье запястье, он потянул вперед, увлекая в темноту дышащего угрозой и сыростью коридора.
        Лерка, уворачиваясь от зеркальных игл, прикрывая голову рукой, считала темные провалы: узкая дверь кладовки, дверь в ванную, дверь в туалет.
        - Стой, сюда, - крикнула она, рассекая пустоту.
        Поток осколков потянулся за ней.
        - Ш-ш-ш, - шипело вокруг, как живое.
        Лерка, чувствуя тепло на своём запястье, тянула и себя, и Ромку к выходу, надеясь упереться в дверь или найти хоть какую-то подсказку. Стеклянный рой преградил дорогу, сформировался в уродливую гримасу: круглые провалы вместо глаз, носа и рта, обтянутые тонкой коркой скулы. Острые плечи. Существо неистово скалилось, кажется, забавляясь охотой.
        Но через образовавшиеся пустоты мелькнуло светлое - внутренняя обивка входной двери.
        Рассекая забеспокоившийся рой, Лерка рванула туда. Серебристая гримаса изобразила удивление, морда вытянулась, раскрыла пасть, показались клыки.
        Лерка почувствовала под пальцами холодный рычаг, повернула и отчаянно дёрнула на себя. Дверь послушно распахнулась.
        Они вывалились на затоптанный кафель, одновременно взглянув назад, откуда из глубины кишащей осколками преисподней с утробным рыком на них летело нечто огромное, с оскаленной пастью и неестественно вывернутыми конечностями. Роман носком ботинка подхватил угол двери и с силой захлопнул ее перед носом чудовища.
        В тишине квартиры слышалось, как с тихим звоном на пол оседают осколки, медленно затихая.
        Лерка схватилась за голову:
        - Господи, что это было? Как?
        Руки в мелких ссадинах, будто их исцарапали нождачной бумагой. Ромка взглянул на свои руки - такие же. Колючие осколки местами впились в кожу и теперь торчали, словно иголки инея на ветвях.
        - Как это все вытаскивать теперь, - пробурчал он, поднимаясь и протягивая руку новой знакомой. - Одно хочу сказать: вляпались твои подруги в истинную чертовщину.

* * *
        Они уже более получаса сидели на детской площадке, прислушиваясь к монотонному скрипу качелей и вытаскивая мелкую стеклянную шелуху из швов одежды, карманов и кожи.
        И уже более получаса молчали. Лерка не понимала, что теперь делать. Ромка соображал, как помочь. И ни один не находил ответа.
        - Ты правда думаешь, это какая-то чертовщина, в Сонькиной квартире? - Лерка зацепилась за последнюю брошенную Чижовым фразу.
        - У меня как-то больше вариантов нет. Но я математик. Я не медиум. Всякие потусторонности - по твоей скорее части.
        - По моей… - неопределенно отозвалась девушка и уставилась себе под ноги. Мелкий снежок припорошил потемневший лед, искрясь на блеклом зимнем солнце. - Только я понятия не имею, что это может быть, понимаешь? Да, у меня какой-то дар… Или проклятие. Я вижу умерших. Слышу их. Иногда могу помочь их душам успокоиться. Но я ничего не знаю о том мире…
        - Ну, так спроси. Ты же помогала этим призракам, пусть теперь и они тебе помогут.
        В Леркиных глазах мелькнула надежда и тут же погасла:
        - Я ничего сейчас не чувствую. Они сами меня находят.
        Ромка многозначительно скривился, но промолчал. Лерка и так поняла, что дело ее - труба.
        - Думаешь… Даша права была, и этот, с раззявленной пастью, за мной приходил? - тихо спросила она.
        Парень нахмурился:
        - Я даже не собираюсь об этом думать. И тебе, кстати, не советую, - он встал, отряхнул остатки стекольной пыли с джинсов. - Знаешь, я сторонник материализации идеи: думаю, именно я этот процесс и вижу во время сеансов. И старик Эйнштейн со мной бы согласился.
        Лерка хмыкнула.
        - Скептицизм твой понятен, но необоснован. Помнишь уравнение Эйнштейна - энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света? - Лерка неохотно кивнула. - Ну, вот. Она же прямо говорит об эквивалентности массы и энергии. Слопала ты бутерброд (это масса), получила заряд бодрости (это энергия). Зажгла спичку, и масса превратилась в чистую энергию.
        - Ликбез проводишь? Я физику в школе не пропускала, - невесело усмехнулась Лерка, поднимаясь и направляясь в сторону метро.
        - Да погоди ты! - Ромка примирительно дотронулся до её плеча. - Я что сказать хотел: идея ведь тоже энергия. Энцефалограмму головного мозга тебе никогда не делали? - девушка вспомнила разноцветные проводочки, тянувшиеся от шапочки на ее голове к белому прибору в лаборатории Ивана Саввича и кивнула. - Ну, так ведь аппарат фиксирует импульсы твоего головного мозга, его активность, иными словами - идеи.
        - И сколько весит в граммах идея?
        - Если идея кажется тебе абсурдной, значит, она не безнадежна, - Ромка выставил в облака указательный палец.
        - Тоже Эйнштейн? - догадалась Лерка.
        - Как видишь, я его большой поклонник, - он двинулся следом за девушкой. - Мы куда идем?
        Лерка оглянулась на него через плечо, хмыкнула:
        - «Мы»? Не имею понятия. А вот Я еду встречать родственницу на Казанский.
        Ромка достал сотовый, глянул подсвеченные синим цифры:
        - Я с тобой, - Лерка промолчала.
        Ей было не до него. Хочет топать рядом - пусть. Ей без разницы.
        Недавний знакомый бодро вышагивал следом, изредка поглядывая на спутницу. Чуть вздернутый нос, волосы темно-рыжие, цвета тертого кирпича. Из-за них кожа кажется совсем белой, тонкой и прозрачной, словно у русалки.
        - Хватит пялиться, - неожиданно повернулась к нему девушка, заставив покраснеть. - Ты меня как нашёл вообще?
        Чижов покосился на неё, в синих глазах сверкнуло сомнение: не рассказывать же про фантомную переписку и портрет на снегу?
        - Ты мне мерещишься после нашей встречи, - нашёлся он.
        Не рассказать всей правды, это ведь не то же самое, что обмануть.
        Рыжие волосы подхватил январский ветер, змеями разметав по девичьим плечам. Серые глаза посмотрели недоверчиво.
        - Нет, правда. Думал о тебе. А тут включаю телек - там ты, и на синеньком фоне внизу: "Валерия Ушакова, ученица 10Б класса, школа такая-то". Погуглил, выяснил, где такая находится. Дальше - дело техники и природного обаяния, - он старался не быть занудой.
        От последней фразы у Лерки загорелись щеки, а губы приоткрылись, чтобы сказать колкость. Но в это время он взял её под локоть, пропуская вперёд в переходе.
        Девушка бросила короткий взгляд на руку, уверенно держащую её локоть.
        Ромка почувствовал, как сердце забилось чаще, а звуки городской суеты отступили. Вакуум. Только серые глаза, рыжие змеи волос и рука, которую она не оттолкнула.
        - Расскажи, как ты видишь? - он не сразу расслышал вопрос. Скорее, догадался по губам, что его спрашивают. Уличный шум накрыл с головой.
        Ромка натянул на брови шапку, поправил сумку на плече.
        - Обыкновенно. Глазами. Смотрю перед собой, думаю, и будто пленка расстилается. А на ней - ответ написан.
        - Вот прямо написан? Буквами?
        Они подошли ко входу в метро.
        Роман толкнул тяжелую стеклянную дверь, пропуская вперед спутницу и как бы невзначай дотрагивая до ее плеча.
        - Не, скорее цифрами. Категориями. Истина-ложь.
        Лерка остановилась у турникета:
        - Реально, даже так? То есть ты и мне можешь сказать, правильно ли я поступила, что влезла в это дело и обнаружила себя?
        Парень стал неожиданно серьёзным:
        - Ты уверена, что хочешь знать ответ?
        Глава 15. Кажется, Даха права
        Пока они ехали в метро, Чижов неистово балагурил: увлеченно расписывал идею создания Теории всего - модели мироустройства, объединяющей принципы квантовой физики и классической механики, теорию большого взрыва в изложении Хоккинга, спор известного ученого с Торном. И еще о том, что, стоит ему об этом задуматься, ему снится одна и та же формула.
        - А что, зачем и почем - не понятно, - он пожал плечами.
        Лерка его внимательно слушала. Парни в ее окружении обычно пытались обратить на себя внимание дурацкими затеями, шумно гоготали, впечатляли успехами в компьютерных играх и травили одни и те же анекдоты. Еще никто не попробовал увлечь тем, что им самим интересно. Наверно, боялись показаться занудами. А Лерке так нравилось смотреть на огонек в Ромкиных синих глазах, смешную ямочку на правой щеке, которая появлялась, когда он вспоминал какое-то важное название (которое, к слову, Лерке вообще ни о чем не говорило).
        Он заметил, что она его разглядывает и смутился: слова смешались в неопределенную кучу, мысль потеряла четкость.
        - И часто у тебя такое? Когда смотришь на формулу, а она тебе не понятна? - девушка перевела разговор на безопасную почву.
        Он почесал затылок и улыбнулся:
        - Да не особо. Пару раз так всего было. И вот еще недавно: набрал электронный адрес наобум, ответила девушка. И вроде как знакомы мы с ней давно, по имени меня называла, про квинтовую физику шутила да про разведение склиссов…
        - Склиссов? Это у Булычева, да? А квинтовая физика - что за зверь такой?
        Чижов смутился:
        - А фиг его знает. Нет такого раздела в физике сейчас. Но я предположил, что это связано с так называемой теорией всего или теорией струн. Квинты есть в музыке, это считается идеальным интервалом после октавы. И в музыке есть понятие «квинтовый круг» - спираль тональностей, расположенных по часовой стрелке по квинтам, - он отмахнулся, не дав себе уйти в подробности. - Так вот, я попросил у нее фотку, она прислала, - поезд покачивал их на длинном перегоне, а он смотрел на девушку и боялся продолжить.
        - И что она? - Лерка прищурилась.
        - Она прислала. Вырубило электричество в районе, с компа открыть не смог, а утром на снегу, увидел ее портрет…
        Лера хихикнула:
        - Ба, северный вариант рисунков на пшеничных полях. Круто! И что, красивая? - бросила она, готовясь к выходу из вагона.
        - Угу, - пробормотал он, понимая, что момент упущен. Такое можно сказать, только глядя в глаза.
        А Лерка уже выбежала на платформу и, торопливо поглядывая на часы, помчалась наверх.
        Не оглядываясь на парня, она вышагивала по железнодорожной платформе, вдыхая магические ароматы путешествия: мазута, просроченных пирожков, чужого пота и встревоженного ожидания.
        Она любила поезда.
        Любила путешествия.
        Даже плацкартные вагоны любила. С их суетой и пакетиками подкрашенного дешевого чая в стеклянных стаканах.

* * *
        Скорый поезд Адлер-Москва прибывал на второй путь второй платформы. Вернее, уже прибыл.
        Из жарко натопленного нутра вагонов протискивались пассажиры, с опаской поглядывая на смуглых носильщиков с золотыми зубами, призывно предлагающих свои услуги как носильщиков, таксистов или хозяев дешевого жилья.
        Гашу она увидела издалека.
        Нет, не по белой шапке с огромным помпоном, и не по розовой куртке с блесками, которые в Москве никогда не носили. По широко распахнутым глазам с аккуратно накрашенными ресницами.
        Да, вот какая москвичка даже в шестнадцать лет будет краситься в поезде, отказываясь от лишнего получаса отдыха? Правильно - никакая.
        Лерка плотнее закуталась в шарф, спрятав нижнюю часть лица в бежевый снуд, нарочито не по-русски прокричала в ухо родственнице:
        - Дэвушка, квартир нужэн?
        Агафья еще больше вытаращила глаза, посмотрела с ужасом, одновременно прижимая к себе коричневый чемодан на колесиках:
        - Нет, ничего мне не нужно!
        - Эй, зачем девушка пристаешь, зачем квартир предлагаешь?! - к Лерке подскочил бородатый кавказец, воинственно выпятив вперед подбородок. - Это мой платформ, мой квартир предлагать надо! Иди вон!
        «Ого! За конкурентку приняли!» - Лерка поняла, что перестаралась, открыла лицо и, как могла, успокоила обиженного мужчину, к которому - она заметила это краем глаза - уже торопились на помощь коллеги и родственники:
        - Я на вашу платформу не претендую, это моя родственница и я ее встречаю, - она широко улыбнулась Гаше, схватила ее за локоть и прижала к себе. Из-за высокого пассажира с ребенком на плечах мелькнула голова отставшего Чижова.
        Кавказец с сомнением посмотрел на Агафью, кивнул в Леркину сторону:
        - Знаешь ее?
        Та с готовностью кивнула.
        Кавказец цокнул языком:
        - А зачем квартир предлагала? Ашот слышал! Вот этим самым ухом слышал! - он воинственно ткнул в правое ухо указательным пальцем.
        - Пошутила она, - это уже Гаша пришла в себя и на помощь: вариант быть взятой в плен остроглазым и напористым Ашотом ее не устраивала. - Пойдем, а то тетя Света, наверно, заждалась в машине…
        - Э, чего тут такое происходит? - это уже подоспел Чижов, сумрачно уставился на несостоявшегося арендодателя.
        Лерка вручила ему ручку Гашиного потрепанного чемодана, бежевого, в яркую малиновую клетку, подхватила её под локоть, уволакивая прочь от расстроенного Ашота. Тот недовольно пробубнил им в след:
        - Мэшают работать, вах…
        - Ты сдурела, никак? - Агафья, с опаской поглядывая по сторонам и на внезапно появившегося Чижова, тащила родственницу из здания вокзала. - Мало того, что опоздала, меня чуть не уволокли в какой-то аул из-за тебя, так еще и шуточки дурацкие отмачиваешь!
        Лерка широко улыбнулась:
        - Ты бы себя видела!
        - Ты бы СЕБЯ видела, когда этот Ашот на тебя с кулаками полез! В штаны наделала, небось?
        Лерка закатила глаза:
        - Да прям, видела я таких ашотов…
        - Девушка с юга, кстати, права, - резонно отметил Ромка, затаскивая чемодан в метро: полозья, конечно, не совпадали с размером колесиков. От натуги он покраснел: - Еще бы знать, что твоя гостья в сундук свой положила.
        Агафья, уже давно наблюдавшая за симпатичным парнем, вытаращила глаза, прошептала:
        - Лер, это вообще кто? - и выразительно пробуравила взглядом спину в оранжевой куртке.
        Лерка смутилась: а вот, правда, кто? Чижов выразительно на неё посмотрел, хмыкнул и достал проездной билет, приложил к турникету - тот тут же подмигнул ему зеленым - и передал пластиковую карту девушкам:
        - Дамы, прошу.
        Ромка не лез к ним с разговорами, даже встал чуть поодаль: удобно устроившись в углу, достал смартфон, стал просматривать сообщения. Только изредка бросал тайком взгляд в их сторону.
        Агафья, устроившись в полупустом вагоне, с любопытством на него поглядывавшая, шептала, перекрикивая шум двигающегося состава:
        - Это твой знакомый?
        Лерка, подумав, кивнула.
        - Учитесь с ним вместе?
        Лерка отрицательно мотнула головой:
        - Просто знакомы и все. Без комментариев.
        У Агафьи брови изогнулись дугой, но от дальнейших вопросов она воздержалась. Хотя брошенные тайком взгляды от нее не ускользнули.
        - Как Максик? - Лерка решила на всякий случай сменить тему.
        Агафья подхватила вопрос, в подробностях принялась делиться последними новостями: про операцию, про курс лечения и реабилитацию.
        - Так его на самом деле вызвали в Новосибирск?
        - Ну, да? А что? - Гаша только сейчас разглядела мелкие царапины, красневшие на щеке родственницы. Такие же она заметила на симпатичном парне.
        Лерка нахмурилась:
        - Я просто думала, тебя моя мама вызвала, чтобы за мной приглядывать…
        - Есть повод? Ей, Ушакова, не финти, говори, все как есть.
        И та рассказала. Все. Кроме появления тени Дашки и сегодняшних событий - все идеи, с ними связанные, она рассматривала еще в порядке бреда.
        Агафья слушала. В ее глазах все чаше вспыхивало сомнение и недоверие:
        - А этот парень…
        - Ромка.
        - Ромка как-то связан с этим, верно?
        - Как-то связан, - подтвердила Лерка. Агафья ожидала подробностей и разъяснений. Не дождалась: родственница уткнулась в рюкзак и сделала вид, что дремлет, а из незнакомца в оранжевой куртке и слова не выжмешь.
        Агафья поняла, что ее пребывание в Москве может оказаться интереснее, чем она даже рассчитывала.

* * *
        Они вышли из павильона метро. Сырой ветер гнал за горизонт тяжелые тучи, отражаясь в пасмурных лицах прохожих, моросил мелкий снежок.
        - А у нас уже почки набухают, - мечтательно протянула Гаша, застегивая воротник розовой куртки.
        - А у нас погода еще пару месяцев кукситься будет, - отозвалась Лера и шагнула к автобусной остановке.
        Ромка не успел ее перехватить.
        Словно в замедленной съемке, он видел, как ее нога в кроссовке зависла над лужей, покрытой толстым слоем льда и присыпанной сверху снежной мукой. Грязные брызги из-под колес проехавшей мимо машины уплотнились, приобрели очертания тяжёлой фигуры, угрожающе нависшей над Леркиной головой. Массивные руки потянулись к горлу девушки.
        - Берегись! - его голос прозвучал глухо, словно их разделяла не одна галактика.
        Серые глаза удивленно моргнули, взмах ресниц, замершая улыбка. Визг тормозов, удар, крики и рыжие волосы огненной волной легли на мокрый снег. И мир вернулся в свой привычный ритм.
        - Помогите! Скорую!! Скорее! - это Агафья, перекрывая собственный страх. Кричит. Ромка видит ее искривленное ужасом лицо. И боится посмотреть туда, где в черной луже разметались рыжие волосы.
        Кто-то толкнул его справа в плечо.
        Кто-то рвется помочь.
        Алая струйка, смешалась с ледяной водой. И Ромка готов поклясться, что сквозь ее тонкую ледяную корку выглянуло лицо и жадно втянуло безгубым ртом девичью кровь.

* * *
        Лерка все падала. Последнее, что она запомнила перед погружением в темноту - тощая костлявая рука, тянувшаяся к ее горлу и окрик Чижова, этого странного, увлеченного физикой парня в оранжевой куртке, сменившиеся бесконечным падением в глубину.
        Глава 16. В чем бы трабла не была…
        16 января 2018 года, 20:30
        - Парни, и присутствующая дама, - Ромка покосился на зареванную Агафью. - У меня проблема.
        Пашка, Санек и Горыныч с готовностью кивнули. Полчаса назад он позвонил им, срочно вызвав к себе. И вот сейчас они рядком устроились на Чижовской кухне, стараясь не обращать внимание на рев телевизора из гостиной: у Ромкиного отчима сегодня выходной.
        - Не горюй, Ромыч, в чем бы трабла не была, разберемся, все дела, - Санек взъерошил фиолетовые волосы.
        Ромка прошелся вдоль стола, за которым разместилась компания, с сомнением окинул друзей взглядом.
        - Я не уверен, что вы мне поверите, но на всякий случай сразу скажу - у меня есть свидетель, - он кивнул на Гашу, та шумно шмыгнула в знак согласия.
        - Что, обидел кто? - с тихой угрозой прошептал Горыныч и хрустнул костяшками пальцев.
        - Нет, не то, Арсений, - Ромка собрался с духом и выдал: - Я познакомился в реале с той девчонкой, которая [email protected].
        Парни переглянулись и одобрительно загудели. Санек многозначительно откашлялся:
        - Ты, бро, прямо фастранер[5 - Фастраннер от англ. fast runner - быстрый бегун, на геймерском сленге часто - бегун напрямую, его главная цель - не задерживаться на уровне надолго.].
        - Ром, это же хорошо, отчего такое траурное лицо?
        - Погоди, Паш. Только не думайте, что я сошел с ума. Но эта девушка, её Лера зовут, общается с духами. Буквально позавчера погибли две ее подруги, при довольно темных обстоятельствах, сегодня утром я ждал ее около дома…
        - Ого, это ты как? - у Пашки очки сползли с носа от удивления.
        - Я увидел интервью с ней, узнал номер школы и класс, выяснить, где живет в наше время - не проблема… Но дело не в этом. Я вместе с ней был в том доме, в той квартире, где произошла трагедия. И там я видел такое, что… Сам себе не верю, короче.
        Парни опять переглянулись. Сенька-Горыныч заёрзал на стуле.
        - В начале мы зашли в квартиру, всё как обычно, Лера, девчонка эта, всё на холод жаловалась, но я как-то не обращал внимания. Пошли дальше. Зашли в родительскую спальню, там мелком два силуэта, весь пол в стеклянных осколках. А из отражения на нас смотрят… Вроде как мы, только не фига не мы. Там не комната отражалась, а дорога какая-то. И облака. А потом зеркальные осколки ожили. Знаете, как металлическая стружка при воздействии магнита? Кишит, бурлит, в замысловатые вихри укладывается? - Пашка кивнул. - А это только 3D.
        - Жуть, да? - Санёк сочувственно хмыкнул.
        - Это ещё не всё. Этот вихрь сформировался в фигуру: тощее существо, лысое, с провалами вместо глаз, носа и рта. И вот всё кишит этими зеркальными осколками. Мы кое-как выход нашли, бросились туда. Он очень разозлился, за нами вдогонку пустился. Выбрались, я дверь захлопнул перед его носом. Мы с Лерой оба исцарапанные, - он закатал рукав и показал изрезанную кожу на запястье.
        - Паранормальщина какая-то, - задумчиво проговорил Пашка.
        - Мистик дизастер, - подхватил Санёк.
        В кухню ввалился отчим:
        - Чё тут расселись. Валите по домам уроки делать! - гаркнул он, открывая холодильник. - Устроили тут сходку, ни пройти, ни проехать…
        И вышел в коридор. В гостиной сменилась программа, теперь там звучал визг тормозов и безудержная ругань: отчим включил боевик.
        Ромка нахмурился и продолжил:
        - На счет паранормальщины согласен. Что-то такое есть, - он, наконец, сел напротив ребят, - Лера сказала, что она видела вчера днем погибшую подругу, ту, которую подозревают в убийстве и самоубийстве.
        Горыныч пожал плечами, но спросил:
        - Мертвых видит, говоришь… А она, твоя Лера, не того? - он выразительно присвистнул и покрутил пальцем у виска.
        Ромка понял, что достиг в разговоре самого опасного момента, если он сейчас проиграет, не убедит ребят, то дальше придется идти одному.
        - Нет, это правда. И Агафья, родственница Леры, вам это подтвердит: Лера помогла найти тайник, оставленный дедом в момент, когда семье нужны были деньги на лечение младшего брата. Верно я говорю, Гаша?
        Та шумно сглотнула и кивнула:
        - Верно. Она знала такие подробности о внешности, привычках деда, которые могла знать, если бы жила вместе с нами. Я верю, что именно через неё дедушка Назар подсказал, где искать тайник.
        Ромка достал из рукава козырь:
        - Я еще не все вам рассказал, парни. Я знал её и до этой дурацкой истории с письмом. Она приходила ко мне позавчера. Её мой дед подослал, - ребята сидели, открыв рты, - она знала, что у него рубашка любимая в клетку была, что модель самолёта я ему обещал доделать и так не доделал. Она узнала деда по фотографии.
        Последняя фраза уже утонула в вязкой, недоверчивой тишине. Парни переглянулись.
        - Ну, это же, вроде не сложно, - Пашка скептически скривился и поправил воротник. - Какой дед не носит клетчатых рубашек и не приобщает внуков к самолетостроению?
        - Нет, это сложно: я показал ей фото, на котором дед еще совсем молодой. В общем, парни, я говорю как есть - я, действительно, думаю, что она видит мертвых. И что этот, зеркальный, от нее не отстанет: убитая подруга сказала, что он приходил за ней, Лерой. Что нужна ему была именно она.
        Эту фразу встретило гробовое молчание, только через закрытую дверь из телевизионных динамиков раздавался грохот бьющихся автомобилей. Ромка чувствовал, что сейчас можно сказать главное:
        - Лера попала под машину сегодня днем. Она в искусственной коме, и я боюсь, что из нее никогда не выйти.
        Пашка нахмурился:
        - Ого. А что медики говорят?
        - Дело не в медиках. Перед аварией я видел опять этого, зеркального. Он появился рядом с Лерой. В её капюшоне я нашел вот это, - он достал из кармана бумажную салфетку и развернул: на стол вывалилось несколько мелких осколков зеркала.
        Агафья испуганно отпрянула, убрала руки со стола и зажала их между коленей, пытаясь унять дрожь. Парни как завороженные смотрели на поблескивающие в электрическом свете кристаллы.
        - И чего ты предлагаешь? - Пашка снял очки, потер покрасневшую переносицу.
        Ромка схватился за голову, с остервенением потер виски:
        - Я впервые не вижу перед глазами решения, - прошептал он. - Думаю, этот, зеркальный, передвигается благодаря осколкам. Возможно, Лерины подруги открыли какой-то проход, и он зафиксировался в разбитом зеркале. Это существо убило Софью и Дашу, напало на Леру, оно опасно. А Лера сейчас в коме и… вдруг, ее душа уже во власти этого гада?
        Он резко встал, посмотрел на ребят решительно:
        - Я считаю, нужно закрыть проход. И уничтожить эту сволочь!
        Санек потер руки:
        - Грядет баттл. Я с вами, други!
        - Погоди с баттлами, Санёк, - Пашка, как всегда, сомневался. - Как ты собираешься уничтожать зеркального духа? Ты даже не знаешь, что он: призрак, демон, сущность? Что на него воздействует? Святая вода? В какой концентрации? И потом, а если Лера уже у него, а ты, говоришь, захлопнешь дверь. Так она там и останется навечно, - он посмотрел на друзей. - Не, вы поймите, я не против помочь, но надо же иметь какой-то план. Хоть что-то знать.
        - А что мы можем узнать, ребята? - это подала голос Гаша. - Никто из нас паранормальными способностями не обладает. К гадалкам и экстрасенсам идти? Где их найти, настоящих?
        - Ром, ты-то что молчишь? - привстал Горыныч. - Ты же нас не просто побазарить позвал? Выкладывай свой план до конца.
        Ромка вернулся на свое место, склонился к центру стола, чтобы его слова были лучше слышны:
        - В той квартире, судя по всему, сейчас никто не живет…
        - Оно и понятно, - отозвался Санек.
        - … думаю, надо забраться в нее, собрать все осколки и сжечь нафиг…
        Он оценивающе посмотрел на друзей.
        - Что бы это за нечисть не была, там воняло сыростью и гнилью. Огня оно боится.

* * *
        Четверо парней и девушка в розовой куртке неспешно шли мимо пустого дома. Заколоченные и вывороченные ставни смотрели им вслед печально, а в глубине темных коридоров мелькали сине-зеленые огни, словно отблески вечной битвы.
        - Жуткое место, - вздохнула девушка. Ей не ответили. Парни сосредоточенно поглядывали по сторонам.
        Парень в оранжевой куртке, обойдя припаркованный на тротуаре автомобиль, свернул к подъезду. Скрипнула дверь, пахнув на незваных гостей душным теплом, сыростью и ароматами ужина.
        - Ромыч, надо проверить, нет ли соседей, - парень в очках с золотистой оправой приостановился у ниши с голубыми почтовыми ящиками. - Спалимся.
        - Какой этаж?
        - Второй, дверь налево, - отозвался тот, что в оранжевой куртке, которого назвали «Ромыч».
        Рыжеволосый верзила тут же метнулся на второй этаж, перескакивая длинными нескладными ногами через три ступеньки. Вернулся через несколько минут:
        - Тут двери, как в кладовке, все слышно. Вернее, ничего не слышно, все спят, - он подмигнул девушке в розовой куртке.
        Все пятеро, стараясь не шуметь, двинулись наверх.
        Узкая затоптанная лестничная клетка. Роман заметил на ней следы их сегодняшнего посещения: отпечатки протекторов ботинок на сером кафеле, мелкая стружка зеркал. Больше следов не было. Никто не приходил.
        Осторожно отодвинул бумажку с синей печатью, которую они с Лерой второпях не приклеили на место, оглянулся на ребят:
        - Ну, что, все готовы?
        - Готовы, - прошептали все, доставая из карманов плотные белые пакеты для строительного мусора. Агафья шумно шмыгнула.
        - Гаша, твоя задача - держать дверь приоткрытой. Не открытой настежь, чтобы не привлекать внимание соседей, а приоткрытой. Помнишь?
        Та еще раз кивнула, сняла перчатки, положила в карман.
        - Двинули, - скомандовал парень в оранжевой куртке и нажал рычаг двери.
        Парни, следуя гуськом, ушли вглубь коридора. Гаша слышала, как шуршит битое стекло под их ботинками. Она встала на входе, вцепилась в ручку, надавила так, чтобы язычок был всегда внутри. Напряженно прислушалась.
        Доносились приглушённые голоса парней. Горыныч тихо матюгнулся. Шелестели пакеты: Гаша понимала, это ребята собирают в них осколки. Собрать их все. Вплоть до мельчайшей пыли, застрявшей у плинтуса - вот их задача на сегодня. Потом они вынесут это к гаражам и сожгут.
        - Придется мебель поднимать, - услышала она, - вся эта мелочь впилась в палас.
        - Будем палас сжигать? - голос Пашки. С сомнением. Гаша хотела крикнуть, что так нельзя. Но кричать нельзя - она у входа.
        - Кстати, это вариант, - Санёк, эпичный парень с фиолетовой шевелюрой.
        - Да мы здесь шум поднимем. Прикиньте, мебель двигать в пол-одиннадцатого ночи, когда все спят. Да ещё и в квартире, которая должна быть пустой?! - возмутился Пашка громким шёпотом.
        Гаша почувствовала лёгкое прикосновение к руке, которой удерживала дверь. Мельком взглянула и пискнула: черное туловище, огромные лохматые лапы - чёрный паук размером с кулак хищно шевеля жвалами, уставился на неё глазами-бусинками.
        - Ма-ама! - коротко взвизгнула она, отдёрнув руку и отпрыгивая вглубь коридора. Раздался гулкий хлопок: дверь закрылась.
        В надвинувшейся тишине, раздался голос Пашки:
        - Это что было?
        - Гаша?
        Четверо ребят, оставив пакеты с собранным в них стеклом в спальне, бросились к выходу, но столкнулись только с тишиной.
        - Где она?
        - Драпанула, может? - разочарованно протянул Санёк.
        Ромка озадаченно почесал затылок:
        - А чёрт ее знает, - пробубнил.
        Он подошел к двери, дернул рычажок, оглянулся на парней - в глазах замер испуг:
        - Заперто.
        Санька и Горыныч полезли проверять, дергали ручку, толкали плечом - всё бесполезно. Ромка прислушался: издалека отчетливо доносился женский визг, отчаянный и протяжный.
        - Гаша! - догадка пронеслась в голове.
        Нырнули в проход напротив входной двери, помчались на шум, уже не разбирая дороги, через большой зал с упирающимися в синеву потолков барельефами, через сумрачную серость массивной колоннады. Ромка понимал, что они уже ТАМ. Цеплялся сознанием за приметные повороты, углы, пыльные вычурные канделябры, запоминал дорогу обратно.
        - Сюда! - крикнул Горыныч, юркнул в сторону и тут же растворился в темноте за колоннадой.
        - Вернись! Не разделяться! - крикнул ему Чижов, но поздно, Сенька уже скрылся из вида.
        Ромка обернулся к Пашке и Саньку:
        - Нам нельзя разделяться, мы не найдем дорогу назад. Запоминайте все!
        - Верняк, щас мапчик дровним, хоть это и не мой скилл, - он полез в карман, достал длинный замызганный чек из продуктового. - Пенсил имеется?
        Пашка отрицательно покачал головой:
        - Так запоминать будем. Давай чеком твоим пометим проход, через который Сенька прошел, вернёмся к нему, как Гашу найдем.
        И он оторвал белый клочок и насадил его на стрелу мрачного амурчика.
        Справа, совсем близко от них, раздался короткий визг. Донеслись звуки схватки. Все трое бросились в проявившийся в темноте проём.
        - Центральный зал, переход направо напротив ребенка со стрелой, коридор из синего камня, - громко отметил Пашка на ходу, чтобы все запомнили.
        Коридор, по которому они мчались, действительно, был выложен из одинаково квадратных плит, примерно, двадцать на двадцать сантиметров каждая. Ярко-синего цвета.
        Впереди мелькнул отсвет и выход в другое помещение, из него-то и доносились звуки отчаянной битвы.
        Ромка ускорился.
        «На днях я сделал Усейна Болта, - пульсировало в висках. - Надо ещё чуть быстрее».
        На таком расстоянии проявилась прозрачно-голубая плёнка, преграждавшая пусть внутрь и приглушавшая звуки. Перед ней стоял, выставив вперед широкие ладони, Ромкин дед, Василь Федорович, в любимой ещё при жизни красно-бордовой клетчатой рубашке и спортивных штанах с начесом.
        - Стоять!!! - гаркнул он так, что с потолка посыпалась мелкая каменная крошка.
        Ромка остолбенел. В последний раз он видел своего деда вот так же как сейчас, почти пять лет назад. В конце лета, перед отправкой внука домой тот брал с него обещание доклеить Ан-140, «антошку-коротышку» и все совал в руки старый потрепанный альбом. А он, Ромка, отнекивался.
        «Рюкзак и так полный, не хочу всяким хламом забивать».
        И самолетик так не доделал. Лерка пришла, сказала - обижается дед. И за тот фотоальбом обижается.
        «Неужели она его вот так же видела?» - мелькнуло в голове. В спину ударились Санька Тихомиров и Пашка.
        - Что за чел? - Санёк выглянул из-за плеча.
        - Это мой дед, - прошептал Ромка.
        Старик посмотрел на парней исподлобья:
        - Куда прёте?! Не видите блазня? - он выставил вверх большой палей и показал за спину, туда, где поблескивала в темноте голубоватая пленка. Совсем такая, как в Ромкиных видениях.
        - Что за блазень? - удивился Тихомиров и пргладил фиолетовые волосы: присутствие деда вызывало у него тревогу.
        Пашка пожал плечами.
        - Дед, - Чижов едва узнал собственный голос. - Это ты?
        - А кому ж ещё? - дед сварливо оценил его одежду, задержался на волосах, потёртых джинсах. - Фу, волосья отрастил, как баба, одёжу будто у старьёвщика умыкнул.
        - Дед, ты как здесь оказался? - Ромка не верил своим глазам. Родное ворчание. Словечки, знакомые с детства, недовольный прищур. Это ведь не может быть обманом? Миражом?
        Или может?
        Старик отошел от плёнки, подталкивая от неё и парней:
        - Как, как… Тебя, засранца, оставь без присмотра…
        В комнате за голубой плёнкой истошно кричали. Дед вздохнул, толкнул в сторону центральной залы настойчивее, Ромка уворачивался, пытался посмотреть, что там, за дедовой спиной:
        - Там кричит кто-то, помочь надо…
        - Надо-не надо. Ещё бы знать, что оно там, то что верещит так, - ворчал дед, цепляя внука за воротник куртки. Ромка отпрянул от него, вцепился в ярко-синие стены:
        - Там подруга наша должна быть, Агафья. Она в беду попала!
        Дед остановился и уставился на него:
        - Да с чего ж ты, такой умный, взял это? Говорю ж, блазень это, обманка. Нельзя туда. Нету там ничего живого.
        - А Гаша? - Санёк недоверчиво выглянул из-под дедовой руки.
        - Говорю же - блазень вас, дураков, туда заманивает, человечинкой покормиться желает.
        Парни переглянулись. Даже в синеватом полумраке было видно, как вытянулись и побледнели их лица.
        Старик выволок их в центральный зал, бросил к стене.
        - Откедова пришли, помните? - спросил хмуро. Парни кивнули. - Вот туда и топайте. А я здесь посторожу.
        Он отвернулся, всматриваясь в синеву.
        Парни несмело двинулись к выходу. Ромка не шелохнулся.
        - Дед, скажи, что это за место такое? Что это за блазень - это тот, который зеркальный?
        Старик недовольно посмотрел на внука:
        - Балбес ты, Ромка. Тебе тикать отсюда надо, а ты разговоры разговариваешь. Разве мало бед случилось оттого, что навью тропу открыли неумеючи? Сколько крови надо теперь пролить, чтоб закрыть ее? Сколько жизней убить?
        Ромка упрямо стоял на месте.
        - Дед, что за место это?
        Дед вздохнул:
        - Морозь, навий мир.
        По каменному полу побежала холодная позёмка.
        Он выволок их в центральный зал.
        - Откедова пришли, помните? - парни кивнули. - Вот туда и топайте. А я здесь посторожу.
        Он отвернулся, всматриваясь в синеву.
        Парни несмело двинулись к выходу. Ромка не шелохнулся.
        - Дед, скажи, что это за место такое? Что это за блазень - это тот, который зеркальный?
        Старик недовольно посмотрел на внука:
        - Балбес ты, Ромка. Тебе тикать отсюда надо, а ты разговоры разговариваешь. Разве мало бед случилось оттого, что навью тропу открыли неумеючи? Сколько крови надо теперь пролить, чтоб закрыть ее? Сколько жизней убить?
        Ромка упрямо стоял на месте.
        - Дед, что за место это?
        Дед вздохнул:
        - Морозь, навий мир.
        По каменному полу побежала холодная позёмка.
        Глава 17. Приговоренные
        Ромкин дед, Василь Федорович Богомолов, при жизни был знатным охотником, ходил на сохатого, на кабана. В 90-е повадился в деревню медведь ходить, безобразничал на огородах, собак задирал. А потом и на пацаненка мелкого позарился. Едва отбили. Василь Федорович уже тогда стариком был. Пошли к нему соседи - помоги. Он собрался и ушел в лес. Трое суток выслеживал зверя. Потом привез в деревню тушу. Ему тогда уже хорошо за семьдесят было. Острый глаз и твердая рука ему никогда не изменяли.
        Сердце подвело.
        Он подтянул мешковатые штаны, присел на корточки, приглядываясь к пыльным завиткам, прислушиваясь к нарастающему гулу.
        Покачиваясь и придерживаясь за колонны, из галереи показалась Гаша. Бледные руки искусаны, на запястьях - кровоподтёки. Одежду будто моль изъела, из порывов куртки торчали лохмотья белесого синтепона, рукав оторван, через неопрятные дыры видна чёрная футболка.
        - Агафья! - Ромка бросился к девушке.
        Та посмотрела на него безумными глазами, отпрянула:
        - Не подходи!
        Ромка замер, доверительно показал ладони:
        - Гаша, это же я, Леркин друг, Роман Чижов. Мы тебя на Казанском вокзале встречали, помнишь?
        Дед Василь нахмурился:
        - Не трожь её сейчас. Вишь, кровищи сколько? - по пальцам девушки, действительно, стекала струйками кровь, капала на тёмные плиты. - Повезло девке - откупилась, от блазня просто так не уйдешь…
        Девушка смотрела мимо него, глаза округлялись, их постепенно заполнял ужас, и Ромка видел, как он отражается на измученном лице, проступает мертвенной бледностью, дрожью потрескавшихся губ, чернотой размазанной по щекам косметики. Он проследил за взглядом девушки: на стене проступала белая ледяная пена. Острые иголки инея рассекали камень, просачивались сквозь его поры и тут же застывали белёсыми взломами.
        - Вот те раз, - озадаченно прошептал дед Василь, вставая между обледенелой стеной и внуком.
        - Дед, что это?
        - Я ж говорил тебе - тикать надоть, - сердито вздохнул старик. - А теперича шо поделать?
        - Что это?!
        Пашка и Санёк забеспокоились за спиной:
        - Чё за фигня?
        - Да не орите ужо… Навья стража пожаловала, - пробормотал он и добавил с опаской: - Кабы сам Волот не явился…
        Ледяные иглы, словно копья, раздирали камень, открывая проход внутрь стены, из которой повеяло холодом. Гаша дернулась, пискнула, хотела бежать, Ромка вовремя успел схватить ее за локоть и притянуть к себе - девушка безвольно повисла на его руках. Кровь из открытой раны на ладони оставила на куртке бордовый след.
        - Тише, Гаша, будь рядом, ладно?
        Та в ответ судорожно сглотнула.
        Из рваного, словно обгрызенного прохода, валил пар, как от проруби в крещенскую полночь. В нём постепенно проявлялись фигуры: высокие, затянутые с ног головы в прозрачно-голубые ледяные доспехи, существа с вытянутыми лицами и горящими синевой глазами.
        - За нарушение Священного чертога пятеро живых подлежат забвению, - их громоподобный голос, казалось, лился отовсюду.
        Агафья пискнула, вжалась в Ромкину грудь.
        На их запястьях появились ледяные браслеты, живыми змеями сковав руки. Пол дрогнул, плиты ожили, передвигаясь ближе к выстроившимся в шеренгу стражам и скатывая на них застывших от неожиданности подростков. Прозрачно-голубые фигуры ощетинились копьями.
        - Нас на них несёт! - крикнул Санька и бросился бежать в противоположном направлении.
        Пашка ухватился пальцами за край плиты, подцепил Ромкину куртку и рванул на себя: друг с безвольно повисшей на нем Агафьей вырвался из-под нависшей над ним ледяной лапы. Существо рыкнуло и наступило на угол плиты, изогнув ее так, что ребята сорвались.
        - Берегись! - гаркнул Санёк.
        Выбросив вперед руку, он тянулся вспотевшими пальцами к Пашке, короткий захват, и пальцы сомкнулись в пустоте - Тихомиров промахнулся.
        Все трое неловко съехали вниз на край шаткой плиты.
        Гаша коротко взвизгнула и подорвалась вверх. Этого усилия оказалось достаточно, чтобы парни перескочили на соседнюю плиту и бросились вверх, увлекая за собой девушку. Обезумевшими глазами смотрела она на копье стражника, которое оказалось толще её собственной ноги.
        Дед Василий выступил вперед, прикрывая собой отступление внука с друзьями. Ромка видел, как рука стражника схватила его за горло и придавила к стене, равнодушно впечатывая в нее.
        - Беги, Ромка! - прохрипел дед, и каменная кладка медленно сомкнулась на его лице.
        - Чёрт, чёрт, чёрт, - бормотал парень, волоча за собой хаотично болтающую ногами Агафью.
        Плиты накренились, ботинки скользили по предательски скользким камням, сбрасывая их под ноги страже. Чем ближе она оказывалась за спиной, тем холоднее становилось, и тем сложнее было двигаться вперед. Тем более с обмякшей, как кисель, Агафьей. И он давно бы упал, если бы не Пашка, который, вцепившись в оранжевую куртку, волок его вверх, то и дело зло оглядываясь на словно забавляющиеся их страхом и желанием выжить фигуры.
        - Ромка, двигайся, - хрипел он. - Только не останавливайся, друг.
        И Ромка остервенело грёб в гору, туда, где мерцал синевой входная дверь квартиры. Туда, где мелькала фиолетовая шевелюра Тихомирова.
        Подхваченная общим движением, стараясь не смотреть в жуткие искрящиеся синевой глаза, Гаша всхлипывала и, срывая кожу на коленках, цеплялась за неровные скаты.
        Неожиданно Санёк, вырвавшийся на несколько шагов вперёд, коротко вскрикнул и пропал из виду.
        Пашка и Роман не успели сообразить, среагировать.
        Они бежали к двери, к заветному выходу из Морози, когда плиты под ними закончились, выплюнув их в пустоту.
        Там, на её дне, в изменившемся пространстве ровно поблескивало нечто тёмное и неживое.
        Наверное, так и должно выглядеть забвение.
        Глава 18. Коматоз
        Лерка не чувствовала боли.
        И холода не чувствовала. Даже страха и тоски. Одно только всепоглощающее любопытство.
        Через тёмную пелену перед глазами - она никак не могла понять, почему никак не наступает утро - прислушивалась к странным, шепчущим, звукам, доносившимся отовсюду, принюхивалась к долетавшим до нее незнакомым запахам. Странным, пугающим, наполненным тишиной.
        Кажется, приходил кто-то родной.
        Сквозь хор голосов слышался плач, обрывки фраз, надежд.
        Мама? Бедная мама, она так страдает…
        Знать бы ещё, из-за чего…
        Ведь ей, Лерке, сейчас хорошо.
        Почти всегда. Спокойно и тепло.
        Лишь изредка тишину разрывал чей-то отчаянный крик. Тогда Лера вздрагивала, тело становилось тяжелым, и в него возвращалась боль вместе с острым запахом лекарств. Тогда она пыталась встать, но сознание услужливо увлекало в тень и безмолвие.
        Без снов. Без мечтаний. Без тревог.
        Только бескрайнее лабиринты теплых комнат в серых безликих тонах.
        Как-то раз ей удалось присмотреться: сложный узор на бежевых стенах. Ненавязчивый рисунок, благородная, выдержанная роскошь. Так сказала бы мама. Кстати, хорошо бы запомнить рисунок: ей бы пригодилось в работе.
        Лера шла по узкому тоннелю. Простые круглые плафоны под потолком, скучные и однообразные. Облупившая и осыпавшаяся местами кирпичная кладка.
        Лера оказалась на полугруглом балконе. Вниз уводила узкая винтовая лестница с изящными пилястрами из прозрачного материала. В нем, словно в смоле, застыли тончайшие чёрные нити. Будто жилы. Будто почерневшие от времени вены.
        Девушка посмотрела вниз.
        Огромный зал. Через узкие витражные окна проникал яркий холодный свет. Фрески с изображениями хтонических чудовищ, поверженных и порабощенных, нежная мозаика, древняя каменная кладка, щербатые колонны. Бесконечные ряды жестких неудобных скамеек, будто выросшие сталагмиты. Тяжелая дверь.
        Зал был заполнен до отказа - одетые в бледно-серое люди осторожно и будто нехотя переговаривались между собой. Лера с любопытством свесилась через перила, прислушиваясь.
        Внизу на темном валуне восседал старец в длинном балахоне из плотной, будто живой, чёрной материи: Лерка с ужасом заметила как в ней то и дело возникают неизвестные образы, возникают и тают рисунки, тонкие нити переплетаются клубками, вздыхая и бугрясь.
        Старец подал сигнал, и зал замер в ожидании.
        - Введите подсудимую, - тихо проговорил он, словно осеняя листва прошелестела. Ткань покрылась изображениями ртутных водопадов.
        Леркино сердце пропустило удар.
        Щелчок, стук и дверь, на которую то и дело поглядывали все присутствующие, распахнулась, впуская внутрь закованную в кандалы женщину в сопровождении огромных, в два человеческих роста, существ с жуткими, изуродованными оспинами, вытянутыми лицами и горящими глазами: на их костлявых серых телах были прозрачно-голубые, будто ледяные, доспехи.
        Лерка почувствовала, что этот сон ей нравится все меньше.
        Тем более что вошедшая женщина была никто иная, как Татьяна Селиверстова.
        Не гляди ни на кого из присутствующих, она прошла мимо длинных рядов скамеек и встала на отведенное ей место перед старцем: Лера отчетлива видела ее профиль, прямой бесстрашный взгляд и плотно сжатые губы.
        - Назови своё имя, - приказал старец.
        - Татьяна. Урождённая Свиридова. Дочь Галины и Ивана. В замужестве Селивёрстова. Умерщвлена раньше срока, за что помещена в Список морий, - ее голос не дрогнул ни на одном слоге.
        Старец переменил положение, по чёрной материи поплыли призрачные облака.
        - Известно ли тебе, что за место сие?
        Татьяна кивнула.
        - Известно ли тебе положение Судебника Сварги о каре за нарушение границы миров? Прошу говорить чётко.
        Татьяна старалась держаться ровно, хотя было видно, как кандалы оттягивали плечи, мешали двигаться и даже, кажется, дышать: женщина то и дело безвольно опускала руки, чтобы отдышаться.
        - Известно, сударь, - её голос едва заметно дрогнул.
        - И, ты, Татьяна, подтверждаешь, что нарушила границу осознанно?
        - Подтверждаю, - прошептала та.
        Старец методично барабанил костяшкой пальца по подлокотнику. Эхо подхватывало стук, разбрасывая между колоннами. Он чуть наклонился вперед, стараясь разглядеть подсудимую получше.
        - Зачем же ты открыла Врата?
        - На основании Судной грамоты, сударь, - гордо отозвалась она. - Деяния Камрада были признаны преступными в отношении меня и моих детей. Присутствующий здесь Волот лично препроводил меня к Вратам.
        Эта фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы: окрик старца не перекрыл шум голосов, многие из присутствующих повскакивали с мест, кроме одного, сидевшего в первом ряду.
        Стражники грозно рыкнули, заставив вернуться на свои места.
        Старец уточнил:
        - Татьяна, говоришь ли ты о судебном акте, дающем тебе право на душегубца?
        - Именно. Судебная грамота предъявлена Хранителю Волоту, присутствующему здесь. Я не понимаю, за что меня содержат среди Нерожденных морий в кандалах и унижении, причиняя страдания.
        Тот человек, что сидел в первом ряду, встал. Он оказался молод, широкоплеч. Со своего возвышения Лерка видела, как притихли и невольно вжали головы в плечи присутствующие:
        - Сударь, - свет узкого стрельчатого окна падал на него так, что Лерка могла его разглядеть: высокий лоб выдавал недюженный ум, плотно сжатые губы - решительность, граничащую с жестокостью. - Подсудимая, действительно, имела Судную грамоту. И я показал ей возможность исполнения Решения. Но она воспользовалась непрочно установленной защитой в новом жилище и водой. Она, фактически, взломала Врата, оставив такую брешь, через которую к живущим проникнет любой блазень или сам Абас. Уже имеются жертвы их нападений. Предстоит зачистка. И если Врата не удастся закрыть, то придется уничтожить. Редкий дар попадёт в Ахерон.
        Как почудилось Лере, последнюю фразу юноша произнес с плохо скрываемым удовольствием. И, наслаждаясь произведенным эффектом, продолжил:
        - Кроме того, подсудимая, в нарушение существующего запрета, совершила самосуд над душой своего убийцы и утопила её в реке Забвения, - он выдержал драматическую паузу, во время которой по залу пробежал возмущенный гул. Помолчав немного, юноша продолжил: - Считаю, подсудимую надлежит исключить из Списка перевоплощений, а сознание Врат перепоручить мориям.
        Старец выпрямился, тёмная ткань покрылась серыми нитями, словно изображая сомнение и скованность:
        - Волот, ты предлагаешь поместить девочку к Нерожденным? Облечь разложению ее душу?
        - Скотина, - выплюнула Татьяна в лицо тому, кого называли Волот, и бросилась на него, но тяжелые кандалы не дали сделать ей и шагу. Она рухнула на каменные плиты. - Ты же это сам подстроил!
        Старец склонил голову, кивнул в сторону распростертой на полу Татьяны:
        - О чем говорит эта женщина? - в его голосе слышалось удивление.
        - Она бредит, сударь, - юноша сверкнул глазами, презрительно изогнув губы.
        Татьяна похрипела:
        - Сволочь. Девочка тебе не достанется. У нее и кроме меня защитников хватает.
        Лерка вздрогнула. До неё медленно стал доходить смысл слов, казавшихся абракадаброй всё это время. Пробитая защита, новое жилище, вода… девочка. Это же все про неё, про Лерку! Только - что это за Врата? Где они находятся? Единственное, на что могла подумать Лера - это разбитое подругами зеркало. Как могло оно быть Вратами - не ясно. Но другого варианта на ум не шло.
        С материи растаял последний образ, оставив глухую тьму вместо себя.
        Старец прошептал, и слова отчётливо раздались под каменными сводами:
        - На счет девочки запланировано отдельное слушание. А что касается обвиняемой, - Лерка вся обратилась в слух, - учитывая факт явного превышение пределов возмездия, определенных Судебником Сварги, вероятно, господин Волот, придется удовлетворить ваше прошение и…
        Он не договорил.
        - Не-ет! - Лерка сама не поняла, как у неё это вырвалось это "нет". Но её услышали.
        Татьяна, все ещё распростёртая на каменном полу, прикрыв рот рукой, смотрела на неё с удивлением и ужасом. Старец с любопытством вскинул голову, сотни белых лиц уставились на неё. Но она не могла отвести взгляд от того, кто звался Волотом. Он не был удивлён. Более того, его светло-голубые, почти прозрачные, глаза светились торжеством. Острая, как укол шпаги, догадка пронзила её: он видел её, он ЗНАЛ, что она здесь, на этом самом каменном балкончике. Он всё специально разыграл, спровоцировал.
        Но… зачем?
        Лерка заметила, как по его мимолетному приказу, от сгорбленной фигурки Татьяны отделилось два чудовища в ледяных доспехах, а в следующее мгновение их тяжелые шаги сотрясли основание лестницы.
        По искривленным губам Татьяны, она прочитала: «Беги». Тяжело, словно с привязанными к каждой лодыжке гирями, сделала она первый шаг назад, вглубь коридора. Топот приближался, заставив выйти из паралича.
        Она бросилась бежать.
        Бежево-серые стены. Бесконечный коридор. Тонкий узор будто оживал, терновником цепляясь за ступни.
        Топот ног за спиной. Крики и, кажется, приказы остановиться. Она мчалась вперед.
        Кажется, коридор не был таким длинным. Кажется, она давно должна была оказаться дома.
        И, она могла поклясться, в нём не было переходов и развилок и не было пугающих пустотой провалов.
        «Гаша, двигай же!», и вымораживающий душу крик.
        Это же Ромкин голос!
        Пробегая мимо ближайшего коридора, на короткое мгновение она увидела оранжевое пятно, Гашину розовую куртку.
        Сердце выпрыгивало из груди, страх путал мысли, легкие сдавило.
        - Почему я не просыпаюсь?! - беззвучно кричала она.
        Острая боль заставила мозг вспыхнуть. Лерка остановилась: указательный палец посинел и опух. Из крохотного разреза потекла кровь, стекая по пальцам и неряшливо капая на бледный больничный кафель. Не позволив очнуться и перевести дух боль укусила средний палец, за ним, ещё и ещё раз - безымянный. Руки онемели.
        - Ну же, очнись! - едва донеслось до неё. - Сюда иди, ко мне, на голос!
        И Лерка пошла. Потянулась за болью. Прямо вдоль окрашенных в розовый цвет стен, минуя пустынный пост дежурной сестры, в дальнюю палату. Там, прикованное тонкими прозрачными трубками к оборудованию, лежало её тело. А рядом с ним, исступленно разрезая ей пальцы, суетилась полная женщина в синем костюме медицинской сестры.
        Свет за спиной моргнул, лампы одна за другой отключались с тихим щелчком. К Лерке подкрадывалась тьма, неся на своих плечах чудовище, состоящее из чего-то мелкого, блестящего и подвижного как ртуть. Пустые глазницы, искривленный в немом крике рот, кривой рог на нижней челюсти.
        С шумом захлопнув перед ним дверь, она бросилась к своему телу, навстречу ослепляющей боли.
        Глава 19. Ты - альтерат
        Это словно вынырнуть из глубокого озера.
        Тишину сорвало, будто толстое байковое одеяло. Мозг одновременно атаковали монотонный писк аппаратуры, больничные запахи - смесь крови и спирта, - чувство страха, удушье.
        Боль накрыла волной, придавила к медицинской койке.
        - А-а, - хрипела Лерка, понимая, что не может говорить: из гортани торчали кислородные трубки.
        Через щели плотно задёрнутых жалюзи бил свет, глаза заслезились.
        Неизвестная женщина ворковала вокруг, вытирая окровавленные пальцы. Её тёмные, цвета маслин, глаза смотрели настороженно, почти сурово.
        - Ну, ну, потерпи, - говорила с явным южным акцентом. - Сейчас пройдет всё. Доктор посмотрит, укольчик сделаем. Это же хорошо, что ты меня слышишь… Ты же меня слышишь? Кивни, - Лерка сделала неуверенное движение. Незнакомке понравилось - она улыбнулась.
        За её спиной мелькнул белоснежный халат - к ней подбежал дежурный врач.
        Замеры давления, удаление трубок, осмотр швов, отключение одних датчиков, подключение других - Лерку вертели как куклу, заставляя отвечать, моргать, кивать, морщиться от боли и терпеть.
        - Какой сегодня день? - прохрипела она, наконец.
        Врач - пожилой дядька с усиками и насмешливой улыбкой - удовлетворенно переспросил:
        - Сегодня-то? Сегодня уже двадцатое января.
        Девушка округлила глаза.
        - Двадцатое?! Не может быть…
        Доктор неторопливо списывал показания приборов, отрывал и подклеивал в карту розовую ленту ЭКГ, иногда прищуривался, но при этом выглядел убедительно-довольным.
        - Отчего ж не может быть? Очень даже может быть. Молодой, крепкий организм. Ну, стуктулась маленько, с кем не бывает? Верно я говорю, Рагда Алиевна?
        Медсестра деловито кивнула.
        Лерка попробовала пошевелить пальцами:
        - Я упала?
        - А ты сама что помнишь? - он присел на стул рядом с высокой койкой, из-за чего от него осталась видна только худощавая грудь в белом кителе и голова с коротко стриженными волосами и острым взглядом.
        Девушка задумалась. Гаша в розовой куртке с вышитыми малиновыми бабочками и пайетками, оранжевый пуховик Романа, исполинская рука, тянувшаяся из покрытой ледяной коркой лужи, удар и мокрый синий капот.
        - Меня сбила машина?! - удивилась она.
        Доктор многозначительно изогнул брови:
        - Мне опредёленно нравится, какие ты делаешь успехи… Если так пойдёт и дальше - утром переведём в отделение. Сейчас сестра принесёт тебе попить, а там, глядишь, и поужинаешь, - он посмотрел на часы, - надо не забыть предупредить на кухне, чтоб оставили. А сейчас спать. Сон - это самое лучшее лекарство, укольчик тебе сейчас скажу поставить, чтобы боль не беспокоила.
        Он встал. Привычно дотронулся до её плеча, похлопал по-отечески.
        - Маме можно позвонить?
        - Даже нужно. Скажи ей, что завтра, как в палату тебя спустим, сможет прийти к тебе. И нежирный куриный бульончик пусть привезёт. Без соли-перца-фанатизма. Тебе полезно будет. Сейчас тебе принесут твои вещи.
        Все та же темноволосая медсестра принесла ей белый полиэтиленовый пакет-майку, с завязанными между собой длинными ручками. Бросив в ногах, достала из него только сотовый, протянула Лере.
        Движения ещё давались с трудом. Наверно, так чувствуют себя космонавты после возвращения с орбиты.
        Девушка дотронулась до чёрного экрана в надежде, что аппарат оживёт. Но чуда не произошло: батарейка выдохлась в ноль. Лерка беспомощно опустила руку на одеяло, отвернулась.
        Медсестра достала из кармана зарядник:
        - На, подсоедини, - и вставила штекер в ближайшую розетку.
        Мама ответила сразу, будто сидела около телефона и смотрела на экран.
        - Лера!! - выкрикнула. - Мне доктор позвонил, сказал, что ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь? Но меня все равно до утра к тебе не пустят, пока в палату не переведут.
        Голос, нарочито бодрый, безошибочно подсказал - мама плачет.
        - Не плачь, мам, всё хорошо. Голова немного болит, - соврала Лерка. - Завтра в палату собираются переводить.
        Светлана Павловна всхлипнула.
        - Мам, ты завтра приходи, сможешь?
        - Конечно! Что ты хочешь?
        Лерка задумалась. Сейчас она, собственно ничего не хочет. Спать. Если только опять не провалится в тот коридор с ледяным чудовищем. Но сказать так маме - значит начнет беспокоиться.
        - Доктор сказал, что мне бульон куриный можно будет без соли-перца и фанатизма…
        - Поняла, - с готовностью отозвалась мама.
        - … принеси шоколадку, - только проговорив это вслух, она поняла, что, действительно, до ломки в костях хочет шоколада. - Горький, прям совсем горький.
        Она услышала, как у мамы отлегло от сердца. Да и самой Лерке будто бы стало легче.

* * *
        В тишине подходил еще раз врач, медсестра, другая - не та, что с темными глазами, а молоденькая толстушка, заботливо подоткнула одеяло, укрыла ноги. Боль, подчиняясь действию лекарств, медленно заползала в дальний угол, только иногда скалясь и сверкая глазами. Лера благодарно улыбнулась, засыпая.
        Темнота еще не приобрела плотности, сознание не совсем отключилось, словно находясь и в мире снов, и в мире яви одновременно, когда Лера почувствовала настойчивое прикосновение. Пальцы с силой сжали, заставляя очнуться.
        Девушка открыла глаза: та самая темноволосая женщина. Настенные часы показывали два часа ночи.
        - Поговорить надо, - прошептала та с сильным акцентом.
        - Вы кто? - Лерка попробовала присесть, незнакомка приподняла ей кровать.
        - Меня Рагда зовут. Тебя с июня здесь жду.
        - Меня?!
        - Тише, не разбуди никого… - Рагда оглянулась на дверь.
        Лерка заговорила тише:
        - А почему здесь?
        Рагда придвинула к койке стул, присела на край, беспокойно посматривая через плечо.
        - Меня предупредили, что ты здесь будешь, что помощь тебе нужна будет, - горячо шептала она.
        Девушка испугалась:
        - Да кто, кто говорил?!
        Рагда поправила шапочку:
        - Дед мой. Давно умер, пророком был. Неспящий. Сказал - спасти тебя, когда Демон тебя увидит.
        Внутри у Лерки похолодело. Если бы она сейчас, всего несколько часов назад, не была в тех катакомбах, за ней не было бы погони ледяной стражи, и она не знала бы о кознях некоего Волота, она бы смело позвала врача. Пусть бы отправили эту сумасшедшую куда следует.
        Но она была. Видела и знает. Её ноздри все ещё ловят странные, не знакомые запахи.
        Поэтому она молчала, испуганно вглядываясь в изножье кровати.
        - Не бойся, - вкрадчиво сказала Рагда. - Ты не сошла с ума. То, что ты видела там - правда. Как правда то, что мы с тобой сейчас говорим. И серые коридоры без конца и без края, лабиринты, забирающие души. И Судный зал. И навья стража. Всё правда.
        Лера перевела на неё взгляд:
        - Вы тоже там были? - спросила, заранее боясь ответа.
        Женщина кивнула.
        - Я такая же как ты… Нас много. И мы чувствуем друг друга. Поэтому я должна была тебя найти раньше, чем Демон.
        Лера пыталась понять, серьезно ли говорит эта женщина с глазами-маслинами. Она все еще не верила.
        Выходит, о том, что она попадет в аварию, было известно заранее.
        - Кто он, демон?
        Рагда пожала плечами, будто подбирая слова:
        - У него много имен. Это Хранитель границ. Демон, не пускающий мёртвых к живым, и живых - к мёртвым. Вы зовёте его Волот.
        - А мы? Кто мы? Вы сказали - нас много… - Лера сама не ожидала, что её голос сорвется на хрип.
        В дальнем конце коридора послышался шорох. Рагда встала, подошла к двери, осторожно выглянула. Вздохнув, закрыла широкую больничную дверь плотнее. Только после этого вернулась на своей место, к притихшей в ожидани ответа девушке. Той казалось, что от ответа на вопрос зависит ее жизнь.
        - Я знаю около десятка настоящих, которые могут ходить коридорами скорби, омывать руки в водах тёмного Ахерона. Самозванцев - вообще не счесть.
        Девушка нахмурилась, ребра болели, в висках пульсировала кровь. Она ничего не поняла. Но душа просила прояснить то немногое, что ей стало известно.
        - Там, в зале суда, - начала она, - я видела женщину-призрака, которой помогла несколько дней назад. Её приговорили отдать мориям… Это что означает?
        Рагда содрогнулась, посмотрела испуганно:
        - Мории - Нерожденные. Души, томящиеся в ожидании призыва. У них нет памяти, нет чувств и эмоций. Только голод. Нет более страшной кары.
        - Эта женщина сказала, что Волот её подставил. Что ему нужна…я, - девушка беспомощно посмотрела на незнакомку. - Но зачем? Я не понимаю… Пять дней назад погибли мои подруги. Они гадали на зеркалах. Нашли два тела. Полиция считает, что одна из ревности или от обиды убила другую, а потом - себя, из страха. Я не верю этому. Дашка не могла такое сделать. Я видела её пятнадцатого, на следующий день после смерти. Она сказала, что не виновата. Что ему нужна была я. Вот так и сказала: «На моем месте должна быть ты». И я не понимаю, почему.
        - Потому что ты - альтерат, иная то есть.
        - Кто? - Лерке почудилось что-то знакомое в этом странном слове.
        Настенные часы мерно тикали, отсчитывая секунды. Рагда посмотрела на них: большая стрелка приблизилась к полуночи.
        - Есть такое слово на латыни - «altero» - иной. Ты видишь мёртвых. Ты открываешь Двери. Ты-иная. Ты-альтерат.
        Глава 20. Провидица
        21 января 2018 года, больница
        Утром Рагда сменилась, и Лера, наконец, осталась одна. Пожилая медсестра сняла показатели с приборов, распечатала, молча подклеила в карту - Лерка усиленно прикидывалась спящей.
        Подташнивало.
        В капельницу ввели лекарство, и через мгновение на губах появился горьковатый привкус медикаментов. В голове помутилось, сон окутал плотной дремой.
        Перед глазами цвели тёмные узоры, в которые то и дело вплетались образы Гаши, Ромки, лица незнакомых ребят. Один из них, высокий и рыжий детина, отделился и всё бежал: Лерка видела его встревоженный затылок, и лишь иногда, когда он оглядывался, - измождённое и испуганное лицо с жуткой сине-бурой ссадиной на подбородке. Лицо Ромки промелькнуло только раз. Будто компьютерная гифка. Белое пятно на тёмном, почти чёрном трепещущем фоне. Он смотрел куда-то ввысь, хватая перекошенным ртом воздух.
        Вспоминая мелькнувшую тень его в катакомбах иномирья, девушка почувствовала беспокойство.
        Но, с другой стороны, он ведь там никак не мог оказаться. И с ним, наверняка, всё в порядке. Это всего лишь сон.
        Шум приближающихся шагов заставил вздрогнуть.
        - Ну-ну-ну, не беспокойтесь так, наша красавица! - лечащий врач. Сейчас, при свете дня, Лерка, наконец, смогла рассмотреть надпись на бейджике: Игорь Иванович Толстой. За ним столпилось пять или шесть человек, преимущественно мужчин разного возраста в накрахмаленных медицинских халатах. - Мы вот с коллегами побеседовать с тобой хотим.
        Лерка улыбнулась:
        - Доброе утро, Игорь Иванович.
        Врач расплылся в довольной улыбке:
        - О-о-о, моя дорогая! Вы определенно идете на поправку. Чему лично я рад чрезвычайно, - он потёр узкие ладони. - давайте-ка вас осмотрим, сделаем еще пару снимочков, а там, глядишь, и переведём вас в палату.
        - А выпишите когда?
        Медики понимающе улыбнулись:
        - Поживём - увидим.

* * *
        В палату её перевели к обеду.
        Бледно-розовые стены встретили её запахом щей и паровой котлеты.
        А ещё через какое-то время пропустили маму.
        Бледная, заплаканная, она постарела и осунулась. В глазах плескалось беспокойство и отчаяние.
        Лерка перехватила её взгляд, взяла за руки и притянула к себе. Обняла крепко, на сколько позволяли катетер и исколотые пальцы.
        - Всё хорошо будет, - шептала она, поглаживая её по спине, как маленькую.
        И сама верила в то, что станет лучше.
        Дни тянулись одинаковой чередой ранних подъёмов, уколов, процедур, осмотров. Игоря Ивановича удавалось радовать и с каждым днём всё сильнее.
        Лерка искренне надеялась на скорую выписку, уже строила планы.
        После работы к ней заехала Светлана Павловна:
        - Так домой хочу, - прошептала Лерка, свесив худые ноги с высокой койки. Она заметила, как напряглась при этих словах мать. - Хочу котлет нормальных, с мясом и чесноком. И картошку жареную… Пожарим? И с Гашкой хоть в кино схожу или в музей.
        Мать быстро отвела взгляд. Лерка почувствовала неладное:
        - Мам, а чего Гашка ко мне ни разу не приходила? - прищурилась она.
        - Да не пускают к тебе. Только меня, - та развела руками и засобиралась домой: - Поеду я, дочка, а то все пробки соберу, пока до дома доберусь. Перед работой заскочу, котлеток тебе домашних передам.
        И, торопливо чмокнув дочь в щёку, выскочила из палаты.
        Лерка вздохнула. Вроде как всё логично, но выглядит так, будто мать что-то скрывает.
        В коридоре промелькнула чья-то тень: свет моргнул и выровнялся. Лерка к этому уже начинала привыкать.
        Недавний разговор с Рагдой многое поставил на свои места.
        Она - иная. Она - альтерат. Не сумасшедшая.
        Видеть усопших - её дар или проклятие.
        Здесь, в больнице, их слишком много. Словно здесь сомкнулись два мира.
        Лерка постоянно чувствовала знакомый холодок, кутаясь от него в неуклюжий байковый халат. Медсестры и пациентки из других палат удивленно на нее поглядывали, за глаза называли "стукнутой". А Лерка видела их всех: ныне живущих и недавно ушедших.
        Вчера, после отбоя, относила в столовую пакет молока. Страшно болела голова и ушибленное запястье.
        У стены, на узкой скамейке, сидела, вздрагивая плечами, кроха лет девяти: редкие рыжие волосики расплелись, разметались по исхудавшим плечам, мятая пижама висела как на вешалке, разношенный тапочек сполз с ноги. Лера присела рядом.
        - Эй, ты чего плачешь?
        Девчонка повела острым плечом, отвернулась.
        - Если ты мне скажешь, то, может быть, я смогу помочь. А если отвернешься, то точно - нет.
        - Я маму потеряла… Я ищу её, а её всё нет нигде, - она повернула несчастное личико. У неё оказалось веснушчатый и курносый нос пуговкой. - Как думаешь, она потерялась?
        - А ты сама что думаешь? - Лера пыталась не причинить боль.
        Девочка задумалась. Её слезы постепенно высыхали, она стала совсем серьезной.
        - Думаю, потерялась я, - отозвалась она. - Я здесь давно лежу. Не на этом этаже, выше. Там большие стеклянные боксы. И все всегда ходят в масках, - она повернулась к Лере. - Знаешь, когда я засыпала, у меня совсем не было волос. А сейчас - смотри какие длинные. Как раньше. Ещё до болезни.
        Она положила руки на колени, задумчиво уставилась на носок своего тапка, закусила губу.
        - Тебе очень идёт с такими волосами, - подбодрила Лера.
        - Есть ещё одна странная вещь, - девочка подняла на неё глаза, в них читалось сомнение. - Мне совсем не больно.
        - Разве это странно? Это же очень хорошо.
        - Нет, ты не поняла. Мне совсем не больно. Как до болезни. И я беспокоюсь - вдруг что-то не так…
        - Что именно не так?
        Девочка опустила голову на грудь и засопела.
        - Так, как будто я умерла, - она покосилась на собеседницу, явно смутившись и ожидая осуждения. - Понимаешь, мне так спокойно…
        Лера почувствовала, как кожа на щеках розовеет, а к горлу подступает колючий комок. А девочка продолжала:
        - Мне было бы совсем хорошо, если бы я не боялась.
        - Боялась чего?
        - Что я там буду одна. Я даже дома в квартире боялась одна оставаться. А тут…
        Лера придвинулась к ней и положила руку рядом с её холодной ладонью. Пальцы свело судорогой.
        - Ты не будешь там одна. Представь, что ты звено длинной-предлинной цепочки. И в этой цепочке не только ты. Но и твоя мама с папой, дяди-тети, бабушки-дедушки и прабабушки и прадедушки. И так - без конца и без края. Это как будто ты в гости к бабушке в деревню приехала.
        Девочка задумалась.
        - Я бы хотела к бабе Насте. Я её любила. У неё корова была, Мусьенка. Ласковая такая. И дом большой, чистый, с салфеточками на комоде.
        - Думаю, так оно и будет.
        Девочка впервые улыбнулась:
        - Спасибо, ты добрая. Только очень печальная. Если ты тоже умерла, хочешь, вместе будем жить у бабушки?
        Лерка покачала головой.
        - Мне нельзя. У меня своя цепочка.
        Она не заметила как в темноте сонного коридора показалась сгорбленная фигура, встала в сторонке, ожидая, пока девочка наговорится, поманила пальцем.
        - А, вот и баба Настя пришла, - обрадовалась кроха, спрыгнула со скамейки. - Скажи, а смогу я маме сказать, что у меня все хорошо, чтобы она не переживала? Ей ведь тяжелее, чем мне.
        - Конечно, когда захочешь, - Лерка почувствовала, как её пробирает озноб.
        Девочка махнула рукой и скрылась в синем полумраке, оставляя за собой невесомый шлейф шагов и звонкого детского щебетания.

* * *
        А около палаты Лерку поджидала Рагда.
        - Ты где ходишь?
        - Молоко относила…
        - ЧАС?
        Лерка посмотрела на часы. Действительно, её не было в палате больше часа. Странная штука - время.
        Она прислонилась к стене: головные боли иногда заставляли мечтать о безвременье.
        - Рагда, я ждала тебя. Ведь ты - единственный человек, кто может рассказать о том мире.
        Медсестра заглянула в палату, увидела там свернувшуюся калачиком Леркину соседку по палате, кивнула в сторону сестринской.
        - У меня сегодня последнее ночное дежурство, завтра домой уезжаю, в Дербент.
        Лерка испугалась:
        - А как же я?
        - У каждого из нас - своя битва, - отозвалась она.
        Они миновали пустынную рекреацию, на посту сиротливо горела настольная лампа, из каморки доносились голоса участников известного политического ТВшоу. Рагда отомкнула деревянную дверь.
        Узкая кушетка, приготовленная для сна, гора поглаженных простыней и наволочек, стопка аккуратно сложенных одеял, запах подогретого ужина.
        - Садись, чаю хочешь? - не дожидаясь ответа, женщина нажала серую кнопку чайника.
        Вода утробно загудела.
        Поставив перед девушкой разорванный пакет с печеньем, тонко нарезанный и засахаренный лимон, она уселась напротив, подперев подбородок кулаком.
        - Знаю, вопросов у тебя в голове много. Только ответов у меня - мало, - вздохнула она. - Институтов по нашей части не придумано. Умных книжек не написано. Всё, чем мы располагаем - древние легенды.
        Лерка отхлебнула горячий чай. А Рагда продолжала:
        - Мне же дед что сказал: будет девочка, такая же как ты. В коме - лёгкая добыча для Демона, ведь проснуться сама не сможет. Моё дежурство. Смотрю - видящая ты…
        Лерка встрепенулась:
        - А как это заметно?
        - У тебя ЭКГ подпрыгивало всякий раз, когда кто-то умирал.
        Лерка вспомнила прорывавшиеся сквозь сонную пелену крики.
        - Выходит, слышала их, - женщина поправила блюдце с лимонами, придвинула его ближе к девушке. - Потом смотрю, график скачет, будто бежишь ты. Давление подскочило. Вот и сообразила я, что ты в беде. Давай тебя приводить в чувство. И по щекам тебя лупила. И трясла. Потом стала пальцы колоть. Только боль тебя и вернула. Верно старики говорят: боль - наша жизнь.
        - А что было бы, если бы вас рядом не было? - спросила Лерка. Хотя и сама догадывалась, что.
        Рагда изогнула тонкие брови:
        - Верней всего, там бы и осталась, - помолчав, добавила: - Спрашивай, что тебя волнует, скажу, что знаю.
        Лерка прижала горячие пальцы к вискам, подавляя накатившую тошноту.
        - Я уже поняла, что есть два мира: живых и мёртвых. Волот хранит границу. Мои подруги, вероятно, эту границу невольно нарушили. Как и Татьяна. И другие призраки, приходившие ко мне, - она нахмурилась и посмотрела на медсестру: - Мне страшно об этом говорить, но, наверно, Волот хочет убить меня. Чтобы не было больше проблем с нарушением границ. Хотя, с другой стороны: я же не одна такая. Почему убить он хочет именно меня? Я чем-то отличаюсь от других?
        Рагда тяжело облокотилась на стол, пышная грудь придавила запястья. Отвернулась к окну: из-за туч выглянула луна.
        - Ты спрашиваешь о том, что мне не известно. Мотивы Демона могут быть разными. Может, ему твоя сила нужна. Может, душа. Может, ещё что, - она задумалась. - Только вот что я тебе скажу: мы им нужны не меньше, чем они нам. Умение видеть и слышать - это всегда дар. Умение видеть и слышать усопших - дар вдвойне. Какую бы цену тебе не назначил Волот за спокойствие, этим даром распоряжаться ты не имеешь права. Дан Всевышним, Ему его и отбирать. Поняла? - Лерка медленно кивнула. Рагда прошептала: - А соблазн может быть ох как велик. Когда я впервые поняла, что я - иная, Демон предлагал мне исцеление матери в обмен на мой дар. Я отказалась, и мать выздоровела.
        Она выразительно посмотрела на девушку.
        - Будь сильной. И верь в себя.
        Она протянула ей крохотный пузырек на длинной веревочке, заполненный тёмно-желтой травой и солью крупного помола:
        - Возьми. Это полынная соль. Мне не раз помогала, всякую нечисть отгоняет.
        Лерка зажала склянку в ладони.
        - Выходит, мне с ним ещё предстоит встретиться?
        Женщина кивнула:
        - Он не оставит тебя в покое, будь уверена. И для тебя же лучше, если эту встречу ты не будешь откладывать в долгий ящик.
        Глава 21. Чемодан в малиновую клетку
        26 января 2018 года
        Дом встретил её пирогами с капустой, пиццей, крепким чаем и заботой: мама взяла несколько дней отгулов, чтобы побыть с дочерью.
        Лерка с тревогой прошла по чисто прибранным комнатам:
        - Мам, а где Гаша?
        Светлана Павловна ловко подскочив к некстати зазвонившему телефону, вышла на балкон, в квартиру просочился сырой московский ветер. Лерка налила себе холодной воды из-под крана, залпом осушила стакан. Что-то случилось.
        Эта мысль не давала ей покоя в больнице. Эта мысль стала очевидной здесь, дома. Не было Гаши, не было ее чемодана, не было и следов от ее вещей. Когда мама зашла в комнату, Лерка спросила без обиняков:
        - Мам, а Гаша, что, уехала домой?
        Мама моргнула и кивнула неуверенно.
        - Это ведь неправда, верно? Она же никуда не уехала. Она тоже попала под машину? Она в больнице? Она умерла?
        Одна мысль страшнее другой наслаивались, вымораживая сознание. Воспаленный мозг уже рисовал страшные картины гибели подруги, услужливо подбрасывая воспоминания из мира Волота.
        Мама медленно опустилась в кресло. По ее лицу Лерка поняла - она не угадала.
        - Она пропала в день приезда…
        Лерка не поверила своим ушам:
        - Что-о? Этого не может быть. Я встретила ее на вокзале, мы поехали домой. Потом была та синяя машина…
        - Когда приехала скорая, никого уже не было. Дежурная сестра в приемном покое утверждает, что о тебе справлялась девушка лет шестнадцати, по описанию похожая на Агафью. Говорит, была с парнем каким-то. Вот его и ищут по фотороботу. Уголовное дело завели…
        Лерка застыла. Бросив короткий взгляд на настенные часы, отвернулась: придется ждать до утра.
        Парень, бывший в больнице с Гашей - наверняка Ромка. Он должен что-то знать.

* * *
        27 января 2018 года
        Утром, изобразив прекрасное самочувствие, Лерка постаралась избавиться от присутствия матери. Она слышала: у той на работе неприятности - клиент, заказавший дизайн квартиры, остался недоволен цветовым решением. Только мама, с ее авторитетом и умением красиво говорить и убеждать, могла справиться с ним.
        - У меня правда ничего не болит, - соврала она, предварительно проглотив таблетку болеутоляющего. - Сейчас поем и спать пойду. Что тебе со мной сидеть весь день, нервничать и комнаты шагами мерить. Лучше уж делом заняться.
        И в доказательство своих намерений сладко зевнула.
        - К тебе следователь должен зайти, - пробормотала Светлана Павловна неуверенно.
        - Придет - поговорим, - убедительно кивнула Лерка.
        Мама, с сомнением, смешанным с благодарностью во взгляде, направилась в ванную - собираться, а уже через полчаса, заботливо выставив на тумбочку лекарства, она виновато убежала, пообещав не задерживаться. Лерка посмотрела на часы: двенадцать-пятнадцать.
        Поправив плотно забинтованное запястье, одной рукой она натянула джинсы, нырнула в большой удобный свитер oversize и, выглянув осторожно на лестничную площадку, вышла из квартиры.
        На улице пришлось посидеть на скамейке в сквере перед павильоном метро, прислушиваясь к шелесту шин и воробьиному гомону - кружилась голова. Подождав несколько минут, она медленно встала и направилась в подземку. Подремывая, слушала Evanescence.
        In my field of paper flowers
        And candy clouds of lullaby
        A lie inside myself for hours
        and watch my purple sky fly over me.[6 - Гр. Evanescence, Paper Flowers]
        На полях бумажных строк
        Под сладким одеялом колыбельных
        Часами наслаждаюсь тишиной
        В ванильном облаке расплавленной надежды.[7 - Перевод Кретовой Е.]
        Слова теперь звучали иначе. Иным было ощущение на сердце: беспокойство, тоска, одиночество. Страх. Лерка никогда не была смелой. Боялась воды, высоты, пауков, мышей, громких звуков - целый набор фобий. А после курса лечения у психиатра каждая из них казалась жуткой уродливой патологией.
        Еще и мёртвых видит.
        Вагон плавно остановился на перроне, выпуская пассажиров наружу. Лерка выскользнула на улицу, торопливо надевая капюшон - ее била дрожь.
        Ромкин дом она нашла сразу по заведению с вычурной вывеской в античном стиле. Бедные греки вырвали бы себе курчавые волосы, увидев это. В прошлый раз она поднималась пешком. Сейчас в голове пульсировала кровь, зубы лихорадочно стучали, подсказывая о наличии температуры: она нажала кнопку вызова лифта.
        Железная кабина с вдавленными антивандальными кнопками распахнула двери, скрипнув, потащила на третий этаж. Четыре квартиры с почти одинаковыми дверями.
        Здесь Лерка задумалась: она ждала Ромку на лестничной клетке, он забегал домой сам, но вот в какую квартиру - она не помнила, голова тогда была забита другим. Девушка помялась на площадке и нажала кнопку звонка квартиры напротив.
        Открыла пожилая дама: седые волосы убраны в аккуратный пучок, синий халат прикрыт малиново-желтым фартуком.
        - Вам кого, девушка?
        - Мне бы Романа увидеть, - Лерка почувствовала, что краснеет.
        Старушка удивленно изогнула брось:
        - Так ты квартирой ошиблась, милая. Он в пятнадцатой живет, - и кивнула на дверь справа.
        Лерка торопливо поблагодарила, извинилась и даже что-то соврала в оправдание.
        Она знала, что любопытная соседка, скорее всего, наблюдает за ней в глазок, поэтому поторопилась позвонить в пятнадцатую квартиру.
        Дверь долго не открывали - явно не слышали: через обивку пробивались звуки бравого голливудского боевика. Пришлось позвонить еще раз, долго удерживая кнопку.
        - Чего трезвонишь? - дверь распахнулась неожиданно. Пожилой мужик с щетиной на обрюзгших щеках, несвежая майка натянулась на пивном пузе, шорты по корены испачканы чем-то ненатурально-красным, вероятно, кетчупом. - Чё надо?
        Лерка сглотнула:
        - Романа позовите, пожалуйста.
        - Где ж я тебе его достану? - мужик цокнул языком, вытаскивая застрявшее между зубами кушанье. - Больше недели как сбежал, сукин сын.
        - Неделю? - глаза округлились, в груди что-то оборвалось.
        Мужик кивнул.
        - Понимаете, я ему свою тетрадь давала, рабочую, он не вернул, а она мне нужна очень, - соврала Лерка.
        Мужик распахнул дверь шире:
        - Заходи, смотри сама. Дверь прямо по коридору.
        И, не обращая внимания на девушку, повернулся и пошлепал в комнату.
        Девушка оставила входную дверь приоткрытой, осторожно зашла внутрь. Сбросив ботинки на толстой подошве, прошла босиком в указанном направлении.
        Ромкина комната - диван-малютка, компьютерный стол, огромная карта звездного неба на одной стене, таблица Менделеева - на другой. Шкаф с книгами. В основном - справочники, энциклопедии, инструкции. Миниатюрный хрустальный глобус с чеканной надписью "За 1-е место", несколько кубков, медали на гвоздике у изголовья.
        «Что я здесь хочу увидеть?» - мелькало в голове.
        Дверь в комнату скрипнула, на пороге появился мужик:
        - Нашла тетрадь свою?
        Лерка схватила со стола первую попавшуюся:
        - Да, спасибо, - она улыбнулась. - Скажите, а он уехал куда-то?
        - Да куда он мог уехать?! - матюгнулся мужик. - С бандой своей, небось, где-то зависает. Сидели тут на кухне и девка еще какая-то с ними. Я их шуганул, вот и упёрлись…
        Лерка затаила дыхание:
        - Ясно…
        - Ну, коли ясно, то вали отсюда. Мне на работу собираться надо, - невежливо пробасил мужик, отходя в сторону. Лерка несмело шагнула в коридор, ещё раз бегло посмотрев Ромкину комнату, надеясь увидеть что-то. И сердце тревожно ёкнуло: из-под кровати торчала ручка чемодана и бежевый бок в ярко-малиновую клетку.
        Агафья была у Ромки. Вместе с его «бандой» они направились куда-то неделю назад. И исчезли. По крайней мере, исчезли Гаша и Роман. «Про друзей я ничего не знаю».
        Она остановилась у лифта, нажала кнопку вызова.
        Упёрлась ладонью в стену: голова и рёбра нещадно болели, дышать стало трудно.
        «Куда они могли пойти?» - крутилось в мозгу. Убегая от стражи, она видела розовую куртку Гаши и оранжевое пятно, похожее на Ромкин пуховик. Как они могли там оказаться оба? Или это был её личный страх? А с ними сейчас все в порядке, сидят в кафе и лопают мороженое?
        Лифт остановился на третьем этаже. Лерка приготовилась зайти в кабину, когда взгляд упал на стену: по поверхности зелёной масляной краски, поверх выцарапанных надписей и надписи фломастером "I love Каринка", из-под её пальцев растекались тонкие морозные узоры.
        Глава 22. Дом на Фестивальной
        Она забыла, как дышать.
        Онемев, не могла отвести взгляд от разрастающегося узора. Длинные хвосты растекались по поверхности, расщеплялись павлиньими перьями, переплетались и укладывались пушистой изморозью. Лера отшатнулась: затейливые узоры зашевелились змеями, скалясь и поднимая вверх головы.
        Двери лифта распахнулись, пахнув на нее серостью и гнилью. Совсем как в квартире Сони.
        Лерка, не разбирая дороги, поскальзываясь и перескакивая через несколько ступенек, бросилась на улицу, только у торговых рядов сообразив, что погони за ней нет.
        Присев на гранитный парапет подземного перехода, она перехватила руку, баюкая и усмиряя боль. От быстрого бега и испуга перед глазами расплывались, будто кляксы, тёмные круги.
        Рагда сказала - не ждать, решаться и идти самой.
        Надеяться больше не на кого. Ромка, Гаша - пропали. Татьяна - в беде.
        Лерка поправила на груди подаренный Рагдой пузырёк, медленно встала.
        Всего несколько автобусных остановок, и всё решится.
        Сложнее всего было думать о матери. Если ничего не получится. Если она не справится и застрянет ТАМ, то, наверно, исчезнет также, как Ромка и Агафья.
        Что станет с мамой?
        «Может, вернуться?» - словно острый нож резало сердце сомнение, заставляя оглядываться и замедлять шаг. Из-за него она несколько раз пропустила нужный автобус, стояла задумчиво и беспомощно.
        «Но, что если, это не прекратится никогда? - Лерка вспомнила разрастающийся морозный узор на стене. - Что, если это убьет маму? Так же, как убило Соньку, Дашу, Ромку и Агафью?». Стольких людей она уже потеряла. Ради чего? Ради того, чтобы продолжать терять?
        Она приближалась к дому Сони Афанасьевой. Январское небо сурово смотрела на нее из-за тяжелых лохматых туч. Холодное солнце светило неохотно, лишь изредка бросая косые лучи на макушки обледенелых берез.
        Поднимался ветер.
        Не останавливаясь на детской площадке, миновав застывших у соседнего подъезда пенсионерок, неторопливо обсуждавших дороговизну на лекарства и «пустой» хлеб, она вошла в подъезд.
        Несколько шагов по лестнице, и она уже стоит перед обитой темным дермантином Сонькиной дверью. И слышит за ней громкую музыку и грохот.
        Неуверенно помявшись, она нажала на квадратик звонка.
        Музыку приглушили, топот за дверью, и в следующее мгновение та распахнулась, выпуская на лестничную площадку розовощекого брюнета лет двадцати пяти, с голым торсом, в измазанных белой краской шортах. Лерка заглянула за его спину и осела: вывороченные проёмы, вычищенные до бетона полы и стены, уже покрытые свежим слоем черновой штукатурки, запах краски, клея. В Сонькиной квартире велся капитальный ремонт.
        - Вам кого, девушка? - хохотнул парень.
        - Это квартира Афанасьевых? - промямлила Лерка, мысленно ругая себя за нелепый вопрос.
        Парень пожал плечами и почесал одну ногу о другую, неловко при этом качнувшись:
        - Не знаю. Мы ремонт здесь делаем. Хозяева деньги заплатили, бригадир нас собрал, на объект привез. Мы у хозяев ФИО не спрашиваем…
        - И как давно вас сюда привезли?
        - Позавчера.
        - А все вещи из квартиры куда вынесли?
        - Велено все вычистить, чтобы ни одна пылинка не осталась от старого ремонта.
        Он почесал нос, выжидательно посмотрел на растерявшуюся девушку:
        - Если надо очень, к соседям зайдите, они все знают, - и, торопливо попрощавшись, захлопнул дверь.
        Из Сонькиной квартиры опять полилась музыка.

* * *
        Лерка стояла на лестничной площадке, не понимая, что делать дальше. Единственная возможность пересечь границу и оказаться у Волота - это квартира. Но там люди, ремонт. И явно следов контакта с тем миром не осталось.
        Темное пятно привлекло ее внимание: на электрощите была закреплена женская перчатка. Черная ткань с серебристым рисунком. Лерка почувствовала, что ее сейчас вырвет: это была перчатка Агафьи. Выходит, она была здесь.

* * *
        Не долго думая, она позвонила в дверь напротив: открыл пожилой мужчина пенсионного возраста:
        - Что вам угодно? - его вопрос прозвучал, а Лерка все не могла сообразить, сформулировать, что именно ей было нужно у этих чужих и незнакомых людей.
        - Скажите, ваши соседи, они бывают здесь? - слова выдавливались как из полупустого тюбика с зубной пастой, туго, с задержкой.
        Мужчина задумался:
        - Да не особо. Примерно раз в два дня появляются, чтобы строителей контролировать. Они же квартиру эту недавно купили, первым делом ремонт, известное дело… Тем более повезло ребятам - квартиру по бросовой цене урвали.
        «Так Синицыны продали квартиру!»
        - Выходит, тетя Полина и Арсений Иванович продали квартиру? - голос упал, и вопрос оттого прозвучал неожиданно печально.
        Сосед нахмурился.
        - А как им тут жить. Небось, знаешь, что произошло, - Лерка кивнула. - Ну, вот. Они к Арсеньиной родне уехали, в Пермь, кажется. Здесь все продали.
        Лерка не понимала, детали не укладывались в голове, причинно-следственные связи терялись в дебрях догадок.
        - Но как же, следствие, - неуверенно потянула она за первую попавшуюся ниточку.
        Сосед горько хмыкнул:
        - А что следствие? Дело же закрыли.
        - Почему?! Неужели все выяснили?
        Мужчина посмотрел на нее удивленно:
        - А что там выяснять? Отсутствие состава преступления в виду смерти подозреваемой, - он пожал плечами.
        Перед Леркиными глазами встала несчастная тень Дашки.
        - Как же так, - шептала Лерка, - она же не виновата.
        Сосед, уставший от затянувшейся беседы, вздохнул:
        - Ну, милая, следствию виднее.
        - А когда, когда Синицыны продали квартиру? - спохватилась девушка, когда пенсионер уже почти захлопнул дверь.
        Тот застыл, задумался, подчитывая:
        - Так дней пять уже как, точно.

* * *
        Чувствуя, как растекается по телу паника, Лерка металась по двору.
        Ранние зимние сумерки спускались с неба сизыми облаками, в окнах загорались первые огни.
        «Они здесь были, - пульсировало в висках, подкатывалось ледяным колючим комком в гортани, мешая дышать. - Они здесь были до того, как продали квартиру».
        Получается, после того, как они были в больнице, они отправились домой к Ромке, там они оставили Гашкин чемодан, а потом, очевидно в этот же день, учитывая, что Агафья так и не появилась у Лерки дома, направились сюда. Зачем?
        Лерка судорожно вспоминала все, что успела сказать Ромке. Чёрт возьми, выходило слишком много. Мог он пойти в эту квартиру сам? Мог. После того, что там видел? Мог, все равно мог. Только - зачем?
        И Гаша же за ним потащилась.
        «Они пытались спасти меня» - с ужасом поняла она. Они придумали, как закрыть Врата. И что бы это ни было, им это не удалось. Возможно, они так и бродят по коридорам там, в ином мире.
        Душа похолодела: как попасть в тот мир Лерка не знала.

* * *
        Она вышла из Сониного дома, с глухим хлопком за ней закрылась дверь.
        Из окна на первом этаже через приоткрытую форточку просачивалась музыка. Длинные, тягучие фразы знакомого до дрожи в пальцах ноктюрна. Они с Дахой учили его в пятом классе музыкальной школы для академэкзамена. Вроде несложная на первых взгляд вещь с жутко коварной партитурой: ля диез в трех тактах отменялся бекаром. Потом устанавливался вновь, чтобы отмениться через четыре такта. Замученный до хрипоты инструмент мучительно извлекал из себя тяжелые, громоздкие звуки. И звучали они тем более тяжело и громоздко, что исполнитель регулярно забывал о бекаре. Продолжал фальшиво играть музыкальную фразу, обрывал ее на полутоне, возвращался и начинал с начала, еще более тяжело и безнадежно.
        Лерка сочувственно поморщилась: эту альтерацию она не забудет до конца дней своих.
        Сердце ударилось в груди и замерло. Спустя короткое мгновение ударило вновь, легко и неуверенно.
        «Альтерация, - крутилось в голове, - знаки альтерации… знаки музыкальной нотации, указывающие на повышение или понижение какого-либо звука без изменения его названия…»
        Она замерла посреди двора, прислушиваясь к фальшивому звучанию.
        «Альтерация… Альтераты… Мы - не просто Иные. Мы изменяем, выправляем звучание этих миров».
        … Врата не удастся закрыть, то ее придется уничтожить. Редкий дар попадет в Ахерон…
        … поместить девочку к Нерожденным…
        Неполученные тогда, во время подслушанного суда над Татьяной, ответы, словно прожектором осветили происходящее.
        Она спрашивала себя - где Врата, что это такое.
        Она промахнулась: Врата рядом. Они прямо здесь, стоят и слушают фальшь.
        Она, Лерка Ушакова, - и есть Врата. Обладатель редкого дара. Такого нужного Волоту.
        Подтаявшая за день лужа зашевелилась у ног. Едва заметная воронка увеличилась, захватывая в себя новые льдистые потоки. Мелькнуло и замерло отражение молодого человека: светлые волосы коротко острижены, бледная кожа, взгляд равнодушно-колкий. Волот.
        Он её найдет везде, где бы она не находилась.
        Но, если её дар ему так нужен, пусть возьмет его сам.
        И она, альтерат Лерка Ушакова, отдаст его на своих условиях.
        Глава 23. По ту сторону забвения
        Ромка существовал отдельно от своего сознания. Тело, будто помятый тетрадный листок, распростерлось на дне ущелья, и он видел его сверху, то удаляясь, то приближаясь к нему. Возвращаться в него не хотелось, но, с другой стороны, витать вот так до бесконечности - тоже. Хотелось ввысь. А что-то держало здесь.
        Крохотный выступ у мерцающего чернотой болота, неясные тени, проглядывающие сквозь его темноту. За спиной - отвесная скала, упиравшаяся в серое, укрытое туманом, неприветливое небо.
        Рядом со своим телом он различал еще несколько застывших фигур: девушка в грязной розовой куртке, имя которой он сейчас никак не мог вспомнить, худощавый парень в очках - от падения они треснули на переносице и съехали теперь на бок. Чуть поодаль, смешно расставив руки, будто крылья, лежал низкорослый паренёк с фиолетовыми космами, слипшимися и изрядно испачканными. Они ему были чем-то родные.
        Он никак не мог вспомнить - чем.
        Что его беспокоило, так это бурлящее варево вокруг них. Оно бугрилось, лопалось смоляными пузырями, постепенно подвигаясь к фигурам, дотягиваясь до них тонкими протуберанцами.
        Они пахли пустотой и опасностью.
        И ближе всего к ним оказалось его собственное тело.
        Чёрные языки уже ласкали его ботинки, настойчиво дотрагиваясь до распахнутых ладоней, цепляясь за волосы.
        От каждого такого прикосновения становилось липко и холодно, как от поцелуя лягушки.
        Ромка приблизился к себе. Заглянул в глаза: веки дрогнули.
        Из смоляной жижи сформировалась, округлив гладкие бока, капля, подлетела вверх; за неё, как за воздушный шарик, зацепилась упругая нить, закручиваясь и утолщаясь, легко дотронулась до щеки.
        Кожу как огнём опалило. От неожиданной боли тело дёрнулось, голова отвернулась в сторону, не позволив капле приклеиться. Ромка с ужасом заметил, как, разгневанная, она злобно оскалилась, оголив мелкие зубы.
        «Это, что, существа какие-то? В этой жиже, - дрогнула догадка. - И они сожрать меня хотят, что ли?»
        Будто в подтверждение этой шальной мысли болото мерзко взбугрилось, раззявив клыкастую пасть. Тысячи чёрных рук всколыхнули мерцающую поверхность, удлиняясь, дотягиваясь до своих жертв, смыкаясь на их беззащитных запястьях, путаясь в волосах.
        Ромка метался над распростёртыми телами, чувствуя свою беспомощность и нарастающую панику. Он безуспешно толкал, но не мог сдвинуть их ни на сантиметр, он кричал, но даже сам не слышал своего собственного голоса.
        - Иди к нам, - пело вокруг.
        Не утонуть в смоляном болоте, не оказаться там, среди них, кем бы они ни были, куда бы ни звали. Сознание сформировалось узким лучом: Ромка видел, как стал искриться янтарно золотым.
        Время замедлилось вокруг, застыли алчно распахнутые пасти, протянутые руки. Пронзительной молнией метнулся Ромка к собственному телу, метясь точно в переносицу.
        Вспышка, мгновенная острая боль и липкий холод ледяных объятий.
        Ромка вскочил:
        - Прочь!!! - наконец, его голос обрел плотность и силу.
        Болото испуганно отшатнулось от него, оголив сырую, безжизненную землю.
        - Пашка, Санька, вставайте, - он подскочил к Пашке, с размаху саданул его по щекам. Тот застонал.
        Ромка подбежал к Агафье, наступил ботинком на впившуюся в её руку чёрную пиявку, оттащил вглубь островка, попробовал посадить.
        - Гаша, ты меня слышишь? Очнись! - кричал он, прислонил к стене, неистово тряся за худые девичьи плечи. - Чёрт, Гаша, очнись!
        Пашка неловко пошевелился, подобрал под себя длинные ноги. Подслеповато оглянулся - очки совсем сползли с носа.
        - Это мы где? - приставив разбитые очки к глазам и придерживая их испачканными грязью и тиной руками, он озирался по сторонам.
        - Тихомирова оттащи от края! - заорал Ромка, заметив, как мощный протуберанец вырвался из жижи, изогнулся и коброй бросился к Саньке.
        Пашка схватил друга за лодыжку, подтянул к себе: смоляной язык с противным шлепком стукнулся о камень и стёк в болото.
        Тихомиров застонал и тут же подскочил, как кипятком ошпаренный:
        - Что за жесть?! - прохрипел.
        Зашевелилась Агафья в Ромкиных руках: выпрямилась, с трудом разлепляя веки.
        - Там, в болоте, твари какие-то, - пояснил Ромка. - Пасти зубастые, руки человеческие. Утянуть на дно пытаются. Не знаю, что это такое - не спрашивайте, очухался за пару секунд до вас. Но точно знаю, отсюда надо выбираться.
        Пашка приставил к глазам половинки очков, запрокинул голову.
        - Ого, - присвистнул он, разглядывая отвесный обрыв. - Есть идеи, как наверх забраться?
        Ромка смотрел мимо него: за Пашкой стеной поднималось ожившее болото.

* * *
        Сенька Стефанович, за немалый человеческий рост, рыжую шевелюру и буйный характер прозванный в школе Горынычем, брёл запутанными коридорами и чертыхался: свернув с основной дороги он не сразу сообразил, что остался один. Но, что странно и не поддавалось никакому объяснению, дорога назад не привела его к развилке. Хотя он готов был поклясться на чём угодно, он отчетливо слышал голоса друзей. Но его разделяла с ними внезапно выросшая стена, сырая и холодная.
        - Ну, что за фигня! - орал он.
        Здесь было темно и неприятно. Если бы он был девчонкой, сказал бы себе, что здесь страшно. Но он мужчина, спортсмен, и бояться пустого, хоть и довольно странного места ему не пристало.
        - Мужики! - крикнул он, понимая, что его никто уже не услышит.
        Эхо донесло отголоски женского крика, пронзительного, звенящего. Он влетел в узкое пространство коридора и лопнул как струна. Горыныч замер на мгновение и бросился на звук. Рассекая пыльную синеву тоннеля, ударяясь об углы и поскальзываясь на поворотах, он влетел в помещение, каменный мешок, колодец без окон и дверей, с небольшим зарешеченным оконцем наверху, из которого струился погребальным саваном туман.
        - Эй! Кто кричал? Гаша??? - орал он, высоко задирая голову.
        Вход, через который он попал в помещение, с тихим шелестом затянулся. Сенька заметил только смыкающиеся каменные плиты.
        - Стой, - он бросился туда, с силой ударил кулаком по затянувшемуся, словно шрам после удаления аппендицита, шву, взвыл и отдернул руку: - Да что ж за чертовщина такая!!! - проорал он.
        Тренер учил - никогда не паниковать. Держать голову холодной. Сенька из последних сил соображал, что теперь делать. Костяшки пальцев сбились, из открытой раны сочилась кровь.
        Что-то подсказывало, что выход есть. Но он его не видит. На всякий случай, чтобы не потерять в каменном мешке ориентиры, он расцарапал кожу, и на месте закрывшегося прохода нарисовал кровью крест.
        - Пришёл я отсюда, - пробормотал он сам себе, - значит, это и пометим.
        Ему хватило нескольких минут, чтобы понять, что других выходов из каменного мешка, нет. Запрокинув голову, присмотрелся к крохотному оконцу.
        - Высоковато, так-то, - когда нервничаешь полезно говорить с собой. Собственные мысли, звучащие извне, добавляют уверенности в себе.
        Он присмотрелся к кладке, подмечая неровности и места, за которые можно ухватиться. Из-под пола, проникая между квадратных плит, стала просачиваться чёрная густая жижа, густая, словно вчерашний кисель. Сенька наклонился, дотронулся неё, растирая пальцами, принюхался - никаких запахов. Это, кстати, довольно странно: гнилое и глухое место, а ничем не пахнет.
        - Как стерильная банка, - пробормотал Горыныч, вытирая руку о брюки. Идея с банкой натолкнула его на мысль.
        Прицелившись, он оттолкнулся от квадратных плит и, вытянувшись в струну, подпрыгнул, ловко зацепившись пальцами за кривой выступ в полутора метрах от оконца. Ноги в удобной зимней обуви с нескользкой подошвой уперлись в отвесные стены, дав возможность выровнять равновесие.
        Чёрная жижа внизу, плотоядно булькнув, стала сочиться активнее, быстро заполняя всё пространство внизу. Сенька заметил это краем глаза, прищурившись и прицеливаясь к следующему выступу.
        - … Покуда сердце бьется, - отчетливо бормотал он в такт размашистым движениям, - И гонит в теле крови теплоту, Ты словно пьешь из вечного колодца, Преобразив в действительность мечту.[8 - Всеволод Рождественский. «Любовь». Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.]
        С шелестящим шепотом жидкость внизу бугрилась, вытягивая длинные языки и безуспешно дотягиваясь до подростка. Горыныч покосился на неё и посмотрел вверх. Пальцы врастали в расщелину между камнями.
        - Вот женщина, в которой столько света, - громко декламировал он, подтягиваясь всё выше. Голос тонул в полумраке, а перед глазами вставал образ зарёванной девушки в странной розовой куртке с блёстками. - Друг в непогоду, спутница в борьбе, И сразу сердце подсказало: эта, Да, только эта - луч в твоей судьбе!
        На последней строке, вторя интонации, он сильнее оттолкнулся ногами, вытянул вверх руки и махнул к затянутому решеткой окну. Уже находясь в воздухе, словно в замедленной съёмке, они видел, как внизу надулся, взбугрился кисель, почти заполнив собой каменный мешок. Как застонал, словно живое существо, выбрасывая к Сеньке непропорционально длинные тощие руки с маслянистой оболочкой-кожей.
        Сенька торжествующе улыбнулся.
        В этот короткий миг, пока его пальцы не сомкнулись на прутьях тяжелой решетки, неожиданная мысль заставила Горыныча содрогнуться: решетка может быть плохо закреплена.
        И тогда он с размаху обрушится в извивающееся в страшных корчах чёрное месиво там, внизу.
        Торжествующая улыбка растаяла, лоб покрылся испариной, предательски скрутило под ребрами.
        Затаив дыхание он ждал момента соприкосновения с ржавыми прутьями, но расстояние сокращалось все медленнее.
        Еще один короткий вздох.
        Мгновение до спасения.
        Мгновение до гибели.
        Жижа под ногами, закручиваясь воронкой, уже практически доставало до его ног. Одно неверное движение и второго шанса не видать.
        Он вытягивал пальцы, тянулся к заветному металлу, когда увидел, что решетка отъехала в сторону.
        Холодные пальцы сомкнулись в пустоте.
        Дыхание сбилось.
        Запрокинув голову, широко расставив руки, будто все еще надеясь нащупать опору, он падал спиной вниз, в ощерившуюся пасть густой, словно нефть массы.
        Он зажмурился и закричал.
        Его дернуло вверх, горло сдавило, холодные щупальца коснулись оголенных лодыжек, полоснув по коже, но перед глазами мелькнуло бледное лицо, тёмные волосы, рассыпавшиеся по плечам, пронзительный взгляд.
        ГЛАВА 24. ЯГА
        Fear is only in our minds
        Taking over all the time
        Fear is only in our minds
        But its taking over all the time.[9 - Гр. Evanescence, Sweet Sacrifice]
        Страх живет в твоей лишь голове,
        Отнимая половину жизни,
        Страх живет в твоей лишь голове,
        Но крадет другую половину жизни.[10 - Перевод Кретовой Е.]
        Решение пришло быстро. Так могут они приходить лишь в момент отчаяния, когда ты загнан в угол. И когда понимаешь, что уже нечего терять. Дарованное Всевышним чувство самосохранения притупляется, заменяясь звериным чутьём, которое мгновения растягивает до минут.
        Лерке не было страшно.
        Подгоняемая острой необходимостью выхода накатившей решительности, она искала место, через которое можно совершить переход во владения Волота.
        Малолюдное.
        Лучше - забытое и заброшенное, куда точно никто кроме дворовых кошек в этот час не заглядывает.
        Взгляд упал на обнесенное серым дощатым забором здание жилого дома. Облупленная бирюзовая краска, стены в лохмотьях штукатурки стыдливо хмурились покосившимися карнизами, пустые глазницы пялились на прохожих отчуждённо и печально. Его предали, забыли. Его приговорили к казни, но дали отсрочку до весны.
        Девушка подошла к зданию, подняла голову: из верхнего углового окна за ней наблюдали.
        Отодвинув слабо закрепленную плаху, наклонившись почти вдвое, она боком пробралась на территорию. Указательный палец зацепился за плохо оструганные доски.
        - Блин, - коротко ругнулась Лерка, выдергивая из кожи занозу. Из крохотной ранки пульсировала кровь, девушке пришлось прижать её к губам.
        Она сделала шаг к дому и уперлась грудью в невидимую стену.
        - Привет, - прошептала хозяину. - В гости пустишь?
        Воздух как будто стал более разряжен, прозрачная преграда медленно растаяла, пропуская внутрь девушку, и тут же сомкнулась за её спиной: лёгкий морозный узор, словно дыхание шедшего за ней существа, повис в воздухе. Этого оказалось достаточно, чтобы понять: кто бы не находился сейчас в доме - он ей друг.
        Она смело ступила на покосившееся крыльцо, отчетливо улавливая ярость оставшегося за невидимой оградой существа.
        «Не оглядывайся», - приказала себе.
        В сказках, которые ей читала мама в детстве, так всегда было - выбрав дорогу, не оглядывайся. Слышишь, зовут тебя в неурочный час - не отзывайся. Не смотри в глаза неведомому, доколе не нашел на него управу, а найдя - не отводи взгляд.
        Зайдя внутрь, она почувствовала, как сомкнулась, сжалась преграда за ее спиной. Шаги отдавались гулким эхо.
        Прогнившие полы жалобно скрипели под ногами. Пахло запустением, старостью и… травами.
        Осознание этого аромата встревожило и обрадовало её: так пахла полынь в полдень: горько, терпко и отчаянно.
        Длинный коридор с выходившими в него комнатами, напомнил тот, из Сонькиной квартиры. После обращения. Такая же череда унылых проемов. Только изредка, через провалы в крыше, сюда заглядывала синяя луна.
        Вдалеке послышались шаги. Они приближались.
        - Эй, кто здесь? - голос повис над головой, запутавшись в паутине. Сердце забилось отчаянно. Желудок скрутило, в животе стало холодно и пусто. Лерка с ужасом поняла, что хочет в туалет. От страха присела.
        - Стой! Не подходи ближе, - крикнула в темноту. - Боюсь.
        Шаги остановились: она слышала поскрипывание ветхих досок. Кто-то сделал шаг назад. Замер, словно ожидая от Лерки действий.
        Девушка встала. Держась за пыльную стену, с оглядкой, чуть продвинулась вперед. Существо, судя по звуку, развернулось и направилось назад, в левое крыло, иногда останавливаясь и проверяя, следуют ли за ним.
        Они миновали обрушившуюся лестницу на второй этаж: тяжелые плахи вывернуты и разбросаны неприглядной кучей, металлические, проржавевшие пилястры, повисли в воздухе, лишившись опоры, и покачивались на ветру. Через узкое оконце светил холодный свет. В нем, Лерка была уверена, мелькнула и пропала детская тень.
        - Ты куда меня ведешь?
        Шелест шагов ускорился, заставив Лерку поторопиться, и растаял у входа в угловую комнату.
        За покосившейся дверцей отчетливо слышался звук передвигаемых костяных шашек.
        Лерка толкнула дверь.
        Потрепанная временем, но все еще довольно уютная комната: два узких окна за наивными тюлевыми занавесками, продавленная кровать у стены, тумбочка, тяжелый комод. В центре - стол под белой скатертью с выставленными на середине шашками. За столом, увлеченные игрой, напротив друг друга сидели мальчик лет десяти, взлохмаченный, в свободных штанах и темной куртке, и старик, чернявый, с едва побитой сединой окладистой бородой. В этой комнате, сильнее, чем в коридоре пахло нагретой на солнце полынью. К её сочному аромату добавился еще и запах горячей соли.
        Лерка поправила на груди оставленный Рагдой амулет.
        Старик сидел, скрестив под столом ноги калачиком, и уперевшись локтями в столешницу, насупленный и нелюдимый. Вздохнув, сделал ход и отодвинул клетчатое поле в сторону. Повернулся к стене. И от взгляда его у Лерки мурашки побежали по спине.
        - Здравствуйте, - пискнула она.
        Старик, прищурившись, кивнул.
        Мальчишка, соскользнув с беленого табурета, метнулся к стене, схватил стул и придвинул его к столу.
        Старик показал на него глазами:
        - Садись, коли пришла.
        Девушка, бросив взгляд на парнишку, прошла к центру комнаты и присела на край стула. Тот скрипнул под ней, но не развалился.
        Старик выжидательно уставился на нее. Синие глаза, яркие, словно подсвеченные изнутри, смотрели сурово, но без неприязни. Скорее с любопытством.
        Лерка помнила то чувство превосходства, которое возникло у нее, когда к ней обратилась за помощью Татьяна. Тогда она чувствовала в себе власть приказывать, и знала, что та будет отвечать. Сейчас все оказалось иначе. Словно нашкодившая школьница пришла она в этот дом. Украдкой поглядывая на окна, таясь.
        Выходит, за помощью пришла.
        Старик наблюдал за ней исподлобья, ни словечка не проронил. Пацанёнок маялся у стены, вздыхал нетерпеливо.
        - Ну, сказывай. Чего молчишь? - предложил старик. - Али немая?
        Лерка смутилась:
        - Да, нет, почему…
        - Ну, так и говори, с чем пожаловала, - посоветовал старик.
        Девушка сунула руку в карман, извлекла сочник в потертой пищевой плёнке. Положила на стол.
        - Совет нужен и помощь.
        Старик многозначительно хмыкнул, покосился на угощение:
        - Мно-ого хочешь.
        - Мне одной не справиться. Волот убил моих подруг, запер друзей, за мной по пятам идет.
        Старик внимательно за ней следил. Взгляд искрился от невысказанных мыслей. Иногда, пряча их от собеседницы, он опускал взгляд.
        - Прям сам Волот, - иронично уточнил он.
        - Прям сам, - автоматически повторила Лерка и смутилась: а, вправду, с чего она взяла, что это именно он. Рагда назвала имя. Там, в Судном зале, был молодой человек, юноша почти. Гнался за ней по сумеречным коридорам иномирья - ледяной монстр с чёрной дырой вместо рта. - Хотя… Я не знаю.
        - Дядь, ну, что ты её пытаешь, - помощь неожиданно пришла от притихшего мальчугана, что не решался подойти ближе, от того и вертелся у комода.
        Старик зыркнул на него, будто огнём плеснул. Парень втянул в плечи тощую шею и сел на кровать.
        - Понимаете, - Лерка осознавала, что все равно придется объясниться. - Я видела молодого парня, и чудище, кожа которого, будто чешуя, тонкими стеклянными пластинками покрыта, и монстра, выглядывающего из лужи… Не знаю, одно и то же это существо.
        Старик ссутулился, отвернулся к окну.
        - Молодым он прикидывается только. Он, почитай, постарше Первородной матери будет. Сила, что в Волоте таится, многие века земли эти в лед сковывала. Да, видать, уходит его время, вот и лютует Волот, - он задумался, посидел, уставившись в белую скатерть, потом повернулся к Лерке. При каждом его движении полынный аромат усиливался. - И чего ж Хранителю Чертога потребовалось от несмышлёныша?
        Лерка облизала потрескавшиеся губы, автоматически отметив звание, каким старик отметил врага.
        - Я - альтерат.
        - Чегось? - вытаращил глаза старик, лоб наморщил. - Что за диво дивное, чудо юдное?
        Ощущение нашкодившей школьницы усилилось. Только дополнилось неловкостью за невыученный урок.
        - От латинского «altera», значит, иная, - промямлила она, повторяя недавнее объяснение Рагды, о своей догадке с нотами она не рискнула говорить. - Я вижу мёртвых…
        Старик уважительно хмыкнул, протянул:
        - М-м, вот оно что. В мои времена таких ягами звали. Потому как ты шагаешь из мира явного в мир кощий, в навь, то есть. И видишь ты, дурёха, не мёртвых, а усопших, - он осуждающе покачал головой. - Мёртвые - вон, травы после пожарищ. Оттого на таких местах и не строили больше в старину. А те, кого видишь - усопшие. Уснули они, понимаешь? В этом мире уснули, а в том - живут себе спокойнёхонько. Вот такие бедовые головы, как твоя, прикрывают. Надо будет, придет их час - проснутся.
        Лерка улыбнулась:
        - То есть как «яга»? Которая костяная нога? Костяная нога у меня где? - не выдержала, хохотнула.
        Дед насупился, посмотрел искоса, как рублём одарил:
        - А вот на границе Чертога встанешь, увидишь, - бросил. - На границе все самое интересное.
        Потом тяжело и протяжно вздохнул, подводя черту их разговору:
        - Беду понял твою, помочь не смогу, так и знай, - он заглянул ей в глаза. - Чтоб друзей твоих вытащить из Морози, жертва нужна. Волотушка и заботится, чтоб ты отдала её. А коли отдашь, так и не станет у тебя защиты. Судьбу свою потеряешь. Так что нету у меня для тебя совета, милая. Своей головой решай.
        Девушка потерянно оглянулась на парнишку, будто он чем-то мог повлиять на мнение деда.
        - Хорошо. Я поняла, - прошептала она. - Боитесь, да? Волота этого вашего боитесь, который древнее там и сильнее кого-то, - она резко встала, прошла к двери. - Значит, сама справлюсь.
        Дёрнула дверь на себя, та со скрипом отворилась, рассеивая полынный аромат серой мглой.
        Оглянулась: старик сидел, подперев голову и с интересом на неё глядел.
        - Как в эту вашу Морозь попасть хоть скажете?
        Старик улыбнулся уголком глаз:
        - Да ты уже, почитай, что в ней.
        Глава 25. Плач Нерожденных
        Лерка шагнула из комнаты пожилого незнакомца. Серые стены, скрип иссохшихся половиц.
        Сзади раздались торопливые шаги, заставив девушку испуганно обернуться: паренёк, что топтался в комнате старика.
        - Чего тебе?
        - Дядька сказал - присмотреть за тобой. Проводить до границы, - проговорил деловито, шумно шмыгнул носом и, догнав Лерку, пошёл чуть впереди.
        - С чего бы это вдруг такая забота, - Лерка хмыкнула. - А далеко ещё?
        Паренёк неопределенно двинул плечами, вместо ответа спросил нарочито равнодушно:
        - Тебя звать как?
        - Лера. А тебя?
        - Гришка.
        - Ты как здесь оказался? Почему в тот мир не переходишь?
        Паренёк ещё более деловито шмыгнул носом, подтянул штаны:
        - Дела есть.
        Они медленно продвигались к тому месту, откуда Лерка зашла в Дом. За разговором она не заметила, как уклон обвалившегося пола усилился.
        - Это какие ж у тебя дела тут могут быть? - развеселилась Лерка, спросила и тут же пожалела об этом, почувствовала, что бестактно затронула самое личное, неприкосновенное.
        Гришка покосился на девушку, засмущался:
        - За мать переживаю: одни они у меня с братом. Здесь как-то под присмотром, точно знаю, что в порядке с ними всё. Это мой выбор, - он помолчал, обдумывая что-то. - В конце концов, выбор - это всё, что у меня осталось.
        Он оглянулся на притихшую девушку, засмущался ещё больше: в полумраке залитого лунным светом коридора Лерка видела как губы его вытянулись в растерянную и немного виноватую улыбку. Словно спохватившись, он добавил:
        - Да и уйду, а Светояру и в шашки поиграть не с кем.
        Лерка изогнула бровь, обрадовавшись возможности перевести тему разговора:
        - Так его Светлояр зовут? Он кто вообще?
        - Он Хранитель оков.
        - Да? Ни разу не слышала…
        Гришка самодовольно хмыкнул:
        - Да мало ли ты о чем не слышала ещё. Услышишь.
        - Так ты и расскажи, раз начал, - Лерка остановилась на лестничной клетке, в том самом месте, где луна заглядывала сквозь провалы в крыше, а ступени сгнили и обвалились. Там же, под руинами деревянных плах, видна была серая дверь, ведшая, вероятно, в подвал. - Куда дальше? Прямо или наверх? Или вниз?
        Парень кивнул прямо:
        - Колдун он, Светлояр. При жизни колдуном был, таким и остался. Он этот дом охраняет…
        Лера погрустнела:
        - Не долго ему охранять осталось, весной снесут его.
        Гришка загадочно усмехнулся:
        - Не снесут. Да и дело не в доме даже, не в стенах: были старые, станут новые - значения не имеет.
        - А что имеет? - удивилась Лерка.
        - Оковы, хранителем которых Светлояр стал. По сторонам света зарыты. Как якоря они межу нашими мирами. Как верстовые столбы. Поняла? Без них - никуда. Я на них случайно напоролся, оттого и умер. А представь, если все четыре окова падут?
        Они подошли к тому месту, где встретились впервые, Гришка замедлил шаг, заговорил тише, опасливо вглядываясь в черноту перед ними.
        - Пришли, - коротко сообщил он.
        Лерка уже и сама поняла.

* * *
        Спутать было невозможно.
        Полупрозрачная пелена, будто застывшее северное сияние, иссиня-голубое, искрилось и мерцало. Хрупкое - казалось: дотронься до него, и осядет, рассыплется в прах. Электрические разряды, словно нити, пробивали поверхность, отскакивали от неё шаровыми молниями, угасая с тихим шипением.
        Там, за чертой, призрачно светились фигуры, словно ожидали чего-то. Длинные неясные тени, отраженные временем лица: она не могла рассмотреть, чьи.
        Лерка нервно сглотнула.
        - Я что, умру? - прошептала она. Мир сомкнулся, сосредоточился на кончиках пальцев.
        Гришка, топтавшийся сзади, кашлянул.
        «Он не знает. Никто не знает», - догадалась она и поднесла руку к сверкающей глади: под пальцами угрожающе напряглось и загудело. Острые и колючие, словно иголки, нити коснулись кожи.
        Тени внутри отдалились, среди них почудилось движение.
        Рука замерла.
        Секунда на раздумье.
        У границы происходит самое интересное. У границы останется прежняя жизнь, мама, дом с панорамными окнами и тоскливая музыка в наушниках. У границы останется прежняя Лерка. И вернётся ли когда-нибудь - не известно.
        Пальцы коснулись поверхности и тут же увязли в ней.
        Дыхание перехватило от острой боли, будто сдирают кожу. Будто живьём в кипяток. Или тысяча игл под ногти.
        - А-а-а, - крик раздавался откуда-то сверху, будто кричала не она.
        Будто её уже двое.
        Рука там, за преградой, окутанная странными синеватыми бликами, выглядела, словно в рентгеновских лучах: кости и тени прозрачной как вода плоти.
        «Костяная нога», - мелькнуло в голове понимание.
        Последний глоток воздуха, распирающего лёгкие.
        Последний крик.
        И в следующее мгновение толчок в спину. Пелена распахнулась, опаляя ледяным жаром. Боль волной окатила тело, выдавливая глазницы, сдирая глотку.
        И тут же отступила, баюкая прохладой и тишиной.
        Лерка, тяжело дыша, распахнула глаза: она стояла в необъятном круглом зале, стены которого утопали в неверном синем сиянии. Высокий, уходящий в бескрайние небеса, купол. По центру, слева и справа темнели широкие тоннели, ведущие в неизвестность.
        Лерка посморела назад, туда, откуда только что пришла и откуда еще доносился, словно перезвон хрустальных колокольчиков, серебристый звон, медленно тая.
        Там, в темноте коридора Дома на Фестивальной, - Лерка видела через мерцающий синевой полог, - по-прежнему стоял Гришка и виновато улыбался. Развел руками, девушка прочитала по губам:
        - Прости, оно когда быстрее - легче.

* * *
        - Эй, Ушакова, ты чего здесь?
        Голос знакомый, обеспокоенный.
        Лерка, забыв о Гришке и его сомнительной помощи, резко обернулась: перед ней, посреди окутанного спокойной синевой пустого зала, неуверенно пожимая острыми плечами, стояла Софья Синицына. Бледная, в знакомой до боли любимой клетчатой рубашке.
        - Сонька, - выдохнула Лера имя подруги, не зная, радоваться или нет неожиданной встрече.
        Синицына выглядела встревожено и болезненно. Вцепившись в запястье, она нервно растирала руку.
        - Ушакова, я тебя спрашиваю, ты чего здесь делаешь?! - в голосе подруги послышалось раздражение.
        - Сонь, не ожидала тебя здесь увидеть, на границе. Ты зачем здесь? - Лерка торопливо соображала, что сказать подруге. Помня об агрессивном поведении Даши, она опасалась, что и Соня здесь поменялась.
        Синицына поморщилась, отвернулась порывисто. На глазах выступили слёзы.
        - Послушай… Ты слышишь? - она порывисто вытерла лицо тыльной стороной ладони.
        Лерка ничего не слышала. Звуки, доносившиеся до неё, монотонно-печальные всхлипывания, соединялись в одну неразборчивую песню.
        Спустя мгновение она стала разбирать слова, тихие, едва различимые в общем рое:
        - За что, Господи… Я не могу больше… Как я без тебя буду… Мне же ничего больше не надо… Прости меня, Сонечка… Что не уберегла, не сохранила тебя, моя кровиночка, родненькая моя…
        Лерка раскрыла рот: как такое возможно? Здесь, рядом с погибшей подругой, она отчётливо слышала плачь тёти Полины.
        Сонька всхлипнула:
        - Это она на кладбище, Лер. На могиле моей, - она вытерла ручейки слёз. - Каждый день приходит. Отца на работу провожает и приходит. И плачет всё время. Я же сделать ничего не могу. Ничем помочь не могу. Она меня не слышат. Зовёт всё время.
        Лерка протянула руки, привлекла к себе подругу:
        - Сонька, кто же там знает, что здесь всё так… Что больно так.
        Лера чувствовала тепло, исходившее от подруги, ощущала пусть и призрачную, но плоть. Сонька, знакомым движением подтерев сырость под носом, хрипло шептала:
        - Я же понимаю, что она мама, что ей больно, что она помочь просит, а я… а я же ничего отсюда сделать не могу. Прихожу сюда и кричу… И каждый день словно заново умираю.
        - Бедная ты моя, - Лерка почувствовала, как по её собственным щекам текут слёзы, голос осип от удушья и сочувствия. - Так на границе только слышно?
        Сонька мотнула головой:
        - Везде слышно. Сюда пришла, думаю, вдруг, она меня почувствует, поймёт, что не надо больше. Что я здесь иначе с ума сойду…
        Она отстранилась, заглянула в Леркины глаза:
        - Баба Стёпа велела терпеть, сказала, потом легче будет… Потом радоваться, сказала, буду, когда поминать станут. Я головой-то понимаю, но сюда прихожу, ноги сами несут.
        - А Дашка где?
        Соня тяжело выдохнула, безутешно махнула рукой:
        - Я ее не видела с того дня, как нас сюда утащила мара. Но слухи ходят нехорогие: там вообще все плохо. Мать в больнице. Себя винит, руки наложить на себя пыталась, едва откачали. Отец болеет. Дашка мечется между мирами, покой её никак не возьмёт… Волот узнает, за Ахерон сошлет, или сразу, к Нерождённым, - она передёрнула плечом, нахмурилась, посмотрела на Лерку пристально. - Так ты сюда зачем пожаловала? Слышу, сердце твоё бьётся. Значит, живая, не пришёл твой час. Проводник, вон, - она кивнула на прильнувшего к прозрачной пелене Гришке, - мнётся.
        Лерка закусила губу:
        - Я вляпалась в историю.
        - Это ясно… Это я не удивлена. Что стряслось?
        Лера оглянулась по сторонам, проверяя, не слишит ли кто посторонний:
        - Я альтерат, и Волот хочет забрать мой дар, - выпалила Лерка.
        Софья удивленно изогнула брови:
        - Альтерат? Это что значит?
        Лерка удивилась, что уже дважды за этот вечер слышит один и тот же вопрос.
        - Альтераты - иные, значит. Мы видим усопших, в том, - она показала за мерцающую синевой пелену, - в мире живых.
        Сонька задумалась:
        - Типа медиума? Странно… Я слышала уже это слово, но мне показалось, что оно означает нечто иное, - она пожала плечами. - А чего ж ты раньше не сказала, что ты - медиум?
        Лера вздохнула, пожала плечами:
        - Стеснялась, наверно. Боялась странной показаться…
        Сонька хмыкнула.
        - Сонь, мне Даша сказала, что Волот, вас утащивший, за мной приходил…
        Синицына напряглась, округлила глаза:
        - Это не…
        Лерка продолжала скороговоркой, не обращая внимания на изменившуюся в лице подругу:
        - И сейчас моя сестра двоюродная и ребята знакомые оказались здесь. Не знаю, как они сюда пробрались, не понимаю, зачем… Но мне их найти надо.
        - Им уже вряд ли можно помочь…
        Подруги от неожиданности ахнули и резко обернулась на голос: перед ними стояла Дашка Синицына.

* * *
        Они цеплялись за скользкие стены, ощущая неистово, что спасения нет.
        Плотная, похожая на нефть, такая же живая масса, голодными лапами тянулась к ним, плотнее сжимая кольцо вокруг. И без того небольшой пятачок суши у подножия отвесных скал медленно, но неизбежно покрывался тягучими каплями, в которых не прекращалось тошнотворное копошение.
        Ромка орал до хрипоты:
        - Быстрее, держись за уступ, - Санек, как самый спортивный из их компании, смог дотянуться до небольшого уступа, вскарабкаться на него и упереться коленом так, чтобы поднять к себе хотя бы одного человека.
        Не сговариваясь, парни подхватили визжащую Агафью, и, подбросив ее, практически впечатали на возвышение.
        Только тогда переглянулись.
        И у Ромки, и Павла был одинаковый взгляд - дальше бежать некуда. Финал - вопрос времени и упорства.
        И, также не сговариваясь, они подняли с земли почерневшие камни и запустили их в возвышавшиеся протуберанцы. Маслянистая жижа качнулась и осела с недобрым шелестом.
        Санёк орал сверху, перекрикивая истошные вопли Гаши:
        - Парни, я попробую забраться выше, а вы - сюда!
        Ромка кивнул и поднял с земли очередной булыжник, одновременно примеряясь - сколько их там осталось. Не много. Пашка, видимо, подумал о том же - деловито поправил очки.
        - Прыгайте, - тихо раздалось над головой.
        Ему показалось или на вершине отвесной скалы мелькнула знакомая дедова рубашка?
        Ромка замер и резко поднял голову: над ним порхали полупрозрачные голубоватые бабочки, медленно увлекая наверх.
        Не долго думая, он схватил Пашку за рукав и притянул к себе:
        - На счет три отталкивайся.
        Варево вокруг них оживилось, то ли озверев от брошенных в него камней, то ли учуяв план к спасению. Чижов предпочел бы второе. Ожидание успеха слаще самого успеха. Особенно когда на кону собственная жизнь.
        - Раз, два, ТРИ-И, - выдохнул он и оттолкнулся он островка под печальный плач мгновенно обмякшей жижи..
        Он видел, как порхающие над головой бабочки рассыпались, умножаясь на глазах, окутывая его и его друзей. Их испуганные лица подсказывали, что они ничего не видят, но кто бы им сейчас не протянул руку помощи - они ему благодарны.
        "Только бы за этим не последовала расплата," - мелькнуло в Ромкиной голове, а желудок свело от предчувствия.
        Глава 26. И, давши бой, рассыплемся мы в прах
        - Ну, вот и встретились, - перед ними, криво усмехаясь, стояла Дашка Синицына: светлые волосы растрепаны, длинные нечёсаные пряди спадали на лоб, пеной укрывали плечи.
        Неровная серо-бурая тень вытекала из круглого тоннеля за её спиной, устилая пространство туманом, падая на кривые стены. Из грузного облака, покачиваясь, выбирались странные существа. Лерка никогда не видела таких прежде. Тощие звериные лапы, ребра обтянуты тонкой кожей с чёрно-бурыми гнилостными пятнами, длинные языки вывалились из клыкастых пастей. В их глазах горел голод. От них исходила приторно-сладкая вонь, уже знакомая Лерке по коридору, появившемуся в Сонькиной квартире.
        Этих существ было пять или шесть. Постепенно они окружили девушек.
        - Даха? Привет, - неуверенно приветствовала Лерка, от безумного взгляда подруги и присутствия зловонных гадов, пальцы холодели, а голос осип.
        Даша медленно кивнула:
        - Что, здоровья мне уже не желаешь? Типа, сдохла - зачем оно тебе? Верно, подруга?
        Соня и Лера переглянулись. Афанасьева многозначительно изогнула бровь, всем видом изображая: «Я же тебе говорила».
        - Даш, ты чего вообще такое говоришь? - примирительно улыбнулась Лерка и сделала шаг назад, к искрящемуся огнями пологу.
        Синицына зло рассмеялась:
        - Можешь не торопиться, ты сюда надолго попала!
        - Слушай, Дах, - Соня выдвинулась вперед, прикрывая собой Лерку, - я не знаю, какая муха тебя укусила, но ты ведешь себя гадко.
        Синицына склонила голову к плечу, неестественно и жутко, хихикнула:
        - «Ты ведешь себя гадко», - прошепелявила, передразнивая. И вдруг закричала, срываясь на визг: - Я вас обеих вижу насквозь!!!
        Её голос ударился о стены, лопнул в воздухе, окатив девчонок волной страха. Лера понимала, что с Дашкой произошло нечто невероятное - она не узнавала подругу: всегда мягкая и податливая, чуть закомплексованная, сейчас она походила на взбешенную фурию. Оглядываясь на обступающих со всех сторон чудовищ, Соня и Лера встали друг к другу спиной, пытаясь удержать их на расстоянии.
        - Это такие же гады, как тот, что нас уволок, Лер, - прошептала Афанасьева. - Я не помню тот вечер, помню только как зеркала устанавливали, Дашка между ними встала. Потом - ее крик, боль в виске и темнота, из которой мамины глаза. Тогда же и поняла, что эта падаль, мара, волочет нас куда-то.
        Леркино сердце пропустило удар и, запускаясь вновь как старые механические часы, больно скрипнуло. Холодная испарина покрыла лоб, дыхание сбилось: эти существа не походили на того, кого называли Волотом. Что-то не сходилось.
        Дашу их попытки, похоже, забавляли. Неестественно запрокинув голову, она хохотала:
        - Прямо Рэмбо, поглядите на них! Еще из-за пазухи по мачете вытащите. Лерк, ты беги-беги, брось эту тухлятину Афанасьеву, тебе же не в новинку - убегать и прятаться?
        Лерка не выдержала, заорала:
        - Да что надо тебе?!
        Кажется, Синицына только этого и ждала. Встрепенувшись, зашипела:
        - Я для вас всегда была никем. Страшненькая и недалёкая подруга, чтобы оттенять ваши прелести, - белая пена обложила губы, - Вас никогда не было рядом, когда вы мне были нужны! Вам было не интересно, что со мной! О чём Я думаю! О чём мечтаю! Один - единственный раз я рассказала тебе о том, что мне нравится Павел, ты и здесь поспешила напакостить! - она исступлённо шептала, захлёбываясь собственной ненавистью и обидой, а Софья, не мигая, смотрела на неё. Откуда у нее ощущение, что она это все слышала?
        Лера пошла ва-банк, лишь бы перехватить инициативу.
        - Поэтому ты убила Соню? - Лера не узнала собственный голос.
        В конце концов, наш страх - это всего лишь мера свободы.
        Дашка замерла, будто ее ударили. Глаза остановились, подслеповато прищурились, тонкие губы дрогнули. Вдох-выдох, медленный, острожный, будто легкие разрывает изнутри. Чудовища, переглянувшись, плотнее сомкнули кольцо, но по непонятным для Леры причинам пока не атаковали их и не приближались. От зловония подташнивало, во рту стало кисло.
        С Даши словно саван осыпалась злость, пеплом оседала под ноги.
        По узкому лицу пробежала волна осознания, будто лампочка внутри зажглась. Серые глаза моргнули. Перед Леркой, казалось, снова была прежняя Даха.
        - Я не убивала, - простонала та, наконец, и всхлипнула.
        - Да, конечно, нет, - Софья пробормотала, выглянула из-за Леркиного плеча, - иначе мории сожрали бы тебя до пепла как только миновали проход. Даже праха бы не осталось, - она с сомнением посмотрела на приготовившихся к прыжку мар. И озабоченно добавила, обращаясь к Лере: - Лер, ты даёшь! Нельзя же так, тоже думай, что говорить… И вообще, Лер, бежать тебе надо.
        - Вы сюда попали через врата? - у Лерки загорелась в груди надежда, что все просто, что сейчас всё объяснится и выяснится - Врата - это просто врата, и ей не надо будет принимать страшное решение.
        Афанасьева нахмурилась.
        - Да нет, при чем здесь врата? - не поняла она. - Скорее лаз, что-то вроде канала контрабандистов, незаконный, неконтролируемый проход. Контрабанда - это вот мы с Дашкой, - Софья невесело передернула плечами.
        Ближайший монстр неожиданно сделал рывок и, вытянув когтистую лапу, попробовал дотянуться до Лерки. Девушка отпрянула, столкнувшись спиной с Афанасьевой. Та ее подхватила за локоть, не позволила упасть.
        Мара коротко рыкнула, не спуская с девушки желтых глаз-блюдец, отошло в сторону.
        - А Врата? Что тебе известно о Вратах?! - Лерка понимала, что времени не осталось.
        - Врата сегодня будут закрыты…

* * *
        - Врата сегодня будут закрыты, - голос, жуткий, прерывающийся надрывным хрипом и свистом доносился сверху, из-за Дашкиной спины: из густого, потяжелевшего и будто наполнившегося плотью дыма, который они все это время принимали за причудливую тень подруги, выступило лицо с массивной нижней челюстью. Из нижней челюсти рос длинный, словно жало, изогнутый рог, в пустых провалах глазниц притаилась тьма. Медленно проявились четыре огромные лапы, покрытые прозрачными слюдяными чешуйками и подобные столбам ноги.
        У Лерки похолодело внутри - это было то самое чудовище, которое преследовало её в больнице в день суда над Татьяной. Чудовище, которое Рагда назвала…
        - Волот? - неуверенно прошептала она, вызвав приступ хохота у демона. Мары раззявили пасти, залаяли хрипло. От этого звука, похожего на плач грудного ребенка, мурашками покрылось тело.
        Дашка изменилась в лице, вжала голову в плечи:
        - Прости, Лер, - виновато прошептала она, уставившись в пыльный пол.
        Мелкая каменная пыль сыпалась из-под свода, замирая в душном воздухе белесой взвесью. Ветер, гуляющий из тоннеля в тоннель, подхватывал её, уносил с собой.
        Лерка закашлялась. Она искала взгляд Даши, но та упорно отводила его.
        Соня, тревожно переминаясь с ноги на ногу, стояла рядом - Лера чувствовала её прерывистое дыхание и запаздавшее предупреждение, которое теперь ничем не могло помочь:
        - Это Абас, хозяин Нижнего мира…
        Лерка не знала, что это могло означать, но по интонации понимала - ничего хорошего.
        - Какую чудную идейку ты мне подбросила, - прохрипел демон. Его тяжелая лапа легла на Дашкино плечо. Та еще ниже опустила голову.
        Соня ахнула:
        - Так это ты всё подстроила?!
        Лера была готова закричать. Она открыла рот, широко, по-детски, но звук застрял в горле, она физически чувствовала, как распирает легкие от ужаса, как холодеют руки от понимания, что все - ложь. Невольно отступив назад, она почувствовала зловонное дыхание за спиной - мара подошла так близко, что Лера едва не натолкнулась на неё.
        Путь назад, к проходу в дом по улице Фестивальной, был отрезан окончательно.
        Дарья нахмурилась, искоса глянула на чёрную лапу демона.
        - Ты обещал мне свободу в обмен на Врата, - тихо проговорила.
        Она посмотрела на подругу - ледяной взгляд, тень сожаления и трусливой уверенности, что никто не узнает. Капелька презрения и осознания собственного превосходства.
        У Лерки перестало биться сердце. Она часто слышала выражение - застыть соляным столбом или окаменеть в соль. Сложно было представить - как это. Звучало как-то нарочито сильно, неестественно. Перед глазами вставали окутанные сверкающими соляными кристаллами фигуры.
        В жизни все оказалось прозаичнее.
        Она стояла, дышала, смотрела, но больше не жила.
        Холодная рука коснулась запястья. Соня.
        Оказывается - единственная.
        Такая родная. И ещё там, в лабиринтах странного, отраженного мира затерявшиеся Ромка и Гаша. Ждут помощи. Борются. Это - главное.
        - Даша, почему?
        Соня крепче взяла ее за руку, Дашка повела плечом, будто стряхивая нахлынувшую неловкость, подслеповато прищурилась.
        - Я не хочу быть здесь. Он, - она кивнула на Абаса, всё ещё державшего каменную лапищу на её плече, - сказал, что может так устроить, что вернусь домой…
        - Отсюда нельзя вернуться, нет такого способа, ты же знаешь, - простонала Соня.
        Дашка посмотрела на нее с вызовом:
        - Нет, не знаю, а ты?! Ты с чего взяла, что нужно смириться?! Я не должна была умирать…
        - А она? - голос Сони дрожал. - Она должна умереть? То что случилось с нами - случайность, несчастный случай, жуткое совпадение, Даша, наша же с тобой неосторожность! А Лерку-то ты убиваешь! Осознанно, - она постаралась вложить в голос весь дар убеждения. - Даха, остановись, ты же не убийца!!!
        Синицына сникла, снова пожала плечами:
        - Это уже не важно. Мне, правда, жаль.
        Мары вокруг оживились, словно почувствовали сигнал. Их движения стали более резкими, выпады - наглыми. Они играли. И ждали команды.
        Какой?
        - Что ты хочешь от меня? - бросила Лерка демону. - Ты сказал: врата будут закрыты. Врата - это ведь я сама, верно?
        Тот оголил уродливые кривые зубы, рог уперся в костлявую чешуйчатую грудь.
        - Врата сегодня будут закрыты, - удовлетворенно повторил Абас и плотоядно улыбнулся.
        - Он не посмеет, - прошипела Соня, но в голосе её чувствовалось всё меньше уверенности.
        Абас снова расхохотался: дым, из которого состояло его тело, вздымался, источая едкий серный запах.
        - Я выполнила договор, отпусти меня, - проговорила Дашка, отводя взгляд от подруг.
        Облако на груди Абаса распахнулось, каменная лапа протянула Синицыной короткий меч, с тёмной, покрытой мелкой черной зернью, сталью и тяжелой рукоятью.
        Софья в ужасе ахнула:
        - Дашка, не бери, не смей. Он же врёт, все, ему верить нель…
        - Молча-ать, - зарычал демон, не дав ей договорить, серо-бурый туман кольцом перехватил ее горло. Афанасьева беспомощно захрипела.
        - Не надо, пожалуйста, - плакала Лерка, бросаясь к подруге, но ослабить сумрачную удавку не получалось, пальцы царапали кожу, сизый туман рассыпался от ее прикосновений и тут же формировался вновь, все туже затягивая петлю. Соня стала бессильно оседать. - Отпусти её!!
        Демон коротко и презрительно хохотнул, но позволил сумраку рассеяться.
        Дашка уже стояла у мерцающего полога, того самого, несколько минут назад пропустившего Лерку. Равнодушно посмотрела на сгорбившуюся на полу Соню, приготовилась, занесла меч над головой, готовая разорвать пелену. Тень Гришки с той стороны метнулась в сторону.
        - Дашка, не смей, - из последних сил, превозмогая боль и кашель, хрипела Сонька.
        - Да пошла ты, - коротко бросила Синицына и опустила меч.
        Хрупкая завеса дрогнула. Из образовавшегося разрыва хлынул серебристый свет, мягкий и теплый, будто сотканный из тумана.
        Но стоило первому лучу коснуться Дашкиной кожи, как та потемнела, покрываясь хлопьями пепла.
        Дашка ошеломлённо выронила меч из рук:
        - Что это? - прошептала.
        - Дашка-а, - всхлипнула Соня, Лера не понимала, что происходит, но осознание чего-то ужасного и непоправимого наваливалось, затмевая угрозу от оцепивших в кольцо мар и смрадно дышащего Абаса.
        Дарья смотрела на ладони, ее одежда, тело медленно испарялись.
        Соня ревела в голос:
        - Дашка, что ж ты наделала…
        Разрез в синеватой пелене, сделанный мечом Абаса, медленно затягивался, свет, лившийся из него, источался, сужаясь до невесомого ручейка.
        Дашка посмотрела на Леру, беспомощно и удивленно.
        - Прости…
        Ушакова заорала:
        - Дашка-а, борись!
        От её крика даже мары дрогнули и отшатнулись.
        - Соня, что делать?! Скажи!
        Та качала головой, растирая по бледным щекам слезы.
        Сквозняк подхватил тонкую струйку, рассыпая в прах острые плечи, путаясь в волосах. Щуплые руки плетьми повисли вдоль тела.
        - Дашка… - звала Лера в темноту, следя взглядом за последней, исчезающей в полумраке стен, тенью.
        Легко вспорхнул к потолку и повис в воздухе вздох:
        - Свободна…
        - Дашка, - ещё раз позвала Лерка в пустоту, но ответа уже не услышала.
        Влажная от слез Сонина рука коснулась кончиков ее пальцев:
        - Не зови, ей уже хорошо. Её коснулось Забвение.
        За их спинами прогрохотал демон:
        - Даже лучше, чем вам сейчас. Во всяком случае, живущей.
        Лера чувствовала жуткий холод, тут же сменившийся жаром, будто тело её стегали попеременно то ледяным, то огненным кнутом, разрывая плоть, отзываясь в каждой клеточке неистовой болью. Ноги медленно оторвались от пола, тело неестественно изогнулось дугой, до хруста в позвонках, до звона в барабанных перепонках. Горло перехватило, будто на тонкую девичью шею одели ошейник шипами внутрь. Тело отказалось слушаться.
        Абас - она вспомнила - каменный демон Нижнего мира, незнающий пощады пожиратель душ.
        Крик внизу, у самых ног. Лерка повернула голову, уголком зрения увидела, как на Соню навалились две мары, остальные кружили рядом, по-волчьи оскалив клыкастые морды.
        Неловко запрокинув голову, девушка висела куклой-марионеткой на невидимых нитях. Горящие пустотой глаза Абаса, оказались перед ней. Страх липкой жабой приник к груди, сдавил лёгкие, окатил горячей, удушливой волной. Или это демон дотронулся до неё когтистой лапой, привлекая к себе? Зловонное дыхание окутало, вызывая судороги в животе. Из лёгких со свистом вырвался последний глоток воздуха - Лерка почувствовала, что теряет сознание.
        - Кто владеет силой Врат, тот владеет миром. Твоя сила - моя, - отрывисто ревел он совсем рядом над безвольным телом Леры.
        Внезапно мары внизу, забыв об обессиленной Соне, настороженно окрысились в глубину бокового тоннеля: в нём почудилось движение. Тени торопливо метались по стенам, ведомые призрачным синим светом. Теряя связь с этим миром, Лера уставилась на мерцание огонька, отчетливо понимая, как он, приближаясь, становится фигурой.
        Старик с бородой, высокий, худощавый и крепкий. Такой и медведя завалить может.
        Радость кольнула сердце, когда он поднял голову и их глаза встретились - дед Ромки Чижова. «Этого не может быть!»
        Удивление сменилось надеждой: или всё-таки может?
        Из-за его широкой крепкой спины, выдвинулась фигура в изрядно испачканной, но все равно яркой оранжевой куртке.
        «Ромка!!! Живой» - кажется, она захрипела.
        За ним бежало еще несколько человек, Лера не знала их. Боясь вздохнуть, искала взглядом розовую куртку.
        Но сначала увидела отчетливо деда Назара. Только потом - сгорбившуюся фигурку родственницы.
        «Жива», - от сердца отлегло. Руки дернулись, сбрасывая оцепенение.
        Ценность жизни понимаешь по ту сторону отчаяния. Когда от него остаются чёрные головешки.
        Её враг - не Волот.
        Её враг стоит и смотрит на неё пустотой.
        Её враг - это сам страх.
        Спасти друзей. Остальное - не важно.
        В крайнем случае - ей останется забвение.
        Глава 27. Волот
        Лерка через силу набрала в грудь воздух. Абас крепче перехватил её - приглядывался, рёбра стянуло каменным ремнём.
        Мары внизу выстроились поперёк тоннеля, а в следующее мгновение из него вылетела склянка и, сделав петлю, ударилась о каменные плиты, лопнула, разбрасывая на метры вокруг себя тёмную маслянистую грязь. Едва коснувшись пола, она взбугрилась подобно ртути, собралась в живой клубок. До Леры доносился нарастающий гул, словно одновременно сотня существ шептала одно и то же слово. Девушка прислушалась, пытаясь разобрать.
        «Иди сюда», - шептали невидимые губы.
        У Леры перехватило дыхание от страха. Меньше всего ей сейчас хотелось оказаться внизу.
        Жуткий плач мар, звериный рев Абаса.
        Девушка повернула голову, не поверив тому, что происходило внизу, у её ног.
        Мосластые мары метались из стороны в сторону, в панике уворачиваясь от искрящейся металлическим блеском чёрной сущности. Словно ртуть собиралась, окутывая их тонким одеялом, под которым - Лера видела это совершенно отчетливо, их фигуры сжимались и таяли, обращаясь в прах.
        Абас ревел, не решаясь притронуться к бурлящему месиву из тел своих приспешников и жуткой голодной материи. Он медленно уменьшался в размерах, утекая в тоннель за спиной. Чёрный шар рос на глазах, вбирая в себя все новых и новых чудовищ, плотоядно вздыхая и булькая.
        И опасно приближаясь к бездыханной Соне.
        Лера почувствовала как сила, удерживающая её под сводами, утягивает вглубь тоннеля, за Абасом. Что было сил, она дёрнулась в сторону, и, обрывая оковы, рухнула вниз.
        Демон остановился, в мутных провалах глаз красными всполохами искрилась ярость.
        Лерка бросилась к Соне. Бледная тень её стала совсем прозрачной. Подхватив подругу, девушка оттащила её к дальней стене.
        Тени в тоннеле притихли.
        - Я здесь! - заорала она, перекрывая визг мар и рык Абаса.
        Пустота глазами Абаса подернулась кроваво-красной пеленой. Каменный рот искривился в разъяренном рыке.
        Развернувшись, он кинулся в сторону Леры.
        - Берегись! - женский крик заставил содрогнуться от неожиданности.
        Между Лерой и Абасом разорвалась ещё одна склянка с чёрной материей, метнулась в сторону Леры, но тут же отпрянула от нее, будто обжегшись, и с утроенной яростью потекла к ногам демона.
        А в следующее мгновение рядом ними опустились три легкие, будто дуновение ветра, фигуры: Татьяна Селиверстова, дед Назар и Ромкин дед - Лера так и не узнала его имени.
        Угрожающе выставив вперед руку, Татьяна крикнула:
        - Еще один шаг вперед и Нерождённые окажутся на твоей голове, Абас.
        Чудовище оглушительно взревело, но отступило на полшага назад. Материя у его ног пульсировала, не давая приблизиться к девушке. Татьяна, не поворачивая к Лере голову, бросила:
        - Забирай друзей и все бегом отсюда! На счет три… Раз… Два… ТРИ!
        Из бокового тоннеля, ловко минуя клубок чёрной сущности, рванули пятеро: четверо парней и девушка. Маневрируя между стеной и марами, Ромка на мгновение замер - заметил Лерку. Его дед, почувствовав промедление внука, прогремел:
        - Бегом!!!
        Но секундного промедления оказалось достаточно, чтобы изменить статус-кво: шестилапый Абас, изогнув мощный торс, отбросил Татьяну в сторону одной лапой, перехватив деда Назара и Ромкиного деда двумя другими. Склянка с заключенной в ней материей, упала на каменные плиты, разлетевшись чёрными брызгами и осела на серых стенах, стекая под ноги демону.
        Лерка, затаив дыхание, следила, как она группируется, собираясь в гладкий шар, вбирая в себя разрозненные капли субстанции.
        - Беги-и! - донеслось до нее.
        Голос Татьяны, разрезающий мрак, возвращающий к действию. Она пыталась подняться, но нога Абаса с силой придавила её к стене.
        Трое подростков уже были там, за границей Морози: синеватая плена легко раздвинулась, пропуская их.
        Словно в замедленной съемке Лера видела, как Абас бросился к ней. Видела, как крошатся под огромными лапами каменные плиты. Видела, как медленно и неумолимо приближаются его горящие пустотой глаза, покрытая прозрачными чешуйками кожа. Он отбросил в стороны Назара и Василия - те ударились о стену и скатились вниз, став такими же прозрачно-воздушными, как и тело Сони.
        Словно парализованная, она видела, как Татьяна подорвалась Абасу наперерез, как споткнулась и угодила в гладкий шар чёрной субстанции, испуганно замерла, попробовала дернуться, вырваться, но уже утопала в жутком веществе.
        - Лера! - крикнул Ромка совсем рядом, она не могла отвести взгляд от приближающегося лица демона.
        Он схватил обеими руками брошенный Дашей меч - тёмный, с почерневшей от впитанного в него зла рукоятью - и ринулся вперёд. С неожиданной для него сноровкой, он присел на одно колено и, выставив вверх остриё, одним мощным усилием перерубил одну из передних лап чудовища. Оно вздрогнуло и кинулось на Чижова.
        Тот обернулся на растерявшуюся Лерку:
        - Сдурела? Вали отсюда! - она моргнула. - Бегом!!!
        Её движение назад, к прозрачному пологу, за которым уже мелькали фигуры друзей, заставило Абаса забыть об осторожности и рвануть к ней.
        Один прыжок. Их разделял один прыжок.
        Лерка понимала, что это - конец.
        Что завтра не наступит.
        - Ты хочешь Врата?! - заорала она, разворачиваясь к демону. - Так на, получай!!!
        Вырвав из рук Чижова меч, она замахнулась и, раскрутившись, запустила им в сердце разъяренного монстра, прямо в окутанную дымкой грудь.
        Сталь с хрустом разорвала ткани, мягко, словно в масло, вошла в каменную плоть. Абас замер, с удивлением рассматривая вензель на рукояти, из-под которой на пол уже струилась красноватая жидкость.
        - Валите ж отсюда, вашу ж… - кричал Ромкин дед, размахивая прозрачными, призрачными руками.
        Чижов схватил Леру за рукав и, что есть сил, потянул к проходу.
        - Слышала? Вперёд!!! - хрипел он. - Я здесь уже такого насмотрелся, что охотно верю деду.
        Она оглянулась в тот момент, когда Ромка был уже почти на той стороне: серебристая пелена покрылась многочисленными трещинами, принимая его.
        На границе происходит самое важное.
        На границе нельзя бежать.
        Треск и грохот обрушивающихся камней остановил её, почти шагнувшую за границу. Заставил оглянуться.
        Грудь Абаса распахнулась, выпуская наружу кроваво-красный поток дымящейся, жгучей лавы.
        Прозрачные фигуры деда Назара, Василия и едва пришедшей в себя Сони от нахлынувшего на них жара покрылись чёрной пеной, испаряясь.
        От слепящего жара слезились глаза, перехватывало дыхание. Кожу опалило огнем.
        Она - Врата.
        Она не может бежать.
        Она здесь, чтобы остановить это. Она действовала ва-банк. Не зная правил, действуя вслепую, она интуитивно складывала детали многогранной головоломки, ключа от которой у неё было. Но она уже могла догадаться, каков он, ключ.
        Остановить огонь может вода.
        Она представила холод. Почувствовала его в себе. Представила, как искрящаяся корка покроет чёрную лаву, укроет прозрачным саваном. А на нем расцветут узоры.
        Как тогда, у лифта в доме Чижова. Тогда она испугалась.
        Она прикрыла глаза, вспоминая, как тогда растекались из-под пальцев морозные узоры, выставила вперед раскрытую ладонь, ожидая принять смертельный жар, но кожи коснулась прохлада.
        Абас исчез. От огненной реки поднимался обильный пар, она чернела, застывая и тут же испаряясь белым легким облаком.
        Облаком, в котором, Лерка видела это совершенно отчетливо, замерла фигура. Широкие плечи, короткая стрижка и яркие глаза необыкновенной синевы.
        - Волот, - сорвалось с губ.
        Он смотрел на неё с тихой радостью, будто встретив давнюю знакомую.
        Он опустился ближе. Теперь она могла рассмотреть его гладкую кожу, тронутые улыбкой губы.
        - Я знаю тебя, - прошептали они.
        Лера отшатнулась - по его лицу пробежала тень и тут же растаяла, сменившись пониманием.
        - Не помнишь, - он не спрашивал, он констатировал факт. - Так и должно быть. Ты всегда живая, рождаешься снова и снова. И всякий раз забываешь меня. Я жду тебя каждый раз здесь, на краю Чертога. И каждый раз дожидаюсь
        - Зачем?
        - Чтобы жить.
        - Мне сказали, что ты - враг, - Лерка не верила тому, что говорит, ловила себя на мысли, что с жадностью запоминает каждое его движение, тень улыбки, проблеск в синих глазах. - А потом оказалось, что это Абас. Он подговорил Дашу, она не виновата, её надо спасти. И я теперь не знаю, как быть.
        - Даша
        Он невесело улыбнулся и приблизился ещё.
        Он пахнет морозом и воздухом после грозы.
        Он пахнет свободой.
        Лерка прикрыла глаза. Почувствовала, как его пальцы едва коснулись щеки, легко, мимолетно, будто ветер, встречая нас на утёсе.
        - Тайна всегда порождает легенды. А легенды - разнотолки.
        Она отвела взгляд, чувствуя, что в груди растекается что-то горячее, неизведанное.
        - Зачем ты хотел меня убить?
        Он усмехнулся:
        - Я знал, что ты услышишь. Врата должны быть закрыты для живых. Это твоя часть работы, помнишь? Ты души провожаешь, я встречаю здесь. Так было всегда. И так должно быть.
        Лерка все ещё ничего не понимала. За спиной Волота появилась окутанная ледяной дымкой стража, успокоившая чёрное полотно Нерождённых. Бесчувственное тело Сони приподнялось, окуталось прозрачным саваном. Прозрачные тени подхватили его, увлекая в глубину бокового тоннеля.
        - Я альтерат… Я иная. В этом моя работа?
        Он поморщился и стал совсем … знакомым. Лерка понимала, что откуда-то знает эти ухмылки, эти ямочки на щеках и лучики около глаз:
        - Ну, и словечко… Альтерат… - он усмехнулся. - Альтера - иной. Морозь - Иной мир. Чувствуешь связь? Все мы немного иные, ты не находишь? Я, ты, этот юноша из живых, который спас тебя…
        - Ромка, - тихо подсказала Лера.
        Волот грустно кивнул, но взгляд не отвёл, словно запоминая каждую её чёрточку:
        - Пусть будет в этот раз Ромка… - Он подтолкнул её к переходу: - Иди, альтерат, надо запечатать переход. Ты с той стороны, я с этой. Вспомнишь как это делается?
        Лерка коснулась полога, тот дрогнул, расплескивая серебристые огни по поверхности:
        - А что с Татьяной, Назаром и другими? Что с Соней и Дашей?
        Он нахмурился:
        - Они попали в число Нерожденных. Пока это всё, - он решительно шагнул назад. - Иди, пора - рассвет.
        Девушка повернулась к нему лицом, запоминая его глаза, ярко-синие, искрящиеся, и шагнула спиной вперёд:
        - Мы увидимся?
        - Когда ты этого захочешь.
        - Уже хочу, - она протянула к нему руку, дотронулась до кончиков пальцев.
        - Значит, увидимся.
        Их разделяла синеватая пелена, искрящийся полог, разделяющий два мира и их хранителей. Ладонь к ладони, линии слились воедино.
        На границе происходит всё самое интересное.
        Разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернётся в прежние (А. Эйнштейн).

* * *
        Они выходили из дома на улице Фестивальной, чувствуя затылком взгляд старика Светояра. В наушниках пела Эмми Ли - наверно, пыталась помочь.
        In my field of paper flowers
        And candy clouds of lullaby
        A lie inside myself for hours
        and watch my purple sky fly over me
        На полях бумажных строк
        Под сладким одеялом колыбельных
        Часами наслаждаюсь тишиной
        В ванильном облаке расплавленной надежды.
        Ромка коснулся её руки. Несмело. Она обернулась - у него встревоженный взгляд:
        - Лер, спасибо, что не бросила нас там, - неловко переминаясь с ноги на ногу, проговорил.
        Лерка кивнула:
        - Рома, спасибо, что спас меня.
        - Ребята, а что будет дальше? - Гаша с опаской оглянулась на притаившийся дом. Пашка, Санёк и Горыныч присели на скамейке рядом.
        Глаза Ромки и Леры встретились. Девушка улыбнулась так, как не улыбаются в шестнадцать лет:
        - Мы иные, мы альтераты, значит, будем жить.
        Эпилог
        15 февраля 2018 года
        Лерка долго приходила в себя.
        Весна долго не решалась вернуться в город, мялась в нерешительности на подступах.
        Они решились в один и тот же день: весна и девушка.
        Лера вышла из дома с панорамными окнами. На плечах - лямки лёгкого рюкзака. В ушах пела - верная Эмми Ли.
        Уже подходя к величественным и мрачным плитам, почувствовала, тчо сегодня пришла не зря.
        Что сегодня наступит весна.
        Розовый гранит. Тонкая гравировка. Размашистый детский почерк. Софья Арсеньевна Афанасьева.
        Сгорбившаяся фигура тёти Поли у засыпанного почерневшим снегом цветника. Рядом, плечо к плечу, притихшая тетя Катя.
        Всё, что от них осталось.
        Лерка боялась, что не справится.
        Скрипнула калитка. Женщины вздрогнули, оглянулись. Две пары потухших глаз. Посеревшие лица.
        "Я здесь, ты - там", - слова Волота, засевшие глубоко под сердцем.
        Она поздоровалась. Шагнула через калитку. Молча, присела рядом.
        Воробей спрыгнул с худой берёзки, несмело шагнул за рассыпанными хлебными крошками.
        - Им уже хорошо, - прошептала Лера. - Это нам без них плохо. Суетно и тоскливо. А им - уже хорошо.
        Тетя Катя всхлипнула, покачала головой:
        - Ведь одни там.
        - С чего вы такое взяли? - Лерка боялась, что придется врать. Врать она не умеет. Прикрыла глаза: за синеватым пологом мелькнули ярко-синие глаза. - Вместе они. На века теперь вместе.
        Перед глазами встала отчетливая картинка. Лера с облегчением вздохнула, описывая:
        - И бабушка с ними рядом, низенькая такая, глаза ясные, фиалковые, и платочек все теребит.
        - Мама моя, - недоверчиво проговорила тетя Поля.
        - Ну, вот, значит, с бабушкой. А мужчина такой представительный, вся грудь в медалях, кто он Соне?
        Тётя Полина улыбнулась, в глазах засверкали слезы:
        - Отец мой, Иван Степанович. Две войны прошел. Она с ними?
        Лерка кивнула.
        - А Даша, с ней кто? - светлые глаза смотрели с надеждой.
        - И она не одна: баба Степа, Ульяна и Борис - кто они вам?
        - Бабушка моя, тётка и муж её, они в один год умерли, в году в 86-м, - призадумалась Дашина мама.
        Запутанная головоломка оказалась задачкой для третьего класса. Что было бы, если бы меч Абаса не оказался в Леркиных руках? Что было бы, если бы Даша не заставила демона отдать ей его, меч, проникающий в его сердце. Меч, рожденный в его недрах.
        В голове звучала месса в ре миноре, знаменитая Lacrimosa, а на розовом граните поблескивали очки в модной оправе.
        Дарить тихую радость и светлую грусть - её, Леркин, дар.
        Всё-таки, дар, а не проклятие.
        notes
        Примечания
        1
        Фраза из советской фантастической комедии «Иван Васильевич меняет профессию», реж. Л.Гайдай
        2
        Гр. Evanescence, Hello
        3
        Перевод Кретовой Е.
        4
        Ахерон - в древне-греческой мифологии - одна из рек подземного царства Аида, в «Одиссеи» упоминается как река, через которую Харон перевозил души умерших. Отсюда этимология названия - река Скорби.
        5
        Фастраннер от англ. fast runner - быстрый бегун, на геймерском сленге часто - бегун напрямую, его главная цель - не задерживаться на уровне надолго.
        6
        Гр. Evanescence, Paper Flowers
        7
        Перевод Кретовой Е.
        8
        Всеволод Рождественский. «Любовь». Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.
        9
        Гр. Evanescence, Sweet Sacrifice
        10
        Перевод Кретовой Е.