Последний кусок хлеба Виктор Астафьев
Рассказы
Виктор Астафьев ПОСЛЕДНИЙ КУСОК ХЛЕБА
Вахтерша вошла в цех, чтобы позвать на обед. Она давнула ручку гудка, заб рызганную суриком. Гудок, списанный с «кукушки», пшикнул и гнусаво засвистел. Пока он свистел, вахтерша аппетитно зевала и отпустила ручку только после того, как у нее закрылся рот.
Лешка затворил инструменталку, взял алюминиевую тросточку, которую он называл «предметом симуляции» и, петляя кривой, изуродованной ногой, отправился на обед.
В конце железнодорожного тупика, чуть в стороне, стоял дряхлый, сунувшийся коньком крыши под горы, флигель. Этот флигель они снимали с женой Леной за сто рублей и были довольны отдельным жильем и еще тем, что подле флигелька был ого родишко и не надо было сажать картошку за городом.
Лена на работу уходила к девяти, как интеллигент, а Лешка даже не к восьми, как рабочие, а на час раньше, потому что должен был все инструменты принять из мастерской и своевременно подготовить их к приходу ремонтников…
Жена намыла чугунок картошки и дров принесла. Оставалось только сварить кар тошку и съесть.
Лешка затапливал старую и дырявую, как сам флигель, плиту и ругал крысу, которая прижилась в избушке. Сейчас только запустил он в крысу замком, но про махнулся.
- Чего ты, нечистая сила, к нам привязалась, на самом деле?- ворчал Летка. - Подавалась бы к теще, у нее кормежка лучше.
Крыса высунула усатую морду меж половиц в углу и слушала. Лешка кинул в нее поленом, и она снова скрылась.
В тупике прокричал, а потом стукнул вагонами паровоз, да так, что с потолка флигеля посыпалась земля.
Дрова, наконец, занялись. Лешка выглянул в окно и увидел, что из теплушек, воткнутых в тупик, выскакивают люди с котелками. Одеты они наполовину в нашу старую военную форму и наполовину в немецкую.
- Арийцы до дому едут,- заключил Лешка и оторвал листок от календаря за семнадцатое сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года. Оторвал и потряс куд латой головой.- Ха, здорово же устроено! Побили все, порушили,- заговорил сам с собой Лешка,- и теперь нах хаус, до дому. Небось, если бы наоборот было, они бы нас всех в гроб загнали, пока бы мы им камень на камень не сложили.
В дверь раздался робкий стук, и Лешка тем же сердитым голосом, каким только что рассуждал, крикнул:
- Кто там? Врывайся, если совести нет.
Но в дверь не ворвался, а медленно и несмело просунулся человек в огромных ботинках, в латаных галифе и стянул пилотку со стриженой головы, на которой грибом темнел шрам.
- Легок на помине,- буркнул Лешка и спросил: - Чего тебе?
Военнопленный протянул мятый котелок:
- Воды.
- Воды,- передразнил пленного Лешка и повторил: - Воды! Кого надуть хочешь? Я сам к этакой дипломатии совсем недавно прибегал,- Лешка вдруг сделал умиль ное, постное лицо и завел: - Нельзя ли у вас, хозяюшка, воды напиться, а то так жрать хочется, аж ночевать негде. Вот. А ты - воды. Ну, чего стоишь? Садись. Сейчас картошка сварится, порубаем,- он ловко подсунул ногой табуретку, и пленный сел, тяжело опустив на колени руки с раздувшимися, красными суставами.
- Чего с руками-то?- кивнул Лешка.
Пленный потупился, но сказал без уверток, что плен - это плен, и советский плен тоже не есть рай, и что он работал в мокром забое, здесь, на Урале, и везет домой ревматизм.
На плите шипела и уже начинала бормотать в чугунке картошка. Два бывших сол дата молчали, задумавшись. Потом Лешка встряхнулся и сказал:
- Ну, что ж, бараболя-то скоро упреет. Давай, подвигайся к столу.
На столе, под опрокинутой кастрюлей, придавленной сверху кирпичом, чтобы не добралась до харчей крыса, был спрятан кусок хлеба. В нем - не больше килог рамма. Лешка отрезал ломоть и положил его обратно под кастрюлю, а остальной хлеб разделил пополам. Пленный неотрывно смотрел на кусок и от напряжения сжал рас пухшие в суставах пальцы в кулак. Лешка вывалил разваренные картофелины в чашку и насыпал на стол две щепотки соли: одну себе, другую пленному. Огляделся и про бормотал:
- Вот. Чем богаты…
Пленный взял картофелину и принялся ее чистить.
- Я знаю,- проговорил он задумчиво,- я знаю, нашему фронтовику сейчас трудно, нечего дать.
- Да-а, трудновато,- подтвердил Лешка,- и все через совесть нашу. Я вон слышал от кореша одного, что у вас, в вашей ФРГ, сейчас кушают лучше, чем у нас, а ведь могли бы мы…
- Да, да,- подхватил пленный, и лицо его покраснело, и он перестал чистить картошку.
- Ну, ты это, не робей,- подбодрил его Лешка.- Разговор делу не помеха. Ешь картошку, наводи тело, да помни: у меня обед не три часа.
- Да, да,- опять подхватил пленный и попытался взять со стола щепотку соли, но пальцы у него не сгибались, и он макнул картошку в кучку соли и, обжигаясь, принялся перекатывать ее во рту.
Лешка дул на розовую, треснувшую картофелину, сдирал с нее кожуру и благо душно рассуждал:
- Интересно же!
Пленный глянул на него и перестал есть.
- Интересно же, говорю,- повторил Лешка.- Вот сошлись два вчерашних врага и едят за одним столом картошку,- он вдруг повернулся к пленному и, пораженный только что пришедшей в голову мыслью, воскликнул:
- А может, это ты мне лупанул в колено из винтовки?
Пленный опустил голову, но потом поднял ее и грустно глянул Лешке прямо в глаза:
- Вполне может быть. Я много стрелял и не скрываю этого, как мои товарищи но плену. Иные из них говорят, что вовсе не стреляли и сразу сдались в плен. Это неправда. Если бы они не стреляли и все сдавались, война кончилась бы гораздо раньше. В том все и дело, что мы много стреляли,- он подобрал крошку со стола, помял ее пальцами, бросил в рот.- От этого нам много трудно, много трудно.
- Ладно, хватит скулить-то,- махнул рукой Лешка после продолжительного мол чания.- Семья-то есть? Ждет кто-нибудь?
- Я, я! Да, да,- охотно закивал головой пленный и полез за пазуху, где у него хранилась фотография, вставленная в грубо сделанную деревянную рамку.- Вот Эльза - жена моя, вот дочка,- и вдруг прижал карточку к груди.- Неужели скоро увидю?
- Увидишь, увидишь, запросто,- хлопнул его по плечу Лешка,- ты давай доедай картошку-то. Я вот Ленке штуки три оставлю, а остальную добивай.
Потом они закурили, и пленный был рад, что смог угостить Лешку хорошим таба ком. Пленный немного осоловел от горячей еды, устроился поудобней на табуртке возле плиты и спросил:
- А у вас ешчо нет? Детей ешчо нет?
- Нет покудова, но будут, не сомневайся. Фундамент уже заложен,- беспечно ответил Лешка и выпустил огромный клуб дыма.
- Трудно будет вам с ребенком. Чем кормить?- посочувствовал пленный.
- Прокормим,- успокоил его Лешка.- Мы эти все трудности побоку. Я учусь в школе, и десяти лет не пройдет, как стану техником, а то и инженером. А десять лет для нас, молодых, пустяк. Зима да лето, лето да зима, как цыган говорил,- и готово дело. Еще вот возьму когда-нибудь да на своей машине этаким фертом к тебе в гости прикачу. А что?
- Веселый вы человек,- грустно покачал головой пленный.- Таким легче жить. Да и видно вам впереди. А как-то нас примут? Что-то нас ждет?
- Все будет нормально,- заверил пленного Лешка и посмотрел на часы.- О-о, милые, заговорились. Ты вот что, давай-ка сюда котелок-то,- потребовал Лешка,- давай, давай - не отыму. Нужен он мне больно. У нас своих два. Ленка-то у меня тоже в солдатах ходила и тоже котелок да медаль привезла,- наговаривая, Лешка бросил в котелок оставшиеся картофелины, достал из-под кастрюли кусок хлеба и сунул его туда же.
- Не нужно,- запротестовал пленный.- Это же последний…
- Ничего, ничего,- заявил Лешка.- Мы дома, мы обойдемся,- прикрикнул на пленного, не принимавшего котелок.- Есть время тебя упрашивать! Бери, да не забывай, что ухо надо востро держать, и нашему брату крепко следить требуется за тем, чтобы никто и ни у кого не посмел бы больше отнимать последний кусок хлеба. Ясно?
Уже привыкший было к шутливому тону Лешки, пленный вдруг понял, что тот не только умеет колоколить. Он подтянулся и твердо произнес:
- Ясно.
…Лешка уже выдавал инструменты шумящим паровозникам, когда мимо депо прос тучал колесами состав с военнопленными. Лешка приподнялся на здоровой ноге и про водил поезд взглядом сквозь запыленное окно цеха до самой реки.
1958