Курица - не птица Виктор Петрович Астафьев
        Астафьев Виктор Петрович Курица - не птица
        Виктор Астафьев
        Курица - не птица
        Анастасии Андреевне Логиновой
        Колонна, в которую входило пять восстановительных поездов, неторопливо, но настойчиво двигалась за фронтом со всем своим скарбом: измерительными приборами, башмаками, шпалами, рельсами, стрелочным и сигнальным хозяйством да разномастным людом, большей частью не годным для строевой службы.
        Все это хозяйство и умаянных тяжелой работой стройбатовцев возглавлял инже нерный генерал Павел Аркадьевич Спыхальский, по фамилии судя, выходец из поляков. Но, кроме фамилии, всегда почему-то сконфуженного и утомленного лица да неистре бимой вежливости, ничего уже в генерале европейского и тем более шляхетского не осталось.
        Жил и работал Павел Аркадьевич в четырехосном пассажирском вагоне, на котором сквозь копоть еще просвечивали болотного цвета краска и черные буквы "Моск. ж. д." да еще какие-то загадочные знаки, которыми так любят железнодорож ники озадачивать технически безграмотную публику: "Гоп-стоп г. р. р. п. КПЧ ВРП мест. ПОС. 60 т. тормоз Матросова".
        К вагону этому с двух сторон были прицеплены ржавыми фаркопами платформочки на дребезжащем, прихрамывающем ходу. С них торчали дулами кверху спаренные пуле меты, давно уже вышедшие из употребления в боевых порядках и потому отправленные в тыл. Возле пулеметов постоянно дежурили обезжиренные солдаты, попавшие сюда из госпиталей и делавшие вид, что зорко следят они за небом, бдительно стерегут генеральский вагон и все сложное хозяйство. В классном вагоне обитала еще фрон товая концертная бригада, и были там курящие певички, плясуньи, хотя уже и перес тарелые, но лихие, были два баритона, один тенор, частушечник, гитарист, он же и конферансье еврей Брамсо, выдававший себя за цыгана, был фокусник Маркел Эрасто вич, он же по совместительству администратор. В годы нэпа Маркел Эрастович содержал собственное заведение с биллиардом в городе Калуге, а после наловчился колоть себя кинжалом, вынимать из ноздрей бумажную ленту и делать огненный смерч, зажигая бензин во рту.
        Генерал Спыхальский, хотя и руководил всеми восстановительными путейскими работами и, должно быть, успешно справлялся с должностью, так как ему выдали уже два ордена, сам, однако, тоже был в подчинении и подвергался строгой опеке со стороны проводницы Анастасии Поликарповпы Корбаковой, которую, впрочем, навели чивал лишь он один, а остальные кликали попросту - тетей Тосей.
        Небольшого ростика, с чуть тронутым оспой лицом и оспою же полусведенными руками, женщина эта, всю жизнь проработавшая проводницей на поездах дальнего следования, знала и понимала всякий народ, умела с ним обращаться, была с ним в меру строга и без меры насмешлива. Рожденная вятской землей, в долгих своих странствиях она так и не утратила вятского сыпучего говорка, сохранила да еще и приумножила в дни войны трудолюбие, которым отличалась еще в девках. И если уж прямо говорить, генерал и особенно концертная бригада без тети Тоси мало чего полезного сделали бы для фронта. Артисты даже из вагона не смогли бы на свет божий выйти, не говоря уже о сцене, где все видно и заметно. В пути следования оба баритона, певички и танцорши так, видать, кутили, что явились к месту назна чения вовсе в непригодном виде.
        Нахохотавшись вдосталь над приунывшими артистами, тетя Тося удовлетворенно заметила:
        - Ладно хоть гитару с аккордеоном не пропили. - И стала соображать, как и во что одеть концертную бригаду, которая впала в апатию, не шевелясь лежала по полкам и лишь изредка напоминала о себе слабыми стенаниями, умоляя подать воды и пищи.
        Из вагонных простыней тетя Тося сконструировала дамам платья и вышила их крестиком, мужчинам она изготовила брюки и куртки из одеял, а манишки из подш торников, Накаэывая артистам, чтобы не входили в раж и не шибко бы махали руками, так как материя состоит из полубумажной ткани и манишки могут запросто лопнуть во время исполнения номера.
        Когда замолкла швейная машинка в купе тети Тоси, когда артисты пододелись, причесались и стали глядеться в зеркала, восхищаясь собою, тетя Тося сообщила, что все эти дни штурмовала генерала Спыхальского и добилась, чтобы артистов обмундировали, как настоящих бойцов.
        - Вы гений, тетечка Тосечка! - заявил тенор и поцеловал ей ручку, а поцело вавши, тут же грянул жизнерадостно:
        Сердце красавицы
        Склонно к измене...
        Тенор после первого же выступления перед массами променял и пропил тети Тосину одежку. Его примеру последовала и вся остальная капелла.
        - Окаянные! - ругала тетя Тося затаившихся на полках артистов. - Чисто ребя тишки! Хуже ребятишек! Где я на вас имущества наберусь?
        Но вскоре все образовалось. Артистов одели в военное обмундирование, и, хотя оно поступило из БУ, то есть было уже в употреблении, артисты так гордились им, что пропивать форму у них не хватило решимости.
        Потом какой-то московский театр пожертвовал боевой бригаде костюмы, фраки, настоящие манишки и клеенчато блестевшие туфли. Забот тете Тосе прибавилось. Надо было все это имущество чинить и гладить, а кроме того, в узле носить его на концерты и, терпеливо дождавшись конца выступления, тут же снять фраки, ботинки и прочее с артистов, увязать и спрятать в тайное место.
        В пути следования концертная бригада как-то сама по себе разрасталась. Осо бенно запомнилось тете Тосе явление народу чечеточника и гитариста, а затем и конферансье Брамсо, как потом оказалось, фамилии, образовавшейся из Абрамсона.
        Это случилось на Украине. Ночью поезд остановился в темной и плоской мест ности. Вверху гудели самолеты, никто не знал, наши это или чужие, и машинист на всякий случай закрыл поддувало паровоза, чтобы труба не сорила искрами и ничего не демаскировала.
        Артисты спали. Генерал Спыхальский отдыхал. Солдаты на платформах крутили на звук самолетов пулеметами, но не стреляли, и кашляли в кулаки.
        Тетя Тося выметала мусор из тамбура, освещая его притемненным фонарем, и забылась в работе. Послышались царапанье в дверь вагона и какой-то скулящий голос. Подумавши, что эти опять какой-нибудь всеми брошенный пес, а на ее вагон почему-то всегда набредали все брошенные и обездоленные, она отбросила железную защелку, открыла дверь и чуть было не опрокинулась назад.
        Перед дверью стоял нагой человек с двумя полосатыми арбузами под мышками, и по лицу его текли слезы, скатываясь на волосатую грудь, в которой запуталась сенная труха. На человеке обнаружилась набедренная повязка из холщового мешка, а больше ничего на нем не было.
        - Господи! - сотворив крестное знамение и поднимая оброненный веник, сказала тетя Тося. - Ты не из преисподней ли?
        - Я - Брамсо. Я - Брамсо, - наконец разобрала тетя Тося. Человек протягивал арбузы и шевелил спекшимися черными губами: - Хлеба. Крошечку хлеба...
        Тетя Тося помогла Брамсо подняться в вагон, налила ему чаю, дала хлеба и услышала повесть, которой печальнее еще не слышали на свете.
        Калькулятор Бердичевского кожевенного комбината Абрамсон бежал от фашистов из родного города. Он пошел на восток, чтобы вступить в ряды Красной Армии. Ему приходилось в пути прятаться, а фронт так быстро катился на восток, что изнемог он в пути без пищи и крова, и тогда "мивые советские патриоты" спрятали его на бахче, да и забыли о нем. Он честно сторожил эту проклятую бахчу, обносился, как пустынник, арбузов же до того наелся, что теперь до конца дней своих не сможет их не только есть, но и смотреть на них едва ли без отвращения сможет...
        Ночью тетя Тося и пустынник накатали полный тамбур арбузов, и Брамсо опреде лился спать в вагоне.
        - Я еще одного артиста подобрала! - объявила утром тетя Тося. - Вот это уж артист так артист!..
        Так Брамсо оказался в концертной бригаде, выучился отбивать чечетку, вращать печальными глазами, дубасить кулаком по струнам, а больше по корпусу гитары, и выкрикивать: "А-а-а, черелло-марелло-о-о, асса-а!.."
        И когда он плясал, люди военные немели от искусства и лишь кто-нибудь заду шенно выдыхивал: "Во дает, цыган! Во бацает, подлюга!" А перед Брамсо солдатские лица крутились арбузами, и по ночам его преследовали арбузные кошмары, и если он сердился на кого - слал самое страшное проклятье:
        - Шоб ты всю жизнь арбузами питався!
        Тетя Тося не только обшивала, обмывала, обихаживала и приводила в потребный вид после банкеток свою публику, она еще готовила еду для генерала Спыхальского, получая отдельный для него паек из военторговского вагона-лавки.
        Само собой, часть этого пайка, и часть наибольшая, стараниями тети Тоси дос тавалась артистам, и они говорили ей за это комплименты, передаривали дареные им цветы, целовали ручку, ни разу, впрочем, не поинтересовавшись, как она все успе вает и спит ли когда-нибудь.
        И вот однажды, это уже где-то за Днепром, случилось небольшое, всех немало повеселившее происшествие: генералу Спыхальскому вместо мясных консервов выдали в качестве пайка живую курицу.
        Тетя Тося принесла ее в вагон, пустила в туалет и нащипала крошек. Курица, совершенно не сознавая, куда она и зачем попала, приводя себя в порядок, женст венно ощипалась, деловито и нежадно поклевала крошки, наговаривая при этом уми ротворенно, как на крестьянском дворе. "Яичко наращивает", - заключила тетя Тося и пощупала курицу. Все оказалось в точности: курица была с яйцом и, отпущенная на пол, снова заворковала, не понимая, что через час-другой должна быть ощипана, сварена и съедена.
        Вечером в вагон, как всегда голодные, но бодрые, с шумом, звоном и бряком вломились артисты, приволокли огурцов, помидоров и хлеба, стали мыться и, обна ружив в туалете курицу, пришли в умиление, разговаривали с нею, пугали гитарой. Но курица эта, должно быть, видала виды и с полотенечной вешалки, которую прис пособила вместо насеста, не слетала, а, открыв один глаз, копошилась и по- старушечьи недовольно ворчала.
        Подав в купе генералу скромный ужин, тетя Тося помялась и сообщила, что хотела приготовить курицу, но она с яйцом оказалась.
        - Вот как! - изумился генерал. Спыхальский. - А как вы узнали?
        - Так вот и узнала.
        Генерал озадачился. Подумав крепко, выдвинул предложение:
        - Может, потом? Ну, когда она... хм... ну, когда она родит яйцо.
        Утром тетя Тося услышала, как за стенкой ее купе, в туалете, что-то начало постукивать, кататься в стоковой лунке на полу. И тут же весь вагон был поднят на ноги боевым кличем курицы, в срок исполнившей свое дело.
        Теплое, розоватое яйцо переходило из рук в руки, будто невиданное творение природы, и когда дошло до генерала Спыхальского и тетя Тося объявила, что вот и завтрак генералу бог сподобил, он несмело полюбопытствовал, как, мол, быть, нельзя же, мол, держать птицу в управленческом вагоне.
        Тетя Тося, потупясь, согласилась: нельзя, непорядок - и, словно виновата во всем была сама, довела до сведения генерала, что курица снова с яйцом.
        - Да что вы говорите?! - вовсе изумился генерал. - Не могу постигнуть, Анас тасия Поликарповна, как же вы все-таки узнаете, что она с яйцом?
        - А и не пытайтесь - не постигнете, - сказала тетя Тося и, как о вопросе, окончательно решенном, объявила: - Значит, курицу не режем!
        Курица упорно боролась за сохранение своей жизни. Она каждый день выкатывала из себя яйцо, кудкудахтала, извещая об этом войной охваченный мир, и в конце концов отстояла право на существование. Проводница оборудовала ей гнездо за уни тазом, кормила и поила ее и, развлекаясь, разговаривала с этим, по утверждению тети Тоси, совершенно разумным существом. "А еще болтают, что курица - не птица, баба - не человек!" подвергла сомнению старинную поговорку проводница.
        Артисты напрягали умственные способности, чтобы придумать имя курице. Назы вали ее и Джильдой, и Аидой, и Карамболитой, но курица почему-то отреагировала на Клеопатру..
        Клеопатра так Клеопатра, - решил коллектив, закрепил за хохлаткой древнее имя да и баловать ее начал всевозможными подношениями. Но тетя Тося немедля оса дила сердобольных артистов, утверждая, что, если курица зажиреет, - перестанет нестись и тогда боевой ее путь тут же завершится.
        В который уже раз поразившись тети Тосиной проницательности, артисты подно шения прекратили и вплотную занялись воспитанием Клеопатры. И скоро смекалистая курица выходила на прогулку из вагона, копалась возле насыпи, отыскивая пропита ние, а когда раздавался гудок - турманом влетала в тамбур и спешила на свое законное место.
        Весь поезд, весь трудовой его народ знал и остерегал Клеопатру и вспоминал свой дом, хозяйство при виде такой домашней живности, чего-то поклевывающей, чего-то наговаривающей либо хлюпающей в придорожной пыли и дремлющей на солнце.
        Первое время Клеопатра боялась бомбежек, вихрем влетала в вагон и забивалась под отопительные трубы.
        - Где ты, матушка? Где ты, Клеопатрушка? - звала ее тетя Тося, когда само леты, отбомбившись, улетали.
        Клеопатра вылазила из засидки, судорожно подергивала шеей, и у нее слабели ноги. Нестись после этого она не могла дня по два и есть тоже, лишь пила воду.
        Но постепенно и она вжилась в военную обстановку, не паниковала уже и, когда начинали бить зенитки, греметь разрывы, возмущенно кудахтая, прыгала и нервно целилась клювом в самолет - так бы начисто и исклевала эту нудно жужжащую муху.
        Дальше и дальше на запад следовала Клеопатра, исполняя аккуратно свою службу и мирясь с дорожными неудобствами и тревогами, которые добавляли еще эти веселые люди - артисты. Только выйдет, бывало, погулять Клеопатра, только займется она промыслом - паровоз и загудит. Клеопатра немедленно снимается с земли и летит в вагон. Посидит-посидит - не трогается вагон. Выйдет в тамбур, осмотрится - и снова на землю. Артистам потеха - опять на гудок жиманут, и опять курица мчится в вагон.
        - Лешие! - ругалась тетя Тося. - Вы меня с ума свели. Мало вам этого, за курицу взялись!
        Похохатывают артисты, кудахтает возмущенно курица, идут поезда следом за фронтом, и тянется за ними восстановленная нитка пути меж порушенных вокзалов, станций, городов и селений, и никому неведомо, что где-то далеко-далеко, в больших и строгих кабинетах Наркомата путей сообщения, военных ведомствах, а возможно, и в самом Комитете Обороны уже бесповоротно решена участь Клеопатры да и всего ведомого тетей Тосей народа.
        Генерал Спыхальский был известный не только в нашей стране, но и за кордоном теоретик и спец по железнодорожным мостам. И когда легче сделалось на фронте, а разрушенные мосты лежали в Днепре, Десне и прочих реках, возникла большая необ ходимость в инженерах такого профиля.
        Отозвали в тыл Павла Аркадьевича для более важной работы.
        Растроганно прощались с ним работники восстановительных поездов. Артисты по этому случаю раздобыли самогонки, и генерал, отроду не пьющий, оскоромился, приняв стопку бурякового зелья, а тетя Тося прослезилась и перекрестила на про щанье генерала, которого чтила за культурность и совсем не генеральское горло.
        Павел Аркадьевич заглянул в засидку Клеопатры, поерошил на ней перья, улыб нулся и сказал, смущенно моргая:
        - Вот ведь странность какая... - Он не пояснил ничего, но всем было понятно - генералу жалко покидать Клеопатру.
        Вскоре прибыл высокий с зычным голосом человек, который уже назывался не просто генералом, а генерал-директором. Одет он был наполовину в железнодорож ное, наполовину в военное. Принимая хозяйство, генерал-директор увидел беспечно копающуюся Клеопатру и ткнул в нее пальцем:
        - Это что?
        - Курица, - чуя надвигающуюся грозу, как можно спокойней ответила тетя Тося.
        - Вижу, что не гусь. Я спрашиваю, почему она тут?
        - Она яички несет, - пояснила тетя Тося.
        - Я-а-ички! - рявкнул генерал, и румянец покинул.его лицо. - Вы, может, еще конюшню тут разведете?
        - Зачем же конюшню-то? Курица, она опрятная, места мало занимает, а вам каждый день свежее яйцо будет, - оробев, сказала тетя Тося и схватилась за пос леднюю возможность: - Мы к ней привыкли... как к человеку.
        - Мало ли к чему вы тут привыкли! - взревел генерал. - Безобразие! Бедлам! Не железнодорожная часть, орс какой-то, подсобное хозяйство! Цирк!..
        Власть есть власть - с ней не заспоришь, - это тетя Тося давно уже и прочно усвоила. Она спрятала Клеопатру под шинель, отнесла зенитчикам и, заручившись уверением, что те не употребят ее в пищу, попросила выпустить курицу на какой- нибудь станции или возле села, где увидят они других куриц и не будет поблизости собак.
        Зенитчики пытались выполнить все, как им было велено. Завидев обочь линии село, мало побитое, садами окруженное, и белые россыпи кур, они на полном ходу поезда выпустили в полет Клеопатру. Курица благополучно приземлилась и возму щенно закричала, не понимая такого к себе отношения, и тут же увидела убегающий от нее, такой знакомый, обжитый ею зеленый дом на колесах. Хлопая крыльями, она ринулась следом и где бегом, где лётом настигла вагон, взлетела, пытаясь заско чить в тамбур, но дверь оказалась запертой. Клеопатра ударилась в стекло. Ее отб росило под колеса, завертело и швырнуло на откос. Комком катилась она по насыпи, перевертываясь через голову, буся пером. Хлопнувшись несколько раз, прошла винтом по земле и утихла Клеопатра, мелькнув белым пятнышком вдали
        Тетя Тося закрылась в купе и плакала в фартук. Артистки зарылись в подушки лицами, баритоны, стиснув зубы, угрожающе молчали, тенор беззвучно рыдал, утк нувшись лбом в стекло. Маркел Эрастович хмурился и, пытаясь утешить свою труппу, говорил о каких-то безымянных жертвах войны.
        - Шоб тому генералу весь век арбузами питаться! - прошептал Брамсо с нена вистью.
        Тетя Тося придумала генералу казнь еще более жестокую:
        - Чтоб он три года кряду ваши концерты слушал!
        Неделю спустя новый генерал приказал через посредство адъютанта, этакого рыхленького, с бабьими бедрами лейтенантика, собрать имущество и переселить артистов в другой вагон - шумят больно.
        - С удовольствием!
        - С радостью!
        - С великим наслаждением! - восклицали артисты так, чтобы слышно было гене ралу, запершемуся в купе. Тенор, покидая вагон, истошно рванул: "Смейся, паяц...
        Но допеть ему не дал адъютантик. Совершенно потрясенный, он возник откуда-то и беззвучно открывал и закрывал рот. Но, хотя он и беззвучно это делал, все равно понятно было: "Да вы с ума сошли! Товарищ генерал работают!.."
        - Мы тоже работаем, между прочим! - отшил адъютанта тенор и хлопнул дверью вагона так, что на столе генерала опрокинулся стакан с чаем и облил ему фор менные штаны.
        Неприютно, сиротливо и худо жили артисты в отдельном вагоне. Они уж подумы вали: не продать ли им парадные костюмы и после этого, может быть, месть какую придумать, ну, например, трахнуть кирпичом в окно генеральского вагона или в программу концерта включить ехидную частушку.
        Но все обошлось благополучно. Явилась в вагон людей искусства тетя Тося с сундучком и швейной машиной. Артисты догадались, что она к ним насовсем и жить без них не может. Смех и слезы, объятия и поцелуи.
        - Охреди вы, охреди! - ругалась тетя Тося. - Эко вагон-то устряпали! Мне тут месяц скрести не отскрести! - И, вовсе построжев, прокурорским тоном спросила: - Форму концертную небось успели прокутить?
        Тенор встал перед тетей Тосей на колени, каясь:
        - Были! Были такие черные мысли и поползновения...
        - Вовремя, вовремя я уволилась, - сказала тетя Тося и стала с великой обидой рассказывать, как новый генерал вызвал из Москвы личного повара и проводником мужчину назначил, чтобы, говорит, ничего такого...
        Артисты, оскорбившись за тетю Тосю, хотели тут же идти к генералу и выска зать ему все, что они о нем думают. Еле остепенила их тетя Тося, а остепенив, и за дела принялась, и так вот, с этими "ребятишками", как она называла артистов, проработала она до конца войны.
        Сейчас тетя Тося живет в Подмосковье, в маленьком прохладном домике. На полу там лежат веселые деревенские половики, стоит узенькая кровать с кружевной прош вой, сундучок старинный стоит в углу, а над ним икона в обгорелом окладе. На стене репродуктор, который говорит от гудка до гудка, и тетя Тося ругается, когда тот слишком уж заговаривается. Есть еще у тети Тоси две сотки земли и палисадник перед домом. И в огороде, и в палисаднике растут у нее овощи, но большую часть земли покрывают цветы, которые она никогда и никому не продает, считая грехом это тяжким. И еще одна особенность - тетя Тося никогда не держала и не держит кур, хотя все условия вроде бы для этого есть.
        На стене ее домика рамки с фотокарточками. И среди них несколько тусклых, наспех и худо отпечатанных карточек военной поры. Она и с ними разговаривает, но уже никого не бранит.
        Павел Аркадьевич Спыхальский долгое время слал тете Тосе поздравительные открытки ко Дню восьмого марта, к Новому году и к празднику железнодорожников. А потом открытки перестали приходить, и тетя Тося из газет узнала, что генерал Спыхальский скончался. Она сокрушалась, что не побывала на похоронах и не смогла помочь в приготовлении поминального стола. Но соседки объяснили ей, что у таких больших начальников поминок христианского вида не бывает, и она огорчилась еще больше.
        Артисты так ни разу и не написали тете Тосе, хотя сулились помнить и любить ее вечно. Однако не в обиде на них тетя Тося: ребятишки ведь, какой с них спрос.
        1970