Библиотека / История / Абрамов Дмитрий : " Гражданская Война Миссия России " - читать онлайн

Сохранить .
Гражданская война. Миссия России Дмитрий Михайлович Абрамов
        Настоящее произведение посвящено наиболее ярким, переломным и трагическим событиям первой четверти XX века в истории России, связанным с Гражданской войной (1917 -1922/23 гг.). Большинство персонажей произведения являются реальными, известными или малоизвестными историческими личностями - офицеры, солдаты, военачальники, поэты, общественные деятели, - жившие, любившие и воевавшие в те далекие трагические годы. Д. Абрамов реконструирует события, раскрывая «белые пятна» эпохи, изменившей историческую судьбу России.
        В своей новой книге, являющейся своего рода продолжением труда «Первая мировая война. Миссия России», Д. Абрамов использовал широкий круг исторических источников и специальной литературы: материалы Государственного военно-исторического архива, картографические и топографические материалы, мемуары, редкие публикации, сведения из специальных изданий, дореволюционных газет и др. Главной целью, которую ставил перед собой автор, был показ исторической мессианской роли России, «вставшей на дыбы» и изменившей весь мир.
        Д.М. Абрамов
        Гражданская война. Миссия России
        Всем участникам Гражданской войны 1917 -1922 гг. посвящается.
        Да откроет им Истину Господь. Да спасет и оправдает их всех: белых, зеленых и… красных.
        Рожденные в года глухие
        Пути не помнят своего.
        Мы - дети страшных лет России —
        Забыть не в силах ничего.
        Испепеляющие годы!
        Безумья ль в вас, надежды ль весть?
        От дней войны, от дней свободы —
        Кровавый отсвет в лицах есть.
        А. Блок
        Мною сделано это.
        Библия. Вторая книга Паралипоменон. Глава XI, строфа 4
        С огромной благодарностью и признательностью моим консультантам и помощникам
        И.Б. Тихоновой, В.Н. Васечко, О.Н. Яшиной
                
        Вместо предисловия
        Стремительный, взрывной и кровавой пришла в Европу весна 1916 года. Уже восемнадцать месяцев человечество несло на своих плечах бремя Первой мировой войны. От Красного и Средиземного до Балтийского моря оборонительными линиями, окопами, капонирами, пулеметными гнездами, блиндажами, ходами сообщения, воронками от снарядов были распаханы тысячи километров земли. Они пролегли через пустыни Синая и Палестины, степи и болота Месопотамии, Армянское нагорье, упираясь в берега Черного и Каспийского морей. От Эгейского моря почти до Адриатики исполосовали гористые Балканы. Проснулись разбуженные гулкой канонадой Восточные предгорья Альпийских гор. Врезаясь в заповедные Швейцарские Альпы, линии фронта до пролива Па-де-Кале искромсали цветущие города, села, храмы, поля и сады Западной Европы. От плодородных юго-восточных склонов Карпат до песчаных пляжей и дюн Рижского залива, островов Эзеля и Даго были изрыты фронтом просторы Восточной Европы. Ужас, неутешное горе, разруха и нищета пришли в дома людей, живших на линиях столкновений воюющих армий. Но не меньшее горе и неутешная разлука пришли и поселились в
сотни тысяч семей, отправивших на войну своих кормильцев-отцов, сыновей, братьев, суженых и любимых.
        И следом не только земля, но заливы, моря и океаны услышали тревожные сигналы боевых призывов, грохот тяжелых корабельных орудий и цепей, взрывы мин и торпед. Корабли и субмарины Германской, Австро-Венгерской, Османской, Британской, Российской империй, Франции, Италии бороздили Черное, Средиземное, Северное, Балтийское моря, Атлантику, Тихий и Индийский океаны. Они несли смерть друг другу, транспортам, судам гражданского флота, прибрежным городам и селениям. Даже с небес, к которым с мольбой люди поднимали руки, вознося молитвы к Творцу и прося его о милости и спасении, даже с небес, прочерченных смертоносными полетами крылатых машин, на людей низвергалась погибель. Авиационные бомбы и пулеметные ливни с высот в сотни метров страшнее самого крупного и страшного града взрывали землю, уродовали дома, убивали, ранили, увечили людей, губили все живое.
        За последние 4 месяца 1914 года с самого начала Первой мировой Россия успела провести пять крупнейших наступательных операций (Восточно-Прусскую, Галицийскую, Варшавско-Ивангородскую, Лодзинскую на Восточном фронте и Сарыкамышскую в Закавказье). Этим она спасла Францию и Сербию от разгрома немцами и австрийцами. Да, первое наступательное сражение с германскими армиями в Восточной Пруссии было плохо подготовленным, неудачным для России. Но 2-я русская армия генерала Самсонова легла костьми среди Мазурских озер Восточной Пруссии и спасла Париж от прорыва германских войск на реке Марне. Столица Франции была спасена тогда первый раз в ходе войны. Западные союзники России: Франция, Великобритания и Бельгия - лишь отразили наступление германских войск на Париж, выиграв битву на реке Марне. После этих событий война на Западе приобрела затяжной (позиционный) характер.
        Разгром русскими войсками в Закавказье под Сарыкамышем 3-й турецкой армии создал благоприятный для союзников стран Антанты военно-политический фон для боевых действий в зоне пролива Дарданеллы. Готовясь к кампании 1915 года, англо-французское командование обратилось в начале января к русскому верховному командованию с просьбой усилить свои войска и активизировать их действия на Восточном фронте, с тем чтобы максимально облегчить положение союзников на Западе. Русское командование согласилось на их просьбу, но с условием, что англичане и французы, в свою очередь, путем крупной морской или сухопутной демонстрации в районе Дарданелл отвлекут часть турецких сил с Кавказского фронта. Такое условие русских весьма устраивало союзников, особенно Англию, которая усматривала в этом возможность упредить Россию в ее вековом стремлении овладеть Константинополем и проливами. Одновременно Англия и Франция рассчитывали своими действиями в районе Дарданелл ускорить вступление в войну Италии на стороне Антанты. Английское и французское командование приступило к разработке плана настоящей, а не демонстративной
операции. Узнав об истинных намерениях своих партнеров по войне, русское правительство забило тревогу. Оно стало настойчиво добиваться от Англии и Франции решения вопроса о будущей судьбе Константинополя и проливов. Но англичане и французы всячески затягивали переговоры по этому вопросу. И только уже в ходе операции, когда их попытки овладеть Дарданеллами провалились, они были вынуждены согласиться на присоединение к России Константинополя с прилегающими к нему берегами проливов. Но и с их стороны было выдвинуто условие, что Россия будет до конца сражаться на стороне Англии и Франции, если последние также осуществят свои захватнические планы в Азиатской Турции и в других областях. Соглашение было подтверждено рядом документов, оформленных в марте - начале апреля 1915 года.
        Англия и Франция отвели для проведения операции крупные силы флота: 11 линейных кораблей (один из них новейший - «Куин Элизабет»), 1 линейный крейсер, 4 легких крейсера, 16 эскадренных миноносцев, 7 подводных лодок, 1 авиатранспорт с 6 гидросамолетами, 21 тральщик, 1 канонерскую лодку и большое число вспомогательных судов. Германское и турецкое командование только в середине февраля узнало о готовящейся операции. Началось спешное сосредоточение частей и соединений 1-й и 2-й турецких армий (около 200 тыс. штыков) в зоне проливов и приведение в боевую готовность береговых укреплений и артиллерии. Перед началом операции английские и французские корабли имели на своем вооружении 230 орудий калибром от 102 до 381 мм (в их числе 8 орудий самого крупного калибра 381 мм); турецкая береговая артиллерия - около 200 орудий калибром от 120 до 355 мм (в их числе 6 орудий 355 мм). До начала операции турки выставили южнее пролива минное заграждение (334 мины), состоявшее из 9 линий. Сражение началось утром 19 февраля с обстрела семью английскими и французскими линейными кораблями турецких внешних фортов на
Галлиполийском полуострове. Корабли Антанты двинулись в пролив. Но союзников ожидали неудачи, несмотря на перевес в огневых средствах. Турецкая береговая артиллерия отчаянно и небезуспешно отстреливалась и наносила сильные повреждения кораблям англичан и французов. Некоторые из них подорвались на минах. Уже более четырех с половиной веков подряд самые восточные берега Европы и самые западные берега Азии не оглашались громом столь мощной артиллерийской канонады. Дымы, гарь, зарево пожаров и разрывов вспыхивали и плыли над лазурными водами древнего Геллеспонта. Сражение за проливы растянулось не на дни и недели, а на месяцы. Однако, несмотря на первые неудачи, англичане и французы решили продолжать Дарданелльскую операцию. Они запланировали высадку сухопутных войск на полуострове Галлиполи с целью захватить турецкие форты с тыла и облегчить прорыв флота через Дарданеллы в Мраморное море. В десант назначались 1 английская и 1 французская дивизии, австралийско-новозеландский корпус, три бригады английской морской пехоты и греческий добровольческий легион (всего 81 тыс. штыков). Этим войскам придавались
178 орудий разных калибров. Общее командование этим десантом было возложено на британского генерала Гамильтона. Утром 25 апреля десантные суда и корабли поддержки подошли к турецким берегам у пролива и начали мощную артподготовку. Затем на берег был высажен десант. Турки отчаянно оборонялись. Но англичане и французы все же сумели закрепиться на азиатском и европейском берегах пролива, потеряв за два дня около 18 тыс. человек. Напряженные бои десантных войск с турецкими силами продолжались до конца мая. Несмотря на огневое содействие крупных сил флота, союзники не смогли сломить сопротивление противника и добиться ощутимых результатов. За это время они понесли большие потери в войсках, потеряли несколько кораблей. 13 мая турецкий эсминец потопил английский линкор «Голайет», а 25 -27 мая германская подводная лодка «U-21», пришедшая из австрийского порта Котор, пустила ко дну еще два линейных корабля - «Трайемф» и «Маджестик». После этих потерь англичане отправили свой новейший линкор «Куин Элизабет» в Северное море и увеличили число кораблей противолодочной обороны. Крупные корабли ушли на рейд острова
Мудрос, оставив десантные войска без поддержки флота. Правда, отдельные британские корабли и подводные лодки еще прорывались через пролив в Мраморное море и топили турецкие транспорты и корабли. В августе англичане вновь предприняли наступление на полуострове и высадили туда дополнительные десанты. Но 5-я турецкая армия контратаками остановила наступление британских войск. Борьба за полуостров продолжалась до декабря. Но уже в начале ноября союзное командование приняло решение эвакуировать свои войска. Эвакуация закончилась 9 января 1916 года. Дарданелльская операция потерпела полную неудачу. Младотурецкое правительство Османской империи ликовало. Энвер-паша (министр обороны) выказывал свое почтение и уважение германскому генералу фон Сандерсу, командовавшему турецкими войсками в той операции. Однако та и другая стороны понесли громадные потери. Союзники по Антанте потеряли более 146 тыс. человек. Потери турецкой армии по официальным данным составили 101 тыс. только убитыми. Общие потери превысили четверть миллиона из 300-тысячной армейской группы в зоне Проливов. Это была одна из самых кровопролитных
боевых операций в новой истории Османской империи. И хотя значение ее невелико для истории Первой мировой войны, но она заняла важное место в национальной истории турецкого народа. В те месяцы на берегах пролива формировался костяк будущей национальной армии республиканской Турции. В боях под местечком Анафарты стойко отражал атаки британцев XVI армейский корпус под командованием полковника Мустафы Кемаль-бея, кому грядущее уготовило особое место в истории Турции.
        Мало кому и сейчас известно, что армянские части в составе турецких войск показали высокие боевые качества в сражениях на Галлиполийском полуострове при разгроме Дарданельского десанта англичан и французов. Дрались армяне, призванные в турецкую армию, против Антанты и в Месопотамии. Они выполняли решение своей национальной партии Дашнакцутюн, гласившее: «Каждый армянин обязан выполнять свой долг османского подданного; следовательно, мы имеем право на то, чтобы турецкое правительство признало наше прямодушие и искренность. Мы готовы защитить целостность Османской империи и нашу родину». Руководство Дашнакцутюн уведомило в начале войны лично Талаат-пашу, как министра внутренних дел и члена триумвирата (руководства младотурецкой правящей партии) об изложенной выше позиции партии и заверило Талаат-пашу в своей лояльности к властям. Речь шла, однако, об армянах в Западной Армении (Анатолии), находившихся под турецкой властью. Население Восточной части Армении оставалось законопослушными подданными Российской империи. Но восточные армяне, вполне естественно, питали надежды на полное единение всех армян
под скипетром российского императора и освобождение от османского владычества своих братьев Анатолии.
        Но уже через два дня после начала высадки галлиполийского десанта, т. е. 15 апреля, Энвер-паша (военный министр) и Талаат-паша направили властям Восточной Анатолии секретный приказ о всеобщей депортации армян как потенциальных сообщников врага в пустынные области Северной Месопотамии. Как подчеркнул Талаат-паша, надлежало «покончить со всеми армянами и всячески стараться уничтожить само название „Армения“ в Османской империи». Мирное христианское население насильно сорвали со своих мест и погнали умирать в пустыню. Гибель целого народа в западной Армении не изменила ни военного, ни политического хода событий. Однако дьявольский план руководителей этой акции, по которому местное мусульманское население от Трапезунда до Мосула было обязано помогать властям следить за пешими колоннами женщин, стариков и детей (мужчин-армян отделили и депортировали либо ликвидировали), все же осуществился. В тех местах, по которым прошли и погибли эти полтора миллиона несчастных, пожалуй, не было турецкой или курдской семьи, где не появилось бы колечко, или платок, или другая вещица обреченных на голодную смерть
людей, а то и рабыня или раб-ребенок из числа депортируемых армян. Эти события известны в мировой истории как геноцид армян. Политическое руководство Османской империи сделало сообщниками преступления своих подданных, не пожелавших добровольно подняться на джихад. Теперь появление войск любого члена Антанты в Восточной Анатолии от Эрзрума до Киликии должно было рассматриваться мирным населением как месть со стороны христиан всем мусульманам.
        Тем временем уже весной 1915 года Германия и Австро-Венгрия обрушили мощь всех своих армий на Россию, стремясь вывести ее из войны. Россия утратила свой военный потенциал уже в 1914 году. Восточный фронт был взломан германскими и австрийскими войсками на протяжении от Галиции до Балтийского моря. Беспрерывные артобстрелы, газовые атаки привели русскую армию к страшным потерям. В ходе оборонительных боев и широкомасштабного отступления потери русской армии составили 850 тысяч убитых и раненых, 900 тысяч пленных. В течение весны, лета, осени русские войска отходили по всему фронту и оставили Польшу, Литву, Западную Латвию, Западную Украину и Белоруссию. Но главная задача, поставленная германским командованием, так и не была выполнена: Россия не была разгромлена и не вышла из войны. На Западном фронте союзники не предприняли ни одной серьезной наступательной операции, чтобы спасти положение России. Только Италия вступила в войну на стороне Антанты в конце мая 1915 года. Наступление итальянских войск не было особенно удачным, и уже в июле война на Итальянском фронте приобрела позиционный характер. И
это была практически единственная помощь русским войскам: австрийцы перебросили с Восточного фронта на итальянский 10 -12 дивизий. Относительный успех Тройственного союза (Германской, Австро-Венгерской, Османской империй) весной-летом 1915 года подтолкнул Болгарию присоединиться к нему. Так сложился Четверной союз. Совместно с австрийцами болгары разгромили сербскую армию, которая отступила к Адриатическому морю и была с побережья эвакуирована англичанами на Ионические острова. Сербия была оккупирована австро-венгерскими и болгарскими войсками. Утешением для Антанты было лишь то, что две французские дивизии, высадившиеся в греческом городе Салоники, ударили во фланг болгарской армии. Болгары не смогли выбить их с полуострова. Так образовался Салоникский фронт.
        Весной 1916 года английские войска готовились прорвать оборону турок на Синае, развернуть наступление от Суэцкого канала через Синайскую пустыню с целью выхода в Палестину. Еще восточнее 1-й Кавказский отдельный кавалерийский корпус русской армии под командованием генерала Баратова (9850 штыков и 7860 сабель) вступил в Месопотамию и занял Ханекин (150 км северо-восточнее Багдада). Баратов стремился помочь английскому отряду, блокированному турецкой армией в Кут-эль-Амара. Однако помощь русских британцам запоздала, так как английский военачальник Таунсенд сдался туркам в плен с 12 тыс. своих солдат и офицеров. Русскому кавалерийскому корпусу пришлось прекратить дальнейшее продвижение вследствие недостатка сил, так как приходилось действовать на фронте до 650 км, ведя борьбу с местными партизанами-курдами. Тропическое лето, жара, безводье, холера и малярия изнуряли войска генерала Баратова. В Армении, завоеванной османами, русские войска еще в январе-феврале 1916 года провели успешную боевую операцию и взяли крепость Эрзерум. Русская Кавказская армия в Армении весной насчитывала более 207 тыс.
штыков и 23 тыс. сабель, 470 орудий, 657 пулеметов. Но турки стянули туда еще большие силы (около 250 тыс. штыков и 45 тыс. сабель) и в конце мая перешли в контрнаступление.
        Страшное творилось и в Западной Европе. Германские войска, не сумевшие полгода назад разгромить и вывести из войны Россию, в феврале 1916 года обрушили всю мощь своего ударного кулака на французские позиции у города-крепости Верден. Французы смогли выставить для защиты Вердена 11 дивизий и 632 орудия. Немцы же ударили по французам из 1500 орудийных и минометных стволов. Ведение операции возлагалось на 5-ю германскую армию под командованием кронпринца Вильгельма. Армия усиливалась свежими корпусами и артиллерией резерва. Артподготовка германских войск началась 21 февраля в 8 часов утра. Огонь невиданной силы по отдельным целям, участкам окопов, траншей и укрытий первой и второй линий французской обороны чередовался с обстрелом командных пунктов, батарей, фортов города, селений, перекрестков дорог, госпиталей, гражданских зданий Вердена, расположенных в глубине французской обороны. От этого огня гибли и страдали мирные люди: раненые, дети, женщины, старики, врачи. Для разрушения траншей и окопов немцы использовали в основном минометы. Батареи французов поражались главным образом химическими
снарядами, а командные пункты, форты и другие укрепления - огнем сверхтяжелых орудий - 210-мм мортир и 420-мм гаубиц. Железнодорожные станции и госпитали громили и обстреливали сверху десятки аэропланов. За час до атаки огонь германских орудий был перенесен на первую линию обороны и доведен до максимального напряжения. Позднее командующий французскими войсками Петэн писал: «Немцы пытались создать такую „зону смерти“, в которой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнели и ядовитых газов развернулись над нашими лесами, оврагами, траншеями, убежищами, уничтожая буквально все… На узкий треугольник, заключенный между Брабан, Орн и Верденом, был сосредоточен опустошающий огонь больше чем 2 млн снарядов». Затем десятки тысяч германских солдат были брошены в атаку на французские позиции. Но французы выдержали удар.
        Так началась одна из самых кровавых битв Первой мировой, известная под названием «верденской мясорубки». Битва полыхала почти до конца лета. Французское командование, стремясь отвлечь дивизии немцев от Вердена, в начале июля предприняло наступательную операцию на реке Сомме и добилось там небольшого успеха. Для прорыва германских позиций французы и англичане впервые тогда применили танки. Но еще ранее - весной англо-французское командование обратилось к командованию русской армии с просьбой предпринять наступление на Восточном фронте, чтобы ослабить силы германских войск под Верденом и на Сомме. Россия не отказала в помощи. По планам командования русские войска должны были нанести удар по австро-германским позициям на широком фронте от реки Припяти и города Пинска до реки Днестра и города Черновицы. Руководство операцией вручалось генералу А.А. Брусилову. Начало русского наступления намечалось на конец мая - начало лета.
        В то время, когда русская армия готовилась к наступательным операциям, на итальянском фронте превосходящие силы австрийцев 2 мая атаковали в районе Трентино войска 1-й итальянской армии. Понеся крупные потери, итальянцы стали отступать. Это сильно встревожило руководящие военные круги Италии. Они обратились в главную квартиру французской армии с просьбой повлиять на русское командование, чтобы заставить его ускорить наступление на юго-западе Восточного фронта и тем облегчить положение дел в Италии. Вскоре итальянское командование непосредственно само обратилось в русскую Ставку с настойчивой просьбой о помощи. Так, 10 мая 1916 года военный атташе генерал Порро просил находящегося в Риме русского полковника Энкеля, чтобы тот доложил от имени главнокомандующего итальянской армией Кадорны командующему Алексееву «усердную просьбу ускорить во имя общих интересов начало наступления русской армии».
        Глава 1
        Кульминация и смена позиций. «Две ли России сошлись воевать?»
        Святки - сколько для русского человека в этом слове сокрыто светлых воспоминаний, сколько тепла, берущих начало в детстве, отрочестве, юности, девичестве! В этом слове и Светлое Рождество Христово, и торжественное богослужение в храмах с тысячами весело горящих свечей, и нарядная елка с Вифлеемской звездой, и подарки, и Новый год, и каникулы, и Крещение с водосвятием и ледяной купелью, и Татьянин день…
        Кирилл Космин и Петя Усачев, как и многие другие, хранили в себе это тепло и воспоминания. Наступившая поздней осенью распутица, а затем зима временно прервали активные боевые действия Добрармии. Перед Святками Космин и Усачев отпросились в отпуск и уехали в Ростов. Туда приехали вечером, как раз перед всенощной Рождественской службой. На улице было морозно и сухо. Легкие снежинки кружились в воздухе. Темно-синее небо высветилось звездами.
        Когда в вечерних сумерках они подходили к знакомому дому, Кирилл посмотрел на освещенные окна и увидел в одном из них желанный женский силуэт.
        - Смотри, Петя. Не Женя ли стоит и высматривает кого-то? - спросил он, обращаясь к Усачеву.
        - Она. Точно она! Вот сестра, стоит у окна и ждет нас. Вот женское чутье! - с восхищением отвечал тот, всматриваясь в окна.
        Женщина у окна, верно, заметила их и отпрянула вглубь комнаты. Следом, ускоряя шаг, офицеры почти бегом взлетели на высокое крыльцо. Парадная дверь дома была открыта. Уже в прихожей им на встречу вышел радостный Гордей Гордеевич, кинувшийся обнимать и расспрашивать желанных гостей. Быстро пройдя прихожую, расстегивая и снимая на ходу ремни с шашками, фуражки, развязывая башлыки, распахивая шинели, одновременно обнимаясь и общаясь с Гордеем Гордеевичем, они стремительно и живо ворвались в натопленную чисто убранную гостиную. Там их с улыбкой встречала дородная и еще довольно молодая хозяйка дома, и, видно, приболевший Петр Михайлович, с шарфом на шее, приветствовавший сына и гостя хриплым голосом. Конечно, первым делом он со слезами бросился к Петру Петровичу и крепко прижал его к своей груди.
        - Боже мой! Радость-то какая. Петенька живой, здоровый! На праздник обрадовал Господь! Здравствуйте родные мои! Желанные! - запричитал он.
        - Располагайтесь Кирилл Леонидович! К столу, господа офицеры! С дороги-т водочки с огурчиком! Да и мы разговеемся. Ведь Звезда уже! Сочельник-то прошел. Матушка, а ну-ка неси из закромов все, что осталось, мечи на стол графинчик, да огурчики, да грибки, да селедочку, да хлебушек пшеничный. Да стопочки не забудь! - засуетился Гордей Гордеевич.
        Хозяйка забегала. Кирилл в смущении остановился на полпути, не найдя взглядом в большой и светлой гостиной той, о ком давно тосковала его душа.
        - Почему нет ее? Неужели она не рада моему приезду? Ведь верно видела нас, когда мы подходили к дому. Неужели я зря так торопился увидеть ее? - закрутились вопросы и мысли в голове Космина.
        На минуту-другую сильнейшие горечь и обида закрались в его сердце.
        - Что с тобой, Кирилл? Да на тебе лица нет! Пап, а где Женя? - радостно спрашивал Петя.
        - Да только что тут была! Весь день у окна стояла, молчала, ровно ждала кого-то, а как темнеть начало, у зеркала со свечей сидела. Гадала ли!? А тут подошла к окошечку да как вскрикнула и убежала куда-то, - отвечал Петр Михайлович с радостью и утирая слезы на глазах.
        - Не плачь, пап. Все - слава Богу. Живы, как видишь! Женя, да где же ты? - громко успокаивая отца и зовя сестру, говорил Петя.
        Кирилл со скорбью и тоской хранил гробовое молчание. Так продолжалось несколько минут. Он уже было потянулся застегнуть шинель и откланяться, как вдруг двустворчатые двери, ведущие в одну из комнат, раскрылись… С румянцем на лице, с сияющими глазами, со слегка растрепанной гривой волос, в великолепном длинном платье с большим декольте вышла, и даже не вышла, а, распахнув двери настежь, выступила она. Лишь мгновение искала она его глазами среди окружающих родных и близких людей. А потом случилось то, чего никак не ожидал ни он, ни кто другой.
        Стремительно, как лань, забыв все приличия и свою девичью гордость, она пробежала по гостиной и со слезами бросилась ему на грудь, охватив своими руками его плечи в серой шинели. Глухие, беззвучные рыдания сотрясали ее тело, когда Кирилл с нежностью, любовью, сдерживаясь перед окружающими его людьми, обнял и стал тихонько целовать ее в голову. В гостиной воцарилось неожиданное, полное, но доброжелательное молчание. А Кирилл и Женя утонули в объятиях друг друга.
        А потом было недолгое, но радостное застолье, во время которого они сидели рядом, бок о бок, и он держал ее горячую руку в своих руках. Все чокались, выпивали, закусывали. И они тоже со всеми вместе, но как бы и вдвоем, не со всеми. Счастливые, они прятали глаза от всех. Потому что ничто в мире в тот момент не существовало кроме них для них самих. Все собирались в церковь на всенощную. Собирались и они. А потом было долгое и радостное богослужение. И жарко горело множество свечей, и хор торжественно выводил:
        - «Рождество твое, Христе - Боже наш, возсия мирови свет Разума. В нем бо звездам служащие, Звездою учахуся…»
        И прихожане сотнями голосов радостно, не всегда впопад, но все же многогласно и складно подпевали хору. И они тоже радостно подпевали и улыбались всем и друг другу. Но среди всего этого огромного числа молящихся и радующихся Рождеству они все же оставались только вдвоем перед родившимся, воплотившимся на Белый свет Богомладенцем и Спасителем Мира.

* * *
        Страны Антанты начали подготовку мирных договоров с побежденными, для чего созывалась мирная конференция. Франция настояла на том, чтобы конференция проходила в ее столице - в Париже, а точнее в Версале. Парижская конференция начала свою работу 18 января 1919 года. В ней принимали участие представители 27 стран, но ведущую роль в ней играли президент США Вудро Вильсон, премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж и премьер Франции Жорж Клемансо. Побежденные не были приглашены вообще. Не присутствовали и не были приглашены представители России, сотрясаемой Гражданской войной.
        Накануне тех событий Вудро Вильсон просил премьера Греции В. Венизелоса обобщить все территориальные притязания Греции к Турции. Тот составил по этому поводу меморандум. В этом документе вся Западная Анатолия должна была войти в Новую Грецию. Стамбул (с населением 360 тысяч греков и 500 тысяч турок), по мнению Венизелоса, следовало бы передать Греции, которая в свою очередь гарантировала бы интернационализацию Проливов. Новую мощную Грецию устроило бы установление протектората грядущей Лиги Наций над Стамбулом и зоной Проливов. Фактически эта зона была бы окружена греческой территорией, а Измир (Смирна) «стал бы вольным городом-портом». Греческий премьер не забыл и Восточную Анатолию, где предполагал создать нечто вроде армянско-греческого государства под мандатом Лиги Наций. Весьма «милое, мирное государство», которое должно было начать свою жизнь с того, чтобы поднять флаг Лиги и депортировать турок. Не сказано было только одно - куда?
        Однако проект Венизелоса был положен в дальний ящик. Он показался американской делегации в Париже чрезмерным, поскольку не совпадал с расчетами самого В. Вильсона. Греческий премьер учел высказанное недовольство и в продолжение двухдневных речей (3 и 4 февраля 1919 года) уже в ходе официальных заседаний конференции поддерживал только мандат Лиги Наций на Стамбул, подчеркнув, что Греция, несмотря на 360-тысячное греческое население, «не выдвигает никаких претензий на Константинополь». При этом он продемонстрировал приличное знание мусульманского богословия и очень неважное знакомство с этнографией и статистикой Малой Азии.

* * *
        Как только установился зимний путь в южных областях и губерниях России, войска Красной армии Южного фронта 4 января 1919 года (по новому стилю) перешли в решительное наступление и, сломав упорное сопротивление Донской армии, успешно продвинулись на юг и юго-восток. Развал фронта, который удерживали белоказачьи части, был налицо. Генералу Деникину наконец удалось захватить лидерство в Белом движении на юге. В этих условиях генерал Краснов был вынужден подписать соглашение, положившее начало созданию «Вооруженных сил Юга России», главнокомандующим которыми стал А. И. Деникин. В их состав вошли Добровольческая, Донская и Кавказская (впоследствии Кубанская) армии, а также Черноморский флот. Однако избежать катастрофы Краснову не удалось. 8-я и 9-я армии красных, наступавшие на центральном участке фронта, к концу февраля отбросили деморализованные донские части и вышли на линию Юзовка - Енакиево - южнее Миллерово - восточнее Белой Калитвы. Из 85-тысячной армии генерала Краснова за Северский Донец вырвалось из окружения и отошло не более 15 тысяч человек. Круг спасения Дона отстранил от должности
заслуженного генерала и выбрал атаманом угодного Деникину генерала Богаевского. Остатки Донской армии были переданы в полное подчинение главнокомандующему «вооруженных сил Юга России». Началась немедленная реорганизация и пополнение Донской армии за счет мобилизации донских казаков на территориях, контролируемых Добровольческой армией. Деникину же ценой больших усилий и жертв удалось стабилизировать положение на фронте. Теперь судьба Белого движения в России перешла в руки адмирала Колчака и генерала Деникина.
        С большими потугами благодаря борьбе за лидерство в рядах антисоветских и антибольшевистских сил, единство действий белых армий под началом адмирала Колчака все же было достигнуто. Немаловажная роль в этом принадлежала представителям Антанты.
        «На нашу дружбу и единение не могут повлиять никакие обстоятельства. Желаю соединиться и встретиться с вами как можно скорее!» - телеграфировал Колчак Деникину в феврале 1919 года.
        На эту телеграмму генерал ответил благожелательным письмом. Штабы обеих армий начали координацию своих действий, насколько это позволяли военно-стратегическая ситуация и растянутость линий связи. Главная роль в весеннем наступлении 1919 года отводилась армиям Колчака. Вооруженные силы «Верховного правителя» были сформированы в Сибири. К марту 1919 года они включали в себя Уральскую, Оренбургскую (белоказачью), Западную и Сибирскую армии, Южную армейскую группу - всего 91 тысяч штыков и 26 тысяч сабель, 210 орудий, 1330 пулеметов, 5 бронепоездов. Главный удар Колчака был направлен на Уфу - Самару с целью выхода к Волге и соединения с Деникиным. Главный удар наносила Западная армия генерала М. В. Ханжина. Вспомогательный - на Ижевск и Казань - наносила Сибирская армия генерала Р. Гайды. Так на направлении главного удара штабом Восточного фронта создавалось более чем двойное превосходство в силах и средствах. Им противостояли силы армий красных численностью до 84 тысяч штыков и сабель при более слабом пулеметном и артиллерийском обеспечении.
        Колчаковские войска перешли в наступление 4 марта. Прорвав фронт красных армий, расчленив их на две отдельные группы - северную и южную, армии адмирала к началу апреля овладели Актюбинском, Оренбургом, Орском, Бугурусланом, Бугульмой, Чистополем, Сарапулом, Уфой. Создавались условия для выхода Белых армий Колчака к Волге и соединения их с войсками Деникина.

* * *
        Полиция и жандармерия Стамбула были подчинены назначенному британскому коменданту. Общественные организации и профсоюзы турок разогнаны. Военные долги Турции уточнены - 289 млн золотых лир. Подверглись репрессиям национальные организации арабов, армян и даже греков. В Лондоне в кругах верхнего эшелона власти усмехались и поговаривали: «Турция, конечно, не алмаз в короне Британской империи, как Индия, но после наведения порядка заблестит».
        Новый турецкий премьер, британский ставленник, санкционировал массовые аресты среди патриотически настроенной интеллигенции Стамбула и Анкары, не склонной к безусловному подчинению Англии. Нижняя палата парламента, в которой прорывались выступления против Антанты и монархические настроения, была распущена уже 21 декабря 1918 года.
        К началу 1919 года согласно Мудросскому перемирию турецкая армия сдала войскам союзников 145 тыс. винтовок, 682 пулемета, до 2 тыс. орудий. Хотя во много раз больше оружия разошлось по всей стране. Однако армейские склады в центральной Анатолии сохранялись в полном порядке, и попыток овладеть складами со стороны каких-либо организованных преступных группировок или их разграбления населением не последовало. Массовое уважение турецкого населения к армии сохранялось даже в условиях полного распада Османской империи. Тем временем британцы заняли Мосул и Александретту. В Стамбуле высадились сначала британские, затем французские и итальянские войска. До 16 марта 1920 года, когда была объявлена официальная оккупация турецкой столицы, войска Антанты осуществляли функции «проведения в жизнь Мудросского соглашения». За выполнением его условий «наблюдали»: 41,5 тыс. английских, 59 тыс. французских и 17,5 тыс. итальянских войск. Формально турецкие войска насчитывали 50 тыс. штыков и сабель. На деле их было во много раз меньше.
        До открытия в январе 1919 года общей мирной конференции в Париже Англия и Франция сохраняли за Османской Турцией внешние признаки суверенного государства. Но фактически они готовили условия для изгнания турок «со всеми пожитками, причем не только из Европы» (как писала западная пресса). Английские войска контролировали всю Багдадскую железную дорогу, включая важнейшие туннели в горах Тавра. Во всех крупных средиземноморских и черноморских портах находились английские гарнизоны. Центральная и Западная Анатолия и район Киликии контролировались штабами британских войск в Стамбуле и Багдаде. В Восточной Фракии и в Аданском вилайете расположились французские экспедиционные войска. Наготове были греческие и итальянские части, чтобы высадиться в Анатолии и оккупировать все сколько-нибудь значительные части Малой Азии. Британцы уже «на законных основаниях» заняли Антеб, древний Мараш, Урфу на территории Сирии. Но местные арабы, курды и турки подняли восстание против британцев. Те жестоко подавили эти выступления. Обострилась ситуация в Самсуне и Трабзоне - на черноморском побережье Малой Азии, где Англия
поддерживала идею провозглашения греческого Понтийского царства.
        Англия и Франция занимали своими войсками наиболее перспективные для них области распадавшейся империи. Стамбул и Армению они решили отдать под мандат США. Были согласованы размежевания в Африке и на Арабском Востоке. Не прошло и месяца, как на исходе февраля 1919 года судьба «больного человека на Босфоре» и османского наследства, казалось, была решена европейскими и американскими душеприказчиками.
        Рассчитывая на решение проблемы Западной Армении с помощью Антанты, правительство Армении в феврале 1919 года направило делегацию на Парижскую мирную конференцию. В ее состав вошли А. Агаронян, М. Пападжанян и А. Оганджанян. На очередном заседании конференции Совета десяти в Париже 26 февраля 1919 года был заслушан лидер армянских дашнаков Аветис Агаронян с требованием к державам обеспечить создание «Армянской демократической республики» с выходом к Черному морю и включением в ее состав части турецких земель в Анатолии. Это вызвало сильнейшее оживление у слушавших его учредителей нового порядка. 14 мая Парижская конференция приняла решение о передаче мандата на Армению Соединенным Штатам Америки. Правительство Армении подготовило необходимые материалы и передало их представителю президента США генералу Дж. Харборду. Однако Сенат США после длительного обсуждения отклонил предложение президента США Вудро Вильсона о принятии мандата на Армению.
        Эмир Фейсал из Аравии, еще не Саудовской, но уже проанглийской, требовал примерно того же - исключительно широкого территориально арабского государства к югу от линии Диарбакир - Александретта. Его слушали - не столь внимательно. Союзные державы решили судьбу больших арабских вилайетов как территориально оторванных от остающейся османо-турецкой части. Кроме того, арабы были слишком далеко от Красной (или Белой) России. А вот армяне… Было о чем поразмыслить стратегам из Антанты.
        Еще раньше, в марте 1919 года, слово («Покороче, покороче, пожалуйста!» - предупреждал ведущий) было предоставлено лидеру курдских националистов Шериф-паше. Его слушали вообще вполуха, а уж ассирийцев, пытавшихся требовать возвращения на утраченные в связи с войной родные земли, слушать вовсе не стали.
        Первые, т. е. непосредственные виновники, вовлекшие Османскую империю в войну: Энвер-паша, Талаат-паша, Джемаль-паша и Джавид-бей - фактически ушли от наказания либо были вне пределов досягаемости. Разрыв отношений турок с немцами положил конец вопросу о выдаче немецкой стороной лидеров младотурецкой партии, скрывавшихся в Германии. На трех публичных процессах в апреле - июле 1919 года были осуждены как «виновники войны», так и «виновники в войне» (военные преступники). Приговорен к смерти арестованный англичанами губернатор Токата Кямиль Махмуд-паша, инициатор и участник армянской резни 1915 года. Публичная казнь Махмуд-паши через немыслимо позорное для мусульманина повешение стало своего рода искупительной жертвой всего младотурецкого руководства. Мир ислама на Ближнем Востоке содрогнулся от ужаса.
        Тем временем, преодолев противодействие командования британских войск в Закавказье, правительство Армении в апреле - мае установило контроль над Карсом, Олти, Кагызваном. Так почти полностью были восстановлены границы Армении 1914 года. Руководство 28 мая объявило страну «объединенной и независимой республикой», заявив, что «для восстановления целостности Армении и обеспечения полной свободы и благосостояния народа Правительство Армении, согласно единой воле и желанию всего армянского народа, заявляет, что с сегодняшнего дня разрозненные части навсегда объединены в независимый государственный союз». В состав парламента Республики Армении были дополнительно введены 12 депутатов - представителей западных армян.

* * *
        По всей огромной петле фронтов, охватившей и стягивающей центр европейской Советской России, весной 1919 года развернулась ожесточенная борьба, начался обмен ударами, производимыми белыми и красными армиями с нарастающей силой. Казалось, что петля белых армий и войск Антанты пульсировала на шее молодого революционного государства, то ослабевая, то затягиваясь вновь.
        Воспользовавшись тем, что главные силы РККА были втянуты в бои против войск Колчака, генерал Деникин двинул в наступление корпуса Добровольческой и Донской армии. Добровольческая наступала от Ростова на северо-запад. Удары наносились веером - на Мелитополь, Бахмут, Луганск. Целью Донской армии было освобождение от красных верховских станиц Войска Донского. Затем они должны были взять Воронеж. Отдельные части Добровольческой армии (сформировавшие в дальнейшем Кавказскую армию) наступали на Царицын, Балашов, и ее полки на отдельном участке выше Царицына вышли к Волге. Войсковая группа генерала Эрдели укрепилась в степях Калмыкии и подошла к побережью Каспийского моря. Ее целью была Астрахань.
        В последней декаде марта корпус Добровольческой армии под началом генерала Май-Маевского занял южный район Донбасса. В корпусе насчитывалось до 6 тысяч штыков и 14 тысяч сабель. Восточнее - в направлении на Луганск - наступал корпус генерала Покровского (дивизии генералов Шкуро и Пржевальского) в составе 12 тысяч штыков и 7500 сабель. Им противостояли части 8-й и 13-й армий общим числом 26 тысяч штыков и 3300 сабель. Правда, их поддерживали отряды партизан-анархистов батьки Махно численностью до 10 тысяч сабель с 20-ю тачанками. И, казалось, силы были равны. Командование Красной армии выделило против корпуса генерала Покровского лишь четвертую часть сил 8-й армии. Основные силы были нацелены на слабейшую, как казалось тогда красным, группу Май-Маевского. Однако белые, в силу подавляющего превосходства в коннице, обладали в несравненно большей степени подвижностью, предприимчивостью и разведкой. Маневр командования красных был ими разгадан. Корпус Май-Маевского временно отступил. Но уже 27 марта войска генерала Покровского перешли в наступление на Луганском направлении и нанесли удар в левый фланг
наступающим частям 8-й армии. Этот контрманевр сорвал намеченную операцию красных. Две дивизии 8-й армии вынуждены были изменить направление своего движения. Вместо удара по частям Май-Маевского они вступили в бой с корпусом генерала Покровского. Это, в свою очередь, поставило в тяжелое положение 13-ю армию и соединение Махно. Начальный успех этих войск был быстро сведен на нет казачьей конницей. Ударом кубанской конной группы генерала Шкуро между Мариуполем и Волновахой было нанесено несколько поражений нестойкой в моральном отношении группе Махно. Красные начали отступление по всему Южному фронту. Корпус Май-Маевского в первых числах апреля вновь занял южный Донбасс.

* * *
        В том наступлении Космин познакомился с новой тактикой, что применили красные в Гражданской войне. Это случилось на железной дороге под Луганском. Еще в бинокль он увидел дымный шлейф, тянувшийся из трубы паровоза, идущего по железнодорожному пути со стороны города навстречу наступающим частям Дроздовской дивизии. Затем, когда уже оставалось версты три-четыре, офицеры и солдаты двух артиллерийских батарей, направляющихся к городу для поддержки стрелковых полков, услышали дальние гудки тяжелого и мощного локомотива. Отдаленный грохот стальных вагонов, раскаты грома тяжелых орудий сотрясли воздух.
        - Господа, да это - бронепоезд! Вам приходилось иметь дело с бронированным паровозом и составом? Это новинка, за которую всерьез взялись большевики, - обратился к офицерам командир батареи штабс-капитан Лукин.
        - Что, серьезная боевая машина? - спросил кто-то из офицеров.
        Все офицеры обратили стекла биноклей в сторону состава, громыхавшего в отдалении колесами, броней и залпами орудий.
        - Еще бы! Это вам, господа, не броневик какой-нибудь. Как минимум две батареи орудий (8 -10 стволов), да не меньшее количество пулеметов. И все это на скорости железнодорожного состава, да под прикрытием толстой брони. Ну а на борт такая адская машина может взять сотню-другую стрелков для прикрытия, - отвечал Лукин.
        - Будем встречать этот броненосец на колесах? Как прикажете, господин штабс-капитан? - задал вопрос Космин, у которого заныло под сердцем.
        - Всенепременно, прапорщик. Приказываю! Быстро развернуть батарею вот в той рощице, что в версте от чугунки. Орудия замаскировать в кустах ветками! Благо зеленью уже обрызгало. Космин, займитесь этим. А я свяжусь с нашей 1-й батареей. Надо предупредить их.
        В течение получаса 2-я батарея дивизии была развернута орудийными стволами в сторону железной дороги и замаскирована. Люди приготовились к артиллерийской дуэли с бронированным чудовищем. Состав красных двигался неторопливо и, видимо, успешно обстреливал стрелковые части дроздовцев. Однако это и отвлекло его командира и экипаж. Они не заметили батареи, укрытой недалеко от железнодорожного полотна. Орудия бронепоезда были развернуты на восток и вели огонь по дальним целям. Полотно дороги делало в этом месте поворот на запад. Батарея расположилась южнее состава. Когда до поезда оставалось чуть больше версты, командир батареи приказал зарядить бронебойными и наводить. Поезд медленно полз, громыхал броней на стыках, а пушки его методично утюжили позиции дроздовцев где-то в двух-трех верстах восточнее.
        - Орудия на прямую наводку! Наво-оди!.. Батарея, по бронепоезду пли! - скомандовал Лукин.
        «Б-бах-ах-х-х!» - извергли орудийные стволы.
        Какое-то время бронированная паровая машина еще двигалась на юг. Но в бинокли было видно, что красные стали разворачивать башенные пушки.
        - Батарея! Огонь! - вновь крикнул Лукин.
        Орудия послали снаряды красным очередной раз. Несколько снарядов попало в цель. В составе задымилось два вагона.
        - Заряжай гранатами! Прямой наводкой!.. Пли! - орал командир батареи.
        Батарея успела дать еще два залпа и явно нанесла чувствительный урон бронепоезду. Тот остановился, развернул орудия на юг и начал класть снаряды по роще. Однако красные явно не видели батареи белых. И в этот момент откуда-то с востока по бронепоезду ударили пушки 1-й батареи дроздовцев. Вероятно, один снаряд попал в паровоз и что-то повредил там. Орудия красных зло огрызнулись. Поезд остановился. По роще ударили пулеметы. Среди артиллеристов сразу появились раненые.
        - Прапорщик, немедля оставить позицию! Орудия на передки! Уходим южнее! - прокричал Лукин.
        Космин велел исполнять. Орудийная прислуга засуетилась. Пули «максимов» секли и срубали ветви деревьев и кустарников, оперившиеся молодыми листочками, в щепки крошили стволы тополей и акаций. Но орудия были быстро впряжены, а раненые посажены на передки. Через четверть часа батарея Лукина оставила рощу и укрылась в широком логу. Пули и снаряды красных стали безопасны. Но бронепоезд еще минут двадцать поливал рощу.
        - Да, вот она - сила бронированных машин и их орудий, тем более на такой мощной тяге, - промолвил Лукин, снимая фуражку и утирая пот на лбу. - Господа, а вы слыхали что-нибудь о танках?
        - Что-то очень неопределенное и смутное. Танки? Подобие наших броневиков? - спросил Космин.
        - О нет, прапорщик! Наши броневики на колесном ходу и не столь маневренны. А французские и британские бронированные машины на гусеничном ходу, и потому бездорожье им не грозит. Двигатели их машин более мощные. Кроме того, у них на борту не только пулеметы, но и орудия, - отвечал командир батареи.
        - А что такое гусеничный ход?
        - О, неужели вам никогда не приходилось видеть, как передвигается гусеница-сороконожка? Это нечто подобное. У танков гусеница - это стальная лента, набранная из соединенных штифтами стальных ребристых пластин - траков. И таких гусениц две - по левому и по правому борту машины.
        - И что ж, на этих машинах вообще нет колес? - с интересом спросил Космин.
        - Нет, колеса есть, но они внутри гусеничной ленты, они вращают гусеницы, - рассказывал Лукин.
        - Однако, как война двигает науку и прогресс! - произнес кто-то из офицеров.
        - Господа, вы еще не имели дело с аэропланами! А вот мне приходилось, - сказал командир батареи.
        На следующий день стало известно, что бронепоезд красных был очень сильно поврежден артиллерией дроздовцев и с трудом на малом ходу вернулся в Луганск. Наступление частей Добровольческой армии успешно продолжалось. За тот бой у железной дороги Космин получил очередное звание и стал подпоручиком. Многие солдаты и офицеры получили тогда награды и повышения.
        В степи юга России пришел теплый, солнечный апрель. Вот тогда в верховских станицах Дона и вспыхнуло небывалое по силе и масштабу антисоветское, антибольшевистское восстание. Оно всколыхнуло и потрясло все российское общество, сотрясло основы молодой Советской Республики, заставило большевиков внимательно приглядеться к казачьей и крестьянской основам российской государственности.

* * *
        Положение на Восточном фронте было угрожающим. На Дону ширилось и разворачивалось казачье восстание. Войска адмирала Колчака приближались к Самаре, Симбирску, Казани. Остановить наступление Колчака войска РККА под руководством С. С. Каменева не смогли. Образовавшийся разрыв на фронте шириной в 150 км в низовьях реки Вятки закрыть было нечем. Оценив тяжелую ситуацию на Восточном фронте, ЦК РКП(б) во главе с Лениным разработал «Тезисы в связи с положением на Восточном фронте». Были приняты срочные меры по стабилизации положения и разгрому белых армий Колчака. В конце апреля - в мае на Восточный фронт велась переброска значительных воинских сил, вооружения, боеприпасов. К началу мая силы красных на Восточном направлении насчитывали 143 тысячи штыков и сабель, 511 орудий, 2455 пулеметов. Фронт был разделен на Северную группу войск (командующий В. И. Шорин) и Южную группу войск (командующий М. В. Фрунзе). План контрнаступления, разработанный Фрунзе, предусматривал разгром основных группировок противника на уфимском и сарапуло-пермском направлениях. Главный удар должна была нанести Южная группа войск из
района Бузулука на Бугуруслан, Белебей, Уфу с целью разгрома растянувшихся здесь на фронте в 450 км войск Западной армии Колчака. Северная группа фронтальным ударом на Сарапул и Воткинск наносила удар по Сибирской армии. Для осуществления замысла операции к концу апреля была осуществлена перегруппировка войск. На направлении главного удара было сосредоточено до пехоты, вся кавалерия, конница и артиллерия красных на Восточном фронте.
        На должность начальника 25-й дивизии после короткого периода учебы в академии Чапаев был назначен Михаилом Фрунзе - командармом 4-й армией в феврале 1919 года. Дивизию опять формировал сам Василий Иванович в основном из им же собранных частей 22-й Николаевской дивизии и ряда рабочих отрядов. Фрунзе правильно оценил качества военачальника из народа. Тот редко оборонялся и почти никогда не отступал. И оборонительные задачи решал он смело, даже дерзко. В апреле на реке Боровке, севернее Бузулука, боевые действия вела 73-я бригада 25-й дивизии. Фрунзе возложил на бригаду задачу прикрытия района сбора ударной группы Восточного фронта. Группа должна была нанести фланговый удар по белой армии Колчака, наступавшей к Волге. Сбор ударной группы еще не был закончен, когда на Бузулук нацелилась 11-я Уральская дивизия белых. Казалось, 73-я бригада имела пассивную задачу, но Чапаев принял на себя руководство действиями соединения. В предстоящем бою он лично расположил части 73-й бригады: сильные ударные кулаки на флангах и слабую сковывающую группу (два батальона на широком фронте) в центре боевого порядка.
Судьба схватки вновь решалась ударом мощной фланговой группы. Чапаев неожиданно перешел в наступление и нанес 11-й Уральской дивизии мощный удар, отбросив ее далеко на север, за реку Кинель.
        Боевое новаторство Чапаева не знало шаблонов. Походные движения красных дивизий, как правило, совершались в бригадных колоннах. Но когда 9 мая 1919 года 25-я дивизия двинулась к Бугульме, разведка донесла Чапаеву о встречном движении белых. Он организовал маршевый порядок на широком фронте, приказав бригадам двигаться в полковых колоннах. В итоге белогвардейцы сразу были охвачены превосходящими силами красных полков и понесли поражение по частям. В боях 9 -11 мая у селений Татарский Кандыз и Секлетарка были разбиты две дивизии белых.
        Фрунзе телеграфировал тогда командованию соседней Туркестанской армии:
        «Противник, сосредоточив к востоку от Бугульмы сильную группу, перешел 9 и 10 сего числа в контрнаступление, обрушившись на 25-ю дивизию. В результате двухдневных кровопролитных боев враг разгромлен. Ижевская бригада и 4-я Уфимская дивизия белых понесли тяжелый урон. Красными взято за два дня свыше 2000 пленных, 3 орудия, много пулеметов и другого оружия. Остатки разбитого врага стремятся спастись поспешным отступлением на восток…»

* * *
        Еще в сентябре 1918 года Али был ранен пулей в левое плечо в том памятном бою под Орловкой, когда сам Чапай водил кавалерийский полк в атаку под шквалом пулеметных очередей. Недолго парень валялся в лазарете в Николаевске. Молодость и задорный характер взяли свое. Не долечился он и сбежал в свою дивизию. Рана побаливала, особенно вечерами и в плохую погоду, но он не обращал внимания. Главное - его окружали верные друзья-товарищи. Правда, дивизия временно не вела боевые действия, может, оттого, что Чапая послали на учебу в Москву - в Академию, а может, потому, что на осень и начало зимы пришлась сильная распутица и лили затяжные холодные дожди. Но в январе выпал снег, грянули морозы, установилась сухая, солнечная погода. На Южном фронте - на Дону - Красная армия наступала и гнала белых казаков. Слухи об этом приходили в Николаевск самые радостные. А тут в феврале возвратился сам Чапай, и закрутилось…
        Новенькая черкеска у Али полиняла и оборвалась, бешмет выцвел. Большая туркестанская папаха потерялась еще в бою под Орловкой. Мягкие сапоги украли, пока он был лежачим в лазарете. Но Али не унывал. Добыл себе сапоги солдатские, кирзовые, папаху хоть и старую, но кубанку. А главное, кинжал, шашка-гурда и винтовка были всегда с ним.
        Как-то в начале апреля заскучал Али по своей Чулпан. Решил проведать и посватать ее. Отпросился у Салима на четыре дня и ускакал с двумя своими друзьями в знакомый аул, что на реке Камелик. Один друг его - татарин-строитель Керим, другой - русский Митрохин (а попросту Митроха, из русских пастухов). Все при винтовках, шашках, гранаты на поясах. Пусть попробует хитрый Абдула - отец Чулпан отказать такому зятю. Обойдется и без калыма. Весело проскакали они сохнущей весенней степью на юго-восток сто верст от Николаевска. Были, правда, настороже, потому, что нет-нет да появлялись в тех местах казачьи разъезды. Ночевали в степи у костерка, что развели в логу. В аул прибыли к вечеру следующего дня. Людей на улице мало: бегали мальчишки, сидели возле домов старики. Подъехали к дому, где жила Чулпан. Спешились. Винтовки - наизготовку, затворы передернуты. Кто знает, есть ли белые в ауле. Керим подошел к плетню, позвал Абдулу. Тот степенно, неторопливо, но с опаской вышел. В левой руке - камча, правая - за пазухой телогрейки.
        - Кого привел Аллах к моему дому в этот вечерний час? - спросил он.
        - Здравствуй Абдула, долгих лет жизни и здоровья тебе и всей твоей семье. Это я - Али, бывший чабан Юлдузбаева.
        - Аллах милостив. Благодарю и тебя. Что хочешь, Али? Что привело тебя к моему дому?
        - Помнишь ли, узнаешь ли меня, Абдула?
        - Помню тебя мальчишкой, чабаном. А теперь ты - аскер! Слышал я, что ты ушел к красным и воюешь у Чапая?
        - Да, я у красных. Прости, что нарушаю наш закон, Абдула, но я хочу увидеть Чулпан и поговорить с ней. Ты отец, будешь стоять недалеко и видеть все.
        - Зачем тебе моя дочь, Али?
        - Я хочу спросить ее при тебе и при моих товарищах, пойдет ли она замуж за меня?
        - Ты опоздал, Али. Чулпан уже сосватана и выдана замуж за одного именитого человека. Слава Аллаху! - и огладил свою бороду левой рукой, не оставляя камчи.
        - Ты лжешь, Абдула! - воскликнул Али и вскинул винтовку.
        - Аллах свидетель! В моих словах одна правда. Убьешь меня, тебе отомстят, - ответил Абдула и вытянул револьвер из-за пазухи.
        - Где теперь живет Чулпан? В каком она ауле или городе, отвечай! Иначе сожгу твой дом! - закричал Али, в голову которого от волнения ударила кровь.
        - Ступай отсюда, красный аскер! Не услышишь от меня более ни единого слова! Иншаллах! - произнес Абдула и, развернувшись, твердо пошел в дом.
        Али скрипнул зубами, влетел в седло.
        - Ну, погодите же, белые сволочи! Я еще весь ваш аул поставлю на дыбы! - прокричал он и огрел плетью коня.
        Кривые улочки тихого степного башкирского аула огласил топот копыт. Три всадника оставили его, кони унесли их в степь - на северо-запад, в Красную армию.

* * *
        Вновь весна утвердилась в степи. Тянул южный ветерок. Вечернее солнце бросало прощальные, теплые ласковые блики на лица людей, тускло поблескивало на стволах орудий, сияло на гранях примкнутых штыков. Офицеры обосновались на биваке у костерка, под открытым небом. Небольшой котел с картошкой булькал кипящей водой, закипал на открытом огне. Пили самогон, обмывали звездочки Космина и еще двух произведенных офицеров артиллерийских батарей дроздовской дивизии. Навестить и поздравить Кирилла приехал Петя Усачев.
        - А что, господа, броневики, бронепоезда, танки, аэропланы, аэростаты - яркая страница современной войны и прогресса, - рассуждал подвыпивший командир 2-й батареи Лукин.
        - Да, сложно представить, что ожидает человечество в грядущих войнах, - промолвил Космин в задумчивости. - Ведь войны не прекратятся почти до Страшного Суда, как свидетельствует Библия, - добавил он негромко.
        - Отчего же сложно представить? Скорее наоборот. Грядущее человечество будет воевать, и войска будут уничтожать противника, не сближаясь с ним в штыковых или в кавалерийских сшибках, с расстояния в десятки, сотни верст. Будут изобретены и опробованы новые артиллерийские системы, аэропланы, танки и ракеты, наконец. Господа, вы слышали о ракетах? - стал рассказывать представленный к званию молодой поручик Константинов из 1-й батареи.
        - Ракетницы? Неоднократно видели на германской войне, - отвечал Лукин. - Это сигнальная система.
        - Нет, господа, ракеты - это оружие, которое уже применяли в русской армии в прошлом веке. Его применяли неоднократно и успешно. Но оно дорогостоящее, - отметил молодой поручик.
        - Уж не знаю о ракетах, хотя рассказывали в юнкерском училище… но, господа, животрепещущим делом нашей российской внутренней войны, как ее именуют, «гражданской», становится и далее, поверьте мне, все сильнее будет сказываться дело применения кавалерии, а еще точнее - конницы, - отметил Лукин.
        - Помилуйте, господин штабс-капитан! Донская казачья конно-кавалерийская (по своему основному составу) армия разгромлена пулеметами, артиллерией, броневиками и бронепоездами красных, - с удивлением и упреком произнес Усачев и поерзал, сидя на кавалерийском седле, положенном на землю. - Поэтому думаю, что наш успех будет в значительной степени зависеть от военно-технической помощи союзников по Антанте.
        - Да-с, поручик. Но, поверьте, скоро красные сами используют многовековой опыт казаков. А тут еще и современная армия анархистов этого Махно из Гуляйполя. Вы слышали о тачанках? Ведь это же надо догадаться пулемет «максим» укрепить на легкой четырехколесной повозке. В тачанку запрягают тройку, а то и четверку коней. Пулеметы на быстрых колесах… Десять таких тачанок могут легко остановить лаву кавалерийского полка или даже бригады. Уже опробовано… - стал рассказывать Лукин.
        - Невероятно! - воскликнул Усачев.
        - Вообще эта наша Гражданская война ведет Россию дорогой анархии и архаизации военного дела, - отметил Космин. - Подумать только, возрождение и широкомасштабное использование кавалерии и конницы.
        - Это вполне объяснимо, подпоручик, при необъятных российских территориях, большой мобильности и подвижности противоборствующих коалиций, - подметил Лукин.
        - Прибавим к этому разоренную промышленность, отсутствие налаженных финансовых систем и недостаток материальных средств у всех правительств, которые существуют ныне на территории России, - отметил Константинов.
        - Нас ожидает возрождение конно-кавалерийских дивизий и даже целых армий, - сказал Лукин.
        Разговор еще долго вращался вокруг подобных тем, но Кирилл подсел поближе к Петру и заговорил с ним о Жене. Петя стал ему не только другом, но с некоторых пор и родным человеком. Усачев недавно опять побывал в Ростове и явно привез какие-то новости.
        - Ба, дружище, да у меня к тебе письмо от нее. Совсем забыл с этой попойкой. На, читай, - с этими словами он достал из кармана новенькой гимнастерки запечатанный конверт и передал Кириллу.
        В прыгающих бликах пламени костра Космин узнал почерк любимой женщины и с трудом начал читать. Разговор сослуживцев и друзей не мог отвлечь его.
        - «Милый мой! Желанный, здравствуй! Петя передаст тебе это письмо, когда я с отцом уже уеду из Ростова. - Сердце у Кирилла упало, в глазах померкло. - Но ты поймешь меня, любимый. Теперь мне уже нельзя оставаться в этом городе. Слишком близко война. Раньше это было можно, но теперь нельзя, все изменилось. Думаю, ты с радостью должен принять это известие. После наших трепетных отношений, что начались между нами со Святок, я понесла. У нас будет ребенок…» - сердце у Кирилла рванулось и, казалось, чуть-чуть не выпрыгнуло из груди.
        - Боже, что это!? Как это!? Я буду отцом!.. Что это? Я знаю, что значит быть сыном, братом, пасынком, кем угодно. Но быть отцом?.. - пронеслось в голове Космина.

* * *
        Дальнейшая борьба без вливания свежих сил, новых подкреплений была немыслима. И здесь в сильнейшей степени начало сказываться влияние антисоветского Вешенского восстания - уже не только в отношении моральной и политической поддержки белых, но как фактор, отвлекающий значительные силы красных с Южного фронта. К началу мая восстание охватило громадный район. Численность восставших к концу апреля доходила до 30 тысяч бойцов при 27 пулеметах и 6 орудиях. Их действия далеко перехлестнули границы Вешенского района. Повстанцы покушались на коммуникации и линии связи красных армий, грабя обозы, нарушая железнодорожное сообщение, затрудняя управление армиями, главным образом 9-й. Наличие такого крупного и территориально, и по числу бойцов района восстания, служившего магнитом для белых, сказалось и на всем последующем ходе операций фронта.
        Из-за разрозненности действий красных армий фронта и крайне слабой их моральной устойчивости Добровольческая армия начала проявлять широкую стратегическую активность и, умело маневрируя своими конными частями, всюду имела успех и укрепляла свое положение. Весной 1919 года перед белым командованием вновь встал все тот же вопрос: куда и где наносить главный удар? Положение, которое заняла 10-я армия красных на Маныче, заставляло белых невольно принимать все меры для противостояния ее угрозе с северо-востока. И это тоже заостряло вопрос о направлении главного удара, и еще сеяло великие сомнения в стане белых. В этом вопросе столкнулись точки зрения двух самых крупных лидеров Белого движения - Деникина и Врангеля. Эти разногласия, возникшие вначале на принципиальной почве, скоро перешли в чисто личные, неприязненные, а затем и прямо враждебные отношения, которые в дальнейшем вылились в борьбу за власть, а затем решили судьбу Белого движения.
        Генерал Врангель, к тому времени командующий Добровольческой армией, которому был подчинен Май-Маевский, считал единственно правильным и главнейшим направление на Царицын, имея в виду установление связи с Колчаком. Для этого он не останавливался перед сдачей красным каменноугольного Донецкого района, в котором, по его мнению, белым все равно было не удержаться. Всю Добровольческую армию, по мнению Врангеля, следовало перебросить на Царицынское направление и, прикрываясь Доном, вести наступление ее силами.
        «КОМАНДУЮЩИЙ КАВКАЗСКОЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИЕЙ
        4 апреля 1919 года
        № 82
        город Екатеринодар
        СЕКРЕТНО
        Главнокомандующему Вооруженными Силами
        на Юге России
        Рапорт
        Прибыв в Екатеринодар после болезни и подробно ознакомившись с обстановкой, долгом службы считаю высказать следующие мои соображения.
        1. Главнейшим и единственным нашим операционным направлением, полагаю, должно быть направление на Царицын, дающее возможность установить непосредственную связь с армией адмирала Колчака.
        2. При огромном превосходстве сил противника действия одновременно по нескольким операционным направлениям невозможны.
        3. После неудачной нашей операции на Луганском направлении мы на правом берегу Дона вот уже около двух месяцев лишь затыкаем дыры, теряя людей и убивая в них уверенность в своих силах.
        4. В ближайшем месяце на севере и востоке России наступает распутица, и, вопреки провокационному заявлению Троцкого о необходимости перебрасывать силы против армии адмирала Колчака, операции на этом фронте должны приостановиться и противник получит возможность перебросить часть сил на юг. Используя превосходство сил, противник сам перейдет в наступление от Царицына, причем создастся угроза нашей базе.
        5. Необходимо вырвать, наконец, в наши руки инициативу и нанести противнику решительный удар в наиболее чувствительном для него направлении.
        На основании вышеизложенных соображений полагал бы необходимым, отказавшись от активных операций на правом берегу Дона, ограничиться здесь лишь удержанием линии устье Миуса - станица Гундоровская, чем прикрывается железная дорога Новочеркасск - Царицын. Сокращение фронта на 135 верст (0,4 фронта, занимаемого ныне до Гундоровской) даст возможность снять с правого берега Дона находящиеся здесь части Кавказской Добрармии, использовав их для действий на главнейшем направлении. В дальнейшем, наступая правым флангом, наносить главный удар Кавказской Добрармией, действуя от Торговой вдоль железнодорожных линий на Царицын, одновременно конской массой в две-три дивизии обрушиться на степную группу противника и по разбитии ее двинуться на Черный Яр и далее по левому берегу Волги в тыл Царицына, выделив небольшую часть сил для занятия Яшкульского уезда и поднятия сочувствующего нам населения Калмыцкой степи и низовья Волги. Время не терпит, необходимо предупредить противника и вырвать у него столь часто выпускаемую нами из рук инициативу.
        Генерал-лейтенант Врангель».
        Деникин резко возражал против этого предложения. Он считал, что донцы не смогут удержаться ни одного дня на правом берегу Дона и Красная армия получит полную возможность ударить в обнаженный фланг Донской армии. Так красные смогут выйти на Ростовское направление: «…план этот (генерала Врангеля) приводил к потере не только каменноугольного бассейна, но и правобережной части Донской области с Ростовом и Новочеркасском, к деморализации Донской армии и к подрыву духа восставших казаков Верхнедонского округа».
        Далее Деникин рассуждал: «…я хотел удержать в наших руках Донецкий бассейн и северную часть Донской области по соображениям моральным (поддержание духа Донского войска и восставших казаков), стратегическим (плацдарм для наступления кратчайшими путями к Москве) и экономическим (уголь). Я считал возможным атаковать или, по крайней мере, сковать действия четырех большевистских армий севернее Дона и одновременно разбить 10-ю армию на Царицынском направлении. А наше победоносное наступление, отвлекая большие силы и средства Советов, тем самым облегчало бы в значительной степени положение прочих белых фронтов».
        Таким образом, Деникин считал очень важным остановить действия красных сил на Царицынском направлении, но он не считал возможным отказываться при этом от защиты Донбасса и Дона, которые должны были послужить ему исходными районами для наступления на Москву. Если вспомнить, что именно к этому периоду времени (вторая половина апреля 1919 года) относится развитие Уфимской операции армий Колчака, то легко понять серьезность того положения Советской власти, в котором она оказалась в результате реального взаимодействия двух фронтов контрреволюции. Но это взаимоотношение достигалось вовсе не выходом главных сил белых на Юге именно на Царицынское направление. Оно не достигалось и соединением крайних флангов Колчака и Деникина (как бы слабы или сильны они ни были). Но оно достигалось нанесением красным решающих ударов, решительных поражений, увязанных во времени с развитием успеха в овладении наиболее важными, жизненными центрами Республики Советов. На Южном фронте это были Донбасс и Орловское направление, а не Царицынское, несмотря на исключительную важность Царицына и на то значение, которое мог бы иметь
захват белыми Царицына в период времени, когда наступление Колчака и Врангеля не успело выдохнуться.
        Итак, Деникин остался, в общем, при своем прежнем плане действий, но начал принимать решительные меры, чтобы отвязаться от угрозы со стороны Царицына. 27 (14 по старому стилю) апреля он предложил барону Врангелю, который после выздоровления от тифа находился в Екатеринодаре, объединить командование всем Манычским фронтом. Врангель выставил условием переброску на Царицынское направление всего штаба и органов снабжения Кавказской (Добровольческой) армии. Тогда Деникин решил лично принять руководство операциями на Маныче и 1 мая (18 апреля) переехал из Екатеринодара в Тихорецкую. К 3 мая (20 апреля) сосредоточение войск Манычского фронта было закончено, и Деникин отдал директиву «разбить и отбросить противника за Маныч и Сал». А группе Улагая - развить успех, перехватив железную дорогу. 4 мая началось наступление белых, и к 8 мая 10-я армия с упорными боями отошла за Маныч.
        Тем временем напор красных на северо-западе на корпус Добрармии Май-Маевского становился все отчаяннее. 8 мая (25 апреля) начальник штаба доносил, что Май-Маевский склонялся к решению об общем отходе корпуса. Генерал Врангель в тот момент указывал: «В случае полной невозможности удержать фронт отходить, прикрывая Иловайскую, в Таганрогском направлении». Деникин решил, однако, сохранить фронт и не давать директиву об отступлении.
        После отхода 10-й армии за реку Маныч из войск Царицынского фронта была образована новая Кавказская армия. Во главе армии был поставлен барон Врангель (на этот раз согласно его желанию), а командиром прежней Кавказской Добровольческой армии, переименованной в Добровольческую, был назначен Май-Маевский, от которого, как пишет Деникин, «с тех пор тревожных сведений не поступало».
        Между тем на фронте Донской армии 5 мая конница генерала Секретова сбила части левого фланга 8-й армии красных и прорвалась в направлении на Белое, ввиду чего командарм 8-й отдал приказ об отходе от Луганска в северо-западном направлении (на линию Белое - Желтое, ближе к станице Родаково). Части Добрармии быстро заняли Луганск.
        Тем временем 9-я армия приступила к выполнению директивы командюжа от 30 апреля № 3442, согласно которой она должна была овладеть железнодорожным участком Лихая - Зверево и выйти на фронт Гундоровская - Зверево. В течение 6 -9 мая ударные группы 16-й армии и 23-й дивизии, преодолевая упорное сопротивление, с трудом продвигались в указанный им район. Там они встретили ожесточенное сопротивление и под давлением белых отошли в исходное положение. Весь комсостав наступающих групп, до командиров рот включительно, выбыл из строя. В некоторых полках осталось по 120 штыков. Белые потеснили части 8-й армии красных, бросив свою стремительную конницу через Белое на Родаково 7 мая. Это вынудило 8-ю армию к 10 мая отойти далее на север. В тот же день конница белых переправилась через Донец севернее станицы Гундоровской. В середине мая 8-я, 13-я и 2-я Украинская армии еще пытались восстановить положение на Донбассе, был даже вновь взят Луганск.
        Но в тылу красных армий широкой волной разливались крестьянские и казачьи восстания. Атаман Григорьев поднял новое восстание, захватившее Елизаветград, Знаменку и Александрию. Красным предстояло неизбежным столкновение с Махно, поведение которого становилось вызывающим. По всей Украине действовали «атаманы», не признававшие никакой власти. Хотя эти восстания были ненадежной союзной силой для Деникина, но они расстраивали фронт красных армий, и главнокомандующий силами Юга решил ими воспользоваться.
        Будучи, видимо, хорошо ориентирован в состоянии тылов Южного фронта через своих агентов, Деникин двинул свои армии в решительное наступление в следующих направлениях:
        а) Освободившиеся части белых на Северном Кавказе после разгрома войск Каспийско-Кавказского фронта должны были выделить отряд для движения на Астрахань.
        б) Кавказская армия (так были названы части, действовавшие на Царицынском направлении) получила задачу взятия Царицына.
        в) Донской армии было приказано разбить Донскую группу красных войск и, наступая на линию Поворино - Лиски, очистить от красных войск север Донской области, причем, войдя в связь с восставшим Вешенским районом, армия должна была отрезать район Царицына от Поворина.
        г) Наконец, Добровольческая армия имела наиболее ответственную задачу по разгрому 13-й и 8-й армий на путях к Харькову.
        Таким образом, белые упредили красные армии Южфронта в начале активных действий. Разновременность действий красных армий, попеременное проявление ими активности позволили белым широко пользоваться подвижностью своих частей и перебрасывать их на любое направление по мере возникновения надобности в этом.
        Первый удар был направлен против Махно и 13-й армии. К 23 мая задача эта была выполнена. Части Махно, а за ними и 13-я армия были отброшены на запад и на северо-запад.

* * *
        Кони идут шибкой рысью, катя орудия по утоптанной и уже пыльной грунтовой окольной дороге на Бахмут. Жарко и ярко заливая все своими лучами, слепя глаза, на синем небосводе сияет высокое солнце конца мая. Южный порывистый, теплый ветер в спину и в левый бок. Вдоль дороги тут и там пирамидальные тополя шелестят под ветром серебристо-зеленой листвой. Где-то далеко на северо-востоке, как горы, высятся пирамидальные отвалы земли, вывернутые из глубин подземных угольных шахт на Божий свет. Грохочут передки и зарядные ящики. Космин вслед за Лукиным погоняет коня, слегка пришпоривая его и понукая поводьями. 2-я батарея дроздовского артдивизиона в деле. Рядом по обочинам наметом одна вслед другой, обгоняя батарею, колоннами летят сотни кубанской конницы. Кони храпят, ржут. Усатые и бородатые казаки в черкесках и бешметах, в лохматых папахах, кинжалы и шашки в серебре на поясах, лихо погоняют коней, свистят, вытягивают клинки, снимают винтовки из-за спины, передергивают затворы. Земля катится под копыта лошадей. Из-под кованых копыт пыль и ошметки земли. Пахнет дымом и гарью. Впереди горят постройки
какого-то небольшого придорожного хуторка.
        Разрывы снарядов слева от дороги разворачивают вспаханную землю и зреющие зеленя, осыпают казаков и батарею комьями и осколками. Кони шарахаются в сторону. Рядом стонет раненый.
        - Со-отня! Вертай коней вправо! За мной, рысью марш-марш! - орет подъесаул в черной черкеске и белой лохматой папахе, указывая гурдой на юго-запад.
        - Батарея! Слу-ушай! Сводить коней с дороги вправо! Идти вслед коннице! - командует Лукин.
        - Лошадям орудия по пашне тащить, господин штабс-капитан! - предупреждает Космин.
        - Знаю, подпоручик. Дорогу-то они, верно, хорошо пристреляли, сукины дети! Научились ведь стрелять из пушек! - кричит в ответ Лукин.
        - Научили, наверно, - поправляет Космин, съезжая вслед за командиром батареи с дороги.
        Зреющая пшеница хлещет коней по бабкам и коленям. Тысячи лошадиных копыт топчут ее.
        - Вот она, война! Ведь свои же хлеба травим! - мелькают мысли в голове Кирилла, и далекие детские воспоминания и образы родных полей, полных зреющей пшеницы в их поместье на Тамбовщине, вдруг осеняют его.
        Кирилл, тряхнув головой, отгоняет воспоминания. Зреющее пшеничное поле быстро плывет и качается перед глазами. Верстах в трех севернее показываются пригородные хаты с соломенными крышами. Слева, с высот, с версту от батареи ударили пулеметы противника. Бьют по казачьей колонне, но неточно.
        «Б-ба-ахх!» - рвется граната над казачьими сотнями метрах в ста от артиллеристов. Раненая казачья лошадь ржет, встает на дыбы и валится на бок, подмяв верхового. Казаки рассыпаются по полю.
        - Батарея! Погоняй! Марш, марш! - орет Лукин.
        - Подпоручик, головное орудие вон на тот курган! Я - смотреть, что там копаются сзади! - кричит он Космину, указывая концом нагайки на высотку метрах в ста пятидесяти северо-восточнее.
        Космин пришпоривает коня и скачет к головному орудию. Артиллеристы быстро разворачивают лошадей и направляют их туда, куда указывает офицер. Кирилл несется впереди. Недалеко в спеющих хлебах стоит еще разгоряченный конь под дорогим казачьим седлом. Он похрапывает, ржет, и, опуская голову, обнюхивает павшего.
        - Криницын, слетай-ка, братец, туда, посмотри, живой ли! - кричит Космин заряжающему на всем скаку. - Если ранен, тащи его на батарею!
        - Есть, вашбродь! Исделаем! - в ответ ему.
        Ветер свистит в ушах. Конский топот. Погромыхивают передок и ящики. Свист кнута. Молотят пулеметы. Рвется граната. Вдали левее кубанцы разворачиваются в лаву и слышится:
        - Урра-а-а!
        Он влетает на курган. Пенсне болтается на шнурке. Бинокль к глазам. Разгоряченный конь переступает с ноги на ногу, мешает всмотреться. Кирилл похлопывает, поглаживает его по шее, по холке, успокаивает. Всматривается. С высоток бьют три пулемета, а на склоне разворачивается батарея красных.
        - Расчет, быстрее установить орудие! Развернуть вот туда, на запад! Быстрее! - командует Космин.
        Артиллеристы спрыгивают с коней, с передка, с лафета. Бегут, отцепляют, катят, разворачивают.
        - Наводи на ту высоту! - указывает он концом кнута. - Заряжай! Наводи! Прицел 27! Нет - 28! - вновь командует Космин, вглядываясь в стекла бинокля. - Огонь!
        Земля слегка дрожит под ногами. Клубится пороховой дым. Подкатывают другие орудия батареи. Лукин командует сам. Орудия бьют по высотам у города. Кирилл вглядывается в стекла бинокля. Разрывы снарядов вспахивают высоты. Два пулемета противника смолкают. Но открыла огонь его артиллерия. Снаряды рвутся по склону кургана. Вздымается вверх и сыплется земля на головы артиллеристов. Сердце стучит, молотит в груди… Артиллерийская дуэль! Космин разворачивается на север и видит, как казачья лава врывается на окраины города.
        У подножия кургана встает 3-я батарея их дроздовского артдивизиона. Орудия развернуты и всеми стволами отрывают огонь по артиллерии противника. Бой идет уже около часа. Но Космину кажется, что прошло всего минут десять…
        В бинокль видно, что цепи красных пытаются контратаковать в правый фланг кубанцев. В громе боя Космин зовет Лукина и показывает ему туда плетью. Командир батареи кивает головой, велит развернуть два орудия и бить по стрелковым цепям противника. Орудия развернуты и извергают огонь. Клубится пороховой дым. В воздухе завеса пыли и гари. Но в бинокль сквозь разрывы дыма и пыли видно, что красная пехота отходит. Космин снимает фуражку и вытирает высокий вспотевший лоб платком…

* * *
        С потерей 1 июня красными Бахмута 13-я армия перестала представлять собой какую-либо серьезную опасность для белых в силу своего почти полного разложения, равно как и части Махно, который никогда не внушал доверия красному командованию. Белые, таким образом, получили возможность совершить крупные переброски к своему центру и на правый фланг, что и определило их дальнейшие цели на всем фронте. Несмотря на успехи, командование белых проявляло все же крайнюю осторожность в реализации планов своих операций. Обеспечив себя на левом фланге, белые, прежде чем перейти в решительное наступление на своем главном направлении (против 9-й армии), сделали все необходимое для обеспечения этой операции с правого фланга. Конница Мамонтова 21 мая заняла станицу Великокняжескую, чем вынудила 10-ю армию начать отход. Правый фланг этой армии отошел к станице Каргальской, что определило наличие разрыва протяжением около 100 верст между флангами 9-й и 10-й армий. Тогда, вводя в действие свежие силы, белое командование приступило к своей главной операции - соединению с Вешенским районом.
        В ночь на 25 мая конные части генерала Секретова прорвались у Нижне-Сазонова и, отбивая все попытки перехода в контратаку со стороны 16-й дивизии красных, развили успех и последовательно заняли Дубовый, Нижний Ерохин и Гусев. Этот прорыв сопровождался крупными потерями, нарушением связи между войсковыми соединениями, разрушением управления частей Красной армии. Вдоль железной дороги Лихая - Царицын одновременно наступал 2-й Донской корпус, движению которого содействовала конница генерала Мамонтова. Части 9-й армии, неся тяжелые потери в численности и в материальной части, отходили медленно и с упорными боями. Слаженность действий отдельных частей Добрармии и донских казаков, нарушение управления у красных, враждебное состояние ближайших тылов определили катастрофу советской власти на юге. Уже 31 мая белые заняли Миллеровскую и Криворожий, безудержно стремясь к соединению с восставшими. Это удалось им 7 июня. Все это обусловило дальнейший общий отход всех красных армий Южного фронта.

* * *
        Тем временем Антанта и Белое движение попытались завязать еще один узел в петле, стягиваемой на шее советской власти в России. На Северо-Западном направлении в Эстонии после ухода оттуда немцев под покровительством Антанты сложилась сильная группировка белых под руководством генерала Юденича. Начало его наступлению на Петроград со второй половины апреля было положено боевыми действиями союзной Юденичу финской «Олонецкой» добровольческой армии (численностью в 2 тыс. штыков) на олонецко-петровском направлении. Оттеснив части Красной армии, финны заняли Олонец и вышли к Лодейному полю. Этим они отвлекли значительные силы красных на север от Петрограда. Ввязавшись в кровопролитные бои, красные лишь в начале мая отбили Олонец обратно. Но руководство Красной армии оставило для прикрытия Олонца значительные силы.
        И тут в середине мая со стороны Нарвы на Петроград перешел в наступление «Северный корпус» генерал-майора К. К. Дзерожинского. Его поддержала 1-я Эстонская дивизия, действовавшая при поддержке английской эскадры и экспедиционного корпуса адмирала Коуэна. Под рукой британского флотоводца было 32 вымпела с морской пехотой на борту и 12 подлодок. Южнее - на Псков - по красным ударила бригада генерал-майора Булак-Балаховича и 2-я Эстонская дивизия. В общей сложности Юденич располагал силами до 16 тыс. штыков, 41 орудием и двумя бронепоездами. В Лужской губе и Копорском заливе были высажены десанты британской морской пехоты. Прорвав оборону Западного фронта южнее Нарвы, силы Юденича овладели Псковом, Гдовом, Ямбургом. В конце мая «Северный корпус» подошел к Луге, Ропше и Гатчине. Так белые приблизились к фортам «Красная Горка» и «Серая лошадь» 11 -12 июня. Но мощные тяжелые орудия береговой артиллерии молчали. Там вспыхнул мятеж балтийских матросов, не пожелавших проливать кровь за Советы.
        ЦК РКП(б) срочно стягивал силы для обороны бывшей столицы империи. Совет Обороны Республики обратился к народу с воззванием «Все на защиту Петрограда». В обращении говорилось и об участии в наступлении на стороне Юденича войск Антанты, белофиннов и белоэстонцев. Этим подчеркивался национальный характер российской революции и Гражданской войны, которая все боле становилась не интернациональной, а оборонительной и справедливой. Красная армия Западного фронта была значительно усилена: ее численность достигла 81 тыс. штыков, 252 орудий, 700 пулеметов. Ей придавались 8 броневиков и несколько десятков аэропланов (для ведения разведки). Кроме того, сухопутные силы поддерживались со стороны Финского залива Балтийским флотом (10 вымпелов, включая 3 линкора и 1 крейсер) и со стороны Онежского озера (24 корабля Онежской флотилии). Контрнаступление красных началось 16 июня, когда 7-я и 15-я армии под командованием Д. Н. Надежного штурмом взяли мятежные форты Балтийского флота. Атаки на хорошо вооруженные бетонные форты стоили красным большой крови. Но 21 июня после перегруппировки сил обе армии перешли в
общее наступление. Первый удар нанесли севернее Петрограда - по финнам. В конце июня финны были разгромлены у реки Видлицы и отброшены к границе. Лишь в августе после затяжных, тяжелых боев были взяты Ямбург и Псков. Юденичу удалось удержать Нарвско-Гдовский плацдарм. Советы отстояли имперскую столицу - Петроград. Западный фронт временно замер.

* * *
        Положение на правом фланге Красных армий Южного фронта было похоже на катастрофу. Командование красных не имело никакого реального представления о положении дел там. Распоряжение Главкома от 11 июня № 3819 оп. о присоединении к Южному фронту 12-й армии Западного и объединении действий этой армии с действиями 14-й не принесло существенных результатов. Предполагалось путем организации ударной группы из двух армий в районе Синельниково и выхода этой группы на фланг Добрармии в район Славянск - Юзово остановить наступление белых на Харьков и вывести из-под ударов 8-ю и 9-ю армии. В дальнейшем та же группа должна была продолжать наступление и вернуть Донецкий бассейн. Попытка эта не удалась с самого начала. Корпус Шкуро, нанеся крупное поражение Махно под Гуляйполем, был брошен командованием белых против 14-й армии в Екатеринославском направлении и вынудил эту армию отходить к Днепру.
        Таким образом, к середине июня оба фланга и центр Южного фронта находились в состоянии безнадежного отхода. Белые всюду теснили красных, развивая наибольший успех против 9-й армии и обеспечивая оба своих фланга. Тяжелые испытания выпали на долю 9-й армии. Мамонтовская группа 18 июня вышла уже восточнее железной дороги Поворино - Царицын и здесь, разделившись, пошла по двум направлениям: одна часть - вверх по реке Медведице, другая - в тыл Царицыну. Вторая группа Донской армии форсировала Дон у Калитвы и шла прямо на реку Хопер и по ней на Поворино. И наконец, третья группа перешла Донец у Юго-Восточной железной дороги и направилась на Воронеж, всюду тесня перед собой части 8-й армии. Окончательное поражение 9-й армии было нанесено у станицы Зимняцкой, где была окружена 23-я дивизия и уничтожены 199-й и 201-й полки красных. Остатки дивизии отошли к станице Арчединской. К 23 июня вся обескровленная и потрепанная в боях 9-я армия отошла на северо-запад к линии рек Терса - Елань.
        На левом фланге генерал Май-Маевский, не опасаясь за свое левое плечо, смог развить дальнейшее наступление на север. На Харьковском направлении были сосредоточены 1-й армейский корпус генерала Кутепова (лучшие добровольческие части) и Терская дивизия генерала Топоркова. Безостановочно наступая и тесня перед собой части 13-й и 8-й армий, Терская дивизия 14 июня заняла Купянск, затем, выйдя в тыл Харьковской группе красных, 23-го овладела Белгородом. А на другой день после ожесточенных боев в течение пяти часов левая колонна генерала Кутепова ворвалась в Харьков. Однако начали обнаруживаться и симптомы уклонения от выполнения основной цели - стремления на север. Увлекшись преследованием красных, части белых стихийно распространились на запад помимо воли командования. Конница Шкуро по своей инициативе заняла Екатеринослав. Да, теперь оба фланга белых армий уперлись один в Волгу, другой в Днепр, занимая пространство, которое требовало новых сил и средств для ведения дальнейших операций. На нижней Волге 10-я армия красных, с самого начала кампании предоставленная сама себе, дралась на подступах к
Царицыну и только 30-го июня вынуждена была очистить город и отойти на север.
        Теперь Деникин по внешним стратегическим признакам мог считать свое положение блестящим. Вся Донская область была очищена от красных. Царицын, этот стратегический камень преткновения многочисленных попыток белых, наконец был взят. В центре Донская армия стояла на подступах к Воронежу. Причем перед ее фронтом располагались слабые, мало боеспособные, измученные тяжелым отступательным маршем части красных. Харьков и вся Слободская Украина - в руках белых. Левобережная Украина также ложилась под ноги Добровольческой армии. И тогда, упоенный блестящими успехами, а главное широчайшими перспективами, генерал А. И. Деникин, сидя в Царицыне, под звон колоколов отдает свою судьбоносную, трагическую, решающую Московскую директиву. Она датирована 20 июня старого стиля и 3 июля нового.
        «…Имея конечной целью захват сердца России, Москвы, приказываю:
        1. Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов - Ртищево - Балашов, сменить на этих направлениях донские части и продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее - Нижний Новгород - Владимир - Москва.
        Теперь же направить отряды для связи с Уральской армией и для очищения нижнего плеса Волги.
        2. Генералу Сидорину правым крылом, до выхода войск генерала Врангеля, продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин - Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях:
        а) Воронеж, Козлов, Рязань;
        б) Новый Оскол, Елец, Кашира.
        3. Генералу Май-Маевскому наступать на Москву в направлениях Курск, Орел, Тула. Для обеспечения с запада выдвинуться на линии Днепра и Десны, заняв Киев и прочие переправы на участке Екатеринослав - Брянск».
        Имел ли право генерал Деникин в начале июля 1919 года ставить такие задачи своим армиям? Отдавал ли он ясный отчет себе в этом? Был ли готов ответить за это, представ перед Богом?

* * *
        Громы и молнии метал Восточный фронт. При общей протяженности фронта в 940 км контрнаступление красных армий планировалось вести в полосе 220 км силами 42 тыс. штыков и сабель при 136 орудиях и 585 пулеметах. На этом участке красным противостояли силы белых числом до 23 тыс. штыков и сабель, 62 орудиях и 225 пулеметах. Ударной силой белых были отборные офицерские части генерала В. О. Каппеля. Контрнаступление началось 20 -25 апреля на южном участке фронта. Войска 1-й и Туркестанской красных армий своим ударом нарушили оперативно-тактическую связь между Западной армией генерала Ханжина и Южной армейской группировкой генерала Белова у рек Самыш-Дела и Большая Кинель. С конца апреля по май красные повели против войск Колчака три последовательные операции: Бугурусланскую (командарм М. Тухачевский), Белебейскую (командарм Г. Гай) и Уфимскую (командарм М. Фрунзе). В последней важную роль играла 25-я дивизия В. Чапаева…
        Много интересного и странного рассказывали про него. Говорили, что комдив «презирал» высшие штабы и не признавал старшего командования. Он очень подозрительно относился к «бывшим генералам» (военспецам) и всяким «коммунистам» (ставленникам Льва Троцкого), засевшим в штабах фронта и армий. Тогда простые, малообразованные красноармейцы из крестьян и рабочих поговаривали, что «коммунисты» - враги рабоче-крестьянской власти и не уважают русскую революцию, а «большевики» - свои, за рабочих и крестьян. Троцкисты платили красноармейцам из простонародья тем же. Среди них ходило крылатое высказывание Льва Троцкого:
        «Эта Красная армия - как редиска. Красная только снаружи!»
        Здоровое «классовое чутье» постоянно подсказывало Чапаеву, что рядом измена. Но с теми военачальниками, которым он доверял, Василий Иванович был идеально дисциплинирован. Таковыми были его отношения с командармом Фрунзе. Его Чапаев любил беспредельно. Большое значение комдив придавал разведке и умел ценить добытые ею сведения. 18 апреля 1919 г. в руки его разведчиков попали важные документы - два оперативных приказа 7-й Уральской дивизий белых, раскрывавшие расположение ударной группировки и намерения противника. Комдив немедленно и лично передал эти сведения по прямому проводу командующему армией. Материалы, добытые чапаевской разведкой, сыграли важную роль в окончательной выработке плана контрудара, разработанного командармом.
        Сражение на Восточном фронте для 25-й дивизии завершилось победной Уфимской операцией, в которой ее полкам принадлежала главная и решающая роль. Здесь Чапаев еще раз проявил черты яркого военачальника - смелость, инициативу и необычайное упорство. В ночь с 7 на 8 июня 25-я дивизия форсировала реку Белую у деревни Красный Яр, в 20 км северо-западнее Уфы. Произведя внезапную ночную переправу передовых частей и захватив плацдарм на правом берегу реки, силы дивизии уже днем 8 июня попали в исключительно тяжелое положение. В ночь яростная гроза и молнии полыхали над Белой, разразился ливень. Утром на переправившиеся части красных навалились свежие резервы противника - до двух дивизий под руководством генерала Каппеля. Аэропланы с воздуха бомбили и расстреливали переправы красных. Чапаевские полки оказались прижатыми к берегу, отрезанными от своего тыла и лишенными подвоза боеприпасов. Поражение казалось неотвратимым. Сам командарм Фрунзе и комдив Чапаев находились в рядах бойцов и руководили боем. Раненный в голову пулей с аэроплана, Чапаев не покинул своих солдат. Тогда утром 9 июня каппелевские части
провели «психическую атаку». Белые офицеры и солдаты поднимались из окопов во весь рост и в строевых порядках с развернутыми знаменами, с винтовками наперевес шли в штыковые против красных. Это устрашало. Красные, неся большие потери под пулеметным и артиллерийским огнем, свирепо оборонялись и переходили в контратаки. Мужество, выдержка и храбрость были явлены в этих боях с обеих сторон. Но красные устояли, получив большое подкрепление, они отбросили обескровленные каппелевские части от реки. К вечеру 9 июня Уфа стала советской.
        Боевые заслуги Чапаева были отмечены Советом Народных Комиссаров, наградившим его орденом Красного Знамени. Имя Чапаева значилось в Приказе Реввоенсовета Республики:
        «Награждается орденом „Красного знамени“ начальник 25-й стрелковой дивизии, тов. Василий Иванович Чапаев, за нижеследующие отличия.
        Соорганизовав, по революционному почину, отряд, в течение мая, июня, июля, августа и сентября 1918 г. упорно оборонял Саратовско-Николаевский район, сначала от нападения уральских казаков, а потом и чехословаков. 6 и 7 октября 1918 г., руководя отрядом (Николаевской дивизией) на подступах к Самаре, занятой чехословаками, одним из первых переправился через реку Самарку, воодушевляя тем свои и соседние части, что способствовало быстрой переправе частей и занятию Самары. Всегда предводительствуя своими частями, он храбро и самоотверженно сражался в передовых цепях, неоднократно был ранен и контужен, но всегда оставался в строю. Благодаря его умелым маневрам Александро-Гайской бригадой были разбиты казачьи банды генерала Толстова, что дало возможность нам овладеть Уральской областью. Назначенный начальником 25-й стрелковой дивизии, в дни катастрофического положения Самары, когда противник отстоял от нее в двух переходах, он с дивизией был выдвинут в центр наступающих сил противника под Бугуруслан; настойчивыми стремительными ударами и искусными маневрами он остановил наступление противника и в течение
полутора месяцев овладел городами Бугурусланом, Белебеем и Уфой, чем и спас Среднее Поволжье и возвратил Уфимско-Самарский хлебный район. В боях под Уфой (8 июня с. г.) при форсировании р. Белой лично руководил операцией и был ранен в голову, но, несмотря на это, не оставил строя и провел операцию, закончившуюся взятием гор. Уфы».
        В ходе ожесточенных боев войска Красной армии нанесли серьезный урон Волжскому корпусу генерала Каппеля, разбили Западную армию, отбросив ее за реку Белую, взяли Уфу и вышли к предгорьям Урала. Затем был нанесен ряд ударов по Сибирской армии. В верховьях Дона красные смогли разгромить восстание донских казаков и оттеснить повстанцев на юг.
        После взятия Уфы путь 25-й дивизии лежал на юг - в те места, где она зародилась и была сформирована. А далее на Урал-реку. Задачей дивизии было разгромить и выбить на восток белых уральских казаков.
        Али Усманович Юлдубаев (как отныне стал он именоваться по фамилии в книжке красноармейца; не ходить же вечно бесфамильным, ведь Россия не Турция) был в той разведке, когда добыли важные сведения о расположении ударной группировки белых под Уфой. В ту ночь на 18 апреля взяли красные разведчики в плен белого офицера с портфелем важных бумаг и картой. Али тогда заколол кинжалом под сердце молодого казака из охраны. Потом стравило его, потерял он в темноте краденую юлдузбаевскую гурду. Но командир кавполка товарищ Елань, за отвагу и храбрость наградил, как смог, всех разведчиков. Уж очень важными были бумаги, добытые в разведке. Али же получил из рук комполка шашку с дарственной надписью и звездой, вытравленными на голомени клинка: «Красному бойцу, товарищу Юлдубаеву за храбрость и находчивость, проявленные в разведке и в боях с врагами трудового народа».
        Чапаевская 25-я дивизия возвратилась на старые места и расположилась верстах в ста западнее Николаевска близ Урал-реки. Совсем рядом лежали аулы, где провел свое отрочество и юность чабан Али Юлдубаев. Командир красной башкирской сотни (эскадрона) Салим пригласил семерых своих друзей и товарищей (из числа тех, кто остался в живых, с кем почти год назад ушел в Красную армию к Чапаеву) в гости к себе в аул. Среди них был и Али.
        Жаркое лето пришло в юго-восточные степи Поволжья. Затем прошли дожди и облегчили жару. Погода стояла мягкая, ясная. Солнце ласкало и не жгло. Степные травы вызревали, заколосились. И запахло полынью. Красные бойцы нагрянули в аул внезапно. Белых казаков здесь давно уже и след простыл. Как же были рады родители Салима, встречая сына и его товарищей! Коней быстро расседлали и повели к коновязи. Задали им сена и овса. Старый отец отловил в отаре и привел на веревке трех баранов, которых бойцы закололи и освежевали. Женщины сварили бешбармак, напекли душистых лепешек в тандыре, нажарили свежей рыбы из Камелика, нарвали и намыли свежего лука, чесноку, накрыли богатый достархан. Все мужчины усаживались на корточки у достархана, накрытого на большой войлочной полсти, постеленной на траве, близ двора. Женщины прислуживали. Отец Салима («Ата», как называли его бойцы) читал молитву. В знак уважения все по старому обычаю подняли руки и совершили символическое омовение лица и бороды (как того требовал намаз). Откуда-то (словно сама собой, ведь готовились к встрече красные аскеры) среди блюд появилась
четверть мутноватого крепкого самогона. Стали разливать по пиалам, поставленным женщинами среди блюд как бы для чая. Ата сделал вид, что и не видит. Старикам-соседям, пришедшим из аула пообщаться с Салимом и приглашенным к достархану, предложили (из уважения), но не наливали. Хотя один, что помоложе, попросил сам и подставил чашку с широкими краями. Салим приподнялся с войлочной подстилки, встал на колени, разгладил усы и торжественно произнес:
        - Выпьем, товарищи красные бойцы, за нашу революцию и за победу трудового народа!
        Выпили махом, по-русски. Причмокивали и утирались пальцами по-башкирски.
        - Якши! Бик якши! - промолвил Шарифулла.
        За трапезой потек чинный, неспешный разговор. Ели руками (по обычаям предков), неторопливо, пользуясь только ножом. Струйки жирного, горячего бараньего бешбармака текли у мужчин между пальцев, по запястьям рук, затекали за отвернутые рукава гимнастерок и рубах до локтя. Подбородки, бороды, усы и даже щеки - все благоухало, лоснилось и было насыщено душистым бараньим жиром. Недолго думая, угощавшиеся вновь наполнили пиалы крепким питьем, и кузнец Шарифулла произнес очередной тост:
        - Выпьем, товарищи бойцы, за родителей нашего славного командира сотни! Да пошлет Аллах им здоровья и долгих лет жизни! Выпьем и за их сына - Салима! Здоровья и богатства всему их роду!
        Все, кто держал пиалу, выпили по полной. Спустя еще четверть часа пили уже за командира кавполка товарища Еланя. А затем и за славного комдива - товарища Чапаева. Неспешный разговор за достарханом между тем тек и тек сам собой. Али, несмотря на молодость, сидел рядом с Салимом (каждому место за трапезой по заслугам) и многое слышал из тихого разговора, происходившего между отцом и сыном.
        - Как живется вам с матерью, ата, без моей помощи? Помогают ли младшие братья и сестры? Не обижает ли кто? - спрашивал с грустью захмелевший Салим, с любовью глядя на седого отца.
        - Слава Аллаху, сынок. Младшие все в послушании, чтут родителей, помогают в хозяйстве. Был бы только ты жив и здоров, - отвечал отец.
        - А из аула или еще кто, не обижает ли? Не позволю обижать стариков. Скажи, ата, всех управлю своей рукой и силой нашей новой власти, - вновь спрашивал все более хмелеющий Салим.
        - Да и не знаю, как сказать, сынок…
        - Говори, ата, не бойся никого. Твой сын - красный командир!
        - Несколько дней назад, сынок, вез я на нашем возу дрова из дальней рощи, что у Камелика. Дорогу-то местами развезло - дожди прошли. И степью не проедешь, раскисла степь - лучше и не съезжать. Разве что одним колесом по обочине. Потому впряг я двух быков. Воз нагрузил дровами хорошо. Чего зря быков гонять. Но задремал в пути, устал сильно. И затащили повозку наши быки в самую что ни есть непролазную грязь. Долго я бился, чтоб кое-как из этой грязи воз вытащить. Сам весь в той грязи извозился… Только чуть выбрался на сухое место, а тут навстречу мне летит легкая четырехколесная повозка с пулеметом. Забыл, как называется она по-русски…
        - Тачанка, ата, - негромко подсказал Али.
        - Да, верно. На тачанке трое. А рядом скачет верхом какой-то, похожий на казака. Усы у него черные, папаха, бурка на плечах, сабля на боку, нагайка в руках. Катится эта повозка быстро, только лужи расплескиваются и грязь из-под колес да из-под конских копыт разлетается в разные стороны. Слышу, те, что на повозке, уже издали кричат мне, ругаются по-русски, чтобы я воз с дороги убрал. А я куда воз-то дену? Только что из грязи сам выбрался, и опять в грязь? Ну, сделал я вид, что пытаюсь с дороги свернуть, а быки не идут. Тут эта повозка с ходу и врезалась передней осью в мой воз. Правда, крепкая ось у них оказалась, колесо не слетело. Но тачанка эта зацепилась за мой воз. Те, что на тачанке, попрыгали вниз, чтобы ее от моего воза отцепить. А тот верховой - казак подлетел ко мне, выругал и как начал меня нагайкой хлестать по спине, по плечам. Благо на мне теплая телогрейка была. Но местами досталось, и до сего дня спина болит, - рассказывал старый отец Салима, поводя плечами и указывая большим пальцем правой руки на посеченную спину.
        - Эх, отец, узнаю, кто такой тот казак, или покажешь мне, несдобровать ему! - угрожающе произнес хмельной Салим.
        Женщины стали разливать старикам крепкий чай по пиалам. Принесли сахар и шербет. Старшие, утирая руки и бороды от бараньего жира мягкими полотенцами, принимали дымившиеся пиалы. Дули, отпивая маленькими глотками.
        - А как воюете, красные батыры? Много ли у вас конницы, много ли ружей, пушек и иного оружия? - спрашивал между тем у гордого и сильно опьяневшего Шарифуллы один из соседей Салима, что пил самогон вместе с гостями.
        - У нас не конница, а кавалерийский полк! Конница - это у казаков. А у них-то - у белых - и хороших командиров не сыщешь. А у нас и командиры - все батыры! И оружие лучше, и пулеметов больше, и пушек, и автомобили и самолеты есть, - хвастался Шарифулла.
        - Э-э, зачем неправда сказаль? Белий казак много карош енерал есть. Кулчак курбаши - якши енерал! - пытаясь говорить по-русски и выказывая этим знание предмета, произнес один из пожилых соседей Салима. Он покачал головой и подул на горячий чай в пиале.
        - Нет, уважаемый Ильяс-ака, - сдержанно, но все же с долей раздражения и упрямства вмешался в разговор Салим. - Лучше командиров, чем в Красной армии, не сыщете!
        - Командарм Фрунзе - великий курбаши! Он белых под Уфой разбил. Там наша дивизия впереди всей армии шла. А почему? Да потому, что комдив наш - сам Чапаев. Слышали о нем, ака? - с задором сказал Али.
        - Чапай-кизылбаши?! Наслышаны многие о нем, - отвечал Ильяс-ака.
        - Этот Чапай новый мост над Камеликом порушил. А какой хороший мост был! В Николаевск ездить удобно было, - сказал один из стариков.
        - Да не порушил он его, а взорвал, чтобы белые реку не перешли, - вставил Шарифулла. - Зато теперь сюда казаки не сунутся. А мост советская власть построит, еще лучше прежнего.
        - Наш сосед Шамиль был в соседнем ауле - за Камеликом. Видел, как Чапай на коне в тот аул входил. Как вошел, все мужчины и старики в погреба попрятались, а женщины и дети на кровли домов и сараев залезли, - стал рассказывать отец Салима.
        - Зачем, ата? - с удивлением спросил Салим.
        - Как увидит кого на улице Чапай или нукеры его, налетают, и ну плетьми сечь, - произнес Ильяс-ака.
        - Зачем плетьми? Не пойму, - спросил Али.
        - Чтоб не мешали ему. Злой очень, - отвечал старый седой Ильяс.
        Долго еще продолжался разговор между трезвыми стариками аула и хмельными красными бойцами-башкирами. Но постепенно крепкий самогон выключал из разговора одного батыра за другим. Кто мог, отползал с подстилки и от достархана куда-нибудь под воз или на сено. Женщины приносили подушку и накидку тем, кто не смог встать. Смеркалось. Старики благодарили за угощение отца Салима. Ата прочел благодарственную молитву. Соседи степенно расходились по домам, покачивая головами, сдержанно осуждая хмельных, одурманенных самогоном красных батыров за нарушение вековых законов Адата и Шариата.
        Через день утром, когда Салим со своими друзьями уже собирался возвращаться из краткосрочного отпуска в дивизию, в родной его аул влетела тачанка в сопровождении лихого черноусого всадника в папахе и в бурке. Точнее, тачанка сопровождала его, а не он тачанку. Местное аульское население в испуге стало прятаться кто куда. Старый отец Салима, выгонявший скот на выпас, в испуге прибежал домой и рассказал сыну о том, что увидел своего обидчика. Схватив винтовку и передернув затвор, Салим выбежал на двор, скликая товарищей. Али первый последовал за своим командиром, вытягивая шашку из ножен. Всадник в бурке и тачанка неспешно проезжали недалеко от дома по улице. Салим уже приложил было винтовку к плечу и готов был выпустить пулю в голову всадника, как вдруг замер. В изумлении замерли и все соратники Салима.
        Всадник остановил коня, заметив оживление возле дома, и, указывая нагайкой, приказал развернуть туда пулемет на тачанке. Затем увидел, что во дворе бойцы с красными звездами и лентами на головных уборах, и произнес громко:
        - Вижу! Молодцы, не спите. Хвалю за революционную бдительность!
        В это время старый отец, вышедший из дома, тихонько дернул сзади сына за рукав и негромко сказал Салиму:
        - Вот он - мой обидчик, сынок. Усатый, в папахе. Он меня нагайкой отходил.
        - Молчи, отец… Это и есть сам комдив Чапаев, - негромко отвечал Салим, опуская оружие.

* * *
        Вооруженные силы Юга России
        Действовавшие против Южного фронта силы белых армий организационно и политически разделялись на армии - Донскую, Кубанскую (Кавказскую) и Добровольческую. Все три имели свою обособленную организацию и свои характерные черты.
        Донская армия. Донская армия первой поднялась против революционных войск, а затем и Красной армии. В конце 1918 г. она в основном одна вела борьбу с армиями Южного фронта. Зарождение этой армии можно отнести еще к концу 1917-го, когда генерал Каледин снимал казачьи части с австро-германского фронта и сосредоточивал их на границах с Великороссией. К началу июля 1918 г. ему удалось собрать в своих руках более 10 казачьих полков с артиллерией. Последовательным развертыванием сил Донская армия, пользуясь германской ориентацией генерала Краснова, под прикрытием и надежным обеспечением германских оккупационных войск к середине лета 1918 года достигла численности в 46 -50 тысяч бойцов при 272 пулеметах и 92 орудиях, в их числе было около 26 тысяч конницы. Организационно силы Донармии сводились к 30 пехотным и 60 кавалерийским полкам. По соглашению, заключенному 8 января 1919 года на станции Торговая между Деникиным и Красновым, Донармия вошла в состав вооруженных сил Юга России, и Деникин встал во главе этих сил.
        Эта армия по своему составу и сущности отражала старые социальные противоречия Донской области. Идеология «домовитых» казаков определяла собой и состав этой армии. Однако наличие в области «иногородних» нарушало эту однородность армии, а потому Донармия не всегда обладала одинаковой устойчивостью.
        Полки Донармии сводились в четырехполковые дивизии (конные) с одной конно-саперной сотней и двумя батареями конного артиллерийского дивизиона. 5 -6 дивизий составляли корпус, входящий в состав армии. Донских армий сначала было три, но к лету 1919 года они были сведены в одну составе 5 -8 корпусов. Армия комплектовалась частными мобилизациями казаков и иногородних Донской области, причем эти мобилизации проходили всякий раз с большим трудом. Казаки шли в армию охотнее всего в периоды подъема и развивающихся успехов на фронте. Общее настроение призванных бывало далеко не воинственным. Показателем этого являются многочисленные наказы и приговоры о невводе частей Красной армии в пределы Донской области с обещаниями, в свою очередь, не переступать свои границы. Эти настроения, с неясными симпатиями к Советам, наблюдались и у довольно широкого слоя казачьего офицерства. В силу этого в январе и феврале 1919-го казачество целыми полками сдавалось и переходило на сторону красных. Так, 31 января в районе станицы Алексеевской на участке 15-й дивизии РККА сдались добровольно в полном составе 23-й, 24-й, 26-й,
27-й и 39-й казачьи полки с 5 орудиями и 6 тысячами снарядами. А в начале января в районе станицы Вешенской вспыхнуло восстание в пользу Советской России, разлившееся по всему Хоперскому округу.
        Командные кадры Донской армии имели далеко не полный состав, но были на высоте положения в отношении предварительной подготовки. Для пополнения своих знаний большинство офицеров проходило краткие курсы обучения на созданных повторных курсах.
        Кубанская армия. Зарождение ее началось в самом начале 1918 года, параллельно с возникновением идеи «самостийности» Кубани. Кубанские казаки уже с первых дней противостояния с Советами вливались в Добровольческую армию, и, кроме того, кубанскими казаками пополнялись ряды добровольческих частей. Поэтому Кубань не получила своей армии, как это было на Дону, что отразилось и на судьбах кубанского казачества.
        Организационно кубанские части строились так же, как и донские. К маю 1918 года в состав Добровольческой армии входили кубанские части: сводная горская дивизия, отдельная дивизия, Кубанский корпус, 1-й конный корпус. Как и донские части, Кубанская армия была преимущественно конная. Однако сравнительно с Донской армией кубанские части отличались высокой боеспособностью и стойкостью, главным образом благодаря обилию офицерского состава, имевшего к тому же высокий уровень знаний, подготовки и опыта.
        Добровольческая армия. Зарождение этого оплота Белого дела относится еще к ноябрю 1917 года, когда офицерство, лишенное погон и командных должностей, стало перед дилеммой: за или против советской власти. Значительная часть склонилась ко второму решению, но далеко не вся эта часть решила активно бороться с оружием в руках. Пресса и литература Белого движения свидетельствуют о том, что многочисленные группы офицерства предпочитали торговать газетами и в магазинах, прислуживать в ресторанах, заниматься спекуляцией, но не драться ни на той, ни на другой стороне. Стягивание офицерства на Дон началось с конца 1917 года. Офицерство прибывало в Новочеркасск небольшими группами. К концу ноября туда собралось около 200 человек офицеров. Первым их «делом» было нападение на части красного Новочеркасского гарнизона - от которого казачьи части решительно отказались. Уже 26 декабря 1917 года был предпринят налет на Ростов - первое кровавое «дело». Докладывая об этом войсковому кругу, прославленный своим спокойствием и «мягкосердечием» атаман Каледин заявил: «Страшно пролить первую кровь».
        Надо, однако, отметить, что все эти выступления добровольцев отнюдь не встречали одобрения со стороны небогатой части казачества. По свидетельствам белых, некоторые комитеты казачьих полков высказывались, что они «порицают выступление буржуазного генерала Каледина и приветствуют товарищей солдат, крестьян, рабочих и матросов, борющихся с буржуазией». Подобное положение вынуждало добровольцев существовать нелегально. Съезд иногородних 8 января 1918 года прямо потребовал «разоружения и роспуска Добрармии, борющейся против наступающего войска революционной демократии».
        «Цвет русской армии» - Деникин, Корнилов, Лукомский и другие генералы - прибыли в Новочеркасск еще 6 декабря 1917 года. Тогда сформировался штаб и выделились части: Георгиевский полк, Офицерский батальон, Корниловский полк и ряд других. 27 декабря Добровольческая армия объявила во всеуслышание о своем существовании, выпустила ряд деклараций, в которых объявляла себя «внепартийной» и «внеклассовой». Тогда же были определены цели: верность союзникам, единство и целостность России, борьба с большевиками, борьба за Учредительное собрание. В половине января 1918 года в армии было уже около 4 -5 тысяч бойцов. Начало германской оккупации части Донской области заставило Добровольческую армию (2 тысячи 500 человек) пробираться на Кубань. Поход этот, названный белыми «ледяным» и «жестоким», был действительно не из легких, ибо значительная часть крестьянства Кубани встретила офицерские отряды в штыки. У станции Калужской произошло соединение с Кубанским отрядом (около 2 тысяч человек). Попытка в конце марта совместными усилиями занять Екатеринодар не удалась, и армия, уже под командованием Деникина (Корнилов
был убит 31 марта), перешла к границам Ставропольской губернии. Далее следовал период занятия Кубани и борьба на Северном Кавказе против разрозненных отрядов революционных войск.
        Осенью 1918 года Добрармия была уже развернута в 4 дивизии и достигала численности 8 тысяч штыков, 1300 сабель, 12 легких и 5 тяжелых орудий. К началу лета, имея общую численность 15 000 штыков и 2500 сабель, Добровольческая армия строилась по следующей схеме: все дивизии, и конные, и пешие - четырехполковые с артдивизионами из 3 легких четырехорудийных батарей и одной инженерной ротой. Корпуса имели свою корпусную тяжелую и гаубичную артиллерию в количестве 5 -6 батарей. Кроме того, каждая дивизия имела один запасный батальон, а каждый пехотный полк - одну запасную роту, куда поступало приходящее пополнение для двух-трехнедельного обучения.
        В первые периоды своего существования Добровольческая армия в большинстве своем состояла из добровольцев-офицеров. В дальнейшем она перестала быть «добровольческой» с маленькой буквы, ибо пополнение ее шло за счет обычных контингентов призванных. Однако во все периоды своей боевой жизни она всегда имела огромные кадры офицерства в своих рядах. Исключение представлял лишь «орловский период», когда значительный рост Добрармии за счет бывших красноармейцев нарушил традиционное соотношение и еще более резко изменил ее социальное лицо.
        Сам Деникин писал по этому поводу: «Название „добровольческой“ армии сохраняли уже только по традиции. Ибо к правильной мобилизации было приступлено в кубанских казачьих частях с весны, а в регулярных - со 2 августа 1918 года. При последовательных мобилизациях этого года подняли на Северном Кавказе десять возрастных классов (призыва 1910 -1920 гг.), в Приазовском крае - пока два (1917, 1918 и частью 1915, 1916 гг.), в Крыму один (1918 г.)… По приблизительным подсчетам, цифра уклонившихся для Северного Кавказа определялась в 20 -30 %. Мобилизованные поступали в запасные части, где подвергались краткому обучению, или - в силу самоуправства войсковых частей - в большом числе непосредственно в их ряды. Число прошедших через армейский приемник в 1918 г. определялось в 33 тысячи человек. К концу 1918 г. был использован широко другой источник пополнения - пленные красноармейцы, уже многими тысячами начавшие поступать в армию обоими этими путями. Весь этот новый элемент, вливавшийся в добровольческие кадры, давал им и силу, и слабость. Увеличивались ряды, но тускнел облик и расслаивались монолитные ряды
старого добровольчества… И дезертирство на фронте значительно увеличивалось».
        Ниже Деникин говорил, что «основные добровольческие части успели переплавить весь разнородный элемент в горниле своих боевых традиций, и по общему отзыву начальников мобилизованные солдаты вне своих губерний в большинстве дрались доблестно». Остается добавить, что господствующее настроение контингента офицерства было в огромном большинстве случаев монархическое. Об этом свидетельствуют многочисленные записи белых же литераторов и историков. Генерал Лукомский в своих «Воспоминаниях» указывал: «…в 1918 и 1919 гг. провозглашение монархического лозунга не могло встретить сочувствия не только среди интеллигенции, но и среди крестьян и рабочей массы». И далее: «…провозглашение же республиканских лозунгов не дало бы возможности сформировать мало-мальски приличию армию, так как кадровое офицерство, испытавшее на себе все прелести революционного режима, за ними не пошло бы».
        Отсюда вполне оправданный исторической действительностью вывод о том, что лозунг борьбы за Учредительное собрание был только попыткой выдвинуть компромиссное для правых и левых групп Белого движения решение и что за ним гнездились неподдельные монархические чаяния.
        Стратегия и тактика Добровольческой армии, равно как и обучение в ней, полностью вытекали из опыта царской армии, однако, надо признать, с учетом особенностей борьбы (особенно в первые периоды) на широких фронтах и с учетом особенностей Гражданской войны. Этому, впрочем, соответствовали и естественные условия: Дон и Кубань - базы комплектования армии конными частями - были в руках у белых и на стороне белых, и наличие в руках главного командования вооруженными силами Юга России крупных кавалерийских масс, чего не было у красных, давало первому несравнимое преимущество в отношении использования обширных пространств театра, маневренности и стремительности ударов.
        В отношении снабжения армии указывалось на создание державами Антанты военно-экономического базиса для Деникина. Конкретно это выражалось в присылке Англией (Франция приняла на себя 50 % стоимости всего привезенного Англией) предметов вооружения, снаряжения, боевых припасов, инженерного и авиационного имущества и обмундирования по расчету на 250 тысяч человек. Если принять во внимание, что все белые армии Юга России по своей численности не достигали 150 тысяч, то, даже учитывая значительную текучесть армии (дезертиры, пленные, больные, раненые и убитые), все же снабжение армий Юга России можно считать вполне удовлетворительным. Однако… с «небольшой» оговоркой. Эта оговорка состоит в том, что в белых армиях по части, как выражается генерал Лукомский, злоупотреблений дело обстояло далеко не благополучно, и частично запасы обмундирования, поступавшие от Англии и разгружавшиеся в Новороссийском порту, оказывались неведомыми путями на местных «барахолках».
        Вторым источником снабжения были самозаготовка войсковых частей и захват ими «военной добычи». Однако и здесь дело обстояло явно неблагополучно. Вместо планового заготовления и распределения с учетом войсковых нужд практиковался простой грабеж отдельными войсковыми частями, которые предпочитали все награбленное оставлять у себя, но не отправлять его куда-то в тыл. При этом элемент личного обогащения также играл колоссальную роль. А. И. Деникин следующим образом характеризует состояние снабжения: «Главным источником снабжения до февраля 1919 г. были захватываемые большевицкие запасы. При этом войска, не доверяя реакционным комиссиям, старались использовать захваченное для своих нужд без плана и системы. Часть запасов намечалась с бывшего Румынского фронта. Все это было случайно и недостаточно. В ноябре, к приходу союзников, официальный отчет штаба рисовал такую картину нашего снабжения.
        Недостаток ружейных патронов принимал не раз катастрофические размеры… такое же положение было с артиллерийскими патронами: к 1 ноября весь запас армейского склада состоял из 7200 легких, 1520 горных, 2770 гаубичных и 220 тяжелых снарядов. Обмундирование - одни обноски. Санитарное снабжение можно считать несуществующим…
        С начала 1919 года, после ухода немцев из Закавказья, нам удалось получить несколько транспортов артиллерийских и инженерных грузов из складов Батума, Карса, Трапезунда. А с февраля начался подвоз английского снабжения. Недостаток в боевом снабжении с тех пор мы испытывали редко. С марта по сентябрь 1919 г. мы получили от англичан 558 орудий, 12 танков, 1 685 522 снаряда и 160 млн ружейных патронов. Санитарная часть улучшилась. Обмундирование же и снаряжение хотя и поступало в размерах больших, но далеко не удовлетворяющих потребности фронтов (в тот же период мы получили 250 тысяч комплектов). Оно, кроме того, понемногу расхищалось на базе, невзирая на установление смертной казни за кражу предметов казенного вооружения и обмундирования, таяло в пути и, поступив, наконец, на фронт, пропадало во множестве, уносилось больными, ранеными, посыльными и дезертирами…»
        Деникин обращает при этом внимание на тот замечательный факт, что всякого рода хищения военного имущества и распродажи его встречали безразличное, а часто и покровительственное отношение в «обществе».
        Сравнение этих трех систем белых войсковых организаций приводит к следующим заключениям:
        а) Белая армия формировалась и строилась по социальному признаку. В ее рядах в основном сражались представители помещиков, дворян, буржуазии, консервативной интеллигенции, крестьян-кулаков, зажиточной и средней части казачества (Дон и Кубань).
        б) В области политических целей борьбы имелись серьезные разногласия. Добровольческая армия, рассматривая себя как организацию общегосударственного характера, ставила целью борьбу с большевизмом до полного его уничтожения (это мыслилось с захватом Москвы). Дон и Кубань таких широких намерений не питали. Их стремления ограничивались обеспечением суверенитета и самостийности собственной государственности на основах хотя бы договоренности с большевиками. Такие мало согласованные друг с другом ориентации делали существование этих трех систем в рамках одного режима порой конфликтным, сложным, требующим постоянного посредничества.

* * *
        В течение весны и начала лета 1919 года войскам генерала Деникина удалось овладеть хлеборобными районами Северного Кавказа и Украины, важными топливно-металлургическими центрами на юге России. Южный фронт выгнулся огромной дугой, упиравшейся на востоке в Каспийское, а на западе, восточнее Херсона, - в Черное море. Белые армии Южного фронта вышли на стратегический рубеж: Царицын, Балашов, Харьков, Полтава. Успехи Добровольческой, Донской и Кавказской (образованной в апреле 1919 года) армий объяснялись во многом благоприятными для белых факторами. Местные органы советской власти, как правило, вели грабительскую политику изъятия «излишков» пшеницы и другого продовольствия у сельского населения, чем вызвали недовольство и мятежи среднего крестьянства и казачества Южного Поволжья, Дона и Новороссии. Большая часть крестьян уклонялась от военной службы в Красной Армии или дезертировала из ее рядов.
        Однако достижение новых успехов было невозможно без притока свежих сил. Поэтому генерал Деникин перешел к широкой мобилизации в армию молодежи на занятой территории. В результате вооруженные силы Юга России в июле 1919 года достигли небывалой в то время численности - 104,2 тыс. штыков, 56 тыс. сабель, 34 бронепоездов, около 600 орудий, 19 аэропланов, свыше 1500 пулеметов. По руслам рек, впадающих в Черное море, вверх по течению, двигались вооруженные пароходы с пушками и пулеметами. Огнем палубной артиллерии и пулеметным смерчем они прикрывали с флангов части белых армий, дравшиеся против красных близ берегов Дона, Донца и Днепра. Со стороны Черного моря эти силы прикрывал флот Юга России - 1 крейсер и 5 эсминцев. Но меры, позволившие увеличить численность белых армий, таили в себе и угрозу. Лишь до тех пор, пока их социальный состав был более-менее однороден, пока они состояли из добровольцев и казачества, их ряды были крепки и высоко боеспособны.
        Июль месяц проходил в подготовке белых армий к исполнению Московской Директивы. Красные армии пассивно отходили. На Екатеринославском направлении конные части генерала Шкуро, действуя небольшими отрядами, стремились к Киеву и перешли Днепр…
        Командование РККА и советское руководство били тревогу. Не ослабляя натиска на восток против армий адмирала Колчака, они развернули активную организаторскую и пропагандистскую работу по мобилизации сил на отпор Деникину. Уже в конце июля на Южном фронте против сил Юга России было сосредоточено около 165 штыков и сабель и 611 орудий. Согласно директиве главкома Красной Армии С. С. Каменева от 23 июля намечался переход в контрнаступление. Главный удар предполагалось нанести 9-й и 10-й армиями левого крыла фронта по правому крылу армий Деникина (Кавказской и Донской армиям) из района юго-западнее Саратова в направлении Царицына. В состав ударной группировки включался вновь сформированный Конный корпус С. М. Буденного. Общее командование этой группировкой было возложено на командарма В. И. Шорина. Вспомогательный удар должны были наносить правофланговые 8-я и 13-я армии под общим командованием командарма В. И. Селивачева. Задача этой группировки заключалась в нанесении удара из района южнее Курска и Воронежа на Купянск, чтобы изолировать друг от друга Добровольческую и Донскую армии, а затем
прорваться в их тылы. Однако контрнаступление готовилось в спешке. Силы красных не были собраны в кулак, и между их соединениями не было взаимодействия. Деникин получил от своей разведки важные данные о готовящемся контрнаступлении и состоянии войск Красной армии на Южном фронте. Он и предпринял упреждающий удар…

* * *
        Космин долго бродил по улицам многолюдного, облитого июльским солнцем и жарой, пыльного Ростова. Одиночество снедало его душу. На знакомых улицах он с болью и любовью вспоминал бурные события последних лет своей жизни. Пред его мысленным взором пробегали картины взятия этого большого и красивого города стрелковой добровольческой бригадой дроздовцев пасхальной ночью прошлого года, знакомство с семьей Усачевых, отступление и взятие Новочеркасска. Затем Космин вспомнил города Приазовья, море, покорившее его своим величием и великолепием. Вспомнил сослуживцев и друзей по дроздовской бригаде: Пазухина, Новикова, Гаджибеклинского, Усачева и других. Ему стало легче на душе, одиночество отступало. Что-то томительное, щемящее, вечное вошло в его сердце и душу, озарило красно-золотым невечерним светом. Он вдруг ощутил одно из тех переживаний, которое не спутаешь ни с чем, он почувствовал, что наступает раннее прощанье с молодостью. В глубине души родилось чувство величия и значимости жизни, ее неповторимости и неизбежности. Следом перед его мысленным взором явилась Женя, прошлое Рождество, Святки.
        - Боже, любимая моя, зачем ты уехала из Ростова и оставила меня? Я не успел, не застал тебя. Но ты все же права. Здесь опасно, хоть сейчас Ростов и в глубоком тылу наших армий, - проносились одна за другой мысли в его голове.
        Ему вновь стало невыразимо тоскливо и одиноко. Он понял, что голоден, ибо, находясь в дороге, уже почти сутки не ел.
        «Пойду, найду хорошую ресторацию. Деньги есть, получил немалые отпускные. Выпью и поем хорошенько», - подумал с облегчением Космин.
        Он нашел приличный ресторан близ центральной площади города. Уже после двух первых стопок холодной водки ему стало полегче на душе. Кирилл закусил черным хлебом, селедочкой, украшенной нарезанным луком, салатом, сыром, заказал себе борщ и выпил еще стопку. И тут стихи сами полились из его сердца:
        Кто б сказал, как юность прощается
        С похмеляющей душу молодостью.
        Как они потом распрощаются
        С набежавшей временной холодностью.
        Кто б сказал, как молодость встретится
        С отрезвляющей душу зрелостью.
        И как зрелость потом осветится
        Беззаветной, лихою смелостью! —
        полупьяно, как во сне шептали губы Кирилла…
        Вечерело. Ресторация наполнялась посетителями. Офицеры помоложе шумными компаниями, а постарше - под ручку с дамами торопливо занимали столики, по-хозяйски усаживаясь на стульях. Захмелевший Кирилл с интересом рассматривал входивших, замечая опытным глазом, что боевых офицеров-фронтовиков среди присутствующих почти и нет. Все больше были штабные, лощеные, в чистых, отутюженных мундирах или в британских френчах. Только один поручик из компании за соседним столиком, с повязкой на голове, явно выделялся среди других своей полинялой офицерской гимнастеркой. Он и среди своих собутыльников держался не очень уверенно. Когда стемнело на улице, в помещение стали заходить мужчины в штатском с шикарно одетыми дамами в брильянтах. Затем появилась группа французских матросов с русскими проститутками, что вульгарно курили, пускали дым в лицо своим ухажерам и даже негромко матерно поругивались. В зале включили неяркое электрическое освещение и зажгли сечи в бронзовых подсвечниках, расставленных на столах. Где-то в углу пианист, одетый в черный фрак, нервными пальцами пробежал по клавишам рояля. Негромко, но
басовито разлились томные аккорды Шопена. Неровно горели свечи, их свет таинственно мерцал на стенах, потолках и портьерах зала. Синий папиросный и сигарный дым плавал и укутывал многочисленных посетителей. Кирилл выпил еще пару рюмок, поел и, уставившись взглядом в графин, думал о Жене. Губы его шептали стихи. Тут по столу мелькнула чья-то тень, качнулось пламя свечи от шелеста женских одежд, и кто-то, не спросив разрешения, тихо приземлился на стуле напротив. Космин поднял глаза. Нет, он даже удивился тому, что не удивился, увидев ее…
        Перед ним сидела Соня. Небольшая голубая шляпка аккуратно покрывала ее голову и венчала красиво уложенные черные волосы. Легкая серебристая вуаль была чуть приспущена до уровня неярко накрашенных губ, но не могла скрыть сияния ее выразительных, томных глаз. На ней было легкое, шелковое сиреневое платье с большим декольте, довольно просторное, но подчеркивающее талию.
        Несколько минут они молчали, пристально разглядывая друг друга. Она, видимо, ждала, когда он первым начнет разговор. Но Кирилл как воды в рот набрал и угрюмо смотрел на свою супругу. Только стекла пенсне слегка запотевали у переносицы.
        - Ты не хочешь спросить меня ни о чем? - наконец произнесла она.
        - Не хочу.
        - Я так и думала, что ты служишь здесь, у Деникина. Единственно боялась, что тебя могли уже убить.
        - Цел пока, как видишь.
        - О, у тебя даже прибавилось звездочек на погонах! Видимо, ты хорошо сражаешься за Белое дело. В вашей армии так просто звезды с неба на погоны не падают, - с долей иронии произнесла она.
        - Я защищаю Россию. А она - одна, и другой у меня нет и не будет, - без пафоса парировал он.
        - Ну, полно, Россия там, где мы.
        - Ошибаетесь, мадам, ибо вы и меня, и Россию уже оставили.
        - Надо же встретились спустя два года, и не в Москве, а в каком-то Богом забытом Ростове, чтобы поспорить о политических проблемах российской действительности, - с долей цинизма произнесла она.
        - Прекрасный город, я нашел здесь свое счастье.
        - Ты женат?
        - Пока да, на вас, мадам. Но мне еще предстоит расторгнуть брак с вами.
        - Я не спешу! Меня устраивает твоя фамилия, - с колкой улыбкой произнесла она.
        - Я надеюсь, ты не одна пришла сюда?
        - Мог бы и не задавать этого вопроса.
        Фортепьяно смолкло, пианист встал и раскланялся. Захмелевший офицер с повязкой на голове взял в руки гитару и негромко, красиво запел, несмотря на хохот французских моряков и их спутниц:
        Август к осени в объятия торопится.
        Соком полнится янтарная лоза.
        Над Россией хмарь и непогодица.
        Приглядитесь - это плачет Богородица,
        Скрыв за тучей синие глаза.
        Говорит она, что нынче в небе звезды
        Расшатали гулом бронепоезда.
        И летят они полынью в росы,
        И свинцом врезаются в покосы.
        И, упав на землю, гаснут навсегда.
        Пред лицом Ее вы держитесь спокойно.
        Тихо шепчете: «Даст Бог, не пропадем».
        Я отвечу: «Если в август знойный,
        Приняв все, что Бог ссудил, достойно,
        Вслед за звездами не ляжем под огнем,
        Пусть тогда под пулями сорвутся
        Наши звезды с неба и с погон.
        В белых ротах не найдется труса.
        Абиссинскому царю-негусу
        Сформируем русский легион.
        Сформируем русский легион, —
        задушевно тянул гитарист.
        Смех французов и кокоток постепенно смолк. Все внимательно слушали слова песни. Послышалось всхлипывание - какая-то женщина плакала.
        - Кто же он, твой новый избранник? - тихо спросил Кирилл.
        - Видишь вон там, левее, от тебя через два столика, солидного господина, одетого в белый костюм? Он ревниво следит за нами и нервно курит, - вполголоса отвечала она, затем достала из сумочки и прикурила от свечи тонкую и длинную папиросу.
        - Вижу. Да, он явно далеко не беден. И действительно ревнив, - произнес Космин, слегка прищуриваясь и поправляя пенсне.
        - Да, он золотопромышленник. У него были немалые доходы, пока в Сибирь не пришла революция, а за ней и Гражданская война. Но он владеет кругленькой суммой в швейцарском банке.
        - Так ты у него на содержании?
        - Если так тебе угодно, то да. Надеюсь, ты не приревнуешь и не устроишь сцену, - без смущения отвечала Соня.
        В стылом храме пахнет талым ладаном.
        Друг мой, вспомните, что было год назад;
        Бинт белел, белел, шинель была залатана,
        А она была, как хмурый день заплакана,
        Дым свечей туманил синие глаза.
        А потом вагон, прокуренный и тесный
        Вдаль увез ее, быть может, навсегда.
        Впрочем, знайте, будет вам верна невеста
        Там за серой степью, за зеленым лесом
        Будет ждать вас, хоть до Страшного Суда.
        Пред лицом Ее вы держитесь спокойно.
        Тихо шепчете: «Даст Бог, не пропадем».
        Я отвечу: «Если в август знойный,
        Приняв все, что Бог ссудил, достойно,
        Вслед за звездами не ляжем под огнем,
        Пусть тогда под пулями сорвутся
        Наши звезды с неба и с погон.
        В белых ротах не найдется труса.
        Абиссинскому царю-негусу
        Сформируем русский легион.
        Сформируем русский легион, —
        негромко, но очень отчетливо, с теплом и какой-то неизъяснимой болью пел офицер с повязанной головой.
        - Какой дешевый пафос, какая низкопробная проза, да и исполнение хромает, - произнесла Соня, затягиваясь ароматным дымом папиросы.
        - Это ты о песне и о гитаристе?
        - Ты догадлив.
        - Напротив, великолепные и строгие стихи. А исполнение тонкое и задушевное, - парировал Кирилл.
        - С каких это пор тебе стали нравиться подобные атавизмы?
        - С тех пор, как я увидел жизнь на войне, лишившись твоих чар. Я и раньше, до тебя уже начал проникаться тем, что вижу. Но ты перевернула все и сломала мне душу…
        - Да, ты неисправимо огрубел на этой войне. Как стал далек от того, каким я встретила тебя в компании офицеров и поэтов в «Приюте комедиантов» в Питере, - с сожалением и скептицизмом произнесла она.
        - От жизни и войны не спрятаться под юбкой жены! - громко и вызывающе отвечал он.
        - Но, как я успела понять, ты нашел другую юбку и даже увлекся ею всерьез.
        - Еще бы, ты же бросила меня. Что мне оставалось делать?
        - Ситуация в России такова, что я вынуждена была сделать это, пойми, Кирилл.
        - Ты рассуждаешь и ведешь себя как проститутка. Правда, тебя не сравнить с этими кокотками, что сейчас сидят и пьют с французами за соседними столами. Но эти хоть просты и откровенны в своем выборе. Ты же - высокопробная, скрытая, элитная б… и выбираешь содержание высокого уровня. Как же ты забыла, что мы венчаны с тобой? Забыла, что ты - мужняя жена и должна делить со мной все радости и беды. Как ты оправдаешься за это перед Богом? - громко и с вызовом вопросил Космин.
        - Перед каким Богом? Наконец, прекратите ругаться и оскорблять меня, подпоручик. Иначе я уйду сейчас!
        - Вы даже не понимаете, о чем я спрашиваю. Ради Бога, оставьте меня, мадам. Бегите к своему любовнику. Можете считать, что я даю вам развод! - вскрикнул Космин и ударил кулаком по столу.
        Рюмка на столе подпрыгнула, покатилась, упала на пол и разбилась. А его бывшая жена так же незаметно растворилась в клубах папиросного дыма, как и появилась. А может быть, ее и не было? А может, это только привиделось изрядно выпившему Кириллу? Он заметил только, как мелькнули в просторных раскрытых дверях зала сиреневое платье и белый костюм. Вслед за тем его правая рука сжала горлышко графина с остатками водки, и он метнул стеклянный прибор в проем дверей. Графин ударился о дверной косяк и со звоном раскололся в мелкие брызги, осыпая посетителей кусочками стекла и водочной моросью.
        - Хулиган! Уймите его! Немедленно позовите патруль! - истошно завопил чей-то женский голос.

* * *
        В воздухе пахло полынью, тянуло прохладой и сыростью из низин. В предрассветных сумерках туманного утра 23 (10) августа 1919 года верстах в двухстах восточнее Воронежа по степным балкам от станицы Урюпинской с юго-запада на северо-восток двигались многочисленные колонны хорошо вооруженных верховых. По меньшей мере, на узком участке фронта шириной до 5 верст, плохо прикрытом отрядами красных, было собрано до 8 тысяч сабель и пеший отряд до 1000 штыков. Уже триста-четыреста лет не видывали эти степные места столько конницы. Узрев такое, изумился бы ветхий денми старец, историк или какой другой образованный и мудрый человек; уж не воскресла ли седая старина - те времена, когда скрытыми степными дорогами - «сакмами» пробирались по водоразделу между Доном и Днепром разорять Московскую Русь многотысячные конные крымские и ногайские орды ратных во главе со своими мурзами? Но то была лишь общая схожесть, ибо прошлое вернуть невозможно. В колоннах конницы слышалась приглушенная южнорусская речь. На дорогах рокотали автомобильные моторы. На мостах постукивали орудийные колеса, погромыхивали лафеты и
снарядные ящики, клацали затворы винтовок и пулеметов. Кто-то, незаметно набив самокрутку, прикуривал, закрывая огонек ладонью, и выпускал дым цигарки в кулак или в рукав, разглаживая усы. Да, при внимательном взгляде становилось ясно, что Великую, вечную, бескрайнюю степь - Дикое Поле - уже разбудил XX век и что в набег на Московские земли идут донские казаки. Еще 7 августа донцы незаметно переправились через Хопер. А теперь тихо подходили к расположению передовых частей 8-й армии красных.
        На несколько верст вперед выдвинулись отряды разведки, где служили самые доблестные и лихие донцы да калмыки, приписанные издавна к Войску Донскому. Еще только забрезжил рассвет, а уж кинжалами и шашками без криков и стрельбы сняли и покололи они малочисленные уснувшие дозоры, «секреты» боевого охранения красных. Никогда уже не вернутся домой простые русские парни с рабочих окраин Орехова-Зуева, Ликина-Дулева или Сормова, заснувшие на посту и убитые русскими казаками. А следом раскатистый свист, гиканье, топот копыт, ржание коней, просверк клинков, вытянутых из ножен на белый свет.
        В ближайшем к фронту степном селе Донской корпус обрушился на крайний левый фланг 8-й армии на участке река Савола - станица Колено. Поднятый по тревоге, но не успевший взять оружие стрелковый батальон 358-го полка 40-й дивизии был перебит почти без единого выстрела. Красных бойцов кололи пиками и секли шашками. Многие вставали на колени, просили пощады, но милости не было никому. Затем донцы ударили во фланг и прошли по тылам 358-го и 357-го полков, разметелив всех сопротивлявшихся. Заговорили винтовки и пулеметы. Полки, оставив позиции, побежали, за ними снялась и стала отступать на запад вся 40-я дивизия, бросая стрелковое оружие, пулеметы, орудия, боеприпасы, продовольствие. Донские полки разворачивались в лаву и веером пошли гулять по тылам частей Красной армии. Несколько казачьих полков, повернув на восток, атаковали с тыла правофланговые части 9-й красной армии и смели их с позиций. Так начался рейд 4-го Донского конного корпуса под командой генерал-лейтенанта от кавалерии К. К. Мамонтова, прорвавшегося в глубокий тыл красных на стыке 8-й и 9-й армий Южного фронта. Это было
переформированное, хорошо укомплектованное свежими силами соединение. В его составе находились 12-я, 13-я и сводная Донская казачьи дивизии, по четыре полка каждая, пять батарей (12 орудий), три броневика, грузовики с пулеметами на борту. Затем Мамонтов сформировал ударный кулак и ударил по Тамбову.

* * *
        Рвался и трещал по швам, откатываясь к Уральскому камню, Восточный фронт. Освободив Уфу, красные вышли к его предгорьям. Нанеся серию ударов по Сибирской армии, их части к концу августа заняли Челябинск, а затем и весь Урал. Разгромленные армии Колчака отходили в Сибирь.
        Из меморандума председателя Реввоенсовета
        республики Льва Троцкого:
        Время теперь такое, что большие события на Западе могут нагрянуть нескоро. Но неудача всеобщей демонстративной стачки, удушение Венгерской Республики, продолжение открытой поддержки похода на Россию - все это такие симптомы, которые говорят, что инкубационный, подготовительный период революции на Западе может длиться еще значительное время.
        Это значит, что англо-французский милитаризм сохранит еще некоторую долю живучести, и наша Красная Армия на арене европейских путей мировой политики окажется довольно скромной величиной не только для наступления, но и для обороны… Иначе представляется положение, если мы встанем лицом к Востоку. Правда, разведывательные и оперативные сводки восточного фронта так общи и по существу небрежны, что я до сих пор не составил себе точного представления о том, разбили ли мы Колчака вконец или только побили его, дали ему все же возможность увести значительные силы на меридиан Омска. Во всяком случае, здесь открыты довольно широкие ворота в Азию…
        Разумеется, операции на Востоке предполагают создание и укрепление могущественной базы на Урале. Эта база нам необходима во всяком случае, независимо от того, в какую сторону нам придется в течение ближайших месяцев или, может быть, лет стоять лицом - в сторону Запада или Востока. Необходимо во что бы то ни стало возродить Урал. Всю ту рабочую силу, которую мы тратили или собирались тратить на рабочие поселения в Донской области и проч., необходимо теперь сосредоточить на Урале. Туда нужно направить лучшие наши научно-технические силы, лучших организаторов и администраторов. Нужно возродить идею, которая была у нас весной прошлого года под влиянием немецкого наступления: сосредоточить промышленность на Урале и вокруг Урала… Нужно туда направить лучшие элементы Украинской партии, освободившиеся ныне «по независящим причинам» от советской работы. Если они потеряли Украину, пусть завоевывают для советской революции Сибирь. С завоеванием степных приуральских и зауральских пространств мы получаем возможность широкого формирования конницы, для которой Златоуст будет давать необходимое вооружение.
Конницы нам не хватало до настоящего времени. Но если конница в маневренной гражданской войне, как показал опыт, имеет огромное значение, то роль ее в азиатских операциях представляется, бесспорно, решающей. Один серьезный военный работник предложил еще несколько месяцев тому назад план создания конного корпуса (30 000 - 40 000 всадников) с расчетом бросить его на Индию (британскую колонию).
        Разумеется, такой план требует тщательной подготовки - как материальной, так и политической. Мы до сих пор слишком мало внимания уделяли азиатской агитации. Между тем международная обстановка складывается, по-видимому, так, что путь на Париж и Лондон лежит через города Турции, Афганистана, Пенджаба и Бенгалии.
        Наши военные успехи на Урале и в Сибири должны чрезвычайно поднять престиж советской революции во всей угнетенной Азии. Нужно использовать этот момент и сосредоточить где-нибудь на Урале или в Туркестане революционную академию, политический и военный штаб азиатской революции, который в ближайший период может оказаться гораздо дееспособнее 3-го Интернационала. Нужно сейчас же приступить к более серьезной организации в этом направлении, к сосредоточению необходимых сил, лингвистов, переводчиков книг, привлечению туземных революционеров - всеми доступными нам средствами и способами.
        Разумеется, мы и ранее имели в виду необходимость содействия революции в Азии и никогда не отказывались от наступательных революционных войн. Но еще не так давно мы со значительной долей оснований все внимание, все мысли обращали на Запад… Сейчас, повторяю, положение резко изменилось, и нужно отдать себе в этом ясный отчет. Прибалтика не у нас. В Германии коммунистическое движение после первого периода бури и натиска загнано внутрь, и может быть - на долгий ряд месяцев. Поражение советской Венгрии задержит по всей вероятности, рабочую революцию в мелких странах: в Болгарии, Польше, Галиции, Румынии, на Балканах…
        Во всяком случае, европейская революция как будто отодвинулась. И что уж совершенно вне сомнения - мы сами отодвинулись с запада на восток. Мы потеряли Ригу, Вильнюс, рискуем потерять Одессу, Петроград - под ударами. Мы вернули Пермь, Екатеринбург, Златоуст и Челябинск. Из этой перемены обстановки вытекает необходимость перемены ориентации. В ближайший период - подготовка «элементов» азиатской ориентации, и в частности подготовка военного удара на Индию, на помощь индусской революции (удар под дых Англии), может иметь только предварительный, подготовительный характер.
        Сов. секретно.
        Центральному Комитету РКП.
        В дополнение к моему докладу от 5 августа считаю необходимым поставить нижеследующие вопросы.
        Перемирие Афганистана с Англией, по некоторым данным, может повернуться целиком против нас. По сообщениям наших туркестанцев, Англия деятельно работает над объединением Персии, Бухары, Хивы и Афганистана против советского Туркестана… На востоке Англия пытается сейчас создать цепи государств, подобно тому, как она сделала на нашей западной окраине. Там указанная работа представляет… меньше затруднений, чем на Западе. В этом плане нам очень нужна прямая связь с Турцией, где ширится движение против оккупационных войск англо-французского милитаризма. Весь вопрос сейчас в том, кто выиграет темп.
        Наше успешное продвижение на Туркестан, разрушение южной армии Колчака создает условия, при которых темп можем выиграть мы. Но отсюда вытекает, что, ведя совершенно правильную политику выжидания, приспособления, уклончивости, уступок на Западе, мы должны перейти к политике решительности и стремительности на Востоке.
        Мы можем сейчас подорвать работу Англии по сплочению азиатских государств против нас, создав в Туркестане серьезную военную базу, для чего уже имеются достаточные элементы. Нужно немедленно же выбирать возможную линию удара и одно из цепи государств, которые Англия противопоставляет нам, поставить перед непосредственным ударом, предъявить ультиматум о мире, подчинить своей воле или нанести удар.
        Отсюда вытекает:
        1) Необходимость посылки в Туркестан и в Турцию лиц с исключительно широкими полномочиями и с инструкцией, которая дала бы гарантию того, что означенные товарищи не будут исключительствовать (дано как в тексте) на Востоке с той уже традиционной оборонительной уклончивостью, которая нам навязана на Западе.
        2) Предписать Реввоенсовету Республики сосредоточить в Туркестане материальные и персональные элементы для возможного с нашей стороны наступления из Туркестана на юг.
        Троцкий
        20/IX-19, г. Москва.

* * *
        В августе 1919 года уверенный в победе над белым казачеством Южного Урала комдив Чапаев телеграфировал главе советского правительства: «Товарищу председателю Совета Народных Комиссаров РСФСР В. И. Ленину лично. Белые на Южном Урале разбиты. Идем бить черных!». Кого он имел в виду, говоря о «черных», уж не степняков-казахов ли, восставших против советской власти?
        Страшной явью стал август 1919 года для Уральского казачества. Отчаянно сопротивляясь, казаки отступали под натиском превосходящих сил Красной армии. Командование РККА уделяло особое внимание Уральскому фронту, сознавая, что именно здесь Деникину и Колчаку соединиться легче всего. На юге казачьих земель около Гурьева располагались богатые нефтяные месторождения. Но уже большая часть территории казачьего войска была захвачена и разорена красными. Среди казаков свирепствовал тиф, ежедневно выкашивавший десятки бойцов, не хватало офицеров. Войско испытывало катастрофическую нехватку вооружения, обмундирования, боеприпасов, медикаментов, врачебного персонала. Отрезанным от Колчака и Деникина уральцам для сопротивления советской власти приходилось почти все необходимое добывать в бою. Красные уже оттеснили их за станицу Сахарную. Далее на востоке лежали пески низовьев Урал-реки. Казаков ждала бескормица и безводье. Еще немного, и они лишились бы коней - своей главной силы.
        Для выхода из положения созвали казачий круг. Обдумав все, выслушав стариков, давших дельный совет, решили выделить отряд из лучших бойцов, который должен был тайно пройти расположение красных и проникнуть к ним глубоко в тыл, чтобы атаковать станицу Лбищенскую. Там находился штаб и склады вооружения частей РККА, формируемого Туркестанского фронта. Отряд общей численностью 1192 сабель при 9 пулеметах и 2 орудиях сформировали казаки генерала Н. Н. Бородина и полк добровольцев-крестьян соседних губерний под командованием подполковника Ф. Ф. Познякова.
        Задача стояла почти невыполнимая: Лбищенскую охранял 4-тысячный отряд при большом количестве пулеметов, а днем в небе над округой парили аэропланы. Чапаевская дивизия была одной из самых моторизированных в Красной армии. В ней было столько автомобилей, что можно было оперативно перебросить целую бригаду на другой участок фронта. В дивизии было 19 броневиков и три артдивизиона. Но, чтобы взять Лбищенский штаб красных за глотку, надо было пройти незамеченными 150 верст по голой степи. В штабе Чапаева потому и чувствовали свою безопасность. В ночь с 31 августа на 1 сентября отряд казаков и добровольцев выступил в поход. Для соблюдения скрытности о кострах, горячей еде и курении пришлось забыть. Всю ночь отряд уходил как можно дальше в степи, чтобы скрыть свой маневр. Уже 1 сентября, хоронясь в камышах от красных аэропланов, пролетавших совсем рядом, казаки весь день простояли на солнцепеке в болоте. Лошадей отогнали в камыши. Тачанки и пушки забросали ветками и охапками травы, сами легли рядом, укрываясь срубленными ветками кустарника и срезанными стеблями камыша. С наступлением ночи ускоренным
маршем ушли из опасного места. Уже глубокой ночью вошли в Кушумскую низину. Те, что знали эти места, вздохнули и перекрестились: «Ужо-т тута среди зарослей ракит, тростника и болотцев сразу не сыщешь». На третий день пути к вечеру отряд подошел к цели, укрывшись во впадине недалеко от Лбищенской. Выслали во все стороны разъезды для разведки и захвата «языков». Так захватили у красных обоз. Один из пленных указал дом, в котором располагался комдив Чапаев. Его решили брать живым. Выделили особый взвод добровольцев. Им поставили задачу: во время приступа станицы стремительно прорваться к дому, где квартировал Чапаева, и схватить его спящим. Затем после трудного пути один день и ночь с 4 на 5 сентября дали людям передохнуть перед делом. Командование отряда напоминало всем, что в Лбищенской находится злейший враг уральского казачества.
        Чапаев, как правило, расправлявшийся с пленными казаками беспощадно, давно стал объектом мести казаков. Дважды он ускользал на тачанке из казачьих рук. Так было в октябре 1918-го и в апреле 1919-го. Но на третий раз опростоволоситься казакам было уже нельзя. В 3 часа утра 5 сентября в предрассветной мгле цепи белых партизан двинулись вперед. Разведчики без шума шашками и ножами сняли секреты и караулы, заняли окраины станицы…
        В ночь на 5 сентября Али Юлдубаеву не спалось. Уж слишком тиха была та ночь! Галифе он не снимал. Поднялся с ложа, надел безрукавку, не надевая сапог, вышел во двор босиком, оправиться, но вдруг услыхал тихий свист и дальний конский топот. Вся душа Али перевернулась. Всем своим азиатским нутром почувствовал он опасность. Влетев назад в хату, он взял из пирамиды свою винтовку. Сослуживцы по взводу крепко спали вповалку на полу и на лавках. Толкнул Салима, шепнул ему:
        - Что-то неладное за околицей! Надо проверить, командир.
        - Сейчас, оденусь, винт возьму и вслед за тобой. Иди, седлай, - отвечал тот.
        Али вышел и быстро пошел к коновязи. Лошади тревожно фыркали, похрапывали и поводили ушами. Какое-то движение и неясный шум у южной околицы станицы ловило его чуткое ухо. Седлать ему не пришлось… Там, откуда шли звуки, полыхнуло - явно загорелась соломенная крыша одного из домов. Послышались какие-то неразборчивые крики. Сердце Али тревожно забилось. Минута-другая, и раздались первые одиночные, далекие выстрелы. Юлдубаев передернул затвор. Из дома вышел заспанный Салим.
        - Слышал, стреляют? - спросил Али.
        - Иди, проспись, юноша! - отвечал командир.
        - Да вон, гляди, занялось! - указал Юлдубаев пальцем на пожар, полыхнувший вдали.
        Салим внимательно всмотрелся. Через несколько секунд выстрелы повторились уже громче. Топот конских копыт понесся по улицам.
        - Ну что, седлать, Салим?
        - Нет, Юлдузбай, срочно беги к штабу. Знаешь где? Выспроси все, и назад. А я подниму людей! - громко и взволнованно произнес командир.
        Али кивнул головой и прыжком, перемахнув плетень, вылетел на улицу. Во многих домах еще мирно спали. Но кое-где красноармейцы в нижнем белье стали выглядывать и выходить на улицу. Юлдубаев бежал со всех ног, не отвечая на вопросы тех, кто пытался спросить у него, что же творится в станице…
        Как позже свидетельствовал есаул Фаддеев, «двор за двором, дом за домом очищали» казаки. «Сопротивлявшихся ожидала участь быть разорванным бомбой или зарубленным шашкой». В окна домов, откуда по казакам и добровольцам открывался огонь, летели гранаты. Среди красных началась паника, в одном нижнем белье выскакивали они через окна на улицу и, мечась, бежали в разные стороны, не понимая, где спасение. Грохот боя раздавался со всех сторон. Те, кто успел схватить оружие, беспорядочно стреляли в разные стороны, но от той стрельбы страдали сами же. Большинство красных, застигнутых врасплох, сдавались без сопротивления. В одном доме были захвачены шесть полковых комиссаров. Пленных было так много, что сначала их расстреливали, боясь восстания, а потом стали сгонять в одну толпу. Бойцы казачьего отряда, охватив станицу с трех сторон, продвигались к ее центру. Взвод, выделенный для поимки Чапаева, прорвался к дому, где тот квартировал. Однако подхорунжий Белоножкин сплоховал: не оцепив дом, повел своих людей во двор. Последовал его приказ выйти всем из дома. Но из окна с противоположной стороны выскочил
кто-то. Это и был сам Чапаев. Выстрелом из винтовки подхорунжий ранил бежавшего в руку. Однако красному комдиву удалось вырваться. В доме, кроме двух женщин, никого не нашли…
        Лишь добежав и увидев с десяток пострелянных красноармейцев в нижнем белье, возле дверей штабного дома, выбитые стекла окон, Юлдубаев понял, что штаб дивизии захвачен в станице белыми одним из первых. Рядом просвистело несколько пуль. Мгновенно оценив ситуацию, Али метнулся в ближайший переулок и вновь перемахнул через плетень. Теперь он бежал садами и огородами, преодолевая ограды и заборы. Целью его было вернуться и выручить товарищей. В станице уже творился полный переполох: стрельба, крики, конский топот, ржание, кудахтанье кур, гогот гусей, короткие пулеметные очереди - все смешалось. Красноармейцы выпрыгивали из окон, выбегали из дверей домов порой в одном нижнем белье с винтовками в руках и палили куда попало.
        Вдруг в одном из переулков Юлдубаев увидел босого, невысокого, но усатого крепкого человека в галифе и белой нижней рубахе с маузером в левой руке. Правая была окровавленная и перетянута оторванной тряпкой. Али сразу узнал его, несмотря на столь непривычный для него вид. Он видел его не раз, на боевом коне, в папахе и бурке с шашкой наголо. Спутать его нельзя было ни с кем. Это был сам комдив - Василий Иванович Чапаев. Вокруг комдива уже собралось с десяток человек, одетых как попало и вооруженных винтовками и шашками. Все были возбуждены и перепуганы, но молчали и ждали команды. Али, тяжело дыша, готовый на все, подбежал к ним. С надеждой взглянул он в лицо комдиву. Ни один мускул не дрогнул на лице Чапаева. Густые усы лихо окрыляли губы, взгляд смелых, отчаянных карих глаз был пристален, сметлив и зорок. Только блики раннего утра, поднимавшейся зари, да бледность из-за потери крови делали лицо его еще более грозным и мужественным.
        - Слушай мой приказ, ребята! Собирай всех, кого увидишь по пути. Прорываемся к штабу!
        - Штабь взят! Василий Иванич! - прохрипел Али голосом, осипшим от волнения и быстрого бега.
        - Врешь!.. А и сам видал!?
        - Видель я! Бишь - э-э пять минут назад биль там.
        - Зачем в штабе был?
        - Комэскадрен Салим посилял.
        - Салим жив?
        - Недавно живой биль. Сейчас нэ знай, - торопливо отвечал Али.
        - Как зовут тя, боец?
        - Красноармэц Юлдубаев!
        - Молодец, Юлдубай, веди самой короткой дорогой!
        Али развернулся и, указывая рукой, побежал вспять, показывая дорогу.
        - Отобьем штаб, ребята! А там глядишь, контратакуем, вышибем беляков из станицы! За мной! Патроны береги! С Богом! - крикнул Чапаев и, быстро перекрестившись, побежал, как мог, вслед Юлдубаеву…
        Надо отдать должное сметке и находчивости Чапаева. В тот момент, когда штабные крысы и охранение красных в панике побежали к реке, комдив сумел остановить запаниковавших красноармейцев. Собрав около сотни бойцов, сколотив их в отряд, он с двумя пулеметами выбил казаков из захваченного ими штаба. Красные засели за его стенами и начали отстреливаться. В неравном бою с казаками хорунжего Белоножкина Чапаев был тяжело ранен в живот. На снятых воротах соратники донесли его до реки и переправили на другой берег. Но рана оказалась смертельной…
        Оборону Лбищенской возглавил начальник штаба дивизии Ночков, бывший офицер царской армии, молодой человек 23 лет. Укрепившись там, красные открыли ожесточенный огонь и не давали белым захватить центр станицы. Был момент, они даже контратаковали. В это время коммунисты и солдаты конвойной (расстрельной) команды во главе с комиссаром Батуриным заняли партком на окраине, не давая белым охватить штаб с тыла. Казаки ввели в бой резервы, но безрезультатно. Ожесточение схватки за Лбищенскую достигло предела. Тогда хорунжий Сафаров и его люди решились на геройский, но безрассудный поступок: вылетели на тачанке к штабу, пытаясь подавить его сопротивление пулеметным огнем. Но все, кто решился на этот шаг, были сражены насмерть или ранены. Видя, что положение критическое, генерал Бородин повел своих штабных выручать раненых. Под огнем из штаба красных в центре станицы к брошенной тачанке кинулся урядник Юткин. Пуля прошила ему грудь навылет. Но, заправив новую ленту из цинка, бил он из пулемета до тех пор, пока красные не прекратили огонь. Тут подошла и батарея. Так решена была участь штаба: от орудийного
обстрела красные дрогнули и побежали. Сопротивление красных в центре станицы было сломлено…
        Все, что было потом, вспоминалось Юлдубаеву и казалось дурным сном. Он вместе с десятком других красноармейцев бегом на снятой створе ворот донес раненого в живот комдива до реки. С трудом спустили Чапаева с крутого берегового спуска. Положили воротину на воду, толкнули, поплыли. Сверху уже обильно сыпали казачьи пули, поднимая фонтаны брызг, холодная вода бурлила. Плыли через реку минут двадцать. За это время многие пошли на дно. На другой берег вынесли смертельно раненого комдива только трое бойцов и его ординарец Петр Исаев…
        Спустя еще полчаса мокрого, продрогшего, усталого, но живого Юлдубаева нашел Салим.
        - Похоже, сынок, мы с тобой двое из всего нашего эскадрона живые остались! - негромко произнес он.
        - Чапай погиб! - всхлипывая и утирая слезы, отвечал Али…
        Дома и хаты станицы Лбищенской уже почти были очищены от красных, но в одном из домов затаился красноармеец, который, увидев сверкнувшие на утреннем солнце погоны, выстрелил в генерала и сразил его наповал. Принявший командование полковник Сладков приказал своим казакам подкатить пулеметы и подавить сопротивление парткома. Пока одни отвлекали красных, ведя с ними перестрелку, другие влезли на крышу соседнего, более высокого дома. Через минуту-другую партком прекратил сопротивление: казачьи пулеметы превратили в решето крышу дома, где собралось большевистское руководство дивизии. Большую часть оборонявшихся перебили.
        Участники боя позднее писали и рассказывали, что «красные бежали к Уралу, на ходу сбрасывая одежду, сапоги. Вся река, насколько хватало глаз, покрыта была плывущими людьми. Сотни голов и взмахивающих рук. Тут-то и началась потеха. Казаки выкатили пулеметы. Свинцовые струи резали воду, и там, где проходила струя, там навеки под водой исчезали плывущие. Из бежавших мало кто уцелел». Сотник Киров вспоминал, что «Урал окрасился кровью. Раненые, выбиваясь из последних сил, плыли, но, настигнутые пулей, шли ко дну. Уже на другом берегу подстрелили комиссаршу». К 12 часам дня бой прекратился. Только на улицах Лбищенской насчитали полторы тысячи убитых, а 900 красноармейцев были взяты в плен, не считая погибших в воде и на другом берегу. Тех, кто пытался прятаться, выдали местные жители. Среди них был и комиссар 25-й дивизии П. С. Батурин, незадолго до этого сменивший на этом посту Д. Фурманова.
        И тут, не зная о случившемся, в станицу вошли тыловые части, курсанты и карательный отряд красных. Они не успели оказать сопротивления. Всех их посекли казачьи шашки. Трофеи, взятые в Лбищенской, были огромны: амуниция и продовольствие на 2 дивизии, радиостанция, пулеметы, киноаппараты, 5 аэропланов. Но были и другие трофеи. Полковник Изергин позднее писал: «Среди них было много машинисток. У красных в штабах много пишут… Не обошлось и без курьезов. Есаул Погодаев рассказывал, как подскакал казак Миновсков. Грудь его украшали аж пять орденов Красного Знамени… В чапаевском штабе достали. Там их было несколько коробок. Ребята брали, сколько хотели. Пленные рассказывали, что Чапаю прислали за бои красноармейцам, а он их и раздать не успел»…
        Лбищенская спецоперация! Во многом она была подобна конному прорыву и рейду Донского корпуса генерала Мамонтова. Спустя годы даже Дмитрий Фурманов вспоминал, что «казаки при своем талантливом налете во главе поставили опытнейших военных руководителей». Потери казаков - 24 человека убитых и 94 раненых… В двадцать пять - тридцать раз меньше, чем потеряли красные. Та операция показала, что действиями сравнительно небольших по численности, но хорошо подготовленных сил в ходе одного удара можно успешно выходить из, казалось бы, безнадежной ситуации, бить превосходящего во много раз противника. Это на своей шкуре теперь усваивала Красная армия, наученная горьким опытом поражений, полученных от своих же соотечественников, стоявших по другую линию фронта, несущих идею Белой России. Но были достигнуты и другие результаты, которых тяжело добиться, проводя боевые действия «в обычном режиме». Уничтожение штаба целой войсковой группы Красной Армии Туркестанского фронта привело к тому, что была нарушена связь между частями. Деморализованные войска РККА бежали к Уральску, на рубежи, с которых они в июле 1919-го
начали свое наступление. Для уральцев моральное значение Лбищенской операции заключалось и в том, что бахвалившиеся на каждом митинге победами над казаками комиссары Чапаевской дивизии были уничтожены казачьими руками (да и ранее ни один уральский казачий полк, несмотря на тяжелые потери, не был разбит Чапаевым). Правда, повторению такой спецоперации в Уральске помешали несогласованность действий среди командования, катастрофическое развитие эпидемии тифа и резкое увеличение сил красных на Туркестанском фронте, которые смогли оправиться лишь через 3 месяца, и то только потому, что армии Колчака были уже потрепаны и отступали в Сибирь.
        Документальные материалы о тех страшных событиях братоубийственной Гражданской войны сохраняются и поныне. Помощник командира 1-го Партизанского уральского казачьего полка полковник П. А. Фаддеев и есаул Погодаев, принимавшие участие в Лбищенской операции, оставили бесценные воспоминания о них. Эти документы долгое время тайно хранились в Государственном архиве Российской Федерации. Но теперь они доступны для исследования.

* * *
        Молодой новочеркасский подъесаул Николай Туроверов в кавалерийской атаке под Тамбовом срубил красного бойца из пехотного полка, бросившего позиции и побежавшего в тыл. В пылу боя, в состоянии ненависти к врагу подъесаул придержал коня, лихо отер лезвие клинка об обшлаг рукава шинели, утер выступавший пот. Вестовой, круживший недалеко от подъесаула, махнул ему рукой, Туроверов кивнул и погнал коня дальше, вслед уходящей сотне. Но минуты не прошло, как он вспомнил лицо поверженного им молодого бойца, и словно соринка в глаз попала. Правое око затмило чем-то, и он, как ни старался, не мог протереть его.
        «Может, ровесник мой?» - пронзительно мелькнул вопрос в его голове.
        Бой продолжался: казаки брали Тамбов. Уже вечером в захваченном и разоряемом городе та же мысль возвратилась к подъесаулу, и он никак не мог отделаться от нее. Выпил стакан самогону с офицерами-сослуживцами, но исковерканное болью лицо посеченного им паренька все стояло перед мысленным взором. Расширенные от ужаса и страдания голубые глаза, побелевшее лицо… Удар пришелся по затылку и сбил фуражку. Николай видел, как тот обжал обеими кистями рук голову и, развернувшись, посмотрел на своего врага. Рука красноармейца выпустила винтовку, он упал на бок, скрючившись в предсмертной агонии. Вспоминая это, Туроверов вытащил шашку из ножен и осмотрел клинок. Кровь убитого осталась на правой стороне голомени и засохла. Николай выпил еще. Ему стало немного полегче. Стихи пришли сами. Правая рука потянулась к подсумку и нашла там небольшой сточенный карандаш. На лист записной книжки легли первые строки:
        Дымится Русь, сгорают села,
        Пылают скирды и стога,
        И я сей день с тоской веселой
        Топчу бегущего врага,
        Скача в рядах казачьей лавы,
        Дыша простором диких лет.
        Нас озаряет прежней славы,
        Казачьей славы пьяный свет,
        И сердце все запоминает, —
        Легко сечет казак с плеча,
        Но кровь на шашке засыхает
        Зловещим светом сургуча.

* * *
        Противостояние на Южном фронте обозначилось особой остротой. Многие события происходили стихийно, независимо от приказов военачальников обеих сторон. Обмены ударами, несмотря на прорыв в глубину тылов Красной армии корпуса генерала Мамонтова, становились все более хлесткими и ожесточенными.
        Уже 15 августа красные попытались перенять инициативу и начали контрнаступление. В ходе ожесточенных и кровопролитных боев группа под командованием Шорина нанесла ряд ударов по Кавказской армии генерала Врангеля и вышла на Дон к Царицыну. Врангель, бросив в бой все резервы, удержал Царицын и принудил красных отказаться от наступления. На вспомогательном направлении (юго-западнее) группа Селивачева продвинулась до 150 километров и вышла на подступы к Харькову. Однако командующей Добровольческой армией генерал Май-Маевский, сосредоточив против Селивачева крупные силы добровольцев и Кубанский конный корпус генерала Шкуро, сумел ударами по флангам оттеснить силы красных на север почти в исходное положение. Казалось, оба противника должны были выдохнуться, перейти к обороне, подтянуть резервы. Но, отразив наступление противника, белогвардейское командование вновь овладело инициативой.
        Тем временем казаки Мамонтова взяли Тамбов, Козлов, Лебедин, Елец, Грязи, Касторную, и 11 сентября 4-й Донской конный корпус вышел к Воронежу. Вся Воронежская и Тамбовская губернии были ошеломлены и потрясены этим лихим казацким набегом. Мамонтов имел задачу соединиться с Кубанским конным корпусом Шкуро. В течение месячного рейда донские казаки уничтожали склады красных, взрывали мосты и железные дороги, нарушали управление войсками Красной армии и их снабжение. Они распускали мобилизованных красноармейцев, оказали помощь и вывели из окружения бригаду крестьян-добровольцев, сражавшихся против Советов. Все это вызвало большую тревогу у командования Красной армии.
        Рейд белой конницы Мамонтова, захватившего Тамбов на три дня в августе 1919 года, вскрыл пороки большевистской власти и воодушевил многих из простого народа. На Тамбовщине уже вызрело и начало закипать восстание крестьян, направленное против хлебной монополии-продразверстки, комбедов и других злоупотреблений советской власти. Для централизованного руководства восстанием еще 14 июня 1920 года группа белых офицеров в количестве 33 человек встретилась с 67 лидерами разрозненных партизанских отрядов и народных дружин. Эта встреча получила название «совещание ста». Это историческое событие произошло в деревне Синие Кусты Тологуловской волости Борисоглебского уезда Тамбовской губернии. На этом совещании было принято решение свести все антикоммунистические силы крестьян, казаков, офицеров и жителей Тамбовской губернии, а также партизан-повстанцев, в две хорошо организованные армии. Офицеры, казаки и руководители партизанских отрядов и дружин горячо взялись за это дело, и уже в августе 1920 года две хорошо организованные ими партизанские армии, созданные из различных сил русского патриотического
сопротивления, вступили в активную борьбу с большевистской властью, нанося ей чувствительные удары. С этого момента восстание, фактически начавшееся стихийно еще в 1918 году, переросло в хорошо организованное движение. Часть оружия повстанцы получили от генерала Мамонтова, захватившего крупнейшие оружейные склада в Тамбове. Да и почти половина мужиков из тамбовской деревни повоевала на Германской войне, послужила в армии и вернулась домой с оружием.
        В августе 1919 года сотрудник особой части Отдела пропаганды есаул А. П. Падалкин получил от штаба 4-го Донского корпуса К. К. Мамонтова и полковника К. В. Хартулари (представителя отдела контрразведки штаба ВСЮР) задание установить контакт с «зеленоармейцами» для их перехода в ряды Белой армии. Особо важной считалась та часть задания, где есаулу предписывалось установить контакт с бывшим начальником милиции Кирсановского уезда А. С. Антоновым: «Установить сведения о местонахождении зеленых вообще и в частности Антонова… Связавшись с ним, договориться о возможном присоединении их к корпусу Мамонтова…» Падалкину удалось удачно перейти линию фронта по подложным документам сотрудника милиции. Однако он был арестован как «перебежчик» и отправлен в Красную армию - в Пензенский запасной полк. Из полка Падалкин попытался бежать, но был арестован вновь и отправлен в Бутырскую тюрьму в Москве. Но из Бутырки он был скоро вновь зачислен в Красную армию. Убив комиссара, контрразведчик вновь бежал. К нему присоединилось несколько десятков красноармейцев полка. Проведя в советском тылу около 4 месяцев, он
глубокой осенью вновь перешел фронт и вернулся в Ростов. Установить связь с повстанцами ему так и не удалось… Сам Мамонтов, вернувшись из рейда, в своем выступлении перед членами Войскового Круга в сентябре 1919 года докладывал о реальности объединения сил повстанцев с армиями Юга России. И хотя отдельных повстанческих подразделений в составе своего корпуса Мамонтову создать не удалось, им было роздано повстанцам огромное количество оружия с захваченных складов Южного фронта.
        Своим рейдом на север Мамонтов бесконечно расширил цели и задачи своих действий, рассчитывая на восстание против советской власти крестьянства и городской буржуазии. Однако он не добился этого. При наличии в этот период колебаний среди крестьян они все же не полностью поддержали донских казаков. Но за время рейда Мамонтов отвлек на себя значительные силы Красной армии. Он коренным образом нарушил управление на Южном фронте, в наиболее ответственный момент лишив группу Шорина связи с командованием фронта. Штаб фронта метался между городами Козловом и Орлом. Казаки основательно испортили важные участки железных дорог. Стоило нарушить движение еще по одной только дороге Тула - Курск, и положение красных было бы катастрофическим.
        Высоко оценивая действия корпуса Мамонтова, Деникин, однако, не скрывал своего неудовольствия тем, что донские казаки вели себя на захваченных землях южных русских губерний зачастую позорнее, чем в землях Европы, по которым они прошли в годы Мировой войны. Донцы развязали непомерные грабежи, обдирая, унижая мирное русское население деревень, сел и городов. Обремененные огромным количеством награбленного имущества, казачьи части корпуса Мамонтова неуклонно утрачивали боеспособность. Вместо движения на Лиски (важный железнодорожный узел) и разгрома тылов 8-й и 9-й армий красных, чего требовали боевая обстановка и директива главнокомандующего, генерал Мамонтов пошел на запад и переправился через Дон. Следуя по линии наименьшего сопротивления, правым берегом Дона 18 (5) сентября он вывел казачьи полки к Короткову на соединение с конным корпусом генерала Шкуро, наступавшим с юга на Воронеж. Путь на юг донцам был открыт, и потянулись в донские станицы многоверстные обозы с награбленным добром, а вместе с ними и тысячи казаков. Из 8 тысяч сабель в корпусе осталось едва 2 тысячи. Наступление белых армий
продолжалось.
        Однако же грабежи, бесчинства, массовые расстрелы в захваченных городах, поджоги, погромы, насилия и разрушения, наносившие глубокий урон красным, резко отрицательно сказывались и на положении самих казаков. Ибо они относились к рейду как к средству для очередной наживы, для личного обогащения. Более широкое понимание задач рейда большинству казачества было недоступно.
        12 сентября генерал Деникин отдал приказ о переходе в общее наступление «от Волги до румынской границы», предполагая конечной целью взятие первопрестольной столицы. Белые армии, охваченные неудержимом порывом, вновь рванулись к Москве. Уже 20 сентября 1-й армейский корпус генерал-лейтенанта А. П. Кутепова, разгромив группировку 12 полков Красной армии, взял Курск. 30 сентября конный Кубанский корпус овладел Воронежем, выбив оттуда части 8-й армии красных. 13 октября корпус Кутепова вошел в Орел и продолжал наступление на Тулу. Никогда еще белые армии не были так близки к сердцу России. В октябре 1919 года все в штабе Деникина почувствовали: желанное может совершиться. Осталось всего каких-то верст двести. Ликование царило в штабах… Припоминали, что в седую старину, лет триста-четыреста тому назад, во времена набегов конница крымских татар порой прорывалась, докатывалась от Тулы до Москвы за двое суток. Кто тогда способен был осмыслить, что наступила кульминация Гражданской войны в России?..
        То было в штабах. Но не учел генерал Деникин положение дел в тылах наступающих армий. Грабежи, разбой, насилие на занятой территории стали для белых миной замедленного действия. Еще в разгар наступления Деникин в письме командующему Добровольческой армией генералу Май-Маевскому характеризовал поведение наиболее идейной части вооруженных сил Юга России:
        «Грабят отдельные воинские чины, грабят небольшими шайками, грабят целые воинские части, нередко даже при попустительстве и с позволения лиц командного состава… В грабеже виден широкий размах. Грабит вся армия. Разгромлено или увезено, или продано на десятки миллионов рублей самое разнообразное имущество, начиная от интендантских вещевых складов и кончая дамским бельем. Беспросветная картина грабежей и хищений царит во всей прифронтовой полосе».
        Стратегическая обстановка на других фронтах Гражданской войны складывалась неблагоприятно для войск Деникина. На Востоке разбитые армии Колчака оставили Урал, Западную и Центральную Сибирь, неудержимо катились к Байкалу и в Забайкалье. Фронт вооруженных сил Юга России оказался растянутым от Волги до Киева. Все резервы были отвлечены на внутренний фронт для борьбы с неплохо организованными соединениями Махно, Петлюры, с партизанами. В результате из 150-тысячной армии на фронте Астрахань - Царицын - Воронеж - Орел - Киев Деникин имел только 98 тысяч штыков и сабель. При этом наиболее боеспособная Добровольческая армия насчитывала всего 20 тысяч офицеров и солдат.
        Но еще большая опасность, угрожавшая силам Деникина, заключалась в потере опоры среди крестьянства. Разработанный «Особым совещанием» (верховного главнокомандующего - ОСВГ) проект аграрной реформы представлял копию столыпинских мероприятий, начатых еще монархическими и октябристско-кадетскими верхами в 1906 -1907 гг. Здесь ставка делалась на «сильного мужика» - кулака. В условиях, когда большевикам удалось разжечь классовую борьбу в деревне между бедным и зажиточным крестьянством, подобная реформа была обречена на провал. Следовавшие за белогвардейскими частями представители власти и контрразведка своим террором и экзекуциями крестьян, уже поделивших и распахавших помещичью и кулацкую землю, вызвали протест и восстания против белогвардейского режима. Крестьянство шатнулось в сторону большевиков и стало пополнять ряды Красной армии. Разлагались под влиянием большевистской агитации и казаки, оторванные от родных станиц.

* * *
        В тот момент, когда происходили решающие сражения за судьбу Южного фронта, Советская власть получила еще один тяжелый удар с Северо-Запада. Генерал Юденич при поддержке Антанты начал новое наступление на Петроград. К исходу сентября его армия насчитывала 18 с половиной тысяч штыков, 57 орудий, 500 пулеметов, 4 бронепоезда, некоторое количество танков и самолетов. В начале октября его войска прорвали оборону войск Красной армии и 4 октября заняли Струги Белые, а 12 октября вторично овладели Ямбургом. Одновременно вдоль южного побережья Финского залива пошла в наступление на Петроград эстонская дивизия численностью более 18 тысяч штыков и сабель. С моря ее прикрывала британская эскадра адмирала Лайдонера. Именно в те дни корабли Балтийского флота, вышедшие в Финский залив на защиту Петрограда от британской эскадры, сошлись в бою со своими бывшими союзниками. В той морской баталии англичане были отбиты от Кронштадта и Питера и понесли немалый урон. В середине октября на побережье Копорского залива с английских кораблей высадился десант. Британцы решили оказать прямую помощь эстонцам и белогвардейским
частям генерала Юденича и захватить форты «Краснофлотский» (бывш. «Красная горка») и «Передовой» (бывш. «Серая лошадь»). Они предприняли штурм фортов. Но, видимо, английские солдаты и моряки не хотели класть свои жизни в далекой, чужой и холодной России за непонятные им интересы своего правительства, своего короля, русских помещиков и буржуазии. Потому после дружного сопротивления и контратак русских моряков они откатились от фортов и перешли к обороне. Однако наступление Юденича продолжалось. Во второй половине октября его войска заняли Лугу, Гатчину, Царское село, Детское село, Павловск и сосредоточились на подступах к Петрограду.

* * *
        Генерал Мамонтов нащупывал на фронте наиболее подходящие места для обратного прорыва. Тем временем Кубанский конный корпус генерала Шкуро продолжал наступление на правом фланге Добровольческой армии. Кубанцы, дравшиеся сначала в составе Добрармии Май-Маевского, по приказу главнокомандующего оставили Курскую и Орловскую губернии, нанесли удар восточнее и овладели Воронежем. Прорвавшись сквозь тылы 8-й армии красных на правый берег Дона, потрепанные в боях, разложенные разбоем, грабежом и дезертирством остатки Донского корпуса генерала Мамонтова 19 сентября около 10 часов утра вышли на соединение с Кубанским казачьим корпусом генерала Шкуро юго-восточнее Воронежа. Тут и там донцы стали встречать их отдельные передовые части и разведку. Это привело к приостановке наступления особой группы Красной армии под командованием Шорина.
        Подъесаул Николай Туроверов получил задание начальника штаба полка выяснить, с какими частями Кубанского корпуса им предстоит выйти на соединение. Впереди на западе лежало большое и богатое воронежское село. Туроверов и два сопровождавших его казака-разведчика подъехали к селу на расстояние выстрела кавалерийской винтовки и остановились в посадке, где еще сохранялась желтеющая листва, скрывавшая казаков. В селе тревожно били в небольшой церковный колокол, что глуховато гудел на каменной, выкрашенной в желтый цвет колокольне, возвышавшейся над соломенными кровлями хат.
        - Нет ли там красных, Николай Николаич? - озабоченно спросил у подъесаула черноусый вестовой средних лет (из новочеркасских казаков), натягивая удила, поглаживая коня по храпу и успокаивая его.
        Другой - рябой и русый казачина, мобилизованный, но принимавший, по его словам, участие в весеннем восстании верховских станиц Дона, достав винтовку из-за спины и поправив шашку, негромко вымолвил:
        - Поостеречься б нам, вашбродь.
        - Вижу сам, братцы, - отвечал Туроверов, поднося к глазам бинокль.
        Взгляд подъесаула уперся в верхний ярус колокольни, и он довольно ясно различил какого-то молодого белокурого парня в телогрейке, что тянул на себя канат и раскачивал язык, ударявший в стены колокола. Порой парень что-то кричал, и Туроверову показалось, что снизу в него стреляли. Винтовочные выстрелы через секунду-другую донеслись до казаков. Туроверов опустил бинокль ниже и увидел, что между хат гарцуют верховые в черкесках и лохматых папахах. На плечах у них были различимы погоны.
        - Нет, братцы, в селе наши. По мундиру похоже - кубанцы. Это, видать, кто-то из местных большевиков шум устроил и решил в колокол позвонить за упокой советской власти и своей красной души. Побежали-ка вперед, - негромко сказал-скомандовал подъесаул.
        Казаки тронули коней. Минут через семь они были уже близ околицы. В селе явно творился переполох. Где-то начинался пожар, и тянуло едким желтовато-белым дымом. Раз от разу палили из винтовки, слышались мужские крики и хохот, женский ор, детский плач, боевой гогот гусей, кудахтанье кур, и все это перекрывал заполошный колокольный гул. Туроверов, насмотревшийся за последние дни на казачьи грабежи и мародерство, все же почувствовал что-то неладное. Какое-то внутреннее чувство и интуиция подсказали ему, что здесь что-то не так…
        Еще не въехали они в село, как вдруг из кустов встречь им выбежала молодая, растрепанная женка с синяком под глазом и истошно завопила:
        - Ой, ратуйте, православныя! Ой, Галиночка! Ой, Галина! Спаситя! Помогитя!
        Увидев верховых, она перекрестилась и со всех ног бросилась к ним.
        - Ой! Спаситя, русския, казачки! - в ужасе верещала она, протягивая к ним руки.
        Туроверов быстро оставил седло и попытался успокоить молодку, но та в истерике указывала на кусты и, хватая за рукав, тянула Николая туда. Двое разведчиков сошли с коней и во главе с подъесаулом стали быстро продираться через кусты ивняка и заросли лопухов направо от дороги. Туроверов вроде бы и удивился, но с другой стороны все сразу стало понятно ему. Казаки увидели, что какой-то здоровенный кавказец (вероятно, кабардинец или дагестанец) в черкеске, сбросив папаху с головы и приспустив штаны, завалил русскую бабу и, разодрав на ней исподнее, насильно раздвигает ей ноги. Другой кавказец поменьше, в папахе и в черкеске, одной рукой зажимал ей рот, придушил и пытался плетью стянуть ей руки. Все стало ясно казакам без слов. Туроверов догадался, что перед ним представители одного из полков «доблестной» Сводного горской дивизии мусульман Кавказа. Он неоднократно слышал о «подвигах» этих головорезов от офицеров Кубанского корпуса.
        «Слава Богу, что винтовки насильников приставлены к стволу дерева, а кинжалы в ножнах», - мелькнула мысль в голове подъесаула.
        Он мигнул, и его вестовой быстро овладел винтовками «черкесов». Тот, что пытался связать женщине руки, кинулся было к оружию, но вестовой ударом сапога в нос и в зубы свалил его на землю и этим, вероятно, выключил его на время. Верховской казак передернул затвор и направил ствол на главного насильника. Тот поднялся на ноги, натягивая штаны, и, растопырив указательный и безымянный пальцы правой кисти, уперся своим взглядом в подъесаула. Лицо его стало хищным и наглым.
        - Буту тэбя эпать, и мой джигит твои казаки эпать буту! - вызывающе прошипел он.
        Казаки с долей испуга на лице попятились назад, но Туроверов не думал ни секунды. Удивительно, но правая его рука не потянулась к шашке на левом боку, пальцы ее не расстегнули кобуру, чтобы выхватить револьвер и направить его на «черкеса». Нет, рука сама собой, сжав кисть и пальцы в кулак, описала правильную дугу и нанесла тяжелый удар в лицо насильнику. Тот, опрокинутый хлестким и мощным укоротом, пал навзничь. Рот его от удивления раскрылся, глаза округлились, из носа потела юшка.
        - Свою эпалку воткни в свой вонючий зад! - с омерзением негромко проскрежетал подъесаул.
        Для немного опешивших казаков удар их офицера послужил сигналом. Они накинулись на «черкеса» и стали с остервенением молотить его ногами и прикладами винтовок. Тот под градом ударов смог подняться на колени, поднять руки и начать умолять:
        - Русски, не убивай, просты. Ради Аллах! Нэ надо убивать!
        Вестовой Туроверова, озверело ухватив насильника за ворот, порвал на нем черкеску. Верховской казак нанес ему удар сапогом в лицо. Тот, несмотря на грузную фигуру и высокий рост, ловко перевернулся и, вскочив на ноги, бросился бежать в сторону села. Но вестовой умело подсек «черкеса» ударом ноги в падении. Насильник вновь распластался на земле. Казаки, словно коршуны, сызнова бросились добивать и клевать свою добычу.
        - Братцы, да дайте мне хоть разок-то вдарить! - с долей сожаления воскликнул подъесаул, понимая, что его подчиненные взяли дело в свои руки и добивают кавказца.
        Нет, Туроверову не жаль было насильника, но он действительно, как в молодецкой драке, хотел внести и свою лепту в это мужское правое дело.
        - Остынь, вашбродь, без тобя совладаем! - сопел верховской детина, нанося очередной удар кулаком.
        «Черкес», понимая, что приходит его смертный час, вероятно напрягая все силы своего большого и грузного тела, все же вдруг сделал последний, казалось, спасительный для него рывок, и, освободившись из рук своих губителей, побежал сквозь кусты в сторону села.
        Туроверов соображал мгновенно. Он увидел кровавые ссадины на голове и шее кавказца, рваные и располосованные черкеску и бешмет, увидел, что тот бежит босиком. И в то же мгновение пальцы его правой руки вырвали револьвер из кобуры, и он, не задумываясь, нажал на курок, дважды выстрелив в спину бежавшего. Тот кувырнулся и исчез в кустах.
        - Ну-ка, хлопцы, быстро по коням, а то весь их табор здесь скоро будет! - скомандовал подъесаул.
        Он мгновенно обозрел место стычки с «черкесами». Тот невысокий, которого верховской казак ударил в висок в самом начале, приходил в себя, лежа на боку, и начал шевелиться.
        - Добить энтово? - указывая пальцем, спросил вестовой.
        - Оставь. Пусть оживет, другим таким же порасскажет, как трогать русских баб.
        Взгляд его остановился на женщинах, стоявших у кустов в некотором отдалении и с ужасом наблюдавших за происходящим.
        - Как же ты, такая-разэтакая, под того абрека попалася? - с долей облегчения и тревожной улыбкой спросил Туроверов у той, что подверглась насилию.
        - В лещине мы ховалися, да я по малой нужде было, а он-от заметил и за мною увязалси… - вытирая слезы, всхлипывая, отвечала молоденькая, довольно смазливая крестьянка.
        - Ну, бабы, ноги в руки да бегом отсель, да подале, а то набегут скоро их дружки. А так нет нас тут и не было, и спросу никакого! - с этими словами подъесаул огрел плетью коня, и скоро казаки растаяли в лощине за полем.

* * *
        В самый разгар наступления вооруженных сил Юга России большевистское руководство напрягло все силы Республики для разгрома армий генерала Деникина. По предложению Главкома С. С. Каменева Южный фронт был разделен на Южный (14-я,13-я, 8-я, а затем и 12-я армии) и Юго-Восточный (9-я, 10-я, и 11-я армии). Для Южного фронта под командованием А. И. Егорова (члены Реввоесовета - И. В. Сталин, М. М. Лашевич) основным направлением стало Орловско-Харьковское. Юго-Восточный фронт, которым командовал В. И. Шорин, был нацелен на Царицын и Новочеркасск. Меры, предпринятые правительством большевиков, позволили уже к середине октября иметь на Южном и Юго-Восточном фронтах около 155 тысяч штыков и 21 тысячу сабель, 892 орудия. Красная армия превосходила силы армий Деникина в полтора раза. Она имела и огромное превосходство в резервах, которые у Деникина были уже исчерпаны. За сентябрь - ноябрь 1919 года Южный и Юго-Восточный фронты получили пополнение численностью до 325 тысяч бойцов. Красные постепенно обрели и моральное превосходство над противником, особенно над казачьими частями Донской и Кавказской армий, для
которых война представлялась как бы на «чужой территории».
        Гниль, нечисть, уголовщину, партизанщину и анархию словно железной метлой выметало из рядов Красной армии. «Виновата» в этом была и Белая гвардия, наносившая Красной армии страшные, но не смертельные удары. Снося их, Красная армия училась у белых, ведь учителя и ученики были людьми одной крови, одного происхождения и воспитания. Опыт и итоги поражений осваивались и реализовывались очень быстро, ведь это был не германский, а внутренний российский фронт. Волей Провидения и Его попущением за два года правления большевики, вопреки, казалось бы, идеям интернационализма, изначально вынашиваемым ими, все более проникались идеями государственности, основанной на жесткой дисциплине, порядке и законности. Удивления достойно, но и понятно. Все это было прикрыто красным флагом социализма, но большевики все активнее использовали имевшийся в их распоряжении мощный потенциал Российской империи. Более половины руководства Красной армии было представлено старшими офицерами старой русской армии, по разным причинам перешедшими на сторону советской России. В свое время полковниками были А. И. Егоров, В. И. Шорин,
генералом - В. И. Селивачев. А тысячи бывших офицеров среднего и младшего командного состава зачастую добровольно сражались в рядах РККА. В штабах армий Юга России видели и понимали, что по ту сторону линии фронта им зачастую противостоят их бывшие соратники по германской войне, такие же выученики, наследники и преемники великих традиций и боевого опыта русской армии.
        В 1919 году в частях РККА началась серьезная реорганизация. Отныне кавалерийские бригады стрелковых дивизий были использованы для формирования частей стратегической кавалерии (отдельных бригад, дивизий, корпусов). Уже в сентябре 1919 года в составе 10-й армии из двух кавалерийских бригад дивизионной кавалерии и одной отдельной прославленной кавбригады (Д. П. Жлобы) был образован Конно-сводный корпус под командованием Думенко. Для усовершенствования командного состава кавалерии и подготовки командиров полков и эскадронов в 1919 году в Петрограде на базе Офицерской кавалерийской школы старой армии стала действовать Высшая кавалерийская школа Красной армии. И это только один из ярких примеров того, как наследие и опыт старой армейской школы осваивала и примеривала на себя армия молодой Российской социалистической республики.
        Главная роль в предстоящем контрнаступлении отводилась войскам Южного фронта, командование которого создало две ударные группировки - северо-западнее Кром и восточнее Воронежа. Решающий удар из района Кром должна была нанести группа в составе Латышской стрелковой дивизии, Особой стрелковой бригады и кавалерийской бригады Червоного казачества. Группе предписывалось действовать во фланг и тыл частям Добровольческой армии, выдвинувшимся к Орлу, в общем направлении на участок железной дороги Орел - Курск. В том же направлении должны были наступать войска 13-й и 14-й армий. Второй удар из района восточнее и северо-восточнее Воронежа наносился частями 8-й армии, которой был придан вновь созданный Конный корпус С. М. Буденного. Эта ударная группировка должна была овладеть Воронежем, Касторной и выйти юго-западнее реки Дон. В ходе операции Конный корпус, располагавший наиболее испытанными и боеспособными частями красной конницы, должен был разгромить казачьи корпуса Мамонтова и Шкуро.

* * *
        В первой половине октября части Дроздовской и Корниловской дивизий дрались под Орлом, Дмитровском, Кромами. Сопротивление красных было стойким и ожесточенным. Потери с обеих сторон были столь значительны, что порой было непонятно, кто наступает, кто обороняется. Артиллерия и обозы отставали от передовых частей. Шли дожди. Войска, двигавшиеся вдоль шоссейных и железных дорог, изнемогали от усталости.
        2-я артиллерийская батарея артдивизиона дивизии Дроздовского заняла небольшое село где-то западнее Нарышкино и южнее Хотынца. Солдаты и офицеры расположились по хатам на постой. Свечерело, похолодало и вновь начал моросить дождь. В одной из хат, где остановился подпоручик Космин, немолодая хозяйка растопила печь, и в доме стало уютно и тепло. Космин смертельно устал за день. В углу кухни он сдвинул две лавки, постелил на них шинель, положил вещевой мешок под голову, накрыв его свежим рушником, снял сапоги и портянки. Посидев немного у печи, погревшись, попив чаю, Кирилл лег на свою постель и, казалось, уснул. Тихо скрипнула дверь, и мимо него кто-то прошел легкими девичьими шагами. Затем за дощатой стеной, отделявшей кухню от горницы, негромко заговорили.
        - Полька, а иде ноне твой милай? Давно ль видалася с им? - спросил певучий и тонкий девичий голосок.
        - Да надысь с Яшкой встрелися, - отвечал ей более низкий девичий голос.
        - Чего ж он, тобя замуж-то зоветь? - спрашивала первая девушка.
        - Рано ишо нам. Шешнадцатый год и ему и мне. Да слыхала, есть у ево и постарше присуха в Вербниках-то. Да и война-от, - отвечала вторая.
        - Из ваших-то кого забрили в солдаты?
        - Из наших Савкиных никого. А вот Яшкина старшего брата Павла большаки в Красную армию-т позвали. И пошел.
        - Ой! Павла узяли у солдаты!? В красные? - с удивлением пропел высокий голосок.
        - Да уж месяца два как. А Яша, тот говорит, не пошел бы, - отвечала девушка с грудным голосом.
        - А что, белые лутше?
        - Да иде лутше! Неделю-другую назад мы с Яшкой хоронились в лопухах, а через наше Покровский поселок белые ишли верхи - усе сплошь чаркесы.
        - Как чаркесы, што, усе черные да усатые? Бусурмане, чай?
        - Да нет, и белявые, и чернявые, и с усами, и при бороде есть, но чаркесы. Не бусурмане - вродь русския, а вродь и не.
        - Не пойму я тобя, Полька. То казаки, может, ишли, коли верхи? - расспрашивала девушка с высоким голосом.
        - А и казаки, может, - отвечала Поля.
        - Да то казаки в чаркесках! Дак злыя! Один ишел пьяный через наш двор, да приткнулся ногою о чурбак и упади. Поднялся, выругался матерно, взял тот чурбак, да как хватил им в окно. Дак чурбак со стеклами в хату и влетел, - рассказывала девушка с высоким голосом.
        Космин повернулся на другой бок и закашлял. Разговор за дощатой стенкой прервался.
        Кириллу вдруг почему-то вспомнился-привидился железнодорожный вокзал в Курске; хмурый, холодный осенний день, непогода. У дверей вокзала девочка лет десяти в оборванной, испачканной сажей овчине и в старом платке, со слезами на глазах. Она протягивает ручонку, просит милостыню:
        - Господа хорошие, господа солдаты и ахфицеры, подайтя Христа ради. Мама больная, братики маленькия есть хочут.
        - С кем воюем? За что воюем и льем русскую кровь? - подумалось Космину перед тем, как он уснул.
        На следующий день утром солдатам и офицерам 2-й батареи было объявлено о переброске их на восток для усиления Кубанского конного корпуса генерала Шкуро, которому предстояло драться с красными за Воронеж.

* * *
        Местные органы советской власти и военные коменданты уездов и губерний, располагавшихся южнее Москвы, били тревогу. Дело доходило до курьезов. В октябре в Центральные государственные реставрационные мастерские (ЦГРМ), созданные советским правительством при Наркомате просвещения, неожиданно пришло сообщение из Тулы о готовящихся мероприятиях по использованию Тульского кремля в целях обороны от белогвардейских войск. На внеочередном заседании ЦГРМ было заслушано экстренное сообщение, где специалистами-архитекторами было заявлено, что средневековые оборонительные сооружения города требуют срочного и капитального ремонта, а не военного использования. Зав. отделом по охране музеев и памятников искусства и старины при Наркомате просвещения Н. И. Троцкая (супруга известного большевистского лидера), пользуясь особым авторитетом и статусом, смогла связаться с комендантом Тульского укрепрайона и, казалось, выяснила положение дел. Комендант Артамонов, успокаивая Троцкую, объяснил, что «Тульский кремль располагается в низине, и никоим образом стены и башни его не могут быть использованы для обороны Тулы, хотя
стены прекрасно сохранились. Единственное сооружение „вблизи Кремлевских стен“ - „пулеметная площадка“ для стрельбы по аэропланам, установка которой ни в коем случае не грозит разрушением кремлевским стенам».
        Однако замыливание глаз Троцкой просто так не прошло. Положение оказалось куда более серьезным, и в ЦГРМ вновь поступили тревожные сведения. Сотрудники мастерских связались с секретарем Предреввоенсовета Бутовым и подробно изложили ему положение дел в письменной форме. «По имеющимся сведениям, - гласил документ, - на стенах Тульского кремля предполагается произвести военно-стратегические укрепления командованием военно-полевого строительства Южного фронта тов. В. А. Кастринским; разместить артиллерию в башнях и на стенах, сломать часть зубцов. На это центральный орган Республики по охране памятников искусства и старины просит срочно распорядиться по охране Тульского кремля и воспретить работы военного характера. Кремлю более 400 лет. Необходима серьезная реставрация»…
        Да! Успешная и кровопролитная оборона Московского Кремля офицерами и юнкерами в ходе боев за первопрестольную столицу в ноябрьские дни 1917 года многому научила большевиков! В глазах советского правительства стены и башни Московского Кремля также еще долго оставались не памятником, а оборонительным сооружением, внутри которого можно было надолго разместиться и относительно безопасно отсидеться в тяжелое время. В октябре комендант Кремля приказом за № 2817 потребовал от Главнауки и Главмузея «срочно заделать окна и отверстия в башнях и стенах по соображениям обороны». Распоряжение это, доведенное до сотрудников ЦГРМ архитектором И. В. Рыльским, срочно обсуждалось на заседании. Постановление специалистов реставрационных мастерских по этому вопросу было следующим: «Признать эту работу искажающей памятник, но ввиду неизбежности таковой необходимо вести наблюдение за всеми работами, чтобы возможно предупредить уродование построек».
        Но, как вскрылось со временем, не только подобные средства «обороны» угрожали Московскому Кремлю. В Чудовом монастыре по приказу коменданта было складировано 6000 пудов артиллерийских снарядов. Случайно брошенный окурок, от которого могла загореться газета, деревянные ящики, или случайная детонация привели бы к взрыву, который, в свою очередь, уничтожил бы как минимум половину памятников Кремля за несколько секунд. Сотрудники ЦГРМ, узнав об этом, сразу же постановили довести эту информацию до сведения ВЦИК, но склад с боеприпасами чудом просуществовал в Чудовом до 1922 года.

* * *
        В середине октября 1919 года войска Южного фронта перешли в контрнаступление по намеченному плану. Наиболее кровопролитные бои развернулись на орловском и тульском направлениях, где сражались отборные офицерские части Добровольческой армии. В жестоких боях, длившихся с 16 по 20 октября, дроздовская дивизия, отдельные части которой были переброшены под Воронеж, понесла большие потери в неравной борьбе. Стрелковые и пехотные соединения корниловцев и марковцев, лишенные маневра, ибо конный корпус Шкуро и Конный корпус Добрармии были также переброшены на восток, все еще продолжали отбивать атаки соединений 13-й армии красных. Но угроза окружения, возникшая в связи с прорывом Конного корпуса Буденного и 8-й армии к Воронежу, заставили части Добровольческой армии 20 октября оставить Орел, Ливны и отходить на юг. В те дни небывалое по ожесточенности встречное сражение развернулось на левом крыле Южного фронта, сначала у Воронежа, а затем и у Касторной…
        Касторная! Немалый железнодорожный узел и городок возле него. И откуда такое странное название у этого небольшого русского города, затерянного в степной курско-воронежской глубинке? Верст пятьдесят на восток по железной дороге, и вы попадете на правобережье верховьев Дона. Великолепные, красивейшие места! Меловые светло-серые горы, крытые лесом и кустарником, высятся над вьющейся меж гор, плавно несущей свои воды к далекому морю рекой. Пляжи, отмели с золотым песком и заливные луга левого берега позволяют видеть с высот правого берега заречные степные дали, раскинувшиеся на сотни верст - далеко на юг и на восток. Сколько рыбы ходит в тихих заводях Дона, сколько дикой птицы вьет свои гнезда в камышах и кружит над рекой у приречных высот! Веет ветер над вершинами гор, и в этом веянии и шуме слышен голос веков. Вокруг простор и воля!
        Знал ли Космин, что ожидают его в этих местах важные вести, нечаянные встречи, а следом ошеломляющие откровения и перемены? Конечно, не знал. Но чуткая душа его, врожденная интуиция и природный ум, словно тлеющий огонек в камине, напоминали, подсказывали что-то, чего еще не понимал он сам. Душа его ждала хорошего огня в топке и тепла в ту суровую, морозную ночь страшной российской реальности, именуемой Гражданской войной.
        Все воинские части, прибывавшие на усиление Кубанского корпуса генерала Шкуро, направляли на привокзальную площадь, а оттуда посылали на постой в городке. Вдали на востоке грозно рокотала артиллерийская канонада. И тут у вокзала кто-то хлопнул Космина сзади по правому плечу. От неожиданности Кирилл повернулся и увидел перед собой казачьего офицера в заломленной набок кубанке и кавалерийском овчинном полушубке, усатого, с улыбкой во все лицо.
        - Ба! Да это не кто иной, как сам подпоручик Космин! Верить ли мне очам своим!? Кирилл! Жив-здоров! Дружище!
        - Бог мой! Алексей! Это ты ли?! - воскликнул в изумлении Кирилл.
        - А кто бы еще, если не я? - отвечал обрадованный нечаянной встречей Пазухин.
        - Господи Боже мой! Да ты, я гляжу, уже ротмистр?
        - Это, друг мой, казачьи войска! Потому не ротмистр, а есаул!
        - То-то, я смотрю, одна голубая полоса и осталась на погонах, а все звезды слетели. Есаул! Когда ты только успел, Алексей?
        - Успел, как видишь. Весной-летом наш Кубанский корпус, может, слышал, дрался в Восточной Малороссии. Били махновскую да петлюровскую рвань. Вот тогда и присвоили мне подъесаула. И нужда в офицерах была немалая. А этой осенью, в конце сентября, за взятие Воронежа произведен в есаулы (как ты говоришь, ротмистры). Словом, еле успел звездочки смахнуть. Да вон еще и дырочки видны.
        - Ну, поздравляю, Алеша-дружище!
        - Я вижу, ты тоже времени даром не терял, вон подпоручика получил!
        Они крепко обнялись, расцеловались. А потом сидели в просторной пристанционной ресторации шумной офицерской компанией, каковых было немало в подобных местах прифронтовой полосы, и пили все подряд, что было в буфете и в офицерских флягах.
        - Думаю и вижу, Кирилл, неспроста вас перебросили сюда, хотя этим ослабили Добрармию. Здесь, под Воронежем, решается сейчас судьба Москвы. Слышал, у красных сформирован конный корпус Буденного? Не-ет?! Набран из отъявленных рубак и головорезов. На Покров 1-го (13-го по новому стилю) октября Буденный завязал сражение с Донским корпусом Мамонтова в районе Московского - это восточнее Воронежа. Отсюда совсем недалеко - за Доном. Одновременно в контрнаступление перешли части их 8-й армии. До вчерашнего дня - 4-го (17-го) шли и продолжаются жестокие встречные бои. Отдельные населенные пункты по несколько раз переходят из рук в руки. Я был там - в разведке - и знаком с боевой обстановкой, - с жаром, но негромко говорил хмелеющий Пазухин, обнимая Космина за плечо.
        - Чего же ожидать далее? - с тревогой спрашивал Космин.
        - Далее? Завтра-послезавтра наш конный Кубанский корпус и Донской Мамонтова, усиленные пехотой и вашей артиллерией, - до 10 тысяч сабель и 2 тысячи штыков - нанесет удар по корпусу Буденного на стыке их 4-й и 6-й дивизий в направлении на Хреновое. У нас 5 бронепоездов, почти 250 пулеметов. Представляешь, что будет?..
        - Господа! Возьмем первопрестольную, перевешаем большевиков, восстановим законную власть! - поднимая стакан с водкой, громко выпалил тост молодой, интеллигентный, с легким пушком над верхней губой хорунжий в светлой черкеске с газырями.
        - Во, тогда погуляемо! - проскрежетал, хитро улыбаясь и покручивая ус большими, как из чугуна литыми пальцами, сотник. Видно было, что это офицер, выбившийся в люди из простых казаков. На нем был тесноватый красный чекмень, поверх которого была накинута на плечи большая бурка. На поясе красовался широкий и длинный кавказский кинжал.
        Все подняли стаканы, кружки, чокнулись и выпили залпом.
        - Слушай, Кирилл, кого видал из наших дроздовцев в последний раз? - спросил Пазухин.
        - С тех пор как перебросили под Орел, а потом сюда, - никого. Но я слышал, что Гаджибеклинский переведен, как и ты, в Кубанский корпус.
        - Помяни, Господи, раба твоего Руслана. Убит Гаджибеклинский под Полтавой. Пал от махновской пули. Под сердце ударила, - суровея лицом, промолвил Пазухин.
        - Слышал? Или сам видел?
        - Был на похоронах. Видел.
        - Царство ему небесное, - произнес Кирилл и перекрестился.
        - Да, слышал я, Кирилл, в Харькове, кажется, судили и расстреляли полковника Рябцева, что сдал Москву большевикам в ноябре семнадцатого.
        - Если это так, то есть справедливость и на земле! - произнес с удивлением Космин.
        - Да, я тут дня два назад встретил Петра, э-э… Усачева, помнишь поручика из Ростова, к нам тогда прибился?
        - Как, где?
        - Да здесь он, в Касторной! Про тебя все спрашивал.
        - Слушай, Алексей, как бы увидать его? Точно ль он здесь?
        - Да сейчас пошлю за ним вестового. Их часть здесь недалеко квартирует.
        За Усачевым послали. Через полчаса трезвый, выбритый и свежий поручик возник перед хмельной компанией.
        - Петр Петрович! Друг сердешный! Ходи к нашему столу. Здесь тот, кого ты жаждал лицезреть! - воскликнул есаул, махая и зазывая Усачева рукой.
        - Всех приветствую, господа! Здравствуй, дорогой Кирилл! - произнес, засияв лицом, Петр Петрович, кланяясь всем сразу, а затем крепко обнимая и целуя Кирилла.
        У Космина что-то дрогнуло в груди, ибо он почувствовал какую-то особую ноту величия и тихого торжества в словах Петра.
        - Это тебе, прочти, дорогой, родной друг, - уже почти шепотом произнес Петр, протягивая Кириллу конверт.
        - Налейте поручику, господа! Уж больно он серьезен и шепчет что-то, словно заговорщик. Говори громко при всех, Усачев! Какие могут быть тайны? - настаивал хмельной Пазухин.
        - Что? Что там? - испуганно спросил Космин.
        - Прошу простить, господа. Письмо адресовано подпоручику и носит сугубо личный характер.
        - Иди же, выпей с нами, каналья! Пусть Космин читает. Ему уже хватит. А то будет опять искать и звать под столом гномов и троллей, как было не раз по завершении добрых попоек. Помнишь, Кирилл, под Тернополем или в Питере, как ты надрался в «Приюте комедиантов», когда мы пили с этим известным поэтом, как его бишь, э-э, Глумлев? - почти орал есаул.
        Но Космин уже не слышал призывов друга. Он читал, сердце его колотилось, руки тряслись, душа холодела, умом он повторял молитву «Да воскреснет Бог…». Усачев тем временем подошел к столу, опрокинул в рот штрафной стакан с самогоном и, внимательно посматривая на Космина, негромко сказал:
        - Господа, вы можете поздравить подпоручика.
        - С чем поздравить? - с интересом спросил молодой хорунжий.
        - Будь здраве, добродию! - громко произнес сотник и выпил.
        - Сейчас сам скажет, - отвечал Петр Петрович.
        «Милый, родной мой Кирюша. Поздравляю нас обоих, - читает Космин, и сердце его воспаряет к небесам, - октября 5 дня (по новому стилю) сего 1919 года я родила. Мучилась почти сутки. Но теперь у нас с тобой хорошая, румяная доченька. Назвала ее Наталией. Кормлю сама, грудью. Молока хоть отбавляй. Как ты там, милый? Пришли хоть весточку. Не знаю, где и когда застанет тебя это письмо, но я через надежных знакомых отослала его Петру с просьбой передать тебе. Брат уж точно найдет тебя, хоть время нынче смутное и страшное. Береги себя, дорогой, и о нас с доченькой не беспокойся. Мы в Кадоме, дома у моих отца и матери. Пиши. Жду. 7 октября 1919 года. Твоя Евгения», - читает и перечитывает Кирилл, не веря глазам своим.
        А в ресторации шум, пьяные разговоры о войне и политике, папиросный дым столбом, мутноватый, подслеповатый свет расстрелянных электрических люстр и десятков свечей. Где-то вдали гремит канонада. Досками забиты проемы арочных окон ресторации и вокзала, а сквозь щели поддувает холодный октябрьский ветерок, ибо выбиты стекла, а закрыть более нечем. У путей перевернутые остовы сгоревших вагонов и паровозов. Но вокзал живет, работает. Россия!.. Кирилл пытается прийти в себя, прислушаться, понять, что происходит. С трудом различает слова Пазухина. Поправляет и протирает запотевшее пенсне, осматривает зал, слышит и видит, как в соседней кампании какой-то молодой подъесаул читает стихи. Он тянется к столу, берет стакан, пьет и плачет. Слезы сами текут из его глаз, а он не может и не хочет остановить их. И это приводит его в чувство…
        - Меня с тобой связали узы
        Моих прадедов и дедов, —
        Не мне ль теперь просить у музы
        И нужных рифм, и нужных слов?
        Воспоминаний кубок пенный
        Среди скитаний и невзгод
        Не мне ль душою неизменной
        Испить указан был черед?
        Но мыслить не могу иначе:
        Ты город прошлых тихих дней,
        И новый вихрь судьбы казачьей
        Тебе был смерти холодней.
        Был атаман главою края,
        Слугой России и Царей.
        И, облачением сияя,
        Служил в соборе архиерей.
        О Думе спорили дворяне
        И об охоте невзначай,
        Купцы - о дегте и тарани,
        В прохладных лавках сев за чай.
        Блюли закон, моляся Богу,
        Хулили злобу, блуд и месть.
        Все казаки ходили в ногу
        И отдавали лихо честь.
        Февраль принес с собой начало.
        Ты знал и ждал теперь конца.
        Хмельная Русь себя венчала
        Без Мономахова венца.
        Тебе ль стоять на Диком поле,
        Когда средь вздыбленных огней
        Воскресший Разин вновь на воле
        Сзовет испытанных друзей?
        Ты знал - с тобой одним расплата
        За тишь романовского дня.
        Теперь не вскочит пылкий Платов,
        Тебя спасая, на коня, —
        читал с листа молодой белокурый подъесаул с чубом и твердым подбородком.
        - Какие хорошие стихи! Кто этот, что читает? - спросил юный хорунжий в черкеске.
        - Толком не знаю. Какой-то казачий поэт из Донского корпуса. Фамилия то ли Староверов, то ли Труроверов, - отвечал захмелевший Пазухин.
        - Извините, сотник, о чем и о ком читает этот господин? - тихо и пьяно, вытирая слезы, спросил Космин у донского офицера из соседней компании.
        - Это наброски его поэмы о Новочеркасске, - также тихо и пьяно отвечал сотник.
        Давно оплеванным призывом
        Серели мокрые листки,
        С тоской кричали и надрывом
        Внизу вокзальные свистки
        В тумане сумрачно темнели
        Бульваров мокрых тополя,
        А партизаны шли и пели:
        «Увидим стены мы Кремля».
        Гудели пушки недалёко,
        И за грехи своих отцов
        Шли молодые одиноко,
        И впереди них - Чернецов.
        Кружились вихри снеговые
        Над свежей глиною могил.
        Каледин знал, кого впервые
        Он на кладбище проводил.
        Мела метель. Покорно ждали
        Неотвратимого конца,
        Но эти дни зачаровали
        Снегами юные сердца.
        И стало тесно и немило
        В глухих родительских домах,
        Когда свой знак нашил Корнилов
        Добрармии на рукавах.
        Зарю казачьего рассвета
        Вещал речами мудро Круг,
        Цвело надеждой это лето,
        и тополей кружился пух.
        Несли к собору из музея
        Знамена, стяги, бунчуки
        И, дикой местью пламенея,
        Восстав, дралися казаки.
        А там, где раньше были дачи,
        Полков младых ковалась крепь.
        Блестел собор с горы иначе —
        Иной теперь вставала степь!
        - Боже! Алексей, этот подъесаул написал о нас всех, о всем нашем несчастном поколении, о том, что творилось полтора-два года назад под Мелитополем, Ростовом, Новочеркасском, - с трепетом и слезами на глазах шептал Космин, тряся Пазухина за рукав.
        - Да, это стихи о нас и о нашей России, - соглашался хмелеющий Усачев.
        - Ну, ничего, есть еще у нас порох в пороховницах, господа! - отвечал есаул.
        - Надолго ли хватит? - спрашивал Космин.
        Британцы, танки и французы.
        Как дань восторгов и похвал,
        Надели бнглийские блузы
        И гимназист, и генерал.
        Кто не был бодр, кто не был весел,
        Когда на карте за стеклом
        ОСВАГ победный шнур повесил
        Между Одессой и Орлом?
        И все надежды были правы —
        На север мчатся поезда.
        Тускнеет среди Белой славы
        Пятиконечная звезда.
        И как прекрасен и возвышен
        Высокий слог газетных слов,
        И всем нам чудится, что слышен
        Кремлевский звон колоколов.
        И блещут радостные взоры;
        Под громы дальних канонад,
        Как порох, вспыхивают споры —
        Кому в Москве принять парад,
        Кто устранит теперь препоны,
        Когда еще повсюду мгла, —
        Орел двуглавый без короны
        Или корона без орла?
        Дымится Русь, сгорают села,
        Пылают скирды и стога,
        И ныне я с тоской веселой
        Топчу бегущего врага,
        Скача в рядах казачьей лавы,
        Дыша простором диких лет.
        Нас озаряет прежней славы,
        Казачьей славы пьяный свет,
        И сердце все запоминает, —
        Легко сечет казак с плеча,
        Но кровь на шашке засыхает
        Зловещим светом сургуча! —
        читал казачий поэт уже без листа.
        - Да, Кирилл, ты прав. Надолго ли хватит нам еще пороха? - с тоской прошептал уже пьяный Усачев.

* * *
        Командование Красной армии в короткий срок сформировало ударную группировку войск, которым была поставлена задача взять Воронеж и разгромить правофланговые соединения самых боеспособных частей армии Деникина с последующим наступлением на Курск в тыл главных сил Добровольческой армии. В состав этой группы входили: 4-я и 6-я конные (самые боеспособные) дивизии корпуса Буденного с подчиненными ему конной группой Филиппова и 56-й кавалерийской бригадой, 42-я стрелковая дивизия и 13-я кавбригада 13-й армии. Вспомогательная роль в данной операции была возложена на 12-ю стрелковую дивизию 8-й армии. В целом в ударной группе было 12 тысяч штыков, 8,4 тысячи сабель, 94 орудия, 351 пулемет.
        Ей противостояли: 3-й Кубанский генерала Шкуро, 4-й Донской генерала Мамонтова, а также приданные им конный корпус Добровольческой армии и 3-й конный корпус Донской армии (всего: 5,3 тыс. штыков, 10,2 тыс. сабель, 60 орудий, 337 пулеметов, 6 броневиков, 3 танка).
        Главный удар красных в направлении Воронеж - Касторная наносил 1-й Конный корпус Буденного (7600 сабель, 147 пулеметов, 21 орудие). Непосредственная задача, поставленная корпусу командованием, заключалась в том, чтобы встречным боем разгромить 4-й Донской и 3-й Кубанский корпуса противника в районе Воронежа и создать условия для выхода 8-й армии к реке Дон (до Яндовища на севере включительно).

* * *
        Светало. Медленно и лениво в морозной дымке на востоке поднималось тусклое солнце над степным простором, над ярами, балками и высотами. Медленно кружились и падали на землю большие, красивые снежинки. Покров распускал свои крылья и господствовал над степью. Канонада временно прекратилась. Все замерло. Замерло в ожидании чего-то страшного, судьбоносного, «как бы на полчаса». И настало время молитвы. Многие молились в тот час, кто тайно, в душе, сжимая и ощупывая нательный крестик под красноармейской гимнастеркой без погон, а кто открыто, накладывая крестное знамение себе на чело, живот и рамена гимнастерок, френчей и черкесок с погонами. Но все это были люди одного, единого великорусского племени и единой российской семьи народов, разделенные Гражданской братоубийственной войной.
        По балкам и логам юго-восточнее Воронежа почти скрыто от оптики биноклей быстро двигались многотысячные массы конницы, кавалерии и стрелков, погромыхивали передки орудий, щелкали затворы винтовок и пулеметов, тянулись, поскрипывая колесами обозы со снарядными, патронными ящиками, цинками, снаряжением, ревели быки, ржали кони.
        Батарея, в которой служил Космин, была ночью развернута на высоте. За спиной артиллеристов в нескольких верстах была железная дорога. Шел седьмой час утра. Артиллеристы не успели толком окопаться в мерзлой земле, как наступило утро 19 октября. Справа и слева от артпозиции наблюдалось и слышалось передвижение больших масс конницы.
        - Где мы сейчас, господин штабс-капитан? - спросил Космин у командира батареи.
        - Позади нас Воронеж. Левее - большое село Острожка, верстах в пяти. Южнее, верстах в двадцати, Рогачевка, а вон там где-то Хреновое, - отвечал Лукин, рассматривая карту при свете фонаря. - Красные, как я понимаю, - там и там, - указал он рукой на восток и северо-восток от позиции.
        Вскоре совсем развиднелось, и офицеры в бинокли увидели, как восточнее, с высот за длинным и широким логом на них шли цепи бойцов в серых шинелях. Над их головами реяло красное знамя.
        - Ба! Господа, да они в лаптях! - воскликнул штабс-капитан Лукин.
        - А ведь действительно в лаптях! - подтвердил с удивлением Космин.
        - Видать, молодое пополнение у красных. Сапог для них не нашлось. Как призвали в войска, так и отправили в бой в лаптях. Уж верно, необученных, необстрелянных, а в атаку послали.
        - Обстреливать их, к сожалению, придется нам! - произнес Космин, отнимая бинокль от глаз и прячась за щит орудия, ибо засвистели первые пули.
        - Почему же к сожалению, подпоручик? - спросил Лукин.
        - Потому, что свистят пули и сейчас здесь далеко небезопасно, - отвечал Космин.
        - Поясните точнее, подпоручик, вы вроде бы не робкого десятка, - попросил Лукин, также находя место за щитом.
        - Да потому, что эти крестьянские парни уж точно умеют хорошо пахать землю, но пока не научились воевать.
        - Если бы их не призвали в войска большевики, их бы призвали мы.
        - Выиграла бы от того Россия? - скептически спросил Космин.
        Где-то за холмами заговорила артиллерия. Недалеко разорвался первый снаряд, подняв в воздух комья мерзлой земли и грязного снега.
        «Ни тебе капониров, ни окопов, ни укрытий, ни буссоли, ни стереотрубы! Воюй, как умеешь и чем Бог послал, против таких же», - подумалось Космину.
        - Вот вам и ответ, - произнес Лукин, - Батарея, товсь! Зарядить орудия! Прямой наводкой! - скомандовал он.
        Затворы орудий лязгнули. Залпы сотрясли землю и воздух… Время перестало существовать, сжалось до предела. Тот час казался минутой, но Космин знал, что и это пройдет. В бинокль он видел, что цепи остановились и начали отстреливаться, ибо правее батареи показались грохочущие огнем и пулеметными очередями стальные машины.
        - Английские танки! - воскликнул Лукин, - Вовремя они, а то нам бы здесь плохо пришлось!
        Три британских танка сошли в лог и огнем своих орудий и пулеметов отогнали цепи красных. Видно было, что боевые машины англичан навели страх. Цепи отступили и залегли на бровке высоты. Однако вскоре один танк повредил артиллерийский огонь противника. Пыхтя вонючими клубами жженой солярки, машины ушли на прежние позиции. Цепи красных вновь поднялись и пошли в атаку. Батарея дроздовцев била без остановки. Разрывы снарядов крошили и рвали ряды наступавших, но те, ведя ружейный огонь, упорно продвигались вперед. На батарее было уже полтора десятка раненых и убитых. За ранеными прикатила санитарная повозка с крестами на брезентовом покрытии. Красные по повозке не стреляли. К ней стали сносить и подводить раненых.
        Отирая платком гарь и грязь с лица, протирая пенсне, Кирилл осматривается. Недалеко от батареи казаки-кубанцы подкатывают и устанавливают четыре пулемета - два «максима» и два «льюиса». Их огонь не сразу, но останавливает стрелковые цепи. Красные откатываются из лога на холмы с большими потерями, оставив на склонах сотни недвижных или ползающих людей в серых шинелях. В воздух поднимаются клубы порохового дыма, гари, частицы пыли и льда. Лица артиллеристов темны от копоти. Запоздалое солнце озаряет поле разворачивающейся битвы. Дует ветер, разгоняя пороховой дым, позволяя пробиться солнечным лучам…
        - Ур-ра-а-а! - раскатисто и гулко плывет слева метрах в двухстах от батареи. Топот тысяч конских копыт, лошадиное ржание, просверк клинков, выпрастываемых из ножен, кинжалы и конская сбруя, правленые серебром, черкески, бурки, овчинные папахи. По спуску к логу катится кубанская конница. Глазом военного, служившего в кавалерийской дивизии с 1916 года, Космин, даже не считая, интуитивно, на глаз, видит, что развернулся лавой и пошел в напуск целый казачий полк - 500 -600 сабель. А еще левее, верстах в двух или менее, другой казачий полк колонной пошел в обход высоты… Кубанцы пускают коней в намет через лог. Цепи красных ведут винтовочную стрельбу по казакам, бьет пулемет. Лошади и верховые с налета падают, кувыркаются через голову. Но минута-другая, и молодое пополнение красной пехоты не выдерживает, бежит, оставляя позиции. Потеряв десятки людей и коней, но преодолев низину, казаки влетают на гребень холма. Разъяренные от потерь, ожесточенные и распаленные боем, они секут бегущих без пощады…
        - А-аа! - слышится за логом. Рядом рвутся снаряды, визжат осколки - то бьет артиллерия красных.
        - Подпоручик! Велите батарее перенести огонь вон туда, восточнее. Надо накрыть их орудия за этими высотами! - кричит Лукин, обращаясь к Космину и пытаясь рассмотреть в бинокль что-то там, за холмами.
        - Батарея! Развернуть орудия на четверть оборота вправо! Заряжай! Прицел 50! - командует Космин.
        - Огонь!
        Орудия, содрогаясь, выпускают снаряды. Звенят выбрасываемые гильзы. Но тут Лукин разворачивается вполоборота на север и, округлив глаза, во все горло орет:
        - Прекратить огонь! Развернуть орудия вполоборота влево!
        Космин резко поворачивается и смотрит туда, куда указывает рукой командир батареи. А там весь гребень холмов и противоположный спуск к логу покрывается конной лавой, атакующей во фланг кубанских казаков. Над лавой вздымается и развивается под ветром красное полотнище.
        - О-о-ошь! - доносит ветром с той стороны лога.
        «Господи! Да их тут тысячи полторы сабель!» - мгновенно мелькает в голове Кирилла.
        - Сметут кубанцев, сукины дети! - кричит Лукин. - Батарея! Гранатой заряжай! По конной лаве противника правее, прямой наводкой… Пли!
        Орудия подбрасывает отдачей. Пулеметы кубанцев неистово рокочут справа, отсекая конницу красных. На противоположной стороне лога гранаты рвут и сметают десятки верховых, но сотни их уже схлестнулись с кубанцами. Там закипает кровавая сабельная сеча. Над полем сражение кружит аэроплан…
        Кульминация пришлась на 19 октября, когда корпуса Шкуро и Мамонтова, усиленные пехотой (9500 сабель, 2000 штыков, 42 орудия, 235 пулеметов), силами двенадцати конных полков нанесли удар на стыке 4-й и 6-й кавдивизий в направлении на Хреновое. Ни Лукин, ни тем более Космин, да мало кто даже из командования белых в тот момент знал, что комкор Буденный, стремясь ослабить наступление корпусов Мамонтова и Шкуро, бросил навстречу им приданные ему части новобранцев 12-й стрелковой дивизии (8-й армии). В завязавшемся сражении, когда части корпуса генерала Шкуро вступили с ними в лобовое столкновение и уже, казалось, отбросили 12-ю дивизию, Буденный ввел в бой еще свежую 4-ю кавдивизию своего корпуса. Эта дивизия неожиданно атаковала в левый фланг наступающие части корпуса Шкуро. Кубанская конница не выдержала удара превосходящего числом противника и в ходе кровавой схватки отошла на несколько верст западнее…
        Есаул Пазухин участвовал в обходном маневре высот, на которых закрепились стрелковые цепи красных. Совершенно неожиданно для казаков после трехверстного галопа с холмов на них покатилась лава красной конницы, преследующей кубанский полк, что еще двадцать - двадцать пять минут назад сам успешно атаковал и захватил высоты, выбив оттуда батальоны 12-й стрелковой дивизии.
        Пазухин видел, как слева прямо на него, опустив пику и нацелив страшное оружие ему в живот, летит красный кавалерист.
        «Шашкой пику отбить можно, но сам спасусь, а коня покалечит, каналья!» - мгновенно соображает есаул.
        Он рвет из-за пояса револьвер. Оставив левой ногой стремя, перекидывает вес тела на согнутую правую, держась за поводья, ныряет под брюхо коня, успевает ухватиться за чересседельную подпругу и дважды палит в красного. Наконечник пики проходит рядом с подошвой сапога на вершок выше седельной луки. Верховой, атаковавший есаула, роняет пику, откидывается назад и заваливается.
        «Спасибо старому кубанскому сотнику, что учил меня этому!» - с трепетом и дрожью мыслит Алексей.
        Но кубанцы под обстрелом и потеряли уже полторы сотни сабель. Две тачанки с пулеметами поливают их с высоты. И вот уж красные конники мнут и давят кубанцев. Их вдвое больше. Надо спасать казаков.
        - Со-отня! В отры-ыв! За-а мной! - орет Пазухин во всю мощь своей глотки и указывает гурдой на запад…
        Космину казалось, что сражение затихает, ибо сабельный смерч, обрушенный на кубанцев, унесло за холмы. Но подсознательно он чувствует и даже понимает, что это не так. И действительно, не прошло и десяти минут, как тяжелый, гулкий топот тысяч копыт и ржание вновь будоражат округу. Гул идет откуда-то из-за спины и правее. Космин, Лукин и батарейцы, обернувшись, видят, как с юго-запада, поднимая пыль и снег, разворачивается и накатывает донская казачья конница. Выпростанные клинки и наконечники опускаемых пик сверкают на солнце. Усатые и чубатые мужественные лица, казачьи папахи, короткие кавалерийские полушубки и длинные шинели с погонами, седла с высокой лукой, кованые копыта мелькают перед глазами. Донцов много, во всяком случае, не меньше тысячи пик и сабель, а то и больше. Казачьи кони идут порывистым, быстрым аллюром.
        - Со-отня! Марш! Марш! Марш! - командует усатый есаул, указывая отточенной синеватой гурдой на север.
        Космин непроизвольно крестится… Конница летит туда, где еще недавно красные скрестили клинки с кубанцами. Пулеметы кубанцев молчат, их отвели куда-то. Но!.. Левее из-за холмов вырывается на простор, и несется встречь ей не меньшая числом лава красных.
        «Да-ешь! Да-ешь!» - доносится и бьет в лицо ее страшный, как набат, боевой клич.
        «Ур-раа! Ура-а!» - ревет навстречу ему казачья лава.
        За логом у красных две тачанки - и их «максимы» стегают казачьи полки свинцовым кнутом. Но донцов уже не остановить. Степь дрожит от бешеного стука копыт, словно вспомнила седые времена былых сражений. Казачьи сотни схлестнулись с красными эскадронами в логу и на склонах холмов. Перемешавшись, верховые закрутились в кипящей сече. Тысячи рук с клинками взмахивают и, опускаясь, секут, ссекают, рассекают, разят, увечат, губят живое, крепкое человеческое тело. Звон и скепанье скрещенных шашек и сабель. Пиками с размаху колют, прошивают, вышибают верховых из седел. Течет, а порой брызжет, обильно окрашивая одежду, снаряжение и первый снег, человеческая - русская кровь. Раненые и убитые кони валятся на бок и также заливают снег кровью. Сраженные пулями и пиками кони валятся на бок, ржут, храпят, в судорогах бьют передними и задними ногами. Тихо кружатся и падают октябрьские снежинки в холодном воздухе… Несколько десятков верховых с красными лентами и звездами на папахах и фуражках прорываются, просекаются к батарее.
        - Батарея, в штыки! - в исступлении призывает Лукин и выхватывает шашку.
        Космин поднимает у снарядных ящиков солдатскую винтовку с приставленным штыком. Ее хозяин уже лежит, смертельно раненный, на земле. Кирилл поправляет пенсне. Перехватывает винтовку в положение для рукопашной: левая кисть под цевьем, правая - на шее приклада. Сердце его бешено колотится. Хочется бежать, но бежать нельзя. Это - верная смерть. Уцелевшие офицеры и солдаты батареи хватаются за оружие. Космин передергивает затвор, стреляет навскидку в одного всадника с красной лентой на папахе. Тот опускает шашку и припадает к холке коня. Раненый в правую руку, Лукин перехватывает шашку левой и смело отбивается от наседающего на него верхового. Космин вскидывает винтовку и выстрелом разит второго. Тот заваливается назад. Пуля сбивает с головы Космина фуражку с малиновым верхом (цвета дивизии генерала Дроздовского), он пригибается, и это спасает его от хлесткого сабельного удара сзади. Солдаты отчаянно отбиваются штыками от наседающих красных. Все офицеры пали. Космин остается последним. Но, слава Богу, на помощь пришли казаки. На разгоряченных конях с десяток донцов врывается на батарею. Дерзким, лихим
ударом, разя шашками и пиками, они вышибают красных с батареи. Космин опять крестится и начинает искать Лукина. Он находит его привалившимся к лафету одного из орудий, дважды раненого, но живого. С помощью солдата-артиллериста поднимает и сажает командира на лафет…
        Стремясь выровнять положение, а затем взять инициативу в свои руки, генералы Мамонтов и Шкуро ввели в бой передовые части Донского корпуса, направив их удар в левый фланг 4-й кавдивизии корпуса Буденного. Но красный комкор, предугадав маневр белогвардейского командования, ввел в бой самые боеспособные части - 6-ю кавдивизию корпуса - и бросил их навстречу донцам. Ох уж эта 6-я кавалерийская дивизия! Прославленная, лихая, полуразбойничья, полупартизанская, набранная из беднейших казаков и иногородних юга России в корпусе Буденного. Те ж казаки по всей удали и ловкости, но лишенные звания казачьего сословия и всех его привилегий, и потому еще страшнее и злее самих казаков! Сам Семен Михайлович Буденный из них. Из того ж южнорусского теста, из того ж южнорусского плебса. Голь и рвань, «гулящие люди», «голытьба», «голутва» казачья - так назывались они в XVII «бунташном» веке. Но именно с такими «голутвенными» казаками Степан Разин сначала бил и грабил купеческие караваны на Волге, а потом разорял персидские города по берегам Каспия. Освобождал атаман из «магометанского плена» десятки тысяч русских
«полонянников», татарами и ногайцами захваченных, уведенных и проданных в рабство персам. А ведь не смогли сделать того ни русские дворяне, ни бояре, ни даже сам «Великий государь Всеа Великая и Малая и Белая России самодержец» Алексей Михайлович. А теперь-то многие из «голытьбы» да «иногородних» прошли германскую войну, да все большей частью в кавалерии…
        Николай Туроверов практически не видел, как передние ряды лавы, в которой шел их полк, столкнулись с красной конницей. Пули и осколки свистели, выли, резали воздух со всех сторон. Подъесаул инстинктивно пригибался к холке коня, крепко держался ногами за стремена и крутил кистью правой руки, сжимавшей шашку. Но вдруг передние ряды казаков словно разлетелись надвое, а потом растеклись на мелкие потоки. Сабельный вихрь заполыхал впереди.
        - Даё-ошь! - летит и бьет в лицо боевой клич красных.
        «Вот он - голубчик в добротной шинели! Вот он - комиссар! Одет-то как!» - мелькают мысли в голове подъесаула, и он заученно направляет, понукает коня к верховому в кавалерийской длиннополой шинели с синими отворотами и с красной звездой на синем фоне расстегнутого красноармейского шлема.
        Комиссар тоже видит казачьего офицера и направляет коня в его сторону. Секунда-другая, и их шашки со скрежетом впились друг в друга. Еще удар! За ним еще!.. Подъесаул неожиданно перекидывает шашку в левую руку и сечет слева направо. Отточенный клинок ссекает воротник шинели…
        - О-ох! - комиссар, рассеченный по шее и плечу, заваливается правее седла.
        Левую ногу комиссара не пускает стремя, и он не падает с коня. Конь храпит, дрожит всей шкурой и уносит сраженного. Туроверов не успевает развернуть своего жеребца, но краем глаза видит, что справа на него несется кто-то. Он успевает перебросить шашку в правую, выставив ее навстречу противнику. Тот сдерживает коня и пытается нанести удар в спину подъесаулу. Туроверов поднимает коня на дыбы и бьет наотмашь. Наконец жеребец офицера повернулся, и подъесаул увидел молодое, наглое лицо, злые зеленые глаза врага. На том лихо (по-казачьи) заломленная фуражка, закрепленная ремешком на подбородке, и просторная телогрейка на плечах, за спиной винтовка, в руке старая казачья, с красивым темляком, сабля. Красный верховой и подъесаул беспорядочно осыпают друг друга ударами. Силы их равны.
        «Это тебе не комиссар! Крепкий, вражина! Из иногородних…» - мелькает в голове Николая.
        Свистят пули, рвутся снаряды, рядом всадники валятся с коней. Артиллерия красных бьет без разбора по чужим и своим… И тут вестовой Туроверова выстрелом в спину валит красного. Но взрывной волной поднимает на дыбы коня, подъесаула выбивает из седла и бросает оземь на спину. В глазах у Николая темнеет. Но он не знает, что удар волны спасает его от еще более страшного удара с налета пикой в левый бок… Через минуту-другую вестовой, оставив своего коня, поднимает подъесаула и сажает в седло, нагайкой привязывает к шее коня. Подъесаул контужен…
        Напор красной конницы временно ослабевает. У красных горнист играет «сбор». За высотами красные командиры собирают рассеявшуюся лаву под свои знамена…
        - Вам приказано отвести батарею южнее, вон на ту высотку, - указывая плетью и обращаясь к Космину, быстро выпаливает казачий сотник, прискакавший на батарею.
        - Командир батареи жив, но ранен, обратитесь к нему! - отвечает Космин, указывая кивком головы на Лукина.
        - Подпоручик, берите командование на себя, - хрипло говорит Лукин.
        Космин находит свою сбитую пулей дроздовскую фуражку. Отряхивает ее, поправляет, натягивает на голову и опускает ремешок ниже подбородка.
        - Сотник, доложите в штаб, что у нас из пяти орудий осталось только три. На одном разбит прицел и заклинило затвор. Другое повреждено артгранатой - разбиты колеса. Вон, видите?! Да и снарядов мало, - просит и убеждает он.
        - Доложу! Поторопитесь, подпоручик! - громко отвечает уже на скаку сотник.
        - Как только коневоды лошадей приведут, впряжем, не замедлим, - кричит в ответ Космин.
        Вновь подъезжает санитарная повозка с крестом. Собирают и грузят раненых.
        - Как поступить с убитыми, господин штабс-капитан? - спрашивает Космин Лукина.
        - Сколько человек мы потеряли?
        - Девять раненых, вы - десятый. Сейчас вас и их увезут, семерым врачи уже не нужны, - отвечает Космин.
        - Господи, из строя почти половина батареи выбыло. Еще один такой бой, и батареи нет, - шепчет Лукин. - Оставьте павших, вручите это дело в руки Господа. Спасайте живых и орудия.
        Двое санитаров уводят Лукина под руки к повозке. Левее батареи казаки подкатывают и устанавливают четыре пулемета. Правее и сзади идет сбор и передвижение казачьих полков. На противоположных высотах с севера вновь появляются стрелковые цепи красных. Коневоды ведут лошадей…
        Тем временем отброшенная на запад кубанская конница к полудню вернулась в исходное положение. Красные, казалось, перешли к обороне. Генерал Шкуро перегруппировал конные части своего корпуса для нового удара. Но Буденный оказался хитрее. Части 4-й кавдивизии незаметно по одной из балок были переброшены верст на шесть юго-западнее. Обойдя 3-й Кубанский корпус, они вышли ему во фланг и тыл. Туда же красный комкор направил подчиненную ему конную группу Филиппова.
        Когда Космин расположил батарею на новом месте - верстах в трех юго-западнее, то рядом с ними на той же высоте встала батарея конной донской артиллерии с шестью орудиями. Подвезли и ящики со снарядами. Связисты проложили телефонную линию со штабом. Метрах в ста левее и ниже высоты, в небольшой леваде, казаки установили и замаскировали пять пулеметов системы «максим». И, хоть артиллеристы ничего с утра не ели, у Кирилла повеселело на сердце. Он сходил к соседям-казакам из конной артиллерии. Там познакомился с молодым хорунжим, который угостил его сухарями и налил кружку мутного, пахучего домашнего самогона. Они выпили, обещали поддерживать друг друга. Довольный, захмелевший Космин возвратился на батарею. И тут часа в три пополудни пришел приказ развернуть орудия на север. Судя по грохоту разгорающегося сражения, было ясно, что северо-западнее вновь началось серьезное дело.
        Часа через пол артиллеристы увидели, что в полуверсте правее их разворачиваются в лаву два полка кубанской конницы - более тысячи сабель. И тут по телефону пришел приказ открыть беглый, навесной огонь по балке, лежавшей верстах в трех севернее.
        - Батарея, заряжай! Прицел 60! Беглым огнем, пли! - командует Космин.
        Клубится пороховой дым. Земля дрогнула под ногами, ибо казачья батарея тоже открыла огонь. И вовремя! Из балки к подъему на высоту вышло до двух эскадронов конницы. Красные знамена развеваются над ними.
        - Батарея, орудия на прямую наводку! Опустить канал ствола на два деления вниз! Отражатель на ноль!.. Прицел 25. По коннице противника, осколочным, пли! - кричит Космин.
        Воздух и земля дрожат от раскатов орудийных залпов. Звенят выбрасываемые гильзы. Пороховой дым застилает все вокруг. Легкий ветерок развеивает его, и Космин в бинокль видит, что снаряды попали в цель. Но лава красных, разгоняя коней, несется вверх по склону.
        «Их тут немногим менее двух тысяч сабель! Четыре полка!» - с дрожью отмечает про себя Космин.
        Из левады открывают огонь казачьи пулеметы, сметая десятки верховых, но лава красных безостановочно катится навстречу врагу. Кубанская конница встречает красных хлестким ружейным залпом, а затем сабельным ударом. Вновь над степными высотами и логами несется:
        - Ур-аа! Аа! О-ошь-шь!
        Топот копыт, лошадиное ржание, звон клинков, ружейные выстрелы, крики сраженных. Все это в каких-нибудь четырехстах метрах от батареи.
        - Батарея! Поднять стволы орудий на 4 деления вверх. Прицел 30! - вновь командует Космин, понимая, что теперь надо перенести огонь и бить по тылам красной конницы.
        Орудия изрыгают снаряды. Космин ослабляет ремешок фуражки и вытирает пот, проступивший на лбу. Снимает и вытирает несвежим платком пенсне. Звонит телефон. Из штаба приходит приказ срочно оставить позиции и расположить батареи в пяти верстах южнее, у железной дороги.
        Кубанская конница, лишь частично отразив и ослабив удар красных, откатилась на юго-запад, перегруппировала свои силы и начала маневрировать. Но силы были явно неравны. Красные подтягивали все новые свежие части и вводили их в сражение. Конные полки Донского корпуса Мамонтова также маневрировали, и, пытаясь найти слабое место в плотном, смыкающемся полукольце частей Красной армии, наносили им короткие, но ощутимые удары. Но тщетно. Бой шел до глубокой ночи 19 октября. Буденный, заняв Монастырщину и Острожку, подошел к Воронежу.
        Несколько дней сражение еще продолжалось у восточных окраин города. Гулко громыхали броней и били из орудий бронепоезда, заливались и рокотали пулеметы. 20 октября Конный корпус красных вновь перешел в наступление, но белые за ночь организовали умелое сопротивление, и красные были отбиты. Подошедшие на помощь Буденному части 12-й дивизии повели наступление на Масловку и далее на запад к реке Воронеж. Тогда белые, предвидя окружение, провели маневр и отвели часть войск за реку Дон перед фронтом 15-й и 16-й дивизий Красной армии. Наконец 23 октября Конный корпус Буденного во взаимодействии с 12-й и 15-й стрелковыми дивизиями 8-й армии начал наступление на Воронеж и после ожесточенных боев 24 октября ворвался в город. Однако корпуса Мамонтова и Шкуро умело вырвались из намечавшегося окружения под Воронежем и вывели с собой всю артиллерию и материальную часть.
        Сам Ленин, получив телеграфное сообщение об этом, высоко оценил успех красного комкора. Инициатива перешла в руки командования Красной армии. Уже 26 октября 33-я стрелковая дивизия 8-й армии красных взяла станцию Лиски, отбросив последние части корпуса Мамонтова за Дон. Следом 42-я стрелковая дивизия 13-й армии 29 октября овладела станцией Долгоруково, способствуя наступлению корпуса Буденного на Касторное.
        Отступление!.. Тяжело и муторно видеть тоскливые, посеревшие, осунувшиеся лица сослуживцев, соратников и подчиненных, несущих крест поражения и отхода. Николай Туроверов, отлежавший неделю в холодной повозке полевого дивизионного лазарета после контузии взрывной волной под Воронежем, застал людей своего полка именно такими.
        Легкая снежная поземка, северный холодный ветер, голодные кони и люди. Значительная часть обозов и часть артиллерии взорваны, сожжены или просто брошены у дороги. Казачья конница, уходя от ударов, постоянно маневрирует, стараясь уязвить наступающего противника то в левый, то в правый фланг. Но и командование красных тоже не дураки, знают, с кем имеют дело. Обрадованный возвращением своего командира в строй вестовой готов услужить подъесаулу чем может. Он достал где-то вареной картошки в мундирах, немного хлеба. Николай привез из лазарета выданный ему паек - «спиртоцид» (как выразился вестовой), чистый, медицинский. Оный, граммов 250, выдал ему врач «на лечение» контузии, но и тому Туроверов рад. Сидя на телеге, он с вестовым выпил, закусил хлебом, присыпав его солью.
        - Иваныч, благодарю тя сердешно за то, что поднял меня тоды в бою и всадил в седло. Избавил ты мя от смерти, а может быть, и от красного плена! Спаси тя Христос! - говорил он, пьянея.
        Не знал подъесаул, что вестовой, вероятно, спас его дважды и еще ранее, когда выстрелил в красного, с которым Туроверов в сабельном бою рубился насмерть. Снежинки кружились и неслись на юг в холодном ветре. Захмелев от крепкого спирту, вестовой запел старую казачью:
        - Сыпал снег буланому под ноги,
        Дул в лицо холодный ветерок.
        Ехал долгожданною дорогой,
        Да зашел согреться в хуторо-ок.
        Ехал долгожданною дорогой
        Да зашел согреться в хуторок.
        Встретила хозяйка молодая
        Как встречает рудного семья,
        И к столу с улыбкой приглашая,
        Ласково смотрела на меня-а.
        И к столу с улыбкой приглашая,
        Ласково смотрела на меня.
        Так и не доехал я до дому,
        Затерялси, словно в камыше.
        Что мне делать, парню молодому,
        Коль нашел подругу по душе-е?
        Что мне делать, парню молодому,
        Коль нашел казачку по душе?
        А потом, захмелев, запели вместе:
        - Ой, не для меня придё-оть весна
        Не для меня Дон разольё-оться.
        И сердце девичье забьё-ооться
        Восто-оргом чувств не для-а меня…
        Не для меня придеть Пасхб.
        За стол родня вся собереться,
        «Христос Воскрес» из уст польеться.
        Такая жизнь не для-а меня.
        А для меня - кусок свинца!
        Он в тело белое вопьеться
        И кровь казацкая прольеться!
        Такая жизнь, брат, ждеть меня.
        А что же корпус Буденного? Заняв Воронеж и отбросив корпуса Шкуро и Мамонтова западнее Дона, несмотря на огромный моральный подъем, царивший в частях, Буденный все же не достиг главного: оба корпуса белых понесли тяжелые потери, получили ощутимый удар, но не были разбиты. Продвижение красной конницы приостановилось, она перешла с галопа на рысь, а потом «поползла», затопталась на месте. 29 октября 4-я и 6-я дивизии корпуса с трудом отбросили белых к Землянску, выйдя на фронт Павловск - станция Латная. Здесь и решался вопрос о дальнейшем направлении движения красной конницы. А 31 октября конный корпус был усилен 11-й кавалерийской дивизией из резерва фронта. Буденный должен был получить еще 600 штыков, 6300 сабель, 222 пулемета, 26 орудий. В конце октября 11-я кавалерийская дивизия подходила к Задонску, а 1 ноября комкор отдал приказ, которым эта дивизия 2 ноября должна была занять позиции за правым флангом корпуса у Переловки. И тогда же, 1 ноября, правофланговая (4-я) дивизия корпуса вновь перешла в наступление и овладела Землянском. Белые отошли на юго-запад, но на другой день 2 ноября шестью
конными полками повели контрнаступление в районе Старой и Нижней Ведуги. Совершив маневр, Буденный отбил наступление и к вечеру вышел в указанный район. Командование телеграфировало ему, приказывая выйти на Касторную.
        По данным разведывательных сводок красных, перед фронтом корпуса Буденного действовали 33 конных и 21 стрелковый полк белых. Те явно стремились удержать этот важный железнодорожный узел. Битва продолжалось, ибо казаки, сражаясь у берегов тихого Дона, вновь воспряли духом. В ночь на 5 ноября красный комкор отдал приказ № 261 об овладении Касторной.

* * *
        Пулеметный взвод поручика Петра Усачева был распределен по открытым колесным платформам двух бронепоездов. Сам Усачев с двумя «максимами» находился на одной из платформ бронепоезда, что стоял под Нижнедевицком. Утром 5 ноября их бронепоезд под малыми парами неспешно полз к Касторной. Где-то далеко на востоке слышался гул канонады. Мерно и негромко постукивали колеса на стыках рельсов. Солдаты и офицеры грелись у чугунных печей, в теплушках и в отсеках броневагонов, ели сухари, пили чай и водку, курили. Часовые, занесенные снегом, стояли и сидели на платформах у орудий и пулеметов. Вдруг паровоз стал резко тормозить, заскрежетали колеса состава.
        - К орудиям! К пулеметам! - прогремел по составу приказ старших офицеров.
        Несколько снарядов разорвалось близ бронепоезда, осыпая его смертоносными осколками и комьями мерзлой земли. По броне застучало, звякая, рикошетили осколки. Поручик метнулся из теплушки на прицепленную рядом платформу. Вновь разрывы взметнули землю близ вагонов. Один из снарядов с треском и гулом, кроша броню, угодил в броневагон с орудиями. Усачев, увидев, что часовой смертельно ранен, взял из его рук винтовку и залег к пулемету, установленному у левого борта платформы. Немного раздвинул мешки с песком, чтобы увеличить сектор обстрела, всмотрелся. Где-то в версте от их состава батарея красных с высотки расстреливала бронепоезд. Скинул мешковину, укрывавшую «максим». Лента из цинка была уже заправлена.
        Разрывы снарядов и свист разящих осколков заставляли сердце колотиться в груди. Слегка дрожавшими руками, волнуясь, Петр установил прицел, передернул затвор, прицелился, нажал на спуск. Тяжелая боевая машина зарокотала, затряслась всеми стальными мышцами своего механизма. Усачев был хорошим пулеметчиком. С шестнадцатого года ему была знакома и привычна система пулемета «максим». Сколько пулеметов прошло через его руки!
        Вот открыл огонь второй пулемет платформы, передвинутый солдатами Усачева от правого борта к левому. На батарее у красных явно почувствовали это. Их орудия стали бить с большим перерывом. Через минуту-другую пушки и пулеметы бронепоезда ударили по батарее противника.
        Но вдруг левее, позади бронепоезда, показались конные эскадроны красных. Состав тронулся и медленно дал задний ход, стремясь перерезать движение конницы. Бронепоезд развернул орудия севернее и ударил со всех стволов. Гул и грохот разлились по равнине. Конница маневрировала, отходила восточнее и вновь возвращалась. Пулеметы Усачева то замолкали, то вновь начинали бить длинными очередями. Вода в кожухах пулеметов кипела так, что ею можно было заваривать чай. Так и делали, а в пулеметы заливали студеную воду. До глубокого темного вечера шел бой. В тот день Усачев потерял двух своих бойцов.
        Белые, бросив против Буденного 22 конных и 2 стрелковых полка при поддержке бронепоездов, оказали упорное сопротивление на линии Архангельское - Нижнедевицк. Красных отбили. Касторную удалось отстоять. А неудачи на фронте 8-й армии затруднили взятие этого важного железнодорожного узла и в последующие дни.
        3 ноября 42-я стрелковая дивизия 13-й армии красных заняла Ливны и начала продвигаться на Касторную. В Касторной дым коромыслом… По улицам городка и на станции группами гуляют, «совершают променад» пьяные офицеры, казаки, солдаты. Горят и дымят сотни костров, стоят орудия, лежат полные и пустые снарядные ящики. Повсюду коновязи с казачьими лошадьми, кучи лошадиного навоза. Пристанционный вокзал, еще недавно имевший потрепанный, но сносный вид, постоем войск за неделю превратился в холодный, разоренный сортир. Двери были или изуродованы и не закрывались, или сорваны с петель. Оконных рам не было вообще. Доски, которыми была забита половина окон, пошли на отопление. Столы и стулья разбиты и сожжены. В центре ресторанного зала прямо на полу, выложенном красивой плиткой, красовалось остывшее, черное кострище. Холодный ветер со снегом гулял внутри здания. Все люстры расстреляны или выдраны с потолка. Замерзшие, голодные, простуженные офицеры и солдаты Добровольческой и Донской армий забегали туда оправиться.
        Пристанищем Космина и его батареи стал какой-то пристанционный барак для рабочих-путейцев. Живых и целых из всей батареи их осталось 12 человек. Он - один офицер, два унтера и рядовые. С ними два целых орудия, что стоят у входа в барак. Снарядов нет. Да еще с ними восемь тощих, оголодавших, сбивших бабки и копыта лошадей, привязанных под соломенным навесом у коновязи. Да и сами артиллеристы-дроздовцы - голодные, завшивевшие, оборванные, в стоптанных сапогах. Все вместе сидят и греются у чугунной печки-буржуйки, труба от которой выходит прямо в оконный проем, забитый досками. Коней и орудия охраняют по очереди.
        А по соседству «гуляют» донские казаки. Вчера их полк был сильно потрепан красными, а сегодня они «пьють спиртягу и поминають своих братов». С казаками какие-то две смазливые бабенки.
        - Эй, Филька! А наливай-ка ишо казакам! - уговаривает один хмельной своего собрата.
        - Дак кружек ужо-т нетути! - отвечает Филька.
        - Вона! А ну-ка, хлопцы, подь… Стаканы на колидоре…
        «Да, армии наши понесли поражение, можно уверенно сказать - разбиты. Начинается отступление. Неужели конец Белому делу!?» - думает и чувствует Космин.
        - А и то наливай в котелок! Казак и из котелка спиртом не поперхнеться! - гутарят и балагурят казаки.
        - Эй, Халя! - кричит хмельной Филька, крутя длинный ус, потряхивая чубом - распрягай гнедого, запрягай кровать, поехали!..
        - Я тебя самого вместо гнедого запрягу! Повезешь! - не лезет в карман за словом черноокая Галина.
        - Повезу верхи до постели с подушкой!
        Казаки гогочут, чокаются, пьют, закуривают самокрутки с дымным, ароматным самосадом.
        - Не спеши под седло, Филипп, ее черкесы с Кубанского корпуса хотели снасильничать, дак она так одного из них обротала и взнуздала, что ён без зубов осталси, - с улыбкой промолвил старый седой казак с чубом.
        - Да то не я, то ваши донские казачки постарались, - оправдывалась, скраснев, Галина.
        «Как все незатейливо у простого люда. Что казаки, что крестьяне - все им легче, чем образованным, мыслящим людям. Что ж! Мы - мыслящая часть общества, нам и отвечать за все! Ну а что же делать мне лично?» - удивляется и сам себе задает вопросы Космин.
        «Понял одно. Мне нельзя больше воевать на этой братоубийственной войне! Я почти без перерыва три с половиной года все воюю. Устал. Нужно вернуться к мирной жизни. Хочу увидать свою любимую и подержать на руках ребенка - свою дочь. Что же мне сделать-то для этого!?» - продолжает рассуждать и задавать сам себе вопросы молодой 23-летний подпоручик.
        - Растудыт твою через коромысло! - восклицает и гогочет кто-то из казаков.
        «Пойду, попрошу казаков. Может быть, угостят спиртом. Выпью, и легче на душе станет. Да и солдатам своим принесу», - думает Космин, направляясь к казакам.
        - Што, стал быть, артиллеристы вы, вашбродь? - спросил его седой казак, наливая ему в крышку котелка.
        - Так точно, - отвечал Космин, с благодарностью принимая налитое.
        - Где ж твоя антилерия воевала-т ноне, коль красныя так нам всыпали? - вопрошает с долей недовольства захмелевший Филька.
        - Под Воронежем. Где-то у Острожки, Монастырщины, Рогачевки, Хреново. Словом, восточнее Воронежа, - без злобы, но со вздохом, с тяжестью на душе и в словах отвечает Кирилл и пьет из ковша. Спирт обжигает ему гортань и пищевод. Он выдыхает в рукав шинели, слезы выступают на глазах. Закуски никто не предлагает, да ее и нет как таковой, кроме нескольких сухарей на столе.
        - О, дак и мы тамо билися! - громко говорит кто-то из казаков.
        - Билися, билися, да только сами разбилися, - негромко отмечает седой.
        - У нас в батарее из четырех лишь два орудия осталось. Было тридцать пять солдат и четыре офицера. А сейчас всех нас двенадцать. Остальные - убиты да ранены. Как перебросили под Воронеж, так из боя с шестого ноября до вчерашнего дня не выходили, - пьянея, рассказывает Кирилл.
        Выпивка на голодный желудок быстро делает свое дело.
        - Да, побили нас красные! - восклицает уже примирительно Филька.
        - Я на Германской войне с весны шестнадцатого года. Уж на что там ни насмотрелся, но такого не видал, - уже совсем пьяно молвит Кирилл.
        - Такой молодой, а ужо-т насмотрелси, вашбродь, - качая головой, говорит седой и чубатый. - Накось, прими ишо! - говорит и протягивает Космину крышку со спиртом.
        Кирилл берет и жадно пьет залпом, а затем выдыхает в кулак. Казаки с уважением переглядываются.
        - А и не гребуешь простыми казаками, пьешь по-казачьи, вашбродь! Но не из нашей армии-т ваша антилерия? Не похожи на донцов. И фуражка на те не казачья, да и не простая. Никак не уразумею, - отмечает седой.
        - Дроздовцы мы. Добрармия. К вам командированы из-под Орла приказом командующего вместе с другими частями и Кубанским корпусом Шкуро, - уже совсем опьянев, отвечает Кирилл.
        - А! И то, слыхали мы! - кричит Филька.
        О чем говорили потом, Кирилл уже не помнил.
        «Как бы не надраться в стельку! Ну да ничего, Бог милует. Да и свои рядом», - успел подумать он только и присел на стул у стола, предложенный казаком из уважения.
        В тот вечер в простой казачьей компании он набрался так, что вновь увидел гномов и троллей, которые, склоняясь над ним, припавшим лицом к руке, что лежала на столе, что-то кричали и ерничали… На минуту-другую он очнулся.
        - Из благородных, в очках, а наилси, что сапожник! - хохочет молодой задорный гном.
        - Э-эх! Табе все б охальничать! Бессовестная твоя душа! - урезонивает степенный седой тролль.
        - Нам с ахфицерами и благородными в одной упряжке энтот гон не вспахать! - влезает в разговор еще один гном средних лет.
        - Нам бы Дон-батюшку да Рассею от беды отвесть! А куды мы без ахфицеров годны, да на такия делы?! А? - негодуя, спрашивает тролль.
        - Э, Петрович! Дон да Рассея - одно ль? Нужна нам Русь вонючая, лапотная? Да за нами идуть и Кубань, и Терек, и горцы, и Махно, и Петлюра с хохлами, и Сибирь с Кончаком, и других ишо не перечесть, - утверждает какой-то новый, вполне трезвый и незнакомый Космину голос.
        - Овцы глумные! Когда Дон без России был? Только при турках и татарве, да и то усе Москва в своей руце держала. А Кубань твою те ж бусурмане - турки да горцы порежуть враз, коль Русь отворотится. Махну твово и Петлюру ляхи посекут и усю Малую Русь без Рассеи загубят, выжгут и в свою веру оборотят. И ерманец-то не поможеть, хоть и хотел бы, ибо у яво тож царя-кайзера сбросили и прогнали. А Сибирь Кончак твой англиканам, хранцузам, мериканам и япошкам энтим запродал да заложил. Думашь, откупится таперь? А вот хрен табе, выкуси! - гневится седой тролль и протягивает фигу в лицо незнакомому гному.
        - Промежу прочим, меня и подружку мою наши православныя казаки от бусурман отбили. А с тобой бы, коли ты таков, я б сроду не пошла! - вдруг встревает в разговор какая-то тролльчиха.
        Кирилл отрывает голову от стола и видит всю эту картину.
        - Вона, она, хоть и баба, а и то лутше табя понимаеть! - весело кричит молодой, задорный гном.
        - Дону, Кубани, Тереку и Волге куда идти? Они не ходят. Они текут, - пьяно утверждает Космин.
        Все гогочут.
        - От-то, вашбродь! Дон, он, батюшка, в Азов-море идеть, а Волга в Каспий! - со смехом подтверждает кто-то из гномов.
        - Но, однако, принято говорить, и это правильно географически, что Дон к Волге очень близко подходит в большой излучине. Там стоит город Царицын, - напрягая свои познания в географии, вспоминает и лепечет Кирилл.
        - Эх, глумныя! Дон Волге-то кланяется! В тех местах сам атаман Степан Тимофеевич на Волгу с казаками приходил. А по Волге-т в Персию за жупанами. А потом на Волгу воротился и прежь поклонился ей-матушке! Не может Дон без Волги. А за Волгой Урал-река. И та в Каспий бежить. А на Урал-реке и уральския казаки, и оренбурския сидять. Молодшая братья наша. Старики бають, и Кубань ране в Азов-море воды отдавала. А ноне в Черное. Рассея ж море Черное не отдасть, ежели она - Рассея! Вместе надоть нам быть, как бы ни управил Господь…
        - Черное море еще при князе Владимире-Крестителе Русским называлось у всех народов! А Черное - значит «Чермное» - «Красивое». Хотя греки в древности называли его Понт Евксинский - Море Гостеприимное, - опять вспоминает Кирилл, отрывая голову от стола.
        - Да-а. Ученый ты! Но не возьми в обиду. Пора табе к своим антилеристам, вашбродь. Не доведеть тя спирт до добра, - молвил седой, помогая ему встать от стола.
        - Добрый, мудрый тролль, и вы, уважаемые господа! Налейте моим солдатам, сколько душа ваша позволяет. Ради Господа Бога! - тряхнув головой, пытаясь прийти в себя и крестясь, просит Кирилл.
        - За ради Христа, так бери, ваше благородие, - говорит Филька, наливая и протягивая Космину полкотелка спирту.
        - Спаси вас Христос! Пойду к своим, - кланяется Кирилл, надевает фуражку с малиновым верхом и отходит…
        Казаки негромко заговорили о своем. А Космин, вскоре наливая повеселевшим солдатам по кружкам, пьяно вспоминал и думал:
        «Кубань раньше в Азовское море впадала, но тогда на Кубани турки да татары хозяйничали. А нынче на Кубани православные казаки, и она в Черное море течет. Дон Волге кланяется! А Волга-то теперь у красных почти вся!»

* * *
        Оперативные сведения за 5, 6 и 7 ноября отмечают упорные бои, которые Конный корпус Буденного вел с белыми за овладение Касторной. Сопротивление противника носило крайне упорный характер, ибо белые отлично понимали, что потеря Касторной и движение Буденного на юг от этого узла грозили самыми тяжелыми для них последствиями. Поэтому в район Касторной были переброшены Кубанская пешая (пластунская) дивизия, 5 бронепоездов и даже 2 танка. Части эти вели бои к югу от Касторной, стремясь нанести удар в левый фланг корпуса Буденного. Район самой Касторной активно оборонялся Терской пехотной дивизией, которая дралась насмерть и несколько раз переходила в контратаки, отбивая красных. Погода и состояние дорог лишали конницу возможности широкого маневра. Белые, имея здесь значительные стрелковые и пехотные части, упорно оборонялись, а по мере возможности наносили короткие удары своими конными полками.
        Не так-то просто было сломать казаков. Уже 7 ноября казачьи корпуса Шкуро и Мамонтова вновь попытались сравнять шансы. Они атаковали части 42-й стрелковой дивизии и 13-й кавбригады 13-й армии, а также те части конного корпуса Буденного, что наиболее продвинулись на запад и вели бои в 20 -25 верстах севернее Касторной.
        Поздним вечером 6 ноября на предполагаемом направлении главного удара кубанцы установили и замаскировали 8 пулеметных гнезд. Рано утром, как только рассвело, кубанская конница численностью более полутора тысяч сабель была брошена на левый фланг выдвинувшихся батальонов 42-й стрелковой дивизии. Разведка красных прозевала. Казачья лава выкатилась из лога неожиданно, опрокинула арьергард, расстроила боевые порядки двигавшейся колонны красных. Началось беспорядочное отступление частей 42-й дивизии, которые несли большие потери. Казаки нещадно секли и крошили пешие стрелковые батальоны. Но на помощь отступавшим пришла 13-я кавбригада. Вновь в холодной, припорошенной снегом степи завязалась кровавая и горячая сабельная схватка.
        Есаул Алексей Пазухин знал о готовившемся контрударе. Уже более часа не выпускал он шашку из десницы. Рука устала от хлестких, тяжелых, разящих насмерть ударов. Есаул помнил, что сам срубил троих. Последний был в бескозырке и черном матросском бушлате. Пытался защититься винтовкой со штыком, но тщетно: есаул, увернувшись от штыка, направленного в правый бок, сразил матроса колющим ударом клинка в живот. И тут Пазухин увидел, что метрах в сорока от него группа красных до пятнадцати штыков, встав спина к спине, плечо к плечу, заняв круговую оборону, умело, отчаянно отбивается и отстреливается от наседающих кубанцев - его разведчиков. Верховые лихорадочно крутились вокруг них, безуспешно пытаясь достать хоть кого-то шашкой, снимали винтовки из-за спины, падали, сраженные выстрелами красных почти в упор. Пришпорив коня, есаул вспомнил и левой нащупал на поясе гранату-«лимонку». Лихо свистнул.
        - А ну, разлетайсь в стороны! Граната не помилует! - проорал он на всем скаку.
        Казаки, поняв маневр есаула, мигом пришпорили коней, и их словно ветром разнесло. Выпустив шашку, которая повисла на паверзе (ремешке) у кисти, Алексей выдрал чеку зубами и выплюнул. Секунда-другая, и «лимонка», пролетев метров двадцать и описав дугу, упала к ногам красноармейцев. Крики и вопли раненых людей, погибающих от взрыва и осколков… Одна из этих разящих, разлетающихся с бешенным свистом частичек металла просекла бурку и черкеску, впилась Пазухину в левое плечо. Рука и спина онемели от боли, но многолетняя кавалерийская выучка не оставила его, и он удержался в седле.
        - В отрыв! В отрыв! - орал какой-то хорунжий.
        Казаки дружно поворачивали коней вспять…
        13-я кавбригада красных ударила в правый фланг наступавшей кубанской коннице. Казаки недолго сопротивлялись, рассыпались и стали быстро откатываться назад. Пазухин знал о возможном маневре отступления и потому сам, несмотря на сильную боль в плече и руке, погнал коня назад. Кто бы ведал, сколько раз пришлось отступать и маневрировать казакам за эти дни! Топот лошадиных копыт, выстрелы, свист! Двести… сто пятьдесят… сто метров до замаскированных пулеметных гнезд. Казаки оторвались от красной кавбригады метров на пятьдесят-шестьдесят. И тут ударили, зарокотали пулеметы. Кинжальным огнем просекло, прошило ряды красной кавалерии. Верховые с шашками и пиками, лошади кувыркались, падали с налета в грязный снег. Рои пуль веером поднимали, взрывали комья мерзлой земли и льда. Пулеметный смерч подсек лаву красных, уложив на землю до двухсот пятидесяти сабель. Красное знамя пало рядом со сраженным знаменосцем. Напор кавбригады ослабел. Верховые стали поворачивать коней. Началось отступление. Пулеметчики били уже прицельно по небольшим группам и отдельным кавалеристам. Красные, пригибаясь к холкам коней,
укрываясь за лошадьми, рассеивались в разные стороны. И казалось, сейчас прозвучит команда контратаковать, казаки вновь ринутся на восток, добивать врага, доделывать то, что не доделали пулеметы. Но не тут-то было…
        Из-за ближайшего холма справа во фланг кубанской коннице выкатилось несколько сотен верховых под красным полотнищем. Развернуть пулеметы было несложно, но красные были совсем рядом - метрах в двухстах. Пулеметным огнем можно было побить своих. Недолго думая, казаки ринулись на противника, и вновь завязалась сабельная сеча. Первые ряды красных были смяты. Но силы их прибывали, напор усилился. Посеченные шашками, сбитые пулями, казаки валились с коней. Офицеры кубанского корпуса поняли, что имеют дело уже не только с кавбригадой, но со свежими частями конного корпуса Буденного, вступившими в бой. На помощь кубанцам пришло два полка Донского корпуса. Открыв ружейный огонь и приняв участие в рукопашной, они, казалось, уравновесили положение. Но последовал приказ отступать.
        Есаулу Пазухину перебинтовали рану, но он оставался в седле и не выходил из боя. Узнав, что получен приказ об отходе, придерживая левое ноющее от боли плечо правой рукой, он зло сплюнул на землю…
        Положение колебалось, как на чашах весов. Инициатива переходила из рук в руки. 8 -10 ноября части Красной армии вышли к участку железной дороги Касторная - Старый Оскол. Но с рассветом 10 ноября Кубанский и Донской корпуса повели атаку с юга на железную дорогу Касторная - Воронеж. А Буденный был вездесущ. Он растянул полки своего корпуса широким фронтом восточнее и северо-восточнее Касторной. Его части опрокинули казаков и превосходящими силами преследовали их до станции Суковкино (20 верст южнее). Тогда перешли в контрнаступление пластунские части Терской дивизии севернее Касторной. Это вынудило красных оставить Суковкино и принять меры к тому, чтобы не дать противнику продвинуться вдоль железной дороги на восток.
        К 11 ноября определенно выяснилась бесплодность всех попыток корпуса Буденного, ибо соотношение сил было далеко не в его пользу. Три конных дивизии корпуса красных имели против себя две пехотных, два конных корпуса и танки белых. А поскольку плохая погода продолжала сковывать маневры войск, постольку обстоятельства властно требовали содействия Буденному фланговых частей 13-й и 8-й армий.
        На 13 ноября Буденный отдал приказ по корпусу за № 164, в котором ставилась задача перенести центр тяжести действий на левый фланг (южнее) и собрать здесь в кулак (ударную группу) две свои дивизии - 4-ю и 6-ю. Им ставилась задача разбить противника и выдвинуться в район Раздельная - Бычок - Анисовская. 11-й кавдивизии Буденный приказывал образовать заслон на фронте Архангельское - Орехово. С переходом же ударной группы в наступление следовало ударить на Касторную и овладеть ею. В приказе подчеркивалась общая установка операции - открытие пути на Украину.
        Ночь на 13 ноября прошла спокойно. С рассветом же части корпуса двинулись вперед. Конница была на марше, когда вдруг в полдень начался обильный снегопад, а потом подул северный ветер, да как разгулялась лихая метель…
        Туго стало в голой степи. Степь - не степь, а ледяная, белая пустыня. Ветры воют жутко, а может, то поет песню смерти стая голодных волков. По просторам, затерянным, занесенным барханами снеговых волн и заносов, едут верхом, идут пешком, ведя в поводу промерзших лошадей, тянут, подталкивают повозки, сани со снарядами, патронами, мерзлой картошкой, крупой и мороженым салом, впрягаются в артиллерийские упряжки, чтобы орудия было легче тянуть коням, движутся прокаленные ветром и морозом люди. Движутся, и не то чтобы наперекор ветру. (Ветру наперекор - только в красивых большевистских сказках бывает, которые Аркадий Хайдар-Голиков насочинял.) Вьюга-то такая, что крутит, и вертит, и бьет то в спину, то в правый бок, то в лицо. А лица-то: усы, бороды, глаза - залепило. Не видно почти «ни чертова кулака». Степные балки, курганы, левады - все утонуло, сравнялось, кануло куда-то в метельное небытие. Но тянет откуда-то справа вместе со снежной крутящейся пеленой печным дымом, навозом и жильем…
        Ударная группа красных остановилась в затерянном степном хуторе. Части 11-й кавдивизии при содействии полков 42-й подошли к Архангельскому. Целые сутки бушевала снежная стихия. Когда она несколько поутихла, 15 ноября в лицо красным подул сильный, холодный встречный ветер. По заметенной, закутанной снегами степи конные полки ударной группы атаковали, завязали бои по всему фронту. Им на помощь с юга подошла 12-я стрелковая. В ходе горячего боя красные вновь взяли станцию Суковкино. Тогда пластунские батальоны терских казаков нанесли контрудар с запада по полкам 4-й дивизии. Это был отвлекающий маневр с целью потянуть время для эвакуации и отвода сил из Касторной. Завязался жестокий бой - последний бой всей операции. Терцы дрались насмерть, спасая и прикрывая своих соратников. Тем временем командование белых выяснило, что с севера к Касторной пробиваются также части 42-й и 11-й кавдивизии красных.
        Степь занесло снегом по колено. Местами в балках было по пояс. Ледяной ветер дул в лицо. Хорошо, что комдив 42-й приказал выдать всем валенки. Иначе бы ноги отмерзли. Кто бы поднялся в штыки? Комиссар, разгребая снег ногами и подметая его полами шинели, шел впереди стрелковой цепи с маузером в руке. Рядовой Павел Абрамов, недавно мобилизованный из молодых орловских крестьян, в валенках, в телогрейке, в дедовской папахе с красной звездой шел вслед за комиссаром, сжимая винтовку с примкнутым штыком. Руки в дырявых, старых рукавицах мерзли, сердце холодело. Но на душе было весело, горячо. Он смахнул слезу, может, накатившую от ветра…
        «А и убьють, - думал Пашка, - велика ль беда!? Матушка узнаеть, поплачеть. У церкви отпоють. А вот пущай Вербниковская зазноба посохнеть. А земля без хозяина не останется. Брат молодший Яшка вспашеть. Ужо-т ему шешнадцать годов. Подыметь…»
        Разрывы снарядов взрыли землю и осыпали комьями и снежной пылью. Шаг - другой - третий, пули секут все вокруг.
        «Ниче, - думал Павел, - как-нито дойдем!»
        Знал ли он, что через четверть часа, «когда ноги утопли в снегу, и силов нету иттить», в этой заснеженной степи, «за энтим логом», сойдутся они, «орловские робяты» - красные бойцы штык к штыку с такими же православными бородатыми молодыми русскими, только казаками пластунского батальона с далекого Терека. И все - и те, и другие, озверев от холода и боли, будут бросать гранаты, поднимая снежную пыль, калеча друг друга разрывами тола и осколками металла. И будут сходиться ближе и ближе, стрелять один в другого, почти в упор. А потом, когда уже не будет времени и мочи вставить снаряженный магазин в винтовку, в исступлении пойдут в рукопашную и будут колоть друг друга длинными трехгранными штыками, бить прикладами наотмашь, «в дышло», в лицо, вышибая зубы и глаза, выхватывать кинжалы, засапожные ножи и разить в живот, колоть в грудь, резать глотки…
        В том бою, застрелив первого, словно выросшего из снега казака, но нарвавшись на матерого урядника, получив удар прикладом в грудь и штыком в ребра, Павел потеряет сознание и очнется в полевом лазарете в Касторной только на третьи сутки…
        Направление эвакуации было изменено. Эшелоны белых отправлялись по железной дороге Касторная - Оскол. Первый эшелон со снаряжением, имуществом, боеприпасами подошел к станции Суковкино. Но здесь уже был подорван мост, и вся материальная часть с эшелоном, а за ними и бронепоезда сделались добычей красной конницы. Кто бы знал, как терские пластунские батальоны дрались в степи. Отступили они только тогда, когда в Касторную ворвались конные части 6-й дивизии. К исходу 16 ноября остатки разгромленных белогвардейских войск вырвались из окружения в Касторной и были отброшены на юго-запад.
        Новое направление движения Конного корпуса Буденного определилось 17 и 19 ноября, когда командующий Южным фронтом отдал две директивы. Армиям фронта и Конному корпусу указывались задачи по организации преследования белогвардейских войск. Основная цель определялась как разгром Добровольческой армии. 19 ноября в интересах усиления темпов наступления Реввоенсовет Южного фронта отдал приказ о создании на базе Конного корпуса Буденного Первой Конной армии.
        В ходе Воронежско-Касторненской операции войска Красной армии и их противника прошли с боями до 250 верст. Красные нанесли большой урон основным силам белогвардейской конницы и, угрожая правому флангу и тылу Добровольческой армии, способствовали ее поражению в Орловско-Курской операции. В ходе Гражданской войны то был первый пример массированного использования крупных конных и кавалерийских соединений в тесном взаимодействии с пехотой для решения оперативных задач.

* * *
        Генерал Юденич собрал силы в кулак и готовился к штурму Петрограда. Тем временем советское правительство обратилось к рабочим и красноармейцам с призывом защищать город на Неве от белогвардейцев, белоэстонцев и интервентов до последней капли крови. Под Петроград были отправлены значительные подкрепления. В городе и на его ближайших подступах были сооружены три линии обороны, которые прикрывали боевые корабли Балтийского флота, введенные в Неву. К 20 октября войска белых были остановлены, а 21 октября силы Западного фронта численностью около 80 тысяч штыков и сабель при 1300 пулеметах, 570 орудиях перешли в контрнаступление. Армии Западного фронта были превосходно оснащены и имели 6 бронепоездов и 23 аэроплана. Уже через два дня красные выбили части Юденича из Павловска и из Детского села. Затем их войска потеснили противника и взяли Царское село. В ноябре они повели упорные бои за Гдов и Ямбург. Угроза революционной столице России отступила.

* * *
        Последними наступательными операциями Восточного фронта стало освобождение городов Челябинска и Троицка. Тем самым 5-я армия Тухачевского рассекла колчаковский фронт на две изолированные группировки, из которых одна отступала в Сибирь, а другая - в Туркестан. Так завершилась борьба за Урал.
        Уже в августе 1919 года красного командарма Михаила Фрунзе назначили командующим Туркестанским фронтом. Фронт был создан на территории Самарской, Астраханской, Оренбургской губерний и Уральской области в результате переименования Южной группы Восточного фронта. Фрунзе подчинялись также все части красных в отрезанном белогвардейцами Туркестане. Первоначально фронт провел Актюбинскую наступательную операцию по разгрому Южной армии белых под командованием генерала Белова. Затем удар был нанесен по Уральскому казачеству. Казаки, кто как мог, порой всеми семьями оставляли родные земли и уходили на восток, в сухие бесплодные степи. После взятия нефтеносного района около Эмбы штаб Фрунзе переехал из Самары в Ташкент.

* * *
        Успехи под Орлом и Воронежем позволили Главному командованию Красной армии уже 27 октября отдать приказ войскам Южного фронта об энергичном развитии наступления с одновременным уничтожением белых, отходивших от Дмитровска и Орла в направлении Курска. Целью было не дать противнику возможности закрепиться и оказать организованное сопротивление.
        Тем временем генерал Деникин, решив усилить Добровольческую армию, приказал корпусу талантливого генерала Я. А. Слащева завершить разгром отрядов Махно, еще весной выступивших против белых, и двигаться на соединение с добровольцами. Однако корпус Слащева, выбив махновцев из Екатеринослава, был втянут в затяжные бои с ними до конца декабря. Оказать помощь главным силам добровольческой армии в нужный момент он не смог. Так батька Махно помог большевикам.
        Кровавые схватки 13-й и 14-й армий красных с корниловской и остатками дроздовской дивизии на Курском направлении продолжались. Брошенная в рейд кавгруппа Примакова прорвалась в тыл дроздовцев и корниловцев и 15 ноября захватила важный железнодорожный узел Льгов. Испытывая удары превосходящих сил противника, офицерские добровольческие части продолжали ожесточенно сопротивляться, неоднократно переходя в контратаки. 17 ноября части 13-й и 14-й армий подошли к Курску. Добровольцы оказались окруженными с трех сторон. В ночь на 18 ноября после ожесточенного боя части 9-й стрелковой и Эстонской дивизий овладели Курском. Офицерские части Добровольческой армии вырвались из смыкающегося кольца окружения, понеся огромные потери.
        Успеху Южного фронта в значительной степени способствовали войска Юго-Восточного фронта, сковавшие своими активными действиями крупные силы Донской и Кавказской армий. Они не позволили генералу Деникину организовать переброску войск на курское направление. В конце ноября войска этого фронта потеснили белоказаков за Хопер. Контрнаступление сил Южного и Юго-Восточного фронтов переросло в их общее наступление. Стратегическая инициатива на юге России полностью перешла к Красной Армии. 17 ноября Главное Командование РККА поставило войскам Южного фронта задачу разбить Добровольческую армию, овладеть Донецким бассейном и начать наступление на Ростов. Для содействия войскам Южного фронта из района Царицына в направлении на Новочеркасск переходила в наступление 9-я армия Юго-Восточного фронта, усиленная конно-сводным корпусом Б. М. Думенко.
        Этим силам противостоял 3-й Донской корпус. Донцы предпринимали все меры, чтобы вывести свои части из железной подковы красных, сжимавшей их полки на левом берегу Дона. Фронтовое командование красных усиленно указывало на полнейшую необходимость выдвижения конных масс 9-й армии в район Павловск - Бутурлиновка, что предоставляло полную возможность окружения и уничтожения частей 3-го Донского корпуса. Но движение правофланговых частей 9-й армии носило крайне медленный характер, несмотря на настойчивое требование командования прижать группу белых к реке и уничтожить ее. Задача эта, поставленная 31-й дивизии, не была выполнена, ибо слишком поздно выдвинулись на помощь ей конные части 9-й армии. Да и воды Дона к моменту окружения донских казаков перестали быть преградой для отступавших. Река словно уберегла своих сынов и устранила всякую возможность окружения 3-го Донского корпуса. Как весной 1919 года, в период наступления 8-й и 9-й армий, Дон, вскрывшись, разъединил красные части, помог донцам и добровольцам перейти в решительное наступление, так и теперь, поздней осенью, Дон, покрывшись льдом, спас
донцов от окружения и уничтожения.

* * *
        Легендарная Первая Конная армия Республики Советов! Замысел ее рождения и организации принадлежал Климу Ворошилову, командующему Южным фронтом Александру Егорову, бывшему подполковнику царской армии, и члену РВС Южного фронта И. В. Сталину. Еще и до этого конные соединения РККА были созданы Борисом Думенко. Когда Троцкий вручал ему орден Красного Знамени за номером 5, то назвал Думенко «первой шашкой республики». Орден Красного Знамени за номером 6 получил Семен Буденный. Тогда он стал «второй шашкой» - заместителем Думенко. Но Думенко был ранен еще накануне Воронежско-Касторненской операции и, казалось, не выживет. Когда встал вопрос об организации Конной армии, то командующим был назначен Семен Буденный - уже талантливый военачальник, лихой рубака, воевавший в кавалерии (в драгунском полку) в чине унтер-офицера на Германской войне, имевший серьезный боевой опыт.
        «Реввоенсовету Республики.
        Реввоенсовет Южфронта в заседании своем от 11 ноября с. г., исходя из условий настоящей обстановки, постановил образовать Конную армию в составе 1-го и 2-го конных корпусов и одной стрелковой бригады (впоследствии добавить и вторую бригаду).
        Состав Реввоенсовета Конармии: командарм товарищ Буденный и члены: товарищи Ворошилов и Щаденко.
        Справка. Постановление реввоенсовета Южфронта от 11 ноября 1919 г. № 505/а.
        Означенное просим утвердить», - гласило постановление.
        «Конная армия была создана, несмотря и даже вопреки желанию Центра (вероятно, автор имел в виду Троцкого и его окружение. - Д. А.). Инициатива ее создания принадлежит товарищу Сталину, который совершенно ясно представлял всю необходимость подобной организации. Исторические последствия этого шага хорошо всем известны. К концу ноября, когда Конная армия окончательно закрепила за собой обладание районом Нового Оскола, а фланги соседних армий подтягивались к Новооскольской параллели, силы белых были безнадежно разъединены и дальнейшие попытки их соединиться вновь для организации совместного отпора красным были обречены на гибель», - писал позднее об этих событиях командующий Южным фронтом А. И. Егоров.
        Командир артиллерийского дивизиона Конармии Максимов как-то за рюмкой чая сказал молодому, образованному красному командиру из южнорусских евреев Исааку Бабелю: «Что такое наша армия? Это не армия, это - восстание дикой вольницы, это лишь средство, которым пользуется партия!». И в этом была правда. Первая конная - идеальная модель революционной армии. Еще бы: командующий, красный генерал Семен Буденный - из крестьян. Комиссар армии Клим Ворошилов - из рабочих. Член военного совета армии - бывший семинарист, бросивший учебу, с юных лет возглавлявший боевую организацию партии большевиков, уже тогда мудрый Иосиф Сталин (мало кто и ныне-то знает, что Иосиф, записанный сыном сапожника Джугашвили, на самом деле - незаконнорожденный сын одного из грузинских князей, чей род берет начало из рода Давидова с I века н. э.). Первая Конная - плоть от плоти, кровь от крови беднейшей части народа России, готового сражаться до конца. Четверть конармейцев неграмотны, три четверти, за исключением тонкого слоя командиров и политработников, - полуграмотны. Говорить о высокой сознательности не приходилось. Это и
пришлось во всех тонкостях отразить Исааку Бабелю, обессмертившему Первую Конную в своем цикле рассказов «Конармия».

* * *
        Великими трудами с остатками своей батареи и одним орудием Космин к исходу ноября добрался до поредевшей дроздовской дивизии уже за Курском. Отступали окольными дорогами, вдали от перерезанных красными железных и шоссейных путей. Лошади и люди отощали, выбились из сил. Во всем чувствовался надлом. Итогом тяжелого поражения белых под Воронежем, Касторной, Орлом и Курском стало небольшое стихотворение, написанное им на биваках в холодные и голодные дни и ночи страшного отступления.
        Помнишь Воронеж - Касторную?
        Крах!?
        Вот он - Изюмский проторенный шлях!
        В давность здесь сеяли смерть и пожар
        Крым и ногайские орды татар.
        Помнишь ли день?
        Вспыхнул солнечный блик
        в лезвиях сабель, на жалах у пик.
        Сотни аллюром пошли:
        «Марш! Марш! Марш!» —
        В схватку, в огонь, в сумасшедший кураж!
        Лавой, с «Ура!», под копытную дрожь…
        Смерчем в лицо им катилось:
        «Даешь!!!»
        Клич этот страшный, как судный набат,
        звал всех в атаку на рай,
        или в ад…
        Пули «максимов» стегнули полки,
        свистнули жгучей метелью клинки,
        степь задрожала под бешеный гук!
        Древнюю ль сечу почуяла вдруг?
        Сшиблись.
        Метелью кружило нас всех?
        Тихо кружился октябрьский снег.
        Думалось - вихрилось:
        «Как же понять,
        две ли России сошлись воевать?
        Нет, двум на свете не быть и вовек!»
        Только… всё русские падали в снег.
        Вновь не скрестить им клинки и пути.
        Надо России и это пройти.
        Кони на юг повернули свой бег.
        Кровью в Покров замерзал белый снег.
        Кирилл бесконечно читал и перечитывал письмо Жени. Ответить он ей не мог. В круговороте событий, в сумасшедшей сумятице отступления он полностью потерял связь со всеми друзьями, знакомыми, а главное - с Петром Усачевым. Но Кирилл всей душой, умом, всеми нервами знал, понимал, чувствовал, что ему для того, чтобы дальше жить на земле и не сойти с ума, просто необходимо увидеть и обнять свою любимую женщину и родившуюся дочь. Единственное, что мог он предпринять, - это написать рапорт начальству с просьбой дать ему отпуск. Он, конечно, и представить себе не мог, как пересечет фронт и появится на территории, контролируемой Советами, как будет искать Женю и дочь. Он знал одно - нельзя говорить начальству, что жена и дочь находятся по ту сторону линии фронта, надо сказать, что они - в Ростове-на-Дону.
        20 ноября его рапорт был вручен командиру артдивизиона (бригады) стрелковой дивизии Дроздовского. Полковник, видимо, недавно принявший часть, не знакомый Кириллу, озабоченный делами, встретил его в крестьянской хате, где располагался на постое.
        - Вряд ли, господин подпоручик, смогу удовлетворить вашу просьбу об отпуске. Обстановка не та. Каждый человек на счету, а уж особенно офицеры. Понимаю и ваши семейные обстоятельства. Если вы хотя бы были легко ранены. А то ведь ни царапины, а ведь в такой каше побывали! - высказался полковник.
        - Я был ранен в 1917 году во время наступления на Юго-Западном фронте. Тяжелая контузия и перелом левой руки. Толком и не вылечился тогда. После длительной артиллерийской стрельбы голова сильно болит. Почти теряю сознание, - попытался защититься Космин.
        - Понимаю, но то - старое ранение. А сейчас мало кто из офицеров хотя бы и легкого не имеет.
        - Что ж, господин полковник, прикажете специально подставиться, чтоб ранение получить? - с обидой и издевкой в голосе спросил Космин.
        - Избави Боже! Что вы, батенька, несете!? Никто вас и не думал упрекать в слабодушии или, гм-м, излишней осторожности. Мало того, я где-то с неделю тому назад имел честь видеться в лазарете с раненым командиром вашей батареи Лукиным. Он о вас докладывал и отзывался очень высоко. Да, в той каше было непросто! Но одно орудие сохранено, личный состав батареи собран и выведен из окружения! Да ведь вы, батенька, там, под Воронежем, Лукину и жизнь спасли? Не так ли?
        - Там, господин полковник, столько случайностей было, что и не упомнить, кто кого спас, - отвечал Космин.
        - Ну что ж, подпоручик, ответ, достойный русского офицера, сражающегося за Белое дело. Вам днями светит повышение - очередная звездочка на погоны и награда - крест Георгиевский. Мы с командиром батареи уже обсудили и это. Ждите приказа. А батарею вашу пополним личным составом и орудие еще одно дадим. Ну а в помощь вам направлю молодого прапорщика. Так что воюйте дальше, подпоручик. Не смею задерживать. С Богом!

* * *
        Женя вытерла сосок груди мягким полотенцем. Вложила грудь в лиф. Румяная доченька сопела и крепко спала на руках. Евгения недолго покачала ее, а затем со словами:
        - А-а-а, баю-бай! - уложила дитя в качалку.
        «Боже, сколько счастья и радости быть матерью. И какие красивые дети будут у нас с Кириллом, - думала Женя. - Наташенька, доченька беленькая, глазки синие. Прелесть, да и только».
        «Господи! Хоть и не верила в тебя, а окрестила дитя. Если Ты есть, сохрани моего милого. Прошу тебя, Господи», - смотря на дитя, думала она.
        «И зачем эта война!? Неужели люди не понимают, что убивать - вопреки человеческой природе. Ведь есть же умные, интеллигентные люди и у белых, и у красных. У белых - Деникин - умнейший, благороднейший человек. У красных - Ленин-Ульянов, из дворян, великолепно образован, талантлив, интеллигентен. Это все в низах проблема. Ведь наверху и те и другие хотят одного и того же! Хотят видеть Россию великой и счастливой», - думала Женя.
        «Господи! Кирилл, где же ты? Боже, сохрани его!» - причитала не веровавшая в Творца и в Его Сына - Спасителя мира молодая женщина и мать.

* * *
        Последние сполохи страшной, решающей битвы, определявшей, каким путем отныне пойдет Россия, все еще сотрясали и будоражили бескрайнюю, засыпавшую под снегом южнорусскую степь. Когда Касторная была взята, а упорство белых здесь было ликвидировано, фланги белых армий оказались окончательно разъединенными. Красным представлялась полная возможность перейти к преследованию и уничтожению белых - отдельно Добровольческой и Донской армий. Теперь белые направляли все усилия на удержание Курска, сражаясь здесь с тем же ожесточением, как и под Касторной. Город брали 9-я и 3-я дивизии Красной Армии. 15, 16 и 17 ноября характеризуются особенно упорными боями, в результате которых части 9-й дивизии к вечеру 17 ноября ворвались в город Курск. Отбрасывая контратакующего противника, части 3-й дивизии продвинулись к югу и захватили город Тим. С потерей Курска и Тима вся железнодорожная линия Курск - Лиски оказалась в руках красных.
        Белогвардейское командование понимало, что отступать далее - смерти подобно. Южнее лежала ровная как стол степь! Возможно ль было найти там рубеж, подходящий для обороны? Белые ухватились за Сейм. Но река эта выше города Сумы мелководна. Даже в летнее время верховые переезжают ее вброд, не замочив сапог. Поэтому решено было не отходить, а вернуть утраченное положение, тем более что у Боброва и Лисок держались еще донцы.
        Метели и гололедица связали и сковали степь. С большим трудом удалось белым у Тима собрать отряд генерала Третьякова в составе 1-го Марковского полка, 1-го Алексеевского полка и 1-го батальона 2-го Марковского полка при 12 орудиях. Перейдя в контрнаступление 20 ноября, отряд Третьякова выбил 3-ю дивизию из города Тим и начал продвигаться на север и северо-запад с явным намерением ударить в тыл 9-й и Эстонской дивизиям, чтобы затем вынудить их к отходу от Курска. Удар этот явился полностью неожиданным для 13-й армии. Однако встречными действиями 9-й, 42-й, Эстонской и Латышской дивизий 21 и 22 ноября контрманевр белых был ликвидирован. Тогда 13-я армия вышла на правом фланге в 15 верстах к югу от Курска, а на левом фланге к реке Оскол. А14-я армия к этому времени подошла к реке Сейм, заняла город Рыльск и при содействии группы Примакова - Льгов.
        Тимская операция, хоть и была последней, неожиданной и не планируемой красным командованием, но задержала в центре наступательный порыв красных армий, дала белым возможность оторваться от преследования частей Красной армии.

* * *
        Космин еле-еле дождался прапорщика, присланного ему в помощь на батарею. Ничего другого он уже не ждал. Звание поручика и Георгиевский крест пришли к нему сами. Его только вызвали в штаб дивизиона, сделали запись в удостоверении о произведении в звание, вручили звезды на погоны, достали крест из коробочки и прикололи ему на грудь. Но Космин даже и не собирался «обмывать» повышение и награду. Да и было ли с кем?
        Посвятив молодого человека - студента, недавно мобилизованного и надевшего погоны прапорщика, - во все дела батареи, дав ему самые важные указания, что делать и как вести себя в случае боевых действий, Космин оставил батарею ночью 22 ноября. Заплатив одному из крестьян, чтобы довез его до ближайшего города, он на крестьянских санях отправился окольной дорогой на юг - в сторону Белгорода. Нужно ли долго рассказывать, каких трудов стоило ему добраться до железнодорожного вокзала в Белгороде. И тут Космин понял, что интуиция полностью подвела его. Он слишком давно не был и не вращался в гражданской жизни - в тылу воюющих деникинских армий. Анархия или произвол различных ведомств правительства Юга России, ОСВАГ(а) и контрразведки царили повсюду. У здания вокзала Космина сразу же задержал многочисленный патруль. Проверяли всех людей в военной форме поголовно. И тут Космин пожалел, что заранее не переоделся в гражданское платье. Даже тех военных, у которых были оправдательные документы, патрульные офицеры отпускали не сразу, а после долгих придирчивых расспросов. Тех же, у кого их не было и кто вызывал
хоть малейшее подозрение, разоружали и отводили в сторону. Многочисленный конвой, набранный из кадетской молодежи и бывших курсантов военных училищ, с примкнутыми штыками охранял группу офицеров и солдат человек в двадцать. Это были те, кто был задержан патрулем без отпускных или командировочных предписаний. Оказавшись в их числе без удостоверения, шашки и пистолета, Космин решил вести себя спокойно и простоял так почти до вечера. К вечеру группа задержанных увеличилась вдвое. Когда стемнело, их отогнали в какой-то пристанционный барак, заперли на засов и приставили часового.
        Переночевав кое-как без хлеба и воды в холодном бараке на нарах, Космин проснулся совершенно замерзший и голодный. С утра начали вызывать и водить людей на «допрос». Лишь в полдень он дождался вызова. С руками, которые велено было держать за спиной, его привели в подвальное помещение массивного и серого каменного здания, расположенного там же, близ вокзала. В сводчатом помещении с зарешеченными окнами, которые располагались довольно высоко, ибо выходили на улицу на уровне цоколя, было сумрачно и тепло. Горела печка-буржуйка, труба которой была выведена прямо в окно, заделанное железным листом. За большим канцелярским столом сидел молодой подпоручик с худым лицом - усы в нитку. У дверей двое часовых с винтовками и фельдфебель-мордоворот, в углу за небольшим столом солдат в очках с ручкой и аккуратно разложенными по столу листами бумаги.
        - Кто такой, куда следуете? - прозвучал сухой и жесткий вопрос, и Космин догадался, что он попал в контрразведку.
        - Поручик Космин Кирилл Леонидович. Исполняю обязанности командира 2-й батареи артдивизиона дивизии Дроздовского Добровольческой армии, - отвечал Кирилл, прикладывая руку к фуражке с малиновым верхом и как бы указывая этим на свою принадлежность к воинскому соединению.
        Офицер-контрразведчик порылся в кипе бумаг и документов, разложенных на столе, нашел удостоверение Космина и стал внимательно читать написанное в документе.
        - Куда следуете? Где ваше отпускное или командировочное предписание?
        - Следую в Ростов к жене. Она родила и плохо себя чувствует, - солгав и понимая, что иного не примут, отвечал Кирилл.
        - Предписание!? - еще жестче и уже раздраженно произнес контрразведчик.
        - Понимаете, подпоручик, в тех условиях, в которых сейчас находится дивизия, да и вся армия, практически никаких служебных бумаг не производится. Меня отпустил командир дивизиона под честное слово.
        - Слушай! Ты - мерзавец! Сколько будешь испытывать мое терпение?! Заливать станешь в другом месте! В Царстве небесном сказки будешь рассказывать, но не здесь в контрразведке! - вдруг заорал сидевший за столом.
        Космин остолбенел и чуть не проглотил язык от удивления и негодования.
        - Быстро отвечай, скотина! Где взял форму и удостоверение?
        - Подпоручик, потрудитесь вести себя, как подобает офицеру! Вы разговариваете со старшим по званию, - хриплым от волнения голосом произнес Кирилл.
        - Я тебе дам, мразь! Старший по званию! Где состряпали тебе документы? В ЧК? В разведке у красных? Почему? Почему, я тебя спрашиваю, ты записан поручиком, а носишь погоны подпоручика? Звездочек на погоны не хватило? Ясно, что там, у красных, путаются в званиях! - орал, приподнявшись за столом, контрразведчик.
        Тут Космин к ужасу своему вспомнил, что не посадил по третьей звездочке на погоны шинели и гимнастерки. А ведь в документах у него было уже записано повышение в звании. Это обстоятельство, вероятно, и навело на подозрение патруль при аресте на вокзале. Для него - фронтового офицера - и всех, с кем он плечом к плечу дрался на фронте, это не значило почти ничего. А для этой крысы из контрразведки в погонах подпоручика, что сидела сейчас напротив него за столом, это значило много.
        - Ты! Тыловая гнида! - вскипел вдруг Космин, - Я с шестнадцатого года на фронте! И десятки раз видел смерть, как тебя сейчас. А ты - сука, засел здесь в теплом подвале у печки и шерстишь всех подряд. Сам - вошь, и способен видеть только подобных себе! Попал бы ты под мое начало под Воронежем или под Касторной, а еще лучше полтора года назад под Ростовом. Я бы показал тебе, кто такие дроздовцы! - сорвавшись, прокричал Космин.
        - Но-но! Не забывайся! Ты - дезертир! По меньшей мере - дезертир! - побелев лицом, понизив голос, прошипел контрразведчик.
        - Сам ты - дезертир, крыса тыловая! Засел здесь в тепленьком местечке, спрятался от фронта, от ранений и смерти. А как придут красные - вильнешь хвостиком и был таков! - продолжая кипеть, обличал Космин.
        - Я выполняю долг там, куда меня поставило начальство, и не тебе упрекать меня! А за то, что придут красные, будешь отвечать. Занеси это в протокол допроса, - обратился он уже спокойнее к писарю, составлявшему бумагу.
        - Крыса протокольная! Свои звезды на погонах в канцелярии заслужил?! А сейчас глумишься над фронтовым офицером, - уже с издевкой продолжал Космин.
        - А насчет твоих звезд на погонах мы еще уточним в вашей части. Направим запрос. А вот когда ответят, поговорим! Обыскать его! Снять с него шинель и гимнастерку с погонами! - приказал-прошипел, как змей, контрразведчик.
        Часовые, словно выдрессированные псы, схватили и заломили Космину руки за спину. Он попытался скинуть их.
        - Фельдфебель! Не церемониться с этим! Есть распоряжение о таких! - приказал контрразведчик.
        Фельдфебель умелым и хлестким ударом в челюсть временно выключил сознание Кирилла. Когда Кирилл, быстро приходя в себя, попытался вновь оказать сопротивление, фельдфебель вторично ударил его в челюсть, а потом по затылку. Дроздовская фуражка навсегда слетела с головы поручика Космина. Пенсне упав с глаз, повисло на шнуре.
        Шинель и гимнастерка были сорваны с Кирилла.
        - Вот, ваше благородие, пистолет при их был спрятан, - сказал фельдфебель, протягивая контрразведчику оружие, подаренное Кириллу Ивашовым в памятные дни боев в Москве.
        - Мерзавец, пистолет прятал! Всыпьте ему хорошенько! - приказал офицер.
        На Космина посыпались удары. Били в живот, по голове, по лицу. Когда он упал, били ногами по ребрам и ниже пояса.
        - Получи! Получи, сволочь дезертирская! - шипел подпоручик, нанося удары носком лощеного сапога.
        Все поплыло перед глазами, как в дурном сне…
        Пришел в себя Космин на нарах барака. На нем была какая-то драная телогрейка, накинутая поверх нательной сорочки. Видимо, пока он был без сознания, кто-то из арестованных укрыл его, чтобы не замерз. Стены барака подрагивали от артиллерийской канонады. Верно, красные были недалеко. Кирилл сел, огляделся.
        - Покурить хошь? - тихо спросил его немолодой усатый солдат, подсаживаясь и протягивая ароматную раскуренную самокрутку с самосадом.
        - Нет. Спасибо, братец, - отвечал Космин.
        - Здря-а. Не гребуй, дерни, вашбродь. Полегшаеть, согреисси. Другого-то нетути, - вновь предложил солдат.
        - Давай-ка, затянусь, - согласился Кирилл.
        - О, энто по-нашему! - улыбаясь, произнес солдат.
        - О! Спаси тя Христос! - слегка покашливая после затяжки, благодарил Космин.
        - Аль из казаков буишь, вашбродь? - поинтересовался солдат.
        - Нет. А почему про казацкое происхождение спрашиваешь? Разве похож?
        - Благодаришь по-казацки. Так-то их старой веры, стал быть, казаки благодарствують, - отвечал солдат.
        - Нет. Не казак я. А как ты определил, что офицер? Ведь нет на мне мундира и погон?
        - Э-э, вашбродь! Надысь я табя в погонах видал. А потом и по виду-т не из крестьян ты, хоть и рвань на табя надень. Почитай, из благородных?
        - Из них, братец.
        - Вот вишь, опять же «братец». Так ведь только благородные кажуть. То есть не «брат», не «браток», а как молодшего, неразумного - «братец». Э-эх вы, господа! Пропили, прогуляли, проспали Рассею и зямлю-т нашу просрали. Отдали яё большакам да инородцам. Ну, да ниче…
        - Не упрекай, солдат! Россия и у тебя, и у меня одна. Другой нигде не найдем и эту, видать, не поделим. Так уж Богу угодно.
        - Эх, умен ты, вашбродь. И слова правильные говоришь. Вижу, душа болить у тобя. Бога помнишь! Но как же ты при своем-то уме да попалси в энту контрисветку? Неужто ума не хватило?
        - Не хватило, видать. Научи, солдат, что делать-то?
        - Да, коли тя так уделали, выходить, насолил ты им. И не помилують. Бяжать тобе надоть, барин. Иначе иль енти аспиды, иль большаки придуть да расстреляють. Слышишь, с орудьев бьють. Конец Деникину выходить. Час-другой у них тута суматоха пойдеть. Бяги, пока нито.
        - Как бежать то, подскажи, родимый?
        - Поди, стучись у дверь, проси за ради Христа, отворят. Извиняйся, подойди к часовому, что постарше. Дядя, дай, мол, подкурить. Прикури. Насыпь и ему самосадику, угости, то есть. Да скажи, что жена, мол, письма от тобя ждеть, детишки голодныя, болеють. Наше-то поколение, постарше, с понятием. Нехай на четверть часа отпустить письмо у вокзалу с пошты отправить. Да и так, куды тобе деваться? Не к красным же бежать. А и то, а?.. Давай-ко, барин, держи мой старый кисет. У меня новый есть. Бог тобе в помощь. Да и мне в бега подаваться надо. Домой пора…

* * *
        Женя проснулась в полночь. С тревогой оторвалась от подушки, выпрямилась, села на постели, протерла глаза. Ей почудилось, словно кто-то провел по ее волосам легкой шелковой паволокой или крылом с тончайшим оперением и тихим голосом прошептал ей на ухо:
        - Проснись, Евгения! Не засыпай, молись за Кирилла!
        Женя в страхе перекрестилась. Затем подумала, осмыслила все, улыбнулась и упала головой на подушку. Сон мгновенно взял ее в свои объятья.
        Но не прошло и пяти минут, как в ночном, холодном ноябрьском сумраке она в тонком тревожном сне вдруг увидела и услышала, как младенец-доченька, протягивая к ней ручонки, прошептала:
        - Мама, мамочка! Проснись! Помоги папе. Папа бежит, волки за ним!
        Женя, окончательно испуганная голосами и видением, проснулась. Встала, наклонилась над детской кроваткой. Наташа крепко спала и посапывала.
        «Надо же привидеться такому! Какие волки? А, ну понятно - волками пугают маленьких детишек… Да, но откуда младенец может знать о волках и как она может говорить?» - с испугом подумала Женя.
        Склонившись над кроваткой, она перекрестила дочь, а затем, обратившись к образу Богородицы, стала вспоминать забытые с юности молитвы.

* * *
        Кирилл бежал. Бежал уже вторые сутки на север, ориентируясь по звездам и восходу.
        Сколько же в то время было в России таких вот беженцев-беглецов, людей, ищущих пристанища, ищущих, где приклонить голову, где найти спасение, мятущихся из края в край своей огромной, раздираемой междоусобной враждой Отчизны!
        Кирилл давно оставил окраины города позади. Днем прятался в оврагах и балках, поросших кустарником и лесом. Ночью вышел на какую-то еле различимую, засыпанную снегом дорогу, обозначенную полозьями саней и уводившую на северо-восток в бескрайнюю ночную степь. Он промерз до костей, но, протирая уцелевшее пенсне, кутаясь в рваную телогрейку, все шел и шел вперед, как-то согреваясь быстрой ходьбой. Канонада глухо гремела на востоке. Возможно, была уже полночь, когда, подходя к затерянному в степи хуторку, он вдруг набрел на двух присыпанных снегом покойников. Кирилл в очередной раз протер пенсне, осмотрелся. Снег был притоптан вокруг. Оба убитых, вероятно, расстрелянных, были без сапог. Но если один был в рваной гимнастерке, то на другом была старая солдатская шинель. Убитые были без погон, без каких-либо знаков различия и принадлежности к белым или красным.
        Перекрестившись, читая «Отче наш», Кирилл с трудом снял с окоченевшего покойника шинель и размял ее руками, ощупал, осмотрел. На левом отвороте шинели, напротив сердца, было несколько отверстий. На противоположной стороне у левой лопатки расплылось и замерзло большое черное кровавое пятно. В правом внутреннем нагрудном кармане лежала свернутая газета. В потайном кармане у пояса была коробка спичек.
        Шинель он надел поверх телогрейки и поднял воротник. Скоро ему стало теплее. Хутор обошел стороной, слишком велика была вероятность того, что там на постое те, кто расстреливал. Наверное, сделал он правильно… но все же вскоре пожалел об этом.
        И полчаса не прошло, как явились вековечные спутники российских лихолетий, жирующие и плодящиеся на ее бедах и утратах. Они явились из глубин бытия самой дикой и первозданной природы, хищники, попущенные Творцом для вразумления человечества. И Кирилл сразу почувствовал и услышал их. Унылый и грозный вой предупредил его. Почувствовав, что его преследуют, Кирилл машинально побежал к ближайшей роще, раскинувшейся на склоне большого яра. Бежал он быстро, но оглянулся; стая числом с десяток рысила за ним по пятам…
        Он успел добежать до первого развесистого дуба и вскарабкался по ветвям метра на три от земли. Они были уже близко. Вожак осторожно подвел стаю к дереву, и они обложили его со всех сторон. Сердце Кирилла бешено колотилось.
        - Эх, пистолета нет! Где-то сейчас подарок Ивашова? Может быть, сейчас этот ублюдок из контрразведки расстреливает из этого не запятнанного мерзкими убийствами оружия неповинных людей, - подумалось Кириллу.
        Прошло около часа. Звери не уходили. Крутясь возле дуба, скулили и повизгивали, щелкали зубами, рыча, поднимая вверх ощеренные морды.
        - Лучше тут замерзну, а вниз не сойду, только бы не упасть, как усну, - думал Кирилл, ощупывая себя, замерзая и забываясь в холодном, заиндевелом сне, читая, как стихи, заученные с детства молитвы.
        И тут где-то в версте, а может, и более, прозвучали винтовочные выстрелы, следом ударил пулемет. Серое зверье, скуля и повизгивая, снялось с места. Вожак повел стаю куда-то по дороге к хутору.
        Космин еще полчаса сидел на дереве. Ощупал спички, присмотрелся сверху, где развести костер. Взглядом нашел метрах в двадцати куст с сухими ветвями. Медленно спустившись с дерева и осматриваясь, он побрел к кусту. Наломал тонких сучьев, сложил пирамидкой, достал газету, оторвал половину. Из газеты выпала листовка. Он аккуратно завернул листовку в остаток газеты и убрал в нагрудный карман. Свернул оторванный лист, чиркнул спичкой, запалил, сунул горящий факелок между тонких веток. Костер разгорался медленно. Космин раздувал его полой шинели. Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд и с трепетом обернулся. Из-за кустов на него смотрели, желто-зеленые полные лютой, нечеловеческой ненавистью и злобой звериные глаза. Это были глаза вожака. Стая вновь окружила его и расположилась метрах в пятнадцати-двадцати, но костер уже полыхал. Космин задрожал всем телом и стал поспешно ломать ветки и выкладывать второй костер метрах в пяти от первого. Затем - третий перпендикулярно первому и второму. Вскоре пламя трех костров озарило окрестные кусты и деревья. Зверье отступило подальше, но продолжало сторожить
его… Он не сомкнул глаз до утра, ломал сучьи и подкладывал их в костры. Холод отступил. Космин был весь мокрый от пота, жара и горячего едкого дыма. Стекла пенсне покрылись копотью и частичками гари. Только с зарей стая снялась и ушла восвояси.
        Уже когда совсем рассвело, он нащупал кусок газеты и листовку в кармане шинели. Достал листовку, протер стекла пенсне и стал читать:
        «Солдаты, казаки и офицеры армий генерала Деникина, за кого вы сражаетесь?! Вы сражаетесь за интересы и капитал помещиков, буржуазии и эксплуататоров! Вас гонят убивать своих братьев и соотечественников! Вы боретесь против своей же Республики. Советская власть вам не враг! Бросайте оружие, прекращайте бесплодное, безнадежное кровопролитие. Всем солдатам, казакам и офицерам, добровольно сдавшимся Красной армии от имени Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, власти рабочих и крестьян и их правительства объявляется полное прощение и амнистия! Решайтесь, кладите оружие пока не поздно!»
        «Да, это мне пригодится», - подумал Космин.

* * *
        Курская группа белых - основное ядро остатков Добровольческой армии, - подвергшаяся сильнейшему натиску с фронта, сжимаемая с обоих флангов конными группами Примакова и Буденного, отступала, дралась и умирала. По замыслу командования Южного фронта, она должна была погибнуть к исходу ноября.
        Но и красным было нелегко. После тяжелых, продолжительных боев у Воронежа, где белой коннице был нанесен основательный удар, после напряженной борьбы у Касторной, протекавшей в крайне тяжелых погодных условиях, конница Буденного, не получая отдыха, в котором она крайне нуждалась, должна была безостановочно преследовать белых в южном направлении. Действия красной конницы развивались вдоль дороги Касторная - Валуйки. Здесь они вступили во взаимодействие с 12-й дивизией 8-й армии. Сильные разведывательные отряды Буденного доходили уже до станции Роговое в 15 верстах к северу от Старого Оскола.
        Оперативная сводка разведки Буденного от 20 ноября отмечала начавшуюся выгрузку эшелонов, прибывающих с Царицынского фронта. Это были свежие части 3-го Кавказского корпуса генерала Улагая - последняя надежда и попытка командования белых остановить наступление красных. Буденному была поставлена задача перерезать линию железной дороги южнее Старого Оскола и, действуя с востока и юго-востока, разбить противника и захватить Старый Оскол. Стремительным охватом города красной конницей с востока часть белых 3-го кавказского корпуса была отрезана, окружена, бросила оружие и подняла руки. Когда бы это ранее белогвардейские офицеры и солдаты Корнилова и Деникина сдавались в плен? Остальные отступили на юг к Новому Осколу. Но следом и тот был взят красными 25 ноября.
        Да, Добровольческая армия погибала. Теперь же Донская армия при всех своих крупных недостатках (впрочем, как и во все периоды ведения борьбы) сохраняла однородность рядового и офицерского состава. Даже в лучшее время - в апреле-мае 1919 года - Донская армия считалась Деникиным чуть ли не «иностранной», хотя «дружественной и союзнической». Но Добровольческая, да и Кавказская еще с июля постепенно теряли свой былой состав и обволакивались массой мобилизованного крестьянства. Плоды этого пожинало теперь белое командование. С каждым шагом отступления Добрармия разваливалась более и более. Полки теряли свое лицо, дивизии переставали существовать. О былом порыве вперед не было и речи; дезертирство и сдача в плен десятками и сотнями бойцов стали обычным явлением. Дезорганизованный тыл и совершенно не налаженный снабженческий аппарат резко усугубляли моральный упадок офицеров и солдат, лишали их боеспособности. Холод, метели, снежные заносы, голод окончательно надломили силы белых армий. Все эти условия особенно тяжело отразились на коннице.
        Рапорт генерала Чекатовского, командира 1-й дивизии корпуса Юзефовича, командующему Добровольческой армией в начале декабря:
        «В этом докладе не будет ни одного слова преувеличения. Конский состав дивизии дошел до полного изнурения. Выйдя в поход в июле, до сих пор дивизия имела 5 -6 дней, которые она стояла на месте… В настоящее время лошади являются обузой для всадника, они на каждом шагу скользят и падают, так как все дороги в настоящий момент сплошной лед, а замерзшие вспаханные поля для движения невозможны. Скорость движения полков - 3 версты в час. Конные батареи впрягли в орудия все, что было возможно, до офицерских лошадей включительно, а офицеры ходят пешком… Если существует мнение, что в тылу есть пополнения, не использованные частями на фронте, то это несправедливо. Все, что возможно взять из тыла, сколачивается и привозится в полки. Но эти пополнения прибывают частями по 25 -50 человек и за несколько дней незаметно тают. Примером может служить 1-я бригада, которая 28 ноября имела 146 шашек. А сегодня, 2 декабря (все числа по старому стилю), после боя у Ракитной имеет 141 шашку… Не желая вводить в заблуждение высшее командование громкими названиями „бригада“, „дивизия“, так как с этими наименованиями даются
задачи, считаю своим долгом доложить, что 1-я кавалерийская дивизия представляет собой не боевую единицу, способную для выполнения каких-нибудь боевых задач, а лишь небольшую вымученную часть, которая своей численностью достигает численности полка слабого состава».
        Не лучше было и положение корпуса Мамонтова, о котором генерал Улагай писал:
        «Я уже доносил, а теперь повторяю, что, в общем, конницы у нас нет. Рассчитывать на что-либо серьезное от конной группы совершенно нельзя».
        Но ведь красные, как и белые, находились в тех же погодных условиях! Так же несли потери. Их части, далеко отрываясь от тылов, также не получали полноценных подкреплений. Почему же красная конница наседала и часто активно преследовала противника? Достаточно предположить и рассмотреть хотя бы один фактор. Вероятно, в конных и кавалерийских частях белых армий не была налажена перековка лошадей в зимних условиях. Это мероприятие требовало серьезной технической подготовки, наличия в войсках кузнечного дела и хорошего обеспечения. Но об этом своевременно позаботились Буденный, Примаков, Думенко и другие красные командиры.

* * *
        Ровно через двое суток после спасения от волков Космин, остановленный секретом одного из полков Латышской дивизии, был приведен в штаб полка и допрошен сначала командиром стрелкового батальона, а затем комиссаром и командиром части. Еще прежде, чем привели его к батальонному командиру, сначала ощупали и обшарили все карманы. Командир батальона - по виду русский, усатый, но хорошо выбритый, с хитрецой в глазах, первым делом спросил:
        - Перебежчик?
        - Да, - отвечал Космин.
        - Офицер? Доброволец?
        - Прапорщик. Был насильно мобилизован белыми в октябре этого года.
        - Все ясно. Почему решил перебежать к нам?
        Кирилл достал листовку из нагрудного кармана и передал ее командиру. Тот прочел и вернул ее обратно Кириллу.
        - Покажешь это комиссару полка! - сказал он, обращаясь к Кириллу. - Все, ведите его!
        Кирилла привели в просторную, чисто выметенную, прибранную и натопленную хату. За столом, на котором лежала карта и бумаги, сидели двое. Часовой остался у дверей с винтовкой в руках. Командир полка оказался уже довольно немолодым латышом, комиссар с бородкой - похоже, русским.
        - Имя, фамилия, звание? - произнес жестко комиссар.
        - Изгнанников Кирилл Леонидович, прапорщик. Был мобилизован в Курске насильно в октябре этого года, - солгал, не сморгнув, Кирилл. Фамилия эта пришла к нему сама по себе совершенно неожиданно, но подсознательно Кирилл понимал, что она была выстрадана им.
        «Коль случилось так, что пришлось мне уйти в изгнание, то буду я Изгнанниковым. Стану отныне и советской власти послушным пасынком с этой фамилией. Даст Бог, не докопаются», - подумал Кирилл.
        - Где форма и документы? - вновь прозвучал сухой вопрос.
        - На вокзале в Старом Осколе был задержан патрулем без какого-либо оправдательного документа, типа командировочного или отпускного предписания. Естественно, документы и оружие изъяли. Потом всех задержанных отправили в контрразведку. Там они страшно боятся лазутчиков и разведчиков со стороны красных. Да и перебежчиков пытаются запугать. И все равно, в тылу у белых полный бардак и хаос… Ну а в контрразведке на допросе сорвали шинель и гимнастерку, избили. Чудом пенсне вот уцелело… - уже почти правдиво рассказывал Кирилл.
        - Да уж видно, коли все лицо в кровоподтеках и синяках, - смягчаясь голосом, произнес замполит.
        - Что же застафило фас остафить их ряды и перейти к нам? - спросил с акцентом комполка.
        - Я не могу и не хочу стрелять в свой народ. С того момента, как был мобилизован, все время думал о побеге. А потом вот - прочел, - и Кирилл достал листовку и протянул ее комиссару.
        Тот принял, быстро пробежал глазами и одобрительно кивнул головой.
        - В какую армию били призвфаны? - опять спросил комполка.
        - В Добровольческую.
        - Назовите номер или название воинского соединения и части!? - вновь жестковато спросил комиссар.
        - Соединение?.. Вроде бы дивизия Дроздовского. Но я был призван в артиллерию. 3-я батарея артиллерийского дивизиона. И нашу батарею, как только меня мобилизовали, сразу же направили под Воронеж.
        - Ах, вон где вы были в ноябре в самый разгар боев? Ну и что же можете сообщить об артиллерии нашего противника? - теплея голосом, спросил комиссар.
        - Что могу сообщить? Артиллерия в основном или сильно потрепана, или вообще потеряна под Воронежем - Касторной. Лошади обезножели от бескормицы, снега и гололеда. Снарядов крайне мало. Словом, упадок полный.
        - Понятно. А что говорят добровольцы-офицеры о боях под Орлом, Курском, Воронежем, Касторной? - продолжал интересоваться комиссар.
        - Говорят мало. Но по всему видно, что поражение белых в этих операциях стало полной неожиданностью для многих из них. Никто не предвидел таких массированных и маневренных ударов красной кавалерии, столь слаженно действовавшей со стрелковыми и пехотными частями, с бронепоездами.
        - Да, как показал себя Конный корпус Буденного! Отныне преимущество белых в коннице и кавалерии ликвидировано! Советская власть сумела организовать и создать более превосходную конницу. Деникину остается надеяться только на бронепоезда, броневики, танки, аэропланы. Но есть ли у белых надежные специалисты, способные управиться с этой техникой? - рассуждая, спросил комиссар.
        - Специалисты, несомненно, есть, но их немного, и те не очень надежны. А французские и британские инструктора даже за большие деньги не всегда готовы принять участие в боевых действиях на стороне белых, - отвечал Кирилл.
        - Да, с интервенцией Антанты все уже ясно с весны этого года! Французы и англичане бояться посылать своих солдат против армии рабочих и крестьян, иначе те повернут штыки против своей же буржуазии, как это было уже с немцами после братаний на германско-русском фронте, - уверенно изрек замполит и посмотрел на Космина.
        Но Кирилл промолчал в этом случае и только склонил голову.
        - Ви, как я поньимаю, в прапорщики не у бэлых произведены? - вдруг задал вопрос комполка.
        - Так точно. С весны шестнадцатого года воевал на германском фронте. Там и был произведен, - четко отвечал Кирилл.
        - И где жэ фоэвать пришлось? - вновь с интересом спросил комполка.
        «Латыши! Они же дрались тогда под Ригой!» - вихрем пронеслось в голове Кирилла.
        - Северо-западный фронт. 2-я батарея артбригады 2-го Сибирского стрелкового корпуса, - вновь четко отвечал Кирилл.
        - Рижскую операцию застали?
        - Имел такое удовольствие. Рядом с нами тогда отлично дрались латышские стрелки. Наша стрелковая дивизия им многим обязана, - с подлинным пиететом произнес Кирилл.
        - Да, фложили тогда немцам латыши за родную Ригу. Я ф те дни ротой командофал в чине подпоручика, - теплея голосом и глазами, произнес комполка.
        - Помнится, 20 августа германцы атаковали 6-й Сибирский корпус, западнее Икскюля. Тогда 6-й Сибирский отступил на тыловую позицию, но продвижение немцев было остановлено. А 2-я гвардейская германская дивизия встретила стойкое сопротивление латышских стрелковых частей. Кажется, в боях на реке Малый Егель немцы были остановлены 2-й Латышской стрелковой бригадой. Именно удар латышских стрелков и позволил избежать окружения правофланговым 6-му и 2-му Сибирским корпусам, - обстоятельно и со знанием дела высказался Кирилл.
        Комиссар и комполка, услышав это, с долей уважения посмотрели на Космина.
        - Да, если бы не предательская политика генерала Корнилофа и командофания фронта, не отдали бы Ригу немцам, - с сожалением сказал комполка.
        - Корнилов явно не стремился удержать Ригу. Хотел подавить революционное движение в армии. Вот он и отдал приказ командующему 12-й армией, оборонявшей столицу Латвии, отступать к Вендену. По их мнению, угроза германского вторжения могла остановить процесс революционного брожения. Вот русские войска и оставили Ригу и Усть-Двинск 21 августа. Это стало началом трагедии для всего Северного фронта. Да, то была и серьезная угроза Петрограду. И я 21 августа ранен был. Контузия и перелом левой руки, - заключил Космин.
        Комиссар и комполка взглянули на него с пониманием.
        - Изгнанников, какое у вас образование? - спросил вдруг комиссар.
        - Реальное училище окончил в 1915 году. Затем сразу мобилизован в армию и направлен в унтер-офицерскую школу. После окончания школы получил назначение на Северо-Западный фронт, - отвечал Кирилл.
        - Слушайте, а почему вы не ушли из Курска до призыва в армию белых? - вновь задал вопрос комиссар.
        - Дело в том, что я ведь учительствовал. В гимназии. Учебный год начался только, месяца полтора прошло. Как же бросить? Дети ведь! Да и казалось, что никто меня не призовет. В Красную армию ведь не призвали…
        - Вы женаты?
        - Да, недавно родилась дочь. Но жену я заранее отправил в Кадом, еще до прихода белых. Там у нее родители, присмотр. А тут война!
        - А какое у вас происхождение? - вдруг серьезно спросил комиссар.
        - Отец был земским лекарем в Курской губернии. Матушка - швея, портниха. Наверное, я из разночинцев. Но отец умер, когда я был еще ребенком, оставив троих детей. Жилось нам нелегко. Но благодаря заботам и помощи дяди я и поступил в реальное и закончил его без посредственных оценок.
        - Ну что ж, происхождение, конечно, у вас не пролетарское и даже не крестьянское, но и не буржуазно-помещичье. А главное - хорошее образование и наличие боевого опыта с германской войны! Вы, конечно, - офицер, но, надеюсь, не запятнаны кровью, пролитой трудовым народом за дело революции, - резюмировал комиссар.
        И тут Кирилл четко представил себе, что никогда уже не наденет офицерских погон. Не увидит рядом Пазухина, Новикова, Гумилева, не выпьет с ними, с другими знакомыми ему офицерами, не услышит стихов Туроверова о Новочеркасске и многого-многого другого. Но выбор уже был сделан им, нужно было идти дальше торной дорогой жизни.
        «Эх, хоть бы Петя Усачев выжил и остался цел в этой каше! Он поймет… Господи, спаси и убереги раба твоего Петра!» - подумал Кирилл, но не перекрестился.
        - Так вот, Изгнанников! - вернул к реальности Кирилла голос комиссара. - Хотите послужить Республике Советов, новой, молодой, социалистической России?
        - А это возможно? - обескураженный вопросом комиссара спросил Кирилл.
        - Ели бы было невозможно, не предлагал бы.
        «Нельзя отказываться, усомнятся», - подумал Космин и твердо отвечал:
        - Да. Разрешите вопрос?
        - Давайте.
        - Смогу я увидеть жену и ребенка? Ясно, что не сейчас, но потом?
        - Вот направим вас по назначению, проверим, устроитесь, определитесь, и отпустят вас к вашей супруге и дитю в отпуск, - с улыбкой произнес комиссар.
        «Знал бы ты про мой боевой опыт в ноябрьские дни семнадцатого года, когда горстка офицеров, юнкеров, кадетов и гимназистов дралась и била вас в Москве! Видел бы ты меня весной прошлого года, когда я вместе с дроздовцами (с Пазухиным, с Новиковым, с Гаджибеклинским), прорываясь к Корнилову и Деникину в Добрармию, ходил в штыковые! Да хотя б краем глаза посмотрел ты, как из последних сил дрались мы и клали вашу красную конницу под Воронежем и Касторной. Увидел бы, без допросов и разговоров приказал бы сей же час отвести меня за угол этой хаты и прислонить к стенке!» - с тревогой и долей скрытой гордости вдруг подумал Кирилл, уже выйдя в сени.

* * *
        Уже в эмиграции, годы спустя, А. И. Деникин полностью признается в своем неумении и растерянности, проявленными им в этот период времени. Это означало «невозможность опереться на либералов, нежелание передать власть всецело в руки правых, политический тупик и личную драму правителя». Он все же пытался найти какой-либо выход и распустил Особое совещание (ОСВАГ), установив военную диктатуру. Но декретировать военную диктатуру невозможно. Военный диктатор силен и представляет собой власть не программными декларациями, а мощью штыков. А их-то как раз у Деникина не было. Армия безнадежно отходила и, отходя, распылялась. Власть Деникина пала, как только окончательно определилась невозможность вооруженной борьбы.
        Белые стремились оторваться от непрерывно нападающего противника, найти подходящий для обороны рубеж, собрать ударную группу из сохранивших хотя бы остатки боеспособности войск и контрманевром вынудить красных к приостановке наступления. В середине ноября командованию белых это представлялось еще возможным. Естественно, что все внимание штабов белых армий сосредоточилось на ударной группе красных - Конной армии Буденного, подкрепленной двумя стрелковыми дивизиями. Именно навстречу движению красной конницы предполагалось бросить свежие части.
        Командующий Кавказской армией генерал Врангель 1 ноября (нового стиля) телеграммой № 03533, посланной начальнику штаба главнокомандующего, предложил перебросить из состава вверенных ему войск от 3 до 6 конных дивизий на Курское направление. Деникин отверг это предложение, ограничиваясь снятием с Царицынского участка двух дивизий. Они начали прибывать на фронт в двадцатых числах ноября, причем Деникин решил усилить намечавшееся сосредоточение за счет частей, снимаемых с северо-востока и Сочинского фронта. Все эти мероприятия позволяли сосредоточить против Буденного в районе Волчанск - Валуйки отряд силой в 7 тысяч сабель, 3 тысячи штыков, с 5 -8 орудиями, и снабдить его танками, бронепоездами и авиационными средствами. Генерал Врангель находил такое сосредоточение недостаточным и настойчиво предлагал снять с Царицынского фронта еще две кавалерийские дивизии и образовать из собиравшейся группы отдельную конную армию с ним самим во главе. Однако Деникин и с этим предложением Врангеля не счел возможным согласиться. Вместо этого он снял окончательно спившегося и «разложившегося» генерала Май-Маевского
и назначил командующим Добровольческой армией генерала Врангеля.
        «В обоих случаях Деникин принял половинчатое решение. И, как всегда бывает, середина оказалась вовсе не золотой. Медленно проходившее сосредоточение не давало требуемого эффекта на фронте, а не прекращавшийся натиск красной конницы сравнительно легко разбивал отдельные попытки белых оказать сопротивление на Купянском направлении. Линия, намеченная Врангелем, во всех отношениях более соответствовала той оперативной обстановке, какая складывалась осенью на фронте. Соответствующее политическое обеспечение операции, своевременное сосредоточение крупных конных масс на центральном к Москве направлении открывали белым неплохие перспективы, но Деникин не сумел этим воспользоваться. Как летом в «Московской директиве» он бесконечно растягивал свои армии в пространстве, так и теперь он опасался за Царицынское, Воронежское, Курское и Киевское направления и нигде не смог сосредоточить должного превосходства в силах. Из сосредоточения ударной группы в центре, на которое возлагалось бесконечное количество надежд, ровным счетом ничего не вышло», - позднее писал по этому поводу командующий Южным фронтом А. И.
Егоров.
        В задачи ударной группы конницы белых, сосредоточенной в районе к югу от Нового Оскола, входила не только приостановка движения конницы Буденного, но и контрманевр в тыл правого фланга армии в районе Бирюч и левого фланга 13-й армии. Но тесная увязка действий красной конницы с 13-й армией ликвидировала эту попытку в самом начале. В результате боев к 9 декабря 10-я дивизия Мамонтовского корпуса оказалась наголову разбитой и, оставляя сотни пленных и десятки орудий, бежала на юг. Преследуя противника, конница Буденного 9 декабря заняла Валуйки и получила задачу занять Купянск не позднее 12 декабря. 8-я и 13-я армии должны были выполнять поставленные задачи, содействуя продвижению Конной армии.
        Причины этой новой крупной неудачи белых коренились в том отчаянном развале, который на данной стадии развития операции охватил все части боевого организма белых армий. Приведение в жизнь плана Врангеля о снятии значительных сил с Царицынского фронта явно запоздало. Вот как описывает бегство белых генерал Науменко, временно заменявший ушедшего с поста комкора генерала Мамонтова:
        «…Колонна донцов бежала, преследуемая одним полком, шедшим во главе конной колонны. Все попытки мои и чинов штаба остановить бегущих не дали положительных результатов, лишь небольшая кучка донцов и мой конвой задерживались на попутных рубежах, все остальные неудержимо стремились на юг, бросая обозы, пулеметы, артиллерию. Начальников частей почти не видел, раздавались возгласы казаков, что начальников не видно и что они ускакали вперед».
        Но помимо этого Деникин допустил ряд ошибок в организации этого соединения, пагубно отразившихся на его действиях. Он объединил донцов и кубанцев в одну группу и назначил ее командиром генерала Улагая, что сильно озлобило Мамонтова, который был все же очень популярен среди донских казаков. Мамонтов подал рапорт о своем нежелании подчиняться Улагаю и самовольно бросил корпус. Обстоятельство это имело весьма существенное значение, ибо если кто-либо мог воодушевить казаков и сдержать их паническое бегство, то это был только Мамонтов.
        Конница Буденного продолжала преследование. Назначение того или иного генерала, конечно, уже не могло изменить хода кампании. Мамонтов мог затруднить действия Буденного, замедлить общее продвижение красных, но повлиять на исход операции коренным образом… Теперь Деникин, окончательно растерявшийся под влиянием событий на фронте и в тылу, хватался за всякую видимую возможность спасения. В тот момент он почувствовал, что командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский не на месте. Генерал, вероятно, мало отвечал своему назначению, ибо, несмотря на ряд выдающихся боевых качеств, он был безнадежным алкоголиком и предавался непрерывным кутежам. Об этом Деникин не мог не знать и раньше, но, пока армия имела успех, он молчал и не желал «менять коней на переправе». Теперь же, в первой половине декабря, во главе Добровольческой армии был поставлен генерал Врангель.
        К этому времени обстановка на фронте складывалась таким образом, что перед фронтом 12-й армии белые, разделавшись с Петлюрой, увеличили свои силы. 2-й Галицийский корпус перешел на их сторону. Вследствие этого 12-й армии пришлось преодолевать значительное сопротивление на Киевском направлении, а к 10 декабря левый фланг армии был даже несколько оттеснен к северу. Но на всем остальном фронте успех был на стороне красных. К 12 декабря красные заняли Валки, Харьков, Волчанск, Валуйки и Евстратовку. Красные стремились отрезать все пути отхода белых в Донскую область, овладеть Луганском, Таганрогом.

* * *
        После какой-то непонятной Кириллу двухнедельной «проверки» при штабе Латышской стрелковой дивизии, где он находился как бы под домашним арестом, «бывшего прапорщика Добровольческой армии, насильно демобилизованного, но добровольно перешедшего на сторону Советской власти, Изгнанникова Кирилла Леонидовича» решено было отправить в Москву в распоряжение руководства Всеобуча. Что можно было проверить в то время? Кирилл хорошо понимал, что ничего. Но, видимо, его какое-то время держали под арестом, лишая всякой информации и всякого общения, чтобы проверить, не всплывут ли какие-то факты или свидетельства его дела. За время своего пребывания под арестом Кирилл много молился и немного читал. Читал, конечно, газеты Красной армии, которые ему по его просьбе велел доставлять комиссар. Вероятно, все обошлось.
        Декабрьская холодная Москва встретила Космина строго, торжественно, каким-то забытым, непонятным шумом и запахом огромного столичного города. Он уезжал из Москвы, тогда еще первопрестольной, во многом провинциальной, патриархальной и святой, поздней осенью 1917-го, очертя голову, с ненавистью в сердце, в отчаянии, но лелея надежды. Возвратился спустя два с небольшим года уже в столицу новой, какой-то еще неведомой ему России.
        Курский вокзал принял поезд в свои объятия. Кирилл вышел на перрон с небольшим солдатским вещмешком, в простой, но добротной солдатской шинели, в солдатской фуражке, чисто выбритый, отрезвленный свежим морозным воздухом. Остановился, осмотрелся. Величественная, холодная, монументальная, но до боли родная Москва встречала его.
        «Боже! Что со мной? Где я был все эти два года? Где только не носило меня? Что делал я, что пережил!? А она, моя Москва, все стоит, и ничего-то с ней не поделалось. Только еще величественнее стала. Теперь не только первопрестольная. Отныне вновь - столица!» - думалось Кириллу.

* * *
        «Командующий Добровольческой армией
        генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель.
        Декабря месяца, 11-го дня, 1919 г.
        Главнокомандующему Вооруженных сил
        Юга России.
        Рапорт
        События развиваются с чрезвычайной быстротой, и неблагоприятно сложившаяся для нас на фронте обстановка становится грозной. Наш фронт разрезан пополам, и армии отходят двумя группами на ЮВ и ЮЗ. Необходимо принять крупные решения. Со своей стороны полагаю необходимым:
        1. Правую группу армий постепенно отводить на линию реки Сал и Дон, сохранив плацдарм на правом берегу реки по линии устье реки Миуса - Новочеркасск. Спешно укреплять указанный фронт, объявив рабочую повинность населению. Одновременно подготовлять узлы сопротивления по линии реки Маныч и укреплять район Новороссийска.
        2. Кавказскую, Донскую и Добровольческую армии, по отводе на означенную линию, свести в одну армию из 4 корпусов (Добровольческий, 1-й Кубанский и два Донских) под Вашим непосредственным управлением. Все лишние штабы расформировать, направив чинов в строй.
        3. Из войск левой группы составить отдельный Крымский корпус.
        4. Немедленно объявить сполох на Дону, Кубани и Тереке, возложив руководство сбором пополнений на популярных генералов соответствующих войск.
        5. Готовясь всеми силами к продолжению борьбы, одновременно безотлагательно подготовлять все, дабы в случае неудачи не быть застигнутыми врасплох, выполнить лежащее на нас нравственное обязательство и сохранить кадры армии и часть технических средств, для чего ныне же войти в соглашение с союзниками о перевозке, в случае необходимости, армии в иностранные пределы, куда при первой же возможности начать эвакуацию матерей, жен и детей офицеров, отдающих Родине жизнь. Их спасение - вопрос нашей чести.
        Генерал-лейтенант барон Врангель».
        Красное командование Южным фронтом продолжало настойчиво преследовать основную цель - разъединить донцов и добровольцев и уничтожить их по частям. Эта задача по-прежнему лежала на коннице Буденного. Конная армия была усилена двумя сильными стрелковыми дивизиями (в частности, 12-й дивизией, только что укомплектованной Алатырской бригадой и насчитывающей в своем составе 4 тысячи 500 штыков).
        Для защиты Донецкого бассейна Деникин мобилизовал все силы, и ему удалось к 20 декабря сосредоточить в районе Бахмута - Попасного значительные группы: около трех кавалерийских корпусов и двух стрелковых дивизий при поддержке большого количества бронепоездов. Они оказали сильное сопротивление ударной группе Буденного. Началась упорная борьба за обладание Донецким бассейном, которая дала возможность белым вывести остатки живой силы из-под ударов 13-й и 14-й армий и отойти к Ростову и на линию реки Дон.

* * *
        Фронты Гражданской войны откатились далеко от сердца России и более никогда не приближались к нему. Гражданская война, начавшаяся в ноябре 1917 года в Москве, развернулась на периферии, а затем два года кипела и все более и более приближалась к столице вплоть до ноября 1919 года. Затем под Воронежем и Касторной, Орлом и Курском произошла кульминация. Фронты вновь откатились далеко на окраины. Война еще бушевала и кипела два года, но Советская Россия доказала свою жизнестойкость, отстояла право на существование. И хотя окраины, где шла война, еще пытались добиться автономии или какой-то самостийности, Советская Россия всячески доказывала и доказала, что она - преемница монархической «единости и неделимости». Той самой «единой и неделимой России», за которую так ратовали генералы Алексеев, Лукомский, Корнилов, Деникин и адмирал Колчак.
        Причины поражения Белого движения?..
        В основу административного и политического устройства Юга положено было «сохранение единства Российской державы» (Деникин А. И., т. 5. С. 138). И здесь национальный вопрос решался также «просто» и «легко», как он решался при царском правительстве. «Никаких мечтаний!» Россия должна быть единой. Если же казачеству и обещали кое-какие отклонения от этого единства, то лишь как плату за борьбу с большевиками. Инородцы же не имели никаких надежд. По отношению к Украине Деникин однозначно заявлял, что правительство берет твердый курс «на национальное, религиозное и культурное единство русского народа в лице трех его ветвей - великорусской, малорусской и белорусской». Слово «Украина» во внимание не принималось и права на существование не имело. Малороссия была разделена на три области - Киевскую, Харьковскую, Новороссийскую. В Крыму татарский парламент (курултай) и правительство (директория) были упразднены простым административным распоряжением. Весь Крым был включен в состав Таврической губернии. Но с казачеством, активно выступавшим против советской власти, дело обстояло сложнее всего.
        Но!.. Отстаивая свои экономические интересы, донское казачество стремилось к самостийности и готово было смотреть на иногородних как на иностранцев. Атаман П. Н. Краснов откровенно проводил эту политику, которая получала местно-патриотический оттенок. По его словам, Каледина погубило доверие к крестьянам, знаменитый паритет. Дон раскололся на два лагеря: казаки и крестьяне. Крестьяне, за малыми исключениями, были за большевиков. Там, где были крестьянские слободы, восстания не утихали. Весь север Войска Донского, где крестьяне преобладали над казаками, - Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа, города Ростов, Таганрог, слобода Батайск, - был залит казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими. Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой… Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не Гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои казачьи права от «русских», как писал генерал Краснов. (П. Н. Краснов. Всевеликое войско Донское. Цит. по книге: Алексеев С. А. Начало
Гражданской войны, 1926 г., с. 148).
        Первый же войсковой круг, собранный в конце апреля старого стиля 1918 года в Новочеркасске и провозгласивший себя «кругом спасения Дона», утвердил «Основные законы», которые:
        1) передали всю власть управления войском во всем ее объеме войсковому атаману в пределах Всевеликого войска Донского с указанием, что он же есть высший руководитель всех сношений Всевеликого войска с иностранными государствами;
        2) предписывали управляться на основаниях свода законов Российской империи, за исключением статей, отменяемых донскими основными законами, и отменить все законы, изданные Временным российским правительством и Советом народных комиссаров.
        В дальнейшем казачество мечтало округлить свою территорию, получить возможно лучшие выходы к морю, а верхи казачества пытались прибрать к рукам часть естественных богатств окраин (уголь Донбасса). В письме к Вильгельму от 28 июня старого стиля 1918 г. атаман Краснов просил:
        1) признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск и народов Северного Кавказа - на слияние с ними Войска Донского в одно государственное объединение под именем Доно-Кавказского союза;
        2) содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии, города Воронежа и станций Лиски и Поворино;
        3) своим приказом заставить советские власти Москвы «очистить пределы Всевеликого войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский союз», причем… все убытки от нашествия большевиков должны быть возмещены Советской Россией.
        Этот замечательный исторический документ в полной мере свидетельствует обо всех вожделениях Войска Донского, а также об относительной слабости казачьей контрреволюции, которая искала поддержки у иностранной интервенции - сперва германской, потом англо-французской. Эта слабость сказывается весьма явственно, если принять в расчет ту фактическую помощь, которую Дон получил от германцев в обмен на свои естественные богатства. 27 июня старого стиля в Ростове с майором фон Кохепхаузеном был официально установлен курс германской марки в 75 копеек валюты, была произведена расценка русской винтовки с 30 патронами в один пуд пшеницы или ржи, заключен контракт на поставку самолетов, орудий, винтовок, снарядов, патронов и др. В Ростове была образована смешанная доно-германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар с Украины, а затем просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых германцы до этого времени отказывали. Было установлено, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной
добычи передавалась Донскому войску безвозмездно. Наконец, германцы оказывали и непосредственную помощь своей вооруженной силой. Так, немцы отразили попытку красных высадиться на Таганрогской косе, составили план совместных действий под Батайском, предложили помощь своих войск для овладения Царицыном. Последнее из этих предложений было отклонено атаманом в надежде, что Добровольческая армия поможет овладеть Царицыном, как это было постановлено 15 июня старого стиля 1918 года в станице Манычской.
        Германские гарнизоны были поставлены в зависимость от атамана и оставались лишь там, где он считал это необходимым. Когда 29 июля старого стиля 1918 года Украина признала старые границы Донского войска и донские власти вошли в Таганрог и Таганрогский округ, германские гарнизоны покинули Донецкий округ и остались только в Ростове и Таганроге.
        С уходом немцев германская ориентация сменилась на англо-французскую, которую Донское войско приняло через свои верхи, по-прежнему не будучи в состоянии обойтись без иностранной интервенции. Атаман Краснов настойчиво добивался через Деникина тяжелых орудий из Севастополя, с морских судов, для бомбардировки Царицына, а также не менее настойчиво просил о присылке хотя бы двух иностранных батальонов, чтобы поддержать истощенные и деморализованные донские войска на северной границе области в январе 1919 года. Разница была лишь в том, что англо-французская интервенция не действовала так деловито и систематично, как интервенция немецкая, и направлялась не непосредственно, а через Деникина.
        Подчинение Деникину, имевшее столь большое значение для объединения командования вооруженных сил южной контрреволюции, состоялось также при участии Антанты и даже под ее давлением. Как французское командование (в лице генерала Вертело), так и английские представители Антанты единодушно настаивали на этом объединении «русских армий» в лице Деникина, которое и состоялось 26 декабря 1918 г. Только добившись этого подчинения, французы и англичане приступили к широкому снабжению объединенных сил контрреволюции вооружением, снаряжением и обмундированием. Но подчинение, проведенное с большими трениями лишь одновременно со сменой донского правительства, т. е. с уходом атамана Краснова (его заменил генерал Богаевский), осталось незавершенным, отражая общие противоречия между добровольческим централизмом и донским сепаратизмом на протяжении всего 1919 года. Конфликт ослабевал в особенно тяжелые для Дона моменты, как это было весной 1919-го, но усиливался в периоды военных успехов Донской армии, как это случилось летом того же года. Сказывалась непрочность объединения, основанного, по существу, лишь на
военной диктатуре. В основе противоречий лежали политико-экономические причины. Хотя Донской круг и выявил в декларации от 13 (1) июня 1919 года «свое демократическое лицо», но, по существу, «казачий демократизм» прикрывал лишь заботу о закреплении и расширении казачьих сословных преимуществ в пределах Донской области, отставая даже от правопорядка, устанавливаемого властью Добровольческой армии, и мало отвечая «общегосударственным» устремлениям Деникина. Так, казачество не вводило органов земского и городского самоуправления и оставалось совершенно непримиримым в вопросе о наделении землей иногородних, в особенности «пришлых», которые составляли, однако, 24 % населения. Лишь к концу 1919-го были уничтожены «пограничные рогатки» с соседними областями. Постоянные столкновения вызывала общая экономическая политика Особого совещания, направленная к ограничению прав отдельных казачьих областей на вывоз продуктов или естественных богатств за границу или в другие области.
        Между тем верхи казачества пытались прибрать к рукам естественные богатства края (уголь) с целью обращения их в источник сословных казачьих доходов. Тем не менее конфликт Добровольческой армии с Доном не принял таких острых форм, как с Кубанью, вследствие уже самого состава донской правительственной власти, где преобладали кадеты. Но были и другие причины. Для Дона экспорт зерновых хлебов не играл такой роли, как для Кубани, а потому и деникинская «блокада» не так задевала интересы донской буржуазии и войсковой казны. А главное - Дон гораздо непосредственнее чувствовал опасность со стороны советской власти и Красной армии, чем прикрытая Донским войском Кубань. Противоречия в самом казачестве на Дону между сильно «расказаченными» северными и богатыми кулацкими южными округами были гораздо глубже, чем на Кубани. Давал себя чувствовать также революционный элемент Донбасса: беспрерывное революционное брожение донецких шахтеров сдерживало рвение донцов в их трениях с Добрармией. Наконец, играли немаловажную роль противоречия между Доном и Кубанью на экономической почве: Дон был заинтересован в притоке
продовольствия с Кубани, тогда как кубанские власти постоянно тормозили вывоз. При этом заправилы «общегосударственной» политики главнокомандующего пользовались этими противоречиями для борьбы с кубанской самостийностью. Атаман Краснов согласился на подчинение Донской армии Деникину с оговоркой, что «конституция Всевеликого войска Донского не будет нарушена» и что «достояние Дона, вопросы о земле и недрах», а также «условия быта и службы Донской армии не будут затронуты». С уходом Краснова были сделаны некоторые уступки, но потом все осталось по-старому.
        «Донская армия, - пишет Деникин, - представляла из себя нечто вроде иностранной союзной. Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти». По словам Деникина, донское командование оказывало иногда пассивное сопротивление, проводя свои стратегические комбинации и относя к «force majeure» уклонение от общей задачи. «Так, в июне, - пишет Деникин, - я не мог никак заставить донское командование налечь на Камышин, а в октябре - на Воронежское направление и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушание частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным».
        В этой характеристике не отмечен лишь наиболее важный политико-экономический момент, которого Деникин касается мимоходом, когда говорит, что «все это, наряду с понятным тяготением донских войск к преимущественной защите своих пепелищ, вносило в стратегию чуждые ей элементы». Но именно в этом упорстве казачьих масс, т. е. рядовых представителей Донского войска, в отстаивании своего дореволюционного положения с одновременным нежеланием «идти спасать Россию» и заключались главные источники затруднений и, в конечном счете, - одна из причин неудачи. Деникину не удалось, наступая на Москву, вытянуть за собой на своем правом фланге Донское войско, которое в октябре 1919 г. составляло 32 % всех вооруженных сил Юга.
        Нужно также принять в расчет, что общее направление донской политики вынуждено было считаться с истощением казачьих масс, которое ощущалось очень болезненно, так как мобилизация захватила почти поголовно все способное носить оружие казачество.
        Если Донское войско послужило для Деникина «армией прикрытия», под защитой которой он развернул свои добровольческие кадры, то Кубань была его базой, в особенности - в первый и последний периоды борьбы. «Кубань, - пишет Деникин, - волею судеб являлась нашим тылом, источником комплектования и питания Кавказской армии и связующим путем как с Северным Кавказом, так и с единственной нашей базой - Новороссийском».
        Так было в начале борьбы. Потом база расширилась на все порты Черного моря и левобережную Украину, а под конец опять сузилась до Новороссийска.
        Кубанское войско. На Кубани обстановка стала сложнее, чем на Дону, по причине особого экономического положения Кубани и ее федералистских стремлений. Оставаясь в глубоком тылу «вооруженных сил Юга России», развивавших борьбу с начала 1919 г. исключительно на территории Донской области и Украины, Кубань оказалась в особенно выгодном положении по части использования своих сельскохозяйственных богатств, чем и не замедлила воспользоваться, установив у себя хлебную монополию и регистрацию вывоза товаров. Позднее был выставлен принцип ввоза эквивалентов, т. е. требование, чтобы ни один фунт товаров не вывозился из области без возмещения товарами, в которых нуждается ее население. Таким образом, создалась политика экономического сепаратизма, которая встала в резкое противоречие с централизмом власти главнокомандующего, требовавшей вывоза продовольствия для нужд вооруженных сил Юга (без эквивалента), задерживавшей расчеты и останавливавшей экспорт кубанского продовольствия за границу (в Константинополь). Узко-областной, федералистский шовинизм верхушки кубанского казачества, несмотря на общность задач в
борьбе с советской властью, все же не давал ни дружбы, ни тем более политического союза с «единой, неделимой» Деникина. Эта верхушка шла путем, во многом напоминавшим путь «самостийной» петлюровской Украины.
        Наряду с этим большое значение получил вопрос о «Южнорусском союзе и правительстве», который Кубанская Рада особенно энергично отстаивала. Идея объединения казачьих войск возникла еще в 1917 г., но в неясных формах. Позднее, при атамане Краснове, существовал проект «Доно-Кавказского союза». В ноябре 1918 года в начале работы Кубанской Рады было выставлено положение о воссоздании России в форме Всероссийской федеративной республики с установлением формы правления на Всероссийском учредительном собрании нового созыва. Власть должна была образоваться не сверху, как требовал Деникин, а «снизу», путем сложения местных властей. Кубанский край должен войти в союз как член федерации, так же как Украина, Дон, Терек, Азербайджан, Грузия и Союз горских народов. Эти тезисы, принятые Радой и определившие конституцию Кубанского края, находились в полном противоречии с военной диктатурой и вызвали конфликт, не прекращавшийся до конца правления Деникина.
        Первое кубанское правительство продержалось до марта 1919 года. Внутри Рады сразу возникли противоречия между правящей группой «черноморцев», составленной из кулацких элементов, и буржуазно-служивыми и офицерскими элементами «линейцев». Черноморцы не удовлетворялись внутренней автономией Кубани, отстаивали свободу внешних ее сношений, ее полную самостоятельность в области товарообмена и самостоятельность кубанской армии; таким образом, они являлись крайними сепаратистами. Линейцы, являясь лишь федералистами, выставляли более умеренные требования и ориентировались на Добрармию. Выдвинутое на смену черноморцам правительство Сушкова, ставленника Деникина и крупной буржуазии, должно было вскоре подать в отставку, но оппозиция была не в силах создать свое правительство, и деникинская агентура оставалась у власти до середины мая, когда образовалось третье по счету правительство Курганского. Оно снова подняло лозунги самостийности и взяло на себя инициативу созыва Южнорусской конференции с участием не только Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, но также Закавказья и горских племен. Деникин
запротестовал. Время было тяжелое (10-я красная армия надвигалась от Великокняжеской), и конференцию отложили. Но с развитием успехов Добрармии, когда красные войска почти очистили землю Войска Донского, 11 июня старого стиля состоялся съезд представителей Круга (Рады) и правительств трех казачьих войск. На этот раз делегаты собрались в Ростове для заключения «Юго-Восточного союза» и утверждения «кровью добытых автономных прав», хотя пределы автономии на Дону и на Кубани понимались различно.
        Деникину удалось и на этот раз отвести опасность для его диктатуры, превратив конференцию о казачьем союзе в конференцию по организации южнорусской власти. Дело сводилось в основном к признанию Колчака Верховным правителем, а Деникина - его полномочным представителем на Юге. (По свидетельствам Деникина, в дальнейшем организация власти намечала палаты областных и губернских представителей, общее правительство и автономию казачьих войск, но без федеративных начал.) Однако переговоры затянулись, а Кубанская Рада продолжала прежнюю линию поведения, которая вызвала в ноябре 1919 года жестокую расправу Деникина с кубанской крамолой, после чего последовало временное изменение кубанской конституции в сторону более тесного объединения с Добрармией и ограничения автономии. Но в конце декабря, когда вооруженные силы Юга потерпели неудачу и, оставив Украину и север Донской области, ушли за Дон, Кубанская Рада отменила все изменения конституции и вернула к власти «самостийников».
        Казачьи массы держались в стороне от борьбы линейцев с черноморцами, но они не могли оставаться равнодушными к политике Деникина, в особенности в области продовольствия. А вовлечение в длительную борьбу с Москвой возбуждало их против деникинского режима. Расправа с Радой усилила эти настроения. Дезертирство из кубанских частей и глухое сопротивление кубанских станиц после этих событий заметно возросли. В станицах не хотели больше бороться с большевиками и говорили, что «генералы обманули». В широких массах казачества лозунг, брошенный подпольным Северо-Кавказским краевым комитетом компартии: «Мир с большевиками, война с Деникиным», - становился все более популярным. Сам Деникин в V томе своих «Очерков» признает, что взаимоотношения между властью Юга и Кубанью были одной из наиболее серьезных внешних причин неудачи движения.
        Переходя к вопросу о роли кубанцев в «вооруженных силах Юга России», надо подчеркнуть, что они не составляли особой армии, как Войско Донское, и были связаны непосредственно с Добрармией. По выражению своего атамана (Филимонова), они с самого начала «срослись с Добрармией» и в период второго Кубанского похода составляли в ней высокий процент.
        Летом 1919 года уже шел полный разброд в казачьих настроениях. Всякий подъем в казачестве мало-помалу угасал. Началось повальное дезертирство с фронта, не преследуемое кубанской властью. Дезертиры свободно проживали в станицах, увеличивая собой кадры «зеленых». К осени 1919 г. на Царицынском фронте стояла, по словам Деникина, «страшно поредевшая Кавказская (кубанская по составу) армия, сохранившая еще, благодаря главным образом влиянию лояльного и национально-настроенного кубанского генералитета и офицерства, бодрость духа и дисциплину. Но с тыла, с Кубани, к армии не шло уже более на пополнение ни казаков, ни лошадей». Тем не менее в октябре кубанские части составляли все еще 12 % вооруженных сил Юга России.
        В сентябре 1919 года состав Добрармии был следующий: общероссийских пехотных полков 10, конных полков 2, батарей 14; кубанских пластунских батальонов 8, конных полков 16, батарей 7.
        Все войсковые части на походе и в бою были перемешаны. Всего кубанцев в армии было 50 %, а внося поправку за счет казаков, находившихся в рядах офицерских частей, эту цифру надо поднять до 60 -65 %.
        Деникин соглашался по мере притока укомплектований выделять всех кубанцев из чисто добровольческих частей, но в формировании отдельной армии категорически отказал. Кубанское казачество несло очень большие тяготы, выставило 10 возрастов в состав действующей армии, а за время борьбы на территории Кубани - почти поголовно становилось в ряды в качестве гарнизонов границ и отдельных партизанских отрядов. Природные кубанцы неохотно шли в пластуны; пехота их была слаба, но конные дивизии по-прежнему составляли всю массу добровольческой конницы, оказывая ей неоценимые услуги.
        Терское войско. Терское войско не играло самостоятельной роли и шло за Доном. Чрезвычайная чересполосность края и постоянная опасность со стороны горских племен отодвигали на задний план вопросы самостийности, хотя они и возникали из политико-экономических соображений (в связи со стремлениями захватить в распоряжение войска минеральные источники, грозненскую нефть и Владикавказскую железную дорогу). Терское правительство под угрозой со стороны чеченцев и ингушей тяготело к Добровольческой армии, заботилось о поддержании добрососедских отношений с мирными горскими племенами (кабардинцами, осетинами) и с иногородним населением и избегало радикальных мер в области экономических и социальных отношений. Тем не менее и на Тереке возник конфликт с деникинским режимом, который, по признанию самого Деникина, оказался слишком «ригористским».
        Поставленный Деникиным во главе Терско-Дагестанского края генерал Лонов повел слишком крутую политику и самочинно взял на себя восстановление в правах владельцев земли и движимого имущества. Требования терского правительства усилились с момента, когда донское правительство в мае 1919 года, стремясь привлечь Терек на свою сторону, выдало терцам 80 млн рублей.
        Терские дивизии и пластунские бригады входили в состав армий Юга и беспрекословно выполняли боевые задачи. Политические недоразумения кончались обыкновенно компромиссами.
        Что касается Украины, то здесь кратко можно сказать, что в истории Белого движения она сыграла особую роль. Временно послужив для Добровольческой армии продовольственной базой и источником пополнений живой силой, она затем - в самый тяжелый период борьбы в лице атамана Махно, в лице Директории и Петлюры и пр. - подорвала организацию тыла и снабжения белых армий.

* * *
        «Целью гражданской войны всегда является и будет являться не создание условий, вынуждающих одну из сторон к прекращению борьбы, а полное уничтожение живой силы противника с окончательным разгромом его баз, ибо нет никаких практических возможностей к сожительству таких двух взаимоисключающих систем, какими, например, были в прошлую гражданскую войну советская власть и деникинщина, - писал позднее, оценивая итоги этих событий, командующий Южным фронтом А. И. Егоров. - Мы можем считать, что принцип этот в полной мере учитывался той и другой сторонами, но выводы отсюда были далеко не всегда верны. В частности, Деникин считал возможным уничтожение большевизма, а вместе с тем и режима советской власти путем захвата Москвы. Ему казалось, что если белые войска хоть ниткой дотянутся до красной столицы, то советская власть должна пасть немедленно и окончательно. В этом одна из коренных ошибок Деникина. Нам представляется несомненным, что в случае благоприятного для белых исхода октябрьских боев, дальнейшего их продвижения и даже занятия ими Москвы - положение красных армий при всей его трудности было бы
все же далеко не безнадежным. Сдача столицы ни в коей степени не определяла окончательного падения советской власти, и борьба продолжалась бы с еще большим ожесточением. А между тем Деникин так распределил свои силы и давал им такие задачи, что дальше Москвы продолжать борьбу для них едва ли представилось возможным. Белые имели бы несравненно больше шансов на успех, если бы, воспользовавшись временным ослаблением Красной армии весной 1919 г. и враждебным отношением к советской власти значительной части казачества в занятой красными войсками территории Донской области, они попытались действительно разбить, а не только преследовать их, давая им уходить от ударов и ослабляя свои собственные силы с каждым шагом продвижения вперед».
        Иными словами, бывший командующий Южным фронтом дает понять, что Деникин не должен был вести свои армии на Москву, не должен был отрываться от своих оперативных баз на Дону и Кубани, не должен был растягивать линию фронта и распылять свои войска. Для успеха Белого дела он должен был максимально напрячь все силы для разгрома красных армий Южного фронта там же - на юге России. Но это автоматически по минимуму означало создание мощной автономии Юга, мало зависимой от советской власти, а по максимуму - создание полностью независимого «Юго-Восточного союза» или «Доно-Кавказского союза», о котором мечтали атаман П. Н. Краснов и казачья верхушка Дона, Кубани и Терека. Вот почему Краснов и его окружение так напрягали силы для взятия Царицына, выхода к Волге и Каспию. Ухватиться за Волгу и Царицын означало для них овладеть важнейшей артерией, ведущей к сердцу страны. Этого было бы вполне достаточно, чтобы не брать Москву, но обеспечить себе гарантированное, безбедное существование, да еще при взаимодействии с белогвардейским режимом в Сибири на десять лет вперед.
        Большой интерес представляет и оценка «Московского похода» генералом Врангелем. Он пишет:
        «К приезду главнокомандующего в город Царицын я с генералом Юзефовичем составили подробный доклад, предлагая дальнейший план действий. Впредь до завершения операции войск генерала Эрдели - овладение Астраханью и нижним плесом Волги, что дало бы возможность войти в реку нашей Каспийской флотилии, - дальнейшее наступление на север, при отсутствии меридиональных дорог и необеспеченности тыла армии, представлялось трудно выполнимым…
        Безостановочное, стремительное наступление Донской и Добровольческой армий, при чрезвычайной растяжке нашего фронта, при полном отсутствии резервов и совершенной неорганизованности тыла, представлялось опасным. Мы предлагали главнокомандующему временно закрепиться на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын - Екатеринослав (т. е. между низовьями Волги и Днепра. - Д. А.) и, выделив из Кавказской армии часть сил для действия в юго-восточном направлении, с целью содействия Астраханской операции, сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу: 3 -4 корпуса. В дальнейшем действовать конной массой по кратчайшим к Москве направлениям, нанося удары в тыл, укомплектовывать и разворачивать части, создавать свободные резервы, строить в тылу укрепленные узлы сопротивления. Все эти соображения мы изложили каждый в отдельном рапорте, которые и вручили главнокомандующему. Генерал Деникин, выслушав нас и принимая от нас рапорты, усмехнулся: „Ну, конечно, первыми хотите попасть в Москву…“
        Вместе с тем для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления. Между тем противник твердо придерживался принципа сосредоточения сил на главном направлении и действий против живой силы врага».
        Таким образом, один из талантливейших лидеров Белого движения - генерал Врангель заранее предвидел поражение белых армий в сражении за столицу России и, как видим, неоднократно предупреждал и докладывал об этом главнокомандующему Деникину. Но военные и стратегические соображения Врангеля в этом смысле совпадали с политическими и экономическими чаяниями казачьей и буржуазной верхушки Юга России, вели к разделению страны.
        «В этом отношении планы красной стороны, несомненно, в гораздо большей степени отвечали требованиям политического обеспечения. Августовская операция при всей ее оперативной нелогичности была в политическом отношении обеспечена вполне удовлетворительно. Но ни расстановка сил, ни их взаимная группировка в августовской операции не отвечали цели, а желание одним прыжком разрешить поставленные задачи сыграло плачевную роль в судьбах самой операции, причем это обстоятельство сказалось в самом непосредственном будущем. Наконец, осеннее наступление Южфронта, начавшееся почти без всякой оперативной паузы, было, насколько это оказалось возможным, обеспечено в политическом отношении, а для оперативного обеспечения, несмотря на трудности, были также использованы все возможности», - писал А. И. Егоров.
        Так или иначе, но у красных было больше шансов победить. Вариант действий и планы Краснова, Врангеля и их окружения были более реалистичны, но вели к расчленению России. Этот политический курс был рассчитан на долгое противостояние с Советской властью, на многолетний подрыв и ослабление большевистского режима, но, в конечном счете, на ослабление России в целом. Еще раз подчеркнем: Краснов, Врангель, Юденич и даже Колчак и Деникин не смогли бы победить советскую власть до конца, но смогли бы только ослабить ее путем деления страны и отторжения окраин. Но это бы означало и ослабление всей России. Промыслом и попущением Божиим советская власть и большевики, несмотря на красный флаг Интернационала, под которым они выступали, дрались за «единую и неделимую», новую, великую и могучую Россию. И это было понятно рабочим и большинству крестьян. Да не прошло и полгода, как новый вскрывшийся нарыв Гражданской войны на западных границах России явил всю утопичность политики лидеров Белого движения.
        Глава 2
        Отступление и возвращение
        Вступление России в 1920 год сопровождалось кровопролитными и тяжелыми боями на юге. Прошедший 1919 год, ставший для новой власти в Москве годом величайшего напряжения всех сил, показал, что на данный момент самым необходимым и неотложным делом Республики является дело укрепления и формирования мощной, многочисленной, хорошо вооруженной армии с профессиональной кадровой базой. Красной армии нужны были хорошо подготовленные командиры, солдаты, военные специалисты. Кирилл Леонидович Изгнанников был направлен для работы в Главное управление военно-учебных заведений, точнее, в подчиненный ему Центральный отдел Всевобуча (ЦОВВО).
        Имея при себе сопроводительные документы и мандат, выданные ему штабом 13-й армии РККА, Кирилл на следующий же день после приезда прибыл в Центральный отдел Всевобуча, располагавшийся в Колымажном переулке, под крылом Всероссийского главного штаба (Всероглавштаба) Красной армии Республики.
        «Боже мой, еще два года назад я совсем рядом, здесь на Страстном бульваре у Александровского училища, на Арбате, на Остоженке у Зачатьевского дрался против большевиков, - с болью и тревогой думал и вспоминал Кирилл. - Теперь же мне об этом даже вспоминать удивительно. А ведь было же все это. И сколько событий за это время произошло. Россия стала другой! Будто сто лет назад это случилось, хотя прошло то всего два года».
        При входе в солидное и большое здание, охраняемое караулом с примкнутыми к винтовкам штыками, начальник караула внимательно просмотрел и проверил документы Кирилла. Затем приложил руку к козырьку и вежливо указал ему, куда следовать далее. Кирилл сразу обратил на это внимание (это внушало уважение) и, как положено, козырнул в ответ. В приемной какого-то важного начальника с малороссийской, дворянско-казачьей фамилией Подвойский, к которому его направили на собеседование, он передал свои сопроводительные документы секретарше и прождал часа три. Лишь перед самым обедом его пригласили в кабинет.
        За столом, застеленным зеленым сукном, в кресле сидел человек средних лет в военном френче. Высокий лоб, внимательные глаза, небольшая клинообразная бородка ярко свидетельствовали о его интеллигентности и образованности. Но твердость взгляда и усы, подчеркнутые френчем, свидетельствовали, что он является военным. Войдя в кабинет, Кирилл поздоровался и склонил голову для приветствия. Начальник кивнул, поднялся с кресла, протянул ему руку прямо из-за стола и произнес:
        - Здравствуйте, товарищ…
        - Изгнанников, - подсказал Кирилл, протягивая руку в ответ и здороваясь, хотя это было очень непривычно для него.
        - Я ознакомился с вашими документами. Вы - офицер Добрармии, сдавшийся нашим частям и не пожелавший воевать против советской власти. Не так ли?
        - Так точно, но в общем. Точнее - бывший прапорщик, насильно мобилизованный в Курске в Добровольческую армию.
        - Ага. Звание прапорщика, конечно, получили на Германской войне? А какое имеете образование, и военное в частности?
        - Окончил на «хорошо» реальное училище в Москве в 1915 году. Затем призван в армию и направлен в унтер-офицерскую школу. В 1916 году получил звание унтера и назначение на Северо-Западный фронт в артбригаду 2-го Сибирского стрелкового корпуса. Там уже за хорошую службу и боевые заслуги произведен в прапорщики.
        - А как закончили Германскую?
        - Ранен был во время Рижской операции в конце августа 1917 года. Контузия и перелом левой руки от разрыва немецкого снаряда. После этого - госпиталь, затем отпуск. А там уж и революция. И не было смысла возвращаться в строй. Старая армия распалась.
        - Да! Сдал Корнилов немцам Ригу. Это не есть хорошо и имеет свои отрицательные последствия для установления советской власти в Латгаллии, Лифляндии и Курляндии. Но, как видите, латышские стрелки - одна из опор советской власти в России. Что думаете об этом?
        - Латышских стрелков я видел под Икскюлем. Превосходно дрались против германцев и умело били их. И после бегства из Добрармии сдался я латышскому стрелковому полку. Отнеслись с пониманием, по правилам ведения войны, справедливо относятся к пленным и перебежчикам. Наши-то ведь могли и расстрелять на месте, не довели бы до командира батальона.
        - Да-с, а вы как хотели?! Гражданская война в России! Прибалтийские губернии она все ж только задевает стороной.
        - Хотелось бы, чтоб и в России справедливо различали не только врагов и друзей, но сочувствующих и лояльных. К сожалению, у нас, как всегда, - только черное или белое, точнее, белое или красное.
        - Вы - философ, Изгнанников. А здесь реалии Гражданской войны и классовой борьбы за будущее России. Ну да ладно. Вы готовы служить советской власти на военно-педагогическом поприще? Не спешите с ответом, подумайте…
        - Никогда не думал, что могу быть военным педагогом. Но попробовать хочется, хотя думаю, что сам - гражданский человек и уже по необходимости военный.
        - Сейчас как раз такая необходимость. Ибо велика угроза новому - социалистическому Отечеству. Угроза новой - Советской России. Не побоюсь слова «Отечество». Ибо это - уже первое в мировой истории Отечество рабочих и крестьян, рожденное, как это ни покажется парадоксальным, именно в России. Но, думаю, скорее закономерно, что в России. Ну-с, так как?
        - Вижу, чувствую, понимаю веру, глубину и величие ваших слов, товарищ Подвойский. Они новы для меня, хотя я ранее слышал их, но не придавал им того значения, которое вы сейчас вложили в них. Раньше думал, что это только лозунги, но сейчас это прозвучало очень убедительно. И потому я согласен служить Советской России.
        - Гм-м. Можете назвать меня Николай Ильич. Вас как величать по имени-отчеству? Напомните.
        - Кирилл К… К… - он вовремя осекся. - Кирилл Леонидович.
        - Хорошо. Считайте, что вы приняты на службу в постоянный кадровый военно-педагогический состав управления Военно-учебных заведений и военного обучения. Надеюсь, с винтовкой, с гранатами дело имели на фронте? Знаете устройство винтовки Мосина? О строевой службе уж не спрашиваю, как-никак унтерская школа за плечами.
        - Так точно. Знаю и винтовку, и гранаты, и пулемет «максим», устройство орудий, системы и приборы артиллерийского обеспечения старой русской армии. Умею пользоваться ими в бою, разбирать и собирать, обслуживать. Приходилось бывать в штыковых, гм-м… на Германском фронте… Имею хорошие знания в картографии, интересовался этими вопросами в реальном училище, - умело и вовремя солгал, но и заслуженно похвалился Кирилл.
        - Что ж, нам необходимо использовать боевой, научный потенциал и опыт старой армии. Вы как инструктор и военспец, пока младшего ранга, подходите нам, Кирилл Леонидович. Советская власть доверяет вам большое и важное дело - вести подготовку кадров рядового и младшего комсостава Красной армии. Всевобуч уже полтора года занимается этим. Проведена огромная работа, особенно в этом году. В июне территория страны разделена на полковые и батальонные округа, которые, в свою очередь, подразделяются на ротные, взводные и отделенные участки. В ноябре 1919 года в состав Всевобуча вошли части особого назначения (ЧОН). Они нередко используются в качестве самостоятельных подразделений и активно участвуют в боевых действиях. Практика показала целесообразность и правильность этих мер, особенно в ноябре под Орлом и Курском, когда вставал вопрос о ликвидации прорывов конницы и стрелковых ударных групп противника на наиболее опасных участках фронта. В прифронтовой полосе и неспокойных районах отряды Всевобуча участвуют в несении патрульно-постовой и охранной службы. В 1919 году военную подготовку в системе Всевобуча
прошли 100 тысяч большевиков и комсомольцев, более 82 тысяч рабочих и свыше 730 тысяч крестьян. То есть прошлый год дал РККА более половины кадров, прошедших Всевобуч. Понимаете значение и важность этого дела, Изгнанников?
        - Да, думаю, что понимаю. Очень важное дело. Верно, что здесь нужно большое напряжение сил и имеется немало трудностей.
        - В ходе организации процесса обучения, конечно, есть определенные затруднения: не хватает винтовок, патронов, наглядных пособий. Инструкторам приходится во многом полагаться на собственную изобретательность и на энтузиазм обучаемых. Особенно активизировались занятия после июня прошлого года, когда начались развернутые призывы в РККА по мобилизации. Число инструкторов резко возросло. Но замечу, из них примерно пятая часть являлась бывшими офицерами, остальные - унтер-офицерами.
        - А кто такие комсомольцы, Николай Ильич?
        - О! Это дело новое и пока распространилось только в больших индустриальных городах. Но уверен, дойдет и до российской глубинки. Сразу видно, что вы из отдаленной провинции и давно не слышали, что происходит в общественной и политической жизни Советской России. Не сочтите это за упрек. Комсомол - общественно-политическая организация юношества и молодежи, которая настроена на коммунистическое будущее. У нее свои органы управления, самостоятельная организация, но идеалом ее является партия большевиков. Вам сколько лет, Кирилл Леонидович?
        - Скоро двадцать пять, - отвечал Кирилл.
        - Ну, вы еще можете попытать свои силы в комсомоле, хотя для этого нужны серьезные рекомендации. Но вообще-то возраст уже почти не комсомольский…
        «И слава богу», - подумал про себя Кирилл.

* * *
        К самому исходу 1919 года белые были вынуждены оставить Киев, Чугуев, Екатеринослав, весь Донецкий бассейн и откатились к Таганрогу, Ростову и Новочеркасску. На северное побережье Азовского моря вышла 14-я армия РККА. Понесшую большие потери Добровольческую армию Деникин вынужден реорганизовать в отдельный Добровольческий корпус, назначив его командиром генерала Кутепова. Другая часть бывшей Добрармии - корпус генерала Слащева - была еще втянута в борьбу с отрядами Махно в Южной Малороссии. Тем временем среди части генералов зрел заговор против главнокомандующего, инициатором его выступал Врангель. Обвиняя Деникина во всех неудачах и неспособности продолжать борьбу во главе вооруженных сил Юга России, Врангель предлагал генералам Сидорину и Покровскому (командующему Кавказской армией) созвать специальное совещание в Ростове. Там должен был решиться вопрос о назначении нового главнокомандующего. Среди руководства Белого движения назрел серьезный кризис, усугублявший и без того тяжелое положение белых армий.
        Понимая исключительную важность сохранения за собой Ростова и Новочеркасска, генерал Деникин сосредоточил наиболее боеспособные части на центральном участке фронта. Добровольческий корпус генерала Кутепова 3 января 1920 года был подчинен генералу Сидорину и сосредоточен на подступах к Ростову. Главные силы Донской армии прикрывали Новочеркасск. В тот же день главком отдал приказ об оставлении Царицына в целях сокращения линии фронта. Кавказская армия с тяжелыми боями отошла от берегов Волги и отступила за реку Сал в труднопроходимую, заснеженную Сальскую степь. Следом 5 января 9-я армия противника повела наступление на Новочеркасск. В двухдневных ожесточенных боях и кавалерийских сечах за город конница комкора Думенко нанесла поражение донской белоказачьей дивизии. 7 января красные овладели древней столицей Всевеликого войска Донского. Взятие Новочеркасска создало угрозу всему правому флангу Деникинских армий на ростово-новочеркасском направлении и предрешило поражение белых армий на подступах к Северному Кавказу.
        Части Добровольческого корпуса, оборонявшие Ростов - один из последних стратегических пунктов вооруженных сил Юга России, дрались храбро и отчаянно. Поредевшая Дроздовская дивизия и конный корпус генерала И. Г. Барбовича неоднократно переходили в контратаки. Красных несколько раз отбрасывали от города на расстояние до семи верст…
        Артиллерия и пулеметы беспощадно разворачивают и крошат здания снарядами, поливают крыши, стены и улицы города свинцовыми дождями. В морозном воздухе плывут клубы порохового дыма, парят частички пыли и льда. Земля, мостовая и стены домов вздрагивают от разрывов. Красная армия упорно штурмует Ростов. Есаул Пазухин у окна в большой комнате с книжными шкафами вдоль стен и персидским напольным ковром на паркете. Он смотрит в бинокль на северо-запад, озирая окраины Ростова, всматриваясь в заснеженную даль с верхнего, третьего, этажа высокого каменного дома. Двое казаков-кубанцев поднимают наверх британский пулемет системы «Льюис» и несколько цинков с патронами к пулемету. «Льюис» устанавливают у окна на письменном столе. Ствол направлен в окно. Есаул выпрастывает левую руку из черной повязки, что страхует и придерживает ее у раненого плеча. Открывает оконные запоры, распахивает оконные рамы. Рука слушается плохо. Одна рама открывается с трудом. Пазухин ударяет по ней кулаком, бьются и сыплются стекла. Морозный воздух вперемежку с дымом наполняет комнату. Лента заправлена, затвор взведен. Есаул наводит
и прицеливается. Грохочет, содрогается и бьет боевая машина. Дребезжит стол. На паркет и ковер десятками сыплются стреляные гильзы. Звенят и бьются оконные стекла.
        - Заполучи, суки! Выкусите! Вот вам Ростов! - с ненавистью на устах шепчет Пазухин.
        Точными очередями он накрывает красную пехоту, крадущуюся у заборов и стен домов вдоль улицы. Пехотинцы откатываются, бегут, скрываются за углы домов и воротные створы. Кто-то падает у забора в снег, дергается, замирает. Кто-то, словно приклеенный к стене дома, обмякает и сползает по ней спиной вниз, словно оставляя на стене кровавые выбоины. В окно бьет артиллерийская граната, рвется у наружной части оконного проема. Взрывом отбрасывает и валит на спину казака, стрелявшего из карабина. Тот с посеченным лицом и кистями рук падает навзничь и замирает в конвульсиях. Пазухин прядает от пулемета в сторону. Он цел, но контужен. В комнате клубы едкого желто-белого дыма и пыли. Почти ничего не видно.
        Из центра города по улице к западной окраине летит кубанская конница. Казачий свист и ржание лошадей, шашки наголо, у каждого в поводу лошадь. Пехота метко и стойко отстреливается, валит кубанцев с коней. Но казаки все ж гонят и секут пехоту. Откуда-то катится:
        - Ур-ра!
        Есаул, сжимая зубы от боли в голове, обжимая голову ладонями, шатаясь, подходит к окну. Оттуда смотрит на соседнюю улицу. Растворяет оконные рамы, кашляет, сплевывает кровавую слюну. Всматривается. Там - рукопашная. Корниловцы сошлись с красными. Ни те, ни другие не уступают. Мелькают штыки и приклады. Слетают с голов фуражки и папахи. Доносится:
        - Мать! Мать, мать… твою!
        Крики боли и звериный, нечеловеческий рык. Хлесткие удары прикладов, глухие, рвущие, колющие шинели и плоть удары штыков. Силы почти равны, но корниловцы злее и отчаяннее. Снова:
        - Ура! Ура!
        Красные не выдерживают и медленно отходят, потом отстреливаются, бегут.
        Со стороны Новочеркасска в тыл добровольцам вышли освободившиеся после боев за столицу Войска Донского красноармейские части. Подвели донские казачки, не смогли защитить свою столицу! Генерал Деникин, узнав об этом, как-то сразу сгорбился, поморщился, как от зубной боли, и отдал приказ Добровольческому корпусу отходить на восток, оставить Ростов. Дроздовская и Корниловская дивизии, дравшиеся в авангарде оборонявшихся войск, пробились через город, уже занятый отдельными частями Конармии Буденного и Думенко. Богат Ростов - оплот контрреволюции России. Неспроста называют его «русским Чикаго»! Особенно богаты армянские кварталы, именуемые еще с XVIII века Нахичеванью. Конармейцы ворвались в город, посекли несколько сот отступавших казаков и просто-напросто предались грабежу. Они ж - местные! Родились и выросли здесь или в округе. Давно знали, где и кого грабить. Другие части красных (укомплектованные призывниками южных и центральных губерний России), перемешавшись и рассеявшись по улицам города, также почти потеряли управление и оказались предоставлены сами себе.
        У переправы на левый берег в предместье Батайска - затор. Красных раза в два больше, чем белых. Вскрыты и разорены армянские и казачьи погреба с коньяком и спиртом. Потому пьяных, одуревших от спирта и коньяку «без закуси» - больше всего! Пробиваясь сквозь смыкавшиеся ряды дезорганизованного противника, где - штыками, где - ружейными залпами, полки Добровольческого корпуса вырвались на левый берег Дона по железнодорожному мосту. В тот день красные не смогли сходу форсировать реку. Через Дон переправлялись позднее, с большими потерями под жестоким огнем пулеметов и орудий противника.

* * *
        Поставленные фронту директивой командюжа А. И. Егорова № 188 задачи были выполнены полностью к 10 января. Занятием Таганрога и Ростова фактически заканчивался основной этап борьбы с армиями Деникина, ибо весь дальнейший период кампании разделился на два самостоятельных объекта - борьба за Крым с очищением Правобережья и окончательное уничтожение остатков белых сил, отходящих на Кубань.
        В тот же день, 10 января 1920 г., Реввоенсовет фронта огласил в войсках:
        «Приказ армиям Южного фронта РСФСР
        № 19
        Курск, 10 января 1920 года
        Основная задача, данная войскам Южного фронта, - разгром Добровольческой армии противника, овладение Донецким бассейном и главным очагом южной контрреволюции, Ростовом, - выполнена. Наступая зимой по глубокому снегу и в непогоду, перенося лишения, доблестные войска фронта в два с половиной месяца прошли с упорными боями от линии Орла до берегов Азовского моря свыше семисот верст. Добровольческая армия противника, подкрепленная конницей Мамонтова, Шкуро, Улагая, разбита, и остатки ее бегут по разным направлениям. Армиями фронта захвачено свыше сорока тысяч пленных, семьсот пятьдесят орудий, тысяча сто тридцать пулеметов, двадцать три бронепоезда, одиннадцать танков, четыреста паровозов, двадцать тысяч двести вагонов и огромное количество всякого рода военного имущества. Реввоенсовет Южного фронта, гордясь сознанием боевого могущества и силы красных армий Южного фронта, шлет всем доблестным героям красноармейцам, командирам, комиссарам свой братский привет и поздравляет с блестящей победой над самым злейшим врагом рабочих и крестьян - армией царских генералов и помещиков. Да здравствует
непобедимая Красная армия!
        Командюж Егоров
        Наштаюж Петин
        Член РВС Южфронта И. Сталин».

* * *
        «Кончился 1919 год, - писал Антон Иванович Деникин. - Год, отмеченный для нас блестящими победами и величайшими испытаниями… Кончился цикл стратегических операций, поднявших линию нашего фронта до Орла и опустивших ее к Дону… Подвиг, самоотвержение, кровь павших и живых, военная слава частей - все светлые стороны вооруженной борьбы поблекнут отныне под мертвящей печатью неудачи».
        Обе стороны понесли невосполнимые, огромные потери. К боевым потерям прибавился тиф - страшный спутник Гражданской войны, забравший и у красных, и у белых десятки тысяч жизней. В январе в штаб Деникина пришло известие о расстреле большевиками адмирала Колчака. Адмирал был сдан красным белочехами в Иркутске взамен на разрешение пропустить их эшелоны во Владивосток и по КВЖД. Это был сильнейший удар по позициям белых армий в Сибири и на востоке страны. Но неудачи белых армий не сломили Антона Ивановича Деникина, хотя многие в лагере белых уже потеряли веру в успех. Оценивая обстановку, сложившуюся к началу 1920 года, генерал считал возможным и необходимым продолжать борьбу. Его оптимизм вполне основательно строился на предположении, что войска Красной армии также понесли большие потери, утомлены, тылы их расстроены. Но необходимо сначала «побороть инерцию отступательного движения». Затем, «опираясь на несгибаемых духом добровольцев и возможный новый антибольшевистский подъем Дона и Кубани, перейти к решительным наступательным действиям». Вселяло оптимизм и то обстоятельство, что с середины января
1920 года в борьбу с большевиками включился батька Махно. Для перелома борьбы с красными нужна была хотя бы небольшая победа. И Деникин ждал момента для приказа о переходе к наступлению. Однако развал тыла белых армий был уже налицо.
        «Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам… Особенно странной была эта черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй и собственность. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле цифрами. И в то же время претензии этих классов были весьма велики… Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партий и профессий: кооператора, социал-демократа, офицера, даму общества, художника и лидера политической организации… Традиция беззакония пронизывала народную жизнь, вызывая появление множества авантюристов, самозванцев - крупных и мелких. В городах шел разврат, разгул, пьянство, в которые очертя голову бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта… Шел пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой», - писал позднее главнокомандующий о тех днях…
        Однако попытки генерала спасти режим путем изменения тактики успеха не имели. Деникин сам признавал, что совмещение законодательных и правительственных функций в лице Особого Совещания отвечало духу чистой диктатуры. Но и через несколько дней после составления «Наказа» особое Совещание было им реорганизовано в «Правительство при главнокомандующем ВСЮР», деятельность которого в силу сложившейся обстановки свелась исключительно к ведению текущих дел.
        Несмотря на внешний оптимизм, Деникин остро переживал поражение своих войск, понимая, что Белое движение вряд ли простит ему этот провал. Еще в канун нового 1920 года он подготовил Особому Совещанию «Наказ», который одновременно являлся и его политическим завещанием. Содержание основных идей «Наказа» было следующее: «Единая, Великая, неделимая Россия. Защита веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства… Борьба с большевизмом до конца. Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти слева и справа - карать. Вопрос о форме управления - дело будущего… Суровыми мерами за бунт, руководительство анархическими течениями, спекуляцию, грабеж, взяточничество, дезертирство и прочие смертные грехи не пугать только, а осуществлять их при посредстве активного вмешательства управления юстиции…» Но главнокомандующий явно упустил время. Еще двумя годами ранее подобные программу и формулу власти уже предложили народу России и применили их на практике большевики в лице Советов! И народ, большей своей частью, узрев это,
почуяв твердую руку, пошел за советской властью. Большевики предложили народу вместо старой России - новое социалистическое Отечество, Советскую Россию.

* * *
        Весной 1920 года части Красной армии Туркестанского фронта под руководством М. В. Фрунзе разгромили Семиреченскую казачью армию атамана Анненкова. Овладев Семиречьем, красные вышли к границе с Китаем. За Каспием войска Туркестанского фронта взяли город Кисловодск и оказали военную помощь восставшим узбекам Хивинского ханства в их борьбе с Джунаид-ханом. Одновременно войска, подчиненные Фрунзе, завязали бои с басмачеством. Особо напряженными были столкновения с басмачами в Ферганской долине, где действовали Мадамин-бек и Курширмат, а также «крестьянская армия» Монстрова. Крупнейшей операцией Туркестанского фронта стало сражение за Бухару - столицу Бухарского эмирата. Проведено оно было в августе - сентябре 1920 года. Тогда красные при поддержке местного восставшего населения штурмом овладели древней столицей. Войска эмира - 16 тысяч сабель и 27-тысячная конница местных «курбаши» - князей и беков - были разгромлены Красной армией. Эмир бежал в Афганистан. В октябре была провозглашена Бухарская народная советская республика. Такой же республикой стало и бывшее Хивинское ханство. Но в Туркестане
началась многолетняя борьба с басмачеством, поддерживаемым из Афганистана.

* * *
        Еще в конце июня 1919 года Парижская «мирная» конференция несколько раз возвращалась к турецкому вопросу. Однако обсуждение мирного договора было отложено, поскольку оставалось неясным - возьмет ли президент США предложенный ему мандат на управление зоной Стамбула-Константинополя и Проливов. Вудро Вильсон уклонялся от прямого ответа и переводил разговор на будоражившую всех тему укрепления власти большевиков в России. Также его волновала неопределенная, нескончаемая проблема итальянских притязаний - «плата Италии за кровь ее солдат, погибших в горниле Мировой войны».
        Пока в Париже шли нескончаемые переговоры о разделе османского наследия, в Анатолии (Анталии) набирался сил подлинный правопреемник Высокой Порты - турецкие национальные партии и националистические организации. На конгрессах революционных организаций кемалистов (турецких национал-патриотов) в Эрзеруме (в августе 1919 года), в Сивасе (в октябре того же года) принимались пока обтекаемые резолюции о желательности помощи со стороны «незаинтересованной державы», но небольшевистскому движению за спасение Турции. Много говорилось о необходимости беспристрастного внимания такой державой (иногда называли США) положения дел в Анатолии вплоть до «произвольной передачи народов и территорий Османской империи по мирному договору». Миссии в Анатолию, предпринятые американцами, французами, а также англичанами, проводились, как правило, либо в тайне друг от друга, либо с сокрытием итогов. Эти миссии вызывали взаимное недоверие у представителей великих держав - и разочарование у кемалистов.
        Белое движение к началу 1920 года уже явно выдыхалось и становилось бесперспективным. Красная армия шла к победе. Движение под руководством Кемаля Ататюрка крепло. Ставка великих держав на греческую армию против турецких национал-патриотов все более не оправдывала надежд. Равно как и ставка на интервенцию держав Антанты в Россию. Позиции В. Вильсона в Сенате США оказались подорванными, поскольку его предложение о ратификации Версальского договора 18 ноября 1919 года провалилось. Парижские мирные переговоры о судьбе Константинополя и Проливов, материковой Турции с октября 1919 года фактически шли без участия американцев. Судьба «османского наследства» перешла в руки трех решающих участников - Британии, Франции и кемалистского движения. С 28 января 1920 года, т. е. со дня принятия парламентом в Стамбуле «Национального обета» - Декларации независимости на принципах революционного буржуазного демократизма, кемалисты фактически контролировали ту часть Малой Азии (центральную и северо-восточную), вокруг которой шли бесконечные дискуссии в Париже. Столицей их стала Анкара. Что касается султанского
кабинета, то он стремительно терял авторитет, особенно после неловких попыток Дамада Ферид-паши скрыть свою постыдную уступчивость в отношении решений Парижской мирной конференции и ретираду из Версаля.
        Дело в том, что представители великих держав на своем последнем заседании 21 января 1920 года изложили основные позиции мирного договора, известного под названием Севрского. Они были вручены турецкой (султанской) делегации, включавшей Тевфик-пашу и Дамада Ферид-пашу. Общие черты мирного договора с Турцией были согласованы между Ллойд Джорджем, а также сменившим Клемансо Мильераном и итальянским премьером Ф. Нитти при активном участии представителя Греции Венизелоса на конференции в Лондоне 15 -17 февраля 1920 года. Константинополь и Проливы решено было отдать под фактический контроль Великобритании при условии, что режим Проливов будет регулировать «международная комиссия с административной и финансовой властью». Фактически - Компания Черноморских проливов с весьма узким составом: Англия, Франция, Италия и - «при определенных обстоятельствах» - США. Константинополь-Стамбул оставался бы не более чем «султанским Ватиканом», где султан-халиф имел бы только личную охрану, но ни власти, ни войск. Границы будущей крохотной султанской Турции проектировались по линии дашнакской Армении в Анатолии
(северо-восточные провинции Малой Азии), по реке Джейхун на юге, а далее линия границы шла севернее линии Антеб - Урфа - Джезире-аль-Омар (т. е. у турок отторгалась Северная Сирия и юго-восточные провинции Малой Азии). Турция признавала Армению как «свободное и независимое государство». Султанская Турция и Армения соглашались подчиниться президенту США Вудро Вильсону по арбитражу границ в пределах вилайетов Ван, Битлис, Эрзрум и Трапезунд и принять его условия относительно доступа Армении к Черному морю (через Батум). (Согласно решению американского президента, направленному европейским державам позднее - в ноябре 1920 - на основе результатов работы специальной комиссии, Армения должна была получить две трети территории вилайетов Ван и Битлис, почти весь вилайет Эрзрум и большую часть вилайета Трапезунд, включая порт - в совокупности ок. 100 тыс. кв. км.) Собственно Сирию, Палестину, Месопотамию, все аравийские территории, острова Эгейского моря и даже зону Измира (юго-запад Малой Азии) планировалось отдать великим державам. Кроме того, над печальными обломками былой великой империи османов должен был
господствовать европейский военный и финансовый контроль. Османская империя вступила в Первую мировую войну, имея население 21,5 млн человек при 1792 тысяч кв. км территории (после всех потерь в итоге двух Балканских войн). Если бы вошел в силу Севрский договор со всеми ограничениями, Турция (точнее ее тень!) осталась бы на площади в 400 тысяч кв. км при 8-миллионном населении…
        Новый кабинет султана под руководством Али-Риза-паши в ноябре 1919 - марте 1920 года сосредоточил усилия на противодействии кемалистам. Он ратовал за высадку дополнительного контингента британских оккупационных войск и расквартирование их на берегах Мраморного моря и в Стамбуле. Высадка состоялась 16 марта 1920 года. Английские войска, как было провозглашено в подконтрольной оккупантам и султану прессе, вводились в «наказание за нестабильность в Стамбуле и зоне Проливов».
        Но кроме османской (султанской) администрации в Стамбуле располагались со своими органами управления четыре верховных комиссара (британский, французский, итальянский, греческий) и два главнокомандующих - английский и французский. Еще 11 января 1920 года из Белграда в Стамбул была перенесена главная квартира Восточной армии Антанты. Упомянутые комиссары по одной неделе, по очереди, кроме грека, управляли этим пороховым погребом с населением около миллиона человек (около дюжины национальностей), готовым в любой момент взорваться от негодования. «Как еще тут все не перерезали друг друга на той или иной, „французской“ или „английской“ неделе», - удивлялся корреспондент газеты «Тhe Time» в номере от 3 апреля 1919 года.
        Введение дополнительных британских войск в Стамбул в марте 1920 года должно было перевести в практическую плоскость затянувшийся процесс оформления мирного договора с Турцией, точнее - организацию раздела «турецкого имущества». В британском кабинете министров возобладала позиция тех сил, которые ратовали за послушного Лондону султана-халифа: чтобы его можно было использовать и в остатках Турции, и в связи с управлением многомиллионной массой мусульман в британских колониях, раскинувшихся от Запада Африки до Бенгалии, а главное - против Советской России. Британские войска в Проливах должны были стать, по мнению нового военного министра Уинстона Черчилля, главным рычагом в такой расстановке сил. «По сравнению с Германией Россия представляет меньшую важность, но по сравнению с Россией Турция совсем не важна», - писал позднее Черчилль в своей книге «Мировой кризис». Во Франции же дискутировался этот вопрос, но не как быть с Турцией, а как использовать традиционное влияние Франции, чтобы создать сильную Турцию в Малой Азии, возможно, даже в противовес Британии. В противовес «положению, которое может
возникнуть на Босфоре от соприкосновения с прикладом британской винтовки», по выражению газеты «Le Journal de Paris» в номере от 3 января 1920 года.
        Но пока великие державы планировали, обсуждали, вели подковерную борьбу на заседаниях и в диспутах в Версале, турецкие революционеры и национал-патриоты под руководством Кемаля действовали.
        Согласно турецкой традиции считается, что «Национально-освободительная война турецкого народа» или Вторая греко-турецкая война 1919 -1922 гг. началась 15 мая 1919 года с первых выстрелов, прогремевших в Измире (Смирне - греч.) по высадившимся в городе с кораблей Антанты солдатам греческой армии. Оккупация Смирны войсками Греции осуществлялась в соответствии с 7-й статьей Мудросского перемирия. Первый этап этой войны (1919 -1920 гг.) был ознаменован организацией обороны против наступавших в глубь Малоазийского полуострова греческих войск в юго-западных провинциях (вилайетах) Чукурова, Газиантепа, Кахраманмараша и Шанлыурфы. Те события происходили в Малой Азии. Но кемалисты не дремали и у Проливов, и на европейском побережье.
        Командованию XX армейского корпуса в Анкаре.
        Баликесир.
        23 января 1920 г.
        Просьба передать настоящую шифрованную телеграмму его превосходительству Мустафе Кемаль-паше.
        Оружие и снаряды, находящиеся под охраной французов на складе Акбаша, что на европейском берегу, около Галлиполи, были предназначены державами Антанты для армии Деникина. Русское судно прибыло четыре дня назад в Галлиполи, чтобы забрать этот груз. Один из наших доблестных командиров из центрального комитета Баликесира, Хамди-бей Кепрюлюлю, отправился в ночь 26/27 января 1920 г. на плотах на европейский берег и завладел складом. Уничтожив все провода связи и взяв под стражу французов, он перебросил все оружие и часть снарядов в Лансеки. Французы были также переправлены в этот пункт под надежной охраной, а затем, после того как оружие и снаряды были посланы вглубь страны, они были отпущены. По имевшимся у меня сведениям, акбашский склад должен содержать 8000 русских винтовок, 40 русских пулеметов и 20 000 ящиков огненных припасов. Если за последний месяц не происходило выдачи оружия из акбашского склада. То надо считать, что 8000 русских винтовок полностью перешли в наши руки. Мы не знаем, как будут реагировать на это событие державы Антанты. До настоящего времени Стамбул и армейский корпус об этом
ничего не узнали.
        Командир 61-й дивизии Кязым.
        Шифрованная телеграмма:
        Циркулярно.
        Командиру 61-й дивизии
        Кязым бею эфенди. Баликесир.
        Анкара.
        29 января 1920 г.
        Ответ на вашу телеграмму от 28 января 1920 г. Прошу вас выразить нашу благодарность Хамди-бею Кепрюлюлю за замечательный успех, достигнутый им благодаря его доблести и отваге. Шлем братские поздравления и вам за то, что вы были инициатором этого великого успеха.
        От имени Представительного комитета
        Мустафа Кемаль.

* * *
        В начале 1920 года численность белых и красных войск на юге России была примерно равной - около 50 тысяч штыков и сабель с каждой стороны. Однако боеспособность белогвардейских войск, кроме Добровольческого корпуса, была значительно ниже. Характеризуя состояние вооруженных сил Юга России, генерал Слащев, бывший в то время командиром 3-го Крымского армейского корпуса, писал: «Солдатская масса была индифферентна; низшее офицерство было лишено точного, определенного лозунга, за которым шли бы массы, колебалось; удерживал это офицерство в Добровольческой армии (после 1919 года. - Д. А.) лишь страх перед репрессиями красных… Богатое казачество, пострадавшее материально в 1918 году, пожелало пополнить свои убытки и отправляло вагонами награбленное имущество в свои станицы и туда же гнало лошадей табунами. Дело дошло до того, что казачьей части нельзя было спешиться для боя потому, что ни один казак не хотел оставить сзади свою лошадь с седлом, к которому были приторочены его сумы… Идея „Отечества“ вдохновляла только единичных идеалистов, политически безграмотных и потому упорно стоящих на своем во вред
своему народу…»
        С падением Ростова и выходом Красной армии на побережье Азовского моря войска генерала Деникина оказались рассеченными на две части. На Правобережной Украине и в Северной Таврии действовала группировка под командованием генерал-лейтенанта Н. Н. Шиллинга. На Северном Кавказе - Добровольческий корпус, Кавказская армия и остатки Донской. Деникин рассчитывал, используя оборонительные рубежи по Дону и Манычу, укрепления на Перекопском перешейке, обескровить наступавшую Красную армию. Весной же 1920 года с помощью Антанты он надеялся усилить свои войска и возобновить наступление на Москву.
        Командование РККА принимало решительные меры для достижения полного разгрома армий Деникина. В первой половине января на базе южного фронта был создан Юго-западный фронт (командующий А. И. Егоров). В его состав вошли 12-я, 13-я и 14-я армии. Основной задачей фронта была ликвидация войск генерала Шиллинга. Соответственно новому направлению боевых действий Юго-восточный фронт был переименован в Кавказский (командующий В. И. Шорин, а с 31 января - М. Н. Тухачевский). В него вошли 8-я, 9-я, 10-я и 1-я Конная армии. Войска фронта должны были разгромить белые армии на Северном Кавказе.
        Развернув наступление, армии Юго-западного фронта достигли крупных успехов. Уже к концу января соединения 13-й армии вышли на побережье Черного моря в районе Николаева, Херсона и крымских перешейков, разрубив группу генерала Шиллинга на две части. Одна из них была прижата к Днестру в районе Тирасполя. Другая отошла к Одессе. Иначе складывалась обстановка на Крымском направлении. Действовавшим здесь соединениям 13-й армии не удалось разбить корпус генерала Слащева. Умело маневрируя, Слащев вывел свои части из-под ударов превосходящих сил противника и прочно закрепился на перешейках Крымского полуострова. Так в Крыму началось создание последнего плацдарма белой армии европейской России.
        Тем временем командование Кавказского фронта, стремясь закрепить успех, достигнутый в предшествующих боях, отдало директиву о возобновлении наступления по всему фронту. Красные армии перешли в наступление 18 января. Однако многократные атаки укрепленных позиций деникинских войск на реках Маныч и Сал, а также под Батайском, не дали положительных результатов. Мало того, наступление красных привело к огромным потерям личного состава и артиллерии 8-й, 9-й армий и 1-й Конной. Кубанские казаки и добровольцы вернулись в свои родные места, на свои начальные базы и получили некоторое подкрепление и моральную поддержку. Успешные действия против войск Кавказского фронта окрылили генерала Деникина надеждой на общий успех. Главнокомандующий, давно решив для себя до конца нести крест борьбы с большевизмом, с надеждой и удовлетворением принимал известия об успехах своих войск. Вот конница генерала Топоркова наносит поражение армии Буденного под Батайском… Корниловцы, дроздовцы и юнкера Добровольческого корпуса генерала Кутепова, отбив атаки красных в низовьях Дона, преследуют их до Нахичеванской переправы…
Ударная группа Донской армии генерала Сидорина вновь наносит поражение соединению 1-й Конной на Маныче. Здесь захвачено 40 орудий противника… Казалось, еще немного усилий, и Красные армии на Северном Кавказе будут разбиты…
        В пулеметном взводе поручика Усачева у Нахичеванской переправы один пулемет был разбит взрывом снаряда. Другой заклинило от перегрева. Какое-то время поручик находился близ последнего - третьего. Он лежал в снегу и криками корректировал стрельбу расчета. Другие пулеметчики, оставшиеся целыми или раненые легко, залегли, прицельно били из винтовок.
        Противник поливает артиллерийским огнем. Комья земли и осколки осыпают добровольцев. Но стрелковые части дроздовцев отбивают очередную атаку красных и бросаются в штыковую. И вот повсеместное, сотрясающее душу «Ур-ра!», и добровольцы поднимаются в рост… Пулеметчики, кто оглядываясь, кто крестясь, встают вслед стрелкам.
        Усачев, приподнявшись на колени, машинально отряхивает снег. Жуткий, леденящий душу свист и визг пуль, осколков. Винтовка в руках. Штык примкнут к стволу. Встает в полный рост. Слышны слова песни, что поют дроздовцы:
        Смело мы в бой пойдем за Русь Святую
        и как один прольем кровь ма-алодую.
        Вот показались красные це-епи,
        с ними мы будем драться до смерти.
        Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…
        Поручик подхватывает песню, хрипя всей силой глотки. Добровольцы, атакуя, переходят в бег. Красные поднимаются им навстречу. Винтовки с примкнутыми штыками наперевес. Песня сама собой осекается. Столкнулись… Хлесткие удары штыков и прикладов, мат, стоны, крики…
        Усачев бежит со всеми вместе, стреляет на бегу. Стреляет прицельно, видит, что попадает. Его пулеметчики смешались со стрелками. Сердце стучит как бешеное и, кажется, сейчас выскочит из груди. Он готов нанести удар штыком, но красные отступают. Они оставили переправу и бегут берегом реки к предмостным укреплениям, надеясь зацепиться там и прикрыться огнем пулеметов. Дроздовцы достигают Дона, добивают последних, не успевших вырваться из их железных объятий. Осматриваются, ощупывают себя, оправляются, подтягивают ремни. Кто-то ранен, но в горячей атаке не заметил этого. Кровь проступает на шинели. Усачев чувствует жгучую боль в середине груди - сбито дыхание. Кто-то, дрожащими, окровавленными пальцами вынув из портсигара папиросу, закуривает, кто-то пытается умыться, разбивая прикладом ледок у берега, кто-то пьет спирт из горлышка фляги. Силы людей на исходе…

* * *
        Решение о создании Всевобуча было принято в марте 1918 года VII съездом партии большевиков (Российской Коммунистической Партии большевиков - РКП(б)) и IV Чрезвычайным съездом Советов, а юридическим оформлением стал Декрет ВЦИК «Об обязательном обучении военному искусству» от 22 апреля 1918 года. Согласно декрету ВЦИК, с целью создания подготовленного мобилизационного резерва для Красной армии каждый трудящийся в возрасте от 18 до 40 лет должен был пройти курс военного обучения без отрыва от производства. Женщины и подростки допризывного возраста (16 -17 лет) курс военного обучения проходили на добровольных началах; военнослужащие и лица, прошедшие службу в армии, привлекались к занятиям для прохождения переподготовки или в качестве инструкторов. Прошедшие обучение считались военнообязанными. Отделы Всевобуча (в среднем насчитывавшие 3 -5 инструкторов) создавались при окружных, губернских, городских, уездных и районных военных комиссариатах.
        К концу 1918 года в стране действовало 7 окружных, 37 губернских, 493 уездных отделов, 4616 фабрично-заводских и сельских бюро Всевобуча, штаты которых насчитывали около 50 000 инструкторов. В Москве и Петрограде бюро и отделы Всевобуча созданы не были, военная подготовка по программе проходила в сформированных здесь территориальных воинских частях.
        Первоначально Всевобуч занимался в основном начальной военной подготовкой рядовых бойцов (для этого была разработана специальная 8-недельная программа объемом 96 часов, по два часа ежедневных занятий без отрыва от производства). В дальнейшем, в соответствии с решением VII съезда РКП(б), Всевобуч перешел к формированию и обучению резервных подразделений и воинских частей. В общей сложности в годы гражданской войны в системе Всевобуча были сформированы и переданы в состав РККА 3 стрелковые дивизии, 2 кадра стрелковых дивизий, 54 кадра стрелковых полков, 1 стрелковая бригада, 1 конный полк, 35 лыжных рот, несколько отдельных отрядов.
        Принятая 96-часовая программа включала в себя обучение стрелковому делу (устройство винтовки образца 1891 года, уход за ней), ведению стрельбы из винтовки из всех положений. Программа включала и обучение строевому делу (построения, команды, порядок огневого боя); полевой службе (охранение, разведка); окопному делу (рытье ячеек и окопов, использование гранат); уставу гарнизонной службы. Впоследствии программа была дополнена занятием по санитарной подготовке (оказание первой медицинской помощи) и специальными лекциями и занятиями для командиров ЧОН (частей особого назначения).

* * *
        Уже в начале 1920 года явно обозначилась новая опасность для Советской России. Еще в 1918 году, возрожденное решениями Парижской «мирной» конференции, как феникс из пепла, на карте Европы восстало государство Речь Посполитая. Уже более ста лет (после Венского конгресса 1815 года) поляки ждали и наконец дождались этого. С конца 1918-го это новообразованное государство начало вооруженную борьбу против Советской России, Советской Украины, Советской Белоруссии и Литвы с целью отторжения западных территорий бывшей Российской империи. Потому и называлось оно не Польшей, а Речью Посполитой (именем государства, что уже с XIV века было польско-литовско-украинско-белорусским и частично великорусским по своему национальному составу). Аппетиты польского буржуазно-помещичьего, клерикального правительства распространялись далеко на восток «за линию Керзона» - границу реального расселения поляков с одной стороны, литовцев, белорусов и украинцев - с другой. Польская шляхта, буржуазия и ксендзы во главе с ярым националистом Юзефом Пилсудским вдруг вновь почувствовали себя на коне, поняли, что могут раздвинуть
рубежи своего государства на восток, приблизить их к очертаниям 1-го и 2-го разделов, приблизительно к границам последней трети XVIII века. В ту эпоху королевство Пруссия, Австрийская и Российская империя в наказание за революционные выступления и поддержку Наполеоновской Франции сначала отторгли от Речи Посполитой ее непольские земли, а потом стерли с карты Европы и саму Польшу. В апреле - мае 1919 года польские войска захватили западные земли Украины и Белоруссии. Оказать им сопротивление местные большевики и советская власть не смогли. Все основные силы были отвлечены на борьбу с Колчаком и Деникиным. Сопротивлялась лишь Литва.

* * *
        С чего же начался советско-польский конфликт, питавшийся корнями своими из глубин седого средневековья? Пожалуй, его началом можно считать события зимы - весны 1919 года. Тогда, 1 января 1919 года, была провозглашена Белорусская советская Республика. В этот же день польские части взяли под контроль Вильно, но уже 6 января 1919 город был отбит частями РККА. И тут 3 февраля Белорусская республика заявила о вступлении в РСФСР и таким образом стала частью советской России. 16 февраля власти советской Белорусской Республики предложили польскому правительству определить границы, но Варшава оставила это предложение без внимания. А 27 февраля, после включения в состав Белоруссии и Литвы, она была переименована в Литовско-Белорусскую советскую социалистическую Республику.
        В тот момент часть польских войск втянулась в пограничный конфликт с Чехословакией и готовилась к возможному конфликту с Германией за Силезию, а в западных районах Польши еще находились немецкие войска. Только после вмешательства Антанты 5 февраля был подписан договор о том, что немцы пропустят поляков на восток. В результате 4 февраля польские войска заняли Ковель, 9 февраля вступили в Брест, 19 февраля - вошли в оставленный немцами Белосток. В это же время двигающиеся на восток польские войска ликвидировали администрацию Украинской Народной республики на Холмщине, в Жабинке, Кобрине и Владимире-Волынском.
        Следом 9 -14 февраля 1919 года немецкие войска пропустили польские части на линию реки Неман (до Скиделя) - реки Зельвянка - реки Ружанка - город Пружаны - город Кобрин. Вскоре туда с востока стороны подошли части Западного фронта Красной Армии. Так образовался польско-советский фронт на территории Литвы и Белоруссии. Уже к февралю 1919 года Войско польское номинально насчитывало более 150 тысяч солдат и офицеров. Но поначалу поляки располагали в Белоруссии и на Украине очень незначительными силами - 12 батальонами пехоты, 12 кавалерийскими эскадронами и тремя артиллерийскими батареями - всего около 8 тыс. штыков и сабель. Остальные части размещались на границах с Германий и Чехословакией или находились в стадии формирования. Численность советской Западной армии оценивается в 45 тыс. бойцов, однако после занятия Белоруссии наиболее боеспособные части были переведены на другие направления, где положение РККА было крайне тяжелым. Западная армия была преобразована в Западный фронт под командованием Дмитрия Надежного 19 февраля.
        Для подготовки наступления на восток польские войска в Белоруссии, получившие подкрепления, были разделены на три части: Полесской группой командовал генерал Антони Листовский, Волынской группой - генерал Эдвард Рыдз-Смиглы, на линии Щитно - Скидель находилась Литовско-Белорусская дивизия генерала Вацлава Ивашкевича-Рудошанского. К югу от них находились подразделения генералов Юлиуша Руммеля и Тадеуша Розвадовского.
        В конце февраля польские войска форсировали Неман и начали наступление в Белоруссии (с 3 февраля находившейся в федеративном союзе с РСФСР). В последних числах февраля подразделения генерала Ивашкевича атаковали советские войска по реке Щара и 1 марта заняли Слоним, а части Листовского 2 марта взяли Пинск. Задачей обеих групп было не допустить концентрации советских войск по линии Лида - Барановичи - Лунинец и подготовиться к занятию Гродно после вывода оттуда немецких войск. Вскоре Ивашкевича сменил Станислав Шептицкий. Поляки заняли литовскую Лиду 17 апреля, затем были захвачены Новогрудок и Барановичи. А 19 апреля польская кавалерия вступила в древний Вильно. Через два дня туда прибыл Юзеф Пилсудский, который выступил с обращением «к литовскому народу», в котором предлагал Литве вернуться к унии времен Речи Посполитой.
        Между тем польские войска в Белоруссии под командованием Станислава Шептицкого продолжали двигаться на восток, получая подкрепления из Польши. 28 апреля поляки заняли город Гродно, оставленный немцами. В мае - июле польские части пополнились 70-тысячной армией Юзефа Халлера, переправленной из Франции. Одновременно под контроль поляков перешла Западная Украина. 25 июня 1919 верховный совет Антанты уполномочил Речь Посполитую оккупировать восточную Галицию до реки Збруч. К 17 июля восточная Галиция была полностью занята польской армией. Администрация Западно-Украинской Народной республики (ЗУНР) ликвидирована.
        Аппетиты польских националистов возрастали. Наступление польских войск в Белоруссии продолжалось. 4 июля был занят Молодечно, а 25-го под польский контроль перешел Слуцк. Командующий советским Западным фронтом Дмитрий Надежный был снят с должности 22 июля. На его место назначен Владимир Гиттис. Однако существенных подкреплений советские войска в Белоруссии не получили, поскольку все резервы советский генштаб направлял на южное направление против Добровольческой армии, которая в июле начала наступление на Москву.
        Между тем в августе польские войска вновь перешли в наступление, главной целью которого был Минск. После шестичасового боя 9 августа польские войска захватили белорусскую столицу. А 29 августа, несмотря на упорное сопротивление Красной Армии, поляками был взят Бобруйск. В октябре части Красной армии предприняли контратаку на город, однако потерпели поражение. После этого боевые действия затихли до начала следующего года. Стороны заключили перемирие. Это объяснялось нежеланием стран Антанты и генерала Деникина поддерживать планы дальнейшей польской экспансии. Начался долгий переговорный процесс.

* * *
        «Упрямая политика „единой, неделимой“ особенно чувствительно отразилась на отношениях Доброволии (белогвардейского юга России. - Д. А.) к Польше, Румынии и другим лимитрофным государствам, - писал позднее прославленный командующий Южным фронтом А. И. Егоров. - Восточная граница Польши до ноября 1919 г. оставалась неопределенной. Верховный совет Антанты откладывал решение до исхода Гражданской войны. (Лишь осенью 1919 года - 19 ноября старого стиля Верховный совет по настоянию Польши определил временную восточную границу примерно по рубежам прежней „конгрессовой“, без северной части Сувалкской губернии, отходившей к Литве, и с присоединением части Гродненской губернии (Белостокский уезд), но без Гродно и Брест-Литовска. Дальнейшее продвижение на восток было поставлено в зависимость от российского Учредительного собрания. Земли, лежавшие восточнее указанной границы (но уже оккупированные польскими войсками - Д. А.), составили три военных округа - Виленский, Брестский, Волынский, во главе с гражданским комиссаром, подчиненным польскому главному командованию. (Цит. по Деникин А. И., т. V. С.        Отношение Англии к образованию Великой Польши (Речи Посполитой. - Д. А) было скорее отрицательным, но Франция делала на Польшу серьезную ставку, стремясь сделать ее оплотом своей политики на востоке Европы. В пределах самой Польши „правица“ и „народная демократия“ открыто стремились к захвату большей части Белоруссии и частей Подолии, Волыни; „левица“ настаивала на воссоздании „Великой Литвы“ (как государства-буфера), связанной с Польшей унией, которая со временем должна была повести к полному слиянию Польши и Литвы. Этот план поддерживался (против сейма) „начальником государства“ Пилсудским, который ограничивался пока захватом возможно большей территории и предохранением Польши от „большевистской заразы“. Польское правительство было заинтересовано в распаде или в ослаблении России и, конечно, не желало иметь по соседству ни сильную Республику Советов, ни восстановленную царскую Россию. Поэтому оно установило молчаливый контакт с Добровольческой армией, которая оттягивала силы Красной армии на юг, и само оттягивало часть этих сил на запад, насколько это соответствовало силам и задачам Польши».
        Деникин усердно стремился добиться от Польши более активной помощи. В «Очерках русской смуты» он писал позднее: «Предпринимая наступление в направлении Киева, я имел в виду огромное значение соединение Добровольческой армии с польскими силами, наступающими к линии Днепра. Это соединение включало бы автоматически весь Западный фронт и освобождало бы значительную часть сил Киевской и Новороссийской областей для действий в северном направлении. Наступление польских войск к Днепру отвлекло бы серьезные силы большевиков и обеспечило бы надежно с запада наши армии, идущие на Москву. Наконец, соединение с поляками открывало нам железнодорожные пути в Западную Европу - к центрам политического влияния и могущества и к источникам материального питания армии». К этому Деникин добавлял, что, «относясь лично с полным сочувствием к возрождению польского государства», он был твердо уверен, что ближайшие пути Польши и России связаны неразрывно. (Еще бы, польская кровь, унаследованная генералом по материнской линии, заставляла питать подобные иллюзии.) В те годы, по мнению Деникина, судьба обеих стран находилась в
«роковой зависимости от долгоденствия советской власти».
        К началу захвата украинских, белорусских и литовских земель польская армия была хорошо вооружена и укомплектована. США выделили Речи Посполитой долгосрочный кредит в сумме 159, 6 млн долларов и в течение первой половины 1920 года отправили на советско-польский фронт свыше 200 бронемашин и 300 самолетов. Франция также выделила ей кредит в сумме 1 млрд франков и отправила огромное количество своего и захваченного германского вооружения. Это позволило оснастить армию Пилсудского и поставить под ружье 738 тысяч солдат. Кроме того, под его командование перешла 70 тысячная армия генерала Ю. Халлера, сформированная из поляков во Франции и получившая хороший боевой опыт в Первой мировой. Она была переброшена в Польшу в середине 1919 года.
        Осень 1919 года, когда польская армия достигла линии Двинск - Бобруйск - Подольск, а части Добровольческой армии продвигались к Киеву и также к Каменец-Подольску, была наиболее благоприятным моментом для соединения польской и деникинской армий. Но Пилсудский хотя и не оставался совершенно глух к домогательствам Деникина, но затягивал переговоры. Он добивался от генерала определенных предложений в смысле территориальных уступок от России в пользу «Великой Польши». (Речь Посполитая шла своим путем и пыталась погреть руки на костре российской Гражданской войны.) На эти уступки наивный Деникин, не сходя с «единой, неделимой» позиции, пойти не мог. В результате Польша предпочла временное соглашение с продажным Петлюрой.
        Общий замысел наступления польского командования сводился к следующему: ударами в направлении на Киев и Одессу выйти на рубеж Днепра, овладеть Киевом и, перегруппировав силы на север, овладеть Белоруссией и Литвой. Для поддержки наступления польское командование и заключило соглашение с украинским националистическим правительством С. Петлюры. Это в первый период объективно затруднило для Красной армии ведение боевых действий на Украине.

* * *
        Но полевое командование Красной армии и Всероссийский главный штаб уже однозначно понимали, что столкновение с поляками неизбежно, и готовились к нему. Перед руководством Красной армии уже к исходу 1919 года встала неотложная задача проверки боеготовности Западных и Юго-Западных губерний РСФСР. Она напрямую определялась вопросами мобилизации, организации укрепрайонов и мест базирования воинских частей в случае агрессии нового мощного западного соседа. Противником Советской власти теперь становился древний, вековечный враг России.
        Изгнанников был назначен в систему инспекции губернских и уездных отделов Всевобуча. В середине января в составе специальной комиссии он был направлен для проверки военной подготовки и мобилизации в Тульской, Орловской, Курской, Калужской, Смоленской, Псковской, Новгородской и Петроградской губерниях. Проезжая по местам былых боев, Кирилл с болью осматривал и узнавал знакомые места. Добрармия была теперь очень далеко и вела оборонительные бои под Ростовом и на северном Кавказе. Где-то там были его друзья и соратники, а он был теперь вновь в этих местах, но обязан был заниматься делом по укреплению Красной армии. Да, но теперь у Красной армии и у Советской России появился новый, не менее опасный враг. И Кирилл, понимая это, благодарил Бога за то, что ему не придется воевать против своих былых соратников и однополчан.
        Задачей комиссии было проверить и по возможности наладить работу губернских отделов Всевобуча. В ходе проверки члены комиссии пришли к выводу, что работа была хорошо налажена в губерниях, по которым прокатились боевые действия белых и красных армий, или в уездных отделах на территориях, прилегающих к районам боевых действий. Так, в Тульской, Орловской и Курской губерниях дело военной подготовки и мобилизации было отлажено хорошо и продолжало совершенствоваться. В Смоленской и Калужской, не затронутых Гражданской войной, - обстояло из рук вон плохо. В Новгородской дела были удовлетворительны. В Петроградской и Псковской губерниях, где уже два года велась упорная борьба сначала с немцами, потом с белогвардейской армией Юденича, британскими интервентами, соединениями белоэстонцев и финнов, дело было поставлено отлично. Все это время комиссия работала без перерывов и без единого выходного дня. Сделав конкретные выводы и исправив положение, насколько это позволяло время, она возвратилась в Москву к исходу февраля.
        В столице еще стояли суровые морозы. Порой начинало мести. Воробьи и снегири, нахохлившись, стайками сидели на ветках деревьев. А затем вдруг срывались и летели клевать семечную шелуху, которой были повсеместно усеяны рыночные и привокзальные площади. Звонили и гудели церковные колокола. Москвичи шли или ехали на извозчиках и на трамваях по своим будничным делам. Словом, жизнь шла своим чередом.
        Вздохнув полной грудью, Кирилл ощутил знакомый, с юных лет близкий ему запах Москвы. Перекрестился. Понял, что он дома и что ему пора писать рапорт и просить краткосрочный отпуск, чтобы съездить в Кадом и привезти домой свою семью.

* * *
        Директиву о переходе войск в общее контрнаступление генерал Деникин отдал 8 февраля. Но боевой потенциал его армий был практически исчерпан. Дальнейшая борьба обретала форму военно-политической авантюры, за которой следовали новые, уже неоправданные жертвы.
        Тем временем командование Кавказского фронта, проанализировав причины неудач красных армий в январе, перенесло центр тяжести противостояния с западного (ростовского) участка фронта на восточный (ставропольско-тихорецкий). Туда стягивались Конная армия Буденного, пополненная личным составом, и главные силы 10-й и 11-й армий. Деникин, разгадав замысел командования красных, спешно направил наиболее сильную конную группу генерал-лейтенанта Павлова вверх по Манычу. Она должна была ударить во фланг и тыл коннице Буденного. Но разыгралась метель. Занесло и устелило глубокими снегами всю Манычскую степь. Вслед им грянули морозы. Провидение словно отвернулось от белых. Павлов потерял почти половину своей конницы. Люди и кони частью померзли, частью обморозились. Больных сотнями увозили в санях на Кубань. Павлов не смог выполнить поставленную перед ним боевую задачу. Но 20 февраля части Добровольческого корпуса, использовав ослабленное красными ростовское направление, ворвались с боем в Ростов…

* * *
        Солнечный, морозный день Северного Причерноморья и низовьев Дона. Грохочет канонада. Гремит и льется колокольный звон над столицей южной России. Смелый звонарь поднялся на колокольню и сзывает городской люд. На «сполох» или на общую торжественную молитву и ликование звонит он? Над городским собором с криком парят и летают голуби, вороны, галки. Мирные обыватели с любопытством и страхом выглядывают из окон и из дверей домов на улицу: мол, что там, опять власть переменилась?! Радоваться тому али нет?
        Красные, отстреливаясь и матерясь, оставляют город. А добровольцы, утирая пот и кровь, опуская винтовки, снимают папахи и фуражки, крестясь на собор. Кто-то потянулся к портсигару. Знали ли, думали ли в тот момент поручик Усачев и многие другие его соратники, что видят «Русское Чикаго» в последний раз?..

* * *
        Завершив перегруппировку, войска Красной армии Кавказского фронта перешли в наступление на фронте от устья Дона до станицы Егорлыкской 26 февраля. Деникин бросил навстречу красным оставшийся конный резерв. У Егорлыкской - последняя массовая кавалерийская сеча Гражданской войны. Конная армия Буденного столкнулась с конной группой Павлова. В кавалерийской сече с обеих сторон схлестнулись и бились насмерть до 25 тысяч всадников. Час, другой не уступали казаки, отходили, маневрировали, опять гнали коней в напуск в сабельный смерч. Сотнями удалых и лихих бойцов - побитых, пострелянных, посеченных, поколотых белых и красных покрылась мерзлая, заснеженная степь близ той станицы. Пересилили буденовцы…
        По всему фронту, растянувшемуся аж на четыреста верст, начался отход белых армий. Остатки вооруженных сил Юга России откатывались все далее и далее от Ростова на Кавказ по трем направлениям. Добровольческий корпус уходил через станицу Тимашевскую к нижнему течению Кубани на Таманский полуостров. Донская армия шла на Екатеринодар и Новороссийск. Кубанская - на Майкоп и Туапсе. Отступление усилило разложение армий и вызвало панику в тылу. Но Деникина все еще не оставляли надежды на «пробуждение» и подъем Кубанского казачества, как это было в конце «ледяного похода» 1918 года. По той же аналогии генерал рассчитывал, что в войсках еще сохранилось крепкое ядро - Добровольческий корпус.
        Порой казалось, что оживает прошлое. Ведя арьергардные бои, дроздовский полк во главе с полковником Туркулом пробивался сквозь конные массы противника. Красные стремились зажать его железным кольцом и покончить с дроздовцами. Но Туркул вновь и вновь стремительно сворачивал полковые колонны, строил полк в каре и под барабанный бой и флейты вел дроздовцев в штыковую. Красных отбрасывали с большими потерями с обеих сторон…
        Много чему научились у белых красные командиры, вспоминая и реализуя опыт Гражданской войны в грядущих войнах. На дворе-то был уже 1920-й.

* * *
        Женя со слезами охватила плечи мужа в серой шинели. Слезы сами текли рекой. А с ними слова радости и вопросы.
        - Милый, я знала, что ты живой. Мне явилось это… Я молилась…
        - Все хорошо, родная. Я приехал за вами…
        - Милый, Кирюша, ты по-прежнему в армии? Но у тебя красная звезда на фуражке и нет погон…
        - Да, Женя, я у красных. Ничего не оставалось делать, чтобы увидеть вас и быть с тобой.
        - И тебе поверили?
        - Да, милая. Но теперь я не Космин. Запомни, мы с тобой теперь Изгнанниковы.
        - Я все поняла. Но все ж какая странная и трагическая фамилия теперь у нас!
        - Трагическая? Как и все, что происходит ныне с Россией. Думаю, придет время, и наши потомки утратят ее…
        Еще в Москве Кирилл посетил храм, исповедовался у священника, рассказав ему о том, в каком положении он оказался с первой женой. Батюшка выслушал его внимательно и, скрепя сердце, благословил венчаться второй раз. На следующее утро после приезда в Кадом он и Женя тихо и незаметно обвенчались в городском соборном храме. Из Москвы Кирилл привез бутылку водки. Они выпили на радостях, закусив хлебом и картошкой с солью. Расцеловали маленькую Наташу и стали собираться в столицу.

* * *
        Решив использовать левый берег Кубани как последний рубеж обороны, генерал Деникин 17 марта отдал директиву армиям переправиться через реку и закрепиться за рекой. Однако устоять на левобережье белым армиям было уже не суждено. Развал достиг такого уровня, за которым следовали лишь наплевательское отношение к приказам начальства и спасение собственной шкуры. За Кубанью белые армии, не оказывая никакого сопротивления, просто побежали на юг. Кубанская армия, совершенно дезорганизованная, разрозненными отрядами откатывалась к Туапсе, уводя с собой мирное население, не желающее принять советскую власть. Донская - перемешалась с добровольцами и всем табором, порой с женами, детьми и скарбом на возах, уходя от красных, двигалась к Новороссийску. Приказ главнокомандующего - занять оборону на Таманском полуострове и стоять там до последнего - канул в Лету, как мертворожденное дитя. Второй раз за годы Гражданской войны низовья Кубани и Таманский полуостров видели столь массовое отступление бессчетного количества военных и гражданских с семьями и без семей на Кавказское побережье Черного моря. Только в 1918
году туда отступали красные, а в 1920-м туда бежали белые. Новороссийский порт неудержимо влек к себе расстроенные и побитые остатки белогвардейских войск.
        Это были дни крушения всех надежд и честолюбивых замыслов генерала Антона Ивановича Деникина, позволившего себе возомнить себя спасителем России. Последнее, что оставалось ему исполнить перед долгом и совестью, - спасти остатки армии и мирное население, поддерживавшее белых эти годы. И он отдал приказ на эвакуацию войск из Новороссийска в Крым…
        Улицы и площади Новороссийска забиты до отказа, запружены возами, телегами, артиллерийскими передками, брошенными орудиями, автомобилями, бронемашинами. Крики, шум, ругань. Пьяные драки и между солдатами, и между офицерами. Вооруженные и невооруженные люди, в форме с погонами и в штатском, священники и монахи, женщины и дети бегут, несут, катят, тащат - и все в сторону порта. А разрозненные части белых армий, теснимых красными, все прибывают и прибывают в город. Красным уже никто почти не оказывает сопротивления. Начальником «обороны» Новороссийска 26 марта назначен генерал Кутепов. Он лично докладывает Деникину, что в частях Добровольческого корпуса царит крайне нервное, возбужденное настроение и недовольство. Оно не дает возможности оборонять город и продержаться до следующего дня. Но и при эвакуации, погрузке на корабли порядок обеспечить невозможно никакими силами. К ночи город необходимо оставить при любых обстоятельствах…
        Никогда не сможет потом забыть бывший главнокомандующий Юга России, как давились «его войска» у трапов перегруженных судов. Ясно было, что многих красные не помилуют, а сразу без суда и следствия «прислонят к стенке» здесь же в порту. Перед лицом надвигающейся смерти в душах и сердцах значительной части людей проснулись низменные чувства борьбы за существование. Так начинался великий «исход» старой, патриархальной России за пределы своих границ.
        «Много звериного чувства вылилось наружу перед лицом нависшей опасности, когда обнаженные страсти заглушили совесть и человек человеку становился лютым врагом», - со скорбью писал впоследствии об этих событиях Деникин. И лишь несколько сотен человек были способны оказать сопротивление и погибнуть здесь, в порту, прикрывая бегство своих соратников.
        Но тысячи других, понимая, что не достойно человеку спасать свою шкуру в часы великих потрясений Родной страны, со скорбью, болью и печалью, опустив оружие, стояли па пирсе, в порту и смотрели на перегруженные корабли, отваливающие от причалов и берущие курс на запад - в порты Крыма. Они не бежали, не спешили спастись, они молча ждали своей участи и молились. Красные одержали верх. Белое дело обрекло их на поражение. Они были уже не нужны белым. Сопротивляться красным тоже не имело смысла. Они оставались с Россией и теперь уже принимали ее такой, какой она стала. Пропасть легла и стала расти между теми, кто уходил, и теми, кто оставался. А корабли, распаляя топки котлов, угольными дымами чернили небо и стонали, ревели тревожными, прощальными гудками. Среди людей, что остались с Россией, был и Петя Усачев - уже бывший поручик бывшей русской и белой армий. Он стоял и молча плакал тихими и скупыми мужскими слезами. Винтовка и портупея с наганом лежали у ног. А руки его сами собой рвали погоны с плеч серо-голубой офицерской шинели…
        В числе последних А. И. Деникин вступил на борт русского миноносца «Капитан Сакен». Сопровождал его только начальник уже не существующего штаба генерал-лейтенант И. П. Романовский. Миноносец рвануло вперед от удара винтов о воду, и он, слегка покачиваясь на волнах, взял курс на запад. Очертания Новороссийска еще виднелись резко и отчетливо. Что творилось там?…
        Какой-то миноносец повернул вдруг обратно и полным ходом пошел к причалам. Бухнули орудия, затрещали пулеметы. Корабль вступил в бой с передовыми частями красных, занимавших город и порт. Это был «Пылкий». На нем генерал Кутепов ринулся на выручку добровольцев, получив сведения, что не погружен еще 3-й дроздовский полк, прикрывавший посадку. Полчаса шел бой. Потом все стихло. Контуры города, берега и дальних гор обволакивались туманом, уходя вдаль, в невозвратное прошлое, такое тяжелое и мятежное…

* * *
        Командование РККА на этот раз было хорошо осведомлено о намерениях западного соседа - политического руководства и командования армии Речи Посполитой. В условиях назревающего вооруженного столкновения решением СНК (совета народных комиссаров - правительства Советской России), ЦК РКП(б), Реввоенсовета Республики в короткий период времени на западное направление перебрасывались наиболее прославленные и боеспособные части Красной армии. С Северного Кавказа на Украину форсированным маршем шла Первая Конная армия. С Южного Урала эшелонами по железным дорогам на запад направлялась 25-я стрелковая Чапаевская дивизия. Из Сибири, также эшелонами, везли Башкирскую кавалерийскую дивизию, прославившуюся в боях с армиями Колчака.
        Командование Красной армии в сильнейшей степени уже с середины 1919 года беспокоила возможность установления тесного контакта и союза между тремя враждебными Советской России силами: Деникиным, Петлюрой, Пилсудским - на основе единства целей в борьбе с большевизмом. И Деникин жаждал этого соединения и был уверен в возможности его осуществления.
        Но, сколькими бы опасностями ни угрожало большевизму это соединение и как бы страстно ни желал его сам Деникин, жизнь показала всю тщетность его надежд и разрушила опасения командования Красной армии. Все три противника (Деникин, петлюровская Украина и шляхетская Польша) были настоль разнородны и чужды друг другу, что никакого ни взаимодействия, ни тем более союза не получилось, хотя на первых порах Петлюра и поддержал Пилсудского. В отношениях с белыми поляки были до циничности откровенны. Еще в сентябре 1919 года один из членов польской «миссии» у Деникина, майор Пшездецкий, изъяснился на этот счет: «Большевизма мы не боимся… Мы можем двигаться вперед самостоятельно… Мы дошли до своей границы (польской, линии Керзона. - Д. А.) и можем помочь вам (Деникину. - Д. А.), но мы желаем знать заранее, что нам заплатят за нашу кровь, которую нам придется пролить за вас». Глава же этой «миссии» по продаже польской крови, генерал пан Александр Карницкий, имел инструкции настаивать перед Деникиным на присоединении к Речи Посполитой территорий: Курляндии, балтийского побережья Литвы, Белоруссии и Волыни.
Так Киев не оправдал надежд Деникина и привел только к растягиванию фронта и сил летом - осенью 1919 года.
        Не лишенный юмора и здравого смысла Пилсудский писал еще в начале 1919 года: «…Возможно, я и смог бы дойти до Москвы и прогнать большевиков оттуда. Но что потом?.. Места у них много. А я Москвы ни в Лондон, ни в Варшаву не переделаю. Только, видимо, отомщу за гимназическую молодость в Вильне и прикажу написать на стенах Кремля: „Говорить по-русски запрещается“…»
        Если в противостоянии с Советской Россией, стремившейся зажечь пламя пролетарской революции по всему миру, Польша могла рассчитывать на помощь держав Антанты, то в случае прихода к власти в Москве Деникина - сторонника «единой и неделимой России» - Пилсудский уже не мог полагаться на англо-французскую поддержку польской независимости, пожелай российское «белое» правительство восстановить в той или иной форме контроль над Польшей. «Начальник Польского государства» явно считал большевиков, все-таки заявивших о признании независимости Польши, меньшим злом по сравнению с Деникиным, Колчаком и Врангелем. До Москвы поляки осенью 20-го, наверное, дойти бы смогли - но что потом? Менять одно недружественное российское правительство на другое, не менее враждебное польским интересам? Пилсудский был слишком опытным политиком, чтобы поддаться соблазну водрузить в Кремле русского генерала с помощью польских штыков.

* * *
        Советская Россия пыталась наладить дипломатические переговоры с Речью Посполитой. Успехи польских войск в Белоруссии во многом были связаны с тем, что руководство РККА основные силы направляло на оборону южного направления и разгром наступающих войск Деникина. Тот, как и подавляющее число представителей Белого движения, признавал независимость Польши. Однако он был противником польских претензий на земли к востоку от Буга, считая, что они должны входить в состав единой и неделимой России. (Но, как ни удивительно, Советская Россия уже приняла Советскую Белоруссию в состав РСФСР на федеральных началах, как Республику.)
        Позиция Антанты по этому вопросу совпадала с деникинской. Уже 8 декабря 1919 года была оглашена Декларация о восточной границе Польши (линии Керзона), совпадающей с линией этнографического преобладания поляков. При этом Антанта требовала от Пилсудского оказать военную помощь войскам Деникина и возобновить наступление в Белоруссии. Однако на тот момент польские войска находились значительно восточнее линии Керзона, и правительство Пилсудского было не намерено оставлять занятые территории. Плевать хотели Пилсудский и иже с ним на указания Антанты. После того как многомесячные переговоры в Таганроге между Деникиным и представителем Пилсудского генералом Карницким закончились безрезультатно, начались польско-советские переговоры. В Микашевичах состоялась беседа между представителем Советской России Юлианом Мархлевским и представителем Польши капитаном Игнаци Бернером. Предполагалось освободить политических заключенных. Был составлен список из 1574 поляков, находящихся в заключении в РСФСР, и 307 коммунистов, находящихся в польских тюрьмах. Советы потребовали проведения в Белоруссии плебисцита среди
местного населения по вопросу государственного устройства и территориальной принадлежности. Поляки, в свою очередь, потребовали передачи Латвии города Двинска. А затем прекращения боевых действий против Украинской Народной Республики и Петлюры, с которым к этому времени вступили в союз. На этом все временно затихло.
        Но в октябре 1919 года возобновились польско-советские переговоры в Микашевичах. Непосредственной причиной, по которой польская сторона вновь пошла на переговоры, была ее обеспокоенность успехами армии Деникина в борьбе с Красной армией. Взятия белыми Курска и Орла по пути на Москву всполошило поляков. По оценкам Пилсудского, поддержка белых не отвечала интересам Польши. Подобное мнение высказал Юлиану Мархлевскому уполномоченный главы Польского государства на переговорах в Микашевичах Игнаци Бернер, отметив, что «помощь Деникину в его борьбе с большевиками не может служить интересам Польского государства». Прямым следствием переговоров стала переброска элитной Латышской дивизии РККА с польского фронта на Южный. Победа над белыми после Воронежа и Касторной была закреплена и стала возможной благодаря правофланговому действию Ударной группы красных. Латыши дрались на ее острие. В декабре 1919 года переговоры в Микашевичах были прекращены по инициативе поляков. Это объясняется во многом низкой оценкой боеспособности и Красной армии, и Вооруженных сил Юга России со стороны Пилсудского. Перед началом
боевых действий польских войск против красных в январе 1920 года британский дипломат сэр Маккиндер имел встречу с лидером Польского государства. Британский дипломат сообщал об этом примерно следующее: «В начале беседы он (Пилсудский) пессимистически выражался об организации вооруженных сил генерала Деникина… Он выражал мнение, что в настоящий момент большевистские вооруженные силы по своей организации превосходили вооруженные силы Юга России. Пилсудский утверждал, что Деникин никогда не сможет в одиночку свергнуть большевистский режим. Тем не менее о большевиках он говорил, что они в тяжелом положении, и решительно утверждал, что польская армия могла самостоятельно войти в Москву следующей весной, но в этом случае перед ним встал бы вопрос, что далее делать в политическом плане».
        Хотя переговоры закончились безрезультатно, перерыв в военных действиях позволил Пилсудскому подавить просоветски настроенную оппозицию. А РККА в свою очередь успела перебросить резервы на белорусское направление и разработать план наступления.
        После провала мирных переговоров боевые действия возобновились. В первых числах января 1920 года войска Эдварда Рыдз-Смиглы неожиданным ударом взяли Двинск. Затем поляки передали город латвийским властям. Следом 6 марта польские войска начали наступление в Белоруссии, захватив Мозырь и Калинковичи. Четыре попытки Красной Армии отбить Мозырь не увенчались успехом. Неудачей закончилось и наступление РККА на Украине. Командующий Западным фронтом Владимир Гиттис был снят с должности, на его место назначен 27-летний Михаил Тухачевский, ранее проявивший себя в ходе боев против войск Колчака и Деникина. Также для лучшего управления войсками южная часть Западного фронта была преобразована в Юго-Западный фронт, командующим войсками которого был назначен Александр Егоров.

* * *
        Надо отдать должное и тому, что руководство РККА предприняло все меры для усиления частей, направляемых на запад. Были открыты двери для вступления в Красную армию на добровольческих началах всем бывшим и сдавшимся солдатам, казакам, офицерам армий Юга. Им, добровольно вступавшим в ряды РККА, объявлялась амнистия за прежние грехи и борьбу против большевиков на условиях, что теперь они должны были доказать свою лояльность по отношению к Советской России, сражаясь против армий буржуазно-помещичьей Польши. И тогда, в марте - апреле 1920-го, произошло невероятное. Тысячи солдат, казаков и офицеров бывшей деникинской армии без всякого принуждения влились в состав и пополнили ряды Красной армии. Добровольно вступил в ряды защитников советского Отечества и бывший генерал царской армии Брусилов, не участвовавший ранее в Гражданской войне на чьей-либо стороне. Все знали, что теперь они - бывшие белые и красные - вместе идут «бить шляхту», идут воевать за Россию, Малороссию и Белоруссию, как это и было и триста, и двести пятьдесят, и сто с лишним лет назад. В рядах этих добровольцев оказался и Петя Усачев.
Теперь он стал зам. командира пулеметного взвода стрелкового полка Первой Конной…
        Кто знал, что в начале завершающего этапа Гражданской войны Провидение даст возможность многим из тех, что раньше были белыми, объединиться с красными, даст им возможность драться, пролить свою кровь за Россию в едином патриотическом порыве?!

* * *
        Весенний Крым встречал беглецов с Северного Кавказа то щедрым дождем, то ярким солнцем. Погода была переменчива: и как и та военно-политическая обстановка, что сложилась в стане белых, и как те перспективы, что рисовались перед белым движением.
        В Крым удалось переправить около 40 тысяч солдат и офицеров. При этом войска, за исключением добровольцев, были без артиллерии. Что же касается донских казаков, то они были вообще и без лошадей, и без оружия. Деникин с трудом приступил к восстановлению боеспособности войск. Но недовольство им нарастало. Былые победы были забыты. Перед лицом нависшей угрозы многие видели теперь в Деникине главного ее виновника. Правда, добровольцы и большинство кубанцев считали, что достойной замены Деникину нет. Но так не думали донские казаки, тяжело переживавшие сдачу Области Войска Донского красным, ибо Донская земля обильно была полита казачьей кровью, в боях за нее погибло большее число донских и кубанских казаков. И все напрасно!
        Следуя законам офицерской чести, генерал Деникин не стал ожидать выражения ему недоверия Военным Советом и направил письмо его председателю, генералу от кавалерии А. М. Драгомирову.
        «Многоуважаемый Абрам Михайлович!
        Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбою. Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее…
        Уважающий Вас А. Деникин».
        В последнем своем приказе новым главнокомандующим вооруженных сил Юга России он назначал генерал-лейтенанта барона Врангеля. Последний параграф приказа гласил: «Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, - низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию».
        Вечером 4 апреля 1920 года, поднявшись на борт британского миноносца, А. И. Деникин покидал Крым. Миноносец качнуло, и он стал набирать ход. Бывший главнокомандующий стоял у лееров чужого корабля и до боли в глазах всматривался в удаляющийся берег. Корабль шел в Англию, и Деникин не знал, что он более никогда не увидит Россию. Завершился основной этап Гражданской войны. Провидением Божиим была написана и перевернута самая главная и важная страница в истории белого движения. Отныне оно стало приобретать иной характер

* * *
        Приход к власти кемалистов в Турции возродил проблему границ Армении. Решение ее правительство Армении искало через активизацию международных контактов, пытаясь, в первую очередь, заручиться покровительством Антанты. 19 января 1920 года Верховный совет союзников признал правительство Республики Армении де-факто, что позволило Армении направить полномочных представителей в ряд иностранных государств (Германия, Франция, США, Италия, Иран, Грузия, Азербайджан и др.). В апреле 1920-го в Сан-Ремо (Италия) была созвана конференция союзных стран, которая должна была при участии армянской делегации выработать условия мирного договора с Турцией.
        С весны 1920 года активное участие в поиске путей урегулирования армяно-турецких отношений приняло руководство Советской России. В мае - июле представители Наркомата иностранных дел (НКИД) РСФСР вели в Москве переговоры с армянской делегацией, которую возглавлял поэт Леон Шант. Эти переговоры, однако, зашли в тупик ввиду того, что территориальные претензии дашнакского правительства (Эрзрум, Лазистан, Трапезунд и несколько турецких вилайетов) были признаны чрезмерными - тем более что в это же время на контакт с советским правительством вышли представители кемалистов, рассматривавших Советскую Россию как союзника в борьбе с империалистической Антантой. Эти контакты были установлены через Азербайджан, где, как стало впоследствии известно, «группа их приверженцев содействовала перевороту и приглашению российских войск революционным азербайджанским правительством».
        Советская власть была восстановлена в Баку в конце апреля. Части 11-й армии РККА, вошедшие в Азербайджан, во взаимодействии с азербайджанскими войсками заняли территорию Карабаха, Нахичевани, Зангезура. К середине июня они подавили сопротивление армянских вооруженных отрядов в Карабахе.
        Лишь в начале июня НКИД РСФСР было получено датированное 26 апреля письмо председателя созванного в Анкаре Великого национального собрания Турции Мустафы Кемаль-паши, адресованное правительству РСФСР. В письме Мустафа Кемаль заявлял, что Турция «обязуется бороться совместно с Советской Россией против империалистических правительств для освобождения всех угнетенных. Обязуется повлиять на Азербайджанскую республику, чтобы она вошла в круг советских государств. Турция также изъявляет готовность участвовать в борьбе против империалистов на Кавказе и надеется на содействие Советской России для борьбы против напавших на Турцию империалистических врагов». В ходе переговоров как с армянскими (Леон Шант), так и с турецкими (генералом Халиль-пашой, министром иностранных дел кемалистского правительства Бекир Сами-беем) представителями советское правительство выдвигало «принцип этнографической границы», основанной на национальных взаимоотношениях. Это касалось границ, существовавших до Первой мировой войны. Но советские дипломаты предлагали «произвести взаимное переселение, для того чтобы создать с обеих
сторон однородную этнографическую территорию». Эти предложения, однако, не имели успеха. При этом Бекир Сами-бей изъявлял готовность принять российское посредничество в установлении границ с Арменией и Персией. Но уже в начале июля он сообщил, что турецкое правительство объявило мобилизацию на восточном фронте для занятия стратегических пунктов ввиду насильственных действий армянских властей против мусульман, хотя на время отложило переход к решительным действиям.
        Письмо Кемаля Ленину от 26 апреля 1920 года, среди прочего, гласило: «Первое. Мы принимаем на себя обязательство соединить всю нашу работу и все наши военные операции с российскими большевиками, имеющими целью борьбу с империалистическими правительствами и освобождение всех угнетенных из-под их власти». Во второй половине 1920 года Кемаль планировал создать подконтрольную ему турецкую коммунистическую партию для получения финансирования от Коминтерна. Правда, 28 января 1921 года все руководство турецких коммунистов было ликвидировано с его санкции. В ответ на письмо Кемаля Ленину от 26 апреля 1920 года, содержавшее просьбу о помощи, правительство РСФСР направило осенью того же года кемалистам 6 тысяч винтовок, свыше 5 млн винтовочных патронов, 17 600 снарядов и 200,6 кг золота в слитках. Решающее значение в военных успехах кемалистов против армян, а также впоследствии греков, имела значительная финансовая и военная помощь, оказанная большевистским правительством РСФСР начиная с осени 1920 года вплоть до 1922 года.

* * *
        Кровавый Энвер-паша вынырнул на зыбкую поверхность политической жизни летом 1920 года в Москве. И не только в Москве, но уже в Кремле. И не только в Кремле, но и в кабинете Владимира Ильича - самого председателя СНК Республики. Почему, например, не в Берлине или в Берне? Казалось бы, почему в Москве? Зачем? Но Ленин и Энвер нашли общий язык. Очередная закулиса Коминтерновского детектива приоткрыла свою завесу…
        Как Ленин привлекал и привлек в Коммунистический интернационал одного из бывших министров последнего турецкого султана, Энвер-пашу, больше кого-либо другого ответственного за истребление почти всего армянского населения Османской империи? Об этом уже вряд ли кто-нибудь узнает. Но летом 1920 года Энвер-паша прибыл в Москву. Он после кратких знаков почтения и восхищения успехами революции в России предложил вождю мирового пролетариата направить национализм мусульман Средней Азии против империализма Великобритании. Ленин все об Энвер-паше знал, но план принял. Они договорились. Энвер должен был ехать в Баку и выступить там в начале сентября 1920 года на «Съезде народов Востока».
        Выступление не состоялось, так как во время съезда разгорелся армяно-турецкий конфликт. Энвер-пашу чуть не убили. Но он выступил на специальном митинге «трудящихся мусульман» в бакинском театре под лозунгом «Смерть империализму». Потом его унесло политическим поветрием в независимую еще от советской власти Бухару. Но Бухара сыграла с ним злую шутку - вовлекла его в войну против большевиков…

* * *
        Через несколько дней после вступления барона Врангеля в должность им были получены сведения о подготовке красными нового штурма Крыма. Для этого командование Красной армии стягивало значительное количество артиллерии, авиации, 4 стрелковые и кавалерийскую дивизии. В числе этих сил находились также отборные войска - Латышская стрелковая и 3-я стрелковая дивизии. Последняя была набрана из бойцов-интернационалистов - латышей, венгров, хорватов и других.
        Латыши атаковали и опрокинули на Перекопе передовые части генерала Я. А. Слащева 13 апреля. Они уже было начали продвигаться в южном направлении от Перекопа в Крым. Слащев контратаковал, ударил «в штыки» и погнал противника к Перекопу. Однако латышам, получавшим с тыла подкрепления за подкреплениями, удалось зацепиться за Турецкий вал. Подошедший Добровольческий корпус решил исход боя. Красные были выбиты с Перекопа. Вслед под Тюп-Джанкоем на них обрушилась конница генерала Морозова. Красные были частично изрублены, частично прогнаны прочь. Уголь, доставленный 12 апреля, позволил ожить кораблям, стоявшим до этого без топлива. Боевой флот в руках столь опытного военачальника мог сыграть важную роль в предстоящих схватках у берегов Черного моря и в устьях больших рек.
        Предварительно сгруппировав корниловцев, марковцев и слащевцев и усилив их отрядом конницы и броневиками, генерал барон Врангель нанес красным новый контрудар 14 апреля. Генерал Слащев сам водил вверенные ему полки в штыки. Красные были смяты. Однако 8-я кавдивизия, выбитая накануне врангелевцами с Чонгарской гати, своей контратакой восстановила положение. Красная пехота снова повела наступление на Перекоп. Но на этот раз штурм красных захлебнулся. Их наступление было остановлено на подступах к Турецкому валу. Стремясь закрепить успех, Врангель решил нанести большевикам фланговые удары, высадив два десанта. Алексеевцы на кораблях были направлены в район Кирилловки, а Дроздовская дивизия - к поселку Хорлы в 20 верстах западнее Перекопа. Оба десанта были замечены красной авиацией еще до высадки. Два батальона - до 800 бойцов Алексеевской дивизии - после тяжелого неравного боя со всей 46-й Эстонской дивизией красных с большими потерями прорвались к Геническу. Но оттуда алексеевцы были эвакуированы под прикрытием корабельной артиллерии. Дроздовцы же, несмотря на то, что их десант также не стал для
врага неожиданным, смогли выполнить первоначальный план операции - высадились в тылу у красных. В Хорлах, по тылам врага, они прошли более 60 верст с боями к Перекопу, отвлекая от него наседавшие красные дивизии. За дело под Хорлами командир Первого (из двух дроздовских) полка произведен Главнокомандующим в генерал-майоры. Штурм Перекопа красными оказался в целом сорван. Их командование было вынуждено перенести очередную попытку штурма на май, чтобы перебросить сюда еще большие силы и уже тогда действовать наверняка. Пока же красное командование приняло решение запереть белую армию в Крыму. Начали активно сооружаться линии заграждений, сосредотачивались крупные силы средней и тяжелой артиллерии, бронетехника.
        Армия воспарила духом и вновь поверила в свои силы. Генерал Врангель быстро и решительно повел реорганизацию, переименовав ее в «Русскую» 28 апреля 1920 года. Кавалерийские полки пополнялись лошадьми. Жесткими мерами укреплялась дисциплина. Поступало и снаряжение. Врангель в приказах по армии говорил уже о выходе из тяжелого положения «не только с честью, но с и победой».

* * *
        Кирилл получил от Всевобуча хорошую, большую, светлую комнату на втором этаже дома в коммунальной квартире на Арбате. Женя была счастлива как никогда, вся светилась и улыбалась. Два больших окна на восток заливали комнату солнечным весенним светом более чем полдня. Они купили на «барахолке» (как стали называть рынок в годы Гражданской войны) близ Арбата старую детскую кроватку с хорошим матрасом и большой медный таз для Наташи. Следующей их покупкой стал круглый стол, который они поставили в центре комнаты. Над столом повесили круглый оранжевый абажур с длинными кистями, в недрах которого светилась электрическая лампочка. Затем на той же «барахолке» Кирилл выменял на мыло и хлеб два бронзовых подсвечника с тремя ветвями для свечей и небольшой самовар. На окна купили шелковые шторы и повесили их на карнизы, сохранившиеся от прежних хозяев - «буржуев», бежавших в Париж, как говорили многочисленные соседи по квартире - советские служащие, татарин-извозчик и еврей - часовых дел мастер. Затем Женя, в перерывах между уходом за дитем и его кормлением, занялась мелким ремонтом. В комнате воцарились
чистота и порядок. Кирилл видел, что жена умело и с любовью вьет их семейное гнездо и, как мог, помогал ей. Помнилось ему, что этого совсем не хватало Соне. И то, что происходило с Женей, очень радовало его.
        Вечерами, когда он, усталый, возвращался со службы, она выключала электрический свет, и они при свечах пили чай из самовара с колотым сахаром. Потом он приносил два-три ведра теплой воды из кухни, и в большом тазу они мыли сонную Наташу. Укладывали ее спать в кроватку, застеленную чистым бельем. Все дышало уютом в их доме. Кирилл и Женя были счастливы так, как могут быть счастливы два молодых супруга в самом начале их совместной жизни, растя и вскармливая свое дитя-младенца, невзирая ни на какие ужасы и препятствия жизни, включая даже страшную Гражданскую войну, бушевавшую уже на окраинах России.

* * *
        Новому правителю Юга России и Главнокомандующему Русской Армией барону П. Н. Врангелю провидение отпустило всего шесть месяцев 1920 года. Будучи человеком от природы благородным, одаренным, не высокомерным, трезвым, он звезд с неба не хватал. Он, несомненно, заранее учел ошибки своего предшественника и смело пошел, казалось, на невозможные при Деникине компромиссы, пытаясь привлечь на свою сторону различные слои населения. Несмотря на свое аристократическое происхождение, барон был откровенным сторонником федеративного устройства будущей России. Он сразу же призвал общественность к признанию политической самостоятельности Украины. Согласно особому указу, принятому осенью 1920 года, украинский язык на территориях, контролируемых Русской армией, признавался общегосударственным наравне с русским. Все эти действия имели целью заключение военного союза с армией Директории Украинской Народной Республики, возглавляемой Симоном Петлюрой. Но тот к тому времени почти потерял контроль над территорией Украины. Тогда Врангель постарался наладить контакты с руководителями повстанческих украинских формирований,
в том числе с Махно. Однако успехов здесь он не добился, а его парламентеры были расстреляны махновцами. Правда, командиры более мелких формирований «зеленых» охотно вступали в союз с новым правителем Юга. Еще одним важным его шагом было то, что барон сразу же признал независимость горской федерации Северного Кавказа. Но туда уже твердой ногой вступили войска РККА. Стремясь привлечь на свою сторону казачество, Врангель обнародовал ряд указов по областной автономии казачьих земель. Но и в казачьих землях уже надежно водворились части Красной Армии.
        При поддержке главы правительства Юга видного экономиста и реформатора А. В. Кривошеина Врангель разработал ряд законодательных актов по аграрной реформе, среди которых главным являлся «Закон о земле», принятый правительством 25 мая 1920 года. Основу этой программы составляло положение о принадлежности большей части земель страны крестьянам. Барон признал законным захват крестьянами помещичьих земель в первые годы после революции. Правда, крестьяне должны были внести определенный (почти символический) денежный или натуральный взнос в пользу государства. Но было уже поздно, ибо советский «Декрет о земле» занял уже прочное, головное место в сознании российского крестьянства. Петр Николаевич повел ряд административных реформ в Крыму. Главной была реформа местного самоуправления - «Закон о волостных земствах и сельских общинах». Это, конечно, вызвало волну восторгов и рукоплесканий в среде либеральной русской интеллигенции, но для того, чтобы эта реформа оправдала себя, белым нужно было продержаться в Крыму еще лет двадцать. Барон чистосердечно покровительствовал рабочим, приняв ряд положений по
рабочему законодательству. Но немногочисленное рабочее население Крыма с недоверием отнеслось к нему.
        При вступлении в должность Главнокомандующего ВСЮР Врангель видел своей основной задачей не борьбу с красными, а задачу «с честью вывести армию из тяжелого положения». В этот момент мало кто из военачальников мог предполагать саму возможность активных военных действий, да и боеспособность войск после полосы катастроф ставилась под вопрос. Несмотря на все предпринимаемые меры, материальные и человеческие ресурсы Крыма были истощены. Великобритания фактически отказалась от дальнейшей поддержки белых, предложив обратиться «к советскому правительству, имея в виду добиться амнистии». Сообщив одновременно, что британское правительство откажется от какой бы то ни было поддержки и помощи в случае, если белое руководство вновь откажется от переговоров. Эти действия Британии, расцененные как шантаж, не повлияли на принятое решение продолжать борьбу до конца. Британский ультиматум о «прекращении неравной борьбы» нанес очень тяжелый удар по моральному состоянию войск. Это послание британцев стало первым международным документом, полученным Врангелем в ранге руководителя Белого движения. Врангель напишет позже
в своих мемуарах: «Отказ англичан от дальнейшей нам помощи отнимал последние надежды. Положение становилось отчаянным…»
        При вступлении своем в должность Главнокомандующего ВСЮР Врангель, осознавая всю степень уязвимости Крыма, сразу же предпринял ряд предупредительных мер на случай эвакуации армии. Как разумный человек, он стремился избежать повторения катастрофы и хаоса Новороссийской эвакуации. И, как показали дальнейшие события, это во многом удалось ему. Барон также понимал, что экономические ресурсы Крыма ничтожны и несравнимы с ресурсами Кубани, Дона, Сибири, которые на два года ранее явились благодатной почвой для рождения и стремительного роста Белого движения. Пребывание же Крыма в изоляции могло привести к голоду.
        Так или иначе, но ко времени прихода этого талантливого и незаурядного правителя к власти Белая борьба была в основном уже проиграна как в международной, так и во внутренней политике.

* * *
        Расстановка сил на советско-польском фронте к маю 1920 года:
        На южном участке фронта - от Днепра до Припяти. Войско Польское: 6-я армия генерала Вацлава Ивашкевича; 2-я армия генерала Антони Листовского; 3-я армия генерала Эдварда Рыдз-Смиглы. Всего: 30,4 тыс. штыков и 4,9 тыс. сабель. Этим силам противостоял Юго-Западный фронт Александра Егорова: 12-я армия Сергея Меженинова; 14-я армия Иеронима Уборевича. Всего: 13,4 тыс. штыков и 2,3 тыс. сабель.
        На северном участке фронта - между Припятью и Западной Двиной. Войско Польское: 4-я армия (район Полесья и Березины) генерала Станислава Шептицкого; оперативная группа генерала Леонарда Скерского (район Борисова); 1-я армия (район Двины) генерала Стефана Маевского; Резервная армия генерала Казимежа Соснковского. Всего: 60,1 тыс. штыков и 7 тыс. сабель. Им противостоял Западный фронт Михаила Тухачевского: 15-я армия Августа Корка; 16-я армия Николая Соллогуба. Всего: 66,4 тыс. штыков и 4,4 тыс. сабель.
        Таким образом, в Белоруссии силы были примерно равны, а на Украине поляки обладали почти трехкратным численным превосходством, которое польское командование решило максимально использовать, перебросив на это направление дополнительно войска общей силой в 10 тыс. штыков и 1 тысячу сабель. Кроме того, действия поляков, в соответствии с договором, поддерживали войска Петлюры, насчитывавшие в то время около 15 тыс. человек. И грянул гром…
        Наступление поляков началось 25 апреля 1920 года. Польские войска атаковали позиции Красной Армии по всей протяженности украинской границы и к 28 апреля заняли линию Чернобыль - Казатин - Винница - румынская граница. Были захвачены Житомир и Коростень. Командарм Сергей Меженинов, не рискуя вступать в бой, отвел на восток войска 12-й армии, части которой были разбросаны на большом расстоянии друг от друга, потеряли единое управление и нуждались в перегруппировке. В эти дни поляки взяли в плен более 25 тысяч красноармейцев, захватили 2 бронепоезда, 120 орудий и 418 пулеметов. В Житомире 26 апреля Юзеф Пилсудский выступил с обращением к украинскому народу, подтвердив его право на независимость и собственный выбор государственного устройства. Со своей стороны, Симон Петлюра подчеркнул незыблемость польско-украинского союза. В оставленный частями РККА Киев 7 мая торжественно вступила польская кавалерия. Вскоре полякам удалось создать на левом берегу Днепра плацдарм глубиной до 15 верст.
        Тухачевский решил воспользоваться отвлечением части сил польской армии с белорусского направления и 14 мая начал наступление на позиции поляков силами 12 пехотных дивизий. Несмотря на первоначальный успех, к 27 мая наступление войск Красной армии захлебнулось. А 1 июня 4-я и части 1-й польской армии перешли в контрнаступление против 15-й советской армии и к 8 июня нанесли ей тяжелое поражение. 15-я армия потеряла убитыми, ранеными и пленными более 12 тыс. бойцов.
        Взятие украинских и белорусских городов, местечек и сел сопровождалось дикими еврейскими погромами, издевательствами, насилием, убийствами и зверствами по отношению к местным большевикам, их семьям и просоветски настроенному населению. Все это творилось под националистическими лозунгами «Самостийной Украйны» и «Великой Польши».

* * *
        В июне 1920 года на совещании командиров партизанских групп и отрядов местной самообороны Тамбовской губернии было решено для лучшей координации действий объединить все силы и создать две армии (1-ю и 2-ю Повстанческие). Примечательно письмо Александра Антонова Кирсановскому уездному комитету РКП(б), написанное еще в феврале 1920 года, в котором от имени руководителя боевой дружины повстанцев он заявлял «товарищам коммунистам», что «на борьбу с уголовщиной мы всегда готовы подать вам руку помощи». Кого имел в виду Антонов, когда писал об «уголовщине»? Может, он имел в виду то человеческое отребье, из которого набирались карательные отряды, грабившие села, поселки и хутора его родной земли? Может быть, в его словах еще сквозила надежда на установление справедливости и порядка в деревне со стороны советской власти?
        Восстание распространялось подобно огненной стихии. Пламя его охватило всю Тамбовскую губернию, соседние с ней Балашовский уезд Саратовской и восточные уезды Воронежской губерний. Началась последняя крестьянская война в России, сопоставимая по размаху с крестьянской войной под водительством Емельки Пугачева. Тогда же был создан «Первый Каменский кавалерийский партизанский полк» и тем положено начало «Народной армии». Местные власти считали, что имеют дело с бандитскими шайками, а не с народным возмущением.
        В начале лета повстанцами-«зеленоармейцами» были созданы три армии - две Повстанческие и 3-я Армия - конно-подвижная. Всего под ружье встало более 50 тыс. человек. Подразделения двух армий повстанцев включали 14 пехотных полков, 5 кавалерийских полков и 1 отдельную бригаду при 25 пулеметах и 5 орудиях. 3-я Армия - конно-подвижная - состояла из 4 кавалерийских полков. В листовке начальник штаба 2-й Повстанческой армии Антонов писал: «Я всю свою жизнь посвятил на борьбу с узурпаторами народной власти и буду бороться с ними до конца. Не для того была вырвана власть из рук царей, чтобы передать ее в руки кучки других палачей. Власть должна быть передана народу…» Сколько наивности в словах этого одного из самых смелых и решительных крестьянских вождей! Он, вероятно, всерьез думал, что можно удержать власть в России без авторитарного начала или железной диктатуры.

* * *
        К весне 1920 года основной тактической задачей Русской армии был выход из Крыма и прорыв в Северную Таврию, где она планировала пополнить запасы продовольствия и соединиться с частями войск главы Директории УНР Симона Петлюры, с которым Врангель вел переговоры.
        К середине июня 1920 года части Русской армии Врангеля смяли укрепления красных и вырвались из Крыма в Северную Таврию. Ими был взят Мелитополь - важный железнодорожный и шоссейный узел Северного Причерноморья. Затем белые укрепились на позициях. Донской корпус генерала Абрамова встал западнее Ногайска в селах Романовка, Юрьевка, занял станции Нельговка и Черниговка. 1-й корпус генерала Кутепова базировался в районе немецкой колонии Вернесдорф, хуторов Куркулак, Эристовка и Васильевка. 2-й корпус генерала Слащева располагался далее по левому берегу Днепра до села Верхняя Лепетиха. Еще дальше в том же направлении сосредоточилась конная группа генерала Барбовича.
        Им противостояла 13-я армия Уборевича, расположенная по правому берегу Днепра, усиленная 15-й, 40-й и 42-й стрелковыми дивизиями, двумя отдельными стрелковыми бригадами, 2-й кавалерийской дивизией Блинова и Сводной конной группой Жлобы в составе 18 конных полков, хорошо укомплектованных, обеспеченных материально и технически. Широкое, полноводное русло Днепра разделяло противоборствующие стороны. Затем командование 13-й армии приказало форсировать Днепр севернее и приступило к формированию ударного кулака из пехотной группы Федько (севернее) и конной группы Жлобы (южнее) на левом берегу Днепра в районе городов Александровск, Орехов и Пологи. Главной целью красных было здесь нанести главный удар по частям Русской армии, готовым осуществить выход из Северной Таврии на оперативное пространство.
        Конная группа Жлобы, сосредоточенная в районе Царевоконстантиновка - Пологи, перешла в наступление в направлении Токмак - Черниговка 29 июня 1920 года. Ей была поставлена задача прорваться к Мелитополю, затем выйти в тыл 1-го армейского корпуса Кутепова, отрезав его от Донского корпуса Абрамова. Так в те дни в Северной Таврии сошлись наиболее боеспособные части Красной и Русской армий.
        Силы красных в том районе состояли из Сводной конной группы комкора Д. П. Жлобы (1-й конный корпус, до 3800 сабель), 2-й Ставропольской кавалерийской дивизии комдива П. Е. Дыбенко (1340 сабель); двух кавалерийских бригад 40-й дивизии (1500 сабель), 9 самолетов. Общая численность войск РККА, готовых участвовать в операции, колебалась от 7,5 до 12 тыс. сабель. Руководство операцией осуществлял непосредственно командующий 13-й армией РККА Юго-Западного фронта командарм И. П. Уборевич.
        Командование Русской армии разработало план по ликвидации этого прорыва. Восстановленный и реорганизованный Донской корпус под командованием генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова насчитывал более 4000 штыков и сабель (2-я донская дивизия - 1500 штыков и около 1000 сабель; 3-я донская дивизия - 2000 штыков). Донцы взаимодействовали с частями 1-го Армейского корпуса генерал-лейтенанта А. П. Кутепова, в котором насчитывалось около 5800 штыков и сабель. В его составе были овеянные боевой славой Корниловская (1800 штыков), Дроздовская (2500 штыков) дивизии, 2-я конная дивизия (1500 сабель). Им были приданы части 13-й дивизии, 70 орудий, броневики, 4 бронепоезда и 20 аэропланов. Общая численность группировки белых достигала 10 -11 тысяч бойцов. Общее руководство операцией взял на себя Главнокомандующий Русской армией генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель.
        Конница Жлобы, сосредоточенная к 27 июня в районе Гусарки - Поповки - Бельманки, нацелилась на Мелитополь. К ночи 27 июня части конного корпуса достигли Царевоконстантиновки, Поповки и Алексеевки. Жлоба получил подкрепления - 2-ю кав. имени Блинова и 40-ю стрелковую дивизии. Теперь его ближайшей целью стал разгром Донского корпуса. Затем в кратчайший срок он должен был овладеть Мелитополем. Захват Мелитополя выводил ударную группу Жлобы в тыл главных сил Токмакской группы Русской армии, отрезая ее от Крыма.
        От своей разведки и агентуры 25 -26 июня Врангель узнал о подходе конной группы Жлобы. Позднее он так писал об этих событиях: «Получены были сведения о подходе на восточный участок фронта конного корпуса „товарища“ Жлобы. Части последнего прибыли с Кавказа по железной дороге и высаживались на станциях Волноваха, Розовка, Царевоконстантиновка. 14 июня (27 июня 1920 года по новому стилю. - Д. А.) я вернулся в Мелитополь, решив не дать противнику закончить сосредоточение и вырвать у него из рук инициативу. В тот же день я отдал приказ: к 16 июня (29 июня 1920 года по новому стилю) войскам принять следующую группировку: Донскому корпусу, оставив заслон на бердянском и мариупольском направлениях, сосредоточить главную массу конницы в район Верхний Токмак - Черниговка - Семеновка, имея задачей атаковать в дальнейшем противника на фронте Пологи - Вербовое; 2-му корпусу, оставив заслон на александровском направлении, главную массу своих сил, в том числе и всю конницу и Дроздовскую дивизию, сосредоточить к северо-западу от Большого Токмака, имея задачей атаковать противника на фронте Вербовое - Орехов».
        Ударив ранним утром 28 июня, захватив пулеметы и пленных 3-й Донской дивизии, конная группа Жлобы прорвала фронт Донского корпуса и заняла Черниговку. И закрутилось…
        По степным просторам Северного Причерноморья вновь загудели и застучали, поднимая клубы пыли, тысячи кованных копыт конных и кавалерийских сотен, эскадронов, полков и соединений, зазвенели скрещиваемые в схватках клинки, зарокотали пулеметы, застучали колеса тачанок и пушек, загремели орудия. Бездонное синее степное небо чертили многочисленные аэропланы, сбрасывающие бомбы и посылающие пулеметные очереди на головы людей…
        К 8 часам утра 29 июня части конного корпуса Жлобы с боем вышли на линию Николайдорф - Шпаррау. Развивая наступление, к полудню они выдвинулись в район немецких колоний: Клефельд - Александркрон и Шардау - Мариенталь. В это время конные силы Русской армии численностью до кавалерийской дивизии при поддержке бронемашин и эскадрильи из 12 аэропланов перешли от Михайловки в решительное наступление во фланг и в тыл конной группе. Под давлением этих сил левофланговые части корпуса Жлобы откатились на линию Гнаденфельд - Шпаррау. Перегруппировавшись, собрав силы в кулак, конница красных отбросила конные части Русской армии к реке Юшанлы. Но авиация Русской армии нанесла большие потери коннице Жлобы. К вечеру сражение затихло. Но утром 30 июня белые силами пехоты пошли в наступление из Рикенау на Николайдорф. После короткого боя красные отбросили их к высотам верстах в шести западнее Николайдорфа. Ночью 1 июля корпус Жлобы предпринял налет на позиции белых, но, не обнаружив противника, без боя занял Фриденсдорф, Моргенау, Рикенау. Днем с переменным успехом бои продолжались в этом же районе. В ночь на 2
июля 1-я кавалерийская дивизия Жлобы провела второй налет на Блюменорт, Тиге, Орлов. Там в неравном бою посекла красная конница до 400 бойцов Русской армии. В полдень следующего дня - 2 июля - части 1-го корпуса Жлобы и 2-й кавалерийской дивизии (Дыбенко) развили наступление в направлении Прагенау - Астраханка. Встретив упорное сопротивление противника, удерживавшего отдельные населенные пункты и сминавшего натиск красной конницы пулеметным и артиллерийским огнем, корпус Жлобы остановился. С небес авиация Врангеля поливала огнем и крошила конные части красных. Немало сделала авиация белых для разгрома этой конной группы. Красная конница заночевала в районе Тигервейде - Лихтенфельд - Александеркрон - Прагенау.
        Но той ночью не спали белые. Врангель стянул немалые пехотные и стрелковые части к району боевых действий и зажал конную группу Жлобы подковой с севера и юга. К утру 3 июля части Русской армии, назначенные для ликвидации этой конной группы, приготовились к атаке: 2-я Донская дивизия главными силами сосредоточилась в районе Ореховки; 3-я Донская - у деревни Астраханка; Корниловская укрепилась близ Орлово - Тиге - Розенрот - Линденау, Дроздовская и 2-я конная дивизии были стянуты в район Гальбштадт - Молочная. У Большого Токмака сосредоточивались части 13-й пехотной дивизии. На железнодорожном участке Федоровка - Стульнево курсировали бронепоезда белых. Авиационные силы под командой генерала Ткачева приготовились содействовать разведкой и огневым нападением с воздуха. Участник боев в Северной Таврии казачий генерал Голубинцев позднее отмечал, что всю находившуюся поблизости конницу белое командование свело ночью к месту разъема образовавшейся подковы - на линию железной дороги, прилегавшей к месту предполагаемых действий. Туда же были выдвинуты четыре бронепоезда, броневики, самолеты и усилены
пехотные части. Вся группировка была собрана ночью, и еще до рассвета 20 июня (3 июля) части Русской армии перешли в наступление для ликвидации ударных сил красной конницы. То памятное сражение началось на рассвете 3 июля. В предрассветных сумерках рявкнули и загремели полевые орудия и пушки бронепоездов. Красные, проспав начало сражения и свой успех, начали спешное отступление из занятых сел и поселков. Бой кипел верстах в пятнадцати севернее Мелитополя. Испуганные жители то и дело ходили на станцию смотреть, как развиваются события. Вся округа сотрясалась от грохота орудий. В синеве наступающего утра полыхало зарево пожаров, взметались всполохи разрывов.
        Командование красных, понимая, что их войска попали в окружение, решилось на прорыв. 2-я Ставропольская дивизия Дыбенко потеснила части корниловцев, угрожая прорывом, но удар нескольких самолетов остановил напор красной конницы. Дыбенко повторил попытку, смог вырваться из кольца и отступить хотя и в относительном порядке, но с серьезными потерями. Основные же силы корпуса Жлобы, атакованные с разных сторон, смешались. Управление частями было потеряно, они не устояли и покатились кто куда. Одни прорывались на восток. Других дроздовцы, поддержанные броневиками, погнали на север, к железной дороге, под огонь бронепоездов, замкнувших кольцо в районе Токмака. Тут они и попали под перекрестный огонь пулеметов да казачьи шашки. Закончилось сражение полным разгромом и рассеиванием ударной конной группы красных. Тогда же под Каховкой части Красной армии были сбиты с плацдарма и отброшены за Днепр.
        Корпус Жлобы был полностью разгромлен. Его остатки, преследуемые и добиваемые, отдельными группами прорвались к своим. Из кольца белых вышла лишь четверть первоначального состава. Войска Русской армии захватили 11,5 тыс. пленных, 60 орудий, до 100 пулеметов и другие трофеи. Но и развить свой успех повыбитая и измотанная непрерывными боями, перебросками частей с участка на участок Русская армия была уже не в состоянии. А восполнять потери было чем дальше, тем труднее.

* * *
        В Главном штабе РККА царили растерянность и недоумение. Как так могло случиться? Ведь все же было подготовлено и спланировано. А Уборевич-то - ведь опытный, проверенный в боях командарм. Как мог допустить такое?..
        Кирилл пришел со службы усталый, молчаливый и недовольный. Поцеловал маленькую доченьку, сел к столу, обхватил голову руками. Попросил жену налить ему стакан водки. Женя послушно исполнила его просьбу. Села рядом, успокаивая, погладила его ладонью по голове.
        - Что случилось, Кирюша, милый?
        - Понимаешь, Женя, не перестаю удивляться тому, сколько у белых толковых и талантливых офицеров и генералов, но все вместе - скопище идиотов. Ну ладно, Деникин - талантливый гордец, вздумавший возложить на себя миссию спасителя Отечества. Но я всегда думал о Врангеле с большим уважением. Да и среди дроздовцев о нем старались больше помалкивать, а если и говорили, то очень осторожно. Да, барон генерал Врангель - великая умница, всегда трезвый реалист, звезд с неба не хватает, ясно оценивает обстановку и не одержим, как Деникин, «великими идеями спасения Отечества». Если бы Деникин побольше прислушивался к его советам, красных сейчас бы не было ни на Дону, ни в Астрахани, ни тем более на Кубани и на Кавказе. Но зачем он пошел на это?..
        - На что - на это? Куда пошел Врангель, Кирилл?
        Кирилл взял стакан и медленно потянул водку, выпив все до капли. Выдохнул…
        - Русская армия вырвалась из Крыма. Белые взяли Мелитополь, Северную Таврию, укрепились на левом берегу Днепра. Западнее Мелитополя разгромлена большая ударная группа красной армии под командованием Жлобы. Белые раскрошили ее всю на мелкие части.
        - Жлоба? Какая странная фамилия.
        - Ты знаешь, Женя, Жлоба из хохлов-простолюдинов. Образования никакого! С ним все ясно. Но командарм Уборевич! Он-то - образован, опытен! Куда он смотрел, когда приказал Жлобе раскроить Донской корпус генерала Абрамова? Тот ударил, потеснил донцов и попал в капкан к самому Слащеву. А там корниловцы, дроздовцы, кубанцы, донцы с пулеметами, броневиками, бронепоездами, аэропланами. Голодные и злые. Они из красной конницы отбивную сделали…
        - Так что, белые опять поднялись на юге? Господи, где там наш Петя? Жив ли?
        - Да, это величайшая ошибка Врангеля, что он начал наступление в Северной Таврии. И это в тот момент, когда началась война с Польшей. Это же удар в спину Советской России. А другой-то России у нас нет. Как этого не понимает Врангель, при всей своей умудренности и таланте! Есть позиции, которых нельзя ни сдавать, ни переступать ни при каких обстоятельствах. И в наши дни эти позиции - Перекоп, Турецкий вал. Врангель не должен был бить тогда, когда ударили поляки! - почти вскричал Кирилл, хмелея.
        - Ты сказал, голодные и злые? Почему голодные? - спросила Женя.
        - Да потому, что пока Таврия не в состоянии нормально прокормить пятьдесят - шестьдесят тысяч здоровых и крепких молодых мужиков, которые, воюя, то есть подвергаясь постоянному риску быть убитыми или изувеченными, порой сутками двигаются, скачут, бегут, копают окопы, ставят проволочные заграждения, тащат и катят пулеметы и тяжелые орудия, цинки с патронами и ящики со снарядами, несут на себе винтовки, шашки, кинжалы, боеприпасы, снаряжение, потеют до кровавого пота, да вообще совершают невероятные нагрузки и потому хотят жрать, как волки. Лошади порой не выдерживают этого и падают замертво, а люди терпят и держатся. А Крым с его засушливыми почвами и обилием солнца пока не может дать такого количества пшеницы, картошки, сала, мяса, яиц, молока, и еще овса для лошадей, и прокормить такую ораву. Благо в Таврии, верно, хватает вина и виноградного самогона, чтобы хоть как-то приглушить голод, - отвечал Кирилл, кипятясь.
        - Так Врангель из-за голода начал наступление? - вновь поинтересовалась жена.
        - Этот генерал-барон имеет неплохих союзников в лице французов, румын и Петлюры. И при нормальном раскладе дел, при его дипломатических способностях, он может получить помощь от них через Константинополь, румынские порты и низовья Днестра. Уж хлебом, картошкой, салом, полбой, гречневой да гороховой кашей они накормят его армию и овсом ее лошадей первое время, - отвечал Кирилл, понемногу остывая.
        - Но, может быть, у них безвыходное положение?
        - Безвыходных положений не бывает. Да беда в том, что карты уже брошены и игра началась. А этого разгрома Жлобы в Северной Таврии и удара в спину, когда поляки наступают по всему Западному фронту, Советы и Красная армия Врангелю не простят.

* * *
        Буденный вышел из Майкопа 3 апреля, разгромил и отбросил далеко за Днепр отряды Нестора Махно в Гуляйполе и уже 6 мая переправился через реку к северу от Екатеринослава. Появление 1-й Конной армии Семена Буденного (16,7 тыс. сабель, 48 орудий, 6 бронепоездов и 12 самолетов), ударившей по полякам с юго-востока, неожиданно переломило ход событий в пользу Красной армии на Юго-Западном фронте. Собрав в Умани в кулак все части своего соединения, уже 26 мая красный командарм стремительно атаковал Казатин и взял его. Не пропала даром для Буденного выучка Мамонтова, Шкуро, Улагая, Барбовича и других белых генералов. Несмотря на численное превосходство поляков, 5 июня командарм нащупал слабое место в польской обороне. Он неожиданно и стремительно прорвал фронт под Самогородком. Так, наступая на Бердичев и Житомир, он вышел в тыл полякам. 3-я польская армия Рыдз-Смиглы, опасаясь окружения, 10 июня оставила Киев и отошла в район Мазовии. Через два дня 1-я Конная армия ворвалась в древнюю столицу Руси, овладела ей и навеки положила конец господству поляков на ее священной земле.

* * *
        Замкомвзвода Петр Усачев установил пять пулеметных гнезд на высоких кручах Днепровского правобережья. Приказал солдатам окопаться и замаскировать окопчики зелеными ветками ивняка и тополя. Сам осмотрелся, поднес к глазам бинокль, оглядел округу. Небывалым привольем, великолепием, величием веяло и дышало все здесь, осеняло и освящало душу, ум и сердце. Июльское солнце медленно плыло в бездонной синеве небес. Вольный ветер гулял по ковылям, дубравам и садам Правобережья, прибрежной лозе, камышам и осоке низкого левого берега великой, широкой и могучей реки, еще издревле названной славянами Данапром-Словутичем. Ветер доносил запахи разнотравья, спелой вишни, спеющих яблок и слив, запахи печных дымов и костров. Высоко в небе парили соколы, зорким глазом высматривая себе добычу. А над волнуемыми ветром водами реки кружили белые чайки и, ныряя, охотились на рыбу. Даже с высоты птичьего полета, на прибрежных высотах, слышен был плеск пенистых речных волн, накатывавшихся на светло-желтый речной песок. Где-то в версте ниже по течению кавалеристы Первой конной распрягали, поили и купали лошадей в Днепре.
Ветром доносило ржание коней, смех и голоса людей. Тачанки стояли без лошадей, с дышлами и оглоблями, опущенными долу. Пулеметчики неторопливо разбирали и чистили пулеметы, заправляли ленты из новеньких цинков. Винтовки стояли в пирамидах. Дымили костры, над которыми висели котлы с нехитрой солдатской снедью. Все дышало миром, покоем, отдыхало после тяжелых переходов, стремительных, горячих боевых схваток.
        «Не иначе, по-тихому и горилку там пьянствуют, чтоб комиссары не заметили», - подумал Петр.
        С юга, оттуда, где в синей дымке Днепровской дали, в лучах солнца сияли блики золотых куполов и виднелись очертания высоких колоколен и зданий Киева, принесло разливы церковного перезвона.
        «Обедню отслужили. Верно, в Лавре звонят», - подумал Петр.
        С этими мыслями он снял фуражку с красной звездой и неброско перекрестился. Солдаты его взвода, кто постарше, также снимали фуражки и осеняли себя крестным знамением.
        - Э-эх! Вот он, Киев - мать городов русских! Думал ли, что придется увидать его когда, - произнес Петр негромко.
        - Почему мать? Киев-то мужеска рода. Знать - отец! - высказался усатый немолодой, опытный солдат, воевавший еще в германскую.
        - Вообще-то ты прав, Петрович. Но так уж исстари повелось. Почему-то матерью нарекают, - отвечал Усачев.
        Верстах в четырех западнее ударили орудия. Свист и вой снарядов пронесло над головами пулеметчиков. Два из них упали недалеко и взрывами порушили скат береговой кручи. Два других снаряда ударили далее по мелководью прибрежного плеса, подняв фонтаны мутной воды и песка. Кавалеристы, купавшие коней, засуетились и начали спешно седлать и запрягать.
        - Э-э-э, это - пристрелка. Скоро начнется! Не желает лях отдавать Киев России, - негромко промолвил Усачев, разворачиваясь и обращая бинокль на запад.
        - Так точно, товарищ комвзвод. Не хотит отдати. Дак мы яво и спрашивать не бум, - соглашаясь и кивая головой, подтвердил усатый.

* * *
        Попытки малочисленных войск ком. Юго-Западного фронта Егорова помешать отступлению 3-й польской армии окончились неудачно, несмотря на стремительный успех Первой конной. Польские войска, перегруппировавшись, попытались перейти в контрнаступление. Войска генерала Леона Бербецкого нанесли удар по фронту 1-й Конной армии под Ровно 1 июля. Это наступление не было поддержано смежными польскими частями. Войска Бербецкого были отброшены русской конницей и обращены в бегство. Поляки предприняли еще несколько попыток захватить Ровно, однако 10 июля он окончательно перешел под контроль РККА.
        На рассвете 4 июля Западный фронт Михаила Тухачевского также перешел в наступление. Основной удар наносился на правом, северном фланге, на котором было достигнуто почти двукратное превосходство в людях и вооружении. Замысел операции заключался в том, чтобы кавалерийский корпус Гая обошел с фланга польские части. Силы Белорусского фронта должны были оттеснить 4-ю польскую армию к литовской границе. Эта тактика принесла успех. Польские 1-я и 4-я армии начали быстро отходить в направлении Лиды 5 июля. Не сумев закрепиться на старой линии немецких окопов, они в конце июля отошли еще западнее - к Бугу. За короткий период времени Красная Армия продвинулась более чем на 600 верст. 10 июля поляки оставили Бобруйск, 11 июля они ушли из Минска, 14 июля части РККА взяли Вильно. 26 июля русские солдаты и кавалерия в районе Белостока своими сапогами и копытами коней попирали уже польскую землю. А 1 августа, несмотря на приказы Пилсудского, русским войскам почти без сопротивления был сдан Брест.

* * *
        В ходе успешно проведенной операции в июне 1920 года и разгрома конной группы Жлобы частям Русской армии удалось прорваться к Донбассу. Отряд в 800 бойцов под началом половника Назарова высадился восточнее Мариуполя 9 июля и занял станицу Новониколаевскую. Но красные уже приобрели опыт общения с флотом Врангеля. К этому времени они создали свою Азовскую флотилию из 13 кораблей, попавших к ним в руки в различных портах. Это были канонерки, сторожевики, вооруженные артиллерией пароходы. Выведенная в море, эта флотилия встретила суда, везущие подкрепления Назарову, и после полуторачасового боя вынудила их повернуть обратно. Затем с моря красные начала бомбардировку Новониколаевской, к которой подтягивались армейские части. Командование противника было явно напугано десантной операцией белых. Для ликвидации десанта была создана целая войсковая группа из одной пехотной и двух кавалерийских дивизий. После тяжелых боев 15 июля Назарову удалось прорваться на восток и двинуться рейдом по станицам. За счет присоединившихся казаков его отряд вырос до полутора тысяч бойцов.
        Но никакого восстания не произошло. Дон был обескровлен. Кто полег в боях, кто ушел с белыми, кто находился в плену у красных, кто умер от тифа, кто был подметен мобилизацией. Станицы стояли полупустые. Люди жили впроголодь, не в силах прокормить не только Назарова, но порой и самих себя. Многие прошедшей зимой бежали от красных и потеряли все имущество. В дополнение всех бедствий на Дону началась эпидемия чумы.
        Красные преследовали Назарова по пятам. В районе Константиновской, прижав к Дону, они окружили его. Отряд был разгромлен. Часть его погибла, часть рассеялась. Назаров с небольшой группой ушел за Маныч. Но и там группу настигли и добили. Полковнику удалось уйти, хотя вскоре он был задержан. При аресте Назаров сумел выдать себя за обычного дезертира. Потом сбежал. Лишь осенью добрался он до Крыма… Единственным положительным результатом десанта стало то, что он на время оттянул значительные силы красных.

* * *
        Реорганизованные и перевооруженные соединения донских казаков срочным порядком перебрасывались из Южного Крыма в Северную Таврию для пополнения Донского корпуса атамана Богаевского, сражавшего в восточном направлении. На пути казаков раскинулась древняя столица Крымского ханства. Бахчисарай показался Туроверову подобием большого и пестрого татарского аула, разместившегося в огромном ущелье. Кривые улочки, порой грунтовые, порой мощеные камнем, вьются и разбегаются в разные стороны от единственной большой улицы - дороги, ведущей от устья ущелья к его истокам. По дну ущелья течет мутная речушка, что берет начало где-то высоко в распадах скал.
        Выложенные из желтого известняка, а то и глинобитные сакли и домики, крытые то черепицей, то камышом, беспорядочно лепились друг к другу или к уступам-утесам гигантских скал. Пики минаретов маленьких мечетей высились то там, то тут над крышами невысоких домиков. Смешанный запах горящего кизяка, конского и коровьего навоза наполнял улицы. Козы паслись по более пологим подъемам скал. Словно в большом селении, здесь ржали кони, мычали коровы, блеяли овцы, пели петухи и кудахтали куры. Не слышно было только хрюканья свиней в хлевах. Все это было знакомо Туроверову. Его поражало другое - ущелье, словно каменными стенами циклопической кладки, ограждено было гигантским монолитом скал, поднимавшихся на высоту до двухсот и более метров. Никакая рукотворная человеческая постройка не могла тягаться с этим грозным и дивным явлением природы и делом рук Творца. Вероятно, Великий потоп промыслом Божиим промыл это ущелье, унеся с собой в океан мягкие породы и оставив эти гигантские меловые скалы - следы еще более древнего допотопного моря, простиравшегося когда-то по лику Восточной Европы.
        В древнейшие времена люди посетили и стали заселять это место, потому что плато, раскинувшееся на вершинах скал, представляло из себя цепь созданных самой природой неприступных, нерукотворных крепостей. Внимательно объехав верхом и осмотрев ущелье в течение дня, Николай отметил, что подняться на плато возможно всего в трех-четырех местах. Он знал уже со школьной скамьи из учебников истории, что десятки и порой сотни тысяч христиан-полоняников: русских, малороссов, ляхов и влахов, захваченных в набегах, несколько столетий подряд пригоняли сюда лихие татарские воины. Убежать отсюда было практически невозможно. Здесь их ожидала разная судьба. Женщин и девушек распродавали в гаремы, в услужение мусульманской знати не только в Бахчисарае. Их сбывали, как скот, в Кафе генуэзцам, туркам, арабам и другим работорговцам. Мужчин и юношей продавали для черной работы в каменоломнях, у солеваренных и известеобжигательных печей. Считалось, что повезло тому, кого выкупали местные христиане - греки или армяне. Тех ожидала работа в кузницах, гончарных мастерских, на постройке домов, печей. Им обеспечена была более
сытая и достойная жизнь. Они могли посещать местные христианские храмы. Но самых крепких или пытавшихся бежать продавали на галеры, что татары и турки называли «каторга». На галерах надевали кандалы, приковывали к скамьям у борта, и люди становились пожизненными гребцами. Тяжелым веслом гребло по два человека с каждой стороны. Хуже галеры-каторги нельзя было ожидать ничего…
        «Вот большевики и нам - казакам и всему народу русскому хотят устроить такую каторгу», - вдруг пришла мысль Николаю.
        Он поморщился, как от зубной боли, и сплюнул. Осматривая город, Николай ненадолго заехал в ханский дворец, возвышавшийся среди низких построек Бахчисарая на главной улице-дороге ущелья. Давно опустевшее гнездо некогда грозных «крымских царей» - вассалов турецкого султана - еще сто лет назад было превращено русскими властями в музей. Ансамбль восточных построек, расписанных и отделанных в иранском и арабском стилях, большая дворцовая мечеть и высокий минарет цепляли глаз. Но, быстро осмотрев их, Туроверов остановился у большого, многогранного в плане и довольно глубокого фонтана, располагавшегося справа от входа на центральную площадь дворца. Здесь была тень и господствовала прохлада, исходящая от водяных струй и мелких брызг, сеющихся от водяной чаши водоема. Присев на краю каменной кладки, отделанной мрамором, он посмотрел на воду. Тихий ангел лиры овеял Николая своими крылами. Проза и страшная реальность войны отступили. Перед внутренним взором явилось лицо любимой женщины. Умиротворение охватило его, и он вспомнил, что здесь в свое время был Пушкин. Обрывки поэмы поплыли в памяти…
        «Да, вероятно, тут и родились у великого поэта первые строки его „Бахчисарайского фонтана“, - подумал Николай. - Нет, не тут, там был „Фонтан слез“», - вспомнил он.
        Он спросил у одного из смотрителей музея, где находится описанный в поэме памятник и, пройдя через здание «Дивана», вышел направо, во внутренний дворик. Рядом было здание гарема. Белая мраморная плита с каскадом золотых чашек, выступов и красными, как свежие рубцы после сабельных или ножевых ударов, арабскими надписями удивила его. Вода в фонтане иссякла. Туроверов не ожидал, но что-то зацепило сердце. Неподалеку располагался бюст великого поэта.
        «Беломраморный фонтан, фонтан слез - что-то холодное, неотвратимое и неумолимое, как наша судьба после окончательного выбора человека», - пришло ему.
        Вновь оставив печальные мысли, Николай вышел из музея, отвязал коня, сел в седло и поехал вверх по дороге. Главной его целью был Успенский монастырь, основанный, по преданию, еще апостолом Андреем Первозванным. Ущелье раздалось надвое, и Туроверов пустил коня вправо и вверх по более крутому подъему - узкой дороге-серпантину без домов по сторонам. Глубокое чувство чего-то навеки утраченного, величественного и прекрасного не оставляло его. Он ехал помолиться и испросить благословения на брак с любимой женщиной.
        С Юлей он познакомился в госпитале, после того как его, раненного в сече под Егорлыкской, переправили из Новороссийска в Крым. Она несколько раз делала ему перевязки. Николай расспросил ее о семье, о жизни и понял, что они единомышленники. Мало того, она тоже была природная казачка. После очередной перевязки он нежно поцеловал ей руку. Она не отдернула. И тогда он легко повернул ей кисть руки и поцеловал ладонь и запястье. Она порозовела и в смущенье ушла. Но с той поры между ними установились какие-то особенные доверительные отношения…
        Монастырь, основавшийся на уступах скал, как орлиное гнездо, произвел на Туроверова сильное впечатление. Особо поразил главный - Успенский храм монастыря, умостившийся в пещере, выдолбленной в скале на высоте ста, а может, и более ста метров над дном ущелья. Постояв в храме около часу, помолившись, Николай дождался священника и исповедовал ему свои грехи и все, что накипело на душе. Батюшка оказался душевным, добрым. Это был невысокий, полноватый человек с седой бородой и острым взглядом серых, печальных глаз. Выслушав Николая, он отпустил ему грехи, а затем, выслушав исповедь о любви, благословил есаула на венчание и брак. Туроверов собирался было уже уходить, но священник остановил его и посоветовал ему, как любителю истории, потратить еще часа два и подняться выше ущелья на гору, чтобы осмотреть остатки древней византийской крепости, называемой ныне Чуфут-Кале. Туроверов послушался.
        Через час он, где верхом, где пешком, ведя коня в поводу, по серпантину и распадам камней поднялся на гору и обозрел окрест всю округу. Бахчисарай лежал внизу, в глубокой котловине. Вершины и склоны Крымских гор синели вдали на юго-востоке. На севере и северо-западе начинались степи. Под ногами его были развалины и фундаменты древнего города-крепости, разместившегося на плато, протянувшемся с севера на юг на две-три версты, а в ширину на двести - триста метров. С запада и с востока плато заканчивалось почти отвесными стенами, за которыми лежали пропасти. Сам Творец превратил это место в неприступную, нерукотворную крепость. Только в двух местах к ней можно было подобраться по серпантинам. Здесь, на вершине, Туроверова вновь охватили тяжелые, печальные и странные мысли. Перед этим вечным, нерукотворным творением, стоя на высоте в несколько сот метров, он вдруг почувствовал временность бытия человеческой жизни и бренность всех человеческих деяний. Междоусобная война, что развернулась и кипела теперь в его родной земле, показалась ему дикой, несуразной, ненужной - делом рук человеческих, попущенным
Богом за грехи людей - его соотечественников и его самого. С ужасом он вдруг осознал, что победителей в этой войне не будет, но что, скорее всего, Белое дело будет проиграно. Но он зашел слишком далеко, и от красных ему не будет прощения. Да и ему самому будет противно жить в вечном страхе, жить-терпеть ненавистную, безбожную власть хамья и инородцев, практически не жить, а существовать. А потому, для того чтобы спасти себя и спасти свою любовь, придется оставить Родину.
        С горечью осмысливая все это, стал он спускаться вниз. Под ногами стелились стебли бессмертника. Но перед тем, как ступить ногой на серпантин, уводящий вниз, он увидел на скалах надписи, оставленные людьми, побывавшими здесь, в Чуфут-Кале. В раздумье Николай подошел к отвесной стене скалы и стал выцарапывать на ней слова, выразившие то, что родилось в его душе.

* * *
        В середине июля на фронте настало относительное затишье. Обе стороны усиленно готовились к очередной схватке. За счет мобилизации в Таврии, за счет реорганизации разгромленных еще прошлой зимой соединений, за счет тыловых частей и гарнизонов, даже за счет пленных белому командованию кое-как удалось пополнить поредевшие части. К концу месяца Русская армия насчитывала на фронте 35 тыс. бойцов, 178 орудий, 38 самолетов. У красных на тот же момент было 46 тыс. штыков и сабель, 270 орудий, 45 самолетов. Но к красным на юг шли подкрепления, вводимые в действие в ходе операций. А было их немало - дополнительно сюда перебрасывались четыре стрелковые, одна кавалерийская дивизии, три бригады, семь бронеотрядов (28 машин) и другие части. В числе этих войск была и знаменитая 51-я дивизия Блюхера, подтягиваемая из Сибири. После переброски многих соединений с Восточного фронта против Деникина остающиеся там части, как правило, укрупнялись. 51-я была из числа этих «гигантов». Если в белых дивизиях состояло по 3 полка, в красных стрелковых - по 9, а в кавалерийских - по 6, то в дивизии Блюхера было 16 полков (по
1 -2 тыс. чел. в каждом), включая дивизионную артиллерию и кавалерию. Шла реорганизация и в частях, находившихся на фронте. Из остатков корпуса Жлобы, 2-й кавдивизии и других частей была создана 2-я Конармия численностью около 9 тыс. сабель, которую возглавил командарм Городовиков. Учитывая недостатки, выявившиеся в боях, авиация объединялась под единым командованием И. У. Павлова. Командующим 13-й армии вместо Эйдемана стал Уборевич. Наступление планировалось на начало августа, но белые опередили его…

* * *
        Казаки миновали перевалы, подъемы и спуски Таврийских гор и остановились на ночлег в степном Крыму. На биваке сидели у костров, варили кашу, бражничали потихоньку, вели разговоры, вспоминая родные станицы, своих жен, детишек, отцов и матерей. У людей была еще надежда вернуться домой. Кто-то негромко и мелодично запел… Солнце ушло за горизонт, и стало полегче после изнуряющего дневного пекла. Веял приятный восточный ветерок. Казаки отдыхали душой и телом после утомительного перехода, пылящих дорог, роя мух и слепней, сопровождавших их целый день, жалящих и кусающих людей и лошадей. Стрекотали цикады, прыгала и шуршала в тростнике и траве саранча близ степных балок и болотцев. Огромная луна выплыла на средину черного небосвода, осеребрив его своим явлением и освещая округу.
        Подъесаул Николай Туроверов, слушая разговоры казаков, выпил стакан самогону и, вспоминая свое, загрустил о родном Новочеркасске. Подумав немного, достал полевую тетрадь с карандашом и в прыгающем свете костра стал перечитывать строки рождавшейся поэмы и последние стихи.
        1
        Клубятся вихри - призрачнее птицы.
        Июльский день. В мажарах казаки.
        Склонилися по ветру будяки
        На круглой крыше каменной гробницы.
        Струится зной. Уходят вереницы
        Далеких гор… Маячат тополя,
        А казаки поют, что где-то есть поля,
        И косяки кобыл, и вольные станицы.
        2
        По улицам бег душных, летних дней,
        А в небе облака, как комья грязной ваты,
        На синем шелке бухт корявые заплаты
        Железных, дымных, серых кораблей.
        По вечерам сторожевых огней
        На взморье вещие сполохи —
        Огни стремительной эпохи
        Над древней скукою камней.
        3
        Легла на черепицу тень от минарета,
        И муэдзин тоской благословил наш день.
        В узорах стен дворца и розы, и сирень
        Увядших цветников восточного балета.
        Но будут волновать в тени сырой боскета
        Чеканные стихи нас, спутница, вдвоем,
        И отразит глубокий водоем
        Знакомый лик любимого поэта.
        Николай вновь перечитал последнее, написанное им в Бахчисарае, и понял, что еще не высказал всей полноты чувств, волновавших его душу, не дописал всего. Он настроился, стал слушать музыку слов, истекавшую из сердца в голову. Рука набрасывала сама, когда очередная волна словосплетений рождалась из глубины груди и будоражила ум:
        Мы шли в сухой и пыльной мгле
        По раскаленной крымской глине,
        Бахчисарай, как хан в седле,
        Дремал в глубокой котловине.
        И в этот день в Чуфут-Кале,
        Сорвав бессмертники сухие,
        Я выцарапал на скале:
        Двадцатый год - прощай, Россия.

* * *
        Корпус генерала Кутепова начал наступление 25 июля в направлении на Александровск и Екатеринослав. Марковцы и дроздовцы нанесли поражение 3-й и 46-й дивизиям Красной армии. Одна из «интернациональных» бригад была окружена; два ее полка, венгерский и латышский, полностью погибли. В образовавшийся прорыв вошла кубанская конница генерала Бабиева. Белые заняли городок Орехов. Для развития успехов Врангель перебросил сюда и кавалерийский корпус Барбовича. Опомнившись, командование красных стало бешено контратаковать. Наступление продолжалось, хотя и ценой больших потерь. Вскоре белым удалось занять крупный железнодорожный узел Пологи, а 2 августа ими был совершен кавалерийский рейд и взят Александровск. Значительный успех был и на восточном фланге, где Донской корпус, руководимый лично атаманом Богаевским, разгромил 40-ю дивизию. Но на этом победы закончились. Белые выдыхались, терпя существенный урон. Красные, пользуясь численным преимуществом, быстро латали дыры в обороне и, дождавшись подхода свежих соединений, сами переходили в наступление.

* * *
        Уже 23 июля в Смоленске представителями III Интернационала и по инициативе большевистского руководства был сформирован Временный революционный комитет Польши (Польревком), который должен был принять на себя всю полноту власти после взятия Варшавы и свержения Пилсудского. Об этом большевики официально объявили 1 августа в Белостоке, где и расположился Польревком. Возглавил его польский коммунист Юлиан Мархлевский. В тот же день, 1 августа, Польревком огласил «Обращение к польскому рабочему народу городов и деревень», написанное Ф. Дзержинским. В «Обращении» провозглашались создание Польской Республики Советов, национализация земель, отделение церкви от государства. Там же содержался призыв к рабочим гнать прочь капиталистов и помещиков, занимать фабрики и заводы, создавать ревкомы - органы новой власти. Таких ревкомов было сформировано не более 65. Комитет призвал солдат Войска Польского к мятежу против Пилсудского и переходу на сторону Польской Республики Советов. Польревком приступил также к формированию Польской Красной армии под командованием Романа Лонгвы. Однако поляки ни поднимать мятежи, ни
свергать Пилсудского, ни вступать в Польскую Красную армию не торопились. Создание Польревкома было вызвано серьезными, но тщетными, неоправданными и утопичными надеждами советского руководства на помощь польского пролетариата. Политика и стратегия Интернационала затмили глаза большевистскому советскому правительству России и помешали командованию РККА предпринять решительные и стремительные действия по взятию Варшавы.
        Сосредоточив войска на польской границе, командование РККА оказалось перед сложным выбором: продолжать операцию или нет? А если продолжать, то насколько быстро? Главком Каменев два года спустя в статье «Борьба с Белой Польшей» (опубликованной в журнале «Военный вестник» в 1922 г.) так описывал сложившуюся обстановку:
        «Рассматриваемый период борьбы во всем ходе событий оказался краеугольным. По достижении вышеуказанных успехов перед Красной Армией сама собою, очевидно, стала последняя задача овладеть Варшавой, а одновременно с этой задачей самой обстановкой был поставлен и срок ее выполнения - немедленно. Срок этот обусловливался двумя важнейшими соображениями: сведения по части политической суммарно сводились к тому, что нельзя затягивать испытания революционного порыва польского пролетариата, иначе он будет задушен; судя по трофеям, пленным и их показаниям, армия противника, несомненно, понесла большой разгром, следовательно, медлить нельзя: недорубленный лес скоро вырастает. Скоро вырасти этот лес мог и потому, что мы знали о той помощи, которую спешила оказать Франция своему побитому детищу. Имели мы и недвусмысленные предостережения со стороны Англии, что если перейдем такую-то линию, то Польше будет оказана реальная помощь. Линию эту мы перешли, следовательно, надо было кончать, пока эта „реальная помощь“ не будет оказана. Перечисленные мотивы достаточно вески, чтобы определить, насколько бывший в нашем
распоряжении срок был невелик.
        Перед нашим командованием, естественно, стал во всю величину вопрос: посильно ли немедленное решение предстоящей задачи для Красной Армии в том ее составе и состоянии, в котором она подошла к Бугу, и справится ли тыл. И теперь, как и тогда, на это приходится ответить: и да, и нет. Если мы были правы в учете политического момента, если не переоценивали глубины разгрома белопольской армии и если утомление Красной Армии было не чрезмерным, то к задаче надо было приступить немедленно. В противном случае от операции, весьма возможно, нужно было бы отказаться совсем, так как было бы уже поздно подать руку помощи пролетариату Польши и окончательно обезвредить ту силу, которая совершила на нас предательское нападение. Неоднократно проверив все перечисленные сведения, было принято решение безостановочно продолжать операцию».
        Итак, решение принималось исходя из двух факторов - политического и военного. И оценка военного фактора была объективна. Польская армия действительно находилась на грани катастрофы и по оценкам сторонних наблюдателей. Представитель французской военной миссии генерал Фори отмечал, что «в начале операции на Висле для всех военных специалистов судьба Польши казалась печальной. Причем не только стратегическое положение было безнадежным, но и в моральном отношении польские войска имели грозные симптомы, которые, казалось, должны были окончательно привести страну к гибели». Времени на передышку при прочих благоприятных условиях Польше давать было нельзя. Но оценка политического фактора была явно ошибочной. Как отмечал тот же Каменев, «теперь наступил тот момент, когда рабочий класс Польши уже действительно мог оказать Красной армии ту помощь… но протянутой руки пролетариата не оказалось. Вероятно, более мощные руки польской буржуазии эту руку куда-то запрятали».
        Ну а если упростить проблему, то она обретала вид однозначной, суровой и грозной реальности. За сто тридцать лет отсутствия своей государственности, ликвидированной Пруссией, Австрией и Россией (за исключением короткого перерыва 1807 -1814 гг., дарованного правлением Наполеона), за сто тридцать лет унижений, страданий, германизации поляков под пятой пруссаков и австрийцев, за сто тридцать лет пребывания в лоне Российской империи под властной рукой самодержавных православных монархов польский народ настрадался. Поляки - племя истово католическое, всегда державшееся шляхетских вольностей, республиканского общественного устройства, аристократических устоев. Никакими интернациональными баснями и сказками о Советской Польше и ее единстве с Советской Россией его было уже не обмануть. Хватало исторического опыта и сознания итогов единения Польши с Россией в качестве Царства Польского с 1814 по 1915 год. Тем более хватало, что сценарий этих басен написан был в советской Москве - т. е. в древней столице православной России (а даже не в новоявленном Санкт-Петербурге). А поляки хорошо помнили, что триста лет
назад именно из первопрестольной столицы их предков с позором выгнало русское ополчение Минина и Пожарского после очередной, казалось, уже осуществившейся утопии единения России и Речи Посполитой под властью единого польского короля.

* * *
        Тем не менее к началу августа положение Польши было критическим и близким к катастрофе. Все это произошло не только из-за быстрого отступления в Белоруссии, но и из-за ухудшения международного положения страны. Великобритания фактически перестала оказывать Польше военную и экономическую помощь, Германия и Чехословакия закрыли границы с Польшей, и единственным пунктом доставки грузов в республику остался Данциг. Впрочем, основные поставки и помощь осуществлялись не вышеперечисленными странами, а Францией и США, которые не прекращали свою деятельность. С приближением войск РККА к Варшаве оттуда началась эвакуация иностранных дипмиссий. Министр иностранных дел Великобритании лорд Керзон специальной нотой на имя советского правительства от 12 июля 1920 года стремился удержать наступление советских войск. Керзон писал, что если наступление не будет приостановлено, то «британское правительство и его союзники сочтут себя обязанными помочь польской нации защищать свое существование всеми средствами, имеющимися в их распоряжении».
        Между тем положение польских войск ухудшилось не только на белорусском, но и на украинском направлении, где вновь перешел в наступление Юго-Западный фронт под командованием Александра Егорова и члена Реввоенсовета Иосифа Сталина. Главной целью командования фронта являлся захват Львова, который защищали три пехотные дивизии 6-й польской армии и украинская армия под командованием М. О. Павленко. 14-я армия РККА вышла в Западную Малороссию, взяла город Проскуров 9 июля, а 12-го штурмом захватила Каменец-Подольский. Затем 25 июля Юго-Западный фронт начал Львовскую наступательную операцию. Однако овладеть Львовом красные не смогли. Мощный и длительный наступательный порыв, отставание тылов подточили силы Красной армии.
        В конце июля - начале августа в советском руководстве разгорелась дискуссия, стоит ли наступать дальше. Глава военного ведомства Троцкий, лучше других представлявший истинное состояние Красной армии, предлагал остановиться на линии Керзона и заключить мир. В своих мемуарах он писал: «Были горячие надежды на восстание польских рабочих. У Ленина сложился твердый план: довести дело до конца, то есть вступить в Варшаву, чтобы помочь польским рабочим массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть. Я застал в центре очень твердое настроение в пользу доведения войны „до конца“. Я решительно воспротивился этому. Поляки уже просили мира. Я считал, что мы достигли кульминационного пункта успехов, и если, не рассчитав сил, пройдем дальше, то можем пройти мимо уже одержанной победы - к поражению. После колоссального напряжения, которое позволило 4-й армии в пять недель пройти 650 километров, она могла двигаться вперед уже только силой инерции. Все висело на нервах, а это слишком тонкие нити. Одного крепкого толчка было достаточно, чтоб потрясти наш фронт и превратить совершенно неслыханный и
беспримерный… наступательный порыв в катастрофическое отступление». Однако Ленин и почти все члены Политбюро отклонили предложение Троцкого о немедленном заключении мира. Западный фронт продолжал наступление на Варшаву, а Юго-Западный, возглавляемый Александром Егоровым, - на Львов.

* * *
        В конце июля - начале августа Изгнанников был командирован на Юго-Западный фронт для проверки подготовки к службе мобилизованной и военнообязанной молодежи освобожденных районов Украины. Он проезжал по губерниям, по которым недавно прокатилась Первая Конная армия. Кирилл хорошо запомнил Западную Малороссию 1916 года и теперь не узнавал этого края. Так невероятно изменился он за прошедшие четыре года. За три года германской войны с осени 1914-го по осень 1917-го не была так разорена и выбита Малороссия, как разорили ее три года Гражданской войны (включая год германской оккупации) с осени 1917-го до осени 1920 года.
        Кирилл, не замечавший, казалось, ранее многих отличий войны гражданской от войны межгосударственной, фронтовой, вдруг понял, что гражданская война ведется даже не столько против армии внутреннего врага, сколько против мирного населения, на которое опирается противоборствующая армия. Ибо эта армия защищает интересы именно той гражданской части общества, которая противостоит другой гражданской ее части внутри одной и той же страны. Но здесь, в Малороссии, дело осложнено было еще стародавними этническими, культурными и религиозными противоречиями между поляками, западными малороссами (украинцами) с одной, русинами, восточными малороссами, литовцами и белорусами с другой стороны; католиками, униатами с одной стороны и православными с другой и иудеями с третьей. Но и внутри этих этно-социальных групп были свои трения и неполадки. Все бросились искать виновных, сводить вековые счеты. И вся эта вражда вспыхнула именно в условиях Гражданской войны в России, на развалинах рухнувшей империи, которая ранее была гарантом стабильности и спокойствия общественной, религиозной и семейной жизни.
        И какой там призыв в Красную армию? Почти все мужчины призывного возраста давно оставили свои дома и не возвращались в них. Кто еще в 1918 году ушел в красные партизаны, кто подался к Петлюре, кто прибился к «Махну» или к какому еще невесть «батьке» или «мамке»: «Ангелу», «Марусе», Голоте, Григорьеву и прочим. Каких атаманов вновь только не нарожала мятежная и многострадальная «казачья» Малороссийская земля («ридна нэнька-Украйна»). Все как и два с половиной века назад, после Богдана Хмельницкого и воссоединения с Россией, - в годы «Руины»!
        Сожженные деревни, поселки и местечки с остовами печей. Разоренные, обгорелые православные храмы и синагоги, еще дымящиеся костелы. Отравленные колодцы, вырубленные сады, потравленные конницей хлеба. Загубленный и пострелянный скот. Ряды виселиц с покойниками, которых еще не успели снять. Десятки и сотни расстрелянных - приставленных «к стенке», так и не погребенных, ибо некому было хоронить. Перепуганное до дикого, животного страха мирное население, прячущееся в лесах и болотах. Голодные дети, старики, исхудалые женщины с исковерканными ужасом лицами. С состраданием и великой скорбью озирал Кирилл эти ранее обжитые и благолепные места, не разоренные даже Германской войной.
        Первым документированным применением оружия против мирного населения стал расстрел поляками миссии Российского Красного Креста 2 января 1919 года. Это деяние было совершено, вероятнее всего, отрядами польской самообороны, так как регулярная польская армия еще не покинула пределы Польши. Затем, в марте 1919 года, после занятия польской армией Пинска, польский комендант приказал расстрелять 40 собравшихся на молитву евреев, которых приняли за собрание большевиков. Была расстреляна и часть персонала госпиталя Красной армии. В апреле того же года захват поляками Вильнюса сопровождался массовыми расправами над пленными красноармейцами, евреями и людьми, сочувствующими советской власти.
        Наступление польских войск на Украине весной 1920 года сопровождалось еврейскими погромами и массовыми расстрелами. В городе Ровно поляки расстреляли более 3 тысяч мирных жителей. В местечке Тетиев было убито около 4 тысяч евреев. За сопротивление при реквизициях продовольствия полностью сожжены были деревни: Ивановцы, Куча, Собачи, Яблуновка, Новая Гребля, Мельничи, Кирилловка и другие. Жители их расстреляны или поколоты штыками, посечены саблями. Здесь уже убивали всех подряд, без разбора: и русских, и белорусов, и евреев.
        Польские историки ставят под сомнение эти данные. Правда, согласно свидетельствам Краткой еврейской энциклопедии, резню в Тетиеве 24 марта 1920 года учинили не поляки, а украинцы - отряд петлюровского атамана Куровского (бывшего красного командира). Хотя расстрелянным и убитым, как и их выжившим родственникам, было ли от того легче? Представитель польского Гражданского Управления Восточных земель (польской администрации на оккупированных территориях) М. Коссаковский свидетельствовал, что польские военные уничтожали людей только потому, что они «выглядели как большевики». «Освобождение от советской власти» отчетливо раскрыло истинный лик польского вторжения в земли Белоруссии и Украины.

* * *
        Русская армия отходила на прежние позиции. Уже 4 августа она оставила Александровск, через два дня - Орехов и Пологи. 8 августа пал Бердянск. Тогда командование РККА приступило к выполнению задуманной операции. План ее оставался все тот же - удары с запада на Перекоп и с северо-востока - на Мелитополь. Теперь красные подготовились уже намного тщательнее. Для форсирования Днепра была опять выбрана Каховка. Небольшой городок на левом, низком берегу великой реки, с уменьшительно-ласкательным малороссийским названием (от слова «коханая», означающим по-великорусски «желанная», «любимая»), стал местом грандиозных, трагических событий на завершающем этапе Гражданской войны на юге России. Днепр тут сужается до 400 метров, но течение реки сильнее. Низкий левый берег без плавней и мелей, ровный и удобный для высадки. Высокий правый делает излучину Днепра и огибает Каховку подковой. Здесь командование красных и решило установить артиллерию, чтобы обстреливать противника перекрестным огнем. Кроме Латышской и 52-й сюда направили 15-ю дивизию, понтонные части, два дивизиона тяжелых орудий. Скрытно
сосредоточивались лодки, материалы для моста, плоты. Поддерживала переправу Днепровская флотилия из 4 пароходов, 5 катеров и 2 плавучих батарей.
        В ночь на 7 августа авангарды частей Красной армии пошли через Днепр, кто вплавь, кто на лодках и плотах. Они неожиданно опрокинули белогвардейские заслоны и захватили город. В их тылу инженерные части тут же приступили к наводке моста, по которому потекли главные силы. Вина за неудачу в обороне Каховки целиком ложилась на генерала Слащева, чей корпус оборонял рубеж Днепра. Всеми своими успехами: победами над Махно, обороной Крыма, десантом на Мелитополь - он был обязан полупартизанской тактике лихих атак, отчаянных рейдов. Переход к позиционной войне был не в стиле Слащева. Должной разведки генерал не вел. Да и вообще задачу прикрытия Днепра игнорировал. Он рассчитывал, что если противник и рискнет переправляться, то он легко выбьет его контратакой, как неоднократно делал в Крыму. Это была уже вторая попытка переправы в том же месте. Но во второй раз красные застали Слащева врасплох. Главный их удар пришелся прямо по его штабу, находившемуся в Каховке. А в штабе той ночью обильно отмечали чей-то день рождения…
        К полудню, приведя части в порядок, Слащев начал контратаковать. Но было поздно. На левом берегу находилось уже слишком много сил. Южнее переправлялась 15-я дивизия. Она понесла жестокие потери, но заняла город Олешки и несколько других населенных пунктов. Преодолевая упорное сопротивление, красные стали теснить 2-й корпус в направлении Перекопа. Тем временем в Херсоне командование красных в одночасье мобилизовали все «нетрудовые элементы» - буржуазию, интеллигенцию, духовенство и прочих. Поголовно - мужчин, женщин, молодежь. На баржах перебросили их в Каховку строить укрепления под руководством Карбышева. Там уже рылись окопы, насыпались валы, готовились артиллерийские позиции. По Днепру шли стройматериалы, устанавливались ряды проволочных заграждений. Приказ Блюхера, назначенного комендантом укрепрайона, гласил: «Оборонительные работы вести круглые сутки». Три дня и три ночи подневольные люди выбивались из сил. Так создавался знаменитый оборонительный «Каховский укрепрайон». Позаботилось ли командование вывезти или вывести этих людей к началу боев? А может быть, милостиво отпустило на все четыре
стороны, предоставив добираться 90 верст своим ходом до Херсона? История об этом умалчивает. А на плацдарм с 10 августа начали прибывать части огромной 51-й дивизии.
        Тем временем красные ударили и с востока. Вторая Конармия, усиленная 1-й стрелковой дивизией, пошла тем же путем, которым в июне шел Жлоба. Ее колонны двинулись от Токмака на Мелитополь. Прорвать фронт ей удалось. 11 августа Вторая Конная оказалась в тылах у белых, удерживающих станцию Токмак. Но прорваться в расположение Русской армии Городовикову не дали. Корпус Кутепова нанес ему удар во фланг, потрепав 20-ю кавалерийскую и 1-ю стрелковую дивизии, задержав их и вклинившись между ними и тремя кавдивизиями красных, вырвавшихся вперед. Армия была рассечена надвое. К вечеру ее головная группировка повернула из прорыва в обратную сторону. Ожесточенное сражение продолжалось и на следующий день. Сначала не выдержала и стала отходить красная пехота, а за ней и конница. После ликвидации прорыва Врангель тут же снял с правого фланга корпус Барбовича с броневиками и направил на левый, где атакующие части красных продвинулись уже на 20 -30 верст от Каховки. Вместе со Слащевым Барбович остановил красных и погнал назад к Днепру. Тут-то белые и натолкнулись на сильно укрепленный Каховский плацдарм. Он уже
представлял собой несколько мощных линий обороны 15 верст в глубину, занятых свежими частями 51-й дивизии. Местность, опутанная сетью проволочных заграждений, была пристреляна, и свыше 50 орудий вели огонь по «квадратам». Все атаки на Каховку разбились с серьезными потерями. Взбешенный Слащев не преминул обвинить во всех грехах Врангеля, выискивая его «ошибки» и упущения. Но Врангель гораздо менее, чем Деникин, был склонен терпеть в своей армии очаги смуты. Учитывая, что в интригах против командования Слащев отмечался и раньше, а катастрофа произошла из-за его собственной неосмотрительности, главнокомандующий сместил Слащева с должности. Сместил, правда, с почетом. За прошлые заслуги присвоил титул «Крымский» и отправил «в отпуск по состоянию здоровья». Корпус принял генерал Витковский. А над Перекопом навис дамоклов меч Каховского плацдарма.

* * *
        Ракеты вспыхивали и искрились в высоком, бездонном, темном августовском небосводе. Вспыхивали ярче звезд Млечного пути, вызвездившего ночное, южное небо мириадами звезд и светящихся туманностей. Полынно-сухой аромат отцветших и семенившихся степных трав, акаций, треск цикад, стрекот саранчи наполняли воздух, заглушая вторившие им редкие пулеметные очереди и винтовочные выстрелы. Ракетницы вспыхивали, на несколько мгновений озаряли округу, отражаясь в водах величественного и уже неторопливого в этих местах Днепра, быстро тускнели, падая вниз. Порой яркая звезда, срываясь с небосклона, искрила и чертила небо, подобно ракетнице. Полоснув черноту, быстро гасла в недрах околоземного пространства. А Млечный путь все светил, светил, как и сто, и тысячи лет назад, медленно, незаметно для человеческого глаза разворачиваясь в бездонности Космоса, как стрелки часов на циферблате. Но так казалось людям, которые не спали, а смотрели на небо из окопов или пулеметных гнезд, передергивая затворы, сидели в секретах или стояли на часах, готовые открыть огонь в любую минуту, ползли в разведку, ощупывая кинжалы,
штык-ножи и шашки, чтобы брать языка или узнать что-либо о расположении противника.
        - Боже мой, как же величественно ночное августовское небо! Млечный путь - следы Господа Бога - шествия Творца во Вселенной! Красота-то какая! А запах в воздухе какой! - подняв глаза вверх и потянув носом, тихо произнес есаул Алексей Пазухин, что со своими разведчиками-пластунами полз под колючую проволоку в расположение красных. Перед колючкой разведчики замерли.
        - Не возьму я в толк, вашбродь, отчего во Святем писанье глаголемо, де, сотворил Господь «земную твердь и Твердь Небесную», - услыхав слова есаула, так же тихо вопросил лежавший рядом немолодой кубанский казак-пластун, поднявший глаза к небу, сняв папаху и отряхнув былинки с бороды и усов. - Истинно сказано - «Твердь». Дак не уясню, пошто ж пояс энтот звездный на небеси был в вечерях почти вдоль, а зараз за полуночь - поперек. Ну, мать сыра-земля - ясно - твердь, хочь ты ее паши, хочь скачи по ей, хочь копай, хочь шо.
        - Это, Панасенко, - целая наука! Астрономия называется, - тихо отвечал Пазухин. - Она Божий промысел не отрицает, но изучает и разъясняет устройство мира - то бишь Вселенной. Пояс этот звездный, называемый Млечный путь, - наша Галактика. Ну, скажем, как твоя хата в станице, так это наш дом во Вселенной.
        - Дак чего ж ён кружить-то? Ведь Твердь есть! - спросил вновь казак.
        - То не Млечный путь кружит. То Земля наша вокруг Солнца кружит и вокруг своей оси, как колесо на оси в арбе. Но и Солнце то - звезда, как и миллионы других звезд в нашем Млечном пути, тоже кружит, вращается вокруг центра его. А сам Млечный путь движется куда-то от центра Вселенной, а может, и по кругу. Того наука еще не знает, но знает лишь сам Господь Саваоф. Мы ж своим глазом человеческим того видеть не можем, а лишь порой замечаем изменения в положении звезд на небе. Понял ли? - переспросил Пазухин.
        - Не понял, вашбродь. Как же внять, коли сказано: «Твердь»?
        - «Твердь небесная» - то Вселенная целиком, но внутри-то тверди все движется, - с улыбкой на губах тихо отвечал Алексей. - Ну, как если посмотреть на Днепр. Воды его у порогов бегут стремительно, а в этих местах плавно. Ну, попробуй ты, хоть здесь поверни реку вспять. Сможешь ли? Смогут ли тысячи и миллионы людей?
        - Не можно, вашбродь! Внял аз, - сдавленно, но соглашаясь с есаулом, подтвердил изумленный кубанец.
        Казаки принялись тихо резать колючую проволоку ножницами по железу. Как стали срезать вторую линию - загремело, зазвякало.
        - Опять банки! Пустые банки с-под консервов и дырявые котелки навешали! У-у суки! Кто-то, видать, еще в германскую насмотрелся… - злобно прошипел Пазухин.
        Не успел он это произнести, как методично и злобно зарокотал пулемет, а пули взрыли сухую землю и осыпали разведчиков комьями земли. Панасенко негромко застонал и припал лицом к земле, сжимая кисти рук в кулаки, срывая ими сухие стебли трав.
        - Жив ли, казак? - тихо и с тревогой спросил есаул.
        Тот не отвечал.
        - Эй, хлопцы, уходим. Тут не пройти - пулеметы. Бери Панаса под руки. Тащим его назад с собой. Там разберемся, живой ли, нет, - тихо скомандовал Пазухин.
        «Боюсь, отвоевался ты, казак. Да и мы уж, видится, отвоевались», - подумал про себя Алексей и сам незаметно для себя перекрестился.

* * *
        12 августа войска Западного фронта Михаила Тухачевского перешли в наступление, целью которого был захват Варшавы. Состав Западного фронта: 3-й кавалерийский корпус Гая; 4-я армия А. Д. Шуваева, начштаба - Г. С. Горчаков; 15-я армия Августа Корка; 3-я армия Владимира Лазаревича; 16-я армия Николая Соллогуба; Мозырская группа Тихона Хвесина.
        Двум фронтам РККА противостояли три польских. Северный фронт: ком. - генерал Юзеф Халлер; 5-я армия генерала Владислава Сикорского; 1-я армия генерала Францишека Латиника; 2-я армия генерала Болеслава Рои.
        Центральный фронт: ком. - генерал Эдвард Рыдз-Смиглы: 4-я армия генерала Леонарда Скерского; 3-я армия генерала Зигмунта Зелинского.
        Южный фронт: ком - генерал Вацлав Ивашкевич; 6-я армия генерала Владислава Енджеевского; армия УНР генерала Павленко.
        Численность польских и советских войск по данным разных источников во многом не совпадает. Можно лишь с уверенностью сказать, что силы противников были примерно равны и не превышали 200 тысяч бойцов с каждой стороны.
        План Михаила Тухачевского предусматривал форсирование Вислы в нижнем течении и атаку на Варшаву с запада. Согласно некоторым высказанным предположениям, целью «отклонения» направления удара Красной армии на север был скорейший выход к германской границе, что блокировало бы Польшу со стороны Балтийского моря и лишило бы ее помощи Запада. Две стрелковые дивизии РККА 13 августа нанесли удар под Радимином (в 23 км севернее Варшавы) и овладели городом. Затем одна из них двинулась на Прагу (правобережная часть Варшавы), а вторая повернула направо - на Непорент и Яблонну. Польские силы отошли на вторую линию обороны.
        Но уже в начале августа польско-французским командованием был окончательно оформлен план контрнаступления. Отечественный историк советско-польской войны Н. Какурин, разбирая историю разработки данного плана и вносимые в него изменения, отмечает значительное влияние французских военных специалистов на подготовку его окончательного варианта. «Можно считать, что окончательно план действий в польской главной квартире оформился только 9 августа. Он являлся плодом коллективного творчества маршала Пилсудского, генерала Розвадовского и генерала Вейганда. Первому из этих генералов принадлежала техническая обработка плана, второй являлся автором весьма важных корректив, внесенных в первоначальный план действий. Поэтому можно считать, что окончательный план действий польского главного командования от 9 августа является симбиозом оперативных идей маршала Пилсудского и генерала Вейганда, но отнюдь не плодом самостоятельного оперативного творчества первого, как это можно было бы подумать на основании книги Пилсудского „1920 год“… Обращаясь к анализу плана противника, отметим еще раз, что он включал в себя
элементы исключительного риска и явился плодом коллективного творчества при весьма солидном участии в нем Вейганда. Вмешательство Вейганда, во-первых, расширило и уточнило его рамки, дало ясную целеустановку, активизировало весь план и созданием северного ударного крыла несколько смягчило тот риск, которым был преисполнен первоначальный замысел Пилсудского… Основываясь на собственном признании Пилсудского, мы склонны считать первоначальный вариант его решения от 6 августа скорее жестом отчаяния, чем плодом здравого расчета. Кроме ближайшей цели - спасения Варшавы какой угодно ценой, - Пилсудский ничего не видел…», - писал Какурин. Победоносное движение Красной армии явно отрезвило главу польского государства и заставило его скорректировать аппетиты польской военно-политической и общественной элиты.
        Польский план контрнаступления предусматривал концентрацию крупных сил на реке Вепш и внезапный удар с юго-востока в тыл войскам Западного фронта. Для этого из двух армий Центрального фронта генерала Эдварда Рыдз-Смиглы были сформированы две ударные группы. В руки красноармейцев, однако, попал приказ 8358/III о контрударе под Вепшем с подробной картой, но командование красных посчитало найденный документ дезинформацией, целью которой был срыв наступления Красной Армии на столицу Польши. В тот же день и польская радиоразведка перехватила приказ по 16-й армии о наступлении на Варшаву 14 августа. Чтобы опередить красных, по приказу Юзефа Халлера 5-я армия Владислава Сикорского, защищающая Модлин, из района реки Вкра ударила по растянутому фронту Тухачевского на стыке 3-й и 15-й армий и прорвала его. В ночь на 15 августа две резервные польские дивизии атаковали с тыла войска РККА под Радимином. Вскоре город был взят ими.
        Так 16 августа Маршал Пилсудский начал осуществление задуманного контрудара. Полученная радиоразведкой информация о слабости Мозырской группы Красной армии сыграла свою роль. Сосредоточив против нее силы, превосходившие противника более чем вдвое (47,5 тысяч бойцов против 21 тысячи), польские войска (первая ударная группа под командованием самого Пилсудского) прорвали фронт и разгромили южное крыло 16-й армии Николая Соллогуба. Одновременно началось наступление на Влодаву силами 3-й дивизии Легионов. Еще одна группа при поддержке танков ударила на Минск-Мазовецкий. Это создало угрозу окружения всех войск РККА в районе Варшавы. Учитывая критическое положение на Западном фронте, главком Каменев 14 августа приказал передать Первую и Вторую Конные армии в состав Западного фронта для его усиления. Но руководство войск Юго-Западного фронта, осаждавших Львов, проигнорировало этот приказ. Одним из противников переброски конармий на западное направление был член РВС Юго-Западного фронта И. В. Сталин. Он был принципиальным противником планов завоевания или оккупации исконно польских территорий и столицы
Польши.

* * *
        Вода в кожухах «максимов» закипела от долгого боя. Можно было сливать и заваривать чай. Заливали-то колодезную - чистую, а не из реки или пруда. Знали, что может пригодиться. Благо на том кипятке и ляхов так ошпарили пулеметным огнем, что те пока не контратаковали.
        - Эй, Петрович, прикажи слить кипяточек да завари того чаю, что взяли вчера в помещичьем доме, - скомандовал Усачев, - и не забудь сызнова хорошей колодезной водичкой заправить «самовары».
        - Буить исделано, товарищ взводный командир, - улыбаясь и крутя ус, отвечал старый солдат.
        Чай быстро заварили в ведерном котле, который пулеметчики всегда возили с собой и держали чистым, пригодным к использованию. Он настоялся, и его быстро разлили по солдатским кружкам. Откуда - то из потаенных солдатских тайников и вещмешков сразу появились: кусок сала, полкраюхи ржаного хлеба, сухари, головка сахара. Хлеб и сало быстро порезали, сахар покололи. Все поделили поровну. Но взводному выделили лучшие кусок сахару и кусок хлеба.
        - И никакого костру не надь, слил из «самовару», заварил и пей собе, - все улыбаясь, приговаривал Петрович.
        - Да и пора уже. Вечереет, и от реки сыростью потянуло. Холодает. Полевой кухни, думаю, не дождем, - молвил Усачев.
        - Разьве их дождешь! Обозы-т и тылы на сто верст, поди, отстали от нашей Конармии. Ежели не поболе. Таких переходов я и в ерманскую не помню, - отвечал старый солдат.
        - Это ты верно, Петрович, говоришь. Таких бросков наша армия в германскую войну не совершала. Хотя в шестнадцатом году в этих-то местах и был Брусиловский прорыв. Но темп был куда ниже.
        - Да Бог с ими-т, с обозами. Отведайте, Пет Петрович, сала с хлебом да с чаем. Мы и с энтим не пропадем. Сало знатное. Умеють хохлы сало-т солить. А коль холодно, дак я могу и чего покрепче налить, - услужливо предложил солдат.
        - А есть, тезка? - с явным желанием спросил Усачев.
        - Сей момент. Беритя «бутыльброт», как немчура баить. То бишь - пока «брот». А чай вот ставьте на досточку. Усаживайтесь. Щас буить и бутыль к «броту», - деловито распоряжаясь, балагурил Петрович.
        Он достал из телеги походную флягу и налил небольшую кружечку - грамм сто пятьдесят чистого спирту.
        - Може, в большую кружку отлить да разбавить колодезной водицей, а и нет? - спросил он у Петра.
        - Давай так. Сам пойдет, родимый. Уж не поперхнусь, - отвечал Усачев.
        - Ну и с Богом. На здоровьице!
        - Э-э-э… Спаси Бог, Петрович. Да-а, крепка Советская власть, - прохрипел Петр, утираясь рукавом и занюхивая хлебом.
        - Вродь не из простых вы, товарищ, гм-м. Прошу прощенья. А баите по-простому, - произнес старый солдат с улыбкой, наблюдая за молодым взводным командиром.
        - Война, тезка. Всему научит, - обронил Усачев и закусил хлебом.
        - Это точно так. А про Советску власть ты верно, Пет Петрович, отметил. Крепка она ноне. Крепка-а!..
        Петр согласно кивнул головой. Весь этот нехитрый солдатский разговор и армейский быт радовали и были по душе Усачеву. Он видел и понимал, что лучшие традиции старой армии не умерли, а сохранены и живут, как у белых, так и у красных. Только вот опыта и знаний у красных было поменьше.
        Не успел Усачев сделать двух-трех глотков крепкого и горячего чая, откусить хлеба с салом, как пулеметная очередь взрыла землю на бруствере маленького окопчика.
        - От суки! Пулеметы подтащили. Из «льюиса» бьют, верно говорю! - прошипел Усачев. Оставив ужин, он лег к «максиму» и в смотровое отверстие оглядел прицельную планку и позиции противника. «Льюис» вновь полоснул, откуда-то справа. Усачев стал разворачивать «максим» и устраивать боевую машину.
        - Не дають ляхи Львов. Шас опять же в контратаку поидуть. Это те не Киев, - сказал старый солдат.
        - Петрович, передай людям команду залечь и осмотреться. Просто так патроны не тратить, - велел Усачев, слегка хмелея.
        Через минуту «максим» вновь затрясся и «заговорил» своей металлической речью в его умелых руках. А старый солдат, исполнив приказание взводного, подтащил к «максиму» новые цинки с начиненными пулеметными лентами.

* * *
        В августе Врангель решил снова поднять казачество, на этот раз - кубанское. Он высадил на территорию Кубани три десанта общей численностью 12 тысяч человек под командованием генерала С. Г. Улагая. Планы были большие.
        «Приказ
        Правителя и Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России
        № 3504.
        Севастополь. 6(19) августа 1920 года.
        Ввиду расширения занимаемой территории и в связи с соглашением с казачьими атаманами и правительствами, коим Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, - Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России впредь именуется Главнокомандующим Русской армией, а состоящее при нем правительство - правительством Юга России. Означенное правительство, включая в себя представителей названных казачьих образований, имеет во главе председателя и состоит из лиц, заведующих отдельными управлениями.
        Правитель Юга России
        и Главнокомандующий Русской армией
        генерал Врангель».
        Задачей десантов было провести мобилизацию среди казаков и двигаться на Екатеринодар. При этом рассчитывали и на содействие так называемой «Армии возрождения России» генерала М. А. Фостикова. На самом деле это была не армия, а довольно многочисленные отряды «бело-зеленых», отколотых еще от деникинских войск и воевавших в районе Черкесска. Но все попытки установить с ними связь успехом не увенчались. Видимо, это соединение стало уж слишком «зеленым». Первоначально десант имел успех. Красных изрядно потрепали. А вот со всеобщим казачьим восстанием не вышло. Какое-то количество казаков, вероятно, немалое, присоединились к белым. Но большинство реагировало на призывы Врангеля неохотно.
        Вот что писал в своих воспоминаниях сам Врангель, посетивший Северный Кавказ лично: «Утром 11 августа проехал в станицу Таманскую, где присутствовал на молебне и говорил со станичным сбором. Станица была почти пуста. Немногие оставшиеся казаки были совершенно запуганы, не веря в наш успех и ожидая ежечасно возвращения красных. Наши части были уже верстах в десяти к востоку от станицы».
        А потом и красные собрались с силами и хорошо поднажали. Пришлось спешно грузиться на суда и плыть назад в Крым. К 7 сентября от северокавказских берегов ушел последний корабль. Предприятие с десантом закончилась полным провалом. Правда, белым удалось забрать с собой пополнение (по некоторым данным, 10 000 человек). Но только не очень ясно, сколько тогда они потеряли в боях. В числе погибших были бойцы элитных «цветных» полков - Алексеевского и 1-го Кубанского стрелкового. Для белых - невосполнимые потери. Не являлся ли авантюрой Улагаевский десант? - задаются порой вопросом историки? Ради сомнительных авантюр не посылают на смерть элитные полки. Но весь план операции свидетельствует о типично «генеральском» мышлении. Врангель заключил договор с сидевшим в Крыму командованием казачьих войск Дона и Кубани. Казачьи генералы были за восстание и отдали соответствующие приказы. Значит, казаки должны подняться, раз старшие велели. Того, что восстаний по приказу не бывает, несмотря на свой опыт и талант, барон не понимал…
        Но, пожалуй, самым неприятным последствием был моральный эффект от провала операции. Улагаевский десант вначале породил надежду, что появилась или вот-вот появится возможность, так сказать, закрутить все по второму кругу. Снова поднять Юг России и уж теперь, не повторив «ошибок» Деникина, ударить по большевикам… Недаром Врангель, еще не добившись никаких особенных успехов на Кубани, поспешил восстановить старое, «деникинское» название правительства - «временное правительство Юга России». Это был чисто пропагандистский ход. Но, оказалось, рассчитывать было больше не на кого.
        И вновь Каховский плацдарм стал объектом главного внимания штаба генерала Врангеля. В советской исторической литературе при описании боев за Каховский плацдарм принято было упирать на героизм красных бойцов. Между тем 51-я дивизия В. В. Блюхера за три месяца успела соорудить мощную оборону по стандартам Первой мировой, включая окопы, блиндажи и проволочные заграждения. Красные превосходили противника даже численно. Единственным козырем Витковского было новое оружие - грозное, маневренное, отлично зарекомендовавшее себя на полях сражений Первой Мировой…

* * *
        Летом Тамбовщину поразила засуха, и урожая было собрано всего 12 млн пудов. Вместе с тем продразверстка не была уменьшена, а составила 11,5 млн пудов. Где было взять хлеб, чтобы прокормить ненасытную советскую власть и не умереть с голоду сотням тысяч крестьян? И тогда восстание на Тамбовщине получило новый толчок. Началось все 15 августа 1920 года. В селе Хитрово Тамбовского уезда местный комитет СТК разоружил продотряд. Следом 19 августа в селах - в Каменке Тамбовского уезда, в Туголуково Борисоглебского уезда - крестьяне отказались сдавать хлеб и при поддержке партизан уничтожили продотряды местных коммунистов и чекистов. В тот же день в селе Афанасьевке Тамбовского уезда произошло объединение нескольких мелких повстанческих групп, и восстание стало быстро распространяться на территории Тамбовского, Кирсановского, Борисоглебского, Моршанского и Козловского уездов Тамбовской губернии. Заволновались и соседние уезды Саратовской и Воронежской губерний. Повстанцы ликвидировали органы советской власти, уничтожали ее представителей и воинские гарнизоны, брали власть в свои руки.
        Советская власть конвульсивно реагировала на происходящее. На заседании Тамбовского губкома РКП(б) 21 августа был создан чрезвычайный оперативный штаб. В губернии вводилось осадное положение. Однако контроль над развитием событий со стороны советской власти был уже утрачен. Хотя войска ЧОН Тамбовской губернии сумели нанести «мятежникам» ощутимые потери, восстание приобрело массовый и затяжной характер. Уже 30-го августа губком охарактеризовал положение как «чрезвычайно серьезное». Была проведена мобилизация коммунистов. Пятьсот человек перевели на казарменное положение. 31 августа председатель Тамбовского губисполкома А. Г. Шлихтер выступил во главе карательного отряда против мятежников, но потерпел поражение и бежал в Тамбов. Затем, в августе - сентябре, восставшие почти охватили Тамбов кольцом, находясь от него в 15 -20 верстах. Их численность достигла примерно 4 тыс. бойцов и около десятка тысяч мужиков с вилами, косами, топорами и ружьями. Партизанская тактика «растворения в крестьянской среде» затрудняла действия карательных отрядов советской власти. В пяти уездах восставшими было создано до
900 сельских комитетов, избранных сходами, объединяемых волостными, уездными и, наконец, губернскими комитетами Союзов Трудового Крестьянства (СТК). Для борьбы с мелкими партиями красных крестьяне образовали «вохра» (внутреннюю охрану в количестве от 5 до 50 человек на село).

* * *
        Мнение о том, что Сталин задержал передачу Первой Конной армии в состав Западного фронта, появилось почти сразу после Гражданской войны. Особенное распространение оно получило в 1960-е годы, в связи с развенчанием культа личности, как и утверждение, что именно эта задержка послужила причиной поражения Красной армии под Варшавой. Если второе отчасти верно, то первая часть утверждения более чем спорна. Вопрос с задержкой поворота Первой Конной на север был подробно разобран еще в 1920-е годы в работе «Гражданская война», написанной под редакцией Какурина и Вацетиса. Какурин, подробнейшим образом разобравший этот вопрос с опорой на документы, в итоге пришел к выводу, что реализовать окончательно принятое Главкомом 10 -11 августа решение о переориентации Первой Конной и 12-й армий на север своевременно реализовать не удалось в первую очередь из-за трений в работе аппарата управления. «У многих участников Гражданской войны из-за малочисленности опубликованных исторических документов, относящихся к войне, осталось впечатление, будто бы командование Юго-Западного фронта отказалось от выполнения директивы
главкома. На самом деле это не соответствует действительности. К тем недочетам, которые касаются исполнения этой директивы командюжем (А. И. Егоровым - Д. А.), мы еще вернемся, но не они имели решающее для нас значение. В данном случае эту роль сыграла плохо еще в то время налаженная полевая служба штабов… Решение главкома из-за плохо работавшего аппарата управления не успело вовремя оказать своего решающего влияния на судьбы всей кампании на берегах Вислы», - писал историк.
        Именно трения в работе аппарата управления и инерция, связанная с выводом Первой Конной из боев на львовском направлении, и предопределили ту роковую задержку, оказавшуюся решающей в кризисный момент, «соломинкой, сломавшей хребет верблюду».
        Итак, только 20 августа Первая Конная армия начала движение на север. К моменту начала выступления Конармии из-под Львова войска Западного фронта уже начали неорганизованное отступление на восток. 19 августа поляки заняли Брест, 23-го - Белосток. В период с 22-го по 26 августа 4-я армия, 3-й конный корпус Гая, а также две дивизии из состава 15-й армии (всего около 40 тысяч человек) перешли германскую границу и были интернированы. В конце августа через Сокаль Первая Конная армия ударила в направлении Замостья и Грубешова, чтобы затем через Люблин выйти в тыл наступающей на север польской ударной группировке. Однако поляки выдвинули навстречу Первой Конной резервы Генштаба.
        Еще в августе 1920 года возникла легенда, будто, если бы не было промедления в несколько дней при передаче Первой Конной армии Западному фронту, исход сражения за Варшаву мог бы быть совсем иным. Но эта версия рассыпается, если принять во внимание расчет времени, сил и средств противников. После окончания войны бывший командующий Юго-Западным фронтом Егоров писал по поводу передачи Конармии Западному фронту: «От района местонахождения 1-й Конной армии 10 августа до района сосредоточения польской ударной 4-й армии по воздушной линии около 240 -250 км. Даже при условии движения без боев просто походным порядком Первая Конная армия могла пройти это расстояние, учитывая утомленность ее предшествующими боями, в лучшем случае не меньше чем в 8 -9 дней, то есть могла выйти на линию реки Вепш лишь к 19 -20 августа, и то этот расчет грешит преувеличением для данного частного случая. При этом в него необходимо внести еще и поправку за счет сопротивления противника. Возьмем за основание ту среднюю скорость движения, которую показала именно в такой обстановке Конная армия в 20-х числах августа в своем
движении от Львова на Замостье, то есть 100 км за четыре дня. Исходя из этих цифр, надо думать, что раньше 21 -23 августа Конная армия линии реки Вепш достигнуть никогда не сумела бы. Совершенно очевидно, что она безнадежно запаздывала и даже тылу польской ударной группы угрозой быть никак не могла. Это не значит, конечно, что сведения о движении Первой Конной армии 11 августа не повлияли бы на мероприятия польского командования. Но очень трудно допустить, чтобы одним из этих мероприятий оказалась бы отмена наступления 4-й армии. По пути своего движения Конная армия встречала бы, помимо польской конницы, 3-ю дивизию Легионеров на линии Замостья, у Люблина - отличную во всех отношениях 1-ю дивизию Легионеров, следовавшую к месту сосредоточения у Седлице по железной дороге. Польское командование могло без труда переадресовать и бросить на Буденного 18-ю пехотную дивизию, также перевозившуюся в эти дни по железной дороге из-под Львова через Люблин к Варшаве… Не забудем, что к вечеру 16-го противник мог сосредоточить в Ивангороде в резерве всю 2-ю дивизию Легионеров. Кроме того, надо же учесть и прочие
части 3-й польской армии, обеспечивавшей сосредоточение 4-й армии юго-восточнее Люблина. В Красноставе к 15 августа сосредоточивалась 6-я украинская дивизия, у Холма - 7-я. Короче говоря, очень трудно, почти совершенно невозможно допустить, чтобы польское командование, игнорируя расчет времени, пространства и свои возможности, отказалось только под влиянием слухов о движении Конной армии в северо-западном направлении от массированного контрудара, решавшего судьбу Варшавы. Надо думать, что не пострадала бы особенно даже сама сила контрудара, ибо его начали бы непосредственно три дивизии (14-я, 16-я и 21-я) вместо четырех, как было на самом деле (если отбросить 1-ю дивизию Легионеров). Это ничего существенно не изменило бы, поскольку дивизии польской ударной группы, как писал Пилсудский, с началом наступления двигались почти без соприкосновения с противником, так как незначительные стычки в том или ином месте с какими-то небольшими группами, которые при малейшем столкновении с нами рассыпались и убегали, нельзя было называть сопротивлением».
        Действительно, более быстрое продвижение армии Буденного к Замостью могло бы привести только к ослаблению польской ударной группировки на одну дивизию, что все равно не помешало бы Пилсудскому разбить войска Мозырской группы и зайти во фланг армиям Западного фронта. Правда, если уж быть совсем точным, возвращение 18-й польской дивизии на юго-западное направление против Конармии, вероятно, заставило бы польское командование отказаться от контрудара на севере. Однако, во-первых, сам по себе этот контрудар решающего значения не имел. Во-вторых, Пилсудский мог решить, что уже имевшихся под рукой пяти пехотных дивизий (трех дивизий Легионеров, 7-й польской и 6-й украинской) и конницы для нейтрализации Буденного хватит, и продолжить переброску 18-й дивизии в 5-ю армию. В любом случае Первая Конная попала бы в районе Замостья в окружение, как это на самом деле и произошло во время ее рейда в 20-х числах августа. Никакой существенной помощи армиям Тухачевского в отражении польского контрнаступления Конармия оказать бы не смогла. Движение войск Буденного все равно не заставило бы поляков отказаться от
запланированного контрудара - своей последней и главной ставки в войне с Советской Россией.
        Есть легенда о том, что в конце августа под Комаровом произошло самое крупное после 1813 года кавалерийское сражение, в котором 1-я польская дивизия Руммеля, численностью в 2000 сабель, разгромила Конную армию численностью 7000 сабель (а по другим утверждениям и 16 тысяч). Реальность, разумеется, была гораздо прозаичнее. Конная армия лишь к началу кампании насчитывала 16 тысяч штыков и сабель. После украинского похода и тяжелых львовских боев ее состав сократился более чем вдвое. Когда Первую Конную бросили в рейд на Замостье с целью облегчить положение армий Западного фронта, там она столкнулась отнюдь не с одной польской дивизией. По данным советской разведки, к моменту рейда в районе Замостья поляки успели произвести перегруппировку, и кроме частей 3-й польской армии там появились 10-я и 13-я пехотные, 1-я кавалерийская, 2-я Украинская и казачья дивизии. Военные историки, написавшие про одну-единственную дивизию Руммеля, разгромившую Конармию в одиночку, как правило, не упоминают, что эта дивизия прибыла для подкрепления уже оперировавших в том районе соединений 3-й польской армии. При этом
сами подкрепления не ограничивались одной лишь этой дивизией. Бой под Комаровым был лишь одним из эпизодов, в котором со стороны Конармии принимала участие лишь одна из четырех кавалерийских дивизий - 6-я. На ее долю выпали самые тяжкие испытания и потери.
        Численность же столкнувшихся под Комаровом красных и польских частей была сопоставима, а масштаб боев никак не тянул на самое большое кавалерийское сражение. В советской историографии самым крупным кавалерийским сражением Гражданской войны считается встречное сражение у станицы Егорлыкской 25 -27 февраля 1920 года, где участвовало до 25 тысяч сабель с обеих сторон. Неудача рейда на Замостье была более чем объяснима. Конармия начала этот рейд, будучи измотанной в боях за Львов. Она оставила базы снабжения на правом берегу Западного Буга, будучи вынужденной преодолевать «на протяжении всего пятидневного рейда разбушевавшуюся стихию, которая весь этот лесисто-болотистый район непрерывными дождями превратила в труднопроходимые участки местности, сильно усложнявшие вопрос с маневрированием». Крайне утомленные и не имеющие достаточного количества боеприпасов части не выдержали столкновения с получившим подкрепления противником. С трудом Буденный вывел армию из намечавшегося окружения. А за ней и войска Юго-Западного фронта были вынуждены отступить от Львова и перейти к обороне.
        В результате поражения под Варшавой части Красной армии Западного фронта понесли тяжелые потери. По некоторым оценкам, в ходе Варшавского сражения погибли 25 тысяч красноармейцев, 60 тысяч попали в польский плен, 45 тысяч были интернированы немцами. Несколько тысяч человек пропали без вести. Фронт потерял также большое количество артиллерии и техники. Польские потери оцениваются в 15 тысяч убитых и пропавших без вести и 22 тысячи раненых.
        «Мы ждали от польских рабочих и крестьян восстаний и революции, а получили шовинизм и тупую ненависть к „русским“», - писал позднее К. Е. Ворошилов - комиссар Конармии. Впоследствии академик И. П. Трайнин объяснял это тем, что «под влиянием ППС (польской социалистической партии) значительная часть пролетариата сбивалась на националистические позиции. К моменту образования бывшего польского государства польский пролетариат был распылен, разбросан. Около полумиллиона рабочих из Польши были насильно переброшены в Германию и Австрию».
        После отступления из Польши Тухачевский закрепился на линии рек Неман - Щара - Свислочь, используя при этом в качестве второго рубежа обороны оставшиеся с Первой мировой войны германские укрепления. Западный фронт получил большие подкрепления из тыловых районов, также в его состав возвратились 30 тысяч человек из числа интернированных в Восточной Пруссии. Постепенно Тухачевский смог почти полностью восстановить боевой состав фронта: на 1 сентября он располагал 73 тысячами бойцов и 220 орудиями. По приказу Каменева Тухачевский готовил новое наступление.

* * *
        22 августа в штабе генерала Витковского адъютант докладывал о дислокации войск и зачитывал данные о наличии и распределении боевых машин исправных, пригодных к эксплуатации и задействованных для участия в наступлении на Каховском плацдарме. На основании данных доклада было видно, что под рукой командующего 2-м корпусом Русской армии находилась немалая для того времени боевая сила - корпус из 4-х танковых отрядов общим числом в 16 танков.
        1-й танковый отряд - 4 танка Mark V: «Великая Россия», «Верный», «Генерал Кутепов», «Генерал Слащев». 2-й танковый отряд - 3 танка Mark A: «Уралец», «Тигр», «Степняк». 3-й танковый отряд - 6 танков Mark V: «Фельдмаршал Кутузов», «Фельдмаршал Потемкин», «Генералиссимус Суворов», «Атаман Ермак», «Генерал Скобелев», «За Русь Святую». 4-й танковый отряд - 3 танка Mark A: «Генерал Корнилов», «Генерал Врангель», «Генерал Шкуро».
        Правда, 21 августа 1920 года в районе Михайловки танк «Фельдмаршал Потемкин» получил попадание 76-мм снарядом в спонсон, что привело к детонации боекомлекта внутри машины. Ночью покинутую экипажем машину эвакуировали и отправили в Севастополь с еще одним подбитым в этот день танком «Атаман Ермак». Последний, однако, после ремонта затем вернулся в строй.
        В ночь на 23 августа 1920 года была назначена общая атака Каховского плацдарма. По позициям красных ударила артиллерия белых. Следом в 2 часа ночи 6-я пехотная и 2-я конная (спешенная) дивизии пошли в атаку. Передовые части залегли под густыми рядами проволочных заграждений, но из-за сильнейшего орудийного и пулеметного обстрела вместе с основными частями вынуждены были отступить. Корниловская дивизия, сосредоточенная близ хутора Топилова, была неожиданно атакована конницей противника. Отбив атаку, корниловцы вмести с танками и броневиками прорвали первую линию укреплений Каховского плацдарма. Несмотря на жесточайшие потери, бойцы Корниловской дивизии устремились на вторую линию. Но на этой линии у противника были оборудованы сотни пулеметных гнезд. Красные встретили корниловцев контратакой с фронта с охватом обеих флангов. В той атаке из четырех малых танков, поддерживавших атаку, два сгорело из-за попадания в них артиллерийских снарядов. На этом же направлении поддерживал наступление белых и бронеавтомобиль с названием «Генерал Корнилов», который был подбит затем батарей 3-го артдивизиона
красных в районе деревни Серотозы. Корниловцы отступили.
        В ходе повторной атаки белыми 5 сентября было потеряно еще 6 танков. Правда, достоверно установлен лишь факт захвата красными двух «средних» танков из 2-го танкового отряда с названиями «Сфинкс» и «Сибиряк». Остальные и наиболее ценные «большие» машины, видимо, были успешно эвакуированы белыми с поля боя. В архиве РККА сохранилась довольно редкая фотография первой декады сентября 1920 года, запечатлевшая сидящих на захваченном красными танке «Сфинкс» сразу трех выдающихся и талантливых командиров РККА - С. И. Гусева, М. В. Фрунзе и Д. М. Карбышева.

* * *
        В последнее время принято возлагать вину за последовавшее на командующего Западным фронтом М. Тухачевского. Это мнение звучало и из уст военных профессионалов. Писатель Константин Симонов, рассказывая о своих беседах с маршалом И. С. Коневым, передавал с его слов следующее:
        «К его (Тухачевского) недостаткам принадлежал известный налет авантюризма, который проявился еще в польской кампании, в сражении под Варшавой. Конев говорил, что он подробнейшим образом изучал эту кампанию, и, каковы бы ни были ошибки Егорова, Сталина на Юго-Западном фронте, целиком сваливать на них вину за неудачу под Варшавой Тухачевского не было оснований. Само его движение с оголенными флангами, с растянувшимися коммуникациями, все его поведение в этот период не производят солидного, положительного впечатления. Тем не менее этот риск осознавался, принимался на самом высоком уровне военным, а главное - политическим руководством страны. Таким образом, Красная Армия открыто пошла на риск, и риск чрезмерный. Ведь операция, даже при удовлетворительном разрешении всех перечисленных условий, все же должна была вестись, прежде всего, без всякого тыла, который быстро восстановить было совершенно невозможно после произведенных белополяками разрушений.
        Был здесь и еще один момент риска, который создавался тем политическим значением Данцигского коридора, которого Красная Армия могла не оценить и вынуждена была принять план овладения Варшавой с севера, так, как, прежде всего, надо было отрезать ее от магистрали, по которой не только подавалась материальная помощь самими поляками, но могла появиться помощь Антанты (читай Франции) живой силой. Операция по овладению Варшавой с севера крайне отрывала наши главные силы от ивангородского направления, куда отходили значительные силы белополяков, и затем чрезмерно растягивала наш фронт. Силы же наши, не имея возможности получить пополнения, так как железные дороги, оставленные нам белополяками, были совершенно разрушены, с каждым днем таяли. Таким образом, к моменту развязки мы шли, с каждым днем уменьшаясь в числе, в боевых припасах и растягивая свой фронт».
        В конечном итоге именно фактор растянутых коммуникаций и ослабления Красной армии в сочетании с крепнувшим, а не ослабевающим (как рассчитывало советское политическое руководство), тылом польской армии привел к тому, что ситуация балансировала на лезвии бритвы. В этот момент решающую роль в повороте фортуны мог сыграть любой незначительный фактор или малейшая тактическая ошибка, что и произошло в реальности. Сторонний наблюдатель - участник Белого движения, генерал-майор Генштаба старой армии Гончаренко - писал по этому поводу: «Стремительное движение вперед, без подготовки тыла и оборудования коммуникационных линий, со своей стороны самым решительным образом отразилось на проигрыше кампании. Вожди Красной армии ослеплены политическими соображениями… Вместе с тем командование принимает чрезвычайно смелые, рискованные решения, где не только полное отсутствие какого-либо шаблона, но где наличие риска в каждом стратегическом маневре бьет в глаза, оправдывая более чем с избытком мысль старого Мольтке: „без большого риска большие успехи на войне невозможны“. Мало того, сущность оперативных замыслов
заострена до такой степени, что „один дюйм стратегической ошибки сводит к нулю целые мили стратегических успехов“».

* * *
        В сентябре Врангель вновь попытался наступать на Донбасс. Барону удалось еще немного продвинуться в северо-восточном направлении - но это ничего не меняло. До Донбасса он не дошел. Стало понятно, что и не дойдет. К осени все попытки Врангеля развить свой успех не удались. Зато враги множились. 2 октября красные заключили новое соглашение о взаимодействии с Махно, чья «зона» находилась неподалеку.
        Между тем и замысел наступления далеко не был реализован. Продовольствие еще не собрали, а что собрали - не вывезли. А собрать и вывезти было необходимо в любом случае - потому что иначе, даже отбившись от красных, Русская армия голодала. Смогла бы помочь Антанта, даже если б хотела? Не такое это простое дело - целую зиму кормить армию и многочисленных гражданских, доставляя пароходами продовольствие…
        Штурм каховских укреплений при поддержке танков повторился 25 сентября. Близ Чаплинки 10 танков из состава 2-го корпуса генерала Витковского при поддержке тяжелой артиллерии атаковали на левом фланге позиции красных. Под ураганным огнем противника машины начали разрушать проволочные заграждения. Красные вновь не растерялись, а стали обливать танки горючей смесью. Атака белых захлебнулась. Четыре боевых машины Русской армии сгорели, а три были захвачены частями РККА. Из боя удалось вывести лишь три танка…

* * *
        Поляки также готовились к наступлению, но серьезно. Ударом на Гродно и Волковыск предполагалось связать основные силы РККА и дать возможность 2-й армии через территорию Литвы выйти в глубокий тыл передовых частей Красной Армии, державших оборону на Немане. 12 сентября Тухачевский отдал приказ о наступлении на Влодаву и Брест южным флангом Западного фронта. На острие наступления находились 4-я и 12-я армии. Но приказ был перехвачен и расшифрован польской радиоразведкой. В тот же день началось малоизвестное сражение за город Кобрин. Затем поляками была прорвана оборона 12-й армии и взят город Ковель. Это сорвало общее наступление войск РККА и поставило под угрозу окружения южную группировку Западного фронта. 4-я, 12-я и 14-я армии вынуждены были отойти на восток.
        Оборону Западного фронта на Немане держали три армии: 3-я Владимира Лазаревича, 15-я Августа Корка и 16-я Николая Соллогуба (всего около 100 тысяч штыков и сабель, около 250 орудий). Им противостояла польская группировка Юзефа Пилсудского: 2-я армия генерала Эдварда Рыдз-Смиглы, 4-я армия генерала Леонарда Скерского, резерв главнокомандующего. У поляков также было около 100 тысяч бойцов.
        20 сентября 1920 года началось кровопролитное сражение за Гродно. Поначалу полякам сопутствовал успех, однако 22 сентября Тухачевский подтянул резервы и восстановил положение. Тем временем польские войска вторглись в Литву и двинулись на Друскининкай. Захватив мост через Неман, они вышли во фланг Западному фронту. Не имея возможности остановить наступление противника, 25 сентября Тухачевский отдал приказ об отводе войск на восток. В ночь на 26-е поляки заняли Гродно, а вскоре форсировали Неман к югу от города. Отступающая на восток 3-я армия Лазаревича не смогла восстановить фронт и с большими потерями откатилась в район Лиды. 28 сентября войска Красной армии вновь попытались взять реванш под Гродно. Но захватить город, уже занятый противником, было уже не по силам. Вскоре разбитые под Гродно части РККА отступили. Значительная часть личного состава попала в плен. Пилсудский предполагал развить успех, окружить и уничтожить оставшиеся войска Западного фронта у Новогрудка. Однако ослабленные в боях польские части не смогли выполнить этот приказ. Войска РККА смогли перегруппироваться и организовать
оборону. В ходе Неманского сражения польские войска захватили 40 тысяч пленных, 140 орудий, большое количество лошадей и амуниции. Боевые действия в Белоруссии продолжались вплоть до подписания мирного договора в Риге. Юго-Западный фронт с большими потерями откатился на восток, но сохранился как единое целое.
        Как свидетельствует Л. Д. Троцкий, в Политбюро сначала преобладало настроение в пользу «второй польской войны». Но между Брестом и Москвой с трудом можно было найти более-менее боеспособные, готовые к наступлению части Красной армии. Председателю Реввоенсовета удалось убедить Ленина и других в необходимости прекратить войну.
        «Что мы имеем на Западном фронте? Морально разбитые кадры, в которые теперь влито сырое человеческое тесто. С такой армией воевать нельзя… С такой армией можно еще кое-как обороняться, отступая и готовя в тылу вторую армию, но бессмысленно думать, что такая армия может снова подняться в победоносное наступление по пути, усеянному ее собственными обломками», - убеждал Троцкий. Конечно, Председатель Реввоенсовета Республики был хорошим, даже талантливым стратегом, но он не понимал и не мог понять того, что русская-российская по своему составу Красная армия и не готова, и не хочет воевать с Польшей ради призрачных идеалов интернационала, но она готова и будет прежде всего оборонять Родину.
        Советско-польская война - особая страница Гражданской войны в России. Она явила, пророчила, показала, что живые и действенные национальные силы белых и красных спустя и десятилетия вновь и вновь будут сливаться в общем стремлении и потоке отстоять и спасти единственную и единую Родину.

* * *
        Ряд неоправданных поражений, нанесенных белополяками, невосполнимые потери в рядах опытных, прошедших огонь, воду и медные трубы бойцов, соратников, товарищей подняли среди рядовых бойцов Красной армии волну слепого неповиновения, насилия и погромов. Здесь славу погромщиков стяжали бойцы все той же Первой Конной. Крупные погромы, произведенные буденовцами, прокатились волной по малороссийским городкам и местечкам в Барановке, Чуднове и Рогачеве. Ударная, прославленная, лихая 6-я кавдивизия с 18-го по 22 сентября учинила более 30 погромов. Комиссар 6-й дивизии Г.Г. Шепелев 28 сентября пытался остановить погром в местечке Полонное. Там он был убит своими же пьяными, озверевшими бойцами. В местечке Любарь 29 сентября во время очередного погрома бойцами дивизии было убито 60 человек мирного населения. Командование приняло решение расформировать дивизию. Два комбрига и несколько сот рядовых бойцов отдали под суд. Но стихийные насилия и погромы продолжались. В Прилуках в ночь на 3 октября было ранено 12, убито 21 человек. И вновь «изнасиловано много женщин». При этом, как свидетельствовала комиссия по
расследованию дела о погромах, «женщины бесстыдно насиловались на глазах у всех, а девушки, как рабыни, утаскивались бандитами… в обозы». В Вахновке в тот же день от рук погромщиков погибло 20 человек, многие были ранены. Сожжено было 18 домов. Женщин опять насиловали…
        В начале октября комиссия, в которой работал инструктором Изгнанников, остановилась в Полонном. Прохладным осенним утром, когда он в составе группы из нескольких специалистов Всевобуча вышел из дома, где они квартировали, чтобы ехать на автомобиле по делам службы, по центральной улице городка метрах в десяти от них под конвоем гнали колонну босых, полураздетых бойцов. Без ремней, сапог и фуражек, в разорванных гимнастерках или рубахах, с синяками, ссадинами и кровоподтеками на лицах, молчаливо брели они по улице, подгоняемые вооруженными до зубов, сквозь зубы матерящимися солдатами. У многих были усы и чубы, как у донских казаков. По остаткам формы было видно, что это не пленные украинцы из армии УНР и тем более не поляки. Отсутствие погон на плечах свидетельствовало также и о том, что это не белые, которых тут и не могло быть. У конвоя же были не только винтовки с примкнутыми штыками, но и по паре гранат, пистолеты в кобуре у ремня (как у командного состава РККА), а также штык-ножи в ножнах. Сотрудники Всевобуча с интересом и тревогой в глазах осматривали колонну.
        - Товарищ боец, военнопленных гоните? - поправляя круглые очки, обратился начальник группы к одному из конвоиров.
        - Бог их знает, кто они такие. Для нас - бандиты. Вы спросите лучше об энтом у начальника конвоя, товарищ, - хмуро отвечал чисто выбритый молодой сероглазый боец-конвоир с суровым лицом.
        - Не положено здесь, товарищи! Проходите! - сухо обронил начальник в кожаной фуражке со звездой, кожаной же куртке, юфтевых сапогах. Он подъехал верхом на жеребце, ощупывая маузер в кобуре на левом боку.
        - Старший военспец Всевобуча, Белоозерцев, - прикладывая руку к козырьку фуражки со звездой, представился начальник группы. - Извините за интерес, товарищ начконвоя, - пленных гоните? А форма, кажется, наша. Перебежчики?
        - А! Всевобуч! Стало-ть, свои люди. Командир роты ЧОН Юго-Западного фронта Петровский, - представился начальник конвоя, прикладывая руку к козырьку.
        - Форма наша на них, товарищ Петровский, а видно, что под арестом, - завязал разговор Белоозерцев.
        - Нет, товарищи. Хуже, чем перебежчики. Насильники и мародеры!
        - И откуда ж такие?
        - Да все оттуда - из Конармии! Из их 6-й кавдивизии. Анархисты, мать их…
        «Да, вот где довелось встретиться мне снова с Конной армией спустя почти год после Касторной, - подумал Кирилл, придерживая пенсне и вытирая легкий пот, выступивший на переносице и лбу. - Только теперь я у красных, а за кого они - простые бойцы Первой Конной?»
        - И что же их теперь ожидает? - вновь спросил Белоозерцев.
        - Уже осуждены решением военно-революционного трибунала, - было ответом.
        - Так теперь их в лагерь?
        - Нет, товарищ, этих 157 человек в расход, - отвечал начальник конвоя…
        Рука у бойца расстрельной роты ЧОН Павла Абрамова не дрогнула, когда он жал на курок, целясь в сердце чубатому, усатому здоровяку в казачьих шароварах. Но на душе у него было ой как муторно. Стреляли-то своих… Павел скрытно и тихо молился в душе, прося Бога о прощении. Но он знал, что те, кого расстреливали сегодня, еще позавчера насиловали и убивали, вымещая свою злобу за поражение под Замостьем на мирном еврейском населении. Да, стать палачом нелегко…

* * *
        Служебная надобность занесла есаула Пазухина в Феодосию в начале октября всего на два дня. В городе было спокойно и тихо. Не слышно было выстрелов, не грохотала артиллерийская канонада. Безмолвны и величественны, как и многие века подряд, высились вознесенные над морем и городом прибрежные скалы. Но все же военное беспокойство словно витало в воздухе. На городской площади есаул «снял» приличную, смазливую «девочку» и отправился с ней в ближайшую дорогую ресторацию. Там Алексей заказал водки и шампанского, салат, селедочку, шашлыки, фрукты - виноград, персики - и что-то из сладостей, насколько позволяло его офицерское портмоне. Они выпили. Она - шампанского. Он - стакан водки. Закусив и слегка захмелев, есаул закурил и, подсев ближе к даме, положил ей руку на талию. Та не сопротивлялась и вела себя вполне доступно. Папиросный дым плыл над головами восседающих в зале ресторации. Небольшие столики были уютны и застелены чистыми белыми скатертями. Пианист негромко и пьяно играл на фортепьяно. Пазухин выпил еще и хотел уже предложить женщине отправиться в отдельный кабинет, как публика стала кому-то
бурно аплодировать. Вызванный для выступления оказался невысоким, коренастым мужчиной средних лет с гривой русых волос, бородой, подобной той, какую носят старцы-отшельники. Нити серебра блестели в бороде и усах. Одет он был довольно прилично, хотя и незатейливо. На нем красовались дорогой серый пиджак и белая рубашка без галстука. Пронзительными и потаенными глазами он обвел примолкшую публику и стал негромко, медленно, но очень внятно читать. Пьяный Пазухин слегка вздрогнул и внимательно осмотрел поэта. Перед его внутренним взором поплыли воспоминания о Петрограде и поэтических выступлениях поэта-прапорщика Гумилева. Внимание к кокотке ослабело, и Алексей весь превратился в слух.
        - Голубые просторы, туманы,
        Ковыли, да полынь, да бурьяны…
        Ширь земли да небесная лепь!
        Разлилось, развернулось на воле
        Припонтийское Дикое Поле,
        Темная Киммерийскя степь.
        Поэт читал с легким, почти незаметным грассером. Голос его завораживал и будил какие-то неясные, тайные струны русской души.
        - Вся могильниками покрыта —
        Без имян, без конца, без числа…
        Вся копытом и копьями взрыта,
        Костью сеяна, кровью полита,
        Да народной тугой поросла.
        Только ветр Закаспийскийх угорий
        Мутит воды степных лукоморий,
        Плещет, рыщет - развалист и хляб —
        По оврагам, увалам, излогам,
        По немерянным скифским дорогам
        Меж курганов да каменных баб.
        Вихрит вихрями клочья бурьяна,
        И гудит, и звенит и поет…
        Эти поприща - дно океана
        От великих обсякшее вод.
        Распалял их полуденный огнь,
        Индевела заречная синь…
        Да ползла желтолицая погань
        Азиатских бездонных пустынь.
        За хазарами шли печенеги,
        Ржали кони, пестрели шатры,
        Пред рассветом скрипели телеги,
        По ночам разгорались костры,
        Раздувались обозами тропы
        Перегруженных степей,
        На зубчатые стены Европы
        Низвергались внезапно потопы
        Колченогих, раскосых людей.
        И орлы на Равеннских воротах
        Исчезали в водоворотах
        Всадников и лошадей.
        Много было их - люты, хоробры,
        Но исчезли, «изникли, как обры»
        В темной распре улусов и ханств,
        И смерчи, что росли и сшибались,
        Разошлись, растеклись, растерялись
        Средь степных безысходных пространств.
        Поэт остановился, оглядел курящую публику огненными глазами и немного помедлил.
        - Кто сей, столь волосатый и столь талантливый? - шепча в розовое ушко женщине, спросил Пазухин.
        - О, это наша местная достопримечательность. Поэт Волошин. Живет недалеко, в Коктебеле, верстах в пятнадцати от города. Очень странный, задумчивый, прозорливый, таинственная личность. Его неоднократно видели и заставали купающимся в полном неглиже. Он раздевается на пляже, не стесняясь даже дам, - с улыбкой и жеманством отвечала кокотка.
        Вновь послышался голос поэта:
        - Долго Русь раздирали по клочьям
        И усобицы, и татарва.
        Но в лесах по речным узорочьям
        Завязалась узлом Москва.
        Кремль, овеянный сказочной славой,
        Встал в парче облачений и риз
        Белокаменный и златоглавый
        Над скудою закуренных изб.
        Отразился в лазоревой ленте,
        Развитой по лугам-муравам,
        Аристотелем Фиоравенте
        На Москве-реке строенный храм.
        И московские Иоанны
        На татарские веси и страны
        Наложили тяжелую пядь
        И пятой наступили на степи…
        От Кремлевских тугих благолепий
        Стало трудно в Москве дышать.
        Голытьбу с тесноты да с неволи
        Потянуло на Дикое Поле
        Под высокий степной небосклон:
        С топором, да с косой, да с оралом
        Уходили на север - к Уралам,
        Убегали на Волгу, за Дон.
        Их разлет был широк и несвязен:
        Жгли, рубили, взымали ясак.
        Правил парус на Персию Разин
        И Сибирь покорял Ермак.
        С Беломорья до Приазовья
        Подымались на клич удальцов
        Воровские круги понизовья
        Да концы вечевых городов.
        Лишь Никола-Угодник, Егорий —
        Волчий пастырь - строитель земли —
        Знают были пустынь и поморий,
        Где казацкие кости легли.
        Поэт вновь остановился, немного помедлил. Сделал несколько глотков красного вина из бокала. Затем вновь стал читать:
        - Русь! Встречай роковые годины:
        Разверзаются снова пучины
        Неизжитых тобою страстей,
        И старинное пламя усобиц
        Лижет ризы твоих Богородиц
        На оградах Печерских церквей.
        Все, что было, повторится ныне…
        И опять затуманится ширь,
        И останутся двое в пустыне —
        В небе - Бог, на земле - богатырь.
        Эх, не выпить до дна нашей воли,
        Не связать нас в единую цепь.
        Широко наше Дикое Поле,
        Глубока наша скифская степь.
        Поэт замолчал. Обводя слушавших взглядом, утер платком пот на челе. В зале царил безмолвие. Кто-то с облегчением вздохнул. И вдруг публика взорвалась аплодисментами. Хлопали не умолкая. Поэт низко поклонился один раз и хотел было ретироваться, как вдруг кто-то громко попросил:
        - Маэстро, ради Бога, еще о Гражданской войне!
        - Хорошо, - отвечал Волошин и, поднеся руку к горлу, сделав «гм-гм», поправил севший голос.
        «Где-то сейчас Кирилл!? Неужели погиб где-то под Воронежем или под Курском? Какой славный малый и поэт… Как же его сейчас не хватает», - подумал про себя Алексей.
        Волошин уже читал:
        - Одни восстали из подполий,
        Из ссылок, фабрик, рудников
        Отравленные темной волей
        И горьким дымом городов.
        Другие из рядов военных,
        Дворянских разоренных гнезд,
        Где проводили на погост
        Отцов и братьев убиенных.
        В одних доселе не потух
        Хмель незапамятных пожаров,
        И жив степной разгульный дух
        И Разиных, и Кудеяров.
        В других - лишенных всех корней —
        Тлетворный дух столицы Невской:
        Толстой и Чехов, Достоевский —
        Надрыв и смута наших дней.
        Одни возносят на плакатах
        Свой бред о буржуазном зле,
        О светлых пролетариатах,
        Мещанском рае на земле…
        В других весь цвет, вся гниль империй,
        Все золото, весь тлен идей,
        Блеск всех великих фетишей
        И всех научных суеверий.
        Одни идут освобождать
        Москву и вновь спасать Россию,
        Другие, разнуздав стихию,
        Хотят весь мир пересоздать.
        В тех и в других война вдохнула
        Гнев, жадность, мрачный хмель разгула, —
        разгоряченно читал поэт.
        - Однако он слишком смел, - пьяно и мрачно изрек Алексей. - На фронте его бы за такие изречения повесили. В лучшем случае приставили бы «к стенке», как выражаются большевики.
        - А вслед героям и вождям
        Крадется хищник стаей жадной,
        Чтоб мощь России неоглядной
        Размыкать и отдать врагам:
        Сгноить ее пшеницы груды,
        Ее бесчестить небеса,
        Пожрать богатства, сжечь леса
        И высосать моря и руды.
        И не смолкает грохот битв
        По всем просторам южной степи
        Средь золотых великолепий
        Конями вытоптанных жнитв.
        И там и здесь между рядами
        Звучит один и тот же глас:
        «Кто не за нас - тот против нас.
        Нет безразличных: правда с нами».
        А я стою один меж них
        В ревущем пламене и дыме
        И всеми силами своими
        Молюсь за тех и за других, —
        завершил поэт со слезой на глазах и замолчал.
        Долгое молчание… Следом зал ресторана утонул в овациях…
        - Браво! Великолепно! Истинно! - звучало со всех сторон.
        Волошин низко поклонился публике, махнув гривой русых волос. Затем незаметно исчез, словно его и не было.
        - Да! Там, на фронте, я бы его лично расцеловал, а потом бы приказал расстрелять, - совсем опьянев произнес Пазухин и, вздохнув, словно сбрасывая камень с плеч, обнял кокотку за талию.
        - Вот и воюй после такого за Белое дело, да с такой публикой, - бормоча, произнес он ей на ушко.

* * *
        12 октября в 7 часов 30 минут вечера во дворце Шварцкопф в Риге представители Польши, РСФСР и Украинской ССР подписали договор о перемирии и прелиминарных условиях мира. По условиям договора Польша обязалась признать независимость Беларуси и Украины и подтвердила, что уважает их государственный суверенитет. Стороны, подписавшие договор, обязались не вмешиваться во внутренние дела друг друга, не создавать и не поддерживать организаций, «ставящих своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной», а также не поддерживать «чужих военных действий против другой стороны». 18-го окончательно были прекращены боевые действия. Накануне польские войска без боя заняли Минск и Молодечно, но тут же оставили их, отойдя на запад к согласованной линии границы. К тому времени выяснилось, что правительство Петлюры не в состоянии мобилизовать на Украине значительные силы. В этих условиях Пилсудский отказался от идеи федерации, предпочитая включить западные области Украины и Белоруссии, а также литовскую столицу Вильно (Вильнюс) в состав польских территорий и возродить Речь Посполитую. С включением же
Минска - политического и культурного центра Белоруссии - трудно было бы избежать предоставления автономии национальным меньшинствам, о чем польские политики не желали даже слышать.
        Польско-литовская война 1920 года - редко используемое обозначение вооруженного конфликта между Польшей и Литвой из-за территориальных споров о Виленском крае. Во время наступления польской армии в союзе с частями Петлюры на Украине в ходе советско-польской войны советское правительство 12 июля 1920 года заключило Московский договор о признании независимого Литовского государства (со столицей в Вильнюсе и обширными территориями к юго-востоку от города, включая Гродно, Ошмяны, Лиду). 14 июля 1920 года Красная армия (3-й кавалерийский корпус Г. Гая) повторно заняла Вильно, 19 июля был взят Гродно. Однако формально переданные Литве территории контролировались военачальниками РККА. Лишь после эвакуации частей Красной армии (26 августа) из Вильно в город 28 августа вступили литовские войска.
        Однако уже 22 сентября польские войска предприняли новое наступление. После того как польские части форсировали реку Неман в районе Друскининкай и 25 сентября заняли город Гродно, произошли вооруженные стычки польских и литовских частей. Для предотвращения дальнейших столкновений под давлением военной контрольной комиссии Лиги Наций 7 октября 1920 года в городе Сувалки был подписан договор, предусматривавший прекращение боевых действий, обмен пленными и демаркационную линию, разграничивающую литовские и польские территории таким образом, что большая часть Виленского края оказывалась под контролем Литвы.
        Договор должен был вступить в действие 10 октября 1920 года. Но накануне, 9 октября, польские войска 1-й литовско-белорусской дивизии генерала Люциана Желиговского заняли Вильно. 12 октября Желиговский провозгласил себя верховным правителем созданного им же государства «Срединная Литва» (до проведения выборов в орган, полномочный решать судьбу края). Затем последовали ожесточенные сражения под Гедройцами (19 ноября) и Ширвинтами (21 ноября). Однако боевые действия между поляками и литовцами по требованию Лиги Наций были прекращены…
        На оставляемой войсками Пилсудского территории самостоятельную войну с Советами пробовали вести украинская армия Петлюры, Народно-добровольческая армия Б. Савинкова и генерала С. Булак-Булаховича, выступавшие под эсеровскими лозунгами.

* * *
        В начале октября Врангель решился перейти на правый берег Днепра. Белые форсировали Днепр в районе Хортицы 6 октября и, без труда опрокинув расквартированные там дивизии красных, ринулись на юго-запад. Цель операции заключалась в нанесении удара в тыл частям Красной армии, стоящим на самом опасном левом фланге «дуги». Тем временем находившийся напротив Каховского плацдарма 2-й корпус генерала В. К. Витковского должен был ударить в лоб. Положение для красных становилось опасным. Потому их командование сняло с плацдарма две дивизии. Это засекла разведка белых, которые решили, что основные части противника отходят, оставив на плацдарме незначительное прикрытие. И Витковский получил приказ начать наступление 14 октября. Но обстановка, как часто случается на войне, стремительно переменилась. Теперь уже красные гнали белых назад к Хортице. А при отсутствии удара с тыла Каховский плацдарм был Витковскому явно не по зубам. Но приказ о наступлении никто не отменил.
        Боевые машины Русской армии вновь пошли в атаку во главе пехоты. История этих впоследствии очень важных для обобщения и использования боевого опыта Красной армии событий - применения танков, бронеавтомобилей и борьбы с ними во время сражения на Каховском плацдарме - до сих пор не изучена в полном объеме. Интерпретация отдельными специалистами содержания немногочисленных советских документов зачастую столь же противоречива, как и сами архивные материалы. Если историк попытается восстановить картину боев хронологически, то сможет выделить следующие основные этапы тех событий.
        Танковая атака началась в 4 часа утра 14 октября. Все исправные на данный момент машины приняли участие в наступлении. Через полчаса танки и сопровождающие их части и подразделения достигли внешней линии обороны красных, прошли ее и устремились к основной линии. Часть машин, действовавших теперь самостоятельно из-за отставания пехоты, прорвалась в тыл основной линии. Последующие бои приняли характер локальных столкновений.
        В районе Кошар (после прорыва участка внешней линии, которую занимал 452-й полк) танк «Генералиссимус Суворов» был подбит колесным бронеавтомобилем красных. Уникальный снимок этого танка также можно найти в источниках. В районе хутора Терны орудиями красных был выведен из строя танк «Фельдмаршал Кутузов». Прорвавшись в тыл 2-го полка Ударной бригады, танк «Генерал Скобелев» после шести попаданий снарядов был также подожжен и остановлен. Севернее высоты «Высокая» опять же артиллерийским огнем был подбит танк «Великая Россия». Правда, белые успешно эвакуировали его с поля боя. Пройдя внешнюю линию на участке 1-го полка Ударной бригады, минометным снарядом был выведен из строя танк «Генерал Кутепов». Проломив внешнюю линию на участке того же полка Ударной бригады, а затем и основную линию, танк «Атаман Ермак» направился в район хутора Сухинина, где обстрелял штаб полка. Под огнем батареи 10-го артдивизиона танк одной из своих гусениц провалился в полковую баню и был затем, после неудачного «пулеметно-гранатного» обстрела, разбит шестью выстрелами одного из орудий. Шесть попаданий артиллерийскими
снарядами в итоге привели к взрыву боеприпасов в танке. Двигатель машины пришел в негодность. Три члена экипажа погибли, еще трое - ранены, двое - контужены. После того как «Ермак» фактически был разбит, танкисты сдались. Всего по итогам первого дня боев 51-й стрелковой дивизией РККА было захвачено семь танков.
        15 октября 1920 года наступление частей 51-й дивизии красных сопровождалось сильными контратаками на участке 34-й дивизии белых. Их пехотные подразделения в районе хутора Цукур поддерживали три танка и два бронеавтомобиля. Возле этого хутора в течение получаса после 16 часов белые вновь предприняли контратаку. Но артиллерией красных был подбит танк «Степняк». Около шести часов вечера того же дня из хутора Цукур выдвинулся танк «Уралец». Но и он был подожжен после первых трех попаданий снарядов. Так в течение 15 октября 1920 года белые потеряли еще два танка.
        16 октября 1920 года силы 2-го армейского корпуса Русской Армии были отброшены и понесли большие потери. К утру следующего дня 51-я Сводная дивизия красных отошла на Каховский плацдарм. Всего же в боях 14 -15 октября частями Красной армии в сражении под Каховкой было захвачено девять танков. Оценка итогов сражения полностью совпадает с данными, приведенными в выпуске Бюллетеня Политического Отдела 42-й стрелковой дивизии от 19 октября 1920 года. Согласно им в боях 14 октября было «взято семь танков», а 15 октября в ходе наступления в районе Цукур-Тельников были захвачены два танка и одна бронемашина.
        Очевидно и то, что оценка, данная в мемуарах военачальников Русской Армии, согласно которой «отряд танков, прорвавшийся в Каховку, почти целиком погиб», очень четко и доходчиво отражает суть происходивших событий. Подробности же и детали восстанавливаются историками до сих пор. Пока с большой долей уверенности можно говорить о том, что в качестве ударной силы Русской Армии на этом направлении был задействован 3-й танковый отряд, парк которого был полностью выведен из строя.
        Особо печальной в боях 14 -15 октября оказалась судьба танка «Генерал Корнилов» и танка «За Русь Святую». Экипажи этих машин не заметили ловушек, подготовленных красными, - специально углубленных для этой цели ям. Танк «За Русь Святую» угодил в баню-землянку, а «Генерал Корнилов» - в погреб. Когда стало ясно, что доблестные танкисты Русской армии сдаваться не собираются, обе машины затем были подожжены горючей смесью. В танке «За Русь Святую» красноармейцы обнаружили обожженного, контуженного, с оторванной ногой офицера. Это был штабс-капитан Шеин. Когда его вытащили из разбитой машины, он выхватил из-за пазухи штык и ударил им в живот комвзвода красных, после чего был расстрелян на месте… На фотографии, сохранившейся в архиве РККА, можно увидеть то, что произошло после той страшной драмы. Снимок запечатлел танк «За Русь Святую» 15 -16 октября 1920 года после буксировки его из ямы. Красноармейцы уселись на танке, а на заднем плане - убитый одноногий человек. Это и есть расстрелянный штабс-капитан Шеин. Жестокая реальность Гражданской войны во всей своей неприглядности… Труп офицера был обобран до
нитки, а бойцы «Рабоче-Крестьянской» не постыдились попасть в кадр вместе с убитым ими врагом.
        В этих жестоких боях погибли, без преувеличения, одни из самых лучших танковых экипажей Русской Армии, которые, как правило, дрались насмерть. В большинстве танкисты-добровольцы были офицерами. Танками «Атаман Ермак» и «Фельдмаршал Кутузов» командовали генерал-майоры. Один из них погиб от взрыва боекомплекта внутри «Ермака» после попадания снарядов прямой наводкой. Второй сгорел заживо в боевой машине. С уцелевшими же танкистами красные зачастую не церемонились, расстреливая их прямо возле подбитых машин…
        Использование ям-ловушек обороняющимися войсками Красной армии представляет особый интерес для военных историков. На полях сражений Первой Мировой на Западном фронте немцы, оставляя позиции, в панике бежали от британских и французских танков. Красные нашли способ задерживать их. А затем, согласно инструкции, обездвиженные боевые машины расстреливались из орудий. Но прорыв отдельных боевых машин Русской армии в Каховку все же состоялся, что, однако, сразу же поставило под сомнение дальнейший успех всей операции. Лишенные поддержки собственной пехоты танки в условиях городской застройки не смогли эффективно противостоять артиллерии, гранатам и зажигательным смесям пехоты противника. Красные и на улицах города подготовили ямы-ловушки, завалы.
        Трофейный танк «За Русь Святую» был переименован и назван «Москвич-Пролетарий». Уже под этим названием он принял участие в памятном параде на улицах Каховки, в котором участвовали все пять захваченных частями РККА и способных двигаться машин. Сохранилось и фото танка в этот период.

* * *
        С каждым днем повстанцы все ближе подходили к Тамбову. Поняв, наконец, что своими силами восстание не подавить, 31 августа советские руководители Тамбовщины Траскович и Громов обратились за помощью в соседние губернии. Через несколько часов после запроса полуэскадроны Тульской, Рязанской и Саратовской ГубЧК уже находились на пути в Тамбов.
        Не сидели сложа руки и восставшие. В Кирсановском уезде 1 сентября выступил со своим отрядом сам Александр Антонов, отбив у красных волостное село Рамза. В других волостях этого уезда Антонова поддержали отряды повстанцев под руководством Ишина, Казанкова, Юрина. Одновременно в селе Хитрово Тамбовского уезда выступила хорошо организованная группа повстанцев во главе с Матюхиным. Правда, «поход на Тамбов» застопорился в 15 километрах от города, хотя инициатива полностью принадлежала восставшим. 2 сентября военно-оперативный штаб Губернского ЧК был преобразован в Военный совет, подчинявшийся президиуму губисполкома и ВЧК. Председателем Военсовета стал Траскович, командование войсками сохранялось за Шипуновым.
        8 сентября между селами Федоровка и Ракитино красные впервые нанесли поражение крупному отряду повстанцев (800 пеших и 250 конных). Исход боя решила лихая атака эскадрона И. А. Переведенцева, ударившего во фланг повстанцам и опрокинувшего их кавалерию. Тем же вечером Переведенцев сжег дотла село Ракитино и половину села Федоровка. Правда, он был только исполнителем, а не инициатором столь жестокой карательной политики. К 9 сентября против восставших под Тамбовом действовали уже не менее трех тысяч бойцов, разделенных на 5 групп. Вооруженных же повстанцев насчитывалось до пяти тысяч, а территория, охваченная восстанием, составляла 1200 квадратных км. На этой территории шли отчаянные, кровопролитные стычки и бои.
        9 сентября командующим войсками, действующими против повстанцев, был назначен Ю. Ю. Аплок. Посчитав, что только жесткие меры по отношению к деревне будут способствовать прекращению восстания, Аплок усилил карательную политику. Не имея возможности нанести поражение противнику, он своими действиями лишь усугублял и без того сложную ситуацию. В селах, поддерживающих повстанцев, карательным отрядам предписывалось: «арестовывать все мужское население, способное держать оружие, а затем произвести полную фуражировку, не оставляя ни одной овцы, ни одной курицы в данном пункте, после фуражировки данный пункт сжечь». В двадцати одном тамбовском селе была проведена поголовная конфискация имущества и арест всех мужчин.
        Карательная тактика давала прямо противоположные результаты. Она была противна многим красноармейцам и командирам, которые вскоре переходили на сторону восставших, чтобы избежать расстрела за дезертирство.
        Спустя год начальник военно-исторического отделения штаба войск Тамбовской губернии А. С. Казаков охарактеризовал карательные меры осени 1920 года так: «Наши части… больше занимались очисткой деревни от всего живого и мертвого инвентаря, чем очисткой от банд и их уничтожением. Здесь не разбираются, кто прав, кто виноват. Все крестьянство сваливается в одну кучу и объявляется бандитами. Преданная и лояльная нам часть крестьянства после произведенной фуражировки (грабежа), в результате которой они лишались всего инвентаря и жилища, находится в безвыходном положении. Для нее нет иного выхода, как только идти и пополнять банду, чтобы жестоко отомстить за свое добро, нажитое столь тяжелым путем. Целые деревни, боясь нашего „красного террора“, забрав свой скот, женщин, детей, уходили и скрывались в лесах. В результате такой ликвидации бандиты растут как грибы, и общая численность восставших достигает десятков тысяч человек. Действия командования напоминают поступки потерявшего голову человека, который, видя пожар своего дома, начал бы заливать его керосином».
        В начале октября, уходя от преследования, один из крупных отрядов повстанцев покинул пределы Тамбовщины и оказался в Балашовском лесу Саратовской губернии. Восприняв это как конец «антоновщины», 3 октября 1920 года Аплок издал победоносный приказ, первый пункт которого гласил: «Вверенными мне войсковыми частями банды Антонова разбиты и рассеяны. На очереди стоит другая боевая задача: поднять интенсивность продовольственной работы, довести до максимума выкачку хлеба для голодного севера и фронта». После этого Аплок был откомандирован в Орел. Новый главнокомандующий В. И. Благонадежин перебросил 1400 своих бойцов на выполнение продовольственной работы, направив их по селам и деревням, а сам рапортовал Ленину о том, что «банда Антонова ликвидирована, а уничтожение ее остатков - дело нескольких дней».
        Но тут словно ветер переменился, и пламя понесло в обратную сторону. Нежданно отряд повстанцев, отброшенный в Саратовскую губернию, вновь явился на Тамбовщине. Антоновцы навели такой переполох, что местные большевистские власти были вынуждены обратиться за помощью к самому Ленину.

* * *
        Донской казак Филипп Иванченко хлестко рубанул матерого красного с усами и в кожанке, который дважды стрелял в него из «винта». Фуражка слетела с головы и укатилась куда-то далеко. Красный упал на спину и дернулся в конвульсии. Конь пронес казака до сельской околицы. Конная лава повстанцев катилась вслед и сзади справа, добивая бежавших карателей. Филипп остановил коня недалеко от горящей избы на краю села. Отер окровавленную шашку о скатку шинели. Вложил ее в ножны. Нагайку сложил и сунул за ремень. Снял фуражку с ремешком, утер тыльной рукой ладони пот на челе. Красные палили крестьянское жилье и хозяйство. Ближе было не подъехать. Жар от горящего дома и головешки, выстреливавшие из огня, не подпускали. Соломенная крыша уже обвалилась и догорала, бревенчатые стены занялись. Престарелая женка, стоя на коленях близ горящего дома, хватала себя за космы седых волос, с болью в голосе выла и стенала. Рядом две плачущие в голос девчушки протягивали руки к матери, не пуская ее лезть в огонь. Поблизости лежала куча дымящейся одежды и нехитрого крестьянского скарба, которое хозяйка, вероятно, успела
выбросить из горящего дома.
        Рядом, опустив вихрастую, белокурую голову, в порванной рубахе стоял измазанный в гари и копоти юноша лет семнадцати-восемнадцати и угрюмо молчал.
        - Ох, ироды! Ох, безбожники! Палят и грабят, без милости бьють усех подряд! - причитала женщина.
        - Не рви душу, мать! Крепись! Бога благодари, что дети живы. А мы-то за вас постоим и отомстим, - громко молвил с коня Филипп.
        - Да все вы кажен за собя, и межи собою воюете! А мы за вас ответ держим! - в исступлении орала баба.
        - Ой ли?! Так ли? Нет, мать, мы за волю и землю против большевиков поднялися, - произнес казак. - А что ж сын твой без оружия? Как же он табя от энтих безбожников защитить могет?
        - Дак яму осьмнадцатый год всего… - испуганно и в растерянности молвила женщина.
        - У нас чуть не половина повстанческой армии из таких пособрана. А ты - осьмнадцатый год всего!
        - Мал он ишо воевать-то! - отказывалась баба.
        - Ну шо, хлопец, пойдешь с нами супротив большевиков? - вопросил казак, обращаясь к юноше.
        - А и пойду с вами. А ты, матушка, не держи меня - упрямо произнес парень, подняв голову.
        Филипп громко присвистнул и махнул рукой, подзывая к себе вестового. Теперь был он не просто казаком Филькой - рядовым Деникинской армии. За прошедший год война круто потерла и покрутила его. После поражения под Воронежем и Касторной всю осень и зиму он с казаками своего полка то отступал, то дрался за Новочеркасск и Ростов. После неудачного контрнаступления деникинцев и казаков на Маныче в январе, раненый в левую ногу, обмороженный Филипп выжил. Оставленный однополчанами на сеновале какого-то двора в небольшом хуторе, затерянном в Манычской степи, он отлежался и немного подлечился. Пожилые казаки - хозяин и хозяйка - выходили его, потом собрали в дорогу. Весенней ночью под Пасху Филипп пешком тронулся на Хопер, в родную станицу Урюпинскую. В середине мая добрался он домой. Советская власть еще не успела прочно пустить там свои корни. Продотряды красных грабили и опустошали богатые окрестные хутора. Здесь Филипп и узнал, что на Тамбовщине и в некоторых уездах соседней Саратовской губернии крестьяне поднялись против Советов и большевиков. Несмотря на плохо зажившую рану, пробрался он к повстанцам и
вступил в их армию. В жестоких боях под Кирсановом на юго-востоке Тамбовской губернии повстанческая армия крепко дала по зубам большевистским карательным отрядам. Но, учитывая превосходство большевиков в артиллерии и пулеметах, повстанцы отступили к Аркадаку и к Балашову. В тех боях погиб их командир - казак Павел Ястребов. К тому времени Филипп Иванченко показал себя удалым и сметливым бойцом. Вот тогда казаки и крестьяне выбрали Филиппа своим атаманом - батькой.
        - Послухай, Петро. Найдется винтовка да десяток патронов вот для энтого хлопца? - обратился Филипп к подъехавшему вестовому.
        - Для энтого-т? Найдем, батя. Ишо и шашку ему дадим, - внимательно оглядев паренька и кивнув головой, молвил верховой.
        - Могешь бить с винта, а и не? - обратился он к парню.
        - Смогу. Невелика наука, - отвечал тот.
        - Ну, так ступай за мной. Да за стремя держись, а то не поспеешь, - крикнул вестовой.
        - Не ходи с ими, сынок. Не оставь матери и сестер! - вскричала женщина.
        - Нет, матушка, не держи. Все одно уйду, - отвечал парень, схватив за стремя верхового.
        - Пусти его, хозяйка! Он еще коня собе добудет и табя защитит! - крикнул батя-Филька, поворачивая коня от горевшего дома в сторону проселочной дороги. Тронув шпорами, он вытянул из-за ремня плеть-нагайку, поправил шашку и пустил коня рысью.

* * *
        Москва по мере возможности помогла советской власти Тамбова войсками и оружием. Численность карательных войск Тамбовской губернии увеличивалась медленно, что объяснялось большими потерями со стороны красных, особенно пленными и дезертирами. Антонов не применял никаких репрессий к захваченным в плен рядовым красноармейцам, чем вызывал в рядах карателей сильное замешательство.
        Спустя несколько недель новый командующий вооруженными силами Тамбовской губернии Редзько (коммунист, бывший гвардейский полковник) вынужден был сделать чрезвычайный доклад Губвоенсовету, в котором изложил реальную картину происходящего: «Мною установлена система строгой революционной кары, вплоть до расстрела. Все это, однако, не помогает, и некоторые части по-прежнему остаются настолько небоеспособными, что не в силах оказывать хотя бы малейшее сопротивление налетам банд и только снабжают последние оружием… Проводимая Антоновым система благожелательного отношения к захваченным в плен красноармейцам еще более ведет к упадку воинского духа частей».
        В октябре 1920 года Ленин поручил Ф. Э. Дзержинскому, Э. М. Склянскому и В. С. Корневу подавить антисоветское, крестьянское движение на Тамбовщине, «ускорить разгром антоновщины». К 15 октября 1920 года за счет проведенной мобилизации местных резервов, приданных частей ВОХР и ЧОН численность войск, верных советской власти, удалось увеличить до 4447 человек при 22 пулеметах и 5 орудиях. Но бои в Северной Таврии и положение на польско-советском фронте держали вооруженные силы Республики в полном напряжении.
        Тамбовские повстанцы тоже не дремали. 14 ноября 1920 года они решили реорганизовать свои силы и вновь объединить все их под единым командованием. Политическая программа восстания строилась на демократической основе под лозунгами свержения большевистской диктатуры, созыва Учредительного собрания, восстановления политических и экономических свобод. Восставшие организовали свою «зеленую» Объединенную партизанскую армию Тамбовского края.

* * *
        Особой «славой» и террором против мирного гражданского населения в Белоруссии отличились части «атамана» Станислава Булак-Балаховича. Сначала они подчинялись польскому командованию, после же перемирия с Красной Армией, с середины октября, они стали действовать самостоятельно. Польский военный прокурор полковник Лисовский, расследовавший жалобы на действия балаховцев, так описывал деятельность «военнослужащих этой армии»: «Армия Балаховича представляет собой банду разбойников, которая переправляет награбленное золото. Чтобы занять какой-нибудь город, посылается армия, солдаты которой грабят и убивают. И лишь только после многочисленных погромов, два дня спустя, приезжает сам Балахович со своим штабом. После грабежа начинаются пьянки. …Что касается Балаховича, он позволяет грабить, иначе его солдаты отказались бы продвигаться вперед… каждый офицер, вступающий в армию Балаховича, обливает себя грязью, которую ничем нельзя смыть». Расследование, проведенное полковником Лисовским, в частности, установило, что только в городе Турове балаховцами было изнасиловано 70 еврейских девочек в возрасте от 12 до
15 лет.
        Житель города Мозыря А. Найдич описывал события в Мозыре и в уезде после взятия города этими сподвижниками поляков осенью 1920 года: «В 5 часов вечера балаховцы вступили в город. Крестьянское население радостно встретило их, но евреи попрятались по квартирам. Сейчас же начался погром с массовыми изнасилованиями, избиениями, издевательствами и убийствами. Наиболее молодых и красивых девушек балаховцы насиловали и уводили с собой. Из их рук никто не вырвался и не возвратился назад. Офицеры участвовали в погроме наравне с солдатами. Незначительная часть русского населения грабила лавки, вскрытые балаховцами. Всю ночь по городу стояли душераздирающие крики…» В докладе комиссии по регистрации жертв набега Балаховича в Мозырском уезде говорилось: «Насилию подвергались девочки от 12 лет, женщины до 80 лет, женщины с 8-месячной беременностью… причем насилия совершались от 15 до 20 раз. Хотя образовавшейся местной комиссией для обследования и оказания помощи было обещано полное сохранение врачебной тайны, число обращающихся за помощью достигает около 300 женщин, большую часть которых составляют заболевшие
венерическими болезнями или забеременевшие…»
        В ноябре 1920 года добровольческие части Булак-Балаховича были разбиты войсками Красной армии и ушли в Польшу.

* * *
        Кирилл возвратился домой в середине октября. Он, выпив немало с сослуживцами после возвращения из командировки, заявился веселый и разгоряченный, полный самых разных впечатлений и эмоций. Женя заждалась. Сразу упала ему на грудь. Прошло ведь почти три месяца в разлуке.
        - Наташе годик исполнился, - произнесла она, слегка сотрясаясь от неожиданности, рыданий и нахлынувших чувств.
        - Слава Богу, милая! Мы-то живы-здоровы. Доченька растет. Нет известий от Петра?
        - Нет, от брата никаких известий.
        Он увидел доченьку плачущей, испуганной, протягивающей ручонки, идущей за матерью. Покачиваясь то влево, то вправо, она переступала с ноги ногу и держалась за край материнской юбки, чтобы не упасть. Белокурые волосы волнами покрывали головку. Голубые глазки были полны испуга и слез. Сердце Кирилла подскочило к небесам. Доченька пошла… Два дня Кирилл был дома и наслаждался тихим семейным счастьем.

* * *
        Михаила Фрунзе назначили командующим Южным фронтом в сентябре 1920 года. Именно он руководил операциями по разгрому Русской армии генерала Врангеля в Северной Таврии и в Крыму. Штаб фронта находился в Харькове, а в состав его сил входили 5 армий, в том числе Первая и Вторая Конные, конный корпус, группа войск таганрогского направления и 4 укрепленных района. Войска Южного фронта начали общее контрнаступление в Северной Таврии и у берегов Днепра 28 октября. Для проведения этой операции Фрунзе имел почти 100 тысяч штыков, более 33 тысяч сабель, 527 орудий, 2664 пулемета, 17 бронепоездов, 57 бронеавтомобилей и 45 самолетов. Нанесение главного удара возлагалось на Первую и Вторую Конные (командующие Буденный и Миронов) и 6-ю армии.
        В Северной Таврии белые располагали двумя армиями и ударной группой. Всего 41 тысяча штыков, свыше 17 тысяч сабель, 249 орудий, около одной тысячи пулеметов, 19 бронепоездов, 32 самолета. Но наступательный порыв Русской армии, иссяк, и она пыталась закрепиться на занятых рубежах. Контрнаступление Красной Армии развивалось успешно. Оборона белых у Каховского плацдарма была прорвана. Они отступали к Перекопскому перешейку. Преследуя их, одна из красных стрелковых дивизий захватила город Перекоп, но овладеть хорошо укрепленным Турецким валом не смогла. Под натиском сил Южного фронта белые, ожесточенно отбиваясь, отступали повсеместно, выводя из-под ударов свои отстающие части. Из-за дефицита топлива авиация белых действовала очень пассивно. Это тоже было причиной успешного наступления красных. Опасаясь полного окружения, генерал Врангель уводил свои войска в Крым. Обеспечивая их отход, белые силами двух донских и одной кубанской казачьих дивизий с остатками Марковской пехотной дивизии нанесли главный удар по Второй Конной армии. Ее бойцы рвались вперед других и мстили за июльский разгром. Но после
серии кровопролитных, изматывающих боев Вторая Конная остановила свое стремительное продвижение на юг.
        Наступление Южного фронта завершилось выходом красных к укреплениям противника на Перекопе, у Чонгара, на Арабатской Стрелке. Замысел Фрунзе сводился к тому, чтобы окружить белых в Северной Таврии, не дав им уйти в Крым, на хорошо укрепленные перекопские позиции. Но в ходе развернувшегося в конце октября - начале ноября сражения врангелевцам удалось прорваться через боевые порядки Первой Конной за перешеек. При этом белые оставили в Северной Таврии половину личного состава, набранного из бывших красноармейцев и недавно мобилизованных крестьян. Врангель понимал, что этим ослабит дефицит продовольствия в Крыму и облегчит погрузку на корабли в случае эвакуации. Войска РККА захватили 20 тысяч пленных, более 100 орудий, 100 паровозов и две тысячи вагонов. Северная Таврия была полностью взята под контроль Красной Армии. С этого момента взятие Крымского полуострова стало важнейшей задачей, поставленной советским правительством перед армией молодой Российской Федеративной Республики. Ликвидация в Крыму последнего оплота старой белогвардейской России означала окончательный разгром и поражение Белого
движения в Европе.
        Остатки разбитых в октябре - начале ноября 1920 года белогвардейских войск, отойдя в Крым, закрепились на Перекопском перешейке и у переправ через Сиваш. У Врангеля еще было более 25 тысяч штыков, около 12 тысяч сабель, 213 орудий, 1663 пулемета, несколько десятков бронеавтомобилей, 14 бронепоездов и 45 самолетов.
        Но в тылу белых начиналась анархия. Генералы Кутепов, Витковский, Улагай, Богаевский, Барбович и другие не останавливались ни перед чем, чтобы наладить железнодорожное движение, восстановить телеграфные и телефонные линии связи, обеспечить снабжение войск боеприпасами и продовольствием. Железнодорожников, рабочих, служащих расстреливали у пристанционных пакгаузов, вешали на фонарных столбах, на ветвях деревьях при малейшем подозрении в саботаже, сочувствии большевикам или воровстве казенного имущества. Сотни, тысячи висельников раскачивались под осенним ветром у вокзалов, вдоль дорог и на площадях городов Крыма.
        Оборона белых на Перекопском перешейке состояла из двух линий - перекопской (Турецкого вала) и Ишуньской укрепленных позиций. Турецкий вал тянулся через перешеек на 11 километров. Его высота достигала местами 10 метров; такой же была и глубина рва перед ним. Перед валом находились три линии проволочных заграждений. Ишуньские укрепления состояли из 6 линий окопов с проволочными заграждениями. Перед переправами через Сиваш (Гнилое море) сильных полевых укреплений белые не имели. Перекопский перешеек защищали около десяти тысяч бойцов. В тылу Ишуньских позиций находился сильный резерв - более 14 тысяч человек.
        Генерал Врангель все еще рассчитывал на поддержку французской эскадры и материальную помощь стран Антанты в деле обороны Крыма. Он надеялся сохранить эту южную жемчужину России, этот полуостров-цветник, как плацдарм для дальнейшей борьбы с Советской властью. Да, еще не окончена была Гражданская война. Еще отдельные бои и стычки вспыхивали на советско-польском фронте. На Дальнем Востоке, в Забайкалье против Советов дрались казаки под рукой атамана Семенова. Еще зрели или уже кипели и разворачивались восстания крестьян и «зеленых» в Сибири, на Тамбовщине, матросов в Кронштадте. Да и батька Нестор Махно отливал пули для большевиков на Екатеринославщине. Но силы правителя Крыма были уже подорваны в летних и осенних боях у Днепра и в Северной Таврии. Кто знает, каким бы путем пошла Россия, если бы не упрямое, субъективное, стремление Врангеля закрепиться за пределами Крыма, если бы командующий Русской армией не растратил ее силы в наступательных боях лета - осени 1920 года, да еще получил бы помощь Антанты? Ну, к примеру, помощь одной Франции… И, хотя все это были причины скорее субъективного порядка,
сослагательных наклонений история не терпит. Но автор этих строк все же выстрадал право поставить ряд вопросов. Была ли у единой России альтернатива? Возможен ли был более длительный процесс единения России под властью одного диктатора? На сколько, примерно, лет мог растянуться этот процесс? Пожалуй, ответ будет более прост и однозначен, чем все поставленные вопросы: у России была единственная перспектива с вектором объективного военно-политического процесса, исключающая все субъективные факторы, а длительность ее реализации могла быть равна периоду восхождения к власти И. В. Сталина. Но это уже не история - это философия, точнее, философская гипотеза, изложенная в полуфантастическом романе «Остров Крым».
        Фрунзе первоначально планировал нанести главный удар на Чонгарском направлении, используя поддержку Азовской военной флотилии красных с моря. Однако из-за рано установившегося льда на Азовском море командующему Южным фронтом пришлось перенести главный удар на Перекопское направление. Здесь должны были наступать 6-я армия командарма Корка, Первая и Вторая Конные армии. Через Чонгар и по Арабатской Стрелке намечалось нанесение вспомогательных ударов.
        В ночь на 8 ноября Южный фронт Красной армии под общим командованием М. В. Фрунзе начал генеральное наступление, целью которого было взятие Перекопа, Чонгара и прорыв в Крым. В наступлении были задействованы части Первой и Второй Конных армий, 6-й армии, 51-я дивизия Блюхера и армия Нестора Махно, вновь переметнувшегося на сторону РККА. И красные показали, на что способен русский солдат, даже с красной звездой на фуражке или красной лентой на папахе. В ту же ночь на 8 ноября при сильном ветре и морозе в 11 -12 градусов тысячи солдат ударной группы 6-й армии вошли в воды Сиваша - Гнилого моря. Красноармейцы шли по грудь в вонючей, черной, ледяной жиже. Они тащили на плечах винтовки, ленты и цинки с патронами, гранаты. На плотиках и плотах везли пулеметы, орудия, снаряды. Из сил выбивались кони, цепляясь кованными копытами за скользкое, болотистое дно Сиваша. Но люди упрямо шли вперед туда, где у противника была слабая оборона, где враг не ждал их. Той темной, страшной и судьбоносной ночью солдаты Красной армии прошли по дну Гнилого моря восемь-десять верст. Но именно этот ночной переход по
смрадному Сивашу решил судьбу белого Крыма. Многие не дошли до берега - оторвались от проводников, затерялись, утонули в пучине, замерзли на лютом холодном ветре. Другие уже близ берега легли под пулеметными очередями всполошившегося, не ожидавшего здесь атаки противника. Но днем бойцы ударной группы 6-й армии прочно овладели слабо укрепленным Литовским полуостровом. А вот фронтальная атака Турецкого вала успеха не имела…

* * *
        Ноги в стременах, руки, державшие конский повод, стыли от мороза и ледяного ветра. Зуб на зуб не попадал. Спасали только несколько глотков спирту, и то на первые полчаса, а потом становилось еще холодней. Страшно хотелось есть и спать. Но люди терпели и знали, что, как только они остановятся, их спешат и бросят в штыковую. Полк рысью шел к Перекопу всю ночь. Командование явно торопилось, гнало казаков латать дыры, понимая, что красные уже навалились на Турецкий вал всей силой своих орудий, пулеметов, бронемашин и аэропланов. Да, теперь их авиация господствовала в воздухе. Но ночь спасала и укрывала казаков от их воздушных атак. Первый снег припорошил и высветлил темные дороги. На лиманах и озерцах встал первый лед, отражавший вспышки орудийных залпов. А вся северная часть степного горизонта пылала сполохами. Воздух гудел от беспрерывного артиллерийского боя и грома.
        Николай Туроверов, упрямо стиснув зубы, сжимал темляк шашки правой рукой, а в его хмельной от спирта голове, как сполохи орудийных залпов, рождались новые стихи. Он еще не знал, что только спустя четверо суток после страшного, смертного боя у Турецкого вала, после тяжелого стремительного отхода на юг, он запишет, точнее, набросает только первые строфы своего будущего «Перекопа», и только спустя восемь лет русская эмиграция прочтет строки, вещающие о последнем, грозном, смертельном сражении за Белую Россию:
        1
        Сильней в стремёнах стыли ноги,
        И мерзла с поводом рука.
        Всю ночь шли рысью без дороги
        С душой травимого волка.
        Искрился лед отсветом блеска
        Коротких вспышек батарей,
        И от Днепра до Геническа
        Стояло зарево огней.
        Кто завтра жребий смертный вынет,
        Чей будет труп в снегу лежать?
        Молись, молись о дальнем сыне
        Перед святой иконой, мать!
        2
        Нас было мало, слишком мало.
        От вражьих толп темнела даль;
        Но твердым блеском засверкала
        Из ножен вынутая сталь.
        Последних пламенных порывов
        Была исполнена душа,
        В железном грохоте разрывов
        Вскипали воды Сиваша.
        И ждали все, внимая знаку,
        И подан был знакомый знак…
        Полк шел в последнюю атаку,
        Венчая путь своих атак.
        3
        Забыть ли, как на снегу сбитом
        Последний раз рубил казак,
        Как под размашистым копытом
        Звенел промерзлый солончак,
        И как минутная победа
        Швырнула нас через окоп,
        И храп коней, и крик соседа,
        И кровью залитый сугроб.
        Но нас ли помнила Европа,
        И кто в нас верил, кто нас знал,
        Когда над валом Перекопа
        Орды вставал девятый вал…

* * *
        Взять Турецкий вал красные смогли только после второго приступа. Взяли его потому, что на Литовском - в тылу белых - у Турецкого вала уже дралась их поредевшая, но отважная группировка. Белые отступили, но их отступление было похоже на маневр раненого, загнанного волка. Отступая, они огрызались и переходили в яростные контратаки.
        В боях за Крым 11 ноября в районе Карповой Балки (северо-восточнее оз. Красное) при сближении с атакующей конницей генерала Барбовича части Второй Конной и армии Нестора Махно внезапно выдвинули прикрытые до этого кавалерийским строем 150 пулеметных тачанок. Те шквалом огня смели передние ряды конницы противника и заставили ее остатки повернуть назад.
        В тот же день Реввоенсовет Южного фронта по радио обратился к правителю Крыма с предложением «немедленно прекратить борьбу и положить оружие» с «гарантиями» амнистии «…по всем проступкам, связанным с гражданской борьбой». П. Н. Врангель ответа М. В. Фрунзе не дал. От личного состава Русской армии Врангель скрыл содержание этого радиообращения, приказав закрыть все радиостанции, кроме одной, обслуживаемой офицерами. Отсутствие ответа позволило впоследствии советской стороне утверждать, что предложение об амнистии формально было аннулировано.
        12 ноября части РККА после тяжелого боя овладели Ишуньской укрепленной линией. Следом заслоны белых были сбиты на Чонгаре и на Арабатской Стрелке. Только после этого части Русской армии начали отходить к портовым городам на Южном берегу Крыма. Тогда в Крым для окончательного разгрома белых были введены фронтовые войска второго эшелона. Однако упорные бои за Ишунь позволили основной части Русской армии оторваться от преследователей на один-два перехода.

* * *
        Старый седобородый татарин-аксакал, сидевший, поджав ноги, на низенькой маленькой скамейке под навесом возле своего каменного дома, крытого черепицей, пил горячий кофе из небольшой пиалы, щурил глаза от восходящего над ущельем солнца и с удовольствием причмокивал. Утреннее солнце, взошедшее над холодной, каменной котловиной, радовало глаз и медленно согревало свежий, приятный для дыхания воздух. В городе давно уже не было ни белых, ни красных аскеров.
        «Иншаллах!» - подумал татарин.
        Война никак не пугала и не заявляла о себе. Кони, быки и коровы в его хозяйстве были целы. Белые забрали только пол-отары овец, и за то заплатили старыми бумажными деньгами. Вдруг конский галоп на улице нарушил утреннюю тишину. Старик приподнялся с сиденья, вытянул шею и поверх каменной ограды увидел двух казаков, во весь опор летевших вверх по главной улице Бахчисарая. Долго, сколько позволяла улица, провожал он их удивленным взглядом.
        Казаки остановили коней возле дворца Крымских Гиреев. Спешились. Один из них - запорошенный дорожной пылью подъесаул - решительно подошел к притворенным воротам дворца и с силой толкнул правую створу. Створа, скрипнув, открылась, пропуская казака на дворцовую площадь.
        - Ну, ни души! Ни в городе, ни во дворце никого. Как вымерло все! - произнес подъесаул.
        - Дак рано ишо, Николай Николаич! - молвил вестовой. - Да и татаре местныя народ ни военный, попрятались, поди, по сараям и саклям своим!
        - Эх, Иваныч, знал бы ты, как они лет двести-триста назад воевали. Спасу от них России не было, - отвечал Туроверов, ибо это был он…
        - И чо ты, вашбродь, потерял в энтом Бахчисарае. Бечь надоть. Красныя ужо-т на хвост наступають. А ты ж, поди, дай ему дворец поглядеть в последний раз! Да пропади он пропадом, еже ли за него пулю схлопочешь! - негромко ворчал вестовой.
        - Не причитай, казак. Да коней не привязывай, веди в поводу. Того гляди - красные недалече, - отвечал Туроверов, проходя уже по площади и махнув рукой вестовому.
        - Ну, хоть бы одна живая душа нашлась! Ни одного смотрителя, ни одного сторожа! Все разбежались. Благо татары сами не воруют и других за воровство сурово наказуют, - на ходу говорил подъесаул, проходя по площади направо.
        Когда он, миновав здание Дивана, прошел во внутренний дворик, ему почудилось, что из одного окна в здании гарема его словно окликнул кто-то женским голосом и там - внутри, за окном - будто бы мелькнула чья-то тень. Николай остановился, присмотрелся, прислушался. Вокруг и в здании явно не было ни одной души.
        Вестовой, матерно ругаясь себе под нос, следуя за офицером, послушно вел за собой коней. Кони тревожно фыркали и негромко ржали. Ведя лошадей прямо через постройку, казак следовал за Туроверовым. Успокаивая жеребцов, он поглаживал их по холкам, храпам, шептал на ухо какие-то слова. Но серебристо-серый конь подъесаула словно кожей чувствовал опасность и нервно бил кованным копытом о каменные плитки дворика.
        - Поводи их, Иваныч. Пусть поглядят вокруг, успокоятся. Ну, ни души! Эй, кто-нибудь! - молвил громко Николай и подошел к «фонтану слез». Тут он вдруг осмотрелся, замолчал и остался один на один с памятником и своими мыслями. Он не стоял там и четверти часа. Но сколько печального, трагического было пережито им в те минуты прощания. Лишь спустя несколько лет оно, облеченное в форму, легло строками на бумагу и рассказало о том, что мыслил и что чувствовал поэт в запыленной, потрепанной офицерской шинели в те часы.
        В огне все было и в дыму —
        Мы уходили от погони.
        Увы, не в пушкинском Крыму
        Тогда скакали наши кони.
        В дыму войны был этот край,
        Спешил наш полк долиной Качи,
        И покидал Бахчисарай
        Последний мой разъезд казачий.
        На юг, на юг. Всему конец.
        В незабываемом волненье
        Я посетил тогда дворец
        В его печальном запустенье.
        И увидал я ветхий зал, —
        Мерцала тускло позолота, —
        С трудом стихи я вспоминал,
        В пустом дворце искал кого-то.
        Нетерпеливо вестовой
        Водил коней вокруг гарема, —
        Когда и где мне голос твой
        Опять почудится, Зарема?
        Прощай, фонтан холодных слез, —
        Мне сердце жгла слеза иная —
        И роз тебе я не принес,
        Тебя навеки покидая…

* * *
        Остатки Русской армии и гражданское население - приблизительно 100 тысяч человек - в организованном порядке грузились на пароходы и корабли. Транспортные и военно-морские корабли Антанты прикрывали эвакуацию. Ни паники, ни драк, ни грабежей, ни мародерства. Только тихие, скупые слезы, негромкие крики и команды матросов и офицеров флота, и над всем этим бесконечное, великое молчание - кульминация первого Исхода России. И военные, и гражданские беспрепятственно рассаживались по шлюпкам, дисциплинированно стояли в очередях на причалах, чтобы сесть на корабли Черноморского флота и французской эскадры в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи.
        Эвакуация Русской армии из Крыма, намного более сложная, чем предшествующая ей за год Новороссийская, по мнению современников и историков, прошла успешно. Стройными колоннами подходили к причалам и всходили по трапам на пароходы поредевшие части дроздовцев во главе своих старших офицеров: генерала Туркула, полковников Невадовского, Новикова. Отдельные стрелковые роты негромко пели строевые песни, воодушевляя себя этим, пытаясь хоть как-то облегчить тяжкую разлуку с Родиной:
        - Со Шкуро мы ходили,
        Синий Дон замутили
        И жестоко дрались у Орла.
        По курганам горбатым,
        По степным перекатам
        Наша молодость с боем прошла.
        Пал Царицын! - Каховку
        и клинком, и винтовкой
        На Днепре брали наши полки.
        Помнят псы-коммунисты,
        Латыши и чекисты
        Добрармии Русской штыки…
        Во всех портах царил порядок, и основная масса желающих смогла попасть на пароходы. Перед тем как самому покинуть Россию, Врангель лично обошел все крымские порты на миноносце, чтобы убедиться, что пароходы, везущие беженцев, готовы выйти в открытое море.

* * *
        Есаул Пазухин так и не захотел расстаться со своей «девочкой». Он, как черт на ухвате, несся к ней верхом полтора суток. За ним в поводу бежал свежий жеребец, а есаул только перескакивал из седла в седло. Он успел прискакать за ней в Феодосию уже тогда, когда пришло известие, что красные взяли Бахчисарай. Отдельные части кубанской конницы все более и более наполняли город и двигались в сторону порта, оставляя за собой брошенных лошадей, телеги, повозки Красного Креста и прочее походное имущество. Пароходы в порту дымили всеми трубами и подавали тревожные гудки.
        Алексей ворвался в ее маленькую квартирку утром, испугав, подняв с постели, сонную и трепетную. Быстро смяв женщину в своих объятиях, расцеловал ее лицо, губы, волосы и приказал немедля упаковать вещи в узлы и самое дорогое сложить в дорожную сумку. Она испуганно и послушно засуетилась. Остановилась на секунду, оглядывая его. Он стоял перед ней, грозный, запыленный, в серой драной черкеске, надетой поверх красного бешмета, в бурке, с саблей на левом боку. Папаха спала с головы. Но что-то еще было не так в его позе. Она вдруг увидела, что левая рука его в окровавленном бинте лежит согнутая в локте на черной перевязи у груди.
        - Что с тобой, милый, Алексей? Ранен? Ах! Когда? Что с рукой? - осыпала она его вопросами.
        - Пустяки! Пару дней назад… Три дня тому у Карповой балки! Пулей в предплечье… не беспокойся - навылет. Доктор сказал, все обойдется… - сбивчиво, словно о чем-то неважном, пробормотал Алексей. - Собирайся же, Лена! - вдруг в нетерпении крикнул он.
        Она вновь засуетилась. Через час, оставив коней на пристани, они поднялись на один из последних пароходов, уходящих в Константинополь…

* * *
        Раненого в очередном (и последнем) скоротечном бою на реке Каче подъесаула Туроверова казаки несли по сходням на один из кораблей, уходящих из Севастополя. Юля с тревогой в больших синих глазах, поправляя белую косынку сестры милосердия с крестом на челе, держала Николая за кисть правой руки.
        - Коленька, милый, как ты? Болит? Сейчас поднимемся на палубу, сделаю тебе укол, - торопливо повторяла она.
        - Родная, Юлечка, не беспокойся, и не такое бывало. Вот под Воронежем меня шандарахнуло год назад… а сейчас пустяки. Помнишь ли, Иваныч?
        - Как же не упомнить? Усе помню, Николай Николаич…
        - И все равно надо сделать укол. Не дай Бог, заражение! Ну надо же, в последний момент… Я его жду на пароход садиться, а он под пули… - не унималась Юлия.
        - Геройский у тобя муж буить, сестричка! - отвечал за Николая вестовой. - Бечь надоть, красные пруть, а ён в Бахчисарай, к фонтану, повидаться, стало-ть, в последний раз!
        - Да, легко ль с родимой-то земли уходить, да на чужбину?! - промолвил один из казаков, несших носилки…
        - Казаки, браты, разверните меня лицом к корме да посадите, хочу попрощаться с родимой землей, - попросил Николай, когда сослуживцы внесли его на верхнюю палубу парохода.
        Просьба его была исполнена. Туроверов остался в окружении любимой женщины и вестового. Скоро команда парохода отдала концы. Корпус судна слегка качнуло, глухо заурчали винты, и оно, медленно набирая ход, стало разворачиваться носом на юго-запад. Минут десять среди людей на палубе стояла полная тишина. Юля поддерживала своего жениха, а он дышал всей грудью и словно не мог надышаться холодным воздухом родимой земли. Всматривался в очертания уходящей береговой линии, в очертания гор и не мог насмотреться. Мужская половина сняла шапки, фуражки и папахи, обнажив и склонив головы. Многие вздыхали и, тихо шепча, клали на себя крестное знамение. У Юлии кровь от лица отлила, она побледнела и осунулась. Не только у женщин, но и многих мужчин на глазах были слезы. Да, отныне этих людей ждала неопределенная, новая, сложная жизнь на чужбине. Они уходили в неизвестность. Между ними и их родной землей словно образовалась глубокая расселина. С каждой минутой она все более росла и скоро превратилась в пропасть…
        Вдруг вестовой, указывая перстом в сторону причала, с удивлением в голосе воскликнул:
        - Гляди-ко, Николай Николаич, серый твой под седлом прямо-таки с пристани в воду маханул и за нами плыветь!
        - Да не может быть! - воскликнул подъесаул. - Что ж ты, Иваныч, не привязал его!?
        - Да привязывал я, вашбродь! Отвязался ен.
        - Э-эх, сгинеть таперь животина! Никто ведь не приведеть до берегу, - промолвил один из казаков, стоявших рядом и всматривающихся туда, куда указал вестовой.
        - Хоть сигай в воду да плыви выручать! - вновь промолвил кто-то из казаков.
        - Прыгай, выручай! Тя красные быстро достануть вместях с конем и обсушать у стенки, - злобновато сказал еще один.
        - Што ж исделать, Николаич? Замучается конь! Ведь буить плыть, покеда не… Што делать-то? - с болью причитал вестовой.
        - Дайте-ко винт мне в руки! - суровея лицом, попросил подъесаул.
        Просьба его была исполнена. И Туроверов, передернув затвор, два раза выпалил в сторону плывущего жеребца. То ли рука раненого была нетверда, то ли глаза застило слезами…
        - Ты, Иваныч, за конем не доглядел. Возьми на себя уж этот грех… Сам знашь… - подавляя чувство муки на лице, произнес подъесаул.
        - Э-эх, прости нас, Господи, - промолвил вестовой, перекрестился, снял винтовку с плеча, вскинул и прицелился…

* * *
        Крым покорил Усачева своим великолепием и величием. Он был здесь впервые. Даже частые, скоротечные, но кровопролитные, жестокие схватки и бои не могли отвлечь Петра от восхищения и выражения своих чувств. Особенно покорили его Крымские горы. А когда их стрелковый полк Первой Конной вышел через Старый Крым к Феодосии, Усачев увидел море. Оно раскинулось по всему горизонту, заполнило его и, казалось, поднялось даже выше горизонта - до макушек гор, окаймляющих залив и городскую бухту. У Петра дух захватило. Нечто подобное творилось и с солдатами его взвода. Глаза людей заблестели от восхищения. Холодное, ноябрьское солнце ярко сияло посреди небосвода и играло на мириадах пенистых волн миллионами бликов. Эти волны света и блики слепили людей и вызывали улыбки на лицах. Южный, еще теплый ветерок, насыщенный соленым запахом волн, пел свою песню. Все, казалось, переживали одно и то же чувство.
        «Вот мы лезли, бежали, шли, скакали, ехали, стреляли, в нас стреляли, сколько пройдено, сколько пережито, сколько крови и пота пролито, один Бог знает… Но, наконец, дошли до самого конца - до самого моря. И теперь конец этой тяжкой, страшной войне!» - читалось на лицах людей.
        - Да-а! Лукоморье! Лепота! Мать твою… - изрек замкомвзвода, поглаживая и расправляя усы.
        - И не говори, Петрович! - со своей стороны поддакнул Усачев.
        - А на лукоморье-то, гляди, сколь корабей да лодок! - воскликнул один из молодых солдат.
        - То ж ён - Врангель! Бежить ихний брат от советской власти. За море идуть, - изрек кто-то довольно мрачно.
        В груди у Петра что-то напряглось… Сердце словно провалилось куда-то… Он вспомнил трагедию в Новороссийске.
        «Господи, и года не прошло, а как будто сто лет минуло», - подумалось ему.
        Полк быстро занимал город, и многие части скоро выходили к причалу. На одной из улиц у моря стоял брошенный воз с домашним скарбом, швейной машинкой «Зингер» и связками каких-то плоских предметов, похожих на щиты, замотанные простынями. Конармейцы уже успели распотрошить одну из связок. Тут Петр и увидел, что в связках были картины. Та, которую достали первой, явно принадлежала перу талантливого живописца. Изображен на ней был какой-то античный сюжет с полуобнаженными наядами или музами. «Братишки» не заставили себя долго ждать и, превратив картину мишень, с хохотом стали расстреливать ее, стараясь попасть в грудь, в глаз или в промежность античных особ. Усачев с негодованием отвернулся и проследовал к берегу.
        По причалу потерянно бродили брошенные впопыхах, оседланные кони… Усачев привел к морю свой взвод.
        - Вот он - конец войны, - думал он.
        Волнение нарастало, сердце усиленно билось в груди у Петра. Чтобы унять чувства и спрятать глаза, он взял трофейный артиллерийский бинокль (германского производства), висевший у него на груди, и стал всматриваться туда, где на рейде стояли корабли и пароходы. Бинокль был очень сильный - восьмикратный, и можно порой было разглядеть даже фигуры и лица людей. Он увидел, что среди нескольких гражданских пароходов быстро, под полными парами шел боевой миноносец. На носу его явно стояла группа офицеров в сверкающих на солнце золотых погонах. Среди них выделялся один - высокий, в светло-серой черкеске и белой папахе.
        «Бог ты мой, неужели сам Петр Николаевич!» - подумал Усачев и затаил дыхание, чтобы не выдать себя.
        Ему как-то, раза два, приходилось видеть тогда еще командующего Кавказской армией в Ростове в 1919 году. Его высокий рост, осанка, благородные черты лица врезались в память… Петр навел оптику на последний выходящий на рейд пароход и оглядел корму зорким взглядом пулеметчика. Странно знакомой показалась ему и фигура одного из кубанских казаков в лохматой папахе, что обнимал и кутал в бурку женщину, а сам всматривался в сторону берега, уходящего от кормы все далее и далее.
        - Чего тут удивительного? - подумал Усачев, - здесь, в районе Феодосии, частям Первой Конной чаще всего встречались кубанцы.
        Он подкрутил наводку оптики и вгляделся. Сомнений не было… Это был живой, но, вероятно, раненный в руку Алексей Пазухин!
        Паволока слез облекла глаза. Петру захотелось кричать, свистеть, орать, звать Алексея, все тех, кого он увидел на кораблях и пароходах. Но сделать этого Петр не мог. Он опустил бинокль, отворотил глаза, незаметно смахнул слезу, отвернулся от моря.
        - Эх, вдарить бы сейчас полной очередью по энтим, что на корабьях! - с завистью, с сожалением и с каким-то надрывом в голосе произнес молодой солдат.
        - Приказа открывать огонь по морским судам не было, - сухо и жестко вымолвил Усачев. - Да и что толку. Тем более у них на рейде миноносец. Как начнет в ответ из морских орудий крыть, тогда почешемся, - добавил он.
        «Уходите, дорогие! Плывите себе скорее за море! Не дадут вам тут жизни. А мы как-нибудь уж тут… Ну а если жив Кирилл, если в России остался, если увижу его, обязательно расскажу об этом», - подумал про себя Петр.

* * *
        Сразу после выхода на службу Изгнанникову было поручено подготовить две лекции по тактике и оперативному использованию артиллерии и кавалерии для командного состава ЧОН. На подготовку ушло две недели с лишним. Читал он их в начале - середине ноября. Лекции получились содержательные, но непродолжительные. Особый интерес вызвал его доклад по кавалерии. Уже в ходе выступления слушатели стали задавать вопросы, и порой возникала дискуссия. Кирилл начал с того, что вызывало интерес у него самого, с того, что он увидел сам год назад и что поразило его. Он рассказал об организации крупных кавалерийских соединений Красной армии и о применении их в решающих сражениях 1919-го.
        - Для формирования стратегической кавалерии - отдельных бригад, дивизий и корпусов - были использованы кавалерийские бригады стрелковых дивизий. В сентябре 1919 года в составе 10-й армии из 2 кавбригад дивизионной кавалерии и одной отдельной кавбригады (бывшей бригады товарища Жлобы) был образован Конно-сводный корпус под командованием товарища Думенко. Для усовершенствования командного состава кавалерии и подготовки командиров полков и эскадронов тогда же, в 1919-м, в Петрограде на базе Офицерской кавшколы старой армии стала действовать Высшая кавалерийская школа Красной армии. К концу 1919-го в Красной армии имелось 8 командных кавкурсов со списочным составом 1666 курсантов.
        С сентября по декабрь 1919 года в Красной армии было сформировано 10 кавдивизий: 1-я Кавказская, 1-я Туркестанская, 5-я, 8-я Червонного казачества, 9-я, 10-я, 11-я, 12-я, 13-я, 16-я. Их формирование было сложным процессом. Оно проводилось и во внутренних округах (11-я кавдивизия - в Московском Военном Округе), в Западной армии Республики - 1-я Кавказская. Проводилось оно также за счет войсковой кавалерии и развертывания отдельных кавбригад действующей армии, пополненных маршевыми эскадронами и лошадьми.
        - Зачем в Красной армии потребовалось формировать такие большие конные и кавалерийские части? - подняв руку, задал вопрос молодой светловолосый, чисто выбритый командир.
        - Боевые действия против Деникина, применявшего казачью конницу и кавалерию крупными массами в составе нескольких конных корпусов, вызвали необходимость создания не уступающего противнику мощного кавалерийского соединения, - отвечал Изгнанников. Немного помедлив, ожидая еще вопросов, он продолжал: - В связи с этим в ноябре 1919-го 1-й Конный корпус товарища Буденного был развернут в Первую Конную армию в составе 4-й, 6-й, а следом и 11-й кавдивизий. С апреля нынешнего, 1920 года в нее влилась также 14-я кавдивизия. Сведение отдельных кавалерийских дивизий в конные корпуса и образование Конной армии создали благоприятные условия для успешного использования стратегической кавалерии в борьбе с конными массами противника.
        - Товарищ военспэц, а шо означаеть «стратэгическа»? - задал вопрос немолодой и усатый слушатель в кожаной куртке, явно южнорусского происхождения.
        - В данном случае, думаю, что термин «стратегическая», уже употребленный представителями командования Красной армии, означает, что подобные соединения предназначены для решающих наступательных операций на самых важных участках того или иного фронта. Как правило, они применяются для глубокого прорыва на территорию, которой владеет противник, а также для мощных фланговых ударов. Мне довелось видеть атаки Первой Конной - это нечто невообразимое и потрясающее, - неторопливо отвечал Кирилл, стараясь объяснить доступно, понимая, что перед ним в большинстве малограмотные, не имеющие хорошего образования люди из простонародья.
        - К концу прошлого, 1919 года кавалерия и конница Красной армии сравнялась в силах с конницей и кавалерией противника. По мере изгнания из страны интервентов и разгрома белого движения возможности формирования стратегической кавалерии значительно возросли. Это позволило развернуть на базе кавбригад и вновь сформировать 10 кавалерийских дивизий: 2-ю Туркестанскую, 5-ю Кубанскую, 9-ю Крымскую, 10-ю Кубанскую, 14-ю, 15-ю, 17-ю, 18-ю, 20-ю и 21-ю, - продолжал Изгнанников…
        - Звиняйтэ, товарыщ военспэц, интэрэсуюсь, як же вы самы и дэ выдалы, шо Пэршая Конна армия в атаку ходыла? - вновь задал вопрос усатый.
        «Вот зануда-хохол. Все ему вынь да покажи», - подумал про себя Кирилл, но, напустив серьезность и важность на лицо, поправив пенсне, отвечал:
        - Я, товарищи, не скрываю, что был насильно мобилизован белыми в их армию. На Германской войне я с шестнадцатого года воевал в артиллерии. Дослужился до прапорщика. А тут эта война - Гражданская. А у меня жена в положении уже была. Ну, я и замешкался, учительствовал… Жену отправил в Кадом к родителям ее, а сам работать остался. Жалко было детишек бросать в школе, - задел больную струну Кирилл. - Ну а тут их мобилизация. Пригрозили расстрелять, если не пойду… А под Воронежем и под Касторной пришлось насмотреться. Той осенью Первая Конная практически решила там главную задачу по разгрому левого крыла главной группировки противника, нацелившегося на Москву. Как только у белых начались неразбериха и отступление, я сразу оставил часть и сдался войскам Красной армии. Но перед тем меня арестовал патруль белых на вокзале в Белгороде. Направили в контрразведку. Там били, чуть насмерть не убили и приговорили к расстрелу. Но я бежал. Помог солдат, сочувствующий советской власти. Благо мне встретились латышские стрелки. А они выручили нашу батарею еще в 1917-м, под Ригой, - рассказал Кирилл и внимательно
посмотрел на реакцию слушателей.
        Большинство с интересом и даже с сочувствием на лицах, кивая головами, выслушало рассказ Изгнанникова.
        - Да, побило вас. Натерпелись вы под беляками, товарищ, - промолвил молодой, чисто выбритый.
        - Ну, продолжим. - Кирилл заметил, что в лекционный зал тихо вошел и занял место с краю сам Подвойский. Это нисколь не смутило Изгнанникова, а наоборот, приободрило и стимулировало более увлеченно излагать наработанный материал.
        - Вместе с ростом стратегической кавалерии в нынешнем, 1920-м, продолжалось создание высших кавсоединений - конных корпусов: на Кавказском направлении - 2-го корпуса 11-й армии, на Западном фронте в составе 4-й армии - 3-го корпуса под командованием товарища Гая. В октябре этого же года на Южном фронте против Врангеля из кавгруппы 13-й армии (5-я и 9-я кавдивизии) - 3-го корпуса, переданного затем в подчинение 4-й армии того же фронта (7 ноября в состав корпуса включена 7-я кавалерийская дивизия). Комкорпуса - товарищ Каширин. В это же время на Юго-Западном фронте из 8-й кавдивизии Червонного казачества и 17-й кавдивизии сформирован 1-й Конный корпус (впоследствии Червонного казачества) под командованием товарища Примакова. Широко развернута работа по формированию кавалерии на Юго-Западном фронте. В июле этого года по инициативе РВС фронта создана Вторая Конная армия. Правда, ее созданию предшествовали печальные события в июле. Вам, думаю, известно о том, как белым удалось окружить и разгромить конный корпус товарища Жлобы под Мелитополем. М-да…
        Затем был сформирован корпус в составе 2-й кавдивизии имени товарища М. Ф. Блинова, 16-й, 20-й и 21-й кавдивизий под командованием товарища Городовикова (с сентября им командует товарищ Миронов). К концу этого года стратегическая кавалерия Красной армии насчитывает 27 кавдивизий и несколько отдельных кавказских бригад.
        Во время боев роль кавалерии при решении тактических и оперативных задач непрерывно растет. Этому способствует маневренный характер нынешней войны, обширность театров военных действий, растянутость небольших по численности армий на широких фронтах. Большое влияние оказывает также ведение боевых действий по отдельным направлениям, наличие между частями, соединениями и объединениями свободных или слабо прикрытых промежутков, способствовавших действиям кавалерии с фланга или с тыла. Главным способом решения боевых задач стали действия в конном строю. В случаях, когда рельеф местности или наличие крупных сил хорошо подготовленной и стойкой пехоты противника (чем отличались соединения и полки Добровольческой армии) ограничивали действия в конном строю, она стала спешиваться. Нередко бой кавалерии представляет сейчас собой сочетание обоих способов действия в конном и пешем строю, которые взаимно дополняют друг друга. Большое влияние на тактику оказало широкое применение конницей и кавалерий пулеметов, установленных на тачанках и позволявших значительно увеличить огневую мощь кавалерии без ущерба для ее
подвижности. Используя маневренность тачанок, кавалерия в нужный момент перед конной атакой быстро выдвигает пулеметы и проводит огневую подготовку. При переходе кавалерии противника в контратаку пулеметы выдвигаются вперед, срывают кинжальным или шквальным огнем ее атаку и создают своей кавалерии выгодные условия для боя.
        - А взаправду ли, шо пулеметы на тачанке первым батько Махно спробовал? - задал вопрос здоровенный молодой человек с крестьянским лицом, испорченным оспой и не испорченным признаками интеллекта.
        - Такую информацию я слышал. Но достоверность ее подтвердить не могу. Во всяком случае, перенимать положительный опыт союзников (а Махно, несмотря на свои анархические взгляды, пока союзник Красной армии и советской власти) и даже опыт противника на войне - дело нужное и важное, - отвечал Изгнанников.
        - Не, это точно, что Махно тута сработал. Голь на выдумки-т хитра! - добавил, глуповато улыбаясь, все тот же здоровяк.
        - Продолжим. Приведу самый последний живой пример. В прошедших боях за Крым 11 ноября у Карповой Балки в Северном Крыму при сближении с атакующей кавалерией генерала Барбовича части армии Нестора Махно и Второй Конной армии выдвинули прикрытые до атаки кавалерийским строем 150 пулеметных тачанок. Огнем по фронту пулеметы тачанок смели и расстроили передние шеренги кавалерии противника. Все это заставило генерала повернуть кавалерию белых вспять.
        - Ну, говорил же, что Махно! - опять вылез со своим рябой.
        - Да уймитесь вы, товарищ, со своим Махно! Не мешайте работать! Товарищ военспец дельные вещи излагает, а вы мешаете, - вразумил здоровяка чисто выбритый, молодой командир, что внимательно слушал и даже что-то писал в блокноте.
        - А я ничего, я так, вродь по делу… Извиняйте, ежели чо, - промямлил рябой в оправдание.
        - Запомните, товарищи командиры! Это важно знать вам, чтобы сберечь своих бойцов и самих себя. Чтобы выполнить поставленную боевую задачу. Бой в конном строю против кавалерии противника отличался скоротечностью. Более успешный результат достигается при внезапном появлении кавалерии с фланга или в тылу противника. В конную атаку кавалерия переходит без промедления вслед за маневрированием, которое позволяет вывести назначенные для атаки части на наиболее выгодное направление. Фланги боевого порядка атакующей кавалерии обеспечиваются расположением соседних войск, специально выделенными частями, действующими на уступе, и умелым использованием местности. Подготовка атаки огнем артиллерии и пулеметов проводится во время маневрирования, перед наступлением и с началом его. Удар наносится в сомкнутом строю; для сохранения сомкнутости в движении, которая нарушается при продолжительной скачке, бросок в атаку начинался с рубежа в 70 -210 метров. Преследование противника поддерживается резервом.
        - По опыту Германской войны я хорошо помню, как атакует кавалерия. Сам неоднократно наблюдал атаку гусарского кавполка на позиции австрийцев. Мне не раз приходилось проводить разведку местности, составлять схемы позиций, схемы расположения пулеметных гнезд и пушек противника, а затем огнем орудий батареи, в которой я служил, подготавливать и поддерживать атаки кавалерии, - рассказывал Кирилл и следил за реакцией зала.
        Для себя отметил, что Подвойский слушает очень внимательно и даже что-то набрасывает в своей записной книжке.
        - Вообще всегда конная атака на нерасстроенную пехоту, - Кирилл сделал ударение, - подготавливается огнем артиллерии и пулеметов. Потому, если противник открыл непрерывный артиллерийский или пулеметный огонь, будьте готовы к фланговому удару кавалерии противника. Такая атака проводится в разомкнутых строях. Резерв предназначается для развития действий в новых направлениях, повторения ударов передних линий и для атаки кавалерии противника, которая может появиться для выручки своей пехоты. С целью уменьшения потерь от огня противника наступление начинается со значительных расстояний быстрыми аллюрами. На открытой и ровной местности движение в атаку начинается с расстояния в 2 версты и более полевым галопом. В местах, укрытых от огня противника, кавалерия переходит в меньший аллюр.
        Атака в конном строю на расстроенную пехоту проводится, когда противник был расстроен огнем наступавших войск, в момент неудавшейся попытки противника перейти в наступление.
        Артиллерия противника на открытых позициях атаковывается в конном строю во фланг и тыл или в косом направлении к ее фронту, поскольку при этом затруднена стрельба по движущейся цели. В случаях, когда обстановка вынуждает атаковать артиллерию с фронта, конная атака ведется с расстояний 3 -4 версты в разомкнутых строях эшелонами, удаленными друг от друга на дистанцию шрапнельного разрыва: 210 -280 метров. К обороне кавалерия переходит для отражения наступления превосходящих сил вражеской кавалерии, удержания до подхода своих войск какого-либо пункта, для прикрытия артиллерии, если это невозможно было выполнить в конном строю. Для обеспечения маневрирования части сил, действовавших на конях, отражения противника при его нападении на войска, находившиеся на отдыхе. Спешенная кавалерия занимает оборону на широком фронте, и чаще всего отдельными группами. Эшелонирование в глубину проводится в редких случаях. В ходе обороны кавалерия широко применяет маневрирование: прекратив бой в одном районе, быстро перебрасывает части в другие места и снова возобновляет бой. Спешивание проводится по возможности в
местах, укрытых от огня противника. Коноводы располагаются предпочтительно в нескольких пунктах. При необходимости назначается особое прикрытие их.
        Преследование противника проводится днем и ночью. Оно начинается на поле боя, когда кавалерия мешает противнику приводить в порядок части, препятствует свертыванию их в походные колонны. Наиболее эффективным является параллельное преследование, в ходе которого захватываются наиболее важные пункты на пути отхода противника, особенно переправы. Проводятся и нападения на боковые колонны противника, оторвавшиеся части, части, расположившиеся на ночлег. Захватываются обозы и транспорты противника. Надеюсь, все знают, как трофеи повышают моральное состояние и боевой дух войск, - заканчивал Изгнанников. - Какие будут вопросы, товарищи?
        - Товарищи красные командиры, давайте поблагодарим товарища Изгнанникова за столь содержательную лекцию и серьезную учебно-боевую работу! Лекция достойна оценки академического уровня, - высказал от лица слушателей Подвойский.
        В зале раздались громкие и дружные аплодисменты.

* * *
        Уже 28 июля 1920 года советская власть была провозглашена на территории Нахичевани. Нахичеванский ревком предложил дашнакскому правительству Армении начать мирные переговоры. Но в начале августа армянские части развернули наступление на Нахичевань из района города Ордубад, которое было отбито войсками Красной армии. Это был единственный в истории военный армяно-российский конфликт. Затем 10 августа в Тифлисе представители РСФСР и Армении подписали соглашение о перемирии, согласно которому Карабах, Нахичевань и Зангезур временно оставались под контролем командования Красной Армии. Руководство Нахичеванского ревкома заявило о том, что население региона признает Нахичевань «неотъемлемой частью Азербайджанской ССР». В Эривань для продолжения переговоров прибыла делегация Советской России во главе с Борисом Леграном - полпредом РСФСР в Республике Армении.
        Тем временем 10 августа в городе Севре во Франции в результате переговоров между странами Антанты и присоединившимися к ним государствами (в числе с Республикой Арменией), с одной стороны, и султанской Турцией - с другой, был подписан Севрский мирный договор, согласно которому Турция признавала Армению «свободным и независимым государством». Турция и Армения соглашались подчиниться президенту США Вудро Вильсону по арбитражу границ в пределах вилайетов Ван, Битлис, Эрзрум и Трапезунд, принять его условия относительно доступа Армении к Черному морю через Батум. Однако Великое национальное собрание Турции под руководством Кемаля отказалось ратифицировать договор, подписанный султанскими представителями. Это привело к армяно-турецкой войне, разразившейся осенью 1920 года.
        Правительство Армении не стало дожидаться вступления Севрского договора в силу. Армянские войска численностью около 30 тысяч человек вошли 20 сентября в Турецкую Армению и заняли город Олту. 24 сентября начались широкомасштабные военные действия. Турецкие войска под командованием Кязыма Карабекир-паши, отразив удар армянских войск, 28 сентября перешли главными силами до 50 тысяч человек в контрнаступление по всему фронту. Они нанесли поражение слабо вооруженным армянским войскам. 29 сентября турецкая армия заняла Сарыкамыш и Кагызман, 30 сентября Мердене. 8 октября правительство Армении обратилось «ко всему цивилизованному миру» с просьбой принять меры для прекращения турецкого наступления. Однако армия Карабекир-паши, развивая наступление, 30 октября захватила Карс, 7 ноября - Александрополь. Турки уже готовились взять Эривань. РСФСР предложила урегулировать отношения между Турцией и Арменией. Но обе воюющие стороны отвергли предложение Советской России о посредничестве.
        Американский президент направил свое решение европейским державам с опозданием - лишь в ноябре 1920 года. На основе результатов работы специальной комиссии, Армения должна была получить две трети территории вилайетов Ван и Битлис, почти весь вилайет Эрзрум и большую часть вилайета Трапезунд, включая порт - в совокупности около 100 тыс. кв. км территорий.
        Но за два месяца осенней войны Армения уже потеряла две трети довоенной территории. Дашнакское правительство было вынуждено заключить перемирие 18 ноября. А 2 декабря Армения и Турция подписали Александропольский договор, согласно которому территория Армении сокращалась до Эриванского и Гокчинского (озеро Севан) районов, численность армянской армии смехотворно ограничивалась 1,5 тыс. человек, а ее вооружение - 20 пулеметами и 8 орудиями. США ничего не сделали, чтобы спасти положение Армении, бросив ее на произвол судьбы.
        Александропольский мирный договор был подписан дашнакским правительством, которое фактически уже не имело власти. 2 декабря в Эривани было подписано соглашение между РСФСР и Республикой Арменией, по которому Армения была провозглашена советской республикой. Правительство Армянской ССР отказалось признать позорный Александропольский мир. За его спиной уже стояла могучая Красная армия. И Советская Армения чувствовала себя уверенно. Лишь 13 октября 1921 года при участии РСФСР был подписан Карсский договор, окончательно установивший советско-турецкую границу. Так Россия (теперь уже советская) наказала маленькую свободолюбивую страну с древним христианским народом, веками томившимся под игом мусульман - османов и иранцев, но никогда не оставлявшим надежд на восстановление своей государственности и свободы. Наказала, но и в очередной раз защитила и спасла от полного порабощения. Но в сердцах армян, чьи предки оставили свои земли у Черного моря и в Малой Азии, и по сей день живет и, верно, всегда будет жить трагическая память об этой утрате.

* * *
        Еще в апреле 1920 года Кемаль создал правительство Великого национального собрания (ВНСТ) в Ангоре в противовес марионеточному султанскому правительству. Вскоре войска Кемаля нанесли существенные поражения французским войскам в Киликии, так что Франция была вынуждена подписать перемирие. Обеспокоенное усилением Кемаля (при поддержке русских большевиков), британское правительство Ллойд Джорджа дало грекам «добро» на продвижение вглубь Анатолии, к Ангоре. В ходе трех операций в течение лета были захвачены ряд важных городов, в том числе Бурса.
        Тем временем в самой Греции происходила жесточайшая внутренняя борьба между сторонниками главы правительства Элефтериоса Венизелоса и монархистами. Эта политическая склока была настолько острой, что война в Малой Азии временно отошла на второй план. 10 августа 1920 был подписан Севрский договор между странами Антанты и султанским правительством. По Севрскому договору Греции отходили Восточная Фракия, где граница с Турцией проходила в 30 км от Константинополя, острова Имброс и Тенедос. Область Смирны передавалась под управление Греции с перспективой через пять лет стать греческой территорией. Через два дня после подписания договора было совершено покушение на Венизелоса, которому удалось выжить. Последовал новый виток внутриполитической борьбы, сопровождавшийся и политическими убийствами. Осенью 1920 года греки по-прежнему теснили турецкие войска. Кемаль Севрского договора, естественно, не признал. После смерти греческого короля Александра (25 октября 1920 г.) и сокрушительного поражения на выборах 14 ноября 1920 в Греции партии Венизелоса на греческом троне в результате референдума утвердился
Константин I (декабрь 1920 г.). Одновременно Грецию перестали поддерживать союзники, у которых были основания считать, что король Константин ориентировался на Германию, а Антанте был даже и вовсе враждебен. Год кончился очередными успехами греков и очередным растягиванием их фронта.

* * *
        К 1 декабря 1920 года территория, охваченная восстанием крестьян Тамбовской губернии, составляла уже 20 000 квадратных км. Основные силы повстанцы теперь направили на уничтожение тех уездов, где еще оставалась Советская власть. 13 декабря они захватили и за три часа совершенно опустошили важную железнодорожную станцию Инжавино, гарнизон которой из 443 человек при двух пулеметах постыдно бежал, не оказав никакого сопротивления, бросив оружие. В целях предотвращения подобных случаев военное руководство красных в Тамбове произвело «децимацию» - было расстреляно 35 красноармейцев из Инжавинского гарнизона. Как было указано - расстреляли «из числа наибольших трусов». О. А. Скудре, назначенный командующим вооруженными силами в Тамбовской губернии, сообщил в Москву, что к 10 декабря в Тамбовской губернии имелось 13 крупных отрядов мятежников общей численностью 4750 человек (из них 2000 конных). Кроме того, 5 -8 тысяч бойцов из крестьян являлись непостоянным составом этих отрядов. Это были партизаны, вооруженные главным образом оружием, захваченным у частей Красной армии и ЧОН.
        17 и 20 декабря восставшие захватили станции Иноковка и Афанасьевское. Только после этого случая, когда на этих двух станциях повстанцами были взяты вагоны с патронами и обмундированием, в Москве обратили по-настоящему серьезное внимание на «мятеж в Тамбовской губернии». Это сыграло исключительную роль в деле перестройки всей борьбы с «антоновщиной», как стали все чаще называть в Москве крестьянское повстанческое движение. Повстанцы, которых советское руководство называло «бандитами», практически создали регулярную армию, которая вела успешные боевые действия против частей РККА и ВЧК. Всего под ружьем у восставших оказалось более 50 тыс. человек.
        Еще в июне Петр Токмаков стал командующим 2-й Повстанческой армией, а затем в ноябре принял командование Объединенной партизанской армией Тамбовского края. На посту командующего 2-й Повстанческой армией его сменил бывший штабс-капитан Митрофанович. Токмаков оставался также председателем Союза трудового крестьянства (СТК) и являлся, таким образом, главой тамбовских повстанцев как по военной, так и по политической линии.
        Штаб 1-й Повстанческой армии, как и штаб Главнокомандующего, располагался в селе Каменка Тамбовского уезда. Первым командующим армией был бывший полковник А. В. Богуславский, после реорганизации - бывший капитан И. А. Губарев. Полки в армии носили названия тех уездов и городов, где были образованы: Каменский, Пановский, Совальский, Тамбовский, Волче-Карачаевский, Текинский, Козловский, Волхонский, Саратовский, Павлодарский, Токаревский, Битюговский, Борисоглебский, Липецкий, Усманский, а также Сводный и Особый.
        Штаб 2-й Повстанческой армии располагался в селе Кобяки Кирсановского уезда. Командующим армией - стал бывший штабс-капитан Митрофанович. Начальник штаба - видный подвижник и инициатор движения А. С. Антонов. Полки, так же как и в 1-й армии, в основном отражали в названиях свое местное происхождение: Кирсановский, Низовой, Пахотно-Угольский, Семеновский, Нару-Тамбовский, Золотовский, Сводно-Казыванский, Особый полк.
        Конно-подвижная армия базировалась в Тамбовском уезде, а штаб также находился в селе Каменка. Командармом здесь был бывший вахмистр И. С. Колесников. Полки носили названия: 1-й Богучарский (которым командовал сам Колесников), Казачий (комполка бывший есаул Фролов), Хоперский (комполка бывший хорунжий Матарыкин), 2-й Богучарский (комполка бывший сотник Попов).
        В ходе восстания структура повстанческой армии менялась: добавлялись новые полки и реорганизовывались старые. Но, как видно из названий, в составе крестьянской армии были представлены восставшие против советской власти уезды не только Тамбовской, но и Саратовской, Воронежской, Пензенской, Липецкой губерний. Зеленые успешно отбивали попытки войск, верных советской власти, вторгаться на территорию, охваченную восстанием, наносили им большие потери. Крестьянство центрального русского Черноземья всерьез взялось за оружие.
        Глава 3
        Кровавое умиротворение и горечь чужбины
        Еще витал в воздухе грохот орудий, потрясавших и сокрушавших фронты Гражданской войны, еще курились дымами изрытые снарядами, брошенные солдатами окопы, оборонительные линии и блиндажи, как внутри Российской Республики Советов властно заявила о себе все та же война, но уже не имеющая ни фронта, ни флангов, ни тыла…
        Повстанцы добились очередного успеха 3 января 1921 года. В 35 верстах северо-восточнее Тамбова они взяли в плен около 500 красноармейцев вместе с полевой кухней, одним орудием и тремя пулеметами, в тот момент, когда те расположились на обед.
        Наделенный особыми полномочиями в Москве комкор А. В. Павлов 6 января вступил в командование карательными войсками Тамбовской губернии. Как отметят потом историки, в ходе ожесточенной борьбы на Тамбовщине начался второй переломный период. 12 января 1921 года Пленум ЦК РКП(б) обсудил вопрос о настроениях крестьянства и создал две комиссии. Одной поручено было как можно скорее принять меры для военной ликвидации «бандитизма», другой - в две недели издать приказ об отмене разверстки и распустить все продотряды. Но все же решающую роль должна была сыграть Красная армия…
        Тем временем к 21 января 1921 года число регулярных полков, находившихся в полном подчинении Главоперштаба повстанцев, достигло тринадцати. Во всех регулярных полках были введены знаки различия. Каждый регулярный полк имел свое боевое знамя красного цвета, на котором были написаны название полка и знаменитый эсеровский призыв: «В борьбе обретешь ты право свое!». Численность регулярного состава армий повстанцев достигала примерно 10 тысяч человек. Но этим силы повстанцев не исчерпывались, ибо в любой момент по призыву руководителей повстанческого движения в ряды армий вступало 50 тысяч бойцов. На охваченной восстанием территории комитеты СТК выполняли функции временного правительства.
        Руководством СТК были разработаны инструкции, определявшие перечень обязанностей местных комитетов содержала 12 пунктов. По оперативным сводкам Красной армии, на Тамбовщине насчитывалось до 900 комитетов. Наиболее важными пунктами инструкций являлись:
        «…2. Следить за передвижением красных войск и шпионажем.
        3. Самовольно отлучившихся из отряда партизан задерживать и направлять в ближайшие отряды, в случае их сопротивления обезоруживать и сообщать тем отрядам, из которых отлучился партизан.
        4. Следить за грабежами, убийствами и пожарами, и замеченных в том задерживать и направлять в суд как бандитов…
        7. Строго преследовать лиц, занимающихся варкой самогона, уличенных в этом лиц предавать суду.
        8. Ставить в известность красноармейцев, приехавших в отпуск, чтобы они не возвращались в свои части, руководствуясь при этом приказом военного штаба № 3» (Приказ № 3: «Об освобождении красноармейцев от принятой присяги»).
        Бесспорно, комитеты СТК сыграли большую роль в повстанческом движении и довольно крепко держали власть в своих руках. Восстание достигло максимального размаха к февралю 1921 года, когда численность повстанцев достигла 70 тыс. человек, объединенных в три армии (в составе 14 пехотных, 5 кавалерийских полков и 1 отдельной бригады при 25 пулеметах и 5 орудиях). Повстанцы разгромили 60 совхозов, взяли под контроль практически всю Тамбовскую губернию (в руках большевиков остались только города), парализовали движение по Рязано-Уральской железной дороге и успешно отбивали попытки советских войск вторгнуться на территорию восстания, нанося им большие потери.
        К этому времени под командованием А. В. Павлова находилось 11 602 человек при 136 пулеметах и 18 орудиях. Тогда же, 6 февраля 1921 года в губернию была направлена Полномочная комиссия ВЦИК во главе с В. А. Антоновым-Овсеенко, которая стала высшим органом борьбы с восстанием. На основании решения Наркомата продовольствия с 12 февраля 1921 года на территории Тамбовской губернии было остановлено выполнение продовольственной разверстки, а в марте 1921 года X съезд РКП(б) принял решение совсем отменить продовольственную разверстку на территории Республики. Вместо нее вводили фиксированный продовольственный налог. Для рядовых повстанцев была объявлена амнистия (при условии сдачи оружия и информации о местонахождении командиров). Предпринятые меры широко освещались в печати и агитационных материалах (всего было выпущено 77 наименований воззваний, листовок, плакатов и брошюр), и они сыграли определенную роль в пересмотре частью крестьянства своей позиции в отношении советской власти. Но одновременно большевистское руководство стягивало все верные ему и надежные части, освободившиеся от боевых действий на
польско-советском и врангелевском фронтах, на Тамбовщину.

* * *
        Последствия советско-польской войны еще сказывались несколько лет подряд. И по сей день нет точных данных о судьбе польских и советских военнопленных. Согласно российским источникам, около 80 тысяч красноармейцев из 200 тысяч, попавших в польский плен, погибли от голода, болезней, пыток, издевательств и казней. Польские источники называют цифру в 85 тысяч человек (по крайней мере, столько людей находилось в польских лагерях к моменту окончания войны), из них умерло около 20 тысяч. Их содержали в лагерях, оставшихся после Первой мировой войны, - Стшалкове (самый крупный), Домбье, Пикулице, Вадовице и Тухольском концентрационном лагере. По соглашению 1921 года об обмене пленными (дополнение к Рижскому мирному договору) 65 тысяч пленных бойцов РККА вернулись в Россию. Если сведения о 200 тысячах взятых в плен и гибели 80 тысяч из них верны, то неясна судьба еще примерно 60 тысяч человек.
        Смертность в польских лагерях доходила до одной пятой от числа узников. В основном причиной смерти были эпидемии, которые в условиях скудного питания, скученности и отсутствия медицинской помощи распространялись стремительно. Вот так описывал один из членов Международного комитета Красного Креста лагерь в Бресте: «От караульных помещений, так же как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев, - единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 человек в плохо освещенных и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял. Пленные большей частью одеты в лохмотья… Из-за скученности помещений, не пригодных для жилья; совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных, многие из которых тут же и умирали; недостаточности питания, о чем свидетельствуют многочисленные случаи истощения; отеков, голода в течение трех месяцев пребывания в Бресте, лагерь в Брест-Литовске представлял собой
настоящий некрополь. В лагере военнопленных в Стшалкове, помимо всего прочего, имели место многочисленные издевательства над пленными, за которые комендант лагеря поручик Малиновский был позже отдан под суд».
        Польских военнопленных, по уточненным данным, в 1919 -1920 годах было взято 33,5 -34 тысячи человек. Цифра в 60 тысяч не соответствует действительности. Она приведена на основе отчетов Польского бюро ЦК РКП(б), которое весной 1921 года испрашивало эшелоны для репатриации поляков на такое количество. Еще около 8 тысяч пленных поляков - это солдаты 5-й польской дивизии, сдавшиеся в плен зимой 1919 -1920 года в Красноярске. В сумме в России к 1921 году находилось 41 -42 тысячи военнопленных поляков. Из них с марта 1921 по июль 1922 года было репатриировано 34 839 человек. Около трех тысяч изъявили желание остаться в РСФСР. Таким образом, общая убыль составила всего порядка 3 -4 тысяч человек. Документами зафиксировано, что из них около 2 тысяч человек умерли в плену.
        Кроме того, по резолюции Виленского сейма, образованного выборами 8 января 1922 года, принятой 20 февраля 1922 года, и Акту воссоединения Виленского края, принятому Учредительным сеймом в Варшаве 22 марта 1922 года под давлением польских властей, Виленский край в одностороннем порядке вошел в состав Речи Посполитой. Но Литва не признала аннексию Виленского края. Только в 1937 году литовское правительство под влиянием внешнеполитических обстоятельств пошло навстречу польскому руководству. Но уже пактом Молотова - Риббентропа 10 октября 1939 года, после ликвидации государства Речь Посполитая, накануне Великой Отечественной войны, СССР возвратил Вильно и часть Виленского края независимой, уже советской Литве. В октябре 1940 года в состав Литвы была передана оставшаяся часть Виленского края и небольшая часть территории Белорусской советской республики.

* * *
        Большевики жестоко мстили и за летние поражения в Северной Таврии, и за неудачи под Перекопом, у Турецкого вала, и за ожесточенное сопротивление белых на Ишуньских позициях. Они, не раздумывая, отправляли на смерть людей, которые вызывали хоть малейшее подозрение в контрреволюционной деятельности и в сочувствии к белым. Максимилиан Волошин побывал в Симферополе в феврале - апреле 1921-го. То, что он увидел на дорогах, в селениях и в городах Крыма, дико поражало и травмировало психику. Страшная реальность Гражданской войны со всеми последствиями боев, контрреволюционного и революционного террора открылась ему. Он излил увиденное и услышанное им белым стихом, ибо на рифму это не ложилось, да и не могло быть изложено высоким и благородным языком лиры.
        Красная Пасха
        Зимою вдоль дорог валялись трупы
        Людей и лошадей. И стаи псов
        Въедались им в живот и рвали мясо.
        Восточный ветер выл в разбитых окнах.
        А по ночам стучали пулеметы,
        Свистя, как бич, по мясу обнаженных
        Мужских и женских тел.
        Весна пришла
        Зловещая, голодная, больная.
        Глядело солнце в мир незрячим оком.
        Из сжатых чресл рождались недоноски
        Безрукие, безглазые… Не грязь,
        А сукровица поползла по скатам.
        Под талым снегом обнажались кости.
        Подснежники мерцали точно свечи.
        Фиалки пахли гнилью. Ландыш - тленьем.
        Стволы дерев, обглоданных конями
        Голодными, торчали непристойно,
        Как ноги трупов. Листья и трава
        Казались красными. А зелень злаков
        Была опалена огнем и гноем.
        Лицо природы искажалось гневом
        И ужасом.
        А души вырванных
        Насильственно из жизни вились в ветре,
        Носились по дорогам в пыльных вихрях,
        Безумили живых могильным хмелем
        Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
        Плодили мщенье, панику, заразу…
        Зима в тот год была Страстной неделей,
        И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
        Но в ту весну Христос не воскресал.
        Террор
        Собирались на работу ночью. Читали
        Донесенья, справки, дела.
        Торопливо подписывали приговоры.
        Зевали. Пили вино.
        С утра раздавали солдатам водку.
        Вечером при свече
        Выкликали по спискам мужчин, женщин.
        Сгоняли на темный двор.
        Снимали с них обувь, белье, платье.
        Связывали в тюки.
        Грузили на подводу. Увозили.
        Делили кольца, часы.
        Ночью гнали разутых, голых
        По оледенелым камням,
        Под северо-восточным ветром
        За город в пустыри.
        Загоняли прикладом на край обрыва.
        Освещали ручным фонарем.
        Полминуты рокотали пулеметы.
        Доканчивали штыком.
        Еще недобитых валили в яму.
        Торопливо засыпали землей.
        А потом с широкою русской песней
        Возвращались в город домой.
        А к рассвету пробирались к тем же оврагам
        Жены, матери, псы.
        Разрывали землю. Грызлись за кости.
        Целовали милую плоть.
        После захвата Крыма большевиками начались расстрелы бывших офицеров и солдат Русской армии: раненых, не успевших или не пожелавших покинуть пределы России людей, содействовавших или сочувствующих белому делу. По оценкам историков разных стран, с ноября 1920 по март 1921 года было расстреляно от 60 до 120 тысяч, по официальным данным советских карательных органов и специалистов - 56 тысяч человек.

* * *
        Новая и последняя волна революционного подъема потрясла Россию спустя ровно четыре года после февральских событий 1917-го - трагического, рокового, судьбоносного отречения великорусского и всех народов России от самодержавного правления. Но видится, что это была первая волна революционной контрреволюции, поражавшая все слои общества последующие пятнадцать - шестнадцать лет!
        Республика Советов, загнанная Гражданской войной и террором большевиков в условия хозяйственной разрухи, голода, нищеты и безработицы, конвульсировала… 24 февраля 1921 года в Петрограде начались забастовки и митинги рабочих с политическими и экономическими требованиями. Петроградский комитет РКП(б) расценил волнения на заводах и фабриках города как мятеж и ввел в городе военное положение, арестовав рабочих активистов. Эти события послужили толчком к восстанию гарнизона Кронштадта. 28 февраля 1921 года состоялось собрание команд линкоров «Севастополь» и «Петропавловск», на котором была принята резолюция с требованиями провести перевыборы Советов, упразднить комиссаров, предоставить свободу деятельности социалистическим партиям, разрешить свободную торговлю.
        1 марта 1921 года на Якорной площади Кронштадта состоялся 15-тысячный митинг под лозунгом «Власть Советам, а не партиям!». На митинг прибыл председатель ВЦИК М. И. Калинин. Он попытался успокоить митингующих. Однако матросы сорвали его выступление. После этого Калинин беспрепятственно покинул крепость. Однако затем комиссар флота Н. Н. Кузьмин и председатель Кронштадтского совета П. Д. Васильев были арестованы. Моряки и красноармейцы вынесли резолюцию о поддержке рабочих Петрограда и потребовали освобождения из заключения всех представителей социалистических партий. Они заявили, что будут бороться за проведение перевыборов в Советы, предоставление свободы слова, собраний и союзов всем партиям, обеспечение свободы торговли, разрешение кустарного производства, разрешение крестьянам свободно пользоваться своей землей и распоряжаться продуктами своего хозяйства, то есть за ликвидацию продовольственной диктатуры.
        В тот же день года в крепости был создан «Временный революционный комитет» (ВРК) во главе с матросом С. М. Петриченко, в комитет также вошли его заместитель Яковенко, машинный старшина Архипов, мастер электромеханического завода Тукин и заведующий третьей трудовой школой И. Е. Орешин. Используя мощные радиостанции военных кораблей, ВРК немедленно передал в эфир резолюцию митинга и просьбу о помощи.
        Известия о событиях в Кронштадте вызвали серьезную обеспокоенность у большевистского руководства страны. 1 марта 1921 года было опубликовано воззвание Московского совета рабочих и красноармейских депутатов «Ко всем рабочим города Москвы и губернии, ко всем крестьянам и красноармейцам, всем честным гражданам», в котором разъяснялись причины временных хозяйственных трудностей. Документ заканчивался призывом: «Долой провокаторов Антанты! Не забастовки, не демонстрация, а дружная работа на фабриках, мастерских и железных дорогах выведет нас из нищеты, спасет нас от голода и холода!».
        Но и Кронштадт обратился с призывом к народу России:
        «Обращение населения крепости и Кронштадта:
        Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в силах вывести ее из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые в последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается.
        Эти волнения, эти требования - голос всего народа, всех трудящихся. Все рабочие, моряки и красноармейцы ясно в настоящий момент видят, что только общими усилиями, общей волей трудящихся можно дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых и вывести республику из тупика. Эта воля всех трудящихся, красноармейцев и моряков определенно выполнялась на гарнизонном митинге нашего города во вторник 1 марта. На этом митинге единогласно была принята резолюция корабельных команд 1-й и 2-й бригад. В числе принятых решений было решение произвести немедленно перевыборы в Совет. Для проведения этих выборов на более справедливых основаниях, а именно так, чтобы в Совете нашло себе истинное представительство трудящихся, чтобы Совет был деятельным энергичным органом.
        2 марта в Доме просвещения собрались делегаты всех морских, красноармейских и рабочих организаций. На этом собрании предлагалось выработать основы новых выборов с тем, чтобы затем приступить к мирной работе по переустройству Советского строя. Но ввиду того, что имелись основания бояться репрессий, а также вследствие угрожающих речей представителей власти собрание решило образовать Временный Революционный Комитет, которому и передать все полномочия по управлению городом и крепостью.
        Временный Комитет имеет пребывание на линкоре „Петропавловск“.
        Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.
        Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета - дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.
        Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.
        Председатель Вр[еменного]
        Рев[олюционного] Комитета Петриченко
        Секретарь Тукин.
        Кронштадт, 2 марта 1921 г.
        Линкор „Петропавловск“».

* * *
        К 1 марта 1921 года силы карательных частей Красной армии в тамбовской губернии насчитывали 40 тысяч штыков и сабель, 463 пулемета и 63 орудия, 8 самолетов, 4 бронепоезда и 4 броневика. Это далеко не весь перечень того, что было тогда направлено на подавление народного восстания. Но венцом всех карательных сил являлся химический полк и пять отдельных химотрядов, которые на своем вооружении имели химическое оружие - баллоны и снаряды с отравляющими и удушающими газами - и были готовы применить их против населения Тамбовской губернии.
        Ожесточенные бои вспыхнули сразу между этими силами и повстанцами, которых поддерживал народ. Крестьянские полки и население Тамбовской губернии героически встали на пути вооруженного до зубов врага. Красноармейцы-каратели говорили тогда: «Они не щадят ни самих себя, ни своих детей и жен, бросаясь на пулеметы, как волки». Вероятно, с тех пор и пошла гулять по России поговорка: «Тамбовский волк тебе товарищ».
        Артиллерийским огнем тяжелых орудий сметались целые села и деревни. Сражающихся крестьян уничтожали с самолетов и давили колесами бронемашин, косили пулеметами и вырубали шашками. Дореволюционная карта Тамбовской губернии, приведенная для сравнения с картой современной, позволяет увидеть, сколько тогда погибло сел и деревень, не оставив о себе никакого следа. Карательные части Красной армии уже превосходили повстанцев по численности, и это неравенство не могло не сказаться. 22 марта 1921 года состоялись два сражения: у села Талицкий Чамлык потерпела поражение Первая повстанческая армия под командованием Колесникова, а в 40 верстах северо-восточнее Тамбова такой же удар получила Вторая повстанческая армия. Но уже 11 апреля повстанцы ответили на разгром 22 марта захватом села Рассказово.

* * *
        Изгнанников пришел домой усталый и опустошенный. Его не было почти трое суток. Он снял юфтевые сапоги и потемневшие портянки, надел теплые носки. Умылся, сел к столу и, задумавшись, охватил голову ладонями. Доченька Наташа спала, посапывая в кроватке. Он подошел, склонился над ней, тихо и нежно поцеловал ребенка. Перекрестил. Затем вернулся к столу. Женя застелила столешницу обеденной скатертью, молча принесла самовар и заваренный чай в фарфоровом чайничке, белый хлеб, маленькую вазочку с вареньем, кусковой сахар и щипцы. Расставила все на столе.
        - Милый, что с тобой? Что-то на службе?
        - Тревожные и страшные дела творятся в Петрограде, в Кронштадте, и у меня на родине - в Тамбовской губернии, - тихо сказал Кирилл со вздохом, отвечая жене.
        - Когда же спокойно будет? Когда поутихнет все? - с тревогой спрашивала она, но по лицу ее раз от разу пробегала улыбка…
        - И не знаю, когда всему этому придет конец. Женя, я смотрю, ты вся сияешь. Что случилось? - спросил он, подняв на нее глаза и оживляясь.
        - Да, милый мой! У меня две хорошие новости для тебя…
        - Не томи, родная, рассказывай, - в нетерпении произнес Кирилл.
        - Вот сейчас налью чаю, ты попьешь с вареньем и с сахаром, а потом расскажу, - медлила, в нерешительности или с умыслом потянуть время и помучить мужа, Евгения.
        - Нет, не стану пить чай, пока не расскажешь! - с подходившей к сердцу радостью и напускным недовольством произнес Кирилл.
        - Кирюша, ну потерпи, дай мне подготовиться, подумать! Попей, отдохни…
        - Нет! Тут и думать нечего! Выкладывай, что случилось! - уже с долей искреннего негодования воскликнул он.
        - Ну, так и быть… Первое - вот! - с этими словами она достала из кармана фартука сложенный надвое конверт.
        - От кого?! Что там?! - с тревогой спросил Кирилл.
        - Мне написали из Кадома… Радуйся! Жив и здоров Петр - твой друг и мой брат. Объявился, написал домой.
        - Как!? Что? Где он!? - блаженно возопил Изгнанников.
        - Он в России. Воевал на польском фронте в армии… Э-э… Как его?.. Бурденова или Бужденова. Ну, словом, ты сам знаешь и уже рассказывал мне, да я подзабыла, - протараторила Женя.
        - Ура! Петя жив! Да еще воевал в лихой и славной Первой Конной против поляков! Вот так молодец. Молодец! Как же он вывернулся весной прошлого года!? Слава Богу, что не ушел к Врангелю в Крым. Этого я боялся более всего! Ура! - восторженно и бурно прокричал он.
        - Пишут мне, что теперь, после польской войны, послали его служить в Туркестан, - все рассказывала Женя.
        - В Туркестан!? Ну, там не так опасно, как на польском фронте. Хотя… Все равно, молодец Усачев! Выжил! Вывернулся!
        Он вскочил со стула. Подхватил жену на руки, сильно сжал, обнимая ее.
        - А вот теперь будь нежнее, полегче со мной!.. И это - вторая моя новость. Не праздная я, - негромко промолвила она, показывая ему жестом, чтобы он выпустил ее, и всматриваясь в его расширенные, изумленные и наполняющиеся торжеством глаза.
        - Давно? - осипшим от удивления и некоторой радостной растерянности голосом, тихо спросил Кирилл.
        - Третий месяц разменяла. Теперь вас, точнее, нас, Косминых-Изгнанниковых, больше будет.
        - Милая моя! Желанная! - уже нежно охватывая ее за плечи, произнес он.
        - Пусти меня, дорогой. Тошнит, нехорошо. Не хотел пить чай, теперь наливай сам.

* * *
        В Восточной Бухаре расположил свои войска бывший военный министр Османской империи и каратель армянского народа Энвер-паша. Ставка его находилась в кишлаке Кофрун, где он начал формирование регулярных частей. Отсюда он распространял многочисленные фирманы, то есть манифесты, которые призывали «правоверных» к свержению сатанинской власти и объединению под зеленым знаменем ислама. Через верных прислужников Энвер усиленно распространял слухи, что к нему на помощь идет кавалерия англичан и многочисленные полки турецких добровольцев с артиллерией на боевых слонах. Военному специалисту было ясно, что слоны совершенно непригодны для военных действий в горах. Но чем невероятнее были слухи о слонах, тем настойчивее их повторяли: ведь и Александр Македонский, по преданию, пришел в Среднюю Азию со слонами, а чем Энвер-паша хуже самого Македонского?

* * *
        Моряки и рабочие Кронштадта добивались открытых и гласных переговоров с большевистским руководством. Однако позиция последнего с самого начала событий была однозначной: никаких переговоров или уступок, мятежники должны сложить оружие безо всяких условий. Парламентеров, которые направлялись восставшими, арестовывали - так, делегация кронштадтских моряков, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована. Восставшие были объявлены «вне закона». Последовали репрессии в отношении родственников руководителей восстания. Их брали в качестве заложников. В числе первых была арестована семья бывшего генерала Козловского. Вместе с ними были арестованы и сосланы в Архангельскую губернию все их родственники, в том числе и дальние. Брать заложников продолжали и после того, как Кронштадт пал. Арестовывали родственников руководителей ВРК и военных специалистов, которые ушли из Кронштадта в Финляндию.
        Петроград и Петроградская губерния были объявлены на осадном положении уже 2 марта. В ответ 3 марта в крепости был образован «штаб обороны», который возглавил бывший капитан Е. Н. Соловьянинов. В состав штаба вошли военные специалисты: командующий артиллерией крепости, бывший генерал А. Р. Козловский, бывший контр-адмирал С. Н. Дмитриев, бывший офицер генерального штаба царской армии Б. А. Арканников. 4 марта Комитет обороны Петрограда предъявил Кронштадту ультиматум. Восставшие должны были либо принять его, либо отклонить и сражаться. В тот же день в крепости состоялось заседание делегатского собрания, на котором присутствовали 202 человека. Было решено защищаться. По предложению Петриченко состав ВРК был увеличен с 5 до 15 человек.
        Гарнизон крепости Кронштадт насчитывал 26 тысяч военнослужащих, однако следует отметить, что в восстании участвовал не весь личный состав гарнизона. 450 человек, отказавшиеся примкнуть к восстанию, были арестованы и заперты в трюме линкора «Петропавловск». С оружием в руках на берег в полном составе ушла партийная школа и часть матросов-коммунистов. Имелись и перебежчики. Всего до начала штурма крепость покинули более 400 человек.
        5 марта 1921 года приказом Реввоенсовета Республики № 28 была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского. Этому командарму предписывалось подготовить оперативный план штурма и «в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте». Штурм крепости был назначен на 8-е. Именно в этот день после нескольких переносов должен был открыться Х съезд РКП(б). Это было не простое совпадение, а продуманный политический расчет. Сжатые сроки подготовки операции диктовались и тем, что ожидаемое вскрытие Финского залива могло существенно осложнить взятие крепости.
        7 марта 1921 года силы 7-й армии насчитывали 17,6 тыс. красноармейцев: в Северной группе - 3683 бойцов, в Южной группе - 9853, в резерве - 4 тысячи человек. Основной ударной силой являлась сводная дивизия под командованием П. Е. Дыбенко, в состав которой вошли 32-я, 167-я и 187-я бригады РККА. Одновременно началось выдвижение к Кронштадту 27-й Омской стрелковой дивизии. В 18 часов начался артобстрел крепости. На рассвете 8 марта 1921 года, в день открытия Х съезда РКП(б), солдаты Красной армии пошли на штурм. Первый приступ был отбит, и войска с потерями отступили на исходные рубежи. Как отмечал К. Е. Ворошилов, после неудачного штурма «политико-моральное состояние отдельных частей вызывало тревогу», два полка 27-й Омской стрелковой дивизии (235-й Минский и 237-й Невельский) отказались участвовать в сражении и были разоружены.
        По состоянию на 12 марта 1921 года силы восставших насчитывали 18 тысяч солдат и матросов, 100 орудий береговой обороны. А с учетом корабельных орудий линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» - 140 орудий, свыше 100 пулеметов с большим количеством боеприпасов.
        При подготовке ко второму штурму численность группы войск Красной армии была доведена до 24 тысяч штыков, 159 орудий, 433 пулеметов, подразделения были реорганизованы в два оперативных соединения: Северная группа (командующий Е. С. Казанский, комиссар Е. И. Вегер) - наступавшая на Кронштадт с севера по льду залива, с участка побережья от Сестрорецка до мыса Лисий нос; Южная группа (командующий А. И. Седякин, комиссар К. Е. Ворошилов) - наступавшая с юга, из района Ораниенбаума.
        В действующие части для усиления и контроля направили отряд сотрудников Петроградской губернской милиции - 182 человека, около 300 делегатов X съезда партии, 1114 коммунистов и три полка курсантов нескольких военных училищ. Была проведена разведка, подготовлены белые маскхалаты, доски и решетчатые мостки для преодоления ненадежных участков на льду у острова. Да и вся поверхность Финского залива зияла сотнями ледяных воронок от взрывов тяжелых снарядов.
        Второй штурм начался в ночь на 16 марта 1921 года. Перед началом боя атакующие сумели скрытно занять форт № 7 (он оказался пустым), однако форт № 6 оказал продолжительное и ожесточенное сопротивление. Форт № 5 сдался после начала артиллерийского обстрела, но до того, как к нему подошла штурмовая группа. Гарнизон форта не оказал сопротивления. Курсантов встретили возгласами: «Товарищи, не стреляйте, мы тоже за Советскую власть!». Однако соседний форт № 4 держался несколько часов, и в ходе штурма атакующие понесли здесь тяжелые потери. С тяжелыми боями войска овладели также фортами № 1, № 2 («Милютин» и «Павел»). Однако батарею «Риф» и батарею «Шанец» защитники покинули до начала штурма и по льду залива ушли в Финляндию.
        В середине дня 17 марта 1921 года 25 советских самолетов совершили налет на линкор «Петропавловск». После захвата фортов красноармейцы ворвались в крепость, начались ожесточенные уличные бои, однако к 5 часам утра 18 марта сопротивление кронштадтцев было сломлено.
        18 марта 1921 года штаб восставших, который находился в одной из орудийных башен «Петропавловска», принял решение уничтожить линкоры вместе с арестованными, находившимися в трюмах, и прорываться в Финляндию. Восставшие заложили несколько пудов взрывчатки под орудийные башни. Однако это распоряжение вызвало возмущение. На «Севастополе» старые матросы разоружили и арестовали восставших. После чего выпустили из трюма коммунистов и радировали, что на корабле восстановлена Советская власть. Некоторое время спустя после начала артиллерийского обстрела сдался и «Петропавловск», который уже покинули большинство восставших.
        По данным советских источников, штурмующие потеряли 527 человек убитыми и 3285 ранеными. При штурме погибло около 1 тысячи восставших, свыше 2 тысяч было «ранено и захвачено в плен с оружием в руках». Более 2 тысяч человек сдались в плен. Около 8 тысяч ушли в Финляндию по еще довольно крепкому льду.
        Следом началась жестокая расправа не только над теми, кто держал в руках оружие, но и над населением, поскольку все жители мятежного города считались виновными. К высшей мере наказания были приговорены 2103 человека, а к различным срокам заключения - 6459 человек. Брать заложников продолжали и после того, как Кронштадт пал. Арестовывали родственников руководителей ВРК и военных специалистов, которые ушли из Кронштадта в Финляндию. С весны 1922 началось массовое выселение жителей Кронштадта с острова. В течение последующих лет оставшиеся в живых участники кронштадтских событий позднее неоднократно вновь были репрессированы.
        Но весной 1921 году большевистское правительство объявило об окончании Военного коммунизма и переходе к НЭПу - Новой экономической политике.

* * *
        Закат крестьянского восстания начался тогда, когда на Тамбовщине перед весенним севом 1921 года была отменена ненавистная продразверстка. На смену ей пришел более терпимый продналог. Антонов сразу понял, что случилось что-то очень серьезное, когда известие об отмене продразверстки застало его в одном из сел. Во главе своих штабных он проезжал верхом по главной сельской улице. А крестьяне читали какие-то листовки и со слезами на глазах кричали:
        - Мы победили!
        На последнем совещании комсостава армии он грустно изрек:
        - Да, мужики победили. Хотя и временно, конечно. А вот нам, отцы-командиры, теперь крышка!
        12 мая на должность главнокомандующего карательными войсками Красной армии в Тамбове назначен был М. Тухачевский - уже известный палач моряков и рабочих восставшего Кронштадта. Он имел и план по ликвидации в кратчайший срок восстания крестьян. Вступая в должность «крестьянского палача», он заявил «бандитским шайкам», что власти их имена известны. Грозил захватить их семьи и имущество в том случае, если они не сложат оружие. Но угрозы не подействовали, и повстанцы продолжали укрываться в лесах. Тогда Тухачевский, согласовав все с Москвой в Реввоенсовете и Совнаркоме, получив от них разрешение, объявил:
        «Приказ
        Командующего войсками Тамбовской губернии № 0116
        Г. Тамбов/опс. 12 июня 1921 г.
        Остатки разбитых банд и отдельные бандиты, сбежавшие из деревень, где восстановлена Советская власть, собираются в лесах и оттуда производят набеги на мирных жителей. Для немедленной очистки лесов приказываю:
        1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми удушливыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.
        2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов.
        3. Начальникам боевых участков настойчиво и энергично выполнять настоящий приказ.
        О принятых мерах донести.
        Командующий войсками Тухачевский
        Начальник штаба войск генштаба Какурин».
        После применения ядовитых и удушливых газов карателям удалось сломить сопротивление повстанцев. Тухачевский слал в Москву Ленину свой победоносный рапорт: две трети Тамбовских мужиков погибли в бою, были расстреляны или удушены газами. После этого началась операция по «чистке» («зачистке») сел:
        «С первых же дней производства операции отмечалось:
        Массовое бегство бандитов, причем имущество распылялось, зарывалось в землю, бралось с собой, раздавалось односельчанам и родственникам. Зачастую оставались одни голые стены на попечении дряхлых стариков.
        1. Списки населения в большинстве случаев уничтожены бандитами. Добровольных сведений крестьяне не дают.
        2. Оружие в большинстве случаев, несмотря на тщательные обыски, обнаружить не удалось».
        Народ, как мог, сопротивляясь, не выдавал также и повстанцев. Перелом произошел после того, как стал проводится в жизнь приказ Тухачевского № 171, согласно которому, если население не выдавало оружие, каратели расстреливали пленных повстанцев, членов их семей, сельских заложников. Но повстанцы еще отчаянно сопротивлялись. Главным командованием партизан 20 мая гражданской управой и населением окрестных сел и деревень была провозглашена «Временная демократическая республика Тамбовского партизанского края» с правами до созыва Учредительного собрания. Главой республики повстанцы выдвинули активного члена СТК и одного из вожаков партизанского движения Шендяпина.
        25 мая 1921 года отдельной кавалерийской бригадой Г. И. Котовского были разбиты и рассеяны два повстанческих полка под командованием Селянского, который получил смертельное ранение. В боях, продолжавшихся с 28 мая по 7 июня 1921 года, в районе станции Инжавино кавалерийская бригада Котовского, 14-я отдельная кавалерийская бригада, 15-я Сибирская кавалерийская дивизия, курсанты 7-х Борисоглебских кавалерийских курсов под общим командованием Уборевича разгромили 2-ю армию повстанцев под командованием А. С. Антонова. После этого 1-я повстанческая армия под командованием А. Богуславского уклонилась от «генерального сражения». Инициатива перешла к карательным войскам.
        Летом 1921 года основные силы партизан были разбиты. В конце июня - начале июля Антонов, оставшись единственным живым командиром Партизанской армии, издал последний приказ, согласно которому боевым отрядам предлагалось разделиться на группы и скрыться в лесах или даже разойтись по домам. Позднее об этом приказе узнала пресса, и он тут же попал на страницы местных газет. Антонов надеялся, сохраняя людей и оружие, дождаться момента, когда красные выведут за пределы Тамбовской губернии 100-тысячную армию, и первым продемонстрировал пример исполнительности, бесследно исчезнув.
        Подавляющее военное превосходство, начавшийся переход страны к НЭП предопределили поражение восстания. Постепенно менялось в пользу советской власти и настроение крестьянства. Оказавшись между жерновов войны, крестьяне были измучены террором, реквизициями, необходимостью постоянно приспосабливаться к обстановке. Крестьянство нуждалось в мирной жизни, искало возможность спокойно трудиться в своем хозяйстве. Постепенно крестьяне перестали прикрывать повстанцев. Порой они сами выдавали их властям. Под влиянием такой позиции местного населения началась массовая сдача в плен партизан, скрывавшихся по лесам и болотам. Над лесами летали аэропланы, разбрасывая листовки. В этих бумажках, которые партизаны пускали на самокрутки, призывали добровольно сложить оружие и сдаться советской власти. Обещали амнистию!
        Многие купились на это. А Уборевич докладывал Тухачевскому: «1000 бандитов сдалась, сложив оружие. 1000 - расстреляна. Пятьсот сложили оружие, 500 - расстреляны».
        Таковой была амнистия советской власти в лице Уборевича и Тухачевского! Но советская же власть в лице И. В. Сталина воздала по заслугам этим палачам русского крестьянства спустя 15 лет.

* * *
        Атаман Филипп Иванченко успел уйти с горстью своих людей от погони карателей в леса Балашовского уезда. Повстанцы надежно обосновались в лесу: вырыли несколько глубоких землянок, выложив их стены бревнами. Насыпали хороший накат. Винтовки и пулемет держали наготове. Наладили быт. Костры разводили только ночью в овраге - близ ручья, чтоб можно было быстро залить огонь. Благо овраг был рядом. Варили кулеш, кипятили воду для чая и взвара. Крестьяне из окрестных сел знали про них и нет-нет да подвозили то крупу, то сала, то яиц, то хлеба, то самогону. Пока шло лето - все было ничего, жить можно. Но с осени в землянках стало холодно. Крестьяне все реже подвозили харчи. Да и повстанцы стали один за другим оставлять лесной лагерь. Кто постарше - возвращались по домам, к семьям. Молодежь уходила на юг в поисках работы; кто шел в низовья Дона, в Ростов или на Кубань, кто направлял стопы на Донбасс. Была надежда, что большевистская власть не дознается об их прошлом, ибо там их никто не знал.
        А вот батя-Филька занемог. Простыл он ночью в землянке. А потом открылась плохо залеченная рана на левой ноге, полученная в бою на Маныче. Тут совсем стало худо казаку.
        - Лекаря атаману надоть… а иде ж яво взяти? - говорили меж собою остававшиеся в лагере повстанцы.
        Лекаря все ж нашли через знакомых крестьян в самом Балашове уже в конце сентября. Тот согласился не бесплатно. Рисковал ведь. Филиппа привезли к нему ночью, тайно. Заплатили немалые деньги. Больной был почти в беспамятстве. Распорол «дохтур» на казаке шаровары и исподнее, оторвал и выбросил ткань, что впитала в себя черную кровь и гниющую плоть. Очистил и внимательно осмотрел рану. Затем покурил, подумал и промолвил какие-то непонятные казакам аглицкие слова:
        - Гангрена! Ампутация! Немедля и по колено. Иначе погибнет.
        И с этими словами вымазал ногу вокруг раны йодом.
        - Это што ж, «дохтур», амунация, аль бо амуниция? - хмуро спросил у лекаря вестовой Петро.
        - Раньше чего не привезли? - вопросом на вопрос ответил доктор.
        - Нельзя было, уважаемый… э-э, товарищ, - оправдался Петро. - Так шо ж таперь-от?
        - «Шо-шо»? Отнимать будем! - с вызовом и недовольством пояснил доктор.
        - Чево отымать? - опять в недоумении спросил вестовой.
        - Ее, родимую, да по колено. Антонов огонь у него. Внял ли?.. - пояснил лекарь и указал на опухшую, посинелую стопу.
        - Внял, ваше благородие, - кивнув головой и оробев, выдохнул Петро.
        - Давай-ка веревку или плеть, привяжем больного к столу. А теперь держи его крепче и ляг на него, - велел «дохтур» и с тем влил Филиппу без малого стакан неразведеного спирту в рот.
        Филипп мало что помнил из того, что происходило с ним и что говорили возле него и о нем. Обожгло казаку гортань. Он стал натужно и тяжело кашлять… Затем тихо поплыл в блаженном, болеутоляющем, горячем море хмеля. Лишь огненная боль в ноге на какое-то время привела больного в чувство. Он покрылся холодным потом и начал в бреду стонать. Ногу-то отняли без наркоза… Слишком запущена была рана.
        - Ему же лучше будет потом, - пояснил доктор соратникам бати-Фильки.
        Одногого Филиппа, что был в полубреду, привезли в их лесной лагерь. А к утру, как назло, - каратели с собаками обложили… Видать кто-то из крестьян-то и донес. Может, и за деньги, а может, и так, чтоб спокойней жилось в округе. Сдались повстанцы без бою. Выкинули белый флаг и подняли руки в гору. Атаман-то при смерти, и бежать-то некуда. Но батю-Фильку никто не сдал. Не узнали красные, что тот атаманом был…

* * *
        Уже осенью 1920 года началась массированная финансовая и военная (оружием и снаряжением) помощь кемалистам со стороны Москвы в ответ на просьбу Кемаля, отправленную в апреле 1920 года. При заключении 16 марта 1921 года в Москве договора о «дружбе и братстве» между РСФСР и правительством ВНСТ это явилось первым формальным признанием правительства Анкары в лице мировой державы. Было также достигнуто соглашение об оказании Россией ангорскому правительству безвозмездной финансовой помощи. В течение 1921 года в распоряжение кемалистов большевистское руководство направило 10 миллионов рублей золотом. Оказана была и помощь оружием. Более 33 тысяч винтовок, около 58 миллионов патронов, 327 пулеметов, 54 артиллерийских орудия, более 129 тысяч снарядов, полторы тысячи сабель, 20 тыс. противогазов, 2 морских истребителя и «большое количество другого военного снаряжения» были направлены в Турцию.
        В ноте от 2 июля 1921 года нарком иностранных дел РСФСР Чичерин был вынужден выразить правительству Греческого королевства «крайнее удивление» по поводу публикации во «многих газетах» сведений, будто Греция объявила войну России. Нотой от 6 июля того же года министр иностранных дел Греции Бальтацци опровергал эти известия.
        В начале 1921 года греки по-прежнему были сильны в военном отношении, но намного больше усилился Кемаль. 10 января Турецкие войска под руководством Исмет-паши нанесли первое тактическое поражение греческим войскам генерала Паполаса у города Иненю, в 20 милях западнее города Эскишехир. Затем под началом самого Мустафы Кемаль-паши 23 -31 марта турецкие войска нанесли второе тактическое поражение греческим войскам, пытавшиеся штурмом взять Иненю. Это вынудило греческую армию летом 1921 перейти в наступление. Успехи турок были подкреплены признанием правительства Кемаль-паши со стороны Советской России и соглашением с представителями Италии об эвакуации итальянских войск из Анатолии. Антанта сделала первый шаг к предательству Греции.
        Летом 1921 года греческая армия перешла в наступление на линии Афьон-Карахисар - Кютахья - Эскишехир. С 27 июня по 10 июля продолжалось сражение, в котором греки нанесли турецким войскам серьезное поражение. Греческие войска заняли города Афьон-Карахисар, Кютахья и Эскишехир. Но войскам Кемаля удалось избежать окружения и отойти за реку Сакарья к Анкаре. Тактическая победа греческой армии не положила конец военным действиям, как ожидалось, и в создавшемся политическом тупике греческая армия была вынуждена идти дальше, на Анкару.
        Между тем греки наступали и к августу непосредственно угрожали Анкаре. К концу месяца греческие войска находились уже вблизи Анкары. Однако в результате трехнедельного сражения (23 августа - 13 сентября 1921) в горах на подступах к Анкаре они не смогли прорвать турецкую оборону и отошли за реку Сакарья в обратном направлении. Греко-турецкий фронт откатился на линию Эскишехир - Афьон-Карахисар. За сражение у Сакарьи Кемаль получил титул Гази - «Воин Священной Войны».
        Последовало относительное затишье на фронте и активизация политических интриг. Франция признала правительство Кемаля, что значительно усилило его позиции. В 1922 году Франция, Британия и Италия предложили план по постепенному выводу греческих войск из Малой Азии. Кемаль эти предложения отверг. Антанта сделала еще один шаг на пути к предательству Греции.

* * *
        Летнее Средиземноморское марево стояло над островом Лемнос. Северо-восточный ветерок дул со стороны пролива Дарданеллы, освежал небольшие пляжи и береговые скалистые уступы, долины и рощи, улицы и площади небольшого городка, именуемого Кастрон. Дул и уносился далее на юг в лазурные просторы Эгейского моря. Полотнища светлых палаток полевого лазарета надувало ветром, как паруса уходящих куда-то в неизвестность кораблей. Во всем чувствовались бренность и изменчивость человеческого бытия. В воздухе пахло чем-то полынно-солоноватым. То ли ветер приносил запах морского прибоя, сеявшего мелкие морские брызги, то ли запах сохнущих и гниющих водорослей, выброшенных волнами на берег, то ли запах зреющего в садах миндаля. Для казаков-эмигрантов, поселенных Антантой на Лемносе, все казалось необычным и странным. Им, привыкшим к запахам степного разнотравья, сухого травостоя и полыни, воздух средиземноморского острова не нравился, казался горьким, влажным, даже сырым. Для них это был горький воздух чужбины. Все чувствовали и понимали, что после стольких лет войны, борьбы, трудов, пота и пролитой крови они
теперь только в самом начале нового этапа испытаний, в начале нового, неизведанного пути, определенного выбором пути изгнания…
        Туроверов, исхудалый, с синими тенями под глазами, но восстанавливающийся после ранения в Крыму и пережитых испытаний, читает стихи в большой палатке госпиталя, служившей столовой. На нем полинявшая офицерская гимнастерка с погонами, галифе, начищенные до блеска сапоги. Но шашки на боку уже нет… Народу собралось человек с полста. Все больше младшие офицеры, от хорунжего до есаула, да порой и простые казаки, знавшие Николая. Молодой поэт волнуется, слегка порозовели скулы, но слова тверды, как сталь, а в голубых глазах - холодный огонь.
        1
        - Уходит дымный контур Аю-Дага,
        Остались позади осенние поля.
        На юг идет за пеной корабля
        Стальных дельфинов резвая ватага.
        Вчерашних дней кровавая отвага
        Теперь для нас неповторимый сон.
        Даль придавил свинцовый небосклон,
        Все больше верст на циферблате лага.
        2
        Помню горечь соленого ветра,
        Перегруженный крен корабля;
        Полосою синего фетра
        Исчезала в тумане земля;
        Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
        Ни протянутых к берегу рук.
        Тишина переполненных палуб
        Напряглась, как натянутый лук;
        Напряглась и такою осталась
        Тетива наших душ навсегда.
        Черной пропастью мне показалась
        За бортом голубая вода,
        И, прощаясь с Россией навеки,
        Я постиг и запомнил навек
        Неподвижность толпы на спардеке,
        Эти слезы у дрогнувших век, —
        Туроверов замолкает и склоняет голову.
        В палатке стоит гробовая тишина, и слышны только тяжелые вздохи и женские всхлипывания. Николай отыскивает глазами свою любимую в белом платке сестры милосердия с крестом на челе. Глаза ее увлажнены. Она склоняет голову в знак одобрения. Взгляд его голубых глаз теплеет. Он продолжает читать:
        - Уходили мы из Крыма
        Среди дыма и огня,
        Я с кормы все время мимо
        В своего стрелял коня.
        А он плыл, изнемогая,
        За высокою кормой,
        Все не веря, все не зная,
        Что прощается со мной.
        Сколько раз одной могилы
        Ожидали мы в бою.
        Конь все плыл, теряя силы,
        Веря в преданность мою.
        Мой денщик стрелял не мимо.
        Покраснела чуть вода…
        Уходящий берег Крыма
        Я запомнил навсегда…
        Иваныч, сидевший в первом ряду слушателей, вытирает слезу, накатившую на глаза, и, покрутив головой, тихо произносит себе под нос:
        - Да, было дело… Виноват я… прости, Николаич, недоглядел…
        Обросший бородой и усами, поседевший в висках и слегка постаревший, в темной черкеске есаул Пазухин молча глядит в глаза своей жене. Та с любовью во взгляде кивает ему головой.
        - Господин подъесаул, прочтите что-нибудь о тех страшных, но прекрасных боевых днях, - просит Алексей.
        - Гм-м. У меня недавно родился небольшой набросок. О событиях зимы - весны 1920 года. Верно, многие помнят о нашем отступлении к Новороссийску. Не знаю, удачно ли… но прочту:
        Было их с урядником тринадцать
        - Молодых безусых казаков.
        Полк ушел. Куда теперь деваться
        Средь оледенелых берегов?
        Стынут люди, кони тоже стынут,
        Веет смертью из морских пучин…
        Но шепнул Господь на ухо Сыну:
        Что глядишь, Мой Милосердный Сын?
        Сын тогда простер над ними ризу,
        А под ризой белоснежный мех,
        И все гуще, все крупнее книзу
        Закружился над разъездом снег.
        Ветер стих. Повеяло покоем.
        И, доверясь голубым снегам,
        Весь разъезд добрался конным строем,
        Без потери к райским берегам, —
        изрек поэт и замолчал.
        Слушатели вздыхают. Аплодисментов нет. Пазухин смахивает навернувшуюся слезу и творит крестное знамение.

* * *
        Власти не переставали искать Антонова, но до августа 1921 года о нем ничего не было слышно. В августе были получены сведения, что Антонов с небольшой группой партизан скрывается в лесу на участке Паревка - Рамза. Этот участок был оцеплен и прочесан; захватили несколько повстанцев, но самого Антонова не обнаружили. Среди захваченных оказался адъютант Антонова Иван Старых. От него позднее узнали, что вождь восставших, находившийся на оцепленном участке, приказал шестерым партизанам сдаться красноармейцам. Расстрелять их, как добровольно сдавшихся, красные были не должны, а об Антонове они обещали молчать. После того как схватили шестерых повстанцев, оцепление было снято. Антонов со своими партизанами благополучно перебрался на другой берег и скрылся. На этом сведения о вожде тамбовских крестьян вновь оборвались. Где скрывался Антонов до мая 1922 года, неизвестно. Предполагали, что он находится в лесистых районах на границе Кирсановского и Борисоглебского уездов.
        Ранней осенью 1921 года советской власти наконец-то удалось полностью овладеть ситуацией в Тамбовской губернии. Восстание крестьян было удушено газами и потоплено в море крови. Следом началась так называемая «зачистка».
        Советская власть проводила ее силами ВЧК, ВОХР, а также наемников - «интернационалистов» (латышей, венгров, китайцев). По приказу Полномочной комиссии ВЦИК РСФСР и командующего войсками в Тамбовской губернии были созданы концлагеря смерти. История донесла до нас сведения о 10 таких лагерях, но, по всей видимости, их было гораздо больше. В задачу карателей входили арест и водворение в лагеря семей повстанцев, включая стариков самого преклонного возраста, а также женщин с грудными младенцами и детей школьного и дошкольного возрастов. При этом по приказу М. Тухачевского детей отделяли от матерей и родственников. Матерям разрешалось оставлять при себе только тех, которых они кормили грудью. Кроме этих несчастных в лагерях очутились люди, волею судьбы, по разным причинам, оказавшиеся на территории Тамбовской губернии в это время. Среди них были и «заложники», которые были взяты в ходе подавления восстания «на всякий случай», в силу Постановления Полномочной комиссии ВЦИК за № 116 от 23 июня 1921года.
        За этим постановлением последовал приказ: всех заложников, оставшихся в живых, расстрелять поголовно. При этом перед расстрелом их заставляли расписываться в списках против своих фамилий. И так были расстреляны несколько десятков тысяч ни в чем не повинных людей, которые не принимали никакого участия в восстании. Два больших концлагеря были организованы и в самом центре города Тамбова. Первый стационарный лагерь находился на месте тюрьмы «строгого режима» - «свято место пусто не бывает». Второй - «полевой» лагерь был создан на заречном берегу реки Цны, на большом заливном лугу, что находился напротив Губернского ЧК. Вскоре полевой лагерь не мог вместить в себя прибывающих арестованных, поэтому срочно был создан филиал этого лагеря в черте самого города Тамбова на месте старинного казачьего кладбища. Это место оградили крестьянскими телегами, поставив пулеметы на балконе духовной семинарии и на верхах ближайшего Покровского храма.
        Режим филиала полевого лагеря был ужасен, несмотря на то, что находился он в самом городе. Всем находящимся в нем заключенным, т. е. старикам, женщинам и детям, было строго запрещено всякое передвижение по территории лагеря во весь рост. Передвигаться было можно только ползком. В противном случае охрана лагеря открывала огонь на поражение безо всякого предупреждения. Вскоре люди от голода съели здесь всю траву. А народ все прибывал и прибывал каждый день. Люди сидели на площади, как селедки в бочке. Отхожих мест не было, и приходилось справлять нужду там же, где они сидели. Дождь и солнце попеременно то мочили, то сушили узников. Кормили их не каждый день. Охрана кидала им гнилую картошку и свеклу. Кто успел схватить, тот и съел. Смерть от истощения косила несчастных. Первыми умирали грудные младенцы, ибо у матерей пропадало молоко. Люди, обезумев от голода, стали поедать трупы умерших. Среди заключенных началась эпидемия. Покойников вывозили с территории лагеря не каждый день. Те лежали среди живых, распространяя трупный запах.
        Даже после проведения кампании по разгрузке концлагерей в июле, когда заложники с маленькими детьми были распущены по домам, там все еще находилось свыше 450 детей в возрасте от года до 10 лет. За ту осень 1921 года умерла не одна тысяча стариков, женщин и детей. Филиал второго полевого лагеря был закрыт по настоянию доктора Юстова, которому удалось напугать власти тем, что эпидемия из лагеря вскоре перекинется на весь город.
        «Зачистка» длилась с осени 1921-го до 1923 года. В Тамбовском Губернском ВЧК-ГПУ без устали «трудились» две газогенераторные машины, которые убивали газами и вывозили из Тамбовского уезда трупы людей. Пожалуй, это было первое в истории изобретение машин-душегубок. А Тамбовская губерния, когда-то кормившая своим хлебом половину Европы, после подавления восстания так и не смогла прокормить себя в те годы, хотя находится на лучших в мире плодородных землях, которых нет ни в Америке, ни в Австралии, ни где-либо еще на земном шаре. По данным специалистов, в ходе репрессий на Тамбовщине погибло около 50 тысяч человек. Для многих «антоновщина» не является «неизвестной гражданской войной». И все же ее история покрыта сплошь «белыми пятнами», многие из которых относятся к началу событий. Восстание крестьян на Тамбовщине не является простым антисоветским кулацко-эсеровским мятежом, как было принято представлять это советскими историками. Оно являет собой крестьянскую войну, вызванную произволом и насильственными действиями советской власти.

* * *
        Гражданская война еще полыхала и гремела и на Украине. В 1921 году М. В. Фрунзе руководил действиями Красной Армии по разгрому петлюровщины и остатков армии батьки Махно в Подольской и ряде других губерний Малороссии. За разгром войск Врангеля, гетмана Петлюры и ликвидацию бандитизма на Украине Фрунзе был награжден вторым орденом Красного Знамени.
        В ноябре 1921 года он был назначен главой Чрезвычайного посольство в Анкару для установления отношений между советской Украиной и Турцией. Ему предстояло встретиться и вести переговоры с Кемалем Ататюрком. Большевистское руководство недвусмысленно посылало видного военачальника Красной Армии для оказания военной помощи Турции в борьбе с Антантой.

* * *
        Подвойский собрал выбранных им сотрудников в одном из небольших лекционных залов. Изгнанников был вызван туда же, довольно неожиданно для себя. Присев во втором ряду, он осмотрелся. В зале было не более десяти человек. Все были мало знакомы ему.
        - Здравствуйте, товарищи военные специалисты! - произнес глава Всевобуча, входя в аудиторию и слегка поскрипывая юфтевыми сапогами.
        Все сотрудники встали, приветствуя Подвойского.
        - Ну что ж, приступим! Товарищи, я собрал вас, чтобы сообщить вам, что ваши кандидатуры выбраны и утверждены руководством нашего заведения и мной для выполнения одной очень важной военно-политической миссии. Все вы люди военные и прекрасно понимаете, что на вас возлагается серьезная и ответственная работа. Проводиться она будет не в России - за границей Республики. Но эта работа должна быть выполнена предельно ответственно и по-военному. Предполагается, что вы все будете отправлены в командировку на срок до года, - произнес Подвойский и остановился, всматриваясь в лица подчиненных.
        Сердце у Кирилла при этих словах упало. Он сразу представил себе слезы в глазах жены и лицо маленькой дочери…
        «Боже мой! Целый год в разлуке!..» - подумал он.
        - Сразу скажу, что вас ожидает отправка на юг, точнее, командировка к нашему южному соседу и союзнику, который все еще продолжает сражаться против Антанты и порой несет большие потери. Вашей задачей, как военных специалистов, является оказание всемерной помощи по подготовке младших и средних командных кадров армии нашего союзника. Ваши старания и успех в этом деле будут, по сути, означать укрепление политических и военных позиций нашего молодого государства в этой стране, на Юго-Востоке Европы, да и на Ближнем Востоке. Это - в общем. Какие будут вопросы по изложенному?
        «Турция! Вот куда меня отправляют воевать и учить воевать азиатов-мусульман против христиан - итальянцев и греков», - с тревогой догадывался Кирилл.
        - Товарищ Подвойский, Николай Ильич, это дело серьезное и требующее хорошего знания языка или хороших переводчиков. Есть ли у принимающей стороны такие люди, что могут обеспечить нашу работу? - спросил немолодой и серьезный военспец в британском френче, с седой бородкой, подстриженной клином.
        - Что вас ожидает там, я пока не знаю. Возможно, у наших соседей-союзников есть такие люди. Там вы поступите в распоряжение товарища Фрунзе и товарища Байкалова. Они со своей стороны решат эту проблему. Но и мы посылаем вас в командировку с уже имеющимися в нашем распоряжении специалистами, - отвечал Подвойский. - Вот хочу представить вам проверенного и надежного товарища и переводчика, хорошо знающего язык той страны, куда вы направляетесь, - продолжил он и кивнул головой, приглашая встать одного из присутствовавших в зале.
        Все развернулись и увидели невысокого, коренастого молодого человека, в новенькой гимнастерке и галифе, с азиатскими чертами лица. Тот поднялся со стула и так покраснел, что смуглое лицо его сделалось совершенно темным. Но в целом внешности он был довольно приятной, хотя и резковатой.
        - Прошу любить и жаловать! Боец прославленной чапаевской дивизии Юлдубаев Али Османович, - представил молодого человека Подвойский.
        «Парень-то вроде не промах, да хватит ли у него знаний и навыка работать в том хитросплетенном азиатском мире?» - мелькнули мысли в голове Изгнанникова, когда он оценивающе осматривал переводчика.
        Глава 4
        Последние сполохи войны и эпитафия
        Последние сполохи пожаров и отголоски Первой мировой еще витали над Дальним Востоком, Туркестаном, Малой Азией. Анкара - большой турецкий город в долине среди горных малоазийских хребтов, плоскогорий и скал Анатолии. В самом начале 1922 года, несмотря на январский холод, войну и дороговизну, новая столица Турции встретила российское посольство шумом своих базаров, запахом кофейни и чайханы. Экзотический город, возникший еще в седьмом веке до новой эры, затем отстроенный византийцами и османами, вызвал немалый интерес у части русских.
        Вместе с молодым переводчиком Али Кирилл обошел все торговые и исторические места города. Они познакомились и сошлись за время довольно длительного путешествия от Москвы до Севастополя. А потом еще был шторм на Черном море, и несколько дней они ожидали отправки в порту. Потом они долго шли на пароходе морем до Трапезунда. Да и от Трапезунда до Анкары путь по горным серпантинам оказался длителен и тяжел. Словом, времени для знакомства хватило. Они как-то выпили, и молодой переводчик, изливая душу, открыто рассказал Кириллу все, что помнил о своем детстве, о страшной беде, что постигла его семью в годы войны, о своей тяжелой полуголодной юности, о том, как он убежал в Красную армию сражаться за революцию. Рассказал о том, как воевал в Гражданскую, о Чапаеве и его гибели. Кирилл больше отмалчивался, но внимательно слушал, пытался понять все, что пережил и испытал его собеседник, сопереживал, как умел. Без лишних подробностей в небольшом рассказе о себе отметил, что два года воевал на австрийско-германском фронте. А после очередной стопки добавил, что его прабабка по материнской линии Салеха тоже была
турчанкой. Все это сблизило их. Уже в Турции Изгнанников отметил, что Али переводил неплохо. Он видел радостный огонек в глазах молодого человека и понимал, что тот вновь увидел родину, почувствовал запах родной земли.
        В Анкаре Изгнанникова, да и его молодого товарища, поразила древняя мечеть Аладдина, построенная еще в XII веке. Потом они поднимались на какую-то гору, где возвышалась колонна, сооруженная одним из византийских императоров, с надписями на латыни. Затем Кирилл узнал, что в городе недавно открылся редкостный музей древних цивилизаций, и вместе с переводчиком они двинулись туда. Там Кирилла удивили памятники и изваяния одного из древнейших народов Малой Азии - хеттов.
        Между тем российское посольство было очень дружелюбно принято турецким лидером - Кемалем. В окружении Кемаля один из российских советников - некто Байкалов - временно разместил россиян в удобном постоялом дворе. Затем военспецы поступили в распоряжение командарма Михаила Фрунзе и вместе с ним отправились в лагерь действующей армии. Там их переодели в турецкую военную форму.

* * *
        Где скрывался Антонов до мая 1922 года, неизвестно. Предполагали, что он находится в лесистых районах на границе Кирсановского и Борисоглебского уездов. Конкретное место указал позднее чекистам бывший тамбовский железнодорожник Фирсов, который когда-то был хорошо знаком с Антоновым. В конце мая к Фирсову обратилась с просьбой достать хинин учительница Соловьева. Говорила, что лекарство нужно для страдающего малярией Антонова. К Фирсову ее направил сам Антонов, ибо считал его своим другом и был уверен, что тот его не выдаст. От Соловьевой Фирсов узнал, что Антонов бывает в Нижних Шибряях в доме крестьянки Катасоновой.
        Начальником отделения по борьбе с бандитизмом был М. И. Покалюхин. Ему-то и было поручено обезвредить Антонова. Он сформировал оперативную группу, в которую среди прочих входили также бывшие сподвижники вождей крестьянского восстания. Сделано было это из тех соображений, что Антонова в лицо из работников губотдела ГПУ кроме Покалюхина никто не знал. Да и сам Покалюхин плохо помнил его.
        Июньским днем 1922 года чекисты начали операцию. Через Рассказово, Богуславку, Болотовку, Богданово их опергруппа прибыла в село Перевоз, которое находилось в нескольких километрах от Нижнего Шибряя. Лес и река Ворона разделяли эти села, так что непосредственной связи между ними не было. В середине дня 24 июня Покалюхин получил сведения, что Александр Антонов со своим братом Дмитрием пришли в дом к Катасоновой и пробудут у нее дотемна. Медлить было нельзя. Через два-три часа оперативная группа из 7 человек была доставлена в Уварово, где чекисты переоделись под плотников. Карабины завернули в мешки, наганы спрятали под рубахи, в руки взяли топоры и пилы. Время уже клонилось к вечеру, когда «плотники» подошли ко двору, где прятались Антоновы. Двор оцепили быстро. Покалюхин попытался открыть сенную дверь. Та оказалась закрытой на внутренний крючок. Он постучал. Со стороны сарая к нему подошла пожилая женщина - хозяйка дома. Из разговора с ней чекист узнал, что Антоновы еще в доме. Он постучал сильнее. Дверь немного приоткрылась. Раздались выстрелы. Дверь вновь захлопнулась. Завязалась перестрелка.
Становилось темно, а Антоновы были еще в доме. Тогда Покалюхин приказал поджечь соломенную крышу. События разворачивались стремительно… Позднее он докладывал в ГПУ:
        «Антоновы вели непрерывный огонь по нам, а мы, обстреливая окна дома, предлагали им сдаться. Тем временем крыша рухнула, дым стал проникать в дом через потолок. Антоновы должны были вот-вот выскочить наружу. Я перебегал от одного поста к другому, наказывая смотреть в оба. Но вот мне подали сигнал, что один из постов оказался оголенным. Неизвестно куда подевался начальник милиции Кунаков (впоследствии он объяснил свой поступок тем, что в его маузере якобы произошел перекос патрона). Чтобы не оставить этот пост открытым, я поспешил к нему через двор крестьянина Иванова.
        Только я выбежал из калитки, как увидел, что Антоновы уже на улице, стоят рядом и с руки стреляют по нашему посту, пробивая путь к бегству. Я обстрелял Антоновых из своего пистолета… Бандиты были вооружены лучше, чем я. У них было два маузера и два браунинга… но тут на помощь мне подоспели… и мы прижали бандитов на задворках. Пуля угодила Антонову в подбородок. Получив легкое ранение, он, а за ним и его брат перемахнули через забор двора и без обуви, в одних шерстяных носках, бросились бежать огородами в сторону густого конопляника к лесу. Момент был очень опасным - бандиты были на пути к спасению. Мы пересекли им путь…»
        Изрешеченные, искромсанные пулями чекистов, братья Антоновы приняли смерть сразу и вместе. Они одновременно пали на землю, обагряя ее кровью, завершая свой земной путь и уходя к Господу на Суд. Чекисты долго глумились над их прахом, а потом перевезли и выложили их тела для обозрения народа в Тамбовском Казанском монастыре, где размещался губернский отдел ГПУ. Захоронены они были там же, без отпевания, без крестов, без могил. Но народ запомнил место, где земля приняла последних вождей народного крестьянского восстания.

* * *
        В мае 1922 года к власти в Греции пришло коалиционное правительство, которое, недооценив ситуацию, принялось готовить захват Стамбула, с тем чтобы оказать таким образом давление на Кемаля. Эта операция не состоялась, по утверждению греков, из-за запрета союзников.
        Несмотря на то, что греки занимали обширный плацдарм в Малой Азии, их позиция была бесперспективна. К тому же союзники (Франция, Италия), обеспечив свои интересы, к этому времени стали оказывать свое расположение и даже поддержку Кемалю. Сто тысяч греческих солдат удерживали более 700 километров фронта. Многие из военнослужащих греческой армии воевали непрерывно с 1912 года. Снабжение армии из-за плохих горных дорог и большинства враждебно настроенного турецкого населения было плохим. Среди офицерства и командования постоянно возникали разногласия, вызванные политическими интригами и враждой партий в Греции.
        26 августа 1922 года турецкие войска перешли в наступление против греческих войск юго-западнее города Афьон-Карахисар, стремясь окружить и отрезать их от Измира (Смирны).

* * *
        Али несколько раз рассказывал Кириллу о том, что воевал в дивизии Чапаева, а тот, в свою очередь, очень ценил, уважал командарма Фрунзе и дружил с ним. Юлдубаев даже видел его несколько раз рядом с Чапаевым в сражении под Уфой, на реке Белой, в июне 1919 года. Изгнанников не очень-то и верил тому, о чем рассказывал молодой переводчик. Не верил, что Красная армия могла породить одаренных полководцев-самородков из среды простого народа.
        «Вот у белых: Слащев, Кутепов, Корнилов, Врангель, Деникин, наконец. У красных: Егоров, Каменев, Шапошников. Все-таки образование, а у многих - Академия Генерального штаба и опыт Германской войны за плечами. А тут какие-то Чапаев, Буденный, Жлоба, Тухачевский и прочие», - думал Кирилл.
        Однако сам он вскоре понял, что его определили под начало действительно довольно способного и талантливого военачальника. Наступление под Карахисаром, к сожалению для него самого, убедило Изгнанникова. Турки неспроста поставили Фрунзе на должность главного военного советника при главнокомандующем их армией Нуреддин-паше.
        Накануне наступления Изгнанников по надобностям службы побывал в большой палатке штаба фронта. Фрунзе он видел еще в Анкаре и сейчас же узнал его. Кирилл запомнил его смелые и внимательные серые глаза, высокий лоб, мужественное, широкое лицо, обрамленное бородкой, усы. Все свидетельствовало о высоком интеллекте, природном таланте. Сейчас тот в своей длиннополой кавалерийской шинели (которую так и не снял, хотя все члены российской миссии сменили форму) склонился над длинным и широким столом, на котором была развернута огромная британская карта-двухверстка. Рядом с ним, внимательно вглядываясь в карту, стоял Нуреддин-паша, пытаясь понять, что говорил его опытный союзник. Фрунзе, водя остро отточенным карандашом, что-то показывал, обращаясь то к переводчику, то к самому турецкому главкому. Переводил какой-то неизвестный Кириллу турецкий офицер. Российский командарм говорил довольно громко и четко, не шептал главкому на ухо, давая дельные советы, а словно отдавал приказы, словно колол дрова у себя во дворе.
        - По данным разведки и авиаразведки, вот на этом участке, - Фрунзе сделал круговое движение карандашом, - у противника образовался разрыв в стыке его дивизий. Местность горная, труднопроходимая, но основной удар следует нанести именно здесь, - твердо произнес командарм и посмотрел на главкома.
        Переводчик пояснил. Нуреддин молчал и лишь кивал головой.
        - Вы должны свести все артиллерийские бригады в два крупных соединения и сосредоточить их на флангах на расстоянии не более двух верст от места прорыва. Затем провести мощную артподготовку. Противник будет ослаблен на флангах оперативного удара вашей армии. После этого немедленно атаковать силами не менее трех дивизий на участке фронта шириной в пять верст. Это сразу обеспечит вам успешный прорыв. Противник не сможет контратаковать и эффективно противодействовать вашей операции, - продолжал Фрунзе, убежденно обращаясь к Нуреддину.
        Тот продолжал кивать головой. Турецкий штабной офицер, что-то негромко говорил по телефону, вслушивался и с уважением поглядывал на российского командарма.

* * *
        Плывет над горами и долинами Центральной Азии августовское марево. В бинокль отчетливо видны серпантины тракта, уходящего на Термез, к границе с Афганистаном…
        «Кто только не проходил по этой старой военной дороге… По ней через Восточную Бухару вторгся в Среднюю Азию Александр Македонский. Этой же дорогой, но в обратном порядке, проходили Чингисхан и Тамерлан. По ней и мы прошли в конце прошлого - двадцатого года. Разнесли в пух и прах войска Бухарского эмира», - думал Яков Мелкумов (Акоп Аршакович Мелкумян), не отрываясь от оптики бинокля.
        Мелкумов - командир Отдельной Туркестанской кавалерийской бригады - Азиатский Мюрат! Так стали величать его здесь, в Туркестане, в эти огненные годы Гражданской войны. Наконец комбриг опустил бинокль…
        Мысли и образы ушедших лет плывут перед глазами… Младотурок за их злодеяния впервые судили сами же турки в 1919 году. Но главарей убийц мирных армян и греков: Талаата, Джемала и Энвера - в Стамбуле приговорили к смертной казни. Только заочно. Кровавые оборотни успели скрыться. Но Акопу известно, что приговор турецкого Военного трибунала привели в исполнение смельчаки, армяне-мстители…
        Но Энвер - не обычный военный преступник и главарь басмачей. Военное академическое образование, полученное в Германии, боевой опыт Первой мировой войны и, наконец, огромное численное превосходство в силах делали его серьезным противником. Мелкумов твердо решил на этот раз не выпускать его живым. Тогда, семь лет назад - 1 января 1915 года под Сарыкамышем Энвер был разгромлен и бежал с поля боя. Мелкумов во главе казачьего эскадрона погнался за ним. Но, услышав армянскую речь, остановил погоню. Не знал он тогда, что личная охрана Энвера целиком состояла из армян. Крик Ованеса Чауша: мол, свои, свои - остановил его. Ту роковую ошибку пришла пора исправлять. На то и судьба еще раз свела его с Энвером. Уничтожение Талаата, Джемала и прочих подонков несравнимо с делом ликвидации Энвера. Те были не у дел. Энвер же собрал и организовал солидное войско. За его спиной Восток. А Восток - дело тонкое, коварное, фанатичное. Да и Москва настаивает брать этого ублюдка только живым. Телеграммы шли то за подписью Троцкого, то за подписью Ленина. Вмешался в это дело и «Железный Феликс». У всех просьба, нет -
требование: «Энвера брать только живым!».
        «Вот тут увольте! Этому преступнику, этому заклятому врагу моего народа - никакой пощады!» - думал Акоп.
        Гаспар Карапетович Восканов, сменив на посту Семена Буденного, теперь командовал войсками Туркестанского фронта. Он тоже прислал телеграмму, которая была лаконична: «Мне нужен мертвый Энвер. Прочти. Думай. Немедленно сожги!».
        - Спасибо тебе, Гаспар, этот приказ мне по душе…
        Перед внутренним взором Мелкумова то черно-белой, то кроваво-черной лентой пробегает череда событий последних лет. Праведный гнев армян за полтора миллиона невинно убиенных соотечественников все же обрушился на головы главных палачей и организаторов геноцида. Счет справедливого отмщения открыл Согомон Тейлерян, застреливший 15 мая 1921 года скрывавшегося в Шарлоттенбурге Талаат-пашу. 6 декабря того же года на людной улице Рима Аршавир Ширакян прикончил Саида Алима. Одна из вышедших в тот же день римских газет писала: «В роскошном дворце жило чудовище. Это он, премьер Османской империи, подготовил и осуществил в годы войны программу уничтожения древней, благородной нации. Но никто не сомневался, что оружие отмщения истерзанного армянского народа, в конце концов, обратится и против главных виновников, а затем и против всех соучастников этого страшного преступления». Министра внутренних дел того же правительства Джеваншира Бебут-хана годом позже в Стамбуле приговорил к смерти другой мститель, Мисак Торлекян, сполна заплатив этому ублюдку за то, что тот организовал армянский погром в Баку после
падения Коммуны… Гаспар Восканов рассказал, что в апреле этого года опять же Аршавир Ширакян и Арам Ерканян застрелили в Берлине идеолога Иттихада Бехаэддина Шакира и «палача Трапезунда» Джемаля Азми. Через три месяца Петрос Тер-Погосян и Арташес Геворкян в Тифлисе на улице Петра Великого, возле местного ЧК, несколькими выстрелами послали в преисподнюю другого важного преступника, адмирала Джемала-пашу. Последнее произошло всего полторы недели назад…
        «Энвер не должен узнать, что мы пройдем этой дорогой до рассвета. Наша разведка снимет их посты без единого звука. Эскадроны готовы к бою». Вновь ему, Акопу Мелкумяну, судьба и сам Творец посылают в руки возможность отомстить за страдания своего народа бывшему военному министру Османской империи. Сухой, жилистой и сильной кистью десницы Мелкумов ощупал и сжал рукоять казачьей шашки. Голубые глаза стали суровы и беспощадны. Ястребиный нос слегка заострился. …

* * *
        Развиднелось… Командир пулеметного взвода Петр Усачев хорошо видел в прицельный проем в щите «максима» улицы, глинобитные дома и плоские крыши большого кишлака…
        - Взвод, внимание, слушай меня! Взять под прицел все дороги, ведущие в кишлак и из него. Второй расчет - держит под прицелом восточный сектор кишлака. Третий расчет - западный сектор. Не выпускать ни единого живым! Сейчас они будут собираться на утреннюю молитву. Первую очередь по площади возле мечети дам сам, за мной ударит четвертый расчет. Дальше - ни единого выстрела! Ждать моего приказа! - негромко командовал он…
        «Мелкумов - хороший комбриг. С этим не пропадешь. Коль взялся он угробить этого курбаши и все это его осиное гнездо, что поселилось в этом кишлаке, то уж не выпустит. Сам командарм Семен Михайлович Буденный отмечал его не раз», - думал про себя Усачев.
        В долине совсем рассвело, хотя солнце еще не коснулось крыш и деревьев своими лучами, сияя за горами на востоке. Слышно было, как кричали петухи, блеяли овцы, фыркали и ржали кони. Кое-где из труб потянулся вверх, тая над крышами, ароматный дымок горящего кизяка. Голос муэдзина протяжно, призывно и непререкаемо поплыл над кишлаком, будя округу. Минут через десять-двенадцать по улицам в сторону мечети потянулись вооруженные мужчины и седобородые старики в халатах, чалмах и небольших круглых шапочках. Когда на площади собралось человек до ста и началось омовение у входа в мечеть, Усачев увидел красную ракету, вспыхнувшую на темном фоне восточного склона гор.
        - Ну, начнем, благословясь! Помоги нам, Господи! - промолвил он перекрестившись. С этими словами прильнул к прицелу, взвел курок и нажал на гашетку. «Максим» задрожал и застонал каналом ствола и всеми фибрами своего металлического существа…

* * *
        Кавалеристы Туркестанской бригады внезапным ударом еще до утренней молитвы, после первых двух сметающих все живое пулеметных очередей по площади у мечети, ворвались в Кофрун. Жестокая сабельная сеча раскатилась по улицам кишлака. Сопротивлявшихся было немало. Несколько десятков сподвижников Энвера, успев сесть в седло, обнажив сабли, призывая на помощь своих соратников, с криками «Субханалла! Иншалла!» приняли бой. Их посекли первыми и сразу. Бойцы Туркестанской бригады не щадили никого, ссекая головы и руки всем, кто оказывал сопротивление. Многие басмачи отстреливались, засев в домах, но этих быстро выкуривали, бросая гранаты в окна. Воины Аллаха не выдержали дерзкого, ошеломляющего удара. Энвер без халата и сапог еще нежился в постели, когда под его окном засверкали клинки. Незаметно распахнув окно и выпрыгнув в него в исподнем, он поскакал в горы.
        «Не уйдешь, кровавый шакал! На твоей совести кровь моего народа!» - пронеслось в голове Акопа, когда ему указали на бегущего в горы Энвера. Пулеметная очередь просекла пыльную дорогу вслед ускакавшему.
        - Прекратить пулеметный огонь! Брать живым! - прокричал комбриг и пустил ракету. Про себя же подумал: «Не уйти тебе и не увидеть нового рассвета, убийца!..»
        Двадцать пять верст гнался он за Энвером по горным серпантинам. Нагнал в большом кишлаке Чаган. Справедливая кара постигла «правоверного» убийцу - изрубил его шашкой сам Азиатский Мюрат. Официально же было объявлено, что Энвер-паша был убит 4 августа 1922 года в бою с частями 8-й кавалерийской бригады Красной армии в кишлаке Чагана в 25 км от города Бальджуана….

* * *
        Фронт обрушился практически сразу. Измотанные наступлением греческие дивизии были разрознены и разбиты по частям. Правительство Греции бросилось умолять Британию заключить мир с турками, чтобы Греции досталась хотя бы Смирна с ее окрестностями. Однако наступление турецкой армии продолжалось, и 2 сентября 1922 года турецкие войска захватили Эскишехир. Ими был взят в плен главком греческой армии генерал Трикупис со своим штабом. 6 сентября пал Балыкесир, 7 сентября - Маниса и Айдын. Греческое правительство после сдачи Эскишехира ушло в отставку, греки пытались обеспечить по крайней мере эвакуацию Смирны. Почти одновременно был отдан приказ об оставлении всего малоазиатского плацдарма.
        Турки наступали на запад, тесня разбитые части греческой армии. 9 сентября к Смирне подошла вся турецкая армия во главе с Мустафой Кемалем. Тот торжественно объявил, что каждый турецкий солдат, причинивший вред гражданскому населению, будет расстрелян. Тем не менее почти сразу после вступления турецких войск в город началась резня христиан. Затем разгорелся и пожар.
        Турецкие историки утверждают, что город подожгли отступающие греки. Согласно свидетельству американского консула Джорджа Хортона, день 9 сентября, когда в город вступили турки, прошел относительно спокойно: еще утром в городе поддерживала порядок греческая жандармерия, которая передала свои функции вступившим турецким войскам. Однако вечером начались грабежи и убийства, в которых активное участие принимали местные мусульмане и партизаны. Затем турки оцепили армянский квартал и приступили к систематическому истреблению армян. 13 сентября солдаты облили бензином и подожгли множество зданий в армянском квартале, выждав время, когда подул сильный ветер со стороны мусульманского квартала. Затем турецкие солдаты стали обливать бензином и другие места в христианско-европейской части (в частности, перед американским консульством). Резня и пожар развернулись по всему городу. Убийства сопровождались зверскими истязаниями. Девушкам армянского и греческого происхождения после многократных изнасилований отрезали груди. Спасаясь от пожара, большинство христиан Смирны бежали и собрались на набережной. Турецкие
солдаты оцепили набережную, оставив беженцев без пищи и воды. Многие умирали от голода и жажды, иные кончали с собой, кинувшись в море. Чтобы заглушить крики христиан, постоянно играл турецкий военный оркестр. Все это происходило на виду военного флота союзников Антанты, который стоял в гавани, не вмешиваясь в происходящее.

* * *
        Изгнанников и члены российской миссии почти все время находились в турецком полевом лагере. Работы было много. Инструктажи младшего и среднего командного состава по работе с новобранцами и мобилизуемыми, присутствие в качестве инспекторов на занятиях по строевой и боевой подготовке, организация стрелковых, пулеметных, артиллерийских курсов заполняли дни до отказа. После тяжелых, стремительных боев турецкая армия вышла к восточному побережью Эгейского моря. Все, казалось, шло своим чередом.
        Утром 14 сентября Кирилл проснулся от сильного запаха дыма, возбужденных возгласов и криков турецких солдат, бегавших по лагерю. Он вышел из палатки. Над лагерем плыло едкое марево. Дымный шлейф тянулся с запада. Над прекрасным городом, стоявшим на лазурном берегу моря, поднимались клубы черного дыма. Али уже был тут как тут. Какое-то тяжелое и смутное состояние породил в душе Кирилла вид горящей и дымившейся Смирны. Он вдруг понял, что должен пойти в город, побывать там. Ему захотелось увидеть все своими глазами. В этот день он был относительно свободен и потому стал уговаривать Али пойти с ним. Слегка опешивший переводчик сначала стал отказываться, но после настойчив просьб Кирилла все же согласился.
        Пламя металось по христианским кварталам города, раздуваемое ветром и подпитываемое керосином, который подливали в огонь турки. Трещала и лопалась черепица. Со звоном кололись и бились окна. Рушились кровли домов, поднимая снопы искр. Христианское население в панике, стеная и крича от ужаса, бежало в городской порт.

* * *
        Маленький Анастасий проснулся от громких криков и выстрелов возле их дома. Старая бабушка лишь успела стащить его еще сонного с постели и затолкать под кровать. Строго-настрого запретила ему вылезать из-под кровати или плакать, что бы ни случилось. Испуганный Анастасий зажал рот ладонями, кивал головой. Мальчик слышал, как стреляли, видел, как бабушка упала на пол и долго вздрагивала. Потом он слышал, как истошно кричала мама, зовя отца. Но отец не приходил на помощь. Как мог, Анастасий подглядывал из-под кровати. Он видел, что злые, которые ворвались к ним в дом, что-то делали с мамой на пустой соседней кровати, где обычно спали сестры. Они стянули ей ремнем руки над головой, били по лицу, зажимали рот ладонями, насильно раздирали ноги в разные стороны.
        Перепуганный до смерти мальчик долго ждал под кроватью, когда уйдут злые. Наконец они ушли. Но в доме запахло чем-то едким, серым, и стало трудно дышать. В сумерках смрадного черного дыма, расползавшегося по комнатам, Анастасий выполз и встал на ноги. Бабушка недвижимо лежала ничком. Мальчик попытался растолкать ее, но под ней расплылась лужа крови, и та не подавала признаков жизни. Лицо мамы, что лежала на кровати сестер, тоже было все в крови. На ее шее видны были большие синие пятна. Глаза вылезли из орбит. Ноги ее были раскинуты, а юбки задраны. Мама тоже не отвечала на слезные вопросы и просьбы сына. Наконец дышать стало вообще невозможно, и огонь, пробив стекла, ворвался в окна, охватил стены. Анастасий выбежал на порог дома и тут в ужасе увидел отца. Тот лежал у порога с разбитой головой и открытыми, остановившимися глазами смотрел куда-то вверх. Мальчик понял, что отца звать бесполезно, и стал со слезами звать сестер. Те не отзывались.
        Вдруг он увидел, как во дворе их дома появились двое мужчин, одетых, как и все злые. Но что-то отличало этих от всех остальных. Наверное, у них не было злости в глазах. Увидев мальчика, они начали о чем-то горячо спорить. Они говорили на каком-то неведомом мальчику певучем языке, совсем не похожем на тот резкий и булькающий, на котором говорили злые. Один, что пониже, тянул другого за рукав вон со двора, но первый, что был выше ростом, сопротивлялся. Когда он подошел к Анастасию, то мальчик увидел, что он похож на его дядю. Высокий перекрестился, как и все греки, и, взяв на руки, стал успокаивать и гладить по голове. Затем поставил Анастасия на ноги, снял с него крестик и повел за собой. Мальчик не сопротивлялся и пошел за высоким, почувствовав, что эти не причинят ему зла.

* * *
        Али напрасно боялся, что турецкие солдаты, увидев их с греческим ребенком, помешают им вывести его из города и выльют на них свою ненависть. Но турки сами гнали, тащили, вели в лагерь сотни связанных армянских и греческих юношей, девушек и детей. Один молодой и рослый турецкий солдат под восторженные и одобрительные возгласы своих соплеменников нес на плече связанную юную гречанку и самодовольно улыбался. Так всегда делали их предки во время разграбления христианских городов много столетий назад и много веков подряд. Древнюю традицию турок угонять детей и молодежь завоеванных народов в рабство не смог переломить даже Кемаль. Лагерь был полон юными пленниками и пленницами. Многих из них действительно ожидали обращение в ислам и подневольная жизнь в турецкой семье где-нибудь в отдаленной, горной провинции в Анатолии. Оттуда почти невозможно было убежать, не зная дорог и местности. Но многих пленников турецкие солдаты во избежание хлопот все ж предпочитали продать за большие деньги их родственникам или соотечественникам в порту Смирны.
        - Вспомни, Али, как ты сам рассказывал мне о том, что случилось с твоей семьей еще в начале войны. Как бы ты выжил, если бы твой хозяин Юлдузбай не пожалел тебя, не накормил, не привез к себе домой? - уговаривал Кирилл.
        - Да, биле такое. Но потом он меня пастух держаль. Овцы пас, голодный биль, драный ходиль, - соглашался, но и сопротивлялся Али.
        - Да мы этого мальчика домой не повезем и овец пасти не заставим. Завтра отведем его в порт и отдадим его своим, - говорил Изгнанников.
        И Али согласился с ним. На следующий день они действительно пошли в порт и повели с собой мальчика. Там Кирилл подвел ребенка к перепуганным греческим женщинам. Гречанки увидели, как он надел на мальчика крестик, перекрестил его и жестами показал, что женщины могут забрать его. Те испуганно пытались дать понять, что у них нет денег. Кирилл отрицательным жестом показал, что не просит платы. Те, кланяясь, приняли ребенка и повели к себе.
        Кирилл облегченно вздохнул и оглядел акваторию порта. Там под британскими и французскими флагами безмолвно и безучастно, дымя трубами, наведя жерла орудий на город, стояли боевые корабли союзников по Антанте. Изгнанников сжал правый кулак и погрозил в сторону холодных, железных чудовищ, а затем плюнул в их сторону.

* * *
        Город был полностью сожжен, в пожаре погибли сотни домов, 24 церкви, 28 школ, здания банков, консульств, больницы. Количество убитых, по данным разных источников, колеблется от 60 тысяч до 260 тысяч. Согласно подсчетам исследователя Р. Руммеля, средняя цифра погибших во время резни составляет 183 тысячи греков и 12 тысяч армян. По подсчетам Жиля Милтона, в Смирне погибло 100 тысяч человек мирного населения. Эрнест Хемингуэй, бывший в это время корреспондентом американской газеты в Европе, описал свои впечатления об ужасах, увиденных им тогда, в рассказе «В порту Смирны».
        Сам Кемаль, конечно, обвинял в сожжении города греков и армян, а также лично митрополита Смирнского Хризостома, погибшего мученической смертью в первый же день вступления турок в Смирну. Командующий Нуреддин-паша выдал тогда митрополита турецкой толпе, которая умертвила его после жестоких истязаний. Уже потом Греческая Церковь причислила мученика к лику святых.
        Пытаясь хоть как-то оправдаться перед мировым сообществом, Кемаль 17 сентября направил министру иностранных дел телеграмму, которая предлагала следующую версию: город был подожжен греками и армянами, которых к тому побуждал митрополит Хризостом, утверждавший, что сожжение города - религиозный долг христиан. Турки же делали все для его спасения. Те же слова Кемаль высказал французскому адмиралу Дюменилю:
        «Мы знаем, что существовал заговор. Мы даже обнаружили у женщин-армянок все необходимое для поджога… Перед нашим прибытием в город в храмах призывали к священному долгу - поджечь город».
        Французская журналистка Берта Жорж-Голи, освещавшая ход военных действий, находясь в турецком лагере, и прибывшая в Измир уже после завершения трагических событий, писала: «Кажется достоверным, что, когда турецкие солдаты убедились в собственной беспомощности и видели, как пламя поглощает один дом за другим, их охватила безумная ярость и они разгромили армянский квартал, откуда, по их словам, появились первые поджигатели».
        Кемалю приписываются и слова, якобы сказанные им после резни в Измире: «Перед нами знак того, что Турция очистилась от предателей-христиан и от иноземцев. Отныне Турция принадлежит туркам».

* * *
        Под давлением британских и французских представителей Кемаль в конце концов разрешил эвакуацию части христиан из города, за исключением мужчин от 15 до 50 лет. Оставшиеся в Смирне 160 тысяч мужчин (армян и греков) были депортированы во внутренние области Анатолии на принудительные работы. С ними произошло почти то же, что и с армянами, депортированными в 1915 году. Большинство их погибло в дороге.
        В октябре турецкие войска двинулись на Стамбул. 6 октября того же года они вступили в город, из которого Антанта поспешно эвакуировала свои воинские части. Константинополь вновь лежал у ног турецкой армии.

* * *
        Русские казаки оставляли Лемнос. На последние деньги вскладчину купили недорогого коньяку и красного сухого вина. Стол накрыли на скорую руку, постелив доски на три пустых деревянных бочки. Казаки с женами, подругами и родственниками собрались в большой лагерной палатке, что служила столовой. Кто присел на табурет, кто на складной походный стул, кто притулился на пустом снарядном ящике, кто на досках, положенных на чурбаки. На столе кроме спиртного присутствовали: пшеничные лепешки, вяленая рыба, домашний сыр, маслины, виноград, гранаты и прочая дешевая снедь, которую можно было легко достать на небольшом острове Эгейского моря.
        Все сообща прочли молитву «Отче наш», мужчины благословили застолье. Разлили. Женщинам - вина, казакам - коньяку. Выпили… Не мешкая, выпили по второй и еще раз выпили. Казаки - по полной. Женщины - пригубили. Настроение было печально-возбужденное, ибо наступало расставание, но впереди была манящая, обещающая, возможно, перемены к лучшему, неизвестность. А Россия - позади… Присутствие духа, во всяком случае, никого не оставляло. Быстро завязался разговор. Застолье разбилось на несколько групп.
        - Николай Николаич, слышал, что вы с супругой направляете стопы в Сербию. Отчего же не во Францию, не в Париж? - спросил у Туроверова подвыпивший и повеселевший Пазухин.
        - Да вот, брат Саша приехал из Стамбула. Зовет в Сербию. Там после войны и разорения работы много. Без заработка не останемся, - отвечал Николай.
        - А меня подруга в Париж тянет. Вынь да положь ей Париж. Начиталась в молодости французских романов и прочей дребедени, наслушалась рассказов и сказок о Париже. А теперь рвет мне душу. Может, и я бы тоже в Сербию махнул. А то и в Чехию - в Прагу. Слышал, что многие знакомые по Добрармии из Галлиполийского лагеря перебираются в Чехию. Это теперь независимая от Австрии, молодая славянская страна с толковым правительством. Слышали о Масарике? - спросил Алексей.
        - Слыхать-то слышал. Но в Чехию не поеду. Они, помнится мне, более на немцев похожи, чем на славян. А Сербия, хоть и явно беднее Чехии, - наша, братская, единоверная.
        - Да. В этом вы правы. Для православного человека лучше в Сербии. А что же, братец ваш видел турецких янычаров из армии Кемаля в Стамбуле?
        - Да. В Стамбуле дела плохи. Кемалисты притесняют греческое население, армян режут, глумятся всячески над христианами. У Кемаля союз с большевиками против Антанты. Он обещал выдать большевикам всех сторонников Белого движения, кто задержится или останется на Галлиполийском полуострове и в других провинциях Турции. Словом, выдаст всех бежавших из России противников советской власти.
        - Да, суки турки, одно слово! - резюмировал Пазухин.
        - Слышали, что они учинили в Смирне? - спросила жена Туроверова Юлия.
        - Да уж, наслышаны. Нелюди! - ответил кто-то.
        - Нечто подобное они сотворили с армянами в 1915 году в Анатолии. Армяне никогда не забудут и не простят им того, - сказал Туроверов.
        - Да, страшной была эта Германская - Мировая война! - произнесла Юлия.
        Далеко в городском порту тревожно протрубил гудок парохода. Все повернули головы в ту сторону и напряженно замолчали. Наступил час прощания.
        - Простите, господа, пора в дорогу. Пароход ждать не будет, - спустя минуту произнес Туроверов, поднимаясь из-за стола.
        - Да, пора!
        - Николай, прочтите на память что-нибудь теплое, - перед тем как раскрыть прощальные объятия, попросил Алексей. - Я, помнится, слышал, что вы застали Германскую.
        - Застал на австрийском фронте. На Волыни в семнадцатом, будь он неладен, - отвечал Туроверов.
        - Ба, да мы с вами рядом дрались против австрияков! Можно сказать, в одних окопах сидели, одних вшей кормили. У вас есть какие-то стихи об этом?
        Туроверов молча кивнул головой, опустил глаза, напряг мышцы лба, вспоминая… Через минуту-другую он уже неторопливо читал:
        - Казакам вчера прислали с Дона
        Белый хлеб, сузьму и балыки,
        И двенадцать ведер самогону
        Сами наварили казаки.
        Не страшит очередная пьянка,
        Стал теперь я крепче и сильней,
        И душа, как пленная турчанка,
        Привыкает к участи своей.
        Сколько раз она слыхала сряду
        Эту песню про зеленый сад:
        Рассыпались яблоки по саду,
        А казак не возвращается назад;
        Понависли по-над Доном тучи,
        Разгулялся ветер низовой,
        Не водою, а слезой горючей
        Хлынет дождь из тучи грозовой…
        И не пленницей душа моя отныне,
        А любовницею станет у стихов
        В этот синий вечер на Волыни,
        Среди пьющих и поющих казаков…
        - Э-эх! Все равно увижу родимый Дон и свою станицу! - вдруг негромко, с дрожью и слезами в голосе произнес знакомый Туроверову голос.
        - Иваныч, никак ты домой на Дон собрался? - отыскав глазами своего бывшего вестового, спросил Николай.
        - Да, Николаич. Казаки бают, что пора домой вертаться. Землю пахать надоти. Застоялась, заскучала об нас родимая. Собираются казаки. Пароходом до Станбулу, а там… Некоторые ужо-т домой подалися, - поглаживая черный седеющий ус, вымолвил казак.
        - Э, Иваныч! Простят ли тебе большевики?! Подумай! Вот сойдешь ты с парохода на причал, а тебе скомандуют: «Руки в гору!». Да отведут, самое дальнее, до ближайшей стенки.
        - Ежели Господь попустит, то так тому и быть! Ну а как убережет? Три года ужо-т как не видал Дона-батюшки да родной станицы. Даст Господь, узрю.
        - Ну, гляди, Иваныч! Жизнь на кон кладешь. Шутка ль, большевики!.. - сказал кто-то из простых казаков.
        - Охолони, родной, не помилуют, - убежденно и с мольбой в голосе молвил Туроверов.
        - Ты, Николай Николаич, человек молодой, образованный. Да и жена у тобя не промах. С ей не пропадешь. Тобе усе дороги пооткрыты. Ты и языкам иным обучен. Езжай куды хошь. А мне, малограмотному, што тута делать? Батрачить. Горб гнуть на энтих греков, турков да хранцузов. Тьфу! Да пропади они пропадом. А случись што, хто мне тута кусок хлеба дасть, хто глаза закроить да молитву на помин души прочтеть? Дасть Бог, доберуся до Тихого Дону, а там хоть и помирать не страшно.
        - Ну, гляди, Иваныч. Прости, коли что не так, - посуровев голосом, с болью и слезами в глазах, произнес Туроверов и обнял своего бывшего вестового.
        Гудок парохода вновь разбудил дремлющий остров.
        - Будем прощаться, господа! Ближайшая наша встреча, надеюсь, состоится в Париже, возможно, в Тулоне, Праге, Риме, Милане или Лондоне. Ну а если не там, то в следующей жизни! - с улыбкой на хмельной, бородатой физиономии произнес Алексей Пазухин и тряхнул головой и белокурым чубом с нитями серебра.

* * *
        По результатам переговоров в Муданье было решено вернуть Турции Восточную Фракию. 11 октября 1922 года державы Антанты подписали с кемалистским правительством перемирие, к которому спустя три дня скрепя сердце присоединилась Греция. Греки были вынуждены оставить Восточную Фракию, эвакуировав оттуда православное (греческое) население. 1 ноября кемалисты окончательно установили контроль над Стамбулом и упразднили власть султана, покинувшего город на английском судне. В греческой армии вспыхнуло восстание, и король Константин был вынужден отречься от престола. По приговору трибунала пять министров были объявлены главными виновниками поражения и расстреляны.
        Мир между Турцией и союзниками по Антанте, включая обманутую Грецию, был подписан 24 июля1923 года в Лозанне. Этот мирный договор положил конец войне и определил современные границы Греции на востоке и Турции на западе. Греция и страны Антанты полностью отказывались от претензий на Западную Анатолию и Восточную Фракию. Лозаннский договор предусматривал и «репатриацию» (обмен населения) между Турцией и Грецией, что означало окончание многовековой истории греков в Анатолии. Греческая (европейская) цивилизация, существовавшая в Малой Азии почти три тысячелетия, прекратила свое существование благодаря позорному предательству Антанты. Даже тяжелейшее и страшное для христианских народов нашествие османов XIV -XV вв. не было столь сокрушительным и ужасным, ибо не тронуло коренного населения и христианских традиций их жизни в Малой Азии.
        Из Турции принудительно были выселены около полутора миллионов греков в обмен на выселение (также принудительное) 600 000 мусульман из Греции. Потери полностью разгромленной греческой армии превысили 40 тысяч убитыми и 50 тысяч человек ранеными. Гибель десятков, а возможно, и сотен тысяч мирных жителей, а также материальные потери вообще не поддавались учету. Все это позволило грекам назвать события осени 1922 года Малоазийской катастрофой. Так заканчивалась национальная турецкая революция.
        Последние сполохи кровавой Первой мировой, вызвавшей сокрушительные гражданские и межнациональные войны, погасли и в Малой Азии.

* * *
        Изгнанников возвратился в Москву в самом конце сентября. После взятия Смирны и пожара в городе Нуреддин-паша постарался избавиться от военных специалистов из миссии советской России. В Турции могли остаться только те, кто добровольно пожелал служить в турецкой армии. Однако после всего виденного в Смирне даже переводчик Али не захотел оставаться на родине своих предков. Обратная дорога оказалась более быстрой. Уже на исходе второй декады месяца члены миссии добрались до Севастополя.
        Осенняя, озаренная проблесками золотой осени столица встречала Кирилла своим неярким, благодатным и прохладным светом. Было утро - часов около десяти. Холодное солнце ярко играло на стеклах окон. Кирилл подошел к своему дому на Арбате, огляделся. Не спеша раскрыл дверь парадного подъезда и поднялся на второй этаж. Теперь, в который раз, после долгой разлуки с семьей он вновь переступил порог дома. Сердце его трепетало. Он позвонил в дверь их коммунальной квартиры. Открыла жена извозчика, ранее других хозяйничавшая на кухне татарка. Кирилл поздоровался, поблагодарил и прошел к себе. Бросил взгляд на вешалку в коридоре у их двери. Там висели незнакомая ему армейская шинель и фуражка со звездой. Недоброе подозрение закралось Кириллу в душу.
        «Неужели Женя не дождалась?.. Как она могла?..» - подумалось ему.
        Сдерживая бешеный холод в сердце, он вежливо постучал и слегка толкнул дверь. Та подалась, ибо была незаперта. Это немного успокоило и остудило его. Дверь открылась. За круглым столом сидела золотоволосая кудрявая девочка и голубыми глазками с удивлением взирала на входящего. Напротив нее в полевой военной форме сидел усатый молодой командир Красной армии и вслух читал детскую книжку с картинками. Лицо его показалось чем-то знакомым Кириллу. Подняв глаза, он с изумлением воззрился на вошедшего. Встал из-за стола. Через мгновение в глазах его родилось восхищение, и он с восторгом воскликнул:
        - Ба! Да это сам Космин! Господи, помилуй!
        И в ту же секунду Кирилл узнал этого военного. Перед ним был не кто иной, как Петр Петрович Усачев. И в эту же секунду знакомые женские руки страстно и горячо охватили Кирилла сзади. Запахом любимой женщины и грудного молока овеяло его с ног до головы, и эта женщина голосом, полным слез, запричитала ему на ухо слова боли, радости и любви. И в тот же момент испуганная маленькая Наташа вскочила со стула, заплакала навзрыд и бросилась к матери, прячась за ее юбку. И еще через секунду в кроватке, стоявшей в углу, противоположном от двери, вскрикнул и заплакал еще один маленький ребенок, о существовании которого Кирилл до сих пор только догадывался…

* * *
        На следующий день Изгнанников побывал на службе, где представился начальству, как и другие члены их миссии, вернувшиеся в Москву. Он получил на руки неплохую зарплату, большая часть которой уже была ранее выплачена жене. Имея в кармане немалые деньги, он с Усачевым решил похмелиться, крепко отметить их встречу и рождение второй дочери - Наденьки. Надо сказать, что и Петр Петрович тоже был при деньгах, ибо при увольнении в запас из рядов РККА получил подъемные. Они направились в Елисеевский, чтобы взять водки и закуски. При входе в магазин перед стеклянными дверями на глаза Изгнанникову вдруг попался худой и высокий гражданин с тростью, в строгом пальто и в модной широкополой шляпе. Лицо его показалось очень знакомым Кириллу. Он тронул за локоть Петра и обратил его внимание на указанного человека. Но тот не понял, на кого указывал деверь. И тут перед глазами Кирилла вспыхнул 1917 год, Петроградский кабак со странным названием «Приют комедиантов», белый ворот сорочки, бабочка, белые манжеты, почти прямой пробор волос на голове, серьезные, немного печальные глаза.
        - Гм-м, прошу прощения, вы - Георгий Иванов, не так ли, милостивый государь? - обратился он к гражданину, прикладывая руку к козырьку фуражки.
        - Да, я. Чем обязан, граждане военные? - с долей неудовольствия и нескрываемого напряжения отвечал тот.
        - Помните весну 1917 года, Петроград, «Приют комедиантов», общество Николая Степановича Гумилева, двух фронтовых офицеров, которые тогда дважды составили вам компанию? - вновь спросил Кирилл.
        Иванов внимательно посмотрел в лицо Изгнанникову, облегченно вздохнул.
        - Да. Как же, припоминаю. Вы, как и покойный Николай Степанович, были в звании прапорщика. А ваш друг - поручик, такой лихой кавалерист. Вас же зовут Кирилл, вы тогда тоже неплохие стихи читали, а потом куда-то пропали вслед за дамой, что сидела напротив нас за столиком.
        - Так точно, Георгий, простите, не помню вашего отчества. Но вы сейчас обронили страшную фразу о Гумилеве…
        - Георгий Владимирович с вашего позволения. Да, страшную для всех нас, для всей русской и российской поэзии и литературы…
        - Не могу поверить! Давно ли?
        - Год уже! У вас есть несколько часов времени? Мне-то торопиться уже некуда… Хотите, расскажу вам все? Печальная история… Заодно помянем. Расскажу вам, вероятно, последнему моему знакомому в России. Ибо на днях я уезжаю за границу… Навсегда.
        - Конечно. Без сомнения! Давайте пойдем в ближайшую ресторацию и там простимся по-русски…
        - Хорошая мысль, господа! - согласился Иванов.
        Через полчаса они уже сидели у стен древнего Китай-города в дорогом ресторане «Метрополя», за отдельным столиком, заставленным выпивкой и закусками. Сначала выпили водки за встречу и закусили солеными огурчиками. Затем налили по второй и, уже не чокаясь, помянули покойного раба Божьего Николая. Кирилл перекрестился и весь превратился вслух. Петр тоже внимательно слушал и молчал.
        - Это произошло в сентябре прошлого года. Мне рассказал об этом некто Лозинский. По его словам, Сергей Бобров, автор «Лиры лир», редактор издательства «Центрифуга», сноб, футурист и кокаинист, близкий к ВЧК-ГПУ и вряд ли не чекист сам, словом, мразь еще та, встретил Лозинского вскоре после гибели Гумилева. Дергался своей мерзкой мордочкой эстета-преступника, небрежно так обронил, словно о забавном пустяке: «Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно погиб. Я слышал из первых рук. Улыбался. Докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж - свалял дурака. Не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…»
        - Господи, упокой душу раба твоего Николая, - крестясь, вновь произнес Кирилл. - А ведь всю Германскую войну прошел в окопах, кавалер двух Георгиевских крестов! А тут… - с мукой на лице довершил он.
        Помолчав немного и собираясь с мыслями, Иванов продолжил:
        - Всю эту жуткую болтовню Боброва дополняет рассказ о том, как себя держал Николай Степанович на допросах. Это уже слышал я сам не от получекиста и доносчика, как Бобров, а от Дзержибашева, чекиста подлинного, следователя петроградского ЧК, правда, по отделу, занимающемуся спекуляциями. Странно, но и тон рассказа и личность рассказчика выгодно отличались от тона и личности Боброва. Дзержибашев говорил о Гумилеве с неподдельной печалью. Расстрел его он назвал «кровавым недоразумением». Многие знают в литературных кругах в Петербурге этого Дзержибашева, - подчеркнул рассказчик, употребив старое название города. - И многие, в том числе Николай Степанович, как ни странно, относились к нему… с симпатией. Впрочем, Дзержибашев - человек загадочный. Возможно, должность следователя служит для него маской. Тем, вероятно, и объясняется необъяснимая симпатия, которую он внушает.
        Допросы Гумилева, по его словам, больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы - от «Принца» Маккиавелли до красоты православия. Следователь Якобсон, ведший дело Таганцева, был, как говорил Дзержибашев, настоящим инквизитором. Он соединял в себе ум, блестящее образование с убежденностью маньяка. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему. Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Николаем Степановичем и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника.
        - Неужели Гумилев не понимал, не видел этого? - с негодованием спросил захмелевший Усачев.
        Кирилл молчал и вытирал испарину, проступавшую на лбу.
        - Я же много раз говорил о большой доверчивости Николая Степановича, - продолжал Иванов. - Если прибавить к этому пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности, да и не чуждую Гумилеву слабость к лести, - легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную Якобсоном ловушку. Незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции «вообще» установить и запротоколировать признание Гумилева, что он - непримиримый враг революции и октябрьского переворота.
        - Господи, как же можно быть таким неосторожным? Э-эх, Николай Степанович! Как можно доверяться таким людям?! - не выдержав, простонал Кирилл.
        - Думаю, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской ЧК предлогом продемонстрировать перед Всероссийским ЧК свою самостоятельность и незаменимость. Как объяснил Дзержибашев, тогда стоял вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии ВЧК в Москве. Именно поэтому так и старался и спешил Якобсон.
        - Неужели ситуация была безвыходной? - спросил с нескрываемым интересом Усачев.
        - Кто знает? Притворись Николай Степанович человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может, быть престиж его имени - в те дни для большевиков еще не совсем пустой звук - перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина… - вздохнув, вопросом на вопрос отвечал Иванов, и глаза его потускнели.
        - Давайте выпьем, друзья, за тех, кто остался жить, за тех, кто выжил в этой кровавой каше, - предложил Изгнанников.
        Он налил водки. Они чокнулись, выпили. Закусили селедочкой с луком, солеными грибочками и черным хлебом. Затем приложились к растегаю.
        - Да, господа, я пью за выживших. Но оставаться среди них здесь, в России, я уже не в состоянии, - продолжил разговор Иванов.
        - Вы оставляете нас… Гм-м. Если так уедут все мало-мальски образованные и умные люди, то какими же будут, так сказать, наши духовные и культурные ориентиры? - с тоской спросил Изгнанников.
        - Я думаю, что они и вообще Россия, пусть в будущем и освобожденная, в этом смысле «непоправимы», по крайней мере, очень надолго. А возможно, и навсегда. Почему бы и нет? «Не такие царства погибали», - сказал о России не кто-нибудь, а Победоносцев. И в наши дни звучит это убедительней и более «пророчески», чем «признанные пророчества» вроде Достоевского, - отвечал Иванов.
        - Знаете ли, Георгий Владимирович, у меня любимая жена и уже двое детей. Надеюсь, будут и еще… А вы, как я понимаю, детей пока не имеете. Да и женаты ли? Как же я могу отказаться от достойного воспитания и образования детей, от будущего России? - с долей обиды в голосе заявил Кирилл.
        - О вас, Кирилл Леонидович, о вашей семье речи нет. Я говорю в данном случае только о себе и своей точке зрения на происходящее. Кстати, я женился в прошлом году. Ну а вы и ваш шурин, как я вижу, уже успели устроиться на «теплом месте», простите за нелестное выражение, в Красной армии, судя по вашим командирским нашивкам. Ну и слава Богу! - оправдываясь, разъяснил Иванов.
        - Вы неправы, Георгий, - переходя на шепот, произнес Кирилл. - И Петр, и я воевали за Белое дело до последней возможности. Воевали до тех пор, пока была хоть какая-то надежда, хоть какая-то доля здравого смысла.
        - Что значит доля здравого смысла, что значит возможность в данном случае? - с долей удивления спросил Иванов.
        - А то, что я уже морально не мог, не хотел стрелять и убивать русских людей в Гражданской братоубийственной бойне. И меня спасли, вразумили в той ситуации в ноябре девятнадцатого моя семья - жена и родившийся ребенок, - с жаром, полушепотом вещал хмельной Кирилл.
        - А что касается меня, - вдруг вмешался в разговор пьяный Усачев, - то я вообще был взят в плен в марте двадцатого, когда меня и десятки тысяч таких же офицеров и солдат Добровольческой армии Деникин и его генералы бросили на произвол судьбы, оставили или просто отдали на расстрел комиссарам в порту Новороссийска. Там, видите ли, морского транспорта не хватило для эвакуации. А то, что был полный бардак и каждый спасался, как мог? А то, что тысячи толстосумов и буржуев заранее, предвидя конец Белого дела на юге России, погрузили свой товар, свое барахло, своих жен, чад, девочек-проституток и свои задницы на пароходы да и отчалили от берега на день-два, а то и на неделю-другую раньше общей эвакуации и оставили Россию навсегда? Они не ушли в Крым за Врангелем продолжать борьбу! Они ушли в эмиграцию, где в парижских и швейцарских банках у них хранятся кругленькие капиталы! Это-то как расценить? Благо, что нашлись среди большевиков умные головы. Они и объявили пленным Добрармии в порту Новороссийска, что те могут добровольно вступить в Красную армию и драться за Россию, пусть и социалистическую, но
против польских интервентов…
        - Кстати, ни я, ни мой шурин после этих событий более ни разу ни замарали руки в крови русских людей. А когда мы были в Добровольческой армии, то только этим и занимались… После перехода к красным мы оба были на польском фронте и делали все, чтобы отразить наступление поляков, чтобы защитить интересы Отечества. А Петр потом еще год воевал в Средней Азии против местных бандитов - басмачей, наводил там порядок, - добавил Кирилл.
        - Ради Бога, простите, никак не хотел вас обидеть! - озадаченно произнес Иванов. - Поверьте, как только увидел вас обоих, узрел ваши звезды на фуражках, то грешным делом подумал, что вы из ЧК и хотите арестовать меня. А я уже билеты взял до Берлина через Варшаву… Завтра уезжаю. А тут вдруг такое. Слава Богу, вы - просто командиры Красной армии.
        - Поверьте, Георгий, нам непросто носить красные звезды на околышах фуражек и эти нашивки, - произнес Усачев. - Но верьте, сейчас нет иной силы, кроме Красной армии, которая могла бы защитить Россию. И я это очень хорошо понял на советско-польском фронте, ибо поляки дрались там не против красных, они дрались там против нас - русских, великороссов.
        - Давайте выпьем еще, друзья-коллеги, - негромко предложил Кирилл.
        Они налили еще, чокнулись, выпили, закусили.
        - Господа, напоследок расскажу вам забавную историю про Городецкого - основателя «народной школы», того, что в свое время продвинул Есенина, Клюева. Кирилл, помните, как они рядились под коробейников да читали про лады и гусли-самогуды?
        - Припоминаю, - отвечал Изгнанников.
        - Ну так вот. Заканчивается очередной концерт. На сцене Городецкий. На нем голубая или алая косоворотка. Вид у него восторженно-сияющий, ласково-озабоченный. Русые кудри взъерошены… Но внимательный взгляд иногда различит под косовороткой очертание твердого пластрона - это значит, что после вечера надо ехать в изящный клуб, где любит ужинать «Нимфа», и рубашка надета для скорости обратного переодевания поверх крахмального белья и черного банта смокинга… Рядом с Городецким Есенин. На нем тоже косоворотка - розовая, шелковая. Золотой кушак, плисовые шаровары. Волосы подвиты, щеки нарумянены. В руках - о, Господи! - пук бумажных васильков. На эстраде портрет поэта Кольцова, осененный жестяным серпом и деревянными вилами. Внизу - два «ржаных» снопа и полотенце, вышитое крестиками… Публика аплодирует. Публика довольна. Городецкий сияет. Есенин смущен.
        - Есенин - этот поэт крестьянских попоек, пьяных драк и похабщины… И это - поэзия? - с долей возмущения спросил Кирилл.
        - Простите, речь сейчас не о нем. Я продолжу?
        - Конечно, несомненно.
        …Городецкий оставляет сцену. Он искренно счастлив, этот милый, приятный, обходительный, даровитый человек. Он от души рад, что все так хорошо и всем так нравится, и больше всех ему самому. Он весело окидывает зал ясными, открытыми глазами, кого-то хлопает по плечу, кому-то жмет руки, обнимает кого-то…
        Бывают и неприятности, конечно. Сологуб, например, прощаясь, проворчит по-стариковски:
        - А где ваш главный распорядитель?
        - Какой, Федор Кузьмич?
        - Да Лейферт, костюмер. Лапти-то у него напрокат брали?
        Но что понимает Сологуб в «народном искусстве»?
        Гумилев уже в советское время часто вздыхал:
        - Жаль, что Городецкого нет.
        - Он, кажется, у белых?
        - Да. На юге где-то. Это, впрочем, к лучшему. Застрянь он здесь, его живо бы расстреляли
        - Нас же не расстреливают?
        - Мы другое дело. Он слишком ребенок: доверчив, восторжен… и прост. Стал бы агитировать, резать большевикам правду в лицо, попался бы с какими-нибудь стишками… Непременно бы расстреляли. Слава Богу, что он у белых. Но мне его часто недостает - того веселья, которое от него шло.
        Улыбаясь, Николай Степанович прибавлял:
        - В сущности, вся наша дружба с ним - дружба взрослого с ребенком. Я - взрослый, серьезный, скучный. А Городецкий живет - точно в пятнашки играет. Должно быть, нас и привлекло друг в друге то, что мы такие разные.
        Но весной 1920 года Городецкий приехал в Петербург. Приехал с новеньким партийным билетом в кармане и в предшествии коммунистки Ларисы Рейснер. Муж Рейснер, известный Раскольников, комиссар Балтфлота, захватил где-то на фронте вместе с поездом «Освага» и работавшего в «Осваге» Городецкого.
        …Сами понимаете, что на эстраде на этот раз стоял не портрет Кольцова, а лидера большевиков - Ленина. И не вилы, а молот перекрещивался с серпом. И уж не косоворотка - «революционный» френч был на Городецком.
        - Кто из нас бросит в него камнем? - говорила в своем вступительном слове Рейснер. - У кого из нас руки не выпачканы… грязными чернилами «Речи»? Он заблуждался - теперь он наш. Забудем прошлое…
        После Рейснер - Городецкий, встряхнув кудрями и окинув аудиторию милыми, добрыми, серыми глазами, читал стихи о Третьем Интернационале.
        Узнав об этом, Гумилев сказал, пожимая плечами:
        - В самом деле, как в него бросишь камнем? Мы же эту его невменяемость поощряли, за нее, в сущности, и любили его. Ведь не за стихи же? Вот он и продолжает играть в пятнашки…
        - Только, - прибавил Иванов, - теперь я вижу - Бог с ней, с этой наивностью и детскостью. Потерял я к ней вкус. Лучше уж жить с обыкновенными незабавными… отвечающими за себя людьми, - с горечью закончил он, помолчал немного и предложил налить еще по рюмке.
        - Что же станется с нашей духовной культурой? - сурово и огорченно спросил Кирилл, закусывая после выпитого.
        - Нашу духовную культуру опозорили, заплевали и продолжают уничтожать. Нас же выбросили в пустоту, где в сущности, кроме как заканчивать и «подводить итоги - хоронить своих мертвецов», ничего не остается, - отвечал Иванов.
        - Но есть же и у большевиков светлые головы в сфере культуры. Я много хорошего слышал о Луначарском, о Грабаре, о Горьком, например, - произнес Кирилл.
        - Эти погоды не сделают. Их слишком мало, и они питаются соками уходящей эпохи. Большинство же их лидеров от культуры вырастили в обезьяннике пролетариата - с чучелом Пушкина вместо Пушкина… с чучелом России, с гнусной имитацией, суррогатом всего, что было истреблено дотла и с корнем вырвано, - отвечал Иванов.
        - Господи, в какой стране мы живем?! - с болью простонал Кирилл…
        О чем далее говорили они, Изгнанников запомнил плохо. Разгоряченные спиртным, расстались они навсегда, тепло и тревожно-трагически, у дверей «Метрополя». Иванов поймал извозчика, сел, махнул рукой и пропал в прохладной сентябрьской ночи.

* * *
        Кирилл проснулся рано на рассвете. Он лежал полураздетый на постели с краю. Посреди кровати, рядом с ним, укрывшись одеялом, спала Женя. И у самой стены посапывала Наташа. Петр улегся в углу комнаты на расстеленных на полу шинелях. В кроватке у противоположной стены спала маленькая Надя.
        Попив воды из чайника, Кирилл попытался уснуть. Сон не приходил. Мысли, одна яснее и трагичнее другой, шли на ум, ужасая своей простотой, величием и откровенностью.
        «Что за страна такая - Россия? Страна, в которой родился я и все мои родные, ближние, друзья и даже враги. Страна - шестая часть суши нашей матушки-земли. Эта шестая часть - единственная страна, единственное государство, которое соединило большую часть географической Европы с доброй половиной географической Азии. Самая северная страна мира, ибо по количеству северных малообжитых и необжитых территорий превосходит все остальные. Что уж говорить про азиатские просторы России, когда в ее европейских снегах и льдах, в ее необъятных, неодолимых просторах погибали или останавливались все самые великие нашествия, которые совершались на ее территориях…
        А какие люди населяют эту страну? В глазах европейских народов это - не люди, это - суровые и безжалостные к самим себе, не знающие цены жизни, а потому беззаветно храбрые, но и способные к самопожертвованию, безмерно выносливые, упорные, стойкие в лишениях и страданиях дикари. Но и с другой стороны, мы же - один из самых доверчивых, способных к братскому общению народов. Ведь в большинстве своем даже азиаты уважают и побаиваются нас. Не дай же Бог обидеть нас - этих дикарей. Наша доверчивость обратится безмерным гневом и безмерной местью. Наш народ - действительно доисторический пещерный медведь, с которым можно жить в дружбе, если справедливо разделить с ним добычу и охотничьи владения. Но не дай Бог обидеть его…
        Но ведь люди не рождаются просто так, как плодятся вши или даже как котятся кошки. Каждый человек, явившийся на землю, сотворен по образу и подобию Творца. Следовательно, Творец промыслительно дает родиться каждому человеку в той или иной стране. Ибо каждому по любви своей дает Крест по плечу. Значит, родиться в России - это особая, великая миссия, особый промысел Божий о части человечества, это - подвиг. Рождение в России - особый Крест. Правда, не все могут снести его… Кто-то не выдерживает, уезжает, оставляет Россию, кто-то вынужден уехать под угрозой смерти. Но всех их там, за рубежами России, мучит, точит неисцелимая тоска о великой и страшной, могучей и неодолимой Родине. И всем им будет давить на плечи тяжелый российский Крест, возложенный от Господа на рамена при рождении.
        Да, не одни великороссы живут в России… С нами вместе разделяют общую судьбу миллионы инородцев. Но и они все родились здесь для того же, как и мы. И потому мы милостью и волей Божией - все братья или „ближние“. Но чем далее располагаются они от исторического центра России, тем слабее их связь с ее Божественной миссией.
        Все человечество живет по законам. Одни - по законам гражданским, другие - по законам Адата и Шариата, третьи - по законам, данным Конфуцием. Но в России, сколько бы ни сочиняли законов, сколько бы ни обновляли их, почти ничего не меняется. Здесь по закону не живут, здесь живут в беззаконии. Точнее, беззаконие - это архаичная традиция - Кон. Мол, так было искони, испокон веку.
        „Да не мните, яко приидохъ разорити закон, или пророки: не приидохъ разорити, но исполнити. Аминь бо глаголю вамъ: дондеже прейдетъ небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдетъ от закона, дондеже вся будутъ…“ („Не думайте, что Я пришел нарушить закон или слово пророков: не нарушить пришел, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе сохраняются небо и земля, одной йоты или одной черты не сохранится от закона; дотоле все произойдет…“), - вспомнились Кириллу слова Евангелия от Матфея.
        „Дондеже вся будутъ“… Да, у нас или как искони, или же кто сильный, тот и прав. Говорит же простой народ: „Закон - что дышло, куда повернул, то и вышло“. Но, вероятно, если так продлится до скончания века, то, когда придет на землю единый, последний правитель, „единый царь“, который поставит себя вместо Сына Божьего, то долго с Россией у него ничего не получится. Верно, Россия не подчинится его закону, ибо живет в своем „беззаконии“, вернее, по обычаю Кона. А возможно, случится и так, что и этот последний правитель не сможет обуздать Россию до самого Второго Пришествия.
        О, Родина моя! Неодолимое, вечное страдание и долготерпение великого и страшного, доброго и сурового народа, такого же, как и страна, в которой рожден он сам. О, Господи! Да это даже и не страна, это - полигон страстей Твоих! Место самых страшных испытаний, возложенных на человечество. Место, где Творец дает волю для воплощения самым безумным, и самым великим, самым низким и самым благородным человеческим деяниям. И потому Россия всегда останется одной, единственной и в то же самое время единой, неделимой страной. Как бы ни кромсали ее. Как бы ни отрывали от нее окраины и Украины. Верно, Господь, возложив на нее особую миссию, не допустит иного. Замысел Божий о России и завет с ней воплощены в реальности. Не будучи единой, реализуется ли Россия в миссии своей?..»
        Эпитафия
        С тех пор, как зиждется Россия,
        С мечом Иисуса на Земле,
        Рожденным здесь, в ее стихии,
        Прописан подвиг на челе.
        Кто неразлучен с ней от роду
        И принял меч и мир, как есть,
        Им дней войны и дней свободы
        Сияет свет - Спасенья весть.
        Библия. Вторая книга Паралипоменон. Глава XI, строфы 3 -4:
        «Отложились Израильтяне отъ дома Давидова до сего дня…Такъ говоритъ Господь: не ходите и не начинайте войны съ братьями вашими; возвратитесь каждый въ домъ свой, ибо Мною сделано это».
        Послесловие
        Иванов Георгий. После отъезда из России первоначально перебрался в Берлин. Но год спустя был уже в столице Франции. В 1928 году в Париже, а затем в несколько измененном составе переизданная в 1952 году в Нью-Йорке, вышла книга воспоминаний Г. Иванова «Петербургские зимы», где автор подробно описал творческую жизнь Петербурга эпохи «Серебряного века» и, в частности, посвятил несколько страниц «Приюту комедиантов». Как мемуарист Иванов сравнил Петербург 1912 -1922 годов с китайским театром теней.
        Именно в эмиграции Иванову удалось создать свои лучшие произведения: стихотворные сборники «Розы» (1931 г.) «Портрет без сходства» (1951 г.), роман «Распад атома» (1938 г.). Он сумел передать «горькую правду о новом человеке»: «его опустошенность, потерю веры в прежние идеалы, душевную тревогу и трагический скептицизм».
        В эмиграции, как и в Петербурге, Г. Иванов не мыслил свою жизнь вне литературного окружения. Здесь он был по-прежнему заметной фигурой светской жизни «русского Парижа». Одно время он являлся председателем «Зеленой лампы» - литературного салона, вдохновителями которого были З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский. Хотя сам Георгий эту роль воспринимал как «декоративную». В эти годы он познакомился с Н. Туровероым, но был очень осторожен в оценках его творчества. Жена Иванова - И. Одоевцева - всячески поддерживала казачьего поэта и была с ним в дружеских отношениях.
        Умер Иванов 26 августа 1958 года в Йере. В 1963 году останки его перезахоронены на русском некрополе близ Парижа на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
        Иванченко Филипп («батя-Филька»). Несмотря на арест, остался жив. Красные не расстреляли его, надеясь, что умрет сам от гангрены ноги. Однако Филипп выжил и остался в Балашовском уезде. В родную станицу вернуться опасался. Народ его побаивался. О нем ходила молва, что он был бандитом. Местная власть не разрешила ему проживать в каком-либо населенном пункте, и он поселился в своем доме на хуторе - на выселках близ села Большой Мелик. Одевался он по-казачьи, носил бурку и папаху и действительно выглядел грозно. В ухе имел серьгу - как последний мужчина в казачьем роду. По рассказам близких и родных, спрятанные где-то в лесах винтовку и шашку он зарыл ночью под высоким деревом, у реки Поповки. Красным не сдал.
        После Гражданской войны он обзавелся семьей. Привез из родной станицы свою молодую жену Александру и зажил с ней. Она родила ему двух сыновей - Владимира и Ивана. Один из его сыновей пропал без вести в годы Великой Отечественной войны, другой погиб в советских лагерях. Сам Филипп умер в период межу 1968 -1971 гг. Похоронен на местном кладбище у села Большой Мелик.
        Изгнанников (Космин) Кирилл. Всю жизнь прожил со своей женой Евгенией, которая родила ему еще двух дочерей - Нину и Анастасию. В конце 1922 года с окончанием Гражданской войны Всевобуч был упразднен. Кирилл оставил службу в армии и, наконец, вышел в запас после семи лет непрерывной службы (1915 -1922 гг.). Он стал гражданским человеком и начал работать бухгалтером, потом ревизором финансового ведомства. Комнату в квартире на Арбате он оставил и переехал в подмосковное Царицыно. Там Кирилл купил небольшой загородный дом, где и поселился со всей семьей. Всю оставшуюся жизнь писал стихи, но никогда не публиковался. Своевременная смена профессии и места жительства, вероятно, помогла ему избежать репрессий, развернувшихся в 1930-е гг. и выкосивших большую часть военных специалистов царской и белой армий, перешедших на сторону советской власти в Красную армию. Тем более что фамилию свою Кирилл изменил. О его истинном прошлом знали только самые близкие и родные люди.
        Во время Великой Отечественной (Второй мировой) Кирилл вновь был призван в ряды Красной армии в 1942 году. Его направили в артиллерию, и он принимал участие в сражениях под Воронежем и Курском. Среди все тех же южнорусских степей и полей он воевал уже в рядах Красной армии против немецких захватчиков. Как мог он предположить, что старинные традиции русской армии вновь начнут возвращаться в строй? Но в 1943 году неожиданно для себя он вновь надел погоны, введенные в Красной армии. Это были офицерские погоны капитана. Войну закончил в 1944 году, так как был демобилизован по здоровью. Всю свою жизнь не любил «вождя народов», олицетворявшего жесткость и бескомпромиссность советской власти. Он пережил Сталина всего на несколько месяцев - чахотка свела его в могилу. Свою жену Евгению пережил ненадолго. Умер Изгнанников в конце весны 1953 года и был похоронен на Ореховском кладбище близ Царицыно под Москвой.
        Старшая дочь Изгнанниковых Наталья всю войну прослужила в госпитале медсестрой. Умерла своей смертью в 1993 году. Вторая дочь Надежда всю войну с 1942 года прошла в полевом медсанбате. Вместе со стрелковой частью, к которой был приписан их санитарный батальон, она участвовала во взятии Одессы, Бухареста, Будапешта и закончила войну в Вене в 1945 году. Умерла от в 1948 году от чахотки, которой заразилась на фронте.
        Мелкумов Акоп. Как командир Первой Отдельной Туркестанской кавалерийской бригады был вторично награжден орденом Красного Знамени за разгром банды Энвер-паши в 1922 году приказом за № 82 от 31 марта 1924 года. Закончил свою военную карьеру лишь в 1934 году, когда было окончательно подавлено басмаческое движение в Средней Азии. За особые заслуги перед социалистическим Отечеством был награжден орденом Красного Знамени третий раз, а также почетным золотым оружием. В 1937 году оклеветан и сослан в Сибирские лагеря. В 1954 году реабилитирован. Воинское звание перед арестом - комдив, что соответствовало званию генерал-майора. После реабилитации звание генерала ему не вернули. Ограничились полковником. Сам Мелкумов решил оставаться в несуществующем в армии звании комдива. Написал книгу мемуаров под общим названием «Туркестанцы». Умер в 1962 году. На его могиле стоит бюст, где он изображен в военной форме 1930-х годов. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
        Пазухин Алексей. Как и многие эмигранты Белой армии, вместе с женой оказался сначала в Сербии, а потом перебрался во Францию. До начала Второй мировой часто бывал в Париже, посещал творческие поэтические и литературные вечера, на которых выступали Н. Туроверов, Д. Мережсковский, И. Бунин и другие русские поэты и писатели. В Париже неоднократно встречался с Георгием Ивановым. После начала войны и оккупации Франции германскими войсками след Пазухина теряется. По слухам, он участвовал в движении сопротивления и погиб где-то в конце войны, отдав жизнь за свободу Франции.
        Туроверов Николай. После отъезда с острова Лемнос перебрался с женой и братом в Сербию, где зарабатывал физическим трудом. Бог наделил его недюжинным здоровьем и крепостью. Вместе с младшим братом Александром он грузил мешки с мукой на мельнице, валил лес. Родилась маленькая дочь Наталья, надо было как-то выживать. При малейшей возможности ночью или на рассвете Николай писал, работал над стихами. Писал на обрывках квитанций, на коробках из-под папирос. Стихи его списками расходились среди многочисленных русских эмигрантов в Сербии. Сотни русских изгнанников зачитывались строфами молодого казака, писавшего об оставленных станицах, последних боях в Крыму, Голгофе Белого движения.
        Где-то около 1922 года Туроверов перебрался с семьей в Париж. Ночами грузил вагоны, днем ходил учиться в Сорбонну. Здесь уже полностью раскрылся его поэтический талант. Вокруг него постоянно собирались единомышленники, которые словно заряжались энергией жизни от невысокого, коренастого казака.
        Первый сборник его стихов под названием «Путь» увидел свет в 1928 году в Париже. Книга была встречена с восторгом представителями военных кругов эмиграции. Николай много печатался в периодических изданиях: «Атаманский вестник», «Родимый край», «Казачий журнал». Но особенно имя было известно на страницах казачьего журнала «Станица». Здесь впервые была опубликована дописанная им изумительная поэма «Новочеркасск». Следующая книга Туроверова, «Стихи», вышла только через десять лет - в 1937 году. К этому времени поэт пользовался непререкаемым авторитетом в военных кругах русского зарубежья.
        Вторую Мировую войну он отвоевал в Африке в рядах Иностранного легиона. В Аньере, в 1942 году, во втором сборнике «Стихов» он опубликовал «Уходили мы из Крыма» - стихотворение, которые многие признают сколь гениальным, столь и трагическим. Затем там же вышла значительная часть цикла его стихов «Легион». После войны Туроверов продолжал публиковаться в Париже, играл большую роль в культурной и общественной жизни русской эмиграции, занимался историей казачества и русской армии, приложил немало усилий к созданию русских музеев военного профиля. Умер 27 сентября 1958 года. Похоронен близ Парижа на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
        Усачев Петр. Уволившись из рядов РККА, перебрался в Москву и некоторое время жил у Изгнанниковых в Царицыно. В трудные годы нэпа вместе с Кириллом пытался наладить свое дело. Они варили мыло, вязали банные веники, плели корзины. Петр даже начал небольшую торговлю этим нехитрым товаром. В первые годы это выручало и приносило небольшой достаток. Деловая, купеческая жилка, унаследованная Петром от отца, деда и прадеда, удачно проявилась в нем в то тяжелое время. Но затем Усачев женился, завел свою семью и все реже появлялся у Изгнанниковых. Кирилл сам изредка наведывался к Петру в гости. Последний раз Петр появился у сестры и деверя в гостях где-то в самом начале Отечественной войны. Вероятно, он ушел на фронт. Но во время войны след его затерялся.
        Юлдубаев Али. После военной миссии в Турцию и окончания Гражданской войны вернулся в свой аул на востоке Саратовской губернии, где прошли его юность и молодость. Он женился по любви на башкирской девушке из простой семьи. Был комсомольским активистом, а потом вступил в ряды ВКП(б). Участвовал в колхозном строительстве, в раскулачивании башкирских баев и зажиточных крестьян. Затем сам стал председателем одного из колхозов. В годы Отечественной войны он получил бронь. Но его колхоз перевыполнял план поставок хлеба для фронта и голодающей страны. Умер Юлдубаев в середине 1960-х годов. Похоронен на мусульманском кладбище одного из башкирских аулов Саратовской области.
        Абрамов Павел. После Гражданской войны вступил в ряды ВКП(б), служил в ОГПУ-НКВД. У себя на родине являлся оперуполномоченным по Карачевскому району Орловской области. В ходе «чисток» 1920 -1930-х гг. участвовал в заседаниях «троек», руководил приведением в исполнение приговоров к высшей мере наказания. Все односельчане и знакомые боялись и уважали его. Однажды во время застолья у матери в деревне он чуть не застрелил родного брата Якова за то, что тот обвинял Сталина в непомерном, грабительском продналоге, наложенном на колхозное крестьянство, за то, что оскорблял «вождя народов».
        Павел прошел всю Отечественную войну с 1941 по 1945 год. Неоднократно поднимал солдат в атаку и сам ходил в штыковые. Некоторое время служил в дивизионе реактивных минометов («катюш»). Был пять раз ранен. Войну закончил в звании полковника. После войны примирился с братом. Умер в 1972 году своей смертью в возрасте старше 70 лет. Похоронен на центральном кладбище в городе Карачеве.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к