Библиотека / История / Василевский Артур : " Земля Чужих Созвездий " - читать онлайн

Сохранить .
Земля чужих созвездий Артур Василевский
        Продолжение знаменитого романа классика отечественной фантастики Александра Беляева «Остров погибших кораблей»! Более десяти лет прошло с тех пор, как легендарный Остров погибших кораблей канул в океанскую пучину. Сыщик Симпкинс стал главой крупного детективного агентства и теперь искал по всему свету следы исчезнувшего «губернатора» Слейтона, более известного как финансовый аферист и мошенник Гортван. И вот однажды агенты донесли Симпкинсу, что в дебрях Центральной Африки появились никому не известные белые люди, тщательно избегающие контактов как с туземцами, так и с колониальной администрацией. Детектив обращается к старым знакомым, к супругам Вивиан и Реджинальду Гатлинг, ведущим самый респектабельный образ жизни. Испытывая тоску по романтической юности, Гатлинги соглашаются финансировать экспедицию в Бельгийское Конго - огромную страну, раскинувшуюся в сердце Африканского континента. Впереди их ждут небывалые приключения и открытие новой таинственной земли…
        Содержание
        Артур Василевский
        Земля чужих созвездий
        
* * *
        Автор выражает благодарность своей внучке Маргарите Субхангуловой за помощь в работе над этой книгой
        Глава 1
        Пламя пылало так, что небо, казалось, сейчас расплавится и голубым воском стечет на землю. То есть в море. Полыхал остров - огненный столб вырывался из него не как при обычном пожаре, а так, словно кто-то с адской силой дул снизу, из неведомых подводных, а может, и подземных глубин, злобно радуясь при мысли о том, как его огнемет из преисподней бьет ввысь, вгоняя в шок тех, кому довелось видеть это. Этого быть не может! - пусть застрянет мысль в оцепеневшем мозгу. Нет. Это сон. Сон! Такое может быть только во сне!..
        Мысль «Это сон! Сон!» - забилась, пробилась и спасительно затопила и бьющий в небеса огонь и весь этот мир - из него точно выдернули стержень, он пошатнулся, мягко потек… и Вивиан Гатлинг со счастливым облегчением поняла, что это и вправду был сон.
        Он легко, бумажно смялся, но при этом властно втянул Вивиан в некую теплую мглу и вбросил оттуда сюда. Из сна в явь.
        Открыв глаза, она секунд двадцать осознавала, что она дома, в своей нью-йоркской квартире, за окном радостное летнее утро, из гостиной доносятся неразборчивые голоса, позвякиванье посуды, шуршание газеты - значит, Реджинальд уже распорядился насчет завтрака и сейчас придет сюда будить ее.
        Улыбнувшись, Вивиан поспешно встала, накинула на пеньюар нежно-бирюзовый шелковый халатик, сунула ноги в шлепанцы и, на ходу энергично растерев лицо, отправилась в гостиную. Муж предпочитал завтракать там.
        Но прежде, чем выйти из комнаты, она по давней привычке подошла к настольному календарю, перевернула листок. 21 июня 1937 года, понедельник. «Здравствуй, новая неделя!» - еще раз улыбнулась Вивиан и поторопилась в гостиную.
        Когда она вошла, столовые приборы были уже размещены на столе, из-под крышки кофейника струился ароматный парок, а горничная, молодая мексиканка Долорес в безупречно белом переднике и столь же белоснежной крахмальной «короне» на угольно-черных волосах, уже выходила из комнаты с пустым подносом в руках.
        - Доброе утро, синьора, - сверкнула она ослепительной улыбкой.
        - Буэнос диас, Долли, - в шутку ответила миссис Гатлинг, и девушка негромко засмеялась, без труда уловив тон хозяйки: та, будучи в хорошем настроении, частенько заговаривала со служанкой по-испански, как бы чуть-чуть поддразнивая.
        Улыбнулся и Реджинальд.
        - Доброе утро, дорогая! Завтрак готов, прошу к столу. Утренним туалетом можно заняться и после.
        И отложил небрежно сложенную свежую «Нью-Йорк Таймс».
        - Что пишут? - спросила Вивиан, подсаживаясь к столу и берясь за кофейник.
        Вопрос был задан из вежливости - супруге не терпелось рассказать мужу необычайный сон, но с юных лет крепко-накрепко встроенные в голову правила этикета требовали начать беседу с нейтральных пустяков.
        - Что пишут? - Реджинальд усмехнулся, намазывая аппетитно подрумяненный тост апельсиновым джемом. - Пишут то, что скоро нас, кораблестроителей, будут списывать за ненадобностью.
        Вивиан понимала, что муж так замысловато иронизирует - успела изучить за более чем десять лет совместной жизни, - но опять-таки деликатность воспитания вынудила ее задать пустой вопрос:
        - Любопытно. Прямо так и пишут?
        - Нет, - спокойно ответил Реджинальд. - Разумеется, прямо так не сказано. Но вот взгляни…
        Он развернул газету, и Вивиан увидела большое, чуть не в четверть полосы фото: трое устало улыбающихся, заметно изможденных парней в кожаных регланах с меховыми воротниками и мягких бесформенных кепках - странноватая, конечно, одежда для середины июня.
        - Пилоты, - догадалась Вивиан, безошибочно угадав в них иностранцев - по курткам и кепкам.
        - Совершенно верно, - подтвердил Реджинальд. - Русские. Совершили рекордный рейс из России через Северный полюс сюда, к нам. Сели где-то в штате Вашингтон… ну, это не важно. Словом, успех налицо!
        Вивиан усмехнулась уголками рта:
        - Мне кажется, я поняла ход твоей мысли.
        Ты хочешь сказать, что авиация вытеснит корабли?
        - В общем, да, - Реджинальд отложил газету, вновь взялся за кофе. - Все-то, разумеется, не вытеснит. И не завтра это случится. Но этот полет через полюс еще один шаг в будущее, вслед за Линдбергом и прочими. Не берусь сказать, когда пассажирские самолеты станут летать из Европы в Америку, но это, бесспорно, будет. И вот тогда-то огромные пассажирские пароходы, такие как «Нормандия», «Куин Мэри»… да и наш бедняга «Франклин», попросту станут не нужны. Большинство людей предпочтет летать, что в десятки раз быстрей, чем плыть…
        И мистер Гатлинг вознаградил себя за этот прогноз глотком кофе.
        Поворот темы к «Бенджамену Франклину» пришелся как нельзя кстати. Вивиан увидела возможность изящно подхватить разговор в нужном ключе.
        - Да, «Франклин»… - произнесла она с легким вздохом. - Ты знаешь, иногда мне кажется, что это было так давно, словно в другой жизни. Остров погибших кораблей, Слейтон, все те люди… А иногда это прошлое вдруг само возьмет и вернется, не спросив. Странно, не правда ли?.. И вот этой ночью, представь себе…
        Так плавно она подошла к рассказу про диковинный сон - и описала его четко, ясно и красочно. Дар слова у нее имелся.
        Супруг, однако, ничего странного в сновидении не усмотрел.
        - Да, - молвил он с особой интонацией. - Теперь это навсегда с нами. Ведь это самое яркое, что было в нашей жизни, не так ли?
        Вивиан должна была согласиться, что да, так. В конце концов, благодаря «Франклину», Симпкинсу, острову… всему тому необычайному сцеплению обстоятельств они с Реджинальдом нашли друг друга и тоже, хотелось бы верить, навсегда.
        Сказав так, она невольно сравнила тогдашнего Реджинальда с нынешним. Этот, тридцатисемилетний Реджинальд Гатлинг был, конечно, несравненно солиднее, осанистее и основательнее того, которого юная мисс Кингман впервые увидела на борту «Бенджамена Франклина» при столь драматических обстоятельствах. Да и она сама вот уже сколько лет не мисс Кингман, но миссис Гатлинг, мать двух прелестных детишек: девятилетней Мэри и шестилетнего Генри, - почтенная светская дама, для которой вся эта романтика в виде исчезнувших островов, скрывшихся под чужим именем преступников - теперь давно прошедшее прошлое, плюсквамперфектум, как говорят немцы.
        Но ведь оно зачем-то возвращается! Зачем-то норовит напомнить о себе. Зачем?..
        Не успела миссис Гатлинг внятно осмыслить этот вопрос, как резко грянул телефонный звонок.

* * *
        Со словами: «Кто бы это мог быть?..» - произнесенными довольно равнодушно, Реджинальд прошел к аппарату.
        - Слушаю, - сказал он, глядя на жену, и по мере того, как слушал, выражение его лица шутливо менялось: сперва он сделал большие глаза, потом изобразил сочувственное внимание к собеседнику, а под конец заговорил с преувеличенно-изысканной любезностью аристократа из прошлого века:
        - Да, разумеется. Будем рады видеть вас и услышать подробности этого, несомненно, увлекательного дела. Ждем… - Все это с легчайшей, почти неуловимой иронией.
        Положив трубку и видя недоуменно-заинтересованный взгляд жены, Реджинальд позволил себе немного поиграть на ее интересе: сделать паузу, после чего многозначительно произнести:
        - Послушайте, миссис Гатлинг. Давно ли вы стали видеть вещие сны?..
        Секунда понадобилась Вивиан, чтобы разгадать загадки супруга.
        - Неужели Симпкинс? - указала она глазами на телефон.
        - Он самый, - смеясь, Реджинальд вернулся за стол. - Все со своей идеей фикс. Что-то новое отыскал, спешит поделиться. Я не против; полагаю, ты тоже возражать не станешь, тем более в свете нашего разговора.
        Это было сказано не вопросительно, а утвердительно, и миссис Гатлинг улыбкой и кивком подтвердила правоту мужа.
        Сокровища, добытые на Острове погибших кораблей, Симпкинс расчетливо вложил в дело и сумел развить его до одного из крупнейших и солиднейших детективных агентств Америки, выполнявшего разнообразные заказы чуть ли не во всех уголках Земли. Он мог позволить себе содержать международную армию агентов, не просто выполнявших те или иные поручения, но собиравших информацию, что могла бы пригодиться когда-либо в дальнейшем.
        Симпкинс был делец на девяносто девять процентов - то есть и пальцем бы не пошевелил, если б это движение не обещало прибыли. Но на эти девяносто девять процентов бизнесмена в нем приходился один процент маньяка - или, сказать помягче, одержимого идеей. А идея эта была - отыскать исчезнувшего во время пожара «губернатора» Слейтона.
        В первые годы после возвращения Гатлинги пытались вразумить сыщика, уверяя, что в таком лютом пламени, да еще посреди океана шансы уцелеть минимальные. Нет, разумеется, полностью их исключать нельзя, но рассматривать их как реальные… ну право же, это странно, мягко говоря.
        Супруги старались быть сдержанными в выражениях.
        Но на все эти доводы Симпкинс упорно талдычил одно и то же: пока труп не обнаружен, факт смерти не установлен - и хоть ты тресни. В конце концов Гатлинги совместно постигли несложную истину: у самого твердолобого рационалиста есть такой заповедник души, где разум и логика бессильны перед какой-нибудь причудливой фантазией, пусть самой нелепой, даже дурацкой. Что, в общем-то, и хорошо, иначе жизнь была бы не жизнь, а скука смертная.
        Решив так, Вивиан и Реджинальд перестали убеждать старого приятеля. Чем бы дитя ни тешилось… Время от времени Симпкинс вдруг будоражил их сообщениями о том, что кто-то из его агентов, кажется, обнаружил что-то любопытное… но всякий раз эти надежды лопались пустышками. В последние год-полтора и вовсе стихло: понятно, время уносит все…
        И вот пожалуйста. Не унесло.
        - Что ж, послушаем, - философски заключил мистер Гатлинг. - Кто знает, какими путями бродит по свету истина…

* * *
        Ровно в полдень Симпкинс был у Гатлингов. Встретили его радушно, и Вивиан, и Реджинальд к этому времени принарядились, как и полагается при визите солидного гостя. Да и он сам рассыпался в дежурных любезностях, впрочем, совершенно искренних. Видно было, что он рад встрече.
        Надо сказать, что он не так уж изменился за минувшие годы. Поседел, полысел, раздался вширь - это верно. Но остался столь же подвижным, даже суетливым, энергия его плескала через край. От кофе и аперитивов отказался, заявив, что это рассеивает внимание, а он хочет сосредоточиться, не упустив в рассказе ни одной детали.
        - Разумно, - откликнулся Реджинальд, так, что никто, кроме Вивиан, не угадал бы в его интонации тончайшей усмешки. А для нее-то за десять лет совместной жизни ни одна его черточка не была загадкой… И она улыбнулась мысленно, сохраняя на лице самое учтивое и внимательное выражение.
        Детектив внушительно откашлялся.
        - Итак, - приступил он, - вы знаете, должно быть, что я постарался раскинуть агентурную сеть по всему миру?.. Знаете. Отлично. Ну так вот: недавно завел я себе такой опорный пункт в Кейптауне. В Каире-то у меня давно человечек сидит, за всю Северную Африку отвечает. Еще один в Алжире есть, но этот так себе, скользкая личность, не доверяю я ему… Да. Ну, а в южной части было пусто. И вот нашелся один. Отлично! Толковый парень, сразу себя показал. Да. Ну и взялись мы с ним за дело…
        Толковый парень стремился доказать, что стоит тех денег, на которые рассчитывает в бюро Симпкинса. Он грамотно расследовал два типично южноафриканских дела: одно связанное с хищением золота на приисках, другое - с подменой настоящих алмазов фальшивыми. Заказчики остались довольны.
        Тогда-то, увидев, что кейптаунскому резиденту можно доверять, Симпкинс поведал ему о своей давней заботе: поисках Абрама Гортвана, известного также как Слейтон. Южноафриканец отнесся к заданию с профессиональным бесстрастием: сказано искать - буду искать, хотя что начальник, что подчиненный понимали сложность задачи. Но планомерность и методичность поисков - прежде всего, это Симпкинс понимал тоже. И не хотел упускать ничего.
        Агент из Кейптауна постепенно протянул информационные щупальца в разные колониальные владения, расположенные к югу от экватора, создав сеть осведомителей, как правило, чиновников-европейцев, падких на дополнительные заработки, а также моряков каботажных судов, ходящих по южной дуге континента, от Лагоса до Дар-эс-Салама. Памятуя о просьбе Симпкинса, он просил их сообщать обо всем необычном и подозрительном, не очень, правда, надеясь на успех.
        Но вот один из таких моряков, штурман небольшого грузопассажирского судна, прибыв из французского Конго, привез любопытные сведения.
        Здесь надо сказать, что территория, прилегающая к реке Конго, еще в прошлом веке оказалась разделена между двумя европейскими странами, соседствующими и у себя на континенте: Францией и Бельгией. Северо-западный берег отошел к Франции, юго-восточный к Бельгии, образовав таким образом две колонии Конго, французское и бельгийское. Столицы же этих владений - по сути, один город, разделенный рекой на две части - соответственно Браззавиль и Леопольдвиль. Понятно, что французы и бельгийцы запросто катаются в гости друг к другу с берега на берег, благо языкового барьера нет.
        Так вот, нашего штурмана занесло в Браззавиль, где местные французы угостили его историей, услышанной из-за кордона, то есть из-за реки.
        Бельгийское Конго - огромная страна. Если смотреть на карту, то она как клякса, ляпнутая в самой середине Африки - ну, может, чуть южнее. В реальности же это джунгли, джунгли и джунгли, стало быть, тайны, тайны и тайны. Там живут люди - разные местные племена, включая знаменитых лилипутов-пигмеев. Туда пытались пробираться экспедиции европейцев и американцев… но, по большому счету, эта часть планеты Земля живет жизнью, не известной человечеству. Даже аборигены, насколько сумели понять белые, не очень-то знают те места, скорее напротив, не очень стремятся знать их, при этом боясь и уважая. Это понятно: для дикаря природа - божество, капризное и грозное, оно не любит открываться людям, за исключением немногих избранных. Ну а раз так, то нечего и лезть без спроса. Негры и не лезут.
        Негры-то нет, а вот белые…
        И штурман услыхал от французов то, что они слышали от бельгийцев, а те - от своих колониальных подданных.
        В последние несколько месяцев обитатели дальних северо-восточных провинций, что на границе с английской колонией Угандой, стали замечать странных белых людей. Это явно не сотрудники местной администрации, не гражданские, не военные. Те бы сами к местным нагрянули так, что не отвяжешься, с чем-нибудь неприятным и нудным, вроде налогов, оброков и тому подобного. Эти же, наоборот, стремились уклониться от любого контакта, ведя себя зараз пугливо и агрессивно. Чаще всего они при случайных встречах с туземцами поспешно скрывались в дебрях, но случалось и так, что при слишком близких столкновениях выхватывали оружие и без малейших колебаний открывали огонь. Слухи об этом докатились до Леопольдвиля, оттуда переплыли в Браззавиль; как на них реагировали бельгийские и французские власти - черт его знает, а вот штурман счел нужным довести сведения до Кейптауна. Там же, поразмыслив, решили сообщить в Нью-Йорк.
        - А я теперь вам рассказываю, - сказал Симпкинс, отдуваясь и вытирая губы платком.
        Все же он позволил себе стакан газводы из сифона, выпил с видимым удовольствием - во рту пересохло, да и день жаркий.
        Супруги переглянулись. Реджинальд сделал едва заметное, но сложное движение головой, левыми плечом и рукой, отчего Вивиан поняла, что он готов к дискуссии. Конечно, она не ошиблась.
        - И каковы же ваши выводы из этого? - спросил он с нарочито ровным выражением.
        Симпкинс поставил стакан, ухмыльнулся:
        - Да вы уж поняли, куда я клоню?..
        - Разумеется, - спокойно молвил Гатлинг. - И хотели бы услышать аргументы в подтверждение версии, что эти лесные люди и Слейтон-Гортван как-то связаны друг с другом.
        - Так! - охотно воскликнул Симпкинс. - Все по существу. Признаю. Ну, во-первых…
        И во-первых, он завел свою старую шарманку: труп никто не видел, стало быть, факт смерти не доказан… но ему очень деликатно сказали, что все это резонно, но слышано-переслышано, а значит, лучше бы перейти к «во-вторых».
        Сыщик внял голосу разума и перешел.
        Во-вторых, Слейтона вполне могло занести в Африку. Предположим, он спасся. На шлюпке, а возможно, и на каком-то из кораблей, уцелевших от пожара… впрочем, первое вероятнее. Легкая шлюпка скользила бы по поверхности водорослей, как сани по льду, вплоть до свободной воды… Запас пищи, питьевой воды? - нетрудно допустить, что столь обстоятельный тип, как Слейтон, создавал эти запасы втайне от прочих. Итого: у него был шанс выбраться к широтам и долготам океанских трасс. Ну а там случайное судно, легенда, некая мзда капитану корабля… да, все это гипотезы, но рассудительные, согласитесь!
        - Допустим, - со сдержанным скепсисом произнес Гатлинг.
        Симпкинс развил мысль далее - можно считать, что в-третьих, в-четвертых и во всех прочих.
        Слейтон, говорил он, не тот человек, кто способен угомониться, зажить тихой мирной жизнью. Не для него это, он ищет бури, как парусник в стихах одного русского поэта… хорошие стихи, случайно прочел, а вот фамилию забыл. Ну да, у этих русских имена-фамилии такие, что язык сломаешь… Вон, три летчика только что Северный полюс перелетели, все газеты только и пишут… Ага, читали уже? Да, пардон, отвлекся. Продолжаю. Ну так вот: Слейтон-то ищет не просто бури, он ищет власти! Он привык к ней на острове и теперь без нее - как без воды, еды и воздуха. Ну а где и как может он воплотить эту мечту о власти - он, бродяга без роду-племени, сошедший на африканский берег хотя бы и с деньгами, а то и без гроша в кармане… Как?
        Симпкинс обвел маленькими блестящими глазками супругов, а те благовоспитанно промолчали, понимая, что ответа от них не требуют. Детектив же пафосно провозгласил:
        - Он именно это и постарался бы сделать!
        И разъяснил, что именно.
        Как и где жаждущий власти отщепенец способен насытить эту жажду? А так, что набрать группу таких же примерно субъектов, у коих не задалось в нормальном человеческом мире. Иные из них просто не могут найти себя - в работе, в отношениях с другими людьми, им кажется, что их не понимают, их душевная натура слишком тонкая для этого грубого мира… Бывают и такие, кто по жизни перекати-поле, им все равно, куда катиться, лишь бы не сидеть на месте. Ну а есть и те, кто дает тягу на край света по причинам куда более суровым: подальше от правосудия, от собратьев-гангстеров, от банков, кредиторов и тому подобной прозы бытия. Африка же, край света для белого человека - самое место для первых, вторых, третьих и еще всяких. Слейтону, с его-то знанием психологии, наверняка там не составило труда найти таких людей и влить им в уши сладкую отраву. Иными словами, он намеревался повторить примерно то же, что создал на Острове погибших кораблей: никому не подчиняющееся мини-государство, во главе с собой, естественно.
        - И создал, - полуутвердительно проговорил Гатлинг.
        - И создал! - сказал Симпкинс твердо. - Собрал всякое отребье, может, и денег где-то раздобыл. Или там золото, алмазы - ну, это все равно что деньги. Снарядились, собрались, подались в глушь, только их и видели. Теперь вот разве что негры видят.
        Здесь сыщик вновь не удержался, потянулся к сифону с газировкой. Реджинальд с Вивиан успели обменяться взглядами, отлично поняв друг друга.
        - Так, так… - покивал Реджинальд в раздумье. - Ну, что сказать…
        Сказать ему хотелось много чего, но он вдруг поймал себя на том, что хочет на свои доводы услышать опровержения - как и подобает в настоящей дискуссии. И он приступил.

* * *
        Прежде всего он заметил, что с момента исчезновения Слейтона миновало одиннадцать лет. Срок изрядный. Несомненно, что если «губернатора» и подобрало какое-либо судно и доставило в какой-то из африканских портов, то произойти это могло в течение максимум нескольких месяцев после пожарища на острове. Стало быть, на Черном континенте он обретается минимум десять лет. Слухи же о таинственных странниках возникли не более полугода назад, верно?.. Верно. Вопрос: что же Слейтон делал лет семь-восемь?.. Следующий вопрос: что у них с женщинами? Тема сложная и щепетильная. В достаточном количестве их вряд ли для такой жизни отыщешь, а недостаточное количество способно породить жестокие раздоры, от которых все лесное царство прахом пойдет… Ну и, наконец, проблема снабжения ресурсами. Продукты? - ну, допустим, что республика джунглей содержится подножным кормом. Сомнительно, но допустим. Оружие? - ладно, тоже предположим, что однажды раздобыли и с тех пор пользуются. Но боеприпасы? Но лекарства? Да и вообще, ресурсы, требующие постоянного возобновления! Как решается все это?..
        По мере того, как Реджинальд ставил вопросы, Симпкинс нетерпеливо ерзал, кивал, хмыкал - и как только хозяин умолк, очертя голову ринулся в дебаты.
        Заговорил он горячо, но дельно, находя изворотливые объяснения каждой из проблем, справедливо поставленных Гатлингом. А тот слушал, тоже кивал, соглашался, не соглашался, кое-что разумно опротестовывал… словом, конструктивный диспут успешно заработал, как пущенная в ход машина.
        Реджинальд спорил, а сам думал немного о другом. О чем - решил пока промолчать.
        В целом же беседа завершилась на сдержанно-оптимистичной ноте. Ясное дело, сыщик предлагал совместно организовать экспедицию в Конго, средства это позволяли. Ну а Гатлинги отвечали примерно так: да, разумеется, это интересно, стоит подумать… постараемся дать ответ в течение нескольких дней.
        Последнее обещание детектив прямо-таки клещами вытянул из хозяев, лишь после этого попрощался, не забыв предупредить, что позвонит послезавтра. Откланялся и убыл.
        Супруги дружно взглянули на стенные часы… и дружно рассмеялись.
        - Да уж, - весело признал Реджинальд, - впору за второй завтрак приниматься… Как ты на это смотришь?
        - Не возражаю.
        - Вот и хорошо. Зови Долорес, дорогая, и приступим.
        Через полчаса супруги с аппетитом вкушали свежие овощи, зелень, фруктовые соки и оживленно беседовали.
        - …Ты знаешь, в этом что-то есть, - в голосе Реджинальда звучал здоровый интерес. - Не думаю, что Симпкинс врет. На это у него не хватит воображения. Сочинить историю о каких-то таинственных белых людях в дебрях Африки?.. Нет, совсем не в духе нашего друга. Думаю, все так и есть. Штурман этот в Браззавиле услыхал в самом деле досужие разговоры, за которыми прячутся реальные факты.
        Сказав так, мистер Гатлинг ублажил себя глотком сока манго.
        - Но… - с невинной улыбкой продолжила миссис…
        - Что - но? - Реджинальд приподнял брови.
        Вивиан негромко рассмеялась:
        - Ты сказал это с такой интонацией, что следующая фраза должна начинаться с «но».
        - Вот как? - удивился Реджинальд искренне. - Я собирался сказать «но»?.. Хм! А ведь, пожалуй, так.
        - Слушаю. - Вивиан изобразила на лице шуточное внимание, однако супруг знал ее не хуже, чем она его, и видел, что юмор скрывает настоящую заинтересованность. Поэтому он сказал серьезно:
        - Но никакого Слейтона там нет.
        Симпкинса, разумеется, не переубедить - ему так втемяшилась в голову идея найти Гортвана-Слейтона, что не вышибешь. Ну и бог с ним, пусть что хочет, то и думает. А вот слухи о белых пришельцах в самом сердце Черного континента - это дело другое. За этим, несомненно, нечто есть.
        - Ты так не считаешь, дорогая? - закрепил Реджинальд речь вопросом, будучи уверен в ответе.
        Вивиан ответила не сразу. «Ведь это самое яркое, что было в нашей жизни, не так ли?..» - Слова мужа пробежались в ее памяти тоже ярко, прямо-таки цветными буквами для того, чтобы вызвать внутреннее сопротивление: да неужто в самом деле так?..
        - Считаю, - сказала она.
        И во взаимных взглядах супруги прочли все невысказанное: детей отправить к бабушке, а самим начать подготовку к дальнему странствию. Сначала через Атлантику, а потом по неизведанным просторам самого загадочного материка на планете. Это пока трудно было охватить разумом, слишком большим все это было, неповоротливо загромождало воображение: тяжко-бирюзовая бескрайность океана и невесомо-голубая - небосвода; уходящие за дымчатый горизонт холмы, густо поросшие причудливым тропическим лесом, темным, влажным, жарким, полным странно-приторных запахов и тревожных криков птиц и зверей… Все это еще было свернуто в далеком будущем, но уже вошло в настоящее - призрачно, вкрадчиво, но вошло, и супруги очень ясно поняли, что это будущее ждет их и они ждут его.
        Глава 2
        Почти два месяца спустя, в середине сентября, небольшое исследовательское судно «Фалькон» отправилось из Нью-Йорка в Браззавиль, вернее, в порт Пуэнт-Нуар.
        При капиталах Гатлингов, и наследственных, и благоприобретенных, купить такой корабль не составило особых забот. Куда труднее оказалось подготовить экспедицию. Экипаж, научный персонал, силовой персонал - этот личный состав требовалось подобрать, скомплектовать наилучшим образом. В столь сложном путешествии любая мелочь важна, а общая атмосфера в коллективе - это совсем не мелочь.
        Впрочем, к экипажу каких-то особых требований не предъявляли, хотя, разумеется, и не набирали первый попавшийся портовый сброд. Поступили умнее: сначала Гатлинг нашел капитана: не из резерва, а действующего, более пяти лет имеющего капитанскую лицензию и ходящего на сухогрузе в том числе и в Африку, и в тот самый Пуэнт-Нуар тоже. Обстоятельно побеседовав с капитаном Эдвардом Морреллом и выяснив, что он опытный, серьезный и даже лишенный чувства юмора человек, Реджинальд без колебаний предложил ему оклад в полтора раза выше, чем на сухогрузе. И тот не устоял. Да и зачем?..
        Дальнейшее было делом техники - что вовсе не значит «легко и просто». Капитан, прекрасно знающий морской и портовый мир, потратил немало времени на то, чтобы набрать безупречный экипаж - хороший матрос на дороге не валяется. Тем не менее Моррелл отыскал и матросов, и боцмана, и помощника капитана: почти все уже в возрасте, солидные, семейные люди. Реджинальд счел нужным сам повидаться с ними и решил, что капитан не ошибся.
        Что касается «силового блока», то это было отдано на откуп Симпкинсу. Он выбрал среди своих сотрудников двоих, знавших толк в задержании, стрельбе и тому подобном. «Двое маловато…» - возразил было Гатлинг, но детектив самоуверенно заявил, что дополнительный состав можно будет набрать и в Леопольдвиле, желающих там хоть отбавляй. Какого качества будет этот контингент? И на этот вопрос у Симпкинса ответ был готов:
        - А хоть бы и сброд! Нам от них многого не надо. А держать их жесткой хваткой мои ребята смогут. У них не забалуешь. Там, в джунглях, кто сильнее, тот и шериф. А парни мои пулю в лоб влепить не постесняются, если что не так!
        Ребята Симпкинса на самом деле были из тех, кого лучше не сердить - это супруги поняли после первого же разговора с ними. Оба производили впечатление людей, которым куда проще сидеть в засаде, преследовать, стрелять, нежели думать, говорить, тем более читать.
        - Так и должно быть, - делился с женой Реджинальд. - Думать у нас другие будут…
        Эти двое, Спесер Гринвуд и Джек Дэвис, были, кстати, похожи друг на друга лишь крепким сложением, каменными подбородками и ледяными взглядами. Во всем прочем они были совершенно разные.
        Гринвуд - рыжеватый, бледный, с глазами настолько светло-голубыми, что на ярком солнце они казались почти белыми. Дэвис - смуглый, похожий на араба. Выяснилось, что бабка у него негритянка, мать мулатка, а отец и вовсе поляк, уже в Америке сменивший какую-то чудовищно непроизносимую польскую фамилию на английскую. Симпкинс, выросший в семье с закоренелыми американскими традициями, к чернокожим относился без восторга, мягко говоря, однако Дэвиса терпел ради пользы дела: тот мог гнаться за преступником как ищейка, а догнав, вцеплялся как бульдог… Словом, глава агентства уверял, что оба его «волкодава» - именно те, кто нужен, и Гатлинги решили ему поверить.
        Научный состав подбирали особо вдумчиво. Поразмыслив, пришли к выводу, что нужны будут специалисты типа географа-метеоролога-климатолога; искали долго и наконец нашли такового в лице перспективного молодого ученого Генри Редуотера. От суммы контракта, предложенного супругами, у молодого доктора наук голова пошла кругом, и он осторожно спросил: а не потребуется ли организаторам экспедиции еще несколько научных единиц?.. На вопрос ему ответили вопросом: вы кого-то конкретно имеете в виду?
        Оказалось - да, имеет. Своего товарища по университету, норвежца Торлейфа Йенсена, биолога, успевшего уже поучаствовать в нескольких экспедициях - в Южную Америку, Индию, - но тем не менее не нашедшего места в американской научной системе. В Норвегию же ему возвращаться не хотелось, не те масштабы… Пригласили и Йенсена, побеседовали. Он оказался типичным норвежцем, рослым блондином с небесно-голубыми глазами, спокойным, обстоятельным. По-английски говорил почти безупречно, разве что чуть замедленно и с какими-то необычными словесными оборотами, что, разумеется, не помеха. Профессиональная же компетенция его оказалась вне сомнений. Приняли.
        Ну и какая же экспедиция без врача! На объявление в газете откликнулись столько претендентов, что Гатлинги немного опешили. Но делать нечего, стали проводить собеседования, кого-то отсеяли сразу, кого-то с некоторым сожалением после. Так осталось с десяток опытных, в расцвете сил докторов, в основном специалистов по военно-полевой медицине; к их проверке подключили Симпкинса - на предмет прошлого. И дошлый детектив нашел у некоторых темные пятна в биографии, а один вдруг нашел место и отказался от конкурса… Так осталось пятеро, все достаточно молодые, холостые (от женатых отказались раньше), все отличные специалисты. Реджинальд бесконечно тасовал их резюме, думал, думал, чуть мозги не вывихнул. И додумался нагрузить этой проблемой жену.
        - Дорогая, знаешь, моя мужская логика объявила бойкот. Попробуй-ка взять задачу женской… - И передал бумаги претендентов.
        Женская логика превосходно справилась с задачей. Вивиан просмотрела документы, без труда воспроизвела в зрительной памяти всех пятерых и уверенно указала на № 3 в списке, доктора Уильяма Хантера:
        - Рекомендую вот этого.
        - Так. Почему?
        Ответ прозвучал совершенно неотразимо:
        - Я его хорошо запомнила. У него глаза добрые и веселые. И смелые. И фамилия подходящая.
        Против таких аргументов не возразишь. Реджинальд напряг память - и хоть убей, не смог вспомнить веселых смелых глаз у этого Хантера. А насчет фамилии - «охотник» - и правда, самое то.
        - Ну что ж, решено.
        Так женская логика определила судьбу доктора Хантера.
        Когда с личным составом все стало ясно, взялись за материальную часть. Продукты, оружие, боеприпасы, медикаменты… Супруги завертелись в деловом вихре, их все время теребили то Симпкинс, то Хантер, то Моррелл, дни летели так, что оглянуться не успеешь - и вот она, вечерняя заря, и скоро новый день, что пролетит так же быстро, как этот…
        В этом вихре промчалось лето, осень тронула огромный город, даже цвет неба изменился, стал светлее и как-то прозрачнее - и вот наконец настал день отплытия. Шестнадцатое сентября.
        Пока вертелись в кругу хлопот - казалось, конца-краю этому не будет. А вот отошли от пирса, качнулись на волнах, пошли, сначала осторожно пробираясь вслед за лоцманским судном, а потом, выйдя из акватории, дали полный вперед, берег с небоскребами пропал из вида, и с ним вместе прошлое ушло куда-то вдаль, точно не час назад оно было, а месяц.
        Реджинальд и Вивиан постояли на палубе, посмотрели в голубой простор неба и бирюзовый - моря, затем взглянули друг другу в глаза.
        - Что, - сказал супруг, - с надеждой смотрим в будущее?..
        - И с любовью, - ответила жена.

* * *
        «Фалькон» шел по маршруту без приключений, погода была прекрасная, океан вел себя мирно, даже дружелюбно, так что обошлись без морской болезни. В пути участники экспедиции приглядывались, притирались друг к другу, понимая, что они, очень разные люди, должны сладиться в команду, поскольку от этого зависит жизнь каждого.
        По вечерам в каюте Вивиан и Реджинальд вели долгие обстоятельные разговоры, обсуждая спутников. Сошлись на том, что Хантер и Йенсен производят наиболее приятное впечатление, а Дэвис и Гринвуд… Впрочем люди такого типа - гроза, если они противники. А если союзники, напротив, лучше не придумаешь. К тому же вести с ними задушевные беседы вовсе не обязательно, для того есть доктор Хантер, да и тот же Симпкинс.
        Вскоре после того, как прошли острова Зеленого мыса и до Пуэнт-Нуара, по расчетам Моррелла, осталось около двух суток ходу, супруги вздумали организовать в кают-компании ужин для «ближнего круга»: они сами, Симпкинс, капитан, помощник, научный персонал. Выпили, закусили - чинно, благородно, под вежливые светские беседы… Затем вино развязало языки побольше, Хантер невесть с чего взялся подшучивать над Йенсеном: дескать, биолог пошел по стопам своих давних предков-викингов, беспокойных странников. Не успел он это сказать, как мигом ввязался Симпкинс, вспомнив дела совсем недавних дней:
        - А Нансен? Амундсен?! И нынче им на месте не сидится! - воскликнул, разумея норвежцев. Воскликнул с явной похвалой, должно быть, желая враз и эрудицией блеснуть, и спутнику приятное сделать… Однако невозмутимого потомка варягов этим было не пробить.
        Он как будто и не понял, что ему сделали комплимент, неторопливо перевел ясный взор на сыщика и серьезно ответил:
        - Да. Это очень правда, но наполовину.
        - То есть как? - весело удивился Хантер, которого чрезвычайно забавлял характер английской речи скандинава.
        - То есть мы имеем две разности. Норвежца либо с места не сдвинешь, либо его на край Земли тянет. Один засел у себя в хуторе и будет там вечный век сидеть, как гвоздь в доске. Зато другой… как будто кто-то гонится за ним, не остановишь.
        Тут он неожиданно улыбнулся, оживился, даже засмеялся - но почему-то никому смешно не стало.
        - Знаете, я когда последний раз был дома, познакомился с одним человеком. Коллега, зоолог. Немного моложе меня. Его имя Хейердал. И вот он сказал некоторые интересные слова. Я, говорит, чувствую, что должен стремиться куда-то совсем далеко, на край Земли. И дальше говорит: если я не буду стремиться, плохо мне будет. Жить не смогу. Вот как сказал. Потом мы с ним переписывались, я последнее письмо получил, читаю: я, говорит, отправился в Полинезию, делать исследования. Тихий океан, край света. Но вот прошло время, и я отправился. Тоже, наверное, край света. И я спросил себя: а почему же мы, в самом деле, так стремимся?..
        - Почему? - переспросил Хантер без всякой иронии, как-то сам собой этот вопрос у него вырвался.
        - Я ответил так: а не бежим ли мы от смерти? Ведь мы хотим вечной жизни! Так вот и ищем ее, гонимся заглянуть за горизонт с надеждой там найти то, что отменит смерть. О, я понимаю, это философия, да. Но что делать! Так вот, да.
        Этой философией зоолог ввел общество в кратковременный ступор. В кают-компании повисла тишина. Супруги переглянулись: да-а, неожиданный монолог…
        Выручила Вивиан: совершенно непринужденно она заговорила о пустяках, о том, как накануне отъезда они с мужем пошли в Центральный парк, да какая там красота… Реджинальд немедля подхватил, и вышло элегантно, уместно и в сторону от суровых мыслей Йенсена. На лицах замелькали улыбки, разговор легко развернулся дальше, перетек в другие русла, и неловкость исчезла, точно не было ее.
        Однако вечером в каюте Реджинальд дал волю беззлобному ворчанию:
        - Ну, высказался, мыслитель! Уж если ты биолог, то о биологии и толкуй, о пестиках-тычинках. А в философию не лезь, не твоя это весовая категория!..
        Вивиан примирительно возражала:
        - Ну что ты, милый! Разве не знаешь, что ученые - люди наивные и искренние, у них что на уме, то и на языке. Мистер Йенсен настоящий ученый, это же ясно…
        - Вот пусть бы на уме и держал, а на языке не надо…
        Реджинальд и вправду чувствовал себя раздосадованным, и досаднее всего было то, что слова норвежца чем-то царапнули его. Вивиан давно уснула, а он все ворочался в неясном беспокойстве. Потом, правда, оно приобрело более конкретный характер, став мыслью о том, что не стоило, черт возьми, Йенсену вообще трогать эту тему, будить лихо, пока оно тихо… Но тут уж мистер Гатлинг рассердился, приказал себе выбросить суеверный вздор из головы, решительно повернулся на правый бок и вскоре уснул.

* * *
        Остаток плавания прошел безоблачно и в прямом, и в переносном смысле. Небосвод над Атлантикой сиял так, будто был новорожденный, а не миллиарды лет царил над планетой - и трудных разговоров никто больше не затевал. А вечером третьего дня, в точном соответствии с прогнозами капитана Моррелла, «Фалькон» бросил якорь на внешнем рейде Пуэнт-Нуара, чтобы завтра при свете дня пришвартоваться без осложнений.
        Сложный на первый взгляд маршрут Пуэнт-Нуар - Браззавиль - Леопольдвиль на самом деле был самым скорым, учитывая особенности здешних акваторий и железных дорог. Граница же для состоятельных обладателей американских паспортов, можно сказать, не существовала.
        В течение недели все административные вопросы решились, причем главным решалой стал, естественно, Симпкинс. Искушенный в таких темах, он в поте лица бегал по кабинетам, и подогретые зелеными купюрами браззавильские чиновники все делали почти сразу, улыбались и говорили разные приветливые слова, правда, по-французски - английский язык они даже если и знали, то демонстративно делали вид, что не знают. Поэтому Симпкинса везде сопровождала Вивиан, знавшая французский в совершенстве. Приветливые слова адресовались большей частью именно ей.
        Итак, все разрешения были получены, и члены экспедиции, временно распрощавшись с экипажем «Фалькона», погрузились на катер и переправились через широкую, мутную, грязную Конго.
        Жара стояла знатная, но местные в один голос уверяли, что в джунглях будет полегче. Путешественники теоретически это знали, знали и то, что сезон дождей закончился… но одно дело - в книжке прочитать, другое - на себе почувствовать. Все понимали, что просиживать штаны в отеле «Беатриса» и стирать подметки на леопольдвильских улицах никакого резона нет.
        Столица бельгийского Конго оказалась гораздо большим городом, чем столица французского, но по сравнению с Браззавилем - заметно более запущенным и грязным. Вообще, бельгийцы были куда худшими колонизаторами, чем французы: размах державы не тот, что ли. И порядка нет, и продавались здешние чиновники за суммы, для французов неприличные. Это было и хорошо, и плохо: Симпкинс, по-прежнему работавший административным мотором команды, возвращался в отель весь взмокший, не столько от жары, сколько от общения с обитателями здешних служебных кабинетов.
        - Ф-фу!.. - бушевал он по вечерам. - Ну что за типы?! Дела не знают и знать не хотят. Какие документы оформлять - первый раз в жизни слышат. Какими законами и указами руководствоваться - понятия не имеют… Рабочий день у них до шести - так после пяти никого с собаками не найдешь!
        Вивиан, по-прежнему сопровождавшая детектива в качестве переводчика, относилась к головотяпству чиновников много снисходительнее, лишь иронически посмеиваясь. Реджинальд тоже устало улыбался, хорошо, впрочем, понимая Симпкинса.
        Он возложил на себя обязанность набора местных кадров - и столкнулся с той же самой проблемой бестолковости и некомпетентности. Понятно, что и он свел знакомство с местными чинушами, через них хотел выяснить, как лучше набирать негров: из какого племени, да и просто хотел узнать, чем эти племена отличаются друг от друга… но выяснил лишь то, что леопольдвильские служащие очень смутно представляют страну, которой руководят. Более или менее они владели информацией о южной богатой провинции Катанга, где добывалось множество полезных ископаемых, включая алмазы. А что творится в северных, северо-восточных, восточных землях… Для них здесь все было покрыто туманом. Обычно после мучительного раздумья горе-администраторы отправляли за информацией к военным - те и в самом деле получше знали обстановку; но с военными, с их квадратно-гнездовым способом мышления Реджинальду связываться не хотелось.
        Примерно так же обстояли дела с «белым» контингентом, который намеревались набрать на месте в качестве рядового и младшего командного состава, под начало Гринвуда и Дэвиса. Слух о богатых американцах, прибывших с экспедицией и расположившихся в одном из лучших отелей, понятно, облетел город за пару дней, и в номер Гатлингов ринулись оравы бездельников, прибывших сюда в надежде на улыбку Фортуны и внезапно обнаруживших, что богиня удачи здесь ничуть не ближе к ним, чем в родных Льеже или Антверпене. Реджинальд беседовал, видел, что люди это пустые, никчемные, он вежливо говорил им: «Хорошо, мы подумаем… если понадобится, свяжемся», но связываться не спешил.
        Вскоре слухи достигли высших сфер, а именно генерал-губернаторского дворца. И вот «Беатрису» навестил лощеный офицер с галунами и аксельбантами, вручив письменное приглашение на вечерний прием к генерал-губернатору Пьеру Рюкмансу. На две персоны. В программе: концерт, фуршет, развлечения. Мужчины - в смокингах или парадной форме, дамы - в вечерних платьях. Пришлось брать напрокат смокинг и платье и идти.

* * *
        Нельзя сказать, что прием был посвящен именно супругам Гатлинг, представлявшим экспедицию, - нет, это было протокольное рутинное мероприятие, тем не менее американских гостей приняли с особым почетом, сам мсье Рюкманс в белом мундире с позументами подошел, поздоровался, с изысканной любезностью сказал несколько слов об Америке и роли науки в современном мире… после чего гостям предоставили возможность свободно общаться с кем душа пожелает.
        Вивиан окружили дамы, затеяли светскую болтовню, пустились расспрашивать про Нью-Йорк. Реджинальд временно оставил ее и отошел к мужской компании.
        Здесь не все знали английский, Реджинальд же владел французским с грехом пополам - в итоге разговор не склеился. Мистер Гатлинг приготовился было уже заскучать, как неожиданно с ним рядом оказался человек необычного вида.
        Что необычного? Да все. Одежда, например.
        Нет, формально строгий генерал-губернаторский этикет нарушен не был: человек был облачен в превосходно сшитые смокинг и брюки. Но белые. Все в черном, а он во всем белом, включая изящные туфли и, разумеется, пластрон, что дополнялось ярко-синим галстуком-бабочкой и того же цвета шелковым платочком, небрежно сунутым в нагрудный карман.
        Во всем этом чувствовался веселый дерзкий вызов «существующему порядку» - ага, мол, в смокинге велено быть?.. Ну вот вам смокинг, и попробуйте придраться. Некое утонченное озорство было и в ультрамариновых аксессуарах: они отлично гармонировали с живыми, умными, чуть прищуренными глазами точно такого же ярко-синего цвета.
        И совершенно седые волосы - как платиновый шлем.
        Он подошел, заговорил свободно, с легким приятным акцентом. Реджинальд охотно отвечал, а сам терялся в догадках: сколько же этому человеку лет?.. Слово за слово, выяснилось, что зовут носителя белых одежд мсье Ланжилле. Нет, он не валлон, не франкоязычный бельгиец. Он француз. Нормандец, из Руана. Что?.. О нет, он живет не во французском Конго, а именно здесь, в бельгийском. Да-да, не бельгиец, а француз, не из французского Конго, а из бельгийского. Очень просто.
        Реджинальд оценил юмор, удачно сказал что-то в тему, посмеялись вместе. Разговор стал почти дружеским, Гатлинг узнал, что Морис Ланжилле - владелец нескольких алмазных копей в Катанге, а по натуре - человек риска, игрок, верящий в свою звезду. Звезда не подвела, сделала его богатым, но это не суть. Суть в чем-то ином, а деньги… деньги только средство, должное привести к цели. Что за цель? О, ну вот вопрос! Мсье Ланжилле сам еще не знает, что это за цель, но знает, что на верном пути. А цель сама себя покажет, надо лишь идти, куда ведут подсказки, и в какой-то миг она, цель, сама внезапно предстанет перед тобой, как прекрасная незнакомка, случайно вышедшая из-за угла. Очень просто!
        Гатлинг слушал эту околофилософскую трепотню, смотрел в синие глаза и превосходно сознавал, что обладатель этих глаз, во-первых, способен на самые отчаянные плутовские проделки, а во-вторых, сейчас он совершенно открыт и искренен перед собеседником в силу минутного каприза, оттого что вдруг пришла блажь распахнуть душу перед пришлым американцем.
        Реджинальд решил этим воспользоваться.
        - Послушайте, мсье Ланжилле, - произнес он тоном человека, решающегося на ответную откровенность, и лицо мсье мгновенно отразило живейшую готовность слушать. - Я вижу, вам здесь все знакомо. Хочу просить вашего совета…
        - О да, друг мой, буду рад помочь!
        Видно было, что это не пустые слова, он в самом деле рад помочь гостю. И Реджинальд кратко и ясно изложил свои трудности с набором личного состава, по ходу рассказа отмечая, как развязная веселость сходит с лица охотника за незнакомой целью, оно становится серьезным и сочувствующим.
        - О, как я понимаю вас! - Таковы были первые слова, слетевшие с губ мсье. - Как трудно здесь найти дельного человека! Не проще, чем кимберлитовую трубку, простите мне профессиональное сравнение… Но, впрочем, вы правы. Я, кажется, знаю, где искать, и, надеюсь, смогу вам помочь.
        - Буду весьма признателен.
        Ланжилле назвал адрес и подробно описал, как добраться туда, где проживает некий марокканец Бен Харуф, торговец сувенирами и антиквариатом. Вот он-то и есть тот, кто сможет подобрать стоящих людей («правда, с незнакомым человеком он слова лишнего не скажет, но я дам рекомендательное письмо… хоть прямо сейчас, хотите?»).
        Реджинальд захотел. Перо, бумага в генерал-губернаторском доме нашлись немедля, приятели перешли в соседнее помещение, где мужчины рассаживались за ломберные столы в предвкушении острых чувств. Реджинальд заметил, как блеснули сдерживаемой страстью синие глаза алмазного магната, он заспешил, стал быстро, но на диво четко и чисто писать. Написал, сложил плотный белый лист вчетверо, вручил Гатлингу.
        - Прошу! По-английски, правда, он не очень…
        - Моя супруга французский знает как родной.
        - О, это сразу снимает все вопросы! Ну и, конечно, не забудьте ему сделать приличный подарок, серебряные часы, например. Здесь, знаете ли, свои обычаи вежливости.
        - Так и сделаю.
        - Превосходно. Партию в вист?
        - Благодарю, но воздержусь. Не испытываю подобного рода азарта.
        - Так, так… Тогда я, с вашего позволения, вас оставлю… Ах нет, простите! Еще минуту.
        Морис кинул взгляд на компанию военных и штатских, собравшихся близ одного из столов, но удержал себя, торопливо заговорил:
        - Вы знаете, от себя хочу порекомендовать одного человека. Вам ведь специалист по топографии лишним не будет?
        - Разумеется! Если хороший топограф…
        - О да, хороший.
        И мсье рассказал, что к нему с рекомендательным опять же письмом прибыл от парижского знакомого русский эмигрант Борисов, когда-то студент географического факультета, человек средних лет, оставивший Россию юношей в годы тамошней Гражданской войны. Эмигрантская доля невеселая, она и загнала недоучившегося картографа в Центральную Африку к мсье Ланжилле. Тот письмо прочел, но сокрушенно развел руками: увы, друг мой, ничем помочь не могу, вакансий нет. Но не отчаивайтесь, что-нибудь подыщем. Ну и как будто подыскалось?..
        - С удовольствием побеседую с ним, - заверил Гатлинг. - И если сочту возможным, то воспользуюсь его услугами.
        - Превосходно! Вы остановились?..
        - В «Беатрисе».
        - Так ему и сообщу, и в ближайшие дни он вас навестит. Ну, а я все-таки откланяюсь. Прошу передать наилучшие пожелания вашей очаровательной супруге.
        На том расстались. Реджинальд вернулся к Вивиан, супруги еще недолго отбыли номер присутствия, после чего вежливо распрощались с хозяевами. По пути в отель Реджинальд оживленно говорил о знакомстве с бойким французом - и решено было воспользоваться его советами как можно скорей.

* * *
        Назавтра супруги Гатлинг были в сувенирной лавке Бен Харуфа. Хозяин - пожилой худощавый араб в европейской одежде, да и внешне мало чем отличающийся от южного европейца, какого-нибудь грека или турка, - внимательно прочел письмо Ланжилле, вернул его, бесстрастно спросил:
        - Значит, вам нужны люди для экспедиции?
        - Да. - Вивиан поспешила разъяснить, что потребуется контингент двоякого рода: «силовики» и «рабочие»; для первой роли желательны белые, для второй годятся и туземцы.
        Марокканец без эмоций выслушал и это. Задал следующий вопрос:
        - Куда вы собираетесь идти?
        Карта у него нашлась, супруги показали предполагаемый маршрут. «По реке пойдете?..» - на всякий случай уточнил Харуф, явно ожидая ответ «да», который и получил.
        Длинным, остро заточенным ногтем он коснулся точки на карте сильно севернее Леопольдвиля:
        - Вот здесь находится деревня…
        В этой деревне, как выяснилось, проживает племя, с вождем которого у антиквара давние деловые связи. Ну, писать-читать ни сам вождь, ни его подданные, конечно, не умеют, поэтому в качестве ключа к сердцу предводителя торговец предложил медную брошь, пестро разукрашенную разноцветными ограненными стеклами:
        - Вот. Презент для него. Будет рад, не сомневайтесь.
        Тут настал момент Реджинальду расстаться с дорогим швейцарским хронометром, купленным в Нью-Йорке перед отъездом: благо искать не пришлось, а для пользы дела не жалко.
        Бен Харуф был заметно доволен подарком, хотя постарался остаться невозмутимым. Узнав, что для «силовой составляющей» потребуется четыре-пять человек, он взялся отыскать таких в течение нескольких дней.
        - Парни серьезные, решительные; обойдутся недорого, работу здесь найти нелегко…
        - Это мы уже поняли…
        Беседа завершилась на мажорной ноте, местный бизнесмен пообещал также помочь с приобретением речных судов, очень любезно проводил до выхода - словом, план сработал. Супруги вернулись в «Беатрису» в приподнятом настроении.
        А в холле отеля их ожидал средних лет малоприметный человек в светлом полотняном костюме, заметно поношенном.
        - Миссис Гатлиг, мистер Гатлинг? - вежливо поинтересовался он.
        - Да, - Реджинальд слегка поклонился. - А вы, очевидно, мистер Борисов?.. Очень приятно. Прошу к нам в номер, там и потолкуем.
        Глава 3
        - …Я по происхождению разночинец, как у нас в России говорят. Недворянская интеллигенция. Ну, вам, американцам, это понять сложно…
        Зря он так говорил. Супруги Гатлинг, вправду, может быть, понимали не все детали рассказа, но главное - судьба русского ровесника двадцатого века Василия Сергеевича Борисова им была ясна.
        Провинциальная интеллигентная семья. Реальное училище. Университет. Война. Патриотический порыв. Школа военных топографов. Армия императора Николая. Революция. Гражданская война. Армия адмирала Колчака. Эмиграция. Харбин.
        Борисов излагал все это спокойно, даже как-то устало, как повесть, прочитанную и пересказанную много, много раз. В Харбине он проболтался без большого успеха - если малым успехом можно считать то, что не помер, не спился, не опустился, нашел работу - правда, не по специальности, а так, клерком в заурядной торговой конторе. Может, так бы и проторчал всю жизнь, но стало в Китае неспокойно, вторглись японцы… Словом, унесло в Париж.
        Здесь удалось устроиться в солидную компанию, занимавшуюся в том числе и геологоразведочными работами. Вроде бы дело пошло, но бизнес есть бизнес - при первой же крупной неудаче начались сокращения, коснувшиеся в первую очередь эмигрантов. Так Борисов вылетел, сумев, правда, скопить некую сумму, что помогло добраться до Катанги, предварительно разжившись письмом к Ланжилле от его знакомого.
        Реджинальд слушал, доброжелательно кивал, а сам испытывал разноречивые чувства. С одной стороны, человек этот ему безотчетно нравился, было в нем что-то располагающее к себе. А с другой - ухо следовало держать востро, ибо… ну, мистер Гатлинг имел достаточный жизненный опыт, чтобы догадываться, что может скрываться за этим «ибо».
        Бросив быстрый взгляд на жену, он сразу понял, что и у Вивиан сложился особый взгляд на топографа и его рассказ. Не плохой, нет. Именно особый. Вивиан тонко чувствовала людей, порой улавливая в них то, чего не мог увидеть никто.
        «Ну-ну…» - подумал Реджинальд и решил испытать гостя.
        - Что ж, мистер Борисов, - он корректно улыбнулся, - тогда, как говорите вы, русские, не будем класть дело в большую корзину?..
        - В долгий ящик.
        - Вот-вот.
        И предложил пройтись в магазин походно-туристических принадлежностей, находящийся неподалеку. Реджинальд там уже бывал, кое-что присмотрел, отложив, однако, эти покупки напоследок. Сейчас же подвернулся случай приобрести, совместив это с проверкой рекомендуемого.
        Оставив миссис Гатлинг отдыхать в прохладе номера, мужчины отправились на раскаленную улицу, искренне порадовавшись тому, что идти недалеко. Через пару минут они достигли цели, и там сомнения Реджинальда, если они и были, рассеялись, как утренний туман с восходом солнца. Борисов не просто разбирался в теме, он кратко и ясно обосновал необходимость приобретения некоторых инструментов, о которых глава экспедиции и понятия не имел, если честно. Зато убедился в дельности и Борисова, и Ланжилле: тот если уж кого-то рекомендовал, то пустыми словами не мусорил.
        «Беру!» - сделал твердый вывод Реджинальд, о чем и объявил топографу в мрачноватом парадном холле «Беатрисы». На том до завтра попрощались, Гатлинг поднялся в номер, где застал жену лежащей в комфорте, полумраке и явном раздумье.
        - О чем размышляем? - спросил супруг полушутливо, наполняя фужер газводой. - Хочешь?..
        - Нет, спасибо, дорогой, - отказалась Вивиан от воды. - Что, выдержал экзамен мистер Борисов?
        - Сверх ожиданий. Профессионал.
        Она помолчала немного, промолвила:
        - Я так и подумала, когда его слушала.
        У Вивиан Гатлинг был явный талант психолога: она людей чувствовала неплохо. И уверенно заявила, что, слушая картографа и наблюдая его, убедилась, что он не лжет. Он вправду спец своего дела и автобиографию изложил в общем верно.
        - В общем? - не упустил нюанс Реджинальд.
        - Да. Что-то он недоговорил. В этом я тоже совершенно уверена.
        - Вот как?
        - Да.
        Реджинальд прошелся по номеру, пожал плечами:
        - Так ведь это естественно… Он эмигрант, человек, прошедший через всякие мытарства. Ему не то что говорить, вспоминать это не хочется.
        - Не исключаю. Вполне возможно.
        - Возможно… - эхом повторил Гатлинг.
        Слова жены породили в нем нечто, чему он не смог подобрать имени. Поэтому он промолчал. «Ладно!» - решил про себя. Жизнь покажет.

* * *
        Знакомство с мсье Ланжилле словно подхлестнуло события, они понеслись галопом. Назавтра в полдень примчался радостно возбужденный Симпкинс: наконец-то! Все необходимые бумажки выправлены. Разрешения, согласования, отношения… Все это позади. Административно путь в глубины бельгийского Конго открыт.
        И как по заказу, меньше чем через час после этого прибыл мальчишка с запиской от Харуфа. Тот кратко извещал, что есть новости, и приглашал к себе. Решили не медлить.
        Принял антиквар супругов по-прежнему суховато, но куда более свободно, можно сказать, как знакомых. Даже чуть улыбнулся и сделал пригласительный жест:
        - Прошу.
        В глубине лавки оказалась неприметная дверь, выводящая во внутренний дворик - настоящий оазис. И здесь, в этом маленьком раю, на скамеечках сидели четверо сильно загорелых людей.
        Причем сразу было ясно, что у одного из них эта смуглость врожденная, а у троих - приобретенная, природный цвет их кожи самый что ни на есть белый. У них и волосы были светлые, и глаза, а тот, первый, густо заросший черной щетиной, прямо-таки опереточный разбойник - как-то особо, вызывающе сверкал черным взором, радужная оболочка его глаз не отличалась цветом от зрачка.
        - Знакомьтесь, - предложил хозяин.
        Познакомились. Чернявый оказался португальцем из соседней Анголы, звали его Кейруш. Реджинальд сразу подумал, что из этой самой Анголы он сорвался вряд ли по своей воле, скорее имел сильные основания поскорее расстаться с тамошними португальскими властями. Но Гатлинга это не смутило, он успел убедиться, что Дэвис с Гринвудом и такого сумеют держать в ежовых рукавицах… Трое же прочих оказались бельгийцами: Ханс Эйленс, Эмиль Ванденберг и Макс ван Брандт. Всем им было где-то около тридцати, выглядели они парнями крепкими, здоровыми и без малейших интеллектуальных завихрений. Ванденберг, к тому же, выяснилось, владел местными языками.
        Как всегда, Реджинальд бросил мгновенный взгляд на Вивиан, понял, что этих четверых стоит брать. Так и объявил.
        Те даже не стали скрывать радости, наперебой заверяя, что хозяева останутся ими, наемными служащими, довольны… С тем и ушли, а Бен Харуф неожиданно сказал:
        - Вы не слишком спешите, господа?.. - и когда Вивиан ответила, что в интересах дела, безусловно, могут задержаться, спокойно попросил сделать это.
        И дальше разговор пошел о речных судах, на которых экспедиция собралась двигаться в верховья Конго. Предполагалось, что это будут несколько лодок, оснащенных моторами. Сколько? Н-ну, четыре-пять… Шесть. Примерно так.
        Торговец выслушал это и сказал, что готов предложить другой вариант. Он, Бен Харуф, знает хозяина частной пристани, у которого есть неплохой речной катер. Дизель. Не новый, не роскошный, но в экспедиции ведь роскошь ни к чему?.. Так вот, эту посудину можно приобрести по сносной цене. Выйдет дешевле, чем пять лодок с моторами. Надо подумать?.. Конечно, подумайте. Я подожду.
        Тут вроде бы и разговору конец до следующей встречи, но Реджинальд взялся въедливо выпытывать у Харуфа, откуда он знает тех четверых и что он вообще о них знает.
        Купец сделал едва заметную паузу, прежде чем ответить.
        Что знает? Что в Африке они не новички, потоптали этот материк не один год. Знают и повадки туземцев. Оружием владеют. И конечно, они много надежнее, чем все те, кто осаждал супругов в «Беатрисе». Можете не сомневаться…
        Слушая все это, Вивиан испытывала чувства, очень похожие на те, что возникли в беседе с Борисовым: рассказчик не лжет, но о чем-то умалчивает. Ну, здесь уж надо подключать Симпкинса, он-то сумеет копнуть глубже…
        Так и сделали. Попросили сыщика потолковать с претендентами, а сами занялись катером. Тут подключать пришлось уже Моррелла.
        До этого предполагалось, что все время странствий по джунглям «Фалькон» будет базироваться в Пуэнт-Нуаре, возможно, подряжаясь в каботажные плавания - деньги не лишние. Но пришлось менять тактику.
        Моррелл прибыл в Леопольдвиль без проволочек, и в тот же день все трое отправились к Харуфу, а с ним вместе - на пристань, когда уже вечерело. Поперся из интереса и неугомонный Симпкинс.
        Владелец причала оказался тоже марокканцем - кто бы мог подумать?.. Супруги иронически переглянулись: рука руку моет в магрибской диаспоре… Ну, собственно, так и должно быть.
        Судно осматривать они не стали, отправили на него капитана, в сопровождении владельца, естественно, - тот, в отличие от худощавого спокойного Харуфа, был маленький шустрый толстячок, прямо-таки мячик в феске, чудом держащейся на затылке круглой бритой головы.
        Итак, эти двое отправились на судно, к Харуфу привязался со всякими расспросами Симпкинс, а Реджинальд с Вивиан, стоя плечо в плечо, смотрели на вечереющее пространство, дальний берег, где чуть заметно начинала веять туманная дымка. Пристань располагалась на отшибе от города, и здесь уже почти не чувствовалось ничего городского: берега в зарослях, щелкающие и каркающие птичьи голоса, внезапные, быстрые и таинственные всплески в разных местах реки, тяжеловатый, как бы с гнильцой запах водорослей… Вивиан зябко повела плечами - было совсем тепло, но что-то заставило ее сделать этот невольный жест.
        Долго ли, коротко ли, дотошный Моррелл осмотрел весь катер, не очень обращая внимание на хозяина, колобком катавшегося вокруг капитана и не умолкая болтавшего: он махал руками, клялся, божился, уверял, что на этом катере можно плыть хоть в Касабланку, хоть в Буэнос-Айрес; почему туда - загадка. Моррелл же был человек без нервов, он не раздражался, не отмахивался от назойливого кудахтанья и мельтешенья марокканца, он просто делал свое дело. Ходил, смотрел, а если и спрашивал, то лишь по существу. Все это, надо полагать, внушило судовладельцу значительное уважение: он понял, что капитану чепуху не впаришь, и, когда речь наконец зашла о цене, не стал включать дурака, назвал разумную, да еще таким тоном, что ясно: можно и поторговаться.
        Капитан мысленно перевел цену из бельгийских франков в доллары, счел ее приемлемой, однако вида не подал, ни один мускул на его лице не дрогнул.
        - Доложу хозяевам, - сказал он и доложил, добавив к цене ряд своих соображений.
        - Словом, если хотите знать мое мнение, мистер Гатлинг, то за такую цену можно взять. Посудина неплохая. Правда, понадобится экипаж, хотя бы человека два-три.
        Капитан сказал это нейтрально, но подтекст ясен: новые члены экспедиции - это новые расходы и спальные места на катере, и вообще дополнительные заботы…
        Реджинальд прекрасно подтекст понял. Взгляд его прошелся по судну, по ставшей почтительно-угодливой фигурке толстенького араба, ожидавшего веского слова американского миллионера. Мысленно усмехнувшись и внешне оставаясь невозмутимым, Реджинальд произнес по-английски то, что Вивиан тотчас же перевела на французский:
        - Хорошо. Мы считаем ваши условия интересными и готовы к деловому разговору…

* * *
        Через неделю катер G-201 отчаливал от пристани навстречу неизведанному.
        Руководители экспедиции хотели сняться и уйти из города как можно незаметнее, но не удалось - слишком уж они были на виду, а слухи в Леопольдвиле распространялись со скоростью света. В итоге к моменту отплытия на пристани, к радости ее хозяина, собрался местный бомонд.
        Не весь, конечно: генерал-губернатор, скажем, счел малопочтенным для своего чина появляться в толпе, однако появился дистанционно, посредством начальника своей канцелярии, очень напыщенного, заносчивого офицера, который окружающих в упор не видел, из членов экспедиции соизволил поздороваться только с Гатлингами, Вивиан даже галантно поцеловал руку. Прочим же милостиво кивнул.
        Всего официальных лиц и зевак набралось человек тридцать. Явился и Ланжилле, элегантный как обычно, в простом светлом костюме, сидевшем на нем как на принце. Встретились точно старые знакомые, поулыбались, мсье сказал какой-то дежурный комплимент Вивиан, затем окинул взглядом G-201.
        - Ах, мистер Гатлинг! Как бы мне хотелось бросить все свои дурацкие дела и отправиться с вами!
        - Ну так за чем же дело стало? - в шутку удивился Гатлинг. - Бросайте и отправляйтесь!
        Но француз юмор не поддержал. Умолк, взгляд застыл. Повисла странная пауза.
        - Нет, - наконец, решительно сказал он. - Не могу.
        И, понизив голос, признался, что неладно идут дела у него в Катанге. Конкуренты прут и давят со всех сторон, без всякого стеснения кормя взятками местных чиновников. Ситуация требует присутствия…
        Реджинальд пожал плечами:
        - Ну что ж, тогда будем прощаться?.. Вот, кстати, и капитан.
        После довольно долгих дебатов решено было взять с собой трех моряков: капитана Моррелла, моториста Гарри Коллинза и опытного матроса Дика Гленна. Втроем они должны были вполне справиться с катером. Пришлось, правда, уплотнить кубрик «взвода», как про себя назвал Реждинальд силовое подразделение - но уж тут ничего не попишешь.
        Моррелл доложил, что системы катера исправны, экипаж на местах. К отплытию готовы.
        - Снимаемся, - подтвердил Гатлинг. - Ну, прощайте, мсье Ланжилле! Надеюсь, все у вас сложится удачно.
        - И я надеюсь, - засмеялся Морис. - Но почему - прощайте?
        - Почему?.. - Реджинальд смутился. - Так, оговорка. Извините.
        - Пустяки. - Морис, смеясь, снял неловкость крепким рукопожатием. - Будьте здоровы, друг мой, и пусть вам всем сопутствует удача!..

* * *
        Давно остались позади пристань, хижинные окраины Леопольдвиля, катер бодро бежал вдоль уже совершенно диких берегов. Лучшим знатоком этих мест, да и вообще здешней жизни оказался Ванденберг - он неоднократно ходил по Конго и по течению, и против, и даже того вождя, о котором говорил Бен Харуф, знал лично.
        Теперь он в роли впередсмотрящего пребывал рядом с Гленном, стоящим на руле: вели наблюдение, курили и общались на чудовищной смеси языков, прекрасно, впрочем, понимая друг друга.
        Реджинальд недолго постоял с ними рядом, послушал эту вавилонскую речь и, убедившись, что все в порядке, пошел в каюту.
        Супруги, естественно, обитали в лучшем помещении на судне. Правда, помещение это было не больше вагонного купе с теми же верхней и нижней полкой, но Симпкинс и научные кадры обитали примерно в таком же вчетвером, а прочих пришлось втиснуть в общий кубрик, так что каюта Гатлингов была все же оазисом роскоши, так сказать.
        Туда-то, в этот утлый комфорт, и спустился Реджинальд. Посмеиваясь, рассказал жене о «международных отношениях» в ходовой рубке, добавив от себя, что это его радует: члены экспедиции находят контакт друг с другом, а это великое дело.
        Вивиан, лежавшая на нижней кушетке с ерундовым дамским романом, воодушевленно ответила, что да, безусловно, это хорошо, добрый знак на будущее… словом, отговорилась благостными банальностями.
        Кажется, муж впечатлился ее словами. Во всяком случае, он с довольным видом взобрался на верхнее койко-место, отчетливо там зевнул и через какое-то время задышал ровно, безмятежно - уснул.
        Вивиан вновь уткнулась во французский текст, попыталась читать, но поймала себя на том, что водит взглядом по строкам и не понимает написанного. Тогда она положила книгу на грудь, закрыла глаза и тоже сделала вид, что дремлет.
        По правде же она не могла избавиться от смутного нехорошего предчувствия.
        Из не вполне осознаваемого суеверия она старалась не замечать это предчувствие, уверяла себя, что нет ничего, все пустое, чепуха. Может, нездоровится слегка, давление повышенное или, наоборот, пониженное…
        Но в глубине души сознавала, что это не случайность. Она не могла уловить, что не так в событиях последних дней, все вроде бы шло нормальным чередом… но в самом ходе времени таилось что-то неясное, не понять, хорошее ли, плохое ли, но явно большее, чем сумма видимых явлений.
        И разгадать его Вивиан не могла, и признаться в своих смутных тревогах тоже. Даже мужу. Пустые волнения, ни к чему не ведущие разговоры… Ничего хорошего. Поэтому она лежала с глупой книжкой, делая вид, что читает, но даже и ее не могла осилить.
        Но все же миссис Гатлинг собралась с душевными силами, отложила роман и стала уговаривать себя заснуть, справедливо полагая, что здоровый сон поможет разогнать ненужные наваждения.
        Глава 4
        Наутро пассажиры, выйдя из кают, не узнали Конго.
        Вчера это была необъятная река с далекими берегами, негусто покрытыми низкорослыми зарослями типа колючего кустарника. Сейчас же берега сильно сдвинулись и столь же сильно обросли настоящим тропическим лесом: темными широколиственными деревьями с могучими ветвями, ниспадавшими к самой воде, подобно причудливо застывшим водопадам - и за ними, в глубине, угадывался почти непроглядный мрак джунглей, царство теней, недоступное даже для экваториального солнца.
        Ван Брандт, как выяснилось, владел навыками судовождения, поэтому ночью шли без остановок, на руле меняли друг друга он, Моррелл, Гленн и Коллинз. Благодаря этому G-201 менее чем за сутки прошел изрядную дистанцию.
        С рассветом на мостик поднялся Ванденберг. Не очень выспавшийся, он все же хмуро глядел вперед; на вопрос, не могли ли пропустить искомое место, - отрицательно покачал головой, продолжая молча наблюдать, и лишь через час сказал стоявшему на руле Морреллу:
        - Лево руля, капитан. Видите просвет меж деревьями?
        - Вижу.
        - Туда держите.
        Капитан, сбавив обороты, аккуратнейшим образом подошел к этому просвету, где обозначилось достаточно удобное место для причала.
        К этому времени все, ощутив перемену курса, скорости и шума дизеля, высыпали на палубу, с любопытством глядя на первую станцию, встреченную на речном пути. Что здесь может случиться?..
        Случилось вот что: из зарослей на тропинку, незаметную с фарватера, выскочил, радостно скалясь, чернокожий, чье одеяние состояло из ожерелья на шее и каких-то лохмотьев на талии, не очень прикрывавших паховое хозяйство. Зачем ему нужно было это тряпье - бог ведает, возможно, ради контакта с белыми людьми: хоть формально, но соблюсти приличия… Вивиан, впрочем, увидев такой костюм, поспешила удалиться в каюту, воспитание не позволяло ей созерцать столь остросюжетные картины.
        Зато Ванденберг обрадовался от души - он, оказывается, знал данного персонажа, будучи некогда в этой деревне.
        - Оу! Мгебене, йох-хо!.. - заорал он как-то примерно так, на что, сверкая великолепной улыбкой, туземец с пулеметной скоростью откликнулся столь же неправдоподобной фразой - и оба лихо затрещали на тарабарском языке, прекрасно, видимо, понимая друг друга.
        - Тьфу!.. - матюкнулся Кейруш по-своему, что все поняли без перевода. - Чернож…пые, чтоб их на том свете черти без масла жарили!
        Симпкинс чуть было не брякнул португальцу, что он сам не ахти какой светлож…пый, но все же спохватился, цыкнул только, чтобы тот не слишком распускал язык.
        - Да он все равно ни черта не поймет, синьор Симпкинс, - отмахнулся Кейруш. - А синьора Гатлинг не слышит…
        Как бы там ни было, контакт цивилизаций вышел дружным. Ванденберг объяснил, что сей черный Аполлон послан вождем в качестве доверенного лица, дабы встретить гостей и проводить в поселок. Каким образом вождь узнал о визите катера, - так и осталось загадкой. В Африке действует свой телеграф, суть которого белому человеку до конца не доступна.
        Вивиан в поселок не пошла, логично предполагая, что там она встретит множество мужчин, одетых так же, как посланник, а может быть, и менее. Не захотел смотреть на негров и Кейруш, также оставили на судне Коллинза и Гринвуда, первого как специалиста, второго - за старшего. Деревня, по словам Ванденберга, находилась совсем недалеко, туземцы здесь мирные, верные вассалы короля Леопольда III, так что все должно обойтись как нельзя лучше.
        Так-то оно так, но Реджинальд все же чувствовал напряжение, шагая вслед за негром и бельгийцем, продолжавшими бойко трепаться, и слыша за спиной обрывки другой беседы: Йенсен с Борисовым толковали о местной растительности. Норвежец авторитетно называл чуть ли не каждую травинку по-латыни, а русский не менее веско указывал на приметы, подсказывавшие опытному глазу не только ориентацию по сторонам света, но и особенности микроклимата: освещенность, влажность и даже с известной точностью высоту над уровнем моря… Словом, взаимно обогащались.
        Пройдя недолго душной лесной баней, где приходилось трудновато дышать чащобными испарениями, вышли на открытую местность, где сразу же задышалось легко, во всю грудь, воздух будто сам вливался в горло, а едва заметный ветерок показался блаженной прохладой.
        Провожатый обернулся, белозубо скалясь, проболтал что-то.
        - Все нормально, все живы-здоровы? - перевел Ванденберг. - А то, он говорит, тут змеи ядовитые в лесу водятся. Разок, говорит, тяпнет - и душа вон.
        - Ну спасибо, - проворчал Хантер. - Главное, вовремя! Чтобы зря не пугались там, в зарослях…
        - То хорошо, что хорошо кончается, - философски заключил Борисов. - Так у нас говорят в России.
        - У вас теперь не Россия, а СССР, - тут же поддел его Хантер, человек умеренно левых взглядов.
        Борисов помолчал, видимо, подбирая слова, чтобы быть правильно понятым - и не спеша, с расстановкой произнес:
        - Россия всегда одна. В разные эпохи она может переодеваться в разные исторические одежды, это правда. Но это всегда одна и та же цивилизация. Третий Рим.
        Он говорил вычурно, по-книжному, однако Реджинальд уловил в этих словах сдержанную страсть. Борисов говорил искренне, как человек, задетый за самые тайные струны души.
        Гатлинга это заинтересовало, но тема развиться не успела, ибо Ванденберг воскликнул, вскинув руку:
        - Вон их деревня! Пришли.

* * *
        Деревня состояла из беспорядочно расставленных хижин, похожих на стога сена - собственно, по той же технологии и построенных: на остов из составленных конусом жердей набрасывается несколько слоев трав, постепенно превращающихся в сено. Кроме шалашей, имелось еще сооружение столь же сеновальное, но иных размера и формы, нечто вроде длинного сарая, да еще с каким-то башнеобразным пристроем. «Королевский дворец!» - мелькнула юмористическая мысль у Реджинальда, не знавшего в тот миг, насколько он близок к истине.
        Африканский телеграф сработал безукоризненно. Мгебене этот самый не то что слова не произнес - движенья лишнего не сделал. А деревня как по волшебству наполнилась людьми: мужчинами и подростками, от четырнадцати и старше, без верхнего возрастного предела. Женщин и детей не было видно: в племени, похоже, имелась своя субординация, в которую вникать, правда, было некогда и незачем.
        Вся эта мужская орава шумно окружила путешественников, выражая дружелюбие и гостеприимство, а после того, как Ванденберг важно заговорил, шум не усилился, не ослабел, но изменился; изменилось и само оживление: судя по характеру беготни и взмахам рук, обитатели усердно зазывали гостей в тот самый дворец-сарай.
        - Ну, не иначе, тронный зал… - пробормотал Хантер, и на сей раз Гатлинг воспринял эту мысль без всякого юмора.
        Длинное помещение оказалось единое, без перегородок. Путешественники вошли туда уже без местных, почтительно оставшихся снаружи. В затемненном пустом пространстве, в дальнем его конце находились всего три человека: двое стояли, а один восседал на чем-то в самом деле вроде трона; по мере приближения выяснилось, что это довольно старинное, элегантное, с резными спинкой и подлокотниками кресло, невесть как занесенное сюда из Европы либо Америки.
        Двое стоявших залопотали что-то, руками замахали, сидевший же хранил величественную неподвижность.
        - Вождь, - вполголоса сказал Ванденберг, что и так все поняли.
        Этот человек разительно отличался от своих подданных, худых и голых или почти голых. Он был огромный, пузатый, не меньше ста десяти кило - что, судя по всему, служило одним из признаков элитарности, так как и те двое по бокам трона были заметно упитаннее оставшихся на улице. Но до вождя, конечно, им было далеко.
        Предводитель отличался не только тучностью, но и попугайской яркостью одежд и регалий. На нем было блестящее, должно быть, шелковое одеяние вроде пончо, пронзительно оранжевого вырвиглазного цвета; на голове - нечто вроде чалмы с пестрыми птичьими перьями, на шее - толстая цепь из «цыганского золота».
        Реджинальд задним числом похвалил Бен Харуфа за точные знания о жизни местных племен, откашлялся и начал цветистую речь.
        Впоследствии он не мог внятно припомнить, какие именно слова говорил, а уж как переводил Ванденберг, и вовсе одному богу ведомо. Что-то вроде того, что вот он, гость из далекой Америки, наслышан о мудрости вождя, под руководством которого племя процветает… А может, и не говорил так, шут его знает. Но в любом случае слушал вождь благосклонно, иногда кивал в знак одобрения, и тогда оба его министра тоже начинали усердно кивать, сияя улыбками.
        Реджинальд завершил приветственный монолог просьбой принять подарок и достал брошку Бен Харуфа. В сарае был полумрак, но и в нем стекляшки сверкнули таинственно-приглушенно, так что у «министров» рты разинулись и глаза округлились от восхищения, да и король, сумев сохранить царственный вид, все же сделал какое-то движение корпусом.
        Еще раз воздав должное антиквару, Реджинальд постарался как можно почтительнее вручить брошь вождю. Тот слегка раздвинул в улыбке толстые губы, принял подарок, пророкотал что-то нутряным басом.
        - Что он сказал? - почти не разжимая губ, спросил Гатлинг.
        - А черт его знает, - тоже сквозь зубы честно ответил Ванденберг. - Хотя… ага! Просит всех подойти поближе.
        Реджинальд обернулся. Члены экспедиции, соблюдая этикет, стояли в небольшом отдалении, и он дал им знак подойти. Подошли.
        Владыка здешних мест не без любопытства вгляделся в лица, особенно остановившись на Дэвисе. Протянул руку в его сторону, прогудел что-то.
        Ванденберг не без ехидства скосился на коллегу:
        - Говорит, что видит в тебе того… что-то вроде дальнего родственника.
        Бойцы «экспедиционного корпуса» успели за время знакомства перейти на «ты».
        Джек покраснел - в его случае можно сказать, что слегка побурел. Он очень болезненно относился к любому напоминанию о бабушке-негритянке, и никто вокруг, щадя его чувства, тему межрасовых отношений старался не затрагивать. Вождь же, исходя из своих представлений о жизни, очевидно, захотел сделать визитеру комплимент, но, сам того не желая, попал пальцем в больное место.
        - Пугало огородное ему родственник, - пробурчал он что-то в этом духе.
        - Тихо, Джек, - одернул его Симпкинс. - Тут это… дипломатия! Терпи.
        Джек насупился, но умолк.
        Скорее всего, он был насчет родственных отношений прав. Это ведь для дилетанта все негры одинаковы. На самом деле они все разные, даже в пределах бельгийского Конго представители разных племен совсем не похожи друг на друга, не говоря уж о несходстве языков. И вряд ли покойная бабушка могла иметь какое-то отношение к народу экваториальной глубинки; наверняка ее предки жили где-нибудь в районе интенсивной работорговли, в районе Гвинейского залива. И уж наверняка вождь знал это лучше, но все равно ему было занятно увидеть в пришельце отдаленные признаки своей расы.
        Реджинальд отлично уловил это. И решил брать быка за рога.
        - Достопочтенный вождь! - начал он, стараясь говорить с разумным пафосом. - Мы много слышали о вас и вашем племени как о великих знатоках джунглей…
        Но вождь прервал его. Вскинув розовую ладонь, мягко пророкотал нечто, переведенное Ванденбергом так:
        - Он говорит, что о делах лучше потолковать потом. После обеда. Что?.. Ага! Они тут целый пир собираются закатить в нашу честь. Придется пировать.
        Дэвис буркнул нечто малоцензурное, из чего Реджинальд расслышал только:
        - …лишь бы лягушками да тараканами не накормили…

* * *
        Но ничего подобного не случилось.
        В честь гостей завалили и зажарили на костре, вернее, на углях, целого быка - блюдо, в общем-то ничем не отличающееся от традиционного американского барбекю. Реджинальд - да и не он один - заметил, что вождь ведет себя в отношении белых очень понимающе, да и вообще он умный человек, не в академически университетском смысле, конечно, но в смысле житейского опыта, здравого смысла и психологического чутья. Ко всему прочему выяснилось, что у него есть и европейское имя, да еще двойное: Ян-Франц.
        Откуда оно взялось?.. Ну, это целая история!
        С подчинением этих территорий бельгийскому королю сюда, разумеется, потянулись разнообразные миссионеры, движимые стремлением доказать язычникам неоспоримое превосходство истинной веры. Добрались они и в этот поселок; будущий Ян Франц тогда был молод, тем не менее уже был вождем: власть досталась ему по наследству, и отец его был вождем. Но как на грех в деревню одновременно прибыли представители «конкурирующих фирм»: католический патер и кальвинистский проповедник, которые вместо обращения туземцев в христианство с ожесточением сцепились меж собой чуть ли не до драки, из чего наблюдательный и смекалистый вождь сделал вполне разумный вывод.
        Он подговорил двух своих приближенных, чтобы они как бы от себя лично нашептали поселившимся в разных углах деревни священнослужителям мрачные сведения: дескать, местные жители отъявленные каннибалы, умеющие запутать белых людей показным радушием, а потом так ловко пустить их на обед, что ни одной косточки не найдешь, и взятки со всей деревни гладки. Мало ли что могло случиться? Пошли по незнанию купаться, а в Конго какой только плавучей твари не водится… Ну и, как говорится, ни приметы, ни следа.
        Эффект от такого хитроумного приема был замечательный. Посланец Ватикана оказался жидковат духом. Услыхав пугающие речи, он дрогнул, и назавтра же его не было в деревне, эвакуировался на плотах, сплавлявшихся по течению к Леопольдвилю. Кальвинист же, мрачный, туповатый и упрямый фламандец, оказался тверже, не устрашился - «на все воля Господня!» - и с ним вождь решил вступить в философские беседы.
        То ли проповедник при несокрушимой силе духа оказался неважным оратором, то ли тонкости христианской теологии требуют все же большей школьной подготовки… словом, из всего, что протестант пытался донести до главы племени, того заинтересовала лишь возможность смены имени при крещении, причем заинтересовала совершенно по-язычески.
        Насколько сумел понять и передать Гатлингу Ванденберг, имя для членов этого племени - одновременно и позывной, и нечто вроде заговора, защищающего туземца от каких-то из многочисленных демонов, коими, бесспорно, населен окружающий мир. От всех, что правда, то правда, оно защитить не может, но от некоторых - да, они становятся бессильны сделать что-либо человеку с таким именем. Вообще, жизнь аборигена - это беспрестанная, изворотливая, опасная и утомительная игра с невидимыми силами, капризными, непредсказуемыми, точь-в-точь вздорный барин, что способен то вдруг обласкать холопа, то свирепо рассердиться на него… Так и живут.
        И вот в неглупой голове молодого вождя родилась мысль, для дикаря, возможно, даже гениальная.
        Он подумал: а что, если взять еще одно имя?..
        Не отказаться от прежнего, вовсе нет - это значило бы, что демоны, от которых оно защищало, могут воспрянуть и ринуться с лютой злобой, мстя за прежнее бессилие. Суть второго имени заключалась бы в том, что в разных случаях можно называть себя то так, то этак - и успешно лавировать среди сил, враждебных не только к человеку, но и между собой.
        Вождь решил посоветоваться с колдуном, стариком, отлично знавшим все расклады местной жизни, - вдвоем они успешно рулили племенем. Колдун заявил: дело непростое, надо спросить духов, а иначе они могут заподозрить, что их хотят обмануть. Тогда лучше бы на свет не родиться… Нет, надо обязательно потолковать кое с кем.
        И потолковал. Вошел в транс, бился в корчах, чуть ли не изо всех суставов вывернулся. Потом долго входил в себя… ну, а когда вошел, сказал: да, второе имя можно. Но не всем. Лишь особо продвинутым, таких один на сотню. В их племени всего двое: вождь и шаман, естественно. Кто бы сомневался.
        Тогда, поразмыслив, вождь поведал миссионеру, что начать надо с малого: окрестить его и колдуна. Прочие, мол, не готовы еще. А вот они-то вдвоем постепенно их подготовят… Другими словами, лидеры племени восприняли проповедника как еще одного колдуна, способного быть им полезным.
        Миссионер пошел на компромисс, так и сделал. Совершил обряд крещения над предводителями, ставшими отныне Яном-Францем и почему-то Августом, после чего убыл, пообещав вернуться… да так и не вернулся, канул в необъятный мир по причинам, оставшимся неизвестными.
        Два новых кальвиниста расценили это как поощрение духов: теперь они вольны делать что хотят, но, разумеется, осторожно, с оглядкой, ибо сама игра с тайными сущностями становится сложнее, изощреннее… Вождь в поселке, в бытовой, так сказать, обстановке, называл себя родовым именем, а в лесу, на охоте - Яном-Францем, и ничего, работало. Демоны вели себя снисходительно.
        А вот колдуну Августу не очень повезло. То есть сначала все было хорошо, но потом он, как видно, в своих именах запутался, что-то, наверное, сделал не так, чем духов рассердил. И те наказали его в самый ответственный момент.
        Август устраивал свои колдовские шабаши в «тронном зале» - это, надо сказать, было многофункциональное помещение, здесь, случалось, и на общий совет собирались, и пиршества устраивали; то есть место, хорошо разработанное, именно поэтому Август здесь проводил сеансы связи с потусторонним миром.
        Это были целые мистерии!.. Как только слух о колдовском радении разлетался по деревне, все мигом прятались по хижинам, где тряслись от страха: еще бы, такое пришествие духов!
        Кто знает, что у них на уме и чем их можно случайно прогневать… Ужас усугублялся адскими воплями, несшимися из сарая - шаман входил в транс, бился в жестоком припадке, вздымая пыль, рычал, выл разными голосами: духи вселялись в него, он делался живым перекрестком их встреч, бесед, раздоров, даже драк. И негры не смели шевельнуться и начинали выходить из оцепенения, а затем из хижин спустя полчаса-час после того, как рев и буйство стихали. За это время и сам собеседник призраков более или менее возвращался в человеческую норму.
        Вот и в тот роковой день он сотворил очередной концерт со всеми душераздирающими выкрутасами, и жители деревни, как полагается, защемились по шалашам ни живы ни мертвы и, как обычно, начали оживать через час после того, как все кончилось.
        По традиции первым входил в помещение вождь. Вошел он и в этот раз - в полной тишине - и сразу понял, что дело плохо.
        Август лежал на земляном полу «тронного зала» так, что голова очутилась где-то меж коленей - и потом выяснилось, что никакими силами невозможно вернуть ее в прежнее положение.
        Естественно, он был мертв. Демоны, навестившие его в этот раз, сшиблись так яростно, что человеческий организм не выдержал. А вождь сделал вывод, что колдун не выдержал груза двойного имени. Единственным, кто на это способен, оказался он, вождь.
        Крепко подумав над всем этим, Ян-Франц решил не отягощать более никого этим бременем. Новый колдун не замедлил явиться - Август был человеком предусмотрительным, смену себе готовил заранее. Но бывший заместитель колдуна, заняв высокий пост, так и остался при своем африканском имени и умеренном числе демонов, благодаря чему, вероятно, поныне живет-здравствует и исполняет обязанности: вот он, один из двух приближенных…

* * *
        Все это Гатлинг и Симпкинс узнали в переводе Ванденберга, который, возможно, что-то приукрасил, но суть, надо полагать, изложил верно.
        Вождь рассказывал свою почти автобиографию солидно, неторопливо, с расстановками, покуда его подшефные чуть ли не всей деревней возились с барбекю, а прочие члены экспедиции отдыхали, знакомились с округой. Положение обязывает - поэтому руководители слушали сказания вождя, вежливо улыбались, кивали, хотя Реджинальд чувствовал себя как на иголках: связи-то с катером не было… Но, несмотря на беспокойство, он успел заметить, как у Яна-Франца I, при всех его царственных манерах, несколько раз во взгляде промелькнули какие-то бесовские искорки. «Врет где-то старый хрыч?..» - заподозрил Реджинальд, пожалев, что нет рядом супруги: она такие штуки просекала мигом.
        Когда повесть завершилась, Гатлинг как можно изысканнее поблагодарил хозяина и попросил разрешения ненадолго отлучиться - супруга, мол, осталась на борту, надо проведать.
        Вождь на это не менее любезно пробасил: приглашаем почтенную супругу присоединиться к празднеству… на что Реджинальд, секундно замешкавшись, соврал, что миссис Гатлинг не очень хорошо себя чувствует.
        И вновь по некоей неуловимой повадке он угадал, что «король» все прекрасно понял, что церемонной белой женщине неловко смотреть на толпу голых черных людей… Поэтому, выслушав пожелания выздоровления миссис Гатлинг, Реджинальд с Симпкинсом поспешили к берегу, для страховки прихватив с собой Дэвиса.
        В пути выяснилось, что Симпкинса обуревают примерно те же мысли, что и Гатлинга.
        - …вот зачем он нам все это рассказал, а? - бурлил детектив. - Про миссионеров, колдунов и прочее? А?..
        - Ну а ты-то сам как думаешь? - слегка хитрил Реджинальд, стремясь сначала услышать мнение компаньона.
        - Как думаю? Да хотел показать, что не лыком шит. С белыми людьми дело имел, знает их. А ну-ка, думает, дай похвалюсь. Отлично! Вот и похвалился.
        - М-м?.. Ну а хвалиться-то ему зачем надо?
        - Ну, зачем! Дикари - они такие, разве ты не понял?
        - Не знаю, не знаю, дружище… Вообще-то мне он показался слишком умным для того, чтобы просто так хвалиться.
        - Мне тоже, - вдруг брякнул Джек. - Хитрый, паразит!
        - Э, тоже мне умники! - с досадой вскричал Симпкинс. - Видите сложности там, где их нет.
        - Да-да, - с иронией подхватил Гатлинг. - И змей здесь нет. Все просто.
        - Ух ты, и верно ведь! А ну, хватит болтать, смотреть во все глаза!..
        Но дошли благополучно. И на судне все оказалось в норме. Гринвуд с Кейрушем зорко мониторили обстановку, миссис Гатлинг сибаритствовала в каюте, одолевая очередной роман, что-то вроде «Тень белой розы» или «Огненная страсть» - набрала в Леопольдвиле чепухи для совершенствования во французском языке.
        Поговорили о приглашении Яна-Франца; Вивиан отказалась наотрез, и Реджинальд не стал настаивать, хотя и подумал, что неплохо было бы, с ее-то проницательностью, понаблюдать за хитроумным вождем… но уж ладно, что есть, то есть.
        - Хорошо, - сказал Реджинальд, - отдыхай. А мы пошли.
        Гринвуд и Кейруш доложили, что смотрели бдительно, ничего особенного не произошло. Дважды проплывали туда-сюда самоходные баржи: пустая - против течения, груженая - вниз, к столице. Других признаков разумной жизни не наблюдалось. Зато неразумной…
        - Здесь, похоже, какой только твари не водится, - мрачновато поведал Гринвуд, кивнув на реку. - Все время что-то плещет. И крокодилы небось, и еще черт-те что. И вы там смотрите с этими черномазыми. Кто знает, что у них на уме…
        - Знаем, - недовольно прервал Симпкинс. - Не дурнее тебя. Ты тут сам не зевай, а мы там всегда начеку… Ну, идем, что ли?
        - Идем, - кивнул Реджинальд.

* * *
        Признаться, у него тоже грешным делом проскакивали худые мысли. Черт их знает, в самом деле, этих аборигенов, что у них на уме… В любом случае надо быть настороже.
        Но не один он оказался такой предусмотрительный. Симпкинс был прав. Все понимали, что в джунглях свои законы, оружие держали на виду, чтобы погасить всякие лишние помыслы в зародыше. Может, это было и лишнее… но нет, пожалуй, не было.
        Ближе к вечеру бычья туша наконец-то оказалась готова. Реджинальд малость опасался того, какой вкус будет у этого блюда, готовил себя ко всему. Однако обошлось. Жареное мясо оказалось просто жареным мясом, разве что заметно жестковатым. Ну а в целом вышел пир горой, все племя собралось на большой поляне, где ради такого случая развели костры уже не ради кухни, но ради праздника. Стемнело быстро, как это бывает в тропиках, костры пылали грозно и величественно - зрелище впечатлило даже белых. Ну а туземцы, те осторожно скалились в робком восторге, не смея радоваться без разрешения вождя.
        И оно не замедлило состояться.
        - Угощайтесь! - Ян-Франц широко и щедро повел толстенной ручищей. Брошь Бен Харуфа на его груди сверкнула разноцветными стеклышками.
        Ясно было, что для подданных местного царька такое дармовое пиршество - редчайший счастливый случай, и они ему безумно рады. Быка сожрали со сверхъестественной быстротой, причем с соблюдением иерархических формальностей: женщинам, детям и мужчинам видом поплоше досталась большей частью ливерная требуха, рядовым членам племени - второсортное мясо, а вождю, его приближенным и гостям, сидевшим особой группой, подали лучшее, то есть филейные части, печень, мозги, от которых гости постарались отказаться, ну а вождь и приближенные слопали их в один присест. Блюдо сопровождалось и алкоголем, мутной желтоватой брагой, сделанной черт-те из чего.
        Члены экспедиции заранее договорились, что со спиртным будут очень осторожны. И едва пригубили, нашли, что, в сущности, это обычная бормотуха вроде той, что ведрами жрут «реднеки» в Оклахоме или Айове - это Хантер так нашел, он сам был родом из Канзаса, детство провел на ферме. Гринвуд оживился, сказал, что он тоже оттуда же родом, но его родители, да и все предки - суровые пуритане, ни к спиртному, ни к табаку в жизни не прикасались.
        В общем, с бражкой поосторожничали, а говядина как говядина, ее навернули от души, успев порядком проголодаться. Реджинальд от других не отставал, а вчистую расправившись с несколькими здоровенными ломтями, ощутил, что не только сыт, а вроде бы даже слегка и пьян.
        Ну а местные, те вправду захмелели, тяжкая длань Яна-Франца над ними вроде бы милостиво полегчала, и пошло веселье, песни, пляски вокруг костров, отчего и плясуны, и зрители входили в раж, неистовствовали, вопили, причем не вразнобой, а строго подчиняясь какому-то ритму - сначала скакали только заводилы, а потом, глядя на них, вскакивали прочие, и вот почти вся толпа негров вошла в сумасшедший, по-своему завораживающий, магический пляс под барабанный бой, отчего закипала в жилах кровь - и нет сомнения, что этот ритм - наследие давно забытых предков. Забытых, но живых! - вот они, вот их зримое присутствие в текущей плоти этого мира. Да!..
        Такие неясные мысли, порожденные кипением крови, вдруг пронеслись в мозгу Реджинальда Гатлинга. На миг вдруг захотелось самому вскочить, превратиться в дикаря, отдаться бесшабашному безумию, скакать, вопить, беситься… Но, разумеется, он удержал этот порыв.
        Осмотревшись, он подозвал Ванденберга:
        - Любопытное зрелище?.. Согласен, сам смотрю с интересом. Однако пора к делу. Будем разговаривать с вождем.
        Тот смотрел на своих с улыбкой, как взрослые смотрят на забавы малышей. К Ванденбергу склонился с готовностью, на вопрос ответил охотно:
        - Немного подождем. Скоро все стихнет.
        Вождь знал, что говорил. Колоссальный выброс энергии требовал затем почти полной отключки. Выглядело это занятно и даже поучительно: враз оборвался бой тамтамов, враз попадали наземь плясуны - ни дать ни взять марионетки, у которых внезапно отпустили нити. Вот тогда вождь и повернулся к Реджинальду.
        Толстые губы изогнулись в улыбке другого рода, не снисходительной, но любезно-дипломатической:
        - Теперь можем и поговорить.
        Реджинальд кратко растекся о том, как приятно быть гостем столь мудрого вождя, после чего быстро перешел к делу. Сообщил, что их экспедиция изучает самые отдаленные, загадочные пространства… решил блеснуть и назвал на местном языке ту территорию, куда они должны отправиться - название предусмотрительно выяснил у Бен Харуфа.
        Странное дело! Как только прозвучало то словечко, в глазах вождя сверкнула знакомая уже искорка. Сверкнула и пропала, точно не было ее. Но была. Точно! Никаких сомнений.
        - Вы бывали там, достопочтенный вождь?
        - Нет, - спокойно ответил тот. - Слышал о них, но бывать не доводилось.
        - А что вы слышали? Нам очень интересно это знать, понимаете!..
        Вождь понимал, но так как слыхал немногое, то и рассказать толком не смог. Что там? Джунгли, примерно такие же, как эти. Как-то так.
        Реджинальд постарался ухватиться за эти слова.
        Но если так, - осторожно начал он, то наверняка людям ужаемого племени там все окажется знакомым, они будут чувствовать себя как дома?.. Ну и отсюда дальнейшая мысль: не соизволит ли почтенный вождь выделить экспедиции четыре-пять крепких молодых мужчин в качестве рабочей силы?
        Мистер Гатлинг намеренно не стал ничего обещать за этих парней - пусть вождь первым начнет торговаться.
        Но тот искусно обошел препятствие.
        - Ну что ж, - спокойно молвил он. - Давайте потолкуем.
        И выжидательно умолк. Пришлось-таки Реджинальду первому заводить тему условий договора.
        Ян-Франц торговался разумно, вполне сознавая, что главный белый человек, если не сойдутся в цене, может отчалить и без местных, обойдясь теми, кто уже есть, - и Реджинальд знал, что вождь это знает, и умело играл на данной струне… Так и договорились.
        К бельгийским франкам Ян-Франц чувствовал мало почтения и, наверное, был прав. Здесь, в джунглях, от продуктов и вещей пользы куда больше, чем от цветных бумажек. Одним словом, договорились: имущество в обмен на рабсилу.
        На этом, подумал Гатлинг, вопрос вроде бы закрылся. Однако вождь внезапно разразился дополнительной речью, которую Ванденберг сперва переводил с натугой, но потом втянулся и пошел чеканить как по-писаному. Суть же речи заключалась в следующем.
        В дальнем пути наши люди - говорил вождь - наверняка столкнутся с чем-то неизведанным. Возможно, с такими духами, которых тут нет. У вас-то, белых людей, есть защитные имена, а у наших нет. Следовательно, это надо сделать. Правда, проповедника сейчас нет… Кстати, среди вас никто не проповедует?.. Нет? Ну ничего страшного. Наш колдун справится не хуже. Вот завтра эту процедуру и обстряпаем, после чего можно в путь. Если хотите, можете присутствовать.
        Гости не стали вникать в мотивы и алгоритмы умозаключений Яна-Франца и пожелали при церемонии присутствовать.

* * *
        Наутро, после благополучной ночевки на катере, в деревню отправились Реджинальд, Ванденберг, Йенсен, Редуотер, Хантер, Борисов. Прочие заявили, что им шаманские радения на фиг неинтересны, за исключением Вивиан, но она не могла идти по моральным соображениям.
        В поселке все уже было готово к церемонии. Жители в благоговейном страхе попрятались по шалашам, а в «тронном зале» визитеров ожидали вождь, колдун и пятеро парней, явно трясущихся в глубине души, но старающихся внешне сохранять спокойствие - негоже мужчине быть трусом.
        Колдун - сравнительно упитанный, даже мускулистый негр уже немолодых лет, с резко выступающей челюстью, с крупными медными кольцами в мочках ушей, - держался с почтением к вождю, но и явно с осознанием собственного колдовского достоинства, тем более что сегодня он был героем дня.
        И выступил он в центр «залы» с некоторой барственной ленцой: мол, надоело, конечно, этим заниматься, но раз просят, так уж ладно, - примерно это говорил его вид.
        И мертвая тишина воцарилась вокруг. Заметно напрягся вождь на троне. Пятеро юношей - те и вовсе дышать боялись… Да и белым сообщилась взрывоопасность этих секунд, они притихли, подсобрались. Колдун остановился в центре, как-то разминочно встряхнулся, словно боксер или борец перед схваткой - и застыл. Глаза его были закрыты.
        «Что будет?..» - промелькнула мысль у Реджинальда. Поначалу ничего не было. Колдун стоял, царило безмолвие. Вроде бы даже не двигался никто.
        И вдруг все тело колдуна сверху вниз точно молния пронзила.
        Гатлинг обомлел. Он такого отродясь не видел. Это невозможно было сделать самому! Этого не было во вчерашних плясках. Да, вчера негры вычурно извивались, выкидывали всевозможные коленца, но видно было, что это вполне человеческие движения, что работают те или иные группы мышц. А тут будто незримая сила жестко вонзилась в тело, встряхнула его, оно стало куклой в ее власти. Колдуна невероятно выгнуло дугой - вперед - и тут же швырнуло назад.
        Реджинальд не мог оторвать глаз. Он похолодел, совершенно физически: холод пролился по спине. И это все при том, что шамана покуда корчило беззвучно. Но вот его, уже упавшего, подбросило так, что увидишь - не поверишь. И в этот миг он исторг из себя чудовищный вопль.
        Пятеро молодых негров уткнулись лицами в колени, позабыв о мужском реноме - видно было, что они готовы сжать себя до размеров атома. Да и белые-то остолбенели, застывшими взглядами следили, как колбасит чернокожего. «Не может быть! Не может быть!» - одна мысль куполом накрыла всех. Очевидное - невероятное, иначе говоря.
        А шамана трепало так, точно невидимые руки-ноги лупили его во всю дурь. И орал он, собачий сын, на разные голоса, то басом, то визгом, то так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ну точно! - легион духов сшибся в нем, и всем что-то надо, и их страшные силы пучили, корчили его, выворачивали наизнанку. И даже вождь, храня в целом царское достоинство, заметно вцепился пальцами в подлокотники.
        Как резко это началось, так же обрывом и закончилось. Шаман вытянулся в струну, дернулся и вдруг весь как-то обмяк, закатив глаза. В первый миг даже подумалось: а не откинул ли ходули?.. Но нет, просто впал в обморок, из коего вышел через минуту-полторы.
        Еще спустя минут пять он обрел способность говорить - но не смог внятно сказать, договорился с демонами или нет. Духи были не в духе - невольно скаламбурил в переводе Ванденберг. Они огрызались, устроили перебранку, даже подрались…
        - Ну, это видно было, - криво усмехнулся Хантер.
        Да. И единственное, что можно трактовать со знаком «плюс» - то, что один из духов якобы сказал нечто вроде: ну, ладно, там посмотрим!
        Вождь так и ухватился за этот слабоватый плюс:
        - Ну это же хорошо! - воскликнул он. - Ты разве не знаешь, что духи не любят говорить прямо?
        - Знаю… - проскрипел местный Калиостро, все еще валяясь на земле: набирался от нее сил, как Антей.
        - Духи говорят так, что их слова надо разгадывать, - убежденно продолжал вождь. - А тут и разгадывать-то почти не надо. «Там посмотрим» - это, по сути, разрешение. Да, это очень хороший знак!
        Ян-Франц вдохновился. Встал с затрещавшего трона, подошел к пятерым молодым подданным, потихоньку начинавшим отходить от пережитого, но все еще скрюченным и трепещущим. Подошел и пять раз властно ткнул пальцем:
        - Жорж! Поль! Пьер! Марк! Шарль! - Как будто выстрелил пять раз.
        Так он дал им вторые имена.
        После этого все завертелось быстро. Пятерым командированным собраться было, что голым подпоясаться - в буквальном смысле. Мудрый вождь, очевидно, щадя чувства незнакомой ему миссис Гатлинг, велел им надеть набедренные повязки побольше. А вот насчет продуктов никаких распоряжений не сделал, отлично понимая, что его люди что на реке, что в джунглях способны обеспечить себя подножным кормом. Зато выделил им плавсредство.
        Выяснилось, что у племени имеется свой речной флот из нескольких челноков и плотов, и даже есть «порт» - отчасти естественная, отчасти искусственно расширенная заводь повыше по течению. Один из этих плотов - довольно солидное сооружение из толстых бревен длиной метров семь-восемь и даже с «каютой», шалашиком из соломы, - следовало взять на буксир.
        Все это сделали в течение часа, а может, и быстрее. Реджинальду и вовсе показалось, что время мелькнуло призрачно: раз - и вот уже катер малым ходом выходит из заводи, таща за собой плот. Жорж, Марк и прочая братия деловито возились вокруг «каюты», что-то там устраивая. Вышли, дизель застучал пободрее, развивая ход, пошел по фарватеру, и вскоре залив скрылся из вида. По обеим сторонам потянулись дикие, покрытые непроходимыми зарослями берега.
        Глава 5
        После отплытия среди научного состава только и разговоров было, что о спиритическом сеансе в местном исполнении. Собрались в каюте Гатлингов, в ход пошла бутылка виски, разгорелись дебаты…
        Хантер, чуть подвыпив, начал подводить под рассуждения теоретическую базу: стал горячо разъяснять, как действуют нервно-мышечные волокна - это было умно, но скучно, к тому же бессмысленно: нечеловеческие ужимки и прыжки колдуна видели все, там присутствующие, всем было совершенно ясно, что так корежить человеческое тело может лишь какая-то внешняя сила. Ну, допустим, электричество. А уж каков механизм работы тканей, не суть важно.
        Куда важнее другое: что это за сила?! Электричества никакого в помине нет. Что же тогда? Духи?.. Ну послушайте, мы же серьезные образованные люди…
        Это довольно сердито произнес Редуотер. Он тоже тяпнул немного виски, раскраснелся, заблестели глаза…
        Кто-то отчетливо хмыкнул.
        Генри мгновенно повернулся в ту сторону.
        Там оказался Борисов.
        - Простите?.. - осведомился Редуотер с обманчиво ледяной вежливостью, под которой чувствовался вызов. - Вы хотели что-то сказать?
        Борисов сделал едва заметную паузу и ответил с неменьшей любезностью:
        - Боюсь, я не слишком хорошо говорю по-английски, - уклонился он, однако разогретый естествоиспытатель пристал как банный лист: скажи и все тут, нечего отмалчиваться!
        Реджинальд немного напрягся, опасаясь, как бы не вспыхнула ссора, но Борисов лишь пожал плечами:
        - Ну хорошо. Попробую.
        И с некоторым трудом подбирая слова, несколько неуклюже составляя предложения, в целом внятно и доходчиво изложил следующее.
        Вряд ли стоит смеяться над дикарями за их представления о демонах и духах. Они просто выражаются по-детски. Но чувствуют верно.
        Тут Борисов сосредоточился, даже как-то насупился, стремясь выразиться точнее.
        И сказал, что биосфера Земли - это своего рода огромный живой организм, подобно любому организму, представляющий собой потоки энергии. И эту жизнь планеты, безусловно, чувствуют живые существа: мигрируют, или остаются на месте, или еще что-то делают… Словом, любое существо, а человек тем более неосознанно подстраивается под энергии биосферы. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже… и надо полагать, что наблюдаемый нами колдун - один из тех, кто овладел умением, что называется, «ловить» потоки, прогонять их через себя. Ну и естественно, в его первобытном воображении они предстают как таинственные существа, относящиеся к человеку либо благосклонно, либо гневно, либо как-то еще…
        Реджинальд заметил, что Вивиан слушает русского очень внимательно, при этом стараясь не выдать своего интереса. А Хантер с Редуотером азартно ринулись с Борисовым в спор.
        Вернее, это был даже не спор. Оба начали забрасывать его вопросами, с огромным интересом ожидая ответов. Но он как-то потух, прикрылся; не то чтобы наглухо умолк, но стал говорить очень обтекаемо, расплывчато. Вроде бы и отвечал на эти вопросы со всеми словесными атрибутами образованного человека, а в сущности, ни о чем, банальности вокруг да около.
        Супруги Гатлинг во время этой жаркой беседы сумели многозначительно переглянуться незаметно для прочих, а Йенсен - тот ни слова не проронил, лишь слушал.
        Симпкинс в этом симпозиуме не участвовал. Нечего попусту языком трепать - так решил он и взялся в компании с Морреллом изучать карту, сличая ее с местностью, дабы не проскочить тот приток Конго, что является кратчайшим путем к району поисков. Довольно скоро им понадобилась помощь Борисова, и тот, извинившись, покинул ученое собрание.
        Без него оно довольно быстро и заглохло. Дискуссия распалась, зато неизвестно откуда на свет божий явилась еще одна бутылка виски, так что Реджинальд немного обеспокоился и вынужден был предупредить:
        - Господа, со спиртным поаккуратнее. Не забывайте, мы не на Бродвее, здесь всякое может быть…
        Господа и сами понимали, что тут не Нью-Йорк, разумно притормозили. Йенсен глотнул совсем чуть-чуть и отправился к себе, а Редуотер с Хантером угостились тоже, сравнительно понемногу потолковали по затухающей, без интеллектуального накала… и вскоре побрели вслед за норвежцем, любезно оставив полупустую бутылку хозяевам.
        Реджинальд посмотрел на нее с юмором:
        - Ну вот, всех выгнали, теперь можем сами употребить…
        Вивиан понимающе улыбнулась:
        - Если только с колой и со льдом…
        - Ясно, - Реджинальд засмеялся. - Ну а я все-таки немного себе позволю.
        И позволил действительно самую малость. Вивиан же ненадолго примолкла, явно собираясь с мыслями - и вдруг внезапно спросила:
        - Слушай! Расскажи-ка еще раз об этой колдовской процедуре. Детально. Не упуская ни одной подробности.
        Мистер Гатлинг давно знал, что его жена слов на ветер не бросает и если спрашивает что-то, то не зря. Он сосредоточился, настроил память на должную волну и стал рассказывать, действительно стараясь ничего не упустить.
        Начал с описания «тронного зала» и закончил тем, как вождь дал вторые имена новым членам экспедиции, ныне влекомым на буксире. Вивиан слушала не просто внимательно, но активно, прерывая, уточняя, прося повторить… Когда же супруг закончил, на ее лице определилось странное выражение.
        - Однако… - протянула она. - Похоже на то, что вождь в этом деле разбирается получше колдуна. У тебя не сложилось такое впечатление?
        Реджинальд поразмыслил. Нет, все-таки его жена обладает удивительным умением попадать мыслью в точку! Он убедился в этом еще раз.
        Там, в деревне, он видел это, но не обратил внимания. А вот теперь от слов жены в памяти его что-то повернулось - и он увидел ситуацию иначе.
        У вождя в этом всем была какая-то своя игра, свой интерес. Теперь-то Реджинальд понял это совершенно ясно. И тут же понял другое.
        - Однако… - повторил он, не замечая, как копирует интонацию супруги. - А я вот и на диспут наш теперь смотрю иначе…
        Вивиан засмеялась, хотя вышло это у нее не слишком весело:
        - А я сразу почти заметила: мистер Борисов пожалел, что затеял этот разговор. Как говорится, черт за язык дернул.
        - Думаю, виски вместо черта… а хотя какая разница! М-да, голова кругом. Послушай, дорогая, пойдем-ка на палубу, свежим воздухом подышим?
        - Нет, милый, - отказалась Вивиан, - я лучше прилягу. А ты ступай.
        Гатлинг вышел на палубу, где гулял вольный ветер, овевая незнакомыми запахами - не поймешь, приятные они или нет, скорее тревожные, но и зовущие, от них сердце забилось быстрее, волнительней… Полотно реки заметно сузилось, непроходимые заросли тянулись с обеих сторон, казалось, что солнцу туда вовек не пробиться и там царит полный мрак.
        От таких мыслей стало неуютно, Реджинальд поспешил перевести взгляд на плот. Тот бодро волокся на канате метрах в десяти от кормы, негры на нем суетились, оживленно лопотали, растягивали самодельную сеть, как видно, готовясь к рыбалке. Он даже мимолетно позавидовал им: ишь ты, дети природы!..
        Но тут же постарался отбросить всю эту буколику, тем более что на палубу зачем-то выбрался Дэвис.
        - Джек! - негромко окликнул его Гатлинг. - Где ваш босс?
        - Там, у нас.
        - Позовите его сюда.
        Оглянувшись, он увидел, что капитан Моррелл сам стоит на руле в рубке. Очень хорошо. Тут и Симпкинс показался, слегка щурясь после трюма.
        - Что случилось?..
        - Консультация. Пойдем к капитану, хочу карту посмотреть с вашими пояснениями.
        - А, это пожалуйста! - Симпкинс заметно оживился. - Пошли!

* * *
        - Самый малый, - приказал Моррелл.
        - Есть, - откликнулись из машинного отделения, и рокот дизеля почти стих. Почти исчезла и волна под форштевнем катера.
        Симпкинс зашуршал картой, нахмурился, сличая реальный пейзаж с типографским изображением. Капитан, не оборачиваясь, проронил:
        - Три кабельтовых до точки. Не больше.
        - Отлично, - буркнул Симпкинс.
        Вчера они втроем - Гатлинг, Симпкинс, Моррелл - долго колдовали над картой, прикидывали, где вставать на швартовку. То, что в Нью-Йорке на карте мира или глобусе представлялось плевым делом, здесь, на местности, растворилось в необъятности и дикости джунглей. Их безразмерность и безлюдье морально давили сильно.
        Вчера сошлись на том, что лучше всего будет повернуть на один из правых притоков Конго, продвинуться по нему на столько-то миль, встать на стоянку и пешим ходом двигаться дальше, вплоть до границы с Угандой. Почему именно здесь велик шанс встретить загадочных белых людей?.. Этот ехидный вопрос вертелся на языке Гатлинга, но все-таки он решил его не озвучивать.
        На том и порешили. Лишь Моррелл добавил, что будет удобнее войти в маленькую речушку, приток притока, там место для швартовки должно найтись.
        Вот устье этой речушки и показалось по левому борту.
        - Лево руля, - скомандовал капитан Гленну, и тот умело направил катер в устье.
        Приток Конго был заметно уже главной реки: выглядело это так, будто сумеречные заросли стиснули русло, и катер с плотом шли, окруженные непроходимым лесным безмолвием. Шум двигателя, должно быть, распугивал обитателей прибрежных зарослей, отчего те либо удрали, либо попрятались. Особенно угнетающим это казалось в вечерних сумерках, когда заросли погружались в туманную мглу. Ни звука, ни огонька - кроме мотора катера и системы освещения, - могла и дрожь пробрать, если вот так стоять на палубе, смотреть и видеть узкое пространство реки и замерший массив джунглей по обе стороны, чья огромность не столько видна, сколько ощутима.
        Ширина же маленькой речки была и вовсе метров пятнадцать, до берега рукой подать. Войдя в устье, катер взял правее, к восточному берегу, и Моррелл стал высматривать место для швартовки.
        - Так держать… так держать… - приговаривал капитан, подавшись вперед и напряженно всматриваясь в конфигурацию береговой линии. - Право руля! - вдруг скомандовал он, облегченно распрямляясь.
        Реджинальд, стоявший рядом, тоже заметил небольшую бухту, если так можно сказать.
        - На мель не сядем? - обеспокоился он.
        - Нет, - уверенно ответил Моррелл. - Берег здесь обрывистый. Гленн! Приготовиться к швартовке. Я на руле.
        Опытный навигатор оказался прав. На самом малом ходу G-201 подошел к берегу, где и намека не было на отмель: стволы, ветви и листья теснились, нависая на водой. Гленн ловко набросил швартов на толстую ветвь какого-то дерева.
        - Стоп машина! - распорядился Моррелл.
        Странное дело: Реджинальд вдруг вспомнил разговор с Йенсеном на «Фальконе». Именно в этот миг.
        «Мы хотим вечной жизни и бежим на край Земли так, точно хотим убежать от смерти». Черт возьми! К чему это?
        Невольно он скосил глаза, чтобы увидеть норвежца. Вот он, как всегда невозмутимый, стоит и наблюдает, как швартуется судно. Ну и при чем тут его слова?..

* * *
        Но тут случилось нечто еще более странное.
        Йенсен точно почувствовал взгляд Реджинальда, повернулся - и взоры двух человек встретились.
        Гатлинг увидел в глазах биолога то, чего осознать не смог, и поспешил отвернуться.
        Тревога охватила его, и унять ее не удалось, хотя и удалось спрятать. Испугавшись, что вот сейчас это угадает норвежец, он судорожным усилием воли заставил себя закипеть в работе:
        - Джимми, чего вы смотрите?! - (Это Симпкинсу.) - Скажите вашим людям, пусть неграм помогут, смотрите, у них там что-то не ладится!
        Пятеро чернокожих в самом деле, переругиваясь меж собой, пытались подвести плот к берегу, но у них не получалось: и от катера еще шла волна по инерции, и течение реки, ударяясь о небольшой береговой выступ, отталкивало тяжеленные бревна. Пятеро бестолково суетились, тараторили, сердито махали руками - и все впустую.
        - Экие балбесы! - осерчал Симпкинс. - Эмиль! Где он?.. Ванденберг!.. Ага. Эмиль, скажи этим придуркам…
        Но Эмиль ничего не успел сказать.
        В бурлении воды близ плота возникло что-то новое. Вскипело позади, со стороны фарватера. Реджинальд вскинул брови: что еще такое?.. Он-то в гидродинамике разбирался и потому в первый миг удивился, а во второй…
        Во второй - облился не то жаром, не то холодом, не поймешь.
        - Глянь! Глянь! - дурным голосом взревел над ухом Дэвис, хватаясь за кобуру.
        - М-мать! - вскричал Гринвуд, и в его правой руке тоже очутился «кольт».
        А Гатлинг точно обмер от холода-жара, большими глазами смотрел, как из завихрений мутных вод всплывает буро-зеленое чудище, лениво разевает пасть…
        И время будто замедлилось. Течение реки, движения твари, даже звуки - все стало ужасно медленным, вязким, точно в киселе.
        Огромный крокодил, сильным броском вскинув верхнюю часть тела, схватил за ногу ближнего к нему негра, дернул - тот полетел в воду легко, как тряпочный.
        Дэвис пальнул дуплетом, оба раза явно попал, но речному ящеру две пули 45-го калибра были, видать, некритичны. Он с чудовищной быстротой сделал сложное движение головой, перехватив упавшего поперек торса.
        Страшный вопль взвился и оборвался.
        - Огонь! - впустую заорал Симпкинс - и без него ясно, что огонь.
        «Кольты» Гринвуда и Дэвиса замолотили бешено, вода вскипела от пуль, но крокодил, не будь дурак, ушел вглубь вместе с жертвой, точно субмарина, только его и видели. Четверо негров, в панике горланя что-то, вразнобой попрыгали на берег, то есть на деревья, хватаясь за что придется, обрывая листья, - оттолкнули плот, и он, качаясь, отошел от берега метра на два-три.
        И тут из воды вынырнул другой гад.
        Было до одури жутко видеть стремительность этой гигантской, как дубовое бревно, рептилии, почему-то считаемой нами грузной, неповоротливой. Повертывалась, да еще как! Все мышцы ее многотонного тела, от кончика хвоста до челюстей, работали в синхрон, мгновенно, зубы в разверстой пасти мелькнули сабельно, и негр, схваченный за ногу, с истошным криком рухнул в воду.
        Тут Реджинальда с запозданием пронзила мысль: револьвер! У меня же есть револьвер!
        Не очень искушенный в оружии, он еще в Нью-Йорке обратился к Симпкинсу, и тот авторитетно посоветовал приобрести не автоматический пистолет, а револьвер, и не в Нью-Йорке, а в Леопольдвиле: во-первых, дешевле выйдет, а во-вторых и в-главных, револьвер, не столь скорострельный, зато простой, безотказный, надежный, в малоопытных руках наилучший вариант. Ну серьезное оружие-то само собой, экспедицией были приобретены дорогущие пистолеты-пулеметы Томпсона, а вот короткоствол для подручных нужд… И порекомендовал «наган», как раз бельгийское изобретение; его и приобрел Гатлинг по наводке Харуфа. И целую тучу патронов, стрелять не перестрелять.
        Вот теперь с запозданием и осенило. Рука лихорадочно шарила по бедру, а глаза с ужасом смотрели, как черное тело упало, а страшные челюсти с молниеносной быстротой схватили его за шею и голову.
        Грохнул ружейный выстрел.
        Это включился в бой ван Брандт. У него был «винчестер» с механизмом скоростной перезарядки, наследником так называемой скобы Генри. И бельгиец открыл беглый огонь.
        Первая же пуля вышибла хищнику глаз - взлетели клочья слизи и разорванной кожи.
        Вторая ударила правее, в затылок. Но тварь будто не ощутила этого - пули, не пули, ей все равно.
        Гатлинг судорожно сглотнул, не веря глазам своим. Да что же это?!.
        Но это было всего лишь «позднее зажигание» холоднокровного организма. Через три-четыре секунды чудовище точно взорвалось, бешено хлестнув хвостом по воде и с адской силой взвившись верхней частью тела. Это был миг - но в этот миг ван Брандт изловчился влепить еще две пули в крокодилову башку.
        Рептилия предсмертно задергалась, молотя хвостом и лапами так, что вода точно вскипела. Один припадочный рывок вдруг опрокинул гигантское тело брюхом вверх, оно колотилось уже беспомощно в хаосе брызг и всплесков, и тут Гринвуд с Дэвисом, спохватясь, пустились всаживать в это брюхо пулю за пулей почем зря.
        - Хватит! - рявкнул на них Симпкинс. - Патроны лишние?!
        Пальба прекратилась.
        И сразу стало тихо, если не считать остаточных всплесков да прерывистого дыхания взволнованных людей.
        Реджинальд с удивлением обнаружил, что сжимает в руке наган.
        - Что произошло? - услышал он рядом негромкий голос Вивиан и возблагодарил бога за то, что тот скрыл кровавое зрелище от женских глаз.
        Он вкратце обрисовал случившееся.
        - Ужасно, - вымолвила Вивиан, стремясь, впрочем, владеть собой.
        Крокодил издох, недвижимо покачивался на волнах рядом с опустевшим плотом, течение как-то норовило вынести труп из заводи, но это у него не выходило.
        Трое негров висели на ветвях молча, дрожа от ужаса. Белые на борту постепенно приходили в себя.
        - Второй… - пробормотал Гринвуд, разумея бедолагу-негра, стащенного покойным крокодилом с берега. - Первого тот уволок, а второй?..
        Но и второго следов не было видно, а искать тело, понятно, охотников не нашлось. Переглянувшись, молча согласились с тем, что пропал без вести.
        - Между прочим, - подал голос Ванденберг, - мне показалось, пока вся эта каша была, один выстрел прозвучал где-то там, - он ткнул пальцем на восток.
        Симпкинс так и вскинулся:
        - Да?! А я-то подумал, мне это то ли мерещится, то ли от нашей пальбы эхо… Было, значит?!
        Никто не рискнул утверждать, что слышал что-либо. Симпкинс нахмурился.
        - Так долго ли проверить, - сказал Реджинальд. - Эмиль, - обратился он к Ванденбергу, - а ну-ка…
        Ванденберг предпочел вооружиться английским карабином Ли-Энфилд, так называемым «джунгли-карабином». Из него он и шарахнул в синее африканское небо.
        Все замерли, вслушиваясь. И вот оттуда, куда показал Ванденберг, донесся дальний, но отчетливый ответный выстрел.

* * *
        Лицо Симпкинса за несколько секунд сыграло целую гамму эмоций:
        - А!.. Что я говорил?! Люди… то есть белые люди! То есть…
        - Это ни о чем еще не говорит, - сдержанно произнес Гатлинг.
        - Не говорит, так скажет! - задорно распетушился детектив, и, словно в подтверждение его слов, с востока долетел еще выстрел.
        - Ответьте, - распорядился Реджинальд.
        На этот раз выстрелил Эйленс. И тут же ответили, и вроде бы звук стал поближе… хотя, наверное, это лишь почудилось. Но, во всяком случае, связь явно установилась.
        Симпкинса начальственно залихорадило:
        - Та-ак, надо подготовиться. Черт их знает, кто они такие! Вдруг вздумают катер захватить? Может, к тому берегу пристанем?..
        Несмотря на суету, какие-то резоны в словах сыщика были. Насчет другого берега, правда, Моррелл сказал, что там-то как раз можно сесть на мель, поэтому после некоторых дебатов сошлись на полумерах: вытравить швартов подлиннее, так, чтобы в случае чего его можно было обрубить, мгновенно включив «самый полный» - ну, а чтобы до этого не дошло, почти всем мужским составом, кроме рулевого, механика и негров, от которых толку чуть меньше нуля, во всеоружии быть на палубе. Тогда у тех, кто появится на берегу, не должно возникнуть никаких соблазнов.
        Негров приняли на борт, отправили в трюм, велев не высовываться, чего они делать и не собирались. Дохлого крокодила, брезгливо морщась, отпихнули шестами, течение выволокло его из заводи, потащило дальше…
        Симпкинс энергично взял организацию встречи на себя. Распределил личный состав по борту катера так, чтобы мгновенно и убийственно открыть огонь по берегу - если что. Вивиан Гатлинг он велел отправляться в каюту, но та заявила, что будет вместе с мужем и от него ни на шаг. Симпкинс хотел было настоять на своем, но взглянул на ее лицо, на лицо супруга - и отступился от них. В конце концов, муж и жена - одна сатана, их дело.
        С востока долетел очередной выстрел, теперь уже точно ближе, нет сомнений. Ему ответили одиночным, дав понять, что слышат, ждут.
        Реджинальд ощутил, что ожидание нервно поджимает его, во рту пересыхает, то и дело хочется облизать губы… Заметив это, он встряхнулся, сказал себе: «Я спокоен…» чувствуя рядом дыхание жены. Все будет хорошо!
        Ван Брандт предостерегающе поднял руку.
        - Идут, - сказал он после краткой паузы.
        Через несколько секунд и Реджинальд услышал отдаленный шорох. Кто-то продирался сквозь заросли. Коллинз предложил крикнуть, но идею не поддержали. Зачем, в самом деле?.. Скоро все станет ясно.
        И верно, вот уже пошло движение. Листва заколыхалась, сотрясаемая еще неведомыми людьми, послышался невнятный гомон… Наконец заросли раздвинулись и предъявили экипажу G-201 человека.
        Белого. В новенькой, отличного качества и ладно пригнанной тропической экипировке. В пробковом шлеме, ставшем уже объектом иронии при изображении европейцев в Африке. Взгляд Реджинальда сразу заметил, что устойчивого местного загара, как, скажем, у Ланжилле, у этого человека нет: стало быть, в тропиках недавно. Выражение худощавого, со впалыми глазницами и щеками лица вряд ли можно было назвать приветливым, скорее оно было настороженным и недоверчивым. И в руках человек держал наготове автоматическое оружие: массивный пистолет-пулемет наподобие американского «томпсона», но поувесистее, покрупнее и с секторным горизонтальным магазином, а не с дисковым.
        Тем не менее интонация голоса этого человека была вполне корректной, когда он негромко, но внятно сказал:
        - Guten tag! Wer sind Sie?
        Глава 6
        Занятно было видеть Симпкинса в данный момент.
        Круглое загорелое его лицо с приоткрытым ртом и выпученными глазами было идеальной иллюстрацией к идиоме «потерял дар речи».
        На миг с ним это и случилось. Гатлинг среагировал быстрее.
        - Вы говорите по-английски? - крикнул он.
        Человек с автоматом чуть помедлил, прежде чем сказать:
        - Та. Немношко. Плехо.
        И обернувшись, окликнул:
        - Ханс!
        Из зарослей возник Ханс - помоложе, круглолицый и улыбчивый.
        - Требуется переводчик с английского?..
        …Через пять минут американцы знали, что непредвиденный случай свел их с экспедицией Берлинского географического общества. Семь человек, превосходно вооруженные и снаряженные, даже с походной рацией. Тот, что вышел на берег первым, - руководитель экспедиции, магистр Генрих Шеффлер. Переводчик Ханс Бродманн оказался биологом, коллегой Йенсена. По-английски он говорил прекрасно, кроме того, как выяснилось, вполне приемлемо мог объясняться по-французски. Ну а пятеро прочих - так или иначе специалисты разных направлений.
        Разумеется, немцев прежде всего интересовала причина стрельбы: шум-гром экспедиция Гатлингов подняла знатный. Пришлось объяснить.
        - Приносим вам соболезнования, - вежливо сказал за всех Бродманн.
        Первое время так и переговаривались: одни на борту, другие на берегу. Затем Реджинальд спохватился:
        - Да что ж мы так и будем?.. Прошу к нам, здесь и побеседуем.
        Реджинальд Гатлинг крайне негативно относился к Гитлеру, к его идеям и созданному на их основе политическому режиму. Особенно после прошлогодних Олимпийских игр в Берлине, где эти идеи и режим явили себя во всей отвратительной красе. Однако Реджинальд считал, что надо быть справедливым и не распространять неприязнь на обычных граждан Германии, тем более на коллег-исследователей. К людям науки он относился с неизменным уважением.
        Немцы не стали возражать и всем личным составом перебрались на катер. Гатлинга удивило то, что у них нет местных проводников, о чем он простодушно и сказал.
        - Да, - как-то туманно откликнулся Бродманн, - мы сами… Все необходимое имеем, не нуждаемся…
        Что-то малость насторожило Реджинальда в этих словах, но что - он не понял.
        И еще одно. Из семерых исследователей трое по фактуре, по выражениям лиц показались ему что-то не очень похожими на ученых. Это были крепкие, спортивного вида молодые парни… впрочем, молодыми и подтянутыми были все, кроме одного, которому явно за сорок, но и тот сухощавый, без пуза. Нет, дело в другом. В лицах. Суровые, опаленные тропическим солнцем, с твердо сжатыми губами, массивными подбородками, с заранее настороженными взглядами - лица людей, далеких от атмосферы ученых коллективов, творческих поисков… А вот для военной части такие лица в самый раз. Да и у пожилого был вид, свидетельствующий скорее о силе воли, нежели о силе ума.
        Впрочем, Реджинальд не стал морочить себя дедукцией в духе Шерлока Холмса.
        - Прошу, - любезно пригласил он немцев в каюту.
        Те переглянулись, коротко потарахтели по-своему, в результате чего в покои Гатлингов отправились Шеффлер, Бродманн и тот самый пожилой, самый среди всех неприметный и невзрачный. Он, как выяснилось, числился заместителем Шеффлера. Фамилия его была Ветцлих. Реджинальд же со своей стороны взял на переговоры весь научный персонал, ну и супругу и Симпкинса, естественно.
        Переговоры потекли конструктивно, чему в немалой степени способствовала Вивиан. Ее врожденное и развитое обаяние подействовало даже на малоприступных немцев, и на кирпичных лицах стали появляться скупые улыбки. Бродманн даже отважился на комплимент:
        - О! Мы счастливы, фрау Гатлинг, видеть в вашем лице современную генерацию энергичных и прекрасных американских женщин… - Примерно так, в духе старого доброго фатерланда девятнадцатого века.
        Никудышный Ветцлих, однако, нахмурился и, обратясь к Хансу, что-то проскрипел, от чего переводчик поспешил улыбнуться пошире:
        - Господа! Не покажете ли план вашего маршрута? Это ведь не секрет?..
        Реджинальд ощутил, как взгляд Симпкинса стрельнул в его сторону, и легко расшифровал: о Слейтоне говорить не следует, просто частная исследовательская экспедиция…
        - Разумеется, - ответно улыбнулся Гатлинг. - Разумеется, никаких секретов. Мистер Симпкинс, позвольте карту…
        К карте немцы проявили неподдельный интерес, а Реджинальд комментировал толково, увлекательно и грамотно, делил карту на сектора, объяснял, как они намереваются исследовать эти сектора - в общем, все методично и даже педантично.
        Немцы постарались не выдать своих чувств, хотя видно было, что они удовлетворены. Двое старших кратко перекинулись парой фраз меж собой - и отпасовали слово переводчику. Тот, чуть запнувшись, деликатно начал:
        - Мы еще раз выражаем вам свое почтение и имеем желание сделать поддержание… то есть предложение…
        Если отбросить шелуху субстантивов, то тевтонская идея была разумной и простой: объединить усилия. Действовать вместе.
        Американцы переглянулись. Именно американцы. Норвежец Йенсен глаз не поднял, задумчиво глядел в пол. Гатлинг даже хотел его окликнуть, но мгновенно передумал, заговорил с немцами:
        - Вместе, говорите?.. Ну что ж, идея интересная, заслуживающая внимания…
        Он намеревался потянуть время для обдумывания, но ни с того ни с сего встрял Симпкинс, да так резво, точно с привязи сорвался:
        - Вместе? Отлично! Конечно, согласны! Пойдем вместе!..
        Тут уже все, включая Йенсена, взглянули на детектива - молча, но с некоторым недоумением: какая муха его укусила. Он же выразительно ответил глазами на взгляд Реджинальда: знаю, мол, что делаю!
        Знает он… А хотя, что там! Реджинальд вдруг ощутил усталость от всех этих недомолвок. Знает так знает. Да ведь и правда, что ж теперь: мы направо, немцы налево?.. Глупо. Лучше уж стать союзными попутчиками, тем более что никто никому ничем не обязан. Что не так - расстались и прощайте. А если все так - что же лучше?..
        - Согласны, - подтвердил Гатлинг.
        - Отлично! - Симпкинс прямо-таки просиял. - Ну а раз так, то давайте собираться, не будем время терять!..

* * *
        Сборы почти всегда оказываются длиннее, чем предполагаешь. Вот и сейчас повозились порядком: как всегда, один не мог найти одно, другой другое, вчера-позавчера куда-то засунутое… Немцы из вежливости перебрались на берег, сказали, что подождут там.
        Гатлинги, будучи людьми глубоко упорядоченными, собрались чуть ли не раньше всех. Убедившись, что ничего не забыто, Реджинальд решил проконтролировать прочих, вышел из каюты и увидел, как Гринвуд что-то озабоченно втолковывает Симпкинсу. Тут же при виде хозяина вскинулся:
        - А, вот и мистер Гатлинг! Отлично. Мистер Гатлинг, можно к вам? Есть дело.
        Пришлось втянуться обратно в каюту. Вивиан вопросительно взглянула на всех:
        - Что-то случилось?
        Гринвуд кашлянул:
        - Пока ничего, но…
        - Ну, смелее, Спенсер, - поощрил Симпкинс.
        - Да я вообще говорить не мастер… - проворчал Гринвуд, но изложил мысль вполне связно. А мысль оказалась знакомая Реджинальду: сыщик присмотрелся к немцам, наблюдал втихомолку и пришел к выводу, что ни черта они ни из какого географического общества…
        - Ага. - В лице и голосе его начальника проявилась ирония. - А откуда же?
        - Ну я не знаю, как у них там… Но они из вояк, это точно. И по выправке, и как с оружием обращаются. Тут меня не проведешь.
        - Слушай, Гринвуд, - ирония Симпкинса расцвела прямо-таки ядовитой розой, - ты откуда родом?
        - Я? Ну из Канзаса, и что?
        - Да то, что Нью-Йорк тебя уму-разуму учил плохо…
        - Вы были мной недовольны, шеф?..
        - Да не в том дело! Ладно, не обижайся, это и правда не всякому известно. Всякое географическое общество в любой стране - это что такое?
        - Ну что?
        - Это всегда отдел военной разведки! Ну какое государство будет просто так деньги тратить, сам подумай? Тащиться на край света ради всяких там букашек да козявок?.. Черта с два! Это одно только название: география там, ботаника, всякая чушь. Прикрытие для разведки! Наблюдал он втихомолку… - Симпкинс рассмеялся торжествующе и покровительственно. - Да я сразу понял, кто они такие! Потому и вцепился в них, испугался, что вы вдруг откажетесь, - обернулся он к Гатлингам. - А они-то парни серьезные, с ними в джунглях повеселее будет. Да и они поняли выгоду, это же ясно! Все же с десяток вооруженных людей - это сила. Они и поняли…
        - Ясно, - прервал Гатлинг. - Они поняли, мы тоже. Все ясно. Идем.

* * *
        Но и теперь идти не получилось.
        - Мистер Гатлинг! - уже на палубе подскочил Ванденберг. - У нас тут затруднение.
        - Вот не было печали… Что еще такое?
        - Да негры, черти чернож… черномазые! Драть их надо, как собак, тогда поймут…
        - Бог мой! Да скажите же внятно, что случилось!
        - Идти отказываются. Не пойдем, говорят, дальше, и все тут.
        Реджинальд мысленно выругался так, как никогда бы не позволил себе вслух, будучи джентльменом.
        - Так, - сдержанно промолвил он. - А где они?
        - Там, в кубрике.
        Реджинальд бросил взгляд на берег. Немцы спокойно ждали. Гатлинг с Ванденбергом устремились в кубрик, где застали следующую картину.
        Трое негров, запуганные, с жалкими лицами, увидев главного белого господина, дружно повалились ему в ноги и завыли, загалдели самым слезливым воем, в котором трудно было что-либо разобрать, зато никаких сомнений в том, что судьбы свои они смиренно вверяют в руки большого массы Гатлинга.
        Ванденберг прикрикнул было на них, но Реджинальд его остановил, угомонив плаксивый вой спокойным движением руки.
        - Так, - произнес он, когда стало тихо. - Для начала пусть встанут… Очень хорошо. Теперь выясним, кто есть кто.
        Он не помнил, разумеется, кого как «окрестил» вождь. Ванденберг тоже. Начали расспросы - выяснилось, что крокодильими бифштексами стали Шарль и Жорж. Стало быть, здесь присутствовали Пьер, Поль и Марк.
        - Так, - подвел промежуточный итог Гатлинг. - Теперь пусть кто-нибудь один за всех излагает суть дела.
        За это взялся Марк. Залопотал, тараща глаза, размахивая руками. Ванденберг, слушая, мучительно наморщил лоб…
        - Хм! Ну, если я правильно понял…
        Понял он так: аборигены получили неопровержимые доказательства, что экспедиция вторглась в страну злых духов. Какие доказательства? А как же! Берег - граница. Крокодилы - бесспорно, пограничные демоны, воплотившиеся в хищных рептилий, и сразу дали понять, кто тут хозяева… Мы их одолели? Да. Но это лишь начало. Первое предупреждение. Дальше будет хуже. Как только мы начнем удаляться от берега в глубь этой страны, силы зла станут атаковать нас еще свирепее, изощреннее и беспощаднее. Они будут являться в виде разъяренных зверей, таинственных голосов, гроз, ливней и молний, призрачных видений… Словом, впереди - смерть.
        Реджинальд, слушая страшные сказки, совсем не удивлялся. Примерно таким он туземное мышление и представлял. Неприятно поразило его лишь сходство вывода, сделанного дикарями, с гипотезами высокоцивилизованного ученого Йенсена… Но рефлексировать было некогда, Гатлинг ощутил что-то вроде полемического азарта и решил бить фактами и логикой.
        - Переведите-ка им, Эмиль…
        Сказал он следующее: а как же немцы, то есть вот эта другая экспедиция белых людей? Они же пришли как раз оттуда, из глубин той страны! И ничего, ни один демон не тронул их. Мы все это видели! И вы тоже видели. Ну и как это объяснить?..
        Зря мистер Гатлинг задал такой вопрос, так как через минуту вынужден был признать, что его логика капитулировала перед африканской.
        На черном лоснящемся лице Марка возникло снисходительное выражение. Он заговорил, а Ванденберг, выслушав, скривился в ухмылке:
        - Ну дают, умники… Говорят: белые люди известные колдуны, у них от злых сил какой только защиты нет. Вот сейчас-то, говорит, белых не тронули, а нас пожрали. А уж там-то и вовсе конец.
        Тут Реджинальду показалось, что он нашел еще один сильный ход, а именно: сдвинуть диспут на привычное поле оппонента. Что он и сделал.
        - Ну, а как же ваши вторые имена? - спросил он и сразу постарался закрыть слабые места аргументации: да, здесь не помогло, но вы не успели еще подготовиться, не вошли в роль, можно сказать. Надо как следует настроиться, войти, звать себя только по вторым именам - вот вам и защита!
        - Не помогло. Нет! - замотал башкой Марк, а вслед за ним и Поль с Пьером. - Духи здесь слишком уж сильны, и второе имя не поможет. Нет!
        Реджинальд растерялся. Идти неграм на уступки нельзя - подорвешь авторитет. Но и как воздействовать на них, он не знал.
        Его выручил Симпкинс, бурей ворвавшийся в кубрик:
        - Мистер Гатлинг, немцы ждут! Что тут у вас?..
        Ему вкратце разъяснили.
        - А! - воскликнул он. - Да вы неправильно с ними. Их припугнуть надо. И все отлично!
        И велел Ванденбергу сказать: кончайте дурака валять, все собрались и живо вперед! А кто не захочет, тот здесь же и останется. С пулей в башке. И за борт - на радость рыбам, крокодилам и прочим тварям водного царства.
        Однако и этот подход дал совершенно обратный эффект. Негры, выслушав грозный указ, вдруг оживленно забормотали, затем Марк прикрикнул на прочих и заговорил один, да так, что все белые оторопели.
        - Если белым господам угодно, - сказал Марк, - то пусть. Убить так убить. Мы не против. Только одна просьба: стрелять вот сюда, - Марк потыкал пальцем в нижнюю часть затылка. - Мгновенно и безболезненно. И не здесь, наверное?.. Идемте наверх, там все и сделаем!

* * *
        Несколько секунд онемевшие белые господа переваривали суть услышанного. Наконец Реджинальд пробормотал:
        - Постойте, но как же так?.. Ведь если… если вы пойдете с нами, то у вас есть шансы уцелеть. Где тут здравый смысл?! Эмиль, объясните им, должны же они понять!..
        Наивный! Он исходил из привычных ему разума и здравого смысла, а столкнулся-то с неклассическим, скажем так, мировоззрением. Марк уверенно заявил, что, конечно, здесь помереть лучше. Шарлю с Жоржем даже повезло: духи убили их здесь, стало быть, их души попадут в рай…
        Здесь он заговорил пылко, взахлеб, Ванденберг послушал, не удержался, фыркнул:
        - Вот черти! Знаете, как они себе рай представляют?..
        И поведал, что в их модели мира рай - это нечто вроде родной деревни, с теми же шалашами и джунглями вокруг, только там не ходишь с вечно голодным брюхом, как здесь, и не надо шастать по округе в поисках жратвы, ибо сами собой горят костры, а на них варится-жарится мясо, которое неизвестно откуда берется и никогда не кончается, и в любой момент можно подойти к любому костру и налопаться от пуза. Ну и само собой, что этот райский поселок полон негритянок с пышными неувядающими формами, и их также можно пользовать по первому желанию, подобно волшебным кострам.
        Все это могло бы быть смешным, если бы говорилось в дружеском кругу, в качестве анекдота из дальних странствий, - но сейчас смешно не было. Негры ничуть не кривили душой, они совершенно были готовы к выстрелу в затылок и мгновенному полету в новый мир, к бесконечному пиру и толстозадым принцессам. Даже улыбки расцвели на черных лицах от предвкушения… Что же касается странствия в глубь лесов, то, выражая общее мнение, Марк бесповоротно заявил: тамошние сильные духи могут хитростью вселиться в нас, и вот тогда участь наша будет ужасной. Мы станем их орудиями, ни живыми, ни мертвыми, а вроде призраков во плоти, идущих туда и делающих то, что хотят их хозяева, то есть духи. Ну и может случиться так, что этот призрак будет растерзан кем-то, в кого вселился другой дух - леопардом, гориллой, еще каким-либо монстром. А это значит, что душа человека, безжалостно запечатанная в призраке, попадет в ад. И это уже навечно.
        Оторопь Реджинальда не помешала ему полюбопытствовать: а как выглядит ад? - но Марк об этом говорить наотрез отказался, а двое других тем более.
        - Тьфу ты, придурки, - осерчал Симпкинс, - ну что ты с ними делать будешь!..
        А Гатлинг вдруг смекнул, что надо делать. Надо обратиться к Вивиан. Она знаток психологии, подскажет.
        И он устремился к супруге.
        Вивиан слушала, соображая по ходу рассказа, и к моменту, когда Реджинальд закончил, план действий у нее сложился. Она лишь уточнила:
        - Ты говоришь, у них один главный, а двое - ведомые?.. Так. Разделите их. И этому главному, как его… Марк? Пообещайте ему что-нибудь для него очень ценное.
        - Так! - догадка пронзила Реджинальда. - Кажется, я знаю, что ему предложить.
        - Вот и хорошо. А уж он найдет, как убедить тех двух.
        - Миссис Гатлинг, - торжественно изрек супруг, - вы гений!..
        - Ну, что вы, мистер Гатлинг, - в тон ответила жена, - я всего лишь стараюсь представить себе человека изнутри. Влезть к нему в душу.
        - Ну, не будем спорить. Все, я помчался!..
        По пути его осенило привлечь на помощь Хантера - у доктора лучше получится, решил он. И сказал так:
        - Послушайте, Вилли, вот какая задача. Хочу вас попросить…
        Попал в точку. Медик загорелся:
        - Ха! Любопытно. Здесь, я думаю, надо вот на что нажать…
        Выслушав, Реджинальд рассмеялся:
        - Ну что ж, попробуйте. Право же, в этом что-то есть.
        Хантер тотчас взялся за дело. Поля с Пьером шуганул из кубрика, а с Марком заговорил по-дружески.
        - Ты пойми, - внушал он, - вы же не одни будете, а с нами. Со мной! Я тут главный колдун, ясно? Демоны? Да я их одной левой!..
        Неизвестно, как эту «одну левую» перевел Ванденберг, но и он и Реджинальд усиленно закивали, подтверждая слова доктора. Марк выжидательно осклабился.
        Хантер усердно заговорил о том, как он укрощает духов, делает их ручными, послушными - и Марка этому научит.
        Будут тебе служить, понимаешь? Да ты, когда вернешься, ты же вашего колдуна в пыль сотрешь! Займешь его место. А там тебе и до вождя рукой будет подать, с твоими-то духами. Их только отпустить от себя нельзя будет - тут же съедят с потрохами… Тут доктор увидел, что перегнул палку, и спохватился.
        - Но я тебя научу, как их удержать, - уверенно заявил он.
        В целом же эскулап видел, что ступил на верный путь. Лицо негра мгновенно отражало все его чувства, и видно было, что ему ужасно хочется поверить речам белого колдуна. Хантер усилил нажим: по правде-то, ничего нового не сказал, талдычил одно и то же, но с пафосом - это, оказалось, сильнее всего и влияет на туземное сознание.
        Когда Марк, поддавшись перспективам, наконец согласился, у Гатлинга прямо гора с плеч упала. Теперь надо было уговорить Поля с Пьером, но Марк, хитровато скалясь, уже как свой, сказал, что сделает. Тоже пообещает им, что они станут великими колдунами…
        - Конечно, - одобрил Хантер. - Ну иди.
        Как уж там говорил Марк, неизвестно, но убедил. Через четверть часа члены экспедиции со всем необходимым снаряжением были на берегу. Немцы, все это время терпеливо ожидавшие, поднялись, разминаясь, подтягивая ремни.
        - Готовы? - спросил Бродманн за всех.
        - Готовы, - тоже за всех ответил Реджинальд. - Сверим маршрут?
        - Ни к чему, - сказал Ханс. - Все ясно. Курс - северо-восток - восток, магнитный азимут семьдесят градусов. Вперед!
        Глава 7
        Что такое поход по джунглям, выяснилось меньше чем через час.
        Необходимость продираться сквозь заросли, раздвигая руками, рубя клинками, помня о множестве ядовитых тварей, от насекомых до змей, не забывая о морально-психологической поддержке негров… Тактическое построение группы в целом было таково: самым первым шел один из африканцев, он нещадно лупил ножом-мачете по листьям и сучьям, делая первую узкую просеку. Сразу за ним располагался Хантер, дальше - двое других аборигенов, также работавших мачете, расчищая первичный лесной штрек. Рядом с «главным белым колдуном» они чувствовали себя уверенно, а доктор изо всех сил поддерживал магическое реноме, с многозначительным лицом что-то загадочно бормоча, а в правой руке держа стетоскоп. Чернокожие взирали на этот предмет с суеверным почтением, возможно, принимая его за волшебную змею, в которой обитает дух, подчиненный «масса Хантеру». Сам же масса не спешил их в этом разуверять.
        Ход, прорубленный тремя мачете, расширялся еще двумя рубщиками, сменявшими друг друга. Эту роль поочередно исполняли то немцы, то участники американской экспедиции, исключение сделали лишь для Вивиан и для Симпкинса с Ветцлихом, снисходя к их возрасту. Все прочие несли утомительную вахту.
        Так и только так можно было продвигаться по зарослям большой группой. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы с такой затратой сил пройти весь маршрут - но этого и не требовалось. Биологи Йенсен и Бродманн уверяли, что по мере удаления от речной сети лес будет делаться не таким плотным, и не было оснований им не верить.
        Работали слаженно, никто не ныл, все делали свое дело как надо, руководства не требовалось. Превратившись в рядового участника экспедиции, Реджинальд испытал облегчение: не надо было думать, а просто рубить, просто идти, следить за обстановкой… Он сознавал, что так он уклоняется от мыслей о будущем, но утешал себя тем, что о будущем и мыслить ни к чему. Пробиться сквозь джунгли - вот ближайшее будущее. А о дальнейшем будем думать в дальнейшем.
        Он немного побаивался за Вивиан, но оказалось, что миссис Гатлинг шагает наряду со всеми, тащит рюкзачок, следит за окружающим… На вопросительный взгляд мужа она весело подмигнула: живем!
        Ученые ботаники не соврали: после трех-четырех часов такой адской рубки с краткими передышками лес начал редеть… а еще через некоторое время по нему стало возможно двигаться без сабельных атак, просто пробираясь меж деревьев. А еще спустя полчаса группа вышла на небольшую полянку.

* * *
        По общему согласию решено было сделать большой привал с обедом. Жребий определил кухонную бригаду: попавшие в нее принялись безропотно возиться с костром и провиантом, прочие с наслаждением вытянулись на траве.
        Супруги Гатлинг оказались рядом с Йенсеном.
        - Что скажете, будущий Брем? - шутливо поддел норвежца Реджинальд. - Есть какие-то результаты наблюдений?
        Тот пожал плечами, ничего не сказав. Прошло несколько секунд, Гатлинг уже было подумал, что другого ответа не дождется, как вдруг Йенсен произнес:
        - Тихо.
        - Что - тихо? - не очень понял Реджинальд.
        Биолог неспешно объяснил, что вокруг слишком тихо, до странности. Лес - сложнейшая живая система, где все увязано: растения, животные, микроорганизмы, свет, воздух, вода… ничто не существует одно без другого. Здесь же совсем не чувствуется присутствия животных. Ладно звери - они людей побаиваются, могли и попрятаться. Но птицы?.. Здесь совсем нет птиц, вот вслушайтесь-ка!
        Реджинальд вслушался.
        - Действительно, странно, - и обратился к Вивиан. Но она уже слушала. И тоже ничего не услышала.
        - Как же вы это объясните? - вполголоса спросила она у Йенсена.
        Тот вновь помедлил, прежде чем ответить столь же негромко:
        - Пока не знаю. Только один факт. Мало. Нужна сумма фактов. Тогда можно строить гипотезы.
        «Нудно, но верно», - подумал Реджинальд, улегся и стал смотреть ввысь, зная, что это навевает спокойствие.
        Однако на душе было все же как-то беспокойно - совершенно необъяснимо, без всякой логики. Но обмануть себя Гатлинг не мог. Лежал, старался прогнать смутную тревогу и не знал, получается или нет.
        Долго ли, коротко ли, подоспел обед из концентратов. Аппетит у всех был зверский, и незатейливое варево пошло на ура, после чего все выразили желание вздремнуть. Но боевое охранение, разумеется, выставили, а тем, кому не повезло в него попасть, решили потом дать дополнительный отдых. Впрочем, добровольно дежурить вызвался Кейруш, с бравадой заявив, что он нисколько не устал; немцы отрядили в караул рослого сумрачного парня по фамилии Фогель. Услышав приказ, он без эмоций сказал: «Jawohl!» - взял свой пистолет-пулемет «МП-28» («машиненпистоле» по-немецки), после чего на пальцах объяснился с Кейрушем, как разграничить секторы наблюдения.
        Вивиан с удовольствием пристроилась под сенью дерева на одеяле, пожертвованном мужем, а своим одеялом накрылась - супруг же благородно заявил, что он отдохнет и так, на травке. Под голову миссис примостила рюкзачок, ожидая благодать освежающего сна…
        Однако что-то пошло не так. Сон не пошел, зато некстати вспомнился сон другой, с чего все и началось: остров в пламени, готовом, кажется, сжечь самое небо. Вивиан недовольно заворочалась, перевернулась на другой бок, отогнала огненное видение… но вместо него навязалась мысль о здешней тишине, замеченной Йенсеном. Почему же на самом деле так странно тихо?.. А сам-то он, Йенсен, похоже, догадывается, но не захотел о том говорить… Да. И потом…
        И потом мысли мягко сплелись, спутались и обратились в странную картину. Пространство перед Вивиан словно сжалось и вытянулось в тоннель, и она побежала по этому тоннелю, а куда - не знала. Но знала, что бежать надо, и она мчалась, мчалась, напрягая все силы и все-таки ускоряясь, где-то находя резерв для бега.
        Быстрей! Быстрей! Быстрей!
        Она мчалась, и сердце ее болезненно сжималось от предчувствия того, что будет впереди. Что будет? Она не знала. Но почему-то не отпускала мысль о том буйном пожарище, вцепилась, жгла, и ясно было, что это не просто так, этот огонь еще будет, еще сделает свое дело…
        Вивиан вздрогнула и проснулась.
        Несколько секунд она лежала, приходя в себя, боясь хоть чем-то выдать только что пережитое… а затем услышала приглушенные сердитые голоса.
        Чуть приподняв голову, она увидела, что двое часовых, Фогель и Кейруш, со злыми лицами в чем-то упрекают друг друга - это было видно, но вот слышать Вивиан не услышала ничего, вернее, не разобрала, до спорщиков было шагов двадцать.
        «Что случилось? И на каком языке они общаются?..» - подумала она еще спросонья, стряхнула с себя сон окончательно, приподнялась.
        Оба горе-наблюдателя, заметив, что американская миллионерша проснулась и глазеет, дружно заткнулись. Но лица у них все еще были злые.
        Вивиан это немного задело. Она решительно встала, зашагала к часовым.
        - Мсье Кейруш, - строгим тоном произнесла она по-французски, - что здесь происходит? Вы ссоритесь?
        - Да нет, мадам, - с ужасным акцентом пробурчал португалец. - Пустяки. Это вон, - он кивнул на немца, - бестолковый! Я ему говорю-говорю, ни черта не понимает. Простите.
        Фогель молчал, но смотрел на португальца с сумрачной враждебностью. Вивиан уловила, что не все так просто здесь, и решила докопаться до сути.
        - Нет, это вы простите…

* * *
        Ужасный вопль рванул пространство так, что мужчины подпрыгнули, схватясь за оружие, а Вивиан, наоборот, присела с перепугу. Кейруш крикнул что-то, а немец без слов бросился вперед.
        Вивиан резко развернулась. Все, обалделые со сна, вскакивали, в чьих-то руках лязгнул затвор винтовки. А трое негров - те уже вскочили. Двое стояли на коленях, скованные ужасом, третий несся прочь отсюда со страшной скоростью. И орал. Он-то и орал на всю округу:
        - А-а-а! А-а-а-а!.. - И еще что-то дикое и отчаянное.
        А Фогель, мчась вслед, орал тоже:
        - Halt! Ih werde schiessen! - И, вскинув автомат, саданул вверх дуплетом.
        Здесь уже завопили прочие немцы - должно быть, что-то вроде: не стреляй, дурак! Не стреляй, осел ты эдакий!..
        Поздно! Фогель вдруг оборвал бег, вскинул «машиненпистоле», прицелился - и короткой очередью сразил бегущего.
        Тот с разбегу полетел в заросли, с треском ломая их.
        Еще через миг орали уже все, точно помрачение затмило мозги. Потом никто не смог толком вспомнить эти секунды - или минуты?.. - сколько прошло, прежде чем как-то пришли в себя, шут его знает.
        - …Зачем?! Зачем вы это сделали?.. - в горячке надрывался по-английски Гатлинг, а за ним по-немецки драл горло Бродманн. Стрелок отвечал зло, отрывисто, точно лаял, Бродманн взялся ругаться с ним уже сам, но тут его самого угрюмо облаял Ветцлих, и молодой биолог запнулся и притих.
        Реджинальд понял, что лучше обратиться к пожилому - через того же Бродманна, естественно.
        - Ханс, переведите, пожалуйста… - И сказал, что он хотел бы знать, как все произошло.
        Ветцлих смотрел недружелюбно - вообще, Реджинальд чувствовал подспудную антипатию к этому типу, - но все же стал нехотя расспрашивать стрелка.
        Фогель принялся рассказывать. По его словам, они с Кейрушем вели наблюдение, все было спокойно. Потом попытались объясниться, получилось плохо, горячий португалец вспылил… тут проснулась миссис Гатлинг, встала…
        - Дальше, дальше! - нетерпеливо прервал Симпкинс.
        А дальше было то, что один туземец вскочил, как подброшенный, завопил, вскочили и двое других, но от вопля первого их скрючило в смертельном страхе…
        - Стоп, - вновь перебил Симпкинс. - Он просто орал или там слова какие-то были? Эмиль?
        Ванденберг пожал плечами:
        - Вроде были. Да я не разобрал…
        - Ну так разбери! - воинственно напыжился Симпкинс.
        Он был настроен решительно.
        Подступили к полуживым от страха неграм. Оказалось, что уцелели Поль и Пьер, а пал смертью труса Марк. Ага… Белые переглянулись. Неприятно.
        Но что делать! Взялись допрашивать Пьера с Полем, что оказалось делом непростым, так как оба пребывали в шоке. Поль из него так и не вышел, а вот Пьера худо-бедно удалось расшевелить, но и от него узнали немногое.
        По его словам, Марк орал: «Идет! ОН идет! Страх! Страх! Скорей!..» - из чего и Пьер и, видимо, Поль осознали, что дело плохо. ОН идет, и спасения от НЕГО нет.
        - Кто он?! - выходил из себя Симпкинс. - Пусть скажут, болваны, дьявол их возьми!..
        Но ни Пьер, ни тем более Поль так и не смогли ничего внятно объяснить. Второй лишь трясся, бессмысленно вылупив глаза, а первый сказал, что не знает, но, наверное, какой-то особенно мощный демон. Зато Пьер совершенно уверенно мог сказать, где ОН обитает - и ткнул пальцем именно в ту сторону, куда двигалась экспедиция. Так, дескать, орал покойный Марк.
        Вивиан слушала все это, сравнивала со своим сном, с тоннелем, ведущим неведомо куда, с дурным предчувствием, со стихией огня… и сознавала, что не может связать это воедино, но все это плюс страхи негров, плюс таинственный ОН - все это, конечно, как-то связано между собой.
        От нее не укрылось, как немцы переглядываются, кратко перебрасываются неясными словами. Похоже было на то, что они не очень-то удивлены произошедшим и лишь досадуют на дурака Фогеля, лишившего их возможности расспросить негра.
        В общем, вся эта возня, включая допрос Пьера, длилась около четверти часа, по истечении чего Реджинальд поморщился и сказал:
        - Ну, давайте делать выводы. Прошу высказываться.
        Вывод оказался в целом один на всех: во сне к Марку пришел кошмар, идентифицированный им, вероятно, как главный демон, обитающий в этих землях. Неизвестно, успел ли несчастный понять, что не спасло его ни второе имя, ни колдовство белых; или же, обожженный ужасом, не успел ничего, просто мчался с воплем, пока не был убит. Теперь уже и не узнать, каков был этот демон, как выглядел… А хотя, кстати!
        - Послушайте, - Реджинальд обвел взглядом всех. - А у кого-то еще были какие-то видения?..
        Он был почти уверен, что откликнется жена - с ее-то тонкой душевной организацией, - однако у нее и мускул на лице не дрогнул. У прочих лица были странно сумрачные, словно и есть что сказать, и как-то неловко. После небольшой паузы неуверенно откликнулся Эйленс:
        - Ну… что-то такое…
        Красноречие не было достоинством бельгийца. Кое-как из него вытянули несвязный рассказ: ему приснилось, что он находится в каком-то темном помещении, где ничего не видно, но при этом абсолютно безошибочно он чувствовал, что рядом с ним находится какое-то странное существо…
        Тут он наморщил лоб, сделал мучительную гримасу и промолвил:
        - Это как… туманность, что ли?.. Не знаю. Как будто туман, но живой.
        - И что? - с интересом спросил Хантер.
        Эйленс пожал плечами:
        - Да ничего.
        В его сне так больше ничего и не произошло. Но живой туман был.
        Симпкинсу такие разговоры надоели:
        - К черту!.. Простите, миссис Гатлинг. Я хотел сказать, что мы впустую время тратим. Пошли! Не отступать же нам на полпути! Пошли.
        И он энергично засобирался.
        Его неожиданно горячо поддержал Ветцлих - что-то сказал негромко Шеффлеру, тот взялся командовать, а Бродманн перевел: хотим выйти на связь с базой, судном, стоящим в кенийском порту Найроби; сейчас вот свяжемся, поговорим и пойдем.
        Двое несчастных негров, видя, что белые явно настроились идти дальше, вновь пали ниц, умоляя отпустить их, но на сей раз контраргументы были увесистые: туземцам внушительно разъяснили, что они уже на территории духов, отступать поздно. Хотите идти обратно? Ну идите. Но помните: вас двоих демоны точно возьмут в плен, и станете их рабами навсегда. А с нами у вас шанс есть. Да, духи оказались сильнее, чем мы думали. Признаем. Сами видим. Учтем ошибки. Будем осторожнее, хитрее и умнее. И демоны нас не осилят. А вы, если хотите, ступайте к ним в объятия. Ну?..
        Пока велась эта разъяснительная работа, немецкий радист Платце, симпатичный блондин, извлек из рюкзака рацию, раскинул антенну, надел наушники, взялся крутить рубчатые эбонитовые вертушки… Реджинальд, впрочем, лишь мельком глянул на все это, в данный момент его куда больше интересовала психологическая обработка туземцев.
        С этой задачей успешно справился Хантер. Он ухитрился найти слова, что попали в самые сердцевины первобытных душ. Ужас перед обратным путешествием сквозь лес, без защиты белых колдунов, переборол ужас дальнейшего вперед. Пьер и Поль согласились, только со слезой просили «массу Хантера» идти рядом и не выпускать из рук «волшебной змеи», то есть стетоскопа. Это им было клятвенно обещано, доктор заверил, что злые духи не просто разбегутся в страхе, а он еще заставит их служить себе, вот увидите.
        Гатлинг заслушался этим поучительным разговором и не сразу обратил внимание, что среди немцев возникла стычка не стычка, но какое-то сварливое движение.
        Платце, сорвав наушники, на повышенных тонах что-то втолковывал Шеффлеру, указывая на рацию. Разговор тем не менее был в пределах нормы, и что неприятно поразило Реджинальда, так это выражение лица магистра.
        Он смотрел со смесью растерянности и свирепости - скроить такую гримасу надо постараться. С этим выражением он высказал нечто, на что радист ответил со сдержанным раздражением. Начальника это не устроило, он вновь настойчиво заговорил, и на сей раз к нему присоединился его заместитель. Вдвоем они насели на Платце.
        Хантер тоже обратил внимание на малоприятный разговор.
        - Что они там? Ругаются?
        - Кто их знает. - Реджинальд поискал взглядом Бродманна.
        Меж тем тевтонский спор разгорался, теперь в него втянулись почти все, за исключением Фогеля и еще одного, Хофбауэра. Но и они слушали спор с напряженно-мрачным видом, чувствовалось, что он их цепляет.
        Зацепило и американцев.
        - Что там у вас? - окликнул Реджинальд.
        Видно было, что Бродманну не хочется отвечать, он невольно бросил взгляд на Ветцлиха, губы неприятно дернулись. Тем не менее он постарался улыбнуться:
        - Что?.. Да так, мелочи жизни.
        - Рация не работает, - вдруг сказал за спиной Гатлинга Борисов.
        - Да, - еще раз покривился Ханс. - Техника, чтоб ее! Таскаем этот гроб, а он в нужную минуту отказывает.
        - Бывает, - странно ровным тоном промолвил Борисов.
        - Ха! - неожиданно осклабился Симпкинс. - А я-то все слышу: немецкая техника, немецкая техника!.. А она вон, смотри!
        Он кивнул на хмурого Платце, который, бурча, упаковывал алюминиевый ящик обратно в рюкзак.
        Все это опять же оставило смутное впечатление. Пустяк как будто, но лучше, если бы рация работала…
        Реджинальд постарался стряхнуть шелуху невеселых мыслей:
        - Ну что, идем?..

* * *
        Шли дотемна. Этот переход оказался заметно полегче предыдущего, лес был намного более проходимый, да и воздух изменился: там он был противно-влажный, насыщенный испарениями, а здесь легкий, сухой, сам так и проливался в легкие. Негры Пьер с Полем приободрились, во всяком случае, шагали спокойно рядом с Хантером, вынужденным держать в руках стетоскоп и таинственно бубнить.
        Так прошли километров десять. Ничего не менялось вокруг, и лес был все такой же тихий, даже чересчур - Йенсен с Бродманном успевали озираться, хмыкать озадаченно и делиться впечатлениями.
        Гатлинг поинтересовался мнением биологов. Бродманн, чуть помедлив, ответил за обоих:
        - Пустовато для такого леса. Животных не видно, не слышно. Странно. Не должно такого быть.
        - Но оно есть, - со знакомым странным спокойствием вставил слово Борисов.
        - Вот именно, - примерно с той же интонацией откликнулся Йенсен.
        Реджинальд, конечно, угадал нечто недоговоренное во всех этих словах… но сам воздержался. Поднял голову, увидел, что вершины незнакомых ему деревьев в огромной высоте уже сливаются с подступающими сумерками… Темнело, надо сказать, стремительно, ночь точно проливалась в мир с неба - и десяти минут не прошло, как предвечерье обратилось в сумерки, а те во тьму.
        И тут как раз вышли на опушку. Лес кончился.
        Шеффлер проговорил краткую фразу, Бродманн перевел:
        - Есть предложение остановиться на ночлег.
        Никто не возражал.
        Наскоро разбили лагерь, вскоре запылал костер, путники в ожидании ужина прилегли, блаженно вытянули натруженные ноги… Деятельный Симпкинс на дал покоя Бродманну, занявшись составлением караульного расписания: кому когда стоять на часах. В состав дежурных включили всех, за исключением Вивиан и негров, от которых все равно толку нет.
        Реджинальд, вполуха слушая деловые разговоры, лежал, борясь с дремотой. Голоса людей изменились, стали глуше, будто бы все вдруг заговорили шепотом… Он улыбнулся этому, понял, что засыпает, и решил встать, что оказалось делом трудным.
        «Ну, вот еще десять секунд, и встану. Ну, еще пять… Вот-вот, сейчас встану…»
        И в этот миг он услыхал далекий, еле различимый вой.
        Сон так и снесло! Реджинальд вскочил, слегка напугав подошедшую к нему жену.
        - Что с тобой?!
        Он подал ей знак молчать, напряженно вслушиваясь.
        - Ты слышала? - спросил секунд через десять.
        - Что слышала?.. Нет, ничего.
        Реджинальд объяснил. К супругам теперь обратились все, разговор стал всеобщим.
        Борисов нахмурился:
        - Еще раз: какой звук, мистер Гатлинг?
        Реджинальд объяснил. И спросил:
        - Вы тоже слышали?
        Борисов сделал сложное выражение лица - это было заметно даже в свете ночного костра.
        - Теперь думаю, что да… А вот давайте-ка еще послушаем!
        Все стихли.
        Негромко потрескивали ветви в костре, и ничего больше не нарушало тишины. Все напряженно ждали, время текло… и вдруг где-то в страшном далеке, едва слышно, но несомненно донесся протяжный, злобный и тоскливый вой.
        - Вот! - вскинулся Реджинальд. - Слышали?!
        Мог бы и не вскидываться. Конечно, слышали все. Поля с Пьером аж затрясло, Пьер что-то пробормотал, и это не укрылось от Симпкинса:
        - Эй, вы чего там?.. Эй, Ванденберг, что он лопочет?
        Перевели. Выяснилось, что Пьер определил в этом вое голоса духов. Это они, духи. Они разгневаны. И они идут сюда.
        - Зачем? - тут же спросил Реджинальд.
        - Поработить нас, - прозвучал четкий ответ.
        Реджинальд почему-то ждал ухмылок и насмешек в адрес дикарского разума, однако ничего подобного. Все молча и хмуро переглянулись.
        Рев повторился все так же далеко, но ясно.
        - Ну и кто это может быть? - спросил Симпкинс, обращаясь ко всем сразу. - Слон?
        - Не похоже, - сказал честный Йенсен.
        На вопросы он пояснил: бывал в экспедиции в Индии, где слонов видел, слышал и даже пару раз руками трогал. Голоса слонов он, Йенсен, знает очень хорошо. Так вот: это не слон.
        Лица в отблесках костра казались незнакомыми, причудливыми. Даже лицо Вивиан Гатлингу показалось чужим. Это было неприятно, он отвел взгляд и столкнулся со взглядом Борисова.
        - Хотели что-то сказать? - само собой сорвалось у начальника экспедиции.
        Борисов как-то неохотно покачал головой.
        - Сказать?.. Нет, - ответил он, оставив Реджинальда в убеждении, что хотел, но не решился.
        Симпкинс, однако, не дал загадке сильно развиться:
        - Ну, что встали? Кто бы там ни был, а жрать охота! Слон, бегемот, дракон - пропади все они пропадом! Что там с ужином?..
        Прием пищи в походе - всегда источник позитива. Международная бригада, включая африканцев, сразу позабывших о духах и демонах, с превеликим аппетитом набросилась на еду, волнения, тревоги и страхи стушевались на второй план.
        Супруги Гатлинг уселись плечо в плечо, иной раз посмеиваясь пустякам, шутливо подталкивая друг друга. Оба понимали, конечно, что стараются так друг друга приободрить: неизвестность заставляла нервничать… Но отступать некуда, в единстве сила, один за всех и все за одного.
        За ужином народ приободрился, послышались грубоватые остроты, смех. Ожили и немцы, стали подтрунивать друг над другом, кое-кто загоготал… И все же за всем этим чувствовалось, что каждый напряжен, каждый вслушивается: а не раздастся ли вновь трубный рев неведомых обитателей этого мира?.. Ветцлих и вовсе не улыбнулся, напротив, как будто помрачнел еще больше, сидел насупленный, смотрел в огонь, думая о чем-то вряд ли радостном.
        Впрочем, пес с ним, с Ветцлихом, Реджинальд на него только раз и глянул. Он с удовольствием расправлялся со своей порцией, но чувствовал при этом, как гвоздем засела в нем мысль: дикари дикарями, но ведь их устами, так же как устами младенца, может глаголить истина. Духи, провались они!.. И Реджинальд Гатлинг, с отменным вкусом лопая кукурузную кашу, перешучиваясь с женой, ни на секунду не забывал о грозных звуках, долетавших издалека. И вслушивался, конечно.
        Однако ничего более не прозвучало. Заметно спала жара, ветерок сильнее зашелестел невидимыми во мраке ночи листьями… Можно сказать, стало прохладно, после дневной жары даже и приятно. Отужинав, члены экспедиционного корпуса начали усиленно моргать, зевать и клевать носом, что подвигло руководство на окончательное уточнение караульного расписания и отдачу команды «Отбой!». Первая пара часовых, Дэвис и Платце, мысленно вздохнув, побрела на наблюдательные позиции, остальные стали располагаться на ночлег, предчувствуя маленькое счастье отдыха, несмотря на все тревоги.
        Супруги Гатлинг легли рядом, не раздеваясь, лишь скинув обувь все-таки и ослабив ремни, накрылись легким пледом. Хорошо… Минут пять лениво переговаривались, глядя в роскошное звездное небо. Реджинальд уже собрался было пожелать спокойной ночи, искренне надеясь, что она в самом деле будет спокойной, - как Вивиан вдруг сказала:
        - Слушай, а вот я что-то смотрю в небо и Большой Медведицы не нахожу. Других созвездий, правда, не знаю, а вот ее всегда находила. А теперь не вижу. Странно?..
        Реджинальд усмехнулся, чувствуя мягко накатывающую волну сна:
        - Да ведь мы уже в Южном полушарии! На самом, правда, его севере, но все-таки… Здесь созвездия другие. Южный Крест… А больше и не помню!
        - Ах да, верно! Совсем забыла. Южное полушарие…
        Вивиан еще бормотала что-то, но Реджинальд уже засыпал, чувствуя, как голос жены тает, словно льдинка, и, хотя какая-то часть его существа побаивалась погружения в мир тягостных видений, он чувствовал, что уже не в силах противиться мягкой и властной стихии сна…
        Глава 8
        Но никаких кошмаров, к счастью, не было. Реджинальд провалился в сон и тут же вынырнул, поскольку кто-то тряс его за плечо.
        Он открыл глаза и в нежной рассветной дымке увидел над собой усталое, с запавшими глазами лицо моториста Коллинза.
        - Вставайте, мистер Гатлинг, - почтительно прошептал тот. - Ваша смена.
        - Встаю, - бодро ответил Реджинальд. - Кто со мной в паре?
        - Да вроде русский этот, как его там…
        - Борисов.
        - Вот-вот.
        - Встаю, - повторил Гатлинг и встал. - Как дежурство прошло?
        - Нормально, - Коллинз зевнул. - Тихо, как на том свете! Только что листья шуршат. Ну, ветер.
        - Хм. Думаете, на том свете тихо?..
        - Ну, это я так, к слову… Все, я спать! Через два часа общий подъем.
        Реджинальд кивнул, взял «Томпсон» и «добрым утром» приветствовал подошедшего Борисова.
        - Надеюсь, - ухмыльнулся тот, окинув долгим взором разноцветное небо с огненной полосой на востоке, побледневшим куполом и все еще чернильной тьмой на западе. Звезды заметно утратили яркость, как бы подтаяли, но были видны отчетливо.
        Реджинальд вдруг вспомнил вечернюю болтовню с женой, улыбнулся и решил поделиться:
        - Знаете… - И передал суть разговора о Большой Медведице. Излагал шутливо, думая, что и топограф сейчас заулыбается, но, к огромному удивлению рассказчика, слушатель вовсе не улыбался, а, напротив, слушал и смотрел с какой-то тревожной серьезностью.
        Реджинальд умолк. И Борисов молчал. Так молча и смотрели друг на друга.
        - Вы… действительно говорили об этом? - наконец спросил русский.
        - Разумеется. - Гатлинг не скрыл удивления. - А в чем дело?
        - Гм. А вы вообще насколько созвездия знаете?
        - О-о… Стыдно кораблестроителю сознаться, но очень плохо. Но простите, мистер Борисов, у меня такое впечатление, что вы к чему-то клоните. И не сейчас это началось. В чем дело? Вас что-то беспокоит?
        Тот сделал странное лицо и ответил не прямо:
        - Знаете, мистер Гатлинг, в вашем разговоре скорее права миссис Вивиан. Примерно до двадцатого градуса южной широты обе Медведицы вполне видны. В другом месте, но видны.
        - И что из этого следует?
        Борисов сделал маленькую паузу, прежде чем ответить:
        - Нечто странное.
        - А если точнее?
        Разговаривая так, они не забывали наблюдать за обстановкой. Восход уверенно вступал в свои права, восточный горизонт занимался солнечным пламенем, отчетливее вырисовывались очертания леса, не очень большого поля и леса по ту сторону.
        - Я, - сказал Борисов, - все созвездия учил наизусть. Попробуй не выучи! Голову снимут. Выучил. Теперь ночью разбуди - карта звездного неба перед глазами, что Северное полушарие, что Южное…
        Он говорил так убедительно, что Реджинальд ощутил себя школьником перед учителем. Даже сердце забилось посильнее от непонятного волнения.
        - Так вот, - говорил Борисов, - для меня картина небосвода как свои пять пальцев. Ну, я вчера за ужином и глянул в него: просто так, для разминки, чтобы сориентироваться. И…
        Тут он многозначительно примолк, а Реджинальд эхом повторил:
        - И?..
        - И понял, что ничего не понял.
        Топограф Борисов сидел, позабыв про ложку с кашей, смотрел и не знал, что думать и делать. Верить ли глазам или нет.
        А суть в том, что рисунок звездного неба стал совсем другим. Знакомые созвездия исчезли. Словно кто-то взял и перемешал их в совершенно иной набор светил.
        - То есть как? - глупо спросил Реджинальд.
        - Не знаю как, - Борисов пожал плечами. - Знаю факт. Объяснить не могу.
        Реджинальд ощутил, как его мозги напряженно работают вхолостую.
        - Однако… - пробормотал он. - Как же так?..
        - Это еще не все, - добавил радости Борисов.
        Оказалось, что, когда вышли на опушку, Йенсен обнаружил какое-то реликтовое дерево, заинтересовался, но мельком; решил подробнее взглянуть после ужина. После ужина подошел, подсветил фонариком и убедился: не ошибся. Согласно данным современной ботаники, этот вид деревьев существовал на Земле порядка пятисот тысяч лет назад. Может быть, миллиона лет.
        - Вон оно, посмотрите, - кивнул он влево. - Да и вообще весь лес, вот там, - теперь кивнул в сторону быстро разгорающейся зари. - Взгляните-ка!..
        Тот лес холмисто, с пологим подъемом уходил на восток, и был это совершенно иной лес, не похожий на африканские джунгли. Он походил на сосновый, но сосны странного вида, зонтичного какого-то: длинный, мощный голый ствол и высоко вверху крона раскидистым пучком, ветви как лучи, опушенные необычно длинными, явно мягкими иглами. Это по-своему красиво, но мистеру Гатлингу сейчас было не до красоты.
        - Ничего себе… - потрясенно пробормотал он. - Это… это что же? Куда мы забрели?
        - Вот я примерно то же спросил у себя, - вздохнул Борисов. - И не нашел ответа.
        Какое-то время оба молчали. Реджинальд пытался объять разумом реальность и честно признавался, что получается не очень. Неизвестно, зачем он взялся блуждать взором по горящему солнечным золотом окоему, затем взгляд вернулся, прошелся по лежащим людям…
        И тогда Реджинальд увидел, что один человек не спит. Лежит тихо, но не спит. Смотрит круглыми пугливыми глазами.
        Это был негр Пьер - Реджинальд уже научился различать африканцев.
        - Ты что? - шепотом спросил он, забыв про языковой барьер.
        Пьер отшептал в ответ что-то коротенькое - и барьер исчез.
        - Духи, - сказал Борисов. - Он сказал, что слышит духов.
        - Да, - кивнул Гатлинг. - Но почему же мы не слышим?..

* * *
        Услышали.
        Давешний злобно-тоскливый вой покрыл пространство так, что спящие проснулись вмиг. Все. С обалделыми лицами.
        - Что это?! - спросонья Вивиан задала глупый вопрос.
        А Борисов вдруг переменился.
        - Слушай меня! - железно скомандовал он. - Подъем! Оружие к бою! Кто не понял?.. Миссис Гатлинг, переведите, будьте добры!
        Все это было по-французски. Ошарашенная Вивиан вмиг выкрикнула то же самое по-английски.
        Через миг все, кроме негров, держали оружие в руках.
        Неистовый рев пронесся над головами людей с пугающей близостью, и тут же ему ответил подобный, но, несомненно, другой - с первым духом перекликался второй.
        Реджинальд даже не заметил, что на полном серьезе зовет их «духами».
        - Ч-черт, - ругнулся Гленн. - Это… это ведь уже где-то совсем рядом!
        - Это вот там, - спокойно сказал Борисов, указав на юго-восток. - И рядом, верно. Километра нет. И наверняка они идут сюда… Господа! И дамы. Не хочу вас пугать, но, похоже, придется вступить в бой.
        - Со слонами?.. - попробовал пошутить кто-то.
        - Это не слоны, - сказал Йенсен.
        - А кто?..
        Вопрос остался без ответа. Все увидели, как заколыхались вершины сосен метрах в трехстах. И тут же синхронно заколыхались немного правее.
        Стал слышен быстрый топот, и шум раздвигаемых ветвей подлеска, и еще какой-то ритмично-сопящий звук - Реджинальд не сразу сообразил, что это - дыхание бегущей твари.
        - Оружие готово? - негромко спросил Борисов.
        Реджинальд нащупал предохранитель «томпсона».
        - Готово, - доложил он.
        - Рассредоточиться, - прозвучал приказ.
        Команды топографа выполнялись мгновенно и беспрекословно. Даже немцами. Все признали его начальство в данный момент.
        Рассредоточились фронтально, с небольшим внутренним прогибом в центре строя, увеличив сектор возможного обстрела. Топот, дыхание, треск сучьев делались все ближе и ближе… духи явно были облечены в огромное количество плоти и крови. Вскоре в просветах меж сосновых стволов замелькали гигантские серо-бурые тела, и…
        И Реджинальд зачем-то начал отсчет: «Один. Два. Три. Четыре…» - не зная зачем.
        Потом, вспоминая эти минуты, он диву давался тому, что начисто отключилась функция удивления. Он стоял с автоматом наготове, ни о чем не думал, лишь считал - и ничуть не обалдел, не потерял дар речи, когда на счете «восемнадцать» из леса на поляну вырвалось чудище.
        - Ти-рекс, - спокойно сказал Йенсен.
        Через секунду на поляну выбежал еще один.
        Реджинальд смотрел на них холодно, оценивающе. «В голову надо стрелять, - родилась трезвая мысль. - Иначе пуля может не пробить».
        Тираннозавры, они же ти-рексы, динозавры-хищники размером со слона - живее всех живых, с зеленовато-серой, грубой «крокодиловой» шкурой, с огромными головами с маленькими глазками и челюстями со страшно оскаленными зубами - весь этот облик был как бы воплощением злобы, безжалостности, жажды убийства, никаких сомнений.
        Тот, что слева, угрожающе рыкнул - совсем негромко, но хватило, чтобы холод прошелся по человеческим телам. Правый ответил так же.
        Руки крепче сжали оружие.
        - Если они ринутся вперед - огонь, - велел Борисов.
        Твари точно поняли его. Оба взревели и бросились на людей.
        Залп вышел беспорядочный, вразброд - кто палил одиночным, кто краткой очередью, кто длинной. Реджинальд по неопытности разразился длиннющей очередью, половина пуль улетела в никуда, но несколько попали точно, он видел, как они впились в тушу, не сделав никакого вреда. Точно булавки.
        «Черт! - вскричал он про себя. - Глупо! Как глупо! Ведь в голову надо!..»
        Последняя мысль пролетела сумбурно, непродуманно, но оказалась волшебной - не успело вспыхнуть в мозгу «… в голову надо!..» - как точно в глаз левого ти-рекса врезала пуля и, пробив череп насквозь, вылетела с брызгами кровавой каши.
        Монстр дернулся, припадочно взвыв, в нем будто лопнуло нечто, державшее в балансе огромное тело, подломились ноги-столбы, тушу мотнуло влево-вправо, она по инерции полетела вперед, люди прянули в стороны, и еще несколько метких выстрелов ускорили смертельную участь реликтовой твари.
        Реджинальд тоже всадил очередь - теперь расчетливо, коротко, три патрона. Попал. «Так!» - злорадно полыхнуло в нем.
        Но, падая, хищник успел сделать последний выпад. Уже предсмертно воя, ничего не видя, лишь мышечной памятью он вдруг бросился вправо, лязгнул зубами - и сплоховавший рулевой Гленн угодил в страшную пасть.
        Да, собственно, не так уж он и сплоховал. Просто не повезло. Судьба. Да и ведь как знать, что было, если бы!.. А тут один миг, один взмах гигантских челюстей - и ты в раю. Наверное. Вряд ли так уж грешил матрос Гленн, чтобы угодить в ад.
        Верхняя часть тела исчезла в пасти, нижняя, косо срезанная, упала на траву. Случись это в каких-то иных обстоятельствах, у присутствующих был бы, конечно, шок. Но в бою не до шока, если хочешь быть жив! Все зло работали, кто стрелял, кто перезаряжал, и никто не думал пугаться и сдаваться. Здесь, на левом фланге, счет потерь был 1:1 - в человеческую пользу. А на правом…
        Там в основном расположились немцы. И у них дела, похоже, шли вкривь и вкось. Динозавр, получивший несколько ранений, точно не заметил их, он расправлялся с людьми так, как, должно быть, привык делать это с местной фауной: скорость, с которой он лязгал челюстями, была невероятной, глазам не верилось, что столь массивная туша может делать столь стремительные броски.
        Крики, пальба, рев, вспышки, смерть - все это было как в кино, разум не мог принять эту реальность до конца, норовил поставить некую моральную преграду: как будто это происходит не сейчас и не со мной… По крайней мере, у Реджинальда было так.
        Раненый динозавр неистовствовал, но жестокий опыт боя сработал: хочешь жить - умей сражаться. Люди успели уворачиваться от страшных зубов, да и броски ти-рекса заметно потеряли резкость: взрывная скорость всяких мышц небеспредельна, да и пули свое дело делали. Вот чей-то меткий выстрел не насквозь, но пробил череп справа, монстр дернул башкой так, будто отмахнулся от мухи, ноги его заметно подогнулись. И словил еще пулю, и еще, и еще - и все точно в голову, как гвозди в крышку гроба.
        Этого пережить не мог никто, каким бы монстром ни был. Испустив тоскливый вой, чудище бессильно повалилось наземь.
        Бой стих. Первый тираннозавр лежал недвижимо, по телу второго еще пробегали судороги, но ясно было, что он не встанет.
        Победители стояли молча, смотрели на поверженных, еще переживая только что минувшие мгновенья боя, длившегося не больше двух минут. Реджинальд поднял голову, взглянул туда, откуда прибыли твари, - и неожиданно оттуда же донесся знакомый уже рев.
        Все встрепенулись.
        - Оружие к бою! - крикнул Борисов.
        Он по-прежнему командовал неизвестно на каких основаниях, и его так же безоговорочно слушались.
        - У вас кровь, - указал Реджинальд. Над левой бровью топографа оказалась небольшая ссадина.
        - Пустяк. Царапина. Оружие готово?.. Занять позиции!
        Тут Гатлинг спохватился, обнаружив, что дисковый магазин его «томпсона» пуст, но выручила жена.
        - Возьми!
        Реджинальд обернулся. Вивиан, бледная, но решительная, держала снаряженный диск.
        - Спасибо, милая!
        И он мгновенно перезарядил автомат.
        Рев повторился очень близко, но на сей раз испуга, растерянности не было и следа. Твердые лица, решительные взгляды, плотно сжатые рты.
        - Бьем со средней дистанции, метров тридцать, - распорядился Борисов. - Ближе не подпускать! Целить в голову, в пасть… Приготовиться!
        Выстроились той же фронтальной дугой.
        Картина повторилась с поправкой на то, что из леса выскочил сейчас один ти-рекс. Какое отношение он имел к двум покойным сородичам? Неизвестно. Может, и никакого не имел.
        Но, скорее всего, как-то троица эта меж собой была связана. И как те двое, этот третий с громовым рыком и тупой яростью ринулся на людей.
        Теперь-то бойцы тактикой владели! Злой, четкий залп ударил со всех сторон - летучие свинцовые жала впились в череп, в разинутую пасть, полетели раскрошенные клыки. Рев стал чуть ли не ультразвуковым: безмозглый урод, видно, ошалел от боли, от мути в глазах, от внезапной слабости, поразившей нервную систему. Он все еще неистово рвался вперед, но уже не было координации движений, гигантское тело отчаянно замотало по сложной непредсказуемой траектории, а беспощадный огонь лупил и лупил точно в цель, сокрушая череп и зубы… и дикий рев перешел в надрывный жалобный вопль, полный предсмертной тоски.
        Реджинальда этот звук пробрал прямо до глубины души. Свирепый динозавр замотал головой, точь-в-точь как тяжко пьяный, допившийся до горестного самобичевания, сделал несколько заплетающихся шагов… и рухнул на бок, бессильно откинув голову.
        Кто-то из немцев ненужно пальнул одиночным в дохлое брюхо - на него сердито гаркнули: не трать патроны зря!
        Никто не расслабился. Несколько минут напряженно ждали продолжения. Страх прошел, технология борьбы с гигантами стала ясна, тем не менее все похвально были начеку.
        Но больше ти-рексы не появились. Спустя минут пять Борисов осторожно заметил:
        - Ну, как будто отбой тревоги… Теперь можно и промежуточные итоги подвести.

* * *
        Сначала взялись подсчитывать потери и оказывать первую помощь, причем Реджинальд поспешил оградить супругу от жутких зрелищ, отрядив ее в санитары к Хантеру и коллеге Бродманна биологу Феликсу Обермайеру, тот заодно был штатным медиком в немецкой экспедиции. Борисов со своей ссадиной от помощи отмахнулся, сказал, что сам справится; понадобилась же она двоим: Редуотеру и Платце. Первый, можно сказать, чудом увернулся от страшных челюстей, вскользь зацепивших левую руку, второй умудрился попасть под удар могучего хвоста, коим ти-рекс орудовал как титаническим бичом. Опять же, к счастью, обошлось без переломов, но что-то вроде технического нокаута радисту пришлось пережить.
        Итак, двое легко раненных. Убитых же оказалось трое: Гленн, Фогель и Ветцлих.
        Все нашли смерть на зубах хищников, и Реджинальд, конечно, был прав в том, что избавил Вивиан от зрелища искромсанных останков. Самому-то было тошно видеть это, хотя, сказать по правде, он не ожидал от себя такой душевной прочности. Словно что-то отвердело, закаменело внутри, настраивая на грядущие испытания, на то, что все еще впереди.
        Хантер все же настоял на том, чтобы продезинфицировать Борисову ссадину. После того, как это сделали, приступили к одновременно военному и ученому совету.
        - Обменяемся мнениями, - сказал Реджинальд и не удержался от того, чтобы упомянуть «Затерянный мир» Конан Дойла. Не один он, конечно, был такой начитанный, и Редуотер это в детстве читал, и Борисов - еще в дореволюционном русском переводе…
        - Похоже, - усмехнулся он. - Но одно не вяжется: рисунок неба. Почему он другой?!
        Тут ему пришлось, конечно, эти слова разъяснить, что вызвало немалое оживление и обсуждение. Как так Земля могла изменить ориентацию по отношению к звездам?.. Никто не мог взять в толк.
        - И границы никакой нет, - чуть поморщась от раны, заявил Редуотер.
        - То есть?.. - слегка приподнял брови Хантер.
        Редуотер сказал, что островок реликтовой флоры и фауны мог сохраниться на Земле в том случае, если между ним и миром возникла бы какая-либо практически непреодолимая преграда. Конан Дойл, кстати, так и сделал - напомнил Генри. Поместил свой «затерянный мир» на труднодоступном горном плато, куда не доберешься и откуда не выберешься. Почти. Вот в этой изоляции и образовалась экосистема, резко отличная от всех прочих экосистем Земли… Так что научное обоснование тут вполне здравое. Но в нашем-то случае таких мощных преград не было! Как же могла произойти такая перемена?..
        Интонацией Редуотер дал понять, что на этот вопрос у него ответа нет.
        А Реджинальд по одному ему ведомым приметам угадал, что его супруге есть что сказать. И не ошибся.
        - Постойте, - сказала она, и взгляд ее просиял. - А вспомните-ка тот привал, когда стрельба произошла?!
        Она так посмотрела на мужа, что у того забрезжила какая-то неясная догадка… но так и не пробилась наружу. А вот Борисов - тот, похоже, ухватил эту самую догадку и потянул, потянул ее за кончик:
        - Та-ак, миссис Гатлинг! Как будто я вижу, куда вы клоните…
        Из коротких последующих реплик выяснилось, что Борисов не ошибся. Вивиан вернулась к уже звучавшей теме: о видениях, пережитых во время короткого сна, закончившегося безумием Марка и стрельбой Фогеля, теперь уже обоих покойников… Неужто ни у кого не было тоже неких причудливых видений, кроме Эйленса, который честно признался?..
        - Ну, а ты сама-то? - воскликнул Реджинальд. - У тебя было что-то похожее?..
        - Боюсь, да, - призналась Вивиан.
        - А что же ты молчала?!
        Вивиан призналась, что ей не хотелось усугублять и без того гнетущую обстановку, и она не стала говорить о тоннелях, подземельях и тому подобном, виденных ею во сне.
        - Думала, так будет лучше.
        Здесь всех как прорвало. Оказалось, многих посетили необычно сильные, странные, пугающие переживания, которые трудно выразить, описать - нечто бесформенное, но до отвращения реальное. Видимо, нечто подобное пришло и к Марку, на что он отреагировал с дикарской непосредственностью, а остальные, видя это, предпочли промолчать.
        - Так-так, - сложно усмехаясь, произнес Борисов. - Ну вот вам и граница!
        Не все его поняли, и он внятно, разумно разъяснил: граница между нашим миром и этим «затерянным» проявилась не в физической, а в психической форме. Нечто прошлось по подсознаниям людей, всколыхнуло, перевернуло их… и после этого экспедиция очутилась по ту сторону бытия.
        - Где молчит радио, водится доисторическая живность и совсем иначе расположены созвездия… - пробормотал Реджинальд. - Великолепно! Ну и что же это за другая сторона мира?
        - Понятия не имею! - откликнулся Борисов с воодушевлением.
        Вивиан давно уже заметила, что Бродманн смотрит на русского топографа со все возрастающим интересом - и выражение лица биолога меняется в сторону саркастической улыбки… Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: все это должно обратиться в какой-то особо въедливый вопрос. Именно так и догадалась Вивиан. И не ошиблась.
        Бродманн перешел на французский:
        - Простите, мсье Борисов, но…
        Он недоговорил, так как Борисов быстро повернулся к нему.
        - Простите, - повторил он, слегка передразнивая, - я с первой минуты встречи с вами тоже хотел сказать «но»!
        Улыбка немца делалась все шире, шире… и наконец он воскликнул:
        - Хорошо! Очень хорошо!
        Вдруг быстро, недовольно заговорил по-немецки Шеффлер, но переводчик отмахнулся от него так пренебрежительно, что Реджинальд обомлел: до сих пор немецкая дисциплина сбоев не давала, а тут…
        А еще удивительнее то, что магистр лишь нахмурился, покраснел и надулся, но проглотил выходку Бродманна как горькую пилюлю. Гатлинг переглянулся с Симпкинсом и понял, что и детектив безмерно удивлен. «Ничего себе?!» - говорил его взгляд.
        - Да, господа! - воскликнул Ханс решительно. - И дамы, конечно, тоже, прошу прощения, миссис Гатлинг. Чего темнить, мы ведь прекрасно все понимаем! Предлагаю открыть карты полностью.
        - Согласен, - кивнул Борисов. - Кто первый?
        - Да хоть бы и мы. - Переводчик оглянулся на своих. Шеффлер сидел все такой же красный и надутый, прочие точно окаменели. Ясно было, что они не вмешаются. Дескать, пусть эти двое решают, а мы - как скажут. Наше дело сторона.
        - Вы так вы, - согласился топограф и повернулся к Реджинальду: - Послушаем?
        - С большим вниманием. - Реджинальд пересел поудобнее, приготовившись слушать.
        Глава 9
        Нынешнее руководство Германии давно проявляло интерес к исследованию загадочных, необъяснимых с точки зрения современной науки явлений. Когда и как все это началось - покрыто мраком, достоверно известно лишь то, что группа из нескольких человек, помещаясь в одном кабинете, занималась сбором разнообразных сведений, стараясь не упустить ни единого слуха, ни одного газетного или радиосообщения о чем-то необычном, удивительном, мистическом, хотя бы чуть-чуть, полутенью показывающемся сквозь серую рутину день за днем бегущих в никуда будней.
        Должно быть, то была трудная, утомительная… и безумно увлекательная работа: просеивать горы словесного хлама в поисках золотых крупинок сообщений, за которыми в самом деле тренированные опыт и интуиция улавливали что-то истинное, при всем возможном неправдоподобии. Эти сведения откладывались, рассортировывались, анализировались - и так из первичного поиска выстраивалась какая-то система.
        Росла и организация, постепенно превращаясь в подобие института. Получила пафосное название «Аненербе» - наследие предков. Секретность ее работы была чрезвычайная, каков был весь объем, вся проблематика - о том наверняка знали лишь считаные единицы, небожители Третьего рейха, до которых обычным людям было не дотянуться во всю жизнь.
        Выпускник биологического факультета Берлинского университета Ханс Бродманн был увлечен своей наукой и неизмеримо далек от политики, казавшейся ему пристанищем бездарей и болтунов, неспособных ни к чему серьезному. И когда его, нацеленного на профессорскую карьеру, внезапно пригласили на собеседование невыразительные люди в скучных костюмах, он сразу сообразил, откуда ветер дует, встал в гордую позу и объявил, что он ученый, а не шпион… и все в таком духе.
        Заявление такое он сделал отчасти с вызовом, дабы поддеть незваных собеседников. Но те совершенно бесстрастно ответили, что никаким шпионом его никто делать не собирается, а что касается научных исследований, то здесь ему будут предоставлены такие возможности, о коих он пока и не подозревает.
        В доказательство неприметный дуэт предложил Хансу проехаться неподалеку. Сказано это было опять-таки ровно, спокойно… но как-то так, что молодой биолог не решился отказаться. Сели в скромненький «Опель-Олимпия», не очень долго колесили по берлинским улицам, вышли у ничем не примечательного трехэтажного здания. Ханс старался держаться независимо, никакого вида не подавать, но потом вынужден был признать, что, скорее всего, подал: напряженно-неподвижным лицом, то красневшим, то бледневшим от того, что неприметное здание оказалось волшебным, построенным не в высоту, а в глубину: ниже первого этажа обнаружился длиннющий, тускло освещенный коридор, от которого ветвились в стороны еще и еще коридоры, мигали лампочки, мягко гудели и урчали невидимые механизмы… и как-то само собой делалось ясно, что таинственные недра простираются вглубь гораздо дальше, чем это заметно.
        Двое без слов провели биолога по изгибам подземного полумрака, подвели к какой-то двери - и наконец-то разомкнули уста:
        - Вас ожидает сюрприз. Проходите.
        Дверь открылась. Ханс напрягся, шагнул…
        Да уж! Сюрприз так сюрприз.
        Навстречу Бродманну приветливо улыбался его научный руководитель профессор Эммерих.
        - Профессор?.. - растерявшись, нелепо пробормотал Бродманн.
        - Не ожидали? - Профессор предпочел ответить вопросом на вопрос. - Понимаю, понимаю. Да, это моя инициатива, я решил привлечь вас к работе…
        С этого и началось. Не сразу, месяц за месяцем, перед молодым ученым разворачивалась структура организации - не вся, конечно; однако разум, приученный к системному мышлению, вполне мог предполагать, насколько она разветвленная и какие проблемные поля охватывает. Впрочем, профессору Эммериху и его группе более чем хватало их собственной задачи - она казалась необъятной.

* * *
        Еще на ранней стадии развития «Аненербе» достаточно очевидно обозначилась тема загадочных мест нашей планеты. То есть на протяжении многих лет и поколений постепенно формировались слухи о том, что в таком-то и таком-то месте (биогеоценозе или экосистеме, говоря языком науки) наблюдаются странные, не укладывающиеся в привычные рамки представлений о мире явления. Что это такое, как это объяснить и как это направить на пользу великой Германии - вот задача! Дерзайте, господа ученые, на ваш век хватит, и еще останется.
        Так возникло тибетское направление - Шамбала и тому подобное. Мелькнула в разговорах Южная Сибирь, Алтай: дескать, там, по преданиям русских староверов, находится удивительная страна Беловодье… правда, это направление было признано нереальным при всей своей заманчивости. С Советским Союзом в такие игры лучше не играть.
        Зато вдруг обозначился африканский вектор. Была когда-то у кайзера колония, германская Юго-Западная Африка, безжалостно отобранная победителями Великой войны в пользу Южно-Африканского союза. Многие сотрудники колониальной администрации потом работали в учреждениях и Веймарской республики, и Третьего рейха… и вот от них-то удалось узнать о слухах, блуждавших среди туземцев: мол, в глубинных землях есть странное место, обиталище таинственных сил, куда человеку забредать опасно. Заинтересовались, стали копать глубже; установили, что концентратом слухов является восточная часть бельгийского Конго. Попытались разузнать подробнее через агентуру в Бельгии… но разузнали только, что чиновники в Леопольдвиле ни черта не знают и знать не хотят. Ну, подумали тогда, что это и к лучшему, сами разберемся, мол.
        Стали разбираться, причем через Восточную Африку: Мозамбик, Кению, Уганду. Первые разведчики проникли в дебри, кое-что выяснили. Сведения показались достойными внимания, и через какое-то время напряженная работа ученых и администраторов вылилась в приказ: организовать экспедицию, выделить финансирование, ответственными назначить и т. д., и т. п. Затея не из дешевых: конспирация соблюдалась строжайшая, специальный корабль был оформлен под обычное грузовое торговое судно, экипаж состоял из сотрудников спецслужб, но и им ничего не было известно об истинных целях экспедиции. Пришвартоваться решено было в Мозамбике, португальской колонии: с режимом генерала Салазара Третьему рейху общаться было попроще.
        Ханс Бродманн к этому времени давно забыл гонор неофита, трудился самозабвенно. Лабораторное оборудование в «Аненербе» было выше всех похвал, атмосфера научного поиска самая захватывающая, с элементами спортивной страсти, без которых настоящая наука немыслима… что еще молодому энергичному ученому надо? Он отчаянно рвался в экспедицию в Мозамбик, но, к огромному своему сожалению, не попал: слишком много претендентов встали в очередь раньше его. Да и профессор Эммерих придержал:
        - Не торопитесь, Бродманн. Там все еще очень сыро, так сказать. Понимаю, понимаю, рветесь в бой, я бы сам на вашем месте рвался. Но… уж поверьте моему опыту. Пока не стоит. Подождем. Ваше от вас не уйдет.
        И оказался прав.
        Сначала, впрочем, все было превосходно, в полном соответствии с планом. Судно «Кассиопея» встало на рейде в порту Мозамбик, экспедиция тронулась на северо-запад, поддерживая радиосвязь с кораблем. Чего стоил тот поход - не расскажешь, не опишешь, это надо только пережить… Бродманн, во всяком случае, это понял, лишь сам в свое время оказавшись в джунглях: вот тогда-то скупые радиограммы той группы для него превратились в пот, пересохшее горло, отваливающиеся руки-ноги и тому подобные прелести.
        И при всем том это было только начало.
        Да, идти было тяжко. Да, одного из членов экспедиции свалила жестокая лихорадка, пришлось становиться лагерем, бороться с болезнью, долго ждать выздоровления… Со всем этим более или менее справились. А вот потом пошло вкривь и вкось.
        Прежде всего, пока стояли лагерем, леча заболевшего, на них случайно натолкнулись дикие чернокожие охотники - совершенно дикие, наверняка и представления не имеющие о том, что они подданные короля Леопольда. Попробовали с ними обойтись мирно - те не поняли. Пришлось стрелять, не столько для поражения, сколько для острастки; это помогло, аборигены обделались, бежали куда глаза глядят, поняв, что со страшными белыми шутки плохи - но слухи-то уже поползли, да с дьявольской быстротой. Вдобавок к этому экспедицию случайно заметили какие-то оборванцы, сплавлявшиеся по ближайшей реке, золотоискатели или просто бродяги, ловцы призрачной удачи… Они сдуру обрадовались, заорали, замахали и даже поспешили было пристать к берегу - но немцы поспешили скрыться, не входя в контакт, кляня судьбу и не сомневаясь, что африканский телеграф теперь заработает вовсю.
        Поэтому радиограммы, передаваемые на «Кассиопею», а оттуда транслируемые в Берлин, носили характер сдержанно-суровый. В Берлине, читая это, покачивали головами, не испытывая радости… хотя старались надеяться на лучшее.
        Но не сбылось.

* * *
        Началось с того, что внезапно прилетело сообщение под полночь: спустя часа полтора после того, как прозвучало стандартное: «Поужинали, готовимся ко сну». Радисты на корабле ничего и не ждали больше, а тут - на тебе.
        И ладно, если бы это была информация о некоем пусть тревожном, опасном, но событии! Так нет же, это было черт-те что.
        «База! База! - надрывно воззвала вдруг судовая рация. - Вы слышите нас?!»
        «Слышим! - мгновенно отозвался старший радист, бывший в этот момент на дежурстве. - Эрих, это ты?» - переспросил он почти машинально, изумленный истеричным радиопочерком коллеги, которого знал как очень спокойного, выдержанного человека.
        «Эрих, ты?» - переспросил старший, но ответа не услышал. «Группа! Группа! - полетело в эфир. - Что там у вас?!»
        Ответа так и не было. Судовой радист терзал ключ впустую. «Группа! Группа!..»
        Без ответа.
        Не сказать, что на судне поднялась паника, однако напряжение, бесспорно, возникло. Капитан, научный руководитель и радист не спали, ждали новостей. Сообщили, естественно, в Берлин, там, похоже, тоже не очень знали, что делать, велели безотлучно находиться на связи, в случае чего сообщать мгновенно.
        Но ничего не дождались. Под утро начальство пошло спать, радист тоже прилег, посадив за ключ младшего коллегу. Вырубился мгновенно, почудилось, и секунды не прошло, как его затрясли за плечо:
        - Есть! Подъем! Есть сигнал, скорей!
        Спросонья он вскочил, как очумелый, не разбирая, сон ли, явь ли. На приборной панели отчаянно пульсировала зеленая лампочка. Еще миг - и эбонитовые полушария плотно охватили голову, в уши полился поток морзянки:
        «База! База, слушайте нас! Мы… (неразборчиво) …территория. Это не то, совсем не то! Странно…»
        И все. Передача оборвалась.
        Тщетно старший радист «Кассиопеи» взывал в эфир, не замечая, что кричит вслух, в наушниках, побелевшей щепотью сжимая головку ключа, с силой вколачивая его в медную пластинку контакта. Крик переполошил всех, в радиорубку сбежался командный состав, да так там и торчал, покуда капитан не прекратил бесплодную суету и велел передать в Берлин, что контакт с группой потерян.
        Как выяснилось впоследствии, контакт этот так и не был восстановлен.
        - Этого я и опасался, - с великолепным спокойствием сказал Бродманну профессор Эммерих. - Этого я и опасался…
        И пустился в философию:
        - Наверное, мы научились думать лучше, чем туземцы. Наверное. Допускаю. Но в том, что они знают, они мудрее нас. Если они говорили, что там, в этих джунглях, творится нечто странное, чего лучше не трогать, значит, так оно и есть.
        Он прошелся по лаборатории, проделал разнообразные мимические движения, резко повернулся к подчиненному:
        - Готовьтесь, Ханс. Готовьтесь. Ваша кандидатура одна из первых. Вы ведь этого хотели?
        - Да, - сказал Бродманн, честно признавшись, что секунду помедлил, прежде чем сказать это.
        Профессор еще побродил по комнате и заговорил, почему-то находясь в дальнем углу и спиной к ассистенту:
        - Не знаю, Ханс, что вас ждет. Не знаю. Подозреваю, что придется столкнуться с чем-то неизведанным. Каким оно будет?..
        Он развернулся, пошел вперед, строго глядя на подопечного. Тот улыбнулся:
        - Но ведь это и есть суть нашей жизни: сталкиваться с неизведанным. А без этого какие же мы ученые! Разве не так?
        - Так, так, Ханс, все так… Но все же будьте осторожны. Будьте предельно внимательны!
        Тут профессор наговорил кучу благих банальностей, которых мог бы и не говорить; но Ханса это зацепило - казалось, его шеф хочет сказать что-то важное, но не решается и потому метет словесным конфетти… Впрочем, ничего особенного Эммерих так и не сказал, зато оказался пророком: спустя месяц-полтора было объявлено, что вслед за первой экспедицией в Экваториальную Африку отправляется вторая, в составе которой научные сотрудники Шеффлер, Бродманн, Обермайер, бойцы спецназа Фогель, Хофбауэр, Гепперт, Рейнеке, радист Платце и функционер «Аненербе» Ветцлих, человек в довольно значительном чине, вроде бы как оберштурмбаннфюрер СС.
        - Ах во-от оно что, - удивленно протянул Симпкинс, - значит, вот кто он! А я-то думаю…
        - Да, - твердо сказал Ханс. - Фактически он был главным. Номинально таковым числился коллега Шеффлер, - Бродманн небрежно кивнул в сторону магистра, - но, по сути, возглавлял группу Ветцлих.
        Коллега Шеффлер достаточно знал английский, чтобы понимать, о чем говорят, поэтому продолжал сидеть с видом, казавшимся ему высокомерно-независимым, а на самом деле надутым и глупым.
        Еще какое-то время ушло на подготовку, тренировки, сколачивание группы, проверку оборудования. В целях скорейшего прибытия на место вторую группу решено было доставить самолетом: «Юнкерс» «Ю-52», обычная рабочая лошадка военно-транспортной авиации рейха. Экипаж, машина, груз - все экстренно подготовили в кратчайшие сроки, и день отлета был назначен. Вернее, утро. Было принято решение стартовать на рассвете. Предстояло совершить несколько воздушных прыжков, при подспорье итальянских союзников, ибо те в значительной мере присутствовали в Африке - с переменным успехом, но присутствовали.
        Ночь перед стартом Ханс не мог уснуть, сколько ни старался. И на аэродроме спать не хотелось, напряжение сжигало сон. Но стоило только самолету, ревя моторами, разогнаться, оторваться от полосы, начать набирать высоту - биолог вырубился напрочь, не заметил, как провалился в бездонную темень сна.

* * *
        Он проспал всю Германию, Швейцарию и почти всю Италию. Первую посадку аэроплан совершил близ Венеции: очень краткую, даже из самолета не выходили, дозаправились и тут же взлетели, чтобы в следующий раз сесть в Бари, на самом юге Апеннинского полуострова. Здесь уже была точка отдыха экипажа, стало быть, и пассажиры поразмялись, перекусили, повалялись в казарме военно-морской базы Regina Marina (королевского форта Италии). Заняло это вечер и половину ночи, около половины четвертого утра был объявлен подъем, под звездным небом, в свете прожекторов «Ю-52» с надрывным ревом разбежался по полосе, поднялся и полетел, как будто в космосе: сверху звезды, снизу звезды, отраженные в воде Средиземного моря… Ну а рассвет над этим морем - нечто необычайное, пылающая величественная симфония, увидишь - не забудешь. Ханс Бродманн и не забыл.
        Спустя несколько часов колеса «Юнкерса» коснулись африканской земли, то есть бетона взлетно-посадочной полосы аэропорта Бенгази в итальянской колонии Ливия. Дозаправились, перекусили, чуть отдохнули и снова в путь, теперь над Сахарой, до жути безжизненной, точно летишь не над Землей, а над какой-то чужой планетой. Это было нездоровое чувство, и Ханс не стал смотреть в иллюминатор, отвернулся, задремал вроде бы. А когда ощутил, что самолет пошел на снижение, заложил крутой вираж - очнулся, глянул-таки. Мелькнула тусклая, пыльная, сожженная беспощадным солнцем зелень: оазис в пустыне, оборудованный в аскетичный аэродром подскока. Земляная ВПП, щуплый домишко с радио - и навигационным оборудованием, казарма. Один инженер, два авиатехника, двадцать солдат и приземистый, коренастый, со взглядом убийцы сержант-сицилиец - видно было, что подчиненные боятся его как огня. Здесь только заправились полчаса - и старт: пилоты несколько выбились из графика, теперь нервничали, спешили засветло успеть в следующий пункт, в недавно покоренную итальянцами Эфиопию, где еще действовали партизаны эмигрировавшего в
британскую Палестину императора Хайле Селассие.
        Уже темнело, когда вусмерть измотанные летчики посадили «Юнкерс» на военной авиабазе к югу от эфиопской столицы Аддис-Абебы. Члены экспедиции выглядели немногим лучше пилотов, и, увидев это, итальянский полковник, командующий базой - подтянутый, солидно-щеголеватый офицер, - наскоро отпустив пару дежурных любезностей, распорядился поскорей организовать ужин и разместить гостей на ночлег.
        Вырубились мгновенно. Во всяком случае, Бродманн как лег, так и отключился. А проснулся от пронзительного воя сирены, криков и стрельбы.
        - Что такое?! - обалдело вскочил он, ни черта не понимая.
        - Тревога! - рявкнул Хофбауэр уже с оружием и в боевом снаряжении. - Сидите здесь!
        И выбежал.
        Ханс мало-помалу очухался, увидел рядом с собой Феликса Обермайера. Тот был примерно в таком же огорошенном состоянии, и Бродманн понял, что спрашивать о чем-либо бесполезно.
        Сирена смолкла, но стрельба усилилась, отчаянные выкрики тоже. Потом громыхнул взрыв не то гранаты, не то мины, и оба ученых проворно присели. И тут же в помещение вбежал Шеффлер.
        - Бой идет! - задыхаясь, выпалил он. - Эфиопы напали, союзники отбиваются. Наши им на помощь бросились. Велели быть начеку, так что оружие наготове держите.
        Научный персонал «Аненербе» военному делу обучали, но все же в данном случае ученых от огневого контакта решили оградить. Они сидели в казарме, напряженно вслушивались в бушующую ночь. Стрельба пульсировала, металась по периметру базы, то громче, то тише, то левее, то правее… и вот в целом начала стихать. Сперва такое впечатление могло показаться обманчивым, но минут через пять стало ясно: бой кончается. И наконец кончился.
        Тогда снаружи послышался деловой шум: рокот моторов, сердитые командные голоса, беготня… Ученые решили выйти во двор.
        На базе все было в беспокойном движении. Ворочались прожектора на крышах казарм и на вышках, выхватывая из тьмы разрозненные эпизоды происходящего: пробежал, придерживая рукой пилотку, посыльный; рослые карабинеры, бряцая подкованными сапогами по бетону, протащили на плащ-палатках убитых; конвой прогнал кучку пленных эфиопов… Появился свирепо сжавший зубы полковник - губы как две бесцветные нитки. С ледяным бешенством рявкнул что-то молодому офицеру, тот козырнул, побежал, исчез из круга света. Слышно было, как в темноте уже он заорал нечто воинственно-сердитое.
        Обермайер, знавший итальянский, странновато хмыкнул:
        - Однако. А ведь знаете, коллеги, они хотят пленных-то того… расстрелять.
        - Да ты что?! - Бродманн похолодел, прямо-таки ощутил, как кровь отхлынула от лица, от пальцев, они стали как чужие. Он ринулся, не соображая куда, но Шеффлер и Обермайер перепуганно вцепились в него с обеих сторон.
        - Т-ты куда?! - зло прошипел Шеффлер. - Стой, не дергайся!..
        - Да, - горячо поддержал Обермайер, - не вмешивайся! Это их дело… война, в конце концов.
        Ханс знал, что формально война кончилась, но… конечно, коллеги правы, как бы это грустно ни было.
        Прожектора по команде свели все лучи к глухой каменной стене, ярко осветив ее, как в цирке. Конвоиры вытолкали пленных на эту «арену», выстроили в ряд вдоль стены, торопливо отбежали.
        - Carica! - раздалась команда («Заряжай!»).
        Хансу чудилось, что он видит на черных лицах обреченно-равнодушное выражение: эти люди уже морально перешагнули грань, отделяющую их от мира, жизнь от смерти. Они уже были там, по ту сторону… Но, может, это лишь почудилось, кто знает. Ученый не успел разобраться в собственных чувствах.
        - Fuoco! («Огонь!»)
        Хлестнул залп - вспышки, грохот. Пленные мешками повалились кто куда, как бы нехотя, ничуть не эффектно, не картинно, а так, словно их заставили играть в скучную неинтересную игру.
        Хансу с содроганием в душе хотелось отвернуться, не видеть того, как стрелки добивают упавших контрольными выстрелами, а еще лучше - уйти… но интуиция безошибочно подсказала, что демонстрировать свободомыслие и гуманизм под всевидящим оком Ветцлиха ни к чему.
        А он, собака, тут как тут. Окинул ученых нарочито равнодушным взглядом, в котором несложно было прочесть испытующе-суровое начальственное превосходство: это, дескать, вам, штафиркам, не с колбами-пробирками в лабораториях играться! И это лишь начало. Поглядим, как дальше будет!..
        Именно в данный миг Ханс Бродманн остро возненавидел этого нациста.

* * *
        Наутро хмурые невыспавшиеся немцы собрались близ самолета. С краткой речью выступил Шеффлер, по указке Ветцлиха, понятно. Уныло пробубнил расхожие истины о том, что предстоит последнее плечо перелета, а потом непростой путь по джунглям… поэтому дисциплина, дисциплина и дисциплина, малейшее отклонение от которой будет жестко пресекаться. Ну и так далее.
        У Ханса на душе было прескверно, а рожу Ветцлиха он видеть не мог. Но куда ж деться! - приходилось и видеть, и улыбаться, и вообще держать себя как можно бодрее. Но в меру, конечно; та же самая интуиция шепнула биологу, что грубой игрой Ветцлиха лишь насторожишь. Если играть с ним, то играть надо тонко.
        Взлетели. Через какое-то время выжженная «марсианская» земля Эфиопии сменилась под крылом саванной, затем джунглями. Все шло нормально, моторы гудели ровно, пилоты рулили, штурман сосредоточенно возился с картой, приборами и радиосводками. Поколдовал со всем этим, поделал глубокомысленное лицо и двинулся наконец к Шеффлеру.
        - Смотрите, магистр! - проорал в ухо, перекрикивая гул. - Вот это место, откуда они радировали в последний раз. А вот площадка для посадки подходящая! Совсем рядом! Минут через десять будем над ней.
        Магистр важно кивнул, как будто от него что-то здесь зависело. Штурман ушел к пилотам, коротко переговорили, вместе взглянули на карту, и самолет начал плавное снижение.
        И верно, вскоре в плотной лесной зелени, сверху похожей на мох, обозначился просвет необычно правильной прямоугольной формы, словно кто-то расчищал эту площадку неизвестно для каких целей. Во всяком случае, для посадки она оказалась подходящей.
        КВС (командир воздушного судна, он же первый пилот) взял управление на себя. Снизился до бреющего, прошелся над площадкой раз, другой, кивнул: будем садиться! Взмыл до нужной высоты, зашел на глиссаду и ровно по ней, впритирку над вершинами деревьев, ювелирно скользнул на поляну, колеса коснулись земли, самолет побежал, крепко подскакивая, но, в общем, сносно, сбавляя ход точно так, как надо…
        И все было бы хорошо, если бы не случайность, предусмотреть которую было невозможно.
        На сравнительно ровной поверхности поляны оказалась какая-то не то канава, не то выбоина, куда и угодило правое колесо шасси. Аэроплан вдруг содрогнулся, нырнул вправо, подскочил, что-то пугающе хрустнуло, правая плоскость упала, и ее край сработал как игла циркуля: самолет с силой развернуло, несмотря на то, что пилоты, матерно взвыв в две глотки, отчаянно вцепились в штурвалы, пытаясь сладить с одуревшей машиной.
        Ну и в какой-то мере сладили. Левое крыло не врезалось в деревья, замерло в метре от них. Пассажиры, хоть и пережили секунд десять шока с хаотичным швырянием по салону, остались целы и даже, по существу, невредимы. Но самолет, конечно, был испорчен безнадежно.
        Выбрались наружу. Бродманн зачем-то пошел взглянуть на поврежденное шасси. Смотрел довольно долго, слыша, как вокруг лаются злобные голоса.
        Сперва картина и звук у Ханса - видимо, от потрясения - как-то не срастались, существуя отдельно друг от друга. Он очумело стоял, смотрел, понимал, что летательный аппарат в данных условиях восстановлению не подлежит, и не понимал, что значат эти голоса… Понадобилось сделать усилие над собой, чтобы сомкнуть то и это, и окружающее вновь стало единым целым.
        Оказалось, что ругань носит и технический и ведомственный характер.
        Ветцлих, уже не стесняясь, поносил летный состав на чем свет стоит: разгильдяи, угробили машину - и все такое. Те огрызались вяло, но упрямо. Ссылались на то, что все они делали правильно, по их летной науке, но от случайностей никто не застрахован… Кто же мог предугадать, что эта чертова яма окажется в этот самый миг в этом самом месте?!
        Здесь они, на взгляд Ханса, были правы, но разъяренного эсэсовца это не остановило. Он злобно заявил, что еще разберется как следует со всеми по прибытии в Берлин, а пока велел экипажу забрать из самолета все, что можно забрать, уничтожить документы, карты и тому подобное и передать по рации координаты места посадки на «Кассиопею». После же всего этого экипаж поступает в распоряжение экспедиции и отправляется вместе со всеми по запланированному маршруту.
        Это приказание необыкновенно возмутило служащих Люфтваффе. Вернее, возмутился КВС, двое прочих угрюмо молчали, но видно было, что они всецело поддерживают своего командира.
        - Что? - с убийственной иронией осведомился шеф-пилот. - Мы не ослышались?
        - Нет, - примерно таким же тоном отпарировал Ветцлих. - Не ослышались. Собирайте приборы, документацию, вообще все ценное, связывайтесь с «Кассиопеей» - и идем дальше.
        Командир обернулся, ища поддержки подчиненных - и однозначно нашел ее во взглядах и выражениях лиц. Убедившись в этом, он заговорил в непередаваемо вычурных выражениях:
        - Во-первых. Руководитель экспедиции не вы, герр Ветцлих, а магистр Шеффлер, и приказы должны исходить от него…
        - Во-первых, - прервал Ветцлих, - я заместитель руководителя. Но хорошо, пусть вам прикажет магистр Шеффлер. Это во-вторых. Скажите им, магистр!
        Шеффлер нудно промямлил нечто вроде: да, нужно двигаться дальше, это необходимость…
        - Вам нужно, - отрезал шеф-пилот, - вы и двигайтесь. А мы свое дело сделали. Вас доставили по назначению, и все на этом. У нас свое руководство, мы сейчас ему доложим и будем ждать указаний.
        Тут Шеффлер повысил голос, настаивая на том, что, согласно инструкции, в случае непредвиденных событий экипаж поступает в распоряжение начальника экспедиции. Ветцлих мрачно и одобрительно кивнул, подтверждая это.
        Однако летуны попросту послали магистра подальше - не прямым текстом, но по сути. Мы никаких ваших инструкций не знаем, заявили они. У нас своих столько, что голова пухнет. И мы вам не подчиняемся. Следовательно, идите-ка вы всякими окраинами, обочинами и прочими буераками.
        Последнее, правда, произнесено не было, но подразумевалось более чем прозрачно.

* * *
        В этом месте рассказа Ханс язвительно усмехнулся и сказал, что в данной ситуации во весь рост проявился роковой недостаток немецкого мышления: тщательнейшая, скрупулезнейшая проработка плана мероприятия, при которой полностью упускается из вида один, но важнейший фактор - что и сносит к чертовой матери весь трудолюбиво выстроенный план. Ну, например, как если бы ненастным летним днем человек пошел гулять в парк, детально продумав, какие он аттракционы посетит, до пфеннига подсчитав, сколько денег потратит на пиво и мороженое - и при этом даже не сообразил бы взять с собой зонтик, в результате чего вынужден был вернуться промокший до нитки, не дойдя и до входа в парк.
        - У нас в таких случаях говорят: слона-то я и не приметил, - усмехнулся Борисов.
        Бродманн кивнул: да. Очень верно сказано.
        Вот и в данном случае руководство глубокомысленно мудрило над составом и снаряжением экспедиции, до одурения анализировало качества кандидатов… и не удосужилось, отправляя в путь представителей разных ведомств, согласовать их действия в непредвиденных обстоятельствах.
        Коса нашла на камень. Пилоты Люфтваффе плевать хотели на сотрудников «Аненербе», конфликт нарастал, и в какой-то момент Бродманн вдруг с дурным, противно-холодным чувством понял, что просто так это не кончится.
        - Ну хватит! - рявкнул наконец КВС. - Все, ребята, пошли! Докладывать надо.
        Он развернулся и пошел к самолету. Доли секунды помедлив, пошли за ним второй пилот и штурман.
        - Стойте, - замороженным голосом произнес Ветцлих, не дожидаясь реакции Шеффлера. Тот беспомощно молчал, а шеф-пилот выразительно хлопнул себя ниже спины и, не оборачиваясь, громко выкрикнул:
        - Поцелуй меня сюда! - и заржал еще громче.
        Кто знает, что было бы, если бы он не сказал так. Может быть, то же самое. А может, что-то другое. Но он сказал - и Ветцлих не то чтобы побледнел, а как-то даже посерел, лицо его стало точно каменное. И голос стал другой.
        - Стой! - прогремел он так, что на этот окрик нельзя было не обернуться.
        Трое обернулись. И замерли.
        В руке оберштурмбаннфюрера - как по волшебству! - возник пистолет. «Вальтер-ППК». Бродманн судорожно сглотнул, не веря в происходящее… но поверить пришлось.
        Тем более что время услужливо предоставило ему такую возможность. Оно как будто тормознуло, растянулось, Ханс видел, как медленно поднимается рука с пистолетом, как меняются лица летчиков - они, вероятно, тоже отказывались верить в то, что видят. А Ветцлих не отказался. Его палец твердо лег на спуск, твердо нажал.
        Это все было замедленно, тягуче, но без малейшей задержки, без тени колебания. Спусковой крючок преодолел невидимую грань, меняющую ход событий.
        Выстрел!
        Шеф-пилот, странно взмахнув левой рукой, упал навзничь, второй пилот обалдело застыл. Зато штурман, пригнувшись, мгновенно выхватил ствол.
        Кто-то выкрикнул что-то - может, сразу несколько что-то крикнули, черт знает. Гепперт и Фогель вскинули автоматы - у обоих были «МП-28», - стрельба грянула стремительно, припадочно и наповал.
        В общем грохоте смешались одиночные выстрелы и очереди, и почти одновременно в траву повалились трое: оба летчика и Гепперт, - после чего не блиставший умом Фогель дал еще длинную очередь по упавшим членам экипажа, пули скосили траву не хуже усадебной газонокосилки.
        - Стой! - рявкнул Ветцлих. - Куда палишь?! Болван!
        - На всякий случай, - сдуру брякнул Фогель. - Для надежности!
        Ветцлих обругал его еще раз, но скорее по инерции.
        - Обермайер! - крикнул он. - Посмотрите раненого.
        Штатный врач занялся Геппертом, раненным, очевидно, крайне тяжело, находившимся на грани потери сознания. Усилием воли он приоткрыл глаза, но взгляд был мятущийся, расфокусированный… его хватило на несколько секунд, затем веки сомкнулись, лежащий потерял сознание.
        Обермайер выпрямился.
        - Безнадежен, - без обиняков сказал он.
        - Сколько протянет? - спросил Ветцлих.
        Феликс пожал плечами:
        - Час-другой. Но если качественно оказать помощь… и за жизнь он, похоже, цепляется изо всех сил… часов пять может протянуть.
        - Гм… - промычал оберштурмбаннфюрер. - Пять. Это плохо.
        Больше он задавать вопросов не стал. Шагнув к раненому, резко перекинул того лицом вниз и выстрелил в затылок.
        Это было так быстро, что никто слова не успел молвить. Да что там слова! - встрепенуться не успел. Все стояли, как вбитые в землю, включая трех спецназовцев.
        Ветцлих обвел всех взглядом палача.
        - Необходимость, - сказал он. - Надеюсь, всем ясно?
        Вряд ли молчание было в данном случае знаком согласия, но возразить никто не посмел. Оберштурмбаннфюрера это устроило:
        - Хорошо. Платце, свяжитесь с «Кассиопеей». Объясните, как было дело. И мы выступаем по маршруту. У меня все.

* * *
        Воспоминания не просто дались Бродманну. Он потемнел лицом, скулы выступили резче. Умолк. И все молчали.
        - Ну… и что дальше? - осторожно подтолкнул Реджинальд.
        - Дальше?.. Ну дальше вы примерно знаете. За одним исключением.
        И он странно усмехнулся, сказав про исключение.
        Маршрут первой экспедиции был в целом известен второй, и она отправилась по предполагаемому следу. Моральная атмосфера, конечно, была тягостная: никто никому не доверял, и какие мысли были в голове у каждого, одному богу известно, при том что внешне все старались бодриться.
        - Это видно было, - сказал Борисов.
        Бродманн вздохнул:
        - Что делать!.. И я старался не подать вида. Как будто мне все нипочем.
        По дальнейшим словам Ханса, Ветцлих на всех смотрел, как упырь на жертв, пытаясь определить, кто как отреагировал на произошедшее… Платце, разумеется, отстучал морзянкой подробности трагического инцидента на месте посадки - под диктовку заместителя начальника. На «Кассиопее», если сказать: оторопели - значит, ничего не сказать. После минутного шокового молчания ответ был примерно таким: вы что там, с ума посходили?.. На это Ветцлих твердо радировал, что он в абсолютно твердом уме, здравой памяти и так далее; что обстановка была критической, грозила выйти из-под контроля, поэтому пришлось пойти на крайние меры. Теперь же все в норме, обстановка рабочая, группа выступает по маршруту.
        На судне долго приходили в себя. Придя же, передали информацию в Берлин. Там тоже впали в кратковременный столбняк, затем через радиостанцию «Кассиопеи» забомбардировали группу запросами, однако из Африки отвечали здраво, жестко, непоколебимо, и, очевидно, в «Аненербе» сочли за лучшее отложить разбор инцидента на потом.
        - Не знаю, что они там думают, - сказал Бродманн, - но я с того момента стал за Ветцлихом наблюдать исподволь. Внешне, безусловно, сохраняя лояльность.
        Чему-чему, а научным методам исследования Ханса Бродманна учили на совесть. За «объектом» он наблюдал так, что у того и подозрения не шелохнулось. А молодой ученый четко отслеживал реакции, поведение, как вербальное, так и невербальное… и отчетливо склонился к мнению о маниакальных наклонностях оберштурмбаннфюрера при вполне нормативном интеллекте.
        - Ты разве не заметил? - обратился он к Обермайру. - Ты же медик в большей степени, чем я! Вспомни совещание на берегу! Что он говорил, а?
        Феликс потупился.
        - Ну, не знаю… - протянул он. - Если бы собрать консилиум… полагаю, мнения бы разделились.
        Бродманн нетерпеливо отмахнулся: да что там консилиум! И консилиум пришел бы к тому же выводу. Маньяк самый настоящий. Облеченный властью и ни перед чем не останавливающийся.
        - Простите, - аккуратно напомнил Реджинальд, - вы упомянули о последнем совещании?..
        - Да, - криво ухмыльнулся Ханс. - Пока вы собирались на катере, он тоже нас собрал на совещание. И сказал, что нам выгодно идти вместе с вами - вы немалая сила, в джунглях большое подспорье. Ну, а потом, когда приблизимся к… к той территории, вас всех, уж извините, придется устранить.
        - И возражений не было? - сощурился Хантер.
        По смущенным, насупленным лицам немцев ясно было, что на вопрос отвечать незачем.
        - Ну поди тут возрази! - не без язвительности сказал Бродманн. - И я против не был.
        Он развел руками.
        А Реджинальда посетила странная мысль: странная, но несомненная. Он вскинул голову, уставился на Бродманна. А тот в ответ воззрился на миллионера с каким-то позитивным вызовом.
        - Если моя догадка верна… - медленно произнес Реджинальд…
        - Мне кажется, да, - жестко усмехнулся одним углом рта Ханс. - Все верно. Да! Это я его грохнул. Вот, - он хлопнул рукой по деревянной кобуре парабеллума. - Из этого самого ствола. В упор. И никаких угрызений совести! Таким не место на Земле.
        Глава 10
        При вооружении группы пресловутая немецкая педантичность проявила себя во всей красе. Все было строго продумано: «штурмовую пехоту» вооружили пистолетами-пулеметами «МП-28», плюс обычные пистолеты или револьверы на выбор (Рейнеке неизвестно почему предпочел достаточно экзотический револьвер Деккера), плюс холодное оружие. Научный и административный состав снабдили мощными длинноствольными пистолетами Люгера, более известными под названием «парабеллум», чьи патроны и отчасти магазины взаимозаменяемы с «машиненпистоле». Эти стрелковые единицы снабжались деревянными кобурами, способными присоединяться к пистолету в качестве приклада, а все оружие, стало быть, может представлять собой небольшой самозарядный карабин. Ну а двум первым лицам, Шеффлеру и Ветцлиху, помимо парабеллумов по штату полагались еще и карманные «вальтер-ППК».
        Во вспыхнувшем внезапно бою с динозаврами ученый-биолог Бродманн испытал такой азарт, какого у него отродясь в жизни не было, несмотря на всю увлеченность наукой. И страха никакого. И радостное изумление, что он, Ханс Бродманн, неожиданно, но совершенно закономерно нашел себя. Что он родился на этот свет, чтобы стать не ученым, а бойцом, только в его жизни не было случая это проверить. И вот он, случай, получи! Жизнь перевернулась.
        Больше всего прельстило то, что в обстановке боя мозг работал с бешеной нагрузкой и невероятной четкостью. Ханс все видел, все схватывал, все знал - что делать каждую секунду. Он встретил исполинских хищников огнем из парабеллума с прикладом, не самым, может, метким, но уверенным, без паники, и хотя не только его пули, конечно, разили агрессоров, но и его доля в победе была. При этом он успевал зорко отслеживать действия соратников, видел, кто чего стоит - и, в общем, надо сказать, никто труса не праздновал, если кто в глубине души дрейфил, то внешне этого не проявил. Ну а про Ветцлиха и говорить нечего, тот действовал бесстрашно и даже самозабвенно, похоже, что он, подобно Бродманну, испытывал мрачное упоение бурей битвы. Это как-то желчно подхлестнуло Ханса: «Ишь, сволочь! - прорвалось в нем. - Ну постой же!..»
        И сейчас, рассказывая, он прервался, до желваков на скулах стиснув зубы. Помолчал и продолжил закаменевшим голосом:
        - Я решил: либо я это сделаю, либо я трус. Да. Ну… Это трудно передать.
        - Мы вас понимаем, - поспешил подтвердить Хантер.
        Бродманн кивнул, не глядя на него.
        - Да. Я понял: сейчас или никогда. Уловил момент и стрельнул.
        Тут он поднял взгляд и дерзко, с вызовом окинул им соотечественников:
        - И не жалею! Эту мразь не жалко. А если кто иначе думает, то черт с ним!
        Реджинальд опасливо подумал, что немцы сейчас переругаются и кто его знает, чем все это дело может кончиться… Но, к его огромному облегчению, никто даже не вякнул. Как видно, твердолобый нацист Ветцлих успел опротиветь всем.
        Бродманн рассказал: он увидел, как шеф в упоении схватки очутился в рисковой близости к израненному, но еще грозному, разъяренному ти-рексу. И без малейших колебаний точно всадил пулю меж затылком и виском оберштурмбаннфюрера.
        Тот, должно быть, и понять ничего не успел. Бац! - свет померк, и все. А в следующий миг страшные челюсти тираннозавра снесли полтуловища вместе с головой, а с этим и последствия выстрела Ханса.
        Для ти-рекса это была пиррова победа: весь изрешеченный пулями, он зашатался, издал отчаянный предсмертный вой… Впрочем, это все видели, слышали, повторять незачем.
        После рассказа Бродманна все какое-то время молчали, осмысливая услышанное. Наконец Борисов скуповато улыбнулся:
        - Ну что ж. Откровенность за откровенность. Теперь моя очередь, насколько я понимаю?
        - Правильно понимаете, - ответно улыбнулся Реджинальд. - Просим! - сказал он как оперному солисту.

* * *
        Не только в «Аненербе» собрались интеллектуалы, чей проницательный взор в поисках «мест силы» на планете Земля обратился к Центральной Африке. Советские спецслужбы еще со времен легендарного Феликса Эдмундовича Дзержинского проявляли интерес к неординарным событиям, включая поиск тех самых мест, о которых с давних времен ходят легенды: словно бы некие сущности, в обычных условиях стиснутые гравитацией, электромагнитными полями, там, в тех местах вырывались из природного заточения и бушевали, неистовствуя разгулом стихий. Вот эти силы, сущности, стихии и надо выявить и поставить на службу Советской власти.
        Данная идея вполне укоренилась в недрах ВЧК-ОГПУ, и особенно настойчивым ее адептом был бывший студент-химик Глеб Бокий, водивший дружбу с одаренным и странным человеком по имени Александр Барченко. Они, должно быть, не один пуд соли съели, прежде чем пришли к твердому убеждению: биосфера Земли полным-полна рассеянных тонких энергий, пока человеком не освоенных. Но их можно освоить, можно подчинить! И кто сделает это, тот сможет обрести могущество, по сравнению с которым покажутся смешными и жалкими потуги Цезаря, Наполеона и тому подобных персонажей.
        Неизвестно, кто покровительствовал Бокию на самых высших, стратосферных уровнях партийной и государственной пирамиды. Он начинал свои сумеречные игры, когда в зените власти и славы был Троцкий - тот был повержен, но Бокий не шелохнулся. Был ли он прямо связан со Сталиным?.. Об этом никто в ОГПУ и заикнуться не смел, Василий Борисов, разумеется, тоже, хотя впечатление такое у него складывалось.
        Борисов посмотрел на Вивиан, улыбнулся так, как улыбаются друг другу люди, причастные к тайному знанию:
        - Сдается мне, миссис Гатлинг, что вы заподозрили нечто в моем рассказе там еще, в «Беатрисе»?..
        - Не без этого, - спокойно ответила Вивиан. - Хотя в основном вы говорили правду.
        - В нашем деле так и следует, - серьезно сказал топограф. - Начнешь небылицы плести - все погубишь. Легенду мы придумали быстро. Собственно, ничего и не пришлось придумывать…
        То, что он рассказал Гатлингам о своей жизни до 1917 года, было чистейшей истиной. Реалист, недоучившийся студент, прапорщик военного времени; топографическая служба Юго-Западного фронта, еще одна звездочка на погонах… все это подлинные факты биографии Василия Борисова. А вот начиная с лета 1917 года факты были иные, и о них рассказчик благополучно умолчал.
        Русская революция так трепала, переворачивала, сталкивала и навек разъединяла человеческие судьбы, что на фоне всего этого произошедшее с подпоручиком Борисовым выглядело сравнительно ординарным.
        Армия при Временном правительстве катастрофически разваливалась. Солдаты бежали с фронта толпами, кое-кто из офицеров тоже стыдливо давал тягу в одиночку или парой-тройкой. Дисциплина пришла в упадок, никто, по большому счету, не контролировал службу, и подпоручик-картограф, уныло слоняясь по улочкам захудалого галицийского городка, грешным делом подумывал: а не пуститься ли и мне домой, пересидеть там всю эту смуту?.. В таком кавардаке никакой бес тебя искать не станет.
        И вот в одной из таких прогулок картографа поймал унтер-офицер, член полкового солдатского комитета.
        - Слушай, ваше благородие, - сказал он с развязностью, установившейся за последнее время, - вот хочу тебе доброе дело сделать.
        - С чего бы вдруг? - криво хмыкнул подпоручик.
        - А нравишься ты мне! Хороший парень, жаль будет, если пропадешь. Что сейчас идет, это еще цветочки, скоро таки ягодки пойдут, что хошь песни пой, хошь волком вой… Ну да к делу! Ты же, я дак понимаю, вроде землемера?
        - Можно и так сказать.
        - Ну, то-то и оно. Стало быть, есть тебе работенка. Слушай! Я-то сам вологодский…
        Слово за слово, унтер предложил ехать к нему в уезд и устраиваться на работу землеустроителем. Мужики, дескать, вот-вот начнут землю делить - так вот тебе самое то! Озолотишься.
        - Ну и мне дак землицы подрежешь по дружбе, - тут он хитровато подмигнул. - У меня там брат, отец, крепкий еще старик; адреса дам, свяжешься с ними, помогут на первых порах… Ну как тебе такое предложение?
        Последнее слово он произнес с особым вкусом.
        Борисов подумал - и согласился.
        Тут завертелось колесо революционной бюрократии. Подпоручик получил от комитета бумагу, вроде как командировка и рекомендация в одном лице - и двинул с ней в Вологодскую губернию, в Кадниковский уезд. Где и вправду, к собственному ироническому удивлению, стал землеустроителем, сильно уважаемым человеком, мужики перед ним шапки ломали, кланялись… Привык. День за днем, год за годом проникся неярким очарованием северной природы, полюбил просто так бродить по окрестным полям и лесам, без особого труда свыкся с мыслью, что проведет весь век в этой мирной глуши. Стал подумывать о женитьбе…
        Но судьба сделала еще один вираж.

* * *
        Как-то землеустроителя срочно вызвал председатель уездного совета - он же тот самый унтер, бывший, конечно. Мужик ушлый, хитрый, он и земли себе оттяпал, и в партию вступил, и советскую карьеру сделал.
        - Сергеич! - сказал он, привычно при этом матерясь. - Тут така история…
        История заключалась в том, что из Москвы должен прибыть крупный чин ОГПУ.
        - Секретят все, мать их! - непечатно приложил председатель. - С каким-то особым заданием, говорят. И надо, говорят, дак поводить его тут, показать округу. Ну а кто лучше тебя это сделает? Ты, дак, образованный, не то что мы, лапти лыковые. Возьмись-ка!
        Слегка поломавшись для важности, дав себя поуговаривать, Василий Сергеевич, конечно, согласился. И ужасно любопытно стало: что за секретное задание?.. Тут, понятно, председатель ответно надулся от важности, говорить не хотел, но Борисову раздобыть бутыль самогона труда не составило; такому соблазну Советская власть противиться не смогла, и после второго стакана, окривев и значительно прижмурясь, поведала:
        - Эти, брат, секреты, у них все белыми нитками штопаны. Ты, - здесь председатель прищурился сильнее и понизил голос, - ты про клад разбойный слыхал?
        - Нет, - удивился Борисов.
        - То-то и оно! А сколь годов ты уже здесь?
        - Ну, а то ты не знаешь? Седьмой пошел.
        - Ага, ага… Ну дак и верно, никто уж и не помнит. Раньше-то старики знали, я сам от деда свово слыхал. Ну а потом война с германцем этим, яти ево, сукинова сына, потом революция да опять война с беляками… Ладно! Ты слушай.
        И рассказал, что, по местным преданиям, во времена Гришки Отрепьева и польского нашествия бесчинствовали по округе шайки разбойников, и главарь одной из них спрятал где-то здесь награбленные сокровища: иконы, золотую утварь, драгоценные каменья… Спрятал, а сам вскоре пропал. То ли изловили его верные слуги царя Василия Шуйского и пожаловали двумя столбами с перекладиной, то ли просто сгинул бесследно в погибельном безвременье. Да и какая разница! Главное, клад остался, закопанный незнамо где, будоража мысли, обрастая легендами, привлекая множество искателей, - но так и не дался никому за триста лет. И вот теперь чекисты пронюхали.
        Унтер-председатель окосел окончательно, пошел врать чепуху: дескать, дед успел ему шепнуть кой-чего… но Борисов на это не повелся, а наутро уездный голова, опухший и похмельный, сам поспешил признаться:
        - Сергеич, ты, мать… это… Я, брат, вчера нарезался, ну и спьяну понес, мать… околесицу. Дак ты того… не думай.
        Борисов заверил, что он никакого значения пьяной болтовне не придал; председатель успокоился. А назавтра прибыл высокопоставленный чекист.
        Он оказался очень неприметным, бледноватым, стертым каким-то человеком, вежливым, обходительным, немногословным. Изъяснялся правильно, однако все же с неким едва уловимым акцентом - как выяснилось впоследствии, латышским. Дотемна они с Борисовым блуждали по окрестностям, ну и чего греха таить, землемер решил показать товар лицом - то есть себя и свое умение работать.
        И показал. Почувствовал, что москвич внимательно к нему присматривается. Понял, что в вопросах, заданных как бы невзначай, есть интерес к нему, Василию Борисову, к его прошлому и профессиональной компетенции. Почувствовал, чуть-чуть вдохнул забытый столичный воздух - и сразу тесной показалась уездная жизнь, с которой уже вроде как смирился и даже нашел свои прелести… Нет! Сразу в душе зажглось что-то, захотелось бурь, ветров и гроз огромного мира, пусть и полного опасностей. Но что за мир, что за Вселенная без опасностей!..
        Приезжий чин, побродив с Борисовым, порасспрашивав о том о сем, поблагодарил, попрощался и убыл, ничего больше не сказав.
        После его отъезда председатель с землеустроителем вновь за полночь засиделись за самогоном. Соввласть изнывала от любопытства:
        - Ну, чего ему надо было-то?
        Но Борисову совершенно честно было нечего сказать. Ну, ходили, смотрели, если говорили, то из пустого в порожнее. Вот и все.
        - М-м?.. - Председатель сильно выпятил небритый подбородок. - Кто его знат, чухонца, яти его… Может, он что-то такое знат, чего мы не знаем? Точно про клад, про тех разбойников ничего не говорил?
        - Ни слова.
        - Хм.
        После этого междометия председатель умеренно глотнул самогона, долго жевал ломоть хлеба с салом, потом свернул самокрутку, закурил, распространяя едчайший махорочный чад.
        - М-да… Ну дак поживем - увидим.
        Борисов кивнул, подумав, что лучше не скажешь. Мечтами себя тешить нечего, а что будет, то и сбудется.
        - Давай еще по одной, - предложил он.

* * *
        Визит московского гостя состоялся поздним летом, в самый разгар уборки урожая. Уехал комиссар, потекли привычно дни за днями, осень овладела северными просторами, сперва осветлила их золотом редеющей листвы, затем занавесила туманами, дождями… и вот уже в пору предзимья прибыла депеша из Москвы: уездного землеустроителя Борисова В. С. откомандировать в Москву, на курсы Наркомзема.
        Понятно, что это было для прикрытия. Борисов точно прибыл в Наркомзем, но там, глянув на вызов, попросили обождать, позвонили, и через полчаса прибыл человек в форме и проводил неподалеку, вовсе не на Лубянку, а в самое рядовое, ничем не выделяющееся здание.
        Там землемера ожидал знакомый латыш.
        - Удивлены? - спросил он с легкой улыбкой.
        - Нет, - спокойно ответил Борисов.
        - Тем лучше. - Чекист пригласил садиться и без околичностей заговорил по делу.
        Он - сотрудник спецотдела ОГПУ, возглавляемого Глебом Ивановичем Бокием. В ведении этого отдела находятся в том числе и странствия в далекие, подчас неисследованные земли, отчего позарез нужны специалисты, владеющие топографией, картографией и тому подобным. Как товарищ Борисов посмотрит на предложение поработать в данном направлении?..
        Товарищ Борисов взглянул положительно. Чекист удовлетворенно кивнул - видимо, иного не ждал.
        - Ес-сли так-к, то будем оформляться, - сказал он со своим замечательным акцентом.
        Через пару дней Борисов был зачислен в отдел, через неделю вселился в комнату коммунальной квартиры на Остоженке, через две на самом деле отправился на курсы повышения квалификации… а полгода спустя, поздней весной, катил в вагоне транссибирского экспресса в составе экспедиции, отправленной в район падения Тунгусского метеорита.

* * *
        С тех пор миновало пятнадцать лет.
        Борисов втянулся в службу, заработал репутацию одного из самых надежных сотрудников отдела, можно сказать, незаменимого. Отдел занимался много чем, Борисов отлично понимал, что существуют такие направления, о которых он и представления не имеет. Он знал свое: геодезию, картографию, - и знал отлично. А секция их специализировалась на путешествиях, в том числе поиске необычных мест, о коих речь уже шла выше.
        Годы пролетели так, что Василий Сергеевич и оглянуться не успел. Он колесил и шагал по белу свету, побывал в тайге, бескрайних степях, среди снежных гор и на немыслимо далеких тихоокеанских берегах. А кроме того, руководители отдела заставляли сотрудников практиковаться в стрельбе, рукопашном бое, иностранных языках, причем все это было жестко: не справляешься? - никто силой держать не станет. Будь здоров, ступай в райотдел, в лагерную охрану, вакансии найдутся. Учили на совесть. Французский, немецкий и английский языки преподавали потертые, помятые жизнью тетушки «из бывших», натаскивая чекистов до уровня свободной беседы… Трудновато приходилось, но Василий Борисов не из тех, кто отступает перед трудностями. По-французски он выучился говорить практически свободно, по-немецки - миттельдойч - неплохо, по-английски - сносно. И практиковался постоянно.
        Годы шли, что-то менялось. В окружении Борисова, случалось, исчезали одни сотрудники, появлялись другие. Никто не задавал никаких вопросов: специфика службы, всем все ясно… Ближайшим начальником оставался все тот же латыш, за минувшие годы внешне вроде бы и не изменившийся: человек без возраста. Дослужился он до чина майора госбезопасности, что соответствовало армейскому комбригу. К Борисову у него никаких претензий не было. Тот был по службе безукоризнен, если что и замечал - помалкивал… А замечать в последние года полтора-два он стал то, что наверху затевается нечто очень серьезное.
        И не ошибся.
        Однажды вечером, когда Борисов с одним молодым коллегой обрабатывали материалы картографической съемки, в кабинете раздался телефонный звонок и знакомый голос произнес:
        - Товарищ Борисов, ты чем сейчас занят-т?.. Я-ссно. Передай весь материал сотруднику. Жду у себя через десять минут-т.
        Ровно через десять минут Борисов был в кабинете шефа. Тот мельком глянул на часы:
        - Оч-чень хорошо. Сейчас мы с тобой идем к руководству.
        Борисов кивнул, не став задавать пустых вопросов. Куда идут, зачем? - все выяснится через несколько минут. Да и то насчет «куда» можно не сомневаться: к начальнику отдела, комиссару III ранга Бокию.
        Так и вышло.
        Комиссар III ранга был высокий худощавый человек с неприятным давящим взглядом. Случалось, на оперативных совещаниях Борисов чувствовал темную силу этого взгляда, стараясь не попадаться на глаза, но сейчас этого избежать было нельзя, и топографа пробрало куда сильнее… Он сразу вспомнил слухи, что ходили про Бокия: что он чуть ли не медиум, владеет тайными знаниями и умениями и что, встречаясь на конспиративных квартирах, он и генеральный комиссар госбезопасности Ягода проделывают нечто такое, о чем простому смертному лучше не знать…
        Не успело все это промелькнуть в мыслях, как хозяин кабинета вдруг переменился. Исчезла тяжесть из взгляда, он стал ясным, приветливым, улыбка сделала лицо совсем другим - точно два разных человека успели побывать перед подчиненными в течение секунды.
        - Ну-с, Василий Сергеевич, присаживайтесь. Не хотите ли чаю?
        По неуловимому движению бровей и век майора Борисов понял, что отказываться не стоит.
        - Благодарю. С удовольствием.
        Комиссар III ранга улыбнулся шире:
        - Превосходно. Разговор предстоит долгий, серьезный, лучше провести его в режиме товарищеского чаепития…

* * *
        - …Ну вот, собственно, так.
        Интонацией Борисов подвел некую промежуточную черту после рассказа о том, как в беседе в комиссарском кабинете он узнал примерно то же, что в свое время и в своем месте узнал Бродманн. Что в Центральной Африке есть загадочное место… бла-бла-бла… и что следует туда проникнуть. И что эта задача доверена ему, Василию Борисову.
        Далее он рассказал, как разрабатывалась легенда «Борисов-эмигрант» и сама операция. Разговор у Бокия состоялся в конце зимы прошлого года, более месяца потребовалось на отработку легенды, подготовку документов, нелегальный переход китайской границы… Через полгода в русской диаспоре Харбина Борисов чувствовал себя вполне уверенно. Покрутившись, пообтеревшись, примелькавшись там, он под католическое Рождество отправился голландским пароходом в Гавр, встретил в Индийском океане новый, 1937 год и к православному Рождеству был в Париже.
        Здесь у него имелся контакт: владелец маленькой часовой мастерской близ площади Клиши, давний агент советской разведки, работавший как за деньги, так и за идею - одно с другим у него сочеталось самым преотличным образом. Борисову показалось, что на него ремесленник смотрит как-то особо пристально, словно сравнивает его с кем-то… Но показалось или не показалось, а работу свою часовщик выполнил безупречно: сперва пристроил Борисова в геолого-разведочную компанию, потом счастливым случаем подвернулся Ланжилле, что можно было расценить как подарок судьбы. Срочно собравшись, Борисов отбыл в Африку.
        - Хотя…
        Он произнес это вслух и умолк.
        - Что? - вмиг уловил паузу Реджинальд.
        Борисов улыбнулся:
        - Хотя уже тогда он мне показался примерно таким же, что и я вам: знает больше, чем говорит. Ну да ладно, не будем забегать вперед!
        В Леопольдвиль он прибыл в начале апреля, связь с часовщиком поддерживал письмами - с виду скучноватая необязательная переписка двух рядовых людей. Но, естественно, рутинные фразы несли зашифрованную информацию. В первых двух письмах из Парижа все было стандартно, и ответил Борисов так же. А вот третье письмо…
        В нем были тревожные сигналы, причем такие, что ясно: автор не решается сказать о самом важном, чтобы не «подставить» адресата. Это Василий Сергеевич понял сразу, а поразмыслив, понял и то, в каком направлении следует искать разгадку.
        Занятый насущными делами, он не очень следил за прессой и радио, а тут спохватился, накупил ворох газет, местных, бельгийских и французских, взялся методично листать их… и нашел, кажется, искомое.
        Вот! «Судебные процессы в Москве». Французская газета. Он жадно проглотил статью.
        «Да уж…» - таковы примерно были его слова по прочтении.
        Он знал, конечно, что еще осенью с должности наркома внутренних дел переведен на должность наркома связи Генрих Ягода и произошло некоторое переформатирование структуры наркомата. В частности, спецотдел стал именоваться Девятым отделом, но Бокий продолжал оставаться его начальником, и майор-латыш был на месте… И вот, похоже, все переменилось, началась некая новая, большая и страшная игра.
        Какое-то время спустя Борисов узнал, что арестованы и Ягода, и Бокий, и понял: в Москве началась большая чистка. Сталин убирает все руководство НКВД по одному ему ведомым причинам - и будет заменять устраненных какими-то иными людьми.
        А еще через несколько дней пришло очередное письмо от часовщика.
        Тот писал открытым текстом, но письмо по прочтении просил уничтожить, надеясь на порядочность мсье Борисова… зная вообще русских офицеров как людей чести - прямо так и выразился. И далее разъяснял, что его куратор, сотрудник советской разведки, назначил встречу в захолустном кабачке, где и поведал, что его срочно отзывают в Москву. Но он не поедет, так как знает: ехать туда - заведомо стать к стенке и получить пулю в лоб. Разведку в целом органы чистят беспощадно, похоже, что на самых верхах решено, что проще прежних в расход пустить да начать все сызнова.
        Далее нелегал успокоил собеседника, сказав, что о своих агентурных связях знает исключительно он и с его исчезновением все нити порвутся. Главное, потом не трепать языком, и никто ничего не узнает.
        - О! - Часовщик вскинул брови. - А вы собрались исчезнуть?
        - Непременно, - весело подтвердил разведчик. - Я к этому давно готов, пути отхода имеются. Благо свет велик! А вы живите, как жили, ничего не бойтесь, но помните: язык за зубами! Это ваша единственная гарантия. Все! Прощайте.
        И он исчез, как обещал.
        Борисов, запомнив письмо чуть ли не наизусть, скомкал листки, чиркнул спичкой… и рукопись сгорела дотла, вопреки расхожей премудрости.
        Все! Он сознавал, что не письмо сейчас сжигает, он сжигает мосты с прежней жизнью. Нет, безусловно, новое руководство в Москве узнает, что есть такой вот Борисов, заброшенный в Экваториальную Африку с такой-то целью. Но как к нему добраться, как найти ветра в поле, иголку в стогу сена - вот в чем штука. Так что остался он наедине с огромным чужим миром, жизнь идет, и что будет, и что делать?..
        В этот миг внутренний голос подсказал ему, что лучше не делать ничего. Жить как жил. Все само собой решится, сложится как надо. Ведь судьба умнее нас.
        И так оно и сложилось. Американская экспедиция точно с неба свалилась, чтобы привести Борисова точно туда, куда он и хотел. Хотел?.. Да. Если честно признаться себе, то хотел. Только он перестал быть агентом НКВД СССР и действовал на свой страх и риск.
        - Страха пока не ведал, скажу честно, - усмехнулся он. - А риск… ну что же риск! Кто не рискует, тот не выигрывает.
        Глава 11
        Когда советский разведчик завершил повесть, солнце стало довольно высоко, а желудки и докладчика, и слушателей стиснуло желание завтрака, что Реджинальд не преминул озвучить:
        - Ну что, господа, карты раскрыты, пора и подзаправиться?.. Думаю, возражений нет.
        Организацию завтрака возглавила Вивиан, к делу привлекли рядовой состав, не забыли и об охране. А между интеллектуальными силами экспедиции сами собой разгорелись разноязыкие дебаты.
        Общий вывод: слухи подтвердились. Две экспедиции, объединившись, отыскали африканскую аномалию. Это базовый тезис. Дальше: данная аномалия, очевидно, носит пространственно-временной характер, здесь в петле времени каким-то не вполне объяснимым образом сохранился биогеоценоз давным-давно минувших времен, от него отклонился вектор эволюции. Причем граница между этой реликтовой зоной и остальным земным миром - не горы или рвы, но нечто более тонкое, касающееся психики, приближаясь к этой границе, нечто странное переживают не только люди, но и животные - причем их инстинкты, не разжиженные разумом, могут улавливать это лучше, и они испуганно шарахаются подальше от этой границы… Ну и, конечно, слухи об этом не могли не достичь местных жителей!
        - Знают, наверняка знают!.. - изводился, впав в научный раж, Редуотер. - Не все, пожалуй, но влиятельные лица должны!
        Нетрудно было понять, что он намекает на царька Яна-Франца. Тут коллективная мысль заработала бодро, как паровая турбина с генератором, подтверждая прежнюю мысль супругов Гатлинг: в действиях туземного владыки есть какая-то глубинная мотивация… Дискуссия приняла фэнтезийный характер, ученые как дети увлеклись сказочными гипотезами, и Реджинальд мысленно из разговора выпал, думая о своем.
        Ладно, думал он, допустим, грань незримая, но надежная, и все-таки, допустим, мы ее преодолели, оказавшись в реликтовой экосистеме. Все это более или менее вероятно. Но какого же дьявола звезды над этим заповедником повернуты не так?! - вот ведь не объяснишь.
        Гатлинг невольно поискал взглядом Борисова - тот сидел рядом, ел, был совершенно невозмутим. Но Реджинальду почему-то показалось, что картографа по-прежнему донимает тот же самый безответный вопрос. Отчего над этой Землей ночью сияют чужие созвездия?..
        - Дым! - крикнул вдруг стоявший на часах ван Брандт. - Смотрите! Там дым!

* * *
        Все повскакивали, обратя взгляды туда, куда показывал часовой - на условный северо-запад.
        Над не очень далекими лесными вершинами поднимался столб дыма. Опытному глазу было совершенно ясно, что это не пожар, а дело рук человеческих: строго вертикальный узкий поток дыма, сформированный умело сложенными дровами.
        - Это люди, - уверенно сказал Ванденберг. - Сигнальный костер.
        То, что африканские племена сигналят друг другу дымами, известно было всем. Другой вопрос, что никто, даже «местные» белые, не знал, какую именно информацию несут эти дымные столбы. Обратились к Полю с Пьером, но и те ни шута не знали. Да, подтвердили они, костры такие разводили, бывало, даже в самом поселке, но процессом руководили вождь с шаманом, и притом с такими заумными физиономиями, что прочих в дрожь бросало. Рядовые члены племени ведать не ведали, о чем именно их мудрейшие руководители информируют опять же неизвестно кого.
        - Ну ладно, - прервал Симпкинс. - Что бы там ни было, это недалеко. Отлично! Пошли туда, там видно будет. Мистер Гатлинг?
        - Идем, - согласился Реджинальд.
        В команде незаметно, сама собой сложилась негласная иерархия. У немцев в лидеры явно вышел Бродманн, он всячески демонстрировал, что главный в объединенной экспедиции - мистер Гатлинг, и дисциплинированные немцы это молчаливо признали, а магистр Шеффлер окончательно слился на позиции рядового ученого. Кто знает, может быть, внутренне он с этим не смирился… но демонстрировать не рисковал.
        Дымная струя над лесом тем временем заметно погустела и раздалась вширь. Похоже, в костер толково подбрасывали веток или сухой травы, отчего и клубило таким мощным столбом, да плюс благодаря безветрию. Ориентировались на дым, а когда группа вошла в лес, ориентироваться пришлось по мысленному азимуту - ну, здесь Борисову карты в руки, он возглавил колонну… и трех минут не прошло, как вывел на едва заметную, но все же протоптанную тропинку.
        И логика и эмпирика подсказывали, что дорожка должна привести к костру. Ну а там… Воображению разгуляться не дали, а чтобы это «там» не привело к неприятностям, во главу колонны поставили бойцов: Эйленса и Хофбауэра, а в замыкающие определили ван Брандта и Рейнеке. Пошли в темпе, оружие наготове, сами настороже, без болтовни и даже без окликов. Молча Реджинальд видел перед собой спину Бродманна, позади слышал дыхание Вивиан, шагал, не оглядываясь, собрав мысль в простейшую формулу: что чувствую и вижу, о том думаю, а больше незачем. Главное - Вивиан рядом, вот ее дыхание, ее легкие шаги…
        Но тут принцип экономии мысли дал сбой. Эмпирика уступила место расцвету образов, перед мысленным взором побежали картины прошлого, молодости, безбрежной Атлантики, Острова погибших кораблей… Все это вычурно сплеталось с настоящим и еще с каким-то совсем неведомым, чего мистер Гатлинг и сам уже не мог разобрать. Оплошал, словом. Со стороны посмотреть - идет человек цельно, жестко, четко; а в голове - кино.
        Надо сказать, что не один Реджинальд упустил контроль над обстановкой. Собственно, прошляпили все, кроме Пьера. Лишь его привычное к дикому лесу чутье уловило то, что не заметил никто другой. Даже Поль. Видно, Пьер был опытнее.
        Его отчаянный крик хлестнул всех как кнутом. Реджинальд вздрогнул, спина Бродманна перед ним дернулась очень странно, сразу влево, вниз, назад - в трех измерениях. И Реджинальд обомлел, увидев, как шедший впереди Эйленс провалился сквозь землю - буквально как в преисподнюю.
        А лес взорвался воплем, ревом и треском.
        Точно из ниоткуда - а по сути, так и есть - из засады, не замеченной идущими, с обеих сторон тропки вырвалась толпа дикарей.
        То, что это дикари, было ясно сразу же, но при этом они были белокожие, заросшие грубыми русыми или рыжими волосами, почти шерстью, бородатые, косматые, орущие. Кто они?! Вопрос, может, и полыхнул в мозгах путников, но ровно никакого смысла в нем не было. Биться надо, а не думать!
        И все сработали мгновенно, оружие к бою - огонь! Выстрелы грянули через секунду после атаки.
        Пистолеты-пулеметы - идеальное оружие как раз для такой схватки, ближнего боя, почти рукопашной. А жить захочешь - обойдешься без команд. И потому точно внутренний голос рявкнул всем: «На первый-второй рассчитайсь!» - первые влево, вторые вправо - и обрушили смерть на дикарей почти в упор.
        Те были не больно рослые, но мощные, кряжистые парни, в ручищах цепко держали дубины, способные размозжить череп, - но огнестрельное оружие оказалось для них шоком. Залпы сметали с ветвей листья, в щепы крошили сами ветви и стволы, а главное - косили насмерть и не насмерть нападавших, чью лютую ярость быстро смел ужас перед могуществом демонов, ошибочно принятых за людей. Ну кто, как не демоны, мог извергать смертоносный огонь! Если одни из сраженных вряд ли успевали что-то подумать, даже ощутить, то раненых, сбитых пулями, разрывала волна боли, ужаса и дикого осознания того, что весь прежний мир разлетелся в хлам, в нем вдруг возникло то, чего не должно быть. Культурный шок, как говорят ученые люди.
        Огонь, грохот, дым, вопли - лес на минуту превратился в ад кромешный. Примерно столько длился этот бой. Уцелевшие дикари в страхе и панике бросились через лес, и страшная минута осталась в их навсегда опаленной памяти как встреча с грозными богами, на которых люди по дурости вздумали поднять слабые руки.
        Реджинальд хладнокровно срезал наповал очередью из «томпсона» одного из нападавших, не ощутив ничего. Он вообще не успел пережить ни испуга, ни азарта, ни злого торжества победы, настолько скоротечной оказалась схватка. Спокойная твердость в душе и быстрый взгляд на жену. Та бледна, но тоже спокойна.
        А вот Бродманн, казалось, не идет, а летит в вихре упоения битвой.
        - Живы? - крикнул он Гатлингам.
        - И здоровы. Что с Эйленсом?
        - Плохо с ним, похоже. Сейчас точнее гляну. Но как будто других потерь нет.
        Лес оглашался стоном и воем раненых - больше от пережитого кошмара, чем от боли.
        - Джимми, Вилли, - велел Реджинальд Симпкинсу и Хантеру, - попробуйте оказать помощь раненым и допросить, насколько это удастся. Только без лишнего рвения, Джимми! Помните, что мы цивилизованные люди.
        - Ну, еще немного, и мы это забудем, - хмуро пошутил Симпкинс, однако обещал быть сдержанным. Прихватив еще и Гринвуда с Дэвисом, он с устрашающим видом направился к раненым. А Реджинальд подошел к Бродманну, стоявшему над ямой.
        Да, на этой лесной тропинке, полупротоптанной, полузаросшей, была искуснейшим образом устроена ловушка. Тонкий слой дерна, уложенный на несколько ветвей, выдерживавших его вес, создавал полную иллюзию твердой поверхности. Но стоило на эту конструкцию ступить какому-нибудь массивному существу, как он проваливался в яму. А там…
        Ханс смотрел вниз с видом, от которого вряд ли стоит ждать чего-то хорошего. Реджинальд это понял, еще глядя со стороны, а подойдя, убедился.
        В дно ямы глубиной метра три были с разумным расчетом вкопаны длинные колья, заостренные до состояния русского трехгранного штыка. С разумным расчетом - значит так, что провалившаяся добыча гарантированно напарывалась как минимум на один из кольев. С учетом высоты падения и остроты копья такое поражение, безусловно, было смертельным.
        Эйленс же, падая, оказался пронзен сразу двумя пиками, и хотелось думать, что смерть наступила мгновенно.
        Подошел и Борисов, посмотрел.
        - Вот так, - прокомментировал он. - Век живи, век учись.
        Гатлинг кивнул, но думал уже о другом.
        Если мы шли на дым, но не дошли до него, то это значит?..
        Тут подскочил Симпкинс.
        - Ну потолковал. Дураки дураками, конечно, что с них взять! Один сдох. Со страху, не иначе.
        - Ну, Джимми, вы к ним шли с таким кровожадным видом…
        - Да ладно!.. Кстати, удивительная вещь: эти черти по-английски понимают! И даже сказать могут несколько слов. Представляете?
        Гатлинг оторопел. Вот сюрприз так сюрприз!
        - Как так?
        - Да вот так. Я одному говорю…
        - Стоп, стоп, Джимми. Ну-ка все по порядку!..
        Детектив согласно мотнул головой и начал излагать системно.
        Прежде всего осмотр поля боя выявил потери нападавшей стороны. Семеро убитых; если уж быть точными, то шесть. Один при последнем издыхании - доктор Хантер осмотрел его, выпрямился, отрицательно покачал головой:
        - Даже из жалости добивать не надо. Пусть свои три минуты протянет.
        Ну а умеренно раненных оказалось трое. Подошли к первому - тот от лютого перепуга безумно таращил светло-голубые глаза, а затем вдруг начал судорожно икать, икать… глаза закатились, из горла вырвался хрип…
        - И помер. Представляешь?
        - Представляю, - задумчиво сказал Гатлинг. - А глаза прямо-таки голубые?
        - Прямо так. И рыжий, как огонь. Весь обросший, бородища как у этого… русского писателя знаменитого, как его…
        - Льва Толстого.
        - Вот-вот! Только рыжая. А рожа страшная какая! Зверь зверем.
        - А те двое?
        - Да такие же уроды. Но слушайте дальше!
        - Слушаю.
        Дальше Симпкинс поведал о том, что, наученные горьким опытом, они подошли к двум другим раненым предельно корректно, даже улыбаясь, что вроде бы помогло. Те хоть и таращились так, словно ждали от безбородых людей адских невзгод (заросшие трехдневной щетиной американцы должны были казаться им без бород), спустя полминуты-минуту все же догадались дремучими мозгами, что к ним подошли не со злобными намерениями.
        Хантер, делая руками успокоительные движения, осмотрел обоих. У одного оказалось сквозное ранение, у другого пуля засела в мякоти бедра. Доктор, осматривая, заинтересованно хмыкнул:
        - Однако интересно. Очень интересно…
        - Да, - вдруг брякнул первый раненый, со сквозным. - Интересно. Там! - и махнул рукой на северо-запад, туда, где еще должен был подниматься дымный столб.
        Американцы обалдели.
        - Твою мать, - вырвалось у Гринвуда. - Откуда он это знает?!
        - Твою мать! - обрадованно вскричал дикарь и выпалил еще несколько словечек, опасных для слуха благовоспитанной миссис Гатлинг, - неизвестно, слышала она или нет.
        Пострадавший же, сообразив, что владение языком богов - а именно так он во все глаза смотрел на пришельцев - производит благоприятное впечатление, заторопился выложить все, что знает, и в сумме понес чепуху, от которой Симпкинс рассерчал, плюнул и ушел, оставив доктора объясняться и делать перевязки.
        - Теперь ясно, - сказал Реджинальд и осмотрелся.
        Можно было утверждать, что временную безопасность экспедиция себе обеспечила. Вокруг было тихо, ни динозавров, ни рыжих светлокожих дикарей, ни каких-то иных. Но расслабляться, разумеется, не следовало.
        Пока стрелки зорко осматривали окрестности, отчасти даже осторожно прочесывали их, Хантер свое дело сделал и быстро вернулся к начальству. Сразу было заметно его странное выражение лица: одновременно радостное, изумленное и еще какое-то такое, что словами не передашь.
        - Слушайте! - воззвал он. - Я, честно говоря, раньше такого не встречал!..
        - А динозавров встречал? - хмуровато поддел Редуотер, но не сбил эскулапа.
        - Да я не о том, - миролюбиво отмахнулся он.
        А хотел он сказать о том, что аборигены эти, бессистемно знавшие английский язык, по его профессиональным наблюдениям, не кто иные, как… неандертальцы.
        - Да, да, не смейтесь! - воскликнул медик, хотя никто и не думал смеяться. И с пылом продолжил: самые настоящие неандертальцы, по всем антропометрическим показателям: строению скелета, черепа, по массивным надбровным дугам, по отсутствию подбородочного выступа…
        Хантер сильно увлекся и чуть было не потащил слушателей в безбрежность антропологии, но его вовремя успели удержать, да и сам он понял, что не время ударяться в теории, но не устоял против того, чтобы заметить, как поразила его свертываемость крови дикарей: она у них останавливается, а следовательно, раны заживают куда быстрее и эффективнее, чем у нас. Как это объяснить?.. Да кто ж его знает! Это целая научная проблема, ожидающая своего исследователя.
        - Допускаю, что мы, современные люди, за годы эволюции что-то приобрели, а что-то и утратили, в частности вот эту способность к быстрой регенерации тканей…
        Тут доктор вновь чуть не соблазнился лекцией по медицине, но вновь же и спохватился:
        - Ну не буду, не буду. Но факт-то примечательный!..
        С этим никто и не спорил.
        Между тем пленников уже успели угостить галетами, Дэвис достал из своих запасов, сказал: «Жрите! Ну?..» Те вроде поняли, но поначалу отнеслись к угощению с опаской, что и ясно, отродясь такого не видали. Зато когда распробовали, то ощерились в улыбках, сообразили, что к ним по-доброму, врагов в них больше не видят - и загорланили наперебой:
        - Спасибо! Хорошо! Спасибо!..
        Тут-то Реджинальд и надоумил Йенсена попробовать спросить: где они живут и как к ним пройти, авось поймут. И что бы вы думали? Поняли эти черти, все поняли, дружно замахали в сторону дыма:
        - Там! Там!
        Следовало так понимать, что там их дым и дом, а кроме того, они умудрились объяснить, что дым велел им развести вождь, услыхав странный грохот, и велел отправиться группе мужчин навстречу этому грохоту…
        - Стоп, стоп, - чуть поднапрягся Реджинальд. - Ну-ка, Торлейф, давайте попробуем про вождя расспросить поподробнее.
        Расспросили. Выяснили, что вождь возглавляет их племя давно, но не так уж чтобы очень давно, что он не похож на них, на людей, а похож вот на вас, магов. Ну да что там говорить, он такой же маг, что и вы! И появился из ниоткуда, и умеет творить чудеса вроде вас, умеет делать огонь из ничего…
        - Прямо-таки из ничего? - переспросил Гатлинг и услышал в ответ, что да, из ничего, делает руками волшебные движения, и в руках вспыхивает огонь… ну, понятно же - не человек, а маг!
        Допросчики многозначительно переглянулись.
        - Как интересно… - пробормотал Реджинальд.
        - Ну ясно, - хохотнул Симпкинс, - пройдоха какой-то к ним сюда попал и морочит им головы, дуракам. Спички у него небось есть, вот он и чиркает, а эти придурки разве же поймут!.. Но кто он такой, черт возьми, вот ведь что любопытно?!
        - Торлейф, у вас, очевидно, особый дар общения с такими людьми, - подсахарил норвежца Гатлинг. - Порасспрашивайте-ка их еще!
        Из дальнейшей беседы выяснилось, что вождь, быстро завоевав авторитет великого мага и подчинив себе племя, обучил аборигенов многим полезным хитростям. Главная же из них - вечный огонь.
        Сперва подумали, что ослышались. Как это - вечный огонь? Почему вечный?.. Но объяснилось все просто. Предприимчивый вождь разжег в пещере костер, растолковал подданным, что надо туда постоянно подбрасывать ветви, сучья, поленья… дикари поняли и принялись усердно это делать, устроили в той же пещере склад валежника, организовали круглосуточное дежурство. Вот и горит, не угасая, костер, превратившись для племени в сакральный символ, вот уже сколько дней, лун, лет и зим, и сколько-то детей уже успели родиться при нем, их зовут «дети пламени»… и теперь все знают, что пламя и племя неразделимые сущности, пока живо одно, живо и второе.
        - Суеверие, - скривился Редуотер.
        Ему энергично возразил Хантер: суеверие, спору нет, но работает как из пушки, никуда не денешься.
        Попутно выяснилось, что неандертальцы - по крайней мере эти двое - очень слабо представляют себе проблематику временных измерений. Они замечают, разумеется, периодичность смен времен дня и года, довольно четко ориентируются в них. Но протяженность и количество недель, месяцев и лет - это для них уже туман, хотя, по их словам, в племени и помимо вождя-мага имеются люди, которые пытаются вести счет уходящим дням, царапая что-то на стенах пещер.
        Это еще более подхлестнуло интерес исследователей, вкупе с желанием своими глазами увидеть загадочного предводителя. Пленники изъявили полное усердие провести в стойбище, да и вообще излучали приязнь и дружелюбие. Их сурово спросили: какого черта они тогда напали на экспедицию, кипя от ярости?.. Они с дикарским простодушием ответили, что тогда они рассматривали странников как добычу, не зная, что они такие же маги, что и их вождь. Ну, а теперь-то совсем другое дело! Мир, дружба, неандерталец с кроманьонцем братья навек, и все такое прочее.
        Ученые в один голос подтвердили, что это похоже на правду. У первобытных людей контроль над эмоциями существенно слабее, чем у цивилизованных; собственно, умение владеть собой и есть один из результатов цивилизационного процесса. Дикарей же может за секунды кидать от смеха к бешенству, от радости к слезам. Ну а про неандертальцев и говорить нечего.
        - В психиатрии это называется маниакально-депрессивный психоз, - усмехнулся Хантер. - Но это уже стадия болезни. А может быть состояние на грани, психопатия: то есть человека больным не назовешь, но эмоционально он нестабилен. И есть гипотеза, согласно которой то, что мы называем психопатией, для неандертальца было нормой. То есть, с нашей точки зрения, они… ну не то чтобы ненормальные, но где-то на грани. Неуравновешенные.
        Психически неуравновешенные догадывались, должно быть, что маги беседуют о них - ухмылялись, скалились опасливо, выражая при этом полную готовность помогать магам.
        Ну и кроме того, Реджинальд заметил, конечно, робко-мгновенные, но жадные и восхищенные взгляды, кидаемые косматыми бородачами на Вивиан - надо полагать, что она представляла разительный контраст с неандертальскими Афродитами. Реджинальд не рассердился, разумеется, глупо было бы, - но решил, что нечего разжигать лишние страсти в дремучих мозгах.
        - Хорошо, сделаем так, - распорядился он. - Пусть один, - кивнул он на палеоантропов, - движется вперед и предупредит там всех, что мы идем с миром. Вождь пусть выйдет нам навстречу, думаю, мы сумеем найти общий язык. Еще раз, Торлейф, объясните: пусть втолкует им, что нас не надо бояться. Мы идем с миром!
        Гонцом отправили того, кто со сквозным ранением. Когда он быстро заковылял по тропинке, Реджинальд понял, насколько прав Хантер: современный человек после такой раны не то что ходить, стоять не смог бы! А этот, хоть и хромая, чесанул сквозь лес так, что диву дашься.
        У второго пуля сидела в бедре, но и он кое-как мог двигаться. Приноравливаясь к нему, экспедиция двинулась, оставив покойников силам природы.
        - Хорошо! - бормотал, припадая на раненую ногу и тараща глаза, местный обитатель. - Будьте здоровы! - И прибавлял к этому разные похабные словосочетания. Вивиан приходилось терпеть.
        Реджинальда, разумеется, чрезвычайно занимала личность вождя. Судя по всему, этот человек англичанин или американец. А может, южноафриканец, кто его знает, или же из ближайших английских колоний, из Уганды, к примеру. И должно быть, авантюрист до отчаянности, похлеще, чем Ланжилле…
        Он шел, думая об этом и чувствуя за спиной шаги и дыхание жены. От них, от близости ее он чувствовал себя спокойно и счастливо, и ничего ему не было страшно. Даже смерть.
        Эта мысль родилась в нем, но сперва как-то скользнула по поверхности, не дошла до глубин души. Но уж зато когда дошла…
        Тогда и поразила до оторопи. Он шагал механически и ошеломленно сознавал, что ему в самом деле ничуть не страшно умереть рядом с женой, лишь немного жаль расстаться с детьми, но он был за них спокоен, знал, что они не пропадут, есть кому о них позаботиться…
        - Редж! - окликнула сзади Вивиан. - Ты о чем задумался?
        Нет, положительно, его супруга обладает сверхъестественным чутьем! Вот как она догадалась?!
        Реджинальд слегка откашлялся и, полуобернувшись, негромко спросил:
        - Заметно?
        Вивиан столь же негромко рассмеялась:
        - Мне - да.
        Улыбнулся и он:
        - Ты, моя дорогая половина… ты просто волшебница! Фея.
        Вивиан что-то хотела ответить на это, но шедший теперь первым ван Брандт внезапно заорал:
        - Гляньте! Вон они, эти черти! Вон они!
        Это оказались не совсем они, но их обиталище.
        Лес по ходу движения немного раздвинулся, образовав полянку, за которой начинался подъем, то есть холм, довольно густо поросший тем же лесом. Там угадывалось обжитое место: меж деревьями виднелись тропинки, а кое-где были заметны странные сооружения, отдаленно напомнившие Реджинальду укрепления - редуты или доты, виденные им на фотографиях Великой войны. Солдаты на Западном фронте старались закопаться как можно глубже - это он тоже слышал от участников войны.
        Сами же неандертальцы, очевидно, попрятались в зарослях, несмотря на сообщение гонца о мире.
        - Давайте-ка, - сказал Реджинальд, - я выйду вперед. Парламентером.
        - Осторожнее, - обеспокоился Симпкинс, - черт знает что у этих бабуинов на уме…
        Но Гатлинг как-то залихватски испытал беспричинную и оттого еще большую уверенность в себе и своих действиях. Вообще мысли и действия у него легко, свободно слились, став нераздельны.
        Он выступил вперед, оттеснив нескольких человек, и вскинул правую руку.
        - Эй! - загремел он на весь лес. - Мы пришли к вам с миром! Повторяем!.. Кто у вас главный? Выходите, не бойтесь! Поговорим!..
        Все это пришлось орать с сильным надрывом, так что в горле заметно запершило. Реджинальд малость закашлялся.
        А на лесном холме пошло движение. Задвигались, зашелестели ветви, послышался неясный ропот. И через несколько секунд мужской голос вдруг выкрикнул:
        - Хорошо! Выходите на середину поляны. Один! Я тоже выйду.
        Гатлинг чуть вздрогнул. Хотя и ждал примерно чего-то такого, а все же вышло неожиданно.
        - Осторожно! - свирепым шепотом засипел сзади Симпкинс. - Кто их, тараканов, знает…
        Реджинальд кивнул, но, по правде говоря, старого приятеля не дослушал. Легкое, летящее, ликующее предчувствие странной удачи не покидало его, он смело шагнул вперед. И в ту же секунду из зарослей по ту сторону поляны выбрался крупный, подтянутый, очень представительный седовласый мужчина - седовласый необычайно живописно, с пышно-серебристыми шевелюрой и бородой, что мгновенно напомнило мистеру Гатлингу портрет великого поэта Генри Лонгфелло, виденный когда-то в Американской энциклопедии.
        Но не только классика поэзии напомнил Реджинальду этот картинный персонаж. Кого-то еще, да так мучительно-тягуче… на кого же он, черт побери, похож? Осанка, фигура, походка…
        Двое сближались. Пожилой явно старался шагать бодро, даже как-то вызывающе - мне, мол, возраст не помеха! А одет-то был в какую-то жуткую дрянь, какой место на помойке, в лучшем случае на огородном пугале. Но это совершенно нивелировалось величавым библейским обликом. Саваоф, да и только!
        Саваофу, правда, приличествует быть невозмутимо-милостивым, а этот неандертальский патриарх шагов за десять вдруг стал плутовато улыбаться, отчего сделался еще знакомее… и не дал Реджинальду замучить себя в безвыходном тупике памяти:
        - Ба! Кого я вижу! Неужели сам мистер Гатлинг собственной персоной?.. Я не ошибся?
        - Нет, - ошарашенно пробормотал Реджинальд, - не ошиблись. Но позвольте…
        - О-о!.. Теперь-то никаких сомнений! Добрый день, мисс Кингман… Ах, извините, ну конечно же, миссис Гатлинг!
        И точно вспышка озарила мозг. Все враз сошлось. Но прежде, чем Реджинальд успел хоть слово сказать, сзади истошно заорал Симпкинс:
        - А! Ну что я говорил?! Это он! А вы не верили!.. Я так и знал, что без него не обойдется!..
        Глава 12
        - …Я многое пересмотрел, передумал. Жизнь заставила. Теперь, когда гляжу в прошлое, удивляюсь… А хотя нет, не удивляюсь уже. Просто вижу, что от прежнего Слейтона не осталось ничего. И от Гортвана тоже. А на свет явился третий. Вот он - глава этого племени, отец родной, царь и бог. Я не хвастаюсь, просто что есть, то есть. Между прочим, - ухмыльнулся он, - я решил, что мне можно именоваться президентом. Так и сделал. И их приучил, они теперь зовут меня «наш президент»…
        Так говорил вождь. Он же Гортван, он же Слейтон, бывший преступник-аферист, бывший «губернатор» Острова погибших кораблей, а ныне волею судеб владыка здешних мест, неоспоримый неандертальский гуру и предводитель мирового масштаба.
        Последнее можно было утверждать смело, ибо данное племя являло собой целостный мир. Бескрайний, расстилавшийся во все горизонты - их мир, людей этого племени, они были органично слиты с ним, с его видимыми и невидимыми сущностями, дружественными ли, враждебными ли, в данном случае не важно. Главное, они воспринимали его как свой собственный, ойкумену, как сказали бы древние греки. Они вполне отдавали себе отчет в бескрайности мира, сознавали, что за этими лесами, долинами и реками, за дымчатой чертой, смыкающей небо и землю, расстилаются новые долины и леса, их во всю жизнь не пройти, если пойдешь. Элементарные логические приемы неандертальцам были доступны, аналогия и популярная индукция, во всяком случае. И они пролонгировали, что в дальних странствиях им могут встретиться люди. Отчего они и не удивились, встретив их сегодня, более того, восприняли их как добычу, тем более идущую прямо по их неандертальской тропе, на которой хитро сконструирована яма-ловушка. Они же не знали, что это маги, а не люди!..
        - Вы уж извините их, - сказал «президент» Слейтон. - Сами видите, что это за умники. Я, когда выстрелы услышал, велел им отправиться на разведку, а они… Ну что с дурней взять! А я как услышал, сразу понял… - Тут он запнулся.
        Эту беседу с поправкой на экзотику следовало бы назвать официальным приемом. Президент Слейтон принимал гостей в Большой пещере - именно с такой интонацией, с прописной буквы называл он это помещение. Здесь, разумеется, и горел Вечный огонь - и эти слова были произнесены с такой же интонацией.
        С некоторым удивлением путешественники узнали, что климат здесь не очень-то тропический. Да, сейчас лето, и оно жаркое. Зима тоже не слишком холодная, но все-таки зима, со снегом, слякотью, температурой до минус пяти - семи. В таких условиях, конечно, без костра не обойтись. В Большой пещере, стало быть, постоянно горел большой огонь, а в пещерах поменьше зимой можно было от него разжигать костры поменьше - так решалась проблема зимнего комфорта.
        Вообще, эти звероподобные люди достигли удивительного умения в сооружении пещер. Не владея знанием классической механики и располагая собственными руками и каменными скребками, они чутьем и опытом поколений нащупали максимально прочную форму пещерного свода, такую и выводили, все на глаз и вручную. Невероятно!
        - …сперва поверить не мог, - признался Слейтон. - Но когда увидел, как они работают… то спеси моей, цивилизованного человека из двадцатого века, поубавилось. Бесспорно, во многом мы их превосходим. Но в чем-то они сильнее нас…
        В этих словах был резон, Реджинальд мог уже убедиться в парадоксах эволюции. Вообще, он слушал Слейтона с огромным интересом и, хотя где-то придерживал мысль, что все его слова надо делить на два - на три, - особенно признания в том, что он-де, Слейтон, совершенно переменился и стал другим человеком, - разговор шел во вполне приятельском ключе. Если какой-то негатив к бывшему губернатору у Реджинальда и Вивиан был, то за давностью лет выветрился, тем более что теперь «президент» говорил дельные вещи.
        У одного лишь Симпкинса здравый смысл боролся с чувством сыщицкого долга: он столько лет искал беглого преступника и вот наконец нашел его, да как нашел! - в совершенно сказочных обстоятельствах, сам бы не поверил, если б не увидел. Невероятным образом умозаключения детектива, в нашем мире выглядевшие, мягко говоря, вздорными фантазиями, в мире этом превратились в безукоризненно подтвердившиеся выводы. Отлично! Так вроде бы самое время взять беглеца за жабры… но ведь не возьмешь.
        Симпкинс это превосходно понимал. Вот загвоздка-то! Пришлось смириться, отчего выражение лица детектива было примерно такое, как у человека, увидевшего за пуленепробиваемым стеклом миллион долларов: меньше длины протянутой руки, а руку-то и не протянешь.
        Власть Слейтона в племени была безграничной и безоговорочной. Изъяснялся он отрывистыми повелительными командами: «Эй ты!», «Не входить!», «Ждать меня!» - и тому подобное. При этом к английской речи он прибавлял и какие-то грубые, рычащие звуки, надо полагать, слова местного языка.
        Реджинальд не преминул спросить об этом.
        - Да, - кивнул Слейтон, - язык у них есть. Бедный, убогий, но есть. Говорят они примерно как самое последнее нью-йоркское отребье или негры в южных штатах… Нет! Хуже. Но все-таки могут друг друга понимать… Ну да ладно! Об этом можно бесконечно говорить, а вас ведь, наверное, интересует, как я оказался здесь?
        Конечно, это было интересно всем. А Бродманн поспешил всунуться с вопросом о пропавшей немецкой экспедиции: не очутилась ли она здесь. Не видел ли ее мистер Слейтон?
        Мистер Слейтон на это загадочно усмехнулся:
        - Давайте-ка обо всем по порядку…

* * *
        Слейтон начал рассказ с пожара на острове - и миссис Гатлинг очень ярко вспомнила свой сон. Вспомнила - даже не то слово, он вернулся, если не вторгся с пугающей силой, чуть ли не как галлюцинация, пришлось чуть зажмуриться и встряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. Ладно еще, никто не заметил.
        Итак, Слейтон условно спасся - смерти в огне избежал, но оказался в шлюпке посреди океана, с небольшим бочонком пресной воды и скудным запасом провизии. Как это расценить: жизнь или чуть отложенная смерть?..
        - Именно так и стоял вопрос, - спокойно сказал он. - Я это осознал в полной мере. И стал бороться за жизнь.
        Легкое суденышко действительно скользило по водорослям Саргассова моря почти как сани по льду. Нельзя, однако, сказать, что движение стало легкой прогулкой. Пришлось отменно поработать веслами, до пота и кровавых мозолей, пришлось пострадать от жажды и палящего солнца… воду приходилось пить крохотными глотками, а из прихваченных с собой брезента и сюртука удалось сделать нечто вроде шатра, где было адски жарко, зато не жгло прямыми лучами солнца. В сюртук, между прочим, заранее были предусмотрительно и аккуратно, незаметно постороннему взгляду, вшиты с полтора десятка золотых монет - последнее сокровище Острова погибших кораблей…
        Гребля, конечно, отняла силы, которые восстановить было трудновато, поэтому, выбравшись за пределы «супа из водорослей», он почти не работал веслами, отдав себя на волю течения. Никаких навигационных инструментов у него не было, но ориентироваться по солнцу, по звездам он умел. И вот, используя подручные светила, он определил, что дрейфует на восток, к Африке, попав, очевидно, в полосу какого-то течения. Прикинув навскидку координаты, расстояния, скорость течения, он установил свое примерное местонахождение - отчего позволил надеждам забрезжить перед мысленным взором. Место оживленное, где проходит множество корабельных трасс…
        Словом, можно поздравить Симпкинса. В этой части его версия оправдалась: на третий день дрейфа лодку заметил французский сухогруз «Одиссей», шедший с металлоизделиями в Пуэнт-Нуар. Подобрали, подкрепили: дали поесть, вина выпить; судовой врач осмотрел, сказал, что ничего страшного, легкая степень истощения, устранимая за неделю - впоследствии так и вышло.
        В первый день спасенного расспросами тревожить не стали, а вот на второй пришлось объясняться: кто такой, откуда и так далее…
        Честно говоря, внятной легенды у Слейтона так и не было. Он превосходно понимал, что в наш век выдумка о том, что спасся с потерпевшего крушение судна, не выдержит проверки радиообменом. Поэтому не осталось ничего другого, кроме как в беседе с капитаном плести туманные кружева о загадочных обстоятельствах, о которых лучше не распространяться… Ну а чтобы молчалось лучше, Слейтон заранее вынул из потайного кармана три золотые монеты и вручил их собеседнику - как он прикинул, это было что-то около месячного капитанского жалованья.
        Диалог, конечно, происходил тет-а-тет, в капитанской каюте. Морской волк, провансалец из Марселя, для порядка покочевряжился, пословоблудил насчет всяких там правил и предписаний… но кончил тем, что деньги взял, буркнул нечто вроде «ладно, проехали…».
        При этом, однако, он ухмыльнулся так загадочно и нехорошо, что у беглого губернатора заныло на душе.
        Поселили его в матросском кубрике, по эконом-классу, так сказать - весь на виду. Все же он ухитрился не греметь своими золотыми, столь надежно они были вмонтированы в подкладку сюртука. Слейтон-Гортван всегда был человеком осторожным, предусмотрительным - жизнь научила. Эти спрятанные под полой золотые монеты были практически всегда при нем, вроде жизненного спасательного круга. И вот пригодились.
        Он всегда был настороже, спал очень чутко, вздрагивал от каждого шороха - но матросня вокруг него занималась своими делами и, казалось, не обращала ни малейшего внимания на случайного пассажира… И он постепенно стал успокаиваться.
        Зря! Капитан оказался хитрецом из хитрецов. Можно было не сомневаться, что это его рук дело - то, что произошло в самом конце рейса, за сутки до прихода в Пуэнт-Нуар. Только, разумеется, доказать ничего было нельзя.
        Вечером, перед сном, Слейтон отправился в матросский гальюн, помещение в самом конце длинного коридора. Сделал дело, вышел, пошел обратно в кубрик. Ни души рядом не было - впоследствии, вспоминая тот миг, он готов был в том поклясться.
        И вдруг погас свет.
        И в тот же миг кто-то сзади свирепо схватил его за шею, заломил голову назад, стараясь повалить жертву. Слейтон, хоть и ослабевший за время океанских мытарств, был мужик здоровый и в рукопашных схватках не профан, он мгновенно присел, чтобы бросить противника через себя - но получил такой страшный удар по ребрам слева, и не кулаком, а чем-то куда более жестким, что едва не расстался с жизнью.
        Сопротивление было сломлено. Явно несколько человек - трое, четверо? - молча, но пыхтя, отдуваясь в темноте, с полминуты зло и умело дубасили упавшего, стараясь, впрочем, не бить по лицу и голове. Затем невидимый старшой кратко цыкнул на подшефных - побоище прекратилось.
        Сильные руки грубо обшарили полуживую жертву, быстро нащупали зашитые монеты, вспороли подкладку. Мерзавцы вытрясли все до последнего, убедились в том и поспешно ретировались, на прощанье наподдав по ребрам еще раз. Лежащий Слейтон услышал топот тяжелых матросских сапог по трапу.
        Свет вспыхнул. И вновь - тишина и ни души вокруг. Слейтон лежал минут пять - никто не появился, ни одна сатана… Он с огромнейшим трудом встал, кое-как поплелся в кубрик.
        Там все якобы уже спали. Подозрительно тихо, неподвижно, ни звука, ни шевеления. Артисты, чтоб им пусто было… Морщась и стараясь не охать, он вскарабкался на койку и стал думать.
        Смоделировал возможный завтрашний разговор с капитаном. Так, мол, и так, ограбили, обчистили… Ну что ж, скажет капитан, не сегодня завтра бросим якорь, обращайтесь в полицию. Только…
        Вот это «только» и было камнем преткновения. Во-первых, конечно, полиция заинтересуется происхождением этих антикварных монет. Во-вторых, личностью спасенного. Кто таков, откуда взялся в лодке посреди Атлантики?.. И уж конечно, почувствуют шаткость ответов и начнут давить всерьез. Вы этого хотите?
        Слейтон отлично представил лицо капитана в этом предполагаемом разговоре - суровое, продубленное морскими ветрами, но с неуловимой насмешкой - и понял, что он в проигрыше. С этим придется смириться. Вообще, хорошо уже и то, что жив остался. Вполне могли бы не только по ребрам прогуляться, но и за борт кинуть на корм акулам… Нет, решили греха на душу не брать, какой-то страх божий еще есть. Ну, спасибо и на том.
        Наутро - и матросы ничего, и капитан ничего, и Слейтон ничего. Будто ничего и не случилось. Ближе к вечеру корабль стал на рейде Пуэнт-Нуара, экипаж начал сгружаться на берег. К Слейтону подошел помощник капитана, неофициально, по-товарищески объяснил, как проскочить портовые службы, в том числе и таможенную.
        Слейтон сознавал, что, в общем-то, и вправду надо сказать «спасибо» за то, что очутился во французском Конго, а не на дне морском. Правда, ни «спасибо», ни что иное говорить он не стал, ограничился кивком. И навсегда покинул борт «Одиссея».
        Советы старпома оказались полезны, да и сам-то Гортван-Слейтон был человек, прошедший огонь и воду, а потому способный пройти и через игольное ушко. Он и прошел. И вышел в Браззавиль, без документов, денег и знакомых, но с полной свободой. Что хочешь, то и делай.

* * *
        В этом месте рассказа Слейтон жестко усмехнулся, прикоснувшись к воспоминаниям - и стал разумно, без перегибов хвалить себя за умение выживать в любых обстоятельствах. Конечно, довелось хлебнуть лиха. Но - выжил. Выкрутился. Пролез в игольное ушко.
        Он быстро пристроился в Браззавиле - продавцом в лавке местного купца-француза. Торговал лихо, бойко, доходы лавочника стали расти так, что он глаза от изумления таращил: сроду его дрянной бизнес не приносил такого барыша. Ну, а Слейтон, сделав хозяину изрядную прибыль и войдя в полное доверие, в один прекрасный день вчистую сгреб недельную выручку, прибавил к этому то, что прежде подворовывал по мелочам - и только его и видели.
        - И совесть меня не мучает, - спокойно объяснил он слушателям.
        - Ну, с этим у вас никогда проблем не было, - проворчал Симпкинс.
        Столь же невозмутимо Слейтон сказал, что прибыль, принесенная им торгашу, в несколько раз больше украденного, так что со всех точек зрения его, Слейтонова, душа не испытывает никаких угрызений.
        Дернул же он из французского Конго в бельгийское, где, как понял из случайно услышанного, возможностей куда больше. И верно, пообтеревшись в Леопольдвиле и даже сумев подзаработать там, где всякий иной на его месте и гроша бы не добыл, Слейтон подался в Катангу, алмазный край. Там никто не интересовался его прошлым: ни администрация, ни сами старатели. Ну, а у него, понятно, дело пошло, через пару лет он сделался владельцем хиленькой, так себе шахтенки… ну а лет через пять был уже респектабельным хозяином солидного предприятия. Под вымышленным именем, разумеется. Под каким?.. Да это совершенно не важно.
        Но и тут оказался психологически прав проницательный сыщик Симпкинс! Такая жизнь оказалась Слейтону не по нутру. И не в том дело, что она слишком уж спокойная, размеренная, без авантюр и риска - не такая уж размеренная она и была. Интриги, конкуренция, даже покушения - этого в Катанге хватало с головой. Нужно было уметь лавировать. Слейтон умел.
        Нет, дело в другом.
        Здесь он, Слейтон, самый рядовой бизнесмен. И он прекрасно видел, что до лидеров здешнего мира, настоящих акул и тигров алмазно-золотого бизнеса, ему уже никогда не дотянуться. А вот этого он вынести не мог. Его натура именно такова и есть, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, как говаривал некогда Юлий Цезарь. Но ради этого первого места Слейтон готов был терпеть любые испытания годы, годы и годы. И он терпел.
        - …Так получилось, что я свел дружбу не дружбу, но тесное знакомство с одним из тамошних тузов. Очень своеобразный тип!
        Он не успел ничего больше сказать, а Реджинальд мысленно ахнул, и по изменившимся лицам Вивиан и Борисова понял, что те ахнули примерно так же.
        И конечно, вождь успел это заметить.
        - Что такое? Никак… сталкивались с кем-то похожим?
        - Да, - вынужден был признать Гатлинг. Супруги переглянулись, и Реджинальд спросил: - А как звали вашего алмазного туза?
        Слейтон внимательно посмотрел на Реджинальда и осторожно, как бы на ощупь, промолвил:
        - Его звали Ланжилле. Морис Ланжилле.

* * *
        - …Черт возьми! - никак не мог успокоиться Борисов. - Вот уж верно у нас говорят, что мужик задним умом крепок. - Вот теперь вся игра как на ладони. А я в ней - пешка!..
        В длинной жаркой беседе шаг за шагом прояснилась картина сложной многоходовой игры, начавшейся лет около десяти тому назад. А может быть, чуть раньше или позже. Во всяком случае, задолго да знакомства Слейтона и Ланжилле.
        Невозможно отрицать, что Слейтон - исключительно наблюдательный и сообразительный человек. Общаясь с Ланжилле, он пришел к безошибочному выводу, что лукавый француз как айсберг: на поверхности видна очень незначительная часть его жизни. А большая, она же главная, не видна никому, кроме него самого.
        Сначала Слейтон думал, что эта невидимая миру жизнь течет лишь в области экономически-криминальной. Время от времени в Катанге случались всякие странные события, вроде бесследного исчезновения людей, как старателей-одиночек, так и хозяев крупных шахт. Был и исчез, и концов не найти. И подозревать некого. Но совершенно без всяких фактических оснований острое чутье Слейтона, как стрелку компаса, так и тянуло в сторону Ланжилле. И без всякого осуждения, напротив, с сумрачным одобрением: так ловкач смотрит на ловкача, обставляющего лихие дела так, что комар носа не подточит.
        - Это было давно, - не преминул оговориться неандертальский президент. - Теперь бы я, конечно, смотрел иначе…
        По лицу Симпкинса было видно, что он не верит в это, но промолчит.
        Ну а что касается наблюдений Слейтона, то они захватили его. Он стал присматриваться внимательнее, а так как способностями к анализу не обделен, то вскоре перед ним начала разворачиваться еще более захватывающая гипотеза: да ведь Ланжилле-то этот, бестия, похоже, играет в некие шпионские игры!..
        Мысль захватила его, прямо-таки не давала покоя. Он превосходно понимал, что вздумай он хотя бы намекнуть миллионеру о своем интересе к данной теме - и можно головы не сносить. Понимал. Но с этим пониманием схлестнулась остро-сладкая, режущая потребность в риске: ну попробуй! Что тогда будет? Ну давай!
        Это так пряно будоражило мозг, что Слейтон сознавал, что в какой-то миг да не удержится. И не удержался.
        На одной грязноватой вечеринке, с вином, женщинами и немного с марихуаной, они с Ланжилле оказались наедине, оба хмельные, размягченные, завели вполне приятельский разговор, посмеялись. Тогда бывший островитянин и решился.
        - Послушайте, мсье Ланжилле! Хочу спросить вас кое о чем. Но…
        - Можете без «но», друг мой! - легкомысленно брякнул нетрезвый француз. - Не смущайтесь!
        Слейтона смутить было трудно, однако и расстаться с жизнью он не спешил. И все же азарт перевесил.
        - Ну хорошо, - помедлив, сказал он. - Но при одном условии: если я ошибаюсь, будем считать, что этого разговора не было. Согласны?
        Мсье как будто малость протрезвел.
        - Предположим, - сказал он.
        Ну и тут Слейтон спросил прямо, прямее некуда: скажите, дорогой Морис, а вы никак не связаны с какой-либо из разведок? Еще раз говорю: я - как могила! Никто ничего никогда не услышит, и если что, этого разговора просто не было в природе, только и всего…
        Слейтон несколько торопливо проговаривал все это и видел, что он перешагнул Рубикон. Ланжилле долго и молча смотрел на любознательного собеседника, видимо, трезвея окончательно. И даже цвет глаз у него как будто изменился, потемнел. Слейтон почти физически ощутил, как стремительно и холодно работает мысль магната.
        Наконец он разомкнул уста.
        - Вот что, друг мой, - сказал он суховато и сдержанно, как начальник подчиненному. - Приходите-ка завтра ко мне часов эдак… да в полдень ровно и приходите. Знаете ведь мой дом?
        Слейтон ни разу у алмазного короля не был, но не знать дом того в Катанге было невозможно: изящный, с безупречным вкусом выстроенный в норманнском стиле дворец. Мысль тоже заработала бешено: не пойти?.. нет, лучше этого не делать. Пойти… что будет, неизвестно, но придется пойти.
        - Хорошо. В полдень?
        - Да.

* * *
        Едва только Слейтон ступил в покои, как дверь за ним сразу же закрыли, и он увидел себя в окружении вооруженных людей, и белых, и негров. Старший из них молча кивнул на кожаное кресло. Пришлось сесть.
        Через полминуты появился Ланжилле.
        - Побеседуем, друг мой, - сказал он, и в тоне его на сей раз была нагловатая вальяжность кота, играющего с мышью. Впрочем, он тут же сказал, что гость ему нравится - он умный человек, а это встречается не часто. И потому мсье Ланжилле не хотелось бы, чтобы он, гость, пропал ни за что ни про что.
        - У меня есть шансы пропасть? - малость сдерзил Слейтон.
        - Ровно пятьдесят на пятьдесят, - спокойно ответил хозяин. - Да так, что во веки веков никто не сыщет. Но это чисто теоретически. А практически - повторюсь, вы умный человек и примете верное решение. Я уверен. Это не комплимент, не думайте. Нравитесь вы мне, не нравитесь, никакого значения не имеет. Это деловой подход, только и всего.
        - Вы хотите предложить мне сделку?
        - Скорее работу. Впрочем, не важно. И буду с вами откровенен, заметьте это.
        Он в самом деле был искренен, хотя, возможно, чего-то и недоговаривал, а может быть, и перевирал - но это не существенно.
        - Да, - сказал он, - я имею старого приятеля в Париже, который связан с русской разведкой. То есть советской…
        В этом месте рассказа Борисов понимающе усмехнулся. Слейтон живо обратился к нему:
        - Вы ведь русский?
        - Да. И как раз по этой самой линии.
        И больше того, парижского приятеля тоже знаю, кажется…
        Ланжилле не стал юлить перед пленником. Сказал, что, будучи молодым и задорным, легко впутался в шпионские авантюры: было и азартно, и весело, и опять же как-никак денежно. Юный Морис прикатил в Париж за удачей, естественно, с шишом в кармане, хватался за любую возможность срубить франк-другой, вот и спутался с часовщиком. Франк-другой срубил, однако быстро понял, насколько легко в этой сфере в послевоенной Европе приобрести чин покойника. И постарался соскочить с темы как можно дальше - подвернулась Катанга, туда и навострил лыжи. Но адрес часовщика и систему шифра для писем сохранил - на случай, если вдруг скучно станет жить.
        Морис сказал это вроде как шутя, но Слейтон догадался, что это не шутка. Самая истинная правда: без риска, без его острой, жгучей приправы Ланжилле, как видно, жить не мог.
        Впрочем, много лет пролетело, прежде чем что-то произошло. Приблизительно раз в полгода соотечественники списывались, ничего особенного сообщить друг другу у них не было, только разве что в бельгийском Конго пришлый нормандец сказочно разбогател… Но вдруг однажды от парижанина пришло незапланированное письмо.
        В нем он - шифром, безусловно - сообщал, что направляет человека. Нелегала из СССР. Тот, дескать, должен прибыть тогда-то, надо принять его по-хорошему, помочь и так далее. «Ну ладно - сказал про себя Морис. Примем, поможем».
        Посланец явился почти точно, с опозданием на один день. Впечатление сразу произвел странное: высокий, худощавый человек в очках, с рассеянным бегающим взглядом. В разговоре казалось, что он не слушает собеседника, будучи глубоко озабочен чем-то своим.
        Борисов, слушая рассказ об этом московском госте, сразу начал кривовато ухмыляться, что, конечно, не осталось незамеченным Слейтоном:
        - Что, и этот похож на кого-то?..
        - Более чем. Как его звали?
        Слейтон наморщился:
        - М-м… Я-то его звал Март…
        - Ну, понятно. Мартынов?
        - Точно! Мартынов, да. Из ваших, наверное?
        - Из наших, - Борисов сильнее изогнул правый угол рта в ухмылке. И пояснил, что сотрудник спецотдела НКВД Мартынов, которого он, Борисов, знал шапочно, на уровне «привет-привет» - тот был на особом положении, ближе к пресловутому Барченко… И он из тех, кто пару лет назад исчез без малейших объяснений. Естественно, ни один из коллег и бровью не повел, и глазом не моргнул: все люди опытные, знающие, что молчание здесь больше, чем золото. Молчание - это жизнь.
        - Ясно. - Слейтон поправил подзапутавшуюся бороду и продолжил рассказ.
        Переночевав, этот Мартынов наутро сумел огорошить хозяина, которого жизнь вроде бы усердно учила не удивляться. Но - русские умеют удивлять, это общеизвестно.
        - Мсье Ланжилле! - воскликнул гость, нервно подергивая щекой, ломая пальцы и, похоже, не замечая ни того, ни другого. - У меня к вам огромная просьба!..
        Просьба заключалась в том, чтобы Ланжилле дал знать парижскому связнику, что никакой Мартынов к нему не прибыл. Все сроки вышли, а его нет. Где? Неизвестно. Пропал без вести! Согласны?
        Морис соглашаться не спешил, и тогда Мартынов понимающе замахал руками:
        - Да, я понимаю, вы предприниматель, вас интересует прежде всего прибыль! Это очень почтенно, говорю без малейшей иронии…
        И пообещал, что прибылью этой он обеспечит мсье на сто лет вперед и даже больше. И детям хватит, и внукам. Только спрячьте меня в своем доме. Умоляю! А в Париж отпишитесь, как я сказал.
        Все это говорилось на таком нерве, эмоциональном всплеске, что Ланжилле, прожженный делец и интриган, умевший видеть людей насквозь, не усмотрел в словах, лице, глазах этого человека никакого двойного дна. Но решения не принял.
        - Допустим, - нейтрально сказал он. - А вы уверены, что за вами никто не следил? Никто не видел, как вы вошли ко мне?
        Мартынов торжествующе рассмеялся:
        - Уж поверьте мне! У меня большой опыт!..
        Поверить алмазный деятель и в этот раз не очень-то поверил, но заинтересовался. Поселил русского гостя так, чтобы никто его не видел, а охране велел усилить наблюдение.
        И было это за несколько дней до разговора со Слейтоном. Никакой подозрительной активности опытная охрана не обнаружила, а неожиданная выходка Слейтона вдруг вызвала в изобретательном галльском уме занятную комбинацию.
        За эти несколько дней Мартынов успел много что рассказать хозяину. Он исследователь, много лет работавший с Барченко. Оба - мистики и эзотерики на службе Советской власти, оба занимались проблемой поиска «мест силы»… и на этой почве повздорили. Научные разногласия как-то сами собой перешли в личные: Мартынов нашел, что наиболее перспективным местом является Центральная Африка, Барченко же стоял за Тибет и Крайний Север; оба не заметили, как дискуссия перешла в полемику, аргументы - в ехидные подколки, неприязнь… Одним словом, однажды Барченко вызвал Мартынова и с непередаваемым выражением лица и голоса объявил подчиненному, что мечта его сбылась: он отправляется в свою замечательную Африку. Решение принято, фонды выделены. Этого было непросто добиться, тем не менее он, Барченко, сумел это сделать. Счастливого пути! Ждем результатов.
        Мартынов понял, что его сплавляют в никуда. Что ж тут не понять! Барченко развил бешеную деятельность, убеждая руководителей спецотдела отправить конкурента в Африку. И убедил.
        Командировали в Африку Мартынова одного - авось там и сгинет. Сам по себе он человек, не особо приспособленный к странствиям, хотя в группе вполне путешествовал, да и вообще жизненную школу прошел суровую. Барченко постарался обставить это как секретность и экономию, но сам-то командированный понимал, что таким образом заклятый друг изощренно отомстил ему. А раз так, то и он решил отомстить не менее изощренно. Хочешь, чтобы я пропал? А я и пропаду! Я не ты, мне власти и славы не надо. Мне главное - себе все доказать. И я докажу!
        - Я докажу! - распалясь, бегал он по огромной гостиной «норманнского дворца». - Я не пустозвон с непомерными амбициями и честолюбием!..
        Он намекал на Барченко, чей талант якобы заключался лишь в хорошо подвешенном языке и напыщенном апломбе! О нет!.. Он, Мартынов, много лет работал над поисками особых земных зон, с измененными физико-биологическими условиями, где со стопроцентной реальностью могут твориться вещи, невероятные с точки зрения профанного разума. Абсолютно невероятные!
        Тут русский исследователь вспыхивал почти библейским огнем, гремел голосом, потрясал вскинутыми руками не хуже ветхозаветных пророков. Хозяин слушал с большим любопытством, кивал и даже поддакивал - хотя кого другого с такими речами на втором-третьем слове слушать бы не стал, а погнал взашей с крыльца.
        В огненной убежденности Мартынова неглупый бизнесмен улавливал какую-то правду, которую и в самом деле невозможно принять человеку, не видящему высот и глубин мироздания. А Морис Ланжилле, бесспорно, был человеком, умеющим видеть в мире больше, чем большинство людей. Вместе с трезвостью, расчетливостью, жесткой, подчас и беспощадной деловой хваткой в нем упорно жила потребность в благородном безумии, способном с неожиданной стороны узреть истину куда ближе, ярче и резче, нежели это способен сделать самый тренированный интеллект. С этим в своей бурной жизни мсье Ланжилле сталкивался, знал это. В странном, даже в чем-то нелепом ученом он именно это и увидел и потому не спешил от него отделаться.
        И тут как по заказу случился Слейтон со своим хитроумным вопросом. Ну чем не милость судьбы?.. Магната осенило: а вот взять их и отправить обоих в то загадочное место, о котором иерихонской трубой трубил Мартынов! Авось что-то и получится.
        Здесь надо сказать, что за эти несколько дней Мартынов успел изрядно просверлить мозг хозяину усадьбы на предмет того, как он вышел на это африканское место. Он упорно изучал, сравнивал, анализировал климатические данные по всей планете - и пришел к закономерным, но от этого не менее удивительным выводам.
        - Так сказать, не выходя из кабинета, путем анализа данных я обнаружил несколько мест на Земле, где одни показатели противоречат другим. Понимаете?!
        - Конечно, понимаю, - с великолепной легкостью откликался Ланжилле.
        - Да! Не могут быть одновременно такие среднегодовая температура, влажность, облачность, атмосферное давление… ну и ряд других факторов. Они всегда сочетаются в определенном порядке. Понимаете?
        - Я понимаю все, что мне надо. А что не надо, то и не стремлюсь понять. Сколько таких мест вы определили?
        - Несколько, - Мартынов взглянул хитровато. - Но обо всех пока умолчу.
        И добавил, что африканская зона показалась ему самой перспективной, там климатические парадоксы выражены наиболее ярко. Ну а Ланжилле, когда подвернулся Слейтон, решил рискнуть. Если угодно - из каприза. А вот так хочу, и все тут! Может быть, деньги на ветер, ибо вложиться в эту экспедицию миллионеру пришлось не слабо. Но так швыряться деньгами он не жалел.
        Глава 13
        - И вы пошли, - утвердительно сказал Гатлинг.
        - Как видите.
        Других вариантов у них не было. Если этого не соображал Мартынов, паривший в стратосфере собственной мысли, то лучше лучшего понимал Слейтон. У мсье одна прихоть легко может смениться другой - сегодня «друзья мои», а завтра моча ударит в голову, и что Мартынова, что Слейтона поминай как звали… Впрочем, Мартынов тоже себе других вариантов не представлял, но совсем по иной причине - он только того и хотел, чтобы поскорей в путь.
        Реджинальд с легкой иронией спросил:
        - Скажите, а с неким Бен Харуфом вы познакомились?
        - А как же!
        - Хм… А с вождем племени?
        - Ха! Толстый такой, в шелковой хламиде? Коллега!
        - Он самый.
        - Хе-хе… Вы, я вижу, по моим стопам шли?
        - Сами о том не зная, - усмехнулся Борисов и повернулся к Вивиан: - Миссис Гатлинг, я готов снять пред вами шляпу! - И в самом деле с размаху нахлобучил, а затем стянул походную каскетку, приобретенную в Леопольдвиле.
        Это был знак уважения за то, как Вивиан Гатлинг угадала суть в вожде Яне-Франце, даже не увидев его. Умный, хитрый, настоящий политикан! Знал куда больше, чем делал вид, и умел видеть разницу между теми, кто посещал его владения.
        В частности, Слейтон очень удивился тому, насколько гостеприимным был вождь с американской экспедицией, вплоть до того, что выделил ей пятерых своих. Команде Мартынова - Слейтона он и пальцем не пошевелил помочь. То есть встретить-то встретил, даже покормил без особого шика, но торжеств никаких не устраивал и тем более не предлагал в помощь людей. Вообще, вопросов, по сути, не задавал.
        - Хитрая бестия! - Слейтон рассмеялся. - Я это и тогда заметил. Значит, он про эту зону слыхал, и даже очень неплохо слыхал, но ни нам, ни вам ни словом не обмолвился. Пусть, мол, идут, таких не жалко. А какой-никакой толк, глядишь, и выйдет!..
        Судя по всему, так оно и было. Ян-Франц, которого никто не обучал системно мыслить, на основании одного только жизненного опыта знал, что вон в той стороне, откуда восходит Солнце, есть заколдованное место, где растут диковинные травы и цветы, бродят невиданные звери, в синем небе могут светить два Солнца, а по ночам звезды падают на Землю, где духи могут показаться человеку в любом обличье…
        Конечно, мы не ведаем, так ли именно мыслил вождь, не совсем так или совсем не так. Но так или иначе, это недалеко от истины. В первом случае Ян-Франц посмотрел на экспедицию (Ланжилле также подрядил в нее троих бродяг без роду, без племени, без чести и без жалости), посоображал и решил: ну и пусть идут к черту в лапы. С тем и спровадил.
        Это было два года назад. Ну, а сейчас дело другое! Во-первых, новая экспедиция оказалась несравненно более солидной, а во-вторых, и сам негритянский король за это время несколько изменился. Если тогда он видел высшую мудрость лишь в том, чтобы, зная о волшебном мире, держаться от него подальше, то за минувшие годы он понял, что этот таинственный мир надо попробовать познать. Хотя бы из этого ничего не выйдет. Но попытаться следует! И вновь не выдав своего интереса к той роковой земле, он решил отправить в неизвестность пятерых своих с расчетом, что пусть кто-то из них да уцелеет и принесет вождю ценнейшую информацию.
        И примерно то же, что проделал Ян-Франц со своими Полем, Пьером и прочими, проделали с Борисовым его начальники.
        Они, можно не сомневаться, получили сведения из Берлина о том, что там готовят экспедицию в Конго, ровно туда, по сути, куда пару лет назад с подачи Барченко был отправлен Мартынов и где сгинул без следа. Также вне всякого сомнения, что они расценили происки «Аненербе» как подтверждение правоты Мартынова: ухитрился он нащупать там нечто очень верное… И решили опередить немцев, но так, чтобы они ничего не почувствовали, не насторожились. В результате был отобран очень дельный сотрудник, чье умение добиваться цели было общепризнанным - Василий Сергеевич Борисов. И его отправили, не раскрывая перед ним карт. Не учли они только одного: что со своих высоких постов и чинов будут низвергнуты в прах. Вот так!
        - Превратность судьбы, - сказал Слейтон не то с сочувствием, не то с усмешкой, не разберешь. И умолк, глядя в костер, искусно разожженный ровно настолько, чтобы в каменно-земляной глубине пещеры не было зябко.
        - Да, ну а что дальше-то с вами было? - напомнил Реджинальд.
        - Дальше-то?.. - протянул Слейтон, как бы не сразу оторвавшись от своих дум. Расправил бороду привычным жестом: - Дальше сама сказка! До сих пор была лишь присказка.

* * *
        Мартынов был снабжен очень неплохой походной лабораторией: барометр, психрометр, набор реактивов, лакмусовая бумага. Он ежедневно замерял данные воздуха, почвы, воды, хмыкал довольно или, напротив, недоуменно хмурился, тер лоб, соображал, разговаривал сам с собой по-русски… Так или иначе, он был компасом экспедиции, худо ли бедно, но продвигавшейся к верховьям Конго (средством передвижения служил достаточно объемистый челнок с легким подвесным мотором). И чем дальше, тем больше исследователь впадал в азарт, занося показатели приборов и реагентов в журнал, потирал руки, подпевал что-то, иной раз разражался сардонически-мефистофельским хохотом. И, разумеется, увлеченный всем этим, он не замечал, что творится в группе.
        А творилось неладное.
        Трое «силовиков», подобранных Ланжилле в Катанге - два южноафриканца-бура и француз-корсиканец, - общавшиеся между собой на отвратительном английском, были если не прямые разбойники, то где-то недалеко оттуда. Сперва, впрочем, они выполняли свои обязанности хмуро, но без ропота. Потом, однако, уяснив, что чумовой русский ученый в вихре научной страсти тащит их куда-то туда, где Макар телят не гонял, эти урки заволновались.
        Слейтон - не Мартынов, он, понятно, заметил все это. И с присущей ему сообразительностью осознал: трое головорезов, глазом не моргнув, прикончат их двоих. Заберут кое-какое имущество, рванут в Леопольдвиль и бесследно растворятся в бескрайнем мире. Ну а бренные останки Мартынова и Слейтона вынуждены будут растворяться в мутных водах притоков Конго.
        Сопоставив все это, Слейтон вовсе не пал духом. Напротив, испытал кураж. Стихия интриг для него была все равно что воздух для птицы. Мозги заработали ловко, дерзко, хватко - часа хватило, чтобы план был готов.
        Психологически этот план строился на разности этносов и натур. Все трое бродяг, понятно, интеллектом и культурой не блистали, но корсиканец ухитрился отличиться и на этом фоне. Не то чтобы он был глупее буров - но был он бешеный. Кичился тем, что он дальний родственник Наполеона - дескать, все корсиканцы сплетены меж собой кровными узами; при этом был резкий, вспыльчивый до дикости, чуть что не так, багровел, скрежетал, глаза наливались кровью… Слейтон безошибочно сыграл на этих струнах.
        Улучив момент, он отозвал Бонапартова земляка под пустяковым предлогом и стал нашептывать:
        - Послушайте, Анри… Я вижу, что вы с этими, - кивок в сторону южноафриканцев, возившихся с каким-то барахлом метрах в тридцати, - решили договориться против нас двоих… Ну-ну, только не держите меня за дурака!
        Разве вы не заметили за это время, что я зря слова не скажу?.. Ну так вот, я давно понял, что в этой жизни друзей нет, а либо враги, либо компаньоны.
        Слушатель заметно напрягся, и Слейтон, мысленно поздравив себя, приступил к главному.
        Таинственно понизив голос, он заговорил о том, что те двое не станут, конечно, делиться с чужаком. Найдут момент, оглушат ударом по голове - собственно, даже и убивать не надо, хватит нокаута. Просто кинут обмякшее тело в реку и поминай как звали. Крокодилы да хищные рыбы по-быстрому решат вопрос.
        Слейтон говорил, и кураж радостно пьянил его: он видел, что план работает на все сто. Анри краснел, бледнел, шел пятнами, челюсти сжимались, как тиски… Будь он порассудительнее, конечно, он бы задался вопросом: а откуда Слейтону известны намерения буров? - но пламя гнева застлало взор, и потомок императора вдруг сделал то, от чего сам провокатор оторопел.
        Вскочив, островитянин с проклятиями ринулся к ничего не подозревавшим африканерам:
        - Эй, вы! Свинья! Скотина! Стой!.. - И еще что-то на своем диалекте.
        Кто знает, как все это могло бы обернуться, но, на счастье Слейтона, и буры не были вдумчивыми людьми. Они не стали выяснять, отчего взбесился коллега, а ответили ему такой же хамской бранью. Когда она коснулась кого-то из корсиканских пращуров - вроде того, что надо бы их вытряхнуть из могил и изнасиловать, - Анри в ярости выхватил нож.
        Обалделые Слейтон и Мартынов ахнуть не успели, как один из буров, вскрикнув, скрючился, упал, другой взревел как бык и бросился на врага, не думая уже о том, что тот вооружен.
        Два придурка сшиблись врукопашной, и африканеру каким-то чудом удалось схватить и блокировать правую руку противника - тот не мог действовать ножом, мог лишь биться в клещах захвата, неистово ругаясь и стремясь вырваться. Но бур оказался сильнее - а может, опасность придавала ему сил, он ведь отлично понимал, что стоит французу вырваться, как ему крышка.
        Видимо, понял это и раненый. Лежа и зажимая левой рукой рану, правой он выдернул револьвер из кобуры.
        В пылу бешенства Анри не сообразил, что ноги - тоже орудие боя, и он вполне бы мог пнуть противника, да так, что тому пришлось бы туго. Но не смекнул. А раненый открыл огонь.
        Видно, он боялся зацепить земляка и потому пошел пулять по ногам. Но то ли он вообще был скверный стрелок, то ли ослабел от раны и рука ходуном ходила - но прилетело и чужим и своим.
        Первым взвыл и подкосился Анри. Ножа, правда, он не выпустил, но дела его сразу стали плохи. Буру бы в этот момент оттолкнуть противника, отскочить подальше! - да не догадался. И вторая пуля-дура нашла его.
        Горе-стрелок попал в дружка удачнее, чем во врага - пуля расшибла левое колено вдребезги. От такого подарка парень отчаянно взмахнул руками, потерял равновесие, а главное - отпустил корсиканца. И тот, даром что хромой, молниеносно чиркнул лезвием по горлу врага.
        Кровь брызнула фонтаном. Смертельно раненный повалился навзничь, но торжество хромого Анри, если оно и было, длилось секунды две. Лежащий все стрелял, опустошая барабан нагана, третья пуля ушла в белый свет, а вот четвертая попала так, что полгода будешь целиться - не попадешь. Попала в ключицу, перебила ее, отрикошетила к позвоночнику и разнесла шейные позвонки. Анри умер мгновенно.
        А Мартынов и Слейтон в течение нескольких минут стали свидетелями еще двух смертей. Раненый с перерезанным горлом, похрипев по затихающей секунд двадцать, умолк, а стрелявший, из последних сил сделав дело, впал в беспамятство, и спустя минуты три-четыре многоопытный Слейтон констатировал смерть.
        Мартынов не мог поверить глазам.
        - Это… это что же? Это как же так?.. - бормотал он.
        Слейтон сам не ожидал такого оглушительного эффекта от своего хитромудрого предприятия и теперь с некоторым трудом свыкался с мыслью, что назад дороги нет. Возвращаться в Катангу? Вновь начинать жизнь с нуля, с нищебродства по миру?.. Нет, конечно, все это не то.
        - Слушай, Март, - сказал он. - Ну-ка, приди в себя! Что вышло, то вышло, не исправишь. Далеко нам еще идти?
        - Не знаю, - ошалело, но чистосердечно признался Мартынов. - Надо делать замеры, по ним двигаться… Впрочем, мы приближаемся, это несомненно…
        Слейтон понял, что долгих разговоров заводить незачем.
        - Ну, ладно! Мир праху, а нам надо идти. Пошли, Март!

* * *
        Челнок пришлось оставить в безымянной узенькой протоке и двигаться дальше пешком. Оба странника довольно успешно втянулись в ритм пути и шли сквозь джунгли вполне неплохо, отпугивая зверей, разводя костры и экономя запасы провизии и воды.
        На взгляд дилетанта, ничего не менялось день за днем: одни и те же тропические заросли разной степени густоты, встревоженные крики невидимой живности. Но Слейтон понимал, разумеется, что Мартынову виднее. Тот не уставал проводить замеры, заносить результаты в журнал, хмуриться или довольно хмыкать - и так, немного плутая, экспедиция все же продвигалась к цели.
        И вот, отмахав очередной световой день, мини-группа остановилась на очередной ночлег. Развели костер, скуповато поели мясных консервов и галет, убедились в том, что говяжьей тушенки осталось две банки, а галет одна пачка и совсем по чуть-чуть соли, сахара, кофе… Оба понимали, что ситуацию можно назвать кризисной, но говорить об этом не хотелось: утро вечера мудренее. Стали готовиться к отбою.
        Отдых у них был налажен строго по очереди: один спит, другой охраняет. Сейчас первому выпало спать Мартынову, и он быстро вырубился, Слейтон же остался на часах. И вот тут-то…
        - Пришли видения, - усмехнулся Хантер. - Галлюцинации.
        - Ага, - рассмеялся «президент». - Вижу, знакомо!
        - Еще как, - Реджинальд улыбнулся. - Значит, вы стали близки к цели.
        - Да, - кивнул Слейтон. - И тишина. Я вдруг обратил внимание, какая тишина вокруг! У вас это было?
        - Конечно.
        Размышляя об этом, Слейтон не забывал подбрасывать в костер заранее срубленный сухостой, старательно поддерживая огненное статус-кво: тишина или не тишина, но именно пламя очерчивало волшебный круг, недоступный для лесных существ, не смевших приближаться к нему.
        А здесь вдруг приблизились.
        Странно: Слейтон не успел заметить, как это случилось. Вроде он не дремал, сидел с ружьем, смотрел - но все было темно и тихо, а в какой-то миг он внезапно заметил, что тьма полна светящихся глаз.
        Это были именно глаза, не светлячки, не искры. И глаза человеческие. Примерно на высоте человеческого роста, ширина меж ними равна примерно расстоянию между глазами человека. Их было много. И в тот же миг, что он увидел их, он услыхал и голоса.
        Но услыхал - не значит разобрал. Он напрягал слух, но так и не смог понять, что они говорили. Неясное бормотание, не то нейтральное, не то угрожающее… он хотел окликнуть Мартынова, но не смог, и пошевелиться не мог, и губ разомкнуть, точно сковала неведомая сила. Оцепенел и только мог следить, как бродят и перешептываются неизвестно о чем невидимые человекоподобные.
        А Мартынов вдруг заворочался, глухо забормотал что-то столь же невнятное, что и лесные призраки. Это Слейтона испугало по-настоящему, он мучительно напрягся, чтобы разорвать оцепенение - и разорвал, почти физически, что-то лопнуло, вспыхнув сонмом ослепительных непрочных искр, вроде вспышки фальшфейера - были у них в запасе несколько штук таких.
        И точно проснулся. Дико огляделся - ни глаз-огней, ни ропота в джунглях. Костер упадочно тлел, а Мартынов и вправду ворочался и постанывал во сне.
        Слейтон поспешил подбросить в огонь дровишек, пламя обрадованно вспыхнуло, а он принялся тормошить компаньона.
        - А? Что?.. - ошалело лопотал тот со сна, а когда более или менее пришел в себя, то пожаловался, что спал скверно, хотя вроде бы ничего не снилось, но было противное чувство тесноты, удушья, чего-то темного и жуткого… Впрочем, сны снами, а к несению караульной службы готов - это он заявил твердо.
        Слейтон не стал рассказывать о своих видениях, чувствуя себя усталым и разбитым до крайности. Лег и сразу вырубился.
        Его ничего не теснило, не кошмарило. Просто провалился в никуда, где ни пространства, ни времени. Секунды не прошло, как его затрясли за плечо, за руку:
        - Вставайте! Да вставайте же, взгляните, что вокруг!
        Голос Мартынова был сразу и радостный и истерический.
        Слейтон вскочил.
        - Смотрите! - повторил Мартынов.
        Бог ты мой!..
        Слейтон если воскликнул так не вслух, то мысленно.
        Место, где он проснулся, было совсем не то, где они вчера остановились на ночлег. Хотя костер - вот он, почти потухший, еле тлеющий под налетом серой золы. Но все вокруг совсем другое! Другие деревья, конфигурация местности, даже запахи другие, какие-то более резкие и чистые, что ли, пьянящие, молодые! - это слово назойливо полезло в сознание.
        Но ведь экспедиция не трогалась с места, как встала лагерем, так и стоит, вот и костер на месте. Значит?..
        Значит, сдвинулась Земля. Как сцена в театре. Прежний ландшафт сместился за кулисы, а новый выдвинулся и занял его место.
        А Мартынов неудержимо расплывался в улыбке, переходящей в торжествующий смех.
        - Сбылось! - прокричал он, воздев к небесам длинные руки. - Все сбылось!..

* * *
        Слейтон обвел слушателей взглядом. Откашлялся значительно.
        - Здесь я подхожу к самому трудному месту рассказа, - объявил он. - Не знаю, смогу ли я объяснить то, что понимаю.
        - Но вы уж постарайтесь, - улыбнулась Вивиан.
        - Гм… Сразу хочу предупредить, что это может показаться невероятным. Но я успел убедиться, что это правда. И сейчас попробую убедить вас.
        Итак, Мартынов возопил: «Сбылось!..» - и еще много чего орал сумбурного, восторженного и нелепого. А Слейтон не приставал с расспросами, ждал, понимая, что надо выложиться, выкричаться. И верно, Мартынов прокричался, сел, точнее, плюхнулся на землю и уставился на товарища устало, счастливо и глупо.
        - Все сбылось, - повторил он.
        Вот здесь, конечно, Слейтон попросил объяснений. И получил их. Правда, заставить себя поверить в них было трудно, настолько разительно они отличались от того, что привык думать об устройстве мироздания цивилизованный человек XX столетия.
        Все началось много, много лет назад, когда гимназисту Саше Мартынову попалась в руки книга английского писателя Герберта Уэллса «Война миров» - о нашествии на землю марсиан, их битвах с землянами и неожиданной гибели. Саша от повести оторваться не мог, проглотил ее в один день и потом еще неделю перечитывал: то одно место, то другое, то все сразу. И ходил ошалевший, почти наяву переживая грандиозные картины сражений человеческой техники с гигантскими шагающими машинами марсиан.
        С этого момента началось его увлечение астрономией.
        Конечно, пылкая тяга к космосу была наивным ребячеством - ну а чем она еще должна быть у подростка?.. Но из этого детского увлечения стали вырастать по-настоящему серьезные вопросы.
        Собственно, главный вопрос был один, другое дело, что он распадался на множество подчиненных, похоже на то, как большой поток разбегается на ручейки. Вот он, этот вопрос: почему в огромном космосе до сих пор реально не обнаружено никаких признаков не то что разумной, цивилизованной, техногенной, а вообще самой элементарной жизни: бацилл, бактерий, амеб и тому подобного?..
        Прочтя «Войну миров», гимназист воспринял как нечто само собой разумеющееся идею марсиан - или, скажем шире, идею внеземных жизни и разума. Ведь это же совершенно естественно, - если мировое пространство полно звездных систем, а соответственно, планет, то по законам вероятности, обитаемых планет, подобных Земле, тоже должно быть немало. Так где же они, где их обитатели?..
        Теория вероятностей в данном случае почему-то отказывалась работать.
        Да, конечно, Уэллс надолго задал моду на «марсиан» среди писателей-фантастов. Но это беллетристика, вольная игра мысли. Хорошо писателям, они могут играть в самые залихватские гипотезы! Ну а ученые стиснуты жесткими рамками, им не до роскоши свободных идей. И при переходе на научный уровень, к фактам, рабочим версиям и теориям, приходилось говорить, что да, обитаемые планеты могут быть - но как-то так, словно сам говорящий не очень в это верит, поскольку наблюдаемая реальность не дает никаких проблесков жизни за пределами Земли. Что более чем странно: эмпирическое исследование в рамках устоявшейся мировоззренческой парадигмы приводит к тому, что бескрайний мир, в общем-то беспросветно мертвый, единственно лишь почему-то на одной из его окраин в нем оказалась крохотная живая планета - необъяснимая случайность, какое-то нелепое беззаконие в закономерном неживом пространстве.
        Все это постепенно сместило фокус интереса от астрономии к биологии, и, окончив гимназию, Саша Мартынов поступил на естественный факультет университета, специализировавшись на изучении живого мира.
        Великая война не очень отразилась на жизни и работе студента, хотя, конечно, воспринялась досадной помехой. Он продолжал учиться упорно и азартно, чем глубже вникал в тайны живого вещества, тем сильнее сознавал, как много здесь интересного. А наиболее глубокая тайна - проблема происхождения жизни.
        Ясно, что между живым и неживым есть некие принципиальные различия. Ясно, что живое сложнее неживого. Но при этом и то и другое состоит из одних и тех же элементов системы Менделеева, стало быть, где-то в глубинной основе мир все же един. Ну и как найти эту грань, по одну сторону которой живое, а по другую неживое? Почему она вообще есть, эта грань, почему она разделила бытие на два этажа?!
        В целом студент нашел себя в науке, отыскал свой путь. Он только-только ступил на него, но видел его отчетливо, данный путь уверенно вел его к статьям, трактатам, монографиям, ученым степеням…
        Но тут вслед за войной грянула революция.

* * *
        Мартынов никогда близко не интересовался политикой, довольствуясь, подобно большинству русских интеллигентов того времени, обтекаемо-либеральными взглядами, отчего февральскую революцию абстрактно приветствовал: права, свободы, Россия будет демократической республикой, браво… Но на жизни и работе молодого ученого это поначалу никак не отразилось, он продолжал работать как работал, хотя революция властно вторгалась с улиц в университетские аудитории и лаборатории.
        Упоение демократической республикой слиняло быстро. Месяца не прошло, как налаженная, пусть и сильно притиснутая войной жизнь стала разваливаться с невменяемой быстротой. Исчезли полиция, дворники и извозчики, перестали ходить трамваи, магазины вдруг оказались либо разграблены, либо заколочены, а чаще всего и то и другое вместе. Ну и, ясное дело, пропали электричество, отопление, вода, пришлось вспоминать про свечки, печки, ведра с коромыслами…
        - Эх, как это мне знакомо! - вздохнул Борисов без всякой ностальгии.
        Правда, если он в самое лихолетье отсиделся в вологодской деревне, то Мартынова революция безжалостно выдернула из университета и погнала по России, как перекати-поле.
        Его мобилизовали в Красную армию. Не очень разбираясь в научной специфике, зачислили в авиацию, решив, видно, что если образованный, не важно какой, то должен служить в самых «продвинутых» войсках.
        Ну и послужил. Был летчиком-наблюдателем, летал в воздушную разведку, бросал на вражеские войска самодельные бомбы и железные стрелы с оперением - ноу-хау Гражданской войны. Попадал под обстрелы с земли и участвовал в воздушных боях с аэропланами белых… Не верится? Сам потом поверить не мог. Он, лабораторный затворник!.. Ничего, воевал и жив остался.
        Так пролетели несколько лет, война пошла на убыль. А в двадцать первом году к комиссару их авиаотряда, расквартированного в крупном губернском городе, обратился начальник местной ГубЧК.
        - Слушай! - повелительно сказал он. - Получил я тут бумагу от начальства, запрашивают, нет ли на примете ученых определенных специальностей. Географы, химики, ботаники… У тебя в отряде нет ли таких?
        Комиссар наморщил лоб, вспоминая. Вспоминалось туго. Вроде нету?.. Жаль, зараза! Отказывать самому влиятельному в городе лицу не хотелось, но…
        И вдруг вспомнил!
        - Погоди-ка, - обрадованно сказал он. - Как будто есть один. Что-то вроде ботаника как раз, но точнее не скажу. Говорил, что в уни… университете учился, в такие подзорные трубы смотрел маленькие. Ну, знаешь…
        - Микроскопы, - важно понял чекист. - Да, кажется, это то, что надо. Давай его ко мне!
        Так летнаб Мартынов отбыл в распоряжение ВЧК.

* * *
        Нетрудно догадаться, что оказался он в распоряжении спецотдела, где пришелся ко двору. По-новому побежали месяцы и годы, и спустя сколько-то времени он вынужден был признать, что с академической карьерой, по-видимому, покончено. Однако вполне возможным оказалось совершенствоваться в рамках спецотдела. И перед бывшим студентом с новой силой вспыхнула потускневшая за время Гражданской войны мысль: что же все-таки есть жизнь, и главное, как объяснить мертвое безмолвие космоса?!
        Не мог он смириться с тем, что мир устроен так несуразно: в необъятном мертвом пространстве абсолютно нелогично вспыхнула и живет одна-единственная крохотная живая точка - планета Земля. Ну не может ведь такого быть!..
        И отсюда у него выросло твердое убеждение в том, что в общепринятой картине мира что-то не так. Что-то упущено. Что? А вот на этот вопрос он пока не мог ответить.
        Озарение, как ему и положено, пришло счастливым случаем - как «эврика» Архимеда, яблоко Ньютона, сон Менделеева… А именно - в одной из книг академика Вернадского.
        Разумеется, и в той, прежней жизни студент Мартынов читал труды корифея и видел, что автор глубоко размышляет о самой сути живого вещества. Но тогда, видимо, он был просто не готов понять глубину мысли. А вот сейчас, читая академика, наткнулся на простую фразу, которая потрясла его.
        Суть такова: по мысли Вернадского, живое и неживое вещество есть две разные формы пространства-времени. Вот и все! Жизнь - это иное пространство, не трехмерное, не то, что изучают физика и химия - и время в нем течет иначе.
        Простые слова! Но все гениальное просто. Они сверкнули волшебной звездой и все расставили по местам. И высветили то, что пряталось в тени.
        Конечно, не может быть живое пространство случайной точкой в бездне неживого. Оно практически безгранично. Но мозг современного человека, Homo Sapiens, по каким-то причинам неспособен воспринимать этот живой космос весь, а видит его как очень редкую россыпь живых планет в темном и примитивном неживом пространстве-времени. До сих пор и вовсе в виде только одной планеты. Это похоже на то, как золотая жила, залегая в глубине горных пород, выходит на поверхность несколькими ответвлениями довольно далеко друг от друга. Один старатель нашел крупицы золота в одном месте, другой в паре километров от него - и думают, что нашли два разных золотых источника. А на самом деле это выходы на поверхность одной и той же глубинной жилы.
        Сравнение понятно. Мы, люди, в обыденном жизненном режиме видим мертвую поверхность с редко-редко разбросанными по ней живыми планетами. Настолько редко, что по сей день ни одной другой, кроме нашей Земли, не увидели. Но в будущем астронавты, если полетят за пределы земной атмосферы, предположим, будут лететь долго, долго, могут и встретить живую планету. И когда они опустятся на нее, осмотрятся, попривыкнут… то, к безраздельному удивлению своему, поймут, что оказались вовсе не на какой-то чужой планете, а все на своей же родной Земле, только, возможно, в другой исторической эпохе.
        Но полет межпланетного корабля - это движение вслепую, по мертвой поверхности. А возможно ли движение вглубь, в самую «золотую жилу», то есть в целостное живое пространство, соединяющее все планеты-ответвления? Собственно, отчасти мы на это способны, мозг Homo Sapiens смутно улавливает «отзвуки» этого пространства - в снах, возможно, в галлюцинациях, во всем том, что можно назвать «ближним зарубежьем» психики. Но это все неясно, разрозненно, бессистемно… А можно ли сделать так, чтобы это стало системой, не во сне, не в призрачном дурмане, а наяву?
        Оттолкнувшись от этого вопроса, Мартынов не сразу, но пришел к мысли о зонах с необычными физико-климатическими данными, где наш мозг в силах «перепрыгнуть» барьер восприятия и ясно увидеть прежде скрытые от него пространственно-временные резервы живой Вселенной.
        В розысках, проводимых спецотделом - Бокием, Барченко и другими, - Мартынов угадал ту же мысль, только не додуманную до конца. Его начальство смутно чуяло нечто необычайно значительное в исследуемых местах. Но что?.. - вот этого оно постичь не смогло. А смог сделать это лишь он, Александр Мартынов!
        Но, разумеется, он не стал о том никому говорить. Он повел исследования сам… и вся его судьба сложилась так, что привела к этой африканской зоне, полностью подтвердившей его концепции. Она, зона, есть не что иное, как пространственно-временная труба, или, сказать лучше, тоннель, в котором психика человека переключается на восприятие более широкого спектра реальности.
        Слушая это, члены экспедиции переглядывались и вынуждены были признавать убедительность концепции Мартынова в пересказе Слейтона. В том числе измененный рисунок созвездий. Через тоннель экспедиция в течение суток перебралась в такое место живого космоса, которое в обычном мире выглядит планетой, удаленной от нашей Земли на черт-те сколько световых лет.
        «Президент» подтвердил:
        - Вот так. Я здесь… черт его знает, по моим подсчетам, уже пару лет, и за это время убедился, что он мыслил здраво. Голова!
        Вивиан внимательно взглянула на рассказчика:
        - Простите, вы говорите: был. Это значит?..
        - Да, мисс Кинг… простите тоже! Да, миссис Гатлинг. Это значит именно то. Он умер.

* * *
        Увы! Недолгой была радость Мартынова, увидевшего воплощение своих идей наяву. Ему не сиделось на месте, он вскакивал, голосил чепуху - вот-де, сейчас же пойдем дальше, по этому прекрасному миру, будем полной грудью дышать его вольным воздухом… и прочая околесица.
        Прагматик Слейтон с самого начала засомневался в том, что этот новый мир такой уж прекрасный-распрекрасный. Выглядел-то он роскошно, слов нет - он производил впечатление новенького, только что сделанного: так ярко сияло солнце в таком невероятно синем небе… так сладко дышалось чистейшим воздухом, так четко в нем были обрисованы каждая травинка, каждый листочек незнакомых причудливых деревьев! Однако большой и трудный опыт авантюриста подсказывал Слейтону, что очутились они отнюдь не в раю, что от этого мира только и жди скверного подвоха… Ну и совсем прозаический вопрос цепко встрял в мысли: новый мир новым миром, а что мы будем в нем жрать?
        И этот мир не замедлил ответить отвратительным скрипучим ревом, донесшимся не из такого уж далека.
        - Слышите? - вновь впал в дурацкий восторг Мартынов. - Это голос живого существа!
        Ну кто бы спорил. Такой ужасный звук способно издать лишь живое существо, и судя по этому звуку, должно оно быть таким, что как увидишь его, так драпай без оглядки. Да и то может быть поздно, поэтому драпать лучше уже сейчас, еще не видя.
        - Март! А ну бежим! Вон туда…
        Но Мартынов, чтоб ему пусто было, точно остолбенел от избытка чувств. А существа, заразы - тут как тут.
        - Ти-рексы? - хмыкнул Редуотер, невольно тронув забинтованную руку другой.
        - Не знаю уж, как они у вас по-ученому называются, - Слейтон усмехнулся. - А Март не успел мне сказать.
        Но, конечно, это были они.
        - Март! Черт тебя дери! Бежим!!
        И Слейтон дернул со всех ног, не дожидаясь компаньона. Но и у того инстинкт взял верх над прихотью научного познания - и Мартынов несся за лидером как вихрь, не чуя под собой земли.
        Оба мчались, не озираясь, но им чудилось, что твари вот-вот за спиной, что земля дрожит от их многотонного бега. Так ли это, не так? - они не знали, да и знать, правду сказать, незачем. Беги - и все, и тогда, может, будет шанс.
        Инстинкт в таких случаях умнее разума. Потом Слейтон ни за что не мог сказать, отчего они помчались туда, куда помчались. Но домчались до реки.
        Река была не широкая, дьявольски быстрая, кристально-прозрачные воды бурлили, пенились - и непонятно, откуда такой бешеный нрав, точно у горной речки. Гор вроде нет, только холмы, а река ярится, аж смотреть страшно.
        Секунда замешательства. И тут же тяжелое сопящее дыхание метрах в двадцати-тридцати.
        Ну, смерть наша пришла!..
        Чудища приближались почему-то не бегом, а шагом, но с каким-то неописуемо сволочным интересом, далеко вытянув шеи, словно два человека были для них занятными объектами исследования.
        - Март, вперед! Вперед, если жить хотим!..
        И они ринулись вперед.
        В первый миг показалось, что ничего особенного. Неприятно, конечно, ощутить на себе враз промокшие ботинки и штаны, но бывало и похуже…
        Это в первый миг. А во второй оба с дикой оторопью осознали, что вода в реке ледяная, течение - лютое, и холод так сжимает тело, что оно как будто отнимается, становясь чужим. Слейтон со страхом ощутил, что перестает чувствовать ноги, ступает по дну, как на протезах, а дно все глубже и глубже, а напор таков, что норовит сбить с ног и швырнуть в водоворот. И некуда деваться, только вперед, в кипящий ледяной ад.
        - Уй-й-й!.. - взвыл Мартынов, тоже ощутив убийственную хватку холода.
        - Б-бросай сн-наряжение! - кое-как простучал зубами Слейтон. - Б-бросай все!..
        Он без жалости скинул винтовку, подсумок с патронами, пояс с двумя наганами.
        Холод как клещами стянул грудь. Слейтон обернулся. Гигантские уроды стояли на берегу, словно не хотели замочить свои поганые лапы.
        Волна плеснула в лицо, Слейтон фыркнул, поплыл, стараясь изо всех сил работать руками и ногами. Мартынов тоже вынужден был побросать все снаряжение, кроме кожаного саквояжа с приборами и журналом наблюдений - это было выше его сил.
        Слейтон, тяжело дыша, плыл изо всех сил. Берег, такой желанный, такой спасительный берег! - был уже совсем близко. Течение свирепствовало, но жажда жить была сильнее. Еще немного! Ну, еще! Еще!.. Есть! Есть!..
        Подошва правого сапога царапнула по дну. Есть!
        Он нашел силы обернуться:
        - Март! Держись!
        Лицо Мартынова - побелевшее до безжизненности, с закрытыми глазами - неприятно поразило его.
        - Март!..
        Тот разомкнул веки…
        Это был взгляд без слов. С огромным усилием Мартынов взмахнул рукой - и чемоданчик полетел точно в Слейтона, тот едва успел подхватить.
        Взмах отнял силы навсегда. Биолог погрузился в стылые воды, какое-то время видно было, как его тело тащит течение, но у Слейтона каждый миг капал на чашу весов жизни и смерти - и, подхватив баул, он ринулся вперед и секунд через десять был на берегу.
        День был не шибко жаркий, но яркий, солнечный, в окоченевшем сознании родилось желание поскорее скинуть мокрую одежду, обсохнуть, обогреться…
        Но тут же все это как ветром сдуло.
        Из недальних зарослей выбрались люди и двинулись навстречу.
        - Эти? - Симпкинс кивнул на пещерный выход.
        - Они самые, - Слейтон выдавил из себя кривую усмешку: - Наверное, я за эти годы как-то привык к их рожам. Но тогда…
        Тогда не то что согреться, в новую дрожь бросило.
        Пятеро или шестеро мужчин приближались к пришельцу. И ладно бы, если бы только физиономии у них были таковы, а сами, как говорится, на лицо ужасные, добрые внутри. Так нет же, в руках у них были у кого дубины, у кого копья, и шли они тактически довольно грамотно, стремясь охватить будущую жертву полукольцом.
        Заметила жертва и плотоядные ухмылки на лохматых рылах.
        «Неужто сожрать хотят?..»
        Мысль посетила до странности отчужденно, точно не о себе думал. Примерно так же вспомнил об утопленном оружии. Не сбросил бы его в реке, утонул бы. Но теперь…
        Теперь в руках был только саквояж с бумажками, приборами и…
        И точно молния сверкнула в мозгу.
        Фальшфейер! Здесь ведь должен быть фальшфейер! И спички!..
        В мгновенье ока Слейтон распахнул баул.
        Есть! Даже два! Есть! И спички есть! О звезда моей судьбы!..
        Фальшфейеры были самовоспламеняющиеся, дернул за веревочный хвостик - и вспыхнуло, но спички, бесспорно, это еще лучше. Звезда!..
        Ну, люди-дикари, держись!
        На лице пришельца заиграла надменная улыбка, и дикари напряглись, безошибочно ощутив, что странный человек вдруг перестал их бояться. Почему?..
        А человек, гордо распрямившись, сделал странное движение.
        То есть пещерным жителям оно показалось странным. Движение-то было самое простое: держа картонную трубку правой рукой, левой Слейтон дернул запальный шнур.
        Из верхней части трубки вылетел негустой сноп искр, пыхнуло дымом - неандертальцы очумели, разинув рты. И это было слабое преддверие перед тем шоком, что им пришлось испытать.
        Фальшфейер заработал ручным вулканом, извергая багряное пламя и клубы дыма. Слейтон, держа его над головой, как статуя Свободы - факел, решительно пошел навстречу дикарям.
        Глава 14
        - И с этой минуты… - засмеялся Бродманн…
        - И с этой минуты они думают, что к ним прибыл маг или дух из высшего мира, чтобы править ими. Стараюсь не разочаровывать.
        - Ну, мир-то на самом деле высший, - втиснул свое Симпкинс.
        Слейтон перевел на него взгляд:
        - А вот это не такой простой вопрос, мистер Симпкинс, - сказал он.
        Но дискуссии не дали развернуться, а Слейтона попросили продолжить. Он продолжил.
        Итак, пиротехнический огонь произвел неописуемый эффект. Из пяти сподобившихся увидеть трое пали ниц, выронив оружие, а двое в ужасе бросились наутек. Один из них впоследствии так и не нашелся. Пропал без вести. Куда его унесло сдуру?.. Неведомо. Теперь о нем уж никто и не помнит толком, кроме Слейтона - горизонт памяти у большинства аборигенов примерно полгода; что было раньше, помнится как в поздних сумерках… Ну да ладно!
        Прибыв в стойбище и трезво оценив обстановку, Слейтон немедля занялся политикой, то есть с чванливо-неприступным видом жестами, междометиями - как сумел, так и объяснил - велел собирать сухостой, хворост и тому подобное. Поняли, черти, приволокли!
        Тогда он, горячо молясь, чтобы все получилось, вынул спички, чиркнул… маленький огонек вызвал смесь ужаса и восторга, кто-то особо слабонервный опять же побежал в лес. А Слейтон, не ослабляя накала молитв, поднес крохотное трепетное пламя к пучку соломинок…
        Пламя жадно охватило стебли, побежало ввысь, пожирая хворост - ахнуть никто не успел, как оно вымахнуло чуть ли не в рост человека.
        Слейтон торжественно воздел руки, потряс ими, как бы приветствуя дружественные ему могучие силы, и если кого-то из местных скептиков и точил червь сомнения по поводу происхождения пришельца, то в этот миг он позорно уполз куда-то в дальнюю нору. К людям прибыл величайший маг, почти дух, дабы принести им величайшие знания!..
        - Удалось, выходит, сделать карьеру, - съязвил Симпкинс.
        - Ну, не впервые, - в тон ему откликнулся Слейтон.
        Тут на него насел Бродманн: не здесь ли оказалась и предыдущая немецкая экспедиция, та самая, исчезнувшая?.. «Президент» потребовал более подробных сведений, слушал, многозначительно прищурясь, и наконец сказал, слегка растягивая слова:
        - Н-ну, та самая, не та самая… Нет! Это надо все по порядку рассказать.

* * *
        Постепенно, день за днем Слейтон вжился в роль вождя. Устроил «вечный огонь», научил новых подданных английским словам, в том числе приучил называть его президентом… да и сам, надо признать, набрался здешнего ума-разума - человек он любознательный, прекрасно адаптируемый, впитывающий новое как губка.
        - Это к вопросу о том, какой мир высший, какой низший, - обратился он к Симпкинсу. - Я вот тоже поначалу думал: ну дикари, ну уроды! А потом…
        Между прочим, вместе с вечным пламенем Слейтон ввел обычай варить, жарить и запекать на костре мясо - до него огонь и кухня в жизни племени существовали параллельно, не пересекаясь. Когда маг-предводитель впервые увидел, как эти обормоты жрут добычу сырой, ему чуть не стало дурно, кое-как с собой справился. Ну, показал, как надо жарить и варить, - изумлению и восхищению подданных не было предела, а президентский авторитет вырос до заоблачных высот. Пережил первую зиму: с вечным огнем и жареным мясом это оказалось довольно терпимо, хотя Слейтон ощущал, как страшно не хватает ему зелени, овощей, живых витаминов… И с приходом весны он постарался изучить как можно больше кулинарно-полезного: здешние ягоды, травы, плоды и все такое прочее, не стесняясь спрашивать у туземцев.
        При этих словах лицо Симпкинса выразило нечто сложно-ироническое, однако Слейтон, спокойно усмехнувшись, парировал:
        - Нет, я совсем о другом.
        Это к вопросу о том, в чем этот мир выше нашего - конечно, умный Слейтон не стал бы говорить о таких пустяках. Он хорошо помнил концепцию мироустройства по Мартынову, да и сам соображать умел. Он наблюдал некоторые отличия этого мира от нашего: необычайно яркое небо днем, иную россыпь звезд по ночам… да и не только это, разумеется. И стало быть - развивалась мысль дальше - все эти отличия суть показатели того, что чем-то отличаются от наших и здешние основные константы, физические и физиологические: гравитационная постоянная, постоянные Кулона, Планка… Ну, а раз так, то несколько иначе протекают в организмах процессы пищеварения, кровообращения, иные нервно-мышечные реакции, несколько иная работа мозга…
        Реджинальд сразу угадал ход мысли Слейтона - да тут и не надо было быть семи пядей во лбу. Местные, столь не похожие на голливудских звезд люди не блистают и интеллектом. Но они обладают живой, богатой фантазией и совершенно чудовищным, сверхъестественным чутьем. Всякую живность, что дружескую, что вражескую, они угадывают за несколько миль. Хотя бы тех же динозавров. Другое дело, что не всегда эта интуиция приводит к правильным выводам - неуклюжий тупой рассудок способен загубить самое сверхтонкое предчувствие; но это действительно уже другое дело…
        - Этого не должно быть, - надувшись, вдруг изрек Шеффлер.
        - То есть?
        Так же сумрачно Шеффлер поведал, что не могут сосуществовать неандертальцы и динозавры: это обитатели разных исторических эпох.
        - Надо же, - язвительно заметил «президент». - Вот только они об этом не знают! Знали бы - разбежались в стороны, чтобы не нарушать стройность ваших теорий…
        Бродманн непочтительно оборвал магистра - дескать, нечего засорять беседу словесным хламом; но Слейтон серьезно сказал, что он, хоть и не палеонтолог, тоже, конечно, задумался над этим - и пришел к выводу, что здесь и биосферная хронология иная, и удивляться этому нечего. Это не смешение эпох, это такая эпоха.
        Благодаря феноменальному предчувствию охотники за черт знает сколько поколений приучили местную живность не забредать на территорию племени. Зверье ухитрилось выучить человеческие границы и старалось не нарушать их - воистину так! Ну, разумеется, и среди животных есть и умные, и идиоты - последние по дури заходили и, если вовремя не успевали удрать, умнея на бегу, становились завтраками, обедами и ужинами людей - теперь необычайно вкусными, спасибо магу-президенту.
        Вот почему ти-рексы и не осмелились тогда преследовать Мартынова и Слейтона - ледяная река и была одной из границ. Мудрые экземпляры попались: и тут фортуна улыбнулась профессиональному авантюристу…
        Но все же и это не самое любопытное в данном мире.
        Через не очень продолжительное время президент освоил язык сограждан - лексически и синтаксически страшно убогий, но язык, худо-бедно выполняющий свои функции. В обратную очередь, он постарался вбить в их дремучее сознание как можно больше необходимых слов: они если и доросли до предложений, то до самых коротких и примитивных, общаясь по преимуществу отдельными словами… В общем, вождь и подданные научились понимать друг друга, и Слейтона поразило, какие необъяснимо яркие сны видят эти дикие люди, при том что рассказать о них они толком не умели. Зато он умел понять их.

* * *
        Ученые слушали рассказ вождя с огромным интересом. Всегда невозмутимый Йенсен вдруг разразился речью - для него это, видимо, была крайняя степень волнения.
        Суть идеи биолога такова: а не является ли здесь ход эволюции принципиально иным, нежели у нас? В области антропологии, имеется в виду?.. Если в наших условиях иррациональные способности человека играют куда меньшую роль, чем способность мыслить логически, то и вышло так, что человек вынужденно пришел к развитию научно-техногенной цивилизации. А здесь, выходит, нет нужды в промежуточном звене логики, математических расчетов и техники между человеком и осваиваемым миром, здешний человек куда прочнее срощен с природой посредством намного более развитой, чем у нас, зоны пресловутого «ближнего зарубежья» психики. Здесь видения, призраки и всякое такое составляют часть реальности, связывая человека с миром напрямую, так?.. А если так, то можно допустить, что мозг неандертальца, хуже приспособленный к размышлениям, лучше работает вот в этом самом ближнем зарубежье, порождая удивительнейшие феномены?..
        Слейтон посмотрел на норвежца с одобрением:
        - Мне нравится ход ваших мыслей. Но вы и правы и не правы.
        И разъяснил: насчет того, что грань между нашим «Я» и внешним миром тут гораздо более подвижная, живая, насыщенная странными феноменами - это, безусловно, так. Но мозг кроманьонца лучше работает и здесь! По крайней мере к такому выводу пришел кроманьонец Слейтон. Что там эти несчастные олухи! Он видел во сне такое, для чего не хватит слов: незнакомые города, полные радостных людей, залитые необычайным светом, переживал восторг свободного полета в ясном небе, а просыпаясь, испытывал фантасмагорическое чувство пребывания в двух мирах, когда сквозь уходящую, бледнеющую реальность сновидений все отчетливее проступали, наливались плотью вещи «основного» мира. И самое занятное, кое-кто из новых соплеменников угадывал кое-что из грез вождя. Они плохо могли это выразить, но он их понимал. Они тыкали пальцами, хмыкали, издавали одобрительные возгласы - для них это было в порядке событий.
        - То есть, - Вивиан слегка сдвинула брови, - это нечто вроде массовых галлюцинаций?.. Очевидно, для данного мира это норма.
        - Назовите как хотите, миссис Гатлинг. Эх, если бы я мог передать словами, что я видел!.. Но не могу. Одно могу сказать твердо, верьте не верьте… Да я уж говорил! Но все равно еще скажу: за годы, прожитые здесь, я стал другим. Совсем другим! Нет больше прежнего Слейтона. А Гортвана тем более нет. Все! С ними покончено. Новая жизнь!
        Он сказал это так, что Реджинальд сделал то, чего не мог от себя ждать и секунду тому назад: он протянул руку:
        - Слейтон! Я рад слышать от вас это. Что было, то было, и, как говорится, в одну реку не войдешь дважды. Да и входить незачем. Новая жизнь - значит, новая жизнь!
        Слейтон охотно протянул руку в ответ, пожатие получилось обоюдно совершенно дружеским, а «президент» с воодушевлением сказал:
        - Но это еще не все, - что слушатели справедливо расценили как «еще не главное».

* * *
        Главное - невдалеке отсюда, где-то в полумиле, находится нечто еще более загадочное, чем все прочее. Долина видений - так прозвали ее местные; на имя в духе Эдгара По их языка хватило. В нем, кстати, слова: «сны», «привидения», «видения» не различаются, все одно и то же. Так что можно сказать: Долина призраков, Долина снов.
        Когда Слейтон впервые о ней услышал, то, конечно, загорелся отправиться туда. Но подданные ужасно заволновались, заныли, залопотали, жуткие рожи приобрели трагическое выражение, отчего вождь не знал, как удержаться от смеха… Все же он сумел остаться деловито-важным, однако любопытство разгорелось пуще некуда. Он понял, что не отступит, пока не побывает в этой долине. И приступил к обходным маневрам.
        Как бы невзначай он постарался разговорить то одного косматого аборигена, то другого, и постепенно выяснил, что долина суть действительно долина, распадок меж лесных холмов. Самая обычная с виду местность, такая же, как все прочее вокруг… Такая же, да не такая.
        Если всякое место этого мира способно при определенных условиях соткать из ниоткуда призраков - то распадок порождал их сотнями, так Слейтон понял из рассказов, то есть маханий руками, рычаний, брызг слюней и вытаращенных глаз. Там такое! - захлебывались рассказчики! О-о! У-у!..
        Добросовестно приведя эти чумовые сообщения в систему, президент установил приблизительно следующее.
        Один из самых отчаянных и удачливых охотников, дерзавший забираться далеко от родных пещер и всегда благополучно возвращавшийся, отважился на сверхдерзкий поступок - отправиться в эту Долину.
        Понятное дело, он слыхал о ее мрачном волшебстве - предания тянулись из глубины лет и поколений, и когда они возникли, эти легенды, не мог сказать никто: память неандертальцев, как уже было сказано, тускло освещает лишь несколько ближайших лет. Что было раньше - это уже сумерки, а более раннее прошлое - полная тьма.
        Но уж вот этот визит в долину герой-охотник запомнил навсегда, как гвоздь в память вбили. При том что начисто выветрилось, когда именно это случилось: год назад, два или больше. Это было летом - вот вся хронологическая ориентация.
        Слейтон сумел разговорить и местного первопроходца. Узнал следующее.
        Когда он проник туда, настороженный, озирающийся, его чутье ни о чем не сигналило ему: ни о худом, ни о хорошем. Это сильно ободрило волонтера, он вознамерился даже возопить, неистово колотя себя в грудную клетку - обычная здесь форма поднятия духа и победного самовыражения. Однако дальше пошло такое, что всю первобытную гордость снесло без следа.
        Вдруг резко дунул холодный ветер. Тревожно зашумели листья.
        Предчувствие как пикой ткнуло в грудь. Сердце томительно сжалось… Герой притих, затаился, как нередко случалось на охоте.
        И правильно сделал.
        Еще порыв ветра, сильнее прежнего. И теперь уже самый настоящий страх, беспричинный, но разом выбивший из души все - не то что глупое чванство, но просто какой-никакой рассудок, охотника облило ужасом, прибило к земле, а время как-то незнакомо зачудило, точно в нем не стало ни прошлого, ни будущего, а точно все сразу, что-то такое, чего неандертальским разумом объять было нельзя. И в этом «всем сразу» как бы из ничего, из ветра и ужаса возникла летучая фигура, похожая и непохожая на человека.
        Рассказывая и заново переживая все это, дикарь возбудился. Сжимал кулаки, скрежетал зубами, слова швырял отрывисто, будто харкал ими. А Слейтон слушал и поражался: ну откуда у этого пещерного типа такой дар?! Он описывал своими словами-обрывками сложные вещи, а Слейтон как наяву это видел: полупрозрачная фигура, в полупрозрачном, но несомненно темном балахоне, с капюшоном, скрывавшим лицо, - охотник лишь необъяснимо как успел увидеть горящие багровым огнем глаза.
        Призрак пролетел поперек долины слева направо, вызвав у наблюдателя трепет и опять же необъяснимую уверенность, что это лишь начало призрачного концерта. Несколько таких же летучих демонов ментально уже здесь, им осталось лишь возникнуть, обрести видимые формы. И удивительно, но эта мысль вызвала облегчение: ага, значит, этот безмолвный дух появился тут не за ним, у них, гадов, тут какие-то свои дела, ну и пес с ними!..
        Не успел он так подумать, как призрак замер.
        Какое-то мгновенье - ничтожное и чудовищно огромное - он был неподвижен. Но затем стал медленно поворачиваться в сторону человека, словно угадал присутствие постороннего в своих владениях.
        Адские глаза еще не показались из-под капюшона, когда оцепеневший от ужаса охотник чудовищным усилием воли сбросил оторопь и пустился со всех ног прочь.
        Несся, ни жив ни мертв, потом вспомнить не мог, как очутился на том самом берегу, границе, через которую не смели ступать динозавры. Тут он опасливо оглянулся.
        Никого.
        Жив!
        Дикая радость охватила всего, чуть не обожгла - у дикарей такие перебросы эмоций обычное дело. Пустился в лютый пляс, бешено орал, бил себя в грудь, корчил зверские рожи. Победитель призраков, ясное дело! Наскакавшись вволю, воинственно попер домой, то есть в пещерный жилой комплекс.
        Отдохнув, пожрав и поспав, он занялся самоанализом и понял, что не угомонился. Дух конкистадорства властно потянул его туда, в Долину. Решил сходить, взяв напарника.
        Выбрал молодого, здоровенного, но дурака - самое то. Объяснять ничего не стал - просто пошли со мной, и все. Тот балбес пошел.
        Опять же поначалу там ничего такого не было. Однако уже после нескольких первых шагов молодой стал дрожать - чутье сработало.
        - Тут это… - забормотал он. - Тут не то… Слышь! Не то… Айда отсюда!
        - Тихо! - сурово цыкнул старший. - Дурак! Заткнись! Идем.
        Тот поплелся, но стал трястись пуще прежнего.
        Старший, сказать правду, сам сильно дрейфил, чутье у него было развито еще лучше. Но смутно осознаваемое самолюбие толкало вперед. Страх сжимал душу - и на сей раз, что странно, он как бы подымался от земли, втекал в тело снизу… чего в прошлый раз не было.
        Он не успел еще осознать этого, как юный помощник взвизгнул дурным голосом:
        - А! Глянь! Глянь! О-о!
        Старшой глянул - и обомлел.
        Земля под ногами точно распадалась. Не то чтобы она пошла трещинами и не то чтобы проваливалась. Она именно распадалась, исчезала, таяла, как в дурном сне… А хотя, что там! Жизнь, сон - все едино.
        Так вот, земля разверзалась, и в пустоте угадывались ужасные, бездонные глубины - их бездонность переживалась не внешне, а внутренне, самой сердцевиной души, именно туда попадал и корчил душу ужас преисподней, вечного небытия.
        Конечно, неандертальцы не могли этого осознать. Но пережили они это всем нутром, неведомая злая сила схватила их и стала выворачивать наизнанку.
        И это было не все.
        Из бездны отчетливо глянул тот самый багровый взгляд. Два мертво горящих глаза, нацеленные прямо на людей.
        - Ой-е! - взвыл уже старший. - Бежим!
        Скорей!
        И рванул так, что почудилось: летит!
        Сзади донесся отчаянный вопль молодого, но бегущий - летящий! - даже не обернулся. Ветер свистел в ушах, глаза не разбирали ничего: бежать, спастись! - вот это есть, а прочее начисто исчезло из мира. Так и несся, пока не выбился из сил.
        И вновь убежал черт-те куда, на сей раз в другую сторону, даже заплутал от шока, хотя окрестности знал как пять своих пальцев. Ну да, поплутал, и вышел, и вернулся без происшествий, в пути более-менее успокоясь.
        Сказал, что с напарником они разделились: один пошел налево, другой направо… Не вернулся еще? Хм. Ну, вернется. А я жрать пошел!
        Тот, понятно, не вернулся. Простое дело в этой жизни! Через месяц уже о парне почти не вспоминали. Но охотник помнил. И Слейтону потом признался. Что сталось с тем молодым? Ну, надо полагать, провалился к кошмарным обитателям бездонных глубин, где и пропал.
        Вождь не стал ругать неандертальца, бросившего товарища. Ну что с такого взять?.. К тому же, говорил он, как умел, конечно, горячо, искренне, видно было, что он и сейчас прямо-таки видит перед собой тот взор из бездны.
        Слейтон прекрасно его понял. Конечно, вмиг вспомнил свои собственные видения там, в Африке, на границе миров: огненные глаза, светящиеся в ночи… мысленно поразился сходству и несходству этих картин. И понял: ни за что он не отступится, обязательно пойдет туда.

* * *
        И это случилось. Не сразу, но случилось. Обязанности президента не позволили вот так все бросить и идти по своему хотению. Выбрал время и отправился, прихватив с собой все того же охотника, можно сказать, старожила Долины. Видел, что тому страшно, но играет в нем вот это отчаянное, трапперское, ковбойское, казачье… и оно взяло верх. Он начал яростно молоть языком, какой он молодец, как одного зверя завалил, и другого, и такого, и этакого… Вождь этой похвальбе препятствовать не стал.
        Племени сказали, что просто пошли на охоту. Вооружились дубинами - все-таки лучше, чем ничего, а кроме того, Слейтон молча возлагал надежды на фортуну, которая до сих пор в целом к нему была благосклонна.
        Добрались благополучно.
        - Вот, - забормотал провожатый, - вот тут…
        Остановились. Задор с неандертальца заметно слетел.
        Был полдень, солнце заливало долину ярким светом, тень почти исчезла.
        - Со мной пойдешь? - спросил Слейтон.
        Тот кивнул, уже начиная дрожать, и пошел было… но через минуту сдался, слезливо сознавшись, что дальше идти не в силах.
        - Нет, президент… Страшно! Там пропасть. Духи зла! Страшно… Не могу. Не ходи! Страшно!
        - Черт с тобой, - сквозь зубы произнес Слейтон. - Будь здесь. А я иду.
        И пошел, слыша сзади плаксивые бормотания и причитания. Двигался с оглядкой, очень осторожно, памятуя о распадающейся земле. И психологически, в общем, он был готов ко всему.
        Однако ничего не происходило. Царил над миром лучезарный день, тепло пахло цветущим лесным разнотравьем - незнакомо, но чудесно… Пугающих предчувствий ни малейших не было. Слейтон почувствовал уверенность и зашагал быстрей.
        Долина делала поворот вправо. Слейтон еще прибавил шаг, повернул вправо…
        И застыл.
        Можно даже сказать, окаменел.
        Метрах в трехстах-четырехстах прямо по курсу стояло здание.
        Это было нечто вроде средневекового замка, но слишком странновато-вычурное, порождение не по-хорошему прихотливой фантазии, с тягой в сторону декадентства: слишком уж тонкие, прямо-таки карандашные башни, чрезвычайно узкие стрельчатые окна, где не видно ни малейших признаков жизни…
        Чем дольше он стоял и смотрел, тем больше охватывало его необъяснимое чувство. Тоска, тревога?.. Нет. Близкие слова, но не те. А какие те - он не знал.
        И неожиданно для себя развернулся и поспешил назад.
        Напарник, ни жив ни мертв остававшийся на том месте, где они расстались, обрадовался возвращению предводителя так, что ни слов, ни жестов ему не хватило, он и ревел от счастья, и норовил в ноги повалиться, и спешил уверить, что всегда считал своего президента величайшим магом… Слейтон на это реагировал сурово, но милостиво, как подобает вождю.
        По пути домой ему пришла в голову занятная мысль. Он спросил: а не видел ли когда-либо охотник вот такую-то штуку… и попытался, как сумел, описать замок.
        Видимо, сумел плохо. По изумленному рыжебородому лицу ясно было, что слушатель ни черта не понял. Пришлось расспросы прекратить, хотя Слейтон задумал подступить к проблеме с другой стороны. Он решил изобразить увиденное.
        Эти охламоны за сотни поколений умудрились распознать среди окружающих объектов мягкий минерал типа графита, им можно было рисовать на стенах пещеры, что они с упоением и делали, подтверждая истину не о хлебе едином, коим жив человек. Имелось даже у них нечто вроде «рисовальных досок»: сравнительно гладко обработанные каменными рубилами участки стен. Вот на одном из таких «холстов» Слейтон и попытался изобразить замок.
        К собственному удивлению, получилось неплохо, во всяком случае, куда лучше, чем он ожидал. Нарисовал, спросил - что это? На что похоже?.. Племя изумленно толклось вокруг рисунка подобно тому, как обитатели XX века взирают на творения сюрреалистов, и все дружно заявили, что никогда ничего подобного не видели. Смотрели, правда, с восхищением, цыкали, причмокивали, головами качали, опять же подтверждая концепцию о врожденности эстетической «опции» в психике человека.
        А сам вождь об этом здании думал днем и ночью. Да, собственно, и думать-то не надо было: само являлось по ночам. Оно самое, никаких сомнений. Что оно делало?.. Да ничего, просто было. Совсем рядом, вот, шаг сделай, руку протяни. Но он не сделал и не протянул.
        Почему?.. Внутренний голос останавливал. Негромкий, но настойчивый, он говорил так веско, что Слейтон не посмел ослушаться.
        А говорил так: не ходи туда один. Пропадешь.
        Это, конечно, все условные названия: «голос», «говорил», «слова»… Это было нечто из самой глубины души, такое, чему невозможно не поверить. Дыхание истины - наверное, и так можно сказать.
        Ну, а сон всякий раз был, что и все здешние сны - яркий до дрожи, неотличимый от яви, и проснувшись, Слейтон долго еще видел медленно бледнеющие очертания тонких башен, стрельчатых окон, изысканной декоративной каменной резьбы в пещерной полутени.
        Так шло время. Лето сменилось осенью, та зимой… Пережили и эту зиму, с трудом, со скрипом, но пережили.
        - И больше вы ни разу не были там? Ну хотя бы рядом с этим замком? - сунулся с вопросом Бродманн.
        Слейтон не без лукавства глянул на молодого ученого.
        - Был, - сказал он и умолк выжидательно.
        Немец, возможно, задал свой вопрос и без всякой задней мысли, но интонация ответа превратила эту мысль в переднюю, и первым ухватил ее все-таки Реджинальд:
        - Вы имеете в виду… экспедицию? Наших предшественников?
        - Точно так, мистер Гатлинг, - усмехаясь, подтвердил хозяин. - Вы, как всегда, смотрите в корень.

* * *
        Не так давно в сны, приводящие кроманьонского вождя неандертальского племени к таинственному замку, стал вторгаться новый мотив. Будто бы он, вождь, стал ощущать чье-то присутствие - рядом и непонятно где, вроде бы как нигде. Но оно было. Слейтон не знал еще, что это значит, но твердо знал: сбудется. Что-то ждет впереди.
        Постепенно он свыкся с этим предчувствием, оно стало привычным фоном. Бежали дни, текла жизнь, полная сложных президентских забот… Но вот однажды ночью, знакомо будучи у замка, Слейтон так ощутил близость неведомого, что понял: это вот-вот будет. Он проснулся со странным чувством нетерпения, беспокойства и неясного воспоминания о чем-то важном, но так и не открывшемся.
        Наскоро разобравшись с текущими делами, он поспешил в Долину, строго-настрого запретив хоть кому-либо сопровождать себя. Племя всегда побаивалось, когда президент куда-то уходил: кто его знает, вдруг не вернется?.. Ослушаться, впрочем, не смели, не посмели и на сей раз. Слейтон же, добравшись до места, затаился в зарослях на склоне.
        Странное чувство не уходило, на душе было тревожно и приподнято. Слейтон не сразу поймал себя на том, что приговаривает вслух:
        - Что-то будет, что-то будет…
        А когда поймал, то рассмеялся.
        И в тот же миг не столько услышал, сколько угадал человеческие голоса вдалеке. Настолько вдалеке, что можно было это принять за обычные звуки этого мира: шум ветра в листьях, плеск воды, перекличку каких-то зверей… Но нет, сердце горячо стукнуло, подтверждая, что не ошибся: это люди.
        Через несколько минут голоса сделались отчетливы, и ясно стало, что люди идут сюда. Слейтона так поразили звуки, непохожие на грубое неандертальское рычание, хрипение и всякое такое - эти звуки показались похожими едва ли не на ангельское пение! - что он заметил чуждость этой речи с запозданием.
        Говорили не по-английски. Что же за язык?.. Напряженно вслушиваясь, Слейтон вскоре определил, что это немецкий. Ладно… Подождав немного, он и увидел экспедицию: отлично экипированные и вооруженные мужчины в тропической униформе.
        Тут он осознал в полной мере, насколько отвык от вида цивилизованных людей. По сравнению с его племенем они почудились ему пришельцами из волшебного, если опять-таки не райского мира.
        Волны чувств ничуть не мешали ему четко рассуждать. Ага, значит, начали проникать мало-помалу… Ну что ж, этого следовало ожидать. И первыми это сделали немцы. Ну-ну. Настырный народец, чтоб им…
        Похоже было, что члены экспедиции, хоть и ошеломлены - они, естественно, поняли, что их окружает абсолютно незнакомая им экосистема, - держатся твердо, по-исследовательски и, судя по всему, ни с какой фантасмагорией, вроде ти-рексов, еще не сталкивались.
        Так! И Слейтон вмиг решил их с чудесами столкнуть.
        Он издал пронзительный вопль, который мог сойти и за испуг, и за отчаяние, злобу, ярость - понимай, как знаешь. Тем самым он постарался озадачить пришлых по максимуму и побежал в сторону замка, нарочно задевая ветви.
        След его бега был, конечно, замечен. Суматошные голоса загомонили диссонансом, эхо взлетело к небесам. Слейтон припустил пошибче, норовя бежать так, чтобы было заметно.
        Голоса зазвучали как-то грозно, с напором. И вдруг ударил выстрел. И еще, и еще. Пули просвистели над головой, полетели сбитые листья и ветки.
        Ух ты! И об оружии успел позабыть! Одичал здесь!..
        Слейтон резко свернул, прячась за толстыми стволами и одновременно надеясь, что немцы увидят замок с той позиции, на которую он их загоняет.
        Кстати, а сам-то он на месте, замок этот?!
        Такая шальная мысль пронзила президента племени. Нет, правда, кроме шуток!
        Он начал красться уже непритворно, стараясь не качать ветви, через полминуты выбрался на маленькую полянку, откуда обзор был неплохой.
        Есть! Стоит.
        В какой-то миг Слейтону показалось, что в конструкции здания что-то не совсем так. Хм… Что изменилось?.. Память туго заворочалась, как медведь в берлоге, но ничего не родила. А впрочем, и видел-то ведь пару раз лишь с одного ракурса, так что немудрено.
        И голоса смолкли - в изумлении, надо полагать. Преследователи тоже увидели замок.
        Очень осторожно Слейтон сместился влево, спрятавшись за разлапистым кустом. Отсюда ему сносно были видны и здание и группа.
        Люди, естественно, какое-то время свыкались с внезапной реальностью. Свыклись вроде бы. О чем-то оживленно потолковали, жестикулируя, и с заметной оглядкой двинулись вперед, расположившись по всем правилам походно-боевого движения колонной.
        Страхуя друг друга, держа оружие на изготовку, немцы приблизились к зданию. Ничего с ними не произошло. Группа приостановилась у крыльца, озираясь. И вот первый ступил на это крыльцо, широкое и низкое, в две ступени. В руках он держал автомат и потому массивную двустворчатую дверь толкнул ногой - обе половинки распахнулись с неожиданной легкостью. Автоматчик постоял, всматриваясь, вслушиваясь, затем, не оборачиваясь, махнул рукой: пошли, мол. И вошел в проем.
        Остальные гуськом потянулись за ним, по очереди вошли в замок, и…
        - И? - переспросил Симпкинс.
        - И все, - сказал Слейтон.
        Глава 15
        Все - значит, все. Никогда больше Слейтон не видел этих людей, да и бог знает, видел ли их еще хоть кто-то.
        Поудобнее устроившись в кустах, Слейтон терпеливо наблюдал. Хотелось есть, хотелось пить, но он не покидал наблюдательный пункт. Шли часы, лес жил своей жизнью, пролетали порывы ветра, откуда-то доносились противные крики всякой живности. И вот долину стали обволакивать сумерки… Решил, что пора возвращаться, темнело быстро, а ночь в здешнем лесу - дело, мягко говоря, невеселое.
        Успел вернуться дотемна. Племя, завидев президента, пустилось было от счастья скакать и горланить всем наличным составом, но вождь довольно строго пресек восторги, заявил, что хочет ужина, отдыха и тишины, так как очень устал - делал важные дела. Заодно спросил, не слышал ли кто необычных звуков, разумея выстрелы.
        Оказалось - слышали, но не поняли, конечно, что это. Слейтон постарался объяснить - это, мол, духи неба, грома, все такое. И он, президент, естественно, общался с ними, договаривался, чтобы все было хорошо.
        Балбесам-неандертальцам запудрить мозги легко, себе не запудришь… Слейтон все время думал о произошедшем, ожидал продолжения. Продолжения пока не было. Немецкая экспедиция вошла в замок и канула бесследно. Он еще пару раз ходил в Долину, смотрел. Замок безмолвно стоял на месте.
        - Менялся? - вдруг спросил Реджинальд.
        - Да, - Слейтон взглянул на него серьезно.
        Теперь он смотрел внимательно, пристально, и готов был подтвердить, что в замке изменилось число и расположение башен. В прошлый раз, сидя в засаде много часов, он все глаза на замок проглядел и запомнил, что башен этих, разной высоты и несколько разного вида, - семь. А теперь шесть. И расположение иное, и форма. Немного - но иное.
        Ученые переглянулись. Бродманн хмыкнул. Хантер тоже.
        - Стало быть, - озвучил он мысль, на которую не решились другие, - этот дом тоже из разряда «ближнего зарубежья»?.. Призрак, иначе говоря?
        Слейтон внушительно развел руками:
        - Ну, вообще-то в этот призрак на моих глазах вошли совершенно реальные люди… а хотя, почему бы и нет? Если это ближнее зарубежье - такая полоса, где… где…
        - Где «Я» и «не-Я» практически нераздельны, - четко завершил Гатлинг.
        - Выходит, так, - кивнул Слейтон.
        Ему совсем немногое осталось рассказать.
        После того как экспедиция канула в недрах загадочного замка, вождь пребывал в ожидании того, что продолжение следует. На покинутой им планете явно нащупали африканскую зону как пункт входа в живую Вселенную и теперь вряд ли успокоятся. Это президент сознавал вполне - и никакого ясновидения, простая логика. Популярная индукция.
        И она сработала.
        Когда племя услыхало отчаянный рев динозавров и массированную пальбу, оно с ожиданием уставилось на вождя. Тот здраво рассудил, что прежнее объяснение: опять чего-то духи неба шумят, гремят - не прокатит, не тот случай. И велел разжечь сигнальный костер, а часть мужчин послал на разведку, посмотреть, что там и как.
        Тут и он сам дал маху, поручив своим обалдуям задание не по разуму, и они проявили дурную инициативу, которая наказуема. Люди странного вида, отдаленно похожие на их вождя, не показались опасными, более того, пойдя по звериной тропе, стали рассматриваться как объект охоты. Ну и случилось то, что случилось. Осознание ужасной ошибки, того, что они по глупости подняли оружие не на обычных людей, а на магов, пришло с непоправимым запозданием, когда колдуны обрушили на нападавших страшную мощь волшебного огня.
        - Сейчас можете считать, что я принес вам официальные извинения, - устало произнес «президент» и взялся за здоровенный мосол, похоже, неведомо чью берцовую кость.
        Реджинальд с Симпкинсом переглянулись. Сыщик едва заметно приподнял правую бровь:
        - Принято. Но какие будут дальнейшие предложения?..
        - Спать, - кратко ответил Слейтон, вытирая донельзя ветхим рукавом засаленную бороду. - А точнее сказать, отдыхать. День был трудный.

* * *
        Улегшись в укромном уголке одной из пещер рядом с Вивиан, Реджинальд почувствовал, что после всего усвоенного сегодня он утратил способность не только говорить, но и соображать. Хотелось осмыслить все, проанализировать, сделать выводы… Но не поддавался материал, застыл огромной информационной глыбой, не расшевелишь. Хотел было пожаловаться Вивиан, но и та казалась утомленной сверх всякой меры, и супруг мудро промолчал.
        - Спокойной ночи, дорогая, - только и промолвил, зевая.
        - Спокойной ночи, милый, - улыбнулась она с закрытыми глазами.
        Он тоже закрыл глаза. И сразу же точно с горы полетел во весь дух.
        Почти физическое ощущение. Да и не почти! Летишь по крутой горе, только ничего не видишь - так и влетел в некое пространство, опять же невидимое, но ощущаемое замкнутым. Большая темная комната. Зал.
        Реджинальд стоял в этом зале, осваивался с темнотой и мучительно пытался понять, один он здесь или нет - он так привык чувствовать жену как часть себя, что испытывал необходимость убедиться в ее близости.
        И пространство не подвело. Оно не просветлело, не изменилось никак иначе, но Реджинальд отчетливо осознал, что жена рядом. И тут же ощутил ее ободряющее прикосновение.
        Он ответно сжал ее руку - и это изменило мир. Стало послушно светлеть, Реджинальд начал различать стены помещения, чуть сильнее сжал руку жены…
        И вдруг понял, что он в пещере. Лежит. Супруга спит рядом, в его руке его рука. И сразу вспомнил слова Слейтона о смешении пространств яви и сна: ага, вот оно.
        Он полежал, не шевелясь, стараясь не разбудить жену и думая о том, что ее рука была абсолютно одинаково реальна в обоих планах бытия… Старался-то старался, но Вивиан проснулась сама. Вздохнула, улыбнулась и, не открывая глаз, сказала:
        - Доброе утро.
        - Надеюсь.
        Реджинальд улыбнулся тоже, но тон его был серьезен.
        То, что этот день решающий, сознавали все, включая Пьера с Полем. Они робко, но преданно поглядывали на белых боссов, в компании с ними и президентом Слейтоном завтракая в главной пещере близ священного пламени.
        Кстати, местные восприняли чернокожих на удивление нормально - то есть без малейшего удивления, так же кланялись и пресмыкались перед ними, очевидно, воспринимая их как некую разновидность магов, возможно, специализирующихся на каких-то определенных видах колдовства. По крайней мере, у Реджинальда подобная мысль возникла, но вникать в тонкости неандертальской психологии ни желания, ни времени не было.
        Завтрак же получился таким, что на официальном языке именуется «рабочим». Обсуждался один вопрос: идем в замок? Ответ: идем! Единогласно. Если кто и был против, тот оставил свое «против» при себе. И ладно.
        - Когда пойдем? - обратился к Слейтону Бродманн.
        Заметно было, что молодой ученый сжигаем внутренним огнем, рвется в бой - нашел себя в жизни! Ни малейшего сомнения, какой-то там боязливой оглядки, неуверенности - ничего этого в помине нет. Глава племени глянул на него с симпатией и неуловимой улыбкой:
        - После завтрака часа полтора на отдых, на подготовку снаряжения - и выступаем. Приемлемо?
        - Вполне! - с подъемом воскликнул бравый биолог. - Сейчас же и приступим.
        Пока члены экспедиции занимались подгонкой амуниции, президент собрал все население своего царства-государства и выступил с речью. Говорил резко, громко, отрывисто - кто бы слушал со стороны, наверняка подумал бы, что оратор материт эту дикую толпу в шкурах, хотя на самом деле это было рядовое деловое наставление. Гатлинг не преминул полюбопытствовать, о чем шла речь, и Слейтон перевел сказанное так: мол, вместе с пришлыми магами идем на встречу с теми самыми духами грома, а вы тут смотрите без меня!..
        - Понятно… Кстати! Надо бы вам тоже оружие выдать, как вы считаете?
        - Не откажусь.
        Посоветовались с Бродманном. Тот кликнул Рейнеке, Хофбауэра - выяснилось, что оружие в немецкой группе девать некуда. То, что осталось от пилотов, Гепперта, Ветцлиха, Фогеля… ни одного патрона не пропало. Реджинальду лишь руками осталось развести от такого педантизма.
        Вооружили вождя, снабдили кое-какой одеждой, во внутренний карман которой он сунул рабочий дневник Мартынова, бережно хранимый все эти годы. Не забыл и спички.
        - На всякий случай, - пояснил он. - Кто знает…
        И все его поняли.
        Так незаметно подоспело время выступать. Когда все осознали эту будничную истину, переглянулись - вот тогда-то каждый по-своему ощутил предстартовый мандраж.
        - Присядем на дорожку, - предложил Борисов. - Русский обычай.
        Присели. Вопросительно взглянули на картографа.
        - Все! - рассмеялся он. - Это пара секунд. Пошли!

* * *
        - Так это и есть ваш замок?.. - с сомнением протянул Хантер.
        Остальные молча смотрели на утлое деревянное сооружение. Среднестатистическое впечатление, вызванное им, было таково: будто деревенский плотник, увидав поместье богатого средневекового сеньора, проникся желанием сделать нечто подобное. И сделал в меру умения и возможностей - сарай с тремя нескладными башенками, все крытое тесом и дранкой; смех и грех, короче говоря. Гатлингу это помимо прочего неожиданно напомнило резиденцию Яна-Франца, да, наверное, и не ему одному… Он покосился на Пьера с Полем - на черных лицах читалось пугливое детское любопытство и больше ничего. Зато Слейтон как-то избыточно обрадовался:
        - Ага! Ну, что я говорил?! - Точно он опасался, что спутники не поверят его рассказам об умении здания меняться. Но спутники психологически успели подготовиться к любым чудесам. Никто не удивился и даже спрашивать ничего не стал - вопрос Хантера, по существу, был риторический.
        Тем не менее экспедиция остановилась метрах в полутораста. Молча стояли, смотрели. Реджинальд не сразу сообразил, что смотрят насколько на здание, настолько же и на него, ждут его решающего слова, как нажатия на спусковой крючок. А когда сообразил, спохватился:
        - Ах да! Ну, что мы остановились? Вперед!
        И твердо зашагал во главе колонны, чувствуя, как первой за ним устремилась супруга.
        Эти сто пятьдесят метров, вернее, это время как-то выпали из памяти Реджинальда. Вот только сделал первый шаг - и уже завершающий по траве, а дальше крыльцо. Деревянное, оно слегка спружинило под весом человека, а деревянные створки двери чуть колыхнулись.
        Реджинальд понимал, что, задержись он сейчас, даже не остановись, а хотя бы замедли шаг - это будет моральной ошибкой. И потому он резким толчком распахнул створки.
        И крыльцо и дверь были как раз в одной из башенок, имевшей несколько окошек-иллюминаторов на разных уровнях. Ступив за порог, Реджинальд оказался в полутемном, совершенно пустом помещении. Вскинул голову: под башенной крышей угадывались радиально расположенные ребра стропил.
        Что-то это напомнило ему, но что?.. Память мучительно замялась и не смогла ответить.
        Члены экспедиции по одному входили в помещение, напряженно озираясь. Редуотер с Йенсеном негромко перебросились одной-двумя незначащими фразами, остальные предпочли промолчать.
        А память Реджинальда по необъяснимой причуде вдруг выдернула то, что не вспоминалось: рассказ какого-то русского писателя из прошлого века, там, у себя в России очень знаменитого, классика - но вспомнить фамилию и название рассказа было уже свыше сил. А суть его такова: один молодой священник отпевал ночью в маленькой сельской церкви умершую на днях молодую женщину, про которую ходили слухи, что она ведьма. И верно, по ночам она оживала, как зомби, и по ее зову в церковь вторгалась всякая нечисть - гномы, вампиры, оборотни… Такое, в общем, славянское фэнтези. Так вот, ту русскую деревенскую церковь из страшной сказки и напомнило Гатлингу это здание.
        Но сказать об этом он не успел.
        В дальнем левом углу что-то шарахнулось.
        - Гляньте! - крикнул ван Брандт. - Там!
        И кинулся туда.
        Все бросились за ним, Реджинальд успел увидеть уходящий вдаль и вглубь ход, поразился: как же я сразу не увидел?! - но изумление порхнуло и исчезло, ибо в том проходе мелькнула убегающая тень.
        Вот оно! Вот она! Разгадка!!
        Он мчался, видя перед собой затылок и спину бельгийца, чувствуя сзади бег других, цепко держа мысль, что жена рядом. На прочее мыслей не хватило, да и не надо - все затмилось общим чувством, жизнь стала одна на всех, накрыла всех незримым зонтом защиты: все спасемся или все вместе пропадем!
        То, что пропасть здесь можно запросто, Реджинальд сознавал на все сто, но страха не было.
        С разбегу влетели в какое-то помещение, откуда ходы разбегались лучами, не то пять, не то шесть.
        - Туда! - задыхаясь, крикнул ван Брандт, махнув рукой в один из них.
        Но тут сзади долетел слабый крик.
        - Стойте! - Реджинальд обернулся.
        Вивиан здесь. Слава богу! Да и все вроде на месте. Растерянное лицо одного из негров… Стоп! Где второй?!
        Второго не было. Пропал. Поль.
        Краткий расспрос выявил, что Пьер мчался предпоследним, Поль последним, и вот Пьер услышал, как он отчаянно вскрикнул. Обернулся - никого. Поль исчез.
        Реджинальд с горечью подумал, что защитный зонт - с прорехами. Обвел взглядом товарищей - у многих был такой вид, будто они не решаются сказать то, что на уме. Решился Йенсен.
        - Оно… забирает нас по одному. - И…
        И умолк.
        - Что «и»? - раздраженно повысил голос Симпкинс. - И кто «оно»?
        - И следует, что будет еще забирать. А «оно» - да, ошибка. Надо сказать иначе. «Она». Смерть.
        И биолог сумел рассмеяться так, что холод прошелся по спинам:
        - О, я сделал пророчество. Не знал и сделал. И вот мы здесь! На грани.
        Это было произнесено с восхитительным спокойствием, но никого не восхитило.
        - Бог с вами, Торлейф! - вскричал Реджинальд. - Ну что за дичь?! Успокойтесь…
        - Нет, я спокоен, - резонно возразил норвежец. - Да. Но нужно смотреть в глаза истине, так?.. Вот и не станем прятать глаза. Вот, - он размашисто повел рукой, - смотрите!
        Все послушно оглянулись. Они были в круглом широком, но несуразно низком зале.
        - Вот, - повторил Йенсен. - Вы разве не поняли? Вы поняли, но не хотите признать. Что это? Это есть царство смерти. Ее владения. Ну или между жизнью и погибелью. Полутень. Полусмерть. Серая полоса, да?.. Этот дом, что меняет лица, он меняет их потому, что мы смотрим на него. Он ждет нас. Мы разные здесь, и он может быть разный. Но это всегда вход в царство Плутона, сейчас я это хорошо вижу…
        Реджинальд испытал чувство каких-то стальных тисков изнутри. В словах норвежца было то безжалостное, что он старательно гнал от себя, но не мог прогнать. Нечто странно схожее с той старой русской повестью о нечисти, вторгающейся в мир.
        Это болезненно задело, он не нашел контрдоводов, но понял, что депрессивную рефлексию надо пресечь. Чем резче, тем лучше. Но то же самое вмиг просек Симпкинс.
        - Да тьфу на тебя! - возопил он. - Чего понес?! Плутон, Нептун, Сатурн! Тьфу! Вот уж и вправду горе от ума!.. Куда, ты говоришь, надо? - повернулся он к ван Брандту.
        Но тот пожал плечами. Куда? Да теперь уж неизвестно куда.
        Это увидели и поняли все. Лучи-выходы за время диспута поменяли расположение. И вход - откуда экспедиция вбежала сюда - исчез, и намека не было. Все переменилось властью чуждой силы.
        Лишь сейчас Реджинальд по-настоящему пережил, что это такое: живое враждебное пространство. Не понял, не осмыслил, но пережил, до дрожи, пробежавшей по телу.
        - Ну и черт с ним! - воскликнул Слейтон. - Будем стоять - точно конец! Вперед!
        И бросился в ближайший коридор.
        Должно быть, была своя мудрость в этом отсутствии логики. В полутьме тоннеля далеко впереди вновь шмыгнула неуловимая тень.
        - Ага! Вон он! За ним!..
        Сомнения, страхи - как ветром сдуло. В свирепом задоре вся команда понеслась, как поезд-экспресс.
        Реджинальд вновь ощутил единство всех - до восторга, до закипания крови. Все вместе!
        Команда! Одно целое!..
        Ну, почти одно. Какие-то прорехи были, Реджинальд их явно чувствовал. Были. И эта одна сущность на всех, она только рождалась, была еще робкая, рыхлая, непрочная… Но была! Была, черт возьми!..
        Тоннель стал расширяться, его узость стремительно превращалась в невообразимо огромное помещение вроде заводского цеха, из которого зачем-то вынесли все оборудование. Шаги, дыхание и голоса здесь отдавались необычайно гулко, стоял сумрак, даль и высота терялись в нем как в тумане, а откуда шел свет?.. Да кто ж его знает, откуда. Впрочем, никто этой загадкой не задался.
        - Дьявольщина! - выругался Симпкинс. - Дом-оборотень, чтоб ему!..
        «Царство Плутона», - мысленно усмехнулся Гатлинг.
        - Назад пути нет, - хрипло проговорил Слейтон. - Только вперед!
        Он казался приподнято-взбудораженным, глаза блестели, бородища топорщилась - сразу видно, человек в своей стихии, ему ни Плутон, ни оборотни нипочем.
        Реджинальд успел мельком так подумать и даже позавидовать неугомонному авантюристу, как в сумерках послышалось неясное шуршание.

* * *
        И тут же истошно завопил что-то Пьер, а Ванденберг зло на него гавкнул.
        - Чего он там? - сдвинул брови Гринвуд.
        - А ну его! Змеи, орет. Дурак!
        - Змеи? - почему-то удивился Коллинз.
        Шуршание делалось громче, усиливая общий эффект бредовости происходящего. Реджинальд с тревогой почувствовал, как новорожденное единое существо начинает давать сбои, растекаться киселем…
        Здесь оказалось, что не только пространство причудливо-изменчиво, но и время. Тот временной провал, что мимолетно ощутился Гатлингом в Долине, повторился с куда большим эффектом. Только что - никого в громадном помещении, одно зловещее шуршание, и вдруг вокруг сонм нечисти.
        Люди увидели себя окруженными бредовыми созданиями, порождением больных кошмаров: человекообразные существа, темные и безмолвные, и какие-то безликие, безглазые, невозможно было понять, есть ли у них глаза и лица. Вроде и было это, но менялось, как текучие, призрачные маски… а может, с памятью человеческой здесь что-то происходило, она из цельной превращалась в дискретную, забывая, что было секунду назад, и внезапно угадывая что-то из будущего… Словом, нашествие призраков погружало людей в дурную полуобморочную облачность, Реджинальд отчетливо понял это и с усилием включил нормальный режим работы мозга: думай, инженер! Думай!..
        Не один Реджинальд включился. Бешеный Кейруш свирепо заорал, сбросил с плеча автомат и от души всадил длинную очередь в толпу нежити, не боясь промазать - тут захочешь, не промажешь.
        Но как в пустоту. Безликие лишь равнодушно колыхнулись, пули пролетали сквозь них как сквозь огромный холодец, не разрушая их.
        При этом они придвигались, сжимали кольцо. Странно - в движеньях этих существ была пугающая, нечеловеческая грация, и Реджинальд ни к селу ни к городу подумал, что Пьер-то дикарским чутьем уловил змеиную в чем-то суть нежити…
        - Стой! - не своим голосом вдруг заорал Бродманн. - Генрих! Стой, куда!..
        Шеффлер, как видно, рехнувшись от увиденного, ринулся в толпу безликих - и сразу увяз в ней. Все увидели, как магистр со злобой хватал призраков, с неистовой силой рвал их: именно рвал, вцеплялся в плоть призраков, дергал - и податливые тела разрывались с неестественной легкостью, теряли форму, распадались, растекались и желеобразной массой оседали наземь.
        Но пользы Шеффлеру от того было немного: несмотря на отдельные победы, он увяз в гуще студенистых тел. Порвал одного, его тут же облепляли трое… Бродманн дернулся было помочь - но лишь чертыхнулся. Бесполезно!
        А Реджинальда пронзила счастливая мысль.
        - Есть! - вскричал он. - Есть! Я знаю!..
        Преимущество этих уродов - в их массе. Наше - в силе один на один. Значит, пока они не задавили нас массой, надо их выхватывать по одному из толпы и истреблять! Только так! Пока всех не кончим. Другого пути нет.
        Все это Реджинальд прокричал сбивчиво, кое-как, но его поняли.
        - Да! - просиял Симпкинс. - Точно! Давайте так!
        Раздался истошный крик Шеффлера и оборвался. Вязкие тела призраков сомкнулись над ним, как волны, погребая в пучине…
        Жаль, конечно, магистра, да жалеть нет времени! Обороняющиеся мгновенно выстроились в круг, втолкнув в его центр Вивиан.
        - Начали! - войдя в раж, гаркнул Гринвуд.
        Начали!
        Тактика была простой, но требовала ловкости. При нечеловеческой пластике уроды были все же человекообразны, а по силе, похоже, не могли сравняться и с подростком. Нужно было постараться улучить момент, дернуть одну такую мерзость за руку или за шею и постараться удавить.
        Реджинальд увидел, как одно из существ протянуло студенистую лапу, стремительно схватил за нее, дернул на себя. Существо, потеряв равновесие, волнисто колыхнулось вперед, и Гатлинг, сжав от отвращения зубы, двумя руками стиснул его шею.
        Показалось, что у тебя в руках медуза или что-то вроде. Гадкое ощущение, но что делать! Реджинальд стиснул сильнее…
        Есть! Шея лопнула. Безликая голова отвалилась, нарушение внешнего покрова разрушило всю структуру тела, оно мгновенно обратилось в кучу слизи, растекшуюся по полу.
        Брезгливость Гатлинга пропала. Он возликовал, что не помешало ему с хладнокровием бойца высмотреть следующую цель - и с этой тварью расправиться так же быстро и беспощадно, что и с предыдущей.
        Ну, понеслись!..
        Если считать бой работой, то можно сказать, что Реджинальд Гатлинг работал решительно, расчетливо, умело. Высматривал, у кого из врагов самая слабая позиция, выхватывал на себя и мгновенно расправлялся. А через минуту-другую он наловчился выхватывать всякого, с позицией он или без.
        Так же навострились и прочие - четко, жестко, безошибочно, не давая воинству смерти использовать численное преимущество. А оно, это воинство, было вовсе не безграничным, оно редело, таяло, покрывало пол вздрагивающей слякотью, и чем дальше, тем больше в людях зрело чувство торжества, победа уже осеняла бойцов незримыми крыльями… и вот уже Бродманн начал распевать какой-то тевтонский марш, и Кейруш подхватил, загорланил какой-то воинственный вздор, времен, наверное, адмирала Васко да Гамы.
        - Ага! Вот так! Дави сволочь! - орал еще кто-то.
        Еще немного! Еще чуть-чуть! Ну!.. Видно, как редеет эта медузная орава, еще несколько минут, и ей конец. Как мы приноровились! Как сработали! Молодцы!.. Ну, последний рывок… Все!
        Реджинальд перевел дух.
        На полу громоздились груды медленно растекающейся желеобразной массы, и она еще подрагивала, побулькивала - что-то вроде агонии, что ли… Странно, но останков магистра Шеффлера и в помине не было, так сумела растворить человеческое тело в себе эта дрянь. Гатлинга передернуло при мысли о том, что бы могло быть, если бы…
        Он огляделся.
        Соратники явно были горды боем и победой, особенно взвихренным казался Бродманн, прямо-таки пылал грозным триумфом. И еще негр Пьер - у того рот был до ушей, грудь ходила ходуном от жаркого дыхания. Белки его вытаращенных глаз казались ослепительно-белыми на фоне всего окружающего, а сам он, ко всеобщему изумлению, разразился речью:
        - Ох-хо!.. - и еще что-то на своем языке. Спешил, молол взахлеб, слова вскипали, сшибались друг с другом, а африканец точно саморазжигался от своей риторики, нес и нес, не мог остановиться.
        - Что он там, Эмиль? - без особого внимания бросил Реджинальд, старательно вытирая ладони о брюки.
        - Ну что! Чушь городит: мол, всех перехитрил и стал великим колдуном. Говорит, что раньше так этот… Марк хвастал: мол, масса Хантер его обещал сделать великим. Но теперь Марка нет, никого нет, а он есть.
        - Ну, пожелайте ему успехов в колдовской профессии, - не удержался от иронии Реджинальд и обернулся к Симпкинсу и Слейтону, стоявшим рядом. Хотел посоветоваться с ними насчет дальнейшего, но не успел.
        В этом мире звуки и запахи возникали, похоже, раньше зрительных впечатлений. Тогда - шуршание, сейчас - запах.
        Знакомый, неприятный запах. В первый миг Реджинальд даже не понял, чем это несет, но тут же с испугом сообразил: горелым.
        Симпкинс тоже насторожился, потянул носом:
        - Как будто паленым пахнет?..
        И вновь здесь точно провал в событиях и памяти. Вынырнув из него, все увидели себя в кольце огня.
        Огромное помещение зловеще разгоралось, пламя вздымалось выше, выше, его жар пугающе нарастал, грозя через десяток-другой секунд стать нестерпимым.
        «Ну все, - мелькнуло в сознании. - Конец!»
        Трудно сказать, что пережил Реджинальд Гатлинг в этот миг. Смириться с гибелью?.. Но если так, то лучше застрелиться, чем гореть в пожарище. А такой мысли точно не было, он ее даже подсознательно допустить не мог!
        Не мог-то не мог, но что же делать-то?!
        Огонь подступал, уже глаза не могли терпеть жара, хотелось зажмуриться…
        И тут Реджинальд услышал смех жены.

* * *
        Он обернулся в изумлении и испуге - не утратил способности ни к тому, ни к этому, надо же! Да и все обернулись примерно с такими же выражениями лиц: уж не сошла ли мадам с ума?.. Недолго вообще-то от всего такого.
        Но ничего подобного. Вивиан смеялась как человек, познавший истину победы.
        - Друзья! - воскликнула она. - Вы забыли, где мы?..
        И Реджинальд вспомнил! Вспомнил, вмиг уловил ход ее мысли.
        - А! Ты хочешь сказать…
        - Да! - Она рассмеялась еще свободнее, будто никакого пламени в помине нет. - Мой давний сон, с которого все началось. Так мы в него вернулись! Так значит, этот лабиринт, это царство Плутона, этот адский огонь - все это что?
        - Подземелье наших душ… - пробормотал Реджинальд, как бы открывая для себя величайшую истину.
        - Да! Да! Конечно! Оно самое!.. Это всего лишь наши страхи, то, чего мы боимся, что гнетет нас изнутри, а мы не можем этого понять. Здесь это воплощается легко, превращается в самую реальную реальность. Понимаете? Это наш страх, он норовит нас смять, чтобы в панике потеряли себя. Нам надо не бояться, только и всего! Отбросить страх. И все это ослабнет, потеряет силу, превратится в дым, в пыль, в прах! Давайте просто не бояться этого огня! Это мираж, разве вы этого не видите?..
        Ну да. Вот так взять и не бояться! Очень просто. Вот попробуй-ка не бойся пламени высотой с трехэтажный дом! А?..
        Так бы подумал Реджинальд Гатлинг там, в обычном мире. А здесь, на грани жизни и смерти, перед ее ужасным ликом - здесь все было не так, иная сила чувств, иная мера бытия. И Долина, и живой дом - места, где мир природный и мир душевный особенно причудливо слиты в единую, но мозаичную реальность, потому-то неандертальцы и видели здесь своих демонов с горящими глазами, а Слейтон - декадентский замок. Все это преломленные в том или ином сознании подсознательные страхи и тревоги человека перед огромной, сложной, непостижимой жизнью, перед миром, полным грозной неизвестности - что в каменном веке, что в двадцатом, со всем его прогрессом. И когда вся группа столь разношерстных людей - от варваров Пьера и Поля до миллионеров Гатлингов - появилась в Долине, то все они увидели вместо замка дом-сарай или ферму, то есть нечто усредненное, приспособленное к пониманию каждого. Ну, а тоннели, полумрак, лабиринт - глубинные перепутья наших душ, где нам самим-то мало что ясно; призраки-медузы - сумма опять же усредненных враждебных сил мира… Что там говорить, каждый человек если не сознает, то чувствует
присутствие множества скрытых сущностей, окружающих нас. Мы смутно пытаемся гадать, какие из них добрые, какие злые, и всегда ждем от злых сил какой-нибудь гадости, что порождает в нас тьму душевных вирусов, в иных случаях разрастающихся в целые колонии уродливых душевных опухолей… другими словами, в психические болезни.
        Разумеется, не у всех доходит до такого - все-таки в человеке предусмотрены механизмы психической защиты, и у подавляющего большинства людей они успешно блокируют разрастание болезненных уродцев. Но душевное подполье с разным количеством нечисти есть у всех. Вот его-то в усредненном виде и преобразовало пространство замка, создало из него толпу отвратительных слизней - но люди сумели их одолеть, то есть сумели победить собственные страхи, слабости, измены и проклятья. И восторжествовали: победа!
        Рано. Здесь-то их и подстерег последний, самый сильный удар.
        Враг точно угадал, что самой чуткой, самой тонковосприимчивой натурой среди всех является Вивиан Гатлинг. В ней давно жил неизъяснимый страх перед стихией огня, бог знает, может быть, вживленный в гены от каких-то древних предков и тревоживший ее снами, где реально пережитое диковинно сплеталось с психическими инфекциями. ОН, несомненно, угадал это. И в эту точку ударил.
        ОН! - некто дьявольски умный и хитрый, тот, кто и открыл когда-то этот перекресток миров, оседлал его, понял, как привлекать сюда людей и играть с ними в жестокие игры, безжалостно выворачивать наизнанку, вытаскивая из душевных подземелий гниль и нечисть и обращая их в смертельную опасность. ОН знал слабость миссис Гатлинг. И пошел ва-банк.

* * *
        Все это - миг, не больше. Но этот миг, эта мысль так пронзила Реджинальда, что он вздрогнул. И страх исчез! Просто упал, побежал с позором, и сразу ослаб огонь, жар отступил, и Гатлинг вмиг почувствовал себя властелином этого огня, он стал как укрощенный зверь, которому велели сгинуть, чтобы духу не было.
        - Есть! - заорал кто-то. - Смотрите! Есть! Ах-ха!..
        Главное - не бояться. Главное - победить свой страх! И все. Простая мудрость! Как все гениальное. Победили страх - и смерть сдалась.
        Огонь покорно исчезал, точно его гасил единый дух всех людей, и вместе с тающим пламенем чудесно уходили стены, потолок… вообще все здание, оно теряло плоть, вес, цвет, делалось полупрозрачным, сквозь него проступал мир: вечер, небо, облака, лесные вершины - все это наливалось жизнью, дыхнуло чудной чистейшей свежестью, а лабиринт страха, как только люди победили свой страх, стал, как положено мороку, обращаться в дым, в убегающий сон, в ничто.
        - Все! - радостно вскричал Слейтон. - Ну вот и все!
        - Да нет, не все, - сказал Гатлинг.
        Он знал, что говорил. Мысль, только что пронзившая его, неоспоримо указала на то, что превращение наших страхов, ночных кошмаров и тому подобного невозможно без организующей злой силы. Проще говоря, есть кто-то тот, кто это все сделал. ОН. Вот и надо узнать - КТО.
        Лабиринт исчез, точно и не было его сроду - бред, призрак, дурной сон. Люди стояли в сумерках, осознавая, что уже вечер, стало быть, время вновь сыграло в свою игру, и надо ее разгадать. А может быть, и нет. Чего гадать?..
        Реджинальд чуть было не уехал мыслью в область невербализуемых абстракций - но тут слева, в быстро густеющих сумерках мелькнула невысокая мужская фигура. Она суетливо юркнула в заросли, колыхнув их, - и пропала.
        - Вон ОН! - раздался вопль. - Вон! Держи!..
        Это заорал Дэвис, и Реджинальд был готов поклясться, что орал он именно так: ОН!.. а не «он».
        Все враз, единым духом бросились в погоню.
        Близ самых зарослей ясно различилась узенькая тропка. Экспедиция, вытянувшись в колонну по одному, понеслась по ней бешеным аллюром. Реджинальд мчался лидером, ему казалось, что он вот-вот должен настичь щуплую фигурку, что он вроде бы даже видит ее мелькание за ветвями, но всякий раз это был как бы мираж, то ли да, то ли нет - и зверская досада: ах, да что ж ты!..
        Свирепый темп погони стегал его, он не мог сбавить ход, не мог обернуться, он задыхался, но нажимал и нажимал: ну, скорей! Еще! Еще!.. Куда ж он денется, ему не свернуть, не спрятаться, ни на дерево не залезть - увидим!
        Не успела мелькнуть эта мысль, как тропка раздвоилась. Как в насмешку! Влево-вправо.
        Ну и?..
        Гатлинг остановился, тяжело дыша. В спину ему с разбега ткнулся Бродманн.
        - Что тут?.. Ага! Давайте… мы влево, вы вправо… - сквозь одышку прохрипел он. - Связь… выстрелами…
        Он был весь на взлете, глаза сверкали, пот ручьями тек. Ладонью Ханс небрежно обмахнул лицо, отряхнул руку.
        - Давайте, - Реджинальд отыскал взглядом жену. - Все на месте?
        Все были на месте.
        - Ну, удачи! - Бродманн нырнул влево, немцы дружно затопали следом.
        - Я с ними! - вдруг крикнул Слейтон, устремляясь за Платце, упорно тащившим на горбу рацию.
        Ветви прощально колыхнулись, скрыв в зарослях неандертальского президента.
        - За мной! - скомандовал Реджинальд.
        Сумерки сильно сгустились, Реджинальд бежал, скорее угадывая тропу, чем видя. Темп его бега заметно спал, да и азарт, признаться, улетучился. Трезвые мысли сменили взбудораженную чепуху, сработали как система охлаждения: куда бежишь, человек? Что хочешь найти?..
        И приходилось признавать, что ответов на эти вопросы нет.
        Так безответно мистер Гатлинг и выбежал из леса на поляну.
        Почти стемнело. Метрах в двухстах впереди угадывались очертания другого огромного леса.
        - Ф-фу… - отрывисто дыша, пропыхтел Симпкинс. - Ну и что теперь?..
        - Да похоже, что все, - Реджинальд устало присел. - Пробежались и будет.
        - Ну и на том спасибо, - Борисов опустился на траву рядом с боссом. - Не догнали, зато размялись.
        - Надо сигнал дать, - напомнила Вивиан.
        - Верно, - Реджинальд зевнул. - Спенсер, распорядитесь.
        Гринвуд велел ван Брандту, тот равнодушно вскинул винчестер, шарахнул одиночным в почти ночное небо. Все невольно притихли, ожидая ответного выстрела…
        И не дождались.
        Симпкинс обеспокоился:
        - Что за чертовщина! Не могут же они не слышать?..
        Сошлись на том, что никаких выстрелов, криков, шума со стороны немцев не было, и убежать куда-то очень далеко они вроде бы не могли… ну и что тогда?
        Ван Брандт стрельнул еще раз, и вновь ответом было безмолвие. Симпкинс хотел было еще потребовать стрельбы… но, подумав, махнул рукой.
        - Ну и что делать будем? - спросил он Гатлинга.
        - Для начала отдохнем, - ответил тот. - Перекусим. И будем слушать… Что у нас с провизией?
        Выяснилось, что запасы провианта сильно подтаяли. Можно даже сказать, до критической отметки. Примерно на два полноценных приема пищи. А потом…
        О «потом» думать не хотелось, но все-таки рацион ужина Вивиан предложила подсократить.
        - Разумно… - вяло согласился Реджинальд.
        Погоня выжала его как лимон. Он ощутил опустошающий упадок сил. Явись сейчас динозавры, марсиане, привидения… честное слово, не встал бы.
        Совсем стемнело, ночь окутала пространство. Дэвис, Коллинз, еще кто-то, поругиваясь втихомолку, приступили к разведению костра, а Реджинальд лежал, пытался бороться с истомой, мягко вдавливавшей тело в землю… и без большого огорчения сознавал, что получается не очень.
        И тут он услышал негромкий смех Борисова.
        Ну смех и смех, что в нем такого. А сонливость начальника экспедиции как рукой сняло. Он вмиг открыл глаза:
        - Что вас рассмешило, мистер Борисов?..
        - Странность мироздания, мистер Гатлинг, - ответил топограф с вежливостью, которую при других обстоятельствах можно было бы счесть издевательской. Но сейчас Реджинальд отреагировал вполне корректно:
        - Да уж, в чем, в чем, а в странности мироздания сомневаться не приходится. Но разве это столь уж смешно?
        Борисов пожал плечами - Реджинальд не столько увидел, сколько угадал этот жест в беспорядочной пляске отсветов, теней и полутеней: костер бодро разгорался, весело потрескивая ветками. И сзади Реджинальд услышал голос жены:
        - Мистера Борисова вдохновляет звездное небо.
        В интонации голоса был юмор, сомневаться не приходилось.
        Борисов вновь рассмеялся, как-то особенно одобрительно, и Реджинальд с легким уколом ревности понял, что русский понял сейчас его супругу лучше, чем он сам.
        - Ну-ка, ну-ка, - заговорил он притворно-начальственным тоном, - выкладывайте, что у вас там за тайные знания?
        - Все тайное становится явным, мистер Гатлинг…
        - Совершенно справедливо, мистер Борисов, но хорошо бы поскорее…
        - Тогда прошу!
        И Борисов жестом волшебника вскинул руку - в переводе с невербального языка на вербальный это можно было трактовать как: «Я дарю вам небо!» - не меньше.
        Гатлинг хотел было уже рассердиться: ну, будет экивоков, говори прямо! - но тут его прохватила такая догадка, что дух занялся.
        Он резко сел. Потом встал.
        - Ах ты… - само собою вырвалось у него. - Это… что же, наше небо?!
        - Воистину так, - улыбаясь, заверил Борисов. - Небо нашего Южного полушария, именно с тем рисунком созвездий, какой и должен быть, согласно карте, от экватора до двадцатого градуса южной широты. Каждая звездочка на своем месте, как миленькая! Честь имею поздравить: мы снова в Африке. Можно сказать, что дома.
        - М-м… Ухитрились проскочить обратно через перекресток миров?
        - Надо полагать, так, - Борисов с наслаждением разлегся на траве.
        - Земля чужих созвездий осталась в прошлом, - сказала Вивиан со странным чувством.
        Реджинальд молчал, пытаясь свыкнуться с мыслью, что лесная развилка разделила их с немецкой экспедицией и Слейтоном на миллионы и миллионы миль, по меркам первичной Вселенной. И ОН! Куда делся ОН, где его искать?..
        Он не заметил, как сказал это вслух.
        - Черт его знает, - лениво произнес Борисов. - Может, и нигде не найдешь.
        - Может, - вздохнул Гатлинг. - Очень и очень может быть… И куда приведет их тот путь, вот что интересно знать…
        Ему и вправду интересно было это знать, но смысл у фразы был больше и глубже, чем только этот интерес. Она значила: странствие закончено. Вернулись.
        Какое-то время он сживался и с этой мыслью, что было не просто, надо было что-то перешагнуть в себе. Но огонь костра, повеселевшие голоса парней, предвкушающих ужин и не знающих еще о том, что они вновь на родной Земле, на Земле-1… все это срастило мистера Гатлинга с реальностью. Он вернулся и психологически.
        И взглянул на жену. Та ответила тоже взглядом, без слов: что будем делать теперь, с нашим новым знанием о мире?.. Он подумал, что будет непросто жить с этим новым знанием. Но что поделать! Другого пути нет, кроме как жить с ним.
        Эпилог
        НЬЮ-ЙОРК, 4 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА
        Вивиан проснулась, увидела в окне чистейшее, без единого облачка осеннее небо, ощутила тонкий аромат колумбийского кофе, услышала отдаленный шелест газеты… улыбнулась: так это ей напомнило давнее уже утро, с которого все и началось.
        За исключением того, что не было огненного сна. Вообще никаких мрачных, пугающих, теснящих снов, тем более кошмаров Вивиан Гатлинг больше не снилось. Земля чужих созвездий начисто излечила ее от этого. Если что и снится, то светлые просторы, благодатное тепло, чуть ли не райские сады… Реджинальд иногда подтрунивает над этим, но уж что есть, то есть.
        Миссис Гатлинг еще раз улыбнулась, встала, проследовала в ванную и вышла к завтраку умытая, причесанная, свежая, выглядя лет на десять моложе своих лет.
        Реджинальд сидел за полностью сервированным столом с задумчиво-отрешенным видом. Нетронутый завтрак потихоньку стыл. Аккуратно свернутая «Нью-Йорк таймс» лежала в стороне.
        - Буэнос диас, - в шутку приветствовала мужа Вивиан. Тот улыбнулся, но рассеянно, очень уж был погружен в думы. Супруга не преминула подшутить и над этим:
        - Понедельник - день тяжелый?.. Чем так озабочен мой супруг и почему он не в офисе?
        Супруг с трудом оторвался от самосозерцания, улыбнулся почетче и объяснил, что у него назначена важная деловая встреча на 16.00, и потому до нее он позволил себе быть свободным. Что же касается озабоченности…
        - Вот, - кивнул он на газету. - Я, разумеется, вчера слышал по радио, но поверить не спешил. Однако, подтвердилось…
        Подтвердилось то, что в войну Германии и Польши, как-то нелепо начавшуюся в первый день осени (Реджинальд тогда еще хмуро сострил: ну и какой дурак начинает войны в пятницу?..), вступили на стороне Польши связанные с нею союзническими обязательствами Франция и Великобритания. Понятно, что вместе с доминионами войну Германии объявили все английские и французские колонии, включая Индию, Канаду, Австралию, Полинезию… словом, на Земле не осталось ни одного континента без воюющей страны.
        - Вот как, - медленно произнесла Вивиан. - И это значит… что война стала всемирной?
        - Совершенно верно, - невесело подтвердил Реджинальд. - Не знаю, сколько она продлится, но формально теперь ту, Великую войну придется называть Первой мировой. Потому что вчера началась Вторая.
        - Но, может быть, это дело двух-трех месяцев? - предположила Вивиан. - Ведь если Англия, Франция и Польша возьмутся за Гитлера всерьез с двух сторон, то он долго не продержится?.. Тогда вряд ли кто эту войну и назовет Второй мировой.
        - Если! - с сарказмом воскликнул Реджинальд. - Вот именно - если! А что же раньше не брались? За этого мерзавца надо было браться еще год назад, а то и раньше! Так нет же, все умиротворяли. Чехословакию сдали ему, все надеялись, что остановится. Ну вот и получите! Остановится он, как же!..
        Тут мистера Гатлинга прорвало, он ударился в горькие разглагольствования. Да, разумеется, если французы, британцы и поляки навалятся на Гитлера во всю мощь, то сумеют намять ему бока. Правда, вместе с немцами на Польшу напала еще и Словакия - ну это уж совсем смех и грех… Да в том-то и беда, что могут не взяться! Ну, полякам, ясное дело, отступать некуда, а вот их союзники, шут их знает, войну-то объявили, а будут ли воевать, еще вопрос.
        - Ты так думаешь? - удивилась Вивиан.
        - Увы, - вздохнул Реджинальд и разъяснил, что вместо того, чтобы решительным ударом опрокинуть или хотя бы отрезвить Гитлера и его Генштаб, англичане с французами могут опять тянуть волынку, надеясь, что удастся избежать большой войны. А ее, похоже, не избежать, напротив, похоже на то, что нацистское руководство бесповоротно взяло курс на завоевание Европы. И кто его знает, что у него на уме дальше…
        - Ну, во всяком случае, нас это не коснется, - уверенно заявила Вивиан. - Слава богу!
        Однако Реджинальд и тут не спешил радоваться. Да, немцы-то вряд ли сунутся воевать с США, это правда. Но не стоит забывать, что у них в союзниках Япония! А эти спят и видят, как бы им установить контроль над всем Тихим океаном, а в этом деле им Америка поперек души, особенно Гавайские острова. Так что…
        И Реджинальд нерадостно покачал головой.
        Вивиан задумалась, мелкими глотками отпивая из чашечки. Помолчала и молвила:
        - Ты знаешь, я вот думаю, что нашим немцам, возможно, и повезло, а? Как бы им жилось при Гитлере, вконец обезумевшем?.. По крайней мере Хансу. Я думаю, он бы с этим не смирился!
        Реджинальд допил кофе, аккуратно поставил чашку на стол:
        - И мне бы хотелось так думать. Но где он сейчас? Где все они?.. - здесь он слегка усмехнулся. - Кто знает, может, они встретились с той первой экспедицией! Мир, говорят, тесен. Иногда… Ну да что там говорить! Ты, дорогая, знаешь это не хуже меня.
        Конечно, Вивиан знала и понимала это не хуже, а какие-то вещи в силу женской сущности могла понимать и лучше. Тоньше. Только она предпочитала не говорить об этом.

* * *
        В тот незабвенный вечер, когда до членов экспедиции дошло, что они вернулись, вновь в родном мире, под знакомым небом - то обрадовались, спору нет. И все, за исключением, пожалуй, Пьера, испытали странные и сложные чувства.
        У каждого они были свои. Но каждый пережил нечто пусть немного, пусть самую малость, но грустное. Слишком сильным было пережитое, чтобы вот так просто взять и стать прошлым, как всякое иное прошлое. Казалось, каждый держит про себя мысль хотя бы раз вернуться сюда и еще раз попробовать проверить на себе масштаб живой Вселенной.
        Реджинальд думал об этом, пока возвращались к реке, пробираясь сквозь джунгли своей же просекой, немного уже заросшей; думал, когда, обнаружив в целости и сохранности катер G-201 (плот куда-то делся, но ломать голову над этой загадкой не стали), отправились в обратный путь, куда более быстрый, так как катер весело бежал по течению… Думал, когда достигли владений Яна-Франца.
        Его подданный Пьер после странствия с белыми людьми разительно переменился. Из робкого, зашуганного собственным дурным мировоззрением дикаря он превратился в уверенного, с бравой осанкой молодого человека, почти на равных держащегося с белыми людьми - и те, пусть с незаметными снисходительными улыбками, но одобрительно посматривали на него. Особенно Хантер взялся опекать юного туземца, чем довел до амбициозных замыслов - а впрочем, надо полагать, они зрели в нем и раньше, просто доктор окончательно сформировал и отточил их, возможно, и сам о том не думая.
        Ванденберг потом передавал:
        - Наш-то красавец чего задумал, знаете?.. Колдуном в племени стать! Спихнуть с места того старого черта, что мы видели. Причем, говорит, действовать буду хитро, не сразу, а постепенно… Набрался ума, даром что черномазый!
        Получилось так, что малую родину Пьера проплывали ночью. И он на самом деле рассуждал неглупо: уговорил «белых масса» отключить дизель и, пользуясь лишь течением, бесшумно подойти к берегу в удобном месте, высадить его, Пьера, и так же бесшумно пройти по течению километра два-три, а там уж можно включать мотор. Он же, Пьер, за это время постарается разыграть сцену внезапного ночного появления, с чего и начнется его путь к должности колдуна.
        Ну, так и сделали, при этом даже мысленно не посмеиваясь над негром. Земля-2 отучила надменно смотреть на людей других видов. Подошли к берегу, Пьер лихо спрыгнул, помахал на прощанье рукой и растворился во тьме - пошел делать карьеру.
        Реджинальд поймал себя на том, что ему грустно расстаться с туземцем, но он философски усмехнулся в темноте: впереди еще и еще разлуки, и их тоже надо будет пережить…
        Однако Леопольдвиль не дал американским гостям времени заниматься внутренним экзистенциализмом. Он встретил экспедицию одновременно и пустотой, и нездоровой суетой. Супруги Гатлинг в приватных разговорах побаивались, что в столице по поводу их возвращения поднимется шум, гам, треск, чуть ли не фейерверк; экспедицию закидают вопросами, просьбами выступить… И что говорить? Правды не скажешь, а лгать, выкручиваться - дело скользкое, где-нибудь да оступишься, навлечешь подозрения… К единому мнению так и не пришли и потому возвращались, нагруженные тревожными заботами.
        Но эти опаски сами собой отлетели, стоило оказаться в Леопольдвиле. Пристань марокканца была пуста, и вокруг ни души - ну ладно, дело было вечером, допустим, что все успели разбрестись уже по домам… Но и в городе было что-то не так.
        Он был непривычно малолюден, а вот людей в форме: войск, жандармерии, туземной полиции - было, напротив, необычно много, как пеших патрулей, так и куда-то двигавшихся автоколонн. Бросилась в глаза усиленная охрана генерал-губернаторского дворца; членов экспедиции, пока они, никем не встреченные, топали пешком от пристани до гостиницы, трижды останавливали, проверяли документы, и никаких ахов-охов, восторгов и пустых расспросов. Смотрели, проверяли, сличали - и, козырнув, отпускали, а на вопросы отвечали сухо: «Служебная необходимость. Вы свободны».
        Все это заметно взволновало Кейруша. Тот старался, конечно, держаться обычно, наравне со всеми, но от Вивиан не укрылось, что он нервничает, напрягается при проверках… Однако обошлось благополучно. А назавтра португалец исчез.
        Экспедиция вновь расположилась в «Беатрисе», местные отправились по домам, условясь, что завтра прибудут за расчетом. Прибыть прибыли, но без Кейруша.
        - Смылся куда-то, - развел руками ван Брандт. - Вот мальчишка негритенок прибежал, записку от него принес.
        - Дай-ка, - важно потребовал Симпкинс.
        Достал складную лупу, взял клочок грязной бумаги, стал изучать его с чрезвычайно глубокомысленным видом.
        Чудовищными каракулями Кейруш сообщал, что просит передать его деньги ван Брандту: дескать, придет время, и он за ними вернется, а пока должен на какое-то время исчезнуть… Симпкинс из записки выжал немногое, принялся расспрашивать бельгийцев, но те сами мало что знали. Догадывались, конечно, что у их португальского коллеги проблемы с законом, но глубоко не лезли. Ясно, впрочем, что его опасения связаны с неприятностями в Катанге.
        Слово за слово, оказалось, что в алмазной провинции происходят крупные беспорядки. Что именно, ван Брандт с Ванденбергом не знали, но из слухов поняли так, что на шахтах происходят забастовки, чуть ли не вооруженные бунты, кое-где рабочие орут «слава Сталину!» и почему-то Троцкому, поднимают красные флаги. Туда спешно брошены войска, объявлена дополнительная мобилизация. В Леопольдвиле начальство сильно трухнуло, заперлось на все замки, засовы, окружило себя жандармскими кордонами, и ни до чего другого ему дела нет.
        «Ну и слава богу», - подумал Реджинальд.
        Бельгийцы к сказанному ничего больше добавить не могли, им щедро заплатили и отпустили с наилучшими пожеланиями, отчего они были на седьмом небе, клялись, что часа лишнего не останутся в этом паршивом Конго, где вот-вот загремишь под мобилизацию. Деньги Кейруша оставят надежному человеку, все по-честному! - а сами сию же минуту на паром, в Браззавиль, там берут билеты на ближайший пароход до Антверпена - и пусть все Конго вместе с генерал-губернатором Рюкмансом поцелует их в задницу. Ну, а уж дома с такими-то капиталами постараются открыть какую-никакую торговлю. С тем и отбыли.
        И вновь сердце Реджинальда слегка куснула печаль разлуки…
        Симпкинс таким сантиментам был чужд, его сыщицкая натура ухватилась за удачный объект для розыска, видно было, что у него уже сложился первичный план. Он наспех перекусил, поднял в ружье Дэвиса с Гринвудом, умчались, но через пару часов вернулись - те двое равнодушные, а Симпкинс очевидно обескураженный.
        - Я к Бен Харуфу нацелился, - объяснил он. - Думал, у него новостями разживусь…
        Да не тут-то было. Магазин марокканца он обнаружил запертым, хозяина и след простыл. У соседей детектив выяснил, что исчезновение антиквара подозрительно совпало с началом беспорядков в Катанге, и, стало быть…
        Тут сыщик сделал многозначительное лицо.
        Присутствовавший при разговоре Борисов усмехнулся:
        - Тогда уж и Ланжилле включайте в список подозреваемых. Готов биться об заклад, что без него тут не обошлось.
        - Да! Отлично! - воодушевился Симпкинс. - Ладно, кое-кого из местных я хорошо зацепил, попробую через них узнать. Потребует затрат, конечно… но чего не сделаешь ради общего дела.
        Он намекал на леопольдвильских служащих, плотно подсаженных им на взятки. Эти любую информацию продадут - вопрос лишь в сумме… Да и суммы-то, по правде говоря, у них не столь уж велики, за копейку удавятся.
        Пообедав, трое вновь отправились на поиски правды о происходящем, оставив Гатлингов с Борисовым.
        Душевная тонкость подсказала Вивиан, что мужу с топографом есть что сказать друг другу с глазу на глаз, и, сославшись на утомление, она извинилась и отправилась в спальню, оставив их для мужского разговора.

* * *
        - Хотите выпить? - предложил Реджинальд, но картограф отказался. Мистер Гатлинг тоже не стал, плеснул себе газированной воды, глотнул, откашлялся внушительно и открыл деликатную тему.
        Он-де, Реджинальд Гатлинг, превосходно понимает положение бывшего разведчика, оказавшегося без службы, без пристанища, без близких во всем этом огромном равнодушном мире. Но они, супруги Гатлинг, полагая, что испытания, пройденные вместе, сблизили, даже сдружили всех, надеются, что мистер Борисов не откажется отправиться на «Фальконе» в Америку, где ему найдется неплохая работа, ну а дружба с четой миллионеров сразу же доставит солидное положение… ну и так далее.
        Реджинальд говорил это и, видя, как Борисов слушает, крутит в руках пустой бокал, как на губах его держится едва уловимая улыбка, уже знал, каков будет ответ. И не ошибся.
        - Спасибо, мистер Гатлинг! Я вам очень благодарен, вам и миссис Вивиан, и не сочтите это формулой светской вежливости. Мы в самом деле вместе прошли огонь, воду… невиданные земли, а это дорогого стоит. Да что там говорить! Эти узы сплотили нас на всю жизнь, и я искренне надеюсь, что мы навсегда останемся друзьями, что бы с нами ни было.
        Реджинальд растрогался - совершенно непритворно, от души, чуть не до слез. Тоже стал говорить всякие приятные слова… улыбка Борисова стала пошире, он поставил фужер на стол и сказал:
        - Я рад тому, что мы друг друга понимаем. И все же вынужден отказаться от предложения.
        - А вот теперь, Борисов, мне хочется понять вас больше. Простой вопрос: почему?
        - Родина зовет.
        - Гм! Да… Но помилуйте, ведь это вам бог знает чем грозит! Тюрьма, а может… э-э… может…
        - Смерть.
        - Я не говорил этого слова. Но…
        - Ничего. Я сказал, значит, сказал.
        - Вот именно. Разве хотите вы этого?!
        - Нет, конечно.
        - Ну так что же?..
        - Да все так же. Хоть бы взглянуть на родные края, а там и помереть не страшно. Неохота, слов нет. Но не страшно.
        - Простите, я все-таки вас не пойму, - сказал Реджинальд искренне.
        Топограф рассмеялся:
        - Да я и сам себя иной раз понять не могу! А объяснить тем более.
        - Ах, ну да, ну да, загадочная русская душа! Лев Толстой, Достоевский, Чехов… Ну, а если все же попробовать?
        - Ну, если попробовать…
        Борисов еще улыбался, но глаза его были серьезны.
        - Хорошо. Попробую.
        И сказал, что еще в Харбине вдруг стал вспоминать тот городок, где служил землемером. Ну что за городок! Деревня деревней. И надо же, потянуло туда. Сто лет о нем не думал, а тут вдруг вспомнил, да так, что не забыть… Ну да ладно, прочь все промежуточные стадии, переходим к выводам. Вывод такой: сейчас, уже после всех наших странствий за тридевять земель и небес, он, Василий Борисов, только об одном мечтает: туда вернуться, вновь стать землемером и ходить по тем местам, мерить те версты, смотреть на те речки, луга, леса… туманы, закаты… Теперь понимаете, мистер Гатлинг?
        Мистер честно сознался, что нет. Борисов слегка покраснел от стремления донести мысль до собеседника:
        - Ладно, скажу иначе. Вот мне хотелось вырваться оттуда в большой мир. Бурь хотел, как парус одинокий! Ладно. Вырвался. Бури? Получи бури! А сейчас вижу, что мог бы никуда не уходить!..
        Он совсем раскраснелся, Реджинальд поспешил и ему плеснуть воды. Картограф сглотнул ее залпом:
        - Да! Понадобилось заглянуть за край Земли, чтобы вернуться к тому, от чего ушел…
        Лишь после дивных странствий до Василия Борисова дошла простая истина: чтобы войти в живой космос, совсем не обязательно ехать в Африку, Тибет или куда-то еще. Эти места, перекрестки миров, они везде! Они у каждого свои, у каждого из нас должно быть такое место, к которому он подходит, как ключик к замочку. Надо лишь найти это место, этот замочек, а вернее сказать, волшебную дверь. Вот я нашел! Теперь я совершенно уверен, что моя дверь - она там, в том северном краю. Ну да, понадобились годы, расстояния, встречи, разлуки, чтобы это понять. Но я понял. И должен вернуться туда. И попробовать открыть эту дверь, потому что это могу сделать только я. Понимаете?..
        Реджинальд вздохнул:
        - Вот сейчас, кажется, понимаю.
        Он ясно вспомнил слова Борисова, когда-то сказанные тем на катере: о биосферных энергиях, пронизывающих мир, - и постарался передать их по-своему.
        Да, в каких-то местах Земли складываются условия, благоприятные для того, чтобы всякий смог преодолеть пространственно-временной порог. Мы в этом убедились. Но можно предполагать, что для иных людей это совершенно необязательно, у них может быть свой маленький портал человек+биосфера, и скорее всего…
        - Совершенно справедливо! - подхватил Борисов. - Где родился, там и пригодился.
        Человек приживается, прикипает к своему месту, превращается в единое целое с этой экосистемой, вот именно с теми самыми лесами и перелесками, полями, речными туманами, рассветами, осенним солнцем… и постепенно обретает возможность персональных транспланетных переходов через свою малую родину.
        - Которая, конечно, неотделима от Родины большой, - закончил он.
        Реджинальд задумчиво улыбнулся, вспомнив и другие слова своего друга:
        - Россия всегда одна, пусть и под разными названиями?..
        - Точно так.
        - Да. Понял. Но…
        - Но?
        - Но, во-первых, ваша гипотеза… э-э… при всей ее оригинальности и даже романтичности… кажется мне слишком, простите, смелой, а во-вторых, пусть даже вы и правы - я не уверен, что вам дадут тихо-мирно жить в вашей идиллической глуши. Простите еще раз.
        - Ваши слова резонны, - Борисов встал. - Не спорю. Но я решил. Домой!
        - Ну что ж, - встал и Гатлинг. - Ваш выбор…
        И выписал картографу очень щедрый чек:
        - Надеюсь, это вам поможет.
        - Благодарю, - и Борисов душевно распрощался с Реджинальдом и вошедшей Вивиан. На этой ноте и расстались.
        Супруги немного погрустили вдвоем, пока никто не видит - признавшись, что не ожидали от себя столь глубоких чувств… Впрочем, долго предаваться лирике им опять-таки не дали.
        Примчался Симпкинс, запыхавшийся, взлохмаченный, переполненный критическими новостями. В Катанге идут настоящие бои, доложил он. Притом сам черт ногу сломит в тамошних раскладах, но то, что Ланжилле - один из главных заводил этой бузы, несомненно. Местные должностные лица клянут и кроют его худыми словами, а заодно уж мечут громы и молнии во всю Францию: лягушатники-де, паразиты, всю жизнь только и делали, что палки нам в колеса вставляли, в последнюю войну хоть бы пальцем шевельнули, когда немцы нас на части рвали… И все как один твердили, что лучше скорей отчаливать отсюда, ибо из Катанги может полыхнуть по всей стране, и тогда спасайся, кто может.
        Супруги не стали играть с огнем, собрали всех, кратко посовещались и дали команду на сборы. Назавтра никем не провожаемая экспедиция отбыла в Браззавиль, оттуда в Пуэнт-Нуар; Моррелл вновь вступил в командование судном, и суток не прошло, как «Фалькон» взял курс на Нью-Йорк.

* * *
        И вот миновало два с лишним года…
        Участников экспедиции отчасти раскидало по белу свету. Капитан Моррелл все так же бороздит просторы, командуя судами, его бывшие матросы ходят по морям на разных кораблях. Редуотер принял предложение одного провинциального университета с прицелом на руководство кафедрой; Хантер, движимый своими левыми идеями, отправился в Южную Америку лечить бедняков, изредка пишет, уверяет, что нашел себя в оказании бескорыстной помощи обездоленным… Йенсен…
        Ну, Йенсен остался верен себе. По возвращении Реджинальд уже сам попытался разговорить его на философские темы, но биолог вежливо уклонился, хотя нет сомнений, что он напряженно размышляет о цели бытия, о жизни и смерти. Но обсуждать это почему-то больше не хочет.
        На нет и суда нет, и Реджинальд не стал лезть в душу ученого. А тот через какое-то время поведал, что списался со своим знакомцем Хейердалом и получил приглашение поработать в Полинезии. И приглашение принял.
        Ну что ж, в добрый путь - примерно так напутствовали его супруги, на что Йенсен их поблагодарил… помялся немного и вдруг разразился речью:
        - Но я бы хотел вернуться. Туда, к перекрестку миров. Я понимаю: мы сейчас не можем правду говорить об этом. Но ведь это было, да! Мы знаем. И это не отпустит нас. Да. И день придет, когда кого-нибудь из нас вновь позовет туда, в живой космос. И мы не сможем сладить с этим. Да и ни к чему! Ведь так?..
        Столь замысловато скандинав выразил то, что супруги чувствовали, но в силу сложных психологических причин избегали говорить об этом.
        Еще в Леопольдвиле, за день до отъезда, все участники экспедиции, собравшись в номере Гатлингов, со всей серьезностью обсудили ситуацию и единодушно постановили: о живой Вселенной, о зоне перехода в нее объявлять не стоит, даже экипажу «Фалькона». Не поймут. Если честно - мистер Гатлинг перестраховался, держа в уме свой бизнес. Ну вот представьте, начнет он рассказывать деловым партнерам о сказочном мире, летающих демонах, волшебном здании, убегающей человеческой тени, которую невозможно догнать… Да и не один Реджинальд заботился о реноме; никому не хотелось прослыть сумасшедшим, хоть бы и без всякого бизнеса, поэтому прийти к консенсусу было несложно. Да, были в девственных африканских лесах. Да, видели много любопытного. Отчет экспедиции будет опубликован. Кому интересно, читайте.
        Но - негласно, разумеется - ни устно, ни письменно ни слова о Земле-2. Рано сегодняшнему человечеству об этом знать.
        Ну а Йенсен с присущей ему искренностью вслух обозначил то, о чем другие не решались говорить. Молчать можно. Забыть нельзя. И придет время, когда надо будет вернуться к незаконченной африканской повести.
        - Вы совершенно правы, Торлейф, - без улыбки сказал Реджинальд. - Я тоже знаю, что этот день придет. Не знаю лишь когда.
        - А для кого-то, может быть, и никогда, - совершенно спокойно молвил Йенсен. - В мире все так меняется! И не в лучшую сторону. Кто знает, что для нас наступит через год? Я ни за что не поручусь.
        - Ну, не будем столь мрачны, дорогой магистр!
        - Пусть не будем, - согласился тот. - Пусть жизнь покажет.
        Ну, вот жизнь и показала. Со времени того разговора, правда, прошло сильно больше года, больше даже полутора лет - но все-таки Йенсен оказался прав.
        Сам он так и обосновался в Полинезии, занимался изучением тамошней фауны и флоры, изредка писал скупые письма, супруги отвечали ему примерно такими же… Симпкинс тоже звонил и забегал не так часто - дела, понятно. Он по-прежнему успешно руководил агентством, успевал почти по всему миру, но Африку держал, конечно, на особом прицеле.
        Сеть его южноафриканских агентов за это время расширилась, информация поступала исправно. Беспорядки в Катанге, из-за которых пришлось некогда срочно покинуть Леопольдвиль, власти сумели подавить ценой немалых усилий и, по свежим сведениям, пока держат ситуацию под контролем, хотя провинция напоминает наглухо закрытый котел, где идет невидимое миру кипение и бурление… Какую роль в этом играл Ланжилле, с какими спецслужбами он был связан, - выяснить так и не удалось. После бунта и его подавления он исчез. Как в воду канул! Все бросил: шахты, счет в банке, норманнский дворец - и затерялся в человечестве. С ним же пропал и Бен Харуф. Следов ни того, ни другого найти пока не удалось.
        И уж конечно, с особым вниманием, даже с ревностью, что ли, Гатлинг с Симпкинсом отслеживали то, что связано с их зоной, с перекрестком миров. Они так и говорили меж собой: «наша зона», «перекресток миров»… Вот только слежка не принесла ничего нового.
        Нигде: в печати, по радио, даже в слухах и сплетнях - ни слова, ни полслова за эти годы. Тайны африканского мира так и остались закрыты для «белой» цивилизации. Туземцы, если что и узнавали, с колонизаторами не делились.
        Намертво молчали и спецслужбы, не хуже спартанских мальчиков. Ни одного упоминания о двух пропавших экспедициях, о судне «Кассиопея», о разбитом самолете в джунглях - пусть хотя бы на уровне пьяной болтовни в портовом кабаке. Нет! Тема закрыта так, словно какой-то колдун брызнул на нее мертвой водой.
        Пытались разузнать и о Борисове. Тоже ноль. Ну, понятно, Советский Союз - особая страна, сильно отгороженная от остального мира. Но хитромудрый Симпкинс и в данном случае нашел лазейки, ручейки информации потекли к нему, однако ничего не донесли о Борисове Василии Сергеевиче, сотруднике девятого отдела НКВД…
        Оставалось уповать на годы. На то, что время само все сделает, принесет новости, соберет старых друзей, отправит их вновь на поиск неизведанного, и тогда…
        А вот на этом месте мысль Реджинальда бледнела, слабела, и он, разумеется, не знал, что будет тогда. Он просто берег эту мысль как фамильную драгоценность, часто вспоминал давний разговор с женой - о том, что приключения на Острове погибших кораблей были самым ярким событием в их жизни… и вот теперь в шкатулке семейной памяти появился еще один бриллиант, и не только с прошлым, но и с будущим, с надеждой вернуться и открыть для всех огромный незнакомый мир. Конечно, это вовсе не будет волшебная страна, где молочные реки текут вдоль кисельных берегов, конечно, здесь исследователей будут поджидать такие трудности, которых пока и вообразить невозможно, - но ведь это и есть путь человечества: идти вперед, открывать новые пространства, не бояться их неизмеримости! Бескрайний мир, живая Вселенная - это будущее человечества при всех трудностях, да и что там говорить, опасностях, подстерегающих тех, кому предстоит первыми ступить на неизведанные земли, кто и вправду ищет бурь, как тот самый парус… Да кто знает, сколько людей и в наши дни ходят вокруг да около этих открытий, помалкивая о них, отчасти
потому, что представляют реакцию окружающих, а отчасти из каких-то корыстных соображений! Но рано или поздно это станет достоянием всех, и для наших дальних потомков этот мир станет столь же привычным, что для жителя Нью-Йорка, ну, скажем, Чикаго. Вопрос лишь в том, когда…

* * *
        Все это бог весть по которому кругу успел вспомнить и осмыслить Реджинальд в течение нескольких минут. Вивиан, похоже, призадумалась о том же самом, глядя в окно. Супруг проследил за ее взглядом, увидел, что небо, с утра ослепительно-голубое, подернулось легчайшим облачным налетом.
        Вивиан повернулась к мужу, улыбка мимолетно тронула ее губы, но в голосе радости не было:
        - Странно, не правда ли?.. Вот мы завтракаем, разговариваем, смотрим в окно - все как всегда! А ведь сейчас, в буквальном смысле, вот в эти самые часы происходит перелом истории. И может быть, весь наш мир рухнет… да вот как Рим когда-то рухнул под натиском варваров. Разве это не может повториться? Уцелевшим людям надо будет восстанавливать разбитую цивилизацию, по сути, заново строить жизнь на обломках прежней…
        Она вдруг очень явственно представила себе эту картину. Пустые города с замершими трамваями, машинами, с кварталами, зарастающими дикой зеленью, с тоскливым воем ветра в выбитых окнах… Действительно, в этом наполовину одичавшем мире кому будет дело до новой Вселенной, если старую-то не сберегли!.. Разве что несколько стариков, если доживут, будут помнить о том, что они открыли когда-то, но не смогли донести свое открытие, так и остались коротать свой век с никому не нужными воспоминаниями и неразгаданными тайнами.
        - Слушай, - быстро сказала она мужу. - А вдруг Борисов прав?
        Она имела в виду то, что, возможно, и вправду у каждого из нас есть персональный вход в живой космос: это неотъемлемое качество человека, запрограммированное от рождения. То есть родился человеком, значит, обладаешь такой способностью. Проблема в том, как ее реализовать!
        Реджинальд пожал плечами.
        - Думал об этом, - сказал он. - Знаешь, я с тех пор ни на день не забываю о том типе, за которым мы гнались…
        - ОН?
        - ОН. И не могу объяснить почему, но я уверен, что это совершенно реальный человек, нашедший способ подчинить себе переходы от Земли к Земле. Кто? Как?.. Не знаю. Ни на эти вопросы, ни на какие другие у меня ответа нет. Но это на самом деле подводит к гипотезе нашего друга Борисова! По крайней мере, заставляет отнестись к ней всерьез. По-деловому. Ну, а дальше…
        И он вновь пожал плечами.
        Вивиан молча покивала. Да! Что дальше - неведомо. История на самом деле в эти дни переломилась и… и…
        - И нам пока остается только ждать, - закончил Реджинальд.
        Теперь он посмотрел в окно так, словно небо могло подсказать ему будущее. Но оно стремительно затягивалось облаками, свет солнца сменился полутенью, с океана потянул холодный ветер - это было видно, а больше ничего.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к