Тимка-новосёл Василий Васильевич Волков
        Повесть о приключениях, происшедших с маленьким Тимкой, который поехал со своим отцом в далёкие степи Казахстана. Там был основан совхоз-миллионер «Передовой».
        Василий Васильевич Волков
        Тимка-новосёл
        
        Двадцать лет прошло с тех пор, как в далёких степях Казахстана был основан совхоз «Передовой». Отец героя повести, маленького Тимки, — первопроходец; руками таких людей строится на советской земле новая жизнь. Сегодня Тимофей старожил, но по родному совхозу бегает маленький Тимка, сын нашего героя.
        Глава первая. Тимка и что он знал о себе в шесть лет
        Утро у Тимки началось неприятностью: из отцовского рабочего стола исчез перочинный нож. Это был настоящий мужской нож с шестнадцатью лезвиями и зелёной перламутровой рукояткой. Им можно было строгать, сверлить, пилить, колоть и даже кусать проволоку. Ножом пользовался только отец, другим его брать строго запрещалось.
        Перерыв всё в столе, отец подозвал к себе Тимку и спросил:
        - Тебе, брат, кто позволил взять нож?
        Ох уж эти допросы! Нет, Тимка не брал ножа, и если бы отец знал, сколько потребовалось выдержки, чтобы не забраться в ящик стола и не взять перочинный с зеленой рукояткой нож, он, пожалуй, не стал бы так строго спрашивать.
        - Я совсем, совсем не брал ножа! — ответил Тимка и смело посмотрел отцу в глаза.
        - Не брал? Но кто же его мог взять? Мама и бабушка говорят, что они тоже не брали. Может быть, ты всё-таки взял, да забыл? Давай-ка поищи. Приду с работы, нож должен лежать на моём столе. Понятно?
        Отец ушёл на работу. За Тимку принялась мама:
        - Тимочка, скажи, куда ты спрятал ножичек? Папа не будет сердиться. Он у нас добрый. Вспомни! Ну, вспомни!
        - Я буду искать ножик… Он, наверно… — Не договорил, Тимка умолкает.
        Мама торжествующе улыбается. Тимке жаль огорчать её, но он решительно заявляет:
        - Я же не брал ножика! Правда!
        Теперь мама не улыбается. Она пожимает плечами.
        Тимка говорит:
        - Я всё, всё помню! Я…
        - Ты не помнишь! — перебивает мама. — Ищи нож!
        Мама укладывает в портфель школьные тетради и тоже уходит. Тимка остаётся в квартире один. Теперь можно не торопясь поискать ножик. Хорошо бы его найти! Тимка заглядывает под диван, лезет под мамину кровать и вспоминает о шариках, которые он вчера отвинтил. Правда, ещё никто не заметил, что у кровати нет шариков, но лучше их приделать сейчас же. Нужно ещё достать из-под буфета папину ручку и положить на место. А вязальный крючок? Тоже надо разыскать. Бабушка сегодня обязательно хватится его.
        Дел и забот много, а мама говорит, что он ничего не помнит. Мама не права, он всё помнит; помнит, как она назвала его бестолковым за то, что он принёс ей из буфета вместо соли сахар. Но кульки-то ведь одинаковые. Бестолковый?! Почему же тогда бабушка называет его смышлёным ребёнком?
        Привинтить шарики не удалось: из магазина пришла бабушка и выпроводила Тимку во двор. Двор больше комнаты. В нём не стоят столы с острыми углами, не мешают стулья и не попадаются под ноги папины и мамины туфли. Можно бегать и бегать, скакать, прокатиться на самокате и пинать мяч. Можно громко смеяться и даже кричать. А когда устанут ноги, хорошо забраться на скамейку под большим грибом и смотреть, как малыши-ползунки копошатся в песке.
        Тимка забыл про нож, бабушкин крючок, забыл про шарики и папину ручку. Во дворе время проходит незаметно.
        - Тимка, обедать! — зовёт отец.
        Уходить со двора не хочется, но мама и бабушка, наверное, уже сели за стол. Опаздывать нельзя.
        За обедом отец с грустью говорит, что ему уже не видать своего ножа, который верно служил в походе от Волги до Берлина. Мама, взглянув на Тимку, вздыхает. Бабушка, разливая борщ, успокаивает:
        - Ладно вам изводить ребёнка-то! Разыщет он ваш нож и отдаст!
        Вечером бабушка находит нож в кармане своего фартука. Позавчера она чинила электрический утюг и забыла положить нож на место.
        - Да, брат, — говорит Тимке отец. — Зря заподозрил тебя. Ну, всё хорошо, что хорошо кончается!
        Отец подошёл к столу, выдвинул ящик и положил в него нож.
        Из спальной доносится мамин голос:
        - Это кто же отвернул шарики? Тимочка!
        Отец задвигает ящик и широкими шагами идёт в соседнюю комнату. Да, шариков, трёх шариков нет у спинки кровати! Снова допрос. Отец требует немедленно отдать шарики. Мама, волнуясь, говорит:
        - Удивительно! Ума не приложу, в кого уродился мой сын?!
        Шарики привинчены. Отец возвращается к столу. Он протягивает руку к чернильному прибору… Но где же ручка?
        Опять слышится: «Тимка!»
        Общими усилиями папы, мамы и бабушки буфет отодвинут и ручка со сломанным пером извлечена из-под него. Мама молчит. Бабушка подаёт знаки. Тимке ничего не остаётся делать, как послушаться её и идти в спальню.
        Помогая внуку расшнуровать ботинок, бабушка тихо спрашивает:
        - Тимоша, ты не брал мой крючок? Нигде не найду. Вот грех-то какой!
        Вспомнить, где бабушкин крючок, Тимке не удаётся.
        - Ладно, ладно, спи! — шепчет бабушка. — Завтра найдёшь и отдашь.
        Спать не хочется. Тимка думает над тем, в кого он мог уродиться. Но разве узнаешь, в кого ты уродился, если этого не знает даже мама!
        Глава вторая. Кто же в доме старший?
        В комнате ещё темно, а Тимка уже не спит. Он лежит с открытыми глазами и прислушивается к тихим, шаркающим шагам в коридоре.
        «Бабушка!» — догадался Тимка и задумался над тем, почему только бабушка может вставать раньше всех, а он должен лежать и ждать, когда проснутся папа и мама.
        Вспомнилась вчерашняя история с ножом, шариками, ручкой и бабушкиным крючком. Но вот под тяжёлыми шагами заскрипел паркет, и Тимка догадался: «Папа!»
        Ждать, когда проснётся мама, Тимке не хочется. Он вскакивает с постели, бежит к двери и распахивает её.
        Из соседней комнаты брызнул свет. Тимка зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел отца: он стоял спиной к двери. На широком отцовском плече, словно пришитое, лежало полотенце. Отец брился.
        - Ты уже, брат, вскочил? А ну-ка, иди надень тапочки! Мать увидит, она задаст тебе! — Отец говорил не поворачивая головы. Но как он мог видеть, что Тимка стоит босиком? Да, отец иногда способен на такое, от чего захватывает дух!
        Тимка любил одеваться быстро, за это его часто хвалили. Сегодня мальчику тоже хотелось одеться быстро-быстро, но куда подевалась тапочка?
        - Бабушка! — крикнул Тимка.
        - Бегу, бегу, не шуми! — откликнулась из кухни бабушка.
        - Бабушка! — ещё громче кричит Тимка. — Иди скорее!
        - Чего тебе? — войдя в комнату, спрашивает бабушка.
        - Где же моя тапочка?
        - Вот грех-то какой! Обувку потерял…
        Бабушка опускается на колени и шарит рукой под кроватью. Тимка стоит, поджав под себя босую ногу.
        - Куда же она запропастилась? — вздыхает бабушка.
        Тимка сообразил, что давно бы следовало включить свет, а не искать тапочку в темноте. Щелчок выключателя — и вспыхивает яркий свет. Тапочка, перевёрнутая вверх рыжеватой подошвой, лежит у бабушкиных коленей.
        - Мы её с тобой под кроватью ищем, а она сама на ногу просится. Вот грех-то какой! — смеётся бабушка и подаёт внуку тапочку.
        - Ты чего так долго одевался? — растирая полотенцем грудь, спрашивает у Тимки отец. — Иди теперь умывайся один.
        Одному умываться неинтересно. Смочив пальцы водой, Тимка проводит ими по глазам, задевает переносицу, намеревается дотянуться до ушей, но раздумывает и, уткнув лицо в полотенце, трёт щёки и подбородок.
        За завтраком отец начал разговор о том, что до отъезда времени осталось мало, а дел уйма. Мама молчит, бабушка вздыхает. О каком отъезде говорят взрослые? И кто поедет? Тимка хочет спросить у отца, но мама требует, чтобы он ел и не разговаривал. Конечно, можно и помолчать, а потом расспросить обо всём отца. Но почему, когда отец заговорил, бабушка вздохнула? Наверно, ей очень не хочется ехать?
        Вилка выскальзывает из рук Тимки, ударяется о тарелку и летит на пол. Бабушка вздрагивает и, глянув на внука, сокрушённо произносит:
        - Экий ты неловкий!
        Неловкий? Будешь неловким, когда собираются уезжать, а куда — не говорят. Не хотят ли они оставить его одного в квартире? Остаться, конечно, можно, но тогда в комнате надо переставить всё по-своему: стол с середины отодвинуть к стене — будет не так опасно бегать. Взгляд Тимки скользнул по широкому дивану — зря пропадает большой кусок комнаты; с диваном связано много неприятных воспоминаний: стоит только чуть-чуть на нём поскакать, как мама сейчас же гонит с него. Хорошо бы диван вытащить в коридор, тогда в углу из стульев можно будет построить дом, установить на нём радиостанцию и вести переговоры с полярниками, плавающими на льдине.
        - Ты о чём, брат, задумался? — обратился к Тимке отец.
        Говорить, о чём он думает, Тимке не хочется. Низко припав к тарелке, Тимка принимается старательно накалывать на вилку румяные кружочки картофеля.
        - Едем на целину! — объявил отец. — Я первым. Потом ты с бабушкой. А в конце будущего лета приедет мама. Ясно?
        Совсем неясно! Почему опять он должен ехать с бабушкой? Лучше бы сразу всем вместе. Но у взрослых всегда так получается, что им нельзя ехать вместе. Вот и прошлой весной в деревню его отправили с бабушкой. Потом приехала мама, папа — после неё. Возвращались тоже как-то непонятно: первым уехал папа, за ним бабушка, последним из деревни уезжал он с мамой.
        Тимка решил, что когда он будет большим, то папа, мама, бабушка и он будут ездить только вместе.
        Очень хочется узнать, на чём придётся ехать. Лишь бы не на грузовой машине: на ней сильно трясёт. Когда ехали в деревню, бабушка охала и жаловалась, что ей разбило поясницу. Разбило поясницу? Разбить можно тарелку и даже две сразу, но разбить поясницу непонятно. Надо расспросить отца.
        - Папа! — Тимка заглядывает отцу в глаза. — Мы на поезде поедем или на грузячке? На грузячке плохо!
        - На грузовике! — поправил отец. — Но сначала на поезде, а потом, должно быть, придётся ехать на грузовой машине.
        Мама принялась торопить Тимку:
        - Одевайся быстрее, пойдёшь с бабушкой в магазин.
        Тимка рад: дорогой он обо всём расспросит бабушку.
        Тимка и бабушка на улице. Крепко зажав в шершавой ладони руку мальчика, бабушка, вздыхая, говорит:
        - Скоро, Тимошенька, нам уж не ходить по этой улице. Уедем далеко-далеко!
        Ну и что же? Тимка всегда за то, чтобы ездить далеко.
        - В степь поедем, продолжала бабушка. — Людей там мало-мало. Пустынь… Ни кустика, ни деревца и холодина. Ух и холодина!
        Тимке непонятно, почему в степи мало людей и куда они подевались. Но прерывать бабушку не хочется, пусть она рассказывает.
        Переходя дорогу, бабушка ускорила шаг. Тимка, чтобы не отстать, припустился вприпрыжку.
        - Ты не беги, — советует бабушка. — Шагай, как большие.
        Легко говорить: «Не беги…» У больших вон какие длинные ноги, разве угонишься. Однако Тимка пытается шагать, как взрослые, и хотя это ему даётся с трудом, но он старается изо всех сил. Бабушка молчит. Сейчас бы и начать расспрашивать ее о целине. Узнать, почему там мало людей и нет ни одного кустика, ни одного деревца. Но бабушка останавливается и строго наказывает:
        - Побудь здесь, Тимоша. Не вздумай убежать. Я в магазин зайду.
        На улице тепло. Ярко светит солнце. Оно уже не такое горячее, как летом, но ещё ласковое. На асфальте валяются зелёные, жёлтые и красные листья. Тимке хочется набрать их полные руки, и он сходит на дорогу.
        - Вот ведь шалапут! Под машину попадёшь! — сокрушается дворник и, ухватив Тимку за воротник куртки, вталкивает на тротуар.
        Бабушки долго нет. Тимка думает, что можно было бы успеть дойти до ближайшего угла и заглянуть за него. Там много машин; они бегут и бегут, а когда остановятся, через дорогу спешат люди. Но уйти нельзя: бабушка вечером обязательно нажалуется маме и скажет, что она отказывается ходить с ним в магазин. Мама начнёт разбираться, что произошло, а отец, насупив большие чёрные брови-таракашки, спросит: «Ты чего, брат, самовольничаешь? А ну-ка, без этого самого…» — и погрозит пальцем. Лучше подождать и никуда не уходить… Тимка долго и терпеливо ждёт.
        В дверях магазина появляется бабушка. Тимка поражается множеству покупок. Чего только нет в авоське! Вон сбоку торчит длинный свёрток. Тимка уверен, что в бумагу завёрнута колбаса. Это как раз то, что он больше всего любит.
        Дома бабушка, выкладывая покупки на стол и подсчитывая расход денег, беззвучно шевелит губами. Тимке хочется помочь ей.
        - Один да один и ещё три — будет четыре? — спрашивает он.
        - Сбил ведь меня. Вот грех-то какой! — рассердилась бабушка. — Не мешай!
        Тимка недоволен бабушкой: всегда, как только захочешь ей помочь, она машет рукой и кричит: «Не мешай!» Лучше пойти во двор. Застегнув матросскую куртку, Тимка направляется к двери, но, увидев, что бабушка несёт большой чемодан, сбрасывает куртку и бежит в комнату.
        Ух и много же всего поместилось в чемодан! Улеглась в него и вышитая подушка. Подушка не раз служила Тимке футбольным мячом, и он удачно забивал её между ножек стола, за что ему крепко влетало от бабушки.
        Укладывая отцовские книги, Тимка нечаянно задел крышку чемодана; она упала и больно прищемила пальцы.
        - Вот беда-то какая! — заволновалась бабушка. — Как же тебя угораздило? Дуй на пальцы-то! Больно, поди?
        - А то нет! Больно, да ещё как! — едва выговаривает Тимка, чувствуя, что он вот-вот заплачет. Но надо крепиться: отец говорил, что плачут лишь девчонки, а мальчишкам плакать не положено. Тимка вспомнил, как однажды он увидел себя в зеркале ревущим: лицо было красное, глаза малюсенькие, а по щекам ручейками катилась вода. Вид был, как скапала тогда мама, ужасно смешной. С тех пор Тимка решил не плакать.
        Отец вернулся с работы раньше обычного. Это Тимка определил по тому, что бабушка не успела приготовить обед. Набив трубку табаком, отец сел за рабочий стол и принялся писать.
        Было так заведено: когда отец занимался, Тимка не должен был приставать к нему с вопросами. Мама говорила, что, когда взрослые работают, дети не должны им мешать. Нельзя мешать? Но почему же взрослые могут мешать маленьким? Не успеешь сесть с карандашом и листом бумаги за стол, а тебя уже гонят с места и требуют подать то одно, то другое. Выходит, взрослые могут мешать детям, сколько им захочется.
        Тимка пристально посмотрел на отца. Надо бы с ним поговорить. О чем? Ну вот хотя бы, почему на целине мало людей, из чего там можно сделать рогатку, если в степи нет ни кустика, ни деревца, и вообще что такое целина? Бабушка говорит: «Степя, степя и холодина». Может быть, она и сама не знает, что такое целина.
        - Ты о чём задумался? — повернулся к Тимке отец.
        - Папа, целина — степь?
        - Степь, степь! Да ещё какая! Залюбуешься! — Отец щурится от яркого солнечного света. Выбив из трубки пепел, говорит: — Опаздывает твоя мама. До отхода поезда всего час остался.
        Тимка забрался на подоконник и смотрит на улицу: возможно, удастся увидеть маму и крикнуть ей, чтобы она шла быстрее. Бабушка уже принялась расставлять тарелки, раскладывать вилки и едва успела поставить на стол большую салатницу, полную помидоров и огурцов, — раздался звонок. Пришла мама.
        Тимке было не до еды: мама ведь сказала, что скоро подойдёт машина и все отправятся на вокзал провожать папу.
        На вокзале оказалось так много народу, что с трудом удалось пробиться к вагону, в котором должен был ехать отец. Играл духовой оркестр. Качали какого-то человека; он чудно размахивал руками, высоко взлетал вверх.
        Отец отнёс чемодан в вагон, потом вышел на площадку и молча стоял рядом с мамой.
        Проводник объявил об отходе поезда, а отец всё не уходил. Подхватив Тимку под мышки, он высоко поднял сына и сказал:
        - До свидания. Теперь ты в доме один мужчина. Смотри, чтобы порядок был… Приедешь на целину, в школу пойдёшь. Чуешь? В школу! Готовься…
        С вокзала возвращались пешком. Мама шла медленно. Бабушка вздыхала и вытирала глаза платком. Тимке тоже было невесело.
        Дома, вспомнив наказ отца, Тимка забрался на стул и решил, что порядок прежде всего следует навести на папином столе: с него надо убрать книги, газеты, банки, в которых отец хранил зёрна.
        Ухватив кипу газет, Тимка задел локтем чернильницу и опрокинул её. Чернила широкими ручейками потекли по стеклу.
        Мать застала Тимку, когда он газетой стирал со стола чернила.
        - Тимочка, ну как же ты чернильницу-то опрокинул? — спросила она и укоризненно покачала головой.
        - Я совсем, совсем не хотел проливать чернила! — оправдывался Тимка. — Папа сказал, чтобы я за порядком следил…
        Тимке хотелось сказать маме, что он теперь старший в доме и с ним нельзя так разговаривать, как прежде, но, взглянув в мамины глаза, он увидел в них знакомый огонёк неодобрения и виновато забормотал:
        - Я больше не буду! Я совсем сотру чернила…
        - Ладно, прекрати! — требует мама. — Иди мой руки!
        По пути в ванную Тимка задержался на кухне. Бабушка сидела у стола и по зёрнышку перебирала крупу.
        - Ты ее считаешь, да? — заинтересовался Тимка.
        - Для чего мне её считать-то? Иди умойся да будешь переселяться.
        Переселение произошло быстро. Бабушка перекатила Тимкину кровать в мамину комнату. Разъединяться с бабушкой не хотелось, и Тимка попытался протестовать. Мама потребовала, чтобы он прекратил капризы.
        - Папа говорил, я теперь остался в доме один мужчина, значит, я старший! — выкрикнул Тимка.
        Мама и бабушка переглянулись и рассмеялись.
        Ну и пусть смеются! Пристроившись на ящике, в котором хранятся любимые кубики, молоток, пила, конструктор, старые батарейки от карманного фонаря и множество других нужных вещей, Тимка задумался над тем, почему мама не хочет признавать его старшим. Кто же тогда в доме старший? Мама как-то говорила, что старший в доме папа, но сама она часто не соглашалась с ним, и он уступал ей. Выходит, что старшая мама, но она слушается бабушку, особенно когда договариваются о том, какую кашу варить. Было бы хорошо, если бы старшей в доме была бабушка: она обо всех заботится. Отец тоже хороший. Правда, когда кто-то перемешал две кучки зерна в одну, он долго ворчал на маму и бабушку за то, что те хозяйничают на его рабочем столе. По вечерам отец рассматривал зёрна в круглое стекло, взвешивал на малюсеньких весах, а потом пробовал зёрна на зуб и что-то записывал в толстую тетрадь. Было интересно смотреть на отца, как он, сдвинув широкие чёрные брови, подолгу сидел неподвижно, потом, пошевелив зачем-то пальцами, снова принимался писать в тетради. Круглое стекло, щипчики и малюсенькие весы отец увёз с собой на
целину, значит, и там он будет рассматривать зёрна и взвешивать их. Где-то сейчас едет папа? Тимка вздыхает.
        Через неприкрытую дверь видна мама. Она сидит за столом, склонясь над тетрадями. Ох уж эти тетради! Мама каждый день приносит их много-много и, едва пообедав, садится за чтение. Зачем она берёт домой тетради? Так хочется вечером подольше погулять с мамой в сквере, а она торопится домой, к своим тетрадям. Плохо ещё, что каждый раз, начиная читать и подчёркивать в тетрадях, она просит не отвлекать её от работы и со всеми вопросами обращаться к бабушке. Бабушка на многие вопросы не может ответить: вчера она не сказала, кто главнее в трамвае — вожатый или кондуктор.
        В комнату вошла бабушка. Увидев Тимку сидящим на ящике, она спросила:
        - Ты, Тимоша, чем тут занимаешься?
        - Бабушка! Тебя и меня тоже с музыкой будут провожать на целину?
        - Кому это мы нужны, чтобы провожать нас с музыкой?
        - Мы ведь тоже на целину поедем?
        - Мы с тобой, Тимоша, пятая спица в колеснице, — улыбнулась бабушка. — Мы и без музыки хороши.
        Пятая спица в колеснице? Это уже совсем непонятно. Почему пятая? Какая же спица папа? Надо бы спросить маму, но она занята и лучше ей не мешать, а проверить, на месте ли ученический набор.
        Набор купила бабушка в подарок ко дню рождения. Тимке больше всего нравится коробка с цветными карандашами и тетрадь для рисования. Так хотелось этой осенью пойти в школу, но мама говорит, что не вышли еще года и нужно ждать следующей осени. Придётся ждать, а пока можно будет играть в школу дома.
        - Тимка! — окликнула мама. — Стели постель! Уже десять часов. Да не вози по полу одеяло.
        …Первое утро без отца прошло гладко. На Тимкин вопрос, когда папа пришлет письмо, мама вздохнула и сказала:
        - Не скоро, Тимочка… Ты у нас теперь один мужчина. Слушайся бабушку…
        И снова непонятно — один мужчина в доме, а нужно слушаться бабушку? Надо обо всём расспросить Юльку. Она живёт в соседней квартире, умеет разговаривать со взрослыми, вероятно, знает, должен ли единственный мужчина в доме слушаться бабушку. Но разговор с Юлькой ничего не объяснил. Девочка хитровато улыбнулась и ответила:
        - Ну и чудной же ты, Тимка! Дети никогда не бывают в доме старшими.
        Глава третья. Собирались недолго
        Кончилась зима. Снег таял и шумливыми ручейками бежал по канаве. Бабушка говорит, что весной снег убегает в моря-океаны. Тимке жалко снега, ведь так хорошо по нему скользить на лыжах; можно с разбегу ухнуться в сугроб и не ушибиться. Правда, снег тоже бывает вредным, особенно когда его поешь: он застревает в горле, и от этого становится больно голове и очень жарко. Боль в голове и жар во всём теле мама называет ангиной. Она сердится на то, что Тимка не послушался её и наглотался снега. Юлька тоже ела снег, но ангиной не заболела.
        - Мама, почему Юлька не заболела ангиной? — спрашивает Тимка.
        - Юлия — закалённая девочка, а ты у меня хлюпик. Понимаешь? Хлюпик!
        Опять новое и непонятное слово — «хлюпик»!
        - Если бы не болел, — говорит мама, — давно бы уехал к отцу. Не вздумай наглотаться ещё чего-нибудь.
        Поехать очень хочется. Отец не станет ругать за какой-то маленький комочек снега, он и сам ел снег и даже хвалился, что может глотать его сколько угодно и не заболеет. Здорово! Другое дело — мама: она никогда не ела снега, она даже не сосала сосулек. Вон они повисли с крыши сарая и, словно стеклянные, поблёскивают на солнце. Вкус их хорошо знаком Тимке — они твёрдые, как сахар, но не очень сладкие.
        Тимка сидит на кровати и смотрит в окно. С улицы слышны знакомые голоса. Громче всех кричит Юлька. Она, наверное, опять гоняется за голубями.
        Юлькиного занятия — гоняться за голубями — Тимка не одобрял. Незадолго до болезни он даже поссорился с ней. Девочка подобрала на заднем дворе кем-то выброшенную клетку и задумала посадить в неё голубя. Доверчивее всех оказался тёмный голубь с белым хвостом: он смело подошёл к девочке, рассчитывая, что та хочет покормить его, и совсем не ожидал, что окажется в руках. Уговорить Юльку отпустить голубя Тимке не удалось. Птицу пришлось отнять силой. Девочка разревелась и нажаловалась своей маме. Та не разобралась, кто поймал голубя, и назвала Тимку безжалостным мальчишкой. Тимка обиделся и не стал объяснять, что птицу поймал не он, а Юлька, и безжалостной нужно было назвать её.
        После истории с голубем Тимка решил не играть с Юлькой. Потом он заболел ангиной и к нему никого из ребят не пускали. Но сегодня мама сказала, что Юлька может прийти.
        Девочку привела бабушка. Юлька, увидев Тимку на кровати, сморщила веснушчатый нос и нараспев сказала:
        - Ох и худой же ты, Тимка! У тебя, наверно, совсем не осталось силы?
        Тимка и сам знал, что он похудел; это он видел по рукам: они стали тоньше и белые-пребелые. Но чтобы у него не осталось силы?! Как бы не так! Силы у него много, и если Юлька хочет, он может показать ей свою силу.
        - Давай сожму руку! — предлагает Тимка. — Сразу заплачешь!
        - Ну уж и заплакала! — храбрится Юлька, но руку дать не решается.
        - Струсила? Да, струсила?
        - А вот и не струсила! А руки до боли тебе не сжать! У тебя силы не хватит.
        В разгар спора вошла бабушка и сказала, что Тимке надо мыться в ванной.
        - Он совсем выздоровел? — спросила Юлька и участливо посмотрела на Тимку.
        - Выздороветь-то выздоровел, да силёнками подорвался, — ответила бабушка.
        - Ну, что я говорила! — торжествовала Юлька.
        - Я сильный! — вскочил на ноги Тимка и, обхватив бабушку, попытался повалить её на подушку.
        - Ишь ты сильный какой… Шею-то не жми! — начала уговаривать бабушка. — Пошли мыться. Вот грех-то какой!..
        Начались приготовления к отъезду. Мама отбирала вещи и складывала их в чемодан.
        - Разреши мне помогать! — пристал Тимка. — Ну, разреши! Я помогать хочу!
        - Тимочка, сядь в сторонку! — попросила мама.
        Опять — «сядь в сторонку»… Оседлав стул, Тимка неодобрительно рассматривал вещи. Ему казалось, что мама отбирает совсем не то, что нужно. Зачем-то уложены длинные, в полоску штаны. На них просто не хочется смотреть. Или вот куртка с мешком вместо воротника. Мама говорит, что без этой куртки в степи не обойтись. Но она же знает, как он ненавидит эту куртку! Куртку купили осенью. Стоило ему появиться в ней на дворе, ребята принялись смеяться. Юлька назвала куртку балахоном, а Тимку балахонщиком. И вот эту куртку хотят взять с собой! Пусть мама сколько угодно уговаривает, он ни за что не наденет эту балахонистую куртку. У него есть матросская тужурка; не беда, что она короткая и жмёт под мышками, но он любит её и в степи будет ходить только в ней.
        Сидеть на стуле и смотреть, как в чемодан укладывают вещи, скучно, тем более, что у Тимки есть свои вещи, которые тоже надо уложить. Интересно, позволит ли мама взять папин походный мешок? Он большой, в него можно уложить всё-всё!
        Отобранные мамой вещи не уместились в чемодан, и она принесла походный мешок с кожаными скрипучими ремнями и большими пряжками. Тимка понял: надежда заполучить папин мешок рухнула. Как же с игрушками, беспокоится Тимка. Ведь их немало: кинескоп, старые ходики, праща, мечи. Да разве всё перечислишь!
        - Вот как будто и всё! — радуется мама.
        — Игрушки! — напомнил Тимка.
        - Их, Тимочка, отправим товарным поездом, — ответила мама. — Багажа и так много, а игрушек у тебя полный ящик.
        Товарным поездом? Когда же он их привезёт на целину? Нет, так нельзя!
        Мама уходит на кухню. Надо скорее уложить игрушки! Тимка поспешно отбирает из ящика то, что, по его мнению, нужнее всего. Но вот отбор закончен.
        - Ох, ты! — восклицает Тимка и кидается к книжному шкафу. Он достаёт из него букварь, коробку с цветными карандашами, тетрадку и резинку, хватает первые попавшиеся книжки и возвращается к походному мешку. Расстегнуть ремни — дело нехитрое. В мешок легко уместились батарейки от карманного фонаря, молоток. Труднее было втиснуть кинескоп, а ходики и клещи пришлось отложить в сторону. Из нужных книг удалось засунуть только две: букварь и «Дядя Стёпа милиционер».
        Затянуть ремни оказалось нелегко. Но вот мешок завязан, и вовремя: в комнату вошла мама. Ничего не подозревая, она садится за проверку тетрадей. Тимка знает, что это надолго и ему надо заняться каким-нибудь делом. Неплохо бы сейчас выстругать лодку-подводку, но мама не любит, когда сорят в комнате, а на кухню выходить запрещено: там газовая плита. Была бы дома бабушка, можно было бы попросить её почитать книжку.
        Тимка достаёт из шкафа толстую книгу сказок. Перелистывать и смотреть картинки одному неинтересно, а мама занята.
        Комната погружается в сумерки. Мама включает свет и снова читает тетради. Приходит бабушка. Тимка помогает ей раздеться. Бабушка была в бане; лицо у неё красное, а руки мягкие и пахнут берёзовым веником.
        - Бабушка, — просит Тимка, — почитай книжку! Ну, почитай!
        - Мать сейчас уйдет, сложим вещи, тогда почитаю, — пообещала бабушка.
        Мама ушла. Бабушка, повздыхав, внесла в комнату корзину. Тимка помнит эту корзину — прошлой весной её брали с собой в деревню. В неё тогда укладывали кастрюли, тарелки, ложки, а сейчас бабушка укладывает кофты, одеяло и подушки.
        Тимка наблюдает, как бабушка бережно складывает огромный шерстяной платок; мальчику хочется подсказать ей, куда положить платок, чтобы он не помялся. Но пусть уже она делает так, как ей нравится, а то, чего доброго, рассердится и прогонит спать.
        - Тимоша, куда же ты свои игрушки-то положишь? — спрашивает бабушка. — Может, в мою корзину?
        - Ой, бабушка! — срывается с места Тимка и, обхватив старушку за шею, задыхаясь от радости, шепчет: — Ты у меня, бабушка, самая хорошенькая! Самая… самая…
        - Какая же я хорошенькая? За шестой десяток годков перевалило… Я уже старая-престарая! Неси-ка игрушки-то!
        В корзину все игрушки не уместились. Тимке было жаль оставлять длинный широкий меч, о котором отец говорил, что такой меч мог быть только у Александра Невского. Меч и ещё много чего пришлось оставить.
        Вокзал. В вагоне мама, одной рукой прижимая к себе Тимку, а другой приглаживая на его голове непокорный вихор, долго наказывает бабушке, чтобы та хорошенько присматривала за внуком.
        Тимка понимает, что если бабушка вздумает строго выполнять мамины наказы, то ему нельзя будет ни бегать, ни стоять под дождём, ни прокатиться на машине. Но, возможно, бабушка всё же разрешит побегать наперегонки с ребятами, поваляться на траве и пострелять из рогатки.
        Поезд отошёл. Тимка вспомнил, что он забыл спросить у мамы, когда она приедет к нему. Хорошо, если она подольше будет в городе, тогда можно будет успеть осмотреться на новом месте, придумать интересную игру. Но всё-таки жалко, что все из дому уехали, а мама осталась одна…
        В купе вошла проводница. Она была в очках, громко разговаривала и Тимке показалась очень строгой.
        Закончив проверку билетов, проводница принялась ворчать на то, что маленького и хилого мальчишку тащат куда-то в неведомую даль.
        Маленького и хилого! Тимка не сдержался и крикнул:
        - Я не маленький! Я скоро в школу пойду! Я сам еду к папе и нисколько не боюсь, что целина только степь, холодина и мало людей!
        - «Я, я»! — передразнила Тимку проводница. — Ишь заякал! То-то, не маленький! От горшка два вершка! Школ для вас там ещё не настроили. Не настроили, говорю!
        - Там будет школа! Мне папа говорил, что я учиться буду. Вот!
        Усатый сосед-пассажир, потрепав Тимку по щеке, сказал:
        - Молодчина, парень! Здорово ты ей отрезал! Быть тебе настоящим новосёлом-целинником!
        Поезд идёт быстро. Вагон покачивается.
        - Дядя, — обращается Тимка к усатому соседу-пассажиру, — мы будем ехать долго-долго?
        - Путь, парень, не близкий, — разглаживая усы, ответил сосед-пассажир. — Каждое утро загибай по одному пальцу; когда на одной руке загнёшь все, а на другой только один палец, считай — приехали.
        Тимка готов каждое утро загибать сразу два пальца, так хочется увидеть степь и отца.
        Скорее бы!
        Глава четвёртая. Вот и целина!
        Тимка сбился в подсчёте дней. Ему давно надоело сидеть и смотреть, как мимо окна мелькают столбы с проволокой.
        На остановках можно было бы погулять по платформе, но бабушка, выполняя наказ мамы, не выходила из вагона сама и не выпускала Тимку.
        - Ты большая, старая, а боишься… — дулся Тимка. — Да, боишься, боишься!
        - Что ты, Тимоша! От поезда можем отстать. Вот грех-то какой! Потерпи, уж недолго осталось нам мучиться…
        - Значит, мы скоро приедем? — повеселел Тимка.
        - Чаю напьёмся и приедем.
        От чая Тимка отказался. А бабушка, как нарочно, пьёт и пьёт. Но вот проводница раздала билеты. Бабушка уложила в корзину мыло, полотенце и пустую банку из-под варенья, а поезд и не думает останавливаться. Может быть, он заблудился в степи?
        - Дядя, — спросил Тимка усатого соседа-пассажира, — поезд заблудился? Ему не найти станции?
        - Экий ты выдумщик! — улыбнулся сосед-пассажир. — Поезд по рельсам бежит, они его обязательно к станции приведут.
        Вагон сильно качнуло на стрелках. Тимка вскрикнул:
        - Ой, бабушка, поезд упадёт!
        Подхватив Тимку на руки, проводница усмехнулась:
        - Испугался, храбрец?! Пассажир ты у меня был послушный, не балованный. Не балованный, говорю.
        Поезд остановился. Тимка увидел отца. Тот, пробираясь в купе, кричал:
        - С приездом, брат! С приездом!
        Но почему так изменился отец? На голове у него вместо длинных и кудрявых волос торчат колючие щетинки. Наверно, в степи все должны носить короткие волосы. Ну что ж, это даже лучше: бабушка не будет так часто заставлять мыть голову, да ещё с мылом, которое ест глаза.
        Поцеловав Тимку и бабушку, отец надел на спину походный мешок, взял в одну руку чемодан, в другую — корзину и направился к выходу.
        Соскочить с высокой вагонной ступеньки Тимке помогла проводница. Впервые за всю дорогу она ласково улыбнулась и сказала:
        - Вот и к отцу приехал! Рад, поди? Возьми-ка. Это тебе за хорошее поведение. За хорошее поведение, говорю.
        Тимка не успел сообразить, почему так вдруг переменилась эта строгая тётя-проводница, а та, крепко поцеловав его, сунула ему в руку маленький свёрток.
        Тимка осторожно развернул бумажку. Леска! Самая настоящая леска, с крючком и красным поплавком! У Тимки захватило дух. Погладив поплавок и попробовав пальцем остриё крючка, он завернул рыболовную снасть в бумажку и положил её в карман матросской куртки…
        Отец остановился около машины, похожей на маленький грузовичок. Сидя в нём, можно было смотреть в любую сторону и видеть всё-всё кругом.
        Бабушка уселась рядом с шофёром. Тимка с отцом расположились на заднем сиденье.
        - Ну, целинник-новосёл, — весело проговорил отец, — крепись! Путешествие будет дальним!
        Что ж, теперь Тимка согласен ехать сколько угодно — ведь рядом отец, а в кармане лежит настоящая леска с острым-преострым крючком. Жалко, что мама осталась в городе; ей можно было бы показать, какая это настоящая леска!
        Машина завиляла по узким пыльным улицам пристанционного посёлка. Тимке очень хотелось скорее увидеть степь, и он спросил:
        - Пап, когда же начнётся степя и степя?
        - Не степя, а степь, — поправил отец. — Переберёмся через реку на пароме, увидишь степь.
        Плыть на пароме по реке интересно. Если бы бабушка не держала за руку, можно было бы подойти к самому борту, нагнуться и смотреть на пузырьки воды: они шуршат и с шумом лопаются. Но самое интересное: стоит рулевому немного покрутить колесо — и большой паром послушно разворачивается то в одну, то в другую сторону.
        - Пап, — тормошит Тимка отца, — рыба в реке ловится?
        - Рыба, говоришь… Рыба ловится… Здешние реки богаты рыбой; есть и язь, и нельма, и осётр…
        - А если в воду опустить руку, в неё вцепится рак?
        Отец, хитровато подмигнув, ответил:
        - Может и вцепиться! У рака клешни. Видел, какие у него клешни? Да, брат, река раздольная! Вот бы часть воды, что она уносит в океан, в степь пустить, богатейшие урожаи можно было бы собирать.
        Река действительно большая. В её зелёной воде отражаются облака и блестят солнечные зайчики; залюбовавшись ими, Тимка забыл про раков.
        Машина сошла с парома и помчалась по дороге.
        - Смотри, Тима, — сказал отец. — Вот она, целинная степь! Просторище ни конца ни краю…
        Тимка огляделся кругом. Земля ровная, как стол. Навстречу машине бегут кусты, проносятся грузовики с людьми. Очень жарко.
        Прищурив глаза, Тимка всматривается в солнечную даль. Что это? Вот появилась сначала одна, потом другая невысокая горка. Казалось, что их кто-то нарочно вытолкнул из земли. Одна из них очень похожа на голову, с которой сражался Руслан.
        - Папа, это что за горки? Головы великанов?
        - Начитался с бабушкой сказок, вот и мерещатся везде головы, отвечает отец. — Курганы это, их люди насыпали, с их вершин стада сторожили, врагов высматривали. А вон те горки, что повыше и цепочкой тянутся, сопками называются.
        Тимка заинтересовался большим красным пятном; оно ярко выступало на зелени трав. Кто и зачем расстелил на земле такой большой флаг? Какой же сегодня праздник и почему в степи флаги кладут на землю, а не вешают их высоко, как в городе?
        - На что засмотрелся? — спрашивает отец, поглаживая Тимку по голове.
        - Ух и красивый же флаг! — отзывается Тимка и, чтобы лучше рассмотреть его, привстаёт с подушки сиденья.
        - Не вскакивай, а то выпадешь из машины, — предупреждает отец. — И не флаги это, а цветы — тюльпаны. Их много в степи. Вон смотри туда… Видишь?
        Тимка от изумления приоткрыл рот: у подножия курганов колыхалось красное море. Хорошо, если бы машина остановилась, можно было бы сбегать и нарвать большой букет цветов. Но отец на остановку не согласился, сказал: надо спешить.
        По мягкой степной дороге машина несётся быстро-быстро. Тимке кажется, что вот-вот она оторвётся от земли и полетит по воздуху.
        - Мы долго будем ехать? Да? — лепечет Тимка.
        - Э-э, брат, да тебя никак уже укачало? — откуда-то издалека отозвался отец. — Приляг ко мне на колени…
        Тимка очнулся от толчка. Шофёр резко задержал бег машины, и та, скрипнув тормозами, остановилась как вкопанная. По обеим сторонам дороги стояли вагончики, они были такими же, каких много попадалось на железнодорожных станциях. Но те были с колёсами, а эти стояли на земле и вместо колёс у них сани. Отец принялся выгружать вещи, а бабушка — вытряхивать своё пальто.
        Её окутало облако пыли.
        - Припудрило нас изрядно! Пойдём, брат, умываться! — позвал Тимку отец.
        Умываться?! Тимка готов был ко всему, но только не к умыванию.
        Выходит, и здесь, в степи, каждый день будут приставать с умыванием.
        Голубой, расписанный цветами умывальник висел на стенке вагончика. Вода, нагретая солнцем, тёплая. Отец, нагнув Тимке голову, сказал:
        - Закрой глаза…
        Вода начала заливать уши, попала в рот. Тимка отфыркивался и плевался: вода на вкус была солёная и даже горчила.
        - Хватит! — закричал Тимка. — Вода горькая!
        После умывания Тимка с отцом вошли в вагончик. Вагончик внутри напоминал большую комнату. В углу пристроилась пузатая железная печка, а у стен стояли три раскладушки. Тимка давно мечтал поспать на раскладушке, и вот наконец-то его мечта сбудется.
        Бабушка собирает на стол. Стол меньше городского, но это хорошо, — будет легче передвигать его к стене. Едва успела появиться тарелка с хлебом, Тимка прицелился и ухватил самый большой кусок.
        - Что, брат, проголодался? — заметил отец. — Здесь не в городе — на деликатесы не рассчитывай. На хлеб нажимай! Здоровее будешь.
        Отец был прав: всё то, что Тимка так не любил в городе, сейчас показалось очень вкусным. Взять хотя бы овсяную кашу; в городе Тимка терпеть её не мог, а здесь попросил добавки. Вкусным было и молоко. Тимка охотно выпил полную кружку тёплого молока.
        После еды начали слипаться глаза, и Тимка собрался было завалиться на раскладушку, но бабушка не разрешила.
        - Верно, брат, — поддержал бабушку отец. — Перетерпи. Солнце уже на закате. Зато ночью сон будет крепким.
        Бабушка, подняв с полу на табуретку походный мешок, развязала его и удивилась:
        - Тимоша! Ты когда же успел всё это затолкать сюда? Давай-ка забирай свой инструмент и книжки.
        - Клади свои игрушки под раскладуху, а школьные принадлежности — в мой чемодан, — подсказал отец и вышел из вагончика.
        Тимка, прибрав игрушки, пристал к бабушке:
        - Я пойду погулять! Ну, разреши!
        - Иди, иди побегай, — согласилась бабушка. — Засиделся в поезде-то. Вот грех-то какой!
        Тимка выбежал на поляну. Ровно в ряд стоят вагончики. Было похоже, что большинство из них необитаемо. Хорошо, если бы нашёлся свободный вагончик; в нём можно будет играть и хранить игрушки. Тимка заглядывает в ближайший вагончик; он действительно оказался незаселённым. Осмелев, Тимка начал осмотр вагончика. Больше всего ему понравилась маленькая комната; не беда, что в ней висит умывальник, он не помеха. Комната как раз подходящая, чтобы в ней играть и хранить игрушки… Лишь бы разрешил отец.
        Осмотр закончен. Тимка идёт к двери; услышав тихий писк и возню под лавкой, он заглядывает под неё. Из тёмного угла кто-то с шумом кинулся в лицо. Мальчик закрыл глаза и отпрянул назад, но было поздно: по щеке больно царапнуло. На грудь упала капля крови.
        Щёку лечил отец. Он смазал её жгучим йодом, таким жгучим, что у Тимки на глаза навернулись слёзы.
        Бабушка суетилась, разыскивая бинт; она охала и причитала.
        Когда боль стихла, Тимка рассказал о случившемся.
        - Э-э, брат, это тебя беркутёнок лапой хватил! Чуешь? — догадался отец. — Хорошо, что он ещё тебе глаз не высадил. Вот была бы история! Не успел сын приехать к отцу и окривел. Если мать узнает, она нам пропишет!
        Тревога отца и бабушки Тимке непонятна. Ведь оба глаза целы, а царапина заживёт, и мама ничего не узнает. Интересно, как беркутёнок попал в вагончик?
        - Пастух-чабан его поймал на сопке, в камнях, — пояснил отец. Птица хищная…
        - Её в клетке будут держать, да? — спросил Тимка.
        Отец, что-то записывая в маленькую книжечку, только кивнул в ответ. Тимка вспомнил историю с голубем: Юлька тоже хотела посадить голубя в клетку. Нет, Тимка против того, чтобы птиц держали в клетках.
        Закончив записывать, отец позвал:
        - Пойдём-ка, Тимофей, посмотрим драчуна! Нальём ему воды.
        Но тому, как отец осторожно заглядывал под лавки, Тимка понял, что с беркутёнком шутить нельзя.
        Птицу нашли за печкой. Распластав крылья, она сидела с широко разинутым клювом, а когда отец наклонился к ней, зашипела и попыталась взлететь.
        Отец снял кепку и, завернув в неё руку, схватил беркутёнка. Тот начал отчаянно биться и присмирел лишь тогда, когда отец прикрыл ему глаза.
        - Учись, брат, как надо с ним обращаться. Здешние жители приручают беркутов и охотятся с ними. Он зайца и лисицу берёг. Птица сильная. А какие крылья, а когтищи!
        Отпустив беркутёнка, отец налил в тарелку воды и предупредил Тимку:
        - В вагон один не ходи. Выпустишь птицу — пастух рассердится.
        Всё следующее утро Тимка бродил вокруг вагончика, в котором сидел беркутёнок. Мальчику очень хотелось ещё раз взглянуть на птицу.
        - Тимошенька! — окликнула бабушка. — Поди-ка сюда!
        Ох, уж эта бабушка! Всегда-то она позовёт не вовремя! А бабушка уже наказывает:
        - Приедет магазин, покличь меня. Хлеба надо купить.
        Какой же магазин приедет? В городе был большой «Гастроном». Может быть, и сюда приедет «Гастроном»? Но как он, такой большой, может приехать? В степи только вагончики и совсем нет домов. Где же всё будут продавать? Тимке непонятно, как будет с магазином и с кино. Отец вчера сказал, что кино на полевом стане нет. Значит, прощай, кино! Нет и ребят, с которыми бы можно было подружиться и затеять интересную игру. Отец обещает, что скоро приедут ещё новосёлы, а с ними ребята. Но не известно, какие это будут ребята; если ползунки, то с малышами не так-то уж и весело. Хорошо, если бы приехала девчонка, похожая на городскую Юльку! С ней можно пойти в вагончик и хорошенько рассмотреть беркутёнка. Одному скучно. Бабушка всё занята и занята; она гладит и вешает на маленькие окна занавески. Отца тоже нет — он утром уехал на мотоцикле в степь и вернётся, когда уже совсем стемнеет. Не плохо было бы заняться постройкой крепости. Но из чего? Песка нет. Кругом трава и трава, зелёная, высокая, есть и колючая. Тимка потянулся и присел на ступеньку вагончика. Далеко виднеются кусты. Если бы бабушка разрешила, можно
было бы сбегать и вырезать рогатку. Но уходить от вагончика запретили. Бабушка обещала, как только окончит уборку, пойти в степь за цветами. Но разве она когда-нибудь кончит свою работу? Сделает одно, принимается за другое. Так может пройти весь день.
        Тимка прищурился от яркого солнца, и ему показалось, что кусты, трава и самый дальний вагончик дрожат: он закричал:
        - Ой, бабушка! Иди посмотри! В степи кусты дрожат и трава дрожит!
        Бабушка достала из чемодана белую панамку и, надев её Тимке на голову, предупредила:
        - Не снимай! Голову напечёт. Кусты и трава, говоришь, дрожат? Это тебе, Тимоша, мерещится. Солнце землю сушит. Земля-то парит, оттого и кажется, что будто всё кругом дрожит. Ну, карауль магазин-то, а мне доглаживать надо. Заговорилась с тобой, утюг остынет, и печка у меня прогорела. Вот грех-то какой!
        Бабушка ушла. Тимка сидит на ступеньке и смотрит на степь. На дороге показалась машина. Распушив длинный хвост пыли и помахивая им, она быстро приближалась к вагончикам. Тимка видел в городе такие машины. Он даже придумал им название — «кузовички». Машина остановилась на поляне. Из кабины вышла женщина в белом халате. Увидев Тимку, внимательно посмотрела на него и спросила:
        - Ты откуда здесь появился? Кто такой?
        Наконец-то нашёлся человек, с которым можно поговорить. Тимка охотно ответил:
        - Я с бабушкой приехал. Ты, тётя, нас будешь лечить? Ты врач? Да?
        - Врач? — рассмеялась женщина. — Продавец я. Иди скажи бабушке, чтобы за хлебом шла.
        Тимка не двинулся с места. Всё так интересно: прошло совсем мало времени, а кузовичок превратился в магазин с прилавком.
        - А ну-ка, малец, посторонись! — прогудело над Тимкой.
        Рядом стоял высокий мужчина в соломенной шляпе.
        - Чего разглядываешь? Не узнал? — басил мужчина, — Эх ты! Неделю ехали в одном купе. Забывчив…
        Действительно, Тимка не узнал усатого соседа-пассажира, которого бабушка звала Данилычем. Но как можно узнать, если у Данилыча и в помине нет усов, а огромная соломенная шляпа делает его похожим на подсолнух с толстой-толстой ножкой.
        - На, старый знакомый, закусывай! — Данилыч протянул Тимке горбушку-довесок. — Кусай, кусай, хлеб мягкий. Зубов не сломаешь.
        Тимка, разглядывая горбушку, не заметил, как к нему подошла женщина в кепке с самыми настоящими шофёрскими очками поверх козырька. Она дала Тимке кусок сахару.
        - Знакомься, парень, не робей, — подбадривал Тимку Данилыч. — Это прицепщица. Её Тоней зовут.
        Тимка знал, что брать хлеб и сахар от чужих — нехорошо, об этом часто говорила мама. Но разве можно утерпеть и не попробовать хлеба из магазина на колёсах!
        У машины-ларька появилась бабушка. Тимка показал ей гостинцы.
        - Спасибо-то людям сказал? — спросила бабушка.
        - Я забыл, — смутился Тимка и отошёл от машины.
        - Ишь ты, «забыл»! — покачала головой бабушка. — Хлеб, сахар взял, а спасибо «забыл»!
        Тимка осмотрелся кругом. На глаза ему попался вагончик, в котором сидел беркутёнок. Теперь-то есть чем поделиться с птицей: ей можно покрошить хлеба и дать кусочек сахара.
        Сняв с петли дверную накладку, Тимка вошёл в вагончик. Но где же беркутёнок?! Мальчик осмотрел все углы — птицы нет. Сломя голову Тимка побежал домой. Задыхаясь, он сообщил бабушке об исчезновении беркутёнка.
        - Вот и хорошо! — обрадовалась бабушка. — Отец, наверно, увёз его в степь. На волю выпустит.
        Отец выпустит беркутёнка?! Нет, бабушка что-то перепутала…
        - Птица не папина, её пастух поймал! — запальчиво кричит Тимка. — Если папа выпустит беркутёнка, пастух сердиться будет!
        - Поди, так уж и рассердится! Зачем пастуху птица-то? Давай-ка мой руки, да обедать будем. Никакого режиму в доме не стало!
        Случай с беркутёнком взволновал Тимку. Неужели отец выпустил птицу? Зачем же он вчера предупреждал, чтобы не ходить в вагончик? Так жалко, что не удалось угостить беркутёнка.
        Обедал Тимка вдвоём с бабушкой. В вагончике было жарко. Бабушка объяснила, что жар идёт от крыши она железная и её сильно накаляет солнце. Тимка жары не боится, он хочет, чтобы на земле всегда было жарко, тогда бабушка и мама будут каждый день разрешать купаться. Когда ехали на машине, отец говорил, что недалеко от полевого стана есть речка, но где она, он точно не сказал, а, махнув рукой в степь, проговорил: «Надо идти всё прямой прямо, в ту сторону, где садится солнце».
        - Ложись-ка поспи после обеда, — уговаривает бабушка.
        - Я не хочу спать! Я гулять пойду! — решительно заявляет Тимка и с вызовом смотрит на бабушку.
        - Гулять?! А что мать-то наказывала?
        - Я не хочу спать… — повторяет Тимка.
        - Смотри-ка, выдумал: «Не хочу…» Ложись!
        - Бабушка, — упрашивает Тимка, — разреши погулять! Ну так хочется погулять, пусти!
        - Вот грех-то какой! Ладно, иди побегай! И то верно: зачем в такую жарынь-то валяться в постели. Маята одна…
        Поцеловав бабушку, Тимка пулей вылетел из вагончика. Но чем заняться? Под ноги попалась длинная плитка песчаника. Если над ней потрудиться, то можно выточить нож, точно такой, какой был у доисторического мальчика! Тимка увлёкся работой и не заметил, как подошло время заката. Солнце, коснувшись земли, начало медленно зарываться в неё. Тимка узнал, в какую сторону нужно идти всё прямо и прямо, чтобы попасть на реку. Поход он назначил на завтра и решил позвать с собой бабушку. А если она откажется, он уйдёт один!
        Глава пятая. А если идти всё прямо и прямо?
        Утром Тимка ещё не успел подняться с раскладушки, а отец уже принялся ворчать на него за то, что он вчера ходил к беркутёнку.
        - Упустил ведь птицу-то! Я же предупреждал тебя!
        - Я упустил?! Я упустил? Да? Как бы не так! — возмущался Тимка. — Я её совсем не выпускал.
        - Не выпускал… Не сама же дверь-то открылась? Достанется нам, брат, от пастуха!
        По словам отца выходило, что беркутёнок исчез по вине Тимки.
        - Вставай! Не гоняй лентяя-то! — прикрикнул на Тимку отец. — Рубашку надень. Прохладно!
        В вагончике по утрам прохладно, прохладнее, чем в городской квартире. Тимка, желая согреться, принялся скакать на раскладушке.
        - Ты у меня допрыгаешься! — напустился отец. — Одевайся, тебе говорят! Я на работу пошёл!
        На этот раз Тимка одевался с неохотой. Придирки отца испортили настроение. И зачем он ворчит с утра? Мог бы подождать до вечера. Сам же говорил, что у человека день должен начинаться с ожидания радости. Хороша радость! Не успеешь проснуться и открыть глаза, начинают наговаривать и придираться. Увидев, что Тимка еле-еле поворачивается, бабушка тоже начала ворчать и сказала, что она напрасно согласилась ехать с ним в эту чёртову дыру, где не только радио, но порядочной воды и той нет.
        Чёртова дыра?! Выходит, бабушка недовольна тем, что приехала в степь? Ну и пусть недовольна! А он доволен и ни за что не уедет отсюда. Сегодня он разыщет речку, будет загорать на солнце и долго-долго купаться! Застёгнута последняя пуговица, Тимка выбегает из вагончика. Утро! Хорошо утром в степи! Солнце ещё только-только приподнялось над далёким горным кряжем, а лучи его уже тёплые. Небо синее-синее, похожее на бумагу, которой мама застилала отцовский рабочий стол. И видно кругом далеко-далеко! Так далеко, что Тимка затруднился бы сказать, как далеко видно утром в степи. Не желая рассердить бабушку ещё больше, Тимка решил хорошенько умыться. Набрав полную пригоршню поды, он плеснул ею в лицо. Щёку, по которой саданул лапой беркутёнок, защипало.
        Из-за вагончика неожиданно выскочила девочка. У неё были чёрные длинные косички и белые тонкие руки. Вытирая лицо полотенцем, Тимка спросил у нее:
        - Тебя как зовут?
        - Юлия… А тебя как?
        - Ты не ври, — усмехнулся Тимка. — Юлька не такая. Да! Она сильнее тебя, у неё белые волосы.
        - То, наверно, другая Юля, а я настоящая, — не растерялась девочка. — Ты так и зови меня. Мы живем в крайнем вагончике. Ночью приехали. Мама в поле ушла. Играть будем?
        Тимка всегда готов играть. Но интересно, какие игры знает эта девчонка? Юлия назвала много игр, но Тимка предложил сыграть в «Кони, кони» или в «Рыбки, рыбки».
        - Я не умею в «Кони, кони» и в «Рыбки, рыбки» не умею, — разочарованно ответила девочка.
        Из вагончика выглянула бабушка и позвала ребят:
        - А ну, за стол! Поешьте, потом об играх будете договариваться.
        Юлия отрицательно мотнула головой и на одной ноге поскакала к своему вагончику. За столом бабушка наставляла:
        - Смотри, Тимофей, не вздумай заобидить девчонку. Скажу отцу.
        Тимка, захлебываясь, торопливо выпил молоко. Скорее бы покончить с едой и выбраться из вагончика. Можно будет позвать Юльку пойти в степь; она старше и, наверно, знает, где речка.
        - На реку?! — удивилась Юлька, услышал приглашение Тимки. — Я не знаю, где река… Мама не разрешила мне одной уходить в степь.
        - Одной?! Мы вместе пойдём! — начал уговаривать Тимка.
        - А я не пойду. Мама не велела, — и не пойду!
        Тимке пришлось выбирать — идти ли на реку одному или остаться играть с девочкой.
        - Я знаю, где река! Да! — прихвастнул Тимка. — Мне папа говорил, что надо идти вон в ту сторону и всё прямо и прямо. Пойдём? Ты, Юлька, не бойся.
        - Я не Юлька, а Юлия! — Девочка строго глянула на Тимку и предупредила: — Ты не зови меня Юлькой, я с тобой играть не буду.
        Тимка смутился ещё никто из девчонок не требовал от него, чтобы он называл их не так, как ему хочется.
        - Ты — Юлька! Юлька! Я тебя буду звать Юлькой! Да! — Мальчик в упор посмотрел на девочку.
        - Вот и нехорошо! Я не зову тебя Тимкой? Не зову?
        - Меня папа всегда зовёт Тимкой. Я люблю, когда он меня так зовёт.
        Юля улыбнулась. Было видно, что упрямство мальчишки ей понравилось.
        - Я маму спрошу, — сказала девочка. — Если она разрешит называть меня Юлькой, то зови.
        Тимке надоел разговор об именах, и он нетерпеливо спросил:
        - Пойдёшь на реку?
        Но Юлия и на этот раз отказалась уйти от вагончика. Ну и пусть! Тимка знал, что все девчонки трусихи. Будет лучше, если на реку он пойдёт один. Может, спросить разрешения у бабушки? Нет, одного она не отпустит…
        Тимка шёл и шёл в ту сторону, где вчера солнце опустилось в землю. Путь преградили кусты — высокие и колючие; через них трудно было пробраться. Пришлось обходить.
        Шагая, Тимка уже видел себя купающимся в реке. Не плохо было бы наловить мальков, только нести их не в чем, а без воды они быстро задохнутся и даже могут высохнуть, а мёртвые мальки неинтересны.
        Ноги путались в высокой траве. Острые стебли больно царапали кожу. Тимка остановился, поплевал на ладонь, принялся растирать царапины. Хотелось вернуться домой. Юльке можно сказать, что он раздумал идти на реку. Глянув в ту сторону, где должны быть вагончики, Тимка не увидел их. Куда же они могли подеваться? Кругом степь и степь, местами ровная, местами горбатая, с небольшими горками, которые отец называет сопками. Тимка опустился на траву. Надо было подумать, идти ли на реку или начать искать вагончики.
        Сосредоточиться не удалось: из норы выскочил серый зверёк. Встав столбиком, он не мигая смотрел на Тимку.
        «Суслик!» — узнал зверька Тимка. Суслик сидел смирно. Казалось, протяни к нему руку и он позволит погладить себя. Но стоило Тимке пошевелиться, зверёк юркнул в своё убежище. Сняв панаму, Тимка присел у норы и приготовился накрыть суслика, если тот снова появится.
        Время шло, а зверёк не появлялся. Ждать надоело. Неприкрытую голову припекало солнце. Тимка выдрал с корнями пук травы и, сунув его в нору, огляделся кругом.
        Под ногами застрекотал кузнечик. Что ж, на худой конец можно поймать кузнечика и принести его бабушке; она почему-то любит кузнечиков. Поймав зелёного прыгуна, Тимка сорвал широкий лист подорожника и, завернув в него добычу, спрятал её в карман.
        А вот и ящерица! Серая, с длинным хвостом, она грелась на солнце. Если её поймать, то можно посадить в бабушкину корзину. Схватить ящерицу не удалось: она шмыгнула под камень. Камень большой, и у Тимки не хватило силы сдвинуть его с места.
        Но куда же девались вагончики? Сколько Тимка ни всматривался в степь, он не увидел их. Если бы росло дерево, можно было бы залезть на него и оглядеться. Отец рассказывал, как он заблудился на охоте и, чтобы найти дорогу, лазил на дерево, В степи дерева нет, но за кустами виднеется горка; надо подняться на неё, тогда, может быть, удастся увидеть вагончики.
        Нет, кусты не обойдёшь! Они тянутся без конца и края. Налетел ветер и заколебал травы. Кажется, где-то совсем близко, сверкая на солнце, блестит река. Тимка с жадностью всматривается вдаль. Нестерпимо хочется пить. Хотя бы молока! Бабушка говорила, что где-то текут молочные реки с кисельными берегами. Но где?
        Тимка делает шаг, другой, спотыкается и падает. Большая тяжёлая птица, оглушительно хлопая крыльями, поднимается из травы. Она летит низко и вдруг камнем падает вниз. С птицами Тимке не везёт. Не повезло с беркутёнком, не повезло и с этой, которая вырвалась почти из-под носа. Надо её поискать! Но разве найдёшь птицу в такой высокой и густой траве!
        Прекратив поиски, Тимка задумывается над тем, куда ему идти. «Надо всё прямо и прямо», вспоминает он слова отца и, облизнув сухие губы, принимается шагать.
        Обрывается зелёное разнотравье. Путь преграждает чёрное поле. Оно тянется до того места, где земля и небо сходятся вместе. Чёрное поле пугает Тимку: уж очень оно чёрное и большое. Тимка долго не решается ступить на него. Но надо идти. Шагать по чёрному полю трудно: высокие гребни борозд осыпаются под ногами — того гляди упадёшь. Тимка поворачивается кругом и выбегает на траву.
        - Уй-юю! — кричит кто-то в степи.
        Тимка вздрагивает и застывает на мосте. По степи верхом на лошади скачет всадник. Он быстро приближается. Но почему всадник весь какой-то лохматый? Осадив коня, всадник соскочил на землю. С ним надо поздороваться: старшие всегда ждут, чтобы маленькие здоровались с ними первыми. Тимка подходит к всаднику и произносит:
        - Здравствуй, Лохматый Дядя! — Всадник молчит. Тимке страшно, но он храбрится и повторяет: — Здравствуй, Лохматый Дядя! Ты Лохматый Дядя?
        - Карош мальчишка, — улыбается всадник. — Куда шёл?
        Ободрённый улыбкой, Тимка торопиться сказать, что он идёт на реку.
        - Река?! Здесь нет река… Совсем не туда шёл…
        - Пить хочу… — вырывается у Тимки. — Пить!
        - Поедем. Пить будем… Много пить! Кароший мальчишка!
        Предложение звучит заманчиво, и Тимка смело спрашивает:
        - Ты меня, дядя, на лошадь посадишь?
        Всадник прищёлкнул языком и вскочил в седло. Потом он низко склонился, и не успел Тимка вскрикнуть, как тоже очутился в седле.
        Ехать верхом лучше, чем идти пешком, и Тимка не прочь ехать долго-долго.
        - Смотри, хорошо смотри. — Вытянув руку, всадник показывает в степь. — Отара! Барашек гуляет. Мы — чабан, пасём барашек.
        На зелёном ковре степных трав движется пёстрое стадо; в нем белые, чёрные и серые точки. Точки перекатываются с места на место. Их много. Но сколько?

        - Барашков очень много? — интересуется Тимка.
        - Одна тысяча, две тысячи! Породистый барашек!
        Что значит породистый, Тимка не знает, но по выражению лица Лохматого Дяди он понимает, что это хорошо, и одобрительно кивает головой.
        Тимку томит любопытство: почему дядя носит такую большую лохматую шапку и штаны, вывернутые мехом наружу, но расспросить об этом он не успевает, — чабан, остановив коня, спустил Тимку на землю и спешился сам.
        - Пойдём юрта, — приглашает чабан. — Отдыхать будем. В тени сидеть.
        На поляне стоит шалаш. Нет, это совсем не такой шалаш, какой Тимка видел в деревне на лугах, когда они с бабушкой укрывались от дождя. Тот шалаш был покрыт ветками и травой, а этот — круглый и стенки у него из лохматой материи.
        Тимка задержался у входа о юрту.
        - Ходи, ходи! Гостем будешь! — зазывает чабан.
        Тимка вошёл и огляделся. Земля в шалаше устлана шкурами. Их много.
        - Они волчьи? Да? — с опаской посматривая на серые шкуры, спрашивает Тимка.
        Чабан молчит, он занят: сняв с треугольной подставки кувшин, наливает из него в деревянную чашку молоко. Кувшин обёрнут в тряпку, и почему-то конец её опущен в таз с водой.
        Наполнив чашку до краев, чабан протянул ее Тимке:
        - Пей айран! Много пей!
        Удивительно кислое молоко оказалось таким холодным, что заломило зубы, но Тимка не может оторваться от чашки, а чабан уже подал кусок сыра.
        Тимка никогда ещё не ел такого вкусного сыра. Можно было бы съесть его много, но дяди не предложил больше, а просить нехорошо.
        Молоко и сыр восстановили силы. Тимка готов хоть сейчас пойти на поиски реки, но интересно побыть и в юрте.
        - Ты, дядя, здесь живёшь всегда? — спрашивает Тимка.
        - Отдыхаем… Спим мал-мала… — прихлёбывая из чашки молоко, отвечает чабан.
        Тимка решил, что спать на шкурах, наверно, очень приятно. Но зачем кувшин ставят на треногу, укутывают его в тряпку, а конец её опускают в воду?
        - Дядя, — заглядывая чабану в глаза, говорит Тимка, — кувшин тоже воду пьет?
        - Степной холодильник! Молоко студим, — прищёлкнул языком хозяин юрты.
        Холодильник? Тимка в городском «Гастрономе» видел холодильник, но тот был весь белый как снег и похож на шкаф.
        - Тряпка совсем мокрый, быстро сохнет, холод делает, — поясняет чабан. — Кувшин холодный, айран холодный… Хорошо!
        Тимка ощупывает стенки кувшина. Что за чудо? В юрте жарко, а кувшин холодный как лёд! Да, взрослые умеют делать так, что не сразу всё поймёшь!
        Чабан, кончив пить молоко, взял белое лохматое одеяло и вышел из юрты. Тимка последовал за ним.
        Хорошо в солнечный день лежать на спине, смотреть в небо и думать, где оно начинается и где кончается.
        Чабан сидит неподвижно и не сводит глаз с барашков. Тимка рассказывает, как он утром пошёл на реку и шёл всё прямо и прямо. Чабан, узнав, что его гость о своем уходе не сказал бабушке, покачал головой и проговорил:
        - Совсем плохой мальчишка! Тихонько бежал!
        Тимка теперь и сам понял, что он поступил плохо.
        - Домой будем ехать, — говорит чабан. Долго будем ехать!
        Ну что ж, Тимка согласен ехать хоть сейчас. Но чабан сказал, что надо ждать, когда стемнеет и на небе покажутся звёзды.
        Тимка молчит. Чабан сидит неподвижно. Вдруг он вскочил на ноги и выкрикнул какие-то непонятные слова. От отары овец отделились три точки и быстро-быстро понеслись к юрте.
        Первым на поляну выскочил серый лохматый пёс. Какой это огромный и злой пёс! Не успел Тимка опомниться, а пёс уже стоял над ним с широко разинутой пастью. А вот ещё два таких же пса.
        - Дядя! — в испуге закричал Тимка.
        - Смирный собака. Не тронет… — успокаивает чабан и скрывается в юрте.
        Псы уселись рядышком и уставились мордами на вход в юрту. Три куска мяса, один за другим, вылетели на поляну. Псы подхватили куски на лету. Тимка был в восхищении от ловкости собак. Расправившись с мясом, псы, облизываясь, глядели на чабана. Тот махнул рукой и опять выкрикнул непонятные слова, и вот собаки сорвались с места и помчались к отаре. Чабан похвалил псов:
        - Отличный помощник!
        Вот это помощники! Тимка видит, как собаки, добежав до отары, кинулись в разные стороны и, сгрудив овец, погнали их на отлогий пригорок.
        - Ты, дядя, умеешь с ними разговаривать? — стал допытываться Тимка. — Они слушаются тебя? Ты их слова знаешь? Да?
        - Умный собака! — улыбнулся чабан. — Хорошо всё понимает!
        Солнце, раскрасневшись, низко опустилось над землёй. Чабан вынес из юрты куртку и подал её Тимке. Куртка пришлась кстати: вечерняя сырость, забираясь под рубашку, начала холодить спину.
        Чабан, закинув повод на шею лошади, сел в седло и сказал Тимке:
        - Лежи! Барашек мал-мала проверим…
        Тимка лежит и смотрит, как Лохматый Дядя быстро-быстро скачет на лошади по степи…
        Когда вернулся Лохматый Дядя, Тимка не слыхал. Открыв глаза, он увидел отца — тот сидел у стола и читал газету. Ярко горела керосиновая лампа. Бабушки в вагончике не было. Может, она спит? Тимка приподнялся на локтях. Раскладушка заскрипела. Отец отложил газету и, глянув на сына, сказал:
        - Так! Проснулся, брат? Теперь мы с тобой поговорим!
        Взгляд и тон отца не предвещали ничего хорошего. Тимка со стоном опустился на подушку.
        - Ты чего охаешь? — спросил отец.
        - Ноги… Ноги болят…
        - Будешь по степи бродить, не только ноги заболит, голову потеряешь! — Отец подошёл и сел на край раскладушки. — Как же, брат, ты додумался в степь-то убежать? Разве бабушка не говорила, чтобы ты не уходил от вагончиков?
        Конечно, бабушка говорила. Тимка хорошо это помнит.
        - Ну вот, видишь, предупреждала. А ты ушёл…
        - Я реку искал… Ты сам говорил, что надо идти все прямо и прямо, туда…
        Тимка не успел досказать, как он искал реку: в вагончик вошла бабушка. Увидев, что отец разговаривает с сыном, она потребовала:
        - Ты, Андрюша, построже с ним, построже! Иначе он меня в гроб вгонит!
        Ну вот чего ещё придумала бабушка! Тимка никого не вгонял и не собирается вгонять в гроб.
        - Ты, Андрюша, пробери его как следует! — не унималась бабушка. — Грех-то какой — уйти в степь и не сказаться! Я все ноги отбила, искавши его!
        Тимка не сомневается, что бабушка искала его, но почему же она не нашла? И как можно отбить ноги? У него тоже болят ноги, но он их ни обо что не бил. Чудная бабушка, скажет тоже — ноги отбила!
        - Давай, брат, прекращай эти фокусы! Я серьёзно говорю, — хмурится отец. — Со степью, дорогой мой, не шути. Она, если рассердится, такого задаст…
        Тимке непонятно, как может «задать» степь, и он спрашивает:
        - Она сильно дерётся?
        - Не дерётся, усмехнулся отец. — Она огромная. Ты не смотри, что она ровной такой кажется. В ней можно заблудиться в два счёта. Пропасть… Зверьё бродит. Змей много. А если змея укусит, — считай, брат… Ну да ладно!
        Отец говорил спокойно, но Тимка услышал в его голосе тревогу.
        - Счастье твоё, что ты на чабана набрёл, или он на тебя, не знаю, как у вас там получилось. Если бы не чабан, до сего времени колесил бы по степи. Ночь, выбился бы из сил. Темно. Холодно. Упал бы на землю, а тут как тут серый волк. Он не стал бы с тобой разговаривать: раз, раз и…
        - Я закричал бы, — нашёлся Тимка. — Громко закричал бы! Бабушка услышала бы и прогнала волка.
        - Э-э, брат, ты далеконько забрел! Кричи не кричи, бабушка не услышала бы тебя… Ну, спи. Завтра я с тобой ещё поговорю, да и накажу как следует.
        Отец отошёл к столу. Бабушка примялась укладываться спать. Отец потушил лампу и тоже лёг. В вагончике стало темно. Тимке кажется, что он лежит глубоко под землей, и, если бы не вздохи бабушки, можно было бы подумать, что ему уже никогда не выбраться из-под земли и не увидеть ни солнца, ни степи. А степь такая хорошая! В ней можно встретить Лохматого Дядю, ехать с ним верхом на лошади, пить холодное молоко и есть вкусный сыр. Лохматый Дядя не пугает, что в степи можно пропасть или быть съеденным волками. Вглядываясь в темноту, Тимка улыбается. Он улыбается степи и Лохматому Дяде.
        Глава шестая. Есть хорошая вода!
        Тимка помогал бабушке накрывать стол к завтраку. Он расставил тарелки, положил вилки, принёс из тумбочки соль.
        - Поставь-ка, брат, ещё одну тарелку, распорядился отец, — и сбегай за Юлией. Пусть она идёт к нам завтракать. Мать у неё сегодня рано уехала в соседнюю бригаду.
        Девочку Тимка застал в вагончике. Юлия стояла перед зеркалом и заплетала косички.
        - Пойдем к нам завтракать, позвал Тимка. — Бабушка нажарила макарон. Ты любишь макароны?
        - Очень! — закинув косички за спину, призналась Юлия. — Мамочка в городе часто варила макароны и посыпала их сыром. Знаешь, как вкусно?
        - Сыром? — переспросил Тимка. — Сыром нельзя посыпать. Только солью и сахарным песком можно посыпать.
        - А вот и можно! Можно! — заспорила Юлия. — Мамочка сыр на тёрке натирала мелко-мелко и посыпала на макароны.
        Тимка уже знал, что спорить с Юлией бесполезно, всё равно она будет настаивать на своём, такая уж у неё привычка.
        Девочка, войдя в Тимкин вагончик, поздоровалась со взрослыми. Сначала она сказала: «Здравствуйте!» А потом: «С добрым утром!»
        - Садитесь за стол! — пригласил ребят Тимкин отец.
        Бабушка, разложив макароны по тарелкам и налив молока в кружки, потребовала от ребят, чтобы всё было съедено и выпито.
        Юлька ела молча. Она не клала локтей на стол. Сидела прямо, не горбясь. А съев макароны и допив молоко, поблагодарила бабушку и поклонилась.
        Тимка после еды тоже благодарил бабушку, но он никогда не кланялся и вообще считал, что кланяться могут только девчонки, у них ведь и шеи тоньше, чем у мальчишек.
        Отец сидел на ступеньке вагончика. Увидев, что ребята закончили завтрак, он позвал их к себе и спросил у девочки:
        - Тебе Тимка не рассказывал, как он плутал по степи?
        - Я же говорила ему, чтобы он не ходил один. Он у вас очень непослушный ребенок, очень! Я не люблю непослушных детей.
        Детей? Как будто она взрослая! Тимка решил доказать Юльке, что она тоже ребёнок, и пусть не задаётся.
        - А девчонки разве не дети? Да? — спросил он.
        - Она тоже ребенок, — ответил за Юлю отец. — Но ребёнок послушный. Ты живёшь здесь недавно, а уже показал себя… В общем, проказишь, брат! Идите гуляйте.
        Отец закашлялся. Юля насторожилась.
        - Вы простудились? — спросила она у Тимкиного отца. — У мамы есть лекарство. Она лечила меня им. Хотите, принесу?
        - Пустяки, пройдет… — отказался отец.
        Тимка подал знак Юльке, чтобы та не приставала к отцу, но девочка не послушалась и продолжала спрашивать:
        - У вас, наверно, сильно горячая голова, вы ужас как кашляете!
        - Прошу не беспокоиться, «товарищ доктор»! — рассмеялся отец и, взяв Юлькину руку в свою, пожал её.
        - Пойдём! Папке не нужно твоё лекарство! — Тимка дёрнул Юльку за косу.
        Когда шли по поляне, Юля принялась за своё. Она осуждающе взглянула на Тимку, решительно сказала:
        - Папу нельзя называть папкой, а маму мамкой, они родные и старшие. Ты их зови папой и мамочкой.
        Тимка внутренне был согласен с Юлькой, но не подал виду и ответил:
        - Девчонки подлизы. Они к мамам подлизываются. Да! И ты подлиза…
        - Вот и нет! — запротестовала Юлька. — Надо быть вежливым, так мне мама говорила.
        Ребята сели в тени вагончика. В лицо дул жаркий сухой ветер. Далёкая гряда сопок была окутана сиреневой дымкой. Тимка рассказывал, как он в степи встретил Лохматого Дядю и ехал с ним верхом на лошади.
        - Я знаю, как ты заблудился в степи! — прервала Юлька. — Нам с мамочкой рассказывала твоя бабушка.
        - Рассказывала бабушка! Но разве она знает, как трудно найти в траве птицу и поймать суслика? Юлька тоже, наверно, не знает, куда прячутся суслики.
        Оказалось, что Юлька хорошо знает, куда прячутся суслики. Она даже знает, что если в нору налить воды, то зверёк сам выскочит наружу и его легко поймать.
        - Если бы ты знал, — говорила Юля Тимке, — какие суслики вредные! Они страх как много съедают зерна. Их уничтожать надо. Я знаю суслячье место. Тьма сусликов. Они на скате всю землю изрыли. Столько нор накопали! Там беркуты летают. Они сусликов ловят. Беркутов нельзя стрелять, они помогают людям сусликов уничтожать.
        Рассказ Юльки заинтересовал Тимку, и он спросил у девочки:
        - Ты мне покажешь суслячий скат? Покажешь? Я рогатку сделаю и много-много сусликов настреляю!
        Юля не ответила на просьбу Тимки и заговорила о том, как они с мамой часто ходили в кино. Ну и что ж? Тимка в городе тоже часто ходил в кино. Он даже видел картину про каменный цветок. А вот здесь, в степи, наверно, не придётся посмотреть интересного кино. Бабушка тоже недовольна, что приходится жить в степи, где нет ни радио, ни порядочной воды. Интересно, довольна ли Юля тем, что она приехала сюда?
        - Моя бабушка степь дырой называет, — начал Тимка. — Здесь ни радио, ни порядочной воды нет.
        - Ну уж и сказал тоже! Я знаю, где есть хорошая вода. Знаю! Ух и холодная же! — похвасталась Юля. — Только за ней надо далеко идти. Мы с мамой пойдём и твою бабушку позовём.
        - И я пойду! Мне можно пойти за хорошей водой?
        Юля сказала, что к роднику могут ходить все.
        - Все? — переспросил Тимка. — Я бабушке скажу о хорошей воде, она не будет называть степь дырой. Да?
        Бабушка сидела за столом. Склонив голову набок и причмокивая губами, она писала письмо. На вопрос Тимки, кому она пишет, бабушка сказала, что письмо маме с жалобой на Тимку. Нет! Тимка не хочет, чтобы бабушка жаловалась на него. Надо чем-то угодить ей, и тогда она передумает и не станет жаловаться маме.
        - Бабушка, — ласкается Тимка, — Юлька знает, где есть порядочная вода. Ты пойдёшь к роднику?
        - Куда ты, выдумщик, тащишь меня? Вот грех-то какой!
        Выдумщик! Это он-то выдумщик? Ведь бабушка сама говорила, что степь — дыра и в ней даже порядочной воды нет, а теперь она же обвиняет его в выдумке. Нет, этого так оставить нельзя. Отец тоже прислушивается к разговору; он может тоже подумать, будто Тимка только и способен на то, чтобы выдумывать и болтать.
        - Ты, бабушка, сама говорила: степь дыра и в ней нет ни радио, ни порядочной воды, — напомнил Тимка. — Вода есть, и Юлька знает, где она…
        - При тебе ничего сказать нельзя! — отмахнулась бабушка. — А если и говорила, то не для того, чтобы ты болтал…
        - Я не болтал! Я только Юльке сказал, что ты степь называешь дырой.
        В разговор вмешался отец. Он сказал, что скоро совхоз получит машину-водовозку и она будет возить по бригадам воду для питья, которую будет брать в речке. А на родник сходить стоит: вода в нём холодная и вкусная.
        Вечером бабушка, хотя и продолжала сердиться, всё же согласилась пойти к роднику. Тимка взял было ведро, но отец не разрешил. Пришлось идти с алюминиевым бидоном, в котором бабушка держит молоко. Тимке было стыдно идти с таким маленьким бидоном, ведь он был меньше Юлькиного.
        Родник, который так расхваливала Юля, не произвёл на Тимку особого впечатления. Воды в нём было мало: из-под камня струилась тоненькая жилка. Юлина мать набирала воду в кружку и сливала её в ведро.
        Тимка пожалел, что пошел к роднику. Лучше бы остаться с отцом в вагончике, возможно, отец рассказал бы что-нибудь интересное. Так хочется знать, зачем по вечерам в вагончик приходит много людей. Они громко спорят, иногда все разом, но, когда начинает говорить отец, умолкают и принимаются писать в маленьких блокнотиках. У отца есть карта. Он каждый раз расстилает её на столе и заставляет собравшихся по очереди что-то показывать на ней. Собравшиеся склоняются над картой, тычут в неё пальцами и говорят о каких-то гектарах, глубине вспашки и много других непонятных слов… Отец тоже записывает что-то в тетрадь, а потом, когда все разойдутся, принимается разрисовывать карту цветными карандашами. Ещё его надо расспросить о высоком чёрном трактористе, который носит рыжие пыльные сапоги. Он всегда громче всех говорит, часто со всеми спорит, при этом машет руками, сердится. У него через весь подбородок рваный красный шрам. Бабушка запрещает трактористу курить в вагончике, но он её почему-то не слушается и курит одну папиросу за другой.
        Бидон с водой оказался не таким уж лёгким. Его пришлось часто перехватывать из руки в руку. Когда показались вагончики, Тимка обрадовался ещё немного, и он освободится от тяжёлой ноши.
        Вечером бабушка пила чай и нахваливала воду.
        — Значит, и в «дыре» есть порядочная вода? — шутил отец.
        - Ладно смеяться-то над старухой! — уж не так сердито, как днём, отвечала бабушка. — Вот грех-то какой! Сказала, ну и сказала. Небось не попьёшь вкусного чайку всласть и не то ещё скажешь.
        После чая отец и бабушка долго сидели за столом. Они разговаривали негромко, и Тимке приходилось напрягать слух.
        Отец жаловался, что дни стоят жаркие, дует сухой ветер и нет дождя. Бабушка вздыхала и говорила, что если будет засуха, то труд людей пропадёт даром и с целины придётся возвращаться в город.
        - О, нет, мамаша! — покачал головой отец. — Из степи — никуда! Степь для нас теперь — родной дом.
        Слова отца обрадовали Тимку. Он вскочил с раскладушки и, подбежав к отцу, прижался губами к его колючей голове.
        - Ты, брат, чего такой нежный стал? Опять напроказил?
        Почему взрослые, когда к ним хочет приласкаться маленький, подозревают детей в проказах? Тимка молча отошёл от отца и, забравшись на постель, нырнул с головой под одеяло.
        Хмурое утро висело над степью. Накрапывал дождь. Он гулко барабанил по железной крыше.
        Бабушка предупредила Тимку, что на улице холодно и сегодня придётся сидеть в вагончике. Она даже не пустила внука умываться на улице, а полила ему над тазом. Но разве это умывание? Тимка теперь знает, что такое настоящее умывание, а над тазом много не располощешься.
        Сидеть одному в вагончике скучно. Бабушка, как всегда, нашла для себя работу, и нечего думать, что она согласится почитать книжку Хорошо, если бы пришла Юлька; с ней можно было бы поиграть в школу.
        - Бабушка, я сбегаю за Юлькой? — попросил Тимка.
        - Нет её! — откликнулась бабушка. — Уехала с матерью на центральную усадьбу. Сегодня не жди.
        Чем же заняться? Вспомнив разговор с Юлей о сусликах, Тимка решает немедленно сделать рогатку: резина есть, есть и кусочек кожи. Но из чего смастерить саму рогатку? Тимка задумался.
        Бабушка метёт старым веником пол. Взглянув на притихшего внука, она говорит:
        - Тимоша, ты бы мне веник, что ли, нарезал. Этот совсем истрепался. Кончится дождь, сбегай к кустам. Далёко-то не уходи.
        Упрашивать Тимку не надо. Вскочив с табуретки, он подбегает к тумбочке и принимается рыться в ней.
        - Ты чего там ищешь? — спрашивает бабушка.
        - Я папин ножичек возьму. Ну разреши взять!
        - Не смей! Отец заругает.
        - Чем же я буду веники резать? Ну, чем?
        - Бери хлебный, да не порежься, — предупреждает бабушка.
        Дождь перестал, и степь заполоскалась в солнечном свете. Бабушка, подхватив таз с бельём, пошла к колодцу. Тимка рассчитал, что, пока она полощет белье, он успеет сбегать к кустам за веником, а заодно и вырежет рогатку.
        Когда бабушка вернулась в вагончик, Тимки уже не было.
        Глава седьмая. Д и т
        Тимка бежит к большим кустам. Бежать по мокрой трапе нелегко. К тому же в спешке он забыл надеть панамку и солнце начало печь голову. Можно, конечно, снять манку и повязать ею голову, но тогда достанется плечам и спине. Пусть уж печёт голову, она меньше спины и на ней волосы.
        Кусты радужно сверкают множеством разноцветных блёсток. Тимка попытался схватить синий огонёк, но, разжав кулак, он ничего не увидел, а ладонь стала влажной. Вытерев руку о штаны, Тимка нырнул в кусты и начал продираться сквозь них. Не беда, что колючки кустов нет-нет, да и цапнут то за щёку, то за ухо. Всё это можно стерпеть, лишь бы найти подходящую ветку и вырезать из неё рогатку.
        Нет, из таких прутьев рогатки не вырежешь: все они кривые-прекривые и тонкие. Тимка выбирается из кустов. Но что это? Совсем близко виднеется горка! Та самая горка, на которую показывал отец и говорил, что за ней течёт река. Не раздумывая долго, Тимка бежит к горке.
        Скат крутой, Тимка ползёт на четвереньках. Добравшись до вершины, мальчик поднялся на ноги и с облегчением вздохнул. Вагончики хорошо видны; правда, они сейчас кажутся не больше спичечных коробок. А в стороне от них блестит узкая полоска поды. Ур-рра! Река!
        Тимка стремглав спустился с горки. Исчезли из виду полоска воды и вагончики. Скорее к реке! Солнце и ветер подсушили травы. Идти стало легче. Тимке кажется, что он идёт всё прямо и прямо. Но вот опять та же горка, с которой он недавно спустился. Может, это другая горка? Тимка поворачивается и шагает прочь. Он не теряет надежды, что вот-вот покажется река. Хорошо, если бы река была неглубокая; можно было бы перейти на другой берег; в деревне бабушка разрешала одному переходить на другой берег.
        Но где же река? На пути легло чёрное поле. Оно не похоже на то, где произошла встреча с Лохматым Дядей. То было кочковатое, а это ровное, со множеством неглубоких бороздок. Бабушка в деревне говорила, что на таком поле люди сеют горох, но деревенское поле было маленькое, а это огромное-преогромное. Сколько же на нём вырастет стручков гороха? Тимка ещё ран оглядел поле, зачем-то потрогал землю. Почувствовав на лице и на руках жар солнечных лучей, повернулся спиной к солнцу и снова принялся шагать. Теперь ветер дует в лицо. Стало прохладнее.
        Лохматый Дядя и на этот раз появился неожиданно. Откуда только он мог взяться? Степь ровная, и вдруг показывается большая меховая шапка, потом голова лошади. Всадник ещё далеко, и Тимка не уверен настоящий это Лохматый Дядя или какой-то другой. Но оказалось, что это самый настоящий Лохматый Дядя. Тимка радостно вскрикивает и кидается ему навстречу. Но почему Лохматый Дядя такой сердитый? Он даже не улыбнулся, а лишь прищёлкнул языком. Тимка поздоровался. Чабан, покачивая головой, проговорил:
        - Какой плохой мальчишка! Зачем опять в степь шёл?
        - Я за веником и рогаткой… Я не плохой… — заикнулся Тимка, но, вспомнив, что себя хвалить нехорошо, умолк.
        Всадник слез с коня и подошёл к Тимке:
        - Ты очень плохой мальчишка! Тебя опять будут искать. Поедешь домой. Вон стоит ДТ. На нём поедешь!
        Лохматый Дядя взял Тимку за руку и повёл его к чёрному полю.
        Большой трактор стоял тихо. Около него в огромной соломенной шляпе лежал Данилыч. Присвистнув, он спросил у чабана:
        - Ты, Рахманыч, где его выкопал?
        - Худой мальчишка! Домой на тракторе вези его.
        - Ого! Как бы не так! Если я с ним прикачу на тракторе домой, его отец нас обоих вздует.
        Тимка не сомневался, что на этот раз ему действительно может попасть. Ведь бабушка послала за веником, а он…
        - Ты, дядя, не бойся, — начал уверять тракториста Тимка, — папа не будет тебя вздувать. Вздует только меня…
        - Меня, может, и не посмеет, а тебе, парень, как пить дать, попадёт. Ну, так и быть, устраивайся в кабине! Мне на реку надо ехать.
        Забраться в кабину Тимке помог чабан. Очутившись на сиденье, Тимка почувствовал себя на седьмом небе. Как бы дома ни повернулось дело, а в степь стоило пойти. Шутка ли прокатиться на настоящем тракторе!
        Данилыч дёрнул короткий шнур, и степь огласилась резким и частым треском. Тимке показалось, будто в уши ему налилась вода и он начал глохнуть. Потом трактор успокоился и перешёл на ровный говорок. Тракторист сел в кабину, сняв соломенную шляпу; он повесил её на крючок и взялся за рычаги. Машина вздрогнула и быстро побежала.
        Тимка никогда ещё не испытывал такого удовольствия. Пусть на сиденье подбрасывает и мотает из стороны в сторону, но он едет на настоящем тракторе, а Тимка так любит, чтобы всё было по-настоящему.
        Трактор, подминая под себя густую траву и колючий, спутанный кустарник, шёл без дороги, напрямик.
        Так хочется хоть чуть-чуть подержаться за рычаги! Но разве тракторист позволит? К великому удивлению Тимки. Данилыч сам предложил взяться за рычаги. И как это взрослые умеют угадывать желания маленьких?
        Тимка до боли в ладошках вцепился в рычаги, и неизвестно, сколько бы он так их держал, если бы тракторист не сказал:
        - Будешь так сжимать, — пальцы отсохнут. Держи слабее. — Положив свои большие ладони на Тимкины руки, Данилыч дал почувствовать, как следует держать рычаги. Тимка чуть-чуть разжал ладони, и ему показалось, что трактор пашет быстрее и стало меньше подбрасывать на сиденье.
        Но самым интересным было то, что трактор легко поворачивался в разные стороны, — для этого нужно было двинуть одним из рычагов.
        Хорошо ехать на тракторе с приветливым трактористом, который разрешил даже подержаться за рычаги и управлять такой большой машиной. Теперь будет о чём рассказать отцу, бабушке и Юльке. Лишь бы бабушка не сердилась, а если и рассердится и даст подзатыльника, ну что ж, взрослые тоже переносят неприятности ради того, чтобы получить удовольствие. Отец часто говорил, что побродить по полям с ружьём — для него большое удовольствие, но каждый раз, как только он начинал собираться на охоту, мама хмурилась и не разговаривала. Отцу это было неприятно, но он терпел.
        Трактор круто вильнул в сторону. Тимка не на шутку испугался; ведь машина могла опрокинуться, но трактор не опрокинулся, а выскочил из травы на песчаную отмель. Песок на отмели был такой белый, что у Тимки мелькнула мысль, не сахарный ли он. И ему вспомнились сказки бабушки о молочной реке и кисельных берегах.
        Трактор остановился и перестал шуметь. Данилыч выскочил из кабины и с ведром направился к реке. Тимка тоже охотно пошёл бы к реке, но его не позвали, а поэтому лучше уж сидеть в кабине, иначе могут не взять на трактор.
        Тимка сидел смирно. Он подавлял в себе желание ухватиться за рычаги, передвинуть их без посторонней помощи и посмотреть, что из этого получится. Но тракторист, уходя, строго-настрого предупредил, чтобы Тимка ничего не трогал. Лучше уж не нарушать наказа.
        Данилыч вернулся с полным ведром воды. Отвернув круглую крышку, он начал лить воду в радиатор.
        Сколько раз тракторист ходил с ведром к реке, Тимка не считал, но был удивлён тем, как много пьёт трактор. Раздумывая, почему трактор так много пьёт, мальчик решил, что в степи жарко, а трактор долго без остановки бежал, наверно сильно вспотел и захотел пить.
        Тимке и самому хотелось пить. Он тоже с удовольствием подставил бы рот под струю воды и пил бы, и пил…
        Завинтив крышку. Данилыч стал раздеваться и, когда остался в одних трусах, крикнул Тимке:
        - Разоблачайся, парень! Нырнём по разку!
        Сдёрнув майку и скинув сандалии, Тимка остался в трусах.
        - Скидывай и трусы, — подсказал тракторист, — здесь стесняться некого. Людей ты да я, только и всего.
        Скинуть трусы было делом одной секунды. И вот Тимка бежит по белому горячему песку. Данилыч с разбегу кинулся в воду и поплыл на середину реки Тимка тоже плюхнулся в воду, но плыть не решился. Разве угнаться за взрослыми! Конечно, можно било бы давно научиться плавать и нырять так же, как сейчас ныряет Данилыч, если бы бабушка и мама разрешали входить в воду выше колен. Но они этого не позволяли. Что ж, приходится радоваться и тому, что, опираясь руками о дно, можно сильно ударять ногами по воде, поднимая столбы брызг.
        Тракторист выбежал из воды и позвал Тимку. Выходить на берег не хотелось, но нельзя ослушаться взрослого.
        Лежали на песке. Решив, что сейчас самое время начать расспрашивать всё-всё о тракторе, Тимка обратился к Данилычу:
        - Дядя, у трактора бывает имя?
        - Имя? У трактора есть имя. Вот, например, мой зовут ДТ.
        Тимка не слыхал такого имени — ДТ, а Данилыч продолжал:
        - Все трактора имеют имя. Есть «Беларусь», КДП. Много их… А мой зовут ДТ.
        - А плавать трактор по глубокому месту может? Да, может?
        - Смотри, чего захотел! Чтобы трактор плавал! Железные они, тяжёлые… Они, парень…
        - Трактора стальные! — перебил Тимка. — Папа говорил, что все трактора стальные. Да!
        - Точно, парень, стальные! — повеселел Данилыч и погладил Тимку по голове. — Но, видишь ли, к примеру, взять пароходы они тоже стальные, а плавают. Почему? Тут физика-наука! До того как приехать в совхоз, я, парень, матросничал на пароходе. Лесовоз большой, «Илья Муромец» называется, по морям и океанам плавал. Почему он плавал? Потому что днищем на тысячи тонн воды давил, а сам с машинами, грузом и людьми меньше весил, вот его и держала вода. А наш ДТ если в воду опустить — ну сколько он воды выжмет? Не больше пяти кубов; это значит — тонн пять, а сам он весит куда больше, вот и пойдет на дно. Физика-наука!
        Тимке обидно, что трактор чего-то не может. Ну что ж! Надо всё-всё узнать о том, что может трактор.
        - Трактор бегает шибко-шибко? — не унимается Тимка.
        - Шибко не шибко, а бегает, пешим не догонишь. Вот что, парень, вижу, умишко у тебя кумекистый, коль ты меня такими вопросами донимаешь. Не плохо было бы, если бы наш ДТ побыстрее бегал. Тихоход он у нас, тихоход… Расти, парень, физику-науку познаешь, может, и скоростной ДТ смастеришь. Но как ты в степь один убрёл?
        - Я не убрёл, меня бабушка за веником послала…
        - И ни веника, ни внука! Сорванец, видно, ты! Одевайся!
        Одеваясь, Тимка опередил Данилыча и первым, теперь уж без посторонней помощи, забрался в кабину. Данилыч, завязав на концах носового платка узелки, натянул его на Тимкину голову, приговаривая:
        - Так-то, парень… Припекать голову будет…
        Трактор, развернувшись на одной гусенице, пробуксовал по песку и забрался в разноцветье степных трав.
        - Мы куда поедем? — спросил Тимка у тракториста.
        - На поле вернёмся. Пахать будем. На реку я по необходимости поехал. Воды нам не подвезли для нашего коня. Вот и пришлось на реку смотаться. Нельзя гонять трактор зазря. Да ничего не попишешь. Твой папаня узнает, что я на реку за водой на тракторе ездил, ругаться будет. Он строгий…
        - Папа не строгий. Он только не любит, когда его не слушаются…
        - И я об этом говорю. Ты, наверно, тоже его плохо слушаешься? Молчишь? То-то!
        Трактор, сердито проурчав, вдруг затих. Остановились у чёрного поля. Подошла женщина. Тимка узнал её по кепке и большим шофёрским очкам. Это была прицепщица Тоня.
        Данилыч вышел из кабины, а на его место села Тоня и тронула рычаги. Трактор несмело двинулся вперёд, потом назад, ещё назад и остановился. Тоня выглянула в окно кабины.
        - Хорош! — крикнул Данилыч. — Прицепили! Давай на своё место!
        Тоня сошла с трактора, а Данилыч сел за рычаги.
        - Ну, помощник, — подмигнул Тимке тракторист, — пару загонок сделаем и до дому подадимся!
        Незнакомое слово «загонка» понравилось Тимке, и он сейчас же спросил:
        - Мы кого с тобой, дядя, будем загонять?
        - Загонять? Не загонять… Вон видишь сопку? Там кончается пахотное поле. Доберёмся на нашем коньке до сопки одна загонка. Вернёмся сюда — вторая. Длинные загонки в степи. Но наш конь силён, не подкачает! — И Данилыч любовно похлопал широкой ладонью по стенке кабины.
        Тимка внимательно следил за тем, как тракторист переводит рычаги. Трактор гудел сильнее, чем при поездке на реку, а двигался медленнее.
        - Трактор устал, ему отдохнуть надо? Да? — обратился Тимка к Данилычу.
        - Трактор не устаёт… Человек устаёт…
        Тимка пристально смотрит вперёд. Но смотреть только вперёд надоело, захотелось взглянуть назад. Высунув голову в окошко кабины, мальчик увидел, что за трактором неотступно двигалась тележка, а на ней сидела прицепщица Тоня. Глаза у неё были защищены очками.
        - Данилыч, — повернулся Тимка к трактористу, — тётя Тоня катается на тележке?
        - Не катается, а работает, — начал объяснять Данилыч. — Мы трактором плуг тянем, а Тоня следит, чтобы лемеха землю на нужную глубину подрезали, а отвалы перевёртывали пласт. Физика-наука, парень!
        - А землю зачем режут и перевёртывают? — заинтересовался Тимка.
        - Так, так, парень! — оживился тракторист. — Об этом и я у твоего отца спрашивал: «Зачем режем да перевёртываем?» Неладно делаем: сушим землю-то, а ветрища задуют, сколько её пылью-то в воздух поднимется, а осенью и весной в балки да овражки ручьями смоет. Не резать бы её, родную, а рыхлить не перевёртывая. Отец твой говорит, что для этого особые плуги нужны, а их нет ещё.
        Тимка опять выглянул в окошко и только теперь заметил, что у тележки, на которой сидит Тоня, внизу блестящие широкие лопаты; они изогнуты в одну сторону и врезаются в землю; по ним, извиваясь, винтом скользят чёрные ленты земли. Тимка долго смотрит на превращение зелёной степи в чёрное поле. Хорошо бы покататься на тележке и покрутить колесо, которое прицепщица держит в руках. Но трактор всё время движется, и перейти на тележку нельзя.
        Если бы у Тимки спросили, долго ли шёл трактор, то он ответил бы: «Три часа!» Три часа у Тимки была высшая мера времени, если оно тянулось долго-долго.
        От качки и подпрыгиваний на сиденье начало ломить спину, к горлу подступил противный комок и во рту стало горько. Лучи солнца, попадавшие в кабину через открытое окно, жгли шею, плечи и коленки. Тимка попытался прикрыть коленки ладонями, но солнце начало припекать руки, а коленки делались влажными от пота. Хорошо, если бы трактор остановился, тогда можно било бы выскочить из кабины, растянуться на граве и полежать. Но тракторист, двигая рычагами, молчит. Ему тоже жарко. Это Тимка видит по крупным каплям пота, которые усеяли лицо Данилыча.
        - Мы скоро остановимся? Да? — не вытерпел Тимка.
        - Скоро, скоро! — кивнул тракторист и рукавом смахнул со лба пот.
        Тимка всматривается в степную даль. Над травой возвышается горка, похожая на слоёный пирог; приглядевшись, Тимка заметил на её вершине птицу. Она сидела неподвижно, чернея на тёмно-синем небе. Может быть, это тот самый беркутёнок, который исчез из вагончика? Отец говорил, что его поймали на сопке; мог же беркутёнок вернуться в своё гнездо.
        - Дядя! — обратился Тимка к Данилычу. — На сопке беркутёнок сидит?
        - Сам ты беркутёнок, — улыбнулся тракторист. — Камень это. Приглядись хорошенько: сопка на петушиную голову похожа, и прозвали её «Камень Петух».
        Сколько Тимка ни силился представить себе сопку петушиной головой, у него ничего не получалось, и он недовольно протянул:
        - Со-все-ем и не-е по-хо-жа-а-а… Ты всё это сам придумал.
        - Придумал? Смотри хорошенько! — Оторвав руку от рычага, тракторист повёл пальцем по очертанию сопки, приговаривая: — Вот шеи, а вот голова, клюв, гребешок… Точно — петух!
        Теперь и Тимке стало казаться, что сопка действительно похожа на петушиную голову.
        - На этой сопке, — продолжал Данилыч. — Рахман, который привёл тебя к трактору, беркутёнка словил.
        - Лохматый Дядя словил? — удивился Тимка.
        - Привёз птицу на полевой стан, в вагончик посадил. А как узнал, что его добыча тебя лапой по щеке хватила, — в мешок да от греха подальше — в аул отвёз. Отец у него в ауле живёт. Охотничает… Разную живность для зверинцев добывает.
        - Беркутёнка в клетку посадят? Да? — опечаленно спросил Тимка.
        - В клетку… — буркнул Данилыч и остановил трактор.
        Подошла Тоня и начала разговаривать с трактористом. Данилыч, кивнув на Тимку, сказал, что ему тоже жалко мальчишку.
        - Зачем же ты его оставил у себя? — упрекнула Данилыча Тоня.
        - Зачем, зачем?! Куда бы он делся? — оправдывался тракторист. — Рахман не мог бросить отару, он перегоняет овец в Глухую балку. Не оставлять же шатуна в степи.
        Разговор взрослых напомнил Тимке о том, что бабушка сейчас, наверно, ищет его и снова бьёт ноги. К тому же получается, что он мешает взрослым: иначе зачем было прицепщице упрекать Данилыча за то, что тот взял Тимку на трактор.
        - Заморился небось до смерти? Побегай, пока мы тут справимся, — предложила Тимке прицепщица и, подав руку, помогла мальчику выбраться из кабины.
        От долгого сидения ноги стали тяжёлыми. Тимка кинулся на траву и растянулся во весь рост.
        Данилыч тоже вышел из кабины, кинув прицепщице сумку, сказал:
        - Покорми «пахаря». Проголодался, поди, парнишка.
        Тимке не хотелось есть: во рту было сухо, а язык словно распух и им было трудно ворочать.
        Тоня достала из сумки яйцо и кусок хлеба. Подала их Тимке:
        - Вот твоя доля. Сегодня мы на сухом пайке. Ешь!
        Яйцо Тимке показалось кислым, а от хлеба пахло бензином. Вытирая руки тряпкой, Данилыч подошёл к мальчишке и весело проговорил:
        - Ну, парень, давай быстрее! Надо торопиться. В кабине дожуёшь.
        Снова качка и подпрыгивание на сиденье. Снова солнце жжёт шею и коленки, а время идёт медленно-медленно…
        - Ишь ты, как разросся карагальник! — кивнув на кусты, усмехнулся тракторист. — Живуч, да и цепок! Как ты, парень, продрался через него? Герой! Ну, ничего, мы эти кустищи сейчас под корень махнём! А землица под ними добрая, урожайная…
        Кусты пройдены. Трактор выполз на чистое поле, и Тимка увидел двух человек, сидящих на траве.
        - Смена нам, парень! — обрадовался Данилыч. — Сдадим «коня» — и до дому. Доберёшься на своих двоих?
        - Дойду… — неуверенно ответил Тимка.
        Ждать, когда Данилыч передаст сменщику машину, пришлось долго. Солнце уже не жгло, а степь подернулась белёсой дымкой. Тимке было интересно смотреть, как тракторист льет масло. Густой чёрной струей масло тянется из длинного горлышка банки и исчезает внутри трактора.
        - Лады! — проговорил один из сменщиков и сел в кабину. Второй надел на глаза шофёрские очки и взобрался на сиденье плуга. Трактор, попыхивая чёрным дымком, не спеша двинулся в степь, в ту сторону, где солнце почти наполовину скрылось за грядой сопок.
        Тимка не заметил, когда и как его рука очутилась в руке Данилыча.
        - Да-а, парень, денёк для тебя выдался не из лёгких, — посочувствовал тракторист и приободрил: — Ну, ничего, зато и в речке искупался, и каменную петушиную голову видел. Шагай, шагай смелее!
        Вдали показались вагончики. Тимка рванулся было вперёд, но Данилыч, не выпуская руки мальчика, сказал, что до полевого стана ещё далеко и торопиться не следует. Так оно и вышло. Пришлось ещё долго шагать, прежде чем Тимка подошёл к своему вагончику.
        - Тоня! — окликнув Данилыч идущую позади прицепщицу. — Дай сюда сумку!
        Тоня подошла и подала трактористу сумку. Достав из неё аккуратно связанный веник и хлебный нож, Данилыч подал их Тимке.
        - Вот, парень, отдай бабушке. Рахман даве сказал мне, что бабка тебя за веником послала. Как же ты явишься без него? Нехорошо! Благодари Тоню. Это она тебе такой смастерила красота, а не веник!
        - А рогатку? — вырвалось у Тимки. — Мне рогатку надо, я буду сусликов стрелять!
        - Ишь ты, зверобой какой нашёлся! — рассмеялся Данилыч. — О рогатке Рахман мне ничего не говорил, придётся тебе её самому добывать. Ну, иди!
        Бабушки дома не было. Положив веник и нож на раскладушку, Тимка принялся рассматривать руки и коленки: их сильно жгло, и они ужасно покраснели. Решив, что если руки и коленки смочить водой, то их не так будет жечь, Тимка запустил пятерню в ведро с водой и начал плескать ею сначала на плечи, а потом на коленки. Но жар от этого не утих. Тимка понял, что он спалился на солнце. Нет, так он ещё никогда не сгорал! Забравшись на табуретку, Тимка задумался над тем, что он скажет бабушке, если та начнёт ворчать.
        В вагончик вошла Юлька. Увидев Тимку, она покачала головой и сказала:
        - Ты совсем сдурел! Бабушка тебя искала-искала! Ну и достанется же тебе!
        - Пусть достанется! Я не боюсь! Да! — бодрился Тимка. — Зато ты не знаешь, как зовут трактор, на котором я сегодня катался. Не знаешь! Отгадай, как зовут трактор?
        Юля не знала, как зовут трактор, на котором Тимка ездил целый день. Но это не смутило её, и она, фыркнув, проговорила:
        - Как бы его ни звали, а тебе здорово влетит от бабушки и от папы. Ты такой непослушный!
        Юля оказалась права. Не успела бабушка переступить порог вагончика, сразу же принялась за Тимку. Никогда она ещё не была такой сердитой; особенно силён был последний шлепок. Тимка хотел зареветь, но, взглянув на Юльку и увидев, что та усмехается, решил доказать, что он не плакса и ему совсем не больно, — она напрасно радуется.
        Примирение с бабушкой наступило после того, как Тимка подал ей веник.
        - Неужто сам такой связал? — удивилась бабушка.
        — Не сам, мне тётя Тоня связала. Ты её благодари!
        Бабушка, смазывая обожжённые плечи и коленки постным маслом, продолжала ворчать на Тимку:
        - У-у, неслух! Ты же сварился, как рак! Садись ешь!
        Тимка видел варёных раков и знал, что они бывают красные-прекрасные! Плечи и коленки тоже красные, но всё же не такие, как варёные раки, тут бабушка сильно преувеличила. Однако сказать ей об этом Тимка не осмелился; запуская ложку в тарелку с лапшой, он спросил у бабушки, знает ли она, какие имена бывают у тракторов.
        - Ешь! — приказала бабушка. — Зачем мне знать всякую глупость-то.
        Но когда Тимка сказал, что сегодня катался на тракторе, который зовут ДТ, бабушка не вытерпела и спросила:
        - Что же это за имя такое — ДТ?
        - «Данилыч и Тоня» — вот как зовут трактор. Они все имеют свои имена.
        - «Данилыч и Тоня»? — переспросила бабушка. — Путаешь ты что-то!
        Тимка не заметил бабушкиной улыбки.
        Глава восьмая. Сухая трава может сильно гореть
        Тимку не выпускали из вагончика. Кожа на обожжённых плечах и коленках сползла. Юлия каждый день приходила к Тимке; она внимательно осматривала его плечи, руки и говорила, что они долго не заживут, а если Тимка подкалит их ещё, то ужас что может произойти с ними.
        Днём в вагончике душно. Бабушка часто поливает пол водой, но вода быстро высыхает, а духота не уменьшается.
        Сегодня Тимке особенно хочется на улицу, — ведь он ещё утром видел в окно мальчишку, который вышел из стоящего у дороги вагончика. Мальчишка был чёрный от загара и, наверно, очень сильным, потому что в каждой руке держал по целому кирпичу. Пришла Юлия и рассказала: ночью на полевой стан приехали ещё новосёлы, а с ними мальчик, которого зовут Павликом.
        - Хочешь, — предложила Юлия, — я позову Павлика? Он во второй класс перешёл и лучший из лучших отличников. Папа у него комбайнёр.
        - Позови, — согласился Тимка. — Мы с ним играть будем.
        Бабушка ушла к роднику за водой, и Тимке было скучно. Если придёт мальчишка, можно будет с ним играть в «Морской бой».
        Юля привела Павлика.
        - А мы ночью ехали. Во! — начал рассказывать Павлик. — Я зайцев видел. Они по дороге от грузовика удирали…
        - От грузячки им не убежать… — засомневался Тимка.
        - Зайцы быстрее бегают, чем грузовик! — уверял Павлик. — Но могут и под колёса попасть. Они от света фар слепнут. Вот и кидаются под колёса. У меня лампочка от фары есть. Во!
        Маленькая лампочка не заинтересовала Тимку, и он начал рассказывать о том, как катался на тракторе, и похвалился, что знает имена всех тракторов.
        - Имена! — хихикнул Павлик. — У тракторов нет имён, у них названия… марка…
        - А вот и есть! Есть имена! — упорствовал Тимка. — Есть трактор, который зовут «Данилыч и Тоня». Я ездил на нём…
        - И совсем такого трактора нет! — не соглашался Павлик. — Это ты придумал. Есть ДТ дизельный трактор. На нём не мотор, а дизель стоит. Я знаю. Мне папка говорил. Он и тебе скажет. Пойдём!
        Павлик протянул Тимке руку, сплошь усеянную крупными золотистыми веснушками. Руку схватила Юля и принялась рассматривать её.
        - У моей мамы крем есть, — сказала девочка. — Если им руки намазать, веснушек не будет.
        - Их надо песком оттереть, — предложил Тимка и с чувством превосходства посмотрел на Юлю.
        - Вот и не песком, а кремом. Моя мама веснушки с лица сводит кремом. Она… — Юля не договорила. Павлик выдернул руку и запустил её в карман штанов. В следующее мгновение в руке мальчишки уже блестела металлическая коробочка. Павлик нажал кнопку открылась маленькая крышечка и вспыхнул синий огонёк. У Тимки разгорелись глаза, а Юля, обидевшись, что её совет, как выводить веснушки, никем не принят, надула губы и вышла из вагончика.
        - Это зажигалка, — объяснил Павлик. — Только ты никому не говори.
        - Ты её у папы взял? Да? — догадался Тимка. — Я не скажу. Взял, да?
        - Нашёл… Не веришь?
        - Где нашёл? В степи?
        Беседу прервала Юля; она принесла горячий утюг и, поставив его на печку, сказала, что если бабушка скоро вернётся, то она успеет выгладить Тимкины трусы.
        - Я теперь буду только с Павликом дружить и играть с ним буду, — объявил Тимка девочке.
        - Мы все будем дружить, — ответила Юля. — Мама знает, где клубники много растёт. Если мы все вместе пойдём, тогда никто из нас не заблудится.
        Тимка любит ягоды, и он охотно пойдёт за ними, но всё равно он крепче всех будет дружить с Павликом и никому не скажет о зажигалке. Пришла бабушка. Юля и Павлик убежали.
        Утром на следующий день Павлик сам явился к Тимке. Он осмотрел Тимкины игрушки, шпаги, мечи. Вынув из кармана зажигалку, мальчик предложил обменять её на кинескоп, пообещав отдать в придачу лампочку для фары. Тимка, не думая, согласился меняться. Но совершить обмен помешала бабушка; увидев, как Павлик крутит ручку кинескопа, она потребовала, чтобы тот положил игрушку на место и не трогал, а то испортит её. Мальчишка вздохнул и поставил кинескоп на тумбочку. Тимка тоже жалел, что бабушка помешала обменяться. Отведя Павлика в угол, он прошептал, что если не сегодня, то завтра они обязательно поменяются.
        Когда Павлик ушёл. Тимка принялся обдумывать, как ему изловчиться и незаметно для бабушки вынести кинескоп из вагончика. Так хочется иметь зажигалку, а Павлик может за ночь передумать. Нет, надо обменяться сегодня же!
        Бабушка ушла к Юлькиной матери, Тимка схватил кинескоп и выскочил на улицу. Теперь бы только разыскать Павлика. Разыскивать приятеля с кинескопом в руках было рискованно: можно натолкнуться на бабушку; она отберёт игрушку и спрячет её в корзину. Тимка торопливо сунул кинескоп под вагончик.
        - Пойдём ко мне. Мой папка дома, — услышал Тимка у себя за спиной голос Павлика. — Папка нам динамку покажет. У него есть маленькая динамка. Она крутится. Во!
        - У тебя папа комбайнёр? — спросил Тимка.
        - Он механик. Он на всех машинах умеет ездить, а если трактор сломается, он починить его может. Я, когда вырасту, тоже буду чинить трактора. У меня гаечный ключ есть; им какую хочешь гайку можно отвернуть, даже самую малюсенькую!
        Показав на кончик ногтя, Павлик хотел убедить Тимку, какую маленькую гайку он может отвернуть своим ключом.
        - Мой папа на мотоцикле гоняет. Ему мотоцикл выдали. Ох и здорово же он гоняет! Быстрее быстрого! Я тоже…
        - Папка у тебя бригадир? Правда, бригадир? — перебил Павлик. — Юлька говорила, что твой отец бригадир, и самый лучший в совхозе!
        - Он агроном и бригадир. Он… Давай меняться! — спохватился Тимка.
        - Не буду, — наотрез отказался Павлик. — Зажигалка лучше кинескопа.
        Ответ мальчишки ошеломил Тимку. Он так и знал, что Павлик передумает. Ну что ж, уговаривать он не будет. Может, завтра Павлик сам попросит обменять зажигалку на кинескоп, тогда тоже можно отказаться. Пусть Павлик знает, что не очень-то и нужна его зажигалка. Тимка извлёк из-под вагончика кинескоп и ушёл домой. Едва мальчик успел поставить игрушку на место, явилась бабушка и, достав из корзины своё праздничное платье, осмотрела его.
        - Ты куда, бабушка, собираешься? — спросил Тимка.
        - В кино…
        Бабушка не успела договорить, а Тимка уже запрыгал на одной ноге и, хлопая в ладоши, закричал:
        - У-ррр-раа! В кино!
        - Ты-то не собирайся. Не поедешь… Куда я тебя, такого облезлого, повезу?
        Неужели бабушка не возьмёт в кино? Тимке кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как он с бабушкой в последний раз ходил в кино. Конечно, бабушка взрослая, она может взять и может не взять Тимку в кино, и никто её ругать за это не станет. Бабушка надела праздничное платье.
        - Я поеду в кино? Ну, скажи, поеду? — пристаёт Тимка. — Я во всём, во всём буду тебя слушаться. Я даже у Павлика не буду выменивать кинескоп на зажигалку…
        Тимка спохватился, но было уже поздно: тайна о зажигалке оказалась выданной.
        - На какую это ещё зажигалку? — прищурилась бабушка. — Ты чего придумал? Меняться захотел? На зажигалку? Вот я узнаю у Павкиного отца, откуда у его парнишки взялась зажигалка.
        Бабушка наверняка бы отправилась к Павкиному отцу, но пришла Юлькина мать и предупредила, что машина, на которой поедут в кино, уже идёт, надо торопиться. И верно, на улице послышался рокот грузовика. Тимка хотел было выскользнуть из вагончика и занять место в кабине, но на пороге его перехватила бабушка. К его ужасу, она сняла с гвоздя куртку с балахоном и длинные штаны.
        - Не наденешь — не возьму с собой! — сказала бабушка. — Хочешь совсем в головешку превратиться?
        Юлькина мать тоже начала уговаривать Тимку надеть длинные штаны и куртку, чтобы ещё больше не подпалить плечи и коленки.
        В окно Тимка увидел, как в кузов грузовика уже забрались Павлик и Юлька. Времени на препирательство не оставалось. К тому же Юлькина мать сказала, что кино будут показывать на улице и картина очень интересная.
        Тимка ни разу не видел кино на улице. Ради этого стоило пострадать: надеть длинные штаны и куртку с капюшоном.
        В машине Павлик похвастался, что его отпустили в кино одного. Вот это здорово! Одного отпустили в кино! Нет, Тимку еще никогда одного не отпускали в кино.
        Последней в машину села бабушка. Грузовик, встряхнув пассажиров, круто развернулся. Не успел Тимка опомниться, а вагончики стали уже маленькими.
        Смотреть назад мешала густая пыль, летевшая из-под колёс машины. Тимка перебрался к бабушке на колени.
        По обеим сторонам дороги стлалось зелёное поле. Оно было такое ровное, словно его кто-то нарочно выровнял.
        Рядом с бабушкой на скамейке сидела мать Юлии. Тимка знал, что она работает в поле и знает, кто ровнял степь.
        - Тетя Паша, это вы ровняли степь? — спросил он.
        - О чём ты? — не поняла женщина.
        - Это вы сделали поле ровным-ровным? — переспросил Тимка.
        - Пахала, сеяла и прикатывала наша бригада. Работа хорошая! — улыбнулась Юлькина мать. — Гляди, какая ровная пшеница!
        - А пшеница бывает и неровная? — удивился Тимка.
        - Дотошный ты! Если плохо вспашут да землю как следует не разборонуют и семена раскидают кое-как, с такого поля хорошего урожая не жди. А на наших полях пшеница будет добрая. Не зря твой отец дневал и ночевал в степи.
        Машина неожиданно остановилась. Шофёр, выйдя из кабины, предупредил бабушку, чтобы та присматривала за ребятами и не боялась сама.
        - Вброд будем переправляться, — сказал шофёр. — Не разрешайте ребятне через борт свешиваться.
        Грузовик начал осторожно спускаться с крутого берега. Кузов сильно наклонился вперёд. Тимка почувствовал, что он сползает с бабушкиных колен. Хорошо, что та догадалась прижать его к себе. Потом кузов выровнялся и машина осторожно начала входить в воду.
        Река Тимке показалась очень широкой, и он побаивался, как бы машина не остановилась на середине, — тогда ему не доплыть до берега, а лодок не видно. Вода уже плескалась у бортов, вот-вот захлестнет кузов. Тимка оглянулся на бабушку: та, поджав губы, сидела неподвижно. Она всегда поджимала губы, когда думала о чём-нибудь серьёзном. Тимка решил, что бабушка тоже думает, как бы не застрять на середине реки. Но вот, отфыркиваясь, грузовик выбрался на песчаный берег. У Тимки вырвался вздох облегчения. Шутка ли — переправиться на «грузячке» через такую широкую реку! Машина помчалась по дороге, вьющейся среди зелёного поля.
        - А вот участок соседней бригады. С нами соревнуются, — сказала Тимке Юлькина мать. — Тоже пшеница, и тоже добрая… Хлеба будет много!
        Переправлялись ещё раз вброд, но не через реку, а через небольшой ручей. Эту переправу Тимка посчитал пустяковой и нисколько не испугался. Когда машина, сильно гудя мотором, взобралась на берег, перед Тимкиными глазами открылась картина, которой он никак не ожидал увидеть в степи. На большой поляне раскинулись ряды палаток. Недалеко от них улицей протянулись дома; многие были ещё без крыши. Но это были самые настоящие дома. Внимание Тимки привлёк огромный кирпичный сарай; был он без окон, но со множеством дверей.
        - Ух, и огромный же сарай! — воскликнул Тимка.
        - В нём зерно будут хранить, — отозвался Павлик. — Знаешь, сколько зерна? Тысяча тысяч пудов.
        Юлькина мать, тронув бабушку за плечо, сказала:
        - Вот, Евдокия Васильевна, и наша центральная усадьба.
        Тимка заметил, что бабушка, увидев ряды белых домов и большой сарай, тоже удивилась.
        Машина остановилась около дома. Павлик первым выбрался из кузова грузовика и позвал Тимку:
        - Пойдём посмотрим палатку! Мы зимовали в ней. Стужа знаешь какая была! В палатке в вёдрах вода ночью замерзала.
        - Вы куда сорвались? — окликнула ребят бабушка.
        - Мы палатку посмотрим, — ответил Павлик. — Мы быстро!
        - Ну, сбегайте. Я вас здесь подожду, — разрешила бабушка и, достав носовой платок, принялась обтирать им морщинистое лицо, приговаривая: — Пылища-то! Пылища-то, мать родная!
        Палатка была большая. Вдоль стен стояли койки, а посередине — столы и скамейки. Тимку больше всего удивили две печки. Палатка — и вдруг печки?
        - Хорошо бы переселиться в такую палатку, сказал Тимка.
        - Папка говорил, что мы скоро переедем в дом и будем жить по-человечески, — ответил Павлик.
        - А я и палатке хочу жить! В ней хорошо! — упрямо повторил Тимка.
        - Много ты знаешь! Пожил бы в ней, когда сильный дождь идёт или снегом завалит! — не сдавался Павлик. — В доме самое лучшее. Папка сказывал: люди в палатках живут потому, что степь голая. Построят дома — и в палатках никто жить не будет. Во!
        - Всё равно попрошусь в палатку! — заявил Тимка и с вызовом посмотрел на Павлика.
        - А тебе не залезть до потолка!
        Не успел Тимка сообразить, на что намекает его товарищ, как Павлик, подтягиваясь на руках, полез вверх по палаточной стойке и, хлопнув рукой в полотняный потолок, быстро скатился вниз.
        - Я тоже залезу! — Тимка ухватился за стойку и попытался подтянуться на руках. Но у него ничего не вышло.
        - Вы что здесь делаете? — услышали у себя за спиной ребята. — Хотите палатку уронить? А ну-ка выкатывайтесь колесом!
        Тимка обернулся и увидел Данилыча.
        - Идите, идите! Бабка послала меня, чтобы вас шугануть отсюда. Нашли физкультуру!
        - Ты, Данилыч, не бойся… Мы палатку не уроним, — начал просить Тимка.
        Павлик дёрнул товарища за руку и крикнул:
        - Бежим! А то он нас к бабке поведёт!
        Мальчишки выскочили из палатки. По небу низко ползла сизая туча. Казалось, она вот-вот навалится на степь и своей свинцовой тяжестью придавит дома, палатки и большой сарай. Дул порывистый ветер; он срывал с дороги охапки пыли и, закрутив её в высокие столбы, безжалостно гнал их по степи.
        - Ты боишься Данилыча? Боишься? — допрашивал Тимка Павлика.
        - Я никого не боюсь! — храбрился Павлик и тут же предложил: — Пойдём, я знаю удобную яму. Костёр разожжём!
        Тимке было непонятно, из чего можно сложить костёр, если кругом нет ни кустика, ни деревца. Может быть, у Павлика в яме приготовлены щепки? Их много валяется около строящихся домов.
        - Мы большой костёр запалим? — спросил Тимка.
        - Большой нельзя. Твоя бабушка увидит, забранит.
        Неглубокая яма заросла сухой, ломкой травой.
        - Рви! — предложил Павлик Тимке. — Сухая трава, как порох, горит.
        Нарвать кучу травы для ребят не составило большого труда.
        - Хватит! — глянув на высокий ворох, приказал Павлик и достал из кармана зажигалку.
        - Дай подержать, совсем немножко, ну чуточку! — попросил Тимка.
        Подавая зажигалку, Павлик предупредил:
        - Смотри не щёлкни…
        Но, едва зажигалка очутилась в Тимкиных руках, раздался сухой щелчок. В металлической коробочке затрепетало синее пламя.
        - Зачем щёлкнул? Дай сюда! — Павлик рванул Тимку за руку.
        Блестящая коробочка выскользнула из Тимкиной руки и исчезла в траве. Ребята кинулись искать зажигалку. Сухая трава, вспыхнув, обдала мальчишек удушливым жаром.
        Тимка выбрался из ямы и кинулся бежать к домам. Но что это? Дым! Он тоже быстро ползёт по земле в сторону домов. И вот уже не видно ни большого сарая, ни палатки. С каждым шагом дышать становится всё труднее и труднее. Услышав сзади себя шипение и треск, Тимка обернулся и замер на месте — широким полукругом к нему ползли огненные ручейки.
        - Ба-буш-ка-а! — что есть силы закричал Тимка и тут же почувствовал, как его схватили чьи-то сильные руки.
        Опомнился Тимка в машине. Из кузова хорошо видно, что делается кругом. Большой сарай и все дома затянуло дымом. Где-то за палатками зло тарахтит трактор. От реки, покачиваясь на рессорах, мчится красная машина-пожарка. По пригорку бегут люди; они кричат и машут руками. А дым всё шире и шире растекается по степи. Там, где только что бежали люди, Тимка видит кроваво-красную каёмку огня. Извиваясь, каёмка лезет на пригорок, выбрасывая в небо лохмы чёрного дыма. Но откуда вдруг появилось столько птиц?! То взмывая ввысь, то падая почти на самую землю, они с криком проносятся над машиной. По степи, прихрамывая, идёт бабушка. Её поддерживает под руку Данилыч. Поспешно усадив старуху в кузов, тракторист побежал к усадьбе и пропал в дыму.
        - Что же это такое, Тимоша? — всхлипывает бабушка. — Грех-то какой! Откуда пал-то взялся?
        - Смотри, смотри! — закричал Тимка бабушке. — Коровы бегут!
        Из дымной завесы с рёвом вырвалось стадо. Коров гнал мотоциклист. Тимка узнал отца, крикнул:
        - Па-па-а-а!
        Отец помахал рукой и, круто развернув мотоцикл, помчался по задымленному пригорку.

        К машине подбежал шофёр. Прежде чем сесть в кабину, он долго откашливался и тёр покрасневшие глаза. А когда взялся за руль, то скапал бабушке, чтобы она пересела в кабину и забрала к себе Тимку.
        - Где же Паша с девчонкой? — забеспокоилась бабушка.
        - Народ вокруг усадьбы огонь сбивает…
        - А Павлик? — дрогнувшим голосом спросил Тимка.
        - Мальчишка в медпункте… опалился… — вздохнул шофёр и, взглянув на Тимку, спросил: — А тебя кто в машину-то притащил?
        - Данилыч… Как схватил! Он сильный…
        - Молодец! Он и твоего дружка подобрал… Молодец мужик! — похвалил тракториста шофёр и включил скорость.
        Поздно вечером отец, от усталости еле сидя на стуле, рассказывал, что пожар в степи удалось потушить с большим трудом.
        Слушая отца, Тимка думал, что сухая трава действительно может гореть, как порох…
        На раскладушке тихо плакала бабушка.
        Глава девятая. Взрослые, они ничего не понимают!
        Прошло много дней со времени пожара на центральной усадьбе, а Павлик не появлялся. Юля сказала, что он лежит в больнице: у него обожжены руки, ноги, опалены волосы и брови. Пугала она Тимку и тем, что ему ещё попадёт за поджог. И не столько ему, сколько его отцу.
        Всё это тревожило Тимку, и, откровенно говоря, ему уже не очень хотелось оставаться в степи. Лучше бы уехать к маме в город.
        - Вы с Павликом степь подожгли! — тараторила Юля. — Мне мамочка говорила, что это у вас по глупости вышло. Я бы никогда не стала палить траву. Есть много других интересных дел.
        Тимка видел, что Юлия целыми днями крутилась около своего вагончика; она копала землю, сажала кусты и поливала их. Вечером, встречая с работы мать, брала у неё длинные палки и прятала их под вагончик. Тимка как-то попытался вытащить палки, но девочка отобрала их и сказала:
        - Чужие вещи брать нехорошо. Возьмёшь ещё раз, — пожалуюсь твоей бабушке. Вот увидишь!
        Тимка послушался и положил палки на место. После пожара бабушка стала очень строгая; если Юлия наябедничает, то хорошего ждать нечего.
        Для чего Юлиной матери нужны в степи палки, Тимка узнал, когда он с бабушкой ходил к отцу. Отец был с бригадой в степи на покосе. Тётя Паша шла по меже. В руке у нее были палки; они напоминали две длинные ноги. Увидев бабушку, тётя Паша остановилась, а двуножку положила на землю. Пока взрослые разговаривали, Тимка, взяв двуножку, попытался заставить её шагать. Но из этого ничего не вышло, а тётя Паша посоветовала не мучиться и сказала, что, когда Тимка вырастет и будет учётчиком, тогда он нашагается с двуножкой по степи. Тимке врезалось в память слово «учётчик». Мальчик знал, что на грузовике есть счётчик, был счётчик и в городской квартире; он тихо гудел, а под стеклом медленно вращалось колесико. Но что значит «учётчик», было непонятно. Тимка решил спросить у отца.
        - Так… Так, значит, тебя интересует учётчик? — усадив Тимку на колени, проговорил отец. — Учётчик, дорогой мой, фигура в бригаде важная. Ежедневно надо знать, кто из рабочих сколько вспахал, посеял, скосил. А для того чтобы знать, учётчик измеряет сделанную работу двухметровкой — ты называешь её двуножкой и подсчитывает. Вот тётя Паша этим и занимается.
        - А те, кто пашет, сеет и косит, те считать не умеют? Они в школе не учились? Да?
        - Неучей, брат, у нас в бригаде нет. Люди грамотные. И ты выучишься. Те, кто пашет, косит и сеет, тоже грамотные. Не только писать и считать умеют. Они…
        - Почему же они сами не считают, а тётю Пашу заставляют? Ты мне всё-всё по-настоящему скажи!
        - Расскажи… — улыбнулся отец и, нахмурив широкие брови, ссадил Тимку с колен. — Понимаешь, брат, каждый рабочий должен выполнить норму… Возьмём тракториста, ему нужно вспахать трактором за смену шесть гектаров земли. Вспахал! А сколько, точно сказать может только учётчик…
        - Значит, Данилыч не может сосчитать точно?
        - Может… Но может сказать и неточно. Вот тётя Паша и проверяет всех…
        Перебирая на отцовской гимнастёрке пуговицы, Тимка допрашивал:
        - А ты веришь тёте Паше? Она одна может сказать точно, кто сколько сработал?
        - Она бригадный учётчик мой помощник. У неё обязанность такая… Впрочем, брат… Ладно, подумаю… Мы ещё с тобой поговорим об учётчике, — пообещал Тимке отец. — А сейчас мне надо посмотреть, как стога мечут. Возвращайся с бабушкой на полевой стан.
        Отец уехал на мотоцикле, а Тимка пристал к бабушке:
        - Бабушка, ты умеешь считать так, чтобы тебе верил папа, верили тётя Паша и я?
        - Зачем это знать-то тебе? — насторожилась бабушка.
        Тимке очень хотелось, чтобы бабушка ответила на его вопрос, и он повторил его.
        - Все, Тимоша, умеют считать. А ты к чему это спрашиваешь?
        - Папа сказал, что он верит только тёте Паше, она одна может сказать точно, сколько вспахал Данилыч.
        - Она всех проверяет и твоего Данилыча проверяет. Ясен свет, лишнего человека в бригаде держат…
        - Значит, тётя Паша лишняя?! — подхватил Тимка.
        - Понятно! Могла бы другую полезную работу делать, а не ходить по степи с палочкой.
        - А папа знает, что тётя Паша лишняя?
        - Сам сказывал. Только ты не вздумай её девчонке брякнуть об этом.
        Вот и пойми взрослых! То они говорят, что в совхозе каждый человек на вес золота, то, оказывается, кто-то лишний…
        Тимка не выполнил запрета бабушки и при первой же встрече с Юлией сказал ей, что её мать лишняя в бригаде. Девочка злыми глазами посмотрела на Тимку и ответила:
        - Совсем не лишняя! Мы с мамочкой первые приехали в совхоз!
        Было видно, что если Тимка начнёт настаивать на своём, то Юлия или заплачет, или ударит его.
        Отец сдержал своё обещание вернуться к разговору об учётчике. Но что это был за разговор! Тимка никогда не забудет его. Начался он с вопроса отца:
        - Ты, брат, зачем сказал Юлии, что её мать лишняя в бригаде? Говорил?
        - Это ты сказал бабушке, а бабушка мне… Я Юльке… — признался Тимка.
        - Вот-вот! В этом-то и вся суть, дуралей ты этакий! Надо же додуматься и сказать такое: «Тётя Паша — лишняя в бригаде». Ты знаешь, как тётя Паша рассердилась? Она сегодня мне сказала, что я плохо знаю людей, не ценю их труд, и если я считаю, что она лишняя в бригаде, то она может уехать на центральную усадьбу и работать там.
        Длинная речь отца сбила и запутала Тимку, а слово «дуралей» больно задело его, ему тоже захотелось сказать отцу что-нибудь обидное, и он выкрикнул:
        - Взрослые сами не понимают, о чём говорят. Да!
        - Кто эти взрослые, которые сами не понимают? Ну-ка, брат, растолкуй пояснее, а я послушаю; может быть, и действительно я перестал понимать тебя? Ну, отвечай, отвечай! Ишь, нахохлился! Я, брат, сегодня с тобой должен крупно поговорить! Иначе ты мне бригаду перессоришь. Юля ведь сегодня не приходила к нам?
        - Ни разу и не заглянула, — подтвердила бабушка.
        - Чуешь, что ты наделал своим длинным языком? Ребята и те уже не хотят дружить с тобой!
        - У меня язык не длинный… — буркнул Тимка.
        - Ты не препирайся со мной, — пригрозил отец. — Я тебе, брат, не бабушка. Это она позволяет оговаривать себя и прощает тебе.
        В вагончик вошёл отец Павлика, и беседа оборвалась. Тимка был рад приходу постороннего человека, иначе не известно, чем бы окончился разговор; возможно, отец дал бы ещё и затрещину.
        Бабушка пододвинула к столу табуретку. Садясь, отец Павлика обратился к Тимкиному отцу:
        - К вам пришел, Андрей Михайлович! Павлушка мне всё рассказал о поджоге степи. Вот она, зажигалка, которой ребята подпалили траву. В яме нашёл… Моя зажигалка. Думал утерял её, а оказалось — Павка стянул. Вот ведь разбойник! Ну, выздоровеет — задам ему!
        Тимка украдкой взглянул на металлическую коробочку. Да, это та самая зажигалка, на которую так хотелось обменять кинескоп. Но почему она теперь не блестящая, а тёмная, и почему Павлик тогда вдруг раздумал меняться?
        - Устроили бы для ребят площадку или лагерь, — посоветовала бабушка. — Глядишь, и я бы помогла. За ребятами хоть присмотр будет. Не доведись, вызреют хлеба, да вот так же, как траву, запалят, сохрани и помилуй!
        Трое взрослых ещё долго сидели за столом и разговаривали. Тимка понял, что пожар в степи — для них большая неприятность.
        Глава десятая. Их стало одиннадцать
        О том, что завтра на полевом стане начнут строить детский лагерь, Тимке сказала Юля. Удивительно, всё самое интересное она узнавала первой. Ей было уже известно: завтра привезут большую палатку, с центральной усадьбы приедет учительница Ирина Николаевна, она будет в лагере главной.
        Скорее бы приходило завтра, — ведь так хочется пожить в палатке!
        Юлия не обманула. Отец тоже сказал, что в совхозе уже одиннадцать ребят и их нельзя оставлять без присмотра. Бригады решили организовать детский самодеятельный лагерь.
        - Тебе, Евдокия Васильевна, придётся поварить для ребят.
        Тимка впервые слышал, как отец называет бабушку по имени и отчеству, и решил, что «поварить» — дело очень серьезное.
        Следующие два дня Тимка был участником интересных событий. На полевой стан пришёл трактор. Это был необыкновенный трактор: два передних колеса у него были маленькие, а задние высокие, выше, чем Юлия. Трактор притянул за собой большую тележку. Чего только из этой тележки не выгрузили: палатку, кирпичи, доски, ящики с посудой, колья, раскладушки и длинные полосатые мешки, наполненные доверху и завязанные туго-претуго!
        Потом к трактору прицепили один из вагончиков и оттащили его подальше от остальных.
        Самое интересное началось, когда рабочие принялись ставить палатку. Ох, и огромная же она была! Тимка распутывал длинные верёвки, подносил колья, помогал расстилать на земле длинные серые полотнища.
        Но вот палатка поднялась над землёй. Тимка первый вбежал в неё. Внутри было темно и даже страшновато. Но, когда подняли парусиновые занавески и вставили рамы с самыми настоящими стёклами, в палатке стало светло.
        Прибежала Юлия. Работа нашлась и ей. Надо было перенести кирпич в вагончик, — там клали печку.
        Строительство продолжалось весь следующий день. Тимка помогал плотнику держать фанерные листы, которыми обивали столовую. К вечеру под навесом сколотили из досок низенький стол и врыли скамейки. Тимка и Юлия подбирали щепки и стружку и относили их в вагончик; в нём топилась печка, а бабушка скоблила и мыла пол.
        Перед тем как уйти домой, Тимка ещё раз забежал в палатку. Она уже была перегорожена на две половины: в одной стояли раскладушки, застланные простынями и красными одеялами, в другой — стоял стол и табуретки, в углу — шкаф. Земля в палатке была посыпана жёлтым песком.
        Вошла Юлия и сказала Тимке, что завтра приедет Ирина Николаевна, начнётся лагерная жизнь. Тимка показал рукой на раскладушку и заявил, что на этой раскладушке будет спать он.
        Утром отец, собираясь в степь, пожелал Тимке хорошо провести день в лагере. Появилась Юлия. Она была в трусах, майке и белой косынке. Глянув на Тимку, девочка недовольно проговорила:
        - Ты ещё не оделся? Ну и тягучка же! Давай быстрее!
        Бабушка одела Тимку и посмотрела на его руки.
        - Надо обязательно остричь ногти, сказала она.
        - Они не отросли… — запротестовал Тимка. — Я опоздаю…
        - Куда ты с такими ногтищами-то пойдёшь?! — начала стыдить бабушка.
        Пришлось подчиниться. Бабушка стригла ногти долго, и Тимка принялся уговаривать её отложить на завтра стрижку ногтей на другой руке. Но разве бабушка согласится! Тимке пришлось протянуть руку и ждать, когда будут острижены ногти на всех пальцах.
        - Мы сегодня пойдём помогать новосёлам строить ток! — сказала Юлия.
        «Строить ток»?! Тимка усмехнулся; на этот раз Юлия придумала что-то несуразное. Как можно строить ток, если он электрический и может убить насмерть?
        Со стрижкой ногтей было покончено. Юлия взяла Тимку за руку, и ребята вышли из вагончика.
        - Тётя Ира строгая. — предупредила девочка. — Она тебе баловаться не даст. Пошли быстрее, опоздаем…
        В палатке Тимка увидел Павлика с забинтованной рукой. Бровей у мальчишки совсем не было.
        Посреди палатки в окружении ребят стояла незнакомая женщина в спортивном костюме. На синей кофте распласталась длиннокрылая птица. Тимка залюбовался птицей и не слыхал вопроса Ирины Николаевны. Юлия подтолкнула его к руководительнице. Та стала расспрашивать Тимку, как его зовут, сколько ему лет, что он умеет делать.
        - Я могу меч выстругать и лодку-подводку, а из пластилина вылепить настоящую лошадь, — похвастался Тимка и оглядел ребят.
        - Если бы ты ещё умел граблями траву сгребать, то был бы совсем молодцом, — приветливо улыбнулась Ирина Николаевна и потрепала Тимку по щеке.
        Нет, Тимке не приходилось работать граблями. Но он ничего не боится.
        - Внимание, ребята! — хлопнула в ладоши Ирина Николаевна. — Вот мы все и в сборе. Нас одиннадцать. Мы будем жить дружно и помогать взрослым…
        - Чем помогать? Ток строить? — взглянув на Юлию, спросил Тимка.
        - Да, да, ребята! — спохватилась Ирина Николаевна. — Сегодня мы поможем новосёлам оборудовать ток…
        - Папа говорил, что ток может убить насмерть! — важно заявил Тимка.
        Павлик прыснул, а самая взрослая девочка снисходительно улыбнулась. Ирина Николаевна попросила девочку объяснить ребятам, что такое ток, который будут оборудовать взрослые. Девочка, заложив руки за спину и глядя на Тимку, объяснила:
        - Ток — это большая площадка, на которую машины будут ссыпать зерно. Площадку нужно очистить от травы, а землю хорошенько прикатать. К ней со всех сторон начнут стекаться машины с зерном, потому она и называется током.
        Тимка понимающе кивнул головой.
        Ирина Николаевна распределила всех ребят по звеньям. Тимка, Юлия и Павлик попали в одно звено. Нужно было выбрать звеньевого. Тимка предложил Павлика, но мальчишка стал настаивать, чтобы звеньевой была Юлия.
        - Ну да! — стала отказываться девочка. — Вы ужас какие непослушные!
        - Мы будем подчиняться, — заверил Павлик. — Не веришь?
        Юлия согласилась быть звеньевой.
        На площадку, где оборудовали ток, шли колонкой по звеньям. Юлия в пути сделала замечание Павлику за то, что тот выскакивал из строя и принимался гоняться за сусликами. Выговаривая Павлику, девочка сказала:
        - Я так и знала, что мальчишки ужас какие непослушные!
        Вот и скошенная трава. Отец тоже оказался на площадке. Он сначала поздоровался с Ириной Николаевной, а потом громко крикнул:
        - Здравствуйте, юные помощники!
        Тимка первым ответил на приветствие отца, но его голос прозвучал одиноко и как-то пискляво. Юлия фыркнула, а Павлик состроил гримасу.
        - Ну, молодежь, теперь за работу! — призвал отец.
        Тимка с рвением принялся за дело и быстрее всех нагрёб копнушку травы. Кинув грабли на землю, он разбежался и, перевернувшись через голову, растянулся плашмя на зелёной пахучей траве. Он хотел повторить свой трюк, но Юлия не разрешила; она сказала, что траву мять нельзя, она нужна на корм маленьким телятам.
        Подошёл Павлик и предложил заняться ловлей сусликов. Юлия заставила мальчишку взять грабли и сгребать траву… Павлик работал в трусиках. Тимке тоже стало жарко, и он скинул манку. Ирина Николаевна подозвала ребят и приказала им сейчас же одеться.
        - Ты посмотри на свои плечи, — сказала она Тимке. — Они же у тебя ещё не зажили.
        - У меня кожа крепкая! Без майки буду!
        - Мальчики, оденьтесь — строго потребовала Ирина Николаевна и пристально посмотрела на Тимку.
        Тимка понял, что перед ним не бабушка, с которой можно поспорить и настоять на своём…
        В лагерь вернулись к обеду. Тимка не сразу узнал бабушку: она была в белой полотняной куртке и косынке.
        - А ну, работнички, идите к столу! — позвала бабушка.
        Вот это обед! Тимка не заметил, как проглотил горячие оладьи.
        После обеда Ирина Николаевна попела ребят в степь и разрешила им побегать. Павлик, Юлия и Тимка принялись гоняться за сусликами, но поймать зверька не удалось.
        Наступил вечер. Ирина Николаевна сказала, что ребята, живущие на полевом стане, спать будут дома, а в палатке разместятся только те, кто приехал из других бригад с центральной усадьбы.
        Такой несправедливости Тимка не ожидал. Разве он не помогал устанавливать палатку, подавая колья и распутывая верёвки?
        - В чём дело, Тимочка? — спросила Ирина Николаевна.
        - Я хочу в палатке спать! — Тимка указал на раскладушку, на которой сидела маленькая девочка.
        - А девочку куда положим? Она же меньше тебя. Ты что же, хочешь обидеть её: прогнать с раскладушки, а сам лечь? — Воспитательница вопросительно смотрела на мальчика.
        - Я в вагончик пойду! — согласился Тимка и выбежал из палатки.
        Глава одиннадцатая. Набег на комбайны
        Ну и погода! Жара! Степь притихла. Кустовища сухой травы стоят неподвижно. У самого горизонта медленно ползёт трактор. Он похож на большого чёрного жука.
        Тимка, Юлия и Павлик лежат в тени палатки. Тимка любит слушать интересные истории. Вот и сейчас Павлик рассказывает о том, как он с отцом и матерью путешествовали по зимней степи.
        - Сто! Нет, двести километров ехали на санях. Сани большущие, — вспоминает Павлик. — А на них будка. В будке печка. Трактор тянет сани. Печка топится, и в будке тепло…
        - Так уж и тепло… — усмехнулась Юлия. — Когда в степи мороз, никакой печкой не нагреешься! Мы с мамочкой в буран ехали. Ужас как дуло!
        Девочка, вглядываясь в пышущую жаром степь, говорит о застрявшей в снегу машине, о том, как она с мамой шла по глубоким сугробам, а кругом выло и свистело; потом её нёс на руках дяденька; у дяденьки на бровях, усах и бороде висели сосульки. Девочка вспоминает и о том, как хорошо было укрыться от жгучего ветра в низком длинном сарае, набитом овцами.
        - Это не сарай, а кошара; в ней овец от бурана укрывают, — поправил Павлик.
        Юлия, надвинув панамку на глаза, сказала, что такие сараи называют овчарнями.
        - Папка их зовёт кошарами, и я буду называть кошарами, — настаивает на своём Павлик..
        Тимка, раскрыв рот, слушает спор двух бывалых новосёлов, ведь они приехали в совхоз зимой — раньше его.
        На дороге, огибающей четыре кургана-близнеца, появляются тракторы. Один, второй, третий, четвертый…
        - Шесть! — вскочив на ноги, кричит Павлик. — Комбайны тянут! За мной!
        Побежать навстречу комбайнам ребятам не удалось: из палатки вышла Ирина Николаевна.
        - Берите кружки! — сказала она ребятам. — Пойдём за клубникой.
        Тимка любит клубнику. Он и в городе ел её, но разве она там такая, как здесь? Правда, здешняя не очень крупная, но зато сладкая и пахучая, и как интересно её искать в траве!
        - Я быстрее Юльки наберу ягод! — заявил Тимка.
        Ирина Николаевна улыбается.
        - Вот и не быстрее! Ты три ягоды кладёшь в рот, а одну в кружку! Я сама видела. — Юлия укоризненно посмотрела на мальчишку.
        Тропинка, по которой идут ребята, петляет по степи. Вот она избежала по склону и, перемахнув через вершину кургана, начала спускаться в глубокую балку. На дне балки родник. Ирина Николаевна пьёт воду и разрешает напиться ребятам.
        От родника тропинка ползёт по отлогому скату. Юлия этот скат прозвала суслячьим: он весь изрыт, и на каждом шагу попадаются норы сусликов.
        Пройдя скат, ребята очутились в густой, как стена, пшенице. Тимке нравится ходить по пшеничным зарослям. Пшеница высокая-высокая; и как бы жарко ни было, здесь всегда прохладнее, чем на открытом месте. А когда по колосьям пробегает ветер, Тимке кажется, что ему на ухо кто-то нашёптывает непонятные слова.
        Самый интересный участок пути — это широкий солончак. Большая поляна словно забрызгана извёсткой; тускло поблёскивает под солнцем выступившая на поверхность соль; земля серая, и на ней ничего не растёт; от этого всё кругом кажется скучным и неприветливым; местами тропинка колеблется под ногами, и кто знает, какая глубина скрывается под зыбким покровом солончака. Тимке хочется припустить во всю мочь, чтобы скорее выбежать на зелёный пригорок. На нём земля не колеблется под ногами, а трава мягкая-мягкая; среди зелени тут и там краснеют ягоды. Сейчас их уж не так много, как было в первый раз, когда Тимка ходил за клубникой с бабушкой. Но зато теперь какую бы ягоду ни взял — они красные и сладкие.
        Ребята разбрелись по пригорку. Тимка то и дело нагибался и торопливо срывал спелые ягоды.
        Вечером бабушка спросила:
        - Чего же, Тимоша, ягод-то мало набрал?
        Мало! Их было много, но разве утерпишь, если на обратном пути рука сама тянулась к кружке.
        После ужина Павлик позвал Тимку пойти посмотреть комбайны.
        - Они новые, только с завода, — с видом знатока уговаривал мальчишка.
        Комбайны, вытянув вверх руки-трубы, стояли на поляне, недалеко от лагерной палатки. Мальчишки, сверкая голыми пятками, во всю прыть побежали к ним и вдруг остановились как вкопанные: с земли поднялся тракторист со шрамом на подбородке. В руке у него был обрезок резинового шланга.
        - А ну! — крикнул он ребятам. — Назад!
        - Ты их караулишь? — Тимка кивнул на комбайны. — Мы только посмотрим. Ну самую-самую чуточку!
        - Поворачивай! — Взмахнув обрывком шланга, тракторист ударил им по рыжему пыльному сапогу.
        Мальчишкам уходить не хотелось.
        - Топай, топай отсюда! — потребовал караульщик.
        Павлик нехотя повернулся и, оглядываясь на грозного стража, пошёл к палатке. Тимка побрёл за ним.
        Ребята укрылись за стеной вагончика-кухни.
        - Стемнеет, сторож уйдёт, — уверяет Павлик.
        - Он не уйдёт, — не соглашается Тимка. — Он на посту стоит…
        - Говорю, уйдёт — значит уйдёт! Он спать захочет. Пойдёшь? — зашептал Павлик. — Мы гаечный ключ возьмём, фару отвинтим и приделаем её на самокат. Здорово будет!
        - Папа узнает — попадёт! — не соглашается Тимка.
        Павлик презрительно смотрит на товарища и цедит сквозь зубы:
        - Трусишь? Скажи, что струсил. Скажи!
        Нет, Тимка не трус, он готов пойти ночью к комбайнам и отвинтить фару.
        Ночь. Но почему так долго не засыпает бабушка? Эх, выскользнуть бы бесшумно из вагончика и к палатке! Павлик, наверно, ждёт.
        Тимка чутко прислушивается. Широко открытыми глазами он смотрит в окно. Две звезды, перемигиваясь, заглядывают в темноту вагончика. Мальчику кажется, что звёзды неслышно переговариваются между собой.
        Но вот булькающее похрапывание и тихий присвист нарушают тишину. «Уснула!» решает Тимка. Встав с раскладушки, он крадётся к двери. Противный крючок! Надо же ему так крепко засесть в петле! Попробуй откинь его бесшумно…
        Ночная свежесть охватывает Тимку; он вздрагивает и стоит в нерешительности: идти или вернуться в вагончик и забраться под тёплое одеяло? Нет, надо идти! Павлик может подумать, что Тимка струсил…
        От палатки отделяется тень, она приближается, это Павлик. На мальчике длиннополый ватник, а в руках какой-то предмет. «Гаечный ключ!» — догадался Тимка.
        Ребята стараются идти бесшумно, но Тимке кажется, что их шаги обязательно услышит бабушка; тогда уж наверняка никакой набег на комбайны не удастся; к тому же она вчера предупреждала, чтобы ни в косм случае даже и близко не подходить к машинам.
        - Ложись! — шёпотом командует Павлик. — Надо ползком…
        Тимка плашмя надает в мокрую от ночной росы траву. Но сейчас ему не холодно, только в левой стороне груди что-то сильно-сильно стучит.
        Павлик ползёт на четвереньках; в темноте он похож на конька-горбунка. Совсем близко чернеют комбайны. Тимке хочется подняться на ноги, но Павлик продолжает ползти. Он старший, командир, его надо слушаться и делать всё так, как делает он.
        Комбайны рядом. Тимка хорошо различает руки-трубы. Оттого, что эти «руки» вскинуты вверх и угрожающе торчат в тёмном небе, мальчику становится не по себе.
        Но что это? У комбайнов кто-то разговаривает! Страх плотно прижимает Тимку к земле. Павлик наваливается на Тимкины ноги и затаив дыхание лежит неподвижно.
        - Да не ори ты! Там они лежали! На мостике… В деревянном ящике. Ищи, как хлеб ищут!
        Тимка хорошо знает этот голос; так говорит только тракторист со шрамом на подбородке.
        - Нет здесь подшипников… — отвечает незнакомый голос.
        Тимка слышит, как у комбайнов звякнуло железо и мелькнула большая лохматая тень… Первым с земли вскочил Павлик. Полы его ватника зашуршали по траве…
        Опомнился Тимка в вагончике. Не заперев дверь на крючок, он кинулся под одеяло и, поджав коленки к самому животу, часто-часто задышал.
        Кряхтя, заворочалась бабушка, скрипнула раскладушка. Потом бабушка что-то невнятно проговорила. Тимка повернулся на правый бок и закрыл глаза…
        Утром бабушка расспрашивала:
        - Ты, Тимоша, ночью не выходил на улицу?
        - Я спал, — зевая, ответил Тимка.
        - А может, выходил? Кто же дверь то отпер?
        Ну и бабушка! Всё-то она приметит. Тимка молчал.
        - Никак сама забыла накинуть крючок! Вот грех-то какой! Совсем, видно, стара стала, — начала бранить себя бабушка и вышла из вагончика.
        В дверь заглянул Павлик. Увидев Тимку, мальчишка, наморщив безбровый лоб, сказал, что фару он всё равно отвинтит и сделает классный самокат, а к комбайнам пойдёт один и никого не испугается.
        В это утро Тимка впервые опоздал на физзарядку и получил замечание от Ирины Николаевны.
        Нет, лучше бы не ввязываться в ночной набег на комбайны!
        Едва ребята успели позавтракать, в лагере появились отец и тракторист, карауливший машины. У отца в руке был гаечный ключ и чёрная, с дырой на пятке тапочка.
        Поздоровавшись с Ириной Николаевной, отец зашёл в палатку и принялся заглядывать под раскладушки. Тракторист рассматривал ребят, взгляд его задержался на Павлике. Павлик съёжился и спрятался за спину Юлии.
        - Ребята! Ко мне! — позвала Ирина Николаевна.
        - Вот что, молодёжь! Кого поймаю у комбайнов вот с этой штукой, — отец поднял руку с гаечным ключом, — с тем у меня будет особый разговор. Понятно?
        Особый разговор! Тимка знает этот особый разговор.
        Тракторист скривил рот в усмешке. Шрам на подбородке натянулся, и Тимке показалось, что на лице тракториста не одни, а два рта.
        - Ночью кто-то из вас был у комбайнов. — продолжал отец. — Кто, я сейчас дознаваться не буду. Но предупреждаю: к машинам не подходить. Ясно?
        Ключ отец положил в карман пиджака, а тапочку подал Павлику и спросил:
        - Твоя?
        - Она с дырой… — набычился Павлик.
        - Не нужна? Ну, раз не нужна, туда ей и дорога!
        Отец взмахнул рукой. Тапочка взвилась в воздух и, описав дугу, скрылась в траве.
        Павлик, подскочив к Тимке, выкрикнул:
        - Эх, ты! Наябедничал! Отцу рассказал…
        - Я наябедничал?! Да, я? Вот как дам!
        Сцепившихся ребят начала разнимать Юлия.
        - Ты что это, брат, драться вздумал? — спросил у Тимки отец.
        - Я не ябедничал! Я… Он сам струсил. Услыхал, как звякнуло железо, и струсил…
        - Какое железо звякнуло? — удивился отец. — Выходит, и ты участвовал в набеге на комбайны?
        - Мы фару хотели отвинтить… — признался Тимка.
        - Вот паршивцы! — рассердился отец.
        - Вы, Андрей Михайлович, о подшипниках их допросите, — подсказал Тимкиному отцу тракторист. — Сам видел, ящик с подшипниками на мостике стоял, и нету… Факт, ребята стащили!
        - «Нету, нету»!.. Караульщики! — проворчал отец и, глянув на мальчишек, потребовал: — Ну, «пираты», если взяли подшипники, верните! Понятно?
        - Я не брал… — буркнул Тимка.
        Павлик, искоса взглянув на тракториста, промямлил:
        - Мы их не брали… Даже не видели…
        - Не видели… Накрылись подшипнички! — усмехнулся тракторист и вразвалку пошёл к комбайнам.
        - Мы не брали… — повторил Тимка.
        - Я же говорила! — воскликнула Юлия. — Мальчишки ужас какие озорные!
        - Что верно, то верно! — согласился отец. — Пример налицо!
        Глядя на удаляющуюся спину отца, Тимка думал, что если подшипники не найдутся, то ему не избежать особого разговора с отцом. Лучше бы они нашлись!
        Глава двенадцатая. Первая настоящая тревога
        Тимка окончательно убедился: бабушка была неправа, когда в городе говорила, что в степи мало людей. Разве это мало? Все вагончики заселены. Поставили ещё четыре палатки, в них тоже полно народу. Почему на полевом стане так много народу, Тимка узнал вчера: Ирина Николаевна сказала ребятам, что в бригаду приедет много студентов; они будут помогать новосёлам убирать урожай.
        В полдень, подняв на дороге густое облако пыли, появилась колонна грузовиков. Все, кто был на полевом стане, сбежались к крайнему вагончику. Пришёл и отец. Он был в новом костюме и до блеска начищенных ботинках. Глядя на отца, Тимка решил, что предстоит какое-то очень важное дело. В этом он ещё больше убедился, увидев девочку в белой блузке с пионерским галстуком; девочка держала в руках огромный букет полевых цветов. Во всю стену вагончика протянулось красное полотнище с большими белыми буквами. Юлия шепнула Тимке:
        - Это я помогала мамочке раскрашивать буквы!
        На поляну одна за другой начали подходить машины. Развернувшись, они пристраивались в ряд.
        Из кузовов выскакивали люди; отряхивая друг с друга пыль, они громко разговаривали и весело смеялись.
        Машина, по бортам которой были натянуты красные полотнища, остановилась на середине поляны. Отец, Данилыч, прицепщица Тоня и девочка с букетом забрались в кузов.
        Павлик, тыча пальцем в буквы на полотнище, прочитал вслух:
        - «Привет новосёлам целинных земель! Уберём урожай без потерь!»
        Первым говорил отец. На поляне было тихо, но вдруг в жаркую тишину ворвалось разноголосое «ура!». Ура кричали приехавшие, кричал отец, закричал и Тимка, а Павлик, сорвав с головы кепку, подбросил её вверх. Кепка упала в кузов машины. Девочка с букетом исподтишка погрозила мальчишке, а букет кинула в толпу приехавших. Студенты быстро разобрали цветы.
        Домой Тимка возвращался с отцом.
        - Видел, брат? — обрадованно говорил отец. — В нашем полку прибыло! На днях начнём уборку.
        - А Юлька правду говорит, что уборку делать ужас как трудно? — спросил Тимка.
        - Дело нелёгкое, — подтвердил отец. — Только знай поворачивайся. Сегодня должны ещё комбайны подойти. Запорожцы приехали.
        Проводив отца до вагончика, Тимка побежал разыскивать ребят. Увидев, что студенты ставят на поляне палатки, он взялся помогать им.
        - Иди-ка сюда, герой! — подозвал к себе Тимку высокий горбоносый студент, одетый в широкие шаровары и с цветастым платком на голове. — Принеси попить. Жарко!
        Студент показался Тимке очень похожим на пирата; ему не хватало только широкого пояса и кривого ножа.
        - Я быстро! — сорвался с места Тимка.
        Тимкин бидон пошёл вкруговую. Воды всем не хватило, и мальчишке пришлось ещё не раз сбегать за ней к вагончику-кухне.
        Вечером пришли самоходные комбайны. Их поставили рядом с теми, которые караулил тракторист со шрамом на подбородке. Тимке нравились большие красные комбайны с высокими капитанскими мостиками.
        Плохо только, что над мостиками укреплены белые зонты, точно такие, какие Тимка видел в городе, в саду. В саду под зонтиками стояли столы и стулья. Там Тимка сидел за столом и ел маленькой ложечкой сладкое мороженое. Нет, на капитанском мостике комбайна зонтик совсем ни к чему! Если бы Тимка был старшим, он приказал бы снять их, несмотря на то, что Юлии они очень нравятся. Но Юлия девчонка, а поэтому ей нравится всё девчоночье.
        В последнее время отец редко ночевал в вагончике, а когда он появлялся и Тимка затевал с ним разговор, бабушка, выпроваживая внука на улицу, говорила:
        - Неужто не видишь — человек устал? И вздохнуть-то не дашь, неугомонный!
        Но разве можно утерпеть и не расспросить обо всём отца, — ведь кругом стало столько интересного и непонятного! Непонятно, почему так быстро перекрашиваются поля. Совсем ещё недавно они были зелёными, а сейчас стали жёлтыми. Непонятно, почему Ирина Николаевна боится дождя, — ведь в степи очень жарко и так хорошо было бы босиком побегать по лужам.
        Совсем непонятно, как могут лечь хлеба. Юлия утверждает, что если хлеба лягут, то они больше не встанут и с ними будет трудно справиться.
        Сегодня Тимка сам слыхал от студентов о том, что необходимо уберечь хлеб от загорания на току.
        - Бабушка, хлеб может гореть на току? — спрашивает Тимка.
        - Хлеб гореть? — Бабушка сразу перестала чистить картошку.
        - Хлеб, что на току будет лежать… зерно… Ну, понимаешь, зерно… пшеница?
        - Небось снова чего-нибудь надумали с Павкой?!
        Тимка догадался, на что намекает бабушка, и поспешил заверить её:
        - Мы не надумали! Студенты говорят, что хлеб на току может согреваться и гореть…
        - Не каркай! — оборвала бабушка. — Если погодка удастся да зерно вовремя будут лопатить — не согреется.
        Что значит лопатить зерно, Тимка не знал.
        - А как зерно лопатят? — спросил он.
        - Пристал, словно банный лист! Вот дадут тебе лопату да заставят зерно перекидывать с места на место, тогда узнаешь, что значит лопатить! Подай-ка мне кастрюлю-то!
        Сегодня Тимка дежурный по кухне. В его обязанность входит помогать бабушке готовить обед. Скоро должны прийти ребята, надо успеть расставить посуду, разложить на тарелки хлеб, налить квас в кувшин.
        - Расставляй тарелки-то живее! — торопит бабушка.
        Тарелки белыми столбиками стоят на полке. Тимка потянулся за ними. Верхняя тарелка соскользнула, упала и разбилась.
        - Ну и помощничек! — не на шутку рассердилась бабушка. — Есть мастак, а на дело нет хватки!
        Но Тимка всё же успел вовремя накрыть стол, — конечно, не без помощи бабушки.
        Вечером на площадке полевого стана собрался народ. Тимка, воспользовавшись тем, что бабушка пошла в ларёк за продуктами, выбежал из кухни. Увидев Павлика и Юлию, он уселся рядом с ними.
        - Ты почему здесь, а не на кухне? — спросила у Тимки Ирина Николаевна.
        Тимке не хотелось уходить с площадки: интересно было послушать, о чём будут говорить взрослые на своём собрании. Но надо идти, иначе Ирина Николаевна начнёт выговаривать при ребятах.
        Посуда перемыта. Тимка вернулся на площадку. Там, где стоял стол, за которым сидели отец, прицепщица Тоня и горбоносый студент, теперь был разостлан большой зелёный брезент.
        - Твой папка говорил и Юлькина мама тоже, — начал рассказывать Павлик. — У нас теперь все будут работать по-честному. Будут сами учитывать свою работу. А Юлькина мама к моему папе на комбайн пойдёт работать. Здорово!
        Появилась Ирина Николаевна и объявила о начале концерта. Не успела она сойти с брезента, как на нём колесом закружились два акробата. Они подбрасывали друг друга в воздух, стояли на головах и руках. Тимка тоже попробовал встать на руки, но из этого ничего не вышло: рубашка сползла на глаза, а ноги никак не хотели закидываться за спину.
        На брезент вышли тётя Паша и прицепщица Тоня: они звонко пели, новосёлы долго им хлопали. Тимка ждал выступления акробатов, но те больше не появлялись.
        Когда стемнело, к площадке подошёл грузовик. Из него вынесли две длинные трубы, воткнули их в землю и натянули полотно. В вечерней степи резко застрекотал движок. Полотно ярко осветилось. Тимка понял, что будут показывать кино. Юлия оказалась тут как тут; пододвинувшись к Тимке, она сказала:
        - А я знаю, какое будет кино! Покажут Москву, Красную площадь, а потом большой пруд и до ужаса много белых уток.

        Кино кончилось быстрее, чем ожидал Тимка: он готов был смотреть его всю ночь. Юлия и Павлик ушли. Было поздно и прохладно — так прохладно, что Тимка стучал зубами.
        Ночью Тимка сквозь сон слышал человеческие голоса, рёв трактора, но проснуться не мог. А когда утром вышел из вагончика, то увидел, что ни одного комбайна на стоянке нет. Исчезли и палатки, в которых жили студенты, да и вагончиков заметно поубавилось.
        - Бабушка! — удивился Тимка перемене, происшедшей на полевом стане. — Куда же делись комбайны и палатки?
        - В степь, на участки ушли…
        - И палатки ушли?! — переспросил Тимка.
        - Палатки увезли. Собирайся, да поживее; ребята уже выстроились на зарядку, опять опоздаешь!
        Всё утро акробаты не выходили у Тимки из головы. Он то и дело пытался встать на руки, а один раз даже пройтись по поляне колесом.
        После завтрака Ирина Николаевна сказала, что все ребята пойдут в поле смотреть, как работает комбайн.
        Но в поле пойти не удалось: степь внезапно потемнела, по небу понеслись низкие, похожие на клочья грязной ваты тучи. Вскоре полил дождь, сначала крупный, тёплый, а потом мелкий, как пыль, и холодный. Дождь шёл долго и надоел Тимке. Мальчик хотел поговорить об этом с Юлией, но та была молчалива: она помогала бабушке на кухне и усердно чистила сковороду, на которой к обеду жарили вкусную глазунью.
        Придя вечером в вагончик, Тимка почувствовал, как на него пахнуло сыростью. Стало сразу как-то неуютно. Бабушка зажгла лампу и принялась писать письмо.
        - Ты кому пишешь? Мамочке? Да? — начал расспрашивать Тимка. — Она скоро приедет?
        - Пора бы и приехать. Чего она сидит в городе? Вот грех-то какой! — не отрываясь от письма, проговорила бабушка.
        Дождь усилился. Однообразное шуршание капель по крыше нагоняло во всём теле слабость. Стало скучно, и Тимке, как никогда, захотелось побыть с матерью. Но мама далеко, и неизвестно, когда она приедет!
        За стеной вагончика раздался частый перестук мотоцикла. Открылась дверь — и вошёл отец. По сгорбленной спине и тяжёлым шагам было видно, что он сильно устал. Отец присел на табуретку, с трудом стащил мокрый сапог, осмотрев подошву, кинул его к порогу; туда же полетел и второй. Оставшись босиком, отец подошел к раскладушке и, попросив бабушку, чтобы она разбудила его с рассветом, упал на постель.
        Бабушка отложила письмо, вышла из-за стола и принялась трясти отца за плечо, приговаривая:
        - Андрюша!.. Переоденься в сухое… Застынешь…
        Отец что-то промычал, приподнял голову и тут же уронил её на подушку. Тимка помог бабушке стянуть с отца влажную рубашку, майку и брюки. Отец остался лежать в одних трусах и казался теперь совсем не таким большим, как он выглядел в пиджаке, брюках и сапогах.
        - Вот грех-то какой! Замаялся человек! — качала головой бабушка, развешивая над печкой рубашку отца.
        Пришла Юлина мать. Увидев лежащего на раскладушке отца, она тихо проговорила:
        - Надо же такой беде случиться!
        - О какой беде речь? — встревожилась бабушка.
        - Сам-то разве не рассказывал?
        - Где уж, не успел порога переступить — и сразу повалился на постель. Что случилось-то?
        - Трактор на солончаке утопили. А тракторист едва в трясине не захлебнулся. Не поспей…
        - Какой тракторист? — охнула бабушка и переглянулась с Тимкой.
        - Кузьма Савченко. У него шрам на подбородке, — ответила Юлина мать. — Ведь всех предупреждал Андрей Михайлович, чтобы не гоняли машины по солончаку. Так нет! Вот я и говорю: не подоспей Андрей Михайлович, погиб бы Кузьма…
        Тревога Юлиной матери и бабушки передалась Тимке. К тому же этот противный дождик, который так нудно шуршит по крыше. Тимка заплакал. Ни ласковые слова бабушки, ни упрёки Юлиной матери не могли успокоить его. Мальчишка, захлебываясь слезами, плакал навзрыд.
        Утром дождь продолжал шуршать по крыше. Тимка давно проснулся, но вставать не хотелось. В вагончике ни отца, ни бабушки не было. Его внимание привлёк стук в оконное стекло. В окне показалась голова Павлика.
        — Пойдём скорее на солончак, — позвал Павлик. — Там утопший трактор вытаскивают. Мой и твой папка туда уехали.
        Схватив попавшуюся под руку куртку с капюшоном, Тимка припустил за товарищем.
        - Вы зачем сюда прискакали? — увидев ребят, спросил Тимкин отец.
        - Папа, трактор глубоко утонул?
        - Порядком… С головой, что называется…
        Тимка осмотрелся. На пригорке стояли два ДТ. От одного из них к солончаку тянулся длинный толстый трос. Конец троса исчез в рыжей пасти трясины. Над ямой, осторожно переступая по доскам, двигались Данилыч и отец Павки. Они погружали в глубину длинные шесты и что-то нащупывали ими.
        - Ну, зацепили?! — крикнул с пригорка отец.
        - Ровно бы задели, — отозвался Данилыч. — Будем пробовать…
        Данилыч и отец Павлика вышли на пригорок и направились к тракторам.
        - Вот, брат, к чему приводит непослушание, — взглянув на Тимку, проговорил отец. — Предупреждал много раз, чтобы не ездили по солончаку, а он…
        - Это вы спасли Кузьму? — перебил Тимкиного отца Павлик. — Юлька говорила, что тина ему уже по шейку была, а вы…
        - Ладно… По шейку… — не дал договорить Павлику отец и предупредил: — Отойдите от троса, сейчас тянуть начнут…
        Тракторы, помогая друг другу, натянули трос. Рыжая пасть вспучилась и начала расширяться. Тракторы натужно загудели и поползли по пригорку. Тимке казалось, что трос вот-вот оборвётся, — так сильно он натянулся. Отец взмахнул рукой и крикнул насторожившимся трактористам:
        - Смелев! Идё-о-от!
        Кто идёт? Где идёт?! Тимка смотрит на солончак. И вдруг из рыжей пасти трясины показалось лохматое страшилище. Тимка не заметил, как очутился за спиной отца.
        - Что, брат? — улыбнулся отец. — Напугался? Сейчас мы это «чудище» на пригорок выволочем!
        - «Пожарка» мчится! — крикнул Павлик.
        На пригорке остановилась красная пожарная машина.
        А «чудище», разрывая грудью вязкий покров солончака, медленно выползало на поверхность. Тимка не сводил глаз с движущейся глыбы; торчащие на ней корневища трав делали её похожей на допотопное чудовище.
        - Стоп! — скомандовал трактористам отец.
        Шофёр пожарной машины размотал шланг. Едва чудище остановилось, отец подхватил шланг и направил на утопленника сильную струю воды. Грязь и лохмы травы начали оползать на землю. Вскоре обмытый трактор как ни в чём не бывало стоял на пригорке.
        - Бегите домой! — приказал ребятам отец. — Смотрите, какой дождина зарядил!
        Натянув капюшон на голову, Тимка решил: не так-то уж и плохо иметь куртку с капюшоном, особенно когда небо разливается таким сильным дождём.
        Прошла неделя с начала уборки, а дождь всё шёл и шёл. Отец ругал погоду и говорил, что она срывает работы в поле и мучает людей. Тимка понимал: дождь может мучить — попробуй посиди целую неделю в палатке.
        Но вот небо запылало таким ярким закатом, какого Тимка ещё никогда не видел. Ирина Николаевна, показывая ребятам на огромный красный шар солнца, радостно захлопала в ладоши и, собрав всех ребят, сказала:
        - Конец ненастью! Завтра будет хорошая погода!
        С утра степь, пригретая жарким солнцем, парила. Ирина Николаевна повела ребят к полю. Там стоял комбайн. На его мостике важно расхаживал Павкин отец. Ирина Николаевна поднялась на мостик. Тимке тоже хотелось забраться туда, и он попросил разрешения у комбайнёра. На всю жизнь он запомнил то, что увидел с мостика: ветер, прогуливаясь по пшеничным колосьям, гнул их к земле, и всё неоглядное поле играло гривастыми волнами — настоящее желтовато-золотистое море.
        На мостике побывали все. Самую маленькую девочку Ирина Николаевна подняла на руки, но та заканючила.
        - Эх ты, ревелка! — прикрикнул на девочку Тимка.
        - Я боюсь… Высоко… — продолжала хныкать девочка.
        Комбайнёр сказал, чтобы ребята спустились с мостика и отошли от машины. В воздухе прогудел писклявый гудок. Это был сигнал трактористу, чтобы тот тянул комбайн. Трактор загудел, комбайн тронулся и, грохоча, начал выбрасывать из трубы поток зерна в кузов идущей рядом грузовой машины. На мостике у штурвала стояла Юлина мама.
        - Это папкин комбайн, — с гордостью проговорил Павлик и посмотрел на Тимку.
        - И совсем не твоего папы! Бабушка говорила: все комбайны совхозные. Здесь всё совхозное! Я тоже научусь штурвал крутить, — заявил Тимка. — Комбайнёром буду!
        Глава тринадцатая. Почему долго нет папы
        Яркий сполох зарницы осветил далёкий горизонт.
        - Ох и здорово же светит! — воскликнул Тимка и, прижавшись к бабушке, спросил: — А почему гром не гремит?
        - Далеко гроза-то, вот грома и не слышно, — ответила бабушка и, вздохнув, проговорила: — Что-то твой отец долго не едет? Вчера обещался и не приехал.
        С началом уборки урожая Тимка не часто видел отца: не было его днём, редко приезжал он и ночью. Тимка пытался однажды уговорить отца, чтобы тот взял его с собой в степь, но отец сказал: ребятам в степи делать нечего, а вертеться под ногами и мешать рабочим не следует.
        - Ты чего, Тимоша, приумолк? — спросила бабушка и обняла внука.
        Тимка любит, когда бабушка обнимает его, и сейчас ему было хорошо с ней, но беспокоило, почему отец так долго в степи. Сегодня от мамы получили письмо; она пишет, что скоро приедет, и просит Тимку встретить её на станции. Скорее бы приехала мама! В лагере стало скучно. Правда. Ирина Николаевна хорошая. Она знает много сказок и часто рассказывает их, но они какие-то ненастоящие. Всё, о чём в них говорится, происходит где-то далеко-далеко. А так хочется знать о том, что делается сейчас в степи.
        Ослепительно блеснула молния. Тимка закрыл глаза, а когда их открыл, степь показалась ему тёмной-тёмной. От того, что наступила такая темнота, Тимке вдруг стало страшно, и он сказал:
        - В вагончик хочу…
        - Посидим ещё, — попросила бабушка, — авось твой отец приедет. Посидим, Тимоша.
        В степи показался сноп света. Сноп дрожал и шарил по земле. Тимка понял: идёт грузовая машина, и, может быть, на ней едет отец. Если он приедет, то надо обязательно уговорить его, чтобы он завтра взял ребят с собой в степь.
        Луч света, подскочив вверх, пропал и долго не появлялся. Значит, грузовик спустился в балку. Тимка не ошибся: вот луч упёрся в небо, потом пригнулся к земле и осветил вагончик.
        Бабушка сидела неподвижно. Тимка чувствовал она тоже с нетерпением ждёт отца.
        - Куда же машина-то повернула?! — забеспокоилась бабушка.
        Длинный луч света метнулся прочь от вагончика и пополз по степи Тимка крикнул, но машина уходила всё дальше и дальше. Наконец сноп света исчез совсем. Стало снова очень темно.
        Бабушка вздрогнула и, вздохнув, сказала:
        - Пошли, Тимоша. Видно, не приедет твой отец.
        Охая, старушка поднялась с порожка и, не выпуская Тимкиной руки, повела его в вагончик.
        Ночью Тимке снился сон. Он и раньше видел сны, но те быстро забывались, а этот хорошо запомнился. Над степью летел беркутёнок. Изредка взмахивая крыльями, птица чертила большие круги. Тимке тоже хотелось взмыть ввысь и лететь рядом с беркутёнком. И вот он почувствовал, что стал лёгким-лёгким и уже рядом с беркутёнком несётся над степью, а внизу по траве бежит Юлька. Тимка машет ей рукой и зовёт к себе, чтобы она посмотрела, какие в степи большие поля.
        Но Юлька не слышит и продолжает бежать. Исчез беркутёнок, и теперь Тимка один над степью. Ему не хочется быть одному; надо спуститься на землю и бежать вместе с Юлькой. Тимка пытается крикнуть девочке, чтобы та подождала его, но её уже нет, а по степи на коне скачет Лохматый Дядя. Он указывает рукой на клубы дыма. Дым, извиваясь и шипя, заволакивает небо. Тимке страшно. Он силится крикнуть, но в горле застрял противный комок, от которого во время болезни было очень больно. Тимка усиленно машет руками и чувствует, что он поднимается всё выше и выше над степью. Далеко внизу папе, а по нему ползают букашки. Нет, это не букашки, а комбайны. Их много. Тимка спускается ниже; теперь комбайны хорошо видны. На мостике стоят Ирина Николаевна и Павлик. Хорошо бы тоже попасть на мостик. Исчезли поле и комбайны, а на их месте стала расти гора. Тимке кажется, что он вот-вот врежется в гору. Но куда она девалась? Внизу кругом только голое поле. Оно изрезано глубокими бороздами. По полю идёт отец, а за ним с двуножкой шагает тётя Паша. Нет, это не тётя Паша, а мама…
        - Мамочка! — громко кричит Тимка и просыпается. Он слышит, как бабушка поднялась с раскладушки, шлёпая босыми ногами, подошла и склонилась над ним. Она долго прислушивается. Тимка молчит. Он старается запомнить сон, чтобы утром рассказать его Юльке.
        - Тимоша, — спрашивает утром бабушка, — ты чего ночью-то кричал? Перепугал меня. Вот грех-то какой!
        - Я кричал? Да, я? Я не кричал, — отвечает Тимка. — Это приснилось тебе. Папа приезжал?
        Бабушка вздохнула и сказала, что отец не появлялся. Ну что ж, сегодня Тимка пойдёт в степь разыскивать отца. Он найдёт его и останется с ним.
        В палатке к Тимке подскочила Юлия и выпалила:
        - Мы сегодня в степь на машине поедем! Вот увидишь!
        И верно, едва только ребята закончили завтрак, подкатила грузовая машина. Весёлый широколицый шофёр приветливо поздоровался с ребятами и помог им забраться в кузов машины.
        Грузовик запылил по степи. Тимка не обращал внимания на резь в глазах и смотрел вперёд. Вдали показалась жёлтая гора. Она росла и ширилась. Присмотревшись хорошенько, Тимка увидал, что таких гор не одна, а много, и над ними стоит облако пыли. Когда машина остановилась, ребята повыскакивали из кузова. Ирина Николаевна предупредила, чтобы все дети держались вместе. Но разве уговорить любопытную детвору, когда кругом всё так интересно!
        Вот стоит небольшая приземистая машина, она широким веером кидает вверх зерно. Ветер относит от зернового потока пыль, а тяжёлые камешки летят так далеко, что даже не видно, где они падают на землю.
        - Отгадай, как машина называется? — пристал к Тимке Павлик.
        - Швырялка, — неуверенно произнёс Тимка. — Видишь, как зерно швыряет…
        - Эх и сказал же! — усмехнулся Павлик. — Её здесь мой папа устанавливал. Она зернопультом называется.
        Насмотревшись на работу зернопульта, Тимка отошёл от него и увидел другую машину. Черпая маленькими корытцами зерно, она высыпала его в кузов грузовика. Прицепщица Тоня следила за работой машины.
        - Что, интересно? — спросила она у Тимки. — Это пшеница с того поля, которое мы с Данилычем пахали, ну, и ты нам помогал…
        Тимка, раскрыв рот, глядел на машину и не заметил, как подошёл отец.
        - Тимка! — обрадовался отец. — Ты как добрался сюда? Ну, здравствуй! — Отец, как взрослому, протянул Тимке руку.
        - Мы на грузячке приехали! — встряхивая отцовскую руку, выкрикнул Тимка.
        - А у нас тут такое творится, что пообедать некогда! Да ты отойди подальше от зернопогрузчика, цепью бы тебя не задело, — предупредил отец. — Да, брат, дела у нас здесь бойкие! — Отец говорил весело, но Тимка чувствовал, что отцу не до шуток. Да и сам Тимка, если бы он был на месте отца, тоже бы волновался, — ведь кругом лежат горы зерна, не хватает машин; суетятся люди. Вспомнив, что бабушка просила сказать отцу о письме от мамы, Тимка пристал:
        - Папа, поедем домой! Там письмо от мамочки. Она скоро приедет…
        - Сегодня, может быть, приеду, — пообещал отец. — Жди! А сейчас ступай к Ирине Николаевне. Мне зерно на элеватор отправлять нужно.
        Тимка нашёл Ирину Николаевну. Она лопатой подгребала пшеницу. Рядом трудилась Юлия. Павлик железным совком насыпал зерно в ящик. Тимке тоже хотелось работать. Но свободного совка не было, а Павлик своего не давал. Оставалось стоять и смотреть. Но разве можно долго смотреть и ничего не делать? Выхватив у Юльки лопату, Тимка принялся перекидывать зерно, стараясь подбрасывать его так же высоко, как подбрасывал горбоносый, с цветастым платком на голове студент.
        - Лопать, лопать его! — подбодрил Тимку студент. — Вкуснее пышки будут! Любишь пышки?
        Вернувшись на полевой стан, Тимка рассказал бабушке обо всём, что он видел на току, и похвастался:
        - Я зерно лопатил! Высоко-высоко кидал!
        - Работничек ты мой! — удивилась бабушка. — Зерно лопатил! Показывай мозоли-то!
        Тимка, взглянув на ладони и не увидев на них мозолей, спрятал руки за спину.
        - Ну, показывай мозоли-то, — настаивала бабушка.
        - Их у меня нет… Я мало работал… — смущённо проговорил Тимка и, вспомнив о разговоре с отцом, сказал: — Папа сегодня приедет. Я буду ждать его!
        Глава четырнадцатая. Кому бы об этом рассказать?
        В степи всё чаще и чаше стали перепадать дожди. Ребята и Ирина Николаевна уехали на центральную усадьбу. Лагерную палатку увезли. Тимка знал: бабушка тоже не прочь уехать на усадьбу, но отец говорит, что сейчас уезжать ещё нельзя, — зерно с тока не всё вывезено и дом, в котором дают квартиру, не готов. Бабушка вздыхала и жаловалась:
        - В степи-то темно, жутко стало.
        Тимка не разделял страха бабушки. Правда, когда ночью за стенками вагончика подвывал ветер, а в окно скоблился дождь, Тимке хотелось забраться к бабушке на раскладушку и остаться там до самого утра. Но бабушка сердилась и говорила, что вдвоём спать неудобно; приходилось перебираться на свою постель, а чтобы не слышать воя ветра и стука дождевых капель о стекло, с головой укрываться одеялом.
        Отец теперь тоже часто спал в вагончике, но по-прежнему приезжал поздно. Тимка заметил, что отец за лето похудел, а полосы у него на голове хоть и отросли, но были уже не такими кудрявыми, как в городе. Да и сам Тимка тоже изменился. Бабушка говорит, что он вытянулся и стал чёрный, как чугунка. За лето Тимка узнал много интересного; но что толку, если некому обо всём этом рассказать?
        Мальчику хотелось заняться чем-то серьёзным. Но чем? На улице слышна воркотня трактора. Может, удастся прокатиться? Хорошо, если на тракторе Данилыч; он-то уж позволит забраться в кабину! Тимка выскочил из вагончика.
        Трактор двигался к полевому стану и тянул за собой комбайн. Нет, в кабине не Данилыч! За рычагами сидит тракторист со шрамом на подбородке. А у него сколько ни проси, не разрешит прокатиться. Тимка ждёт, когда тракторист отцепит комбайн и уедет в степь.
        Трактор с неприветливым трактористом скрылся за курганом. Тимка забрался на мостик одиноко стоящего комбайна и вцепился в штурвал. Но штурвал почему-то не крутится, комбайн застыл на месте, его рука-труба не выбрасывает зерно. Всё как-то не по-настоящему, не так, как было летом, когда на мостике стоял Павкин отец, а с ним тётя Паша. А раз не по-настоящему, то уж не так-то интересно топтаться на мостике и зябнуть на холодном ветру…
        Тимка сошёл с комбайна и, чтобы укрыться от ветра, забрался в соломокопнитель. В нём оказался целый ворох мелкой соломы. Мальчик вспомнил, как ещё в городе он принёс с улицы свою игрушку — грузовую машину, — не очистив её от травы и песка. Отец сделал тогда ему замечание за неаккуратность. Пришлось немало повозиться под краном, чтобы начисто отмыть игрушку. Но почему теперь отец разрешил оставить настоящий комбайн замусоренным соломой? Тимка принялся выгребать солому из копнителя, выбрасывая её на землю. Работы хватило ненадолго. Чем же заняться? Тимка озирался кругом. Увидев скирду соломы, побежал к ней.
        Скирда высокая, но это Тимку не смутило; он ловко вскарабкался на неё, а забравшись на самый верх, кубарем скатился на землю. Можно было бы забраться ещё раз и снова скатиться, но за воротник куртки и рубашки набилась солома, она щекотала спину и живот. Тимка снял куртку, потом рубашку и, не обращая внимания на то, что спину холодит ветер, а руки покрылись мурашками, тщательно выбрал из одежды приставшие к ней соломины.
        От скирды на полевой стан Тимка возвращался не напрямик, а сделал большой круг, чтобы осмотреть плуг, оставленный трактористами в борозде. Возможно, удастся покрутить колесо, которым управляла прицепщица Тоня, когда плуг тянулся за трактором Данилыча.
        До плуга Тимка не дошёл. Увидев под перевёрнутым пластом земли конец тонкой дощечки, он присел на корточки и принялся тянуть дощечку. Но что это? Кажется, что-то блеснуло! Тимка запустил руку под дощечку и достал блестящее, со множеством шариков колесико. Подшипник? Ещё подшипник!
        Положив находку в карман, Тимка сломя голову побежал к вагончику. Теперь-то он знает, чем ему заняться! Он сделает самый настоящий самокат. У него есть два самых подходящих колесика. Наконец-то можно заняться серьёзным делом!
        Когда Тимка разделся и сел за стол, отец сказал:
        - Пей, брат, молоко. С ружьём в Длинную балку пойдём. Говорят, дичь появилась.
        - Я самокат буду делать…
        - Самокат? Из чего же ты его сделаешь? Дерево нужно… Колёса…
        - У меня есть колесики. — Тимка запустил руку в карман и достал подшипники. Не успел он как следует разжать ладонь, а отец уже схватил подшипники и спросил:
        - Ты где их взял? Ну, говори, где взял подшипники?
        - Я нашёл. Они…
        Отец не дал досказать Тимке, где тот нашёл подшипники, а приказал одеваться и вести к месту находки.
        - Топай, топай быстрее! — торопил Тимку отец. — Ты понимаешь, брат, какая тут штука? За эти подшипники с человека кожу снимали…
        Тимка уставился на отца и спросил:
        - С какого человека кожу снимали?
        - Знаешь ты его. Тракторист… Со шрамом на подбородке…
        - А как с него кожу снимали?
        - Относительно кожи я, брат, преувеличил… В общем, за подшипники Кузьме крепко попало. Где ты их нашёл?
        - Во-оо-он там… — Тимка махнул рукой в направлении скирды. — Они в земле зарыты. Их много-много…
        - Много не много, а в ящике их полсотни было, — уточнил отец. — Хватились после вашего «набега» на комбайны, а их и след простыл. Ну, веди!
        Шагая по степи, Тимка часто останавливался, подумав, принимался снова идти, но уже в другом направлении. Наконец подошли к скирде. Прячась от ветра, отец раскурил трубку и спросил:
        - Ты что, брат, забыл, где лежат подшипники?
        - Я к плугу шёл, — вспомнил Тимка. — Там дощечка…
        - Встань лицом к плугу и покажи, где ты к нему шёл.
        Тимка повернулся лицом к видневшемуся вдали плугу и, махнув рукой, показал направление, но, подумав, стал уверять отца, что шёл он всё прямо и прямо и никуда не сворачивал.
        - Да, брат, — разочаровался отец. — Так мы с тобой и до ночи ничего не найдём. Ты посмотри хорошенько да вспомни, а я покурю.
        Тимка хмурился, морщил лоб, пристально вглядывался в степь. Но степь такая широкая, и разве вспомнишь, как шёл от скирды к плугу?!
        - Я не помню… — признался Тимка отцу.
        - Так! Значит, забыл… А то, что ты их нашёл между скирдой и плугом, это точно?
        Тимка утвердительно кивнул головой.
        - Ну вот что: я напишу записку, а ты её отнеси Данилычу. Связным будешь.
        Встав на одно колено, отец быстро написал что-то в записной книжке, вырвал листок и сказал Тимке:
        - Беги! Отдашь записку, возвращайся сюда.
        Тимка никогда ещё не бегал так быстро, как сейчас. Ворвавшись в вагончик и едва переведя дух, он крикнул:
        - Дядя Данилыч! Записка! Я связной у папы! Вам записка!
        - Чего ещё случилось? — не понял Данилыч.
        Тимка, не ожидая, когда тракторист прочтет записку, вылетел из вагончика: надо скорее сказать отцу, что его поручение выполнено!
        Что происходило дальше, Тимке было совсем непонятно. К скирде первой прибежала прицепщица Тоня, потом пришёл Данилыч. Когда народу собралось много, отец сказал:
        - Вот что, товарищи! Тимка нашёл два подшипника. Возможно, они из тех, которые перед уборкой исчезли с комбайна. Но парнишка не может точно указать, где он их нашёл. Давайте поищем вместе. Подшипники лежат где-то между скирдой и плугом. Чтобы зря не тратить время, искать будем организованно.
        Вот это были поиски! Тимка видел, как отец выстроил всех собравшихся в длинную шеренгу и махнул рукой. Шеренга двинулась, очерчивая большой круг, люди по полю шли медленно, внимательно глядя под ноги. Отец то одному, то другому из идущих говорил, чтоб они не спешили и хорошенько осматривали борозды. Но вот круг замкнулся, а подшипников найти не удалось. Люди сгрудились около отца. Прислушиваясь к разговору взрослых, Тимка понял: кое-кто не верит, что именно здесь были найдены подшипники, предлагали разойтись по полю и в одиночку осмотреть его из конца в конец.
        - Сделаем ещё один заход, ближе к плугу, — предложил отец. — Там, где Тимка нашел подшипники, должна быть ящичная доска.
        - Доска! — воскликнула прицепщица Тоня. — Я же видела… Она… — Не договорив, прицепщица побежала по вспаханному полю.
        Все устремились за Тоней. Тимка тоже старался не отстать от взрослых.
        - Вот она! — Прицепщица подняла с земли доску и показала Тимкиному отцу.
        Данилыч, ухватив жилистыми руками толстый, тяжёлый пласт земли, перевёрнутый отвалом плуга, оттащил его в сторону. В глубокой борозде лежал раздавленный ящик.
        - Вот они, подшипнички-то! — обрадовался Павлушкин отец. Сняв с себя брезентовую куртку, он кинул её на землю.
        Тимка помогал выкапывать подшипники; очищая от земли, он клал их на куртку. Данилыч считал.
        - Сколько? — спросил отец.
        - Сорок восемь! Двух не хватает… — ответил Данилыч.
        Отец вынул из кармана два подшипника и, положив их на куртку, проговорил:
        - Вот ещё два. Сын их на самокат планировал…
        Тимка понял: теперь ему уже не удастся сделать самый настоящий самокат.
        Возвращаясь на полевой стан, прицепщица Тоня говорила Тимкиному отцу, что она и раньше не верила, будто подшипники утащили ребята.
        - Ясно… — отозвался отец. — Потеряли их, когда комбайны тянули на полевой стан. Хорошо, что нашлись…
        Чугунная печка раскалилась докрасна, и в вагончике было тепло. Отец в манке сидел у стола и щёлкал костяшками на счётах. Отбросив две косточки с одной стороны счётов на другую, он взял карандаш и принялся записывать.
        — Пап! — К столу подошёл Тимка. — Тебя кто научил так искать? Ты сам придумал?
        Отодвинув от себя счёты, отец привлёк к себе Тимку.
        - Кто научил, спрашиваешь? Давно это, брат, было. Наша экспедиция по тайге бродила. Корень женьшень мы искали. Хватился я часов, а их нет на руке. Сказал своим товарищам. Начали искать. Проводник наш — старый охотник — посмотрел, как мы в одиночку бродим по бурелому, и говорит: «Так вам потерю вовек не найти. Давайте искать всей артелью, организованно». Построил он нас, и пошли кружить. Один круг сделали, второй, а при третьем заходе, гляжу, часы, зацепившись ремешком за сучок, висят на стволе упавшей лиственницы. Сноровка, брат…
        В дверь вагончика постучали.
        - Войдите! — прервав рассказ, крикнул отец.
        В вагончик вошёл тракторист со шрамом на подбородке. Поздоровавшись с отцом и глянув на Тимку, проговорил:
        - До тебя, друг, пришёл. Вроде бы извиниться должен за поклёп. Бывает… На-ко тебе! Данилыч говорил, что ты самокат задумал мастерить…
        Перед Тимкой на столе оказались два колесика. Конечно, не подшипники, но и не хуже их. А это что? Тракторист извлёк из кармана фару и, подавая её Тимке, сказал:
        - Меньше она той, которую вы с Павкой у комбайна хотели отвинтить, но светит не хуже. Нажми-ка!
        Тимка нажал на кнопку. Яркий луч света брызнул на пол вагончика.
        - Зря не жги, — предупредил тракторист. — Батарейка разрядится. Не будет ладиться с самокатом, приходи. Как-нибудь сообща соорудим. Ну, бывай здоров!
        Дверь вагончика давно уже закрылась за трактористом, а Тимка всё ещё думал, почему так изменился этот неприветливый человек со шрамом на подбородке.
        Глава пятнадцатая. Школа приехала!
        Узнав от отца, что мама прилетит на самолёте, Тимка поминутно спрашивал у бабушки о том, когда придёт машина и они поедут на аэродром встречать маму.
        - Придёт, придёт, — уверяла бабушка. — Выйди-ка, глянь на дорогу. Увидишь машину, кликни.
        Серый сумрачный день. Кое-где сохранившаяся трава стала бурой и низко склоняется под порывами холодного ветра.
        Присев на ступеньку вагончика, Тимка смотрит на дорогу и думает. Ему жалко, что мама приезжает на целину, когда степь уже не такая красивая, как летом. А так хочется, чтобы и степь, и вагончики, и вот эти большие горбатые комбайны, выстроившиеся в ряд у дороги, понравились маме. Придётся, наверно, много рассказать ей о том, что в степи очень хорошо. Ещё надо сказать маме, что ей обязательно нужно пожить в вагончике, иначе она не сможет называться новосёлом. К тому же не плохо было бы сходить с мамой…
        На дороге показалась машина. Тимка, приоткрыв дверь вагончика, истошно крикнул:
        - Машина! Машина идёт!
        Когда отец и бабушка вышли из вагончика, Тимка уже устроился на переднем сиденье. Он был уверен, что бабушка и отец разрешат ему остаться на этом очень удобном месте. Но всё испортил шофёр. Открыв дверцу кабины, он сказал:
        - А ну-ка, малец, перебирайся назад, а тут твоя бабуся сядет, она постарше тебя, ей и удобства требуется больше.
        Тимка не возразил. Он и сам понимал: на переднем сиденье бабушке будет спокойнее — меньше трясёт.
        На этот раз Тимке казалось, что машина бежит по степи очень медленно. А надо успеть на аэродром и увидеть, как самолёт будет садиться на землю. Юлька ещё летом говорила: летать на самолётах страшно, особенно когда он садится на землю: может сильно удариться и рассыпаться на маленькие кусочки. Но мало ли что говорит Юлька! Если её слушать, то остаётся только сидеть в вагончике и никуда не высовывать носа.
        Тимка вспомнил первые дни его жизни в степи, поход на поиски реки, встречу с Лохматым Дядей, катание на тракторе, степной пожар, который они устроили с Павликом, набег на комбайны. Обо всём этом надо рассказать маме самому. Если примется рассказывать бабушка, то она всё расскажет не так. Маме тоже, наверно, захочется побродить по степи, покататься на тракторе, подняться на мостик комбайна. Можно будет рассказать и о горах зерна, и о том, сколько много грузовиков возили пшеницу, бегая по степи днём и ночью. А какие большие и яркие звёзды на небе, совсем не то что в городе. Мама, наверно, никогда не слыхала, как воют волки, а ведь только вчера у дальних сопок долго и протяжно выл волк.
        «Газик» выскочил на берег. Тимка увидел реку. Он вспомнил: через эту реку переправлялись на пароме, когда с отцом и бабушкой первый раз ехали в совхоз. Но тогда вода в реке была зелёная, а сейчас она тёмная-претёмная. На берегу стояло много машин.
        - Скажите, пожалуйста, — обратился Тимка к шофёру, — машины поломались, поэтому и стоят? Да?
        - Пробка, — не поворачивая головы, ответил шофёр.
        Пробка из машин! Тимка знал, что пробками затыкают бутылки, но при чём тут машины, гружённые зерном?
        - Папа, машины могут быть пробками? — спросил Тимка.
        - Не так, брат, понял, — начал объяснять отец. — Пробка тут ни при чём. Машинам переправляться через реку надо, а их не переправляют, вот они и закупорили дорогу, как пробка бутылку.
        У самой воды толпился народ. Мужчина в плаще-дождевике и в резиновых сапогах до пояса сказал отцу, что паром сорвало с каната и унесло вниз по реке. Отец, сдвинув кепку на затылок, задумался.
        - Папа, — обратился Тимка к отцу, поплывём на лодке…
        - Постой, брат, сейчас сообразим…
        Тимка увидел, как у отца заблестели глаза.
        - А пожалуй, ты дельное советуешь… Пока пригонят паром да пока наша очередь дойдёт переправляться, а мы уже и на аэродроме будем. Дельно, брат, дельно! — похвалил отец.
        В длинную лодку с острым носом село много народу. За вёсла взялся отец. Тимка помахал рукой сидящей на берегу, в машине, бабушке и попросил у отца:
        - Дай мне весло, я тоже грести хочу!
        - Сиди, сиди! — приказал отец. — Качнёшь лодку, воды зачерпнём.
        По реке, гоняясь друг за другом, бежали белые барашки-волны. Лодку подкидывало на них то вверх кормой, то носом. Когда нос падал вниз, из-под него в стороны летели брызги. Временами Тимке казалось, что лодка может совсем скрыться под водой. Отец, взмахивая вёслами, глубоко погружал их в воду и с натугой тянул на себя, далеко откидываясь назад. Тимка решил, что грести, наверно, очень трудно.
        Вдруг подхваченная набежавшей на берег волной лодка подпрыгнула и, прошуршав днищем по песку, остановилась. Тимка обрадовался: как бы там ни было, а всё-таки на берегу безопаснее, чем плыть по бурливой реке.
        Отец пошёл искать попутную машину, на которой можно было бы добраться до аэродрома.
        Ехали на грузовике. В кузове было много ящиков. Тимка сидел на одном из них и от тряски высоко подпрыгивал.
        Посмотреть, как самолёт садится на землю, не удалось: серебристый ИЛ уже стоял на площадке, а маму нашли в здании вокзала!
        — Мамочка! — кинулся Тимка и повис у матери на шее.
        Потом долго сидели в зале ожидания. Мама не сводила глаз с Тимки. Она расспрашивала, как он себя вёл без неё, что делал, чем его кормила бабушка, почему он похудел и мало подрос. Странные мамы! Всегда-то они начинают говорить о том, что без них ребёнок похудел и как будто совсем не вырос. Но всё-таки хорошо, что мама приехала!
        Когда сели за стол и девушка в белом фартуке подала тарелки с горячим борщом, вошла бабушка. Она обняла маму и заплакала. Тимка вопросительно посмотрел на отца.
        - Это она от радости, — подмигнул отец.
        Тимке непонятно: взрослые плачут от радости? Он ведь тоже очень рад, что приехала мама, а не плачет.
        На полевой стан вернулись поздно вечером. Тимка, войдя в вагончик, скинул куртку и повалился на раскладушку. Мама спросила:
        - Тимочка, разве у вас здесь так заведено — можно одетому валяться на постели? Придётся мне взяться за твоё воспитание…
        Что значит «придётся взяться за воспитание», Тимке хорошо известно. Это значит — босиком уже не бегать. Будут заставлять наматывать на шею шарф. Нечего и думать, чтобы явиться домой вымокшим под дождём. А ведь летом он привык бегать босиком даже по самой колючей траве, в одной майке и трусах стоять под проливным дождём и за всё лето ни разу не кашлянул.
        После чая все долго сидели за столом и разговаривали. Мама расспрашивала отца о квартире и сказала, что ей очень хочется посмотреть совхозный посёлок. Если завтра будет попутная машина, она обязательно съездит на центральную усадьбу…
        Поехать на центральную усадьбу маме не пришлось: с утра лил дождь. Он был такой сильный, что из вагончика никто не выходил. Бабушка полдня хлопотала с пирогами. Маме пироги понравились, а отец сказал:
        - Из нашей пшеницы мука!
        Пирог съеден. Тимка лежит на раскладушке и прислушивается к шуму дождевых капель. Ох и скучно же, когда в степи идёт дождь! Тимка попросил маму почитать ему книжку.
        - Что же мне почитать? — задумалась мама.
        - Тимоша, расскажи-ка матери, что ты тут без неё вытворял, — посоветовала бабушка.
        - И как с приятелем степь запалили, — подсказал отец.
        - Степь зажёг?! — встревожилась мама и присела к Тимке на раскладушку. — Как же это произошло? Почему мне ничего не написали? Вот и отпусти с вами ребенка!
        Тимке не хотелось вспоминать о пожаре, ведь из-за него было немало огорчений не только ему, но отцу и бабушке. Павлик говорил, что директор совхоза написал длинную и строгую бумагу и зачитывал её на собрании. Отец же после собрания ходил невесёлым и был недоволен бабушкой за то, что она не усмотрела за ребятами.
        - Ты же мог сгореть?! — с тревогой проговорила мама. — Я представляю, какой ужас был.
        - И совсем не ужас, а дым, и коровы бегали, а ещё много-много птиц летало! Павлик себе брови и волосы опалил! И я больше не буду степь поджигать! Не буду! — пообещал Тимка и бросился к матери на колени.
        О поджоге степи рассказала бабушка. Мама, слушая, качала головой, вздыхала и крепко прижимала к себе Тимку.
        Разговор взрослых прервал шум машины. В вагончик вошёл отец Павлика. Он поздравил Тимкину маму с приездом, а отцу сказал, что есть приказ директора совхоза — с завтрашнего дня всем бригадам сниматься с полевых станов и переезжать на центральную усадьбу…
        Вот это был переезд! Рано утром пришли тракторы. Один из них подцепил вагончик. Тимка стал просить маму разрешить сесть ему в кабину. Но разве мама разрешит! Пришлось остаться в вагончике и смотреть в окно, как тракторный поезд медленно ползёт по степи.

        Тимке жалко было расставаться с полевым станом. Вон пригорок, с которого он впервые увидел степь и понял, какая она огромная. А вон сопки; в них чабан поймал беркутёнка. За сопкой балка, а за ней поляна. На поляне летом росла душистая сладкая клубника. Как-то теперь будет на центральной усадьбе? Бабушка рада. Мама помалкивает. А отец говорит, что с приездом на усадьбу надо немедленно приниматься за ремонт тракторов и очистку семян. Но как ни жалко покидать полевой стан, а ехать надо, да и на центральной усадьбе ребята. Там Павлик и Юлька, там те, с кем сдружило лето и лагерь в степи. А школа? Вчера отец сказал, что строительство школы закончено и совхозные ребята смогут начать учебу… Вагончик медленно тащился за трактором. Скрылся из виду пригорок. Не видно клубничной поляны. По сторонам дороги тянутся чёрные поля. На них возвышаются горы золотистой соломы. Это скирды. Тимка вспомнил, как он скатился со скирды. Обошлось благополучно, если не считать, что за воротник куртки и под рубашку набилась солома. Но это всё — мелочь! Если на центральной усадьбе будет скирда, можно ещё раз попробовать
забраться на неё.
        Тимка видит, что мама тоже смотрит на степь, но по её взгляду и выражению лица он не может определить, о чём она думает и нравится ли ей степь. Хорошо, если бы мама полюбила степь! Тогда можно будет навсегда остаться здесь. Научиться управлять трактором, ездить на плуге, стоять за штурвалом комбайна.
        Трактор замедлил ход, а потом и совсем остановился. В вагончик вошёл Данилыч.
        - А, дружок! — увидев Тимку, воскликнул тракторист. — На зимние квартиры двигаешь? Пора! Скоро степь залютует… — Данилыч поздоровался со взрослыми и предупредил: — Вброд будем ехать. Приберите на всякий случай вещички с пола, как бы вода в вагончик не зашла.
        - Не зальётся! — авторитетно проговорил Тимка и посмотрел на маму.
        - А ты почему знаешь, что не зальётся? — спросила мама.
        - Мы с бабушкой переезжали реку вброд.
        - Не забоялся? — улыбаясь, спросил тракторист.
        - Нет! Я…
        Тимка хотел сказать, что он мальчишка, а мальчишкам нельзя бояться, но Данилыч не дал договорить:
        - Фамилию свою знаешь, герой? — спросил он.
        - Тимофей Андреевич Колоколов! — назвался Тимка.
        - Ну вот что, Тимофей Колоколов, вижу, из тебя получился неплохой новосёл. И всё-таки садись-ка на стол, — вдруг подмочишь лапы, а сегодня, говорят, ночью ударит первый заморозок! Поехали!
        На центральную усадьбу трактор с вагончиком пришёл ночью. Тимка крепко спал и не слыхал, как утром ушли отец и мама. Проснувшись, он увидел бабушку; та укладывала свои вещи в корзину.
        - Ты уезжать собираешься? Да? — спросил Тимка.
        - В дом будем переселяться, Тимоша, — сказала бабушка. — Поднимайся, собирай-ка игрушки-то да клади их в корыто.
        Тимка не успел сложить игрушек, как в вагончик вошли отец, Данилыч и шофер, который летом возил ребят на ток. Стол, стулья, раскладушки и чемоданы Данилыч перенёс в кузов грузовика. Бабушка окликнула внука и сказала, чтобы он выходил к машине, но Тимка продолжал стоять в опустевшем вагончике, — ему не хотелось покидать первое степное жильё.
        - Тимка! — крикнул отец. — В кабину! Не задерживай!
        Из кабины Тимка видел, как отец аккуратно прикрыл дверь вагончика, навесил на неё замок, а шофёр принялся заколачивать окна досками.
        - Пустовать до весны вагончик-то будет, — вздохнула бабушка.
        Грузовик остановился около дома с белыми стенами. Тимка, выбравшись из кабины, первым перешагнул порог комнаты и оторопело замер на месте: у стены стоял городской рабочий отцовский стол, а угол комнаты занял широкий диван.
        - Идём, брат, — беря Тимку за руку, сказал отец. — Покажу, где будешь жить-поживать…
        Тимкина комната в одно окно. Из него видны белые домики, вытянувшиеся в ряд на противоположной стороне широкой улицы. У окна стоит новенький стол с одним ящиком.
        - Твой рабочий стол. Содержи в порядке, — предупредил Тимку отец.
        - А где мама?
        - Она, брат, в городе по делам. Завтра приедет, а может, и сегодня управится.
        - А Павлик и Юлька тоже в нашем доме жить будут? — заинтересовался Тимка.
        - Нет. Вон видишь на той стороне дом с палисадником? В нём твои приятели поселились. Будешь к ним бегать; осторожно, брат, через улицу переходи: машины…
        Юлия не заставила себя ждать. Вбежав в комнату и еле переводя дыхание, она выпалила:
        - Школа приехала! Школа приехала!
        Тимка едва успевал за девочкой. У длинного дома с широкими окнами стояли грузовики. На них горой возвышались парты, стояли шкафы и столы. Мама, раскрасневшись, разговаривала с Ириной Николаевной. Увидев Тимку, Ирина Николаевна сказала ему:
        - Тима! Застегни куртку! Надень как следует кепку и поздоровайся с учительницей!
        Но где же учительница? Помогла Юлия. Подтолкнув Тимку к его матери, она тихо проговорила:
        - Вот твоя учительница… Она тебе баловаться не даст.
        - Она моя мама! — сказал Тимка и посмотрел на Ирину Николаевну.
        - Мама и в то же время — учительница, — улыбнулась Ирина Николаевна. — Поздоровайся.
        Юлия вскоре убежала домой, ушла мама. Рабочие внесли парты и расставили их по классам. Тимка принялся ровнять ряды парт. Потом пришли Юлина мать и прицепщица Тоня; в руках у них были вёдра и тряпки.
        - Иди-ка домой, — Тимке Тоня. — Завтра к звонку являйся в школу. Учительница у тебя строгая…
        Тимка медленно шёл по широкой улице посёлка. Вечернее солнце, вырвавшись из завесы облаков, залило посёлок красноватым светом. Вспыхнув, заблестели стёкла окон, а белые стены домов стали розовыми.
        Дома Тимка застал маму спящей.
        — Не шуми, брат, мама отдыхает, — предупредил отец.
        - Она не мама, а моя учительница. Вот здорово! Мама — и учительница!
        - Тише! — снова предупредил отец и спросил: — Ты всё приготовил к школе? Карандаш очинил?
        - Ох! — спохватился Тимка и кинулся в свою комнату.
        - Подожди… — Отец, вынув из ящика рабочего стола ножик с шестнадцатью лезвиями и зелёной перламутровой рукояткой, вложил его в Тимкину руку и сказал: — Дарю! Не теряй только… В школу идёшь, совсем большой стал… Понятно?..
        Глава шестнадцатая. Тимка-младший
        Тимка стоял на балконе и смотрел на дорогу. Ура-а-а! Наконец-то показался долгожданный «москвич».
        - Мамочка, скорее! — ворвался в комнату Тимка. — Ну, скорее же! Папа ждёт!
        - Иду, иду, Тимочка! — откликнулась из кухни мама. — Не забудь надеть панамку.
        Всегда-то мама напоминает: «Надень панамку! Не забудь взять носовой платок! Не потеряй ключ от квартиры!». Тимка сдёрнул с вешалки панамку, выскочил на площадку и помчался вниз по лестнице.
        В дверях подъезда мальчика перехватил отец:
        - Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не носился сломя голову по лестнице. Не слушаешься!
        - Мы на «Камень Петух» поедем? — спросил Тимка.
        - Садись в машину. Я за термосом поднимусь. Но пути из родника воды наберём. День будет жаркий, — сказал отец и отпустил Тимку.
        Машину вёл отец, Тимка сидел рядом с ним, а мама устроилась на заднем сиденье. «Москвич», обогнав колон ну автобусов, свернул на дорогу, зажатую с обеих сторон зазеленевшими деревцами, нырнул в балку и остановился.
        - Кто пойдёт к роднику? — обратился отец к сидящим в машине.
        - Я! — первым вызвался Тимка и, схватив термос, выскочил на обочину дороги.
        Плотно утоптанная тропинка привела водоносов к бетонному кольцу, наполненному водой. Весёлые берёзки, обступив родничок, прикрывали его от жарких лучей солнца.
        Набирая в термос воды и заметив надпись на камне, Тимка спросил:
        - Папа, на камне о чём написано?
        - «Пашин родник», — прочитал отец и пояснил: — Тётя Паша его нашла, поэтому так и назвали.
        - Я знаю тётю Пашу! — выпалил Тимка. — Она мама нашей воспитательницы Юлии Павловны. Юлия Павловна водила нас на птичью фабрику. Там работает тётя Паша. Она директор! Она нам показывала маленьких цыплят. Их много-много! У одного была лапка сломана. Мы его в детсад взяли. Он теперь уже на двух лапках стоит, а быстро бегать ещё не может.
        - Идём! — позвал отец Тимку. — А то мама скажет: «Ушли и пропали…»
        Термос с водой нёс Тимка.
        - Тяжело? — спросил отец.
        - Я сильный! — ответил Тимка и крепче прижал термос к груди.
        У сопки «Камень Петух» было многолюдно. Тимкин отец, высадив пассажиров, поставил «москвич» рядом с автобусами.
        - Вертолёт! Вертолёт стоит! — закричал Тимка и ухватил отца за руку. — Пойдём посмотрим! Я близко не видел вертолёта.
        Распластав над землёй длинные лопасти винта, вертолёт стоял на поляне недалеко от сопки.
        - Эту птицу мы ещё с тобой увидим, — пообещал Тимке отец. — Гляди, сколько народа съехалось!
        - Тимофей Андреевич! — окликнул Тимкиного отца седовласый мужчина с Золотой Звездой Героя на груди. — Будем начинать?
        - Чего начинать? — заинтересовался Тимка и посмотрел на отца.
        - Сейчас увидишь. Трактор по воздуху полетит. — Отец подмигнул Тимке.
        - Трактора не летают. Только самолёты, вертолёты и воздушные шары летают! — перечислил Тимка.
        Седоволосый махнул рукой — и тут же из динамика, укреплённого на крыше автобуса, разнеслось по степи:
        - Товарищи! Весной тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года тракторист Иван Данилыч Плотников и прицепщица Антонина Семёновна Шумейко на тракторе ДТ проложили на землях нашего совхоза первую борозду! Сегодня на вершину сопки «Камень Петух» мы поднимем на вечную стоянку трактор, который, с плугом на прицепе, первым прошёлся по целинной степи и помог человеку заставить её родить Большой хлеб!
        - Трактору самому не забраться на сопку! — забеспокоился Тимка.
        - А он туда прилетит!
        Опять отец говорит о полёте трактора. Тимка хотел уже было рассердиться, но степь огласилась рокотом двигателя. Тимка увидел, как у вертолёта дрогнули лопасти винта, а потом быстро-быстро завращались, и машина неторопливо начала подниматься вверх. Сделав круг над сопкой, вертолёт стал удаляться и скоро совсем исчез из виду.
        - Он куда полетел? — спросил Тимка у отца.
        - Недалеко. Сейчас вернётся. Вон туда смотри!
        Вертолёт появился, но не так скоро, как обещал отец. Люди, собравшиеся у сопки, встретили его криком «ура».
        - Гляди! — сказал Тимке отец. — Трактор летит!
        Тимка уже и сам видел, что ниже вертолёта, чуть раскачиваясь на длинных тросах, висел трактор, окрашенный в яркий жёлтый цвет.

        - А ты не верил: «Трактора не летают, а летают только…»
        - Он не сам летит, — перебил отца Тимка. — Его вертолёт подцепил и везёт по воздуху!
        — Правильно, малец! — похвалил Тимку седовласый мужчина.
        Вертолёт, зависнув над сопкой, начал медленно снижаться, а когда гусеницы трактора легли на цементную площадку, тросы были отцеплены, и вертолёт, освободившись от груза, вернулся на стоянку.
        - Вот, Данилыч, — обратился Тимкин отец к седовласому мужчине со Звездой Героя на груди, — трактор памятником стал славных и трудных дел новосёлов-целинников!
        - Отец не рассказывал тебе, — обратился к Тимке Данилыч, — как он в степи заблудился и целый день со мной в кабине трактора просидел? Не убегаешь один в степь-то?
        - Мы с воспитательницей ходим. Она нам вагончик показывала. Мы в нём от дождя прятались. Мой папа Тима, когда был маленьким, в вагончике жил, а я не жил и на тракторе не катался. — Тимка вздохнул.
        - Ну, махнём на сопку?! — предложил Данилычу Тимкин отец и, взяв сына за руку, скомандовал: — За мной, марш!
        Подниматься по крутому склону было нелегко. Хватаясь руками за камни, нагретые солнцем, Тимка старался не отстать от идущего впереди Данилыча.
        - Что, выдохся, «альпинист»? Это тебе не по лестнице вниз сломя голову летать, а в гору подниматься. Давай помогу! — Отец протянул Тимке руку.
        Выбравшись на площадку, Тимка вытер панамкой взмокшее от пота лицо, а Тимкин отец и Данилыч устало опустились на каменную скамейку, стоявшую рядом с трактором.
        - Подойди ко мне! — позвал Тимку отец. — Полюбуйся степью. Впервые видишь её с высоты-то. Вон она какая!
        - Неоглядная и ненаглядная! — воскликнул Данилыч и указал Тимке: — Гляди, как её молодой лесок украсил. А всходы-то, всходы какие зелёные! Молодеет и красивеет наша степушка! А вот я постарел… Двадцать-то лет назад я на эту сопочку соколом взлетал…
        Насмотревшись на степь, Тимка обошёл вокруг трактора и остановился у дверцы кабины.
        - Теперь уж на нём не покатаешься. А в кабине посидеть можно, — сказал Тимке Данилыч. — Хочешь в кабину?
        Тимка запрыгал от радости.
        Данилыч открыл дверцу и, подняв мальчика, опустил его на сиденье. Тимка обеими руками ухватился за рычаги управления.
        - Отец твой вот так же вцепился в них, когда я разрешил ему подержаться за рычаги…
        Тимка-младший не слышал слов знатного тракториста: изображая воркотню трактора, он припал грудью к рычагам; ему казалось, что трактор, тронувшись с места, уже спускается по круче сопки и вот-вот выскочит на широкий степной простор.