К вопросу о миражах Георгий Викторович Куликов
        Книга рассказывает о расследованиях преступлений второй половины XX века, которыми занимался инспектор уголовного розыска Евгений Кудрин. При этом прослеживается его жизненный путь с момента прихода в МУР - от молодого лейтенанта до полковника. Книга во многом автобиографична, так как прототипом Кудрина является сам автор.
        Автор - Георгий Викторович Куликов - родился в 1950 году. Окончил Академию МВД СССР и Дипломатическую академию МИД России. Четверть века служил в органах внутренних дел. Работал первым заместителем министра юстиции Российской Федерации, начальником Главного нормативно-правового управления Союза Беларуси и России, заместителем губернатора Калужской области.
        Государственный советник юстиции 1-го класса, заслуженный юрист РФ, имеет ряд правительственных наград.
        За последние десять лет автор написал 15 произведений, опубликованные в разных литературных изданиях, а в 2016 году издал первую книгу «Блюз опавших листьев».
        Георгий Куликов
        К вопросу о миражах. Ретро-детектив
        Почти по горячим следам…
        - А вот еще. На посту ГАИ инспектор останавливает машину. В багажнике десять огромных ножей. Водитель говорит:  - Я жонглер, работаю в цирке. А инспектор в ответ:  - А ну, покажи, что умеешь. Водитель начинает жонглировать ножами на обочине дороги. В проезжающей мимо машине мужик говорит жене:  - Хорошо, что пить бросил, смотри, какие тесты выдумали!
        Все четверо мужчин, стоящие во дворе отделения милиции громко засмеялись.
        - Ну, Кудрин, травишь анекдоты с «бородой», на тебя это не похоже,  - сквозь смех проговорил Слава Андреев. Он сегодня был не в духе и начал ворчать с самого утра. Третий день у следователя Андреева ныл коренной зуб и он прекрасно понимал, что вскоре ему все равно придется садиться в кресло стоматолога. А Женю Кудрина, самого молодого из всех инспекторов уголовного розыска отделения милиции, он обвинил зря. Даже если тот и рассказывал старые анекдоты, трудно было не рассмеяться. Видимо этому способствовал его несколько меланхоличный вид.
        - Ему бы не в розыск, а в конферансье податься,  - размышлял Андреев, но с другой стороны к лейтенанту милиции Кудрину он относился по-доброму и ценил его не за сценический дар, а прежде всего за человеческие качества.
        У Кудрина была интересная особенность: помимо отличной памяти на анекдоты, он удивительным образом умел подмечать забавные моменты обыденной жизни и фиксировал их в своем небольшом блокнотике, который неизменно носил в кармане пиджака. Об этом многие знали и, когда собирались в курилке на улице, всегда просили его что-нибудь прочитать из блокнотика.
        Вот и сейчас все ждали от него еще одного свежего анекдота из легендарного блокнотика.
        - Ну, хорошо, еще один и на сегодня все,  - сказал Женя.
        - Сидит мужик в ванной, плача стирает свои брюки и говорит:  - Черт, никому нельзя доверять, даже самому себе. Я же только пукнуть хотел.
        Все стоящие опять дружно захохотали, а Женя, погасив свою сигарету, выбросил окурок в пустую консервную банку-пепельницу и пошел к себе в кабинет.
        День катился к вечеру, а кабинет № 6 в отделении милиции напоминал раскаленный улей. Долговязый молодой человек, сидевший за столом у входной двери, возмущался уже несколько минут, переходя с обыкновенного языка на ненормативный и обратно.
        - Ну, какая же она дура,  - распалялся он,  - развесила свои трусы, майки и прочее исподнее во дворе дома, а сама преспокойно пошла в магазин. Когда вернулась, никакого белья уже не было, свистнули все; ну и конечно она сразу и накатала заявление о краже вещей. Какая же это кража, да она просто их выкинула, а потом жалко стало, вот и донимает меня, кикимора старая!
        - Да ладно тебе Витек,  - с улыбкой сказал мужчина постарше, с проседью в черных вьющихся волосах,  - у всех так бывает. Вот у меня в прошлом году одна бабуля тоже на улице оставила свою клюшку из обычной деревянной палки и ушла. А когда вернулась - той уже не было; два месяца донимала меня, я уже и отказ в возбуждении уголовного дела подготовил, а она знай себе, пишет. Так вот я пошел в лес, срубил такую же палку и отдал ей, после чего она и успокоилась.
        - Ты что, Лев Алексеевич, хочешь сказать, чтобы я также где-то нашел такое же белье и отдал ей?  - не унимался долговязый.
        - А что,  - уже смеясь, проговорил Лев Алексеевич,  - в соседних домах много белья всякого висит.
        - Успокойся Витек,  - сказал самый молодой из них лейтенант милиции Женя Кудрин,  - Лев Алексеевич шутит, напишешь отказ в возбуждении уголовного дела, и дело в шляпе.
        - Женя, да пошел ты знаешь куда?  - перебил его долговязый,  - там, кстати, и шляпа висела, которую тоже свистнули.
        Под общий хохот, дверь в кабинет открылась и, в кабинет вошел дежурный по отделению милиции.
        - Витя Колосов,  - обратился он к долговязому,  - в дежурную часть пришла женщина и срочно требует тебя по краже белья, разберись с ней. А Женя Кудрин - срочно зайди к начальству, там квартирная кража у тебя на территории.
        С этими словами дежурный быстро вышел из кабинета.
        - Ну вот,  - сказал Лев Алексеевич,  - сейчас наступят тишина и покой.
        Лев Алексеевич Ерихин по возрасту был старшим из оперативного состава отделения милиции и самым опытным сыщиком. Его всегда ставили в пример другим оперативникам и по внимательности к каждой мелочи в раскрытии преступлений и по особому чутью на установление личности преступника. Вот и сейчас, несмотря на шуточки, он был напряжен и думал исключительно о крупной краже из магазина, к расследованию которой он только что приступил. А Женя Кудрин, несколько месяцев назад закончивший среднюю специальную школу милиции, попал по распределению в это отделение милиции, где капитан Ерихин и был назначен его наставником. Между тем, каждый сотрудник старался подстраховать его, помочь молодому милиционеру разобраться в лабиринтах профессии. Вот и сейчас, Лев Алексеевич как бы в назидании произнес:  - Обращай внимание на каждую мелкую деталь, на каждый нюанс и запомни: не бывает больших и маленьких дел, бывают преступления, когда нарушается закон. А мы и работаем, чтобы пресекать эти нарушения.
        Женя поблагодарил Ерихина и направился к заместителю начальника отделения по розыску Николаеву. Как же ему хотелось быстрее окунуться в жизнь уголовного розыска, изобилующую, как ему казалось, приключениями и неожиданностями. Во время учебы в школе милиции он часами пропадал в кабинете криминалистики, изучая наглядные пособия раскрытых громких преступлений.
        Все было бы ничего, но родители до сих пор не могли смириться с его выбором. Им очень хотелось, чтобы Женя поступил в институт и получил высшее образование, но он был уверен в своем выборе и нисколько не жалел о нем. С этими мыслями он вошел в кабинет Николаева.
        - Проходи Женя, присаживайся,  - пригласил его начальник.
        - Только что в дежурную часть позвонила женщина по фамилии Ермолаева, проживающая в новом кооперативном доме на Коломенском проезде,  - продолжал он,  - и сказала, что ее квартиру ограбили. Возьми участкового инспектора Рыбина и на нашем мотоцикле поезжай и разберись там, а я уже позвонил в райотдел и эксперт - криминалист уже выехал по адресу.
        - Так следователь Андреев здесь, может он поедет со мной?  - робко спросил Женя.
        - Андреев сейчас поедет на другое происшествие,  - отрезал Николаев.
        Выйдя из кабинета начальника, Женя буквально столкнулся с участковым инспектором Олегом Рыбиным.
        - Привет Женька, а я тебя уже жду,  - сказал он,  - адрес дежурный мне дал, так что погнали на Коломенский проезд.
        Они вышли на улицу, где милиционер Сопин уже завел мотоцикл с коляской, который тарахтел, как трактор. Женя, как заправский ковбой, прыгнул в люльку, а Рыбин примостился позади милиционера.
        Сколько раз он ни проезжал по Москве, всегда любовался ею, вот и сейчас, несмотря на сильный ветер в лицо, он крутил головой из стороны в сторону, стараясь не упустить ни на йоту красоты города. Вот перед глазами открылся кусочек старой Москвы - Нагатинская улица. Деревянные домики со ставнями создавали неповторимый московский колорит и даже, проносящийся навстречу трамвай, не смог омрачить самобытность старой московской улицы.
        Они подъехали к двенадцатиэтажному панельному дому. Видно было, что построен он был совсем недавно. А ведь было время, когда в этом месте стояли утопавшие в садах небольшие низенькие деревянные особнячки, но то время уже ушло и на их месте стали появляться первые московские новостройки. Это были преимущественно панельные пятиэтажки с устаревшей планировкой, все как под копирку серого цвета. В этих домах были уж очень маленькие квартиры, хотя и отдельные, но все же - «спичечные коробки». Они давно перестали отвечать нынешним стандартам комфорта, который в последнее время все больше ценился. На смену им постепенно пришли более современные дома - двенадцатиэтажные с повышенной комфортностью, хотя и были они преимущественно кооперативными. Вот в один из таких новых домов и привела милицейская дорога Евгения Кудрина.
        Они подошли к подъезду и увидели, поджидавшего их эксперта-криминалиста Родина. Зайдя в подъезд дома, Женя сразу про себя отметил, что здесь не пахло обычной сыростью, да и света было предостаточно.
        Квартира Ермолаевой была на втором этаже, поэтому они поднялись пешком по лестнице.
        Дверь открыла женщина средних лет, не отличающаяся яркой внешностью. На вид она была худощавой и немного сутуловатой. Глядя на ее спокойное, приветливое лицо с белоснежной кожей, обрамленное густыми темными кудрями, затянутыми в тугой пучок, Женя отметил и ее женский неповторимый шарм, и принадлежность к старой московской интеллигенции.
        Он представился, показал свое удостоверение личности и назвал всех приехавших с ним работников милиции.
        - Пожалуйста, проходите в квартиру,  - показала жестом Ермолаева и повела гостей на кухню. Еще находясь в прихожей, Женя понял, что квартира двухкомнатная, с окнами, выходящими во двор. Пройдя на кухню, его охватило чувство комфорта и спокойствия; так затейливо, со вкусом разложить подушки на кухонном диванчике, с намеком на цветовую гамму занавесок и, как бы невзначай, на стеллаже расставить маленькие статуэтки и вазочки - это ли не чувство меры.
        Хозяйка пригласила их присесть на стулья, а сама примостилась на диванчике.
        - Что у Вас произошло?  - спросил Кудрин.
        - Я работаю в симфоническом оркестре Большого театра, играю на скрипке и моя жизнь связана с командировками,  - начала она,  - так вот, сегодня утром я возвратилась с очередных гастролей по Сибири и когда вошла в квартиру, то ничего необычного на первый взгляд не заметила. А чуть позже обнаружила, что со стены исчезла небольшая картина, на которой была изображена моя мама в прошлом балерина нашего театра. Помимо этого, из шкатулки исчезла мамина брошка, на которой была изображена пляшущая балерина и пятьсот рублей денег, которые я копила для покупки дачи. Все остальное на месте и даже четыре картины, которые висят в комнате.
        - Так,  - важно произнес Женя,  - мы сейчас аккуратно пройдем в комнату и я попрошу участкового инспектора пригласить понятых и составить протокол осмотра места происшествия, а нашего эксперта открыть портфель и заняться своей работой.
        Место происшествия. Привычные для каждого сыщика слова, но сколько в них таинственного! Когда еще будет восстановлено в деталях это самое происшествие, а сейчас многое зависит от первого знакомства с этим местом. Как учили в школе милиции, необходимо буквально погрузиться в пока неизведанную обстановку, почувствовать себя так, как будто ты не раз бывал здесь и мирно беседовал с хозяйкой.
        Они вошли в комнату и, Нина Николаевна показала на стенку, где висела картина, а сейчас торчала лишь шляпка гвоздя.
        - Вот здесь она и висела,  - сказала Ермолаева,  - картина была небольшой и соответствовала старым стандартам французских холстов с прямоугольным форматом и размером примерно сорок пять на тридцать пять сантиметров. На ней была изображена моя мама в молодости в балетном трико, стоящая у станка.
        - Где, где?  - удивленно спросил Кудрин.
        - У станка,  - повторила Ермолаева,  - у балетных так называется деревянный поручень, за который они держатся и тренируются, оттачивая балетные партии.
        - А вот и шкатулка, в которой лежали брошка и деньги,  - сказала она и показала на небольшую коробочку из белого благородного камня, стоявшую на открытой полке серванта.
        - Пока мои коллеги занимаются своим делом, пойдемте на кухню, Вы мне подробнее расскажите обо всем,  - сказал Кудрин.
        - А я пойду к соседям и приглашу их в качестве понятых,  - проговорил участковый инспектор и вышел из квартиры.
        Хозяйка квартиры и Женя прошли на кухню и сели за небольшой кухонный стол. Она достала из шкафа пепельницу и пачку сигарет.
        - Когда я волнуюсь, меня тянет покурить,  - сказала Ермолаева, доставая из пачки сигарету.
        - Это, судя по виду, заграничные сигареты?  - спросил Кудрин.
        - Да, мы весной были на гастролях по Италии, вот я и купила там блок сигарет «Кент» - ответила хозяйка квартиры. Они очень легкие и я иногда ими балуюсь. Кстати, если Вы курите, угощайтесь.
        - Спасибо,  - ответил Женя и, вытащив из пачки сигарету, зажег спичку и поднес ее, чтобы прикурить сначала Ермолаевой, а потом - себе.
        - Классные сигареты,  - только и смог сказать Кудрин, затягиваясь дымом,  - расскажите более подробно о картине и брошке.
        - Видите ли,  - начала Нина Николаевна,  - живу я одна, в свое время был неудачный брак и, больше я не пыталась создать семью. Мама моя Лаевская Ольга Павловна в свое время танцевала в Большом театре, а потом долгое время преподавала в Московском хореографическом училище. Умерла она пять лет назад от воспаления легких. С детьми у меня не случилось, а вот двух сестер, детей сестры моей мамы я просто обожаю, правда, живут они в Ленинграде и видимся мы не часто.
        - Ну а теперь собственно про эту картину,  - продолжала Ермолаева,  - она была написана художником Модильяни в 1911 году и подарена им маме на выставке, проходящей в том же году в Париже.
        - А что Ваша мама делала в Париже?  - спросил Женя.
        - Я Вам уже говорила, что она была балериной Большого театра и была приглашена Дягилевым на летний период. Она танцевала в балетных спектаклях русских сезонов в Париже.
        - А кто такой Дягилев?  - тихо спросил Женя.
        - Дягилев?  - О, это русский театральный деятель, один из организаторов «Русских сезонов» в Европе,  - сказала Нина Николаевна,  - жаль, что о нем сегодня все забыли и никто не вспоминает. А ведь он впервые представил Европе русское искусство балета, восхитив тем самым изощренную и сытую дешевыми постановками западную публику.
        - Так, по рассказам мамы,  - продолжала она,  - в один из вечеров после спектакля, к ней в гримерку зашел театральный художник Лев Бакст, который в то время художественно оформлял постановки и пригласил ее на кофе в соседнем кафе. Мама была тогда удивлена этому приглашению, так как рядовых артисток балета, люди такого ранга редко когда приглашали. Они зашли в кафе, где их ждал худощавый человек, которого Бакст представил как своего знакомого тоже художника по имени Амадео Модильяни. Поскольку тот художник не говорил по-русски, то переводил с французского - Бакст.
        Модильяни рассказал, что он присутствовал на нескольких балетных спектаклях и ему очень понравились две танцовщицы Анна Павлова и Ольга Лаевская. Он хотел бы написать портреты этих балерин. Однако Павлова вообще неприступна и отказалась даже встретиться, поэтому он попросил маму попозировать ему, уж очень хотел он написать ее портрет. Мама тогда ему отказала, ее шокировал неопрятный вид этого Модильяни и винный перегар из его рта. Если бы не уважаемый художник Бакст, она бы никогда не обратила внимания на этого неряху. Однако, этот итальянец оказался настырным и уже на следующий день после спектакля сам пришел в гримерку с букетом цветов. Он жестом пригласил ее выйти в коридор и когда она вышла, то увидела улыбающегося Бакста.
        Одним словом, почти неделю после спектакля в репетиционном зале по вечерам она позировала этому итальянцу. Где-то, через месяц, по завершении спектаклей во Франции, Лев Бакст пригласил маму посетить выставку художников. Когда они пришли туда, их встретил улыбающийся Модильяни с какой-то моложавой женщиной с горбинкой на носу. Он пытался ее представить, но она на чисто русском языке поздоровалась и сказала, что она русская и зовут ее Анна Ахматова. И еще она сказала, что Амадео написал и ее портрет, который также находится на его стенде. Бакст в свою очередь представил ей мою маму, ну и, конечно, самого себя. Они все вместе подошли к стенду, где висели картины Модильяни и, как рассказывала мама, на самом видном месте в центре находился большой портрет Ахматовой. Ей тогда понравилась эта картина, которая выделялась утонченностью линий и особенно, на ее взгляд, очень четко был прописан ее горбатенький нос. В конце стенда висели две небольшие картины, в которых мама узнала себя и ей было необыкновенно приятно от того, что ее образ был на этой выставке наравне с портретами других уважаемых лиц того
времени. Маме очень понравились эти картины, да и Бакст выразил свое восхищение. Тогда Модильяни неожиданно снял со стенда одну из них, на которой мама в балетном трико стоит у станка и отдал ее ей, при этом что-то сказал по-французски. Бакст перевел, что итальянец дарит маме картину на память, подчеркнув при этом, что в этом весь Модильяни, как ему захочется, так он и делает: пишет того кто понравился и не задумываясь дарит свои шедевры. Мама поблагодарила его за такой царский подарок и они расстались, так как ей необходимо было присутствовать на заключительном сборе труппы.
        - Таким образом, картина оказалась у мамы,  - проговорила Нина Николаевна,  - сначала она висела в нашей маленькой квартирке на Плющихе, а когда я несколько лет назад поменяла ее на эту кооперативную, перекочевала на стенку новой квартиры.
        - Понятно,  - сказал Кудрин,  - а что Вы можете сказать о брошке?
        - Брошку-балеринку, как ее звала мама, ей подарил один из поклонников также во время гастролей по Франции,  - ответила Ермолаева. По ее словам, в тот год русский балет произвел фурор среди искушенной французской публики и, почти после каждого спектакля, масса мужчин пыталась познакомиться с балеринами и подарить им цветы и сувениры. Одним из таких сувениров и была брошка-балеринка. Мама однажды вскользь сказала, что эту брошку ей подарил один из мастеров парижского ювелирного дома «Ван Клиф». Брошь действительно уникальна: на серебряной основе изображена балерина, а вокруг нее обрамление из трех маленьких бриллиантиков.
        - А какова приблизительно ее стоимость?  - спросил Кудрин.
        - Я не знаю,  - ответила Нина Николаевна,  - мы с мамой никогда ее не оценивали, ни к чему было.
        - А нет ли случайно у Вас каких-нибудь фотографий, где можно увидеть картину и брошь?  - тихо спросил Женя.
        - Ну, насчет брошки точно нет, а вот картина, по-моему, есть на домашних фотографиях,  - сказала хозяйка квартиры и стала искать что-то на кухонном стеллаже.
        В этот момент на кухню вошли участковый инспектор и эксперт-криминалист.
        - Протокол осмотра места происшествия я составил, понятых отпустил, а сейчас опрошу других соседей, может кто-то что-нибудь видел,  - сказал Рыбин и вышел из квартиры.
        - Я тоже закончил свою работу,  - сказал эксперт-криминалист,  - чужих следов на замке и в комнате я не обнаружил, отпечатки пальцев везде одни и те же и скорее всего, принадлежат хозяйке квартиры. Но есть маленький нюанс,  - хитро улыбнувшись, проговорил он и показал клочок бумажки, на которой был виден номер и слово «…ателье».
        - Она лежала на полу комнаты под сервантом,  - сказал он. И еще эксперт обнаружил там же круглую небольшую пуговицу белого цвета с темной окантовкой. Женя и хозяйка квартиры внимательно посмотрели на нее, так как она была хорошо видна на ладони эксперта, одетые в темные резиновые перчатки.
        - Это не моя пуговица,  - с уверенностью сказала Нина Николаевна - похоже, она могла принадлежать мужской рубашке, так как женщина вряд ли стала бы носить блузку с такой отвратительной вещью. Кстати, в ателье я не хожу, потому что покупаю себе обновы в командировках.
        Кудрин взял у эксперта-криминалиста обрывок квитанции и положил к себе в папку, а пуговицу Родин спрятал в свой чемоданчик.
        - Придется искать человека, который был в ателье и что-то себе шил, а также хозяина этой пуговицы,  - тихо проговорил Кудрин.
        - Я поеду на работу, а экспертное заключение вышлю с оказией через дежурного по райотделу,  - сказал эксперт и также вышел из квартиры.
        - Продолжим, Нина Николаевна,  - проговорил Женя и снова уселся на свой стул.
        Ермолаева вынула из альбома фотографию, на которой они вместе с другой женщиной были запечатлены в ее комнате, а слева от них была отчетливо видна картина балерины, висевшая на стене.
        - Кто эта женщина?  - спросил Кудрин.
        - Это Паула Порелли, моя знакомая из симфонического оркестра театра «Ла Скала» в Милане,  - ответила она,  - в позапрошлом году наш театр гастролировал в Италии и мы там познакомились. А весной, прошлого года, итальянский театр был на гастролях в Москве и я пригласила ее к себе в гости. Она пришла со своей подругой - скрипачкой из их оркестра, которая и сфотографировала нас с Паулой. А зимой уже этого года, когда мы снова были в Милане, она и подарила мне эту фотографию.
        - А можно я у Вас на некоторое время возьму ее?  - спросил Женя.
        - Ну, если это очень надо, то берите, но с отдачей,  - сказала она.
        - А может быть есть все-таки фотография брошки?  - переспросил еще раз Кудрин.
        - Нет,  - повторила Ермолаева,  - но я могу ее нарисовать.
        Она взяла чистый лист бумаги и стала авторучкой рисовать. Минут через десять она показала Кудрину рисунок, на котором и он увидел круглую брошку, с танцующей балериной, а по бокам сияли три солнышка.
        - А что это за солнышки?  - спросил Женя.
        - А это я так изобразила три бриллиантика, вот такая уж у меня фантазия,  - улыбнувшись, сказала она.
        - Ну, хорошо, теперь я попрошу Вас написать в произвольной форме заявление о краже из Вашей квартиры,  - строго проговорил Кудрин.
        Пока хозяйка квартиры писала заявление, Женя еще раз взглядом осмотрел квартиру. В гостиной на большом диване, обтянутом фактурным цветным гобеленом расположились маленькие атласные подушечки, а рядом нависал старинный деревянный комод, явно ручной работы.
        - Хозяйка с удовольствием подошла к интерьеру своей квартиры,  - отметил про себя Женя.
        Когда она закончила писать, Кудрин взял у нее заявление и вместе с фотографией и рисунком положил в свою папку. Затем, попрощавшись с Ермолаевой, вышел из квартиры. На лестнице его ждал участковый инспектор, который сказал, что соседи ничего не видели и не слышали. Они вышли на улицу, сели в свой мотоцикл и поехали в сторону отделения милиции.
        По приезду Женя передал документы для регистрации в дежурную часть и сразу же направился для доклада к Николаеву. Павел Иванович внимательно выслушал Кудрина, посмотрел на фотографию и рисунок, сделанный Ермолаевой и, взяв со стола лупу, стал разглядывать обрывок квитанции, найденный в ее квартире.
        - Вот что я думаю,  - сказал он, положа лупу обратно на стол,  - во-первых, постарайся обзвонить все ателье нашего района, может быть, по номеру квитанции можно будет определить, кому она принадлежала. Хотя, конечно, по всей Москве много разных ателье, но попробуй. Во-вторых, если действительно это была картина знаменитого итальянского художника Модильяни, то это очень серьезно. Сегодня его работы очень дорого стоят на различных западных аукционах, поэтому я позвоню одному знакомому искусствоведу из Пушкинского музея, может быть, он что-то прояснит об этой картине. А ты завтра прямо с утра поезжай в музей и поговори с ним. В-третьих, отправляйся сейчас в райотдел и попроси криминалистов, чтобы из этой фотографии вычленили только картину и постарались сегодня же размножить и ее и рисунок брошки, а потом нужно разослать их по всем районам города с ориентировкой на возможную продажу картины и брошки в ювелирных мастерских и художественных салонах. И еще, докладывай мне о каждом шаге расследования, ведь ты еще не очень опытный в этих делах, поэтому я, по возможности, буду тебе помогать.
        - Понял, Павел Иванович,  - сказал Женя и вышел из кабинета начальника. Оставшуюся половину дня он занимался выполнением поручений Николаева. Где-то к вечеру дежурный по отделению милиции передал ему записку от Павла Ивановича, в которой был написан телефон и фамилия искусствоведа - Загорский Сергей Сергеевич.
        С утра следующего дня Женя сразу поехал в Пушкинский музей. Выйдя из метро, через несколько минут он подошел к главному зданию музея.
        - Какой же он величавый!  - с восхищением подумал он, подойдя к зданию с мраморной колоннадой, похожему на античный храм. А теперь - это храм искусств. Женя, вдруг, вспомнил, что когда ему было лет десять, он был уже здесь с родителями, но мало, что запомнил. Память вытащила из своих анналов лишь статуи и мумии людей и большое количество картин, висевших в залах музея.
        Он подошел к вахтеру, стоящему у дверей музея, представился ему и попросил позвать Ивана Ивановича Загорского. Минут через десять к нему подошел мужчина средних лет и спросил,  - это Вы, Кудрин Евгений от Николаева?
        - Да это я,  - ответил Женя.
        - Тогда пройдемте со мной,  - сказал Загорский и повел его по парадной лестнице наверх. Женя крутил головой налево и направо: вдоль лестницы возвышались колонны красного цвета, слегка поблескивающие в ярком свете висевших на потолке огромных люстр. На втором этаже они вошли в большой зал, где Загорский подошел к незаметной двери и, открыв ее, зашел вовнутрь. Кудрин последовал за ним и оказался в небольшом кабинете, в середине которого стоял стол, а по бокам два стула.
        - Присаживайтесь, молодой человек, и расскажите, что привело Вас в этот храм искусств,  - сказал Загорский, усаживаясь в свое кресло,  - как мне вчера говорил Павел Иванович, Вы хотели со мной поговорить по поводу картин Модильяни.
        - Начну все по порядку,  - проговорил Женя,  - несколько дней назад в одной московской квартире произошла кража, воры похитили картину, которую, по словам хозяйки, нарисовал Модильяни.
        - Так, так, это очень забавно,  - живо откликнулся Загорский,  - но, насколько мне известно, в советских музеях его картин нет, за исключением двух рисунков, хранящихся в фондах нашего музея.
        - Мать потерпевшей, Ольга Лаевская, давно ушла из жизни,  - продолжал Кудрин,  - но в начале нашего столетия, она была балериной Большого театра. И в тысяча девятьсот одиннадцатом году танцевала в русских сезонах у Дягилева в Париже. Во время гастролей ее, через театрального художника Льва Бакста, попросил попозировать художник Амадео Модильяни. Он объяснил это тем, что она ему очень понравилась, как балерина и он очень хотел бы написать ее портрет. В итоге он нарисовал две небольшие картины и поместил их на проходящей в то время в Париже выставке. На закрытие этой выставки по приглашению Бакста и пришла балерина Лаевская. Как рассказывала ее дочь, балерина была восхищена работой художника, а он расчувствовался, снял одну из этих картин прямо со стенда и подарил ей на память. С тех пор картина все время висела в квартире сначала Лаевской, а потом ее дочери.
        Кудрин достал из своей папки фотографию картины, увеличенную криминалистами, и показал ее Загорскому. Тот долго и внимательно смотрел на нее и неуверенно произнес:  - Если это действительно картина кисти Модильяни, то мы не знали об этом. У меня нет слов…  - Знаете что,  - встрепенулся он,  - мы сейчас с Вами пройдем на третий этаж, там работает наш старейший искусствовед доцент Павлов Илья Платонович,  - он много чего знает про художников и их картины и все его за глаза называют «ходячей энциклопедией».
        Через пару минут они уже входили в длинную продолговатую комнату, по стенам которой, висели картины. В самом углу комнаты за массивным столом склонился седоволосый старичок, рассматривая что-то через большую лупу с длинной ручкой. Они поздоровались. Старичок, как показалось Жене, был выраженным холериком, особенно это почувствовалось, когда он снова стал рассказывать про похищенную картину Модильяни. Павлов, вдруг, встал из-за стола и, заложив руки за спину, стал быстрым шагом ходить от стенки к стенке.
        - А Вы, голубчик, уверены, что это была картина кисти Модильяни?  - спросил он, продолжая вышагивать вдоль комнаты.
        - Я нет,  - проговорил Кудрин, а вот хозяйка квартиры утверждала, что это именно так.
        - Если это так, так это сенсация!  - надрывным голосом проговорил старичок.
        Женя показал ему фотографию этой картины, а Павлов, взяв со стола свою лупу, принялся ее рассматривать.
        - Вот о чем я думаю,  - выдохнул старичок, не отводя своего взгляда от фотографии,  - ведь после каждой такой выставки во все времена издавался альбом репродукций, выставленных картин.
        - Но у нас-то точно нет альбома репродукций картин за тот год,  - сказал Загорский.
        - А фотографии с этих альбомов могут где-то валяться в хранилище нашего архива,  - резво проговорил Павлов и хлопнул в ладоши,  - да, да, наверняка они есть!
        - Вот смотрю я на эту фотографию,  - продолжал старичок,  - и вижу, что стиль и линии очень похожи на этого выдающегося итальянца. Ведь для Модильяни тело, это всего лишь тонкая оболочка, сквозь которую просвечивается душа человека. Вы знаете, почтеннейший, люди на портретах Модильяни очень своеобразные. Скорее он передавал характер и душу, добавляя то, чего в зеркале человек не видит. А самое интересное, что Модильяни, в основном, писал людей, которые ему просто понравились - это и портреты друзей или просто знакомых, которые окружали в то время этого художника. Поэтому, вполне возможно, что эта балерина произвела на него сильное впечатление и он решил написать ее портрет.
        - Иван Иванович, голубчик,  - обратился он к Загорскому,  - зайдите, душа моя, в наш архив, вдруг, найдете какие-нибудь фотографии с выставки за тот год.
        Загорский кивнул головой и вышел из кабинета, а старичок опять подошел к своему столу, присел за стол и, как ни в чем не бывало, продолжил что-то рассматривать.
        Женя сидел тихо, боясь нарушить тишину, привычную для хозяина кабинета. Прошел час, сидеть на одном месте надоело и Женя, встав со стула, начал рассматривать, висевшие на стенах картины.
        - Это, молодой человек, копия Шишкина, а это - копия самого Айвазовского,  - пробурчал старичок, не поднимая глаз со стола.
        Посмотрев все картины, Женя снова сел на свой стул и начал подумывать, чтобы пойти в зал и посмотреть экспозиции музея, пока Загорский ищет фотографии. В этот момент дверь резко распахнулась и на пороге появился Загорский с большой папкой красного цвета.
        - Нашел, Илья Сергеевич, нашел, есть несколько фотографий из альбома той выставки,  - возбужденно проговорил Загорский.
        Положив папку на стол Павлова, он раскрыл ее и оттуда посыпались старые поблекшие фотографии. Старичок очень быстро и ловко стал разбирать их и когда они почти закончились в папке, с самого дна извлек фотографию, на которой были запечатлены восемь картин, в середине которых находились две с изображением балерины. На первой картине был изображен портрет балерины в трико, стоящей у балетного станка, а на второй - портрет этой же балерины в прыжке. Под фотографией на французском языке отчетливо была видна фамилия автора - Модильяни.
        Женя вновь достал из кармана свою фотографию и сравнил ее с той, где балерина стояла у станка. Все подошли к нему и внимательно рассмотрели эти две фотографии. Сомнений не было, они оказались идентичны.
        Минут пять все молчали, потом Павлов вдруг оживился и произнес:  - это поразительно! Но где же картина сейчас… ее надо непременно найти, товарищ милиционер, а уж я постараюсь выяснить судьбу второй картины.
        - Вы Евгений сразили меня,  - медленно сказал Загорский,  - сколько же лет шедевр лежал у нас под носом, а мы и не знали.
        - А какова приблизительно стоимость этой картины?  - спросил Кудрин.
        - Если это действительно работа Модильяни, то, примерно, полмиллиона долларов, а две картины вместе - так целый миллион долларов,  - сказал Павлов, засовывая в рот таблетку.
        Запахло валидолом. Женя подошел к столу, налил из графина стакан воды и протянул Павлову.
        - Спасибо, не надо,  - сказал он,  - я очень разволновался, простите, сейчас все пройдет.
        - Ну что же, спасибо Вам за консультацию,  - сказал Женя,  - мне пора идти искать эту картину.
        И Вам, Евгений, огромное спасибо, не каждый день такое происходит в нашем музее,  - проговорил Загорский.
        И старичок долго тряс руку, и благодарил за содействие, хотя о каком содействии он говорил, Женя не совсем понял.
        Приехав в отделение милиции, Кудрин первым делом, пошел на доклад к Николаеву.
        - А я только что тебя вспоминал,  - пробасил Павел Иванович,  - позвонили ребята с Октябрьского райотдела, там в одну ювелирную мастерскую сегодня утром приносили похожую брошку для оценки. Мы договорились, что ты завтра с утра поедешь в райотдел и зайдешь к моему однокашнику майору Евсееву Степану Ильичу. Он опытный сыщик и подскажет тебе, как действовать дальше. А сейчас расскажи про твой поход в Пушкинский музей.
        Женя подробно рассказал ему о своих встречах и неожиданностях, произошедших в связи с пропавшей картиной. А самое главное - так это то, что картина, по всей вероятности, действительно, принадлежит кисти Модильяни и имеет баснословную цену.
        - Вот видишь, Женя, сколько нового ты для себя узнал: и про Модильяни, и про Бакста, и про Дягилева. Люди какие - глыбы искусства,  - сказал Николаев,  - только думаю я, что картина вряд ли где проявится, а вот брошка - вполне реально может появиться у каких-нибудь скупщиков. И вот она-то и будет той ниточкой, которая и приведет нас к похищенной картине.
        Целый вечер Женя обзванивал разные ателье, но такого номера квитанции ни в одном из них не существовало. Неудача немного обескуражила, но он понимал, что и такое бывает, когда версия, казавшаяся еще утром самой реальной, к вечеру не оправдала надежд.
        В конце концов, он устал и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и задремал.
        - Что такое усталость?  - подумал Женя,  - по сути это естественный сигнал организма, что он нуждается в отдыхе. А поскольку, уже ни на что нет сил и невозможно сосредоточиться - пора идти домой.
        В этот момент в кабинет вошел его коллега - инспектор уголовного розыска Саша Блинов и прямо с порога, увидев склонившегося над столом Женю, громко проговорил,  - ты что раскис, уже вечер, а мы еще ни в одном глазу. Блинов любил, иногда, в конце рабочего дня, как он говорил «пройтись по стопочке», но Женю это предложение мало вдохновляло, он больше воодушевлялся, слушая свой любимый джаз.
        - Может по маленькой стопочке?  - спросил Блинов.
        - Да нет, не хочется Саша, я очень устал,  - ответил он.
        - Ну, тогда хотя бы новый анекдот расскажи,  - не унимался Блинов.
        Своим напором Саша немного раскачал Кудрина, усталость отступила и он даже как-то встрепенулся.
        - Значит так,  - начал Женя,  - пьяница зашел с бутылкой водки в автобус и плюхнулся на сиденье.
        - Эй, а за проезд,  - крикнула контролерша.
        - Ну, за проезд, так за проезд,  - сказал мужик и отхлебнул из горла.
        Блинов захохотал и от удовольствия захлопал в ладони, уж очень ему нравились анекдоты про алкашей; он, видимо, чувствовал в этих образах родственные души.
        А ты знаешь, Женька, что такое настоящая усталость?  - спросил он.
        - Ну, поведай,  - устало проговорил Кудрин.
        - Это когда ты входишь в комнату,  - начал Блинов,  - а там, на кровати, лежит обнаженная красотка. Ты подходишь к ней, раздеваешься, сбрасываешь ее на пол - и… ложишься спать.
        Женя улыбнулся и, поднявшись со своего стула, стал собираться домой.
        - Может все-таки по маленькой,  - жалобным голосом проговорил Блинов.
        - Да нет Саша, в другой раз,  - ответил Кудрин и, попрощавшись, вышел из кабинета.
        На следующий день, не заходя к себе на работу, он отправился в Октябрьский РОВД. Женя быстро нашел кабинет майора Евсеева и, постучавшись, открыл дверь.
        - Да, заходите - сказал немолодой человек, сидящий за столом.
        - Лейтенант милиции Кудрин Евгений,  - представился он майору и показал свое удостоверение личности.
        - А, помню, мне вчера вечером Паша Николаев звонил,  - проговорил майор,  - проходи лейтенант и присаживайся на стул, а я пока попрошу зайти нашего инспектора БХСС Николая Зайцева, он звонил в твое отделение милиции по поводу брошки.
        Через несколько минут в кабинет зашел молодой мужчина с широкими плечами и короткой стрижкой на голове.
        - Знакомьтесь,  - сказал Евсеев,  - капитан милиции Зайцев Николай, а этот молодой человек - лейтенант милиции Кудрин Евгений из Красногвардейского РОВД. Это по поводу брошки.
        Зайцев не спеша сел и неторопливо начал рассказывать.
        - Несколько дней назад нам поступила сводка-ориентировка о краже картины и брошки из квартиры на Коломенском проезде,  - сказал он,  - мы в сою очередь проинформировали своих доверенных лиц об этом. И вот вчера вечером, один из них сообщил, что днем к директору ювелирной мастерской на Ленинском проспекте, приходил человек и просил оценить брошку, очень похожую на ту, которая была на рисунке ориентировки.
        - Вот как!  - вырвалось у Кудрина,  - а каким образом он увидел ту брошку, он что, на потолке сидел?
        Зайцев удивленно посмотрел на Женю и грубо ответил: «Тебе что, это очень важно, он случайно находился за стеллажом в этом помещении и успел рассмотреть эту брошку. Кстати, директор сам его попросил разобрать тот стеллаж, а потом просто забыл про моего человека. Он просил оценить эту брошку, но продавать не хотел.
        Директор ничего не сказал, а только попросил разговор продолжить на улице, после чего они вышли из мастерской.
        - Понял,  - ответил Кудрин,  - извините меня товарищ капитан за несдержанность.
        - Да ладно,  - примирительно проговорил Зайцев.
        - Молодой еще парень,  - сказал молчавший Евсеев,  - но ничего, опыт приходит с годами, а вот то, что он попросил извинения за свою горячность - похвально, не каждому дано преступить через свою гордыню и извиниться.
        - Да забыли уже,  - проговорил Зайцев,  - я думаю, что надо сейчас посетить директора ювелирной мастерской и узнать, кто принес ему брошку.
        - А кто этот директор ювелирной мастерской?  - спросил Женя.
        - Это некий Лайман Борис Моисеевич,  - ответил Зайцев,  - старый хитрый ювелир, который работает в этой мастерской еще с довоенных лет. Он несколько раз фигурировал в уголовных делах по хищению драгметаллов, но всякий раз выходил сухим из воды.
        - Крутой дядя!  - воскликнул Женя.
        - Не то слово,  - ответил Зайцев.
        - А Вы, товарищ капитан, не раскроете с нашим приходом своего человека?  - спросил Кудрин.
        - Правильные вопросы задает лейтенант,  - с улыбкой сказал Евсеев.
        - Да нет, когда директор с тем мужиком вышли на улицу, мой человек незаметно вышел оттуда. А потом, мы просто покажем Лайману рисунок и посмотрим на его реакцию; мой приход, по его разумению, ничего хорошего для него не сулит. Вот Лайман и будет в своей голове, как на весах взвешивать, говорить правду или молчать. У меня кое-что есть, что сказать ему, думаю, он будет сговорчив.
        Через несколько минут они уже шагали по Ленинскому проспекту в направлении ювелирной мастерской.
        Минут через двадцать они подошли к жилому дому, на первом этаже которого красовалась вывеска «Ювелирная мастерская». Они зашли в небольшую комнату, в центре которой стоял стол, на котором восседал грузный полный мужчина.
        - Добрый день,  - сказал Зайцев,  - мы к Борису Моисеевичу.
        - А Вы что, с ним договаривались?  - спросил он.
        - Он всегда рад видеть меня,  - ответил капитан, показывая свое удостоверение личности.
        - А, это меняет дело,  - проговорил мужчина,  - Вам тогда в последнюю комнату по коридору.
        Постучавшись, они зашли туда; за столом сидел человек и что-то писал.
        - Доброго здоровья Борис Моисеевич,  - протяжно проговорил Зайцев.
        - И Вам не хворать,  - ответил он, вставая со своего кресла.
        Женя с интересом посмотрел на него; это был пожилой мужчина с роскошным профилем: густыми вьющимися седыми волосами, ухоженной белой бородой и атлетическим строением без выраженных возрастных изменений. Одет он был в стильный темно-синий костюм, накрахмаленную белую рубашку и бабочку синего цвета.
        - Что Вас привело ко мне?  - спросил он, указывая рукой на стулья, стоящие у стола.
        - Как Ваше самочувствие Борис Моисеевич?  - вопросом на вопрос проговорил Зайцев.
        - Но ведь Вы не за этим сюда пожаловали?  - спросил ювелир,  - и я скажу, что здоровье мое в полном порядке.
        - Ну, вот и хорошо,  - проговорил капитан,  - тут недавно ко мне ворона на хвосте принесла, что некому ювелиру из Якутска левые «камушки» подкинули. Вы случайно не в курсе, какому такому ювелиру так повезло?
        Лайман на секунду опешил, на лбу у него выступил пот, а прищуренный взгляд выдал некую обеспокоенность, которую он постарался скрыть, скосив глаза вниз.
        - Не могу знать, у меня в мастерской полный порядок в отчетности,  - скороговоркой ответил Лайман,  - могу показать все документы.
        - Верю, Борис Михайлович,  - ответил Зайцев,  - я ведь только вслух высказал то, что мне прошептала на ухо ворона, а насчет Вас я ничего не знаю, Вы - уважаемый человек в районе.
        Наступило молчание. Ювелир старался не смотреть в сторону пришедших работников милиции, а уставился в окно, нервно теребя пальцами мочку правого уха.
        - Так и зачем Вы все-таки приходили?  - переспросил он.
        - Да, чуть не забыл,  - проговорил капитан,  - посмотрите на этот рисунок.
        Женя вынул из кармана листок бумаги, на котором была нарисована брошка-балеринка, и протянул его ювелиру.
        - Вам не приносили ее на продажу?  - спросил Зайцев.
        Ювелир взял листок бумаги и стал внимательно рассматривать рисунок; он смотрел на него минут пять, потом взгляд его переместился на капитана, затем на Кудрина. Еще несколько минут Лайман рассматривал рисунок, потом передал его Кудрину.
        - Несколько дней тому назад ко мне приходил человек с брошкой, похожей на этом рисунке,  - медленно проговорил Лайман,  - продавать он ее не хотел, а лишь попросил оценить ее стоимость. Это была дорогая старинная брошь, изготовленная во Франции ювелирным домом «Ван Клиф». Этот экземпляр, с изображением балерины на брошке, принадлежит к первым работам французских ювелиров и, скорее всего, был изготовлен где-то в начале века. Я тогда оценил ее где-то, в размере одной тысячи рублей. Потом этот человек ушел и больше не заходил к нам в мастерскую.
        - А кто этот человек?  - быстро спросил капитан.
        - Истинный бог не знаю,  - ответил Лайман.
        - А если хорошо подумать, Борис Моисеевич, с учетом ранее высказанных мной мыслей, про шепот вороны,  - с улыбкой проговорил Зайцев.
        Немного помедлив, ювелир обошел вокруг стола, как бы соображая, что говорить и подошел к капитану.
        - «Артист» это был - местный мошенник, сказал Лайман,  - я с такими людьми стараюсь не общаться, я даже с ним вышел разговаривать на улицу.
        - А Вы ведь его раньше знали, Борис Моисеевич,  - укоризненно проговорил Кудрин,  - даже кличку его назвали.
        - Да, где-то лет пять тому назад, он мне заказывал золотую мужскую печатку, а что касается клички, то так его тогда дружки называли. У меня даже сохранился его номер телефона.
        Лайман подошел к шкафу, взял какую-то папку и порывшись достал корешок квитанции, на котором была написана фамилия «Варламов», под которой авторучкой был приписан номер телефона.
        - Судя по номеру телефона, этот Варламов живет на нашей территории,  - сказал Зайцев.
        - Да,  - подтвердил Лайман,  - он местный, я его несколько раз видел в кафе у магазина «Тысяча мелочей» на Ленинском проспекте.
        - Ну, спасибо, Борис Моисеевич,  - проговорил, прощаясь, Зайцев,  - до будущих приятных встреч и не делайте больше так, чтобы ворона снова прилетела ко мне.
        - Всего хорошего,  - сказал ювелир и сел за свой стол.
        На следующее утро Кудрин вновь приехал в Октябрьский РОВД и сразу направился к майору Евсееву. Выслушав Женю, он как-то странно на него посмотрел и, поджав кулак к щеке, не спеша стал говорить.
        - «Артист» - это известный в районе «щипач» - вор-карманник,  - проговорил Евсеев,  - тебе видимо в школе милиции говорили о такой категории воров. Это, брат мой, высшая каста преступного мира. Виртуозы своего «дела», они иногда сравнивают себя с артистами оригинального жанра. Образ «щипача» совсем не похож на образ традиционного преступника - это не амбал, которому мать-природа выделила одну единственную извилину и, который способен лишь на разбойные действия. Преступный мир всегда преклонялся перед дисциплиной «щипачей». Они ведь, уважаемый Евгений, спиртного не употребляют, по утрам делают зарядку, соблюдают режим питания, что не так легко при их воровской жизни. Однако, такое насилие над собой приносит определенные плоды: у них обостряется зрение и слух, а самое главное - реакция становится молниеносной.
        - Так что «Артист» не простой вор,  - продолжал майор,  - надо еще подумать, как с ним работать по брошке. Он может просто замкнуться и ничего ты ему не предъявишь, а косвенные улики - это не про него.
        - И что же делать?  - робко спросил Женя.
        - Для начала, надо поговорить с Иваном Носовым,  - сказал Евсеев,  - участковым инспектором, на территории которого проживает «Артист», он же Варламов Петр Сергеевич.
        Майор на секунду задумался, после чего позвонил в дежурную часть и поинтересовался о местонахождении участкового инспектора Носова. Дежурный ответил, что только что закончился инструктаж у руководства, на который прибыли участковые инспектора отделений милиции района и что Носов сейчас в зале для совещаний. Евсеев попросил, чтобы дежурный пригласил его зайти в его кабинет.
        Через пять минут в кабинет постучали и на пороге появился моложавый старший лейтенант милиции.
        - Просили зайти Степан Ильич?  - обратился он к Евсееву.
        - Да, Ваня, заходи и присаживайся,  - проговорил майор,  - знакомься - мой коллега из Красногвардейского района Евгений Кудрин.
        Женя коротко рассказал Носову о цели своего визита и попросил его рассказать о человеке по кличке «Артист».
        - Это Варламов Петр Сергеевич,  - начал рассказывать он,  - вор-карманник, промышляет в крупных универмагах нашего района. Судим за кражу, освободился из мест заключения полгода назад. Фиктивно работает на плодоовощной базе, я у него и справку из отдела кадров видел, хотя мне кажется, что он даже не знает, где она находится. Проживает у нас на территории с матерью, которая часто болеет, а отец где-то пропал на заработках в тайге лет десять назад.
        - Ну что еще могу сказать о нем,  - проговорил, задумываясь Носов,  - не выпивает, в компаниях замечен не был, но любит перекинуться в карты - это, пожалуй, единственная слабость «Артиста». Тут мне недавно мой доверенный человек сообщил, что он днем играет в карты в подвале пункта приема макулатуры, что в доме возле метро «Ленинский проспект».
        - Я знаю этот пункт приема макулатуры,  - утвердительно сказал Евсеев.
        - Там работает некий Кашкин, очень подозрительный тип, все никак до него руки не доходят,  - сказал участковый инспектор.
        - А что Вы еще можете сказать о Варламове?  - спросил Женя.
        - Да я в принципе все сказал, ведь он старается не попадать мне на глаза и где он бывает, я не знаю,  - подвел итог разговора Носов.
        - Спасибо Ваня за информацию,  - проговорил Евсеев.
        Попрощавшись со всеми, Носов вышел из кабинета.
        - Информация конечно скудная,  - проговорил майор,  - но это лучше, чем ничего. Так что давай Женя прямо сейчас и посетим пункт приема макулатуры.
        - Да, соберем все бумаги и папки с Вашего стола и ровными рядами пойдем сдавать для пользы государства,  - пошутил Кудрин.
        Евсеев улыбнулся и, Жене стало понятно, что с чувством юмора у него все в порядке.
        Спустя полчаса они подъехали на милицейской машине к жилому зданию, в торце которого на первом этаже располагался пункт приема макулатуры. Они вошли и увидели, что все помещение было завалено связками газет и журналов, а в углу за небольшим столом сидел человек среднего возраста и что-то писал.
        - Вы принесли макулатуру?  - спросил он.
        - Нет, мы из милиции, товарищ Кашкин,  - сказал Евсеев, показывая ему свое удостоверение личности.
        - Слушаю Вас,  - проговорил он, поднимаясь со стула.
        - Какая Ваша главная обязанность, товарищ Кашкин?  - громко сказал майор,  - принимать и вовремя сдавать нужную стране макулатуру. Так?
        - А я только этим и занимаюсь,  - пробормотал он.
        Было заметно, что Кашкин слегка побледнел, и зубы его барабанили мелкую дрожь.
        - Да не все ты договариваешь, что под нами сейчас происходит?  - спросил, нахмурив брови Евсеев.
        - Где, где?  - спросил Кашкин.
        - Тебе что, в рифму ответить?  - громко пробасил майор,  - кто у тебя сейчас в подвале?
        - Да так, знакомые тут люди некоторые пришли,  - сжавшись, как пружина, ответил он.
        - Что-то ты все мнешься и заикаешься, давай, веди в подвал,  - грозно сказал Евсеев.
        Мошкин, в сопровождении Евсеева и Кудрина, подошел к двери в торце комнаты и открыл ее. Они увидели лестницу, ведущую в подвал.
        - Я пойду первым,  - сказал майор,  - а Вы за мной. Он, перед тем как спуститься вниз, незаметно шепнул Жене, чтобы тот на всякий случай снял с предохранителя свой пистолет.
        Они спустились вниз по ступеням в полуподвальную комнату, из дверей которой слышались грубые ругательства и звон стаканов. Когда они зашли в помещение, то увидели сидящих за столом четырех мужчин. Комната была пропитана табачным дымом, самогоном и запахом кислой капусты; в углу стоял потрепанный диван, а под самым потолком виднелось приоткрытое небольшое окно, воздух из которого, видимо, не мог побороть зловещий табачный смог.
        На столе вперемежку лежали куски хлеба, колбаса, тарелка с кислой капустой и огурцами, граненые стаканы с налитым самогоном и колода карт.
        - О, менты прибыли,  - улыбаясь, сказал один из сидящих за столом.
        - Товарищ начальник,  - обратился он к Евсееву,  - ничего здесь криминального нет, просто играем в дурака.
        Майор подошел к столу и показал на смятые десятирублевки.
        - Не знаю, в какого такого дурака вы тут играете, только азартные игры на деньги у нас запрещены законом,  - спокойно ответил он.
        Со стула поднялся человек с морщинистым лицом, красным носом и беспокойными глазами и проговорил:  - А деньги здесь лежат на водку, скинулись мы тут, так как ее всю выпили, не предъявишь начальник ничего.
        - А ты «Артист» вообще молчи, ты же не пьешь, вот и сейчас не в пример твоим товарищам, трезвый как стеклышко,  - ответил Евсеев и в этот момент у «Артиста» из кармана что-то выпало и с глухим звуком ударилось о пол. Кудрин моментально нагнулся и осторожно кончиками пальцев поднял упавший предмет. Это был финский нож: стальной клинок его был прямой, чуть больше длины ладони, рукоятка была из дерева с углублениями для пальцев, чтобы можно было надежно держать нож в руках.
        - А это что такое?  - спросил Евсеев и уставился на «Артиста».
        Было видно, как лицо его дрогнуло, ноздри широко раздулись, а выпученные глаза устремились на финку, которую аккуратно держал Кудрин.
        - Не моя эта финка, я же не по этой части,  - пробурчал «Артист».
        - Конечно, не твоя, с неба свалилась,  - ответил Женя, аккуратно упаковывая нож в кусок бумаги, лежавший на столе.
        - Да, Кашкин,  - сказал Евсеев,  - у тебя тут не только азартные игры, но и люди с холодным оружием.
        - Да я не знал,  - запричитал он.
        - А теперь - все наверх и в машину,  - громко произнес майор,  - только без фокусов, ствол всегда со мной.
        В отделе Женя, по договоренности с майором, в отведенном ему кабинете, решил сам опросить «Артиста».
        Когда его привели в кабинет, Женя еще раз более внимательно посмотрел на него. Перед ним стоял худощавый человек небольшого роста с бледным продолговатым лицом. Но несмотря на его усталый, заторможенный вид, взгляд был цепкий, настороженный, готовый к любой провокации. Потертый пиджак бросался в глаза, как будто он всем говорил, что я, мол, простой рабочий парень как большинство граждан. Однако, длинные пальцы рук наводили на мысль, что он либо музыкант, либо вор-карманник. И еще, Женя обратил внимание, что на среднем пальце его правой руки красовалась татуировка с изображением паука, а на безымянном - татуировка с бубновым тузом.
        - Ну что, гражданин, Варламов Петр Сергеевич, допрыгался,  - проговорил Кудрин,  - криминалистику еще никто не отменял, так, что через пару часов будет заключение эксперта о наличии твоих пальчиков на ноже.
        Пот выступил у него на лбу, губы задвигались, судорожно глотая слюну, он отвернулся, уставившись в окно.
        - Ну что, так и будешь молчать?  - спросил Женя.
        - Ну, признаю,  - неожиданно сказал «Артист»,  - купил нож вчера на Даниловском рынке.
        - Ты же знаешь, что финский нож с таким лезвием приравнивается к холодному оружию,  - тихо проговорил Кудрин.
        Затем, как его учили в школе милиции, он сразу же задал еще вопрос, абсолютно не относящийся ни к ножу, ни к карточной игре.
        - Где брошка-балеринка?  - громко спросил он.
        «Артист» встрепенулся, поднял на Кудрина глаза, пытаясь сообразить, что ответить.
        - Еще раз спрашиваю, где брошка?  - повторил вопрос Женя.
        «Артист» промолчал, как будто не слышал, полез в карман куртки и спокойно достал ту самую брошку-балеринку, рисунок которой прочно въелся в память Кудрина.
        - Все равно перед камерой меня будут обыскивать, так уж лучше я сам ее вам отдам,  - не моргнув глазом, сказал Варламов.
        - Откуда она у тебя?  - спросил Кудрин.
        - Да вчера, вечером перекинулись в очко, а у «Тюри» деньги закончились, вот он ее на кон поставил и проиграл,  - ответил «Артист».
        - А кто это - «Тюря»?  - спросил Женя.
        - Ты что, начальник, не местный что ли,  - ответил он,  - его в районе все знают.
        - А больше этот «Тюря» ничего на кон не ставил?  - уточнил Женя.
        - Да нет, он пару часов поиграл, все, что было у него - проиграл, в том числе, и эту брошку и быстро ушел,  - ответил Варламов.
        - А кто это может подтвердить?  - настойчиво проговорил Кудрин.
        - Мои кореша, которых Вы задержали вместе со мной,  - ответил он.
        - Ну а где тусуется этот «Тюря»?  - продолжал опрос Кудрин.
        - Там, где же ему еще быть, в Нескучном саду парка культуры, в шашлычной, он там часто бывает,  - устало сообщил «Артист».
        Еще целый час Кудрин документировал показания Варламова, оформлял протокол изъятия брошки с понятыми, приглашенными дежурным по отделу и, когда его увели, стал внимательно ее рассматривать. Это, несомненно, была именно та брошка, похищенная из квартиры Ермолаевой. Вспомнился разговор с ювелиром Лайманом, который говорил о ней как об очень редкой вещи, изготовленной в начале века.
        - Воодушевленный первой удачей, Женя направился в кабинет Евсеева. Он рассказал ему о допросе «Артиста» и показал брошку, изъятую у него.
        - Хотел бы Вам еще один вопрос задать,  - сказал Женя.
        - Давай, только быстро, иду на совещание к руководству - ответил он.
        - А что означают татуировки на пальцах «Артиста»?  - спросил Кудрин.
        - В мире криминала, мой юный сыщик,  - ответил Евсеев с позиции мэтра сыска,  - почти каждый уважающий себя гражданин, отсидевший на зоне, не остается без нательной живописи. Тюремные наколки весьма специфичные и имеют свой глубокий смысл. По ним можно определить все о таком человеке: где и за что он отбывал наказание, какое преступление совершил, какова его, так называемая, уголовная специализация. Ну, а в данном случае, у «Артиста» одна татуировка с изображением паука, а другая - с бубновым тузом. По тюремной классификации, Женя, первая означает, что он - «щипач», то есть вор-карманник, а вторая характеризует владельца как карточного шулера.
        - Понял,  - ответил Женя.
        - Тебе еще много придется познать в нашей непростой сыскной работе,  - задумчиво проговорил Евсеев,  - еще встретишься на своем пути с такими уголовными персонажами, так что, дерзай!
        Женя поблагодарил майора за содействие в работе и за науку в описании психологического портрета преступников.
        Через час он уже был в своем отделении милиции и докладывал Николаеву и о разговоре с ювелиром, и о задержании «Артиста», и о «Тюре», но самое главное, он вынул из портфеля брошку и положил ее на стол начальника.
        - Вот это молодец, поздравляю, Женя, с первой удачей в этом деле, но главное сейчас - это картина,  - сказал Николаев, я созвонюсь с начальником отделения милиции парка культуры, он тоже мой однокашник, он поможет тебе в розыске этого «Тюри». А брошь и объяснения приобщи к делу.
        Кудрин поблагодарил начальника и пошел к себе в кабинет. Это был «условный» его кабинет, ибо в нем работали еще двое оперативников. Но сейчас там никого не было и он, подойдя к своему столу, с размаху плюхнулся на стул и от усталости закрыл глаза. В голове крутились какие-то мысли и события: подвал, зловонный запах табака и кислой капусты, «Артист» со своими тонкими длинными пальцами.
        Несколько минут он так просидел, затем открыл свою папку, достал брошку и еще раз внимательно рассмотрел ее. Балерина как бы порхала по воздуху, словно пылинка костра, взметнувшаяся над пылающим пламенем, а вокруг нее, с трех сторон, были видны небольшие бриллиантики.
        - Теперь самое главное - это похищенная картина,  - подумал он,  - многое будет ясно после разговора с этим «Тюрей».
        В этот момент зазвонил телефон.
        - Это Николаев,  - проговорил начальник,  - завтра с утра поезжай в отделение милиции Парка культуры, там зайдешь к заместителю начальника по розыску Нилову. Он предупрежден о твоем приезде и поможет тебе с розыском «Тюри».
        Не успел Женя положить трубку телефона, как он снова зазвонил.
        - Добрый вечер Евгений Сергеевич, это Загорский из Пушкинского музея,  - сказали на том конце провода,  - тут такая информация: вторая картина Модильяни с Ольгой Лаевской исчезла из Лувра во время войны. Там в то время вообще был бардак и не только эта картина пропала. Я так думаю, что может быть, она сейчас находится у какого-то частного коллекционера и если бы у него появилась вторая картина, то цена за две была бы астрономической. Вот собственно все, что я хотел Вам сказать.
        Поблагодарив Загорского, Женя положил трубку телефона и устало откинулся на спинку стула. Он посмотрел на часы, которые показывали десять часов вечера.
        - Ух, и насыщенный был сегодня день,  - подумал он и стал собираться домой.
        К одиннадцати часам он, наконец, пришел в свою квартиру, забрался в одиноко стоящее кресло и с наслаждением закрыл глаза. Унылое урчание пустого холодильника вдруг вызвало приступ жгучего голода. А Женя не в состоянии был ответить на вопрос, что он хотел прямо сейчас, ибо что бы он ни хотел, у него все равно этого не было. С одной стороны ему нравилось быть одному в своей однокомнатной кооперативной квартире, которую родители, оплатив первый взнос, купили ему. С другой стороны, он не успевал ничего купить из продуктов и практически каждый вечер он выслушивал лишь урчание пустого холодильника. Женя подошел к окну и взял стоявшую на подоконнике банку варенья, которую мама ему дала еще две недели тому назад. Зайдя на кухню, он нашел в кухонном шкафу сухарь, лежавший там с давних времен, и с наслаждением стал его грызть, макая в банку с клубничным вареньем.
        - Ничего нет вкуснее такого клубничного пирога,  - подумал он.
        Немного насытившись, Женя снова плюхнулся в свое кресло и криво усмехнулся, он вспомнил, как года два назад они с девушкой Соней, в которую он был тогда влюблен, также съели литровую банку с вареньем и потом целый вечер бегали в туалет.
        - Ох уж эта Соня, подлая оказалась,  - вспоминал он,  - они встречались полгода и решили пожениться. Родители были категорически против таких скоропалительных решений, но он тогда и слушать не стал: любовь-морковь такая случилась. А потом, прямо перед свадьбой, будучи студенткой университета, поехала моя любовь на уборку картошки в подшефный совхоз. А, вернувшись, домой, вдруг, сказала, что свадьбы не будет, что она полюбила другого человека. Очень уж он тогда переживал случившееся, но отец тогда успокоил, хорошо, что это произошло сейчас, а не позже. Почти год после этого Женя не подходил к девушкам, но сейчас вся боль и обида уже в прошлом, а на горизонте появилась симпатичная девушка Тамара из экспертно-криминалистического подразделения РОВД. Глаза не заметно все же закрылись и он окунулся в царство Морфея.
        На следующий день с утра Женя поехал в отделение милиции Парка культуры. Он вспомнил, как первый раз здесь был с отцом в десятилетнем возрасте. Они тогда катались на колесе обозрения, на других аттракционах, но наиболее сильное впечатление тогда на него произвела комната смеха, где вокруг стояли одни кривые зеркала.
        Одни из них, как линзы увеличивали, другие - уменьшали. В этой комнате всегда стоял смех, когда люди рассматривали себя в искривленных зеркалах.
        Уже во взрослом возрасте Женя с одноклассниками бывал в знаменитой закусочной «Поплавок», где сравнительно недорого можно было выпить кружку пива и взять бутерброд с селедкой.
        Вот и сейчас, проходя мимо той закусочной, у него стала обильно выделяться слюна от нахлынувших воспоминаний. Но, подавив в себе минутную слабость, Женя прошел мимо и вскоре уже входил в отделение милиции. Нилова он нашел сразу и, зайдя в его кабинет, рассказал о цели своего визита. Он молча выслушал Кудрина и, соединившись по телефону с дежурной частью, попросил, чтобы к нему зашел капитан милиции Барышев. Через несколько минут в кабинет быстро вошел человек среднего роста, плотного телосложения с волнистой копной волос.
        - Знакомьтесь,  - это наш оперативник Глеб Барышев,  - сказал Нилов,  - а это - наш коллега, Кудрин Евгений, из Красногвардейского района.
        - Глеб,  - продолжал Нилов, иди вместе с коллегой к себе в кабинет и помоги Евгению отыскать «Тюрю», ты же его хорошо знаешь, похоже, что он и у них засветился.
        Они вышли из кабинета начальника и пошли на улицу, чтобы немного перекурить. Женя коротко рассказал ему о том, что его привело к ним.
        Через несколько минут они вошли в просторный кабинет, где работал Барышев. Женя отметил, что в нем стояло всего два рабочих стола напротив друг друга. На одном конце кабинета стоял высокий шкаф, на другом - огромный двухсекционный сейф.
        - Хорошо тут у Вас, чистый воздух, нет шума,  - сказал Женя.
        - Могло быть и лучше,  - ответил Барышев,  - но и так сойдет. Я этого «Тюрю» знаю давно, он недавно освободился из мест лишения свободы, но до сих пор нигде не работает, а только шляется со своими дружками по шашлычным, да закусочным.
        Барышев подошел к шкафу и достал папку красного цвета.
        - Присаживайся, Женя, за стол моего коллеги, он сейчас в отпуске и изучай досье на этого «Тюрю»,  - проговорил Глеб и отдал папку Кудрину, на которой было написано “Тюрин Валерий Игоревич, кличка Тюря”.
        Раскрыв папку, он увидел фотографию молодого человека с узким подбородком и большими ушами - это был вор-домушник, который за свои тридцать с небольшим лет, дважды был судим за квартирные кражи и освободился из мест заключения всего полгода назад. В деле было также сказано, что после школы, Тюрин выучился на слесаря в ПТУ, но так и не стал работать по этой специальности, предпочтя вольную воровскую жизнь. Проживает с отцом-пьяницей, а мать умерла десять лет назад.
        Женя углубился в изучение досье на Тюрина и внимательно читал каждый документ.
        А вот «свежий» рапорт участкового инспектора Родина,  - произнес Кудрин,  - оказывается позавчера, в пельменной была пьянка, перешедшая в драку; что-то у них там внезапно загорелось в зале, возник пожар - еле погасили. А Иванову - заведующую пельменной, «Тюря» избил и пытался изнасиловать. А от подачи заявления на него Иванова отказалась. Опять же почему?
        - Надо же, а я этого не видел,  - ответил Глеб,  - но этот факт нужно использовать. Давай сходим в эту пельменную, она здесь рядом.
        Через несколько минут они зашли в деревянный одноэтажный домик, на фасаде которого висела перекошенная вывеска «Пельменная». В зале никого не было, лишь у бара стояла толстая моложавая женщина с отчетливым вторым подбородком. Женя сразу обратил внимание на ее лицо: под левым глазом сквозь обильную пудру пробивался огромный синяк.
        - Ну, здравствуй, гражданка Иванова,  - сказал Барышев.
        - Ой, Глеб Сергеевич, заходите,  - напевным голосом проговорила она.
        - Что же ты, Люська, опять хулиганишь, что было позавчера?
        - строго спросил Барышев.
        - Да ничего особенного,  - вяло ответила Иванова,  - справляли день рождения нашей поварихи.
        - Ничего себе день рождения,  - проговорил Глеб,  - чуть не спалили твою богодельню, да еще и драку устроили такую, что самый отборный мат был слышан во всем парке. Я ведь тебя предупреждал, что еще один «залет» и ты лишишься своего «хлебного места». Завтра же напишу представление в трест столовых и ресторанов об антисанитарии и бардаке, который здесь постоянно происходит.
        - Ой, миленький Глеб Сергеевич, не губите, больше не повторится, это все «Тюря» - запричитала Иванова.
        - А кто тебе фингал поставил?  - спросил он.
        - Да этот «Тюря» и поставил,  - мы гуляли тихо и спокойно до того момента, когда он с дружками не заявился. Мало того, что он на халяву нажрался, но еще и поджег зажигалкой скатерть и устроил драку. А меня, гад такой, подловил у туалета и хотел изнасиловать, но я стала сопротивляться он меня и ударил кулаком в глаз. Хорошо, что вовремя участковый инспектор подоспел.
        - Что же ты на «Тюрю» заявление отказалась писать?  - спросил Барышев.
        - Да Вы что, «Тюря» - страшный человек, не хочу я с заточкой в животе в больнице валяться,  - рассердилась Иванова.
        - Ну и, дура,  - пробасил Глеб,  - завтра же напишу представление.
        - Ой, не надо Глеб Сергеевич,  - вновь заголосила Иванова.
        - Ну, тогда слушай, Люська,  - сказал он,  - возьми бумагу, авторучку и пиши заявление на «Тюрю».
        Женя достал из своей папки чистый лист бумаги и авторучку и положил на стол перед ней.
        - А что писать?  - спросила Иванова.
        - Ты что прикидываешься? Пиши заявление в отделение милиции о том, что позавчера в кафе ворвался пьяный гражданин Тюрин, избил меня и пытался изнасиловать,  - проговорил Глеб.
        - Нет, не буду писать,  - резко сказала она.
        - Ну, тогда мы пошли,  - ответил Барышев,  - и можешь сказать прощай этому заведению.
        Они почти уже вышли, когда услышали писклявый голос Ивановой:  - Да уже пишу, только не уходите.
        Они вернулись и увидели, как Иванова старательно выводила свои каракули.
        - Молодец, Люська,  - сказал Глеб,  - я тебе обещаю, что этому заявлению я хода не дам, а лишь постращаю «Тюрю». Он и так будет сегодня арестован за другое дело, так что ты его в ближайшие годы не увидишь. Ну а позавчерашний инцидент я постараюсь не заметить.
        - Ставь число и подпись,  - подсказал Женя, после чего Барышев взял заявление и положил к себе в папку.
        Когда они вышли из пельменной, Глеб многозначительно сказал,  - Вот это будет веским аргументом в разговоре с Тюриным.
        - Ну что, Глеб, надо сегодня брать его,  - сказал Женя.
        - Я думаю, что он вечером обязательно будет в шашлычной, это его место обитания,  - проговорил Барышев.
        Они условились, что Женя к восьми вечера подъедет к нему и они вместе, пойдут на задержание Тюрина. А пока Кудрин быстрым шагом пошел в сторону метро, чтобы побыстрее оказаться у себя на работе.
        А в отделении милиции, где работал Женя, в этот момент закончилось совещание у руководства и сотрудники столпились во дворе. Дым стоял коромыслом и все обсуждали итоги совещания. Кудрин на нем не присутствовал, ибо по поручению Николаева был в это время в отделении милиции Парка культуры.
        - Жень, привет, есть что-нибудь новенькое?  - спросил Слава Андреев, лицо его светилось в улыбке, в последнее время она редко посещала его.
        - Думаю, что тебе удачно удалили зуб?  - спросил Кудрин.
        - Удалили,  - выдохнул Андреев,  - теперь могу улыбаться и с удовольствием слушать твои новые анекдоты.
        - Ну, хорошо,  - сказал Женя,  - по случаю удаления у Славы зуба, расскажу один новый анекдот.
        - Значит так,  - начал он,  - из рапорта участкового инспектора:  - После обыска у самогонщицы Семеновой, я и сержант Кол-басюк никак не могли найти входную дверь. Когда Колбасюк устал и уснул в туалете, дверь я все-таки нашел. Но вот зачем я принес эту дверь в наше отделение милиции, не помню…
        Все, стоящие во дворе, громко рассмеялись, а Слава Андреев даже закашлялся.
        - Все, мужики, нет времени, мне к Николаеву на доклад,  - сказал Женя и направился к кабинету начальника.
        Доложив начальнику итоги поездки в отделение милиции Парка культуры, Кудрин пришел в свой кабинет и устало сел на стул.
        - Опять суматошный день сегодня,  - подумал он,  - а ведь расследование только начинается и вот уже первая удача - найдена брошка. Он вспомнил слова Николаева, что она должна привести к похищенной картине. В суете этих дней Женя совсем забыл о пуговице, найденной в квартире Ермолаевой. Он снял трубку телефона и позвонил в экспертно-криминалистический отдел.
        - Слушаю Вас,  - ответил приятный женский голос.
        - Добрый день, это Кудрин Евгений из отделения милиции,  - представился Женя,  - а можно позвать Сергея Родина.
        - А он на выезде,  - сказала она.
        - Простите, а кто у аппарата?  - спросил Кудрин.
        - Это Тамара Гареева, эксперт,  - ответила девушка.
        - Эта та самая девушка,  - вспомнил Женя, что понравилась ему с самой первой встречи, и он жаждал вновь ее увидеть, а тут такая удача.
        - У меня к Вам просьба, когда приедет Сергей, пусть позвонит мне по поводу пуговицы, найденной на месте происшествия на Коломенском проезде,  - тихо проговорил Женя.
        - Конечно, я передам ему Вашу просьбу,  - ответила Тамара.
        - Тамара, а можно мне как-нибудь зайти к Вам?  - робко спросил Кудрин.
        - Заходите в любое время, буду рада,  - прощебетала Гареева.
        - Ну, до встречи,  - пробормотал Женя и, попрощавшись, повесил трубку телефона.
        - Как же хорошо, что поговорил с ней,  - подумал он,  - надо будет где-то раздобыть билеты в театр и пригласить Тамару.
        Женя зажмурил от удовольствия глаза и, откинувшись на спинку стула, задремал. Вернул его из дремоты звонок телефона.
        - Это Родин Сергей, ну и работку ты мне подкинул,  - раздался звонкий голос эксперта.
        - А что такое?  - не сразу включился Женя.
        - Пришлось повозиться с пуговицей,  - ответил Родин,  - целый день бился с фрагментарными папиллярными узорами, словно пазлы составлял, но в результате мне удалось их идентифицировать с пальчиками нашей картотеки. Судя по всему, эта пуговица принадлежала некому дважды судимому Тюрину Валерию Игоревичу. Данные на него и акт экспертизы я перешлю через дежурного по отделу.
        - Большое спасибо Сергей,  - ответил Женя,  - с меня причитается.
        - Да ладно тебе, я сейчас очень спешу, будь здоров,  - сказал Родин и повесил трубку телефона.
        Пока Кудрин соображал и оценивал информацию, прошло как минимум минут тридцать, и он даже не заметил, как вошел дежурный офицер и положил ему на стол пакет из РОВД.
        - Надо же, как интересно получается,  - подумал он,  - и брошка по всей видимости находилась у Тюрина, и пуговица, найденная в квартире Ермолаевой, также принадлежит ему - это уже кое-что.
        Женя достал из пакета документы, прочитал их и положил в свою папку, затем вынул пуговицу и положил ее к себе в карман.
        Как было условлено, в восемь вечера Кудрин уже был в кабинете Глеба Барышева.
        - Ну что, Евгений,  - сказал он, пойдем брать твоего «Тюрю».
        - Глеб, а можно я позвоню своему начальнику?  - попросил Женя,  - а то я забыл его предупредить, чтобы вечером сюда пришла наша машина.
        - Конечно, звони,  - ответил он.
        Женя быстро набрал Николаеву и тот заверил его, что предупредит об этом дежурного офицера.
        Минут через десять они уже подъезжали к одноэтажному деревянному зданию с вывеской «Шашлычная «. Оно как под копирку было похоже на «Пельменную», где они были сегодня утром.
        Глеб вошел первым, а сзади него семенил Женя. Остановились в прихожей и Барышев, осмотревшись, утвердительно кивнул головой.
        - Видишь за угловым столиком двух мужчин, так тот, что справа - «Тюря» - тихо сказал он. Женя присмотрелся и увидел широкоплечего немолодого мужчину с лысой головой в закатанной по локоть рубашке. Он что-то эмоционально говорил человеку, сидящему напротив.
        Они быстро подошли к этому столику.
        - Здорово Тюрин, а мы за тобой,  - сказал Глеб.
        - Что надо начальник?  - развязно парировал Тюрин.
        - Ты нам нужен, любезный, давай, поднимай свою задницу и пойдем в отделение милиции,  - повторил Барышев.
        - Никуда я не пойду, ты что не видишь - отдыхаем мы с товарищем и никого не трогаем,  - проговорил «Тюря».
        - Я что-то не так сказал?  - громко сказал Глеб.
        С соседних столиков люди как-то с опаской посмотрели в их сторону.
        - Спокойно товарищи, мы из милиции,  - сказал Женя.
        - Тюрин весь как-то напрягся, покраснел, со злостью резко схватил правой рукой, лежащую рядом вилку.
        - Не дури, Тюрин, у меня же ствол с собой,  - отрезал Глеб и, подойдя к нему, схватил за воротник рубашки и вытащил его из-за стола. И тут, Женя обратил внимание на пуговицы его рубашки: они были белого цвета с черной окантовкой, точно такие, как и та, лежащая в кармане с места происшествия.
        Глаза у Тюрина налились кровью, он замычал, но видя, как Женя зашел за его спину, держа руку в кармане, выбросил вилку на пол и с ненавистью спросил,  - За что забираете?
        - Потом все узнаешь «Тюря»,  - грозно пробасил Барышев,  - а сейчас пойдем в отделение милиции, ну а твой товарищ пускай продолжает отдыхать, мы к нему ничего не имеем.
        Они втроем вышли из «Шашлычной» и направились в сторону отделения милиции.
        В кабинете Глеб слегка обыскал Тюрина и попросил того присесть на стул прямо перед его столом, а Женя расположился рядом с Барышевым.
        - За что забрали?  - повторил Тюрин.
        - А за то, что «подвигов» ты много совершил в последнее время,  - сказал Глеб.
        - Чего?  - растянуто проговорил «Тюря»,  - я же говорил, что сейчас ни при делах.
        - При делах, при делах,  - ответил Барышев.
        - Расскажи Тюрин, каким образом у тебя оказалась брошка с танцующей балериной?  - Женя вынимал из папки брошку, изъятую у «Артиста».
        - Не помню никакой брошки,  - скосил глаза Тюрин.
        - А ты внимательно посмотри,  - повторил Кудрин, показывая ему брошку.
        - Слушай, начальник, не гони фуфло,  - заиграл желваками Тюрин и зло сплюнул на пол.
        - Прекрати плевать, здесь тебе не улица, отвечай на поставленный вопрос,  - повысил голос Барышев.
        - Ничего не буду говорить, не «вешай» на меня цацку,  - проворчал Тюрин.
        - А вот это - объяснение известного тебе «Артиста», который написал, что выиграл у тебя ее в карты несколько дней назад,  - сказал Женя. Он вынул его из своей папки и показал Тюрину.
        Наблюдая за уловками Тюрина, Женя вдруг вспомнил, как еще в школе милиции, преподаватели говорили, что при опросе подозреваемого в преступлении, нужно стараться добиться бесконфликтных ситуаций. Важно, чтобы он признал объективно установленные факты и был готов дать признательные показания.
        - А вот, Валера, еще объяснения двух человек, с которыми в тот вечер ты играл в карты в подвале пункта приема макулатуры,  - не спеша проговорил Кудрин,  - они пишут, что тоже видели, как ты ставил на кон эту брошку.
        Было заметно, как глаза Тюрина заметались из стороны в сторону, а руки нервно цепляли колени.
        Ну, признаю,  - немного помолчав, сказал Тюрин,  - нашел ее неделю назад на улице.
        - А на какой улице, случайно не на Коломенском проезде?  - уточнил Женя.
        - Не помню, нашел и все тут,  - он стоял на своем
        - А вот я тебе скажу, что ты ее «нашел» в квартире на Коломенском проезде,  - проговорил Кудрин,  - ну-ка отверни рукава рубашки.
        Тюрин, не совсем понимая просьбы, раскатал оба рукава своей рубашки и Женя увидел, что на правом рукаве отсутствовала пуговица.
        - А теперь смотри сюда,  - Женя и вынул из своего кармана точно такую же пуговицу, какие были на рубашке «Тюри»,  - это ее ты потерял в квартире на Коломенском проезде.
        - Да мало ли на свете таких пуговиц, да и мужиков много ходят в таких же рубашках с похожими пуговицами,  - попытался возразить Тюрин.
        - Да нет, «Тюря», пролетаешь ты как фанера над Парижем,  - с улыбкой ответил Женя,  - криминалистическую экспертизу еще никто не отменял, на ней твои пальчики засветились. А вот и акт экспертизы, где все четко сказано, что пуговица принадлежала именно тебе.
        Женя достал из своей папки акт экспертизы и показал его Тюрину.
        - Ничего не знаю, и говорить не буду,  - вдруг, сказал он и отвернулся от Кудрина.
        - Ну что, теперь мой выход,  - сказал, улыбнувшись Барышев, и достал из своей папки заявление Ивановой.
        - Вот здесь в заявлении некой гражданки Ивановой Люськи сказано, что ты ворвался в «Пельменную» в пьяном виде, где праздновали день рождение повара и устроил скандал,  - проговорил он,  - но тебе показалось этого мало, ты избил ее и пытался изнасиловать.
        - Что?  - зарычал Тюрин,  - брехня все это, она сама меня первая ударила.
        - Первая ударила,  - передразнил его Барышев,  - ты ведь Тюрин имеешь две ходки в зону и наверняка можешь представить себе, каково будет там с такой статьей.
        - Да мы уже с ней как полгода гуляем и написала она из-за злости,  - озираясь по сторонам, цедил сквозь зубы разъяренный Тюрин.
        - Ну, со злости или нет, а заявление есть,  - ответил Глеб,  - и еще есть рапорт участкового инспектора, который видел тебя с Ивановой у туалета. Тут написано, как она рыдала от боли после твоего удара в глаз и порванное платье ее также говорит, что так оно и было.
        Тюрин весь сжался, голова свесилась вниз, пот ручьями лил с его немытой лысины.
        - Хотя у тебя есть альтернатива,  - громко сказал Барышев,  - ты колешься про квартиру на Коломенском проезде, рассказываешь, кто тебе заказал ее. Да, именно о заказчике, так как тебе видимо было сказано взять со стены только картину, но ты же «Тюря» вор, и не мог ты устоять перед брошкой и деньгами. Ну, а если ты все подробно расскажешь, то я не буду пускать в ход это заявление, а ты всего лишь пойдешь в зону за кражу. Люська твоя, с самого утра пороги обивает и просит вернуть ей заявление.
        - А где гарантия, что Вы ей заявление отдадите?  - недоверчиво спросил Тюрин.
        - Да никакой гарантии тебе никто давать не будет,  - разозлился Барышев, а впрочем, пошел ты куда подальше.
        Глеб позвал дежурного офицера и попросил отвести «Тюрю» в камеру.
        - Все, разговор окончен, пойду регистрировать заявление,  - сказал он.
        - Стойте, стойте, я все расскажу, только не делайте этого,  - упавшим голосом просил Тюрин.
        - Одумался, это правильно,  - сказал Глеб,  - давай рассказывай.
        - Первый раз пошел я на зону за кражу в Брянскую колонию для несовершеннолетних еще в 1940 году,  - начал говорить Тюрин,  - когда началась война, немцы очень быстро стали наступать и тут случилась неразбериха: конвойные куда-то подевались, мы вырвались на волю и побежали в лес. Я, и еще два кореша, набрели на заброшенный хутор и недели три отсиживались там, питаясь ягодами и грибами, этого добра в лесу много было. Но потом все же решили идти, чтобы раздобыть провиант. Путали мы очень долго, пока не вышли к какому-то селу и очень обрадовались. Но наша радость оказалась преждевременной, на дороге у села нас окружили полицаи. Мои кореша побежали было в кусты, но полицай с огромной красной мордой и косыми глазами, хладнокровно расстрелял их из автомата. У меня тогда отказали руки и ноги; я стоял как вкопанный, а тот полицай наставил на меня свой автомат и готов был нажать на курок.
        И в этот момент один из полицаев вскрикнул:  - Да это же «Тюря», мы с ним вместе чалились на зоне! Мордатый полицай медленно опустил свой автомат и посмотрел на меня своими косыми глазами, а потом проговорил,  - Это другое дело, живи пока, но должен мне будешь. Никогда не забуду этого злого и пронзительного взгляда. Потом меня повели в село и заперли в какой-то хате. Тот парень, который узнал меня, принес молока и хлеба и я, наконец, по-настоящему поел за эти недели. Ты слушай Мирона, он главный здесь и с ним не пропадешь,  - сказал он мне про того мордатого полицая.
        - На следующий день,  - продолжал Тюрин,  - Мирон стал допрашивать меня, а в конце предложил пойти на службу в полицию, чтобы вместе, как он говорил, «уничтожать красных», после чего дал мне подписать какую-то бумагу. Я даже не видел, что подписываю, так как его грозный вид и лежавший на столе автомат не оставил мне иного пути. После этого Мирон ушел и меня на какое-то время оставили в покое, а ночью - я удрал от них из этого села и больше с ними не встречался. Я опять бродил в лесу несколько дней, пока не увидел в глухой чаще небольшую хижину. В ней находился пожилой бородатый мужик, который сказал, что до войны он работал в этих местах лесничим. А потом, когда пришли немцы и все разбежались, он, не долго думая, захватив кое-какой провиант, подался в эту хижину. Он тогда был удивлен моим приходом, потому что кругом было болото, и тропу знал только он: повезло мне тогда, не сгинул в болоте. Больше года я прожил в этой хижине, однажды завалили лося, и мяса нам хватило надолго. Ну, а потом я все же ушел, мужик провел меня своей тропой через болото, я пошел к грохочущей вдали канонаде выстрелов.
Дорога меня вывела в партизанский отряд батьки Прохора. Я тогда командиру отряда честно про все рассказал: и про судимость, и про полицаев, и про хижину в лесу. Почти год я был в отряде, несколько раз участвовал в боях, даже был легко ранен в ногу. В отряде мне выписали временные документы, что было необходимо в то время. Война уже пошла на запад и однажды, во время сильной авиационной бомбардировки, какое-то необъяснимое чувство «воли» вновь мной овладело, я рванул в лес и убежал. Ходил, бродил долго, пока не забрел в полуразрушенное село. Там вообще никого не было, я и просидел в одном из домов еще где-то полгода, благо в подвале нашел оставленные кем-то овощи и крупу.
        - Я от бабушки ушел, я от дедушки сбежал,  - проговорил Женя.
        - Продолжай,  - пробасил Барышев.
        - Потом осел я в подмосковном Загорске, устроился рабочим на плодоовощную базу,  - продолжал Тюрин,  - а со временем перебрался в Москву. Там как раз людей набирали на стройку, вот и стал работать на подхвате. Где-то через пару лет, по рекомендации знакомого кореша, меня взяли на склад в Краснопресненский универмаг. Там и работал, пока не попался на краже вещей и очередная зона. Полгода назад откинулся из зоны и приехал домой и вот, на той неделе, вдруг, является ко мне тот самый Мирон, который чуть не убил меня тогда в лесу. Он напомнил мне о моем долге перед ним и, о подписанном мною согласии сотрудничать с немецкими властями. После чего приказал мне залезть в квартиру на Коломенском проезде, взять оттуда картину и отдать ему, при этом он дал адрес этой квартиры.
        - А как ты узнал, какую именно картину надо было взять, ведь там их много висело?  - вопросительно взглянул на него Женя.
        - А Мирон мне дал фотографию, на которой была видна именно она,  - ответил Тюрин.
        Он вытащил из заднего кармана брюк помятую фотографию и протянул ее Кудрину. Женя посмотрел на нее и замер, это была такая же фотография, которую вынула из своего альбома Ермолаева, лежащая сейчас у него в папке.
        - А дальше что?  - потребовал Барышев.
        - А дальше,  - ответил Тюрин,  - я одел резиновые перчатки, зашел в ту квартиру, благо замок был хилый и легко открылся. Потом снял со стены картину, а затем в шкатулке нашел еще брошку и деньги, положил их к себе в карман и вышел из квартиры. А на следующий день у метро Октябрьская мы встретились с Мироном и я отдал ему эту картину.
        - А брошку в карты проиграл?  - спросил Женя.
        - Было дело, поставил ее на кон и проиграл,  - ответил он.
        - Теперь скажи, как выйти на Мирона?  - напирал Барышев.
        - Да я ничего про него не знаю - замялся он,  - Мирон как снег на голову на меня свалился.
        - Вспоминай, вспоминай «Тюря», это очень важно,  - настаивал Глеб.
        - Ну, он как-то еще при первой встрече обмолвился, что где-то на складе «Военторга» промышляет,  - пробормотал Тюрин.
        - А какие его приметы?  - спросил Кудрин.
        - Я уже Вам говорил, что он плотного телосложения, нос картошкой и косыми глазами, на вид - лет шестьдесят, волосы седые,  - нехотя ответил Тюрин.
        - Ну, хорошо, заканчиваем,  - Барышев протянул Тюрину листок бумаги и авторучку,  - напиши все то, что нам сказал, за исключением твоих военных похождений. Эта лирика пока не нужна, напиши только о картине и встречах с этим Мироном.
        Барышев вышел из кабинета, а Женя еще полчаса просидел на своем стуле, пока Тюрин не написал свое объяснение. Бегло прочитав, Кудрин положил его в свою папку.
        Уже совсем стемнело, когда Женя и Тюрин в сопровождении Барышева вышли на улицу, где их уже ждал милицейский газик.
        Поблагодарив Глеба за помощь, Женя повез задержанного в свое отделение милиции.
        На следующий день он первым делом отправился к Николаеву на доклад о проделанной работе. Павел Иванович внимательно слушал его, не упуская ни одной детали из его доклада.
        - Мне уже дежурный доложил о задержании Тюрина,  - с улыбкой сказал он,  - молодец Женя, расколол все же его. Человек с таким уголовным прошлым трудно идет на контакт, но Вы вместе с Барышевым виртуозно прижали его к стенке. Теперь об этом Мироне. Здесь дело более серьезное и требует подключения работников КГБ. Я созвонюсь с ними и сообщу обо всем, что ты рассказал.
        С этим Женя вышел из кабинета начальника и пошел к себе. Когда сел за свой стол, мысли стали вихрем проноситься в его голове.
        - Так чей же был фотоаппарат, которым снимали в квартире у Ермолаевой? К примеру, если это был фотоаппарат Паулы, значит, именно она делала фотографии, а если он принадлежал третьей присутствующей итальянке, значит, та делала фотографии. Каким же образом аналогичная фотография попала в руки к Мирону. Что между ними общего?
        Эти вопросы, которые Женя сам себе задавал, сверлили его мозг и он, пока, не мог дать на них какой-то вразумительный ответ. Женя схватил трубку телефона и набрал номер Ермолаевой.
        - Слушаю Вас,  - раздался в трубке женский голос.
        - Добрый день, Нина Николаевна,  - это Кудрин из отделения милиции. Напомните, пожалуйста, чьим именно фотоаппаратом тогда снимали в Вашей квартире?
        - Это был фотоаппарат Паулы,  - ответила Ермолаева,  - она всегда берет его с собой, чтобы запечатлеть красоты того или иного города. А в чем проблема?
        - Этого я Вам пока сказать не могу,  - ответил Женя и, попрощавшись, положил трубку телефона.
        - Значит, фотографии сделала именно Паула,  - рассуждал Кудрин,  - если подумать логически, то одну фотографию она подарила Ермолаевой, а другие могла отдать любому человеку. Но как связать эту Паулу и Мирона, каким образом она могла передать ему точно такую же фотографию, как у Ермолаевой?
        Размышления Кудрина прервал зашедший в кабинет Слава Андреев, который, улыбаясь, произнес,  - Ну, Женька, молодец, размотал свое дело, а я уже думал, что это очередной «висяк». Все в отделении только об этом и говорят.
        - Спасибо Слава, но картина еще не найдена,  - развел руками Женя.
        - Ну, там, дело техники, я думаю, скоро отыщешь,  - приободрил товарища Андреев.
        Второй день Слава светился от того, что зуб, наконец, у него вырвали и он со всеми это обсуждал. Вот и сейчас, он не преминул подчеркнуть, что как же хорошо, когда не болят зубы.
        - Ты Слава особо не радуйся,  - с улыбкой проговорил Кудрин,  - зубы даются бесплатно человеку два раза в жизни, на третий - надо платить.
        - Да будет тебе каркать,  - замахал руками Андреев,  - ты лучше мне дай свой бинокль на воскресенье. Мы тут с ребятами из райотдела решили на охоту съездить. А я тебе за это, дам на сегодня два билета в театр, так как моя подруга заболела и отказалась идти.
        - Ого! А в какой театр?  - Женя не ожидал.
        - В театре на Таганке сегодня будет спектакль «Час пик,  - торжественно парировал Слава. Таганка - это был не просто театр - это было легендарное место в Москве, куда попасть было просто не возможно, даже за деньги.
        - Согласен,  - выпалил Кудрин, он подошел к сейфу, вынул бинокль и отдал его Андрееву. А Слава достал из кармана сложенные два билета и вручил их сгорающему от нетерпения Жене.
        Это была удача и, как только Слава вышел из кабинета, Кудрин тут же набрал телефон экспертно-криминалистического отдела.
        - Слушаю,  - пропел мелодичный голос Гареевой.
        - Это я, Женя Кудрин,  - ответил он,  - могу я поинтересоваться, а что Вы делаете сегодня вечером?
        - Пока у меня нет планов на вечер,  - Тамара явно смутилась.
        - В таком случае я Вас приглашаю сегодня в театр, у меня есть два билета в театр на Таганке,  - Кудрин воображал себя волшебником.
        Давно Женя не проводил такого замечательного вечера. С Тамарой оказалось легко и просто в общении, они сразу же стали понимать друг друга, будто были давними знакомыми. Не было ни неловкого молчания, ни утомительного разъяснения каких-то событий. Тамара обладала удивительным даром мгновенно снимать скованность, а Женя в свою очередь попытался показать и свое остроумие, и свое глубокомыслие. Кудрин впал в блаженное состояние влюбленности и был счастлив.
        После вечера, проведенного с Тамарой, Женя буквально порхал, даже дело о краже картины отошло на задний план. Он пришел на работу с радостным чувством и даже по своей инициативе рассказал коллегам по работе несколько новых анекдотов.
        Звонок Николаева привел его в рабочее состояние, начальник просил его зайти. Когда он зашел к начальнику, то увидел сидящим рядом немолодого человека с густыми седыми волосами.
        - Знакомься, Женя,  - майор, Костюк Михаил Иванович, из нашего районного КГБ,  - представил сидящего Николаев,  - расскажи ему подробно о своем расследовании и акцентируй внимание на том полицае.
        В течение получаса Кудрин старательно рассказывал о расследовании, стараясь ничего не упустить.
        - Ну, что же,  - сказал Костюк,  - мы займемся этим Мироном, и перевернем весь «Военторг». Не всех еще фашистских прихвостней настигла кара за содеянное и, как показывает практика, некоторые, сменив фамилию, залегли «на дно. Но рано или поздно мы все равно находим их и предаем суду.
        - У нас с Вами теперь общая задача,  - продолжал майор,  - у Вас - вернуть картину, у нас - выявить предателя. Поэтому будем координировать свои действия и, я прошу теперь, без меня в отношении Мирона, ничего не предпринимать.
        - Я понял,  - четко и коротко ответил Кудрин.
        - Вечером следующего дня его снова вызвал Николаев и сообщил, что завтра в пять часов утра ему нужно будет прибыть в районный отдел КГБ в девятый кабинет к майору Костюку. Утром он планирует задержать того полицая и, поскольку ты ведешь это расследование, ты тоже будешь в этом участвовать. Утром я пришлю за тобой нашу дежурную машину.
        - Только будь там поосторожней,  - продолжал он,  - и возьми свое табельное оружие.
        Выйдя от начальника, Женя пошел к себе в кабинет. Он сел за свой стол и уставился в окно, за которым уже начали сгущаться сумерки сентябрьского вечера и задумался. Думал он не о суетных вещах, не о личных проблемах, и даже не о тех папках с делами, которые скопились у него на столе, а думы скорее походили на размышления.
        Женя мучительно задавал себе вопрос, почему человек идет на преступление против другого человека. Ведь он сознательно выбирает злой умысел, прекрасно понимая, что ничего хорошего тому человеку это не принесет. Но почему? Видимо, чтобы удовлетворить свои корыстные желания. Он вдруг подумал, что с понятиями добра и зла люди знакомы с раннего детства; родители практически каждый день объясняли, что такое хорошо и что такое плохо. Как прекрасно об этом писал Маяковский! А далее по жизни, человек иногда оказывается в ситуации, когда нужно осознанно выбирать между белым и черным, между добром и злом. И некоторые люди, для удовлетворения своих желаний, совершают злые поступки.
        Вот сейчас, он неожиданно осознал для себя весь позитив того, что люди вышли из пещер, создали государство, настроили городов и укрылись в их скорлупе. Цивилизация - это хорошо! Но, к сожалению, мы еще не стали цивилизованными людьми. Вот и, Тюря, вроде грамотный человек, окончил школу, отучился на слесаря и говорить умеет правильно, но замашки корыстного человека проявились у него по полной программе. Ну не может он пройти мимо того, что плохо лежит, словно бес, сидящий у него внутри, заставляет его красть для своей похоти. Высшая степень эгоизма - вот тебе и развитие человечества,  - думал Женя,  - вот тебе и прогресс!
        Ход его мыслей прервал дежурный офицер, который зашел в кабинет и передал ему целый ворох документов от начальника с визой «К исполнению» - новые поручения от Николаева.
        На следующий день Женя встал очень рано и не завтракая, вышел на улицу, где его ждала дежурная машина. Как и было условлено, он ровно в пять часов утра явился в кабинет к майору Костюку.
        - Значит так, товарищ Кудрин,  - сказал он,  - сформирована оперативная группа по задержанию Мирона Куриленко и тебя мы тоже включили в нее. Будем брать его сейчас на квартире. Этот подлец скрывался под фамилией Лопатин, позже все расскажу. А сейчас запомни - никакой самостоятельности, выполняешь только мои указания.
        - Понял,  - четко по-военному ответил Кудрин.
        Они вышли на улицу, где к ним присоединились еще три человека в штатском и сели в стоящий у подъезда неприметный УАЗ.
        Когда они приехали и вышли из машины, Женя увидел перед собой стандартную пятиэтажку на Мытной улице. Они вошли в подъезд и остановились у квартиры номер два на первом этаже.
        Майор нажал на кнопку звонка и через несколько минут хриплый голос спросил,  - Кто там?
        - Откройте побыстрее, у ваших соседей возгорание проводки, нужна помощь,  - майор старался говорить спокойно, чтобы не спугнуть.
        Дверь на половину открылась и майор, резко распахнув ее, вошел в прихожую. Все увидели - перед ними стоял пожилой человек в тапочках, уютной серой пижаме и смотрел на них испуганными глазами. Они зашли в единственную комнату квартиры и майор на всякий случай взял его за руку.
        - Позвольте, кто вы?  - опешил Мирон и страшная догадка отразилась на его лице.
        - Геннадий Лопатин, он же Мирон Куриленко, Вы арестованы за пособничество фашистам и убийства советских граждан,  - громко проговорил майор, предъявляя свое удостоверение личности.
        Вы меня с кем-то перепутали,  - медленно и отчетливо проговорил Куриленко.
        - Да нет, Мирон, тебя по фотографии опознал командир партизанского отряда и еще один человек, которого ты чуть не расстрелял в сорок первом году, но убил его товарищей,  - жестко подытожил майор.
        Куриленко, вдруг, проворно выхватил из кармана брюк пижамы небольшой пистолет и направил его прямо на майора. Женя, стоявший рядом, среагировал мгновенно - со всего размаха он прыгнул на него и вцепился в руку, тем самым прижал пистолет к его ноге. От неожиданности пистолет выпал из руки Куриленко, а подбежавшие оперативники быстро скрутили ему руки и одели наручники.
        Женя, еще разгоряченный от схватки, встал у стены, поправляя свою рубашку, выскочившую из-под брюк.
        - Спасибо Евгений,  - тихо произнес майор и подобрал с пола лежащий пистолет.
        - Смотрите ка, а ведь немецкий браунинг,  - также тихо проговорил он.
        Куриленко тяжело вздохнул, опустил голову и попятился к стулу.
        - Я знал, что когда-нибудь это случится,  - с дрожью в голосе сказал он,  - да, я служил тогда у немцев, а куда было деваться?
        - Все люди в это время шли на фронт, защищать Родину,  - встрял Кудрин
        - У нас с тобой Мирон еще будет много времени, чтобы за жизнь поговорить, а сейчас расскажи лучше о картине, которую для тебя украл Тюрин,  - не выпуская из рук пистолета, потребовал майор.
        Мирон заерзал на стуле, не ожидал он этого вопроса.
        - Вроде месяц назад это было,  - нехотя начал,  - ко мне домой позвонили, а когда открыл дверь, увидел пожилого человека в светлом костюме и широкой белой шляпе.
        - Не узнаешь, Мирон Куриленко?  - просверлил он меня взглядом.
        - Я пригляделся и к своему ужасу узнал майора Штольца из школы абвера, свалился он на мою голову,»как черт из табакерки»,  - продолжал Куриленко,  - тогда в сорок втором году меня из полиции по какой-то причине направили на подготовку в школу абвера.
        - Ну, об этом мы еще поговорим, ты давай про картину,  - сказал майор.
        - Так вот этот Штольц приказал мне взять эту картину из квартиры, и адресок подкинул,  - продолжал Куриленко,  - и еще дал мне фото, на которой были две женщины, а на заднем фоне была отчетливо видна, висевшая на стене картина какой-то балерины. Мне срочно нужен был исполнитель. Я вспомнил «Тюрю». Всего год назад он мне случайно попался в шашлычной в Нескучном саду. Вот тогда-то я и сказал ему, чтобы он мне эту картину достал. Я еще адресок дал и фотку, чтобы он знал какую картину нужно взять, ведь там и другие могли бы висеть.
        - А где она сейчас?  - спросил Кудрин.
        - У меня, возьмите в письменном столе, в верхнем ящике, тот немец обещал, что будет в Союзе и придет ко мне за ней первого сентября, то есть через неделю.
        Женя подошел к столу, выдвинул ящик и вынул небольшую картину с изображенной балериной. Это была именно та картина из квартиры Ермолаевой, за которой он эти последние дни гонялся и, наконец, нашел.
        Ну, хорошо, товарищ Кудрин,  - сказал, обратившись к Жене, майор,  - акт изъятия картины мы составим сами, а сейчас берите ее и поезжайте к себе на работу, на этом Ваше участие завершено.
        Конечно, Жене было интересно остаться, ведь он впервые участвовал в такой операции, но, увидев грозный взгляд майора, быстро вышел из квартиры.
        На работе он подробно рассказал Николаеву о задержании Куриленко и положил ему на стол картину.
        - Молодец Женя,  - не сдержался от похвалы Павел Иванович,  - буду ходатайствовать о твоем поощрении,  - а картину и брошку мы вернем Ермолаевой после завершении всех следственных действий.
        Кудрин вышел от начальника в хорошем настроении с чувством выполненного долга, а через неделю, приказом начальника РОВД за хорошие показатели в работе, он был награжден командирскими часами.
        А еще через две недели его пригласил к себе Николаев и когда Кудрин зашел в кабинет, то увидел сидящим рядом с ним майора Костюка. Тот еще раз поблагодарил Женю за проявленное мужество при задержании опасного преступника и спасении его жизни. Он ничуть не стеснялся высокопарных выражений и говорил так, что Жене стало даже неловко.
        - Так вот, Евгений,  - майор перевел разговор на рабочий лад,  - искусствовед Загорский как в воду глядел. Действительно, вторая картина, написанная Модильяни, на которой была изображена балерина Лаевская, пропала из Лувра во время войны. Мы просто убеждены, что это дело рук этого Штольца. Косвенно мы узнали, что он еще до войны начал коллекционировать картины известных художников. Так вот, уже после войны он задумал отыскать вторую картину Модильяни, подаренную им Ольге Лаевской. Штольц непосредственно в боевых действиях участия не принимал, поэтому ему удалось избежать наказания, как и некоторым другим сотрудникам абвера. А осел он после войны сначала в Аргентине, а затем перебрался в ФРГ.
        Однажды, будучи в Италии, в гостях у бывшего сослуживца, он увидел фотографию, стоявшую на комоде в комнате дочери. На ней была запечатлена дочь сослуживца с какой-то женщиной. И вдруг взгляд его упал на задний фон фотографии; он обомлел, увидев висевшую на стене картину, фотографию которой он видел в альбоме той выставки. У него не осталось сомнений - это именно та самая картина Модильяни, которую он безуспешно искал все годы. И вот тут Штольц проявил все качества профессиональной ищейки: он поднял все связи, выяснил через знакомого дипломата точный адрес Ермолаевой, выяснил график гастролей Большого театра. Ну, а потом - дело техники: приехал туристом в Москву, нашел Куриленко и под угрозой разоблачения приказал ему выкрасть эту картину.
        - Мы задержали Штольца на его встрече с Мироном,  - продолжал майор,  - он нам кое-что рассказал, но каким образом отыскал Куриленко, отвечать отказался.
        - А Вы арестовали этого немца?  - спросил Женя.
        - Да нет, опросили и отпустили,  - ответил Костюк,  - предъявить ему обвинение в соучастии в краже картины - гиблое дело, а признание Куриленко, грамотный адвокат квалифицирует как оговор иностранного гражданина. Зато предатель получит по заслугам, его арестовали, идет следствие, а суд, несомненно, определит ему меру наказания.
        - И еще,  - продолжал майор,  - наше руководство выражает Вам товарищ Кудрин благодарность за помощь органам КГБ в поимке опасного преступника, а от себя лично - за спасение моей жизни. Разрешите преподнести от имени нашего руководства скромный подарок.
        Он передал Жене небольшую серую коробочку, открыв которую он увидел командирские часы.
        - О, как!  - воскликнул Женя
        - Что-то не так?  - спросил майор.
        - Да нет, спасибо большое за подарок,  - засмущался он.
        - Молодец Женя,  - проговорил и Николаев,  - раскрыл преступление «по горячим следам», не каждый день такое происходит.
        Кудрин еще раз поблагодарил за подарок и вышел из кабинета.
        Вот так Кудрин оказался счастливым обладателем сразу двух командирских часов, причем одного и того же черного цвета, словно инкубаторских.
        Когда Женя зашел в свой кабинет, он увидел неожиданную картину: Слава Андреев резал хлеб, Блинов чистил колбасу, а Лева Ерихин как самый старший из оперативников, открывал бутылки с портвейном.
        - Женька, проходи, тебя только и ждем,  - радостно проговорил Блинов.
        У оперативников уголовного розыска издавна была традиция отмечать раскрытие знаковых преступлений всем коллективом.
        - Поздравляю Женя,  - сказал Ерихин,  - молодец, раскрыл по «горячим следам».
        - Почти «по горячим следам», ведь прошло несколько дней - поправил Женя; он сегодня уже второй раз слышал эту похвалу из уст уважаемых оперативников.
        - Ну, пускай будет «почти», за твои успехи!  - проговорил он, выпив целый стакан вина и, торжественно поднял пустой стакан над головой.
        Они выпили, закусили, потом еще выпили и еще закусили; все коллеги старались сказать Жене что-то приятное и, ему от этого было очень хорошо на душе. Дальше разговор плавно переключился на тему, кто из известных людей отправляется на пенсию, кого повысили в должности, кто получил новое звание. Это была «обязательная» программа всех посиделок коллег по работе.
        - Мужики,  - вдруг громко сказал Ерихин,  - хватит про эту работу, она уже у меня в печенке сидит, пусть лучше Женя новый анекдот расскажет.
        - Давай, давай,  - подхватили сослуживцы.
        - Хорошо,  - ответил он,  - но только один анекдот, мне нужно идти домой, я отпросился у Николаева. Ко мне родители мои должны приехать и привезти новый холодильник, взамен старого.
        - Милиция арестовала группу мошенников,  - начал Женя,  - продававших поддельные дипломы, но на следующий день они были выпущены на свободу.  - «Недостаточность улик» -, пояснил журналистам доктор философских наук лейтенант Козлов.
        Все дружно рассмеялись, а Женя, попрощавшись, вышел из кабинета и быстрым шагом направился домой.
        Далекие следы случайной улики
        Спускаясь по лестнице в курилку, лейтенант милиции Кудрин чуть не столкнулся с молодой девушкой в светлом легком платье, бойко бежавшей вверх по ступеням.
        - Ой, извини, Женечка,  - запыхавшись, произнесла она. Это была секретарша начальника отделения милиции, где вот уже почти два года правил службу инспектор уголовного розыска Евгений Кудрин.
        - Ах, эти барышни,  - со вздохом, как бы про себя, пролепетал он и вышел на улицу в курилку за зданием, где уже толпились жадные до курева сослуживцы.
        Шум машин с улицы практически не заглушал гвалт сотрудников, вышедших глотнуть воздуха.
        - Привет, Женя,  - заулыбались коллеги,  - есть что-нибудь новенькое?
        - Да вам только дай потравить, наверное, уже не в первый раз курите, хотя еще далеко до полудня,  - миролюбиво пробурчал Кудрин.
        - Хватит умничать, Женя,  - сказал самый старший из стоявших в курилке, мужчина с проседью во вьющихся черных волосах,  - выдай новенькое.
        У Кудрина была интересная особенность, помимо запоминания анекдотов, он удивительным образом подмечал смешные моменты из обыденной жизни и фиксировал их в своем небольшом блокноте, помещавшемся в кармане пиджака. Об этом знали многие сотрудники отделения милиции и, когда собирались в курилке или еще где-то, просили его что-нибудь прочитать интересного из увиденного в серых буднях жизни. Несмотря на свои двадцать пять лет, Женя внешне выглядел совсем юношей - и лицом, и походкой, и фигурой. На его счету пока не было громких дел, и все это, по его мнению, определяло не очень серьезное отношение к нему среди товарищей по работе. Впрочем, сам Женя и не пытался изменить эту ситуацию.
        - Пусть будет, как будет,  - думал он,  - со временем, может быть, и раскроются мои способности как аналитика и сыщика.
        Да и в быту было не очень все устроено; он жил один в однокомнатной кооперативной квартире, купленной родителями.
        Вот и сейчас все просили свежего анекдота и что-нибудь из блокнота.
        - Ну хорошо, один анекдот, пока не погаснет моя сигарета,  - сказал Кудрин.
        Все одобрительно закивали головами и придвинулись ближе к Кудрину.
        - Грузчик винного отдела гастронома Сидорчук, внезапно увидевший после праздников динозавра с сигаретой в зубах, бросил пить, уволился с работы и постригся в монахи,  - громко произнес Женя.
        Все захохотали, а Лев Алексеевич Ерихин, тот самый, с проседью на голове, со смехом произнес:
        - Я вполне представляю себе эту картину. Давай еще, Женя.
        - А теперь из блокнота,  - сказал Кудрин и, достав из пиджака небольшой блокнотик, стал читать:  - Самостоятельная сборка мебели - это процесс, когда муж узнает, что он никакой не «любимый» и не «дорогой», а «хрен безрукий».
        Сослуживцы закашлялись от смеха, а Женя продолжал:
        - Итак, сигарета докурена, поэтому я прочитаю последнее на сегодня. На подъезде дома висело объявление: «Трезвые грузчики с высшим образованием быстро загрузят и разгрузят любые тяжести».
        Под общий хохот к ним незаметно подошел дежурный по отделению милиции и громко сказал:
        - Слава Андреев, к начальству, а Женя Кудрин - на выезд. Там на твоей территории, на Варшавке, у дома 41, киоск «Мороженое» ограбили.
        - Ну вот,  - сказал, улыбаясь, Ерихин,  - сейчас наступит тишина.
        Лев Алексеевич Ерихин по возрасту был старшим из оперативного состава отделения милиции и самым опытным сыщиком. А Женя Кудрин, несколько лет назад закончивший среднюю специальную школу милиции, попал по распределению к ним в отделение, где Ерихин был назначен его наставником. За глаза Женю называли салагой, но, тем не менее, каждый сотрудник хотел подстраховать его, помочь молодому милиционеру разобраться в лабиринтах профессии. Вот и сейчас, когда Женя надевал куртку, Лев Алексеевич тихо произнес:
        - Я понимаю, что это пацаны полакомились, но напоминаю тебе в который раз: обращай внимание на каждую мелочь, на каждый нюанс; в будущем такой навык пригодится. И еще, я тебе уже говорил, что не бывает больших дел и маленьких, бывают преступления, когда нарушается закон, и мы для этого и работаем, чтобы пресекать эти нарушения.
        Женя поблагодарил Ерихина и вышел из кабинета. Ему не очень хотелось в конце дня заниматься таким мелким вопросом, но замечание Льва Алексеевича подбодрило его - мелких дел не бывает.
        Приехав на место происшествия, Кудрин увидел небольшой киоск, который стоял рядом с другим таким же киоском «Союзпечать». Его уже ждала моложавая, шустрая продавщица, которая сразу в двух словах услужливо рассказала, что примерно минут сорок назад двое выпивших молодых парней, проходя мимо закрытого уже киоска «Мороженое», сорвали с петель замок, взяли по несколько брикетов мороженого и ушли. Приметы она назвала, ребята как ребята, ничего примечательного.
        Женя осмотрел киоск изнутри; малюсенькое помещение, везде одни коробки с мороженым, стоящие в небольших холодильных камерах. Никакого беспорядка не было, однако когда он подсветил фонариком пол киоска, то увидел за одной из коробок валявшуюся на полу раскрытую жестяную банку из-под леденцов. Что-то заставило Кудрина нагнуться и осмотреть ее: или назидания Ерихина, или всплывавшие в голове практические семинары школы милиции по тактике осмотра места происшествия.
        Нагнувшись, он увидел, что в банке лежали сложенные пополам бумаги. Аккуратно взяв одну из них, Женя понял, что перед ним иностранная бумажная купюра, а точнее - пять английских фунтов. Он впервые в жизни держал в руках иностранные деньги. Вторая бумажка оказалась такой же пятифунтовой купюрой. Женя аккуратно положил эти купюры обратно в банку и вышел из киоска. В это время подошел участковый инспектор Виктор Иванович Савушкин, немолодой уже мужчина за пятьдесят лет, подводя двух женщин-понятых. Он доложил, что послал дружинника за киоскером, жившим в нескольких остановках на трамвае.
        Женя коротко рассказал Савушкину о своей находке и быстро составил протокол осмотра места происшествия. Минут через двадцать к киоску в сопровождении дружинника нехотя подошел пожилой мужчина, выглядевший замкнутым и недовольным:
        - Дольников я, Павел Петрович, работаю в этом киоске продавцом.
        Бегло осмотрев помещение и убедившись, что практически всё на месте, кроме нескольких брикетов мороженого, он угрюмо возразил:
        - Зря милицию вызывали, незачем и заявление писать!
        Кудрин насторожился. Все-таки мороженщик - лицо материально ответственное, кому охота из своей зарплаты компенсировать недостачу? И пятифунтовые купюры, которые, кроме как в хранилище Сберегательного банка, нигде не найдешь, о них можно разве что в книгах прочитать,  - эти мысли не давали покоя.
        - А что это за коробка тут валялась с иностранными деньгами?  - спросил как бы невзначай Кудрин.
        От него не ускользнуло, что Дольников странно воспринял вопрос и даже не проявил любопытства к факту обнаружения английских денег, а как-то сразу съежился, напрягся.
        - В первый раз об этом слышу, наверное, ее кто-то подбросил.
        Искусственность сказанной фразы навела на мысль, что Дольников врет. Когда протокол был дописан и подписан понятыми, Кудрин, по наитию, дополнительно оформил протокол изъятия банки и найденных купюр. Он со знанием дела аккуратно, как учили, завернул улику в пакет, валявшийся на полу, положил к себе в сумку, предварительно взяв объяснение у продавщицы «Союзпечати», попросил Дольникова подойти завтра к десяти часам утра в отделение, тот утвердительно кивнул головой. Попрощавшись, они разошлись, и Женя поехал на трамвае обратно к себе в отделение милиции.
        Было поздно, никого уже не было, кроме дежурного инспектора уголовного розыска, да и тот был на выезде. Неожиданно дежурный по отделению вспомнил, что еще не уехал Павел Иванович Николаев, заместитель начальника по розыску. Странные находки не давали Жене покоя, и он обрадованно побежал на второй этаж докладывать Николаеву о своих находках.
        Влетая в кабинет и увидев, что тот собрался уходить, Кудрин с порога начал, торопясь, рассказывать о выезде и неожиданных уликах, обнаруженных на месте происшествия. Павел Иванович, чувствуя что-то важное, вернулся за стол, усадил Женю и попросил его начать заново, не торопясь. Внимательно выслушал Женю, а когда тот дошел до демонстрации банки с английскими фунтами, принялся внимательно их разглядывать. Как и салага-подчиненный, Павел Иванович также впервые увидел английскую валюту. Дело начинало принимать серьезный оборот.
        - Ты, Женя, молодец, что все запротоколировал и вещественные документы изъял по правилам,  - похвалил Николаев,  - однако здесь думать надо и сначала поставить в известность дежурного по районному управлению КГБ.
        Оказалось, что в этот день там дежурил его старый знакомый майор Свешников. Немало удивившись сообщению, майор велел ждать и немедленно выехал в отделение милиции.
        Через полчаса майор Свешников уже входил в кабинет; они тепло поздоровались с Николаевым как старые добрые друзья, и Павел Иванович попросил Кудрина рассказать все, как было на месте происшествия.
        Женя не спеша рассказал, боясь упустить каждую мелочь, а когда Свешников увидел иностранные купюры, он долго и внимательно смотрел на них и спросил:
        - Так этот киоскер точно завтра утром придет?
        - Да,  - ответил Кудрин,  - я его попросил к 10 утра подойти, хотя еще раз повторяю - заявления писать он не стал.
        - Ну, в принципе - это наша подследственность,  - сказал Свешников.  - Но пока пусть документы и вещественные доказательства останутся у вас, Павел Иванович, а я доложу своему начальству и, скорее всего, приеду утром для встречи с киоскером.
        На том и решили. Через десять минут, поговорив на дорогу о текущих делах, Свешников уехал.
        Наутро, около десяти часов, в кабинете у Николаева собрались Свешников, Кудрин и участковый инспектор Савушкин. Ждали киоскера. Прошло минут двадцать, но его не было. К половине одиннадцатого Павел Иванович вздохнул, понимая, что вчерашние недобрые предчувствия сбывались, и подвел итоги:
        - Ждать нечего, надо ехать за Дольниковым домой.
        Чувствуя продолжение странной цепочки событий, Кудрин не стал перекладывать черновую работу на участкового инспектора и выехал вместе с Савушкиным за киоскером.
        Они долго звонили в дверь квартиры Дольникова, но им никто не открывал. Наконец, через некоторое время открыла дверь его соседка, видимо, услышав шум на лестничной площадке и разглядев в глазок своей двери настойчивых посетителей. Она подтвердила, что Павла Петровича нет дома. Вчера вечером он пришел очень поздно, оставил ей своего кота и попросил присмотреть за ним несколько дней, сказав, что едет к сестре в Калугу.
        Женя спросил у нее, как часто Дольников ездит к сестре, и, может быть, ей известен ее адрес.
        Соседка на минуту задумалась:
        - Да за все годы он всего раза два к ней ездил и оставлял своего кота на моем попечении,  - ответила соседка. А что касается адреса калужской сестры, тут она ничем помочь не может: не знает.
        Выудить из женщины еще какую-нибудь полезную информацию милиционерам не удалось: соседи редко общались, да и интерес к такому человеку, как Дольников, мало у кого может возникнуть: нелюдимый он, сам по себе, ни семьи, ни детей, хотя и спокойный всегда.
        Поблагодарив женщину за помощь, они вышли из подъезда и поехали на трамвае обратно в отделение милиции.
        На работе их с нетерпением ждали. Когда Женя закончил доклад, воцарилась минутная пауза, после чего Свешников сказал, что забирает все материалы и идет на доклад к своему руководству.
        - Пока еще ничего не случилось,  - тихо произнес Павел Иванович.  - Ну, нашли валюту, ну, уехал человек, возможно, испугался. Нужно денек подождать, а пока попытаться установить в Калуге адрес сестры Дольникова.
        На том и сошлись, после чего Свешников забрал протоколы и жестяную коробку и уехал к себе на работу.
        Спустя два дня Дольников так и не появился, Кудрин занимался своими текущими делами и уже стал забывать о том происшествии, как неожиданно его вызвал к себе какой-то удрученный Николаев и сказал, что через час они едут в районный отдел КГБ.
        У Кудрина было отличное настроение, вчера он передал в следствие законченный материал по краже автомобильных покрышек с автобазы, за что удостоился похвалы самого Льва Алексеевича Ерихина. Редко Лев Алексеевич кого-то хвалил, и Женя был по-настоящему счастлив, что сам лично раскрутил это дело.
        Через полчаса Николаев и Кудрин входили в небольшой кабинет майора Свешникова.
        - Проходите, товарищи,  - официальным тоном сказал Свешников,  - вот какая штука здесь получается, наши эксперты сказали, что эти фунты фальшивые. Дело приобретает необычный оборот, сегодня утром его взяли на контроль в центральном аппарате. Сейчас подъедет сюда полковник Строгов из нашего Главка, я прошу рассказать ему еще раз о происшествии. А что там с Дольниковым?  - спросил он.
        - Да не появлялся он пока,  - ответил Николаев,  - мы сейчас устанавливаем местонахождение его сестры в Калуге.
        Через десять минут твердой походкой в кабинет вошел седоволосый среднего возраста человек:
        - Полковник Строгов Иван Данилович,  - представился он,  - прошу вас все по порядку рассказать.
        Николаев, в свою очередь, представил полковнику Кудрина, и тот с расстановкой, как учил Ерихин, стал рассказывать о происшествии с кражей из киоска, случайной и странной находке и не менее странном исчезновении Дольникова. Строгов внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и тихо произнес:
        - То, что я вам сейчас скажу, товарищи, должно остаться в этом кабинете.
        Все утвердительно кивнули головами.
        Строгов продолжил:
        - В 1941 году в концлагере Бухенвальд немцы отобрали узников, имеющих опыт типографской работы: граверов, художников, каллиграфистов. Их поместили вначале в отдельный барак лагеря Заксенхаузен, а в 1943 году перевели под Гродно, где была оборудована специальная типографская мастерская. Во главе этого всего стоял штурмбанфюрер СС Бернгард Крюгер, чьим именем и была названа секретная операция. К 1945 году в мастерской было изготовлено фальшивок на сумму более ста миллионов фунтов стерлингов, весьма отличного качества.
        Продукция «Бернгарда» использовалась в самых различных целях. Два бумажных завода, один в Судетах, другой в Гродно, были целиком заняты изготовлением бумаги для фальшивых денег. Английские экономисты не без основания полагали, что немцам удалось в какой-то мере насытить английский денежный рынок фальшивками. В 1945 году Английский национальный банк даже был вынужден изъять из обращения часть старых пятифунтовых банкнот.
        - Теперь главное,  - тихо сказал Строгов,  - после стремительного наступления наших войск в 1944 году следы мастерской под Гродно потерялись. По нашим данным, немцы не успевали вывезти готовую продукцию со своих складов и все фальшивые деньги спрятали где-то в Гродненской области. В том же тайнике, вероятно, хранится и архив немецкой агентуры, исчезнувший бесследно накануне наступления нашей армии. В те дни было не до архива и тем более не до фальшивой английской валюты: немцы бежали, сломя голову. Так вот, бежать-то бежали, но об оставленном, видимо, не забыли. Мы практически не знаем людей, участвовавших в операции, и не владеем информацией, которая нам могла бы позволить установить место нахождения тайника, но есть отрывочные данные, что некий обер-лейтенант Крамер с русскими сопровождавшими, следовавшими на двух подводах, останавливались в это время в деревне Стрешнево Гродненского района. Есть показания местной жительницы, что между обозниками, а это были местные полицаи, ночью возникла перестрелка, в ходе которой Крамера убили.
        Почему она возникла и что было дальше, никто не знает, обоз и полицаи исчезли бесследно, оставив несколько трупов, в том числе этого немца. Тут-то мы и подходим к самому интересному: на месте перестрелки жители обнаружили несколько банкнот, деньги были незнакомые и ценности не представляли. Находку передали нашим бойцам. Хорошо, что те тоже сориентировались и, в свою очередь, отдали эти банкноты в СМЕРШ.
        В те дни разбираться с этим было некому и некогда, шло наступление, и найденные банкноты по странному стечению обстоятельств попали к нам в архив.
        Так вот теперь самое основное: банкноты вашего мороженщика те же, что и гродненские из архива, экспертиза показала их идентичность. Мы редко имели дело с фунтами, я не знаю пока, как объяснить это совпадение, но факт остается фактом, теперь это дело приобретает иной аспект.
        Воцарилась тишина, никто не мог ничего сказать, да и мыслей никаких не было.
        - Далее,  - продолжал Строгов,  - нашим руководством принято решение образовать межведомственную группу по расследованию этого дела. Вопрос сегодня согласован с руководством МВД СССР. От вашего ведомства выделен опытный оперативник из московского Главка, в помощь ему я бы хотел включить в состав этой группы и Евгения Сергеевича Кудрина, вашего, Павел Иванович, оперативника, который начал вести это дело.
        Кудрин вздрогнул от этих слов, его первый раз на таком уровне назвали Евгением Сергеевичем.
        - Но он только начал работать,  - возразил Николаев,  - без году неделя как из школы милиции.
        - Вот и хорошо,  - сказал Строгов,  - взгляд не замылен, молодой, задористый.
        - Возражений нет,  - тихо ответил Николаев,  - ему будет полезно сразу таким делом заняться.
        - Вот и хорошо,  - подтвердил Строгов,  - откомандируйте Кудрина завтра же в мое распоряжение.
        Возвращались в отделение милиции в полном молчании. Павел Иванович что-то бубнил про себя, мол, а кто будет заниматься на подведомственной Кудрину территории, и всякое такое. Но в итоге, когда зашли в кабинет к Николаеву, тот обнял Женю и сказал, что надеется на него и что не боги горшки обжигают. Он пожелал по-отечески успехов и попросил зайти ко Льву Алексеевичу для напутствий.
        Целый вечер Женя просидел в кабинете с Ерихиным. Лев Алексеевич по-доброму разжевывал его возможные действия, как поступать в тех или иных ситуациях. В завершение он налил им обоим по стакану водки, они выпили, закусили старым сухарем, который на цепочке был привязан к сейфу и казался вечным, и разошлись по домам.
        Утром Кудрин, как было согласовано, прибыл на площадь Дзержинского. В кабинете у полковника Строгова уже находился моложавый человек, но старше Кудрина.
        - Знакомьтесь, майор Волк Дмитрий Дмитриевич,  - представил его Строгов.  - Ты, Кудрин, поступаешь в его распоряжение.
        - Кудрин Евгений,  - промямлил Женя.
        - Так, мужики, за дело,  - сказал Строгов,  - первое, мне сообщили, что нашли в Калуге адрес сестры киоскера. Фамилия у нее уже, конечно, другая, но немедленно оба выезжайте туда и опросите ее: что она знает о брате. Второе - немедленно дать информацию по всем отделам милиции водного, авиационного и железнодорожного транспорта о приметах киоскера на предмет его задержания. Третье - следует запросить все медицинские учреждения, морги, медицинские стационары о возможном нахождении там Дольникова. На второе и третье вам три часа, а потом - в Калугу. Завтра днем в двенадцать ноль-ноль собираетесь у меня в кабинете. Все.
        - Ничего себе напор,  - подумал Женя,  - но это интересно и даже очень.
        Пока ехали в электричке, Женя и Дим Димыч, как он окрестил старшего по званию и их тандему, успели о многом поговорить. Оказалось, что майор тоже окончил московскую среднюю специальную школу милиции, и учились они, хотя и в разное время, но у одних и тех же учителей. Только у Волка уже была за плечами Высшая школа милиции и он работал старшим опером в МУРе. Женя не хотел отставать и немедленно поделился с Дим Димычем своим планом о поступлении в будущем году на заочное отделение в высшую школу МВД. В общем, контакт был найден, и у Кудрина поднялось настроение.
        Калуга, хотя и была южнее Москвы, встретила их дождем и ветром. Видимо, мелкое дело, каких не бывает, после попадания в центральный аппарат оборачивалось подключением начальства на всех уровнях, потому что на вокзале их ждал кортеж в лице заместителя начальника УКГБ области подполковника Ветрова и заместителя начальника местного УВД полковника Иванова. Быстро добравшись до здания УКГБ, Волк с Кудриным проинформировали о цели своего визита, местные начальники не задавали много вопросов. Аудиенция прошла быстро, и на любезно предоставленной им машине ребята отправились по установленному адресу к Вере Николаевне Рощиной, сестре Дольникова.
        Дверь им открыла довольно пожилая женщина с проседью в волосах и утомленным взглядом, особенно, в общем, ничем не примечательная, каких много можно встретить в очередях и на автобусных остановках. Трудно было бы предположить, глядя со стороны, что у нее может быть семейная тайна. Когда Женя с Димычем рассказали о цели своего визита, она была искренне удивлена. С братом они уже не общались много лет из-за его нелюдимого характера. Последний раз виделись лет пять назад, когда он приезжал на похороны их двоюродной сестры. Вера Николаевна недолюбливала Павла за нелюдимость, закрытость. С родственниками, которых и так мало осталось на этой земле, общаться не хотел, да и к ней самой не испытывал братских чувств. Когда ей сказали, что Павел Николаевич пропал, она даже бровью не повела, только и вымолвила: «Жизнь все расставит на свои места, хоть он мне и брат, но его служба у немцев у меня всегда вызывала отвращение».
        - Да,  - сказал Волк, не показав своего удивления, как будто каждый день приходилось слушать такие откровения, тянувшие на отдельное расследование,  - но ведь он искупил кровью, воевал в партизанах, награды имеет.
        - Пусть так. Но не могу я через себя переступить.  - Чувствовалось, этот разговор ей трудно давался, мало кому приятно сообщать о своих близких подобные вещи, да и жить с этим. Все-таки город не так велик, чтоб затеряться, один узнает - все будут знать, потом костей не соберешь, пальцем будут ходить показывать или за глаза обсуждать. И, видимо, редкие встречи с братом бередили ее старую рану и укоряли об утраченных родственных чувствах.
        - Ну, это вы сурово,  - пытался возразить Женя.
        - Пусть сурово, но что есть, то есть,  - сказала она, тяжело уронив на колени руки.
        - Послушайте, а может у него были друзья какие-нибудь, с кем он мог общаться?  - спросил Женя.
        - Да не было у него друзей,  - ответила Вера Николаевна,  - а хотя погодите, некоторое время тому назад его разыскивал однополчанин один, он приехал в Калугу, пришел ко мне и спрашивал московский адрес Павла. Он сказал, что нашел меня, потому что когда-то брат дал ему мой адрес. Тогда это не показалось мне странным, ну я и дала координаты брата в Москве, все же однополчанин.
        - А какой он из себя?  - спросил Кудрин.  - Может, какие приметы особенные?
        - Да нет, такой же угрюмый бирюк, хотя постойте, у него на лбу большой шрам, и еще я заметила, что на левой руке, кажется, ну, знаете, на запястье, татуировка «Верт». Я почему запомнила, меня же Верой зовут.
        - Ассоциативно,  - подумал Кудрин.
        - Он еще сказал,  - поспешно добавила она,  - что работает где-то в бане в Москве, в Дандунах или Калтунах… и зовут его Степаном.
        - Может, в Сандунах?  - перебил Волк.
        - Может, и в Сандунах, точно не помню, только этот Степан просил, чтобы я передала брату, когда увидимся, где его, однополчанина этого, искать. И ситца на прощанье мне подарил хорошего, этот отрез я до сих пор храню.
        - Спасибо Вам большое, а может, еще чего вспомните?  - пытался дожать невозможное Женя.
        - Да нет, больше ничего не помню,  - ответила Вера Николаевна, давая понять, что устала и хочет закончить неприятный разговор.
        Ничего не оставалось, как попрощаться и уйти.
        Поблагодарив коллег из Калуги, гости сели в электричку и поехали обратно в Москву в приподнятом настроении. Женя почти всю дорогу травил анекдоты, отчего Волк страстно хохотал, и Жене было от этого весело и беззаботно.
        На следующий день они долго, в деталях докладывали Строгову о результатах своей командировки в Калугу, обращая внимание на мелочи, на первый взгляд ничем не заслуживающие внимания.
        Строгов выслушал их, затем кому-то позвонил, и через несколько минут в кабинет вошел среднего возраста человек ничем не привлекательной внешности.
        - Подполковник Разумов,  - представился он.
        - Послушай, Борис Федорович, тебе ничего не говорит слово или кличка «Верт»?  - обратился он к вошедшему.  - Ты же был в партизанском отряде в Белоруссии во время войны?
        - Постойте-постойте, Иван Данилович, так это же зондеркоманда националистов, свирепствовавших во время оккупации Белоруссии в районе Гродно. Сколько на их счету безвинной крови - не сосчитать, отморозки, одним словом, и только.
        - Вот,  - ответил Строгов,  - пасьянс начинает складываться.
        Он коротко рассказал Разумову о человеке с наколкой «Верт» и приказал прошерстить все московские бани и особенно Санду-ны на предмет розыска этого Степана, хотя имя его может быть вымышленным. Срок поставил два дня и не более.
        Женя про себя отметил, что уж очень силен полковник, все у него горит, и от души позавидовал такой хватке.
        - Берите себе, Иван Данилович, в помощники сотрудников нашей группы, коллег из милиции,  - он кивком головы показал на Волка и Кудрина,  - выполняйте, сбор через два дня, как сказал, в десять у меня.
        На следующий день распределились по баням. Женя целый день просидел в Даниловских банях, упарился до предела, оставив на полках не один килограмм, но человека с такой татуировкой не нашел. На следующий день он парился уже на Шаболовке, и так же безрезультатно. Зато приобрел новые знания на предмет, чем березовый веник отличается от хвойного и жигулевское пиво от хамовнического.
        Лишь к вечеру в кабинете Разумова раздался звонок, из которого стало ясно, что нашелся в Сандуновских банях некий гражданин по имени Степан Возняк, у которого на руке была татуировка «Верт».
        - Так,  - сказал кому-то Разумов,  - сразу брать не будем, санкционирую за ним наружное наблюдение. По часам, по минутам дайте мне весь расклад, куда он ходит, с кем встречается.
        - А вам, ребята,  - обратился он к Волку и Кудрину,  - на завтра задание: целый день париться в Сандунах. Вас выведут на Возняка ваши сотрудники: просто наблюдайте, фиксируйте любые его контакты, парьтесь, даже можете и пивка позволить, чему я очень завидую. И никакой самодеятельности, слышите? Ни при каких обстоятельствах,  - завершил Разумов свой монолог. А сегодня, в двадцать два ноль-ноль - совещание у Строгова.
        Когда вышли от подполковника, оба были ошарашены напором и натиском соседней конторы. Волк вообще не находил себе места:
        - С этой парилкой никакой личной жизни! Только договорился завтра встретиться с девушкой, так нет, опять баня, будь она неладна. Я уже отмылся на несколько недель вперед.
        - Знаешь, Димыч, как в том анекдоте,  - сказал, улыбаясь, Женя,  - звонок: «Алло, это баня?» А с другого конца: «Фиганя - это министерство культуры…»
        - Не смешно,  - буркнул Димыч,  - тебе бы поржать, а мне что девушке сказать?
        - Ну, соври, что у тебя оперативное совещание.
        - Да иди ты, в бане, что ли?  - усмехнулся Волк.
        В двадцать два часа они были уже в сборе в кабинете полковника Строгова.
        - Ну, вот что, товарищи,  - строгим голосом сказал Строгов,  - нами установлено, что Степан Возняк, а настоящее его имя Стефан Войтович,  - пособник фашистов, действительно, служил в зондеркоманде националистов, и есть реальное предположение, что он может быть причастен к подготовке схрона обоза в деревне Стрешнево. Вот что, Волк и Кудрин, вы уже «спелись» и вместо завтрашней бани в Сандунах вылетайте-ка утром в Гродно. Там вас встретят наши коллеги, отвезут в пансионат ветеранов войны. В этом пансионате живет Федор Ильич Масевич, ветеран партизанского движения в Белоруссии, он во время войны как раз воевал в тех местах, да и Стрешнево хорошо знает. Подполковник Разумов полагает, что именно он может дать нам недостающую информацию. Поговорите со стариком, заслуги его вспомните, не перебивайте, всё слушайте внимательно. Ему будет приятно, что востребован, может, беседа его наведет на подробные разговоры, а нам это может помочь. Все, вы свободны.
        Все складывалось, как в сказке про щучье веление: с утра уже Волк с Кудриным летели самолетом в Гродно, там уже ждала машина, которая отвезла в город, а оттуда сразу в пансионат.
        Федор Ильич Масевич оказался очень душевным человеком, сразу предложил по сто грамм для знакомства. Кудрин попробовал было отказаться, но Федор Ильич так запротестовал, что деваться было некуда. Сначала сто грамм, потом двести, дойдя до трехсот, Федор Ильич разговорился по полной программе. Он охотно вспоминал все в невероятных подробностях, но когда Волк мягко подвел тему к фашистскому обозу, старик мгновенно посуровел, стало понятно, что эта тема не доставляют ему удовольствия.
        - Да, забудешь тот обоз, как же! В бою с полицаями я потерял лучшего друга,  - проговорил старик,  - вот ведь как, самое страшное прошли, до освобождения Белоруссии дожили, а тут… Эта зондеркоманда дралась насмерть, как сто чертей, видно, ей было за что. Партизаны потеряли добрую часть отряда, но все равно упустили ее. В живых, правда, осталось не более трех-четырех карателей, но им удалось уйти.
        - Федор Ильич, а куда они могли уйти, тем более такие обескровленные, как далеко от Стрешнева?  - спросил Волк.
        - Да ушли-то, может, недалеко, там уже наша регулярная армия наступала, деваться было особенно некуда,  - ответил Масе-вич.
        - Значит,  - предположил Женя,  - обозы прятали либо где-то в самом Стрешневе, либо рядом.
        - А по-другому и никак,  - согласился Масевич.  - А почему вдруг вы сейчас этим заинтересовались, было разве что-то ценное в обозах? Выходит, не простой это был бой?
        - Да всякое добро,  - сказал неуверенно Женя.
        - Отнятое у жителей близлежащих сел,  - моментально подоспел на выручку Димыч.
        Старик успокоился и не стал докапываться до истинных причин разговора:
        - Ну, понимаю, нелюди они,  - задумчиво подытожил он.
        - Федор Ильич, а вам ничего не говорит имя Стефана Войтовича?  - вернулся к разговору Волк.
        Масевич немного помолчал:
        - Это страшный человек, сколько хороших ребят пострелял, но среди убитых его не было, видать, ушел с обозом. У них у всех была татуировка «Верт», видимо, думали про себя, что вечные и будет им при фашистах почет, но все вон как повернулось, теперь они меченые. Да, у Войтовича еще шрам такой должен был на лбу остаться, метка - ни с кем не перепутаешь. Ее оставил ему, гаду, один добрый хлопец. У полицаев этих был еще начальник Гришка Корбут, бывший киномеханик из Гродно, вот кто был пострашнее всех в зондеркоманде, на расстрелы лично сам вызывался, словно для него это нормальное дело было. Ничем не гнушался, выслуживался перед немцами.
        - А вы, Федор Ильич, случайно не встречали никого из этой зондеркоманды после войны?  - наугад спросил Кудрин.
        - Знаете, несколько недель назад моя свояченица из Стрешнева вроде как видела в селе Пашку Дольникова, прислужника Корбута, но, может, обозналась, ведь времени много прошло,  - ответил Масевич.
        - А что вы скажете про Дольникова?  - без лишних разговоров, беря быка за рога, спросил Кудрин, словно только что они говорили не о Войтовиче с Корбутом, а о Дольникове.
        - Да он был никакой, как наши говорили, в расстрелах не участвовал, все прятался, вроде бы совестливый был, но там кто его знает,  - ответил Масевич.
        - Нам бы вашу свояченицу увидеть,  - попросил Кудрин.
        - Так это легко можно сделать, она так по-прежнему в Стрешневе и живет, в последнем доме у леса, Анна Егоровна Сбит-нева. Скажите ей, что вы от меня, привет передайте, она и расскажет, что знает,  - сказал Масевич.
        К этому времени разговора стало заметно, что напиток и усталость взяли свое, и Федор Ильич стал клевать носом - засыпать. Пора было прощаться. Поблагодарив его и пожелав всего хорошего, Волк с Кудриным, не теряя времени, направились в Стрешнево. Им казалось, что информация сама плывет в руки, вот-вот, и случайно образовавшаяся свояченица наведет их на что-то важное, ключевое во всем деле. Эта волна успеха заставила их торопиться. В Стрешнево они приехали уже к вечеру, местные товарищи пригласили их на ужин, но, зная белорусское гостеприимство и чем оно может закончиться, оперативники поехали за удачей к свояченице Масевича.
        Встретила их довольно пожилая женщина, услышав про привет от Федора Ильича, она обрадовалась, захлопотала и радушно пригласила ребят в дом, в чистую большую комнату, указала на лавку под образами. Как смогли, Женя с Дим Димычем объяснили цель своего приезда и сразу приступили к расспросам о Дольникове.
        Анна Егоровна оказалась женщиной словоохотливой, долго рассказывала про жизнь селян в оккупации, пока, наконец, не дошла до встречи с Дольниковым.
        - Был Павел тут, и через много лет его узнала. Смотрю, идет к лесопилке, это несколько недель назад как раз. Наша лесопилка старая, работала и до войны, и во время нее, и после недолго. Дольников там работал в довоенное время. Мне показалось, что он узнал меня и даже улыбнулся. Ну, и пошел своей дорогой, а больше я его и не видела.
        - Анна Егоровна, а далеко ли эта лесопилка?  - спросил Волк.
        - Да нет, в двух километрах от деревни, если ехать прямо по дороге, в нее и упретесь,  - объяснила Анна Егоровна.
        - Скажите, а еще кто-нибудь теперь из жителей села есть, кто жил при немцах в оккупации?  - спросил Кудрин.
        - Вы знаете,  - тихо сказала Анна Егоровна,  - через два дома от меня живет бабка Шура, ее все называют колдуньей, и лет ей под девяносто. Она ни с кем не дружит, ни к кому не ходит, затворница, одним словом. Всю жизнь прожила старой девой - одна, ни мужа, ни детей. В прошлом году у нее коза убежала, и это для нее было трагедией. Она тогда ко мне и обратилась за помощью; нашла тогда я ее козу в лесу, уж как она меня благодарила. Скажите ей, что это я вас послала, может, она и расскажет что-нибудь, что вас интересует. В 1944 году, когда наши наступали, она выхаживала какого-то раненого мужика. Поговаривали люди, что тот мужик не наш, не советский, а вроде бы как полицай. Но точно не могу сказать, да и она ничего не говорила никому. Зайдите к ней, может, и разговорите ее, но поначалу наколите дрова - она будет счастлива.
        День хоть и заканчивался, и ребята валились с ног от усталости, информация поступала так легко, цель поездки, казалось, оправдается одним днем. Ради этого Дим Димыч и Женя готовы были колоть дрова хоть в ночи.
        От Анны Егоровны ребята сразу пошли к бабке Шуре.
        Покосившийся в сторону и почерневший от времени дом бабы Шуры производил грустное впечатление: под фундаментом виднелись короткие столбы, на которых он стоял, забор был наполовину разрушен, а одиноко стоявшие прутья с торчавшей на них проволокой напоминали часовых, охранявших эту избушку на курьих ножках.
        Дверь им открыла старая женщина, одетая в стеганую телогрейку, и на голове ее красовался выцветший от времени пуховый платок. Удивительно контрастные были соседки. Яркая, словоохотливая, можно даже сказать, болтливая свояченица Масевича, тетка, как смачно говорят о таких в деревне, которой до всего есть дело, за словом в карман не полезет. Бабка Шура, наоборот, была замкнута, вещь в себе. Возможно, когда-то она была красавицей, какая-то тайна сохранялась в ней даже в глубокой старости: высокая, прямая, несмотря на возраст, поджарая, напоминала старуху-графиню из «Бронзовой птицы». Хозяйкой замка она, конечно, не была, но весь ее облик выдавал хуторянку, сильную, жилистую, привыкшую к жизни на отшибе, ближе к лесу, во всем полагавшуюся на себя и не ждущую добра от соседей и случайных незваных гостей.
        Поначалу разговор не клеился, но словечко о том, что они от спасительницы козы, от Анны Егоровны, сделало свое дело. Строгая бабка размякла и пригласила гостей в хату на чашку чая, мягко шаркая валенками.
        - А зачем вам надо, милки, ворошить старое, сколько времени прошло?  - спросила бабка Шура, не совсем поняв, чего от нее хотят неожиданные гости.
        Женя, наученный опытом разговора с Федором Ильичом, на этот раз уже придерживался простой версии. Он объяснил женщине, что они разыскивают полицаев, служивших у фашистов, которые везли награбленное у простых людей на двух подводах и которые здесь где-то останавливались.
        - Ну, это было как раз в то время,  - начала бабка Шура,  - когда наши наступали. Как-то под вечер в деревне появились полицаи на подводах, и впереди шел высокий немец. Полицаи-то были наши, деревенские: Стешка, здоровый детина, Пашка чернявый, Гришка, их начальник, которого они слушались, да еще двое какие-то. Аккурат у моего дома они развели костер и стали готовить еду. Тогда еще Гришка зашел ко мне и попросил самогону, они ведь тогда уже вежливые были, наши им хвосты накрутили. Что делать? Отдала полбутыли самогона, и он ушел, а где-то через полчаса раздались выстрелы. Выхожу во двор и вижу, что они стали стрелять друг в друга. Ну а потом ко мне в хату Пашка чернявый и Гришка внесли всего израненного Стефана. Я его перевязала, а они сказали, что придут за ним, но так и не пришли. А через пару недель Стешка стал на ноги и ушел, больше я его не видела.
        - Скажите, бабушка,  - спросил Женя,  - а больше вы этих мужиков не видели, не появлялись они в Стрешневе?
        - Да нет, не видела,  - задумалась о чем-то баба Шура,  - а вот говорят, что Пашка чернявый вроде бы появлялся здесь недавно.
        - Кто говорил?  - ухватился Волк.
        - Да не помню я, и устала уже от расспросов. Говорили - и все,  - отрезала баба Шура, давая понять, что разговор окончен.
        Что могли, они уже узнали, ничего не оставалось делать, как закончить разговор. Поблагодарив бабу Шуру, Волк с Кудриным, наконец, поехали в сельсовет, отдых они заслужили.
        Прежде чем сесть за обильный стол, накрытый местными товарищами, Волк попросил местных коллег на завтра прислать саперов с миноискателями и несколько человек в помощь для розыска схрона, а Женя вспомнил, что дров-то бабе Шуре они так и не нарубили, ему стало от этого грустно и как-то не по себе.
        Переночевав в сельсовете, на следующий день Волк с Кудриным собрались на лесопилку. На улице их уже ждали подъехавшие саперы и четыре милиционера из местного РОВД. Проведя в сельсовете быстрое совещание и поставив каждому задачу, Волк распорядился выезжать.
        Лесопилка больше не работала, стояла заброшенная, представляя собой три небольших сарая, остовами стоявших у дороги. Сараи пустовали, всюду валялся хлам, и чувствовались следы забвения. Почти половину дня группа внимательно осматривала и прощупывала каждый сантиметр, все уже окончательно измучились от бессмысленных и нерезультативных поисков в стиле «пойди туда, сам не знаю куда, найди то, сам не знаю что», пока Кудрин, еще раз зайдя в один из сараев, не провалился в подпол. Все испугались, бросились ему помогать выбираться, опасались, как бы Женя чего себе не повредил или не сломал, но он был удачливый и отделался легкими царапинами.
        Когда в рамках спасательной операции саперы и оперативники спустились в этот подвал и подсветили его фонарями, перед ними предстали раскрытые ящики с немецкой символикой, к сожалению, пустые. Уже собирались вылезать обратно, как Кудрина что-то подтолкнуло еще раз напоследок все осмотреть. Он пополз на коленках между ящиками, и - вот удача - из-под одного ящика выглядывала мятая английская пятифунтовка. Это была такая же купюра, как та, что он обнаружил в киоске. Других находок не случилось, но цепочка улик, состоявшая из английских фунтов, уже связала места и людей, которых Женя с Дим Димычем успели объехать и опросить.
        - Видимо, здесь находились фальшивки из обоза, но их забрали,  - предположил Кудрин, выбираясь из подвала.
        - Мужики, здесь еще что-то есть,  - услышали они крик одного из милиционеров, донесшийся из другого сарая.
        Подойдя, все увидели в полу сарая дыру, проделанную милиционером. Подсветив фонариком, они обнаружили в подполе такое же небольшое помещение. Когда один из милиционеров спустился туда, он обнаружил два небольших ящика с немецкими надписями на крышках. Ящики подняли наверх с большой осторожностью. Саперы обследовали их и убедились, что можно открывать. В первом же открытом ящике обнаружились какие-то личные дела с фотографиями.
        - Мужики,  - присвистнул Волк,  - мне сдается, что это немецкий архив, а поскольку рожи на фотографиях русские, возможно, это архив полицаев или другой фашистской агентуры из местных. Срочно надо доставить его в Москву.
        Поздно вечером кортеж из четырех машин прибыл на военный аэродром Гродно. Волк по специальной связи позвонил Строгову, коротко рассказал обо всем, и за ними был оперативно выслан самолет военно-транспортной авиации.
        В ожидании самолета Дим Димыч с Женей коротали время в комнате военного коменданта, кругом была выставлена охрана с гуляющими часовыми. Настроение у Волка было минорное, и чтобы как-то разрядить обстановку и не заснуть, Женя принялся рассказывать анекдоты из своего стратегического запаса.
        - Значит так,  - начал Женя,  - городская окраина. Пустырь, заваленный мусором. Вокруг убогой хижины, сделанной из картонных коробок, тощий петух гоняется за зачуханной курицей. Из хижины выходит старый негр и бросает на землю немного хлебных крошек. Петух мгновенно оставляет курицу и набрасывается на крошки. Негр горько произносит: «Не дай Бог дожить до такого…»
        Дмитрий начал потихонечку оттаивать, беседа повернула в веселое русло, один анекдот цеплял другой, а часа в три ночи за ними прилетел транспортник, загрузили ящики и полетели в Москву. На аэродроме Кудрина с Волком и ценным грузом уже ждала машина, и через час ребята уже входили в кабинет Строгова на площади Дзержинского.
        Несмотря на раннее утро, там уже собрались какие-то сотрудники, и полковник, поздоровавшись с приехавшими, стал вынимать из ящиков бумаги. Он внимательно изучал каждый документ, наконец, повернувшись к Волку сказал:
        - Ну, вы молодцы, товарищи, целый архив немецкой агентуры привезли, несмотря на то, сколько времени прошло, это и сейчас очень актуально. Здесь даже фотографии есть, педанты все же немцы, в этом им не откажешь.
        Строгов приказал своим сотрудникам забрать и внимательно изучить содержимое обоих ящиков, осмотреть каждый документ, а сам уселся за свой стол и пригласил Волка с Кудриным присаживаться.
        - Это вы молодцы,  - еще раз похвалил их Строгов,  - хотя и не нашли, что искали, но архив дорогого стоит.
        - Да не совсем так,  - сказал Кудрин,  - одну купюру мы все-таки в этом схроне обнаружили,  - и он передал Строгову смятую пятифунтовку.
        - Они там явно были спрятаны немцами, но кто-то их забрал,  - сказал Волк и подробно рассказал Строгову о командировке и результатах поездки.
        Строгов внимательно выслушал доклад, остался им весьма доволен, но продолжил:
        - Пока вас, ребята, не было, дело приняло неожиданный поворот. Вчера утром в Коломенском, у реки, был обнаружен труп Дольникова с ножевым ранением в шею, а вечером в своей квартире был убит также ножом в шею Войтович. Соседи вызвали милицию, так как дверь в квартиру была открыта. Эксперты с Петровки пытаются найти отпечатки пальцев в квартире, обещали к обеду что-то сказать. Видимо, упустили мы чего-то или кого-то, ведь наружное наблюдение за Войтовичем велось уже несколько дней, не понимаю,  - развел руками полковник.
        Тем временем в кабинет полковника зашел один из сотрудников, занимавшихся архивом, и доложил, что в привезенных документах, кроме фотографий, обнаружили и отпечатки пальцев, собранные на полицаев.
        - Отлично!  - воскликнул Строгов.  - Принесите мне документы на Войтовича и Дольникова.
        - И Корбута Григория,  - добавил Волк,  - это третий полицай, их командир, который знал месторасположение схрона.
        - Выполняйте,  - подытожил полковник.
        Через десять минут перед ними лежали три папки с аккуратными надписями на немецком языке.
        - Ну, вот они, голубчики,  - сказал Строгов, рассматривая каждую папку,  - как в аптеке, и фотография, и отпечатки пальцев, и характеристика на каждого, все собрано с немецкой педантичностью.
        - Вот что, товарищи, сейчас отдыхайте, все-таки перелет, сутки работы, надо отдохнуть и восстановить силы, концентрация ваша нам еще понадобится. А завтра к десяти утра прошу ко мне в кабинет,  - завершил встречу полковник и крепко пожал каждому руку.
        Наутро, выспавшиеся и чисто выбритые, Волк с Кудриным уже находились в кабинете Строгова. Тот давно уже был на месте и бодро отдавал какие-то указания.
        Без преамбул полковник сообщил, что, по заключению экспертов, «пальчики», оставленные в квартире Войтовича, идентичны с отпечатками пальцев Корбута, сохранившимися в немецком архиве. Значит, это он причастен к убийству Войтовича, но теперь главное - понять, где его искать, есть ли у него сообщники и что они замышляют.
        - Из материалов наружного наблюдения за Войтовичем за эти несколько дней выяснилась интересная деталь, что в баню к нему два раза приходил некий Давыдов Василий Семенович. Ну кому понадобится приходить два дня подряд в парилку? Этот факт нас насторожил, поэтому сейчас получите адрес Давыдова, прошу сделать на него скрупулезную установку, а к вечеру жду с итогами у себя. И еще, у Войтовича также парился наш дипломат Виталий Малеев, сотрудник посольства СССР в Великобритании. Несколько дней назад он прилетел на несколько дней в Москву. За ним мы тоже проследим, но этим уже займутся сотрудники нашего управления.
        Почти весь день Волк и Кудрин прорабатывали Давыдова. Он жил один в небольшой комнатке старого барака в селе Коломенское, ничем не выделялся, работал киномехаником в кинотеатре «Ударник» и вообще жил довольно скромно.
        - Жень, есть идея,  - воскликнул Волк,  - конечно, инициатива наказуема, но давай сгоняем на Петровку и попросим нашего эксперта Сашку Овчинникова поехать с нами и попробовать снять отпечатки пальцев с двери давыдовской квартиры. Он же каждый день приходит домой, чем черт не шутит.
        Уговоры эксперта на отсебятину и раздумья заняли пару часов, сомнения эксперта, ехать или нет, рассеялись благодаря тому, что с Волком они были однокашники по школе милиции. Снятые отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова и слепки он передал Волку.
        Вечером, когда Димыч с Женей докладывали Строгову о результатах установки, пришлось сказать и про слепки с дверной ручки. Полковник их, конечно, не похвалил, даже вставил немного за самодеятельность, но передал отпечатки своим экспертам в управлении. Через час оперативники уже располагали информацией о том, что отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова идентичны найденным у Войтовича. В архиве они проходили по делу Григория Корбута.
        - Есть!  - воскликнул Строгов,  - он отдал распоряжение взять Давыдова-Корбута под жесткий контроль.
        Дело и впрямь продвигалось быстро. Тут же раздался звонок, и полковник, подняв трубку, услышал нечто, что заставило его встрепенуться.
        - Доведите аккуратно Малеева до его дома,  - распорядился он кому-то в трубку,  - за Давыдовым продолжить наблюдение, пока не брать, а Коллинз пусть дальше себе катается, он, видимо, уже зафиксировал факт наблюдения Давыдова за дипломатом. А с Малеевым мы сейчас же встретимся, я только позвоню коллегам в МИД, чтобы они его вызвали к себе, а оттуда к нам.
        Обстановка накалялась, Кудрин и Волк сидели в конце кабинета Строгова, мало что понимая, и молча наблюдали за всем происходящим.
        Когда Строгов, наконец, вспомнил о них, то тихо произнес:
        - До конца операции останетесь в моем кабинете, так надо.
        Он позвонил кому-то в МИД и попросил срочно вызвать на работу Малеева, особо не объясняя причину своей просьбы. Видимо, на том конце провода люди были понятливые, лишних вопросов не задавали и ответили утвердительно.
        Полковник вызвал своего сотрудника, приказав тому срочно выехать в МИД на Смоленскую площадь, заехать не с парадной стороны здания, а со двора, и привезти сюда Малеева.
        Буквально тут же Строгову доложили, что некий Коллинз, чье имя Кудрин с Волком уже слышали в телефонном докладе по наружному наблюдению, въехал во двор своего посольства.
        - Что же они замутили?  - тихо проговорил полковник,  - видно, начинается какая-то серьезная игра.
        Примерно через час в кабинет Строгова вошел невысокий поджарый человек:
        - Малеев, Виталий Николаевич, атташе посольства СССР в Великобритании, чем обязан приезду в столь уважаемое ведомство?
        - Виталий Николаевич, вы, кажется, завтра уезжаете в Лондон?  - спросил Строгов.
        - Да, у меня была краткосрочная командировка в Москву, и завтра возвращаюсь на работу,  - ответил Малеев.
        - Тогда не будем терять времени и перейдем сразу к делу. Вы знаете этого человека?  - Строгов протянул дипломату фотографию Войтовича.
        - А как же, это Степан, парильщик из Сандунов, я уже несколько лет, как бываю в Москве, хожу к нему. Работу свою он знает, народ к нему в очередь записывается, профессионал, каких мало. А чем, собственно, вызван ваш интерес, с ним что-то произошло?  - робко спросил Малеев.
        - Да не тот он, за кого себя выдавал, и к тому уже убит,  - ответил Строгов. Он вкратце рассказал Малееву то, что было уже известно о Войтовиче.  - А вот в связи с его убийством у нас есть к вам некоторые вопросы.
        - Так я же не один к нему ходил, там у него народу парилось каждый день уйма,  - удрученно сказал Малеев.
        - Какие были у вас с ним отношения?  - спросил полковник.
        - Да, никаких особых и не было, просто парился и все, ну как-то я ему про Темзу рассказывал. Ничего особенного не было,  - смутился Малеев.
        - А может, Степан вас о чем-то просил или что-то передал вам?  - уточнил Строгов.
        - Ну, если только мелочь, это несущественно. Когда два дня назад я парился в бане, как всегда, оставил ему бутылку виски, которую всегда ему специально привозил, а он мне подарил для бани настоящую войлочную шапочку в форме буденовки. Как-то я говорил Степану, что у меня на работе нет русской бани, а лишь финская сауна, вот он и подарил мне шапку. Я уже предвкушал зависть коллег, укладывая ее в чемодан,  - сказал Малеев.
        - А можно сейчас на нее посмотреть?  - спросил Строгов.
        - Да, только она дома, я же уже сказал, в чемодане.
        - Попрошу вас, Виталий Николаевич, сейчас с нашими сотрудниками съездить домой, взять эту шапку и обратно с ней ко мне в кабинет,  - быстро сказал Строгов.
        Малеев в сопровождении сотрудника покинул кабинета. А уже через час перед Строговым лежала серая шапка для бани в виде буденовки.
        - Отдайте ее в лабораторию,  - распорядился Строгов,  - я на месте.
        В это время Малеев находился в другом кабинете, где оперативный сотрудник Строгова документально оформлял его показания. Минут через двадцать в кабинет к полковнику зашли два сотрудника, занимавшихся исследованием шапки.
        - Товарищ полковник,  - сказал один из подошедших,  - в этой шапке аккуратно вшиты пятифунтовые купюры.  - И он выложил перед Строговым шапку и пять штук купюр.  - Мы срезали шов, они и высыпались,  - и он продемонстрировал, как эти купюры размещались в шапке.  - Оригинально придумано,  - продолжал сотрудник,  - а главное, попробуй провезти так фальшивку, ведь это скандал на всю Европу!
        - Так вот что они задумали,  - проговорил Строгов,  - засыпать нашего дипломата с фальшивыми фунтами на британской границе, выдворить из страны, обвинить СССР в организации этого преступления, а там и газеты с телевидением подключатся. Резонанс мог бы быть очень громким.
        - Товарищ полковник,  - подал голос Кудрин,  - а почему именно таким путем, что они там, у себя, не могли сработать фальшивые деньги и подсунуть их? Это же гораздо проще.
        - В том-то и весь фокус, что «наши» фальшивки были сделаны немцами мастерски, выявить их несоответствие может лишь экспертиза. Такие деньги один человек или пара кустарей подделать не смогут, тем более сотрудники советского посольства в Великобритании по собственной инициативе. За высоким качеством подделки стоит серьезный уровень организации, который без государственной поддержки со стороны СССР в данном случае невозможен. Попробуй, когда такие деньги обнаружат, докажи, что их провоз случаен, а изготовлены они были пару с лишним десятков лет назад. С таким набором обстоятельств защитить свою репутацию практически невозможно.
        Организаторам, знавшим, видимо, о типографии Бернгарда, надо было достать именно его фальшивки вместо простеньких плохих купюр, чтобы заявить, что наша страна ведет нечестную игру и представляет собой угрозу финансовой стабильности Великобритании. Как ни крути, подставляли-то сотрудника посольства, человека не случайного, обладающего статусом неприкосновенности. Это уже дипломатический скандал.
        Ну, не могут они опуститься до низкопробных фальшивых денег, им бы не поверили. А тут - такое качество, да еще обнаружить их у нашего дипломата,  - закончил описание подтверждающейся версии замысла преступления Строгов.
        - Теперь Давыдов-Корбут,  - сказал сам себе Строгов и дал указание о немедленном его задержании.
        Через два часа в кабинет ввели сгорбленного средних лет человека с крупными чертами лица. По всему было видно, что он незаурядной силы: крупные руки, мощная шея, широкие плечи, и если бы не его сгорбленность, можно было подумать, что это атлет.
        Сопротивления при задержании он не оказал, видимо, что-то чувствовал.
        Уже через несколько минут Давыдов-Корбут не спеша рассказывал, как будто хотел выговориться за все годы своего молчания. Он подтвердил, что в 1944 году они с группой полицаев сопровождали обоз с фальшивыми фунтами и архивными немецкими документами на всех пособников фашистов из числа местного населения. В Стрешневе они напились, и он предложил Дольни-кову и Войтовичу перестрелять остальных, спрятать фальшивые деньги и сжечь архив, так как там содержался компромат на всех них. Так и решили, а когда стемнело и начали свою операцию, спьяну вышла перестрелка, в ходе которой был убит не только немец и два других полицая, но также сильно ранили Войтовича и его самого, Корбута. Войтовича пришлось оставить у какой-то женщины в Стрешневе, а самим на подводах гнать на лесопилку. Дольников был из этих мест и когда-то до войны на ней работал. Уже на лесопилке Корбут потерял сознание от потери крови и болевого шока, а очнулся уже наутро, когда ехали на подводе в сторону Гродно. Дольников сказал, что фальшивые фунты он спрятал, а архив сжег, и показал опаленную корку какого-то дела. Так и разошлись в разные
стороны и долгое время не виделись. Корбут достал себе новый паспорт на имя Давыдова и устроился в Москве киномехаником в кинотеатре.
        Несколько лет тому назад к нему в квартиру постучался человек, представился, что он от Бернгарда Крюгера.
        - Я думал, что все забыто, но этот Коллинз - так он себя назвал - дал понять, что те, кому надо, все помнят, и поэтому поручения Коллинза придется исполнять. Первое, что велел Коллинз,  - найти ящики, которые в 1944 году они везли в обозе.
        Корбут и не знал, с чего начинать поиски, пока два месяца назад случайно не оказался в Сандунах. Там он и увидел Войтовича. Они после этого встретились, вспомнили былое, и Корбут объяснил Войтовичу задачу, а главное, причину, по которой от ее исполнения трудно отказаться.
        - Я сказал, что нужно найти место, где спрятаны ящики с того обоза. Войтович сказал, что прятал все Дольников, но где тот сейчас, не знает. Правда, есть у него адрес сестры Дольникова в Калуге. Он пообещал поехать к ней как однополчанин брата и попытаться установить его местонахождения.
        Через несколько дней Войтович пришел в баню и в парилке сказал, что у него есть адрес Дольникова в Москве. Так они все и встретились, немножко попугали Дольникова, и он согласился поехать в Стрешнево привезти те ящики. Только попросил дать ему денег, чтобы арендовать легковую машину.
        Корбут встретился с Коллинзом и рассказал ему о том, что скоро ящики будут в Москве. Коллинз очень дотошно его выспрашивал о людях, посещающих парилку, и особенно заинтересовался постоянным клиентом Корбута - дипломатом из посольства СССР в Великобритании Малеевым. Тот как раз через месяц должен был приехать в Москву в командировку. Он сам об этом сказал Корбуту, когда был последний раз в Москве, еще и бутылку виски привезти пообещал.
        Ну а потом, когда Дольников привез эти ящики домой к Корбуту, Коллинз пришел к нему, взял несколько купюр, остальное оставил. Вот тогда Коллинз и сказал, что нужно быстро избавиться от Дольникова и Войтовича как ненужных свидетелей.
        - Ну, и ты, конечно, расправился со своими приятелями, не моргнув глазом,  - прервал его рассказ Строгов.
        Несколько минут Корбут молчал, уставившись на пол, потом поднял глаза и тихо сказал:
        - А куда мне было деваться? Жалко, конечно, мужиков.
        - Ладно, продолжай, далыпе-то что было?  - продолжил допрос полковник.
        - А позавчера вечером ко мне пришел Коллинз, вручил войлочную шапку для бани и велел подарить ее Малееву. Шапка очень необычная - в форме буденовки, клиенту моему она сразу понравилась. Он говорил, что ходит в посольскую баню в Лондоне, в финскую сауну, а этой шапкой затмит там всех своих знакомых по работе.
        - Да, психолог этот Коллинз,  - произнес Строгов,  - слушай, Корбут, давай как на духу, когда придет к тебе Коллинз в ближайшее время?  - резко переключился на дальнейшие действия полковник.
        Корбут еще больше съежился:
        - Обещал сегодня вечером в 9 часов прийти и забрать часть этих фунтов,  - тихо произнес он.
        - Я тебе ничего не могу сказать, но если поможешь нам взять Коллинза, мне кажется, суд учтет это,  - сказал Строгов.
        Кудрин машинально посмотрел на часы, уже было два часа ночи, а дела разворачивались так, что спать совсем не хотелось. Он вдруг понял, что между находкой в киоске, их с Димычем командировкой в Белоруссию, случайным обнаружением улик на лесопилке, мозговым штурмом у полковника в кабинете и датой возможного отъезда Малеева на службу прошло совсем мало времени, и они могли просто не успеть со своими выводами. Тогда сотрудника нашего посольства ждал бы верный скандал на границе.
        Когда Корбута увели, Строгов подошел к окну и выдохнул, как спортсмен после финиша.
        - Так, все домой, завтра будет тяжелый день,  - сказал он и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.
        На следующий день Коллинза взяли. Задержание было для него неожиданным и происходило в лучших традициях детектива: как только он вошел в квартиру Корбута и стал считать фальшивые фунты, разнося их по своим карманам, откуда ни возьмись, на него наскочили люди, стали щелкать фотоаппаратом со вспышкой, тут же надели наручники. Коллинз, естественно, возмущался, заявлял, что это провокация и он дипломат, но работники КГБ, тщательно все задокументировав, доставили его на площадь Дзержинского.
        Далее следовало выдворение Коллинза из СССР как персоны non grata, а Корбут за свои тяжелые преступления был все же приговорен к расстрелу.
        Малеева, естественно, за границу больше не пустили, но оставили работать на небольшой должности в аппарате МИДа.
        А Женя Кудрин, получив свою первую благодарность от руководства МВД СССР, снова каждое утро приходил на работу в родное отделение милиции, где салагой его уже больше никто не считал.
        Когда заплакал тупик
        Воскресный день близился к своему завершению и проходил спокойно, без особых происшествий. В этот день, согласно графику работы, Женя Кудрин был дежурным инспектором уголовного розыска по отделению милиции. Находясь в кабинете, он занимался рутинной работой по составлению различных справок по поручениям руководства и плана мероприятий на текущий квартал.
        Солнечные лучи теплого сентябрьского дня бороздили по всему кабинету, и от этого Жене было очень хорошо, особенно когда солнечные зайчики появлялись то на его лице, то на столе, то и вовсе на потолке. Его душевное состояние было очень радостным еще и оттого, что он почти уже год встречается с Тамарой Гареевой и готов ей сделать предложение стать его женой. Женя улыбался, подставив свое лицо лучам солнца, и ему казалось, что его ласкает не только теплый солнечный луч, но и нежная рука его Тамары.
        Сладкую негу душевного спокойствия прервал зашедший в кабинет участковый инспектор, капитан милиции Роман Калинин.
        - Привет, Женя, как дежурство?  - спросил он.
        - Да пока все нормально, происшествий не было, сижу вот в бумагах копаюсь,  - ответил Кудрин.
        - А я вот тоже сегодня по графику на работе, целый день разбирал семейные склоки, а сейчас провел инструктаж у дружинников,  - устало проговорил Калинин.
        - Да ты присядь и расслабься,  - с улыбкой сказал Женя,  - посмотри, какой сегодня солнечный день, просто сказка!
        - Эх, сейчас бы выйти на лоно природы или в поход пойти куда-нибудь подальше от цивилизации,  - мечтательно пробубнил Роман.
        - Ты, по ходу, романтик,  - с улыбкой сказал Кудрин.
        - Не то слово,  - с грустью ответил он,  - вот смотрю я на сегодняшний чудесный день, и у меня двоякое чувство: душа сегодня просит шампанского и ананасов, а организм от этой изнуряющей работы - водки и огурца.
        - Очень образно ты поведал о сущности бытия простого советского милиционера,  - продолжая улыбаться, проговорил Женя.
        - Это, как ты называешь, бытие - одна рутина: изо дня в день приходится иметь дело с нарушением закона и отвратительными личностями,  - с грустью в голосе промямлил Калинин,  - поэтому организм и требует свое. К тому же если посмотреть уголовную статистику, то можно увидеть, что наш район находится в заднице, по сравнению с другими районами города. Только у нас задница - это не часть тела, а количество совершенных преступлений в первом полугодии этого года. А в конце года наступит полная задница, когда будет понятно, сколько преступлений из них раскрыто.
        - Послушай, Роман,  - проговорил Кудрин,  - выкинь из головы эту статистику, пусть об этом другие думают. Относись ко всему с позитивом, ведь даже после одной небольшой улыбки в организме дохнет один маленький микроб. А вообще, смотри на жизнь веселее и, как говорили древние философы: даже наступив на грабли - наслаждайся фейерверком.
        - Шутишь ты все,  - тихо проговорил Калинин,  - а мне не до шуток: на работе нервы измотают, несколько раз в день могут послать куда подальше, дома жена недовольна, что мало оказываю внимания сыну. И все это от дикой занятости.
        - Ну, если тебя кто-нибудь послал подальше, почувствуй себя важным посланником и на душе станет легче,  - ответил Женя.
        Калинин рассмеялся и показал вверх большой палец руки, показывая, что ему шутка понравилась.
        В этот момент в кабинет буквально ворвался дежурный по отделению милиции капитан Славин.
        - Как хорошо, что вы вместе, собирайтесь на выезд, только что дежурный по городу сообщил, что в доме 89 по Каширскому шоссе произошло убийство мужчины. Николаев сегодня дежурит от руководства и приказал вам обоим выехать на дежурной машине к месту происшествия,  - выпалил он.
        - Вот тебе и денек без происшествий,  - иронично заметил Калинин.
        - Я уже вызвал туда скорую помощь и позвонил в райотдел; дежурная оперативная группа уже выехала по данному адресу. Точный адрес я уже дал милиционеру - водителю машины,  - протараторил Славин и вышел из кабинета.
        - Ну вот, уже восемь вечера, и я думал, что дежурство будет спокойным, а тут - убийство,  - грустно проговорил Кудрин и начал быстро укладывать бумаги в сейф.
        Доехали они быстро, а когда подошли к подъезду пятиэтажного дома, то увидели, что к нему с другой стороны подъехала дежурная «Волга» из райотдела. Из нее вышли эксперт-криминалист Глебов и следователь Варламов. Они поздоровались друг с другом и вошли в подъезд дома. На лестничной площадке первого этажа они увидели двух пожилых женщин, одна из которых, всхлипывая, что-то говорила другой.
        Поздоровавшись с вошедшими, женщина, которая всхлипывала, сказала:  - Это я вам звонила. Минут сорок назад я приехала с дачи и увидела, что дверь квартиры моего соседа Олега Широкова открыта. Когда я вошла туда, увидела Олега лежащим на диване с дыркой во лбу и в луже крови. Я очень испугалась и долго не могла прийти в себя; благо у меня есть телефон, вот я и позвонила в милицию.
        Вся группа поднялась на второй этаж и зашла в квартиру, дверь которой была открыта. В комнате на широком диване, широко расставив руки, лежал человек с явным пулевым ранением в лобной части головы. Под его головой и на деревянном изголовье были видны следы крови, а вокруг везде валялись пуховые перья от подушки, лежащей в ногах у потерпевшего.
        - Видно, что стреляли через подушку, чтобы заглушить выстрел,  - сказал следователь.  - Я приступаю к осмотру места происшествия и попрошу участкового инспектора пригласить понятых.
        Женя подошел к столу, стоящему на середине комнаты, и увидел небольшую сумочку. Открыв ее, он увидел паспорт на имя Широкова Олега Николаевича, 1940 года рождения, прописанного именно по этому адресу.
        Эксперт-криминалист достал из своего чемоданчика резиновые перчатки и приступил к поиску возможных следов, а Кудрин в это время внимательно осмотрел квартиру потерпевшего. Это была маленькая двухкомнатная квартира с еще меньшей кухней. По всему было видно, что хозяин квартиры любил порядок: вещи аккуратно висели в открытом шкафу, книги разложены по полкам, везде было чисто и ухоженно. Выйдя в прихожую, он увидел Калинина и вместе с ним вышел из квартиры в коридор.
        - Нужно найти понятых,  - сказал он и позвонил в дверь рядом находившейся квартиры. Ему открыла дверь та самая женщина, которая встретила их на первом этаже дома. Калинин попросил ее пройти в квартиру потерпевшего, а Кудрин позвонил в другую квартиру. Дверь ему открыла молодая девушка лет двадцати. Женя коротко рассказал ей, что произошло с ее соседом, и также пригласил пройти в эту квартиру. Потом он спустился на первый этаж и позвонил в одну из квартир на этом этаже. Дверь открылась, и он увидел пожилую женщину, которая также встречала их в подъезде этого дома. Представившись, Женя попросил разрешения пройти в квартиру. Хозяйка пригласила его на кухню и любезно подвинула к нему маленькую табуретку.
        - Расскажите, пожалуйста, что сегодня произошло, может быть, вы видели что-то подозрительное в связи с произошедшим?  - спросил он.
        - Зовут меня Брагина Нина Петровна, мы здесь живем с мужем давно,  - проговорила она,  - дети разъехались по своим семьям, вот у нас теперь одна отрада - дача. Вот и сейчас муж на даче чинит крышу, а я приехала сегодня пораньше. Днем приезжала дочь Татьяна и привезла некоторые продукты питания; помогает иногда нам, пенсионерам.
        - А сейчас она дома?  - спросил Кудрин.
        - Да нет, час назад уехала к себе,  - ответила она.  - Так вот,  - продолжала Брагина,  - под вечер я, как обычно, с теткой Настей сижу на лавочке у нашего подъезда. Часов в пять вечера в подъезд вошел мужчина среднего роста с рыжими волосами и с большим родимым пятном под левым ухом. Я его часто видела вместе с Олегом у нашего дома.
        - А как вы определили, что родимое пятно было именно под левым ухом?  - дотошно спросил Женя.
        - Да, именно под левым,  - ответила Брагина,  - наша лавочка стоит слева от подъезда, если смотреть с улицы, поэтому, когда он шел именно с этой стороны, левая часть его тела была хорошо видна. Где-то минут через тридцать тот человек вышел из подъезда, почему-то сел в машину «москвич» Широкова и уехал. Мне это тогда показалось очень странным.
        - А в котором часу это примерно было?  - спросил Кудрин.
        - Да не примерно, а точно скажу,  - ответила Нина Петровна,  - ровно в шесть часов вечера.
        - А откуда такая точность?  - не унимался Женя.
        - Мы живем на первом этаже, и окно кухни как раз выходит на подъезд,  - ответила она.  - Так вот, мне моя дочь из окна крикнула, что по телевизору начинается «Клуб кинопутешественников», а я еще не пропустила ни одной этой передачи. Она как раз и начинается в шесть часов вечера, поэтому я сразу же пошла домой.
        - А не показалось ли вам что-нибудь подозрительным у того мужчины?  - продолжал Кудрин.
        - Да нет, ничего такого не было,  - ответила Брагина.
        Женя документально оформил ее показания и, поблагодарив, вышел из квартиры на лестничную площадку, где увидел стоящего у перил Калинина.
        - Роман,  - сказал он,  - мне эта соседка сказала, что в шесть часов вечера видела выходящего из подъезда рыжеволосого мужчину с большим родимым пятном под левым ухом. Раньше она его часто видела вместе с Широковым, но самое интересное в том, что он сел в машину потерпевшего и уехал.
        - Я уже в курсе,  - ответил Калинин,  - свидетельница Вагина, у которой я сейчас был, тоже сидела в это время на лавочке у подъезда и видела тоже того рыжего мужика, выходящего из подъезда. Я с большой уверенностью могу сказать, что это был Алексей Маврин, бывший оперативник нашего отделения милиции. Лет пять тому назад он уволился, это задолго до твоего прихода к нам, а сейчас работает где-то в адвокатуре.
        - А почему у тебя такая уверенность?  - спросил Женя.
        - Во-первых, приметы совпадают, а во-вторых, я вспомнил, что когда-то видел потерпевшего с Мавриным в нашем отделении милиции.
        - А ты знаешь, где этот Маврин проживает?  - вопросительно проговорил Женя.
        - Конечно знаю,  - ответил Калинин,  - через два дома отсюда. Мы когда-то заезжали к нему домой и, если мне память не изменяет, даже выпивали с ним, когда он еще работал в уголовном розыске.
        Так, за разговорами, они снова поднялись на второй этаж и зашли в квартиру потерпевшего. Там уже были врачи из скорой помощи и что-то рассматривали у головы потерпевшего.
        - Когда наступила смерть потерпевшего?  - спросил следователь.
        - Приблизительно в промежутке от семи до восьми часов вечера,  - ответил совсем молоденький врач.
        - А может быть, раньше?  - не удержался Женя.
        - Да нет, по всем признакам именно в этом временном промежутке наступила смерть, уж поверьте моему опыту,  - с укором проговорил он.
        «О каком опыте он говорит?  - подумал Женя.  - Наверное, недавно окончил институт, а уж гонора хватает!»
        - Я хотел бы отметить, со своей стороны,  - вмешался в их разговор эксперт-криминалист,  - что на полу рядом с потерпевшим обнаружена металлическая зажигалка, гильза от патрона и сама пуля, выпущенная из пистолета Макарова. Пуля прошла сквозь лобную кость и застряла в деревянном изголовке дивана. Кроме того, я взял со стола два стоящих стакана, из которых, вероятно, что-то пили, и тоже упаковал их; на них четко видны следы чьих-то пальцев. Все эти вещественные доказательства будут приобщены к делу, а заключение экспертизы перешлю вам завтра.
        Труп потерпевшего санитары завернули в белую простынь, положили на носилки и понесли к своей машине, а врач, составив акт о смерти потерпевшего, попрощавшись, также покинул квартиру.
        - Ну что, протокол осмотра места происшествия составлен, эксперт свою работу тоже закончил, поэтому мы уезжаем в райотдел,  - проговорил следователь,  - а все материалы после доклада руководству будут переданы вам, как сказал наш криминалист, завтра утром.
        - Какие рабочие версии выдвигаешь?  - тихо спросил у Жени Калинин.
        - Первое, что приходит в голову,  - кража,  - ответил он,  - посмотри, все ящики письменного стола открыты, как будто бы там что-то искали.
        - Но ведь их мог открыть сам потерпевший,  - ответил Калинин.
        - Судя по относительному порядку в квартире, потерпевший был аккуратным человеком и оставлять открытыми сразу все ящики стола, как мне кажется, было нехарактерно для него,  - проговорил Кудрин.  - И еще, поскольку соседка Широкова характеризовала его как эдакого ловеласа, к которому приходили разновозрастные женщины, возможно, убийство совершил какой-то обманутый муж. И это - вторая версия на этот момент. А что касается бывшего оперативника Маврина, приходившего к потерпевшему незадолго до его убийства, тут надо все тщательно проверить и поговорить с ним.
        - Понятно,  - коротко ответил Калинин.
        Через несколько минут они все сразу вышли из квартиры потерпевшего; оперативная группа уехала, а Калинин, закрыв входную дверь квартиры Широкова на ключ, висевший в прихожей, посмотрел на Кудрина и спросил:  - Что дальше будем делать?
        - Для начала надо поставить в курс дела Николаева, он сейчас в отделении милиции,  - тихо проговорил Женя.
        Они спустились на первый этаж, и Кудрин вновь позвонил в знакомую квартиру. Когда Брагина открыла дверь, он поинтересовался, есть ли у нее телефон. Получив утвердительный ответ, он попросил разрешения позвонить. Разрешение было получено, и Женя, набрав телефон Николаева, подробно рассказал ему о результатах осмотра места происшествия и о своих личных впечатлениях. И еще он особо акцентировал тот факт, что Калинин по косвенным признакам опознал человека, приходившего к потерпевшему сегодня вечером и уехавшему на его автомобиле. Это бывший работник уголовного розыска отделения милиции Маврин. Николаев был удивлен этой информацией и сказал, что он знает Маврина и тот когда-то работал с ним в отделении милиции. А когда Женя сказал, что Калинин раньше видел потерпевшего с Мавриным, то Павел Николаевич особо подчеркнул важность этого факта и подчеркнул необходимость срочной встречи с ним для объяснения его действий. Женя в ответ сказал, что Калинин знает, где проживает Алексей Маврин, это совсем рядом, буквально в десяти минутах ходьбы от того места, где они сейчас находятся. И еще сказал, что они
приняли решение пойти прямо сейчас к нему на квартиру. Николаев одобрил их план и предупредил об осторожности, так как Маврин - человек «гнилой», от которого можно ждать все что угодно, к тому же, по его информации, работает в настоящее время в адвокатуре района. И еще попросил информировать его о результатах поиска Маврина.
        Минут через пятнадцать они подошли к такому же пятиэтажному дому, и Калинин уверенно повел Женю к крайнему подъезду, возле которого одиноко стояла припаркованная белая «Волга». Они зашли в подъезд, поднялись на третий этаж и остановились у массивной деревянной двери. Калинин позвонил в звонок, но никто не откликнулся, тогда Женя стал кулаком стучать по двери. Никто опять не ответил, но неожиданно открылась дверь соседней квартиры и в двери показался человек крепкого телосложения, одетый в спортивные брюки и майку.
        - Чего стучите?  - громко спросил он, явно показывая свои мощные бицепсы.
        Однако, увидев Калинина в милицейской форме, немного съежился и виновато улыбнулся.
        - Вы не в курсе, где сейчас находится ваш сосед Алексей Маврин?  - спросил Калинин.
        - Как же не знаю, очень даже знаю, на дачу он поехал, в Сва-теево,  - ответил он и пригласил их войти в квартиру.
        Они зашли в небольшую квартиру; в комнате сидела женщина и смотрела телевизор, поэтому хозяин повел их на кухню.
        - Меня зовут Петренко Сергей Данилович, я сосед Лешки Маврина,  - проговорил он,  - у нас с ним хорошие соседские отношения. Он ведь раньше тоже в вашем ведомстве работал, а сейчас он уважаемый человек - адвокат. А по какому вопросу вы к нему, что-то по работе?
        - Да, по работе,  - ответил Калинин,  - он нам очень нужен по одному делу.
        - Посоветоваться с ним нужно,  - перебил Калинина Женя.
        - А, если посоветоваться, то это правильное решение,  - ответил Петренко,  - адвокаты подскажут, как нужно поступить в том или ином случае.
        - Так где находится эта дача?  - нетерпеливо проговорил Кудрин.
        - Да по Каширке верст десять от кольцевой автодороги,  - сказал уверенно Петренко,  - там будет указатель на Сватеево, и вы должны свернуть влево. Через два километра увидите небольшую деревню, это и есть то место, где у соседа находится дачный участок. У него, правда, там стоит лишь одна баня с большим предбанником; я у него там несколько раз бывал и парился в ней.
        Беседуя с Петренко, Женя обратил внимание, что на кухонном столике стоит телефон.
        - Можно воспользоваться вашим телефоном?  - спросил он у Петренко.
        - Конечно, звоните,  - без колебания ответил он.
        Кудрин набрал номер телефона Николаева и коротко доложил ему, что Маврина дома не оказалось, а сосед по лестничной площадке Петренко сообщил, что тот в настоящее время находится на своей даче. И еще сказал, что сосед дал точный адрес дачи, так как бывал там вместе с Мавриным, а дача находится рядом, в десяти километрах по Каширскому шоссе. Женя сказал, что они с Калининым решили прямо сейчас поехать туда, найти Маврина и получить от него объяснение о его сегодняшнем визите к Широкову. Николаев санкционировал эту поездку на дежурной машине, но еще раз предупредил об осторожности.
        Поблагодарив Петренко за информацию, они вышли на улицу и направились к машине, которая все это время стояла у дома Широкова.
        Через полчаса они подъехали к деревне Сватеево и первое, что увидели, как на единственной ее улице не спеша передвигалась свора грязных собак. Женя про себя отметил, что возглавляла эту процессию небольшая дворняжка с коротким хвостом. По обе стороны улицы стояли небольшие деревянные домики, у некоторых из которых отсутствовала крыша. Были видны столбы электролинии, утопающие в грязевых лужах, а рядом, метрах в десяти, виднелось полуразрушенное кирпичное здание, над которым висела вывеска с большими нарисованными буквами: «Министерство культуры РСФСР, Сватеевский сельский клуб».
        - Да,  - проговорил Женя,  - по всей стране много таких умирающих деревень, а люди, еще проживающие в них, бытуют, будучи практически изолированными от общества. Пользы от таких деревень стране никакой нет, а вот убытков много, ведь во все эти деревни необходимо прокладывать дороги, тянуть телефонную связь и электричество. Вот и здесь, судя по всему, жильцов совсем мало, лишь в нескольких домах горит тусклый свет.
        Они вышли из машины и сразу же, как пояснял Петренко, пошли по тропинке влево. Через мгновение они оказались перед небольшим участком, огороженным полуразрушенной металлической сеткой. У калитки стояли два автомобиля «москвич»: один - серии 407, другой - маленькая старая «коробочка» 401-й серии.
        Подойдя поближе, они увидели, что на середине участка стоит столб, на котором висел прожектор. Его луч освещал не только сам участок, но и стоящий возле него деревянный стол со стоящими по его сторонам лавками. На них восседали трое мужчин, закутанных в простыни, и что-то громко обсуждали в выражениях крепкого русского мата. На столе стояла большая десятилитровая бутыль с мутной жидкостью, а вокруг нее лежала разнообразная закуска. В свете прожектора было видно, что говорили двое из них, а третий, уткнувшийся лицом в стол, в разговоре участия не принимал.
        - Вон тот с рыжими волосами, что размахивает руками, и есть Маврин,  - тихо сказал Калинин.
        Метрах в десяти от них находился небольшой сруб, из трубы которого шел дым.
        - Судя по всему, это баня,  - также тихо проговорил Кудрин, и они, миновав открытую калитку, подошли к столу. Сидевшие за ним мужчины замолчали и уставились на пришедших из темноты мужчин, но поскольку Калинин был в форме, это как-то сгладило нервозную обстановку.
        - Ромка, ты откуда взялся?  - пьяным голосом спросил рыжеволосый, поднимаясь с лавки.
        - Привет, Лешка,  - ответил Калинин,  - у нас к тебе есть несколько вопросов.
        - Да какие там вопросы, присаживайтесь за стол,  - проговорил он.
        Они присели на свободную лавку, и Женя в свете прожектора увидел у Маврина то самое родимое пятно под левым ухом.
        - Во как, да здесь знакомые все лица,  - сказал участковый инспектор,  - и директор гастронома Серегин, и спящий за столом заместитель директора плодоовощной базы Ильин.
        - Да, мы тут все уважаемые люди,  - пытаясь встать из-за стола, сказал Серегин и тут же свалился с лавки на землю.
        - Крепко вы гуляете,  - проговорил Калинин,  - а ведь завтра всем надо идти на работу.
        - Ты за нас не переживай,  - усмехнулся Маврин,  - давай лучше нальем хорошей самогонки.
        - Да я как-то не переживаю,  - ответил участковый инспектор.
        - А кто это с тобой пришел Роман, что за юнец такой?  - вдруг спросил Маврин.
        - Это наш инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений,  - ответил Калинин.
        - Ну надо же, пацанов стали набирать в милицию, опытные сыщики разбежались от такой зарплаты,  - пробурчал рыжеволосый.
        - Ты что, себя имеешь в виду, опытный сыщик?  - с укором спросил Калинин.  - Ладно, разговоров больше не будет, собирайся и поедем в наше отделение милиции.
        - Ты что, Роман, сдурел, я никуда не поеду, я отдыхаю с друзьями,  - заревел от злости Маврин.
        - Послушай, опытный сыщик,  - не выдержал Женя,  - несколько часов назад в своей квартире выстрелом в голову был убит твой дружок Олег Широков. Свидетели видели, что ты выходил из подъезда его дома, сел в его машину и уехал. Ты ничего не хочешь нам объяснить?
        - Да, я был у него,  - заплетаясь, проговорил Маврин,  - мы перекурили, и я попросил у него машину, чтобы доехать до дачи. Моя «Волга» не завелась, видимо, что-то с аккумулятором случилось.
        - Вот об этом мы с тобой и поговорим в отделении милиции,  - сказал Калинин,  - давай одевайся и поехали.
        Маврин усмехнулся, медленно поднялся с лавки и шаткой походкой побрел к бане, а Женя и Калинин последовали за ним. Они зашли в просторный предбанник, на потолке которого тускло горела лампочка. Маврин, сняв с себя простынь, начал одеваться, а когда он с вешалки снял рубашку, то под ней на крючке висела кобура с торчащей из неё рукояткой пистолета.
        - Чей ствол?  - резко спросил Калинин.
        - Мой, наградной,  - ответил Маврин и потянулся рукой к кобуре. Но в этот момент Женя опередил его и сам снял кобуру с пистолетом с крючка.
        - Ты чего, парень, отдай ствол,  - проревел Маврин.
        - Разберемся, если у тебя документы на него в порядке - вернем,  - спокойным голосом проговорил Калинин.
        - Да ты, Роман, видимо, не знаешь, что я теперь адвокат, смотри, как бы не погорел за самоуправство,  - ехидно прошепелявил Маврин.
        - Давай одевайся быстрее, некогда рассуждать,  - ответил Кудрин.
        Когда Маврин оделся и они вышли из бани, Женя увидел, как он попытался ударить Калинина кулаком по голове, но тот увернулся, и кулак Маврина, описав в воздухе дугу, потянул его тело на землю. В этот момент к ним подбежал милиционер - водитель дежурной машины, который помог Жене поднять Маврина.
        - Ведите его к машине, а я тут кое-что оформлю,  - сказал участковый инспектор и снова зашел в баню.
        Когда Женя и милиционер-водитель привели Маврина и посадили на заднее сиденье в машину, тот, откинув голову назад, захрапел. А Женя краем глаза увидел, как Калинин вышел из бани с каким-то листком бумаги и подошел к столу, где пытался подняться один из собутыльников Маврина. Участковый инспектор поднял его и помог взгромоздиться на лавку, и в этот момент зашевелился и второй собутыльник, до этого спавший, уткнувшись в стол. Калинин им что-то говорил, но видно было уже плохо, и Женя перевел взгляд на спящего Маврина.
        Через некоторое время подошел Калинин и передал Кудрину протокол изъятия пистолета, подписанный обоими собутыльниками Маврина.
        Приехав в отделение милиции, они с трудом дотащили спящего Маврина в дежурную часть. Дежурный по отделению милиции удивился, увидев Маврина в таком состоянии, он еще помнил его в бытность работы в уголовном розыске. В этот момент в дежурную часть зашел Николаев. Женя рассказал ему про пистолет, найденный у Маврина, и предъявил его начальнику. Павел Иванович аккуратно осмотрел его, а затем попросил дежурного офицера «откатать» на всякий случай пальцы у спящего Маврина и утром вместе с пистолетом отправить в райотдел на экспертизу.
        - Вот ведь как бывает,  - проговорил он,  - еще недавно мы с ним вместе работали, а сейчас лежит он пьяный на нарах, и похоже, что сам совершил противоправное деяние.
        - Но в отношении убийства Широкова у него, похоже, есть алиби,  - сказал Женя,  - он ведь, судя по всему, приехал на дачу еще до его убийства.
        - А я говорю пока не об убийстве, а о хранении и ношении огнестрельного оружия, которым его никто не награждал,  - проговорил Николаев.  - А сейчас уже поздно и пора идти домой; завтра будем выдвигать и обсуждать версии и продолжать расследовать это дело.
        Утром следующего дня Кудрин, минуя свой кабинет, сразу направился к Николаеву.
        - Проходи, Женя,  - сказал он,  - сейчас приведут Маврина, и мы с ним потолкуем. Я так думаю, что через пару часов мы будем знать результаты экспертизы пистолета, изъятого вчера у него.
        Через несколько минут дежурный офицер ввел в кабинет задержанного. Вид у него был помятый, во все стороны торчали рыжие лохматые волосы, глаза были красными, а на лбу выступали капельки пота.
        - Проходи, Леша, присаживайся,  - проговорил Николаев.
        - Ты что, Паша, с ума сошел, невиновного человека в обезьянник засунул, да еще и пальцы откатал; беспредел творите,  - надрывным голосом закричал Маврин.
        - Ты что так кричишь, мы ведь не глухие,  - резко обрубил его Николаев,  - мы сами хотим во всем разобраться. Где ты был вчера с семи до восьми часов вечера?
        - Где, в Караганде,  - язвительно ответил он,  - мне вчера твой пацан сказал, что убили Олега Широкова, так вот я к этому не причастен.
        - Во-первых, не пацан, а инспектор уголовного розыска Кудрин, и, в отличие от тебя, у него за спиной школа милиции,  - сказал Николаев,  - а во-вторых, свидетели утверждают, что тебя вчера вечером видели выходящим из дома, где жил потерпевший, и садящимся в его машину.
        - Ну да, я заходил к нему с просьбой дать мне его машину для поездки на дачу,  - ответил Маврин,  - так как у моей «Волги», видимо, аккумулятор накрылся и я не смог ее завести.
        - А в котором часу это было?  - спросил Женя.
        - Я точно помню, что это было около шести часов вечера,  - ответил Маврин,  - так как в половине седьмого меня ждал у своего магазина Витя Серегин, с которым мы вместе собирались поехать ко мне на дачу.
        - Расскажи подробнее о встрече с Широковым вчера,  - тихо проговорил Николаев.
        - Да что там говорить,  - ответил Маврин,  - когда я пришел к нему, он сидел за письменным столом, рассматривал какие-то бумаги и пил пиво. Я попросил его дать ключи от его машины, чтобы поехать на дачу, и объяснил, что моя «Волга» сломалась. Олег без вопросов достал из своей сумочки ключи и передал их мне.
        - Ну надо же, какое доверие,  - заметил Женя.
        - Так он же двоюродный брат моей бывшей жены,  - сказал Маврин,  - с ней мы расстались, а с ним сохранили хорошие отношения. Он, кстати, тоже должен был поехать вчера с нами на дачу, но потом передумал, сославшись на дела. Мы с ним посидели минут десять, покурили по сигарете, выпили по стакану пива, и я ушел.
        - А Широков тебе ничего не говорил, может быть, он ждал кого-то?  - спросил Кудрин.
        - Нет, ничего такого не говорил,  - ответил Маврин.  - А как его убили?  - вдруг спросил он.
        - Выстрелом из пистолета в лоб,  - ответил Женя.
        - Ну и отсюда закономерный вопрос, откуда у тебя пистолет Макарова, я что-то не помню, чтобы тебя награждали им?  - спросил Николаев.
        Маврин замолчал и уставился на окно, как будто там что-то происходило.
        - Повторяю,  - громко произнес Павел Иванович,  - откуда у тебя ствол?
        - Ну, ты же знаешь, Паша, что почти у каждого оперативника есть свой ствол,  - тихо проговорил Маврин.  - Помнишь, шесть лет тому назад мы брали банду Малинкиных в деревне Садовники. Тогда мы у них изъяли целую кучу разных стволов.
        - Помню, и очень хорошо,  - ответил Николаев,  - тогда, если память мне не изменяет, мы изъяли четыре пистолета и два обреза, а когда приехали в отделение милиции, то одного Макарова не досчитались. Но в той суматохе все были на подъеме от удачной операции по задержанию опасных преступников и этот факт как-то «замылили», указав в рапорте об изъятии лишь трех пистолетов. Так, значит, это ты утянул тот ствол!
        - Экспроприировал,  - улыбаясь, ответил Маврин,  - и, как я понимаю, его уже направили на экспертизу.
        - Правильно понимаешь,  - также с улыбкой ответил Николаев.
        - А я возьму и откажусь от этого ствола, скажу, что мне его подкинули, а пока я спал, в ладонь положили этот ствол, чтобы экспертиза показала именно на мои отпечатки,  - язвительно пробурчал Маврин.
        - А на этот счет у нас имеется протокол изъятия пистолета,  - сказал Николаев и показал ему бумагу, лежащую у него на столе.
        - Без понятых - это фикция,  - парировал Маврин.
        - Почему же без понятых, вот подписи Серегина и Ильина, которые и выступили в качестве понятых,  - проговорил Павел Иванович, показывая ему подписи понятых в протоколе.
        - Да они оба пьяные в дугу были,  - резво сказал он.
        - Но об этом история умалчивает,  - задумчиво проговорил Женя.
        Воцарилось молчание. Маврин уставился глазами в пол, соображая, что, видимо, не все так просто у него будет.
        - Послушай, Алексей, а что за картинка с изображением волка была в кобуре пистолета?  - спросил Николаев.
        - Какая картинка, ничего не знаю,  - ответил он.
        - Да вот она,  - проговорил Кудрин, вынимая ее из кармана.
        - Первый раз вижу,  - ответил Маврин,  - послушайте, что вы мне разные загадки накручиваете: сначала об убийстве Широкова, а потом о какой-то картинке с нарисованным волком?!
        Вдруг он внезапно умолк, отвел глаза в сторону и вытер пот со лба.
        - Что-то вспомнил, Алексей?  - спросил Павел Иванович.
        - Да нет, ничего,  - как-то неуверенно ответил он.
        По его напряженному лицу Жене стало понятно, что он о чем-то подумал, но говорить об этом не захотел.
        - Мы, Алексей, не первый год работаем в уголовном розыске и знаем все правила,  - твердым голосом сказал Николаев,  - за хранение и ношение огнестрельного оружия ты уже имеешь срок.
        - Да не пугай меня, Паша,  - ответил Маврин,  - вот посмотришь - к вечеру я отсюда выйду, а ты долго будешь извиняться передо мной.
        - Вот это вряд ли,  - проговорил Николаев,  - ты хоть и адвокат, но сейчас - простой гражданин, который переступил черту закона.
        - Да что ты заладил со своей чертой,  - ответил Маврин,  - мои друзья вытащат меня из твоих «объятий», а вот тебе будет плохо.
        - Не угрожай мне, Алексей, лучше подумай о своем будущем,  - сказал Павел Иванович и, позвонив в дежурную часть отделения милиции, попросил, чтобы Маврина отвели в камеру.
        Когда его увели, Николаев сказал:
        - Нужно опросить его собутыльников по поводу времени приезда Маврина на дачу.
        - Калинин их должен был с утра вызвать к нам,  - ответил Кудрин,  - видимо, они уже здесь, у моего кабинета.
        - Ну а нам теперь нужно только дождаться заключения эксперта-криминалиста по пистолету, изъятому у Маврина,  - сказал Николаев.
        Когда Женя вышел из кабинета начальника, в коридоре ему встретился старший из оперативного состава отделения милиции Лев Ерихин.
        - Привет, Женя,  - проговорил он,  - дежурный сказал, что ты Мавра взял?
        - Ну да, вчера вечером одного мужика грохнули, а Маврин, по всей вероятности, был последним, с кем встречался потерпевший,  - ответил Кудрин,  - да еще и ствол «левый» у него нашли.
        - Ствол отдали экспертам?  - спросил Ерихин.
        - Да, рано утром отвезли в райотдел,  - ответил Женя.
        - Гнилой человек этот Маврин,  - тихо проговорил Лев Алексеевич.  - Мы ведь с ним работали вместе в нашем же отделении милиции. Он всегда мечтал иметь много денег, копил на автомашину. Я помню, как-то лет шесть назад мы с ним выезжали на одну квартирную кражу, так вот он тогда составлял протокол осмотра места происшествия, где были указаны все похищенные вещи. Меня тогда поразила стоящая на столике оригинальная зажигалка с головой льва. Так вот,  - продолжал Ерихин,  - через неделю в курилке я увидел ее в руках Маврина. Увидев, что я посмотрел на нее, он быстро спрятал ее в карман. Видимо, это был не первый такой случай, ребята про него разное рассказывали. Жадный он всегда был до денег, никогда не сбрасывался со всеми на подарок ко дню рождения кого-либо из сотрудников.
        Поблагодарив Ерихина за информацию, Женя быстрой походкой пошел в свой кабинет.
        Опрос собутыльников Маврина почти ничего не дал: Ильин приехал на дачу около девяти вечера, когда футбол уже заканчивался, а Маврин с Серегиным слушали радиоприемник и болели за Спартак. Серегин подтвердил слова Маврина о том, что тот, как и было заранее условлено, приехал за ним около семи часов вечера. Но приехал не на своей машине, а на «москвиче» старого образца.
        Документально оформив показания свидетелей, Женя сел за свой стол и начал разбирать рабочие бумаги. Через час зазвонил телефон и он услышал взволнованный голос Николаева: «Женя, срочно зайди ко мне».
        Через минуту Кудрин снова входил в кабинет своего начальника.
        - Только что мне позвонил эксперт-криминалист и сказал, что Широков был убит из пистолета, изъятого у Маврина,  - сказал Николаев,  - кроме того, на стволе пистолета были обнаружены следы крови, идентичной группе крови потерпевшего. Пуля и гильза, обнаруженные на месте происшествия, были выпущены также из этого пистолета. И еще, на зажигалке, валявшейся у трупа, и на стакане, стоявшем на столе, также «засветились» пальчики Маврина.
        - Вот это да!  - воскликнул Женя.  - Я, конечно, Маврина не знаю как человека, но убить своего в прошлом родственника - верх цинизма.
        - Насколько я его помню,  - проговорил Павел Иванович,  - он был не очень хорошим человеком в коллективе, все его коллеги отмечали в нем наравне с завистливостью и жадностью - хитрость и трусость. Однако пойти на «мокрое дело» он мог решиться исключительно только из-за больших денег.
        - Странно,  - задумчиво сказал Женя,  - а какой же был мотив этого преступления, чем ему так насолил Широков, чтобы его нужно было убивать? И еще,  - продолжал он,  - если это убийство - дело рук Маврина, то зачем он тогда сел в его машину и на глазах соседей уехал? Мне кажется, что так преступники не поступают, они пытаются скрытно покинуть место преступления и не оставлять дверь квартиры открытой, где только что был убит человек. И потом - нагло сесть в его машину при сидевших на лавочке соседях и со свистом укатить, а потом на даче еще и общаться со своими приятелями, как будто ничего не произошло…
        - Это все так,  - проговорил Николаев,  - но прямые улики уже говорят о том, что убить Широкова мог именно Маврин.
        - А вот у меня пока нет такой убежденности в вине Маврина,  - сказал Женя,  - ведь чертовщина какая-то получается: Широков был убит в промежутке от семи до восьми часов вечера, что подтвердил врач из скорой помощи и наш эксперт,  - и это факт! Соседка Широкова Брагина видела выходящего из подъезда Маврина в шесть часов вечера, так как дочка из окна первого этажа позвала ее домой именно в это время. По телевизору начиналась передача «Клуб кинопутешествий», которую Брагина никогда не пропускала. И это тоже факт! Собутыльник Маврина Серегин утверждает, что тот заехал за ним к магазину в половине седьмого вечера и они быстро поехали, чтобы успеть на матч московского «Спартака» с минским «Динамо», репортаж которого по радио начинался в семь часов вечера. И это - третий факт! Я, кстати, сегодня позвонил на телецентр,  - продолжал Кудрин,  - и мне подтвердили, что вчерашняя передача клуба путешественников началась в шесть вечера, а футбол - в семь вечера. Если дальше рассуждать: от дома Широкова до села Сватеево ехать около тридцати минут, так как машин в сторону области в воскресенье идет немного.
Предположим, что они приехали на дачу в семь вечера, быстро побросали дрова в топку, сели за стол и включили радиоприемник. Ну как здесь не выпить сто грамм за начало матча!
        - Да еще и не по одной стопке, наверное, накатили,  - проговорил Николаев.
        - И, наверное, обильно закусили,  - сказал Женя.  - Когда мы вчера приехали на дачу, то увидели, что стол ломился от разных закусок.
        - Ты так вкусно говоришь,  - проговорил Николаев,  - что мне самому захотелось накатить грамм сто пятьдесят.
        - Так вот и получается, что футбол начался в семь вечера и продолжался как минимум полтора часа, а в это же время происходит убийство Широкова,  - продолжал строить логические цепочки Кудрин,  - даже физически Маврин не смог бы снова приехать в его квартиру, убить его и вернуться опять на дачу. Он бы смог обратно приехать только часов в девять вечера, так как дачники уже потоком едут в Москву и движение затруднено. Ильин утверждает, что приехал на дачу почти к завершению футбола, то есть - около девяти часов вечера. Так что Маврин физически не смог бы проделать такой трюк,  - сказал Женя,  - вот и получается, что пистолет Маврина, висевший в кобуре на вешалке в бане, каким-то таинственным способом переместился в квартиру Широкова, застрелил его и обратно вернулся в баню. Мистика! Получается какой-то тупик, в котором я не могу найти выход. Никакой логики в событии преступления и взаимосвязи Маврина с ним я не просматриваю, сумбур какой-то в голове.
        - Ты, Женя не огорчайся,  - подумав, проговорил Николаев,  - в любом расследовании рано или поздно появляется тупик. Тебе надо сейчас снова попробовать расставить все на свои места, постараться еще раз все факты разложить по полочкам. Поверь мне, что это отличный способ выйти из «мертвой точки» и прибраться в своих мыслях. А что касается логики,  - продолжал Павел Иванович,  - то это, по сути, твои мысли, связанные с аргументацией того или иного события, в данном случае - с убийством Широкова. Вот, например, если у тебя дома погас свет, то ты делаешь вывод, что сгорели электрические пробки, и проверяешь их. Этот пример простой, однако цепь твоих рассуждений может быть и сложной. Но если ты будешь генерировать только прямые факты и явные аргументы в сочетании с косвенными уликами и вовремя откидывать ненужные, возможен выход на прямую дорогу и выявление всех обстоятельств, касающихся этого дела.
        - Ну вы, Павел Иванович, настоящий философ!  - восхищенно проговорил Женя.  - Все верно говорите, однако в этом деле много фактов, не поддающихся логике.
        - Когда логика не работает, на помощь приходит интуиция,  - задумчиво проговорил Николаев.
        - Которая может окончательно ввести в заблуждение,  - парировал Кудрин.
        - А когда не работает ни логика, ни интуиция, тогда поможет лишь отчаянная уверенность в правоте своей версии,  - ответил Николаев.  - Ты все правильно понимаешь, попробуй обойти этот тупик другой дорогой. Может быть, необходимо выдвинуть новые, на первый взгляд фантастические, версии. Вот ты упомянул об одной детали,  - продолжал Павел Иванович,  - о картинке с изображением волка, которая лежала в кобуре пистолета. Маврин не смог объяснить ее появление, по его словам, он туда ее не вкладывал.
        - Я тоже об этом думал,  - ответил Кудрин,  - собутыльники Маврина также ничего не знали об этой картинке. Но это ведь может быть каким-нибудь знаком, и кто-то заранее подложил ее в кобуру.
        - Это очень сомнительно,  - парировал Николаев,  - у Маврина была оперативная кобура нового образца; человек надевает ее на рубашку, и она полностью соприкасается с телом.
        - Ну тогда и картинку с изображением волка тоже «нелегкая» занесла,  - с усмешкой проговорил Женя.
        - Да, нечистая сила какая-то,  - также улыбнувшись, сказал Павел Иванович.
        - Мне кажется, что вы все-таки думаете, что именно Маврин мог убить Широкова еще до поездки на дачу?  - неуверенно спросил Женя, посмотрев в глаза начальнику.
        - Видишь ли, Женя, я уже говорил, что прямые улики против Маврина именно об этом и говорят,  - ответил Николаев.  - А врач, осматривавший тело Широкова, и свидетельницы, видевшие его на выходе из подъезда, и собутыльники Маврина могли ошибиться, назвав как время предполагаемой смерти потерпевшего, так и время, в котором его видели выходящим из подъезда.
        - Ну, я понимаю, что тот врач был совсем молодым, видимо недавно после института, и мог ошибиться с моментом наступления смерти Широкова, да и собутыльники могли что-то напутать,  - проговорил Кудрин,  - но Брагина ведь абсолютно точно сказала, в котором часу Маврин вышел из подъезда.
        - Давай рассуждать,  - ответил Николаев.  - Ее позвала дочка на телевизионную передачу ровно в шесть часов вечера. Но она ведь могла и чуть задержаться, беседуя с соседкой. Знаю по своей жене, как станет тарахтеть с соседками, забывает про все на свете, в том числе и про телепередачи. А если предположить, что это именно так и было, то она могла увидеть выходящим из подъезда Маврина чуть позже. Тем самым и сокращается временной просвет между его выходом из подъезда и временем смерти Широкова. Ты обязательно еще раз поговори с тем врачом, может быть, смерть потерпевшего наступила чуть раньше, чем семь вечера.
        - Конечно, потолкую с ним, Павел Иванович,  - проговорил Кудрин.
        - Возможно, все так это и было на самом деле,  - сказал Николаев.
        - А что если пойти по другому алгоритму,  - медленно проговорил Кудрин,  - посмотреть в архиве последние дела, которые вел Маврин.
        - Вот это правильно, молодец, Женя,  - похвалил Николаев,  - чем черт не шутит, может быть, здесь и откроется выход из твоего тупика. Давай займись этим вопросом, а я возьму санкцию прокурора на арест Маврина.
        Женя уходил из кабинета начальника с определенной долей сомнения в правильности первоначально выдвинутых версий и полным сумбуром в голове оттого, что не получается состыковать реальные улики преступления, указывающие на причастность к ним Маврина, с его же алиби.
        Когда он пришел к себе в кабинет и сел за стол, мысли продолжали хаотично блуждать в его голове, возбуждая его уязвленное самолюбие.
        «Вот ведь как получается,  - думал Женя,  - ни одна версия не помогает раскрыть полную картину убийства Широкова, не говоря уж о мотиве преступления. Все это говорит о том, что оно не вполне укладывается в шаблон, описанный в учебниках по криминологии. Вот и не сходятся концы с концами, а единая целостная картина убийства чем-то нарушена».
        Мысли продолжали бегать в голове с огромной скоростью, наваливаясь одна на другую.
        - Ну, довольно,  - тихо сам себе сказал Женя,  - пора выключать этот мысленный бедлам, а то и свихнуться недолго.
        Тут вовремя и пришла в голову недавно услышанная фраза: «Если у вас сумятица в голове и плохое настроение, нужно тяпнуть водки, хлопнуть пива и добавить коньяка. И тогда наверняка вдруг запляшут облака и кузнечик запиликает на скрипке…»
        «К чему бы это,  - улыбнувшись, подумал Женя,  - а ведь мысль интересная, может быть, это и есть сермяжная правда сегодняшнего дня».
        Всю вторую половину дня он провел в архиве райотдела, внимательно изучая материалы уголовных дел, в которых принимал участие Маврин. И к вечеру он так устал, что ему хотелось бросить все и убежать отсюда, как вдруг наткнулся на дело об убийстве молодого человека семилетней давности. Какое-то внутреннее чувство заставило его более внимательно ознакомиться с материалами этого дела, ибо обвиняемым по нему был человек по фамилии Волк. Читая эти старые бумаги, Женя с удивлением для себя отметил, что это дело с самого начала вел Маврин, а свидетелем убийства выступал не кто иной, как Олег Широков.
        Он вначале не поверил своим глазам, но, когда стал вникать в материалы дела, увидел много нестыковок в нем. В тот вечер у кафе «Шашлычная» на Старокаширском шоссе завязалась драка и, как показал свидетель, Волк, будучи в нетрезвом виде, ударил камнем по голове молодого парня. Тот и скончался в больнице, куда его отвезла скорая помощь. Маврин лично задерживал подозреваемого, но тот отрицал и свое участие в драке, и убийство того парня. Он твердил, что, будучи сильно пьяным, присел на лавочку и заснул, однако свидетель Широков настаивал, что ударил парня именно Волк. В рапорте участкового инспектора Семенова, присутствовавшего тогда на месте происшествия, было написано, что Волк находился в очень сильной степени опьянения и было понятно, что он не только ходить, но и ползать не мог.
        «Если была драка,  - рассуждал Женя,  - то должны же быть какие-то повреждения у нападавшего, на худой конец - рубашка порвана, но в его рапорте об этих деталях ничего не было сказано. А вот в рапорте Маврина говорилось, что ударил камнем того парня, из-за пьяных галлюцинаций, именно Волк. Что за «пьяные галлюцинации»?  - спросил сам у себя Кудрин.  - Да и дело само - куцее, основанное на прямых показаниях лишь одного свидетеля и куче косвенных, которые с натяжкой можно было отнести как к свидетельским. Такое дело как минимум должно было быть отправлено на доследование, однако оно было передано в суд, который и присудил Волку шесть лет колонии общего режима. Нужно проверить, не освободился ли Волк из мест лишения свободы»,  - подумал Женя. Что-то подсказывало ему, что, возможно, он ухватился за тоненькую соломинку, которая может привести к разгадке убийства Широкова.
        На следующий день он доложил Николаеву о своих находках в архиве.
        - Вот видишь, Женя,  - сказал Николаев,  - на горизонте возникла новая версия - месть за причиненные страдания! Ведь если Волк действительно не убивал того молодого парня, значит, он зря просидел на зоне по сфабрикованному делу. Вот и мотив - отомстить и Широкову, и Маврину.
        - А если бы картина преступления у того кафе, описанная в рапорте Маврина, соответствовала тому, что произошло на самом деле, и уголовное расследование проводилось по всем правилам, с привлечением всех объективных фактов,  - проговорил Женя,  - все, наверное, для Волка сложилось бы иначе. Кому было выгодно выставить Волка в качестве убийцы? Ответ простой,  - продолжал он,  - тому, кто вел это дело и имел какую-то заинтересованность в его искажении; мне представляется, что Волк не убивал того парня у кафе.
        - Но это всего лишь твои предположения,  - с укором ответил Николаев,  - и с чего это ты решил, что Волк не убивал его; по пьяному делу совершаются многие преступления, и, находясь в сильном алкогольном опьянении, человек может и не соображать, что делает.
        - Это понятно,  - ответил Кудрин.
        - Знаешь что, Женя,  - сказал начальник,  - поезжай в то кафе «Шашлычная» на Старокаширское шоссе, возле которого был убит тот молодой парень. Оно находится у магазина «Спорт», его все знают. В этом кафе директором уже много лет работает Первушин Степан Ильич, с которым я когда-то познакомился. Так вот, лет шесть назад,  - продолжал Николаев,  - в это кафе залезли грабители и украли всю дневную выручку. А твой наставник Лева Ерихин, спустя сутки, задержал преступников и вернул украденные деньги. Тогда Степан Ильич очень благодарил нас и сказал, что готов выполнить любую нашу просьбу. Обратись к нему, я думаю, что он поможет тебе в розыске возможных свидетелей того случая.
        Вернувшись в свой кабинет, Женя выяснил через Центральное адресное бюро место жительства Бориса Волка, а еще через полчаса уже знал, что он полгода назад освободился из мест лишения свободы и вернулся в Москву.
        «Так,  - подумал Кудрин,  - сначала отправлюсь в кафе, а затем на квартиру Волка», благо эти два адреса находились близко друг от друга.
        Примерно через полчаса он уже входил в небольшое кафе, расположенное на первом этаже девятиэтажного дома. Это было небольшое помещение со стоящими в два ряда столами, по бокам которых стояли небольшого размера стульчики. Мрачная серая краска стен не способствовала хорошему настроению и вызывала чувство некоторого дискомфорта, а в воздухе висел запах пива и сигаретного дыма.
        Кудрин подошел к немолодому официанту с сединой на голове и спросил:
        - Не подскажете, как найти Степана Ильича?
        - Да вон в конце зала дверь его кабинета,  - ответил он и показал рукой на нее.
        Женя постучал в дверь и вошел в небольшой кабинет. За столом сидел полный человек средних лет, с длинными, как у зайца, ушами и что-то писал.
        - Я к вам, Степан Ильич, от майора Николаева из отделения милиции,  - проговорил Женя, показывая ему свое удостоверение личности.
        - Кудрин Евгений Сергеевич,  - прочитал вслух Первушин.  - Да, я хорошо помню товарища Николаева.
        - Мне нужна ваша помощь в одном вопросе,  - сказал Кудрин.
        - Конечно, чем могу - помогу,  - ответил он,  - в свое время Павел Иванович со своими сотрудниками очень помог нам в поиске грабителей, можете на меня рассчитывать!
        - Тут вот какая история,  - начал рассказывать Кудрин,  - примерно шесть лет тому назад у входа в ваше кафе была драка, в результате которой погиб молодой человек. Преступника тогда задержали, арестовали и посадили в тюрьму. Однако, когда я просматривал это дело в архиве, в нем обнаружилось много нестыковок и непонятностей. Дело это тогда вел Маврин,  - продолжал Женя,  - который в то время работал инспектором уголовного розыска. Сейчас он уже в милиции давно не работает. Знаете ли вы что-то об этом происшествии?
        - Ну, что я могу сказать,  - ответил Первушин,  - я, конечно, помню тот печальный случай, но в тот вечер меня в кафе не было, а вот Николай Барков тогда обслуживал посетителей нашего кафе. Он единственный официант, который работает у нас с тех времен.
        - А где сейчас он?  - спросил Кудрин.
        - В зале, где же ему еще быть,  - ответил Степан Ильич и, встав из-за стола, медленной грузной походкой вошел в зал. Через несколько минут он уже входил в кабинет с официантом, с которым Женя встретился при входе в кафе.
        - Коля, это Кудрин Евгений Сергеевич из милиции,  - сказал Первушин,  - ты давай по-честному расскажи про драку у кафе, которая была лет шесть назад. Тогда нам сказали, что в результате ее погиб молодой парень.
        Барков уставился глазами на директора кафе и часто заморгал своими пушистыми ресницами.
        - Да, говори правду, сам Николаев об этом просил,  - тихо сказал Первушин,  - а того Маврина давно уже нет в милиции.
        - Давно дело было,  - медленно проговорил Барков,  - я помню, что тогда вечером у входа в кафе завязалась драка. Сынок одного ответственного работника районного исполкома, который часто пьянствовал и приставал к молодым девушкам, задрался с молодым парнем. Потом схватил с земли камень и ударил им парня по голове. Тот упал на землю, из головы брызнула кровь, а тот подонок со своими подручными сбежал.
        - А вы все это непосредственно видели?  - спросил Кудрин.
        - Да,  - ответил официант,  - я как раз в тот момент вышел из кафе на улицу перекурить.
        - А как фамилия того «сынка»?  - еще раз спросил Кудрин.
        Барков снова замолчал и посмотрел на директора кафе.
        - Ну, что замолчал, говори, кто это был,  - нетерпеливо проговорил Первушин.
        - Димка Нефедов это был, сынок самого Нефедова из исполкома,  - нехотя ответил Барков,  - нахалом он был, каких свет не видел: пьянствовал, учинял драки, приставал к девушкам. Одним словом, море ему было по колено, знал, что если что, то отец отмажет.
        - А что потом было?  - продолжал расспрашивать Кудрин.
        - А потом кто-то вызвал милицию и скорую помощь,  - ответил Барков,  - врачи осмотрели потерпевшего и увезли, а Мавр, приехавший с каким-то мужиком, приказал мне молчать и держать язык за зубами, зашел в кабинет директора и долго разговаривал с кем-то по телефону. Потом он вышел на улицу и увидел лежащего на лавочке пьяного мужчину. Затем растолкал его и отвел в милицейскую машину. А на следующий день,  - продолжал он,  - приехал следователь и допросил меня, но я тогда ему ничего не сказал, как просил Маврин.
        - А почему вы назвали того оперативника Мавр?  - поинтересовался Женя.
        - Да его за глаза так все звали,  - ответил официант,  - уж очень боялись его в нашем микрорайоне, и даже ходили слухи, что Мавр кого-то даже посадил ни за что ни про что.
        - Да и я тоже помню этого ухаря,  - проговорил Первушин,  - он и мне тоже угрожал в свое время.
        - Напишите, пожалуйста, объяснение о тех событиях,  - сказал Кудрин.
        - Нет,  - коротко произнес Барков,  - писать и подписывать ничего не буду, береженого бог бережет.
        - Ну и на этом спасибо,  - проговорил Кудрин.  - А что, Нефедов и сейчас работает в исполкоме?
        - В исполкоме он точно не работает, а где сейчас службу правит, мне неизвестно,  - ответил Первушин.
        Кудрин поблагодарил их и направился к выходу из кафе.
        Выйдя на улицу, Женя прямиком направился по адресу, где проживал Борис Иванович Волк. Благо, что этот дом находился в шаговой доступности, и уже минут через двадцать он уже названивал в квартиру на четвертом этаже блочного пятиэтажного дома. Дверь никто не открывал, а вот из соседней квартиры дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина, плечи которой были укрыты теплым пуховым платком.
        Кудрин предъявил ей свое удостоверение личности и спросил, не знает ли она, где сейчас ее сосед.
        - Да как не знаю, в больнице он, совсем плохой стал после того, как вернулся из тюрьмы,  - ответила она.
        - А в какой он лежит больнице?  - спросил Женя.
        - Да здесь рядом, в онкологической, рак у него нашли,  - грустно проговорила соседка.  - Жалко мужика, один он остался после смерти матери. Я никогда не верила, что Борька может убить человека,  - продолжала она,  - он всегда такой тихий был, муху не обидит. Ну пил он, конечно, особенно после получки, попадал иногда в медвытрезвитель, но чтобы убить человека - это не про него. Не верю!
        Поблагодарив ее за информацию, Женя вышел из подъезда и направился в онкологический центр, башня которого виднелась из-за стоящего рядом продовольственного магазина.
        В регистратуре он, предъявив свое удостоверение личности, попросил найти номер палаты, где лежит Борис Иванович Волк. Медсестра кому-то позвонила, а потом сказала, что ему нужно пройти к лечащему врачу в кабинет номер двадцать. Когда он зашел туда, то увидел сидящую за столом женщину средних лет с вьющимися светлыми волосами. Женя представился ей и повторил свой вопрос.
        - Меня зовут Ирина Сергеевна Громова,  - сказала она.  - Кем вам приходится больной?
        - Ну вы же поняли, что я из милиции,  - ехидно проговорил Женя,  - мне надо срочно с ним поговорить.
        - Вы знаете, у него рак четвертой стадии и он может умереть в любую минуту,  - ответила она.  - А тут он несколько дней отсутствовал, и мы думали, что он просто сбежал, видя свою безысходность. Но вчера вечером он с трудом пришел в больницу: состояние его стало критическим.
        - Но поговорить с ним можно?  - не унимался Женя.
        - Не более получаса,  - пожав плечами, сказала Громова.
        Они вышли в коридор, поднялись на лифте на пятый этаж и остановились у палаты под номером 515.
        - Заходите, но не более получаса,  - повторила она и, передав Жене белый халат, пошла дальше по длинному коридору клиники.
        Когда Женя в халате вошел в палату, то увидел человека, лежащего на кровати, с худым изможденным лицом. Впавшие глаза и бледный вид лица говорили о его болезненном состоянии, а левая рука, выступающая из-под одеяла, казалась неживой и висела плетью почти до самого пола.
        - Борис Иванович, вы можете говорить?  - спросил Женя.
        - Вы кто?  - ответил вопросом на вопрос Волк и посмотрел в сторону Кудрина.
        - Я - инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич,  - ответил он.
        - А я ждал, что кто-то из милиции ко мне придет,  - проговорил Волк,  - сердце мне подсказывало, что кому-то должен же я все рассказать.
        - Слушаю вас, Борис Иванович,  - проговорил Женя,  - у нас мало времени.
        - Действительно, времени у меня осталось совсем немного,  - грустно проговорил Волк.  - Когда меня посадили по ложному обвинению,  - начал он говорить,  - я решил отомстить тем гадам, которые упекли меня за решетку. Тогда в кафе я просто напился и лежал на лавке у входа. Ни с кем я тогда не дрался и тем более никого не убивал. Очнулся я уже в отделении милиции, где опер по фамилии Маврин стал меня в своем кабинете избивать и говорить, чтобы я признался в убийстве молодого парня, но я все отрицал. Тогда Маврин пригласил в кабинет другого подлеца - Широкова, который прямо заявил, что это именно я ударил камнем по голове того парня. Ведь, кроме него, никто из других свидетелей прямо на меня не указал. А потом суд, который не принял во внимание мои объяснения, и долгие годы мучений в колонии,  - продолжал говорить Волк,  - и все эти годы у меня была единственная мечта - отомстить этим гадам; она согревала меня и не давала расслабиться. После освобождения из колонии я, будучи уже больным, собрал всю свою волю в кулак, вычислил их и стал следить за каждым. Маврин каждое воскресенье ездил к себе на дачу,
где парился с приятелями в бане, а Широков больше проводил время у себя дома с разными женщинами. Я отремонтировал старенький горбатый «запорожец», который достался мне от отца, и целый месяц ездил за Мавриным на его дачу. Как мне показалось, он, видимо, работал и жил как на «автомате»: приехал на участок, разжег баню, выпил с друзьями, потом идут в баню и снова выпивают. Затем еще два захода, после чего начинается крутая пьянка, и они засыпают прямо за столом. Я решил использовать это клише в поведении Маврина в своих интересах. В тот воскресный день я рано утром сбежал из больницы,  - продолжал Волк,  - на своей машине подъехал к дому Маврина, открыл капот его «Волги» и оторвал провод с клеммой, ведущий к аккумулятору. Я подумал, что, когда его машина не заведется, он наверняка пойдет к Широкову и они вместе поедут на дачу. Я тогда сел в сквере и стал ждать. Так это и случилось, где-то часов в пять вечера в подъезд дома Широкова вбежал Маврин, а минут через двадцать он вышел один, без Широкова, сел в его маленький «москвич» и уехал. Конечно, немного пошло не так, как я думал, но деваться было
некуда, и я поехал следом за Мавриным. Путь до его дачи я хорошо узнал за месяц, поэтому ехал спокойно, не спеша. Он заехал к гастроному, в машину сел какой-то полный мужчина, после чего они, никуда не сворачивая, поехали по Каширскому шоссе в сторону Сватеево. Когда я подъехал к даче,  - продолжал рассказывать Волк,  - и спрятал машину в небольшом пролеске, Маврин с тем мужиком уже стали растапливать баню и одновременно выпивать за столом. Примерно через полчаса они разделись и зашли в баню. Я видел, как он, раздеваясь, снял кобуру с пистолетом и повесил ее на крючок под рубашку. Маврин, видимо, любил носить оружие или чего-то боялся, я и в те разы, когда следил за ним на даче, видел, как он расхаживал по участку с кобурой поверх рубашки. Через некоторое время распаренный Маврин вышел из бани, закурил сигарету и жадно затянулся, а зажигалку положил на пенек, стоящий у ее входа. Следом из бани вышел второй мужчина, и они пошли к столу и начали обильно выпивать. К этому моменту у меня уже окончательно созрел план мести; я аккуратно вышел из своей засады,  - продолжал говорить Волк,  - надел резиновые
перчатки и быстро зашел в баню. В предбаннике под рубашкой я нащупал кобуру с пистолетом, вынул его и положил к себе в карман. Так же тихо я вышел из бани и направился к пролеску, попутно прихватив лежащую на пеньке зажигалку. Ну а потом - поехал в сторону Москвы и вскоре уже был у дома, где жил Широков. Когда он открыл мне дверь,  - с надрывом сказал Волк,  - то я увидел, что на его лице удивление, и понял, что Широков узнал меня. Я зашел в коридор и с размаху ударил его кулаком в лицо. Он упал, из носа потекла кровь, и он стал ползком пятиться к стоящему в комнате дивану. А когда увидел в моей руке пистолет, то закричал, что это Маврин во всем виноват и он заставил оговорить меня. Но я, не обращая внимания на него, поднял лежащую на полу подушку, прижал ее к голове Широкова и выстрелил ему прямо в лоб. Выстрел оказался совсем не громким, но пух от подушки разлетелся по всей комнате. Широков отпрянул назад, раскинув руки на диване, а из его головы потекла кровь. Я аккуратно взял пистолет за дуло и обмакнул его рукоятку в крови Широкова, а потом поднял лежащее на полу небольшое полотенце и завернул в
него пистолет. Потом вышел из квартиры, оставив дверь открытой, не спеша вышел из подъезда и сел в свою машину. А дальше - быстро поехал снова в Сватеево. Когда я туда приехал,  - продолжал Волк,  - пьянство было в самом разгаре. Их уже было трое, причем один уже спал, уткнувшись носом в стол. А двое других что-то громко выясняли по поводу футбольного матча, который, видимо, ранее передавался по радиоприемнику, стоявшему на столе между пустыми бутылками. Я так же осторожно зашел в баню, вынул пистолет из полотенца и аккуратно вложил его в кобуру. Попутно еще вложил туда маленькую открытку с изображением волка, которую купил несколько дней назад в киоске. Это, чтобы он вспомнил обо мне и испытал такую же боль, которую когда-то пришлось мне пережить. А потом я вышел из бани, зарыл в землю полотенце и спокойно опять поехал в Москву. Дело было сделано. Я был доволен, что исполнил то, о чем думал все эти годы, и немного расслабился, но ночью мне стало очень плохо, и утром я снова явился в больницу. Вот и все,  - сказал Волк и закрыл глаза.  - Вы, конечно, можете меня арестовать, но дни мои и так сочтены, а
за свой поступок я совсем скоро предстану перед Богом.
        В этот момент в палату вошла медсестра и сказала, что пора заканчивать разговор, больному нужно сделать укол. Женя на листочке бумаги написал телефон отделения милиции, отдал его медсестре и попросил ее информировать о состоянии больного.
        Выйдя из больницы, Кудрин направился на работу, находясь под сильным впечатлением от беседы с Борисом Волком.
        Когда он приехал в отделение милиции, Николаева на месте не оказалось, и, чтобы не терять времени, позвонил дежурному по исполкому за информацией о Нефедове. Там ему ответили, что он уже не работает в исполкоме, а в настоящее время трудится начальником ЖЭКа в Хлебозаводском проезде.
        «Так это же здесь совсем рядом, на нашей же улице,  - подумал Кудрин,  - надо прямо сейчас туда сходить».
        Уже через полчаса Женя входил в цокольный этаж девятиэтажного дома, где располагался ЖЭК. Он подошел к двери, на которой висела табличка «Директор», и зашел в небольшой кабинет. За письменным столом сидел немолодой человек с красиво уложенными волосами на голове. Он восседал на стуле как сорокалетняя бальзаковская женщина на пуховых креслах после утомительного бала. С первого взгляда ему нельзя было дать больше сорока лет, но проступающая седина и морщины на лице говорили об обратном. В то же время ухоженность рук и ровно подстриженные усы явно намекали на его принадлежность к особой «касте» советского общества.
        Нефедов встал из-за стола и ленивой походкой подошел к вошедшему Кудрину. Женя увидел его неподвижные глаза, которые говорили о глубокой грусти этого человека, а взгляд - проницательный и тяжелый - оставлял неприятное ощущение.
        - Вы ко мне, молодой человек?  - спросил он.
        - Да, к вам, Михаил Николаевич,  - сказал Женя, показывая ему свое удостоверение личности.
        - Прошу вас, Евгений Сергеевич, присаживайтесь на стул,  - сказал хозяин кабинета, рукой указывая на одиноко стоящий у стены стул.
        - Я к вам по одному неординарному вопросу,  - начал говорить Кудрин.  - Шесть лет назад у кафе на Старокаширском шоссе была драка, в результате которой погиб молодой парень. Казалось бы, что виновный найден и понес заслуженное наказание, но, просматривая недавно в архиве то уголовное дело, я отметил в нем много нестыковок и непонятностей. К тому же работники того кафе сказали мне, что тогда эту драку инициировал и потом ударил камнем парня ваш сын Дмитрий. Как рассказывал официант, Дмитрий часто туда заходил со своими дружками и зачастую в пьяном виде затевал драки и приставал к девушкам.
        - Но ведь убийцу же нашли тогда и посадили,  - проговорил Нефедов.
        - У меня в связи с вновь открывшимися обстоятельствами складывается ощущение, что тогда посадили невиновного человека,  - ответил Кудрин,  - может быть, вы мне расскажете, как все было на самом деле.
        Нефедов достал носовой платок, вытер пот со лба и накатывающие слезы на щеках.
        - Моего сына уже нет в живых,  - выдавил из себя Нефедов.
        - Извините, не знал,  - ответил Женя.
        - Несколько лет тому назад,  - продолжал он,  - Димка поехал летом с друзьями в Ялту. Там он напился и избил мужчину, который оказался прокурорским работником Крыма. А потом - арест, суд и три года колонии. Я сколько раз его предупреждал, пытался оградить его от сумасбродства в нетрезвом состоянии, но все оказалось тщетным. А в прошлом году он погиб на зоне, как позже сказали - в результате несчастного случая. Тогда мы и похоронили нашего Диму, а я лишился своей работы в исполкоме и был назначен на эту, так сказать, «блатную» должность.
        - Я соболезную вашему горю,  - тихо проговорил Кудрин,  - но, может быть, вспомните про тот трагический случай у кафе.
        Нефедов немного успокоился и снова уставился на Женю своим тяжелым взглядом.
        - Спасибо за соболезнование,  - коротко ответил он,  - как ни странно, но вы мне симпатичны и чем-то напоминаете мне сына. Дело прошлое, и я, пожалуй, расскажу правду о том трагическом происшествии. В тот вечер,  - начал говорить Нефедов,  - я задержался на работе, а когда собрался домой, в кабинет буквально ворвался Димка. Был он изрядно пьян и прямо с порога сказал, что в драке у кафе он ударил камнем по голове какого-то парня, которого скорая помощь увезла в больницу. Я тогда еще спросил у него, видел ли кто-нибудь эту драку, но он ничего не мог вспомнить. А потом зазвонил телефон, и в трубке я услышал голос, представившийся оперативником из отделения милиции Мавриным. Мне однажды приходилось с ним сталкиваться, когда украли посуду из исполкомовской столовой. Отвратительный человек, скажу я вам, грубый и, как мне тогда показалось,  - очень жадный до денег. Так вот тогда он мне по телефону и сказал, что натворил мой сын,  - продолжал Нефедов,  - а еще предупредил, что есть свидетели, которые все это видели и готовы дать показания. Я тогда умолял его что-нибудь сделать, чтобы вытащить Диму из
этой истории; он мне тогда и назвал сумму в пять тысяч рублей за отмазку сына. Я согласился, а вечером к моему дому подъехал Маврин и я отдал ему эти огромные деньги, которые мы собирали с женой для покупки дачи. Ну вот, собственно, и все,  - выдохнув, проговорил Нефедов,  - а потом я узнал, что задержали какого-то мужика и суд, признав его виновным в убийстве того парня, отправил его за решетку.
        - И не было вам, тогда еще ответственному работнику исполкома, жалко того невиновного человека, которого арестовали вместо Дмитрия?  - спросил Кудрин.
        - Нет, я тогда об этом не думал, для меня тогда главным было вытащить сына из этой истории,  - ответил Нефедов.
        - Видите, как его судьба сложилась,  - задумчиво проговорил Кудрин,  - как веревочке ни виться, конец получается закономерным.
        - Смалодушничал я тогда,  - сказал Нефедов,  - но вы должны меня понять.
        - Я бы хотел, чтобы вы написали на бумаге о том, что мне рассказали,  - проговорил Кудрин.
        - Нет, ничего писать и подписывать не буду,  - резко ответил Нефедов,  - Димку все равно уже не вернуть, а лишнего в его сторону говорить я не позволю. Мне искренне жаль того человека, который невинно пострадал, но вы лучше предъявите обвинение Маврину, который все это сфабриковал. Я ведь тоже, в какой-то степени, потерпевший от его корыстного умысла; он, по сути, меня шантажировал и ограбил на огромную сумму денег.
        - Ну что же, не хотите писать, не надо,  - сказал Кудрин,  - дело действительно прошлое, невиновный уже отсидел на зоне и вернулся в Москву, да и сына вашего уже нет в живых. А Маврин свое получит, и я думаю, что это произойдет совсем скоро.
        На этой мажорной ноте Женя попрощался с хозяином кабинета и направился в сторону отделения милиции.
        «Ну и денек сегодня выдался,  - подумал он, заходя к себе в кабинет,  - такая круговерть, что мало не покажется». Женя сел за свой стол стал проигрывать в голове все то, что произошло за этот день, но позднее время и дикая усталость не дали сосредоточиться и подвести его итог.
        На следующее утро, когда Женя пришел на работу, все коллеги уже сидели в кабинете за своими столами.
        - Ну ты совсем заработался,  - проговорил Витя Колосов,  - два дня мы видели только твой «хвост», проносившийся из кабинета в кабинет и убегающий на очередную встречу.
        - А у меня есть новый анекдот,  - с улыбкой сказал Ерихин,  - и мне кажется, что ты его еще не знаешь. Значит, так,  - начал он,  - врач зашел в палату и говорит лежащему на кровати больному: «Операцию вы перенесли плохо: вырывались, кричали, кусались. А вот ваш знакомый с соседней койки вел себя еще хуже!» «Еще бы,  - ответил больной,  - нас ведь в больницу послали мыть окна…»
        Все громко рассмеялись, а Женя вынул из кармана свою записную книжку и записал в нее этот смешной анекдот.
        Неожиданно в памяти всплыло общение с врачом скорой помощи о времени смерти Широкова. Он открыл верхний ящик своего стола и достал оттуда небольшой листок бумаги, в котором констатировался факт смерти потерпевшего. В конце стояла размашистая подпись врача и четко написанная его фамилия - Бублик. Женя усмехнулся, и моментально в голову пришла недавно услышанная фраза: «Бублик - это запасное колесо проголодавшегося организма».
        Он набрал номер телефона скорой помощи, и ему ответила женщина с отвратительно писклявым голосом. Представившись, Женя спросил ее о местонахождении доктора по фамилии Бублик.
        - Иван Иванович Бублик сейчас находится в больнице № 12,  - сказала она и дала его номер телефона.
        Женя набрал указанный номер и услышал знакомый голос врача.
        - Добрый день, Иван Иванович,  - сказал он,  - это звонит вам инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич, мы встречались на происшествии в квартире по Старокаширскому шоссе.
        - А, помню вас,  - ответил врач.
        - У меня к вам есть чисто профессиональные вопросы,  - проговорил Женя.
        - У меня сейчас как раз есть свободное время,  - ответил Бублик,  - так что приезжайте в больницу в кабинет № 7 и потолкуем. Она находится на Варшавском шоссе, рядом с бассейном «Труд».
        Через сорок минут Женя уже входил в небольшой кабинет, где за письменным столом сидел тот самый знакомый молоденький доктор. Он был без халата, поэтому и похож был на обыкновенного мальчишку, случайно зашедшего в эту больницу. Поздоровавшись, Кудрин сразу перешел к делу.
        - Тогда, в квартире потерпевшего, вы сказали, что его смерть могла наступить приблизительно от семи до восьми часов вечера,  - проговорил он,  - а не могло ли это случиться пораньше, например, от шести тридцати до шести часов вечера или еще раньше?
        - Я ведь тогда сказал слово «приблизительно»,  - ответил врач,  - точно до минуты сказать никто не сможет. Однако с натяжкой можно и так сказать: показатели изменения организма умершего человека хорошо описаны в учебниках по судебной медицине, и я, исходя из этого, с осторожной долей скептицизма, вполне могу сделать это предположение. Ну а непосредственно смерть потерпевшего наступила в результате огнестрельного ранения в голову, больше мне вам нечего сказать.
        - Спасибо вам, Иван Иванович,  - сказал Кудрин и стал документально оформлять полученные от врача разъяснения по поводу наступления смерти потерпевшего.
        «Интересно девки пляшут!» - подумал Кудрин, выходя на улицу. Ведь с учетом той самой «натяжки», зафиксированной им в объяснении врача, получается, что убийство Широкова Маврин мог совершить до поездки на дачу, еще находясь в квартире потерпевшего.
        - Нет, это бред какой-то,  - сказал он сам себе,  - а как же тогда рассказ Волка?
        По приезду на работу Женя сразу отправился в кабинет Николаева. Он неторопливо доложил ему о своих встречах и сомнениях, после чего положил на его письменный стол объяснение врача. Николаев внимательно выслушал его, прочитал объяснение и тихо проговорил:
        - У меня, кажется, тоже начинает «крыша ехать» от всех этих хитросплетений. Если верить Волку,  - продолжал он,  - то это он убил Широкова и подставил с уликами Маврина, хотя настораживает, что все как-то складно у него получилось. Но, с другой стороны, он ведь мог выдать желаемое за действительное, а убил потерпевшего все-таки Маврин. А почему ты у Волка в больнице не взял объяснение?
        - Да он еле живой был,  - ответил Кудрин,  - я хотел это сделать, но он так ослабел, что говорить не мог.
        - Ну хорошо,  - сказал Николаев,  - завтра обязательно допроси его, а вот показания врача в какой-то мере закругляют логическую цепочку в событии самого преступления, что говорит о причастности к нему именно Маврина.
        - Да, но врач не просто так говорил, что это приблизительное время убийства,  - парировал Женя.
        - А мне все же сдается, что это так и было, а Волк действительно просто выдал то желаемое, которое он хотел больше всего на свете, за действительное - отомстить своим обидчикам. Но очень жаль, что его жизнь и судьба оказались в руках нечистоплотных и корыстных людей. Жалко и Нефедова, который лишился не только своей престижной работы, но и потерял сына. Хорошо было бы взять и у него, и у официанта того кафе объяснения, но что делать, если они отказались это сделать.
        В этот момент в кабинет вошел дежурный по отделению милиции и сообщил, что только что позвонили из онкологического центра и сказали, что их больной по фамилии Волк скончался.
        - Вот это да!  - растерянно проговорил Кудрин.  - Я ведь совсем недавно с ним разговаривал.
        - Ну вот,  - задумчиво сказал Николаев,  - и этот ушел на небеса.
        - А что же теперь будет с Мавриным?  - спросил Женя.
        - Это дело завтра передадим в наше следственное подразделение,  - ответил Павел Иванович,  - пусть они дальше доводят его до суда. Улики против Маврина серьезные, а алиби - так себе! Если учитывать новые показания врача, то получается, что именно Маврин был причастен к убийству потерпевшего. Вот и выходит: Широков мертв, сынок Нефедова тоже на том свете, и Волк отправился за ними только что. Их уже нет, как нет и их показаний. А ты, Женя, молодец,  - продолжал он,  - с трудом, но все-таки раскрутил это дело, «плакал» твой тупик, поскольку выход из него ты все же нашел. Теперь и опыта у тебя прибавилось в раскрытии таких запутанных преступлений.
        - И вам спасибо, что помогли мне разобраться в этом лабиринте и подсказать возможный выход из него,  - ответил Кудрин.
        Он вышел из кабинета начальника с окончательно утвердившейся у него внутренней убежденностью, что преступление совершил именно Маврин и теперь он по полной программе получит все, что заслужил за свои грехи.
        «А что,  - вдруг подумал он,  - похоже, прав Николаев, плакал мой тупик!» Он мысленно себе представил кирпичный тупик, который хныкал и плакал обильными слезами, похожими на падающий Ниагарский водопад.
        Улыбнувшись, Женя уверенной походкой зашагал в свой кабинет навстречу новым интересным делам.
        Пасьянс начинает складываться
        - Как же надоела эта жара,  - подумал Женя Кудрин,  - не успеваешь выйти из ванной, как снова хочется туда зайти; хорошо, что синоптики вроде бы обещали кратковременные дожди.
        Последние капли польского дезодоранта, купленного по случаю в ЦУМе, хоть как-то создавали настроение бодрости и некую свежесть.
        Родители уехали в санаторий, и Женя, одеваясь, ощущал себя полноправным хозяином квартиры, и в мыслях у него возникали всякие варианты «достойного» применения такого положения.
        Выйдя из подъезда дома на улицу, он зажмурился от ярких лучей солнца и перебежал в тень на другую сторону улицы.
        - Здорово Женька,  - услышал он звонкий голос соседа по подъезду Кости Малахова,  - сто лет тебя не видел.
        - Костя, спешу, на работу опаздываю, давай вечером пообщаемся,  - проговорил Кудрин.
        - Ну ладно, вечером заходи,  - тихим голосом проговорил сосед,  - у меня предки укатили на дачу, а я вчера вечером обалденных чувих прицепил, и мы договорились, что они вечером придут ко мне слушать пластинку ансамбля «АББА», которую у ребят выпросил на один вечер.
        Костя Малахов был другом детства, вместе ходили в один и тот же детский сад, и его детские рисунки поражали воображение с раннего детства. После школы он без труда поступил в Строгановское училище и стал художником, а сейчас трудится научным сотрудником в Третьяковской галерее. А Женя, мечтавший с детства о карьере сыщика и начитавшись о похождениях Шерлока Холмса, не задумываясь поступил в среднюю специальную школу милиции. Родители были в ужасе от его выбора и считали, что ему необходимо учиться только в институте и получать высшее образование. Но Женя остался непоколебим в своем выборе и был счастлив, слушая свои любимые лекции по криминалистике.
        - Ну ты, Костя, и ловелас,  - проговорил Женя,  - если получится, то приду обязательно,  - и быстрым шагом пошел к остановке троллейбуса.
        «А ведь я в последний раз был в Третьяковской галерее еще с родителями лет двадцать назад, когда впервые увидел картины Айвазовского. Нужно будет как-нибудь сходить в галерею и еще раз посмотреть картины понравившегося мне этого художника»,  - подумал он, ускорив шаг навстречу подъезжавшему троллейбусу.
        С трудом протиснувшись в его жаркое чрево, работая руками и всем телом, Женя сумел пролезть в середину, напоминающую жужжащий улей. В битком набитом троллейбусе пахло отнюдь не дезодорантом; запах пота и водочного перегара впитался в его душный салон, создавая гремучую смесь с выхлопными газами проходящих машин, проникающую через открытые окна.
        Женя обратил внимание на стоящего рядом огромного роста человека с большим носом, напоминающим картошку, и с родинкой под глазом, который одной рукой держался за верхний поручень, а другой прижимал к своему телу авоську с пустыми бутылками. Он поднял глаза и у самого своего носа увидел огромный кулак этого верзилы, обнимающий стальной поручень салона и похожий на кувалду, сцепившуюся с наковальней.
        С тыльной стороны кулака сияла огромная татуировка в виде восходящего солнца, а на указательном и среднем пальцах красовались наколки, изображающие перстень, внутри которого на черном фоне виднелся белый крест.
        - Ну вот,  - подумал Женя,  - владелец этого кулачища, согласно тюремной классификации, дважды отбывал наказание за грабеж, и у меня перед носом прямо настоящая визитная карточка из криминальной среды. Не дай бог, как говорила бабушка, встретиться с таким амбалом где-то в подворотне вечером - пришибет, и это несмотря на все приемчики, которым обучали его на тренировке по самбо в школе милиции.
        Женя повернул голову в другую сторону и уставился на молоденькую девушку с роскошными светлыми волосами, свисающими до плеч.
        - Эх, познакомиться бы!  - мелькнуло у него в голове, но шумный людской поток, словно водоворот, выплюнул ее на следующей остановке, и Женя лишь взглядом успел проводить незнакомку.
        Верзила вышел на той же остановке, что и Женя, у сада Эрмитаж, и пошел в сторону входа в парк, а Кудрин перешел дорогу и направился к проходной Петровки, 38.
        - Вот ерунда получается,  - подумал он,  - работаю напротив парка, а ни разу там не был, одни лишь афиши на остановке читаю: то джаз Лундстрема играет, то ансамбль «Мелодия» выступает…
        Подойдя к проходной, он протянул свое удостоверение личности сержанту, который внимательно стал рассматривать его, переводя свой взгляд с документа на вошедшего и обратно. Через мгновение сержант, козырнув, разрешил пройти во внутренний дворик Главного управления.
        - Не знают меня еще,  - подумал Кудрин,  - всего-то как три недели работаю здесь.
        Во дворе перед ступеньками он столкнулся с выбегающим из дверей коллегой Сергеем Саниным, который на ходу быстро проговорил:
        - Женька, тебя срочно начальник отдела вызывает…
        - Зачем я ему с утра понадобился,  - подумал Кудрин,  - и так завалил делами, а если отчет требовать - так еще рано, видимо, еще одно дело хочет всучить.
        О начальнике отдела полковнике милиции Стукове ходили легенды как о старожиле МУРа, у которого за плечами не одно раскрытое дело. Что стоило только одно из них - раскрытие кражи уникальных репродукций картин одного известного художника из музейных запасников в начале 60-х годов. Тогда вся Москва только об этом случае и говорила, а некоторые подробности раскрытия этого преступления Стуковым были прописаны в учебнике по основам оперативно-розыскной деятельности.
        Войдя в кабинет начальника отдела, Женя по-военному вытянулся и приготовился его выслушать.
        - Я тебя еще раз поздравляю с присвоением очередного звания капитана милиции,  - сказал Стуков,  - и хочу поручить тебе одно важное дело. В отдел, где ты раньше работал, поступило заявление гражданки Рылеевой, которая утверждает, что у нее из квартиры украли фамильные драгоценности. Осмотр места происшествия ничего не дал: все остальные вещи в целости, следов никаких не обнаружено, да и взлома никакого не было. Все это усугубляется одним обстоятельством: ее муж дипломат и работает в нашем посольстве в Африке, из МИДа уже были звонки, а наше руководство моментально поставило это дело на контроль. Товарищи из местного отделения милиции только разводят руками и говорят, что дело зависло, так называемый «висяк», перспектив по нему нет, поэтому начальство затребовало материалы дела в Главное управление. Таким образом, это дело попало к нам в отдел, вот и попробуй разобраться в нем…
        - Иван Михайлович,  - по-мальчишески воскликнул Кудрин,  - мне вчера вечером уже передали два материала, да и те, что у меня в производстве, еще не завершены.
        - Значит, так,  - строго ответил Стуков,  - те два материала передай коллеге Санину, а твои - близки к реализации, там уже делать нечего. Так что отбрось все в сторону и займись только этим делом.
        С этими словами Стуков передал Жене серую папку с материалами дела.
        - Я понимаю, что «висяки» трудно раскрываются, но попробуй включить все свое мышление и детально разобраться с этим преступлением; собственно, за твое оперативное чутье я и пригласил тебя на работу в управление,  - проговорил Стуков.
        - И еще,  - продолжил он,  - к нам на практику направили курсантов школы милиции, так вот одного из них - курсанта по фамилии Мышко - я тебе отдаю в помощь; он уже, наверное, обивает пороги твоего кабинета. Там, кстати, твой коллега по кабинету в отпуск ушел, так вот на месяц пусть его рабочее место и займет практикант.
        - Слушаюсь товарищ полковник,  - выпалил Кудрин и, забрав папку, вышел из кабинета Стукова.
        Подходя к двери своего кабинета, он увидел высокого долговязого парня лет двадцати, одетого в темно-серый костюм и переминающегося с ноги на ногу.
        - Ну, проходи, курсант, в кабинет и присаживайся за свободный стол,  - сказал Женя.
        - Курсант Мышко Василий Петрович,  - отрапортовал он, показывая свой сопроводительный документ.
        - Будем знакомы,  - продолжал Женя,  - капитан милиции Кудрин Евгений Сергеевич, так что будешь мне помогать.
        - Меня на практику, перед защитой диплома, направили в Ваше управление,  - пробормотал курсант.
        - Я ведь тоже десять лет назад окончил среднюю школу милиции, а сейчас - на последнем курсе вечернего отделения высшей школы милиции,  - сказал Женя.  - Много воспоминаний у меня связано с годами учебы в твоей школе. Кстати, кто у Вас преподает оперативно-розыскную деятельность?
        - Полковник Шленов,  - ответил курсант.
        - И у меня преподавал Анатолий Сергеевич Шленов, он очень известный человек в нашей среде, многие оперативные работники - его ученики,  - сказал Женя.
        Кудрин присел за свой стол, закурил сигарету и углубился в чтение материалов дела.
        - Да, не густо здесь совсем,  - проговорил он, дочитав последнюю страницу дела,  - вот эта папочка, Василий, прочитай внимательно все документы в ней, а потом поговорим.
        С этими словами Женя передал папку курсанту, который осторожно, как ценный груз, взял ее и положил к себе на стол.
        В этот момент в кабинет зашел сотрудник отдела Сергей Санин.
        - Вот, Серега, у меня практикант из нашей школы милиции,  - выпалил Женя.
        - С пополнением,  - произнес Санин,  - и с прибытием будущего опера в славный орденоносный МУР.
        - А кто преподает у вас оперативно-розыскную деятельность?
        - спросил он, повторяя аналогичный вопрос Кудрина.
        - Шленов Анатолий Сергеевич,  - ответил Мышко, уткнувшись в материалы дела.
        - Это здорово, значит, у нас с тобой одни учителя,  - проговорил Санин.
        - Женя, я тебя поздравляю с очередным званием, и вот мой сувенир,  - сказал Санин, обращаясь к Кудрину, и передал ему пузырек польского дезодоранта.
        - Спасибо, Серега, как это кстати,  - ответил Женя,  - а то у меня он закончился.
        - Ну, будь здоров, а практиканту удачи в работе,  - завершил свой спич Санин и вышел из кабинета.
        - Евгений Сергеевич, да тут все понятно,  - пробормотал Мышко, закончив читать материалы,  - женщина, видимо, просто забыла, куда переложила ценности. По сути дела, взлома не было, все вещи на месте, следов никаких не обнаружено.
        - Ну, это, возможно, только на первый взгляд, хотя и мне также зацепиться не к чему, но ведь за неделю до обнаружения пропажи ценности лежали на месте,  - задумчиво произнес Кудрин.
        - А может быть, она специально наговорила о краже, спрятав драгоценности в другом месте, или вообще вывезла их,  - с запалом проговорил Мышко.
        - Да зачем ей это, а впрочем, надо встретиться с этой Рылеевой, может быть, что-то и прояснится,  - ответил Кудрин.
        - Значит, так,  - приказным тоном сказал Женя,  - ты идешь в дежурную часть и делаешь выборку всех звонков в милицию по поводу кражи ценностей из квартир за последние три месяца.
        - Так таких звонков по Москве может быть большое количество,  - пробурчал курсант.
        - Конечно, много,  - ответил Кудрин,  - но ты ведь прочитал материалы дела: взлома нет, значит, звонки по кражам со взломам отметаем; никакого беспорядка не обнаружено, значит, и это мы отметаем; следов не обнаружено - и это отметаем. Постарайся вычленить из всего количества звонков в милицию только те, которые как-то соответствуют условиям нашей задачи. Видишь ли, в учебниках все не пропишешь, жизнь сама зачастую пишет свою фабулу…
        - И еще, Рылеева сама написала, что никто кроме ее и мужа не знал о месте нахождения ценностей,  - проговорил Мышко.
        - И это верно,  - ответил Кудрин,  - все эти непонятности и придется нам с тобой распутывать, друг мой Вася.
        Когда курсант вышел из кабинета, Женя набрал номер телефона квартиры Рылеевой.
        - Здравствуйте, Нина Николаевна, вам звонит капитан милиции Кудрин Евгений Сергеевич,  - начал свой разговор Женя,  - я по поводу кражи фамильных драгоценностей из квартиры, есть необходимость пообщаться по некоторым вопросам. Я хотел бы вас попросить подъехать часов в пять вечера на Петровку, 38.
        - Разумеется, заеду,  - ответила Рылеева,  - я уже думала, что про меня забыли, никто не звонит и не приглашает.
        - Ну что вы, мы продолжаем расследовать это дело, и веду его я по распоряжению руководства,  - сказал Женя.
        - Хорошо, до встречи,  - ответила она.
        Положив трубку телефона, Кудрин снова открыл папку и перечитал материалы дела.
        «Так,  - размышлял он,  - муж зайти в квартиру за ценностями не мог - он в Африке, дочь тоже не была в квартире, чего это ей инкогнито приезжать из Ленинграда. А тогда кто? Ну, предположим, если кто-то через окно залез на восьмой этаж, то следы должны были остаться, но в протоколе осмотра места происшествия четко указано, что ничего подобного не было выявлено, а шпингалеты фрамуг окон были закрыты изнутри. Эксперт-криминалист сделал заключение, что замок входной двери не был деформирован, и следов проникновения в замочное отверстие посторонним предметом не обнаружено. Значит, входная дверь была открыта ключом; какая-то ерунда получается, ведь ключи находились только у хозяйки и у ее мужа. А что если она сама решила изъять драгоценности и инспирировать кражу? Может быть, с мужем разругалась, ведь всякое в жизни бывает. Все может проясниться в разговоре с Рылеевой, надо будет продумать вопросы…
        В пять часов вечера в кабинет тихонько постучали.
        - Входите,  - проговорил Женя, он знал, что придет Рылеева, и ждал ее. Она вошла в прокуренный кабинет, немного приостановившись в дверях, открыто взглянула на Кудрина, как бы ожидая его приглашения. Перед Женей стояла одетая в строгое темное платье немолодая женщина лет пятидесяти с тонкими чертами лица. На шее у нее был синий платочек с приколотой красивой брошью, а в руке - небольшая замшевая дамская сумочка.
        - Прошу вас, Нина Николаевна, присаживайтесь на стул и расскажите мне еще раз все по порядку, что произошло в квартире,  - сказал он.
        - Я уже рассказывала другому следователю,  - протяжно произнесла Рылеева,  - но если необходимо, то повторю еще раз. Мой муж - дипломат и в настоящее время находится в длительной командировке в Африке, ну и я, естественно, с ним тоже. Один раз в год во время отпуска мужа мы приезжаем в Москву и, как обычно, едем к дочери в Ленинград. В этот раз муж не смог поехать из-за срочных дел, и я первого июля приехала одна. Видимо, в дороге простудилась, у меня температура поднялась очень высокая, и я сразу же вызвала на дом врача. Врач - молодая очень любезная девушка спортивного склада - осмотрела меня, сделала укол и выписала лекарства. Целых четыре дня я из дома никуда не выходила, а продукты мне привез брат мужа из Коломны Костя Рылеев. Он сам уже весь больной, почти за семьдесят лет ему, но держится молодцом. Ну а пятого июля я пошла на прием к терапевту в нашу поликлинику, и эта же милая девушка-врач Светлана Ивановна, осмотрев меня, закрыла бюллетень. А на следующий день, взяв билет прямо на вокзале, я уехала в Ленинград, а уже двадцатого июля я была в Москве.
        - А когда вы обнаружили пропажу ценностей?  - спросил Женя.
        - Видите ли, когда я только прилетела в Москву, то свои рубиновые серьги положила в шкатулку, а надела простенькие, чтобы в глаза не бросались; я всегда так делаю, когда приезжаю, ну а когда приехала из Ленинграда, полезла в шкатулку, чтобы положить туда серьги обратно, и обнаружила, что шкатулка пустая…
        - А где хранилась у вас эта шкатулка?  - тихим голосом продолжал Кудрин.
        - Шкатулку с фамильными драгоценностями мы прятали на антресолях, муж специально сделал небольшое углубление для нее, а сверху лежали книги и всякий хлам. Для того, чтобы ее найти, нужно точно знать, где это спрятано. Ума не могу приложить, как ее могли найти злоумышленники, это невозможно, тем более, что все было на месте, и не было следов, что кто-то рылся в этом хламе на антресолях,  - проговорила Рылеева.
        - А кроме драгоценностей, что еще было в шкатулке?  - продолжал Женя.
        - Там еще лежали деньги в размере трех тысяч рублей, муж копил их для покупки машины,  - ответила Рылеева.
        - Нина Николаевна, хочу вам задать нескромный вопрос,  - тихим голосом спросил Кудрин,  - в деле я увидел опись пропавших ценностей, откуда они у вас, там даже царский орден фигурирует?
        Рылеева внимательно посмотрела на Женю, на мгновение закрыла глаза и, как бы встрепенувшись, таким же тихим голосом начала говорить:
        - Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного рассказать о себе. Моя девичья фамилия - Истомина, и род наш очень древний. Мой прадедушка граф Петр Васильевич Истомин был одним из героев Отечественной войны с Наполеоном, он был командиром гусарского отряда в полку Петра Багратиона. В бою за Вильно гусары его отряда взяли в плен французского генерала и весь неприятельский обоз. За этот подвиг мой прадед был награжден орденом Владимира третьей степени. Такими орденами не всех награждали, и мне бабушка рассказывала, что кавалерами этого ордена были и Давыдов, и Сеславин, и Волконский. А после войны Петр Васильевич с семьей доживал в своем старом имении под Тверью. Мой дедушка - граф Дмитрий Петрович Истомин - входил в комиссию Сперанского по административной реформе России при царе Николае II. Дедушка очень гордился своим отцом, как участником войны с Наполеоном и кавалером такого ордена.
        - И этот орден был в шкатулке?  - спросил Женя.
        - Да, конечно был,  - сказала Рылеева,  - так вот, наши фамильные драгоценности передавались из поколения в поколение, и часть их от моей мамы перешла мне по наследству.
        Женя старался не перебивать собеседницу и не задавать наводящих вопросов, он внимательно слушал ее, откинувшись на спинку стула.
        - Но самое главное,  - продолжала Нина Николаевна,  - когда мой прадедушка жил в своем имении, он познакомился с жившим по соседству в деревне Тропиха великим русским художником Алексеем Гавриловичем Венециановым. Во время Отечественной войны 1812 года он создал целую серию зарисовок по этой теме; его привлекали люди из народа, крепостные крестьяне, мужественно и героически сражавшиеся в войне с Наполеоном, сохранившие высокое человеческое достоинство и благородство. На этой почве они и подружились, и мой прадед, как герой той войны, по словам моей бабушки, пользовался большим уважением у художника. Так вот, в то время Венецианов писал свою знаменитую картину «На пашне. Весна» и эскиз этой картины со своей подписью подарил моему прадеду. Этот эскиз, как я вам говорила, по наследству перешел ко мне от родителей и хранился вместе с остальными фамильными драгоценностями у нас в квартире. В прошлый приезд в Москву мы с мужем пошли в Третьяковскую галерею, и когда экскурсовод рассказывал о творчестве Венецианова, мы поняли, что у нас в квартире подлинный, не имеющий цены раритет. Вот тогда мы с мужем
приняли решение в следующий приезд в Москву передать эскиз в Третьяковку. А вот теперь он исчез вместе с орденом и другими ценностями.
        - Ничего себе расклад получается - это, видимо, самая ценная реликвия у вас находилась все эти годы, да что там годы - столетия,  - воскликнул Женя.
        - Да, именно так и получается,  - с грустью проговорила Рылеева,  - это уникальный раритет, и место его не в нашей квартире, а в зале творчества Венецианова в Третьяковской галерее.
        Нина Николаевна достала из своей сумочки небольшой платочек, на котором мелькнула вышитая вязью буковка «И».
        - Не правда ли, какая хорошая погода сегодня?  - проговорила она спокойным голосом, вытирая капли пота с лица.
        Женя был удивлен услышанным, ведь было достаточно жарко, а она это произнесла с такой легкостью, как мог бы сказать только интеллигентный человек, воспитанный в позитивном отношении к жизни. И все, что происходило перед его глазами в последнее время, вся муть человеческих дрязг и неурядиц, опустилась в глубину на дно, заилилась и остановилась. Он не сталкивался с такими людьми, а здесь впервые прикоснулся к другому, неизвестному ему миру, и повеяло флером изысканного, тонкого и давно забытого. Это глубоко сидело в его подсознании и до сих пор не проявлялось; захотелось просто остановить время!..
        - Будьте любезны,  - проговорила Нина Николаевна,  - налейте мне, пожалуйста, воды.
        Кудрин мысленно засуетился: а есть ли в кабинете чистый стакан?
        Он обратил взгляд на подоконник, где стоял его одинокий термос, и лучшего стакана, как его колпачок, придумать не мог.
        - Благодарю вас, Евгений Сергеевич,  - выпив воды, сказала она.
        - Ну, хорошо, если можно, продолжим разговор о вашей жизни. Я просто себе не представляю, как вам трудно было с таким происхождением,  - проговорил задумчиво Кудрин.
        - Да всякое бывало, но в медицинское училище я все-таки поступила и закончила его с отличием,  - продолжала Рылеева,  - а в конце войны, в 1944 году, я уже работала в госпитале под Прагой, где и познакомилась со своим будущим мужем Владимиром Сергеевичем Рылеевым.
        Она медленно рассказывала, иногда поглядывая на свои руки, спокойно лежащие на коленях. Женя отметил красивые длинные пальцы собеседницы с необычным перламутровым маникюром ухоженных ногтей.
        - Он был летчиком-истребителем,  - продолжала Нина Николаевна,  - и в бою под Прагой, прикрывая бомбардировщиков, вступил в бой с пятью вражескими истребителями; четырех он сбил, а пятого таранил, и как жив остался, одному богу известно. За этот бой ему присвоили звание Героя Советского Союза. Вот в госпитале мы с ним и познакомились, я его выходила с большим трудом; он остался жив, но раны иногда дают о себе знать. Мужа демобилизовали по ранению, и мы уехали в Москву. Владимир Сергеевич - очень целеустремленный человек, и сразу же по приезду в Москву он поступил в педагогический институт на факультет иностранных языков. После окончания института его направили на работу в Министерство иностранных дел. Так мой муж стал дипломатом; мы были в командировках в разных странах, а сейчас - в Африке. А что касается моего происхождения, то, видимо, за спиной мужа я оказалась маленькой букашечкой и уже никого не интересовала. Мой муж очень порядочный и верный человек, я за ним как за каменной стеной,  - закончила свой рассказ Рылеева.
        - Интересная у вас жизнь, полная впечатлений,  - проговорил Кудрин.
        - Самое большое впечатление - это похищение наших фамильных ценностей,  - с иронией сказала Рылеева.
        - Скажите, Нина Николаевна,  - спросил Женя,  - а ключ от квартиры вы никому не оставляли?
        - Да что вы, упаси бог, никому и никогда,  - с раздражением ответила она.
        - Спасибо, Нина Николаевна,  - сказал Кудрин, делая отметку на ее пропуске,  - у меня больше вопросов нет, и как что-нибудь по этому делу прояснится, я вас поставлю в курс дела.
        Попрощавшись с Кудриным, посетительница покинула кабинет, а Женя какое-то время еще сидел на стуле, осмысливая встречу с необычной женщиной, складывая в мозаику эпизоды ее жизни, похожей на увлекательный роман.
        Его размышления прервал зашедший в кабинет Вася Мышко.
        - Ну что у тебя, Васек?  - ласковым тоном спросил Женя.
        - Да как сказать,  - начал курсант,  - из всего количества звонков в милицию за несколько месяцев я бы выделил два интересных, на мой взгляд, звонка: один - десятого мая, звонила некая гражданка Пивнер Ольга Моисеевна, проживающая пор адресу Варшавское шоссе, дом 45, квартира 10. Она срывающимся голосом и плача сказала, что из квартиры украли все ценности и деньги, просила срочно приехать. Но буквально через десять минут, не успел наряд милиции выехать, она снова позвонила и уже спокойным голосом извинилась и сказала, что ошиблась, и у нее все в порядке.
        Аналогичный звонок поступил двадцатого мая, звонила гражданка Беридзе Тамара Иосифовна, проживающая по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. Судя по записи разговора, она также срывающимся голосом сообщила, что ее квартиру ограбили и вынесли все ценные вещи. Но, как и в первом случае, через несколько минут она снова перезвонила и сказала, что тоже ошиблась, и все вещи нашлись.
        - Так,  - промолвил Кудрин,  - и это все, что ты раскопал?
        - Да,  - ответил курсант,  - больше ничего интересного я для нас не нашел в этих звонках.
        - Что же получается,  - задумчиво произнес Кудрин,  - и наша заявительница, и эти гражданки проживают практически рядом.
        - Ну, это мало о чем говорит,  - парировал курсант.
        - Напрягай мозги, Вася,  - проговорил Кудрин,  - за три месяца по Варшавскому шоссе в рядом расположенных домах, возможно, и были совершены квартирные кражи, и если Рылеева вызвала милицию, то две другие гражданки как-то странно изменили свою позицию. Нужно будет проверить, а вдруг это звенья одной цепи, и мы имеем дело с серийными преступлениями; такая версия не исключена, ведь что-то заставило этих женщин отказаться от приезда милиции. Может быть, им угрожали, а может быть, не хотели какой-то огласки: одним словом - есть пища для размышлений.
        Женя снял трубку телефона и набрал номер родного отделения милиции, в территорию обслуживания которого входили адреса звонивших женщин. Трубку взял его приятель - инспектор уголовного розыска Витя Колосов.
        - Женька, привет,  - услышал он его звонкий голос,  - когда проставишься за капитана?
        - Да, конечно, Витек, обязательно на той неделе приеду в отделение,  - ответил Кудрин,  - мне тут один ваш «висяк» подкинули по краже из квартиры дипломата на Варшавском шоссе, дом 55. Я хочу тебя попросить по старой памяти сделать установку на гражданку Пивнер, проживающую на Варшавском шоссе, дом 53, квартира 3, и гражданку Беридзе, проживающую по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. И лиц, кто с ними проживает.
        - Ну, Женька, и ты мне подкидываешь работу, у меня здесь завал с материалами, но по дружбе, конечно, сделаю и завтра перезвоню, но чтобы обязательно проставился, а то мужики не поймут,  - ответил Колосов.
        - И еще,  - продолжал он,  - расскажи что-нибудь новенькое, свежий анекдотик.
        Женя понял, что ему не отвертеться, открыл свою заветную анекдотную книжечку и начал рассказывать.
        - В одесской аптеке мужик спрашивает: «У вас есть средство для выращивания волос?» - «Таки есть»,  - отвечает аптекарь.  - «Хорошее?» - спрашивает снова мужик.  - «Таки не то слово,  - отвечает аптекарь.  - Вы видите за кассой человека с усами? Так это моя жена Роза, она пыталась открыть пузырек зубами…»
        С двух сторон раздался хохот, один в трубке, а другой за соседним столом.
        Женя попрощался с Колосовым и, приняв серьезный вид, положил трубку телефона.
        - А тебе, Вася, будет такое задание,  - сказал он, закуривая очередную сигарету,  - сходи в наш архив и поковыряйся там, может быть, найдешь аналогичные кражи в каких-нибудь делах.
        - Поковыряйся,  - буркнул Мышко,  - ковыряются в носу…
        - Не доставай меня, товарищ курсант, и привыкай - в МУРе свой сленг, и завтра целый день посвяти этим изысканиям,  - строго сказал Женя.
        Кудрин позвонил в архив и предупредил о визите курсанта Мышко с разрешения полковника Стукова.
        На следующий день после обеда позвонил Колосов.
        - Записывай, Женя,  - пробасил он в трубку,  - по первому адресу: Пивнер Ольга Моисеевна, 1929 года рождения, работает экономистом в Министерстве текстильной промышленности. Муж - Пивнер Ефим Михайлович, 1925 года рождения, работает заведующим ювелирной мастерской у Москворецкого рынка. Детей не имеют. По второму адресу: Беридзе Тамара Иосифовна, 1930 года рождения, работает кассиром на Киевском вокзале. Муж - Беридзе Нодар Шалвович, 1929 года рождения, работает директором мебельного магазина на Старокаширском шоссе. Дочь - Беридзе Нонна Нодаровна, 1965 года рождения, ученица школы.
        - И еще,  - продолжал Колосов,  - Нодар Беридзе два года назад проходил у нас свидетелем по краже мебели из магазина, тогда со склада уволокли два спальных гарнитура. Ты должен помнить это дело, тогда еще группа МУРа выезжала на это происшествие. Так вот, до сих пор дело зависло, и перспектив не предвидится. Вот практически и все.
        - Спасибо, Витя, с меня сто грамм и яичко,  - в шутку сказал Женя.
        - Ста граммами не отделаешься,  - заметил Колосов,  - и не забудь про капитанскую звездочку.
        - Да помню, не забуду,  - сказал Женя и положил трубку телефона.
        - Ну что же,  - тихо проговорил Кудрин,  - нужно поговорить с этими гражданками, и вначале поеду на Киевский вокзал к Беридзе.
        На следующее утро Кудрин прямо из дома поехал на вокзал и подошел к окошку «Администратор». Он показал свое удостоверение личности и спросил о кассире по фамилии Беридзе. Администратор сказал, что сейчас она после ночной смены еще работает в кассе № 5, и если нужно, то ее можно вызвать в комнату администратора.
        Через десять минут в комнату вошла средних лет женщина с явными признаками усталости: рассеянный взгляд и круги под глазами говорили о бессонной ночи, проведенной в кассе вокзала.
        Женя представился, показав свои документы.
        - Тамара Иосифовна,  - начал он,  - я по поводу вашего звонка в милицию 20 мая о краже из вашей квартиры ценных вещей.
        - Да не было ничего такого,  - с раздражением ответила Беридзе,  - я ошиблась и перезвонила в милицию об этом.
        - Ну, а может быть, все-таки вспомните что-нибудь?  - спросил Кудрин, явно понимая, что разговор не получается.
        - Еще раз вам говорю,  - произнесла Беридзе,  - ничего не случилось, с кем не бывают такого рода ошибки. Все нашлось, я и сказала по телефону об этом работникам милиции.
        Кудрин замолчал и внимательно посмотрел на стоящую перед ним Беридзе. Она стояла как столб, скрестив руки на животе, и только глаза как-то странно бегали из стороны в сторону.
        - Если экстраполировать эту ситуацию согласно Ломброзо,  - подумал Женя,  - то когда человек скрещивает руки - он закрыт для общения, и разговорить его очень сложно, ну а бегающие глаза говорят, что он что-то знает, но не скажет в данный момент.
        - Если нет других вопросов, то я пойду, у меня клиентов полно,  - сказала она, всем своим видом показывая, что разговор закончен.
        - У меня вопросов больше нет,  - растерянно произнес Женя.
        Помявшись с ноги на ногу, кассирша ушла.
        «Да,  - подумал Женя, выходя из здания вокзала,  - полный облом, не получилось разговора, а может быть, и действительно ничего не было…»
        С этими мыслями он сел в троллейбус и поехал в сторону Петровки, обдумывая предстоящий разговор с гражданкой Пивнер.
        Около семи часов вечера он был уже на Варшавском шоссе у дома, где проживала Ольга Моисеевна Пивнер.
        Дверь ему открыла полная женщина средних лет в ярко-синем шелковом халате с широкой проймой. На голове ее возвышалась комбинация из железных бигуди, слегка прикрытая прозрачной косынкой.
        - Добрый вечер, Ольга Моисеевна, я инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич,  - представился Женя,  - разрешите зайти, у меня есть несколько вопросов к вам…
        - Шо такое, какая милиция, я никого не вызывала,  - протяжно произнесла она, внимательно рассматривая удостоверение Жени.
        - Ольга Моисеевна,  - я по поводу вашего звонка в милицию 10 мая о краже ценностей из квартиры,  - произнес Кудрин.
        - Так и ничего же не было, бес меня попутал, ну если пришли - проходите в кухню, товарищ из милиции,  - протяжно произнесла она.
        Они зашли на кухню; было видно, что квартира прекрасно обставлена, и мебель импортная, и дефицитный зарубежный холодильник, и люстра в прихожей сверкает золотом.
        - Ну и шо вы стоите, как столб, я вас умоляю, присядьте на табуретку,  - произнесла Пивнер.
        Женя плюхнулся на кухонную табуретку, а хозяйка квартиры встала напротив, скрестив руки на толстом животе.
        «И эта руки скрещивает на животе,  - подумал Женя,  - что за денек сегодня!»
        - Ольга Моисеевна, хотя вы и говорите, что ничего не украли из квартиры, но что-то ведь заставило вас позвонить в милицию?  - спросил он.  - У нас в последнее время в районе участились случаи краж из квартир, и берут в основном драгоценности и деньги, может, что-то вспомните…
        - Послушайте, товарищ Евгений Сергеевич,  - ответила Пивнер,  - я же сказала вам, что ничего у нас не украли, я ошиблась, позвонив в милицию, шо вы меня таки допрашиваете, если не верите, то спросите у моего мужа Фимы, он скоро придет с работы, и не надо делать удивленных движений руками.
        Женя обратил внимание на то, что слово «Евгений» она произнесла с мягким «г», «Евхений». Так говорят только в южных областях…
        - Но звонили ведь вы, а не ваш муж,  - парировал Женя.
        - А я что, как я могу знать, чего не знаю, а если таки не знаю, то как могла узнать, что вам от меня надо,  - проговорила хозяйка квартиры.
        - Поймите, Ольга Моисеевна, люди обращаются к нам за помощью со своей бедой, и мы стараемся им помочь,  - тихо сказал Женя,  - вот и мы иногда тоже обращаемся к людям за помощью в раскрытии разных преступлений, особенно таким добрым и чутким, как вы…
        - Ну да, я чуткая, меня мой Фима ценит и называет «брыльянт»,  - с гордостью воскликнула Пивнер,  - а вы знаете, до знакомства с Фимой, когда я еще жила в Одессе, моя фамилия была Чуткая, и до сих пор, когда я туда приезжаю, меня так и зовут - мадам Чуткая.
        - А вы давно живете в Москве?  - спросил Женя.
        - Да уже как двадцать лет, с того момента, когда мой Фима приехал отдыхать в Одессу и сразу же экспроприировал меня в Москву. Так я стала мадам Пивнер. Мой Фима тогда был простым каменотесом, ну, вы понимаете, по всяким камушкам, а сейчас он - заведующий ювелирной мастерской, но главный его «брыльянт» - это я!  - с гордостью произнесла Пивнер.
        - Да, повезло вам с мужем, видимо, он хороший человек,  - проговорил Женя.
        - Мой Фима, может быть, не «брыльянт», но тоже где-то рядом,  - ответила она,  - не хотите чаю, товарищ Евгений Сергеевич? Ваши умные речи заставляют меня забывать падежов, и кроме того, вы напоминаете моего племянника из Одессы Изю, он такой же высокий, чернявый и кудрявый.
        - С удовольствием,  - сказал Кудрин, понимая, что разговор начинает получаться, оценив взглядом пачку «Мальборо», лежащую на краешке стола.
        Пивнер вскипятила чайник и налила в чашечки чай, высыпав в глубокую тарелку маленькие бублики.
        - Эти бублики самые вкусные,  - произнесла она, присаживаясь на табуретку,  - я в апреле была в Одессе на дне рождения Изи и купила их на Привозе у старого Исаака, который уже полвека делает бублики. И его отец делал бублики, и дед тоже их выпекал, и прадед тоже имел к этому отношение.
        - Целая бубличная династия,  - проговорил Женя.
        - Не то слово,  - продолжала Пивнер,  - говорят, что его бублики лечебные, и даже сам товарищ Сталин их кушал, когда лечился от поноса.
        Женя улыбнулся и недоверчиво посмотрел на хозяйку квартиры.
        - Да, товарищ Евгений Сергеевич, именно так,  - продолжала Пивнер,  - бублики помогают даже при выпадении волос отовсюду. Уж я-то знаю, чем больше мой Фима кушает эти бублики, тем меньше волос выпадает из его кудрявой башки. Я вам обязательно дам адрес Исаака, и когда будете в Одессе, непременно зайдите и скажите, что вы от мадам Чуткой, и получите эти чудесные бублики.
        - Спасибо, Ольга Моисеевна, вы так добры ко мне,  - елейным голосом промолвил Кудрин,  - все знают, что одесситы приветливые и добрые люди со своей изюминкой.
        - С кем, с кем?  - спросила Пивнер.
        - Да с изюминкой в общении,  - ответил Женя,  - так, как они говорят, нигде не услышишь.
        - Да, товарищ Евгений Сергеевич, для меня Одесса очень много значит, я до сих пор не могу привыкнуть к суетливой московской жизни,  - задумчиво произнесла Пивнер,  - все куда-то шмяк сюда, шмяк туда, и поговорить-то не с кем.
        Женя продолжал развивать одесскую тему, ему четко внутренний голос подсказывал, что только так можно разговорить толстушку Пивнер.
        - Скажите, Ольга Моисеевна, а разве наш Черемушкинский рынок не напоминает вам одесский Привоз?  - спросил Кудрин, продолжая тему разговора.
        - Да я вас умоляю, товарищ Евгений Сергеевич, вы что, с мозгами поссорились,  - всполошилась Пивнер,  - как можно сравнивать ужа и ежа; Привоз - это «брыльянт», сверкающий неповторимым запахом копченой камбалы, а здесь в рынке и тараньки приличной не найдешь.
        - Ну еще и одесский юмор, конечно, неповторим,  - сказал Женя, переведя тему разговора в другом направлении.
        - Да то не юмор, у них сама жизнь такая смешная, они не унывают в любой ситуации, это я вам говорю,  - произнесла Пивнер.
        - В этом юморе есть доля истины, и он такой же прозрачный, как ваш вкусный чай, от которого у меня даже в голове приятно зашумело,  - сказал Кудрин.
        - И что вы говорите, товарищ Евгений Сергеевич,  - протяжно проговорила Ольга Моисеевна,  - этот чай мой Фима берет у сапожника Левы Плоткина с Арбата.
        - У сапожника?  - чуть не поперхнулся Женя.
        - А вы таки не знаете Леву Плоткина?  - удивленно спросила Пивнер,  - у него вся Москва этот чай покупает, говорят, что самому Брежневу он поставляет чай к ужину.
        - Ну это вы хватили, Ольга Моисеевна,  - улыбнувшись, сказал Женя,  - а то Брежневу некому поставлять чай к ужину.
        - Да как можно не верить самому Леве Плоткину,  - сказала с надрывом Пивнер,  - не расшатывайте мне нервы, товарищ Евгений Сергеевич.
        - Верю, верю вам, все может быть,  - ответил он, сглаживая тему разговора.
        - Вот это правильно,  - немного успокоившись, сказала Ольга Моисеевна,  - я вам дам адрес Левы Плоткина, таки сходите к нему за чаем, но не говорите, что из милиции, он не очень жалует ведомство, где вы работаете. Лева говорит, что этот чай ему привозит знакомый дипломат из Колумбии. Кстати, мой Фима очень пристрастился к нему, и когда он делает на заказ какое-то очередное колье, то этот чай, как он говорит, вызывает у него невообразимые фантазии, и каждая работа - произведение искусства, так говорят его клиенты.
        - Спасибо вам за гостеприимство, за чудесный чай, но мне пора идти,  - сказал Женя и вышел в прихожую.
        Он вырвал из своей записной книжки листок бумаги и написал свой номер телефона.
        - Это вам, Ольга Моисеевна, на всякий случай, может, все-таки и вспомните что-нибудь,  - произнес Женя и протянул листок бумаги Пивнер. Та в свою очередь также на листке бумаги написала адрес Левы Плоткина и отдала его Кудрину.
        - Надо будет поближе познакомиться с этим сапожником,  - подумал он.
        - Да,  - задумчиво произнесла Пивнер,  - мой Фима обкакается, узнав, что у меня есть знакомый милиционер - большой начальник капитан Евгений Сергеевич.
        - Вы мне льстите, Ольга Моисеевна, я еще далеко не начальник,  - ответил Женя.
        - Таки будете им, это я вам говорю,  - быстро отреагировала Пивнер.
        - Ольга Моисеевна,  - тихо проговорил Кудрин,  - а может быть, вы все-таки вспомните про тот случай, дела ведь никакого нет, и я ничего не записываю. Всякая мелочь может быть полезной, может, поможете…
        Пивнер уставилась на Женю и через мгновение снова пошла на кухню, села на табуретку и, закурив, смачно затянулась сигаретой. Кухню заполнил вкусный, доселе не знакомый Кудрину аромат. Он водрузился вновь на свою табуретку, не сводя глаз с Ольги Моисеевны.
        - Ну шо я вам имею сказать, щас вы будете иметь что слушать,  - так же тихо проговорила Пивнер,  - Фима мне не велел ничего говорить, но вы приятный молодой человек и очень похожи на моего племянника Изю, я уже вам говорила. Вот только с Изей беда, его родители мучительно думают до сих пор, что где-то его проморгали, слушая, как тот по вечерам играет на балалайке.
        - Так расскажите, как все было, пожалуйста,  - повторил Кудрин.
        - Может, закурите со мной,  - предложила Пивнер, подвинув свою пачку сигарет поближе к Жене.
        - С удовольствием,  - ответил он и закурил предложенную сигарету, впервые прикоснувшись к «красивой жизни».
        - Значит, так, пропажу ценностей я обнаружила 10 мая, когда, придя с работы домой, решила надеть бриллиантовое колье, сделанное Фимой, так как мы собирались идти в театр. Фимы еще не было, и я открыла маленький сейф, который у нас спрятан в ванной комнате под полом. Открыв его, я увидела, что он пустой, и чуть не лишилась дара речи; все мои драгоценности и деньги, около двух тысяч рублей, исчезли. Пойдемте, я покажу вам этот несчастный сейф,  - сказала Пивнер и прошла в ванную комнату.
        Когда они туда вошли, Ольга Моисеевна отодвинула огромный таз с бельем, поверх которого лежали большие розовые панталоны, и, нисколько не смущаясь, аккуратно вынула из пола несколько плиток. В углублении пола показался небольшой ящик. Она достала ключ, вставила его в маленький замок и открыла его крышку: ящик был пустой.
        - Когда я увидела эту пустоту,  - продолжала Пивнер,  - то со мной случилась истерика, не только отсутствовали все драгоценности, которые своими руками делал Фима, но и старые фамильные его семьи. Я была в прострации и позвонила по «02» в милицию, а буквально минут через десять пришел с работы Фима. Когда он узнал об этом и увидел пустой сейф, он чуть не заплакал, но попросил меня позвонить снова в милицию и сказать, что вышла ошибка, и все на месте. Я так и сделала, сняла трубку телефона и позвонила.
        - А почему так вы поступили?  - спросил Женя.
        - Потому что так сказал Фима, и все тут,  - обрезала Пильнер.
        - Должна вам сказать, товарищ Евгений Сергеевич, что у Фимы нет никаких левых заказов, поэтому в сейфе было только то, что нажито честным трудом,  - продолжала она,  - поэтому мой муж испугался: у ювелира унесли золото! Милиция никогда не поверит, что все украденное досталось трудом и потом.
        - Скажите, Ольга Моисеевна, а накануне, если по дням, где вы были и с кем общались?  - проговорил Кудрин.
        - Да особенно нигде и не была, кроме магазинов, а так целыми днями на работе в бухгалтерии,  - задумчиво произнесла хозяйка квартиры.
        - Ну а если дней десять назад отмотать от пропажи,  - продолжал Женя.
        - Ну вот первого июля, как сейчас помню,  - сказала Пивнер,  - меня пригласила соседка на свой день рождения, но я заболела, поднялась температура, и Фима вызвал врача на дом. Пришла молоденькая очень любезная врач из нашей поликлиники Светлана Ивановна, которая послушала меня и, прописав постельный режим, выписала необходимые таблетки. Она такая миленькая, все рассматривала нашу люстру…
        Четыре дня я пролежала дома,  - продолжала Ольга Моисеевна,  - а пятого числа пошла к ней в поликлинику, и она, выписав меня, закрыла бюллетень. Правда, почему-то направила меня на следующий день на прием к невропатологу, выписав талон на шесть часов вечера. У меня она нашла проблемы с сосудами, хотя я никогда не жаловалась…
        - И что невропатолог?  - перебил ее Женя.
        - Да я не знаю, ничего особенного; он такой обходительный, говорил нежным тихим голосом, когда осматривал меня, а потом…  - сказала Пивнер и посмотрела на Женю странным взглядом.
        Она на минуту затихла и задумалась, как будто что-то вспомнила.
        - Потом, мне кажется, я как будто бы очнулась после сна, а врач что-то писал в своем журнале.
        - И что это было?  - тихо спросил Женя.
        - Да не знаю я, в голове замутилось, вроде чей-то голос слышала, но, может, мне это показалось,  - неуверенно ответила Ольга Моисеевна.
        - А вам не показалось это странным?  - задумчиво спросил Женя.
        - Да что вы меня допытываете,  - с возмущением ответила Пивнер,  - ничего странного я не вижу, после болезни всякое может быть.
        - Скажите, Ольга Моисеевна, а ключи от квартиры и сейфа где находились в тот момент?  - поинтересовался Кудрин.
        - Так где им быть: от квартиры - у меня в сумочке, а от сейфа у меня на цепочке и сейчас висит,  - ответила Пивнер и показала Жене цепочку вокруг шеи, на которой болтался маленький ключик.
        - А больше вы в поликлинику не обращались?  - спросил Кудрин.
        - Да нет, больше не обращалась,  - ответила хозяйка квартиры.
        - Спасибо вам, Ольга Моисеевна, за помощь, здоровья вам и мужу,  - сказал Женя и направился к выходу из квартиры.
        - И вам не хворать,  - ответила Пивнер.
        Женя вышел из подъезда дома, где проживала Пивнер, сел в троллейбус и поехал на работу. Мысли его бегали в разные стороны, выстраивая различные конструкции версий. Он в голове прокручивал разговор с Пивнер и понимал, что, возможно, он ухватил ниточку этого запутанного клубка, и нужно было бы еще раз переговорить с Рылеевой по поводу ее визита в поликлинику. Что-то ему подсказывало, что нужно идти именно в этом направлении, хотя до конца осознания не было в реальности этой версии. Приехав на работу, он сразу же позвонил домой Рылеевой.
        - Здравствуйте Нина Николаевна,  - начал разговор Женя,  - я хотел спросить у вас, в поликлинике, когда вы были на приеме у терапевта, ничего не показалось странным?..
        - Да нет, все как обычно, врач послушала и закрыла бюллетень, но направила меня на следующий день на прием к невропатологу, сказав что-то про сосуды. Мы люди уже не молодые, вот и сосуды так же стареют с нами. Она мне выписала талон на прием невропатолога на следующий день, и я ушла,  - сказала Рылеева.
        - А что было на следующий день у невропатолога?  - продолжал спрашивать Кудрин.
        - Вы знаете, он меня также осмотрел, а потом…  - Рылеева замолчала.
        - Так что потом, Нина Николаевна?  - почти закричал в трубку Кудрин.
        - А потом мне показалось, что я вроде заснула, а он что-то говорил, говорил тихим голосом, но, может быть, это показалось мне,  - ответила Нина Николаевна.
        - Постойте, так вам показалось или все было на самом деле?  - не унимался Женя.
        - Я даже не знаю, что и сказать вам, но было какое-то странное чувство невесомости, но я это отнесла к последствиям болезни,  - ответила Рылеева.
        - И еще вопрос, а где был в тот момент ключ от квартиры?  - продолжал Кудрин.
        - У меня в дамской сумочке, он всегда там лежит,  - ответила она.
        - Больше ничего странного не заметили?  - спросил с напором Женя.
        - Да нет, врач прописал мне успокаивающие капли, и я ушла,  - сказала Рылеева.
        Поблагодарив Рылееву за информацию, Кудрин положил трубку телефона.
        Через четверть часа Женя уже докладывал начальнику отдела о результатах встреч с потерпевшими и своей складывающейся версии этого дела.
        - Иван Михайлович,  - сказал Женя, резюмируя сказанное,  - прямо-таки мистика какая-то, думаю, что, возможно, это похоже на гипнотическое воздействие, хотя и не уверен полностью. Мне бы проконсультироваться у какого-нибудь известного невропатолога, но, к сожалению, никогда не сталкивался с ними.
        - Это правильная мысль,  - сказал Стуков,  - у меня сосед по лестничной площадке известный невропатолог, профессор медицинского института Даренский Яков Наумович, очень приличный человек и зачастую обращается ко мне с разными просьбами: то техосмотр машины сделать без очереди, то сыну права помочь сделать. Я еще ни разу с просьбами к нему не обращался, вот я и позвоню ему, чтобы он тебя принял и проконсультировал о гипнозе. Как дозвонюсь, сразу же скажу тебе об этом.
        Поблагодарив начальника отдела, Женя усталой походкой побрел в свой кабинет. Там его уже ждал курсант Мышко, который сказал, что ничего заслуживающего внимания в архиве он не нашел, а Женя в свою очередь рассказал ему о своих встречах и версиях.
        В конце дня позвонил начальник отдела и сказал, что Даренский ждет Женю завтра в десять утра в кабинете № 18 в здании первого медицинского института.
        Женя набрал телефон Колосова и попросил у того узнать фамилию молодой женщины-терапевта по имени Светлана Ивановна и данные на невропатолога из поликлиники на Варшавском шоссе. Через час Женя уже знал, что терапевт - Семушкина Светлана Ивановна, а невропатолог - Колобко Вадим Сергеевич.
        На следующее утро Женя уже входил в здание медицинского института. Даренский встретил его приветливо, он оказался хотя и пожилым человеком, но очень подвижным. Пока они беседовали, он ходил в разные стороны комнаты, складывая руки за спину, и клинышек его бородки вибрировал в такт шагам. При этом глаза блестели, как у молодого бычка, а длинные волосы спадали на глаза, делая его лицо смешным, а подчас карикатурным.
        - Так, значит, вас интересует гипноз, молодой человек,  - спросил он Женю.
        - Да, если можно в популярной форме,  - ответил Кудрин.
        - Итак,  - начал Даренский,  - гипноз - это временное состояние, которое характеризуется фокусировкой на содержание внушения и связанное с изменением функции контроля и самосознания. Это особое психофизическое состояние, возникающее под влиянием направленного психологического воздействия, то есть внушения. Так, например, после перенесенной болезни, когда организм наиболее ослаблен, может возникнуть наиболее глубокая степень гипноза, когда пациент не воспринимает внешние раздражители и поддерживает контакт только с гипнотизером; пациента можно заставить ходить, отвечать на поставленные вопросы и тому подобное. Как показывает практика, легче поддаются гипнозу женщины, чем мужчины, а лучшее время для гипноза - вечер, когда уставший за день организм человека, а особенно ослабленный болезнью, в большей степени подвержен такому воздействию.
        - Скажите, Яков Наумович, но не на всех же людей действует гипноз?  - спросил Кудрин.
        - Конечно, не на всех,  - ответил профессор,  - если вы не захотите этого сами и будете знать о такого рода воздействии, то трудно будет вас загипнотизировать.
        - Видимо, что-то произошло у вас, если понадобилась моя консультация, а может быть, весь МУР загипнотизировали, и он перестал ловить преступников,  - с усмешкой сказал он.
        - Да нет,  - ответил Кудрин,  - МУР ловит кого надо, не надо ерничать, гражданин профессор.
        - Вот, уже и гражданин,  - продолжая улыбаться, ответил Даренский,  - да не хотел я вас обидеть, вот у меня в прошлом месяце из гаража украли велосипед, и до сих по одни разговоры, а велосипеда нет.
        - Так купите себе самокат, уж его никто не украдет,  - усмехнулся Женя.
        - А вы шутник, Евгений Сергеевич, но мне нравится ваш шутливый тон,  - ответил профессор,  - в наше время с юмором легче жить. Вот сейчас все говорят, что у нас застой. А если перефразировать, то это отстой, а мы должны плавать поверх его, как продукт жизнедеятельности организма, и кричать, что мы живем в развитом социализме как высшей стадии коммунизма, при этом пытаясь извлечь из него все самое лучшее для каждого человека в отдельности.
        - А что значит самое лучшее извлекать, красть, что ли?  - ехидно спросил Женя.
        - Ну почему же, совсем не обязательно,  - ответил профессор,  - к примеру, если каждый человек будет стремиться к профессионализму в своем деле и получать достойную оплату за свой качественный труд, без оглядки на всякие пункты в паспорте, вот и получится: государство получит качественный продукт труда, а человек тоже извлечет для себя несомненную пользу в достойной его оплате.
        Вот у нас в ЖЭКе работает слесарь Сема Шпигель, фамилия по нашим меркам не проходная, но все большие ученые, артисты, чиновники, живущие в нашем доме, боготворят Сему за его золотые руки. Вот недавно у знаменитого ученого-микробиолога Васильева произошла авария в туалете, все поплыло в комнату. Вызвали аварийку, но те ничего сделать не смогли, перекрыв только воду. Представляете, знаменитый профессор, депутат, и весь в дерьме. Так вот только Сема в течение часа все починил.
        - Сема, конечно, молодец, но я пришел не о слесаре говорить, а несколько о другом,  - жестко произнес Женя.
        - А вот и зря вы так,  - ответил профессор,  - вы учтите, что Сема и гипноз - это звенья одной цепи, это реальное развитие личности и осознание своего «Я». Так же, как Сема развил в себе природные способности быть классным слесарем, так и гипнотизер своим трудом достигает умения внушать окружающим свои желания, то есть развивать у себя механизмы воздействия на человека.
        - Скажите, Яков Наумович, а вы давно занимаетесь проблемой гипноза?  - спросил Кудрин.
        - Как вам сказать, это не есть моя прямая обязанность, но лет двадцать занимаюсь этими проблемами в научных целях,  - ответил Даренский.
        - А ученики у вас есть?  - спросил Женя.
        - Да, имеются, у нас на кафедре многие студенты пробовали заниматься проблемами гипноза, но не у всех получалось,  - задумчиво ответил профессор.
        - А фамилия Колобко вам ничего не говорит?  - спросил на удачу Женя.
        - Вадик Колобко, да, конечно, помню, очень талантливый молодой человек,  - ответил профессор,  - он на последних курсах института активно занимался проблемами гипноза у нас на кафедре и отлично овладел техникой его применения. Он еще кандидатскую диссертацию думал написать о влиянии гипноза на психосоматическое состояние больных, но потом как-то охладел к научной работе и после института ушел работать в какую-то поликлинику.
        - А вы с ним больше не виделись?  - спросил Женя.
        - Да нет, как-то не случалось, хотя я его часто вспоминал как одного из лучших невропатологов, практикующих гипнозом,  - пробурчал Даренский.
        - И еще, скажите, Яков Наумович, вы сказали, что наиболее подвержены гипнозу люди, перенесшие болезнь, это так?  - уточнил Женя.
        - Ну это и понятно,  - ответил профессор,  - у перенесших заболевание людей организм ослаблен и более подвержен гипнотическому воздействию.
        - А что вы, профессор, можете сказать о Колобко?  - продолжал Кудрин.
        - Да ничего особенного,  - ответил Даренский,  - кроме таланта, которым его бог наградил, он практически ничем не отличался от других студентов. Был очень робким, застенчивым, мухи не обидит; не лидер, одним словом. Я ему всегда говорил, что его на улице подхватит какая-нибудь барышня - и поминай как звали, а он только усмехался и штудировал свои учебники.
        - Спасибо Яков Наумович, вы нам очень помогли,  - сказал Кудрин, показывая своим видом, что разговор закончен.
        - Послушайте, Евгений Сергеевич,  - тихо спросил профессор,  - а что, Вадик Колобко что-то натворил?
        - Да пока за ним ничего такого нет,  - ответил Женя.
        - Пока нет,  - повторил профессор,  - люди вашей профессии просто так ничего не говорят, прошу вас передать поклон Ивану Михайловичу, и до свидания.
        Приехав на работу, Женя доложил Стукову о встрече с Да-ренским.
        - Что ты думаешь, капитан, обо всем этом?  - спросил он.
        - Ну, во-первых,  - начал Женя,  - после встречи с потерпевшими стало ясно, что все они болели и вызывали врача на дом; во-вторых, врач-терапевт всех этих женщин почему-то направляла к невропатологу, хотя, как они утверждают, необходимости в этом не было; в третьих, возникает подозрение на интерес терапевта к ценным вещам в квартирах потерпевших; в четвертых, после общения с профессором Даренским выяснилось, что невропатолог Колобко был его учеником и активно занимался проблемами гипноза. Он был одним из лучших учеников и даже хотел написать кандидатскую диссертацию по этой проблеме. И еще интересный момент, Даренский сказал, что наиболее подвержены гипнозу больные люди или перенесшие болезнь, а также женщины. Если сложить весь этот пасьянс, то получается, что потерпевшие - женщины, и все после болезни. Здесь вырисовывается, что терапевт, оказывая помощь больным, вычленяла богатые квартиры и сообщала Колобко, а тот, используя методы гипноза, выведывал у них места схрона ценностей и грабил квартиры. По существу, Семушкина была наводчицей, а Колобко - исполнителем преступлений.
        - Ход твоих размышлений мне понятен,  - проговорил Стуков,  - но есть еще некая Беридзе, которая отказалась с тобой общаться. Нужно как-то проверить через поликлинику, не обращалась ли она к врачу в период с 10 по 20 мая. Если же и она обращалась и ей выписывался талон к невропатологу, тогда действительно пасьянс будет складываться, и будем думать дальше, каким образом их брать.
        Женя вышел от Стукова весь в раздумьях, реализация этого дела представлялась ему непостижимо трудной, как и на чем брать этих грабителей, ведь трудно предугадать, какая жертва будет следующей.
        В кабинете его уже ждал, томно позевывая, курсант Мышко.
        - Ну что, Васек, заскучал?  - спросил Кудрин.  - Здесь нет погони, стрелялок и кошмарных убийств. У нас больше думать надо головой, а не просто крутить ей из стороны в сторону. Ну да ладно, мы с тобой вместе прямо сейчас отправимся в ту самую районную поликлинику; ты, используя все свое обаяние, должен узнать в регистратуре, не вызывала ли гражданка Беридзе на дом врача в период с 10 по 20 мая. И еще - выписывали ли ей талон на прием к невропатологу Колобко. А я отправлюсь на прием к невропатологу.
        Женя набрал номер телефона своей бывшей работы и узнал, кто из участковых инспекторов обслуживает поликлинику. На его удачу, в этот момент в отделении милиции было совещание, и все сотрудники еще не разошлись по территории. Он попросил позвать капитана Машкова, именно он и обслуживал эту территорию.
        - Добрый день Николай Николаевич,  - начал Женя,  - мне необходима ваша помощь. Каким-то образом мне надо попасть на прием в поликлинику, которая находится на вашей территории, к невропатологу Колобко. Я понимаю, что там запись, но это надо для дела, и хочу попросить вас использовать свое служебное положение.
        - Женя, какие могут быть вопросы, конечно, все сделаю, хоть к невропатологу, хоть к венерологу - всегда пожалуйста,  - проговорил Машков.
        - Вот только не ко второму,  - засмеялся Женя,  - через час буду у поликлиники.
        Через час Женя и курсант подъехали на троллейбусе к поликлинике. Мышко сразу пошел в здание, а Кудрин встретился с капитаном Машковым и, обсудив на ходу некоторые детали посещения врача, они также зашли в холл поликлиники.
        Через пятнадцать минут Женя уже входил в кабинет невропатолога. Перед ним стоял толстый моложавый мужчина в роговых очках с выпуклыми линзами, лет тридцати, с явными признаками залысин, в мятых брюках и в стоптанной обуви.
        - На что жалуетесь, товарищ милиционер?  - тихим голосом проговорил он.
        - Да что-то в шею прострелило, простыл, наверное,  - ответил Женя.
        Врач начал осматривать его шею, мягкими толстыми пальцами разминая ее со всех сторон.
        - Ничего страшного не вижу,  - сказал он,  - я вам выпишу мазь, и перед сном намажете шею, обвязав ее теплым платком.
        - Спасибо, доктор,  - сказал Кудрин, взял рецепт и вышел из кабинета Колобко.
        Женя спустился на первый этаж, подошел к регистратуре и спросил, в каком кабинете принимает врач Семушкина. Ему ответили, что она принимает в кабинете № 8 на первом этаже поликлиники. Женя подошел к кабинету и, открыв дверь, увидел молодую, довольно симпатичную девушку в белом халате, ведущую прием посетителя. Женя извинился, сказав, что перепутал кабинет, и закрыл дверь.
        На улице его уже ждал курсант, и по его сияющему лицу Женя понял, что тот узнал ценную информацию.
        - Евгений Сергеевич, все сходится,  - сказал Мышко,  - в регистратуре есть запись посещения 10 мая на дом врача Семушкиной к больной Беридзе. И талон на прием к невропатологу также был выписан Семушкиной, но уже на пять часов вечера 16 мая.
        Приехав на работу, Женя сразу пошел на доклад к Стукову.
        - Ну, вот и сложился твой пасьянс, капитан,  - с улыбкой сказал начальник отдела,  - теперь надо думать, как их взять… Сделаем следующим образом: на стадии реализации этого дела я подключу Санина Сергея, команду я дам сейчас, и вместе с ним продумайте алгоритм реализации его. Завтра с утра оба ко мне заходите и выкатывайте свои предложения.
        Не успел Женя войти в кабинет, как вошел Сергей Санин.
        - Привет, опера,  - поприветствовал он громким голосом,  - звонил начальник и приказал мне принять участие в вашем оперативном мероприятии.
        Женя детально рассказал ему про это дело в целом и тонкости в реализации его на завершающем этапе.
        - Надо же брать этого хмыря с поличным, иначе ничего не выйдет,  - задумчиво произнес коллега,  - нам с тобой тут надо голову крепко поломать.
        - А про меня забыли,  - раздался тихий голос курсанта.
        - И кто это там пищит такой маленький,  - с насмешкой проговорил Санин.
        - Да ладно тебе, Серега, Васек нормальный парень,  - сказал Кудрин и пригласил курсанта к разговору.
        - Может, какую-нибудь женщину заслать к нему с перстнями на всех пальцах?  - робко спросил Мышко.
        - И на ногах тоже,  - усмехнулся Санин.
        - Нет,  - сказал Женя,  - если специально такую посылать, то расколет он ее сразу же; она в гипнотическом сне так и скажет, что прислали ее два опера и один практикант.
        - А может, обратиться к цыганке, ее он не сможет загипнотизировать, да и перстней у такого рода людей много,  - выдвинул идею Мышко.
        - Слушай, курсант, ты глухой, что ли, на ухо, ведь крадут ценности, а не железные перстни, которые носят цыганки на улице,  - с раздражением сказал Санин.
        - Ведь по сути дела Колобко в гипнотическом сне выпытывал у пациентов места, в которых те прятали свои драгоценности, и изымал их оттуда. Эти места знали только хозяева, и найти их было не так просто, я сам в этом убедился у потерпевшей Пивнер,  - размышлял Кудрин.
        - Ясное дело, что расчет Колобко строился на том, что поскольку эти ценности он крал у богатых людей, то в милицию они обращаться не будут. В принципе, если бы не заявление Рылеевой, все было бы шито крыто,  - проговорил Санин.
        - А как же он входные двери открывал и сейф у Пильнер?  - спросил курсант.
        - Это вопрос по существу,  - ответил Женя,  - взломов не было, замки были целы…
        - Мужики, а что если под гипнотическим сном Колобко просил у потерпевших дать ему ключи, а он снимал с них слепок пластилином, ну а потом в любой мастерской делал дубликат,  - воскликнул Санин.
        - Да не в любой мастерской, там что, идиоты работают, да засекли бы сразу,  - ответил Кудрин,  - но ход мыслей интересный.
        - Значит, еще один подельник нашелся - неизвестный слесарь,  - задумчиво произнес Санин.
        - Эта идея интересна тем, что преступник абсолютно точно знал, где лежат ценности, поэтому, открыв дверь дубликатом ключа, сразу направлялся к тому месту, изымал их и быстро уходил,  - проговорил Женя,  - на все про все от силы минут десять, а может, и еще меньше.
        - Так как брать-то их будем?  - спросил Санин.
        Все замолчали, поглядывая друг на друга, возникла долгая пауза.
        - Значит, так,  - сказал Женя,  - подставлять нам специально никого нельзя - это факт, а если сыграть сценку не с вымышленными героями, а с настоящими?
        - Ты чего несешь, Женя?  - удивленно спросил Сергей.
        - Погоди, Серега, мысли бегают вокруг всякие,  - ответил Кудрин.
        - Смотри, чтобы не убежали,  - посочувствовал Санин.
        - Идея!  - воскликнул Женя.  - Слушайте меня внимательно. У меня есть один знакомый директор большого универмага на Варшавке; подворовывает, конечно, но нигде пока не прокололся, а так вполне нормальный мужик, да еще и член партии. Так вот, этот Голубинский Михаил Матвеевич имеет передо мной должок. Несколько лет тому назад так называемые коллеги по работе решили его подставить, чтобы спихнуть с хлебного места. Они все так грамотно сделали, что сидел бы он сейчас где-то очень далеко, там ущерба от кражи было тысяч на пятьдесят. Мы тогда размотали это тяжелейшее дело, и Голубинский тогда говорил, что обязан нам своей жизнью. Но это - преамбула, главное состоит в том, что можно с ним поговорить и, если он пойдет навстречу, инсценировать самим алгоритмику прихода врача на дом, с последующим визитом его жены к алчному невропатологу. Уж к Голубинскому-то ну наверняка придет на дом этот же терапевт.
        - А если квартира Голубинского не находится на участке нужного нам терапевта, то может другой врач прийти,  - проговорил курсант.
        - Да нет, насколько я помню, он живет как раз в этих же домах,  - ответил Женя.
        - А Голубинский согласится, чтобы его жена была приманкой?  - спросил Санин.
        - Так я же уже сказал, что заключительный акт этой пьесы можно сыграть только с его согласия,  - пробурчал Кудрин.
        - Понимаете мужики,  - с запалом продолжал он,  - тогда может получиться все естественно. Например, Голубинский накануне объявляет жене, что все драгоценности они теперь будут хранить в каком-то определенном месте. Та, естественно, ничего не знает о нашем уговоре, и у нее в мозгу эта информация запомнится, поэтому, когда Колобко будет в момент гипнотического сна выпытывать, где лежат ценности, она честно все расскажет, ну а дальше - дело техники.
        - Ну а теперь главное,  - сказал Санин,  - каким таким образом должна заболеть жена Голубинского?
        Воцарилось молчание, все смотрели снова друг на друга и не знали, что сказать.
        - Да, без этого вся наша конструкция разрушается,  - задумчиво произнес курсант.
        - А давайте сделаем так, я завтра утром встречусь с Голубинским, и, может быть, он что-нибудь придумает,  - проговорил Женя.
        На этом и решили, было уже поздно, все устали и разошлись.
        Домой Женя ехал в полупустом троллейбусе и пытался, как мог, переключиться на другую тему. Он вспомнил о Леночке, с которой его познакомил Костя Малахов, как они договорились встретиться у кинотеатра «Ударник», но вечернее совещание, затеянное руководством, спутало все планы, и он не пришел. Леночка обиделась и сказала, чтобы он больше ей не звонил. А Юля, с которой он познакомился на дне рождении коллеги, целый час ждала его у входа в парк культуры Горького, где было назначено их свидание. Опять же - срочный выезд на место происшествия также сломал все его планы, и Юля тоже отшила его, сказав по телефону обиженным тоном все, что думает о нем.
        - Да, подумал Женя, уткнувшись носом в окно троллейбуса,  - ну и работенка у меня, никакой личной жизни!..
        Утром, придя на работу, он сразу пошел к начальнику отдела и поделился с ним выработанной накануне схемой действия. Стуков не без сомнений дал согласие на эти действия, и, созвонившись с Голубинским, Женя подъехал к универмагу. Тот встретил Кудрина как старого товарища и пригласил к себе в кабинет. Женя в общих чертах рассказал ему о цели приезда и о деле, которое он расследует. Когда он подошел к моменту реализации дела и роли Голубовского и его жены, Михаил Матвеевич, немного подумав, сказал, что в их возрасте много разных болячек начинают появляться. Так, его жена уже несколько лет страдает радикулитом, а сегодня, например, она с большим трудом пошла на работу. Голубинский немного подумал и согласился помочь Кудрину.
        - Значит, так, Михаил Матвеевич,  - сказал Женя,  - сегодня вечером в разговоре по поводу болей у нее в позвоночнике подтолкните свою жену к вызову врача на дом. После того как придет врач,  - продолжал он,  - соберите вместе с супругой ценные вещи и положите их в укромное место.
        - А, я понимаю,  - сказал Голубинский,  - нужно, чтобы у нее в голове четко отложилось, что ценности спрятаны в определенном надежном месте, и тогда при воздействии гипнотизера она могла ему об этом четко сказать.
        - Ну конечно же, Михаил Матвеевич,  - ответил Кудрин,  - вы все отлично понимаете. Я уверен, что через несколько дней, когда она пойдет в поликлинику закрывать бюллетень, ее направят к невропатологу. А на следующий день мы с коллегами с раннего утра будем в вашей квартире ждать этого невропатолога.
        Женя поблагодарил Голубинского за содействие, и они договорились созвониться после прихода в квартиру терапевта.
        Почти весь следующий день Кудрин думал только о приходе врача на дом к Голубинскому и постоянно смотрел на часы. Уже под вечер тот позвонил и сказал, что вчера они с женой припрятали ценности в сумке в ванной комнате, а сегодня жена вызвала врача на дом, и приходила терапевт из районной поликлиники Светлана Ивановна. Она выписала лекарства и талон на прием к ней через четыре дня.
        Поблагодарив Голубинского, Женя почти побежал к Стуко-ву, чуть не опрокинув стоящего у двери курсанта.
        - Ну что же, Женя, все складывается как нельзя лучше,  - сказал Стуков,  - что дальше думаешь предпринимать?
        - После того как жена Голубинского побывает у Колобко, а я уверен, что так будет, ну не упустит он такой шанс поживиться у директора крупного универмага, на следующий день с самого раннего утра мы с Саниным будем ждать невропатолога в квартире Михаила Матвеевича; с Голубинским все обговорено, он правильно все понимает,  - проговорил Женя.
        - Ну, хорошо, держи меня в курсе событий,  - сказал Стуков.
        Через четыре дня позвонил Голубинский и сказал, что его жена была у терапевта, и та ей выписала талон на завтра в шесть вечера к невропатологу.
        «Итак, послезавтра все должно решиться, завершается последний акт пьесы»,  - подумал он.
        Женя пригласил в кабинет Санина, и они стали обсуждать свои действия в квартире Голубинского.
        - А меня возьмете с собой?  - спросил курсант.
        - Конечно, но ты в квартиру не пойдешь, а будешь на подстраховке в подъезде, но только этажом выше этой квартиры,  - ответил Женя.
        Мышко удовлетворенно махнул головой, и глаза его засветились.
        Через день в семь часов утра Женя с Сергеем Саниным уже находились в квартире Голубинского в новом кооперативном доме прямо напротив районной поликлиники на Варшавском шоссе. В восемь часов утра хозяева, закрыв дверь, ушли на работу, и они, оставшись вдвоем, осмотрелись в квартире. Квартира была большая, хорошо обставленная, и видно было, что живут в ней состоятельные люди. Особенно их интересовала ванная комната, где по придуманному ими сценарию за батареей были спрятаны ценности. Женя и Сергей зашли на кухню, сели на табуретки и стали ждать посетителя.
        Примерно через час они услышали характерный щелчок открывающегося замка двери, они насторожились и приготовились к встрече, Сергей даже достал свой пистолет.
        Дверь открылась, и кто-то, войдя в квартиру, быстрыми шагами направился прямиком в ванную комнату. Женя буквально в два прыжка влетел туда и увидел перед собой… среднего роста небритого мужика в стоптанных ботинках, от которого на расстоянии сильно пахло потом. Тот от неожиданности и испуга присел на корточки, округлив на Женю глаза, а подскочивший Санин уже надевал ему на руки наручники.
        - Ты кто такой?  - закричал Кудрин, сам обалдевший от увиденного.
        - Да я ничего, я… я… Толик,  - заикаясь проговорил мужик.
        - Какой на хрен Толик, ты откуда взялся?  - резко спросил Санин.
        - Да я ничего,  - испуганно сказал мужик,  - на улице сейчас ко мне подкатил один амбал и попросил за десять рублей зайти в квартиру и из ванной под батареей достать черную сумку и принести ему.
        - А что, он сам не мог прийти, если это его квартира?  - проговорил Женя.
        - Да он мне, когда давал ключ, сказал, что они с женой в разводе, поэтому не хочет светиться, а только взять свои вещи, и пообещал дать еще десять рублей,  - ответил мужик.
        - А где он тебя сейчас ждет?  - спросил Санин.
        - Да здесь, в подъезде, этажом ниже,  - ответил он.
        В этот момент в квартиру вошел курсант и прямиком вошел в ванную комнату.
        - Какого хрена ты пришел?  - заорал на него Женя.  - Ты же нас засветил.
        - Да я же был этажом выше,  - пробормотал оторопевший курсант,  - и увидел, что в квартиру кто-то зашел, ну и подумал…
        Подумал ты…  - перебил его Женя.  - Теперь ищи ветра в поле…
        - Так,  - сказал Санин, обращаясь к мужику,  - вспоминай, как тот амбал выглядел?
        - Да такой здоровый, нос картошкой и с родинкой под глазом,  - всхлипывая, пробормотал он.
        - Вспоминай, Толик, это в твоих интересах,  - проговорил Кудрин, показывая тому свое удостоверение,  - ты, наверное, понял, во что вляпался.
        - Да куда уж не понять,  - ответил мужик,  - только больше ничего сказать не могу, я сам в первый раз его видел.
        - Ага, и сразу же пошел квартиру бомбить,  - проговорил с иронией Санин.
        - Да клянусь вам, не знал, ведь он сказал, что это его квартира,  - вытирая слезы, пробурчал мужик,  - знал бы, никогда не пошел.
        - Думай, Толик, что еще заметил у этого амбала,  - продолжал настаивать Кудрин, понимая, что только сейчас, по горячим следам, можно выудить у Толика всю нужную информацию.
        - Ну, еще у него на руке, когда он давал мне десятку, я увидел наколку солнца с лучами, а на двух пальцах - татуировки перстня с белым крестом внутри, и это все, что могу сказать,  - проговорил Толик.
        «Где-то я видел такие наколки»,  - подумал Женя, но ничего сейчас не приходило в голову.
        - Ну, все, поехали в контору, там будем дальше разговаривать,  - сказал Кудрин, и они направились к выходу, где у подъезда их ждала дежурная оперативная машина.
        В управлении их ждала еще одна новость - рано утром у себя в квартире была убита врач Семушкина; соседи, увидев открытую дверь и лежащую на полу коридора женщину без признаков жизни, вызвали милицию.
        Санин, как они условились с Женей, отвел Толика в свой кабинет для дальнейшего допроса и попытки составить словесный портрет амбала, а Кудрин направился к начальнику отдела.
        По внешнему виду начальника Женя понял, что Стуков не в настроении, и когда он закончил свой доклад, тот несколько минут молчал, скользя недобрым взглядом по своему подчиненному.
        - Я уже в курсе убийства врача,  - начал он,  - по первой оценке эксперта, ее задушили, что собираешься дальше предпринимать?..
        - Буду думать, Иван Михайлович,  - неуверенно ответил Женя.
        - Вот что, думский чиновник,  - с иронией сказал Стуков,  - бери дежурную машину и немедленно бери этого невропатолога, а то, не ровен час, и он может стать следующей жертвой, а потом все обсудим.
        Уже через час невропатолог Колобко сидел перед Женей в кабинете и растерянным взглядом озирался по сторонам, словно пытался кого-то отыскать в этом кабинете.
        - Ну что, гипнотизер, рассказывай о своих подвигах,  - начал Женя,  - ну надо же додуматься до такого, и это лучший ученик Даренского! Учитель и представить себе не может, какого «прогресса» добился его ученик в познании проблем гипноза. Это уже не кандидатская, а криминальная диссертация с обсуждением ее не на Ученом совете, а в суде.
        - Это все она, Светка, сволочь,  - всхлипывая, пробормотал он,  - на Восьмое марта мы гуляли в поликлинике, а потом она предложила мне поехать к ней на квартиру. Я пьяный был и ничего не помню, а она потом сказала, что я ее изнасиловал, и она подаст заявление в милицию. Потом стала меня шантажировать и просить, чтобы я на своем приеме вводил больных, которых она мне скажет, в состояние сна.
        - А откуда она узнала, что простой районный невропатолог имеет такие способности?  - спросил Кудрин.
        - Да я сам как-то рассказал ей о том, что готовился написать диссертацию по этой теме,  - ответил Колобко.
        - Ну, хорошо,  - продолжал допрос Женя,  - вот вводил ты больных в состоянии сна, а что дальше было?
        - А дальше заходила в кабинет во время приема Светка Семушкина, я этих женщин вводил в гипнотический сон, а она говорила мне, какие вопросы им задавать, в основном касающиеся ценностей в квартире и где они спрятаны,  - опустив голову, проговорил Колобко,  - и еще по ее просьбе я просил больных вынуть из сумок ключи от квартиры, с которых Светка делала слепки. А одна больная даже сняла с шеи цепочку, на которой был ключ от сейфа.
        - А сколько таких больных женщин приходило по навету Семушкиной?  - спросил Женя.
        - Да всего три таких и было с мая месяца, я ей позавчера сказал, что больше не буду этим заниматься. Но она лишь усмехнулась и сказала, что мы теперь одной веревкой связаны, и попросила еще одну больную ввести в гипнотический сон,  - пробормотал Колобко.
        - А где все награбленное хранится?  - продолжал Кудрин.
        - Да не знаю я, наверное, у нее дома, она мне ничего не говорила,  - ответил он.
        - Так прав был профессор Даренский, когда говорил, что увлечет тебя на улице какая-нибудь особа. Правда, в жизни получилось, что не с улицы, а прямо-таки из районной поликлиники затащила к себе в койку,  - проговорил Кудрин.
        - Дурак я, вот теперь и буду расплачиваться за свои действия,  - всхлипывая, сказал Колобко.
        - А когда ты в последний раз видел Семушкину?  - спросил Кудрин.
        - Да вчера на работе видел и еще раз сказал, что больше в ее авантюрах принимать участия не буду,  - сказал он.
        - Так вот, сегодня около семи часов утра Семушкина была убита в своей квартире,  - сказал Женя.
        - Да вы что, думаете, что это я убил?  - воскликнул оторопевший Колобко.
        - А кто его знает,  - проговорил Кудрин,  - может быть, вы что-то не поделили.
        - Да нет, нет, утром я был дома, и моя мать может подтвердить,  - запричитал Колобко.
        - Вспоминай, с кем она в последнее время встречалась, и учти, что от твоих показаний зависит и твоя судьба,  - проговорил Кудрин.
        - Да я не знаю, после того случая на празднике я никогда больше с ней не встречался, а хотя… как-то у поликлиники я ее видел с мужиком такого огромного роста,  - неуверенно проговорил Колобко.
        - И что за мужик, с этого момента подробнее,  - продолжал Женя.
        - Ничего больше не могу добавить, он ее встретил у поликлиники, и они быстро пошли в сторону остановки троллейбуса. Больше я его никогда не видел,  - ответил Колобко.
        Завершив допрос Колобко, Женя пошел к начальнику отдела.
        - Так каков дальнейший алгоритм твоих действий, капитан?
        - прослушав Женю, спросил Стуков.
        - Такой вот неожиданный расклад получается,  - неуверенно начал Женя,  - по сути, кроме невропатолога Колобко и бомжа Толика, которого использовали втемную, мы ничем не располагаем; и ценностей нет, и зацепок почти никаких не вижу, да и фоторобот, составленный со слов этого Толика, получился убогий и никакой ясности не дал. У нас почти ничего нет…
        - Почти?  - вопросительно спросил Стуков.  - Это уже кое-что, давай продолжай свои размышления.
        - Единственное, Иван Михайлович, на чем можно строить дальнейшие изыскания,  - задумчиво проговорил Кудрин,  - это эскиз Венецианова и орден Владимира третьей степени, похищенные у Рылеевых. Мне кажется, именно в этом направлении стоит дальше идти, а поскольку это самые ценные вещи - вдруг выплывут. Особенно, как мне кажется, эскиз художника Венецианова и представляет наибольшую ценность. И еще - нужно по нашей картотеке посмотреть, может быть, и найдется обладатель татуировок знакомого Семушкиной.
        - Что касается эскиза и ордена,  - задумчиво ответил Стуков,  - то, возможно, это и есть та единственная ниточка, которая поможет размотать этот клубок, а если говорить о татуировках, так таких пруд пруди почти у каждого отбывавшего наказание. Однако попробовать стоит, а вдруг найдется тот амбал…
        - А что ты думаешь об убийстве Семушкиной?  - продолжал Стуков.
        - Да, по всей вероятности, видимо, не поделили награбленное,  - неуверенно сказал Женя,  - хотя нам известно, что только эскиз Венецианова, возможно, может стоить гораздо больше, чем все остальное награбленное. И еще, мне кажется, простой уголовник не в состоянии будет оценить денежный эквивалент эскиза и может обратиться к какому-нибудь эксперту. Ведь как он может рассуждать: эскиз находился вместе с фамильными драгоценностями, значит, он представляет интерес и, возможно, больший, чем простые драгоценности. И еще - мне не очень верится, чтобы такая робкая и застенчивая рохля, как Колобко, мог пойти на убийство, тут, возможно, кто-то еще замешан…
        - Молодец, капитан,  - похвалил Стуков,  - ты правильно рассуждаешь, давай и пойдем по этому пути.
        - Вот что я подумал в связи с твоими умозаключениями,  - задумчиво проговорил полковник,  - лет двадцать тому назад я расследовал дело о краже трех эскизов картин Кипренского из одного музея. Так вот, подозрения в краже возникли в отношении одного художника, работавшего тогда в этом музее,  - некого Зиновия Гейценбогена. Мошенник, каких свет не видывал, мозги у него работали как отлаженный часовой механизм, одним словом - умный паразит. Оперативным путем мы узнали, что именно он организовал и принимал участие в похищении этих эскизов, но легализовать эти данные не смогли. Уж очень хорошие адвокаты были у него и дело развалили, а через полгода два из похищенных эскиза всплыли на аукционе в Лондоне, якобы из частной коллекции одного израильского миллионера. Я тогда с этим Гейценбогеном часами беседовал, а он как уж уползал от меня и при этом усмехался. Для меня тогда в большей степени стало ясным его участие в похищении эскизов, когда коллеги из КГБ сообщили, что израильский миллионер - это мошенник Иосиф Гейценбоген, отсидевший за кражу в израильской тюрьме и являющийся братом Зиновия. А посадили
Зиновия Гейценбогена за другое - буквально через месяц в музее отмечали какой-то праздник, и по пьянке он ударил одного из его участников, тот упал и, ударившись головой, получил сильнейшее сотрясение мозга. Вот за причинение тяжких телесных повреждений он и отбывал срок в Курской ИТК. Но самое главное в другом,  - продолжал Стуков,  - как ни удивительно, но после суда этот самый Гейценбоген попросил у следователя о встрече со мной. Я был очень этим удивлен, но приехал на встречу. Вот тогда он меня и попросил о помощи, чтобы его дочь не выгоняли с работы из-за его судимости. Как он сказал, ей недавно исполнилось восемнадцать лет, и она практически осталась одна, так как жена умерла еще при родах. Почему именно меня он попросил, я понял чуть позже. В той самой нашей беседе он сказал мне, где и в каком месте спрятан один из похищенных эскизов из музея, но оговорился, что под протокол ничего не скажет. Мы действительно нашли тот эскиз, ну а коль он рассказал добровольно, то я в рапорте это и указал. А на суде, когда прокурор запросил для него три года лишения свободы, суд неожиданно для меня учел это
обстоятельство, и в результате Гейценбоген получил всего два года лишения свободы. Так вот для чего, Женя, я это тебе все рассказываю,  - сказал Стуков,  - в настоящее время господин Гейценбоген стал предпринимателем и является директором кооператива «Художественный салон на Пятницкой». Я с тех пор с ним не встречался, хотя и просьбу его выполнил; его дочь до сих пор работает на прежнем месте работы. Кто как не он в Москве лучше других знает обо всех криминальных оборотах в мире искусства. Поэтому завтра с утра мы с тобой и направимся в этот салон для встречи с Зямой Гейценбогеном; думаю, что по старой памяти он нам должен помочь.
        На следующее утро в десять часов утра они уже входили в салон на Пятницкой улице. Дверь им открыл худощавый мужичок в шикарном велюровом костюме и с бабочкой вместо галстука. Внимательно присмотревшись к входящему первым Сту-кову, он воскликнул:
        - Иван Михайлович, вы ли это!..
        - Да, Зиновий Маркович, ну и память у вас, столько лет прошло,  - ответил Стуков.
        - И какая, простите за выражение, нелегкая занесла вас в мою скромную обитель?  - продолжал хозяин салона.
        Женя осмотрелся, небольшое помещение салона на первом этаже многоквартирного дома было обставлено со вкусом; на стенах висели картины, а на полках стояли разные поделки с надписью «Авторские работы».
        Они присели за большой стол, стоящий в углублении комнаты, и Зиновий Маркович сказал:
        - Видимо, вас привело ко мне какое-то важное дело, должен сразу сказать, Иван Михайлович, Гейценбоген помнит добро, хотя вы и представляете не очень приятную для меня организацию, рассказывайте, с чем пожаловали…
        Стуков представил Кудрина, и Женя в общих чертах рассказал о похищенном эскизе Венецианова к картине «На пашне. Весна».
        - Да,  - произнес хозяин салона,  - Венецианов - великий русский художник, а если говорить даже об эскизе его картины - немыслимых денег он может стоить. Но ко мне ничего не попадало в последнее время из таких работ.
        - А вот здесь самое главное и цель нашего визита,  - сказал Стуков,  - если кто-либо обратится с этим эскизом - дайте знать, или к вашим коллегам кто-то с такой просьбой придет…
        - Да чего уж, Иван Михайлович,  - перебил его Гейценбоген,  - никогда не связывался с вашей конторой, но исключительно для вас один раз нарушу свой принцип и если что-то узнаю, то проинформирую. Я же уже вам сказал, что Зяма добро помнит и добром отвечает.
        - Спасибо, Зиновий Маркович,  - сказал Стуков и написал ему на бумаге свой номер телефона.
        - А кто вы сейчас по званию, Иван Михайлович?  - спросил Гейценбоген.
        - Полковник милиции,  - ответил Стуков, и, попрощавшись, они с Кудриным вышли из салона.
        - Уже полковник,  - с грустью в голосе произнес хозяин салона им вслед,  - а я помню того еще молодого капитана…
        - Вот это класс!  - с восхищением подумал Женя, смотря на идущего впереди полковника.  - Мне до него еще расти, опер от бога…
        Уже приехав в управление, Женя вспомнил о своем соседе Косте Малахове, работающем научным сотрудником в Третьяковской галерее. Он, набрав номер телефона галереи и представившись, попросил подозвать Костю. Через несколько минут он услышал в аппарате звонкий голос соседа.
        - Женька, ты чего не пришел тогда вечером, такие обалденные барышни были. Когда я им сказал, что придет великий сыщик из МУРа Евгений Холмс, они были в экстазе и ждали только тебя,  - проговорил Костя.
        - Да не получилось, сам понимаешь - работа такая,  - сказал Женя,  - я хотел бы к тебе сейчас подъехать и получить твою консультацию про одного художника.
        - Да, конечно, приезжай, я буду ждать,  - ответил Костя и положил трубку телефона.
        Когда Женя подошел к входу в галерею, Костя его уже ждал, и они прошли в один из небольших залов, где в тот день выставляли новые экспозиции и посетителей не было. Они присели на мягкие кресла в углу зала, и Женя рассказал приятелю о похищенном эскизе картины Венецианова, а также попросил коротко рассказать о художнике и, если возможно, оценить приблизительно стоимость такого эскиза.
        - Значение Венецианова в истории русского искусства чрезвычайно велико,  - начал Костя,  - он был одним из первых художников, посвятивших свое творчество изображению крестьян и утвердивших бытовой жанр в качестве равноправной и важной области в искусстве. В полотнах художника предстали народные образы, преисполненные душевного благородства и большого человеческого достоинства. Венецианов создал целую галерею портретов русского человека и основал свою «Венецианскую школу».
        Костя пригласил Кудрина в зал, где демонстрировалась картина Венецианова «На пашне. Весна», и Женя внимательно осмотрел ее, любуясь необыкновенной игрой красок пейзажа и изысканностью портрета крестьянки.
        - Картина «На пашне. Весна»,  - комментировал Костя,  - написана несколько в сказочно-сентиментальной манере. В этой картине, как ты видишь, все красиво - красивая женщина, красивые кони, красивый пейзаж. Молодая красавица в кокошнике и расшитом платье ведет под уздцы двух лошадей, боронуя пашню.
        На меже сидит ребенок, который забавляется игрушкой, мать присматривает за ним. Вдали видна еще пара лошадей, которую также ведут под уздцы.
        Женщина ведет двух лошадей, и кажется, что это ей совсем не трудно.
        - Следует отметить,  - далее продолжал Костя,  - что крестьянки так не одевались на полевые работы, этот труд достаточно тяжел, но на картине изображена не просто крестьянка! Венецианов в образе русской женщины изобразил Весну, которая в виде крестьянки идет босиком. Прекрасная, нарядная Весна идет по полю, и мы, когда смотрим на картину, верим, что урожай будет хороший.
        Венецианов первый из художников изобразил русскую природу. До этого художники не удостаивали своим вниманием свою Родину, предпочитая писать разные заграничные красивости.
        - Да, прекрасная картина,  - сказал Кудрин,  - аж дух захватывает, и написана великолепно, так и хочется вместе с ней пройтись босиком по земле.
        - Это великое произведение художника,  - задумчиво произнес Костя,  - а по поводу эскизов Венецианова могу сказать, что до нас дошли единицы, большая часть пропала или была уничтожена самим художником. Эскиз такой картины представляет большую художественную ценность и не поддается оценке. Я знаю из зарубежных источников, что один или два эскиза Венецианова лет тридцать тому назад выставлялись на аукционах, но за сколько они были проданы, информации нет. Видимо, суммы были внушительные, коль нигде о цене не писали. Несколько его эскизов, кстати, находятся в областной картинной галерее города Калинина. Было бы очень хорошо, чтобы ты нашел этот шедевр, и место его, конечно, или у нас, или в Калининской галерее…
        Впервые Женя увидел своего приятеля в качестве профессионального искусствоведа, и образ Кости-ловеласа, сформировавшийся у него, рухнул напрочь. Кудрин проникся уважением к этому парню, и даже чрезмерное увлечение Кости женским полом уже не представлялось ему чем-то отвратительным.
        Поблагодарив Костю за содержательную беседу, Женя отправился на работу.
        Почти весь оставшийся рабочий день он вместе с курсантом штудировал картотеку по наколкам среди арестованных, и, как оказалось, таких татуировок было огромное количество. От досады Женя не находил себе места; он выходил на улицу, затем снова углублялся в бумаги, потом вновь выходил и снова штудировал их. В конце дня, когда они пришли в кабинет, взмокшие от пота и усталые, зазвонил телефон. Кудрин с остервенением схватил трубку и услышал спокойный голос начальника отдела.
        - Женя, зайди ко мне, срочно надо поговорить,  - сказал Стуков.
        Кудрин с понурым видом побрел к начальнику, ведь докладывать было нечего, и ему от этого стало очень грустно.
        - Ну вот мы и дождались,  - сказал Стуков,  - только что мне позвонил Гейценбоген и сказал, что директор художественного салона, который находится на Сокольнической улице, ему сообщил, что тому приносили для оценки эскиз Венецианова к картине «На пашне. Весна». Он уверен, что это именно то, что мы ищем. Больше Зяма ничего не сказал, да и не надо, теперь мы сами дальнейший алгоритм действий должны выработать.
        - А почему тот директор салона сообщил именно Гейценбо-нену, а не кому-то другому?  - спросил Женя.
        - Так я же тебе уже говорил,  - ответил полковник,  - что без участия Зямы в этих вопросах ничего не делается в Москве, он для них огромный авторитет как непосредственно в художественном аспекте, так и в уголовном. Пока ты бегал по картотекам, я пообщался с коллегами из БХСС и много чего интересного узнал про художества Гейценбогена.
        - Кстати,  - пробормотал Женя,  - в картотеках я чуть не свихнулся от такого количества интересующих нас татуировок.
        - Ну я так и предполагал,  - ответил Стуков,  - а теперь слушай: первое - соединись прямо сейчас с коллегами из Сокольнического РОВД, сделайте установку на того директора салона, и мигом к нему домой, на работу идти нельзя, можно засветиться; второе - очень аккуратно ему надо объяснить, что от этого зависит и его судьба. Хорошо, если бы у местных работников БХСС на него какой-нибудь материальчик имелся. Третье - поговорите с ним по душам, попробуйте его «расколоть», а вдруг он знает того человека, который принес эскиз. Ведь не пошел же тот человек в большие художественные салоны, например, на Арбат или на Плющиху, а пришел именно на Сокольническую улицу. Значит, он знал, куда идти и к кому обратиться, но, возможно, это лишь мои предположения. И четвертое - смотри не засвети Гейценбогена, а то ему до утра не дожить, он нам еще пригодится. Обо всем докладывай мне лично, я в кабинете буду допоздна и жду твоих звонков.
        Уже через час Женя входил в здание Сокольнического РОВД. Пока он ехал, местные оперативные работники выяснили адрес местожительства директора салона. Познакомившись с коллегами, Кудрин в общих чертах ввел их в курс дела; он узнал, что зовут директора салона Норкин Соломон Борисович, известный в криминальном мире как «Купец», и оперативного материала на него достаточно, чтобы отправить в места не столь отдаленные; не получалось пока только одного - поймать с поличным. Да и судимость имелась, он отбывал наказание за кражу личного имущества. Местные оперативные работники хорошо знали его трусливый характер, и если он что-то почувствовал для себя опасное - сдаст всех с потрохами.
        С одним из местных оперативных работников Иваном Марковым они пошли к дому, где живет Норкин.
        Дверь открыла женщина в розовом халате и была удивлена приходом сотрудников милиции. Они представились, и она пригласила их зайти в комнату. На диване сидел среднего возраста человек с большой лысиной на голове, он привстал и, увидев Маркова, удивленно развел руками.
        - Иван Алексеевич, что это вы на ночь глядя приходите, можно было и в салоне встретиться,  - запричитал он.
        - Есть срочный разговор к вам, Соломон Борисович, извините, конечно, за поздний визит, но служба, сами понимаете,  - пробасил Марков
        - Ну, тогда пошли на кухню, там и поговорим,  - сказал Норкин, и все, кроме его жены, прошли на кухню.
        - Соломон Борисович,  - начал Марков,  - нам не нужно кокетничать друг с другом, сейчас мой коллега расскажет о цели нашего визита.
        - По нашей оперативной информации,  - сказал Кудрин,  - к вам в салон сегодня приходил человек с эскизом Венецианова, кто этот человек?
        - Не помню такого, это какая-то ошибка,  - ответил Норкин и посмотрел на Маркова.
        - Что вы на меня так смотрите, Соломон Борисович,  - жестко проговорил Марков,  - мы контролируем определенные процессы купли-продажи художественных произведений и знаем, какие из них проходят через салон. Вот вчера мы взяли на мелкой краже Лешу Рыжего, вы его хорошо знаете, так вот он раскололся и сказал, что в прошлом месяце приносил в салон одну книжку, изданную в далеком 1902 году, а именно - «Русский книжный знак» известного историка Верещагина. Это большой раритет, поскольку считается самой крупной работой автора. Так вот эту книгу он «взял» на квартире профессора Сергеева из МГУ. Вам ли не знать, что такие редчайшие книги на дороге не валяются, и принести их в салон для последующей перепродажи без соответствующих справок об их реальной принадлежности к принесшему - значит опосредовано стать участником преступления. Это же элементарная скупка и перепродажа краденого. И архивариуса Нестерова мы нашли, который и купил у вас лично эту книгу. Ну что, Соломон Борисович, этого достаточно для правильного дальнейшего разговора…
        Женя с восхищением посмотрел на Маркова, как он строит разговор и прижимает убедительными фактами Норкина.
        - Это убедительно и вполне достаточно,  - проговорил ошалевший директор салона, нервно застегивающий и расстегивающий верхнюю пуговицу рубашки.
        - А теперь вернемся к моему вопросу, кто сегодня приносил эскиз?  - с металлом в голосе спросил Кудрин.
        - Только прошу вас никому не говорить, а то меня на ножи поставят,  - пролепетал Норкин,  - сегодня приходил Мишка Артист из местной братвы, вот он и показал мне тот самый эскиз Венецианова и спросил о его стоимости. Ну я ему сказал, что надо разузнать об этом эскизе у авторитетных людей и о его стоимости, хотя понимал, что это могут быть баснословные деньги. Мы договорились, что Артист придет завтра в шесть часов вечера, и я ему должен буду назвать цену эскиза. Я вам все рассказал, мне больше утаивать нечего и незачем.
        - Ну хорошо,  - сказал Марков,  - на сегодня мы ставим точку и уходим, о нашем разговоре никто не должен знать, это и в ваших интересах.
        - Да я уж понимаю, если узнают - порвут,  - тихо пролепетал Норкин.
        Женя и Марков вышли из подъезда дома и направились пешком в РОВД, благо идти было недалеко. В отделе Женя связался по телефону со Стуковым и доложил ему о визите к Норкину и главное, что появился новый фигурант - Артист. С утра договорились встретиться и обсудить дальнейшие действия.
        Женя поблагодарил за помощь Маркова и попросил завтра с утра сделать установку на Артиста. Домой он приехал за полночь, а пока ехал на метро, его продолжала сверлить мысль о том, где и у кого он мог видеть татуировку солнца и перстней с белым крестом, но ничего опять в голову не приходило.
        На следующее утро Кудрин сразу отправился в кабинет начальника отдела и еще раз подробно рассказал ему о визите к Норкину.
        - Ну что же, ты все правильно сделал,  - сказал Стуков,  - а сейчас вместе с Саниным отправляйтесь к коллегам из Сокольников и берите аккуратно этого Артиста. Но лучше его брать не в салоне, чтобы не светить Норкина, а где-нибудь в другом месте; продумайте это с коллегами из местного РОВД. Я думаю, что Артист - подставной, а главный фигурант находится где-то рядом, и вот его надо вычислить.
        - И еще,  - продолжал Стуков,  - нужно, чтобы сегодня при встрече с Артистом Норкин ему сказал, что, мол, нашел покупателя, и встреча будет завтра вечером в салоне.
        - А зачем, Иван Михайлович?  - спросил Женя.
        - А затем,  - сказал Стуков,  - что Артист по идее вначале должен сообщить об этом главному фигуранту, и тот, если следит за действиями своего подручного, на какое-то время успокоится и снимет за ним контроль. А уж через какой-то промежуток времени, ближе к вечеру, Артиста надо брать. Я, конечно, не могу спрогнозировать все их действия, но возможен и такой алгоритм; все будет решаться на месте. Ну а дальше нужно постараться расколоть этого подручного о месте, где затаился главный фигурант и взять того.
        - Я все понял, товарищ полковник,  - сказал Кудрин,  - будем действовать по обстановке и аккуратно.
        - Вот что,  - проговорил Стуков,  - возьмите с собой оружие на всякий случай, а курсант пусть остается на рабочем месте.
        Уже через час Женя и Сергей Санин приехали в Сокольническое РОВД. Местные коллеги проинформировали о личности Артиста и показали целую папку материалов о нем.
        - Артист, он же Данько Михаил Иванович, личность известная в криминальном мире нашего района,  - сказал Марков,  - к своим тридцати годам имеет две судимости за кражу и хулиганство. В настоящее время работает рабочим в продовольственном магазине, пьет беспробудно и дебоширит по вечерам в пивном зале парка Сокольники. Участковый инспектор уже замучился с ним, да вы сами с ним поговорите…
        К Жене подошел пенсионного возраста капитан милиции и представился:
        - Участковый инспектор Кондратьев Павел Петрович…
        - Павел Петрович, что вы еще можете сказать о Данько, откуда у него такая кличка?  - спросил Санин.
        - Да пьяница он беспробудный, каждый вечер в пивнушке развлекается, а днем собирает «дань» с мелких киоскеров. Боятся они его, поэтому и не говорят ничего. Ну ничего, не долго ему еще гулять; он как напьется, так драки учиняет в пивнушке и строит из себя хозяина в парке. В последнее время, по нашей оперативной информации, он стал баловаться наркотиками; в пивном зале, выпив пива с водкой, он, никого не боясь, курит анашу. А что касается клички, то его родители были цирковыми артистами, и он с детства крутился на манеже, но родители постоянно были на гастролях, а он принадлежал сам себе. Так и попал в лапы к криминалу, где и получил кличку Артист. Я его много раз предупреждал о его поведении и оформлял по мелкому хулиганству, но как об стенку горох… А ходит он под Дремой, есть тут у нас один такой с тремя судимостями - Васька Дремов, бандюга натуральный. Собрал этот Дрема вокруг себя пацанов вроде Данько и пыль пускает им о сладкой жизни вора на воле.
        - На сегодняшний день мы имеем оперативную информацию, что Дрема через какого-то иностранца достает гашиш и в подвале одного из домов на Сокольнической улице расфасовывает его в пакетики и продает через таких пацанов вроде Артиста. Ребята из уголовного розыска обещали через пару дней вычислить точный адрес того подвала. Так что, думаю, и Дреме недолго осталось туманить мозги пацанам и рассказывать им небылицы о прелестях воровской жизни.
        - А что касается Артиста, то вроде бы он и числится рабочим продовольственного магазина в парке Эрмитаж, но ошивается постоянно в Сокольниках.
        - В парке Эрмитаж?  - удивленно спросил Женя.
        - Да, он мне лично об этом говорил,  - сказал Кондратьев,  - и еще хвастал по пьянке, что у него есть друг - вор в законе, работающий слесарем в этом парке, который и устроил его на работу.
        - А сегодня вечером Артист тоже будет в пивном зале?  - спросил Женя.
        - А как же, куда же ему еще идти; и пьянствовать будет, и орать нецензурно на всех будет, и драку будет устраивать,  - ответил участковый инспектор.
        - Вот складывается все как надо, в пивнушке и будем брать его вечером,  - сказал Кудрин.
        - Ну а теперь, товарищи,  - продолжил он,  - давайте оперативно обсудим наши действия по его задержанию.
        Они в течение двух часов детально проработали план проведения оперативных мероприятий в пивном зале парка. По окончании совещания Марков пошел в салон для разговора с Норкиным, а Кудрин вместе с Саниным, участковым инспектором и двумя местными оперативниками еще около часа более тщательно обсудил все возможные варианты предстоящего задержания Артиста и роли каждого из них в этом оперативном мероприятии.
        Около шести часов вечера Женя и Санин сидели на скамейке сквера как раз напротив салона. У каждого в руках была бутылка пива, и у прохожих создавалось впечатление, что молодые люди встретились и мирно разговаривают, распивая пенный напиток. Минут пятнадцать седьмого из подворотни вынырнула фигура моложавого человека в светлых брюках и цветастой рубашке. Женя сразу узнал Артиста, он хорошо запомнил его фотографию, показанную Марковым еще утром в отделе. Данько зашел в салон и через некоторое время вышел из его дверей и направился к телефону-автомату, стоящему возле салона. Поговорив с кем-то по телефону, он, насвистывая какую-то мелодию, пошел в сторону парка. Женя и Сергей аккуратно последовали за ним. Минут через двадцать Артист привел их к пивному залу и зашел туда.
        Кудрин с коллегой Саниным, как и было условлено, расположились рядом с ним за соседним столиком и взяли по кружке пива. К Данько подошли сразу какие-то мужики, и они, сдвинув столы, громко разговаривая, приступили к своей трапезе. Примерно через полчаса Данько, изрядно выпивший, вынул из кармана брюк небольшой пакетик и, пересыпав содержимое в кусочек газетной бумаги, сделал самокрутку. Пахнуло необычным дымом, кольцами вылетавшим изо рта Артиста.
        - Анаша,  - тихо сказал Санин,  - надо брать.
        В этот момент проходящий рядом со столиком Артиста пожилой мужчина неловко подтолкнул Артиста, и тот без разговора с размаху ударил его в челюсть. Мужчина упал, а Данько, ругаясь, стал его бить ногами; его собутыльники одобрительно закивали головами. Рядом стоящая за соседним столиком женщина, непонятно как попавшая в этот вертеп, громко заголосила:
        - Убивают, помогите!..
        В этот момент из подсобного помещения пивного зала выскочили участковый инспектор и два местных оперативных работника, находившихся там согласно выработанному плану, и подбежали к столику Артиста.
        Через несколько минут тот уже лежал на полу в наручниках, а его ошалевшую компанию уже сопроводили в стоящую за углом пивного зала милицейскую машину. Женя также подошел к лежащему Артисту и из кармана его брюк вытащил два пакетика, содержимое которых не вызывало сомнений, и аккуратно поднял потухший недокуренный им окурок, валявшийся на полу под столиком. Потерпевшему вызвали скорую помощь, и пока врачи приводили его в чувство, Кондратьев в присутствии понятых составлял протокол осмотра места происшествия и акт изъятия двух пакетиков, найденных у Данько; окурок он также приобщил к протоколу, завернув его в чистый лист бумаги.
        Через полчаса вся компания уже находилась в здании РОВД.
        Женя и Сергей вошли в любезно предоставленный коллегами кабинет, куда через несколько минут ввели Артиста. Они увидели перед собой уже не того ухаря из пивного зала, а сутулого и сникшего моложавого парня с бегающими по сторонам глазками. Он внезапно остановил свой взгляд и уставился на Кудрина; на Женю смотрели глаза настоящего хорька, презиравшего всех на свете и всем своим видом пытающегося показать свой крутой нрав.
        - Ну что, Данько, давай знакомиться,  - сказал Кудрин.
        - Да пошел ты на хрен, начальник, разговор будет беспонто-вый, ничего говорить не буду,  - пробурчал тот.
        - Слушай, ты, братское чувырло,  - с надрывом произнес Женя,  - у меня времени нет тут с тобой байки травить, значит, так: во-первых, хулиганка и наркота на тебе уже есть. Мы же тебя, козла, пасли и взяли аккурат на наркоте, свидетелей уйма - не отбрыкаешься, значит, пятерку с хвостиком будешь иметь точно. Во-вторых, по вашей братве бросим слух, что ты, сучонок, сдал Дрему и его подвал с потрохами. Его сегодня мы возьмем, но ты-то уже здесь, прикидываешь, что я говорю, или уши еще ватные… Сколько ты в зоне проживешь, я не знаю, но, думаю, не долго, а через уголовный телеграф отправим такую «маляву» про тебя, мало не покажется…
        - И третье,  - продолжал Кудрин,  - если скажешь нужную нам информацию, оформлю протокол добровольной выдачи пакетиков с дурью, ну и, естественно, про тебя никто ничего не узнает. Ты человек битый в уголовном мире и прекрасно соображаешь, о чем я говорю.
        - Артист сжался, сидя на стуле, и с грустью посмотрел на окно кабинета, как бы взглядом провожал волю и, может быть, навсегда. Он почти совсем отрезвел от такого расклада, и только ужасный перегар из его открытого рта и трясущиеся кисти рук выдавали недавнюю бурную встречу с собутыльниками.
        - Чего тебе, начальник, от меня надо, я все понял, не дурак,  - пробормотал он.
        - Чего надо, чего надо,  - передразнил его с иронией Женя,  - если ты все понял, то рассказывай, где и у кого находится эскиз картины, который ты приносил для оценки в художественный салон?
        Артист замолчал и уставился взглядом на противоположную стену.
        - Я жду ответа или вызываю конвой, и все, о чем говорил, будет исполнено в лучшем виде,  - жестко проговорил Женя.
        - Под протокол не буду говорить,  - прошепелявил Данько.
        - Да черт с тобой, не буду ничего писать,  - ответил Кудрин и внимательно посмотрел на наручники, крепко сжимавшие тонкие руки Артиста.
        - Короче, меня послал с этим эскизом Сиплый,  - пролепетал Данько,  - он велел показать товар Купцу, чтобы тот оценил его стоимость. А когда сегодня пришел снова, то Купец сказал, что по предварительной оценке этот товар потянет на двадцать пять тысяч рублей и что завтра вечером придет покупатель с деньгами. Ну, я позвонил Сиплому и сказал ему об этом.
        - А откуда ты знаешь его?  - спросил Женя, давая понять, что знает, о ком идет речь, хотя в первый раз слышал про Сиплого.
        - Да вместе сидели в Иркутской колонии, он тогда как вор в законе меня спас от тюремных урок и взял как земляка под свою защиту,  - ответил Данько,  - Сиплый - вор в законе, имеет три ходки в зону, хотя и был коронован значительно позже Дремы.
        - Послушай, Данько,  - спросил Кудрин озвучивая внезапно пришедшую к нему мысль,  - у Сиплого ведь на руке татуировки солнца и двух перстней на пальцах?..
        - Да, именно так,  - ответил он.
        - Так вот,  - проговорил Кудрин,  - тебе, дураку, пора бы заучить, а то осрамишься среди своих; два перстня - это всего лишь две ходки на зону, а не три.
        Данько сидел, ошарашенный услышанным, и только часто моргал, уткнувшись взглядом в пол.
        - Елки-палки,  - подумал Женя,  - так это же тот самый мужик из троллейбуса с огромным кулачищем, вот же мир тесен…
        Память четко высветила толкучку в троллейбусе и здорового мужика, стоящего рядом с Женей, а также руку с наколками, держащую поручень у самого его носа.
        - А что, Сиплый действительно работает в парке Эрмитаж?  - спросил Сергей Санин, который все время молчал и что-то записывал в свой блокнот.
        - Да, он работает слесарем подвижных игр детской площадки парка,  - ответил Данько,  - Сиплый - классный слесарь и быстро ремонтирует всякие неполадки аттракционов. Он меня и устроил рабочим в магазин парка, хотя из-за отсутствия клиентов он практически не работает.
        - Поэтому ты вроде и числишься рабочим, но целыми днями ошиваешься в Сокольниках,  - проговорил Женя.
        - А где лежбище Сиплого?  - тихо спросил Санин.
        Артист замолчал, уставившись в пол, как будто там было что-то интересное.
        - Так, где его хата, повторяю вопрос?  - нетерпеливо переспросил Санин.
        - Порежут меня на куски, век воли не видать,  - тихо сказал Данько.
        - Да у тебя выхода нет,  - проговорил Женя,  - ты и так по полной слил нам Сиплого.
        - У него есть комната где-то на Сокольнической улице, где он прописан, но сейчас он живет у какой-то бабы на Люсиновской, 64 в квартире номер один на первом этаже, дверь в квартиру находится слева от лестничной площадки. Однажды я привозил ему пакетик дури и срисовал эту квартиру, хотя он меня туда не пустил,  - пробормотал Артист и замолк.
        - Я выйду к коллегам и попробую прокачать Сиплого, наверняка он известный им субъект из криминального мира, если тем более и прописан в этом районе,  - сказал Санин и вышел из кабинета.
        - А еще женщины у него были?  - спросил Женя.
        - Да была еще одна, Светка,  - ответил Данько,  - врачиха какая-то, в прошлом месяце он у нее отлеживался, когда радикулит подцепил. Он ведь здоровый такой, а на спор за ящик портвейна решил поднять чугунную ванну в парке и надорвался. Так целую неделю и провалялся дома у нее где-то на Каширском шоссе.
        - А ты ее видел?  - спросил Кудрин.
        - Да один раз мельком, когда она месяца два назад приезжала к нам в парк Эрмитаж и о чем-то говорила с Сиплым,  - ответил он,  - худощавая и спортивного телосложения, и что только он в ней нашел?..
        - Ну а что Сиплый» тебе говорил в последние дни?  - продолжал Женя.
        - Да ничего особенного, вот попросил сходить в салон с этим свертком, хотя вчера в разговоре он сказал, что собирается отваливать на юга,  - как-то неуверенно проговорил Данько.
        - А он что, тоже дурью приторговывает?  - спросил Кудрин.
        - Да нет, он не по той части, я видел у него набор всяких ключей и отмычек; бомбит, наверное, хаты богатеньких,  - ответил Артист.
        Все, что нужно было от Данько, Женя узнал, и когда его увели, он набрал номер Стукова и подробно доложил тому о всех деталях задержания Артиста и о, возможно, главном фигуранте этого дела по кличке Сиплый.
        Начальник отдела одобрил их действия, но предупредил об осторожности, ведь такие люди могут быть вооружены.
        - Когда думаешь брать его и каким образом?  - спросил полковник.
        - Думаю, что сегодня поздно вечером в его берлоге на Люсиновской улице, пока он не свинтил на юга, ведь Сиплый, видимо, уже в курсе задержания Артиста,  - ответил Женя.
        Стуков сказал, что он доложит руководству Главка об этой операции и направит для подкрепления двух опытных оперативных работников управления и оперативную машину.
        Уже через час в кабинет, где находилась вся группа, вошли два крепкого телосложения оперативных работника. Представившись друг другу, они начали обсуждать детали предстоящей операции. Марков доложил, что Сиплый - это действительно вор в законе и дважды за грабеж отбывал наказание. Освободился в марте этого года и работает в парке Эрмитаж слесарем. Судя по оперативной информации и материалам дел предварительной проверки по последнему преступлению, Сиплый - он же Коренев Борис Владимирович, 1940 года рождения, прописан по адресу 4-я Сокольническая улица, дом 47. Как было нами установлено, по этому адресу он в настоящее время не проживает.
        - Он залег у некой Яриной Веры Ивановны, проживающей по адресу: Люсиновская, 64, квартира 1,  - сказал Санин,  - вот и предстоит нам его сегодня там брать; это, кстати, дом особенный, в нем проживают ветераны войны, а сам дом находится на особом учете в Моссовете. Я связался по телефону с председателем ветеранского комитета этого дома Иваном Ивановичем Смолиным, коротко объяснил ситуацию, и он будет нас ждать вечером у подъезда.
        - Коренев - социально опасный тип, бывший боксер, может быть вооружен и, судя по старым материалам, жадный и осторожный, наверняка будет сопротивляться,  - проговорил Марков.
        Они решили наведаться к Яриной в десять часов вечера.
        К обусловленному времени вся оперативная группа на двух машинах подъехала на Люсиновскую улицу. Машины остановились за два дома раньше указанного адреса. Все рассредоточились и стали занимать заранее обговоренные позиции. Подъезд был не на улице, а внутри дома, и, как представлялось, окна квартиры должны были выходить именно во двор. Таких домов было много, и расположение квартир не вызывало сомнений. Двое сотрудников остались у окон, двое - в подъезде, а Женя, Санин, Марков и встретивший их Смолин направились к двери квартиры и позвонили в звонок.
        - Кто там?  - проговорил женский голос.
        - Вера Ивановна, откройте, это Смолин Иван Иванович, мне нужно, чтобы вы подписали ходатайство в Моссовет по поводу ремонта подъезда дома,  - проговорил он.
        Дверь открылась, и на пороге квартиры возникла полноватая женщина в темном бархатном халате. Все трое мигом ворвались в квартиру и увидели настежь открытое окно, выходящее прямиком на улицу. Кудрин подбежал и выпрыгнул в окно; он увидел в нескольких метрах от себя огромного мужчину в одних трусах, убегавшего в сторону автобусной остановки. Напрягая все мышцы своего тела, Женя бросился в догонять его. Сзади себя он краем глаза увидел бегущего вслед за ними Сергея Санина. Неожиданно громила остановился, и Женя буквально влетел в его объятия, а потом удар по челюсти - и у него все поплыло перед глазами…
        Когда Кудрин пришел в себя, он увидел, что лежит на диване в какой-то квартире, и ему в нос суют отвратительный нашатырь.
        - Женька, пришел в себя, ну ты мужик!  - услышал он голос Сергея Санина.
        Немного привстав с дивана и осмотревшись, Женя увидел лежащего на полу громилу с наручниками за спиной и стоящих вокруг него оперативников.
        Все лицо горело, и разговаривать Женя не мог, в голове зашумело, и он снова лег на диван. Потом он почувствовал опять противный нашатырь, мужчину в белом халате и резкую боль в скуле.
        - Все нормально будет,  - услышал он мужской голос и открыл глаза. Над ним склонились улыбающийся Сергей Санин и откуда-то появившийся полковник Стуков.
        - Ну слава богу, все в порядке,  - услышал он спокойный голос Ивана Михайловича.
        На следующее утро, когда Кудрин проснулся, он увидел больничные стены и улыбающуюся медсестру.
        - Как ваше самочувствие?  - произнесла она.
        - Где я?  - произнес Женя, ощущая боль в скуле.
        - Вы в первой городской больнице,  - произнесла тихим голосом медсестра,  - но лучше не разговаривайте. Вам вчера свернули скулу, хорошо, что наш хирург был на работе и вставил ее на место, и что самое важное - нет перелома, завтра можете идти домой.
        На следующий день уже было значительно лучше, и Женя даже мог разговаривать. Во второй половине дня приехал Сергей Санин, и они на дежурной машине поехали в управление.
        - Ну, проходите, ребята, и присаживайтесь,  - с улыбкой сказал Стуков, увидев стоящих на пороге кабинета Кудрина, Санина и курсанта.  - Вы просто молодцы, и я выражаю свою благодарность за успешное завершение этого трудного дела. А капитану Кудрину особенно,  - отметил он, переводя взгляд на Женю,  - я написал рапорт руководству о поощрении молодого нашего сотрудника. А теперь о главном: как вы, видимо, поняли, главным фигурантом этой истории был именно Коренев Борис Владимирович по кличке Сиплый. Освободившись весной этого года из заключения, он стал подумывать, чем стоит дальше заниматься. Поскольку он был хорошим слесарем, без труда устроился в сад Эрмитаж на игровую детскую площадку, которая постоянно выходила из строя. В это же время Коренев познакомился с Семушкиной и закрутил с ней роман. Ну а поскольку она, по словам Сиплого, стремилась к роскоши и легкой жизни, а особенно после того, как однажды врач-терапевт рассказала Кореневу о способностях в области гипноза своего коллеги из поликлиники, он и придумал такой необычный способ обогатиться. После обильного возлияния на одном из праздников
в поликлинике, используя мягкий и нерешительный характер невропатолога Колобко, она буквально затащила пьяного коллегу к себе домой. А утром Семушкина объявила, что он ее изнасиловал, и она подаст заявление в милицию. Понятно, что тот перепугался и стал упрашивать ее не делать этого. Вот тогда Семушкина и поставила условие, чтобы он вводил в сон тех людей, которых она будет к нему посылать на прием. Ну а дальше вы уже сами знаете, как было дело, повторяться не буду. Расчет был простой - потерпевшие в основном из богатых и состоятельный семей, поэтому в милицию обращаться не станут. Ключи от квартир потерпевших и от сейфа по слепкам делал Сиплый, а квартиры бомбила Семушкина. Их расчет вполне оправдался, за исключением кражи из квартиры Рылеевой, которая реально обратилась в милицию. Все ценности, украденные Семушкиной, были спрятаны у нее дома, и Сиплый знал, где именно. В какой-то момент она решила внимательно посмотреть украденное и обнаружила среди драгоценностей эскиз картины и орден Владимира третьей степени. Так вот, по словам Сиплого, они специально ходили в Третьяковскую галерею, где и узнали,
чей эскиз картины попал к ним в руки. Несколько дней тому назад Коренев пришел к ней на квартиру, где у них произошел сильный скандал о дележе украденных ценностей, а когда Сиплый захотел взять эскиз, чтобы прицениться у знающих людей, она вообще отказалась отдавать его в руки Коренева. Семушкина, по словам Сиплого, заявила, что всю работу делала именно она, и доля ее должна быть большей. Тот, не задумываясь, без тени сомнений, задушил ее и все награбленное забрал себе. И если бы мы его не остановили, то искали бы сейчас на огромных просторах нашей страны. Ну а завершающую часть этого расследования вы, ребята, с блеском провели, попутно даже обнаружив в подвале дома склад с наркотиками. Свои ценности Рылеева забрала, а найденный вами эскиз она на днях передаст в дар областной картинной галерее города Калинина. Что касается других найденных в сумке Коренева ценностей, то, поскольку заявлений ни от кого не было, они будут проданы, а вырученные деньги будут переданы одному из детских домов Москвы.
        Таким вот стало для капитана милиции Евгения Кудрина первое боевое крещение в стенах Главного управления внутренних дел Москвы.
        Странное дело
        Поздний вечер поглотил без остатка очередной рабочий день. Наступила затянувшаяся пауза, и лишь капли дождя мерно стучали по стеклу - отсчитывали ее время. В непроглядной тьме двора стояла припозднившаяся осень.
        Подполковник милиции Евгений Сергеевич Кудрин собирался уходить домой, но последние детали этого длинного дня еще не отпускали его, настойчиво возвращали в проделанную работу. Он быстро сгреб со стола все документы; без них на фоне черного зияющего окна без занавесок стол выглядел свободным и сиротливым. Кудрин не изменял себе - любил порядок во всем, даже в сейфе аккуратно разложил стопкой папки. Было девять пятнадцать вечера, когда резко по уставшим нервам зазвонил телефон дежурного по Главку.
        - Здравия желаю, товарищ подполковник, это капитан Нестеров, тут вот такая вводная поступила, вам необходимо срочно выехать…
        - Нестеров, посмотри на время,  - перебил его Кудрин,  - я уже должен быть дома и отдыхать, пускай дежурная группа МУРа выезжает - это их прямая работа.
        - Но товарищ подполковник,  - голос сбросил напор, перешел на пониженные обороты, и послышались извиняющиеся нотки,  - я звоню по поручению полковника милиции Кочеткова, он сегодня дежурит от руководства,  - затараторил дежурный,  - минут десять назад по «02» позвонил неизвестный мужчина и сообщил, что произошло разбойное нападение на дом кандидата в депутаты Моссовета Свирского Ефима Михайловича по адресу: село Коломенское, дом № 18. Вы наверняка помните этого Свирского, он проходил у нас по некоторым уголовным делам.
        - Ничего себе,  - вырвалось у Кудрина,  - на самого Свирского наехали!..
        - Я доложил полковнику Кочеткову, и он приказал, чтобы именно вы выехали с группой как один из самых опытных сыщиков Главка. Группа уже в машине и ждет вас, желаю удачи, Евгений Сергеевич,  - закончил Нестеров и… отключился.
        Кудрин недовольно покачал головой, привычно закурил, надел плащ и нехотя вышел из кабинета. Дохнуло дождем, запахом прелых подкопченных листьев. Хорошо. Еще один год был на излете, девяностые входили в полную силу.
        Ехали по ночной безлюдной Москве. «Все могут короли!» - порядком поднадоевшая песенка внушала уверенность, хотелось вытянуть ноги в тепло и смаковать покой внутри себя. Кудрин, напрягая память, старался вспомнить все, что знал о Свирском.
        Свир в свое время был одним из самых крутых в столице. Чем он только не занимался: и рэкетом, и грабежами, не брезговал крышеванием девочек по вызову. Сколько раз его задерживали, но каким-то необъяснимым чудом ему удавалось избегать наказания. Сколько же людей он истребил, обогащаясь, идя к своей, непонятной для Кудрина, цели. А сейчас Свирский - директор универмага, да и еще кандидат в депутаты Моссовета. Сумбур, бессмыслица. Ну и времена наступили, как будто бы все перевернулось с ног голову. Кудрин вдруг вспомнил свое любимое детское произведение Чуковского «Путаница»:
        «Замяукали котята:
        Надоело нам мяукать!
        Мы хотим, как поросята.
        Хрюкать!»
        Раздумья Кудрина прервал водитель машины.
        - Кажись, приехали,  - сказал он,  - вот и дом № 18, люди какие-то стоят, и скорая отъезжает от ворот.
        Выйдя из машины, Кудрин увидел высокого плотного телосложения человека, который представился как помощник Свирского:
        - Семенов.
        - Что здесь произошло?  - спросил Кудрин.
        - Ефима Михайловича увезла скорая, кто-то вошел в дом, а меня вырубили,  - скороговоркой сообщил Семенов.
        - Понял,  - отрезал Кудрин,  - зайдем в дом, там и поговорим.
        Вся группа зашла в двухэтажный бревенчатый дом, стоящий в самом центре села Коломенское. Каждый стал заниматься своим делом: эксперт раскрыл свой чемоданчик, надел перчатки и приступил к осмотру комнаты первого этажа на предмет обнаружения отпечатков пальцев; следователь стал расспрашивать помощника Свирского; кинолог водил огромную черную овчарку из комнаты в коридор - туда и обратно.
        - В доме еще есть кто-нибудь?  - спросил громко Кудрин.
        - Да,  - ответил Семенов,  - на втором этаже спит внучка шефа Леночка, а дочери Свирского Татьяне я уже позвонил, и она скоро приедет сюда.
        Пока Семенов показывал следователю, где лежал Свирский, Кудрин поднялся на второй этаж. Он осмотрел комнату-спальню и заглянул в соседнюю комнату, где безмятежно, раскинув в сторону ручки и разметав по подушке пепел волос в завитках, спала девочка.
        Затем он снова спустился на первый этаж дома и стал осматривать комнату и кухню. В углу кухни он увидел лестницу, ведущую вниз, видимо, в подвал. Спустившись по лестнице, он остановился у массивной двери, которая оказалась плотно закрытой. На полу у двери одиноко виднелась фирменная зажигалка «Зипфер». Кудрин аккуратно, повинуясь выработанному годами инстинкту, накрыл ее тряпочкой, валявшейся неподалеку, и сунул в видавший виды карман.
        В этот момент как вихрь в дом влетела запыхавшаяся моложавая женщина с перекошенным лицом и, не глядя ни на кого, бросилась на второй этаж. Через несколько минут она спустилась вниз и прошептала:
        - Слава богу, с Леночкой все хорошо. Слава Богу… Потом она подошла к Кудрину, видимо, он ей показался здесь главным, и поспешно представилась:  - Зотова Татьяна - дочь Свирского, мне уже Семенов сказал, что папа жив, у него, как сказали врачи, случился инфаркт, а почему здесь вы?
        Кудрин также представился дочери Свирского:
        - Видите ли, ваш отец - кандидат в депутаты Моссовета, и мы соответствующим образом реагируем на такие происшествия.
        Зотова немного успокоилась, хотя напряжение на ее лице сохранялось.
        - Когда вы в последний раз видели отца?  - спросил Кудрин.
        - Да сегодня в восемь вечера, когда привезла Леночку из бассейна. Отец в ней души не чает, он очень привязан к внучке, и завтра они как раз планировали поход в зоопарк.
        - Татьяна Ефимовна,  - доверительно тихо сказал Кудрин,  - я хочу, чтобы вы осмотрели все в доме на предмет не пропало ли чего.
        Зотова вопросительно глянула на Кудрина, затем неспешно осмотрела второй этаж, потом спустилась на первый и, подойдя к нему, проговорила:
        - По-моему, все цело, все на месте.
        - А это что за массивная дверь, куда она ведет?  - поинтересовался Кудрин.
        - Это кабинет отца,  - охотно проговорила Зотова,  - там его царство, его мир,  - зажмурилась, тряхнув плечами,  - он с детства собирает редкие монеты и, знаете, носится за ними буквально по всему миру, ну как мальчишка!
        Она проворно спустилась по ступенькам вниз, подошла к этой двери и медленно набрала цифры кода на пульте, который находился слева от ручки двери. В двери что-то щелкнуло, и она открылась.
        - Проходите, пожалуйста, Евгений Сергеевич, свет я включила,  - позвала Зотова,  - это и есть кабинет отца.  - Кудрин вошел в небольшое помещение без единого окна, по стенам которого висели рамочки для фотографий, но вместо фотокарточек в каждой рамке было по одной монете. Зотова не спеша окинула взглядом комнату и подошла к небольшому столику, на котором лежала продолговатая железная коробка. Коробка оказалась открытой, и когда она легким движением пальцев откинула крышку, Кудрин увидел монеты, стоящие рядком, как солдатики; каждая в своем кармашке. Полный порядок.
        - Все на месте, ничего необычного не заметили?  - допытывался Кудрин.
        - Да нет, все лежит на своих местах, только вот…  - И она на мгновение задумалась, смешно наморщив лоб.  - Почему-то коробка открыта, отец сегодня при мне ее закрыл.
        - А вы сегодня, когда привезли дочь, заходили в эту комнату?
        - мгновенно отреагировал Кудрин.
        - Да,  - ответила она,  - когда мы приехали, отец как раз был в своем кабинете, и я зашла сказать, что уезжаю. Мы вместе вышли из кабинета, но перед этим он запер коробку и ключик положил в портмоне - это я хорошо запомнила.
        Зотова направилась к выходу, но вдруг, что-то внезапно подумав, остановилась как вкопанная, снова медленно подошла к коробке и открыла ее.
        - Евгений Сергеевич, здесь в коробочке справа лежал маленький сафьяновый мешочек красного цвета, а сейчас его нет,  - сказала Зотова.
        - А вы уверены в этом?  - тихо спросил Кудрин.
        - Абсолютно! Я его вчера видела здесь,  - уверенно ответила Зотова.
        - А вы можете найти ключик от этой коробки?  - спросил подполковник.
        - Конечно, в прихожей висит пиджак отца, в нем - портмоне. Побудьте здесь, я сейчас принесу его,  - ответила Татьяна Ефимовна.
        Через пару минут она снова вошла в кабинет, держа в руках портмоне черного цвета.
        - Вот этот ключ,  - сказала она и протянула Кудрину малюсенький металлический ключик.
        Кудрин взял ключик, вставил в замочное отверстие и повернул его, но ключ не закрывал коробочку. Он проделывал это еще несколько раз, но коробка не хотела закрываться, да и ключик как-то странно проворачивался в разные стороны, словно был намного меньше самого отверстия. Это странное «поведение» ключика насторожило Кудрина. С годами интуиция все реже подводила его, а потому вопрос возник сам собой:
        - Татьяна Ефимовна, вы не разрешите нам взять на время эту коробку, а содержимое можете забрать.
        - А для чего она вам?  - удивилась Зотова.
        - Проверить одну гипотезу,  - как-то неуверенно ответил Кудрин.
        - Кстати, еще вопрос,  - спросил Кудрин,  - а кроме вас в этот кабинет имел ли кто-либо доступ?
        - Да что вы, Евгений Сергеевич, меня-то он редко пускал сюда, в основном по случаю приобретения новой монеты. А код входа в кабинет знаю помимо отца только я,  - ответила Зотова.
        - А ваш отец курит?  - неожиданно перевел разговор в другое русло Кудрин.
        - Да что вы, он не переносит запаха табака,  - с уверенностью в голосе сообщила Татьяна Ефимовна.
        - Скажите, а кто-либо приходил в гости к вашему отцу в последнее время?  - спросил Евгений Сергеевич.
        Зотова на секунду задумалась и тихо произнесла:
        - Где-то в начале июля мы с Леночкой приехали вечером к отцу в дом, а у него в гостях был его одноклассник. Фамилия у него такая запоминающаяся, отец так его и представил - Пашка Гагарин, предводитель шаболовских хулиганов. Мне он сразу как-то не понравился. Они о чем-то на кухне долго разговаривали и много выпивали. Отец пил крайне редко, и я была удивлена, что увидела в его доме не только постороннего человека, но и изрядно выпившего отца.  - Разговор для нее явно попал в неприятную плоскость.
        - Гагарин - фамилия, известная на весь мир,  - Кудрин попытался сгладить воспоминание,  - так я возьму коробку?  - повторил он свой вопрос.
        - Да, пожалуйста, берите,  - сказала Зотова и пересыпала на столик монеты, лежащие в ней.
        Они вышли из кабинета, и Зотова, попросив помощника хозяина дома Семенова присмотреть за дочерью, поспешила поехать в больницу к отцу. Кудрин ее удерживать не стал, только попросил по возможности завтра с утра позвонить и приехать на Петровку, 38.
        Какое-то странное неприятное чувство не отпускало Евгения Сергеевича - осмотр дома Свирского ничего не дал, все было в порядке, да и следов борьбы никаких не было.
        Кудрин зашел на кухню, где со стула рывком приподнялся Семенов,  - ничего не ускользнуло: вот она настоящая армейская выправка, налицо психологическая устойчивость. Сел напротив:
        - Так что же все-таки случилось с вами?  - намеренно добавив железа в голосе, спросил Кудрин.  - Давайте все по порядку.
        - Так точно, приехали мы домой около восьми часов вечера,  - торопливо начал он,  - шеф спешил, дочка должна была к восьми вечера привезти внучку и оставить ее у него. Наутро они собирались в зоопарк пойти.
        - Ну, хорошо, расскажите, какие функции у вас как у помощника,  - строго перебил его Кудрин.
        - Мы работаем со сменщиком через сутки, помимо основной работы, я и сменщик дежурим ночью в его доме. Если вы заметили, в прихожей дома, слева от входа имеется еще одна дверь. Это комната для помощников шефа, в ней я и находился.
        Они друг за другом прошли в комнату - это была малюсенькая душная комнатка с окном, выходящим во двор на калитку и глухую стену каменного забора, в которой помещался лишь диван и совсем небольшой столик, втиснутый между диваном и стеной.
        - Шеф ни меня, ни сменщика никогда не пускал в комнаты дома, и как только приезжали, он шел в комнату, а я в свое помещение,  - продолжал Семенов,  - где-то минут через пятнадцать после нашего приезда приехала Татьяна с дочкой, и они прошли в дом, а потом, спустя несколько минут, она уехала, сказала мне, что дочка после бассейна устала и улеглась спать. Я несколько раз выходил во двор для обхода, и ничего подозрительного не было. Когда входил в прихожую, то слышал в комнате громкий звук от телевизора, играла музыка. Я еще подумал, что Леночка может проснуться от такого шума. Где-то в начале одиннадцатого вечера я услышал надрывный лай соседской овчарки - она уже не молодая и редко подает голос. Я вышел во двор и, немного приоткрыв калитку, почувствовал, что кто-то придавил мне к лицу мокрую тряпку с отвратительным запахом; больше ничего не помню, вырубился мгновенно. Когда очнулся, встал с земли и пошел в дом, понял - вот она, беда. Входная дверь и дверь в комнату были открыты настежь, и я увидел шефа, лежащего на полу у телевизора. Он держался за сердце и хватал ртом воздух. Ну, я переложил его
на диван, намочил два полотенца, приложил одно ко лбу, другое в область груди, и хотел уже бежать за помощью, как приехала скорая, а затем и милиция.
        - Так это не вы вызвали?  - спросил Кудрин.
        - В том и дело, что не я, просто не успел еще,  - с повышенной интонацией в голосе проговорил Семенов,  - приехавший врач сделал шефу укол и сказал, что это похоже на обширный инфаркт. Потом его положили на носилки и увезли, как сказал врач, в первую городскую больницу.
        - Как выглядел человек, придавивший к вашему лицу тряпку?  - спросил Кудрин
        - Не могу сказать, мне сразу в лицо эту тряпку сунули,  - ответил Семенов.
        - Так, значит, калитка, а потом сразу - тряпка,  - вслух медленно повторил Евгений Сергеевич.
        - Получается, что так,  - тихо подтвердил он.
        - Может быть, вспомните еще что-нибудь, что могло вас насторожить?  - давил Кудрин.
        - Никак нет, все было как обычно, ничего больше сказать не могу,  - сказал Семенов и умолк.
        - Ну, хорошо,  - сказал Кудрин,  - пойдемте к калитке и покажите место, где лежали на земле.  - Откуда ни возьмись, навязался куплет известной песенки: «Солдатушки, браво, ребятушки, а где ваша слава?»
        К ночи резко похолодало, дождь наконец-то перестал лить, природа успокоилась, оцепенела. Они вышли из дома, и Семенов показал то место, сохранившаяся с лета трава там действительно была изрядно помята, и это в какой-то мере был аргумент, что он говорит правду.
        Во дворе дома в этот момент работал эксперт-криминалист, которому Кудрин передал найденную зажигалку.
        Из дома вышел совсем еще молоденький кинолог, ведущий на поводке огромную, важно шагающую овчарку, доложил, что следов собака чужих не учуяла, а вот на улице у дома собрались любознательные жители села.
        - Так вот,  - продолжал кинолог,  - одна из женщин сказала, что примерно часа полтора назад видела двоих мужчин у калитки двора Свирского.
        - Очень хорошо, а где она?  - нетерпеливо спросил Кудрин.
        - Да вон у дома стоит на улице, в цветном платке,  - махнул рукой кинолог и показал на среднего возраста женщину в цветастом платке, стоящую на центральной дороге.
        Кудрин еще издали внимательно оценил женщину, подошел к ней, представился и попросил рассказать о том, что она видела.
        - Я - Деева Любовь Алексеевна, живу рядом, прямо напротив Свирских,  - угодливо затараторила женщина, переминаясь с ноги на ногу в резиновых сапожках.  - Где-то около одиннадцати вечера я вышла из дома встретить дочку с тренировок из Лужников. Когда муж в командировке, я всегда ее встречаю. Очень поздно тренировки заканчиваются. Так вот, встретила я дочку, и мы идем по улице, а когда подходили к дому, я увидела двух мужчин, стоящих у калитки дома Свирского. Оба были среднего роста, в темных куртках, на голове у одного я заметила вязаную шапочку, хотя воротник куртки и закрывал лицо. А вот другого я очень хорошо увидела, он стоял напротив фонарного столба. У него был такой четкий пробор в волосах,  - она невольно ткнула себя в темечко, давая понять, что именно здесь должен быть пробор. При этом она так наглядно двигала головой, что платок то и дело сползал, и ей приходилось резким движением возвращать его обратно.  - И нос еще с большой горбинкой, а на правой щеке, вот здесь,  - она показала у своего носа,  - большая родинка…
        - А еще что-нибудь запомнили?  - в надежде спросил Кудрин.
        - Да вроде все,  - выпалила Деева,  - это же мельком было, мне как-то ни к чему было приглядываться.
        - Вы так хорошо описали того мужчину, хотя и видели мельком,  - сказал Кудрин.
        - Так я преподаю в художественной школе рисование карандашом,  - опять участливо забормотала Деева,  - и рисуем мы в основном натюрморты. Но, как и у всех художников, память у меня хорошая,  - энергично притопнула ногами,  - приходится запоминать всякие мелочи, это же очень важно в эскизных работах.
        - А вы могли бы сейчас нарисовать портрет того парня?  - с просьбой в голосе выпалил Кудрин.
        - Ну, уж портрет - это громко сказано! А хотя почему бы и нет, давайте попробуем,  - даже обрадовалась возможностью помочь,  - зайдем ко мне в дом, может, и дочка что подскажет…
        Они зашли в небольшой домик, стоящий напротив двора Свирского. Как оказалось, дочка Деевой ничего не смогла добавить к рассказу матери, но минут через пятнадцать в руках Кудрина был нарисованный карандашом эскиз лица моложавого мужчины с выраженной горбинкой на носу и родинкой на правой щеке.
        Кудрина как будто током ударило, он где-то раньше видел этого человека, но вспомнить не смог.
        - Спасибо большое, Любовь Алексеевна, вы нам очень помогли,  - сказал Кудрин,  - сейчас к вам зайдет следователь, расскажите ему о том, о чем мне сообщили, он возьмет у вас объяснение…
        С этим Кудрин вышел из дома Деевой. На дороге он увидел следователя Рюмина, беседующего с пожилым мужчиной.
        - Евгений Сергеевич,  - подозвал он Кудрина,  - вот Дмитрий Иванович Ясин видел около одиннадцати часов вечера двоих мужчин недалеко от дома Свирского. Я его уже опросил, пообщайтесь с ним…
        В свою очередь попросил Рюмина зайти в дом к Деевой и взять у нее объяснение, так как она тоже видела их в это же время.
        Кудрин чиркнул спичкой, жадно закурил:
        - А наше время уже перешагнуло за полночь,  - подумал он. Животный инстинкт подавал все признаки жизни: хотелось есть, пить и спать одновременно.  - Но выбор сделан уже давно. Такая работа. Чистим, чистим Землю от накипи - только чище она не становится.
        - Расскажите, Дмитрий Иванович, что вы видели?  - попросил тихо Кудрин.
        - Значит, так,  - откашлявшись, со знанием дела бойко начал рапортовать Ясин,  - около одиннадцати вечера я вышел из дома на улицу, стало быть, покурить и заприметил двух молодых мужиков. Они шли аккурат от дома Свирского, и я подумал про себя - какие-то незнакомые люди шастают по селу, да еще так поздно. Хорошо, что года два назад поставили фонари на улице, и дорога наша освещается. Это я к тому, что увидел - они были одеты в темные куртки. Один из них такой горбоносый, похож на армянина.
        Кудрин внимательно слушал. На вид совсем старик, а бодренький какой, суетливый, ушанка набекрень, валенки с калошами, заправленные брюки.
        - Этого вы видели?  - спросил Кудрин, показывая Ясину рисунок.
        - О! Мать честная, точно он! Когда этот мужик-то сигарету стал прикуривать, то в свете огонька я увидел его лицо. Ну, вылитый армянин! Больше и сказать нечего-то,  - подытожил свой рассказ Ясин.
        - А почему именно армянское лицо?  - попытался углубиться в его монолог Кудрин.
        - Да вот недавно по телевизору фильм показывали про Ми-мино, так там один армянин был очень похожий на того мужика, о котором я вам говорил…
        - Ну, теперь все понятно,  - улыбнулся Кудрин.
        - А что с соседом-то нашим: скорая была, потом милиция приехала, убили мужика, стало быть? Время неспокойное сейчас,  - сочувственно крякнул старик.
        - Да нет, все нормально, его увезли в больницу, обычный сердечный приступ,  - привычно успокоил Кудрин и пошел по дороге в сторону дома Свирского.
        Подойдя к дому, у калитки он увидел эксперта-криминалиста Геннадия Сергеевича Балабанова - одного из самых опытных в управлении, который сразу доложил:
        - Товарищ подполковник, я закончил осмотр; отпечатки пальцев в большом количестве, но думаю, что они принадлежат хозяину дома. Более точно смогу сказать только завтра. И еще, у калитки я нашел скомканную пачку сигарет «Мальборо», которую на всякий случай приобщил к документам. А вдруг это ценный вещдок!
        - Да какой там вещдок, могли и с улицы забросить эту пачку,  - устало пробубнил Кудрин.
        С этими словами он подошел к Семенову и попросил того приехать завтра к нему в десять часов утра на Петровку, 38.
        Домой Кудрин попал только к двум часам ночи. Он долго не мог заснуть, все вспоминал, где он мог видеть человека, нарисованного Деевой. Но сон уже накрывал тяжелой пеленой. Мысли буксовали, приобретая неясное ориентирование, не давали ему навести порядок в голове. Завтра, завтра, все завтра…
        Утром в субботу ранний телефонный звонок разбудил. Звонил дежурный по Главку и попросил Кудрина приехать пораньше на работу к девяти часам утра по распоряжению начальника управления.
        Через час он уже вошел в кабинет полковника Кочеткова.
        - Ну, рассказывай, Евгений Сергеевич, о вчерашнем происшествии, тут мне уже разные звонки пошли и из избиркома, и из других организаций. Из больницы звонили - скончался Свир-ский от обширного инфаркта, но никакого криминала обнаружено не было; умер своей смертью,  - поведал Кочетков.
        Кудрин в свою очередь подробно все доложил полковнику и достал из папки рисунок Деевой.
        Кочетков усталым, но твердым взглядом глянул на рисунок и чуть ли не радостно воскликнул:
        - Так это же Боря Зайчик! Борис Петрович Прыгунов. Ты, Женя, должен его помнить, он проходил четыре года назад по делу ограбления магазина «Меха» на Ленинском проспекте.
        - Конечно же, Зайчик,  - пронеслось в голове Кудрина.
        - Подручный Свирского, его правая рука, у братков его называют беспредельщиком,  - продолжал Кочетков,  - две ходки за грабеж имеет. В настоящее время работает заведующим небольшого продуктового магазина; под честного коммерсанта косит бандюга. Они с этим Свирским давно у нас в оперативной разработке, много за этим Зайчиком числится дел. Давай, Женя, бери это дело в свои руки и начинай работу; я, конечно, понимаю, что это немного не по профилю твоего отдела, но… кандидат в депутаты все же. Ты сам был на месте происшествия, вот тебе и карты в руки.
        - Да в том-то и дело, товарищ полковник, что дела как такового нет: Свирский умер своей смертью от инфаркта, криминала там не было, в доме был порядок, ничего не украдено, все чисто,  - подытожил Кудрин.
        - А кто на помощника напал? Да и Зайчик вдруг проявился в этот момент у дома своего шефа… Работай, Кудрин,  - начальник дал понять, что разговор закончен и «обжалованию не подлежит»,  - а Прыгунова найди мне живым или мертвым.
        С этим напутствием Кудрин вышел из кабинета полковника и направился в свой отдел. У двери его уже ждал помощник Свирского.
        Семенов ничего нового Кудрину не сказал, но на вопрос, где находится Боря Прыгунов, удивленно захлопал глазами:
        - А кто это такой?
        - Зайчик ваш, такой прыгающий,  - съязвил Кудрин.
        - А, Зайчик, не знал, что его зовут Боря Прыгунов,  - осторожно произнес Семенов,  - он каждую пятницу уезжает в пансионат «Озерный» по Калужскому шоссе и гуляет там в субботу и в воскресенье. Да он и сейчас, наверное, там…
        Семенов подробно объяснил, как проехать к этому пансионату.
        - А вчера вечером вы не видели его у дома Свирского?  - спросил Кудрин.
        - Никак нет, он часа в три приезжал к шефу в универмаг, но пробыл недолго и уехал.
        - А откуда вам известно, Семенов, что он поехали именно в пансионат?  - язвительно спросил Кудрин.
        Не придав интонации большого значения, он спокойно и сосредоточенно продолжил:
        - Во-первых, Зайчик своим привычкам никогда не изменяет, а во-вторых, он уехали на джипе, так как дорога при подъезде к пансионату плохая, одни колдобины.
        С этими словами Кудрин отпустил помощника Свирского и вызвал к себе своего сотрудника Романа Вольского, который по его просьбе был также на работе. Он только что закончил школу милиции и распределился к ним в отдел и очень напоминал Жене самого себя, когда сам только ступил на путь поиска и ошибок, когда позади стеной стояла пройденная наука, и так хотелось побыстрее проявить себя в раскрытии особо тяжелых преступлениях века. Сейчас это вызывало лишь легкую усмешку.
        Только Кудрин положил трубку телефона, как он снова зазвонил.
        - Евгений Сергеевич,  - это была дочь Свирского,  - отец умер… от обширного инфаркта….
        Она часто всхлипывала в трубку телефона; Кудрин выразил ей соболезнование и сочувственно замолчал.
        - Вы знаете, когда вчера поздно вечером я приехала в больницу, папа был еще жив, но находился без сознания,  - продолжала Зотова,  - так вот… я обнаружила, что у него не было золотой печатки, которую он носил всегда на среднем пальце правой руки. Эту печатку ему подарила его мать, моя бабушка. Я хорошо помню эту печатку, в ее середине выгравирована буква «С», отец никогда не снимал ее. Все это как-то странно,  - сквозь всхлипывание сказала дочь Свирского.
        - Спасибо вам, Татьяна Ефимовна, чуть позже еще поговорим, и до свидания,  - сказал Кудрин, вешая трубку.
        Когда Вольский зашел в кабинет, Кудрин был уже одетым, в плаще.
        - Роман, значит, так, пробей в понедельник по Центральному адресному бюро города Павла Гагарина, которому примерно шестьдесят лет, и, возможно, он проживает в районе Шаболовской улицы, а сейчас собирайся, и на выезд, по дороге все объясню, и, на всякий случай, возьми с собой оружие,  - приказал Кудрин.
        Служебная «Волга» неслась по Калужскому шоссе, оставляя за собой взвесь грязи и мелкого дождя, «дворники» монотонно отстукивали незатейливое «тик-так», создавая некий уют в теплой кабине, уговаривали расслабиться, расслабиться…
        Рома Вольский после лаконичной информации Евгения Сергеевича о цели выезда прислонился к окошку, задумчиво созерцал пролетающие встречные машины, ушел в себя. Перед отъездом в пансионат Кудрин позвонил коллегам в ГУВД области и предупредил о своем визите; это было необходимо сделать, так было положено.
        Примерно через час они подъехали к пансионату «Озерное». Дорога была ужасной, они с трудом нащупывали ее, варьировали между колдобинами. Пару раз даже застряли, газовать пришлось, но не долго. Все-таки «Волга» на таких убойных дорогах хорошо справляется. Пансионат находился практически в лесу, рядом с небольшим заросшим озером. Фасад корпуса был покрыт отвратительной серой крошкой, у входа зияла огромная лужа, а у входной двери красовалась тусклая вывеска без нескольких букв: «Пансион..! Оз. рный».
        - Можно подумать и «Озорной»,  - решил про себя Кудрин.
        - Ну и зрелище!  - стряхивая с брюк липкую грязь, воскликнул Роман.
        В этот момент к машине подошел долговязый поджарый мужчина и представился:
        - Капитан Сорокин Иван Данилович из местного розыска,  - предъявил Кудрину свое служебное удостоверение.
        Кудрин в свою очередь также показал свое удостоверение и представил Романа Вольского.
        - Мне приказано оказать вам содействие, так что располагайте мною,  - сказал Сорокин.
        - Спасибо,  - произнес Кудрин и быстро ввел в курс дела капитана, рассказал ему о цели приезда, и они прошли в холл пансионата.
        В холле за большим столом сидела пожилая женщина, которая, увидев пришедших мужчин и среди них капитана Сорокина, явно стушевалась, привстала со стула.
        - Семеновна, привет, где тут у тебя приютился Прыгунов, поведай-ка нам?  - игриво спросил Сорокин, изображая на лице строгость.
        Семеновна быстро собралась и без лишних слов четко ответила:
        - Борис Иванович, как всегда, живет в люксе № 1, к нему только что зашли его друзья, что с ним приехали.
        Она твердой походкой, раскачивая полными бедрами, направилась по красной дорожке в конец коридора и рукой показала, где расположен этот люкс на первом этаже; Кудрин со своими спутниками зашагал по направлению к номеру.
        Постучав в дверь номера, они услышали тяжелые шаги, дверь приоткрылась, и в проеме возник огромный бритоголовый мужчина с выпученными глазами.
        - Чего надо?  - громко пробурчал он.
        - Открывай дверь, милиция,  - резко сказал Сорокин.
        Мужчина, одной рукой придерживая дверь, другой попытался ударить кулаком Сорокина, но тот увернулся, а Кудрин перехватил его руку и резко потянул на себя, как когда-то учили.
        Мужчина не удержался на ногах и упал, а Кудрин заломил ему руку за спину.
        В этот момент из комнаты выскочил еще один такой же громила, но тут вмешался Вольский, он вытащил пистолет и показал удостоверение.
        - МУР,  - громко вскрикнул Роман,  - ложитесь, гады, а то перестреляю!  - голос явно перескочил на фальцет, но мужик не стал сопротивляться, как-то осел, опустившись на колени.
        - Где Зайчик?  - резко задал вопрос Кудрин. Лежащий на полу громила тихо произнес:
        - Да в комнате он сидит на кровати, никак не может отойти от вчерашнего…
        Они прошли в комнату и увидели скрюченного моложавого мужчину с пробором волос на голове, горбинкой на носу и родинкой на правой щеке. В руках он держал бутылку водки и, не обращая ни на кого внимания, пил содержимое прямо из горлышка. На секунду он отвлекся от бутылки и посмотрел на вошедших мутным отрешенным взглядом.
        На столике, стоящем под окном с открытой форточкой, Кудрин сразу увидел маленький сафьяновый мешочек красного цвета.
        - Чей это мешочек?  - спросил он.
        - Первый раз видим, наверное, Бориса Ивановича,  - закивали оба мужика.
        - Где-то я это уже видел: плотные, бритоголовые «двое из ларца»,  - вспоминал Женя детскую мультяшку.
        - Вот что, Рома,  - сказал Кудрин, обращаясь к Вольскому,  - пока я здесь приятно общаюсь, пригласи понятых и оформи протокол изъятия этого мешочка.  - Он аккуратно открыл его и увидел, что внутри находились монета и золотая печатка с выгравированной буквой «С».
        - Да, прискакал Зайчик,  - подумал про себя Кудрин.
        - Давайте, хлопцы, рассказывайте все теперь по порядку, как вы тут отдыхаете, почему такие взъерошенные, нервные?  - садясь рядом на стул, ласково предложил Сорокин.
        - Значит, так,  - заговорил один из дружков Прыгунова,  - приехали мы в пансионат в восемь часов вечера, и Борис Иванович сразу же пошел в ресторан ужинать. Он, как всегда, ужинал один в отдельной комнате ресторана. Я принес ему две бутылки водки «Пшеничная», ящик которой у нас всегда лежит в машине, и он прямо при мне выпил одну залпом. Он всегда так начинал свой ужин. Меня и Серегу он никогда не приглашал за стол, поэтому мы ужинали за обычным столом рядом с этой комнатой. Минут через тридцать Борис Иванович вышел, держа в руке почти пустую бутылку водки, и мы пошли в бильярдную. Он очень любит играть в бильярд и может играть всю ночь напролет, при этом сильно выпивая. Там уже было много народу; все три стола были заняты, но когда увидели Бориса Ивановича, все расступились. Он подошел к одному из столов, собрал шары в треугольник и начал играть с каким-то мужиком…
        - А он выпивал за игрой?  - спросил Кудрин.
        - А как же,  - ответил охранник,  - раза три бармен наливал ему «Кровавую Мэри» - водку с томатным соком грамм по двести в стакан.
        - Силен бродяга,  - заметил Сорокин.
        - Не то слово,  - продолжал охранник,  - он как приезжает, так оттягивается до утра, а бильярд - это только начало. Но вчера вечером, видимо, и его «заклинило»; он играл-играл и вдруг распластался на бильярдном столе. Когда мы с Серегой подскочили к нему, он уже был никакой, двух слов не мог связать. Взяли мы его под руки и оттащили в номер, положили на кровать, а он, как нам показалось, был без сознания и дышал с надрывом. Мы испугались и вызвали дежурную медсестру, которая быстро пришла. Она осмотрела Бориса Ивановича и сказала, что пульс в норме. А когда стала натирать виски нашатырным спиртом, он как бы очнулся, а потом захрапел. И еще она сказала, что нужно открыть форточку, а то воздух спертый, и что к утру он оклемается.
        - Во сколько это было?  - спросил Кудрин.
        - Принесли мы его в номер ровно в девять вечера,  - ответил он,  - я еще тогда на часы посмотрел. А когда мы его волокли к номеру, дежурная смотрела телевизор - «Новости» начинались. Где-то в первом часу ночи я заходил к Борису Ивановичу проверить, как он там…
        - И что Борис Иванович?  - спросил Вольский.
        - Да спал как убитый,  - сказал он.
        - А все-таки, мог Прыгунов все же встать и отлучиться куда-либо?  - спросил Кудрин.
        - Да вы что, Борис Иванович практически в бессознательном состоянии был, он не только ходить не мог, но и ползать был не в силах,  - ответил приятель Зайчика,  - ну а сегодня мы его только-только пробудили, да вы и сами видите, какой он…
        - Ну ладно,  - сказал Кудрин,  - оденьте его, мы едем на Петровку. Прыгунов с нами поедет, а вы заводите свой тарантас, и следом за нами. И не дай бог свинтить, из-под земли достану,  - с угрозой в голосе сказал Кудрин.
        - Да поняли мы все, поедем за вами, не враги же мы себе,  - ответил один из них.
        Вольский быстро закончил работу с протоколом и вышел в коридор к дежурной, а когда садились в машину, он доложил Кудрину, что Семеновна подтвердила сказанное приятелями Зайчика.
        Кудрин поблагодарил Сорокина за помощь и попросил его опросить людей, которые были вчера в бильярдной, и медсестру, которая приходила к Прыгунову.
        По приезду на работу Кудрин пытался поговорить с Зайчиком, но тот все еще тупо смотрел на него и сохранял молчание. Евгений Сергеевич понял, что сегодня разговора не получится, и пока он оформлял документы на задержание Прыгунова по подозрению в краже, Вольский в соседнем кабинете опрашивал его приятелей. А Зайчик с отрешенным взглядом сидел в кабинете Кудрина, продолжал молчать, глядя на противоположную стенку.
        Кудрин позвонил дежурному и вызвал охрану. Прыгунова увели.
        Евгений Сергеевич пригласил к себе Вольского и сказал:
        - Рома, оформи необходимые документы на обыск квартиры Прыгунова. Адрес его местожительства ты знаешь, сам пробивал по адресному бюро. Я сейчас иду к Кочеткову на доклад, все ему расскажу, а ты с материалами после зайдешь к нему, он завизирует - и мигом в прокуратуру к дежурному прокурору. Когда получишь его санкцию, поедешь на обыск с дежурным следователем, я договорюсь с начальником управления.
        - Есть, товарищ подполковник,  - по-военному ответил Вольский, а Кудрин собрал все документы и не спеша отправился на доклад к начальнику управления.
        После доклада руководству Евгений Сергеевич пришел к себе в кабинет, уселся в кресло и задумался. Он перебирал в памяти эпизоды поездки в пансионат и встреч с Прыгуновым. Столько выпивать, как Зайчик, думал он, это немыслимо, ведь тот практически потерял человеческий облик, не вполне соображая, что с ним происходит. А ведь Прыгунов - алкоголик, продолжал размышлять Кудрин, выпивает до беспамятства. А может, это не болезнь, а способ жизни или состояние души? Или это уже болезнь психики человека, а вирусоносителем является общество. Тогда и лечить необходимо именно его, так как, не уничтожив источник болезни, нельзя одолеть и само заболевание. Мысли Кудрина прервал зашедший сотрудник отдела, и Евгений Сергеевич с головой погрузился в текущие рабочие вопросы.
        В понедельник, придя на работу, увидел, что его уже ждал Роман Вольский.
        - Ну что у тебя, Роман?  - спросил подполковник.
        - Первое,  - начал Вольский,  - по поводу Гагарина. Действительно, Гагарин Павел Васильевич проживал на улице Шаболовка, дом 12, квартира 5. В июле этого года он трагически погиб вместе с женой в автомашине. Из материалов архивного дела следует, что они сгорели в ней из-за загорания электропроводки и последующего взрыва. Остался у них сын Вячеслав, который был на момент трагедии в командировке, его показания есть в деле.  - С этими словами он передал Кудрину папку с характерным инвентарным номером архива. Евгений Сергеевич открыл папку и внимательно просмотрел ее.
        - Так,  - сказал он,  - вот протокол осмотра места происшествия, объяснения свидетелей и постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, в резолютивной части которого было написано, что пожар и взрыв произошли вследствие загорания электропроводки машины. Вывод был один - несчастный случай.
        - А где же протокол судебно-медицинского заключения?  - подумал Кудрин.  - Да и вообще странно, что осмотр места происшествия и объяснения брал один следователь Рогозин, а рапорт на имя руководства о вынесении по этому делу отказа в возбуждении уголовного дела писал другой - Марков.
        Все это как-то насторожило Евгения Сергеевича; он вдруг обратил внимание на Вольского, который молча сидел на стуле и явно что-то еще хотел сказать.
        - Давай дальше, Роман, что там с обыском квартиры Зайчика?  - спросил Кудрин.
        - Да на первый взгляд вроде ничего особенного,  - начал Вольский,  - неухоженная квартира, много пустых бутылок и всякого хлама. Но вот на кухонной полке, в пустой банке из-под консервов я обнаружил золотые часы марки «Картье».  - С этими словами Вольский достал из портфеля прозрачный целлофановый пакет, в котором лежали наручные золотые часы. Он явно был доволен своей находкой и пытался это скрыть.
        - Но самое интересное,  - продолжал он,  - что на задней стороне часов имеется гравировка «Е. М. Свирскому от сотрудников в день 60-летия».
        Кудрин взял пакетик, повертел его в разные стороны и, приглядевшись, увидел эту гравировку.
        - Я на всякий случай изъял часы и запротоколировал факт изъятия,  - сказал Вольский.
        - Молодец, Рома, правильно сделал,  - похвалил его Кудрин. Он взял трубку телефона и вызвал к себе Васильева, сотрудника его отдела.
        - Сергей,  - обратился Кудрин к вошедшему в кабинет Васильеву,  - тебя сейчас Рома введет в курс дела, а потом возьми у него адрес дочери Свирского и поезжай к ней домой. Предъяви ей на опознание сафьяновый мешочек и содержимое его - монету и золотую печатку, а также золотые часы, лежащие в полиэтиленовом пакетике, и все запротоколируй.  - С этими словами он передал Васильеву все перечисленные предметы.
        Как только вышли сотрудники, в кабинет зашел эксперт-криминалист Балабанов.
        - Евгений Сергеевич,  - сказал он,  - по происшествию в пятницу следов пальцев рук в доме, кроме хозяйских, не обнаружено, однако на зажигалке «Зипфер» и мятой пачке сигарет «Мальборо», которая валялась у калитки, выявлены отпечатки пальцев Прыгунова Бориса Ивановича.
        - Вот как!  - воскликнул Кудрин.  - Теперь понятно, что Зайчик был в тот вечер у дома Свирского, а скорее всего, и в доме.
        - Геннадий Сергеевич,  - обратился к эксперту Кудрин,  - еще просьба, посмотрите одну металлическую коробочку с того места происшествия, что-то там в замочном отверстии, как-то ключ странно проворачивается - какие-то непонятки.
        Он передал Балабанову металлическую коробку и ключик к ней.
        - Хорошо, конечно, посмотрю и доложу вам,  - сказал эксперт и вышел из кабинета.
        К трем часам дня в кабинет Кудрина доставили Прыгунова. Он уже оклемался и сразу же с порога громко возмутился:
        - За что взяли? Я ничего не сделал; ну выпиваю, но это не запрещено…
        - Когда ты в последний раз видел Свирского?  - резко спросил Кудрин.
        - В пятницу часа в два дня заезжал к нему минут на десять на работу, а после уехал по делам, а уж потом в пансионат,  - хмыкнул Зайчик.
        - Больше не встречались с ним вечером?  - настойчиво повторил Кудрин.
        - Да нет, около восьми часов вечера приехал в пансионат, поужинал и пошел в бильярдную. Там и отключился, ну перебрал в тот вечер, а на следующий день оказался в КПЗ. Ну ничего не помню, как будто крышу снесло…
        - А кто играл с тобой в бильярд?  - продолжал Кудрин.
        - Да много там было народу, играл с каким-то мужиком, его я не знаю, из отдыхающих кто-то,  - ответил Прыгунов.
        В этот момент в кабинет зашел Васильев и положил перед Кудриным сафьяновый мешочек и пакетик с часами.
        - Зайди, Сергей, попозже, тогда и доложишь,  - сказал подполковник.
        Когда Васильев вышел, Кудрин продолжил:
        - Как у тебя в комнате оказался вот этот сафьяновый мешочек?  - Он показал мешочек Зайчику, тот уставился, вытаращив глаза.
        - В первый раз вижу его,  - пробормотал Прыгунов.
        - А знаешь, что в мешочке?  - спросил Кудрин и вытряхнул содержимое на стол. Первой выпала монета, а за ней золотая печатка.
        - Узнаешь?  - резко спросил Кудрин.
        - Да не знаю ничего, что ты, начальник, шьешь мне?  - пробурчал Зайчик.
        - А ведь эта печатка с пальца руки Свирского, он, кстати, скончался вчера,  - сказал Кудрин.
        - Да пьяный я был и спал в номере, все могут подтвердить,  - запричитал Прыгунов.
        - А что с ним, убили что ли?  - спросил он.
        - Да нет, Свирский умер от инфаркта, но, возможно, ему кто-то помог, например, напугал,  - ответил Кудрин.
        - Больше говорить ничего не буду,  - вдруг заявил Зайчик,  - только в присутствии адвоката.
        Когда Прыгунова увели, Кудрин задумался и мысленно стал прокручивать события, произошедшие в доме Свирского.
        Через час в кабинет вошел Сергей Васильев. Он проинформировал, что дочь Свирского опознала и красный сафьяновый мешочек, и печатку с руки отца, и золотые часы с гравировкой. Свирский, по ее словам, никогда не снимал печатку с пальца, это был подарок его матери. А по поводу часов она сказала, что после своего юбилея Свирский долго искал эти часы - подарок от сослуживцев,  - но так и не нашел.
        - Я все запротоколировал,  - сказал Васильев.
        - Спасибо, Сергей, молодец,  - похвалил он своего подчиненного.
        - И еще,  - продолжил Евгений Сергеевич,  - нужно будет тебе подготовить все для проведения опознания Прыгунова. Свидетели, которые видели в пятницу вечером его у дома Свирского, вызваны к семнадцати часам, и Зайчика приведут к кабинету для допросов. Я тоже поприсутствую на опознании.
        Ровно в 17 часов и состоялось опознание. Свидетели из троих похожих по росту и комплекции мужчин сразу же показали на Прыгунова, что именно он был в пятницу вечером у дома Свирского.
        - Ну вот, теперь уже есть что докладывать начальнику управления,  - подумал Кудрин, входя в свой кабинет.
        Евгений Сергеевич посмотрел на часы и вспомнил, что сегодня обещал жене прийти пораньше домой; их пригласил сосед на день рождения. Он надел плащ, вышел из кабинета и пошел в направлении выхода из здания.
        Утром следующего дня в кабинет Кудрина вошел эксперт-криминалист Балабанов, держа в руках знакомую коробку.
        - Рад тебе, Геннадий Сергеевич, удалось что-нибудь прояснить с коробкой?  - спросил Кудрин. Задавая вопрос, он знал, что эксперт Балабанов, по зову сердца посвятивший себя в «рыцари криминалистики», физик по профессии, не раз ювелирно подавал свои изыскания, проявляя любознательность и методичность.
        - Тут такая непростая история, ключик проворачивался не просто так; когда я посмотрел под микроскопом на замочное отверстие, то увидел, что внутри его металлический стерженек был разрезан на мелкие кусочки, а само отверстие - обожжено. Такое бывает, когда работает сварочный аппарат, но это невозможно. Еще не придумали такую микроскопическую сварку; прямо-таки фантастика какая-то! Не найдя объяснения этому, я поехал к своему брату, он преподает в МИФИ на кафедре теплофизики. У них в лаборатории более мощные микроскопы и новейшие приборы.
        - Часа два брат возился с этой коробкой,  - продолжал Балабанов,  - а потом сказал, что, по его мнению, замочное отверстие могло быть разрушено в результате использования узконаправленного потока излучения, а проще - оптического квантового генератора. Иными словами - это похоже на применение тончайшего лазерного луча. Он был сфокусирован на маленький ригелек замка диаметром в половину миллиметра, а высокая плотность энергии позволила сделать локальную термическую обработку, то есть этот крохотный ригелек был мгновенно разрезан на более мелкие кусочки. Вот почему в замочном отверстии была заметна термическая деформация. В то же время, такого аппарата с микроскопическим лучом еще никто в мире не сделал, и брат сам был ошарашен увиденным.
        - Слушай, Геннадий Сергеевич,  - воскликнул Кудрин,  - а может быть, мы тут с тобой сидим и не знаем, что где-то еще один инженер Гарин с гиперболоидом объявился. И потом, ну на хрена кому-то использовать лазер, чтобы открыть эту несчастную коробку.
        - Да я сам от этого всего обалдел,  - продолжал Балабанов,  - брат тогда высказал одно предположение: лет пять тому назад на кафедре физики плазмы был один аспирант - Слава Гагарин, который успешно защитил закрытую кандидатскую диссертацию как раз в области лазерных технологий, брат ему как-то даже помогал в математических выкладках.
        - Я уже второй раз слышу за эти дни фамилию Гагарин,  - пришло на ум Кудрину.
        - Так вот,  - продолжал эксперт,  - по словам брата, это была единственная такого рода работа, и на защите ему сразу же присудили степень доктора наук. Так бывает очень редко, если работа уникальна и тянет на открытие.
        - А где сейчас этот Гагарин?  - перебил его Евгений Сергеевич.
        - Я тоже задавал ему этот вопрос, на что брат ответил, что примерно год назад он его встретил на научной конференции в МГУ. Как он понял из краткого общения с Гагариным, тот работает в лаборатории одного из НИИ Министерства обороны в закрытом подмосковном городе Краснознаменске. Вот, Евгений Сергеевич, и все, что могу сказать,  - закончил свой рассказ Балабанов и, попрощавшись, вышел из кабинета Кудрина.
        Кудрин взял трубку телефона и позвонил в Центральное адресное бюро, назвав Вячеслава Павловича Гагарина, его приблизительный возраст и адрес на Шаболовской улице. Но в бюро сказали, что данных на этого человека у них никаких нет.
        «Вот это история с географией,  - про себя подумал Евгений Сергеевич,  - нужно обязательно найти этого парня и пообщаться с ним. Что-то во всем этом какой-то мистикой попахивает, что-то здесь накручено, а что?»
        К шести часам вечера для уточнения деталей хода расследования Кудрин вызвал к себе Вольского и Васильева. Он частенько использовал с сотрудниками так называемый «метод мозговой атаки», где каждый мог щегольнуть своим мнением по расследованию дела. В результате все доводы и сомнения Евгения Сергеевича выходили наружу, приобретали окрепшую резкого очертания форму или отступали, погружаясь глубже в вязкую тину сознания, создавая пространство для новых неожиданных вариантов, вплоть до иррациональных. Главное - вычислить преступника, идентифицировать и доказать его вину.
        - Итак, уважаемые сыщики,  - начал Кудрин,  - прошу высказываться, какие соображения по данному делу и какие могут быть версии.
        - Все понятно, хотя и ничего не понятно,  - заспешил, взяв инициативу в свои руки, Вольский,  - первое: Свирский умер естественной смертью от инфаркта, пожизненных повреждений на теле не было - это факт. В доме ничего не украдено, все на месте, и ничто не говорит о вторжении неизвестных или неизвестного лица, да и отпечатков пальцев, кроме хозяйских, не обнаружено - это тоже факт. Помощник Свирского мог поскользнуться, упасть головой о плитку и потерять сознание - шел дождь, и такое случается,  - а потом придумать, что на него напали…
        - С другой стороны,  - напористо продолжал Вольский, глядя чистым и ясным взором юношеского максимализма,  - случайные свидетели видели у дома Свирского в этот вечер Прыгунова и узнали его на опознании. Его же отпечатки пальцев и обнаружены на скомканной пачке сигарет и зажигалке.
        - Ну а если эту сигаретную пачку и зажигалку он обронил ранее, не в этот день, ведь он же бывал в доме Свирского,  - перебил Романа Васильев,  - косвенные улики, и только…
        - А как же сафьяновый мешочек, обнаруженный в комнате Прыгунова в пансионате?  - вмешался в диалог Кудрин.
        - Тоже косвенная улика, Евгений Сергеевич,  - дипломатично возразил Васильев,  - мешочек мог дать Зайчику сам Свирский.
        - Но когда я спросил Прыгунова о мешочке,  - охладил взглядом Кудрин,  - он сказал, что видит его в первый раз.
        - Судя по старым делам, от Зайчика можно ожидать чего угодно,  - сказал Вольский,  - а как вам насчет золотой печатки в этом мешочке? Ведь, по словам Зотовой, которая ее опознала, Свирский никогда печатку не снимал с пальца.
        - Получается так,  - тихо произнес Васильев,  - что Зайчик ограбил Свирского, думая, что в мешочке лежит ценная монета, а потом из-за жадности и печатку с его пальца снял. Печатка ведь - прямая улика против Прыгунова…
        - Так ему и даст Свирский снять печатку со своего пальца!  - воскликнул Вольский.
        - А может, в тот момент Свирский уже был в бессознательном состоянии,  - задумчиво произнес Кудрин.
        - А может быть, когда мешочек оказался в руках Прыгунова,  - сказал нерешительно Васильев,  - Свирского хватил сердечный приступ, может, монета там какая-то ценная была…
        - Да никакая не ценная,  - ответил Вольский,  - там был гривенник 1961 года.
        - Но Зайчик ведь мог об этом не знать,  - заметил Васильев.
        - Ну, хорошо,  - не унимался Вольский,  - мешочек, по словам дочери Свирского, был в его кабинете, а шифр на пульте знал только сам хозяин и Зотова. Ну как мог Зайчик туда проникнуть, или сам Свирский ему дверь открыл?..
        - И к тому же,  - отметил Кудрин,  - судя по словам Зотовой, хозяин никого туда не пускал.
        - А вдруг Свирский сам отдал мешочек Зайчику?  - воскликнул Вольский.
        «Излишне торопится Рома,  - подумал Кудрин,  - эмоциональность надо убирать».
        - Ну да, предварительно снял печатку с пальца и так аккуратненько положил ее в мешочек,  - съязвил Васильев, поскребывая пальцами серую щетину на щеке.
        - Ну, хорошо,  - примирительно сказал Кудрин,  - допустим, что мешочек был не в кабинете, а у Свирского, например, в кармане, но как вы прокомментируете золотые часы Свирского, найденные при обыске в квартире Прыгунова?..
        - Ну, это уже прямая улика,  - ответил Вольский,  - стащил верный пес у своего хозяина золотые дорогущие часы. Но не в прошлую пятницу, а гораздо раньше. Эту улику ни один адвокат не отмажет, а я уверен, что у Зайчика будет хороший адвокат.
        В этот момент в кабинет зашел капитан Сорокин.
        - Разрешите войти, товарищ подполковник?  - обратился по-военному он.
        - Да, конечно, Иван Данилович,  - ответил Кудрин.
        Сорокин присел на стул и стал монотонно докладывать:
        - По вашему указанию мною были опрошены все, кто в тот вечер был в бильярдной. Они подтвердили, что Прыгунов был в сильной степени опьянения и разлегся на столе во время игры. Его два человека буквально на себе отнесли в номер. Более того, медсестра Захарова, которая в тот вечер дежурила в пансионате, показала, что в начале десятого вечера ее вызвали в люкс к мужчине, у которого было сильное алкогольное опьянение. Она осмотрела его и, убедившись, что медицинского вмешательства не требуется, сказала, чтобы его не трогали, к утру проспится, и все будет в порядке. С этим она и ушла из люкса. Я опросил и горничную Елену Семеновну Ильину, которая также подтвердила факт сильного опьянения Прыгунова. Бармен показал, что Прыгунов заказывал в тот вечер три раза по двести коктейль «Кровавая Мэри». Он всегда много выпивал, когда приезжал в пансионат, но в тот вечер пил меньше обычного. Буквально после третьего стакана, по словам бармена, он разлегся на бильярдном столе, и его какие-то мужики волоком потащили из бильярдной комнаты. Вот практически и все, все объяснения я принес в этой папке…
        Сорокин положил папку на стол и спросил:
        - Есть ли еще вопросы?
        - Да нет, спасибо,  - ответил Кудрин.
        С этими словами Сорокин, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.
        - Как это прозвучало у капитана: «После третьего стакана лег на стол»,  - подпустил шпильку Вольский.
        В кабинете воцарилась тишина, несколько минут все смотрели друг на друга, соображая, что сказать.
        Первым отозвался Вольский:
        - Как вы, Евгений Сергеевич, говорите, неувязочка получается; каким образом в стельку пьяный Прыгунов смог приехать в Москву к Свирскому, забрать мешочек, снять с пальца своего хозяина золотую печатку и уехать обратно? Ведь в час ночи, по словам его охранника, Зайчик спал у себя в номере крепким сном…
        - А может, Прыгунов имитировал сильное алкогольное опьянение, а охранник соврал нам, что видел его спящим в час ночи?  - с сокрушительной серьезностью парировал Васильев.
        - А как же тогда показания Семеновны и дежурной медицинской сестры?  - возразил Роман Вольский.
        - А может быть, им деньги дали, чтобы правильно сказали,  - не унимался Васильев.
        - Да вряд ли,  - проговорил Вольский,  - охранники сами вызвали медсестру, испугавшись за состояние Прыгунова, да и дежурная Семеновна все подтвердила.
        - Что же выходит,  - неуверенно произнес Васильев,  - какой-то фантом был вечером в пятницу в доме Свирского, если сам Зайчик был в этот момент в сильной степени опьянения. И это подтверждается многими свидетелями; у Прыгунова, получается, стопроцентное алиби.
        - Да,  - задумчиво произнес Вольский,  - получается, что так, но убийственные улики! Бред какой-то…
        - Так, ребята, давайте все сначала и по порядку,  - строго сказал Кудрин.
        - Итак, в девять часов вечера дружки оттащили Прыгунова в номер,  - продолжил он,  - и почти сразу же, испугавшись за состояние своего шефа, они вызвали медсестру, которая засвидетельствовала сильную степень опьянения у Зайчика. Потом все ушли, оставив его одного. А теперь считайте: до Москвы примерно час езды на машине, в вечернее время машин на трассе бывает мало, значит, Прыгунов вполне мог быть около десяти вечера у дома Свирского. Он вообще мог и не быть за рулем, с ним ведь был еще один человек. Ну а потом, ограбив шефа, он мог приехать обратно в пансионат часам к двенадцати или чуть позже.
        - «В лоскуты» пьяный Прыгунов ограбил шефа и не оставил никаких следов?  - подколол Васильев.
        - Да, неувязочка получается,  - тихо проговорил Евгений Сергеевич, не принимая его наскок.
        - А что если Прыгунов все же имитировал свое опьянение, и это был некий план?  - запальчиво воскликнул Вольский.  - Ведь куча свидетелей видела его состояние, может, в этом и был его расчет; от Прыгунова, согласно его «биографии», можно ожидать чего угодно.
        - Может быть, ты, Роман, и прав,  - задумчиво сказал Кудрин,  - но для этого нужно было уйти незаметно; через дверь выходить в коридор нельзя - можно засветиться, там сидела дежурная Семеновна. Остается спрыгнуть из окна первого этажа, добежать до машины…
        - Насколько я помню,  - проговорил Вольский,  - с другой стороны пансионата, куда выходило окно спальни Прыгунова, вплотную подходит лес, значит, машина стояла у фасада здания. Но я тогда вечером спрашивал у дежурной Семеновны насчет других незнакомых машин, она сказала, что у входа стоял только «джип Бориса Ивановича», и тот джип стоял все время на месте, и никто на нем никуда не уезжал.
        - Что же это, Зайчик на ковре-самолете улетел?  - ехидно пролепетал Васильев.  - Надо еще «поколоть» охранников Прыгунова, что они делали, когда увели того в номер,  - на оперативном сленге проговорил он.
        - Да опрашивал я их тогда обоих,  - сказал Вольский,  - они где-то еще с час смотрели с Семеновной телевизор в холле. Как сказал один из них, по первой программе показывали фильм «Кавказская пленница». Я специально интересовался на Центральном телевидении, и действительно, в это время такой фильм демонстрировался.
        - Может быть, они все договорились и врут?  - воскликнул Васильев.
        - Ага, и Семеновна, и медсестра, и бармен, и присутствовавшие люди в бильярдном зале,  - подытожил Вольский.
        - Подведем некоторые итоги,  - не получив толкового ответа, сказал Кудрин,  - все, что вы предполагаете, возможно и имеет право к существованию. Однако в сухом остатке - лишь печатка с пальца Свирского и золотые часы, украденные у него, являются железной уликой против Зайчика. Этого вполне достаточно, чтобы упрятать этого подонка за решетку.
        - А как же опознание свидетелями?  - воскликнул Васильев.
        - Ну, если бы я был адвокатом, то легко бы разбил этот довод: ну и что с того, что Зайчик в десять вечера прогуливался у дома Свирского, ведь никто не видел, что он входил туда. Просто захотел прогуляться и проветриться, может, он любил прогуливаться по вечерам у дома шефа, это во-первых. Во-вторых, что касается смятой пачки сигарет и зажигалки, то, как говорил Сергей Васильев, Прыгунов мог обронить их и ранее, когда приезжал домой к Свирскому. А в-третьих, помощник Свирского сам мог поскользнуться, упасть и потерять сознание…
        - А в-четвертых,  - запальчиво вскрикнул Васильев,  - сафьяновый мешочек Свирский мог и сам отдать Зайчику.
        - Все было бы так, ежели бы не печатка в этом мешочке с его пальца,  - возразил Евгений Сергеевич.
        - Действительно,  - колко хохотнул Вольский,  - ну на фига было нужно Свирскому снимать с пальца печатку, затем класть ее в сафьяновый мешочек, чтобы потом отдать его Прыгунову.
        - Да что здесь непонятного,  - раздраженно ответил Васильев,  - сам Зайчик и снял печатку с пальца Свирского…
        - И он просто так смотрел на Зайчика, когда тот снимал с его пальца печатку - подарок матери, может, еще и улыбался при этом,  - разрядился добродушным смехом Рома.
        - Ну, может, Свирского удар хватил, ведь эту печатку он никогда не снимал, правильно ты заметил, это ведь был подарок его матери,  - ответил Васильев.
        - Возможно, это и могло спровоцировать инфаркт у Свирского,  - задумчиво проговорил Кудрин,  - он мог к тому же сильно испугаться Зайчика, если тот еще и что-то приставил к его голове. Что же получается, всю эту круговерть Прыгунов закрутил из-за печатки…
        - А может, Зайчик захотел припугнуть шефа?  - пробормотал Васильев.
        - Так, ребята,  - примирительно сказал Евгений Сергеевич,  - на сегодня достаточно, давайте по рабочим местам, а мне через пятнадцать минут нужно быть на докладе у Кочеткова.
        Начальник управления внимательно выслушал Кудрина и сказал:
        - Молодец, Женя, сегодня же передавай материалы в следствие. Думаю, что Прыгунову на этот раз не отвертеться, да и шефа его уже нет в живых. Вот так, жизнь все расставила на свои места; сколько мы охотились за ними, полгода оба в оперативной разработке были, и ничего, а тут в течение небольшого времени благодаря тебе и твоим ребятам мир лишился одного подонка естественной убылью, а другой не скоро выйдет из мест, не столь отдаленных.
        Кудрин рассказал также начальнику управления и про историю с коробкой, и про Вячеслава Гагарина, и про трагическую гибель его родителей и попросил его связаться с Министерством обороны для оформления допуска в город Краснознаменск, установки и последующей встречи с Вячеславом. Кочетков долго упирался, он не хотел лишний раз о чем-то просить, тем более в Министерстве обороны. Однако настойчивость Кудрина возымела свое действие, и он сказал, что попробует договориться с ними под предлогом дополнительного расследования смерти родителей Гагарина, а вечером попросил перезвонить ему в кабинет.
        Часов в семь вечера Кудрин позвонил в кабинет начальника управления, и тот сказал, что он договорился, и завтра в двенадцать часов дня его будет ждать майор Звягинцев в бюро пропусков министерства.
        В двенадцать дня Евгений Сергеевич, как и условлено было, приехал в бюро пропусков Министерства обороны. Там уже его ждал строгий долговязый майор Звягинцев, который без преамбул сказал, что в шестнадцать часов его на центральной проходной города Краснознаменска будет ждать Серов Иван Николаевич. Он будет стоять у окошка с надписью «Дежурный комендант», и все вопросы по встрече с Гагариным будет решать он. Поблагодарив Звягинцева, Кудрин направился в сторону Краснознаменска.
        В указанное время Кудрин подошел к окошку коменданта, где в одиночестве стоял небольшого роста человек с крепким телосложением.
        - Товарищ Серов?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Да, ответил человек,  - а вы подполковник Кудрин?  - Они представились друг другу, сели в уютные кресла холла проходной, и Кудрин поведал Серову о цели своего визита в город. Серов сказал, что они сейчас подъедут к административному зданию института, где уже ждет Вячеслав Павлович Гагарин.
        Они вышли через проходную на небольшую площадь и сели в «Ниву», стоящую справа от входа. Минут через пятнадцать подъехали к небольшому трехэтажному зданию без вывески и зашли в просторный холл первого этажа. Навстречу шел коренастый сравнительно молодой человек в хорошо скроенном синем костюме, с четким пробором волос на голове.
        - Где-то я такой четкий пробор волос уже видел,  - пронеслось в голове у Кудрина.
        - Это и есть Вячеслав Павлович Гагарин,  - сказал Серов,  - ну а дальше общайтесь сами, а мне надо заниматься своими делами.  - С этими словами Серов попрощался и быстро удалился.
        Кудрин представился и коротко сообщил о цели своего визита, сказал, что внимательно изучил архивное дело по факту трагической гибели родителей Вячеслава Павловича, и у него возникли некоторые вопросы.
        - А почему только сейчас?  - настороженно спросил Гагарин.
        - Видите ли,  - начал Кудрин,  - мы раз в полгода просматриваем архивные дела, так заведено у нас. Так вот когда я читал это дело, у меня и возникли вопросы…
        - Ко мне, что ли?  - с напряжением в голосе перебил Вячеслав.  - Я уже все рассказал следователю еще тогда.
        - У меня возникли смутные подозрения, что не все так было, как описано в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела,  - без тени пошлости и декоративности произнес Кудрин, тем самым получив бонус доверия от человека, и главное было - его не обронить.
        Гагарин минуту молчал, а потом тихо сказал:
        - Знаете что, Евгений Сергеевич, у меня дома никого нет, жена с сыном уехали на дачу к ее родителям, пойдемте ко мне и не спеша поговорим.
        Кудрин тотчас согласился, и уже через пятнадцать минут они зашли в новый девятиэтажный дом, где на пятом этаже и проживал Вячеслав Гагарин с семьей.
        Квартира была стандартная двухкомнатная, но со вкусом обставленная; была видна рука хозяйки во всем: и в расстановке мебели, и в интерьере в целом.
        Гагарин пригласил своего гостя на кухню, достал из холодильника всякую закуску и бутылку «Столичной» водки.
        - Как я понимаю, разговор у нас будет долгий,  - сказал он,  - прошу за стол, чем богаты…
        - Спасибо, не откажусь,  - проговорил, немного промедлив, Кудрин.
        Когда выпили по первой, закурили, Евгений Сергеевич без преамбул начал говорить:
        - Несколько дней назад я случайно наткнулся в архиве на документы по факту гибели ваших родителей и обнаружил, что материалы в деле какие-то странные, я бы сказал, куцые. Не было акта судебно-медицинской экспертизы, а лишь справка из медицинского учреждения, не было акта технической экспертизы машины, да и свидетельские показания какие-то однобокие. Судя по материалам, непонятно, каким образом могла загореться электропроводка, что привело к взрыву. Скажите, Вячеслав, а были ли у вашего отца недруги, или, может быть, он повздорил накануне с кем-либо?
        - Не думаю, Евгений Сергеевич, мои родители были очень тихими миролюбивыми людьми,  - сказал Гагарин,  - отец был археологом и часто выезжал в разные экспедиции на раскопки, а мама работала медсестрой в поликлинике.
        - А вас не насторожила такая несуразная смерть родителей?  - спросил Кудрин.
        - Мне сказали в милиции, что это был несчастный трагический случай,  - ответил Вячеслав и как-то напрягся весь.
        - Значит, как я понял,  - продолжал Кудрин,  - врагов у них не было, а вам не знаком человек по фамилии Свирский?
        Вячеслав вдруг резко схватил бутылку водки и налил ее в стопки; они выпили, закусили, и воцарилась тишина. Через некоторое время, нарушив молчание, первым заговорил Гагарин:
        - А почему вы меня о нем спросили?  - Видно было, что дальнейший разговор ему давался с трудом, и «Столичная» тут ни при чем.
        - Да видите ли, Вячеслав,  - проговорил Кудрин,  - гражданин Свирский, кандидат в депутаты Моссовета, умер от инфаркта несколько дней назад. Как нам стало известно, у него в гостях в начале июля этого года был ваш отец Павел Васильевич. Были ли у них общие интересы?
        - Значит, вот какая основная цель вашего приезда?  - не скрывая своего удивления, воскликнул Вячеслав.
        - Да успокойтесь же вы, я и сам хочу разобраться во всем,  - тихо признался Кудрин, не теряя присутствия духа.
        Вячеслав встал из-за стола, достал из кухонного шкафчика граненый стакан и налил в него почти до краев водки. Ничего не говоря, он залпом выпил стакан водки, зажевал корочкой хлеба, откинул рукой волосы, что то и дело падали на взмокший лоб, отвлекали, не давали сосредоточиться на очень важном, наболевшем, и возбужденно стал говорить:
        - Да, мой отец знал этого Свирского. Где-то в первых числах июля месяца отец сказал, что случайно встретил своего одноклассника Фиму Свирского, работающего директором универмага. Тот пригласил отца к себе домой, и они хорошо посидели; выпили, вспомнили одноклассников и учителей. Где-то в разговоре отец рассказал Свирскому и о монете, найденной им.
        - Какой монете?  - перебил его Кудрин.  - С этого места поподробнее, пожалуйста.
        - Да, пожалуйста,  - Вячеслав глубоко затянулся предложенной сигаретой, обмяк, сел на диван напротив.  - Мне спешить некуда. Буквально за неделю до встречи со Свирским,  - продолжал Вячеслав,  - отец с друзьями поехали на рыбалку в Новгородскую область. Как он мне потом рассказывал, когда они шли к озеру через лес, обнаружили в овраге разрушенные элементы фундамента старого дома. Его друзья не обратили на это внимания, а отца как археолога заинтересовала находка. Когда он вошел поглубже в овраг и пнул ногой по торчащей балке, земля обвалилась, и выскочил маленький сверток, обернутый в истлевший материал. Развернув сверток, он увидел небольшую ржавую коробочку, открыв которую, увидел лежавшую там монету. Он сразу понял, что это ценная находка, и решил по приезду домой разузнать подробнее о ней. После нескольких дней, проведенных в Ленинской библиотеке, отец уже все знал о ее происхождении и кто ее отчеканил. Отец сказал мне, что эта монета достоинством в один рубль была сделана во время царствования Анны Иоанновны. Когда он мне показал эту монету, я увидел изображение женщины. Это и есть Анна
Иоанновна, пояснил тогда отец, а на обратной стороне монеты он указал на имперский герб и цепь ордена святого Андрея Первозванного. Еще отец сказал, что нумизматы эту монету называют «Рубль Анны с цепью» и что всего было найдено три такие монеты; по их оценке, такая монета стоит больше миллиона долларов. Он собирался тогда передать эту монету в музей, говоря, что она является народным достоянием…
        Тишина повисла в воздухе. Было слышно, как тикают ходики на кухне. Кудрин сделал паузу, выжидал.
        - Ну а еще что-нибудь ценного нашел ваш отец в том овраге?  - спросил он.
        - Нет, больше ничего, как он рассказывал - целый час там копался впустую,  - ответил Вячеслав.
        - Так вот,  - продолжал он,  - когда отец показал эту монету Свирскому, а она была в медальоне, висевшем у отца на шее,  - то он стал уговаривать отца продать ее ему за любые деньги, но отец отказал ему. Он тогда сказал Свирскому, что эта находка принадлежит государству, и он планирует через несколько дней передать ее в музей.
        - А почему в медальоне он носил монету?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Как отец мне тогда сказал,  - ответил Вячеслав,  - из-за ее ценности и уникальности он боялся ее потерять и вообще оставлять дома.
        - И чем же закончилась их встреча?  - спросил Кудрин.
        - Нормально,  - холодно ответил Гагарин, расстегивая и застегивая пуговичку на вороте рубашки,  - отца даже довез какой-то человек Свирского до дома на машине.
        - Да,  - тихо произнес Евгений Сергеевич,  - поскольку Свирский был страстным нумизматом и, видимо, прекрасно разбирался в ценах на этом рынке, твой отец, показав ему монету и отказав ему в ее продаже, фактически приговорил себя…
        - Так вот когда я в начале июля срочно вылетел в командировку,  - продолжил Вячеслав,  - буквально через день мне сообщили о трагедии с родителями, но вылететь я не смог из-за нелетной погоды.
        - А где вы были?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Ну, вам скажу, только пусть это останется между нами,  - ответил Вячеслав.
        Кудрин молча кивнул головой.
        - Я был на Байконуре,  - сказал он,  - и прилетел в Москву только через три дня, а родителей похоронил двоюродный брат отца дядя Леша и все расходы взял на себя. Была кремация, и все, что осталось от родителей, теперь находится в стене Митинского кладбища. Как мне тогда сказали в милиции, это была трагическая случайность, связанная с неисправностью электропроводки в машине,  - продолжал Вячеслав,  - но это все полная чушь!  - Он выпрямился и стал ходить по кухне взад-вперед, рывком открыл форточку, и осень дождем и ветром раскатала, сгладила нависшую печаль.  - Я вам сейчас скажу то, чего никто не знает. Отец дружил с соседом по дому - Николаем Семеновичем Рогозиным, который работал следователем в милиции. Они часто играли в шахматы у нас дома, и у них даже было общее хобби - рыбалка. Так вот, дядя Коля присутствовал на похоронах моих родителей и, как я понял, имел отношение к расследованию их гибели. Уже после моего приезда в Москву, где-то дней через пять, мне позвонила его жена и сказала, что дядя Коля утонул, будучи на рыбалке, и попросила меня зайти к ней домой. Когда я пришел к ней, она,
всхлипывая, протянула мне какой-то бумажный пакет и сказала, что накануне последней рыбалки ее муж сказал, что, если с ним что-либо случится, этот пакет нужно передать мне. И еще она сказала, что на его работе это квалифицировали как несчастный случай, но она была уверена, что его могли убить, что у него было накануне какое-то странное предчувствие.
        Вячеслав вышел в комнату и через несколько минут принес бумажный пакетик. Он вытряхнул содержимое на кухонный стол, и из пакетика выскочили сложенная вдвое бумага и маленькая магнитофонная кассета.
        - Читайте, что здесь написано,  - сказал Вячеслав и протянул Евгению Сергеевичу этот листок бумаги.
        Кудрин взял бумагу в руки и стал вслух читать:
        - «Вячеслав, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Твоих родителей убили, сначала выстрелили в голову, а потом сожгли. Не мог тебе сказать раньше из-за тайны следствия; у меня практически были все основания считать, что это был не несчастный случай, и я высказывал на оперативках свое мнение, но без объяснений у меня вдруг забрали это дело и передали другому следователю. Вчера знакомый оперативник мне сказал, что вынесен отказ в возбуждении уголовного дела и что в нем отсутствует акт судебно-медицинского заключения, вместо которого в деле фигурирует ничего не говорящая бумага о факте смерти из медицинского учреждения. И самое главное - убийство твоего отца заказал один негодяй по фамилии Свирский, директор универмага, а непосредственно убивал некий Зайчик по фамилии Прыгунов. Он проходил у нас по нескольким уголовным делам. Его приметы - нос с горбинкой и на правой щеке родинка. Как я понял, речь шла о какой-то ценности, которая хранилась у твоего отца. За этим Свирским мы давно наблюдаем, и как доказательство его причастности к убийству твоих родителей прилагаю запись его
разговора с Прыгуновым. Эту кассету мне передали ребята из уголовного розыска, я сделал копию, не надеясь, что она будет фигурировать на дальнейшем этапе расследования. Это все, что я хотел сказать; будь здоров, живи долго и счастливо. Твой дядя Коля».
        Кудрин дочитал письмо и посмотрел на Вячеслава. Он увидел, что парень плакал, по щекам катились крупные слезы, и он не стеснялся этого.
        - Успокойтесь, Вячеслав,  - по-отечески сказал Кудрин,  - я все понимаю, эти гады многим принесли несчастья.
        - А теперь послушайте кассету,  - вытирая слезы, проговорил Гагарин.
        Он принес маленький магнитофончик и вставил кассету, затем немного перемотал ее и сказал:
        - В начале они о какой-то ерунде говорят, а вот теперь слушайте…
        Из динамиков послышался голос с хрипотцой:
        - Слушай внимательно, Зайчик, ты, надеюсь, хорошо рассмотрел вчера того перца, которого по моей просьбе отвозил домой?
        - Да, рассмотрел,  - ответил моложавый голос.
        - Так вот,  - продолжал хриплый,  - завтра же сделай его аккуратно, и самое главное - на его шее висит медальончик, он мне позарез нужен.
        - Что, из-за медальончика человека валить?  - спросил тот.
        - Ты будешь делать то, что я тебе приказываю,  - резко сказал хриплый,  - а не то…
        - Ладно, шеф, убери ствол,  - примирительно сказал моложавый,  - я все понял, сделаю все, как скажешь, а что в медальончике?  - спросил он.
        - Это тебя не касается; это должно принадлежать мне, а ты за работу получишь двадцать кусков зелени,  - сказал хриплый.
        - Да за двадцать кусков я кого угодно завалю,  - ответил моложавый.
        - Вот так-то лучше,  - сказал хриплый,  - только сделай аккуратно, чтобы было все естественно, и у ментов не возникли лишние вопросы, хотя там у меня все схвачено. Принесешь мне медальончик - получишь бабки…
        На этом запись оборвалась.
        - А почему ты, Вячеслав, не передал эту кассету в милицию?  - перейдя на «ты», спросил Евгений Сергеевич.
        - Да неужели вы не поняли!  - воскликнул Гагарин.  - У Свирского, как он говорил, в милиции было «все схвачено», поэтому я и не стал туда обращаться. Они ведь потом и дядю Колю убили из-за материалов расследования, кому-то не хотелось предавать огласке и акт экспертизы, да и саму кассету с записями тоже. А кому, надеюсь, вы уже догадались.
        - И ты решил сам расправиться со Свирским?  - вопросительно проговорил Кудрин.
        Тот отвел глаза в сторону и замолчал.
        - Знаешь, Слава, давай начистоту,  - сказал Кудрин,  - я здесь ничего не записываю, у нас доверительный разговор, да к тому же Свирский умер от инфаркта, а Зайчик уже арестован, и материал передан в следствие. С такими уликами он надолго сядет, да и у многих моих коллег на него большой зуб, так что убийцы твоих родителей наказаны. Расскажи все, ведь у тебя есть что мне рассказать.
        - Ну, хорошо,  - тихо проговорил Вячеслав,  - только обещайте мне, что разговор будет между нами и без передачи кому-либо.
        - Обещаю,  - проговорил Кудрин,  - ведь ты же никого не убивал?
        - Да, конечно же, никого,  - ответил Гагарин.  - Когда я прилетел в Москву,  - начал свой рассказ Вячеслав,  - мы с друзьями еще раз помянули моих родителей, я им показал письмо дяди Коли, магнитофонную запись и поклялся, что отомщу за смерть родителей. Мы дружим еще со школы, буквально с первого класса, и всегда вместе. Так вот они мне сказали в тот вечер, что встанут рядом со мной, чтобы отомстить за смерть моих родителей.
        Еще в школе мы участвовали в работе драмкружка, хотели пойти в театральный институт. Но я вначале хотел поступить в юридический институт, хотел быть похожим на моего любимого Шерлока Холмса, а потом увлекла физика, и после школы я поступил в МИФИ. Мои друзья все же решили попытать счастья в ГИТИСе, но не получилось. Саша Евдокимов поступил в цирковое училище и стал фокусником-манипулятором, а Витя Рыбин закончил театральное художественно-техническое училище по специальности художник-гример и работает сейчас в театре.
        - Так вот,  - продолжал Вячеслав,  - через несколько дней мы вновь встретились, и я предложил план осуществления мести. Во-первых, нам необходимо всем взять отпуск недели на три. Во-вторых, я взял на себя следующее - проследить за Свирским, где он бывает, куда ездит и с кем, буквально по часам и минутам. Адрес гастронома не представляло больших трудов узнать, а его место жительства я установил через друзей из милиции. В-третьих, ребятам я предложил проследить за Прыгуновым, но о нем я им сказал, что сообщу позже.
        Мои наблюдения за Свирским привели к Зайчику. Через несколько дней я увидел, что в гастроном приехал человек, по описанию дяди Коли похожий на Зайчика. Я понял, что это и есть Прыгунов, и когда он вышел из банка, я проследовал за ним. Установив адрес места жительства Зайчика, я передал его своим друзьям для последующего наблюдения. Через неделю,  - продолжал Вячеслав,  - мы с друзьями вновь встретились у меня дома и подвели итоги наблюдения. Свирский всегда ездил с помощником, и в его доме ночью также оставался помощник; с работы он редко уезжал, но домой в Коломенское приезжал как правило поздно. К нему домой за время наблюдения никто не приезжал, за исключением Зайчика и молодой женщины с ребенком, видимо, дочки и внучки. Мои друзья также проследили за Прыгуновым; он в основном катался между гастрономом и маленькими магазинами, но в выходные приезжал в пансионат «Озерный». Он, как правило, уезжал туда вечером в пятницу, а возвращался в понедельник. Саше удалось сфотографировать Зайчика, когда он входил в гастроном, и фото получилось очень качественным. Я сказал друзьям, что для осуществления
моего плана необходимо в следующий приезд Зайчика в пансионат, если он состоится, аккуратно раздобыть какие-нибудь предметы с отпечатками его пальцев, и проинструктировал, как правильно их изъять. В следующее воскресенье, на общей встрече, Саша Евдокимов аккуратно достал из кармана целлофановый пакетик, в котором лежали помятая пустая сигаретная пачка «Мальборо» и зажигалка «Зипфер». Как он объяснил, в субботу вечером он был в пансионате в бильярдной, где оттягивался Прыгунов.
        Вел тот себя агрессивно, как хозяин заведения; в пьяном угаре он запустил в кого-то пустой сигаретной пачкой, которая упала за стоящий у бара столик. Саша аккуратно нагнулся, как бы зашнуровывая ботинок, и положил ее незаметно в карман. Ну а зажигалка Зайчика, которая лежала на бильярдном столе, в какой-то момент упала на пол, и Саша ее вначале поддел ногой, а потом так же аккуратно поднял и сунул в карман. Я Сашу заранее предупредил, чтобы он, когда придет в бильярдную, надел специальную матерчатую перчатку для игры в бильярд. Это, с одной стороны, ни у кого не вызовет подозрения в его желании поиграть, а с другой стороны - с перчаткой он не оставит своих следов. Я специально обращал внимание своих друзей на такие мелкие детали, что именно соблюдение их оградит нас от неприятностей в дальнейшем.
        Таким образом, у нас оказались предметы с отпечатками пальцев Зайчика; одна часть задуманного была выполнена, но оставалась его самая главная - разобраться со Свирским в его доме. Да, вначале у меня был план убить его и подставить Зайчика, но последующие события коренным образом изменили это намерение. Итак, в прошлую пятницу с утра я приехал домой к Вите Рыбину, и он, по фотографии Зайчика, два часа гримировал меня под него; сделал нос с горбинкой, родинку прилепил на правую щеку и сделал пробор в волосах. У меня до сих пор этот пробор остался…
        - Так вот где я видел такой пробор в волосах,  - сказал Кудрин.
        - Сделав грим, мы на двух машинах отправились вечером к дому Свирского и стали ждать,  - продолжал Вячеслав. Около восьми вечера он приехал домой, и только мы решили зайти, как приехала еще одна машина, и к нему зашли дочь с внучкой. Правда, минут через пятнадцать она уехала одна.
        Рядом с домом Свирского стоял небольшой домик, во дворе которого бегала овчарка. Витя подошел к ней и стал травить ее, та стала истошно лаять, не переставая. Мой расчет был таков: не выдержит помощник Свирского такого истошного лая и откроет калитку. И расчет оправдался; калитка открылась, а как только показался помощник Свирского - я ему в лицо сунул заранее заготовленную тряпку с эфиром и прижал ее к лицу этого человека. Через минуту он обмяк и свалился на землю, благо кругом была трава. Путь в дом был открыт.
        В доме гремела музыка, мы с Витей надели маски, купленные заранее в детском магазине, и вошли в комнату, а Саша остался на улице. Свирский сидел на диване и слушал музыку; увидев нас, он вскочил и напрягся.
        Я ему сказал, чтобы не было у него иллюзий, охранник лежит на улице, и он должен сделать все, что мы скажем. Но Свирский принял угрожающую позу и стал ругаться на нас, сказав, что всех нас перебьют. Я подошел к нему и сказал, чтобы он отдал «Рубль Анны с цепью», но тот начал нецензурно ругаться, и лицо его стало пурпурно-красным. Тогда я пригрозил, что мы сейчас пойдем на второй этаж, где находится его внучка. Свирский изменился в лице, стал причитать и умолять, чтобы мы ее не трогали. Я повторил свой вопрос, а Витя на всякий случай зашел за спину Свирского, чтобы тот не попытался убежать. Банкир вдруг стал часто дышать и проговорил:
        - У меня в кабинете, в коробке на столике,  - и указал рукой на вход в подвал,  - код замка 34540.  - Когда я спустился в подвал, открыл массивную дверь и включил свет, увидел небольшую комнату, на стенках которой висели в фоторамках монеты. Когда я подошел к столику и увидел металлическую коробку, она была закрыта. Я выскочил в комнату и увидел, что Свирский лежит на полу, хватая ртом воздух, лицо его еще больше побагровело, и когда я спросил его по поводу ключа, у него пошла пена изо рта…
        Я вернулся в кабинет и достал из кармана прибор - небольшой оптический квантовый генератор, который сам сконструировал; у нас он проходит стендовые испытания под грифом «Совершенно секретно». Я его взял на всякий случай, а он и пригодился. С его помощью я легко открыл коробку; в ее ячейках лежали разные монеты, но «Анну с цепью» я узнал сразу. Она лежала в крайнем углу отдельно от всех, а рядом находились еще несколько стопок монет. Я взял отцовскую монету, затем еще одну из лежащих рядом и положил в ячейку на то место, где лежала отцовская монета, а потом взял красный сафьяновый мешочек, который также лежал в ней, и прикрыл коробку. Когда мы уходили,  - продолжал Вячеслав,  - Свирский уже начал задыхаться, и уже делать то ничего не надо было, все получалось естественно. Я подошел к нему, снял маску со своего лица, и он, увидев меня в облике Зайчика, как-то неестественно дернулся и захрипел, после чего я снял с его пальца золотую печатку и положил ее в сафьяновый мешочек. Зажигалку я бросил на пол возле той массивной двери, а мятую пачку сигарет выбросил во двор дома.
        Теперь предстоял следующий этап - засветка Зайчика. Когда мы выходили из дома, охранник еще лежал на земле, и я присыпал дорожку из прихожей дома до калитки молотым черным перцем, чтобы собака не взяла наш след. Потом передал Саше Евдокимову сафьяновый мешочек, дал коробочку с сильным импортным снотворным, и, как было условлено, он помчался в пансионат, где уже оттягивался Зайчик. Я Сашу предупредил, когда он будет подъезжать к пансионату, нужно поставить свою машину, не доезжая до него, чтобы никто ее не видел. И еще попросил, чтобы он позвонил в скорую помощь и милицию и вызвал их к дому Свирского. Когда Саша уехал,  - продолжал Вячеслав,  - мы с Витей на пару минут встали у дома Свирского, естественно, без масок. Витя прикрыл лицо шарфом, а я специально встал у фонарного столба и вытянул шею к свету, чтобы было меня видно. Мимо проходили две женщины, которые явно обратили на меня внимание, а потом на улице увидели пожилого мужчину. Я специально чиркнул зажигалкой, делая вид, что прикуриваю,  - он тоже должен был разглядеть меня…
        Мы проследовали по дороге, где в конце улицы стояла машина, и поехали ко мне домой ждать Сашу. Где-то к часу ночи он приехал и сказал, что все сложилось как нельзя лучше. Во время игры в бильярд Зайчик то и дело заказывал бармену выпивку. Улучив момент, когда бармен готовил очередную порцию водки с томатным соком, он сумел аккуратно и незаметно в стакан бросить снотворную таблетку. А когда Зайчик распластался на столе, и дружки уволокли его в номер, Саша вышел из пансионата и зашел с тыльной стороны здания к окну его номера. Притаившись в кустах, он увидел, как зашла медсестра, кто-то из присутствующих открыл форточку, потом свет погас, и все стихло. Саша закинул в открытую форточку сафьяновый мешочек и быстро ушел.
        - Мне теперь понятно, почему так быстро вырубился Зайчик,  - сказал Кудрин.
        - А если бы Свирский выжил?  - спросил он.
        - Я же специально засветил ему свое лицо,  - ответил Вячеслав,  - вряд ли он сдал бы Зайчика, многое с ним связано.
        - Послушай, Вячеслав, ну откуда это все у тебя,  - изумленно спросил Кудрин,  - ведь с логикой у меня все нормально, я же шел буквально по твоим следам: и мешочек с печаткой, и зажигалка, и скомканная пачка сигарет, и по времени ты точно все рассчитал?
        - Вы шли по следам, которые я сознательно оставлял,  - проговорил Вячеслав,  - я же понимал, что никто не видел, как мы входили в дом, а то, что Зайчика я засветил у дома Свирского, скомканная пачка сигарет и зажигалка - это все косвенные улики. А вот золотая печатка - это что ни на есть прямая улика, говорящая о том, что Зайчик был в доме Свирского.
        «Где-то я уже об этом слышал»,  - подумал Кудрин.
        - Могу тебе сказать больше,  - сказал Евгений Сергеевич,  - при обыске в доме Прыгунова были обнаружены золотые часы «Картье» с дарственной надписью, принадлежавшие Свирскому; украл негодяй даже у своего шефа. Так вот, золотая печатка и часы - это действительно прямые улики против Прыгунова. Ну как ты так четко все выстроил, до мелких деталей обдумал все и выкатил нам на блюдечке именно то, что хотел нам засветить?  - спросил Кудрин.  - Получается, что МУР расследовал это дело по алгоритму, построенному тобой?
        - Видите ли, Евгений Сергеевич,  - ответил Гагарин,  - помимо физики, мой второй конек - аналитика изучения новейших исследований в области лазерных технологий. Поверьте, это намного серьезнее, чем просчитать все ходы в этом деле. Ну, и кроме того, я много раз перечитывал Конан Дойла и уяснил для себя как хрестоматию наставления Шерлока Холмса о мелочах в расследовании любого, даже самого сложного дела. А монету, кстати, как хотел отец, я вчера передал официально в Министерство культуры; они обещали в ближайшее время разместить ее в качестве экспоната в одном из музеев.
        - Ну, Слава, тебе бы в МУРе работать!  - с восхищением произнес Кудрин.
        - Мне и на моем месте хорошо, то, что я делаю,  - это технологии будущего,  - сказал Вячеслав и, вопросительно посмотрев на Евгения Сергеевича, спросил:
        - А как вы меня вычислили?
        - Ты не поверишь, все дело в коробке, в которой лежала твоя монета,  - проговорил Кудрин,  - дочь Свирского показала, что когда в тот вечер она приехала к отцу, коробку он ключиком закрывал при ней, а на момент осмотра она оказалась открытой. Когда она принесла ключик, и я попробовал коробку закрыть, то ключ как-то странно проворачивался, как будто, никогда и не закрывал ее. Я на всякий случай изъял эту коробку и передал ее нашему опытному эксперту-криминалисту Геннадию Сергеевичу Балабанову. Так вот, тот был удивлен, когда увидел замочное отверстие коробки. Внутри нее, по словам Балабанова, были видны следы термического воздействия. Он для уточнения повез коробку к своему брату, который работает на кафедре теплофизики в МИФИ…
        - К Николаю Балабанову,  - перебил Кудрина Вячеслав,  - он мне помогал делать некоторые расчеты по диссертации, ну надо же, как мир тесен!
        - Да, и вот именно он, осмотрев замочное отверстие коробки и увидев следы возможного применения лазера, посоветовал за консультацией обратиться к Вячеславу Гагарину, то есть к тебе.
        - Ну а потом, сопоставив показания дочери Свирского о том, что в начале июля она видела Павла Гагарина в доме своего отца, и рекомендации Николая Балабанова о некоем ученом-физике Вячеславе Гагарине, я понял, что именно тебя и нужно найти для объяснения некоторых непонятных деталей расследования. А когда из архива я достал материал по факту гибели твоих родителей, который мне показался достаточно куцым и странным, еще в большей степени захотел с тобой встретиться. И не надо быть Пинкертоном, чтобы не заметить возможной взаимосвязи двух событий, а именно - гибели твоих родителей и расследуемого мною дела.
        - Да, как все кажется просто,  - задумчиво сказал Вячеслав,  - а ведь жизнь сама расставляет все точки, и любое зло можно победить, если двигателем человека являются благородные цели и стремления…
        - Ну что же,  - тихо произнес Евгений Сергеевич,  - давай, Вячеслав, выпьем на посошок, и я, пожалуй, пойду, у меня к тебе нет больше вопросов, дело закрыто!
        От Гагарина Евгений Сергеевич вышел далеко за полночь и решил немного пройтись, пока не приехала машина. Уличные декорации неожиданно поменялись - в городе стало светло, первый снег убелил крупными мазками тротуары, крыши домов, интимно кружась в свете уличных фонарей. Природа силилась прикрыть все, что накосячили люди с их необузданной животной страстью, закрывая рваные раны времени, того самого переходного, что стремительно разворачивалось на рубеже столетий и опять манило светлым будущим из нынешней скруты.
        Евгений Сергеевич шел размашистым шагом, подставляя лицо влажному холодному ветру, пытаясь, как в детстве, поймать ртом узорчатые снежинки, и это кружило ему голову и добавляло радости.
        - Ну вот же оно… вот… мое любимое:
        «Снег идет, снег идет,
        Словно падают не хлопья,
        А в заплатанном салопе
        Сходит наземь небосвод…»
        Через пятнадцать минут машина уже мчалась по мокрому шоссе, а Кудрин еще долго думал, прислонившись к окошку, об этом странном, на первый взгляд, в какой-то степени поучительном для него и неожиданно закончившемся деле.
        А ларчик просто открывался…
        Семь часов утра. Евгений Сергеевич Кудрин нехотя встал с постели, не спеша подошел к окну и рывком отдернул штору. Вид из окна ему показался удручающим: хмурое дождливое утро, бегущие под разноцветными зонтами люди и тут же переполненные мусорные баки. По мокрому шоссе стремительно проносились автомобили, оставляя за собой веер грязных брызг, а по воздуху все кружились и кружились желтые листья и укладывались слоями на сырой асфальт.
        Кудрин стоял и смотрел на эту картину, перебирая ногами по холодному полу и не очень-то хотелось выходить из теплой квартиры. С каким бы удовольствием он бы снова забрался под одеяло и, прижавшись к мирно сопевшей жене, поспал бы еще часок.
        - Покой нам только сниться, но пора на работу,  - подумал он и стал быстро одеваться.
        Уже через полчаса Евгений Сергеевич вышел на улицу, замерз - утренний ноябрьский промозглый ветер леденил тонкий болоньевый плащ. В нос ударил такой знакомый запах костра - во дворе жгли листья. У подъезда он увидел дворника, который старательно мел асфальтированную дорожку, с трудом отдирая от нее намокшие листья, успевшие к ней прилипнуть.
        Кудрин обратил внимание на объявление, висевшее у подъезда на крышке электрощитка. Не увидеть его он просто не мог - оно было написано ярко красным карандашом. Корявым почерком строго предупреждали: «Не открывать крышку и не трогать мокрыми руками оголенные провода! Они от этого ржавеют».
        Усмехнувшись, Евгений Сергеевич про себя отметил, что такое объявление достойно быть в его заветной книжечке. Еще с юности он записывал в книжечку разные анекдоты и смешные выражения и с охотой под настроение делился ими с друзьями.
        - А книжечек таких у меня уже с дюжину,  - подумал Кудрин и широко улыбнулся.
        Проходя мимо табачного киоска, он обратил внимание на отраженный в его окне луч света:  - Солнышко проклюнулось,  - заметил мимоходом Кудрин,  - и это хорошо!
        Как-то сразу стало теплее, да и ветер начал стихать; он уже гораздо медленнее разгонял опавшие листочки деревьев по тротуару и они, как маленькие самолетики, не спеша пилотировали в прозрачном осеннем воздухе и садились на мокрый асфальт в ожидании своего дворника.
        Евгений Сергеевич остановился и неожиданно представил себя парящим на таком листочке, как Хоттабыч и Волька на ковре - самолете.
        - Да, что-то меня далеко унесло в моих мыслях,  - осадил себя Евгений Сергеевич.
        И все же осень была его любимым временем года. В это время природа была на распутье: и с летом расставаться не торопится, и осени сторонится. Но с каждым днем осень спешит занять свои права, и все новые цвета появляются в ее арсенале, а город постепенно накрывает листопад, превращая его в желто-багряное царство.
        Евгений Сергеевич мельком любовался обилием этих красок, несмотря на усиливающийся моросящий дождь.
        - Осень чудесна!  - подумал он,  - как же я ее люблю в ее многообразии. Люблю, потому что люблю!..
        Сильный порыв ветра прервал радужные мысли и Кудрин, подняв воротник плаща, ускоряя шаг, направился в сторону остановки троллейбуса.
        Утреннее оперативное совещание у заместителя начальника управления полковника милиции Кочеткова прошло сравнительно быстро и когда все уже стали расходиться по отделам, он попросил Евгения Сергеевича остаться.
        Кочетков протянул ему тонкую папочку и без всяких преамбул монотонным голосом сказал:  - Займись Евгений Сергеевич этим делом срочно…
        - Товарищ полковник,  - недоуменно возразил Кудрин,  - да у меня дел по горло и к тому же только вчера Вы мне пару материалов расписали.
        - Ты внимательно посмотри, чья там виза стоит,  - резко обрезал Кочетков.
        Евгений Сергеевич раскрыл папку и достал три бумаги: на одной заявление потерпевшего, на другой - протокол осмотра места происшествия и третьей была карточка контроля. Прочитав внимательно заявление потерпевшего, он узнал размашистый почерк начальника Главка: «Кочеткову, на личный контроль» в левом верхнем углу, а в контрольной карточке уже за подписью Кочеткова красовалось: «Кудрину к исполнению».
        - Странно,  - сказал Евгений Сергеевич, недоуменно посмотрев на начальника - с чего это на меня возложили такую задачу, это - компетенция местного отделения милиции, в крайнем случае, оперативников из РУВД.
        - Женя, займись этим делом и не задавай лишних вопросов, там контроль с самого верха,  - с тревогой в голосе сказал Кочетков, показывая большим пальцем на потолок.
        - Потерпевший не простой профессор физики Борисов Глеб Алексеевич,  - продолжал он,  - а известный во всем мире ученый и к тому же еще депутат Моссовета.
        - Понятно,  - пробубнил Кудрин.
        - Что тебе понятно?  - с раздражением ответил полковник,  - видел же чья виза на заявлении, а ты мне толкуешь про местное отделение милиции…
        - Давай Женя, приступай к делу,  - продолжал Кочетков,  - и внимательно прочитай протокол осмотра места происшествия, который составил оперативный работник отделения милиции и лично начинай работать.
        - Так в нем практически ничего нет,  - оторвав взгляд от протокола, проговорил Кудрин.
        - Я тебе достаточно понятно все сказал, да и Борисов мне недавно звонил; он тебя уже ждет у себя дома - недовольно проговорил полковник, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.
        В свой кабинет Евгений Сергеевич пришел слегка удрученный новым заданием руководства, набрал телефон своего сотрудника Романа Вольского и вызвал его к себе. Из всех сотрудников отдела, которым руководил Кудрин, тот выделялся своей рассудительностью и не по годам развитой логикой мышления. Именно его Евгений Сергеевич и решил подключить к этому делу.
        Вольский не заставил себя ждать и уже через несколько минут сидел в кабинете Кудрина и читал бумаги из папочки, «нежно» переданной полковником Кочетковым.
        - Ну что Рома, поехали к потерпевшему,  - задумчиво проговорил Евгений Сергеевич.
        Он подошел к телефону и набрал номер телефона Борисова, который был написан в конце его заявления. Тот оказался действительно дома и ждал звонка работников милиции.
        Уже через полчаса дежурная «Волга» подъехала к длинному угловому дому на Ленинском проспекте. Поднявшись на восьмой этаж, Кудрин позвонил в звонок и дверь им открыл высокого роста худощавый человек, на вид лет пятидесяти с сединой на висках.
        - Борисов,  - коротко сказал он и пригласил приехавших в квартиру.
        Они прошли на большую кухню, в центре которой стоял круглый стол, а вокруг него четыре стула. Представившись хозяину квартиры, Евгений Сергеевич попросил сказать о том, что произошло во время его поездки в Курск.
        - В квартире мы проживаем вдвоем с дочкой Валей, а жена умерла десять лет тому назад от серьезной болезни,  - начал свой рассказ Борисов. В прошлую пятницу мы с дочкой поехали в Курск на свадьбу племянника и отсутствовали в Москве два дня. По приезду домой, в квартире на первый взгляд было все в порядке, однако через некоторое время я не обнаружил радиоприемник «Сони», который всегда стоял на кухонном столе.
        - Я заволновался,  - продолжал свой рассказ Борисов,  - и когда зашел в спальню, то не увидел позолоченного портсигара, который всегда лежал на столе рядом с письменным прибором. Это - память об отце, он привез его с фронта после ранения в самом конце войны.
        Борисов прошел в спальню, приглашая приехавших пройти за ним. Комната была небольшая, кровать и письменный стол стояли у окна, а почти все остальное пространство занимал старый платяной шкаф.
        - После обнаружения пропажи, я нутром почувствовал, что в квартире кто-то был чужой,  - проговорил Борисов и подошел к шкафу.
        Он открыл шкаф и раздвинул висевшие пиджаки. В глубине шкафа показался стоящий на маленькой табуретке небольшой сейф, вокруг которого как охрана «его Величества», висели пиджаки и разноцветные рубашки.
        - Так вот, продолжал Борисов,  - когда я в тот вечер открыл сейф, то увидел еще одну пропажу - не было драгоценностей моей покойной жены и денег в размере трех тысяч рублей. Я их держал в полиэтиленовом пакете.
        - А какие драгоценности там лежали?  - спросил Кудрин.
        - Я же в заявлении вчера указал, но могу и повторить,  - ответил хозяин квартиры,  - там было рубиновое ожерелье, кольцо с бриллиантом в форме лепестка, браслет зеленого цвета со змейкой на конце и круглый позолоченный кулон «Камея», на обороте которого выгравированы цифры «1970». Это год рождения нашей дочки и я подарил его жене в честь ее рождения.
        - А когда Вы зашли в квартиру сейф был открыт?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Да в том то и дело, что он был закрыт,  - ответил Борисов,  - не могу понять, как его смогли открыть…
        - Вчера, когда это все на меня свалилось, я позвонил Вашему начальнику Главка, мы с ним добрые знакомые и вместе депу-татствуем в Моссовете. Он и вызвал местных работников милиции. Они, надо отдать должное, очень быстро приехали и стали проводить свои оперативные мероприятия.
        Следователь составил протокол осмотра квартиры, а криминалист долго искал отпечатки пальцев и, как мне показалось, ну, может, это мне просто показалось, ничего не нашел. Ну а я написал заявление о краже с описью украденных вещей, передал его следователю,  - закончил свою речь хозяин квартиры.
        - Вернемся к сейфу,  - проговорил Кудрин,  - кто еще знал о существовании этого сейфа и его цифровой код?
        - О сейфе знала только дочка, а цифровой код был лично у меня, даже Валя его не знала,  - тихо проговорил хозяин квартиры.
        - Это очень серьезный английский сейф,  - продолжал Борисов,  - он относится к семейству продукции английской фирмы «Брама». Я его приобрел пять лет назад, будучи в служебной командировке на Кубе. Даже можно сказать, что мне его практически подарил профессор физики Родригес, который опекал нашу делегацию. Этот сейф уже много лет пылился в темном чулане его кабинета и как-то сразу приглянулся мне своей необычной формой. Он не совсем квадратный, какими мы привыкли видеть обычно такие изделия, а немного закругленный, да и цвет его отличается от серой массы подобных - зеленый. И его невозможно в принципе открыть, так как он имеет в качестве наполнителя высокоармированный бетон. Кроме того, в нем существуют бетонные пластины, защищающие механизм и кодовый замок с комбинацией цифр.
        - Вот посмотрите,  - циферблат нужно повернуть несколько раз, чтобы набрать необходимую комбинацию,  - проговорил хозяин квартиры и повернул его ручку в сторону.
        - А самой главной особенностью этого сейфа,  - продолжал Борисов,  - является то, что диск циферблата издает дополнительные щелчки, что делает невозможным взломщику уловить правильную позицию в определении нужной цифры. В обыкновенных сейфах, когда цифры занимают нужные позиции, раздается щелчок и сейф открывается.
        Борисов быстро набрал код и, раздался щелчок и сейф открылся.
        - Мне еще на Кубе профессор Родригес рассказывал об особенностях этого сейфа, что его можно открыть только лишь разрезав автогеном, или просто взорвать,  - проговорил хозяин дома и закрыл сейф.
        - Но кто-то же открыл его?  - не удержался и проговорил Вольский.
        - Получается, что так,  - ответил Борисов,  - хотя вчера Ваши коллеги сказали, что таких профессиональных взломщиков в настоящее время уже нет. Это раньше были, как они говорили кто-то из дикой природы, кто мог открыть такой сейф.
        - «Медвежатники»,  - усмехнувшись, сказал Кудрин.
        - Да, именно так они называли взломщиков сейфов,  - утвердительно ответил хозяин квартиры.
        - А из соседей кто-либо видел подозрительных лиц?  - спросил Роман Вольский.
        - Да Ваши коллеги вчера опросили, по-моему, весь наш подъезд,  - проговорил Борисов,  - но ничего толкового никто из соседей не сказал.
        В этот момент открылась входная дверь и в квартиру вошла молодая девушка лет семнадцати в тонком светлом плаще.
        - А вот и Валюша из института пришла,  - оживился хозяин квартиры.
        Девушка сняла плащ и прошла в комнату.
        - Это сотрудники милиции,  - проговорил Борисов,  - пришли по поводу кражи у нас.
        Девушка ничего не сказала, только хмыкнула и ушла к себе в комнату, громко хлопнув дверью.
        - Не обращайте внимания,  - тихо проговорил Борисов,  - она тут несколько месяцев встречалась с неким Вадимом. Такой интеллигентный на вид и симпатичный парень, он буквально проходу ей не давал: и утром звонил, и днем, и вечером. Они - то в кино ходили, то гуляли где-то, а вот после нашего приезда его как корова языком. Второй день не звонит и не появляется, вот дочка и расстроилась. Она и в общежитие МГУ звонила и пыталась узнать о нем, ведь как ей говорил - он студент первого курса географического факультета нашего университета и живет в общежитии, так как приехал из Воронежа. Но там ничего об этом парне сказать не смогли.
        - А как его фамилия,  - спросил Вольский.
        - Иванов Вадим,  - проговорила Валентина, проходя в комнату.
        Лицо у девушки было заплаканное, она и не скрывала своего расстройства.
        - Да Вы не волнуйтесь, дело житейское,  - уверенно сказал Кудрин,  - может он просто заболел, или какая-то еще уважительная причина, ведь всякое в жизни бывает.
        - Мы должны были вчера вечером пойти в кинотеатр «Ударник» на вечерний сеанс,  - со всхлипом в голосе сказала Валентина,  - но Вадик так и не позвонил. И сегодня также не позвонил, как бы чего с ним не случилось… плохого…
        - А какой он из себя, опишите его?  - попросил Вольский.
        - Ничего не буду Вам говорить, пока не найдете Вадика,  - со злостью в голосе пробарабанила девушка, повернулась и снова пошагала к себе в комнату.
        - Вот так,  - тихо проговорил Борисов,  - любовь зла…
        - Как он все же выглядит?  - еще раз спросил Кудрин.
        - Высокий, симпатичный молодой человек примерно двадцати двух лет, с пышными черными волосами и ямочкой на подбородке,  - ответил хозяин квартиры.
        - А особые приметы какие-либо есть у него?  - проговорил Вольский.
        Евгений Сергеевич с удовлетворением отметил про себя насколько грамотно и профессионально задает вопросы Роман Вольский.
        - Я его видел всего один раз и то мельком,  - замешкавшись, проговорил Борисов,  - но кажется, под левым ухом у него было большое родимое пятно.
        - Попробуем отыскать Вашего Вадика,  - серьезным тоном сказал Кудрин и добавил,  - у нас пока все и мы уходим, а как только что-то проясниться - немедленно Вас проинформируем.
        Они попрощались с хозяином квартиры и вышли на улицу. Подойдя к стоящей у подъезда автомашине, Евгений Сергеевич вдруг остановился и задумался. Через какое-то мгновение он встрепенулся и, подойдя к Вольскому, тихо сказал:  - У меня возникла одна идея, садись в машину я по дороге расскажу…
        - Поехали Иван Михайлович по Киевскому шоссе,  - сказал Кудрин, обратившись к водителю машины,  - примерно у двадцатого километра должен быть указатель и поворот в сторону села «Ясное», вот в это село и поедем.
        Вольский удивленно посмотрел на своего начальника, а затем, пожав плечами, уставился в машинное окошко. Машина помчалась довольно резво, поскольку днем при выезде из города обычно не бывало много транспорта.
        Евгений Сергеевич также с любопытством уставился в окошко: и на влажные от дождя московские улицы, и на витринные вывески, и на спешащих по своим делам людей.
        - Сколько же их живет в нашем городе, а сколько приезжих?  - подумал Кудрин, увидев, как трое мужчин идут по тротуару с огромными чемоданами,  - Москва очень скоро у приезжих отбивает веру в сказки, но от души платит им расчетливым практицизмом. Да и те в свою очередь не очень-то любят москвичей. Но, я - то знаю, мои земляки исключительно общительные люди, готовые помочь всякому приезжему советом и объяснить, как пройти на ту, или иную улицу.
        Мысли Евгения Сергеевича прервал голос Вольского:  - Куда мы все-таки едем?
        - Ты знаешь Рома,  - сказал задумчиво Кудрин,  - я начну издалека. За годы работы в МУРе я понял, что обращение к добрым началам души человека, в том числе и преступника, всегда находит отклик. И если оперативник не добьется психологического контакта с ним, раскрыть преступление будет весьма сложно. Я даже придумал название этому - «алгоритм контакта». В каждой мрачной и заблудшей душе нужно найти живую искорку и воспользовавшись ею - попытаться построить психологический контакт.
        - Вот так у меня вышло с неким Мишкой Бурковым, известным в свое время «медвежатником» по кличке «Бур»,  - продолжал Евгений Сергеевич,  - который еще совсем пацаном попал в зону за кражу, которую, в сущности, и не совершал. В то время Мишка закончил ПТУ и пришел на завод работать слесарем; надо сказать, что мастер он был хороший и ему, доверяли делать самые сложные детали. И вот однажды, со склада исчезли дефицитные инструменты и обвинили в этом его напарника. А за день до этого тот, за бутылку портвейна, дал на время Мишке для изготовления какой-то детали сверло, пропавшее из того самого склада. Кто-то доложил начальству, Мишку сразу же за шкирку и, не слушая никакие объяснения, отвели в милицию. А там в то время особо не разбирались, да и некому было заступиться за Буркова. Таким образом, Мишку обвинили в соучастии кражи инструментов, а суд присудил ему два года колонии.
        Когда он прибыл в колонию, его сразу же избили и отняли все, что у него было. А буквально через несколько дней там случился пожар; загорелся бокс для тяжелобольных, стоящий рядом с санчастью. Все заключенные, да и охранники, лишь хлопали глазами, и никто не рисковал войти туда. В этом блоке, в единственной его палате, лежал страдающий сильным радикулитом известный на всю страну «медвежатник» - вор в законе по кличке «Брон». Мишка бросился в огонь, вбежал в этот горящий блок, и вытащил на себе того самого «Брона», тем самым спас ему жизнь. После того случая, Мишку на зоне никто не трогал, а «Брон» устроил по своим каналам своего спасителя работать в библиотеку и стал учить его премудростям, так сказать, своей «профессии».
        - Когда Мишка вышел на свободу,  - продолжал свой рассказ Кудрин,  - он вначале поступил слесарем на завод, но потом каким-то образом повстречался с людьми из криминального мира города и пошел по наклонной дорожке вниз. У него была мать, которую он очень любил и помогал ей всем, чем мог. Она часто болела и была уже на пенсии, поэтому Мишке хотелось сделать так, чтобы она ни в чем не нуждалась. И он действительно все делал: из коммунальной квартиры они переехали в однокомнатную кооперативную квартиру, купил мебель и положил матери приличную сумму денег на сберкнижку. Этим может быть и можно в какой-то мере объяснить тягу его к большим деньгам, но только отчасти. Ему нравились и рестораны, и раскрашенные девицы, и возможность просто так сорить деньгами. Он стал бомбить сейфы магазинов и предприятий, а милиция с ног сбилась в поисках наглого «медвежатника». До поры до времени он уходил от карающей руки закона, но однажды - все-таки попался на краже из ювелирной мастерской в Черемушках. Это было примерно десять лет назад, когда он с подельником через окно туалета ночью проникли в одноэтажное небольшое
здание этой мастерской. Согласно наводке, в сейфе директора в тот момент находились неучтенные алмазы из Якутии на очень большую сумму денег. Они тихо пробрались в здание и не заметили, что охранник, обычно спавший за столом у выхода из мастерской, не спал и, услышав шорох в коридоре туалета, пошел туда. Они столкнулись лицом к лицу и подельник Мишки, недолго думая, ударил охранника кулаком в челюсть. Тот рухнул навзничь и ударился головой о плитку, лежащую на полу коридора. Проникнув в комнату директора, Мишка быстро открыл сейф, а напарник, схватив единственный мешок, лежавший там, быстро пошел в сторону туалета. Закрыв сейф «Бур» также пошел в ту же сторону, но, проходя мимо лежащего на полу охранника, он услышал его стон и всхлипывание. Мишка наклонился к нему и услышал: «Вызови скорую, плохо мне, прошу тебя…… У него в душе что-то зашевелилось, чувство состраданья заполнило всю Мишкину сущность, и он снова вернулся в кабинет директора, где на столе стоял телефон, набрал в полутьме номер скорой помощи и вызвал врачей на адрес мастерской. А когда снова подошел к окну туалета и шмыгнул в раскрытое
окно, его схватили работники милиции. Как оказалось, охранник успел нажать тревожную кнопку, а яркие вспышки прожектора на крыше мастерской не оставили сомнения работникам милиции, что там что-то происходит.
        - Так вот, то дело вел я,  - тихо проговорил Кудрин,  - и мы с Бурковым тогда долго разговаривали по душам о жизни, о добре и зле, о его матери, которую он очень любил. По сути дела он спас того охранника от смерти, как когда-то «Брона» и душа у Мишки была далеко не огрубевшей. Он хоть был и вор, но человека в беде не оставил и вызвал скорую помощь ценой своего задержания. Я разрешил ему свидание с матерью и, как мне тогда показалось, он был мне благодарен. Подельника Мишкиного мы задержали и, большую роль в этом сыграл непосредственно Бурков, а я, как и обещал - оформил ему явку с повинной, которая и помогла на суде, вкупе со спасенным охранником, избежать длительного наказания…
        Пока Кудрин все это рассказывал, машина свернула с шоссе и по проселочной дороге въехала в село «Ясное».
        - Остановите недалеко от церкви,  - попросил он у водителя.
        Машина проехала еще несколько метров и остановилась у единственной дороги, проходившей через все село. Они пошли по пустой сельской улице; по бокам ее стояли тополя, словно старые усталые пехотинцы - безмолвные и безучастные к этой тишине и безлюдью.
        Из калитки покосившегося дома выскочила с визгом худая дворняга и, подскакивая на трех лапах, оглядываясь по сторонам, пробежала через дорогу. И опять на улице ни души, только осенний ветер свистит, подвывая, ворошит опавшие листья.
        У небольшого одноэтажного дома с вывеской «КЛУБ» они увидели одиноко стоящий облезлый стенд, на котором висело потускневшее старое панно - Ленин, с зажатой в руке кепке, радостно смотрел в сторону клуба. А внизу панно виднелась поблекшая от времени надпись: «Верной дорогой идете, товарищи!».
        Спутники не спеша побрели в сторону небольшой церкви, стоявшей недалеко от клуба. У церкви никого не было, они подошли к входу и остановились. В этот момент дверь открылась и появился широкоплечий священнослужитель в черной рясе и большой седоволосой бородой.
        - Вот это и есть Мишка Бурков,  - тихо сказал Кудрин и пошел навстречу священнику.
        - Здравствуйте отец Михаил,  - проговорил он.
        Священник уставился на необычного прихожанина и, какое-то мгновение смотрел на него своими немигающими глазами.
        - Не ожидал увидеть Вас, что, в церковь потянуло товарищ капитан,  - пробасил он.
        - Не капитан, а подполковник,  - поправил батюшку стоящий рядом Вольский.
        - Сколько лет не имел чести видеть Вас,  - продолжал священник,  - фамилия Ваша Кудрин, если память мне не изменяет?
        - Верно,  - улыбнувшись, проговорил Евгений Сергеевич,  - цепкая у Вас память на лица отец Михаил, но я в церковь не ходок, да и не турист по просторам необъятной страны. У меня возникла необходимость с Вами посоветоваться, поэтому я здесь.
        - Со мной,  - удивленно произнес священник,  - с каких это пор милицейские начальники стали совета просить у церкви?
        - Да не у церкви, а у Вас лично,  - проговорил Кудрин.
        - Ну, если что-либо о законе божьем - тогда, пожалуйста,  - примирительно ответил отец Михаил,  - идите к лавочке, что сбоку от церкви стоит; я накину куртку и выйду.
        Через пять минут одетый в черную куртку поверх рясы, он подошел к лавочке, присел на самый ее край и, повернувшись лицом к приехавшим, принял смиренный вид, готовый выслушать вопрос любого прихожанина.
        - Слушаю Вас, чем могу быть полезен?  - спросил он.
        - Послушай, Михаил,  - без всяких преамбул начал Кудрин,  - мне нужна твоя помощь в расследовании одного дела.
        - Вы не по адресу обратились товарищ подполковник,  - перебил его отец Михаил,  - я священнослужитель, а не консультант по расследованию уголовных дел.
        - Миша, еще раз говорю, мне нужна твоя помощь и ты не можешь отказать простому прихожанину,  - повторил Евгений Сергеевич.
        - Совсем простому прихожанину в звании подполковника,  - с иронией в голосе ответил отец Михаил.
        - Да какая разница, в каком звании,  - раздраженно проговорил Кудрин,  - я как простой человек к тебе приехал, в свое время я ведь тоже помог тебе.
        - Помню я все и ничего не забыл,  - тихим голосом сказал священник,  - что Вам надо от меня?
        - Несколько дней тому назад,  - также тихо проговорил Евгений Сергеевич,  - обокрали квартиру одного серьезного человека. Из сейфа, принадлежащего хозяину квартиры, унесли ценные вещи, но потерпевший уверяет, что этот сейф с серьезной защитой и открыть его постороннему невозможно. Вот упирается он как индюк, что открыть его невозможно, а вещей - нет! Поэтому я и хочу тебя попросить проехать с нами на квартиру потерпевшего, чтобы ты сам посмотрел на этот железный ящик и продемонстрировал бы хозяину квартиры как открывают такие сейфы. Ехать недалеко, на Ленинский проспект.
        - Да Вы что, товарищ Кудрин, я давно завязал со своим прошлым и перед богом поклялся больше к этому не возвращаться,  - отшатнулся от него отец Михаил.
        - Я тебя Миша единственный раз попросил, тем более ради благого дела, а ты отказываешь в моей просьбе,  - удрученно проговорил Кудрин,  - и это не возврат к прошлому, а помощь ближнему в расследовании деяний заблудших грешников.
        - Ну, Вы уже и на библейские аксиомы киваете,  - усмехнулся священнослужитель.
        Минут пять он молчал, сидел и смотрел куда-то в даль, а потом, повернувшись к Кудрину примирительно произнес: «Поехали, только я на своей машине за Вами поеду».
        - Спасибо Михаил, знаю не легко тебе сейчас решиться, но я был уверен в тебе, к другому не поехал бы, поднимаясь с лавочки, произнес Евгений Сергеевич,  - мы едем на Ленинский проспект 99, это угловое здание с Ломоносовским проспектом.
        Кудрин со своим сотрудником быстро нырнули в служебную «Волгу», а отец Михаил поехал следом за ними на стареньком «Москвиче». Минут через сорок эта необычная кавалькада уже въезжала в арку дома.
        Поднявшись на лифте на восьмой этаж, Вольский нажал кнопку звонка и дверь опять открыл хозяин квартиры. Евгений Сергеевич объяснил ему, что приехал вновь, но уже для проведения оперативного эксперимента. Борисов был крайне удивлен, увидев с приехавшими милиционерами священнослужителя, у которого из куртки выглядывала ряса.
        - Проходите прямо в спальню,  - проговорил он, и они гуськом последовали за хозяином квартиры.
        Борисов открыл шкаф и снова раздвинул висевшие пиджаки. А вот и зеленый сейф. Кудрин легко подтолкнул отца Михаила за локоть и тот без тени смущения подошел к сейфу и, наклоняясь, стал осматривать его. Нависшую тишину нарушил хозяин квартиры:
        - Что Вы там смотрите, товарищ,  - это далеко не иконостас, а серьезный английский сейф.
        - Так это не у тебя ли, сын божий, вскрыли это английское чудо?  - усмехнувшись, пробасил священнослужитель.
        - Глеб Сергеевич, отец Михаил знает что делать, пусть посмотрит,  - вмешался в их диалог Кудрин.
        - Какая-то ерунда получается,  - задумчиво сказал Борисов,  - с одной стороны я уверен, что никто не сможет вскрыть мой сейф, с другой - вещи исчезли, мистика какая-то…
        - Ну что, слабо откупорить такой ящичек?  - с усмешкой в голосе проговорил Кудрин.
        - Вы меня почтеннейший подполковник на «слабо» не берите,  - пробасил отец Михаил, осматривая сейф со всех сторон.
        - Да этому в рясе только затворы в иконостасе открывать,  - зло сострил хозяин квартиры и вовремя остановился.
        Между тем, отец Михаил выпрямился, внимательно посмотрел на Борисова, потом засучив рукава рясы, медленно опустился на колени и трижды перекрестился.
        - Ну, это только для товарища Кудрина, по его большой просьбе,  - сделав паузу, сказал он и, положив правую ладонь на металлическую гладь сейфа, протяжно продолжил,  - сейчас мы подружимся с ним, мне ведь когда-то приходилось иметь дело с такими английскими замками.
        За спиной отца Михаила воцарилась тишина, было слышно, как тикают ходики на стене у комода. Стоять на коленях было не просто, на лбу появилась испарина, да и ряса путалась в ногах.
        Приложив ухо к циферблату, он стал медленно вращать его ручку; и так прошло еще минут десять. Тишина становилась плотной, напряженной, никто попусту не ронял слова.
        - С ним надо быть очень деликатным, как с женщиной,  - усмехнулся он,  - в этом сейфе помимо всего имеется двойная щеколда с внутренней пружиной, которая задерживает замок, если не знать секрета.
        - А вот и секрет,  - повысил голос отец Михаил и как-то даже небрежно пальцем нажал на головку одного из трех болтов, которыми был заклепан замок.
        Головка болта со скрежетом отошла в сторону и сейф… открылся.
        Хозяин квартиры с раскрытым ртом, удивленными глазами смотрел на все происходящее и, казалось, что потерял дар речи.
        - Вот так-то, английский сейф русскими руками открыли,  - вздохнув, улыбнулся Кудрин.
        - Впервые вижу, чтобы поп открывал сейфы, что у Вас все такие?  - пришел в себя Борисов.
        - Ну, во-первых, это не наш священнослужитель,  - проговорил Кудрин,  - я попросил его как специалиста в прошлом по такого рода работам проконсультировать меня, а во-вторых, мне надо было убедиться, да и Вас убедить, что такие сейфы вскрываются и без автогена.
        - Я начинаю понимать,  - проговорил удивленный Борисов,  - что открыть можно любой сейф, даже с самой ухищренной защитой от взлома.
        - Вы же сами убедились, что этот английский ящик легко был открыт умелыми русскими руками,  - сказал Евгений Сергеевич.
        - Да еще какими умелыми,  - хмыкнул Борисов переведя взгляд на отца Михаила.
        - Ну вот,  - проговорил Кудрин, можно сказать, что оперативный эксперимент закончен, и мы вынуждены Вас покинуть.
        Попрощавшись с хозяином квартиры, они вышли на улицу.
        - Спасибо большое тебе Михаил,  - поблагодарил Евгений Сергеевич священнослужителя.
        - Да чего уж там, я просто Вам долг возвратил,  - пробасил отец Михаил.
        - Если уже так, то для полного возврата долга еще один вопрос, кто кроме тебя мог бы вскрыть этот сейф?  - спросил Кудрин.
        - Да пожалуй, что никто, перевелись у нас мастера таких дел, все по мелочам работают, хотя я уже давно не в теме…
        - Ну а ты подумай Миша,  - настаивал Евгений Сергеевич.
        - Ну, может быть, если,  - и отец Михаил прищурив один глаз посмотрел куда-то в даль, а потом тихо произнес,  - «Фома», знал я такого мастера. Но если он еще жив, то уже совсем старый и лет ему сейчас уже за семьдесят. Вот он, пожалуй, мог сработать такой сейф. Знаю, что он был одним из подельников известного вора в законе «Якута», с которым я познакомился на зоне.
        - А где обитает этот «Фома»?  - настороженно спросил Евгений Сергеевич.
        - Раньше он проживал в районе Пресни, на Спиридоньевском переулке, я как-то один раз был у него дома. Это пятиэтажка и его квартира на первом этаже. Больше ничего не могу о нем сказать, прошло слишком много времени, да и я давно порвал все старые связи с этим миром…
        - Благодарю Вас отец Михаил за помощь,  - Кудрин вновь обратился к нему на «Вы».
        Попрощавшись со священнослужителем, они сели в машину и поехали по ночной Москве.
        - Ты вот что Рома,  - сказал Евгений Сергеевич, наклонившись к своему подчиненному,  - завтра утром сделай оперативную установку на этого «Фому» и если потребуется, то свяжись с оперативниками Краснопресненского РУВД.
        - Есть,  - коротко по-военному ответил Вольский, просчитывая в уме все свои дальнейшие действия.
        Все утро следующего дня Кудрин занимался другими делами, от которых его никто не освобождал: вызывал к себе сотрудников отдела, давал поручения и прорабатывал с ними оперативные мероприятия. Где-то ближе к обеду в кабинет вошел Вольский и протянул листок бумаги, на котором четким подчерком была написана справка-установка на Фомина Вениамина Сергеевича.
        - Так,  - проговорил Кудрин,  - значит «Фома» - это Фомин Вениамин Сергеевич, 1910 года рождения, проживающий по адресу: Москва, Спиридоньевский переулок дом 10, строение 3, квартира 2. Имеет три судимости за кражи, известный «медвежатник» по кличке «Фома», освободился из Пензенской колонии год назад и еще много чего интересного о нем…
        Дочитав справку, Евгений Сергеевич поблагодарил Вольского и сказал ему, что через час они вместе выезжают в Краснопресненское РУВД. Когда Роман ушел из кабинета, Кудрин позвонил дежурному по Главку и узнал, что Кочетков на выезде и будет часа через два. Евгений Сергеевич, помня распоряжение полковника, взял чистый лист бумаги и написал рапорт о проделанной работе по краже из квартиры Борисова, а также данные из справки Вольского на нового предполагаемого фигуранта по этому делу - «Фому». Рапорт он отдал секретарше Кочеткова, а сам отправился в местную столовую.
        Там было как всегда шумно и душно, звенела посуда, между столами с подносами буквально пробегали сотрудники этого большого здания, чтобы вовремя занять освободившийся столик.
        Евгений Сергеевич успел занять такой столик, стоящий у окна в самом углу столовой и быстро принести на подносе любимый салат «оливье» и гороховый суп. К нему моментально подсел знакомый следователь с удивительно звучной фамилией - Колокольников, со смешным сильно вздернутым кончиком носа.
        - Евгений Сергеевич, неужели это Вы, работаем который год в одном здании, а встречаемся крайне редко, да и то в столовой,  - пробормотал он.
        - Приветствую Вас также Иван Иванович,  - с улыбкой оживленно ответил Кудрин, протянув руку для рукопожатия.
        - Евгений Сергеевич, может быть расскажете что-нибудь новенькое?  - спросил Колокольников, явно намекая на анекдоты.
        Настроение у Кудрина было хорошее, да и ветерок, поддувавший из раскрытого окна, способствовал доброму расположению духа. Медленно прожевав очередную порцию салата, он не заставил себя долго ждать. В обеденный перерыв необходимо расслабляться.
        - Значит так,  - поднял он палец вверх, подпустив интриги,  - у районного военкомата стоят толпы мужчин призывного возраста и все время прибывают новые. Все двери и окна окружены призывниками. Внутри военком с офицером подтягивают стол, чтобы успеть забаррикадироваться. Военком спрашивает у офицера:  - Лейтенант, какого черта нужно было писать в повестках, что танки чистым спиртом заправляют?..
        Колокольников громко загоготал, отчего его кончик носа еще больше вытянулся к переносице и чуть не подавился куском хлеба.
        - Ну, класс!  - сказал он,  - а давай еще что-нибудь…
        - Хорошо, еще один и все,  - подытожил Кудрин.
        - Парикмахерша, подстригая постоянную клиентку, жалуется той на жизнь:  - Муж достал: утром ему дай, в обед - дай, вечером тоже дай!.. Клиентка с завистью в голосе тихо сказала:
        - Счастливая ты, Люба,  - а парикмахерша возмущенно в ответ:
        - Какая счастливая? Он же на пузырь просит…
        Иван Иванович снова громко рассмеялся, вытирая слезы, брызнувшие от смеха, а Кудрин завершил обед, поблагодарил его за компанию и, встав из-за стола, направился к выходу из столовой.
        Созвонившись с заместителем начальника по оперативной работе Краснопресненского РУВД Олегом Захаровым, с которым был знаком уже не первый год, они с Вольским уже через несколько минут катили на служебной «Волге» в сторону Пресни.
        Узнав цель приезда, Захаров попросил своих подчиненных принести ему материалы на Фомина. Время незаметно пролетело, пока они говорили об общих знакомых по учебе и работе; вскоре объемная папка, на которой крупными буквами было написано «Фома», уже лежала на рабочем столе Захарова. Он передал ее Кудрину, который сразу же погрузился в ее чтение. В папке было много разного о «похождениях» Фомина, но ничего нового о нем Евгений Сергеевич не узнал.
        - Значит, он освободился и Пензенской колонии год назад?  - спросил он у Захарова.
        - Так точно Евгений Сергеевич,  - ответил Олег,  - «Фома» у нас личность известная и мы с особым вниманием наблюдаем за ним после освобождения. Хотя за этот год он вел себя тихо, нигде не «засветился» и вовремя отмечается в рамках административного надзора в местном отделении милиции. Да и ведет он уединенный образ жизни, практически ни с кем не встречается, но пьянствует часто. Это видно из рапортов участкового инспектора.
        - А родственники у него есть?  - спросил Кудрин.
        - Была сестра,  - ответил Захаров,  - она его и прописала к себе после освобождения его из мест заключения. Тоже была одинокой и нелюдимой женщиной, так она буквально через несколько месяцев после приезда брата, попала в ДТП и погибла.
        - Вот интересный, на мой взгляд, рапорт участкового инспектора,  - проговорил Захаров и протянул Кудрину листок бумаги, написанный крупным подчерком.
        Евгений Сергеевич взял в руки рапорт и углубился в его чтение. Из него следовало, что месяц назад участковый инспектор видел «Фому» на лавочке у дома, распивающим вино с каким-то молодым парнем, не проживающим в этих домах.
        Пока они общались, Захаров через своих сотрудников попросил найти участкового инспектора, обслуживающего улицу, на которой проживает Фомин.
        Спустя полчаса в кабинет Захарова вошел уже немолодой капитан милиции, с торчащими из-под фуражки седыми волосами.
        - Капитан милиции Васин,  - громко проговорил он, переступая порог кабинета.
        Поздоровавшись с участковым инспектором, Захаров представил ему своих гостей и цель их приезда.
        Капитан Васин обстоятельно доложил Евгению Сергеевичу о «Фоме, его жизни, а также о некоторых характерологических особенностях подопечного.
        Кудрин поблагодарил его и попросил сопроводить в квартиру, где проживает в настоящее время «Фома». Уже через несколько минут, попрощавшись с Захаровым, все трое сели в машину и поехали.
        Всю дорогу Евгений Сергеевич внимательно смотрел в окно и не узнавал многих улиц, старая Пресня строилась: появились новые высокие дома, плиткой укладывался тротуар, новые металлические вывески сверкали разноцветными огнями на фасадах магазинов.
        Подъехав по адресу к пятиэтажному дому, они зашли в подъезд, где на первом этаже была квартира Фомина. Кудрин нажал пальцем на звонок, тот прозвенел, но никто дверь не открыл. Он еще несколько раз нажал на звонок, но - тишина.
        - Погодите, товарищ подполковник,  - проговорил участковый инспектор,  - я зайду с тыльной стороны дома, там наверняка окна его квартиры выходят на дворик между домами.
        Через несколько минут он вернулся в несколько возбужденном состоянии.
        - Там в окне видно, что «Фома» лежит на полу, раскинув руки, я пойду за слесарем, будем дверь открывать,  - проговорил Васин.
        Прошло минут десять, пока участковый инспектор не возвратился вместе со слесарем, который железной «фомкой» поддел замок и открыл дверь. Они вошли в квартиру и увидели в комнате лежащего на полу, раскинув руки человека. Участковый инспектор подошел к лежащему, потрогал его шею и, закрыв тому глаза, тихо сказал:  - Помер «Фома».
        Судя по одежде, внешнему виду и убранству квартиры, это был совсем небогатый человек. Из глубоко расстегнутой рубашки были видны татуировки - мотивы блатного фольклора, русалка и пронзенное стрелой сердце.
        - По этим татуировкам можно было вполне проследить этапы жизненного пути Фомина,  - подумал Кудрин.
        - Ну что, товарищ капитан,  - проговорил он, обращаясь к участковому инспектору,  - найдите телефон и вызывайте оперативную группу и врачей.
        - А ты Рома,  - обращаясь уже к Вольскому, сказал Евгений Сергеевич,  - опроси соседей.
        Когда они ушли, Кудрин очень осторожно, чтобы не оставить лишних следов, бегло осмотрел комнату. На столе стояли три бутылки из-под водки, причем две пустых, а одна почти полная. Рядом с бутылками одиноко стоял стакан и отломанный кусок черного хлеба, поверх которого лежал соленый огурец. На первый взгляд следов борьбы не было, да и видимых телесных повреждений на лице умершего не наблюдалось.
        Размышления Евгения Сергеевича прервали входившие в квартиру работники милиции. Среди вошедших он с удивлением увидел следователя Колокольникова, с которым в обед сидел за одним столиком. Тот также увидев Кудрина, широко улыбнулся и прошел в комнату.
        - Иван Иванович,  - сказал Евгений Сергеевич,  - от Вас никуда не скрыться, присаживайтесь снова за мой так сказать «столик».
        Колокольников ничего не ответил, он достал из своей папочки несколько листов бумаги и приступил к осмотру места происшествия. Криминалист занялся поиском отпечатков пальцев, а вошедшие через несколько минут медики стали осматривать труп умершего.
        Врач, осмотревший тело Фомина, как бы подтверждая размышления Кудрина, задумчиво произнес:  - Смерть наступила приблизительно пять часов тому назад, но видимых телесных повреждений не наблюдаю. Возможно, смерть наступила от отравления спиртным, но более подробно опишу в акте вскрытия тела.
        - Ну, надо же,  - проговорил Евгений Сергеевич,  - пять часов тому назад было еще раннее утро, а он позавтракал литром водки практически без закуски; так и у молодого человека мотор может отказать.
        Закончив работу, врачи уехали и забрали тело Фомина в районный морг, а работники милиции еще целый час продолжали копаться в квартире Фомина, пока эксперт-криминалист не закрыл свой чемоданчик, показывая всем своим видом, что работа завершена.
        - К завтрашнему утру будет готов акт дактилоскопической экспертизы,  - сказал эксперт-криминалист,  - есть на ручке двери и на чайной чашке, стоявшей на подоконнике, какие-то отпечатки пальцев, не принадлежавшие Фомину.
        Когда оперативная группа уехала, Кудрин попросил подошедшего Вольского и участкового инспектора еще раз тщательно осмотреть квартиру, а у Романа поинтересовался опросом соседей.
        - Опрос соседей практически ничего не дал,  - проговорил он,  - никто ничего подозрительного не видел, а Фомин жил бирюком и с соседями не общался. Хотя старушка из квартиры напротив несколько раз видела «Фому» с молодым человеком приятной наружности с родимым пятном под левым ухом.
        - Где-то об этом я уже слышал,  - отметил про себя Кудрин.
        Почти целый час они толкались в этой затхлой квартире, пока не услышали звонкий голос Вольского:  - Нашел, идите сюда!..
        Кудрин и участковый инспектор в это время проводили осмотр на кухне, и, услышав голос Романа, поспешили в комнату. Там они увидели открытый старый шкаф, внутри которого на корточках восседал Вольский.
        - Здесь в углу шкафа тайник,  - громко проговорил он,  - выползая из его распахнутых дверей с небольшим мешком в руке.
        Подойдя к столу, он открыл мешок и высыпал на стол все его содержимое. Кудрин ахнул, увидев перед собой рубиновое колье и браслет со змейкой на конце. Небольшая пачка денег, скрепленная резинкой выскочив, упала на пол, а удар о стол какого-то предмета, завернутого в тряпку, заставил всех отступить на шаг от стола. Кудрин осторожно взял в руки этот довольно тяжелый предмет и, развернув тряпку, увидел настоящий золотой слиток промышленного производства.
        - Так это же золото!  - восхищенно проговорил Вольский,  - я в первый раз в жизни вижу перед собой настоящий слиток.
        Он взял слиток из руки Кудрина и, повертев из стороны в сторону, положил его на стол.
        - Рома, похоже, что это ценности из квартиры Борисова, иди за понятыми и оформляй протокол изъятия,  - сказал Евгений Сергеевич, внимательно разглядывая рубиновое колье.
        Помимо украденных ценностей, указанных в списке Борисова, и золотого слитка, из мешка высыпались серебряные запонки, мужское кольцо-печатка и два золотых кольца с маленьким бриллиантом. Это крайне заинтересовала Кудрина и, вывод напрашивался сам по себе: видимо не одну кражу за этот год совершил «Фома».
        Когда все формальности были соблюдены Кудрин и Вольский, попрощавшись с участковым инспектором, быстро сели в дежурную «Волгу» и помчались на работу. Было уже поздно и когда они приехали на Петровку, Кудрин, отпустил Романа домой, а сам зашел в свой кабинет и положил мешок, найденный у «Фомы» в сейф.
        Да,  - подумал он,  - вот так и пролетают дни как выстрел пули, сменяя друг друга на месяцы и годы. И, кажется, что нет этому ни конца, ни края…
        С этими мыслями Евгений Сергеевич не спеша вышел из кабинета и пошел к выходу из Главка.
        Утром следующего дня оперативного совещания не было и, Кудрин сразу же отправился на доклад к полковнику Кочеткову. В течение часа двадцати минут он доложил о результатах поездки в квартиру Фомина.
        - А ты Евгений Сергеевич уверен, что «Фому» не убили?  - спросил Кочетков.
        - Это экспертиза покажет,  - ответил Кудрин,  - но явных следов борьбы или другого насилия в отношении Фомина не было обнаружено. На столе стояли три бутылки из-под водки, причем две из них пустые. Если исходить из показаний соседей, то «Фома» в последнее время сильно выпивал, и они редко видели его трезвым. Да и стакан на столе стоял один, что косвенно говорит о том, что он был один.
        - Ну, хорошо, к «Фоме» мы еще вернемся,  - проговорил Кочетков,  - удалось что-либо найти в его квартире?
        - Кудрин утвердительно кивнул головой и, раскрыв принесенный с собой небольшой мешок, высыпал его содержимое на стол, стоящий у кресла Кочеткова. Из мешка высыпались украшения из золота, бриллиантовые кольца и рубиновое ожерелье.
        - Так вот оно - ожерелье из сейфа Борисова!  - воскликнул полковник,  - я узнаю его по описанию потерпевшего.
        Он взял ожерелье в руку, покрутил его и сказал:  - Какое же оно красивое!  - и обратившись к Кудрину, продолжил,  - Молодец Женя, я знал, что ты найдешь.
        - Это еще не все товарищ полковник,  - загадочно проговорил Кудрин и вынул из мешка небольшой предмет, завернутый в тряпку. Развернув ее, он достал золотой слиток и положил его на стол.
        - А это что еще?  - недоуменно спросил Кочетков.
        - Золотой слиток промышленного производства,  - ответил Евгений Сергеевич.
        Полковник взял слиток в руку, покрутил его и стал читать выгравированные надписи.
        - Настоящее золото высшей пробы,  - задумчиво произнес он,  - многие считают, что изделия из него могут подарить человеку уверенность в себе и даже защитить от злых духов. Но существует и противоположное мнение: золото может отнять у человека самое дорогое - жизнь, если он слишком вожделеет его…
        - Так, получается,  - продолжал Кочетков,  - что «Фома» из квартиры Борисова и золотой слиток стащил?
        - Может быть и так,  - ответил Кудрин,  - хотя в перечне похищенных ценностей его не было. А из похищенных вещей - рубиновое ожерелье, кольцо с бриллиантом в форме лепестка и браслет со змейкой на конце, перед Вами на столе.
        - А здесь гораздо больше драгоценностей, чем было в описи похищенного у Борисова,  - проговорил полковник,  - может быть «Фома» еще где-то поживился…
        - Поговори Женя сегодня же с Борисовым по поводу слитка, но только очень аккуратно; депутат все-таки, мало ли, не так поймет…
        - Слушаюсь, товарищ полковник,  - по-военному ответил Кудрин.
        - А я сегодня же покажу этот слиток специалистам, а там посмотрим,  - проговорил Кочетков и положил слиток к себе в сейф.
        - Теперь вернемся к Фомину,  - продолжил полковник, что ты думаешь о его смерти?
        - Сегодня к вечеру, в крайнем случае, завтра утром, мы узнаем об этом. Эксперт-криминалист обещал не задерживать написание акта.
        - А что удалось еще узнать про «Фому»?  - нетерпеливо спросил Кочетков.
        - Общую информацию Вы знаете из моего рапорта,  - сказал Кудрин,  - год назад Фомин освободился из мест заключения и приехал в Москву к сестре, которая и прописала его на своей жилплощади. Из сообщения участкового инспектора, последнее время он вел себя тихо, правонарушений не допускал. Как отмечали его соседи, Фомин сильно выпивал в одиночку, ибо друзей у него не было, да и с мужиками во дворе в домино никогда не играл и вел уединенный образ жизни.
        - Ему уже было за семьдесят лет,  - продолжал Евгений Сергеевич,  - но воровские навыки «медвежатника», как оказалось, не потерял. Одна из соседок рассказала, что видела несколько раз Фомина с молодым парнем лет двадцати пяти, выходящих из его квартиры. Она описала его примерно так: молодой, весьма симпатичный, черноволосый и под левым ухом - большое родимое пятно.
        - А что сестра Фомина, где она?  - спросил полковник.
        - Сестра «Фомы», буквально через два месяца после его освобождения погибла в ДТП.
        - Да,  - задумчиво протянул Кочетков,  - значит он жил один, ни родственников, ни друзей…
        - Кстати, эксперт-криминалист, после осмотра места происшествия сказал, что нашел отпечатки пальцев, не принадлежащих Фомину,  - сказал Кудрин.
        - Ну что же поживем - увидим, а с актом дактилоскопической экспертизы ознакомьте меня сразу после его получения - проговорил Кочетков, давая понять, что на этом разговор закончен.
        После обеденного перерыва Евгений Сергеевич позвонил Борисову и попросил того о встрече. Уже через час он уже был в квартире потерпевшего и Кудрин, очень аккуратно, спросил его о золотом слитке. Борисов сказал, что он вообще в глаза не видел золотых слитков и у него их, никогда не было. Завершив беседу и даже восхитившись висевшей в прихожей картиной, Евгений Сергеевич поблагодарил хозяина квартиры за понимание и вышел на улицу.
        Через полчаса он уже заходил в свой рабочий кабинет, в котором было непривычно темно и душно. Рабочий день подходил к концу и усталость, уже давала о себе знать. Сняв плащ, он не спеша подошел к окну и увидел снова идущий мелкий дождь и качающиеся от ветра деревья, с которых слетали последние листья.
        Минорное осеннее настроение быстро передалось Евгению Сергеевичу и он, слегка поежившись, плюхнулся в свое уютное кресло. Не хотелось думать ни о чем: ни о работе, ни о зарядившем дожде, ни о визите к начальству. Единственное, что его согревало в настоящий момент, так это лежащие в кармане пиджака два билета на концерт джазового оркестра под управлением Георгия Гараняна, который сегодня вечером будет выступать в театре Эстрады. До этого сладостного момента оставалось еще много времени, но он уже мысленно представлял себе, как они с женой сидят в зале театра и с упоением слушают музыку. Джазовую музыку Кудрин полюбил еще с детства, когда он сам, играя на пианино, извлекал из инструмента причудливые красивые аккорды джазовой музыкальной гармонии.
        Евгений Сергеевич откинулся на спинку кресла и мысли о джазе стали приходить одна за другой, все больше затмевая рабочую суету и минор осеннего ненастья.
        - Ни один из многочисленных стилей музыки не окутан такой тайной как джаз,  - подумал он,  - такой яркий и в то же время загадочный, а импровизация как музыкальный его язык - это огромный комплекс приемов исполнителей.
        Евгений Сергеевич посмотрел на свои пальцы, лежащие на столе и, представил, что вот сейчас, он ими играет одну из джазовых тем великого пианиста Дюка Эллингтона. В голове сразу же зазвучали звуки бессмертного «Каравана», а пальцы сами по себе стали постукивать по столу, как по клавишам пианино, ритмику этой темы. И сразу стало тепло и светло; Кудрин улыбался как ребенок, предаваясь чарующим звукам музыки, звучавшей у него в голове и вызывающей бурю позитивных эмоций.
        Одна джазовая тема переходила в другую и вот уже и его любимая - блюз «Опавшие листья» Джорджа Космо. Эту мелодию он мог слушать бесконечно и, закрыв глаза, Евгений Сергеевич представил себе, как это произведение играет на своем саксофоне Гаранян: сначала основная тема, а потом импровизация, импровизация и еще раз импровизация…
        Посмотрев на часы, Кудрин нехотя поднялся со своего уютного кресла и пошел одевать плащ.
        - Пора идти, на сегодня достаточно поработал, да и концерт уже скоро,  - подумал он и заторопился к выходу.
        На следующее утро в кабинете Евгения Сергеевича лежали два акта: вскрытия тела Фомина и дактилоскопического исследования отпечатков пальцев, обнаруженных в его квартире. Относительно Фомина там было сказано, что он умер от передозировки спиртного, а признаков насильственной смерти выявлено не было. А вот дактилоскопическая экспертиза выявила в квартире Фомина отпечатки пальцев не принадлежащие ему, а другого человека, причем ранее судимого и опознанного по картотеке МУРа. К акту экспертизы был приколот лист бумаги, на котором была информация об этом человеке.
        Это был некий двадцатипятилетний Иван Сергеевич Бенин, ранее судимый за кражу и проживающий на Колодезном переулке 12. строение 5, квартира 22.
        Кудрин взял трубку телефона и набрал номер полковника Кочеткова, но номер не отвечал. Тогда он позвонил дежурному по Главку и узнал, что тот отъехал в Московское управление КГБ. Евгений Сергеевич еще раз внимательно прочитал справку на Бенина и решение побывать в Сокольническом РУВД пришло само по себе. Его рассуждения прервал звонок дежурного, который поведал, что приехал Кочетков и просит Кудрина срочно зайти к нему.
        Евгений Сергеевич аккуратно положил документы в папочку и направился к начальнику.
        Через несколько минут он уже докладывал полковнику о результатах экспертиз и о новом фигуранте дела неком Иване Бенине.
        - Думаю, что Вам в ближайшее время следует познакомиться с этим Бениным и попытаться «расколоть» его о подвигах «Фомы» - сказал Кочетков,  - чем черт не шутит, вдруг нам это поможет ответить на вопрос, откуда у того оказался золотой слиток.
        - Ну а теперь о слитке,  - сказал полковник,  - я говорил тебе, что посоветуюсь с компетентными товарищами. Вчера я передал слиток нашим товарищам из КГБ, а сегодня меня пригласили в городское управление и их эксперты поведали очень интересную историю с этим золотым слитком. Начинается она с конца октября 1941 года, когда немцы бросили в наступление под Москвой все свои ударные группировки. Для наших войск ситуация складывалась катастрофической, немцы прорвали оборону в нескольких местах и продвинулись еще ближе к столице. Еще в конце октября 1941 года ГКО СССР принял решение об эвакуации из Москвы правительства, ряда заводов, военных складов и банков. Было также решено, что из ближайшего Подмосковья из музеев и финансовых учреждений перевезут все ценности в Москву для отправки в тыл.
        - Ценой огромных усилий,  - продолжал полковник,  - в начале ноября 1941 года наши войска остановили врага у стен Москвы. Где-то в начале ноября было принято решение местных органов власти о перевозке из города Наро-Фоминска в Москву музейных экспонатов и банковских ценностей для последующей отправки в тыл. Поскольку задача была секретной, а поручить местным сотрудникам милиции не представлялось возможным, из Москвы на крытой брезентом полуторке направили шесть бойцов военной комендатуры во главе с офицером. Они благополучно прибыли в Наро-Фоминск, погрузили ящики в машину и выехали в сторону Москвы. Известно, что в этих ящиках находились в основном экспонаты городских музеев и несколько ящиков из местного банка. В одном из таких ящиков и были золотые слитки. Так вот, эта полуторка в Москву не доехала; на выезде из города у села Соватеево ее разбомбили немецкие самолеты. Большая часть музейных экспонатов уцелела, а ящик с золотыми слитками исчез. Из группы охраны четверо бойцов были убиты, а тело офицера и еще одного солдата нигде не нашли.
        - Так вот, Евгений Сергеевич,  - сказал Кочктков,  - твой слиток из того пропавшего ящика в ноябре 1941 года. Отлит он был на Московском заводе цветных металлов в период с 1930 по 1949 годы.
        - А откуда это известно?  - спросил Кудрин.
        - В августе 1941 года завод был эвакуирован в Новосибирск и первую продукцию выпустил лишь в начале 1942 года,  - проговорил полковник,  - так что вот такая судьба у твоего слитка и твоя задача - попытаться найти этот ящик.
        - Легко сказать, найти его, как иголку в стоге сена,  - развел руками Кудрин.
        - Ну, попытаться необходимо, если надо будет, то сотрудники КГБ будут привлечены к решению этой задачи,  - проговорил полковник.
        - А что касается кражи у Борисова, то ты молодец - полдела сделал,  - продолжал Кочетков,  - нашел часть ценных вещей, пропавших у Борисова.
        - А почему половину дела?  - спросил Кудрин.
        - Ты чего, не понимаешь,  - перебил его Кочетков,  - деньги, скорее всего еще не все найдены, портсигара и кулона «Камея» нет и приемника «Сони» я что-то не вижу.
        - Давай Женя, помимо розыска других похищенных ценностей, сконцентрируйся на золотом слитке,  - резко проговорил Кочетков,  - это очень важно и можешь считать это главным твоим заданием.
        С этим Кудрин вышел из кабинета полковника и не спеша пошел по длинному коридору Петровки 38, обдумывая то, о чем сказал Кочетков.
        Зайдя в свой кабинет, он набрал номер телефона своего старого приятеля по учебе в школе милиции Саше Воробьева, который работал начальником отдела уголовного розыска Сокольнического РУВД. Обменявшись буквально несколькими фразами, Кудрин сказал, что по делам через час собирается подъехать к нему. Воробьев с радостью в голосе отнесся к этому и сказал, что будет ждать. Они не были близкими друзьями, но с симпатией относились друг к другу как однокашники по учебе.
        Евгений Сергеевич вышел из здания на улицу и не спеша пошел к стоящей во дворе дежурной «Волге».
        Стремительные события последних дней ставили перед ним все новые и новые задачи, порой странные и где-то неожиданные и от того голова шла «кругом» и мысли лезли в голову наступая одна на другую, создавая тем самым пучок самых неожиданных версий.
        - Всю сознательную жизнь,  - мыслил Кудрин,  - нам приходится решать большое количество задач, к некоторым из них - мы, порой бываем, не готовы. Иногда бывают такие голово-ломки, о которых мы и не догадываемся, даже не подозреваем, что можем с ними столкнуться и, тем более, что придется их решать. Но наша работа оправданий не приемлет; здесь так, либо ты решаешь задачу и находишь единственно верное решение, либо тебя затягивает этот водоворот событий и вырисовывается «висяк», то есть нераскрытое дело. Конечно, можно отписками захламлять дело, имитируя работу. Некоторые так и делают хотя, по сути, задача не решена, а лишь папка пухнет от ненужных отписок. А потом, со временем, дело виртуозно попадает в архив и о нем благополучно забывают.
        С этими мыслями Евгений Сергеевич сел в дежурную «Волгу» и поехал в сторону Сокольников.
        Воробьев встретил его приветливо, немного поговорив о друзьях, о семьях Кудрин попросил дать развернутую информацию о Бенине, проживающего на территории района.
        - Ну как же, знаю такого «Беню»,  - проговорил Воробьев и, подойдя к своему сейфу, вынул оттуда серую папку.
        - Вот здесь все материалы на него,  - сказал он и протянул ее Кудрину.
        Евгений Сергеевич раскрыл папку и уже на первой странице увидел фотографию молодого симпатичного парня с густой черной шевелюрой, ямочкой на подбородке и родимым пятном под левым ухом. Кудрин внимательно прочитал все материалы об этом человеке и постепенно у него в голове складывался образ «Бени», беспечного ловеласа и легковесного кутилы.
        - В последнее время «Беня», как его кличут в среде криминала, ничем не выделялся,  - проговорил Воробьев,  - после освобождения год назад из Пензенской колонии ведет себя тихо, правонарушений за ним не числится, проживает с матерью, но часто крутится в парке «Сокольники».
        Воробьев поднял трубку телефона и, позвонив дежурному по РУВД, поинтересовался, не закончилось ли совещание руководства с участковыми инспекторами. Узнав, что оно только что завершилось, он попросил дежурного, чтобы тот пригласил в его кабинет участкового инспектора Бокова, обслуживающего парк «Сокольники».
        Через несколько минут в кабинет вошел небольшого роста, в возрасте за пятьдесят лет, капитан милиции.
        - Вызывали Александр Ильич?  - спросил вошедший.
        - Да, Николай Николаевич,  - ответил Воробьев,  - есть необходимость посоветоваться с Вами.
        Представив их друг другу, он сформулировал капитану несколько вопросов и попросил рассказать Кудрину все, что знает о Бенине.
        Рассказав общую информацию о нем, часть которой Кудрин уже знал, участковый инспектор продолжал:  - В настоящее время «Беня» занимается разной мелочевкой. Есть у нас в парке так называемый авторитет - вор в законе «Седой», так вот Бенин при нем и состоит; тырит у зазевавшихся кошельки и сумки, а по вечерам часто сидит с компанией таких же как он в каком-нибудь кафе парка. Но за кражи «Беня» пока не попадался.
        - Ну а в последнее время, не совершал ли он чего-либо?  - спросил Кудрин.
        - Да нет, я уже говорил, что крупного ничего,  - сказал капитан,  - если не считать небольшого скандала вчера вечером в кафе «Отдых». Он там гулял со своей любовницей, а потом избил ее.
        Их доставили для разбирательства дружинники в пункт милиции парка, но избитая подруга отказалась писать на него заявление. Я взял у них объяснение и отпустил домой.
        - А что за подруга?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Да вот, что самое интересное,  - проговорил капитан,  - что это не какая-то там путана, а весьма приличная женщина, да еще директор мебельного магазина на Красносельской улице. Она кстати Бенину в матери годится, примерно на двадцать лет старше его.
        - Ого!  - воскликнул Воробьев,  - мир перевернулся, раньше еще при царе старики брали в жены молодых девушек, да и сейчас люди в возрасте приударяют за молоденькими девчонками, а тут все по-другому…
        - А как эта женщина объяснила, что не будет писать на него заявление?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Да никак не объяснила, сказала, что не будет писать и все, несмотря на большой синяк под глазом,  - ответил участковый инспектор.
        - А как ее фамилия и где проживает?  - продолжал задавать вопросы Кудрин.
        - Одну минуту,  - ответил капитан и, порывшись в своей толстой папке, достал листок бумаги и протянул его Евгению Сергеевичу.
        - Толмачева Дина Николаевна,  - прочитал он в справке,  - проживает на 2 Сокольнической улице дом 32, квартира 24,  - надо будет познакомиться с ней.
        Поблагодарив коллег, Кудрин покинул кабинет и вышел на улицу, где уже смеркалось, продолжал лить мелкий осенний дождик. Следом за ним из здания РУВД вышел участковый инспектор и сразу же раскрыл свой зонтик.
        - Вас подвезти?  - спросил Кудрин.
        - Да нет, спасибо, мне тут недалеко в Колодезный переулок, один адресок проверить надо,  - ответил капитан.
        - Так там Бенин проживает,  - вырвалось у Кудрина,  - может, вместе и зайдем к нему в гости.
        - А почему бы и нет,  - ответил участковый инспектор,  - я согласен, поехали…
        Они сели в машину и через несколько минут подъехали к пятиэтажному дому на Колодезном переулке. Зайдя в темный подъезд, вокруг которого лежали кучи мусора, они поднялись на второй этаж. Участковый инспектор нажал на кнопку звонка и за дверью послышались шаркающие шаги. Дверь им открыла пожилая женщина в темном халате; было видно, что она была больна, тяжело дышала и ходила с большим трудом.
        - Бенина Нина Ивановна?  - спросил участковый инспектор.
        - Да, а Вы кто?  - проговорила женщина.
        Представившись хозяйке квартиры, они прошли с ней в комнату, в которой был небольшой беспорядок и затхлый тяжелый воздух.
        - А где Иван?  - спросил Кудрин.
        - А кто его знает, он редко приходит домой. Принесет мне еды и лекарств и опять исчезает на несколько дней, что он натворил?  - с трудом проговорила она.
        - Мы его ищем по подозрению кражи из квартиры,  - ответил Евгений Сергеевич.
        - Чувствовала я, что с Иваном что-то не так, он же мне обещал больше не воровать,  - тихо сказала Бенина.
        - Когда Вы видели его в последний раз?  - спросил участковый инспектор.
        - Да позавчера, он принес еды и лекарств и ушел, наверное, к этой пожилой женщине - ответила она.
        К какой такой пожилой женщине?  - удивленно проговорил Кудрин.
        - Приходил Ванька один раз с ней, так она примерно моего возраста, круглолицая такая с ярко рыжими волосами. Еще обнимались они и целовались,  - с горечью произнесла Бенина.
        - Скажите Нина Ивановна, не приносил Иван домой каких-либо вещей?  - продолжал задавать вопросы Кудрин.
        - Раньше не приносил, а позавчера принес какую-то сумку и забросил ее под мою кровать,  - сказала она.
        Участковый инспектор встал на колени, нагнулся и вытащил из-под кровати небольшую спортивную сумку. Открыв ее, они с изумлением увидели в ней радиоприемник «Сони» и позолоченный портсигар.
        - Это же вещи из ограбленной квартиры,  - тихо проговорил Кудрин.
        Нина Ивановна заплакала и, всхлипывая, села на кровать. Участковый инспектор пошел на кухню, налил в стакан воды и принес ей в комнату.
        - Ну что, товарищ капитан, приглашайте понятых и оформляйте протокол изъятия сумки,  - сказал Кудрин.
        Пока участковый инспектор ходил за понятыми, Евгений Сергеевич взял у Бениной объяснение, где она показала, как сумка попала под ее кровать и кто ее принес.
        Через час Евгений Сергеевич и участковый инспектор, закончив все формальности, уже выходили из этого мрачного подъезда. Попрощавшись с капитаном, взяв у него протокол, он сел в машину и поехал по направлению к своему дому.
        - Осень она не спросит, осень сама придет,  - вспомнил Кудрин слова старой песенки, которую в юности с ребятами пели под гитару. Глядя на квадратик машинного окна, он с удовольствием разглядывал за чередованием осеннего пейзажа в городе: то это качающиеся от ветра деревья, то вихрящийся листопад, то бегущие под зонтом люди.
        Через минут сорок машина подвезла Евгения Сергеевича к дому и, он устало побрел к своему подъезду. Войдя в квартиру, он сразу позвонил Вольскому и попросил его утром приехать к дому, где проживала Толмачева и, продиктовал ее адрес.
        На следующее утро к дому Кудрину подъехала дежурная машина и не заезжая на работу, он отправился к Толмачевой домой. Резон в этом был, как предполагал Евгений Сергеевич, вряд ли она поедет на работу с огромным синяком под глазом.
        Дом, в котором проживала Толмачева, был двенадцатиэтажный с одним подъездом и возвышался в окружении разных палаток и киосков. У подъезда одиноко, переминаясь с ноги на ногу, стоял Вольский, который увидев своего начальника, быстро поспешил ему на встречу.
        В подъезде было довольно чисто, на полу в маленьких горшках стояли цветы, а на стене у лифта висел календарь с видом Лужников.
        - Наверное дом кооперативный,  - сказал Кудрин,  - уж как-то не похожа обстановка в подъезде на обычный московский подъезд.
        Лифт быстро поднял их на пятый этаж, и они оказались в уютном коридоре, в углу которого стояло старое кресло, а на полу - кадка с небольшим размашистым фикусом.
        Позвонив в квартиру, они через мгновенье увидели перед собой полноватую женщину с рыжими волосами и одутловатым лицом, под левым глазом которого из-под густо намазанного грима просматривался огромного размера синяк.
        - Толмачева Дина Николаевна?  - спросил Кудрин.
        - Да,  - ответила он,  - а что Вам надо?
        - Подполковник милиции Кудрин Евгений Сергеевич,  - ответил он, показывая ей свое удостоверение личности.
        - Ну, заходите,  - нехотя проговорила она, пропуская вошедших в коридор.
        Квартира была двухкомнатной, хорошо обставленной, как и полагалось директору мебельного магазина.
        Толмачева пригласила неожиданных гостей пройти на кухню и все присели за большой круглый стол, стоящий по ее середине.
        - Чем обязана?  - проговорила хозяйка квартиры.
        - Это мой коллега капитан Вольский,  - представил Кудрин своего спутника,  - мы хотели бы с Вами поговорить о происшествии в кафе «Отдых» два дня тому назад.
        - И по этому недоразумению целый подполковник ко мне пожаловал?  - съязвила Толмачева.
        - Это, так сказать, недоразумение у Вас на лице отпечаталось,  - с усмешкой ответил ей Евгений Сергеевич.
        - Да ничего особенного там не произошло,  - проговорила Дина Николаевна,  - в тот вечер после работы я зашла в кафе, а тут какой-то пацан стал приставать. Я его быстро отшила, но он ударил меня по лицу. Потом налетели дружинники и отвели нас в пункт милиции.
        - А Вы раньше с ним встречались?  - продолжал задавать вопросы Кудрин.
        - Да что Вы, товарищ подполковник,  - удивленно ответила Толмачева,  - он же мне в сыновья годится.
        - Эх, Дина Николаевна,  - покачивая головой, проговорил Евгений Сергеевич,  - нехорошо обманывать целого подполковника милиции. Вы же его прекрасно знаете, да и мать Бенина Вас описала, сокрушаясь по поводу возраста подруги ее сына. Я смотрю на Вас и думаю, состоятельная женщина приобрела себе живую игрушку и развлекается!
        Толмачева занервничала и, достав сигарету из дефицитной пачки «Марлборо», закурила.
        - Да знаю я этого молодого кобеля, а что он натворил, Вы же не из-за происшествия в кафе ко мне приехали?  - спросила она.
        - Вы совершенно правы, не из-за того происшествия,  - ответил Кудрин,  - Иван Бенин подозревается в совершении квартирной кражи и мы его в настоящее время ищем. Что произошло позавчера в кафе «Отдых»?
        - Ну, хорошо, я все расскажу,  - проговорила Толмачева,  - с Иваном я случайно познакомилась год назад в кафе, где была с подругами. Он тогда пригласил меня на танец и был таким обходительным и галантным. Такой молодой, с красивой внешностью, он мне сразу понравился, ну и пошло-поехало… Ваня стал часто у меня бывать дома и я была счастлива, несмотря на большую разницу в возрасте. Он был тогда жалким после колонии, денег не было, а мать его уже тогда болела и, зная его любовь к ней, я давала деньги на лекарства. Ивану тоже просто так выдавала деньги, надеясь, что он скоро устроится на работу.
        - То есть за свою любовь Вы деньгами расплачивались?  - спросил Кудрин.
        - Да понимайте, как хотите,  - ответила она,  - а что еще надо одинокой женщине…
        - Где-то месяца три назад,  - продолжала Толмачева,  - я стала замечать, что у Вани вдруг стали появляться приличные деньги, он меня несколько раз приглашал в ресторан. А позавчера в кафе он подарил дорогущий подарок - кулон «камея». У меня на той недели был день рождения, но Иван по какой-то причине не смог прийти ко мне, вот и договорились отметить его в кафе.
        - Разрешите посмотреть на кулон,  - попросил Кудрин.
        - Да, пожалуйста,  - ответила Толмачева и, сняв с шеи золотую цепочку с кулоном, протянула его Евгению Сергеевичу.
        Кудрин взял кулон и, посмотрев его оборотную сторону, увидел то, что и ожидал - гравировку «1970».
        - Ну вот, что и требовалось доказать!  - воскликнул он,  - эта вещица из ограбленной квартиры.
        - Да Вы что?  - в ужасе проговорила Толмачева,  - не может быть, я ничего не знала…
        - Рома,  - пригласи понятых и составь протокол изъятия,  - проговорил Кудрин, обращаясь к своему помощнику.
        - Кулон мы у Вас забираем,  - продолжал Кудрин,  - а сейчас расскажите, что же все-таки произошло в кафе?
        - В последнее время Иван стал приходить ко мне редко,  - проговорила Толмачева,  - и я нутром почувствовала, что у него появилась другая девушка. Так вот, когда мы сидели в кафе и отмечали мой день рождения, туда вошла молодая девица пышных форм и, подойдя к Ивану, сначала шепнула ему что-то на ухо, а потом шлепнула ладонью по щеке. Тот вскочил и стал ей что-то бессвязно говорить, а она повернулась и выбежала из кафе.
        Я была в шоке от увиденного,  - продолжала Толмачева,  - и попросила Ивана объясниться, но мой милый мальчик, находясь под парами алкоголя, схватил тарелку со стола и разбил ее о пол и обозвал меня неприличными словами. А когда я ему сказала, чтобы он ко мне больше не приходил и все у нас закончено, он вдруг размахнулся и ударил меня кулаком в лицо. Я упала на подошедшего к нам официанта, который и удержал меня от падения на пол. Потом как во сне, какие-то лица с красными повязками на рукаве, комната милиции, участковый инспектор.
        - А почему Вы отказались писать заявление?  - спросил Кудрин.
        - Вам этого не понять товарищ подполковник,  - ответила с грустью в голосе Толмачева,  - все-таки мы с ним встречались, и мне было хорошо. Кулон я вначале хотела выбросить, но потом оставила его на память о Ваньке.
        - Какие-нибудь вещи он к Вам приносил на хранение и когда Вы его видели в последний раз?  - продолжал Кудрин.
        - Да нет, никогда ничего не приносил,  - ответила она,  - а после того случая в кафе я больше Ивана не видела.
        - Ну, хорошо,  - проговорил Евгений Сергеевич,  - сейчас возьмите лист бумаги и напишите объяснение - все то, что только что Вы рассказали.
        Толмачева закурила еще одну сигарету и уткнулась в написание объяснения, а Вольский, пригласив понятых - соседей из квартиры напротив, стал составлять протокол изъятия кулона.
        Через полчаса, когда необходимые документы были оформлены, они прошли в коридор и стали одеваться.
        - А где сейчас может быть Иван?  - неожиданно спросил Кудрин.
        Дина Николаевна, немного помявшись, нехотя проговорила, что участковый инспектор тогда в пункте милиции назвал в разговоре ту пришедшую в кафе девицу «Пышкой».
        - Может быть, этот факт как-то поможет найти этого козла,  - со злобой в голосе произнесла Толмачева.
        - У Вас имеется телефон?  - спросил он у хозяйки квартиры.
        - А как же, я все-таки директор магазина,  - не без гордости ответила Дина Николаевна.
        Кудрин снял трубку телефона и позвонил в Сокольнический РУВД Воробьеву. Благо, тот оказался на месте и Евгений Сергеевич сказал, что минут через пятнадцать подъедет к нему. Кроме того, он попросил, чтобы Воробьев вновь пригласил к себе участкового инспектора для уточнения ряда вопросов.
        Через пятнадцать минут Евгений Сергеевич с помощником уже входили в здание РУВД. В кабинете Воробьева уже находился участковый инспектор Боков.
        - Что за молодая девица тогда заходила в кафе и ударила Бенина по щеке?  - спросил он у капитана.
        - Ну, я этого не видел,  - ответил Боков,  - но мои информаторы сказали, что это была некая Тонька Сыромятникова по кличке «Пышка». Эта девятнадцатилетняя особа - путана со стажем и липнет ко всем, у кого толстый кошелек. Мне даже странным показалось, что эта кукла в последнее время стала гулять с «Беней». Видимо у того деньги появились и не малые, так как «Пышка» себе на уме и размениваться не будет.
        - А почему у нее кличка такая?  - с улыбкой спросил Кудрин.
        Участковый инспектор, не спеша, явно подбирая нужные слова, чтобы не скатиться на ненормативный сленг, проговорил:  - Да она пышных форм особа с грудями четвертого размера и щеками как у хомяка и как только мужики клюют на такое безобразие…
        - А где она проживает?  - спросил Вольский.
        - Здесь недалеко,  - ответил капитан,  - на Сокольнической улице 38 в квартире на первом этаже. Отец сидит в тюрьме, а мать - гулящая, живет где-то у хахаля, вот и собираются в квартире шалманы: пьянки, драки, разбитые окна и так почти ежедневно. Я уже сколько раз предупреждал ее, что оформлю по мелкому хулиганству, так она на мои предостережения не реагирует, а соседи боятся писать на нее заявление.
        - Значит «Беня» с ней тусуется?  - переспросил Кудрин.
        - Ну а где же ему быть, он в последние дни гуляет с ней, да и сегодня вечером наверняка будет у нее,  - ответил капитан,  - я так понимаю, что он и ночует у «Пышки».
        - Ну что мужики, надо брать сегодня «Беню» как соучастника ограбления квартиры,  - неожиданно проговорил Евгений Сергеевич.
        - Я думаю, что брать надо где-то после девяти вечера, когда этот шалман будет уже под градусом,  - проговорил участковый инспектор.
        - Так и решим,  - сказал Кудрин,  - ровно в девять вечера встречаемся здесь, а потом выдвинемся на Сокольническую улицу.
        Все утвердительно кивнули головами и вышли из кабинета Воробьева. До обозначенного времени было еще полтора часа и, Евгений Сергеевич вышел на улицу, а Вольский остался в здании проговорить с Боковым детали предстоящей операции.
        Кудрин зашел в стоящее напротив небольшое кафе и заказал себе чашку кофе и два пирожка с мясом. Пирожки он любил с детства и особенно те, которые ему пекла бабушка.
        В кафе было уютно и тепло и он, закурив сигарету, сел за столик и мысли появились сами по себе.
        - Все что вокруг меня происходит,  - размышлял он,  - клубок людей рядом, какие-то вещи, вражда и любовь когда-то закончится вместе со мной. В чем же состоит смысл моей жизни? С момента появления на земле первого человека эта проблема остается нерешенной. Для чего мы рождаемся, растем, стареем и умираем; вот я, например, родился, воспитывался родителями и школой. Что-то в голову они вложили, но когда вырос и стал познавать мир, в голове появились размышления о поиске своего места в этом огромном мире. В институте учили тому, что самое важное в человеке кроме характера это его поступки и конкретные дела. А все что мы делаем, так это воплощаем в жизнь свои мечты и я должен быть счастлив от того, что раскрываю преступления и нахожу преступников. Вот как! И в древней Греции Аристотель тоже говорил, что смысл жизнедеятельности человека состоит в поиске счастья, состоящего ко всему прочему из познания мира.
        - Можно к этому еще добавить,  - продолжал мысленно философствовать Кудрин, отхлебнув горячий кофе,  - что мир можно постоянно познавать, вплоть до смерти, а счастья не найти. Видимо есть и еще более конкретные составляющие смысла жизни - рождение потомства и воспитание детей. А что касается деятельности человека, то скорее это можно отнести не к смыслу жизни, а к потребности найти себя в этом мире и достигнуть поставленные цели. Каждый решает сам, чему он посвятит свою жизнь и у кого-то это получится лучше, а у кого-то хуже, но, все равно, добиваясь своей цели в жизни, можно быть счастливым. Вот мой интерес сейчас - найти этот ящик золотых слитков и если найду, буду счастлив тем, что цель достигнута. А каждое успешное раскрытие преступлений - это та самая конкретная цель, к которой я стремлюсь!
        Зашедший в кафе посетитель прервал философские размышления Кудрина и вернул его мысли в конкретику.
        - Так,  - подумал он,  - по логике вещей получается, что «Беня» и есть тот Вадик, который старательно обхаживал дочку Борисова и навел «Фому» на его квартиру. Вполне может быть, что Валя что-то и наговорила Бенину об имеющихся в сейфе отца ценных вещах. Да это и понятно, отец - заслуженный человек, ездит за рубеж и катается на своей «Волге», к тому же Валя один раз приглашала Бенина к себе домой, его же видел Борисов.
        - Вот как бывает,  - продолжал мыслить он,  - сидел Бенин в одной колонии с «Фомой», там он и приглянулся старому вору, да и освободились он почти одновременно. Видимо «Фома» почувствовал, что этот симпатичный молодой человек с красивым лицом может быстро войти в доверие к неопытным девушкам и богатым женщинам. А дальше - дело в технике! Шустрый Бенин как нельзя лучше подходил на роль подельника Фомина, так как он сам был уже достаточно старым, но открыть двери квартир или сейфов для него - легкая прогулка.
        - Получается так,  - размышлял Евгений Сергеевич,  - что Бенин должен знать, в каких квартирах еще кроме Борисова побывал «Фома». А если так, скорее всего он знает, из какой квартиры Фомин украл золотой слиток.
        Так в размышлениях быстро прошло время и Кудрин, расплатившись с официанткой, покинул уютное кафе и вышел на улицу. Ежась от ветра, он поднял воротник плаща и быстро пошел к зданию РУВД.
        Уже через полчаса на двух машинах они подъехали к дому, где проживала «Пышка». Остановившись у облезлой пятиэтажки, первым вышел из милицейского газика участковый инспектор, а за ним Воробьев. Кудрин со своим подчиненным подошел к ним и все вместе они присели на лавочку, стоящую у огромного куста шиповника. Раскинувший свои ветки шиповник заслонял их от дома, да и сгустившиеся сумерки надежно прятали приехавших.
        Через полчаса к дому подошли трое парней и девушка, которые были явно навеселе и громко разговаривали.
        - А вот и они,  - тихо сказал участковый инспектор,  - крайний слева это и есть «Беня», а рядом с долговязым парнем - «Пышка».
        Компания подошла к подъезду и села на лавочку напротив ярко горящей лампочки, одиноко торчащей в верхнем проеме подъезда.
        - Ну что же, надо брать «Беню»,  - тихо проговорил Кудрин,  - мы с Ромой пойдем к ним.
        - Ну а мы с капитаном, на всякий случай, пройдем за кустарником к тыльной стороне дома, а если «Беня» попробует бежать, то путь отхода один - за дом,  - проговорил Воробьев.
        Евгений Сергеевич и Вольский вышли из кустов и направились к лавочке, где восседали молодые люди и громко разговаривали, сочетая свою речь с грубым матом.
        - Чего ругаетесь, пацаны?  - громко спросил Кудрин.
        - Шел бы ты отсюда дядя,  - прошамкал долговязый и, достав из кармана куртки кастет, надел его на правую руку.
        - Я работник милиции, ведите себя по-человечески,  - проговорил Евгений Сергеевич.
        - Да пошел ты…  - громко сказал долговязый, встал с лавочки и замахнулся на Кудрина.
        В этот момент «Беня», как заправский кенгуру, прыгнул в сторону кустов сирени и побежал за дом.
        - Руки вверх гады, сидеть и не вставать, а то всех перестреляю к чертовой матери!  - вдруг крикнул Вольский и достал для пущей убедительности пистолет.
        Долговязый сжался и плюхнулся на лавочку, задев ногой толстое бедро девчонки. Боковым зрением Кудрин увидел, что к лавочке подходят Воробьев и капитан, а между ними в наручниках плетется «Беня».
        - Ну что, Сыромятникова, говорил же тебе, что доиграешься со своим шалманом,  - проговорил Боков.
        - А я ничего, выпить уже нельзя - залепетала она.
        - Так, этих в управление,  - сказал Воробьев, показывая на двух пацанов и девчонку.
        - Ну а Бенина мы повезем на Петровку,  - проговорил Кудрин.
        - За что сразу на Петровку,  - сделав удивленные глаза, завопил «Беня».
        - Там все тебе объясним,  - сказал Вольский и подтолкнул его к машине.
        Через час они уже вводили Бенина в кабинет для допросов, расположенный у дежурной части. Кудрин поднялся к себе в кабинет, вынул из сейфа сумку, переданную матерью Бенина, и снова спустился на первый этаж в комнату для допросов.
        Ну что, Иван Бенин, или правильнее будет Вадим Иванов?  - начал беседу он с вопроса.
        Бенин сидел молча и взгляд его был устремлен куда-то на пол.
        - Молчать будешь или расскажешь нам о своих подвигах,  - проговорил Кудрин.
        - А что говорить, я ничего не знаю,  - ответил он.
        - А что ты можешь сказать по поводу этих вещей?  - спросил Евгений Сергеевич и положил на стол зеленую спортивную сумку.
        - Не моя сумка,  - пробурчал «Беня»,  - не докажете…
        - А мы и доказывать ничего не собираемся,  - проговорил Вольский,  - там на ней твои отпечатки пальцев все за тебя доказали. А сумку эту мать твоя нам отдала и сказала, что несколько дней назад ты принес ее и бросил под ее кровать.
        - А вот и кулон «Камея», который ты подарил Толмачевой в кафе,  - сказал Кудрин, доставая из кармана кулон.
        - Да и «Фома» дал на тебя показания, что он лишь сейф открывал, а организовывал все лично ты,  - добавил Вольский.
        Бенин еще больше нагнул голову вниз и продолжал молчать.
        - Ты знаешь Иван,  - примирительно проговорил Евгений Сергеевич,  - исходя из всего сказанного, ты получишь лет десять колонии, не меньше. Пожалей свою мать, ведь она болеет и может тебя не дождаться.
        В этот момент «Беня» поднял голову и на его глазах брызнули слезы.
        - Если все расскажешь как на духу,  - продолжал Кудрин,  - оформлю тебе явку с повинной.
        Но Бенин снова отвернулся и, стало ясно, что продолжать беседу сегодня было бесполезно.
        - Подумай Ваня крепко, я тебе все сказал,  - проговорил Кудрин и попросил Вольского увести Бенина в дежурную часть, а заодно оформить документы на его задержание.
        Евгений Сергеевич сложил все вещи обратно в сумку и не спеша отправился в свой кабинет.
        - Женечка, приветик,  - услышал Кудрин тонкий женский голос, выходя из лифта на своем этаже.
        Прямо перед ним с кипой бумаг стояла старая его приятельница старший следователь Ольга Колганова. Она была несколько раз замужем и каждый раз после развода говорила, что сама бросала этих никчемных мужиков. При каждой их встрече она по-особенному улыбалась Кудрину и, он догадывался, что она неровно дышала к нему. В памяти вдруг возник случай в командировке лет пять тому назад, когда несколько управлений направили на несколько дней в Ленинград на повышение квалификации. Они жили в одной гостинице и вечером Ольга, глотнув спиртного, зашла в номер, где жил Кудрин и стала делать прозрачные намеки на продолжение вечера. Хорошо, что его ребята подошли и общими усилиями, удалось ее выпроводить в свой номер.
        Он не питал к Ольге каких-то особенных чувств, поэтому при встречах с ней лишь отшучивался и не давал ей возможности подойти к себе на более «близкое» расстояние.
        - Спешу засвидетельствовать к Вам искреннее уважение,  - распевно произнес Кудрин.
        - Что не заходишь к нам, ведь в одном здании работаем?  - проговорила Колганова.
        - Да некогда, Оленька, работы по горло,  - сказал Евгений Сергеевич.
        - А когда-то заходил и анекдоты смешные рассказывал,  - не унималась она.
        - Клянусь тебе, что на днях обязательно зайду и расскажу самый свежий анекдот из моей книжечки,  - задорно проговорил Кудрин.
        - Ну, пока Женечка, буду ждать,  - ответила Колганова и пошагала в противоположную сторону коридора.
        Было уже поздно и Евгений Сергеевич, положив сумку в сейф, направился к выходу из здания.
        На следующий день после оперативного совещания Кудрин пришел в свой кабинет и не успел даже разложить на столе бумаги, как позвонил дежурный и сказал, что Бенин просится на допрос.
        Через двадцать минут он уже был в кабинете и давал показания.
        - С «Фомой» мы сидели в Пензенской колонии и освободились почти одновременно,  - начал он,  - я стал промышлять в парке «Сокольники» и был под «Седым». Денег тот платил мало, а «работать» по сумкам и кошелькам заставлял целый день. И как-то однажды встретил в парке «Фому», который и предложил работать с ним по квартирам. Я должен был найти состоятельных людей, узнать о них как можно больше информации, а дальше «Фома» сделает все сам.
        - И сколько квартир Вы с ним обчистили за это время?  - спросил Кудрин.
        - Да всего две,  - ответил Бенин,  - первую месяца три назад у банщика с Даниловских бань. Я тогда за ним почти месяц ходил и видел, как он в бане загребает денег у посетителей. Да и автомашина «Москвич» есть не у каждого простого человека. А по понедельникам, в выходной день, он ездил к своей любовнице на Плющиху и возвращался домой за полночь.
        - В один из таких понедельников мы и «взяли» квартиру банщика; я стоял на «стреме», а «Фома» сам орудовал в ней. Он вынес из этой квартиры целый пакет каких-то вещей и мы пошли к нему домой. Там «Фома» мне дал кучу денег, которых в таком количестве у меня никогда не было, а все остальное взял себе.
        - А не было ли среди вещей золотого слитка?  - спросил Кудрин.
        - Да видел я что-то вроде куска золота, когда «Фома» заворачивал его в тряпку,  - ответил Бенин,  - он его сразу же в свой карман положил и велел об этом никому не говорить.
        - А вторая квартира была на Ленинском проспекте, «взяли» мы ее почти неделю назад,  - проговорил «Беня»,  - там словоохотливая девчонка, с которой познакомился на танцах, подробно рассказала мне о ценностях, которые хранятся в сейфе отца. Я однажды даже был у нее дома и случайно встретился с ее отцом, который куда-то спешил; это никак не входило в мои планы, но я «Фоме» ничего не сказал об этом.
        - Когда девчонка с отцом уехали к родственникам на несколько дней,  - продолжал Бенин,  - мы и пошли в нее. «Фома» легко открыл дверь квартиры, но с сейфом возился долго. Открыв его, «Фома» отдал мне деньги, которые были завернуты в целлофановый пакет и кулон «Камея», а остальное все разложил по своим карманам. Я также взял позолоченный портсигар, лежащий на письменном столе и приемник «Сони». Вот практически и все, что хотел сказать…
        - А какой адресок у банщика?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Живет он на Мытной улице дом 56, строение 4 в пятой квартире,  - проговорил «Беня»,  - я хорошо запомнил этот адрес, ведь не раз ходил следом за ним.
        - Ну что же Иван,  - проговорил Кудрин,  - если не соврал, то я, как и обещал, оформлю тебе явку с повинной, а ты сейчас пройдешь в кабинет моего сотрудника и Вы документально оформите все то, что ты сказал.
        Когда Бенина увели, Евгений Сергеевич вызвал к себе своего сотрудника Сергея Васильева и попросил его срочно сделать оперативную установку на человека, проживающего по адресу, указанному Бениным.
        Часа через три Васильев положил на стол начальника справку-установку на Михеева Петра Павловича, 1930 года рождения, уроженца Москвы. Из справки было видно, что он фронтовик, дважды был ранен, не судим и работает действительно банщиком в Даниловских банях.
        - Надо срочно встретиться с этим Михеевым,  - подумал Кудрин.
        Через двадцать минут они с Вольским уже мчались на дежурной машине в сторону Даниловских бань. Приехав туда, они Михеева не нашли и как им сказали в администрации - он сегодня отпросился пораньше домой.
        - Ну что же, поехали к нему на квартиру, благо Мытная улица рядом,  - проговорил Кудрин.
        Подъезжая к его дому, они увидели толпящихся людей, милицейский «Москвич», стоящий у подъезда и отъезжающую «Скорую помощь».
        Евгений Сергеевич буквально выскочил из машины и подошел к капитану милиции, стоящему у подъезда. Предъявив свое удостоверение личности, он спросил у капитана о том, что здесь произошло.
        - Да вот полчаса назад в мужика стреляли в арке этого дома,  - ответил он.
        - А как фамилия мужика?  - спросил Кудрин.
        - Михеев из пятой квартиры,  - ответил капитан.
        - Убит, ранен, куда отвезли?  - резко перебил его Кудрин.
        - Да не знаю, когда «Скорая» забирала, жив был еще, хотя два ранения в грудь - это серьезно,  - проговорил капитан,  - а отвезли его в первую городскую больницу.
        - А кто в него стрелял?  - спросил стоящий рядом Вольский.
        - Никто не видел стрелявшего, только слышали два выстрела, а когда люди подбежали к пострадавшему, он был уже без сознания,  - проговорил капитан.
        - Ну что же, спасибо,  - поблагодарил его Кудрин; они с Вольским медленно пошли в сторону ожидавшей их автомашины.
        - Рома, как только доберемся до работы, свяжись с больницей и узнай состояние Михеева - проговорил растерянно Евгений Сергеевич.
        По приезду на работу Евгений Сергеевич зашел в свой кабинет и присел в кресло. Он был немного обескуражен случившимся и никак не мог собрать в кулак все свои мысли, рывком ослабив узел галстука, он откинулся на спинку кресла.
        - Ну, если кто-то стрелял в него, значит, на то была причина,  - подумал Кудрин,  - ведь просто так в людей не стреляют; а если Михеев не выживет, то все уйдет вместе с ним. Нет, надо взять себя в руки и думать, а что если он каким-то образом был связан с сопровождением того груза из Наро-Фоминска в начале войны?
        Мысли приходили одна за другой и, через какое-то время, наступило мозговое затишье. Кудрин вытянул под столом ноги и постарался расслабиться. Стало спокойно: потерял четкие ориентиры стоящий в углу кабинета книжный шкаф, стулья куда-то расступились, а висящая на стене картинка с изображением Красной площади расплылась в красивую мозаику.
        Состояние спокойствия снизошло на Евгения Сергеевича с легкой долей грусти, вызванной тупиком в решении поставленной задачи и наслоением на это дождливой переменчивой погоды.
        Его мысли прервал приход Вольского.
        - Евгений Сергеевич, в настоящее время еще идет операция, Михеев пока жив по сообщению из больницы,  - сообщил он.
        - Это радует, будем надеяться на лучшее,  - проговорил Кудрин.
        - Кроме того, я тут связался с городским военкоматом и принес Вам дополнительную информацию о Михееве,  - сказал Вольский и положил на стол начальника листок бумаги, исписанный ровным каллиграфическим подчерком.
        Кудрин разрешил своему сотруднику присесть на стул, а сам стал внимательно читать принесенную справку.
        - Ага, вот оно что!  - воскликнул он,  - Михеев в 1941 году служил во взводе военной комендатуры и если логически рассуждать, то он теоретически мог попасть в группу, сопровождавших тот груз.
        - Мог и в самом деле попасть в ту группу, ведь все остальные были на передовой,  - сказал Вольский.
        - Да,  - задумчиво проговорил Кудрин и снова, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
        - Опять сегодня ненастная погода,  - вдруг проговорил Вольский, резко меняя тему разговора,  - дождь льет как из ведра, что-то погода нынче разгневалась и выкрутасы всякие нам показывает.
        - Погода шепчет, выпить надо,  - с улыбкой сказал Кудрин и мысли о погоде и природе в целом расшевелились в его голове и понеслось…
        - Со времен зари человечества, почтеннейший Роман Александрович,  - отношение его к природе было неоднозначным. Еще в каменном веке люди пытались понять природу погодных явлений, молния и гром вгоняли в них страх. Потом наблюдением за погодными катаклизмами занялись разные колдуны и шаманы; они стали трактовать эти явления в свою пользу, извлекая даже выгоду для себя. А с развитием цивилизации, Рома,  - продолжал Кудрин,  - место колдунов заняли ученые, но их выводы о законах природы были весьма спорными. И какое-то время было затишье; никто ничего не писал в прессе, было даже не принято, открыто рассуждать о природных явлениях, все исследования засекречивались. А сейчас разворот - на девяносто градусов; об аномалиях природы запестрели все газеты и даже телевидение. Я вот вчера прочитал в одной газете, что в этом месяце после интенсивных дождей на Землю может упасть метеорит, способный убить все живое. Глупость конечно, как можно увязывать дожди с полетом метеорита, но пишут же такое в газетах и придумывают разные небылицы для популяризации того или иного издания.
        - Что-то отвлекся я Рома,  - давай по делу,  - сказал строго Кудрин и внимательно посмотрел на Вольского.
        - Евгений Сергеевич,  - проговорил Роман,  - взвод военной прокуратуры свои специфические задачи выполнял, немцы ведь к ноябрю 1941 года вплотную к Москве подошли. Я вот и думаю, а надо ли было отправлять этих людей в Наро-Фоминск из Москвы для сопровождения груза?
        - В твоих словах есть резон,  - задумчиво сказал Кудрин,  - но если учитывать этот факт, то необходимо сказать и о суматохе, царившей в столице. Знакомые фронтовики мне об этом рассказывали, когда порой отдавались прямо противоположные команды, выполнять которых было сложно, а порой и невозможно.
        - В тот период, когда Москва оказалась на волосок от гибели,  - продолжал говорить Евгений Сергеевич,  - а немецкие войска приближались к Наро-Фоминску, кто-то возможно и отдал приказ о выделении красноармейцев из этого подразделения для доставки и охраны груза.
        А Михеев мог попасть в число сопровождавших груз, но это только предположение, важно сейчас, чтобы он остался в живых.
        Кудрин попросил Романа вновь связаться с больницей и узнать состояние Михеева. Через десять минут Вольский зашел в кабинет и сказал, что операция прошла успешно и завтра можно будет с ним поговорить.
        - Очень хорошо,  - ответил Евгений Сергеевич,  - завтра с утра и поеду.
        Кочеткова в управлении не было, а дежурный сказал, что он будет сегодня очень поздно, поэтому Кудрин решил доложить ему о произошедшем с Михеевым завтра с утра.
        На следующий день после оперативного совещания Евгений Сергеевич подробно доложил полковнику обо всем, что произошло накануне и, выехал в больницу, где находился Михеев.
        Войдя в больницу, он вначале отправился к врачу, оперировавшему раненого.
        - Ему исключительно повезло,  - проговорил хирург,  - одна пуля прошла на вылет через плечо и не задела жизненно важные органы. А вот другая - могла бы и убить Михеева, если бы не спасший его портсигар.
        С этими словами он достал из кармана серебряный портсигар, в центре которого виднелась дырка. Открыв портсигар, врач показал на пулю, застрявшую на его тыльной стороне. Аккуратно вынув ее, он сказал:  - Если мне память не изменяет, то это пуля от немецкого «Вальтера» и протянул портсигар Кудрину.
        - Кстати, должен сказать, что это его не первое ранение в грудь,  - продолжал врач,  - следы от двух пуль я обнаружил у него на груди, причем оба в область сердца. Счастливчик какой-то!
        - А сейчас можно к нему зайти?  - спросил Вольский.
        - Можно, только не очень долго и оденьте, пожалуйста, халат,  - проговорил врач.
        Одев халат он вошел в палату; в ней стояли две пустые кровати, а на третьей лежал человек накрытый одеялом и смотрел на вошедшего маленькими немигающими глазами. По всему было видно, что ему было уже лучше, но какая-то напряженность сквозила в его взгляде. Во внешности лежащего ничего не было привлекательного: темно-русые волосы, искривленный нос и выпуклый большой рот. Под одеялом можно было определить широкие плечи и мощные руки. Практически единственное, что выделяло его лицо, так это глубокий шрам, рассекавший левую щеку.
        - Здравствуйте Павел Петрович,  - проговорил Кудрин,  - я подполковник милиции Кудрин, как Вы себя чувствуете?
        - Да уже гораздо лучше, чем вчера,  - ответил Михеев.
        - Что с Вами произошло, кто стрелял?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Да не знаю,  - тихо проговорил он,  - шел вчера домой с работы и в арке увидел мужика в темной куртке и шапочке на голове. Когда я подошел ближе к нему, он выхватил пистолет и два раза стрельнул в меня. Я упал и больше ничего не помню, а стрелявшего в меня мужика раньше не видел. Да я особо и внимания на него не обратил, был занят своими мыслями.
        - А на это что Вы скажете?  - проговорил Кудрин, доставая из кармана золотой слиток.
        - А что я должен Вам сказать?  - вопросом на вопрос ответил Михеев.
        - Павел Петрович, я уверен на сто процентов, что этот слиток лежал у Вас дома,  - проговорил Евгений Сергеевич.
        - А что, там мои отпечатки сохранились?  - с иронией проговорил он.
        - Послушайте Михеев, Вы же взрослый человек и должны понять, что я не просто так проведать пришел, у меня есть все основания так утверждать,  - с раздражением ответил Кудрин.
        - Ну ладно, где Вы его отыскали, у меня его украли месяца три назад,  - устало проговорил он.
        - Вот я и хочу узнать, откуда у Вас этот слиток?  - проговорил Евгений Сергеевич.
        - Я все расскажу,  - ответил Михеев,  - меня призвали в армию в 1940 году и я оказался на службе в комендантском взводе военной прокуратуры Москвы, где и встретил войну. В ноябре 1941 года, когда немцы подошли к Москве на близкое расстояние, меня вызвали к начальству и приказали в составе группы нашего взвода из шести человек поехать за каким-то грузом в Наро-Фоминск. Этот груз надо было доставить в Москву. На следующий день мы, во главе с лейтенантом Мироном Обидайло, погрузились в грузовик накрытый тентом и поехали.
        - Этого лейтенанта я хорошо знал,  - продолжал Михеев,  - он также служил в нашем взводе. Родом был из Львова, хохол во всех поколениях и очень отвратительный тип; рьяный служака, кто ниже его по званию - унижал, заставлял по несколько раз чистить туалет. В общем, ребята его не любили, да и он в свою очередь отвечал им такой же взаимностью.
        Мы благополучно доехали до Наро-Фоминска, погрузили в машину ящики и отправились обратно в Москву. Отъехав несколько километров, я услышал рев моторов самолета и свист пуль прошивших весь кузов грузовика. А потом вдруг взрыв и меня вынесло взрывной волной через борт в канаву, которая была у самой дороги. Очнувшись, я увидел ящики, валяющиеся на дороге, а машина горит ярким пламенем. Когда выбрался из канавы и осмотрелся, то понял, что бог меня уберег - ни одной царапины. А по обе стороны дороги лежали тела моих убитых товарищей. Я встал, пошел вдоль горящего грузовика и столкнулся лоб в лоб с лейтенантом Обидайло, у которого из щеки текла кровь. Он посмотрел на меня, затем подвел к лежащему на дороге небольшому ящику и приказал:  - Собери все обратно в ящик, а я, пойду и посмотрю на остальные.
        - Вот тогда я впервые в жизни и увидел,  - тихим голосом проговорил Михеев,  - настоящие золотые слитки, валявшиеся рядом с ящиком. Как смог я собрал их в ящик, но один слиток никак не помещался в него. Тогда я положил его в карман галифе, а ящик закрыл на защелку.
        Потом пришел лейтенант и сказал, что его надо отсюда унести и, мы взяли ящик за ручки, которые были у него сбоку и понесли вдоль дороги. Через какое-то время справа показался населенный пункт и мы, свернув с дороги, пошли в его направлении. Подходя к первому дому, я увидел на дороге лежащий сломанный указатель, на котором красовалась надпись «Село Корнеево». В селе никого не было, видимо жители его покинули в связи с наступлением немцев. Мы прошли вглубь села и оказались у старой церкви, двери которой были раскрыты, а у входа разлетались в разные стороны какие-то бумаги. Как сказал лейтенант, в ней видимо был склад, так как у дверей стояли пустые ящики, а внутри какие-то кастрюли и ведра. Вокруг церкви никого не было, а справа от нее одиноко стояли две могилы с деревянными крестами каких-то церковных деятелей прошлого.
        - Лейтенант зашел в церковь,  - продолжал свой рассказ Михеев,  - а я, поддавшись неожиданно охватившей меня тревогой, решил спрятать золотой слиток, лежащий в кармане. Я подошел к бетонной опоре, которая была основанием фасада церкви, и разрыл руками землю. Слиток завернул в носовой платок и, положив его в вырытую ямку, быстро закопал, а через некоторое время подошел лейтенант и сказал, что внутри церкви все перевернуто и кругом один беспорядок. Потом подошел ко мне, заглянул мне в глаза и отошел немного в сторону.
        - Теперь ты мне не нужен,  - сказал Обидайло и, вынув пистолет, стрельнул мне прямо в грудь.
        Очнулся я в госпитале и как потом мне сказали врачи, что две пули прошли навылет в сантиметре от сердца, не задев его. А нашел меня лежащим у дверей церкви водитель машины, приехавшей последним рейсом за каким-то грузом и доставил меня полуживого в госпиталь.
        Михеев замолчал и повернул голову в сторону; было видно, как показавшаяся слеза медленно покатила по изуродованной щеке.
        - Я этого гада Мирона на всю жизнь запомнил,  - тихо проговорил Михеев,  - каждую частичку его бледного лица и колких серых глаз.
        - А что было дальше?  - не удержался Кудрин.
        - В начале 1942 года меня выписали из госпиталя,  - продолжал Михеев,  - и направили на фронт в полковую артиллерию. С ней я прошел до Праги, где был ранен и снова госпиталь. Ну, а тут и война закончилась, я поехал с фронта домой в Москву. Отец погиб еще в 1941 году, а мать была очень рада, что я живым вернулся с войны. Она и устроила меня в кочегарке в Даниловских банях, где сама долгое время работала уборщицей. Истопником я проработал несколько лет, пока не познакомился с банщиком Фомичевым, который работал, наверное, с основания этих бань. Он был уже очень старый, но дело свое знал хорошо и, люди шли в баню именно на «Фомича». Со временем он стал показывать мне приемы банного ремесла и уже через год я стал даже его подменять. А когда Фомичев вышел на пенсию, меня и оформили банщиком. А про тот золотой слиток практически забыл, но однажды лет десять назад, я был на даче у одного знакомого под Наро-Фоминском. Когда возвращался на машине домой, то увидел на шоссе указатель «Корнеево». Не хотелось мне вспоминать о случившемся в далеком 1941 году, но любопытство победило и, я заехал в село. Было
достаточно поздно и на улице никого не было. Подъехав к старой церкви, я с удивлением отметил для себя, что практически ничего не изменилось. Также за церковью стоял пролесок, а справа от нее находились те же две могилы с крестами. Единственное отличие было, что ее отремонтировали и, судя по виду, там уже проходили церковные мероприятия. Я подошел к бетонной опоре и разрыл землю у ее основания. Слиток находился на том же месте, где я его спрятал много лет назад.
        А когда приехал домой, то слиток положил в небольшой сейф, стоящий у меня в кухонной стенке. Три месяца назад его у меня и похитили вместе с золотой печаткой, серебряными запонками и двумя золотыми кольцами моей покойной матери.
        - Так вот позавчера,  - продолжал Михеев,  - в конце рабочего дня я увидел сидящим на лавке мужика с ампутированной правой рукой, который разговаривал с широкоплечим человеком, исколотым татуировками. Я пригляделся и узнал в безруком Мирона Обидайло. Он поправился и отпустил усы, но я бы его узнал из тысячи людей. Они сидели на лавке рядом с моей маленькой комнаткой, в которой лежали новые веники и чистые простыни. Окошко комнатки как всегда было открыто и мне сквозь шум воды удалось услышать некоторые фразы их разговора. Мирон говорил, что приехал на неделю в Москву и нужно будет срочно решить какой-то вопрос, так как осталось ему пребывать в Москве всего три дня. Мужик стал возражать Мирону, но потом смиренно затих. Больше я ничего не слышал, так как они ушли в душевой зал. Я решил проследить за ними и быстро собравшись, стал поджидать их у выхода из бани. Через некоторое время они вышли и сели в троллейбус, я тоже успел в него заскочить и мы поехали в центр Москвы. Выйдя из троллейбуса, я минут двадцать шел за ними, пока они не подошли к гостинице «Националь». Они зашли в холл гостиницы, а я
осторожно последовал за ними и сел в стоящее рядом со стойкой администратора кресло. Дежурный администратор подал Мирону ключ и вежливо сказал:  - Пожалуйста, герр Шмидке. Когда они уехали на лифте, я какое-то время сидел обескураженный услышанным, пока меня не окликнули:  - Петрович, какими судьбами?.. Я развернулся и увидел своего клиента, который часто парился у меня. Это был охранник гостиницы и на мой вопрос о Шмидке, он утвердительно кивнул головой и подошел к администратору. Через пару минут он снова подошел ко мне и сказал, что это прилетевший два дня назад турист - гражданин ФРГ Вальтер Шмидке и пробудет он в гостинице еще три дня. Тогда я подумал, каким образом Обидайло заделался гражданином ФРГ и стал Шмидке? Поблагодарив охранника, я уже было собрался выходить из гостиницы, как в этот момент из дверей лифта вышел Обидайло со своим спутником. Проходя мимо меня, он вдруг остановился и внимательно посмотрел своим колючим взглядом прямо мне в глаза и, ничего не сказав, прошел дальше в холл гостиницы. Стало понятно, что он тоже узнал меня и я, нахлобучив на глаза фуражку, быстро вышел из
гостиницы.
        - А сегодня, пораньше закончив работу, я приехал домой,  - тихим голосом проговорил Михеев,  - и когда зашел в арку, увидел прямо перед собой широкоплечего мужика в темной куртке и черной шапочке. Он, ничего не сказав, вытащил пистолет и стрельнул в меня несколько раз. И вот я снова в больнице, где в очередной раз меня заштопали и я опять был на волосок от гибели.
        - Так значит у Обидайло осталось в запасе только два дня,  - проговорил Кудрин,  - и если он завтра улетает, то значит именно сегодня вечером и приедет в Корнеево, где когда-то спрятал ящик с золотыми слитками.
        - Скорее всего, что именно так,  - утвердительно сказал Михеев.
        - Ну, хорошо, мы с Вами еще встретимся и подробно обо всем поговорим, а сейчас мне надо идти,  - проговорил Евгений Сергеевич и, попрощавшись с Михеевым, вышел на улицу.
        Машина быстро доставила его на работу и уже через полчаса, он докладывал Кочеткову о встрече с Михеевым.
        - Время в обрез,  - сказал полковник,  - бери с собой пару своих ребят и поезжайте в село Корнеево, а я созвонюсь с подмосковным Главком, и туда подтянутся местные оперативники. Составьте детальный план операции и действуйте аккуратно, преступники могут быть вооружены.
        Кудрин взял с собой Вольского и Васильева, они сели в дежурную «Волгу» и быстро помчались по городу в сторону кольцевой автодороги.
        Через полтора часа они въехали в село Корнеево. Оно было небольшое, а прямо с трассы виднелась церковь, купол которой блестел от яркой позолоты. Напротив церкви стояла старая изба с заколоченными крестом деревяшками окнами, слева виднелся березовый пролесок, а справа - две могилы с деревянными крестами.
        Выйдя из машины, они увидели троих молодых людей, стоявших недалеко от церкви.
        - Капитан Поспелов,  - представился один из них, показывая свое удостоверение личности,  - мы из местного РОВД направлены в помощь Вам. Представившись друг другу, они присели на лавочку, стоявшую в березовом пролеске. Кудрин рассказал о цели приезда в это село и в целом немного поведал о ходе расследовании по делу, после чего они стали обсуждать детали предстоящей операции. Дежурную машину Евгений Сергеевич попросил поставить на окраине села, чтобы не привлекать лишнего внимания. У церкви уже никого не было, только ветер свистел и задувал листву к двум одиноко стоящим могилам.
        Поспелов вынул из своей сумки два фонарика и любезно предложил их приехавшим коллегам.
        - Уже через полчаса будет темно и они пригодятся,  - сказал он.
        Поблагодарив капитана, Евгений Сергеевич и Вольский аккуратно открыли скрипучую дверь, и зашли в стоящую напротив церкви избу; они устроились на лавке у окна, забитого деревяшками. Было неплохо видно в большие щели между ними, да и еще полная луна своим светом хорошо освещала, поэтому церковь стояла перед ними, как на ладони. А приехавшие оперативники направились в березовый пролесок, где было определено место их дислокации.
        Быстро стемнело, стало холодно и сыро, а еще часа через два они стали замерзать. Кудрин встал с лавки, сделал несколько упражнений руками и в этот момент послышался шум мотора. Они напряглись и внимательно уставились в прорези между деревяшками. Они увидели машину «Жигули», из которой вышел человек в светлой куртке, правый рукав которой был заправлен в карман. Следом за ним показался еще один широкоплечий человек, который держал в руке металлическую трубу.
        - Куда же они пойдут, где спрятан ящик?  - тихо проговорил Кудрин.
        Приехавшие убедились, что в церкви никого не было, и направились прямо к двум одиноким могилам, которые находились справа от входа.
        Безрукий подошел к одной из могил и показал рукой на небольшую мраморную плиту, лежавшую на одной из них. Широкоплечий поддел трубой плиту, но она не сдвигалась с места, тогда он расставил ноги, взялся за железку двумя руками, еще раз поддел плиту и, она стала сдвигаться в сторону. Безрукий встал на колени и стал что-то делать, что не было видно наблюдавшим, и послышался лязг железа.
        - А, а, а,  - закричал безрукий и единственной рукой стал бить ею о землю.
        В этот момент, как и было условлено, все вышли из своих укрытий и направились к могиле.
        - Руки в гору!  - скомандовал Кудрин,  - мы работники милиции и Вы окружены.
        Безрукий рыдал и не обращал на эту команду никакого внимания, а широкоплечий отойдя в сторону, поднял руки вверх.
        Когда они подошли к могиле, то увидели на месте мраморной плиты ямку, в которой находился ржавый металлический ящик. Его дверце было открыто, но внутри ничего не было: он был пустым.
        Кудрин не ожидал такого развития событий и был немного обескуражен увиденным. Оперативники быстро увели задержанных в свою машину, которая стояла также в конце села, а Кудрин с помощником, включив фонарики, стали внимательно осматривать развороченную могилу. Неожиданно луч фонаря высветил небольшой квадратный предмет синего цвета - это была необычная квадратная маленькая пуговица. Евгений Сергеевич поднял ее и машинально положил в карман пиджака. Он и сам не понял, зачем поднял ее, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что именно так надо сделать. Они постояли у могилы еще несколько минут, затем с трудом при помощи железной трубы, брошенной широкоплечим мужчиной, задвинули мраморную плиту и направились к машине.
        Через полчаса все были уже в кабинете Поспелова в Наро-Фоминском РОВД и провели первый допрос Обидайло. Но он разговаривать отказался, сказав, что является гражданином ФРГ. После этого приехали сотрудники городского КГБ и увезли его к себе в управление.
        Вторым задержанным оказался некий Забелин, у которого при обыске и нашли пистолет «Вальтер». Он не стал упираться и начал детально все рассказывать.
        - В 1943 году под Орлом я попал в плен к немцам,  - не спеша проговорил Забелин,  - и чтобы сохранить себе жизнь, согласился сотрудничать с ними и попал в разведывательную школу под Брянском. Там и познакомился с Мироном Обидайло, который был инструктором по минному делу. Он учил нас, как правильно минировать различные объекты и различать типы мин при разминировании. Даже жалование немцы платили небольшое, а Мирон брал его у меня за то, что договаривался с немцами, чтобы меня какое-то время не забрасывали в тыл к партизанам. Ну а потом, советские войска перешли в наступление, а я, воспользовавшись суматохой, сумел убежать в лес. Школу разбомбили наши самолеты, так что я своим побегом спас себе жизнь. Бродил дня четыре и когда я весь оборванный и голодный встретил передовой отряд партизан, они поверили мне, что я выходил из окружения. Благо, что я от немцев хорошо знал, какие войска сражались с ними на этом участке фронта. Проверять особо они не стали, так как каждый день были стычки с немцами, и было не до меня. Так я стал сражаться у партизан и получил даже две медали «За отвагу», был ранен; там,
на белорусской земле и закончил войну. А Мирона больше я не видел с той поры как убежал из той школы. После войны работал на полиграфическом комбинате, а сейчас - наборщиком в типографии.
        - Так вот,  - продолжал он,  - три дня назад ко мне домой и явился тот самый Мирон Обидайло и попросил меня съездить в какую-то деревню за вещами. Он сказал, что сам не может их донести, так как нет одной руки. Я ему отказал, зная Мирона как хитрого и жадного человека, но он стал мне угрожать, что «настучит» на меня в КГБ и меня расстреляют как немецкого агента. Назначив на завтра на вечер встречу в Даниловских банях, он ушел. А на следующий день вечером, мы снова встретились в бане, и он мне сказал, что в начале войны спрятал ящик с золотыми слитками и что третью часть их он отдаст мне. И я согласился, подумал, что лучше деньги, чем позор. После бани мы пошли с ним в гостиницу «Националь» за деньгами, которые он обещал мне в качестве предоплаты. Я очень удивился, что он теперь гражданин ФРГ по фамилии Шмидке и приехал в Москву в качестве туриста. В холле гостиницы Мирон неожиданно увидел какого-то человека и очень испугался. Он велел мне пойти за ним следом и узнать его адрес. Утром следующего дня мы вновь встретились с Мироном в холле гостиницы, и я ему сказал, что это банщик Михеев из
Даниловских бань, а проживает он, согласно справки из адресного бюро, на Мытной улице дом 56. Мирон дал мне пистолет «Вальтер», большую сумму денег и приказал сегодня же убить его. Я отправился к его дому и стал ждать банщика, а через какое-то время увидел, как он заходит в арку. Подойдя к нему, я надел глубоко под самые глаза свою шапочку, вынул пистолет, два раза выстрелил в него и убежал. А через час я был уже у Мирона и сказал, что банщик мертв и тогда мы договорились, что завтра, то есть уже сегодня, мы поедем в какое-то село под Наро-Фоминск. Мирон попросил меня взять с собой железный ломик и фонарик. Ну, а дальше Вы все видели сами…
        - Хорошо, теперь под протокол Вы расскажете все это моим товарищам,  - сказал Кудрин и усталой походкой вышел из кабинета.
        В Москву они добрались к часу ночи, и водитель сначала отвез домой Васильева, затем Вольского, только потом подрулил к дому Евгения Сергеевича.
        Утром Кудрин после оперативного совещания доложил полковнику о произошедших событиях вчера вечером в селе Корнеево.
        - Неожиданная развязка,  - задумчиво произнес Кочетков,  - кто-то побывал на кладбище раньше…
        - У Обидайло вчера был нервный срыв от увиденного пустого ящика, по сути, он несколько десятилетий мечтал о своем золоте и вот - полный пшик,  - проговорил Кудрин.
        - А Михеев в это время был уже в больнице,  - сказал полковник,  - да и не знал он точного места, где Обидайло зарыл в 1941 году ящик, так как он помнил лишь то, что они поставили его у входа в церковь, а потом выстрел - и все.
        - Что-то здесь не так, крути не крути, а об этом ящике знали лишь два человека, причем только один - точное место его укрытия,  - проговорил Евгений Сергеевич.
        - Вот что, Женя, давай еще раз переговори с Михеевым, может какая мысль и придет в голову,  - задумчиво произнес Кочетков.
        Кудрин пришел к себе в кабинет с грустным настроением, он подошел к окну и увидел капли дождя на мокром стекле, которые постепенно собирались в целый ручеек. И дождливая погода, и неудача в поиске золотых слитков, создавали невеселое настроение, и подкрадывалось чувство наворачивающегося пессимизма. Он поежился, уселся в кресло и посмотрел на рамку с фотографией, которая стояла у него на столе - они, обнявшись с женой, стояли на пляже в Одессе.
        Ему сразу как то стало тепло, и вспомнилась жаркая Одесса, где они с женой в августе отдыхали в пансионате. Тогда сразу по приезду они окунулись в атмосферу героев одесских анекдотов; они гуляли по Дерибасовской, по Ришильевской, торговались на Привозе, катались на одесском трамвае, заходили в дворики старой Одессы. Одним словом наслаждались пляжем и необычно смешным одесским юмором. Ему вспомнилось объявление на пляже: «Уважаемые граждане отдыхающие! Помните, не все то, что плавает в море - наши трудящиеся». Или, когда они с женой были на Привозе, то увидели, что в мясной павильон вошла толстая женщина, груженная сумками и, остановилась у прилавка со свиной головой. Несколько минут она пристально смотрела на нее и громко произнесла:  - О, забыла мужу купить сигареты!
        Кудрин улыбался и вспоминал с удовольствием свой отдых на море, от этого становилось теплее и уже не казалось все таким мрачным. Но действительность берет свое и мысли опять закрутились вокруг ящика с пропавшими золотыми слитками.
        - Ну не могли же они просто так исчезнуть,  - мыслил он,  - значит, их раньше кто-то взял. Но кто? Михеев в больнице лежит раненный, если только инопланетяне за слитками пожаловали.
        Евгений Сергеевич отогнал нереальные мысли и уставился в потолок. Он увидел паутину, тянувшуюся с потолка к окну и маленького паучка.
        - Вот чертенок, плетет себе паутину и ждет, когда какая-нибудь букашка не попадет в нее,  - подумал он,  - а я кого жду, даже версий никаких; надо ехать к Михееву в больницу, хотя особого смысла в этом нет.
        С этими мыслями он позвонил Вольскому и пригласил его зайти в свой кабинет
        - Ну что ты думаешь, Рома про все это?  - спросил он у своего сотрудника, когда тот переступил порог кабинета.
        - Да что-то не складывается у меня,  - ответил тот, присаживаясь на стул.
        - Давай сначала,  - сказал Евгений Сергеевич,  - о ящике знали исключительно два человека, причем только Обидайло знал точное место его захоронения. Михеев этого знать не мог, так как лейтенант выстрелил в него тогда, когда ящик еще лежал перед входом в церковь.
        - А может Забелин, которому Обидайло поведал в бане о золотых слитках за день до этого, опустошил ящик?  - неуверенно проговорил Вольский.
        - Да нет, Мирон хитрый лис,  - сказал Евгений Сергеевич,  - он ведь Забелину про слитки сказал, а о том месте, где ящик зарыл - ни слова.
        - Задачка получается не слабая, со всеми неизвестными,  - тихим голосом сказал Роман.
        - Ладно, поехали к Михееву в больницу, может быть еще, что-то проясним,  - громко проговорил Кудрин.
        Через полчаса дежурная «Волга» быстро их катила в первую городскую больницу. Они зашли к руководству, представились и попросили разрешения зайти в палату к Михееву. Врачи дали белые халаты каждому и через несколько минут они вошли к раненому.
        Михеев настороженно посмотрел на пришедших, а Кудрин, поздоровавшись с ним, уселся на табуретку, стоящую у окна. На рядом стоящей другой табуретке кучкой лежали какие-то вещи, а сверху - синяя байковая рубашка.
        - Это стиранные мои вещи,  - сказал Михеев,  - положите их на другую кровать и присаживайтесь.
        Кудрин сам взял эти вещи и, положив их на стоявшую рядом пустую койку, обратил внимание на квадратные пуговицы синего цвета на рубашке. Положив другие вещи на соседнюю койку, он взял рубашку в руки и увидел, что на манжете правого рукава такая пуговица отсутствовала.
        У него на мгновение дух перехватил, но мозг работал четко и поборов минутную растерянность он достал из кармана пиджака пуговицу, найденную вчера у могилы и приложил ее к манжете рукава рубашки.
        - Вот оно как!  - громко произнес он, показывая пуговицу,  - она именно от этой рубашки и была потеряна у церковной могилы.
        Михеев не стушевался, а только горько улыбнулся и с тревогой посмотрел на Кудрина.
        - Ну что, Павел Петрович, рассказывайте все как на духу,  - тихо сказал он.
        - Да я бы все равно рассказал,  - проговорил Михеев,  - не нужно мне было это золото. Я только хотел как можно больнее отомстить Мирону Обидайло за то, что он сделал со мной.
        Представляю его перекошенную рожу, когда он увидел пустой ящик, а тут еще Вы нагрянули…
        - Теперь все по порядку,  - продолжал он говорить,  - я Вам на первой нашей встрече не все сказал. Когда в бане Мирон разговаривал с тем плечистым мужиком, он сказал, что послезавтра они должны съездить в одно село, а какое - не сказал, но я ведь знаю, о каком селе он говорил. Там, продолжал Мирон, у церкви стоят две могилы и в одной из них под мраморной плитой он в начале войны спрятал ящик с золотыми слитками. Но сдвинуть эту плиту он одной рукой не сможет, поэтому они поедут вместе, а за это Мирон обещал ему отдать третью часть спрятанных слитков.
        - А когда в гостинице «Националь» Мирон узнал меня, я понял, что надо действовать и быстрее,  - продолжал свой рассказ Михеев,  - выйдя из гостиницы, я поехал на работу, где стоял мой «Москвич», взял там фонарик и небольшой железный ломик, после чего поехал в сторону села Корнеево. Когда приехал туда, время было уже позднее и у церкви никого не было. Я достал из багажника фонарь, ломик и старый рюкзак, который собирался выбросить и направился к могилам. С большим трудом я отодвинул мраморную плиту и увидел ржавый железный ящик, лежащий в ямке под плитой. Пришлось долго повозиться с защелками, которые тоже заржавели и не хотели открываться, но я все-таки справился и открыл ящик.
        Переложив золотые слитки в рюкзак, я закрыл ящик, задвинул плиту на место и, оттащив рюкзак в машину, уехал домой.
        - Так значит слитки у Вас дома?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - Ну а где же им быть,  - ответил Михеев и, слегка приподнявшись с кровати, открыл стоящую рядом тумбочку, достал связку ключей и передал их Кудрину.
        - Это ключи от моей квартиры,  - тихо проговорил он,  - а рюкзак найдете на антресолях в прихожей.
        Попрощавшись с Михеевым Кудрин и Вольский поехали к нему на квартиру. Они быстро нашли рюкзак и, открыв его, увидели золотые слитки.
        - Ну, вот Рома,  - проговорил Евгений Сергеевич,  - теперь я счастлив: и преступление раскрыли, и вещи потерпевших нашли, и золотые слитки вернули государству.
        - А что, только в этом и состоит Ваше счастье?  - спросил Вольский.
        - И в этом тоже, но главное - мы достигли своей цели,  - с улыбкой проговорил Кудрин,  - но это уже из области философии; читай Рома Аристотеля и тогда может быть будет все тебе понятно.
        - Протокол будем оформлять?  - спросил Вольский.
        - Да думаю, что ни к чему, ответил Евгений Сергеевич,  - он же нам добровольно слитки передал.
        Они не спеша вышли из подъезда дома, а Роман кряхтел и чертыхался, неся рюкзак к машине. Через полчаса Кудрин входил в кабинет полковника Кочеткова с увесистым мешком в руке. Кудрин доложил ему о завершающем этапе операции по поиску ящика и высыпал на его стол груду золотых слитков.
        - Ну, Женя, ну молодец, все-таки докопался до этих слитков,  - сказал он, рассматривая лежащее на столе богатство,  - передавай материалы в следствие и можно сказать, что дело сделано и буду ходатайствовать о твоем поощрении.
        Через неделю, когда страсти по слиткам улеглись, Кудрина вызвал начальник Главка и сообщил, что за успешное раскрытие преступления и умелые действия по розыску государственных ценностей он награжден двойным окладом и представлен к внеочередному званию «полковник милиции». А капитан Вольский награжден памятными именными часами, которые от имени руководства он попросил вручить Кудрина.
        - Вот как бывает,  - думал Евгений Сергеевич, шагая по длинным коридорам Петровки 38,  - такое запутанное, на первый взгляд дело, а как оказалось - ларчик просто открывался; внимательность к деталям и четкий алгоритм оперативных мероприятий - вот пожалуй залог успеха в раскрытии любого преступления. А если рассуждать в глобальном плане, то я ведь действительно счастливый человек: прекрасная жена, отличные дети, любимая работа и множество интересных встреч с разными удивительными людьми, с их судьбами и неповторимыми жизненными историями…
        К вопросу о миражах
        Утреннее совещание у полковника милиции Кочеткова прошло на удивление быстро. Заместитель начальника управления как обычно заслушал начальников подразделений, а потом отпустил всех по рабочим местам со своим обычным - «За работу товарищи, а Кудрина попрошу задержаться…» Когда все сотрудники вышли из кабинета Кочетков сказал:  - Женя, присаживайся поближе, нужно поговорить.»
        Все в управлении знали, что на «ты» полковник называл только тех своих сотрудников, которых он уважал за их профессионализм и к которым испытывал чувство доверия. Заслужить его было непросто; Кочетков мог им позволить опоздать на совещание или разрешить взять отпуск летом, что было крайне редким событием, а также мог даже с ними посоветоваться по каким-либо рабочим вопросам и прислушаться к их рекомендациям. Таких сотрудников «за глаза» называли в управлении «любимчиками начальства»; одним из таких людей и был подполковник милиции Евгений Сергеевич Кудрин.
        - Вот что Евгений - продолжал Кочетков,  - к нашему начальнику управления обратился начальник школы милиции полковник Демин с просьбой направить сегодня к трем часам дня в рамках проведения практикума одного из самых опытных работников уголовного розыска для встречи с выпускниками школы. Он лично распорядился, чтобы я направил на эту встречу именно тебя.
        - Товарищ полковник, но Вы же меня сами на сегодня к трем часам приказали явиться на совещание в РОВД Краснопресненского района,  - возразил Кудрин.
        - Пошлешь своего заместителя, а сам поедешь в школу милиции,  - безапелляционным тоном проговорил Кочетков.
        - Да я никогда не читал лекций,  - промямлил Евгений Сергеевич.
        - Ты Женя расскажешь им об особенностях работы уголовного розыска с точки зрения практика, ведь опыта тебе не занимать,  - продолжал полковник,  - теорий они нахватались сполна, вот им и нужно чисто с практических позиций осветить работу сыщиков. Как говорил Альберт Энштейн, теория - это когда все известно, но ничего не работает. Практика - это когда все работает, но никто не знает почему. Поэтому нужно объединить теорию и практику, чтобы все работало и все знали, почему это работает. Для этого Женя и существуют в учебном процессе практикумы курсантов с опытными оперативными работниками, чтобы стирать грани между теорией и практикой. Одним словом, дерзай, может быть, этот опыт тебе еще пригодится,  - закончил свой спич Кочетков.
        - И где же, как Вы говорите, этот опыт мне может пригодиться, на пенсии что ли, я вроде бы еще пока не собираюсь записываться в пенсионеры,  - с обидой в голосе проговорил Кудрин.
        - Да не ершись Женя, это же я без всяких намеков сказал,  - примирительно ответил полковник,  - ну раз сам начальник управления тебя делегирует, я воспринимаю это как приказ и ты должен реагировать подобным образом.
        - Слушаюсь,  - коротко ответил Кудрин, встал со стула и направился к выходу из кабинета начальника.
        - О чем мне говорить с курсантами?  - думал он, шагая по длинным коридорам управления.
        И уже придя в свой кабинет, Евгений Сергеевич плюхнулся в кресло, достал из сейфа рабочие документы и разложил их на рабочем столе, но мысли о предстоящей встрече с курсантами продолжали его доставать. Он закрыл глаза и неожиданно предался воспоминаниям о своей учебе в школе милиции. Сразу вспомнился одногруппник Боря Пушкин, который, несмотря на такую известную фамилию, был не только тугодумом, но и отчаянным лентяем. Он никогда ничего не учил, надеясь исключительно на шпаргалки. И однажды, что-то перепутав в своей голове, на экзамене по административному плаву, на вопрос о структуре государственных органов исполнительной власти, он стал плести о мотивации изнасилований. Экзаменатор прервал монолог Пушкина и сказал:  - Я такого раньше не слышал в теории административного права, Вам товарищ курсант видимо фуражка на голове мозоль натерла. С этим он поставил Пушкину «неуд» и выгнал его из аудитории.
        Вспомнился преподаватель по бухгалтерскому учету капитан Журкин, которого курсанты «за глаза» называли «Жмуркин». Он на неверный ответ на экзаменационный вопрос как-то сказал ставшую крылатой фразу:  - Кушайте больше хрена товарищ курсант, ибо это самое умное растение: он все знает! Может и у Вас от него знаний прибавиться…
        - Много всяких смешных и курьезных историй происходили во время учебы в школе милиции, если все вспоминать - одного дня не хватит,  - подумал Евгений Сергеевич и, поднявшись из кресла, медленно подошел к окну. На улице было буднично: как всегда бегали по проезжей части машины, по широким тротуарам люди бойко торопились по своим делам, ветер лениво раскачивал верхушки деревьев.
        - На первый взгляд - это одна и та же картина, что я наблюдаю каждый день,  - подумал он, уставившись в окно,  - однако нет, сегодня это нечто большее, чем просто улица.
        Яркое августовское солнце осветило его лицо и от нахлынувших чувств, он тихо произнес:  - Как же все прекрасно!
        А что необычного в сегодняшнем дне, так это листья, радовавшие летом своей зеленью, превратились в золотистый ковер, укрывший не только пространство между домами, но и широкий тротуар. И все это придает улице какой-то праздничный вид, обрамляющий неповторимую индивидуальность и необычность сегодняшнего дня.
        - А уличный фонарь, который стоит как раз напротив окна моего кабинета,  - тихо проговорил Евгений Сергеевич,  - стоит на улице в любое время года и ярко светит. Но когда приходит утро, его магия заканчивается и он, из ночного яркого светила теряется на фоне домов и мчащихся машин и превращается в несущих караул часовых, которые наблюдают за всем происходящим на дороге.
        - Радужные мысли Кудрина неожиданно сбились в одну точку от слова «караул».
        - Караул, форма, милиция, школа милиции,  - засвербило у него в голове и опять мысли вернулись к предстоящей встрече с курсантами школы милиции. Евгений Сергеевич посмотрел на часы и понял, что пора уже собираться на встречу с курсантами.
        Ровно в три часа дня он уже вошел в здание школы милиции. Дежурный по школе проводил Кудрина до кабинета начальника этого учебного заведения и Евгений Сергеевич вошел в его кабинет.
        - Полковник милиции Демин Сергей Сергеевич,  - представился начальник школы.
        - Подполковник милиции Кудрин Евгений Сергеевич,  - ответил тот.
        - Много о Вас наслышан, Евгений Сергеевич, не только от начальника Управления, но и от многих московских сыщиков и очень рад, что сегодня именно Вы, один из самых опытных оперативников, будете встречаться с выпускниками школы - сказал Демин.
        - Ну, у нас опытных сыщиков много,  - пробурчал Кудрин,  - на мне свет клином не сошелся.
        - Тем не менее, именно Вас рекомендовал начальник Управления на встречу с курсантами школы,  - уверенным голосом проговорил Демин.
        Евгений Сергеевич ничего не ответил, только пожал плечами и уставился на окно кабинета, выходящее во двор школы.
        Немного помешкав, Демин пригласил гостя пройти в аудиторию. В огромном зале находилось человек сорок курсантов и начальник школы, представив гостя, с легкой улыбкой на лице быстро удалился.
        Полтора часа Кудрин рассказывал им об особенностях оперативно-розыскной деятельности, о методах и формах работы, приводил примеры из собственной практики раскрытия преступлений «по горячим следам».
        - Теория - это хорошо, резюмировал он, но практика все же несколько отличается от теоретических постулатов и имеет свои особенности. А теперь, если есть вопросы, пожалуйста, задавайте.
        Поднялся «лес рук», но особенно выделялся в своем рвении курсант с рыжими волосами. Он выше всех тянул руку и готов был буквально выпрыгнуть со своего места.
        - Пожалуйста, товарищ курсант,  - сказал Кудрин, указав на рыжеволосого курсанта.
        - Курсант Косяк,  - представился он, вставая со своего места.
        - Ну, надо же, такая необычная фамилия,  - подумал Кудрин,  - и в голове моментально пронеслась недавно услышанная фраза: Ничто не бодрит с утра, как незамеченный дверной косяк.
        - Несколько дней тому назад,  - продолжал курсант,  - мы были в музее криминалистики на Петровке 38 и среди прочих интересных экспонатов и описаний расследования преступлений, я видел на одном из стендов Вашу фотографию. Когда я увидел Вас, входящим в зал, сразу вспомнил об этом. Если мне не изменяет память, под фотографией были коротко описаны некоторые резонансные преступления, где Вы принимали активное участие.
        - Так вот когда я читал написанное,  - продолжал курсант,  - меня очень заинтересовала фраза, в которой говорилось, что Вы принимали участие в поиске пропавших драгоценностей последнего эмира Бухары. Там же было сказано, что они до сих пор не найдены.
        - Правильно сказано, что драгоценности эмира не найдены,  - подтвердил Кудрин,  - но я не принимал непосредственного участия в этом расследовании, а лишь слегка прикоснулся к нему. Мне в силу служебных обязанностей пришлось встретиться с некоторыми персонажами, которые свою жизнь посвятили розыску этих драгоценностей.
        - Расскажите, расскажите товарищ подполковник,  - раздались выкрики курсантов с мест.
        - Ну, хорошо,  - сказал Евгений Сергеевич немного помедлив,  - если у Вас пробудился интерес к историческим расследованиям, слушайте…
        Три года назад
        Дежурство в ночной группе МУРа приходилось примерно три раза в год и чем больше звездочек на погонах и выше статус - тем их было меньше.
        Очередное дежурство Кудрина пришлось на летнюю июньскую ночь; выездов на происшествия было мало, поэтому появилась возможность сыграть со следователем Славой Андреевым несколько партий в шахматы.
        Под самое утро, когда солнце осветило комнату дежурной группы, раздался звонок дежурного по управлению, означающий, что нужно ехать на очередное происшествие. По его краткому сообщению, на Песчаной улице в музее произошла кража.
        Группа прибыла на место происшествия достаточно быстро. Выйдя из машины, все увидели небольшое одноэтажное зданий старой постройки, на фасаде которого висела полустертая табличка «Музей археологии». Из входной двери вышел довольно пожилой человек с нервно поддергивающими веками. Он был среднего роста, сутуловатый с редкими седыми волосами, а его довольно угловатые плечи говорили о хилом телосложении, не способным переносить тяготы жизни. Из его старого серого пиджачка, застегнутого на нижнюю пуговицу, выглядывала явно не свежая рубашка с не глаженым воротником. Глаза старичка часто моргали, он часто глотал слюну, а на лбу были видны крупные капли пота; все это говорило о большом беспокойстве и даже чувстве страха этого человека.
        - Макеев Иван Андреевич - директор музея,  - выпалил он,  - у нас ночью произошла кража экспонатов.
        Зайдя в здание музея, Кудрин почувствовал явный запах плесени и по скрипучему полу, прошел в зал. В этом большом помещении на стендах были выставлены разные экспонаты: обломки керамики, котелки, мотыги и много всякой другой утвари, интересных в первую очередь специалистам из области археологии.
        - Мы только позавчера выставили новые экспонаты, привезенные к нам по обмену из краеведческого музея Бухары,  - проговорил Макеев и подвел всех к стенду, над которым красовалась надпись «Археологические экспонаты из краеведческого музея Бухары».
        Кудрин увидел, что стекло на этом стенде с левой стороны было сдвинуто и на месте нескольких экспонатов были пустые места. Криминалист попросил всех подальше от стенда отойти и достав из своего чемоданчика кисточку, стол водить ею по стенду.
        - Так вот,  - продолжал директор музея,  - отсутствуют три экспоната: серебряный портсигар, серебряная пряжка и деревянная шкатулка. Все эти вещи когда-то принадлежали последнему бухарскому эмиру, их совсем недавно нашли узбекские археологи и, они наряду с другими артефактами приехали к нам на выставку из далекой Бухары.
        - А какова приблизительно стоимость похищенных экспонатов?  - спросил следователь Андреев.
        - Да трудно сказать, все эти вещи длительное время пролежали в земле, вид у них далеко не продажный,  - ответил директор музея и протянул следователю фотографии.
        - Каждый экспонат у нас фотографируется, вот и снимки похищенных вещей имеются,  - добавил он.
        Следователь посмотрел на фотографии и передал их Кудрину. Евгений Сергеевич стал внимательно разглядывать их: деревянная шкатулка, на крышке которой была видна гравировка лика какого-то бородатого мужчины, серебряный портсигар с закругленными углами, во внутренней крышке которого был изображен перевернутый полумесяц с пятиконечной звездой над ним и серебреная пряжка, на которой, также был изображен перевернутый полумесяц со звездой.
        - Вряд ли похищенные экспонаты могли представлять какую-то ценность, если только пряжка, да и ее нужно было приводить в продажный вид,  - медленно проговорил Макеев.
        - А как же похититель проник сюда, входная дверь на замке, окна целы, и через датчики выведены на пульт вневедомственной охраны,  - проговорил Андреев.
        - Через окно туалета,  - ответил директор музея и повел всех приехавших через зал, затем они спустились по небольшой лестнице вниз и попали в длинный коридор по бокам которого были четыре комнаты.
        - Здесь в двух помещениях мы храним экспонаты, в-третьей комнате находятся хозяйственные принадлежности, а в четвертой - туалет,  - проговорил Макеев.
        Дверь в туалет была открыта и, все увидели, что небольшое окно, выходящее во двор, было разбито, а на полу валялись осколки стекла.
        - Сюда кто-нибудь заходил до нашего приезда?  - спросил криминалист.
        - Нет, никто не заходил,  - ответил директор музея.
        - А в других комнатах есть окна?  - задал вопрос следователь.
        - Нет, в тех трех окон нет, ответил Макеев,  - но что хочу сказать, с уличной стороны на этом окне стояла металлическая решетка. Сейчас она валяется на дворе. До нас, лет десять назад, в этом здании был какой-то склад и эта решетка стояла еще с тех времен. Видимо она со временем стала уже плохой и сбить ее не представляло большого труда.
        - Возвращаясь к похищенным экспонатам,  - проговорил Кудрин,  - а что за мужик с бородой изображен на той шкатулке?
        - Это изображение последнего эмира Бухары Сеида Алимха-на,  - ответил директор музея и часто заморгал глазами.
        Евгений Сергеевич еще раз внимательно посмотрел на фотографии, которые так и остались у него в кармане пиджака. Его заинтересовал портсигар с необычными закругленными углами, на обратной стороне крышки которого была выгравирован полумесяц, сверху которого виднелась пятиконечная звезда. Фотографии портсигара были две штуки: на одной - общий вид, а на другой с открытой крышкой, поэтому гравировка была хорошо видна.
        - А что означает эта гравировка?  - спросил Кудрин.
        - Это знак, что данная вещь принадлежала Сеиду Алимхану; на личные перстни и драгоценности эмир специально приказывал гравировщикам ставить полумесяц со звездой - ответил Макеев.
        Через час группа закончила свою работу: были составлены необходимые документы, опрошены сотрудники музея, сфотографировано место происшествия и попрощавшись с директором музея группа погрузилась в машину, которая через несколько минут их уже мчала в управление.
        - Теперь дальнейшее расследование за местным отделением милиции,  - подумал Кудрин,  - хотя малозначительность этой кражи не доставит большого энтузиазма местным сыщикам.
        С чувством выполненного долга Евгений Сергеевич сдал дежурство и направился домой. По дороге он с вожделением думал о приглашении Ромки Звягинцева, однокашника по школе милиции, порыбачить в начале августа у него на Волге. Осталось дело за малым: уговорить жену, чтобы отпустила и начальство - чтобы разрешило.
        Через два месяца начальство со скрипом отпустило, в счет отпуска и жена на удивление легко согласилась, так как уже договорилась с детьми ехать на дачу собирать урожай яблок и варить варенье.
        И вот жарким августовским вечером Евгений Сергеевич садился в вагон скорого поезда до Волгограда, где его уже ждал рыбак Ромка.
        Нет ничего лучше, чем проснуться утром под стук колес в минуты, когда человек представлен самому себе. За окном быстро сменяются пейзажи, напоминающие картинки жизни и хочется верить, что к концу путешествия наступят лучшие времена. Евгений Сергеевич с вожделением думал о предстоящей рыбалке, о том, как встретится он с однокашником по школе милиции Ромкой Звягинцевым и ему чудился вздрагивающий поплавок на глади широкой реки. Под стук вагонных колес пролетали поля, леса и маленькие населенные пункты; Кудрин закрыл глаза и задремал.
        Проснулся он от смеха соседей по купе. Семья из трех человек, которые были его попутчиками, завтракала и в купе пахло жареной курицей и свежими огурцами. Когда об столик застучали вареные яйца, мужской голос спросил:  - Нина, а где у нас соль? Женщина засуетилась, привстала и увидев, что Кудрин проснулся, прощебетала:  - Доброе утро, присаживайтесь с нами, позавтракаем.
        - Спасибо, я пойду в вагон-ресторан,  - ответил он.
        - Ну как знаете,  - проговорил мужчина, и по купе разнеслось чавканье голодных людей.
        - Да ладно Вам ресторан, присаживайтесь,  - повторила женщина,  - что там дают в ресторане поезда, а здесь все домашнее, свеженькое.
        - Спасибо,  - ответил Евгений Сергеевич, спускаясь с верхней полки; он не в силах был устоять от манящих запахов жареной курицы,  - сейчас умоюсь и подойду.
        Через несколько минут он с аппетитом жевал куриную ножку и жадно откусывал большой пупырчатый огурец.
        - Как же хорошо пожрать в поезде!  - с восторгом подумал Кудрин.
        Проводник принес всем чай и, несмотря на то, что он был теплым, а на поверхности стакана плавали какие-то маленькие ветки, он казался весьма сносным и даже где-то приятным. Под мелодичный перезвон чайных ложек в граненых стаканах поезд набирал ход и мчался дальше.
        Поблагодарив попутчиков за угощение, Евгений Сергеевич забрался на свою верхнюю полку и снова предался предвкушениям предстоящей рыбалки. Его радужные мысли прервал стук в дверь. Женщина открыла ее и увидела перед собой человека с кипой журналов.
        - Не желаете журнальчик?  - спросил он.
        - Нет, спасибо ответила она и дверь закрылась.
        Евгению Сергеевичу ассоциативно вспомнилась недавно услышанная фраза: «Невнимательный пассажир Сидоров, захлопывая дверь купе, не заметил руку и исцелил глухонемого продавца журналов». Он даже записал ее в свой блокнотик, в который заносил самые смешные фразы и анекдоты.
        В вагонном коридоре вновь послышался шум голосов и лязганье дверей купе. Женщина с любопытством также открыла дверь и, в купе ворвался аромат копченой рыбы. Двое мужчин разносили и продавали по вагону копченую рыбу, запах от которой переворачивал все нутро. Мужчина-попутчик вышел в коридор вагона и через несколько минут зашел обратно в купе, держа в руках двух огромных лещей, от которых шел умопомрачительный аромат. Он положил рыбу на столик и пригласил всех ее попробовать.
        В этот момент зашел проводник и как-бы невзначай сказал, что через десять минут поезд сделает небольшую десятиминутную остановку на небольшом полустанке. Так вот на маленьком его вокзале есть буфет, в котором есть всегда жигулевское пиво.
        - А я сбегаю за пивом,  - предложил Кудрин и спустился с верхней полки.
        Через некоторое время поезд остановился и он, взяв с собой сетку-авоську, предложенную соседкой по купе, вышел из вагона и пошел в сторону небольшого сооружения, названного проводником вагона вокзалом. Это было старое одноэтажное здание П-образной формы, фронтон был вычурный и покрытый металлической кровлей. В середине этого сооружения прямо над входом висели большие круглые часы, корпус которых был явно не советского производства, а сверху висела табличка «Раздельное».
        Кудрин перешагнул через низкий перрон и быстро зашагал к станции. Подойдя к входной двери, он увидел на ней объявление, написанное карандашом на стандартном листе бумаги: «Уважаемые пассажиры, убедительная просьба не хлопать входной дверью. Придерживайте ее руками, чтобы вокзал не остался без стены». Улыбнувшись, он прошел в здание вокзала и сразу же увидел слева от входа очередь в привокзальный буфет. Евгений Сергеевич встал в очередь, которая не спеша продвигалась в сторону буфетчицы. Когда подошла его очередь, он купил шесть бутылок пива и, сложив все бутылки в авоську, быстро зашагал к выходу. Открыв дверь вокзала, Евгений Сергеевич сделал всего один шаг на улицу, как ему под ноги посыпались посылки и бандероли. Это вокзальный грузчик провозил мимо груженую тележку с почтой и зацепил ее колесом о бордюр. Все содержимое тачки высыпалось прямо у входной двери вокзала прямо под ноги Кудрина. Он инстинктивно прижал авоську с пивом к груди, отпряну немного назад и стал быстро выбираться из-под этих бандеролей. А тут еще грузчик, загородив своим телом вход, пытался закрыть дверь. С трудом выбежав на
тротуар, Евгений Сергеевич увидел, что поезд тронулся. Прибежал на перрон он увидел лишь удаляющий силуэт последнего вагона.
        - Вот это попал!  - невольно вырвалось у него, а мужчины, стоящие на перроне, стали сочувственно успокаивать. Пожилой мужчина подошел к Кудрину и тихо сказал:  - Вам в милицию надо, там помогут, справа в конце зала есть отделение милиции.
        …Это как бы вывело Кудрина из ступора и он, поблагодарив его, уже медленно вновь побрел к зданию вокзала. Войдя снова в помещение вокзала, он увидел с правой стороны на одной из дверей вывеску «Милиция» и направился к ней. Подходя он увидел, что дверь открылась и оттуда вышел здоровенный детина, в форме сержанта милиции. Фуражки на голове у него не было, а на ногах были неопределенного цвета сандалии, в которых ступни ног были одеты в ярко красные носки.
        Евгений Сергеевич подошел к нему и сказал: Как найти руководство линейного отделения милиции?
        Сержант посмотрел начальствующим взглядом на стоящего перед ним человека в короткой рубашке и с полной авоськой пива и нехотя проговорил:  - Иди мужик своей дорогой и пей свое пиво, а начальству сейчас некогда.
        Вид сержанта и его тон вывели Кудрина из оцепенения и он, вынув из нагрудного кармана рубашки удостоверение личности, раскрыл его перед лицом сержанта и резко вскрикнул:
        - Смирно! Подполковник милиции Кудрин из Московского уголовного розыска.
        Сержант опешил, он не знал, что ему делать, он никогда не общался с целым подполковником, который был в придачу из самой Москвы. Он не нашел ничего лучшего, как приложить руку к голове как бы отдавая честь и заикаясь проговорил:
        - Се-е-ержант Бы-Быстров, идемте там Данилыч, там он…
        - К пустой голове руку не прикладывают,  - перебил его Евгений Сергеевич и прошел за ним в коридор, за которым было три двери. Одна из них была приоткрыта и они зашли туда. В крохотной комнатушке за столом, на котором была куча бумаг, сидел немолодой капитан милиции.
        - Данилыч, капитан, товарищ, тут полковник из Москвы,  - все также заикаясь, проговорил Быстров. Капитан встал из-за стола и недоверчиво посмотрел на человека, вошедшего с полной авоськой пива, затем не спеша подошел к нему.
        - Подполковник милиции Кудрин Евгений Сергеевич,  - представился тот и предъявил свое удостоверение личности.
        - Капитан милиции Волин Иван Данилович, начальник линейного отделения милиции,  - также представился хозяин кабинета.
        - Присаживайтесь товарищ подполковник,  - любезно подвинув стул сказал капитан,  - и расскажите что случилось, мне кажется, что Вы отстали от поезда.
        Кудрин подробно рассказал ему о своем злоключении на этой станции и попросил связаться с УВД Волгограда. Капитан без промедления поднял трубку телефона и попросил телефонистку срочно связать его с дежурным по Управлению. Через несколько секунд ответил дежурный и уже Кудрин, взяв трубку и представившись тому, попросил соединить с начальником отдела уголовного розыска майором Звягинцевым.
        Вначале Роман удивился звонку Кудрина со станции «Раздельное», потом долго хохотал над пивным приключением товарища, а затем уже серьезно сказал, что чемодан он заберет и пришлет за ним машину. Потом Звягинцев попросил передать трубку капитану и что-то ему говорил, на что тот отвечал, что все понял и все сделает.
        - Пашка,  - позвал капитан стоящего у двери сержанта,  - сбегай к Валентине и скажи, чтобы приготовила закуску по высшему разряду и принесла сюда.
        - Есть,  - радостно отбарабанил сержант и выбежал из кабинета.
        - А почему Вы здесь один Иван Данилович, я ведь видел еще две закрытые комнаты?  - спросил Кудрин.
        - Эх, и не говорите товарищ подполковник,  - грустно проговорил Волин,  - у меня по штату Пашка, которого Вы уже видели и два инспектора уголовного розыска. Так вот, один из них в очередном отпуске, а другой - болеет. Очень тяжело приходится работать, ведь приходится отвечать за все правонарушения не только на вокзале, но и в пределах железнодорожного полотна, а штатное расписание отделения никуда не годится. Сколько раз докладывал начальству, а воз и ныне там. Хорошо еще, что у меня хорошие отношения с местным районным отделом внутренних дел; их начальник мой старый приятель, поэтому, когда что-то случается у меня на территории, я вызываю оперативную группу из райотдела. Но материалы потом все равно остаются у меня и мы сами проводим дальнейшее расследование.
        - Понятно,  - проговорил устало Евгений Сергеевич.
        В этот момент дверь кабинета открылась, и вначале появился сержант, а за ним - уже знакомая Кудрину буфетчица. Она с улыбкой вошла в кабинет с подносом еды и громко сказала:  - Кушать подано!
        Кудрин только сейчас обратил внимание на нее, несмотря на далеко не юный возраст она выглядела довольно не плохо. Лицо дамы обрамляли мелкие смешные завитушки, на коже лица ютились морщинки, похожие на усы котенка. Руки буфетчицы были видавшие виды; они вряд ли намазывались кремами, а кожа была в трещинах от грубой работы. Но фигура - вполне себе стройная и если бы не возрастная сутулость, то со спины ее можно было бы принять за молодую девушку.
        - Спасибо Валя, поставь поднос на стол,  - сказал капитан.
        Буфетчица раздвинула бумаги, лежащие у него на столе и, поставив поднос, с такой же улыбкой, как и пришла, удалилась из кабинета.
        Иван Данилович подошел к огромному сейфу, стоящему в углу кабинета и открыв его достал литровую бутылку мутноватой жидкости.
        - Извините Евгений Сергеевич - это лучшее что имеем, неплохой первак от местной рукодельницы, не побрезгуйте - это добрый напиток,  - сказал капитан и поставил бутылку на стол. Затем он также достал из сейфа два граненных стакана, протер их лежащей на столе салфеткой и налил в них содержимое бутылки.
        - Ну, давайте, проговорил Кудрин,  - я же в отпуске.
        - А у меня сегодня официальный прием высокопоставленного гостя из самой Москвы,  - усмехнувшись, проговорил капитан и залпом опустошил весь стакан.
        Кудрин чтобы не отставать тоже выпил до дна и от крепости чуть поперхнулся.
        - Закусывайте Евгений Сергеевич, пожалуйста,  - сказал Иван Данилович и подвинул поднос к нему поближе.
        - Да, давненько я не выпивал самогон,  - проговорил Кудрин,  - почти со времен работы в отделении милиции.
        Закуска была отменная для такого места: вареная колбаска, пошехонский сыр, рижские шпроты. Да и селедка с зеленым луком и свежим огурцом была очень кстати.
        Они выпили еще по одной, и на душе у Евгения Сергеевича стало теплее и веселее. Он уже не вспоминал о рыбалке, а с упоением рассказывал капитану последние московские анекдоты.
        Неожиданно в кабинет буквально влетела буфетчица Валя и с порога надрывным голосом проговорила:  - Данилыч, на складе Васька мертвый лежит.
        Капитан вскочил из-за стола и, недоверчиво посмотрев в ее сторону, сказал:  - Как так, я же его часа три тому назад видел с коробками у твоего буфета.
        - Три часа тому назад был живой,  - с ехидцей в голосе проговорила буфетчица,  - сейчас мертвый лежит в своей берлоге, Верка - фельдшер уже побежала на склад.
        - Небось пьяный в дугу лежит - пробурчал капитан, ладно успокойся и иди работай, я сам сейчас пойду туда.
        - Иван Данилович, можно я с Вами пойду, мне одному как-то здесь оставаться не хочется,  - сказал Кудрин.
        - Да что Вы товарищ подполковник, отдохните здесь, трудный день выпал сегодня на Вашу долю, я сам управлюсь,  - проговорил капитан.
        - И все же я пойду с Вами, а вдруг там что-то серьезное,  - настойчиво повторил Евгений Сергеевич.
        - Ну как хотите,  - сказал капитан и, пожав плечами, прошел к двери кабинета.
        Кудрин и подошедший сержант последовали за ним. Они пошли по станционному залу в противоположный его конец
        - Да, вот это зрелище,  - подумал Евгений Сергеевич, рассматривая по пути потрескавшиеся стены с отбитой штукатуркой, грязные кресла и мусор под ногами. Народа в зале практически не было, никто здесь не ожидал посадку на очередной поезд. На двери с табличкой «Туалет» он увидел приклеенный листок бумаги, на котором прописными буквами было написано: «Вход в туалет с обратной стороны, противоположной другой стороне».
        Кудрин улыбнулся и подумал:  - Ну, какой человек в здравом уме, прочитав эту ахинею, будет искать этот туалет, он скорее за углом вокзала справит нужду и наплюет на все правила приличия.
        В конце зала капитан подошел к железной двери, на которой висела табличка «СКЛАД» и, открыв ее, вошел в комнату. За ним не спеша последовали Кудрин и сержант. Они вошли в небольшую комнату, заваленную какими-то коробками и ящиками. На потолке висела лампочка, горевшая тусклым светом, стены были влажными, а воздухе чувствовалась сырость. Капитан прошел чуть левее и открыл еще одну дверь, которую из-за тусклого света Кудрин не увидел.
        Они вошли в совсем маленькую комнатушку с маленьким окном. У стены стоял небольшой диван, за ним маленький столик и табуретка, а рядом на полу в луже крови лежал худощавый мужчина с окровавленной головой. Рядом у его изголовья стояла женщина в белом халате.
        - Что с ним Вера?  - спросил капитан.
        - Похоже, конец Ваське пришел, помер он - проговорила она и стала собирать свой саквояж.
        Кудрин обратил внимание на стол, на котором валялись две пустые бутылки из-под водки, кусок черного хлеба и пустая банка из-под шпрот. Он подошел к небольшому окошку и приоткрыл его. В душную, пропахнувшую водочным перегаром и потом комнату, ворвался свежий воздух и блеснул луч солнца.
        - Вот чертов паразит, алкаш несчастный!  - гневно вырвалось у Волина,  - ведь только из-за памяти отца его пристроили на работу, а он от водки потерял человеческий облик и конец пришел вполне предсказуемый.
        Евгений Сергеевич подошел к дивану, посмотрел на лежащего мужчину с окровавленной головой, а потом взгляд перевел на пол, который видимо давно никто не убирал. Там валялись какие-то огрызки яблок, куски хлеба и водочные пробки. А под диваном он обратил внимание на переливающуюся в лучах солнца небольшую коробочку, но отвел взгляд в сторону грязного окна, в котором в бессильной злобе выписывала круги большая зеленая муха.
        - Пашка,  - обратился Волин к сержанту стоящему у двери комнаты,  - звони в районный отдел милиции и вызывай one-ративную группу, а сам потом побудь у двери и не пускай сюда никого.
        Сержант быстро вышел из комнаты, а Волин стал внимательно разглядывать рану у лежащего человека. Кудрин же еще раз заглянул под диван и какая-то сила, буквально заставила его стать на колени и с помощью своего носового платка, чтобы не стереть возможные следы, аккуратно взять лежащую коробочку. Это оказался серебреный портсигар с необычными закругленными углами. Евгений Сергеевич рассматривая его, не верил своим глазам; похоже, это был портсигар, украденный в начале лета из московского музея.
        - Вот я его сейчас открою, а на обратной стороне крышки будет гравировка полумесяца, над которым пятиконечная звезда,  - сказал он, обращаясь к капитану.
        Открыв портсигар, Кудрин закрыл глаза и поднес его прямо к лицу Волина. Капитан чуть наклонил голову и присмотрелся: на внутренней крышке его он действительно увидел выгравированного полумесяца с пятиконечной звездой. Он выпрямил голову и недоуменно посмотрел на Кудрина; в его глазах читалось волнение и сильное удивление от всего увиденного.
        - Пути господние неисповедимы,  - задумчиво произнес Иван Данилович,  - пойду-ка в здание вокзала и я попробую выявить возможных свидетелей, которые могли видеть Ваську в последние часы его жизни.
        Когда Волин вышел из комнаты, Евгений Сергеевич еще раз стал внимательно рассматривать портсигар и все больше убеждался в правильности своего предположения: именно эта вещь была похищена несколько месяцев назад из музея. Он еще и еще напрягал свою память и сравнивал лежащий у него на ладони серебряный портсигар с фотографиями похищенных экспонатов, предоставленных директором того музея. Кудрин аккуратно положил портсигар под кровать, откуда он его достал, отряхнул платок и еще раз взглядом осмотрел комнату.
        Его размышления прервали зашедшие в комнату трое сравнительно молодых мужчин и одна среднего возраста женщина.
        Подполковник милиции Кудрин,  - представился Евгений Сергеевич вошедшим людям и предъявил свое удостоверение личности.
        - Следователь райотдела Синицин,  - представился мужчина в форме капитана милиции,  - а со мной инспектор уголовного розыска лейтенант милиции Бутов, эксперт-криминалист лейтенант милиции Хованцев и судебно-медицинский эксперт Власова. Нас встретил капитан Волин, он сейчас кого-то опрашивает в здании вокзала и коротко рассказал о Вас.
        Он как старший группы раздал всем указания и приступил к осмотру места происшествия. Примерно через полчаса, закончив осмотр, следователь начал писать протокол осмотра. Через некоторое время он закончил писать протокол и попросил понятых, приглашенных сержантом, подписать его. Закончив формальности, он попросил сержанта вызвать из городской больницы машину для транспортировки тела в морг.
        - Это еще не все,  - сказал Кудрин и указал на лежащий под диваном портсигар, не замеченный следователем во время осмотра.
        Эксперт-криминалист аккуратно достал его и раскрыл; внутри ничего не было и он, закрыв портсигар, положил его в стеклянный бокс, который спрятал в свой портфель.
        Евгений Сергеевич коротко рассказал следователю об этой неожиданной находке и истории, связанной с ней.
        - Мне необходимо связаться со своим руководством для дальнейших указаний,  - проговорил Кудрин,  - теперь это уже и моя забота узнать как этот портсигар, украденный из московского музея, оказался в комнате рабочего на вокзале, удаленного на много километров от Москвы.
        В этот момент в комнату вошли санитары с носилками и, получив от следователя необходимый документ, аккуратно положили труп на носилки, закрыли его белой простыней и вынесли из комнаты.
        - Что Вы думаете о причинах смерти потерпевшего?  - спросил следователь у эксперта Власовой.
        - Предварительно могу сказать,  - ответила она,  - что смерть наступила от большой потери крови часа три назад. Судя по всему, потерпевший был сильно пьян, что видно из косвенных составляющих, а именно: двух пустых бутылок из-под водки со свежим запахом спиртовых частиц их них и стойким водочным перегаром в комнате. Может быть, он упал и ударился о железную балку, выступающую из стены. Эта балка, как Вы видите, тоже вся в крови и удар видимо пришелся в висок. Хотя если принимать во внимание разлахмаченные волосы потерпевшего, порванный пиджак и прижизненные царапины на щеках, можно предположить, что перед смертью он с кем-то дрался. Более подробно о причинах смерти скажу после вскрытия трупа,  - подвела итог эксперт.
        Минут через пятнадцать оперативная группа уехала и капитан Волин, закрыв комнату на ключ, вместе с Кудриным пошли в его кабинет. По пути они подошли к буфету и Иван Данилович попросил Валю убраться в комнате, где лежал Васька.
        - Да там грязи полно, убираться нужно целый день,  - проговорила она.
        - Валя, я что, не ясно сказал,  - нервно ответил капитан,  - там не склад, а рассадник всякой заразы. Ты же людей кормишь, а там лежат коробки и ящики именно с едой.
        - Да поняла я все Данилыч,  - пробормотала примирительно буфетчица,  - сегодня же там все приберу.
        Когда они вновь зашли в кабинет Волина, Евгений Сергеевич попросил капитана рассказать об этом Ваське.
        - Давайте товарищ подполковник поминем Ваську, хоть он и был непутевым, а потом я расскажу о нем,  - сказал Волин, наливая в стакан самогон.
        Они молча выпили, закусили, а Иван Данилович, пальцами размяв сигарету, жадно затянулся дымом.
        - Васька Балабанов жил с родителями в своей хате села «Большое», что от станции в двух километрах,  - начал рассказывать Волин. Мать у него рано умерла, а отец Илья Николаевич работал машинистом на тепловозе и часто был в отъезде. Васька рос сам по себе, в школу ходил из-под палки, а все время проводил на улице с местными ребятами. Уже в раннем возрасте он начал покуривать, а чуть позже и выпивать. Несколько раз попадался в милицию за мелкое хулиганство, но выручал авторитет его отца, который в районе был уважаемым человеком, чей портрет долгое время висел на стенде лучших людей района. Года три тому назад Илья Николаевич умер, а Васька, оставшись один, стал крепко выпивать с сомнительными мужиками. И как-то раз, напившись, он, видимо не погасив окурок, спалил свою хату. Хорошо, что успел выскочить тогда из горящего дома и остаться живым. После того случая,  - продолжал капитан,  - жить ему стало негде и он уехал из наших мест. Как говорили его бывшие соседи, Васька подался в Москву. Года три его не было и вот месяц назад, он снова у нас появился. Вид его был ужасным: обрюзгший, небритый, в
нестиранной рубашке, с грязными воротничками, бродяга одним словом. Так вот он прямиком отправился к начальнику станции Семену Петровичу Сидневу - когда-то близкому другу его отца. Тот в память об отце пристроил Ваську рабочим в буфет, а на складе выделил ему для временного проживания ту самую комнату, где сегодня и нашли его мертвым. Где Васька все прошлые годы был, с кем крутился до приезда к нам, никто не знает,  - закончил свой рассказ Волин.  - Судя по найденному в его комнате портсигара, украденному из московского музея, Балабанов промышлял в Москве,  - уверенно сказал Кудрин.
        - Раз портсигар из похищенных вещей московского музея, значит, Васька имел к ним прямое отношение,  - сказал Иван Данилович.
        - Думаю, что именно так,  - ответил Евгений Сергеевич.
        - Кстати,  - проговорил капитан,  - я опросил граждан, присутствующих в тот период в зале вокзала, так двое видели, как Васька был изрядно выпившим и шел, качаясь с каким-то парнем лет тридцати плотного телосложения с горбатым носом и продолговатым шрамом на левой щеке. Буфетчица Валя тоже видела этого парня с Васькой. Она еще сказала, что когда горбоносый покупал у нее бутылку пива, то когда он рассчитывался, она заметила на фалангах правой руки крупную наколку «Кука», а на фаланге большого пальца татуировку в виде перстня, в котором на белом фоне была перевернута карточная пика.
        - Это уже кое-что,  - сказал Кудрин,  - согласно уголовной классификации, наколка с перстнем, внутри которого перевернута карточная пика, означает, что человек сидел за хулиганство, а наколка «Кука» - скорее всего его кличка.
        - И еще, я думаю, что, скорее всего человек, которого видели вмести с Васькой,  - перебил капитан,  - мог после этого сесть на московский поезд…
        - И сесть, конечно, без билета,  - перебил капитана уже Кудрин,  - заплатив наличными какой-нибудь проводнице.
        - Согласен с Вами,  - бодро проговорил Волин.
        - Иван Данилович, мне нужно связаться со своим руководством, соедините меня, пожалуйста, с дежурным по московскому Управлению,  - попросил Евгений Сергеевич.
        Капитан взял трубку телефона и попросил телефонистку связать его с московским Управлением. Через минуту телефон зазвонил и, Кудрин сам снял трубку. Услышав голос дежурного, представившись, попросил связать его с полковником Кочетковым и через мгновение он уже докладывал Кочеткову о событиях, произошедших на станции «Раздельная», о найденном портсигаре и о горбоносом мужчине, возможно убившем Балабанова. Полковник вначале был удивлен, а потом привычным тоном проговорил:  - Ну что же Женя возвращайся в Москву, а я дам указание, чтобы наши работники постарались перехватить горбоносого мужчину на вокзале в Москве.
        - И еще,  - спохватившись проговорил Кудрин,  - по описанию очевидцев у того горбоносого парня на фалангах пальцев правой руки была наколка «КУКА», а на фаланге большого пальца татуировка в виде перстня, в котором на белом фоне перевернута карточная пика.
        - Очень хорошее дополнение, нужно будет «пробить» его по нашим картотекам,  - сказал Кочетков и, попрощавшись, разъединился с ним.
        Евгений Сергеевич положил трубку телефона и недоуменно проговорил:  - Накрылась моя рыбалка, приказано вернуться в Москву.
        Иван Данилович сочувственно покачал головой и пожал плечами. В этот момент в дверь втиснулся сержант и сообщил, что из Волгограда за гостем приехала машина.
        - Ты Пашка вот что,  - проговорил капитан,  - попроси Валю, чтобы она накормила водителя, а то он наверняка голодный и скажи ей, что я потом расплачусь с ней.
        Сержант ушел, а Кудрин снова попросил капитана созвониться с УВД Волгограда. Иван Данилович без колебания взял трубку и попросил телефонистку соединить его с дежурным по Управлению.
        Уже через минуту Кудрин говорил с Романом Звягинцевым и рассказывал ему о всех событиях, произошедших на станции. Потом сказал, что руководство приказало срочно возвращаться в Москву, и что их рыбалка накрылась «медным тазом».
        - Женя, ну что у нас за жизнь такая, одна работа и все, порой так закрутит, что иногда придешь домой и не знаешь 03 набрать или 0,5 открыть,  - сказал Звягинцев.
        - Вот ты Ромка шутишь, а мне не до смеха, я ведь так мечтал о рыбалке, а тут такой облом,  - грустно проговорил Евгений Сергеевич.
        - Да понимаю я, обидно конечно, что так получилось, я тоже в шоке еще и от того, что мы с тобой не встретились,  - ответил Звягинцев и продолжил,  - я тут думаю, что ведь ближайший пассажирский поезд на Москву с этой станции будет только завтра утром. Следовательно, в Москву ты приедешь через двое суток; ты Женя побудь еще немного на станции, а я поговорю с военными, может у них какой-нибудь борт летит в ближайшее время в Москву.
        - Хорошо,  - ответил Кудрин и, положив трубку телефона, уставился на висевший у двери кабинета большой красочный плакат.
        На нем была нарисована огромная метла, которая заметает сор из пустых бутылок и, над ней крупными буквами, было написано: Врага самогонщика и яд самогон из нашего дома советского вон.
        Взгляд Евгения Сергеевича скользнул по плакату, а потом под рабочий стол капитана, где стояла недопитая ими бутылка с мутным самогоном.
        - Ну что Иван Данилович,  - со вздохом сказал Кудрин,  - допьем, что ли бутылку.
        - Да конечно,  - ответил капитан и, достав из сейфа стаканы, налил в них самогон.
        После принятого самогона Евгений Сергеевич немного повеселел и даже рассказал капитану очередной анекдот.
        Минут через двадцать в кабинете зазвенел телефон. Волин снял трубку и протянул ее Кудрину: Это Вас майор Звягинцев,  - тихо сказал он.
        - Женька,  - быстро заговорил он,  - у военных на Москву сегодня в двенадцать часов ночи идет борт, я договорился, что ты с ними полетишь. Только этот борт прилетит в Москву во Внуково-2. Время не теряй, садись в машину и езжай в сторону Волгограда.
        - Спасибо большое Рома,  - ответил Кудрин,  - у меня к тебе будет просьба, созвонись с дежурным по нашему УВД и скажи ему о времени прибытия самолета в Москву, чтобы тот выслал за мной дежурную машину, а я уже «лечу» в аэропорт.
        Евгений Сергеевич поблагодарил за все капитана, взял свой чемоданчик и, попрощавшись, быстро вышел из его кабинета.
        - А пиво?  - с ухмылкой спросил Волин.
        - А пиво оставьте себе, я теперь даже смотреть в сторону этого напитка не буду,  - также с улыбкой проговорил Кудрин.
        Через несколько минут он уже мчался на серой «Волге» по неровной дороге в сторону Волгограда.
        У самого города на другой машине их ждал Звягинцев. Он пересел в машину, на которой ехал Кудрин; они поздоровались, по-братски обнялись и поехали в сторону военного аэродрома. И как бывало еще с курсантских времен, Роман, достав из своего портфеля бутылку коньяка и бутерброды, разложил их на своих коленях.
        - Там на аэродроме не будет такой возможности, давай здесь выпьем за встречу,  - проговорил он.
        Водитель достал два граненных стакана и, протянув их Звягинцеву, остановил машину.
        - Теперь порядок,  - сказал Роман и разлил коньяк по стаканам.
        Они выпили, закусили и Звягинцев, не давая Евгению Сергеевичу прожевать кусок колбасы, выпалил:  - А теперь по второй, помнишь, как наш командир взвода говорил: «Между первой и второй муха не должна пролететь!».
        Они снова выпили, закусили бутербродами и минут десять говорили, перемалывая события, произошедшие с Кудриным на станции. Роман с напором говорил, что, не смотря ни на какие превратности судьбы, они все равно порыбачат на Волге. Евгений Сергеевич утвердительно кивал головой и подтверждал, что он обязательно еще раз приедет в Волгоград.
        - Послушай Женя,  - вдруг встрепенулся Звягинцев,  - если мне память не изменяет, еще в школе милиции ты коллекционировал анекдоты и разные смешные фразы. Расскажи хотя бы один из новых московских анекдотов, у нас еще есть несколько минут.
        - Конечно, расскажу коротенький анекдот,  - ответил он и, набрав воздух в легкие, не спеша продекламировал: «Забежавший на территорию больницы бультерьер, вылечил троих страдающих параличом ног и еще двоих избавил от запоров».
        Роман захохотал во весь рот, потом со вздохом сказал: «Ну а теперь давай по третьей, надо же допить бутылку».
        - Нет возра жений,  - только и успел сказать Кудрин, у которого уже голова шла кругом от количества выпитого.
        Через полчаса Евгений Сергеевич, попрощавшись с товарищем, уже сидел в небольшом турбовинтовом самолете рядом с группой военных и с ужасом смотрел на виды видавший салон самолета с торчащей кусками тряпичной отделки салона и грязными иллюминаторами. Он закрыл глаза и задремал.
        Часа через три самолет благополучно приземлился в московском аэропорту и через некоторое Кудрин уже сидел в дежурной машине; он был сказочно рад, что вернулся из своего приключения живым и здоровым.
        Утром Евгений Сергеевич войдя в здание Управления, сразу же отправился на доклад к полковнику Кочеткову. Подробно рассказав обо всем происшедшим, он с грустью посетовал, что рыбалка сорвалась.
        - Мне искренне жаль Евгений, что так получилось, но я тебе обещаю, что в любое время тебя отпущу и на рыбалку, и на охоту и даже в кинотеатр на фильм о рыбалке,  - с улыбкой сказал он.
        - И еще,  - добавил полковник,  - пусть твои сотрудники поедут на вокзал к приходу поезда из Волгограда и попытаются задержать этого горбоносого. А дело по краже из музея я распорядился из отделения милиции передать нам. Вот ты стоял можно сказать у истоков этого уголовного расследования, да и волгоградский эпизод ты хорошо знаешь, так что тебе Женя и карты в руки распутывай дальше этот клубок со своими сыщиками.
        - Да Вы что, товарищ полковник, у меня и так дел куча и маленькая тележка,  - возразил Кудрин.
        - Не бунтуй Евгений, это приказ,  - проговорил Кочетков и взялся за одну из папок, лежащих у него на столе, всем видом давая понять, что аудиенция окончена.
        Евгений Сергеевич вышел от начальника расстроенным: «Вот как бывает»,  - подумал он, на рыбалке не побывал, а новое уголовное расследование поймал! Он зашел в свой кабинет и в этот момент раздался телефонный звонок. Кудрин поднял трубку телефон, из которой хриплым голосом раздалось:  - Это Макеев - директор музея, помните кражу экспонатов в начале июня, мне надо с Вами срочно поговорить.
        - Ну, надо же, этого тоже сегодня принесло,  - подумал он.
        - Конечно, приходите, я Вам оформлю пропуск на двенадцать часов дня,  - проговорил Кудрин.
        - Я приду обязательно,  - коротко ответил Макеев и положил трубку.
        Ровно в двенадцать часов дня послышался стук в дверь кабинета и на пороге появился директор музея Макеев. Когда он вошел, Кудрин сразу обратил внимание на его настороженный и напряженный взгляд. Лицо директора музея выглядело поблекшим, правое веко дергалось в нервном тике, глаза были потускневшими, а слегка вытянутый подбородок заметно дергался. Вся его суть говорила о тревоге в душе, помноженной, как показалось Евгению Сергеевичу, на элементах какого-то страха.
        - Проходите, товарищ Макеев и присаживайтесь, Вас, если мне память не изменяет, Иваном Андреевичем зовут?  - спросил Кудрин.
        - Так точно,  - по-военному ответил он, затем сел на стул, вынул из кармана носовой платок и вытер обильный пот со лба.
        - История эта длинная,  - медленно проговорил директор музея.
        - Рассказывайте все, что хотите рассказать, я внимательно слушаю,  - сказал Евгений Сергеевич.
        - Начну свой рассказ со своего рождения,  - начал он. Родился я в шестнадцатом году в Петрограде. Мать моя умерла при родах, поэтому ее я вовсе не знал. Отец - Андрей Егорович Макеев работал тогда слесарем на Путиловском заводе. Он всей душой принял революцию и в семнадцатом году вступил в партию большевиков, а в девятнадцатом году по призыву партии поехал в Среднюю Азию бороться с басмачами - врагами Советской власти. Поскольку родственников у нас почти не было, он и взял меня совсем еще подростка с собой в теплые края. Так мы оказались в Бухаре, где отец стал воевать с басмачами. Когда я подрос и окончил среднюю школу, отец уже был заместителем командира отряда ОГПУ, а в тридцать пятом году - командиром специального отряда НКВД по Бухарской области.
        Однажды, в тридцать восьмом году, когда отец лежал на лечении в военном госпитале Бухары, я пришел проведать его и, мы вышли из палаты прогуляться по дорожкам у госпиталя. Отец меня спросил о моих дальнейших планах после школы, на что я ему ответил, что хочу пойти по его стопам и строить карьеру военного. Он одобрил мое стремление, хотя и сказал о трудностях и опасностях на этом пути. И тут отец неожиданно, чего раньше никогда не делал, заговорил о своей службе. Так я узнал, что он в последние годы был командиром специального отряда по розыску пропавших драгоценностей последнего эмира Бухары. Я естественно об этом ничего не знал, поэтому слушал отца, широко раскрыв рот.
        Отец рассказывал, что последний эмир Бухары Сеид Алимхан родился в 1880 году и был последним представителем тюркского рода Мантыгов правившие Бухарским эмиратом почти два века. Когда ему исполнилось тринадцать лет его отец Абдулахад-хан, правивший тогда ханством, отдал его в кадетский корпус Николаевского полка Санкт-Петербурга. Через три года Сеид Алимхан вернулся в Бухару, а еще через некоторое время, после смерти своего отца, он, как наследник престола, занял место эмира Бухарского ханства. После этого он был произведен императором в генерал-майоры и вошел в список свиты Его Императорского Величия Николая Второго.
        Сеид Алимхан управлял ханством до сентября 1920 года. В то время Бухара уже стала освобожденной Красной армией, а эмир со своей свитой бежал в Афганистан. Перед своим бегством из города Сеид Алимхан приказал привести к нему во дворец - летнюю резиденцию, доверенных лиц. В центре основного дома дворца существовала специальная шестиугольная комната. Вокруг ее стен располагались еще комнаты и, она не имела внешних стен. Это было сделано для того, чтобы никто со двора не смог подслушать разговоры эмира. По рассказам пленных басмачей, одним из таких людей был дервиш Даврон.  - Дервиш - это как бы мусульманский аналог нашего монаха,  - уточнил Макеев. Так вот его и привели в эту комнату ночью, чтобы не видели лишние глаза. В покоях повелителя, кроме самого эмира, Даврон встретил еще одного человека - телохранителя эмира Тисобо Калапуша. Как рассказывал отец, необычная судьба складывалась у этого человека. В детстве он рос вместе с любимым племянником эмира Рахимхоном. Родители Калапуша работали в той семье и погибли от брюшного тифа, а мальчик выжил и поскольку он остался совсем один и дружил с
Рахимхоном, родители его разрешили ему остаться жить в их семье. Когда Рахимхон подрос, эмир решил отправить его на учебу в тот же кадетский корпус Санкт-Петербурга, но любимый его племянник заявил, что он без Калапуша никуда не поедет. И как его не уговаривали родители и сам эмир - тот стоял на своем. Поскольку эмир очень любил своего племянника, то пришлось ему, единственный раз, идя вопреки своему указанию, отправлять на учебу обоих. Но основной задачей Калапуша, по велению эмира, был присмотр от всего дурного за Рахимхоном.
        После окончания учебы в кадетском корпусе Калапуш был зачислен эмиром своим телохранителем, а впоследствии повелитель сделал его начальником всех своих охранников.
        Вместе с эмиром они и решали, как спасти сокровища. Золота и драгоценностей было так много, что для каравана потребовалось бы около сотни вьючных лошадей, каждая из которых могла бы нести два тюка с пятью пудами золота и драгоценностей.
        Отец говорил, что у них было видимо не так много вариантов. Скорее всего, у них возникал Кашгар, где находилось английское посольство, возглавляемое старым приятелем эмира консулом Эссертом. Но как предполагал отец, скорее всего тот отказал эмиру, испугавшись общей нестабильности в Туркестане. Может быть, он вышел на контакт с вице-королем Индии, хотя и тот эмиру видимо отказал, зная отказ Эссерта. Идти с таким караваном в Иран было опасно - ситуация в Закаспии была очень напряженной.
        Они приняли, как теперь стало известно, другое решение - спрятать все драгоценности в горах до лучших времен.
        В первой половине сентября 1920 года ночью караван из нескольких сот лошадей и верблюдов, груженных сокровищами Бухары, с запасами воды и продовольствия, двинулся на юг к предгорьям Памира. Охрану составляли эмирские гвардейцы, которыми командовал Калапуш. Рядом с ним стремя в стремя ехал и дервиш Даврон.
        Первоначальным местом, где он предполагал спрятать драгоценности был заброшенный средневековый город в Каршин-ской степи. Но планы эти были нарушены людьми из соседних кишлаков, которые могли увидеть караван. Тогда отряд пошел на Гузар и направился дальше в предгорье Памира к Гиссарско-му горному хребту.
        - Я там не раз бывал,  - говорил отец. Сам горный хребет находится на западной части Памира между реками Амударья и Зеравшан. Там холмистые склоны, если передвигаться в восточном направлении, постепенно переходят в скальные массивы, а горные реки хребта за много лет выточили в нем огромные каньоны и расщелины. Вот там, в одном из таких каньонов, Калапуш скорее всего и увидел большую расщелину, в которой и приказал Даврону спрятать драгоценности эмира. Около двух суток Калапуш ждал Даврона, но тот не возвращался. Встревоженный Калапуш поднял по тревоге своих конников и уже через несколько километров пути отряд наткнулся на лежащих убитых людей. Это были охранники каравана следовавшие с Давроном. Один из лежащих оказался живым и, несмотря на ранение, рассказал о происшедшем. Погонщики каравана каким-то образом узнали о содержимом караванных вьюков и решили завладеть сокровищами эмира. Произошла схватка между погонщиками и людьми Даврона, которые и победили в ней. Каким-то невероятным стечением обстоятельств, этот раненый воин сбежал от Калапуша и скрылся в одном из горных аулов. Отцу рассказали об
этом люди, которым перед смертью поведал об этом тот воин.
        Отряд Калапуша продолжил путь к горной расщелине и вскоре они увидели раненого Даврона и двух конников при нем. Он и рассказал Калапушу, что груз спрятал именно в той расщелине, о которой говорил Калапуш. Пока Даврон перевязывал раны и отдыхал, Калапуш сам поскакал к месту сокрытия драгоценностей, которое указал Даврон и, убедившись лично, направился обратно к ждущему его отряду. Когда он прискакал к отряду, первое что сделал - убил Даврона и его спутников. Так приказал эмир; его воля была такова, что место, где спрятаны драгоценности, должен был знать лишь один человек - Калапуш.
        Отряд двинулся дальше и через несколько дней подъехал к Караулбазару, небольшому населенному пункту у самой Бухары. Здесь их встретил командующий эмирской артиллерией Низемеддин. Калапуш понял, что тот не просто так оказался здесь; через несколько минут все его люди были убиты. В итоге, единственным живым человеком, кто знал о месте сокрытия драгоценностей, остался именно он. Калапуш, видимо надеялся, что ему, долгое время бывшему личным телохранителем эмира, властитель доверит и тайну своего богатства. Но он ошибся, в покоях эмира Калапуш нашел свою смерть.
        - Не знаю почему,  - проговорил Макеев,  - но у отца сложилось впечатление, что видимо не все Калапуш рассказал эмиру о том, где сокрыты драгоценности. В основном отряды басмачей делали свои набеги в районы, примыкающие к Гиссарскому хребту. Видимо эмир не знал точного места, где были спрятаны его драгоценности.
        Через два дня Сеид Алимхан со своими приближенными бежал из Бухары в Афганистан. Как рассказывал отцу его знакомый из личной охраны М.Фрунзе, то он доложил рапортом Начальнику Политуправления Туркестанского фронта о том, что в Шахризябсе, где останавливался эмир во время следования в Афганистан, было изъято два мешка золота и других драгоценностей. Все эти ценности по указанию М.Фрунзе были перевезены в Самаркандский банк.
        - Вот такую историю отец неожиданно рассказал мне,  - закончил говорить Макеев.
        - А почему, по Вашему мнению, он рассказал то, что не должен был говорить, ведь, скорее всего он давал подписку о неразглашении всего того, что связано с драгоценностями эмира?
        - спросил Кудрин.
        - Я думаю,  - задумчиво проговорил Макеев,  - отец предчувствовал свою смерть, а он ведь действительно через месяц умер от былых ран, ему видимо хотелось высказаться и рассказать о том, что знал.
        - Ну а потом, через день после разговора с отцом,  - продолжал он,  - я пошел в военкомат и попросил направить меня в Ташкент на двухгодичные курсы младших офицеров. Благо, что военком был сослуживцем отца и через месяц я уехал в Ташкент познавать азы военного дела. А еще через месяц я узнал, что умер отец. Мне разрешили с ним проститься и я приехал в Бухару, где с его сослуживцами, проводил его в последний путь.
        - В 1940 году после окончания курсов,  - продолжал Макеев,  - мне было присвоено звание младшего лейтенанта и, я отправился на место службы - Бухарское управление НКВД. Меня зачислили на должность заместителя командира отряда НКВД по борьбе с басмачеством; так, я практически сменил отца на этом поприще. Мы гоняли басмачей повсюду, но особенное рвение они проявляли в округе Гиссарского горного хребта. Мне тогда не раз вспоминались слова отца, что Калапуш, видимо, не сказал эмиру точного места захоронения драгоценностей. Складывалось впечатление, что басмачи что-то искали в этом районе, несмотря на то, что этот горный хребет тянется более чем на двести километров.
        - В январе сорок первого,  - проговорил далее Макеев,  - мой командир отряда ушел на повышение, а меня назначили на его место. Где-то в конце февраля месяца мы преследовали очередную банду басмачей и на подъезде к небольшому селению Кара-улбазар, я увидел в бинокль странную картину: басмачи, сложив винтовки у одного полуразрушенного дома, лопатами копали землю по его периметру. Я дал команду окружить этот дом, благо он находился в зарослях каких-то кустов, и уничтожить всех находящихся рядом с ним бандитов. Так мы и поступили; басмачи были убиты, а их главарь, который находился в самом доме, пытался сбежать, но был пойман.
        - Были уже совсем сумерки,  - продолжал Макеев,  - и я распорядился, чтобы отряд заночевал в близлежащих домах, в которых никто не проживал. Бойцы разошлись по этим домам, разожгли костры и принялись ужинать пайками, которые им выдавали перед каждым рейдом. А я стал допрашивать главаря банды басмачей, предварительно поставив у дверей своего ординарца Сашку Бездомного.
        - Это что, такая фамилия ординарца?  - спросил Кудрин.
        - Да,  - ответил Макеев,  - Сашка тогда привязался ко мне; год назад в одном кишлаке басмачи вырезали всех сочувствующих Советской власти, в том числе и его родителей, которые были учителями. Сашку тоже чуть-чуть не расстреляли. Когда мы ворвались в кишлак, я буквально из-под дула ружья выхватил его. Поскольку Сашки уже был призывной возраст, то в военкомате он попросился на службу в мой отряд, а я посодействовал ему перед военкомом. Его фамилия была Лапоть и она уж очень ему не нравилась, поэтому, когда ему делали новые документы, взамен утраченных при пожаре в том кишлаке, он взял новую - Бездомный. Так вот и стал Сашка Бездомный как бы у меня ординарцем: исполнял мои поручения по службе, помогал писать некоторые документы, заваривал чай, приносил еду. Так вот Сашку я специально поставил у двери, чтобы не было лишних ушей, а еще на всякий случай заглянул в незастекленные маленькие окна, там тоже никого не было.
        Главарь банды сказал, что его зовут Алдар-бек и что он являлся на тот момент доверенным лицом эмира. Он упал на колени и попросил не убивать его, так как все его восемь детей останутся в Кабуле без средств к существованию.
        - Тогда я спросил у него,  - продолжал Макеев,  - что они искали у этого полуразрушенного дома?
        - Так приказал эмир,  - ответил Алдар-бек. Но вначале я расскажу то, что не знает никто. Когда Калапуш вошел в покои эмира, я стоял у другой двери в его спальню. Так вот я отчетливо слышал, что он сказал - все драгоценности повелителя спрятаны в одной из расщелин Гиссарского хребта. Потом он подошел к небольшому столику, на котором лежала раскрытая карта Туркестана и, пальцем провел вдоль предгорья Памира.
        - Но это же огромная горная система - пробормотал эмир.
        - Совершенно верно повелитель,  - сказал Калапуш,  - Вас как и меня учили в кадетском корпусе определять географическую широту и долготу на земной поверхности. Он достал из кармана халата кусочек бумаги и протянув ее эмиру сказал:  - Здесь на бумажке написана одна географическая координата, где спрятаны драгоценности, северная широта.
        - Где мои драгоценности?  - заорал эмир.
        Калапуш немного помедлив, ответил:  - Ориентиры восточной долготы я спрятал в деревянную шкатулку с Вашим ликом, которую мне подарил Ваш племянник во время нашего обучения в кадетском корпусе. Я видел как Вы, в том числе и моими руками, расправились не только со всеми охранниками сопровождавшими груз, но и с Вашим доверенным лицом - Давроном. И чтобы со мной такого не произошло, дайте мне возможность сейчас покинуть дворец живым, а завтра мой доверенный человек укажет, где я спрятал шкатулку.
        Глаза у эмира налились кровью и он заорал:  - Стража, взять его и скормить голодным собакам. Я и еще прибежавший охранник, выскочили из соседней комнаты и увидели, как Калапуш что-то рукой положил себе в рот. Когда мы подбежали, он уже упал, а из его рта пошла пена.
        - Лекаря,  - закричал эмир.
        Через несколько минут прибежал лекарь, который и зафиксировал смерть Калапуша.
        - Вот такую историю рассказал мне тогда Алдар-бек,  - сказал Макеев.
        - Так,  - значительно произнес Кудрин,  - если исходить из того, что благодаря таким понятиям как широта и долгота можно найти любую точку на земной поверхности. Однако, вряд ли ее можно отыскать, зная лишь только одну географическую координату. Вот и выходит, что Калапуш сознательно сообщил эмиру лишь одну координату, чтобы остаться живым.
        Теперь и мне становится понятно, почему басмачи свои набеги совершали в район Гиссарского хребта.
        - Это точно,  - подтвердил Макеев,  - эмир, не зная этой координаты, тупо посылал свои отряды басмачей, причем не столько для диверсий против советской власти, сколько для поиска своих драгоценностей.
        - А почему именно в Караулбазар приказал идти эмир Алдар-беку?  - спросил Евгений Сергеевич.
        Алдар-бек тогда сказал, что несколько месяцев назад эмир как всегда прогуливался по Кабульскому базару. Раз в неделю он любил погулять вдоль его торговых рядов и чего-нибудь купить. Неожиданно в одном из продавцов он узнал своего старого парикмахера, который обслуживал эмира не один десяток лет. Эмир обрадовался старому знакомому, ведь он являлся как бы свидетелем тех сладких и безоблачных времен, когда он был повелителем Бухары. На предложение эмира попить чай парикмахер с удовольствием согласился и они пошли в лучшую чайхану Кабульского базара. Там за чашкой чая эмир и узнал, что в тот день, когда Калапуш с двумя всадниками проезжал мимо своего дома в селении Караулбазар, он заходил к себе домой.
        - А откуда он мог знать об этом?  - удивленно спросил Кудрин.
        Как говорил Алдар-бек со слов самого эмира,  - ответил Макеев,  - парикмахер также жил в этом же селении и как раз напротив дома Калапуша. А в тот день он был дома и видел, как Калапуш один входил в свой дом и примерно через полчаса вышел оттуда и присоединился к своим попутчикам.
        - Судя по всему,  - продолжал он,  - эмир догадался, что ту самую шкатулку, о которой говорил Калапуш перед смертью, он спрятал именно где-то в своем доме или возле него, так как после этого он явился в крепость Арк, где тогда был эмир со своей свитой. Вот после этого эмир и приказал Алдар - беку собрать отряд и выдвинуться в Караулбазар к дому, где жил Калапуш.
        - Выслушав Алдар-бека,  - проговорил Макеев,  - я сказал, что оставлю ему жизнь в обмен на сотрудничество с органами НКВД. Тот сразу согласился и написал расписку о таком сотрудничестве.
        - А что было потом?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - А потом,  - ответил Макеев,  - я ему дал пароль для связи и сказал, чтобы он ночью вылез из торцевого окна; там, охраны не будет. Он так и сделал и ушел ночью через границу. В Бухаре я все доложил своему начальнику, и отдал ему расписку Алдар-бека. Он был очень доволен и обещал даже поощрить меня. Но вместо поощрения через неделю мой начальник и я были арестованы. Его расстреляли сразу, а меня особым совещанием за сотрудничество с врагами Советской власти, приговорили к пятнадцати годам лишения свободы.
        - Я был подавлен случившимся,  - глотая слюну, проговорил Макеев,  - и уже через несколько недель оказался в лагере под городом Мары - самой южной точки Союза. Мне здесь неожиданно повезло, заместитель начальника лагеря оказался бывшим сослуживцем отца. Однажды он меня вызвал и угостил папиросой, а я и спросил у него, за что меня посадили и, кто мог этому поспособствовать? И вот тогда он молча достал из сейфа мое дело, вынул из него один лист и протянул его мне.
        - Я читал его,  - пробормотал Макеев,  - и глазам не верил - донос на меня написал не кто иной, как Сашка Безродный. Он писал, что своими ушами слышал, как я и враг Советской власти басмач Алдар-бек договаривались о моей работе на афганскую разведку.
        Какая же человеческая неблагодарность, бывает же такое!  - вырвалось у Евгения Сергеевича.
        - Через некоторое время мы узнали, что на страну напали фашисты и, началась война,  - продолжал директор музея,  - нас построили у бараков и спросили, кто хочет идти воевать, кровью искупить свою вину. Я вышел одним из первых и уже через две недели в роте штрафников сидел с винтовкой в окопе под Ржевом. Там меня ранили и, месяц пролежал в госпитале. Потом снова фронт, но уже рядовым со всеми правами и снова ранение, а потом меня демобилизовали по ранению и я осел в Подмосковье. После войны окончил историко-архивный институт и стал работать в музее. Вот дошел до директора музея, но пора уходить на пенсию, дать дорогу молодым,  - закончил свой рассказ Макеев.
        - А как Вы узнали, что эту шкатулку нашли археологи?  - спросил Кудрин.
        - Полгода назад, сказал Макеев,  - я случайно прочитал в газете «Правда Востока» про археологические раскопки рядом с Бухарой. В той газете было написано, что наряду с артефактами древности были найдены вещи, принадлежавшие последнему эмиру Бухары, которые будут переданы в краеведческий музей города. В ней же была фотография, на которой была видна старая мотыга, портсигар и деревянная шкатулка с ликом эмира. Я понял, что это та самая шкатулка, о которой говорил Алдар-бек и у меня пробудился необыкновенный интерес к ней. Захотелось не то, чтобы завладеть этими драгоценностями, а просто узнать, что оставил Калапуш в этой шкатулке. Я созвонился с этим музеем и по согласованию с руководством, поехал в Бухару. Город моей юности очень изменился, он похорошел, появились многоэтажные здания, новые проспекты, но тихие улочки с платановыми деревьями, остались такими, как и прежде и центральный базар практически сохранил свой вид.
        - С дирекцией музея я договорился быстро, чтобы они в рамках обмена экспонатами выставили некоторые у нас в музее,  - продолжал Макеев,  - им было очень престижно выставлять свои артефакты в московском музее. Там я впервые увидел шкатулку, но не стал привлекать к ней особого внимания, а просто отобрал ее в числе других экспонатов для выставления в нашем музее. Мы договорились, что все отобранные экспонаты пробудут в нашем музее один месяц, после чего мы их вернем в Бухару.
        - Вот таким образом шкатулка попала в наш музей,  - проговорил Макеев,  - а дальше Вы все знаете.
        - Интересная история,  - задумчиво сказал Евгений Сергеевич,  - но кто же мог знать о тайне этой шкатулки?
        - Для меня это тоже загадка, хотя ее могли стащить в купе с прочими украденными вещами. Ведь серебряный портсигар немалых денег стоит, да и пряжка также со своей приличной ценой,  - проговорил директор музея.
        - А Вам удалось открыть шкатулку?  - спросил Кудрин.
        - Да в том то и дело, что нет, ведь экспонаты привезли в воскресенье и, мы весь понедельник обустраивали стенды с новыми артефактами. К тому же ее крышка была крепко закрыта и, чтобы открыть ее, нужно было применить какие-нибудь слесарные приспособления,  - ответил Макеев.
        - Мне было очень интересно узнать,  - продолжал он,  - что было написано в бумажке Калапушем.
        - Понятно что - географическая координата долготы,  - проговорил Евгений Сергеевич,  - однако как мы уже говорили, зная лишь ее одну, невозможно отыскать драгоценности.
        - Если представить себе, что эмир кому-нибудь из наследников указал, на известную ему географическую точку,  - проговорил директор музея,  - то может они и искали шкатулку? У эмира была жена и три сына, которых он не взял с собой в Афганистан. Как рассказывал гид музея в Бухаре, эти сыновья погибли в сталинских застенках, а сам эмир снова женился в Кабуле на таджичке и, у него родилась дочь - Шукрия Алими. После смерти отца она училась в университете, стала журналисткой и в настоящее время живет в Америке. Может быть, эмир перед смертью рассказал ей о шкатулке…
        - Может быть и так,  - ответил Кудрин,  - хотя на востоке наследниками становятся именно сыновья, хотя видимо у эмира не было другого выбора.
        - Теперь это все, что я хотел Вам рассказать, не было дальше сил хранить это в своей памяти,  - сказал Макеев.
        Поблагодарив директора музея, Евгений Сергеевич отметил ему повестку и, попрощавшись, Макеев вышел из кабинета.
        - Много в мире нелогичного и недоступного нашему сознанию,  - размышлял Кудрин,  - большое количество разных событий практически предопределено, поэтому самое сложное - выбрать правильный путь следования. Но для этого может быть недостаточно жизненного опыта и знаний, тогда такой путь будет ошибкой. А если это будет так, то выбор надо будет делать заново. Все что происходило с Макеевым в юности скорее всего и было связано с недостаточным жизненным опытом: излишняя доверчивость, отсутствие самоконтроля точность знаний за своими поступками, недостаточность элементарных знаний о происходящих в стране событий и обстановке, складывавшейся накануне войны. И эта история с географией тоже отголосок тех событий.
        Мысли Кудрина прервал зашедший в кабинет его сотрудник Роман Вольский. Поздоровавшись с ним, Евгений Сергеевич рассказал о событиях, произошедшие на станции «Раздельное».
        - Вот что, Рома,  - сказал Кудрин,  - во-первых «пробей» этого «Куку» по нашим картотекам и постарайся установить его, а во-вторых в восемь вечера прибывает скорый поезд из Волгограда, так ты вместе со всеми сотрудниками отдела поезжайте на вокзал и постарайтесь выявить его по приметам.
        Евгений Сергеевич передал Вольскому листок бумаги, на котором своей рукой написал приметы «Куки». Он взял его, прочитал и вышел из кабинета.
        Кудрин посмотрел на свой рабочий стол и его взгляд остановился на папках, лежащих стопкой у края стола.
        - А ведь помимо этой «Бухары» у меня ведь много других дел,  - подумал он,  - и ушел «с головой» в ворох повседневных дел.
        Незаметно наступил вечер и он оторвался от своих дел только тогда, когда в кабине снова вошел Вольский, который присев на стул, сразу начал докладывать о проделанной работе.
        - Установили мы этого «Куку»,  - начал он,  - действительно это ранее судимый за хулиганство Кукуев Борис Федорович. Освободился из колонии в прошлом году и в настоящее время работает продавцом в палатке «Спортлото» на Комсомольской площади. Ему тридцать два года, не женат, проживает в квартире с больной матерью. Более подробная установка на него будет завтра, так как сегодня уже поздно и вряд ли можно еще что-либо узнать.
        - Что касается встречи на вокзале,  - продолжал он,  - так мы его, к сожалению, не смогли вычислить из всех приехавших в этом поезде. Задержали по приметам одного горбоносого мужика, но у него не оказалось татуировок, кроме того он был армянином, командированным в Москву Волгоградским строительным управлением.
        - Ну да, носы у армян самая привлекательная часть лица,  - проговорил Кудрин,  - знаешь Рома, у одного армянина спросили: «Какая самая красивая птица в мире?», так он ответил, что это орел, потому-что у него самый красивый нос.
        - Это хорошо, что установили «Куку»,  - уже серьезно сказал Евгений Сергеевич. Необходимо завтра его найти и доставить к нам.
        Попрощавшись, Вольский ушел, а Кудрин еще некоторое время сидел в своем кресле и мысли у него почему-то крутились вокруг горбоносого армянина. Ему вдруг вспомнился недавно рассказанный товарищем анекдот: «Урок геометрии в армянской школе:  - Ашот, нарисуй треугольник, просит учитель. Ашот рисует.  - А теперь докажи, что это треугольник.  - Мамой клянусь, треугольник!»
        Евгений Сергеевич улыбнулся и стал складывать свои бумаги в сейф.
        На следующий день с самого утра в кабинет Кудрина вошел Роман Вольский и доложил, что поступила информация о том, что вчера вечером Кукуев, будучи в состоянии опьянения, устроил драку в кафе «Прага» в парке Сокольники. Вчера же поздно вечером участковый инспектор, вместе с сотрудниками ГАИ, доставил его в дежурную часть РОВД.
        - Но самое главное состоит в том,  - продолжал Вольский,  - что помимо драки некая гражданка написала на него заявление в милицию о том, что «Кука» также вчера вечером ее изнасиловал у туалета в кафе.
        - Ничего себе расклад,  - удивленно проговорил Кудрин,  - собирайся Рома, мы выезжаем в Сокольнический РОВД.
        Евгений Сергеевич созвонился с начальником уголовного розыска РОВД и предупредил о своем приезде; он также кратко сообщил ему об оперативном интересе к задержанному Кукуеву.
        Минут через тридцать они уже входили в кабинет начальника уголовного розыска Сокольнического РОВД Ковалева. Евгений Сергеевич был знаком с ним, поэтому без всяких преамбул более подробно рассказал о цели их приезда. Ковалев в свою очередь пригласил к себе в кабинет инспектора уголовного розыска, у которого были материалы по вчерашней драки в кафе и заявление потерпевшей.
        В кабинет вошел молодой человек и представился: «Лейтенант милиции Рябов».
        - Ты вот что Сергей,  - обратился к нему Ковалев,  - принеси все материалы по вчерашней драке и заявление Верки «Огонька».
        - Этот Кукуев,  - проговорил Ковалев уже обратившись к Евгению Сергеевичу,  - вчера устроил потасовку со своими собутыльниками в кафе «Прага». Ничего особенного там не было, ну разбили хулиганы носы друг другу, да черт с ними. А вот свою подружку Верку по кличке «Огонек», он вчера же, по пьянке, да еще и при всех пацанах, приделал кулаком в глаз. Та с характером, вот и решила ему отомстить: от боли и унижения взяла и написала на него заявление об изнасиловании и отдала участковому инспектору, вызванного администрацией кафе.
        В кабинет вошел Рябов и передал Ковалеву серую папку, а тот, аосмотрев, передал ее Кудрину.
        - Тут на улице Верка «Огонек» кругами ходит,  - сказал Рябов,  - она еще с самого утра прибежала в дежурную часть и стала упрашивать отдать обратно ее заявление, что, зря наговорила на него и что он ее жених.
        Евгений Сергеевич инстинктивно заглянул в окно, благо кабинет был на первом этаже и оно, как раз выходило на вход в здание РОВД. У входной двери он увидел молодую особу лет тридцати в модных джинсах и короткой кофте. Волосы ее были взлохмаченными, а под глазом «светился» огромный синяк. Было видно, что она пыталась его замаскировать слоями пудры, но никакая пудра не могла спрятать его ядовито-желтого цвета. А вокруг глаза была небольшая припухлость и, лицо женщины чем-то напоминало японку.
        - Подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает жизненный опыт,  - подумал Евгений Сергеевич, вспомнив изречение кого-то из мудрецов.
        - Так это и есть та самая «Огонек», что у входа околачивается?  - спросил Кудрин.
        - Так точно товарищ подполковник, она самая,  - ответил Рябов и добавил,  - Трусова Вера Семеновна, тусуется с «Кукой» уже давно. Зимой он также ее избил и она написала на него заявление в милицию, но потом - забрала обратно, а Кукуев отделался тогда лишь штрафом за мелкое хулиганство.
        - Можно его привести сюда?  - спросил Евгений Сергеевич, просматривая на ходу бумаги из серой папочки.
        Через несколько минут дежурный офицер привел «Куку». В кабинет вошел крепкого телосложения человек с горбинкой на носу и взлохмаченными волосами. Рукав на его рубашки был разорван в нескольких местах, брюки были запачканы грязью, на руке у локтя виднелся свежий кровоподтек, а на пальцах правой руки Кудрин увидел уже известные ему татуировки.
        - Где ты был два дня назад?  - спросил он у Кукуева.
        - Дома был,  - устало ответил «Кука».
        - Послушай Кукуев,  - резко проговорил Евгений Сергеевич, не давая ему ни минуты на размышление,  - я знаю, что ты был на станции «Раздельная» и убил Ваську Балабанова.
        - Нигде я не был, не знаю никакого Балабанова и никого не убивал,  - ответил Кукуев.
        - Да что ты «Кука»,  - продолжал Кудрин,  - у нас имеются веские доказательства твоего пребывания на станции. Во-первых, ты оставил свои «пальчики» в комнате Васьки Балабанова, а во-вторых тебя видели люди, когда вместе с Васькой Вы шли по зданию вокзала.
        - Да не знаю я никакого Ваську Балабанова, не шейте мне дело,  - зло ответил Кукуев.
        - Ну хорошо,  - ответил Евгений Сергеевич,  - зайдем с другой стороны и достал из серой папочки бумагу, написанную мелким подчерком.
        - Гражданка Трусова Вера Семеновна написала заявление,  - продекламировал Кудрин,  - о том, что вчера в кафе ее изнасиловал гражданин Кукуев.
        Евгений Сергеевич показал «Куке» заявление «Огонька» и поднес бумагу поближе к его носу. Глаза Кукуева вдруг округлились, он, нервно глотнув слюну проговорил:  - Верка, сука.
        - Ты вот видимо под воздействием винных паров не заметил, что штампа на заявлении гражданки Трусовой пока нет,  - заметил Кудрин,  - а ты ведь ты уже прошел школу уголовника и знаешь, что когда оно будет проштамповано, твоя Верка уже ничем тебе не поможет, даже если захочет забрать заявление; статья ведь будет не за хулиганство, а в зоне ты хорошо знаешь, что делают с осужденными за изнасилование.
        - Но если ты сейчас расскажешь все о том, что произошло в «Раздельном» и кто тебя послал туда, я думаю, Верка сможет забрать заявление, она уже с утра обивает пороги дежурной части. В этом случае ты как и прежде отделаешься мелким хулиганством.
        - Вот это дает шеф!  - подумал Вольский, учиться и учиться у него надо.
        «Кука» напрягся, собирая оставшуюся после пьянки, волю в кулак и замычал, уставившись на пол.
        Евгений Сергеевич, не дав тому расслабиться резко произнес: «У тебя «Кука» есть одна минута; или ты нам все рассказываешь о твоем вояже в «Раздельное» или я ухожу и передаю заявление дежурному офицеру заявление Трусовой для регистрации. Подумай о своей больной матери, она может и не дождаться тебя. Время пошло!»
        - Нет,  - закричал Кукуев,  - я все скажу, только не передавайте заявление, прошу Вас.
        - Ну, вот и договорились,  - спокойным голосом проговорил Евгений Сергеевич,  - рассказывай все что знаешь.
        - Поехать в «Раздельное» мне приказал «Золотой»,  - начал «Кука»,  - он мне дал адрес «Шныря», ну этого Васьки, денег и сказал, что нужно у него забрать деревянную шкатулку с изображением на крышке бородатого мужика.
        - Неужели «Золотой» опять взялся за старое,  - тихо произнес Ковалев, это местный авторитет, вор в законе Балуев Андрей Федорович. Он уже совсем старый стал и тусуется со своими дружками в парке Сокольники, но в последнее время грехов за ним не наблюдалось.
        - А «Шнырь», это и есть Васька Балабанов?  - уточнил Кудрин.
        - Ну да,  - ответил Кукуев,  - это тот самый Васька, но фамилии его я не знаю.
        - Продолжай,  - обратился Ковалев к Кукуеву.
        - Приехав на станцию, я сразу же увидел «Шныря» в здании вокзала,  - сказал Кукуев,  - и искать его не пришлось. Он был изрядно пьян и когда увидел меня, то удивился и, как мне показалось, был напуган нашей встречей. Я ему сказал, что «Золотому» нужна какая-то деревянная шкатулка и «Шнырь» меня повел в какую-то комнату в здании вокзала. Эту шкатулку я сразу увидел, когда вошел в эту комнату. Она была открытая и валялась на полу среди кучи мусора и пустых бутылок. Я ее поднял и в этот момент «Шнырь» неожиданно меня схватил сзади за шею и стал душить. С большим трудом я вывернулся из его лап и оттолкнул его от себя, а «Шнырь» не удержался и поскольку был сильно пьян, упал на пол и, головой, стукнулся об какую-ту железную балку, торчавшую из-под стены. Краем глаза я увидел, что кровь стала хлестать из его головы, а он взявшись за нее руками, пытался ее остановить. Я схватил эту шкатулку с изображением на крышке бородатого мужика и выбежал из той комнаты. В это время шла посадка на поезд до Москвы и, договорившись за деньги с одной из проводниц, уехал с столицу. Ну а по приезду, я передал эту шкатулку
«Золотому» и поехал к дружкам в Сокольники.
        - Ну, хорошо,  - сказал Кудрин,  - теперь под протокол расскажи инспектору Рябову все то, что ты только что нам рассказал.
        Когда Кукуева увели, Евгений Сергеевич спросил у Ковалева: «А что, «Золотой» действительно еще промышляет в районе?
        - Да нет товарищ подполковник,  - ответил Ковалев,  - старый он уже стал, может лишь со своими подельниками обворовывать посетителей парка, а на крупные дела он больше не способен в силу своего преклонного возраста.
        - Необходимо срочно встретиться с этим «Золотым»,  - проговорил Кудрин.
        - Да он и сейчас видимо сидит в кафе «Прага» в парке,  - ответил Ковалев.
        - Так поехали в парк, нечего время терять,  - сказал Евгений Сергеевич и стал собираться.
        Через полчаса они зашли в кафе; заведение было уже открыто. В нем был один большой зал, в котором стояли тяжелые дубовые столы и стулья. У буфета стояла полная немолодая женщина с папиросой в левом углу рта, щуря от дыма левый глаз. За угловым столом справа, окутанным табачным дымом, сидели пятеро молодых мужчин, и пили пиво; возле ножки стола валялась пустая бутылка из-под водки. В центре стола восседал пожилой человек с сединой на голове и небольшой лысиной.
        - По какому случаю такой ранний банкет?  - спросил Ковалев.
        Пожилой человек приподнялся со своего стула и, изобразив на лице улыбку прошепелявил:  - Гражданин начальник, что за шухер, мы с друзьями просто отдыхаем.
        - Отдыхать «Золотой» ты будешь на том свете,  - громко сказал Ковалев и подошел к столу.
        - Чем обязан?  - проговорил «Золотой» выпуская изо рта клубок дыма.
        - Собирайся и поедешь с нами в контору,  - строго сказал Ковалев, там тебе все расскажут.
        Сидящие за столом притихли, пригнули головы прямо к столу и старались не смотреть в сторону вошедших. «Золотой» подошел к Ковалеву и по выражению лица того понял, что права качать бесполезно и в сопровождении подошедшего участкового инспектора пошел к выходу из кафе.
        Уже через двадцать минут они были в кабинете Ковалева.
        - Колись «Золотой», зачем послал «Куку» на убой «Шныря»?  - резким тоном спросил Кудрин.
        Несколько мгновений тот смотрел на Евгения Сергеевича, нутром чувствуя, что перед ним стоит какой-то большой начальник.
        - Не знаю никакого «Куку» и никакого «Шныря»,  - медленно проговорил он и улыбнулся во весь рот, показывая свои золотые коронки.
        Да врешь ты все, «Золотой»,  - проговорил стоящий у двери Ковалев,  - старый ведь уже, а все приключений на свою седую голову ищешь.
        Кудрин достал из серой папочки объяснение Кукуева и зачитал выдержки из него:  - «Поехать на станцию «Раздельная» и отыскать «Шныря» мне приказал лично «Золотой»; в скобках была расшифровка его клички - Боков Петр Тимофеевич. Он дал мне пятьсот рублей, назвал адрес, по которому надо искать «Шныря» и сказал, что у него находится деревянная шкатулка с изображением бородатого мужика, которую нужно взять любым способом у него и привезти в Москву.
        - Ну что, услышал,  - резким тоном проговорил Кудрин.
        - Но там ведь не сказано, что я приказал убить «Шныря»,  - проговорил Боков.
        - Да, теряешь ты свою уголовную квалификацию,  - с улыбкой сказал Ковалев,  - ты же только что признался, что знаешь их обоих.
        - Да, знаю,  - тихо произнес Боков, вытирая платком обильный пот со лба,  - ну и что из этого?
        - Так вот «Кука» замочил «Шныря» и тот сейчас лежит в морге, если еще не похоронили,  - добавил Евгений Сергеевич.
        Боков весь съежился, побледнел и, глотая слюну, проговорил:  - Клянусь, гражданин начальник, что не говорил я «Куке» мочить «Шныря», мне нужна была лишь эта проклятая шкатулка.
        - Колись «Золотой», кто тебя надоумил воровать ее из музея и как ты вообще о ней узнал?  - спросил Кудрин.
        - Да ничего я говорить не буду,  - упорствовал Боков.
        - Ну, тогда я расскажу о твоих ближайших перспективах,  - проговорил Евгений Сергеевич,  - «Кука» пойдет как исполнитель убийства, а ты - как его организатор. Ты прикинь Боков, сколько тебе лет и выйдешь ли ты вообще живым из зоны.
        Воцарилась молчание, Боков сидел на стуле опустив голову и нервно теребил рукой правое ухо.
        - Я все расскажу,  - сказал вдруг «Золотой»,  - только выслушайте меня, я действительно не говорил «Куке» убить этого дурака - Ваську, но начну издалека. Первая моя ходка была за кражу продуктов в 1941 году и, загремел, еще пацаном, в Бухарскую колонию. Не знал я тогда обычаев зоны, вот черт меня и попутал украсть у одного из заключенных кусочек мыла. На следующий день меня жестоко стали избивать и наверняка бы убили, не вмешайся заместитель начальника колонии по оперативной работе лейтенант государственной безопасности Бездомный. Он тогда меня буквально вырвал из рук смерти, а потом, после лечения в лазарете, направил в другую колонию. Но перед этим он вызвал меня и сказал, что я перед ним теперь должник и что помнить об этом обязан всю жизнь.
        - Бездомный, где-то я уже слышал эту фамилию,  - подумал Кудрин. И вдруг его осенило - Макеев ведь наверняка про него и рассказывал, круглая земля!
        - Прошло много лет,  - продолжал Боков,  - и в начале июня ко мне домой явился пожилой человек, в котором я с трудом узнал того самого Бездомного. Он мне напомнил о моем долге перед ним, дал задаток тысячу рублей и попросил, чтобы я «сработал» деревянную шкатулку, которую вместе с другими артефактами привезли на выставку в музей на Песчаной улице. Я направил туда «Шныря», который несколько лет жил в моем бараке у Сокольнического рынка и выполнял разные мои поручения. «Шнырь» тогда рано утром направился в музей, чтобы посмотреть на эту деревянную шкатулку, а к вечеру я ему дал пятьсот рублей и сказал, чтобы он выкупил ее у работников музея. Деньги ведь немалые за какую-то деревяшку! А на следующий день я узнал, что он залез в музей и кроме шкатулки «свинтил» еще что-то из дорогих вещей и исчез. Я понял, что он с деньгами и этими вещами подался на родину, больше ведь бежать ему было некуда. Бездомный уже несколько раз ко мне заходил и требовал шкатулку. Тогда я послал к «Шнырю» своего подручного «Куку», но убивать его я не велел, а лишь забрать шкатулку, которую он мне вчера привез.
        - Ну, ты «Золотой» такой белый и пушистый,  - вырвалось у Ковалева,  - «Шныря» интеллигентно попросил за деньги выкупить шкатулку, а «Куку», также, просто отправил за ней к «Шнырю», для дружеской беседы.
        - Да клянусь Вам, ничего такого я «Куке» не говорил,  - надрывно проговорил «Золотой».
        - А где сейчас находится шкатулка?  - спросил Евгений Сергеевич.
        - У меня дома,  - ответил Боков,  - как раз сегодня в семь часов вечера придет за ней Бездомный.
        Записав показания «Золотого» в протокол, они все вместе отправились к нему на квартиру. Кудрин успел попутно позвонить на работу и дать указания своим подчиненным, чтобы они вызвали к девяти часам вечера в его кабинет директора музея Макеева.
        Приехав на квартиру Бокова, Евгений Сергеевич, наконец, увидел деревянную шкатулку с изображением эмира, лежащую на небольшом кухонном столе.
        На вид она была довольно простая, в виде прямоугольного бокса, выполненная из дерева. Сверху она закрывалась крышкой, на которой был вырезано изображение последнего эмира Бухары. Кудрин открыл ее и увидел, что она абсолютно пустая.
        - Да,  - подумал он,  - вероятнее всего в ней и была спрятана бумажка с географической координатой, о которой говорил перед смертью Калапуш. Видимо Балабанов, когда открыл ее и не найдя там ничего ценного, просто вытряхнул содержимое на пол, а саму шкатулку выбросил в мусор, валявшийся в его комнате. Теперь ее уже не найти, ведь после отъезда оперативной группы с того склада где нашли Балабанова, в комнате была произведена уборка; об этом тогда просил капитан Волин буфетчицу.
        Взяв шкатулку в руку, Кудрин невольно вспомнил о недавно прочитанной книге, в которой говорилось, что во времена, когда Прометей похитил для спасения людей огонь у Олимпа, ему в наказание была сужена женщина - Пандора. Видимо любопытство - это наследие Пандоры, которая не смогла устоять против соблазна - заглянуть в шкатулку мужа, которая была в их доме. Она открыла ее, чем навлекла неисчислимые беды и несчастья.
        Вот и сейчас, смотря на эту виды видавшую шкатулку, он невольно поежился от легкого холодка, тянувшегося от нее; Евгений Сергеевич положил шкатулку в свой портфель и прошел в комнату.
        Ровно в семь часов вечера в дверь позвонили и все напряглись. Когда «Золотой» открыл дверь, на пороге стоял пожилой человек в темном костюме и светлой рубашке. Увидев перед собой сразу нескольких мужчин, он резко отпрянул в сторону, но Ковалев, стоящий у двери, перехватил его руку и повернул ее за спину. Мужчина вскрикнул и нехотя вошел в комнату.
        - Ну, давайте знакомиться гражданин Бездомный,  - сказал Евгений Сергеевич и, протянув ему свое удостоверение личности, продолжил,  - подполковник милиции Кудрин. Прошу Вас присесть на стул и предъявить свои документы.
        Бездомный вынул из кармана пиджака свой паспорт и протянул его Кудрину.
        А теперь Александр Иванович Бездомный, рассказывайте все, что знаете и что Вас привело в эту квартиру,  - проговорил Евгений Сергеевич.
        Кудрин вынул из своего портфеля деревянную шкатулку и положил ее на стол перед Бездомным. Тот неожиданно схватил ее, открыл и стал рассматривать со всех сторон; все присутствующие увидели, что из глаз Бездомного потокам лились слезы. Он поставил шкатулку на стол и, обхватив голову руками, громко зарыдал. Успокоившись, Бездомный вытер глаза носовым платком и стал рассказывать: «Всю жизнь я положил на поиск этой шкатулки. Когда он буквально «уплыла» из моих рук в Бухаре, я приехал за ней в Москву, чтобы найти ее и пришел к «Золотому». Я напомнил ему о его долге передо мной.»
        «Золотой» утвердительно кивнул головой на эти слова Бездомного.
        - Найти в Москве «Золотого» не представляло большого труда, ведь я всю жизнь проработал в органах государственной безопасности,  - продолжал Бездомный,  - так вот ради этой чертовой коробки предал своего командира, который однажды спас мне жизнь, написал на него рапорт, что он являлся врагом Советской власти. И это ради того, чтобы убрать человека, знавшего тайну этой шкатулки. Молодой тогда был и жадность победила разум.
        - Ну а каким образом Вы надеялись получить вторую географическую координату места, где спрятали драгоценности эмира?  - спросил Кудрин.
        - А что, мой командир жив, ведь только он знал об этих координатах?  - встрепенулся Бездомный.
        - Жив,  - ответил Евгений Сергеевич,  - в свое время все узнаете.
        - Я и сам не знаю, вся моя сущность была нацелена лишь на ее поиск,  - ответил он,  - сколько я земли перерыл у дома Калапу-ша, сколько людей мной тогда было опрошено в Караулбазаре и все безрезультатно. Но если честно, то вначале мне действительно хотелось найти эти богатства, но потом с годами осталась лишь маниакальная страсть к ее поиску. И вот недавно, открыв газету «Правда Востока», я увидел на фотографии среди экспонатов найденных археологами, эту шкатулку с изображением последнего эмира Бухары. Я был страшно рад этому и, мне захотелось любыми путями ее заполучить, но неожиданно ее вместе с другими артефактами увезли на выставку в Москву. Вот я и приехал в столицу и отправился к «Золотому».
        Ну а что касается одной из координат, то видимо ее знает единственная живущая поныне дочь эмира, проживающая в Америке. Поверьте, у меня даже в мыслях не было встретиться с ней, это просто невозможно в нашей стране. Вот, пожалуй, и все, а сейчас я пенсионер и проживаю в Бухаре, семьи так у меня и не было, а в последние годы я пребывал в депрессии от никчемности жизни, видимо бог покарал меня за все прегрешения,  - закончил свой рассказ Бездомный.
        - Ну, хорошо, поедем на Петровку и там все запротоколируем,  - сказал Кудрин и, положив шкатулку в свой портфель, направился к выходу из квартиры.
        Через тридцать минут все уже входили в здание Управления. Вольский пошел с Бездомным в свой кабинет для документирования его показаний, Ковалев с «Золотым» прошел в свободный кабинет сотрудника Кудрина, находящегося в отпуске, а сам Евгений Сергеевич пошел в свой кабинет для встречи с Макеевым.
        Ровно в девять часов вечера в дверь постучали и, на пороге кабинета появился директор музея Макеев.
        - Проходите Иван Андреевич,  - сказал Кудрин,  - нашлась все-таки шкатулка с изображением эмира Бухары, но никакой записки там не было; человек в чьи руки она попала, видимо не найдя ничего ценного, выбросил ее в мусор, как и саму шкатулку.
        - Значит мы теперь никогда не узнаем того места, где спрятаны драгоценности эмира,  - грустно проговорил Макеев.
        В этот момент в кабинет вошел Вольский, а за ним Бездомный. Увидев Макеева тот задрожал, упал на колени и громко зарыдал - «Прости командир, прости меня, бес попутал».
        Макеев смахнул слезу из глаза, подошел к нему и ответил: «Бог тебя простит Сашка, вставай не будь бабой».
        Бездомный встал с колен и молящим взглядом уставился на своего командира.
        - Постарел ты Сашка,  - проговорил по-отечески Макеев и погладил его по седой голове.
        - Прости командир, что тогда жадность победила меня,  - лепетал Бездомный,  - я до сих пор не могу себе этого простить.
        - Да ладно, что было то прошло, я ведь узнал, что это ты на меня тогда написал донос,  - задумчиво проговорил Макеев, но мы уже старики и теперь пора уже на покой.
        - Я Вас больше не задерживаю,  - сказал Кудрин,  - завтра оба прибудете сюда к следователю, а там видно будет.
        Старики обнялись и как неразлучные приятели пошли к выходу из кабинета.
        Оставшись один, Евгений Сергеевич сел в свое кресло и задумался.
        - Вот ведь как бывает,  - подумал он,  - человек практически всю жизнь жил с иллюзорной идеей добыть эти драгоценности. И, это, как оказалось, явное несовпадение желаемого с действительным, а в своих иллюзиях он как бы пребывает в прошлом и его подогревали грезы будущего сладкого - драгоценностей эмира. Прошлое у таких настырных как Бездомный неотступно и обитает в глубинах памяти в виде фобий. К сожалению, итог один - крушение фантазий, с последующей депрессией и страхами к будущему.
        - Вот и вся история с географией товарищи курсанты,  - закончил свой рассказ Кудрин.
        В зале воцарилась тишина, только курсант Косяк робко спросил:  - А что было дальше?»
        - А дальше уже ничего не было,  - ответил Евгений Сергеевич,  - дело мы закончили и передали в следственный отдел. В музей Бухары из трех украденных экспонатов был возвращен лишь серебряный портсигар эмира. Пряжка бесследно пропала, а шкатулку по просьбе ученых для дальнейшего изучения, передали в исследовательский центр Академии наук.
        - Товарищ подполковник,  - не унимался курсант Косяк,  - какой-то мираж получается. Это напоминает пустыню, по которой идет караван и погонщикам кажется, что впереди оазис, но все это иллюзия. Так и здесь, человек всю жизнь построил на поиске шкатулки, а в ней оказался пшик.
        - Я с Вами согласен товарищ курсант, такое иногда случается,  - ответил Кудрин,  - и на этой ноте я прощаюсь с Вами, возможно с кем-то мы еще встретимся на практической стезе.
        - Евгений Сергеевич выходил из зала под аплодисменты курсантов и, ему было очень приятно на душе от нахлынувшего чувства удовлетворения от общения с курсантами. Он постоял какое-то время у здания школы милиции и быстрым шагом пошел к машине, стоявшей у ворот проходной.
        Перевернутые страницы прошлого
        …Гори, костер, поярче,
        гори, не догорай,
        а завтра мы тебе скажем:
        «Прощай, прощай, прощай…»
        Эти строчки из старой пионерской песенки как нельзя лучше были наглядной иллюстрацией единения разгоравшегося костра и пьянящего воздуха, затмевающего собой даже красоту гордо стоящих елок и корабельных сосен.
        Костер то разгорался, то утихал, то с новой силой задавался пламенем и был похож на настоящий пионерский - с искрами, вылетающими с треском в прозрачный воздух. Языки пламени костра касались нижних веток рядом стоящих елок, что придавало небывалую красоту и умиротворение.
        Костер разводил еще сравнительно молодой мужчина у небольшой лесной хижины. Взгляд его вначале сфокусировался на бушующем пламени, вызывающем бурные эмоции, а затем остановился на пеньке у костра, на котором лежал томик «Библии», призывающий к смирению. Он достал небольшую тетрадочку и карандашом стал пробовать рисовать этот великолепный симбиоз огня и природы.
        Человек смотрел на огонь, и воспоминания о прошлом пришли сами по себе, и как бы вся его прошлая жизнь пронеслась в искрах разгорающегося костра.
        Егор Воронов - так звали этого человека.
        Он вспоминал, что когда в 1991 году пришел из армии в уютную московскую квартиру на Болотниковской улице, родная сестра его матери, которая там жила, была очень обрадована его приезду. Год назад, когда внезапно умерла мать, они решили, что тетка из Подольска временно поживет в квартире до прихода Егора из армии. Отца он вообще не помнил, он ушел из семьи, когда Егору было всего два года.
        Егор решил устроиться на работу, жить-то надо было на что-то, и поступить на вечернее отделение Суриковского училища. Рисовать он любил с детства и, будучи еще совсем маленьким, уже пытался рисовать натюрморты, которые мама вешала на стенки их небольшой квартиры.
        Еще до армии Егор занимался в секции боевого самбо, куда привела его мама, и спортивной стрельбой из пистолета; он выполнил даже норматив мастера спорта по боевому самбо. Ну а в армии сразу же попал в армейский спецназ, где всю службу оттачивал свое мастерство и стал даже инструктором рукопашного боя. В поисках работы Егор случайно встретил своего одноклассника Пашку Васильева, тот обрадовался встрече и повел его в небольшой ресторанчик у Даниловского рынка. Долго они вспоминали школьные годы и, за разговором, уговорили целую бутылку водки.
        - Ты все рисуешь карикатуры или уже и картины пишешь?  - спросил с улыбкой Пашка.  - Я помню, как в школе ты не только оформлял все стенгазеты, но и карикатуры на учителей рисовал. Вот смеху-то было!
        - Да так, немного рисую,  - ответил Егор,  - в армии не было на это времени, хотя перед дембелем карандашом на бумаге нарисовал портреты сослуживцев и подарил им на память.
        - Ну а мой портрет сможешь нарисовать?  - взволнованно спросил Пашка.
        - Попробую,  - ответил Егор,  - хотя ты знаешь, что я этому нигде не учился, как-то само собой получается. Я перед отъездом из части нарисовал портрет нашего замполита; он сидит в кабине самолета, а в руках вместо штурвала держит бутылку водки и длинный зеленый огурец. Уж как замполит смеялся, сказал, что мне надо получать художественное образование.
        - Класс!  - захохотал Пашка.  - Я помню твою карикатуру в десятом классе, в которой наша химичка сидит на огромном горшке, на котором красными чернилами было написано «писс-реактив - школьный актив».
        Они долго смеялись, вспоминая и другие смешные эпизоды школьной жизни.
        - Ты, Паша, я смотрю, так упакован, и костюм дорогой, да и денег, видать, куча,  - сказал Егор,  - устроил бы меня куда-нибудь, хоть в охрану или еще куда.
        Паша загадочно улыбнулся и сказал:
        - Хорошо, Егорка, завтра встретимся на Шаболовке у метро в 12 часов, я отведу тебя к нужным людям и попробую тебе помочь…
        На следующий день они с Пашей встретились, как было договорено, на Шаболовке и через минут десять вошли в подвал пятиэтажного дома на Люсиновской улице. Там Егор увидел молодых парней, занимающихся на татами единоборствами.
        Паша подошел к коренастому мужчине и о чем-то с ним поговорил.
        - Ну, проходи, Егор Воронов,  - сказал мужчина,  - меня зовут Сергей Сергеевич, я начальник службы безопасности банка «Восточный», слышал про такой банк?
        - Да нет,  - сказал Егор,  - я только что из армии.
        - Здесь тренируются охранники банка,  - продолжал Сергей Сергеевич,  - Павлик тебя рекомендует к нам на работу, ну, проходи на татами, покажи, что можешь.
        Егор снял туфли, рубашку и, поклонившись ковру, зашел в его центр. Сергей Сергеевич выставил против Егора молодого коренастого парня с бычьей шеей. В два удара Егор завалил этого парня на ковер, взял его руку в клещи, а ногами обвил шею; соперник захрипел.
        - Ты что, обалдел,  - заорал Сергей Сергеевич. Он подбежал к Егору, который уже отпустил из захвата парнишку, и ударил его с силой по плечу. Егор со злостью отработанным приемом заломил руку Сергея Сергеевича.
        - Довольно, хватит, придурок,  - заверещал тот.
        - Сам придурок,  - громко ответил Егор, отпуская руку,  - кто так работает, а еще охрана…
        Он быстро оделся и пошел к выходу из подвала, но тут к нему подошел Сергей Сергеевич и уже примирительным тоном попросил остаться.
        На следующий день Егор был зачислен в охрану банка «Восточный» и с удовольствием почти каждый день после работы оттачивал свое мастерство на татами и в тире, который банк по выходным дням арендовал в ГУВД Москвы.
        Появились деньги, и Егор уже мог себе позволить что-то купить: жизнь налаживалась.
        Как-то вечером, перед уходом на тренировку, Сергей Сергеевич Рогов вызвал к себе Егора и сказал, что с ним хочет поговорить один из учредителей банка.
        Через четверть часа они вошли в небольшой кабинет, в котором за столом сидел коренастый человек в велюровом костюме.
        - Этот, что ли,  - как будто не замечая Егора, спросил незнакомец у Рогова.
        - Да, Роман Сергеевич, это тот самый Воронов, о котором я вам говорил,  - ответил Рогов.
        - Слушай, Воронов, как ты понимаешь, я здесь не работаю, но все это мое,  - сказал Роман Сергеевич, показывая рукой на стены кабинета.  - Мне в личную охрану нужен человек с такими данными, как у тебя, мы тебя прокачали, парень ты смелый и, как говорят, не болтливый, будешь хорошо службу нести - все у тебя будет, согласен работать у меня?  - спросил Роман Сергеевич.
        - Согласен,  - твердо ответил Егор.
        - Вот и хорошо, для начала будешь получать в два раза больше, чем в охране банка, а с этой минуты у тебя есть только я, и все внимание - исключительно мне,  - жестко проговорил он.
        «Да,  - подумал Егор, глядя на костер,  - если бы тогда знал, куда судьба навострила лыжи, никогда бы не согласился на такой шаг».
        Конец восьмидесятых годов, у народа безденежье, манифестации, перестрелки и разборки. И вот в это самое время Егор очутился в охране известного в Москве вора в законе по кличке Князь. И что только не было тогда: перевозил деньги по разным адресам, избивал каких-то людей по приказу Князя, участвовал в стрелках и разборках. Приходилось и стрелять, однажды, во время покушения на Князя, перестреляли почти всю его охрану. Егор, рискуя жизнью, на себе оттащил его, раненного, и огнем из своего «Макарова» отсек всех покушавшихся. Вой милицейской сирены отпугнул нападавших, а Егор дотащил Князя до машины и увез его на дачу в Подмосковье. После этого случая он стал левой рукой Князя, получил кличку Ворон и стал заметной фигурой в криминальном мире Москвы. Все знали его манеру стрелять из двух рук «по-македонски», и одно слово «Ворон» обращало всех в трепет. Так продолжалось больше года: денег было много, Князь не жалел их, говоря, что это сор, а жизнь - дороже. Егор положил часть денег на книжку в Сбербанк, а остальные спрятал в тайник, который он соорудил у себя в квартире под батареей отопления. Он стал
жить на широкую ногу; денег - навалом, машина-иномарка стояла всегда у подъезда дома, рестораны, подружки. Егор совсем потерял чувство страха, считал себя неприкасаемым и неуязвимым.
        И вот однажды вечером по приказу Князя он с двумя качками из его команды вошел в ювелирную мастерскую и потребовал у директора отдать привезенную накануне курьером из Якутии партию «левых» неограненных алмазов. Как сказал Князь, поскольку это «левый» товар, то никто не заявит в милицию.
        Но пошло сразу все не так. Когда они вошли в мастерскую, располагавшуюся в отдельно стоящем одноэтажном здании, и потребовали отдать товар, кто-то из работников незаметно нажал на тревожную кнопку, и во время их словесного препинания они вдруг услышали вой сирены. Милиция окружила дом, а у одного из пришедших с Егором мужчин, видимо, сдали нервы, и он стал палить из пистолета в стоящие там шкафы. Егор сразу понял, что они попали, ему удалось незаметно выбросить свой пистолет в стоящую корзину с мусором. Милиционеры также несколько раз выстрелили, а Егор, выбив плечом окно, выскочил на улицу, но на него набросились двое милиционеров и, повалив, скрутили руки. А те двое стали отстреливаться и в ходе перестрелки были убиты.
        Милиционеров на Петровке, 38, куда привезли Егора, тогда собралось много, всем было интересно посмотреть на неуловимого Ворона. Его долго допрашивали, угрожали большим сроком, говорили, что этот налет наверняка был с подачи Князя, но Егор молчал и ничего не говорил. Потом в камеру вошел среднего возраста подполковник милиции, который долго смотрел на него, а потом тихо, как бы по-отечески сказал:
        - Знаешь что, сынок, расскажи мне про себя, ведь ты еще молодой, а в жизни уже набедокурил сполна…
        Долго они разговаривали, и Егор почувствовал, что в глазах этого подполковника промелькнули искорки некого сострадания к его запутанной молодости. Он рассказал, что по собственной инициативе решил ограбить мастерскую, но Князя не сдал. Видимо, подполковник, а это был заместитель начальника отдела управления уголовного розыска УВД города Евгений Сергеевич Кудрин, понял это и не стал больше в разговоре будировать тему Князя. Егору запомнился добродушный и спокойный тон этого человека, резко отличающийся от общения с другими операми и следователями.
        Потом все как во сне: долгое следствие, суд и восемь лет лишения свободы в НТК общего режима в Иркутской области.
        В колонии Егора встретили настороженно, в бараке к нему подошел худощавый человек с раскосыми глазами и показал на нары, стоящие у унитаза.
        - Это твое место,  - сказал раскосый и сильно толкнул Егора. От неожиданности Егор упал на пол и ушибся головой о рядом стоящие нары.
        - Ты потише, Калмык,  - пробурчал верзила с большими растопыренными ушами,  - придет Бурый и разберется.
        Но Калмык не унимался, он снова подошел к Егору и велел снять безрукавку, в которую тот был одет. Егор отошел в сторону, а Калмык вытащил небольшую заточку и поднес к его лицу. Через миг Калмык лежал на полу, сплевывая кровь и зубы. Кольцо заключенных стало смыкаться вокруг Егора. В этот момент в барак вошел небольшого роста старичок с умными колючими глазами. Все сразу притихли и расступились.
        - Ша, что за базар?  - тихо спросил он.
        Калмык поднялся с пола и, утирая на лице кровь, прошамкал:
        - Бурый, я убью этого гада, он мне зубы выбил.
        - Успокойся, Калмык, а ты, фраерок,  - он своим колючим взглядом посмотрел в сторону Егора,  - присядь пока за стол.  - Егор с опаской сел за стол, стоящий в середине барака.
        Вся толпа заключенных окружила стол и с интересом наблюдала за происходящим действием, предвкушая расправу над молодым парнем.
        - Так, братва,  - начал Бурый,  - я получил с воли маляву от самого Князя.
        Толпа одобрительно загудела, одно напоминание о нем наводило страх в глазах осужденных и тихое роптание.
        - Так вот,  - продолжал Бурый,  - он пишет, что Ворон - правильный мужик, никого не сдал, а все взял на себя и пошел «паровозом», поэтому просит к нему отнестись по-братски, с пониманием. Так что зарубите все себе на носу, кто Ворона тронет, будет со мной лично иметь дело…
        Кто-то из толпы заключенных сказал:
        - Да слышали мы про московского Ворона, молва о нем и до Иркутска дошла, теперь ясно, кто Калмыку харю припудрил…
        - А место его будет здесь,  - сказал Бурый, показывая на нары, стоящие у окна.
        - Это же мое место,  - прошептал Калмык.
        - А теперь здесь будет Ворон, а ты сам себе ищи новую шкон-ку и засохни,  - отрезал «Бурый».
        Через несколько месяцев с помощью Бурого вместо лесоповала, где трудились заключенные, Егор был направлен на работу истопником в лагерную котельную. Там работал пожилой заключенный Иван Петрович Носков - житель Иркутской области, как он сказал, когда представлялся Егору. Егор не сразу привык к тихому и неторопливому говору Петровича. Тот рассказал, что он окончил педагогический факультет Иркутского университета и работал учителем в школе поселка Новые Коты, что под Иркутском, до тех пор, пока школу не закрыли. А до последнего времени работал сторожем на научной станции, единственном учреждении в поселке. За свои деньги Петрович построил небольшую часовню, где вместе с другими немногочисленными жителями поселка проводил время после работы. А два года назад в поселок приехали какие-то мужики-золотоискатели из Иркутска и по пьянке пытались поджечь часовню. Петрович бросился на защиту часовни от этого безумия и по неосторожности ударил одного из них попавшейся под руку лопатой и чуть не убил его. В результате получил за это пять лет колонии.
        Петрович, как сразу окрестил его Егор, сразу произвел на него приятное впечатление своей неторопливостью, рассудительностью и спокойным тоном общения. Петрович был глубоко набожным человеком, соблюдал религиозные посты, чтил божественные праздники и ежедневно молился, не обращая внимания на удивленные взгляды Егора.
        Долгими беседами с Петровичем Егор стал проникаться идеями христианства, и особенно ему запомнился их первый разговор.
        Иван Петрович медленно, с расстановкой говорил о том, что христианство есть истина о Боге и мире, человеке и о его жизни. И сущность христианства - в тайне самой личности Иисуса Христа, в единстве человека и Бога. Егор с удивлением слушал слова Петровича, что христианство сформировало идеал любви к Богу и всем людям и что учение о любви к ближним и любовь к врагам - это принцип христианства. Человек как бы перестает быть жестоким, так как любовь к себе подобному - это путь к истинной свободе.
        Как говорил Петрович, любовь преобразует человека; любящий радуется, а ненавидящий страдает и умножает зло. Сказанные Иваном Петровичем слова буквально впились в мозг Егора, и он несколько дней ходил отрешенный от всего будничного, в мыслях повторяя эти нехитрые постулаты.
        С каждой такой беседой Егору хотелось больше узнать о тайнах христианства, он ждал каждой минуты общения с Петровичем во время редких перерывов в их работе. Петрович рассказывал о том, что в христианстве выражено равенство между Богом всех людей, грехи которых искуплены кровью Христа. В связи с такими представлениями вера в бессмертие стала догматом христианства, а для спасения требовалось покаяние, которое приходит путем принесения в жертву своей души.
        Петрович особо выделял, что с позиции христианства не может быть человека, насквозь испорченного, и всегда есть надежда на возрождение, достигаемое покаянием.
        - Покаяние очищает душу от греха,  - повторял не один раз Петрович, смотря в широко расставленные и где-то испуганные глаза Егора.
        Тот, в свою очередь, не скрывая ничего, рассказывал Петровичу о своей прошлой непутевой жизни, со всеми ее пороками и злоключениями, и та жестокость, которая скопилась в его душе, постепенно таяла, освобождая место спокойствию и смирению. И не один следователь не смог бы так войти в его душу и простыми понятными словами объяснить смысл греховности совершенных проступков и осознания пути совершения поступков праведных.
        Егор стал понимать, что искреннее раскаяние - это, прежде всего, переоценка событий, осознание своего греха, желание с ним справиться, и покаяние делает человека более свободным.
        Еще Петрович иногда цитировал рассуждения уважаемого им русского философа Николая Бердяева, который утверждал, что человек - существо греховное, нуждающееся в искуплении своего греха, и единственное, что от него требуется,  - это смирение.
        - Запомни, Егор,  - говорил Петрович,  - для твоего преображения необходимы собственные усилия во имя преодоления всего плохого, что накопилось в душе, а Бог как творец всего видимого и невидимого укажет тебе путь спасения и направит тебя по истинно правильному пути.
        Все четыре года, проведенные с Петровичем, изменили Егора, и из жестокого и циничного человека он постепенно превратился в задумчивого и смиренного, готового помочь слабому и немощному. Когда Петрович выходил на волю, он дал Егору свой адрес и сказал, что тот может на него положиться, если будет трудно, и поможет. Они расстались как братья, Егор очень переживал уход Петровича и даже отчасти замкнулся.
        В бараке жизнь шла своим чередом, на косые взгляды Калмыка Егор не обращал внимания, хотя тот своим видом показывал, что не забыл обиду, и один раз в разговоре тот как-то сказал, что они еще «встретятся».
        Как-то вечером Бурый отозвал Егора в сторонку и тихо сказал, что получил маляву, в которой было написано о расстреле в Москве Князя и его братвы. По этому случаю они накатили по кружке чифиря, помянули Князя и больше о нем никогда не вспоминали.
        Однажды вечером Егору приказали явиться к заместителю начальника колонии майору Будько. Когда Егор зашел в кабинет и по форме представился, он увидел заплывшего жиром человека, сидящего за столом. Показывая всем видом, что здесь он самый главный, майор Будько с хозяйским апломбом проговорил:
        - Ты, Воронов, у нас на хорошем счету, не бузишь, исполнительный, думаю ходатайствовать о твоем условно-досрочном освобождении, ведь ты уже половину срока отсидел. Но есть одно условие: будешь сообщать мне обо всем, о чем говорят в бараке, не готовит кто-либо побег и главное - каким образом Бурый получает малявы с воли…
        Егор не ожидал услышать такое, но собрался и выпалил:
        - Гражданин начальник, я сявкой не был и не буду, делайте со мной что хотите…
        Не ожидал майор Будько услышать от смиренного заключенного такое, разговор явно не получался, и тогда он, уставившись на Егора, процедил:
        - Иди, но я это запомню…
        На следующий день Бурый подозвал к себе Егора и пожал руку:
        - Молодец, Ворон, уважаю, земля слухами полнится, открыто ты послал этого жирного борова куда подальше. Учти, тот не прощает такого, но не бойся, я тебя не дам этим волкам на съедение.
        Удивительно, но никаких репрессий и провокаций не последовало; или там забыли о нем, или нашелся такой осведомитель, или Бурый что-то придумал. Однако пронесло без последствий.
        Как-то, проходя по лесной просеке с тачкой за углем, Егор увидел, как двое заключенных избивали пожилого мужчину. Он подскочил к ним и быстро разбросал их в стороны.
        Мужчина, всхлипывая, поднялся, стал благодарить Егора и сказал, что они уже как месяц издеваются над ним, с того момента, как попал на зону. Эти двое, увидев Егора, разбежались в разные стороны, зная, что за ним стоит сам Бурый. Звали мужика Яков Моисеевич Фридман - ювелир из Иркутска, а посадили его на четыре года за скупку краденых бриллиантов. Как впоследствии говорил ювелир, он не знал, что они были крадеными, но суд не принял это во внимание, и в результате - зона. И еще с него здесь потребовали, чтобы он отдал свои драгоценности, а иначе - убьют. Он даже не знал, что они имели в виду, видимо, решили, что если он ювелир, то у него есть и драгоценности.
        Егору стало жалко этого несчастного человека, за эти годы он насмотрелся сполна, как в зоне перемалывали такого рода людей и делали из них инвалидов. Вечером он подошел к Бурому и попросил его похлопотать о переводе Фридмана в кочегарку, ведь Петрович освободился, и он остался один. Для Бурого этот вопрос был ничтожным, и он, немного подумав, согласился помочь.
        Через день Фридман был назначен кочегаром в котельную, и больше к нему никто не приставал. Моисеевич, как стал называть его Егор, долго благодарил его, ведь по существу тот спас ему жизнь. Иногда Моисеевичу с воли жена присылала посылки с разными вкусностями, и они с Егором вечером, когда все приходили в барак с работы, открывали очередную посылку, и каждому доставался какой-то сладкий сувенир. Все были довольны и с удовольствием шамкали конфеты и пряники, но особенно был доволен Моисеевич, что его все-таки признали в этом довольно специфическом замкнутом обществе.
        Моисеевич оказался довольно комфортным человеком, не донимал своими мыслями, исправно работал, даже когда было тяжело катить груженую тачку с углем, упирался, сопел, но катил до самой топки. Он из кубиков угля смастерил шашки, и, когда появлялось свободное время, они с упоением сражались в эту древнюю игру, напоминавшую им о когда-то прошедшем детстве.
        Так получилось, что освободились они с Моисеевичем в один день, добрались до Иркутска, и Фридман пригласил Егора погостить у него дома. Однако Егор поблагодарил его и, взяв билет, вылетел в Москву. Попрощались они с Моисеевичем как старые добрые друзья, тот дал свой адрес и сказал, что Егор как его спаситель может в любое время обращаться с любой просьбой.
        В Москве тетка совсем была больная, очень обрадовалась Егору, да и он был рад единственной родственнице и стал опекать ее как смог. Он достал деньги из своего тайника, приоделся и положил тетку в частную клинику, а сам стал заниматься своими документами. Он не узнавал Москву, она похорошела, изменилась, но шум московских улиц, огромное скопление людей и груз старых московских грехов давили на него, а когда через месяц умерла тетка, он принял решение уехать из города.
        Быстро сдав квартиру молодой семье, он решил уехать в тишину и забыться в уединении природы, о которой когда-то ему рассказывал Петрович. Он решил пока поехать в поселок, где жил Петрович, а там как Бог рассудит.
        Добирался Егор до поселка Новые Коты почти целый день. Сначала самолетом в Иркутск, затем на автобусе до поселка Листвянка, а потом на моторке до Новых Котов. Когда Егор вышел на берег, он увидел небольшой поселок среди сибирской тайги, расположившийся в окружении гор. Петрович встретил как родного, даже слезу пустил. Они, как и на зоне, долго разговаривали, как будто не могли наговориться.
        Петрович рассказал, что автомобильных дорог, ведущих к поселку, нет, летом можно добраться из Листвянки на моторке, а зимой вдоль берега, после того как Байкал замерзает, прокладывается автомобильная дорога по льду. В межсезонье жители поселка практически остаются оторванными от мира.
        - Поселок появился в середине 19 века и был основан первоначально как деревня золотоискателей. В начале 20 века был организован прииск, и добыча золота продолжалась до 1968 года, когда по приказу сверху прииск был закрыт,  - сказал Петрович.
        - И что?  - спросил Егор.  - Так все и забыли про прииск?
        - Получается, так,  - сказал Петрович,  - хотя до сих пор в долине речки Большая Сенная можно найти отвалы горной породы и деревянные желоба золотодобытчиков, там, кстати, и сейчас моют золото приезжие люди, осуществляющие намывку золота небольшими лотками.
        - А почему поселок назвали Большие Коты?  - спросил Егор.
        - Название поселка пошло от обуви, которую называли коты, ударение на первый слог. Это теплая обувь, применяемая старателями золотых приисков в холодную сырую погоду,  - пояснил Петрович.  - В настоящее время поселок стал очень маленьким, народ разъехался, остались лишь старики - старожилы поселка вроде меня - и одна достопримечательность,  - продолжал он,  - действующая научная станция, при которой я числюсь сторожем. Жена моя давно умерла, дочка с семьей живет в Иркутске, видимся раз в год, когда привозят внука отдохнуть на природе.
        Егор внимательно выслушал неторопливый рассказ Петровича и поведал ему про свои планы и мечты, тот на несколько минут задумался, а потом стал говорить:
        - Примерно в километрах двадцати от нашего поселка, не доходя до реки Большая Сенная, в старое время был небольшой хутор золотодобытчиков. Там жила моя сестра с мужем, который мыл золотишко, кстати, их сын, а мой племянник - местный участковый инспектор. Так вот уже лет тридцать там никого нет, хутор заброшен, а найти его могу только я, поскольку в молодости ходил я туда к сестре, а остальных, кто знал о его существовании, уже и в живых нет. Добраться туда можно на лодке по Байкалу, часа три ходу, или звериной тропой по тайге часов пять ходу,  - тихо сказал Петрович.
        У Егора загорелись глаза, это то уединение, о котором он так мечтал последние годы.
        - Ну вот завтра мы с тобой туда и поедем, у меня как раз выходной день образовался,  - сказал Петрович,  - я с утра залью бак бензина и еще канистру прихвачу, соберу на день продукты, и вперед.
        - Я уж не знаю, как тебя и благодарить,  - с придыханием сказал Егор.
        - Ну, утро вечера мудренее,  - произнес Петрович,  - давай укладываться спать, завтра трудный день будет.
        Рано утром, позавтракав, они сели в лодку; Петрович уже все собрал в дорогу, и они поплыли вдоль Байкала. Красота была неописуемая: горы, елки, высокие сосны, да и сам красавец Байкал, который гордо катил свои волны навстречу скалистым берегам.
        Часа через полтора они причалили к скалистому берегу, с трудом протиснули лодку на берег между камнями, а потом Петрович показал еле заметную, заросшую тропинку.
        - Вот по ней мы и пойдем,  - сказал он и первым шагнул в заросшее чрево таежного леса.
        Где-то через час они подошли к небольшой полянке, возвышавшейся на бугорке среди огромных елок. На ней стояли две покосившихся избы с забитыми ставнями, вокруг которых было все в зарослях травы и кустов.
        - Вот в этой избе,  - он показал на одну из них,  - жила моя сестра, и прежде чем перевезти их с мужем в Листвянку, я сам лично забил ставни деревяшками. Они последними покинули хутор, больше здесь никого нет, так что занимай помещение.
        С этими словами Петрович стал открывать ставни, под которыми, к удивлению, сохранились стеклянные окна, а Егор не без труда открыл дверь и вошел внутрь избушки.
        Когда он вошел туда, возникло такое чувство, что люди только вчера уехали: кругом была чистота, если не считать пыли, посуда аккуратно стояла на полках, у печки лежали чудом сохранившиеся дрова, а в углу стоящий старый холодильник «Саратов» очень удивил Егора.
        Петрович открыл ставни, и солнечный свет ворвался в старую хижину.
        - Ну, вот и твой приют,  - сказал Петрович,  - как видишь, здесь более-менее порядок, все на месте, и кровать в нормальном состоянии, а печка - ураган, я ее сам делал.
        - А как же холодильник?  - удивленно спросил Егор.
        - А вот это мой секрет,  - лукаво улыбнувшись, сказал Петрович и, открыв крышку подпола, вытащил оттуда свернутый клубком провод, на конце которого была видна намотка изоляции.
        - Когда мы шли сюда, ты наверняка обратил внимание на рядом стоящие столбы линии электропередачи, их провели по тайге лет сорок назад. Так вот, муженек моей сестры был человеком рукастым и соорудил что-то вроде стабилизатора и прицепил проводок от этой линии аккурат к стабилизатору, а от него в избу, поэтому, если убрать изоляцию и подключить провод к розетке,  - на нее в подполе указал Петрович,  - будет тебе и свет, и холодильник. Только когда будешь свет включать, закрывай ставни, а то он будет виден на много километров, мало ли что…
        Егор был удивлен и с восхищением смотрел на Петровича, который показывал ему избушку как нечто свое родное.
        Петрович внимательно осмотрел избушку со всех сторон, подсказал, что нужно подправить, и они отправились в обратный путь.
        На следующий день с местными рыбаками Егор съездил в Листвянку, где сделал необходимые закупки, и под вечер вернулся в поселок к Петровичу.
        Через день они загрузились на лодку и тихим ходом пошли на новое местожительство Егора. По прибытию к скалистому берегу они перенесли мешки с продуктами и другими необходимыми вещами в избушку, Петрович достал длинный сверток и, развернув его, передал Егору ружье с несколькими пачками патронов.
        - Без ружья в тайге нельзя, мало ли что, да и здесь зверья всякого и птиц много, так что мяса будет навалом,  - сказал он.
        Егор не ожидал такого царского подарка и от души поблагодарил Петровича, а заодно попросил его приобрести моторную лодку, благо деньги были, а лодка была необходима в этой таежной заимке. Петрович пообещал разузнать, кто может продать моторку, но для этого нужно было время, и еще сказал, что будет изредка навещать Егора.
        На этом они попрощались, Петрович уехал, а Егор начал свою таежную одиссею.
        Вначале было немного трудновато привыкать к одиночеству в таких необычных условиях, но постепенно Егор, как таежный Робинзон, втянулся в эту жизнь и с наслаждением слушал щебетание птиц и завывание ветра, раскачивающего огромные елки и сосны. Рядом с избушкой стоял трухлявый пень, и Егор под ним смастерил небольшой тайничок, куда в железной банке положил деньги и документы.
        Где-то через месяц появился Петрович и сказал, что он купил у рыбаков небольшую лодку с мотором и пригнал ее на буксире к его берегу. Они пошли к озеру, Петрович отцепил лодку от своей, вытащил на берег и забросал лапником, чтобы ее не было видно со стороны озера. Егор отдал Петровичу деньги и, довольный, проводя друга, пошел в сторону своего пристанища.
        Так прошла осень, наступила зима, и благо что Петрович подарил Егору огромный тулуп и валенки, а то было бы тяжко. Еды было навалом: мясо, тушки птиц, грибы и ягоды лежали с избытком в стареньком, но исправно работающем холодильнике. Егор по утрам молился перед небольшой иконкой Казанской богоматери, подаренной Петровичем, а днем рисовал в своей тетрадочке красоты тайги. За водой приходилось идти к Байкалу, но он привык к такому променаду, и это ему доставляло удовольствие. А необыкновенная весна просто покорила Егора своими красками и отчаянным пением птиц, он такого хора никогда не слышал: и трели, и переливы, и целые рулады. Где-то раз в два месяца появлялся Петрович, привозил хлеб, овощи и еще что-нибудь из деликатесов. Они, как и на зоне, подолгу разговаривали, обсуждали положения Библии, Петрович рассказывал, что происходит в мире.
        В один из приездов Петрович показал другу звериную тропу, по которой можно было дойти до поселка, и указал рукой на гору, под которой текла речка золотодобытчиков Большая Сенная, до которой ходу было примерно восемь километров. Эта гора была даже видна сквозь сосны, когда он забирался на верх пригорка. Жизнь шла размеренно, и Егор стал даже привыкать к своему статусу отшельника…
        И вот уже август, перед ним разгорающийся костер и неожиданно пришедшие воспоминания. Он закрыл глаза и тихо замурлыкал старую песенку про пионерский костер.
        Вдруг, нарушая тишину и покой, хрустнули ветки, и сквозь заросли травы он увидел приближающего человека. Тот громко и тяжело дышал, рубашка на нем была порвана, и, подойдя к костру, он упал на землю и стал судорожно хватать ртом воздух.
        Егор подошел к нему, а это был пожилой человек с красным одутловатым лицом, положил ему под голову свой свитер и дал воды. Человек сделал несколько глотков, посмотрел на Егора и прошептал:
        - Помогите, прошу вас…
        - Кто вы, откуда здесь в тайге?  - с удивлением спросил Егор. Незнакомец отхлебнул еще несколько глотков воды и немного успокоился, хотя дышал с надрывом.
        - У меня мало времени осталось, поэтому слушайте, мне некому больше сказать,  - тихо произнес незнакомец.  - Меня зовут Дорохов Вадим Андреевич, я доцент кафедры геологии Московского института геодезии, картографии и аэрофотосъемки. Место, где мы находимся,  - это так называемый Предбайкальский золотоносный район. Россыпи в нем образовались в результате разрушений коренных пород, золото, в отличие от других золотоносных районов, отличается высокой пробностью. В шестидесятых годах 20 века прииск закрыли, считая, что россыпи истощены, а район утратил промышленное значение…
        «Я это уже где-то слышал»,  - подумал Егор.
        - Так вот, это совсем не так, я глубоко изучал эти места и был в двух геологических экспедициях в этом районе. А в последней, в позапрошлом году, мы выявили новые россыпные и рудные месторождения вдоль этого побережья Байкала. Так вот, наиболее значимые золотоносные участки мы обнаружили в 30 километрах от поселка Новые Коты в долине речки Большая Сенная. Эти россыпи образовались в результате разрушения коренных пород, в них встречаются самородки массой 100 граммов и более. В этих коренных породах имеются золотопиритовые и золотокварцевые жилы, которые имеют мощность 20 -30 сантиметров, при среднем содержании золота до двух килограммов на одну тонну породы. Я понимаю, что эти выкладки вам неинтересны, но поверьте - это очень важно. Помимо этого, вдоль устья Ангары мы выявили значительные запасы тантала, лития и цезия, которые могут обеспечить перспективную потребность отечественной промышленности в редких металлах…
        Дорохов захрипел и стал задыхаться, Егор дал ему воды, тот сделал несколько глотков и через пару минут немного успокоился и продолжал:
        - Полный отчет о нашей экспедиции был направлен в Минприроды, но ответа никакого не последовало, как будто бы ничего не было. А один из чиновников посоветовал мне забыть обо всем и не высовываться. И вот в марте этого года на меня вышли некие люди и предложили возглавить геологическую экспедицию в Прибайкалье. Уж очень было все заманчиво, да и денег посулили столько, сколько я бы за всю жизнь не заработал, и я, дурак, согласился. В институте оформил отпуск на три месяца, получил аванс, равный моему годовому заработку, и поехал. У меня в Москве осталась дочь, которой я лишь сказал, что еду в очередную экспедицию. Так вот, эти люди - бандиты, которые свезли на старый прииск бомжей из Иркутска, и те ручным способом старательской драгой намывают золото. Видимо, к ним каким-то образом попал мой отчет о командировке, они вывезли меня сюда и приказали открыть им золотоносные жилы. А в конце сезона обещали отпустить, хотя понимаю, что они просто убьют меня, как и тех бомжей, чтобы никто не знал о существовании золотоносных жил. У меня обострилась астма, лекарства мне вначале давали, а сейчас уже месяц как
не дают.
        - А вы кому-нибудь говорили, куда едете?  - спросил Егор.
        - Да в том-то и дело, что никому, даже дочке не сказал. Это было условием получения от них денег, будь они прокляты!..
        Он опять стал задыхаться и судорожно хватать ртом воздух. Егор намочил платок, положил на лоб Дорохова и дал еще воды. Через несколько минут тот пришел в себя и продолжил:
        - Мне некому больше сказать, я спрятал на том старом прииске мешок золотых самородков, которые они намыли за три месяца…
        Он рукой залез под свою рубашку и вытащил смятый листок бумаги.
        - Здесь план,  - продолжал Дорохов,  - если на этом старом прииске встать спиной к большой сосне с раздвоенной верхушкой, то слева в десяти шагах зарыт мешок. Но это не главное, на оборотной стороне листка схема золотоносных пластов и редкоземельных руд в этом месте. Не хочу, чтобы это досталось бандитам. И еще, в Москве осталась моя дочь Елена, наша квартира по адресу Мытная улица, 5, корпус 4, квартира 12; поделитесь с ней, она все, что у меня есть. И еще, возьмите мой крестик, она знает его,  - и он протянул Егору маленький серебряный крестик, висевший на тоненькой веревочке.
        Егор взял его и положил к себе в карман.
        - А где вы мыли золото?  - спросил Егор.
        - Километрах в семи-восьми от вас, где течет речка Большая Сенная,  - ответил Дорохов,  - я шел наугад по тайге, пока не увидел костер. Думаю, что меня ищут, я, когда бежал, то слышал лай собаки. Это, наверное, овчарка, которая стережет бомжей на прииске. Они по следу могут сюда прийти, будьте осторожны, они вооружены. Помогите моей дочери, умоляю вас.
        Дорохов откинул голову назад, как-то неестественно дернулся и затих.
        Егор пальцами потрогал его шею - пульса не было.
        - Все, отошел мужик,  - вслух сказал Егор, закрыл глаза умершему и накрыл его простыней.
        «Ну и дела,  - подумал про себя Егор,  - не было печали, но что делать, надо похоронить бедалагу».
        Егор достал скомканный листок бумаги и внимательно рассмотрел его; на нем было вполне понятно указано стрелками место, где Дорохов спрятал мешок с золотыми самородками. Затем он подошел к старому пню, поддел его руками и, вынув свою жестяную коробку, положил в нее этот листок бумажки и крестик покойного. Поставив пень на место, Егор достал лопату и в метрах двадцати от избы стал копать яму, чтобы похоронить Дорохова.
        Выкопав яму, он присел отдохнуть на стоявший рядом пенек и задумался. В этот момент сзади на него налетела собака, сбила с ног и схватила за ногу. От боли Егор вскрикнул, пытаясь отбиться, но на него накинулись два здоровых бугая, скрутили за спиной руки и связали веревкой, висевшей между деревьями, на которой висел влажный свитер.
        - Вы кто?  - громко спросил Егор.
        - А ты кто такой?  - в ответ спросил здоровый рыжий детина и ткнул его по голове автоматом.
        - Я здесь живу на хуторе, можете узнать в Новых Котах,  - ответил Егор.
        - Узнаем, обязательно узнаем,  - сказал рыжий.
        - Здесь доцент мертвый лежит,  - воскликнул другой не менее крепкий мужчина, держа на поводке рвущуюся овчарку.
        Рыжий подошел к костру, у которого лежал мертвый Дорохов, и обшарил его карманы.
        - Ничего нет,  - сказал он и подошел к лежащему на земле Егору.
        - Как он попал сюда?  - спросил рыжий.
        - Да, час назад пришел откуда-то, я его знать не знаю, попросил воды, попил и сразу же упал, а потом умер,  - ответил Егор,  - я даже ничего спросить у него не успел.
        - Он тебе ничего не передавал?  - со злостью в голосе пробубнил рыжий.
        - Нет, не передавал,  - ответил Егор.
        - Врешь, мужик, говори, где золото и бумаги доцента, а не то пристрелю,  - пригрозил рыжий.
        Второй человек с собакой тоже подошел к ним и с размаху ударил Егора рукой по голове.
        - Какой доцент, какое золото, что вам от меня надо?  - закрывая голову от ударов, спросил Егор.
        - Послушай, Колян,  - сказал мужик с собакой, обращаясь к рыжему,  - давай не будем его здесь мочить, а отведем к нам, вечером прилетит босс, он его быстро расколет, и нам премия будет.
        - Ну ладно,  - сказал рыжий, обращаясь к Егору,  - вставай и пойдем, а ты, Санек, сожги эту халупу, а доцента скинь в яму и засыпь землей.
        - Да вы что, мужики, не надо, там мое имущество,  - умоляюще произнес Егор.
        - Оно теперь тебе не понадобится,  - с ухмылкой сказал рыжий и ударил Егора по голове.
        Избушка вспыхнула, как факел, и весь пригорок превратился в большой пылающий костер.
        Они подняли Егора, рыжий снял с себя ремень, обвил его шею и повел, как на поводке. Замыкал процессию чернявый с собакой. Так они шли часа три, вначале по знакомой Егору звериной тропе, а затем у огромной канавы, откуда-то образовавшейся в тайге, резко свернули в сторону горы, видневшейся сквозь ветки пушистых елок.
        Примерно через час они подошли к небольшой речке, катившей свои воды с вершины горы. Егор увидел три хижины у реки и мужиков, стоящих по колено в воде с небольшими корытами, подрагивающими у них в руках. А на берегу вдоль этих мужиков ходили два парня с автоматами на перевес, изредка покрикивая на них.
        Егора подвели к яме, вырытой между хижинами, и затолкнули в нее.
        Немного успокоившись, Егор стал мысленно соображать: «Это, видимо, тот прииск, о котором говорил Дорохов, четыре охранника и шесть моющих золото бомжей. Как же жалко избушку, с ней сгорела моя мечта о жизни в блаженстве таежного рая…»
        Немного болела голова, руки затекли от вонзившихся в них веревок, и неожиданно для себя, Егор почувствовал просыпающуюся где-то в глубине души злость. Хотя это чувство было давно подавлено долгими беседами с Петровичем и осознанием нового мироощущения, но сейчас давящая тревога за собственную жизнь и чувство большой несправедливости со стороны людей с автоматами неожиданно возбудили в нем сильную ярость.
        Егор напрягся и стал пытаться развязать веревку на руках, хотя руки немного онемели, ему через какое-то время удалось это сделать. Он приподнялся на корточки, и ему открылась картина старого прииска; моющие золото оборванные мужики и четыре охранника с автоматами, лениво прохаживающие по берегу.
        - Эх, мне бы один автомат сейчас,  - подумал Егор…
        Через несколько часов охранники собрали бомжей и повели к столу, стоящему у одной из хижин. Видимо, настал обед, и те жадно что-то поедали из своих железных мисок.
        - Как к собакам относятся,  - с жалостью тихо произнес Егор.
        Автоматчики подошли вплотную к обедающим и внимательно наблюдали за ними даже за едой, а рыжий вслух громко произнес:
        - Доцент, сволочь, где-то спрятал наше золото и план золотоносных жил, а этот бугай в яме наверняка знает, где, он последним его видел…
        Бомжи переглянулись между собой, но продолжали есть свою похлебку.
        - Но ничего, босс из него вывернет все и узнает все, что надо,  - продолжал рыжий, совершенно не боясь, что бомжи это услышали.
        - Господи, так они же их убьют,  - с ужасом подумал Егор,  - ведь такие вещи можно говорить только в присутствии людей, которых потом не будет существовать на грешной земле.
        От этой мысли Егору стало не по себе, и он понял, что надо что-то делать и спасти ни в чем не повинных людей.
        Вдалеке вдруг послышался рокот мотора, Егор высунулся из ямы и увидел, что на поляне в метрах двадцати приземлился небольшой вертолет. Из него вышли трое мужчин, двое из которых были с автоматами. Все охранники вскочили и подбежали к ним. Один из прилетевших что-то стал выговаривать им, ругаться и сильно ударил рыжего по лицу. Тот отлетел в сторону и на коленях пополз к обидчику, но тот снова ударил ногой в живот и вошел в хижину. Все потянулись туда, а бомжи гуськом вбежали в другую хижину и закрыли за собой дверь.
        Егору было все видно, он понял, что дело принимает крутой оборот, и решил действовать. Он стал размышлять, как поступить, для начала нужно было раздобыть оружие.
        Дверь из хижины распахнулась, и Егор увидел, что все направляются к нему; он лег в яму, заложил руки за спину и услышал:
        - Ты кто такой?..
        Егор повернулся, и холодок пробежал по всему телу, перед ним у ямы стоял не кто иной, как Калмык. Тот тоже, видно, оторопел от неожиданной встречи и, нагнувшись над ямой, прохрипел:
        - Братва, смотрите, да это же сам Ворон собственной персоной к нам в гости пожаловал. Какими судьбами тебя закинуло сюда, вот и встретились наши пути-дорожки, я ведь ничего не забыл, да и Бурого здесь нет,  - зло сказал Калмык, показывая в оскале свой рот, полный железных зубов.
        - Так,  - продолжал с улыбкой Калмык,  - растянем удовольствие: я сейчас пойду перекушу с дороги, а потом поговорю с ним и порежу на куски.  - Все потянулись в хижину за Калмыком, а один охранник остался сторожить Егора.
        - Ну что, мужик, кранты тебе, лучше расскажи все, хоть умрешь не мучаясь,  - сказал охранник.
        - Дай воды попить, может, в последний раз в жизни,  - тихо сказал Егор.
        - Это можно, последняя просьба - это закон,  - произнес охранник, налил в стакан воды и протянул его в яму.
        Егор мгновенно схватил руку охранника, потянул к себе и удушающим приемом свернул тому шею. Охранник замертво упал на дно ямы. Егор снял с него автомат, с пояса выдернул две гранаты и из кармана брюк вытащил пистолет «Макаров». Сжимая вороненую сталь пистолета, Егор почувствовал уверенность и решимость.
        Через минут десять охранники вышли из хижины и вразвалочку пошли к яме, последним шел Калмык, раскуривая на ходу сигарету и предвкушая разговор с Егором.
        Когда они подошли поближе к яме, Егор высунулся и двумя автоматными очередями расстрелял в упор всех охранников, а Калмык, шедший сзади, успел отбежать к вертолету. Из кабины вертолета раздались выстрелы, но пули прошли мимо. Тогда Егор выбрался из ямы и в два прыжка забежал за хижину. Он достал из-за пазухи две гранаты и почти точно бросил их по вертолету. Раздалось два взрыва, и все стихло: на земле у ямы лежали шестеро убитых, а из-под разбитого вертолета выполз истекающий кровью Калмык, который судорожно дергал руками и что-то хотел сказать. Егор подошел к нему и с отвращением сказал:
        - Ну и живучий ты, Калмык, как был волком, так и остался. Таких людей не должно быть на белом свете…
        С этими словами он достал пистолет и выстрелил тому в голову.
        - Выходите, мужики,  - крикнул он бомжам, которые закрылись в хижине.
        По одному те вышли наружу, в их глазах стоял ужас от увиденного.
        - Значит, так,  - сказал Егор,  - для начала выкопайте яму, сложите туда все трупы и закопайте, оружие тоже спрячьте, а вертолет и хижины надо сжечь.
        Когда все было сделано, Егор собрал несчастных и сказал:
        - Вас бы убили здесь, свидетели этих золотоносных жил им были не нужны, так что разделите поровну те самородки, которые намыли за эти дни, и уходим. И еще, если хотите спокойно жить - забудьте про прииск и никому не говорите.
        Один из них, худощавый с длинным шрамом во всю щеку, неуверенно произнес:
        - А может, мы для себя немного намоем?..
        - Дурак ты, совсем, что ли, с катушек съехал, ведь у них наверняка дружки остались, они так просто не отступятся. Быстро уходим,  - и Егор для устрашения и наглядности указал им дулом автомата направление пути.
        Когда они дошли до звериной тропы, Егор им подробно рассказал, как выйти к поселку Новые Коты, а там и до Листвянки рукой подать. Когда они прощались, худощавый со шрамом спросил Егора о мешке с золотом и плане, о котором говорил охранник.
        - Я ничего не знаю, и ты забудь об этом,  - зло ответил Егор.
        Они разошлись в разные стороны, а Егор нашел небольшую полянку, нарвал траву, сделав себе некое ложе, и улегся отдохнуть. Проспал он почти до вечера и, отдохнув, пошел снова на прииск.
        Там было все так, как они оставили его; вертолет догорел, и остался лишь один его остов, хижины тоже сгорели дотла, оставив после себя одни дымящиеся угли. Осмотревшись, Егор увидел огромную сосну с раздвоенной верхушкой. Отсчитав десять шагов, он руками стал рыть рыхлую землю, и вскоре показался мешок.
        «Не обманул доцент»,  - подумал про себя Егор, взвалил его на плечо и потихоньку пошел к своей сгоревшей заимке. Мешок был довольно тяжелый, но останавливаться было нельзя, так как сумерки сгустились, и он шел буквально по наитию.
        Обессиленный, он, наконец, добрался до своего места, ничего не было видно, и он, припрятав на всякий случай мешок, нашел полусгоревший тулуп и заснул прямо на траве, недалеко от своей сгоревшей избушки.
        Утром, проснувшись, Егор увидел печальную картину: сгоревшая дотла избушка, весь пригорок - в мелких угольках, и что удивило его - это работающий в огарках избушки холодильник, как ни в чем не бывало продолжающий свою повседневную службу. Егор вынул провода, как мог, изолировал их и закопал глубоко в земле.
        Немного посидев над потухшим кострищем, которое еще недавно было избушкой, Егор взвалил на плечо мешок и пошел к лодке. Кроме мешка и того, что было в его тайничке, больше ничего не было, все сгорело, и было ему очень обидно расставаться со своей мечтой.
        У лодки на берегу Байкала Егор просидел почти до вечера, он не хотел, чтобы селяне его увидели с мешком. А когда стало смеркаться, он отчалил от своей несбывшейся мечты.
        Целую ночь они просидели с Петровичем на завалинке у дома, где Егор медленно и подробно рассказал ему о том, что с ним случилось.
        - Ну надо же,  - сетовал Петрович,  - как судьба вновь соединила тебя с этим подонком Калмыком, но я думаю, что бог простит тебе за то, что ты расправился с бандитами. Нужно помолиться за упокой их грешных душ.
        Потом они долго молились, и у Егора на душе становилось теплее и теплее.
        - Что будешь делать с этим золотом?  - спросил Петрович.
        - Хочу отвезти его к ювелиру из Иркутска, который в зоне после тебя работал со мной в котельной. Думаю, что он мне поможет обратить его в деньги, а потом анонимно половину хочу перевести в детский дом, а другую часть передать дочери Дорохова,  - ответил Егор.
        - Очень правильное решение,  - сказал Петрович,  - уже только за одно это бог тебе должен простить твои грехи.
        На следующий день они переложили золотые самородки из мешка в хозяйственную сумку, погрузили в лодку и отправились в Листвянку. Там они распрощались, и Егор на автобусе приехал в Иркутск. Чтобы не тащить тяжелую сумку, он взял такси и по адресу приехал к дому, где была ювелирная мастерская.
        Яков Моисеевич встретил Егора как своего родственника, вечером дома он обильно угостил его разными яствами, был очень рад встрече. Когда Егор ему показал золото и сказал, что хочет, Яков Моисеевич сразу согласился ему помочь. Он сказал, что помнит обо всем, что Егор сделал для него, а из этого мешка золотых самородков, если их правильно обработать, можно выручить более миллиона долларов.
        - Я оставлю мешок здесь, и давай, Моисеевич, так поступим,  - сказал Егор,  - миллион баксов отдаешь мне, а остальное - себе…
        - Нет, нет,  - замахал руками Фридман,  - это все будет твоим, мне ничего не надо, век воли не видать…
        Егор улыбнулся, услышав лагерный сленг в устах Моисеевича, но твердо сказал:
        - Мы поступим так, как я сказал, и точка.
        - Ну хорошо, если ты так хочешь,  - примирительно пробормотал Моисеевич,  - но это будет не скоро: очистка золота, его обработка, поиск клиентов - на все про все не менее месяца, а может, и двух уйдет. И хорошо, чтобы была пробность высокая…
        На том и договорились, Егор с радостью принял предложение Моисеевича пожить у него, пока не возьмет билеты на самолет в Москву. Через два дня Егор прилетел в Москву.
        Столица встретила его сильным дождем, и, поскольку уже был вечер, он из Домодедово направился прямиком на Мытную улицу. Походив немного под дождем, Егор быстро нашел нужный адрес и позвонил в дверь.
        Ему открыла сравнительно молодая девушка с роскошными светлыми волосами.
        - Добрый вечер,  - сказал Егор, не зная, с чего начать,  - я от вашего отца Дорохова Вадима Андреевича.
        - Что с ним, где он?  - вскрикнула девушка и заплакала.
        Егор вынул крестик и отдал ей, отчего она еще сильнее зарыдала и прошла в комнату. Егор поплелся за ней и стал как мог ее успокаивать.
        Немного придя в себя, девушка пригласила Егора на кухню и предложила чаю. Она сказала, что ее зовут Лена, и она вот уже полгода ничего не знает об отце. Егор долго рассказывал Лене о встрече с ее отцом, о его трагической судьбе и смерти в далеком таежном лесу. Он рассказал и о себе, о тех жизненных испытаниях, которые пришлось пережить, и о пути очищения своей души, с которого он никогда уже не свернет.
        Лена слушала молча, не задавая вопросов, и только когда Егор закончил рассказ, она сказала:
        - Я хочу поехать на то место, где похоронен отец, и перевезти его тело на кладбище, чтобы можно было навещать его…
        - Ваш отец, хотя и вовсе не знал меня, попросил помочь вам, я ему обещал,  - сказал Егор,  - поэтому мы вместе попробуем это сделать.
        Лена поблагодарила Егора и сказала, что он может остаться и переночевать в одной из комнат, и постелила постель на огромном диване. У Егора вспыхнуло забытое чувство расслабленности и ласкающей неги, когда он, лежа на диване, вдыхал ароматы незнакомых ему приятных запахов, витающих в воздухе по всей комнате.
        Наутро Лена сказала, что она сходит в институт и возьмет отпуск, а Егор тоже сказал, что пойдет по делам, и вечером они дома встретятся. Позавтракав, они разошлись каждый по своим делам. Егор пошел на свою квартиру, жильцы сказали, что исправно в течение года клали деньги на сберегательную книжку Егора. Он пошел в сберкассу, где оказалась внушительная сумма денег, и половину снял наличными.
        - Теперь денег на все хватит,  - подумал Егор и пошел гулять по Москве, совершенно не узнавая ее улиц и бульваров, изменившихся в лучшую сторону. Он заходил в магазины, где купил себе рубашки, новые брюки, туфли и стильный плащ с капюшоном. Потом зашел в парикмахерскую, где его подстригли и побрили. И все это время, пока он гулял по Москве, его мысли постоянно возвращались к Лене, он не мог понять, что с ним происходит, какое-то неведомое доселе чувство охватывало его все больше и больше.
        Приодевшись в новое к вечеру, он купил букетик цветов и пришел на Мытную улицу. Когда Лена открыла дверь, она сразу и не узнала Егора, перед ней стоял высокий красивый мужчина с тонкими чертами лица и аккуратно расчесанными вьющимися волосами. Она от неожиданности даже вскрикнула и улыбнулась; они с минуту смотрели друг на друга, как будто не понимая, что с ними происходит. Наконец Лена вышла из минутного оцепенения, взяла цветы и предложила пройти в большую комнату. Там стоял накрытый разными яствами стол, и она тихо спросила:
        - А ужинать, Егор, будем?
        Они поужинали, помянули отца Лены, а потом долго разговаривали, как будто не могли наговориться. Потом Егор пошел в свою комнату и то ли от усталости, то ли от нахлынувших чувств мгновенно заснул.
        Наутро, позавтракав, они пошли в билетную кассу и взяли на следующий день билеты на самолет до Иркутска.
        Прилетев, они по известному Егору транспортному алгоритму добрались до Новых Котов, где их радушно встретил Петрович. Когда они ему рассказали о цели своего приезда, Петрович на минуту задумался, а потом сказал:
        - Значит, так, завтра позову своего племянника, я тебе, Егор, про него рассказывал, он здесь местный участковый инспектор, и ты ему должен рассказать все, что произошло на том прииске. Только про мешок не надо говорить, хоть и родной человек, но служит в милиции. Он подскажет, как правильно сделать. Ведь, как я понимаю, нужно составить некий документ для захоронения. А местный фельдшер - его жена, она и выдаст справку о смерти. Ну, ушел человек в тайгу и не вернулся, такое бывает, никто и разбираться не будет…
        На следующий день Петрович пришел домой вместе с молодым человеком в форме капитана милиции, представив своего племянника Алексея, а их как своих лучших друзей. Они сели за стол, и Алексей спросил Петровича:
        - Так это тот самый твой друг, что жил в доме матери на хуторе?
        - Да, тот самый Егор Воронов, очень хороший человек, мы с ним вместе сидели на зоне и не один пуд соли съели. Егор давно раскаялся в своих грехах и теперь бог ему помогает найти дорогу в жизни. Он сейчас все тебе расскажет без утайки, а ты подскажи, что нужно сделать,  - закончил свою неторопливую речь Петрович.
        Егор не спеша стал рассказывать про недавние события, произошедшие на прииске. Во время рассказа Алексей один раз перебил его и сказал:
        - Мне наши рыбаки говорили, что недавно слышали стрельбу у Большой Сенной, но подумали, что это охотники, да и я этому значения не придал…
        Когда Егор закончил свой рассказ, воцарилась тишина. Алексей смотрел то на Егора, то на Петровича, а потом сказал:
        - А где те мужики, которые мыли золото?..
        - Да я уже говорил, что разошлись мы по разным сторонам,  - ответил Егор.
        - Мне нужно подумать, поговорить с Катей, женой своей, завтра дам ответ,  - сказал Алексей.
        - Помогите мне, это же мой отец, я должна его похоронить по-человечески,  - заплакала Лена.
        - Давайте завтра все решим,  - сказал Алексей и направился к выходу. Он попрощался и вышел из дома, а Петрович пошел его провожать.
        Когда он пришел, то сказал, что племянник все обдумает, как помочь, и он уверен, что тот поможет, однако ни Егор, ни Лена так и не смогли уснуть и сидели на кухне и молча пили чай всю ночь.
        Утром Петрович куда-то ушел, а часа через два в дом вошли Алексей и миловидная женщина лет сорока.
        - Катя,  - представилась она,  - мне Алексей все рассказал, и я думаю, что надо туда поехать и на месте все посмотреть. Я осмотрю труп и, если нет ничего криминального, выпишу справку о смерти.
        - Ну и я тоже составлю соответствующий документ,  - проговорил капитан милиции.
        - Ну, вот и хорошо,  - сказал Петрович,  - ящик для тела я нашел у рыбаков, думаю, пойдет, а в поселке тело положим в холодильник, который специально есть у Катерины для таких случаев. А похоронить его лучше на кладбище в Листвянке, там проще будет, да и друзья помогут…
        Алексей одобрительно кивнул головой, они вышли из дома и направились к берегу Байкала, где уже стояли две моторные лодки с большим ящиком в одной из них.
        Все это мероприятие заняло почти целый день, они все сделали, как и говорил Петрович, привезли останки Дорохова в поселок и положили его в холодильник в фельдшерскую.
        Катя оформила справку о смерти, а Алексей отдал им копию осмотра места происшествия, где было указано о естественной смерти Дорохова.
        Все складывалось хорошо, но Егора смутило, что когда они пришли к сгоревшей хижине, он интуитивно, по только ему одному понятным признакам, почувствовал, что там кто-то еще побывал. Да и яма, в которой лежало тело Дорохова, кем-то была аккуратно завалена лапником.
        На следующий день Петрович съездил с Леной в Листвянку, и, уладив все формальности, к вечеру они вернулись в поселок. А Егор по просьбе Алексея отправился к старому прииску у Большой Сенной.
        По прибытии на прииск Алексей внимательно осмотрел все вокруг, подошел к сгоревшему вертолету, но номера на нем не обнаружил.
        - Какой-то странный борт, за это время в сводках нигде не проскакивало об исчезновении вертолета,  - задумчиво сказал Алексей. Походил он вокруг сожженных хижин, что-то высматривал и отмечал в своей книжечке. Егор показал ему место захоронения охранников, но когда они пришли туда, то яма была разрыта, а трупов не было.
        - Чудеса,  - проговорил Егор.
        - Да ничего тут необычного нет,  - проговорил Алексей,  - или волки, или медведи, ну раз нет, значит нет, поехали в поселок.
        Они уже было собрались уехать, как Алексей вдруг наклонился и в кустах увидел лежащий золотой браслет с извивающейся змейкой. Он поднял его и присвистнул:
        - Ничего себе, так это же браслет Семена Осадчего, местного бандюгана, я его вчера видел в поселке пьяным. Два года не могу его посадить; грабит, хулиганит, люди его боятся, но никто не заявляет, у него, говорят, «крыша» какая-то в Иркутске. В прошлом году его на краже взяли, но отмазался, гад, и этим щеголяет. Да, дела неважные, тебе надо уезжать отсюда, а не то не ровен час…
        Егор сказал, что и у него возникли подозрения; в том месте, где они спрятали оружие охранников, осталась одна яма, а стволов нет, и показал это место.
        - Как бы они тебя, Егор, не вычислили, а не может кто-то навести на тебя?  - спросил Алексей.
        - Да нет, если только бомжи, но они ничего не знают,  - ответил Егор.
        С этими тревожными чувствами они вернулись в поселок. Следующий день они занимались похоронами Дорохова, который был похоронен на поселковом кладбище Листвянки. Лена была очень рада, так как было теперь куда приехать на могилу отца.
        На следующий день они приехали в Иркутск, и ближайшим рейсом Лена улетела в Москву, а Егор остался, сказав, что приедет через пару дней, ибо у него есть еще дела. Лена очень хотела, чтобы они вместе улетели, но Егор убедил ее, и она улетела. За эти дни они очень привязались друг к другу, и между ними возникло чувство взаимной симпатии, и это они уже осознавали, как что-то необратимое.
        В Иркутске он из телефона-автомата позвонил Фридману, но на том конце сказали, что он отъехал по делам и будет только через неделю. Больше его ничего не держало здесь. Он взял в кассе билет на ближайший рейс в Москву и поехал в аэропорт. Там его ждал Алексей, который по делам был в Иркутске и вызвался проводить Егора. Они встретились у входа в аэровокзал, но в этот момент к нему подошел знакомый человек и Алексей на минуту отошел. Егор прошел в здание аэропорта, зарегистрировался и присел в одно из кресел, стоящих у стойки регистрации.
        Слева вдруг кто-то его толкнул, он повернулся и увидел оскалившегося мужчину со шрамом на щеке.
        - Бомж,  - пронеслось у него в голове.
        А справа подсел качок с квадратной головой, что-то приставил к его боку.
        - Значит, так,  - сказал качок,  - у нас мало времени, чтобы долго не говорить впустую, слушай и запоминай, ты нам отдаешь схему залежей золота, тогда твоя баба будет жива…
        - Да что вы, мужики, с ума, что ли, сошли,  - с надрывом пробормотал Егор.
        - Мы еще с тобой свяжемся,  - сказал качок и, увидев приближающегося капитана милиции, резко отпрянул в сторону, и они с бомжом смешались с толпой отъезжающих.
        Егор был подавлен, но ничего не сказал об этом Алексею; они простились, и он пошел на посадку в самолет. Весь полет Егор думал о том, что делать, как защитить Лену от нависшей угрозы.
        Неожиданно ему вспомнился добродушный подполковник из МУРа. Он долго вспоминал его фамилию и только лишь перед посадкой в Москве вспомнил - Кудрин.
        Прилетев в Домодедово, Егор взял такси и поехал на Мытную улицу. Всякие недобрые мысли преследовали его на протяжении всего пути в Москву, но он пытался их всячески отгонять. Когда он подошел к квартире Лены, дверь была открыта, и он почувствовал что-то недоброе.
        В квартире было все перерыто, вещи валялись на полу, все было разбросано, и показалось, что здесь что-то искали.
        Зазвонил телефон, он интуитивно поднял трубку, и на том конце грубый мужской голос спросил:
        - Ты уже приехал в квартиру? Значит, так, завтра в девять вечера на сороковом километре Варшавского шоссе в кафе «Придорожный» будем тебя ждать с планом доцента. Отдашь - получишь свою бабу, а нет, то пришлем тебе ее в посылке…
        - Что с ней, где она?  - закричал в трубку Егор.
        - С ней все в порядке, от тебя зависит ее жизнь, и не вздумай обращаться к ментам,  - ответили на том конце и положили трубку.
        Потом он гулял по Москве и все думал, как найти ему того самого подполковника, сомнения одолевали его. Наконец решившись, он подошел к проходной Петровки, 38, спросил у дежурного милиционера, как можно найти подполковника Кудрина.
        - А по какому вопросу?  - спросил дежурный.  - Полковник Кудрин - начальник отдела, и только он может вызвать кого-то к себе.
        - Понимаете,  - сказал Егор,  - он когда-то вел мое дело, и мне очень надо с ним поговорить.
        Дежурный долго вертел в руках паспорт Егора, а потом кому-то позвонил и еще через несколько минут сказал, что Кудрин вспомнил его и попросил пройти в бюро пропусков.
        Получив пропуск, Егор снова поднимался в здание знаменитой Петровки, но уже свободным человеком. Войдя в кабинет, он увидел перед собой уже очень немолодого человека с явными залысинами.
        - А, Ворон, знаменитый сорвиголова, проходи, садись,  - пригласил полковник,  - ну рассказывай, как живешь, с чем пожаловал?…
        Егор сумбурно рассказал полковнику о похищении Лены, о всех своих жизненных злоключениях, затем вытащил из кармана скомканный листок бумаги с нарисованным Дороховым планом-схемой и передал его Кудрину.
        Тот внимательно все выслушал, долго рассматривал план, нарисованный на листке бумаги, а потом сказал:
        - Надо все обдумать, я верю тебе, парень, хлебнул ты много в жизни. Давай завтра встретимся здесь же, пропуск на тебя будет заказан, а я, прежде чем принять какое-то решение, должен посоветоваться с руководством. Тебя сейчас мой секретарь проводит в соседнюю комнату, ты напиши на бумаге все, что мне сказал, и заявление о похищении Елены Дороховой. Когда закончишь писать, бумаги передашь моему секретарю, что-то будем думать, а теперь до завтра - у меня дела…
        Выйдя из кабинета, Егор облегченно вздохнул, ибо спокойный тон полковника и в этот раз вызвал самые позитивные эмоции; он с легкой душой отправился в небольшой кабинет писать заявление и все то, о чем он рассказал полковнику.
        Всю ночь он не мог заснуть, тревожные мысли не покидали его. Наутро он, наспех позавтракав, примчался на Петровку; пропуск действительно уже был заказан, и он быстро добежал до кабинета полковника. Там за столом сидели четыре человека и что-то обсуждали. Полковник пригласил Егора присесть рядом и сказал:
        - Мы тут обдумали план сегодняшней операции на Варшавском шоссе, сейчас пройдешь с капитаном Кавериным,  - он указал на человека атлетического телосложения,  - он тебе все подробно расскажет. А твою схему, которую нарисовал Дорохов, мы еще вчера передали в Минприроды, и оказалось, что такой отчет действительно был, но его кто-то загнал в архив. И, если бы не твоя бумажка, так бы навечно он и застрял там.
        - Как мне сегодня сказали, в срочном порядке они будут снаряжать новую экспедицию в район Предбайкалья. Так что ты, вероятно, сделал большое дело для промышленности всей страны,  - с пафосом проговорил Кудрин.
        Больше двух часов в кабинете капитана Каверина они подробно обсуждали план предстоящей операции, все до мелочей выверяли и ничего старались не упустить.
        Наконец, когда все было согласовано, они разошлись. Егор пошел гулять по Москве, озабоченный тревожными мыслями о Елене и предстоящей операции по задержанию ее похитителей.
        Как и было обговорено, он подъехал на такси к кафе «Придорожный» и сел за столик; он заказал себе бутылку пива и стал ждать. Минут через десять к нему подсел худощавый парнишка и спросил:
        - Принес схему?
        - А где Лена?  - в ответ спросил Егор.
        - Выгляни в окно,  - сказал незнакомец.
        Егор посмотрел в окно и увидел припаркованный джип, в окне которого он увидел сидящую на переднем сиденье Лену.
        Потом все произошло так быстро, как показывают в детективных сериалах, к машине подскочили вооруженные люди в масках и в мгновение ока всех вытащили из нее. А к сидящему напротив мужичку резко подошли откуда-то взявшиеся также вооруженные сотрудники милиции и скрутили ему за спиной руки.
        Лена была свободна, и Егор, пока всех задержанных рассаживали по машинам, подскочил к ней и крепко обнял:
        - Ты прости меня, родная, это все из-за меня, я очень виноват перед тобой…
        - Все хорошо, Егор, ты ни в чем не виноват, это все открытые отцом золотоносные жилы на Байкале не давали покоя этим бандитам и чуть не погубили нас,  - проговорила Елена.
        Утром следующего день Егор снова был в кабинете полковника милиции Кудрина.
        - Спасибо вам, Евгений Сергеевич, за все,  - сразу при встрече сказал Егор.
        - Да,  - задумчиво сказал полковник,  - из четверых людей, которых мы вчера задержали, двое были в розыске. Они сразу раскололись и сказали, что действовали по наводке иркутских бандитов. Сегодня утром в Листвянке был задержан некий Семен Осадчий со своими подельниками, и им предъявлено обвинение в похищении человека. А какие планы у тебя на жизнь дальше?
        - Моя мечта,  - сказал Егор,  - в каком-нибудь православном храме учить детей прихожан рисованию и приучать к смирению в этой мирской жизни…
        - Благородное стремление,  - задумчиво ответил Кудрин,  - я попробую тебе помочь в этом, позвони мне через пару недель.
        Через месяц Егор с Леной зарегистрировали брак и, как было договорено, приехали в Новые Коты, чтобы отметить это событие у Петровича. На торжественный ужин собрались все друзья, в том числе и приехавший из Иркутска Моисеевич. Алексей с Катей долго и протяжно пели сибирские песни, Петрович, хлопая глазами, не мог нарадоваться счастью друга, а Моисеевич привез толстый портфель и, загадочно ухмыляясь, поглаживал его перед лицом Егора.
        В портфеле действительно лежал миллион долларов: ровно половину он отдал Петровичу, чтобы тот передал деньги детскому дому, ибо самому ему связываться с деньгами не хотелось, а Петрович знал, как это сделать. А вторую половину он передал Елене по приезду в Москву, ровно так, как просил его Дорохов.
        А еще через две недели он позвонил полковнику, который продиктовал телефон отца Никодима - настоятеля церкви в деревне Старые Холмы, которая находилась в двадцати километрах по Ярославскому шоссе. Кудрин сказал, что он настоятеля давно знает, тот крестил его детей и что тот готов встретиться с Егором.
        Егор от души поблагодарил полковника, который сыграл большую роль в его судьбе, и даже сказал, что напишет его портрет.
        Встреча с отцом Никодимом Егору очень понравилась, он рассказал настоятелю о превратностях своей судьбы, и тот не стал возражать против открытия при церкви детской школы рисования. Он выделил небольшое церковное помещение для этого, но при этом подчеркнул, что все атрибуты для рисования должны быть за счет Егора, который с радостью на это согласился.
        Через месяц, с помощью отца Никодима, Егор и Елена купили небольшой участок земли на краю деревни Старые Холмы и стали строить себе дом.
        Елена продолжала работать в институте, завершала докторскую диссертацию, а Егор всего себя отдавал занятиями с детишками в православном кружке творчества, контролируя по вечерам ход строительства дома.
        На следующий год они переехали в свой новый дом, и сельская неторопливость привнесла в их быт новые чарующие впечатления, спокойствие и умиротворение - новую жизнь, перечеркнувшую старые страницы прошлого.
        Блюз опавших листьев
        Лето выдалось в Москве довольно жарким, солнце нещадно палило, выжигая траву и пыльную листву деревьев. Одна отдушина была для гуляющих по улицам города - тенек от козырьков стоящих друг за другом домов.
        В одном таком теньке, образовавшемся от карниза большой роскошной витрины магазина «Музыка», очарованным странником стоял уже немолодой человек в светлых брюках и белоснежной рубашке и внимательно рассматривал выставленные музыкальные инструменты. И, как простой школяр, он заново открывал и любовался каждым сверкающим на солнце предметом, пропуская через себя его неповторимый звук. И пальцы вдруг послушно и ритмично застучали по ноге, отбивая такой знакомый с детства джазовый ритм. Черное с синим отливом электропианино - настоящее чудо века, по размеру небольшое, но с большими красивыми клавишами,  - уже наигрывало одну из самых известных композиций Дюка Эллингтона «Караван». Элегантный саксофон, поблескивая боками, вступил резко, быстрым темпом с композицией Чарли Паркера. И конечно - величавый контрабас не заставил себя долго ждать, задал-таки основу своим глухим плотным звуком, возвышаясь над всеми музыкальными инструментами, как дядя Степа у Михалкова.
        Ему вспомнилось, как в детстве он учился в музыкальной школе играть на пианино и свою учительницу музыки, которая впервые показала ему некоторые джазовые аккорды, и как они с друзьями пытались играть джаз у него дома, где стояло старое пианино «Ростов Дон». И тот фанерный ящик от посылок, выкинутый кем-то на помойку, казался им весьма сносным барабаном, а соседский мальчишка упорно пытался кухонными ножами выбивать на нем сложный ритм свинга.
        - Товарищ Кудрин, Евгений Сергеевич, вот так встреча!  - прервал его радужные мысли подошедший худощавый человек.
        Человек обернулся и увидел перед собой своего старого сослуживца Владимира Кочетова, весь образ которого - и улыбка на загорелом лице, и взлохмаченные рыжие волосы в сочетании со впалыми щеками - был похож на солнце с его расходящимися во все стороны лучами.
        - Привет, Володя, сколько же мы не виделись?  - удивленно произнес он.
        - Да, пожалуй, лет восемь, с того момента, как я ушел из вашего отдела в транспортную милицию, а сейчас вот уже как полгода на пенсии, и теперь моя работа - воспитывать внуков,  - ответил Кочетов.
        - Я тоже подал рапорт на пенсию и жду со дня на день приказа,  - с грустью в голосе произнес Кудрин.
        - Говорят, на пенсии жизнь только начинается. А по большому счету ее надо прожить так, чтобы голуби, пролетая над вашим памятником, терпели из уважения. А какими судьбами вы оказались здесь, вроде бы еще рабочий день?  - спросил Кочетов.
        - С утра зашел к ребятам в отдел - там все необычно тихо, все затаились в ожидании нового начальника, да и потом меня в последние дни практически не задействуют по работе, вот и решил прогуляться по городу. Мои все уехали на дачу, а я так давно просто так не шлялся по Москве, аж с самого детства,  - ответил Кудрин.
        - Ну и, конечно, старая любовь к джазу привела вас именно к музыкальному магазину, небось, что-то вспомнили из детства. Я помню, как вы играли на пианино джазовые темы и рассказывали, как «лабали» в юности. Весь отдел знал ваши увлечения анекдотами и джазом, так что неспроста вы оказались именно здесь,  - проговорил с улыбкой Кочетов.
        - Не скромничай, Володя, насколько мне память не изменяет, ты сам страстный поклонник джаза, именно это увлечение тогда нас с тобой и подружило. Да ты к тому же неплохо играл на гитаре, и я всегда завидовал твоей способности брать сложные аккорды. А по поводу того, что меня привело сюда, ты настоящий провидец,  - с грустью в голосе проговорил Евгений Сергеевич,  - я как раз и вспоминал годы своей юности, смотря на эти прекрасные музыкальные инструменты, так давно это было, даже и не верится. Если бы нам тогда хотя бы мизерную часть того, что здесь в витрине… Ты посмотри, Володя, какая красота, вон и труба тебе подмигивает всеми цветами радуги.
        Кочетов уставился на трубу в витрине, как будто впервые ее увидел.
        - А как шпарил Луи Армстронг,  - продолжал Кудрин,  - ты помнишь, как мы в командировке в Якутске в тайге включили радиоприемник, а оттуда - «Hello Dolly»?
        - Помню, конечно, помню,  - ответил Кочетов,  - а мне вспоминается, как на вашем дне рождения вы на пианино, а я на гитаре играли мою любимую тему свинга «Sing,sing,sing». Ох мы тогда и оторвались, я даже струны порвал не гитаре. Евгений Сергеевич,  - продолжал собеседник,  - я сейчас очень тороплюсь, жена отправила за покупками на дачу. Кстати, есть интересное предложение - сходить завтра вдвоем в джаз-клуб на Большой Бронной, что у метро Пушкинская. Мы должны были пойти туда с сыном, и я заказал столик, но супруга сказала, что на даче гараж протекает, и нужно срочно починить крышу. Вот сын и поедет с ней на дачу, а у меня на завтра талон к зубному врачу, поэтому и не еду с ними. Так что воскресный вечер у меня совершенно свободен, и я в вашем распоряжении.
        - А кто там будет выступать?  - оживился Кудрин.
        - Джаз-квартет из Твери,  - ответил Кочетов,  - это сравнительно новый и пока не известный коллектив, поэтому народу будет мало, и у нас будет время пообщаться.
        - Согласен,  - кивнул Кудрин.
        - Ну, тогда до завтра, в половине восьмого вечера жду у клуба, столик заказан на мою фамилию,  - проговорил Кочетов и, распрощавшись, ушел.
        На следующий день Евгений Сергеевич впервые за много лет занимался домашними делами. Перед отъездом на дачу жена попросила его повесить полку в прихожей, и он несколько часов кряхтел и потел, прежде чем полка оказалась на месте. От усталости он прилег на диван и мечтательно подумал о предстоящем джазовом концерте.
        Однако не прошло и часа, как зазвенел телефон, и, сняв трубку, он услышал хриплый неразборчивый голос Кочетова.
        - Евгений Сергеевич, мне зуб вырвали, и вся щека опухла, не могу говорить, придется вам одному идти в клуб, извините, что так получилось,  - прошамкал он.
        - Зуб - дело житейское, что же, пойду один, все равно вечер свободный, выздоравливай, Володя, а мы обязательно встретимся,  - сказал с огорчением Кудрин и положил трубку телефона.
        Какое-то время он еще раздумывал над своим вынужденным одиночеством, но не долго. Неожиданно подвернувшаяся возможность и желание послушать любимую музыку не оставили ни единого шанса провести весь вечер с телевизором в обнимку с диваном.
        В половине восьмого вечера Евгений Сергеевич не спеша шел по Большой Бронной и уже на подходе к клубу увидел большое скопление людей, стоящих у входа. Клуб находился в полуподвальном помещении старого дома, и прежде чем пройти к двери, необходимо было спуститься по ступенькам вниз. Он подошел к стоящему у ступенек невысокому парню лет двадцати и спросил:
        - А что тут, собственно, происходит, почему целая толпа стоит у дверей?
        - А вы что, ничего не знаете? У них в клубе на сегодня все изменилось, и вечером здесь дает всего один концерт знаменитый Дэн Гор со своим Новоорлеанским оркестром,  - резво ответил тот.
        Это имя ничего не говорило Кудрину, уж не такой страстный знаток он был всех джазовых знаменитостей, но то, что он услышал, привело его в легкое возбуждение, и он стал пробираться к входу в клуб. Но ничего не вышло, все прибывающие люди заполонили маленькую площадку перед клубом, и Кудрин понял, что у него не получится пройти. Неожиданно он увидел стоящую в метрах двадцати милицейскую легковую машину. Подойдя к работникам милиции, Евгений Сергеевич впервые за многолетнюю службу решил воспользоваться своим положением руководителя высокого ранга, другого пути не видел. Он подошел к молодому капитану милиции, показал ему свое удостоверение личности и объяснил, что у него столик заказан, а пройти он не может. Милиционер козырнув Кудрину, без слов повел того сквозь разношерстную толпу, осаждавшую входную дверь.
        Зайдя с большим трудом в клуб, он увидел, что все столики уже заняты, остальные меломаны забили проход как сельди в бочке. И, несмотря на раскрытые окна, духота была нестерпимой, хоть топор вешай. Мгновенно вспотев, Кудрин уже не рад был, что пришел. Неожиданно появившемуся администратору капитан все объяснил, и тот повел их к заказанному столику. Там уже уютно обосновалось шесть человек. Администратор ловко освободил одно из кресел, объяснив, что это индивидуальный заказ. Недовольные стали было возмущаться, но, поймав строгий взгляд капитана милиции, быстро успокоились и встали сзади столика. Кудрин поблагодарил капитана милиции и уселся в кресло, удачно стоящее напротив сцены. Администратор вместе с милиционером ушли по направлению к выходу, с трудом пробиваясь сквозь стоящих в проходах людей. На небольшой сцене уже стояли ударная установка, пианино, контрабас и микрофоны.
        Минут через двадцать опять появился администратор и, зайдя на сцену, подошел к микрофону.
        - Уважаемые друзья,  - начал он,  - сегодня вам сказочно повезло и вместо объявленного ранее квартета сегодня у нас в гостях с единственным благотворительным концертом известный американский джазовый исполнитель на банджо Дэн Гор.
        Все дружно захлопали и подняли такой дружный свист, что у Кудрина явно заложило уши.
        - Любители джаза знают,  - продолжал администратор,  - что Дэн Гор является лауреатом многих джазовых фестивалей, а в 1978 году был награжден престижной азиатской премией как лучший исполнитель на конкурсе джазовой музыки в Сеуле. В программе концерта вы услышите лучшие произведения эпохи биг-бендов, прозвучат темы свинга с его пульсацией, основанного на отклонении ритма от опорных долей, а также музыка соул-джаза, основанная на сочетании блюза и американского фольклора. И, конечно же, вы услышите музыку в стиле кантри, основанную на сюжетах из американской истории и жизни Дикого Запада. Дух искусства кантри, как известно, определялся подбором струнных инструментов, а на его стиль влияла негритянская музыкальная культура. Это проявляется в ритмике и свободной импровизационной манере исполнения, а также в использовании таких инструментов, как банджо и губная гармошка. Итак, господа,  - Дэн Гор и его оркестр!
        Под бурю оваций сцену заполнили музыканты, а последним легкой походкой вышел высокий широкоплечий мужчина в черном костюме с атласной отделкой. Небрежно сдвинутая на лоб шляпа в тон костюма и густая борода выглядели многообещающе. В одной руке он держал банджо, а в другой губную гармошку.
        Первые звуки оркестра, исполняющего знакомую Кудрину джазовую тему, повергли его в изумление. Музыка всегда жила в нем, порой выводила из равновесия, вызывала восторг. И он давно не слышал такой слаженной, виртуозной импровизационной игры музыкантов. А когда Дэн Гор стал играть соло на банджо и не просто аккордами, а переборами пальцев по всем струнам инструмента, Евгений Сергеевич неожиданно для себя понял, что он непостижим и недосягаем, как пришелец с другой планеты, и подобно другим зрителям стал громко аплодировать и несколько раз даже свистнул от удовольствия. Музыкальные темы шли одна за другой, без всякого объявления, но многие зрители прекрасно знали эту музыку и с первыми тактами очередной джазовой темы громко аплодировали. А когда оркестр заиграл известную композицию Бенни Гудмена, Дэн Гор, отложив банджо в сторону, стал играть соло на губной гармошке, зал взорвался шквальными аплодисментами и продолжительным свистом.
        Кудрин с упоением смотрел то на высокого чернокожего контрабасиста с застывшей улыбкой на лице, то на полного саксофониста с явными азиатскими корнями, то на ударника, бьющего по барабанам с открытым ртом, то на пожилого чернокожего пианиста в ярко-белой шляпе. Но чаще всего его взгляд останавливался на массивной фигуре Дэна Гора, виртуозно игравшего на банджо. Из-за густой бороды было непонятно, улыбается он или просто в такт пьесы открывает рот и напевает про себя мотив темы.
        Все первое отделение концерта прошло как на одном дыхании, и зрители, забыв о духоте и тесноте в зале, с восторгом слушали прекрасные мелодии традиционного джаза и необыкновенно слаженную игру музыкантов. Когда внезапно появившийся на сцене администратор клуба объявил перерыв, музыканты как по команде пошли отдыхать в комнату, находящуюся сбоку от сцены.
        Евгений Сергеевич обернулся и увидел плотную толпу людей, сидевших за столиками и стоявших в проходах, которые увлеченно, делясь впечатлениями, обсуждали игру музыкантов, особо выделяя при этом виртуозность игры Дэна Гора.
        Неожиданно дверь комнаты, в которую ушли музыканты, открылась, и оттуда вышел сам Дэн Гор, сделал несколько шагов в направлении сцены, с интересом рассматривая зрителей в зале, и остановился прямо у столика, где сидел Евгений Сергеевич.
        - Очень знакомый шрам! Где я мог его видеть?  - пронеслось в голове Кудрина, с нескрываемым любопытством разглядывающего джазмена. А он стоял совсем близко - черная борода, горбатый, крепко посаженный нос и этот шрам, протянувшийся от левого надбровья к самому уху.
        - Не может быть…  - Мысли Кудрина лихорадочно заметались.  - Точно, грабли в Брехово! А вот и банджо в кожаном чехле… Дениска…
        - Денис Горин,  - неожиданно для себя выпалил Кудрин и встал из-за стола.
        Дэн Гор на секунду замешкался и, подойдя вплотную к Кудрину, на чистом русском языке произнес:
        - Кто вы и откуда знаете меня?
        - Да Женька я, Кудрин, из Беляева!  - с надрывом произнес Евгений Сергеевич.
        - Бог мой, Жека Кудрин, друг далекого детства,  - прошептал Дэн Гор и схватил Кудрина в свои объятия.
        Народ в зале притих, наблюдая за неожиданной встречей двух друзей, и кто-то захлопал в ладоши, а зал неожиданно его поддержал.
        - Жека, умоляю, только не уходи после концерта, мы должны обязательно поговорить,  - сказал Дэн Гор и, смахнув наметившуюся слезу, быстрым шагом вернулся в оркестровую комнату.
        Ошеломленный неожиданной встречей, Евгений Сергеевич опустился в кресло, прикрыл глаза, и картинки юности сами собой всплыли в его голове, будто и не было большого разрыва во времени, будто все происходило здесь и сейчас. А оркестр все играл и играл очередную джазовую тему….
        Трое молодых ребят прицельно быстро шли по дороге в направлении к продовольственному магазину. Они были необычайно возбуждены; утром один из них, Толик Орешкин, выходя из подъезда многоэтажного дома, споткнулся и упал. Уже лежа на земле, он увидел лежащий в кустах целый рубль и, несмотря на ушибленное колено, схватил в руку лежащую банкноту и резво вскочил на ноги. До самого вечера Толик молчал, а когда из дома вышли его друзья Женя Кудрин и Денис Горин, он, загадочно улыбнувшись, вытащил из кармана брюк мятый, еще влажный от утренней росы рубль. Все были в восторге и пожелали друг другу чаще спотыкаться, а когда оказалось, что у Женьки в кармане было двадцать копеек, а Денис наскреб еще семнадцать копеек, они, разом соображая, притихли.
        - Пацаны! Так это же рубль тридцать семь копеек - аккурат бутылка портвейна «Три семерки»,  - торжественно произнес Толик. Ребята переглянулись, и всем стало ясно, что они будут покупать.
        - А может быть, все-таки купим плодово-ягодное вино за восемьдесят семь копеек, тоже неплохое вино, и сдача останется, а завтра, может, еще денег наскребем,  - жалобно посоветовал Денис.
        - Да уж нет, гулять так гулять,  - ответил Толик,  - а потом это мой рубль, что хочу, то и покупаю. Берем портвейн, мы уже взрослые пацаны, а не шкеты какие-то, пьющие всякую бормотуху.
        Купив бутылку портвейна, ребята бодрым шагом пошли обратно к своему дому. Подойдя к одиноко стоявшему девятиэтажному дому, они направились в небольшой пролесок, состоящий из берез и старых осин. Еще год назад ребята нашли в этом пролеске несколько упавших деревьев, распилили их на четыре части и зарыли их как сваи в землю. А между этими сваями они прибили фанеру, которую нашли в мусорном баке у дома. Получилась небольшая комнатка, крышу которой они накрыли выкинутым кем-то за ненадобностью рубероидом и сверху завалили ветками и прутьями от деревьев, в изобилии валявшихся в пролеске.
        В получившемся домике-шалаше они сделали из досок две небольшие лавки, а посередине поставили днищем наверх большое ведро - еще один дар помойки. И этот шалаш они назвали «голубятня», хотя никаких голубей там не было, да и никто из ребят их никогда не гонял. В этой «голубятне» они чаще всего и сидели по вечерам, пели под гитару всякие блатные песни, курили и иногда выпивали вино, когда появлялись деньги. Вот и сейчас они направились в «голубятню», в укромном месте которой всегда был «дежурный» стакан. Выпив по сто граммов портвейна, они разговорились, а Денис, как старший из них, достал из кармана полупустую пачку болгарских сигарет «Шипка» и угостил каждого сигаретой.
        - Откуда такое богатство, Дениска?  - спросил, затягиваясь сигаретой, Женя.
        - Да по случаю в техникуме за пластиковый пакет выменял, курите, пацаны,  - с ноткой благодетеля проговорил Денис.
        - А откуда у тебя пластиковый пакет, это же такой дефицит, и делают такие пакеты только за «бугром»?  - спросил Толик.
        - Так на нашей помойке можно все найти, тот пластиковый пакетик, несмотря на то, что был с изображением Эйфелевой башни, был немножко порван, поэтому его и выбросили, а я вот его поднял, промыл и обменял: это в экономике называется бартер, вот я и «бартанул» его на пачку сигарет,  - бодро произнес Денис.
        Уже как два года он учился в гидрометеорологическом техникуме в подмосковном Кучино на гидролога. Поскольку в техникум надо было ехать вначале автобусом, затем метро до вокзала, а потом еще на электричке, ему приходилось каждый день очень рано вставать, чтобы успеть на занятия. И это настолько надоело Денису, что при каждой встрече с друзьями он непременно высказывал негативное отношение по поводу учебы в техникуме и самой профессии гидролога, но выбора у него не было, и он продолжал тащить эту лямку уже второй год.
        У его друзей были иные планы: Толик Орешкин всю жизнь мечтал стать летчиком и после школы решил поступать в летное училище, а Женя Кудрин, перечитавший всего Конан Дойла, был покорен мастерством расследования преступлений Шерлока Холмса и хотел стать криминалистом, поэтому выбор профессии был сделан еще год назад - школа милиции.
        - У вас, пацаны, все на мази,  - грустно проговорил Денис,  - вот через месяц сдадите выпускные экзамены в школе и поступите, куда хочется. А вот у меня выбора не было, мать отдала в этот несчастный техникум только потому, что муж ее сестры там работал преподавателем физкультуры - и это была единственная возможность куда-то меня устроить.
        - А ты возьми и уйди оттуда,  - твердо проговорил Толик.
        - Легко сказать «уйди», меня же сразу в армию загребут, и привет горячий,  - возразил Денис.
        - А пойдем со мной в школу милиции?  - спросил Женя.
        - Ты чего, Жека, сдурел, что ли, чтобы я стал легавым, да никогда,  - выпалил Денис,  - лучше уже с Толиком в летное училище.
        - Вот правильно, Дениска,  - с запалом сказал Толик,  - будем летать в одной эскадрилье.
        - Здорово, беляевские хулиганы!  - произнес худощавый подросток с длинными светлыми волосами, заглядывая в «голубятню». В одной руке он держал гитару, а в другой между пальцами красовалась раскуренная сигарета. Это был Володька из соседних домов, его за светлые длинные волосы прозвали Седой, но он не обижался и всегда приходил с гитарой, под аккорды которой пел гнусавым голосом разные блатные песни. Он знал их в избытке. Володька после восьмого класса пошел учиться в ПТУ и уже где-то работал, а в свободное время посещал занятия игры на гитаре в местном ЖЭКе и был частым гостем «голубятни». По просьбе Дениса он стал обучать его игре на гитаре, и поскольку у того своей гитары не было, то это обучение проходило во время их встреч в «голубятне». Денис уже довольно сносно брал аккорды, знал мажор и минор и выучил буквенную гармонию.
        - Здорово, Седой,  - сказал Толик,  - присаживайся к столу.
        - По какому поводу сегодня банкет?  - с ухмылкой спросил Седой, увидев початую бутылку портвейна.
        - Ты не поверишь, сегодня Толик навернулся у подъезда и нашел целый рубль, вот и гуляем по этому поводу,  - проговорил Женя.
        Денис налил в стакан немного портвейна и протянул его Седому, тот залпом выпил и от удовольствия причмокнул языком.
        - Хороший портвейн, пил бы вечно,  - сказал он и, усевшись на лавку, гнусаво затянул песню про Леньку Королева.
        Они все знали эту песню и нестройными голосами, негромко стали подпевать Седому.
        Спев еще несколько песен, он замолчал, а Толик разлил каждому остатки вина, и все поочередно выпили, с каждой каплей вдыхая аромат виноградной лозы.
        Теперь уже угощать была очередь Седого, он вытащил из кармана брюк сигареты «Прима» и дал всем по сигаретке. Все разом закурили, быстро наполнив дымом «голубятню».
        - Эх, еще бы накатить,  - произнес задумчиво Толик, уставившись взглядом на пустую бутылку.
        Все утвердительно закивали головами, но не было денег даже на пачку сигарет, и где их взять, также пацанам не приходило в голову. Седой стал что-то показывать Денису на гитаре, объяснять расположение ладов, а ребята молча сидели и прислушивались к каплям начинающегося дождя.
        Когда расходились по домам, к Жене подошел Денис и попросил его зайти к нему домой.
        - Мать у меня сегодня во вторую смену работает, ее сейчас нет дома, а я тебе что-то показать хочу,  - тихо сказал он.
        Денис жил с матерью и бабушкой; раньше они жили в коммунальной квартире на Ленинском проспекте, а когда отец Дениса пошел работать на стройку, так уже в начале шестидесятых годов получили эту небольшую двухкомнатную квартиру. Отец его даже не успел насладиться жизнью в своей отдельной квартире, вскоре умер от старых ран, и они остались втроем с приблудившимся серым котом.
        Когда они зашли в квартиру, Денис повел гостя на кухню к большому старому сундуку, стоявшему у окна.
        - Только тише стучи башмаками о пол,  - попросил Денис,  - а то бабушка, наверное, уже спит.
        Он открыл сундук и, перебрав кучу барахла, почти со дна достал какой-то длинный предмет в кожаном чехле.
        - Что это, Денис?  - спросил Женя.
        - Это американская гитара,  - загадочно произнес Денис, раскрывая крупные пуговицы чехла,  - в 1945 году мой отец закончил войну на Эльбе, где встретились русские и американские солдаты. Так вот, у отца была гармонь, с которой он прошел всю войну, а здесь встреча с союзниками. На радостях он обменял свою гармонь у какого-то американского солдата на эту гитару. А когда привез домой, так больше и не вынимал ее из сундука.
        Денис раскрыл футляр и вынул длинный гриф, похожий на гитарный, соединенный с маленьким круглым барабаном, обтянутым кожей. Всего четыре струны проходили вдоль этого инструмента.
        - Я так думаю,  - сказал Денис,  - что она лежит в сундуке уже много лет и никому не нужна, давай попробуем ее продать на толкучке у метро «Сокольники». Я там как-то раз был, там можно продать все что угодно, покупатель для всего найдется.
        - А если мать твоя узнает?  - тихо напомнил Женя.
        - Да не узнает, она сундук годами не открывает, да и уже наверняка забыла, что там лежит,  - сказал Денис,  - а мы на вырученные деньги купим портвейна, сигарет и, конечно, разной закуски и устроим пир, на который пригласим наших пацанов и Вовку нашего гитариста.
        - Ну хорошо,  - сказал Женя,  - я согласен, вот наши пацаны обрадуются!
        В ближайшую субботу приятели взяли американскую гитару и поехали в Сокольники. Всю дорогу они только и говорили о том, за сколько ее можно продать.
        - Я думаю, рублей за десять, не меньше,  - говорил Денис.
        - А я думаю, что цена не должна быть выше пяти рублей,  - горячился Женя,  - ну прикинь, кто у нас на ней сможет играть, у нас здесь американцев нет.
        - Ну, это же все-таки музыкальный инструмент, да еще и с таким красивым чехлом,  - не сдавался Денис,  - ты же сам окончил музыкальную школу и видел там всякие инструменты.
        - Да пойми ты, эта гитара у нас в стране не распространена, я никогда не видел ее ни в музыкальной школе, ни еще где-либо,  - парировал Женя.
        И так они спорили почти до самого рынка в Сокольниках, найдя консенсус между собой по цене гитары в семь рублей пятьдесят копеек. На рынке было достаточно много народу, все суетились, что-то покупали, торговались, и Денис, вынув из чехла свою американскую гитару, приготовился к торгам. Прошло несколько часов, но никто так и не купил ее, правда, несколько раз какие-то парни подходили, с интересом разглядывали гитару, но ни у кого не вызывало желания купить ее. Уже к вечеру к ним подошел какой-то мужчина, потрогал гриф руками и сказал, что это сделано из хорошего дерева и что если распилить гриф на кусочки - можно сделать хорошие детские кораблики. Он предложил продать гитару за пятьдесят копеек, но Денис, оторопев от услышанного, ничего не говоря, показал мужику фигу и убрал гитару в чехол. Так ни с чем они и уехали домой, договорившись назавтра снова попытать счастья на этом же рынке.
        На следующий день ребята снова отправились в Сокольники, на этот раз они договорились начать торги с пяти рублей.
        - Гитара американская, недорого, всего за пять рублей,  - кричал Дениска, размахивая руками, как бы приглашая посетителей взглянуть на нее.
        И опять, как и в субботу, из большой толпы покупателей никто не заинтересовался. Они опустили цену до трех рублей - все оказалось напрасным, американская гитара не хотела продаваться.
        Уже ближе к вечеру, голодные и злые от бесполезного стояния на рынке, засунув гитару в чехол, они побрели к метро.
        - Ну как же так,  - возмущался Денис,  - хотя бы кто-нибудь один рубль предложил….
        Женя тоже шел с понурым видом, понимая, что их мечты о роскошном пире бесповоротно растворились.
        - Я же говорил,  - пробурчал он,  - что американская гитара не наш инструмент, это же не балалайка, а непонятная хрень с длинным грифом.
        Больше они ее не пытались продать, а Денис положил ее обратно в сундук до лучших времен.
        Вечером следующего дня, собравшись, как всегда, в «голубятне», они решили слазить в рядом стоящую деревню Брехово за черешней, которая хотя и не совсем дозрела, но своим розовым цветом притягивала пацанов, как бы приглашая попробовать ее. Такие походы в деревню были обычным делом; жили там одни старики, и плодовых деревьев - чуть ли не в два раза больше, чем самих домов. Ребята без труда перелезли через забор близлежащего деревенского дома и тихо, по-кошачьи полезли на деревья, набивая за пазуху плоды недозревшей черешни.
        В этот момент из дома вышел старик и, увидев все это, схватил веник и быстрым шагом пошел к ним.
        - Атас!  - крикнул Толик Орешкин.
        Все разом спрыгнули с деревьев и побежали к забору. И только Денис вскрикнул и упал на землю, закрыв лицо руками. Когда ребята подбежали к нему, то увидели, что у него лицо все в крови. Дед также испугался, он взял какой-то кусок материи, намочил водой и приложил Денису на лоб. Потом выяснили, что когда Денис залезал на дерево, он не заметил стоящие параллельно стволу зубьями вверх грабли, а когда спрыгивал с дерева, то каким-то невероятным образом он по касательной наткнулся на эти торчащие зубья, и они рассекли ему большой дугой левое надбровье, практически до самого уха.
        Кровь удалось остановить, и ребята уже вместе с дедом решили, что Дениса нужно срочно доставить в поликлинику. Дед из гаража выкатил мотоцикл с коляской, в которую уселся скулящий Денис, а сзади деда на сиденье расположился Женя, и они поехали.
        В поликлинике врач промыл и перевязал лоб, зашил рану, сделал в заднее место укол и успокоил, что жизненно важные центры не задеты, но при этом подчеркнул, что шрам останется на всю жизнь.
        После этого случая походы в деревню прекратились, да и ребята уже вырастали из своих детских штанишек и вступали в пору юности с новыми интересами и предпочтениями.
        Как-то, встретившись утром, Женя и Денис решили поехать в парк культуры имени Горького покататься на колесе обозрения. Толик уехал с родителями на дачу, поэтому они и поехали вдвоем. Приехав в парк и накатавшись на колесе обозрения, друзья увидели, что в летнем театре собирается какое-то мероприятие. Подойдя поближе к входу в театр, узнали, что через пять минут будет концерт какого-то джазового оркестра, и вход абсолютно бесплатный. Они вошли в летний театр и сели на первую лавку прямо перед сценой, на которой уже стояли ударная установка и контрабас.
        Когда музыканты вышли на сцену и оркестр заиграл, Денис вдруг дернул Женю за рукав рубашки, показывая на кого-то из музыкантов.
        - Жека, глянь, мужик рядом с контрабасистом играет на американской гитаре?
        - Да, точно,  - проговорил Женя, всматриваясь в высокого худощавого человека, лихо отбивающего на ней ритм.
        - А классно как играет и тон задает всему оркестру,  - восхищенно проговорил Денис,  - вот бы мне научиться!
        - А давай после концерта подойдем к этому чуваку и попросим его поучить тебя на ней играть,  - предложил Женя.
        - Да ну, неудобно как-то,  - промямлил Денис.
        - Ну, мы же ничем не рискуем, если пошлет куда подальше - уйдем, а вдруг согласится?  - поддал уверенности Женя.
        По окончании концерта друзья встали со своих мест и осторожно, оглядываясь, просочились в дверь за сцену, куда дружно ушли музыканты. Оркестранты быстро паковали инструменты и расходились из комнаты один за другим. И только тот худощавый мужик, который играл на американской гитаре, никуда не торопился и лениво упаковывал свою гитару в холщовый чехол. Когда они подошли к нему, то по его виду и запаху из его рта сразу определили, что мужик только что принял не менее стакана спиртного.
        - Нам очень понравилось, как вы играли на этой американской гитаре,  - с разбега начал диалог Женя.
        - Классно у вас получается, и звук такой необычный,  - подхватил Денис.
        Мужик посмотрел на них удивленным взглядом и улыбнулся во весь рот, показывая свои желтые прокуренные зубы.
        - Эх, пацаны,  - вздохнув, сказал он,  - никакая это не гитара, это банджо. Банджо! Американский ритмический инструмент. Вот посмотрите,  - он нежно вынул его из чехла и показал ребятам,  - а особенность этого самого банджо - его акустический корпус в форме маленького барабана с такой малюсенькой мембраной, а с тыльной стороны установлен корпус-резонатор. Ой, да что тут говорить! Тоже мне, гитара! Все это придает банджо довольно сильный звук и выделяет его среди других струнных!
        Ребята, с почтением прослушав столь пространный монолог мужика, еще больше заинтересовались:
        - А что это у вас какие-то когти на пальцах?
        - Это не когти, а плектры,  - развеселился музыкант,  - это такие специальные конструкции, которые надевают на большой, указательный и средний пальцы правой руки для игры на этом инструменте.
        - А что вы за музыку играли в самом конце выступления, такую мелодичную и очень красивую?  - спросил Денис.
        - Это знаменитая джазовая тема Жозефа Космо «Опавшие листья»,  - задумчиво произнес музыкант,  - представьте себе, пацаны: осень, с деревьев стремительно падают желтые листья, ветер срывает их своим дуновением и кружит в осеннем вальсе листопада.
        - А вы сможете меня хоть немного научить играть на банджо, я тоже хочу научиться играть эту тему?  - неожиданно для самого себя выпалил Дениска.
        - Какой ты, пацан, прыткий,  - с укором ответил музыкант,  - во-первых, ты банджо нигде не купишь, эти инструменты у нас просто не выпускают, а во-вторых, необходимо знать музыкальную грамоту, сольфеджио и владеть хоть каким-нибудь струнным инструментом.
        - А я целый год учился в музыкальном кружке дома пионеров играть на гитаре,  - соврал он,  - и вполне разбираюсь в нотах, ладах, а также знаю буквенную гармонию,  - не унимался Денис.
        Он выдал все то, что говорил и показывал ему на своей гитаре Седой.
        - Ну, это уже кое-что,  - поддакнул ему мужик,  - только вот банджо, в отличие от гитары, настраивается нотами до-соль-ре-ля, да и аккорды берутся по-другому.
        Денис утвердительно кивнул головой, всем своим видом показывая, что как настраивается гитара, ему известно, а Женя стоял рядом и с улыбкой наблюдал за ухищрениями настырного Друга.
        - А как вас зовут?  - не унимался Денис.
        - Меня величают Борисом Михайловичем, но в оркестре зовут просто Михалычем,  - миролюбиво ответил тот.
        - Борис Михайлович, ну пожалуйста, научите хотя бы азам игры,  - не отступал и давил на жалость Дениска.
        Музыкант еще раз внимательно посмотрел на Дениса, прищурился и замолчал, видимо, что-то соображая.
        - Ну, вот что,  - наконец проговорил он,  - завтра и послезавтра мы выступаем в Доме культуры завода «ЗИЛ», а потом несколько дней в ДК «Сетунь» в Кунцево. Вот и приходите завтра в дом культуры завода после концерта, попробую учить азам игры на банджо, но при одном условии - с собой приносите бутылку портвейна. Будет портвейн - будет учеба, не будет - ничего не будет.
        С этими словами Борис Михайлович попрощался и шатающейся походкой вышел из оркестровой комнаты. Всю дорогу до дома друзья, громко разговаривая, «переваривали» полученную информацию, а главное - они узнали, что у Дениса дома в старом сундуке лежит банджо, а никакая не гитара.
        На следующий день ближе к вечеру, кое-как насобирав деньги на бутылку вина, друзья отправились в Дом культуры завода «ЗИЛ».
        Оркестр выступал с той же программой, что и в парке культуры, но поскольку народу в зале было немного, они сократили по времени свое выступление. Уже через час, вручив Михалычу бутылку портвейна, Денис внимательно слушал первый урок учителя. Жене было смешно наблюдать, как Михалыч, жадно попивая вино прямо из бутылки, назидательно объяснял Денису, как берутся аккорды на банджо. Тот внимательно смотрел, как Михалыч ставит пальцы на гриф инструмента, записывал увиденное в своей тетрадке, предусмотрительно взяв ее с собой из дома.
        Допив бутылку портвейна, Михалыч сказал, что на сегодня урок закончен, и он будет ждать Дениса завтра в это же время с такой же бутылкой. Женя посмотрел на часы и прикинул, что урок Михалыча длился около тридцати минут.
        - Мало как-то по времени идет урок Михалыча,  - направляясь в сторону дома, проговорил Женя,  - всего какие-то тридцать минут. А один рубль тридцать семь копеек - это приличные деньги! И мне кажется, что такая сумма не соответствует времени, потраченному на обучение.
        - Что же ты предлагаешь делать?  - спросил Денис.
        - А вот что,  - заговорщически подмигнул Женя,  - завтра, когда мы придем в Дом культуры, ты пойдешь к Михалычу один и скажешь, что минут через тридцать я, мол, приду с бутылкой вина.
        - А не пошлет он меня куда подальше?
        - Не пошлет, я уверен, ты же видел, что Михалыч конченый алкаш, хотя и музыкант отменный. Для него бутылка вина на халяву - как бальзам на организм, он ради бутылки всю программу музыкальной школы тебе выложит. А я приду через сорок пять минут, вот тебе настоящий школьный урок, и это будет правильно и справедливо!
        - Ну, ты, Жека, и даешь,  - восхитился Денис,  - ты же его просчитал как Шерлок Холмс.
        - Да тут не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы не увидеть перед собой пьяницу, паразитирующего на высоком чувстве к искусству,  - совсем по-взрослому проговорил Женя.
        - Да будет тебе, Жека, а может, у него жизнь не сложилась, живет один без семьи, вот и пьет от этого. Ты же видел его стоптанные ботинки и рубашку с грязным воротником, одним словом - несчастный жалкий человечек.
        Когда они подошли к дому, Денис позвал Женю зайти к себе на десять минут. Поскольку его мать со второй смены домой приходила к полуночи, друзья зашли в квартиру прямиком на кухню. Денис извлек из сундука банджо, раскрыл чехол и, взяв инструмент в руки, стал настраивать его, как учил Михалыч. Раскрыл перед собой свою тетрадку с записями, и минут через десять, не без труда, ему удалось взять первый свой аккорд. Потом он взял другой аккорд, потом третий и от нахлынувшего счастья широко улыбнулся, как маленький ребенок улыбается маме.
        - Жека, у меня получилось!  - с восторгом сказал Денис.
        - Молодец, Дениска, а попробуй сыграть быстрее, как говорил Михалыч, «чесом слабать».
        И Денис, часто ошибаясь, первые заученные им три аккорда стал играть быстро и отрывисто. И хотя мало что получалось, он был бесконечно счастлив от нахлынувших эмоций.
        - Классно получилось,  - похвалил друга Женя,  - если так дальше пойдет, то станешь великим, и все наши пацаны будут гордиться, что пили с тобой портвейн из одного стакана.
        - Да будет тебе, Жека, сказки-то рассказывать,  - ответил Денис,  - мне бы только научиться азам игры на этом банждо.
        - Ну ладно, пойду домой, а то меня, наверное, уже родители разыскивают,  - сказал Женя и направился к входной двери.
        - Женя, а у тебя денег не осталось?  - попросил друга Денис.
        Женя вывернул карманы брюк и, достав ровно двадцать две копейки, отдал их приятелю.
        - Завтра попрошу у отца тридцать копеек на мороженое, и Сашка Винокуров из первого подъезда обещал завтра отдать долг - еще сорок копеек, вот чем могу располагать на завтра,  - сказал Женя.
        - Ты, Жека, когда будешь просить у отца деньги на мороженое, проси не тридцать копеек, а двадцать восемь,  - проговорил Денис,  - родители тоже неплохо разбираются в ценах на мороженое.
        - Хорошо,  - улыбнулся Женя и вышел из квартиры.
        Весь следующий день Женя занимался подготовкой к вступительным экзаменам в школу милиции, штудировал литературу, русский язык и историю. А утром все же «выбил» из отца тридцать копеек, и Сашка отдал долг, поэтому к вечеру все деньги он отдал Денису. Тот также где-то настрелял необходимую сумму, и они, купив бутылку портвейна, направились по известному адресу. А далее, как и договорились заранее, Денис первым после концерта пошел к Михалычу и все ему рассказал, как учил Женя. Тот без разговоров стал дальше учить Дениса азам игры на банджо и показывать построение разных аккордов. И когда через сорок пять минут пришел Женя с бутылкой вина, у Михалыча открылось второе дыхание, и он еще полчаса занимался с Денисом, блаженно отхлебывая из бутылки нетленный портвейн «Три семерки».
        На следующий день и в последующие дни Денис ходил на учебу к Михалычу один, так как Женя упорно грыз гранит науки, ведь экзамены приближались с большой скоростью.
        Как-то через несколько дней Женя вышел вечером на улицу и увидел Дениса, выходящего из подъезда в одной рубашке, без своей красивой безрукавки, которую ему связала мать, в ней он обычно и ходил. Они обрадовались встрече, и Денис сказал, что спешит на урок к Михалычу, а ему нужно еще успеть купить бутылку вина.
        - Дениска, а где твоя безрукавка?  - удивленно спросил Женя.
        - Знаешь, Жека, только тебе как другу скажу,  - опустил глаза Денис,  - продал я ее на толкучке в Сокольниках, деньги на вино для Михалыча нужны были, вот так! Мать, конечно, расстроилась, а я сказал, что ее стащили, когда купался в речке.
        - Ну ты, Дениска, и упорный, завидую тебе,  - одобрил Женя.
        Денис попрощался и быстрым шагом пошел в направлении продуктового магазина.
        А недели через две трое друзей неожиданно встретились у подъезда и пошли в «голубятню». Толик готовился к отъезду в летное училище, Жене через две недели предстояли вступительные экзамены в школу милиции, а у Дениса начались каникулы, чему он был сказочно рад.
        - Как твои успехи в музыке?  - спросил Толик.  - Жека мне рассказал, как классно ты играешь.
        - Да кое-что уже получается, но не совсем так, как хотелось, много еще надо репетировать,  - скромно пробубнил Денис,  - Михалыч многому меня научил, а в последнюю встречу, когда я принес целых две бутылки портвейна, так он на радостях мне свои плектры подарил, сказал, что у него дома есть еще такие.
        - Пацаны, есть идея,  - воскликнул Женя,  - айда ко мне домой, родители на работе, сестра в школе, а мы помузицируем, сыграем джаз! Неси, Дениска, банджо и сразу же заходи ко мне.
        - А я на чем буду играть?  - растерянно развел руками Толик.
        - Видишь, у помойки валяется большой фанерный ящик,  - показал рукой Женя в торец дома,  - у него одна крышка открыта, так вот забей ее маленькими гвоздиками, и вот тебе ударник!
        Толик быстро подбежал к помойке, схватил ящик и скрылся в подъезде дома. Минут через десять пришел Денис, неся в руках банджо, а еще через несколько минут появился Толик с фанерным ящиком в руках.
        - Ну вот, и ударник у нас есть, а вместо палочек сгодятся и кухонные ножи,  - Женя достал с полки два кухонных ножа и передал их Толику.
        А потом уселся за свое пианино «Ростов-Дон» и сыграл на нем пару аккордов.
        - Тут мне Михалыч показал буквенную гармонию и написал ноты блюза «Опавшие листья»,  - сказал Денис, доставая из кармана свою тетрадку,  - ты же должен, Жека, его помнить,  - вот давайте сыграем его в ля-миноре в ритме свинга.
        Женя начал играть на пианино основной мотив темы, заглядывая в тетрадку, а затем аккордами на банджо вступил Денис, но у Толика получалось лишь трыы-ыы-к и трыы-ыы-к. Никак ему не удавался ритм свинга.
        - Толик, вот послушай, как мы сыграем эту мелодию вдвоем с Денисом, а ты мысленно про себя простучи, все получится, ты не переживай,  - сказал Женя, и они заиграли. И так классно Денис заиграл, что Женя, с его музыкальным слухом, пришел в полное восхищение, а Толик просто сидел и наслаждался с закрытыми глазами, непроизвольно в такт дергая ногой.
        Когда они закончили играть, установилась тишина, ребята молчали, переваривая музыкальный шедевр.
        - Ну, Дениска, я не ожидал такого, за две недели такой прогресс! Ты же играл не хуже Михалыча,  - сказал Женя.
        - Так я каждый день утром и вечером играю дома на банджо, даже бабушке нравится,  - он был рад и горд собой.
        И потом они еще долго играли и уже в конце, уставшие, после десятой прогонки этого блюза, уставились на Толика, у которого все-таки получился четкий ритм свинга, несмотря на специфический лязг кухонных ножей. Стало задорно и радостно, все улыбались, блестя глазами и крепкими зубами, переживая каждый по-своему сладкий миг единения своих сердец и искреннюю юношескую дружбу.
        А через неделю Толик уехал, да и Жене до экзаменов оставались считанные дни. Как-то днем зашел Денис и сказал, что в Доме культуры «Сетунь» вроде бы проходит набор в оркестр, и попросил Женю пойти вместе с ним. Хотя у Жени времени свободного совсем не оставалось, он не мог отказать другу, и они к вечеру отправились в Кунцево.
        Когда они зашли в зал, то на сцене уже шла репетиция какого-то эстрадного оркестра. Они подошли к сцене и спросили у стоящего на сцене парня о наборе в оркестр. Тот заулыбался и сказал, что, видимо, они ошиблись, никакого набора нет и не было, а оркестр уже собран и репетирует перед сдачей программы комиссии.
        Денис помрачнел, понимая, что его надули, молча отошел от сцены. Женя побрел следом, но вдруг резко остановился и, развернувшись, быстро пошел снова к сцене. Он подошел к уже немолодому человеку с кавказской внешностью, по всем признакам руководителю оркестра, и спросил:
        - Вам нужен оркестрант, играющий на банджо, со своим инструментом?
        Тот опешил, посмотрел на Женю сверху вниз и произнес:
        - Ты, что ли, играешь на банджо?..
        - Да нет, мой друг Денис, вон стоит у сцены. Он учился в музыкальной школе на гитаре, а потом освоил банджо. Ему отец его привез,  - выпалил Женя.
        - Это очень интересно,  - и чтоб как-то побыстрей закончить разговор, руководитель оркестра добавил,  - э, пусть возьмет свой инструмент, придет завтра к нам на репетицию и покажет, что он умеет.
        С этим друзья быстро поехали домой, так как Жене нужно было готовиться к экзаменам. Всю дорогу Денис уговаривал Женю пойти завтра снова с ним в этот Дом культуры, но тот отказывался - надо было учить историю, экзамен уже близко. Наконец у самого дома Женя сдался и пообещал, что завтра он все же поедет с ним в Кунцево.
        На следующий день к вечеру, взяв с собой банджо, друзья снова отправились в клуб «Сетунь». Как и в предыдущий день, на сцене уже шла репетиция оркестра: резво играла труба, импровизировал саксофонист, а руководитель оркестра на кларнете выдувал красивые трели. Когда музыканты закончили играть, ребята подошли к руководителю, который очень удивился, когда Денис вынул из чехла банджо.
        - Э-э, вэй!  - воскликнул он.  - Я думал, что вы приврали мне, а тут такое богатство, откуда у вас?
        - Отец с войны привез, махнул в 1945 году свою гармонь на банджо с американским солдатом,  - ответил Денис.
        - Ну, тогда покажи, что умеешь играть,  - дружески похлопал его по плечу руководитель.
        И Денис, взяв инструмент, стал играть. Он показал все, чему научил его Михалыч, и в конце закрутил такой темп, что весь оркестр сбежался посмотреть на молодого человека, пришедшего из ниоткуда.
        В зале воцарилась тишина, и первым ее прервал руководитель, который подошел к Денису и, протянув ему руку, сказал:
        - Константин Акопович Меликян, руководитель оркестра.
        Денис также протянул ему руку и представился:
        - Денис Горин, очень хочу играть, хотя мне еще учиться и учиться постигать этот инструмент, но не боги горшки обжигают!
        - Правильные слова говоришь, парень, из тебя выйдет толк,  - проговорил Константин Акопович и похлопал Дениса по плечу,  - а теперь бери стул, садись вместе со всеми на сцену и перепиши у ребят буквенную гармонию произведений, которые мы играем.
        К концу репетиции Денис уже вполне прилично вписался в общую колею оркестра, и хотя он играл в некоторых местах не совсем верно, но зато очень старался, и это заметил не только руководитель, но и другие музыканты. Они дружелюбно улыбались ему, старались по ходу вовремя помочь. А когда уходили домой, к Денису подошел Константин Акопович и сказал:
        - Ты, парень, молодец, старательный, и это похвально. Я бы хотел, чтобы ты репетировал с нами нашу программу, а там посмотрим, может, и станешь играть в оркестре.
        С этого момента Денис каждый вечер проводил на репетиции оркестра, и у него уже не было времени для посещения «голубятни».
        А Женя, успешно сдав экзамены, поступил в школу милиции и готовился вместе с другими курсантами отправиться на месяц в подшефный колхоз собирать овощи. Это была обычная практика любого учебного заведения, включая и военные. И перед самым отъездом к нему зашел Денис, на лице которого сияла широкая улыбка, и сообщил, что его приняли официально в оркестр и - ура!  - он забрал документы из техникума. Кроме того, он добавил, что программу оркестра комиссия приняла, и их закрепили в филармонии города Владивостока. И вот уже через два дня он уезжает туда с оркестром, где и начнется его новая жизнь - концертная. И еще Денис уже шепотом торжественно произнес, что получил так называемые «подъемные» деньги, поэтому хочет с Женей отметить свое назначение.
        Друзья сходили в известный продуктовый магазин, купили бутылку портвейна, всяческой закуски - любительской колбаски с крупным жирком, соленых хрустящих с пупырышками огурцов, батон душистого белого хлеба и, конечно, сигарет. Тогда не курить было не модно. Не куришь, значит, слабак! И дружно пошли в «голубятню», где потом долго по-взрослому сидели, чокались, пускали дым, наперебой вспоминая разные забавные случаи. Свое убегающее золотое время, когда на всю свою мальчишескую жизнь они смотрели через магический кристалл музыки джаза, ощущая себя первопроходцами, бегали по подворотням, без устали играя и безжалостно ломая при этом ногти о струны, и были в этом жертвоприношении по-деловому серьезны и преисполнены важности момента. Теперь они уже понимали, что наступает новая, еще не знакомая им пора - зрелость.
        Размышления Евгения Сергеевича прервала до боли знакомая музыка, звучавшая в исполнении оркестра. Он только сейчас обратил внимание, что музыка превратилась лишь в фон его воспоминаний, и увидел как Денис играл основную тему на губной гармошке, а взгляд его был сосредоточен именно на нем.
        - Так это же «Опавшие листья» Жозефа Косма,  - подумал Кудрин, заворожено уставившись в музыкантов. Он впервые услышал свою любимую мелодию в исполнении музыканта на губной гармошке, да и какого музыканта! Одна импровизация сменяла другую, и казалось, что конца и края не будет. Однако последние звуки оркестра утонули в шумных аплодисментах, концерт закончился, и народ быстро потянулся к выходу. К Евгению Сергеевичу подошел администратор клуба и, многозначительно улыбнувшись, попросил зайти в оркестровую комнату, из которой один за другим высыпались музыканты с уложенными в чехлы инструментами. В маленькой комнате, куда вошел Кудрин, Денис негромко разговаривал с администратором и еще с одним мужчиной, у окна зазывно возвышался небольшой круглый столик, уже сервированный официантами.
        Увидев Кудрина, Денис подошел к нему и снова приобнял его.
        - Женя, сейчас все уйдут, а мы здесь останемся только вдвоем - нам есть о чем поговорить и вспомнить.
        - Если вам нужны будут еще закуски,  - сказал стоящий в стороне администратор клуба,  - нажмите на кнопку у окна, и придет повар, который согласился обслуживать вас, если понадобится, хоть до утра.
        - Спасибо,  - проговорил Денис,  - я вам очень признателен.
        Друзья молча сели за стол напротив друг друга. Прошел самый первый импульс узнавания, и дальше между ними протянулись годы, те самые неизвестные годы. Какой след они оставили в судьбе каждого? С чего начать разговор?
        - А давай, Жека, за встречу,  - Денис разлил в бокалы виски, стоявшие на столе. Беспроигрышный тост, они выпили, закусили, опять пауза растянулась в несколько минут. Взгляд, устремленный друг на друга. И желание узнать и понять друга, ставшего таким далеким.
        - Расскажи мне о себе, Денис, ведь после того, как ты умотал в шестьдесят седьмом году во Владивосток, мы и не виделись,  - попросил Женя, глотнув виски со льдом с благодарностью ко всему человечеству за столь дружеский напиток.
        - Помотало меня с гастролями по всей стране,  - Денис наконец-то сбросил свою имиджевую шляпу, пристроив ее на подоконник,  - и особенно трудно было в самом начале, во Владивостоке. Прикинь, я, молодой пацан, попадаю в общежитие строителей, куда нас, оркестрантов, поселили. Днем изнурительные репетиции, а по вечерам - сплошная пьянка, и так практически каждый день. Немного легче стало, когда оркестр отправился в первые гастроли по Сибири. Вначале все было так интересно! Новые города, масса новых впечатлений, встречи с незнакомыми, а иногда очень интересными людьми. Однако постепенно все это слилось в одну картину серых гостиничных будней в ожидании начала концерта и ужина после него, как правило, за счет принимающей стороны. Когда я улетал во Владивосток, то рисовал себе в воображении большие и полные залы, восторг зрителей, свет прожекторов. И вот первый наш концерт в Доме культуры электромеханического завода; в зале сидели люди среднего и старшего возраста, которых наша игра не очень-то и впечатлила, а после перерыва большая часть публики просто ушла из зала. После этого концерта все очень
нервничали, но наш опытный руководитель нас успокоил и сказал, что больше надо репетировать, а популярность обязательно придет. Были, конечно, и хорошие концерты, когда публика громко аплодировала каждой музыкальной композиции. Так уж устроена человеческая память - она выбирает из огромного ряда событий свой ряд и оставляет его в памяти.
        - Когда вспоминаешь те годы,  - с грустью в голосе продолжал Денис,  - то не устаешь благодарить судьбу за то, что она подарила общение с яркими личностями, какими были джазмены в нашей стране. Это еще было важно потому, что тогда партийный пресс старался подавить любую индивидуальность, а собственный вид на мир считался правонарушением. А мы в то время были как некая особая каста со своими привычками, языком и даже одеждой. Я хорошо помню, как Константин Акопович как-то раз на концерте надел шляпу-канотье, и весь Владивосток только и говорил о буржуйской музыке и буржуйских музыкантах. А наш сленг чего стоил! Ты должен тоже помнить: чувак, чувиха!
        - Как не помнить! Моя милейшая учительница по фортепьяно, милостиво разрешавшая мне играть джаз на уроке, очень хмурилась, когда я неожиданно, прямо-таки заигравшись, резал интеллигентное ухо словом «лабать».
        - Ну, ты все же молодцом, Жека, закончил музыкальную школу,  - вспомнил Денис,  - несмотря на музыкальные пытки гаммами.
        - Если б не она, родимая, не смог бы я так нежно увлечься битлами, в то время это было круто!
        Память первой музыкальной любви - «Jeaious Guy» Джона Леннона - это было как наваждение:
        «У меня трепещет все внутри,
        Я просто ревнивый парень…»
        Особенно тяжело давался в конце художественный свист!
        - Понимаю,  - сочувственно закивал Денис,  - лабал в джазе?
        - Было немного, лабал в любительском оркестре в школе милиции,  - проговорил Женя,  - давно это было, вроде уже и не со мной.
        - Да, эмоциональная лексика! А ведь она родилась именно в джазовой среде. Джаз для нас тогда был не только стилем музыки, но и неким оазисом и способом выживания в коммунистической пустыне,  - подытожил Денис.
        - А первые наши «халтуры»,  - с улыбкой на лице продолжал он,  - что на нашем языке означает любые неофициальные выступления за деньги. В те годы государство в основном заботилось о том, чтобы не было богатых людей, и пресекало любую возможность подработать. Так вот, изобретательный ум нашего руководителя исхитрялся находить самые необычные виды «халтур» - от свадеб и танцев до похорон,  - поэтому первые приличные деньги у меня появились именно с этих так называемых «халтур». Денег по тем временам я стал зарабатывать много, и пока были живы мать и бабушка, часть из них всегда посылал им домой. А от армии меня руководитель оркестра отмазал сразу же после приезда во Владивосток. Низкий ему за это поклон! Буквально через неделю мы пришли с ним в какую-то поликлинику, Константин Акопович прихватил с собой целую сумку армянского коньяка, как он сказал, для лучшего понимания проблемы. Там меня послушали, сделали рентген, а в результате выдали заключение, что у меня был порок сердца. А в военкомате после недолгих разговоров выдали военный билет и оставили в покое.
        Кудрин понимал, что случайных встреч не бывает, а потому внимательно всматривался в лицо Дениса, узнавая и не зная его.
        - Ну так вот,  - продолжал Денис,  - десять лет я мотался с оркестром по Союзу, не имея ни семьи, ни детей, ни своего собственного угла. Стало раздражать, что развитию джаза в то время противодействовала идеология и, как тогда некоторые ретивые говорили: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст…» Даже слово «джаз» в Советском Союзе было не принято упоминать в газетах и журналах, а зарубежные джазовые мелодии признавали разлагающими сознание молодежи. Но джаз выжил у нас! Что тут скажешь - музыка «угнетенных африканцев». Святое дело - угнетенные народы! Они всегда были дружественны нашей стране. И результат не заставил себя ждать - джаз хоть и придушили, но не убили же совсем! Ну, не всем, конечно, повезло, многие так и не смогли пробиться к широкой публике.
        Денис все больше распалялся, раскрывая себя перед другом,  - видно было, что ему нравится ворошить старое, восстанавливая и смакуя прожитую цепочку лет.
        - А вот ведь выпало счастье - послали оркестр на выступление в ГДР, и было это в 78-м. А после большого успеха, буквально через месяц нас вместе с еще одним музыкальным коллективом делегировали на фестиваль эстрадных оркестров в Югославию. Вот как раз там, после одного из концертов, когда я был в холле гостиницы, ко мне подошел пожилой мужчина и, с трудом говоря по-русски, сказал, что ему очень понравилась моя игра. Он также сказал, что живет в Америке и приехал на фестиваль послушать молодых музыкантов Европы. Мы познакомились, я узнал, что его зовут Джон Мэрфи; он был таким… профи! Прикинь, саксофонист и… руководитель джазового оркестра! В Новом Орлеане! У меня на какое-то время сомкнулись связки.
        Помню, немного поговорили о музыке. А потом Джон вдруг обратил мое внимание на то, что у меня банджо с необычным звучанием. Он начал медленно, подбирая правильные слова, говорить, что такое редкое по качеству звучание может быть только у банджо Гибсона. Во всем мире по качеству звучания лучшими инструментами, сказал он, считались те, которые компания Гибсона производила до 1940 года. В настоящее время спрос на именно такие инструменты чрезвычайно высок, и, как ему показалось, у меня именно банджо довоенного производства. Представляешь мое состояние, Жека? Я был обескуражен, не знал, как на это реагировать.
        Потом он попросил меня показать инструмент. Я пригласил моего нового знакомого к себе в номер, вынул из чехла банджо и протянул ему. Когда он взял банджо в руки, сразу же заглянул в тыльную часть деки. Приглядевшись, я увидел едва заметные две буквы G и М, выгравированные вензельным шрифтом. Вот это была находка! Сколько лет я лабал и не знал, что это и есть инструмент Гибсона, выпуска до сорокового года! Гибсон Местертоун - буквы G М. А потом он объяснил, что после войны компания Гибсона изменила эмблему, то есть изображение этих букв вместо вензельного шрифта стало печатным. Так что у скрипачей ценится скрипка, сделанная великим Страдивари, а у музыкантов, играющих на банджо,  - инструменты Гибсона до 1940 года. Вот такой вывод сделал Джон Мэрфи, держа в руках мой родной инструмент,  - сказал Денис,  - но этим наше знакомство не ограничилось. Мы еще долго разговаривали с ним; я рассказывал о себе, о своей гастрольной жизни, о том, что остался совсем один… И Джон в конце беседы почувствовал мою затаенную мечту-идею. Она была слишком невероятна! Я даже сам себе не признавался в этом. А он мою
мечту с легкостью озвучил, предложив мне эмигрировать в Америку и продолжить свою музыкальную карьеру в его оркестре. Это была бомба! Очень заманчиво - я даже немного растерялся… Когда он уходил из моего номера, сказал, что ответ ему надо дать завтра утром, так как потом у него будут другие встречи, а вечером он улетает домой. Да, я к этому морально был готов, но все равно не спал всю ночь и думал о предложении Джона,  - продолжал Денис,  - а утром, взвесив еще раз все «за» и «против», сделал выбор. И ты знаешь, никогда не пожалел! Никогда! Встретился в холле гостиницы и дал согласие. Потом мы больше часа обсуждали мой побег «за бугор» и договорились, что Джон проработает у себя этот вопрос и через пару месяцев с готовым решением приедет во Владивосток.
        Все так и получилось: как мы и договаривались, месяца через три Джон прилетел во Владивосток, но не один, а с миловидной дамой лет тридцати по имени Мэт. Эта барышня по-русски совсем не кумекала и знала только два слова - «привет» и «пока». Так вот Джон сказал, что все вопросы у себя он решил, а способ решения будет таким: эта миловидная деваха выступает в роли невесты, с которой я якобы познакомился на гастролях в Югославии, и она прилетела для регистрации нашего брака. А для пущей убедительности у нее была официальная справка из медицинского учреждения о беременности. Потом все закрутилось с бешеной скоростью, ничего не подозревавший руководитель оркестра проявил чудеса изобретательности, и уже через неделю в центральном загсе города был зарегистрирован мой брак с гражданкой США. А Джон выступил в качестве ее дяди и все расходы по свадьбе взял на себя.
        На свадьбе в ресторане кроме нас присутствовали лишь музыканты нашего оркестра, они играли для меня, да я и сам музицировал с большим воодушевлением. Но неприятное чувство горечи, а может, вины не покидало. Ведь ребята не догадывались, что мы все вместе играли в последний раз…
        Сразу после свадьбы, благодаря хлопотам руководителя оркестра, я получил разрешение наших властей на кратковременное посещение США и практически одновременно получил американскую визу. И уже через две недели мы с Джоном и моей новоявленной женой отбыли в Америку. Там все стремительно закрутилось. Я сразу же приступил к репетициям оркестра, а Джон на несколько месяцев снял мне небольшую квартиру в пригороде Нового Орлеана.
        Вначале было очень тяжко: чужой язык, другой менталитет, усиленное чувство вины за бегство из своей страны. Но потом, со временем, все стало на круги своя, и у меня появились новые друзья, а постоянные выступления и репетиции не давали даже возможности думать ни о чем. Где-то через месяц нашел в себе силы и написал письмо во Владивосток руководителю оркестра. Он меня многому научил, да и просто сделал настоящим артистом, постарался объяснить свой мотив отъезда на запад, извинился. Так началась моя концертная жизнь в Америке. Музыканты оркестра Джона вначале приняли меня с настороженностью, иногда бросали косые взгляды в мою сторону, но со временем все стало меняться в лучшую сторону. А когда я однажды предложил аранжировку нескольких популярных джазовых тем, они настолько увлеклись, что с воодушевлением играли эту музыку и постепенно стали со мной дружески общаться. Оркестр Джона Мэрфи представлял собой команду единомышленников, дышащих и заряженных мощной джазовой энергетикой. Одним словом, это сила, напор и многообразие ритмов, мелодий и гармоний, не оставляющих равнодушными никого из
слушателей. Я стал зарабатывать большие деньги, купил шикарный автомобиль, арендовал большую квартиру в самом центре города. Мою так называемую жену я больше никогда не видел, а через два года, благодаря хлопотам Джона, я стал полноправным гражданином США - Дэном Гором. За все эти годы я играл в разных оркестрах и практически со всеми известными джазовыми музыкантами Америки. И особенно хотел тебе сказать, Женя, что мне удалось присутствовать и играть на многих джазовых фестивалях. Некоторые критики в последнее время считают, что такие фестивали исчезают вместе с опавшими листьями в парках, но, по моему мнению, эти рассуждения ничем не оправданы. Только на азиатском знаменитом фестивале джазовых оркестров в Сеуле я принимал участие три раза, а один раз стал даже его лауреатом… И ты знаешь,  - продолжал свой рассказ Денис,  - только в Америке я понял, что джаз - не только музыка, а стиль жизни. Когда даже просто слушаешь его в исполнении других музыкантов в каком-нибудь маленьком ресторанчике и видишь, что перед тобой поет Фрэнк Синатра… красота, одним словом. Для себя я сделал вывод, что джаз
невозможно не любить, это музыка души, музыка фантазий и романтики. А если говорить о моем семейном положении, то я, к сожалению, так и не женился, поэтому и детей нет, и внуков не будет. Вот и выступаю с концертами по всему миру теперь уже со своим оркестром, живу в собственном доме в Новом Орлеане и счастлив этому бесконечно. Деньги меня уже не очень-то интересуют, я даже делаю ежемесячные взносы в детский дом для инвалидов. А с Джоном Мэрфи у нас до конца его дней были хорошие дружеские отношения, и даже когда меня пригласили в другой оркестр, где играли самые известные музыканты Америки, он не стал возражать против моего ухода и всячески поддержал мое дальнейшее стремление к развитию.
        - Ты знаешь, Жека,  - с тоской в голосе сказал Денис,  - я иногда вспоминаю наш первый джаз оркестр в вашей квартире в Беляево. Классно мы тогда играли! Как же молоды и непосредственны мы были! А Толик-то, Толик, ведь по фанерному ящику ритм отбивал…
        - Кухонными ножами,  - улыбаясь, перебил его Женя.
        - А помнишь, как у него вначале не получался ритм свинга, так он от горечи даже ножи бросал на пол и чуть не ушел?  - с запалом спросил Денис.
        - Конечно, помню, разве такое забудешь! Ведь мы себя чуть ли ни джазовыми «революционерами» считали!  - рассмеялся Женя,  - но потом ведь у него стала получаться игра на фанере. И совсем неплохо. Какого ударника потерял мировой джаз!
        Денис вытащил из кармана пиджака пластиковый футляр и достал оттуда отдающий серебряным блеском диск.
        - Хочу тебе подарить, Жека, этот диск с записью нашего оркестра на концерте в Нью-Йорке,  - сказал он,  - там в самом начале его звучит та самая наша тема «Опавшие листья» в моей, так сказать, обработке.
        - Спасибо, Дениска,  - Кудрину было приятно, а время уже перевалило за полночь, и они этого не заметили.
        - В Москву я приехал первый раз после своего побега «за бугор»,  - продолжал свой рассказ Денис,  - и, как ни странно, наперекор моим тревожным мыслям меня здесь встретили по-царски и всячески стараются ублажить и чем-то порадовать. Сегодня утром я побывал у нашего дома в Беляево. Там все изменилось до неузнаваемости: уже нет деревни, у дома вместо пролеска - площадка для машин, и, конечно, нет знаменитой «голубятни». В нашей квартире уже проживают чужие люди, а во дворе бегают уже другие пацаны…
        Денис на секунду замолчал и предложил тост за знаменитую «голубятню».
        - А теперь твоя очередь, Женя, расскажи про себя и наших пацанов,  - проговорил Денис, смачно закусывая большим соленым огурцом.
        - Да рассказывать особенно нечего,  - ответил Кудрин,  - Толик Орешкин не прошел тогда по конкурсу в летное училище, а после армии устроился официантом в одном из ресторанов Москвы. Я его сам давно не видел, но где-то год назад разговаривал с ним по телефону. Он тогда сказал, что так же работает в ресторане, но все свободное время проводит с внуками на даче. Седого лет десять назад случайно встретил в центре на Арбате. Ты бы его не узнал, тот тоненький хлюст превратился в грузного человека с пивным животом. Я ведь его тоже не признал, не окликни он меня. А работал Седой шофером в коммерческой организации, и, как я понял, жизнь у него сложилась неплохо. Кстати, от него я и узнал, что ты приезжал домой два раза: первый раз он тебя видел во дворе дома, когда умерла бабушка, а второй раз - когда ты хоронил мать. Соболезную тебе, Дениска, я ведь знал и твою маму, и бабушку…
        - Спасибо, Жека, спасибо, друг,  - тихо произнес Денис, и снова слезы навернулись у него на глаза.
        Денис замолчал, не моргая, смотрел на Женю и, казалось, не мог насмотреться.
        - А про себя, про себя расскажи,  - раскраснелся Денис, подливая холодного виски.
        - В тот год, когда ты уехал, я успешно сдал экзамены и поступил в среднюю специальную школу милиции,  - начал рассказывать Кудрин,  - а после экзаменов нас направили в подшефный колхоз на сбор овощей. Когда через месяц приехал домой, то узнал - нам дали новую трехкомнатную квартиру у метро «Коломенское». А спустя месяц мы переехали в новую квартиру, и с тех пор больше я в нашем доме не был. Ну а после учебы в школе милиции меня направили на службу в уголовный розыск,  - продолжал рассказывать Женя,  - и вот уже тридцать с лишним лет ловлю всяких нарушителей закона, работая на этом поприще. За это время получил высшее образование, закончил Академию МВД и дослужился до звания полковника. Разрешите представиться: начальник отдела управления уголовного розыска товарищ Кудрин.
        - Ого! Ну, ты даешь, Жека! С кем имею дело! А семья у тебя есть?  - расспрашивал Денис.
        - Конечно, есть, все успел,  - ответил Кудрин,  - жену Тамару искать пришлось не долго - познакомился на работе, она в то время работала в научно-техническом отделе. Воспитали вот таких,  - Женя приподнялся, встал на цыпочки, раздвинув руки в стороны,  - двоих сыновей. И старший уже обзавелся семьей. Внуков нам с Тамарой родил, это особый рассказ, не в двух словах…
        - Хотелось бы мне их увидеть,  - с грустью в голосе сказал Денис,  - но завтра у нас начинается концертный тур по Франции, и днем мы улетаем из Шереметьево в Марсель.
        - Денис, а как тебя занесло сюда в это кафе?  - переменил тему Кудрин.
        - Пути Господни… Лет пять назад в Нью-Йорке я случайно после концерта познакомился с русским музыкантом Семеном Рудневым, который в составе джазового оркестра приехал на гастроли по Америке. Он джазовый гитарист, и очень неплохой, чем-то похож по стилю на знаменитого американского гитариста Эл Ди Меолой. Мы выступали на одной площадке и в гримерке разговорились. Он тоже москвич и хорошо знает наш с тобой район Беляево. Потом я ему показал Нью-Йорк, мы долго бродили по его улицам и разговаривали о современном джазе и исполнителях, я дал ему свой телефон, а он мне свой московский. Буквально через год он снова появился в Америке, и на этот раз в моем городе - Новом Орлеане, я тогда ему помогал найти хорошую студию для качественной записи диска его оркестра. А на одном из мероприятий в День города я пригласил его оркестр поиграть с нами, и мы играли двумя составами самые известные джазовые темы. Так мы подружились с Семеном и часто созваниваемся по тем или иным событиям в области музыки. А когда в этом году у меня определились концерты во Франции, я решил: если уже буду в Европе, обязательно нужно
побывать хоть на один день в Москве и посетить могилы родителей и бабушки. Вот я и позвонил тогда Семену. Он очень этому обрадовался. У меня так получилось, что образовались три свободных дня для пребывания в Москве, и когда мы с оркестром прилетели, Семен сделал все, чтобы нам понравилось. Мы с ним съездили на Хованское кладбище, где покоятся мои родные, побродили по Москве, которую я совсем не узнал, и Семен мне предложил сделать благотворительный концерт в фонд детей-сирот, который он опекает. Я не мог отказать моему товарищу, ведь сам у себя дома помогаю детям-инвалидам. Так я и попал в это кафе, а Семена ты видел, он стоял с администратором кафе, когда ты зашел в эту комнату. Я, как мог, постарался объяснить, что не смогу поехать к нему в гости - встретил друга детства. Мне кажется, он все правильно понял.
        Дэн вскинул руку, посмотрел на увесистые часы:
        - Уже сегодня днем мы встречаемся в гостинице, и он проводит меня в аэропорт.
        - Знаешь, Дениска, я так думаю, что теперь мы не должны потеряться и просто обязаны еще раз встретиться!  - проговорил Женя, разливая по бокалам очередную порцию виски.
        Они выпили, закусили, и в комнату опять ненадолго пришла тишина, но другая, наполненная событиями прошлых пережитых лет, плотно изложенных и красиво упакованных. Каждый плыл в своем потоке жизни, переживая свои радости и горести, и вдруг стоп - поворот.
        Как же невероятны как бы случайные встречи!
        - Послушай, Жека,  - встрепенулся Денис,  - ты сказал, что уже полковник и работаешь начальником отдела, я не ослышался?
        - Да нет,  - с грустью в голосе ответил Женя,  - пока еще работаю и, как в песне поется, «…а до пенсии четыре шага…»
        Денис неожиданно весь напрягся, губы у него дрогнули, и он почти шепотом произнес:
        - Тебя сам бог мне послал…
        - Ты чего там, Дениска, шепчешь?  - улыбнувшись, спросил Женя.  - Давай лучше накатим за нас и еще раз за нашу «голубятню».
        - Конечно, наливай, а то мы вроде и выпиваем, но ни в одном глазу…  - сказал Денис, глотнул виски и внимательно посмотрел Кудрину прямо в глаза.
        - Ты знаешь, Жека,  - тихо сказал Денис,  - точно меня бог привел снова к тебе! И, видимо, все эти годы он делал все, чтобы наши дороги вновь пересеклись. Коль так уж вышло, я хочу тебе кое-что рассказать о своей семье, чего ты не знаешь. Долгие годы это была наша семейная тайна, говорить о ней было опасно, но сейчас уже можно, и я хочу именно тебе… Ты - второй человек, кому я это рассказываю.
        - Почему второй?  - удивленно спросил Кудрин.
        - Я потом отвечу на твой вопрос,  - ответил Денис,  - хочу, чтобы ты помог мне, а в чем - послушай и сам все поймешь…
        Осенью 1969 года, когда наш оркестр вернулся с гастролей по Уралу, я получил телеграмму от матери, что бабушка совсем плоха, просила приехать в Москву. Поскольку после гастролей образовался интервал в концертах, наш руководитель оркестра дал мне краткосрочный отпуск, и я прилетел в Москву. Бабушке действительно было очень плохо, она уже не вставала с постели и почти ничего не ела, но моему приезду очень обрадовалась и долго гладила рукой мои волосы, говоря при этом, что такие же густые волосы были у моего деда.
        На следующий день после приезда мать пошла на работу во вторую смену, а я остался с ней. Бабушка попросила меня сесть рядом с ней на стул и вынула из сумки, стоящей у ее изголовья на тумбочке, небольшую потертую кожаную коробочку. Открыв ее, она извлекла старую фотографию, на которой во весь рост стоял высокий широкоплечий человек с небольшой бородкой и горбатым носом, держащий за руку маленького ребенка.
        - Это твой дедушка - Федор Иванович Горин, а маленький мальчик - твой отец,  - сказала бабушка.
        Так я впервые увидел своего деда. Всегда мои детские расспросы о нем пресекались матерью и самой бабушкой.
        И, наконец, я узнал, кем был мой дед. Она отдала мне эту коробочку, где помимо фотографии лежали серебряный крестик и маленькая иконка. И еще она вытащила из-под своей подушки небольшой потертый блокнот и тоже отдала его мне.
        - Сохрани, Денис, это дневниковые записи твоего деда,  - с болью в голосе сказала бабушка,  - а это его крестик и иконка, теперь они твои. Сейчас время такое, что многие люди в бога не верят, но придет время, и все вернется на круги своя…
        Раскрыв блокнот, я увидел исписанные страницы мелким каллиграфическим подчерком с правым уклоном,  - продолжал Денис,  - бабушка старалась говорить быстро, как будто боялась что-либо пропустить, а иногда на минуту замолкала и, закрыв глаза, просто лежала и смотрела куда-то вверх. Собиралась с силами. И уже через несколько мгновений она снова начинала свой рассказ, и казалось, что она жила в нем, переживая вместе с дедом все превратности тяжелой судьбы. Уже под утро, закончив свой рассказ, она закрыла глаза и показала на дверь, чтобы я шел спать. Бедная моя бабушка! Долго не мог заснуть. Перед глазами стоял портрет моего деда. Я переживал шок. Меня долго не покидал вопрос: почему его жизнь, его бесценная жизнь - трагедия не только одного человека, но и всего русского народа?
        А через два дня моя бабушка умерла…  - Денис налил в фужеры виски.
        Они выпили залпом, немного перекусили.
        Кудрин приготовился слушать излияния своего друга, знал, что ему пришло время выговориться, а потому закурил, откинулся поудобней и лишних вопросов не задавал.
        - Мой дед Горин Федор Иванович родом из Сестрорецка, небольшого городка в тридцати километрах от Санкт-Петербурга. Этот городок получил свое развитие в конце 19 века, когда была сооружена Приморская железная дорога, и он стал крупным центром отдыха на всем побережье Финского залива. Здесь был построен один из первых на северо-западе России санаториев «Сестрорецкий курорт». И еще одной достопримечательностью городка был оружейный завод, который заработал на всю мощь в годы Первой мировой войны.
        Обслуживающий персонал санатория и завода в основном селился в Сестрорецке. В городе к тому времени было много ремесленников-кустарей; чинили обувь, кухонный инвентарь, ну и всякое такое. Обслуживали население ремонтом. В основном эти кустари ютились в подвальных помещениях, куда не только солнце не заглядывало, но и воздух еле проникал. Но были и такие, которые успели сколотить небольшой капиталец; они снимали помещение с выходом на улицу, имели собственную вывеску и даже пользовались наемным трудом…
        Одним из таких ремесленников и был отец моего деда Иван Митрофанович Горин,  - продолжал Денис,  - и, как рассказывала бабушка, дед с гордостью вспоминал о висевшей над входом в мастерскую большой вывеске: «Сапожная мастерская Горин и Ко.» Мой дед очень уважительно говорил о своем отце, который своим трудом от простого чистильщика обуви дошел до обладателя своей маленькой обувной мастерской. Особенно с теплотой он вспоминал отдельные эпизоды жизни в Сестрорецке, например, как его отец, а мой прадед, по воскресеньям ходил в мелочную лавку. Мелочная лавка - это, надо сказать, особый вид мелкой торговли, и он поражал разнообразием. Представляешь, когда на полках лежали продовольственные и промышленные товары вместе? Такая мелочная лавка была как раз напротив дома, в котором располагалась мастерская прадеда. Так вот,  - улыбнувшись продолжал Денис,  - Иван Митрофанович шел в лавку, покупал «мерзавчик» - четверть бутылки водки. На закуску всегда брал соленые огурцы, они здесь были всегда в наличии. Затем он садился на скамейку у дома и, вышибив пробку из «мерзавчика» ладонью правой руки, выпивал залпом
водку и смачно закусывал соленым огурцом…
        - Ну, Дениска, я теперь знаю, на кого ты похож,  - сказал, улыбнувшись, Кудрин,  - ты вот даже виски закусываешь исключительно соленым огурцом.
        - Слушай дальше…
        - Мой дед закончил гимназию и поступил в Петербургский институт инженеров путей сообщения на факультет геодезии и картографии. Годы учебы давались ему тяжело. Удел многих студентов: полуголодная жизнь с одним чаем, неустроенный быт, не на что было одеться и обуться. Эту участь в полной мере вкусил и Федор Иванович, однако это закалило его, ибо с юных лет ему приходилось рассчитывать только на себя самого. Он, как и большинство однокурсников, происходил из малоимущих слоев. Будущее свое целиком связывал с образованием. Среди молодежи той поры росло сознательное стремление к знаниям. Первую свою научную статью дед опубликовал в петербургском студенческом сборнике.
        К окончанию института в 1900 году у Федора Ивановича были опубликованы уже три научные статьи, посвященные проблемам картографии северной части России. Работу ему предложили в научном отделе, созданном при Министерстве путей сообщения. За год дед опубликовал несколько статей, посвященных вопросам картографии северных территорий.
        Так уж случилось,  - продолжал Денис,  - что в это время готовился проект русской полярной экспедиции, которой ставилась задача пройти Северным морским путем от Кронштадта до Владивостока. Руководителем экспедиции был назначен известный полярный исследователь Э. Толль. Он заинтересовался научными работами деда и пригласил его принять участие в экспедиции в качестве картографа. Жизнь выдала деду огромную фору, предоставив ему, еще совсем молодому человеку, окунуться в большую науку, да еще с самим Э. Толлем. На протяжении всей экспедиции дед, как и все остальные ее участники, усиленно работал над составлением карты малоизученных территорий северных островов. В этой экспедиции он познакомился и подружился с молодым офицером и руководителем гидрологических работ Александром Колчаком. Дед в своих записках так характеризовал его: «Небольшого роста, стройный. Лицо с острым тонким профилем, нос с горбинкой, тонкие губы. Весь его облик - это олицетворение силы, ума и благородства». После завершения плавания дед помогал Колчаку готовить доклад об экспедиции на заседании Русского географического общества, а
потом по рекомендации Толля был назначен преподавателем картографии в Морской академии. Затем судьба развела их,  - проговорил Денис,  - Колчак отправился на войну с японцами, а дед так и продолжал свою преподавательскую работу в Академии. Но в 1912 году они снова встретились. Колчак приезжает в Петербург и поступает на исследовательскую работу в ту же Морскую академию. В это время Колчак - уже известный человек, он награжден Императорским орденом «Святого Равноапостольного Князя Владимира» 4 степени и избран действительным членом Российского географического общества. Он стал обрабатывать материалы полярных экспедиций, и снова мой дед активно помогал ему, составляя первые карты малоизученных островов северных морей. Им удалось внести существенные изменения и исправления в старую карту, сделанную по итогам экспедиции Нансена. Когда была опубликована монография Колчака «Лед Карского и Сибирского морей», где впервые было изложено учение о морских льдах, она была очень хорошо принята научным сообществом. Александр Васильевич в благодарность за оказанную помощь подарил деду морской офицерский кортик с
серебряным эфесом, на котором было выгравировано: «Федору Горину с благодарностью от Колчака». В 1915 году Колчак покидает Академию и уезжает на Балтийский флот, а в 1916 году по Указу Императора Николая Второго ему было присвоено звание вице-адмирала, и он стал командующим Черноморским флотом.
        - Революция в России внесла свои коррективы и на флоте,  - продолжал Денис,  - Колчак был отстранен от командования и осенью 1917 года вернулся в Петербург. И вот здесь судьба вновь свела его с моим дедом; как и Колчак, дед также не принял революцию и был солидарен с Александром Васильевичем в оценке событий, происходящих в России. Оба они были уверены, что Временное правительство не способно было управлять страной. Колчак выступил с докладом на его заседании, где и сказал, что именно неграмотная политика Временного правительства привела к разложению флота и подрыву авторитета командования.
        - Смело заявил, не побоялся,  - проговорил Женя,  - только за такую честную и четкую позицию можно говорить об уважении к этому человеку.
        - В том-то и дело,  - сказал Денис,  - ведь после этого Керенский почувствовал в Колчаке опасного конкурента и, чтобы выпроводить из страны, договорился с главой американской миссии о командировке его как специалиста по минному делу в Америку. И опять пути-дорожки их с дедом разошлись. А осенью 1918 года к деду неожиданно обратился В. Пепеляев, бывший депутат Государственной Думы 4 созыва, который специально приехал из Москвы для встречи с ним. Как объяснил В. Пепеляев, по заданию антибольшевистской организации «Национальный центр» он собирался ехать в Омск, где в то время находился Колчак, для переговоров с ним как с кандидатом на должность Верховного правителя России. Пепеляев считал, что борьба разных политических сил в Сибири за лидерство ни к чему хорошему не приведет, поэтому, исходя из непреклонного авторитета Колчака, все антибольшевистские силы считали его единственным человеком, способным спасти Россию. В. Пепеляев предложил деду поехать с ним вместе к Колчаку и уговорить его взять на себя всю полноту власти, ибо он хорошо знал об их товарищеских отношениях. И дед согласился, так как к
тому времени он практически был без работы и занимался лишь частным репетиторством. Когда они приехали в Омск,  - продолжал рассказ Денис,  - Колчак обрадовался, увидев деда, и сразу же предложил ему должность своего советника. Колчак тогда был военным и морским министром Временного всероссийского правительства. Так мой дед и был рядом с Колчаком до осени 1919 года, когда тот уже стал Верховным правителем России.
        - Послушай, Денис,  - перебил его Женя,  - ну наверняка в каких-нибудь мемуарах должно быть упоминание о твоем деде?
        - Однажды, будучи в Нью-Йорке, я случайно зашел в книжный магазин,  - сказал Денис,  - и увидел на полках книги о Колчаке на русском языке. Купив несколько из них, красиво оформленных, я дома стал читать их с большим интересом, вспоминая рассказ бабушки. В одной из книг были фотографии Колчака и его товарищей, сделанные после завершения полярной экспедиции. Рассматривал их внимательно, и мне показалось, что на одной из них я где-то видел человека, стоящего по правую сторону от адмирала. Я интуитивно открыл бабушкину коробочку, извлек оттуда фотографию деда с моим маленьким отцом и сравнил ее с книжной фотографией. Каково же было мое изумление, когда я узнал в человеке, стоящем рядом с адмиралом, своего деда, и сердце мое в тот момент заныло от невообразимого чувства, когда из тьмы безвозвратного времени появляются невидимые лучи, ведущие в настоящее. С тех пор я стал чаще заходить в книжные магазины и купил довольно много книг о Колчаке и его соратниках. Мне удалось приобрести на русском языке книгу атамана Владимира Толстова «От красных лап в неизвестную даль», изданную в Константинополе в 1922
году, и брошюру Леонтия Масянова «Гибель уральского казачьего войска», изданную в 1963 году в Нью-Йорке. Это, пожалуй, были единственные публикации тех страшных событий начала 1920 года, в эпицентр которых и попал мой дед. И еще,  - продолжал Денис,  - когда, открыв коробочку, я взял в руки маленькую дедову иконку, то увидел, что с тыльной стороны отошел кусочек картона, который был приклеен к ней. Когда я потянул за нее, то она отскочила, и на тыльной стороне иконки увидел небольшой план, где просматривался купол церкви, и слева была начерчена стрелка с указанием «20 метров», указывающая на нарисованное дерево. А сверху было написано слово «Коломенское». Я тогда не придал значение этому рисунку.
        Денис взял бумажную салфетку и ручкой нарисовал что-то на ней.
        - Вот этот рисунок и был начерчен с тыльной стороны иконки, я его на всю жизнь запомнил, каждую его деталь; видимо, это и был план, где дед спрятал казацкое серебро,  - сказал он и протянул салфетку Кудрину.
        Евгений Сергеевич взял ее, внимательно посмотрел и машинально положил в карман.
        - А что было дальше, что еще приготовила судьба твоему деду?  - спросил Кудрин.
        - А дальше все уже было печально,  - продолжал Денис,  - к осени 1919 года Красная армия восстановила численный перевес войск на Восточном фронте, и против белой армии была сосредоточена группировка в тридцать тысяч штыков, Колчак потерял стратегическую инициативу, а боеспособность его армии снизилась. Пошли поражения, и был оставлен Омск - главная цитадель белой армии. В составе армии Колчака воевали уральские казаки, и к осени 1919 года Уральское казачье войско под командованием атамана Толстова под натиском красных стремительно отступало к побережью каспийского моря. В один из дней осени 1919 года Колчак пригласил к себе офицера своего штаба полковника Родина и моего деда и приказал им выехать в штаб атамана Толстова, которому к тому времени было присвоено звание генерал-майор, для координации действий с основными силами белой армии. Но особую задачу он поставил деду: необходимо было проконтролировать, чтобы сорок ящиков серебра царской чеканки, находящихся в то время под контролем Толстова, не были разграблены и не попали в руки союзников. Он выдал соответствующие документы, определяющие их
полномочия, и через несколько недель они уже были в штабе генерала Толстова.
        Казаки доблестно воевали в Первую мировую войну. После революции они заняли нейтральную позицию и воевать, по большому счету, не хотели. Но постепенно Гражданская война пришла и на Урал, и уже в начале 1918 года казаки разогнали у себя большевистские ревкомы и уничтожили посланные на подавление восстания карательные войска. В низовьях Урала казачье войско выбрало себе атамана: им стал казак Гурьевской станицы Владимир Толстов, который к тому времени собрал 16-тысячную армию и очистил от красных большую территорию. Казачье войско стало частью белой армии во главе с Колчаком, а последний присвоил атаману Толстову звание генерал-лейтенанта. Владимир Толстов был глубоко верующим русским патриотом,  - продолжал свой рассказ Денис,  - он в глубине души не принял революцию и был искренним борцом с красными. В своей книге он писал, что каждому честному русскому человеку, оставшемуся в живых после этой революции, было понятно, что коммунизм ему не по душе, ведь не хотелось отдавать в чужие руки труд поколений многих русских, сделавших Россию могучим государством.
        Гражданская война стремительно неслась по уральским землям, к концу 1919 года не все стало складываться удачным для Уральской армии, пошли поражения за поражениями, и причин тому было много. Сам Колчак основной из них считал «ата-манщину», разъедающую армию и тыл белой армии. Атаманы хотели самолично «владеть и править», не признавали никакого руководства и воевали по собственному усмотрению. Таким был и Владимир Толстов, который отличался, по воспоминаниям Леонтия Масянова, «строптивостью и неуживчивостью, а также склонностью к авантюрам». Возгордился Толстов, что стал диктатором на Урале, хоть и получил звание генерала от Колчака, но не всегда выполнял его приказы. Вместо ведения нормальных боевых действий Толстов занимался лишь налетами на станицы, что в конечном счете, не принимая во внимание общую стратегическую составляющую боевых действий белой армии в целом, и поставило Уральскую армию на грань поражения.
        У Гурьева близ Астрахани, потерпев сокрушительный удар от красных, в январе 1920 года Толстов вышел с остатками армии в поход протяженностью 1200 километров вдоль восточного берега Каспийского моря. За месяц похода до форта Александровск по безлюдной пустыне, при ветрах и морозе до минус 30 градусов, из пятнадцати тысяч казаков дошли лишь две тысячи, а остальные были убиты в боях с красными и умерли от холода и голода. К этому времени стало понятно, что белое движение потерпело крах.
        Форт Александровск, по воспоминаниям Масянова, представлял собой небольшую крепость, построенную когда-то русскими как базу для покорения Туркестана. Весь берег полуострова Мангышлак очень высокий и оканчивается у моря обрывом, и только в одном месте берега как бы расходятся, давая путь к морю, а выдвинувшаяся от форта песчаная коса образует небольшую бухту. В нескольких километрах от форта располагался рыбацкий поселок, называемый Николаевской станицей. Это название происходило от когда-то поселенных здесь оренбургских казаков, которых к тому времени уже и след простыл, а в поселке проживали лишь оседлые киргизы и туркмены.
        - Вот в такое место и докатились уцелевшие остатки Уральской армии, а с ними и мой дед,  - грустно проговорил Денис.
        Они выпили еще виски, закусили, и Денис продолжил свой рассказ.
        - Атаман Толстов собрал малый круг казаков,  - проговорил он,  - где было принято решение срочно эвакуировать в Баку казаков, других гражданских лиц и казацкое серебро, которое на тот момент составляло тридцать ящиков, набитых серебряными рублями царской чеканки, а это около тонны серебра высочайшей пробы. Казакам удалось связаться с Баку, где также складывалась тяжелая ситуация, и через неделю в форт Александровск прибыли два крейсера «Опыт» и «Милютин». Капитаны этих крейсеров сразу же заявили, что вначале будут грузить ящики с серебром, а потом казаков. У Толстова выхода не было, и он согласился. Не успели начать погрузку ящиков, как на горизонте появились корабли красных, которые выпустили по форту несколько снарядов. Успев погрузить двадцать ящиков, пароходы быстро отчалили от берега, не взяв с собой ни одного казака. Дальнейшие события разворачивались быстро. По радио красные приказали казакам сдаться, обещая сохранить им жизнь. Раздавшиеся выстрелы орудий и пулеметов, а также наступившая ночь испугали казаков, перенесших жестокую Гражданскую войну и ужасы зимнего похода. Они потеряли
стремление к сопротивлению, и часть казаков сдалась. Но не все приняли такое решение, атаман Толстов с группой казаков решил пробиваться в сторону Персии. Толстов вызвал к себе моего деда,  - продолжал рассказывать Денис,  - и сказал, что положение критическое, и есть реальная возможность потерять оставшуюся часть серебра. Он сказал, что необходимо погрузить ящики на подводы, вывезти их из форта в сторону рыбацкого поселка и зафрахтовать какой-нибудь рыбацкий баркас до Астрахани, где передать груз атаману Колосовско-му. Толстов приказал казначею выдать деду серебряных монет, написал записку атаману Колосовскому и передал ее деду.
        Погрузив на две подводы ящики с серебром, дед в сопровождении десяти казаков отправился в сторону рыбацкого поселка. Двигались с предельной осторожностью, опасаясь встречи с красными отрядами: местность вокруг была открытая, шел сильный дождь, и видимость была очень плохой. Дед вперед выслал разведку из двух казаков, необходимо было узнать, кто находится в поселке. Через полчаса разведка доложила, что в поселке лишь киргизы, у которых имеется небольшая рыбацкая шаланда. Подъехав к поселку, Горин быстро договорился с киргизами по перевозке, и, погрузив туда ящики, шаланда отчалила от берега в сторону Астрахани.
        Плыли с предельной осторожностью вдоль берега моря, и через день показалась небольшая бухта у селения Средний Солонец. Хозяин шаланды снизил ход, и она тихонько вошла в бухту.
        - Ну а потом,  - продолжал Денис,  - деда чем-то тяжелым ударили по голове, и когда он очнулся, то увидел перед собой человека в кожанке. Он внимательно рассматривал деда, у которого были связаны руки за спиной, и, увидев, что тот очнулся, сказал:
        - Ну вот, господин Горин, приехали в Астрахань, а Колосов-ского мы уже выбили оттуда, и он бежал в сторону Кавказа, так что теперь ящики поедут в Москву. А если бы не депеша самого Троцкого, в котором тебя приказано доставить также в Москву, то лежал бы ты вместе со своими казачками на дне морском. Я даже тебя допрашивать не буду, и так все ясно из письма Толстова, кто ты и куда направлялся.
        Человек в кожанке вернул деду по его просьбе блокнот, в котором ничего крамольного, по его словам, не нашел, и, рассматривая в руках кортик деда, удалился в сторону пристани.
        - Потом деда везли на подводе, пока не показалась широкая река, и они подъехали к пристани, у которой стоял небольшой речной пароход. Погрузив ящики на пароход, командир отряда подвел деда к трапу и с двумя солдатами сопроводил его в тесный трюм, где открыл дверь в маленькую каюту и, оставив деда, захлопнул дверь.
        Тесное помещение два метра в длину и два в ширину было приспособлено для каких-то хозяйственных нужд на пароходе. На полу валялась небольшая циновка, а единственным выходом в мир был небольшой круглый иллюминатор, из которого пробивался луч солнца.
        Часа через два дверь каюты открылась, и вошел охранник, неся кружку с водой.
        - Спасибо,  - сказал Горин и залпом выпил воду, так как в горле совсем пересохло.
        - К вечеру принесу еще воды и хлеба,  - сказал он и вышел из каюты.
        Федор Иванович присел на циновку и грустно посмотрел на окошко; лучей солнца уже не было, и от этого становилось совсем тяжело.
        «Вот, видимо, и конец пришел,  - подумал он,  - не сегодня-завтра расстреляют, и никто не узнает как, закончился жизненный путь раба грешного Горина».
        К вечеру в каюте стало темно и холодно, подняв воротник пиджака, Федор Иванович прислонился головой к небольшой тумбочке и старался уснуть, отгоняя от себя всякие нехорошие мысли.
        Через какое-то время дверь открылась, и снова вошел охранник с кружкой воды и куском хлеба.
        - Покушай, ваше благородь,  - небрежно бросил он.
        - Спасибо,  - ответил Горин,  - как тебя величать, солдат?
        - Не положено говорить с тобой,  - ответил солдат и направился в коридор.
        - Да постой, куда мы хоть едем?  - спросил Федор Иванович.
        - Не положено,  - монотонно ответил солдат.
        - Да что ты все «не положено», да «не положено», скажи хоть еще что-нибудь, а то я целый день человеческой речи не слышал,  - проговорил Горин.
        - Не положено,  - ответил солдат и вышел из каюты.
        На следующий день Горина разбудил тот же солдат, который принес кружку с водой и кусок хлеба.
        - Откуда ты родом, солдат?  - спросил он.
        - Не положено,  - монотонно ответил солдат,  - ты, ваше благородь, не нарывайся на неприятности и молчи.
        - Да какой я тебе «благородь»,  - иронично произнес Горин,  - я сам из рабочих.
        - Да уж видно, из каких таких ты рабочих, по костюмчику,  - угрюмо проговорил солдат.
        - Так откуда ты родом?  - повторил вопрос Горин.
        - Из Сестрорецка мы,  - тихо произнес солдат.
        - Ну надо же, земляка встретил,  - встрепенулся Горин,  - я ведь тоже родом из Сестрорецка, а на какой улице ты там жил?
        - На Вокзальной,  - пролепетал солдат.
        - Ну надо же такому быть, я ведь тоже жил с родителями на Вокзальной улице. У моего отца там была небольшая обувная мастерская «Горин и Ко.»
        - Это что напротив мелочного магазина?  - спросил солдат.
        - Именно так,  - ответил Федор Иванович.
        Солдат уже с интересом смотрел на Горина, и взгляд его уже не был таким суровым.
        - Там же дядька Иван сапоги мастырил, меня отец несколько раз посылал к нему чинить разную обувь,  - проговорил солдат,  - хороший мужик твой батя, а однажды даже денег за починку не взял и просто так набойки сделал.
        - Так я помогал отцу сапожничать,  - проговорил Горин,  - а потом учился в институте в Петербурге.
        - А мой отец работал на военном заводе слесарем, а я у него был подручным,  - сказал солдат.
        - Вот видишь, мы с тобой оба из рабочих, а ты все «Ваше благородь», какой я тебе «благородь», жизнь нас раскидала по разные стороны,  - проговорил Горин.
        В коридоре послышались шаги, и солдат быстро вышел в коридор, закрыв за собой дверь каюты.
        - Вот как получается,  - подумал Федор Иванович,  - земляки, оба из рабочих, а по разным сторонам баррикад оказались. Что только Гражданская война не сделала с людьми…
        Так прошел еще один день в мрачном путешествии Горина.
        К вечеру дверь каюты снова открылась, и вошел солдат.
        - Давай в гальюн,  - уже без металла в голосе сказал он и сопроводил пленника в туалет.
        Когда он снова завел Горина в каюту, то на столике стояла кружка с водой, кусок хлеба и большая вареная картофелина.
        - Спасибо, земляк,  - сказал Федор Иванович,  - а твои родные сейчас в Сестрорецке?
        - Да нет их уже в живых, их белые порубили в январе 1918 года,  - ответил он.
        - Да не может быть такого,  - возразил Горин,  - я сам в это время был в Сестрорецке, тогда уже белых в городе не было, а вот отряды красных заходили в каждый дом и расстреливали всех без разбора. И моих родителей с сестрой расстреляли, и всю нашу улицу истребили. Я тогда приехал из Петербурга, где мы и похоронили всех жителей улицы на сельском погосте.
        - И мои родители в той же могиле лежат,  - с грустью сказал солдат.
        - Вот видишь, наши родные вместе там лежат, ты не верь, что их загубили белые, я тому свидетель,  - уверенно сказал Горин.
        Солдат смотрел на Горина и хлопал глазами, не зная, что и ответить.
        - А как же товарищ Давыдов говорил, что их побили белые,  - промямлил солдат.
        - Да еще раз тебе говорю, что белых там тогда уже не было, была лишь Советская власть, ты узнай у своих земляков, они наверняка все помнят,  - проговорил Федор Иванович.
        Солдат искоса посмотрел на Горина, ничего не ответил и вышел из каюты.
        На следующий день солдат вновь пришел в каюту с куском хлеба и крутым кипятком в кружке.
        - Попей горяченького,  - дружелюбно сказал он.
        - А ты знаешь, что за ящики мы везем?  - спросил Горин.
        - Не положено знать,  - ответил солдат.
        - В этих ящиках серебро царской чеканки,  - проговорил Федор Иванович.
        - Брешешь,  - недоверчиво проговорил солдат.
        - Да я же эти ящики сам сопровождал в Астрахань,  - сказал Горин и перекрестился для подтверждения своих слов.
        - А товарищ Давыдов сказал, что там какие-то важные бумаги из штаба белых,  - проговорил солдат.
        - Ага, да такие тяжелые эти бумаги, что их с трудом затащили на пароход,  - с иронией в голосе проговорил Федор Иванович.
        Солдат задумался, мотнул головой и вышел из каюты.
        К вечеру дверь открылась, зашел командир отряда в той же кожанке и вывел Горина на палубу. От свежего воздуха он даже закашлялся и увидел, что пароходик причалил к маленькой пристани, а солдаты грузят ящики на подводы, стоящие на берегу реки. На одну из них посадили Горина с охранником, и они двинулись по направлению к видневшемуся городу. Где-то через час они подъехали к небольшому полустанку железной дороги, и командир отряда пошел к сторожке станционного смотрителя. Выйдя от него, он приказал ехать на запасные пути, где стояли два вагона. Горин увидел, что в один из них, судя по виду, плацкартный, солдаты стали загружать ящики. К другому подвели Горина и подтолкнули внутрь вагона. Вместе с ним в него забрался земляк-охранник, и вагон закрыли.
        На полу вагона валялось старое сено, а в центре стояла небольшая, сбитая из неотесанных досок лавка, под которой виднелось большое ведро.
        - Ну вот видишь, земляк,  - усмехнувшись, сказал Горин,  - и тебя тоже заточили в этот вагон.
        Солдат ничего не ответил, только сгреб мусор в кучку и присел на лавку.
        - Устраивайся на сене,  - сказал солдат,  - а то скоро поедем.
        Горин подгреб сено, сделал себе небольшое ложе и с удовольствием лег на него, вдыхая аромат скошенных трав. К вечеру поезд поехал, и солдат достал из вещмешка хлеб, кусок сала и большой кругляк колбасы, налил из чайника воды и пригласил поужинать своего пленника.
        - Давай, ваше благородь, покушаем,  - сказал он.  - Федор Иванович с жадностью набросился на еду, ведь он давно не отведывал такого богатства. Насытившись, он поблагодарил солдата и лег на свою лежанку, растянувшись на сене.
        Солдат закурил самокрутку и также сгреб сено, приготовив и себе ложе.
        - Меня Федором зовут,  - проговорил Горин,  - и прошу тебя - прекрати меня называть «ваше благородь», я такой же человек, как и ты, и отродясь не имел никакого богатства.
        - А я Захар,  - просто ответил солдат.
        - Так вот, Захар, мы с тобой не только земляки, но и пострадавшие люди от этой войны,  - проговорил Горин,  - родители наши в одной ведь могиле лежат. Нам бы надо вместе держаться по жизни. Вот ты только представь себе, какое богатство мы везем, и все это достанется «товарищам», которые и присвоят все себе.
        - Не положено мне знать,  - перебил его Захар,  - мое дело охранять тебя, и все тут.
        - А ты только прикинь, если бы мы смогли из этой заварухи выбраться, да и еще прихватить с собой эти ящики,  - тихо проговорил Горин,  - на всю жизнь бы хватило и детям, и внукам.
        - Ну что ты, Захар, имел за свою жизнь,  - продолжал Горин,  - перебивался с копейки на копейку и, кроме своего бушлата и винтовки, ничего не имеешь. Так ведь и вся жизнь пройдет в бедности, и похоронят тебя в этом же бушлате.
        - А что же делать?  - неуверенно спросил Захар.
        - А ты сам подумай, а потом поговорим,  - сказал Горин и, отвернувшись, крепко заснул.
        Следующий день прошел, как и предыдущий, поезд ехал быстро, хотя временами были большие остановки. Утром, пожевав немного хлеба, Федор Иванович заметил, что Захар о чем-то думает, уставившись в небольшое вагонное окошко, и только к вечеру он подошел к Горину и присел с ним рядышком на сено.
        - Ты, Федька, грамотный человек, может, что-то и придумаешь насчет серебра. Я тут думал, правильно говоришь, что всю жизнь в бедноте прожили и будем так жить дальше. Ну закончится война, и опять слесарить пойду за копейки…
        - Ну вот, уже мысли правильные у тебя стали появляться,  - проговорил Горин,  - есть ли у тебя надежные друзья здесь в отряде?
        - Да, есть двое мужиков, тоже земляки из Петербурга, они мастеровые, на путиловском заводе работали,  - тихо проговорил Захар,  - у них тоже родных не осталось, а война по горло надоела.
        - Так вот когда поезд остановится на полустанке, и ты пойдешь за водой,  - сказал Федор Иванович,  - попробуй поговорить с ними и расскажи, не утаивая, про серебро. Там на всех хватит сполна.
        - А еще о чем говорить?  - спросил Захар.
        - Ну объясни им, так, мол, так и так, что серебро, улучив момент, надо забрать себе, а остальных вместе с командиром перебить, и главное, чтобы твои мужики согласились,  - сказал Горин.
        Где-то через час поезд остановился, дверь вагона отъехала в сторону и открылась, Захар, взяв чайник, спрыгнул с него и закрыл дверь. Поезд стоял долго, вдали глухо слышались голоса людей, лязг вагонов и мерное постукивание на крышу вагона начинающегося дождика. Через какое-то время дверь вагона снова открылась, и в него взобрался Захар с чайником и со свертком в руках.
        Когда поезд тронулся, солдат подошел вплотную к Горину и присел рядом.
        - Я рассказал все мужикам, и они согласились, хотя вначале и не поверили мне,  - сказал он.
        - Вот и хорошо,  - сказал Горин,  - теперь будем ждать удобный случай для осуществления нашего плана. Ты, Захар, будь готов, и когда я скажу, нужно будет действовать.
        На следующий день поезд остановился, и дверь вагона открылась. Показалось лицо командира отряда, который приказал Горину выйти из вагона. Спрыгнув на землю, Горин почувствовал прилив свежего ветра и увидел чудесный закат уходящего за горизонт солнца. Его подвели к грузовику, стоящему рядом с вагоном, в котором уже лежали ящики с серебром, и втолкнули в него. В грузовике, помимо ящиков, уже находились солдаты, которые и сидели на них. Впереди грузовика стояла легковая машина, в которую сели командир и несколько солдат. Через некоторое время они поехали и, поскольку дорога была очень плохой, ехали очень медленно, огибая овраги и ямы. Ехали долго, солдаты стали было засыпать, как грузовик остановился, и Горин услышал ругань командира, который отчитывал кого-то. Командир отряда приказал всем выйти из грузовика, и когда Горин спрыгнул на землю, то первое, что он увидел,  - перекосившуюся табличку с надписью «Коломенское». Водитель колдовал у открытого капота машины, из которого шел едкий дым, а командир отряда с несколькими солдатами пошел в сторону стоящих неподалеку деревенских избушек с
заколоченными окнами. Через некоторое время они вернулись, и командир сказал, что они заночуют в этом селе, а утром выдвинутся к Москве. Командир с несколькими солдатами занял одну избу, а Горина с еще несколькими определил в другую.
        Выждав удобный момент, Горин шепнул Захару, что это удобный случай и что он должен ждать его сигнала. Когда через несколько часов все уставшие от такой дороги солдаты заснули, Горин подал Захару сигнал, и они начали действовать.
        - В этом месте записки деда обрываются,  - сказал Денис.
        - И что же было дальше?  - спросил с интересом Кудрин.
        - А дальше было так,  - проговорил Денис,  - моя бабушка в то время была еще совсем молоденькой и жила со своей матерью в деревне Дьяковское, что в двух километрах от села Коломенское. Она работала в полевом госпитале красных санитаркой и на работу и после работы каждый день ходила пешком домой. Так вот, в тот момент она, как обычно, возвращалась домой, услышала перестрелку и у самой своей деревни в кустах наткнулась на раненого человека, который еле дышал. При нем она обнаружила лишь блокнот и маленькую иконку, а вокруг шеи был небольшой серебряный крестик. С большим трудом она перетащила деда к себе в сарай, благо он стоял на краю деревни, и перевязала его. Он не мог говорить, а только тихо стонал. Бабушка, как смогла, обработала его раны и напоила его. Так она деда буквально вытащила с того света,  - продолжал рассказ Денис,  - благо ее мать, которая работала тогда в сельсовете, с пониманием отнеслась к незнакомцу и тоже помогала ухаживать за дедом. Через некоторое время ему стало лучше, раны затянулись, и они по вечерам долго разговаривали, дед ей рассказывал о себе и своих злоключениях. А
потом между ними возникли чувства любви друг к другу; мать моей бабушки, воспользовавшись неразберихой в первые годы Советской власти, сделала деду документы, что он житель деревни. Это было сделать нетрудно, так как в дерене было всего несколько уцелевших от революционной сумятицы домов, в которых жили в основном пришлые люди. Через год дед и бабушка тайно обвенчались в небольшой церкви села Коломенское, а мать бабушки сделала им нужные документы из сельсовета,  - продолжал Денис,  - а вскоре у них родился сын Николай - мой будущий отец. Деда теща устроила на работу сторожем на единственный в деревне склад сенажа, но он прожил недолго, раны давали о себе знать, и через два года он ушел в мир иной.
        - Да, вот это жизнь человека, через какие только испытания он не прошел!  - проговорил Женя.
        - Я сам часто думаю о нем,  - сказал Денис,  - его жизнь вписывается в исторический пласт русского человека, попавшего в мясорубку революции.
        - Так в чем же должна состоять моя помощь, Дениска?  - спросил Кудрин.
        - В прошлом году у нас в оркестре появился второй администратор, некий Михаил Шихман,  - проговорил Денис,  - он тоже когда-то бежал из Союза и, по большому счету, был очень грамотным и пронырливым администратором. И вот месяца три назад мы у меня дома отмечали мой день рождения, а когда все закончилось и гости ушли, Мишка остался у меня переночевать, так как ему было далеко добираться до квартиры. Мы с ним еще выпили, потом пели наши русские песни и под аурой ностальгии я рассказал ему про своего деда, о его жизни и про серебро, которое он спрятал. Я также показал иконку, на которой был начерчен план схрона ящиков с серебром.
        - А зачем ты ему рассказал свою тайну?  - спросил с удивлением Женя.
        - Да сам не знаю, так получилось,  - ответил Денис. Так вот, месяца три назад мы уехали на гастроли, а Мишка остался в Новом Орлеане для проработки следующего турне,  - продолжал Денис,  - а когда я приехал домой, то почувствовал, что в доме кто-то был. Ничего не было украдено, все было в целости и сохранности, но какое-то чувство направило меня к месту на полке, где лежала бабушкина коробочка. Открыв ее, я увидел, что иконка исчезла. И Мишка испарился, как растаявший снег, нигде его не было, а из своей квартиры он съехал. Я почувствовал недоброе и понял, что зря ему рассказал все, но деваться было некуда, и я проглотил эту горькую пилюлю. А вот позавчера, когда мы приехали в Москву и устраивались в гостинице «Националь», в холле я увидел живого Мишку Шихмана, который общался за столиком с какими-то мужиками. Я сразу понял, для чего он приехал в Москву, но никак не мог придумать, что дальше делать, и вот сегодня встретил тебя. Поэтому ты второй человек, кто узнал нашу семейную тайну, и я прошу тебя помочь найти это серебро и передать его вашим властям: это достояние России и должно быть именно
здесь.
        - Да, задачка не из легких,  - пробурчал Кудрин,  - для того, чтобы начать расследование, нужно написать заявление в милицию.
        - Да бог с тобой,  - сказал Денис,  - какое заявление и о чем, ничего писать я не буду. Я вот тебе все рассказал, а ты, может быть, что-нибудь и придумаешь, ведь неспроста Мишка Шихман прилетел в Москву.
        - Знаешь, Денис, я многого тебе не могу обещать, но что в моих силах, сделаю,  - проговорил Женя.
        В этот момент зашел в комнату какой-то человек и сказал, что нужно ехать, и машина уже ждет. Кудрин посмотрел на время, было уже восемь часов утра.
        - Ну что, Жека, давай прощаться,  - сказал Денис,  - у меня ровно в полдень самолет в Америку, очень рад был тебя встретить и надеюсь, что не в последний.
        Они обнялись, долго еще смотрели друг на друга, потом обменялись своими адресами, номерами телефонов и вышли на улицу. Стояла ясная погода, день обещал быть солнечным, и у них обоих было очень хорошо на душе от неожиданной встречи и соприкосновения с далеким детством.
        Денис уехал, а Кудрин еще несколько минут стоял, завороженно смотря вслед уезжающей машине. Через мгновение он встрепенулся и медленно побрел в сторону метро.
        Приехав домой, Евгений Сергеевич принял душ, переоделся и направился на работу. Спать абсолютно не хотелось, и всю дорогу до работы он в деталях вспоминал разговор с Денисом.
        Придя в свой кабинет, он решил пойти к начальнику управления генералу Комову и рассказать ему о встрече с другом детства и о казацком серебре; больше он ничего придумать не смог, и лишь уговорив Комова, он мог начать какие-то оперативные действия.
        Выслушав рассказ Кудрина, генерал на секунду задумался и искоса посмотрел на собеседника.
        - Да без заявления - это одни голые рассуждения,  - вслух сказал он,  - ну ты ведь сам опытный человек, как ты себе все это представляешь?..
        - Товарищ генерал, Иван Андреевич,  - проговорил Кудрин,  - никогда вас ни о чем не просил, но здесь…
        - Да понимаю я,  - перебил его Комов,  - просто так ты бы не пришел.
        Генерал медленно подошел к книжному шкафу, занимавшему внушительную часть его кабинета, и, немного порывшись, вытащил увесистую книжку.
        - Ты думаешь, что только ты знаешь о тайне казацкого серебра,  - проговорил он,  - вот книга Василия Веденеева «Сто великих тайн России XX века», в которой он и написал об одной из тайн - исчезновении части казацкого серебра как раз из форта Александровск. Интересные факты описывает автор, и они, что интересно, совпадают с твоим рассказом о предке твоего друга детства. А вдруг и правда пропавшее серебро зарыто в Коломенском…
        Комов подошел к окну и стал внимательно рассматривать схему, нарисованную Денисом на бумажной салфетке. Минут пять он молчал, а потом посмотрел в окно, как бы рассматривая проходящие по улице автомашины.
        - Ну хорошо, исключительно ради тебя, как одного из лучших оперативников МУРа, разрешаю только оперативное наблюдение и больше ничего,  - сказал генерал.
        - Спасибо, Иван Андреевич,  - проговорил Кудрин, глотая слюну и вздохнув от облегчения.
        - Только наблюдение,  - повторил Комов,  - и никакой самодеятельности, а докладывать будешь лично мне.
        Кудрин вышел из приемной генерала и быстрым шагом пошел витиеватыми коридорами управления к своему кабинету.
        Вызвав к себе своего сотрудника Алексея Абрамова, Евгений Сергеевич попросил его быстро сделать оперативную установку на гражданина США Шихмана Михаила, остановившегося в гостинице «Националь». Минут через десять он набрал номер телефона местного отделения милиции, обслуживающего музей-заповедник «Коломенское».
        Трубку телефона снял заместитель начальника отделения милиции капитан милиции Павел Иванович Колесников. Кудрин коротко сказал ему о предполагаемом визите в Коломенское, и они договорились в три часа дня встретиться у входа в музей-заповедник.
        Через полтора часа в кабинет снова зашел Абрамов и доложил, что действительно гражданин США Майкл Шихман в туристических целях приехал в Москву и проживает в гостинице «Националь», а обратный рейс в Нью-Йорк у него - через три дня. И еще сказал, что ничего подозрительного в отношении него замечено не было, ведет обычный образ жизни приехавшего туриста.
        - Все и ничего,  - пробормотал Кудрин,  - просто турист…
        - Все, что можно было узнать за такой короткий срок, я вам доложил,  - проговорил Абрамов.
        - Ну хорошо, в два часа дня выдвигаемся с тобой в направлении музея-заповедника «Коломенское»,  - сказал с раздражением Евгений Сергеевич, давая понять, что разговор окончен.
        В условленное время в кабинет снова зашел Абрамов, и только они вышли за дверь, как зазвонил телефон. Кудрин снова вошел в кабинет, подошел к столу и снял трубку телефона.
        - Товарищ полковник,  - услышал он голос капитана Колесникова,  - прошу прощения, но меня срочно вызвали на совещание в районное управление. Вместо меня у входа вас будет ждать наш оперативный работник, обслуживающий эту территорию, Морозов Игорь Николаевич. Вы его сразу узнаете, он такой высокий, атлетического телосложения - наш чемпион по боксу. А я, как освобожусь с совещания, сразу приеду к вам.
        Поблагодарив Колесникова, Евгений Сергеевич положил трубку телефона и быстрым шагом вышел из кабинета.
        К трем часам Кудрин и Алексей Абрамов подъехали на служебной машине к входу в музей-заповедник «Коломенское». Евгений Сергеевич уже не в первый раз был здесь за годы своей службы в связи с разными событиями: и преступлениями, совершенными в селе Коломенское, и просто с прогулками с семьей по парку. У входа он сразу увидел атлетически сложенного молодого человека и подошел к нему. Представившись друг другу, они все втроем вошли на территорию музея-заповедника с его многочисленными постройками разного времени. А вот и главная из них - церковь Вознесения, построенная еще во времена Ивана Грозного.
        Подойдя к храму, Кудрин вынул из кармана салфетку, на которой Денис нарисовал свою схему, и внимательно еще раз посмотрел на нее. Он встал спиной к храму и, как было указано на схеме, медленно пошел влево, в сторону реки. Сопровождающие Кудрина молодые сотрудники также медленно гуськом побрели за ним, с интересом рассматривая открывающийся чудесный вид: огромный красивый клен раскинул свои объятия на фоне ровной поверхности высокого берега реки.
        Вдруг Кудрин резко остановился и слегка придержал их руками. Метрах в двадцати они увидели парня с рюкзаком на спине, ходившего вокруг старого пня с металлоискателем в руке. Он водил им по земле, прислушиваясь к сигналам из наушников, время от времени что-то записывая в небольшую тетрадку.
        - Ну вот, ребята,  - тихо проговорил Кудрин,  - это и есть объект нашего внимания.
        Он попросил Морозова отойти в сторону, связаться с дежурной частью отделения милиции и вызвать сюда дежурную машину. Через несколько минут тот подошел и сказал, что машина будет через пятнадцать минут.
        - Теперь, ребята, нужно незаметно подойти к этому парню и задержать его,  - тихо сказал Кудрин.  - Сделаем так,  - продолжал он,  - чтобы для этого геолога все было неожиданным и быстрым: я пойду прямо на него, Алексей зайдет слева, а Игорь Николаевич - справа.
        Они быстрым шагом направились к человеку с металлоискателем. Когда уже подходили, тот, увидев перед собой Кудрина, сорвал наушники и спросил:
        - Чего надо, дядя?
        - Я тебе не дядя, а полковник милиции,  - ответил Евгений Сергеевич.
        Парень, увидев подходивших к нему двоих людей, бросил металлоискатель и пустился бежать в сторону реки, но Морозов в три прыжка достал беглеца, повалил его на землю и скрутил руки.
        - За что взяли?  - сиплым голосом спросил задержанный.
        - Что ты тут делаешь с металлоискателем?  - спросил подошедший Кудрин.
        - Гуляю я,  - с иронией в голосе ответил тот.
        В это время на одной из дорожек парка показалась милицейская легковая машина.
        - Вот сейчас приедем в отделение милиции,  - сказал Евгений Сергеевич,  - там ты и расскажешь о своих геологических изысканиях.
        Через пятнадцать минут они входили в небольшое отдельно стоящее здание отделения милиции. Первым вышел из машины Кудрин, затем Морозов с задержанным, а следом - Абрамов, на ходу разглядывая металлоискатель.
        В отделении милиции им выделили отдельный кабинет, и они друг за другом вошли туда.
        Морозов обыскал задержанного и в кармане нашел повестку в отделение милиции на имя Штырева Олега Владимировича.
        - Так, стало быть, ты Штырев Олег?  - спросил Кудрин.
        - Ну,  - ответил задержанный.
        - Что ты нукаешь?  - грозно спросил Морозов, играя бицепсами.  - Говори, когда спрашивают.
        - Ну, Штырев Олег Владимирович,  - ответил задержанный,  - за что взяли, буду говорить только с адвокатом.
        - С адвокатом,  - протяжно проговорил Кудрин,  - умные все стали, адвоката ему подавай. А вот объясни, что ты делал на территории музея-заповедника с металлоискателем и есть ли у тебя разрешение на проведение там геологический изысканий?
        Штырев замолчал и опустил голову.
        - Какие люди у нас в гостях,  - сказал вошедший в кабинет Колесников,  - Штырь собственной персоной.
        - Пал Ваныч, за что взяли?  - пробормотал, съежившись, Штырев,  - ну гулял по берегу реки, никого не трогал…
        - Ага, с металлоискателем в обнимку,  - перебил его Колесников.
        - Евгений Сергеевич,  - сказал Колесников, обращаясь к Кудрину,  - видимо, тут Штырь пургу нес, пока меня не было.
        - Да еще какую,  - ответил Кудрин,  - и адвоката требует.
        - Штырь, слушай меня внимательно,  - резко сказал Колесников,  - во-первых, мы с тобой еще год назад перетерли о делах твоих скорбных. Припомни-ка, когда Никифора с его братками мы повязали на ограблении ювелирного магазина, ты шел лишь свидетелем, а не обвиняемым, и в зону не пошел. Продолжать не буду, и так все понятно. Мне как-то странно, что ты поменял профессию; из мелкого карманника стал вдруг геологом, неужели таежная романтика потянула, так мы завсегда можем помочь отправиться и за туманом, и за запахом тайги. Что ты разнюхивал с металлоискателем в Коломенском? Во-вторых,  - продолжал Колесников,  - кто дал тебе этот металлоискатель, как мне тут сказали товарищи, это импортный прибор, и у нас он не продается? И в-третьих - что ты там фиксировал в тетрадке, что за схемы рисовал? Вот на эти три вопроса ты и ответишь через пять минут. В противном случае можешь ничего не говорить, и я тебя отпущу на все четыре стороны. Но завтра по вашему телеграфу мы пустим информацию, кто Никифора сдал. Ну а дальше думай сам, время пошло.
        Воцарилась тишина, Колесников снял с руки часы и положил их на стол перед Штыревым.
        - Я все скажу,  - хмыкая носом пробурчал Штырев,  - где-то с месяц назад я случайно встретил Никифора на Черемушкинском рынке.
        - Никифора?  - удивленно спросил Колесников.  - Он же в федеральном розыске, два месяца назад свинтил из зоны. Давай-ка с этого места подробнее…
        - Ну надо же, объявился, гад,  - продолжал Колесников,  - Никифоров Вячеслав Павлович по кличке Никифор год назад был осужден за грабеж на десять лет лишения свободы. Где залег Никифор?
        - Да не знаю, где он залег,  - ответил Штырь,  - он мне два дня назад позвонил по мобильному и приказал прийти в кафе «Шоколадница» у метро «Октябрьская».
        - Опасный тип,  - произнес Кудрин, обращаясь к Колесникову,  - подготовьте мне справку на Никифора.
        - Слушаюсь, товарищ полковник,  - ответил капитан.
        - Так вот,  - продолжал Штырь,  - в этом кафе Никифор меня познакомил с каким-то мужиком из Америки, которого называл Майклом, и сказал, что нужно сделать все, что тот скажет. Потом мы с этим Майклом, который хорошо по-нашему говорит, поехали к нему в гостиницу «Националь», где он мне и показал металлоискатель и объяснил, как с ним работать. И еще он мне нарисовал схему места в Коломенском на берегу реки, где я должен был ходить с ним. А когда на приборе загорится лампочка с надписью «аргентум» и в наушниках зазвенит непрерывный зуммер, это место надо зафиксировать в тетрадке с точностью до одного метра.
        - А для чего это надо, он не сказал?  - спросил Колесников.
        - Нет, не сказал,  - ответил Штырев.
        - И ты такой дурень, что так просто согласился погулять с металлоискателем и даже не догадался, для чего нужно было бродить с ним на берегу реки,  - язвительно сказал Кудрин.
        - Ну, наверное, не мины они хотели отыскать,  - промямлил Штырь и, посмотрев в сторону Кудрина, вдруг выпалил,  - да золотишко спрятанное ищут. Когда я сегодня утром брал у Майкла металлоискатель, с ним был один из бугаев Никифора, который мне сказал, чтобы я искал тщательнее, и что там какие-то ценности…
        - Молодец, Олег, когда они тебя ждут с результатами твоих геологических изысканий?  - спросил Колесников.
        - Да я сейчас и хотел поехать в гостиницу к Майклу, он ждет меня там,  - гнусавым голосом проговорил Штырев,  - Пал Ваныч, больше ничего не знаю, все сказал, как на духу.
        «Молодец Колесников!  - подумал про себя Кудрин.  - Достойная смена растет».
        - Так вот,  - продолжал капитан,  - сейчас ты пойдешь к этому Майклу, отдашь ему тетрадку с твоими схемами и постарайся узнать - когда по времени они придут на раскопки, а также попытайся выведать лежбище Никифора. А потом позвонишь мне на мобильный телефон.
        С этими словами Колесников вырвал из блокнота листок бумаги и, написав номер телефона, протянул его Штыреву.
        - И еще,  - проговорил капитан,  - как только передашь прибор и записи Майклу и что-то узнаешь, делай оттуда быстрее ноги, и если тебя попросят приехать к Никифору, знай: свидетели им не нужны.
        - Я все понял,  - ответил Штырь,  - и сделаю, как вы сказали.
        - А приборчик-то знатный,  - проговорил Алексей Абрамов,  - столько всякой электроники напихано, сразу не поймешь.
        - Отдай ему прибор,  - проговорил Кудрин,  - пусть он его уложит в рюкзак, и нужно Штырева вывести из отделения милиции так, чтоб не засветить его.
        - Сделаем,  - сказал Морозов и, подтолкнув Штыря, вышел с ним из кабинета.
        - Теперь остается только ждать,  - сказал Кудрин,  - я просто уверен, что они завтра, а может быть, даже сегодня слетятся в Коломенское. У Майкла времени осталось мало, всего несколько дней.
        - Ну надо же, связался этот Майкл с Никифором, самоубийца американский, и только,  - проговорил Колесников,  - тот долго раздумывать не будет - поленом по башке, и закопает в той же яме.
        - Значит, так,  - строго сказал Кудрин,  - я сейчас отправляюсь в управление, а как только станет что-то известно от Штырева, собираемся вместе и проработаем алгоритм задержания всей этой компании во главе с беглым Никифором.
        Приехав на работу, Кудрин первым делом отправился на доклад к генералу Комову. Тот был очень удивлен, что удалось выйти на преступника, находящегося в федеральном розыске, и без колебаний санкционировал дальнейшие оперативные мероприятия по задержанию как Никифора, так и других фигурантов этого необычного дела.
        - А ведь Денис уже улетел,  - пронеслось в голове у Евгения Сергеевича. В сегодняшней суматохе он только сейчас вспомнил об этом, и стало как-то грустно, что солнечные зайчики детства, не успев как следует озарить его своим волшебным светом, снова уплывали куда-то в даль. Но обещание, данное другу, будоражило голову Кудрина, и он решил, что сделает все от себя зависящее, чтобы выполнить его.
        Ближе к вечеру в кабинете зазвонил телефон, Евгений Сергеевич снял трубку и услышал голос капитана Колесникова.
        - Товарищ полковник,  - быстро затараторил он,  - только что мне звонил Штырь и сказал, что завтра в пять часов утра они приедут копать в Коломенское. Когда он приехал в гостиницу, Майкл разговаривал с Никифором по телефону и просил срочно найти тот маленький грузовик, а потом сказал, что сам будет присутствовать там. Кстати, когда Майкл дал Штырю свой телефон, то Никифор попросил того срочно приехать в Новые Черемушки к входу в магазин «Охотник». Ну, Штырь, конечно, сказал, что уже выезжает,  - и ходу оттуда.
        - Ты смотри,  - проговорил в трубку Евгений Сергеевич,  - не доверяет американец Никифору.
        - Да там каждый сам за себя,  - ответил капитан,  - и еще, как сказал Штырь, Никифор тоже будет присутствовать там. Думаю, что он тоже не доверяет Майклу, да и браткам своим также, когда речь идет о больших ценностях.
        - Ну хорошо, собираемся в десять вечера у вас в отделении милиции, я приеду со своими ребятами, и мы обсудим план проведения операции по задержанию Никифора и остальных фигурантов,  - проговорил Кудрин и положил трубку телефона.
        Минут через десять он снова взял трубку телефона и коротко проинформировал генерала о подготовке к операции по задержанию Никифора и остальных фигурантов.
        - Подключи, Евгений Сергеевич, наш спецназ,  - сказал Комов, а то ведь мало ли что, Никифорову терять нечего, и он может пойти на все. По результатам операции доложишь мне лично…
        В десять часов вечера, как было условлено, в кабинете Колесникова собрались члены оперативной группы: Кудрин со своим сотрудником, три оперативных работника местного отделения милиции и командир спецназа. Колесников разложил на столе большую карту-схему музея-заповедника «Коломенское», и Кудрин, как старший группы, детально обсудил с коллегами план проведения оперативного мероприятия и указал на карте-схеме месторасположение каждого участника группы. Закончив совещание к часу ночи, он всем сказал, что через два часа нужно выдвигаться в «Коломенское» к местам своей дислокации.
        К четырем часам утра все члены оперативной группы были на своих местах: Кудрин со своим сотрудником и капитаном Колесниковым примостились с тыльной стороны храма, где сквозь стоящие деревья был хорошо виден пень, у которого крутился Штырь, метрах в двадцати левее от них расположился спецназ, а на берегу реки - оперативники отделения милиции. Всем была видна единственная широкая дорожка, ведущая из парка к берегу реки, по которой должны были подъехать Никифор и его компания. Еще на совещании Кудрин попросил своего сотрудника взять фотоаппарат и фиксировать все происходящее на берегу реки, и Абрамов, раскрыв его футляр, уже направлял объектив в сторону старого пня.
        - Всем ждать моей команды,  - передал по рации Кудрин участникам операции и, достав бинокль, стал внимательно осматривать окрестности, благо уже светало.
        Около пяти часов утра послышался рокот мотора, Евгений Сергеевич, посмотрев в бинокль, увидел, как по дорожке медленно продвигается маленький грузовик «Газель». Когда автомобиль остановился, из кузова выпрыгнули четверо мужчин, неся на плечах щит с надписью «Земляные работы». Двое других вылезли из кабины, в руках одного из них в светлом плаще был металлоискатель.
        - Приехали,  - тихо сказал Колесников,  - но Никифора среди них нет.
        - Подождем немного,  - ответил Кудрин, всматриваясь в бинокль,  - как только начнут копать, Никифор обязательно явится.
        Вытащив из кузова машины лопаты, они собрались у старого пня. Человек в светлом плаще несколько минут ходил вокруг него, пока не остановился и не позвал их к себе. Четверо человек, взяв в руки лопаты, стали копать яму.
        Колесников внезапно дернул Кудрина за рукав куртки.
        - А вот и Никифор,  - тихо проговорил он, показывая Кудрину на двоих мужчин, быстро идущих по центральной аллее к грузовику,  - видите, сзади идет такой упитанный боров - это и есть Никифор.
        - Внимание всем, готовность номер один,  - сказал по рации Кудрин.
        Двое пришедших подошли к старому пню, а человек в светлом плаще что-то стал говорить одному из них, размахивая при этом руками. Они подошли к яме и присели на корточки, силясь что-то увидеть.
        - Всем вперед!  - скомандовал Кудрин и вместе с оперативниками резко пошел прямо к этой компании. Те явно не ожидали такого: со всех сторон к ним стали приближаться люди.
        Кудрин с Колесниковым оказались ближе всех к ним, и когда он увидел в руках Никифора пистолет, он остановился и громко сказал:
        - Я полковник милиции Кудрин, вы окружены, и сопротивление бессмысленно, стволы на землю, а руки в гору…
        Никифор на секунду замешкался, соображая свои дальнейшие действия, но затем резко подошел к человеку в светлом плаще, одной рукой обхватил его за шею и приставил пистолет, находящийся в другой руке, к его голове.
        - Не стреляйте, дайте мне уйти, а то я убью этого американца, и вы будете виноваты в этом,  - прокричал Никифор.
        - Да убивай,  - ответил Кудрин,  - у него на лбу не написано, что он американец, а у тебя появится еще одна статья. У меня приказ - взять тебя живым или мертвым, ты понял?..
        Увидев приближающийся спецназ, Никифор резко оттолкнул от себя человека в светлом плаще, выбросил пистолет в яму и поднял руки. Остальные копатели, побросав лопаты, также подняли руки вверх, и только человек в светлом плаще, направляясь к Кудрину, завопил:
        - Я американский гражданин - это провокация…
        В этот момент уже подъехали машины из отделения милиции и, погрузив задержанных, уехали. Кудрин подошел к яме и увидел торчащий из земли торец железного ящика. Когда они с Абрамовым достали его, то они увидели, что он был небольшого размера. С трудом открыв ящик, они увидели перед собой длинный предмет, завернутый в истлевшую холщовую материю. Убрали материю, и перед ними, играя в лучах восходящего солнца, показался морской офицерский кортик с серебряным эфесом, на котором была видна хорошо сохранившаяся гравировка: «Федору Горину с благодарностью от Колчака».
        Уже через три часа Кудрин подробно докладывал генералу о результатах проведенной операции, а в завершение своего доклада добавил:
        - Наши сотрудники прошли с металлоискателем в том месте, где был зарыт ящик с кортиком, но ничего не обнаружили…
        - Ну, это дело уже не наше,  - сказал Иван Андреевич,  - мы не занимаемся поисками сокровищ, пусть профессионалы этим займутся. Судя по находке, однако, можно предположить, что Горин зарыл эти ящики именно где-то в районе Коломенского.
        - В том и дело, товарищ генерал,  - проговорил Кудрин,  - ведь записки Федора Горина и обрываются на том месте, где он пишет об этом селе.
        - Ну хорошо, а что там с этим американцем?  - спросил Комов.
        - Да ничего особенного, когда ему в отделении милиции рассказали, кто такой Никифор, а также о возможной участи его самого в случае обнаружения находки, он чуть не заплакал и сказал, что все понял. Пришлось отпустить этого Шихмана, но на всякий случай ему сказали, что все было зафиксировано фотосъемкой. Ну а Никифором и его братками уже занимаются следователи районного управления.
        - Ну что же, Евгений Сергеевич,  - сказал генерал,  - хочу выразить тебе искреннюю благодарность за работу, ты как всегда был на высоте, и очень жалко, что так рано выходишь на пенсию. Может, передумаешь, ведь приказ еще лежит на подписи?..
        - Да нет, Иван Андреевич, я все уже для себя решил,  - ответил Кудрин,  - но у меня есть к вам одна просьба…
        - Я постараюсь выполнить для тебя, если это будет в моих силах,  - ответил генерал.
        - Иван Андреевич,  - медленно начал говорить Кудрин,  - я хотел, чтобы этот найденный кортик был передан его законному наследнику - Денису Горину. Это очень ценная вещь для него не потому, что эфес кортика покрыт серебром, а как память о своем дедушке. Денис ведь очень богат, и я уверен, что для него кортик не представляет никакого коммерческого интереса.
        - Я подумаю над этим,  - произнес генерал,  - нужно посоветоваться с руководством, ведь необходимо будет выходить на наш МИД.
        - Очень вас прошу, Иван Андреевич,  - повторил Кудрин.
        - Я постараюсь сделать все возможное,  - сказал, прощаясь, генерал.
        Из кабинета Комова Евгений Сергеевич уходил в приподнятом настроении и, несмотря на бессонную ночь и усталость, он чувствовал необычайный прилив сил от того, что частично выполнил просьбу друга, хотя и не нашел спрятанного серебра.
        Прошел месяц, и Евгений Сергеевич копался на даче, как положено настоящему пенсионеру, зазвонил мобильный телефон, и он услышал голос генерала Комова.
        - Привет пенсионерам,  - проговорил Комов,  - ну как дела на вольных хлебах?..
        - Да ничего, привыкаю,  - ответил Кудрин.
        - Ты можешь ко мне завтра зайти часиков к десяти утра?  - спросил генерал.
        - А по какому вопросу?  - спросил Кудрин.
        - Да по поводу твоего американского друга,  - ответил Комов.
        - Хорошо, зайду,  - ответил Кудрин и положил трубку мобильного телефона.
        На следующий день Евгений Сергеевич уже шел до боли знакомым коридором управления и, подойдя к приемной генерала Комова, на минуту остановился. Сколько раз за годы службы ему приходилось здесь бывать - и, улыбнувшись, открыл дверь приемной.
        Генерал сидел за столом и, увидев Кудрина, встал со стула и направился к вошедшему.
        Они присели за стол напротив друг друга, и Комов посмотрел на Кудрина с открытой улыбкой.
        - Я тебе, Евгений Сергеевич, должен сказать, что твое пожелание выполнено,  - начал разговор генерал,  - но работники нашего посольства нашли твоего друга в больнице. За неделю до их прихода Горин ехал на своем автомобиле и, не справившись на вираже, въехал в бетонную стенку. Состояние было критическим, но когда наши товарищи пришли в больницу, он еще мог разговаривать и внятно объясняться. Ему передали кортик его деда, он прижал его к груди и заплакал. Потом он просил передать тебе его письмо, и на этом разговор закончился. А через день твой друг скончался, и местный нотариус передал работникам нашего посольства последнюю волю из его завещания.
        С этими словами генерал подошел к шкафу и вынул из него длинный предмет, в котором Кудрин сразу же узнал банджо: кожаный чехол с тремя большими пуговицами.
        - Теперь это твое,  - сказал Комов и передал инструмент Кудрину,  - и вот письмо…
        «Жека, спасибо, друг, живи и помни меня. Мой блюз закончен, и листья уже опали, прощай, твой друг Денис»,  - было написано в этом письме.
        И скупая мужская слеза упала на щеку Кудрина, он не стеснялся этого, ведь, по большому счету, он сейчас проводил друга детства в заоблачную даль, а все остальное - это лишь лирика будней сурового века.