Искусство выживания Чингиз Акифович Абдуллаев
        # В жизни актера Ильгара Салимова вдруг все пошло наперекосяк. Он остался без работы, без денег, без приличного жилья. И когда актер уже совсем отчаялся, к нему обратился с предложением известный продюсер шоу-бизнеса Палехов. За десять тысяч долларов актер должен был сыграть одну-единственную короткую сцену: кинуться под колеса автомобиля другого продюсера - Хейфица, злейшего врага и конкурента Палехова, и тем самым вызвать ужасный скандал. Актер согласился, но о планах Палехова рассказал Хейфицу. Тот придумал ответный ход и в свою очередь заплатил Ильгару, чтобы он сыграл уже на его стороне… Каждый из продюсеров был уверен, что Ильгар - пешка в его руках, и они даже не подозревали, что актер давно ведет собственную игру и блестяще играет свою роль…
        Чингиз Абдуллаев
        Искусство выживания
        Вообще-то мораль зависит от точки зрения, и определить свою мне, очевидно, не удастся до самой смерти.

    Франсуаза Саган.
    «Ангел-хранитель»
        Каждый убежден, что он абсолютно правильно может оценивать людей, тогда как окружающие его люди почти всегда ошибаются при оценке его самого.

    Али Эфенди
        Глава 1
        Он решил встретиться со мной в лесу, чтобы исключить возможность прослушивания нашей беседы. Вот такой осторожный и предусмотрительный человек Глеб Мартынович Палехов, один из тех, чей портрет так часто публикуют в разных глянцевых журналах. Его лицо уже примелькалось на разных светских мероприятиях и тусовках. Палехов не просто известный продюсер, он один из тех, кто создает звезды. Берет никому не известных девочек и мальчиков и, постепенно раскручивая их, выводит на «звездные орбиты». При этом они попадают в абсолютную зависимость от него, заранее подписывая кабальные договоры, обязывающие в течение многих лет находиться под его опекой и платить ему большую часть своих гонораров. Наверное, с его точки зрения, это даже справедливо - ведь он вкладывает свои деньги в раскрутку ребят, но я не уверен, что это нравится его подопечным. Иногда кто-то пытается выскочить, освободиться, сбежать, но почти все такие попытки пресекаются очень жестким образом, и еще ни один человек из его «команды» не мог похвастаться удачным побегом. Скорее можно сбежать из колонии особого режима, чем освободиться от
стальной хватки Глеба Мартыновича.
        Ему сорок шесть лет, и говорят, что в молодости он провел около двух лет в тюрьме, получив свою первую судимость. Затем была еще одна судимость, а позже он переквалифицировался из фарцовщика в продюсера и добился довольно значительного успеха на ниве современного шоу-бизнеса. Во всяком случае, сегодня никто не спрашивает, кто такой Палехов, его репутация жесткого и требовательного продюсера хорошо известна. Он, конечно, выжимает из своих ребят все, что возможно, но при этом поддерживает их всегда и во всем, решая их проблемы. А сегодня проблема у него самого, и потому он пригласил меня на эту встречу.
        Сегодня - двадцать пятое марта, накрапывает мелкий дождик, и я, надев утепленную куртку, жду его уже около двадцати минут, осматриваясь по сторонам. Но в такое время, да еще под дождем, здесь никого нет.
        Я смотрю на серое небо, затянутое тучами, и думаю, когда он все-таки появится. Можно было назначить нашу встречу где-нибудь поближе к автобусной станции, чтобы мне не пришлось идти так далеко, но он принципиально выбрал именно это место. Наконец я вижу, как на дороге появляется обычная серая «Волга» с затемненными стеклами. Это тоже в его фирменном стиле, он всегда все просчитывает и предусматривает любую мелочь, которую только можно предусмотреть. Никому и в голову не придет, что Глеб Мартынович может появиться в лесу за городом, приехав на такой разбитой и дешевой машине. Могу поспорить, что где-нибудь неподалеку его ждет привычный навороченный представительский «Мерседес», на котором он обычно ездит. Интересно, кто сегодня сидит за рулем? С одной стороны, он, конечно, никому не доверяет, но, с другой стороны, он никогда бы не приехал на такую встречу один. Кажется, я догадываюсь, кто именно может сидеть за рулем, и если моя догадка верна, это не сулит мне в будущем ничего хорошего.
        Машина останавливается. Так я и думал. Из салона автомобиля выходят сразу двое. Глеб Мартынович сидел на переднем пассажирском сиденье, за рулем был Арвид Карху. Это его помощник и личный телохранитель, который, собственно, и передал мне предложение Глеба Мартыновича приехать сюда на переговоры. Арвида я знаю уже больше года и думаю, что он один из немногих, кому Палехов хотя бы немного доверяет, а может, вообще единственный человек, которому Глеб Мартынович верит, - все-таки сказывается тюремный опыт. Я ведь тоже никому не доверяю, с тех пор как меня столько раз подставляли и обманывали. Говорят, что люди могут учиться на чужих ошибках. Но это вранье. Учатся только на своих, да и то не все. Но учиться на собственных ошибках больно и очень неприятно. Но об этом позже. Сейчас я стою и смотрю, как они вдвоем подходят ко мне. Палехов - среднего роста, лысоватый, с немного смешным носом уточкой и большими выразительными глазами. Арвид - высокий, типичный скандинав, хотя говорят, что он из Карельской области, значит, почти финн или карел, не знаю, есть ли вообще такая нация. Немногословный и очень
спокойный, а главное - решает многие вопросы Глеба Мартыновича деликатного свойства.
        Я понимаю, что дальше стоять просто неудобно, и начинаю движение в их сторону. Под большим деревом мы встречаемся. У Арвида в руках какой-то аппарат. Или это пистолет? Зачем ему оружие? Может, они заманили меня в лес, чтобы убить? Но для этого не надо так далеко ехать, меня можно легко убрать и в другом месте, поближе к городу. И для этого необязательно приезжать самому Палехову или Арвиду, достаточно нанять какого-нибудь босяка. К тому же я вроде еще не успел сделать им ничего плохого.
        Глеб Мартынович останавливается в нескольких метрах от меня, Карху подходит ближе, держа в руках непонятный прибор, но явно не оружие.
        - Подними руки, Ильгар, - предлагает мне Арвид, и я послушно выполняю то ли его приказ, то ли просьбу.
        Он проводит этим прибором по моему телу, и я догадываюсь, что он ищет спрятанный микрофон или что-то в этом роде. Но я не идиот, чтобы приходить на встречу с ними с такими штуками. Да и потом, у меня их вообще нет, они мне просто не нужны. Арвид поворачивается к патрону и кивает головой. Ничего не говорит, а просто кивает. Это тоже в его стиле. Зачем нужны лишние слова, если можно все проверить и утвердительно кивнуть. Он медленно возвращается к машине, и только тогда Палехов делает несколько шагов в мою сторону и испытующе смотрит на меня, словно впервые видит.
        - Знаешь, зачем мы тебя позвали? - спрашивает он.
        - Раз позвали, значит, нужно, - пожимаю я плечами. Могу себе представить, как он отреагирует, если я выскажу какие-нибудь предположения. Это ему может не понравиться.
        - Ты ведь работал артистом в своем Баку? - уточняет Палехов. Как будто сам не знает.
        - Это было давно, - отвечаю ему, - много лет назад.
        - Но навыки остались?
        - Наверное, не знаю. - Мне вдруг захотелось пошутить и спросить, зачем он меня сюда позвал. Неужели думает, что я исполню для него монолог короля Лира под дождем? В этой лесной зоне, под усиливающимся дождем. Но я знаю, что шутить нельзя. Глеб Мартынович не любит и не понимает шуток. Он просто повернется и уйдет. А я останусь без денег, которые мне обещали и которые я должен получить. Ужасно интересно, что именно они мне предложат. Учитывая, в каком я сейчас положении, я готов на все. На все, что угодно, лишь бы мне заплатили деньги. Если он даже попросит меня кого-нибудь убить… Хотя наверняка не попросит. Палехов два раз имел дело с судебно-следственной системой и хорошо представляет себе, что для убийства нужно искать и находить совсем других исполнителей. Сейчас таких
«специалистов» столько, что глаза разбегаются. Выбирай на свой вкус, любого. Знаете, сколько бывших милиционеров так и не стали полицейскими? А сколько сокращено военнослужащих? И это тысячи офицеров, которые умеют обращаться с оружием и не боятся крови. Но зачем-то он меня сюда позвал. Так что я должен стоять и терпеливо его слушать, пока он сам мне не объяснит.
        - Что, не знаешь? - уточняет Глеб Мартынович. - Не помнишь, был артистом или нет?
        - Помню, конечно. Просто вы спросили про навыки, а я ведь давно уже отошел… Много лет назад прекратил выступать…
        - Нужно попытаться вспомнить, - неожиданно говорит он, - и сыграть свою роль как можно убедительнее.
        Если выяснится, что он позвал меня сюда для того, чтобы предложить мне роль в каком-нибудь своем проекте, и именно поэтому я трясся в рейсовом автобусе целых два часа, прежде чем добраться сюда, я просто сойду с ума. Нет, этого просто не может быть, иначе зачем Арвид так тщательно меня проверял?
        - Я готов, - на всякий случай заверяю я своего собеседника. - Что я должен играть?
        - Самого себя, - поясняет Глеб Мартынович. - Мне нужен хороший актер для
«бенефиса», который ты исполнишь завтра вечером.
        - Какой бенефис?
        - Показательный. Только без благодарных зрителей. Хотя несколько человек там наверняка будут, - отвечает Палехов.
        Час от часу не легче. Какой бенефис? О чем он говорит? Что придется делать?
        - Скажите, что от меня требуется, - набравшись смелости, хрипло произношу я эту фразу.
        - Ты знаешь Михаила Лихоносова? - спрашивает Палехов.
        Кто не знает Лихоносова? Это сейчас один из ведущих актеров нашей эстрады. Я слышал, что в молодости он работал с Глебом Мартыновичем, но потом их пути разошлись, и Палехов признал его профнепригодным. А Лихоносова раскрутил Леонид Иосифович Хейфиц, благодаря которому Михаил стал настоящей звездой российской эстрады и даже теснит таких мэтров, как Стас Михайлов и Ваенга. Говорят, что его гонорары уже приближаются к их гонорарам. А ведь они получают бешеные деньги.
        - Лично не знаком, - коротко отвечаю я, - но по телевизору видел много раз.
        - Этого вполне достаточно, - кивает Палехов. - Дело в том, что он живет на Николиной Горе и взял сразу два участка, которые примыкают друг к другу как два треугольника. Понимаешь?
        - Не совсем.
        - Чтобы проехать на свой участок, он должен резко свернуть влево, огибая чужой участок. А там живет какой-то известный бизнесмен, бывший глава нотариусов страны.
        - Теперь понятно.
        - Ничего тебе не понятно, - строго перебил меня Глеб Мартынович. - Лучше внимательно слушай, тогда все поймешь. Мне нужно, чтобы ты послезавтра вечером, когда Лихоносов будет возвращаться к себе на дачу, случайно оказался на этом повороте. И его машина должна сбить тебя.
        - Вы хотите, чтобы он меня сбил? - Я ожидал чего угодно, но только не этого. Интересно, как ведет себя человек, которому предлагают броситься под машину?
        - Да. Ты будешь ждать его как раз на повороте, - испытующе смотрит на меня Палехов, - и когда он повернет, окажешься прямо в этом месте. Верхний фонарь будет разбит, и его не успеют заменить, так что будет достаточно темно, чтобы он тебя не заметил. Или заметит в последний момент, но не успеет нажать на тормоза.
        - Я не совсем понимаю ваш план. Вы хотите, чтобы он меня задавил?
        - Нет. Я хочу, чтобы ты вспомнил свою прежнюю профессию. Ты случайно окажешься на повороте, когда его машина будет заворачивать, и он врежется в тебя. Как только собьет, мне важно, чтобы ты не только упал, но и оказался весь в крови. Кровь тебе дадут. Продумай, как ты сделаешь, чтобы сразу после падения кровь брызнула тебе на лицо и на одежду. Можно даже, чтобы она попала на его машину. Надо уточнить, какая у тебя группа крови, какой резус-фактор, чтобы ничего не перепутать. Кто-то может проверить, настоящая ли там кровь. Ну а потом тебе окажут первую помощь в местной больнице и отвезут в реанимацию. Можешь не беспокоиться, там будет дежурить наш врач, которого заранее предупредят.
        - Значит, я должен броситься под его машину? - в каком-то отупении повторяю я.
        - Да. И получить тяжелые травмы, чтобы обязательно была кровь. Улучишь момент, и пусть она брызнет во все стороны. Ударишься об его машину, закричишь, упадешь, брызнешь на себя настоящей кровью, и тебя увезут в больницу. Несколько дней тебе придется провести в реанимационной палате, где ты будешь абсолютно один, и никого к тебе не будут пускать. То есть тебе нужно всего-навсего в течение двадцати-тридцати секунд сыграть роль пострадавшего в автомобильной аварии. И очень надеюсь, что ты с ней сумеешь справиться.
        - А если мы не рассчитаем и он действительно меня собьет? - уточняю я на всякий случай.
        - Если он тебя задавит насмерть, то мы устроим тебе похороны по высшему разряду, - задумчиво говорит Глеб Мартынович, и я холодею, понимая, что он вовсе не шутит. Более того, в его глазах я читаю предостережение. Если бы можно было меня подставить, чтобы убить, он, не колеблясь ни секунды, сделал бы это. Но сейчас подобная подстава очень опасна. Ведь я играю на стороне самого Палехова.
        - Не беспокойся, - добавляет Глеб Мартынович, очевидно, почувствовав мое состояние, - ничего страшного не случится. Там поворот, и любая машина автоматически должна сбавлять скорость. Поэтому твоя задача - выскочить и самому удариться об его машину. Может, будет больно, может, ты даже сломаешь руку или ногу. Но не беспокойся, я оплачу все твои расходы на лечение и восстановление. Согласен?
        Теперь я понимаю, что он задумал и зачем меня позвали. Лихоносов совершит наезд на человека и окажется на «крючке», который придумал для него Палехов. Молодец, ничего не скажешь. Изуверски продуманный план он разработал. Тогда Лихоносов согласится на все условия Глеба Мартыновича, лишь бы не доводить дело до суда. Ведь при связях Палехова эту аварию можно раздуть так, что Лихоносова просто сделают злостным хулиганом, сознательно задавившим несчастного гостя столицы, каким я буду выглядеть. Я смотрю на Глеба Мартыновича. Конечно, если меня переедет машина и я умру, это будет самый идеальный вариант, но на такое условие я не согласен. Лишь бы он не отказался платить. У меня сейчас столько долгов, что деньги мне просто необходимы.
        - Сколько я получу? - немного нахально спрашиваю я у своего заказчика. В конце концов, меня действительно может сбить машина, и я в результате надолго попаду в больницу.
        - Десять «косых» тебя, надеюсь, устроит? - уточняет Палехов.
        - Двадцать. - Я сам не понимаю, откуда у меня появилась такая смелость, но зато точно знаю, что десять мне не хватит - я не смогу нормально расплатиться с долгами и послать деньги в Баку.
        - За двадцать тысяч я могу нанять команду каскадеров, которые устроят ему показательное шоу, - мрачно говорит Глеб Мартынович. - Зачем тогда ты мне нужен?
        - Что ж, придется сообщить эту информацию каскадерам. - Когда мне необходимо, я бываю достаточно логичным. И очень напористым. Но я в таком положении, что десять мне действительно мало, а двадцать могут очень помочь.
        - Десять тысяч за полуминутный ролик, - напоминает Палехов. - Такие ставки бывают у народных артистов, а ты, насколько я помню, даже не заслуженный.
        Это значит, что он мне отказывает. Ну и черт с ним. В конце концов, пусть сам обижается на свою жадность. Он сам выбирает за меня, как именно мне нужно поступать. Согласился бы на двадцать, может, и я остался бы относительно порядочным человеком. Хотя нет, наверное, все равно не остался бы. Быть бедным и порядочным - это непозволительная роскошь. Гораздо проще быть богатым и порядочным или бедным и очень непорядочным. Я киваю головой, и Глеб Мартынович воспринимает мой кивок как согласие.
        - Только учти, что все должно выглядеть натурально, - предупреждает он меня, - иначе не стоит даже начинать.
        - Я сделаю все как нужно. А вы заплатите деньги вперед. - Это уже неслыханная наглость - не доверять самому Глебу Мартыновичу, но я ему не доверяю. Меня вполне могут задавить, и он не заплатит ни копейки. Зачем платить мертвецу? А родных в Москве у меня нет.
        - Не доверяешь? - криво усмехается Палехов. - Думаешь, что могу кинуть…
        - Нет, но…
        - Ладно, - перебивает он меня, - вот тебе половина денег в качестве аванса. После аварии пришлю другую половину, - и протягивает пачку стодолларовых купюр.
        Я жадно, слишком жадно и быстро хватаю деньги. Кажется, он начинает понимать, что деньги мне действительно очень нужны, и улыбается. Когда человек нуждается в деньгах так, как я, он готов сделать все, что ему прикажут. И мы оба отлично это знаем.
        - Только учти, - говорит мне напоследок Глеб Мартынович, - про наш разговор никто не должен узнать. Никто и никогда. Иначе я выбью эти деньги из тебя вместе с твоими кишками. Надеюсь, ты это понимаешь?
        - Вы могли бы мне этого не говорить. - Как только деньги оказываются у меня в кармане, я чувствую себя гораздо увереннее, словно снова становлюсь почти человеком. Когда я приехал на встречу, у меня в кармане было около шестисот рублей и еще около ста тысяч рублей долгов. А теперь я ощущаю себя почти миллионером. Честное слово, самое важное в жизни любого человека - это деньги. Они дают чувство уверенности, свободы, позволяют верить в себя и даже уважать самого себя. Сразу вырастает самооценка. Или вы так не думаете? Значит, вы никогда не были в моем положении, когда у вас в карманах остается только двадцать долларов и на три с лишним тысячи долгов, которые срочно нужно отдавать. Честное слово, я готов был отдать несколько пальцев на руке или на ноге за эту сумму. Палехов даже не представляет, как нужны мне эти деньги. Хотя, наверное, догадывается.
        - Не пропей деньги, - говорит на прощание Глеб Мартынович. - Завтра утром детали обсудишь с Арвидом. Он передаст тебе плазму с кровью. Все должно выглядеть натурально. Это самое главное, - после чего поворачивается и идет к своей машине.
        Я стою под дождем, забыв обо всем на свете. У меня в кармане целое состояние. Знаете, что я собираюсь сделать в первую очередь? Никогда не поверите. Пойду в магазин и куплю себе нормальные ботинки. Всю зиму я проходил в этих легких мокасинах, которые пропускали воду и почти развалились. Я даже забыл, что с самого утра ничего не ел. Но теперь у меня будет столько денег, если только он не обманет и выдаст вторую половину. Хотя они, конечно, все равно ничего не решают. Что можно сделать на пять тысяч долларов в Москве? Купить один приличный пиджак. А вот если я сообщу Хейфицу о предстоящей аварии и получу другие деньги… Я даже зажмурился от удовольствия. Можно будет наконец купить машину, на которой я смогу выглядеть более презентабельно, чем сейчас. Но в то же время это очень опасная игра, которая может стоить мне жизни. О том, что нужно послезавтра бросаться под машину Лихоносова, я уже забыл. Хотя, наверное, это тоже опасно, но я об этом совсем не думаю. Если бы за большие деньги Палехов приказал мне лечь под машину, чтобы она меня переехала, я бы и тогда согласился. Впрочем, для этого нужно знать
мою историю.
        Глава 2
        Меня зовут Ильгар Салимов. Мне сорок восемь лет, и я до сих пор не имею российского гражданства. Я - один из тех миллионов бывших граждан Советского Союза, кто после развала страны оказался в России, пытаясь выжить. Нет, я не гастарбайтер, если вы подумали об этом. Я прибыл сюда достаточно давно, лет десять назад, когда решил круто изменить свою жизнь и попытаться устроиться в России. За эти десять лет что только со мной не случилось. И вот сейчас, видимо, крайняя степень моего падения - меня нанимают исполнить роль жертвы, чтобы каким-то образом завязать интересы Лихоносова на себя. Я ведь не ребенок и все понимаю. Палехову явно не нравится, как Лихоносов круто вошел в пике, поднимаясь по рейтингам выше всех остальных. Видимо, Глеб Мартынович не может простить самому себе, что так ошибся именно с Мишей Лихоносовым. На самом деле его можно понять. У Миши нет сильного голоса, он не поет, а скорее проговаривает свои песни. Никто не мог даже предположить, что он станет настолько популярным. Наверное, в какой-то момент понадобился и такой человек, как Лихоносов. Его всегда печальные глаза, тихий
речитатив, опущенные плечи сделали свое дело. К тому же Леонид Иосифович Хейфиц, его нынешний продюсер, придумал ему красивую легенду о якобы первой любви и погибшей в автомобильной катастрофе невесте. На самом деле никакой невесты, конечно, не было, и никто у Михаила не погибал. Нашли какую-то женщину из его города, которую он якобы знал, и раскрутили эту историю как типичную трагическую мелодраму, чем привлекли к Лихоносову еще больший интерес.
        Помните, была группа «Ласковый май», когда исполнителей, вышедших из детского дома, не просто жалели, но и любили. Тогда эта легенда очень удачно легла на их слезливые песни, и тысячи растроганных девушек и женщин умилялись и влюблялись. Так произошло и на этот раз. Просто Хейфиц все правильно просчитал. Миша Лихоносов появлялся в образе молодого человека, уже пережившего в жизни серьезную трагедию, и этим вызывал особые чувства у женской аудитории, растроганно слушавшей его тихие песни.
        И вот теперь мне нужно сделать все, чтобы он на своей машине сбил меня и поверил в серьезность этой аварии. Утром следующего дня я встретился с Арвидом. Он узнал, какая у меня группа крови, и пообещал привезти нужный пакет с плазмой. Потом повез меня к месту, где должна была произойти авария. Там действительно достаточно крутой поворот, где просто необходимо было притормаживать. Я еще подумал, что согласился фактически стать смертником, - если Лихоносов не сможет удержать машину на повороте, он меня просто переедет. И учтите, что он обычно водит внедорожник
«БМВ», и мне будет трудно удержаться в стороне от такой махины.
        Все было обговорено заранее. Они даже выяснили, что неподалеку живет сосед, приехавший из Баку, и я всегда могу сказать, что направлялся в гости к своему земляку. В общем, все просчитано до мелочей. Оставалось только забрать пакет с кровью и отправиться на поворот, дожидаясь появления машины Лихоносова. С другой стороны будет дежурить загримированный Арвид, который подаст мне сигнал о приближении автомобиля и окажет первую помощь в случае необходимости. Одним словом, к нашему спектаклю все готово.
        Но десять тысяч долларов - это такая ничтожная сумма. Из пяти я должен отдать три с половиной, чтобы рассчитаться со своими долгами, и у меня останется только полторы тысячи. Даже после того, как я «попаду под машину Лихоносова» и получу еще пять тысяч, все равно не смогу решить свои проблемы, это слишком ничтожная сумма. Но другого варианта у меня нет, значит, я обязан рисковать, если хочу заработать деньги. Это мой единственный шанс, который выпадает не так часто, а в моем положении - почти никогда. Следовательно, моя задача - найти за сегодняшний вечер Леонида Иосифовича Хейфица и предложить ему свои услуги. При этом нужно быть убедительным и достаточно логичным, чтобы он мне поверил. Где он живет, я, конечно, узнал заранее. Но туда меня просто не пустят, ведь у него в доме есть консьерж и охрана. Подойти к нему при всех я не могу - сразу себя выдам. А если не получится поговорить с ним до завтрашнего дня, то грош цена моим признаниям. Потом будет уже поздно. Нужно сделать все, чтобы связаться с ним сегодня вечером. Конечно, легче всего взять и позвонить ему, узнав у кого-то из знакомых ребят
его номер телефона. Но, во-первых, он не ответит на незнакомый звонок, а во-вторых, просто не захочет разговаривать с неизвестным на подобные темы, понимая, что это может быть обычной провокацией.
        Как хорошо бывает в таких случаях в кино. Вы залезаете в квартиру к нужному человеку и дожидаетесь его там. Только это в кино достаточно просто, а в жизни все гораздо сложнее. У меня нет никаких подобных навыков, и я не знаю, как влезать в чужие квартиры, не говоря уже о том, что там есть охрана, которая просто вызовет полицию. Как тогда заставить Леонида Иосифовича выслушать меня? Я, конечно, побрился, купил новые ботинки, но у меня на лице написано, кто я такой - страдающий и не очень обеспеченный человек. Он может не поверить мне, а поговорить с ним сегодня очень важно. Важно не только для меня, но и для него.
        Я бесцельно ходил по улицам Москвы, пытаясь понять, каким образом выйти на Хейфица, и вдруг увидел афишу, сообщавшую, что сегодня в концертном зале
«Крокус-сити» будет выступать молодая певица, правда, протеже другого продюсера, кажется, Матвиенко. А в ее концерте примет участие и Михаил Лихоносов. Шансов, конечно, мало, но, возможно, мне удастся встретиться с Леонидом Иосифовичем, если он будет там. Хотя он может не прийти. Но тем не менее это мой шанс. Я купил самый дорогой билет, отправился на концерт за полтора часа до начала и попытался пройти за кулисы. Конечно, там был охранник, который никого не пускал, и все мои попытки ни к чему не привели. Потом мне все же повезло. Когда мимо прошли двое гитаристов, я предложил им по сто долларов, чтобы они помогли попасть за кулисы. Конечно, ребята согласились, и я, забрав их инструменты, пошел за ними. Через пять минут я уже был на месте, у гримерки Лихоносова. Он еще не подъехал, и гитаристы предложили мне стул. Двести долларов им явно понравились, к тому же они были неплохими ребятами. Я сел в коридоре и стал ждать. Мимо меня ходили разные люди, но никто ни о чем не спрашивал. По-моему, некоторые принимали меня за охранника, который намеренно сидит здесь, чтобы не подпускать никого к Михаилу
Лихоносову. Через некоторое время появился сам продюсер Матвиенко. Я его узнал по характерному выбритому черепу. Некоторые считали его самым талантливым среди остальных продюсеров. Но Палехов и Хейфиц совсем другие. Первый привык действовать беззастенчиво и грубо, второй - более изощренно, но оба отличались скорее закулисными интригами, чем собственными талантами. Оба были не композиторами, а удачливыми менеджерами.
        Буквально через полчаса появились Михаил Лихоносов и сразу трое его сопровождающих. У меня вытянулось лицо, Хейфица среди них не было. Я прождал больше часа, и ничего не получилось. Один из сопровождавших был охранником Лихоносова, другой - визажистом, а третий - вообще неизвестно кем. Но я остался сидеть на стуле как полный дурак, не зная, что делать дальше. Охранник весело подмигнул мне, очевидно, приняв за своего коллегу, и остался стоять у дверей гримерки.
        Через двадцать минут Лихоносов в своем обычном темном костюме вышел из гримерки и направился к сцене. Я даже не поднялся при его появлении, мне было уже все равно. Оставалось одно - продолжать искать выходы на Хейфица. Я готов был на все. Даже поехать к нему домой и напроситься на встречу, понимая, что шансов почти нет. Это глупый и отчаянный шаг, который наверняка ничем хорошим не закончился бы. Он бы меня не принял, а если бы и принял, то никогда бы не поверил. Поэтому я сидел на стуле и размышлял, как именно следует поступить дальше.
        Охранник вернулся в коридор и бесцельно бродил около гримерки Лихоносова, иногда бросая на меня ленивые взгляды. А я сидел и думал, что мне делать и каким чудесным образом выйти на Хейфица. Но, наверное, в этот вечер мой ангел был рядом со мной. Лихоносов еще выступал на сцене, когда в коридоре появился Леонид Иосифович. Я даже не поверил своим глазам. В жизни он был гораздо меньше ростом, чем на телеэкране, с большими характерными ушами, коротко постриженный, в очках. Хейфиц быстро вошел в коридор и о чем-то спросил охранника. Тот вытянулся перед ним, отвечая на вопросы, и тогда я понял, что это мой единственный шанс, чудесным образом выпавший мне в этот вечер. Поднявшись, я шагнул к нему, и они с охранником обернулись в мою сторону.
        - Извините меня, Леонид Иосифович, что я решился вас побеспокоить, но дело исключительно важное, - стараясь говорить как можно тише, произнес я, обращаясь к продюсеру.
        Он внимательно посмотрел на меня. Как мне повезло, что мы встретились именно в коридоре перед гримеркой Лихоносова. Он посчитал меня либо телохранителем, либо сотрудником дворца, в любом случае человеком, каким-то образом приближенным к кухне этого закулисья, и согласился меня выслушать.
        - Это очень важный разговор. Он касается Михаила Лихоносова, - так же тихо продолжил я, - и мне необходимо срочно с вами переговорить.
        Хейфиц взглянул на охранника. В конце концов, он ничего не терял, и здесь было достаточно безопасно.
        - Давайте пройдем дальше, - предложил Леонид Иосифович. Все-таки он был умным человеком и не пригласил постороннего войти в гримерку его подопечного.
        Мы сделали несколько шагов по направлению к моему стулу. Теперь все зависело от моей убедительности.
        - Что вы хотите мне сказать? - поинтересовался Хейфиц.
        - Дело касается Лихоносова, - повторил я, - но мне нужны гарантии, что больше никто не узнает о нашем разговоре. Это очень опасно…
        - Говорите, - потребовал он, - никто не узнает…
        - Завтра вечером у дачи Лихоносова произойдет авария…
        - Какая авария? - не поняв, перебил меня Хейфиц.
        - Автомобильная.
        - Ему хотят устроить аварию? - Было видно, что он не особенно мне верит.
        - Не в том смысле, в каком вы решили. На него никто не будет покушаться. Просто завтра вечером он собьет человека на повороте к своей даче, и его обвинят в ДТП.
        Хейфиц задумался. В тот момент я еще не знал, о чем именно он думает, но, видимо, мои слова его очень зацепили.
        - Откуда вы об этом узнали? - наконец поинтересовался он.
        - Вы должны мне верить.
        - И тем не менее я хочу знать, - настаивал Леонид Иосифович.
        - Я знаю человека, которого он завтра собьет. Там уже приготовлена его группа крови, чтобы залить машину Лихоносова.
        Хейфиц нахмурился и неожиданно спросил:
        - Как вас зовут?
        - Ильгар.
        - Кто этот человек? Откуда вы узнали?
        - Этот человек перед вами, - твердо проговорил я. - Завтра Лихоносов должен сбить меня на повороте. Все уже готово, даже реанимационная палата в больнице.
        Хейфиц прикусил губу. Господи, если бы я знал, о чем он думает!
        - Кто его заказал? - спросил он. Вот это самый главный вопрос, и на него у меня нет готового ответа, пока Леонид Иосифович мне не заплатит. - Можете не отвечать. Я знаю. Это характерный стиль Глеба Мартыновича. Никак не может успокоиться, что Миша перешел ко мне, и таким дурацким образом хочет его зацепить и снова переманить к себе. Он ведь знает, как Миша переживает свою первую аварию, вот и решил сыграть на его психике.
        Я подавленно молчал. Обидно, что мой самый главный секрет, оказывается, ничего не стоит, если Хейфиц так легко вычислил организатора этой провокации. И вообще я должен сказать, что почти во всех случаях легко можно просчитать, кому выгодно заказное убийство или подобная подстава. В девяносто девяти случаях из ста. Знаете, почему до сих пор не раскрыто убийство тележурналиста Листьева? Только потому, что тогда не могли открыто обвинить заказчиков его убийства, а исполнителей уже давно, видимо, ликвидировали.
        - Что вам нужно? - перебил мои мысли Хейфиц. - Зачем вы решили мне это рассказать?
        - Я бедный человек, мне заплатили двадцать пять тысяч долларов, чтобы завтра ваш подопечный меня сбил. Я решил, что будет справедливо, если я обо всем вам расскажу.
        - Двадцать пять тысяч за один прыжок на автомобиль Миши Лихоносова? - недоверчиво переспросил Леонид Иосифович. - Чтобы Палехов заплатил тебе такие деньги за такую подставу? Никогда в жизни не поверю. Сколько он тебе пообещал? Пять или десять тысяч?
        Почему все эти продюсеры такие жадные и так похожи друг на друга? Даже обидно. Я тут рискую жизнью, рассказываю ему о том, как хотят подставить его подопечного, пытаюсь спасти репутацию Лихоносова, а он торгуется из-за каких-то нескольких тысяч.
        - Обижаете, - с оскорбленным видом ответил я.
        - Не нужно обижаться, - посоветовал Хейфиц, - давайте лучше сделаем так. Завтра вы выполните все, что вам приказали. Броситесь на машину и зальете ее своей кровью. Кровь вам уже приготовили?
        - Конечно. Настоящую. Это не краска.
        - Не сомневаюсь. Палехов всегда четко работает. Выполните задание, а потом пусть вас увезут в больницу. Оттуда вы мне перезвоните и скажете, где именно находитесь. Остальное - уже мое дело. Будем разбираться с нашим дорогим Глебом Мартыновичем.
        - А я останусь в больнице?
        - Нет, конечно. Мы вас оттуда заберем.
        Я неопределенно пожал плечами. Какая мне радость, что меня оттуда заберут? Я рассчитывал на его понимание, и, кажется, Леонид Иосифович понял, что должен заинтересовать меня в этом звонке.
        - Сколько вы хотите за телефонный звонок? - спросил он. - За прыжок на автомобиль вам уже заплатили.
        - Я думал, что вы мне заплатите такую же сумму. - Мне необходимо выторговать с него как можно больше.
        - Напрасно подумали. Не говоря уже о том, что сумму вы наверняка завысили раз в пять. Любого бомжа за пару тысяч можно найти, чтобы согласился на машину броситься. А вы говорите, двадцать пять тысяч долларов. Не смешите меня.
        - Они решили, что им нужен профессиональный артист, - гордо ответил я.
        - А вы действительно профессиональный артист? - удивился Хейфиц.
        - У меня диплом театрального института, - мрачно сообщил я, уже жалея, что вообще связался с таким жадным типом.
        - Ладно, - неожиданно легко согласился Леонид Иосифович, - пусть будет десятка. Хотя понимаю, что переплачиваю. Согласны?
        - Пятнадцать. - Нужно хоть немного поторговаться.
        - Десять, - отрезал он, - и учтите, что я могу вообще не платить. Просто сообщить Глебу Мартыновичу о том, как вы его подставили. И тогда уже другой человек за другие деньги сделает контрольный выстрел вам в голову.
        Вот мерзавец! Он еще угрожает. Так обидно. Но он прав. Если пойдет на принцип, то вполне может ничего не заплатить и выдать меня Палехову. Напрасно я решил с ним связаться. Надо было завтра прыгнуть на машину, гарантированно получить свои пять тысяч и отвалить. Но мне так хотелось получить немного больше денег.
        - Уже готовы меня сдать, - покачал я головой, - все вы такие… продюсеры.
        - Десять тысяч, - упрямо повторил Хейфиц, - деньги получите завтра утром. Дайте мне номер своего мобильного телефона, вам позвонят. Но только учтите, что со мной такие шутки не проходят. Если решите все-таки подставить меня, как Палехова, то вообще никаких денег не получите. А вместо них у вас будут большие неприятности.
        - Вы же понимаете, как я рискую.
        - Будем считать, что мы договорились. - Леонид Иосифович кивнул мне и повернулся к появившемуся в коридоре Михаилу Лихоносову, которого сопровождала целая толпа людей.
        Я мгновенно ретировался. Все-таки, заплатив двести долларов, я получил десять тысяч. Хотя еще не получил. Но посмотрим, чем все это закончится. Ведь игра только началась.
        Кстати, по дороге домой я зашел в интернет-клуб и проверил информацию об аварии Лихоносова. Действительно, восемь лет назад Михаил наехал на человека, но Глеб Мартынович сумел его «отмазать», доказав, что прохожий сам был виноват в этом наезде. Представляете, в каком состоянии будет завтра Лихоносов, когда второй раз совершит подобный наезд? Нужно отдать должное Глебу Мартыновичу, он все психологически правильно рассчитал: если во второй раз придет на помощь своему бывшему подопечному, то Лихоносов поверит в него как в своего ангела-хранителя. Палехов учел все нюансы человеческой психологии, кроме одного фактора. И этим фактором был я.
        Глава 3
        Я родился в шестьдесят четвертом в Баку. Старожилы вспоминают, что шестидесятые годы были лучшим временем этого города. Уже ранней весной распахивались окна, пахло удивительными ароматами цветов и дорогого парфюма, модницы доставали свои платья, чтобы пройти по Торговой, тогда так называли центральную улицу имени Низами, где встречалось все высшее общество и где было больше всего магазинов. Появились «пижоны» и «стиляги» - молодые мужчины, одетые даже летом в темные костюмы, нейлоновые рубашки и узкие галстуки. Такие южные модники. Каждую красивую женщину знал весь город. По имени одной из них мэр даже назвал кафе на бульваре. В свою очередь, кумиром женской половины города был молодой Муслим Магомаев, чей удивительный голос звучал повсюду, придавая южному городу еще больше шарма и очарования.
        Таким был Баку - теплый, интернациональный город у моря, своеобразное воплощение советской мечты, когда у людей не спрашивали национальности, а ценили за порядочность и верность слову. Поступать непорядочно было просто невозможно, не отдавать долги - немыслимо, предавать друзей считалось самым тяжким грехом.
        Небольшие рестораны и кафе обычно работали до утра, настоящая жизнь начиналась в городе с заходом солнца и продолжалась до рассвета. На проспекте Нефтяников располагался книжный магазин, в котором проводилась подписка на собрание сочинений классиков, и многие старые бакинцы с удовольствием вспоминали, как горожане оставались ночевать прямо на улице перед магазином, чтобы утром записаться на понравившееся им собрание сочинений.
        В этом городе ценили юмор и умели шутить. Особую гордость вызывала местная команда КВН, которая умудрилась в грандиозном финале двадцатого века победить непобедимых одесситов, доказав, что чувство юмора у бакинцев развито ничуть не хуже, чем в Одессе.
        Может, поэтому мои детские воспоминания были такими светлыми и радостными. Мой отец Бахрам Салимов был главным режиссером местного театра, а моя мать - актрисой в этом театре. Несмотря на большую разницу в возрасте - отцу было уже далеко за сорок, а матери только двадцать восемь, - их это не пугало, они сошлись в начале шестидесятых, а в шестьдесят четвертом родился их сын - Ильгар Салимов, то есть я. Через два года появилась на свет и моя сестра - Натаван, которую назвали в честь известной поэтессы, ханши, жившей в девятнадцатом веке, чей памятник стоял в центре города.
        Отец был весьма уважаемым человеком, его знали все горожане. Мы жили на том самом проспекте Нефтяников, где отец получил четырехкомнатную квартиру в большом красивом доме над аптекой, и ходили с сестрой в престижную шестую школу рядом с нашим домом. Сейчас понимаю, что это были лучшие годы не только для нашего города, но и для нашей семьи и вообще для многих бакинцев, даже не подозревающих, что именно произойдет с Баку в конце века. Мы все, мальчики и девочки, родившиеся в начале шестидесятых, высчитывали, сколько нам будет в двухтысячном году. Почему-то эта дата считалась особенно интересной, и всем было любопытно, что именно произойдет на смене веков. Мы даже фантазировали на эту тему. Многие были уверены, что к тому времени полеты на Луну и Марс станут регулярными и произойдут удивительные изменения в нашей жизни. Будущее виделось таким светлым и радостным.
        Школу мы окончили в восемьдесят первом. Потом будут говорить, что это был последний год «брежневского застоя». Мы этого как-то не чувствовали, наоборот, казалось, все обещало прекрасные перемены в нашей жизни. Почти все мои одноклассники поступили в институты, а я, конечно, подал в театральный. Ну, куда еще я мог поступить, когда мой отец считался почти живым классиком, а мать была ведущей актрисой нашего драматического театра? Оба получили звание народных артистов и даже заработали по Государственной премии.
        В институт я поступил легко, сказалось то обстоятельство, что почти вся приемная комиссия состояла из учеников моего отца или знакомых моей матери. Окончив институт, я должен был по распределению отправиться куда-нибудь в район, но и здесь сказались связи моих родителей. Определив меня в русский драматический театр, почти сразу меня начали вводить в разные спектакли, иногда даже на главные роли. Сейчас понимаю, что это был своеобразный аванс, которые мне выдавали как представителю известной артистической семьи.
        Через год меня призвали в армию, и опять сказались связи моего отца. Армию я проходил фактически дома, наша часть находилась в городе, и командиры нечасто донимали меня разными вызовами. На следующий год я вернулся в свой театр. Еще через два года мой отец, которому было уже за семьдесят, решил, что меня пора женить, и отправил сватов к заместителю министра культуры, который как раз и курировал театры. Тот был чрезвычайно рад предложению, ведь отец являлся не только главным режиссером и лауреатом всевозможных премий, а еще и депутатом нашего Верховного Совета и руководителем Комитета культуры.
        У заместителя министра было три дочери, всех надо было пристраивать, поэтому он с удовольствием согласился отдать свою старшую дочь за меня. Мы почти не были знакомы, когда родители решили нас поженить. Конечно, знали друг друга по Загульбе, но и только. Загульба - это большой правительственный санаторий, где летом обычно отдыхали представители элиты. Там находилась и первая правительственная дача, на которой жили первые четверо руководителей республики. Первый секретарь ЦК, второй секретарь ЦК, председатель Совмина и председатель Президиума Верховного Совета республики. На второй правительственной даче жили министры и руководители из ЦК, а в санатории останавливались депутаты, заместители министров и известные творческие люди. Вот там мы и познакомились с моей будущей супругой Фаридой.
        Она была милой симпатичной девушкой двадцати двух лет. По местным меркам, это довольно много, и родители серьезно думали о том, как поскорее выдать ее замуж.
        Шел восемьдесят восьмой год. И здесь начались карабахские события. Собравшиеся в Степанакерте представители армянской общины потребовали выхода Нагорного Карабаха из состава Азербайджана и передачи его соседней республике. В Аскеране во время схватки между местными азербайджанцами и армянами погибло двое азербайджанских юношей. А потом произошли трагические события в Сумгаите, которые безо всякого преувеличения потрясли всю страну. Двадцать шесть убитых армян и шестеро азербайджанцев - таким был итог кровавых сумгаитских событий. Многие бакинцы находились в состоянии шока. Никто не мог даже предположить, что подобное возможно в нашей солнечной интернациональной республике.
        В Москве состоялось заседание Президиума Верховного Совета СССР, на котором было решено, что границы между республиками менять невозможно, так как это приведет к грандиозному хаосу внутри страны. Наивные люди, они не понимали, что хаос уже начался, вырвавшись на свободу.
        В мае восемьдесят девятого года открылся очередной съезд Советов, и мой отец был избран на него депутатом. Осенью мы с Фаридой сыграли свадьбу. Отец выбил для нас двухкомнатную квартиру на проспекте Ленина, тесть подарил мне машину «Жигули» и обставил нашу квартиру импортной мебелью.
        В начале девяностого я еще успел получить премию комсомола нашей республики, которая тоже считалась достаточно престижной. И в том же январе девяностого мы все пережили страшную трагедию, когда погромы начались уже в самом Баку. Десятки тысяч азербайджанцев выходили на улицы, чтобы защитить своих армянских соседей, но, несмотря на это, погибло пятьдесят шесть человек. Через несколько дней в город ввели войска, и число погибших выросло в несколько раз, причем среди убитых были представители разных национальностей, попавшие под действие безжалостной армейской машины, - азербайджанцы, русские, евреи, лезгины. А самое страшное - дети и старики, оказавшиеся случайными пострадавшими в этой резне.
        В марте девяносто первого у нас родилась дочь, которую назвали Эльвирой, а в августе произошли печально известные события, после которых Советский Союз был окончательно разорван и похоронен. Многие тогда полагали, что теперь наконец мы заживем достойно и деньги, уходившие в центр, будут оставаться в самой республике. Сколько демагогов вылезали на трибуны с криками, что мы можем мостить золотом наши тротуары, если нам позволят самим продавать свою нефть. Какие глупые иллюзии мы тогда строили, какие непродуманные реформы проводили.
        Едва распался Советский Союз, как военное противостояние между Азербайджаном и Арменией вспыхнуло с новой силой. В марте был сожжен и уничтожен азербайджанский город Ходжалы со всеми жителями. Президент ушел в отставку, и к власти пришел новый руководитель. Потом было еще несколько потрясений, переворотов, революций, и летом девяносто второго у власти утвердился Народный фронт. Мы еще пока продолжали жить по инерции, проедая остатки своих запасов и тратя оставшиеся деньги.
        Летом девяносто второго умер отец, сердце которого не выдержало всех этих переживаний, и начался новый этап в моей жизни. Собственно, только тогда я начал осознавать, что он для меня значил. Оказывается, до сих пор мы просто жили за его счет. Моя супруга нигде не работала, окончив филологический факультет университета, она сидела дома с маленькой Эльвирой, а я по-прежнему числился в театре, где уже почти не было никаких новых постановок, так что моя зарплата составляла примерно четыре с половиной доллара в месяц, и нужно было решать, как выживать в таких условиях.
        Моя постаревшая мать жила с семьей моей сестры, и им тоже приходилось нелегко, хотя муж Натаван работал в районном исполнительном комитете и мог хотя бы обеспечивать свою семью - жену, тещу, двоих детей. А я должен был что-то придумать, чтобы найти возможность содержать собственную семью. Пока нам помогал отец моей супруги. Уйдя с должности заместителя министра культуры, он стал директором крупного универмага и довольно прилично зарабатывал. Настолько прилично, что мог помогать семьям всех трех своих дочерей.
        Время было тяжелым, и мать продала дачу, с которой было связано столько наших детских воспоминаний, а мне пришлось продать свои «Жигули», подаренные мне тестем, чтобы иметь хоть какие-то деньги. Но и они довольно быстро закончились.
        С этого все и началось. Как-то Фарида попросила меня купить мяса, а я ответил, что у меня нет денег. Наверное, я был не прав, в любом случае муж не должен так отвечать, иначе жена сразу теряет к нему уважение. Но ведь и жена должна понимать, что я ответил так не потому, что жалел деньги, а потому, что их на самом деле не было. Она же накричала на меня и, забрав дочку, уехала к отцу. Правда, вечером вернулась, и водитель ее отца принес две большие сетки продуктов. Я почувствовал себя почти оскорбленным, но ничего не посмел сказать.
        В течение нескольких месяцев водитель тестя привозил нам продукты. Нужно было видеть, с каким выражением лица он здоровался со мной. Очевидно, посылая продукты, отец Фариды что-то говорил в присутствии своего водителя, поэтому тот вел себя так нагло и пренебрежительно. Да и моя собственная супруга сильно изменилась. Она уже не стесняясь меня оскорбляла, называла бездельником и кретином, который не может заработать даже на памперсы для дочки. Кстати, деньги тоже присылал ее отец. Я готов был взяться за любую работу, но ее просто не было. Мне, правда, немного подняли зарплату, и теперь я получал около двадцати долларов, но их даже на сигареты не хватало. Поняв, что такая роскошь мне не по карману, я бросил курить раз и навсегда.
        Некоторые наши актеры устраивались вести разные банкеты и приемы, другие переодевались клоунами и веселили детей богатых родителей на таких приемах, а многие подрабатывали в овощных киосках или торговали фруктами на базарах. Уже позже я узнал, как выживали актеры в России. Им тоже приходилось нелегко. Мой любимый актер Ивашов, который так блистательно сыграл в «Балладе о солдате», пошел работать на стройку и, надорвавшись, умер. А другой актер, уже тогда бывший легендой, - Спартак Мишулин гримировался и шел торговать в овощной палатке, чтобы выжить и прокормить семью. Наверное, следует уважать людей, которые делали такой нелегкий выбор в эти скотские времена.
        Мне тоже предлагали поработать на базаре, но мне было стыдно. Не за себя. Я готов был взяться за любую работу, лишь бы прокормить свою семью, не видеть наглой ухмылки водителя моего тестя и вообще не принимать от них денег. Но я был сыном знаменитого Бахрама Салимова и не мог просто так появиться на базаре, чтобы не позорить память своего отца. Так прошел целый год. Я уже не знал, что делать. Профессия актера никого не могла прокормить. Как и другие творческие профессии. Писатели, композиторы, художники оказались в таком же положении. Музыкантам было легче - они создавали коллективы и выступали на свадьбах и других торжествах. Многие композиторы и дирижеры уехали на заработки в соседнюю Турцию, поднимать там уровень культурного музыкального образования.
        Потом начали постепенно выходить из кризиса художники. Сначала просто халтурили, затем стали потихоньку продавать свои картины, подстраиваясь под вкусы клиентов. Тогда и выяснилось, кто из них вообще может считаться художником. Многие дутые авторитеты так и остались пустыми величинами. Кому нужны художники, картинами которых никто не интересуется и которые никто не хочет покупать? Звания, премии, награды - все это лишь пустой звук. Если ты никому не интересен, если ты вообще не умеешь быть интересным, то извини подвинься. Капитализм очень строго оценивает реальную стоимость твоего таланта.
        А вот писателям пришлось хуже всего. Оказалось, что их творчество просто ничего не стоит. Они еще пробовали трепыхаться, как-то удержаться на плаву, издавали книги за свой счет. Но уже тогда было понятно, что они все обречены. Ссылки на гениальность и непонимание дураков-читателей выглядели достаточно глупо и наивно. Гомера и Шекспира, Толстого и Достоевского, Бальзака и Диккенса понимали, а их гениальное творчество людям недоступно. Даже смешно.
        И, конечно, больше всех пострадали актеры. Кино уже почти не снимали, в театрах не было новых постановок, а сами актеры получали символические гроши. Красивые актрисы еще могли рассчитывать на возможных спонсоров, а мужчины были просто обречены. Даже народные и заслуженные получали гроши, что же говорить про обычных артистов. В общем, положение было аховое. И тогда появился Расим, который предложил мне стать его компаньоном.
        Если бы я раньше занимался бизнесом, то, возможно, сумел бы верно оценить возможные риски, но я был актером и сыном актера и режиссера, а никак не бизнесменом, поэтому и дал так легко себя уговорить, согласившись стать компаньоном Расима. Нужно было внести двадцать пять тысяч долларов и купить эту проклятую кожу, которую он сторговал для нас в Турции. Чтобы найти двадцать пять тысяч долларов, я заложил свою квартиру в банке за тридцать тысяч. Тогда за нее больше никто бы не дал. Да и эти деньги мне выдали только потому, что один из банкиров узнал меня и вспомнил, что я сын самого Бахрама Салимова. Я получил тридцать тысяч долларов и двадцать пять сразу отдал Расиму. Нужно сказать, что сам он как раз не обманул, действительно вложил свои двадцать пять тысяч долларов и добавил мои двадцать пять. Думаю, вы уже догадались, чем все это закончилось.
        Судя по расчетам Расима, мы должны были купить кожу за пятьдесят тысяч долларов и продать ее за восемьдесят. Чистая прибыль намечалась в размере сорока процентов, остальные деньги уходили на оформление сделки и переправку кожи в Баку. В общем, мы купили плохую кожу, которая никуда не годилась, она оказалась некачественной и некондиционной. Покупатели оценили ее в двадцать тысяч, да и то с большой натяжкой. Двадцать вместо восьмидесяти. Вот такой «навар» у нас получался после всех выплат, но и этих денег нам никто не гарантировал. Я держался до последнего. Ничего не говорил Фариде, пытался найти деньги, чтобы внести их в банк и погасить кредит, и все напрасно. Какой дурак одолжит такую сумму, понимая, что я никогда ее не верну?
        Куда я только не бегал! В другие банки, в Союз театральных деятелей, даже к своему тестю. Но никто не собирался давать гигантскую по тем временам сумму такому бездельнику, как я. И, в конце концов, произошло то, что должно было произойти. К нам домой приехали судебные исполнители, чтобы выселить нас из квартиры, описать нашу мебель и вещи, находящиеся в доме, и забрать их. Как только они начали работать, Фарида сорвалась на крик. Прямо при них стала обвинять меня в том, что я дегенерат и козел, готовый заложить ради денег не только наш дом, но и свою семью. Судебные исполнители лишь мрачно отворачивались. Потом приехал ее отец, который тоже достаточно резко высказался в мой адрес, и сообщил судебным исполнителям, что готов оплатить все мои долги банку. Что он и сделал на следующий день. Мы остались жить в своей прежней квартире, но теперь она была уже не моей, тесть переписал ее на имя Фариды.
        И с этого дня наша квартира превратилась в место моего вечного третирования, в ад, в котором я теперь вынужден был жить. И я понял, что долго так продолжаться не может.
        Глава 4
        Я живу в многоэтажном доме на шоссе Энтузиастов. Конечно, у меня нет квартиры, и я снимаю одну комнату в трехкомнатной квартире Клавдии Матвеевны, за которую плачу триста долларов в месяц. Еще одну комнату снимают Хамза и Адхам, приехавшие из Таджикистана. Первый - таджик, а второй - узбек, но они проживают вместе в одной комнате и платят на двоих триста долларов, хотя комната у них немного больше, чем у меня. В третьей комнате живет сама Клавдия Матвеевна. Все три комнаты изолированные, и это очень удобно. Удобно жить в нормальной квартире, иметь крышу над головой и чистую постель.
        Вот поэтому мы и живем втроем в одной квартире вместе с нашей семидесятилетней хозяйкой. Хамза и Адхам работают на стройке, они квалифицированные строители и зарабатывают в месяц до двадцати пяти тысяч рублей, из которых половину сразу высылают домой, в Таджикистан, а из оставшихся платят за квартиру по четыре с половиной тысячи рублей. Примерно по восемь тысяч остается на все расходы, питание и одежду. Конечно, жить на эти деньги почти невозможно, но они как-то умудряются не только выживать, но и откладывать часть денег. Питаются концентрированными супами, закупают макароны и гречку на оптовых складах, картофель и лук на овощных базах. И даже иногда дают мне в долг.
        А я, не обладая навыками строителя, пытаюсь как-то выживать, поменяв уже семь или восемь рабочих мест, но нигде так и не закрепившись до конца. Хотя Хамза и Адхам предлагали мне место чернорабочего на их стройке, но я уже однажды там работал и сбежал через четыре недели. Такая работа явно не для меня. Не нужно было учиться на артиста, чтобы потом переквалифицироваться в чернорабочего. Нет, не потому, что я такой ленивый или неспособный. Просто выяснилось, что я быстро устаю и никак не подхожу для физической работы. Не забывайте, что я вырос в очень обеспеченной семье. Отец был депутатом, главным режиссером самого крупного театра, известным человеком в городе. Я никогда не задумывался в детстве о деньгах. У нас было все, и даже с излишком. Персональная машина с водителем, кухарка и домработница, которые летом ездили с нами на нашу загородную дачу. У отца было даже разрешение заказывать особые продукты в спецмагазине, как у руководителя Комитета по культуре Верховного Совета. Во времена, когда мясо, масло, а потом и сахар давали по талонам, нам из спецмагазина беспрепятственно доставляли любые
продукты. Но это уже в восьмидесятые годы. А в шестидесятых в магазинах можно было купить даже черную икру, продававшуюся в баночках, не в правительственных, в обычных магазинах. Почему потом все пошло наперекосяк, я не знаю. Тем более даже представить себе не мог, что мне придется уехать из родного города и мыкаться без работы и без денег. Однако все получилось именно так, как получилось.
        Домой я приехал примерно в одиннадцатом часу вечера и сразу позвонил Арвиду.
        - Что случилось? - недовольно спросил он. - Мы договорились встретиться завтра. Почему ты решил позвонить сейчас?
        - Они все знают. - Разговаривая с Арвидом, я невольно подражал его манере, выражаясь короткими фразами.
        - Кто знает? - не понял он.
        - Они все знают о нашем плане.
        - Нет. - Это все, что он смог из себя выжать.
        - Они мне позвонили и сказали, что все знают. - Я понимал, насколько рискованной была игра, но мне было уже все равно. Впервые за десять лет я мог вылезти из той нищеты, в которой находился. Впервые за десять лет мог что-то сделать, чтобы наконец вырваться из той ямы, в которую попал не по своей воле.
        - Они не могут знать, - ответил Арвид, - этого не может быть.
        - Они позвонили и сказали, что знают, - упрямо повторил я.
        Арвид долго молчал. Потом спросил:
        - Где ты сейчас?
        - Дома. У себя дома. - Так я называл свою комнату в квартире на шоссе Энтузиастов.
        - Выйдешь через полчаса. Я пришлю машину. Нужно переговорить, - предложил он и сразу отключился.
        Я понял, что он будет звонить Глебу Мартыновичу. Теперь начиналось самое главное. Если я рассчитал неправильно или в чем-то ошибся, то вся эта затея может очень плохо закончиться. Палехов решит, что не стоит ничего предпринимать, раз Хейфиц узнал о готовящейся аварии, и просто прикажет меня удавить. Но если я все верно рассчитал, то Палехов ни за что не захочет уступить Хейфицу. Это не только личные амбиции, это еще и борьба за влияние, за первое место под солнцем. Ведь каждый из этих двоих считает себя лучшим и самым главным продюсером. Ошибки быть не может, Глеб Мартынович просто обязан вступить в игру и в любом случае переиграть своего основного конкурента.
        На всякий случай я достал оставшиеся деньги и спрятал их под половицей в коридоре. В своей комнате ничего прятать нельзя. Если все-таки ошибусь, сюда приедут люди, перевернут комнату и найдут все, что захотят найти. Недавно видел по телевизору один поразительный репортаж. Людям предложили спрятать свои деньги в десяти разных местах. Где обычно прячут деньги? В книгах, в складках белья, в разных банках, в карманах пиджаков, среди различных круп на кухне, даже в туалетных бачках. Обычная психология обычных людей. А потом попросили специалиста по домашним кражам найти спрятанные деньги, и он практически сразу нашел их в восьми или в девяти местах из десяти. Абсолютное попадание, восемьдесят или девяносто процентов. Даже обидно за людей, настолько примитивно они выглядят.
        Через полчаса я садился в машину, которую прислал за мной Арвид, а через сорок минут мы остановились рядом с другой машиной, где сидели Глеб Мартынович и Арвид. Пересаживаясь в их машину, я заметил, как недобро смотрит на меня Палехов.
        - Что у тебя произошло? - недовольно спросил он. - Откуда Хейфиц мог узнать о нашем плане?
        - Не знаю. Но им все уже известно.
        - Давай по порядку, - мрачно потребовал Глеб Мартынович, - откуда все эти сведения?
        - Я был на концерте в «Крокусе», где оказались и люди Леонида Иосифовича, - пояснил я ему. - Один подошел ко мне и предложил встретиться с Хейфицем.
        - И ты с ним разговаривал? - недоверчиво спросил Палехов.
        - Меня отвели за кулисы, и я с ним разговаривал. - Если даже меня проверят на детекторе лжи, то и тогда окажется, что я говорю правду.
        - Что он тебе сказал?
        - Сказал, что знает о завтрашней аварии, и предложил мне на него работать.
        - Каким образом? Конкретно? - Я видел, как он нервничает.
        - Он предложил мне сделать все, как вы приказали, а потом позвонить ему из больницы, куда меня отвезут.
        - Зачем?
        - Не знаю. Он так предложил.
        Палехов долго и тяжело смотрел на меня, потом неожиданно заговорил:
        - Я тебе не верю. О моем плане не знал никто, кроме меня и Арвида. Ты блефуешь. Где ты сегодня был? Только не лги, я все равно узнаю.
        - На концерте в «Крокусе». - Я вытащил из кармана билет и протянул ему: - Вот мой билет. Можете все проверить. И сам Леонид Иосифович тоже там был.
        - Сейчас проверю, - ответил Палехов и достал телефон. Набрал номер, с кем-то поздоровался и попросил: - Паша, узнай для меня, был ли сегодня Хейфиц в «Крокусе» на концерте. Да, мне это нужно как можно скорее. - Убрав телефон, снова испытующе посмотрел на меня. - Что дальше? Сам понимаешь, если ты соврал, мне будет очень неприятно.
        - Я же вам показал билет.
        - Что он тебе предложил? Неужели просто сказал, чтобы ты ему позвонил?
        - Нет, он дал номер своего телефона.
        - Какой номер?
        Я продиктовал ему номер телефона. Палехов посмотрел на Арвида. Тот кивнул головой, очевидно, это означало, что он запомнил номер.
        - Дальше, - потребовал Глеб Мартынович.
        - Он предложил мне деньги.
        - А ты отказался, - очень нехорошим голосом произнес Палехов.
        - Я решил позвонить Арвиду, - выдохнул я, и в этот момент раздался телефонный звонок.
        - Слушаю, - сказал Глеб Мартынович, доставая свой телефон. - Значит, сегодня вечером был концерт, и там выступал Михаил Лихоносов, - удовлетворенно повторил он, глядя на меня, - но Леонида Иосифовича там не было… - Не договорив, поморщился, увидев, как Арвид вытаскивает пистолет: - Только не в машине. А ты напрасно соврал, чернозадый. Должен был догадаться, что я все проверю.
        - Он там был, - выдохнул я, - и я с ним действительно разговаривал.
        - Не нужно лгать, - мрачно посоветовал Палехов, - тебе все равно уже ничего не поможет. Выходи из машины!
        - Подождите! Вы можете сами все проверить. Завтра мне передадут деньги…
        - Ты уже заврался, придурок, - зло бросил Глеб Мартынович, - пошел вон!
        Я уже прощался с жизнью. Кажется, моя игра закончилась, не успев даже начаться. И в этот момент раздался еще один телефонный звонок. Палехов снова взял трубку, а Арвид взмахнул пистолетом:
        - Выходи!
        - Подожди, - недовольно остановил его Глеб Мартынович, - похоже, этот чурка сказал правду. Хейфиц там все-таки был. Его видели за кулисами, но в зале он не появлялся. Подожди…
        Я перевел дыхание. Палехов убрал телефон и задумчиво произнес:
        - Значит, ты с ним разговаривал, и он поэтому даже не вышел в зал. Это на него похоже, хитрая лиса. Когда ты должен получить деньги?
        - Завтра утром.
        - Сколько он тебе пообещал?
        - Двадцать пять тысяч, - нагло соврал я, чудом избежав смерти.
        - Двадцать пять, - повторил Палехов, - очень щедро. Наверное, он придумал какую-нибудь новую пакость, - и посмотрел на Арвида.
        Тот молчал, но пистолет все же убрал. Если я переживу эту ночь, то могу считать себя второй раз рожденным.
        - Завтра проверим, - проворчал Глеб Мартынович, - если ты действительно нас не обманул, можешь оставить себе эти деньги.
        - Я вас не обманывал.
        - Интересно, каким образом Хейфиц мог узнать о нашем плане? - подозрительно посмотрел на своего помощника Палехов. Пусть думает на него, мне теперь все равно.
        - Я заказывал кровь, - продолжил Арвид, - они могли понять. Еще наш водитель Сергей, он отвозил нас сегодня утром на то самое место у дачи.
        - Кто еще?
        - Ваша Зина. Вы поручали ей узнать точный адрес дачи Лихоносова. - Надо же, как Арвид разговорился. Он готов был подставить кого угодно, лишь бы не думали на него.
        - Теперь я должен подозревать всех, кто находится рядом со мной, - разозлился Палехов. - Ты понимаешь, что говоришь? Зина работает у меня уже восемь лет, и я ей всегда доверял. Сергей тоже работает больше пяти лет.
        - А я работаю с вами двенадцать лет, - напомнил Арвид. - Нужно будет всех проверить.
        - Похоже, ты прав, - вздохнул Палехов и посмотрел на меня. - Значит, он готов был заплатить тебе двадцать пять, а ты все равно решил нам не изменять? И я должен поверить в честность такого чурки, как ты? Почему ты решил нам позвонить? Только не лги, все равно в твою порядочность не поверю. У вас, чернозадых, нет никакой порядочности. Скажи, почему?
        - Я… я испугался. Я испугался Арвида. - Кажется, у меня получилось достаточно натурально, и Глеб Мартынович впервые удовлетворенно кивнул головой. Он поверил. Люди часто верят в трусость гораздо больше, чем в честность. Страх делает умных людей дураками, а сильных - слабаками. Палехов поверил в мой страх перед Арвидом. Ведь кем был я? Непонятным типом без гражданства, без всякой защиты и связей, почти бомжом, которого наняли исполнить роль.
        - Мы все равно завтра все проверим, - сказал Глеб Мартынович. - Если ты действительно оказался честным трусом, я выплачу тебе не пять, а пятнадцать тысяч. Доволен?
        - Лучше двадцать пять, - набрался я наглости, - после этого случая я должен буду отсюда сбежать. Сами понимаете, Хейфиц не простит мне такого предательства, ведь он предложил мне целое состояние.
        Это ему понравилось еще больше. Люди с такой охотой верят в порочность, алчность и трусость других людей, словно это оправдывает их собственные низменные качества.
        - Ладно, в конце концов, за верность надо платить. Если все завтра утром подтвердится, я доплачу тебе еще двадцать пять, чтобы ты мог вернуться к себе на Кавказ и купить себе там домик с палисадником.
        Знал бы этот кретин, что у нас в Баку домик с палисадником стоит ничуть не меньше, чем в Москве. Сказывается нефтяное богатство. Цены взлетели так, что даже страшно сказать. Раньше за двадцать пять соток можно было заплатить три или четыре тысяч долларов, а сейчас двадцать пять соток земли в дачном поселке иногда стоят до семидесяти пяти тысяч долларов. Это голая земля без домов. Вот такие цены. Но об этом я ему не стал говорить, только пообещал:
        - Я все сделаю как вы сказали. А завтра утром пришлите Арвида или вашего водителя, пусть поедет со мной, когда я буду получать деньги, и вы убедитесь, что я вас не обманываю. Заодно можете прислать и свои деньги, чтобы я чувствовал себя спокойнее. И тогда я смогу сыграть свою роль…
        - Ничего ты не сыграешь, - возразил Палехов. - Раз они знают и готовятся к этой аварии, у них, видимо, есть свой план. И тебе я заплачу не за то, что ты прыгнешь на машину, а за то, что поможешь нам разгадать план этой хитрой лисы.
        - Я готов…
        - Тебя сейчас отвезут домой, и постарайся сегодня ни с кем больше не встречаться.
        Вот этого я ему не мог обещать. Сегодняшняя ночь должна стать решающей и самой важной для меня за десять лет, которые я провел в этом городе. Поэтому я пересел из его машины в другую, и мы поехали ко мне домой, на шоссе Энтузиастов.
        Как только я оказался дома, сразу достал свой телефон и набрал номер, который дал мне Леонид Иосифович.
        - Кто говорит? - раздался его недовольный заспанный голос.
        - Извините, что я вас беспокою, - быстро начал я, стараясь говорить как можно взволнованней и тревожней, чтобы он почувствовал мое состояние, - но я должен вас предупредить. Он уже все знает…
        - Как это знает? - растерянно произнес Хейфиц.
        Глава 5
        Можете себе представить мою жизнь после того, как тесть выкупил нашу квартиру? А ведь это была квартира, которую нам выбивал мой отец. При каждом удобном случае Фарида вспоминала о моем неудачном бизнес-плане и о том, как мы едва не остались без квартиры. В спальню меня, конечно, не пускали. Я ночевал на диване в столовой, а в спальне оставались жена с дочерью. Девочка, естественно, видела и понимала, как ко мне относится ее мать.
        Денег у меня, конечно, не прибавилось, и на этой почве постоянно вспыхивали скандалы. Жена обвиняла меня не только в неумении зарабатывать деньги, но и в ее погубленной жизни, вспоминала, какие парни к ней пытались свататься, словно я виноват в том, что она не вышла замуж до двадцати двух лет. Не говоря уже о заложенной квартире, о которой она вспоминала по поводу и без повода. Хуже всего было, что она ругалась в присутствии ребенка. Я даже не пытался ей отвечать или с ней спорить, и это раздражало ее еще больше. Тогда она начала отыгрываться на дочке. Подзывала ее к себе и заставляла повторять фразы типа: «Мой отец - подлец»,
«У меня нет нормального отца». Можете себе представить? Сначала дочка плакала и отказывалась произносить такие чудовищные слова, но потом начала их говорить. Я был не особенно против выходок жены, пусть ругается, лишь бы не трогала ребенка, но дочка была уже школьницей и видела, насколько сложные и плохие отношения у ее родителей. Господи, как я ненавидел свою жену в такие моменты! Мне просто хотелось ее убить. Если вы скажете, что так не бывает и в такой обстановке жить просто невозможно, я с вами соглашусь. Но я жил именно так, терпя все оскорбления и выпады жены.
        Иногда я думал, что она права, ведь я действительно заложил нашу квартиру и попытался заработать деньги. Но моя отчаянная попытка вырваться из унизительного положения оказалась более чем неудачной. И мы действительно могли лишиться нашей квартиры, если бы нам в очередной раз не помог ее отец.
        Но все равно было обидно. Помните какую клятву обычно дают молодожены перед алтарем? Я прочитал где-то у Гюго, как жена обещает поддерживать мужа в несчастье и здравии, в горе и в радости. А моя жена меня ненавидела только за то, что я не мог зарабатывать деньги и устраиваться как все. Хуже всего было, что она насмехалась и над моей профессией, высмеивала моих родителей, которые всю жизнь работали «клоунами» и ничего не заработали. В общем, и здесь она, наверное, была права. В профессии артистов всегда есть нечто клоунское, но разве можно было при жизни моего отца сказать подобное? Он был не просто артистом, он имел все регалии - народный артист, лауреат всех возможных премий, депутат Верховного Совета сначала республики, а потом и Советского Союза. Нужно было слышать, как Фарида ругала не только моего покойного отца, не сумевшего дать сыну приличное образование, но и мою мать, вырастившую такого дебила. Мне приходилось терпеть и эти слова. Иногда я чувствовал, что просто хочу ее задушить, и в такие дни я уходил ночевать куда-нибудь к друзьям. К маме, которая жила вместе с сестрой, идти стеснялся,
чтобы они ничего не узнали. Хотя они, кажется, обо всем догадывались, так как жена с дочкой никогда не появлялась у них дома на различных торжествах и они тоже не могли приходить к нам даже в дни рождения своей внучки. Я сам просил их об этом, понимая, что Фарида может сорваться при людях и наговорить им разных гадостей. Я еще мог терпеть, когда она ругала меня при дочке, но если бы она начала оскорблять меня при родных, я должен был либо отвечать, либо немедленно разводиться.
        В общем, было понятно, что мне нужно уходить. А куда я мог уйти, не имея ни квартиры, ни дома, ни денег, ни работы? В театре новых постановок почти не было, хотя артисты и пытались выживать за счет различных мероприятий, но это только гроши. Несколько раз я вел какие-то свадьбы, рекламировал на телевидении наши дома торжеств. К этому времени в городе началось интенсивное строительство таких домов, банкетных залов, ресторанов. Почти каждый уважающий себя чиновник, которому должность давала возможность получить лишние деньги, сразу строил на них подобные заведения.
        Помните, в «Двенадцати стульях» у Ильфа и Петрова все граждане уездного города N. рождались, казалось, для того, чтобы побриться, постричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. В Баку начали строить так много ресторанов и домов торжеств, словно все люди рождаются только для того, чтобы собраться в одном из этих многочисленных залов, весело провести время и на следующий день собраться в другом зале, чтобы снова веселиться и отмечать очередное торжество. Но денег я зарабатывал немного, и они не давали мне ни ощущения стабильности, ни ощущения свободы.
        Жена постоянно упрекала меня, что я не занимаюсь другой работой, которая бы приносила мне стабильный доход. Но чем может заняться актер в свободное от работы время? Хотя и работы как таковой не было. Тогда тот самый Расим, из-за которого мы так глупо погорели на коже, предложил мне отправиться с ним на заработки в Турцию. К тому времени в соседнюю страну уже летали несколько рейсов в день, и я подумал, что на этот раз мне должно повезти.
        Нужно было закупать дешевый турецкий ширпотреб и привозить его в Баку для продажи. Самое главное, что мы получали твердую оплату за наши услуги. Никакой коммерции, никакого личного бизнеса. За все платил один пузатый местный коммерсант. Он владел несколькими магазинами и был уважаемым человеком в городе, так как успел совершить даже хадж в Мекку. Хозяин платил нам за получение товара и его доставку в Баку. Говорили, что он занимается благотворительностью, щедро жертвует деньги в мечеть. Наверное, действительно жертвовал, только вот зарабатывал их не очень праведно. Товары, которые мы ему привозили, продавал втридорога и на этом делал свою коммерцию. А в его магазинах вовсю торговали спиртным, что, в общем, запрещено таким набожным людям, каким был этот мерзавец.
        Зато нам действительно начали платить. Мы с Расимом получали товар и отправляли его на автобусах в Баку. Или, если это был достаточно дорогой и важный товар, который нужно было срочно доставить, отправляли его авиарейсами. Должен сказать, что у нас в Стамбуле был какой-то конкурент. Пожилой мужчина среднего роста, который каждый раз появлялся в аэропорту с огромными ящиками. Никаких пошлин он, конечно, не платил, за дикий перегруз с него тоже не брали никаких денег. Когда появлялся этот тип, некоторые пассажиры, летающие достаточно часто, просто пугались: их вещи не доходили до города, а ящики этого проходимца всегда грузили в первую очередь. Но потом мы с Расимом смогли договориться с турками и в результате наши грузы стали доходить даже раньше товаров наших конкурентов.
        Мы работали так около двух лет. Не скажу, что я разбогател, но постепенно начал откладывать деньги, зарабатывая на этих поставках. Гораздо спокойнее работать, получая твердый оклад или даже процент с посланных товаров, чем становиться бизнесменом и самому рисковать своими деньгами. В общем, работая в Стамбуле, я постепенно понял преимущество социализма над капитализмом для таких людей, как я. Нет, нельзя сказать, что я был безынициативным и глупым, просто я не был приспособлен для этой капиталистической жизни. Нормальный бизнес - это всегда продуманная и узаконенная спекуляция, ловкачество, приемлемый вид мошенничества. Не обманув, не наживаясь на покупателях или продавцах, нельзя заработать. По-моему, это понятно всем. Успешный бизнесмен - это человек, умеющий делать деньги. А деньги всегда зарабатываются за счет других людей. Прибавочная стоимость получается благодаря тому, что вы изымаете эти деньги у других и в результате имеете большую прибыль.
        А у меня, очевидно, не было особых способностей к мошенничеству и обману. Посмотрите, кто сумел стать бизнесменом в новой России или у нас в Азербайджане. Конечно, бывшие и настоящие чиновники в первую очередь. Настоящие состояния делались на деньгах из государственного бюджета. Только там были большие деньги во время распада страны. И только украв эти деньги, присвоив себе государственное имущество, получив за бесценок заводы и фабрики на подставных залоговых аукционах, можно было стать миллиардером. Затем - большая группа других «специалистов»: бывшие спекулянты, фарцовщики, мошенники, валютчики, которым в прежнем обществе даже не подавали руки. В период потрясений они вылезли наружу, применяя все свои прежние навыки. Продавцы цветов и собранных компьютеров, бутербродов и ширпотреба превратились в олигархов, так как умели обманывать, лгать, приспосабливаться и ловчить. Вот эти две группы людей и стали хозяевами новой жизни, а все остальные оказались выброшенными на обочину. Про творческие профессии я уже не говорю. Если вы не позаботились заранее открыть какое-нибудь дело, приобрести
недвижимость, вложить деньги в ресторан или в кафе, вы просто влачите жалкое существование. Возможно, если бы мы все родились и выросли при капитализме, то сумели бы приспособиться к этим жестким условиям. Но мы жили в тепличных условиях социализма, и когда в один день от нас потребовали перестроиться, большинство из нас так и не сумели этого сделать. Надо было еще при социализме научиться торговать и спекулировать, чтобы потом плавно перейти в другую формацию.
        Комфортно жить, когда ты обеспечен достойной заработной платой и ни о чем больше не думаешь. Может быть, я и не прав, но мне кажется, что социализм нужен обычным людям без амбиций и особых талантов, которые хотят просто достойно жить, а не выживать, нормально существовать, а не умирать с голоду, пытаясь жульничать и обманывать своих близких.
        Два с лишним года, проведенные в Стамбуле, меня многому научили. А потом выяснилось, что наш «набожный» хозяин-бизнесмен попытался сыграть еще и на политическом поле. Его денег ему показалось мало. Вообще это чисто советский феномен, которого не может быть ни в Америке, ни в Европе. Там политики занимаются политикой, а бизнесмены зарабатыванием денег. А в бывших советских республиках богатые люди априори считаются ворами, но самыми умными ворами, что, наверное, правильно. И, конечно, умные люди начинают заниматься еще и политикой, считая себя вправе не только воровать, но и руководить. А другим политикам, уже успевшим занять лучшие и самые теплые места, это не может нравиться. В результате появляется конфликт интересов. Как только где-то и кто-то начинает богатеть, он сразу решает, что пришло время заниматься политикой, и вступает в конфликт с уже существующими властями. Все богатые люди искренне считают, что стали таковыми не в результате бардака, возникшего при распаде, и не в результате собственной удачи и умения приспосабливаться. Нет, они считают, что получили эти деньги благодаря своим уму и
таланту. А некоторые, особо бессовестные, даже говорят, что в этом деле им помогает сам Господь. Насколько нужно презирать всех окружающих тебя людей, чтобы выдумать подобную ересь.
        Конечно, наш хозяин просчитался. Пока он занимался перепродажей турецкого, польского и китайского ширпотреба, он был на своем месте. Но как только начал заниматься политикой, сразу прокололся. Достаточно быстро стало известно, что он поддерживает оппозиционную партию и пытается пройти в парламент. Естественно, никто его в парламент не пустил и никакие выборы он выиграть не смог. Зато теперь все знали, что он поддерживает оппозиционеров, и у него сразу появились большие проблемы. Два раза его груз задерживали на границе, таможня не пропускала наши товары без должного оформления, начались проверки налоговых органов, подключилась прокуратура. При желании у любого бизнесмена можно найти кучу недостатков. Мало того что он начал разоряться, так еще оказался перед угрозой ареста и длительного тюремного заключения. Конечно, он был не очень умным человеком, раз решил полезть в политику, но достаточно хитрым и ловким бизнесменом, чтобы почувствовать изменение конъюнктуры. Он решил все бросить и уехать, и это его спасло. Быстро перебравшись в Турцию, через подставных лиц он продал все свои магазины и сделал
это очень вовремя, так как последний магазин продать все же не успел и директора посадили на четырнадцать лет.
        Мы с Расимом почти не пострадали, если не считать потерянной работы и гарантированного заработка. К этому времени у меня было около шести тысяч долларов, которые я сумел накопить за два года моей работы, и мне пришлось возвращаться в Баку. Я накупил кучу подарков для своей дочери и вернулся в родной город.
        Остальное вспоминать до сих пор больно. Домой меня не пустили. Мои подарки не приняли. За два с лишним года жена сумела убедить мою дочь, уже ставшую подростком, что я настоящий подонок и негодяй, бросивший их семью на произвол судьбы. Самое обидное, что я не мог в первое время высылать деньги, так как тратил почти все, что зарабатывал, на еду и одежду, нужно было каким-то образом выживать. Но Фарида использовала и этот фактор против меня.
        Можете себе представить, как я себя чувствовал, когда меня не пустили в нашу квартиру, а моя дочь даже не захотела со мной разговаривать. Все подарки я оставил на лестничной клетке перед дверью и ушел. Поехал к маме и остался ночевать у них. А на следующий день позвонил Расиму и спросил, что он собирается делать дальше.
        - Поедем в Москву, - предложил он, - говорят, там сейчас можно неплохо заработать.
        - В какую Москву? - недовольно спросил я его. - Думаешь, нас там ждут с распростертыми объятиями?
        - Конечно, не ждут, - согласился Расим, - только сейчас положение начинает налаживаться. Правда, сам понимаешь, первое время будет трудно.
        - Мне уже все равно, - решил я для себя, - давай в Москву, если сумеем там закрепиться.
        - Попытаемся, - сказал Расим. По образованию он художник, чьи картины никто и никогда не покупал. То есть он был примерно в моем положении. Кому нужен актер, который уже несколько лет занимается отправкой ширпотреба из Турции и практически потерял почти все свои навыки? И кому нужен художник, картины которого никому не интересны и который тоже уже несколько лет вообще не берет кисти в руки? Талант выше обстоятельств, даже умирая с голоду, человек должен рисовать и выступать, если у него есть призвание. Вспомните Ван Гога, который не продал ни одной своей картины. Но он был настоящим художником и просто не мог остановиться. Ему было важно рисовать, рисовать даже для самого себя. Расим, конечно, не был Ван Гогом. А я не был Сарой Бернар или Иннокентием Смоктуновским, который прожил безумно тяжелую жизнь, но, как гениальный актер, всегда верил в свое призвание, хотя ему долго пришлось доказывать право называться актером.
        Я в свое призвание совсем не верил, даже будучи лауреатом премии Ленинского комсомола республики, которую получил не совсем честно. Мы сыграли в какой-то политической пьесе, и всем молодым актерам, участвующим в этом проекте, дали премию. В последний момент мой отец вписал туда и меня, благодаря ему я и получил эту премию, хотя был занят отнюдь не в главной роли. Я ведь, не в пример родителям, никакими особыми талантами не обладал и в актеры пошел просто по инерции, как обычно шли в институты и университеты наши молодые ребята. У нас в этом отношении удивительное общество, как в древней Индии или в средневековой Европе. Здесь свои касты и свои профессиональные цеха. Закрытые касты и закрытые цеха. Сын прокурора может быть только прокурором, сын врача врачом, сын писателя писателем, сын художника художником, а сын чиновника, конечно, чиновником. Цеха очень обособлены и не пускают в свои ряды чужаков. Поэтому сын режиссера-актера и актрисы мог стать только актером. Вернее, должен был стать. И в результате, не обладая талантами своего отца или красотой своей матери, я стал обычным второразрядным
актеришкой, которого чаще всего занимают в тусовке и который выходит на сцену только для того, чтобы сообщить о поданной карете или вынести чай главным героям. При отце меня иногда еще занимали в новых пьесах, а после его смерти я окончательно закрепился в массовке и уже никому не был интересен.
        - Давай попытаемся, - согласился я, - может, в Москве что-нибудь получится.
        Через несколько дней мы улетали в Москву. Улетали, практически не зная, чем именно мы будем заниматься и как будем выживать. Мне было уже тридцать восемь, и я должен был определяться. Сорокатрехлетнему Расиму в этом плане было даже сложнее, чем мне.
        Глава 6
        Кажется, этой ночью мне все равно нормально не уснуть. Я поставил все на карту. Либо пан, либо пропал. Так обычно действует неистовый картежник, который решается сделать главную и последнюю ставку в игре на все оставшиеся деньги. Поэтому я позвонил Леониду Иосифовичу и сообщил ему, что Палехов все знает.
        - Как это знает? - явно растерялся Хейфиц.
        - Он уже знает, что завтра вы передадите мне деньги, потом я должен буду вам позвонить.
        - Это вы ему сообщили? - гневно спросил он.
        - Про звонок - да. Я не мог ему сорвать, просто испугался, что он знает обо всем. А насчет денег он сказал мне сам.
        - Как он мог узнать, если вы ничего не говорили?
        - Не знаю. - Пусть Хейфиц сам решает, кто именно мог его сдать. Когда человек начинает думать над таким вопросом, он всегда находит виноватых, ведь давно известно, что в первую очередь предают именно свои. И каждый, подозревая, что имеет предателя в своем окружении, пытается его вычислить.
        - Он знал только про деньги? - уточнил Леонид Иосифович.
        - Да. Только про деньги.
        - Сумму назвал? - Это уже теплее. Значит, он подозревает кого-то конкретно. Может, своего хозяина, который выдает ему эти деньги, или своего банкира, или водителя, который привез ему эти деньги, а может, помощника, который завтра утром должен передать эти деньги мне.
        - Нет, не назвал. Он вызвал меня сегодня ночью и сказал, что ему все известно. Он знает о том, что мы встречались в театре.
        - Откуда? В коридоре не было никого, когда мы разговаривали.
        - Там был охранник Лихоносова, - напомнил я.
        - Он работает с ним уже четыре года, - не согласился Хейфиц, - но я все равно буду проверять. Вы можете приехать прямо сейчас? Я пошлю за вами машину. Где вы живете?
        - Не нужно. - Я подумал, что подозрительный Глеб Мартынович мог оставить наблюдателя у моего дома. - Не нужно никого присылать. Я выйду и поймаю такси, а вы мне потом оплатите стоимость поездки.
        - Хорошо, я буду ждать вас в доме, - предложил Леонид Иосифович. - Когда приедете, назову код, чтобы вы открыли входную дверь и прошли ко мне. Но учтите, что я буду не один и вас обыщут при входе.
        - Конечно, - согласился я и положил трубку. Можно подумать, я собираюсь его убивать.
        Я вышел из дома и прошел несколько улиц, пока не убедился, что за мной никто не следит. Потом поймал первую попавшуюся машину и попросил отвезти меня по адресу, который дал мне Хейфиц. Водитель, пожилой кавказец, назвал тариф - семьсот рублей, очевидно, ночная наценка.
        - Пятьсот, - попытался я поторговаться с этим усатым типом.
        - Давай шестьсот, - предложил водитель, и я сразу сел на переднее сиденье.
        Пока мы ехали, я спросил у него, откуда он родом.
        - Из Сухуми, - ответил водитель.
        - Давно в Москве?
        - Уже двадцать с лишним лет. Как началась это проклятая перестройка, а за ней война, так мы сразу и уехали.
        - Почему?
        - У меня жена грузинка и трое детей. Что было делать? Брать автомат и идти убивать грузин? Или сражаться за грузин против моих братьев? Как нужно было поступить?
        - Не знаю.
        - А ты сам откуда?
        - Из Баку.
        - Хороший город, - улыбнулся водитель. - И зачем ты уехал? У вас, говорят, сейчас хорошо, денег много, нефти много. Зачем вы все сюда едете? Мы вот от войны бежим. У тебя что, жена армянка или мама?
        - Нет, - невольно улыбнулся я. Если бы все было так просто.
        - А тогда почему не остался у себя?
        - Не знаю. Так получилось. Приехал на заработки и остался. В последнее время много всяких проблем появилось, но пока живу.
        - Сейчас нас здесь не любят, - вздохнул водитель. - Раньше, когда «Кавказ» называли, то сразу улыбались. Мы им всем веселым, легкомысленным народом казались - танцуем, поем, вино пьем. А после двух чеченских войн и после всего, что за эти годы произошло, нас здесь невзлюбили. Сам видишь, что в Дагестане творится, каждый день кого-то убивают или бомбу взрывают. И никогда это уже не закончится. Я так думаю…
        Мне нечего было ему ответить. Я угрюмо молчал, а мысли мои витали совсем в другом месте. Я думал о предстоящем разговоре с Хейфицем. Если не смогу из него деньги вытащить, напрасно я все это придумал. Хотя сделать это будет сложнее всего.
        - Кому нужна была эта перестройка? - неожиданно спросил водитель. Все это время он продолжал говорить. - Ну, скажи, зачем они все это придумали? Раньше так хорошо жили. Не скажу, что лучше всех, но нормально. И дружить умели, никто никого не убивал. А как только начали все перестраивать, все сразу и рассыпалось. Или ты так не думаешь?
        - Может быть, - мне меньше всего хотелось сейчас обсуждать политические проблемы.
        - Это Америке нужно было нашу большую страну развалить, - убежденно продолжал водитель, - а наши местные боссы им подыграли. Все сразу поняли, что без контроля из Москвы можно будет безнаказанно воровать. Ничего больше не бояться. И разодрали страну на куски, чтобы каждый управлял своим собственным куском. Каждый хочет хозяином быть. Пусть маленьким, но хозяином. А ты как считаешь?
        - Народы хотели самостоятельности. - Почему он от меня не отвязывается? Тоже мне, нашел родственную душу. Мне сейчас не до его глупых рассуждений.
        - Народ как стадо баранов, куда поведешь, туда и пойдет, - рассуждал этот доморощенный философ. - Нужно, чтобы пастухи были с совестью, если действительно о своем стаде думают. Можно отвести его на хорошее пастбище, где зелени много, но тогда придется в горы подниматься. А можно на равнине, где зелени почти не осталось, всю вытоптали и съели. Стадо, конечно, полуголодным останется, зато трудиться не придется, в горы забираться. Все от пастухов зависит.
        Наконец мы подъехали к дому, и я, заплатив ему шестьсот рублей, остановил машину достаточно далеко от нужного мне места. Метров двести прошел пешком и, подходя к подъезду, вытащил телефон и набрал номер Леонида Иосифовича:
        - Я уже приехал.
        - Оперативно, - одобрительно проговорил он, - наберите код «тридцать четыре сорок два» и поднимайтесь на шестой этаж.
        Я так и сделал. Набрал код, открыл дверь и вошел в подъезд. Поднялся на шестой этаж и сразу увидел высокого молодого парня, который ждал меня у дверей открытой квартиры. Он тщательно меня обыскал и только затем пропустил в квартиру.
        Не скажу, что она была слишком роскошной и большой. Обычная четырехкомнатная типовая квартира. Никогда не думал, что Хейфиц живет так скромно. Он появился из дальней комнаты в темных брюках с подтяжками и в светлой рубашке. Подошел ко мне и, не протягивая руки, сухо кивнул, приглашая в комнату для беседы.
        Мы устроились в двух глубоких креслах перед телевизором. Я подумал, что, скорее всего, эта квартира не лично Леонида Иосифовича, а нечто вроде квартиры для деловых встреч, а может, и не только деловых, и вообще, может, я ошибаюсь, и молодой человек, встретивший меня у входа, вовсе не телохранитель. По городу давно уже ходят упорные слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации Леонида Иосифовича. Мне абсолютно все равно, кого он любит или не любит, главное, чтобы он как можно сильнее ненавидел Палехова, и тогда все будет в порядке.
        - Рассказывайте, - кивнул Хейфиц, - как он все-таки узнал?
        - Он позвонил и приказал спуститься вниз, где меня ждала его машина. Когда мы к нему приехали, он сообщил, что все знает.
        - Не сказал, откуда?
        - Нет. Но я испугался. Он действительно знал о нашей встрече и о том, что утром вы заплатите мне деньги.
        - Интересно, - задумчиво протянул Хейфиц, - очень интересно. - Он надолго замолчал, а потом наконец задал мне крайне неприятный вопрос: - Я уже разговаривал с охранником, он никому не говорил о нашей встрече. А больше там никого не было. Ни одного человека. Кроме вас и меня. Значит, кто-то из нас проговорился. Я за собой такой болтливости раньше не замечал, так что остаетесь только вы. Может, вы до этого кому-то рассказывали?
        - Никому я не рассказывал. А Глеб Мартынович при мне звонил и проверял, были вы в
«Крокусе» или нет.
        - Кому звонил? - почти ласково спросил Хейфиц. - Можете вспомнить, кому именно он звонил?
        - Да, могу. Он звонил при мне какому-то Паше. Тот сначала сообщил ему, что на концерте выступал Михаил Лихоносов, а вас в зале не было. Но потом перезвонил и подтвердил, что вы были в театре, но не в зале, а за кулисами.
        - Его звали Паша? - переспросил Леонид Иосифович.
        - Точно Паша, - подтвердил я.
        Хейфиц достал телефон и набрал чей-то номер:
        - Здравствуй, Маша, это Леонид Иосифович тебя беспокоит. Скажи мне, пожалуйста, Паша тебе сегодня вечером не звонил? Да, Паша. Про меня не спрашивал? Да. А ты ему сказала, что меня в зале не было. Откуда ты узнала, что я был за кулисами? Женя сказала? Ну, я так и думал. Спасибо. Нет, ничего. Конечно, ничего. Все правильно. Не нужно было скрывать, что я там был. Это ведь не такой большой секрет. Тем более что Лихоносов действительно выступал. Спасибо. И тебе тоже.
        Он спрятал телефон и снова внимательно посмотрел на меня.
        - Вы не соврали, Глеб Мартынович узнавал о моем появлении у Паши, это правда. Но только после того, как ему стало известно о нашей беседе. Значит, про беседу ему все-таки сообщил другой человек.
        - Может, это Женя? - Я не знал, кто такая Женя, но всегда можно бросить зерно сомнения в рыхлую почву подозрительности.
        - Может быть, - согласился Хейфиц, даже не спросив меня, откуда я могу знать Женю. В таких случаях прежде всего думаешь о потенциальном предателе. - Что все-таки сказал вам Палехов?
        - Что ему обязательно нужно разгадать планы такого хитрого лиса, как вы. Извините, но он сказал именно так.
        - Я знаю, - неожиданно улыбнулся Хейфиц, - он давно меня так называет, это для меня не новость. Значит, он вызвал вас и сказал, что знает о нашей встрече и должен раскрыть мой план. Интересно. И что вы с ним решили?
        - Извините, Леонид Иосифович, но я бедный человек.
        - Не нужно, - поморщился он, - опять вымогаете деньги?
        - Нет, - гордо поднял я голову, - вы меня не поняли. Просто Палехов предложил мне деньги, чтобы я все сделал и сразу отсюда уехал. Если я задержусь хотя бы на один день, меня найдут и убьют. А я ему не верю. Все говорят, что его помошник Арвид уже убирал ненужных людей. И я боюсь. У меня в Баку остались жена и маленькая дочь. Мне необходимо вернуться к ним живым. - Хейфицу необязательно знать, что моей дочери еще в прошлом году исполнилось двадцать лет.
        - Насчет Арвида тоже правда, - кивнул Хейфиц. - А как насчет денег? Сколько он вам пообещал?
        - Двадцать пять тысяч.
        - Опять двадцать пять, - неприятно усмехнулся Леонид Иосифович. - Вы, видимо, поставили себе конкретную цель - вытащить из меня именно эту сумму.
        - Как хотите. Но он говорил, что ему нужен его Лихоносов.
        - Хорошая сумма, - продолжал усмехаться Хейфиц. - Он решил во что бы то ни стало переманить к себе Михаила Лихоносова.
        - Я тоже так думаю.
        - Что он вам предложил? Расскажите честно, и я постараюсь сам решить ваши финансовые вопросы, чтобы вы могли сразу уехать.
        - Чтобы я бросился на машину Лихоносова, а потом позвонил вам.
        - Почему?
        - По-моему, он хочет устроить провокацию. Обвинить вас в этой аварии и подставить меня вместе с вами.
        - Хорошо. А вы достаточно умный человек, Ильгар, - одобрительно произнес Хейфиц, - и не такой трусливый, каким хотите казаться. Иначе вы не появились бы здесь во второй раз. Я заплачу вам сейчас пять тысяч, а после того, как все закончится, дам еще двадцать.
        - Нет, - возразил я, - сделаем иначе. Вы заплатите мне завтра утром двадцать пять тысяч, которые должны были дать мне…
        - Мы говорили о десяти.
        - Двадцать пять, - упрямо повторил я, - вы заплатите мне их завтра утром. А сегодня не нужно ничего платить, ни одной копейки. Я не бомж и не нищий, просто хочу вылезти живым из этой неприятной истории, сделать так, чтобы Арвид меня не убил.
        Хейфиц испытующе посмотрел на меня. Неужели он думает, что сможет определить по моему лицу, о чем именно я думаю? Если бы он знал подробности моей жизни, он бы так внимательно на меня не смотрел. Я получил последний шанс, поэтому он никогда и ничего не прочтет на моем лице. Или прочтет только то, что нужно мне. Все-таки не забывайте, что я был актером. Возможно, и не очень хорошим, но актером.
        - Не хотите брать деньги? - удовлетворенно улыбнулся Хейфиц. - Это сильный ход, Ильгар. Вы впервые меня удивляете. Неужели действительно добровольно отказываетесь от денег?
        - Я не отказываюсь. Я прошу передать мне их завтра утром, чтобы Арвид или кто-то из людей Палехова мог увидеть, как вы мне платите. Тогда они меня не заподозрят в том, что я с вами сговорился. Иначе меня просто удавят, и никто не будет искать, - ответил я этому проницательному и жадному продюсеру.
        Кажется, мой ход с отказом от его пяти тысяч произвел на него сильное впечатление. Такие вещи вообще сильно действуют. Одно дело, когда ты видишь в пришедшем к тебе человеке почти бомжа, непонятного черномазого кавказца, готового на любую гадость ради денег, и совсем другое, когда ты понимаешь, что перед тобой достаточно гордый человек, который отказывается взять деньги. Тем более пять тысяч долларов, что для обычного безработного целое состояние.
        - Хорошо, - согласился Хейфиц, - завтра утром вы получите все деньги. Только учтите, что мне нужно знать весь план Палехова в подробностях. Поэтому сразу после утренней встречи с ним вы перезвоните и сообщите мне, что он опять придумал. А уже потом мы решим, как нам действовать. Договорились?
        Я подумал, что сегодняшнюю ночь провел не без пользы для себя, поднялся и пошел к выходу. Уже у дверей, где стоял молодой человек, обернулся к Леониду Иосифовичу и напомнил:
        - Вы остались мне должны за такси, вот номер.
        - Какой номер? - не понял Хейфиц.
        - Номер автомобиля, который меня сюда привез, - пояснил я. - За то, что он меня сюда привез, он просил семьсот рублей, но я заплатил шестьсот. Наверное, обратная дорога будет стоить все-таки семьсот. Так что вы должны мне тысячу триста рублей.
        - Даже номер автомобиля записали, - улыбнулся Леонид Иосифович, - вы мне все больше нравитесь, Ильгар. Такая невероятная непосредственность и такая предусмотрительность. Я начинаю думать, что вам не стоит уезжать, предусмотрительные люди бывают нужны и в самой Москве. Кирилл, выдай нашему гостю две тысячи рублей. Думаю, этого хватит на такси, чтобы вернуться обратно домой. И не забудьте записать номер и этой машины, чтобы мы могли потом все проверить. До свидания.
        Я даже не понял - издевается он или шутит так. Но в любом случае я выполню его просьбу и, возвращаясь домой, обязательно запишу номер машины, на которой поеду обратно. А завтра демонстративно верну ему сдачу от этих двух тысяч. Причем сделаю это с большим удовольствием.
        Он повернулся и ушел в комнату, где мы беседовали, а Кирилл протянул мне две тысячные купюры. Я забрал их и кивком головы поблагодарил молодого человека. Завтра у меня главная премьера в жизни. Посмотрим, что из всего этого получится.
        Глава 7
        Летом две тысячи второго мы прилетели в Москву. Настроение у обоих было не самое лучшее. Я окончательно рассорился со своей бывшей женой и дочерью и узнал, что супруга уже подала на развод, требуя не просто развести нас, но еще и платить ей алименты на содержание ребенка, от чего, собственно, я никогда не отказывался. А у Расима были свои проблемы. Выяснилось, что его мать тяжело больна и у старшего брата не было никаких возможностей, чтобы отправить ее на операцию или на лечение. Онкология вообще штука ужасная. Даже при самом лучшем уходе, самых квалифицированных врачах и самых лучших лекарствах нет никакой гарантии, что больной выздоровеет. А бывает и совсем наоборот. Заболевшему Солженицыну сделали операцию в тюремной больнице, где орудовал какой-то местный эскулап, но писатель сумел выздороветь. Потом напишут, что великий Солженицын выстоял не только против советской власти, но и против страшной болезни. На самом деле я думаю, что тюремный врач просто резал безо всякой страховки и пощады, работая скорее как мясник, чем как искусный хирург, и этим спас жизнь писателю.
        Куда обычно идут провинциалы, прибывающие в Москву? Конечно, за помощью и поддержкой к своим землякам. У нас был адрес двоюродного дяди Расима, который работал в каком-то градостроительном институте. Мы два дня искали его дом у метро
«Тургеневская». Наконец нашли его, но родственника Расима не оказалось дома. Все это время мы ночевали в гостинице «Орленок», хозяином которой оказался бывший бакинец, переехавший сюда еще в начале девяностых. Встретившись с дядей Расима, мы передали ему привет вместе с нашими гранатами, которые, к счастью, не испортились за эти два дня. Дядя Расима оказался солидным ученым, профессором, доктором наук. Он долго расспрашивал нас о положении в Баку и о нашей жизни, а потом пообещал завтра позвонить кому-то из своих друзей, чтобы мы могли зарегистрироваться и устроиться на работу.
        Мы ушли оттуда в хорошем настроении, уверенные, что уже завтра у нас будет работа. Но завтра дядя Расима не нашел нужного человека. Послезавтра он был весь день на каком-то научном симпозиуме, потом опять какая-то задержка, и в результате мы прождали около двух недель, пока наконец он не нашел нужного человека и мы не поехали на окраину города, в какое-то Выхино, где нас взяли на стройку обычными чернорабочими. Из-за этого не нужно было ждать так долго, нас бы взяли и без звонка дяди Расима или его знакомого. Здесь вообще брали всех, кто приходил даже с улицы, хотя работали в основном армянские строители. Должен сказать честно, что у нас не было никаких проблем с армянами, хотя мы с Расимом азербайджанцы. Я уже давно обратил внимание на своеобразный феномен наших отношений. Попадая в другие страны или в другие государства, мы вели себя абсолютно нормально, даже испытывали некоторую симпатию друг к другу, как соседи и кавказцы, которые просто обязаны друг другу помогать. Армяне, конечно, помнили о двадцать четвертом апреля, а мы помнили об утраченном Карабахе, но даже наши политические споры не
приводили к столкновениям и оскорблениям. Мы соглашались, что нужно более тщательно исследовать события пятнадцатого года в Османской империи и разобраться с карабахским вопросом так, чтобы примирить армянскую и азербайджанскую общины. И вообще мы - соседи и должны жить в мире, а не враждовать.
        Но работать чернорабочим долго я не смог. Уже через две недели у меня так болела спина, что невозможно было нормально разогнуть позвоночник. Через три недели я чувствовал себя так, словно меня отдубасили молотом, а через четыре понял, что если прямо сейчас не остановлюсь, то могу просто умереть на работе. И я решил больше не ходить на стройку, благо нам платили понедельный оклад. Расим продержался еще две недели и тоже решил бросить эту адскую работу. Мы снова оказались безработными.
        Опять идти к дяде было глупо и некрасиво. Мы начали самостоятельно искать работу и очутились на базаре, где нам предложили продавать фрукты. Мне, лауреату премии Ленинского комсомола республики, и Расиму, окончившему Суриковское, - продавать на базаре фрукты и овощи! Мы гневно отказались, но позже поняли, что напрасно так выпендривались, - за прилавками порой стояли куда более заслуженные люди. Хотя к двухтысячному году все уже как-то устоялось и многие сумели найти себя в новой жизни, все равно на базарах можно было встретить и бывшего главного инженера, и бывшего старшего преподавателя, и даже бывшего сотрудника Гостелерадио. Там не могло быть только бывших чиновников, так как, даже уходя со своих постов, они уходили уже настолько «упакованными» и упитанными, что могли всю оставшуюся жизнь не работать, а покупать эти дорогие фрукты и овощи на любых рынках.
        Нужно было устраивать свою жизнь. Расим нуждался в деньгах еще больше, чем я, так как пересылал основную часть денег старшему брату для матери. У меня хотя бы кое-что осталось после наших заработков в Турции, а он был практически на нуле.
        Еще полтора месяца мы пытались устроиться в разных местах, и везде нам предлагали либо работу дворников, либо чернорабочих. Это понятно, никто не собирался брать нас актером Вахтанговского театра или художником для оформления праздничной Москвы. Но было ужасно обидно, что мы не можем нигде устроиться. Так продолжалось, пока мы не встретили Маира. К этому времени мы переехали из гостиницы в соседний район, где снимали однокомнатную квартиру на первом этаже без всяких удобств. Раньше это была, очевидно, комната вахтера, которую потом переделали в квартиру, чтобы сдавать ее таким приезжим, как мы. Мы платили за эту двенадцатиметровую комнату двести пятьдесят долларов на двоих и считали ее удобной квартирой. И потом нас позвал к себе Маир.
        Он был горским евреем из Кубы, переехавшим в Москву еще в начале девяностых. Куба - это не остров рядом с Америкой, где столько лет правят братья Кастро, а город на севере Азербайджана, где живут горские евреи. Вместе со своими знакомыми Маир начал закупать машины в странах Европы и перегонять их в Россию. Конечно, закупалась откровенная рухлядь, уже отработанные машины, которые там продавались за гроши. Зато когда их пригоняли в страну, немного подправляли, перекрашивали, приводили в порядок, они становились вполне нормальными для эксплуатации, и их можно было продавать раз в десять дороже. Что они и делали.
        Мы оба неплохо водили, у нас ведь были машины в те благословенные советские времена, когда мы могли позволить себе такую роскошь. В общем, не из чего было выбирать, и мы согласились. В первую поездку в Германию мы отправились с двумя опытными наставниками-украинцами, которые уже давно перегоняли автомобили. Все получилось даже лучше, чем мы предполагали. Довольно быстро удалось найти подержанные машины, в Европе это не проблема. Мы покупали их по такой дешевой цене, что я даже предложил Расиму самому заняться этим бизнесом. Но он честно признался, что у него нет столько денег и нам лучше не рисковать. Хотя у меня деньги были, я подсознательно всегда помнил наш неудачный эксперимент с кожей и согласился с Расимом.
        Потом я часто думал о том, что Расим просто спас остатки моих денег, которые я так неразумно пытался потратить. Мы взяли четыре машины и поехали перегонять их через Польшу. Тогда Польша еще не входила в Шенгенскую зону, и нам пришлось платить пошлины сначала на немецко-польской, потом на польско-белорусской границе. Через Белоруссию мы прошли за один день. Украинцы рассказали нам, что в начале девяностых это был самый тяжелый отрезок пути. Из четырех машин обычно доходили две, остальные либо угонялись, либо отнимались, либо изымались. Называйте как вам больше нравится, но в любом случае они не доходили до места назначения. Банды орудовали в белорусских лесах, и считалось большой удачей, если все перегонщики возвращались домой живыми и невредимыми.
        Все изменилось после того, как в Минске избрали президентом батьку Лукашенко. Над ним столько смеются в Москве, так издеваются, что можно подумать, будто нет более неудачливого и некомпетентного президента в Европе, чем он. На самом деле это далеко не так. Я не говорю об экономике или политике, я говорю о безопасности. После его прихода к власти все кардинально изменилось. Банды постепенно истреблялись и вытеснялись, и дорога через Белоруссию стала безопасной и спокойной.
        Но когда мы приехали в Москву и я узнал, сколько нужно платить таможенных пошлин, налоговых сборов и разных поборов сотрудникам Госавтоинспекции, то сразу понял, что прибыль далеко не такая, на какую я мог бы рассчитывать. Вообще в любом деле подобного рода накладные расходы всегда бывают достаточно большими, и их нельзя заранее подсчитать. Но прибыль все равно оказалась гораздо ниже, чем я думал. И это при том, что в самой Германии у Маира была налаженная связь с автомобильными дилерами, которые находили относительно неплохие машины за приемлемую плату и даже занимались оформлением, иногда переставляя в документах даты. Кроме этого, нужно было еще иметь своих людей среди таможенников, пограничников, налоговиков, сотрудников полиции, ставить машины на учет, перекрашивать, находить автомобильные салоны, которые соглашались их оформлять и продавать. Одним словом, это налаженная система, в которой чужаку или новичку просто нечего было делать.
        Целых два года мы перегоняли машины и получали свои комиссионные. За это время матери Расима сделали операцию, и она постепенно начала поправляться. Нет, операцию сделали не на деньги Расима, если вы об этом подумали, а на деньги родственников, живущих в Баку, которые решили помочь его матери.
        Примерно через год меня вызвали в суд на бракоразводный процесс. Три повестки я проигнорировал, но на четвертую поехал, так как позвонила моя сестра и попросила об этом. Бывший тесть не отставал от моей матери, требуя обеспечить мое появление в суде, так как я мучаю жену и дочь, не давая согласия на развод. Мне пришлось вернуться в Баку и выступить на суде.
        Моей дочери было уже тринадцать лет, и ее тоже пригласили на судебный процесс. Мне было стыдно и неудобно присутствовать в зале суда, так как все еще помнили, сыном какого человека я был. В общем, я сразу сказал судье, что не вижу смысла в этом процессе, так как даю согласие на развод и ничего не требую. При этом готов выплачивать алименты, которые моя жена не желает принимать. Одна эта фраза вывела из себя мою бывшую супругу, и она разразилась гневной речью в мой адрес. Что только она не вспоминала - и нашу заложенную квартиру, и мою неудачную операцию с кожей, и проданную машину, которую подарил нам ее отец, и даже политические взгляды нашего бизнесмена, на которого я работал в Турции. Очевидно, она хотела показать, каким ненадежным и нелояльным гражданином я являюсь. Судья несколько раз хмурилась, один раз даже перебила ее, попросив говорить более конкретно, но Фарида уже завелась и собиралась высказать все, что она обо мне думала.
        Но еще более неприятно и стыдно стало, когда она потребовала, чтобы в этом процессе выступила и наша дочь. Девочка стала заученно произносить такие гадости в мой адрес, что адвокат жены и даже судья смутились. Судья попросила мою дочь воздержаться от подобных оценок в адрес своего отца. Эльвира даже не посмотрела в мою сторону. За годы, которые я провел в Турции и в России, она выросла, похорошела, но попала под полное влияние своей матери, ненавидевшей меня, и искренне считала, что я загубил ее жизнь.
        Самое страшное, что я тоже так считал, и мне отчасти было стыдно за мою неустроенную жизнь, за неумение зарабатывать деньги, за все, что я натворил до сих пор. Я пытался выживать, а у меня ничего не получалось. Но разве я мог предположить, что моя собственная дочь будет свидетельствовать против меня, пересказывая гадости своей матери.
        Фариде, наверное, было обиднее всего, что ее сестры как раз очень удачно устроились. Вторая сестра вышла замуж за выпускника Института искусств, который учился на режиссера. У него не было отца, и мой тесть долго не хотел отдавать свою дочь за такого голодранца. Но этот хитрый тип устроился на работу в аэропорт - сначала рядовым сотрудником, потом стал старшим, потом руководителем какого-то небольшого подразделения. А через некоторое время сумел перейти в таможню, что было мечтой многих сотрудников других ведомств, и постепенно вырос до начальника смены, получив звание подполковника. Конечно, руководитель таможенного терминала в аэропорту очень обеспеченный человек в отличие от меня. Теперь он не только обеспечивал свою семью, но и помогал проводить товары для универмагов своего тестя.
        Так что он оказался гораздо умнее меня. Ведь я тоже окончил Институт искусств. Только я учился на актера, а он на режиссера. Фарида иногда в своих приступах истерики выговаривала мне и за это. Она говорила, что не понимает, почему мы оба, окончив один и тот же институт, так по-разному устроились в жизни. Вернее, он устроился удачно, а я не устроился вообще. «У вас были одинаковые стартовые возможности, - кричала она, - твои были гораздо лучше: известные родители, обеспеченная семья. Но ты предпочел стать безработным актером, а он, выросший без отца, сумел сделать карьеру и обеспечить свою семью». Наверное, она была права, но, по-моему, все так и должно было случиться. Я рос в тепличных условиях обеспеченной семьи, а он рос без отца, и ему пришлось самостоятельно пробиваться в жизни, поэтому он сильнее, упрямее, инициативнее, можно сказать, заряжен на успех, тогда как мне не нужно было ничего делать. Я лишь позволил себе родиться в обеспеченной семье. И моя неготовность к упорному восхождению и полное отсутствие умения делать деньги привели к тому, что я в итоге ни карьеры не сделал, ни денег не
заработал, тогда как он сумел состояться. Уже работая таможенником, поступил еще на юридический факультет и окончил его с отличием. Вот таким талантливым человеком оказался муж средней сестры Фариды.
        А третья сестра вышла замуж за сотрудника Госавтоинспекции, над которым я все время подшучивал, когда он еще ухаживал за ней. Нужно было видеть этого провинциального парня, приехавшего из села. Все его достоинства заключались в его дяде, который был проректором политехнического института и знакомым брата моего тестя. Они и договорились женить этого «пришельца», как мы обычно называли его с Фаридой. В те времена наши взгляды обычно совпадали, это гораздо позже мы стали думать по-разному. Выяснилось, что я напрасно над ним смеялся. Правда, он не знал ни одного языка и разговаривал на таком чудовищном азербайджанском, что я, пересказывая его выражения, давился от хохота. Подозреваю, что за всю свою жизнь он не прочитал ни одной книги. И вот этот дебил стал сначала старшим госавтоинспектором, потом начальником ГАИ района, а вскоре и заместителем начальника городского ГАИ. Теперь это уважаемый человек, отпустивший большое пузо, задыхающийся при быстрой ходьбе и разговаривающий медленно, экономно расходуя свои слова. На самом деле он просто не умел нормально разговаривать, ведь для вымогательства денег
не нужно знать много слов, достаточно иметь словарный запас Эллочки-людоедки, только несколько видоизмененный.
        Глядя на него, я понимал, что напрасно прочел в детстве так много хороших и умных книг. Они, оказывается, никому не нужны. Главное - устроиться на «хлебную должность» в полиции, прокуратуре, таможне, налоговых органах или судебной системе, чтобы обеспечить себе и своей семье все необходимое. И для этого совсем необязательно знать, где находится Словакия и чем она отличается от Словении, не нужно знать, кто такие Цезарь и Наполеон, нет никакой необходимости читать Джека Лондона или Марка Твена. Можно жить и без них, и жить очень неплохо. Ведь чем больше читаешь, тем больше узнаешь, а чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, как много ты не знаешь. Кажется, еще Дидро сказал, что для того, чтобы быть абсолютно счастливым, нужно иметь хороший желудок, злое сердце и совсем не иметь совести.
        В общем, все эти рассуждения никому не нужны. Мужья двух сестер моей супруги оказались востребованными и полезными нашему обществу людьми. А я всего лишь неудачник, никчемный актеришка и неприспособленный болтун, против которого давала показания его собственная дочь. И судья приняла единственно правильное решение - нас развести. Самое поразительное, что вынесли еще и решение о выплате алиментов, которые я должен буду пересылать из своей зарплаты. Двадцать пять процентов, пока Эльвире не исполнится восемнадцать. Я был уверен, что моя бывшая жена откажется от этой подачки, но она промолчала, видимо, хотела еще каким-то образом меня достать, но мне было уже все равно. Двадцать пять процентов они могут вычитывать с меня до конца жизни, тем более что никаких официальных заработков у меня все равно не было.
        Суд закончился, и жена увезла дочь, даже не разрешив мне с ней попрощаться. Я приехал домой, где меня встретили заплаканные сестра и мать. Было полное ощущение какого-то большого несчастья, хотя на самом деле надо было только радоваться, что я наконец избавился от своей супруги, которая столько лет издевалась надо мной. Но печальное настроение родных передалось и мне. Я угрюмо сидел за столом и пил чай, не отвечая на их вопросы.
        Даже в такой момент, когда бывшая жена настроила против меня дочь, я считал себя отчасти виноватым во всем, что с нами произошло. Было обидно и очень неприятно. На следующий день я улетел в Москву. Еще через несколько дней сестра получила по почте решение суда о нашем разводе. Дочка взяла фамилию матери, а мать поменяла свою фамилию на девичью, как будто она никогда и не была замужем. Уже позже я узнал, что они не имели права менять фамилию дочки до ее шестнадцатилетия, когда она сама должна была выбрать себе фамилию либо отца, либо матери. Но они сделали и такую мелкую пакость. Только отчество сменить не удалось, так что моя дочь пожизненно будет оставаться дочерью Ильгара, хотя я думаю, что моя бывшая жена и мой бывший тесть и здесь придумают какой-нибудь трюк - например, этот бывший заместитель министра, а ныне владелец двух универмагов решит удочерить мою собственную дочь при живом отце и дать ей свое отчество. От этих бывших родственников можно ожидать всего, чего угодно.
        Я вернулся в Москву и снова отправился в Берлин. Во время перегонов часто вспоминалось лицо дочери. А когда однажды я увидел в Германии девочку, так напомнившую мне Эльвиру, я впервые за всю свою взрослую жизнь заплакал.
        Но я еще не знал, какие трудности и жизненные испытания ждут меня впереди.
        Глава 8
        На часах было около двух, когда я наконец снова появился у себя дома. Вернее, в своей комнате. Ввалился туда и сел на единственный стул, стоявший у стола. В комнате у меня, кроме стула и стола, было потертое старое кресло, кушетка, служившая мне кроватью, и еще большой шкаф. Я подозреваю, что этот шкаф сюда притащили прежние жильцы с какой-нибудь свалки или помойки, но мне он вполне подходил.
        Я сидел на стуле и, закрыв глаза, вспоминал все, что сегодня со мной произошло. Если пойдет так, как я задумал, уже завтра к вечеру я буду более или менее состоятельным человеком, хотя скорее менее. В Москве невозможно развернуться, даже же имея пятьдесят тысяч долларов. Но можно хотя бы не умирать с голоду и не жить в этой комнате, набитой уцененной рухлядью, рядом с гастарбайтерами из Средней Азии. Хотя, должен сказать, они мне нравились. Оба были людьми достаточно спокойными, терпеливыми, рассудительными. Не пили, не ругались, утром уходили с восходом солнца, а вечером возвращались, когда уже было совсем темно.
        Только по праздникам они позволяли себе приходить немного раньше, чтобы приготовить вкусный узбекский плов, когда нарезались лук, морковь, мясо и все это вместе с рисом тушилось в общем котле в отличие от азербайджанского плова, где мясо с зеленью или мясо с курагой и каштанами подавали отдельно от риса, и каждый мог сам выбирать, сколько именно мяса или сладостей хочет добавить к своему плову.
        Итак, я сидел на стуле и размышлял. Завтра будет решающий день за все десять лет, что я провел в этом городе. Целых десять лет. С одной стороны, я могу гордиться собой, мне удалось выжить в очень сложных условиях. А с другой - пока нечем гордиться. Я живу, как обычный полубомж или гастарбайтер, находящийся в более приемлемых условиях, чем те, кто ночует в вагончиках или в подземных трущобах. Но в то же время у меня на сегодняшний день ужасные долги, которые я сделал за последнее время и которые нужно отдавать.
        Сегодня мне просто необходимо немного отдохнуть перед завтрашней встречей, а до этого принять душ. Включив колонку, я разделся и встал под горячую воду. Я всегда любил горячий душ и не понимал людей, которым нравится холодное обливание. Такой
«массаж» явно не для меня. Когда я вышел из ванной, в коридоре появилась бдительная хозяйка в своем неизменном красно-буром халате. Она укоризненно посмотрела на меня и предупредила:
        - Прибавите к своей квартирной плате еще пятьдесят рублей.
        - Конечно, - согласно кивнул я. Это честно, я ведь действительно потратил газ и воду на свое купание. И даже немного электричества, ведь все это время в ванной комнате горел свет.
        - Хотите чаю? - спросила Клавдия Матвеевна, и я знал, что она предлагает мне абсолютно бескорыстно. У нее бессонница, и она не спит по ночам. Видимо, захотелось хоть с кем-нибудь поболтать.
        - Большое спасибо, - вежливо поблагодарил я хозяйку, - извините, что купаюсь так поздно. Просто очень устал и забегался. Больше подобного не повторится.
        - Ничего страшного, - улыбнулась она, - вы хороший жилец, Ильгар. Я ведь повидала много разных жильцов. Кажется, на этот раз у меня тройка самых лучших.
        - Надеюсь, что так, - улыбнулся я в ответ.
        Я вернулся к себе в комнату и лег на кушетку. Но в эту ночь мне почему-то не спалось. Казалось, что белье дурно пахнет. Или у меня просто обострилось обоняние? До утра я беспокойно проворочался в своей постели и с трудом поднялся, понимая, что сегодня решающий для меня день.
        В восемь утра я позвонил Арвиду, а в половине девятого - Кириллу. Это тот самый молодой человек, которого я встретил у Леонида Иосифовича. Он молча выслушал меня и согласился на встречу у здания московской мэрии. Я специально выбрал такое известное и людное место, где обязательно должны дежурить сотрудники полиции. Кирилл согласился привезти мне деньги к десяти часам утра. Я перезвонил Арвиду и сообщил ему, где произойдет передача денег. Потом снова позвонил Кириллу и предупредил его, что за мной будут следить. После всех этих звонков оделся и поехал на встречу.
        Конечно, Кирилл ждал меня, сидя в огромной «Тойоте» с затемненными стеклами. Вместе с ним там сидели еще двое неизвестных мне молодых людей. Кирилл вышел из машины и протянул мне портфель. Он знал, что за ним следят, и было заметно, как он нервничает, ведь другая сторона вполне могла его пристрелить прямо у здания московской мэрии, не обращая внимания на дежуривших повсюду офицеров полиции. Но в него никто не стрелял. Кирилл уселся обратно в свою машину, и она быстро отъехала. Я не сомневался, что где-то на площади стоит еще одна машина, которая следит за мной по приказу Леонида Иосифовича.
        Затем подъехал пятисотый «Мерседес» с Арвидом и еще одним амбалом. Я сел на заднее сиденье и протянул деньги Арвиду. Тот внимательно пересчитал их и удовлетворенно кивнул. Здесь было ровно двадцать пять тысяч долларов, как я и говорил его шефу, плата за мое возможное предательство. Вернув их мне, он достал телефон и позвонил своему шефу:
        - Они заплатили ему двадцать пять тысяч.
        - Дай ему столько же, - сказал Палехов.
        Арвид достал пять пачек стодолларовых купюр, перевязанных оранжевой лентой, и протянул мне:
        - Это твои, за то, что не обманул. Что они от тебя хотят?
        - Сообщить им о вашем плане. Сообщить после того, как вы мне о нем расскажете.
        - Очень умно, - недовольно проворчал Арвид, - эти ребята явно придумали какой-то план, чтобы нам не просто помешать, а конкретно подставить.
        - Возможно, - согласился я с ним. - И что мне теперь делать?
        - Позвони и расскажи все, что здесь произошло, - посоветовал Арвид, - но в пять вечера будь перед станцией метро «Цветной бульвар», откуда тебя заберет наша машина. Скажи, что пока мы приняли решение ничего не менять. Авария состоится сегодня вечером, ближе к семи, когда Миша Лихоносов будет возвращаться к себе на дачу. И больше никаких подробностей.
        - Обязательно, - кивнул я и вышел из машины, осторожно оглянувшись по сторонам.
        Неподалеку стояла другая машина, и сидящие там двое людей внимательно за мной наблюдали. Я не знаю, кто именно их послал, а гадать просто глупо. Прямо все как в кино. За мной следят сразу несколько человек из разных машин, а я до сих пор не знаю, кто есть кто. Хотя мне все равно. Пусть следят, лишь бы не захотели узнать, за какие заслуги ко мне приставлена такая «охрана». Я пошел в сторону метро, понимая, что за мной следят и те, и другие. Уже у входа остановился и набрал известный мне номер телефона. На этот раз ответил не Кирилл, а сам Леонид Иосифович.
        - Что они решили? - спросил он, не дожидаясь, пока я поздороваюсь с ним.
        - Сказали, что пока ничего не будут менять, - сообщил я. - Ровно в пять часов вечера меня заберут у станции метро «Цветной бульвар».
        - То есть ты прыгнешь на машину Лихоносова и зальешь ее своей кровью, - спокойно уточнил Хейфиц.
        - Они сказали, что пока ничего менять не будут.
        - Значит, их цель не подставить Мишу, а подставить меня, - начал рассуждать Леонид Иосифович, - иначе они не стали бы настаивать на исполнении своего плана, отлично зная, что я могу узнать, что именно ты собираешься сделать. Видимо, с самого начала они собирались подставить именно меня, поэтому намеренно разрешили тебе на меня выйти.
        Он так ненавидел Палехова, что готов был предположить любые гадости, которые мог придумать его конкурент. Если бы они так не враждовали, любой из них мог бы догадаться и перезвонить другому, чтобы сразу меня изобличить. Но мой расчет как раз строился на том, что они боятся и ненавидят друг друга до такой степени, что ни при каких обстоятельствах не станут контактировать.
        Я зашел в метро, сел в поезд, проехав несколько станций, сделал пересадку и поехал в другую сторону. Затем дважды менял поезда, чтобы окончательно запутать возможных наблюдателей. И только потом вышел из метро у Курского вокзала, чтобы пойти в камеру хранения. У меня с собой пятьдесят тысяч долларов, и я постараюсь их спрятать, чтобы иметь хотя бы небольшие гарантии. Я купил в вокзальном магазинчике сумку, сложил туда деньги и положил в одну из ячеек камеры хранения. Себе оставил чуть больше трех тысяч долларов, чтобы вернуть долг, который числится за мной уже два месяца.
        Затем перезвонил Арвиду:
        - Я уже сообщил им о том, что ничего не нужно менять.
        - С кем ты разговаривал?
        - С самим Хейфицем.
        - Что он сказал?
        - Он с самого начала подозревал, что вы планируете акцию не против Лихоносова, а против самого Леонида Иосифовича.
        - Так и сказал?
        - Да. Он считает, что эта провокация изначально была спланирована против него.
        - Старый дурак! - не выдержал Арвид. - А больше ничего не сказал?
        - Нет.
        - Они не будут тебе мешать?
        - Не знаю.
        - Но он тебе что-то посоветовал?
        - Ничего.
        - Ладно. В пять вечера будь у станции метро, как мы договаривались. И больше ни с кем в контакты не вступай. И учти, что мы тебе еще не до конца верим. Деньги ты получил, но наше доверие еще нужно заслужить.
        - Это я понимаю, - уныло согласился я с Арвидом.
        - И хорошо, что понимаешь. Значит, сегодня ровно в пять часов вечера.
        Он отключился, а я вдруг вспомнил, что с самого утра ничего не ел, и пошел перекусить в соседнее кафе. На часах был полдень, времени у меня не так много. Поэтому я поймал машину и отправился в гостиницу «Украина», где проживал Назим. Этот человек поверил мне на слово и одолжил деньги в тот момент, когда я в них очень нуждался. Теперь же я собирался вернуть их с процентами.
        В гостинице у него свой офис на двенадцатом этаже. Раньше там жил Маир, еще до того, как его убили. А теперь живет и работает его друг и напарник Назим. Конечно, подержанные машины он давно не перегоняет и вообще ими не занимается. Этот бизнес уже не приносит такого дохода, как раньше. Зато Назим согласился помочь мне в трудную минуту, за что я ему всегда буду благодарен.
        Приехав в гостиницу, я поднялся на двенадцатый этаж, где находился арендуемый Назимом номер, и постучался в дверь. Он открывает мне сам. Назим был маленького роста, не доходил мне даже до плеча, но он деловой и достаточно прагматичный человек, умеет делать деньги, крутится и вообще пытается не пропасть в таком гигантском мегаполисе, как Москва. Увидев меня, он приветственно кивнул, пропуская меня в номер.
        - Извини, Назим, что приехал так поздно, - начал я, усевшись на коричневый кожаный диван.
        - Ничего, что случилось?
        - Принес деньги. - Я достал три с лишним тысячи долларов.
        Он посмотрел на деньги и улыбнулся:
        - Откуда? Неужели ограбил банк?
        - А ты думаешь, что иначе я не могу заработать деньги?
        - Если до этого не мог, то каким образом сейчас смог?
        - Так получилось, что мне предложили одно дело.
        - И выдали три тысячи долларов аванса? - недоверчиво уточнил Назим.
        - Даже больше. - Я не собирался посвящать его в подробности моих дел, чтобы лишний раз не подставлять. Иначе потом сюда могут прийти либо убийцы от Палехова, либо киллеры от Хейфица. А мне совсем не хотелось, чтобы с Назимом что-то случилось.
        - Может, часть денег оставишь себе? - предложил Назим.
        - Нет, спасибо. Теперь они мне не нужны. Я уже начал понемногу вылезать.
        - Устроился на работу?
        - Почти.
        - Ну и хорошо, - рассудительно произнес Назим, - всегда лучше иметь гарантированный кусок хлеба, чем заниматься разными подработками. Чем-нибудь нужно помочь?
        - Нет, ничем, спасибо. Я собираюсь поехать в Минск.
        - Опять к своей знакомой, - понимающе кивнул Назим.
        Он знает, что именно случилось семь лет назад, когда я перегонял машину. А я знаю, про кого именно он спрашивает. Хорошо, что Женя живет в другом городе и в другом государстве, иначе я бы не решился на такую сложную авантюру. Со мной может произойти все, что угодно, но нельзя подставлять близкого мне человека.
        - Нет, не к знакомой. Просто собираюсь туда поехать.
        - Хочешь переехать в Минск? - удивился Назим.
        - Пока не знаю, посмотрим, - уклончиво ответил я.
        Если бы в тот момент я знал, что Женя уже в Москве, наверное, я не стал бы так спокойно рассуждать о своем предстоящем отъезде. И вообще не стал бы появляться в гостинице, не отправив Женю домой. Пусть даже насильно, лишь бы она не оставалась в Москве. Но если бы мы знали, что с нами произойдет через несколько часов, мы смогли бы избежать многих ошибок и неудач. В жизни на самом деле так никогда не бывает. Каждый обречен на свои ошибки и свои неудачи.
        - Кофе хочешь? - предложил Назим.
        - Нет, спасибо. Я лучше пойду. Спасибо тебе за все, Назим. В самый сложный момент ты меня очень выручил, и я этого никогда не забуду.
        Несколько месяцев назад, когда позвонила плачущая сестра и сообщила, что умерла мать, я принял решение поехать в Баку. Я понимал, что не имею права появляться там без денег. И понимал, что муж моей сестры не обязан хоронить мою мать, когда у нее есть сын, пусть даже такой непутевый, как я. Приехав к Назиму, я рассказал ему о трагедии в нашем доме, и он не раздумывая дал мне три тысячи долларов на поездку в Баку и похороны матери.
        Я прилетел ночью, а на следующий день ее должны были хоронить. По нашим обычаям, покойных хоронят до заката солнца, но из-за меня похороны задержали на один день. Видимо, мой зять просто хотел разделить оплату похорон пополам. Что мы и сделали. Конечно, трех тысяч было недостаточно, но мы поставили палатку, в которой принимали всех пришедших. И еще я оплатил все расходы на поминки на три дня. Муж моей сестры остался доволен. Он не ожидал такой материальной поддержки от своего заблудшего родственника, каким считал меня.
        Через четыре дня я улетел. Оставшиеся деньги передал сестре и улетел…
        Попрощавшись с Назимом, я вышел из гостиницы. И почти сразу услышал телефонный звонок. Достал свой мобильный телефон и к своему ужасу услышал знакомый голос Жени:
        - Здравствуй, Ильгар. Я приехала сегодня в Москву. Где ты находишься? Куда мне можно подъехать?
        Только этого мне не хватало для полного счастья! И именно сегодня, возможно, в самый сложный день моей жизни. Я сжимал в руках аппарат и не знал, что именно следует отвечать. Поэтому молча стоял, опасаясь принять какое-то решение.
        Глава 9
        С Женей я познакомился примерно семь лет назад, когда мы с Расимом еще перегоняли машины для Маира. Уже тогда было понятно, что это «последние ласточки», которые мы гоним в Россию. Или предпоследние. Там принимали все более и более строгие законы против подержанных машин. Делалось все, чтобы подобные автомобили не появлялись в городе. Это было справедливо и понятно - нельзя превращать страну в склад уцененных автомобилей. Повсюду строились новые автомобильные заводы, ввозились новые иномарки, которые продавались с рекордной скоростью. Потом, спустя много лет, напишут, что нулевые годы были лучшими в истории России, а бывший министр финансов даже скажет, что подобной благоприятной экономической ситуации, возможно, не будет в стране еще лет пятьдесят. И понятно, что на этом фоне ввоз в страну старых автомобилей становился просто экономически невыгодным. Появились корейские и китайские машины, которые по ценовым категориям совсем не уступали подержанным немецким. Хотя некоторые упрямо предпочитали европейские марки. Многие по-прежнему готовы были платить за десятилетний «Мерседес» больше, чем за
новую корейскую машину. Но такие времена постепенно уходили в прошлое.
        На этот раз мы перегоняли три автомобиля, каждый из которых был десятилетним
«старичком», - два «Ауди» и один «БМВ». Кроме меня и Расима, за рулем третьей машины сидел Игнат, он уже несколько раз помогал нам с перегоном старых автомобилей. Обычно с нами ездил «запасной» водитель, чтобы подменить одного из тех, кто устал или нуждался в отдыхе. Отправлять по два водителя для охраны и безопасности уже не было никакой необходимости. Тандем Путин - Лукашенко навел такой порядок на дорогах, что теперь происшествия с убийствами или угонами чужих автомобилей на трассах считались особо опасным ЧП. Бандиты значительно присмирели, а профессиональных угонщиков на трассах почти не осталось.
        И именно в той самой поездке у Игната неожиданно заболел живот. Он был старше нас лет на десять, и мы не придали значения, когда он пожаловался на боль в правом боку. Да и сам он шутил, что переел дома какую-то острую еду, но потом морщился от боли в Германии и Польше. А когда мы на обратном пути проехали границу с Белоруссией, он начал стонать. Это уже было совсем некстати. Мы с Расимом видели, как ему становится хуже буквально с каждой минутой, именно поэтому, доехав до Минска, приняли решение остановиться. Расим остался у машин, а я вместе со скорчившимся от боли Игнатом отправился в больницу, находившуюся недалеко от железнодорожного вокзала.
        Когда мы вошли в приемный покой, Игнат неожиданно побледнел, словно ждал именно этого момента, и рухнул на пол. Сразу появились врачи и медсестры. Нужно отдать им должное: их не интересовало его российское гражданство или его страховка. Они увидели, что человеку плохо, и бросились ему помогать. Удивительный народ эти белорусы - такие отзывчивые и добрые люди.
        Я сидел в коридоре и ждал, когда наконец мне сообщат, что с ним случилось. Через некоторое время вышел пожилой врач в очках и в белом халате и строго посмотрел на меня:
        - Это вы привезли больного?
        - Что с ним? - поднялся я со стула.
        - Хорошо, что мы успели. Как вы могли довести его до такого состояния! Взрослые люди, а ведете себя как неразумные дети. Если бы мы хоть немного опоздали, он бы просто умер у нас на операционном столе. У него обычный аппендицит, который можно было удалить, когда начались боли. А вы довели его буквально до последней стадии, чуть ли не до перитонита.
        - Он сам себя довел, - признался я, - у него давно болела правая сторона, но он уверял нас, что съел острую пищу, и не обращал внимания на усиливающиеся боли.
        - Так нельзя, - убежденно произнес доктор, - идите в нашу регистратуру и все оформите. Он должен остаться у нас хотя бы на одну или две недели. Надеюсь, что никаких осложнений не будет. Мы ему все почистили.
        Он повернулся и пошел по коридору, а я стоял такой растерянный, что даже постеснялся спросить, где находится регистратура. Потом я, конечно, узнал и отправился на первый этаж. В комнате, куда я вошел, никого не было, и я удивленно оглянулся по сторонам. В это время дверь с другой стороны открылась, и вошла миловидная женщина лет тридцати пяти. Я сразу отметил ее приятное лицо, короткую стрижку и печальные глаза, словно она была чем-то огорчена. Женщина взглянула на меня и спросила:
        - Вы ко мне?
        - Не знаю. Я пришел в регистратуру.
        - Значит, ко мне. - Она прошла к столу и села на стул. Голос у нее был приятный, это я тоже отметил.
        - Садитесь, - предложила она, доставая какой-то журнал и бланки, - вы, наверное, хотите зарегистрировать своего друга? Или он ваш родственник?
        - Нет. Он мой коллега, мы с ним работаем вместе, - пояснил я, усаживаясь напротив нее.
        - Давайте его паспорт, - потребовала врач.
        Я растерялся. Паспорт и автомобильные права Игната были у него всегда с собой, все-таки мы перегоняли машины через несколько стран. А когда его увезли, я даже не подумал о его документах, оставшихся во внутреннем кармане его куртки.
        - Извините, - пробормотал я, - дело в том, что все документы моего товарища остались в его куртке, которая была на нем.
        - Ничего страшного, скажите мне его имя и фамилию, год рождения.
        - Игнат Павлович Сумишин, - вспомнил я, - а год рождения могу перепутать.
        - Вы не знаете, сколько ему лет? - удивленно посмотрела она на меня. Глаза у нее были тоже красивые, лучистые, необычные.
        - Примерно знаю, но по паспорту никогда не уточнял. У него документы остались в куртке, - снова повторил я.
        - Да, вы уже говорили. Он не гражданин нашей республики?
        - Нет. Он российский гражданин. Вы думаете, его могут отсюда выгнать? - задал я дурацкий вопрос.
        Она усмехнулась. Улыбка у нее тоже приятная, хотя губы тонкие и у рта при улыбке образовывались две морщины. Интересно, почему у такой молодой и красивой женщины такие печальные глаза и такие резкие морщины у рта? Гадать можно сколько угодно, но я понял, что в жизни этой молодой и симпатичной женщины уже были свои проблемы.
        - Никто его не выгонит, - пояснила она, - просто нужно все правильно зарегистрировать. Вы меня подождите здесь, а я пойду и выясню, куда положили его одежду. Может, смогу найти и паспорт.
        Она вышла из комнаты, а я остался сидеть. Минуты через две дверь открылась, и какой-то молодой врач быстро спросил:
        - А где Евгения Андреевна?
        - Она вышла, - ответил я.
        Он раздраженно закрыл дверь и куда-то поспешил. Евгения. Значит, ее звали Женей. Я вспомнил, что у нас в школе была Женя Щеглова, которая потом переехала куда-то в Казахстан. Она была не очень красивой девочкой, но занималась спортом и уже в четырнадцать лет получила звание мастера спорта по гимнастике. Интересное сочетание, когда все мальчики в школе знают о твоих успехах, но при этом никто не хочет за тобой ухаживать. Наверное, можно нажить немало комплексов. Разумеется, ее всегда ставили в пример остальным ученикам.
        Евгения Андреевна вернулась с документами Игната.
        - Они были у него в куртке, - сказала она, усаживаясь на свое место, - сейчас мы все оформим, но документы останутся у нас. Мы вернем их владельцу.
        - Конечно, - согласился я, - никто и не собирался их забирать. Спасибо, что вы их нашли.
        - Это было нетрудно. Сейчас я все быстро заполню…
        - Вы можете дать мне свой телефон? - неожиданно перебил я ее.
        - В каком смысле? - В ее вопросе, кажется, прозвучала ирония.
        - Извините. Я имел в виду телефон вашей больницы. Я хочу позвонить его жене и сообщить, что с Игнатом все в порядке и у него обычный аппендицит. У нее больное сердце, и ей нельзя волноваться, а если он долго ей не звонит, она начинает нервничать.
        - Похвальная забота о супруге вашего друга. Люди редко думают о таких вещах, - одобрительно произнесла она и внимательно посмотрела на меня.
        - Люди вообще в последнее время стали редко думать, - заметил я, - так удобнее.
        - Вы считаете?
        - Конечно. Мы все стали делать на автомате. Жить, любить, ненавидеть, работать, даже умирать.
        - Наверное, вы правы, - задумчиво проговорила Евгения, думая о чем-то своем. - Кем вы работаете?
        - Мы перегоняем автомобили из Германии в Россию, - честно ответил я, - поэтому он держался до последнего, не хотел ехать в больницу, чтобы не срывать наших сроков.
        Она кивнула головой, глядя в его паспорт. Как мне не хотелось говорить, чем именно мы занимаемся, но и лгать почему-то не хотелось. А когда я сказал правду, стало неприятно и стыдно. Перед женщиной-врачом сидел обычный перегонщик подержанных автомобилей. Представляю, что она подумала о моем интеллекте.
        - Ему в конце сентября исполнится пятьдесят, - вдруг сказала она, глядя в его паспорт.
        - Он самый старший из нас, - подтвердил я, - хотя считал себя уже почти стариком. Для нашей работы. Но все относительно. В молодости мне казалось, что сорок лет - ужасная цифра.
        - А теперь? - улыбнулась она.
        - А теперь я думаю, что пятьдесят - это очень далеко. Хотя, наверное, и здесь я не прав. Когда будет пятьдесят, как ему, буду считать шестьдесят роковой датой. Впрочем, действительно все относительно. Как говорит Гамлет своему другу Горацио,
«жизнь человека - это молвить «раз».
        Евгения снова улыбнулась и покачала головой. Положила паспорт на стол и, с интересом взглянув на меня, сказала:
        - Перегонщик автомобилей, который цитирует Шекспира по памяти, - интригует.
        - Я не всегда был перегонщиком автомобилей, - пояснил я, - у меня высшее театральное образование, я актер по профессии и даже был лауреатом какой-то премии.
        - А потом решили переквалифицироваться в перегонщики? Бросили свою профессию?
        - Не бросил. Просто нужно было кормить семью, и я уехал на заработки в Турцию.
        Она вздрогнула. Я видел, как она испугалась, словно я сказал нечто непристойное.
        - Почему в Турцию?
        - Понятный язык, общий менталитет, много знакомых и друзей. Я ведь из Баку, - пояснил я своей собеседнице.
        - Турецкий и азербайджанский так похожи?
        - Почти одинаковые. За редким исключением некоторых слов.
        - Странно. Я об этом никогда не знала. - Кажется, она немного успокоилась. - Занимались ширпотребом? - уже с некоторой иронией уточнила Евгения.
        - Занимался. Отправлял грузы из Стамбула в Баку.
        - И не преуспели?
        - И не преуспел, - согласился я с ней. - Вы так уточняете, словно среди ваших знакомых тоже были люди, совершавшие подобные поездки.
        - В девяностые таких было очень много, - ровным голосом произнесла она. - Один мой знакомый тоже уехал на заработки в Турцию. Только в отличие от вас он преуспел, наладил свой бизнес, открыл магазин сначала у нас в Минске, а потом в Стамбуле. Говорят, есть такой район - Агсарай, и там все разговаривают только по-русски.
        - Правильно говорят, - улыбнулся я, - там в основном живут выходцы из стран СНГ и Восточной Европы. Россия, Украина, Белоруссия, Польша, Чехия. И, конечно, общий язык - русский. Даже вывески в этом районе написаны по-русски. Правда, лично мне это не помогло. В результате этих поездок я просто потерял свою семью. Длительное отсутствие одного из супругов явно не способствует укреплению семейных уз. В этом я теперь убежден. Хотя, если бы я сумел наладить свой бизнес и заработать больше денег, возможно, все было бы совсем иначе.
        - Необязательно, - возразила она, - нельзя оценивать успех только в денежном эквиваленте. Даже если вы преуспели в этой непонятной Турции.
        - Вы туда не ездили?
        - Никогда там не была.
        - Ваш знакомый вас туда не приглашал?
        - Нет. Он был занят своим бизнесом. Интенсивно делал деньги, как он мне говорил. Нужно уметь выживать в любых условиях. Вот он и «выживал». Даже преуспел. Правда, многое потерял во время этого долгого пути к процветанию. - В ее словах прозвучала непонятная горечь.
        Кажется, я начал догадываться, почему она вздрогнула. Во всяком случае, так близко приняла к сердцу эту историю об уехавших на заработки в Турцию людях.
        - Это был ваш муж, - неожиданно даже для самого себя выпалил я.
        Она так взглянула на меня, что даже если бы начала возражать, я бы все равно понял, что попал в точку. Конечно, это был ее муж, который в отличие от меня сумел преуспеть, открыть магазины в Минске и Стамбуле, разбогатеть и потерять при этом свою жену. Интересно - почему?
        - Я вам этого не говорила, - прошептала она, опустив глаза.
        - Это было понятно, когда вы вспомнили о том, как он преуспел, но при этом потерял что-то самое важное…
        - Свою семью, - глухим голосом проговорила Евгения. - Нельзя добиваться успеха такой ценой и оставаться прежним человеком. Он был нормальным инженером. Работал на военном заводе, был руководителем отдела. Жили, конечно, трудно. В начале девяностых все жили очень трудно. Ну а потом он уехал, как и вы, на заработки. Начал ввозить товары - кожу и текстиль. Пропадал в поездках неделями и месяцами. Делал деньги, налаживал связи. От него все время пахло этим запахом залежалых товаров, запахом кожи и текстиля. А потом я узнала, что у него в Стамбуле появилась новая пассия. Какая-то полька, которая жила в его квартире. Он даже пригласил ее в Минск, где снял для нее квартиру. Я подумала, что с меня достаточно… Сама не знаю, почему я говорю вам это. Может, потому, что вы рассказали о своей семье. Видите, как бывает в жизни. Вы отправились туда на заработки, не смогли ничего добиться, и в результате у вас появились семейные проблемы. А мой бывший муж тоже отправился на заработки и сумел сделать неплохие деньги. Но в результате у нас тоже появились свои проблемы. Когда ваш супруг круглосуточно думает только о
своих товарах и своих деньгах, он превращается в обычного мешочника и спекулянта, с которым просто невозможно жить рядом.
        - Вам не говорили, что вы слишком категоричны?
        - Говорили. И много раз. Даже возмущались, мол, муж зарабатывает приличные деньги, а я так странно себя веду. Я же хотела, чтобы он чаще бывал дома, ходил со мной в театры, читал книги, смотрел фильмы. Чтобы он не был беспрерывно занят этими поставками и перепродажей товара. Чтобы его польская помощница не ждала его в Стамбуле, где он оставался гораздо дольше, чем у себя дома в Минске. Я, наверное, слишком многого хотела. В результате мы развелись, я сама подала на развод. - Она замолчала. Потом невесело усмехнулась: - Вот такая взаимная исповедь у нас получилась. Сколько лет вашей девочке?
        - Уже много. В этом году четырнадцать.
        - Вы с ней видитесь?
        - Мать не разрешает. Она уговорила дочку выступить на суде против меня. Было очень больно.
        - Я понимаю, - тихо произнесла Евгения.
        - Поэтому я переехал в Москву и занялся перегоном подержанных автомобилей, - добавил я. - Ничего страшного, это еще не самое худшее, что могло со мной случиться. А у вас не было детей?
        - Он не хотел. Сейчас я понимаю, что эти черты будущего ростовщика и спекулянта в нем были заложены. Он считал, что нам нужно встать на ноги, сделать карьеру, получить нормальную квартиру. В общем, обычные отговорки. Когда люди любят друг друга, они заводят детей, даже если живут в шалаше…
        - Только в том случае, если «шалашеуправление» пропишет вашу шалашную подругу в ваш шалаш, - вспомнил я известный фельетон Ильфа и Петрова.
        - Смешно, - улыбнулась она, - вы поразительно начитаны для такой рабочей профессии.
        - Это помогает. Самоирония иногда спасает там, где другие качества не могут помочь. Если все время сидеть и думать о том, как неудачно сложилась твоя жизнь, можно сойти с ума. Предпочитаю думать о том, что все рано или поздно встанет на свои места.
        - Значит, вы неисправимый оптимист. Даже в такой ситуации.
        - Наверное, да. Во всяком случае, пытаюсь им быть. Вы не дали мне номер телефона вашей больницы, - напомнил я ей.
        Она вытащила пустой бланк и протянула его мне.
        - На нем указан номер нашего телефона. Но будет гораздо лучше, если вы сами позвоните и сообщите о том, что произошло с вашим другом. Он ведь пока не сможет говорить, а его жена будет волноваться.
        Она отложила паспорт и водительское удостоверение Игната в сторону, как бы давая понять, что уже закончила работу с его документами. Я поднялся и поблагодарил ее:
        - Спасибо вам, Евгения Андреевна.
        - Откуда вы знаете, как меня зовут? - удивилась она.
        - Когда вы пошли за документами моего друга, сюда заглянул один молодой человек. Он назвал вас по имени.
        - Тогда понятно. А как вас зовут?
        - Ильгар. Ильгар Салимов.
        - Очень приятно, Ильгар Салимов, - и она протянула мне руку.
        Вспомнив, что я актер по профессии, а не перегонщик машин, я наклонился и поцеловал ее руку. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Уже стоя в дверях, я обернулся и спросил:
        - Можно в следующий раз я заеду в вашу больницу?
        - Для чего? - нахмурилась она.
        - Навестить своего друга, - невинным голосом ответил я, - узнать, как он себя чувствует.
        - Навестить можно, - рассмеялась она, - до свидания, господин актер.
        Вот так произошло мое знакомство с Евгенией Андреевной Зорицкой. С моей Женей.
        Глава 10
        Можете себе представить, что именно я почувствовал, когда услышал в трубке голос Жени? Я едва устоял на ногах. Именно сегодня, когда мне нужно быть предельно сконцентрированным, она неожиданно появилась в Москве. И теперь мне необходимо срочно с ней встретиться, чтобы разместить ее и попросить подождать меня до завтра. Поэтому я снова с большими предосторожностями вернулся на Курский вокзал и взял еще две тысячи долларов. Теперь нужно найти Женю. Я перезвонил ей на телефон и выяснил, что она остановилась на Нижегородской улице у какой-то своей дальней родственницы. Я поехал к ней и, зайдя в квартиру ее двоюродной тетки, сразу предложил переехать в какой-нибудь отель в центре города, например в
«Ритц-Карлтон» или в «Метрополь». Услышав названия отелей, родственница Жени и ее дочь одинаково изумились. Тетке было лет шестьдесят, а ее дочери, троюродной сестре Жени, около сорока. Они были не просто удивлены, а даже немного напуганы, когда я называл отели, куда желательно переехать Жене.
        - Ты неожиданно стал миллионером? - спросила она.
        - Нет. Конечно, нет. Но я могу позволить себе разместить свою женщину в хорошем отеле. - Мне так нравилось изображать из себя достаточно обеспеченного человека.
        - Ой, Женечка, это такие дорогие отели, - всплеснула руками ее троюродная сестра, - я там никогда не была, только смотрела со стороны.
        - Мы никуда не поедем, - твердо произнесла Женя, - и я не собираюсь никуда переезжать. Если ты такой богатый, лучше оставь деньги себе или потрать их на что-нибудь хорошее. Давай договоримся, что ты больше не будешь настаивать.
        Я уже хорошо знал, что с ней лучше не спорить. Если она так решила, то ее переубедить все равно не удастся. Поэтому согласно кивнул головой и добавил:
        - Только учти, что у меня очень важные дела и я не смогу ни сегодня, ни завтра с тобой встречаться.
        - Я тебя не понимаю. - У нее иногда глаза становятся такими холодными.
        - У меня очень важное дело, которым я должен заниматься лично, так что именно эти два дня я не смогу с тобой видеться.
        В этот момент зазвонил мой мобильный телефон. Аппарат у меня самый дешевый, его даже стыдно доставать из кармана. Но я достал и посмотрел на дисплей. Звонок от Хейфица. Сейчас я не мог разговаривать, поэтому убрал телефон в карман.
        - Что происходит, Ильгар? - тихо спросила Женя. - Как это - не смогу видеться? Я взяла разрешение только на три дня и приехала к тебе в Москву. Почему ты не сможешь со мной видеться?
        - Давай выйдем на улицу и поговорим наедине, - предложил я.
        Никогда еще я не видел ее такой обиженной. Мы вышли из квартиры и спустились во двор. В песочнице играли малыши, на скамейках сидели старушки. Обычный московский дворик.
        В этот момент снова раздался звонок телефона. Почему Леонид Иосифович не может успокоиться? Что у него опять случилось? На этот раз звонил Арвид. Похоже, у обеих сторон уже не выдерживают нервы. Сколько можно меня дергать? Почему эти сволочи не могут разобраться без меня? А я должен объяснять своей женщине, почему не могу с ней в эти дни встречаться. Как это все не вовремя. Но если я упущу свой шанс, то потеряю последнюю возможность вылезти из своей «выгребной ямы», в которой оказался в очередной раз не по своей вине.
        - Ты не рад, что я приехала? - не выдержав, спросила Женя.
        - Я мечтал об этом все последние годы. Честное слово! Но именно сегодня - самый важный день в моей жизни. Уже через полтора часа я должен быть в одном месте, где меня ждет машина. А потом я буду занят. Сегодня и завтра. Возможно, даже послезавтра. Но так далеко я загадывать не могу. Неужели ты не понимаешь, насколько мне хочется тебя видеть и как я рад твоему приезду? Но ты должна мне поверить. Просто поверить, ни о чем не спрашивая.
        Она долго смотрела на меня, потом согласно кивнула:
        - Хорошо. Я все поняла. И я подожду, пока ты закончишь свои «важные дела». Не представляю, какие важные дела могут быть у тебя, но раз ты так говоришь, значит, они действительно важные. Я буду ждать, и ты не должен за меня волноваться.
        - Спасибо. Ты всегда понимала меня лучше других. Вот возьми, - и я протянул ей бумагу с цифрами.
        - Что это?
        - Номер и код ячейки из камеры хранения на Курском вокзале. Если со мной что-то случится и я завтра не перезвоню тебе, то послезавтра можешь забрать оттуда все, что там найдешь. Это для тебя.
        - Что там лежит?
        - Когда откроешь, все поймешь. Повторяю, что это твое. Только когда поедешь туда, посмотри, чтобы за тобой не следили. Это очень важно.
        - Сегодня ты какой-то не такой. Все время говоришь загадками.
        - Просто нет возможности все рассказать. Но этот лист бумаги спрячь в надежном месте.
        - Честно говоря, я представляла себе нашу встречу в Москве совсем иначе, - наконец улыбнулась Женя.
        - У нас будет самая лучшая встреча в этом городе, - пообещал я, - только немного потерпи. Все будет хорошо.
        Я попрощался с ней, вышел на улицу и поймал машину. Если я не попаду в какую-нибудь ужасную автомобильную пробку, то успею доехать до «Цветного бульвара», где меня ждет Арвид.
        Уже сидя в автомобиле, я услышал очередной телефонный звонок. Сколько можно? Они просто хотят свести меня с ума! Я достал телефон, готовый послать любого, кто мне звонит, и увидел на дисплее номер телефона Жени. Этот номер я знал наизусть, поэтому быстро ей ответил:
        - Слушаю тебя.
        - Я хотела пожелать тебе счастливого пути. И будь осторожен, если у тебя какое-то опасное дело.
        - С чего ты взяла?
        - Не знаю. Возможно, мне показалось. Все равно будь осторожен.
        - Спасибо. Обязательно.
        Говорят, что женщина может чувствовать опасность. И вообще у женщин интуиция развита лучше, чем у мужчин. Она правильно почувствовала, что мне угрожает опасность. И даже не опасность. Если кто-то из тех, с кем я разговаривал за эти последние два дня, решит, что я был слишком разговорчив или слишком неосторожен, наверняка завтрашнего рассвета я не увижу. В таких делах никто не станет меня жалеть.
        В этот раз я сумел доехать до нужного места меньше чем за час. Еще успел выпить кофе, съесть какую-то булочку в небольшом кафе рядом со станцией метро и ответить на два звонка. Сначала позвонил Арвид, который сухо поинтересовался, почему я не отвечаю на телефонные звонки.
        - Я был занят.
        - Чем? - спросил он.
        - В туалете был, - разозлился я, - подробности нужны?
        - В следующий раз вовремя отвечай, - посоветовал он, - и учти, что они могут за нами следить, поэтому будь осторожен. И еще. Они могут в последний момент заменить Лихоносова на какого-нибудь трюкача. Подставят нам вместо настоящего певца каскадера, готового сделать все, что угодно.
        - Может, мне вообще отказаться?
        - Шутить будешь потом, - разозлился Арвид. - В общем, я тебя предупредил. Меня в машине, которая тебя заберет, не будет. Я со стороны прослежу. Они могут устроить любую провокацию, и нам нужно быть готовыми.
        Он отключился. И почти сразу позвонил Хейфиц. Было полное ощущение, что они просто сговорились. В отличие от Палехова, от имени которого звонил Арвид, Леонид Иосифович звонил сам. Очевидно, он решил, что так будет более правильно.
        - Что с вами случилось, Салимов? - поинтересовался Хейфиц. - Вы не отвечаете на мои телефонные звонки.
        - Не успел. Был в туалете, - с удовольствием сообщил я эти интимные подробности.
        - Даже в туалете телефон должен быть рядом с вами, - возразил Хейфиц. - Никаких новых инструкций вы не получали?
        - Нет. Они ждут меня в условном месте, чтобы забрать и отвезти на Николину Гору.
        - Вы будете один?
        - Видимо, да.
        - Только поосторожнее. В последний момент они могут передумать и подставить вас, решив, что кровь должна быть настоящей. Ваша кровь, Салимов.
        - Это уже зависит от меня. От того, как поведет себя Лихоносов за рулем.
        - Он поведет себя нормально. Я уже его предупредил. Будем ехать очень медленно и очень спокойно, чтобы у вас не было ни одного шанса погибнуть. Ни одного, Салимов, вы меня понимаете?
        - Конечно. Если вы его предупредили, значит, он не испугается. Но он должен испугаться, иначе все поймут, что это инсценировка.
        - Пусть поймут. Все было так и задумано. Они решили устроить ложную аварию, но мы узнали об этом. И они знают, что нам об этом известно. Поэтому нам нужно использовать этот момент.
        - Скажите конкретно, что именно мне следует делать?
        - Все, что они вам посоветовали. Мы будем вести съемку. С двух сторон. Поэтому не пугайтесь и не беспокойтесь.
        - Постараюсь.
        - Мы свяжемся с вами в больнице, - пообещал Хейфиц, прежде чем положить трубку.
        Час от часу не легче! С одной стороны, в городе появилась Женя. С другой - мне одновременно звонят оба конкурента и предупреждают о возможной провокации и того, и другого. А я должен через несколько часов изображать из себя трюкача-каскадера. Но если вспомнить, что я уже заработал неплохие деньги, то готов пять раз прыгать на машину Лихоносова, лишь бы заработать еще немного.
        Я вышел на улицу и сразу увидел машину, которая меня ждала. И даже смог узнать еще несколько автомобилей, припаркованных в разных местах, из которых следили за всеми моими передвижениями. Может, я действительно не рассчитал свои силы и ввязался в опасную игру, из которой выход невозможен?
        Подойдя к машине, я кивнул головой водителю, пожилому человеку лет шестидесяти. Очевидно, ему показывали мою фотографию, поэтому он обернулся, посмотрел на меня и вырулил машину в общий поток. За нами поспешили сразу несколько машин, которые должны проследить, куда и с кем я могу уехать. На сиденье моей машины лежала плазма с пакетом крови. Моей крови. Вернее, крови с моим резус-фактором и моей группой.
        Мы стояли в пробке, и водитель неслышно чертыхнулся. Я ощупал карманы, где лежали две тысячи долларов, которые я забыл передать Жене. Как глупо все получилось, нужно было вспомнить и про эти деньги. Но теперь уже поздно, а с другой стороны, даже хорошо, пусть считают, что все мои деньги были при мне, а остальные же я просто просадил. Или раздал за долги. Или передал своим близким. Во всяком случае, так действительно лучше.
        Эта пробка никогда не рассосется. Водитель постоянно поглядывал на часы и тихо ругался. Очевидно, его тоже предупредили о том, что я должен быть у дачи Лихоносова ровно в половине седьмого, как раз тогда, когда певец будет возвращаться к себе домой.
        Не выдержав, водитель достал телефон и набрал номер. Я был почти уверен, что он звонит Арвиду, который следовал за нами где-то неподалеку.
        - Мы можем опоздать, - сообщил он в трубку, - у нас такие ужасные пробки.
        - Не говори глупостей, - посоветовал Арвид, - вы обязаны успеть. Опозданий быть не может.
        - Но мы стоим в пробке, - взорвался водитель, - здесь невозможно никуда двинуться.
        - Это твоя проблема, - отрезал Арвид, - ты опытный водитель и обязан понимать, что опаздывать нельзя, иначе можешь считать себя уволенным. И не только с работы, но и из этой жизни.
        - Ты меня не пугай, - хрипло ответил водитель, - я постараюсь доехать. А если не доеду, значит, не судьба. - Он раздраженно положил телефон рядом с собой на переднее сиденье. Я сидел на заднем и смотрел на часы. Неужели из-за нерасторопности этого сурового придурка мы можем опоздать на самое важное мероприятие в моей жизни? Но мы не опоздали. Ровно за двадцать пять минут до назначенного времени меня высадили недалеко от дачи Лихоносова.
        Я медленно прогуливался вдоль забора, уверенный, что сейчас за мной одновременно следят сразу несколько пар внимательных глаз. Осторожно ощупал под своим пиджаком пакет с живой кровью. Как только появится машина Лихоносова, я сразу брошусь на нее, а все остальное - уже дело техники.
        Я ходил и думал, как все же это произойдет. Если Хейфиц решит заменить Лихоносова на трюкача, тот просто и естественно переедет меня пополам. Или, что еще хуже, элементарно задавит. А если новый план придумал Палехов, то меня могут толкнуть с другой стороны или вообще пристрелить в тот момент, когда я брошусь под машину. Например, выстрелить мне в ногу, чтобы я упал под машину, погиб под колесами, и таким образом убрать единственного свидетеля всего происшедшего.
        Лучше не думать об этих «альтернативных вариантах». Моя задача - выжить в схватке двух мастодонтов шоу-бизнеса. Я ведь заранее наводил справки. Они так сильно ненавидят друг друга, что готовы подставить не только меня, но и самого Лихоносова и еще десяток-другой своих воспитанников, чтобы насолить своему конкуренту. Понятно, что Глеб Мартынович хочет вернуть себе Лихоносова. И не просто вернуть, а привязать его навсегда к себе. И точно так же понятно, что Хейфиц сделает все, чтобы не отдавать Лихоносова и, в свою очередь, досадить Палехову.
        Если бы Женя сегодня так неожиданно не появилась в Москве, все было бы почти идеально. Я был уверен, что она приедет в конце месяца. Но она взяла и приехала. Вполне вероятно, что соскучилась. Она давно обещала приехать в Москву. Но учитывая положение, в которое я опять попал, и учитывая мое нынешнее жилье, я, как мог, оттягивал этот визит. Но она все время настаивала. И приехала в самый неподходящий момент, прибавив мне еще одну проблему к моим собственным. Честно говоря, я еще не подозревал, какие именно проблемы будут у меня с ее приездом. Если бы знал, то в тот же день купил ей билет на самолет и срочно отправил бы ее домой в Белоруссию. Туда, где еще продолжает работать республиканский Комитет государственной безопасности, где по советской методике работает местная милиция, а ее агентура обеспечивает высокую раскрываемость преступлений, в страну, в которой самое громкое дело о взрыве в минском метро было раскрыто за одни сутки. Самое печальное, что им до сих пор не верят и сомневаются в подобной оперативности раскрытия преступлений. На самом деле все объясняется просто. В Минске и по всей
Белоруссии не стали проводить глупых экспериментов по реорганизации правоохранительных органов, ничего не стали переименовывать, разделять, сокращать, уничтожать. И тем более не тронули сотни и тысячи профессионалов, которые продолжали работать на своих местах. Там просто сохранили свои силовые структуры, и они продолжали эффективно работать, как и в бывшем Советском Союзе. Вот в этом, собственно, и весь секрет успешной работы белорусских правоохранительных служб.
        Но тогда я еще не думал о последствиях визита Жени, хотя где-то подсознательно понимал, что он не принесет мне ничего хорошего. Водитель, который меня привез, не уехал обратно в Москву. Он остался стоять на повороте, чтобы подать мне сигнал о приближении машины Лихоносова. Я внимательно следил за его автомобилем, прогуливаясь вдоль дачи, и наконец увидев сигнал, который он мне подал, стремительно повернулся и поспешил к повороту. Сейчас здесь должна появиться машина Лихоносова.
        Послышался звук моторов. Машина явно шла медленнее обычного. Все-таки Лихоносова напугали. Он явно не хотел быть не только убийцей, но и вообще виновником автомобильного происшествия. Но поздно. Его машина уже показалась из-за поворота. Кажется, он слишком нервничал, ехал буквально на самой маленькой скорости. И в этот момент я бросился на его автомобиль. Как бы человек ни был готов, к подобному подготовиться невозможно: внезапно под машиной оказывается пешеход и резко машет рукой. На самом деле я упал на асфальт и достал пакет с кровью, взмахнув рукой. Кровь брызнула прямо на машину, на ветровое стекло, на меня и на мою одежду. Нужно было дать время ему опомниться, но я уже лежал немного в стороне на асфальте, чтобы этот молодой придурок меня не задавил, и кричал якобы от сумасшедшей боли.
        Лихоносов остановил машину и, выйдя из салона, подошел ко мне. Я кричал так, что слышно было даже на соседних дачах. К нам уже бежали люди с разных сторон. Лихоносов оглянулся по сторонам и внезапно резко и больно стукнул меня по почкам.
        - Проклятый симулянт, - крикнул он сквозь зубы, - нужно было по-настоящему на тебя наехать.
        Глава 11
        Через три недели мы снова оказались в Минске. Не стану утомлять вас рассказом о том, как я уговорил Расима и еще двоих наших товарищей сделать крюк, чтобы заехать в столицу Белоруссии. Игнат уже выписался из больницы и благополучно приехал на поезде в Москву, где его встречали жена, дочь, внучка и даже зять. А мы, сделав небольшой крюк, оказались в Минске. И вечером я отправился в больницу, намереваясь увидеть Евгению. Из Германии я вез красивую парфюмерную коробочку с новым ароматом, только что вышедшим во Франции, и мне очень хотелось подарить ее Жене и поговорить с ней.
        Но в больнице ее не оказалось. Очевидно, она дежурила в другую смену. Мне пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы уточнить ее домашний адрес. В девятом часу вечера я отправился к ней, купив букет цветов. Самое поразительное, что я даже не знал, как именно буду себя вести и что полагается говорить в подобных случаях. А ведь мне шел уже сорок первый год. Евгении исполнилось тридцать три, и она была уже два года как разведена.
        По указанному адресу ее тоже не оказалось. Я поднялся на третий этаж и долго звонил, прислушиваясь к звукам за дверью, но там никто не отзывался. Наконец открылась соседняя дверь, и на лестничную площадку вышла пожилая женщина. Увидев меня с букетом цветов, она улыбнулась:
        - А Жени нет дома, наверное, поехала к матери. Она часто ездит к ней и там остается. В те дни, когда у нее нет дежурства в больнице.
        - Где живет ее мама? - вежливо поинтересовался я.
        - На другом конце города, - любезно сообщила соседка, - если хотите, я дам вам адрес. Только вы поезжайте туда утром, сейчас уже поздно. Пока доедете, будет десять вечера.
        - Да, конечно, - ответил я и посмотрел на часы. Не могу же я сказать этой соседке, что мы заехали сюда только на одну ночь и завтра рано утром нам надо возвращаться в Москву. Впрочем, кому это интересно? Я даже подумал, что нужно отдать цветы соседке, но она куда-то спешила, и я передумал. Достав чистый носовой платок, просто привязал цветы к дверной ручке квартиры Евгении и пошел вниз. Нужно было, конечно, узнать ее мобильный телефон или в больнице, или у соседки, но я был уверен, что такой вопрос выглядел бы неприлично. Приходит какой-то тип кавказской наружности и спрашивает мобильный телефон их врача. Не уверен, что мне бы его дали. Не говоря уже о том, какие пересуды это вызвало бы в больнице. Одно дело - узнать адрес дома, хотя и это было очень проблематично, а совсем другое - личный мобильный телефон.
        Тем более этого не следовало делать в разговоре с соседкой. Пришел неизвестный с букетом цветов, который даже не знает номера телефона женщины, у дверей которой появился так поздно вечером. Нет, мне совсем не хотелось подставлять Евгению Андреевну, поэтому я пошел к выходу, думая о том, когда в следующий раз мы снова окажемся в Минске. У Маира начались проблемы со сбытом машин, и мы вообще не знали, когда состоится следующая поездка за очередной партией автомобилей.
        Я вышел из дома, направляясь к автобусной остановке, когда увидел шедшую мне навстречу знакомую фигуру. Она была в серой куртке, темно-серой юбке и в серых сапожках. В таком наряде Женя выглядела даже моложе, чем в белом халате. Увидев меня, она замерла, остановилась, словно не веря своим глазам. Я тоже остановился, с замиранием сердца глядя на нее.
        - Добрый вечер, Евгения Андреевна, - наконец опомнившись, поздоровался я, - очень приятно вас видеть.
        - Здравствуйте, Ильгар. Вы, конечно, приехали сюда в поисках своего товарища? - не скрывая иронии, лукаво спросила она.
        - Почти. Он, правда, выписался, но я хотел у вас узнать, как протекало его лечение, - в тон ответил я, и мы оба расхохотались.
        - Мне приятно вас видеть, - сказала она. Просто так, без ненужного кокетства и обмана. Она вообще не умела кокетничать, говорила обычно прямо и откровенно.
        - Мне тоже. Я приехал вас увидеть, но ваша соседка сказала, что вы поехали навестить свою маму.
        - Правильно сказала. Только мне утром выходить на работу, поэтому я решила вечером вернуться.
        - Это вам, - протянул я ей коробочку, - говорят, это сейчас самые модные духи в Европе. Последний писк. Или последний запах, аромат, не знаю, как правильно.
        - Спасибо. - Она взяла коробочку, рассмотрела ее и сказала: - Я читала об этом парфюме в каком-то журнале. Спасибо за подарок.
        - Когда подниметесь наверх, то не удивляйтесь, - попросил я, - там к вашей дверной ручке привязан носовым платком букет цветов. Просто решил таким образом преподнести его вам.
        - Своеобразное решение, - заметила Женя. - Значит, нам нужно подняться и отвязать этот букет, чтобы я могла вернуть вам носовой платок. Заодно выпьете у меня кофе.
        Я замер, наверное, в эту минуту во мне проснулся восточный человек. Мы были совсем немного знакомы, а она так естественно приглашала меня к себе домой. Поздно вечером. Незнакомого мужчину кавказского происхождения. В свою квартиру. Я подумал, что она слишком доверчива или даже наивно-глупа. На самом деле дураком был именно я. Просто потом я понял, что для нее это был совершенно естественный поступок. Она вообще не могла думать плохо об окружающих ее людях, пока те сами не разочаровали ее своими поступками. Есть много людей, которые изначально считают всех остальных порочными и способными к низменным поступкам. Очевидно, в силу собственной порочности. А есть такие, кто не допускает подобных мыслей, изначально считая каждого из окружающих нормальным и порядочным человеком. Видимо, это связано с моральными качествами внутри самого человека. Евгения была сильная и уверенная в себе женщина, не терпела лжи, фальши, притворства. И не хотела видеть эти качества в других. Именно поэтому она так легко и просто предложила мне подняться к ней и выпить кофе.
        И я, конечно, согласился. Вместе мы поднялись наверх, и она, отвязав цветы, вернула мне носовой платок. А потом мы вошли в ее квартиру. Я держался скованно, мне было неудобно. Никогда прежде я не оказывался в такой ситуации, никогда не приходил к женщине, которая мне нравилась, в ее квартиру и не оставался с ней наедине. Двухкомнатная квартира мне понравилась. В ней было светло и уютно. Она пригласила меня к столу, а сама прошла на кухню. Через некоторое время она вернулась с большим подносом в руках. На нем стояли две чашечки кофе, сахарница, конфеты и печенье. Кофе оказался вкусным. Хотя, я думаю, в тот вечер мне любой кофе мог показаться вкусным. Без куртки и сапожек она выглядела какой-то уютной, домашней, близкой и понятной. В этой женщине не было и тени рисовки, натуженного желания подать себя с лучшей стороны.
        - Спасибо, что вспомнили меня. И еще раз спасибо за подарок, - повторила Евгения.
        - Это вам спасибо за то, что пригласили меня к себе домой, - ответил я.
        - Я же не могла оставить вас на улице, когда наверху букет цветов привязан вашим носовым платком, - улыбнулась она.
        - Конечно. Без него я не сумел бы уехать из Минска, - подыграл я хозяйке, - хотя все равно вы достаточно смелая женщина.
        - Почему смелая? - удивилась она. - Потому что пустила к себе в дом незнакомого человека? Думаю, вы преувеличиваете мою смелость. Во-первых, вас видела моя соседка, во-вторых, на вас наверняка обратила внимание другая соседка, которая как раз гуляла со своей собакой. Стены у нас тонкие, все слышно. Если буду звать на помощь, меня сразу услышат, - рассмеялась она. - А если серьезно, то достаточно посмотреть вам в глаза, чтобы понять, насколько вы неспособны обидеть женщину.
        - Вы думаете, что у насильников какой-то другой взгляд?
        - Уверена в этом. Во всяком случае, они не привязывают цветы своими носовыми платками. Это явная улика против них.
        - Тем не менее нужно быть осторожнее. Сейчас такое время, когда почти нельзя доверять людям. «Из гнилых яблок трудно выбрать спелое» - кажется, так говорил один из героев Шекспира.
        - Вы хотите убить меня своим интеллектом, - всплеснула она руками, - но вообще-то у нас происходит интересный спор. Вы изо всех сил пытаетесь меня убедить в том, что нельзя было вас сюда приглашать, а я пытаюсь доказать вам, что людям можно верить.
        - Мне больше нравится ваша позиция, - улыбнувшись, признался я. - Должен сказать вам, Евгения Андреевна, что все это время я думал о вас.
        - Насколько я поняла, я намного младше вас по возрасту, - заметила она, - и если вы будете называть меня по имени-отчеству, то и мне придется называть вас так же. Можно просто Женя, без отчества.
        - Спасибо. Я хотел сказать, что все время думал о нашем разговоре.
        - И пришли к выводу, что я была слишком болтлива?
        - Нет. Скорее откровенны. Впрочем, я тоже не был молчуном. Просто такое невероятное совпадение, что мы оказались в схожих ситуациях - обе наши семьи разрушились в результате перемен. Только я оказался неудачником, а ваш муж… хотя, наверное, нет, он получил деньги и потерял вас, значит, оказался еще большим неудачником.
        Она весело рассмеялась. У нее были красивые ровные белые зубы.
        - Вы долго были замужем?
        - Восемь лет, из которых больше половины муж провел в Турции, в своих постоянных поездках. Мне было тогда около двадцати трех, не так много, и он казался мне надежным и солидным человеком. Ему же было под тридцать. Но, как выяснилось, все его помыслы были всегда направлены только на преумножение собственных доходов, это его основная цель в жизни. Собственно, поэтому он так не хотел детей. Оказывается, он и раньше давал деньги взаймы под грабительские проценты и с обязательным залогом. Такой типичный современный Гобсек. А потом понял, что этих денег ему не хватает, и начал лично ездить в Турцию за подходящим товаром, уйдя с работы. Ну, а остальное вы знаете.
        - И оставил вам квартиру?
        - Да. Это единственное, что осталось от нашей разбитой семейной жизни.
        - Я могу задать неприличный вопрос?
        - Очень неприличный?
        - Думаю, что да.
        - Тогда задавайте.
        - Сколько вам лет?
        - Ужасно неприличный вопрос. Тридцать три. А вам?
        - Я - глубокий старик, уже сорок один год.
        - Не все так печально, - улыбнулась Женя, - вы выглядите очень неплохо для своего
«почтенного возраста».
        - Верну вам комплимент. Вы выглядите еще лучше. Можно еще один неприличный вопрос?
        - Вам не кажется, что их становится слишком много?
        - Так получилось…
        - Что именно вы хотите спросить?
        - Почему после развода вы снова не вышли замуж? Насколько я понял, развод состоялся несколько лет назад, а до этого ваши отношения тоже нельзя было назвать идеальными.
        - Далеко не идеальными, - согласилась она.
        - Тогда почему? Вы очень красивая женщина. Умная, грамотная. Самостоятельная. У вас хорошая профессия…
        - Вы хотите знать, обращали ли на меня внимание мужчины?
        - Я не спрашивал в такой плоскости. Меня интересовало ваше отношение у мужчинам. В том, что они наверняка обращали на вас внимание, я не сомневаюсь.
        - Принимаю как комплимент, но дело не в этом. Конечно, время от времени рядом со мной появлялись какие-то мужчины, правда, исключительно по их собственной инициативе. Напуганная своим первым замужеством, я очень разборчиво относилась к ухажерам. Одного интересовала моя квартира, другой хотел просто пристроиться рядом со мной, третий был невероятно жадным, а я уже точно знаю, что это ужасная болезнь. Именно из мужской жадности возникают другие гадкие качества - оскудение души, невнимательность, черствость. Как видите, я не была идеальным подарком для мужчин, наверное, поэтому у меня ничего не получилось со вторым шансом. Видимо, все так и должно было быть. А вы давно развелись с супругой?
        - Недавно. Но не живу уже много лет. Оказалось, что я не совсем готов к этой жизни, вернее, совсем не готов.
        Она понимающе кивнула и предположила:
        - Хотите еще кофе?
        - С удовольствием.
        Женя прошла на кухню и довольно быстро вернулась с двумя новыми чашечками кофе.
        - Знаете, чем именно вы мне понравились? - спросила она и, не дожидаясь моего ответа, пояснила: - Вы первый из мужчин, которых я знаю, не попытались соврать или что-то приукрасить. Будучи актером и достаточно начитанным человеком, просто сказали, что работаете обычным перегонщиком машин, а потом процитировали Шекспира. Согласитесь, это было достаточно необычно. И ваше трогательное внимание к супруге вашего коллеги. Это тоже произвело сильное впечатление.
        - Вы меня перехвалите.
        - Нет. Просто объясняю. Когда вы уезжаете из Минска?
        - Сегодня рано утром.
        - Опять перегоняете машины?
        - Это занятие, которое пока приносит нам заработок.
        - Понятно. А вы не пробовали поступить в театр, вернуться в профессию?
        - Мне уже сорок один. В таком возрасте нельзя возвращаться в театр. Слишком поздно.
        - Не уверена. Вы должны попробовать. Может, у вас получится? Среди актеров не так много начитанных и образованных людей, к большому сожалению. Один мой знакомый режиссер говорил, что общеобразовательный уровень нынешних выпускников театральных вузов ужасающе низок.
        - Это относится не только к театральным вузам, - улыбнулся я. - Кстати, кофе у вас замечательный.
        - Мне присылает его брат. Он работает в нашем посольстве в Венесуэле, - пояснила Женя.
        Я посмотрел на часы - было уже одиннадцать. Перевел взгляд на нее, и она понимающе кивнула:
        - Завтра утром мне рано вставать.
        Пора было уходить. Я поднялся и поблагодарил:
        - Спасибо за кофе.
        - Это вам спасибо за цветы и подарок.
        Мы пошли к выходу. Женя протянула мне на прощание руку, и я снова рискнул наклониться и поцеловать ее.
        - Можно, я в следующий раз опять зайду к вам в гости?
        - Заходите, - разрешила она, - мне действительно приятно вас видеть. Можете в следующий раз появляться без подарка. А еще лучше позвоните заранее, чтобы я была дома, иначе рискуете снова меня не застать.
        - Я не знаю вашего телефона.
        - Тогда запишите.
        Я достал свой мобильный и записал ее номер прямо на свой телефон.
        - Я буду вам звонить, если вы разрешите. Не больше одного раза в неделю, чтобы вас не беспокоить.
        - Можете звонить чаще, - снова улыбнулась она.
        Кивнув на прощание, я повернулся и вышел. Так прошло наше первое свидание. Сегодня, когда подобные романтические встречи вызывают смех, вы, наверное, посчитаете меня тюфяком и мямлей, не сделавшим даже попытки обнять понравившуюся женщину, а ее полной дурой, согласившейся отпустить мужчину, который был ей симпатичен. Но, очевидно, сказывалось наше «тяжелое» наследие советского режима. Мы просто были немного иначе воспитаны. Нам казалось, что наши встречи и наши разговоры, наше общение и наша симпатия друг к другу гораздо важнее, чем обычный секс. Нет, это не значит, что секс - дело второстепенное и ненужное. Отнюдь нет. Просто я думаю, что все влюбленные в мире знают это состояние, когда тебе нравится быть рядом с человеком, который может заменить тебе всю Вселенную. Сидеть напротив него, пить кофе из маленькой чашки, вести задушевную беседу или весело шутить.
        Теперь вы понимаете, какие именно у нас были отношения, как я ими дорожил. Мы оба вели себя как нормальные цивилизованные люди, которые боялись случайно сорвавшимся словом и нарочито грубым жестом не понравиться своему собеседнику.
        Конечно, я не удержался и позвонил ей уже на следующий день. А потом звонил ей почти каждый день. Наверное, это была некоторая наглость с моей стороны, но не требуйте от меня невозможного. Это было бы уже слишком целомудренно, даже для такого влюбленного человека, каким я стал после знакомства с Женей.
        Глава 12
        Почувствовав на себе удар Лихоносова, я понял, что Хейфиц заранее его обо всем предупредил. И прежде чем к нам подбежали другие люди, этот зарвавшийся певец ударил меня ногой еще раз. А уже потом подбежали соседи, стали кричать и, пытаясь меня поднять, оттеснили Лихоносова. Краем глаза я видел камеры в руках у двух операторов, которые снимали с разных сторон. Еще подумал, почему два оператора и почему такая съемка? И внезапно почувствовал боль в левом колене. Кажется, я действительно сильно ушибся при падении, ведь нужно было разыграть все достаточно натурально.
        Пока появившиеся врачи «Скорой помощи» грузили меня на носилки, камеры продолжали работать. Интересно, что в какой-то момент, когда меня заносили в машину, оба оператора едва не столкнулись друг с другом. Надо было видеть их взгляды. Любой нормальный человек сделал бы единственно верный вывод, что эти двое явно не члены одной команды. Уже через двадцать минут меня несли в реанимацию. Потом врачи и медсестры куда-то исчезли, и появился довольно молодой врач лет тридцати пяти, который вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Он был больше похож на бизнесмена, чем на врача. Высокого роста, с заметным брюшком, светлыми волосами. Посмотрев на меня, врач поморщился и сказал:
        - Спектакль окончен. Надеюсь, у тебя ничего не болит?
        Учитывая, что я был старше его лет на десять-пятнадцать, мне стало даже обидно, что он обращается ко мне на «ты».
        - Кто ты такой? - Я тоже решил обращаться к нему на «ты».
        - Я - твой лечащий врач, - пояснил он, видимо, удивившись такому обращению, - и поэтому можешь называть меня Эдуардом Александровичем.
        - А ты меня - Ильгаром Бахрамовичем.
        - Первый раз вижу бомжа, который требует, чтобы его называли по имени-отчеству, - с удовольствием хмыкнул он.
        - Я не бомж, - возразил я, чувствуя, как краснею от возмущения, - я актер, и меня наняли исполнить эту роль. Так что не переходи на личности. Я же не говорю тебе, что первый раз в жизни вижу делягу-врача, который готов за деньги выписать какую угодно историю болезни.
        - Ну, ты и хам, - покачал он головой. - Ладно, нам все равно не жить вместе. Ты мне явно не подходишь. Судя по всему, ты у нас птица-говорун. А раз столько болтаешь, значит, у тебя ничего не болит.
        - Нога болит.
        - Пройдет, - отмахнулся этот тип, даже не посмотрев на мою ногу. - Сейчас медсестра возьмет твою одежду и переоденет тебя. Постарайся при ней не так много болтать. Договорились, актер?
        - Хорошо. Можно, я оставлю у себя мобильный телефон?
        - Можешь оставлять все, что хочешь, актер, - снова повторил он и, качая головой, вышел из реанимационной.
        Почти сразу появилась медсестра и помогла мне раздеться. Затем ненадолго вышла, но я успел вытащить деньги, документы и телефон и спрятать их под подушку. Сестра вернулась, неся в руках больничную одежду, и спросила:
        - Вы сможете сами переодеться? - Это была строгая женщина лет сорока, с типично азиатским широким лицом, узкими глазами и вдавленным носом.
        - Спасибо, я все смогу, - пообещал я. - А куда денут мою одежду?
        - Отправим в стирку и в химчистку, - пояснила медсестра, - она вся в крови. У вас что-то болит?
        - Левая нога.
        В отличие от нахального врача, хотя она тоже знала, что я почти не пострадал и, очевидно, была в курсе всего замысла, сестра добросовестно осмотрела мою ногу, пощупала ее и сообщила:
        - Перелома нет, у вас сильный ушиб. Головой вы не ударились при падении?
        - Нет. Только ногой.
        - Тогда ничего страшного. Это заживет. Реанимационная будет вашей палатой. Кроме меня с Эдуардом Александровичем, сюда никто не будет заходить. У вас есть какие-нибудь просьбы или пожелания?
        - Нет, ничего.
        Она забрала мою одежду и вышла. Я остался лежать на кровати. Кажется, все прошло благополучно. Но только я так подумал, как раздался телефонный звонок. Это был Арвид.
        - Как ты себя чувствуешь?
        - Нормально.
        - Ничего не болит?
        - Нет.
        - Ты все сделал правильно, - подбодрил меня Арвид, - а теперь они сильно подставились и не знают, что им делать.
        - В каком смысле?
        - Они сообщили Лихоносову, что это будет подстава и ты нарочно упадешь под его машину, но не учли, что мы будем снимать весь процесс аварии на пленку. И там четко видно, как он совершает наезд, а затем выходит из машины и дважды бьет ногой лежащего на асфальте пострадавшего. Представляешь, что произойдет, если мы обнародуем эти записи?
        - Представляю. Как он мог там глупо подставиться?
        - Хейфиц сказал ему, что все это просто уловка, не авария, а сплошное надувательство. Вот он и не сдержался.
        - Что мне теперь делать?
        - Пока ничего. Теперь ход за Хейфицем. Посмотрим, что именно он предложит. Ведь его оператор тоже снимал весь процесс на свою камеру. Но ты все сделал почти профессионально. Никто не заподозрит, что это был сознательный прыжок на машину. И такое количество брызнувшей крови! В общем, подождем. Может, он предложит нам мир, который будет лучше доброй ссоры, и отдаст нам добровольно своего Лихоносова.
        Я впервые в жизни слышал такой длинный монолог Арвида, состоящий из десяти предложений. Обычно бывает не больше двух или трех. Поэтому, попрощавшись с ним, я улегся поудобнее и закрыл глаза. В этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз это был сам Леонид Иосифович.
        - Как вы себя чувствуете, Салимов? - спросил он.
        - Спасибо, все нормально.
        - Вы прекрасно прыгнули на машину. Очень натурально и естественно. Просто настоящий творческий акт. Мы сразу решили, что не будем вам мешать, а уже потом вмешаемся и представим наши доказательства. Мы засняли весь процесс на пленку. Теперь надо, чтобы вы выступили в вечерней программе новостей. Вся страна и весь мир узнают о подлом и преступном замысле Глеба Мартыновича. Думаю, он будет раздавлен и уничтожен. Я гарантирую после вашего выступления очень крупные неприятности нашему другу Палехову. Как вы считаете, мы сможем их гарантировать?
        - Полагаю, что да.
        - Я тоже так думаю. Когда мы будем готовы, я вам позвоню, чтобы вы заранее подготовились.
        - Подождите, - прервал я его, - мы так не договаривались. Я думал, что вам нужна только информация о наезде Лихоносова, а теперь вы меняете условия игры и требуете, чтобы я еще и выступил.
        - Что вы хотите? - Хейфиц был деловым человеком и сразу вникал в суть любой проблемы.
        - Еще двадцать пять тысяч.
        - Только после вашего выступления на телевидении. Если все пройдет благополучно, получите еще двадцать пять тысяч долларов. Это я вам гарантирую.
        - Спасибо. В таком случае считайте, что я уже выступаю там, где вы захотите.
        - Это мы посмотрим, - и он, не прощаясь, отключился.
        Я сразу перезвонил Арвиду и рассказал ему о звонке Хейфица.
        - Чего хочет эта лиса? Мы сидим и не понимаем: почему он разрешил, чтобы наезд состоялся? Ведь он должен был понимать, что после этого мы размажем его протеже по стенке и заставим Лихоносова перейти к нам.
        - Его оператор снимал весь процесс аварии на пленку.
        - Знаю. Точно как и наш. И там наверняка похожие кадры.
        - Вы меня не поняли. Хейфиц предлагает еще двадцать пять тысяч долларов, чтобы я выступил с опровержением этой аварии и рассказал о том, как ее готовил Глеб Мартынович.
        - Не нужно называть никаких имен, - строго одернул меня Арвид. - Он что, сошел с ума? Или считает, что может купить вашу жизнь за такую ничтожную сумму? Если вы решитесь выступить, то после подобного заявления за вашу жизнь никто не даст и пяти рублей, настолько очевидной будет ваша внезапная и очень скорая смерть. Вас даже не защитят больничные стены. Не говоря уже о том, что у самого Хейфица тоже будут большие неприятности.
        Кажется, впервые в жизни я почувствовал, как дрожит от негодования голос Арвида. Он просчитал все варианты и явно разозлился. Наверное, идея с аварией была именно его, а позже понравилась и самому Палехову.
        - Что вы мне советуете? - спросил я своего опасного собеседника.
        - Ни под каким видом не выходить из реанимационной палаты и не отвечать на звонки Хейфица. Скажешь позже, что у тебя отняли мобильный телефон. Эдуарда Александровича мы предупредим, чтобы к тебе не пускали посторонних.
        - Хорошо. - Я не стал напоминать ему о деньгах - Арвид может заподозрить неладное, поэтому для начала просто согласился со всем, что он сказал. Мы закончили разговор, и я удовлетворенно перевернулся на бок. В это время снова раздался звонок.
        - Что с тобой случилось?! - услышал я крик Жени.
        - Все нормально. - Я даже удивился, почему она кричит.
        - Только что передали, что известный певец Михаил Лихоносов совершил аварию у своей дачи на Николиной Горе, - сообщила Женя.
        - Может быть. Сейчас популярные актеры совершают иногда такие аварии. Они прекрасно знают, что им ничего не будет за это…
        - Подожди, - прервала меня Женя, - сообщили, что Лихоносов наехал на человека. Гастарбайтера Ильгара Салимова, который является гражданином Азербайджана. Ты случайно не знаешь, кто этот Салимов?
        Она еще может шутить в такой момент! Я не ответил, понимая, что любые мои слова только вызовут недоверие и гнев.
        - Где ты сейчас находишься? - после паузы снова заговорила она.
        - Я занят.
        - Ты не ответил на мой вопрос. А в Интернете уже сообщили, что тебя увезли в реанимацию. Скажи откровенно, где ты сейчас?
        Будь прокляты все эти вездесущие журналисты и этот Интернет! Теперь не отстанут.
        - Меня привезли в больницу на обследование, но со мной ничего страшного не произошло, - попытался я успокоить Женю. - Просто журналистам нравится нагнетать обстановку, выдавая желаемое за действительное.
        - Тогда скажи откровенно: авария была?
        - По-моему, да. Но не такая, как об этом пишут в газетах.
        - Ты находишься в больнице? В реанимационной палате?
        - Здесь такой порядок. Прежде чем оформить пациента, тем более пострадавшего в аварии, его должны осмотреть, сделать рентгеновский снимок, просветить, снять кардиограмму, осмотреть все кости и голову.
        - И третий вопрос. Это то самое дело, о котором ты не хотел мне говорить? Значит, ты заранее знал, что может произойти?
        - Нет, это совсем другое дело. - На этот вопрос я все-таки соврал, но, кажется, она это почувствовала по тембру моего голоса и сразу добавила:
        - Ты не умеешь лгать. Даже будучи актером, не умеешь врать.
        - Или не хочу…
        - Или не хочешь, - согласилась она, - но в любом случае я собираюсь приехать к тебе в больницу.
        - Нет! - всполошился я, только этого мне не хватает. - Не надо приезжать. Меня уже завтра отсюда выпишут. Я абсолютно здоров, ничего даже не сломал.
        - И поэтому ты не хочешь, чтобы я приехала?
        - Нет, не хочу. Не нужно, чтобы тебя здесь видели. Это слишком опасно и сразу привлечет к себе внимание местных журналистов. Они и так тут дежурят с утра до ночи. В общем, будь умницей и никуда не приезжай, - сказал я напоследок.
        Не успел отключить телефон, как позвонил Хейфиц:
        - Мы обсудили наши проблемы и пришли к единодушному выводу, что вам следует выступить именно сегодня. Дело в том, что мой подопечный проявил сразу после аварии некоторую нервозность, вполне понятную для человека его возраста и ранга. Он несколько раз ударил вас ногой, уже зная, что у вас нет никаких видимых повреждений. Конечно, это не оправдывает его безобразный поступок, но его хотя бы можно понять. Мы не сомневаемся, что Палехов использует этот эпизод, чтобы окончательно скомпрометировать Лихоносова и не позволить ему выходить на международную арену с песнями и моим продюсированием. Поэтому нам важно его опередить. И ваше появление на экранах будет лучшим подтверждением вашего здоровья и убедит всех, что вы были нарочно подставлены под удар машины Лихоносова. Вы меня понимаете?
        - Когда речь идет о деньгах - вполне. Только не двадцать пять, а все пятьдесят. И я готов выступить с любыми разоблачениями.
        - Вы с ума сошли! - нервно бросил Хейфиц. - Почему пятьдесят? Может, сто или двести?
        - Только пятьдесят. Иначе я отказываюсь выступать на вашей стороне. Я уже говорил вам, что вы должны понимать мои проблемы. Уже сейчас опубликованы подробности этой аварии по всему Интернету. Везде кипят страсти. Там указаны и мое полное имя, фамилия, возраст, род деятельности. За несколько часов я стал популярным человеком, от одного слова которого зависит не только дальнейшая судьба Михаила Лихоносова, но и ваше собственное будущее, и реноме вашего конкурента - Глеба Мартыновича.
        - Вы правы, - сразу согласился Хейфиц. Он вообще был достаточно гибким и понимающим человеком. - Пятьдесят тысяч я заплачу. А вы расскажете всем о происшедшей аварии и особо подчеркнете, что вас нанял для подобной подставы сам Глеб Мартынович Палехов. В лучшем случае его просто исключат из всех творческих союзов. В худшем - отлучат от продюсирования. А это означает творческое забвение и смерть любого продюсера. Даже если он проживет еще много лет.
        Вот какой план был у Хейфица. Он все-таки переиграл своего компаньона и готов выложить даже пятьдесят тысяч, чтобы окончательно скомпрометировать основного конкурента. Теперь я понимал позиции обоих акул шоу-бизнеса. Но даже предположить не мог, что в этот расклад вмешается Женя, и я окажусь перед реальным выбором между ее жизнью и смертью.
        Глава 13
        После моего первого свидания с Женей дела у Маира пошли совсем плохо. Налоговая полиция начала проверку его деятельности. В Германии тоже начали проверять, кто именно и за какие деньги продавал ему машины и как оформлялись документы на них. Одним словом, мы с Расимом сидели почти два месяца без работы. А так как работа у нас была в основном сдельная, то можете себе представить, насколько сложное положение у нас было. Мы проедали свои деньги и ничего не зарабатывали. Маир каждый день обещал послать нас за новой партией автомобилей в Германию, но каждый раз что-то мешало, и наша поездка откладывалась.
        Остальные перегонщики уже перешли работать в другие организации или на других бизнесменов. Ничего не поделаешь, сказывалась жесткая конкуренция. Достаточно быстро все узнали, что у Маира крупные неприятности и в ближайшее время он не сможет работать, как прежде. Поэтому его оставили даже те, кто работал с ним больше пяти лет. Только мы с Расимом никуда не могли уйти, так как нас никуда не брали. Не забывайте, что мы не имели российского гражданства, не имели права работать в России, не платили налогов и вообще были явно не законопослушными гражданами. Конечно, нам обоим очень хотелось иметь работу, но неприятности у Маира только усиливались.
        Я по-прежнему звонил и разговаривал с Женей почти каждый день. Тратил на эти международные разговоры последние деньги, но мне было приятно, что я могу хотя бы услышать ее голос. Я так надеялся, что Маир сумеет уладить свои дела, и мы снова поедем за этими машинами, и я снова смогу уговорить Расима сделать небольшой крюк, остановившись в Минске, где наконец увижу Женю. Наши разговоры с ней становились все содержательнее и глубже.
        Я не выдержал, купил билет на самый дешевый плацкарт и уже вечером в субботу был в Минске, заранее предупредив ее о моем приезде. На последние деньги купил букет цветов и отправился к ней. Было девять вчера, и я просто умирал с голоду, так как позавтракал еще рано утром в Москве, а потом в вагоне чувствовал запахи вареных яичек, лука и различных колбас, которые в большом количестве поедали мои соседи. Я еще подумал, что в прежние времена соседи обычно делились своими запасами. Увы, все быстро менялось, и далеко не к лучшему. Каждый лопал свой бутерброд, даже не думая поделиться им с соседом.
        Мне было очень стыдно появляться перед Женей, не имея ни работы, ни денег. Но это было просто выше моих сил. Мне так хотелось увидеть ее, поговорить с ней, пообщаться. Поэтому и приехал сюда, рассчитывая уйти от нее ровно в одиннадцать, чтобы успеть на поезд, отходящий в Москву в двенадцать тридцать пять.
        Когда я позвонил, Женя открыла сразу, словно стояла за дверью и ждала моего появления. Сегодня она была в длинной юбке и в свитере, а еще снова достаточно коротко постриглась. Когда она открыла дверь, я сначала поцеловал ей руку, а затем протянул букет, из-за которого остался без ужина. Все-таки мужчина не имеет права находиться в таком плачевном состоянии, в котором оказался я. Если у вас все в порядке со здоровьем, если вы достаточно сильны, чтобы не бояться даже обычной тяжелой работы, если вы хоть немного себя уважаете, вы просто обязаны зарабатывать деньги. Они на самом деле талоны на жизнь. Многие считают, что деньги - талоны на счастье, но это совсем не так. А вот жить без них сложно. Правда, в моем бедственном положении я отчасти не был виноват. У Маира появились могущественные конкуренты, которые ввозили теперь подержанные автомобили целыми трейлерами. И появился противник в лице государства, которое не собиралось позволять превращать страну в свалку старых автомобилей. Вот мы с Расимом и сидели без работы и без денег.
        В гостиной уже был накрыт стол, причем Женя приготовила какие-то невероятно вкусные пирожки с мясом, грибами и картошкой. И напекла еще кучу разных сладостей, при виде которых я начал забывать даже о самой Жене. Вот такие мы, мужчины, мерзавцы, наше счастье обычно начинается с желудка. И хотя я изо всех сил старался вести себя прилично, но пять пирожков все-таки съел, а потом и сладости все перепробовал. Кажется, она даже удивилась, как много сладкого я себе позволяю. Правда, я всегда был достаточно подтянутым. Актер может, конечно, играть Фальстафа, но в идеале с накладным животом, который не мешает передвигаться по сцене. Мой отец даже в преклонном возрасте умудрялся сохранять прекрасную фигуру, про маму я вообще не говорю. Она была просто олицетворением стиля почти до семидесяти лет, что, в общем, невозможно в Баку, где женщины и мужчины уже к сорока годам превращаются в подобие нескольких шаров, поставленных друг на друга, и все из-за обильной калорийной пищи.
        По-моему, Жене даже понравилось, что я таким естественным образом оценил ее кулинарное мастерство. Мы снова говорили обо всем и ни о чем. Было такое ощущение, что мы уже много лет знакомы и почти каждый вечер собираемся в ее квартире, чтобы обменяться своими мнениями и впечатлениями. Причем обсуждали мы все - от последних политических событий в Минске и Москве до качества работы медицинских учреждений в обеих республиках. Мне было интересно слушать ее оригинальные, точные, тонкие замечания. Смею надеяться, что и ей тоже было интересно меня слушать.
        Часы показывали уже двенадцать, когда я принял решение уходить. Я уже понимал, что все равно не успеваю на свой поезд и мне придется ждать до утра следующего отправления в Москву. Но, уверяю вас, мне даже в голову не приходило, что я могу остаться в ее квартире на сегодняшнюю ночь. Более того, сама эта мысль казалась мне кощунственной.
        Наконец я заставил себя подняться.
        - Вы снова утром уезжаете? - спросила Женя.
        - Да, - соврал я, - утром мы отправляемся в Москву.
        - А где вы обычно ночуете?
        - В своих машинах. Мы не можем оставлять их без присмотра.
        - Представляю, как вам неудобно, - пробормотала она.
        Я замер - следующей логичной фразой могли быть слова «может, вам удобнее остаться у меня». Но она их не сказала, а я бы никогда не произнес их первым. Я слишком ценил наше общение и наши встречи, чтобы разрушать их одной неловкой фразой. У дверей я снова взял ее руку и признался:
        - Мне неудобно, что отнимаю у вас время. Мне все время кажется, что я вас обманываю. Вы - хороший специалист, врач, а я всего-навсего обычный перегонщик автомобилей, бывший актер, гастарбайтер, прибывший с Кавказа. То есть по социальному статусу мы с вами очень далеки друг от друга… Я нахожусь на самом низу и отчетливо это сознаю.
        - Перестаньте, - попросила она, - не нужно так говорить. Я общаюсь с вами потому, что мне интересно, а не вычисляю, на какой ступеньке социальной лестницы вы находитесь.
        - Но я…
        - Хватит, - резко перебила меня Женя, - не нужно больше ничего говорить, иначе мы поссоримся. Возвращайтесь к своим друзьям. - Она вдруг подняла голову и поцеловала меня в щеку.
        Я даже дернулся, настолько это было неожиданно.
        - Не бойтесь, - немного насмешливо проговорила она, - я не собираюсь на вас нападать. Не нужно так пугаться.
        - Я просто был не готов к этому, - признался я.
        - Вы удивительный человек, Ильгар, обычно такие фразы говорят женщины. Если я скажу кому-нибудь, что у меня бывает по вечерам такой целомудренный кавказец, мне просто не поверят.
        Это прозвучало уже как вызов. И тогда я наклонился, чувствуя запах ее волос, и мои губы нашли ее губы. Поцелуй был долгим, очень долгим.
        - Если вы сейчас не уйдете, я начну кричать, - шепотом сказала Женя, а глаза у нее были такие счастливые.
        - Ухожу, - также шепотом ответил я и снова поцеловал ее.
        А потом действительно, сделав определенное усилие, вышел из квартиры. В конце концов, это было гораздо больше, чем я мог ожидать. Всю ночь я просидел на вокзале - счастливый и радостный, а утром поехал обратно в Москву.
        Когда я пришел домой, Расим внимательно посмотрел на меня и сказал, что я вернулся каким-то изменившимся.
        Но в жизни есть некая мера соответствия счастья и несчастья, радости и горя. Если бы жизнь состояла из одной белой полосы, то мы наверняка не ценили бы это состояние, считая его вполне естественным. Конечно, сплошная черная полоса тоже не вызывает особого удовлетворения, но там понятны хотя бы мечты о чем-то светлом. Кажется, у Айзека Азимова есть рассказ о том, что звездная ночь приходит один раз в сто лет, и это событие вызывает грандиозный интерес у всего человечества, а легенды и мифы о наступлении такой ночи передаются из поколения в поколение. Мы же каждую ночь видим это звездное небо. Но к ежедневному счастью привыкаешь, как и к ежедневному несчастью. В жизни обычного человека эти полосы счастья и несчастья перемешиваются, и ты никогда не знаешь, где и когда закончится белая полоса и начнется черная. Но зато имеешь возможность почувствовать это в своей собственной судьбе.
        На следующее утро Маира застрелили прямо у гостиницы «Украина», откуда он выходил, отправляясь на деловую встречу. Нанятый киллер аккуратно всадил в него три пули и исчез, не оставив даже своей снайперской винтовки. Потом были пышные похороны, собрались представители нашей диаспоры, рассказывали о том, каким хорошим человеком он был, скольким людям помогал, какие добрые дела успел сделать. Все это было правдой. Родные и близкие переживали, друзья устроили многолюдные поминки, а мы с Расимом сидели как потерянные. Ведь смерть Маира означала конец наших
«путешествий». Особенно обидным было то обстоятельство, что теперь мы уже никогда не заедем в Минск и не будем пересекать Белоруссию с запада на восток. И это после того, как я впервые поцеловал Женю и был таким счастливым.
        Правда, помощник Маира обещал нам возобновить наши поездки, но честно признавался, что должен разобраться и понять, кому именно мешал Маир и почему его бизнес вызывал такое раздражение у некоторых людей, способных нанять киллера для расправы с неугодным. Но мы хорошо понимали, что все это лишь обычные слова, которые никогда не станут реальностью. В таких случаях заказчиков, а тем более исполнителей обычно не находили. Первые просто все отрицали, вторых никогда не оставляли в живых.
        На следующий день мы с Расимом снова отправились к его родственнику. На этот раз он оказался дома. Выслушав нас, позвонил кому-то из своих знакомых и попросил посмотреть работы Расима. Все-таки Расим был профессиональным художником, он окончил Суриковское еще в конце восьмидесятых. Нас принял какой-то невероятно полный мужчина с отекшим лицом и свисающими щеками. Он долго и с явным отвращением рассматривал диплом Расима, потом поинтересовался, может ли тот рисовать буквы. Расим не обиделся, он уже привык к подобным вопросам. Когда он подтвердил, что может, мужчина удовлетворенно закивал и объявил, что возьмет Расима на договорных началах художником, писать «растяжки» и плакаты для улиц. Расим попросил взять и меня в качестве его помощника, на что толстяк шумно задышал и пояснил, что у них нет таких материальных возможностей.
        - Но он мой помощник, - настаивал Расим.
        - Помощника бери за свой счет, - предложил этот тип. Он явно не читал Ильфа и Петрова и не помнил сцену, где Бендер просил за «шустрого мальчика» Кису Воробьянинова, объясняя, что тот не может быть девочкой. Но у толстяка не было никакого чувства юмора, и меня, конечно, не взяли. Это было еще хуже, так как теперь вся тяжесть наших заработков ложилась на плечи Расима.
        От безысходности я устроился в одну типографию обычным рабочим, но там мне платили только восемь тысяч рублей. Я работал целый месяц, но когда получил на руки только пять с половиной тысяч рублей, понял, что мне нужно отсюда уходить. Неожиданно позвонил дядя Расима, решивший, видимо, стать нашим добрым ангелом-хранителем, и предложил мне место рабочего сцены в Театре имени Пушкина. Сейчас вы скажете, что это унизительно и глупо, и правильно сделаете. Но это был театр! Российский театр, о котором я столько мечтал и в котором могла состояться моя профессиональная карьера. Расим к этому времени зарабатывал уже стабильно до восьмисот долларов в месяц, а меня взяли на зарплату в двести пятьдесят долларов, если считать по тому курсу. Конечно, мы получали зарплаты в рублях, и это все-таки было мало. Практически через день я возвращался в свою типографию, где помогал грузить пакеты с книгами, подрабатывая и таким образом. Так прошло три месяца. За это время я почти каждый день звонил Жене. Наверное, она считала меня либо сумасшедшим неудачником, либо полным импотентом. Не может нормальный мужчина после
такого поцелуя не появляться в доме женщины, которая его ждет и, возможно, даже не прогонит. Но я не появлялся в Минске в общей сложности больше четырех месяцев, и это меня угнетало более всего.
        Можно сказать, началась черная полоса в моей жизни, когда я позволял себе обедать только в самых дешевых столовых и кафе, через день грузил картонные коробки с книгами, подрабатывая таким необычным образом, получал не более трехсот пятидесяти долларов в месяц, что с трудом хватало на еду и передвижения по городу. Не забывайте, что четверть своей официальной зарплаты я должен был пересылать своей бывшей семье. Наверное, они даже не трогали эти гроши, которые пересылались в банк на их счет. Для них это были непонятные и унизительные суммы, а для меня самые необходимые, на которые можно было купить еду и одежду. И вообще участь гастарбайтера - это самое ужасное, что можно себе представить. Без прав и привилегий, лишенные элементарных удобств, безо всяких надежд на будущее, зарабатывающие сущие крохи, обижаемые властями и скинхедами, чиновниками и полицейскими, они умудряются выживать в самых сложных и нечеловеческих условиях, когда выжить практически невозможно. Вся разница между этой категорией людей и заключенными в концлагеря узниками - ты сам можешь в любое время покинуть свой
«лагерь». Если, конечно, можешь. На самом деле твои заработки - это зачастую единственная возможность для существования твоей семьи где-то в горных селах Таджикистана или аулах Дагестана. Но тебя также могут неожиданно убить, причем даже в людном месте - в метро или на улице. Могут безнаказанно оскорбить или побить. Полицейские считают своим долгом тебя обирать, скинхеды за тобой охотятся, твои собственные соплеменники, более удачно устроившиеся в Москве, тебя презирают. Другие считают, что ты позоришь свой народ. Третьи просто предпочитают тебя не замечать. Бизнесмены, пользуясь твоим бедственным положением, выжимают из тебя все возможные соки, платят гроши, зачастую обманывая при любом удобном случае. Чиновники берут деньги за регистрацию, оформление, переоформление, прописку, разрешение на проживание и тому подобное. В общем, собачья жизнь. Но миллионы людей все равно рвутся в Россию именно потому, что здесь можно заработать деньги, которые в их странах не заработаешь, и потому, что они традиционно считают Россию и Москву центром притяжения всех бывших советских граждан. Кроме полуграмотного
русского языка, они других языков не знают, так что им и некуда больше отправиться.
        Самое поразительное, что при этом своих детей они пытаются научить русскому языку и русской культуре, справедливо оценивая ее миссионерскую роль на бывшем советском пространстве. Конечно, есть и такие, кто не хочет учиться и не желает учить своих детей. Но они либо возвращаются в свои республики, либо полностью меняют свои взгляды. Нельзя жить в обществе и быть свободным от требований этого общества.
        Через четыре месяца в моей жизни снова наступил некий «просвет». Он был связан с появлением в театре нового главного режиссера - Юриса Маулиньша, решившего кардинально изменить репертуар театра. Для начала он собрался поставить сразу две новые пьесы - Шекспира «Ричард Второй» и Чехова «Дядя Ваня». Причем первая пьеса ставилась именно с расчетом на актуальность. Маулиньш хотел одеть своих героев в современные одежды. Слабый король, который не смог удержать свой трон и свою страну, теряет не только корону, но и саму жизнь. После распада Советского Союза такие пьесы вызывали самый живой интерес. Когда распределяли роли, я стоял и слушал за кулисами, кусая губы от волнения, ведь я знал многие пьесы Шекспира практически наизусть.
        И здесь судьба или слепой случай - не знаю, как их назвать, - решили мне помочь. Получивший одну из главных ролей в пьесе заслуженный артист Альберт Ярочкин неожиданно упал на репетиции и сломал себе ногу. А он должен был играть графа Нортемберленда. Режиссеру пришлось вводить другого исполнителя, и я, набравшись наглости, постучал в его дверь. Этот суховатый прибалт выслушал меня молча, не перебивая, затем задал несколько вопросов, уточнил, в каких именно ролях я выступал. Спросил про отца. Оказывается, он слышал о нем от своего наставника. Потом предложил завтра появиться на репетиции. Можете себе представить, в каком состоянии я появился на следующий день на репетиции? Наверное, за всю прошлую творческую жизнь я не играл лучше, чем тогда. Я практически знал роль наизусть. Маулиньш молча смотрел на меня и ничего не говорил. Так ничего и не сказав, поднялся и ушел. Никто не понял, понравилось ему мое исполнение или нет. Но в театрах иногда ходят легенды об уборщицах, ставших солистками оперных театров, или рабочих, сделавшихся звездами очередного спектакля. На самом деле подобное бывает только в
кино или в выдуманных рассказах.
        Не может уборщица запеть как настоящая оперная солистка, так не бывает. И рабочий не может сыграть роль графа Нортемберленда. И короля Ричарда II. И будущего короля Генриха Болингброка. Просто по определению не может. Не забывайте, что я был сыном народного артиста и главного режиссера Бахрама Салимова, получил высшее театральное образование и несколько лет служил в одном из лучших театров Баку. На следующий день появился приказ о моем зачислении в труппу на временной основе для исполнения роли графа Нортемберленда в новом спектакле. В этот вечер я позвонил Жене и впервые разговаривал с ней совсем другим тоном. Я готов был кричать и петь от восторга. Очевидно, она почувствовала мое состояние и поздравила меня с успехом. Я сказал, что этим успехом во многом обязан и ей. Ведь именно наши разговоры позволили мне снова поверить в себя, в свои силы. Поверить, что я могу вспомнить свою профессию, обрести прежний статус актера. Я решился на безумный поступок, когда отважился зайти к главному режиссеру, предлагая свои услуги. И я действительно искренне считал, что в этом заслуга прежде всего Евгении.
Когда тебя любит такая женщина, ты просто обязан становиться сильнее.
        Теперь я уже думал о том, как снова увидеться с Женей. Я постепенно обретал прежнюю уверенность, еще не зная, чем все это закончится.
        Глава 14
        Я лежал на кровати и размышлял, как именно мне следует поступить. С одной стороны, можно просто сбежать, получить пятьдесят тысяч от Хейфица и прибавить к ним другие деньги, которые находились в камере хранения. С такой суммой я уже мог возвращаться в Баку, чтобы начать свое дело или открыть небольшой бизнес. Для этого нужно незаметно уйти отсюда, встретиться с Хейфицем и потом выступить на пресс-конференции. Каким бы крутым ни был Палехов, он не станет искать меня в Баку, просто побоится. Пограничный контроль с обеих сторон налажен исключительно хорошо, и посторонний не сможет незаметно пройти две границы. А посылать киллера в другую страну, да еще рискуя, что его могут обнаружить и задержать, достаточно опасно. Хотя, конечно, возможно. Но это только в том случае, если меня смогут найти. А после смерти Расима у меня не осталось в Москве ни одного близкого человека, никого из родных, так что искать придется достаточно долго.
        Но, с другой стороны, можно рискнуть и поднять ценовую планку. Сообщить Арвиду, что мне предлагают большие деньги за пресс-конференцию. Здесь возможны два варианта. Первый и наиболее естественный - им надоест моя игра, и они справедливо решат, что гораздо удобнее и дешевле меня просто удавить прямо в моей палате. Придет тот самый мордастый врач, незаметно сделает мне какой-нибудь укол, и на этом все закончится. Быстро и сердито. И стоить будет совсем недорого. Но есть и второй вариант - они согласятся перебить цену Хейфица и заплатят мне хотя бы такие же деньги или похожую сумму. Здесь важно не ошибиться, иначе легко можно перегнуть палку. Хотя им очень невыгодно меня сейчас убивать. Если я неожиданно умру, любые обвинения Хейфица против Палехова будут выглядеть достаточно реально. И их могут обвинить в моем физическом устранении. Кстати, подобная опасность грозит мне и со стороны Хейфица и его людей. Но в этом случае их риск еще больше, ведь тогда на телеэкранах появятся кадры, где вышедший из машины Лихоносов пинает меня ногой. И я представляю реакцию зрителей, которые увидят подобный ролик.
Нет, Хейфицу и его людям очень невыгодно, чтобы я неожиданно умер. Значит, я могу рисковать. Но на этот раз будет очень трудно убедить Леонида Иосифовича в том, что Палехов или Арвид каким-то неведомым образом узнали о моем соглашении с ним. Поэтому нужно тщательно продумать свою позицию до конца.
        Я лежал на кровати и размышлял, когда снова зазвонил мой телефон. Это опять была Женя.
        - У тебя действительно все нормально?
        - Конечно. Не волнуйся, я же тебе сказал.
        - В Интернете пишут, что ты попал под машину.
        - Я тебе уже говорил, что это неправда.
        - Журналисты уже поставили туда кадры, где тебя сбивает машина Лихоносова, - убитым голосом сообщила мне Женя. - Ты можешь мне нормально объяснить, что происходит?
        - Ничего. Ничего не произошло. Сиди дома и никуда не выходи. Я завтра тебе позвоню.
        Не успел я убрать свой телефон, как в комнату вошла медсестра. Было такое ощущение, что она стояла за дверью и подслушивала наш разговор. Она подошла ко мне и спросила:
        - Вам что-нибудь нужно?
        - Нет, спасибо.
        - Скоро я принесу вам ужин. - Тут она показала на телефон, лежавший рядом со мной: - Может, он вам мешает?
        - Нет. Наоборот, он мне помогает.
        Сестра повернулась и вышла из комнаты. Интересно, что они так плотно меня контролируют? Но еще интереснее, что кто-то из операторов, снимавших сцену аварии, уже успел продать эти кадры, и они появились в Интернете. Или это намеренно сделал кто-то из людей самого Палехова, чтобы начать прессинг Лихоносова? В любом случае в этом обществе все продается за деньги и покупается за деньги. Никаких моральных принципов не осталось. Кто-то из моих знакомых сказал, что в октябре семнадцатого отменили Бога и нас приучили жить на одной шестой части суши без религии и без Бога. А потом в августе девяносто первого отменили совесть, и мы стали потихоньку приучаться жить без Бога и без совести. И почти сразу стали постепенно отменять мораль. Вот так мы все и живем теперь в пятнадцати республиках некогда бывшего Союза - без Бога, без совести и без морали. Где-то пытаются закрываться Богом, где-то говорят о совести, где-то о морали. Но это как раз самые бессовестные и аморальные личности, готовые прикрывать свои грязные дела именем Бога, надуманной моралью или ложной совестью. Наверное, напрасно я так переживаю, что
вынужден становиться обычным мошенником, чтобы выжить. Два крупных подлеца наняли меня для того, чтобы я исполнил свою подлую роль. Для них я обычный мерзавец, готовый за деньги совершить любую пакость. Но мне нужно доказать им, что я не совсем обычный мерзавец, а мерзавец гораздо более крупный.
        Медсестра принесла ужин, и я без аппетита поковырялся в тарелке, а затем, отставив поднос в сторону, позвонил Арвиду.
        - Я тебя слушаю, - сказал он, увидев на дисплее своего телефона мой номер.
        - Здесь за мной следят, - коротко сообщил я.
        - Кто следит?
        - Врач и медсестра. И кто-то еще. Какой-то другой врач, который заглядывал ко мне в палату.
        - Другого быть не может, - возразил Арвид, - только двое.
        - Он заглянул и предложил мне перезвонить Хейфицу. Передал от него привет.
        - Когда?
        - Минут десять назад. - Я как раз вычислил время, когда медсестра должна была уйти за ужином.
        - Ты позвонил?
        - Пока нет. - Надо держать их в подвешенном состоянии.
        - А почему сразу мне не позвонил?
        - Медсестра принесла ужин и была у меня в палате. Я не мог звонить прямо при ней.
        - Позвони ему, а потом сразу перезвони мне, - приказал Арвид.
        - Хорошо. - Я опустил руку с телефоном на кровать и услышал, как за дверью раздается трель телефонного звонка. Наверняка это Арвид звонит медсестре, чтобы она проконтролировала мой звонок. Но я не такой дурак, хотя и выгляжу не самым умным человеком. Самый умный человек не стал бы в сорок восемь лет жить у Клавдии Матвеевны в одной комнате, не имея ни денег, ни работы. Я набрал номер Хейфица и шепотом произнес:
        - Меня плотно опекают. Что делать?
        - Ночью мы организуем ваш побег, - ответил он. - В два часа ночи вам позвонит Кирилл. Мы все подготовим.
        - Хорошо. Я все понял. - На этот раз я говорил громче, чтобы меня услышала медсестра за дверью. Но она, очевидно, не слышала, так как открыла дверь, подошла ко мне и мрачно осведомилась: - Вы уже поужинали?
        - Спасибо, я не хочу больше есть.
        - Вам вредно столько разговаривать, - заметила она, - и очень опасно. Могут узнать, что вы совсем не пострадали во время аварии.
        - Я об этом никому не говорю.
        - Правильно делаете. - Она забрала поднос и унесла его из палаты.
        Я снова набрал Арвида:
        - Сегодня в два часа ночи меня отсюда заберут. Они предлагают мне пятьдесят тысяч, чтобы выступить на пресс-конференции и сообщить о том, что авария была организована…
        - Не нужно фамилий, - быстро прервал меня Арвид, - я все понял. Значит, тебе нужно исчезнуть из палаты, чтобы они не могли тебя увезти. Я скажу, чтобы тебя перевели в другое место, куда мы за тобой приедем. Ты сможешь узнать врача, который заходил к тебе и передавал привет от Хейфица?
        - Думаю, что да. Хотя он был в голубом халате.
        - Понятно. Будь осторожен. Тебя могут насильно выкрасть. Я сейчас посоветуюсь и перезвоню тебе, - и он отключился.
        Я немного подождал и сам позвонил Хейфицу.
        - Кажется, у нас ничего не получится, - с удовольствием сообщил я ему. - Они догадываются, что я разговариваю с вами.
        - Откуда? Вы разве не один в палате?
        - Видимо, они установили здесь микрофоны. И врач, и медсестра следят за мной. Эти люди Палехова, вернее, их контролирует Арвид, я в этом уверен. Можете сами все проверить.
        - Я уже знаю. Это действительно его люди, поэтому будьте осторожны. Что они от вас хотят?
        - Меня будут переводить в другую палату и отнимут телефон.
        - В какую?
        - Этого я пока не знаю. Но телефон могут отнять.
        - Сделайте все, чтобы его не забрали, и сообщите нам, где именно вы будете. Наши люди сделают все, чтобы помочь вам сбежать из больницы. Приедете ко мне и получите свои деньги. А потом выступите на пресс-конференции и расскажете журналистам, какую подлую игру затеял Глеб Мартынович.
        - Хорошо, но как я выберусь отсюда?
        - Вы только должны сообщить нам, где находитесь, остальное - наше дело. Даже если вы не сможете с нами связаться или у вас отнимут телефон, то и тогда мы постараемся вас оттуда забрать с помощью нашего врача.
        - Здесь полно врачей. Кому я могу доверять?
        - Дежурный врач Шейкин. Самуил Григорьевич Шейкин. Ему лет под сорок. Он сам вас найдет в самом крайнем случае. Ему вы можете доверять.
        - Я постараюсь сообщить вам, куда меня переведут.
        Не успел я закончить разговор, как услышал шорох за дверью. Медсестра, не стесняясь, подслушивала меня. Она со строгим видом вошла в палату и снова посмотрела на мой телефон:
        - Мне придется отобрать его у вас, вы явно злоупотребляете нашим терпением.
        - Извините. Я не виноват, что мне столько звонят. Это в основном мои родные и близкие. Они радуются за меня, что я остался жив.
        В этот момент телефон снова зазвонил. Я посмотрел на дисплей и демонстративно громко ответил, чтобы меня услышала медсестра:
        - Здравствуйте, Арвид. Я вас слушаю.
        Она повернулась к дверям - мой разговор с Арвидом ей явно неинтересен.
        - Мы переведем тебя на другой этаж, - сообщил Арвид, - в другое отделение, чтобы тебя не нашли. Там будет карантин, и к тебе никого из посторонних не пустят.
        - Уже поздно. Звонил Леонид Иосифович и сказал, что у них все готово. Они все равно меня заберут. Хотят заплатить деньги, чтобы я выступил на их пресс-конференции…
        - Они не смогут забрать, - уверенно произнес Арвид, - туда никого не пускают.
        - Кроме врачей, - напомнил я ему.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - У них уже есть врач, который меня отсюда заберет.
        - Кто?
        - Он пока не сказал, сообщит чуть позже.
        Арвид долго молчал, затем неожиданно снова заговорил:
        - Мы проверили всю больницу. Там посторонних нет. Если ты пытаешься начать самостоятельную игру, чтобы получить еще немного денег, то ты явно зарвался. Мы не заплатим тебе больше ни одной копейки. И никуда тебя не отпустим.
        Вот негодяй! И даже не верит мне, что я уже знаю фамилию врача, который будет мне помогать. Представляю лицо Арвида, когда я сообщу ему его имя и фамилию. Но сейчас пока рано.
        - Вы только и думаете о своих деньгах, - обиженным голосом сказал я, - а мне уже предложили пятьдесят тысяч. И я уверен, что у них есть свой человек в больнице. Наверняка тот самый врач, который ко мне заглядывал. А может, и другой…
        - Не лги, - строго прервал меня Арвид, - к тебе никто не мог заглянуть. Когда старшая медсестра ушла за ужином, перед твоей палатой осталась сидеть другая медсестра. К тебе никто не входил.
        - Вы считаете, что я вас обманываю? И про деньги, и про мой возможный побег, и про врача, который должен мне помочь? Хорошо. Подождите немного, я сейчас все узнаю и вам перезвоню. Вы сразу поймете, что я вас не обманываю. Ни с вашими погаными деньгами, ни с этим врачом. Сейчас узнаю и перезвоню.
        - Узнай, - согласился Арвид, - и учти, что я неплохо играю в покер. Никто не может блефовать против меня, я сразу вычисляю «пустышку». Этот не тот случай, Салимов, когда ты можешь с нами блефовать. Проиграешь не только все свои деньги, но и свою жизнь. Подумай об этом.
        - Давай сделаем так, - предложил я, - если я вас обману, то верну вам деньги, которые вы мне заплатили. Верну все, до копейки. А если сказал правду, тогда вы заплатите мне сумму, которую пообещал Хейфиц, и мы будем в расчете. Согласны? Вы ведь ничем не рискуете? Если я соврал, то просто верну вам свои деньги. А если сказал правду, то все равно выступлю на пресс-конференции за деньги Леонида Иосифовича. И вам нужно сделать все, чтобы убедить меня не выступать против Глеба Мартыновича.
        Арвид думал недолго. После короткой паузы он приказал:
        - Позвони, но я тебя в последний раз предупреждаю. Если это блеф и вся твоя игра направлена только на вымогание денег, то ты просчитался. Не получишь больше ни одного рубля, ни одной копейки. А вместо этого я лично приеду в больницу, вытрясу из тебя наши деньги и лично тебя удавлю. На такие условия согласен?
        - Да, - нерешительно ответил я.
        - Храбрый ты человек, Салимов. Звони Хейфицу и каким угодно способом узнавай имя его врача. Скажи, что тебя уже переводят в другую палату и отнимают мобильный телефон, чтобы он поверил и назвал тебе имя. Если через пять минут ты не назовешь мне его, я буду считать, что весь разговор с Хейфицем ты нарочно придумал, чтобы вытащить из нас деньги. И тогда уже не обижайся на нас. И учти, что любое неконкретное имя нас не устроит. Он должен назвать врача, который работает в этой больнице и действительно может помочь тебе с побегом. В других случаях наш уговор не работает.
        - Сейчас перезвоню, - пообещал я, помня, что медсестра стоит за дверью. Поднял телефон и, не набирая номер, громко спросил Леонида Иосифовича, кто именно из врачей мне будет помогать. И также громко его поблагодарил.
        Тут же снова появилась медсестра. Какая настырная, наверное, ей хорошо заплатили.
        - Отдайте телефон! - сурово потребовала она.
        - Не могу. Я должен срочно позвонить Арвиду.
        Самое поразительное, что она даже не спросила, кто такой Арвид, только согласно кивнула головой. Я стал набирать знакомый мне номер Арвида прямо при ней.
        - Вы останетесь слушать, или я могу поговорить с ним без свидетелей?
        Медсестра, скорбно поджав губы, удалилась. Я услышал тяжелое дыхание Арвида, он явно нервничал. Он ведь достаточно разумный человек и понимает, что я не могу так бессознательно и глупо блефовать. Но не хочет верить в такую наглую провокацию Хейфица. Просто не может в нее поверить.
        - Имя врача - Самуил Григорьевич Шейкин, - торжественно сообщил я, - можете проверить. И не смейте больше разговаривать со мной в подобном тоне. Я не блефую, и мы не играем в покер. И еще я хотел сказать, что я не шулер, чтобы вас обманывать.
        - Сейчас я все проверю, - несколько сконфуженно ответил Арвид и отключился.
        Я закрыл глаза, внутренне улыбаясь. Представляю, как они все нервничают. Пусть нервничают. Их деньги нажиты нечестным путем. Могли бы стать обычными честными продюсерами, а у них есть только знакомые бандиты, которые заставляют исполнителей соглашаться на грабительские условия. Деньги этих двоих особенно дурно пахнут, а про их методы знает вся столица. Поэтому я не собираюсь их жалеть. Пусть платят и пусть перегрызутся в вечной войне, которая никогда не закончится. Мне все равно, я должен думать только о себе. Слишком много лет я глупо игнорировал искусство выживания, чтобы сейчас задавать себе нравственные или другие вопросы. Нет ни совести, ни морали. И Бога тоже нет. Остались только деньги, которые есть у самых подлых, самых циничных, самых бессовестных и самых аморальных типов.
        Нужно отдать должное Арвиду, он перезвонил мне ровно через пять минут. Представляю, как ему не хотелось этого делать, но он все-таки перезвонил.
        - Мы все проверили, - сообщил он, - этот Шейкин сегодня останется дежурным врачом. И он действительно работает на Леонида Иосифовича. Кажется, ты был прав…
        - Могли бы извиниться за все гадости, которые вы мне сказали, - предложил я.
        - Извиняться не буду, - ответил Арвид, - мы тут поговорили с Глебом Мартыновичем и хотим предложить тебе не пятьдесят, а сто тысяч. Ты честный человек, Салимов, и нам это понравилось. Получишь сто тысяч, если проведешь пресс-конференцию и расскажешь, как тебя пытался «прессовать» Леонид Иосифович. Только на этот раз без ненужных срывов. Сейчас мы тебя переведем в другое отделение и сделаем так, чтобы Шейкин там не появлялся сегодня ночью. А завтра утром пресс-конференция состоится в больнице, куда приедут журналисты, и ты расскажешь, как Хейфиц пытался тебя подкупить, чтобы спасти своего протеже.
        - А может, тогда сделать иначе? Согласиться на побег, уйти с Шейкиным и получить деньги как доказательство вины Хейфица? А потом вы должны будете меня вытащить, чтобы я сумел рассказать всем о подлой игре вашего визави.
        - У тебя очень опасный план, - немного подумав, сказал Арвид, - мы так рисковать не можем. Тебя могут увезти, накачать наркотиками и заставить говорить все, что прикажут. А потом они тебя устранят, чтобы не было лишнего опасного свидетеля.
        - Это действительно опасно, - согласился я, - но зато было бы эффективно. Вы не подумали, что здесь могут быть и другие врачи, которые работают на Хейфица, и тогда ваш врач просто не успеет меня спасти.
        Арвид снова долго думал, потом ответил:
        - Сейчас тебя переведут. А я должен посоветоваться с Глебом Мартыновичем. Нам нужно все продумать. Хейфицу доверять нельзя. Он может придумать любой план, найти любого врача и подкупить его.
        - Значит, с врачом я вам все-таки не соврал?
        - Нет, не соврал, ты нас не обманывал.
        - Спасибо и на этом.
        - Мы будем думать, - повторил Арвид, - а ты жди моего звонка.
        Он снова отключился. Итак, планка наших отношений уже поднята до ста тысяч долларов. Кажется, они схлестнулись, как два барана на узкой тропинке, и ни один не собирается уступать. Мне это только на руку. Так я и подумал, когда за мной пришли, чтобы перенести мою кровать в другую палату.
        Глава 15
        Премьера «Ричарда II» состоялась четырнадцатого октября. Было много очень хороших отзывов, режиссера Маулиньша называли «открытием театрального сезона», спектакль был благоприятно принят критикой, а мое исполнение роли графа Нортемберленда даже отметили в одной из газет. Сразу после премьеры режиссер объявил, что зачисляет меня в труппу. Можете себе представить мое состояние? Еще недавно я был подозрительным кавказцем, который прибыл в Москву на заработки и почти не имел шансов ни устроиться, ни пробиться в этом огромном городе, а сейчас я - уже актер столичного театра, о чем мечтают сотни и тысячи провинциальных российских актеров.
        Сразу после премьеры я занял денег у Расима и отправился в Минск. На этот раз ехал в купейном вагоне и прибыл в столицу Белоруссии рано утром в воскресенье. Я точно знал, что в этот день она будет свободна, так как заранее позвонил и договорился о нашей встрече.
        Должен сказать, что я поднимался к ней, испытывая некоторое смущение. С одной стороны, я наконец подтвердил свой статус, став актером столичного театра, что для меня было почти получением «Оскара» или «Золотой маски». А с другой - я поднимался к женщине, с которой поцеловался почти пять месяцев назад и с тех пор не появлялся в ее доме. Согласитесь, что это не совсем нормально. Но я просто не мог позволить себе появиться у нее в статусе безработного или опустившегося типа. Мой блеск в глазах лучше всего говорил о моих успехах. Я нес в руках роскошный букет цветов, чтобы вручить его женщине, с которой я так долго и так исповедально разговаривал целых пять месяцев. Если бы не было телефона, мы бы переписывались, и, наверное, когда-нибудь эти письма могли стать основой для новой пьесы, рассказывающей о любви несчастного актера к женщине-врачу, согласившейся принять его таким, каким он тогда был, - неизвестным и безо всяких шансов на успех.
        Когда Женя открыла дверь, честное слово, я ее даже не узнал. Она была в каком-то цветастом платье и соорудила модную прическу. Пять месяцев - это более чем большой срок для влюбленных. Я протянул ей цветы, шагнул к ней и крепко обнял. Дальше даже не помню, что было. Кажется, цветы упали на пол, но мы не обратили на них внимания. Потом мы долго целовались, срывали с себя одежду и куда-то уходили, держась за руки.
        Мы были уже достаточно взрослыми людьми, и у нас обоих за плечами неудачные браки. Она ушла от своего мужа, я ушел от своей жены. Но в этот момент мы ничего не помнили. Мир вокруг нас просто перестал существовать, мы только неистово целовались. А потом прошли в ее спальню и легли на кровать. Свою двуспальную кровать, которая напоминала ей о бывшем муже, она просто выбросила, купив вместо этого односпальную, словно давая зарок не пускать больше к себе посторонних мужчин. На ее односпальной кровати двое помещались с большим трудом, но нам было весело и приятно друг с другом. Нет, мы не были искусны в сексуальных упражнениях и не пытались поразить друг друга какими-то особенными позами или движениями. Скорее вели себя как совсем молодые влюбленные, толком не знающие, как следует вести себя в постели. Мы получали неслыханное удовольствие от созерцания тел друг друга, от запахов, прикосновений, поцелуев. В этот день мы не вышли из дома и даже не заметили, как пролетели эти сутки. Но утром ей нужно было идти на работу, а мне возвращаться в Москву…
        Мое зачисление в труппу театра было настоящим чудом, ведь Маулиньш прекрасно знал, что я не имею российского гражданства и могу быть депортирован из Москвы в течение одного дня. Но он сознательно пошел на этот шаг. Мне пришлось отправиться в наше посольство и пройти регистрацию. Какой-то консульский сотрудник сначала долго не принимал меня, а затем, внимательно изучив мои документы, почему-то разозлился и объяснил, что я не имею права работать в Москве, так как не являюсь российским гражданином и обязан вернуться на родину. На все мои возражения он реагировал очень нервно, не желая ничего слушать. Я понял, что здесь мне не помогут, и решил уходить, когда узнал, что в посольство назначен новый посол, бывший министр культуры, который хорошо знал не только моих родителей, но и меня самого. Более того, именно он приходил на премьеру нашего спектакля в Театре русской драмы в Баку. Я записался к нему на прием. Он узнал меня сразу, более того, распорядился, чтобы мне не чинили никаких препятствий и сделали все, чтобы я мог остаться в Москве и работать в театре. Мне даже выдали документы, что я могу
платить налоги в России, так как между нашими странами были договоренности о двойном налогообложении, когда проживающий больше шести месяцев гражданин другой страны мог платить налоги в той стране, где живет и работает.
        Казалось, все устроилось к лучшему. Уже много лет спустя я начал понимать, что Маулиньш просто решил дать мне второй шанс, так как сам получил этот шанс уже в Москве. Он был достаточно известным режиссером в молодежном театре до девяносто первого года. Ему тогда было чуть больше тридцати. Но сразу после обретения независимости Латвии выяснилось, что молодежный комсомольский театр просто никому не нужен, и Маулиньш остался без работы. Он довольно долго пробовал где-то устроиться, но везде слышал, что в его услугах не нуждаются. Тогда он уехал в Германию, где пытался ставить какие-то спектакли, организовать свою труппу, но быстро понял, что он там никому не нужен. От отчаяния и безысходности он начал пить. Если бы не его жена, которая буквально вытащила Маулиньша из этой ямы и заставила его поверить в свои силы, он бы наверняка пропал. Но она заставила его переехать в Варшаву, где он поставил свой первый спектакль, затем его пригласили в Киев. После нескольких удачных спектаклей о нем написали в российской прессе, и он оказался в нашем театре. Маулиньш по-прежнему оставался гражданином Латвии, и у
него были почти схожие со мной проблемы. К тому же он ненамного старше меня, всего на несколько лет. Может, поэтому он так отнесся ко мне и решил дать мне второй шанс. Ведь мне было уже далеко за сорок. Но он поверил в меня, и когда началось распределение ролей для его нового спектакля «Дядя Ваня», я с изумлением узнал, что роль Михаила Львовича Астрова поручена именно мне. Не могу передать радости, которую я испытал, узнав об этом выборе режиссера. Я был ему бесконечно благодарен. Начались репетиции. Это было наверняка самое лучшее время в моей взрослой жизни. К концу месяца я снова взял билет и уехал в Минск на два дня. И снова два дня мы практически не выходили из квартиры Жени. Мне казалось, что наконец жизнь моя наладилась и ничего лучшего уже быть не может.
        Премьера «Дяди Вани» состоялась через три месяца. За это время я еще несколько раз ездил в Минск, и мы уже позволяли себе сделать небольшой перерыв, выходя на улицу в поисках подходящего кафе или ресторана. Но, скажу откровенно, почти ничего не ели и почти никого не замечали. Нам было удивительно хорошо вдвоем, словно мы были две половинки, которые много лет назад разрезали пополам и только теперь они наконец снова соединились. Я даже не вспоминал свою стерву-жену и свою несчастную дочь, которую заставили свидетельствовать против меня в суде во время развода. Правда, алименты я исправно высылал, благо теперь у меня была более или менее приличная зарплата. Однажды меня даже пригласили в кино сняться в эпизодической роли чеченского бандита. Было, конечно, обидно, что мою фактуру используют в таком качестве, но я согласился, и говорят, что выглядел достаточно колоритно на экране.
        Зато наша премьера с треском провалилась. Критики откровенно ругали Маулиньша за выбор актрис на главные женские роли. Собственно, он в этом не был виноват, так как Соню играла протеже нашего главного спонсора, а ее мачеху Елену Андреевну - супруга главного режиссера театра. В таком случае ничего хорошего получиться не могло, хотя я читал, что мое исполнение роли Астрова было достаточно убедительным. Но наши героини просто все испортили своим жеманством и излишней истеричностью. Собственно, это проблема многих современных российских режиссеров, когда деньги даются под конкретную актрису, которую режиссер должен задействовать в главной роли или снимать в своей картине. Но все попытки объяснить спонсору, что его протеже не может играть в сорок лет четырнадцатилетнюю Джульетту, а в двадцать пять - мать взрослого Гамлета, натыкаются на упрямые возражения, что в театре можно все. Достаточно загримировать актрису, и она либо постареет, либо помолодеет. О том, что пассии спонсора нужно, кроме смазливого личика и излишней любвеобильности, иметь еще и талант, никто даже не думает. Считается, что талант
разовьет режиссер, правильно снимая актрису или верно раскрывая психологизм ее роли. Конечно, все это выглядит смешно и глупо. Но когда спонсор готов дать любые деньги, чтобы в главной роли снялась его супруга или дочь, а их писка хватает только для исполнения беззвучной роли горничной, здесь искусство оказывается задавлено, и режиссер, махнув рукой, делает так, как хотят спонсор или продюсер.
        После провала «Дядя Вани» наш режиссер снова запил, и снова его супруга начала осторожно выводить его из этого состояния. Конечно, он был исключительно талантливым человеком, но вместе с тем достаточно слабым, поэтому и срывался при первых же неудачах.
        Третьей постановкой, которую он давно мечтал осуществить, была современная пьеса
«Остров женщин». И здесь он снова дал мне одну из главных ролей, словно решив испытать меня во всех жанрах - от исторической трагедии до суровой драмы, от драмы до эксцентричной комедии. Нужно сказать, что «Остров женщин», с его сценами-бурлесками и сценическими эффектами, скорее напоминающими американский мюзик-холл, чем российский серьезный репертуарный театр, тем не менее оказался достаточно востребованным. И, более того, очень доходным. На каждом показе публика заранее раскупала все билеты, зал смеялся, а актеры получали хорошие дивиденды к своей зарплате. Должен сказать, что «Остров женщин» шел в театре по семь или восемь раз в месяц, собирал каждый раз полную кассу и очень нравился зрителям, особенно зрительницам. А я, в свою очередь, начал получать очень неплохие деньги с этого спектакля. Кажется, им были довольны все, кроме самого Маулиньша. Он собирался вывернуть наизнанку этот спектакль, сделав из эксцентричной комедии печальную мелодраму или даже меланхоличную драму, когда понял, что сам материал сопротивляется его попыткам навязать подобное видение зрителям.
        После «Острова женщин» я был уже известным актером, о котором говорили, и мой большой фотопортрет появился в фойе нашего театра. Маулиньш даже намекал, что через два или три года выдвинет меня на получение звания «заслуженный артист». Но для этого мне необходимо было поменять свое гражданство, чего я никак не хотел делать. Мне вообще казалось не очень приличным менять свое гражданство. Как, наверное, неприлично менять мать, свои собственные взгляды и свою Родину. Во всех остальных случаях изменения возможны, и они приветствуются. При этом, говоря о Родине, я имею в виду не конкретное село или улицу, где вы родились, а страну, которая должна навсегда оставаться в вашем сердце, даже если вы вынуждены переехать в Россию, Германию, Соединенные Штаты или Израиль.
        Продолжая ездить к Жене, я отчетливо понимал, что больше так длиться не может. Она была очень молодой и очень красивой женщиной. Конечно, ей хотелось семьи, радости, тепла, наверное, детей. А вместо этого у нее появился какой-то сомнительный друг, намного старше ее, который появлялся в ее квартире только раз в месяц, да и то в основном на выходные. Нужно было как-то определяться в наших отношениях и, сделав ей предложение, перебраться в Минск. Но я боялся спугнуть свое счастье. Ведь, с одной стороны, я понимал, что не смогу закрепиться в каком-нибудь белорусском театре, если уеду из Москвы. А с другой - мне было бы стыдно все время жить на содержании у своей супруги, в ее квартире и на ее зарплату. Я однажды уже сильно пострадал из-за подобной ситуации и не хотел попадать в нее вторично. Меня вполне устраивали такие встречи, когда я приезжал к ней на уик-энды и снова уезжал, не принимая на себя никаких обязательств. Теперь понимаю, что был обычным эгоистом, больше думал о себе, чем о своей любимой, которую подобное положение дел не могло устраивать. Но она ничего мне не говорила. Более того, мне
казалось, что и она счастлива.
        Так продолжалось до нашей первой размолвки, когда я не смог приехать в очередной раз из-за срочной репетиции. Меня вводили в спектакль вместо заболевшего актера, а она перенесла свои выходные, чтобы встретиться со мной. Мы разговаривали на повышенных тонах, и я первым отключился, но следующие несколько часов был сам не свой. Еще через три часа, поняв, что не могу больше ждать, купил билет на самолет и поехал в аэропорт. Уже когда приземлился в Минске и включил свой телефон, то увидел сразу три ее звонка, которые она сделала за время моего полета. Я поспешил к ней домой. Женя встретила меня заплаканная, оказывается, она переживала еще больше. В эту ночь мы почти не спали. Она плакала у меня на плече, а я чувствовал, что сам еле сдерживаюсь от слез, ведь мы могли ненароком разбить наше счастье, такое хрупкое и недолговечное. После этой ночи мы поклялись никогда не обижаться на слова и действия друг друга. Мы были уверены в своих чувствах и не допускали мысли, что когда-нибудь расстанемся. Но белая полоса не может длиться вечно.
        Моя белая полоса продолжалась больше двух лет и затем закончилась. Закончилась в тот день, когда ночью во сне умер режиссер Маулиньш - мой настоящий наставник и учитель, единственный режиссер, который поверил в великовозрастного актера и дал ему второй шанс. Маулиньша нашли уже днем, когда он не пришел на очередную репетицию. Жена его была в Риге и приехала только на следующий день, а дочь оставалась в Лос-Анджелесе и не прилетела на похороны, ограничившись пустой телеграммой с выражением своего соболезнования. Если подумать, она была даже права. Они с отцом не виделись последние лет пять, его успехи или неудачи ее не волновали, она ими просто не интересовалась. А лететь на похороны отца из такой дали, да еще тратить деньги на билеты ей явно не хотелось. Маулиньш, оказывается, завещал, чтобы его кремировали, а прах развеяли над Рижским заливом. Что мы и сделали.
        И с этого дня началась моя очередная черная полоса.
        Глава 16
        Часы показывали ровно половину второго. И эта медсестра сидела перед моей палатой за столом, словно суровый конвоир, отвечавший за мое содержание под стражей. Очевидно, она получила строгие инструкции от Арвида. Интересно, каким образом она сможет помешать мне уйти отсюда, а врачу, которому заплатил деньги Хейфиц, войти в мою палату? Может, поднимет шум, начнет кричать, и откуда-то появятся добрые молодцы, которые будут помогать ей остановить врача Шейкина. Или это всего лишь мои фантазии, и медсестра просто исполняет свой долг, а врач Шейкин всего лишь обычный доктор, который остался дежурить в больнице на эту ночь и поэтому попал в поле зрения людей Хейфица?
        Впрочем, это были не мои проблемы. Телефон подозрительно молчал, и я все время смотрел на аппарат, не понимая, почему он молчит. Это меня даже немного тревожило. Самое страшное, что могло произойти в моем случае, - это если две противоборствующие стороны решат договориться. На самом деле на их месте я бы давно так и поступил. Просто созвониться и выяснить, что этот подлый чернозадый кавказец обманывает обе стороны и пытается вытянуть из них деньги. Но для этого хотя бы один должен был поступиться собственными амбициями. Понятно, что ни Палехов, считавший себя гением продюсерского мастерства, ни Хейфиц, привыкший обманывать всех, в том числе и своих коллег, не могли поступиться принципами и первыми пойти на переговоры со своим злейшим противником. В шоу-бизнесе и в творчестве ненавидят гораздо больше, чем в другой профессиональной среде или даже в мафии. Среди бандитов все понятно. Там убивают не потому, что руководствуются личными чувствами мести, обиды, ревности или зависти, убивают из-за корыстных интересов своего бизнеса, а личные разборки категорически не допускаются.
        А вот в творческой среде и в шоу-бизнесе именно личные амбиции, именно суетливое чувство тщеславия, зависти, соперничества вызывают невероятную ненависть. Талантливого художника почти всегда ненавидят коллеги. Популярный писатель вызывает дикую злобу у своих товарищей по перу. Успешный композитор нервирует своих собратьев по творческому цеху. А успехи в шоу-бизнесе просто невозможно пережить. Ведь всякий успех конкретного исполнителя означает как минимум меньший успех другого исполнителя. И здесь уже не церемонятся. В ход идут подкупы, интриги, сплетни, все, что поможет остановить чужого исполнителя и обеспечить благоприятные возможности собственному протеже.
        И именно поэтому я был почти уверен, что ни Глеб Мартынович, ни Леонид Иосифович не пойдут на перемирие, и с этой стороны мне ничего не может угрожать. Я просто лежал на кровати и ждал. Прошло примерно полтора часа с тех пор, как меня доставили на другой этаж в другую палату. Как я уже говорил, часы показывали половину второго ночи. Если бы я только мог предположить, что именно сейчас происходит, то, наверное, не лежал бы так спокойно и не ждал, пока мне позвонят. Я бы попытался что-то предпринять, сбежал бы из своей палаты, придушил бы своими руками эту медсестру, которая так бдительно охраняла меня у моей палаты.
        Но я ничего не знал. И вообще выяснилось, что я сильно недооценивал всех этих ребят. Нельзя столько лет выживать в таком криминальном шоу-бизнесе и оставаться ангелом, неизбежно теряешь часть своей души. Выживание в любых условиях - всегда трудная задача. Выживание в шоу-бизнесе - это задача со многими неизвестными. И почти никто не дает гарантии, что вы сможете победить в этой изнурительной схватке. Сколько их - талантливых, одаренных, творчески озаренных, внешне состоявшихся актеров и певцов, музыкантов и композиторов, художников и писателей, которые когда-то довольно успешно начинали, а затем также быстро уходили в никуда, спивались, разорялись, опускались на дно.
        Я посмотрел на часы - без двадцати два. Если еще в течение пяти минут никто не позвонит, значит, действительно что-то произошло. Неужели Хейфиц отменил свой план по моему бегству из больницы, а Палехов решил не мешать моему побегу? Но этого просто не может быть. И, словно услышав мои мысли, телефон все же зазвонил. Это был Арвид.
        - Слушаю, - ответил я чересчур быстро, словно опасаясь, что он не захочет со мной разговаривать и положит трубку.
        - Мы посоветовались и решили, что ты можешь уехать с этим Шейкиным, - неожиданно сообщил мне Арвид. - Поезжай с ними, узнай, что именно они планируют и где будет пресс-конференция. Затем найди возможность с нами связаться, чтобы мы могли тебя оттуда вытащить. И уже затем ты дашь настоящую пресс-конференцию, где расскажешь о своем побеге из больницы, который тебе организовал Хейфиц.
        В общем, они поступали разумно. Ведь у них была съемка, где Лихоносов пинал меня ногами. Затем Хейфиц организовал через своего врача в больнице мой срочный побег, чтобы показать всем, насколько я себя хорошо чувствую. Можно будет потом заявить, что меня даже выкрали, а потом вернуть опять в больницу и провести пресс-конференцию в пользу Палехова, рассказав о подлом поступке Леонида Иосифовича и его попытках спасти своего протеже Лихоносова.
        Получалось, что все складывалось в мою пользу. Я должен буду сбежать из больницы при помощи врача Шейкина, узнать все подробности и попытаться связаться с Арвидом, чтобы в решающий момент сбежать и изобличить Хейфица во всех неблаговидных делах. Меня несколько настораживал только вот этот момент. Почему Арвид и сам Глеб Мартынович так уверены, что я обязательно сбегу? Почему они считают, что у меня будет возможность выйти на них, избавившись от своих опекунов? Не слишком ли они рискуют в этом случае? Не слишком ли мне доверяют? Предположим, что меня даже не накачают наркотиками, а я просто предпочту взять пятьдесят тысяч и выступить за Леонида Иосифовича, разоблачая своего бывшего нанимателя. Почему они так уверены, что я вернусь к ним? Или настолько верят в силу денег? Верят, что сто тысяч долларов, которые они мне обещали, гарантия моей лояльности? Не слишком ли велик риск? Неужели Палехов решил поверить в мое благородство? Или он верит в мою жадность? Но никто не знает, что именно ждет меня у Хейфица. Может, вообще наш разговор запишут на пленку, меня заставят выступить, а потом уберут. Нет,
это невозможно. Если меня не предъявят живьем, то весь эффект от моего разоблачения будет потерян. Я должен появиться живым и здоровым, чтобы мне поверили, иначе снова решат, что это очередной блеф. Очередная подстава.
        Значит, можно не опасаться за свою жизнь. Мертвый я никому не интересен - ни той, ни другой стороне. Я нужен им живым, чтобы рассказать о махинациях конкурента. Только живым. Но где гарантия, что Хейфиц в последний момент не поднимет цену и не даст мне больше? Вот такой гарантии у Палехова нет. Однако и он, и Арвид идут на такой невероятный риск. Получается, что они готовы рисковать. Значит, я где-то ошибся, не сумел просчитать правильно возможные ходы всех игроков.
        Все это промелькнуло в голове буквально за считаные секунды. И я спросил Арвида:
        - А если у меня отнимут телефон и не дадут возможности с вами разговаривать?
        - Тогда ты должен найти другую возможность с нами связаться, - спокойно, очень спокойно ответил он, - и мы постараемся тебя вытащить.
        - Легко говорить. Я же не знаю, что там будет.
        - В любом случае тебе ничего не угрожает. Ты сейчас самый ценный свидетель, и они будут беречь тебя так, чтобы с твоей головы не упал ни один волос, - пояснил Арвид.
        Это мне нравится больше. Собственно, я тоже так думаю. Но когда говорит Арвид, мне это особенно приятно.
        - Значит, мне нужно уйти с их врачом? - еще раз переспросил я. - А что с медсестрой, которая сидит у моей палаты?
        - Она через пять минут уйдет, - пообещал Арвид.
        - Прекрасно. Получается, вы все рассчитали и уверены, что все пройдет нормально.
        - Думаем, что да. Во всяком случае, твое бегство будет зафиксировано в больнице, и это тоже вызовет настоящий скандал. Все узнают, что Хейфиц с помощью подкупленного врача просто выкрал жертву наезда своего протеже. Можешь представить, что именно об этом напишут газеты?
        - Могу. Спасибо за доверие. Вы так уверены, что я к вам обязательно вернусь?
        - Конечно. Во-первых, ты должен вернуться, чтобы получить свои сто тысяч долларов. Это очень большие деньги, которые тебе не заработать за всю оставшуюся жизнь.
        Уже когда он сказал «во-первых», мне это не понравилось. Единственное, что интересовало Арвида в жизни, - это деньги. Во-первых, и во-вторых, и в-третьих. Ни казино, ни карты, в которые он иногда позволял себе играть, ни женщины, которых он просто презирал, ни певцы, которых он не любил, а именно деньги. И он сказал
«во-первых». Значит, будет и «во-вторых». Я словно почувствовал нечто очень нехорошее.
        - И во-вторых, - продолжал Арвид, - мы решили, что нам нужно подстраховаться. В конце концов, согласись, что, когда речь идет о десяти тысячах долларов, мы можем позволить тебе встречаться с кем угодно и разговаривать на какие угодно темы. Но когда речь идет о ста тысячах долларов и на кону стоит репутация Глеба Мартыновича, мы просто обязаны подстраховаться.
        - Я вас не понимаю.
        - Мы решили подстраховаться, чтобы ты обязательно вернулся, поэтому попросили госпожу Зорицкую приехать к нам, чтобы мы могли вместе дождаться твоего появления.
        Я постепенно начал понимать, что именно он мне сказал. Выходит, они знают про Женю. И хуже всего, что они забрали ее к себе. Господи, как такое могло случиться?
        - Кто такая эта Зорицкая? - сделал я последнюю попытку хоть каким-то образом спасти Женю.
        - Не нужно так глупо себя вести, - посоветовал Арвид. - Это та самая женщина, которая пыталась сегодня ночью навестить тебя в больнице. Кажется, она твоя близкая знакомая. Во всяком случае, она именно сегодня прибыла в Москву из Минска, чтобы с тобой встретиться. У нас ее телефон, она звонила тебе даже в больницу. Только не говори, что она все время ошибалась номером и ты не знаешь, кто она такая.
        У этого сукина сына проснулось чувство юмора. Вот почему они так уверены, что я обязательно вернусь. Они действительно «подстраховались». С одной стороны, крупная сумма денег, а с другой - Женя, которая сейчас находится в холодных руках Арвида. И, очевидно, не по своей воле, если они сумели отобрать у нее телефон. И тут я, совершенно потеряв самоконтроль, допустил стратегическую ошибку, позволяя им почувствовать, насколько мне важна эта женщина.
        - Ты, сукин сын, - прошипел я в трубку, - решил, что самый умный? Если с ее головы упадет хотя бы один волосок, я лично тебя растерзаю на куски. Ты меня слышишь? Всю свою оставшуюся жизнь посвящу тому, чтобы разрезать тебя на кусочки.
        - Не пугай. - Такой разговор для Арвида был привычен, здесь он в своей стихии. - Не пугай, а заткнись и слушай. Сделаешь все как нужно, и она вернется к тебе в целости и сохранности. Это я тебе лично обещаю. Но если вдруг Хейфиц захочет перебить цену и предложит тебе сто, двести, триста тысяч, а ты по простоте души своей согласишься, то ты должен понимать, что это очень огорчит и Глеба Мартыновича, и меня. Поэтому давай сразу договоримся - ты сделаешь все, чтобы пресс-конференция не состоялась. Если увидишь, что ее невозможно избежать, сломаешь стакан прямо перед экраном и проткнешь себе горло. Чтобы твоя подружка осталась жива.
        Непонятно, шутил он или говорил серьезно, но, похоже, он уверен в своем праве именно так разговаривать со мной.
        - Будет лучше, если ты найдешь возможность либо нам позвонить, либо оттуда сбежать, - спокойно продолжил Арвид. - И ты должен помнить, что твоя смерть в любом случае будет поражением для Леонида Иосифовича, поэтому тебе лучше умереть, но не появляться на этой пресс-конференции. Я думаю, у тебя хороший выбор. С одной стороны, уйти к Хейфицу, а с другой - остаться верным «нашей дружбе», вернуться к нам, получить сто тысяч долларов и свою подружку. И отправиться с ней куда-нибудь на Сейшелы в Азию или в другое место.
        - Сейшелы находятся в Африке, - поправил я его.
        - Ты решил, что самый умный, - издевательски произнес Арвид, - будешь пользоваться моментом и деньги тянуть с нас обоих, как ласковый теленок, который двух маток сосет? Так не бывает, Салимов. Вы, чернозадые, почему-то считаете себя самыми умными. Думаете, что можете всех обмануть, всех провести. Только на каждого хитрозадого найдется другой хитрец. Поэтому давай без глупостей. К утру ты должен вернуться. Что хочешь делай, как хочешь крутись, говори, как тебе нравится, но вернуться в больницу ты обязан. Я думаю, что мы договорились.
        - Суки вы! - не выдержав, выругался я. - Молись, чтобы я не вернулся, иначе первым, кого я убью, будешь именно ты.
        Он хмыкнул и закончил разговор. Через несколько минут ушла медсестра, а еще через пять минут позвонил Кирилл. Он разговаривал со мной по поручению Леонида Иосифовича.
        - Сейчас к тебе зайдет наш врач и передаст тебе одежду, - сообщил он. В отличие от своего патрона, который ко мне обращался исключительно на «вы», этот молодой хам решил перейти на «ты».
        - Понятно. - Я был в таком состоянии, что мне не хотелось ни с кем разговаривать.
        Действительно, через несколько минут в палату вошел улыбающийся молодой врач - круглолицый, румяный, свежий, даже немного загорелый. Он поздоровался и протянул мне одежду. Я с трудом поднялся с кровати. Левая нога сильно болела. Пока переодевался, он стоял рядом. Когда я закончил и попытался сделать первый шаг, то сразу почувствовал неладное. Он заметил мое состояние и, наклонившись, спросил:
        - У вас болит нога?
        - Да. Кажется, во время аварии я упал на эту ногу.
        - Сядьте, я посмотрю. - Он заставил меня снова сесть на кровать и осмотрел ногу.
        - Вывиха нет, перелома тоже, очевидно, сильный ушиб. Нужно сделать компресс, иначе будет довольно неприятное синее пятно.
        - Сейчас не успею. Нам нужно уходить.
        - В таком состоянии я вас не отпущу, - возразил Шейкин, - сидите и не двигайтесь. Я сейчас принесу палку, чтобы вы могли ходить, и наложу на вашу рану компресс.
        Он быстро вышел из палаты. Бывают и такие люди. С одной стороны, он за деньги работает на Хейфица, а с другой - помнит, что является врачом, и пытается мне помочь.
        Шейкин вернулся через несколько минут. Быстро и ловко наложил повязку и протянул мне палку. Опираясь на нее, я вышел в коридор. Моего цербера-медсестры там уже не было. Мы прошли к лифту. В третьем часу ночи здесь тоже никого не было. Спустились на первый этаж. Шейкин шел рядом, помогая мне идти. Мы прошли мимо сидевшего на стуле вахтера или санитара, я так и не понял, кто это был, и вышли на улицу. Была чудная ночь, прохладная и свежая, словно город только что вымыли. Мы прошли к машине, стоявшей в нескольких метрах от входа. На переднем сиденье располагались двое молодых людей. Шейкин помог мне усесться в салон и пожелал счастливого пути.
        Автомобиль почти неслышно тронулся. Я сидел в машине, закрыв глаза. Мне необходимо было пережить это потрясение. Значит, Женя, все-таки не выдержав, решила приехать ко мне в больницу, чтобы все увидеть собственными глазами. Я должен был более конкретно объяснить ей, что здесь нельзя появляться ни при каких обстоятельствах. Но я этого не сделал. И она приехала. И, конечно, сразу попала в руки головорезов Арвида, которые на всякий случай дежурили у больницы, чтобы я не сбежал. Арвид проверил звонки на ее телефоне и мгновенно все понял. Вот почему они так долго мне не звонили. Возможно, что даже допрашивали Женю, пытаясь узнать, в каких мы отношениях. Но Женю не так просто заставить говорить, когда она этого не хочет. Неужели они посмели ее бить? Я сжал кулаки от бессильной ненависти и гнева. Конечно, Арвид придумал абсолютно беспроигрышный ход. Конечно, он все рассчитал правильно. Все правильно, кроме моего гнева. Он решил, что со мной можно не церемониться, и очень сильно ошибся. Я открыл глаза. Посмотрим, что у нас впереди. Ночь только начинается.
        Глава 17
        Сразу после Маулиньша у нас появился новый режиссер, которого пригласили откуда-то из российской глубинки. Его фамилия была Березин. Он не продержался и двух сезонов. Как только Ростислав Тимофеевич появился в нашем театре, он сразу дал понять, что намерен убрать все прежние постановки Маулиньша и начать строить театр по-новому. Для этого ему почему-то понадобилось пригласить свою двоюродную сестру, которая сразу решила играть все главные роли в спектаклях, которые мы должны были ставить на сцене нашего театра. Уже немного позднее мы узнали, что перемещением в Москву Березин был обязан мужу своей двоюродной сестры, который был сенатором от их области и занимался вопросами культуры в Совете Федерации. Березин просто отрабатывал свое назначение.
        Он сразу невзлюбил нашего ведущего актера Якова Рейженского. Тот сильно пил и иногда допускал непозволительные срывы репетиций. Но когда он был в форме, то играл просто великолепно. Березин не любил, во-первых, евреев, во-вторых, пьяных, а в-третьих, кавказцев. Поэтому он сразу заявил Рейженскому, что не допустит срыва репетиций в своем театре. И, конечно, на следующей же репетиции Яков Маркович появился навеселе. Березин отменил репетицию, объявил выговор Рейженскому и гордо покинул театр. Еще через неделю Яков Маркович получил второй выговор за пререкания с двоюродной сестрой главного режиссера. Все это закончилось тем, что, не дожидаясь третьего выговора, Рейженский послал обоих куда подальше и подал заявление о переходе в Театр сатиры. Кстати, там он сыграл сразу в нескольких спектаклях, и, говорят, сыграл просто блестяще. Вообще пьющий еврей, это, наверное, нонсенс, но он был превосходным актером, и его некоторые личные недостатки перекрывались его несомненным талантом.
        Затем Березин взялся за меня и Ашота Чахмачяна. Последнему было уже семьдесят четыре, и его держали в театре из жалости. Он часто забывал слова, путал тексты, но считался живой легендой театра, так как работал в нем более пятидесяти лет, придя сюда сразу после окончания театрального вуза. Березин уволил его через три месяца, отправив на пенсию и объявив, что ему не нужен здесь балласт в виде подобных стариков, которые не могут даже выучить свои роли.
        Через пару месяцев несчастный Ашот Акопович умер. Театр был смыслом его существования, его родным домом, местом, куда он ходил в течение пятидесяти четырех лет. И, конечно, на похороны Чахмачяна демонстративно пришла вся труппа театра, кроме самого главного режиссера.
        Наконец после смерти Ашота Акоповича Березин взялся и за меня. Формально все было правильно. Я был гражданином другого государства, и театр должен был платить за меня довольно большие деньги. Березин сразу объявил, что собирается вводить режим жесткой экономии, чтобы сделать театр рентабельным, и поэтому не намерен держать в театре «иностранцев». Все понимали, что эти слова относятся только ко мне, я был единственным «иностранцем» в нашей труппе. Дальше - больше. В конце года мне объявили, что договор со мной продлевать не будут и я уже в начале следующего года должен покинуть театр. Конечно, у меня еще оставалось около полутора месяцев, и я отправился в другие театры искать себе работу. Но нигде не хотели принимать действующего актера из театра, в котором сменился главный режиссер. Немного позже я узнал о репутации Березина. Он считался скандалистом и интриганом, и именно поэтому никто не хотел с ним связываться, забирая актера из его труппы. К тому же, когда узнавали, что у меня нет российского гражданства, разговор сразу заканчивался. Ни один директор театра не хотел новых проблем и непонятных
разборок. В результате ровно через полтора месяца, как раз к началу две тысячи восьмого года, я снова оказался безработным, и меня просто вышвырнули из труппы.
        Снова пришлось существовать на деньги Расима, который к тому времени стал главным художником-оформителем в своем рекламном агентстве. И, конечно, я снова начал придумывать различные причины, чтобы уклоняться от своих визитов в Минск - у меня не было лишних денег на подобные вояжи. Год вообще получился сложным. В две тысячи восьмом начался экономический кризис, и все в один голос говорили, что он может быть даже хуже кризиса девяносто восьмого года. К счастью, в России он оказался не столь сложным и затяжным, как в других странах, но в любом случае все равно очень болезненным и неприятным.
        Многие предприятия разорялись или закрывались. Банки начали требовать возврата своих ссуд и залогов. В общем, начался обычный экономический кризис, повлекший за собой безработицу. Я уже собирался возвращаться в Баку после четырех месяцев безденежья, но однажды позвонил Расим и предложил мне работать инкассатором. Зарплата была довольно хорошей, хотя сама работа считалась более чем опасной. Большинство инкассаторов явно рисковали своими жизнями, перевозя немалые суммы денег. Меня отправили на переподготовку, и уже через два месяца я ходил с большим пистолетом на боку и с мешком денег, которые должен был благополучно передавать в банк.
        Вы не поверите, но инкассатор получал ровно в четыре раза больше актера столичного театра. Я чувствовал себя почти миллионером и, сразу отправившись в Минск, пригласил Женю в самый лучший и дорогой ресторан. Она надела строгое темное платье, я приехал к ней в черном выходном костюме, и мы выглядели почти как жених и невеста.
        За столом я заказал бутылку итальянского вина и какие-то непонятные закуски с икрой, которые раньше были для меня просто недоступны. Женя с нарастающим удивлением следила за моими «купеческими замашками».
        - У вас новая премьера? Или тебе повысили зарплату? - спросила она.
        - Ни то и ни другое. Я просто ушел из театра, перейдя на работу в финансовое учреждение. - Мне не хотелось говорить, что меня просто выгнали и пришлось переквалифицироваться в инкассаторы. Она бы наверняка меня просто не поняла.
        - И стал получать больше?
        - Намного больше. Как известно, в театре актерам без званий и регалий платят просто гроши. Вот поэтому я оттуда и ушел.
        - И теперь ты будешь финансистом? - настаивала она.
        - Возможно. Я пока не решил. Придется переучиваться, но, по-моему, это лучше, чем оставаться в театре с бездарным главным режиссером, который к тому же меня еще и недолюбливал.
        - Жалко вашего Маулиньша, я читала о нем в московских газетах. Он действительно был очень ранимый, чуткий, деликатный человек.
        - И очень впечатлительный, - добавил я.
        - Давай за его память, не чокаясь, - подняла бокал Женя. - Он предоставил тебе второй шанс.
        - Да, - сдержанно согласился я, - он действительно был для меня настоящим наставником. Очень жаль, что мы его потеряли.
        Мы выпили по бокалу белого вина, Женя, пристально посмотрев на меня, вдруг спросила:
        - И сколько еще будут продолжаться твои визиты ко мне?
        - Не знаю. Но мне хотелось бы, чтобы эти встречи никогда не заканчивались.
        - Все хорошее когда-нибудь заканчивается, - грустно заметила она, - мы уже немолодые люди, Ильгар, тебе сорок четыре, а мне тридцать шесть. Нужно как-то определяться, что-то решать. Долго так продолжаться не может.
        Я понимал, что она права. Но что я мог ей предложить? Выйти за меня замуж? Я не был уверен, что смогу проработать инкассатором еще несколько лет. Оставаться в ее квартире на правах альфонса мне просто не хотелось. Говорить правду было стыдно, обманывать неудобно. Я опустил голову и просто молчал. А она тем временем продолжала:
        - Мне тоже пора подумать о своей семье, о детях. Годы проходят, Ильгар, и я не молодею. Не успеем оглянуться, как мне стукнет сорок, потом сорок пять. А в этом возрасте женщины уже не рожают.
        - Ты хочешь ребенка? - встрепенулся я.
        - Во всяком случае, я хотела бы иметь нормальную семью. А заводить ребенка без отца практически невозможно.
        - Я могу быть отцом ребенка, - смело заявил я.
        - В этом я как раз не сомневаюсь, - улыбнулась Женя. - Я говорю о другом… Нам надо определяться, Ильгар, надо подумать, стоит ли продолжать наши отношения, если мы заранее понимаем, что ничего путного из этого получиться не может.
        Если бы Маулиньш был жив, если бы я по-прежнему работал в театре, если бы все было как раньше, я бы, не задумываясь, сделал ей предложение. Но в таком положении… я молчал. Просто тупо сидел и молчал. Она, очевидно, восприняла мое молчание как мою неготовность к нашим дальнейшим отношениям или мое нежелание что-то ей говорить. Я просто сидел и подавленно молчал. Женщина, которая стала смыслом моей жизни, не только другом, но и самым близким человеком на свете, неожиданно все больше и больше отдалялась от меня.
        - Я не знаю, - с печалью в голосе честно ответил я, - просто не представляю, как дальше будет. У меня нет стабильной работы и стабильной зарплаты. И я не могу ничего тебе предложить. Ты - квалифицированный врач, работаешь в больнице, тебя уважают коллеги, у тебя большая квартира, хорошая зарплата. Мне было бы стыдно пользоваться всем этим и ничего не давать взамен. Я надеюсь, что ты меня понимаешь.
        - Не понимаю, - улыбнулась она, - совсем не понимаю. Разве все это имеет значение, когда два человека любят друг друга?
        - Да, - вынужден был согласиться я, - все это не так важно. Но я говорю правду.
        - Не сомневаюсь. Только я хотела тебе сообщить, что, кажется, жду ребенка. Твоего ребенка, Ильгар. В любом случае других мужчин у меня просто не было.
        Я бросился ее обнимать. Какое счастье! После того как Фарида заставила говорить гадости мою дочь, я считал, что радость отцовства мне просто недоступна. Слишком глубокой была еще незатянувшаяся рана. И вот теперь Женя сообщила мне о такой радости. Я думал, что сойду с ума от счастья.
        На следующий день я вернулся в Москву. И сразу подумал о том, что обязан поменять свою работу, чтобы не рисковать и не подставляться под пули. Но сделать это оказалось не так просто. Ее просто не было. Так что пришлось продолжать работать инкассатором. Я еще дважды ездил к Жене, с удовольствием замечая изменения в ее фигуре. Мне казалось, что родившийся ребенок объединит не только нас, но и наши судьбы, наши жизни, даже наши города. Я собирался сделать ей предложение, когда однажды ночью раздался телефонный звонок и я услышал сдавленные рыдания. Можете себе представить, как я испугался, сразу почувствовав неладное.
        Да, это была Женя. Она потеряла ребенка. Наверное, действительно в таком возрасте трудно быть отцом и матерью малыша. Сама природа словно отторгает подобные семьи, когда пятидесятилетний отец не успеет вырастить и достойно воспитать своего наследника или наследницу. Не говоря уже о том, что в таком возрасте у нас мог родиться ребенок с хромосомными отклонениями, то есть с синдромом Дауна, и мы бы не смогли даже от него отказаться. Вообще Женя никогда бы не стала отказываться от своего ребенка, а я считал бы это чудовищным грехом. На следующий день я приехал в Минск, чтобы поддержать ее. Она была убита горем, много плакала, винила в этой потере только себя. В этот момент я не мог ни о чем с ней разговаривать, только пытался ее успокоить.
        Еще через четыре месяца меня благополучно выгнали и с этой работы. Пришедший новый руководитель службы безопасности банка узнал о том, что в его штате работает немолодой гражданин другой республики. Это не могло понравиться никому, не понравилось и ему. Поэтому мне очень быстро оформили все документы и выдали расчет.
        Расим еще пробовал меня куда-то устроить, но к концу восьмого года это было уже просто нереально. Я решил, что пора возвращаться в Баку и, наверное, вернулся бы, если бы не случилась трагедия. Расим обычно поздно возвращался домой и шел через парк, чтобы сэкономить время. На этот раз было достаточно темно. Вместе с Расимом возвращался и его племянник, который приехал к нам на два дня посмотреть Москву. И именно в этот проклятый вечер в парке оказалась группа скинхедов. Я видел потом эти кадры. Убийцы снимали все на видео, чтобы похвастаться перед друзьями. Их было шестеро. Расим остался, чтобы их задержать и дать возможность сбежать мальчишке, иначе бы его убили вместе с ним. Я видел в подробностях, как убивали Расима. Он был грузным, располневшим пятидесятилетним кавказским мужчиной, который даже не пытался убежать от этих молодчиков. Врачи насчитали на его теле больше двадцати ранений, многие из которых могли оказаться смертельными.
        Спустя некоторое время страшное видео появилось в Интернете. Никто из убийц даже не пытался скрыть свое лицо. Было очень грустно и очень страшно. Нужно отдать должное правоохранительным органам. Милиция и прокуратура сработали достаточно оперативно. Как только видео появилось в Сети, убийц сразу вычислили и всех шестерых арестовали. Потом выяснилось, что двоим не было еще и четырнадцати. Один из них лично наносил удары своей финкой. Интересно, что может вырасти из этого убийцы? И, оставляя его на свободе, мы готовы стать потенциальной жертвой его следующего нападения? Ведь отведавший крови убийца уже не сможет остановиться. Молодые преступники получили разные сроки, а я повез тело Расима в Баку.
        По нашим обычаям, его похоронили на родовом кладбище. А потом стали давать четверги, на которые собирались друзья и родственники покойного. В сороковой день мы поехали на кладбище, а вернувшись, устроили поминки в мечети Таза-Пир, чтобы помянуть нашего друга. На таких поминках обычно подают плов с двумя видами мяса, с зеленью и каштанами. И еще легкие салаты, сыр, зелень, помидоры, огурцы. Спиртное категорически запрещено. И я впервые подумал, что напрасно нам не разрешают напиваться. Хотя бы для того, чтобы каким-то образом снять эту невероятную боль, освободиться от груза своей ответственности.
        Еще через неделю я вернулся в Москву. Все мои звонки в Минск оказывались безответными. Я уже начал волноваться, не понимая, что именно произошло, когда Женя сама позвонила мне.
        - Я потеряла свой телефон, - объяснила она, - и уже целую неделю восстанавливаю утраченные номера. Вы его уже похоронили? - Она знала о смерти Расима.
        - Да. Я отвез его тело на родину.
        - Какая жестокость, - вздохнула Женя, - неужели все ради забавы, ради того, чтобы похвастаться этим роликом?
        - Не только, - возразил я, - они таким образом самоутверждались. Следователи заявили, что подобных случаев достаточно много. Выбирают подходящий типаж - выходца из Средней Азии или Кавказа и забивают его до смерти. Причем момент убийства всегда фиксируется на камеру. В последнее время начали убивать китайцев, вьетнамцев, негров.
        - Какая жестокость, - печально повторила Женя. - Когда ты приедешь в Минск?
        - Не знаю. Я пока ничего не знаю. Мне нужно немного успокоиться, отдохнуть, прийти в себя. Может, в конце месяца, не раньше.
        - Я понимаю, - согласилась она, - будь осторожен. И не пытайся ходить там, где убили Расима, может появиться и вторая банда скинхедов.
        - Не пойду, и вообще я собираюсь сменить квартиру. Слишком тяжелые воспоминания, я не смогу здесь долго оставаться.
        - Может, приедешь ко мне? - неожиданно предложила Женя.
        - Когда? - Я подумал, что это единственный выход спастись от безумия.
        - Прямо сейчас. На поезде или на самолете, мне все равно. Тебе нельзя оставаться одному в Москве. Давай лучше ко мне.
        - Я выезжаю прямо сейчас, - твердо проговорил я и сразу отправился в аэропорт.
        Прилетев в Минск и увидев Женю, я не выдержал и разрыдался. А потом остался у нее на ночь. И еще на один день. И еще на одну ночь. Так я прожил в Минске почти два с половиной месяца…
        Глава 18
        Меня везли довольно долго. Я даже не открывал глаз, настолько все стало мне безразличным. Арвид, видимо, считал, что сделал самый сильный ход, он понял, что только таким образом сможет гарантировать мою лояльность и сделать меня заложником обстоятельств. Теперь я обязан решать, что именно мне следует делать. Но я сидел в машине с закрытыми глазами и почему-то вспомнил убитого Расима и свои рыдания у Жени дома. Мне почему-то не было стыдно тогда за свои слезы. Хотя я всегда стеснялся плакать при людях, даже когда был совсем маленьким.
        Я весь сжался, понимая одно - расслабляться нельзя. Одно неверное слово, одна ошибка - и Арвид сделает так, что я больше никогда не увижу Женю. Только он напрасно думает, что сделал сильный ход. Ход его ошибочный, и я намереваюсь это ему доказать.
        - Приехали, - произнес наконец один из молодых парней, сидевших впереди. Я вышел из машины, и меня повели куда-то в дом. Это, скорее всего, загородный коттедж. Поднявшись по лестнице, мы оказались в большой комнате, где уже сидел Леонид Иосифович. Он был одет в белую рубашку и светлые брюки с голубыми подтяжками.
        - Приехал, - кивнул он мне в знак приветствия.
        - Наш врач его вывел, дал одежду и проводил до машины, - пояснил Кирилл, появившийся у меня за спиной.
        - Правильно сделал, что приехал, - ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Хейфиц, - у нас он сегодня главная звезда. Можно сказать, завтра утром состоится его звездный дебют. Надеюсь, вы к нему готовы? - повернулся он ко мне.
        Теперь я должен изобразить заинтересованного и очень жадного человека, поэтому вместо ответа задал встречный вопрос:
        - Где мои деньги?
        - Здесь, - Хейфиц достал какую-то сумочку, - ровно пять пачек. Пятьдесят тысяч долларов. Хотя сейчас многие считают в евро, так получается гораздо больше. А вы у нас, оказывается, все еще мыслите в старых валютах. Такой своеобразный архаик.
        Я забрал сумку и посмотрел на пачки. Точно. Пять пачек. Все правильно.
        - Наша пресс-конференция состоится ровно в десять утра, - сообщил Леонид Иосифович, - вы должны быть к ней готовы. Сначала расскажете о том, как все было спланировано, затем мы покажем документальные кадры о жизни Глеба Мартыновича. Ну а потом ваше выступление. Не очень затягивайте, минут на десять-пятнадцать. На вопросы журналистов отвечайте уверенно, смотрите всем в глаза, ничего не бойтесь.
        - Я не боюсь. - Сегодня я действительно «солирую». Только не в десять утра, а прямо сейчас. - Хотя думаю, что вы напрасно назначили эту пресс-конференцию на десять часов утра.
        - Почему? - спросил Хейфиц.
        - В девять на одном из центральных каналов пойдет сюжет обо мне. Они вызовут операторов с телевидения, чтобы заснять мою пустую кровать и пустую палату. И уже в девять часов утра сообщат на всю страну о моем бегстве с помощью вашего врача из больницы. Таким образом ваша пресс-конференция в десять утра будет уже заранее дезавуирована, и все станет выглядеть как чудовищная болтовня демагога, который пытается оправдать собственное предательство.
        Леонид Иосифович и его помощник переглянулись, и Хейфиц буквально выдавил из себя:
        - На каком канале будет этот репортаж?
        - Я не знаю. Но они сказали, что в половине девятого в палату приедут репортеры, чтобы снять меня для утреннего выпуска программы новостей. Если меня не найдут в палате, то правильно сообразят, что я сбежал, и выдадут эту информацию в эфир. В таком случае наша пресс-конференция уже ничего не изменит. Все увидят кадры, где Лихоносов сбивает меня на своей машине и потом пинает ногой. А затем телезрителям сообщат, что я сбежал. Можете представить их реакцию?
        Хейфиц снова посмотрел на Кирилла. Было видно, как они оба нервничают. Ведь у них есть такой шанс навсегда отстранить Палехова от продюсирования и сделать из него посмешище.
        - Что ты предлагаешь? - первым не выдержал Кирилл.
        - Срочно вернуть меня туда до девяти утра, - ответил я, понимая, насколько опасным выглядит мой ответ. - Пусть они снимают свой репортаж и уходят. А я потом сразу еду на вашу пресс-конференцию. Представляете, какой убедительной она будет, если выяснится, что часом раньше сами операторы Палехова снимали меня для утренних новостей.
        Все. Я исполнил свою партию. Теперь дело за ними. В общем, я говорил разумные вещи, но насколько разумными окажутся Хейфиц и его помощник, это еще большой вопрос. И зачем они должны возвращать меня в больницу, когда я и так у них в руках. Но самое поразительное, что, приняв мой план, они безусловно выигрывают и обставляют своих соперников по всем статьям. Получается, что репортаж в утренних новостях, который готовят операторы, нанятые Палеховым, сработает как бумеранг против самого Глеба Мартыновича и его окружения. Он наверняка купил это время и организует операторов с корреспондентом, чтобы доказать мое алиби и чудовищную вину Лихоносова. И если пресс-конференция состоится уже в десять утра с моим участием, это будет настоящий разгром и полная победа. Кажется, и Леонид Иосифович, и его помощник это хорошо понимали.
        - Очень заманчивое предложение, - задумчиво произнес Хейфиц. - Если у нас получится…
        - Я пошлю наших лучших ребят, - перебил его Кирилл, - и предупрежу Шейкина, чтобы он был на месте. Как только операторы уедут, мы забираем Салимова и везем его на пресс-конференцию. Представляю лицо Палехова, когда он увидит наш репортаж, - и он тихо засмеялся. У него такой неприятный смех, как будто звук со свистом вырывается из какой-то щели.
        - А если у нас все сорвется? - продолжал осторожничать Хейфиц.
        - Что может сорваться, если мы отправим туда своих людей? - возразил Кирилл. - Предположим, он не захочет отправляться на пресс-конференцию. Ну и пусть. Он ведь останется в живых, и его могут допросить другие журналисты и следователи.
        Он говорил про меня, но даже не смотрел в мою сторону. Для него я не человек, а всего лишь объект, с помощью которого они хотят решить свои проблемы.
        Хейфиц надолго задумался. Пауза мучительно затягивалась.
        - Хорошо, - наконец заговорил он, - пусть его вернут в палату, а ровно в девять тридцать, когда все закончится, привезут к нам на пресс-конференцию. И пусть всем заранее сообщат, кто и зачем туда приедет.
        - Я перезвоню на все каналы и сам выясню, - пообещал Кирилл.
        Кажется, они поверили. Пусть теперь ищут, какой именно канал собирается снимать мою палату. Не уверен, что они его найдут. Но, с другой стороны, это был бы действительно сильный ход со стороны Палехова.
        - Сейчас уже четвертый час утра. Пусть он немного отдохнет, - предложил Хейфиц, - и вы его снимите. Снимите с вчерашней газетой, чтобы все видели, в каком он нормальном состоянии. Если даже он вернется в палату и потом не сможет к нам выйти, это будет достаточно веская улика против него и самого Палехова.
        Все-таки он умный человек, этот продюсер, не зря его называют «хитрым лисом», пытается продумать все варианты до мелочей. Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой. Иначе просто нельзя, я не мог все время им отказывать.
        Конечно, они достаточно быстро организовали газету и заставили меня позировать. Но здесь пригодилась палочка, которую мне дал Шейкин, и его перевязка. Они убеждали лучше всяких слов, поэтому мне разрешили сидя демонстрировать газету. При этом я еще умудрился корчить лицо и с трудом разговаривать. Мне нужно было оставить пути к моему отступлению.
        Уже начало рассветать, когда мне привезли горячий кофе с молоком и несколько бутербродов. Есть я совсем не хотел, а вот горячий кофе оказался как нельзя кстати. Когда на часах было уже около пяти, Кирилл вошел в комнату и предложил мне идти к машине. Во дворе стояли уже два автомобиля, в которых находились сразу пятеро или шестеро головорезов Хейфица. Меня посадили в первую, и Кирилл сел рядом со мной. Он решил лично вернуть меня на место, чтобы избежать разных накладок. Мы поехали обратно, и я снова закрыл глаза. Мне совсем необязательно знать, куда меня привозили и где находится дом, в котором меня принимал этот «хитрый лис» с подтяжками. Лучше закрыть глаза и немного отдохнуть. Впереди еще много работы. Нужно сделать все, чтобы вытащить из лап Арвида Женю, которая так глупо подставилась.
        Когда мы подъехали к больнице, на пороге нас уже ждал Шейкин. Лицо у него было уставшее и заспанное. Мне даже стало жалко его - сегодняшняя ночь доставила ему слишком много волнений и тревог. Увидев меня, он кивнул в знак приветствия. А Кирилл помог мне выйти из машины. Я хромал сильнее обычного, и мне вернули мою палочку.
        - Пройдите с ним в его палату, - приказал Кирилл, обращаясь к врачу, - чтобы он был там, когда приедут операторы утренних новостей.
        - С какого канала? - на всякий случай уточнил Шейкин.
        - Откуда я знаю? - нервно пожал плечами Кирилл. - Мы ничего не знаем. Нам важно, чтобы этот тип был в палате, когда его приедут снимать. И самое главное, чтобы он через полчаса вышел оттуда и сел в нашу машину. Мы будем ждать здесь.
        - Здесь нельзя, - возразил Шейкин, - надо проехать чуть дальше. Сюда подъезжают наши машины, так что вам лучше подождать немного в стороне. Все равно никто так рано здесь не бывает.
        - Подождем, - согласился Кирилл и посмотрел на меня даже с некоторым любопытством: - Иди, иди, сегодня твой день. Твою физиономию будут показывать по всем каналам, - и ухмыльнулся на прощание.
        Вместе с Шейкиным мы поднялись в здание и прошли к лифту.
        - Как вы себя чувствуете? - поинтересовался врач.
        - Терпимо. Уже не так сильно болит.
        - Я ничего не могу понять, - растерянно проговорил Шейкин. - Если они так срочно организовали ваше похищение, зачем снова вас вернули? По-моему, это нелогично.
        - Не ищите логику в действиях бандитов, доктор, - посоветовал я.
        Он остановился так резко, что я чуть не упал, и недоуменно спросил:
        - Почему бандитов? Я был уверен, что помогаю известному продюсеру Леониду Иосифовичу Хейфицу. Он звонил мне лично несколько раз. При чем тут бандиты? Я вас не совсем понимаю.
        - Вы же видели людей, которые меня сюда привезли, - пояснил я, - думаете, они приехали сюда покататься? Нет. Они будут ждать условного сигнала, чтобы подняться наверх и забрать меня с собой. Забрать, даже если им придется отдирать меня от кровати и соскребывать по кусочкам. Поэтому не стройте иллюзий, доктор. Это не продюсеры и не музыкальные руководители. Это настоящие бандиты, на которых вы сейчас работаете.
        Шейкин нахмурился. Я видел, как он нервничает. Пусть нервничает. Может, в следующий раз сто раз подумает, прежде чем соглашаться на подобную пакостную роль. Мы вошли в мою палату, и он помог мне улечься в кровать. Я посмотрел на свой телефон - зарядки почти не осталось, результат интенсивных переговоров сегодня днем и ночью, - и на всякий случай спросил:
        - У вас нет в больнице зарядки для моего телефона?
        - Вам мало общений с бандитами, вы еще собираетесь им звонить? - Кажется, Шейкин искренне завелся. Ему очень не понравились мои объяснения. Но, в конце концов, он согласился и, выходя из палаты, пообещал: - Хорошо, я найду вам зарядку.
        Я достал телефон, набрал номер Арвида и сообщил:
        - Мне удалось вернуться в палату.
        - Прекрасно, - обрадовался он, - значит, все в порядке. В одиннадцать у нас пресс-конференция.
        - Они назначили свою на десять, но мне удалось их убедить, что еще раньше приедут ваши операторы и журналисты для съемок сюжета в утренних новостях. Ваша задача - организовать приезд такой группы, только обязательно рано утром, до того, как они начнут действовать. Иначе уже в половине десятого меня отсюда заберут. Внизу в двух автомобилях сидят шесть или семь костоломов Хейфица, и вам придется меня отбивать у этих бравых ребят.
        - Ничего, - ответил Арвид, - что-нибудь придумаем. А ты везучий, - весело добавил он, - я был уверен, что ты не сумеешь вернуться.
        - Как видишь, вернулся и теперь нахожусь в своей палате. Можете сами проверить. Пришлите сюда вашу медсестру или вашего врача Эдуарда Александровича. Пусть подтвердит, что я никого не обманываю.
        - Уже знаем, - также весело продолжал Арвид, - тебя видели, когда ты приехал в больницу и когда поднимался к себе в палату.
        - Тогда я буду ждать вашу телевизионную группу. И приготовьте мне деньги. Кажется, речь шла о сумме в сто тысяч долларов, если я не ошибаюсь?
        - Не ошибаешься. Деньги уже у меня. Тебе нужно будет только выступить и уехать, остальное уже наше дело. Что касается этих головорезов, которые хотят тебя отбить, то у них ничего не получится. На каждый лом есть свой прием, - рассудительно произнес Арвид.
        Теперь нужно было поспать. Но я никак не мог уснуть. Часы показывали семь утра, уже совсем рассвело. И мне нужен был помощник, который смог бы правильно сориентироваться в такой обстановке. Никто даже не догадывался, что такой помощник у меня есть. Теперь необходимо его предупредить, чтобы он оказался в нужное время и в нужном месте.
        Я снова взялся за трубку. Через минуту в палату вошел Шейкин, который принес зарядку. Мы вставили ее в розетку и подключили к моему телефону. Теперь я наконец был спокоен, что хотя бы мой телефон меня не подведет. Шейкин спросил, не хочу ли я позавтракать, но я отказался. Мне нужно было немного полежать, успокоиться и понять, как действовать дальше. Вернее, в общих чертах я уже это знал. Самое важное - это свобода Жени. Потом деньги, от которых я должен вовремя избавиться и которые мне еще должны заплатить. И наконец пресс-конференция. Первая и вторая. А возможно, и третья, четвертая, пятая. Скандал может получиться просто грандиозный.
        Вся эта история началась два дня назад. Арвиду сказали, что есть актер, готовый на все ради денег. Бывший актер, к тому же не российский гражданин. Представляете, какой идеальный вариант? Такой кавказский бомж, смерть которого даже никого не заинтересует. Они могли меня просто убить и выбросить под колеса машины Лихоносова. Но нет, им нужен был живой свидетель. Человек, который потом даст показания и против самого Лихоносова, и против его продюсера. Я слишком недооценил подлость Палехова. Ему не нужно было возвращать себе контроль над Лихоносовым, все это на самом деле сказки. Он хотел раз и навсегда уничтожить такого конкурента, как Леонид Хейфиц. Поэтому он и нанял меня, чтобы окончательно погубить своего главного и самого опасного конкурента. Поэтому и соглашается на любые мои условия, лишь бы любым способом подставить и победить Хейфица. А тот, в свою очередь, уже давно разгадал план своего конкурента и хочет использовать эту провокацию против самого Глеба Мартыновича. Вот такая у нас диспозиция. А я оказался между ними, как пешка неизвестного цвета между двумя враждующими армадами. Кажется,
Шейкин начал задумываться. Он хороший врач и, видимо, неплохой человек, и мои слова о бандитах его просто потрясли. Это понятно. Он считал, что работает всего лишь на музыкального продюсера Хейфица, а оказалось, что его втянули в разборки между двумя опасными криминальными бандами. Этого Шейкин явно не ожидал. Но теперь уже поздно сожалеть. Теперь он в игре и не может из нее выйти без определенных потерь.
        Я снова достал свой телефон и набрал известный мне номер. Сегодня я не имел права проигрывать. Не имел права ошибаться. Сегодня я обязан только побеждать.
        Глава 19
        Понятно, что я мог жить у Жени достаточно долго, она бы меня все равно не прогнала. Но оставаться в Минске, не имея ни работы, ни денег, я не мог и не хотел. Мне просто было стыдно жить за ее счет. Поэтому я заставил себя вернуться в Москву и искать подходящую работу. Куда я только не обращался: и в различные театры, и к разным продюсерам. Конечно, первым делом я сдал нашу с Расимом квартиру, в которой мы жили, и переехал в другую. Не мог оставаться там - смерть Расима меня очень сильно потрясла.
        Нелепая и глупая смерть, когда убивают просто так, ради того, чтобы снять эту картинку на видео и выложить ее в Интернете. Наверное, это самое чудовищное убийство, какое только может придумать человеческое воображение. Я еще понимаю, когда убивают из-за денег или пытаются отнять что-то ценное. Это, конечно, все равно не оправдывает грабителей, но хоть некое подобие логики присутствует. А здесь просто варварство и зверство, ничем не объяснимые и оттого еще более страшные.
        Можете мне не поверить, но на следующий год в Москву приехал учиться племянник Расима. Тот самый, которого он спас, задержав убийц, чтобы мальчик мог убежать. Мальчик вырос, начал заниматься боксом и поступил в Московский политехнический институт. Он хотел учиться именно здесь, даже несмотря на возможные потенциальные угрозы. Конечно, скинхедов меньше не стало, и каждый, прибывающий в Москву с Кавказа или из Средней Азии, Африки или Латинской Америки, Китая или Индии, рискует на них нарваться. Но ради справедливости стоит сказать, что число их ничтожно мало по сравнению с нормальными людьми, которые гневно осуждают подобные выходки и не приемлют разделение людей по национальному или расовому признаку. Возможно, Москва - один из самых интернациональных и полифоничных городов в этом смысле. А бандиты и хулиганы есть и в других крупных мегаполисах, и с ними везде нужно беспощадно бороться.
        Фазиль, который приехал учиться в Москву, осознавал эту опасность. Она могла подстерегать его и в метро, и в пустынном парке, и даже на шумной людной улице. Но, с другой стороны, ему было интересно здесь учиться и общаться с друзьями. Я видел его друзей, и меня они порадовали. Среди них есть русский, еврей, армянин и киргиз. Такой небольшой Советский Союз в миниатюре - все живут дружно, и никто ни с кем не конфликтует.
        В конце восьмого года я принял решение вернуться в Баку и устроиться на работу в свой театр. Хотя при одной мысли, что я снова должен буду каким-то образом контактировать со своей бывшей женой и ее родственниками, мне становилось плохо. Но неожиданно я встретил на улице одного из своих старых знакомых - Фатыха, который жил у нас во дворе и мечтал стать геологом. Еще в середине девяностых, после того как он окончил школу, их семья переехала в Казань, где он и поступил в геологический институт. И вот спустя столько лет я неожиданно с ним встретился. Фатых повзрослел, возмужал, раздался в плечах. Он работал с золотоискателями на Дальнем Востоке и предложил мне поехать вместе с ним, пообещав такие заработки, о которых я не мог даже мечтать. Всю ночь я думал о его предложении и пришел к выводу, что надо ехать. За несколько лет я смог бы заработать достаточно денег, чтобы сделать предложение Жене, обеспечить свою семью и уже не беспокоиться о завтрашнем дне. Я согласился поехать вместе с Фатыхом. Теперь нужно было все рассказать Жене. Конечно, правильнее было лично поехать и все рассказать, но я просто
струсил. Побоялся, что не смогу убедить ее в целесообразности своего плана. Мне просто надоело мое безденежье, моя постоянная готовность к перемене мест, моя экономная жизнь, которая должна была рано или поздно закончиться. Мне было уже много лет, я миновал кризис среднего возраста и четко себе представлял, что это мой последний шанс в жизни. Если не смогу заработать денег, чтобы достойно обеспечить Женю сейчас, то не заработаю их больше никогда. А работать вместе с золотоискателями - значит, попытаться сорвать свой куш. И я позвонил Жене. Сначала она не поняла, даже обиделась и бросила трубку. Потом сама перезвонила и неожиданно бросила трубку. Перезвонила во второй раз и начала плакать, ничего не говоря. Затем позвонил уже я и долго пытался объяснить ей логичность моего поступка. Наконец она согласилась, только заметила, что я мог бы лично приехать и попрощаться с ней. Но приехать я как раз не мог. Фатых улетал рано утром, и я должен был лететь вместе с ним.
        Вот так и получилось, что я оказался на Дальнем Востоке. Не буду много рассказывать, но это было очень увлекательно, очень сложно и очень интересно. Я даже не мог себе представить, как там будет интересно, каких колоритных людей я увижу и как быстро смогу сойтись с ними. Тайга вообще проверяет человека на прочность. Здесь сразу видно, чего ты стоишь, можно ли тебе доверять, сумеешь ли ты уберечься от соблазнов, станешь ли своим среди людей, которые притираются друг к другу годами, иногда даже десятилетиями.
        Самое поразительное в отношениях между людьми в этих суровых краях - предельная честность. Здесь просто нельзя быть другим. Другие в таких условиях не выживают. За три с половиной года, что я провел вместе с золотоискателями, я заработал больше ста семидесяти тысяч долларов. И в какой-то момент решил, что мне пора остановиться.
        Прямо из Владивостока я полетел в Минск. За эти три с половиной года мы написали друг другу несколько сот писем, каждое из которых я хранил в своем чемодане. Должен сказать, что Женя практически не изменилась, только морщины у подбородка стали глубже и глаза немного острее. А может, мне так показалось. Я объявил, что хочу сделать ей предложение. Она рассмеялась и сказала, что ей уже поздно выходить замуж.
        - Мне уже под сорок, не нужно смешить людей. В этом возрасте обычно замуж не выходят.
        - Я три с половиной года работал, чтобы иметь возможность сделать тебе предложение, - ответил я, - так что никакие возражения не принимаются. Наша свадьба состоится ровно через две недели.
        Она только грустно усмехнулась. А через две недели произошли совсем другие события. У нее заболела младшая сестра, которой срочно понадобилась дорогостоящая операция. Вот так иногда бывает в жизни - усмешка судьбы или снова черная полоса. Хотя почему черная? Скорее серая. У меня были деньги, а ее младшая сестра нуждалась в срочном лечении в Германии. Я не задумывался ни секунды. Куда еще я могу отдать свои заработанные деньги, если не вручить Жене, для которой я их и зарабатывал? Нужно было видеть ее благодарные глаза. И слезы в глазах ее матери. Сестру отправили в Германию и благополучно прооперировали. Это было самое главное, и я ни разу не пожалел о том, что отдал все свои деньги на лечение ее младшей сестры.
        Но потом я вернулся в Москву, уже понимая, что снова отправляться на Дальний Восток не могу и не хочу. Мне шел сорок восьмой год, и денег у меня оставалось не больше двух тысяч долларов. Я снова снял комнату у Клавдии Матвеевны и попытался вернуться в свой театр. Там уже был новый режиссер, которому рассказал про меня Яков Маркович, вернувшийся в театр, и меня пригласили на прослушивание.
        Честное слово, я шел туда с замиранием сердца. Думал, что запах кулис и эти шаги на сцене меня снова вдохновят. Но ничего такого не произошло. Разочарование было ужасным. Мне все это показалось таким мелким, ничтожным, неинтересным. После настоящей жизни, которую я испытал там, на Дальнем Востоке, в компании золотоискателей, все эти интриги, дрязги, соперничество показались мне несерьезной детской игрой. Даже пыльный запах кулис вызывал у меня неприятие. Здесь все было ненастоящим - чувства, эмоции, переживания, страсти. После того как я прожил три с половиной года в тайге, оставаться работать в театре, чтобы в третий раз войти в ту же самую реку, я уже не мог. И не хотел. Потом говорили, что прослушивание прошло хорошо и новый режиссер даже собирался пригласить меня в свою труппу. Но мне это уже было не нужно, мне хотелось чего-то иного. И в этот момент мне сообщили из Баку о смерти матери. Возвращаться без денег в родной город я не мог, а забирать деньги у Жени было просто стыдно. Поэтому я занял около трех тысяч долларов у Назима, который был когда-то помощником Маира, и отправился в Баку.
        Когда я вернулся в Москву, выяснилось, что меня срочно ищут какие-то продюсеры. Им нужен был бывший актер, желательно не занятый в местных театрах. Узнав, что у меня есть актерское образование и я не являюсь российским гражданином, один из членов команды Палехова позвонил ему, чтобы сообщить о такой находке, и меня позвали к самому Арвиду. Он принял меня в своем кабинете, холодно взглянул, даже не приглашая сесть, и спросил:
        - Это ты - бывший актер?
        - Да. В моей анкете все указано. - Мне он очень не понравился, особенно своим тыканием.
        - Я не спрашиваю про анкету, я у тебя спрашиваю. Где ты играл?
        - Не играл, а служил в Театре имени Пушкина, - гордо поправил я его.
        Он удивленно поднял бровь, предложил наконец сесть и поинтересовался, как долго я работал в этом театре.
        - Недолго, - признался я, - около двух лет.
        - А почему ушел?
        - Не сошелся характером с режиссером.
        - С режиссером нужно уметь договариваться, - задумчиво произнес Арвид. - Ну, хорошо, я сам посмотрю, в каких постановках ты участвовал.
        - Там все написано.
        - Все равно посмотрю. Можешь идти.
        Вот так я познакомился с Арвидом. А через два дня меня вызвали за город, где сам Палехов сделал мне предложение. Наверное, они действительно считали меня почти идеальным вариантом. С одной стороны, я был иностранцем, с другой - бывшим актером, который мог очень удачно лечь под машину Михаила Лихоносова. К этому времени у меня уже было долгов на три тысячи долларов, и я искал любую возможность, чтобы заработать деньги и расплатиться с кредиторами.
        Конечно, предложение Палехова оказалось для меня полной неожиданностью, но он готов был заплатить мне сумму, достаточную для покрытия моих долгов. Я все время думаю, если бы я был действующим актером в театре, то никогда в жизни не посмел бы подумать о собственной игре, чтобы попытаться стравить обоих продюсеров и заработать на этом деньги. Тяжелая жизнь среди золотоискателей научила меня выдержке и терпению. Умению правильно оценивать людей и наблюдать за их поступками и словами. Поэтому я не просто согласился, я уже тогда знал, что смогу заработать на этом грязном деле. Ведь все деньги, которые достались мне каторжным трудом на Дальнем Востоке, пришлось отдать на лечение младшей сестры Жени. Она чувствовала себя отчасти виноватой, может, поэтому сорвалась со своего места и срочно прибыла в Москву как раз в самый кульминационный момент, когда произошла эта непонятная для нее авария.
        Женя узнала, в какой больнице я нахожусь, и поехала ко мне поздно ночью, когда у здания лечебного учреждения дежурили люди Арвида. Они задержали мою будущую жену. Арвид посчитал, что ее похищение будет гарантией успеха и моего возвращения…
        Так я лежал в палате и вспоминал все перипетии своей жизни. Как странно и причудливо сложилась моя судьба, переплетая светлые и темные страницы моей биографии. Сначала счастливое детство, прекрасная квартира, престижная школа, известные родители. Потом беззаботная студенческая жизнь, направление в лучший театр республики. Женитьба. Мы даже не поняли, каким образом отец сумел выбить нам квартиру в центре города. Затем все эти потрясения. Смерть отца, распад Союза, инфляция, девальвация, введение национальной валюты, Карабахская война, мой отъезд в Турцию на заработки. Бизнес в Стамбуле. Мое возвращение. Неприятности с женой. Поездка в Москву. Попытки устроиться, работа перегонщиком машин. Затем служба в театре, сотрудничество с Маулиньшем. Знакомство с Женей, мои частые поездки в Минск, смерть Маира, убийство Расима, мой отъезд на Дальний Восток. Заработанные деньги. Внезапная болезнь младшей сестры Жени. Хотя почему внезапная? Все знают, что юго-восточные области Белоруссии, близко лежащие к Чернобылю, пострадали больше всех от аварии на атомной станции. Особенно Гомель, где и жила младшая сестра
Жени. Хорошо, что у нее онкология обнаружилась на ранней стадии, когда еще возможна была операция. И наконец мое очередное возвращение в Москву. Предложение Арвида. Встреча с Палеховым. Переговоры с Хейфицем. Приезд Жени в Москву. И моя попытка хотя бы немного снять с себя бремя неудачника и содрать с мошенников и аферистов хотя бы небольшую сумму, чтобы вырваться из этого замкнутого круга нищеты. Вот такая невероятная и интересная жизнь.
        И теперь я обязан был сделать все, чтобы спасти Женю и постараться получить деньги, которые мне пообещал Палехов. Только в этом случае я мог считать себя истинным победителем. Хотя, конечно, мой поступок далеко не праведный, но еще раз отправляться на Дальний Восток и снова три с лишним года копать промерзшую землю или промывать ледяную воду с камнями я больше не мог и не хотел. Мне уже сорок восемь лет, и тяжесть этого возраста довольно весомо ощущается.
        Прежде всего я позвонил Фазилю, о котором не знает никто. Это тот самый бывший студент, который поступил в Политехнический еще четыре года назад и стал призером российского чемпионата по боксу. Тот самый мальчик, племянник Расима, которого он тогда спас. Сейчас Фазиль ждет моего сигнала и находится совсем недалеко от больницы, чтобы, в случае необходимости, прийти на помощь.
        Теперь я старался сохранять спокойствие и ждал, когда здесь появится телевизионная группа из службы новостей. Когда до назначенного времени оставалось около тридцати минут, я набрал номер Арвида и спросил у этого подлеца:
        - Когда приедет ваша группа?
        - Через полчаса, - удивился он моему звонку, - мы же обо всем договорились.
        - Не обо всем. Послушай мое самое главное требование, чтобы я был в тебе уверен. Мне тоже нужны гарантии, иначе я просто ничего не скажу.
        - Какие еще гарантии? - не понял Арвид.
        - Я вернулся в больницу, хотя ты мне и не верил, - с большим удовольствием обратился к нему на «ты», пусть привыкает, - и еще вспомни, как ты не верил, что врач, работающий на Хейфица, может оказаться в больнице…
        - Не нужно перечислять, - перебил он меня, - я все прекрасно помню. Скажи, что ты хочешь?
        - Ты прямо сейчас отпустишь женщину и передашь ей сто тысяч долларов. Мои деньги. Иначе я не захочу разговаривать ни с твоей группой, ни на твоей пресс-конференции.
        - Не доверяешь? Думаешь, можем кинуть?
        - Конечно, можете. И никто вам не помешает. Поэтому передай ей деньги и отпусти ее. У тебя мало времени, Арвид, очень мало. Если не успеешь, я просто промолчу, а ты сам понимаешь, как это может не понравиться Глебу Мартыновичу.
        - Ты мне угрожаешь? - не поверил своим ушам Арвид.
        - Просто предупреждаю. У тебя ровно полчаса. И женщина должна мне позвонить. Если она не подтвердит, что ты дал деньги и освободил ее, можешь считать нашу сделку расторгнутой. У тебя уже осталось двадцать восемь минут. Постарайся меня не разочаровывать.
        Я не дал ему опомниться и сразу отключился. Представляю, как он сейчас злится. Кажется, мы поменялись местами, и он просто обязан принять мои условия. Или не принимать. Но тогда все будет очень плохо. Я лежал на кровати и считал секунды в ожидании его звонка, уверенный, что он поступит так, как я ему предложил.
        Глава 20
        Я прождал около двенадцати минут, пока наконец не раздался телефонный звонок. Я посмотрел на дисплей и усмехнулся, увидев номер Арвида. Этот молчаливый северянин все-таки принял мои условия.
        - Мы уже отпустили ее и вручили ей деньги, - сообщил он, - можешь не беспокоиться. Хотя, признаюсь, ты меня очень удивил. Таких наглых людей я еще в жизни не встречал.
        - Телефон ей вернули? - уточнил я.
        - Конечно.
        Ни сказав больше ни слова, я набрал номер Жени и, услышав ее голос, спросил:
        - Где ты находишься?
        - Не знаю. Здесь какие-то пустыри, строящийся дом. Я Москву знаю не так хорошо.
        - Они дали тебе деньги?
        - Дали. Большой плотный пакет, завернутый в целлофан. Я не понимаю, что происходит.
        - Быстро уходи! Куда угодно, но только туда, где будет много людей, - в какой-нибудь магазин, универмаг, можно даже в полицию. Только быстрее! И позвони мне, как только увидишь название улицы или квартала. Только очень быстро! - повторил я, чтобы она прониклась важностью моих слов.
        - Я все поняла, - задыхаясь от быстрого бега, ответила Женя.
        Потом я позвонил Фазилю:
        - Они ее отпустили. Твои ребята уже в машинах?
        - Конечно. Мы сидим здесь в пяти машинах и ждем вашего сигнала.
        - Ждите. - Я отключился и перезвонил Арвиду.
        - Убедился? - иронично спросил он.
        - Нет, не убедился. Ее отпустили на каком-то пустыре, где рядом никого нет. Пока она не выйдет к людям, я не пущу сюда телевизионщиков.
        - Не наглей, Салимов, - предупредил меня Арвид, - здесь тебе не детский сад.
        - Не наглей, Арвид, - в тон ему ответил я, - здесь больница, и я могу неожиданно подняться и сплясать чечетку за здоровье твоего шефа.
        На этот раз я услышал треск телефона. Кажется, он разбил свой аппарат. Впрочем, мне это все равно. Мне нужно одно - чтобы Женя вышла к людям как можно быстрее, о деньгах я сейчас не думал.
        Я снова набрал ее номер:
        - Где ты находишься?
        - Я уже обошла строящийся дом и сейчас прохожу мимо площадки. Но здесь никого нет.
        - Иди быстрее. Ты видишь другие дома?
        - Конечно. Но мне кажется, что за мной следят.
        - Кажется или следят?
        - Следят. Двое парней идут на некотором расстоянии от меня.
        Понятно, Арвид решил снова подстраховаться. Нельзя отпустить самого важного свидетеля с такой суммой денег. И дело даже не в деньгах. Дело в самой Жене. Это единственная ниточка, дергая за которую он может держать меня на привязи. И он очень не хочет, чтобы эта ниточка порвалась. До приезда телевизионной группы оставалось около восьми минут.
        - Ты уже вышла к людям? - снова побеспокоился я.
        - Пока нет, но вижу улицу. Осталось метров сто.
        - Прочти название улицы, срочно прочти название улицы.
        - Они идут за мной, уже не скрываясь! - взволнованно произнесла Женя.
        - Ничего. Прочти название улицы.
        - Пока не могу. Но там около дома собралось много людей. Человек десять или пятнадцать.
        - Что они делают?
        - Не понимаю. Разглядывают дом.
        - Новый дом?
        - Нет, старый.
        - Пройди быстрее и назови номер дома и улицы.
        - Сейчас, сейчас. - Я буквально чувствовал, как она задыхается, но сейчас не время ее жалеть. У нас в запасе всего несколько минут, она должна двигаться быстрее.
        - Дошла, - наконец выдыхает Женя. - Здесь написано: «Улица Покровка, дом сорок». Я узнала у людей, оказывается, дом треснул, они его разглядывают.
        - Теперь постарайся никуда не отходить от дома! - крикнул я и сразу перезвонил Фазилю: - Она на Покровке. Кто-нибудь есть рядом?
        - Самвел рядом, через минуту будет там! - крикнул в ответ Фазиль. Видимо, мое волнение передалось и ему.
        Мое сердце билось, как молот. Я считал удары и наконец, не выдержав, снова позвонил Жене:
        - Как у тебя дела?
        - Я стою на Покровке.
        - Теперь слушай внимательно. Сейчас к тебе подъедет такси. В нем сидит молодой человек, который передаст привет от Фазиля. Сразу садись в машину, и уезжайте. Эти ребята еще ходят за тобой?
        - Да. Они метрах в пятидесяти от меня.
        - Очень хорошо. Постарайся сесть в машину как можно быстрее. Не перепутай, он передаст привет от Фазиля.
        Я закрыл глаза. Виски стучали, как барабанные палочки. Оставалось две минуты, сейчас сюда придут телевизионщики. Вдруг дверь в палату открылась, и вошла та самая медсестра, которая дежурила ночью. Я чуть не выругался, увидев эту гадину.
        - К вам приехали журналисты с телевидения, - сообщила она.
        - Очень хорошо. Пусть подождут.
        - Они уже здесь, - упрямо повторила медсестра.
        - Пусть ждут! - закричал я на нее. - У меня сейчас судно наполнится, и я их впущу.
        Она поморщилась и вышла, а я опять позвонил Жене:
        - Ты где?
        - Уже в такси. Твой Самвел меня буквально втолкнул в машину. А эти двое побежали за нами, но не смогли нас догнать.
        Я наконец перевел дыхание.
        - Быстрее оттуда уезжайте. Самвел знает куда. - Отключившись, тут же перезвонил Фазилю: - Самвел везет ее к тебе. Теперь ты за нее отвечаешь.
        - Он привезет ее в нашу секцию бокса, - ответил Фазиль. - Там всегда есть наши ребята, по утрам у нас тренировки. Туда никто даже не сунется, побоятся.
        - Хорошо. Спасибо тебе.
        Теперь можно принимать гостей. Я поднялся на локте и нажал на кнопку вызова. Сразу вошла эта мегера, испытующе посмотрела на меня и злобно поинтересовалась:
        - Вы закончили со своим судном?
        - Почти. Позовите журналистов.
        Их было трое. Один оператор, его помощник и молодая женщина лет двадцати восьми. Почему-то я сразу проникся к ней доверием, поэтому обратился именно к ней:
        - Откуда вы приехали?
        - Мы представляем канал «НТВ», - пояснила журналистка.
        - Очень хорошо. Вы пока располагайтесь. Через несколько минут приедут ваши коллеги с других каналов.
        - Кто им сообщил? - удивилась она.
        - Наши друзья, - улыбнулся я.
        Медсестра снова вошла в палату и недовольным тоном обратилась к телевизионщикам:
        - У вас мало времени, начинайте вашу съемку.
        - Подождите, - прохрипел я, - не нужно нас так торопить. Я себя плохо чувствую. Разве вы не понимаете, как я могу себя чувствовать после такой аварии?
        Честное слово, она побледнела. Ведь этой стерве платят деньги, чтобы я лежал в палате, и все знали об аварии, а она торопит меня так, словно я пришел сюда полежать и отдохнуть. Медсестра поняла свою ошибку и, прикусив губу, осторожно вышла из палаты.
        Она не может знать, что Фазиль по моей просьбе еще с вечера звонил на другие каналы и рассказал об аварии, случившейся с Лихоносовым. Теперь с минуты на минуту здесь должны появиться представители и других каналов, только надо немного подождать.
        Буквально через пять минут приехала группа с ОРТ. Сразу за ними - журналисты с РТР. Затем появились операторы с ТВЦ. Одним словом, всем было интересно узнать, что именно случилось с Лихоносовым и почему их вызвали в больницу, где лежал пострадавший. Многие из них уже видели репортажи со мной и теперь хотели узнать подробности.
        В палату вошел Эдуард Александрович, недоуменно взирая на собравшихся тележурналистов.
        - Что здесь происходит? Почему так много и шумно? - Он именно так и спросил.
        - Мы приехали на пресс-конференцию вашего пациента, - пояснил один из прибывших.
        - Больница еще закрыта, и никаких пресс-конференций быть не может, - попытался остановить их Эдуард Александрович.
        В ответ раздался дружный смех.
        - Не беспокойтесь, - сказал журналист с ТВЦ, - мы будем вести себя тихо и никого не разбудим. Тем более что пострадавший лежит в палате один. Вы можете сказать, почему его перевели из реанимации в другую палату?
        - Нет, не могу, - разозлился Эдуард Александрович, быстро отходя в сторону.
        Снова раздался смех. А журналисты все прибывали и прибывали. Среди них были и представители иностранных каналов. Прибежавший заместитель главного врача оглядел толпу журналистов и операторов, стоявших в коридоре, покачал головой и предпочел быстро ретироваться. Он не стал даже интересоваться, почему они прибывали в таком количестве и с кем именно собирались проводить пресс-конференцию.
        И тут позвонил несколько растерянный Фазиль. Он уже приехал в свою секцию бокса, куда привезли Женю, и обнаружил в ее пакете только резаную бумагу. Если бы он знал, что там должны были быть сто тысяч долларов, он бы наверняка еще и разозлился. Но когда он сообщил мне о бумаге, я просто расхохотался. Это было здорово. С самого начала я чувствовал себя почти мошенником, который любым способом выжимает деньги у такой почтенной публики, как эти два продюсера. А теперь оказалось, что меня просто обманули, вместо ста тысяч долларов подсунули пачку резаной бумаги. Я смеялся от души. Честное слово, этот Арвид оказался куда более проницательным человеком, чем даже Хейфиц. Тот все-таки заплатил пятьдесят тысяч наличными, а Арвид и его хозяин, отпустив Женю, подсунули ей бумагу вместо денег. Возможно, у них был какой-то другой план, о котором я так и не узнал. Но в любом случае это было довольно интересно.
        Буквально через минуту я сам слез со своей кровати и, стараясь не хромать, вышел к собравшимся. Нужно было слышать, какой гул пронесся по коридору. Из других палат начали выглядывать пациенты, стали появляться другие врачи и медсестры.
        - Извините, что заставил вас ждать, - начал я, - меня зовут Ильгар Салимов, я бывший актер Театра имени Пушкина. И меня наняли специально, чтобы я упал под машину известного певца Михаила Лихоносова и залил искусственной кровью его автомобиль. Как вы видите, я совершенно не пострадал, хотя во вчерашнем сообщении указывалось на мои многочисленные переломы и ушибы. На самом деле все это была ловко подстроенная комбинация.
        - Кто? Кто заказчик? - раздалось с разных сторон, и ко мне потянулось множество микрофонов.
        - Заказчиком этой аварии является Глеб Мартынович Палехов, - громко сказал я под шум и смех собравшихся, - а всю грязную работу контролирует его помощник Арвид Карху…
        Я увидел, как в конце коридора появился Кирилл с еще одним своим головорезом, которые недоумевающе смотрели на собравшихся журналистов, не понимая, что именно здесь происходит, ведь пресс-конференция должна была состояться совсем в другом месте.
        - Однако другой продюсер, а именно Леонид Иосифович Хейфиц, решил защитить своего протеже и предложил мне сыграть на его стороне, рассказав вам о том, как Палехов решил устроить аварию его подопечному, чтобы не позволить последнему предъявить свои права на Лихоносова. Меня как раз ждут люди Хейфица, собирающиеся отвезти совсем на другую пресс-конференцию. Если вы повернете головы, то увидите их.
        Догадываетесь, что произошло дальше? Все повернулись в сторону Кирилла, и тот ошеломленно замер, затем, развернувшись, побежал в другую сторону. Камеры успели снять его паническое бегство. И только тогда на меня посыпались вопросы. Я стоял в центре коридора, окруженный десятками журналистов, и подробно рассказывал обо всем случившемся. Представляю, в каком состоянии были Палехов и Хейфиц, когда смотрели эти репортажи. Но меня это уже не волновало. В конце концов, они сами во всем виноваты. Нужно было сразу заплатить мне двадцать тысяч и не донимать своими придирками. Или вообще не нанимать меня на такую работу. Они не знали, что я прошел целую науку искусства выживания, поэтому уже ничего и никого не боялся. Меня интересовала только Женя, которая находилась в секции бокса и терпеливо ждала, когда я смогу за ней приехать. И ее безопасность была для меня самым важным во всей этой невероятной истории.
        Вместо эпилога
        Вы думаете, что-то изменилось после моих разоблачений?
        Абсолютно ничего. Единственным результатом моей откровенности стал мой вынужденный переезд из Москвы в Минск. Но я давно мечтал об этом, так что не видел в таком переезде ничего плохого. Свадьбу мы, конечно, сыграли, пригласив всех родственников Жени, естественно, и ее младшую сестру, а заодно и мою сестру с мужем. Я остался жить в Белоруссии, получил их гражданство и даже снова устроился в театр. Правда, уже не актером, а заместителем директора театра. У нас с Женей родились прекрасные близнецы. Мальчик и девочка. И хотя ей уже исполнилось сорок, а мне стукнуло сорок восемь, тем не менее мы оба счастливы и считаем, что сможем вырастить наших детей и погулять еще на их свадьбах.
        Конечно, ни Палехов, ни Хейфиц никуда не ушли. Скандал был грандиозный, но оба немного переждали и снова занялись привычным делом. Палехов сейчас вообще один из самых крутых продюсеров на телевидении, а Хейфиц считается «крестным отцом» одного из самых популярных певцов современного шоу-бизнеса - Михаила Лихоносова.
        Арвид по-прежнему работает на Палехова, а вот Кириллу не повезло. Его убили где-то во Франции, говорят, в Марселе, но я точно не знаю. Фазиль окончил свой институт и вернулся в Баку. Сейчас он работает на заводе глубоководных оснований.
        Моя дочь уже совсем взрослая, но до сих пор не вышла замуж из-за матери, которая постоянно не одобряет женихов, сватающихся к дочери. Она считает, что ее будущий зять должен иметь достаточно солидный доход, чтобы содержать семью. Глупый подход. Солидный доход семьи еще не гарантия порядочности или интеллекта молодого человека. Хотя, может, моя бывшая супруга и права. Кому в наши дни нужен этот интеллект?
        Шейкин стал главным врачом больницы, и правильно, ведь он очень хороший специалист. А вот другой врач, Эдуард Александрович, уже давно уволился из больницы и открыл собственную клинику, куда переманил и мою стервозную медсестру. Назим продолжает заниматься своими делами в Москве, Фатых по-прежнему работает на Дальнем Востоке. Одним словом, жизнь идет своим чередом. А я иногда вспоминаю эту историю и не верю, что подобное могло произойти именно со мной. Хотя обоим продюсерам, пытавшимся отбить друг у друга Михаила Лихоносова, иногда напоминают о случившемся и даже подшучивают. Но… может, это только слухи?