Плененная королева Элисон Уэйр
Женские тайны
Ее воспевали трубадуры, рыцари на турнирах проливали за нее кровь. Перед умом и красотой этой женщины склоняли голову короли. Жизнь ее, отягощенная страстью, была яркой и яростной, как комета. Разрыв с мужем, Людовиком VII, королем Франции, и любовь на грани безумия к молодому красавцу Генриху Анжуйскому, будущему королю Англии, - любовь, которая со временем переросла в ненависть и закончилась пленением и монастырем. А еще она дала миру Ричарда Львиное Сердце, славного своими подвигами и победами. И развязала Столетнюю войну, самую продолжительную в Европе. Алиенора Аквитанская - сама жизнь ее авантюрнейший из романов, прожитый как одно мгновение.
Впервые на русском языке!
Элисон Уэйр
Плененная королева
Семи важным для меня маленьким человечкам,
которые родились в 2009 году:
Генри Джорджу Марстону, Чарли Эндрю Престону,
Айле Мэй Уэйр, Мейси Исобель Флоре Уэйр,
Ларе Эйлин Уэйр, Грейс Дейли Робинсон
и моей крестнице Элеоноре Джейн Борман
Лишь червь бессмертен,
и в нем о прошлом память.
Бернар Клервоский[1 - Бернар Клервоский (1091 -1153) - французский богослов, монах, настоятель монастыря Клерво, к его слову прислушивались и в Риме, и в Париже. - Здесь и далее прим. перев., кроме особо оговоренных.]. Размышления
Та ненависть сильнее, что переродилась из любви.
Уолтер Мэп, средневековый хронист. De Nugis Curialum (Забавы придворных)
Ах, жестокая судьба,
Как быстро радость сменяется печалью!
Раймбаут де Вакейрас, трубадур из Прованса
Alison Weir
CAPTIVE QUEEN
2010 by Alison Weir
Алиенора и ее семья
Часть первая
Брак львов
1151 -1154
Глава 1
Париж, август 1151 года
Господи Боже, не дай мне выдать себя, безмолвно молилась королева Алиенора, с изяществом восседая на резном деревянном троне рядом со своим мужем, королем Людовиком. Королевский двор Франции собрался в мрачном гулком зале Дворца Сите, который занимал половину острова Сите на реке Сене и выходил на громаду собора Нотр-Дам.
Алиенора всегда ненавидела этот дворец с его мрачной, крошащейся каменной башней и темными, холодными комнатами. Она пыталась украсить гнетущий зал дворца дорогими гобеленами из Буржа, но тот все равно оставался суровым и угрюмым, несмотря на лучи летнего солнца, проникавшие сюда сквозь узкие окна. Ах, как тосковала она по изящным замкам своей родной Аквитании, построенным из светлого податливого камня на вершинах поросших сочной зеленью холмов! Как ей самой не хватало Аквитании и того мира на избалованном солнцем юге, который она вынуждена была покинуть столько лет назад. Но Алиенора давно научилась управлять своими мыслями и не пускать их в опасную сторону. А если это все же случалось, то она боялась сойти с ума. Нет, сейчас надо сосредоточиться на церемонии, которая вот-вот начнется и на которой она должна наилучшим образом сыграть свою королевскую роль. Алиенора столько раз обманывала надежды Людовика и Франции - чаще, чем они об этом догадывались, - что теперь-то уж постарается выглядеть как можно лучше.
Перед королем и королевой толпилась высшая знать и вассалы Франции, пестрая шайка в мехах и в алых и коричневатых одеяниях, а также знатные представители Церкви, все, кроме одного, облаченные в сверкающие, шуршащие одежды. Собравшиеся ожидали извещения о конце войны.
Людовик казался изможденным и усталым, на щеках его все еще играл нездоровый румянец - последствия лихорадки, на несколько недель уложившей короля в постель. Но теперь он, подумала Алиенора, хотя бы на ногах. Конечно, королю о том, что он должен подняться с постели, сказал Бернар Клервоский, этот всюду сующий нос аббат, который стоит в стороне, в одеянии из суровой ткани, а когда говорил Бернар, Людовик и весь остальной христианский мир неизменно подпрыгивали.
Алиенора не любила Людовика, но была готова на многое, чтобы избавить его от лишних забот, в особенности теперь, когда король сдал духом и телом, а сама она чуть не тряслась от стыда и страха перед возможными последствиями ее разоблачения. Алиенора считала себя в безопасности, думала, что унесет тяжкий грех с собой в могилу. Но вот теперь тот единственный человек, что мог невзначай, жестом или взглядом, выдать ее, поставить под угрозу ее жизнь, должен был через несколько мгновений войти через огромную дверь в конце зала: Жоффруа, граф Анжуйский, которого все называли Плантагенетом[2 - Плантагенет - прозвище происходит от латинского названия дрока («planta» - растение; «genista» - дрок) - цветка, который был эмблемой Жоффруа V, графа Анжуйского.] по цветочной метелке, что он обычно носил на шляпе.
Но вообще-то, горько подумала Алиенора, вряд ли Людовик может порицать ее за то, что она сделала. Ведь именно он, а вернее, церковники, главенствовавшие в его жизни, обрекли ее на несчастное существование ссыльной в этом неприветливом северном королевстве с серыми небесами и мрачными людьми, вынудили вести этот невыносимый, почти монашеский образ жизни в изоляции от мира, в обществе ее дам. Алиенору на четырнадцать лет лишили всяких развлечений и удовольствий, и только несколько раз украдкой смогла она на короткие мгновения познать другую жизнь. С Маркабрюном[3 - Маркабрюн (? - около 1149) - трубадур из Гаскони, основоположник так называемого темного стиля в поэзии трубадуров.], с Жоффруа и позднее - с Раймундом. Сладкие грешки, о которых можно говорить лишь в исповедальне, но не дай бог узнать о них ее мужу Людовику. Она была его королевой, а Жоффруа - его вассалом, и оба они нарушили свои клятвы верности.
Все эти беспорядочные мысли мелькали в голове Алиеноры, сидевшей рядом с королем на высоком троне в ожидании Жоффруа и его сына Генриха, чтобы Людовик мог обменяться с ними поцелуем мира и получить формальный оммаж[4 - Оммаж - в феодальную эпоху одна из церемоний символического характера; присяга, оформлявшая заключение вассального договора. - Прим. ред.] Генриха. Таким образом, война красиво завершалась, вот только тщательно скрываемое волнение Алиеноры не находило красивого завершения. Ведь с той блаженной грешной осени в Пуату прошло уже пять лет, в течение которых она ни разу его не видела.
Это не было любовью и длилось недолго. Но Алиенора так и не смогла стереть из памяти эротические воспоминания о том, как они с Жоффруа на шелковых простынях предаются утехам любви, как сплетаются их тела в золотистом мерцании свечей. Они одновременно достигли вершины, и это было для нее откровением после неуклюжих любовных потуг в брачной постели и того жестокого пробуждения, которым стала для нее встреча с Маркабрюном. Алиенора и не представляла, что мужчина может доставить такое долгое наслаждение, волна которого обдавала ее снова и снова, пока она не зашлась криками радости. Тогда-то с недоступной прежде ясностью она и поняла, чего не хватает ее союзу с Людовиком. Но Алиенора заставила себя забыть об этом, потому что Людовик никогда не должен узнать о случившемся. Уже одного подозрения в измене было достаточно, и это подозрение так глубоко оскорбило Людовика, что рана на королевском сердце грозила никогда не затянуться. С тех пор отношения между ними изменились, и сейчас Алиенора молилась лишь об одном: без потерь выбраться из-под руин их брака.
И вот теперь Жоффруа в Париже, в этом самом дворце! Сердце Алиеноры замирало при мысли, как бы кто-нибудь из них, сам того не желая, не дал повода Людовику или кому-нибудь другому, в особенности аббату Бернару, повода для подозрений в их греховной связи. Во Франции королеву, уличенную в супружеской измене, ждало страшное наказание. Всем известна ужасная старинная история о Брунгильде, жене короля Хлотаря. Брунгильда была ложно обвинена в супружеской измене, и ее казнили: привязали за волосы, руки и ноги к лошадям и разорвали на части. Проявит ли Людовик такую же жестокость, если узнает, что она изменила ему? Нет, Алиенора так не думала, но проверять, что случится на самом деле, не имела ни малейшего желания. Людовик никогда, ни в коем случае не должен узнать о ее связи с Жоффруа.
Но, несмотря на все свои страхи, Алиенора не могла забыть о том, что было между ними, о том чуде пробуждения к радостям любви…
«Нет, не смей думать об этом!» - остерегла она себя. Это слишком опасно. Алиенора даже начала сомневаться: стоят ли те чудесные наслаждения такого риска…
Раздался звук труб. Они приближались. Теперь в любое мгновение Жоффруа мог появиться в огромной двери. А вот и он - высокий, рыжеволосый, сосредоточенный, точеные черты говорили о силе и целеустремленности, широкие шаги свидетельствовали о бьющей через край энергии. Жоффруа не изменился. Он приближался к возвышению, устремив взгляд на Людовика, а в сторону королевы даже не глянул. Алиенора заставила себя поднять подбородок и смотреть прямо перед собой. Добродетельные дамы, говорила ей когда-то бабушка Данжеросса, скромно опускают глаза. Но и Данжеросса тоже не была святой и в свое время с помощью глаз многого добилась: заманила в сети дедушку Алиеноры - похотливого трубадура, герцога Аквитанского. Алиенора очень рано узнала, что женщины имеют странную власть над мужчинами - взять хотя бы ее и Людовика. Впрочем, да поможет Господь им обоим, ее власть никогда не была достаточной для того, чтобы побудить его вялый член к более частым действиям.
Алиенора старалась не думать о своем разочаровании, но, к несчастью, мужчина, который показал ей, что все может быть совсем по-другому, находился сейчас в нескольких футах от нее в сопровождении своего восемнадцатилетнего сына. Его сына! Глаза Алиеноры вдруг перестали ей повиноваться, словно обезумели. Генрих Анжуйский был чуть ниже отца, но его внешность с лихвой искупала этот недостаток. Он был великолепен: молодой, рыжеволосый лев с лицом, на которое можно глядеть хоть всю жизнь и не наглядеться, наслаждаясь серыми глазами, более пронзительными, чем глаза отца. У Генриха были откровенно чувственные губы, широкая грудь, а тело мощное и гибкое благодаря годам, проведенным в седле и на поле боя. Несмотря на грубую мужественность, Генрих двигался с кошачьей грацией и скрытой энергией, которые говорили о мощной сексуальности. Невозможно было противиться его молодой, восхитительной притягательности. Алиенора кинула лишь один взгляд на него, но больше уже не смотрела на Жоффруа.
Сомнений в том, что интерес этот не односторонний, у Алиеноры не возникло, потому что, когда Людовик поднялся и обнял Жоффруа, Генрих не сводил с нее оценивающего взгляда: его распутные глаза, словно раздевавшие ее, потемнели от желания. Вожделение обуяло Алиенору. Она едва контролировала себя. Никогда еще с такой страстью не жаждала она ни одного мужчину.
Королева не без труда отвела глаза - эти блудливые глаза - от Генриха и сосредоточилась на процессе принесения оммажа, потом увидела, как Генрих следом за отцом опустился на колени и вложил свои ладони в руки короля.
-Именем Господа клянусь, - произнес он низким, сипловатым голосом, - что буду верен и предан вам, что буду любить все, что любите вы, и чураться всего, чего чураетесь вы. Никогда желанием или действием, словом или делом не совершу ничего, что неприятно вам, при условии, что вы будете обращаться со мной так, как я того заслуживаю. Да поможет мне Бог.
Алиенора была пленена. Она хотела его. Королева не могла сказать, откуда в ней эта уверенность, но, глядя на Генриха, она знала: он предназначен для нее. И получить его не составит труда, стоит только пальцем поманить. Решимость Алиеноры добиться развода укрепилась.
Она перехватила взгляд Жоффруа, но обнаружила, что смотрит мимо, почти не замечая, что тот, глядя на нее, слегка нахмурился. А она думала о том, что невидимыми нитями связана с тремя мужчинами, находящимися рядом с ней, но ни один из них не знает об этом, а две из этих нитей должны быть порваны. Забыть о Жоффруа будет легко. Алиенора наконец поняла, что слишком долго подкармливала свою фантазию за неимением лучшего. Эта связь была лишь вспышкой страсти, приукрашенной ее воображением, корни которого уходили в разочарование. Долгие годы хотела она освободиться от бедняги Людовика. И теперь вопрос только в одном: как это сделать?
-Именем Господа я официально объявляю тебя герцогом Нормандии, - нараспев проговорил Людовик, обращаясь к Генриху, потом наклонился и поцеловал молодого человека в обе щеки.
Молодой герцог поднялся на ноги и, отступив, встал рядом с отцом, потом оба поклонились.
-Мы все должны быть благодарны аббату Бернару, - пробормотал король Алиеноре, его красивое лицо осветилось приятной улыбкой, которой он не улыбался никому, кроме красавицы-жены. - Этот мир с графом Жоффруа и его сыном был заключен стараниями аббата.
Вероятнее всего, этот мир стал следствием какой-нибудь коварной стратегии, изобретенной Жоффруа, подумала Алиенора, но от комментариев воздержалась. Даже наивному Людовику показалось странным, что лукавый граф Анжуйский полностью изменил свою позицию, хотя перед тем в лицо поносил праведного Бернара, который осмелился обрушиться на Жоффруа за то, что тот поддерживает своего сына Генриха, прозванного Сыном Императрицы[5 - Генрих, впоследствии король Англии Генрих II, был сыном графа Жоффруа и Матильды, дочери английского короля Генриха I. В первом браке Матильда была замужем за императором Священной Римской империи и получила титул императрицы. Овдовев, Матильда вышла замуж за Жоффруа, однако за ее сыном закрепилось прозвище Сын Императрицы.]. Но в течение ряда лет Генрих упрямо не соглашался принести оммаж своему сюзерену королю Людовику на герцогство Нормандское. Даже Алиенору это коробило.
«Этот мальчишка наглец! - в свое время кипел Людовик. - Говорят, характер у него такой, что святого из себя выведет. Кто-то должен его обуздать, прежде чем он окончательно распоясается. Да и отцу его нельзя доверять, какие бы льстивые слова он ни произносил в мой адрес».
-Не могу поверить, что Жоффруа настолько глуп, чтобы уступить герцогство этому нахальному щенку, - пробормотал Людовик с застывшей улыбкой на лице. Алиенора, охваченная страстью к Генриху, не нашла что ответить. - Даже теперь я не доверяю ни тому ни другому. И аббат Бернар тоже. Что бы там кто ни говорил, но я был прав, когда изначально отказывался признать Генриха герцогом. Ума не приложу, почему Господь в мудрости Своей поразил меня болезнью, когда я совсем было уже собрался идти на них войной.
Людовик сам накручивал себя, что должно было неминуемо привести к одной из его редких, но убийственных вспышек ярости, и Алиенора поняла, что должна успокоить его, хотя все ее существо и протестовало против этого. На них смотрели…
Людовик сжал раскрашенные подлокотники трона так, что костяшки пальцев побелели, и королева положила свою прохладную ладонь на его руку.
-Мы должны благодарить Бога за участие аббата Бернара, - успокаивающе прошептала она, вспомнив, как, невзирая на обычные ругательства и вспышки гнева Жоффруа - ну и характером наделил Господь этого человека! - аббат Бернар вмешался и совершил настоящее чудо, предотвратив войну.
-Да, сделка была справедливой, - согласился Людовик, умерив раздражение. - Никому другому не удалось бы уговорить Плантагенетов на такие условия.
Алиенора не могла не признать, что уступка Вексена - спорной земли на границе Нормандии, - на которую пошел Генрих в обмен на признание его герцогом Нормандским, была красивейшим решением спора.
-Мой господин, - сказала она, - все ждут. Давайте же начнем развлекать наших гостей.
Принесли вино со сладостями, и король, королева и их важные гости смешались с толпой придворных. Алиенора бродила среди них в огромном мрачном зале в поисках герцога Нормандского, с трепетом предвкушая возможность перекинуться с ним несколькими словами, еще раз услышать его голос, но неожиданно лицом к лицу столкнулась с праведным аббатом Бернаром, которого, кажется, эта встреча смутила не меньше, чем ее. Было широко известно, что он не любит женщин. Алиенора не сомневалась, что аббат просто боялся того воздействия, какое женщины могут произвести на него. Господи милостивый, он даже выразил неудовольствие, узнав, что его сестра с радостью выходит замуж за богача. Алиенора всегда ненавидела Бернара, этого вечно недовольного, убогого старика, и антипатия, конечно, была взаимной, но теперь правила вежливости требовали, чтобы она поприветствовала его. Душок непорочности не очень располагал к светским беседам. «Вот уж воистину - душок!» - подумала она.
Бернар уставился на нее своим суровым, аскетическим взглядом. Выглядел он изнуренным, кожа была натянута на череп. Весь мир знал, как истово аббат постился из любви к Господу. От него почти ничего не осталось.
-Моя госпожа… - сказал он, чуть поклонившись и уже собираясь улизнуть.
Но тут Алиеноре пришло в голову, что сейчас аббат может быть полезен для нее.
-Святой отец, - остановила она его с самым умоляющим выражением лица, на какое была способна, - мне необходим ваш совет.
Аббат молча уставился на нее. Он был не из тех людей, что готовы тратить слова впустую. Алиенора чувствовала его антипатию и недоверие. Бернар сразу ее невзлюбил и не делал тайны из своего мнения о ней, поскольку считал, что королева всюду сует свой нос и слишком заносчива.
-Я уже говорила с вами об этом, - сказала вполголоса Алиенора. - Я имею в виду мой брак с королем. Вы знаете, какой пустой и горькой была моя жизнь. Знаете, что за четырнадцать лет совместной жизни я родила ему всего двух дочерей. Я отчаялась принести королю сына и наследника, хотя много раз молила об этом Деву Марию. Но боюсь, Господь отвернулся от меня. - В ее голосе послышался своевременный всхлип. - Вы сами оспаривали законность нашего брака, и я тоже не раз задумывалась об этом. Мы с Людовиком слишком близкие родственники. Мы не получили разрешения Церкви на брак. Скажите мне, святой отец, что я могу сделать, чтобы заслужить милость Господа?
-Многие разделяют вашу озабоченность, дочь моя, - ответил Бернар с мукой в голосе, словно ему было больно хоть в чем-то соглашаться с ней. - Сами бароны побуждали короля искать способа расторжения брака, но он не хочет терять ваши громадные земли. И, помоги ему Господь, король вас любит. - Аббат скривил губы.
-Любит? - эхом отозвалась Алиенора. - Людовик - он как ребенок! Невинный, и боится любви. И он редко приходит ко мне в спальню. Откровенно говоря, я вышла замуж за монаха, а не за короля!
-Это меньшая беда, чем ваше незаконное супружество, - вспыхнул Бернар. - Почему вы всегда думаете о плотских вещах?
-Потому что без плотских вещей не родится наследник! - отрезала Алиенора. - Мои дочери в силу их пола не могут наследовать корону, а если король умрет, не оставив наследника, Франция погрузится в пучину войны. Людовик должен получить свободу, чтобы снова жениться и родить наследника.
-Я поговорю с ним еще раз, - сказал Бернар, с трудом скрывая раздражение. - Существуют весьма основательные причины, по которым этот брак должен быть расторгнут.
Алиенора прикусила губу, исполненная решимости не признавать подразумеваемое словами аббата оскорбление. Потом она увидела в толпе Генриха Анжуйского, который попивал вино, разговаривая со своим отцом Жоффруа, и ее сердце екнуло.
Бернар тоже увидел его и фыркнул.
-Не верю я этим Плантагенетам, - мрачно сказал он. - Они семя дьяволово - к дьяволу и вернутся. Это проклятая ветвь. Граф Жоффруа скользкий как угорь, и он никогда не нравился мне. Богохульствуя прямо мне в лицо, он раскрыл свое истинное «я». Но Господь воздаст ему должное. Попомните мои слова, моя госпожа, граф Жоффруа не проживет и месяца!
Мурашки пробежали по телу Алиеноры при этих словах аббата, но она сказала себе, что они лишь следствие ненависти. Потом она поняла, что аббат смотрит на Генриха и хмурится.
-Когда я впервые увидел его сына, меня посетило страшное предчувствие.
-Позвольте узнать почему? - вздрогнув, спросила Алиенора.
-Он пошел в свою мать, в эту дьяволицу Мелузину[6 - Мелузина - персонаж европейского фольклора, женское божество пресных вод в священных ручьях и реках. Обычно изображается женщиной со змеиным или рыбьим телом (подобие русалки). Имеются также ее изображения с крыльями и/или двумя хвостами.], жену первого графа Анжуйского. Я вам расскажу эту историю. Глупый граф женился на ней, соблазненный ее красотой, и она родила ему детей. Но она никогда не ходила на мессу. И однажды он заставил ее, приказав своим рыцарям крепко держать ее за плащ. Но когда дело дошло до поднесения Святых Даров, она, продемонстрировав сверхъестественную силу, с воплем бросилась в окно, и с тех пор ее никто не видел. Не может быть сомнений, что она истинная дочь дьявола, которой был невыносим вид Тела Христова.
Алиенора иронически ухмыльнулась. Она уже слышала эту историю.
-Это старая легенда, святой отец. Вы ведь на самом деле не верите в нее?
-В нее верят граф Жоффруа и его сын, - ответил Бернар. - Они часто ее вспоминают. Кажется, даже гордятся ею. - Он с отвращением сморщился.
-Я думаю, они просто пошутили над вами, - сказала Алиенора, вспомнив о язвительном чувстве юмора Жоффруа.
Один Господь знает, как ему был необходим этот юмор, ведь его женой была эта старая карга императрица Матильда, которая каждый день напоминала Жоффруа, что ее отец был королем Англии, а мужем - сам император Священной Римской империи! А теперь она опустилась до какого-то жалкого графа!
Алиенора пожала плечами. Пусть короли и принцы пасуют перед ним, но для нее Бернар Клервоский был всего лишь глупым, всюду сующим свой нос стариком. И с какой это стати занимать голову мыслями о нем, когда к ней целеустремленно направляется Генрих Сын Императрицы?
Почему определенные черты лица вызывают в одном человеке непреодолимую тягу к другому, спрашивала она себя, не в силах оторвать глаз от молодого герцога.
-Мадам королева, теперь я вижу, что многочисленные сообщения о вашей красоте не лгут, - коротко поклонившись, обратился к ней Генрих.
Алиенора снова почувствовала, как волна страсти накатывает на нее. Господи, до чего же она хотела его! Все бы отдала за то, чтобы переплестись с ним телами!
-Добро пожаловать в Париж, господин герцог, - беззаботно ответила она. - Я рада, что вы достигли согласия с королем.
-Это сохранит много жизней, - сказал Генрих.
Алиеноре еще предстояло узнать, что в беседе он искренен и всегда говорит по делу. Но его глаза обшаривали ее тело, отмечая каждый соблазнительный изгиб под облегающим шелковым платьем с точно подогнанным корсажем и двойным поясом, который подчеркивал осиную талию и бедра королевы.
-Надеюсь, ваше путешествие было приятным? - спросила Алиенора, от желания у нее кружилась голова.
-Почему бы нам не оставить пустой обмен любезностями? - резко прервал ее Генрих. С его стороны такой поворот был грубостью, но это лишь сильнее возбудило ее. Он вперил в нее взгляд. - Зачем попусту тратить время, если мы можем познакомиться поближе.
Алиенора чуть было не спросила у него, что он имеет в виду, и уже хотела сделать ему выговор за недопустимую фамильярность с королевой, но потом передумала. Она хотела его так же страстно, как он, похоже, хотел ее. К чему это отрицать?
-Я тоже не прочь узнать вас поближе, - пробормотала Алиенора, откровенно улыбаясь и забыв все эти глупости про скромно опущенные глаза. - Вы должны простить меня, если я не нахожу нужных слов.
-Насколько мне известно, у вас не было возможности научиться этому, - сказал Генрих. - Король Людовик известен своей, как бы сказать… праведностью. Это, конечно, не относится к тем случаям, когда он возглавляет армии или сжигает города. Удивительно, как такой благочестивый человек может быть способен на подобную жестокость.
Алиенору пробрала дрожь. Столько лет прошло, но ей все еще невыносимо думать о том, что случилось в Витри[7 - Людовик VII вел войну с Тибо Шампанским, война продолжалась два года и закончилась оккупацией Шампани королевской армией. Людовик стоял во главе армии, когда был осажден город Витри. В ходе осады была подожжена церковь, в которой погибло более тысячи человек, искавших там убежище.]. А то, что случилось, навсегда изменило Людовика.
-Мое супружество никогда не было легким, - признала она, радуясь тому, что может это сделать. Пусть Генрих не думает, будто она любит мужа. Когда-то она и в самом деле его любила - на девичий, романтический манер, но с тех пор прошло столько лет.
-Вам в постели нужен настоящий мужчина, - откровенно сказал Генрих, продолжая сверлить королеву взглядом, губы его искривились в двусмысленной улыбке.
-Именно это я и пыталась объяснить аббату Бернару, - шаловливо ответила Алиенора.
-Ему? Цепному псу христианского мира? Он этого никогда не поймет! - рассмеялся Генрих. - Вы знаете, что в юности, когда у Бернара при виде хорошенькой девушки случилось первое восстание плоти, он нырнул в пруд с ледяной водой, чтобы излечиться.
Алиенора почувствовала, что вся зарделась от слов Генриха. Они обменялись всего несколькими фразами, а уже заговорили о таких интимных вещах. Это невероятно и чрезвычайно возбуждало.
-Вы слишком самоуверенны для своих лет, - предупредила она. - Неужели вам и вправду всего восемнадцать?
-Я мужчина во всех смыслах этого слова, - заявил Генрих, слегка обиженный ее словами.
-И вы собираетесь доказать мне это?
-Когда? - сосредоточенно спросил он.
-Я сообщу вам через одну из моих женщин, - не колеблясь, ответила Алиенора. - Я дам вам знать, когда и где мы сможем встретиться.
-Людовик - ревнивый муж? - спросил Генрих.
-Нет, в последнее время он не заходит в мою спальню, - разоткровенничалась Алиенора. - Да и в прошлом делал это нечасто, - с горечью добавила она. - Ему нужно было постричься в монахи. Женщины его не интересуют.
-Мне говорили, что Людовик искренне вас любит, - запустил пробный шар Генрих.
-О да, в этом я не сомневаюсь. Но он любит платонически, не испытывая потребности в физическом обладании.
-Значит, он глупец, - пробормотал Генрих. - А вот я ждать не могу.
-Боюсь, это неизбежно, - беззаботно сказала Алиенора. - У меня при дворе немало врагов. Французы всегда ненавидели меня. Что бы я ни делала, им это не нравится. Я чувствую себя как в тюрьме. На меня наложено столько ограничений, с меня не спускают глаз. Так что я должна быть осторожна, иначе мою репутацию еще глубже втопчут в грязь.
Брови Генриха взметнулись.
-Еще глубже?
-Вы, вероятно, слышали истории, что рассказывают про меня, - беспечно бросила Алиенора.
-Слышал одну-две - и тут же присел от удивления, а потом намотал на ус, - усмехнулся Генрих. - Вернее сказать, встал торчком и намотал на ус, если уж говорить по правде! Но я и сам не ангел. Мы с вами одной крови, моя королева.
-Я знаю только, что ничего подобного еще не чувствовала, - прошептала Алиенора, у нее перехватило дыхание.
-Тише, мадам, - остерег ее Генрих. - На нас смотрят. Мы с вами слишком долго говорим. Буду ждать от вас весточки. - Он взял ее руку и поцеловал. Прикосновение его губ, его плоти, было для нее как удар молнии.
Позднее тем же вечером Алиенора сидела перед зеркалом, вглядываясь в полированную серебряную поверхность. Ее отражение смотрело на нее, а она смотрела на свое овальное лицо с гипсово-белой кожей, пухлыми вишневого цвета губами, чувственными глазами под томными веками, четко очерченными скулами, водопадом распущенных рыжих волос, обрамлявших все это. Алиенора удивлялась, что у нее пока нет морщин, но даже если они еще долго не появятся, будет ли Генрих, спрашивала она себя, желать ее с такой же страстью, когда поймет, что в свои двадцать девять она на одиннадцать лет старше его. Но он, несомненно, осведомлен об этом. Всему миру было известно о ее пышной свадьбе с Людовиком, так что возраст королевы тайной не являлся.
Отбросив страхи, Алиенора встала и принялась разглядывать в зеркале свое обнаженное тело. Генрих будет доволен, увидев ее упругие, высокие груди, узкую талию, широкие бедра. От одной только мысли о том, что его пронзительные, опытные глаза увидят ее наготу, Алиенора таяла. Пальцы требовательно опустились к тому сокровенному местечку между ног, что люди вроде Бернара считали запретным для истинно верующих, к местечку, которое пять лет назад дало ей знание о невыразимом наслаждении, поглотившем тогда все ее существо.
Открыл для нее это знание трубадур Маркабрюн, несравненный Маркабрюн, которого она пригласила из своей родной Аквитании к парижскому двору, где его таланты так и не оценили по достоинству. В его облике было что-то сатанинское: смуглый, черноволосый, он возбуждал Алиенору двусмысленными - и очень плохими - стихами, воспевавшими ее красоту, а потом сделал то, чего никогда не делал Людовик: вознес ее на самую вершину блаженства. Случилось это в один великолепный июльский день в уединенной беседке дворцового сада. Но чрезмерная фамильярность стихов Маркабрюна, посвященных королеве, разбудила подозрительность и ревность Людовика, и король отлучил трубадура от двора, отправив назад на юг, даже не догадываясь о том, что Маркабрюн злоупотребил его гостеприимством. Жажда Алиеноры снова подняться на эту вершину блаженства привела ее следующей осенью в объятия Жоффруа.
После этого она научилась сама удовлетворять свой голод, чем и занималась теперь с самозабвением, все ее тело предвкушало то наслаждение, которое она испытает, когда соединится с Генрихом Анжуйским. И, постанывая в судорогах сладострастия, утолявшего ее взыскующую плоть, Алиенора пообещала себе, что произойдет это скоро. Ведь Генрих и Жоффруа не собирались надолго задерживаться в Париже.
-Я видел, что ты разговаривал с королевой, - сказал Жоффруа.
-Мы обменялись любезностями, - настороженно ответил Генрих, наполняя кубок. Он никогда не обсуждал свои амурные дела с отцом.
-Выглядело это как нечто большее, - пригвоздил его Жоффруа. - Я знаю тебя, Генри. Не забывай, мальчик, она королева Франции, а не одна из тех девок, которых ты имеешь в стогу сена. К тому же мы только что заключили мир с королем - ее мужем.
-Мне все это известно, - упрямо ответил Генрих. - Я не идиот.
-Убеди меня в том, - возразил отец. - Я видел, с какой похотью ты разглядывал ее. И как она рассматривала тебя своими распутными глазами. Генри, тебе же известна ее репутация.
-Это всего лишь слухи, - возразил Генрих. - А где доказательства? Ее муж не отрекся от нее, не обвинил в неверности. Думаю, слухи чернят ее безвинно.
-Людовику, - осторожно заметил Жоффруа, - неизвестна и малая доля этих слухов.
-Вы унижаете себя, задевая честь королевы, отец! - рявкнул Генрих.
-Ага, так, значит, ты положил на нее глаз! - сухо заметил Жоффруа. - Послушай меня, сын. - Его голос стал жестче. - У меня есть основания так говорить. Я категорически запрещаю тебе прикасаться к Алиеноре. Не только потому, что она замужем за твоим сюзереном, а значит, вдвойне запретна для тебя, но еще и… - граф сделал паузу и отвел взгляд, - потому, что я сам познал ее.
-Я вам не верю, отец, - ответил Генрих. - Вы так говорите, чтобы отвадить меня.
-Господь свидетель, это истина! - гнул свое Жоффруа, голос его приобрел какое-то мечтательное звучание. - Пять лет назад, когда я был сенешалем в Пуату, я имел тайную связь с Алиенорой. Она тогда собирала деньги на Крестовый поход. Ничего серьезного между нами не было, все закончилось одним свиданием, и продолжения не последовало. Никто об этом не узнал.
-Ну и что теперь? - фыркнул Генрих. - Какая мне разница от того, что между вами что-то было. Вы ведь больше не горите к ней желанием.
-Ты не понимаешь, мальчик! - прошипел Жоффруа, крепко ухватив сына за плечи. - Если ты уложишь ее в постель, то совершишь кровосмешение. Такие отношения запрещены Церковью.
Генрих посмотрел на отца и вывернулся из его хватки.
-Клянусь гробом Господним, мне плевать, что там запрещает Церковь! - прорычал он. - Она много чего запрещает, да толку мало - все идет, как и шло. Ни вы, отец, ни кто-либо другой не остановит меня в моем желании обладать ею. И дело тут не только в моем желании. Не забывайте, что Алиенора - самая богатая наследница христианского мира.
Оторопь взяла Жоффруа, его красивое лицо помрачнело. Он вскочил на ноги, пустой кубок свалился на пол.
-Она замужем за королем Франции! - прошипел он.
-Может и развестись, - ответил Генрих. - Я смотрел и слушал. Вы разве не знаете, о чем болтают при дворе? Что их брак незаконен и должен быть расторгнут. Говорят, на том настаивает сама королева, даже наш друг Бернар, черт бы его побрал, придерживается того же мнения. Только король упрямится.
-Он не хочет потерять Аквитанию, - сказал Жоффруа. - Слишком богатая земля, чтобы от нее отказаться. Так что можешь забыть об этом.
-Нет, - не отступал Генрих, - Людовик не сможет удержать Аквитанию. С ним там почти не считаются. Они самовольные ребята, эти вассалы Алиеноры. Даже ее отец не мог управлять ими.
-А ты думаешь, что сможешь? - язвительно спросил Жоффруа.
-У меня будет больше возможностей, - заверил его Генрих. - У Людовика нет ресурсов. Но когда мне будут принадлежать Англия и Нормандия, я смогу силой заставить их подчиняться.
-Ты бежишь впереди самого себя, сын мой, - устало произнес Жоффруа. - Нет никаких гарантий того, что Англия будет принадлежать тебе. Господь знает: твоя мать и король Стефан много лет жестоко сражались за корону, но Стефан все еще сидит на английском троне, хотя люди и говорят, что Господь и все святые уснули на страшное время его правления. И у него есть наследник - Эсташ. И как бы ни были справедливы претензии на трон твоей матери, они ничем не подкреплены. Она потеряла шансы на успех еще много лет назад, когда своими капризами настроила против себя англичан. - По тону Жоффруа было ясно, что он и сам не одобряет поведения жены.
-Это несправедливо! - напустился на него Генрих. - Вы никогда не любили мою мать.
-Мы всегда от всего сердца ненавидели друг друга, и ты это знаешь, - жизнерадостно ответил Жоффруа. - Но речь не об этом. Те, кого соединил Господь, должны притираться друг к другу или жить раздельно, как мы. А что касается тебя, сын мой, то забудь об идиотском плане похитить французскую королеву у ее мужа. Если не забудешь, то горько пожалеешь. Уж поверь мне.
-Никакого похищения не будет. Для меня ясно как божий день, что Алиенора по доброй воле придет ко мне.
-Тогда ты еще глупее, чем я думал! - выпалил Жоффруа. Он поднял кубок и, налив в него вина из стоявшего на столе кувшина в форме льва, осушил залпом. - Ты ее вовсе не знаешь.
-Я знаю достаточно, чтобы хотеть ее и не только за ее земли. - Лихорадочные мысли молодого герцога несли его вперед. - Вы только подумайте, отец: если я женюсь на Алиеноре, то стану хозяином всех земель от Луары до Пиренеев - громадное наследство, возможно, большего не было за всю историю. Я смогу основать империю - империю Плантагенетов. Я прославлю наш дом, и вы будете мною гордиться. Да Людовик обделается от такой перспективы!
-Именно поэтому он никогда не откажется от Алиеноры, - напомнил Жоффруа. - С какой стати он собственными руками отдаст эти земли своему вассалу? Если Людовик разведется с королевой, на ее руку сразу же объявится целая толпа претендентов. Поэтому-то он и не торопится с разводом. До чего же ты упрям, Генри! Говорю тебе: оставь ее в покое. Ничего хорошего из этого не выйдет.
-Да я буду владеть половиной Франции! Разве это «ничего хорошего»?
-Тогда подумай о своей бессмертной душе, молодой глупец.
-Я постоянно о ней думаю, можете не сомневаться, отец, - солгал молодой герцог.
Генрих закрыл дверь и, остановившись, принялся разглядывать Алиенору в мерцании свечей. На нем был все тот же простой охотничий костюм, что и на принесении оммажа. Она же, словно для контраста, надела легкое свободное платье из тончайшей белой ткани, сережки с драгоценными камнями, попросила своих дам расчесать ей волосы, сияющие теперь как яркое пламя. Алиенора вдруг поняла, что упивается той властью, которую ее красота и тело имеют над Генрихом. Она до головокружения ощущала прозрачность платья, свои торчащие соски, то наслаждение, что он получает, пожирая ее глазами.
Сбрасывая на ходу пояс и стаскивая одежду, Генрих быстро подошел к Алиеноре. У него была широкая грудь с легкой порослью каштановых волос, более темных, чем на голове, на плечах и руках - мощные мышцы. Алиенора не смогла удержаться и с приглушенным стоном бросилась навстречу, стянула с Генриха штаны, обнажив его восставшую плоть, которую принялась ласкать обеими руками. И тут он крепко обнял ее, рывком притянул к себе, прижался нетерпеливыми губами к ее лбу, потом нашел рот. Мозолистыми от верховой езды руками Генрих рывком стянул платье Алиеноры, богато украшенное вышивкой, до бедер, схватил ее за локти и чуть отодвинул от себя, чтобы полюбоваться на ее груди. Потом присел и стащил платье до конца, оно легло на пол вокруг ее ног, и теперь Алиенора стояла перед ним полностью обнаженная.
Он поднял ее и отнес на расстеленную кровать, потом лег рядом на шелковые простыни. Ласкающие руки Генриха были повсюду, и Алиеноре казалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Она отвечала ему такими же ласками, дразня и возбуждая пальцами и языком. Наконец страсть одолела молодого мужчину, и он оседлал королеву, вошел так глубоко, как ни один любовник прежде, и, издав победный клич, затопил своим желанием. Чуть позже Алиенора требовательно взяла руку Генриха и направила его пальцы на свой клитор. Он сам знал, что ему делать дальше. Наступивший вскоре оргазм потряс ее, потому что Генрих, когда она достигла высшей точки наслаждения, снова затвердел и вошел в нее. Алиенора и представить не могла, что подобный восторг возможен.
Уснули они только несколько часов спустя. У Алиеноры не было еще такого истового, полного жизненных сил любовника, и она вдруг открыла в себе невообразимую способность к наслаждению - в тех местах, о существовании которых и не догадывалась. Потом наступил сон, тихий, глубокий, а на рассвете, когда Алиенора проснулась, Генрих снова обнял ее, и она своим бедром почувствовала настоятельную упругость его мужского естества.
Потом она лежала, прижавшись к нему, приходя в себя после восторгов любви. Они все лучше узнавали друг друга, и Алиенора понимала, что теперь ни за что не откажется от Генриха.
Его серые, горящие желанием глаза смотрели в ее глаза, губы расплылись в улыбке.
-Я думаю, - начал Генрих, - что никогда еще не чувствовал такого с женщиной. - Он на удивление нежно провел пальцами по ее щеке. Энергия, казалось уже растраченная, не иссякала, и это возбуждало Алиенору.
-Меня переполняет невыразимый восторг, - сказала она, не отрывая от него взгляда. - Скажи мне, что это не одно лишь вожделение.
-Не могу с тобой не согласиться, - усмехнулся Генрих. - Ты просто великолепна. - Он провел вытянутой рукой по всему ее телу. - Но ты мне нужна не только для постели. Я хочу узнать тебя - всю, какая ты есть. И мне нужен твой разум, не только тело. Мне нужна твоя душа.
-Едва увидев тебя, я почувствовала - нет, я уже тогда знала наверняка, - что мы предназначены друг для друга, - отважилась сказать Алиенора. - Тебе это не кажется сумасбродством?
-Нет, - ответил Генрих. - Я чувствую то же самое, и меня радует, что мы равны по силе страсти.
Да, это судьба. У Алиеноры не осталось сомнений. Восторг переполнял королеву. Господь свел их двоих. Генрих может удовлетворить не только потребности ее тела, но и ее амбиции. С того мгновения, когда они соединились, Алиенора знала, что их встреча будет иметь далеко идущие последствия, и вдруг будущее ясно открылось перед ней. Она оставит Людовика, их брак будет разорван, она вернется в Аквитанию, чтобы подтвердить свои права владения. А потом подарит Генриху и эти земли, и себя саму. Соединив ее земли с теми землями, что он получит в наследство, они построят империю, какой еще не знал христианский мир! Аквитания станет великой мировой державой. С помощью Генриха она приведет в повиновение своих непокорных вассалов и будет хорошо и мудро править страной.
-Генрих Сын Императрицы, я хочу быть твоей женой, - сказала Алиенора, глядя в его бездонные глаза.
-А я, моя госпожа, хочу быть твоим мужем! - страстно воскликнул Генрих, снова поцеловав ее. - Многие об этом говорят, и я знаю, что ты сама сомневаешься в законности твоего брака, и даже благочестивый Бернар разделяет эти сомнения. Но что Людовик? Он отпустит тебя?
-Я поговорю с ним, - прошептала Алиенора, щекоча губами его ухо. - На сей раз ему придется меня выслушать.
-Ты собираешься сказать ему про нас? - с тревогой спросил Генрих.
-Нет, конечно, - ответила она. - Я не настолько глупа, любовь моя. Ты думаешь, он отпустит меня, зная, что я хочу выйти за тебя?
-Нет, глупец - это я! Мой отец часто говорит мне об этом.
-Наш брак просто необходим, - произнесла Алиенора. - Я давно хотела свободы, но как я смогла бы ее сохранить? Вокруг меня сразу же соберутся искатели состояний. Я не могу выйти замуж за кого попало. А ты будешь моим мощным защитником и, я не сомневаюсь, станешь охранять мое наследство и поможешь мне хорошо им управлять.
Генрих долго и внимательно смотрел в ее глаза:
-Мне приходило в голову, что ты решишь, будто меня интересуешь не ты, а твое наследство. Но теперь ты, вероятно, понимаешь, что на самом деле все не так. - Он принялся играть ее сосками. - Да будь ты хоть бесприданницей, я взял бы тебя в жены. Я не лукавлю, Алиенора. Клянусь Господом!
-Я тебе верю, - с некоторым сомнением в голосе произнесла Алиенора. - Будем надеяться, что Господь на этот миг отвел взгляд Свой в сторону. Несомненно, однако, что люди, деньги и ресурсы моих земель могут оказать тебе неоценимую помощь в борьбе за английский трон.
-Значит, тебе известны мои амбиции касательно Англии! - рассмеялся Генрих. - Конечно, это никакая не тайна.
-Я вполне осознаю, - продолжала Алиенора, - что, женившись на мне, ты становишься самым значительным и богатым принцем Европы.
-И почему только мне самому это не пришло в голову? - слукавил Генрих. - Ты вдруг стала для меня бесконечно более желанной! - Он начал целовать ее - поначалу игриво, а потом все с большей страстью.
-Постой, - отстранилась Алиенора. - Мы принесем клятву стать мужем и женой?
Он замер, торжественно глядя на нее:
-Принесем. Я, Генрих Сын Императрицы, беру тебя, Алиенору Аквитанскую в мои будущие законные жены.
Алиенора села в постели, длинные волосы упали на груди.
-И я, Алиенора Аквитанская, навечно обещаю себя в твои жены, Генри. Аминь. - Она излучала такое счастье, что у него перехватило дыхание. - Теперь решено. Мы непременно сделаем все, чтобы так и случилось. Людовика предоставь моим заботам.
-Придется. Завтра мы уезжаем в Анжу. Я знаю, моя Алиенора, ты меня не обманешь. - Генрих взял ее руку и поцеловал.
Она интуитивно догадалась, что он, будучи человеком, не искушенным в придворных любезностях, довольно редко прибегал к таким куртуазным жестам. Тем более ценным было для нее такое отношение.
-Я приняла решение, - произнесла Алиенора. - Ничто не сможет нам помешать. Но мы должны строжайшим образом блюсти нашу тайну. Людовик не должен догадываться о том, что мы собираемся стать мужем и женой, пока этого не случится.
-Вполне разумно. Ведь он сделает все, чтобы нам помешать, если узнает. Людовик мне и так не доверяет. Мои владения чуть не со всех сторон окружают подвластные ему земли. Я, вероятно, самый серьезный его враг. Узнай он, что под мою руку перейдет и богатая Аквитания - да его удар хватит! - Он помолчал, нахмурился. - Но ты понимаешь, что наш брак, если мы не получим разрешения Людовика как сюзерена, может привести к войне?
-Понимаю, - спокойно ответила Алиенора. - Но у какой стороны выше шансы на победу? Борьба будет неравной. Французское королевство слишком мало и слабо по сравнению с Аквитанией, Пуату и Нормандией.
-Военная мощь - это одно, а право - другое, - напомнил ей Генрих. - Многие поддержат Людовика из чувства морального долга. Они будут обвинять нас в том, что мы своими действиями провоцировали его, не говоря уже о нарушении приличий. Но если ты готова рискнуть, моя госпожа, разве я могу тебе возражать? - В глазах молодого герцога засверкали искорки - он уже предвкушал схватку с Людовиком.
-Есть вещи, за которые стоит сражаться, - заявила Алиенора. - Я не боюсь.
-Боже, как я тебя люблю! - выдохнул Генрих и снова сжал ее в своих объятиях.
-Ступай с Богом! - сказала Алиенора, стоя в дверях и прикрывая наготу плащом. Она поцеловала Генриха на прощание в сумраке занимающегося рассвета. - Я пошлю за тобой, как только стану свободна и отправлюсь в мою столицу - Пуатье. Приезжай ко мне туда как можно скорее, если хочешь жениться на мне.
-Я не подведу тебя, - пообещал Генрих. - Можешь на меня положиться. Я жду не дождусь этого дня. - И опять он поднес ее руку к губам.
-Не представляю, как перенесу разлуку с тобой! - воскликнула Алиенора.
-Это ненадолго. Вспоминай наши три ночи любви и знай, что я тоже буду думать о них и ждать новых.
Генрих исчез в тумане едва забрезжившего утра, отправившись на поиски своего стреноженного коня, а Алиенора осталась в дверях и, еще плотнее закутавшись в плащ, принялась истово молиться о счастливом исходе их замысла.
-Домой, - прошептала она. - Я хочу домой. Хочу, чтобы эта ссылка закончилась, хочу быть среди своих, среди людей, которые меня любят. И чтобы рядом был Генрих Сын Императрицы и звался герцогом Аквитании. Мы с ним положим начало новому золотому веку. Это будет такое счастье, о каком я и не мечтала. Милостивый Господи, услышь мою молитву! Прошу Тебя, услышь мою молитву!
Глава 2
Долина Луары, сентябрь 1151 года
-Я собираюсь предпринять решительную атаку на Англию, отец, - заявил Генрих, когда они с Жоффруа возвращались домой по берегу величественной Луары. Следом скакал вооруженный отряд. День стоял жаркий, одежда прилипала к телу, пот покрывал крупы коней. - На следующей неделе я призываю моих добрых нормандских баронов на военный совет в Анжере[8 - Анжер - столица графства Анжу, где с 870 по 1205 год правила династия, представители которой стали называться Плантагенетами.], - радостно сообщил он.
-Разумное решение, сын мой, - одобрительно сказал Жоффруа. - Твоя мать будет гордиться тобой.
Они неторопливо проскакали около мили, обсуждая предстоящую наступательную операцию, потом Жоффруа с внезапно помрачневшим лицом обратился к сыну:
-Надеюсь, ты внял моему совету относительно королевы Алиеноры.
-Да, - коротко ответил Генрих. Было ясно, что он лжет.
Жоффруа помолчал некоторое время, потом сказал:
-Ничего хорошего из этого не выйдет.
-Ты это уже говорил, отец! - выпалил Генрих.
Жоффруа ответил молчанием. Он обильно потел под шляпой, украшенной, как обычно, метелкой дрока - цветка, по которому со временем станут называть его потомков.
-Господи, какая жара, - сказал он, отирая лоб.
Генрих, который тоже потел, смотрел вперед - перед ними расстилалась широкая долина Луары.
-Не хочешь искупаться? - спросил он. - Это немного остудит нас. Река у Шато-дю-Луар неглубока - здесь, рядом.
-Я не прочь, - устало ответил Жоффруа. - Думаю, наши люди тоже не станут возражать.
У Шато-дю-Луар они спешились и начали раздеваться. Их воины растянулись под деревьями прикорнуть в тени, другие отвязывали седельные мешки, чтобы напиться и перекусить. Один или двое скрылись среди деревьев, дабы облегчиться. Солнце выжигало и без того сухую траву, в которой стрекотал хор кузнечиков да метались туда-сюда ящерицы.
Жоффруа и Генрих, обнаженные, устремились к берегу и нырнули в реку, потом поплыли, делая мощные гребки в неторопливом потоке. Они смеялись, энергично брызгали друг в друга, затем принялись бороться в воде. Генрих с удивлением обнаружил, что мускулы отца тверды, как металл. Неплохо для тридцативосьмилетнего старика, решил он. Генрих скользнул взглядом по мощному естеству Жоффруа и впервые задумался о том, правду ли говорил ему отец: в самом ли деле тот познал Алиенору, а если познал, то сумел ли удовлетворить ее так же, как и он.
Оставив свои единоборства, они два раза сплавали на другой берег и обратно, потом выползли на сушу, где посидели некоторое время на солнце, чтобы просохнуть, прежде чем одеться.
-Нужно найти место, где переночевать, - сказал Жоффруа. - Пошлем вперед дозор. Мой замок Ле-Люд тут недалеко - в Сарте.
Удобно устроившись в крепости и дав задания смотрителю замка и его подчиненным, Жоффруа приказал принести еду. Он сел за стол вместе с сыном и своими воинами. Подняв серебряный кубок со сладким анжуйским вином, Жоффруа провозгласил тост за успешные действия Генриха в Англии.
-Моя победа неизбежна, - горячо сказал Генрих. Вино придало ему храбрости и самоуверенности.
Генрих заметил, что отец его раскраснелся, и приписал это жаре, хотя в каменной громаде замка было прохладнее, чем под открытым небом. Потом Жоффруа отказался от жареной дичи, сказав, что у него в такую погоду пропал аппетит. Чуть позднее Генрих, поглощая остатки своего обеда, впервые испытал беспокойство, когда отец отказался от предложенной ему вазы с фруктами, а потом вдруг ухватился за край стола, и его затрясло.
-Вы не заболели, отец? - взволнованно спросил Генрих. Насколько ему было известно, Жоффруа ни разу в жизни не хворал.
-Ерунда, лихорадка. Не стоит беспокоиться, сын мой. - Слова давались ему с трудом.
Генрих положил мозолистую ладонь на лоб Жоффруа - лоб горел.
-Не нужно было мне купаться в жару, - проговорил отец, пытаясь улыбнуться. - Наверно, простудился.
-Вам нужно лечь в постель, сир, - посоветовал Генрих.
-Да, я, пожалуй, лягу, - согласился Жоффруа.
Но стоило графу попытаться подняться на ноги, как он тяжело рухнул обратно на стул. Генрих подскочил к отцу с четырьмя воинами, и вместе они подняли больного по винтовой лестнице в спальню наверху, где Жоффруа распростерся на меховой подстилке, которой была укрыта деревянная кровать. Теперь его непрерывно трясло, тело горело, а пальцы были как лед.
-Напрасно он стал купаться, - сказал один из воинов.
Генрих сердито уставился на него:
-Разденьте его.
-Вы с ума сошли? - возмутился воин. - Его, наоборот, нужно укрыть.
-Отец и так весь горит. Ему нужно остыть, - возразил Генрих. - Снимите с него одежду.
Люди неохотно подчинились, оставив на Жоффруа, из соображений приличия, одни штаны.
-А теперь принесите таз с водой и тряпку.
Воины ушли, недовольно бормоча, что молодой сеньор спятил - он убьет графа, но, однако, подчинились.
Генрих обтер смоченной в воде губкой тело Жоффруа, делая это с сыновней готовностью и любовью. Он желал отцу поскорее поправиться.
-Вы полны сил, отец. Вы должны держаться!
Жоффруа безжизненно лежал на кровати, взгляд подернулся мутной поволокой. Он что-то бормотал, и Генрих нагнулся над отцом, прислушался. Большинство слов было неразборчиво, но он смог разобрать: «Не делай этого» и «Алиенора». Генрих помрачнел, поняв, о чем говорит отец, но все же предпочел сделать вид, что не понял. Это был всего лишь бред больного.
Стараясь не вслушиваться в отцовский бред, Генрих просидел у постели Жоффруа всю ночь, но лихорадка лишь усилилась. Чуть поодаль стояли на страже воины, покачивая головами при виде неправильного лечения. Но Генрих перенял эту мудрость у своего старого учителя мастера Мэтью из Лудена, очень сведущего человека, который многому его научил, когда Генрих был в Англии, в Бристоле. Мэтью преподал ему не какие-нибудь книжные, а самым настоящие практические знания. Эти необразованные воины не умели ничего подобного. Генрих знал, что его отец будет жить.
Но Жоффруа становилось не лучше, а хуже, и бульшую часть второй ночи Генрих провел, торгуясь с Господом. Если Господь пощадит отца, то он, Генрих, готов отказаться от Алиеноры. Он клялся в этом от чистого сердца, хотя представить не мог, как откажется от нее. Бог, казалось, послушал его, и, когда взошло солнце, Жоффруа открыл глаза - они теперь не смотрели безумным взглядом, и впервые с начала болезни граф заговорил разборчиво.
-Сын мой, - проговорил он. Лицо его, несмотря на загар, было бледно. - Поклянись мне, что если ты когда-нибудь станешь королем Англии, то передашь мои графства Анжу и Мен твоему брату Жоффруа.
-Отец! - воскликнул взбешенный Генрих, не любивший своих младших братьев и сестер. - Во-первых, ты не умираешь, а потому сейчас не время давать клятвы. А во-вторых, ты просишь меня отказаться от родового наследства. Я не могу это сделать, даже если ты потребуешь.
-Я умираю… - хриплым голосом сказал Жоффруа. - Чувствую, конец близок. И приказываю не предавать мое тело земле, пока ты не поклянешься сделать то, о чем я прошу.
-Но, отец, Анжу и Мен должны принадлежать мне по праву рождения, ведь я твой старший сын, - возразил Генрих.
-У тебя есть Нормандия, и если будет на то воля Божья, ты получишь и Англию, - слабеющим голосом проговорил Жоффруа. - Разве этого не достаточно? Неужели ты не можешь утешить умирающего отца?
-Нет! - твердым голосом произнес Генрих. - Извини. Я не могу это сделать. Твоя просьба несправедлива.
Жоффруа посмотрел на него печальным взором:
-Тогда хотя бы обещай, что не будешь добиваться союза с французской королевой. Я прошу об этом, заботясь только о твоей душе. С земными заботами я покончил.
-Я отказался от нее, - искренне сказал Генрих, зная, что, если отец умрет, он будет избавлен от обязанности выполнять это обещание. Ведь смерть отца будет означать, что Господь не выполнил Своих обязательств по сделке.
-Тогда я умираю спокойно, - прохрипел Жоффруа, чье дыхание становилось все короче.
-Отец, не умирай! - в панике вскричал Генрих, хватая Жоффруа за руки и пытаясь втереть тепло в холодные пальцы. Но вскоре в ужасе отпрянул - руки отца безжизненно упали, глаза остекленели. - Отец! Отец! - разразился шумными рыданиями Генрих.
Воины скорбно склонили головы, потому что граф был для них хорошим господином. Они опустились на колени у одра, отдавая дань уважения отошедшей душе. Ошеломленный Генрих несколько мгновений спустя присоединился к ним. Он не сразу понял, что теперь он не только герцог Нормандии, но и граф Анжу и Мена, владыка четвертой части Франции.
Стоя у завернутого в саван тела отца, которое лежало на смертном одре, Генрих сказал своим людям:
-Граф оставил нас, но я не могу отдать приказ похоронить его, потому что не желаю приносить клятву о лишении себя самого наследства.
-Но оставить тело вашего отца разлагаться на такой жаре будет оскорблением его памяти! - воскликнул смотритель замка, прекрасно понимая, что Генрих, известный непоседа, вскоре уедет, оставив тело лежать здесь, и ему, смотрителю, придется все решать самому.
-Вы должны похоронить его, сир, - заговорили воины. - И должны принести клятву, которую не принесли раньше. Вы не можете оставить его здесь, не предав земле. Он засмердит весь замок.
-Хорошо, - согласился Генрих, чуть не плача от злости. - Я обещаю отдать Анжу и Мен моему брату Жоффруа. Теперь вы довольны? А сейчас мы скачем в Ле-Ман, чтобы все подготовить к погребению отца в монастыре Сен-Жюльен.
Произнеся клятву, он подумал: «Какие бы обеты я ни приносил, я все равно закреплю свои права владения на Анжу и Мен, добьюсь покорности моих вассалов и только после этого буду думать об Англии и короне, которая по праву принадлежит мне. И я женюсь на Алиеноре - с одобрения короля Людовика или без него».
Глава 3
Париж, сентябрь 1151 года
-Людовик, ты должен выслушать меня, - начала вдруг Алиенора, когда они ужинали в ее покоях.
Слуги, подав жареного кролика, хлебные лепешки, фрукты и твердый сыр, оставили их вдвоем трапезничать в мерцании свечей.
Людовик повернул к жене голову со светлыми, коротко стриженными волосами. Он отрезал свои красивые длинные локоны в знак скорби после пожара в Витри. Глаза его светились печалью. Он понимал, что скоро потеряет Алиенору, эту красивую женщину, странным образом покорившую его сердце, но никогда - тело, и с опаской ждал того мгновения, когда она произнесет слова, которые сделают разрыв неизбежным.
-Мы с тобой давно знаем, что существуют серьезные сомнения по поводу законности нашего брака, - осторожно сказала Алиенора.
От исхода этого разговора зависело слишком многое, и королева изо всех сил старалась держать свою прирожденную импульсивность в узде, не позволяя ей погубить все.
Сердце Людовика сжалось. Алиенора так красива в своем украшенном драгоценностями синем платье, ее прекрасные волосы водопадом струятся по плечам. Он не мог поверить, что королева просит его отказаться от нее.
-Сам Папа Евгений благословил и освятил наш союз, когда мы были в Риме, - тихо отозвался король. - Ты разве забыла?
-Как я могу это забыть?
Все существо Алиеноры запротестовало при воспоминании: улыбающийся понтифик взывает к ним, просит отринуть все различия и противоречия, а потом - что было крайне стеснительно - отводит их в роскошную спальню с шелковым балдахином и резной кроватью и предлагает воспользоваться ею в полной мере. Так они и сделали с Божьей помощью, Людовик овладел Алиенорой на свой обычный манер - неловко и словно извиняясь. Следствием этого соития стала маленькая Алиса, которой теперь исполнился год. Но с тех пор Людовик не прикасался к жене. Алиенора нередко спрашивала себя, что бы сказали об этом французские бароны, которые обвиняли ее в неспособности родить королю наследника.
-Но люди великой мудрости придерживаются иного мнения, - осторожно сказала она и взяла гроздь винограда. - Например, аббат Бернар. И епископ Ланский. Бернар тверд в убеждении, что наш брак противозаконен. Он спрашивает, почему ты так придирчив в том, что касается кровного родства, когда речь идет о других, тогда как все знают, что мы находимся в пятиюродном родстве. Он хочет поговорить с тобой.
Людовик нахмурился, он приходил в ужас при одной мысли о том, что Бернар снова начнет мучить его. Король беспомощно посмотрел на Алиенору, перестал есть, не в силах больше проглотить ни кусочка.
-Неужели ты не видишь, Сам Господь демонстрирует нам Свое недовольство, - серьезно изрекла Алиенора. - Он не благословил нас рождением сына, наследника французского трона. Наши дочери не могут наследовать твое королевство. Ты знаешь это не хуже меня. Неужели ты готов пожертвовать своей бессмертной душой, оставаясь в этом браке?
-Нет, моя госпожа, больше я не могу противиться твоей воле, - печально произнес Людовик. - Кажется, я должен внять увещеваниям доброго аббата, хотя они и не совпадают с моими желаниями. - Слезинка скатилась по его щеке. - Ты когда-нибудь любила меня? - жалобным голосом спросил он.
-Именно из любви к тебе я и пекусь о твоей бессмертной душе, - сказала Алиенора, поздравляя себя с этим мгновенно пришедшим ей на ум ответом. - И о своей бессмертной душе я тоже пекусь. - Она подалась вперед. - Людовик, мы должны расстаться. Это неизбежно.
Король сидел на своем стуле с высокой спинкой и беззвучно плакал.
-Алиенора, ты всегда умела заставить меня сделать по-твоему, - наконец проговорил он. - Но ты подумала о том, чту наш развод будет означать для меня? Я потеряю Аквитанию, этот бриллиант во французской короне.
-Ты все равно не смог бы ее удержать, - напомнила она, отрезая ломтик сыра. - У тебя нет ни средств, ни ресурсов. А так ты будешь избавлен от лишней головной боли.
-Это справедливо, - нахмурившись, кивнул Людовик. - Управлять твоими буйными вассалами - дело неблагодарное. Но неужели ты считаешь, что тебе удастся сделать то, чего не смог я?
-Я их знаю, - ответила Алиенора. - А они знают и любят меня. Я их герцогиня. - Она осушила кубок с вином.
-Возможно, они разлюбят тебя, если ты станешь выступать против их воли в одной из их бесконечных свар.
-Это риск, который должен учитывать любой правитель, - отрезала Алиенора.
-Ты, конечно, снова выйдешь замуж, - вздохнул Людовик.
Он смотрел на королеву во всей ее плотской красоте, и мысль о том, что она станет принадлежать другому, была невыносима. Алиенора являлась его призом, его идеалом и - Людовик вынужден был это признать - его мукой. Она такая живая, такая сильная, а он… всего лишь жалкая пародия на короля и мужчину. Людовик ничего не мог с этим поделать: он боялся плотского греха, а потому не оправдал ожиданий Алиеноры в этом смысле, вот почему она и хочет свободы. Король не мог порицать ее жажду плотских наслаждений и даже простил Алиеноре увлечение - он отчаянно надеялся, что это было только увлечение, - ее дядей Раймундом Антиохийским во время Крестового похода. Последнее неизменно вызывало осуждение благочестивого аббата Бернара и старого наставника и советника Людовика, аббата Сугерия[9 - Сугерий (1081 -1151) - аббат, советник французских королей Людовика VI и Людовика VII, считается «крестным отцом» готического направления в средневековой архитектуре.]. Если бы только Алиенора больше думала о вещах духовных, чем о телесных…
-Я все тщательно взвешу, прежде чем снова выходить замуж, - небрежным тоном произнесла она.
-Неужели ты всерьез помышляешь о том, чтобы в одиночку править Аквитанией? - спросил потрясенный Людовик. - Тебе понадобится защитник, сильный мужчина, который будет править от твоего имени. И хочу напомнить тебе, который будет предан мне и не злоупотребит своей властью.
«А это, - решил он, - все равно что просить луну с неба».
-Я думала об этом, - ровным голосом сказала Алиенора. - Но я никогда не принимаю поспешных решений. Надо учесть интересы всех сторон.
Наступило неловкое молчание. Алиенора в ожидании затаила дыхание.
-Что ж, тогда мне не остается ничего другого, как удовлетворить твое желание, - сдался Людовик, а королева попыталась напустить на себя подобающе горестный вид.
-Жаль, что у нас нет другого выхода. - Она мягко положила ладонь на его руку.
-Ты и представить себе не можешь, как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе, - ответил ее муж, убирая руку и отодвигая от себя тарелку, - вид недоеденного мяса в густой подливке вызывал у него тошноту. - Об одном хочу попросить тебя ради моей мужской и королевской гордости.
-Да? - настороженно спросила Алиенора.
-Позволь мне самому инициировать развод. Чтобы никто не мог сказать, что французского короля бросила жена.
-Я согласна, - ответила она, проглотив возражение: «Какая я тебе жена?» Не имело смысла осложнять разговор ненужной пикировкой. Алиенора получила то, чего хотела.
-И еще, - продолжал Людовик. - Насколько я понимаю, ты подумала о наших дочерях.
Алиенора и в самом деле подумала о них. Две хорошенькие девочки со светлыми кудряшками и большими голубыми глазами. Каждый раз, глядя на Марию или Алису, она удивлялась: неужели это плоть от плоти ее. Алиенора, конечно, любила их, но была вынуждена делать это на расстоянии. И девочки никогда, казалось, не питали к ней особой любви. Будучи дочерьми Франции, они с самого рождения были поручены толпе нянек и служанок, королева редко видела своих дочек и не участвовала в их каждодневной жизни. Девочки были гораздо ближе Томазине, их воспитательнице, чем собственной матери. Потому Алиенора и ее дети не ощущали силы связывающих их родственных уз.
Но случались драгоценные моменты, когда дочки обвивали руками шею матери, прижимались головками к ее щекам, а она рассказывала им истории про фей и демонов или пела песни юга, которые помнила с детства, но это случалось редко. И конечно, так было к лучшему, потому что в один прекрасный день эти девочки навсегда покинут Францию, став женами знатных сеньоров или принцев. Таковы правила, и Алиенора с самого начала знала, что не стоит прикипать к детям сердцем, ведь после отъезда девочек она, возможно, не увидит их больше никогда.
И все же Алиенора надеялась, что до неизбежного расставания ей удастся еще не раз пережить прекрасные моменты душевной близости со своими дочерьми.
-Да, я много думала об этом, - сказала она. - Разве могло быть иначе? Мария и Алиса - плоть от плоти моей, они очень дороги мне. Как ты смотришь на то, чтобы я забрала их с собой в Аквитанию, а потом, когда ты найдешь для них подходящих супругов, отправила назад?
-Алиенора, - нахмурился Людовик, - ты не забыла, что Мария и Алиса - французские принцессы? Их место здесь, во Франции, рядом со мной, их отцом и королем. Мои бароны никогда не согласятся на то, чтобы я отпустил девочек с тобой.
Алиенора побледнела:
-Людовик, ведь Алисе всего год, а Марии - шесть лет. Я их мать.
-Ты должна была подумать об этом, когда настаивала на расторжении нашего брака, - с укоризной ответил Людовик.
-Я думала об этом. Думала постоянно! Разве я виновата в том, что мы с тобой слишком близкая родня? Людовик, умоляю тебя…
-Разве мало того, что я лишаюсь любимой жены? Ты хочешь еще лишить меня и моих детей. Я говорю тебе, Алиенора, ни один двор христианского мира не позволил бы тебе стать их опекуном. И к тому же расставание с ними убьет меня. - В глазах Людовика появились слезы, но не только мысль о дочерях была тому виною.
-Значит, ты хочешь лишить их матери? - не уступала Алиенора.
-У них вскоре появится мачеха. Ты ведь сама сказала, что я должен жениться. И все будут ждать от меня именно этого. Франции нужен наследник.
-Я понимаю это, но они ведь и мои дети! - воскликнула Алиенора. - Не лишай их матери, умоляю тебя!
-Алиенора, дело тут вовсе не в близком кровном родстве, - печально ответил Людовик. - Ты хочешь получить свободу. Я давно знаю это. Так кто здесь лишает дочерей матери?
-Господь свидетель, я не хотела этого! - зарыдала она, упав на колени. - Конечно, ты любишь наших девочек.
Теперь рыдали уже оба.
-Алиенора, ты, как всегда, не подумала о последствиях, - сказал Людовик, противясь желанию опуститься на колени и утешить ее. - Ты действуешь импульсивно, причиняя людям немало горя. Я любил тебя. Да простит меня Господь, я и сейчас люблю тебя. Но в этом деле не уступлю… Нет, не так. Не могу уступить. Французские принцессы должны воспитываться во Франции. Этого ждет народ. К тому же, отправившись в Крестовый поход, ты почти на два года оставила Марию. Насколько я помню, ты сама тогда упросила меня взять тебя с собой.
-Я тосковала без нее, ты должен мне верить. Но я не могла оставить тебя, Людовик. Мои вассалы не стали бы подчиняться тебе. И потом, я все равно редко видела Марию. Я была не нужна ей. И второй дочери я не нужна. Это мне требуется время, чтобы привыкнуть к ним, стать для них настоящей матерью.
-Увы, я не могу пойти на это, - покачал головой Людовик. - Вернись с небес на землю и постарайся понять меня. - Последовала короткая пауза. - Но… ты всегда можешь передумать.
-Ты знаешь, что не могу, - ответила Алиенора. Ее трясло.
Перспективы свободы, возвращения в Аквитанию и жизни с Генрихом Анжуйским, не говоря уже о прочих преимуществах брака с ним, были слишком дороги для Алиеноры - отказаться от них она не могла, но теперь к ней пришло сокрушительное понимание того, какую высокую цену придется заплатить за все это. В отчаянии она вызвала перед мысленным взором львиный облик Генриха, стараясь стереть вызывающие слезы образы двух маленьких светловолосых девочек.
-Какая трагедия! - снова покачал головой Людовик. - А ведь, сочетаясь браком, мы питали такие высокие надежды.
-Мы старались как могли, - утешающе проговорила Алиенора, изо всех сил желая не спугнуть возникший перед ней лик Генриха. - Но превыше всего закон Господа.
-Я поговорю с моими епископами, - устало произнес Людовик. - А потом мы должны будем заняться практической стороной дела.
-Ты имеешь в виду возврат мне Аквитании? - резко спросила Алиенора.
-Да. Будет осуществлен отзыв королевских чиновников и мирный вывод французских гарнизонов. Мы поедем туда вместе, чтобы все прошло спокойно. Тебя будут сопровождать твои вассалы.
-Все построенные тобой оборонительные сооружения нужно сровнять с землей, - продолжала гнуть свое Алиенора. - Моим людям они ненавистны.
-Это будет сделано, - согласился Людовик.
Алиенора поднялась и подошла к узкому окну, едва ли шире бойницы, из которого была видна Сена и теснящиеся одна к другой крыши Парижа. На черном небе сверкали звезды - те самые звезды, под которыми жил, дышал, ждал ее Генрих Анжуйский… Она внезапно задержала дыхание, обретя уверенность, что приняла правильное решение. Надо справиться со своей печалью, потому что иного пути нет. За дочерьми хороший присмотр, и они едва ли заметят отсутствие матери. Она должна любить их на расстоянии, как любила всегда… только теперь это расстояние станет больше. Будущее Алиеноры предопределили звезды, и его не избежать. Нужно только немного потерпеть, пока она не вернется в Аквитанию и не восстановит свои права на владение наследством. Алиенора возвращалась домой - в приветливые, плодородные земли юга, где текут могучие реки, зеленеют холмы, растет виноград и подсолнечник, где люди говорят на ее родном языке - провансальском, который будет звучать, словно музыка, после неуклюжего, чужого диалекта, на котором говорят северяне. Ах, как хочется поскорее оказаться среди своих, какими бы задирами и драчунами они ни
были. Титул герцогини Аквитанской для Алиеноры был важнее титула королевы Франции. И даже титула королевы всего мира, если уж на то пошло.
Глава 4
Божанси, 1152 год
В сводчатом зале смолк шепоток, когда церковные иерархи расселись на каменных скамьях, богатые одеяния пурпурными и черными складками легли вокруг них.
Алиенора, восседавшая на троне, скосила глаза на Людовика, который смотрел перед собой, его красивое лицо приобрело выражение целеустремленной решимости. Она знала: ни движением бровей, ни кривизной губ не выдаст он своих истинных чувств. Его гордость не допустит этого.
Десять дней прошло со времени первого собрания архиепископов. В первый день на собрании присутствовали король и королева. Они изложили суть дела, представили генеалогические таблицы, из которых было ясно, что они находятся в недопустимом для брака родстве. Для подтверждения этого Людовик призвал свидетелей, достопочтенный архиепископ Гуго Санский, примас[10 - Примас - высший церковный иерарх.] Франции, который председательствовал на этом Церковном суде, учинил им всем, включая Людовика и Алиенору, пристрастный допрос, чтобы установить, что мотивы расторжения брака чисты и не имеют никакой подоплеки. Мотивы короля определенно чисты, решил архиепископ. Что касается королевы, то… кто может знать? Как и большинство церковников, он не любил и не одобрял ее. Алиенора своевольна, капризна и упряма, Франция вздохнет с облегчением, избавившись от нее. Архиепископ Гуго испытал огромное облегчение, когда сегодня утром прибыло решение Папы, о котором аббат Бернар ходатайствовал несколько недель назад, и архиепископу удалось собрать суд. Теперь он поднялся на ноги и развернул полученный свиток.
-Властью, предоставленной мне его святейшеством Папой Евгением, - проговорил он чуть приглушенным голосом, - я объявляю, что заявление о кровном родстве, предъявленное нашим властителем королем Людовиком и дамой Алиенорой, герцогиней Аквитанской, должно быть подтверждено, а брак между ними должен считаться расторгнутым и недействительным.
По рядам архиепископов пронесся согласный шепот. Аббат Бернар, явившийся сюда, чтобы продемонстрировать свою поддержку расторжению брака, одобрительно наблюдал за происходящим. Сердце Алиеноры радостно забилось от переполнявшего ее чувства. Она свободна! Наконец-то после всех этих долгих лет оковы, связывавшие ее, упали. Теперь она хозяйка самой себе. Алиенора пыталась сохранить безразличное выражение лица, ведь демонстрировать охватившее ее ликование было бы неприлично. Аквитания снова принадлежала ей. Генрих Сын Императрицы тоже будет принадлежать ей. Она стала свободна.
Бернар Клервоский увидел мелькнувшую на лице Алиеноры торжествующую улыбку и нахмурился. Одному Богу известно, что совершит эта распутница теперь, когда узы брака больше не связывают ее. Он возблагодарил Господа за то, что Людовик избавился от королевы, но в то же время и вздрогнул, подумав: а ведь теперь она свободна и сможет посеять хаос в остальном христианском мире.
Архиепископ Самсон Реймсский, которого Людовик назначил представлять Алиенору в собрании и защищать ее интересы, теперь встал. Он кивнул, откашлялся и провозгласил:
-Мой господин король заверил меня, что земли дамы Алиеноры будут возвращены ей в том виде, в каком она владела ими до супружества. Поскольку этот союз был заключен правомерно, то появившиеся в результате него дети, принцесса Мария и принцесса Алиса, признаются законнорожденными, а опека над ними возлагается на короля Людовика.
Алиенора сглотнула. Так тяжело было вспоминать тот день несколько недель назад, когда она простилась с дочерьми. Они играли в детской со щенком, завязывали ленточки ему на шее, давали кусочки мяса, оставшиеся с обеда, и бросали шерстяной шарик, чтобы щенок догонял и приносил его. Девочки нетерпеливо ждали, когда мама перестанет уже их обнимать: хотели поскорее вернуться к игре. Мария с недоумением посмотрела на Алиенору, когда та сказала, что они, вероятно, встретятся не скоро, а маленькая пухленькая Алиса, никак не прореагировав на слова матери, поковыляла назад к щенку. Поцеловав две светловолосые головки, Алиенора решительно вышла из комнаты. Глаза ей застилали слезы. То было худшее мгновение, которое чуть не поколебало ее в решимости довести начатое до конца.
Заставив себя думать о происходящем, Алиенора услышала концовку речи архиепископа Самсона:
-Обе стороны могут заключать браки немедленно по расторжении настоящего при условии, что дама Алиенора останется преданной королю Людовику, как ее сюзерену.
-Я с удовлетворением отмечаю, что по всем вопросам достигнуто мирное обоюдоприемлемое согласие, - сказал архиепископ Гуго. - А посему я предоставляю обеим сторонам постановления о расторжении брака.
Алиенора опустила голову, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь увидел выражение торжества на ее лице. Ходило много слухов о том, что Людовик отказывается от Алиеноры по причине ее неверности, либо она сама настояла на разводе, чтобы без помех предаваться своей похоти. Отчасти это было правдой, но Алиенору и так уже давно терзали сомнения в законности брака с Людовиком, и если Бернар разделял их, то она поступила правильно, приложив усилия к завершению этого брака.
Рядом с Алиенорой недвижно сидел Людовик, вцепившись в подлокотники трона. Он не смотрел в ее сторону. Все члены суда поднялись, архиепископы направились к выходу, пурпур и меха степенно колыхались на них. Перед тем как удалиться, церковники кланялись королю, юристы и писцы собирали свитки, переговариваясь друг с другом о вердикте - ведь не каждый день расторгались королевские браки.
Неожиданно Людовик встал и, не говоря ни слова, двинулся за архиепископом Гуго.
-Мадам герцогиня! - обратился к Алиеноре архиепископ Бордоский. - Могу я быть вам полезен по дороге в Аквитанию?
-Ваша милость, благодарю вас за трогательную заботу обо мне, - улыбнулась Алиенора. - И за то, что вы проделали столь долгий путь, дабы участвовать в собрании.
-И куда вы собираетесь теперь? - спросил архиепископ.
-Я направляюсь в Пуатье, - ответила Алиенора.
-Сразу же?
-Да. Аквитании нужен правитель, впереди много дел, мне необходимо быть там как можно скорее. - Она, конечно, не сообщила архиепископу самого главного, что собиралась сделать в Пуатье. Прежде нужно вернуться домой.
-Тогда я прошу вас, мадам, позволить мне сопроводить вас туда. Мои воины защитят вас. Времена нынче опасные, и самая богатая невеста христианского мира не должна путешествовать без охраны.
-Не беспокойтесь, - улыбнулась Алиенора. - Мой дядя, граф де Шательро, и мой добрый граф Ангулемский, чья молодость с лихвой искупается его преданностью, прибыли со свитами, чтобы доставить домой свою герцогиню. Благодарю вас за вашу доброту и приглашаю присоединиться к нам.
-Спасибо, мадам, я так и сделаю, - ответил архиепископ и поклонился. Увидев, что король Людовик возвращается, он дипломатично отошел в сторону.
Людовик остановился перед Алиенорой, посмотрел глазами, исполненными печали. Она взяла его за руки.
-До свидания, мой господин, - с улыбкой сказала она. - Я не говорю «прощайте», потому что знаю: мы еще встретимся, как сюзерен и вассал. И - верю и надеюсь - как друзья.
-Прости меня, - смиренно произнес Людовик. Слова с трудом давались ему. - Если бы я был тебе лучшим мужем, мы бы сейчас не расставались.
-Нет, - возразила Алиенора, - это я была плохой женой. Мне никогда не хватало покорности. - Теперь, когда узы брака не связывали ее с королем, она могла признаться в этом.
-Желаю тебе процветания. И хочу, чтобы ты знала, - добавил Людовик, - если когда-нибудь понадобится моя помощь, тебе стоит только попросить…
-Благодарю вас, - улыбнулась Алиенора. - А теперь мне пора. Впереди долгий путь, а я хочу успеть пересечь Луару до наступления темноты. До свидания, мой господин. Да хранит вас Господь.
-Пусть Он защитит и тебя, - прошептал Людовик, освобождая руки из пальцев Алиеноры.
Король смотрел, как она спускается с возвышения, как делает ему низкий реверанс, а потом выходит из зала. Две дамы сопровождали ее.
Глава 5
Блуа и Пор-де-Пи, 1152 год
«Наконец-то свободна», - повторяла про себя Алиенора, пришпоривая лошадь. Они скакали на юго-запад по широкой, покрытой буйной растительностью долине Луары, освещенной теперь восходящей луной. Вот уже несколько часов Алиенора повторяла эти слова - с того самого момента, когда покинула сегодня утром Божанси. «Свободна. Я свободна!»
Архиепископ, вассалы и дамы Алиеноры скакали следом, закутавшись в плотные плащи, а по обеим сторонам ехали, держа факелы, воины в шлемах - ее эскорт. Они давным-давно потеряли из виду навьюченных мулов и телеги, груженные личными вещами. Алиенора без остановки скакала на юго-запад, спешила как можно дальше оторваться от обоза, оторваться от королевства Франция. Если король Людовик пронюхает о планах Алиеноры, то наверняка пошлет отряд, чтобы перехватить ее и доставить в Париж. Конечно, вероятность того невелика. Во всевозможных увертках и хитростях она всегда превосходила короля, но тем не менее Алиенора ощущала необходимость поскорее унести ноги из Франции. И конечно, с каждой оставшейся позади лигой она приближалась к Генриху.
Алиенора уже отправила к нему гонца с приглашением, которого Генрих давно ждал. Теперь важно, чтобы они оба быстро добрались до Пуатье, а потом пусть весь мир узнает об их намерениях. Ее вассалы и архиепископ были посвящены в этот дерзкий и рискованный план.
Впереди Алиеноры скакал знаменосец, и трепещущий на ветру штандарт извещал, что следом скачет она, герцогиня Аквитании, графиня Пуату и - до сегодняшнего утра - королева Франции. Графы покачивали головами: они не одобряли ее храбрости, считая, что не следует оповещать всех и каждого о появлении герцогини Аквитании.
-Мадам, вы больше не королева, на вас не распространяется королевская защита, а потому следует опасаться любого авантюриста, - убеждали они Алиенору.
-Нет, никто не посмеет тронуть меня, - сверкнув зелеными глазами, отвечала она.
-Мадам, - возражали они, - вы не какая-нибудь обычная наследница. Вам принадлежит половина земли франков, и не сомневайтесь: немало найдется людей, готовых многим рискнуть, чтобы сочетаться с вами браком.
-Я уже помолвлена, - заявила Алиенора тоном, который не допускал дальнейших возражений. - Тот, кто попытается овладеть будущей женой Генриха Сына Императрицы, накличет на себя беду. - Сказав это, она сразу вспомнила его сильные руки на своем теле, руки, которые берут то, что им нужно, и не выпускают, будь то женщина, герцогиня или даже королевство.
Так Алиенора взяла верх над своими вассалами, и теперь чуть впереди нее всегда маячило шелковое знамя, украшенное львом Пуату - ее личной эмблемой.
-Какой благодатью будет не спать в этом мрачном сарае, который в Париже называется спальней! - Улыбнувшись своей придворной даме Торкери де Буйон, Алиенора возблагодарила Бога за то, что ей больше не придется лежать в громадной кровати рядом с Людовиком, стараясь отодвинуться как можно дальше. - Не спать с монахом, который был моим мужем! - Она снова проказливо улыбнулась, почувствовав себя девчонкой, несмотря на свои тридцать лет.
Но в то же время, подумала Алиенора, вспоминая изображение, смотревшее на нее из полированного зеркала тем утром, годы почти не состарили ее. Она знала, что красива. Об этом ей без лести говорили многие придворные и трубадуры. И конечно же, Людовик. Он гордился привлекательностью жены, и Алиенора знала, что король числит ее среди главных своих ценностей.
Вот только недооцененных. Она перестала улыбаться и, нахмурившись, потянулась в седле, потерла уставшую спину, разгладила платье. Пальцы прошлись по осиной талии, стройным бедрам, она чувствовала под роскошной материей свою упругую плоть - две беременности не повредили ей.
-Сколько еще до реки? - повернулась к своим вассалам Алиенора.
-Не больше мили, - ответил граф де Шательро, показывая куда-то вперед. - Смотрите, там вдалеке Блуа.
Алиенора увидела огоньки, мерцающие в темноте, - вероятно, это факелы на стене замка. В Блуа был мост через Луару, туда-то они и направлялись.
-Даст Бог, переберемся через мост незамеченными, - пробормотала Алиенора.
-Мадам, - с опаской сказала Торкери, чей слабый голос был едва слышен на вечернем ветру, - мы все сможем вздохнуть спокойно, только когда вы будете в безопасности - в Пуатье.
Пуатье! Восторг снова охватил Алиенору, когда она услышала это название. Дом. Какая же благодать оказаться снова дома! А когда Генрих сдержит обещание… Алиенору пробрала дрожь, еще одна волна непрошеного желания обуяла ее плоть. Она не чувствовала опасностей путешествия - была уверена, что в целости доберется до дому, должна добраться… Она чувствовала себя неуязвимой.
С собой они взяли еду на дорогу, и несколько часов назад Алиенора поела - холодный каплун, белый хлеб и ароматное, сладкое вино ее родины. Простая еда, но какой же она показалась вкусной, тем более что этому способствовало прекрасное настроение. Теперь Алиенора снова чувствовала голод, но готова была мириться с пустотой в животе. Завтра они смогут пополнить припасы, а сейчас предстояло кое-что поважнее еды. Пока им нужна была только лошадиная прыть.
Они приближались к Блуа. Впереди возвышалась темная громада Тур-де-Фуа, часовым поставленного у реки Луары. К ним навстречу в тусклом свете скакал всадник на покрытом пеной коне - один из разведчиков, высланных вперед, чтобы выяснить обстановку.
-Госпожа, не езжайте дальше! - предупредил он, переводя дыхание и низко кланяясь ей в седле. - Этой дорогой скачет отряд вооруженных людей. На них герб графа Тибо Блуаского.
-Может быть, господин граф желает отдать дань уважения и предложить нам свое гостеприимство, - с озорной улыбкой ответила Алиенора.
Конечно, это маловероятно, ведь их семьи давно враждовали. Но то было в прошлом, а теперь, возможно, забыто и прощено. Они все теперь должны стать друзьями.
-Нет, госпожа. Мне удалось подслушать их разговор. Они собираются ждать в засаде. Они говорили, что у графа Тибо какие-то планы касательно вас.
-Неужели? - мрачно отозвалась Алиенора. - Ну да, он же вдовец, а я хорошо знаю, что собой представляют вдовцы. Ты поступил благородно, предупредив меня.
Вассалы Алиеноры советовали поскорее покинуть это место, их напряженные лица выдавали тревогу. Ведь именно этого они и опасались.
-Мадам, мы не можем рисковать и ехать на мост. Надо выбрать другую дорогу, - настоятельно говорил граф Ангулемский.
-А moi![11 - За мной! (фр.)] - воскликнула Алиенора, как это часто делали ее предки на поле боя, и пришпорила коня. Чтобы избежать катастрофы, они должны как можно быстрее убраться из этого места. Она не имела ни малейшего желания закончить дни графиней де Блуа.
Осторожно двигаясь вдоль берега реки, один из капитанов Алиеноры наткнулся на баркас, пришвартованный к пристани. Они обрадовались находке и тут же ее присвоили. Сгрудившись на баркасе, куда затолкали весь багаж, какой удалось вместить, Алиенора и ее спутники не проронили ни слова, пока суденышко беззвучно скользило по воде в направлении Тура. И только когда забрезжил рассвет, они успокоились и принялись обсуждать дальнейший путь.
-Давайте двинемся на юг к Вьенне и пересечем Крёз у Пор-де-Пи, - решила Алиенора.
На другом берегу их ждали воины с архиепископом, которым разрешили пересечь мост в Блуа, после того как они убедили стражу, что всего лишь сопровождают его милость в епархию.
Чем дальше на юг от Луары уходили они, тем в большей безопасности чувствовала себя Алиенора. Но едва они приблизились к Пор-де-Пи, прискакал еще один разведчик.
-Не езжайте туда, мадам! - воскликнул он. - Там вас поджидает засада.
-Черт побери! - вырвалось у Алиеноры. Архиепископ поморщился. - Еще один искатель состояний! Кто на сей раз?
-Боюсь, это молодой Жоффруа Анжуйский, мадам, брат герцога Генриха.
-Этот молодой идиот? Да у него еще молоко на губах не обсохло. Ну что ж, мой ангел-спаситель - а ты и в самом деле мой спаситель, - мы разочаруем его: он не дождется добычи. Господа! - Алиенора повернулась к двум графам, которые с мрачными лицами ждали, сидя на своих скакунах. - Что вы предлагаете?
-Мы должны уйти на юг, мадам. Туда, где сможем перебраться вброд через Вьенну, а потом совершить бросок на Пуатье.
-Разумно, - согласилась Алиенора, другие тоже поддержали этот план, тогда как усталый архиепископ испросил разрешения герцогини самостоятельно отправиться в Бордо.
Наскоро и горячо попрощавшись со стариком, Алиенора развернула и пришпорила коня. Она улыбалась про себя, представляя ярость юного Жоффруа, когда тот обнаружит, что его провели. А как взбесится Генрих, узнав, что собственный братишка пытался хитростью занять его место!
Глава 6
Пуатье, 1152 год
Когда плоские луга в долине Луары уступили место громадной равнине Пуату с ее буйной зеленью, разбросанными там и здесь замками, мощными храмами в романском стиле и каменными домами с красными черепичными крышами, сердце Алиеноры восторженно забилось. Эти красные крыши особенно тронули ее. Таких крыш не увидишь на мрачном севере. Скоро она будет дома!
Алиенора распустила волосы в знак своего нового положения незамужней женщины, наслаждаясь тем, как они полощутся у нее за спиной на теплом ветерке, долетавшим с Атлантики. Она скакала с прямой спиной, жадными глазами вглядываясь в дорогу впереди - дорогу, которая вела в ее город Пуатье. Он был уже где-то неподалеку. При подъезде к дому Алиенора облачилась в свой алый блио[12 - Блио - преимущественно женская одежда средневековой Европы в XI -XIII веках, для нее характерны объемистая нижняя часть (юбка) и плотно прилегающая к телу верхняя часть с горизонтальными складками.] с плотно подогнанным корсетом и широкой юбкой с золотой оторочкой, а поверх надела великолепную синюю мантию. И вот он появился впереди - ее прекрасный город, величественно расположившийся на мысе над рекой Клен. Сюда в древности пришли римляне. Здесь Карл Мартель[13 - Карл Мартель (ок. 688 -741) - фактический правитель Франкского государства с 718 года. В 732 году одержал победу над арабами при Пуатье.] много веков назад победил сарацин. Здесь в великолепной церкви в стенах города упокоились благословенные мощи святой Радегонды,
царственной святой покровительницы города Пуатье. И там был ее народ - они выливались через ворота, бежали навстречу ей, их возвращающейся герцогине.
Как они радовались, когда Алиенора скакала по запруженным улицам в окружении своего эскорта и со штандартом впереди! Они благословляли Алиенору за ее красоту, потому что она была одной из них и вытолкала под зад ненавистных французов. Герцогиню принесли в огромный собор Святого Петра, чтобы она возблагодарила Господа за возвращение домой, и тут Алиенора поклялась себе, что отныне посвятит жизнь своему народу и больше никогда не поставит править над ними презренного чужака.
После воскресной пасхальной мессы Алиенора во главе большой процессии направилась в герцогские покои в башне Мобержон дворца Пуатье и заняла свое место на высоком троне предков в палате Совета. Стены из песчаника украшали цветастые знамена, расписанные сценами давних сражений. Основные вассалы Аквитании, которые по зову Алиеноры собрались на празднование, расселись перед ней за длинным столом.
Вассалы в нетерпении разглядывали ее - свою только что вернувшуюся герцогиню, желая поскорей узнать, какой будет их новая правительница и, что важнее, кого она выберет своим мужем. Никто из них даже не рассматривал возможность ее единоличного правления: Алиенора - женщина, а женщины - существа слабые, не приспособленные для того, чтобы командовать мужчинами. Но все вассалы были преданы Алиеноре, дочери своего отца, и не собирались изменять ей, если, конечно, она не возьмет себе мужа, который уничтожит их автономию и станет вмешиваться в дела герцогства. Они только что избавились от ненавистных французов и не хотели больше терпеть чужаков. Но герцогиня, конечно, должна выйти замуж и родить наследника, и у нее должен быть сильный защитник - против этого никто не возражал. Всем уже было известно о ее намерении выйти за Генриха Анжуйского, и вассалы сходились на том, что, несмотря на свою репутацию, молодой герцог Нормандский, который после смерти отца стал еще и графом Анжу и Мена, не представляет для них особой угрозы. Он, скорее всего, посвятит себя своему северному королевству - Англии, которая в
один прекрасный день, судя по всему, тоже будет принадлежать ему. Кроме того, Генрих Анжуйский еще слишком молод, и все полагали, что смогут подчинить его своей воле.
Пока вассалы ждали начала празднества, Алиенора разглядела их всех. От отца и по собственному горькому опыту она знала, что ее вассалы - народ непокорный. Вдали от дворов главных ее городов Пуатье и Бордо, засев в своих отдаленных замках и крепостях на вершинах холмов, они могли плевать на главенство герцога. А потому, чтобы быть с вассалами в дружеских отношениях, следовало ублажать их умной дипломатией и дарами.
-Господа, - низким певучим голосом начала Алиенора. - Я пригласила вас сюда, чтобы официально сообщить о разрыве моего брака с королем Людовиком и получить ваше одобрение моего предстоящего нового брака. Вы все знаете, что я согласилась выйти замуж за герцога Нормандского и вынуждена буду сделать это без разрешения короля Людовика, который является сюзереном для нас обоих, потому что он наверняка этому воспротивится. - Озорная улыбка заиграла на губах Алиеноры.
Вассалы одобрительно смотрели на нее: они знали толк в подобных закулисных сделках, а их ненависть к французам достигла таких размеров, что они готовы были закрыть глаза на это вопиющее нарушение феодального этикета.
-Наше венчание должно состояться без каких-либо промедлений, иначе оно вообще может не состояться, - продолжила Алиенора. - Наш брак серьезно подорвет силу Франции, и если королю Людовику станет известно о моих планах, то он, даже несмотря на свою слабость и нерешительность, попытается нанести удар. А когда мы с Генри обвенчаемся и станем мужем и женой, Людовик ничего не сможет поделать.
-Вы должны еще раз отправить письмо герцогу, мадам, - подсказал ее дядя Гуго де Шательро. - Что, если вашего предыдущего посланника перехватили?
-Я отправлю человека сегодня же, - пообещала Алиенора, всем сердцем желая скорейшего приезда Генри и не понимая, почему он не ответил на ее первое письмо. - А теперь давайте к делу. Я решила аннулировать все акты и законы, изданные королем Людовиком для Аквитании. - (Вассалы одобрительно посмотрели на герцогиню. Пока она не обманывала их ожиданий.) - И еще я собираюсь заменить их хартиями от моего собственного имени, а также возобновить все дарственные грамоты и привилегии. Мои вассалы, нам предстоит большая работа, но, прежде чем мы займемся делом, вы мои гости, и у нас достаточно поводов, чтобы отпраздновать!
По знаку Алиеноры в зал цепочкой вошли слуги, в руках у каждого подносы с сочными блюдами: моллюски и угри в чесночном соусе и вине, солонина, жирные курицы, вкусные местные бобы, известные под названием может, созревшие козьи сыры и инжир. Все это предлагалось герцогине и ее вассалам, другие слуги разносили красное вино в высоких кувшинах. Потом был провозглашен тост за счастливое завершение переговоров о браке и будущее процветание Пуату. Завтра может грянуть война, но сегодня они будут пировать.
Стоял май и дворцовые сады цвели, когда Генрих Сын Императрицы гордо въехал в Пуатье, чтобы предъявить свои права на невесту. О его приезде Алиенору оповестили заранее, и теперь она ждала вместе со своими самыми важными вассалами, чтобы приветствовать его в главной зале дворца, великолепном арочном зале Потерянных шагов - название, под которым он был известен в народе, потому что имел такую большую длину, а сводчатый потолок находился так высоко, что звук шагов практически не был слышен.
Алиенора знала, что выглядит наилучшим образом: на ней был ярко-синий, до пола блио из тончайшего шелка, украшенный золотыми геральдическими лилиями; платье было скроено и подпоясано так, чтобы подчеркнуть каждый соблазнительный изгиб ее роскошной фигуры. Поверх платья она надела сверкающую золотистую мантию без рукавов, отороченную изящной вышивкой. Золотые браслеты украшали запястья, с мочек ушей свисали серьги, сверкающие драгоценными камнями. А еще, бросая вызов традиции, которая обязывала дам носить чепцы, скрывающие волосы, Алиенора надела на голову венчик чеканного золота с жемчужинами и крохотными рубинами, и ее медные волосы свободно ниспадали на плечи и спину. Глаза герцогини горели от возбуждения, рот был приоткрыт в предвкушении… Брак, о котором она мечтала, брак, чреватый многообещающими, бесконечными возможностями, должен вскоре воплотиться в жизнь. И грядущий вечер она проведет с Генри. Наконец-то! Тело Алиеноры торжествовало при мысли об этом.
И вот Генрих появился, с торжественной улыбкой на лице, уверенным шагом вошел в зал, облаченный в обычную для верховой езды одежду. Алиенора уже знала, что мода на богатые одеяния прошла мимо него. Все существо ее наполнилось радостью при виде возлюбленного. Она навсегда запомнит это мгновение как одно из самых счастливых в жизни.
-Моя госпожа! - Генрих вежливо поклонился, быстрым шагом подойдя к возвышению, запрыгнул по ступенькам наверх.
Алиенора тут же поднялась с трона. Он взял ее руки в свои, и от этого прикосновения кровь герцогини закипела. Недели, прошедшие после их тайного свидания в Париже, превращались в месяцы, и Алиеноре начало казаться, что она преувеличивает степень взаимного притяжения между ними, что все это обернется иллюзией. Конечно, подобное никто не принимал в расчет, когда браки заключались из политических соображений, а необходимость заключения этого союза была неоспорима, независимо от того, что оба они чувствовали. Но, познав в объятиях Генриха такую страсть и наслаждение, о каких она и не подозревала, Алиенора теперь думала, что умрет, если лишится его любви. Но опасения ее сразу развеялись. В страстном взгляде и твердой, властной хватке пальцев Генри было все то, о чем она тосковала.
-Я должен извиниться за опоздание, - сказал Генрих, когда Алиенора жестом пригласила его сесть рядом с ней: для будущего герцога уже был подготовлен новый трон. - Из Англии прибыла делегация знати, меня настоятельно просили не откладывать и как можно скорее заявить мои претензии на трон. Мои сторонники в Англии теряют терпение. Пришлось отправить послание, в котором я прошу их потерпеть еще немного. Сейчас меня ждут дела более важные. - Он улыбнулся ей. - Вы потрудились на славу! Я и не предполагал, что мы сможем пожениться так быстро.
-Людовик оказался сговорчивее, чем я ожидала, - ответила Алиенора, пожирая его глазами.
-Полагаю, от его сговорчивости не останется и следа, когда он узнает, чту мы задумали! - рассмеялся Генри. - Но для нас это не преграда.
-А сейчас мои вассалы ждут, когда я представлю их тебе. - Алиенора подала знак своим подданным, которые начали по одному подходить к возвышению.
Приближаясь, они с опаской оглядывали молодого герцога Нормандского. Первыми среди них был Гуго, граф де Шательро, и Рауль де Фай - братья ее матери. Гуго - серьезный и заикающийся, и более молодой Рауль - остроумный и готовый очаровать нового сеньора. Потом подошел восемнадцатилетний красавец Гильом Тайлефер, граф Ангулемский, горевший желанием показать себя нужным в решении государственных дел. Следом шел владетель Тайбура, преданный и благородный Жоффруа де Ранкон, которому Алиенора давно простила безрассудные, но совершенные из лучших побуждений поступки во время Крестового похода. Тогда по его вине погибли семь тысяч воинов, и Жоффруа впал в немилость короля Людовика, который отправил его домой. Генриху было известно об этом, и он смерил почтительно поклонившегося Жоффруа настороженным взглядом.
Но настороженность Генриха сменилась озабоченностью, когда перед ним опустились на колени смуглокожие и черноволосые Гуго де Лузиньян и Ги Туарский, два самых беспокойных из вассалов Алиеноры: одной скандальной репутации этих двоих было достаточно для того, чтобы рука их сеньора потянулась к мечу. Но сегодня они были тише воды ниже травы, соблюдая в присутствии герцогини придворный этикет. Однако Алиенора знала, что верность Гуго и Ги не шла дальше слов, а их преданность закончилась бы ровно в тот момент, когда стала бы препятствием к получению ими какого-нибудь вожделенного замка или территории. Судя по выражению лица Генриха, который попросил Гуго и Ги подняться с колен и предаться вместе со всеми веселью, он не нуждался в предупреждениях о вероломстве этих людей.
Последним - но не последним по своей знатности или важности - подошел верный Сальдебрейль де Санзе, коннетабль Аквитании, которого герцогиня назначила своим сенешалем в благодарность за преданность и верную службу. Генрих улыбнулся этому доброму человеку и дружески похлопал по плечу, когда тот склонился для получения приветственного поцелуя.
Алиенора радовалась, видя, что Генрих идеально играет свою роль, старается вовсю, чтобы завоевать расположение ее вассалов, подчеркивая мудрость и опыт одного, отмечая доблесть на поле боя или рыцарских турнирах другого. Алиенору удивляла такая осведомленность Генри относительно ее вассалов. Он немало потрудился над тем, чтобы быть принятым здесь. И большинство из местной знати реагировали как подобает, произнося правильные слова. Начало было многообещающим.
Позднее, когда последний из вассалов вернулся на свое место и подали вино, Алиенора повела Генри и придворных в сад, где можно было расслабиться в тени яблонь и персиков. Знать, разместившись на земляных скамьях, принялась разговаривать о политике и военных действиях, молодые кавалеры присоединились к дамам герцогини и пели им песни, глаза их горели в предвкушении благосклонности, которая будет оказана им позднее, когда все скрывающая бархатная длань ночи ляжет на землю.
Генрих прошел с Алиенорой на поросший цветами лужок, окруженный невысокой живой изгородью.
-Скажи мне, ты тоскуешь по королевскому титулу? - спросил он, беря ее за руку.
-Нет нужды спрашивать, - заглянув ему в глаза, ответила Алиенора. - То, чем я владею сейчас, вполне компенсирует потерю.
-Я возмещу тебе утраченное тысячекратно, - пообещал Генри. - Я сделаю тебя королевой Англии, величайшей из королев, каких знала эта забытая Богом земля. Клянусь тебе. А потом сделаю тебя сюзереном половины Европы!
-Я целиком полагаюсь на тебя. - У Алиеноры дыхание перехватило от этого имперского видения. Она наслаждалась перспективой великого будущего, когда все ее надежды и амбиции с Божьей помощью будут удовлетворены.
-Ты только представь, - восторженно говорил Генри. - Когда Англия станет моей, весь христианский мир от шотландской границы до Пиренеев будет мне подвластен! Людовик взбесится от зависти, но поделать ничего не сможет. Наши владения будут во много раз превосходить его карликовое королевство.
Наши владения. Эти слова должны были бы привести Алиенору в восторг, но, произнесенные Генрихом, вызвали у нее внезапное беспокойство. Как бы ни желала она Генриха, Алиенора вдруг поняла, что почти совсем его не знает и, возможно, выйдя за него, утратит свою независимость. Свою и своего народа. Несмотря на теплый день, холодный пот прошиб герцогиню, но она решительно подавила сомнения, пораженная собственными мыслями. Они с Генри будут партнерами с самого начала и до самого конца, и цели их будут едины. Это подразумевалось с первого дня.
-Величие и власть, - произнес Генрих, - определяются владениями и силой правителя. У Людовика нет ни того ни другого.
-Но при этом мы его вассалы, - напомнила она ему.
-Пусть потешится этими выдумками, - ухмыльнулся Генри.
-Я должна возмутиться, - улыбнулась Алиенора.
-Конечно должна. Но запомни, возлюбленная моя, что, выходя за меня, ты попадаешь в настоящее дьявольское семейство. И не надейся на то, что мы, Плантагенеты, добродетельны.
-Как я могу на это надеяться, когда твой брат Жоффруа пытался похитить меня по дороге сюда?
-Что?! - взревел Генри. - Этот жалкий кролик? Да я ему яйца отрежу!
Алиеноре не удалось сдержать смешок.
-Ну уж ты-то в последнюю очередь можешь обвинять его в авантюризме.
-Фамильная черта… - пробормотал Генри.
-А как твои нормандские вассалы относятся к нашему браку - благосклонно ли? - спросила Алиенора.
-Да. И знать из Анжу и Мена также. Они знают, что это повысит престиж моих владений и будет способствовать торговле. Они жаждут увидеть тебя. Я пою тебе хвалу. Можешь не сомневаться.
-А твоя мать-императрица? - Алиенора много слышала про грозную Матильду.
-Она удовлетворена, - кратко, но неубедительно ответил Генри. - Мать считает, что наш брак важен с политической точки зрения. Уверен, ты произведешь на нее хорошее впечатление.
-С нетерпением жду встречи с ней, - вежливо и с такой же слабой убежденностью ответила Алиенора. Она спрашивала себя, знает ли Матильда, что ее будущая невестка и муж Жоффруа сливались в одного зверя о двух спинах[14 - Выражение «зверь о двух спинах» Шекспир вложил в уста Яго («Отелло», акт I, сцена 1).].
-Послушай, я приехал не для того, чтобы говорить о моей матери, - ухмыльнулся Генри. - Я предпочел бы поговорить о наших ближайших планах. - Он понизил голос, заговорив обольстительным шепотом. - Ты возляжешь сегодня со мной?
Алиенора улыбнулась, глаза ее потемнели от желания.
-Я ждала этого.
Генрих вышел из Алиеноры и, тяжело дыша, перекатился на свою сторону кровати, рука его дрожала, когда он чувственным движением провел ею по узкой талии, ягодицам, бедрам Алиеноры. Глаза герцогини светились в мерцающем пламени свечи. Генрих подался вперед и поцеловал ее в губы.
-Я мечтал об этом, - сказал он, переведя дыхание. - Мечтал все эти жуткие месяцы ожидания. Господи, до чего же невыносимо ждать! Ты была в моем сердце и моих чреслах. Я вожделел к тебе.
-И у тебя не возникало никаких сомнений? - спросила Алиенора, положив голову на кудряшки волос, которыми поросла широкая грудь Генриха. Она услышала, как бьется его сердце.
-Ни на одно мгновение. А у тебя?
-Иногда я спрашивала себя, не приснилось ли мне все это? - пробормотала она. - То, что произошло между нами, так невероятно!
-В будущем трубадуры воспоют нас и нашу любовь, - пророчествовал Генри.
Сердце Алиеноры снова зашлось, когда она услышала слова о любви. Она оперлась на локоть, ее соски дразняще прижались к его коже.
-Непременно воспоют! - рассмеялась она. - И вправду, ведь любовь между мужем и женой - такое потрясающее событие. Брак, если верить нашим поэтам, - это похоронный звон по любви.
-К нам это не имеет отношения, - убежденно сказал Генри.
-Почему? - спросила Алиенора, наклонившись к нему, ее волосы упали ему на грудь. Потом она легла и пристально посмотрела на своего возлюбленного. - Какое блаженство после супружества с Людовиком! - воскликнула она. - Мне приходилось умолять короля прийти ко мне в спальню, хотя бы для того, чтобы у нас появился наследник, а он до и после соития падал на колени, замаливая свой страшный грех перед Господом. Теперь я чувствую себя так, словно родилась заново. Я освобождена! Ах, какая радость! - Алиенора страстно поцеловала Генри, ее язык шаловливо проник в его рот. - Во Франции я не была свободна. Они не хотели, чтобы я вмешивалась в их политику, как это там называлось. Меня отправляли играть в шахматы с моими дамами, ты только представь себе. У меня есть мозги, но мне запрещали пользоваться ими. Скажи мне, Генри, что наш брак не будет похож на другие. Я бы не вынесла этого.
-Ведь мы не похожи на других, так же будет не похож и наш брак, - лениво ответил он.
-Генри, ради того, чтобы быть с тобой, я отдаю мою вновь обретенную свободу? Осознаешь ты это? - решилась Алиенора. - Я надеюсь, ты не забудешь, что я суверенная герцогиня Аквитании, хотя, будучи моим мужем, ты получишь право властвовать здесь? И властвовать надо мной… если я, конечно, позволю… - Она озорно улыбнулась.
Генрих, смерив герцогиню лукавым взглядом, не показал, что удивлен ее словами.
-Это право любого мужа, как тебе прекрасно известно! Когда мы поженимся, моя красавица, в моем праве будет запереть тебя в башне или колотить, если ты не будешь слушаться или не захочешь исполнять супружеский долг!
-Тогда я отказываюсь от брака! - хихикнув, пригрозила Алиенора. - Я лучше буду твоей любовницей. Ты не получишь ни дюйма моих владений!
Вместо ответа, Генрих принялся щекотать ее, пока Алиенора не взмолилась о пощаде. Тогда он уложил ее на спину и жадно поцеловал.
-Ты знаешь, вот сейчас мне все это безразлично, главное, чтобы ты была моей, - пробормотал он. - Людовик сумасшедший. Как он мог пренебрегать тобой и отпустить тебя? - сипло продолжал он, снова наваливаясь на нее. - Но его потери - мои приобретения. Ты редчайшая и красивейшая из женщин, каких я когда-либо видел. А теперь скажи, что выйдешь за меня, или не получишь того, что тебе так хочется!
Кончик его пениса дразняще касался чувствительных мест герцогини, отчего дрожь проходила по ее телу.
-Я выйду за тебя при условии, что ты сохранишь за мной полновластие в Аквитании, - проговорила, изнемогая, Алиенора.
-О боже, какой ты сложный переговорщик! - выдохнул Генри, входя в нее.
-Обещай! - потребовала Алиенора, превозмогая захлестнувшую ее волну желания. Это препирательство между ними было явно эротической игрой.
Но Генри теперь был слишком занят, чтобы говорить: страсть целиком поглотила его. А потом он излился в нее, и они уснули в объятиях друг друга, но обещания Сын Императрицы так и не дал.
Сквозь высокие окна собора Святого Петра в Пуатье проникали ослепительные лучи солнца, падавшие на мужчину и женщину, коленопреклоненных перед алтарем и получающих согласие Церкви на брак. Генрих взял Алиенору за руку, поднимая с колен, и она со всей ясностью поняла, что сейчас наступил важнейший миг истории и она принимает участие в действии, которое будет иметь далеко идущие последствия для нее, ее нового мужа, их потомков, да и для всего мира. Перспектива была такой ошеломительной и в то же время отрезвляющей. Ведь в этот день закладывались основы империи, обещающей стать одной из самых мощных в христианском мире. Алиенора знала: на их плечи ложится тяжкий груз.
А еще этот день был первым днем их супружества и заветного партнерства двух правителей. Они с Генрихом шли по нефу собора, вассалы приветствовали их и кланялись. Алиенора знала, что выглядит как никогда великолепно: стройная и соблазнительная в своем васильковом блио, алой мантии и тончайшем белом головном покрывале, которое удерживалось ее герцогской короной, столь привлекательной для многих соискателей. Голову Генри тоже венчала корона - герцогов Нормандии. Он был прекрасен в профиль - с прямым носом, аккуратно подстриженной бородой, густые волосы рыжими волнами обрамляли румяное веснушчатое лицо, на котором застыло выражение торжества, рука по-хозяйски сжимала руку Алиеноры. Теперь она принадлежала ему, а поскольку они стали единой плотью, то никто был не в силах их разделить.
Алиеноре доставляла удовольствие мысль о том, что она сделала ее великолепного Генри герцогом Аквитании и - всего в девятнадцать лет - самым могущественным правителем Европы. Вместе они расшевелят этот мир сильнее, чем любая королевская пара до них. А когда они под восторженные крики толпы вышли из собора, Алиенора еще раз утвердилась в верности происходящего, в правильности той сделки, что она заключила с судьбой.
Той ночью Генри взял ее с еще большей страстью, чем прежде, он отверг все запреты, переступил через все границы, и вместе они отправились в долгое чувственное путешествие, где их ждали открытия, неведомые прежде.
-Я хочу, чтобы ты знала: здесь нет запретов! - провозгласил он. - Мне нужно все, что ты можешь мне дать.
-Теперь я вся во власти моего господина, - охотно ответила Алиенора. И в то мгновение она так и думала.
-Наш брак - брак двух львов, - прошептал он ей в ухо. - Тебе это не приходило в голову? Лев - знак Пуату, а мой геральдический знак - тоже лев, я его унаследовал от деда, короля Генриха Английского. Его называли «Лев Справедливости», идея взять этот геральдический знак пришла ему после того, как он получил в дар льва для зверинца в Лондонском Тауэре.
-Мне это нравится, - пробормотала Алиенора, прижимаясь к Генри. - Брак львов. В этом выражении есть что-то рыцарское.
-Оно подходит нам по многим причинам, - заметил Генрих, крепче обнимая жену. - Разве нет, моя Алиенора? Мы оба не кроткие, не уступчивые, напротив - сильные и отважные, храбрые, как львы.
-Рядом с тобой я никогда не буду чувствовать страха, - проговорила она, прислонив свою гладкую щеку к его бородатой, наслаждаясь его мужским запахом.
-Мы с тобой преуспеем, моя львица! - рассмеялся Генрих и еще сильнее прижал к себе Алиенору.
Глава 7
Монастырь Фонтевро, 1152 год
Месяц спустя после свадьбы Алиенора с легким сердцем посетила Фонтевро.
-Этот монастырь особенно дорог мне, - сказала она. - Он был основан повелением моего отца и посвящен Деве Марии.
Генрих одобрительно кивнул. Слава этого двойного монастыря была известна ему - здесь под началом настоятельницы обитали монахини и монахи. Монастырь стал приютом в старости для дам королевских и прочих аристократических кровей, а также школой и местом для благочестивой и созерцательной молитвы. Заведение это было не похоже на другие и тем, что его основатель, известный бретонский богослов Робер д’Арбриссель[15 - Робер д’Арбриссель (1047 -1117) - теолог, проповедник, ставший в конце жизни монахом.], хотел повысить статус женщин и даже осмелился утверждать, что во многом они превосходят мужчин. О последнем соображении Генрих даже говорить не желал, но вполне мог понять, почему Алиенора так высоко ценила Фонтевро. Монастырь понравился Генриху. Обитель Фонтевро представляла собой один из величайших оплотов благочестия и веры христианского мира.
Монастырь был возведен у источника в лесистой долине на берегу реки Вьенны в Северном Пуату близ границы с Анжу. Высокая белая церковь монастыря, светлая и просторная внутри, была украшена простыми, воспаряющими вверх колоннами и изящным трифориумом[16 - Трифориум - узкая невысокая декоративная галерея в средневековых соборах Западной Европы, расположенная в толще стены над арками, отделяющими боковые нефы от среднего.]. Войдя в церковь, Алиенора ощутила восторг и прилив благодарности. Настоятельница Изабелла Анжуйская, приходившаяся Генриху тетей, тепло поцеловала Алиенору и провела по тихому клуатру в свой просторный дом, примыкавший к соседнему зданию монастыря Ле-Гран-Мутье, где жили монахини. Принесли миндальное молочко, груши, сласти, и обе женщины, сразу же проникшиеся чувством взаимного уважения и симпатии, сели и предались приятному разговору.
-Чему мы обязаны удовольствию видеть вас, моя госпожа? - спросила настоятельница Изабелла, полноватая, добродушная женщина лет сорока пяти, с типичным для Плантагенетов цветом волос, вот уже четыре года возглавлявшая монастырь.
-Для меня большая честь посетить Фонтевро в такое время, матушка, - ответила Алиенора. - Мне есть за что воздать хвалу Господу. Сердце мое переполнено, и я хочу поблагодарить Его за то великое счастье, что Он даровал мне в браке, и за то, что сделал меня инструментом, с помощью которого в христианском мире воцарятся мир и единство.
-Мы все должны быть благодарны Ему за это, - заявила настоятельница. Будучи умной и восприимчивой женщиной, она прекрасно понимала, какие надежды возлагаются на союз герцогини с Генрихом Сыном Императрицы. - А потом вы пообедаете с нами в трапезной? - спросила она.
-Несомненно, спасибо, - улыбнулась Алиенора. - Но я приехала не только для этого, матушка. Обвенчавшись с моим господином Генри, я почувствовала, что божественное вдохновение зовет меня в это священное место. Мне кажется, что сам Господь Бог привел меня в Фонтевро, и пока я здесь, я намерена одобрить и подтвердить все привилегии и дары, предоставленные моими предками этому дому. Если вы напишете все это, то я приложу к документу мою печать. Она у меня новая. - Алиенора с гордостью извлекла печать из кошелька, закрепленного на поясе, и показала настоятельнице. На печати было изображение Алиеноры как графини не только Аквитании, но и Нормандии. - Видите, у меня на кресте сидит птица - это священный символ независимости.
-Если позволите мне сказать, мадам, брачные узы пошли вам на пользу - вы вся светитесь от радости, - заметила настоятельница. - Я рада, что вы нашли такое счастье в союзе с моим племянником. Говорят, он питает надежды стать королем Англии.
-И я не сомневаюсь, что его надежды сбудутся, - ответила Алиенора.
-Тридцать лет назад, перед тем как начать служение Господу, я побывала в Англии, - вспомнила настоятельница. - Я была замужем за Вильгельмом, сыном короля Генриха, который, в свою очередь, являлся сыном Вильгельма Завоевателя - дедушки вашего мужа. Короля Генриха называли Львом Справедливости. Он и в самом деле был настоящий лев! Сильный и уважаемый правитель, но как человек он внушал ужас: был жесток и безжалостен. Никогда не забуду, что он сделал со своими внуками.
-И что же он сделал? - спросила Алиенора, отметая неприятную мысль о том, что такая же бешеная кровь течет и в жилах ее Генри.
-Одна из его дочерей с мужем ослушались его, и в наказание он повелел выколоть глаза двум ее маленьким девочкам.
Дрожь пробрала Алиенору.
-Какой ужас! Такое даже страшно представить! А каков его сын?
-Вильгельм? Его называли Аделином[17 - Вильгельм Аделин, или Этелинг (1103 -1120) - единственный законный сын и наследник Генриха I Английского, погибший при кораблекрушении; не оставил наследника, чем вызвал кризис престолонаследия, известный в английской истории как Анархия.], по имени старых саксонских принцев до завоевания. Он был весь в отца - гордый, свирепый и жестокосердый. К счастью, я недолго пробыла его женой.
-Это тот самый принц, который утонул, когда пошел на дно «Белый корабль»?
-Он самый.
-Мой муж рассказывал об этом. Он сказал, что король Генрих после его смерти ни разу не улыбнулся.
-Да, для короля это стало трагедией. У него не было другого наследника. По крайней мере, законного наследника. Хотя бастардам, конечно, не было числа. - Настоятельница скривила губы. - Но Господь в мудрости Своей прибрал моего молодого господина, и король Генрих заставил своих баронов принести присягу верности его дочери Матильде, которую назвал своей наследницей.
-Императрице, моей свекрови, - добавила Алиенора. - Вы с ней встречались?
-Нет, она тогда была замужем за императором Священной Римской империи и жила в Германии. Потом император умер, и Матильда вышла замуж за моего брата Жоффруа, но меня так никогда и не посетила. Все говорят, она сильная женщина. Матильда яростно сражалась за королевство, которое по праву принадлежит ей.
-И проиграла, - вставила Алиенора. - Но мой муж вернет королевство ее именем. Мать передала ему это право. Все говорит о том, что он добьется победы.
-Но король Стефан все еще жив, - напомнила Изабелла.
-Его все ненавидят и презирают. Так говорит мой муж. Бароны, не захотевшие признать правительницей женщину, будут готовы принять Генри. В особенности теперь, когда он зарекомендовал себя правителем, с которым нельзя не считаться. Скажите мне, матушка, что представляет собой Англия?
-Ее называют звенящим островом, потому что там множество церквей. Зеленая и приятная земля, местами похожа на Францию, но погода непредсказуема. Люди замкнуты, но гостеприимны. И прежде чем вы зададите этот вопрос: нет, хвостов у англичан не имеется, хотя здесь и ходят такие слухи!
-Я никогда не обращаю внимания на такие глупости! - рассмеялась Алиенора, взяв маленькое печеньице с винной ягодой. - С нетерпением жду того дня, когда смогу увидеть Англию. Да, я хотела сказать, что мы с моим господином в честь нашего брака заказали окно из нового витражного стекла. Оно будет установлено в восточной стене собора в Пуатье, чтобы все знали: в этом месте мы стали мужем и женой.
-Достойное решение, - одобрила настоятельница. - И на века.
-Но для Господа важнее мои благодарности и хвалы, - сказала Алиенора. Проглотив последний кусочек печенья, она поднялась на ноги. - Если позволите, матушка, я теперь пойду в церковь. Зовите ваших писцов. Мы подпишем документы позднее.
Глава 8
Аквитания, 1152 год
-Нас вызывает Людовик, - сообщил Генрих, вбегая в комнату жены и передавая ей свиток.
Алиенора быстро пробежала текст глазами.
-Это адресовано нам обоим, - произнесла она, чувствуя, как закипает в ней гнев, рожденный страхом перед тем, что может сделать Людовик, и потрясением, вызванным бесцеремонностью мужа. - Ты не должен был вскрывать письмо в мое отсутствие.
-Я герцог, - непреклонно заявил Генрих.
-А я герцогиня! - вспыхнула она.
-И моя жена! - прокричал Генрих.
Даже несмотря на раздражение, неожиданный гнев мужа возбудил Алиенору. То была не первая их ссора и определенно не последняя. Это Алиенора прекрасно понимала. Единственным утешением было то, что после ссоры каждый раз, без единого исключения, они оказывались в постели и подкрепляли примирение страстным соитием.
-Это мое герцогство! - не уступала Алиенора.
-И мое - по праву брака. Теперь я здесь правитель! Я и прежде говорил тебе, Алиенора, что управление - мужская работа, в которую не должны вмешиваться женщины.
-Ты ничуть не лучше аббата Бернара! - напустилась она на мужа. - Мы с тобой должны быть партнерами. Мы договорились об этом. Я тебе не какая-нибудь беспрекословная крестьянка! Я суверенная герцогиня Аквитании и требую к себе соответствующего отношения. Ты меня понимаешь?
Вместо ответа, Генри сжал Алиенору в объятиях и грубо поцеловал:
-Вот в чем теперь твоя роль, моя госпожа. И не помню, чтобы я на что-то такое соглашался.
-Как ты смеешь! - воскликнула Алиенора. Она вырвалась из рук Генриха и отвесила ему пощечину. - Это моя земля, и здесь мое слово - закон.
Генрих отпрянул. Лицо исказилось гримасой гнева, голос зазвучал угрожающе.
-Хватит, Алиенора! Оставим это. Нам нужно решить более насущные вопросы. Я пришел сказать тебе, что Людовик вызывает нас к своему двору. - Он развернул свиток и прочел: - «Чтобы услышать объяснения о нашем преступном супружестве».
-Пустые угрозы! - по-прежнему сердитым голосом ответила Алиенора. - Ничего он с нами не может сделать.
-Я бы не относился к этому так беспечно, - нахмурился Генри. - Посланники, доставившие это письмо, говорят, что их господин потрясен и гневается. Он обвиняет меня в предательском похищении его жены…
-Словно я рабыня, которой можно распоряжаться помимо моей воли! - в ярости оборвала его Алиенора.
Генрих смерил жену взглядом.
-Часть французской знати даже советует Людовику пересмотреть условия расторжения вашего брака, - продолжал он, - а то и отозвать сам договор расторжения. Другие требуют нашего отлучения от Церкви.
-Это все слова!
-Рассерженные мужчины нередко переводят слова в действия, - предупредил Генрих. - Мои враги объединяются против нас. Даже мой возлюбленный младший брат Жоффруа объявил, что поддерживает Людовика. А граф Генрих Шампанский, обрученный с твоей дочерью Марией, спешит в Париж, чтобы присоединиться к ним. Он прекрасно понимает, что, если у нас с тобой будет сын, Марии не видать Аквитании. Его брат Тибо Блуаский, этот мерзавец, который пытался тебя похитить, тоже выступает в поддержку Людовика.
-Предполагается, что он женится на моей маленькой Алисе, когда та достигнет разрешенного возраста, - задумчиво произнесла Алиенора. - Мне бы этого не хотелось. Не смог заполучить мать, так остановился на дочери, подлец!
-Это война - ни больше ни меньше, - заявил Генрих. - Я должен немедленно отправляться в Нормандию. До меня дошли слухи, что Людовик собирается напасть на герцогство в мое отсутствие.
-Значит, это наше первое расставание… - проговорила Алиенора, следы ее злости исчезли. Она сглотнула и напустила на лицо отважную улыбку. - Подозреваю, что это первое расставание из многих. Ты посмотри, как обширны наши земли.
-Ты знала это, когда выходила за меня, - мягко ответил Генри, приподнимая пальцем ее подбородок. Он поцеловал жену долгим, страстным поцелуем. - Меня это тоже огорчает, Алиенора, но я скоро вернусь. Только вот припугну Людовика так, что он и его старые хрычи побегут назад в Париж, поджав хвосты. И дай Бог, я оставляю тебя беременной…
-Это будет означать, что Господь осенил наш союз Своей улыбкой, - провозгласила Алиенора. - Но, боюсь, говорить об этом пока еще рано.
-Я бы обошелся без этих хлопот, - вздохнул Генрих. - Собирался вести армию в Англию улаживать дела там, но теперь придется отложить. Если и дальше так пойдет, англичане устанут ждать и примут узурпатора Стефана. - Граф снова поцеловал жену. - Я должен уезжать, - торопливо сказал он. - Главное тут - скорость.
Новости, которые Алиенора с гонцом получала от мужа, были хорошими. Людовику хватило безрассудства вторгнуться в Нормандию, но Генрих выдвигался с такой скоростью, что несколько коней пали от усталости по дороге. Он не без сожаления разорил Вексен на норманно-французской границе и владения Робера де Дрё - родного брата Людовика.
Потом она получила известия из Турени, где Генрих захватил несколько замков, оставленных отцом изменнику-брату Жоффруа. Муж одерживал победу за победой. А потом вмешался, казалось, Сам Господь. Людовика, как написал Генри, сразила лихорадка, и он слег в замке Монсоро, принадлежащем Жоффруа. Алиенора улыбалась, читая это. Людовика в критические моменты всегда сваливала лихорадка. Она улыбнулась еще шире, продолжая читать дальше - об осаде замка, предпринятой Генрихом.
-Сеньор Жоффруа сдался и молил о пощаде и мире, - сообщил ей следующий гонец. - А король Людовик отступил, потерпев поражение, и тоже запросил мира. Он вернулся в Париж.
Какой позор, подумала Алиенора. Но опять же вполне типично для короля.
Через шесть недель Генрих вернулся в Пуатье блестящим победителем. В нем появилась новая властная черточка. Теперь он стал одной из главных сил в христианском мире и знал это.
Не теряя времени, вернувшийся герой увел жену в постель и несколько раз подряд страстно овладел ею, к ее великому и невыносимому наслаждению.
-Клянусь тебе, Алиенора, - шептал Генри, тяжело дыша и потея в страждущих объятиях, - ни один штурм крепости не был таким сладостным. Ты отдаешься с такой страстью!
-Давай еще! - потребовала Алиенора, поднимая колени и прижимая свои щиколотки к его упругим ягодицам.
И Генрих с готовностью ответил на призыв жены, и вскоре она снова кричала от наслаждения.
-Тише! - переводя дыхание, сказал он и страстно поцеловал ее. - А то твои бароны подумают, что началась война.
Алиенора заставила себя сдержать крик, хотя судороги наслаждения сотрясали ее тело. Ощущать в себе Генри - ничего слаще этого и быть не могло. Ведь он столько отсутствовал… А как она вожделела к нему все это время! Но, несмотря на радость воссоединения, Алиенора горько предчувствовала скорое новое расставание.
-Когда ты собираешься в Англию? - спросила она чуть позже, когда они уже мирно лежали под одной простыней. Вечер стоял теплый, благовонный, а небо, видневшееся сквозь узкое окно, было темно-синим и сверкало звездами.
-Не раньше чем к концу года, - ответил Генрих.
-Ты собираешься вести кампанию зимой? - удивленно спросила она.
-Нет, моя госпожа, на сей раз я собираюсь использовать дипломатию. Конечно, за спиной у меня будет стоять армия, и это поможет благоприятному исходу переговоров: англичане будут знать, что при необходимости армия начнет действовать.
-Недавняя победа лишь подкрепила твою репутацию, мой отважный Генри, - пробормотала Алиенора, целуя его. - Теперь англичане понимают, с чем им придется иметь дело.
-Англичане не дураки. Им нужен сильный король - такой, как я. Вопрос теперь стоит так: надо сбросить Стефана и его сына, не вызывая недовольства в народе.
-Если удача нам улыбнется, то он устанет от борьбы и будет рад прийти к соглашению, - сказала Алиенора. - И тогда ты сможешь быстро вернуться ко мне, любовь моя. - Она повернулась и оплела Генри руками, наслаждаясь мощью его расслабленного тела.
-Какое-то время я побуду здесь, - пообещал он, игриво покусывая ее шею. - Мне пришло в голову, что мы могли бы до начала осени совершить неторопливое путешествие по нашим владениям, чтобы ты могла представить меня твоим вассалам. Тем, кто с тобой ладит. Надеюсь, ты отнесешься к этому одобрительно, о суверенная герцогиня Аквитании!
Алиенора понимала, что муж подсмеивается над нею, но не спешила проглотить наживку - его предложение понравилось ей.
-Я буду рада, Генри, - удовлетворенно согласилась она. - Столько мест, которые я хочу тебе показать. Мы начнем с Лимузена. Это во всех отношениях дикая земля, но такая красивая, и ее строптивым владетелям пойдет на пользу, если они заглянут в глаза своему новому сюзерену. Они увидят не только ровню себе, но и кое-что побольше!
-Твоя вера в меня так трогательна! - щекоча ее ухо, пробормотал Генрих.
-Потом мы должны отправиться в охотничьи угодья моего отца в Тальмоне, куда он возил нас на соколиную охоту. Там выкармливают моих кречетов. Я дам тебе одного - он стоит целую конюшню. Для моего господина - все самое лучшее! Потом ты должен увидеть Ланды в Гаскони - многие, многие акры, поросшие вереском, дюны, сосновые леса, но все такое дикое, нетронутое.
-Мы поедем туда вместе. Вдвоем, - пообещал Генрих, заражаясь ее воодушевлением.
-Но жемчужина моих владений - Перигор, - продолжала Алиенора. - Нет ничего прекраснее долины Дордоня. Там я накормлю тебя свежими трюфелями. В омлете у них непревзойденный вкус. А еще уткой конфи и фуа-гра[18 - Утка конфи - утка, обжаренная в масле; фуа-гра - специальным образом приготовленная печень гуся или утки.]. Эта область известна своей великолепной едой.
-Прекрати, а то я разжирею! - со смехом оборвал ее Генрих. - Мои предки были неимоверно толсты. - Он помолчал, глядя на жену. - Покажи мне все, любовь моя… Я говорю не о твоих землях! - Генрих, давясь от смеха, нырнул головой вниз, а Алиенора разгневанно поднялась на кровати и принялась молотить его подушкой.
Путешествие прошло не так хорошо, как им хотелось.
-Твои вассалы меня не любят! - постоянно сетовал Генрих. - Они считаются только с тобой, а ко мне относятся с подозрением! - Его серые глаза гневно щурились.
Алиеноре нечего было возразить. Повсюду без исключения ее приветствовали с радостью, тогда как Генриха встречали холодно, со сдержанной вежливостью. Правда, никто ничего дурного ему не говорил, никаких демонстраций, слава богу, не устраивал, но враждебность висела в воздухе. От этого все вокруг приобретало какой-то пародийный вид - и осенние просторы, и подсолнухи, сонно поникшие рыжеватыми головами в полях, и величественные реки, и громады скал. Генрих не замечал этих чудес - он весь кипел от гнева.
День начался ужасно. Несколько вассалов Алиеноры, прибыв в Лимузен, пришли к ней с частным визитом.
-Мадам герцогиня, - с мрачным видом произнес один из них, - мы ваши преданные и верные вассалы, можете в этом не сомневаться. Но мы хотим, чтобы вы знали: если у нас и есть какие-то обязательства перед герцогом, то лишь как перед вашим мужем.
-Он теперь ваш сюзерен, - твердо сказала Алиенора, зная, как к этому демаршу отнесется Генри. - И я требую, чтобы вы так к нему и относились, демонстрируя свою верность и послушание.
-Мадам, он для нас чужестранец. И в первую очередь заботится не о нас, а о Нормандии и Анжу, а его амбиции простираются на Англию. Многие считают, что Генрих собирается высосать из Аквитании все соки, чтобы получить английскую корону.
-Генри этого не требуется, - заверила она их, вставая на защиту мужа. - У него в достатке собственных людей и ресурсов! Даю вам слово.
Алиеноре не удалось убедить своих вассалов, а сообщить Генри о разговоре с ними она не решилась. Дела и так обстояли неважно, и непочтительность вассалов по отношению к ее мужу была слишком очевидна. Генрих же распалялся все сильнее. Тщетно пыталась Алиенора отвлечь его, показывая древние церкви и могучие замки, искушая великолепной едой и изобилием вин этой местности, что в другой ситуации стало бы источником общего удовольствия. Но все усилия были тщетны. Генрих принципиально ни о чем не хотел отзываться хорошо. И в конце концов она оставила попытки.
Теперь они добрались до земель с более мягким климатом, пересекли мирные пастбища в направлении Лиможа, главного города Лимузена, разбили цветастые шатры перед массивными городскими стенами. Генрих одобрительно посмотрел на внушительные укрепления, а когда Алиенора въехала в город под восторженные крики горожан, его настроение немного улучшилось. Генрих выразил восхищение великолепным монастырем и могилой святого Марциала, покровителя города, проявил искренний интерес к романскому величию собора и изящным, богато разукрашенным эмалевым табличкам, подаренным ему и Алиеноре горожанами.
Тем вечером они должны были обедать за стенами города с гостями - аббатом монастыря Святого Марциала и крупнейшими сеньорами Лимузена. Дамы Алиеноры облачили ее в прекрасное зеленое византийское платье, с которым идеально контрастировали ее рыжие волосы, и они с Генрихом заняли места за столом, установленные на возвышении. У Алиеноры затеплилась надежда, что настроение мужа изменится к лучшему и с этого дня дела пойдут хорошо.
После теплой встречи она с радостью предвкушала обильную и вкусную трапезу. Восхваляла сочные трюфели Лимузена, сочную дичь, жареную говядину в сладкой каштановой подливке, фиалковую горчицу. Но Генрих, глянув на щуплую утку и костлявого гуся на золотых блюдах, стоявших перед ним, пролаял:
-И это вся еда?!
-Это все, что у нас есть, - заикаясь, ответили слуги.
-Пусть сюда явится повар мадам герцогини! - потребовал Генрих. - Что это за еда?!
В шатер вбежал главный повар Алиеноры, на лице его застыло скорбное выражение. Он демонстративно поклонился Алиеноре, игнорируя Генриха:
-Моя госпожа, мне очень жаль, но это все, что у нас есть. Горожане не прислали обычных припасов.
-Почему?! - прорычал Генрих.
-Позволь мне самой разобраться, - пробормотала Алиенора.
-Нет, моя госпожа, пусть они ответят мне. Разве я не герцог Аквитании? - Щеки Генриха покраснели от гнева.
-Мои сеньоры, позвольте, я объясню, что случилось, - спокойным голосом сказал аббат.
Он был высокомерным человеком, держался сдержанно. Несмотря на свою вежливость, аббат почти не скрывал неприязни к новому господину.
Генрих смерил его гневным взглядом, а Алиенора внутренне содрогнулась. Новые неприятности, подумала она. И надо же, только-только показалось, что дела улучшаются.
-Боюсь, такова традиция, - продолжил аббат высоким ломким голосом. - Съестные припасы поставляются на герцогскую кухню, только когда мадам герцогиня останавливается внутри городских стен.
Если до этого лицо Генриха было мрачным, то теперь он побагровел от гнева. Алиенора никогда еще не видела мужа в таком бешенстве. Неужели ей предстояло сейчас увидеть пресловутый гнев Плантагенетов во всей его красе? Похоже, к тому все и шло. Громкие проклятия обрушились на аббата, на граждан и - в немалой мере - на самогу святого Марциала. Генрих потерял контроль над собой, принялся кататься по полу, выкрикивая богохульства, от которых кровь леденела в жилах. Наконец он успокоился, впившись зубами в тростник, разбросанный по плитке пола. Этот приступ продолжался полных три минуты. Алиенора, онемев, взирала на мужа, аббат в отвращении скривил рот, глядя на распростертую у его ног истеричную личность, а все собравшиеся выгибали шеи, чтобы лучше видеть происходящее.
Когда приступ бешенства поутих, Генрих поднялся на нетвердые ноги, хмуро оглядывая море лиц, уставившихся на него.
-Вы должны знать! - воскликнул он надтреснутым голосом. - Я, Генрих Сын Императрицы, ваш господин и сеньор, и моя жена герцогиня не собираемся сносить такого вопиющего неуважения. - Он вперился взглядом в жену, требуя поддержать его, и хотя Алиенора собиралась возразить, но, увидев холодное бешенство в глазах Генриха, согласилась. - Лимож дорого заплатит за это оскорбление, - заявил Генрих безмолвному собранию. - Его стены будут сровнены с землей. В будущем никто и, уж конечно, не вы, господин аббат, не сможет использовать их для того, чтобы отдать долг уважения мне и вашей герцогине. А теперь вам лучше вернуться в город, довести мой приказ до горожан и заставить их выполнить его. Разрушение стен должно начаться завтра.
Алиенора с ужасом смотрела на могущественного аббата, который до той минуты имел огромную власть и независимость, а теперь был низведен до положения мальчика на побегушках. Конечно, гнев Генриха оправдан, но месть его чересчур сурова. Однако взывать к его разуму сейчас было чревато катастрофой. Алиенора должна сделать вид, что поддерживает мужа, и продемонстрировать миру, что они едины в своем негодовании.
Позднее, в уединении шатра, она еще острее почувствовала несправедливость Генриха. Некоторое время они лежали в постели молча, потом Алиенора повернулась к мужу.
-Что с тобой происходило? - спросила она. - Люди смотрели на тебя так, будто ты одержим дьяволом.
-Во время приступов гнева мне и самому кажется, что я одержим, - пробормотал Генрих.
-И ты не можешь управлять собой?
-Нет. Что-то во мне взрывается, и я ничего не могу с собой поделать. Но мне дали повод для гнева. Я не позволю так к себе относиться. И не позволю так относиться к тебе.
-Да, ты прав, - согласилась Алиенора. - Никто не смеет порицать тебя за твой гнев. Просто я хочу, чтобы ты не выставлял себя в таком виде на людях.
-Не смей поучать меня, Алиенора! - насторожился Генрих.
-Я тебя не поучаю. Но я в замешательстве: наказание, которое ты наложил на город, чрезмерно жестоко.
Генрих приподнялся, посмотрел на жену, опершись на мощную руку:
-Ты так считаешь? Ха! Гражданам Лиможа - и вообще твоим подданным - необходимо преподать урок. Они должны знать, кто здесь хозяин. Тут необходимы строгие меры. Это называется стратегией, моя дорогая.
-Стены города возведены недавно, они прочны - последнее слово в оборонительных сооружениях. На их возведение ушли долгие годы и много денег. Если ты заставишь горожан разобрать стены, тебя станут ненавидеть. Не мог бы ты отозвать свой приказ и наложить на них какое-нибудь более мягкое наказание?
-Пусть уж лучше мои вассалы меня ненавидят, чем не боятся, - ответил Генрих. - Как я буду выглядеть, если аннулирую приказ? Меня сочтут слабаком, чье слово ничего не стоит, кого можно уломать лестью или уговорами. Нет, Алиенора, если я принимаю решение, то никогда не отменяю его. И нет смысла пытаться меня разубедить.
-Ты мог бы сначала посоветоваться со мной, - возразила она. - В конце концов, я герцогиня, и это мои люди.
-Ты моя жена, и твоя обязанность подчиняться мне! - вспыхнул Генрих. - Меня с души воротит оттого, что я играю какую-то подчиненную роль в этом герцогстве. А теперь ложись на спину - сейчас ты узнаешь, кто тут хозяин!
Ни один мужчина никогда не разговаривал с ней таким образом, но Алиенора была слишком потрясена, чтобы возражать. Генрих раздвинул ей ноги, устроился между ними и вошел в жену всей силой, нимало не заботясь о том, что причиняет ей боль. Впрочем, боли Алиенора не чувствовала, по крайней мере физической, потому что мужская грубость всегда составляла часть ее наслаждения. Но до этого Генрих ни разу не овладевал ею в ярости, чтобы доказать свое превосходство. Потом, когда он рухнул на постель и его тяжелое дыхание успокоилось, Алиенора лежала в тоске, понимая, что бессильна изменить что-либо и баланс сил в их взаимоотношениях изменился не в ее пользу. И еще она боялась, что после этого никогда не сможет стать мужу ровней.
Генрих же, напротив, казалось, не чувствовал никаких перемен. На следующее утро он поднялся рано, натянул блузу и брэ[19 - Брэ - деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века.], плеснул холодной воды себе в лицо.
-Ты встаешь? - спросил он.
Алиенора устало глянула на него с подушки. Она знала, чему станет свидетелем начинающийся день, и не хотела в этом участвовать.
Генрих подошел к ней и сел на кровати.
-Я буду руководить разборкой стен! - горя решимостью, провозгласил он. - И хочу, чтобы ты была со мной, мы должны показать, что едины в гневе.
-Нет, - твердо ответила Алиенора.
-Вставай! - нетерпеливо фыркнул Генрих. - Вставай, я говорю! Нравится тебе это или нет, но ты пойдешь со мной.
Он грубо схватил ее за руки, вцепившись в нежную кожу, и посадил в кровати.
-Хорошо, - ледяным тоном произнесла Алиенора, понимая, что дальнейшее сопротивление приведет только к недостойной возне, победить в которой у нее нет ни малейшего шанса. Она соскользнула с кровати и натянула на себя рубаху. - Дай мне хотя бы десять минут, чтобы я привела себя в надлежащий вид.
Оставшись со своими дамами, она попросила, чтобы принесли ее черное траурное платье.
-И еще мое черное головное покрывало и герцогскую корону. Но никаких драгоценностей.
-Ты похожа на монахиню, черт побери! - воскликнул Генрих, увидев ее. - К чему этот траур?
-Как же ты внимателен! - ответила она. - Я оплакиваю утрату любви моего народа.
-Давай уж только без этих излишеств, - саркастически заметил он.
-Не тебе это говорить после твоих вчерашних выкрутасов, - отрезала Алиенора, поправляя покрывало на голове. - Что ж, я готова, - быстро добавила она, увидев, что муж собирается дать ядовитый ответ. - Ты ведь продолжаешь настаивать на разрушении стен?
Генрих ограничился коротким:
-Идем!
Они вышли из шатра и оказались в водовороте активности. Возводились леса, мрачных, угрюмых людей - а их было согнано много - принуждали разрушать стену. Даже каменщики громко возражали, хотя у них и не было выбора. Женщины и дети сновали туда-сюда с огромными корзинами или носили послания с приказами, а наготове уже стояли громадные телеги, чтобы отвозить камни. Атмосфера была подавленная, негодование людей висело в воздухе. Когда появился Генрих, раздались приглушенные проклятия.
Генрих запрыгнул на большой камень и показал своим воинам, чтобы дали сигнал тревоги. Активность приостановилась, сотни пар сердитых глаз уставились на коренастую фигуру герцога. Алиенора стояла за его спиной, чувствуя себя несчастной. Герцогиню трясло от негодования при виде той ненависти, что горела в этих глазах. Ненависти и желания мести.
-Лиможцы! - звенящим голосом крикнул Генрих. - Я надеюсь, вы не забудете этот день. И извлечете для себя урок. Когда мадам герцогиня и я посетим вас в следующий раз, я надеюсь, вы встретите нас с бульшим почтением. И может быть, надумаете перестроить эту неудобную стену так, чтобы облегчить доступ к вашим кухням!
Ответом ему было гнетущее молчание. Потом кто-то из толпы швырнул камень. Тот пролетел мимо, но Генрих не был склонен прощать.
-Если я поймаю негодяя, который сделал это, то кастрирую его, - пообещал он. - А с ним и всех остальных, кто считает, что может пренебрегать моим судом. А теперь возвращайтесь к работе. Все возвращайтесь!
Он спрыгнул с камня и направился к Алиеноре, схватил ее за руку и повел по периметру плато, на котором стоял город, следуя вдоль обреченных на снос стен. За ними тяжело ступали вооруженные воины. При виде них горожане с яростной энергией принимались за работу, не осмеливаясь выказать непослушание, потому что лицо Генриха по-прежнему искажала гримаса гнева. Наконец они с Алиенорой подошли к высокому месту на безопасном расстоянии от работ и, остановившись там, принялись наблюдать, как горожане, которые не пожалели денег - не говоря уже о пролитом поте и ободранных до крови пальцах - для строительства этой стены, теперь против воли камень за камнем разбирали ее. Под ударами стены Лиможа начали с грохотом рушиться, поднимая облака пыли, и Алиенора, глядя на это, ощущала физическую боль. Но лицо ее оставалось непроницаемым, потому что Генрих смотрел на жену, словно говоря: ну-ка попробуй возрази. Но Алиенора не доставила ему этого удовольствия.
Когда от стоявшей в воздухе пыли невозможно стало дышать, Генрих наконец позволил жене вернуться в шатер. У Алиеноры оставалось одно желание: бежать из Лиможа или заползти в нору, как барсук, - так остро она ощущала скорбь и гнев горожан, а еще была убеждена, что, не сумев спасти стену города, предала их. Алиенору сжигала ярость, которая стала еще сильнее, когда Генрих, придя к обеду, даже не упомянул о событиях этого дня, а вел себя как обычно. В постели он снова был страстным любовником, то требовательным, то нежным, и Алиенора почти убедила себя, что все хорошо, но отвечать на его ласки не могла, потому что мысли ее были заняты одним: что теперь станут думать о ней ее люди.
Она не могла отринуть эти мысли. Алиеноре казалось, что брак, на который она пошла, бросая вызов миру, превратился в иную, нежели был ее союз с Людовиком, форму несвободы. Брак с Генрихом стал не партнерством, на которое она рассчитывала, а злостной проверкой ее долготерпения. Алиенора не сомневалась, что ее провели. Страсть Генриха разбудила в ней стремление властвовать, но теперь она поняла, что заблуждалась. Да, у них были общие цели, и Генрих советовался и считался с ней, но только когда его это устраивало. На самом же деле он имел перед Алиенорой все преимущества, установленные законами Божескими и человеческими, и был исполнен решимости утвердить это преимущество, не щадя ни чувств жены, ни ее гордости. Собственная беспомощность приводила герцогиню в бешенство, а попытки разорвать невидимые цепи, которыми Генрих опутал ее, ранили еще сильнее.
Когда они покидали развалины, в которые теперь превратились стены Лиможа, на их пути не стояли ликующие толпы. Остальная часть путешествия прошла без происшествий, и настроение Генриха сильно улучшилось, когда гасконцы выразили горячее желание участвовать в его английском походе и даже предоставить свои суда и припасы. Он объяснил это опережавшими их слухами о его сильном и бескомпромиссном правлении. В будущем эти забытые богом южане дважды подумают, прежде чем оскорблять его! Неудивительно, что теперь они так пресмыкаются перед ним.
Наконец они добрались до Тальмона, аккуратной деревеньки, приютившейся в устье Жиронды на мысу из высоких утесов. Алиенора любила это место, где ее семья когда-то построила охотничий домик. Но даже здесь неприязнь ее подданных к Генриху была ощутима. Алиенору покоробило, когда в первый день их пребывания в Тальмоне, ее сокольничие даже не пытались скрыть неприязни к Генриху. Герцогу Нормандскому пришлось бог знает сколько времени дожидаться в седле, когда ему подадут птицу. А когда птицу принесли, оказалось, что это перепелятник, которого считали подходящим разве что для женщин и священников, а не королевский кречет, которого он ожидал по праву. Алиеноре же на перчатку подали благороднейшего ястреба. Ситуация сложилась в высшей степени неловкая, потому что, несмотря на все подобострастные объяснения - якобы не нашлось подходящего ястреба, - было абсолютно ясно, что оскорбление преднамеренное.
Алиенора ничего не сказала. Втайне ей доставило удовольствие видеть раздражение Генриха. Пусть пожинает то, что посеял!
Внешне они существовали в безмолвном перемирии. Погода все еще стояла хорошая, хотя уже и наступила осень, и они каждый день выезжали на соколиную охоту, восхищаясь великолепным видом с утесов, ходили на мессу в низкую каменную церковь Святой Радегунды, а по ночам наслаждались плотью друг друга. И постепенно, против воли, Алиенора обнаружила, что снова подпадает под обаяние мужа.
-Я мог бы вполне счастливо жить здесь, - потягиваясь, проговорил Генрих, когда они лежали как-то утром в постели.
-Летом тут прекрасно, - сказала Алиенора все еще сухим и официальным голосом, потому что негодование продолжало мучить ее. - Все зарастает алтеем.
-Тогда мы вернемся на следующий год, - пообещал Генрих, встретившись с ней взглядом. - Ты все еще сердишься на меня из-за Лиможа, - сказал он.
-Ты сделал то, что хотел. Добавить к этому нечего, - отводя взгляд, пожала плечами Алиенора.
-Но ты чураешься меня, - посетовал Генрих. - Я имею тебя каждый вечер и каждое утро, но ты остаешься как чужая.
-А чего бы ты хотел? - спросила она. - У тебя нет оснований быть недовольным мной. Я идеально исполняла роль послушной жены, даже рискуя потерять любовь подданных. Я позволяю тебе пользоваться моим телом, когда ты только пожелаешь. Я с тобой в постели и за столом. Многие пары живут и без этого.
-Но между нами было что-то гораздо большее! - вспыхнул Генрих.
-Было, - горячо согласилась Алиенора. - Но ты решил стать агрессивным мужем, ты уничтожил мои надежды на равные отношения. Я в этом браке пленница!
-Значит, ты меня наказываешь, - решил Генрих.
-Нет, просто теперь так обстоят дела.
Алиенора попыталась встать с постели, но муж схватил ее запястье.
-Ты же знаешь, я люблю тебя, - взволнованно сказал он.
Слезы наполнили ее глаза.
-Я люблю тебя, - повторил он.
Мало-помалу Алиенора снова оказалась в объятиях мужа, тело ее сотрясали рыдания, она прижалась к нему.
-Ну, ну, успокойся, - утешал ее Генрих. - Теперь ты снова моя. Клянусь Господом, я исправлю положение!
Он принялся жадно целовать ее, и Алиенора немного расслабилась. Может быть, отношения между ними снова станут такими, какими были до Лиможа? Нет, она так не думала, но теперь поняла, что должна смирить негодование и позволить заново расцвести своим чувствам к Генри. Как они расцвели под натиском его ласк…
Когда в декабре они возвращались в Пуатье, на сердце у Алиеноры лежал камень. Генрих наконец-то собирался в Англию и весь горел от нетерпения.
-Я должен торопиться, - сказал он ей. - Остановлюсь по дороге в Руане, чтобы увидеться с моей матерью-императрицей. Ведь мать не пожалела затрат на это предприятие. И хочу обсудить с ней мои планы вторжения.
Алиенора вся закипела. Генри редко можно было заставить поговорить о его планах с женой. Он по-прежнему не скрывал своего мнения, что женщины не должны соваться в политику. Но для матери он собирался сделать исключение.
И, словно читая мысли жены, Генрих добавил:
-Пока я отсутствую, мать должна будет управлять Нормандией, и мне нужно многое с ней обсудить. Кроме того, она хорошо знает Англию. И короля Стефана.
-Ей ли не знать короля Стефана! - язвительно вскричала Алиенора.
-Не верь ты сплетням старых кумушек, - беззаботно ответил Генрих. - Впрочем, Стефан действительно питал к матери нежные чувства, хотя они и были врагами.
-Удивляюсь я твоей наивности! - Алиенора скорчила гримасу. Генрих посмотрел на нее похотливым взглядом.
-Не забывай, что ты говоришь о моей матери, - напомнил он. - Хотя она вполне на это способна. Могла бы съесть этого слабака на завтрак.
-Я бы хотела с ней познакомиться, - сказала Алиенора, которой вовсе не хотелось встречаться с Матильдой.
-Непременно познакомишься - дай только время, - ответил Генрих.
Безразличный тон мужа свидетельствовал о том, что он не видит никаких оснований для вражды между матерью и женой. Алиенора спрашивала себя, а известно ли Генри о ее короткой связи с его отцом. Он никогда не говорил об этом, и она, конечно, тоже не собиралась.
Быстрый, беспокойный ум Генри не стоял на месте.
-Анжу и Аквитанию я оставляю на тебя, - сказал он. - Знаю, ты будешь хорошо управлять обоими.
Это замечание удивило и тронуло Алиенору, она даже почувствовала укол совести за то, что несправедливо судила о Генри, а он на время своего отсутствия оставлял ей не только ее герцогство, но и собственное графство Анжу, владение его предков. Может быть, он пытается загладить свою вину…
Алиенора улыбнулась мужу, глаза ее засветились.
-Я тебя не подведу, мой господин, - пообещала она.
Алиенора проснулась рано утром. В спальне все еще было тепло, потому что на ночь оставили две жаровни. В их красноватом мерцании она видела Генри. Он лежал обнаженный на животе рядом с ней, ноги запутались в простыне. Сонным взглядом муж смотрел на нее, и его глаза светились такой редкой теперь нежностью.
-Ты не спишь, - прошептала Алиенора.
-Как может мужчина спать, если рядом ты? - Генрих хохотнул, пожирая глазами ее округлые груди, прекрасные длинные ноги, вытянувшиеся рядом с ним. - Никто не может сравниться с тобой, Алиенора! Никогда еще не было такой женщины, и я сомневаюсь, что будет.
-Значит, до меня у тебя были другие? - поддела она его. Алиеноре и в самом деле хотелось это знать. Генрих никогда не говорил о своих прежних женщинах, хотя всякие слухи до нее доходили.
-Целый сонм! - ухмыльнулся он. Алиенора хотела было ударить его подушкой, но Генрих поймал ее руку. - Я мужчина со всеми мужскими потребностями. Конечно, у меня были другие. Но поверь мне, ни одна из них не может сравниться с тобой. Они просто ничто.
Алиенора верила ему, но укол ревности все равно почувствовала.
-А теперь ты скажи мне, - внимательно посмотрел на нее Генрих, - что случилось в Антиохии?
Алиенора вздрогнула от неожиданности.
-А что ты об этом слышал? - настороженно спросила она, чувствуя, что щеки ее зарделись.
-Что ты с Раймундом, князем Антиохии и твоим собственным дядей, наставила рога Людовику. И тебя за это с позором изгнали из города. - Генрих вперился в жену немигающим взглядом. - Это правда?
-Да, правда, - призналась Алиенора. - Ты знаешь, что наш брак с Людовиком был начисто лишен любви. И я, как и ты, не отказывалась от маленьких радостей, если представлялась возможность… но я дорого за это заплатила. Людовик целый год не разговаривал со мной.
-А с кем-нибудь еще ты не отказывалась от радостей любви? - спросил Генрих. Шутливая интонация исчезла из его голоса.
-Да, два раза, но то были короткие романы, - тихим голосом ответила Алиенора.
-С моим отцом? - спросил он с непроницаемым лицом.
-Ты знал?! - Она была потрясена.
-Он сказал мне незадолго до смерти. Умолял не жениться на тебе.
-Но ты не послушался… Зная об этом, все-таки женился на мне, - недоуменно проговорила Алиенора.
-Конечно. - Генрих подтянул ее к себе. - Так велико было мое желание. Ради тебя я ослушался отца, короля Франции и саму Церковь!
-Церковь? - переспросила Алиенора.
-Да, моя невежественная дама. Неужели ты не понимаешь, что из-за твоей связи с моим отцом между мной и тобой возникла запретительная кровосмесительная близость, гораздо большая, чем у тебя с Людовиком.
-Я не была замужем за Жоффруа, - сказала Алиенора.
-Это не имеет значения. Наш брак недопустим… вернее, был бы недопустим, будь Церкви известно о твоем приключении.
Судорога прошла по телу Алиеноры. Ей показалось, будто тщательно выстроенное здание ее мира обрушилось. Она поняла, что своими необдуманными действиями поставила под угрозу все, что было дорого для нее. Дрожь не проходила. Генрих почувствовал это и крепче прижал жену к себе.
-Не бойся, - утешил он ее. - Я никому не выдам нашу маленькую тайну. Надеюсь, и ты будешь молчать.
-Но как быть с законностью нашего брака? - спросила потрясенная Алиенора. Фундамент величественного будущего, империя, которую они строили общими усилиями, рушилась на ее глазах…
-Да мне плевать на все это! - ухмыльнулся Генрих. - Ты не забыла, что наш род Плантагенетов берет начало от самого дьявола? С какой стати я стану беспокоиться из-за такой чепухи? Никто об этом не знает, никто не сможет поставить под сомнение законность нашего брака. Неужели это имеет для нас какое-то значение?
-Нет, - подумав, сказала Алиенора. - Ни малейшего.
-Вот, что имеет значение, - уверенно сказал Генрих. Он усадил Алиенору на себя и вошел в нее восставшей плотью. - Клянусь тебе, Алиенора, что никакой Папа Римский, никакой священник не разлучат нас. Ты моя, моя навсегда… О Боже! - И вскоре Генрих, удовлетворенный, лежал, держа в объятиях жену. - А кто был второй? - спустя некоторое время спросил он.
-Второй? - Алиенора, расслабленная и счастливая, не могла понять, о чем ее спрашивают.
-Ты сказала, что, кроме Раймунда Антиохийского, у тебя был еще мужчина.
-Это похоже на инквизицию, - полушутливо отозвалась она.
-Да, - подтвердил Генрих. - Мне необходимо знать. Ты моя жена. И Бог даст, будешь матерью моих сыновей.
-А если я тебе его назову, ты расскажешь мне о своих женщинах? - спросила она в ответ.
-Большинство из них я уже забыл! - фыркнул Генрих. - Это были случайные встречи. Одну звали Жоанна, другую Элжива… Да, и наверное, нужно упомянуть Эрсинду, Мод, Люси, Гислен, Мари… - Он рассмеялся.
-Прекрати! - воскликнула Алиенора. - Ты выдумал все эти имена!
-Нет, я и вправду не помню их всех, - печально сказал Генрих, играя ее волосами. - Да и говорить с ними было вовсе не обязательно!
-Ты невозможен! - воскликнула Алиенора.
Генрих поднялся на локте, заглянул ей в лицо:
-Ну, я сказал тебе то, что ты хотела знать. Теперь слово за тобой.
-Хорошо, - ответила Алиенора. - Это была совсем короткая связь с трубадуром по имени Маркабрюн.
-С трубадуром? - Генрих даже подскочил от удивления. - С низкорожденным? Могла бы найти кого-нибудь и познатнее!
-Ты забыл, что я была замужем за королем Франции - ни больше ни меньше, - возразила Алиенора. - И что я с этого получила? - Она щелкнула пальцами. - Маркабрюн показал мне, как заниматься любовью, и за это я всегда буду благодарна ему… И ты тоже должен быть благодарен ему, потому что ты от этого только выиграл.
-И Людовик никогда не догадывался?
-Он знал, что Маркабрюн посвящает мне стихи. Ему это показалось слишком фамильярным, и он выслал Маркабрюна. Людовик решил, что я разделяю его негодование, и я не стала его разубеждать, напротив, даже подыгрывала.
-Ты ему лгала? - с беспокойством спросил Генрих.
-У меня не было повода лгать. Людовик никогда не спрашивал меня, верна ли я ему. Ему даже в голову не приходило, что я допущу до себя трубадура. Вы, принцы севера, похожи в этом: относитесь к трубадурам с презрением, но позволь напомнить тебе, Генри, что в Аквитании поэтов ценят за их таланты.
-У этого, похоже, и в самом деле таланты незаурядные, - парировал Генрих, вовсе не убежденный. - И что он представлял собой как поэт?
-Сплошной ужас! - ответила Алиенора, и вдруг они оба зашлись в смехе, и неловкий миг миновал.
-Я прочту тебе несколько по-настоящему хороших стихов, - сказала Алиенора вечером, когда они снова лежали, прижавшись друг к другу. - В такую драгоценную ночь подобает говорить о любви. - И она начала рассказывать мужу о своем знаменитом деде, талантливом герцоге Гильоме IX. - Его называют первым трубадуром, он и в самом деле удивительно владел словом. Некоторые из его работ полны непристойностей, другие очень трогательны. В особенности мне нравится то стихотворение, в котором он пишет: «Вся радость мира будет нашей, когда полюбим мы друг друга!» Или вот еще: «Я без тебя жить не могу, так мучит меня жажда по твоей любви».
-Твой добрый герцог мог посвятить эти слова нам, - заметил Генрих, лаская мозолистыми пальцами обнаженную руку жены. Он наклонился и поцеловал ее. - А непристойные стихи? Я бы и их хотел послушать.
-Мой дед в своих стихах всегда преследует женщин. Конечно, с единственной целью. И, как пишет, цели он всегда добивался.
Генрих расхохотался, услышав следующую тираду Алиеноры:
-Дед писал о женщине, как о лошади, о том, что цель мужчины усесться на нее верхом. Но в то же время он верил, что женщина должна быть свободна в выборе мужчины и ее нельзя насильно выдавать замуж.
-Это все, может быть, подходит для черни, - возразил Генрих. - Но я не могу представить себе, чтобы мои бароны одобрили эту мысль. Мы не можем позволить нашим высокорожденным дамам спать, с кем они пожелают, иначе ни один мужчина не будет уверен, что в его наследнике течет его кровь!
-Но ты ведь и сам не возражал, когда я свободно, по собственной воле выбрала тебя, - лукаво напомнила Алиенора. - Не помню, чтобы я напрашивалась на брак.
-Мы не простые смертные, - полушутливо ответил Генрих. - Поэтому можем нарушать обычаи и традиции, можем нарушать правила. Мы ведь уже это доказали, разве нет? - Он снова накрыл ее губы своими, вошел языком в ее рот. Они в третий раз предались наслаждениям любви, зная, что теперь будут лишены их надолго.
Глава 9
Анжер и Пуатье, 1153 год
Алиенора находилась в Анжере, столице Анжу, когда поняла, что беременна и зачала именно в ту прекрасную ночь. Она увидела в этом знак того, что Господь не возражает против ее неправильного брака, а потому тошноту по утрам и усталость воспринимала с радостной стойкостью.
Сердце Алиеноры по-прежнему тосковало по маленьким девочкам, которых она оставила в Париже. Было больно при мысли о том, что она, скорее всего, больше никогда не увидит их, ведь Людовик ни за что не простит ей брака с Генрихом, его врагом. Но герцогиня утешалась мыслью о том, что новое дитя хоть в какой-то мере компенсирует ей потерю дочерей, пообещав себе, что отныне никогда ее ребенок не будет расти без матери.
Алиенора ужасно скучала по Генриху. Несмотря на перемены, вызванные беременностью, она хотела его, желала. По ночам ей так не хватало ласк Генри, а чрево ее так тосковало от пустоты, что Алиенора кусала простыни, чтобы заглушить невольные стоны. Известия из Англии приходили хорошие. Генрих благополучно высадился, и встретили его с восторгом. В церквях проводились службы, провозглашавшие: «Зрите: грядет правитель, и королевство в его руках». Эти обнадеживающие новости предвещали благоприятный исход.
Генрих решил идти к месту, называющемуся Уоллингфорд, где его сторонники держали оборону в замке. Он собирался освободить их, и по мере его победного продвижения городки, встречавшиеся на пути, сдавались один за другим. Обо всем этом Алиенора узнавала от гонцов, которых Генрих присылал к ней регулярно. Муж сообщал, что с радостью узнал о ее беременности, и призывал беречь себя. Алиенора улыбнулась, оценив его заботу. Она была сильной и здоровой женщиной и легко родила двух дочек. О чем сразу сообщила Генриху.
После утомительных и гнетущих первых недель Алиенора расцвела. Кожа стала мягкой, как лепестки цветов, волосы - шелковистыми, груди налились. Такой ее и увидел самолюбивый молодой трубадур Бернарт де Вентадорн[20 - Бернарт де Вентадорн (ок. 1140 -1200) - трубадур, придворный певец герцогини Алиеноры Аквитанской.], явившийся ко двору в поисках покровительства.
-Мадам герцогиня, - поклонился он продуманно низко, - ваша слава не знает себе равных. Я набрался храбрости и явился сюда в надежде, что вы не откажете одному из своих подданных, который хочет развлечь вас своими скромными песнями и стихами.
От цветистой похвалы у Алиеноры стало теплее на сердце. Перед ней стоял молодой человек. Счастливое сочетание волнистых каштановых волос, зеленых глаз и точеных черт придавало ему исключительную красоту. Не будь она так влюблена в Генри, подумала Алиенора, ей вполне могла бы прийти в голову мысль соблазнить его.
-Мессир Бернарт, расскажите нам о себе, - попросила она, показывая слабой рукой на собравшихся придворных.
Молодой человек поедал герцогиню глазами, смотрел, не скрывая восхищения.
-Мадам, все мое состояние в моих песнях, а не в рождении. Я всего лишь сын судомойки с кухни виконта де Вентадорна из Лимузена.
-Я знаю этого виконта, - улыбнулась Алиенора. - Он и его семья всегда были покровителями трубадуров вроде вас.
-Это верно, мадам, - подтвердил Бернарт и, как заметила Алиенора, отвел глаза в сторону. - Виконт был настолько добр, что признал во мне талант и сам учил меня писать стихи и песни.
-Значит, вы многим обязаны ему, - сказала Алиенора под согласный шепоток придворных. И опять глаза молодого трубадура, как ей показалось, слегка забегали. - Но скажите мне, мессир, почему вы оставили замок маркиза? Вы хотите обрести бульшую славу в мире?
-Да, - ответил Бернарт де Вентадорн, избегая встречаться с ней взглядом.
Алиенора видела, что он лжет. Конечно, это ее не касалось, но все же было любопытно, почему молодой человек оставил службу у доброго хозяина.
Юноша снова посмотрел на герцогиню жадными зелеными глазами.
-Тогда давайте узнаем меру вашего таланта, - предложила Алиенора. - Сыграйте нам.
Трубадур достал свою виеллу[21 - Виелла - смычковый инструмент, распространенный в средневековой Европе.] и спел забавную сирвенту[22 - Сирвента - один из самых распространенных жанров поэзии трубадуров. В сирвенте поднимались разные вопросы: общественно-политические, религиозные, нравственные. Известны личные сирвенты, направленные против врагов автора.], сатиру на прожорливых монахов, которая развеселила Алиенору и ее двор.
Поаплодировав, Алиенора сказала:
-Вы знаете какие-нибудь песни короля Артура и королевы Гиневры?
-Увы, моя госпожа, не знаю. Хотя я и читал истории Гальфрида Монмутского[23 - Гальфрид Монмутский (около 1100 -1154 или 1155) - священник и писатель, заложивший основы «артуровской» традиции в английской литературе.]. Но я помню кое-какие строки древнего поэта Овидия. Они могут вам понравиться. Это из его поэмы «Ars Amatoria» - «Искусство любви». - В глазах юноши засверкали озорные искорки. - Вы, вероятно, не поймете, насколько они откровенны…
-Я знаю латынь, - с мягким упреком ответила Алиенора. - Но прошу вас. Мы все хотим услышать вашу непристойную песню!
Трубадур, покраснев, положил виеллу и вытащил из мешка ситар[24 - Ситар - многострунный музыкальный инструмент семейства лютневых - Прим. ред.]. Он начал бренчать вступление, а потом, улыбаясь, пропел сочным голосом.
Поверь сначала, что любую возможно покорить,
И приступай не медля, - она не сможет не уступить!
Скорее уж кузнечик замолкнет в летний зной
Иль соловей не пропоет цветущею весной,
Чем женщина не устоит перед твоею лестью.
И пусть она твердит «нет-нет» - ты с нею будешь вместе!
Жеманится она, однако же на деле
С тобою грех восторженно разделит.
Проси ее о том, о чем природа просит,
И знай: настойчивость всегда плоды приносит.
Певец пропел последние слова, глядя на Алиенору. Намек был вполне понятен.
-Вы храбры, мессир! - укоризненно посмотрела на него герцогиня.
-Вам не понравились стихи Овидия, мадам?
-Понравились. - Она понимала, что он флиртует с ней на общепринятый куртуазный манер: такие игры стали обычными в этой стране трубадуров.
Низкорожденный шевалье или поэт мог адресовать пылкие слова высокорожденной даме, а та могла принимать - или даже поощрять - его восторги, не рискуя при этом запятнать свою репутацию. Но дальше слов такие отношения заходили редко.
В Париже, когда Алиенора попыталась закрепить этот обычай и там, Людовик и его клирики встали на дыбы: они обрушились на эту игру галантной любви как на предлог для блуда. Но Алиенора выросла в терпимой культуре юга и прекрасно знала, что в Аквитании подобное считалось всего лишь изощренной и приятной формой времяпрепровождения. Она и не помышляла о том, чтобы всерьез принимать лесть трубадуров, часто появлявшихся при дворе, ведь все понимали: это часть изощренной и щекочущей нервы игры.
Дамы Алиеноры просили продолжения.
-Мне понравился этот мастер Овидий, - заявила легкомысленная Файдида Тулузская.
-А я слышала, что многие не одобряют его стихи, - сказала прекрасная Торкери де Буйон.
-Тем они занятнее! - хихикнула пухленькая, как куропатка, мадам де Руси.
-Так что, мессир Бернарт, вы можете спеть нам другие стихи Овидия?
-С удовольствием, мадам! - с воодушевлением ответил трубадур и снова взял ситар. Он запел, и в его глазах опять заиграли озорные искорки.
Пусть в равной мере
В любви мужчина с женщиной имеют наслажденье.
И если оба не в изнеможеньи,
Ничтожно то соединенье!
Люблю я слышать страсти стон
И думать: пусть продлится он.
Не торопись закончить труд,
Помедли у вершины, друг!
Голос трубадура смолк вместе с бренчанием ситара, и он снова взглянул на Алиенору. Она почувствовала, как румянец прихлынул к щекам при звуках этой непристойной песни, которая так живо вызвала в ее памяти страстные ночи с Генри. Пытаясь смирить усиливающуюся боль в лоне, герцогиня присоединилась к аплодисментам. Щечки ее дам тоже порозовели от возбуждения.
-Это очень непристойная песня, мессир, - с укоризной сказала Алиенора, но глаза ее смотрели на юношу с симпатией. - Но я думаю, она всем понравилась. Вскоре вы сыграете нам еще.
Так оно и случилось. Бернарт де Вентадорн всегда был где-то рядом - в обеденном зале, в большом зале, в саду. Всюду он смотрел на Алиенору, просил разрешения спеть для нее свои песни, исполненные вожделения и непристойностей. Герцогиня чувствовала, что за его привязанностью кроется нечто большее, чем простые галантности.
-Я написал для вас песню, мадам, - сообщил он как-то раз, когда нашел Алиенору в одиночестве в саду под магнолией - ее дамы были неподалеку, собирали апрельские цветы. - Хотите послушать?
-Я слушаю, - ответила Алиенора. Она была добра с трубадуром, зная, что ни на что большее он не может надеяться.
Голос его зазвучал сильно и страстно.
Когда приятный ветерок
От дома твоего щекочет мои губы,
Мне кажется,
Что райский воздух я вдохнул!
Когда юноша закончил, его пробирала дрожь.
-Мне еще никто никогда не посвящал таких стихов, - сжалилась над ним Алиенора.
-Ваша красота послужила для меня вдохновением, мадам, - пылко ответил Бернарт. - Вы изящны и прекрасны, вы воплощенное обаяние! С такими прекрасными глазами и благородной внешностью вы достойны разделить трон с любым королем! А я, увы, всего лишь скромный трубадур, который любит вас.
-Ну, ну, вы же знаете, что не должны испытывать ко мне подобных чувств, - пожурила его Алиенора. И это был правильный и единственно возможный ответ.
-Скажите, что у меня остается надежда, мадам, прошу вас, - взмолился Бернарт. - Или же хотя бы позвольте мне воспевать вас в стихах. Клянусь, что не раскрою предмета моего восхищения.
Словно это не будет очевидно для всех, у кого есть глаза, подумала Алиенора, скрывая улыбку.
-Конечно, мессир, - ответила она и протянула руку для поцелуя, говоря этим, что аудиенция закончена. Юноша с радостью прижался к ее руке губами.
После этого Бернарт день за днем развлекал двор песнями, посвященными - имя не называлось - герцогине. Только глупец не догадался бы о том. Алиенора обнаружила, что не может противиться такой лести. Ее одинокое сердце купалось в наслаждении, когда она слышала, как она благородна и прекрасна, как верна и преданна, как изящна и обаятельна. Алиенора жалела, что здесь нет Генри и он не слышит этих песен. Ей не хватало только одного: присутствия мужа. Но раз уж он не может перенестись сюда из Англии, герцогиня не видела никакого вреда в том, чтобы позволить себе маленькое удовольствие, и пусть этот восторженный трубадур восхищается ею.
-Когда вы смотрите на меня своими глазами, такими горящими и красноречивыми, я испытываю такую же радость, как на Рождество или в другие великие праздники, - изливался перед нею Бернарт, когда герцогиня милостиво позволила ему прогуляться с ней по массивной стене замка, выходящей на реку Мен.
Придворные дамы шли за ними на некотором удалении, но в пределах слышимости. Холодный ветер трепал головное покрывало Алиеноры, но она, закутавшись в теплую мантию, резво вышагивала по стене, наслаждаясь живительным воздухом. Ведь в ее положении прогулки весьма полезны.
-Что я сделала, чтобы заслужить такую преданность? - поддела она трубадура.
-Вы существуете, божественная дама! - с укоризной посмотрел на нее Бернарт. - Вы стали первой из моих радостей и будете последней, пока я жив.
-А как быть с Алаизой, женой виконта де Вентадорна, - поддела его Алиенора и улыбнулась, увидев изумление трубадура. - Как видите, я хорошо осведомлена.
Герцогиня и в самом деле навела справки в доме Вентадорна.
На лице молодого человека появилось подавленное выражение.
-То была мимолетная прихоть, не более, мадам. Клянусь вам…
-Вы ее соблазнили! - с улыбкой пригвоздила его Алиенора. - И не отпирайтесь! Дело было настолько серьезно, что виконт вышвырнул вас из дома, а жену запер на замок. Теперь он развелся с ней, - нахмурилась она.
-Не клеймите меня, умоляю вас, моя дорогая дама! - взмолился Бернарт. - Я был молод и глуп… а она… и не стоила хлопот. Теперь я четко вижу это, глядя на ваше лицо. Клянусь всем, что свято на земле, я никогда не любил ее так, как люблю вас, и с недавнего времени предан только вам, прекрасная королева моего сердца.
Алиенора метнула на трубадура надменный взгляд и зашагала дальше. Бернарт поспешил догнать ее.
-Клянусь вам! - воскликнул он.
-Ну хорошо, - сжалилась она. - Не будем больше к этому возвращаться.
Бернарт упал на колени и поцеловал оборку мантии герцогини:
-Вы самая прекрасная и добрая из всех женщин, мадам, и я бы не отдал ваше обаяние за все радости Парижа!
-Надеюсь, что так, - укоризненно ответила она. - Потому что красота, хотя она и существует только в глазах того, кто ее созерцает, и в самом деле бесценна! А теперь вставайте, вы нас обоих выставляете на посмешище!
Они почти дошли до двери башни, через которую можно было пройти в герцогские покои.
-Примите это, мадам, - сказал трубадур, дыхание у него перехватило. - Подношу вам от всего сердца! - Он сунул свиток в руки Алиеноры.
-Что это? - спросила она.
-Стихи, посвященные вам! - выдохнул Бернарт. - Прочтите их, умоляю вас, потому что в них скрыто тайное послание, которое поймете только вы.
Спустя какое-то время Алиенора прочла стихи и не нашла в них ничего, кроме дальнейших излияний любви. Юноша писал, что Тристан никогда так не страдал по прекрасной Изольде, как он, Бернарт, страдает теперь по прекрасной даме, в которую влюблен. Алиенора улыбнулась, прочтя, что в ее присутствии любовь подавляет его, он совсем теряется и становится как ребенок.
«Все, что я пишу, - заявлял трубадур, - о чем пою, все это ради вас».
«Бедняга, - подумала Алиенора, - он никогда не получит того, чего жаждет. Но, к счастью, правила игры позволяют не упоминать мужей, потому что я не могу быть столь жестокой и сказать ему, что для меня нет других мужчин, кроме Генри».
«Кажется, Сам Господь сражается на моей стороне, - писал жене Генрих. Он наконец-то добрался до Уоллингфорда и был готов сразиться с армией Стефана. - Но епископы и бароны советуют нам начать переговоры. Многие придерживаются того мнения, что Стефан должен признать меня законным наследником».
-И как по-вашему, признает? - спросила Алиенора у гонца.
-Возможно, моя госпожа, когда останется один, - ответил тот. - Но лорд Эсташ, его сын, полон решимости сражаться за свои права, так что кровопролитие еще впереди.
Алиенору пробрала дрожь.
-Молю Бога, чтобы это было не так! - резко сказала она.
Одна только мысль о том, что с Генри может что-то случиться, невыносима. Не только собственная судьба беспокоила Алиенору, хотя она в этом случае тоже будет незавидна, но и судьба королевства, которое, как спелый плод, уже почти готово свалиться ему в руки.
Лето было в самом разгаре, золотистая земля купалась в жарких, немилосердных лучах солнца. Алиенора вернулась в Пуатье, свою столицу, где собиралась родить наследника Генри. Ребенок давно уже шевелился в ее чреве, и герцогиня затяжелела, стала вялой. Жаждала, чтобы это испытание поскорее закончилось.
В этом же месяце, в тот самый день, как она узнала позднее, когда Эсташ неожиданно умер от пищевого отравления, Алиенора без всяких осложнений родила сына. Оба эти события демонстрировали, что Господь поддерживает Генриха. Ребенок родился сильный и здоровый, с копной рыжих волос. Вскоре он станет сыном короля, потому что скорбящий и терпящий поражения Стефан в скором времени должен уступить трон Генриху Сыну Императрицы.
Алиенора по требованию Генриха назвала сына Вильгельмом. Он писал ей, что англичанам, вернее нормандским баронам, властвующим в Англии, понравится, если наследник английского престола будет носить имя Вильгельма Завоевателя, прадеда Генриха, который высадился в Англии и завладел ее короной в памятном 1066 году. Алиенора одобрила выбор мужа, потому что так звали и ее отца, ее деда и многих предков. Народ Аквитании будет рад, а чтобы порадовать его еще больше, герцогиня наделила новорожденного титулом графа Пуатье.
Маленький Вильгельм быстро рос. Мать, конечно, поручила его заботам кормилицы - немыслимо было, чтобы столь знатная дама кормила грудью собственного ребенка. Но каждый день Алиенора находила время, чтобы попеть младенцу, поиграть с ним, радовалась его быстрому взрослению и слюнявым улыбкам. Этот ребенок не станет для нее чужим, как Мария и Алиса. Уж она постарается.
Вильгельму исполнилось три месяца, когда из Англии пришло известие о том, что Генрих и Стефан заключили мирное соглашение в столичном городе Винчестере[25 - Винчестер - первая столица Англии, центральный город графства Гемпшир (в Южной Англии).]. Они сошлись на том, что Стефан останется на троне до конца жизни, а после его смерти Генрих мирно унаследует корону. Стефан был даже готов усыновить его. С подписанием договора девятнадцатилетний конфликт благополучно разрешился.
Одному Богу известно, но Генрих вполне мог быть и кровным сыном Стефана, если слухи о короле и императрице не лгут, подумала Алиенора. Многие открыто говорили об этом. Алиенора радовалась успехам мужа и представляла себе, как радуется этим новостям его мать-императрица - та самая, которая так жестоко и бескомпромиссно сражалась со Стефаном за корону. У Алиеноры больше не было сомнений в том, что Господь одобряет ее развод, раз теперь Он желает, чтобы она снова стала королевой, а Генрих - хозяином громадной территории, протянувшейся от шотландских болот почти до самых Пиренеев. И дабы подкрепить свое желание, Господь даровал им сына - продолжателя нового королевского рода. Исполненное благодарности сердце Алиеноры торжествовало. Наконец-то сбывались все ее мечты и надежды. Их империя вскоре станет реальностью.
Наступило Рождество, дворец украсили зелеными ветками, в жаровне горело рождественское полено, а в огромной кухне жарили мясо к праздничному столу. Ее возлюбленный муж отсутствовал уже целый год. Чего бы я только не отдала, чтобы увидеть его, думала Алиенора, услышать его голос, почувствовать его тело на своем. Но теперь они должны были вскоре воссоединиться, и долгие месяцы разлуки закончатся. После торжественной мессы в соборе в день Рождества Алиенора сидела на троне в зале Потерянных шагов с герцогской короной на голове и маленьким сыном на коленях и принимала поздравления своих вассалов, постоянно думая о радостном будущем.
Даст Бог, скоро у нее появится другая корона, хотя это и будет означать, что придется покинуть любимую Аквитанию. На сей раз ради далекого, разрушенного войной северного королевства с его плодородными зелеными полями, звоном церковных колоколов и холодными зимами, как рассказывала настоятельница Изабелла.
-Но я буду возвращаться при малейшей возможности! - горячо обещала Алиенора, стоя в своей приватной часовне перед раскрашенной статуей Девы Марии с Младенцем, молясь, как обычно, перед сном.
Глава 10
Пуатье и Англия, 1154 год
Новый договор был скреплен печатью в Вестминстере, и в Англии воцарился мир. Генрих поклялся в верности Стефану, а Стефан обещал отныне советоваться с Генрихом.
-Господь даровал нам счастливый исход и мирное будущее! - сообщил Алиеноре гонец, на которого увиденные церемонии произвели сильное впечатление.
-Это огромная радость для всех нас! - воскликнула Алиенора. - Какой счастливый день для Англии!
Теперь уже скоро, скоро я увижу его, говорила она себе, мысленно зовя мужа: приезжай. Зачем откладывать?
Генрих приподнялся, опершись на руки, и с отвращением посмотрел на женщину, лежащую под ним. У нее было круглое веселое лицо, светлые волнистые волосы, раскинувшиеся на соломенной подушке, и чувственное тело. Но теперь, получив свое, Генрих понял, что питает к ней отвращение.
Она вытянула губы в надежде, что он поцелует ее, как прежде.
-Женщина, ты ненасытна! - сказал Генрих без всякого тепла в голосе и, сев, потянулся за своим брэ.
-Тебе пора? - спросила она.
-Ведь тебе, наверное, нужно подготовиться к приезду мужа? - поддел ее Генрих.
-Он редко приезжает, - ответила женщина. - Роджер меня никогда не любил. Он закрывает глаза на мои любовные приключения. Это мой муж виноват в том, что люди называют меня шлюхой, но что мне делать, если он никогда не ложится со мной в постель.
Генрих, являвшийся главной причиной, почему сэр Роджер де Эйкни оставил жену ради другой, не мог найти слов. На что надеялась эта женщина? Он не любил ее, он ничего не мог предложить ей, кроме довольно щедрого содержания, которое выплачивал на сына, зачатого в приступе обоюдного вожделения во время одного из прежних приездов в Англию. Теперь Джеффри было четыре года. Он спал в соседней комнате особняка Эйкни, стоявшего на уступе скалы в Гарсингтоне, деревеньке, расположившейся в холмистой местности к югу от Оксфорда. Джоанна полагала, что не подобает Джеффри спать рядом с ней, когда в доме Генри.
Генрих любил своего смышленого маленького сына, который неизменно радовал его сообразительностью и не по годам развитой речью. Отец был готов на многое ради него в будущем, но давно уже устал от его матери. Но та неизменно присутствовала, когда Генрих посещал сына, перед тем как уехать из Англии, и всегда была свободна и готова. Так зачем же отказываться от предложения? Находясь в своем будущем королевстве, Генрих удовлетворял желания с разными женщинами, в основном с проститутками, не вспоминая при этом Алиенору и не испытывая чувства вины. Алиенора - его жена, Генрих ее любил, скучал без нее, но оставался мужчиной, и если его одолевали желания, он им не противился. Проливал свое семя, когда возникала потребность, благо возможности были неограниченные. Женщины, простолюдинки и благородные, сами ложились под него, молодого, похожего на льва завоевателя. И Генрих пользовался этим в полной мере. Ему и в голову не приходило, что Алиенора может увидеть здесь худшее из предательств. Он просто отправлял физическую потребность, как поесть или помочиться. К жене это не имело никакого отношения.
Генрих поднялся, застегнул пояс.
-Когда стану королем, пришлю за Джеффри, - сказал он надувшейся Джоанне. - Я признбю его своим сыном и воспитаю соответствующим образом. Джеффри получит образование и далеко пойдет в жизни. - Генриху и в голову не приходило, как отнесется к этому Алиенора.
Генрих был в Вестминстере, где его нашел гонец от брата Жоффруа.
-Ну?! - пролаял Генрих. Он все еще злился на брата за союз с Людовиком, но - самое главное - его ждала охота.
-Ваша милость, мой господин посылает вам это, - проговорил гонец, протягивая Генриху свернутый свиток. Тот сломал печать, развернул пергамент - и нахмурился.
-Это стихи, - озадаченно произнес он. - Почему он прислал их мне?
-Мой господин просит вас прочесть их, ваша милость герцог.
Генрих стал читать. Стихи были любовные.
Я Господа благодарю
За дар бесценный.
Пред тем как мне уйти,
Она сказала, не таясь:
«Мне ваши песни по душе».
Хотел бы я, чтоб весь
Христианский мир знал о моем восторге,
Ведь песни и стихи мои
Для радости ее.
Генрих оторвал глаза от свитка:
-Кто это написал?
-Бернарт де Вентадорн. - У гонца, молодого человека со свежим румяным лицом, был смущенный вид. - Мы могли бы поговорить наедине?
Генрих провел его в отгороженную часть комнаты.
-Ну, так что все это значит? - раздраженно спросил он.
-Мой господин Жоффруа сказал мне, что эти стихи посвящены мадам герцогине. Она принимает Бернарта де Вентадорна. Он всегда желанный гость у нее. О его преданности герцогине теперь широко известно, и многие говорят, что де Вентадорн влюблен в нее. Мой господин просил передать вам, что стихи в честь герцогини поют теперь даже в Анжу и Нормандии.
Генрих схватил гонца за ворот кожаного колета.
-Ты что хочешь этим сказать?! - прошипел он, и лицо его исказила гримаса ярости.
-Ничего, - выдохнул молодой человек. - Я лишь повторяю слова моего господина. Он из любви к вам считает, что вы должны знать, о чем начинают судачить люди. Мой господин сказал, что сам он, конечно, никогда бы не стал сомневаться в добродетельности мадам герцогини, но другие говорят, что этот Бернарт ее любовник.
-Да как они смеют?! - зарычал в бешенстве Генрих. - И как Жоффруа смеет делать такие выводы? Я за это повешу его! А то произведу над ним еще чего похуже!
Он кричал так громко, что несколько воинов, выпивавших поблизости, повернулись и, посмотрев на своего будущего короля, переглянулись. Но Генрих и не заметил проявленного любопытства. Он вспомнил, что Алиенора в прошлом не постеснялась улечься в постель с трубадуром. Что она обманывала Людовика.
-Скажи мне честно! - прорычал он. - Ты считаешь, в этих слухах есть хоть капля истины? Честью своей поклянись!
-Многие говорят, что это невозможно. Все знают о том, как герцогиня любит вас…
-Но другие говорят, что возможно! - добавил Генрих, когда гонец замолчал.
-Некоторые считают, что она влюблена в этого Бернарта. - Гонец с трудом сглотнул.
Для Генриха эта мысль была невыносима. Алиенора принадлежала ему, и только ему! Он ей не Людовик, который, ложась с ней в постель, закрывал глаза на все ее интрижки. Алиенора его жена, его герцогиня, мать его наследника.
Генрих не без труда совладал с собой.
-Можешь сказать своему хозяину, что я разберусь сам! - хриплым голосом сказал он, после чего отправился в канцелярию, где сидели его чиновники, думая на ходу, что кастрация слишком легкое наказание для этого наглеца Бернарта де Вентадорна.
Но, даже охваченный яростью, Генрих понимал, что его месть будет тоньше. Скандал ни в коей мере не должен затронуть имя Алиеноры и запятнать их отношения. Надо срочно принять меры, чтобы скандал не расширился. Если решить эту проблему осторожно, слухи сами вскоре стихнут. Но на сердце у Генриха было тяжело. Неужели Алиенора предала его? Неужели она одаривала своими улыбками - а то и чем больше, упаси Господи, - какого-то ничтожного писаку? Он должен узнать правду. И как можно скорее. Он все поймет, как только увидит ее, в этом Генрих был уверен. Но пока он еще не может покинуть Англию. А значит, его ждут несколько недель мучительных терзаний. Он будет воображать, как жена, лежа в объятиях другого мужчины, распаляет его страсть так, как умеет делать только она, использует все те штучки, которым научилась с ним. Нет, это невыносимо!
Сначала на уме у Генриха было убийство. Совершить его тайком - ничего лучше не придумаешь, а тело под покровом темноты сбросить в реку, чтобы и следов не осталось. Но все же внутреннее чувство справедливости - благодаря которому Генрих и станет великим королем - восторжествовало, и его лихорадочные мысли составили иной план.
-Меня вызывают в Англию, мадам, - сказал Бернарт, сделав Алиеноре элегантный поклон.
-В Англию? - Она посмотрела на своих дам, которые были также удивлены.
-Да, мадам. Мой господин герцог хочет, чтобы я сочинил военные мелодии для моей лиры, дабы развлечь рыцарей. - Бернарт опустил глаза, полные отчаяния.
-Похоже, ваша слава распространяется по христианскому миру, - смущенно сказала Алиенора, спрашивая себя, какие слухи могли дойти до Генри. У него в Англии и без того хватает дел. Зачем еще посылать за трубадуром для развлечения рыцарей?
-Так мне сказал посланник от герцога, мадам. Но, увы, я не могу уехать или попрощаться с лицом, дороже которого для меня нет.
-Когда вызывает герцог, никто не вправе отказываться, - ответила Алиенора. - Его покровительство будет очень ценно для вас и добавит вам славы. Вы счастливчик.
Откровенно говоря, чрезмерные изъявления преданности со стороны Бернарта становились слишком назойливыми, и Алиенора не расстроилась бы, покинь он двор, поскольку то, что началось как приятное отдохновение, теперь становилось мучительно однообразным и неловким ритуалом. И потом, вскоре она воссоединится с Генри. Муж прислал весточку, в которой сообщал, что надеется вернуться весной. Она считала дни до его приезда.
Бернарт с ужасом и болью понял, что Алиенора не возражает против его отъезда в Англию и расставание с ним ничуть не печалит ее. В уединении своей комнаты он пролил горькие слезы, думая о неблагодарности герцогини и о необходимости расставания с ней - чудесным существом, чье присутствие так необходимо для его счастья. Бернарт пытался утешить себя мыслями о том, что Алиенора всего лишь защищает себя, отдаляясь от него, ведь его любовь была тайной, и герцогиня не должна выдать ее чрезмерными эмоциями на публике, и в конечном счете даже убедил себя, что их разлука станет для нее не менее мучительной, чем для него.
Когда Бернарт приехал в Лондон, над городом висели тучи, стоял холод и улицы были засыпаны снегом. Для южанина это была картина края света. Он скорбел, переживая трагедию своей ссылки, а теперь, глядя на схваченные льдом речные берега, с тоской думал о далекой Аквитании и ее прекрасной герцогине… И вдруг чудесным образом ему показалось, что эти берега заросли цветами - красными, белыми и желтыми, этакая великолепная вспышка цвета. Бернарт почти ощущал их запах и от хандры чуть не упал в обморок. Потом он снова открыл глаза - и иллюзия исчезла. Трубадур уверовал, что это хороший знак, предвещающий скорое возвращение к его даме.
Бернарт был одержим Алиенорой. Когда он думал о ней, сердце его в равной мере наполнялось радостью и горечью. Дрожа от своей жалкой тоски в тени Вестминстерского аббатства, он сочинял песню за песней в ее честь, ожидая, когда герцог вызовет его в Вестминстер.
Когда его наконец вызвали, Бернарт с тревогой понял, что Генриха Сына Императрицы, устрашающего молодого человека со стальными глазами и похожего на коршуна, кажется, ничуть не интересуют военные песни, ради которых он сюда приехал. Вместо этого Генрих засыпал Бернарта вопросами о его жизни при дворе в Пуатье.
-Принимает ли мадам герцогиня других трубадуров, кроме вас? - напористо спросил он.
Чуть ли не обвинительно, подумал Бернарт. Герцог принимал его в высоком, величественном каменном зале, примыкающем к королевскому дворцу. Бернарт узнал, что зал этот был построен Вильгельмом Рыжим, сыном Завоевателя, лет пятьдесят назад, и, как и повсюду в этом забытом богом городе, здесь стоял лютый холод.
-Да, мой господин, ее двор - это академия великой культуры, - дрожа, ответил Бернарт.
-Но вам она уделяла особое внимание? - продолжал Генрих.
-О да, герцогиня была необыкновенно добра ко мне, скромному поэту, - радостно кивнул Бернарт.
-Что значит «добра»? До меня дошли неприятные слухи о вас. Теперь я хочу знать правду! - Лицо Генриха побагровело от ярости, в голосе зазвучали угрожающие нотки.
Бернарт испугался при виде столь явного гнева. Теперь только ему стал ясен весь ужас происходящего, и он понял, зачем был вызван в Англию. Бедняжка-герцогиня: ее муж и точно дьявольского помета, как говорят о нем люди.
-Мой господин, Господь тому свидетель, - горячо заговорил Бернарт, - я ничем не повредил чести госпожи герцогини. Ее честь для меня дороже моей жизни. И я знаю, что она, прекрасная дама, никогда бы не зашла так далеко. Она слишком добродетельна. Умоляю вас, верьте мне, мой господин!
Генрих сверлил трубадура взглядом. Он хотел - всеми фибрами души - верить ему.
-Но эти стихи, - сказал он. - Они говорят о любви.
-О безответной любви, - ответил Бернарт, но тут же замолчал. О чем он говорит? Этот грубый молодой человек, что стоял перед ним, похоже, не понимал условностей галантной любви. Поэтому Бернарт поспешил объяснить: - В моей земле скромному менестрелю вроде меня разрешается писать стихи даме, в которую он влюблен, пусть она и самого высокого положения и замужем. Поэт может ее любить, но ему редко отвечают взаимностью. Я всей душой предан мадам герцогине и не отрицаю этого, но у меня и в мыслях не было надеяться на ответное чувство. Я довольствуюсь тем, что восхищаюсь ею издали. Моя госпожа зарекомендовала себя добрейшей хозяйкой своего слуги, но не более того, заверяю вас. Я вздыхаю по ней без малейшей надежды.
-Ты смеешь стоять передо мной, Бернарт де Вентадорн, и нагло говорить мне, что влюблен в мою жену?! - Генрих раскалился от бешенства.
-В моей земле это не считается оскорблением ни жене, ни мужу, - в отчаянии объяснял Бернарт. - Поэту или рыцарю позволяется любить знатную даму без надежды на ответ. В этом нет ни стыда, ни злокозненности.
-А в моей земле за такие вещи отрезают яйца! - прошипел Генрих.
-Я был сумасшедшим… - в страхе прошептал Бернарт. Лицо его стало пепельно-серым.
На лице герцога смешались ярость и презрение. Бернарт в ужасе ждал его решения.
-Тебе нужно преподать урок! - прорычал Генрих. - Стражники, отведите этого мерзавца к аббату Вестминстера. Пусть запрет его в камеру и кормит хлебом и водой, чтобы кровь у него поостыла, пока я не решу, что с ним делать.
Сильные руки схватили несчастного трубадура, связали его и повели прочь, хотя он сопротивлялся и рыдал, умоляя герцога сжалиться, а тот смотрел на него с мрачным выражением лица. Ревность так обуяла Генриха, что он был готов хладнокровно убить этого бедолагу. Так что Бернарту де Вентадорну лучше было поскорее убраться с глаз герцога.
Три дня Бернарт мучился и плакал в холодной камере, пока Генрих не унялся и не сжалился над ним. Обдумав все на спокойную голову, он решил, что этот стихоплет и в самом деле безобиден. Если уж говорить откровенно, то Генрих и сам не мог представить, чтобы Алиенора тратила время на такое ничтожество.
Он послал людей в Вестминстерское аббатство с приказом доставить к нему пленника. И когда привели дрожащего трубадура, в драном монашеском хабите, трясущегося и от холода, и от голода, герцог принялся вышагивать по комнате, а через некоторое время остановился перед Бернартом.
-Не волнуйся, я не сделаю из тебя евнуха! - пролаял он. - Моя госпожа говорила мне что-то про вас, трубадуров, но я определенно слушал ее вполуха. Я не понимал, что такие… игры… приняты в Аквитании. Что ж, с этого времени все изменится. Теперь я правитель Аквитании. Так что в будущем, будь добр, адресуй свои стихи какой-нибудь шлюхе или служанке.
-Мой господин не знал нашей традиции… - вздохнул с нескрываемым облегчением Бернарт.
-У твоего господина не найдется иных слов, кроме бранных, по поводу вашей традиции! - вспыхнул Генрих. - А теперь к делу. Мои рыцари ждут развлечений, поэтому оденься поприличнее и возьми свою лиру.
Бернарт был только рад поскорее исчезнуть с глаз герцога. Однако новые обязанности были ему не по душе, и он все еще тосковал по Аквитании. Неделю спустя, встретив герцога в саду, Бернарт, набравшись смелости, рожденной отчаянием, упал на колени.
-Мой господин, - взмолился он, - сколько мне еще оставаться в Англии?
-Пока я не разрешу тебе уехать, - ответил Генрих.
-Но здесь так холодно, а люди при дворе грубые, недружелюбные. И нет ни одной дамы, которая разрядила бы обстановку.
-Королева мертва. Чего же ты хочешь? А королю дамы не нужны, - ответил герцог.
-Прошу вас, отпустите меня в Пуатье, где я смогу быть в обществе галантных кавалеров и дам! - взмолился трубадур.
-Нет! - пролаял в ответ Генрих. - Ты останешься здесь. Хотя бы ради репутации моей жены. И больше не проси, потому что ответ будет таким же.
Глава 11
Руан, 1154 год
Пестрая кавалькада Алиеноры величественно двигалась по лесистым холмам верхней Сены в направлении Руана, столицы Нормандии, и герцогиню переполняла радость. Она выслала вперед гонцов, потому что горела от нетерпения быть в центре событий. Новости, привезенные вернувшимися гонцами, были великолепны.
-Госпожа, его милость герцог вернулся с победой в свое герцогство и разместился во дворце!
-Госпожа, его с почестями и радостью встретила мать, госпожа императрица, и весь народ Нормандии, Анжу и Мена!
По требованию Алиеноры в Пуату тоже праздновали это событие, но она не осталась и не участвовала в торжествах. Когда до нее дошло известие о том, что Генрих пересек Английский канал, Алиенора быстро собрала свиту, посадила маленького сына с няньками в конные носилки и отправилась на север. Сейчас она приближалась к главному городу мужа, где он устроил столицу всех своих владений. Мысли герцогини метались в счастливом предвкушении встречи, а тело жило сластолюбивым ожиданием. Прошло шестнадцать долгих, тягучих месяцев с того дня, когда она видела его, своего возлюбленного господина, в последний раз, а теперь до времени их воссоединения оставались считаные минуты.
Алиенора с нетерпением ждала встречи наедине, когда они останутся вдвоем, мысль эта обжигала ее. Даже когда герцогиня представляла себе встречу на людях, сердце у нее начинало учащенно биться. Но они с Генри должны были соединиться не только в присутствии всего двора, но и, как она предполагала, под бдительным оком его матушки, грозной императрицы Матильды. Алиеноре предстояла первая встреча со свекровью, чего она немного побаивалась. Отсюда и эти смешанные - и очень бурные - чувства.
Перед ней лежал прекрасный и оживленный город, расположившийся среди журчащих ручьев, лугов и лесов и обнесенный мощными стенами. Когда Алиенора въехала в город через массивные каменные ворота - стройная, изящная, в роскошном красном шелке, на пританцовывающей белой кобыле, - ее встретили криками восторга. Люди питали теплые чувства к своей герцогине, потому что она принесла огромные земли и престиж их герцогу, а еще исполнила свой долг, родив ему наследника. Нет, вы только посмотрите на него - крохотного Вильгельма, графа Пуатье, сидящего на коленях няньки, как смешно он пускает слюни, показывает пальчиком, въезжая в Руан в великолепных конских носилках! Довольные горожане приветственно махали ему. Такой крепенький ребенок! И сильный! Он будет копией их герцога, говорили они друг другу.
Алиенора проехала по узким мощеным улочкам, вдоль которых стояли деревянные дома богатых купцов и великолепные церкви. Вскоре она увидела перед собой впечатляющий романский собор Нотр-Дам с его высокой многоярусной башней, посвященной святому Роману. Внутри, как ей говорили, располагались гробницы предков Генри, первых нормандских герцогов вплоть до самого викинга Роллона[26 - Роллон (около 846 - около 931) - викинг норвежского или датского происхождения, основатель и первый правитель будущей Нормандии. Крещен под именем Роберт. Его потомки стали герцогами Нормандии, а после нормандского завоевания Англии в 1066 году - и королями Англии.], который захватил герцогство в X веке. Хотя Алиеноре не терпелось поскорее увидеть мужа и снять с плеч груз встречи с его матерью, она милостиво уступила просьбам горожан: вошла в собор и восхитилась его величием.
Алиенора вышла, щурясь на ярком солнце после полумрака собора, и увидела, что толпа расступается, пропуская небольшую группу всадников, направляющихся к ней по рыночной площади. Они остановились в нескольких футах, потом их главный спешился, и тут Алиенора узнала эту чудную охотничью одежду. Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди от радости - Генрих собственной персоной выехал ей навстречу. Дрожа от счастья, она опустилась на колени, дожидаясь его.
-Алиенора, ты не должна стоять передо мной на коленях! - воскликнул Генрих, беря тонкие пальцы жены в свои сильные руки и поднимая ее на ноги.
Алиенора посмотрела на мужа, дивясь произошедшим в нем переменам. Шестнадцать месяцев назад от нее уезжал юноша, а вернулся мужчина. Новая зрелость очень шла ему, придавая больше властности и уверенности. В двадцать один год Генрих был закален в боях, мускулист, энергия била в нем через край. Подстриженная рыжая голова подалась вперед на бычьей шее, когда он наклонился, чтобы поцеловать жену в губы.
-Добро пожаловать, моя госпожа. - Генрих весь сиял, голос его звучал надтреснуто и хрипловато, когда он произносил формальные слова приветствия, подобающие такой публичной встрече.
Как сладостно было снова слышать его голос, видеть его лицо, чувствовать рядом. Борясь с волнами вожделения и потребностью расплакаться от счастья, Алиенора вложила свою руку в руку мужа, и он повел ее к своей лошади. По лицу Генри было ясно, что он рад видеть жену не меньше, чем она - его. Он широко улыбался, глаза его сверкали блеском страсти, обещавшим ночь наслаждения. Но пока они были только встретившимися после долгой разлуки герцогом и герцогиней, которые должны показать себя своему торжествующему народу.
Улыбка застыла на лице Алиеноры, когда вместе с Генри, который все еще держал ее за руку, она вошла в величественный дворец, расположившийся под сенью собора Нотр-Дам-де-Пре, за пределами стен Руана. Этот дворец, построенный отцом императрицы Матильды, королем Генрихом I Английским, был ее главной резиденцией. Внутри, как и предполагала Алиенора, все сияло великолепием, подобающим столь знатной даме: сводчатый зал, закругленные арки, украшенные богатой резьбой, шелковые драпировки и дорогие гобелены - словом, роскошная обстановка королевского и императорского дома.
И сама Матильда была величественной дамой. На возвышении стояли два трона, и она, высокая, царственного вида женщина, которой едва перевалило за пятьдесят, стояла перед одним из них. На ней было пурпурного цвета платье, подпоясанное золотым кушаком, белоснежный вимпл[27 - Вимпл - средневековый женский головной убор, прикрывающий подбородок и шею.], удерживавшийся на голове с помощью обруча, усыпанного аметистами. Лицо императрицы сохранило привлекательность, несмотря на орлиный нос и едва заметные морщинки - следствие многих разочарований, выпавших на ее долю. Алиенора, приблизившись, увидела: да, перед ней мать Генриха. Матильда смотрела на приближающуюся невестку с откровенной неприязнью.
Алиенора сделала глубокий реверанс.
-Добро пожаловать в Руан, мадам, - холодно произнесла императрица. - Прошу вас, поднимитесь. Сын мой! - сказала она с бульшим теплом и, повернувшись к Генри, подняла голову в ожидании сыновнего поцелуя.
-Матушка, где будет сидеть Алиенора? - пробормотал Генрих.
-Сейчас принесут стул, - ответила императрица и подала знак слуге.
«Она хочет унизить меня, - подумала Алиенора. - Показать, кто здесь хозяйка. Она знала, что я появлюсь, но специально не подготовила третий трон».
Вслух же Алиенора сказала:
-Моя госпожа императрица, я так счастлива познакомиться с вами. В особенности по такому случаю. Вы, конечно, рады успешной экспедиции Генри в Англию, приведшей к столь замечательному результату.
Императрица едва заметно скривилась. Уж не хочет ли Алиенора сказать, что Генрих преуспел там, где она, Матильда, несмотря на все свои усилия, потерпела поражение?
-Генрих и впрямь постарался, утверждая и отстаивая мое дело, потому что Англия по праву должна принадлежать мне, - ледяным тоном заявила она. - Но я с удовольствием уступлю мое право ему, потому что не собираюсь возвращаться на этот забытый Богом остров…
Генрих оборвал мать на полуслове. Он слышал все это и раньше и не собирался теперь выслушивать очередную обвинительную тираду против короля Стефана, своего названого отца, который при знакомстве оказался вполне приятным человеком, хотя Генрих воспитывался в ненависти к Стефану и должен был считать его главным врагом, по своим злодействам превосходящим самого дьявола.
-Вы будете гораздо полезнее для меня здесь, матушка, управляя Нормандией, - сказал он. - А когда Англия будет под моей рукой, как Аквитания и другие владения, мне ваша помощь понадобится еще больше, чем когда-либо.
Его слова, казалось, несколько смягчили Матильду. В этот момент принесли стул и поставили рядом с тем, что предназначался для Генриха. Спинка у него была ниже, но Алиенора проглотила оскорбление и села, не дожидаясь, когда сядет императрица, имеющая более высокий титул. Генрих накрыл руку жены своей и чуть сжал, отчего она почувствовала себя чуть лучше, но уже зная, что линия фронта проведена.
-У меня сюрприз для вас обоих, - сказала она мужу и его матери, после чего кивнула Торкери де Буйон, которая тут же исчезла и вскоре вернулась с маленьким Вильгельмом и передала его Алиеноре. - Мой господин, позволь представить твоего наследника - графа Пуатье! - торжественно провозгласила Алиенора.
На лице Генриха появилось восторженное выражение, когда он взял ребенка, дивясь пухленьким ручкам и рыжим волосам, так похожим на его собственные.
-Ну и хватка! - ухмыльнулся он, когда Вильгельм зажал в своем кулачке его палец. - Ты будешь крепко держать меч, сын мой! Это сулит хорошее будущее. - Даже стальной взгляд императрицы смягчился. Генрих поднялся и, к удовольствию младенца, высоко поднял Вильгельма над головой. - Мадам матушка, госпожа герцогиня, мои вассалы, мои бароны! Смотрите - перед вами мой сын Вильгельм, который в один прекрасный день будет править этим герцогством, а Бог даст, и Англией с Аквитанией. Когда он станет постарше, я привезу его к вам, чтобы вы принесли ему вассальную клятву верности, а пока я благодарю Господа за такого отличного мальчика и вручаю сына заботам его матери.
Собравшиеся громко приветствовали слова Генриха, который вернул младенца Алиеноре.
-Он похож на твоего отца, - отметила императрица.
-И на его прекрасную мать! - добавил Генрих. - Какая же молодец Алиенора, что подарила мне такого сильного сына!
-Вас обоих нужно поздравить, - слабо улыбнулась Матильда. - А теперь отдайте младенца няньке. Наши сеньоры и епископы ждут, когда их представят герцогине.
Тем вечером они обедали втроем в комнате императрицы. Расстелив на столе скатерть, слуги принесли салфетки, кубки для вина, блюда - все это они предлагали, преклоняя колени. Потом подали круглые пшеничные хлеба с крестами, а затем - лучшее, что могла предложить Нормандия: ягнячьи окорочка, сочных утят в белом соусе, блюдо с сырами, которые, как показалось Алиеноре, не уступали по вкусу амброзии. Слуги удалились, и начался разговор об Англии и Нормандии, а когда подали фрукты и пряное вино, Алиенора уже устала оттого, что ее игнорируют.
-Вы когда-нибудь бывали в Аквитании, мадам? - спросила она у Матильды.
-Нет, - ответила Матильда. - Генри, ты посетил Оксфорд? Я провела там жуткие дни.
-Да, матушка, посетил, но мы сейчас говорили об Аквитании. Это прекрасная земля.
Так, значит, ты все же заметил, не без мстительного чувства подумала Алиенора.
-У меня нет желания ехать туда, - отрезала Матильда. - Я слышала, что тамошние сеньоры необузданные и строптивые. - Она метнула взгляд на Алиенору.
-Так всегда было, - ответила Алиенора. - Это оттого, что в Аквитании много гор и рек, и каждый сеньор считает себя королем своей долины. Они всегда сражались между собой, но я уверена, что теперь, любя меня и зная моего господина как сильного правителя, они не будут столь непокорны. В моих городах Пуатье и Бордо всегда спокойно и безопасно, люди там живут хорошо. Мое герцогство - земля знаменитых монастырей и церквей, в нем процветают искусства и поэзия.
-Вы, вероятно, имеете в виду ваших трубадуров, - пренебрежительным тоном отозвалась ее свекровь. - Я слышала, что они поют только о любви и связанных с нею глупостях.
-Любовь не глупости, - возразила Алиенора. - В Аквитании это важная часть жизни. И женщины там ценятся, как нигде в другом месте. Поверьте мне, мадам. Я знаю, ведь я жила во Франции…
-Где от женщин требуется добродетельность и покорность мужьям, - вставила императрица.
Генрих, поигрывая своим винным кубком, посмотрел с наигранным удивлением на мать, спрашивая себя, всегда ли она являла собой пример добродетельной покорности по отношению к его отцу. Но Матильда была женщиной целеустремленной и не обратила внимания на сына.
-Полагаю, вы согласитесь, - сказала она, глядя на Алиенору, сидевшую с маской безразличия на лице, - что приехать из Аквитании, как мне говорят, ничуть не лучше, чем приехать из борделя!
Алиенора вспыхнула, но Генрих опередил ее. Он сидел во главе стола, с интересом и любопытством слушая разговор между матерью и женой, но теперь все зашло слишком далеко.
-Вы считаете Алиенору не слишком добродетельной?! - пролаял Генрих. Лицо его покраснело. - Не забывайте, она моя жена!
Императрица вспылила не меньше, чем Генрих:
-Я не только думаю. Я знаю! Эта женщина либо обманула тебя, сын мой, либо ты утратил уважение ко мне, приведя ее сюда и вынудив меня принять ее.
Алиенора поднялась.
-Я ухожу! - воскликнула она. - Я не позволю, чтобы обо мне говорили в таком тоне.
-Ну, тогда скажи, что ты не была любовницей Жоффруа, - бросила ей императрица.
Алиенора замерла, затаив дыхание, и на некоторое время, пока она замешкалась с ответом, воцарилось молчание. Выражение лица Генри, как это случалось довольно часто, стало непроницаемым.
-Я не буду это отрицать, мадам, - ответила Алиенора, чувствуя, как горят ее щеки. - Но я хочу, чтобы вы знали: Жоффруа сказал мне, что несчастен в браке и что как мужчина и женщина вы были отвратительны друг другу. Скажите, если это было не так.
-Мои отношения с Жоффруа не твое дело. А ты совершила зло. Но еще худшее зло - то, что вышла за моего сына, будучи любовницей его отца.
-Хватит! - прорычал Генрих. - Я больше не намерен это слушать. Вы, матушка, должны хранить при себе свои тайны, если хотите сохранить ту власть, что у вас еще осталась в этом мире… и остатки моей любви. - Голос его звучал саркастически.
-Живите, как вам позволяет ваша совесть! - Матильда вскочила на ноги. - Грех и кровосмешение совершила не я. И помяните мои слова: наступит день, когда придет возмездие. Бога не обманешь. А угрожать мне, Генри, нет нужды. Конечно, все это необходимо сохранить в тайне. Неужели ты думаешь, что я выставлю себя на позор, сообщив миру, будто мой покойный муж имел интрижку с самой скандальной женщиной в христианском мире? И знай, до меня доходили слухи…
-Хватит! - взревел Генрих. Кровь хлынула ему в лицо.
-Ты прав, - вспыхнула Алиенора и, подобрав свою мантию, с царственным видом вышла из комнаты.
-Надеюсь, вы довольны собой, матушка, - прохрипел Генрих. Взгляд его метал молнии.
-Твой брак имел политический резон. Я не отказываю тебе в этом, - пробормотала Матильда. - Но я могу только сожалеть о том, что у твоей жены запятнанная репутация, ведь она оскорбила меня с моим мужем, твоим собственным отцом. И после всего ей хватило наглости заявиться сюда и ожидать почетного приема.
-Матушка, - понизив голос, сказал Генрих, подаваясь вперед и заглядывая ей прямо в глаза. - Возможно, вы не слышали или не поняли меня. Но Алиенора - моя жена, и вы будете относиться к ней с уважением, как и я. Я люблю ее, люблю до безумия, и лучше вам смириться с этим. Для меня не имеет значения, что в прошлом она вела себя не как добродетельная женщина, потому что я и сам нередко так поступал, а потому не мне судить ее. Но я знаю, что жена любит меня и верна мне, так что оставим это раз и навсегда.
-Ты глупец, потерявший голову от любви! - отрезала Матильда. - Настанет день - и ты поймешь это. Ты сын своего отца, такой же упрямый и неуемный.
-Не забудьте, матушка, что я и ваш сын, - напомнил Генрих.
-Нет, Генри, ты дьявольского семени, а дьявол не выпускает из вида свою родню. А теперь иди. Оставь меня. Я устала.
-Прекрасно. Мне просить вашего благословения на ночь, матушка? - усмехнулся Генрих. - Впрочем, не буду вас беспокоить. Поскольку я дьявольского семени, ваше благословение не пойдет мне во благо. Но чего бы я хотел, так это перемирия. Вам не нужно дружить с Алиенорой. Даже я, глупец, потерявший голову от любви, как вы говорите, не прошу об этом. Но я прошу неизменно оказывать Алиеноре уважение, подобающее ей по титулу и как моей жене, если только такое возможно. Вам это ясно?
Матильда ничего не ответила. Она смотрела на сына с бесстрастным выражением лица.
-Я жду, - любезно проговорил Генрих.
-Хорошо, - процедила сквозь зубы она. - Я постараюсь встречаться с ней как можно реже.
-Насколько я понимаю, Алиенора сама больше не захочет вас видеть, - ответил Генрих.
-Мне очень жаль, Алиенора, - сказал Генрих, забираясь в кровать и заключая жену в объятия. - В особенности жаль, что моя мать решила отравить своим ядом наше воссоединение и мое знакомство с малюткой Вильгельмом. - Он поцеловал ее. - Малыш такой замечательный. Как две капли воды похож на меня.
-Я люблю тебя, Генри, - проговорила Алиенора, чувствуя собственную уязвимость.
Герцогиня положила голову мужу на грудь, и ощущение его силы принесло ей утешение. А потом она начисто забыла о Матильде, потому что знакомая волна страсти прошла по всему ее телу, и она отдалась сладостным ласкам мужа, хотя это и длилось недолго. Генрих, истосковавшийся по ней за долгие месяцы, быстро перешел к делу.
-Господи, как хорошо снова владеть тобой! - воскликнул он, а потом, охваченный страстью, уже не мог произнести ни слова.
Желание Алиеноры было не менее сильным, и они оба потеряли голову - перекатывались между простынями, прижимались, пожирали друг друга, и ей казалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Потом, лежа в блаженном изнеможении, они в удивлении смотрели друг на друга, потрясенные глубиной собственной страсти.
-Прошу тебя, никогда больше не оставляй меня так надолго, - сказала Алиенора, прикасаясь к щеке Генри.
-Я думаю, мне придется это делать, если по возвращении меня будет ждать такое! - ухмыляясь, пошутил он. - Клянусь Господом, женщина, ты настоящее чудо! Я ни с кем не чувствовал такого. - Теперь он говорил серьезно.
-Я сделаю так, что тебе будет даже лучше, - пообещала Алиенора, чувственно соскользнув к изножью кровати. - Что ты скажешь об этом, мое сердце? Или об этом?
-Алиенора, ты ненасытна! - застонал Генрих, вытягиваясь от наслаждения. - Ты понимаешь, что за это ты можешь на три года быть отлучена от Церкви?
Алиенора тут же прекратила делать то, что делала.
-Только если я признбюсь, - пробормотала она. - Но сказать по правде, я не считаю это грехом. - Она вернулась к прерванному занятию.
-Тогда мы вместе будем гореть в аду, и пылай все огнем! - простонал Генрих.
Утром герцог встал рано. Он собирался на охоту и вообще не любил залеживаться в постели, а всегда спешил уйти.
-Охота для него - настоящее добровольное мученичество, - посетовала его мать.
Матильда подчинилась требованию сына, и между ней и Алиенорой воцарилось необъявленное и ненадежное перемирие. Они встретились утром перед завтраком в часовне и настороженно обменялись поклонами.
-Императрица даже прислала мне приглашение сопровождать ее на мессу, - сказала Алиенора мужу, когда тот вернулся.
-И ты пошла?
-Конечно. Я никогда не дам ей повода обвинить меня в строптивости. - Алиенора отложила иллюминированную книгу[28 - Иллюминированная книга - рукописная средневековая книга, украшенная красочными миниатюрами и орнаментами. - Прим. ред.], которую читала до появления мужа. - Генри…
-Что это? - оборвал он ее, с восхищением глядя на книгу в серебряном переплете, украшенном драгоценными камнями. Любопытство герцога было ненасытно.
-Это «Деяния графов Анжуйских», - ответила Алиенора. - Хочу знать про твоих предков.
-Это может навсегда отвадить тебя от меня! - фыркнул Генрих. - Они были такие неугомонные - все до единого!
-Вот о таких и интересно читать, - улыбнулась Алиенора. - И это многое объясняет.
-Ха! - воскликнул Генрих. - Нет, мы не одного поля ягода. Хотя если послушать аббата Бернара, то я хуже их всех, вместе взятых.
-Он мне так и говорил! - рассмеялась Алиенора, потом лицо ее посерьезнело. - Генри, как долго мы еще пробудем в Нормандии?
-Еще не знаю, - настороженно ответил он. - Хотел поговорить с тобой.
-Ты сказал - шесть недель. - Алиенора не могла смириться с перспективой дольше оставаться в обществе этой змеи - ее свекрови.
-Знаю. Но я только что получил известия из Аквитании. Кое-кто из твоих вассалов поднял бунт. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, а я отправлюсь туда и проучу их.
-Бунт? - переспросила Алиенора.
-Кажется, они не любят меня, - пробормотал Генрих. - Но я с этим справлюсь.
-Я могла бы их утихомирить, - сказала она. - Меня они послушают.
-Вот именно поэтому я и отправляюсь туда без тебя, чтобы они научились слушать и меня.
-Генри, я настаиваю…
-Алиенора, я принял решение. Не беспокойся, моя матушка не съест тебя в мое отсутствие. Она неплохой политик и понимает, что лучше меня не сердить - ведь вся ее власть здесь проистекает от меня.
-Но она нужна тебе, чтобы править Нормандией, и ей это хорошо известно, - возразила Алиенора. - Это все пустые угрозы. Императрица тебя не боится.
-Да, но у нее есть все основания бояться тебя, - ответил Генрих. - В Нормандии теперь есть герцогиня. Почему бы ей не править в мое отсутствие?
-А когда нас вызовут в Англию? Я не хочу здесь оставаться!
-У меня есть нормандские бароны, на которых я могу положиться, моя любимая. Нет, ты можешь не бояться - моя мать будет как шелковая. А у тебя есть твои дамы и маленький Вильгельм. Так что скучать тебе не придется.
-Ты говоришь так, будто мне этого достаточно, - посетовала Алиенора. - Возьми меня с собой. Давай не будем больше расставаться.
-Нет! - отрезал Генрих. - Я скоро вернусь. И потом, война - дело мужское. К тому же мы станем ждать нового воссоединения. - Он многозначительно ухмыльнулся.
И опять Алиенора испытала это невыносимое ощущение: она в ловушке и беспомощна.
-Ты не хочешь понимать, да?! - вскипела она. - Я герцогиня Аквитании! Я достойна большего, чем сидения с женщинами и детьми. Если в моих владениях что-то происходит, я должна сама наводить там порядок. Генри, мы говорили, что будем делать это вместе! И ты уже, кажется, забыл, что мы не виделись шестнадцать месяцев - шестнадцать! - но ты сразу же снова оставляешь меня. Я не могу поверить, что тебе это пришло в голову после вчерашней ночи.
Генрих подошел к ней и грубо обнял.
-Ты думаешь, мне хочется с тобой расставаться? - вздохнул он. - Ах, Алиенора, будь мир идеален, мы бы с тобой никогда не расставались, но мои владения обширны, а это означает, что я все время должен быть в пути. Послушай меня. Я знаю, ты умная женщина, и я ценю твои политические способности, но мне необходимо утвердить свою власть в Аквитании. И я должен сделать это один. Когда твои ничтожные вассалы поймут, кто в доме хозяин, мы будем править герцогством на равных. А пока прошу тебя об одном: остаться здесь в безопасности с нашим сыном.
-Хорошо, - неохотно согласилась она после паузы. - Но вызови меня как можно скорее.
-Нет, я вернусь сюда, - сказал Генрих.
-Но почему? - озабоченно спросила Алиенора.
-Пришли новости из Англии, - ответил он. - У меня еще не было возможности сообщить их тебе или матери. Король Стефан болен. Теперь это, вероятно, только вопрос времени. Мы должны быть готовы, а по этой причине мы остаемся в Нормандии. Отсюда до Англии через Канал рукой подать.
-Но ты едешь на юг, - заметила Алиенора. - Что, если вызов придет, когда ты будешь отсутствовать?
-Я прискачу быстрее ветра - буду здесь через десять минут! - усмехнувшись, сказал Генрих. - И приведу с собой твоих взбунтовавшихся вассалов. Возможно, если я пообещаю им богатую поживу в Англии, они будут любить меня сильнее.
Глава 12
Руан, 1154 год
Подходил к концу октябрь. В верхних покоях дворца у жаровни сидели за шитьем две богато одетые дамы. Снаружи завывал ветер, и пестрые гобелены на стенах шевелились от сквозняка, проникающего сквозь узкие окна.
-Принеси мне еще мотки шелка, - потребовала императрица, и ее камеристка поспешила прочь. Появилась другая - с кубками коньяка в руках, поставила их на стол.
-Хоть бы пришли известия от Генри, - сказала Алиенора, пригубив коньяк. - Ах, как он согревает.
-Думаю, погода в Вексене не лучше, чем здесь, - отозвалась Матильда.
Ее отношение к невестке по-прежнему было лишено какой-либо теплоты, но месяцы, проведенные вместе, стерли острые грани ледника. Будучи соединены высоким положением, две женщины вынуждены были мириться друг с другом.
-Я беспокоюсь за Генри. Он еще не оправился от болезни.
Алиенору пробрала дрожь, когда она вспомнила, что месяц назад ее возлюбленный был на волосок от смерти: его уложила в постель острая горячка. Благодаря могучему здоровью, а вовсе не стараниям неумелых докторов, Генрих сумел быстро поправиться, но его жене и матери пришлось пережить несколько тяжелых дней.
-Я тоже волнуюсь, но необходимо, чтобы он подавил этот бунт, - сказала Матильда.
-Я знаю, мадам. В ночь перед отъездом у Генри снова был приступ лихорадки.
Муж был настолько слаб, что даже не мог заниматься с ней любовью.
-Мой сын силен, он боец. Он поправится. Но Генри ненавидит болеть, как вы, несомненно, уже знаете. И никогда не признается в собственной слабости и не потерпит, чтобы ему говорили, что он должен делать. - Императрица натянуто улыбнулась, потом обратила свой пронзительный взгляд на невестку. - Вы слышали вести о вашем бывшем муже - короле Людовике?
-Что он женился? Да, слышала, - ответила Алиенора и встала, чтобы подбросить еще полено в жаровню. - Я желаю ему только счастья, а его жене - силы духа.
-Говорят, эта кастильская принцесса Констанция покорила его своей скромностью, - пробормотала Матильда. - Подданные короля считают, что нынешний брак для него лучше, чем предыдущий.
Алиенора словно и не слышала оскорбительных намеков в речи свекрови - она к ним уже привыкла.
-Скорее его покорило богатое приданое, обещанное ее отцом королем Альфонсом, - заметила она. - По крайней мере, теперь Людовик помирился с Генри и перестал называть себя герцогом Аквитании. Вот что меня бесило!
Алиенора поерзала в своем кресле, потом ее руки замерли на округлившемся животе. Она была на пятом месяце беременности, и ожидание уже томило ее. Ей снова хотелось сидеть в седле, скакать на свежем воздухе, держа сокола на одетой в перчатку руке.
Тут в комнату вбежала Мамилла де Руси, ее румяное круглое лицо горело от возбуждения. Императрица нахмурилась при таком прискорбном нарушении этикета, но Мамилла не обратила на это внимания.
-Дамы, прибыл гонец из Англии - весь в дорожной грязи. Говорит, что его прислал архиепископ Теобальд и что он должен срочно видеть герцога.
Алиенора мигом подскочила на месте. Императрица посмотрела на нее, и в двух парах глаз засветилась надежда.
-Ты ему сказала, что герцога нет дома? - спросила Алиенора.
-Сказала, мадам. Он ответил, что тогда хочет увидеть вас.
-Пусть придет сюда.
Алиенора встала - гордая, величественная фигура в алом платье из тончайшей шерсти с длинными широкими рукавами. Она была без головного убора, длинные волосы заплетены в косы с тонкой золотой лентой - символ высокого положения. Таким и увидел ее усталый гонец, когда его привели в комнату. Его восторженный взгляд отдал дань красоте герцогини и прелести оплодотворенного тела. Он опустился перед ней на колени.
-Леди, позвольте мне первому приветствовать вас как королеву Англии! - воскликнул гонец. - Король Стефан, да простит Господь его грехи, ушел в мир иной. Он умер двадцать пятого октября.
-Хвала Господу! - радостно выдохнула Матильда, перекрестившись.
Алиенора тоже перекрестилась, хотя радости не почувствовала. Она снова стала королевой - королевой незнакомой северной земли за морем, земли, о которой она столько слышала. Все, что они с Генри планировали, на что надеялись, свершилось.
-Благодарю вас за это известие, - сказала она гонцу, протягивая ему руку для поцелуя. - Герцог - нет, король - будет немедленно поставлен в известность. Я прошу вас подкрепиться на кухне, а потом спешить в Вексен к моему господину и просить его вернуться без задержки, чтобы как можно скорее вступить во владение его королевством. Да поможет вам Бог!
Когда гонец ушел, Алиенора повернулась к свекрови, которая тоже встала со стула. На красивом лице императрицы появилось восторженное выражение.
-Наконец-то Господь восстановил справедливость, - сказала она. - Все девятнадцать долгих лет правления узурпатора я молилась о том, чтобы наступил этот день! Теперь Господь сказал Свое слово, и мой сын наденет корону, за которую я так долго сражалась! - Ее глаза горели.
-Мадам, я радуюсь счастливому завершению вашей борьбы, - искренне ответила Алиенора.
В этот миг торжества она могла себе позволить щедрость по отношению к врагу. Побуждаемые общим ощущением праздника, две женщины обнялись и поцеловались, каждая прикоснулась холодными губами к щеке другой.
-Идемте, - взяла инициативу в свои руки Алиенора. - Мы должны сообщить радостную новость нашему маленькому двору. Потом мы соберем свиту и отправимся в собор, чтобы воздать хвалу Господу. - С этими словами она вышла из комнаты, подол ее шерстяного платья величественно волочился по полу следом. Она в первый раз осмелилась идти впереди императрицы.
До возвращения Генриха им нужно было много чего успеть. Разослать письма, извещающие о его вступлении на престол, отдать распоряжения о том, кто будет управлять Аквитанией в отсутствие герцога и герцогини, уладить все административные вопросы, ведь герцогство Нормандию приходилось оставлять в умелых руках Матильды. Проявляя вежливость, Алиенора пригласила Матильду вместе с ней и Генри в Англию, но та, к облегчению невестки, отказалась.
-Нога моя больше не ступит на эту землю! - торжественно провозгласила Матильда. - После всех тех ужасных оскорблений, после моего изгнания - меня, их законной королевы!
До Алиеноры доходили слухи, что англичане перестали поддерживать королеву из-за ее высокомерия и непомерной гордыни, но она ни словом не обмолвилась об этом.
-Если вы передумаете или захотите приехать только на коронацию, мы будем очень рады, - вежливо сказала Алиенора, поворачиваясь к усталому гонцу, только что вернувшемуся от Генриха.
-Мой господин уже в пути? - спросила она.
-Нет, леди, он осаждает замок.
-Что?! - Алиенора не могла поверить своим ушам.
-Леди, он говорит, что должен преподать им урок и ничто его не остановит, даже известие о том, что он стал королем, даже обращенные к нему мольбы вернуться как можно скорее. И еще герцог приказал передать, что, покончив с Вексеном, должен будет привести в порядок свои дела в другом месте, прежде чем сможет присоединиться к вам.
-Это разумно, - рискнула сказать Матильда. - Не имеет смысла отправляться в Англию, пока в Нормандии неспокойно. Англия может немного и подождать. Архиепископ Теобальд - здравомыслящий человек, он контролирует ситуацию. Как бы то ни было, англичане рады, что теперь их королем стал Генрих, так что неприятностей оттуда ждать не приходится.
-Я просто хочу, чтобы он был здесь, со мной, чтобы я могла разделить с ним его торжество, - задумчиво проговорила Алиенора, потирая заболевшую спину. - Мой господин в добром здравии? - повернулась она к гонцу.
-В прекрасном, леди, - бодро ответил тот.
Что ж, подумала Алиенора, испытав облегчение, хотя бы так. Она отпустила гонца и вызвала швею.
-Вы должны отдохнуть, Алиенора, - сказала Матильда. - Не забывайте о вашем положении.
-А вы не забывали, мадам? - спросила Алиенора.
Матильда не смогла сдержать улыбку.
-Нет, я не очень слушалась советов моих женщин или повивальных бабок, - признала она. - Беременность была для меня большим испытанием. Родив Жоффруа трех сыновей, я сказала: все, с меня хватит.
Тон императрицы стал холоднее, она замолчала. Назвав имя Жоффруа, Матильда вспомнила, как он изменил ей с Алиенорой, вспомнила и причину этой измены. Конечно, отчасти в том была и ее вина, просто она не умела прощать. Жоффруа был ее мужем, и они с Алиенорой своим соитием обесчестили ее. Однако Матильда не могла не признавать, что Алиенора не лишена ума и благородства, а потому против воли испытывала к невестке восхищение. Ведь именно благодаря этой грешнице Генрих стал величайшим из правителей в христианском мире. И королева из нее получится неплохая. Этого было достаточно, чтобы заслужить признание Матильды. Но она не сомневалась, что никогда и ни за что не полюбит Алиенору, не одобрит ее.
Когда Генрих наконец вернулся, весь двор был погружен в суматоху сборов - готовились к путешествию в Англию.
-Что тут происходит? - удивленно спросил он, входя в полдень в спальню Алиеноры.
Голова у герцога болела после ночных возлияний с баронами - праздновали его грядущее восшествие на престол - и страстного воссоединения с женой. Повсюду - на кровати, на табуретах, на столе, везде, где только можно, были навалены груды одежды, роскошные шелковые, льняные и шерстяные одеяния, большинство с богатой вышивкой, платья, блио, плащи, сорочки… Туда-сюда сновали краснощекие девицы, что-то засовывали в сундуки, что-то приносили и укладывали на свободные места.
-Мы собираемся.
Алиенора крутилась перед зеркалом в роскошной мантии, отороченной соболем. Генрих восторженными глазами смотрел на жену, стоя за ее спиной.
-Я смотрю, ты уже одета как королева, - галантно заметил он, потом отвел в сторону ее волосы и поцеловал в шею. - Мы с тобой красивая пара, правда? - добавил он, глядя на их отражение.
-Если бы ты взял на себя труд еще и одеваться как король, то мы бы стали очень красивой парой, - язвительно ответила Алиенора, выскальзывая из его объятий.
Она передала в руки Мамиллы мантию. Генрих уныло посмотрел на свою простую одежду - он редко надевал что-нибудь иное и облачался в герцогские одеяния, только если того требовали обстоятельства. Его костюм был чистым и хорошего качества, но кое-где залатан. Алиенора с удивлением узнала, что иногда Генрих сам брал в руки иглу.
-Почему ты не попросишь кого-нибудь из слуг сделать это? - спросила она, увидев его за шитьем. - Это неподходящее занятие для герцога Нормандии и Аквитании.
-Зачем просить, если я и сам могу, - ответил ей тогда Генрих.
В глубине души Алиенора восхищалась такой скромностью. Это делало его более понятным. Никакого фальшивого фасада.
Генрих рухнул на кровать, отодвинул в сторону кипу головных покрывал и принялся жевать яблоко.
-Не помни покрывала! - воскликнула Алиенора, бросившись на их спасение. - Торкери столько их подшивала и гладила, - укоризненно сказала она. - И убери грязные сапоги с кровати!
Хрустя яблоком, Генрих покорно подчинился.
-Сколько у тебя покрывал? - спросил он, оглядывая огромную кипу.
-Не сосчитать, - рассеянно ответила Алиенора. - Флорина и Файдида, мои туфли упакованы?
-Все четырнадцать пар, - ответила Флорина.
-И сорок два платья, - добавила Файдида.
-Сорок два?! - присвистнул Генрих. - Зачем тебе столько платьев?
-Я должна произвести хорошее впечатление на наших новых подданных, - ответила Алиенора.
-Они обвинят нас в излишней роскоши, - пробормотал он.
-Теплые нижние рубашки, мадам, - сказала Торкери.
Генрих смерил кипу подозрительным взглядом. Алиенора подметила это.
-Я слышала, что в Англии бывают жуткие морозы, - ответила она. - Я буду надевать это под платье поверх сорочки.
-На одно страшное мгновение я представил себе, что ты будешь надевать их, ложась в постель, - усмехнулся Генрих.
Дамы Алиеноры захихикали.
-Это не исключено, если в Англии в декабре такие холода, как мне говорили, - предупредила Алиенора.
-Через мой труп! - прорычал Генрих.
-Через труп так через труп! - засмеялась она. - Как идет твоя подготовка?
-Я собран, теперь готовится сопровождение, - ответил он. - Я говорю про обычную шайку баронов и епископов. Все они хотят поучаствовать в дележе трофеев. А когда доберутся до Вестминстера, удержать их будет трудновато. Пришлось включить в свиту и моего младшего брата Жоффруа, этого маленького негодяя. Мать настояла.
-Этого смутьяна? - застонала Алиенора. - Тебе придется за ним приглядывать.
-Ну, он вполне безобидный, просто хлопот с ним не оберешься. Но чтобы как-то это компенсировать, я попросил твою сестру присоединиться к нам.
-Петрониллу? - Перед мысленным взором Алиеноры возникла высокая красивая молодая женщина с тонкими чертами лица и затравленными глазами. - Очень мило с твоей стороны. Я много лет ее не видела. Генри, ты так добр ко мне!
-Поскольку моя мать должна остаться здесь, я подумал, что ты окажешься в Англии без общества женщин твоего положения, - объяснил Генрих, радуясь тому, что жена довольна. - Насколько я понимаю, там был какой-то скандал, - беззаботно сказал он, выбросив остатки яблока в окно. Потом потянулся к графину с водой. - Тогда я был совсем мальчишкой, и взрослые при мне об этом не говорили. Так твоя сестренка была испорченная девица? Я слышал, она очень красива. Хотя до тебя ей далеко, - поспешил добавить он.
-Налей мне, пожалуйста, немного вина, - попросила Алиенора. Она отпустила своих женщин и села на единственный уголок кровати, свободный от груды одежды. - Мне нужно немного отдохнуть.
-Положи все это на сундук и приляг со мной, - предложил Генрих, приглашающе вытянув руку и подмигнув жене. - Ты переутомляешься. Подумай о нашем ребенке.
-Именно о нем я и не смогу думать, лежа рядом с тобой, - пожурила она его. - Разве ты не помнишь, что Церковь запрещает заниматься любовью во время беременности.
-Ба! - хмыкнул Генрих. - Что-то ты не говорила об этом прошлой ночью, если память мне не изменяет.
-Я не вижу в том вреда, - ответила Алиенора. - И еще я не понимаю, как куча священников, давших обет безбрачия, может выносить суждения по таким вопросам.
-Если они услышат твои слова, тебя сожгут как еретичку! - рассмеялся Генрих. - Церковники считают, что любовь нужна только для продолжения рода, а когда ты продолжила род, у тебя больше нет причин ею заниматься.
-Как плохо они разбираются в жизни! - улыбнулась Алиенора. - Это может прозвучать как богохульство, но, когда ты внутри меня, я переживаю чуть ли не духовные ощущения… Нечто общее для тела и души, если угодно.
-Ты что пытаешься со мной делать? - в напускном гневе спросил Генрих, показывая приподнятую эрекцией одежду.
-Держи себя в руках! - укоризненно сказала Алиенора, изображая неудовольствие. - Прошу тебя, не сейчас. Я должна отдохнуть. И потом, я хотела рассказать тебе о Петронилле.
Генрих скорчил гримасу, но лег и приготовился слушать.
-Это было больше десяти лет назад, - начала Алиенора, устраиваясь поудобнее на валике. - Моей сестре тогда едва исполнилось шестнадцать, и она была очень упряма. Она влюбилась в графа Рауля де Вермандуа.
-Он наверняка был для нее слишком стар, - вмешался Генрих.
-Да, старше на тридцать пять лет, но Петрониллу это, похоже, не волновало, и она была совершенно без ума от него. Как и он.
-Похотливый старый козел!
-Почему ты всегда видишь любовь сквозь призму соития? - сделала раздраженное лицо Алиенора. Но в глазах ее горели искорки.
-Ты никогда на это не жаловалась. - Генрих ухмыльнулся и поднял руку жены, чтобы поцеловать.
-Да, - сказала она, довольная его порывом, - получается, ты прав, потому что Рауля явно обуяла похоть. К несчастью, он был женат на сестре этого ужасного Тибо, графа Блуаского. Того, который пытался меня похитить. Ты помнишь?
-Этого мерзавца я вовек не забуду! - нахмурился Генрих.
-Он мне никогда не нравился, - продолжила Алиенора, - и в то время граф по каким-то причинам отказывался принести оммаж Людовику. И вот, чтобы отомстить мужу, я посоветовала Раулю добиться расторжения его брака. Он сразу согласился, потому что они с Тибо враждовали. В конечном счете Рауль ушел от жены, и Людовик назначил трех епископов, которые должны были аннулировать его брак и обвенчать с Петрониллой. И тут начался кошмар. Тибо встал на сторону сестры и пожаловался Папе Римскому. Конечно, тут не обошлось без вмешательства аббата Бернара, который нашептывал его святейшеству и всем остальным, кто был готов слушать, что священные узы брака нарушаются, а дому Блуа наносят оскорбление.
-И что случилось? - спросил Генрих.
-Папа приказал Раулю вернуться к жене. Видел бы ты тогда Петрониллу. Она чуть с ума не сошла от горя. Но Рауль остался с ней, отказался ее оставить. За это они оба были отлучены. Людовик встал на защиту Рауля и объявил войну Тибо. Поверь мне, для того у него имелось немало оснований. Во время этой войны и произошло кровопролитие в Витри.
-Об этом я знаю, - сказал Генрих.
-Конечно, знает и весь христианский мир, - вздохнула Алиенора. - Это было ужасно. Во всем обвинили Людовика, но он вовсе не хотел, чтобы так случилось. Когда горожане заперли перед ним ворота, он приказал своим людям пускать на замок огненные стрелы. Замок был деревянный. Он загорелся - и защитники погибли, а воины Людовика смогли проникнуть в город. Ничего другого не планировалось. Но воины озверели, командиры не могли их сдержать. Они действовали мечами и факелами, и вскоре запылал весь город. На улицах была настоящая кровавая бойня. Те, кому удалось бежать, искали убежища в соборе, думая, что там будут в безопасности. Несчастные глупцы!
-Не говори мне, что благочестивый Людовик приказал поджечь собор, - прервал ее Генрих.
-Нет, его не было вблизи собора. Он наблюдал за всем этим ужасом за стенами города, с вершины холма. Ветер перенес пламя с соседних домов на собор, и огонь пожрал его с ужасающей скоростью. В тот день погибли полторы тысячи человек - женщины, дети, старики и немощные. Просто ужас! - Алиенора посмотрела на Генри затравленным взглядом.
-Ты это видела? - спросил он, мрачно глядя на нее.
-Нет, я была в Париже, но мне пришлось иметь дело с Людовиком после его возвращения. Он был потрясен. Он все видел, слышал крики несчастных людей, оказавшихся в ловушке, ощущал запах горелого мяса. - Алиенора поморщилась. - Людовик беспомощно смотрел, как обвалилась крыша и все несчастные сгорели. Он чувствовал, что виноват, хотя у него в мыслях не было ничего такого. - Она вспомнила пепельное лицо короля, вспомнила, как его трясло, как он не мог говорить, два дня лежал больной и безмолвный в кровати. - После этого Людовик уже не был таким, как прежде. Его придавило чувство вины. Он даже состриг свои длинные волосы, хотя они мне всегда нравились, стал носить монашескую одежду.
-Я полагаю, секс был исключен, - с иронией в голосе сказал Генрих, пытаясь рассеять сгустившуюся атмосферу.
-Об этом и в прочие времена не могло быть и речи! - улыбнулась Алиенора.
-И Людовик потом простил себя?
-Думаю, речь шла о другом. Король ждал знака от Господа, - вспомнила Алиенора. - И это произошло только во время Крестового похода, когда мы были в Иерусалиме. Он тогда получил прощение у Гроба Господня.
-А что Петронилла? - поинтересовался Генрих.
-После долгих споров и борьбы аббат Бернар привел Людовика и Тибо к примирению, и Папа Римский в конце концов утвердил брак Петрониллы и Рауля. Какое это было облегчение! Но счастье ее не продолжалось и десяти лет. Когда я развелась с Людовиком, Рауль решил, что он не хочет быть женатым на сестре бывшей жены короля. Теперь этот брак не давал ему никаких преимуществ. Но что еще важнее, он, к горю Петрониллы, сошелся с другой женщиной. Несмотря на ее слезы и возражения, Рауль развелся с ней и взял под опеку троих детей, родившихся в их браке. Петронилла потеряла их, и это для нее большая трагедия. А маленький сын ее страдает от серьезного кожного заболевания. Бедный ребенок, она так беспокоится за него! У Петрониллы нелегкая судьба.
Но Петронилла, оказавшаяся более бледной и располневшей версией своей сестры, радовалась возможности воссоединения с Алиенорой и поездки в Англию на коронацию. Надев маску жизнерадостности, под которой скрывалась ее непреходящая боль, она много времени проводила с малюткой Вильгельмом, который пускал слюни от удовольствия при виде тетушки. Петронилла всей душой отдалась подготовке к грядущему отъезду. Много счастливых часов проводили они с Алиенорой, вспоминая детство, составляя планы. Алиеноре не потребовалось много времени, чтобы понять: веселость Петрониллы во многом объясняется ее пристрастием к вину. Но сестра пережила такое несчастье, когда все, что составляло смысл ее жизни, было жестоко отобрано у нее вместе с маленькими детьми, поэтому Алиенора не могла поставить это в укор Петронилле.
Следом за Петрониллой - и опять же по вызову Генри - прибыли два незаконнорожденных брата Алиеноры, Вильгельм и Жослен, которых Генрих приписал к своим дворовым рыцарям. Алиенору тронула забота мужа, она тепло обняла двоих горячих молодых людей, так похожих на нее.
Наконец огромные свиты были собраны, Генрих и Алиенора попрощались с императрицей Матильдой и отправились в Барфлёр, где их ждали корабли.
Глава 13
Нормандия и Англия, 1154 год
-Это должно произвести хорошее впечатление на моих подданных! - сказал Генрих, широким движением руки показывая на длинную процессию вельмож и епископов, каждый из которых шествовал с собственной свитой и грузовыми телегами, далеко протянувшимися следом за ними.
Про себя Алиенора считала, что англичане будут видеть в этой толпе, сопровождающей короля, стаю хищников, которые примутся пить соки из их страны, но она была уверена в репутации Генриха: его свита руководствуется благородными целями, которые он им внушал, и будет вести честную игру с новыми подданными.
Алиенора улыбнулась мужу из конных носилок. Она была слишком тяжела, чтобы ехать рядом с ним в седле, а потому не имела ни малейшего желания трястись на тех ухабах, которые назывались дорогами. Чтобы уменьшить неудобство, она старалась расслабиться на горе подушек, кутаясь в отороченный мехом плащ, дабы защититься от промозглого ветра. Алиенора решила не жаловаться, потому что знала: Генрих хочет как можно скорее добраться до Англии, да и ей хотелось, чтобы долгое путешествие закончилось поскорее.
Это случилось, когда они останавливались на ночь в Кане: Генрих среди толпы придворных обнаружил Бернарта де Вентадорна.
-Этому что еще здесь надо? - пробормотал он и поманил трубадура.
Бернарт, который надеялся остаться незамеченным и собирался было убежать, сделал то, что полагал нужным: напустил выражение испуга на лицо.
-Ваше величество, - чуть не пропищал он.
-Помнится, я приказал тебе не покидать Англии без моего разрешения! - свирепо сказал Генрих.
-Я… я знаю, ваше величество, но вся свита возвращалась с вами, а рыцари хотели развлечений…
-К черту моих рыцарей! - взревел Генрих. - Ты нарушил мой приказ, мерзавец! - (Трубадур пришел в ужас.) - А теперь слушай меня, - продолжил Генрих. - Попробуй еще раз не подчиниться - и ты дорого за это поплатишься. Ты должен немедленно убраться отсюда.
-Но куда мне идти, ваше величество? - спросил Бернарт.
-Куда угодно, но чтобы здесь тебя не было!
-Но я не могу вернуться в Вентадорн…
-Да, не можешь, и моя госпожа рассказала мне почему. - Генрих с удовлетворением отметил, как перекосилось лицо молодого человека при этих словах. - Тебе придется найти другое место.
Глаза Бернарта наполнились слезами.
-Для меня это большое горе, ваше величество! - зарыдал он. - Я не знаю, что мне делать и куда идти.
-Прими мой совет и убирайся как можно дальше. Можешь испытать свои таланты в графстве Тулуза.
-Ваше величество, позвольте сказать вам откровенно! - Бернарт был на грани безумия.
Генрих сложил руки на груди и посмотрел на него.
-Я жду! - грубо сказал он.
-Дело в том, что тут одна дама, ваше величество…
-Черт меня раздери, если она не здесь! - взорвался Генрих.
-Нет, ваше величество, я говорю не о мадам герцогине, о другой даме. - Бернарт повесил голову.
-Ха! - Генрих показал на него пальцем. - Другая дама! Ты времени даром не теряешь. - Он согнулся пополам от смеха.
-Ваше величество, я люблю ее и никогда в жизни не оставлю…
Генрих перестал смеяться.
-В Тулузу! - пролаял он. - Собирай свои пожитки и проваливай. И больше не попадайся мне на глаза.
Бернарт бросился прочь. Никакой дамы не существовало, сердце его было разбито, и он знал, что потерпел поражение. В ту ночь, проведенную трубадуром в дурно пахнущей гостинице, он спешно написал стихи Алиеноре, в которых со скорбью в последний раз воспевал герцогиню, сообщая ей, что ее господин приказал ему оставить свиту. Потом Бернарт отдал пергамент своему слуге, который поскакал на поиски королевской кавалькады. Алиенора, читая два дня спустя наскоро исписанный пергамент, раздраженно вздохнула, потом скомкала его и швырнула в воды реки Вир.
Генрих смотрел вдаль, опираясь на каменный парапет башни в церкви Николая Чудотворца, дождь и ветер хлестали ему в лицо, короткий шерстяной плащ промок насквозь. Внизу мелководье Барфлёрского порта бурлило и кипело - бушевал шторм, и в процветающей деревеньке не было видно ни души. Обитатели, какими бы алчными они ни были, предпочли ретироваться в свои дома - погода им не благоприятствовала.
-Сколько мы еще будем здесь торчать? - кипятился Генрих, обращаясь к шкиперу.
-Прошу вас проявить терпение, ваше величество, - ответил многое повидавший шкипер, пытаясь перекричать порывы ветра. - Течение тут очень сильное. Вы ведь слышали про «Белый корабль».
Генрих слышал про него много раз от матери, чей брат утонул вместе с этим кораблем во время страшного шторма тридцать четыре года назад, не раз слышал он об этом корабле и в течение последних дней - от моряков, которым, похоже, нравилось сообщать подробности той катастрофы. Конечно, не затони «Белый корабль» с наследником английского престола, Генрих не стоял бы здесь теперь в ожидании погоды, которая пока не позволяла ему вступить во владение этим королевством. А кроме ожидания, ему и делать было нечего, и он чуть не бил копытами от нетерпения.
-Господь свидетель - здесь и плыть-то всего ничего! - возражал он. - Вы понимаете, что Англия вот уже шесть недель как без короля? Да из-за этой задержки мой трон может оказаться под угрозой.
-Ваше величество, - спокойно отвечал шкипер, - приказ стихиям отдаю не я.
-Это верно, - гнул свое Генрих. - Но когда я отдаю приказ вам, то жду подчинения. Вы уже в пятый раз не подчиняетесь мне.
-И возможно, ваше величество, в пятый раз спасаю вашу жизнь, - резонно ответил шкипер. - Пусть уж лучше у Англии будет король за морем, чем вообще никакого короля.
Как с этим поспоришь, но Генрих был не в настроении, а потому не хотел слышать мудрых остерегающих слов.
-Ваша забота трогательна, - саркастически ответил он. - Господь свидетель, вечно торчать мы здесь не можем. Я принял решение: мы отправляемся сегодня.
Моряк собирался снова возразить, когда неожиданно появилась королева Алиенора с выпирающим животом, закутанная в черную мантию с капюшоном.
-Нужно подышать свежим воздухом, - сказала она, подставляя лицо стихиям. Ее не пугали ни ветер, ни барабанящие по коже капли дождя. - Там зажгли столько жаровен, что я задыхаюсь у себя в комнате. Петронилла в особенности чувствительна к холоду. Господи, ну и погодка! - Преодолевая порывы ветра, Алиенора подошла к мужу, и тот обнял ее.
-Моя госпожа, шкипер не хочет плыть в Англию, - сказал он, - но я намерен бросить вызов стихиям и отправиться в путь.
-Это безумие, ваше величество! - воскликнул шкипер. - В особенности когда королева готова вот-вот разрешиться от бремени.
-Ну, моя госпожа, - обратился к жене Генрих. - Что скажешь?
-Небольшой ветерок меня никогда не пугал, - весело и бесстрашно ответила Алиенора.
Генрих так или иначе добьется своего, какие бы возражения ни приводились, поэтому лучше уж пойти у него на поводу, хотя небо над ними висело черное и угрожающее, а порывы ветра могли сбить с ног.
-Я не стал бы подвергать тебя или малютку Вильгельма такой опасности, - сказал Генрих. - Но одному Богу известно, что может случиться в Англии без меня. Хватит ли у архиепископа Теобальда сил удержать в узде буйных английских баронов?
-Судя по последним сообщениям, он блестяще справлялся, - напомнила Алиенора.
-Но сколько это может продолжаться? - возразил Генрих.
Уж он-то прекрасно знал, как эти бароны бросали вызов слабому Стефану, как строили свои замки, не получив его разрешения, а потом терроризировали округу, используя гражданскую войну как повод для немыслимых зверств и грабежей. Нет, Генрих принял решение. Он больше рисковал, оставаясь здесь, чем отправляясь в море.
Алиенора, запертая вместе со своими дамами в раскачивающейся вонючей каюте с отчаянно скрипящими стенками, думала, что больше никогда не увидит света божьего. А снаружи неумолимый Английский канал продолжал бушевать, снова и снова безжалостно набрасываясь на борта судна, словно щепку подбрасывая его на крутых волнах. Ветер завывал, и когда корабль перекатывался через очередную волну, дамы повизгивали от страха, а некоторых рвало в переполненные тазы.
«Пусть мои ноги никогда не покидают суши - вот единственное, о чем я когда-либо буду просить Тебя, Господи!» - безмолвно молилась Алиенора, лежа на деревянной койке и изо всех сил цепляясь за ее боковину. Она пыталась не замечать тошноты, подступающей к горлу. Рядом с ней лежал маленький Вильгельм, сжавшись в комочек под ее рукой, а в животе у нее колотил ножками другой ребенок, напуганный непривычным волнением.
Алиенора слышала мужские голоса, перекрикивающие вой ветра. Привязанные лошади ржали и вставали на дыбы. Груз в трюме неотвратимо перемещался от одного борта к другому, а о его новом местонахождении свидетельствовали зловещие стуки. Она не видела Генри с того момента, когда корабль отчалил от берега, потому что шкипер категорически настаивал на том, чтобы женщины оставались в каюте, и герцогиня не исключала, что ее мужа уже смыло волной за борт. Он мог хотя бы спуститься сюда и узнать, как она переносит этот ад.
Алиенора уткнулась носом в грубую подушку, чтобы не чувствовать запаха рвоты и вони из ведра. Сколько они уже в море? Она совсем потеряла чувство времени, знала только, что мучаются они уже несколько часов, запертые в этой душной каюте. На соседней койке громко плакала Петронилла. Она в спешке выпила много вина, прежде чем ее силой увели на корабль, и теперь платила за это высокую цену, но она почти потеряла дар речи и теперь визжала что-то бессвязное, грозя довести до истерики остальных женщин.
-Мы утонем, - простонала она. - Я больше никогда не увижу моих деток.
Это лишь спровоцировало новые рыдания и визг. Еще минута - и все в каюте начнут неуправляемо выть.
-Хватит! - строго крикнула Алиенора. - Моряки постоянно попадают в шторм и остаются живыми.
Она с радостью услышала, что ее голос звучит уверенно. Дамы стихли, подавляя крики и страхи. И тогда она заговорила с ними помягче, утешая и успокаивая. Как бы ей самой хотелось верить в свои слова!
Ночные часы - предположительно уже наступила ночь - тянулись бесконечно. Большую часть времени Алиенора пребывала в сумеречном состоянии между сном и бодрствованием, потому что нервы ее были слишком напряжены и не позволяли забыться сном, погрузившись в беспамятство, которого так жаждало ее сердце. Но в какой-то миг она, вероятно, все же заснула, потому что, когда открыла глаза, сквозь промасленную материю, натянутую на единственное окно, внутрь проникал слабый свет, а море чудесным образом угомонилось. Господь ответил на ее молитвы.
Алиенора предложила грудь маленькому Вильгельму. Тот, к счастью, был, как всегда, улыбчив, страшные часы, пережитые ими, никак не отразились на нем. Какая это, вероятно, благодать, думала она, быть настолько маленьким и невинным, чтобы не чувствовать угроз и опасностей этого мира. Алиенора поцеловала сына в мягкую пушистую головку, в сотый раз чувствуя теплый прилив всепоглощающей материнской любви, которая на сей раз соединялась с благодарностью за то, что оба они не погибли в этом шторме. Она пообещала себе, что, как только корабль причалит к пристани, она зайдет в ближайшую церковь и принесет благодарность Господу.
Алиенора встала, принялась будить женщин, заставила их достать свежую одежду и гребень из сундука, в котором лежали самые драгоценные ее вещи, - потому-то она и не доверила этот сундук трюму. Сегодня она должна быть одета как королева, ведь они с Генри впервые ступали на землю их нового королевства, и подданные наверняка будут толпами встречать их. Алиенора облачилась в богатое византийское платье, которое величественными складками обтекало ее большой живот, выпустила длинные волосы из-под простой золотой ленты вокруг головы. После этого она вышла из шумной каюты на свежий, прохладный утренний воздух и обнаружила, что Генрих стоит в нескольких футах у борта корабля, оглядывая широкое речное устье, песчаные берега и бескрайние лесные просторы.
-Моя госпожа, - сказал он, снимая шляпу.
Его бароны и клирики почтительно поклонились, увидев Алиенору. Она обратила внимание, что муж сменил свою обычную одежду на модный костюм, украшенный богатой вышивкой, а поверх него надел короткий плащ, который стал носить в последнее время, чем и заслужил себе прозвище Короткий Плащ. Медные волосы Генри кудрявились вокруг ушей под герцогской короной Нормандии. Он был король до мозга костей - надменные, величавые черты лица, уверенное выражение, и все прежние обиды Алиеноры растворились в головокружительной радости этого мгновения: она была благодарна за то, что жива, гордилась тем, что стоит рядом с ним - его супруга и королева.
Когда они причалили, их никто не встречал. Никто, конечно, не знал, когда и где их ждать. Они высадились небольшой группой, потому что остальные корабли разбросало штормом, и те, дай Бог, благополучно добрались до берега в других местах.
-Мы немедленно отправимся в наш столичный город Винчестер, чтобы обеспечить сохранность королевской казны и принять оммаж наших английских баронов! - сообщил Генрих своим спутникам и возглавил колонну на великолепном боевом коне. - Остальным я перед отплытием сказал: если мы потеряемся в море, пусть присоединяются к нам в Винчестере, - сообщил он Алиеноре. - И еще отправил гонца к архиепископу Теобальду с приказом собрать баронов.
День стоял морозный, но солнце светило ярко. Земля была влажная и блестела после шторма, отчего колеса носилок производили хлюпающие звуки, попадая в заполненные грязью и водой колеи. Настоятельница Изабелла была права, размышляла Алиенора, с нетерпением поглядывая из окна носилок: Английское королевство во многом похоже на Нормандию и Иль-де-Франс. Оно зеленое, лесистое, здесь мягко перемежаются тенистые луга, сверкающие ручьи, пустоши и болота. Но бульшую часть пути они ехали по бескрайнему лесу, где ствол к стволу стояли могучие дубы, каштаны, ясени и буки, потерявшие на зиму листву. То там, то здесь вдалеке мелькал олень и коренастые, крепкие пони, в большинстве своем гнедые, бурые или серые.
-Хорошие охотничьи угодья! - воскликнул Генрих. - Это Новый лес, учрежденный Вильгельмом Завоевателем исключительно для радостей охоты. Его лесные законы были очень строги: за убийство королевского оленя полагалась смертная казнь, правда, теперь лишь калечат.
-Калечат? - вскинув брови, спросила Алиенора.
-Мой прадедушка был жестоким королем. Он отказался от повешения, но заменил его кастрацией или нанесением увечий, - усмехнулся Генрих. - И закон, конечно, оказался очень эффективным. В те дни можно было пройти из одного конца королевства в другой с карманами, полными золота, и никто бы тебя пальцем не тронул.
-Пожалуй, тут нечему удивляться, - хихикнула Алиенора.
-Мой двоюродный дедушка, король Вильгельм Рыжий, был убит стрелой из лука в этом самом лесу, - продолжал Генрих. - Он рассорился с Церковью и вообще стал непопулярен. Говорят, он предпочитал женщинам мальчиков, а епископы, благослови их Господь, очень волновались из-за тех необычных одежд, что носили он и его придворные. Считается, что дед погиб в результате несчастного случая. Человек по имени Тиррел пристрелил короля вместо животного, в которого, по его словам, целился, но я в этом сомневаюсь.
-Так его убили? - спросила Алиенора.
-Более чем вероятно, - задумчиво ответил Генрих, - хотя не подобает обвинять собственного деда в цареубийстве!
-Ты думаешь, что заказчиком был король Генрих?
-В результате корона досталась ему. Он не стал ждать формальной коронации. Немедленно поскакал в Винчестер, чтобы захватить королевскую казну, - почти как мы теперь, хотя мы это делаем и не с такой спешкой!
Лес уступил место крестьянским полям, и теперь они ехали вдоль нарезанных участков земли. Каждый крестьянин работал на своей собственной полосе, а еще на тех, что принадлежали местному лорду. Королевская кавалькада двигалась через маленькие деревни, в каждой из которых был каменный особняк и невысокая церковь, окруженные мазанками с соломенными крышами. Сельские жители бегом устремлялись к дороге, чтобы увидеть их, недоумевая, кто эти богато одетые и важные чужаки. Генрих приветствовал их. Он просто и естественно умел обращаться с разными сословиями. Он выслушивал их жалобы, покачивая головой, когда ему говорили о страшных годах, пережитых ими при короле Стефане. И обещал правосудие для всех. Они от души приветствовали его, объявляли чуть ли не спасителем, а сельские священники спешили из своих домов, чтобы благословить его. Женщины и дети подбегали к Алиеноре, поднося ей жесткие яблоки, черный хлеб и сидр.
Повсюду их сопровождал звук церковных колоколов, которым была знаменита Англия. Как только стало известно о прибытии короля Генриха, в каждой деревне торжественно зазвонили колокола, извещавшие следующий приход о важном событии. Королевская процессия, проезжая через очередную деревню, оставляла за собой радующихся крестьян, пляшущих и пирующих от полноты чувств.
Очень скоро процессия приблизилась к Винчестеру - огромному городу, обнесенному стеной. Внутри возвышались древний собор, примыкающие к нему монастыри и величественный замок, построенный Завоевателем. Генрих сказал Алиеноре, что это город Альфреда Великого[29 - Альфред Великий (около 849 -901) - первый из королей, использовавший титул «король Англии».], знаменитого саксонского короля-героя, чьи кости упокоились в соборе неподалеку от костей Вильгельма Рыжего, которого мало кто оплакивал. Из города им навстречу выехал на муле архиепископ Теобальд, торопясь приветствовать короля, следом за ним двигалась огромная толпа баронов и прелатов, все они выгибали шеи, чтобы получше разглядеть молодого короля, который теперь будет править ими.
-Ваше величество! - обратился к новому королю Теобальд, потом спешился и, опираясь на жезл, опустился на свои скрипучие старые колени прямо на грязную дорогу.
-Милорд архиепископ! - звонким голосом воскликнул Генрих, спрыгивая с коня. Он поспешил поднять старика на ноги. Они обменялись традиционным поцелуем мира и приветствия, после чего Генрих любезно - без малейшей расчетливости - улыбнулся вельможам, которые спрыгнули с седел и все как один опустились на колени перед королем. - Прошу вас, милорды, поднимитесь! Я приветствую всех вас. Благодарю, что вы здесь. - Потом он обратился к архиепископу: - Благодарю вас, ваша милость, вы обеспечивали порядок в этом королевстве на протяжении последних недель. Скажите мне, правда ли, что никто не пытался оспорить мои права на престол.
Теобальд засиял. Он был не только преданной душой, но еще и умным и проницательным человеком дела, которого все уважали.
-Это правда, ваше величество. Все эти лорды из любви к королю не нарушали мира. И, откровенно говоря, никто из них не осмеливался творить что-либо, кроме добра, потому что к вам относятся со всем почтением. Ваша репутация опережает вас.
Генрих удовлетворенно кивнул, потом помог Алиеноре выйти из носилок и представил ей Теобальда.
-Миледи, откровенно говоря, мы удивлены, что вы добрались в целости и сохранности, - сказал архиепископ. - Чудо, что вам удалось пересечь Канал в этот страшный шторм. И позвольте мне сказать вам, - добавил он, понизив голос, на его губах появилось что-то похожее на улыбку, - что наши бароны дрожат, как лист на ветру, - так они боятся вашего мужа. Они считают, что он обладает сверхъестественной силой, коли решился бросить вызов стихиям.
Начало было хорошим. Взойдя на трон в большом зале Вильгельма Завоевателя, Генрих Сын Императрицы принял оммаж лордов и священников, Алиенора в окружении своих дам наблюдала за этим с более низкого государственного трона. В число дам теперь входило и несколько англичанок благородных кровей, приехавших в столицу вместе с мужьями. Это был день радости и доброй воли, английские бароны демонстрировали несвойственное им восхищение и уважение к новому королю, а простолюдины пели песни на улицах.
Утром после ночи, которую Генрих провел в роскошном расписанном зале замка, погрузившись в глубокий сон подле Алиеноры, по-хозяйски положив руку на ее огромный живот, он горел желанием начать пораньше. Генрих спешил поскорее добраться до Лондона и короноваться в Вестминстере без дальнейших задержек. После чего можно было вступить в законные права короля Англии.
Лондон был схвачен морозом, но переполнен торжествующими толпами лондонцев и приезжих, желающих посмотреть зрелище коронации. Алиенора увидела, что город, приютившийся у могучей Темзы, меньше Парижа, но производит такое сильное впечатление и вполне заслуживает репутацию одного из самых благородных и знаменитых городов Европы. Генрих по достоинству оценил его защитные сооружения, прочные стены и стратегическое положение на Темзе, его три главные крепости - замок Бейнардс, замок Монфише и знаменитый Лондонский Тауэр, главная цитадель Вильгельма Завоевателя.
Они проехали по богатым окраинам, застроенным прекрасными домами в окружении садов, и въехали в город с запада через Ньюгейт. Процессия двигалась по узким скользким улицам в окружении машущих и аплодирующих толп. Все были закутаны в плащи и меха, но даже в такую холодную погоду Лондон оставался ярким и внушительным, а его жители производили впечатление людей горячих и доброжелательных. Они приветствовали своего короля, называли его Генрих Миротворец, а когда видели маленького крепыша Вильгельма на руках матери в конных носилках, восторгу их не было предела.
Алиенора то отвечала на приветствия, то в трепете смотрела на город: громада собора Святого Павла, изящная ратуша, многочисленные монастыри и церкви с их веселыми звонкими колоколами, богатые гостиницы с еловыми ветками над дверями, лабиринт улиц, застроенных деревянными домами, выкрашенными в красный, синий и черный цвета. В Чипсайде она испытала желание поближе познакомиться с великолепными лавками, выставляющими на обозрение роскошные товары: восхитительные дамасские шелка, эмали из Лиможа, при воспоминании о котором у нее кольнуло в сердце, и знаменитые, самого высокого качества, изделия местных ювелиров. Алиенора сделала себе заметку на память при ближайшей возможности заказать всякие разные вещи местным купцам.
Наконец они выехали из города через Ойстергейт, пересекли Лондонский мост через Темзу и добрались до дворца Бермондси, где и должны были остановиться, поскольку королевская резиденция в Вестминстере оказалась разграблена и нуждалась в восстановлении. Было решено, что они останутся в Бермондси на Рождество и до разрешения Алиеноры от беременности, что ожидалось в феврале.
Покинув наконец пышное и шумное празднество в большом зале, Алиенора в изнеможении упала на кровать, а дамы уложили снятое с нее платье в сундук, задули большую часть свечей и, выйдя, тихо закрыли за собой дверь. Прошедший день был полон впечатлений, и перед мысленным взором Алиеноры снова и снова мелькали виды Лондона и земли, в которой она теперь стала королевой. Она чувствовала восторг, но в то же время ее не покидало ощущение, будто она попала в ловушку, сослана куда-то в глушь и теперь ей долго не вернуться в Аквитанию. Место Алиеноры отныне здесь, в Англии, рядом с мужем, но часть ее сердца - та часть, которая не принадлежала ему, - оставалась на юге. Она лежала в темноте. Слезинка соскользнула с ее щеки на подушку, младенец толкнулся в чреве, и вдруг тоска по дому обуяла Алиенору сильнее, чем когда-либо прежде. Вероятно, дело было в том, что теперь от дома ее отделяло бушующее море. Когда она жила в Париже с Людовиком, или в Нормандии, или в Анжу, ее владения находились всего в нескольких днях езды. Теперь они казались гораздо, гораздо дальше.
Алиенора решительно прогнала от себя эти мысли. Она должна быть сильной. Ради Генри, ради детей, рожденного и того, что толкается в ней, ради народа Англии, которому нужен сильный правитель. И когда на следующий день она с королем во главе процессии вошла в величественное Вестминстерское аббатство, никто бы не мог догадаться о ее переживаниях. Алиенора - королева до мозга костей, думал Генрих. Он окинул жену одобрительным взглядом: изысканно гофрированный блио из белого шелка, украшенный золотым кружевом и закрепленный крупными изумрудами, ниспадающая синяя мантия, усыпанная золотыми полумесяцами и подбитая розовой парчой. Волосы, похожие на расплавленную медь, свободно ниспадающие на плечи, а поверх волос головное покрывало из тончайшей кисеи, отороченной золотом. Но больше всего Генриха радовала очевидная плодовитость жены, о которой говорили ее округлившиеся формы, налившиеся груди, высокий живот, поскольку основная обязанность королевы - быть плодовитой.
Алиенора смотрела на строгое лицо мужа, его прямой нос, выступающую челюсть, полные губы и влюблялась в него по-новому. В его манерах безошибочно угадывалось величие - Генрих уверенно шел по нефу, ослепительный в своей алой далматике[30 - Далматика - длинное одеяние с широкими рукавами, обычно используемое священниками при богослужении. Далматику также надевали английские короли во время коронации.] с золотой тесьмой вокруг шеи и ромбовидным узором. Под далматикой на нем была синяя котта[31 - Котта - европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Мужская котта могла быть относительно короткой (до колена), но чем длиннее, тем выше статус.], а под ней - белая полотняная рубаха. Длинный плащ струился за ним по полу. Он шел с непокрытой рыжей головой в готовности к предстоящей важной церемонии. Именно так и должен выглядеть король.
Аббатство было заполнено владетельными людьми королевства, лордами и священниками, облаченными в роскошные шелка и парчу. Долгий ритуал коронации был насыщен таинствами и величием, отчего мороз продирал по коже тех, кто присутствовал на идущем из глубины веков богослужении. Алиенора с восторгом выслушала псалом, который Генрих лично выбрал для своей прекрасной супруги. Она безошибочно узнала себя в «царице в Офирском золоте», это ей приказывали забыть ее народ и дом ее отца. Вместо этого, говорили ей, «возжелает царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему»[32 - Псалом 44.]. В этот момент она из любви к Генри с радостью униженно распростерлась бы перед ним за то, что так заявлял он о своем служении миру.
Наконец прелаты подняли Генриха на трон, а архиепископ Теобальд возложил на его голову корону. По храму тут же разнеслись крики радости и одобрения. Потом настала очередь Алиеноры, и когда на ее склоненную голову возложили корону королевы, она не могла не подумать, что это гораздо более счастливая коронация, чем была много лет назад с Людовиком в Нотр-Дам-де-Пари, ведь именно тогда она, пятнадцатилетняя девочка, почувствовала, что ее ждет великая судьба. И снова раздались крики радости, потому что, когда королевская чета вышла из аббатства, уселась на лошадей и поехала по Лондону, стоявшие вдоль дороги подданные кричали: «Ваес хейл!»[33 - «Ваес хейл» («Waes hail») - древнеанглийская здравица, пожелание здоровья.] и «Виват Рекс!». Да здравствует король! Слезы просились из глаз Алиеноры, а сердце от радости готово было выпрыгнуть из груди.
Часть вторая
Этот мятежный поп
1155 -1171
Глава 14
Вестминстер, 1155 год
Алиенора проснулась, когда сквозь застекленное окно в ее спальню проникли лучи солнца. Июньский день обещал быть прекрасным, и она с нетерпением ждала прогулки со своими дамами и придворными по саду. Алиенора брала с собой двухгодовалого Вильгельма и четырехмесячного Генри, красивого бесстрашного младенца, который никогда не плакал, а по характеру и внешнему виду напоминал отца. Оба ребенка были представлены баронам и священникам в Уоллингфорде, где лорды принесли присягу на верность маленькому Вильгельму - наследнику короны. Маленький Генри, как заявил его отец, в один прекрасный день получит Анжу.
Алиенора нахмурилась, вспомнив о муже. Она с грустью отметила, что место на кровати рядом с ней, к ее неудовольствию, пусто и таким должно оставаться еще несколько недель. Твердой рукой приведя в порядок свое королевство и составив честолюбивые планы, Генрих отправился на охоту в Оксфордшир с новым другом и советником Томасом Бекетом.
Бекет был теперь повсюду и куда только не совал свой нос. Алиенора все еще не могла поверить, что этот прежде никому не известный человек вознесся на такие вершины. Всего шесть месяцев назад, на Рождество, архиепископ Теобальд представил нового многообещающего чиновника королю.
-Ваше величество, позвольте от всей души рекомендовать вам моего слугу Томаса на свободное место канцлера Англии, - сказал он, показывая на высокого темноволосого молодого человека.
Алиенора увидела, как Бекет опустился на колени перед королем, который пребывал в благодушном настроении, услаждая себя хорошим вином, и тепло приветствовал чиновника.
-Добро пожаловать к моему двору, Томас, - сказал король, задумчиво глядя на него. - Милорд архиепископ характеризует вас как человека с блестящими способностями. Сможете служить мне так же хорошо, как служили ему? Достойны ли вы того высокого поста, на который он вас рекомендует?
-Мой король, я целиком посвящу себя вашему делу, - склонив голову, поклялся Томас Бекет. - Сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.
Из уст большинства других людей такие слова показались бы напыщенными, льстивыми и пустыми, но, когда чиновник поднял глаза и улыбнулся королю, его искренность стала очевидной. Алиенора подумала, что Бекет либо хороший актер, либо принадлежит к той редкой категории людей, чье слово - золото, а безупречность говорит сама за себя. В это мгновение она поняла, что ее муж проникся симпатией к Томасу Бекету. Алиенора стала свидетельницей того, как между ними вдруг возникло взаимопонимание, и почувствовала тревогу, когда король без колебаний поднял Томаса на ноги и почти сразу одобрил назначение.
-Но ты его совсем не знаешь, - попыталась вразумить она мужа, когда они остались вдвоем.
-Я беру его по рекомендации Теобальда, - резонно возразил Генрих. - А он тонкий знаток людей.
Алиенора с тех пор не раз спрашивала себя, а не мог ли ошибиться и сам мудрец архиепископ? Или же она просто несправедлива к Бекету? Тридцати шести лет от роду, неплохо образованный, умный и способный, хорошего нормандского происхождения, из богатой лондонской семьи, Бекет внешне был идеальным администратором и дипломатом, что уже успел доказать в ряде случаях. Алиенора узнала, что еще до представления Генри Бекет исполнял мелкие поручения и оказывал ценные услуги своему наставнику Теобальду, который вознаградил его богатыми церковными приходами и должностями. Феерическая карьера Бекета сделала его объектом зависти, и обойденные придворные клеветники уже распускали слухи, будто Бекет нерадиво и лениво исполняет церковные обязанности и для священника он слишком честолюбив и озабочен светскими делами. Тем, кто ревниво посматривал на Бекета, включая и Алиенору, казалось, что он ищет власти, богатства и славы.
Если уж быть справедливым, то королева полагала, что ее чрезмерная подозрительность в отношении Бекета и была причиной, по которой Генрих не сразу сказал ей, что едет на охоту со своим новым другом. Когда муж без всяких объяснений сообщил ей, что будет отсутствовать несколько дней, а она без всякой задней мысли спросила, куда он направляется, Генрих тут же ответил: он хочет убедиться, что замки тех баронов, которые во время правления Стефана сеяли смуту, разрушены, как он приказывал. Но при этом Генрих был похож на маленького мальчика, который отлынивает от занятий.
Алиенора сразу же заподозрила обман. Что-то здесь не так. Он лгал ей!
-И где эти замки? - не отступала она.
-В центральной части.
И опять Алиенора почувствовала, что Генрих выдумал это на ходу. И ложь его оказалось легко обнаружить, потому что всего несколько часов спустя она услышала, как юстициарий[34 - Юстициарий - главный политический и судебный чиновник во времена правления англо-норманнских королей и первых Плантагенетов.] говорит о предстоящей охотничьей экспедиции короля.
-Мне казалось, ты отправляешься инспектировать замки, - сказала она.
-Я и еду, - ответил он. - Разве нельзя сочетать дело с удовольствием?
Ответ был никудышным, и Алиенора не переставала спрашивать себя, зачем мужу понадобилось лгать. И только когда она увидела, что с ним отправляется разговорчивый и смеющийся Бекет, ее осенило. Генрих хотел уехать и провести время со своим другом и, вероятно, думал, что жена не одобрит этого и может почувствовать себя оскорбленной: ее обществу он предпочел общество Бекета.
Генрих был прав. Алиенора и в самом деле чувствовала себя оскорбленной. Еще она опасалась, не задумали ли они что-то богопротивное. Что у них на уме? Распутство? Пьянство? Нет, это невозможно. Бекет никогда не пил и женским полом не интересовался. Но Алиенору все равно не покидало подозрение, что происходит нечто странное.
Кто мог бы подумать, что король покинет королеву ради того, чтобы побыть в обществе мужчины? Но именно это он и сделал. Никаких ссор между ними не было. Напротив, Генрих оставался страстным любовником в те ночи, которые проводил с ней. Но теперь Алиенора начала понимать, что дни ему интереснее проводить с Бекетом - с вероломным Бекетом, который за головокружительно короткое время стал его неразлучным другом и советником.
Мысли Алиеноры метались, она отбросила парчовое покрывало, отдернула балдахин и, поднявшись с кровати, прошествовала по красно-зеленому плиточному полу в уборную, находившуюся в толще каменной стены. Облегчившись, она сняла с крючка халат и пошла будить двух дам, которые спали на скамьях-кроватях вдоль стены. Алиенора глянула, как часто это делала, на новый гобелен в ярких сине-красных тонах, висевший высоко на стене над очагом - настоящей новинкой последнего времени: жаровней, вделанной в стену. Это было последнее слово комфорта, и Алиенора надеялась, что ей удастся убедить Генри оборудовать такими же очагами и другие его замки и дворцы. Правда, пока что муж не проявлял интереса к новинке - материальные блага мало значили для него. Но Алиенора не собиралась сдаваться. Земные удобства занимали в ее жизни отнюдь не последнее место.
На гобелене было изображено колесо Фортуны, извечное напоминание о тщете всех стараний добиться земного счастья. Она спрашивала себя, почему выбрала именно этот гобелен, и собиралась когда-нибудь поменять его на что-нибудь более жизнерадостное, может быть, со сценой из легенды о короле Артуре или из романа про Тристана и Изольду. Алиеноре так нравились эти истории!
Оставались считаные дни до их переезда в обновленный Вестминстер - несколько больших красивых зданий медового цвета, защищенных могучей стеной и каменными бастионами. Дворец величественно поднимался над широкой, быстрой Темзой, с западной его стороны тянулись леса, а с восточной - плотно застроенные окраины. Напротив высилось Вестминстерское аббатство. Алиенора уже побывала там, чтобы отдать дань уважения его основателю, саксонскому королю Эдуарду Исповеднику[35 - Эдуард Исповедник (1033 -1066) - предпоследний англосаксонский король, вскоре после смерти которого Англия была завоевана герцогом Нормандским Вильгельмом. Эдуард Исповедник остался в истории и как пропагандист христианских добродетелей, за что был впоследствии канонизирован.], которого теперь многие считали святым. И в этом, с улыбкой думала Алиенора, нет ничего удивительного: ведь он из благочестия отказывался спать с женой и не оставил наследника!
Спальня, солар[36 - Солар - комната во многих английских и французских средневековых домах и замках, обычно расположенная на верхнем этаже, представляет собой частное, семейное помещение.] и будуар находились в новых королевских апартаментах, построенных королем Стефаном. С юга, ближе к берегу реки, располагалась более старая часть дворца, возведенная Вильгельмом Рыжим, а теперь отданная государственному секретарю, лорд-канцлеру, казначейству и финансовому ведомству. Рядом находился огромный зал Рыжего, считавшийся крупнейшим в Европе. Генрих собирался обустроить здесь суд. Он советовался с Алиенорой о назначении присяжных - двенадцати надежных, преданных человек, - которые выносили бы вердикты. Король хотел отказаться от суда пыткой или выяснения истины поединком. Жена так им гордилась, когда Генрих демонстрировал стремление стать хорошим правителем ради процветания своих подданных.
После мессы Алиенора разговелась хлебом, фруктами и элем, потом обсудила со своим мажордомом меню на день. Как выяснилось, еда в Англии оставляла желать лучшего. Затем Алиенора вызвала своих секретарей, выслушала прошения и продиктовала письма. Генрих всегда доверял ей рутинные дела, пока сам отсутствовал. «По английскому закону, - сказал он жене после коронации, - ты, королева, разделяешь со мной мои королевские обязанности». Алиенора с восторгом выслушала эти слова.
Закончив дела, она со своими дамами принялась развлекаться: играть на музыкальных инструментах. Это было одно из любимых времяпрепровождений королевы. Мамилла играла на свирели, Торкери на барабане, Петронилла на арфе. Алиенора бренчала на ситаре. Остальные хлопали в ладоши, и вскоре кто-то предложил танцевать. И вот они уже танцевали - юбки взлетали, порхали головные покрывала.
Алиенора считала, что им повезло: они живут в роскоши и без забот. В покоях королевы можно найти отдохновение от суматошного двора Генриха. Все здесь сверкало великолепием, комнаты оснащены всевозможными удобствами: прекрасной резной мебелью, коврами с Востока, мягкими подушками и шелковыми занавесями. Даже в окна вставили стекла. Алиенора полагала, что за это должна благодарить Бекета. Прошло всего несколько недель, когда она, изнемогая в первые дни весны от темноты и тесноты дворца Бермондси, просила Генри ускорить работы в Вестминстере. Да и сам он возлагал большие надежды на Вестминстер, а потому внял пожеланиям жены и сразу назначил Бекета наблюдать за работами. Тот со свойственным ему рвением взялся за дело, и через несколько недель дворец изменился до неузнаваемости, вплоть до самой последней детали. Ничто не ускользнуло от взгляда Бекета.
Несмотря на свои опасения, Алиенора обнаружила, что работать с Томасом легко, а присущая ему кипучая деятельность восхищала ее. Бекет учитывал мнение Алиеноры в самых пустячных мелочах. Что предпочитает мадам королева - эту камчатную ткань или этот шелк? Какие канделябры в часовню заказать - серебряные или золотые? Может быть, ее трон высоковат и следует подставить к нему скамеечку? Нравится ли ей балдахин? Алиенора была человеком справедливым и не могла не признать, что Бекет не давал ей поводов к неудовольствию.
И все же… не нравился он ей. Что-то в этом человеке отталкивало ее. Что-то такое, чего Алиенора не могла определить. Ей и самой это казалось странным, потому что у Бекета было красивое, с точеными чертами лицо, а она всегда симпатизировала красивым мужчинам. Но в присутствии королевы в нем появлялась какая-то холодность, которой не замечалось в обществе короля. И еще Алиенора понимала, что при всей его вежливости он питает к ней антипатию. Возможно, Бекет ощущал неприязнь со стороны королевы, и это было неудивительно, ведь в его обществе - в отличие от общества большинства других людей - она не чувствовала себя непринужденно. Но Алиеноре думалось, что за этим кроется нечто другое… Они словно были соперниками.
Вскоре ей стало казаться, что Бекет находится в таких же отношениях с королем, в каких Иосиф находился с фараоном[37 - Имеется в виду библейский сюжет: фараон проникся доверием к Иосифу и поставил его «над всей землей Египетской» и сказал: «без тебя никто не двинет ни руки своей, ни ноги своей во всей земле Египетской».].
-Уж слишком он аккуратен в ведении дел, - осторожно сказала она.
Нужно было проявлять осмотрительность, потому что король не терпел никакой критики в адрес своего друга. Алиенора не стала добавлять, что, по ее мнению, Бекет своекорыстный тип, умеющий манипулировать людьми, и кое-какие его качества вызывают у нее неприязнь, но какие именно - она и себе толком не могла объяснить.
-Разве это плохо? - спросил Генрих. - У Томаса выдающиеся таланты и море энергии, которую он готов потратить, служа мне.
-Он тщеславный и честолюбивый, - гнула свое Алиенора. - Наш добрый архиепископ считает его поборником Церкви, но, на мой взгляд, для церковника Бекет слишком светский человек.
-Ну и пусть он будет моим поборником! - с вызовом сказал Генрих.
С тех пор Бекет именно этому и посвящал себя: служил новому хозяину во всем, стал для него незаменимым. И Генрих быстро проникся к нему любовью - к человеку на пятнадцать лет старше его. Да что там говорить, Бекет все больше порабощал его, и король относился к нему как к брату и, может быть, думала Алиенора, нашел в нем замену отцу, которого так любил.
-Если вы хотите знать мое мнение, - сказал, ухмыляясь, брат Генриха, тот самый несносный Жоффруа, - в этой дружбе есть что-то неприличное.
Они сидели за обеденным столом в Бермондси и смотрели, как Генрих и Бекет оживленно разговаривают с группой молодых баронов. Любовь короля к новому другу проявлялась и в его открытых манерах, и в теплом взгляде, и в движениях. Алиенора, которую трудно было выбить из колеи, яростно набросилась на Жоффруа.
-Это абсурд! - зашипела она. - Король во всех смыслах образец мужчины - уж я-то знаю!
Но той ночью в одиночестве своей спальни - Генрих все еще пьянствовал с Бекетом и дружками - Алиенора мучилась, вспоминая слова Жоффруа, хотя и отвергла их с ходу. Неужели полный жизненных сил мужчина, который предыдущим вечером страстно, не меньше трех раз отымел ее и который хвастался своими предыдущими связями с женщинами, неужели такой мужчина вдруг проникся неестественным влечением к другому мужчине? К этому злокозненному Бекету? Нет, немыслимо.
Мыслимо или немыслимо, но вот она лежит здесь и мучается. Алиенора слышала о мужчинах столь похотливых и столь безнравственных, что они готовы были совокупляться со всем, что движется, - с мужчинами, женщинами, детьми, даже с животными. Но не могла поверить, что Генрих настолько погряз в распутстве и может пасть так низко. А если послушать утверждения более строгих клириков, то мужчины, предающиеся такому блуду, прокляты во веки вечные, как на небесах, так и на земле. Люди теперь не так терпимы, как в прежние времена, и Алиенора слышала о нескольких несчастных, которые за этот грех были сожжены на костре как еретики. Она не могла себе представить, что ее муж из таких. Или что он делает что-то заслуживающее такого наказания.
Но сомнения оставались. Когда Генрих, пьяный, нырнул наконец в ее постель, Алиенора в отчаянии воззвала к нему:
-Генри, ты опять допоздна сидел с Бекетом? - Голос ее звучал надрывно, ворчливо.
-Ну а если и так? - пробормотал он непослушным языком. - Томас - мой друг. Он остроумный человек. Мы хорошо поговорили.
-Ты проводишь с ним слишком много времени, - посетовала она. - Люди начинают говорить.
-Завидуют, - пробормотал Генрих.
-Дело не в этом, - с нажимом проговорила Алиенора.
-А в чем? - Генрих выставил вперед челюсть.
-Люди говорят, что эта дружба неприлична.
-Что?! - взревел Генрих. - Это кто же говорит? У кого такой извращенный ум? Да я его повешу, я его…
-Это Жоффруа говорит, - сказала Алиенора.
-Господи Боже, и что только приходит в голову этому дьявольскому помету?! - в ярости проорал Генрих. - Как он смеет говорить подобное?! И кому - моей жене! Он за это заплатит, Господом клянусь, заплатит!
-Оставь его, - проговорила Алиенора, чувствуя, как тревога уходит. Реакция мужа убедила ее: эти иррациональные страхи не имеют под собой никаких оснований. - Просто Жоффруа завидует. Наверное, он думает, что подходит на должность лорда-канцлера лучше, чем Бекет.
-Упаси Господь! - продолжал кипеть Генрих. - С меня хватит! Завтра же отправлю его в Нормандию. Наша почтенная матушка присмотрит за ним. А теперь, Алиенора, я намерен доказать тебе, насколько ошибается этот сукин сын Жоффруа!
-Вы слишком добры ко мне, ваше величество, - возразил Бекет, отрывая глаза от только что прочитанного документа.
-Ерунда, - сказал Генрих. - Эти вспоможения помогут тебе жить на том уровне, которого достоин мой канцлер.
-Я не стою этого, - заявил его друг. - И не заслужил от вас таких милостей.
-Чепуха! - фыркнул Генрих и встал, чтобы налить себе еще вина.
Они находились в его соларе - только что закончили разбор сегодняшних дел. И лишь когда последняя кипа бумаг была просмотрена, Генрих сделал Томасу этот подарок - несколько особняков с неплохим доходом. И то был не первый подарок, полученный Бекетом.
-Вы знаете, ваши придворные завидуют мне, - задумчиво произнес канцлер, принимая более расслабленную позу на стуле. - Я слышал их жалобы: мол, я захватил столько власти, что лишь король может со мной сравниться.
-Ба! - презрительно проговорил Генрих. - Ни у кого из них нет и половины твоих талантов или твоей энергии. Хочешь вина? - Он подошел и протянул другу кубок, усеянный драгоценными камнями.
-Я смотрю, вы пользуетесь моим подарком, - заметил Бекет.
-Они замечательны, правда? - сказал Генрих, держа свой кубок на свету.
-Их прислали из Испании по моему заказу, - продолжал Бекет. - Это меньшее, что я мог сделать в ответ на вашу щедрость. - Он посмотрел на короля любящим взглядом.
-Томас, ты тысячекратно заработал то, что получил! - ответил Генрих. - Не нужно этой ложной скромности.
Бекет улыбнулся, рассеянно перебирая пальцами роскошный шелк своей котты:
-Я и передать вам не могу, как ценю вашу дружбу, мой король.
-Значит, нас уже двое, - хрипловатым голосом отозвался Генрих.
Откровенно говоря, он не мог сказать, что так привлекает его в Бекете, он даже сам себя спрашивал, каким образом за такое короткое время столь сильно привязался к этому человеку. Единственное, что приходило королю на ум: они родственные души, у них общие интересы и разговоры с Томасом будят мысль.
-Мы должны устроить еще один пир, - решил Генрих. - Устроим его в твоем доме, пригласим моих ревнивых придворных. Пусть они увидят, что ты пользуешься моим уважением и получаешь дары по заслугам.
-Разумно ли это? - спросил Бекет. - Может быть, лучше устроить пир здесь, во дворце. Ведь ваши бароны всегда ворчат, мол, двору не хватает шика и празднеств, а пир покажет, что вы и им отдаете должное.
-Мне надоели все эти празднества, - ответил Генрих. - Но в твоих словах есть резон. А особого шика не бывает, когда английская знать напивается! - Он хмыкнул при этой мысли. - Помнишь их в прошлый раз - упасть мордой об пол или хватать девок за задницы? - Смешок перешел в хохот, и Бекет тоже улыбнулся. - Устрой-ка это, Томас, - попросил Генрих. - У тебя такие дела хорошо получаются.
-А дамы? Королеву приглашать?
-Лучше не надо! - ухмыльнулся Генрих. - Нам придется сдерживать себя, а она потом, когда мы напьемся, только будет сетовать.
-Когда вы напьетесь, мой король, - поправил его Бекет.
-Мне еще предстоит сделать из тебя настоящего мужчину, друг мой, - поддел его Генрих.
Отношения Генриха и Бекета больше не беспокоили Алиенору. Она знала, что они чисто дружеские. Но все же они необычно - и подозрительно - близкие. Их дружба ничуть не похожа на ту, что расцветает между двумя бойцами, которых свела военная судьба. Это было своего рода рабство, в котором Генри держался за каждое слово Бекета и его советы предпочитал советам всех других. Королева с горечью поняла, что ее вытесняют с положенного места, муж больше не спрашивает ее совета, а с Бекетом проводит гораздо больше времени, чем с ней. Правда, король часто приходит к жене в постель и ублажает всеми возможными способами, да и внешне все между ними хорошо, но теперь Алиенора сильнее, чем когда-либо прежде, чувствовала, что во всех остальных отношениях Бекет ее соперник.
Королеве казалось, что Томас Бекет намеренно пытается занять ее место в душе Генриха… и в делах королевства. Взять, например, вопрос заступничества. С момента своего приезда в Англию Алиенора получала множество петиций и прошений от тех, кто знал о ее влиянии на короля, и ей льстило, что она может менять к лучшему судьбы других людей. Но всего месяц назад стало ясно, что эта ее радость под угрозой.
Бекет пришел к королеве, когда она сидела со своими чиновниками, просматривая последние просьбы. Они разложили письма на две стопки: одна - письма, не подлежащие удовлетворению, другая - письма, которые королева представит королю с собственными рекомендациями. Но неожиданно, чуть ли не символически, стол и бумаги застила тень, а когда Алиенора подняла взгляд, то увидела перед собой Бекета. И за мгновение перед тем, как он поклонился, она прочла презрение в его глазах.
-Что я могу для вас сделать, милорд канцлер? - вежливо спросила она.
-Думаю, мадам королева, что вопрос нужно перевернуть: что я могу для вас сделать? - спросил он, глядя на бумаги. - Я займусь этими петициями после вашего ухода.
Алиенора была потрясена, разгневана! Эти петиции адресованы ей - привилегия королевы рассматривать их. Какое имеет право этот выскочка-дьякон так ее оскорблять?
Даже ее чиновники рот разинули от такой наглости Бекета. Алиенора поднялась со своего стула, глаза ее горели яростью.
-Милорд канцлер, вы недавно на службе, и вам, естественно, еще многому предстоит научиться, - резким тоном произнесла она. - Вам неизвестно, что эти петиции отправлены не королю, а мне, его королеве по закону, в надежде, что мне удастся убедить короля удовлетворить эти просьбы.
Он улыбнулся и вытянул руку:
-Напротив, мадам королева, я думаю, вы вскоре обнаружите, что король хочет, чтобы я занимался петициями. Если вы спросите его, он, я уверен, подтвердит это.
Алиенора утратила дар речи. Ответ Бекета привел ее в бешенство. Она еще не подвергалась такому унижению, даже пренебрежительные старые церковники при дворе Людовика так с ней не обращались.
-Оставьте эти бумаги, - ледяным голосом произнесла она. - Я вам приказываю! Я и в самом деле поговорю с королем. А сейчас требую, чтобы вы удалились отсюда.
Показалось ли ей это, или Беккет и в самом деле пожал плечами, прежде чем уйти, поклонившись и улыбнувшись своей презрительной улыбкой, которая приводила ее в бешенство? Ему эта наглость не сойдет с рук, поклялась себе Алиенора, отправившись на поиски мужа.
Она нашла Генри лежащим в ванне, он напевал что-то себе под нос, пока слуги мыли его. Когда королева вбежала в его комнату, чуть ли не дыша огнем, король, нахмурившись, дал знак слугам, чтобы они вышли.
-Моя прекрасная Алиенора, что случилось? - спросил он, поднимаясь и беря полотенце, чтобы прикрыть наготу. Но сейчас его тело ее не интересовало.
-Случился твой лорд-канцлер, этот нахал Бекет! - кипятилась она. - Он потребовал, чтобы я передала ему мои петиции. Сказал, что это твое желание!
Генрих покраснел, но вовсе не от пара из ванны. Наступила гнетущая тишина. Алиенора в ужасе смотрела на мужа.
-Значит, это правда, - сказала она, сама еще не веря своим словам. - Это действительно твое желание.
Генрих обрел голос. Завязав полотенце у себя на поясе, он подошел и обнял ее. Кожа у него была влажная и резко пахла свежими травами, которыми ароматизировали воду в ванне.
-Прости меня, - начал он. - Томас предложил помочь с петициями, и мне показалось, что это неплохая мысль, в особенности потому, что у тебя дети на руках, королевское хозяйство и много других обязанностей.
-Роль королевы не сводится к обязанностям по хозяйству! - вспыхнула Алиенора. - Моя королевская привилегия - заступничество и использование моего влияния, и ты знаешь, как мне это дорого.
-Забудь об этом, - поспешил успокоить ее Генрих. - Я поблагодарю Томаса за его заботу и скажу, что ты продолжишь разбирать обращения. - Он наклонился и поцеловал Алиенору, взяв ее лицо в свои руки. - Ну, это тебя успокоит, мой прекрасный идол?
Ответить, что ее это успокоит и таким образом положить конец ссоре, было легко, но Алиенора ушла с чувством, что Генрих совершает глупость, позволяя Бекету вмешиваться в эти дела. И еще сильнее королева укрепилась в своем убеждении, что теперь она - против ее воли или нет - вовлечена в борьбу за власть с канцлером, который явно собирался подорвать ее влияние, вытеснив из королевских советников и ограничив обязанности хозяйственными делами, что, по его мнению, видимо, и подобало женщине. И ужасная истина состояла в том, что Генрих не понимал этого! Он считал, что Бекет - просто добрый человек. Алиенора готова была завыть от бессилия.
Но первый бой она выиграла и теперь, по крайней мере, знала своего врага, чья улыбка была еще более натянутой, когда они столкнулись нос к носу в следующий раз. Королева исполнилась решимости бороться с Бекетом всеми самыми хитрыми способами, какие имелись в ее распоряжении. Она поняла, что это будет тайная борьба, тут сомнений не оставалось, потому что Генрих не терпел ничего тайного, поэтому придется сражаться с Бекетом на его условиях. Но вскоре Алиенора, к ее разочарованию, поняла, что проигрывает сражение.
Бекет был умен. Он был безупречен в манерах при общении с Алиенорой и неизменно выказывал ей должное уважение, подобающее королеве. Ее всегда приглашали вместе с королем в дом канцлера в Лондоне, великолепный особняк, подаренный Бекету Генрихом и содержащийся за его счет. Дом канцлера по роскоши не уступал королевским дворцам. Напротив, когда Алиенора в первый раз побывала там, ее охватило чувство негодования: почему этот выскочка-канцлер живет в доме, более величественном, чем его господин. Однако она высиживала с искусственной улыбкой, ела с золотого блюда великолепную еду, пила из хрустальных бокалов, украшенных драгоценными камнями и отражающих свет от громадных серебряных канделябров. Прислуживали за столом сыновья английской знати, которых отправляли в дом Бекета, чтобы они обучились манерам, боевым искусствам и всему, что подобает юным аристократам. Королева украшала собой стол, поддерживая живой и остроумный разговор, но в то же время осознавая, что ее слова для хозяина значат очень мало - фальшивость его вежливости выдавали глаза, которые он отводил в сторону, когда она набиралась
смелости заглянуть в них.
Алиенора исподтишка наблюдала за Бекетом, этим высоким, стройным человеком с тонкими чертами, темными волосами, орлиным носом, наблюдала, как он очаровывает баронов и прелатов, говоря на любую тему - от соколиной охоты и шахмат до дел королевства. Глаза Томаса загорались энтузиазмом, когда он начинал рассуждать о планах. Эти речи пленяли Генриха, он внимал каждому слову. Тот, кто видел их вместе, вполне мог подумать, что король здесь Бекет - в великолепных парчовых одеяниях, тогда как на Генрихе была простая шерстяная котта и короткий плащ или обычный охотничий костюм. Алиеноре казалось, что тщеславие и вкус Бекета отдавали женственностью, а его маленькие, тонкие ручки, так похожие на дамские, вызывали у нее необъяснимое отвращение. Королева едва сдерживалась, чтобы не отпрянуть, когда канцлер кланялся и брал ее руку в свои, чтобы поцеловать.
Хотя руки Бекета, думала она, не так уж часто касались женщин. Было широко известно, что еще в юности он принес обет безбрачия и потому избегал встреч с прекрасным полом. Алиенора на себе чувствовала эту неприязнь Бекета и видела, что он сводит общение с женщинами к минимуму. Она нередко спрашивала себя, уж не предпочитает ли Томас мужчин, о чем ходили слухи. Но одно королева знала наверняка: ни в каком распутстве Бекет замечен не был, и вот это-то и беспокоило ее. В отличие от многих других придворных, он не искал случая соучаствовать с королем в плотских радостях, не подстрекал его к посещению борделей. Хотя бы за такую малость она могла быть ему благодарна.
В то самое время, когда Алиенора танцевала со своими дамами в Вестминстере, Генрих и Бекет скакали на юг от Оксфорда, оживленно обсуждая еще одно задуманное охотничье предприятие, на этот раз в Нью-Форесте[38 - Нью-Форест - национальный парк в южной оконечности Англии; вXI веке этот лес был объявлен королевским, здесь мог охотиться только король.]. Они предполагали отправиться туда по возвращении Генриха и Алиеноры из большого путешествия по Англии, во время которого королевская чета хотела и себя показать, и увидеть своих новых подданных.
-Мы остановимся в моем охотничьем домике в Нью-Парке близ Линдхерста, - сказал Генрих. - Может быть, и ты захочешь поехать с нами? - спросил он маленького мальчика, восседавшего в седле перед ним.
Король поморщился, вспомнив слезы Джоанны де Эйкни, когда она вручала юного Джеффри заботам отца, который никогда не умел успокоить плачущего ребенка. Торопясь оставить Джоанну, Генрих заверил ее, что с мальчиком ничего не случится и его ждет великое будущее в качестве королевского бастарда, потому что сыновья, вне зависимости от того, были они зачаты на супружеском ложе или нет, могут стать важным королевским ресурсом. Джоанна снова заплакала - на этот раз слезами благодарности.
-Ваше величество, вы учли, как может отреагировать королева, когда вы приедете с мастером Джеффри? - осторожно спросил Бекет, когда они тронулись в путь.
Бекет не предполагал, что поездка на охоту будет включать и посещение бывшей любовницы короля, и удивился, узнав, что охотничья экспедиция стала прикрытием, в тени которого Генрих собирался взять под опеку собственного сына. Бекету оставалось только сожалеть о падении нравов или об отсутствии таковых. Его король не умел себя сдерживать.
Генрих и раньше взвешивал это соображение, но решил, что бастард, зачатый и рожденный еще до их знакомства, не может стать поводом для обиды Алиеноры.
-Вряд ли ее так уж это расстроит, - ответил он. - Мальчик не представляет угрозы для нее или для детей, которых она родила мне.
-Женщины чувствительны, когда речь заходит о бастардах, - заметил Бекет. - Она может воспринять ваше признание мастера Джеффри как оскорбление.
Он не стал говорить о том, что реакция Алиеноры может быть еще более бурной, если та узнает о тайной связи Генриха с Ависой де Стаффорд, одной из ее дам. Как-то вечером в состоянии подпития Генрих похвастался Бекету этой победой, хотя сейчас, возможно, и не помнил о том. Томаса пробрала дрожь при мысли, что Генрих и Ависа были вместе. Такая же дрожь пробирала его каждый раз на протяжении последних месяцев, когда король небрежно сообщал ему о других своих интрижках. Все это были случайные связи, и ни одна из них не тревожила совесть Генриха. Но Бекет, в отличие от королевы, прекрасно знал: репутация короля уже такова, что бароны предпочитают прятать от него своих женщин.
-Королева - светская женщина, - заявил Генрих. - Ее не так-то легко вывести из себя.
Томасу было известно и это, он не забыл, чту ему доводилось слышать в доме архиепископа Теобальда от Иоанна Солсберийского, работавшего на папскую курию, когда Алиенора пыталась добиться развода с Людовиком. Иоанн по секрету сообщил ему несколько любопытных и даже скандальных фактов, которыми он ни с кем не мог поделиться. А еще уже много лет циркулировали другие живописные слухи. Бекет слышал их постоянно от многих людей. Если бы кому-то понадобилось свидетельство того, что женщины - существа слабые, знаний Томаса об Алиеноре было бы достаточно.
-Ты считаешь, что с моей стороны глупо признавать собственного сына? - спросил Генрих, глядя на друга глазами цвета стали.
-Я бы посоветовал вам действовать осмотрительно, - откровенно ответил Томас. - Но это вопрос приватный. Только вы и должны решать его.
-Я намерен продвинуть мальчика. Джеффри может со временем оказаться полезным для меня. Я помню моего бастарда-дядюшку Роберта Глостера. Он оказал неоценимую помощь моей матери в борьбе со Стефаном.
Бекет посмотрел на мальчика. Тот внимательно слушал их разговор. У него были умные глаза. Генрих прав: о нем определенно следовало позаботиться.
-Позвольте мне предложить для Джеффри церковную карьеру, - отважился сказать Бекет. - Впрочем, факт его незаконного рождения может стать препятствием на пути к высоким церковным должностям.
-Папу Римского легко купить, - ответил Генрих. - Я могу сделать моего маленького Джеффри архиепископом Кентерберийским! Или даже канцлером, когда ты впадешь в старческое слабоумие! - Он подмигнул и рассмеялся. - Мои бароны этого, конечно, не одобрят!
-Тогда им придется сделать то же, что и королеве: смириться, - в том же шутливом духе ответил Бекет.
Король благожелательно улыбнулся. Томас, как всегда, знал меру в шутках.
-Мне кажется, королева не любит меня, - проговорил Томас.
-Чепуха! - ответил Генрих. - Ты мой преданный друг. Как же она может тебя не любить?
-Боюсь, королеве не нравится мое влияние. Ей, несомненно, хотелось бы быть первой из ваших советников.
-Возможно, - ответил Генрих. - Но она женщина, со всеми женскими недостатками, хотя и способнее большинства. Алиеноре нечего завидовать. Я ведь сплю с ней, верно? - Бекет поморщился, но Генрих не заметил этого. - И я наделил ее широкими полномочиями. Я доверяю ей править в мое отсутствие, но даже когда я здесь, королева может издавать судебные предписания и отправлять правосудие, если хочет. Кроме того, она может улаживать споры. Так с чего ей тебя не любить?
-Что ж, возможно, мне померещилась ее неприязнь, - согласился Томас, оставляя свои сомнения при себе. Бекет подозревал, что Алиенора уже видит в нем соперника. Одному Господу было ведомо, но именно так и он смотрел на нее.
-Королева знает, что ты для меня незаменим, - продолжал Генрих. - Где еще я найду человека столь усидчивого и предприимчивого, столь опытного и способного? Кто еще так предан мне? Томас, я говорю тебе: ты моя правая рука. Я доверяю тебе. Вместе мы сделаем это королевство великим!
-Милорд льстит мне, - отозвался Томас с задумчивой, мягкой и такой привлекательной улыбкой. - Я счастлив, что могу служить вам моими скромными талантами.
-Ты говоришь, как придворный! - с иронией сказал Генрих. - Принимай похвалу, если ты ее достоин. Ты заслужил ее своими талантами.
Некоторое время они ехали бок о бок мимо нарезанных участков земли, на которых работали крестьяне, мимо животных, пасущихся на лугах. Генрих указывал любопытному Джеффри на бабочек, коров и свиней и отвечал на его настойчивые, здравые вопросы.
-Этот ребенок умен! - довольно констатировал он. - Он хочет знать все. Юный Вильгельм весь из себя такой надутый. Из него выйдет великий воин. А у Джеффри прекрасная голова.
-Я бы на вашем месте не говорил об этом в присутствии королевы! - остерег его Томас.
Генрих рассмеялся, потом плотнее завернулся в свой короткий плащ. Июнь стоял необычно холодный. На мгновение король с тоской вспомнил о теплых Анжу и Аквитании.
В один миг небо потемнело, и пошел дождь. Скоро уже лило как из ведра, и, не желая промокнуть до костей, они привязали лошадей под деревом, а сами нашли укрытие на церковном крыльце, закутавшись в плащи. Вдруг они поняли, что делят убежище с нищим, который дрожит в своей жалкой оборванной одежде. Бедолага с надеждой посмотрел на них, словно догадавшись, что перед ним важные персоны.
-Кто этот человек? - спросил Джеффри.
-Он бедный бродяга, - ответил Генрих.
Бедный бродяга продолжал смотреть на него задумчивым взглядом.
-Не стоит ли подать пример добродетельности мальчику и одарить этого бедняка теплой одеждой, чтобы она защищала его от дождя? - посмотрев озорным взглядом, обратился к своему другу Генрих.
-Стоит, - согласился Томас, не заметив блеска в глазах короля и думая, что в данном случае тот проявляет несвойственную ему щедрость.
-Вот ты и подай пример, - весело сказал Генрих и, сорвав дорогой плащ с плеч Бекета, швырнул его удивленному нищему, который, быстро закутавшись в плащ, без дальнейших слов поспешил прочь.
Томасу не осталось выбора, как смириться с потерей. Но он был взбешен и потрясен, поняв в это мгновение, что жестокость - подспудная черта Генриха. Бекет тогда впервые испытал к молодому королю иные чувства, кроме любви, но еще больше поразило его, что Генрих сумел вызвать у него это чувство. Стоя на крыльце и дрожа от холода, Бекет мучился мыслью о том, насколько далеко может зайти его непредсказуемый хозяин в будущем, подвергая испытанию их дружбу.
Алиенора смотрела на стоящего перед ней мужа, который подтолкнул вперед незнакомого маленького мальчика.
-Поклонись королеве, - сказал Генрих растерявшемуся черноволосому мальчугану, схватил того за ворот и наклонил ему голову. - Вот так! Его зовут Джеффри. Это мой сын, Алиенора, рожденный до нашего брака. Я привез его ко двору, чтобы здесь выучить и для компании нашим мальчикам.
Алиенора замерла. Ей было известно, что короли и лорды считают себя вправе, не особо задумываясь, брать любовниц и воспитывать бастардов. Это делали ее отец и дед, и в доказательство того сейчас при дворе жили два ее незаконнорожденных брата. Алиенора и сама не придерживалась строгих правил, зная, что у мужа в прошлом были любовницы, и мирилась с этим. Но когда перед ней оказалось живое свидетельство его распутства, она испытала потрясение. В одно мгновение поняла она, какова была истинная цель этой охотничьей экспедиции.
-Я рада тебя видеть, Джеффри, - холодно произнесла она, наступая на собственную гордыню.
Еще в детстве бабушка Данжеросса внушила ей, что жена никогда не должна корить мужа за неверность, а хранить горделивое молчание. Все это, может, и хорошо, но только до определенного момента. Тут без вопросов было не обойтись.
-А кто его мать? - спросила Алиенора ровным голосом, словно говорила с мужем о пустяках.
-Владетельная леди де Эйкни из Оксфордшира, - ответил Генрих настороженным тоном. - Я был одинок во время моих поездок в Англию и утешался, где придется. Уверен, ты меня поймешь.
-Да, - смягчаясь, ответила Алиенора. - И сколько лет Джеффри?
-Пять.
Алиенора чуть успокоилась. Мальчик обаятельно ей улыбнулся.
-Я умею читать, леди, - гордо сообщил он.
-Быть не может, - улыбнулась Алиенора, против воли проникаясь теплом к этой светлой душе.
-Он настоящее чудо, - сказал Генрих, которого тоже распирало от гордости. - Джеффри станет хорошим товарищем для Вильгельма и Генри. Его пример пойдет им на пользу.
Алиенора, все еще смиряя свой нрав, как учила ее бабушка, позвонила в маленький колокольчик, которым вызывала своих дам.
-Добро пожаловать ко двору, мастер Джеффри, - сказала она. - Надеюсь, ты будешь счастлив здесь. - Про себя она решила, что не может винить этого мальчика в грехах отца, а Генрих не изменял ей - он просто не говорил о существовании внебрачного сына.
Когда появилась Торкери, Алиенора сказала ей:
-Это мастер Джеффри, сын нашего господина короля. Возьмите его в детскую и скажите всем, чтобы относились к нему подобающе и с добротой, потому что он, вероятно, будет скучать по матери.
Пряча удивление, Торкери взяла Джеффри за руку и повела прочь.
-У нас новый помет щенков, - сказала она мальчику. - Лорд Вильгельм будет рад показать их тебе, Джеффри.
Когда они ушли, Алиенора взглянула на мужа.
-Нужно ли мне ждать нового пополнения нашего семейства? - спросила она.
-Нет, - солгал Генрих, зная, что, возможно, в один прекрасный день придется вносить уточнение в число бастардов, которых он бездумно породил. В одном король был уверен: если возникнет в том необходимость, он что-нибудь изобретет.
Генрих поднялся и подошел к Алиеноре. Он по-прежнему считал ее очень красивой: медные распущенные волосы, глубоко посаженные зеленые глаза, соблазняюще - как ему показалось - смотревшие на него, полные губы, созревшие для любви. Он наклонился и поцеловал ее.
-Ты моя жена, - хрипловато прошептал он. - Тебе принадлежит мое сердце. Никто не смеет прикоснуться к тебе.
Так оно и было, и в этом смысле Генрих был настроен категорически. То, что он, обуянный похотью, с неистовством отымел Авису де Стаффорд в гардеробной, ничуть не умаляло его любви к жене. Он обнял Алиенору, исполнившись вдруг желанием.
-Отошли своих женщин, - прошептал он ей в ухо. - Я слышу, они возятся в твоей спальне. Хочу остаться с тобой наедине и сделать еще одного наследника Англии!
Час спустя, когда они в изнеможении лежали в объятиях друг друга, Генрих посмотрел на свою красавицу-жену и провел своим жестким пальцем по ее телу от груди до бедра.
-Ах, если бы все мои иные королевские обязанности были так же сладостны! - усмехнулся он.
-И мои тоже, - улыбнулась она ему в ответ.
Король глянул на песочные часы, стоявшие на столе, и нахмурился:
-Боже мой, мне нужно идти. Я уже опоздал на встречу с моими баронами из казначейства. Мы должны обсудить, как улучшить чеканку монет.
Он встал, потянулся. Солнечный свет из окна заливал его мускулистое обнаженное тело. Алиенора сладострастно посмотрела на мужа, восхищаясь совершенством его широких плеч и упругих ягодиц.
-Ты присоединишься ко мне за обедом, миледи? - спросил он, натягивая на себя одежду.
Теперь настала очередь Алиеноры скривиться.
-Если еда будет вкусная, - ответила она.
В последнее время Генрих был постоянно занят и почти не обращал внимания на то, чту ему подают, обычно проглатывал все в один присест и пять минут спустя уже покидал трапезную. Потому королевская еда была неважной, и Алиенора стала есть отдельно, ей готовил собственный повар, за столом с ней обычно сидели Петронилла и самые знатные дамы. Если у Генриха выдавалось свободное время, он присоединялся к жене, но, как он сказал когда-то, короля должны видеть при дворе, а потому важно, чтобы он обедал в большом зале вместе с придворными. В светские и церковные праздники Алиенора всегда занимала место рядом с мужем и мирилась с ужасной едой. Сегодня никакого праздника не было, но она почувствовала: после страстного часа в постели король хочет, чтобы его королева была рядом. Она не должна упускать эту возможность.
-Я прикажу моим поварам приготовить что-нибудь по твоему вкусу, - пообещал он, натягивая сапоги. - А для твоего удовольствия будет играть музыка.
-Ты мое удовольствие, - отозвалась она, вставая во всей своей обнаженной красоте и обнимая его за шею.
-Колдунья! - прорычал Генрих, целуя ее. - Собираешься задержать меня своими приворотами? А как быть с чеканкой монет? Мои бароны ждут меня.
-Подождут еще немного, - промурлыкала Алиенора и принялась искусно действовать языком, что тут же возымело эффект: Генрих снова уложил ее в постель.
За столом казначейства лорды поглядывали друг на друга и барабанили нетерпеливыми пальцами по столешнице, песок в песочных часах неторопливо пересыпался из одной колбы в другую, а лорды недоумевали: что могло случиться с королем?
Бекет сидел на своем месте за столом на возвышении и смотрел, как прибывают к обеду уже слегка пьяные необузданные бароны Генриха. Бекет думал о том, что его друг Иоанн Солсберийский был прав, сравнивая английский двор с древним Вавилоном. Каких только скандалов, драк и распутства здесь не случалось под чувственную музыку, непристойные пантомимы и драмы. Он слышал, что сегодня вечером ожидалось какое-то развлечение, наверняка очередное бесстыдство. Однако в том были и свои плюсы, поскольку король сядет за стол и станет есть не торопясь, так что и все остальные тоже успеют доесть то, что будет подано. Хотя, с отвращением подумал Бекет, это и не бог весть какое благодеяние.
Томас не одобрял те излишества, которые видел при дворе, и сожалел, что Генрих не делает ничего, чтобы их пресечь. Но король, конечно же, и не собирался ничего предпринимать, потому что эти излишества были частью его жизни: он бранился, напивался до беспамятства и распутствовал. Такое поведение недостойно короля! Вот почему Бекет с большим удовольствием развлекал Генриха в собственном доме, где мог обеспечить изящество, роскошь и утонченность, прискорбно отсутствующие при дворе. Но он чувствовал, что Генриха все эти вопросы волнуют гораздо меньше, чем его самого, и наибольшее удовольствие от застолий в его доме получал лишь он сам, Томас Бекет. Однако его тщеславию льстило, что он может проявлять такую щедрость в отношении короля и демонстрировать ему, как оно должно быть.
Теперь все собрание встало, вернее, старалось удержаться на ногах, когда Генрих вошел в зал, держа за руку королеву. Они сегодня должны постараться вести себя наилучшим образом, подумал Бекет, зная, что Алиенора придерживается строгих правил в том, что касается дворцового этикета. Кто-то громко рыгнул, и она смерила этого невезучего недовольным взглядом, а тот, проникшись непривычным ему чувством вины, опустил голову.
Генрих проводил королеву до ее места по правую руку от себя, Бекет стоял по левую от него, пока королева не села. Он услышал, как она пробормотала мужу:
-Твои бароны могли бы по меньшей мере причесываться, перед тем как садиться за стол. Это позорище.
Бекет подавил улыбку, Генрих недоуменно оглянулся.
-Я как-то не замечал этого, - сказал он. - Пока они хорошо мне служат и делают то, что я им говорю, их внешний вид меня мало волнует. Но поскольку это волнует тебя… - Он встал и поднял руку. - Тишина! - прокричал король, перекрывая гвалт за столом, и пятьдесят голов повернулись в его сторону. - У меня для вас новый указ, - ухмыляясь, заявил он. - Согласно пожеланию королевы, с этого дня никто не может появляться в ее присутствии непричесанным. Это относится и к вам, милорд Арундел! - Генрих неодобрительно нахмурился, глядя на графа, который увлеченно выковыривал гнид из своих сальных кудрей. Брезгливого Бекета пробрала дрожь.
Все засмеялись, даже Алиенора. Потом она заметила, что на столе нет салфеток, и опять скривилась.
-Позови сюда стольника, - велела она слуге, когда король сел рядом с ней.
Он скорчил гримасу и ухмыльнулся при виде мгновенно появившихся относительно чистых салфеток, которые были тут же разложены по столу.
-Что тебе угодно еще, миледи? - полушутя спросил король.
-Больше ничего, спасибо. С нетерпением жду изысканных блюд, приготовленных для меня, - ответила Алиенора, вспоминая зеленое, дурно пахнущее мясо, что ей подали в прошлый раз, когда она обедала в дворцовом зале. Даже чесночный соус, призванный сгладить омерзительное впечатление от этой еды, не смог скрыть отвратительный вкус и запах. Но сегодня, заверил ее муж, она получит кушанья, достойные королевы.
Появились старший дворецкий и его подчиненные с большими графинами вина, в которых плескалась густая темная жидкость неопределенного цвета - ее-то и налили в кубок Алиеноры. Она осторожно попробовала. Жидкость была отвратительная, маслянистая и вонючая, с привкусом чего-то горелого. Чуть ли не грохнув кубком об стол, королева решила, что лучше выпьет хорошего вина из ее города Бордо, когда вернется в свои покои. Рядом с ней король жадно опустошил свой кубок, но она обратила внимание, что Бекет тоже не стал пить. Его тонкие губы чуть скривились в отвращении. Алиенора уже не в первый раз замечала, что они с Бекетом во многом родственные души.
Первое блюдо было приготовлено из дикого кабана, которого Генрих убил на охоте этим утром, так что мясо оказалось свежим и лишь слегка подгорело. Второе блюдо состояло из протухшей форели. Алиенора почувствовала душок и отпрянула в отвращении.
-Рыба не может лежать больше четырех дней! - воскликнула она.
-Кажется, она немного не того… - сказал Генрих, отправляя кусок в рот.
-Ваше величество, это не немного, такой форелью можно кормить только червей, - заметил Бекет. - Я диву даюсь, почему короля кормят так плохо.
У Алиеноры родилась озорная идея: пусть Бекет в дополнение ко всем прочим обязанностям возьмет на себя и руководство королевской кухней. Она знала, что ее предложение здраво и Бекет солидарен с ней, но чувствовала, что он не имеет права говорить такие слова, поскольку в них явно содержится критика его господина.
-Пусть принесут что-нибудь еще! - потребовал Генрих. - Или я сейчас приду на кухню.
Десять минут спустя принесли блюдо из тушеного кролика с каплунами в шафрановом соусе. Алиенора попробовала с опаской и то и другое, но оба блюда оказались великолепны. За этим последовала сочная куропатка.
-Удивительно, как угроза королевской инспекции может творить чудеса, - иронически заметил Генрих.
Аббат Винчестерский, который приехал в Лондон по делам и стал гостем короля благодаря своему положению, попробовал куропатку и поздравил сюзерена с хорошим поваром.
-Наш епископ позволяет нам только десять блюд на обед, - посетовал он, явно ожидая, что последует продолжение. Генрих уставился на него.
-Чтобы он пропал, ваш епископ! - воскликнул король. - При моем дворе мы довольствуемся тремя блюдами. Через несколько мгновений скатерть унесут, так что поторопитесь закончить, нас ждут менестрели. Они из Германии. Проделали немалый путь и готовы играть для нас.
Тучный аббат после этих слов с несчастным видом принялся доедать свою куропатку, словно боясь, что в любое мгновение ее могут отнять. Алиенора пыталась скрыть улыбку.
Когда Бекет, в качестве капеллана короля, поднялся, чтобы поблагодарить Господа за щедрость, в зал вошли менестрели.
-Их называют миннезингерами, Алиенора, - сказал король. - Это те же твои трубадуры, только по-немецки. Надеюсь, они более вежливы.
Алиенора предпочла сделать вид, что не услышала эту колкость.
Главный из певцов был красивый молодой человек с длинными рыжими волосами, полными губами и печальным взглядом. Распрямившись после изящного поклона, он смело вперился глазами в Алиенору.
-Это для вас, meine Kцnigin[39 - Моя королева (нем.).], - сообщил он.
По залу прокатился шепоток, когда менестрель начал петь. Голос его был таким же грустным, как и его глаза, а слова песни насыщены желанием и чувственным смыслом.
Мысли мужчин королева
К себе привлекает,
Молодость и красота ее,
Словно в море сирены зов,
Манящий корабль на риф.
Будь моим весь мир
От Рейна до моря,
Весь бы я отдал его
За то, чтобы лежать
В объятиях королевы Английской.
Певец закончил - и наступила ошеломленная пауза. Придворные короля, хотя и были пьяны, увидели, как помрачнело лицо их хозяина, и воздержались от аплодисментов, чтобы не вызвать вспышку гнева, которыми он был известен. Алиенора замерла на своем стуле, наслаждаясь комплиментами и улыбаясь дежурной улыбкой, но не без благодарности молодому певцу, как того требовали вежливость и лучшие традиции юга.
-Ты храбр, менестрель, - проговорил наконец Генрих. - Храбр через край, я бы так сказал.
-Ваше величество, я никого не хотел оскорбить, - возразил молодой человек, явно удивленный тем, что кто-то мог неправильно понять его песню. - О красоте королевы слагают песни даже в моей земле. Слава ее велика. Наши молодые люди были бы счастливы хоть краешком глаза взглянуть на нее.
-Да-да, похоже, что так, - раздраженно отозвался король. - Что ж, можешь перестать петь и сыграть нам что-нибудь более приличествующее. И помни, менестрель! - Генрих угрожающе подался вперед. - Единственные объятия, в которых когда-либо будет лежать королева, - мои!
По залу пронесся веселый гул, когда молодой человек, чьи планы теперь были спутаны, запел широко известную песню о героическом рыцаре Роланде, что в гораздо большей степени отвечало вкусу присутствующих баронов и рыцарей, которые одобрительно заорали и захлопали. Теперь Алиенора осмелилась взглянуть на мужа и, к своему удивлению, обнаружила, что он ей улыбается.
-У этого храброго парня хватило наглости петь такие песни, но он напомнил, как мне повезло с тобой! - Король взял ее руку и поцеловал. - Ты будешь сегодня лежать в моих объятиях, миледи?
И в этот момент Алиенора через плечо увидела выражение лица Бекета, заметила мимолетное мучительное выражение обнаженной тоски и боли, которое тут же сменилось привычным вежливым и холодным. Бекет перед этим смотрел на Генриха, а потому не мог не обратить внимания на вежливый жест короля и не услышать его слов.
«Вот, значит, как обстоят дела, - подумала королева. - Бекет страдает от неразделенной любви, от любви, о которой даже не смеет заикнуться, потому что она под запретом и никогда не будет ответной. А кроме того, он принес обет безбрачия. Но он ревнив. Знает, что не может оказывать влияние на эту часть жизни Генри и в конечном счете победительницей всегда буду я».
Но, как ни странно, Алиенора не чувствовала торжества - только сострадание к сопернику, который ведет такое бесплодное и пустое существование.
Король подался вперед и пощекотал губами ее шею. Алиенора увидела, как Бекет, пробормотав извинения, поклонился и покинул зал, его молодые секретари поспешили за ним.
Глава 15
Уоллингфорд, 1156 год
Алиенора иногда спрашивала себя, зачем она колесит по Англии на седьмом месяце беременности? Но она все равно ездила и издавала судебные постановления и хартии, дабы в отсутствие короля Генриха королевство управлялось должным образом. Он уехал в Нормандию, чтобы принести наконец оммаж Людовику за Аквитанию и укоротить амбиции своего младшего братца Жоффруа - даже грозная императрица не могла удержать того в узде.
Алиенору сопровождала подобающая свита, в которую входили ее сыновья, сестра Петронилла и единокровные братья Вильгельм и Жослен. Они теперь находились в Уоллингфорде, в неприступном замке, имевшем огромное стратегическое значение во время войн со Стефаном, но теперь подаренном королеве как вдовья доля[40 - Вдовья доля - имущество, отписываемое мужем жене на тот случай, если она переживет его.].
Братья Алиеноры проявляли беспокойство. Они не скрывали, что Англия им не нравится. Здесь слишком холодно, а кормят ужасно. Вскоре после их отъезда из Лондона братья предупредили ее, что собираются уехать в более солнечную Аквитанию, и эта новость болью отозвалась в сердце королевы. Она всегда старалась гнать мысли о своей земле, зная, что пройдет немало месяцев, а то и лет, прежде чем она снова увидит ее. Понимая их тоску по дому, Алиенора сказала Вильгельму и Жослену, что с ее благословения они могут уехать в любое время, когда пожелают, - она не станет удерживать их здесь против воли. И Алиенора знала, что они не задержатся. Братья не были созданы для придворной жизни, к тому же их вотчины нуждались в присмотре. Было жалко расставаться с ними, но в то же время она радовалась за них.
Алиенора отдыхала в своей комнате, положив ноги на подушку и читая письма, когда постучала и вошла Петронилла, язык которой чуть заплетался, как это было почти все последние дни.
-Алиенора, я думаю, тебе нужно посмотреть маленького Вильгельма. У него час назад началась горячка, и няня немного волнуется.
Несмотря на усталость и тяжелый живот, Алиенора неуклюже поднялась, сердце ее наполнилось страхом. Дети часто умирали в младенчестве, и королева только вчера благодарила Господа за то, что Он благословил ее здоровыми мальчиками. Неужели она не заметила каких-то симптомов? В последний раз она видела Вильгельма после обеда. Тогда он выглядел вполне здоровым, съел все до последнего кусочка, как ей сказали. Может быть, няня зря волнуется? Алиенора взяла лучшую няньку, и если уж лучшая начала волноваться и даже вызвала хозяйку, хотя обычно сама справлялась с детскими недугами, то, значит, повод для беспокойства был.
Алиенора поспешила, насколько это позволяло ее состояние, вверх по винтовой лестнице башни в покои принцев, находившиеся на верхнем этаже, следом, пошатываясь, шла плачущая Петронилла. Алиенора вбежала в спальню мальчиков и обнаружила Вильгельма под теплыми одеялами. Он был в жару и обильно потел, у его кровати стояли две няньки, его и Генри, слуги детской. Все они расступились, пропуская Алиенору к кровати, и по выражению их лиц она увидела, что беспокойство оправдано. В дальнем углу стоял бастард Джеффри, и на его маленьком лице застыло выражение ужаса. Он успел полюбить своих единокровных братьев.
-Вильгельм, маленький, - прошептала Алиенора, опускаясь на колени и беря безжизненную ручку мальчика в свои.
Он никак не прореагировал. Горячка достигла пика, и мальчик был почти без сознания, он судорожно постанывал, не приходя в себя. Влажные от пота кудряшки разметались по подушке. Алиенора потрогала лоб сына. Он горел.
-Когда это случилось? - спросила она срывающимся от ужаса голосом.
-Час назад, леди, - ответила Алиса, нянька Вильгельма. В глазах ее стояли слезы отчаяния и страха. - Малыши быстро подхватывают болезнь, они как ветряные мельницы: то вверх, то вниз.
-Он такой горячий! - воскликнула Алиенора, проводя рукой по маленькому телу. Что она должна сделать, чтобы спасти своего ребенка? - Надо снять с него одеяла.
-Это опасно, - в ужасе нахмурилась Алиса. - Он простудится - и это убьет его.
-Тогда что нам делать? - Королева чуть ли не рыдала, прижимая свое дитя к груди и покачивая в руках. - Мой мальчик, мой маленький. Мамочка тебя просит, пожалуйста, поправляйся! - Она в отчаянии повернулась к слугам: - За докторами послали?
-Они все здесь, - дрожащим голосом сказала Петронилла. - И капеллан.
При упоминании капеллана Алиенору затрясло, и она еще сильнее прижала к себе горячее тельце Вильгельма. Его голова, влажная и взъерошенная, легла на ее плечо, глаза мальчика были закрыты. Каким образом болезнь могла так быстро сразить ее маленького, ее дорогого мальчика? Нет, это просто какой-то ночной кошмар: вот сейчас она проснется - и все будет хорошо.
Доктора собрались вокруг кровати. Они убрали одеяло и с мрачными лицами принялись разглядывать больного.
-У него разбалансированы телесные жидкости, миледи, - провозгласил один. - Мы можем попытаться пустить ему кровь, хотя, возможно, лучше дать ему хорошенько пропотеть и таким образом восстановить баланс.
-Я приготовлю лекарство из тмина, огурца и лакрицы, - сказал второй. - Они оказывают хорошее действие при горячке.
Вильгельма судорожно трясло. Алиенора снова потрогала его лоб - он горел. Она обшарила руками трясущееся маленькое тело, ощущая сухой жар. Мальчик горел и, казалось, больше не чувствовал близости матери. Королева внутренне молилась, отчаянно умоляя Бога, прося Его вернуть сына к жизни.
«Я обещаю что угодно, Господи, - клялась она, - что Ты скажешь, только пусть он будет здоров».
И в это мгновение тельце Вильгельма напряглось, его конечности окоченели. Голова дернулась назад, а ноги начали судорожно биться. Кожа словно лишилась крови и приобрела синюшный оттенок.
-Господи боже, сделайте что-нибудь! - в ужасе вскричала Алиенора, обращаясь к докторам.
-Это горячка, миледи, - беспомощно, со слезами в глазах сказали они ей. - Она достигла кризиса. Мы можем только ждать, когда он пройдет. Теперь лорд Вильгельм в руках Господа.
Ужасающее дерганье прекратилось почти так же неожиданно, как началось. Тело Вильгельма обмякло, и теперь он лежал спокойно, дышал неглубоко.
-Слава Богу! - зарыдала Алиенора, упав на колени у маленькой кровати и крепко прижав к себе мальчика, она принялась покачиваться с ним и, казалось, делала это целую вечность, боясь его отпустить.
За ее спиной, с безнадежным видом, стояли доктора. Они видели, как маленькая ручка безжизненно упала на кровать. И только осторожно положив наконец Вильгельма на подушку, Алиенора поняла, что сын ушел от нее навсегда.
Глава 16
Руан, 1160 год - четыре года спустя
Алиенора против воли улыбалась, глядя на маленькую светловолосую девочку, которая едва научилась ходить, но уже шла, держась за своего опекуна - главного юстициария Нормандии. Они поднимались к алтарному ограждению собора Нотр-Дам. Там ее ожидал жених, лорд Генрих, наследник трона Англии, Нормандии и Анжу, он нервничал в своей новой одежде с плащом, буйство его рыжих кудрей смиряла маленькая золотая ленточка. Его отец король Генрих тоже улыбался, довольный новым брачным союзом, и стоявшая рядом с ним императрица одобрительно кивала. Брак для ее внука вполне подходящий.
Невеста, которой еще не исполнилось и трех лет, по подсказке юстициария сделала неустойчивый реверанс в сторону короля и королевы, вложила свою ручку в руку лорда Генриха. Потом вперед вышел папский легат и начал брачную службу.
Младшие дети Алиеноры стояли рядом с ней. Матильда, родившаяся в то страшное время, когда они оплакивали Вильгельма, внешне была точной копией бабушки, в честь которой ее назвали, но характером гораздо мягче. Хорошенькое круглое личико обрамляли рыжие локоны. Она была доброй, послушной девочкой и в будущем обещала стать превосходной женой какого-нибудь везунчика-принца.
Жоффруа, которому исполнилось два года, черноволосый и упрямый, цеплялся за руку Алиеноры. Будучи третьим живым сыном короля и королевы, он постоянно чувствовал потребность утвердить себя перед братьями, уже сознавая, что он младший наследник. Мальчик обладал характером и умел отстаивать свою волю, заявлять о себе - так, по крайней мере, казалось Алиеноре. Никому не удастся одурачить моего сына, думала она.
За спиной у Алиеноры сидела нянька. Пухлая, заботливая Годерна крепко держала беспокойного среднего сына Алиеноры, трехлетнего Ричарда, здорового и непоседливого мальчика с ангельским личиком и типичными плантагенетовскими рыжими волосами и нравом. Если и можно было сказать, что кто-то из детей занял место ее драгоценного Вильгельма в сердце Алиеноры, то это Ричард. Когда его положили ей на руки, горланящего и всего в крови, только что появившегося из ее чрева и готового бросить вызов этому миру, королева посмотрела на него и сразу же влюбилась. Она понимала, что это неправильно, но Ричард был самым любимым из ее детей. Алиенора ничего не могла с этим поделать. Она любила сына с таким надрывом - чуть не до боли. И жила в постоянном страхе, что с ним может что-то случиться. Это необъяснимо, но ее страхи за Ричарда были гораздо сильнее, чем страхи за других детей. Она и не предполагала прежде, что мать может с такой силой любить свое дитя.
Согласно легенде, существовало старинное загадочное пророчество Мерлина[41 - Мерлин - мудрец и волшебник в британских легендах, советник короля Артура и его предшественников. Пророчество Мерлина, о котором размышляет Алиенора, приводится в книге «История королей Британии» Гальфрида Монмутского.], которым предсказывалось, что «орлица распавшегося союза» в третьем птенце обретет радость. После рождения Ричарда Алиенора часто спрашивала себя, не она ли та орлица, которую предсказал волшебник, орлица, чьи крылья распростерлись над двумя королевствами. И можно ли ее развод с Людовиком считать «распавшимся союзом»? Ричард третий ее сын, уже принесший ей радость, но, согласно пророчеству, она со временем возрадуется благодаря ему гораздо сильнее. Генрих согласился с тем, что Ричард должен унаследовать от Алиеноры Аквитанию. А ей и в голову не приходило ничего более подходящего, ничто другое не принесло бы большей радости.
В этот счастливый день Алиенора не позволяла себе думать о двух потерянных сыновьях. Маленький Вильгельм так и остался болью в ее сердце; когда она вспоминала о нем, слезы неизменно наполняли глаза. Королева снова и снова переживала кошмар его смерти, словно это случилось только вчера, - боль утраты никогда не стихала. И младенец Филип, который умер, когда у него еще не успела зарасти пуповина. Это был мучительный призрак, мимолетная радость жизни, тоже жестоко у нее отобранная.
Алиенора решительно отринула тяжелые воспоминания и стала смотреть на старшего сына, который приносил брачную клятву. Он обещал стать настоящим рыцарем. Но этому упрямцу и шалуну нужна твердая рука. Мать видела, что ему хочется поскорее вернуться ко двору, где он играл с королевской стражей. Они были его товарищами, сходились с ним на деревянных мечах, защищались деревянными щитами. Или шумно соревновались с миниатюрными луками и стрелами. Это бракосочетание никак не изменит его жизнь, потому что принцесса Маргарита будет воспитываться не при дворе, хотя Алиенора и возражала против этого, и еще долго обучаться тому, что подобает знать девушке, а также обязанностям будущей королевы.
Алиенору поразило, насколько девочка похожа на Людовика: те же светлые волосы, тонкие черты, мягкое обаяние. Дай Бог, у нее, в отличие от отца, будет характер, думала Алиенора. Маргарита была дочерью Людовика от его второго брака - с Констанцией Кастильской, и с самого рождения дочери французского короля Генрих вел переговоры о том, чтобы женить ее на своем наследнике. В случае смерти Людовика без наследника мужского пола Маргарита станет сонаследницей вместе с ее единокровными сестрами, дочерьми Алиеноры - Марией и Алисой. Их мужья смогут обзавестись богатым наследством этих принцесс. А то и всем королевством, если сила возьмет верх над правом. Таковы были долгосрочные планы и амбиции Генриха…
В Париж для переговоров о новом союзе ездил Бекет с его великолепной свитой и богатыми дарами, чтобы произвести впечатление на французов и смягчить их. Его принимали, как принца, приехавшего с визитом. Непосредственные выгоды от династического брака стали новым шагом к примирению между Людовиком и Генрихом, которые теперь были лучшими друзьями, забыв все прошлые обиды и разногласия. Английский король нанес официальный визит французскому королю в Париже, и они даже отправились в совместное паломничество на Мон-Сен-Мишель[42 - Мон-Сен-Мишель - остров на северо-западе Франции, превращенный в крепость. Имеющийся на острове монастырь стал в XII веке объектом паломничества.] в Нормандии. После этого мать малютки Маргариты передала дочь Генриху, и Людовик посетил ее в Ле-Нёбуре, где заявил, что более чем удовлетворен тем, как заботятся о его дочери.
Эти приготовления стали для Алиеноры единственным тревожным моментом в переговорах. Генрих, вероятно, уже давно забыл, но она помнила отчетливо. Людовик категорически потребовал, чтобы его дочь ни при каких обстоятельствах не воспитывала королева Алиенора. Именно по этой причине ребенка передали под опеку добрейшего юстициария Нормандии Робера де Нёбура.
Алиенора была в бешенстве.
-Значит, он считает, что я нравственно непригодна для этого и я плохая мать? - набросилась она на мужа, когда они остались вдвоем в своих покоях. - Он боится, что я развращу его дочь или буду плохо о ней заботиться?
-Оставь все как есть, Алиенора, - устало сказал Генрих. - Нам важен этот брак. Ни я, ни Томас не хотим поставить его под угрозу из-за каких-то разногласий. Маргарита - дочь Людовика, и он поступает так, как, по его мнению, будет для нее лучше.
-Он оскорбил меня! - бушевала Алиенора, - А ты с твоим любимым Томасом спускаешь ему это с рук!
Генрих со злостью посмотрел на нее:
-Твоя враждебность к Томасу превосходит все границы. Я не перестаю повторять тебе, что это просто глупо.
-Твоя мать так не думает, - ответила ему Алиенора. - Она так же горячо, как и я, не одобряет твою привязанность к Бекету. И особо не выбирает слов на сей счет, но ей ты не говоришь, что это глупо.
-В лицо не говорю, - пробормотал Генрих. - Я обязан выказывать матушке сыновнее почтение, но в некоторых случаях вполне обхожусь без ее советов. И твоих, миледи!
На том разговор и закончился. Алиеноре пришлось проглотить свою гордость и согласиться с запретом на участие в воспитании Маргариты. Кроме того, королева давно поняла: ей никогда не отвадить мужа от Бекета. Не потому, что она не предпринимала попыток. Бекет теперь был главным советником короля, человеком, к голосу которого Генрих прислушивался прежде всех остальных, и самым влиятельным из королевских подданных. Переубедить его было невозможно.
Людовик ничего не знал о свадьбе. Он предполагал, что до нее еще несколько лет, но Генрих со своей упрямой решимостью претворял в жизнь то, что задумал.
-Новости из Франции, - сказал он Алиеноре. - Королева Констанция умерла во время родов.
Алиенора уставилась на него.
-Пусть земля ей будет пухом, - сказала она наконец, искренне сочувствуя ее дочке, которая лишилась матери. - Бедняжка Маргарита!
-Да она и не помнит ее, - заявил Генрих, - так что для нее потеря невелика.
Алиенора подумала, что так оно, вероятно, и есть, но все же…
-А кого родила Людовику Констанция - мальчика или девочку? - спросила она.
-Еще одну девочку. Назвали ее, кажется, Аделаида. Так мне Томас сказал. Еще ему известно, что Людовик не очень-то оплакивал жену, только сетовал на пугающую плодовитость его жен на дочерей. Да что толку сетовать! Пришли известия, что он собирается жениться еще раз. И прямо в этом месяце.
-Господи, Людовик времени даром не теряет! - воскликнула Алиенора. - Констанция не успела остыть, а он уже думает, кем заменить ее в постели. Хотя, зная Людовика, могу сказать, что делает он это не по зову плоти. Ему необходимо обзавестись наследником. И кто же его новая невеста?
-Адель Шампанская, - ответил Генрих. - Она сестра графов Шампанских и Блуа, которые, как говорят, хотят жениться на твоих дочерях от Людовика. Так что Людовик собрался жениться на сестре своих будущих зятьев. Это почти кровосмешение! - наморщив лоб, зло проговорил он. - Я не одобряю этот брак. Если Адель родит сына, то мне придется проститься с моими надеждами на Францию. Но даже если и не родит, ее братья - мои враги, и они могут посеять рознь между мной и Людовиком. Ничто не порадует их сильнее, чем разрыв нашего союза. А если это случится, то Людовик оставит за собой Вексен.
Эта богатая земля на границе с Нормандией была приданым Маргариты. Несколько лет назад Генрих уступил Вексен Людовику, а теперь предвкушал возвращение этих земель.
-Мы не можем терять ни минуты! - воскликнул Генрих.
Он тут же приказал привезти Маргариту из Руана, быстро получил разрешение от Папы и начал спешно готовиться к свадьбе.
По окончании венчальной мессы король и королева во главе процессии с новобрачными детьми направились назад по нефу на холодный ноябрьский воздух. Перед собором стояли толпы, благословлявшие двух детей. Облаченные в великолепные одеяния, они являли собой весьма живописную картину. Дети держались за руки и робко улыбались. Из толпы послышались слезливые вздохи и ахи. Люди прекрасно понимали, что два этих маленьких человечка будут определять их будущее. Потом появились вооруженные воины и проложили проход в толпе: пора было возвращаться во дворец на свадебный пир.
Король сел за высокий стол, королева слева от него, а на почетном месте справа, рядом с императрицей, расположились Молодой Генрих[43 - Молодой Король или Молодой Генрих - так называли после коронации сына Генриха II и Алиеноры, эти прозвища стали именами собственными.] и Маргарита, тогда как принцесса Матильда, несколько ущемленная по случаю такого грандиозного торжества, мрачно уселась между Алиенорой и Бекетом. Маленькая французская принцесса явно наслаждалась происходящим: она то хлопала шутам императрицы, которые совершали немыслимые прыжки, то заталкивала в свой нежный, как розовые лепестки, ротик лакомые кусочки.
-Что, по-твоему, сын мой, скажет король Людовик, когда узнает о бракосочетании своей дочери? - спросила императрица, когда принесли первое блюдо.
-Ему не на что жаловаться, - самоуверенно сказал Генрих. - Контракт подписан, а там ясно выражено его согласие на этот брак.
-Людовик может с этим не согласиться, - вставила Алиенора, угощаясь свининой с золотого подноса. - Уже не в первый раз мы обманываем его, когда речь заходит о браке, милорд! - Она лукаво улыбнулась мужу.
-Да, но в данном случае он дал свое письменное разрешение. С этим не поспоришь.
-Людовик может решить, что его оскорбили, ваше величество, - наклонился над столом Бекет. - Сказать, что условия договора были нарушены. А потому отозвать приданое.
-Я так не думаю, - озорно улыбнулся Генрих. - Я уже отправил послание рыцарям-тамплиерам, которые блюдут порядок в Вексене, и они охотно согласились сдать Вексен мне. А теперь, когда Маргарита сочеталась законным браком с моим сыном, я решил взять ее в свой дом. Девочка будет заложницей на случай всех тех претензий, которые могут появиться у Людовика.
Услышав это, Алиенора только головой дернула.
-А кто будет отвечать за ее воспитание?
Генрих накрыл ее руку своей.
-Ты, конечно! - подмигнул он.
-Но это против ясно выраженной воли Людовика, - произнесла императрица, прежде чем успела возразить Алиенора.
-Я не позволю оскорблять мою жену, - заявил Генрих. - И кто может быть лучшей матерью для нашей новой дочери?
-Ты не говорил этого прежде! - кипела позднее Алиенора. Они лежали на кровати, и Генрих властно схватил жену и впихнул между ее ног колено. - Ты принял такое решение только потому, что оно устраивает тебя. Мои чувства протестуют против этого.
-Ну да, протестуют, - проговорил Генрих, взгромождаясь на нее. - Политически нам выгодно иметь Маргариту при себе, под твоей опекой. Я знал, что тебе это понравится.
Алиенора хотела было возразить: мол, Генрих не стал отвечать на самое главное в ее возражении, но тут губы мужа накрыли ее губы, и он с силой вошел в нее. Против ее воли волна наслаждения нахлынула на Алиенору, и у нее не осталось выбора - лишь полностью отдаться этому чувству. Как и много раз прежде, они занимались любовью с неистовством, перекатывались друг через друга по кровати, прижимались, целовались с такой жадностью, словно от этого зависели их жизни.
Потом Алиенора лежала, уставшая, в объятиях Генри, чувствуя такой прилив любви к этому сложному, трудному в общении человеку, как будто переживала некий эмоциональный оргазм, от которого у нее перехватывало дыхание, слезы наворачивались на глаза. Невольно прижимала она к себе Генри, словно могла никогда не отпускать его, и вдруг обнаружила, что всем существом желает, чтобы их отношения всегда оставались такими же идеальными.
Наконец Алиенора успокоилась. Они лежали, пресыщенные любовью, просто глядя друг на друга, а жесткая рука мужа лежала на ее груди. «Нам не нужно слов, - думала она. - Мы женаты вот уже шесть лет, и все равно полны страсти». Алиенора наслаждалась знанием того, что ее тело продолжает привлекать мужа и, невзирая на ее тридцать восемь, она остается красивой женщиной. И пусть Генрих постоянно нуждается в советах Бекета, она ему тоже нужна. Алиенора была рядом с королем во время долгого путешествия по Англии, которое они совершили три года назад, она видела дикие северные территории, была свидетельницей покорности скоттов, вместе с Генри в соборе Вустера сняла корону, присоединяясь к молитве смирения в честь распятого Христа. После этого путешествия Алиенора в течение восьми месяцев правила Англией - Генрих это время провел во Франции. Она разделяла радость и гордость мужа, когда увеличивалась их семья, горевала вместе с ним над ужасной утратой. Алиенора никогда не забудет скорбное лицо Генри, когда она встретилась с ним в Сомюре в графстве Анжу пять месяцев спустя после смерти Вильгельма. Позднее,
вернувшись в Англию, она плакала вместе с мужем перед маленькой могилой в аббатстве Рединг, где в ногах у его прадедушки, короля Генриха I, упокоился их сын. Воспоминание об общих переживаниях и не иссякающая страсть стали фундаментом их брака.
Генри теперь спал, тихонько похрапывая у ее плеча. Алиенора прошлась взглядом по его телу, наслаждаясь видом сильных конечностей и мощных мускулов. Людовик во сне казался беззащитным. Не таким был Генрих, который напоминал ей спящего льва. Ей бы хотелось вернуться вместе с ним в Пуатье, как это было год назад. Там они ночь за ночью отвечали на зов страсти в увешанной богатыми гобеленами спальне башни Мобержон, они тогда искали новые способы любви и просыпались лишь поздно утром. В Руане Алиенора была постоянной гостьей императрицы и чувствовала, что там ее только терпят, а в Пуатье она герцогиня, и там, забывая свой королевский титул, она могла быть самой собой на своей земле. Как же тосковала теперь Алиенора по той дикой, осчастливленной летним солнцем красоте ее владений, откуда она родом. А эти холодные северные края оставались для нее чужими, края, в которых на вольности юга смотрели, нахмурив лоб.
Генрих же приехал в Пуатье не случайно. Напротив, именно она внушила ему мысль, что муж должен попытаться утвердить свои наследственные права на эту южную провинцию Тулузы. Алиеноре же не оставалось ничего иного, как предаваться тоске, пока король во главе большой армии объезжал юг. Она продолжала тосковать и месяцы спустя, когда муж вернулся в дурном настроении, не достигнув цели предпринятой кампании. Стоило ему начать осаду Тулузы, как на защиту города пришел Людовик, а Генрих не мог драться со своим сеньором, с которым к тому же недавно заключил такой выгодный союз. Поэтому его планы относительно Тулузы были расстроены, и ему пришлось ретироваться в Нормандию, где он злился, решая не требующие отлагательств дела. Алиенору отправили назад в Англию, где она снова оказалась правящим регентом, ездила по королевству, издавала судебные постановления и отправляла правосудие. Она оставалась в Англии до тех пор, пока Генри не вызвал ее на бракосочетание в Нормандию.
Она была уверена, что Людовик не будет особенно ставить им палки в колеса. Он, возможно, начнет грозиться и протестовать, недовольный тем, что его дочь венчали без его ведома. Но Алиенора знала, что Генрих Сын Императрицы не по зубам Людовику, а потому можно было, не рискуя ошибиться, предположить, что Генриху его дерзость сойдет с рук.
Глава 17
Домфрон, 1161 год
Алиенора закусила простыню и напряглась, прижав подбородок к груди. Боль стала невыносима, и крик готов был сорваться с ее губ, но даже в такой крайней ситуации она помнила, кто она: королева Англии, герцогиня Аквитании и Нормандии, а потому не должна ронять достоинства.
-Еще немного, леди, - успокоила ее повивальная бабка. - Еще немножко напрягитесь.
Алиенора каким-то образом нашла в себе силы напрячься в последний раз. Это были ее девятые роды, и никогда еще не испытывала она таких трудностей. Все предыдущие дети легко покидали ее чрево и почти никаких неприятностей ей не доставляли. Но эта беременность оказалась трудной, проблемы следовали одна за другой.
Алиенора напряглась - и в умелых руках повивальной бабки оказалась крохотная головка, за ней скользкое плечико, а потом и остальное тельце этого маленького незнакомца.
-Прекрасная принцесса, леди! - сияя, сообщила повивальная бабка, и ребенок тут же начал кричать.
Алиенора нашла в себе силы взять новорожденную на руки и обнаружила, что перед ней точная копия ее самой.
-О том, как назвать тебя, споров не будет, маленькая, - улыбнулась мать, целуя сморщенное личико. - Ты, как и я, будешь Алиенорой. Генри не станет возражать.
Расслабившись в постели после родов и радуясь счастливому разрешению такой хорошенькой дочерью, Алиенора не могла заснуть. Она вспоминала слова мужа о том, что он, в отличие от несчастного Людовика, плодовит на сыновей, а теперь был бы рад и девочке, потому что девочку можно выдать замуж ради политической или имущественной выгоды. Что верно то верно, но иногда ей хотелось, чтобы Генри перестал смотреть на своих детей как на пешек, которые можно передвигать по некой гигантской доске политических шахмат. Нет, он, конечно, любил их, но у Алиеноры болело сердце, когда муж без малейших сомнений говорил о том, что дочерей можно использовать к его выгоде. Выдать дочь замуж нередко означало отправить ее в далекую землю, а потом тосковать по ней в разлуке, которая может оказаться вечной.
Алиеноре не нравилась эта черта в муже. Она чувствовала, что его последним решениям не хватало политической мудрости. Все это началось, когда в Руан пришло известие о смерти архиепископа Теобальда. Привез эту новость Жильбер Фолио, епископ Херефорда. Генри безутешно скорбел.
-Теобальд был моим истинным другом, - сказал он. - Если бы не его поддержка, не стать бы мне королем.
-Мир праху его, хороший был человек, - перекрестившись, пробормотала Алиенора. - Он заслужил место на Небесах.
Императрица с трудом поднялась на ноги - она в последнее время страдала от боли в суставах - и положила руку на плечо сына.
-Ему нужно найти замену, - посоветовала она. - Англия не может долго существовать без архиепископа Кентерберийского.
-Я согласен, ваше величество, - присоединился к ней епископ Фолио.
Это был дородный, с кустистыми бровями церковник, консерватор, уважаемый за честность и ученость. Алиенора всегда восхищалась его прямотой и бесстрашной честностью. С ним все было ясно - никаких двойных смыслов или лукавства.
-Да, но кого поставить на место Теобальда? - спросил Генрих, которому явно не хотелось думать о замене старого друга.
Ответ очевиден, как казалось Алиеноре: никакой другой кандидатуры на эту должность, кроме самого Фолио, не было. Он, обладая всеми необходимыми качествами и опытом, являлся идеальным кандидатом.
То же самое явно думала и Матильда, потому что она с надеждой посмотрела на Фолио.
-Тебе и искать не нужно, сын мой, - проговорила она.
-И в самом деле, не нужно, - ответил Генрих, глаза его загорелись, но на предполагаемого кандидата-епископа он не смотрел. - Моим архиепископом будет Томас Бекет.
-Томас Бекет? - одновременно и нестройно прозвучали три голоса.
Только не это, подумала Алиенора. Бекет - это катастрофа. Он и без того невыносим, и его слишком уж занимают земные блага.
-Генри, ты с ума сошел?! - воскликнула императрица, забыв о своей обычной сдержанности и почтительности. - Он слишком светский человек для высокого церковного поста.
-Именно это и я хотел сказать, ваше величество, - поддержал императрицу Фолио. - Ведь Бекет даже не посвящен в сан.
-Тогда назовите мне кандидата лучше, - сказал Генрих.
-Я уже сказала, что тебе и искать не нужно, - ощетинилась императрица.
-Мне нужен архиепископ, который стоял бы на моей стороне и был бы готов действовать со мной заодно, а не против меня, - заявил Генрих.
-Ваше величество, все епископы на вашей стороне, как вы это назвали, - ровным голосом произнес Фолио, словно и не заметив скрытого оскорбления. - И если только я не ошибаюсь, ни один из них никогда не действовал против вас. Мы все до одного преданы вам, можете не сомневаться.
-Верно, очень верно, но до определенного момента! - набросился на него Генрих. - Но на поверку вы все в первую очередь преданы Церкви. Разве я не прав?
-В первую очередь мы преданы Господу, - твердым голосом сказал Фолио.
-Против этого я не могу возражать, - презрительно проговорил Генрих. - По крайней мере, пока Господь на моей стороне. Как бы то ни было, с этим придется подождать. Людовик грозит войной, хотя я сомневаюсь, что он будет сильно напрягаться. И тем не менее я должен усилить границу Нормандии, если он захочет отобрать Вексен. А потом мне надо отправиться на юг, в Аквитанию, потому что в Гаскони опять неспокойно.
-В Аквитанию? - радостно переспросила Алиенора. - Я еду с тобой, милорд. Я смогу остановиться в Бордо.
Как будет замечательно снова побывать на родной земле, опять почувствовать тепло южного солнца, услышать песни трубадуров и летний стрекот кузнечиков, попробовать сочное мясо утки и божественные трюфеля, увидеть величественные горы и сверкающие реки своей родины.
-Нет! - отрезал Генрих.
Именно этот непреклонный отказ и то, что за ним последовало, гораздо более важное, чем вопрос об архиепископе Кентерберийском, вбили клин между ними. Алиенора настаивала, упрашивала, умоляла, но Генрих был неумолим, говорил, что ее состояние не позволяет ей совершать столь дальние путешествия. Это чепуха, возражала Алиенора, ведь во время предыдущих беременностей она проезжала сотни миль по Англии, пока он отсутствовал, ездила до самого девятого месяца. Она здорова как бык, сказала она мужу, и никогда не чувствовала себя лучше. Но Генрих тем не менее отказал ей. А вскоре выяснилось и почему.
Алиенора осталась в Руане с императрицей, досадуя на свое вынужденное безделье и без всякой надежды желая оказаться в Пуатье и Гаскони с Генрихом. Он довольно часто присылал гонцов с новостями и заботливыми вопросами о ее здоровье, и первые вести о его кампании были хорошими. Генрих осадил и за одну неделю захватил хорошо укрепленный замок Кастийон-сюр-Ажан, и непокорные вассалы были так перепуганы - да они просто впали в ужас! - его действиями, что перестали оказывать какое-либо сопротивление.
Но от следующего сообщения краска ударила в лицо Алиеноры. Она оставила дядю Рауля де Фая управлять ее собственностью, но Генрих, встретившись с Раулем в Пуатье, дал понять ему, что он низкого мнения о способностях Рауля управлять собственностью герцогини, и отменил несколько его важных решений. Рауль, в свою очередь, написал Алиеноре, выражая протест и предупреждая, что ее подданные готовы взять в руки оружие, поскольку герцог урезает их свободы. Еще больше поводов для негодования появилось, когда на важные посты Генрих назначил своих людей из Нормандии.
Получив это послание, Алиенора в лихорадочной спешке написала мужу, требуя ответа о том, что он делает. Генрих ответил: для него желательно, чтобы Аквитания, как Нормандия и Англия, имели сильное, централизованное управление, и он непременно введет таковое, подчинив непокорных выродков-баронов, даже если это дорого будет ему стоить. Что вполне вероятно, мстительно подумала Алиенора.
В это же время она получила еще одно письмо от Рауля. «Народ отказывается подчиняться королю Англии, - писал он, намеренно не называя Генриха герцогом Аквитании, хотя этот титул и принадлежал королю по праву супружества. - Они жалуются, что Генрих лишил их исконных свобод. Они даже обратились к папским легатам, показывали им генеалогическое древо и просили расторгнуть твой брак с королем на том основании, что он является кровосмесительным».
Кровь застыла в жилах Алиеноры, когда она прочла это. В панике она показала письмо императрице:
-Смотрите, что сделал ваш сын!
Матильда, не проронив ни слова, прочла послание.
-Я бы на твоем месте не беспокоилась, Алиенора, - спокойно сказала она. - Легаты не посмеют оскорбить короля, поскольку приехали в Аквитанию с просьбой поддержать их хозяина Папу Александра.
-Мне это известно, - ответила Алиенора. - Меня выводит из себя то, что Генри снова, против моего желания, обижает моих подданных.
-Строгие меры никогда не бывают популярными, - заметила Матильда. - Но иногда они необходимы. От твоих аквитанских лордов всегда одни неприятности. Ты должна это признать.
-Я напишу Генри! - кипела Алиенора. - Я буду возражать против его вмешательства в дела моего герцогства. Как он смеет!
-У него есть на это все права, - ответила Матильда. - Он твой муж и их герцог.
-Он должен был посоветоваться со мной! - бушевала Алиенора.
-Ему нет нужды это делать, - сказала Матильда.
Алиенора почувствовала, что свекровь радуется, видя ее бешенство. Она выхватила полученное письмо и выскочила из комнаты, спеша сочинить послание Генри, обвинить его в глупости и в том, что он разжег ярость ее подданных.
Получив ответ, Алиенора чуть не завыла от ярости. Генрих даже внимания не обратил на все ее протесты! В его послании не было ни слова оправдания или извинения. Он писал только о легатах, которые изо всех сил старались ублажить его, сообщали, что Папа согласился канонизировать короля Эдуарда Исповедника. Сам же он, продолжал Генри, все еще остается в Пуатье, где инспектировал строительство собора, и теперь знает, что ведется оно удовлетворительно. Возможно, ей будет интересно узнать, что он приказал построить новую церковь, новые городские стены, новые мосты, рыночную площадь, лавки. И что он перестраивает главный зал ее дворца, увеличивая в нем окна.
Сердце у Алиеноры стало как лед, словно на него положили камень. Генрих сделал все это, не посоветовавшись с ней, а от обсуждения более важных вопросов просто устранился. Неужели она вышла за него ради этого? Во что превратилось их совместное представление о будущем, их брак львов? Муж вел себя как предатель их брака и всего, что тот обещал. Она не могла вынести это! Вот, значит, где место королевы: лежать с новорожденной дочерью, когда сердце, с одной стороны, горит любовью к прелестному ребенку, а с другой - негодованием к ее отцу.
Глава 18
Байё, 1161 год
Генрих отправил послание, извещая Алиенору, что будет ждать ее в Байё. Туда она, исполненная негодования, и заявилась вместе с детьми и няньками, с радостью оставив заносчивую императрицу в Руане. Ожидая появления мужа и предчувствуя неминуемую ссору, Алиенора взяла маленького Генри и Ричарда и отправилась с ними в величественный собор Нотр-Дам, где им показали замечательную старинную вышивку, на которой было изображено вторжение короля Вильгельма в Англию в 1066 году. Вышивка висела в полукруглой части собора, и мальчики стояли перед ней, дивясь на маленькие, совсем взаправдашние фигурки воинов и лошадей, они с открытым ртом смотрели на сцены сражения, а потом с восторгом слушали рассказ Алиеноры об удивительной истории завоевания.
-Вот это король Гарольд[44 - Гарольд II Годвинсон (1022 -1066) - последний англосаксонский король, погиб в 1066 году, сражаясь с вторгшимися в Англию войсками Вильгельма Завоевателя.], которому стрела попала в глаз, - показывая на вышивку, сказала она. - А вот здесь он падает на землю, сраженный топором.
-Я, когда вырасту, стану рыцарем и буду убивать людей топорами! - хвастливо заявил Генри.
-Нет, это я буду их убивать! - в ярости воскликнул Ричард, желавший перещеголять Генри. Алиенору радовало, что у ее детей такие характеры.
-Вы оба будете рыцарями, - твердо сказала она. - Очень храбрыми рыцарями, как и ваш отец.
Мальчики, успокоенные словами матери, принялись тайком толкать друг друга.
-Ну, хватит! - одернула сыновей Алиенора, видя, что на них, обмениваясь неодобрительными взглядами, смотрят священники. - Мы должны помолиться за безопасное возвращение вашего отца. - Она повела мальчиков в боковую часовню и поставила на колени, принуждая к тишине.
Муж и жена смотрели друг на друга с разных сторон. Генрих, возглавлявший свиту, прискакал во двор и спрыгнул со своего коня на подставку, рядом с которой его ждала Алиенора вместе с детьми под присмотром ее дам и рыцарями збмка.
-С возвращением, милорд, - сказала Алиенора, с безразличным лицом предлагая стремянной кубок с вином и дожидаясь, когда Генрих поприветствует ее.
Он коснулся губами губ жены, потом отошел назад и вопросительно посмотрел на нее. Лицо его было обветренным и загорелым, непокорные волосы подстрижены короче обычного.
-Миледи, - начал он, формально беря ее руку для второго поцелуя, - я рад тебя видеть и с нетерпением жду встречи с моей новорожденной дочерью.
Алиенора махнула рукой, и вперед вышла нянька с малышкой на руках. Сначала девочка внимательно разглядывала незнакомца, а потом на ее лице появилась беззубая улыбка.
-Ты у меня такая маленькая красавица, да? - пробормотал Генрих, беря девочку на руки и нежно прикасаясь губами к ее покрытой пушком голове. - Ты хорошо постаралась, - посмотрев на жену, смягчившимся голосом проговорил он. - Принцы встанут в очередь за ее рукой, если малышка не обманет обещания стать красавицей. Она твоя точная копия.
Алиенора принимала комплименты с едва заметной улыбкой.
-Войдите в дом, милорд, и подкрепитесь после путешествия, - официальным тоном сказала она, беря девочку и возвращая ее няньке.
Теперь вперед бросились другие дети, спеша поздороваться с отцом, а после шумной встречи они все вместе вошли в замок.
Потом, когда обед закончился и их чада улеглись спать, Генрих поднялся в спальню Алиеноры, где она подала ему крепкий сидр - яблоки в этой части Нормандии росли в изобилии.
-Настоящий напиток богов, - заявил Генрих. - Да он еще и возбуждает!
-Генри, нам надо поговорить, - начала Алиенора.
-Это верно, - тут же ответил он. - До архиепископа Руана дошли слухи. Его беспокоит воспитание маленького Генри.
-Правда? Это почему?
-Он обеспокоен тем, что наследник английского престола все еще живет с матерью и его образование до сих пор не началось.
-Я многому его научила! - возмущенно воскликнула Алиенора, сразу же ощетинившись и испугавшись того, что, видимо, собирался предложить Генри.
-Да, я знаю, но нашему другу архиепископу не это нужно. Он довольно пространно рассуждал о том, чем я отличаюсь от других королей. По его мнению, те грубы и невоспитанны. Он болтал о том, что на мою мудрость и осмотрительность повлияли книги, прочитанные мной в юности, и еще он сообщил, что епископы единогласно сходятся в том, что мой сын должен заняться книгами, дабы он мог стать моим истинным наследником.
-Ну и?.. - настороженно спросила Алиенора.
-Я внял его советам. Маленькому Генри сейчас шесть, и пора отправить его учиться.
Такова и в самом деле была традиция: отправлять принцев и детей знати в аристократические дома, где их воспитывали и где им давали образование вдали от отцов и матерей, которые считались слишком любящими и снисходительными, чтобы воспитать детей надлежащим образом. Алиенора знала это и принимала. Но когда пришло время, мысль о расставании со своим ребенком стала для нее мучительной. Всю его жизнь маленький Генри был рядом с ней, и, помня о том, что случилось с двумя другими его братьями, она никак не хотела выпускать сына из вида. Расстаться с ним означало для нее все равно что расстаться с собственной ногой или рукой. Как он там будет без нее? Кто станет лечить его царапины, успокаивать его страхи, целовать на ночь? Алиеноре невыносима была мысль о том, что он будет лежать в своей спальне и плакать в подушку, одинокий и безутешный.
-Я знаю, для тебя это будет трудно, - мягко сказал Генрих, - но ты должна понять, что мальчик не станет мужчиной, если будет расти под материнской опекой. Он должен вырасти независимым, научиться сражаться за себя и стать храбрым и сильным, как и подобает воину. Но ты будешь встречаться с ним время от времени. И чаще, чем другие матери видят своих сыновей. Я нашел идеальный вариант.
-Нашел? - спросила Алиенора, не в силах скрыть волнения.
-Да, - улыбнулся Генрих. - Он будет воспитываться у моего лорда-канцлера, у моего преданного Томаса.
-У Бекета?
-Да, у Бекета. А почему нет? У него большой дом, и он уже принял туда несколько детей знати. Они станут товарищами маленького Генри. За ним будет хороший присмотр.
Алиенора собиралась возразить, но она поняла мудрость этого плана. Бекет постоянно встречался с королем, а она и Генри были частыми гостями за его столом. Король прав: у нее будет много возможностей видеть своего ребенка.
-И когда это случится?
-После Рождества, - сказал Генрих.
Алиенора быстро подсчитала, что у нее есть еще три недели, прежде чем заберут Генри. Она поклялась себе, что будет проводить с ним чуть ли не все оставшееся время. Для нее это расставание было гораздо тяжелее, чем расставание с Марией и Алисой. Алиенора так мало общалась с ними, с этими милыми малютками, их держали на расстоянии от нее, и она их так толком и не узнала. Но маленький Генри был с ней с самого рождения, и она любила его самозабвенно. Пусть не так, как ее дорогого Ричарда - ее львенка, как она называла про себя мальчика, - но сильной, материнской любовью. Но не стоит считать это расставание окончательным, ведь она снова увидит сына. И увидит скоро. И у нее, конечно, останутся Ричард и Жоффруа: если получится, она никогда не отпустит от себя Ричарда. Он должен стать ее наследником, так что воспитываться сын будет под ее крылом. Только через ее труп получат они Ричарда.
-Мудрое решение, - ровным голосом сказала Алиенора, признавая свое поражение. - Но я хотела с тобой поговорить еще кое о чем - о том, что ты сделал в Аквитании.
-В Аквитании теперь все спокойно, - ответил Генрих. В голосе его слышалась окончательность, указывавшая на то, что он больше не собирается говорить на эту тему.
-Спокойно на поверхности, а чуть ниже все кипит, - не отступала Алиенора.
-Это твой дядя Рауль тебе напел? Что-то я не заметил, чтобы он держал твоих буйных вассалов на коротком поводке, - с иронической ухмылкой ответил Генрих.
-Этого никому не удавалось, даже моему отцу и деду, - сказала Алиенора. - География моих земель такова, что они с трудом поддаются объединению. Неужели ты этого не понимаешь?
Генрих встал и принялся вышагивать по комнате.
-Меня не удовлетворяет то, что моя власть распространяется только на территории вокруг Пуатье и Бордо, - заявил он. - Когда на важных постах будут сидеть чиновники, которые отчитываются непосредственно передо мной, на твоих землях воцарится больший порядок.
-Поступая так, ты отвращаешь от меня моих подданных! - вспыхнула Алиенора. - Они не любят, если ими управляют чужаки. И прежде дела обстояли неважно, когда Людовик присылал французов править от его имени. А когда французы уехали и вернулась я, люди возрадовались. Меня это так тронуло. Генри, я хочу, чтобы мои подданные любили тебя, но если ты станешь упорствовать в своих заблуждениях, они тебя возненавидят.
Генрих слушал жену с нескрываемым раздражением. Он остановился у двери и повернулся лицом к Алиеноре.
-Я делаю это не для того, чтобы заслужить их любовь, - заявил он. - Я хочу, чтобы твои вассалы подчинялись моей воле, нравится им это или нет. Они обязаны признавать мою власть, а ты - помогать мне утверждать ее.
-Тогда ты должен действовать иначе! - бросила ему Алиенора.
-Никто не имеет права говорить мне «должен»! - прорычал Генрих. - Я не подчиняюсь ни тебе и никому другому, Алиенора. Позволь мне напомнить, что долг жены - подчиняться мужу, воспитывать его детей и греть его постель, когда он того желает. И больше говорить тут не о чем!
-Если ты полагаешь, что я в настроении греть тебе постель после тех оскорблений, что ты мне нанес, то можешь не рассчитывать!
-Как тебе угодно! - раздраженно сказал Генрих и вышел из комнаты.
Алиенора готова была взвыть от злости. Нет, мужа ей не победить. Он совершенно неспособен понять ее точку зрения, а раз приняв решение, не отступает никогда.
Король с грохотом сбежал по винтовой лестнице в большой зал замка, где чуть не столкнулся с двумя дамами королевы, направлявшимися в ее покои, держа в руках свежевыстиранные головные покрывала и нижнее белье, приятно пахнущие травами. Одна из дам смело посмотрела королю в глаза. У нее было сужающееся книзу лицо, форму которого идеально подчеркивал вдовий вимпл, обрамлявший подбородок и розовые щеки. Генрих знал, кто она такая. Да и кто этого не знал? Рогеза де Клер, графиня Линкольн, имела репутацию самой красивой женщины Англии. Было широко известно, что в течение пяти лет после смерти мужа она отказывала всем, кто делал ей предложение, и ходили слухи, будто делала она это потому, что предпочитала получать удовольствие, где подвернется возможность. Впрочем, Генрих придерживался мнения, что вокруг молодой и привлекательной вдовы неизбежно возникают слухи такого рода.
Теперь король уже не был в этом так уверен. Взгляд его на мгновение пересекся с взглядом графини, и та со своей спутницей, сделав короткие реверансы королю, поспешили дальше. Но кровь у Генриха горела. Он был в ярости на Алиенору, которая посмела оспаривать его права в Аквитании, и загадочная Рогеза завладела его вниманием. Он давно восхищался ею издалека, но никогда не видел в этих миндалевидных зеленых глазах и пухлых губках то, на что обращали внимание другие мужчины. В этой женщине было что-то чуть ли не детское, хотя в том взгляде, которым она посмотрела на него, не было и намека на детскость. Теперь Генрих понял, что делало Рогезу столь восхитительной, и обещание, засветившееся в ее глазах в этот короткий миг, зажгло его воображение.
В тот вечер после ужина он принялся искать Рогезу и наконец нашел. Она стояла, завернувшись в плащ, над парапетом и смотрела на зеленые поля Котантена[45 - Котантен - полуостров на северо-западе Франции в департаменте Манш.], расстилавшиеся внизу.
-Я так и думала, что вы придете, ваше величество, - проговорила Рогеза мелодичным, мягким голосом.
И опять их глаза встретились. Графиня смотрела на Генриха откровенным обещающим взглядом.
-Люди верно говорят, что вы прекрасны, - сказал Генрих. - Моя жена тоже прекрасна, но по-иному. А я люблю разнообразие.
После этих слов она приблизилась к королю, и тот с силой прижал ее к себе. Их обоих пробирала дрожь желания.
-Я хочу тебя, - грубо шепнул Генрих Рогезе в ухо через ее головное покрывало.
Король запустил руки под плащ графини и стал жадно обшаривать ее налитые груди, бедра. Рогеза приоткрыла для поцелуя пухлые губы, и Генрих не заставил себя ждать, сначала целуя ее нежно, потом жадно, хищно…
Когда они насытились друг другом, Генрих вернулся в одиночестве в свою спальню, думая о том, как это замечательно просто овладеть женщиной, без всяких дополнительных осложнений: не вдаваясь ни в какие подробности, не потакая ее капризам. Он любил Алиенору, понимал это разумом, но жена стала бы вести эти бесконечные бесплодные разговоры, вмешиваться в дела, которые ее не касаются. Он ценил ее мнение, конечно ценил, но только до определенной черты. Алиенора была женщиной, черт ее побери, и его женой, а потому должна была подчиняться ему. Генрих считал, что проявлял к ней чрезмерную снисходительность, позволяя править в его владениях.
Генрих все еще был зол на жену. То, что она отказала ему в постели, все еще терзало его самолюбие. Он все равно не пришел бы к ней после ссоры, но владеть королевой было его правом. Генриха выводило из себя то, что Алиенора так презрительно относилась к его правам. То, что он переспал с красавицей Рогезой, было его местью жене. И он имел намерение и дальше мстить ей таким образом. Даже если Алиенора никогда не узнает об этом, он будет наслаждаться своей победой в одиночестве.
Генрих лежал в постели, его пресыщенное тело было готово ко сну, но ум странным образом не мог успокоиться. Он был простым человеком, прямым, а потому не мог понять, что с ним происходит. Ему и в голову не приходило задуматься о вине перед женой.
Генриху потребовалось какое-то время, чтобы понять, что его мучает странное чувство утраты.
Глава 19
Фалез, 1162 год
Пасху они провели в Фалезе - месте рождения Вильгельма Завоевателя. Двор размещался здесь же, в мощной крепости, возвышавшейся над городом на высоком холме, рядом с рекой Ант.
-Именно с этого места отец Вильгельма, герцог Роберт Великолепный[46 - Роберт Дьявол, он же Роберт Великолепный (около 1000 -1035) - герцог Нормандии с 1027 года.], увидел женщину по имени Эрлева, - напомнил Генрих Алиеноре, когда они стояли на стене замка у громадной неприступной башни с окнами в романском стиле. - Она была необыкновенно красива. - Сказав об Эрлеве, он вспомнил Рогезу.
-Я слышала, что его называли Роберт Дьявол, - иронически заметила Алиенора.
-Он и был дьявол, если уж говорить, - усмехнулся Генрих. - Понимаешь, я потомок дьявола по двум линиям!
-В это я могу поверить, - скорчила гримаску Алиенора. - А разве Эрлеву взяли не для того, чтобы стирать белье в реке?
-Вроде того. По крайней мере, так говорит легенда. Она была дочерью кожевника из городка. Герцог увидел ее и тут же влюбился. Эрлева родила ему двух детей. Жениться на ней Роберт Дьявол, конечно, не мог, потому что у него уже была жена, а потому их сына назвали Вильгельм Бастард, а потом победы принесли ему имя Завоеватель.
Они прошли по стене и вскоре оказались в маленькой часовне Святого Прикса, где Генрих показал на дверь, усеянную металлическими штырями:
-Она ведет в склеп, где я храню некоторые мои сокровища. От этой двери только два ключа: один у меня, другой - у Томаса.
Услышав имя Бекета, Алиенора нахмурилась. Если у кого и должен иметься второй ключ, то у нее, но Бекет и тут ее опередил.
-Я хотел поговорить с тобой о Томасе, - начал Генрих. Они сели на каменную скамью под окном. - Я принял решение. Он будет моим архиепископом. Нет, помолчи! - поднял руку Генрих. - Томас - мой друг, и он предан мне. Церковь обрела слишком много власти, и у меня радикальные планы пресечь злоупотребления. Я знаю, он меня поддержит.
-Почему ты так уверен? - с беспокойством спросила Алиенора.
-Безупречная и преданная служба Бекета в последние годы говорит сама за себя, - сердечно произнес Генрих. - Когда архиепископом станет мой верный Томас, никаких препятствий у задуманных мною реформ не будет.
-Значит, ты уже принял решение, - проговорила Алиенора, понимая, что никакие ее слова не смогут его переубедить.
Всем сердцем она чувствовала, что муж принимает дурное решение, основывая его на неправильной логике, и ничего хорошего из этого не выйдет. Другие люди, более мудрые, чем она, включая императрицу Матильду и епископа Фолио, тоже выражали озабоченность, но Генрих не желал их слушать.
-Я принял решение, - твердо сказал он. - Ты могла хотя бы выразить радость по этому поводу!
-Будем надеяться, что твоя уверенность в Томасе оправдается, - рассеянно улыбнулась Алиенора.
-Оправдается-оправдается, можешь не сомневаться, - беззаботно заверил ее Генрих.
Они сидели на тронах на возвышении в зале, когда по вызову Генриха явился Бекет. Алиенора обратила внимание, что он оделся по-королевски: расшитая алая туника и синий плащ Томаса резко контрастировали с латаной одеждой его властелина. Но Генриха никогда особо не волновала внешняя сторона его королевского титула. Он позволял Бекету быть его представителем в таких вопросах. Величественный вид Бекета мог свидетельствовать о богатстве и положении короля Англии.
Генрих поднялся с трона и тепло обнял своего канцлера:
-Томас, у меня для тебя новая миссия.
-Слушаю, милорд. - На лице Бекета появилось нетерпеливое выражение, словно он горел от желания узнать, какое поручение приготовил для него король.
-Прежде всего я хочу спросить о твоем приемном сыне, лорде Генри. Как у него дела? - начал король.
-Прекрасно, милорд, а его усердие заслуживает всяческих похвал, хотя, если вы позволите так сказать, он предпочел бы учиться фехтованию, чем грамматике, - улыбнулся Бекет.
-Я прошу вас, милорд канцлер, почаще напоминайте Генри о матери, - задумчиво проговорила Алиенора.
-Не беспокойтесь, миледи, он ежедневно включает вас в свои молитвы, - ответил Бекет, потом обратился к королю: - Эта миссия как-то связана с моим приемным сыном?
-Да. Я хочу, чтобы ты с Генри отправился в поездку по Англии и мои бароны принесли ему присягу верности, - приказал Генрих. - Ты должен отправляться немедленно. Церемония пройдет на Троицын день, но сначала привези мальчика сюда, чтобы мы с ним попрощались.
-Если милорд позволит, то я удаляюсь, - поклонился Бекет.
Алиенора радовалась: она увидит сына, пусть и на короткое время. С их последней встречи прошло долгих четыре месяца.
Когда немного спустя Бекет вернулся, с ним был и семилетний Генри. Алиенора сразу же заметила перемены в мальчике. Он казался выше, увереннее в себе. Они поздоровались, и ей стало ясно, что впервые между ней и сыном появилось ощутимое расстояние. Генри элегантно наклонился и поцеловал ее руку. Алиенора с жаром обняла его и тут же почувствовала, что сын испытывает некоторую неловкость. А вот горячие объятия отца меньше смутили мальчика, и Алиенора поняла, что в глазах сына ее значение уменьшилось, хотя внешне поведение маленького Генри было безупречным. Сердце у нее болело, но она продолжала улыбаться и решительно сохраняла дистанцию.
-Я вижу, ты научил парня элегантным манерам! - заметил Генрих, ероша рыжие кудри своего отпрыска. - Ну, милорд Генри, собирайся в поездку по Англии. Ты должен будешь как мой наследник принять оммаж моих баронов. Тебе ничего не нужно делать - только сидеть со счастливым видом и слушать. Помни, что ты пока еще не король!
Все рассмеялись, и в глазах мальчика появился возбужденный и вызывающий блеск, плохо соответствовавший той покорности, которую он должен был проявлять по отношению к отцу. Только Алиенора заметила этот блеск и почувствовала холодок в сердце. Неужели ее сын, при всей его молодости, уже полон амбиций и готов занять место отца? Неужели слова отца говорили ему о том, какая великая судьбы его ждет? Они оба старались изо всех сил, чтобы подготовить Молодого Генриха к роли короля, но сын, вероятно, еще не понимал, что это значит… до сего дня. А может быть, его радовало предстоящее морское путешествие и всеобщее поклонение, которое даст ему возможность почувствовать собственную важность. Какой мальчик остался бы равнодушным в предвкушении такого? Алиенора постаралась прогнать подобные мысли. Не стоит слишком остро реагировать на всякие мелочи, сказала она себе, это дурная привычка. Просто перспектива нового расставания с сыном сделала ее более чувствительной.
-Идите и соберитесь, молодой милорд, - сказал Бекет. - Только не бегом! Будущий король не должен бегать - он ходит размеренным шагом.
-Думаю, Томас, и мне нужно взять у тебя несколько уроков хороших манер! - рассмеялся Генрих.
Бекет улыбнулся своей задумчивой, привлекательной улыбкой:
-Я тоже буду готовиться к путешествию, ваше величество.
-Постой, - сказал Генрих, - ты еще не до конца понял свою миссию.
-Ваше величество? - Это был тот редкий случай, когда на лице Бекета появилось удивление.
-Я желаю, - дружески глядя на него, произнес Генрих, - чтобы ты стал архиепископом Кентерберийским.
Теперь Бекет пришел в ужас. Он стоял, словно лишившись дара речи. Алиенора еще не видела его таким потерянным.
-Ваше величество, - прошептал Бекет хриплым от потрясения голосом, - не делайте этого, умоляю вас.
Улыбка на лице короля застыла.
-Ну-ну, Томас. Ты же наверняка понимаешь мудрость моего решения.
-Ваше величество, - с отчаянием в голосе проговорил Беккет, - я умоляю вас пересмотреть ваше решение. На то есть достаточно причин. Я знаю, что, сделав меня архиепископом, вы будете требовать от меня того, что я не смогу дать. Позвольте мне говорить откровенно. Уже и без того ходят разговоры о том, что вы многого ждете от решения вопросов, которые могут повлиять на положение Церкви. Если вы захотите провести реформы, ущемляющие интересы Церкви, то я буду вынужден противодействовать вам.
-Но, Томас, ты же сам говорил, что Церковь нуждается в реформе, - возразил Генрих.
-В роли вашего канцлера я мог выразить такое мнение, но в роли архиепископа Кентерберийского буду вынужден отстаивать другую позицию. Я окажусь в затруднительном положении. Ваше величество, в Англии хватает священников, которые могли бы занять место архиепископа Теобальда. Взять, например, епископа Фолио, хотя я и не испытываю к нему симпатий. Но он был бы идеальным выбором. А у меня даже нет сана, и я никогда не проводил мессу!
-Не надо со мной спорить, Томас. Я принял решение, - заявил Генрих с королевской интонацией, которая не допускала дальнейших возражений. - Я думал об этом на протяжении многих месяцев и решил, что ты самый подходящий человек для этой должности. И ты не хуже меня знаешь, что можешь быть посвящен в сан, а потом и в архиепископы. Я тебе обещаю, что мы будем вместе работать на благо Церкви… и Англии. А теперь закончим этот спор.
Бекет знал, что потерпел поражение. Он стоял с несчастным видом, глядя так, будто ему вынесли страшный приговор. Не в первый раз Алиенора проникалась к нему сочувствием. Она понимала, что возражения Бекета хорошо аргументированы и с самого начала он окажется в невыгодном положении. Но и он, и она были бессильны переубедить Генриха, если уж он принял решение.
Когда король замолчал на некоторое время, Бекет поклонился на прощание.
-Я приготовлю письма, чтобы известить английских баронов и епископов о моем решении, - заявил Генрих. - Мне необходимо быть в Нормандии, но мой сын должен присутствовать при введении тебя в должность. Есть и еще одно дело. Я хочу, чтобы ты купил золото для украшения короны и скипетра для Молодого Генриха. Я намерен короновать его еще при моей жизни по традиции французских королей.
-Хорошо, ваше величество, - срывающимся голосом произнес Бекет. Лицо у него посерело.
Алиенору разрывало между радостным удивлением в связи со скорым посвящением ее сына в рыцари и недоумением. Генрих еще не проявлял такой недальновидности: как он мог верить в то, что его друг, получив должность архиепископа, будет и дальше оставаться безусловно ему преданным.
Двор все еще оставался в Фалезе, когда в мае в Нормандию поступили сообщения о формальном назначении Бекета архиепископом в присутствии лорда Генри и королевских судей. Потом пришло известие о его посвящении в сан, а на следующий день - в должность архиепископа Кентерберийского. Бекета, как сообщалось, при посвящении переполняли эмоции, он заплакал, когда архиепископская митра была водружена ему на голову. Алиенора злобно спрашивала себя, уж не сделал ли он это для вящего эффекта. Томас тонко чувствовал важность момента и имел склонность к драматическим жестам. Это отвечало его тщеславию.
Следующую новость принес неожиданный гость - секретарь нового архиепископа Иоанн Солсберийский. Алиеноре давно уже была известна репутация Иоанна. Он учился в Париже, работал в папской курии, потом поступил на службу к архиепископу Теобальду и к тому времени был уже знаменитым писателем, а теперь считался одним из самых выдающихся ученых и мыслителей своего времени.
-Он обо мне невысокого мнения, - скривил губы Генрих, когда сообщили о прибытии Иоанна. - Считает, что при моем дворе царят слишком свободные нравы.
-Иоанн говорит почти как аббат Бернар, - иронически заметила Алиенора, вспомнив о наводившем на нее ужас аскетическом старике, который давно уже отдал Богу душу.
-Кажется, именно аббат Бернар рекомендовал нашего друга Иоанна архиепископу Теобальду, - напомнил Генрих.
Высокого, исполненного достоинства священника лет сорока с небольшим провели в королевский солар. Иоанн Солсберийский был известен как человек высоконравственный и бескомпромиссный, но в отношении короля он оставался безупречен.
-Здравствуйте, Иоанн, - сказал Генрих.
-Здравствуйте, ваше величество. Надеюсь, вы и королева в добром здравии. Милорд архиепископ шлет вам слова преданности и любви и наказал мне передать вам это. - Иоанн вытащил богато расшитый мешочек с завязками и положил его в руку короля.
-Государственная печать Англии? - с нескрываемым недоумением спросил король.
-Именно она, ваше величество, - мрачным голосом ответил Иоанн. - Мой господин послал меня вернуть его знак канцлерского положения. Он просит вас извинить его, но с этого момента он хочет полностью посвятить свою жизнь делам Церкви.
-Что? - Лицо Генриха посерело от гнева. - Он нужен мне и как канцлер, и как архиепископ.
Иоанн посмотрел на короля с выражением, в котором сквозила жалость:
-Мой господин сказал, что обязанности двух постов слишком тяжелы - он не сможет их вынести.
-Он что, больше не хочет служить мне?! - взорвался Генрих. В глазах короля появились слезы.
Алиеноре было невыносимо ни смотреть на мужа, ни присутствовать при этом сокрушительном разочаровании. Поступок Бекета представлялся ей чуть ли не сродни предательству.
-Ваше величество, он изменился. Взглянув на него, вы бы не поверили своим глазам.
-Что значит «изменился»? - резко спросила Алиенора.
-После того как его посвятили в сан, с ним случилось чудесное преображение, миледи.
-Чудесное? - эхом отозвался Генрих.
Алиенора вспомнила, что Бекет всегда наслаждался, уходя в свою роль с головой, и подумала, что Иоанну точнее было бы сказать не «чудесное», а «рассчитанное».
-Как только милорд архиепископ облачился в одеяния, какие Господь определил носить самым высоким своим слугам, он изменился. Изменился не только его внешний облик, но и весь образ жизни. Будучи ранее придворным, государственным деятелем, солдатом и светским человеком, он за одну ночь, как ни посмотри, превратился в человека Церкви, даже аскета. Из покровителя лицедеев и любителя борзых превратился в пастыря душ.
-Томас? Аскет? - Генрих не верил своим ушам.
Алиенора ничего не сказала. Она думала, что, перестав быть покровителем лицедеев, Бекет, похоже, превратился в одного из них. Она не могла поверить, что этот переворот искренний. Бекет во всем доходил до конца.
-Да, ваше величество, - сказал Иоанн. - Он отказался от всего мирского. Все только дивятся, глядя на него. Отказался от светских одежд ради монашеского хабита, носит власяницу, чтобы постоянно помнить о греховности плоти. Милорд, его одежда кишит вшами… Пьет он только ту воду, в которой кипятили сено. Он продал всю свою собственность и теперь является одним из самых крупных благотворителей в Англии. И каждый день демонстрирует невиданное смирение: моет ноги у тринадцати нищих и подает им милостыню. Просит своих монахов хлестать его по голой спине в наказание за его грехи. Ночи проводит в бессонных бдениях.
Генрих слушал все это, раскрыв рот. Королю, который любил Бекета, рассказ Иоанна казался невероятным, в отличие от королевы, которая Бекета не любила и всегда смотрела на него с подозрением. Алиенора чувствовала, что Бекет наслаждается своей новой ролью, купаясь в славе. А как иначе можно объяснить такие перемены?
Король, все еще пребывающий в недоумении, вызвал епископа Фолио и попросил Иоанна Солсберийского повторить все то, что он говорил об изменениях, произошедших с Бекетом.
-Милорд, вы совершили чудо, - сухим тоном произнес Фолио. - Вы сделали архиепископа из солдата и придворного. И кажется, святого архиепископа.
Алиенору перекосило. Епископ посмотрел на нее, понимая, что она проницательнее, чем ему казалось прежде.
Генрих был в полном недоумении.
-Уж не знаю, что и думать, - произнес он. - Я чувствую себя брошенным. Я словно потерял друга.
Глава 20
Вудсток, 1163 год
Алиенора шла с детьми по парку, окружавшему королевский дворец в Вудстоке. Перед этим они посетили зверинец, сделанный по приказу короля, и маленькие Ричард и Жоффруа с восторгом смотрели на львов в клетке, леопардов, рысей и верблюдов, которые были подарены королю иностранными правителями.
Матильду и маленькую Алиенору в особенности поразил один странный зверь, спина которого была усеяна иглами.
-Еж! - в восторге воскликнула Алиенора.
-Нет, - возразила мать. - Это дикобраз.
Несколько минут они смотрели, как зверь роет землю, потом Ричард потащил их снова смотреть львов, крича: «Ррр! Ррр!» Алиенора нежно улыбнулась ему, потом ее мысли обратились к старшему сыну, по которому она мучительно тосковала. Генри оставался в доме Бекета, и Алиенора не видела его с февраля. Тогда она устроила маленький праздник на его восьмой день рождения. Но получилось все не так, как ей хотелось. Сын исполнился чувства собственного величия: Молодого Генриха более не привлекали подарки на день рождения - он теперь был наследником своего отца.
Июльское солнце согревало, и, вернувшись из зверинца, они расположились в очаровательной беседке на цветочной лужайке, переливавшейся великолепными, божественными оттенками, в закрытом саду королевы с тяжелыми от фруктов деревьями. Им подали эль - ведерки с напитком предварительно охладили, выдержав в воде рва. Здесь их и нашел Генрих, бодрый после оленьей охоты в парке. Он был очень доволен собой, потому что всего день назад все уэльские лорды приехали в Вудсток и принесли ему оммаж - следствие решительно подавленного им весной восстания в Уэльсе.
Когда няньки увели детей ужинать, Генрих и Алиенора сели на каменную скамью и, наслаждаясь вечерним теплом, принялись говорить о честолюбивых планах короля установить закон и порядок в королевстве. Генрих считал этот проект очень важным и работал над ним с самого дня коронации.
-Меня беспокоит, что растет число преступлений, совершаемых священниками, - заявил он. - А нынешний закон позволяет им выходить сухими из воды!
Алиенора давно была знакома с этой проблемой. Она и прежде много раз слышала, как муж ворчит по этому поводу. Но сейчас в его голосе появилась решительность.
-Я решил положить этому конец, - сказал он.
Много лет спустя, вспоминая тот летний день, Алиенора думала, что тогда и предположить не могла, как жестоко решение короля повлияет на его жизнь.
-Это несправедливо, а потому должно быть прекращено, - продолжал Генрих. - Если преступление совершает светский человек, то он оказывается в моем суде и получает наказание по заслугам. И нередко очень строгое. Таков закон королевства, и он справедлив. - Генрих встал и начал расхаживать туда-сюда на свой обычный беспокойный манер. - Но любой священник, даже самого низкого чина, соверши он преступление, будь он убийцей или насильником, может сослаться на неподсудность духовенства, и его дело будет передано в Церковный суд. А тебе известно, что это означает.
-Церкви запрещается проливать кровь, - добавила Алиенора.
-Вот именно. Потому Церковный суд накладывает самые легкие наказания. Ты можешь убить человека, но если носишь тонзуру, то получаешь наказание в виде троекратного чтения «Аве Мария». А если убийство совершили ты или я - нас повесят.
Лицо Генриха покраснело от гнева. Эта проблема бесила его. И уже давно. Алиенора подозревала, что он не предпринял никаких действий в данном направлении по единственной причине: не хотел провоцировать ссору с Бекетом. Отношения между ними после возвращения Генриха в Англию были поначалу настороженные, потом дружеские, но постепенно стало нарастать отчуждение, которого никогда в прошлом не имелось, и королева догадывалась, что муж переживает потерю и опасается разрушить остатки их дружбы. Но даже несмотря на это, неприкосновенность преступных священников, как король их называл, так сильно раздражала его, что он был готов подвергнуть Бекета испытанию, а может быть, просто убедил себя в том, что его любимый Томас на его стороне.
-Нет, любовь моя, я решил, - произнес в завершение Генрих. - Все без исключения преступники должны быть судимы королевским судом.
Он сел, и Алиенора накрыла его руку своей. В последнее время у них все реже и реже выдавались мгновения взаимной нежности. Генри был вечно в делах, управление таким обширным королевством ложилось на его плечи множеством забот и обязанностей, Алиенора же, со своей стороны, была занята делами растущего семейства. И самое главное, они существовали в условиях временного перемирия, не желали затрагивать вопросы, которые их разделяли. Все это не способствовало сближению.
На следующий вечер муж пришел к ней злой и огорченный.
-Томас отказал мне! - бушевал он. - Мы заседали в Совете, и, чтобы пополнить казну, которая пустеет с тревожащей меня быстротой, я предложил доходы, собираемые моими шерифами в графствах, направлять на нужды короны. Но что сделал милорд архиепископ? Он возразил! Открыто бросил мне вызов. Выставил меня дураком! - чуть ли не кричал Генрих.
-А что сказали твои бароны? - мягко спросила Алиенора.
-Поддержали Томаса. Мерзавцы! Все они мерзавцы! - Лицо его стало пунцовым.
Алиенора, в отчаянии покачивая головой, задула несколько свечей, сняла ночную рубашку и скользнула в постель.
-Может быть, милорд архиепископ хочет показать, что его власть примаса Англии непререкаема, - предположила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежнее.
Не исключено, что до Бекета дошли слухи о постановке королем в скором времени более серьезного вопроса, и теперь он проверял, на чью поддержку может рассчитывать.
Тяжело опустившись на кровать, Генрих начал раздеваться. В тридцать лет он все еще сохранял широкую грудь и мощные мускулы, но у него стал появляться живот - следствие пристрастия к сладким винам из Анжу.
-Ты так думаешь? Что ж, больше я не позволю ему взять верх надо мной! - поклялся он, ложась рядом с женой. - Но давай не будем попусту тратить время на Томаса. Я пришел сюда с другой целью.
Генрих обнял ее сильными руками и жадно поцеловал, и Алиенора удивилась тому, что ее тело до сих пор способно возбуждать его. Королеве уже перевалило за сорок, и в ее все еще густых волосах появились седые прядки. Вокруг глаз обозначились морщинки, губы были уже не такими налитыми, как прежде, подбородок слегка оплыл. Груди после стольких беременностей стали мягкими, живот округлился. Но Алиенора по-прежнему знала, как возбудить мужа, ее жадные пальцы и язык всегда умели быстро распалить его, что она и начала делать теперь, с наслаждением почувствовав, как мгновенно затвердел в ее руке его член, и тоже испытала прилив желания. Они соединились, как всегда, в порыве страсти, а когда все кончилось, Алиенора замерла, жаркая и расслабленная, чувствуя на себе тяжесть Генри и удивляясь, как это они сохранили способность наслаждаться друг другом после одиннадцати лет брака и рождения семи детей.
Король сразу же заснул, как обычно, положив руку на Алиенору. Когда рано утром он проснулся, свеча уже почти догорела, и в ее мерцающем свете он посмотрел на жену, вспоминая, как они занимались любовью. «Она все еще прекрасна, - подумал он, - и я по-прежнему ее люблю». Король мог в тайне встречаться с Рогезой де Клер - его и в самом деле настолько пленили прелести графини, что он не мог от нее отказаться, - но сердце его, а нередко и тело принадлежали Алиеноре, что не переставало удивлять его самого. Когда Генрих был с ней, как сейчас, он мог забывать о том, как глубоко ранил его Томас, предав их дружбу. Никогда в истории, говорил он себе, король не возвышал так своего подданного, чтобы получить в ответ черную неблагодарность. Томас словно вознамерился утвердить свою власть над властью короля! А с этим Генрих не собирался - и не мог - мириться. Если между ними начнется борьба за власть, значит так тому и быть. Но почему Томас решил пуститься в эту авантюру, если он стольким обязан ему, Генриху, после стольких лет сердечной и взаимообогащающей дружбы? Боже мой, думал король, зачем он мучает себя,
вспоминая те хмельные дни, когда они были близки с Томасом, были беззаботны и не подозревали о грядущих штормах за горизонтом? Он любил тогда Томаса, любил как брата и верил, что тот отвечает ему взаимностью. Похоже, он ошибался, катастрофически ошибался. И от одной этой мысли Генрих, король Англии, зарылся львиной головой в подушку и заплакал.
Алиенора проснулась, когда было еще темно, и уставилась через узкое окно на звездное ночное небо. Легкий теплый ветерок обдувал подушку, нежно шевелил ее волосы. Климат Англии, вероятно, не теплее климата Северной Франции, но в летние месяцы здесь приятно, хотя и не так обжигающе жарко и великолепно, как в Аквитании. В тысячный раз попыталась она прогнать тоску по стране, в которой родилась. Четыре долгих года прошло с тех пор, как Алиенора в последний раз была в Пуатье, а еще дольше не бывала она на золотых просторах юга. Надо что-нибудь сделать, чтобы вернуться туда как можно скорее, придумать какой угодно предлог. У королевы намечалось множество планов.
И вдруг она услышала резкие приглушенные рыдания и с ужасом поняла, что их источник - подушка рядом с ней, это плачет Генри. Никогда не видела она, чтобы ее мужественный, сильный супруг плакал, и теперь не знала, как быть. Сделать вид, что она все еще спит и ничего не слышала? Не будет ли Генри смущен, если она станет свидетелем его слабости? Или же лучше пойти на поводу у материнского чувства и успокоить его, как она успокаивала сыновей, когда они прибегали к ней в слезах из-за каких-нибудь детских пустяков?
Генрих лежал спиной к ней. Алиенора осторожно протянула руку, положила ее на его обнаженное плечо.
-Генри? Что случилось? - прошептала она.
Он замер на мгновение, потом его напрягшиеся плечи ослабли, и он, согнув руку в локте, уткнулся лицом в плечо жены.
-Меня предали, - упавшим голосом прошептал он. - Предал тот, у кого были все основания меня любить.
Вместо ответа Алиенора притянула его к себе, прижала к груди голову. Обычно такая близость рождала вспышку страсти. Но сейчас муж просто лежал с закрытыми глазами, несчастный и беспомощный.
-Генри, - наконец проговорила она, - ты не должен так переживать из-за Томаса. Он не стоит твоей безоглядной преданности.
Эти слова прибавили Генриху силы духа, и он, отодвинувшись, посмотрел на жену.
-Лучше Томаса не было слуги ни у одного короля! - воскликнул он. - И друга лучше, чем Томас, тоже не было. Ты его никогда не любила. Ты всегда ревновала меня к нему… Признайся.
-Не отрицаю, особой приязни я к нему никогда не испытывала, - осторожно сказала Алиенора, не желая усугублять ситуацию. - Я хотела, чтобы тебя интересовали мое мнение и советы, а не его, что вполне естественно. И все же мне - и другим - казалось, что Бекет просто поработил тебя. И меня это беспокоило, но я надеялась, в один не самый прекрасный день ты поймешь: он тебе вовсе не друг, как это, к сожалению, и случилось сегодня. И я не единственная, кто считал, что ты продвинул Бекета слишком высоко.
-Ничего он меня не поработил! - отрезал Генрих. - Что за чушь?!
-Тогда почему это так волнует тебя?
-Я чувствую, что меня предали, - пробормотал он. - Любой на моем месте чувствовал бы то же самое, если бы сделал для Томаса столько же, сколько сделал я, а потом за все это получил плевок в лицо!
-Тогда пусть тобой руководит гнев, но не позволяй Томасу причинять тебе боль, - наставляла мужа Алиенора. - Теперь ты знаешь, что он собой представляет. Когда Бекет снова встанет у тебя на пути - а это случится непременно - и проявит еще больше неблагодарности, ты будешь готов к этому. Но в следующий раз не позволяй ему выйти сухим из воды.
-Все не так-то просто, - пробормотал Генрих, слеза стекла по его щеке. - Я любил его как брата, а он вдруг стал моим врагом.
-Ах, Генри, неужели ты не видишь того, что очевидно другим? - вздохнула Алиенора. - Любовь делает нас слепыми к недостаткам других. Всегда помни: что бы он ни сделал, ты его король. Бекет твой вассал, он принес тебе клятву верности. Ты должен забыть о своей боли и заставить его подчиниться тебе, так же как и всех других подданных.
-Ты что, не понимаешь, Алиенора, не понимаешь?! - чуть ли не закричал Генрих. - У него есть более высокий повелитель, чем я. Томас говорит мне, что на его стороне Бог. А противиться Богу он не может!
-Томас - всего лишь человек, хотя ты и сделал его архиепископом! - с жаром ответила Алиенора. - И ты должен иметь дело с человеком, а не подниматься до Господа. Вся эта болтовня о Боге, который на его стороне, - просто игра, но ты ее не видишь. Бекет, наслаждаясь своей новой ролью, пытается подавить тебя. А ты позволяешь ему это!
-Хватит! - завопил Генрих, на лице его в лунном свете появилось выражение бешенства. - Я больше не буду слушать твоих ядовитых речей. Ты всегда ненавидела Томаса.
-Это не ядовитые речи, а здравый смысл! - воскликнула она. - Ты бы и сам до этого дошел, если бы не был одурачен этим человеком! Господом клянусь, Генри, если бы я не знала наверняка, то решила бы, что ты любишь его на тот же манер, что он любит тебя.
Генрих удивленно уставился на жену, оглушенный ее словами.
-Что ты хочешь этим сказать? - медленно, угрожающе проговорил он.
-Я видела это несколько лет назад, - продолжила Алиенора. - А если видела я, то видели и другие. То, как он смотрел на тебя. Он хотел тебя, Генри. Это было совершенно очевидно. Если бы любовь к нему не ослепляла тебя, ты бы и сам это увидел.
Пощечина оказалась чувствительной, и Алиенора была потрясена ею не меньше, чем он ее словами. В отличие от многих других мужей, о которых она слышала, Генрих прежде никогда не поднимал на нее руку.
-У тебя воистину извращенный ум, если ты позволяешь себе так думать! - прорычал он. - Я могу только допустить, что тебя к таким гнусным предположениям привела твоя болезненная ревность.
-Можешь так считать, если хочешь, - тихо проговорила Алиенора, прижав ладонь к горящей щеке. - Больше я не скажу тебе ни слова, потому что знаю, насколько мучительно выслушивать истину, а я убеждена, что это истина. И слушать ее больно. Но когда он нанесет тебе следующий удар, я буду здесь, Генри. Я тебя люблю. Я никогда не предам тебя и не причиню тебе вреда.
По прошествии лет Алиенора вспоминала эти слова с горьким сожалением, а ту ночь - как поворотный пункт в их браке. Она вдруг тоже стала врагом за то, что осмелилась затронуть больное место в сердце мужа. Он пришел к ней в поисках утешения, а она все только ухудшила. Ощущение безнадежности переполняло ее. Между ними по-прежнему стоял Томас Бекет, и как враг короля он был могущественнее, чем как друг.
Глава 21
Вестминстер, 1163 год
Генрих встал, и мгновенно воцарилась тишина. Бароны и епископы, собравшиеся в зале Большого совета, заполнили это величественное сводчатое помещение до отказа и теперь выгибали шеи, чтобы увидеть короля, услышать, что он говорит. Прошел слух, что король собирается заявить о чем-то важном и противоречивом.
-Милорды, - начал король, - я намерен поговорить об изъяне в законах моего королевства. Речь пойдет о преступных священниках - тех, кто был снисходительно осужден церковными судами, потому что обладал неподсудностью как духовное лицо. Мне представляется, добрые сэры, что эти люди, принадлежа к духовным орденам, в ряде случаев в буквальном смысле уходят от наказаний за убийство. И я больше не собираюсь терпеть подобное!
При этих словах по залу пронесся шумок. Несколько баронов выкрикнули: «Верно!» Архиепископ Бекет и его прелаты сидели с каменным лицом.
-Я решил потребовать от церковных судов передачи преступников, которые нарушили мои законы, в королевские суды для предания их надлежащему наказанию! - твердо сказал Генрих. - Это не нечто новое, милорды, а лишь возвращение к обычаю, существовавшему при Генрихе, которого все вы почитаете как Льва Справедливости.
На некоторых лицах появилось озадаченное выражение: люди пытались - и не могли - вспомнить о проведении первым Генрихом подобных законов. Король мрачно улыбнулся самому себе. На самом деле он выдумал этот закон своего предшественника, но надеялся, что никто не посмеет обвинить его во лжи.
Король сидел на троне, глядя на своих советников и словно бросая им вызов: ну-ка возрази!
-Так что, милорды? Что скажете? - гаркнул он.
Бекет поднялся на ноги. Лицо его было мрачнее тучи.
-Ваше величество, как и все остальные здесь присутствующие, я хорошо знаю о тех обвинениях, что можно предъявить церковным судам. Но как ваш архиепископ и примас Англии, я не могу санкционировать ущемление власти и свобод Церкви.
Генрих смотрел на Бекета с каменным лицом, неподвижно сидя на троне и держась за деревянные подлокотники.
-Вы отказываетесь повиноваться мне, лорд Кентерберийский? - спросил он устрашающим голосом.
Но Бекет не отступил:
-Ваше величество, возвысив меня до архиепископа, вы оказали мне высочайшее доверие. Я бы предал ваше доверие, если бы не стал защищать независимость Церкви от посягательств светских властей.
-Ты поднаторел в предательствах, поп, - пробормотал Генрих.
Некоторые из присутствующих услышали его слова и многозначительно переглянулись. Судя по выражению лица Бекета, он тоже слышал, что сказал Генрих. Сглотнув, он сделал некоторое усилие, чтобы вернуть себе самообладание.
-Я категорически возражаю против предлагаемой вами реформы, ваше величество, - заявил Бекет, потом сурово посмотрел на епископов, призывая их поддержать его.
Некоторые смотрели в пол, другие, казалось, вдруг обнаружили что-то доселе им неизвестное в своих епископских перстнях.
Со своего места поднялся епископ Жильбер Фолио.
-Я с вами, мой король! - с вызовом заявил он. - Главное - дух закона, а не его буква, будь это закон Божеский или человеческий.
-Благодарю вас, милорд Херефорд, - с благодарностью сказал Генрих. - Хотя бы у одного из моих клириков есть здравый смысл. Что скажут остальные? Кто из вас за меня?
Все бароны до одного подняли руки, к ним боязливо присоединились несколько епископов.
-Кому вы служите в первую очередь - Богу или королю?! - напустился на них Бекет.
Он пересекся взглядом с Генрихом. Лица обоих горели ненавистью, правда, на лице короля была еще и боль. Но для Бекета не существовало ничего, кроме его миссии. Он знал, что прав. Земная дружба должна отойти в сторону перед честью Господа и Его Церкви.
-Я требую, чтобы вы воспротивились этой так называемой реформе, - обратился он к своим епископам.
-Осторожнее, Томас! - прорычал Генрих, но Бекет проигнорировал его.
-Те, кто против, встаньте! - потребовал Бекет. - Здесь вопрос идет о большем, чем о простой покорности королю. Вы должны помнить о ваших бессмертных душах.
Несколько мгновений все оставались неподвижны, потом встал один епископ, за ним другой, еще один, наконец встали все, кроме епископа Фолио, который вставать решительно не собирался.
-Милорд епископ Херефорда, я надеюсь, вы думаете о Господе и о своей совести? - спросил Бекет.
-Моя совесть в полном согласии с Господом, - ответил Фолио, сложив руки на внушительном животе.
-Прекрасно! - недовольным голосом произнес Бекет.
-Хватит этих разговоров! - прорычал Генрих. - Вы, мои епископы, принесете присягу верности древним традициям королевства. Я этого требую!
-Но это будет означать, что мы поддерживаем тот самый закон, который, по вашим словам, был издан королем Генрихом, - сказал Бекет.
-Мое право требовать от вас такой клятвы, - твердо ответил ему Генрих. - Мои законы должны поддерживаться, а если мои епископы не подают в том примера моим подданным, то чего, черт побери, можно ожидать от остальных.
Поморщившись при упоминании королем черта, Бекет обратился к своим епископам:
-Вы должны принести клятву, как того требует ваш долг перед королем. Но вы должны добавить слова: «исключая наш орден». Вам это ясно?
-Проклятье! - бушевал Генрих. - Я не хочу слышать ничего про ваш орден. Я требую ясно выраженного и абсолютного подчинения моим законам.
-Тогда, мой король, находясь в здравом уме, я не могу требовать, чтобы епископы приняли эту присягу, - не отступал Бекет.
Генрих пришел в ярость. Его трясло от гнева. Он встал и быстрым шагом вышел из зала.
Внезапно из двора в зал донеслись звуки бешеной деятельности, взволнованные крики людей, ржание лошадей, грохот телег.
-Пусть твои женщины поскорее собираются, - ворвавшись в ее покои, сказал Генрих Алиеноре.
-Что случилось? - спросила она, поднимаясь, и ее вышивка упала на пол.
Маленькая Матильда и Алиенора оставили свои кегли и с опаской посмотрели на отца. Его гнев приводил их в ужас. Мамилла, увидев встревоженные детские лица, поставила кубок, опустилась на колени и покатила шар, надеясь отвлечь их.
-Это все Бекет! - прошипел Генрих. - Он снова не подчинился мне! На Совете, перед моими лордами, властями телесными и духовными. Он занял сторону своих преступных клириков, восстал против моих реформ. И в конце концов запретил епископам приносить присягу в поддержку моих законов. Такое неподчинение - предательство чистой воды!
Алиенора налила вина и протянула мужу кубок. Он проглотил вино и возобновил свою тираду:
-Я не собираюсь это терпеть! Он за все заплатит мне.
-И что ты собираешься делать? - спросила Алиенора.
Она приняла решение никогда больше не критиковать Бекета, только поддерживать Генриха, когда ему требуется поддержка. Так она собиралась поправить их отношения, которым нанесла такой ущерб в ту жуткую июльскую ночь.
Генрих тяжело опустился на пустой стул и уставился на огонь. Он свирепо дышал, а когда наконец заговорил, голос его зазвучал спокойнее, решительнее:
-Для начала я конфискую все богатые земли и замки, которыми наделил его, когда он был канцлером. Пусть узнает, что такое потеря моей благосклонности.
Король встал и начал расхаживать по комнате. Девочки по кивку матери убрались подальше, чтобы не мешать, и устроились на сиденье у окна, откуда со страхом наблюдали за отцом. Алиенора успокаивающе улыбнулась им, потом обратилась к Генриху:
-Справедливо ли это после всего, что он сделал? Наш сын и наследник до сих пор остается на попечении Томаса. Ты не забыл?
-Нет, конечно, это несправедливо! - бушевал Генрих. - Я немедленно прикажу забрать у него мальчишку.
-Пусть он вернется ко мне, - попросила Алиенора, но муж посмотрел на нее так, будто она сошла с ума.
-Генри уже восемь лет - слишком много, чтобы им командовали женщины, - сказал он голосом, не допускающим возражений. - У него будет собственный дом и свои слуги.
Алиенора подавила разочарование и сказала, что это более подобает королевскому сыну.
-Но я хочу видеть его хотя бы изредка, - с надеждой проговорила она.
-Конечно, - ответил Генрих.
Но мысли его были заняты другим: короля не отпускало предательство Бекета. Он был словно одержимый. Алиеноре хотелось утешить мужа, но она прекрасно знала, что он не примет ее утешения.
-Так мне собираться? - спросила она. - Мы уезжаем?
Генрих вздохнул. Королевский гнев стихал понемногу, по мере того как в его голове созревал план мести.
-Нет, не надо. Я поторопился. Завтра я поеду на охоту, после чего мне наверняка станет лучше. И тогда я смогу спокойно обдумать и решить, что делать дальше.
-Тогда тебе лучше спуститься и сказать, чтобы они разгрузили телеги и вьючных мулов, - улыбнулась Алиенора.
-Это им понравится! - с усталой улыбкой ответил Генрих, покидая ее.
Вся знать королевства собралась под бочкообразными сводами Вестминстерского аббатства. В высоких канделябрах мерцали свечи, освещавшие лица сильных мира сего, желавших присутствовать при важном событии. Недавно прибыли известия из Рима - высказался сам Папа Римский. Спустя сто лет после смерти король Эдуард Исповедник был официально объявлен святым, и в честь его канонизации Генрих построил великолепную гробницу. Сегодня останки святого предполагалось перенести в новую пышную усыпальницу, шедевр из пурбекского мрамора[47 - Пурбекский мрамор, или пурбекский камень, - известняк из отложений на юге Англии, который можно было отполировать под мрамор. - Прим. ред.] и мозаики, с деревянным пологом изящной резьбы.
Двор и все лорды Англии, духовные и светские, набились в склеп, кто не поместился, пристроился рядом. Алиенора стояла на почетном переднем месте с королем и детьми, радуясь тому, что рядом ее старший сын. Рост и достоинство Молодого Генриха за последние годы подросли, и теперь он носил свой высокий титул, как мантию. Она должна была признать, что этим они обязаны Бекету.
Бекет присутствовал на церемонии, поэтому атмосфера в аббатстве была такой напряженной. Он стоял лицом к лицу с Генрихом, и разделяла их лишь полоска пола, выложенного декоративными плитками, а воздух вокруг, казалось, насыщен враждебностью. Но внешне все выглядело благопристойно. Король и архиепископ обменялись поцелуями, и Бекет с мрачной сосредоточенностью приступил к проведению длительной церемонии, его умное лицо, точеные черты приняли величественное, отстраненное выражение.
Рядом с Алиенорой переминался с ноги на ногу Ричард. Он вообще не умел стоять спокойно, любил скакать на своем коне, сражаться на деревянных мечах - мальчик уже стал искусным фехтовальщиком. Но рука матери на плече утихомиривала его. Ричард - точная копия отца, думала Алиенора. Она обвела взглядом детей, которые поклялись, что будут вести себя подобающе. Они с торжественным видом стояли перед столь величественным собранием, исполненные ощущения важности происходящего события.
Генрих наблюдал за церемонией прищуренными стальными глазами. Он с нетерпением ждал этого дня, чувствуя: сколько бы он ни сделал, все будет мало, чтобы достойно почтить память того святого, чью канонизацию он отстаивал с такой страстью… А теперь все испорчено присутствием Томаса Бекета. Черт его побери! - думал Генрих, и гнев бушевал в его душе. Что же такое случилось с Томасом? Он, казалось, делал все возможное, чтобы спровоцировать короля. Взять хотя бы дело Уильяма Эйнсфорда - одного из вассалов Генриха[48 - В 1163 году Томас Бекет отлучил от Церкви некоего Уильяма де Эйнсфорда, владельца замка Эйнсфорд. Король Генрих отменил отлучение. Эта история лишь усугубила ссору между королем и архиепископом Кентерберийским.]. Вопрос гроша ломаного не стоил: речь шла о каком-то клочке земли, но лорду архиепископу нужно было оскорбиться и отлучить этого человека. Что хотел этим доказать Томас? Что он сильнее короля?
Алиенора незаметно толкнула мужа локтем, и Генрих понял, что забыл, где находится и по какому поводу. Он взял себя в руки - он просто одержим этим чертовым Бекетом! «Перетяни на свою сторону общественное мнение», - написала ему мать-императрица. Ну хорошо, он сделает это. Но сначала должен сосредоточиться на происходящем.
Теперь открывали склеп. За шестьдесят лет до этого монахи Вестминстера подняли крышку гроба и обнаружили, что тело Исповедника не разложилось. Генрих был рад, что приказал аббату тайно заглянуть в саркофаг, дабы убедиться, что тело до сих пор сохраняется. Хотя бы ради дочерей, у которых глаза расширились от ужаса. Матильда прижала руку ко рту. Маленький Жоффруа, как видел теперь Генрих, смотрел на происходящее с интересом и любопытством. Жоффруа - умный мальчик, бесстрашный и хитрый, он далеко пойдет, с гордостью думал отец.
По толпе прошел почтительный шепоток, когда из могилы появилось тело святого в золотой одежде. Кожа его съежилась и потемнела, глаза впали, но нос оставался на месте. Король, королева и пэры получили возможность посмотреть на тело, потом его завернули в драгоценный шелк, с почетом положили в ослепительный золотой гроб, инкрустированный драгоценными камнями. Генрих и его главные бароны подняли гроб на плечи и торжественной процессией прошли по клуатру аббатства, прежде чем положить его в новую гробницу. Потом торжественно спели «Te Deum Laudamus»[49 - «Тебя, Бога, хвалим» (лат.) - христианский гимн.].
Когда церемония закончилась, король низко поклонился святилищу Святого Эдуарда, проскользнул незамеченный мимо архиепископа Бекета и вышел из церкви. Это великое событие должно было бы наполнить Генриха радостью, но сейчас его одолевало одно желание: расплакаться.
Глава 22
Беркхамстед, 1163 год
Был канун Рождества, и несколько здоровенных серфов приволокли в большой зал рождественское бревно, а слуги замка тем временем выбирали лучшие ветки из лежащей на полу груды. Эти ветки предназначались для украшения большого зала. Младшие королевские дети в предвкушении праздника как сумасшедшие носились вокруг них, боясь пропустить и самую малую кроху праздника. Их уже выставили из кухни, где в котлах варилось рождественское кушанье, а на вертелах жарились огромные куски мяса.
С обычным своим небрежением к правилам хорошего тона король ворвался в покои королевы. На лице его было выражение торжества.
-Он подчинился мне! - без всяких вступлений сообщил Генрих. - Поклялся без всяких «но» поддерживать древние обычаи Англии!
Алиенора встала и, положив розовый шелковый блио, который украшала вышивкой в подарок Матильде, улыбнулась:
-Я думаю, за это мы должны благодарить епископа Фолио.
Генрих не без дальнего прицела перевел Фолио в важное Лондонское епископство, чтобы тот был под рукой и мог давать советы королю и возглавлять оппозицию Бекету. Епископы, убежденные красноречием Фолио, один за другим переходили на сторону Генриха.
-И Папу! - с торжеством воскликнул король. - Не забывай, что Александру нужна моя поддержка. Он приказал Томасу подчиниться и сообщил, что ему не стоит надеяться на помощь Рима, если он питает такие надежды. Бекет потерпел поражение на всех фронтах!
Алиенора обвила руками шею мужа. В последнее время они, в отличие от прежних дней, не слишком часто демонстрировали чувства по отношению друг к другу, но она была так рада увидеть, что лицо мужа загорелось светом победы, а потому не сдержалась. Алиенора знала, что Генри не любит выставлять напоказ свои чувства, но не возражал против того, чтобы она разделила с ним его торжество. И хотя на краткое время он тоже сжал ее в объятиях, через несколько мгновений, освободившись, принялся греть руки у огня. Ладони Генри стали грубее, чем прежде, процарапанные и мозолистые после многих часов, проведенных в седле, когда ему приходилось держать потертые кожаные поводья.
Генрих стоял спиной к жене, и Алиенора - слава богу! - не могла знать, что он пришел к ней прямо из объятий Рогезы и посланник от Томаса встретил его у дверей ее спальни. Генрих только что истратил себя, а потому не мог ответить на объятия Алиеноры, к тому же его в первую очередь занимала сейчас уступчивость Томаса.
Он повернулся к ней.
-Томас проявил хороший вкус, прислав это послание сюда, - медленно проговорил он, глядя на сочные цвета дорогих занавесей, расписные плитки пола, разукрашенную и позолоченную мебель, изящную ковку решеток на окнах и у камина.
Алиенора согласилась с ним. Она тоже ощущала довлеющее, невидимое присутствие Бекета в этом замке, когда-то подаренном с такой щедростью, а теперь отобранном у Бекета Генрихом. Неужели ему никуда не деться от этого человека? Алиенора боялась, что закричит, если еще раз услышит имя Томаса Бекета. Он занимал слишком много места в их жизни. Если бы только Генри не был все еще опьянен, не был одержим им! Она не стала выражать свои мысли словами.
Генрих смотрел на нее, как ей казалось, чуть подозрительно. Неужели его тоже смущала собственная одержимость Бекетом? Приходило ли в голову Генри, что он должен подвести черту под его закончившейся дружбой с Бекетом? И с его стороны было несправедливо по отношению к Алиеноре и дальше продолжать эту агонию? Судя по тому, чту он сказал, ему это явно не приходило в голову. Ведь Генри мог сосредоточиться только на одном… вернее, на одной персоне.
-Конечно, у меня есть только частное письменное обещание Томаса, - проговорил Генрих. - Он должен публично высказать свою покорность мне.
-Разумно ли это? - спросила Алиенора, снова берясь за вышивку. - Он и без того считает себя сильно униженным.
-Это необходимо, - холодно ответил Генрих. - Он должен публично признать свою вину, тогда мои епископы будут точно знать, кому они починяются.
-Ты наверняка разбираешься в этом лучше меня, - сказала Алиенора, не в силах сдержать горечь. «Пусть так оно и будет! Пусть так оно и будет!» - безмолвно плакала ее душа.
Генрих подошел и встал перед женой, иронически глядя на нее сверху вниз:
-Конечно лучше. И надеюсь, ты своими глазами это увидишь.
-Можешь не сомневаться, - живо ответила она. - А теперь поговорим о наших детях и о наших гостях и с достоинством отметим великий праздник рождения Христа.
«И выкинь уже из головы Бекета» - эти невысказанные слова повисли между ними, словно меч.
Глава 23
Кларендон, 1164 год
Алиенора села подле Генриха, устроившись среди тяжелых складок отороченной золотой тесьмой мантии, легшей на полу вокруг ее ног. Одной рукой в перчатке она поправила ленту, удерживавшую ее головное покрывало. Они сидели на тронах в просторном зале Кларендона, великолепного охотничьего дома короля близ Солсбери. Лорды и священники кутались в меха - стоял ноябрь с его холодами, и как только король сел, они, шурша шелками, расположились на своих скамьях. Архиепископ Бекет сидел чуть в стороне, его лицо под усыпанной драгоценными камнями митрой было мрачно, белая рука крепко держала епископский посох.
-Все должно пройти гладко, - наклонившись к Алиеноре, пробормотал Генрих. - Я уже переговорил с моими юристами по гражданскому и церковному праву. Они утверждают, что у милорда Кентерберийского нет ни малейшего повода для возражений.
-Молюсь Господу, чтобы он смотрел на это так же и мы смогли положить конец этой ссоре, - вполголоса сказала Алиенора, рассеянно перебирая пальцами складки своего блио из роскошной парчи.
-Милорды, - звенящим голосом начал король, - я созвал вас сегодня, чтобы просить одобрения нового кодекса из шестнадцати законов, которые закрепляют древние обычаи нашего королевства. Я рад сообщить вам всем, что наш добрый друг, присутствующий здесь архиепископ Кентерберийский, уже поклялся поддержать эти обычаи, так что вы можете не волноваться относительно их одобрения.
Лицо Бекета оставалось непроницаемым. Он, казалось, изо всех сил пытался держать себя в узде. Еще бы не держал, подумала Алиенора, ведь все, что он делал, было продумано, Бекет никогда не поступал под влиянием момента. Она не верила, что архиепископ согласится так легко, как предполагал Генрих. Будет искать увертки. Без борьбы не сдастся.
Архидьякон Кентерберийский, действовавший в качестве неофициального советника Генриха, поскольку не находилось никого, имевшего положение и способности Бекета, чтобы заменить его, встал и развернул свиток, на котором были записаны новые законы. Пока читались две первые статьи, внимательно слушавшие лорды изредка кивали и говорили «да-да», и Бекет, казалось, немного расслабился. Пока все это, как и говорил Генрих, было повторением старых и известных обычаев.
Генрих тоже смотрел на Бекета, озорные искорки плясали в глазах короля. Алиенора не могла понять, какую игру он затеял. У него почти наверняка было что-то заготовлено.
Долго ждать, чтобы узнать это, ей не пришлось. Архидьякон - человек вовсе не глупый, прекрасно понимавший, что сейчас он вызовет бурю, - откашлялся и прочел третью статью. Генрих сидел, невинно улыбаясь.
-«Король постановил, что с этого дня клирики, совершившие преступление, будут судимы королевским судом».
Бекет вскочил на ноги.
-Ваше величество, в этом королевстве нет и никогда не было такого закона! - возразил он.
Епископы с несчастными лицами посмотрели друг на друга.
-Было или не было, а сейчас есть, - тихо, угрожающим голосом произнес Генрих.
-В Святом Писании сказано: «Отдайте Богу Богову, а кесарю кесарево», - возразил Бекет.
Теперь епископы вертелись как ужи на сковородке.
-Вы поклялись подчиняться мне! - прорычал Генрих.
-Я поклялся поддерживать старинные законы этой земли, - ответил Бекет. - Вы меня обманули, ваше величество. Меня и всех нас.
-Как ты смеешь! - взревел Генрих. Он поднялся на ноги, его трясло от ярости. - Приноси присягу, священник. Ты принесешь мне присягу!
Проигнорировав его, Бекет обратился к собравшимся клирикам:
-Собратья, вы прекрасно знаете, что эти новые законы включают не только законы покойного короля Генриха, но еще и этот драгоценный закон нынешнего короля, зачитанный вам сейчас, закон, противный чести Господа и Его Церкви. А потому я требую, чтобы вы в духе повиновения мне и нашему Божественному Отцу не одобряли эти несправедливые требования.
-А как быть с повиновением мне, вашему королю! - прокричал Генрих, когда по рядам епископов прошел согласный шепоток. Алиенора опасалась, как бы ее муж с воем не упал на пол от охватившего его гнева. - Клянусь Господом, - рычал он, хватаясь руками за меч, - если нужно, то я получу ваше согласие на острие меча!
-Ваше величество, епископы служат Господу, - ответил ему Бекет, разводя руки в защитительном жесте, словно пастух, оберегающий свое стадо. Глаза его с вызовом, без страха смотрели в налитые кровью глаза Генриха.
Первым отвел взгляд Генрих. Но случилось это после того, как Бекет заметил слезу, скатившуюся по королевской щеке. Генрих быстро вытер ее рукавом, делая вид, что сморкается. Король не заметил сожалеющего, сострадательного взгляда, который на мгновение смягчил непримиримое выражение архиепископа.
-Томас, ты и дальше будешь стоять у меня на пути? - хриплым голосом спросил Генрих.
-Нет, мой король, - ответил Бекет. - Если вы попросите, я нарушу клятву.
-В этом не будет нужды! - отрезал Генрих. Настроение его слегка улучшилось, когда он почуял победу. - Ты только скажи, что принесешь присягу на моих законах. Больше от тебя ничего не требуется. Все очень просто.
-Чтобы избавить вас от необходимости продолжать, я в здравом уме клянусь поддерживать эти законы и прикажу моим епископам сделать то же самое. Но я глубоко сожалею, что не могу приложить мою печать к этому документу.
-Ты поклянись - это все, о чем я прошу, - согласился Генрих.
Он считает, что победил, подумала Алиенора, что перехитрил друга Бекета. Но похоже, это только начало. Королева склонила голову, потому что слезы наполнили и ее глаза. Она вдруг увидела собственное будущее: долгие мучительные годы, ожидающие ее и омраченные этим непримиримым, вздорным, заносчивым священником, когда она потеряет своего Генри, а Генри потеряет собственную душу, а потом могила поглотит их обоих. Это будущее казалось невыносимым.
Бекет поклялся, а вместе с ним - и его епископы. Но из дворца он вышел мрачный, с опущенным лицом. Как-то раз, направляясь в часовню со своими дамами, Алиенора в ужасе увидела мужчину, обнаженного по пояс, - он сидел на ступенях часовни. Его обнаженная спина была окровавлена и исполосована. Королева не могла оторвать глаз от этого мрачного зрелища: колючая плеть снова и снова хлещет по спине через плечо, бичуя и разрывая белую кожу. Услышав ее крик, мужчина бросил плеть на пол и рывком повернул голову. Алиенора узнала Бекета, лицо которого превратилось в маску скорби. Мгновение она смотрела на него, а потом поспешила прочь, подгоняя своих неторопливых дам, чтобы они не вторглись в приватный ад архиепископа.
Скоро пошли разговоры о том, что Бекет сожалеет о содеянном и накладывает на себя тяжелые наказания. Он даже пытался бежать из королевства, но на берегу его остановили чиновники короля.
-Мы не можем позволить примасу Англии бежать во Францию, - усмехнулся Генрих, хотя его лицо потемнело от гнева.
-Я бы отпустил его, - сказал епископ Фолио, его кустистые брови нахмурились. - Папа Римский не одобрил бы его за то, что он оставил паству, и, я уверен, не стал бы возражать, замени вы Бекета кем-нибудь другим.
-Целиком согласна с вами, милорд епископ, - отозвалась Алиенора. - Этот священник всем уже надоел!
-Вы правильно сказали, Фолио. Томас должен уйти, - согласился Генрих.
Алиенора удивленно посмотрела на него.
-Все ваши епископы поддержат вас, - заверил его Фолио. - Бекет слишком неуравновешенный для высокой церковной должности. Он дискредитирует ее!
-Томас перешел все границы, когда стал противодействовать новым законам! - вскипел Генрих. - Что ж, я воспользуюсь этими законами, чтобы избавиться от него. Я решил привлечь его к суду за злоупотребление деньгами, вверенными ему, когда он занимал должность канцлера. Посмотрим, как это изменит его позицию.
-Имело место злоупотребление деньгами? - спросил Фолио.
-Нет. Но это послужит нашей цели! - мрачно ответил Генрих.
Король искал способ, горел желанием отомстить бывшему другу. Ненавидеть с такой силой мог только человек, чья любовь была так же безгранична. И все же… Она была уверена, что у мужа все еще болит сердце, страдает душа, и никакое лекарство, будь это месть или примирение, не способно залечить глубокую рану предательства Бекета.
Глава 24
Нортгемптон, 1164 год
-Будучи архиепископом Кентерберийским, я нахожусь вне юрисдикции короля! - Обычно сдержанное лицо Бекета горело яростью.
Генрих подался вперед на троне.
-Томас, вы обвиняетесь не как архиепископ, а как мой бывший канцлер, - любезным голосом сообщил он. - А теперь, если вы снизойдете и объясните мне и этому суду, как расходовались деньги, которые проходили через ваши руки, мы покончим с этим делом.
Бекет с ненавистью посмотрел на него.
-Я полагаю, ваше величество, что вы намерены уничтожить меня! - выдохнул он.
-Я? - удивился Генрих. - А мне показалось, что меч не в моей руке.
Бекет вытянул губы, потом повернулся к священникам, рассевшимся за его спиной по церковному рангу.
-Собратья! - воскликнул он. - Умоляю вас дать мне совет и помочь. Я прошу вашей поддержки.
Последовало смущенное шевеление, клирики заерзали на скамьях, глядя вниз и в целом стараясь избегать взгляда молящих глаз архиепископа. Только епископ Фолио смотрел на него сверлящим взглядом.
-Вы собственным упрямством довели себя до этого! - обвинил он Бекета. - Но если вы покоритесь королю в его законных требованиях, то мы со своей стороны будем целиком и полностью лояльны вам.
Бекет был потрясен.
-Ваше величество, - сказал он, снова обращаясь к Генриху, который смотрел на него неумолимым взглядом, - есть у меня время, чтобы обдумать мое положение и приготовить ответ на ваш вопрос?
-Конечно, - ответил Генрих. - Я же не чудовище. Я разумный человек. Но только выкиньте из головы всякую мысль о том, чтобы покинуть королевство. Вы даете слово?
-Да, ваше величество, - со смирением ответил Бекет. - Даю слово.
Алиенора стояла на коленях в своей часовне. Теплые лучи свечей играли на расписанных статуях Девы Марии с Младенцем, и Богородица, казалось, улыбается печально, с легким упреком.
На аналое перед королевой лежало письмо, которое она получила сегодня, - официальное извещение от Людовика о браке ее дочерей: Мария выходила замуж за графа Шампанского, а Алиса - за графа Блуаского. Первое, о чем подумала Алиенора: неужели ее маленькие девочки стали молодыми женщинами девятнадцати и четырнадцати лет, да еще к тому же теперь и женами? В это невозможно поверить!
В последнее время Алиенора редко вспоминала о дочерях, даже лиц теперь не могла вспомнить, хотя они, конечно, сильно изменились за те годы, что она их не видела… И все же Алиенора здорово расстроилась из-за того, что ее не пригласили на свадьбы. Причина, конечно, на поверхности: Людовик считает ее плохой, равнодушной матерью, которая не задумываясь бросила дочек, чтобы выйти замуж за любовника. Что ж, она докажет ему, что он не прав. Она напишет письма дочерям, выразит свою радость, поздравит их с браком, пошлет теплые пожелания. Молчанию нужно положить конец. Алиенора и в самом деле обделила дочек любовью - все чувства достались другим ее детям, которых ей позволили растить с младенчества. Она напишет письма сегодня же. И даже если не получит ответа, совесть ее будет чиста.
Когда Бекета снова вызвали ко двору, Алиенора сидела на своем почетном месте рядом с королем. Она услышала резкое дыхание архиепископа, когда тот, демонстративно облаченный в богатые одеяния с епископальным крестом в руке, вошел в зал, хотя обычно этот крест нес перед ним один из монахов.
-Почему он это делает? - прошептала она, потрясенная вызывающим видом Бекета, который, казалось бы, должен был искать расположения Генриха.
-Я думаю, Томас пытается найти у Церкви защиту от моей воли, - зло сказал Генрих.
Епископ Фолио, сидевший на ближайшей скамье, поднял голову и довольно громко произнес:
-Он всегда был глупым, таким и останется!
Бекет кинул на него взгляд, полный ненависти.
-Ну, Томас, что ты можешь сказать в свою защиту? - спросил Генрих, вперившись своими серыми глазами в прежнего друга.
-Ваше величество, я пришел напомнить вам, что вы сами давно освободили меня от всех моих обязанностей канцлера, - заявил Бекет, с вызовом глядя на короля.
-Кровь Господня! Ты что, каждый раз будешь отказывать мне в моем праве вершить суд?! - взорвался Генрих.
-Я думаю, ваше величество, здесь больше злого умысла, чем правосудия, - ответил Бекет, а когда Генрих принялся осыпать его проклятиями, архиепископ набросился на своих священников: - Я запрещаю вам присутствовать на судилище надо мной!
Генрих вскочил на ноги. Алиенора поймала себя на том, что крепко вцепилась в подлокотники трона. Она готова была голыми руками убить Бекета. Как он смеет так провоцировать Генри?! Генри, который столько сделал для него, который так его любил.
Генрих сошел с возвышения, приблизился к Бекету и стал к нему лицом к лицу.
-На сей раз ты зашел слишком далеко, Томас! - прорычал он. - Теперь, милорды и епископы, вы собственными глазами видите его злобу. Он бросает вызов не только королю, но и самому Папе. Теперь слушайте меня. Вы все напишете его святейшеству о том, что этот священник нарушил не только принесенную клятву поддерживать законы Англии, но и попросите Папу лишить этого человека его должности.
Пока Бекет собирался с мыслями, в зале воцарилось испуганное молчание.
-Вы все это подстроили, верно? - бросил он королю, отступая.
Генрих вернулся на возвышение и сел на трон. Его трясло от гнева.
-Ты… - Король брызгал слюной и едва мог говорить. - Ты змея! Милорды, мы немедленно приступаем к суду. Этот священник сам признаётся в своих преступлениях.
-Я не стану присутствовать на вашем суде! - загремел в ответ Бекет. - Вы не имеете права. Один Господь может меня судить!
Держа перед собою большой золотой крест, он вышел из зала под яростные крики: «Предатель! Предатель!»
Алиенора не могла уснуть. Памятные события этого дня снова и снова возникали перед ее мысленным взором. Наконец она поднялась с кровати, закуталась в отороченный мехом халат, пошуровала пылающие угли в жаровне, потом села на кресло рядом с окном, через которое были видны звезды, мерцавшие над спящим городом. Окно выходило на куртину замка и во внутренний двор, где стражники грели у костра руки, постукивая ногами о влажную землю. Один из стражников ходил по стене. Королева увидела, как он кинул взгляд куда-то вдаль, а потом исчез в дверях, которые вели к противоположной башне и идущей от нее стене.
В этот момент она заметила две темные фигуры в капюшонах, появившиеся на внешней стороне замка. Видимо, они вышли через неохраняемую теперь тайную дверь, которая находилась почти точно под ней. Алиенора с интересом вгляделась в них, потом поняла, что это монахи. Ей оставалось только догадываться о том, чту они могли делать там после запретного часа, - может быть, их вызывали из ближайшего монастыря к кому-то заболевшему, и теперь они возвращались домой. А может, это были монахи из свиты Бекета, сбежавшие на часок-другой, чтобы провести время в таверне или борделе Нортгемптона. Фигуры исчезли в ночи, и Алиенора забыла о них. Она задула свечу и забралась под одеяло. Теперь, дай Бог, удастся заснуть.
-Бекет бежал, - сообщил Генри неделю спустя, ложась в кровать к Алиеноре.
Неожиданно разбуженная, она попыталась осознать смысл его слов, а кроме того, была удивлена появлением мужа в своей спальне. Теперь он приходил к ней не так часто, как ей хотелось бы. К тому же за обедом Генри сильно напился, и Алиенора даже опасалась, что он упадет без памяти со стула. Но вскоре она поняла, что муж не ищет с ней телесных радостей - он пришел поговорить о последних преступлениях Бекета.
-Так он бежал? - переспросила она.
Неудивительно. Теперь никакой поступок Бекета не удивил бы ее.
-Да. Оделся как монах и перебрался на другую сторону Канала. Он думает, что теперь в безопасности. Но я с ним еще не покончил! - Эти слова Генри не проговорил - прошипел.
-Но ты, слава богу, избавился от него, - язвительно сказала она.
-Может, и так, но освободилась ли Англия от архиепископа? - возразил Генри.
Алиенора согласилась с ним - в словах мужа есть резон.
Она вздохнула. Видеть Генри было для нее радостью. Она тосковала по его теплу, по взрывам страсти, которые бросали их в объятия друг к другу, по сонному ощущению умиротворенности и довольства, которое наступало потом, когда страсть стихала. Ведь старость не за горами, и ничего с этим не поделать. Обворожительная красота ее молодости начинает увядать, а Генри еще мужчина в самом соку. Он легко возбудим. Уж она-то это знала и нередко спрашивала себя, не ищет ли муж сексуального отдохновения на стороне. Доказательств у нее не было, но здравый смысл и недвусмысленные, неосторожно сказанные кем-нибудь слова, не предназначенные для ее ушей, но все же ею услышанные, подсказывали, что это более чем вероятно. И тем не менее Алиеноре была невыносима мысль том, что Генри неверен ей. Но, горько думала она, это ведь о многом говорит, когда муж приходит к тебе в постель только для того, чтобы поговорить о друге, который стал теперь злейшим врагом.
Нет уж, в спальне Бекет не сможет одержать над ней победу. Алиенора была опытной женщиной, и в ее распоряжении имелось соответствующее оружие. С соблазнительной улыбкой она оперлась на локоть так, чтобы сорочка на ней раскрылась, обнажив пышные груди.
-Так ты хочешь поговорить? - пробормотала Алиенора, но встревоженные глаза мужа, горевшие серым пламенем, внезапно ярко зажглись, и он потянулся к ней, уткнулся лицом в ее шею, принялся жадно целовать, а руки начали обшаривать ее тело.
Генри был из тех мужчин, которые быстро переходят к делу, и несколько мгновений спустя они уже переплелись телами, как делали это в прежние времена, воспламенились страстью, как воспламенялись бессчетное число раз. В это мгновение Алиенора хотела лишь одного: почувствовать его в себе и никогда не выпускать.
Когда немного спустя они разделились и Генри лежал рядом, переводя дыхание, она повернулась к нему лицом:
-Ты говоришь, что Бекет оделся монахом?
-Да, - проворчал Генрих.
-Странно, - проговорила Алиенора, - но несколько ночей назад - это случилось после твоего разговора с Бекетом - из окна своей спальни я видела, как из замка выходили два монаха. Я еще подумала: что это они делают? Ты не считаешь…
-Бог мой, это наверняка был он! - воскликнул Генрих и сел на кровати. - Бекет исчез в ту самую ночь. Почему ты ничего не сказала?
-А о чем я должна была сказать? Я не думала, что это имеет какое-то значение. И понятия не имела… Да что говорить, я о нем и не вспоминала до этой минуты. - Алиенора поняла, что бормочет невпопад.
-Да, конечно, - согласился Генрих, возвращаясь на подушку рядом с ней. - Откуда ты могла знать? - Тело его было напряжено, рядом с ней лежал уже не любовник, а человек, которого мучает боль. - Богом клянусь, я его найду! - пробормотал он. - Нет такого места в христианском мире, где Бекет мог бы спрятаться от меня.
Генрих снова был далеко от нее. Его мысли блуждали где-то за морем, там, куда бежал Томас. Он снова был одержим одним: как отомстить беглому изменнику-епископу. Генрих лежал рядом с женой, уставившись серыми безумными глазами в сводчатый потолок, даже не чувствуя ее рядом. Это было бесполезно. На сердце у Алиеноры было тяжело, и она повернулась к мужу спиной, сделав вид, что уснула.
Глава 25
Замок Мальборо, 1164 -1165 годы
Еще одно Рождество. Они проводили его в большой башне замка Мальборо, высоко вознесшегося на кургане на краю леса Сейвернейка, где Генрих надеялся хорошо поохотиться. Бастард Джеффри, которому теперь исполнилось четырнадцать, только что нашел боб в своем куске традиционного пирога, а потому был провозглашен на этот вечер Владыкой Буянов. Свое правление он начал с наложения крайне дерзких штрафов и теперь требовал, чтобы каждый красивый мужчина в зале поцеловал в щечку королеву.
-Это сужает число претендентов! - рассмеялась Алиенора, любившая проказы рождественской поры.
-Господом клянусь, я им всем яйца поотрываю, если они проявят хоть малейшее неуважение, - добродушно пошутил Генрих.
Жаль, что французские послы прибыли как раз в то время, когда двор веселился вовсю. Вошел паж и прошептал что-то в королевское ухо, улыбка сразу сошла с лица Генриха.
-Я скоро вернусь, - сказал он жене.
Она проводила его взглядом. Король прошел среди веселящихся, по пути рассеянно потрепав темные кудри своей хихикающей дочери Алиеноры. Тщетно прождав его целый час, королева решила, что больше не может выносить неизвестность, а потому, пробормотав извинения, поспешила по винтовой лестнице в солар короля. Чем выше она поднималась, тем глуше становились звуки веселья внизу. Из-под деревянной двери пробивался свет. Как она и предполагала, король был у себя. Она повернула железное кольцо и, войдя в комнату, увидела его поникшее лицо.
-Что случилось? - спросила она, не решаясь подойти к нему и с ужасом осознавая, какая пропасть пролегла между ними.
-Людовик! - воскликнул Генрих. - Он предложил Томасу помощь и попросил его святейшество не слушать никаких несправедливых обвинений против него. - Он встал и принялся тяжелыми шагами мерить комнату, доводя себя до состояния белого каления. - Но Томас первым добрался до Папы, и знаешь, что он сделал? Пожаловался, будто я преследую его!
-Но, Генри, ведь Папа на твоей стороне, и всегда был на твоей стороне, - попыталась успокоить его Алиенора.
-В прошлом! - Губы Генриха скривила уродливая, мучительная гримаса. - Он грозит мне отлучением! - прорычал он. - Муки Господни, этот священник - настоящая чума для меня! Больше я не собираюсь его терпеть! Пусть что хотят, то и делают. Я ложусь спать.
Утешить короля было невозможно, настолько он распалился от гнева и боли. Лицо его покраснело от ярости, он сорвал с головы шапку и бросил ее на пол, потом расстегнул пояс и зашвырнул в дальний угол комнаты. Чуть не рыдая от злости, он снял плащ и длинную килту из превосходной ткани, украшенную к Рождеству, стянул с себя штаны, после чего, голый и дрожащий, сорвал шелковое покрывало с кровати и тяжело сел, его руки и лицо действовали словно независимо от него. В отчаянии сорвав простыню, король выхватил из матраса клок соломы, сунул себе в рот и принялся жадно жевать.
-Генри… - начала было Алиенора, но тот выкинул перед собой руку, точно затыкая ей рот, челюсть его продолжала жевать, а на лице застыло мучительное выражение. Потом он встал, подошел к огню и выплюнул солому.
-Уходи, - сказал он.
Все остальные дни праздников король пребывал в дурном настроении, ненависть к Бекету и Людовику безжалостно грызла его. В день святого Стефана Алиенора попыталась снова поговорить с мужем, но тот смерил ее таким взглядом, что она сразу замолчала. Никто не смел подойти к королю - так глубоко он погрузился в гнев и страдание. В тот вечер, волнуясь за мужа, Алиенора решила попробовать еще раз. На сей раз он был спокойнее. Поставил печать на документ, потом протянул его одному из своих чиновников.
-Это моя месть! - сообщил он жене.
-Что это? - спросила она, недоумевая и опасаясь, как бы действия Генриха не привели к еще бульшим неприятностям.
-Приказ на изгнание из Англии всех родственников Томаса, - с мрачным удовлетворением сообщил Генрих.
-Но они не сделали ничего плохого! - пришла в ужас Алиенора. - И их много - женщины, дети, старики.
-Я думаю, их около четырехсот, - довольно сказал Генрих. - Они будут лишены всей собственности и высланы. Пусть побираются!
-Генри, умоляю тебя, отмени этот приказ! - падая на колени, взмолилась королева. - Это жестоко, мстительно, это необдуманный поступок, неподобающий такому мудрому королю, как ты.
-Встань, Алиенора. - Генрих смерил ее холодным взглядом. - Твои мольбы бесполезны. Такая тактика необходима. Томас в Риме, и мне до него не дотянуться, но мой приказ заставит его спешно вернуться. Пусть увидит последствия своего неповиновения, почувствует силу моего гнева и пусть узнает, что такое быть моим врагом!
Алиенора поднялась на ноги, посмотрела на мужа презрительным взглядом и уже собиралась было уйти, но Генрих схватил ее за руку.
-Я придумал способ вынудить Папу и Людовика отказаться от Бекета, - сказал он. - Тебе лучше узнать об этом, поскольку мое решение касается наших дочерей.
-Наших дочерей? - повторила Алиенора. - Что это за новая махинация?
-Я намерен заключить союз с германским императором Фридрихом Барбароссой, - самодовольно сообщил Генрих. - И тогда его святейшество и Людовик перестанут совать нос в чужие дела, уж ты поверь мне. Потому что наш друг император - враг Людовика. К тому же он поддерживал соперника Папы Александра - антипапу[50 - Антипапа - принятое в Католической церкви наименование для человека, незаконно носившего звание Папы. Обычно антипапами становились кардиналы, не согласные с результатами выборов.] Виктора. Я готов биться об заклад, что Людовик и Александр пойдут на все, чтобы не допустить моего союза с Фридрихом. Да они от одной только этой перспективы обделаются от страха и выбросят Бекета на помойку.
-Но при чем здесь наши дочери? - спросила Алиенора. Она вовсе не была уверена, что этот план и в самом деле такой действенный, как представляет себе ее муж.
-Я предложил скрепить наш союз двумя договорами о браке, - объяснил Генрих. - Я намерен выдать Матильду за Генриха Льва, герцога Саксонского, крупнейшего вассала и союзника императора, а Алиенору - за молодого сына императора Фридриха. Я пригласил послов императора в Руан для составления договоров. Надеюсь, что увижу их там в феврале.
-Твои планы зашли так далеко? - спросила Алиенора, совершенно пораженная этими новостями и перспективой потери еще двух дочерей - на этот раз горячо любимых - и взбешенная тем, что Генрих ни слова не сказал ей о делах, которые обдумывал уже на протяжении нескольких недель. - А ты не подумал о том, чтобы поговорить сначала со мной? Ведь они и мои дети?
-Я говорю с тобой об этом сейчас, - ответил Генрих. - Ты как никто другой знаешь, что короли выдают дочерей замуж из политических соображений. Эти браки выгодны, от них выиграем все мы.
-Ты используешь наших дочерей, чтобы отомстить Бекету! - воскликнула Алиенора.
-Это одна из выгод, которую мы получаем, - признал Генрих, - но будет и немало других.
-Очень надеюсь, - вздохнула Алиенора. - И когда ты собираешься отправить наших девочек в Германию? Генри, они еще такие маленькие! Алиеноре всего лишь три…
-Сроки еще нужно обговорить, так что какое-то время они побудут здесь, - ответил Генрих.
-Тогда я должна быть тебе благодарна за эту малую милость, - прошипела Алиенора и поспешила из комнаты, чтобы не расплакаться на его глазах.
Алиенора держалась с января по февраль. Она не собиралась ехать в Нормандию и присутствовать при продаже собственных дочерей. Она твердо стояла на своем. Генрих пожал плечами и не стал утруждать себя спорами с женой.
-Можешь остаться здесь, в Англии, - предложил он.
-Я поеду с детьми в Винчестер, - сказала Алиенора. - После этого, возможно, совершу небольшую поездку. Ты хочешь, чтобы я осталась регентом?
-Нет! - категорично ответил Генрих. - В мое отсутствие управлять королевством может мой юстициарий.
Алиенора не показала обиды и - уже не в первый раз - спросила себя, почему в последнее время Генрих все сильнее сокращает ее функции в государственных делах? Было время, когда он без колебания полагался на жену и она правила в его отсутствие, но это было до того, как между ними образовалась эта все расширяющаяся трещина. В последний раз королева подписала судебное постановление четыре года назад. Она думала, что во всем виноват Бекет. Бекет - единственная причина разногласий между ними.
-Когда договор будет подписан, я хочу, чтобы для его одобрения ты созвала в Вестминстере Большой совет, - напористым тоном проговорил Генрих. - После этого я отправлю послов императора, дабы они засвидетельствовали тебе свое почтение в Англии и увидели Матильду и Алиенору. Ты примешь их со всеми почестями. Надеюсь, ты меня не подведешь.
-Можешь на меня положиться, - холодно ответила Алиенора. - Я знаю, как делаются такие дела.
В последний вечер перед отъездом в Нормандию Генрих пришел в спальню жены и насладился ее телом, не заботясь о том, нужно ей это или нет. Алиенора лежала под ним, жалея, что не может дать мужу больше, но сердце ее было полно горечью. Тот человек, которым стал теперь Генрих, ей совсем не нравился - мстительный, мелочный, готовый использовать родных дочерей для сведения счетов с врагом. Алиенора скорбела, чувствуя, что сердце Генриха закрыто для нее. Муж относился к ней как к врагу и, что хуже всего, лишь как к имуществу, которым можно распоряжаться по усмотрению хозяина. Теперь, казалось, никто не мог противиться воле короля - он этого не позволял. Можно было либо быть за него, либо против.
Они простились прилюдно на следующее утро. Алиенора стояла у огромного боевого коня Генриха со стремянным кубком на прощание.
-Легкого тебе пути, мой господин, - произнесла она формальную фразу.
-Присоединяйся ко мне, как только сможешь, - ответил он, свешиваясь с седла и целуя ей руку. Потом Генрих развернул коня и, пришпорив его, поскакал прочь через ворота. Цокот копыт вскоре стих. Следом неторопливо двинулась его пестрая свита и громоздкий багаж.
Глава 26
Руан и Анжер, 1165 год
Алиенора воссоединилась с Генрихом только в мае. Случилось это в Руане, и к тому времени она уже знала, что снова беременна. Эта новость обрадовала короля, а королеву опечалила, потому что это был первый ее ребенок, зачатый без любви. Но Алиенора надеялась, что, появившись на свет, ребенок станет для нее так же дорог, как и все остальные дети.
По приезде Алиенора была потрясена изменениями, произошедшими в императрице. Матильда сильно постарела со времени их последней встречи, превратившись в хрупкую старушку с негнущимися коленями. Алиенора привезла с собой Ричарда и маленькую Матильду. Пришлось строго наказать детям вести себя тихо рядом с бабушкой.
Характер императрицы с годами стал мягче. Неприязни, которую она когда-то питала к невестке, почти не осталось. Алиенора вдруг обнаружила, что ей вовсе не претит сидеть рядом со старушкой, высказывать свое мнение о ссоре между Генри и Бекетом. Она даже была благодарна императрице за то, что та во многом поддержала ее взгляды.
-Бекет постоянно писал мне, заявляя, что Генри с дьявольским упорством преследует Церковь, - сообщила Матильда. - От меня он, конечно, не получил одобрения - я его письма игнорировала.
-Меня беспокоит не Бекет, а Генри, - призналась Алиенора.
-Генри совершил глупость, вознеся Бекета так высоко, - заявила императрица, изысканным жестом поднося к губам чашу вина.
-Он одержим этим Бекетом. Не хочет слышать доводов разума.
-Но Генри прав! - резко сказала его мать. - У него есть все основания гневаться. Бекет угрожает ему и, кажется, преднамеренно провоцирует Генри с того самого времени, как его посвятили в сан. - Императрица подалась вперед, ее выцветшие голубые глаза под тонкими веками смотрели стальным взглядом. - Вопрос о преступных клириках должен быть закрыт. Бекет ведет себя глупо, защищая эту привилегию.
-Да, но мне кажется, он отстаивал свою точку зрения по стольким вопросам, что мы уже забыли, из-за чего началась ссора, - вздохнула Алиенора. - Я как могла поддерживала Генри, но ему, похоже, не нужна моя поддержка. Теперь я тоже превратилась в его врага. Слишком часто попрекаю его в мстительности.
-Ты была права, - сказал Матильда. - Кто-то должен обуздывать порывы моего сына. Он слишком вспыльчив и упрям. - Императрица прислонила голову к спинке стула. - Увы, боюсь, это плохо кончится. К тому все идет.
-Да, наши отношения стали теперь невыносимыми, - подтвердила Алиенора. - Это дело испортило наш брак. Я молю Господа, чтобы оно побыстрее закончилось.
-Дай-то Бог, - пробормотала императрица. - Но думаю, до конца еще далеко.
Генрих провел с Алиенорой всего две недели - отправился в Уэльс, намереваясь проучить тамошних баронов, которые собирались свергнуть его с престола.
В эти последние несколько дней король пребывал в более благодушном, чем прежде, настроении. Алиенора подумала, что, может быть, мать уговорила Генриха быть с женой помягче. Он каждую ночь приходил к ней, и они часто занимались любовью - не так часто, как когда-то, но в их отношения вернулось что-то от прежней страсти и чувства близости. Алиенора даже надеялась, что если дела пойдут так и дальше, то со временем вернется и радость, которую они прежде черпали друг в друге.
Когда за два дня до отъезда Генрих сказал, что, пока он будет в Англии, управление Анжу и Меном он вверяет жене, Алиенора поняла, что отношения между ними выправляются.
-Я хочу, чтобы ты отправилась в Анжер, - сказал он. - Поселись там. Пусть мои вассалы видят тебя.
Слова эти обрадовали и ободрили Алиенору. Она с песней в сердце отправилась в Анжер. Обосновавшись в мощной крепости над городом, королева отправила в Пуатье гонца к верному дяде Раулю де Фаю с просьбой приехать и помочь в трудном деле. Генрих всегда был невысокого мнения о способностях Рауля, но Алиенора считала дядю преданным и верным помощником на протяжении всех последних лет. Он служил ей усердно и самозабвенно, пытаясь - пусть и не всегда успешно - держать в узде ее непокорных вассалов. Как бы то ни было, Генрих был далеко - сражался в Уэльсе. И она была вправе принять это решение.
Рауль приехал. Алиенора никогда прежде не замечала, насколько он изящен и привлекателен. Много лет для нее не существовало других мужчин, кроме мужа, а Рауль являл собой полную противоположность Генри. В свои сорок девять он был на шесть лет старше Алиеноры, давно женат на Елизавете, наследнице Фай-ла-Винёз, родившей ему двух детей. Рауль обладал обаянием и юмором, присущим семейству ее матери, сеньорам Шательро, и в его обществе Алиенора чувствовала себя превосходно. Дядя был галантен, готов служить ей в любом качестве, полон хороших советов, большинству из которых она внимала. Но самое главное, он разделял ее музыкальные и литературные вкусы и при этом был истинным сыном юга.
Долгие часы, что они провели вместе, обсуждая дела Анжу и Аквитании - как она была счастлива услышать известия о своей земле! - придали некоторую интимность их отношениям. Алиенора вдруг обнаружила, что с нетерпением ждет новых встреч с ним, что ее пленяет озорная улыбка Рауля, его острый ум. Он был способен говорить самые скандальные вещи - слухи, ходившие при дворе, являлись его специальностью, в особенности любовные похождения дам королевы, и Алиенора наслаждалась грубыми словами его речи. Она много смеялась, когда они были вместе, чего почти не случалось в последние годы с Генри. Все это чрезвычайно радовало ее.
Алиенора, конечно, осознавала, что между ними что-то происходит. Инстинктивно чувствовала: Раулю хотелось от нее большего, чем обычно дяде хочется от племянницы, но она не могла обвинять его в этом. Скандальное приключение Алиеноры с другим дядей, Раймундом Антиохийским, было широко известно, и слухи о нем ходили много лет. Рауль наверняка их слышал и, возможно, допускал, что племянница согласится на интрижку и с ним. Эта идея забавляла Алиенору, хотя она и не рассматривала ее всерьез. Она не возражала против легкого флирта с Раулем, не исключавшего старую знакомую игру галантной любви, что было частью их общей культуры. Ведь в том нет никакого вреда, верно?
Но обсуждали они и серьезные дела, например вопрос о Бекете.
-Я никогда не видел его, но знаю, что сразу же проникся бы к нему отвращением, - с преданным видом сказал Рауль. - Бекет - опасный человек, и слава богу, что твой муж-король избавился от него.
-В том-то и дело, что не избавился! - воскликнула Алиенора. - Как бы далеко Бекет ни находился, он постоянно присутствует в нашей жизни, постоянно сеет смуту.
-Будь я королем, я бы нашел способ заткнуть ему рот, - заявил Рауль.
-И представь, какой бы разразился скандал! - ответила Алиенора.
-Это можно сделать… тайным образом, - предложил он.
Она подумала, что это, наверное, игра с его стороны, вряд ли он говорит всерьез.
-На чужой роток не накинешь платок. Нет, мой дорогой дядюшка, ничего не получится. И Генри на это никогда бы не пошел. У него много недостатков, но он не убийца.
-Прости меня, я говорил это только исходя из его интересов, - поспешил заверить Рауль. - Если бы я мог, то избавил бы короля от этого сукина сына архиепископа.
Алиенора отчетливо услышала враждебность в его голосе.
-А ты-то почему так ненавидишь Бекета? - с любопытством спросила она.
-Потому что он причинил боль тебе, - ответил Рауль, взяв ее руки в свои.
Они сидели за столом в соларе королевы, между ними стояла коробка со свитками и бирками, лучи солнца проникали сквозь окна. Алиенора молча отдернула руки.
-Ты все еще очень красива, - тихо сказал Рауль. - У тебя тонкая кость, которая никогда не стареет. Ты бесподобна.
-Льстец! - улыбнулась она.
-Это правда. Я знаю, что такое красота, когда вижу ее.
-Ты полагаешь, я поверю - я, старая замужняя женщина, беременная десятым ребенком? - рассмеялась Алиенора. - Ты посмотри на меня, Рауль!
Рауль посмотрел, посмотрел внимательно. Глубоко посаженные темные глаза горели желанием, и внезапно смех прекратился.
-Именно теперь ты как никогда нуждаешься в заботе, - проговорил он. - Заботится ли о тебе король, моя прекрасная племянница?
-Генри ничего не может поделать - он должен подавлять восстание в Уэльсе, - беззаботно ответила Алиенора.
-Но, будь он здесь, заботился бы он о тебе так, как ты того заслуживаешь? - гнул свое Рауль.
-Конечно, - ответила Алиенора, хотя ее голос прозвучал не очень убедительно.
Недавно восстановленные связи между ней и Генри были такими хрупкими, что она боялась разрушить их. Генрих никогда не баловал жену во время беременности, но, с другой стороны, она и сама не поощряла это, предпочитая донашивать детей без ласк мужа. Рауль же - истинный сын юга, женолюб во всех смыслах этого слова, галантный и сумасбродно преданный. Он был не в силах понять, как Алиенора уживается с Генрихом. Тем более что Рауль не любил Генриха, никогда не любил. А теперь у него были и скрытые мотивы искать в нем недостатки.
Рауль нахмурился, продолжая внимательно смотреть на племянницу:
-Но ты ведь знаешь, что он тебе изменяет.
Эти слова стали для Алиеноры пощечиной, заставив внутренне содрогнуться. Прозвучавшие неожиданно, они вынудили ее взглянуть в лицо правде, от которой она столько лет отворачивалась. Тысячи раз королева спрашивала себя, не спал ли ее муж с кем попало, будучи в разлуке с ней. Но доказательств не было. Только слухи… Алиенора отмахивалась от них, как от обычных сплетен, но теперь поняла, что в этих слухах была изрядная доля правды. Конечно, Генри был неверен ей. Как она могла сомневаться?
-Объясни, что ты имеешь в виду, когда говоришь это! - воскликнула она.
Поднявшись, Алиенора подошла к окну и встала спиной к Раулю, чтобы он не видел, насколько его слова потрясли ее. Если он говорит правду, она не хочет выглядеть дурой - несчастной, ничего не ведающей женой, которая последней узнает о неверности мужа. Она и без того опасалась, что резким ответом выдала себя.
Рауль сглотнул. Он не ждал такой бурной реакции, хотел лишь обманом выудить из нее признание в том, что ей и самой уже известно, чтобы они могли тут же забыть о Генрихе и заняться любовью. Дядя явно просчитался. И все же произнес эти слова, хотя и знал, что доставит племяннице боль.
-В Пуатье у Генри были женщины, - сказал он. - Он этого и не скрывал. Шлюх приводили ему из города. Все были пьяны. Так повторялось каждый вечер.
Алиенора глубоко вздохнула. Она боялась услышать что-нибудь похуже. И удивилась, обнаружив, что случайные измены оскорбили ее не так сильно, как она предполагала. Больше всего она боялась того, что для нее было невыносимо эмоционально как для жены и королевы: увлечение мужа какой-то одной женщиной. Алиенора вздохнула с облегчением, услышав, что к Генри приводили шлюх.
-Что ж, он мужчина! - беззаботным тоном произнесла она и, нервно улыбнувшись, повернулась к Раулю. - Женщины привыкают закрывать глаза на такие дела.
Рауль понял, что Алиенора делает хорошую мину при плохой игре, и решил не повторять то, что в пьяном виде говорил Генрих о красивой любовнице по имени Рогеза…
Он встал, обнял племянницу, понимая, что непорядочно было бы воспользоваться моментом, когда она так уязвима, но не мог сдержать себя. Она все еще была мила, даже в своей зрелости, а он хотел ее. В какое-то мгновение Раулю показалось, что она готова сдаться, но Алиенора отстранилась от него.
-Рауль, моя жизнь и без того достаточно осложнена, но не столько другими женщинами, сколько другим мужчиной! - ответила она. - И пожалуйста, не делай таких удивленных глаз. Ничего такого нет, по крайней мере со стороны Генри.
-Ты имеешь в виду Бекета?.. - запинаясь, спросил Рауль.
-Могу поклясться. Если бы оно было так, я бы поняла. Но я не могу понять того, как Генри попал к нему в рабство. Он этого так и не объяснил мне, думаю, он и сам не понимает, почему Бекет крепко держит его.
-Бекет старше. Может быть, Генри почитает его как отца, - предположил Рауль. - Или же в Бекете есть что-то такое, чему Генри хочет подражать.
-А может быть, Генри находил в его обществе то, что не могла дать ему я, - горько добавила Алиенора.
-Не думаю, что это как-то связано с тобой, - утешил ее Рауль.
-Еще как связано! Как только появился Бекет, я для Генри отошла на второй план. До этого все между нами было прекрасно. Мы были великолепной парой. Но с появлением Бекета все закончилось. Случаются моменты, когда прошлое возвращается, вот оно - возьми рукой. Но ненадолго. Всегда в наши отношения вмешивается Бекет. И еще одно. Здесь находится епископ Пуатье, и я думаю, что вопрос, который он хочет со мной обсудить, касается Бекета. Рауль, я даю ему аудиенцию через несколько минут. И хочу, чтобы ты присутствовал, когда он появится.
-Ты же знаешь, что я буду, - ответил Рауль, нежно прикасаясь к ее щеке.
-Рауль! - укоризненно проговорила Алиенора. - Ты же знаешь, что между нами ничего быть не может.
-Да, но я могу жить надеждой, как истинный трубадур, - печально улыбаясь, проговорил он.
Алиенора приняла Жана о Белльмена, епископа Пуатье, в своем соларе. Она сидела на стуле с высокой спинкой, желтая парчовая юбка веером лежала вокруг ее ног, на белоснежном головном покрывале - золотой венец. За спиной королевы стоял Рауль, вцепившийся в резную верхушку ее стула.
Епископ с важным видом вошел в комнату. Алиенора помнила, что он работал с Бекетом в доме архиепископа Теобальда и они с Бекетом дружили, и хотя он был обязан своим епископством Генриху, Жан о Белльмен оставался преданным сторонником Бекета. Она почувствовала, что этот разговор не будет легким, но сидела, любезно улыбаясь. Спросила, чем может помочь епископу.
-Мадам герцогиня, я пришел по просьбе его милости архиепископа Кентерберийского, - произнес епископ так, словно бросал перчатку. - Он выражает вам, своей дочери во Христе, покорность и любовь и всем сердцем просит вас вмешаться от его имени в его ссору с вашим мужем королем Генрихом.
Алиенора услышала, как Рауль резко втянул воздух, и быстро собралась с мыслями. Меньше всего она ждала, что Бекет будет обращаться к ней с просьбой.
-Я польщена, что его милость полагает, будто я в состоянии ему помочь, - ответила она. - Но он не может не понимать того, что с тех пор, как они с моим мужем стали такими хорошими друзьями, мое влияние на мужа уменьшилось.
Прежде чем она успела добавить что-то еще, вставил слово Рауль:
-Архиепископ как никто другой должен знать, что первый долг жены - верность мужу, именно ему должна она подчиняться. Как же может она заступаться за человека, который бросил вызов ее мужу, став его врагом?
На лице Алиеноры мелькнула удивленная улыбка. Только что Рауль изо всех сил убеждал ее забыть о долге перед мужем!
Лицо епископа загорелось краской гнева.
-Никто не может сомневаться, что наш первый долг - перед Господом, сеньор де Фай.
-Давайте не будем вмешивать сюда Господа, - сказал Рауль. - Речь идет о тщеславии конкретного человека.
-Нет, речь идет о гораздо большем, и вы это знаете! - Жан о Белльмен обратился к Алиеноре: - Мадам, я пришел сюда, не особо обольщаясь надеждой. Но если бы вы согласились действовать в этом деле только как посланник…
-Нет! Как вы смеете просить ее об этом? - вмешался Рауль.
Епископ смерил его гневным взглядом:
-Не могли бы вы позволить госпоже герцогине самой отвечать за себя?
-Да, Рауль, позвольте уж мне, - сказала Алиенора. - Господин епископ, мое самое сильное желание видеть моего мужа в мире со всеми его подданными. Но, как сказал сеньор де Фай, мне не подобает вмешиваться в эту ссору. Я могу только каждый день молиться за счастливое разрешение конфликта.
Епископ стрельнул в нее уничижительным взглядом:
-Говоря откровенно, меня это ничуть не удивляет, мадам. Я и сам сказал его милости, что у него нет оснований надеяться ни на помощь, ни на совет с вашей стороны. То же самое говорил и Иоанн Солсберийский. Он, как вам известно, в ссылке вместе с Бекетом и делит его лишения. Но насколько я вижу, вы здесь доверяете только сеньору де Фаю, который настроен враждебно к его милости.
-Как вы смеете так говорить со мной! - вспыхнула Алиенора. - Вы дерзки, господин епископ. Будь здесь герцог, вы бы не посмели так разговаривать со мной или оскорблять его представителя.
Жан о Белльмен распалился от ярости, которая развязала ему язык:
-Может быть, вы не слышали, что говорят люди, мадам, и, может быть, я сделаю доброе дело, сообщив вам обоим об этом. Высказываются предположения - и их с каждым днем все больше - относительно влияния, которое сеньор де Фай, судя по всему, оказывает на вас. Некоторые говорят, что эти предположения заслуживают доверия. Я бы посоветовал вам больше заботиться о вашей репутации.
Алиенора встала. Ее трясло от гнева.
-За всю мою жизнь меня не оскорбляли подобным образом, - прошипела она. - Немедленно покиньте мои покои, господин епископ, и не смейте возвращаться, пока не смирите свою гордыню и не испросите прощения за ваши безосновательные обвинения. Не сомневайтесь, что я сообщу о случившемся мужу. Не думаю, что это порадует его. И будь я на вашем месте, я бы постаралась убраться из Пуатье к возвращению короля.
Епископ в ужасе уставился на нее.
-Мадам, я в своем разочаровании забылся, - пробормотал он. - Приношу свои самые искренние извинения. Тысячи извинений! Падаю перед вами на колени…
-В том нет нужды, - холодно произнесла Алиенора, хотя в глубине души она была и не прочь увидеть, как этот напыщенный дурак валяется перед ней на полу. - Я принимаю ваши извинения, но больше не желаю слышать никакой клеветы. Вы меня понимаете?
Когда епископ, пятясь, вышел из комнаты, заверяя ее в своей преданности, любви и верности, Алиенора повернулась к Раулю:
-Ну, дядюшка, ты слышал, что он сказал? А потому прошу тебя держаться на почтительном расстоянии. И больше не смей говорить за меня!
-Алиенора, я готов умереть, служа тебе, - возразил Рауль.
-Это вполне может случиться, если слухи дойдут до Генри! - ответила она с мрачной улыбкой.
Глава 27
Замок Бределэ на границе с Уэльсом, 1165 год
Генрих перешел на рысь. Он намного обогнал своих спутников, которые отстали с охотниками - везли дичь, добытую за день. Впереди высилась громада замка Бределэ - дома хозяина, сэра Уолтера де Клиффорда, оказавшего неоценимую помощь кампании, которая, впрочем, пока была неуспешной. Но теперь, слава богу, кажется, намечался поворот, и Генрих, ободренный успехом как на поле боя, так и на охоте, пребывал в праздничном настроении, ждал веселого ужина с участием щедрого хозяина и других лордов.
Сзади он слышал крики и хохот. Где-то неподалеку закричала кукушка. Был ранний вечер прекрасного летнего дня. Солнце закатывалось на запад в золотом и розовом ореоле. Но до чего же было жарко! Генрих давно стащил с себя котту и засунул в седельный мешок, на нем остались только рубаха и штаны. Он ехал рысцой, слыша голос кукушки и чувствуя себя так, будто у него нет никаких забот в этом мире. Король даже подумал, что неплохо бы приказать приготовить ему ванну по возвращению. Вот придется им побегать.
Генрих скакал по лесу, за стволами деревьев виднелся замок. Неожиданно он оказался на огромном лугу, который тянулся до самого збмкового рва. И посреди этого луга на коленях, спиной к королю, стояла девушка. Ее синее платье ярким пятном выделялось на фоне высокой зеленой травы. Длинные светлые волосы струились по ее плечам, свидетельствуя о том, что она незамужняя и непорочная, а элегантная одежда говорила о благородном происхождении. Девушка собирала цветы, и от этого зрелища у Генриха перехватило дыхание.
Обшаривая взглядом изящные линии ее тела, король испытал сильный прилив похоти. Давно уже женщины так не возбуждали его. С Рогезой он расстался несколько месяцев назад, устав от попыток удовлетворить ее слишком уж знакомые ему желания. Алиенора находилась в Анжере, засыпбла его письмами о помощи каким-то буйным вассалам и наверняка сплетничала о Бекете со всеми, кто желал ее слушать. Как бы Генрих ни хотел, но вернуть счастье, которое он когда-то пережил с женой, невозможно. Мимолетный его всплеск случился этой весной, но был короткий и блеклый, по крайней мере с его стороны. Король не мог простить враждебности Алиеноры по отношению к Томасу, ее въедливых вопросов, ее слабости. Он все еще любил жену и знал, что всегда будет любить, но не так сильно, как этого хочет она. Весьма прискорбно, но что поделать? То, что умерло, уже нельзя вернуть к жизни.
Генриху исполнилось тридцать два - мужчина в самом соку, пусть у него и стал появляться живот. И естественно, у него были женщины, много женщин, завоеванных, использованных и быстро забытых. Но, увидев эту изящную молодую девушку, король в мгновение ока понял, что ему требуется нечто гораздо большее, чем возня в стоге сена с очередной потаскушкой, и что давно исчезло из его жизни.
Сейчас перед ним была не какая-то деревенская девка, с которой можно тут же в траве удовлетворить насущное желание, а, вероятно, одна из дочерей его хозяина, чье большое семейство включало и пятерых дюжих сыновей. Генрих не мог понять, почему он не видел этой девушки прежде, когда леди Клиффорд представляла членов своей семьи королю.
Девушка услышала топот его коня, резко повернулась, и цветы упали с ее колен, рассыпались изящной радугой по платью и траве. Она была очаровательна: кожа белая, как сметана, губы полные и сочные, как темные вишни, глаза синие, как васильки, а щеки зарделись от удивления. Девушка поднялась, и Генрих заметил в глубоком вырезе ее платья маленькие высокие груди, подчеркнутые корсетом; усыпанный драгоценностями кушак на талии подчеркивал ее стройность. Король почувствовал, как восстает его плоть. Он должен обладать ею, о Боже, он непременно должен обладать ею!
Девушка, конечно, понятия не имеет, кто он такой, ведь она не видела его предыдущим вечером. Генрих остановил коня, а красавица, позабыв о цветах, уже метнулась прочь.
-Не бойтесь, прекрасная дама, - галантно начал Генрих. - Я ваш король и гость вашего отца, я не причиню вам вреда.
«Я хочу уложить тебя к себе в постель» - вот что на самом деле хотел сказать он.
Девушка пребывала в смятении.
-Ваше величество, я прошу прощения! - Голос у нее звучал низко, мелодично, с приятным уэльским акцентом. Услышав его, Генрих совсем потерял голову.
-Стойте! - крикнул он, стараясь обаять ее улыбкой, затем спрыгнул с седла и подошел к ней. - Давайте обойдемся без церемоний, прекрасная дама. Как вас зовут?
-Розамунда, - сказала она. - Розамунда де Клиффорд.
-Розамунда… - повторил Генрих. - Rosa mundi. Роза мира. Прекрасное имя. Как на английском, так и на латыни.
Девушка ничего не ответила, только покраснела еще сильнее. Генрих протянул ей руку и, ведя коня под уздцы, пошел вместе с ней к замку, где на своих местах в жару маялись стражники. Прикосновение маленькой ручки казалось божественным.
-Скажите, Розамунда, почему вас не было среди тех, кого мне представляли прошлым вечером? - начал Генрих.
-Ваше величество, я только сегодня вернулась от добрых монахинь Годстоу[51 - Годстоу - деревня на Темзе близ Оксфорда, до сего дня там сохраняются развалины мужского и женского монастырей.], с которыми провела последние три года.
-Должен ли я понять это так, что ваши родители намереваются сделать из вас монахиню? - спросил заинтересованный Генрих.
-Нет, ваше величество, они хотели, чтобы там я получила хорошее образование, которое послужило бы мне во благо, когда Господь сочтет возможным послать мне мужа.
-Очень мудро, очень мудро. Вы слишком красивы, чтобы провести жизнь в монастыре! - (Розамунда снова покраснела, как то подобало ситуации.) - Сколько вам лет, моя маленькая монахиня? - продолжал гнуть свое Генрих.
-Четырнадцать, ваше величество.
-И вы приехали домой, чтобы выйти замуж?
-Не знаю, ваше величество.
Генрих был пленен и… огорчен. Он и раньше вожделел к девственницам из знатных семей, и всегда это плохо кончалось: разгневанные отцы отправляли дочерей в монастырь или спешно выдавали замуж. Большинство женщин, с которыми он ложился в постель за последние годы, были либо шлюхами, либо замужними. Еще Генрих ложился в постель со своей женой. Розамунда для него фактически недосягаема, если только он не хочет показать себя чудовищем, хотя он всегда шутливо открещивался от такого сомнительного звания. Ни один порядочный человек, достойный звания рыцаря - или звания короля, - не обесчестил бы девушку благородного происхождения, поскольку это неизбежно уничтожило бы ее возможности найти себе достойного мужа и навсегда погубило ее репутацию. Менее благородные мужчины, конечно, вряд ли стали бы церемониться, но у Генриха теперь были собственные дочери, и уж он бы разобрался с любым негодяем, попытавшимся опорочить их честь. Поэтому король сказал себе, что не может так поступить с прекрасной Розамундой или с ее отцом, его преданным и симпатичным хозяином.
Но тут вдруг Генрих увидел, что Розамунда стыдливо поглядывает на него из-под длинных ресниц. Этот простодушный взгляд выдал ее. Нет сомнения: девушка нашла Генриха привлекательным. Она вполне может оказаться сговорчивой. А тогда он не станет чувствовать себя таким уж виноватым за то, что лишил ее девственности. Король, как он любил хвастаться, был простым человеком, неизменно честным с самим собой, и потому довольно скоро все его рыцарские принципы оказались отринуты. Виновата одна только Розамунда с этим ее стыдливо-простодушным взглядом. Девушка сама спровоцировала его. Господи, как же он хотел ее!
Конечно, Генриху пришлось отпустить ее руку, когда он привел Розамунду в замок отца, и ее мать, многословно благодарившая короля за то, что тот проводил ее дочь домой, увела Розамунду - помыться и переодеться к вечернему пиршеству. Генрих с неохотой позволил девушке уйти, пробормотав несколько любезных слов, после чего удалился сам, чтобы слуга тоже привел его в порядок.
Позднее, сидя на почетном месте за высоким столом, король выбрал с предложенного ему блюда куриную ножку, рассеянно вонзил в нее зубы, затем повернулся к сэру Уолтеру.
-Сегодня я познакомился с вашей дочерью Розамундой, - громко сказал он, стараясь перекричать болтовню и смех. - Мне показалось, что она добродетельнейшая молодая леди.
Сэр Уолтер посмотрел через стол туда, где сидели его сыновья и Розамунда с сестрами. Генрих проследил за направлением его взгляда. Весь вечер король косил в ту сторону. Глаза девушки были скромно опущены, ела она деликатно, ее золотые волосы ниспадали на плечи и грудь, словно роскошная накидка, а губы созрели для поцелуя. Розамунда являла собой образец красоты, и Генрих опять почувствовал, как желание сжигает его.
-Да, ваше величество, - рассеянно ответил сэр Уолтер. - Она милая девочка. Монахини хорошо воспитали ее. Скоро придется подыскивать ей мужа.
-Она еще не помолвлена?
Вряд ли это имело какое-то значение. Не помолвлена, так скоро будет. Любой мужчина, знающий толк в женщинах, в одно мгновение ухватится за нее.
-Нет, ваше величество. У меня много детей, судьбу которых нужно уладить.
-Мне все это прекрасно известно! - улыбнулся Генрих. - У меня своих детей куча. - Но воспоминание о них не охладило его пыл. Король замолчал на мгновение, ум его лихорадочно работал. - А что, если Розамунду взять ко двору в дамы королевы? За ней будет хороший присмотр, и я сам подыщу ей достойного жениха.
«Еще никогда не было сказано более правдивого слова», - подумал он.
-Ваше величество, для меня это будет огромная честь! - растекся в благодарностях сэр Уолтер. - И для моей дочери. Можете не сомневаться.
-Сейчас королева Алиенора находится в Анжу, - сказал Генрих. - Но некоторые из дам ждут ее возвращения в Вудстоке. Я сам направлюсь туда, когда уэльским бунтовщикам будет преподан урок. - Генрих лгал, но сэру Уолтеру не обязательно знать об этом. - И мои люди с удовольствием проводят вашу дочь в Вудсток. Или же вы можете снарядить для ее сопровождения своих воинов.
Как и предполагал Генрих, высокомерный, честолюбивый отец ухватился за его предложение, и было решено, что Розамунда отправится в Вудсток.
Все оказалось как нельзя просто.
В ту ночь Генрих лежал без сна, он отдавал себе отчет в том, что задуманное им - великий грех и большое зло. Но ничего не мог с собой поделать, не мог противиться притягательности Розамунды. Он должен обладать ею - он с ума сходил от желания. От одной только мысли о Розамунде плоть его восставала. А ни о чем другом Генрих думать не мог.
Слабый голос предупреждал короля, что за все придется заплатить, но ему было все равно. Дьявол, обитавший в нем, побуждал его взять то, что он хочет. Если потребуется, Генрих бросит вызов всему миру, но овладеет этой девочкой. Вот как далеко зашло дело.
Когда в начале сентября настало время отправляться в Вудсток, дома не было никаких слезливых прощаний, в отличие от того, что происходило три года назад, когда Розамунда отправлялась в Годстоу. Девушка уже привыкла жить вдали от семьи. Она, словно агнец, рожденный для заклания, покорно отправилась с Генрихом, доверчивая и уважительная. Если Розамунда и подозревала, что за всем этим стоит нечто большее, чем ее служба королеве, то ничем себя не выдала.
Глава 28
Вудстокский дворец, 1165 год
Розамунда с удовольствием оглядела выбеленные каменные покои, купающиеся в лучах солнца. Покои занимали верхний этаж башни, а внизу винтовой лестницы деревянная дверь выходила в миленький сад, где на зеленой траве в тени грабов, лесного ореха и ясеней росли яркие фиалки, колумбины и розы. Девушка с удивлением смотрела вокруг, а когда увидела приготовленную для нее комнату, ее васильковые глаза расширились еще больше. Такая башня под стать самой королеве! Здесь и в самом деле прежде было жилище королевы, хотя Розамунда и не знала об этом. Кровать с шелковым балдахином была застлана выбеленными хлопковыми простынями и накрыта ярким, в клетку покрывалом. В нише у окна была скамейка с подушками. В комнате стоял сундук с изящными большими канделябрами на нем, великолепное дубовое кресло, на плиточном полу - две табуретки, в стену вбиты резные колышки, чтобы вешать платья.
Генрих с удовольствием смотрел из дверей, как его вожделенная Розамунда радостно вскрикнула, видя такой счастливый поворот судьбы.
-Ваше величество, неужели все королевские дамы живут в такой роскоши? - спросила Розамунда. Она всегда обращалась к нему почтительно.
Взгляд Генриха остановился на ней.
-Нет, - ответил он. - Это только для вас, потому что вы прекрасны.
-Но что скажут другие дамы? - с испуганным видом спросила девушка.
-Ничего, моя милая. Никаких других дам нет! - усмехнулся король, глядя на нее.
-Не понимаю… - недоуменно посмотрела Розамунда.
Генрих помедлил. Один неправильный шаг - и все потеряно. Может, лучше быть с ней честным? Или отложить ответ на загадку на какое-то время, чтобы ее чувство к нему усилилось и расцвело?
Король понимал, что долго ему не вытерпеть. Люди уже шептались и бросали на них косые взгляды. Пока они ехали сюда, свита полагала, что Генрих сопровождает Розамунду в Годстоу, по крайней мере, к такому выводу он пришел, слыша отрывочные фразы. Когда же он привез ее в Вудсток, то почувствовал всеобщее недоумение, а за ним - тайные, неодобрительные взгляды. Но ему было все равно. Он король. Пусть кто-нибудь посмеет осуждать его поступки.
Совесть говорила Генриху, что он еще может оставить эту затею и отправить девочку назад, к отцу, сохранив в неприкосновенности ее тело и репутацию. Еще не поздно проявить благородство. Но дьявол, тот бес, который толкал его под ребро, распоясался без удержу и не желал слушать голос разума. Генрих подошел к Розамунде и обнял ее.
-Я хочу, чтобы ты осталась здесь со мной, - охрипшим голосом проговорил он, чувствуя, как напряглось ее тело.
Его тело тоже напряглось, но не от тревоги - от похоти. Когда Генрих обнял Розамунду, ему показалось, что он попал в рай. Никогда еще - с тех пор, как познакомился с Алиенорой, - не желал он женщину с такой силой. Но мысли об Алиеноре Генрих постарался поскорее выкинуть из головы.
-Ваше величество, прошу вас… - прошептала Розамунда, дыхание ее стало отрывистым, коротким. - Это нехорошо!
-Разве любить кого-то нехорошо? - спросил Генрих. - Я полюбил тебя с первого мгновения. Твой отец дал мне разрешение привезти тебя сюда - и вот мы здесь.
«И да простит меня Господь за обман», - подумал Генрих. Дьявол в нем шевельнулся снова.
-Мой отец? Я думала, что буду служить королеве, ваше величество. - Глаза Розамунды расширились от недоумения.
-Ты и будешь служить, когда придет время. Но твой отец знает, что королевское расположение можно заслужить разными способами, - сказал Генрих. - Он вверил тебя моим заботам, и я предпринял меры, чтобы найти тебе мужа. - «К черту эту мысль!» - Но не сейчас. Сейчас я хочу одного: служить тебе и владеть тобой. Ты будешь моей, Розамунда? - К ужасу своему, Генрих увидел, что та плачет. - Не плачь, милая, - пробормотал он, гладя ее волосы. - Все будет хорошо, положись на мое слово. Я буду заботиться о тебе, защищать тебя - можешь не опасаться! - Король приподнял за подбородок голову девушки и заглянул в ее влажные голубые глаза. Господи, как же она прекрасна! - Неужели ты не можешь хоть немного полюбить меня? - спросил он. - Я думаю, можешь.
Розамунда смотрела на Генриха, словно впитывая его взглядом.
-Я не знаю… - прошептала она. - Я не могу. Это нехорошо. Не могу поверить, что мой отец отпустил меня для того, чтобы я стала вашей любовницей, ваше величество. Я не могу опозорить мой дом. Это грех, за который мы оба будем гореть в аду.
-Сказки для детей! - презрительно сказал Генрих. - Но даже если бы ад и существовал, я с удовольствием вечно горел бы в нем всего за одну ночь с тобой.
-Ад существует! - воодушевившись, заверила его Розамунда.
-Они сделали из тебя маленькую монашку, - поддел ее король, теснее прижимая к себе. - Послушай меня, Розамунда, единственный ад - это тот, который мы создаем для себя на земле. Все остальное - выдумки Церкви, которая пытается нас запугать, чтобы мы вели себя хорошо.
Девушка отпрянула, и он отпустил ее.
-Боюсь, что это богохульство, ваше величество, - прошептала Розамунда.
-Да, это один из множества моих пороков, - весело ответил король.
-Я не должна перечить вам, но мне кажется, вы ошибаетесь. - Вид у нее был как у испуганного зайца.
-В тебе говорит несостоявшаяся настоятельница монастыря! - разразился смехом Генрих. - Ну что ж, добродетельная дева, оставляю тебя в твоей целомудренной кровати. Мы поговорим завтра.
На самом деле от смеха желание Генриха ослабело, но он и сам прекрасно понимал, когда настает время уйти. Он взял девушку за руку и галантно поцеловал, потом заглянул в ее невероятные глаза.
-До встречи, прекрасная Розамунда, - сказал Генрих и вышел.
До того дня Розамунда не знала, что это такое - хотеть мужчину. Напротив, она с одиннадцати лет жила в монастыре и была невежественна во всем, что касается отношений между мужчиной и женщиной, она знала лишь, что все это довольно гадко, но ты все равно должна позволять мужу делать эти гадости, не жалуясь и не сопротивляясь. Потом она узнала многое - шепотком ей рассказали об этом другие девочки благородного происхождения, вверенные заботам монастыря Годстоу.
Розамунда выросла в уверенности, что в один прекрасный день ей подыщут подходящего мужа, и всегда представляла себе, что он будет приблизительно того же возраста, хотя с ее стороны это было глупостью, ведь многие ее сверстницы оказывались замужем за людьми гораздо старше их, а нередко и за стариками.
Но тут перед ней был король, который по возрасту годился ей в отцы, громкоголосый, грубый, живой и в некоторых отношениях пугающий человек, но что-то внутри ее странным образом мощно реагировало на него. Генрих не был похож на рыцарей из рассказов, коренастый и крепко сложенный, с копной рыжих волос - дерзкий, но привлекательный на тот чужеземный галльский манер, который подавлял одним своим физическим присутствием. Как и Алиенора четырнадцать лет назад, Розамунда, раз взглянув на него, тут же влюбилась.
Если внезапное томное ощущение в теле называлось желанием, то Розамунде вдруг стало ясно, почему люди совершали столько безумств из-за любви: почему рыцари сражались с драконами, а девы чахли в башнях… или девушки, воспитанные в монастыре, жертвовали своими добродетелями, к чему уже склонялась даже она - да, она.
Розамунда произнесла все правильные слова, какие должна произнести добродетельная девушка чересчур напористому, хищному самцу. Она убедительно изображала девичью скромность. Но под этой маской скрывались насущные желания ее тела, требовавшие уступить, а еще - возбужденная реакция молодого разума, которому льстила любовь короля. Противиться такому сочетанию невозможно. Нет, Розамунда не обманывала себя, понимая, что не испытывает ответного чувства к королю - при всей своей незрелости она подозревала, что король вполне мог использовать слово «любовь» только для того, чтобы соблазнить ее. Она понятия не имела, какова настоящая любовь. Но знала наверняка, что между многими известными ей парами нет и следа этого чувства. Ее учили: долг жены - любить выбранного для нее мужа, но такая любовь вовсе не сводила мужчин с ума, не отправляла их в странствия, не становилась причиной дуэлей.
Мысли ее метались. А если у нее не будет другой возможности узнать, какова настоящая любовь? Так почему не ухватиться за эту любовь обеими руками и не уступить требованиям плоти?
Розамунда уснула, думая о том, чту будет чувствовать в объятиях короля Англии.
Глава 29
Анжер, 1165 год
Алиенора лежала в своих покоях с новорожденной дочерью Иоанной на руках, когда пришло письмо из Шампани. Дрожащими пальцами она распечатала его, прижимая девочку к груди, и прочла аккуратный витиеватый почерк какого-то неизвестного чиновника. Дочь Мария слала ей вежливый привет и справлялась о здоровье. Сама она была здорова и счастлива и сообщала мадам королеве, что часто вспоминает ее в своих молитвах.
И это было все… Пусть и мало, но все же лучше, чем ничего. И больше, чем Алиенора получила от Алисы, которая, конечно же, не могла ее помнить. Мало, но хоть что-то…
Глава 30
Вудсток, 1165 -1166 годы
Осада длилась недолго. Когда последние редуты обороны пали, Генрих явился к Розамунде в ее шелковые покои. Девушка встретила его с распростертыми объятиями. Королю пришлось приложить некоторое усилие, чтобы войти в нее, она чуть охнула от боли, лишившись девственности, но затем так обвилась вокруг него, словно не собиралась больше отпускать. Потом Генрих лежал, положив голову ей на грудь, гладя ее упругий плоский живот и думая о том, что давно уже не получал такого наслаждения с женщиной. Да, наслаждения, но еще и нахлынувшего на него прилива радости и умиротворения. Прежде Генрих испытывал подобное с Алиенорой, и что-то от этого чувства еще сохранялось, когда они оставались вдвоем. Но стоило ему ненадолго уехать от нее, как он чувствовал отстраненность и даже враждебность.
Нет, Генрих не хотел думать об Алиеноре сейчас, когда прекрасная Розамунда лежала под ним, готовая отдаться снова. Розамунда, чьи светлые волосы лежали, спутанные, повсюду, щекотали ему щеку, чье юное тело с жемчужной кожей вытянулось рядом с ним в ожидании. Пальцы Генриха нашли расщелинку между ее ног, раздвинули и ринулись вглубь. Глаза Розамунды расширились от удивления, а потом она принялась стонать от неожиданного наслаждения. Боже, как она прекрасна, подумал он, приподнимаясь на мощном локте и обшаривая взглядом ее тело. Пальцы его тем временем становились все настойчивее. Розамунда была красива на иной манер, чем Алиенора, обладая хрупкостью и врожденной изысканностью. И имя у нее подходящее: кожа, нежная, как лепестки, розовые щечки. Генрих понял, что никогда не сможет расстаться с ней.
Генрих не мог оставить Розамунду одну. Он продолжал хотеть ее во всякий час дня и ночи и наслаждался судорогами страсти, которыми она отвечала на его старания. Но его возлюбленная была юной и неопытной, и хотя все время приобретала новые постельные навыки, каждое очередное их свидание казалось первым, будто он снова и снова лишал ее невинности. Король сходил по Розамунде с ума.
Генрих провел в Вудстоке всю осень, задержался на Рождество, а потом придумал предлог остаться до весны. Он вызвал каменщиков и строителей, чтобы воздвигнуть новую башню для дамы его сердца, садовников, чтобы для ее удовольствия разбить сад с лабиринтом, посадить по замысловатому плану живую изгородь из тиса и шиповника. Король знал, что настанет время, когда ему придется покинуть Розамунду: она останется в одиночестве и ей нечем будет себя занять, а с приходом лета лабиринт станет забавой для нее и дам, которых он назначил прислуживать ей. Ему и в голову не приходило, что в один прекрасный день этот лабиринт станет источником множества слухов и легенд.
Когда Генрих не нежился в постели с Розамундой, он работал над задуманной им законодательной реформой и в разгар зимы отправился на встречу со своим Большим советом в Кларендон, где его новые Конституции - так он их называл - стали законом[52 - Так называемые Кларендонские конституции 1164 года включали 16 статей, призванных ограничить полномочия церковных судов и папской власти в Англии. Генрих II утверждал, что его Конституции возвращают юридические обычаи, соблюдавшиеся при Генрихе I, хотя на самом деле являлись попыткой распространить королевскую юрисдикцию на церковные суды.]. Один пункт доставил королю особое удовольствие. Он гласил, что совершившие преступления клирики Бекета теперь лишаются права на Церковный суд. Генрих выиграл это долгое, трудное сражение, но не был уверен, что выиграл войну.
Раны, нанесенные ему Томасом, все еще болели. Лежа по ночам без сна, Генрих мучил себя воспоминаниями о головокружительных днях их дружбы или же вступал в ожесточенные споры с отсутствующим архиепископом, приводя все те убедительные аргументы, которые прежде не пришли ему в голову. Иногда, если рядом с ним спала Розамунда, он ронял слезу, спрашивая себя, освободится ли когда-нибудь его душа от этой муки. Он ведь любил Томаса, так почему же Томас предал и бросил его? В такие минуты король тянулся к милой девушке, лежащей рядом с ним, и старался утонуть в ней, чтобы забыть эту боль и гнев. Генрих никогда не говорил с Розамундой о Бекете, не хотел пятнать ее чистоту своими заботами. Девушка была его убежищем, его миром, его радостью - ничего другого ему от нее не требовалось.
Больше Генрих не мог задерживаться - ему пора было в Мен, утихомирить каких-то треклятых буйных вассалов. Корабли уже ждали его в Саутгемптоне.
Король с любовью и болью в сердце поцеловал на прощание Розамунду. Одному Богу известно, когда он увидит ее в следующий раз. Девушка стояла на подставке для посадки на коня, стройная и необыкновенно соблазнительная в мягком шерстяном платье. Генрих сидел верхом во главе своей свиты, готовый тронуться, и Розамунда поднесла ему кубок перед дорогой. Он заставил себя хриплым от чувства голосом произнести слова прощания. Расставание было невыносимым, трагическим, немыслимым…
Генрих решительно поскакал на юг, но далеко они не уехали - движимый какой-то неизъяснимой потребностью души, он вдруг развернулся и галопом поскакал назад в Вудсток, за ним, стараясь не отстать, потянулась удивленная свита. Когда они вернулись, король соскочил со своего покрытого пеной скакуна и бросился в покои Розамунды, перепрыгивая через две ступеньки. Вбежав внутрь, он движением руки отослал женщин и, как только дверь за ними захлопнулась, прижал Розамунду к себе, покрыл поцелуями.
-Я не мог не вернуться - должен был увидеть тебя еще раз! - выдохнул Генрих.
Розамунда настолько опешила, что поначалу не могла произнести ни слова.
-Что подумают люди? - наконец произнесла она. - Что я мешаю тебе исполнять твой королевский долг? - В голосе девушки звучала паника, но она позволяла Генриху делать с ней то, что он хотел.
-Мне плевать, что они подумают! - прорычал Генрих. - Я знаю только одно: перед тем как пересечь море, я должен еще раз вкусить тебя. Должен увидеть твое лицо, моя радость!
Руки короля были повсюду, а глаза наслаждались юным телом. Генриху отчаянно хотелось ее - он больше не мог ждать. Они сплелись в любовных объятиях, и мир за дверями перестал существовать. Внизу, в зале, во дворе королевская дворня и воины обменивались понимающими взглядами, потом пожимали плечами и ухмылялись.
Глава 31
Анжер, 1166 год
Алиенора прогуливалась по стене замка в Анжере, когда увидела своего Генри и длинный хвост его свиты. Она замерла, уставившись на него. Наконец он вернулся. Вспомнил-таки, что у него есть жена. На сердце у королевы лежал камень. Она не видела мужа больше года. Он не приехал, когда родилась его дочь Иоанна. Даже на Рождество не появился. Это был жестокий удар: никогда прежде не проводили они Рождество в разлуке. У Алиеноры некоторое время назад возникло впечатление, что отношения между ними налаживаются, но теперь… Генрих мог хотя бы подумать о том, как расстроятся дети - пусть не она, горько думала королева.
Алиенора спрашивала себя, дошли ли до Генриха непристойные слухи о ее связи с дядюшкой Раулем, не болтал ли Жан о Белльмен о своих гнусных подозрениях. Или еще хуже: не утаил ли Рауль что-нибудь от нее, когда говорил о связи Генри с другими женщинами? Она бы не удивилась, что с учетом ее реакции Рауль о многом умолчал. Но что, если у Генри есть другая женщина? Если любовный роман стал причиной столь долгого его отсутствия, то это ставило под угрозу все, что было ей дорого. Эта перспектива преследовала Алиенору ночным кошмаром, королева изводила себя мыслями о возможном развитии событий, если ее подозрения подтвердятся. Она пыталась выкинуть все это из головы, забыться, но ничего не получалось.
В тысячный раз Алиенора осадила себя. Генрих - король, и по большому счету женщины мало что значат для него рядом с его мыслями о королевстве и заботах о дальних владениях. Иначе он не стал бы скрывать свои амурные приключения, и она наверняка знала бы о них. Генрих не из тех мужчин, которые позволяют женщинам командовать ими. Даже ее, королеву, он крепко держит в тех рамках, которые ей отвел, хоть это и унизительно для нее. Нет, Генри ни за что не оставил бы свои обязанности на такое долгое время ради женщины. А если бы до него дошли гнусные слухи о его жене, он наверняка принял бы меры, как сделал много лет назад, изгнав несчастного дурачка Бернарта де Вентадорна. Генри не потерпит никакого скандала, марающего ее имя.
Приведя себе в очередной раз все эти аргументы, Алиенора поняла, что ничуть не приблизилась к разгадке того, что происходит с Генри. Мысли ее оставались в смятении, она разгладила на себе платье, поправила головное покрывало и ленту, а потом спустилась по лестнице, чтобы встретить мужа.
Они стояли друг против друга по разным сторонам полированного деревянного стола в ее соларе. Генрих смотрел на жену настороженным взглядом. Вид у него был чуть ли не застенчивый, даже виноватый. Сердце Алиеноры колотилось, и она снова спрашивала себя: почему он приехал?
-Надеюсь, путешествие прошло нормально? - спросила она во второй раз, выдавая волнение. - Хочешь вина?
Генрих сел, стянул с ног сапоги и с благодарностью взял кубок.
-Надеюсь, Алиенора, с тобой все в порядке, - произнес он. - Извини, не мог приехать раньше. Я оставался в Кларендоне. Нужно было убедиться, что мои новые законы проводятся в жизнь.
В Кларендоне он был в январе. Сейчас пришла Пасха. Что он делал все это время? Его корабли несколько недель стояли в ожидании в Саутгемптоне.
-Мне жаль, что мои бароны в Мене доставили тебе столько беспокойства, - сказал Генрих.
-Я еще не видела такого презрительного отношения к себе! - вскипела Алиенора. Гнев обуял ее при этих воспоминаниях, отбросив на некоторое время все опасения. - Твои нормандские капитаны отказывались исполнять мои приказы. Они сказали, что не будут подчиняться женщине.
-Знаю, знаю, - согласился Генрих. - Они не имели права это делать и будут наказаны, можешь не сомневаться. Но смута подавлена. По пути сюда я преподал им урок, который они не скоро забудут.
-Рада это слышать, - язвительно сказала Алиенора. Она понимала, что этот разговор - лишь прощупывание, где каждый из них оценивает другого, пытается понять ситуацию. Воздух чуть ли не потрескивал от слов, остававшихся несказанными.
-Ты хочешь увидеть нашу новую дочь? - спросила она.
-Конечно, - улыбнулся Генрих. - И других наших детей. - Он избегал встречаться с женой взглядом.
-Ты удивишься, как они подросли, - продолжала она. - Ведь ты их столько времени не видел. - Это был укол, попавший в цель. Генрих поморщился.
Нянька принесла девочку и положила ее в руки короля. Генрих смотрел на медноволосого ребенка, лежащего у него на коленях - пухленькие щечки, слюнявая улыбка. Как же она похожа на Алиенору, подумал он. Король, довольный, погукал дочке, благословил, возложив свою мозолистую руку на ее мягкую головку.
-Хорошенькая, - оценил он. - Настоящая королева. А она, без сомнений, когда-нибудь и станет королевой. Я слышал, у Людовика наконец-то появился сын. Ты думаешь о том же, о чем и я?
-Должна ли я понять это так, что ты отказался от своих планов выдать Матильду и Алиенору за германских мужей? - удивленно спросила Алиенора. - Мне казалось, что ты хочешь навредить Людовику за его поддержку Бекета.
-Я никогда не упускаю возможности навредить Людовику, и ты, Алиенора, это прекрасно знаешь! - Генрих ухмыльнулся, несколько смягчив атмосферу. - Но я и в самом деле питал надежду в один прекрасный день присоединить к моим владениям и Францию. Теперь, с рождением наследника - если он, конечно, выживет - это становится невозможно. Так что будем досаждать Людовику и одновременно строить планы. Настанет день - и его сыну понадобится жена, а иметь английскую королеву на французском троне будет выгодно для меня или моих наследников.
-Мудрый план, - не могла не согласиться Алиенора.
-Я тоже так думаю, - кивнул Генрих. - А поскольку планов относительно Матильды и Алиеноры я не менял, то буду прочить эту малютку на трон Франции. Тебя ждет великая судьба, крошка, - пробормотал он, улыбаясь девочке.
-Ну, я могу только надеяться, что французский двор немного оживет к тому времени, когда Иоанна туда попадет, - сказала Алиенора, не убирая нотки язвительности из своего голоса.
-Она сама его оживит, я в этом не сомневаюсь. У нее обаяние ее матери - это сразу видно.
Алиенора знала, что муж пытается польстить ей.
-Обаяние мало что принесло мне при дворе Людовика, - фыркнула она, не желая сдаваться. - Но такой брак станет всем на пользу. Он может привести к более мирным отношениям между Англией и Францией.
-Нет сомнения, что правители Европы радостно потирают руки в надежде получить для своих дочерей такого выгодного жениха, как французский наследник, - плутовато заметил Генрих. - Но я думаю, у нас есть большое преимущество. Я всегда могу заманивать короля Франции Вексеном, как зайца морковкой!
-Говорят, Людовик вне себя от счастья теперь, когда у него появился наследник, - сказала Алиенора, вспомнив странное ощущение радости за бывшего мужа, когда она получила известие из Франции. Людовик ждал рождения сына невероятно долго, и она сама не оправдала его надежд в том единственном, что имело для него значение. Наконец Господь ответил на его молитвы, и Алиенора была рада этому. - Во Франции, насколько мне известно, были пышные торжества по этому поводу. На маленького принца возлагают большие надежды. Его уже назвали Филип Август - на манер древнеримских императоров.
-А я слышал, его назвали по месяцу, в который он родился. И еще, что ему дали прозвище Богоданный, - добавил Генрих. - Надеюсь, что при таких именах принц не пойдет в отца. Придется ему соответствовать полученным именам! - Он отдал девочку няньке, поднял кубок, осушил его и потянулся к кувшину. - Выпью еще вина, потом переоденусь, стряхну дорожную пыль и пойду приветствовать моих славных анжуйских баронов.
Алиенора смотрела на него, думая, будут ли они когда-нибудь снова близки настолько, чтобы не прикрывать отчуждение бессмысленными любезностями и общими фразами.
-Есть какие-нибудь новости о нашем друге архиепископе? - спросил Генрих. За его легкомысленным тоном слышался навязчивый интерес.
-Есть, но обрадовать тебя нечем, - ответила Алиенора. - Он по-прежнему живет в монастыре в Сансе и по-прежнему грозит тебе отлучением. Говорят, что Кларендонские конституции привели его в бешенство.
Генрих мрачно посмотрел на жену:
-Ему следует смириться с этим и признать необходимость перемен. Мое терпение на исходе.
Давно пора, подумала Алиенора, но от комментариев воздержалась, боясь нарушить установившийся между ними хрупкий мир. Поэтому она просто улыбнулась и снова позвала няньку, чтобы та привела других детей поздороваться с отцом.
Генрих пришел к ней тем вечером исполнить супружеские обязанности. По крайней мере, так это выглядело - он отбывал долг. Никогда прежде, занимаясь с ней любовью, не был он таким бесстрастным. Алиенора потом лежала без сна, мысли ее метались. Похоже, то, чего она давно опасалась, случилось, и Генри больше не любит ее, между ними теперь только брак по расчету - то, ради чего его заключили, достигнуто. Считалось, что ее чувства не имеют значения. Но они имели значение, и еще какое!
Алиенора посмотрела на спину спящего мужа, его мощные очертания были белесыми и неясными в лунном свете, проникавшем в комнату через высокое окно. Увидев Генри, она поразилась тому, каким мужественным он стал в самый расцвет своей зрелости, когда энергия переполняла его. Да, он чуть пополнел в талии, но все еще был похож на быка - широкогрудый, а чертами напоминающий льва. Как она любила и желала его! Алиенора ничего не могла с собой поделать. Из всех мужчин, что она знала - и знала в библейском смысле, - никто не мог сравниться с ним. Но теперь она боялась, что Генри больше не принадлежит ей. Подушка королевы была мокра от слез.
Глава 32
Шинон, 1166 год
Двор находился в форте Сент-Джордж, великолепном замке Генриха в Шиноне, вознесшемся на высоком утесе над рекой Вьенной. Остановка была вызвана недомоганием короля и королевы. Алиенора прекрасно знала причину своей столь знакомой тошноты: она беременна в одиннадцатый раз - понесла в ту трагическую ночь в Анжере, когда поняла, что потеряла Генри во всем, что было для нее важно. Отношения между ними так и не улучшились, и теперь пропасть, казалось, расширяется. Они по-прежнему соблюдали правила хорошего тона по отношению друг к другу, разговаривали как цивилизованные люди. Несколько раз Генрих приходил к ней в постель, но Алиенора совокуплялась словно с незнакомым человеком. Она знала: муж чувствует, что она отдаляется от него, это был уход скорее инстинктивный, чем тактический, порожденный потребностью защитить себя. Алиенора говорила себе, что в королевском браке любовь играет незначительную роль: она по-прежнему жена Генриха и королева. Она была Алиенорой - герцогиней Аквитании, королевой Англии, герцогиней Нормандии, графиней Анжу и Мена. Ее положение непоколебимо, и она не мимолетное увлечение,
которому ее господин мог посвятить ночь. Алиенора не могла позволить, чтобы все это внешнее обрушилось, и потому обязана считать себя неуязвимой.
Генриха, казалось, ничуть не волновала подчеркнутая любезность жены. Алиенора полагала, что он приветствует такое ее отношение, потому что это освобождает его от необходимости ввести их совместную жизнь в нормальное русло. Не имело смысла вынуждать к чему-то Генри, если его сердце не лежало к этому. Алиенора не хотела, чтобы муж притворялся. От Генри ей нужна только честность, и будь она проклята, если станет требовать этого от него. Но сейчас она в очередной раз беременна его ребенком - настоятельная причина делать вид, что все хорошо. Но надо еще известить о своем положении.
Алиенора подошла к мужу в их соларе, когда тот латал дыру в своем охотничьем костюме, села рядом с ним на деревянную скамью, пытаясь сглотнуть подступающую к горлу желчь. Мысль о предстоящих месяцах удручала: она устала рожать. Ей приходилось делать это слишком часто. Алиеноре исполнилось сорок четыре, и она была сыта по горло. Она поклялась себе, что это будет последний.
-У меня будет ребенок, Генри, - тихо сообщила она.
-Ты не рада?
-Если по правде, то нет. Но такова воля Господа, и я должна сделать все, что от меня зависит. Но я молю тебя: пусть это будет наш последний ребенок. - Алиенора смотрела на мужа, произнося эти слова, но тот избегал ее взгляда. - Ты меня понял? - Она чувствовала, что ее сердце разбито. Алиенору обуяло жуткое безнадежное ощущение, что она навсегда закрывает дверь… и, возможно, делает это преждевременно.
Генрих не ответил. Его игла летала: то внутрь, то наружу.
-Генри?
-Это твое решение, - отозвался он.
-Тебе все равно? - осмелилась спросить она, понимая, что нарушает сложившееся между ними хрупкое равновесие.
Наконец Генрих поднял голову и посмотрел на жену. Глаза пустые, выражение непроницаемое. На щеках появился румянец. Гнева? Хоть что-то… Он, конечно, не согласится без сопротивления на ее просьбу. Будучи ее мужем, он мог настаивать на своем праве. Но кто знает, вдруг произойдет чудо и к ним вернется радость, которую они делили прежде. Если Генри скажет всего три слова: «Я хочу тебя», Алиенора была готова еще на десять беременностей.
-Это твое решение, - повторил он и снова принялся за работу. - Детей рожаешь ты. Все равно мне или нет, к делу отношения не имеет.
-Ты обвиняешь меня в том, что я эгоистично игнорирую твои потребности? - воскликнула Алиенора, забыв о своем решении сохранять сдержанность и достоинство.
-Я говорю, что сейчас не нуждаюсь в этом! - рявкнул Генрих. - Мне угрожает отлучением Томас, обещает оповестить весь христианский мир о том, что мои Кларендонские конституции незаконны. В Бретани смута, мой тамошний вассал граф Конан не в силах поддерживать порядок, а твои аквитанские сеньоры снова принялись за свое. Я себя неважно чувствую, Алиенора. Да что там, я чувствую себя чертовски плохо, а ты выбираешь это время, чтобы сообщить мне, что больше не хочешь спать со мной!
Она вздохнула с облегчением. Генрих болен. Это все объясняло. Может быть, дела обстоят не так уж плохо. Но тут, словно удар, пришла мысль о том, чту может означать его болезнь.
-Ты болен? - переспросила она. - Почему ты прежде не говорил мне? Генри, что с тобой?
-Я болен - хоть ложись и помирай, - ответил Генри, радуясь, что у него нашлось объяснение для Алиеноры - пусть и временное - его холодности к ней.
Он ни за что не мог бы признаться, что уже не любит ее, как прежде, что в его жизни появилась новая любовь. И хотя он гнулся под бременем забот, милый образ Розамунды неизменно оставался перед его мысленным взором, его страсть к ней постоянно напоминала о себе тяжестью в паху. В этом и состояла его болезнь. Конечно, он болен. Но было еще кое-что…
Томас грозил ему анафемой. Хотя к вопросам религии Генрих относился беспечно, вечного проклятия он все же побаивался, как боялся и быть отлученным от Церкви. Если это случится, то какой из него правитель? А ведь под его властью территории от Шотландии до Средиземного моря. Если человека отлучают от Церкви, от него должен отвернуться весь христианский мир, он не сможет получать Святого причастия или каких-либо других утешений веры. Он станет как прокаженный.
Но Генрих знал, что запрещено отлучать от Церкви больных. Церковь в своей мудрости и милосердии считала, что больные слабы разумом, лишены способности мыслить рационально. А потому имеет смысл - по многим причинам - улечься в кровать и изображать больного.
И Генрих слег в постель, сказав, что его поразила неизвестная болезнь. Он даже провел своих докторов: при их приближении стонал и закатывал глаза, изображая боль. Они, совещаясь частным образом после посещения короля, согласились, что его и в самом деле поразила какая-то таинственная болезнь. Если бы они не видели своими глазами его страданий, то сказали бы, что он совершенно здоров.
Алиенора чуть с ума не сходила. Генри счел излишним посвящать ее в свои планы, а потому она опасалась за его жизнь, а бессилие докторов повергало ее в отчаяние. Когда она села рядом с его кроватью, муж сделал вид, что почти лишился чувств, а ей дал понять, что предпочитает переносить страдания молча и в одиночестве. О предмете их ссоры ни один из них больше не сказал ни слова - вопрос так и остался открытым, хотя Алиенора тысячу раз на дню корила себя за то, что наговорила мужу. Она заключала сделки с Господом, просила, чтобы Он излечил Генри, а после этого примирил их. Каждый день она опускалась на колени, донимала Его, умоляла, стращала, словно Он был одним из ее подданных.
Генрих пролежал в постели два месяца, и Алиенора уже стала терять надежду на его выздоровление, уже спрашивала себя, готов ли Молодой Генрих к тяжелой миссии управления империей, но тут пришли известия из Везле[53 - Везле - деревня, где находился один из самых крупных и богатых бенедиктинских монастырей XI века, построенный на месте предполагаемой могилы Марии Магдалины.].
-Бекет отлучил от Церкви всех тех, кто участвовал в написании Кларендонских конституций, - сообщила императрица, которая, несмотря на свою хрупкость, приехала из Руана, чтобы быть рядом с больным сыном. Она с трудом поднялась по лестнице в башню королевы, чтобы донести эти известия до своей выбившейся из сил невестки.
Алиенору качнуло. Итак, эта новость пришла, новость, которой все они опасались, и боязнь которой - как начала она подозревать - была одной из причин недуга Генриха.
-Сядь, Алиенора! - приказала императрица. - Ты должна думать о будущем ребенке и утешаться тем, что Генри из-за своей болезни не включен в список отлученных. Даже Бекет не осмелился зайти так далеко.
-Слава богу! - лихорадочно выдохнула Алиенора и с облегчением рухнула на стул. - Нужно немедленно сообщить Генри.
Король полулежал на кровати, подоткнув за спину подушки, и ел похлебку. Когда они сообщили ему о случившемся, лицо его перекосилось, и он зарыдал в таком гневе, что обе женщины перепугались: как бы у него не случилось обострения болезни.
-Выродок! Он мне за это ответит! Я уничтожу его. Он больше не посмеет бросить мне вызов, клянусь ранами Господними!
Тут Генрих чуть не выпрыгнул из кровати, этот больной на пороге смерти. Все следы болезни исчезли. Жена и мать удивленно и непонимающе переглянулись. А когда Генрих потребовал принести ему воды, чтобы помыться, и чистую одежду, им все стало ясно. И к Алиеноре пришло горькое осознание того, что муж вовсе не был болен. Он устроил долгое представление, даже не предупредив жену, которая по его милости страдала и мучилась страхами за его жизнь. Как, горько спрашивала она себя, после всего этого отношения между ними могут войти в прежнюю колею?
Генрих по-прежнему орал как сумасшедший, не слыша увещеваний матери.
-Сын мой, ты должен подумать о своем здоровье! - призывала она.
-Я здоров как бык! - отвечал он, потом его полные ярости глаза встретились с полными ужаса глазами Алиеноры, и Генрих снизошел до нее - на мгновение на его лице появилось виноватое выражение. Но мгновение пролетело быстро.
-Я напишу Папе Римскому и Фридриху Барбароссе, - заявил он. - Потребую, чтобы отлучение было отменено.
-Не сомневаюсь, что его святейшество согласится, - ответила императрица. - Он нуждается в твоей поддержке. Как и император Фридрих. Я же, со своей стороны, напишу Бекету - скажу ему все, что думаю о его черной неблагодарности за те милости, которыми ты его осыпал.
-Спасибо, матушка. Кто-то должен вразумить милорда архиепископа.
-Я предупрежу его, - решительно продолжила Матильда, - напишу, что единственная его надежда вернуть твою милость - в покорности, в смирении гордыни. Я напишу письмо немедленно, чтобы он знал, как я сердита. И еще, сын мой, я рада, что ты выздоровел. Это настоящее чудо, - сказала она ироническим тоном.
Императрица вышла, и когда звук ее шагов замер внизу лестницы, Генрих снова посмотрел на Алиенору, которая не произнесла ни слова.
-Я не мог никому об этом сказать, - объяснил он. - Вы должны были верить, что я болен, - так и у других не возникало сомнений.
-Ты думаешь, мое умение притворяться хуже твоего? - ответила она ледяным тоном. - Ты его и вполовину не знаешь!
Генрих вопросительно поднял бровь, но не попался на удочку. Только выяснения отношений с Алиенорой ему сейчас не хватало - его мысли были заняты другим.
-Я достану этого священника! - кипел он. - Я раздавлю его!
Глава 33
Ренн, 1166 год
Алиенора присутствовала в Реннском соборе, когда Генрих формально вступил во владение Бретанью, лишив полномочий своего неумелого вассала графа Конана. Это был торжественный день вскоре после предписания Папы Бекету аннулировать отлучение и более не досаждать королю.
После того как Генрих формально получил символы власти созданного недавно герцогства Бретань, архиепископ скрепил печатью договор об обручении восьмилетнего Жоффруа с дочерью Конана Констанцией, заносчивой пятилетней дамой. Как Алиенора ни пыталась себя заставить, она не могла принять эту светловолосую девочку с личиком маленькой феи, высоко вскинутыми бровями и демонстративными, властными манерами. Девочка была избалованная и капризная, и Алиенора опасалась, что в будущем Жоффруа придется попотеть, чтобы ввести ее в рамки, если только она сама, Алиенора, не научит маленькую шалунью правилам приличия. И королева пообещала себе, что займется воспитанием девочки, а сегодня пусть уж Констанция побалуется.
Алиенора с любовью смотрела на Жоффруа, который держал за ручку свою будущую жену - та стояла, надув губки. Сын, темноволосый красивый мальчик, был хитроватым, но умным и очаровательным. Как сказал Генри, после бракосочетания Жоффруа станет герцогом Бретани, но до тех пор владеть и править этой землей за него будет отец. Родители радовались тому, что будущее мальчика так прекрасно и выгодно устроено и проблема Бретани приведена наконец к удовлетворительному разрешению.
Была лишь одна дисгармоничная нота, омрачившая этот праздничный день: Алиеноре не давала покоя мысль о том, что, если будущее Молодого Генриха и Жоффруа было устроено - Генриха ждали Англия, Анжу и Нормандия - и для них обоих найдены невесты, король так до сих пор и не подумал о будущем ее любимого Ричарда, их среднего сына.
Алиенора сказала об этом мужу, когда они сидели во главе стола на возвышении на пиршестве, последовавшем за церковными церемониями.
-Я очень рада, что будущее двух моих сыновей устроено, - дипломатично начала она. - Но скажи мне, какие у тебя планы относительно Ричарда?
Она остановила взгляд на девятилетнем мальчике с ярко-рыжей гривой. Мальчик сидел чуть дальше за столом, поедая великолепные бретанские устрицы. Он был сильным, полным энергии пареньком, которому на роду написано оставить след в истории. Алиенора про себя решила сделать его наследником всех своих владений, и ей казалось, что и Генри имеет в виду для Ричарда то же самое. Это было бы очень кстати.
-Я еще не решил, - проговорил Генрих с набитым ртом. - Но уж если ты сказала, то у меня есть кое-какие мысли насчет Молодого Генриха, и я бы хотел, чтобы ты их одобрила.
-И что же это за мысли? - спросила Алиенора.
-Я хочу, чтобы ты сделала его наследником Аквитании.
-Нет! - Алиенора была потрясена. - Почему Генриха? А как же Ричард? Тогда Ричарду не останется ничего! - Она покраснела от ярости, и кое-кто из пирующих уже с любопытством поглядывал на них.
-Успокойся! - пробормотал Генрих. - Ты думаешь, я оставлю Ричарда ни с чем? Тебе не приходило в голову, что мою империю нужно оставить под одной рукой, как единое целое. В количестве сила, Алиенора, и, Богом клянусь, мне нужны все силы, которые я могу собрать, чтобы держать твоих вассалов в повиновении. Одно дело править ими, когда ты герцог Аквитании, и совсем другое - если ты при этом еще и король Англии, герцог Нормандии, граф Мена и граф Анжу. Ты должна это понять!
Алиенора этого не понимала. Он знала только одно: надо сражаться за будущее своего любимчика.
-Ричард всего на два года младше Генри. Ты знаешь, у него есть все задатки для того, чтобы править Аквитанией, он истинный сын юга. И я хочу, чтобы он стал моим наследником, а его будущее было обеспечено не хуже, чем будущее Генри и Жоффруа.
Генрих повернулся к жене, лицо его было исполнено решимости.
-Доверься мне. Я позабочусь о будущем Ричарда.
-Как? - вызывающе спросила Алиенора. - Все твои владения уже распределены. Что, если ты умрешь, назвав Генри моим наследником? Ричард останется нищим?
Теперь уже многие из гостей многозначительно наблюдали за их ссорой. Алиенора видела это, но ей было все равно. Только будущее Ричарда имело значение. Но Генрих, заметив, что их перепалка становится предметом всеобщего внимания, решил положить ей конец.
-Спорить бесполезно, Алиенора, - сказал он. - Я принял решение. И лишь из вежливости просил твоего одобрения. Ты знаешь, что его не требуется. Говорить тут больше не о чем. Вот только хочу сказать тебе, что, когда празднества закончатся, я намерен еще раз угомонить твоих буйных сеньоров, а потом поеду в Пуатье, где встретим Рождество. Там я представлю Молодого Генриха как твоего наследника. Я, конечно, хочу, чтобы и ты при этом присутствовала, дабы продемонстрировать согласие со мной.
-Никогда! - яростно возразила Алиенора. - Я отправляюсь в Англию и буду оставаться там до рождения ребенка. И не собираюсь присутствовать при действе, которое лишает Ричарда наследства. Вместо этого я буду помогать Матильде готовиться к свадебному путешествию на будущий год.
Она решила все это импульсивно, под воздействием момента, и, еще не закончив, думала, не пожалеет ли о своих словах, потому что отъезд в Англию означал, что она наверняка еще долго не увидит Генриха. Разумно ли оставлять его одного в то время, когда они все больше отдаляются друг от друга? Алиенора понимала, что, возможно, на долгий срок приговаривает себя к эмоциональным потрясениям, но поделать ничего не могла. Слова были сказаны, и забрать их назад нельзя. К тому же она осознавала свою правоту.
Генрих нахмурился, но остался невозмутим.
-Ты можешь ехать, куда хочешь, - сказал он. - Я отдам распоряжения.
Глава 34
Вудсток и Оксфорд, 1166 год
В глуши Оксфордшира стояли холода, свинцовый воздух обещал снег. Небо затянули тучи, голые деревья гнулись под ледяным ветром. Алиенора сидела ссутулившись в своих носилках, ее растолстевшее тело было закутано в меха. Надо как можно скорее найти какое-то убежище, понимала она, потому что ребенок уже готов появиться на свет.
Бедный малютка, думала королева. Он был зачат в раздоре и родится в горечи, потому что Генрих отпустил жену без всяких возражений, и с тех пор она не получила от него ни весточки. Непокорность разозлила его, тут сомнений нет, но Алиенора по-прежнему была уверена в своей правоте: мысль о том, что Молодой Генрих получит наследство Ричарда, оставалась открытой раной, которая никак не затягивалась.
Алиенора устала от бесконечных споров с мужем из-за автономии ее собственных земель, она была взбешена его решением обделить ее любимого сына и страдала при мысли о том, что их брак рушится. Уехать от Генри было облегчением, и все же… и все же, несмотря ни на что, она тосковала по нему, хотела его, он был ей нужен… Боль не проходила. Алиенора мучила себя мыслями о его возможной связи с другой женщиной. Доказательств не было никаких, но что еще могло вызвать такую перемену в его отношении к жене? Неужели она просто стала ему безразлична?
Алиенора опустила голову на подушку. Что терзаться без толку? В ее положении это не на пользу. Она должна думать о ребенке, который скоро появится на свет.
Они направлялись в Оксфорд, надеялись добраться туда до темноты, прежде чем начнется снегопад, но борьба со стихией задержала их, и у королевы не оставалось выбора: она приказала свернуть на ночевку в Вудсток. Этот королевский охотничий домик был любимым местом отдыха Алиеноры. Там у нее были свои покои, и она надеялась, что смотритель содержит их в надлежащем состоянии. Королева не думала, что ее ждут холодные комнаты, непроветренная кровать или сырые простыни. Ей сейчас больше всего нужен был огонь, ревущий в жаровне, теплый бульон, пуховая кровать и уход ее женщин. Она устала до изнеможения.
Наконец носилки прогрохотали по деревянному подъемному мосту, по обеим сторонам процокали на конях воины. Когда процессия остановилась, Алиенора раздвинула кожаные занавеси носилок, позволила своим дамам помочь ей подняться на ноги и разинула от удивления рот: в Вудстоке появилась новая башня из превосходного желтого камня. Впрочем, этого стоило ожидать, потому что Генрих без устали улучшал или перестраивал королевские резиденции и в последнее время потратил на это немало времени. Удивило Алиенору то, что находилось перед башней внутри стен куртины: закрытый садик - занятнее она не встречала, - и его явно не было здесь, когда она приезжала сюда в прошлый раз. Королева тяжелыми шагами чуть ли не в прострации направилась туда. Потом вспомнила, что Генрих провел здесь немалую часть прошлой зимы и осени. Неужели он проявил такую заботу о ней, обустроил сад к ее будущим приездам? И башню? Неужели это тоже для нее?
Вскоре Алиенора увидела, что сад представляет собой кольцевой лабиринт из молодых тиса и шиповника, выложенная плиткой тропинка исчезала в глубине. Лабиринт был невелик, но вид имел привлекательный, даже волшебный… и довольно зловещий - в свете факелов, несомых ее людьми и рассеивающих сгущающуюся тьму. Неужели Генрих построил все это великолепие именно для нее? Странно! Он ведь и представить себе не мог, что жена в обозримом будущем окажется здесь.
В обход лабиринта шла травянистая тропинка, одно ее ответвление вело к башне, другое - в старое здание, где находились солары короля и королевы, но Алиенора не пошла туда. Она заметила свет в верхних окнах новой башни, мелькавший за расписанным гризайлью[54 - Гризайль - вид живописи, выполняемой разными тональными градациями одного цвета; широко использовался в Средние века.] стеклом, такие бывают только в соборах. Неужели здесь обитает какое-то важное лицо? Нет, скорее слуга или служанка зачем-то поднялись туда. Этим и объясняется свет за стеклом.
Внезапно дверь распахнулась, и из сгущающейся темноты материализовался смотритель. Он тяжело дышал, лицо его раскраснелось, по его виду ясно было, что он нервничает.
-Миледи, добро пожаловать, добро пожаловать! - воскликнул он, поспешно кланяясь. - Мы понятия не имели, что вы собираетесь сюда. Я сейчас все приготовлю. Прошу вас, входите и согрейтесь. - Он показал Алиеноре, что она должна следовать за ним в большую нижнюю комнату сооружения, в котором размещались солары, но она прошла мимо.
-Сейчас. Благодарю вас, но сначала я хочу осмотреть эту новую башню - она такая впечатляющая, - сказала она.
Его лицо побледнело.
-Мадам, я не советую вам это делать, там… гм… не все готово и, возможно, небезопасно.
-Там кто-то есть! - Алиенора показала на усыпанную металлическими заклепками дверь в основании башни и неуклюжей походкой направилась туда.
-Миледи! - запротестовал смотритель.
Но королева проигнорировала его.
-Откройте дверь! - потребовала она.
Смотритель с несчастным лицом подчинился, и Алиенора, пройдя мимо него, стала подниматься по винтовой лестнице. Она едва дышала, когда добралась до покоев второго этажа, и ей пришлось остановиться на какое-то время. Руку она положила на торчащий живот. На этом этаже явно никого не было, и смотритель сказал ей правду: башня еще не завершена. На выбеленных стенах красовались незаконченные росписи, на деревянном полу лежали грудой веревки, стояли горшки с краской, валялись кисти и заляпанные коврики.
Алиенора немного отдохнула и двинулась на следующий этаж, где располагалась сводчатая кладовая с несколькими переплетенными металлом сундуками, табуретками и всякой всячиной. Здесь она тоже никого не увидела. С намерением удовлетворить свое любопытство она поплелась на верхний этаж, дыша тяжело, но решительно. И наконец оказалась перед узкой деревянной дверью, из-под которой проникал свет.
Алиенора глубоко вздохнула и нажала ручку. Дверь распахнулась - и королева увидела вполне домашнюю сцену. В комнате было тепло от углей, тлеющих в жаровне. Перед тазом чеканного серебра сидела необыкновенно красивая юная девушка, она что-то напевала себе под нос, обтираясь тонкой голландской материей в мерцающем свете восковых свечей. На ней была только белая сорочка, спущенная до талии, - верхняя часть тела оставалась обнаженной. За мгновение, прежде чем испугавшаяся нимфа охнула и закрылась, Алиенора своим проницательным взглядом оценила маленькие груди с розовыми сосками, длинные соломенные волосы, сильные, гибкие руки и влажную кожу, нежную, как лепестки розы.
-Кто вы?! - в ужасе спросила она, предвидя ответ и страшась его.
-Меня зовут Розамунда де Клиффорд, мадам, - настороженно ответила девушка. Она понятия не имела, кто эта женщина: завернута в плотный плащ, под капюшоном виднеется белый вимпл - такие головные уборы носят зажиточные и богатые матроны, хотя видно, что этот очень тонкой работы.
-И что вы здесь делаете? - Алиенора не смогла сдержать напористого тона. Она должна знать, кто эта молодая женщина и что она здесь делает.
-Я живу здесь по приказу его величества короля, - не без агрессивности ответила Розамунда. - А позвольте узнать, кто у меня это спрашивает.
Алиенора не могла произнести ни слова. Сердце ее бешено колотилось. Неужели эта девочка и стала причиной странного отчуждения Генри? Он поселил ее здесь как свою любовницу? Или - мысли Алиеноры метались - эта Розамунда его незаконнорожденное дитя?
-Я королева Алиенора, - сказала она голосом гораздо более уверенным, чем ее сердце, и с радостью увидела, как девчушка подобрала свою сорочку и почтительно поклонилась.
-Миледи, простите меня, - пролепетала девочка.
Не позволяя ей подняться, Алиенора приподняла пальцем подбородок Розамунды, чтобы заглянуть ей в глаза, но девчонка отводила взгляд в сторону.
-Я не хочу ходить вокруг да около, - сказала королева. - Скажи мне правду. Ты его любовница?
Розамунда начала дрожать, как испуганный зверек.
-Да? - резко переспросила Алиенора.
-Миледи, простите меня! - выкрикнула девочка, начав плакать.
Алиенора убрала руку, словно ее обожгло. Она думала, что умрет прямо на этом месте, ей стало нехорошо. Генри обманывал ее с этой маленькой сучкой! Красивой маленькой сучкой. Она прикрыла рукой младенца под бьющимся сердцем.
-Ты понимаешь, что это его ребенок?! - воскликнула она.
Розамунда не ответила. Теперь она беспомощно рыдала.
-Плач тебе не поможет, - холодно произнесла Алиенора, жалея, что не может себе позволить роскоши слез. Но горе не сокрушило ее только потому, что этому мешал гнев. - Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? - Глаза королевы сощурились, и она приблизилась - ей хотелось думать, что в этом движении была угроза - к разнюнившемуся существу, стоящему перед ней на коленях. Ненависть наполняла Алиенору. Она хотела, чтобы эта девчонка страдала так, как страдает она сама. - Я могу приказать высечь тебя! Если я пожелаю, мне сейчас же принесут кинжал, чтобы я тебя заколола. Или я могла бы отравить твою еду. Да, Розамунда де Клиффорд, я бы с большим удовольствием думала о том, что каждый раз, когда тебе приносят очередной деликатес, заказанный моим мужем, ты мучаешься, не зная, будет ли твой следующий глоток последним или нет.
-Миледи, простите меня! - воскликнула девочка. - Я не просила этого.
Но Алиенора от гнева была вне себя.
-Ты, значит, хочешь мне сказать, что легла под него против желания, что он тебя изнасиловал! - выкрикнула она.
-Нет, нет, все было не так!
-Так как же оно было? - Алиенора не хотела выслушивать подробности, но знать должна была всё.
-Миледи, ведь никто не может отказать королю, - ответила Розамунда тихим дрожащим голосом. - Но… - И тут Алиенора услышала вызывающую нотку в голосе Розамунды. - Я полюбила его, и то, что я дала ему, я дала по собственной воле.
Слова девчонки, как ножи, вонзались в сердце Алиеноры.
-Ты полюбила его? Как трогательно!
-Да, полюбила. И сейчас люблю. И он любит меня. Он сам мне это сказал.
-Ты дура! - надтреснуто прозвучал голос Алиеноры. - И ты не первая шлюшка, которую соблазнили сладкие слова.
Розамунда посмотрела на королеву влажными глазами, в которых теперь был вызов.
-Но, мадам, - спокойно проговорила она, - король и в самом деле любит меня. Он провел здесь со мной всю прошлую осень, зиму и весну. Он построил мне эту башню и лабиринт для моего удовольствия. И сказал, чтобы я оставалась здесь и ждала его возвращения.
Алиенора потеряла дар речи. Ее гнев внезапно прошел, его смели потрясение и горе, и еще она знала, что сейчас разрыдается. Нет, она не позволит себе такое перед лицом этой невинной девочки, не даст ей увидеть, как глубоко ранили ее эти слова, гораздо сильнее, чем недавние пустые угрозы могли напугать ее соперницу. Она, как смертельно раненное животное, хотела уползти куда-нибудь в темное место и умереть там.
Алиенора услышала голоса, доносящиеся с лестницы. Еще немного - и ее сопровождающие, которые не могут понять, что тут происходит, непременно поднимутся сюда. Она не должна позволить им увидеть эту девицу. Хорошая картинка: обманутая жена и ее молодая соперница.
-Не смей больше попадаться мне на глаза! - прошипела она Розамунде, потом развернулась и двинулась из комнаты, пытаясь выглядеть как можно достойнее.
Твердо закрыв за собой дверь, Алиенора принялась спускаться по лестнице.
-Там вышивальщицы, - сообщила она своим дамам, которые уже поднимались по лестнице ей навстречу. - Восхищалась их искусством. - Она дивилась собственной выдержке. - Судя по всему, смотритель был прав, тут ведутся работы, и это место совершенно не годится для ночевки. Нравится нам или нет, мы должны ехать в Оксфорд.
Алиенора знала, что должна как можно скорее убраться из Вудстока. Мысль о том, что она проведет ночь под одной крышей с Розамундой, была невыносима. Или даже будет дышать тем же воздухом. Она должна уехать куда-нибудь, где в спокойной обстановке сможет зализать свои раны.
-Ехать прямо сейчас, мадам? - переспросили ее дамы. - Вам необходимо отдохнуть, прежде чем трогаться дальше.
-По пути будет гостиница, - твердо сказала Алиенора.
Королевский дом в Оксфорде представлял собой громадный комплекс зданий, окруженный мощной каменной стеной. Он походил на крепость, хотя на самом деле был роскошной резиденцией с яркими стенными росписями и богато обставленными покоями короля и королевы. Здесь в давно прошедшие счастливые дни родился Ричард, любимый сын королевы, без особого шума нетерпеливо выскользнул на свет божий. Но этот последний ребенок, в отличие от ее старших детей, казалось, не спешил появляться на свет. И что ж тут удивительного, думала Алиенора, ведь мир - такое жестокое место.
Сердце ее не лежало к этим родам. Алиенора упиралась ногами, напрягалась, но почти без результата. Роды длились уже несколько часов, и повивальная бабка озабоченно покачивала головой. Ей оказали такую большую честь: срочно вызвали, чтобы помочь королеве разрешиться от бремени, но теперь эта добрая женщина опасалась за свою хорошую репутацию в городе. Потому что, если мать или ребенок умрут, король почти наверняка покажет пальцем на нее.
Петронилла, как всегда под мухой - она все время прикладывалась к графину с вином, чтобы прогнать своих демонов, - сидела с трагическим видом у кровати, держа Алиенору за руку. Другие дамы суетились вокруг с кувшинами теплой воды и чистыми, выбеленными полотенцами. Петронилла боялась за сестру. Она любила Алиенору, во многом на нее полагаясь, и понимала, что жизнь без сестры станет пустой. Никто не догадывался, почему Петронилла напивается до бесчувствия. Люди косо посматривали на нее, осуждали. Но не Алиенора, которая знала, что такое потерять собственных детей. Ей тоже была известна жестокая боль разлуки, ей тоже приходилось жить с пустыми руками и камнем на сердце. Лишь несколько человек, включая и Петрониллу, знали, что Алиенора одно за другим пишет письма своим французским дочерям, надеясь восстановить давно утраченную связь, но ответов не получает. Правда, было одно письмо, и тогда надежда на какое-то время расцвела в сердце сестры. Но молодая графиня Мария явно считала, что не стоит заводить переписку с матерью, и Петронилла решила, что вряд ли ее можно упрекать за это.
Да, Алиенора тоже несла свои кресты, и, возможно, их больше, чем она сама признавала. Что-то странное случилось в Вудстоке, Петронилла была в этом уверена. Если раньше Алиенора казалась сильной и решительной, бойцом, готовым принять любой вызов, то теперь она словно потеряла волю к жизни. Эта перемена, произошедшая с сестрой, казалась необъяснимой и пугала Петрониллу. Проглотив еще один всхлип, Петронилла снова потянулась к графину.
Алиенора пребывала в сумеречном состоянии, терпя учащающиеся с обострением схваток приступы боли. Когда же боль стихала, она снова погружалась в тот мир, где была недоступна для других. Она чуть ли не радовалась этой муке деторождения, которая была легче, чем та мука, в которую поверг ее Генри со своей шлюхой. Он же стал и причиной ее нынешних мучений, но Алиенора была бы готова терпеть еще хоть тысячу раз, будь их дети плодами ничем не запятнанной любви. Но с любовью было покончено. Генри предал Алиенору, а потому перестал для нее существовать. Этот ребенок и в самом деле будет у них последним.
Пытка продолжалась уже много часов. Королеве принесли святые мощи для поцелуя, засунули под кровать ножи, чтобы зарезать боль. Ни то ни другое не помогло. Если бы за ней пришла смерть, Алиенора с радостью приняла бы ее. И только на рассвете в канун Рождества ребенок, который был причиной - и плодом - ее мучений, явился наконец в мир: кричащий трагический комочек окровавленных конечностей и темно-рыжих волос.
-Мальчик, миледи! - торжественно сообщила ей повивальная бабка, у которой от облегчения перехватило дыхание.
Алиенора отвернулась.
-Хочешь посмотреть на него? - спросила Петронилла, ее отечное от вина, сужающееся книзу лицо было исполнено искреннего сочувствия.
Алиенора заставила себя посмотреть на ребенка - плачущего, завернутого в мягкую овечью шерсть, его положили рядом с ней на кровать. Она посмотрела на сморщенное сердитое личико, ее не тронуло, когда ребенок разразился новыми криками, выражая свое недовольство тем, что его вытолкнули в этот коварный мир. Алиенора хотела проникнуться к нему, к этому крошечному грустному существу, каким-нибудь чувством, - в конце концов, ведь не он же был виноват в ее несчастье. Но казалось, ей нечего ему дать - ни искорки нежности, ни материнского чувства. Алиенора чувствовала себя мертвой внутри. И все же это ее ребенок, строго напомнила она себе. Надо сделать что-нибудь для него. Неуверенной рукой она прикоснулась к нежной коже его щеки и благословила своего сына.
-Как его назвать? - спросила Петронилла.
-Какой сегодня день? - слабым голосом проговорила Алиенора.
-Канун Рождества. Сейчас принесут святочное полено[55 - Древний кельтский обычай состоял в сожжении тяжелого чурбана во время зимнего солнцестояния и оказал влияние на традиции празднования Рождества и Нового года. - Прим. ред.].
-Через два дня - день святого Стефана, - устало сказала королева, - но я не могу назвать его в честь этого мученика, потому что англичане не очень любят покойного короля Стефана. Кажется, через три дня праздник святого Иоанна апостола и святого Иоанна Евангелиста. Я нарекаю его Иоанном.
Петронилла посмотрела на своего нового племянника.
-Пусть Господь пошлет тебе долгую и счастливую жизнь, милорд Иоанн, - сказала она, чувствуя, что рождение этого ребенка, которое должно было бы стать событием радостным, по каким-то непонятным для нее причинам стало событием очень печальным.
Глава 35
Аржантан, Нормандия, 1167 год
-Добро пожаловать, миледи, - официальным тоном произнес Генрих, наклоняясь над рукой королевы.
Когда Алиенора поднялась из реверанса, их взгляды холодно встретились. За те четырнадцать месяцев, что она не видела мужа, он прибавил в весе, а в рыжих кудрях появились седые пряди. Это потрясло ее, напомнило, что ни он, ни она не молодеют. Генрих казался нервным, издерганным. Так оно и было на самом деле, потому что государственные дела, бесконечная ссора с Бекетом и недавняя смерть матери тяжелым грузом лежали на его плечах.
Императрица до последнего вздоха оставалась неукротимой духом, а умерла она в сентябре в Руане после недолгой болезни. Алиенора не могла сильно скорбеть по ней, но знала, что Генриху, вероятно, очень не хватает матери. Матильда долгие годы правила от его имени Нормандией, к тому же по многим вопросам была его мудрой советчицей. Теперь, когда ее не стало, в жизни Генриха образовалась пустота. И все равно Алиенора не могла заставить себя сочувствовать мужу - уж слишком больно он ранил ее.
Генрих провел ее в замок Аржантана, ее рука легко лежала в его, но встречаться взглядами они избегали. Придворные прижимались к стенам, пропуская их - короля и королеву, которые после долгой разлуки соединились, чтобы возглавить рождественские торжества. Ходили всякие разговоры об их истинных взаимоотношениях, шепотком передавались слухи о прекрасной девице, запертой где-то в башне в Англии, но долгую разлуку вполне можно было объяснить и политическими причинами. Алиенора оставалась в Англии, готовила свою дочь Матильду к свадьбе с герцогом Саксонским, а Генрих подавлял еще один бунт в Аквитании, а потом уехал в Вексен, где вел нелегкие переговоры о перемирии с Людовиком.
-Я тосковал по детям, - пробормотал он, когда они рука об руку вошли в зал. - Надеюсь, что с ними все в порядке и наша Матильда была рада встрече с женихом.
-Да, она была рада, - лаконично ответила Алиенора, вспоминая напряженную неделю, когда выбиралось приданое, упаковывалось в двадцать сундуков, а Матильда обнимала мать и плакала в Дувре, умоляя отправиться с ней за море, чтобы еще немного отсрочить этот неизбежный, ужасный миг расставания.
Алиенора помнила, что собрала все свои душевные силы, чтобы оставаться спокойной и уверенной, отпуская любимое дитя на волю ее судьбы. Ах, как Алиеноре не хватало этой умненькой, мягкой девочки. У нее словно отрезали ногу. Но Генриха вряд ли заинтересовало бы все это, горько подумала она. Для него собственные дети были пешками, которых он передвигал по шахматной доске так, как его это устраивало.
-Как поживает Молодой Генрих? - ледяным голосом спросила Алиенора.
Она не забыла и не простила то, что в прошлое Рождество в Пуатье муж представил мальчика подданным Алиеноры как ее наследника. А вопрос наследства для Ричарда так и оставался неразрешенным.
-Ты увидишь, насколько он изменился, - угрюмо сказал Генрих. - Ему сейчас двенадцать, а он уже, кажется, вот-вот станет настоящим мужчиной. Придет время - и он будет великим королем.
«Каким мог бы стать Ричард» - эта непрошеная мысль пришла в голову Алиеноре, но она ничего не сказала. Она молча упрекала себя за неприязненное чувство к Молодому Генриху, ведь мальчик не виноват в том, что отец, продвигая его, забыл о Ричарде. Просто… Нет, в глубине души Алиенора знала, всем своим материнским инстинктом чувствовала, что Генри не годится на роль герцога Аквитанского. У него не было души трубадура, в отличие от Ричарда, который уже поднаторел в сочинении изящных баллад не хуже, чем в боевых искусствах. Ее народ понял бы его - ведь как они любили ее дедушку! - но объяснять это мужу бессмысленно.
-Именно из-за Аквитании я и вызвал тебя, - проговорил Генрих, вежливо подводя ее к месту за столом на возвышении.
Генрих словно прочел ее мысли. Алиенора тут же насторожилась, ожидая худшего и откладывая на время разговор о Розамунде де Клиффорд, хотя твердо вознамерилась поговорить об этом с мужем. По пути сюда, в Нормандию, в первом из семи кораблей, нагруженных ее личными вещами, Алиенора все время спорила с собой о том, должна ли она сказать мужу о том, что ей стало известно. Скажешь ему - и эта история будет лежать между ними, словно меч, отсекший прошлое от настоящего. Промолчишь - и можно делать вид, что все хорошо и достигнуто что-то вроде перемирия. Что-то вроде перемирия? Да как же это может быть, если она знает правду и душа у нее горит жаждой выложить Генри все, что накипело? Алиенора обдумывала это снова и снова, мучила себя, не зная, как лучше поступить. На самом деле ей хотелось рычать от ярости, вонзить когти в лицо Генри и изобрести какую-нибудь надлежащую месть для его маленькой сучки. В конечном счете она решила сказать мужу, что ей все известно, а там посмотреть, какая будет реакция. Но сейчас, когда он неожиданно заговорил об Аквитании, - Алиенора предполагала, что ради нее самой он бы
никогда ее не вызвал, - она была готова забыть на время о Розамунде.
Когда все расселись и подали первое блюдо - довольно невкусные куски кролика с жирной подливкой, - Генрих с непроницаемым выражением обратился к жене:
-Как тебе известно, этой осенью я ездил по Аквитании, усмиряя твоих вассалов. Они хуже всех. И они меня ненавидят.
-Ты не давал им повода для любви, - не сдержалась Алиенора.
-Оно того и не стоит. Напротив, я даже отказался от попыток привести их в подчинение. Ты всегда хотела властвовать в этом герцогстве, Алиенора, верно? Что ж, теперь твоя очередь. - На лице Генриха появилось мрачно-насмешливое выражение.
-Моя очередь? - повторила она, не в силах смирить бешено застучавшее сердце.
-Да, твоя, - с той же улыбкой подтвердил Генрих. Он разоружил ее и теперь наслаждался этим. - Твое пребывание в Аквитании может в корне изменить ситуацию. Твои буйные подданные любят тебя, и когда они увидят, что я передаю тебе мою власть, они, возможно, перестанут постоянно выступать против меня.
Алиенора не могла сказать ни слова. Генри просит ее вернуться в Аквитанию в качестве суверенной герцогини. Именно этого она жаждала все пятнадцать лет их брака… Нет, это было ее мечтой с тех самых пор, как ее в возрасте пятнадцати лет увезли в Париж невестой Людовика. Аквитания - ее дом, место, где ей больше всего хотелось бы находиться, волшебная южная земля могучих рек, лесных долин, вина и песен. Алиенора хотела упасть на колени и воздать хвалу Господу за то, что Он ответил на ее молитвы. Она даже испытывала что-то вроде благодарности к своему неверному мужу, хотя к этому чувству и примешивалось негодование, ведь Генри долгие годы игнорировал совет добром добиться расположения ее вассалов и пришел к этому исключительно разумному решению с таким опозданием.
-Теперь ты понимаешь, почему я просил тебя взять все твои вещи, - сказал Генрих.
-Я думала, ты собираешься снова зажить со мной одним домом, - ответила она с саркастической улыбкой.
Ему хватило совести посмотреть виноватым взглядом.
-Алиенора, обстоятельства вынуждают нас жить на два дома, - пробормотал Генрих. И Розамунда де Клиффорд, горько подумала она. - Так ты согласна? Ты вернешься в Аквитанию ее правительницей?
-Неужели об этом нужно спрашивать? - ответила она.
К удивлению Алиеноры, вечером Генрих последовал за ней в ее солар. Он был немного пьян после пира, и большинство баронов Нормандии уснули за столами или залегли пьяные в кустах.
Генрих отослал ее дам.
-Сегодня я буду камеристкой королевы, - сказал он заплетающимся языком.
Те бросились прочь, хихикая и обмениваясь понимающими взглядами. Между их господином и госпожой все явно в порядке…
Когда дверь комнаты закрылась, Алиенора повернулась к мужу.
-Почему ты здесь? - холодно спросила она.
Пошатываясь, Генрих подошел к ней:
-Уж тебе-то об этом должно быть известно лучше, чем кому другому. Государственное дело - зачинать наследников.
-У нас хватает наследников! - отрезала она. - Я тебе говорила, что больше не хочу детей. И ты прекрасно знаешь, что нам нечего сказать друг другу.
-А я пришел сюда не для того, чтобы говорить, - пошутил Генрих. - Ты все еще красивая женщина, Алиенора. Были времена, когда ты горела желанием улечься со мной в постель. - В его голосе послышалось раздражение.
-Это было давно. До того, как Розамунда де Клиффорд заняла мое место. - Алиенора говорила ледяным голосом, и только тело выдавало ее, невольно реагируя на привычную близость и запах этого мужчины, которого она любила прежде без памяти. Она была потрясена, поняв, что все еще хочет его, несмотря на все обиды, что он причинил ей.
И вот теперь Алиенора произнесла то слово, которое так мучило ее. Перчатка брошена.
Генрих остановился как вкопанный, тут же протрезвев. Вожделение съежилось и оставило его. Глаза забегали. Алиенора так хорошо знала это выражение.
-Кто тебе сказал? - сощурившись, спросил он.
-Никто. Я видела своими глазами. И она, твоя маленькая сучка, сказала мне, как ты ее любишь и как она любит тебя. Так трогательно, я чуть не разрыдалась. - Алиеноре и теперь хотелось разрыдаться, но она скорее умерла бы, чем позволила бы мужу увидеть ее слезы. - Неплохую башню ты построил для нее в Вудстоке. А еще и лабиринт. Ты что, хотел запутать меня, когда я приду с местью в сердце? Неужели ты думал, что я не найду тропинки в великолепную башню, которую ты построил для своей шлюхи?
От удивления Генрих потерял дар речи: кто мог такое предвидеть? Из всех домов в Англии его жена выбрала именно вудстокский? А Розамунда, эта маленькая дурочка, на кой черт она тешила свое тщеславие и хвасталась его расположением и любовью? Не без труда король обрел голос.
-Я могу объяснить, - сказал он тем самым тоном, каким испокон веков говорят мужья, изменяющие женам.
-Я слушаю, - ответила Алиенора, недоверчиво подняв брови.
-Я не обязан оправдываться ни перед тобой, ни перед кем другим, - настороженно начал Генрих, - но из одной любезности я скажу тебе правду. Да, у меня было приключение с Розамундой, признаю, но я не видел ее восемнадцать месяцев.
-Приключение? Ты ей говорил, что любишь ее! Или ты обманывал девчонку так же, как обманывал меня? - Алиенору трясло.
-Нет, - тихо ответил Генрих. - Я обещал сказать тебе правду. - Он помолчал. - Правда в том, что я люблю ее. И ничего не могу с этим поделать. Я отчаянно тоскую по ней. И она отвечала мне любовью. Надеюсь, все еще отвечает. - В голосе Генриха появилась хрипотца.
Алиенора не могла сказать ни слова. Слова мужа звучали у нее в ушах: «Я люблю ее. Я люблю ее…» Это было самое жестокое из предательств. Королеве хотелось упасть и умереть, она больше не желала слышать имя Розамунды, она желала, чтобы Генрих и его любовница горели в аду…
Он бросил ее, свою стареющую жену, мать его детей, ради молодой женщины, как делали многие мужчины. Ради женщины такой молодой и прекрасной, что не было ни малейшей надежды на его разрыв с ней.
-Значит, это конец нашего брака, - ровным голосом произнесла Алиенора.
-Это тебе решать, - ответил Генрих.
-Ты поэтому хочешь, чтобы я оставалась в Аквитании?
-Ты же столько лет знаешь меня! - фыркнул он. - Короли не могут позволить себе такой роскоши - ставить собственные удовольствия прежде дел государственных. Я хочу, чтобы ты поехала в Аквитанию, потому что твое присутствие там необходимо. Это не имеет никакого отношения к Розамунде. Иначе я приехал бы к ней в Вудсток, а не гонялся за твоими мятежными вассалами.
-Но тебе, конечно, очень удобно отправить меня теперь в Аквитанию, - ядовито заметила Алиенора. - Как только я уеду на юг, ты наверняка вызовешь сюда свою шлюху, чтобы блудить с ней.
-Нет, - ответил Генрих, в голосе которого появилась свинцовая тяжесть. - Мне нужно разобраться с Людовиком. - Он опустился на подбитое мехом покрывало, лежавшее на кровати, и, повесив голову, закрыл лицо руками. - Я не искал этого, Алиенора. Я по-прежнему люблю тебя как мою жену. Ты должна мне верить.
-Я не верю ничему! - отрезала она. - Вернее, мне хотелось бы верить. И я не хочу, чтобы ты любил меня как жену. Я хочу, чтобы ты любил меня, как любил когда-то. Когда ты был моим. До Розамунды.
Генрих откинул назад голову и безрадостно рассмеялся:
-Ты ничего не поняла, Алиенора. Наш брак был заключен не только из любви, но и из соображений политики. А тебя я не только любил, я к тебе вожделел, как ни к одной женщине до тебя. Но такое вожделение не вечно. После многих лет супружества оно притупляется. Я никогда не принадлежал целиком тебе, как ты, может, думаешь. На моем пути всегда были женщины. Во мне обитает дьявол, и я никогда не могу удовлетворяться одной женщиной, даже Розамундой. У меня было немало женщин, после того как я оставил ее в Англии. Если откровенно, то это не в моей природе, но все же я вполне способен любить тебя как мою жену и вожделеть к тебе… и при этом любить ее.
Алиенора слушала с возрастающим ужасом, не в силах принять предательства мужа. Все прошедшие годы она спрашивала себя, раздумывала. Слышала то, что говорил ей Рауль де Фай. Но никогда не верила до конца… Пока не заехала в Вудсток. При воспоминании об этом слезы хлынули у нее из глаз.
-Ты любишь ее так, как когда-то любил меня, - горько пробормотала она.
-Мы с тобой партнеры, Алиенора, - ответил Генрих. - Ты - Аквитания, я - Англия, Нормандия и все остальное. Если мы вместе, то под нами бульшая часть западного мира. Нас ничто не может разъединить. Даже ненависть. Чтобы быть неуязвимыми, мы должны действовать вместе, создавать видимость согласия. Наши личные чувства в счет не идут.
-Как легко ты говоришь о ненависти! - напустилась она на него. - Для тебя мои чувства - ничто, но ты просишь меня о партнерстве. Послушай, Генри, я вовсе не глупа. У тебя зуд к этой шлюшке, и ты хочешь, чтобы я не мешалась у тебя под ногами. Нет, не спорь с этим!
-Буду спорить! - прокричал Генрих. - Я люблю и почитаю тебя как мою жену…
-Почитаешь? Ты не понимаешь, что означает это слово! - вскрикнула Алиенора, по щекам ее текли слезы. Она отвесила мужу пощечину. - Это тебе за твое распутство! - Она отвесила ему еще одну пощечину. Ярость обуяла ее с такой силой, что Алиенора уже не управляла собой.
Генрих схватил ее за запястья, на лице его застыла маска гнева. Он так сжал ее руки, что ей стало больно.
-Как ты посмела ударить меня - короля?! - заорал он.
-Я ударила моего изменника-мужа! - ответила Алиенора. Она теперь была совершенно беспомощна и плакала. - Генри, ты хватил через край. Ты изменил супружеской постели и моему доверию. Ты дал мне понять, что я стара. Если я и обрадовалась возвращению в Аквитанию, то теперь этой радости нет - умерла. В этом мире для меня не осталось радости. Ты убил ее. Я надеюсь, ты доволен!
Генрих ничего не сказал, но неожиданно крепко обхватил жену рукой и держал, пока буря не прошла и слезы не иссякли. Алиенора не видела его лица, потому что ее лицо было прижато к бороде мужа, и не могла понять, зачем он это делает. Но и когда слезы высохли и она успокоилась, Генрих продолжал держать ее. Алиенора хотела освободиться, но ей было необходимо, чтобы ее держали вечно, и она с ужасом ждала мгновения, когда рука его ослабнет. Как горько было понимать, что мужчина, который нанес ей смертельное оскорбление, и есть тот единственный мужчина, который может ее утешить. Но в этот момент Алиенора почувствовала, как пришла в возбуждение его плоть.
-Нет! - крикнула она, начав сопротивляться. - Этого не будет. Никогда!
-Ты моя жена, - пробормотал Генрих. - Это мое право.
-Тогда тебе придется изнасиловать меня! - выкрикнула она.
-Не доводи меня, - сказал Генрих, отпуская ее. Когда он заговорил снова, ему едва удавалось управлять своим голосом. - Прекрасно. Я пытался поправить наши отношения, но ты высказалась яснее ясного. С этого момента мы будем соблюдать правила вежливости, но не больше. И насколько я понимаю, ты не будешь возражать против того, что я удовлетворяю свои желания в других местах?
-Делай что хочешь! - Алиенора кипела отчаянием человека, который вдруг осознает, что собственными руками под воздействием момента сжег мосты. - Я поеду в Аквитанию, и мы будем делать вид, что между нами все в порядке, если ты так хочешь.
-Ты прекрасно знаешь, что я хотел совершенно иного, - ответил Генрих.
-Нет, милорд, это ты все изгадил, - сказала Алиенора, решительно отирая последние слезы. - Наш брак мертв. Ты не можешь жить с нами двумя.
Глава 36
Фонтевро, 1168 год
На юг они отправились вместе, двинувшись на Пуатье, следом шла армия преданных сеньоров, слуг и воинов. Генрих настоял на том, что будет провожать жену, предупредив ее, что времена сейчас лихие, а его власть распространяется только туда, где находится он и его воины. Они ехали во враждебном молчании.
Алиенора пребывала в смятении, горюя из-за того, что радость от ее долгожданного возвращения в Аквитанию в качестве правителя отравлена убийственным знанием: фактически ее отъезд означает окончательный разрыв с Генрихом, разрыв, в котором она ни в коей мере не была виновата, но причиной которого стала. С каждой оставшейся позади милей они приближались к мигу прощания, дальше каждый пойдет своим путем: они останутся партнерами в браке, но будут разделены куда как серьезнее, чем только расстоянием.
И прощаться Алиеноре нужно было не только с мужем. Вместе с королем и королевой ехали дети: Молодой Генрих, имевший теперь титул графа Пуатье, красивый и растущий чуть ли не по часам. Сын носил королевский титул со всей уверенностью своей породы. С этого времени он должен будет оставаться с отцом, дабы познавать науку управления государством. Одиннадцатилетний голубоглазый Ричард, длинноногий и длиннорукий, уже ставший закаленным воином, которого хвалили не только капитаны, обучавшие его военным искусствам, но и учителя, преподававшие ему латынь и книжные знания. Он отправлялся в Аквитанию вместе с матерью и братом Жоффруа, красивым смуглым Жоффруа, который терпеливо выносил щебетание тщеславной юной Констанции, ехавшей бок о бок с ним. Она его измучает, моего умного мальчика, думала Алиенора. С ними ехали и маленькие девочки - Алиенора и Иоанна, рыжеволосые подобия матери, только мягче, гораздо послушнее и покорнее.
Сегодня ее дочери были смирнее обычного. Генрих решил при ее неохотном одобрении, что, пока не придет время выдать их замуж, они будут воспитываться добрыми монахинями монастыря Фонтевро. Для девочек благородного происхождения не найти лучшего образования. Семья Алиеноры, как и семья Генриха, вот уже многие поколения отправляла дочерей в Фонтевро. Но это решение опечалило королеву. Она станет скучать по Алиеноре и Иоанне, у нее было такое чувство, что она бросает их. Почти так же, как бросила много лет назад двух других своих девочек. Недавно, после ее долгих домогательств, пришло еще одно письмо от Марии, на которое Алиенора была вынуждена написать всего лишь формальный ответ. Она гордилась тем, что молодая графиня Шампанская унаследовала ее любовь к поэзии и музыке, но настоящей связи между ними не существовало - она была утрачена много лет назад. Это походило на общение с посторонним человеком. У Алиеноры пропало желание продолжать переписку.
Королева одобрительно улыбалась своим маленьким девочкам, хотя боль и сжимала ее сердце. Она убеждала себя, что добрые сестры из Фонтевро воспитают их наилучшим образом. Генрих сказал, что ей хватит забот: на попытки усмирения непокорных вассалов уйдет немало времени, и потом, большинство девочек высокого происхождения воспитываются в монастырях. Но Алиенора гордилась тем, что против сложившегося в королевских семьях обычая до последнего времени всех своих детей держала при себе. Она спрашивала себя, не стала ли отправка дочерей в монастырь местью со стороны Генриха. Или же он опасался, что жена за его спиной может договориться и обручить девочек с кем-нибудь из аквитанских сеньоров, чтобы ублажить их таким образом. Алиенора понимала: Генри не хотел бы, чтобы плоды чресл его расходовались на этих неблагодарных негодяев.
Оставался еще и маленький Иоанн, которому только что исполнился год. Как Алиенора ни заставляла себя, она не могла проникнуться любовью к этому ребенку, зачатому в печали и рожденному в предательстве. Его существование все время вызывало воспоминания о том ужасном кануне Рождества, когда она случайно заехала в Вудсток и оказалась лицом к лицу с катастрофой и руинами своей жизни, а потом о тех мучительных родах в Оксфорде. Нет, Иоанн был плодом брака, погрузившегося в предсмертную агонию, и Алиенора иногда не могла себя заставить даже посмотреть на него. О мальчике заботились няньки.
Младший сын тоже отправлялся в Фонтевро. Хотя он и был еще в младенческом возрасте, Алиенора просила мужа подумать о церковной карьере для Иоанна, и Генрих согласился. Иоанн родился последним - четвертым - мальчиком и почти не имел надежды на земельное наследство, а потому Церковь казалась очевидным выбором. Мальчик будет воспитываться в монашестве, готовиться к принятию сана. Подарить одного из сыновей Господу станет для обоих родителей наилучшим способом собирания сокровищ на небе[56 - Евангелие от Матфея, 6: 20.]. И Господь знает, с горечью подумала Алиенора, нам эти сокровища понадобятся. Она не станет скучать по своему последнему сыну, напротив, благодарна за то, что воспитывать его будут другие. Чувство вины переполняло ее.
Но был еще один человек, которого ей будет не хватать, чья улыбка никогда больше не осветит ее день. Бедняжка Петронилла умерла три месяца назад, став жертвой пагубного пристрастия к вину. К концу сестра впала в полусонное состояние, кожа ее пожелтела, живот ужасно раздулся. Алиенора горько оплакивала Петрониллу, и хотя в жизни ее образовалась пустота, которую прежде занимала сестра, она не могла отрицать, что смерть стала для Петрониллы милосердным избавлением. Слишком много пустых мест появилось в жизни, горько подумала Алиенора. Печаль стала теперь ее уделом.
Дружелюбная настоятельница Изабелла давно ушла на заслуженный покой, и теперь их встречала ее преемница настоятельница Одебюрж. Монахи, монахини и обитавшие в монастыре пожилые дамы собрались и встали уважительным полукругом. Когда королевская кавалькада остановилась, весь монастырь опустился на колени, и настоятельница вышла вперед. Одебюрж была способной, энергичной женщиной, и Алиенора давно ей симпатизировала. Королева знала, что трудно найти для ее детей воспитателя лучше настоятельницы Одебюрж. И казалось, ее уверенность тут же получила подтверждение, потому что, когда Алиенора и Иоанна были формально переданы на ее попечение, настоятельница наклонилась и горячо поцеловала их, а потом попросила двух дам из обитательниц монастыря - одну с попугаем, другую с обезьянкой - развлечь ее новых подопечных, чем мгновенно завоевала сердца девочек. Затем она взяла Иоанна у няньки, вытащила большой палец из его рта, погукала ему, чем заслужила в ответ осторожную улыбку. Алиенора и опомниться не успела, как были произнесены прощальные слова и детей ее увела стайка улыбающихся монахинь.
Времени у них не было. После мессы в белой, воспаряющей в высоту монастырской церкви Генрих засвидетельствовал почтение настоятельнице и приготовился к отъезду. Он собирался проводить Алиенору до Пуатье и убедиться, что она обосновалась там в безопасности, но тут пришло сообщение о серьезном бунте еще дальше на юге. Граф Ангулемский объединился с буйными сеньорами Лузиньяна и другими непокорными вассалами, и все они восстали против правления Генриха.
-Одной тебе с ними не справиться, - сказал Генрих Алиеноре, когда незадолго до их прибытия в Фонтевро ему доставили это известие. - Я соберу моих вассалов, и все вместе мы двинемся в Лузиньян. Твое присутствие напомнит этим самодовольным идиотам, кому они должны подчиняться. Потом ты безопасным маршрутом сможешь вернуться в Пуатье, а я преподам смутьянам урок.
-После этого они будут возмущаться еще больше, - вяло возразила она.
-Ты, что ли, собираешься выйти против них во главе армии? - поинтересовался Генрих. - И потом, не подчиняясь мне, они не подчиняются тебе. Я хочу, чтобы, перед тем как я оставлю тебя здесь, в Аквитании воцарился порядок.
Алиенора не ответила, она ехала молча, сжав губы.
Глава 37
Лузиньян и Пуатье, 1168 год
Король с королевой направились на юг к Лузиньяну. Приблизившись, они увидели замок, оседлавший холм над долиной Вонн. Алиенора вспомнила, как в их счастливые дни Генрих говорил ей, что замок этот построила дьяволица Мелузина, его прародительница.
Пуатье, куда направлялась Алиенора, находился чуть восточнее. Чтобы расстроить планы бунтовщиков, действовать нужно было быстро, и Генрих, уже принявший решение идти на Лузиньян, не мог проводить ее до города. Вместо этого он вызвал графа Патрика Солсберийского, своего военного губернатора и представителя в Аквитании, и приказал ему обеспечить безопасный проезд герцогини до Пуатье. И вот теперь граф Патрик во главе небольшого отряда ехал по пыльной дороге.
Алиенора знала Патрика и симпатизировала ему. Долгие годы граф преданно служил императрице Матильде и королю Генриху, а за год, проведенный в Аквитании, проявил себя способным, благоразумным правителем, завел тактическую и политическую дружбу с сенешалем Раулем де Фаем и попытался помириться с вассалами. Алиенора надеялась, что Патрик останется и после передачи власти - его общество и советы не бесполезны.
Но сначала был Генрих. Наступил миг прощания. Безусловно, не окончательного, но вероятность их встречи в ближайшем будущем крайне низка. Странным казалось, что такая безумная страсть нашла печальный конец на отдаленной сельской дороге, без всяких формальностей, и никто даже не подозревал, какое катастрофическое событие здесь происходит.
Генрих спешил: ему не терпелось начать сражение и поскорее оставить позади эти неприятные минуты. Он осадил норовистого коня, наклонился в седле и поцеловал Алиенору самым кратким из поцелуев, потом грубовато пожелал ей счастливого пути. Королева все это время прямо сидела в седле на своей смирной лошади, смотрела на мужа печальными глазами, но он не пожелал встречаться с ней взглядом.
-Прощай, милорд, - тихо сказала она. - Молю Господа о том, чтобы Он хранил тебя, и о том, чтобы мы еще встретились в этом мире.
Генрих кивнул - Алиенора подозревала, даже надеялась, что он боится заговорить, - потом развернул коня и дал команду свите следовать за ним. Алиенора провожала его взглядом. Он поскакал к Лузиньяну, оставляя за собой клубы пыли. Наконец с вымученной улыбкой на лице она повернулась к графу Патрику и, пришпорив коня, двинулась к Пуатье. Домой. После такой долгой ссылки она возвращалась домой.
Несмотря на все печали, Алиенора, вернувшись в свою резиденцию в башне Мобержон, ощутила прилив теплого чувства. Герцогские покои недавно отремонтировали, и теперь они отличались простором и роскошью. Алиенора прошлась по ним, поздравляя себя, довольно потрогала пальцем мягкое беличье покрывало на кровати, шелковую ткань подушек. Все комнаты были яркими - темно-синяя, цвета лесной листвы, красная. На стенах висели гобелены с эротическими сценами, изображающими нимф, купающихся в мифологических реках, и любовников, предающихся запретным наслаждениям. Ярко расписанные буфеты и подоконники были уставлены вазами из аквамаринового стекла и порфира. В соларе герцогини на широком столе перед камином был предусмотрительно поставлен серебряный кувшин с вином, ее ждал и набор шахматных фигур из слоновой кости, а в углу на комоде, укрытом расшитой материей, стоял переносной алтарь.
Ужин оказался превосходен. Трюфели! Сколько лет Алиенора их не пробовала! А для человека, которому приходилось мириться с менее рафинированной английской кухней, они были как амброзия. Затем подали утку, поджаренную в собственном жире. Великолепно! Персики и абрикосы, крупные и сочные - таких не бывает в северных королевствах. Возвращение домой оказалось более радостным, чем она предполагала.
Алиенора лежала в ванной на тонких льняных простынях, а Мамилла, Торкери и Флорина мыли ее настоянной на травах водой, массировали руки и ноги, которые болели после нескольких дней в седле. Алиенора ощутила блаженство, какого давно не было в ее жизни. Здесь она герцогиня. И может жить в свое удовольствие. Ей не нужно считаться с настроениями и капризами мужа. Чувство освобождения нахлынуло на нее.
Чтобы подкрепить эту новую уверенность, Алиенора начала заказывать платья и плащи из тончайших материй, велела ювелирам в Пуатье изготовить элегантные драгоценности - диадемы, браслеты и броши - по самой последней моде. В новой великолепной одежде она снова чувствовала себя как прежняя Алиенора, что помогло ей избавиться от ощущения собственной бесполезности после предательства мужа. Она заставляла себя не думать о нем, полностью погружаясь в новую жизнь. «Ведь я давно этого хотела», - говорила она себе. «Но не так, не так!» - возражал настойчивый внутренний голос.
Алиенора решительно занялась управлением герцогством, проявляя искренний интерес ко всем сторонам государственной жизни. Каждый день она садилась на свое высокое место во главе стола Совета и терпеливо выслушивала аргументы и советы ее сеньоров. Важные решения всегда нужно было отправлять на утверждение Генриха, и между Аквитанией и Севером шел постоянный обмен. Никому, а в первую очередь Алиеноре, не нравилось это вмешательство в дела герцогства. Ее народ никогда не принимал Генриха, которого здесь не переваривали. Но, будучи ее мужем, он имел законное право властвовать в ее землях, и Алиенора постоянно напоминала себе, что если уж быть справедливой, то Генрих оставил ей достаточно независимости.
Если она не заседала в Совете, то отправлялась на верховую прогулку или соколиную охоту. Или же занималась детьми, оставленными на ее попечение. Вскоре с разрешения Генриха Молодой Генрих и его жена Маргарита отправились в путешествие по югу и заехали к ней, присоединившись к Ричарду, Жоффруа и Констанции. И в окружении этого множества молодых людей, поднимавших настроение, жизнь во дворце казалась кипучей и радостной - именно такое лекарство и требовалось больному сердцу Алиеноры. Она никогда не оставалась одна - сама позаботилась об этом, вызвав шестьдесят дам прислуживать ей, веселить ее, и всегда рядом был дорогой Рауль де Фай, который утешал ее, давал советы в делах управления герцогством и был щедр на двусмысленные комплименты, словно все еще надеялся завоевать более интимные благосклонности.
Все это доставляло Алиеноре удовольствие, ведь ей уже исполнилось сорок шесть, и нередко она с тревогой смотрела на собственное отражение в зеркале, которое неумолимо свидетельствовало о надвигающейся старости. И в то же время она видела в полированном серебре изящно сложенную женщину со все еще полными губами, глазами, которые могли сверкать умом и приглашать к разговору… и не только. Под головным покрывалом ее волосы уже не отливали той медью, что прежде, в них пробивались седые пряди, но волосы по-прежнему оставались длинными и роскошными и, когда она распускала их, падали на груди, все еще налитые и соблазнительные. Может быть, думала Алиенора, ну почему бы и нет, она еще сумеет завести любовника, поскольку Генри это больше не интересует. Но только не Рауля. Она его любила, полагалась на него как на друга и дядюшку, но видеть в постели с собой не хотела.
Патрик оказался обаятельным и умным. Алиенора чувствовала, что нравится ему, и видела в его карих глазах то восхищение, которое в прошлом возбуждала во многих мужчинах. Это было бальзамом для ее раненой гордости. Она думала, что и Рауль замечает это. И ревнует ее. Но Рауль не мог ревновать долго.
Весна выдалась прекрасной, цветы распустились не по сезону рано, ветра были тихие и мягкие, и Алиенора решила отправиться на соколиную охоту с графом Патриком. До них дошли сообщения, что Генрих эффективно подавил бунт в Лузиньяне, потом отправился на север, где собирался провести переговоры с Людовиком. Известие о том, что он теперь так далеко от нее, новой болью отозвалось в ее сердце, и Патрик решил: охота сейчас будет безопасной.
-В последнее время ни о каких происшествиях не сообщалось, - улыбнулся он. - Поэтому я оставлю доспехи дома, а сопровождать нас будет лишь небольшой отряд.
Алиенора, хотя у нее и было тяжело на душе, вдруг поняла, как это хорошо выехать из дому в солнечный день. Королева с удивлением обнаружила, что ее захватывает процесс: с замирающим сердцем смотрела она, как могучий сокол воспарил в голубое небо, а потом с безошибочной точностью спикировал на жертву, после чего вернулся на ее перчатку и смиренно позволил надеть себе на голову алый капюшончик и опутать ноги.
-Браво, миледи! - воскликнул граф Патрик.
Воины захлопали в ладоши и одобрительно закричали издалека - сами они были слишком незначительны, чтобы прикоснуться к этой королевской птице.
Засада, в которую они попали, была неожиданной. Со всех сторон, выкрикивая боевые кличи, леденящие кровь, их окружили всадники.
-Это лузиньянцы! - испуганно воскликнул граф. - А moi! А moi!
Алиенора быстро взяла себя в руки. В одно мгновение она увидела свое пленение, а потом выкуп, если не хуже. Но когда она попыталась ускакать, граф Патрик, выкрикивавший приказы своим людям, спрыгнул с коня и, быстрый как молния, ухватил ее лошадь под уздцы.
-Возьмите моего скакуна, миледи, быстрее коня нет во всем христианском мире.
Алиенора не стала терять ни минуты, быстро вскочила на коня и поскакала, как сказал ей граф, к руинам замка.
Преследователи уже были в двух шагах от них, но Алиенора пришпорила чужого коня и ускользнула от врага, проскочив в единственный зазор в их рядах, а потом галопом, как ветер, поскакала к безопасному месту. Лузиньянцы пустились бы следом, если бы граф Патрик и его люди не вступили с ними в яростное сражение. Королева летела прочь, слыша звон мечей и приглушенные расстоянием людские крики. Тревога снедала ее - на чью сторону склоняется победа?
Проскакав несколько миль, Алиенора добралась до руин замка и остановилась. Полдень стоял такой тихий, а она горела гневом. Как смеют лузиньянцы покушаться на нее?! Они наверняка хотели добиться уступок от Генриха. Ну, подождите - узнает он об этом! И тут Алиенора задумалась. Сейчас правительницей этой земли была она, а не Генрих. Он, конечно, приедет и разберется с ними, если она его вызовет. Генрих впадет в бешенство хотя бы из-за того, что покушались на нее, королеву и герцогиню, но Алиенора решила, что должна доказать мужу: она может обойтись и без него, может решать проблемы сама, без его помощи.
Алиенора прождала около часа, с каждой минутой волнуясь все сильнее. Потом услышала стук копыт и отступила, прячась среди поросших лишайником камней, пока не убедилась, что это ее сопровождение - вернее, то, что от него осталось, - прискакало за ней. Ее пробрала дрожь. Насколько ожесточенной была схватка?
-Мадам, - сказал капитан, крупный человек с лицом багрового цвета. - У меня плохие новости. Граф Патрик убит. Его пронзили ударом меча в спину эти предатели, пока он надевал кольчугу.
-О нет! - воскликнула Алиенора. - Такой галантный человек! Мерзавцы! Я им отплачу, Богом клянусь! Мало того что они нанесли мне страшное оскорбление, они еще пролили кровь. - Королева погрозила кулаком, но тут ее вдруг охватил страх. - А эти смутьяны - они побеждены? Где они?
-Вернулись в свой замок, - ответил капитан. - Их с большим мужеством и умением сдерживал молодой рыцарь Уильям, сын Джона Маршала[57 - Уильям Маршал (1147 -1219) - служил четырем королям; начав карьеру никому не известным рыцарем, стал регентом Англии при короле Генрихе III, его называли «лучшим из рыцарей, когда-либо живших на земле».], но потом его самого ранили и захватили в плен. Они унесли его с собой, мадам, явно рассчитывая на хороший выкуп.
-Они его получат, - сказала Алиенора, подавляя ярость и вспоминая высокого, держащегося с достоинством молодого человека, который так храбро защищал ее.
Она знала, что он наемник, завоевавший себе репутацию в рыцарских боях, где выигрывал богатые призы. Королева собственными глазами видела, как этот рыцарь отличался в турнирных схватках, и поражалась его мастерству.
-Они везут тело графа Патрика, мадам, - сказал капитан, показывая на несколько человек, скачущих верхом.
Алиенора замерла, увидев окровавленное тело губернатора, лежащее на седле, но, склонив голову в скорби и почтении, решительно двинулась к нему, чтобы отдать дань уважения павшему.
-Мы похороним графа в Пуатье и закажем мессу за упокой его души, - сказала она, сдерживая эмоции. У нее еще будет время поплакать. - Необходимо отправить письмо его семье в Англию.
Письмо было отправлено, молодого Уильяма Маршала в конце концов выкупили. Когда он явился к герцогине, исполненный благодарности, та подарила ему деньги и с тревогой спросила про его раны.
-Они залечиваются, миледи, - весело сказал рыцарь. - Но не благодаря Ги Лузиньяну. Он и его люди даже не перевязали меня. - Алиенора ахнула в ужасе, но Маршал улыбнулся. - Это не имеет значения. Для меня было большой честью послужить вам, моя королева.
-Такую преданность редко встретишь, - отметила Алиенора. - Мне сказали, что вы сражались, как дикий вепрь против стаи псов. Я многим вам обязана, может быть даже жизнью. Будьте уверены, короля известят о вашей доблести.
В течение следующих недель Алиенора собственническим взглядом посматривала на Уильяма Маршала, и ее восхищение молодым человеком росло. Ей вдруг пришло в голову, что из него получился бы неплохой учитель для Молодого Генриха. И вскоре с одобрения короля Уильям был назначен опекуном, наставником и воспитателем молодого принца - роль, которую когда-то исполнял Бекет. Уильям великолепно справлялся с новой должностью, и Алиенора щедро вознаграждала его - лошадьми, оружием, золотом, богатой одеждой. Она не сомневалась, что в один прекрасный день Уильям Маршал станет - в чем с ней вскоре согласятся и современники - одним из лучших рыцарей всех времен.
Генрих встретился с Людовиком, и на этот раз у Алиеноры были основания испытывать благодарность к прежнему мужу. Они согласовали условия мира, и Людовик дал Генриху мудрый совет касательно того, как распорядиться его империей после смерти. На сердце у Алиеноры стало легче, когда королевский гонец привез известие о достигнутом соглашении.
-Лорд Генрих должен будет принести оммаж французскому королю за Анжу, Мен и Бретань. Лорд Жоффруа будет владеть Бретанью на правах вассала лорда Генриха, а лорд Ричард должен принести королю Людовику оммаж за Аквитанию, и его решено обручить с дочерью Людовика Аделаидой.
Значит, в конечном счете Генрих решил отдать Аквитанию Ричарду! Господь услышал ее! Алиенора, радостная, пошла в часовню с благодарственной молитвой, и первой ее мыслью было, что Генрих сделал это ради нее, предлагая мир. Потом она вспомнила, что муж бессчетное число раз игнорировал все ее просьбы и никогда не делал ничего, если для того не было политических мотивов. Истина, догадалась она, состоит в том, что Людовик, опасаясь мощи вассалов Плантагенетов, потребовал разделения владений Генриха после его смерти и поставил это условием заключения мира. Она со страхом подумала, что, может быть, Генрих исходит из соображений целесообразности, и как только ситуация изменится, будет инициировать новый договор.
Алиенора, как обязывал долг, написала Генриху о бесчинствах Лузиньяна, и, как она и предполагала, он тут же ответил, что немедленно направляется в Аквитанию, чтобы преподать предателям урок, который они никогда не забудут. Алиенора надеялась, что муж заедет в Пуатье повидаться с ней и она сможет поблагодарить его за решение по Аквитании и, возможно, немного наладить их отношения. Но следующее сообщение от Генриха, привезенное падающим от усталости гонцом, извещало, что он неожиданно поменял планы и должен идти в Бретань, дабы подавить восстание Эда де Пороэта, отца графа Конана.
-Но ведь семья Конанов - наши союзники! - воскликнула Алиенора. - Внучка Эда Констанция замужем за лордом Жоффруа. Его дочь Алиса находится на попечении короля как залог дружбы ее отца. Это безумие!
Королевский гонец покраснел, и, как ей показалось, глаза его забегали.
-Вы должны сказать мне, что случилось, - потребовала королева резким от тревоги тоном.
Гонец посмотрел на пол, крутя в руках фетровую шляпу:
-Говорят, что его величество король соблазнил леди Алису и она родила ему ребенка, который умер. Ее родственники обозлились, потому что молодая дама была заложницей в доме короля.
Алиенора замерла, услышав эти слова. Неужели предательствам мужа не будет конца? И когда же ее сердце перестанет болеть при таких известиях? Она уже думала, что освободилась от Генриха, и постепенно укреплялась в этом мнении, но такие вот известия доказывали ей, что она все еще у него в рабстве.
Алиенора отпустила гонца и удалилась в свои покои, пытаясь найти утешение в музыке и разговорах со своими дамами. Но как она ни старалась, перед ее мысленным взором стояла эта ужасная картина: Генрих в постели с Алисой де Пороэт.
Боль сердечная притупила ее прежнюю радость за будущее Ричарда, и Алиенора решила навсегда остаться в Аквитании. Она убежденно и со всей твердостью сказала себе, что никогда не вернется к Генриху и не будет жить с ним как жена. С этого момента они будут политическими союзниками - не больше. Теперь всю любовь, все заботы она станет отдавать своему наследнику и забудет о неверном муже. Алиенора пришла к утешительному заключению, что ее любовь к Ричарду сильнее ее любви к Генри… если только не говорить о физической страсти, которую возбуждал в ней муж. Но страсть эта давно умерла.
Ричарду теперь было одиннадцать, он быстро рос и мужал. Алиенора гордилась его усердием как в учении, так и в боевых искусствах. Она удивлялась той бойкости, с которой сын говорил на латыни, сама научила его играть на лире и писать стихи на французском и провансальском. У Ричарда был высокий красивый голос, и мать с замирающим сердцем слушала, как он поет с хором в ее приватной часовне. Высокий, рыжеволосый, он во многом унаследовал ее черты - прямой нос, стройную фигуру. От Генриха Ричард мало что унаследовал, если не считать уже заметной жестокости и безжалостности, свойственных Плантагенетам. Это ничего, утешала себя Алиенора, правитель должен быть твердым, должен уметь укреплять свою власть. А в бою быть яростным. Ричард владел всеми этими качествами в избытке. Он был ее истинным наследником во всех смыслах этого слова, потому что юг у него в крови, как и у нее. Ричарда ждет блестящее будущее, великая судьба. Алиенора всей душой чувствовала это.
Бульшую часть того года Алиенора провела в Пуатье, управляя своими землями с мудростью и твердостью. Присутствие в герцогстве королевы в значительной мере способствовало затягиванию тех ран, что были нанесены ее земле за десятилетия чужеземного правления сначала одним, а потом другим ее мужем, и она была намерена приложить все усилия, чтобы снова завоевать любовь и преданность вассалов.
Утвердив свою власть в герцогстве, она сразу же отправилась в поездку по своим землям, желая познакомиться и подружиться с вассалами, показать им себя. Если установить централизованную власть в Аквитании не удалось силой, она сделает это любовью и мирным увещеванием. Алиенора отправилась на юг и первую остановку сделала в процветающем порту Ньор, где ее двор расположился в мощной квадратной крепости, которую построил Генрих. Местные жители устроили в честь королевы пир, на котором подавали угрей и улиток с ближайших болот и местный деликатес - маленькие пирожные, усыпанные дягилем. Алиенора обещала, что со временем пожалует городу хартию и новые привилегии, на что достойные бюргеры ответили криками радости.
Потом она поехала еще дальше на юг - в Лимож, чтобы сгладить последствия того ущерба, который нанес городу шестнадцать лет назад Генрих, приказав снести стены. Она восхитилась новыми укреплениями, даровала городу привилегии и приняла местных сеньоров. Затем королева отправилась в Перигор, знаменитый великими реками Дордонь и Везер, где обитали стаи жирных уток и серых гусей. Здесь она наслаждалась, посещая долины-ущелья под известковыми утесами, буйно разросшиеся темные леса, пшеничные поля, сады орешника, многолюдные города и деревни на вершинах холмов, могучие замки и скромные церкви - все это купалось в золотых лучах солнца. К Алиеноре приходили люди с подарками и благословениями, даже сеньоры, правившие в этих долинах, где нередко царило беззаконие, преклоняли перед ней колена и приносили присягу верности. Алиенора снова обрела цельность, ее окружала любовь подданных, которую они носили в сердце, как низкорожденные, так и знатные.
Потом королева двинулась на запад в Байонну, расположенную на берегу у подножия могучих Пиренеев, затем снова на север в Пуатье, останавливалась по дороге в замках, особняках или монастырях. И где бы она ни появлялась, всюду ее встречали толпы подданных, благословляя ее, принося ей прошения и жалобы. Алиенора читала их все, судила со справедливостью и человечностью, зарабатывая себе репутацию мудрой и щедрой правительницы. Она уезжала из Пуатье грустной и разочарованной женой, которая пыталась порвать с прошлым, а вернулась счастливой, уверенной и радостной женщиной, благодарной за обретение независимости.
Алиенора написала Генриху о своем решении расстаться с ним навсегда. Это было одно из самых трудных писем в ее жизни, но ей стало лучше, когда она изложила свои мысли на пергаменте, да что там «лучше» - она словно сбросила груз с плеч. Любовь, за которую приходилось платить высокую цену болью и унижением, не стоила того. У Алиеноры еще сохранялись чувства к мужу, но их перевешивало - по крайней мере, в настоящий момент - облегчение, испытанное ею, когда она отдалилась от брака, ставшего для нее источником мучений.
В ответ Генрих написал: «Пропасть, возникшая между нами, волнует меня, как Эдипа, но я не буду противиться твоему решению». Эдип! Господи милостивый! Неужели он теперь видел в ней только мать и ничего больше? Раны Господни, богохульствовала она про себя, да пусть он подавится этой своей шлюшкой Розамундой!
Бальзамом на сердце Алиеноры было восторженное поклонение трубадуров, наводнивших ее двор и радовавшихся возможности посвящать знаменитой герцогине песни любви и красоты. Их комплименты грели ей сердце, ведь она уже перестала быть той молодой красавицей, которой в прошлом посвящали галантные стихи. Но все же трубадуры продолжали воспевать несравненную красоту их благородной Алиеноры.
Ах, какая это была роскошь - после стольких лет того, что теперь казалось ей изгнанием, вернуться в лоно цивилизации, воспевавшей любовь во всех формах. Днем она с удовольствием сидела в беседке, обсуждая со своими сеньорами и дамами этот самый очаровательный из предметов, а вокруг стояли придворные, жадно ловившие каждое ее слово.
-В северных королевствах не говорят о любви так, как делаем это мы в Аквитании, - рассказывала Алиенора своим удивленным слушателям. - Они думают, что любовь, которую мы чтим, - это всего лишь повод для разврата. Милорд Генрих никогда не понимал нашей культуры.
-Любовь, - заявил молодой трубадур Риго де Барбезьё, - это основа счастливых отношений между мужчиной и женщиной.
-Истинное счастье достижимо, только когда любовники имеют равное положение, что случается крайне редко, - сказала Алиенора. - Но в браке нет равенства, а наш придворный код требует, чтобы влюбленный всегда выступал в роли просителя перед возлюбленной.
-Но как же тогда можно достичь равенства между мужчиной и женщиной? - спросила Торкери, наморщив свой гладкий лоб. - Этого не может произойти в мире, где к женщине относятся как к рабыне или шлюхе.
-Я благодарю Господа за то, что у нас в Аквитании иная традиция отношения к женщине, - улыбнулась Алиенора. - Торкери права. На севере женщины - всего лишь рабыни. Но здесь, благодаря нашему более свободному обществу, они подняты на пьедестал! Вы теперь понимаете, почему я хотела вернуться домой?
-К вам на севере относились без уважения, мадам? - спросила одна потрясенная молодая дама.
-Нет, конечно, ведь я королева, и в уважении недостатка не было. Но несчастье грозило тому трубадуру, который восхвалял в песне мою красоту и осмеливался вообразить себя в моей постели! Я вам говорю: они не понимают, что это безобидная фантазия.
Бертран де Борн, буйный и опасный молодой человек, одинаково хорошо владевший лирой и мечом, улыбнулся волчьей улыбкой:
-Кто сказал, что это безобидная фантазия?
-Женщина не должна опускаться до мужчины, который стоит ниже ее, - укоризненно сказала Мамилла.
-Но тогда, если браки заключаются из политических соображений, как она сможет найти любовь? - спросил Бертран. - По правде говоря, ни один мужчина не ищет любви в супружеской постели.
-Я бы возразила, - вставила Алиенора, которой очень нравился этот разговор.
-Мадам, прошу прощения, но я не верю в то, что между мужем и женой может существовать истинная любовь, - возразил Бертран. - Любовь нужно искать в другом месте. И я бы добавил, что, хотя объект желаний и не должен снисходить до скромного влюбленного, занимающего более низкое положение, такое все же случается!
В ответ на это раздались гневные крики присутствующих дам.
-Сеньор, вам недостает галантности, и вы нарушаете правила игры, - упрекнула его Алиенора.
-Но, мадам, вы же не станете утверждать, что любовь может расцвести в браке, - гнул свое Бертран.
-Я бы в это не поверил, - пробормотал Риго.
Улыбка сошла с лица Алиеноры. Словно облако заслонило солнце.
-Я верю, что брак вовсе не чужд любви, - наконец ответила она, - если муж и жена - родственные души, что случается редко - в этом я с вами согласна. Но… - Голос ее ослаб, в нем появился холодок. - Но если муж настаивает на своем главенстве и имеет право брать то, что хочет, а не добиваться этого, там любовь расцвести не может, потому что, как я уже говорила, я искренне верю: любовь должна даваться свободно в отношениях между равными.
-Но это опять возвращает нас к жгучему вопросу. Как между мужчиной и женщиной могут установиться такие отношения? - снова возразил Бертран. - В браке муж всегда голова, в галантных отношениях женщина оказывает милость, если ее это устраивает.
Алиенора вдруг рассмеялась и похлопала его по плечу:
-Ну вот вы и ответьте нам, мессир де Борн! Как насчет всех тех дам, которые снизошли и о которых вы сейчас говорили? Вы ведь, вероятно, знаете все о любви равных!
Раздался всеобщий смех, когда Бертран ухмыльнулся и кивнул, признавая свое поражение.
-Любовь? - хихикнула Торкери. - Что он о ней знает? Он думает только о необузданном маленьком дьяволе у него в штанах!
-Я возражаю против слова «маленький»! - взревел Бертран.
-Я должна была бы догадаться, - лукаво сказала Торкери под новые вспышки смеха.
Все это очень приятно, думала Алиенора, чувствуя себя абсолютно в своей тарелке и наслаждаясь такой праздной беседой. Любовь, думала она, возможно, и не самая главная вещь в мире, что бы там ни заявляли трубадуры. И в компенсацию за ее утрату найдется много чего другого. Теперь она может жить одна в мире со своим народом и спокойно смотреть в будущее. Сражение было долгим, но Алиенора одержала в нем победу.
Глава 38
Кан, Нормандия и Пуатье, 1170 год
За те два года, что Алиенора не видела Генриха, он заметно состарился. В рыжих волосах появились белые пряди, на лице - морщины, и еще он прибавил в весе. Генрих формально приветствовал ее, поцеловав в обе щеки - встреча двух суверенных монархов. Лицо короля оставалось бесстрастным. Потом он взял жену за руку и повел в Большой зал Канского казначейства. Его придворные кланялись, когда они проходили мимо.
-Я бы не вызвал тебя на север в разгар зимы, если бы для нас не было важно проявить солидарность в этом вопросе, - объяснил он.
-Ты решил сейчас короновать Молодого Генриха королем Англии, насколько я понимаю, - сказала Алиенора.
-Да. В Англии обычно дожидаются естественной смены правителей, но все французские короли от самогу Карла Великого короновали наследников при своей жизни, и я убежден, что это хороший способ обеспечить преемственность. Англичане, конечно, будут ворчать - они не любят нарушения традиций, но им придется с этим смириться. Моему плану мешает только одно.
-Бекет, - не задумываясь, сказала Алиенора.
-Да, - тяжело вздохнул Генрих. - Но мы поговорим об этом за обедом. - Он провел ее в великолепную комнату со сводчатыми потолками, увешанную гобеленами, запечатлевшими сцены охоты. - Хочешь вина?
-Спасибо, - вежливо ответила Алиенора, безуспешно пытаясь вспомнить страсть, когда-то бушевавшую между ними. Теперь казалось, что они стали чужими. - Хорошо провел Рождество?
-Да, - ответил Генрих. - Я был в Нанте, в Бретани, вместе с Жоффруа и Констанцией. Жаль, что тебя не было в Ренне прошлой весной и ты не видела, как на Жоффруа возложили герцогскую корону.
-И мне жаль, что я не смогла приехать. Я совершала путешествие по Аквитании. Но Жоффруа потом рассказывал мне, и Констанция все еще была полна впечатлений и раздувалась от чувства собственной важности, маленькая озорница. - Алиенора скорчила гримасу, вспомнив об этом.
-Да, у Жоффруа будут с ней проблемы, - усмехнулся Генрих. - Слава богу, ему еще несколько лет не спать с ней.
-Так в Бретани теперь все спокойно? - Алиенора не смогла воспротивиться желанию задать этот вопрос.
История была древняя - восстание Эда де Пороэта, но ей хотелось заставить Генри еще немного попотеть, вспоминая об этом. Он недоуменно посмотрел на нее, потом отвернулся.
-Ты знаешь, - сказал он.
-Вся Европа знает, - язвительно заметила она. - Как же это могло пройти мимо меня?
-Алиенора, я пригласил тебя сюда не для того, чтобы ссориться, - чуть ли не умоляющим тоном произнес Генрих. - Ты просила свободу - ты ее получила. Так позволь и мне пользоваться свободой.
-Конечно, - легко ответила она. - Я надеюсь, Розамунда, Прекрасная Розамунда, как ее, кажется, называют - ах, как это очаровательно звучит! - не была слишком расстроена. Она ведь до сих пор твоя любовница, насколько мне известно?
-Чертовка! - прорычал Генрих. - Ты не провела здесь и пяти минут, а уже успела затеять свару со мной.
-Да, но я копила кое-что, чтобы сказать тебе, в течение последних двух лет, - ответила Алиенора.
-Вообще-то, я рад видеть тебя, - признался Генрих. - Не надо портить мне впечатление.
-Как это трогательно! - воскликнула она, но улыбка получилась наигранной.
-Мы теперь должны действовать вместе, - сказал он, нахмурившись. - Может, заключим перемирие?
-Перемирие! - Улыбка, казалось, прилипла к ее губам. - Как тебе угодно.
Они обедали в соларе, слуги принесли блюда и удалились, оставив их на боковом столике, чтобы король и королева сами могли брать все, что пожелают.
Когда они сели, Генрих не теряя времени вернулся к вопросу о коронации Молодого Генриха.
-Вот чего я хочу, - начал он. - Я хочу, чтобы Бекет вернулся на свое законное место в Кентербери и с этой бесконечной враждой было покончено. Церемонию коронации должен проводить архиепископ Кентерберийский.
-Но я слышала, что в прошлом году ты опять поссорился с Бекетом?
-Это верно, - тяжело вздохнул Генрих. - Людовик предложил выступить в качестве посредника - еще раз, - и по его предложению я отправил письмо Томасу, в котором писал, что поддержу его возвращение в должность, если он отзовет свои обвинения в адрес Кларендонских конституций. И он согласился, Алиенора! Он ответил, что сделает это.
-Так что же случилось?
Она слышала несколько фальсифицированных версий того, что происходило на самом деле, но так и не знала, которой из них можно верить.
-Томас приехал встретиться со мной. До этого мы не видели друг друга четыре года, так что можешь себе представить, что я чувствовал. Он упал на колени, потом вообще распростерся передо мной ниц, умоляя о милосердии.
-Он всегда был любителем театральных жестов, - язвительно заметила Алиенора.
-Ты говоришь, как моя мать, да будет земля ей пухом, - возразил Генрих.
-Твоя мать была мудрой женщиной, и она видела этого человека насквозь.
-Слушай, я пытаюсь рассказать тебе, что случилось, - запротестовал Генрих.
-Да-да, продолжай, - холодно ответила она.
-Я думал, на этом все и закончится. Мы обменяемся поцелуем мира, он отправится в Кентербери, и мы заживем счастливо.
-Генри, это ведь Томас Бекет - о нем мы ведем речь. С этим священником все непросто. И что же он сделал?
Генрих кинул на жену обиженный взгляд, но продолжил рассказ, не попавшись на наживку:
-Он все уничтожил. Сказал, что с радостью подчинится мне во всем, если это не затрагивает чести Господа. И что не годится священнику подчиняться воле мирянина. После этого у меня не осталось сомнений, что мы вернулись к тому, с чего начали.
-И что ты сделал?
-Сорвался. Обругал его и вышел. Все вокруг подняли крик, а Людовик тщетно пытался убедить Томаса, что он чересчур упрямствует. На том все и закончилось. Бекет умчался в монастырь и с тех пор сидит там, черт бы его подрал!
Алиенора поднялась, подошла со своей тарелкой к столику и подцепила ножом еще два куска цыпленка.
-И что же дальше? - спросила она.
-Я предлагаю - и прошу тебя одобрить это, - чтобы церемонию коронации Молодого Генриха провел наш друг Роджер, архиепископ Йорка.
Алиенора уставилась на мужа:
-Ты понимаешь, что Бекет воспримет это как смертельное оскорбление?
-Понимаю, - с вызовом ответил Генрих. - И еще понимаю, что это оскорбит сторонников традиции. Но я не могу позволить этому дьявольскому священнику расстраивать мои планы. Ты согласна?
-Абсолютно. Может быть, так ты и сможешь привести Бекета к повиновению.
Но ничего из этого не получилось.
-Бекет стал угрожать мне отлучением, если я прикажу архиепископу Роджеру провести церемонию коронации! - взревел Генрих. - Мало того, он пожаловался Папе, и его святейшество запретил коронацию под страхом отлучения. И любой епископ или священник, который примет участие в церемонии, будет также подвергнут анафеме. Я такого выносить не собираюсь и ранами Господа клянусь, что наплюю на запреты обоих! Я теперь возвращаюсь в Англию - провести церемонию - и хочу, чтобы ты оставалась здесь и в мое отсутствие управляла Нормандией.
-Ты знаешь, что я всегда поддерживаю тебя, - отозвалась Алиенора.
Генрих задержал на жене потеплевший взгляд. Такого она не видела долгие годы. Но сказать ничего не сказал - его мысли были заняты делами.
-Закрой все порты до моего распоряжения, - приказал он. - Мы не хотим, чтобы наш друг Томас пересек Канал и испортил торжества.
-А твои епископы?
-Ну, с ними я разберусь. Известно, что им нужно. Когда все будет готово, я пришлю за Молодым Генрихом. Ты должна будешь обеспечить его прибытие с надлежащей свитой. Добавь к ней еще и двух епископов, чтобы люди верили, будто это делается с благословения Церкви. Ты знаешь, как заморочить голову своим прелатам.
-Можешь не волноваться - все будет сделано, - заверила Алиенора. - А юная Маргарита? Она тоже будет короноваться?
-Нет, я пока не могу рисковать. Это может обидеть Людовика. Он расстроится, узнав, что я не подчинился Папе. Оставь девчонку при себе. Скажи ей, что позднее я устрою еще одну коронацию. Когда Бекет поумнеет.
Алиенора была убеждена в правильности решения Генриха и тронута тем, что мнение мужа о ее способностях изменилось в лучшую сторону. Он даже доверяет ей править Нормандией в свое отсутствие. Но сердце Алиеноры все же горевало оттого, что ее не будет в Вестминстерском аббатстве и она не увидит коронацию сына. В назначенный день - в воскресенье четырнадцатого июня - она заказала специальные молитвы во время мессы и несколько часов провела на коленях, умоляя Бога благословить и наставить Генриха в его высоком служении. Маргарита все это время стояла рядом с ней.
Когда порты Канала снова открылись, гонцы привезли королеве отчеты о коронации.
«Миледи, Молодой Король был великолепен в короне и государственных одеяниях! Люди говорили, что это самый красивый принц в мире».
«Он был любезен и галантен - король до мозга костей. И лишь немного ниже ангелов!»
«Некоторые утверждают, что красотой лица и фигуры Молодой Король превосходит всех. Он также наделен учтивостью и счастлив, как никто другой, потому что купается в любви, найдя почтение и приязнь будущих подданных».
Дух Алиеноры воспарял, когда она читала эти похвалы. Но был и один отчет, который попал к ней не напрямую через королевского гонца, а в виде слуха от одной дамы, обрученной с рыцарем, - тот присутствовал на коронационном пире и теперь вернулся, чтобы жениться. Войдя в свой будуар, Алиенора услышала, как эта девица рассказывала другим, что Молодой Король продемонстрировал оскорбительное неуважение к отцу. Потом, когда они вдруг поняли, что их разговор услышала королева, наступило смущенное молчание.
-Ну? - сказала Алиенора. - Пожалуйста, продолжайте.
-Миледи, простите. Я не должна говорить это вам, - запинаясь, произнесла девица.
-Напротив, ведь речь идет о моем сыне, а потому я должна знать. Продолжайте! - потребовала она.
-Миледи, мой жених сказал, что его величество пожелал прислуживать Молодому Королю, и когда он принес на блюде голову кабана, то пошутил, что редко удается увидеть короля в роли слуги. Но Молодой Король ответил, что не видит ничего особенного, когда сын графа прислуживает сыну короля… И он не шутил, миледи.
Алиеноре удалось спрятать озабоченность.
-Я предлагаю вам, моя дорогая, перестать рассказывать подобные выдумки о тех, кто стоит выше вас, - велела Алиенора. - А теперь возьмите мою вышивку.
Но история оказалась правдивой, и королева решила поговорить с Уильямом Маршалом, который собирался отправиться в Англию, чтобы возглавить хозяйство нового двора, созданного Генрихом для Молодого Короля. Алиенора просила его призвать Молодого Короля относиться к отцу с неизменным почтением и уважением.
Теперь, когда Жоффруа и Молодой Генрих получили короны и символы власти их будущих владений, наступила очередь Ричарда. Будучи наследником Алиеноры, он должен был получить в Пуатье титул графа Пуату, и именно туда и направилась летом Алиенора. Она думала, что лопнет от гордости, стоя в монастыре Святого Илера и глядя, как архиепископ Бордо дает ее двенадцатилетнему герою священное копье и штандарт святого покровителя города. Потом Алиенора проводила Ричарда в Ньор, где он принял оммаж сеньоров Пуату. Держался Ричард с достоинством и гордостью.
После этого они сели на одинаковые троны, возглавив пиршество в честь этого события, за пиром последовали рыцарские турниры, организованные Алиенорой для удовольствия Ричарда. Он уже и сам рвался принять участие в турнире, и его наставники сказали ей, что вскоре Ричард будет готов к таким соревнованиям. От этого холодок пробежал по ее телу, ведь турниры нередко были жестокими и кровавыми, но радость за сына, овладевшего военными искусствами, была так велика, что Алиенора подавила свои страхи. Через год или около того, обещала она, его мечта исполнится.
Глава 39
Рокамадур, 1170 год
Алиенора стояла на коленях рядом с мужем в тускло освещенной церкви, в глазах ее отражались огоньки множества свечей, которые горели перед святилищем чудотворной черной Мадонны[58 - Рокамадур с XII века является признанным местом паломничества, которое посетили множество христиан. Черная Мадонна - в католической традиции так называют картины или статуи, на которых лик Девы Марии имеет очень темный оттенок.]. Это было одно из святилищ в ее владениях, место паломничества бессчетного числа христиан. К храму, расположенному на отвесном утесе над рекой Альзу, можно было добраться только по крутой каменной лестнице. В соответствии с благочестивой традицией король и королева преклоняли колена на каждой из 216 ступенек, медленно поднимаясь в обществе своих лордов и леди и других более скромных паломников. Они приехали почтить святого Амадура, которому удалось ускользнуть от преследователей после распятия Христа, потом он по совету Девы Марии отправился сюда, в землю Керси, и закончил свои дни отшельником. Его благочестивые кости, эта святая святых, лежали под полом Часовни чудес, а над местом его
упокоения почтительно стояла темная деревянная статуя Мадонны с Младенцем. Еще выше висел колокол, который, как говорилось, в преддверии чуда начинал звонить сам по себе.
Король и королева не искали чудес. Алиенора с грустью думала, что время для этого давно прошло, хотя и была благодарна судьбе за то, что они наконец достигли мира и согласия. Нет, королевская чета приехала сюда, чтобы в этот золотой октябрьский день поблагодарить Господа за выздоровление короля от трехдневной лихорадки[59 - Симптомом лихорадки является периодичность приступов, которые могут повторяться через два, три, четыре дня. Современное название - малярия.], которая чуть не убила его в августе.
Алиенора обвиняла в этом Бекета. Конечно, архиепископ не мог сам наслать на Генриха лихорадку, но своим поведением он принес королю столько горя, из-за чего тот ослаб и стал чаще подвергаться болезням. Бекет и Папа были вне себя от гнева: как Генрих мог им не подчиниться! И некоторое время существовали опасения, что на короля и его королевство будет наложена анафема. Но тут вмешался Людовик, и Папа изменил свое мнение, теперь он требовал, чтобы Генрих помирился с Бекетом. Генрих немедленно заявил о готовности к замирению и с помощью короля Людовика встретился с Бекетом во Фретевальском лесу к югу от Парижа. Это случилось в июне.
Когда свиты короля и королевы соединились на дороге в Рокамадур, похудевший Генри, у которого после болезни был бледный и изможденный вид, рассказал Алиеноре о том, что произошло в тот судьбоносный день.
-Я обнял Томаса - не смог удержаться, - сообщил Генрих, глядя на жену, словно в ожидании какого-нибудь язвительного замечания.
Но Алиенора была так потрясена произошедшими с мужем переменами, что ей не хватило духа осуждать его.
-И кто заговорил первым? - спросила она.
-Я. Произнес добрые слова. Предлагал возродить нашу прежнюю любовь друг к другу и начисто забыть о ненависти. - Голос Генриха от чувств сорвался. - Я признал, что был не прав, не подчинившись запрету Церкви на коронацию, и просил его вернуться с миром в Кентербери и заново короновать Молодого Генриха. На сей раз вместе с Маргаритой. И он согласился.
-Он был настроен мирно? - спросила Алиенора. - Он тоже приехал на встречу с намерением восстановить дружбу?
-Да, я так думаю, - ответил Генрих. - Хотя никто из нас не упоминал о Кларендонских конституциях. Нам придется еще уладить этот вопрос, а до того времени я воздержался обмениваться с Томасом поцелуем мира. Хотя и обещал сделать это по возвращении в Англию. Только я не сказал, когда это случится. - Он посмотрел на жену с прежним своим озорным выражением.
-Значит, ты дал ему разрешение вернуться в Кентербери?
-Да, но я не успел подготовиться. Эта чертова лихорадка свалила меня.
Стоя рядом с мужем на коленях, Алиенора вспоминала, как дурные новости поступали к ней одна за другой: о том, что он заболел и жизнь его под угрозой, что он составил завещание. Вспоминала она и о том долгом страшном дне, который провела, поверив ложному сообщению о его смерти. Дрожь пробрала Алиенору при этих воспоминаниях. Близость смерти оказала серьезное действие на Генриха: именно он настоял на этом паломничестве, пожелав возблагодарить Господа за выздоровление, и на том, чтобы она сопровождала его. Неужели он раскаялся в своей беспутной жизни? Оставалась ли Розамунда все еще его любовницей? Задать эти вопросы Алиенора не решалась.
Они вознесли благодарственные молитвы и, выйдя с облегчением на свет божий, начали долгий спуск в долину, где их ждали лошади. Потом Генрих поехал вместе с Алиенорой через Аквитанию на север и в Пуатье помог ей наверстать государственные дела, отсроченные на время ее отсутствия. Тогда-то он и сказал жене, что разорвал обручение их дочери Алиеноры с сыном императора Фридриха Барбароссы.
-Император больше мне не друг, - объяснил он. - Мне будет гораздо выгоднее распространить влияние на юг от Пиренеев, выдав Алиенору за короля Альфонсо Кастильского. В качестве приданого она получит Гасконь. Да, я знаю, что Гасконь принадлежит тебе, - поспешно добавил Генрих, увидев выражение жены. - Она получит Гасконь только после твоей смерти.
-Ладно, - согласилась Алиенора. - Для Алиеноры это будет хорошая пара.
Королю пора было уезжать в Нормандию.
-Я обеспечу Бекету безопасное возвращение в Англию, - сообщил он. - Дам знать Молодому Генриху, что это санкционировано мною. Потом я еще раз встречусь с Бекетом перед его отъездом и постараюсь избежать разговора о Кларендонских конституциях!
-Да поможет тебе Господь, милорд, - формально отозвалась Алиенора. На самом деле она провожала его с грустью.
-И тебе, миледи, - ответил муж и посмотрел на нее, но выражение ее глаз оставалось непроницаемым.
Глава 40
Шомон-сюр-Луар, 1170 год
Когда архиепископ, дрожа от ноябрьского холода, вошел в большой зал замка Шомон, король поднялся на ноги и, подойдя к нему, тепло обнял. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу.
-Добро пожаловать, мой друг, - сказал Генрих.
У Томаса было встревоженное лицо.
-Милорд, мне страшно, - признался он.
-Тебе нечего бояться, - заверил его Генрих. - Для твоего возвращения все готово.
-Я не об этом, - тихо сказал Бекет. - Мой разум говорит мне, что я больше никогда не увижу вас в этой жизни.
Генрих насторожился. О чем говорит этот человек? Гнев Генриха поднялся, как желчь.
-Я же сказал тебе, Томас, что подготовил для тебя безопасный проезд. Ты за кого меня принимаешь? Хочешь сказать, что я не держу слова? Неужели ты думаешь, что я замыслил все это, чтобы покончить с тобой, и теперь отправляю тебя на смерть?
-Упаси Господь, милорд! - воскликнул Бекет. - Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Просто это предчувствие какого-то зла.
Но Генриха не смягчил такой ответ.
-Тогда выкини это из головы! - отрезал он. - Мы встретимся в Англии - можешь не сомневаться.
-Надеюсь, милорд, - сказал Бекет. - Прощайте.
Генрих в ответ только сверкнул глазами, глядя вслед уходящему Бекету, монаху, волочившему свой епископский посох.
Глава 41
Бюр, 1170 год
Генрих пригласил Алиенору провести вместе Рождество в его охотничьем доме в Бюре в Нормандии. В день Рождества королева сидела с королем за столом на возвышении, великолепная в своем отороченном мехом блио и длинной мантии из алой дамастной ткани. Большинство их детей тоже были здесь, как то и полагалось, чуть дальше за столом. Рядом с Алиенорой сидел Ричард, потом Жоффруа и Констанция, чинная Иоанна и даже озорной, с копной рыжих волос Иоанн, теперь уже четырехлетний. Его по такому случаю привезли из Фонтевро. Юную Алиенору, как это ни печально, пришлось оставить на попечении монахинь: она страдала от зимней лихорадки и была не готова к поездке. Отсутствовал, конечно, и Молодой Король: он находился в Англии и впервые принимал на Рождество двор в Винчестере.
Было уже поздно, и, видя, что король и его вассалы пьянеют все сильнее от неумеренного питья и еды, королева дала знак нянькам увести младших детей спать.
-И ты тоже ступай, Констанция, - сказала она.
Бойкая девочка скорчила гримасу, но не осмелилась ослушаться. Когда она ушла, Ричард и Жоффруа с удовольствием принялись играть в кости, а Алиенора попыталась поучаствовать в разговоре, который становился все более бессвязным. Она уже собиралась идти спать, когда в зал вошел слуга и сообщил о прибытии архиепископа Йоркского и епископов Лондонского и Солсберийского:
-Ваше величество, они приехали из самуй Англии и просят об аудиенции.
-В такую погоду?
«Что может предвещать их прибытие?» - с тревогой подумала Алиенора. Епископы не стали бы пересекать бурный Канал, если бы не срочное дело.
-Пригласи их, - неожиданно протрезвев, приказал он, потом, рыгнув, поднялся, чтобы встретить гостей.
Когда формальности были наспех завершены, от имени всех троих мрачно заговорил высокий и утонченный архиепископ Роджер. Весь двор жадно ловил каждое слово.
-Ваше величество, мы приехали пожаловаться на своевольное поведение его светлости архиепископа Кентерберийского.
-Что еще он натворил? - застонал Генрих.
-Он отлучил нас троих. Сделал это сегодня утром со своей кафедры в Кентербери. За наше участие в коронации, - сообщил архиепископ.
Бароны принялись яростно кричать, Генрих, потрясенный, смотрел на архиепископа.
-Но это дело было улажено, - сказал он.
-Возмутительно! - пробормотала Алиенора, ужасаясь двуличию Бекета. - Хорошенький способ помириться.
-Оно явно не было улажено, - проворчал Фолио, епископ Лондонский. - Архиепископ Кентерберийский, кажется, копил свой гнев против тех, кто не подчинился ему. Я, как вам известно, всегда был о нем невысокого мнения и, похоже, не ошибался, питая сомнения на его счет. Ваше величество, о его самовольстве нужно сообщить Папе.
-Господом клянусь, Бекет за это заплатит! - прокричал Генрих, его голос дрожал от гнева и негодования. - Вот как он ответил на мое предложение дружбы!
-Милорд, это предел всего, - произнес граф Лестер, сидевший поблизости. - Пока Томас жив, у вас не будет ни покоя, ни мира, ни радости.
-Господь видит - он говорит правду! - в бешенстве и негодовании воскликнул Генрих. - На сей раз Бекет зашел слишком далеко. Он делает это, только чтобы насолить мне, но в то же время нагло заявляет, будто защищает честь Господа.
-Ему дорога только его собственная честь, - ровным тоном произнесла Алиенора, потому что видела: Генрих опасно приближается к тому состоянию, за которым может последовать печально знаменитая и неуправляемая вспышка плантагенетовского гнева. - Он скоро лопнет от самомнения. Милорд, ты должен обратиться к Папе.
-Я лишу его сана! - брызгал слюной Генрих. Он с такой силой стукнул кулаком по столу, что опрокинул несколько кубков. - А когда сан уже не будет его защищать, я предам его суду за измену.
-Сначала ты должен перетянуть на свою сторону Папу, - подсказала Алиенора, но Генрих не слушал.
Гнев настолько обуял его, что он вышел из себя, выкрикивал одну за другой страшные угрозы, и в какой-то момент негодующие разговоры за столом прекратились, и все только удивленно смотрели на короля. Увидев это, он замолчал и теперь стоял, дрожа всем телом, в угрожающей мертвой тишине и оглядывал зал прищуренными, налитыми кровью глазами. Алиенора вздрогнула. Она никогда еще не видела мужа настолько обуянным ненавистью и успокаивающе положила свою руку на его, но король раздраженно стряхнул ее руку и уставился внушающим ужас взглядом на онемевший двор.
-Какие вы все трусы! - прошипел он. - Проклинаю вас всех! Да, проклинаю, проклинаю всех ложных друзей и предателей, которых я возвысил и которые позволяют, чтобы какой-то низкорожденный священник так издевался над их повелителем и королем!
В зале висела испуганная тишина. Никто не отваживался произнести ни слова, ибо не знал, что ответить на это.
-Кто-нибудь наконец избавит меня от этого мятежного попа?! - прокричал Генрих, потом тяжело рухнул на свое место и опустил голову на руки, плечи его задрожали от рыданий, а люди вокруг беспомощно поглядывали друг на друга.
В одно мгновение Алиенора вскочила на ноги, обняла мужа, забыв все прежние решения и думая только о том, как умерить его боль. Желание утешить так захватило ее, что она, как и другие присутствующие на этом роковом пире, не заметила, как четыре доблестных рыцаря незаметно вышли из зала, их лица горели целеустремленностью, пальцы крепко сжимали рукояти мечей.
Тем вечером Генрих пришел к жене в постель - в первый раз почти за пять лет. Он пришел скорее за утешением, чем за сексом, хотя скорее умер бы, чем признался в этом. Алиенора, понимая, чту ему нужно, приветствовала его возвращение, и они снова прониклись нежностью, крепко обнимались, хотя сказать друг другу им было нечего. Странно - и неожиданно сладостно - снова держать Генри в объятиях. За эту сладость Алиенора готова была многое простить ему. Ее очень тронуло, что в момент кризиса Генрих в первую очередь обратился к ней. И вот, когда потребность в утешении перешла в потребность чего-то более чувственного и он повернулся к ней, как поворачивался в прежние времена, и вошел в нее, Алиенора почувствовала радость и такое прекрасное душевное спокойствие, что ей захотелось расплакаться.
Их соитие не стало взрывом страсти и пламени, как когда-то - то случалось давным-давно, и с тех пор они оба состарились, - но Алиенора получила необыкновенное наслаждение, а наступивший оргазм потряс ее силой чувства, наверное, потому, что она совсем забыла, как это бывает, с горечью подумала королева. Словно все накопленное желание пустых лет без любви было удовлетворено за один раз.
Когда волны наслаждения сошли, Алиенора замерла в объятиях мужа, думая, что за долгое время разделения ее раны залечились и на многое она теперь могла смотреть отстраненным взглядом. Она поняла, что старая пословица, согласно которой разлука смягчает сердца, здесь как нельзя более кстати. И чувственное соприкосновение двух тел под простынями навевало мысли о полном примирении. Есть Розамунда или нет Розамунды, если Генри хочет ее, то Алиенора готова вернуться.
Но когда наконец он заговорил с женой, то вовсе не о предполагаемом совместном будущем.
-Алиенора, кое-что беспокоит меня. Смотритель сообщил, что четыре моих рыцаря незадолго до нашего ухода покинули замок. Ему показалось странным, что они так поздно в рождественскую ночь направились в порт.
-А ты знаешь, кто они? - спросила Алиенора.
-Знаю. Это Уильям де Треси, который когда-то был советником Бекета. Реджинальд Фиц-Урс, Ричард де Брито и Гуго де Морвиль. Гуго неплохо поработал моим судьей на севере Англии. Насколько я понимаю, они уехали сразу же после… - Голос Генриха замер. Он не мог найти подходящих слов для того, чтобы описать свою вспышку гнева.
Алиенору охватила тревога. Она резко села:
-Нет-нет! Я надеюсь, они не восприняли твои слова буквально!
-Мои слова? - Генрих оперся на локоть.
-Ты не помнишь? Ты просил, чтобы кто-нибудь избавил тебя от Бекета! Ты назвал его мятежным попом.
Король выскочил из кровати и принялся одеваться.
-Я должен вернуть этих рыцарей! - воскликнул он и выбежал за дверь, даже не успев толком прикрыть наготу. Раздался его крик, зовущий стражу.
Но было уже слишком поздно. Четыре рыцаря давно вышли в море.
Следующие два дня Алиенора жила со страхом в сердце. Король был убежден, что его бесконтрольная вспышка вызовет катастрофические последствия, и жена разделяла его предчувствие, хотя и помалкивала об этом. Но слова говорила ему только успокаивающие.
-Милорд, ты послал за ними людей, так что относись к этому спокойнее. И уж конечно, ни одному человеку и в голову не придет совершить насилие в отношении архиепископа Кентерберийского.
-Они слышали, как я поносил его титул. - Генрих выглядел испуганным. - Возможно, они уверены, что его удаление положит конец этой нескончаемой сваре и в конечном счете послужит интересам Церкви.
-Не думаю, что они зайдут так далеко, - возразила Алиенора с большей уверенностью, чем чувствовала. - Может быть, они решили донести до Бекета несколько простых истин и напугать его так, чтобы он подчинился тебе. Думаю, и Папа должен тебя поддержать. Бекет не может победить. Теперь этому будет положен конец.
-Вот уж точно - положен конец. Это то, чего я боюсь, - пробормотал Генри. Дурные предчувствия омрачали его лицо.
Глава 42
Аржантан, 1171 год
Не в силах больше выносить это напряжение, король прекратил рождественские празднования, распустив гостей. Вместе с королевой они направились в Аржантан. Именно там его и нашел брат Питер, молодой монах из Англии. Он был весь в грязи и едва стоял на ногах после долгой дороги. Король и Алиенора в этот момент принимали Арнульфа, епископа Лезьё, и собирались поужинать в своем соларе.
-Ваше величество, - выдохнул монах, падая на колени от усталости. - Я привез страшную новость.
Генрих побелел, сжал кулаки. Епископ вскочил со своего места, оттолкнув назад стул.
-Какую? - резко спросила Алиенора.
-Миледи, архиепископ Бекет убит, заколот в собственном соборе во время вечерни.
Алиенора от ужаса, казалось, лишилась дара речи.
-Убит? - глупо повторила она. - Архиепископ Кентерберийский?
-Его жестоко зарубили мечами четыре королевских рыцаря, - с болью сказал брат Питер.
-Боже мой! - неожиданно взвыл Генрих, бия себя в грудь. - Томас. Мой Томас! Да простит меня Господь, это моя вина. Это я убил его. Сомнений нет. Можно считать, что я убил его собственными руками. - Слезы побежали по его лицу, рыдания сотрясли мощную грудь.
-Да отомстит за него Господь, - пробормотал епископ, крестясь. Он был поражен до глубины души. - Не случалось еще большего злодейства. Слыхано ли это, чтобы кто-то совершил подобное святотатство: убил архиепископа в доме Господнем.
Генрих повернул к нему трагическое лицо:
-Это было сделано для меня, по моему приказу. Я один виноват. Но Господь свидетель, я любил Томаса, несмотря на наши с ним ссоры. Я произнес те слова в гневе. И вовсе не хотел, чтобы их принимали буквально. Я любил его! - Генрих произносил эти слова в паузах между всхлипами и был слишком ошеломлен, чтобы добавить еще что-то. А епископ смотрел на него, не вполне понимая, о чем говорит король. Алиенора быстро подошла к мужу, собираясь утешить его, но король повернулся к ней спиной. - Нет… Я не достоин утешений! - горько прорыдал он. - Оставьте меня с моей страшной скорбью.
Алиенора почувствовала укол ущемленной гордости, но проглотила его слова, понимая, что мужу нужно время, чтобы осознать случившееся и принять его. С этим он должен был идти к своему исповеднику, а не к жене, хотя со временем, может быть, он исповедуется и перед ней. А пока королева обратила внимание на несчастного дрожащего монаха и сама налила ему кубок вина. Еще один кубок она протянула плачущему епископу, который с благодарностью осушил его, потом предложила вина и Генри, но тот был слишком погружен в себя и не обратил на нее внимания.
-Сядьте, - велел он брату Питеру, - и расскажите все, что случилось.
Молодой человек сел, как ему было сказано, и слово за слово выложил всю историю. О том, как Бекет приехал в Англию и после всех добрых слов демонстративно отлучил от Церкви трех епископов, которые участвовали в коронации Молодого Короля. О том, как в Кентербери прискакали четыре рыцаря и угрожали архиепископу всеми карами, если он немедленно не покинет королевство. О том, как Бекет спокойно отверг их угрозы, сказал, что не тронется с места, и отослал их прочь.
-Весь день они оставались во дворе, о чем-то договаривались, выкрикивали оскорбления в адрес его милости, обращаясь к нам, монахам, затем надели доспехи, - рассказывал брат Питер. Преодолев начальную робость и справившись со скорбью, он стал говорить ровно. - Потом мы прошли в собор на вечерню, рыцари вплоть до самых дверей шли за нами. По правде говоря, мы были в ужасе. Когда его милость архиепископ вошел в церковь, мы остановили службу и бросились к нему, благодаря Бога за то, что он жив и здоров. Мы поспешили запереть двери, дабы защитить нашего пастыря. Но, - милое, дружелюбное лицо брата Питера исказила гримаса боли, - он приказал нам отпереть двери, говоря, что не подобает превращать дом молитвы, Церковь Христову, в крепость. И тут в собор ворвались четыре рыцаря с обнаженными мечами… - Продолжать монах не смог.
-Передохните, - успокаивающим тоном сказала Алиенора и предложила ему еще вина и немного хлеба.
В ужасе от услышанного, королева держала себя в руках. Время слез наступит позднее, но кто-то должен был оставаться в здравом уме, пока король все еще пребывал в ступоре, стоял к ним спиной, время от времени издавая сочувственные крики и стоны, а у епископа слезы текли ручьем.
-Я должен закончить рассказ, - шмыгнув носом, пробормотал брат Питер. - Мир должен знать об этом страшном преступлении.
-Мы слушаем, - сказала ему Алиенора. - И вы можете не сомневаться, что правосудие свершится. - Она увидела, как передернуло Генриха.
-Мы очень испугались, когда увидели дьявольские лица этих рыцарей и услышали, как они бряцают оружием, - продолжал монах. - Все смотрели в трепете - все, кроме его милости. Он был спокоен, и когда рыцари спросили, где находится Томас Бекет, предатель короля, он ответил: «Я здесь. Не предатель, а священник!» В нем не было страха. Он спросил, зачем он им понадобился, и сказал, что готов пострадать во имя Спасителя. Он был настолько отважен, что отвернулся и начал молиться.
Алиенора задержала дыхание, когда монах сделал паузу, заставил себя пожевать хлеб, хотя аппетита у него явно не было, и продолжил свою историю:
-Рыцари подошли к его милости и потребовали, чтобы он простил отлученных им епископов, но он отказался. «Тогда ты умрешь!» - сказали они. Я никогда не забуду этих слов. Его милость посмотрел на них и сказал, что готов умереть за Иисуса Христа, чтобы в его крови Церковь обрела мир и свободу. Им не хотелось, чтобы он становился мучеником, и они потащили его прочь, наложив на него святотатственные руки. Но он сопротивлялся, говорил, что они действуют как сумасшедшие, и продолжил молитву. Тогда один из рыцарей поднял меч и ударил его по голове. Появилась кровь. Брат Эдвард бросился вперед, пытаясь спасти его милость. Но они почти отрубили ему руку. А потом все случилось очень быстро. Милорд ухватился за столб, а они снова ударили его по голове, но он все еще стоял. Они ударили его в третий раз, и он упал, опираясь на колени и руки, и кровь уже хлестала ручьем. Его милость призвал нас в свидетели того, что он готов умереть за Иисуса Христа и Церковь. Потом он упал на пол. Но все еще оставался живым и был в сознании, и тут один из этих дьяволов снова набросился на него и рассек череп его милости с такой
силой, что меч сломался. Его кровь и мозги пролились на пол, оскверняя наш святой собор. Ничего страшнее я в жизни не видел. После этого рыцари бросились прочь, а мы остались с нашим несчастным архиепископом, которому уже мог помочь только Господь. Он принял мученичество с необыкновенным мужеством, и я искренне верю, что его душа сейчас с Господом.
По окончании рассказа брата Питера наступила тишина - все были охвачены ужасом. Потом король издал сдавленный звук, а епископ отер глаза рукавом.
-Это превосходит коварство самого Нерона, - заявил Арнульф. - Даже Ирод не был так жесток.
-Упокой, Господи, душу архиепископа Томаса, - проговорила Алиенора.
Это убийство потрясло королеву, но не меньше потрясла и мысль, на которой она поймала себя: уж не сам ли Бекет сочинил эту драматическую сцену. Он, казалось, чуть ли не радовался мученичеству, из кожи вон лез, чтобы его добиться. Это так отвечало его тщеславию. Наверняка он сам все это и подстроил - его последняя месть Генриху…
В ужасе от собственных мыслей, потому что думать так было неблагородно перед лицом ужасной смерти Бекета, Алиенора встала, позвала смотрителя, чтобы он распорядился приготовить постель и еду для брата Питера, вежливо дала понять епископу, что ему пора уходить, а потом, когда они наконец остались вдвоем, обратилась к мужу.
Генрих был как сломанная марионетка: двигался дергано, плохо координировал движения, неровно дышал. Погруженный в свою душевную муку, он не противился Алиеноре, которая отвела его в постель и сняла с него котту и штаны. Король лежал на спине, по его лицу пробегали мучительные судороги, он стонал и рыдал. Когда Алиенора попыталась обнять его, он снова оттолкнул ее. Достучаться до него было невозможно.
Эта новость быстро распространилась по всему христианскому миру. Весь мир - как и Генрих - был потрясен. Убийство было единодушно осуждено, приравнено к преступлению Иуды, предавшего Христа, и король Людовик громко потребовал, чтобы Папа расчехлил меч святого Петра[60 - Меч святого Петра - согласно Евангелию, апостол Петр при аресте Христа отсек мечом правое ухо рабу первосвященника.], дабы наказать преступника. Повсюду Бекета безоговорочно превозносили как святого мученика, и люди обвиняли в убийстве короля Англии.
-Откровенно говоря, Бекет мертвый гораздо опаснее Бекета живого, - посетовала Алиенора, разговаривая со своим сыном Ричардом, когда они выслушивали очередную историю про добрых людей из Кентербери, наводнявших оскверненный собор, чтобы измазаться в крови их убитого архиепископа или подобрать как святыню клочки его одеяния. - Вскоре начнут говорить, что у его гробницы случаются чудеса!
-Я слышал, что его называют «рыцарем Господа без страха и упрека», - сказал мальчик. - Его убийство - ужасное несчастье, но люди склонны забывать о том, что он долгое время не желал покоряться королю.
-Теперь твоего отца выставляют преступником, - с горечью заметила Алиенора. - Я боюсь, ему никогда не восстановить свою прежнюю славу. И трагедия в том, что он любил Бекета вплоть до самой его смерти. У отца не было желания причинить вред архиепископу. Вот почему, сын мой, ты всегда должен думать, прежде чем в гневе произнести то или иное слово, о котором потом можешь пожалеть. Если бы твой отец следовал этому правилу, архиепископ Бекет был бы сегодня жив.
Король оставался в уединении в течение шести недель, отказываясь участвовать в управлении своими огромными владениями. Удалившись от мира, он надел грубую одежду из мешковины, измазав ее пеплом из очага в наказание за его страшный грех, хотя и был убежден, что искупить этот грех не может ничто. Три дня он ничего не ел и никого не пускал в свою комнату, даже встревоженную жену. Вскоре Алиеноре пришла в голову мысль, что Генрих, возможно, потерял разум. Она даже начала опасаться, как бы муж не покончил с собой. И еще ей пришло в голову, хотя она и просила Господа простить ее за такие мысли, что его скорбь напускная: король хочет убедить людей, что никогда не желал смерти Бекету.
Алиенора в отчаянии вызвала архиепископа Руанского и попросила его предложить ее мужу какое-нибудь духовное утешение.
-Король был со мной вполне откровенен, - сказал архиепископ Алиеноре, проведя какое-то время с Генрихом. - Он ни в коей мере не сходит с ума. В этом, по крайней мере, вы можете быть абсолютно уверены. Но он страдает от угрызений совести. Король считает себя виновным в убийстве архиепископа Бекета, хотя у него не было ни такого желания, ни намерения. Но он знает, что навлек на себя порицание и проклятие всего христианского мира. В моем присутствии он призывал в свидетели Бога, клялся бессмертной душой, что это злое деяние не было совершено по его воле, или с его поощрения, или по его плану.
-Я верю в это, - ответила королева. - Я хорошо знаю его. И я присутствовала, когда он произнес эти слова. Они были сказаны под воздействием момента. Король может быть коварным и вздорным, но тираном и убийцей - никогда.
-Вы верно говорите, - подтвердил архиепископ. - Вот только убедить в этом весь мир будет трудновато. Но ваш господин король согласился через мое посредство предстать перед судом Церкви и с огромным смирением пообещал принять любое наказание, которое ему будет назначено.
-Никто не смог бы сделать больше! - с отчаянием произнесла Алиенора.
-А убийцы, эти пособники Сатаны, о них есть какие-нибудь известия?
-Они, судя по всему, исчезли, хотя я приказала чиновникам короля заняться их розыском.
-Они, считайте, уже мертвецы, - язвительно заметил архиепископ. - Папа наверняка отлучит их от Церкви.
-Молю Бога, чтобы с ними он не отлучил и короля, - сказала Алиенора.
-Надеюсь, этого не случится. Король решил отправить послов к его святейшеству, они должны будут довести до сведения Папы, что король никогда не желал смерти благочестивого Бекета.
-Увы, я боюсь, что его святейшество будет вынужден считаться с общественным мнением, которое убеждено в противном, - обеспокоенным тоном произнесла Алиенора.
Ожидание ответа от Папы будет как дамоклов меч, подвешенный над королем.
Страх королевы произрастал из гнева. Ее Генри был великим королем, и он не заслужил такой клеветы. Бекет даже и после смерти преследует его.
Наконец Генрих появился из своего долгого уединения, похудевший и состарившийся на несколько лет. Но самообладание вернулось к нему, и он был готов снова взять на себя заботы и тяготы управления государством, однако раскаяние все еще не отпускало его. Короля поедали скорбь и чувство вины, сделавшие его настолько вспыльчивым, что жить с ним стало невозможно.
Он едва узнавал Алиенору - смотрел на нее как на постороннюю, отверг все предложения жены утешить его в те дни, когда ему было труднее всего, и теперь ему нечего было дать ей, да и общество королевы, казалось, более ему не требуется. Он ушел в себя, его чувства увяли. Надежда на примирение, которая появилась было у Алиеноры, теперь умерла, она чувствовала, что ей нечего предложить Генриху и для них обоих будет лучше, если они снова разойдутся и она вернется в Аквитанию. По крайней мере, на короткое время. Может быть, ее отсутствие пойдет на пользу им обоим. Алиенора не удивилась, когда он без возражений согласился на ее отъезд.
-Ты там нужна, - таков был его короткий ответ.
Как только погода улучшилась и дороги стали проходимы, Алиенора попрощалась, сказала Генри, что будет молиться за него - они все еще ждали ответа Папы, - и неохотно отправилась на юг.
Часть третья
Щенки проснутся
1172 -1173
Глава 43
Лимож, 1172 год
Алиенора жалела, что Генрих не присутствовал на коронации Ричарда герцогом Аквитании. Выглядел Ричард великолепно, и опечаленное сердце короля явно порадовалось бы при виде того, как в монастыре Святого Марциала возводят на герцогский престол его сына, облаченного в шелковую котту, в золотом герцогском венце. Жаль, что она здесь одна и ей не с кем разделить эту радость: вот настоятель надевает на палец мальчика кольцо святого мученика Валери, покровителя Лиможа, потом провозглашает его герцогом и представляет радостно кричащим жителям Лиможа. Они и в самом деле радуются, подумала королева. Горожане словно понимали, что эта церемония, которую изобрела сама Алиенора, - средство окончательно загладить обиду, нанесенную им много лет назад разрушением стен Лиможа.
Алиенора договорилась с Генрихом, что Ричард, которому теперь исполнилось четырнадцать, достиг достаточного возраста, чтобы выступать в роли правителя герцогства, хотя она в качестве суверенной герцогини будет оставаться рядом, давать советы и помогать сыну. Иными словами, они будут править герцогством совместно, как недавно совместно заложили первый камень в фундамент монастыря, посвященного святому Августину.
Ричард уже обошел ростом отца и обещал стать гибким, сильным, высоким мужчиной властной наружности. Лицом он напоминал Алиенору, хотя и унаследовал пронзительные серые глаза Генриха.
-Молодой Король - это щит, а Ричард - молот, - проницательно провозгласил Рауль де Фай, когда они по окончании праздничного пира прогуливались поздним вечером по дворику. - Какое бы предприятие он ни затеял, его будет ждать удача.
-Ничего удивительного - при его-то настойчивости, - улыбнулась Алиенора. Да, если уж ее сын надумал что-то, то доведет дело до конца. В этом он похож на Генри. - Из всех моих сыновей именно Ричард рожден для того, чтобы прославить свое имя.
-Я нахожусь под впечатлением от того, как он во всем полагается на тебя, - заметил Рауль. - Он уже и сегодня преуспевает во всем, что может возвеличить твое имя.
-Преданность Ричарда - самая большая награда для меня, - гордо ответила Алиенора. - Мне очень жаль, что Генри нет здесь и он не может видеть все это. Но он занят в Нормандии и, слава богу, помирился с Папой.
Для этого королю пришлось поклясться в соборе Авранша в том, что он не желал смерти Бекету и не приказывал его убить, но бездумно в приступе гнева произнес слова, которые побудили четырех рыцарей отомстить за него.
Алиенора даже представить себе не могла, чего это стоило непомерной гордыне Генриха - публично повиниться, перенести такое унижение. Может быть, формальное прощение, полученное от архиепископа Руана, помогло ему смягчить чувство вины и раскаяния, но цену он заплатил высокую. Королева морщилась, когда ей рассказывали, как король в одной только власянице вышел на публичное бичевание монахами в присутствии Молодого Короля и папского легата. Не самый назидательный пример, какой отец может подать сыну, а уж тем более король - своим подданным. Но она понимала, что этот жест был необходим. Алиенора все еще вздрагивала при мысли о том, насколько болезненным, вероятно, было такое наказание для Генри. Она готова была разрыдаться, думая о кровавых ранах, оставленных плетками и власяницей, и о более глубоких ранах - в его душе.
И тем не менее казалось, что Бог, Церковь и призрак Бекета еще не удовлетворены, потому что король дал обет понести в будущем такое же публичное наказание в Англии. Тем временем он должен возместить ущерб, причиненный епископскому престолу в Кентербери и тем, кто пострадал, пытаясь защитить Бекета. Еще король обязался основать три монастыря и - Алиенора знала, что для него это было самое чувствительное - отменить наиболее спорные статьи столь лелеемых им Кларендонских конституций.
Алиенора ничего не сказала Раулю, которому все и так было известно. Она переживала за мужа: Бекет и в смерти одержал над ним нравственную победу, тогда как правда все время была на стороне Генри - в этом Алиенора не сомневалась. Она изменила тему разговора, не желая больше думать об этом, но все же кипела возмущением, хотя понимала, что поделать ничего нельзя, можно только принять случившееся.
-У короля новые планы относительно нашего младшего сына Иоанна, - сказала она. - Решено не отдавать его Церкви, и, могу сказать, я восприняла это с облегчением. - Она слабо улыбнулась, вспоминая живого пятилетнего мальчика, которого не могли привести к послушанию даже суровые воспитательные методы настоятельницы Одебюрж. Во время своих слишком редких - для успокоения совести - посещений Фонтевро Алиенора поняла, что сын создан для светской, а не духовной жизни. - Иоанна решено женить на дочери графа Гумберта Морьенского. Поскольку у графа нет наследника мужского пола, Иоанн унаследует его земли, а это даст определенные преимущества Генриху, потому что тот, кто правит Морьеной, контролирует проход через Альпы из Италии в Германию.
-И что представляет собой его дочь?
-Алиса? Она совсем еще ребенок. Мой муж, как обычно, пытается выторговать для себя наилучшие условия. Вряд ли мы увидим помолвку в ближайшие месяцы.
-И что, теперь, когда решено, что он не станет церковником, Иоанн останется в Фонтевро? - Рауль вопросительно посмотрел на Алиенору.
-Это должен решать Генри, - твердо сказала она. - Меня больше заботит Молодой Король.
Алиенору последнее время беспокоила судьба старшего сына. В семнадцать лет Молодой Генрих был честолюбив и жаждал власти. Он был королем, но не имел никакого реального влияния, кроме тех незначительных привилегий, что были дарованы ему отцом, а это с каждым днем увеличивало его обиды.
-Жоффруа получает Бретань, а Ричарду достанется Аквитания, и оба уже стали владетельными правителями, а вот я, будучи старшим сыном, остаюсь под началом отца, - сетовал он. Глаза его горели. Этот разговор происходил перед отъездом Алиеноры из Аржантана. - Мои титулы лишены какого-либо смысла! Я все время прошу отца позволить мне править хотя бы одной из земель, которые я унаследую: Англией или Нормандией. Да хотя бы Анжу или Меном. Матушка, я даже на Мен готов согласиться! Но он не хочет делиться своей властью даже со мной, со своим сыном. Я просил отца позволить мне править Англией во время его отсутствия, но он вместо этого назначил юстициария.
-Я поговорю с ним, - пообещала Алиенора. Но конечно, в это время она не имела возможности обратиться к мужу - тот страдал, его мучило чувство вины в связи с убийством Бекета.
-И не только это, - добавил Молодой Король. - Отец ограничивает меня в средствах. Даже Уильям Маршал так считает. Мне приходится существовать на те деньги, которые удается украсть из казны, или на те доходы, что я получаю от турниров. Ведь я должен поддерживать репутацию щедрого человека. А он запрещает турниры в Англии - говорит, что слишком много молодых рыцарей погибли на турнирах. И он сохранил за собой право забирать себе людей из моего хозяйства. Матушка, я король или нет? Я не понимаю, зачем отец короновал меня? Только для того, чтобы обращаться со мной как с мальчишкой?
-Отцу трудно смириться с тем, что его дети выросли, - попыталась утешить сына Алиенора, - тем более что в один прекрасный день они получат то, что когда-то принадлежало ему. Твой отец гордится своими землями. Ни один английский король до него не имел таких обширных владений. Утешься, сын мой, прояви терпение и веди себя осмотрительно. Ты еще молод и должен доказать, что достоин королевского титула.
После отъезда Молодого Короля, угрюмого и безутешного, Алиенора решила, что ему требовались вовсе не ее мудрые слова. Но она хорошо знала его, а еще она знала, почему Генрих держит сына на коротком поводке. Молодой Генрих был непоседливым мальчишкой, непостоянным, как воск. Он был мотом и уже успел показать, что ему не хватает мудрости и энергии. Он еще не научился сдерживать свой бешеный нрав, который унаследовал от предков Плантагенетов, и, похоже, не имел шансов научиться. Если уж не научился отец, то сын в этом смысле был и вовсе безнадежен. Но Алиенора своим материнским инстинктом чувствовала: будь ему доверена ответственность взрослого, Молодой Генрих быстро бы все постиг. В никчемного расточителя его превращало именно то, что к нему относились как к прыщавому мальчишке. Но Генрих не понимал, что вбивает клин между собой и сыном.
-Генри страдает от чрезмерной любви к детям, - сказала она теперь Раулю. - Он расточает к ним больше любви, чем большинство отцов, и считает, что они должны отвечать ему тем же. Король не видит никаких недостатков в своих чадах, и те прекрасно знают, как отвратить его гнев, вовремя разразившись слезами. Это действует безотказно.
-Вы оба чересчур любящие родители, - заметил ее дядюшка.
Алиенора приняла подразумеваемое этими словами осуждение, понимая, что для него есть все основания.
-Да, я знаю. Мы избаловали наших детей, и они выросли эгоистичными упрямцами. И к несчастью, дети нередко бывали свидетелями скандалов между нами, потому и научились бороться за наше внимание и бесстыдно играть на противоречиях между родителями. - Она скорчила гримаску Раулю. - Как мать я потерпела неудачу! - Замечание это было произнесено в шутку, но за ним крылась тревога. Несмотря на теплую ночь и усыпанное звездами чистейшее небо, Алиенора ощутила внезапный холод. Она сорвала лист плюща и принялась мять его в ладони. - Ты, может быть, помнишь о проклятии, которому предал некий святой старец герцога Гильома Трубадура, моего деда? - спросила она. - Он заявил, что потомки Гильома никогда не будут счастливы в детях. Когда-то давным-давно я сказала об этом Генри. И сильно его расстроила, потому что он не мог себе представить, что кто-то от нашей плоти и крови способен причинить нам горе. Тогда дети, конечно, были маленькими, и управлять ими не составляло труда.
-А есть такие родители, которые счастливы в детях? - спросил Рауль. - Мы их вынянчиваем, мы их любим, как самих себя, а потом они покидают нас. Это естественный ход событий. Каждый раз, когда им больно, мы страдаем. Если они забывают нас, мы страдаем. И это называется счастьем?
-Что, черт возьми, ты сделал со своими детьми, Рауль?! - воскликнула Алиенора, пытаясь перевести в шутку заданный им мрачный тон. Однако в том, что он сказал, была доля истины. И тут она вспомнила еще кое-что. - Есть и другое древнее пророчество - Мерлина. Оно меня всегда озадачивало, но я все сильнее чувствую, что оно имеет отношение ко мне и моей семье. Оно гласит, что «орлица распавшегося союза в третьем птенце обретет радость». Может быть, это пророчество сбудется во мне? Может быть, я и есть та орлица? А распавшийся союз? Это мой брак с Людовиком?
-Ну, пророчество слишком туманно, чтобы можно было что-то предполагать, - снисходительно произнес Рауль и направился к двери, которая вела в гостевой дом монастыря. - Я бы не стал забивать себе этим голову.
-Да, но если это про меня, то оно предсказывает великую судьбу Ричарду. Если взять моих сыновей, то Ричард - третий птенец, который и даст мне повод для радости. Я почти уверена, что пророчество сбудется в нем. Меня вот только беспокоит «распавшийся союз».
-Алиенора, ты беспокоишься без малейших оснований, - успокоил ее дядюшка. - Не думай об этих глупостях. Уверен, что, с пророчеством или без него, Ричард оправдает твои надежды.
Молодого Короля короновали еще раз вместе с королевой Маргаритой в Винчестерском соборе. Алиенора надеялась, что теперь Генрих наделит сына бульшими полномочиями. Король написал ей, что, поскольку Маргарита достигла четырнадцатилетнего возраста, он позволяет молодой паре консуммировать брак[61 - Консуммация брака — наступление того момента, когда супруги начинают осуществлять свои права и обязанности.] и жить вместе. Для начала это звучало многообещающе. Но следом за этим гонцом прибыл еще один - от Молодого Генриха.
Сын обиженно писал, что теперь отец требует, чтобы он все время находился рядом. Король вытащил его из Нормандии в Овернь, чтобы Молодой Генрих присутствовал при обручении Иоанна с Алисой Морьенской, а когда граф Гумберт спросил, какое наследство получит Иоанн, король пообещал ему три замка. «Но эти замки принадлежат мне!» - писал Молодой Король. Он дал понять отцу, что сильно раздражен, но тот проигнорировал его. Напротив, заставил свидетельствовать при подписании брачного контракта, который лишал Молодого Генриха его собственности.
Генри ведет себя как упрямый осел, думала Алиенора. Да, он любит своих детей, но, когда речь заходит о наследствах, начинает передвигать их, как пешки по доске, ничуть не задумываясь об их чувствах. На первом месте политика, а она часто не основывается на логике или разуме! А последствия тех решений, которые он продавливал силой? Неужели он не понимает, что всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит?[62 - Евангелие от Матфея, 12: 25.]
Затем пришло известие, что король Людовик пригласил свою дочь Маргариту и Молодого Короля в Париж. Эта новость обеспокоила Алиенору.
-Людовик давно пытается расчленить империю Генри, - сказала она Раулю, когда они как-то утром отправились на соколиную охоту. - Я не удивлюсь, если узнаю, что Людовику стало известно о недовольстве Молодого Короля и он пытается использовать это к своей выгоде. Он опасается огромной концентрации власти в руках Генри.
-Французы всегда были не прочь посеять смуту в Англии, - заметил Рауль. - Может быть, королю следует запретить Молодому Генриху ехать в Париж.
-Вероятно, он не хочет обидеть Людовика, - предположила Алиенора. - Ведь Маргарита все-таки его дочь. Но я думаю, сейчас им не стоить ехать ко французскому двору.
Скоро стало ясно, что ситуация гораздо хуже, чем она могла себе представить. Следующим письмом сын ставил ее в известность о том, что, прежде чем отправиться в Париж, он посетил отца в Нормандии и снова потребовал, чтобы ему отдали его законное наследство. Но отец опять категорически отказал. «Между нами возникла непримиримая ненависть, - писал ей сын. - Отец не только лишил меня власти, но и части собственности». В словах Молодого Генриха явно ощущалась обида, которая была абсолютно оправданна. Так чувствовала Алиенора.
Возмущение королевы росло. Неужели Генрих настолько слеп? Это неправильно и несправедливо, нельзя так относиться к сыну. В долгой перспективе это грозило катастрофой. Алиенора чуть ли не надеялась, что Людовик устроит какую-нибудь провокацию, и это натолкнет Генриха на мысль о том, что его поступки разрушительны и из-за них он может лишиться любви наследника.
Алиенора размышляла: не сделать ли и ей чего-нибудь такого, что вразумило бы мужа. Она чувствовала себя такой беспомощной, такой бессильной… и такой обозленной!
Глава 44
Шинон, 1172 год
Пришло Рождество. Алиенора проводила праздник с мужем в Шиноне, были приглашены и три их старших сына. Король приветствовал жену с неожиданной теплотой, заключив ее в медвежьи объятия. Похвалил ее богатое одеяние - византийское платье, которое она носила в годы их страсти, когда одного только ее вида в шикарном одеянии было достаточно, чтобы распалить его. Но теперь Генри, кажется, забыл об этом.
Алиенора научилась не расстраиваться, замечая прискорбное отсутствие интереса к ней. Ведь они же все-таки решили жить раздельно. Вскоре она обратила внимание, что Генрих, несмотря на все дружелюбие, припасенное к празднику, по-прежнему одержим своими демонами и ко всем проявляет нетерпимость. Алиенора подозревала, что он готовится к очередной конфронтации с Молодым Королем.
-Я вызвал Молодого Генриха из Парижа, - сказал Генри. - Мои шпионы доложили мне, что Людовик подстрекает его востребовать часть владений. Я немедленно пресек это!
-Я рада, что наш сын возвращается, - ответила Алиенора, тактично пытаясь донести до мужа, что в этой ситуации есть нечто большее, чем борьба за власть. - Я не видела его много месяцев. А Маргарита мне как дочь.
Но Молодой Король не приехал. Он прислал письмо, в котором сообщал, что его друг, воинственный трубадур Алиеноры Бертран де Борн, пригласил его в свой замок в Отфоре, куда Молодой Генрих по капризу созвал всех рыцарей Нормандии, имеющих имя Гильом, чтобы попировать вместе.
-Черт побери! - взорвался Генрих. - Этот щенок когда-нибудь поумнеет?! Надо же, из всех бессмысленностей выбрал самую бессмысленную. Что у него в голове? А что касается Бертрана де Борна, то ты должна знать, какой он опасный смутьян.
-Генри… - Алиенора, желая успокоить мужа, положила руку ему на плечо и заглянула в лицо, прошитое лиловыми прожилками. - Наш сын предается пустым и бессмысленным занятиям, потому что ты вынуждаешь его к этому. Вся его жизнь пуста и бессмысленна. Ты сделал Молодого Генриха королем, но не наделил никакими королевскими полномочиями, а потому его коронация лишается всякого смысла. Ты не даешь ему денег, не позволяешь развлекаться, ты самолично назначаешь всех членов его двора. Ты даже диктуешь ему, когда он может положить в постель собственную жену, которая, как мы оба знаем, уже два года как готова к браку. Генри, пока не поздно, позволь нашему сыну быть королем. Тогда он покажет, чего стоит. Прежде чем управлять империей, ему нужно наточить зубы.
Генрих посмотрел на жену как на сумасшедшую. Через мгновение Алиенора поняла, что он смотрит мимо нее, и, повернувшись, увидела Ричарда и Жоффруа. По выражению их лиц можно было понять: они слышали ее слова.
-Мама права, - с вызовом сказал Ричард. - Почему ты не даешь нам никакой власти, отец? Я герцог Аквитании, а Жоффруа - герцог Бретани, но это только пустые титулы.
-Ричард говорит правду, отец, - вставил слово Жоффруа.
-Молчать! - выкрикнул Генрих. - Тебе всего четырнадцать. Что ты понимаешь в жизни? Вы что, все против меня?
-В чем? - спросила Алиенора. - В заговоре? Как тебе такое могло прийти в голову? Я смотрю в будущее и делаю все, что в моих силах, чтобы не допустить твоего разрыва с сыновьями. А у них есть поводы для обид.
-Да, есть! - сказали в один голос Ричард и Жоффруа.
Генрих повернулся к ним и посмотрел, как загнанный зверь:
-Сказано, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет[63 - Евангелие от Матфея, 12: 25.], а я не могу этим рисковать. Я создал мою империю, прибавляя владение за владением, и бульшую часть жизни провел в сражениях, чтобы удержать все это в кулаке. В один прекрасный день и благодаря мне это станет вашим наследием. В один прекрасный день! Но если я теперь отдам Англию, Нормандию, Анжу и Мен Молодому Генриху, Аквитанию тебе, Ричард, а Бретань - Жоффруа, то что останется мне? Я вполне могу удалиться в Фонтевро и стать монахом!
-Мы просим только, чтобы ты поделился частичкой власти, отец, наделил нас соответствующими полномочиями, - сказал Ричард.
-Нет! - ответил Генрих. - Вы молоды и неопытны. Когда повзрослеете, у вас для этого еще будет время.
-Генри, когда ты унаследовал Нормандию, тебе было восемнадцать - лишь на год больше, чем сейчас Молодому Генриху, - напомнила Алиенора.
-Да, но я не якшался с трубадурами и не пьянствовал со всяким рыцарским отребьем только потому, что они носят имя, которое вдруг взбрело в голову. Мне пришлось быстро взрослеть в разгар гражданской войны. И я рано научился оттачивать свой разум, сражаясь против врагов моей матери. Слава Господу, нашим сыновьям не пришлось столкнуться с такими трудностями.
-Но при всем при том ты слишком уж ограничиваешь их свободу, - возразила Алиенора. - Пора тебе позволить им стать мужчинами. Дай им повод быть благодарными тебе. Господь видит, они не предъявляют каких-то чрезмерных требований.
-Прошу прощения, но я с этим не согласен. Гонец, который привез послание от Молодого Генриха, был моим человеком. Он слышал, как этот щенок утверждал, будто он должен править один, потому что с его коронацией мое правление, так сказать, окончилось.
Ошарашенное молчание нарушил резкий вдох Алиеноры. Оба мальчика смотрели в пол, понимая, что потерпели поражение из-за глупости брата.
-Именно такие мысли нашептывал в уши моего сына твой Бертран де Борн! - прорычал Генрих. - Интересно, а ему-то кто нашептал эту мысль?
-Уж во всяком случае, не я! - горячо ответила Алиенора. - Это несправедливо! Как тебе такое могло прийти в голову?
-Ты всегда становишься на сторону Молодого Генриха.
-Просто потому, что ты не хочешь посмотреть на мир с его точки зрения. - Алиенора была возбуждена и не думала, оскорбляют мужа ее слова или нет. - А теперь очевидно, что решение припозднилось. Генри, именно ты привел нас на эту развилку. Ты никогда не признаёшь своей неправоты. Посмотри, что случилось в Аквитании. То же самое происходит с твоими вассалами по всей империи. Они все сетуют, что ты слишком жесток. Именно так относишься ты и к своим наследникам, и я не собираюсь стоять в стороне и безучастно смотреть на это.
Генрих сильно ударил жену по лицу.
-Хватит! - зарычал он.
-Ммм… - застонала Алиенора, зажав рукой кровоточащие губы.
Это невозможно, подумала она. Генри был редким из мужей: он лишь раз применил к ней насилие, когда она неблагоразумно упрекнула его по поводу Бекета. Да и то она получила тогда лишь пощечину. А потому этот удар, кровь потрясли ее. Плохо, что Генри ударил ее, но вдвойне хуже, что он сделал это перед сыновьями.
Пальцы Ричарда схватились за рукоять кинжала, Жоффруа, взбешенный в неменьшей мере, бросился к матери. Генрих гневным взглядом посмотрел на Ричарда.
-Я твой король и твой отец, которого ты должен почитать и слушаться! - угрожающе сказал он. - Подними на меня палец - и это будет изменой, которую я накажу так, как она того заслуживает, независимо от того, сын ты мне или нет.
-Ты ударил мою мать, - ответил сквозь сжатые зубы Ричард. - Ты мне не отец! - И, не обращая внимания на Генриха, который сжигал их взглядом и бормотал угрозы, он помог Жоффруа отвести Алиенору в ее покои, где ту ждали охваченные ужасом придворные дамы. - Отца ни в чем невозможно убедить, - удрученно сказал Ричард.
Алиеноре было больно говорить, но самую сильную боль чувствовала она в своем сердце: муж поднял на нее руку. Она никак не могла в это поверить. Но она заставила себя разъяснить все своим мальчикам.
-За этим стоит не только его упрямство, - проговорила она. - Генри не в состоянии увидеть и понять, что происходит у него под носом. Он считает свое слово законом и ждет, что все будут ему подчиняться. - Алиенора вздохнула, сдерживая слезы. Надо быть сильной, потому что никто другой не станет отстаивать интересы ее сыновей. - Вы знаете, что мы с вашим отцом уже некоторое время не живем вместе, - мягко сказала она. - Это наше общее решение. У нас были разногласия, но мы оставались друзьями и союзниками. Сегодня все изменилось: я не позволю, чтобы моих детей лишали их прав. Мы с вами в одном лагере, а ваш отец - в другом. Это очевидно. Мы стали врагами, хотя мне и горько говорить об этом. Но сейчас я вам обещаю, всем вам, включая Молодого Генриха, что буду бороться за ваши права. И заставлю короля поумнеть!
-Это что будет - война? - взволнованно спросил Жоффруа, которому не терпелось показать себя в бою.
Но лицо Ричарда оставалось мрачным. Он был на год старше брата и понимал, чем чревата вражда с королем. Алиенора могла догадаться, о чем он думает, - настолько близки они были.
-Ваш отец сказал, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, - задумчиво проговорила она. - Так вот, сегодня Генри сам разделил свое царство и должен нести ответственность за это. Своим упрямством он вызвал к жизни то, чего больше всего боится. Но я этого не допущу. Ставки слишком высоки. Теперь именно король создает угрозу для той империи, которую мы строили вместе. Я всегда была верной, преданной женой и помощницей моему мужу, но я не стану делать вид, будто не вижу, что с моими сыновьями обходятся несправедливо. Генри не прав, категорически не прав, и мы должны сделать так, чтобы он это понял. - Ее голос стал задумчивым, менее резким. - Это печалит меня так, что я и словами не могу передать. Не должно быть разногласий между отцом и сыном. Между мужем и женой. Это противоестественно.
-Оно и неудивительно, ведь мы лишены человеческих чувств! - рассмеялся Ричард, хотя ему и не было смешно. - Мы дьявольское семя, и у наших потребностей дьявольская природа!
Что могла сделать Алиенора, чтобы вразумить Генри? Написать Людовику, если ей хватит смелости? Она так давно его не видела. Но что-то говорило ей, что Людовик будет рад ее вмешательству. Алиенора не сомневалась, что он поддержит ее, хотя и по другим мотивам. Она искала справедливости для своих сыновей, считала, что они должны получить свою долю от властных полномочий отца. Людовик желал разделения империи Генриха. Похоже, и он читал Евангелие.
Но чего именно хочет Молодой Король? Суверенной власти, даже если это означало бы отстранение от власти отца? Если так, то его намерения крайне опасны. В лучшем случае это можно назвать бунтом, в худшем - изменой.
Она должна как можно скорее поговорить со старшим сыном и выяснить, что у того на уме. Если и в самом деле Молодой Генрих замыслил уничтожить отца, она должна вразумить его. А пока - это никак не может повредить, нет, в самом деле не может - надо написать Людовику, как родитель родителю, так сказать, и поделиться с ним своей озабоченностью. Одно сказанное им слово, угрожающее миру, переговоры о котором с таким упорством вел Генри, и этого будет достаточно…
Имелось и еще одно соображение. Людовик был ее сюзереном, и Алиенора имела все права обращаться к нему, если ей требовалась помощь против врагов. А своими неоправданными действиями Генри сделал себя ее врагом. Не она создала эту ужасную ситуацию. Она все время пыталась найти мирное решение.
Взяв перо и усевшись за стол, Алиенора обнаружила, что мысли ее с надеждой возвращаются сквозь годы к молодому человеку с длинными соломенными волосами, который так трогательно пытался услужить ей…
Глава 45
Лимож, 1173 год
Когда Алиенора в следующий раз увидела мужа, он ни словом не обмолвился о том, что произошло между ними, как не сказал и о своей размолвке с сыновьями. Король не мог не отметить, что жена холодна по отношению к нему и отстраняется от любого его прикосновения. Но похоже, его больше не волновало, чту о нем думает Алиенора.
Тот удар по лицу изменил все. Конечно, ничего необычного в том, что муж поднимает руку на жену, не было: муж имел такое право, и Алиенора знала многих женщин, которым приходилось выносить подобное унижение. Еще она знала нескольких клириков, которые хотели ограничить длину палки для избиения, но на них смотрели как на чудаков. Нет, дело тут было в том, что, ударив жену, Генри открыто продемонстрировал: его уважение к ней, его любовь и расположение умерли и он не скрывает это от сыновей.
И еще что-то умерло в самой Алиеноре. Присутствие Генри стало ей невыносимо.
Король потребовал, чтобы она отправилась вместе с ним на юг в Лимож, где он собирался провести неделю празднеств с богатыми пирами и развлечениями в честь обручения Иоанна и Алисы Морьенской. Почетными гостями ожидались граф Гумберт, короли Арагона и Наварры и граф Тулузы. Ричард должен был присутствовать в качестве герцога Аквитании, кроме того, Генрих пригласил Молодого Генриха из Отфора. Жоффруа отправили назад в Бретань. Разделяй и властвуй, цинично подумала Алиенора.
Итак, большой обоз Плантагенетов снова двинулся по ухабистой дороге на юг по территории империи. Когда они выехали из Шинона, стоял холодный февраль, но когда добрались до Лиможа, погода там стояла мягкая, а город имел праздничный вид. И хотя на сердце у Алиеноры был лед, она собралась с силами и нацепила самую благожелательную улыбку. Королева общалась со своими августейшими гостями со всем обаянием и остроумием, на какие была способна. Она с удовольствием слушала лесть испанского короля, наслаждалась откровенными комплиментами черноволосого графа Раймунда Тулузского, с которым много лет они с Генри воевали - каждый из них утверждал, что Тулуза принадлежит ему. Раймунд тогда победил, но, казалось, не питал никаких враждебных чувств к прежнему врагу. Алиенора лукаво надеялась, что Генри заметит, как она напропалую флиртует с ним. В ее пятьдесят один год откровенное внимание мужчин было словно бальзам для ее разбитого сердца и рассеченных губ.
-Я никогда не верил в рассказы о вашей красоте, пока не встретил человека по имени Бернарт де Вентадорн, - сказал ей Раймунд, когда они сидели за столом на возвышении, ели с золотых блюд и пили из хрустальных кубков. - Он трубадур. Возможно, вы его помните.
-Я знала его. Когда-то он был принят при моем дворе, - ответила Алиенора.
-Он вас любил. Искренне любил. Ваш муж-король приревновал вас к нему, и Бернарт искал у меня убежища. Он так тосковал по вам. Вы это знали? - Удивительные голубые глаза Раймунда на худом красивом лице с любопытством смотрели на нее.
-Я знала, что небезразлична ему, - ответила Алиенора. - Но если уж говорить откровенно, то все трубадуры клялись в любви ко мне. Я герцогиня, и такое отношение вполне ожидаемо.
-Но Бернарт был особенный, - гнул свое Раймунд. - Его песни не простая лесть, они шли из сердца. Я считаю его одним из самых великих поэтов нашего времени.
-Вы говорите так, будто он умер, - сказала Алиенора и замерла.
Граф вздохнул и положил нож:
-Увы, мадам, он умер. Его горе было так велико, что он отправился искать утешения и покоя в монастыре Далон в Лимузене, где вскоре и умер.
-Вот беда, - прошептала Алиенора, сожалея о том, что так легко отказалась от любви Бернарта.
-Можно сказать, что он умер от любви к вам… И большинство мужчин, увидев вас, могут понять почему.
Алиенора взяла себя в руки и нахмурилась, глядя на Раймунда с напускным упреком:
-Вы знаете, сколько мне лет?
-Если вы мне скажете, я не поверю. Мадам, вы из бессмертных, ваши красота и слава легендарны, и я собственными глазами вижу, что слухи не врут!
Это сопровождалось все более горячими жестами, и Алиенора с тихой радостью заметила, что Генрих подозрительно посматривает на них. Ей пришла в голову озорная мысль: лечь в постель с графом, чтобы еще сильнее позлить мужа. Соблазнить влюбчивого графа не составило бы труда. Осмелится ли она сделать это? Может быть, ей и не нужно ничего другого, чтобы успокоиться и смягчить боль.
Молодой Король прибыл на третий день, вскоре после гонца из Парижа, доставившего поздравительные письма королю и графу Гумберту и тайное послание Алиеноре.
Отойдя от окна, из которого Алиенора надеялась увидеть на дальних холмах приближающуюся свиту во главе с ее старшим сыном, она поспешно сорвала печать. Людовик писал, что предлагает ей и ее сыну поддержку против несправедливого отношения со стороны мужа. Он писал, что, поскольку Генрих является его вассалом, у него, Людовика, есть право потребовать, чтобы вассал восстановил справедливость по отношению к своим наследникам, и что он будет требовать выполнения этого даже под страхом применения оружия.
Руки Алиеноры дрожали. Она с ужасом понимала, что, обратившись за помощью к Людовику, совершила измену по отношению к своему мужу. Ответ Людовика показал ей это со всей очевидностью. Она не имела в виду причинить какой-то ущерб Генри, хотела лишь одного: чтобы он подумал об интересах их сыновей. Но дело было сделано. Письмо написано, вред уже нанесен. Алиенора подозревала, что Молодой Король имел сношения со свекром и получил такие же заверения.
И вот теперь Молодой Генрих был на пути сюда, его свита уже виднелась на холмах. А его мать успокоила свою совесть и заставила себя улыбнуться. Алиеноре хотелось увидеть старшего сына, хотя она и понимала, что его присутствие здесь не может привести ни к чему иному - только к ссоре. И еще она прекрасно понимала, что будет с руками и ногами вовлечена во все, чему суждено случиться.
Король Генрих собрал семью, гостей и свой двор в большом зале монастыря Святого Марциала на еще одно пиршество, и именно здесь с каменным выражением лица он и принял Молодого Короля с королевой Маргаритой. Хуже того, Молодой Генрих в гнетущей тишине обменялся с королем приветственным поцелуем, не наклонив при этом головы в почтении к отцу. Объятие с матерью было куда более теплым.
Неуважительность Молодого Генриха не осталась незамеченной. Короли Арагона и Наварры обменялись неодобрительными взглядами, а Раймунд Тулузский посмотрел на Алиенору, вздернув свои изящные брови. Но та сделала вид, что ничего не заметила, и, когда все рассаживались для торжественного пира, заняла место между двумя королями - мужем и сыном.
Когда скатерти унесли и подали приправленное пряностями вино, все общество переместилось в церковь, где должна была состояться помолвка лорда Иоанна и Алисы Морьенской. Будущая невеста - изящный ребенок четырех лет с каштановыми волосами, обрамляющими милое округлое личико, - была единственным и любимым ребенком. Ее отец, тучный граф Гумберт, явно печалился предстоящим расставанием с дочерью. Но сделку заключили быстро, и Алиса была помолвлена с шестилетним Иоанном, который не выказывал к ней ни малейшего интереса. Интерес мальчика вызывала чудесная роскошь и возбужденное настроение этой редкой недели, когда наконец он вырвался из монастырского заточения, и в этой помолвке он видел только средство разнообразить свое убийственно монотонное существование.
Церемония закончилась, и настало время, когда граф Гумберт должен был формально передать дочь под опеку английского короля. Он поднял Алису - в глазах его появились слезы, - поцеловал ее, потом опустил и мягким движением посадил в неустойчивый реверанс. Генрих погладил девочку по головке.
-Королева Алиенора будет заботиться о ней, как о собственной дочери, - заверил он взволнованного отца.
Алиенора вышла вперед и взяла Алису на руки.
-В качестве приданого она получает четыре замка, указанных в брачном контракте, - сказал граф, - и я официально называю сеньора Иоанна моим наследником.
Генрих сердито посмотрел на непоседливого сына, показывая резким кивком, что он должен поклониться, признавая сказанное, что тот и сделал с запозданием.
За этим последовала следующая церемония, во время которой было решено, что граф Раймунд, который теперь был признан Генрихом и Алиенорой еще и графом Тулузы, должен принести оммаж своим сеньорам. Но Генрих изменил план. Он поставил рядом с собой мечущего глазами молнии Молодого Короля и - вместо Алиеноры - Ричарда как герцога Аквитании и вынудил графа принести оммаж им троим. Это вызвало недовольный ропот со стороны подданных Алиеноры: при чем тут Молодой Король? Это было право Ричарда, единственного из сыновей Алиеноры, поскольку король Людовик именно его признал сюзереном Тулузы.
Алиенора тоже не могла скрыть ярости. Какое право имеет Генри оскорблять ее, суверенную правительницу Аквитании?! Но посмотрите на него! Вот он стоит, сияя, довольный тем, что может просто растоптать чувства других. Как всегда! Она впала в ярость, и ее решимость укрепилась. Не вина Молодого Короля, что его вовлекли в это. Господь знает, у него хватает и своих забот. Но Алиенора не могла простить, что Ричарда - ее Ричарда - наглым образом ущемляли в правах. Генриха необходимо остановить. Если для этого ей придется совершить измену… Что ж, она к этому готова.
Алиенора предполагала, что, когда пир закончится и гости разойдутся, будет крупный семейный скандал. И не ошиблась. Прежде чем они с королем успели удалиться в свои отдельные спальни - Алиенора поклялась себе, что больше никогда не лягут они в одну постель, - Ричард остановил родителей на лестнице и горько посетовал на нанесенное ему оскорбление.
-Твой брат - мой наследник. И давай больше не будем возвращаться к этому разговору, - сказал Генрих тоном, не допускающим возражений.
-Да, но он не наследник Аквитании! - закричал Ричард. - У него нет никакой власти над этой территорией и никогда не будет!
-Генри, ты поступил несправедливо, - холодно добавила Алиенора.
-Прекратите эти жалобные стоны! - зарычал король. - Я иду спать.
-Подожди, отец, - раздался голос Молодого Короля. - Я должен кое-что сказать тебе. Ты хочешь, чтобы я сделал это здесь, или предпочитаешь, чтобы мы с тобой поговорили с глазу на глаз?
Генрих направился вверх по лестнице, смерив сына сердитым взглядом:
-Лучше вам всем подняться в мой солар, и там мы все обсудим и поставим точку в этом деле раз и навсегда.
-Хорошо, - ответил Молодой Король, глаза его решительно горели.
Алиенора уселась в резное кресло у жаровни. Два ее сына уверенно расположились по обе стороны от нее, давая понять, что они трое - союзники. Генрих стоял лицом к ним, широко расставив ноги, сложив руки на груди и с вызовом выпятив подбородок:
-Ну? Говорите!
-Почему ты отказываешься наделить хоть какой-то властью меня и братьев? - ощетинился Молодой Король.
Генрих прищурился:
-Потому что вы еще не готовы, и твоя вспыльчивость это доказывает.
-Значит, Иоанн в шесть лет готов управлять замками, которые ты ему дал, замками, которые по праву принадлежат мне! Я не хочу отдавать ему эти замки, а ты не имел права ими распоряжаться!
-У меня есть все права, - ответил Генрих, он оставил свою инквизиторскую позу, чтобы налить себе вина. - Я король. Все здесь мое, и я всем могу распоряжаться. К тому же я еще не умер.
-Ты не имеешь права распоряжаться здесь землями без разрешения твоего сюзерена - французского короля, - злобно ухмыльнулся Молодой Король. - И должен тебе сказать, король Людовик и бароны Англии и Нормандии желают, чтобы ты поделился со мной властью и назначил доход, необходимый для содержания моих владений.
-Ты времени даром не терял, - фыркнул Генрих, в упор глядя на сына. - Скажи-ка, подобает ли сыну и наследнику интриговать за моей спиной, подстрекать баронов и вести переговоры с моим злейшим врагом?
-Что посеешь, то и пожнешь, Генри, - вставила Алиенора. - У него не было другого способа добиться справедливости. Ты должен это понимать.
-Я бы назвал это иначе, мадам. - Король смерил жену презрительным взглядом. - Я бы назвал это изменой.
Видимо, выражение лица выдало королеву. Ее сыновья встревожились, когда Генрих напустился на жену:
-Алиенора, что тебе известно об этом? Ты тоже замышляешь смуту?
-Я только поддерживаю моих детей, - уклончиво ответила она.
Король наклонил голову так, что они оказались лицом к лицу, чуть не касаясь носами.
-Надеюсь, ты не дошла до того, чтобы искать поддержки у Людовика!
-Мне нет нужды искать у него поддержки. Кажется, наш сын сам может о себе позаботиться.
Генрих выпрямился. Он был раздражен, но пока не хотел углубляться в расследование. Алиенора наверняка не зашла так далеко, думал он.
-Вон отсюда! - приказал он сыновьям. - И хватит морочить мне голову бесконечным нытьем и требованиями. Давайте выметайтесь! Я хочу один на один поговорить с вашей матерью.
Молодой Генрих и Ричард неохотно, как проказливые дети, вышли из комнаты, глаза их горели, а в груди кипела ненависть. Алиенора проводила сыновей взглядом, переживая за них, но Генрих сразу обратился к ней.
-Если я узнаю, что ты предала меня, - предупредил он абсолютно серьезным голосом, - я тебя убью.
-Меня это не удивит после того насилия, что ты мне уже продемонстрировал, - ответила Алиенора, стараясь держать себя в руках. - Генри, откуда у тебя столько ненависти ко мне? Неужели из-за того, что тебе невыносимо, когда я бываю права?
-Все дело в том, что ты, вместо того чтобы поддерживать меня, противоречишь мне, - ответил он. - Ты никогда не демонстрируешь мне надлежащей покорности, как то подобает жене.
-Никогда этого не делала! - грустно рассмеялась она. - Прежде тебе нравился мой характер - ты сам говорил мне. Но теперь я высказываю ту правду, которую тебе не хочется знать.
-Прекрати вмешиваться. Ты женщина, а это мужские дела.
-Тогда почему же ты послал меня сюда править Аквитанией? Значит, прежде ты считал, что я могу действовать разумно? Черт побери, Генри, да я во многих делах на голову выше тебя!
-По-твоему, ты имеешь надо мной какую-то роковую власть, да? - Муж ухмыльнулся, черты его исказились чем-то похожим на отвращение. - Так вот, это не так. Ничего, кроме раздражения, ты у меня не вызываешь.
-Я твоя жена и твоя королева! - возмущенно воскликнула Алиенора. - Тебе повезло. Ты женился на мне, а ведь у меня был выбор из всех принцев Европы. Но я всегда исполняла свой долг перед тобой. Все эти годы была тебе преданной женой и помощницей, когда это требовалось. Я родила тебе сыновей…
-Избави Господи! - оборвал ее он. - Жаль, что у меня нет других, и я не могу отказаться от этого неблагодарного дьявольского семени…
-Тогда тебе следовало жениться на одной из твоих шлюх и наплодить детей от нее! Может быть, Розамунда де Клиффорд не будет возражать. Или ты уже бросил ее, как бросал всех женщин, которых укладывал в постель?
Впервые за шесть лет между ними снова всплыло имя Розамунды. Алиенора произнесла ее имя наугад, потому что шесть лет ничего не слышала об этой девице - с той самой жуткой ночи, когда Генри признался в любви к Розамунде. Да Алиенора и не хотела слышать это имя. Все это время Генрих редко бывал в Англии, а потому она полагала, что его увлечение умерло само по себе. Но теперь по выражению его лица она поняла, что глубоко заблуждалась.
-Я никогда не бросал Розамунду, - сказал он, стараясь сделать ей больно. - Она здесь, в Лиможе. Приехала инкогнито с отдельным сопровождением. И не было ни одной ночи после ее приезда, чтобы я не спал с ней. Ну? Теперь твое любопытство удовлетворено? Я уже говорил, Алиенора, что люблю ее. Ничто не изменилось. Тебя я не люблю. Тебя я предпочитаю ненавидеть.
-Это другая сторона той же медали, - ответила Алиенора, не понимая, почему слезы готовы хлынуть ручьем у нее из глаз. - Скажи мне, Генри, ты ее бьешь так же, как бьешь меня? А в постели она удовлетворяет тебя так же, как я?
Он мрачно посмотрел на нее:
-Розамунда никогда не даст мне повода ударить ее. Она нежная душа. И да - она дает мне много радости - больше, чем когда-либо ты! Посмотри в зеркало, Алиенора, и задай себе вопрос, почему я больше не хочу тебя. Посмотри, какой старой каргой ты стала!
«Генри делает это, чтобы побольнее уязвить меня. Это для него способ отомстить мне за то, что он считает предательством. Я не должна принимать его слова близко к сердцу… Да и с какой стати? Я больше не люблю его, так почему это должно меня волновать?» Но Алиенора была честна перед собой и понимала, что это все равно волнует ее, что ей хочется вонзить ногти в белые щечки Розамунды и уничтожить ее красоту, хочется броситься на мужа, ударить его за эту жестокость… и за глупость! Алиенора с достоинством поднялась, взяла свечу и направилась к двери. Но Генрих остановил жену: протянул руку и без всяких церемоний схватил за запястье.
-Между нами все кончено, но мои сыновья еще молоды, - сказал он. - Их чувства легко подвержены влиянию, а преданность может быть поколеблена. Я начинаю подозревать, что некая рыжеволосая лиса испортила сыновей своими советами, похитила их у меня. Это так, Алиенора? - Он еще крепче сжал ее руку.
-Ты глуп, Генри, - презрительно ответила она. - И заблуждаешься. Причина этой трагедии - ты сам.
-Я не глуп, и я не заблуждаюсь! - рявкнул он. - Я ясно вижу, что моя жена злоумышляет против меня и науськивает моих сыновей.
-Ты больной! - воскликнула Алиенора и, выдернув руку, побежала вниз по лестнице.
Королева никак не могла лечь в постель. Она поймала себя на том, что ходит по тому самому дворику, где делилась своими заботами с Раулем де Фаем. В груди у нее бушевала буря. Они убивали друг друга - она и Генри, и ничего поделать с этим было нельзя. После убийства Бекета муж сильно изменился, погрубел, стал резким, недобрым. Он предал ее, пользовался ею, оскорблял ее. Сказал жестокие, непростительные слова. Она не верит в эти слова, не должна верить…
-Алиенора? - Из тени появился человек. Это был Раймунд Тулузский. Он озабоченно посмотрел на нее, и было в его глазах еще что-то - она прочла в них желание. - Извините, что вмешиваюсь, но у вас неприятности. Могу я чем-нибудь помочь?
Давно ли он здесь? Может быть, он ждал, в надежде встретить ее? С его стороны чересчур смело обратиться к ней по имени, а не по титулу. Это могло означать только одно: его амурный интерес. И как граф мог догадаться, что ей в такую страшную ночь именно это и нужно?
Алиенора молча подошла к Раймунду, нашла успокоение в его объятиях, сладкую радость в его поцелуе. Потом, незаметно проскользнув в его комнату, королева смотрела, как граф поедает ее жадным взглядом, пока она раздевается, а потом ложится голая на кровать. Делая это, Алиенора знала, что никакая она не старая карга, как жестоко обозвал ее Генри. И какой же благодатью было почувствовать, как снова после долгого перерыва оживает ее тело, как мужская рука ласкает ее, сжать жадными пальцами мужской член, удивиться восторженному чувству в глубине собственного чрева. Если она может испытывать все это, значит она не старая! А Раймунд стискивал и ласкал Алиенору среди смятых простыней, он со всей страстью обладал ею, и наконец она, достигнув вершины, вскрикнула от наслаждения пополам с болью.
Когда все закончилось и Раймунд, тяжело дыша, улегся рядом с ней, Алиенора попыталась сказать себе, что соитие с ним было лучше, чем с Генри, но ее самообману не хватало убедительности. Генри был гораздо более искушенным любовником. Алиеноре хватило честности признать это. Но больше всего ее поразила необычность произошедшего: преобладание физического начала и отсутствие каких-либо эмоций. Да, нет все-таки ничего более эротичного, чем прикосновение знакомого, любимого тела и встреча преданных умов.
Она подавила слезы, злясь на то, что позволяет чувствам брать над собой верх. Зачем без конца гнаться за фантазией воссоздания прошлого, которое, вероятно, никогда не было так хорошо, как ей помнится. Даже Генри говорил ей об этом на свой обычный грубоватый манер.
«Мы никогда не сможем вернуться в прошлое, - сказала себе Алиенора. - Никакой второй возможности не будет. Мы теперь чужие, наш жизненный опыт сформировал нас такими, какие мы есть, - со шрамами, которые не залечивает даже время. Там, где была любовь, теперь только ненависть. Генри и я, кажется, обречены уничтожать то доброе, что было в наших жизнях, а потом мы, безусловно, уничтожим и друг друга. Что же с нами случилось такое, отчего теперь мы можем быть только врагами?»
-О чем ты тоскуешь, моя прекрасная дама? - спросил вдруг ее новый любовник, прижимаясь к ней под грудой мехов.
Эмоции настолько переполняли Алиенору, что она тут же выложила ему всю скорбную историю о расколе в ее семье. Даже призналась в том, что написала письмо Людовику.
-Кое-кто может назвать это изменой, но лично я не говорю ничего такого. - Раймунд помолчал несколько мгновений. - Я все понимаю, хотя многие и не поняли бы. Но считаю, что ты права, поддерживая своих сыновей.
-Похоже, эта ночь - еще одно предательство, - печально улыбнулась Алиенора.
Раймунд тут же сел, в пламени свечи его покрытое черными волосами тело казалось гибким и мускулистым.
-Только не говори мне, будто у тебя никогда не было любовников! - воскликнул он. - Это у тебя-то с твоей репутацией?
-Ты первый после моего замужества, - призналась Алиенора. - И ты мой первый мужчина за более чем два года.
Наступила неловкая пауза.
-Почему же ты выбрала меня? - спросил потрясенный Раймунд.
-В этот момент ничего более правильного я не чувствовала, - проговорила она, понимая: что-то идет не так.
-Но я-то полагал, что вы с королем давно договорились действовать каждый по-своему. То, как ты флиртовала со мной, заманивала меня… Я думал, он знает о твоих амурных делах. - Раймунд отстранился от нее. - Боже милостивый, что же я сделал? Я сегодня принес оммаж моему сеньору - и пожалуйста, нарушил клятву, обесчестил моего сюзерена, уложив в постель его жену. И ты мне позволила! Мадам, вы говорите об изменах, но мне кажется, вы не имеете представления о том, что значит это слово. Да, вот это и есть измена… И произошла она по вашей вине! - С этими словами Раймунд выпрыгнул из кровати и, натянув на себя одежду, распахнул дверь. Алиенора, взбешенная и пристыженная, надела платье, накинула плащ и с горящими щеками проскользнула мимо него.
-Клянусь честью, я никому не скажу ни слова, - пробормотал ей вслед Раймунд.
-Что ты знаешь о чести? - прошептала себе под нос Алиенора.
Вернувшись в свои покои и разбудив дам, Алиенора сказала, что ее задержал король. Растянувшись на постели, она лежала без сна, ненавидя себя за то, что сделала, и понимая в глубине души, что после всех лет верности мужу она теперь разорвала все свои брачные обеты и унизила себя перед человеком, который был ее вассалом. Хуже того: она раскрыла ему опасные тайны. Можно ли рассчитывать на то, что Раймунд сдержит слово? Можно ли положиться на его обещание? Он знает, что сокрытие измены почти равносильно ее совершению. А если Генри узнает что-нибудь, его месть будет ужасна. Алиенора лежала в кровати, и от этих мыслей ее пробирала дрожь.
Она ненавидела себя, но еще больше - мужа, ставшего причиной всего этого нечестивого безобразия. Ненавидела она и Раймунда, который согрешил с ней, а потом ее же и обвинил. Но в глубине души Алиенора была довольна своей маленькой местью мужу, пусть даже он никогда ничего и не узнает. Пусть это будет ее личным торжеством, доказательством того, что она может нанести ответный удар и еще способна привлекать мужчин, несмотря на все жестокие слова, сказанные Генри. Алиенора все еще была убеждена, что поступает правильно, защищая интересы сыновей, и что при необходимости, если будут исчерпаны все другие возможности, следует применить силу, дабы отрезвить короля.
Король оторвался от книги - это была его любимая «История королей Британии» Гальфрида Монмутского[64 - Гальфрид Монмутский (ок. 1100 -1154 -55) - средневековый историограф, священнослужитель. - Прим. ред.], и у Генриха была привычка перечитывать книгу вновь и вновь, потому что там содержались занятные сказания про короля Артура, которые так нравились Генриху. Сегодня история Гальфрида давала ему забвение от того водоворота неприятностей, который кружил его, а потому стук в дверь вызвал у него раздражение.
-Входите! - пролаял Генрих.
На пороге появился граф Раймунд Тулузский.
-Ваше величество, мне сказали, что я найду вас здесь. Вы позволите несколько слов приватным образом?
Безмолвно выругавшись, Генрих отложил книгу.
-Прошу садиться, сеньор, - сквозь зубы пригласил он.
Раймунд сел. Он явно нервничал, щеки его пылали странным румянцем.
-Ну? - попытался помочь ему Генрих.
-Ваше величество, - начал граф, - двор полнится слухами, и до меня дошли странные известия, которые считаю долгом донести до вас. Позвольте мне говорить свободно?
Генрих настороженно посмотрел на него. Но он считал графа человеком чести, и если уж Раймунд потревожил его, то для этого были основания.
-Слушаю, - сказал Генрих.
-Я советую вам, ваше величество, остерегаться жены и сыновей, - серьезным тоном сказал граф.
К ужасу графа, король разразился смехом.
-Не берите в голову, - прохрипел он. - Мои сыновья своевольны, их легко сбить с пути, что и пытаются сделать те, кто подстрекает их к мятежу. Моя жена - любящая и недалекая мать, и ей бы не следовало поощрять сыновей, это она внушает им всякие глупости. Для меня это не новость, хотя я и благодарю вас за то, что моя безопасность вам небезразлична. Но будьте спокойны: ситуация под контролем.
Король отпустил Раймунда, который ушел, явно испытывая облегчение, но, оставшись один, Генрих задумался. Неужели Алиенора замыслила что-то? Он не думал, что после его угроз она обратится за помощью к Людовику… Молодой Король, по крайней мере, делал это открыто, да что там - с наглостью. Генрих считал, что жена не способна на такую измену, не сможет нарушить брачный обет.
Виноваты во всем его сыновья. Их безрассудные амбиции куда как опаснее. Генриха преследовало пророчество Мерлина, которое он прочел в своей книге: «Щенки проснутся и громко зарычат, они выйдут из леса и станут искать добычу в городских стенах. И те, кто встанет на их пути, понесут большие жертвы, и щенки вырвут языки быков». Может быть, щенки, о которых говорил предсказатель, - это его, Генриха, сыновья?
Нельзя ждать, чтобы выяснить это. Их необходимо остановить. Немедленно. И Генрих тут же отдал приказ отлучить некоторых рыцарей от двора Молодого Короля. Он считал, что именно они подстрекали мальчишку к бунту. Король остался глухим ко всем громким воплям протеста Молодого Генриха.
Собравшиеся начали разъезжаться. Короли вернулись в свои королевства, графы - в свои владения. Сам Генрих собирался на север в Пуатье с Алиенорой и сыновьями. Приведя дела герцогства в порядок, он отправится в Нормандию. Молодого Короля возьмет с собой. Мальчишку нельзя выпускать из вида. Надо принять все меры, чтобы исключить любую возможность интриги.
«Я не ребенок!» - закричал как-то Молодой Генрих.
«Прекрати вести себя как ребенок, - язвительно заметил отец, - тогда я, возможно, буду относиться к тебе серьезно».
Генрих искренне верил, что причиной нынешней смуты был его старший сын, и именно за ним нужно установить присмотр. Ричарда можно без опаски оставить с Алиенорой - пусть вместе управляют Аквитанией. Генрих был убежден, что без Молодого Короля Ричард станет безобиден. Он отправит к нему Жоффруа - для компании и чтобы отвлекать Ричарда. Наведя, как думал Генрих, порядок в собственном доме, он вскоре оставил герцогство и взял с собой в Нормандию кипящего от ярости наследника.
Глава 46
Пуатье, 1173 год
Молодой Генрих бежал! Узнав об этом, Алиенора вздрогнула - то ли от страха, то ли от радости. Он терпел надзор отца до сбмого Шинона, четко понимая, что долго это продолжаться не будет. Молодой Генрих выбрался из спальни, которую они делили с отцом по настоянию последнего, подкупил стражников - те опустили для него мост - и поскакал в Париж так, словно за ним гнались четыре всадника Апокалипсиса. Генрих послал людей за ним вдогонку, но тщетно, и вскоре королю пришло в голову, что побег его сына был спланирован до мельчайших деталей и явно не без тайной помощи короля Людовика.
Алиенора знала, что недалек тот день, когда кто-нибудь укажет на нее пальцем, обвинит в том, что она сообщница Молодого Генриха, хотя королева была удивлена побегом сына не меньше, чем весь остальной мир, и, затаив дыхание, ждала дальнейшего развития событий. Алиенора не могла не радоваться тому, что Молодой Генрих бежал из-под отцовского надзора, который стал для него разрушителен. И молилась о том, чтобы Господь вразумил Генриха.
Алиенора тайно, по цепочке гонцов отправила послание в Париж. Ей нужно было знать, что случилось. Гонцы привезли новости исключительной важности.
-Мадам, король Людовик и Молодой Король поклялись помогать друг другу в борьбе с общим врагом.
Алиенора поняла, что этим врагом мог быть только Генрих, хотя уставший гонец, стоящий перед ней на коленях, не осмелился произнести его имени.
-Мадам, король Генрих отправил в Париж делегацию епископов, чтобы узнать, вернет ли французский король его сына. Когда король Людовик спросил, от кого это послание, ему сказали, что от короля Англии. «Король Англии находится здесь! - возразил на это Людовик. - Но если вы имеете в виду его отца, то вам надлежит знать, что он более не король. Всему миру известно, что он уступил королевство сыну».
Алиенора, услышав это, не смогла сдержать улыбку: она и не подозревала, что Людовик умеет вот так бросать перчатку.
-Мадам, его величество готовится к войне. Он занимается обеспечением безопасности замков и собственной персоны. Многие бароны Англии и Нормандии приняли сторону Молодого Короля и публично поддержали его.
Дело принимало серьезный оборот.
-А что Уильям Маршал? - спросила Алиенора. - Как видит ситуацию этот мудрый человек?
-Он выступает за Молодого Короля.
Война! Алиенора не могла поверить, что дело зашло так далеко. Людовик сыпал угрозами, бароны Генриха брались за оружие, а его сыновья рвались в бой, желая преподать отцу урок. И вдруг в Пуатье появился Молодой Король в сопровождении злорадствующего Бертрана де Борна.
Молодой Генрих обнял мать.
-Я приехал тайно, - сказал он. - Мне нужна твоя помощь. И помощь братьев.
-Скажи мне откровенно, сын мой, - взволнованным тоном спросила Алиенора, - чего ты надеешься добиться, подняв оружие против отца?
-Я думал, ты поддерживаешь меня! - вспыхнул тот.
-Я поддерживаю тебя. И считаю, что ты незаслуженно обижен. Но мы все должны хорошо понимать, какие цели преследуем. Ты хочешь вынудить короля поделиться с тобой властью? Или ты - как сообщают - хочешь лишить его трона и править самостоятельно?
-И от этого зависит, будешь ли ты меня поддерживать?
Так, подумала Алиенора, значит, он понимает суть нравственного выбора.
-Прежде зависело, - горько ответила она. - Но твой отец повел себя так, что лишился моей преданности. Я теперь как вдова. Он меня оскорбил и бросил, он презрительно относился к вам - моим и его сыновьям. И я не собираюсь безразлично смотреть на это. Сгнившую ветвь нужно отрйзать, прежде чем она заразит все дерево.
-Ты готова пойти так далеко? - Молодой Генрих удивленно смотрел на мать.
-Да, - ответила она. - Твой отец вынудил меня выбирать между преданностью королю и мужу и желанием защитить интересы моих детей. Я мать. У меня нет выбора. Он убил ту любовь и те обязанности, что у меня когда-то были по отношению к нему. - Алиенора подошла к своему высокому сыну и обняла его.
-Что он с тобой сделал? - сердито спросил Генрих.
-Он ударил меня, да будет тебе известно. В остальное не хочу вдаваться.
-И не надо! - вскипел Молодой Король. - Мы же все не слепые. Мы знаем о Прекрасной Розамунде. - Он произнес эти слова с кривой ухмылкой.
-Похоже, одна я ни о чем не догадывалась, - беззаботно сказала Алиенора. - Но теперь мы должны забыть о прошлом и обсудить с твоими братьями эту войну.
Она пригласила в свой солар Ричарда и Жоффруа. Появилась и Констанция, у которой имелось собственное мнение, но Алиенора нетерпеливо отослала ее прочь. Она не хотела, чтобы глупенькая девочка ввязывалась в государственные дела. Для братьев появление Молодого Короля стало полной неожиданностью, они мрачно, со все возрастающей яростью слушали его и мать.
-Вам самим решать, что вам делать, - сказала младшим сыновьям Алиенора. - Вы оба почти взрослые мужчины, я не буду относиться к вам, как к детям.
Ричард поднялся и обнял Молодого Генриха:
-Я лучше буду с братом, чем с отцом, потому что Генрих прав.
-Хорошо сказано! - зааплодировала Алиенора. - А ты, Жоффруа, ты будешь на стороне братьев против отца?
Жоффруа вытянулся в полный рост, к пятнадцати годам он сильно вырос, но ему никогда было не догнать Молодого Генриха и Ричарда, которым он сильно завидовал. В отличие от них Жоффруа был темноволосый, замкнутый, и становилось понятно, что и характер у него будет соответствующий. Слова он выбирал тщательно и, вероятно, был самым умным из детей Алиеноры, но при этом ненадежным и честолюбивым до жестокости.
-Я, естественно, поддерживаю братьев, - ровным голосом ответил он. - Я тоже жертва отцовского упрямства. Я должен править Бретанью без его бесконечных вмешательств.
-Тогда мы все заодно, - заявила Алиенора. - Но прежде чем продолжить и составлять планы, я должна спросить, представляете ли вы себе последствия того, что делаете, потому что вы должны ступать на эту тропу только с открытыми глазами. По любым меркам это называется измена.
-Измена, - горячо прервал ее Молодой Генрих, - это преступление против короля. Я король или нет? Даже мой отец не в состоянии оспорить это. И король Людовик говорит, что, короновав меня, отец отрекся от своей суверенной власти.
-Это все спорно, - покачала головой Алиенора. - Но пока хватит и этого. Вы понимаете, что фактически объявляете войну отцу, которого обязаны любить и которому должны подчиняться?
-Ты же знаешь, это в нашей природе - ни один из нас не любит другого, - пожал плечами Жоффруа. - Мы ведь дьявольское семя, ты не забыла? Так что нет ничего удивительного в том, что мы стремимся навредить друг другу.
-Наш отец лишился права на нашу любовь и покорность, - подтвердил Ричард, его красивое лицо исказила гримаса негодования.
-Вот уж точно, - согласился с ним Молодой Король. - Значит, вы оба со мной?
-Да! - в один голос ответили братья.
-Вы должны ехать прямо в Париж к королю Людовику, - сказала Алиенора. - Он самый могущественный ваш союзник и поможет вам военной силой. Я напишу письма, в которых сообщу Людовику и его Совету о том, что поддерживаю вас. Я надиктую их сейчас же, пока вы собираетесь.
Не прошло и часа, как Алиенора была во дворе, поцеловала на прощание сыновей, пожелала счастливого пути, не зная, увидит ли их когда-нибудь еще. Их отъезд должен был держаться в тайне, но уже через час город Пуатье оживленно обсуждал это событие и высказывал предположения о его цели, а через неделю вся Аквитания была в приподнятом настроении: все ждали окончания правления ненавистного герцога Генриха. Алиеноре стало известно об этом, только когда появился трубадур Ришар де Пуатевен и исполнил перед ее двором сочиненную им песню. Пропетая сочным баритоном, она говорила о силе чувств ее подданных.
Возрадуйся, Аквитания!
Ликуй, Пуату, ночью и днем!
Близится расставание
С северным королем!
Глубоко тронутая, Алиенора обратилась к Раулю де Фаю.
-Мы не можем игнорировать глас народа, - пробормотала она. - Это только усиливает мое убеждение в том, что пришло время восстать против Генриха.
-Я думаю, многие здесь давно ждали, что ты примешь такое решение, Алиенора, - с мягкой улыбкой сказал Рауль.
-Ты съездишь для меня в Париж? - Она схватила его за руку. - Стань поим посланником и передай личное письмо от меня Людовику. Я хочу поблагодарить его за поддержку сыновей и прошу позаботиться об их безопасности. Он оценит такой персональный жест, а ты оттуда сможешь послать мне весточку о том, как поживают мои сыновья, и, возможно, тебе удастся внести свой вклад в принятие правильного решения.
-Поеду с удовольствием, - согласился Рауль. - Буду голосом герцогини Аквитании. Можешь во мне не сомневаться.
Рауль уехал, но вскоре она получила письмо с печатью архиепископа Руанского Ротру. С какой это стати он, примас Нормандии, надумал писать ей, Алиеноре? И тут ее охватил страх. Не сообщает ли ей архиепископ о том, что с ее сыновьями случилось что-то страшное? Дрожащими пальцами она сломала печать и стала читать. Челюсть ее в ужасе отвисла.
Начал Ротру довольно вежливо:
«Благочестивая королева, прекраснейшая из королев…» Но сразу же за этим он писал о том, что она, до того времени верная жена, оставила своего мужа. Но испугало ее не это - с лицемерными пошлостями Алиенора встречалась чуть не каждый день. Испугали ее обвинения архиепископа в том, что она вынудила плоды своего супружества с королем восстать против отца. Такое поведение преступно, обрушился на нее архиепископ, после чего предупредил, что если она немедленно не вернется к своему мужу, то станет причиной крушения всего христианского мира.
Он знал! Генрих знал о ее предательстве. Он заставил своего архиепископа Ротру написать это послание - сомнений у Алиеноры не было. Но как он узнал? Все планировалось втайне. Неужели ее письмо Людовику перехвачено? Или еще хуже: неужели Рауля захватили в плен и вынудили во всем признаться? Но она опасалась и худшего: не мог ли Генрих насадить шпионов при ее дворе? Алиенора попыталась вспомнить имена и внешность тех, кто недавно появился здесь, и припомнила, что незадолго перед отъездом Генрих назначил четырех ее соотечественников из Пуатье в ее канцелярию. Алиенора не думала, что тут есть что-то крамольное, но, имея дело с Генри, кто знает… Он человек подозрительный. Может быть, чиновники, назначенные мужем, здесь и ни при чем, а виноват кто-то из близких, кого подкупили и заставили служить королю. От этой мысли мурашки побежали у нее по коже. Но не исключено, что она идет на поводу у собственного воображения, ведь и Людовик вполне мог упомянуть ее в одном из своих писем к Генри.
Алиенора, дрожа, продолжила чтение, перечитывала каждое благочестивое увещевание вернуться вместе с сыновьями к мужу, которому должна подчиняться и жить с которым ее обязывает долг.
«Возвращайтесь, чтобы не утратить его доверия к вам и сыновьям!» - восклицал архиепископ. Что ж, Генри, несомненно, уже не доверяет ни ей, ни сыновьям. Так же как она не верила увещеваниям Ротру, который писал, что ее муж будет во всем демонстрировать ей свою любовь и дает ей гарантии полной безопасности. И это человек, поклявшийся, что убьет ее, если она предаст его! Если она сделает то, о чем пишет архиепископ, то попадет прямо в ловушку.
Дальше архиепископ писал: «Прикажите вашим сыновьям проявлять покорность и уважение к отцу, который ради них претерпел столько трудностей, подвергался стольким опасностям, предпринял столько усилий». Следует ли ей из этого сделать вывод, что Генри пока не знает об отъезде сыновей ко двору его врага, короля Людовика? Судя по письму, Генри полагал, что все они еще находятся с ней в Пуатье. Если так, то король не мог в полной мере осознать степень ее измены, как он это понимает.
Потом появилась угроза. Если она не вернется к своему мужу, предупреждал Ротру, то он лично будет вынужден обратиться к каноническому праву и подвергнуть ее церковному осуждению. Он пишет это, сообщал архиепископ, с большим нежеланием и пойдет на такое действие только со слезами и скорбью… если, конечно, она не образумится.
Чем именно угрожал ей Генри, недоумевала Алиенора, чувствуя легкое головокружение. Разводом? Прежде это ее не испугало, но тогда именно она была счастливым инициатором развода. Но если инициатор не ты, то развод становится процедурой куда как менее приятной, в особенности когда ты знаешь, что тебе есть что терять, включая и твоих детей. И последствия для империи Плантагенетов будут в самом деле катастрофическими.
Но «церковное осуждение» звучало еще хуже развода, хотя, возможно, подразумевало и его.
Отлучение от Церкви. Страшная, ужасная анафема. Быть отрезанной от Самого Господа, от Церкви и всех ее утешений, от всех христиан, остаться без друзей и быть обреченной на вечное проклятие. Нет, Генри, конечно, не пойдет так далеко. Ведь и он сам во время своей долгой ссоры с Бекетом больше всего боялся именно этого.
Она не может вернуться к Генри. Очень скоро он узнает, что она отправила сыновей и Рауля де Фая к его врагу - королю Людовику. Если только уже не узнал об этом. Даже если она отправится в путь прямо сейчас, то, вероятно, опоздает: эти сведения дойдут до него раньше. А имея доказательства ее измены, Генрих вполне может осуществить свою угрозу убить ее. Ради детей и ради себя самой она не должна к нему возвращаться. Даже под угрозой отлучения.
Алиеноре вдруг пришло в голову, что находиться здесь ей опасно, пусть это и ее родная Аквитания. У Генри, возможно, заняты руки: он подавляет бунт сыновей и ведет войну по всем границам, но он наверняка пошлет за ней своих людей. И что тогда?
Надо уехать. Надо как можно скорее уехать в Париж. Алиенора никогда не думала, что ей придется искать защиту от Генри у бывшего мужа, но теперь Людовик - единственный человек, который может защитить ее.
Она вызвала капитана своей стражи и приказала подготовить небольшой отряд сопровождения. Чем меньше он будет, тем скорее они доберутся до места. Потом собрала своих дам - Торкери, Флорину и Мамиллу, трех женщин, которых она любила больше других. Они провели с королевой долгие годы, и она могла доверить им даже свою жизнь. Алиенора поведала им о том трудном положении, в котором оказалась.
-Выбор в любом случае остается за вами, поедете вы со мной или нет. Если вы решите не ехать, я смогу и сама позаботиться о себе, так что пусть это вас не беспокоит. Я, конечно, буду рада вашему обществу, но это побег, а не веселое путешествие, и я не могу гарантировать вам безопасность. И не знаю, когда мы сможем вернуться.
-Я еду, - без колебаний сказала Мамилла.
-Можете на меня положиться, - ответила Торкери.
-Неужели вы сомневались? - улыбнулась Флорина.
Алиенора благодарно обняла всех их.
Время терять было нельзя. Они спешно собрались, взяли только то, что было необходимо и помещалось в седельные мешки, и поспешили вниз по лестнице на майское солнце. Алиенора не смогла удержаться - оглянулась, посмотрела на дорогие, знакомые стены дворца, прекрасный сад, только-только начавший расцветать. Она не знала, увидит ли когда-нибудь все это снова. Но предаваться сентиментальным настроениям было некогда. Лошади и воины уже готовы, и нужно торопиться. Отъезд прошел практически незамеченным, потому что выглядели они так, будто собрались в монастырь или в замок местного барона. Лишь четыре человека, наблюдавшие из окна башни, отметили отъезд герцогини и решили, что об этом событии нужно сообщить хозяевам.
Когда отряд покинул пределы Пуатье, Алиенора приказала перейти на галоп и скакать на северо-восток во весь опор, словно за ними гонятся все силы зла. Впрочем, так оно и могло быть на самом деле, мрачно подумала она. При других обстоятельствах королева и ее дамы, умелые наездницы, получили бы удовольствие от этой гонки, но Алиенора опасалась, что в любой момент они могут быть перехвачены или попасть в засаду. Она настолько уверилась в необходимости немедленного бегства, что у нее не было времени отправить вперед гонца к Людовику с извещением о приезде. Но даже самый быстрый гонец вряд ли преодолел бы расстояние до Парижа быстрее, чем они. Женщины направлялись к мосту через Луару в Туре, оттуда - на Орлеан, а от Орлеана до Парижа оставалось семьдесят миль.
Всего им предстояло проскакать 180 миль - пугающее расстояние при сложившихся обстоятельствах. Их скакуны, конечно, не смогут преодолеть весь путь без остановок, и им придется искать свежих лошадей в городах по пути. Алиенора взяла для этого деньги. Она даже не забыла положить в седельный мешок горшочек с бальзамом, зная, что к тому времени, когда они окажутся в безопасном месте, все будут страдать от потертостей.
Женщины были в десяти милях от Пуатье, когда за спиной у них послышался зловещий стук копыт, и Алиенора чуть ли не замерла от дурного предчувствия. Если ее схватят теперь, то Генри сможет использовать ее как заложницу, требуя покорности сыновей. А это положит конец всему, за что они борются. Капитан, возглавлявший сопровождение, повернулся в седле, прижал палец к губам и показал, что они должны сбросить скорость и потихоньку заехать в лесок, чтобы спрятаться там за деревьями. Женщины сделали то, о чем сказал капитан, слыша вдалеке все приближающийся стук копыт, но когда они спрятались за ветвями деревьев, опасливо задерживая дыхание, топот стих, и теперь они слышали только шорох листьев и чириканье птиц.
-Скачем дальше, - сказал капитан.
-Постойте! - приказала Алиенора и обратилась к трем своим дамам: - Торкери, Флорина, Мамилла, нет никакого сомнения, что мы подвергаемся опасности, даже наши жизни под угрозой. Я понимаю, что проявила эгоизм, попросив вас присоединиться ко мне, и тем самым включила в число изменников. Если бы нас поймали, вы бы понесли наказание, а потому я приказываю вам вернуться.
Дамы начали протестовать, Мамилла расплакалась, но Алиенора призвала их к спокойствию, приложив палец к губам.
-Прошу вас, возвращайтесь! - сказала она. - Немедленно. И не думайте обо мне. Я сама смогу о себе позаботиться.
-Но, мадам, вы же не можете путешествовать одна в обществе мужчин! - воскликнула потрясенная Флорина. - Это не подобает герцогине.
-Раны Господни! - не выдержала Алиенора. - Это же не поездка на охоту или паломничество в Фонтевро!
Флорина разрыдалась.
-Езжайте, - сказала Алиенора двум другим. - Возьмите ее с собой и успокойте. И не волнуйтесь за меня. Я знаю, мы еще встретимся при более благоприятных обстоятельствах.
Она понятия не имела, каким образом это может случиться, но человек никогда не должен терять веру в будущее.
После короткого прощания ее дамы поскакали назад той же дорогой. Алиенора проводила их взглядом, потом обратилась к своему сопровождению:
-Подождите здесь. Я быстро.
Она вытащила мешок из-под седла и углубилась в лес до того места, где ее уже не было видно. Там она сняла головное покрывало, драгоценности, пояс, платье и нижнее белье. Оставшись обнаженной, королева плотно подтянула груди старой перевязочной лентой, потом вытащила из сумки одежду, оставленную Молодым Королем, которую прихватила с собой на тот случай, если придется изменить внешность: штаны, чулки, котта, кожаный пояс и туфли, а также плащ с капюшоном, застегивающимся на шее - под него она спрятала свои длинные волосы. Довершали маскировку кинжал и перчатки. И когда Алиенора, засунув свою женскую одежду в заросли папоротника и выйдя из леса, предстала перед своими людьми, то была уверена, что те увидели очень правдоподобную фигуру рыцаря или барона. Удивленные взгляды воинов подтвердили ее уверенность. Она подозревала, что они немного потрясены, потому что Церковь учила: ношение женщиной мужской одежды есть ересь. Но другого выхода не было.
Они продолжили путь, сделав небольшую остановку, чтобы перекусить хлебом и сыром, купленными на крестьянском дворе. И после этого скакали бульшую часть дня. Только с наступлением золотисто-сумеречного вечера, когда кроваво-красное солнце стало соскальзывать с голубого неба за горизонт, позади снова послышался топот копыт. Они находились на пустынной дороге к югу от Шательро и надеялись добраться до этого города до закрытия ворот и там сменить лошадей. Но сейчас разумнее было свернуть на тропинку, огибающую холм, и спрятаться в рощице.
К их досаде, преследователи тоже свернули на эту тропинку. Они еще пришпорили лошадей, но земля здесь была каменистая, и лошадь Алиеноры споткнулась. Оглянувшись в смятении, она увидела приближающийся отряд всадников и мгновенно поняла, что это посланные за ней люди Генриха.
-Скачите! В разные стороны! - крикнула Алиенора своим людям. - Им нужна я. Скачите прочь, если вам дороги ваши жизни.
Ее люди помедлили несколько мгновений, пораженные отвагой королевы, потом отдали ей честь и поскакали прочь. Алиенора повернулась к своим преследователям.
Поначалу преследователи не узнали ее. Конечно же, ведь они искали королеву, а вместо нее увидели странного рыцаря на белой кобыле, который поднимал руки, показывая, что сдается. Это на какое-то время ввело их в заблуждение.
-Мессир, мы ищем королеву Алиенору, - сказал сержант, когда отряд приблизился. - Если вы поможете нам найти ее, мы не причиним вам вреда.
-Я и есть королева Алиенора, - ответил рыцарь, и воины разинули рты в ужасе оттого, что она облачилась в такую одежду. Если бы не грозящая опасность, Алиенора, возможно, рассмеялась бы.
-Мадам, мне приказано именем короля задержать вас за измену, - хриплым голосом произнес он. - У нас приказ доставить вас в Руан.
Охранники вели себя с королевой по-доброму. Не пытались надеть на нее кандалы - просто ехали рядом по обе стороны на всем протяжении долгого пути на север. Один из них не выпускал из рук ее уздечку, чтобы лишить малейшей возможности бежать. В Шательро сделали короткую остановку, где купили Алиеноре простое черное платье и приличный головной убор, потом встали стражей у занятой ими маленькой комнаты в гостинице - ждали, пока она облачится в более подходящую одежду. Зеркала в комнате, конечно, не было, и Алиенора решила, что выглядит как пугало, но охранники разрешили ей взять часть содержимого из ее седельного мешка, что, к счастью, включало гребень и горшочек с бальзамом. Женские вещи, безобидные.
Когда Алиенора появилась, мужчины украдкой посмотрели на нее, и она увидела что-то похожее на восхищение на их лицах. Королева не могла знать - впрочем, ее это и не волновало, - что выглядит красавицей в простом одеянии и головном покрывале, с длинными волосами, сплетенными в две косы. И хотя на ее лице была тревога, оно все еще оставалось привлекательным. Не понимала Алиенора и того, что, какие бы усилия она ни прикладывала, чтобы повредить королю, в ее отважном побеге было что-то от легенд и трогательных историй, на которых воспитывались эти воины. Легенда ее собственной жизни уже начинала твориться.
И ее не волнует, что теперь с ней сделают, говорила себе Алиенора. Ей принесли вполне сносную утку, жаренную в собственном жире, графин с элем и заперли в комнате, чтобы она могла поесть в одиночестве. Королеву волновало лишь то, что может сейчас происходить с ее сыновьями. Неизвестность мучила Алиенору. Она представляла себе всевозможные ужасы, которые могут случиться с ними. Может быть, они уже заперты в узилище в Руане?
Когда сержант пришел, чтобы унести почти не тронутую еду, Алиенора попыталась разведать у него хоть что-нибудь.
-Прошу вас, мессир, знаете ли вы что-нибудь о моих сыновьях? - спросила она. В глазах ее появились неподдельные слезы.
Сержант, представительный мужчина лет тридцати пяти, был исполнен невозмутимой решимости выполнить полученное задание, получить плату, потом вернуться домой к жене и дочерям в Анжере. Это был надежный, нравственный человек без особого воображения - такой не должен поддаться на уловки умной женщины, и Генрих поручил важное задание именно ему, зная эти качества сержанта. Но когда тот увидел свою королеву, беспомощную и в отчаянии, сердце сержанта смягчилось, и возникло искушение чуть-чуть отклониться от правил. Но потом он подумал об ожидающем его капитанском чине за важную услугу, оказанную королю. Сержанту намекнули об этом, но даже если намек никогда и не материализуется, его ожидает награда в виде золотых монет. Поэтому он взял себя в руки и резко ответил:
-Я получил приказ короля, мадам, сопроводить вас к нему в Руан. И мне запрещено говорить о чем-либо, кроме бытовых вопросов.
-Тогда я задам бытовой вопрос, - сказала Алиенора, и тут сержант понял, что, если ей позволить, она в два счета обведет его вокруг пальца. Королева встала, ломая руки, и посмотрела на сержанта умоляющим взглядом: - Скажите мне хотя бы, что они живы и здоровы. Пожалуйста!
Сержант помедлил. Он вспомнил, как волновалась его жена, когда их пятилетняя дочка пропала всего на несколько минут на рыночной площади, как она страдала, когда девочка заболела лихорадкой. Он сглотнул. Вреда от этого не будет… и, как сказала королева, это бытовой вопрос.
-Мне неизвестно, чтобы с ними что-то случилось, - сказал сержант и вышел из комнаты, никак не реагируя на благодарности за его доброту.
Тур. Ле-Ман. Алансон. Дорога на север казалась бесконечной, хотя они двигались довольно быстро. Алиеноре больше ничего не удалось вытянуть из сержанта, а в остальных воинах она видела лишь тупых олухов, которые и общаться-то связно не умели. Они побаивались королеву и глупели в ее присутствии. Попытка завязать с ними разговор, сделать иногда в их адрес жест вежливости пробуждали в Алиеноре какую-то извращенную радость. Наконец, отчаявшись вызвать хоть какую-то реакцию, она сдалась. На сердце у нее лежала слишком большая тяжесть, и надолго отвлечься она не могла. Алиенора понимала, что вскоре окажется лицом к лицу с мужем. Эта мысль наполняла ее страхом. Что он сделает? Исполнит ли свою угрозу - убить ее за измену? Если так, то она приговорена… Но что станет с ее сыновьями? Кровь леденела в жилах королевы, когда она думала о весьма вероятной мести Генриха, которая будет иметь для нее роковые последствия.
Часть четвертая
Несчастная пленница
1173 -1189
Глава 47
Руан, 1173 год
Когда они подъезжали к дворцу покойной императрицы, расположенному перед стенами Руана, уже темнело. Бульшую часть пути Алиенора провела, представляя себе, как ее встретит Генрих. Наедине, чтобы не унижать ее… и себя? Или он пойдет на то, чтобы представить ее, пленницу, всему двору? Что ж, он способен и на это, думала Алиенора. Правда, король может вообще не встречаться с ней. Запрет где-нибудь в подземелье, где она не будет видеть света божьего, пока не начнется суд.
Сердце ее стучало, как молот, когда они подъехали к дворцу и мост перед ними опустили. Алиенора понимала, что, вероятно, являет собой прискорбное зрелище: грязная после долгой дороги, с лицом, искаженным дурными предчувствиями. А платье пропитано потом страха. Господи милостивый, молилась Алиенора, дай мне мужество встретить с достоинством то, что меня ждет!
Известие о ее прибытии пришло заранее, и во дворе появился один из капитанов короля с четырьмя воинами, чтобы освободить сержанта и его людей от их знаменитой обузы. Когда Алиенора спрыгнула с лошади, капитан чопорно поклонился.
-Мадам, вы должны следовать за мной, - сказал он и повел ее, вплотную за ними следовали его люди.
Они подошли к дверям одной из башен, куда обычно проходили гости, и Алиенору это воодушевило, но когда по узкой винтовой лестнице поднялись на верхний этаж, она увидела, что дверь единственной комнаты снабжена новым запором. Значит, это будет ее тюрьмой.
Капитан открыл дверь и показал, что королева должна войти. Алиенора настороженно вошла внутрь, не исключая, что там ее будет ждать Генри. Но в свете свечи она увидела только неопределенного возраста, коренастого сложения женщину с лицом, словно вырубленным топором. На женщине было серое шерстяное платье, белоснежный вимпл, она поглядывала на Алиенору неприязненным взглядом. Неужели это ее тюремщица? Сердце у королевы упало. Лучше уж увидеть сейчас разгневанного Генри.
-Амария будет вашей личной служанкой, мадам, - с бесстрастным выражением лица произнес капитан. Глаза его смотрели в какую-то точку за ее плечом.
-Моим сторожем, вы хотите сказать, - ответила Алиенора, обретя дар речи, и почувствовала, как ощетинилась женщина.
-Нет, - ответил капитан. - Король назначил эту женщину прислуживать вам. Для вашей безопасности стражники будут находиться у дверей вашей комнаты и у дверей внизу. Амария может уходить и приходить по необходимости, приносить нужные вещи, но я бы посоветовал вам, мадам, не делать глупостей и не предпринимать попыток к бегству. Этим вы только усугубите свое положение.
-Я и представить себе не могла, что моя ситуация может быть хуже нынешней, - ответила Алиенора. - Скажите, если вы знаете, увижу ли я моего мужа-короля?
-Не могу вам сказать, - ответил капитан.
-Он здесь? Мне говорили, что меня везут сюда, чтобы увидеться с ним.
-Я не посвящен в планы короля, мадам. Мне приказано держать вас под замком. - Произнеся это, он взял ключ, висевший на поясе, закрыл за собой дверь и запер ее.
Алиенора вздохнула в отчаянии, потом оглянулась. Амария посматривала на нее недобрым взглядом. Наверняка ей сказали, что я какое-то чудовище, подумала Алиенора.
В круглой комнате висел единственный гобелен, настолько выцветший от времени, что его, возможно, взяли из старой городской крепости Вильгельма Завоевателя. Алиенора не могла разобрать, что там изображено, но женскую фигуру в центре различила. Похоже, какая-нибудь коварная женщина из легенды, подумала Алиенора. Наверное, Генри сам выбрал этот гобелен, полагая, что он отвечает ситуации. Здесь стояли полированное деревянное кресло, табуретка, стол, небольшой сундук с нарезными бороздками, пустая жаровня. На стене были вбиты колышки, чтобы вешать одежду. Единственная широкая кровать с балдахином из плотной ярко-зеленой ткани с довольно удобным валиком и подушками в полоску была застелена чистыми выбеленными льняными простынями и плотным зеленым шерстяным покрывалом, отороченным чем-то вроде соболиного меха. Но рядом не было соломенного тюфяка для Амарии - только два ночных горшка на том месте, где такой тюфяк мог бы лежать.
Чтобы сделать их совместное заключение хоть сколь-нибудь приемлемым, нужно было найти с этой женщиной общий язык… Но существовала еще проблема с кроватью.
-Добрый вечер, Амария, - начала Алиенора. - Я думаю, пребывание здесь нравится вам ничуть не больше, чем мне, но ради нашего общего блага мы должны постараться. Скажите, как мы здесь будем спать?
Женщина посмотрела на нее холодным взглядом, но ответила довольно вежливо:
-Леди, мне приказано делить постель с вами.
«Неужели они боятся, что я могу соблазнить стражников, пока она спит?» - сердито подумала Алиенора.
Это было таким мелочным унижением, оскорблявшим к тому же ее брезгливость. Что, если эта женщина, чье произношение выдавало ее крестьянское происхождение, плохо пахнет или храпит во сне? Сельские жители спали вповалку на одной кровати, но Алиенора сама выбирала, с кем ей спать, а в одиночестве любила фантазировать и заняться еще кое-чем… С Амарией в кровати для этого не будет возможности.
Но если чего-то нельзя избежать, то с этим нужно смириться. Алиенора полагала, что лишилась права на приватность и свободу выбора… и вообще на какую-либо свободу.
-Вы голодны, леди? - спросила Амария.
-Нет, - ответила Алиенора, - но от вина не откажусь.
Амария постучала в дверь, и когда та открылась, в ее створе Алиенора увидела две сверкающие пики. Это стало для нее потрясением: только теперь она со всей ясностью поняла, что находится в заточении. Она смотрела в унынии, как стражники подняли пики, пропуская женщину, потом захлопнули и заперли дверь. Значит, вот какой будет отныне ее жизнь. Алиеноре показалось, что стены смыкаются, душат ее…
Но она должна быть сильной, если хочет пережить это… и практичной. Радуясь недолгому одиночеству, Алиенора быстро воспользовалась ночным горшком, разделась до нижнего белья - нужно будет как можно скорее попросить мягкое льняное белье - и забралась в постель.
Когда Амария вернулась с вином, Алиенора в поисках забвения быстро осушила кубок, но безрезультатно. Она попыталась уснуть, но сон не шел к ней. Мучили мысли об опасности, которой подвергаются сыновья, о том, что принесет завтрашний день. Когда Амария забралась на кровать, Алиенору передернуло от отвращения, она отодвинулась как можно дальше на край и замерла в беззвучных рыданиях, с грузом страха и печали на сердце.
Утро, как ни посмотри, было блеклым. Проснувшись, Алиенора увидела через щель окна смутное серое небо и почувствовала тоскливую пустоту в сердце: она вспомнила, где находится. Амария все еще спала, нижняя челюсть у нее отвисла, изо рта вырывалось зловонное дыхание. Алиенора осторожно соскользнула с кровати и как можно тише облегчилась. Она предвидела впереди немало трудностей: ей нужно было отвечать на зов природы и в то же время сохранять королевское достоинство в недоброжелательных и внимательных глазах прислуги. Алиенора предвидела мучительные неудобства, которые ей придется выносить в ожидании, когда Амария удалится по какому-нибудь поручению.
На столе была оставлена вода и полотняная тряпка. Алиенора, как могла, умылась и облачилась в черное платье и головное покрывало. Никакой другой одежды у нее не было. Нужно срочно попросить, чтобы принесли что-нибудь еще, а также нижнее белье.
Амария проснулась и протерла глаза, когда церковный колокол пробил семь часов.
-Доброе утро, - сказала Алиенора, стараясь быть вежливой.
Эта женщина должна понять, что каждой из них придется прикладывать усилия, чтобы совместное обитание было более или менее сносным.
-Доброе утро, - настороженно ответила Амария, встала и натянула на себя поверх ночной рубахи серое платье. Видимо, умываться она не собиралась.
«Крестьяне!» - подумала Алиенора. Она следила за действиями женщины: та очистила стол, выплеснула остатки воды в окно с криком: «Gardez l’eau!»[65 - Осторожно - вода! (фр.)]
-Я принесу что-нибудь поесть, - сказала она и постучала в дверь.
Когда Амария ушла, Алиенора опустилась на колени и попыталась молиться. Она всегда перед завтраком посещала мессу, но тут для ее духовных потребностей ничего не было предусмотрено. Придется попросить и об этом.
Молиться было трудно. Мешали мысли о неминуемом разговоре с мужем, воспоминание о его угрозе убить ее. Когда он придет или вызовет ее? И вообще - в Руане ли он?
Алиенора попыталась сосредоточиться на страданиях Христа. Легко было общаться со Спасителем в богато украшенных королевских часовнях или в тишине Фонтевро или других известных монастырей. Но здесь, в этой безрадостной комнате, в самый трудный для нее час Господь, казалось, не хочет слышать ее.
Королева сосредоточилась на пяти пунктах молитвы[66 - Часто число пунктов молитвы согласуется с числом пальцев на руке, поэтому в разных ветвях христианства молитвы основаны на пяти пунктах.]. Благодарности - но за что? За то, что пути Господни воистину неисповедимы? В чем могла состоять Его цель, когда Он подвергал ее этим страданиям и несчастьям? В том, чтобы она повинилась? Но перед кем? Перед мужем, которого должна любить и в отношении которого обязана выполнять супружеские обязанности?.. Но Генрих бессчетное число раз изменял ей и не пожелал отдать должное сыновьям. Нет, уж лучше повиниться перед Молодым Генрихом, перед Ричардом и Жоффруа за то, что не смогла им помочь. Молиться за других? Господь знал: она всю жизнь молилась за сыновей и других детей. Молилась также за свою землю - Аквитанию, - и за ее народ, и за всех бедняков, и за тех, кому нужна помощь в этом несчастном мире.
Молиться за себя. Сердце Алиеноры рвалось от тоски. «Помоги мне, помоги мне!» - вот единственное, о чем она могла просить, потому что не могла сосредоточиться и вспомнить все свои беды. Но Господь их, конечно, знал. Она была уверена, что Он будет милосерден.
«Слушай Господа, слушай, что Он говорит!» Алиенора старалась - как же она старалась! - смирить свои бурлящие мысли, чтобы очистить разум и впустить Его. Но ничего не получалось; если и раздавался спокойный, тихий голос, который пытался что-то сказать ей, она его не слышала.
Королева услышала другое: возвращение Амарии с подносом, на котором лежали хлеб, небольшие кусочки мяса и эль. Алиенора не чувствовала голода, но заставила себя немного поесть, Амария села напротив и принялась по-простецки заталкивать в рот куски еды. Отвращение переполняло Алиенору. Неужели никто не говорил этой женщине, что еда - это не только возможность удовлетворить плотские потребности, но и продемонстрировать хорошие манеры, учтивость, поговорить?..
Что она и попыталась сделать.
-Вы живете поблизости? - начала Алиенора.
Амария холодно посмотрела на нее, шумно вгрызаясь в кусок хлеба.
-Нет, леди, - ответила она.
Алиенора попробовала еще раз:
-У вас где-то неподалеку семья?
-Нет.
-Тогда откуда вы?
-Из Норфолка.
-И что же вы делаете в Нормандии? - Природное любопытство Алиеноры начинало приносить результаты.
-Мой муж был одним из капитанов короля и повсюду следовал за ним. Я скучала по нему, а потому нашла работу прачки при королевском дворе, чтобы путешествовать с ним.
-Он здесь - с вами? Ваш муж.
-Он мертв, - последовал откровенный ответ.
-Примите мое сочувствие, - искренне сказала Алиенора. - И давно вы вдовствуете?
-Три месяца. Но вам что до этого, леди?
-Я просто подумала, что если уж мы вынуждены все время быть рядом, то можем попытаться сдружиться - так будет легче нам обеим.
-Вам, вы хотите сказать, - прозвучал грубый голос.
-Конечно. Но от этого и вам тоже будет польза.
Последовала пауза - Амария обдумывала ее слова.
-Мне запрещено много говорить с вами, леди, - ответила она. - Только прислуживать вам.
-Я не буду говорить о том, почему я здесь, - пообещала Алиенора. - Только о вас и обо всяких общих делах. Мне вот интересно узнать, как вы оказались на этом месте.
-Когда леди Алиса де Пороэт содержалась здесь заложницей, за нее отвечал мой муж, и я прислуживала ей. Это было несколько лет назад, но после этого я, когда требовалось, прислуживала еще нескольким приезжим дамам.
-И некоторые из них были заложницами, как леди Алиса?
-Я не знаю. Мне только говорили, что я хорошо поработала и его величество король доволен. Думаю, поэтому за мной и прислали на днях и сказали, что я буду прислуживать вам, леди.
-Вам сказали, почему я здесь? - спросила Алиенора.
-Нет, только то, что вы пленница короля.
-Но до вас ведь доходили слухи, да?
Ответом был неприветливый взгляд. Женщина поджала губы:
-Об этом я не могу говорить.
-Справедливо, - ровным тоном ответила Алиенора, стараясь не разрушать ту хрупкую связь, которая только-только начала устанавливаться между ними. - Скажите, а дети у вас есть?
-У меня есть один сын. Марк. Ему двенадцать. Он учится в школе при соборе в Кентербери. Умный мальчик. Будет священником. - Взгляд Амарии неожиданно смягчился от гордости. У нее даже внешность изменилась.
Алиеноре подумалось, что когда-то Амария, возможно, была хорошенькой.
-Вы, наверное, гордитесь им, - сказала она. - Я тоже мать и понимаю, чту вы чувствуете. Дети - самое главное в мире, правда?
Алиенора спрашивала себя, достаточно ли у Амарии ума понять, чту Алиенора пытается донести до нее: все, что она сделала, она сделала ради своих сыновей.
Амария посмотрела на нее с озадаченным, но сочувственным выражением и быстро отвернулась, когда Алиенора улыбнулась ей.
-Я должна убрать все это, - сказала она и стала собирать остатки завтрака.
-Мне нужны кое-какие вещи, - проговорила Алиенора.
-В сундуке, - ответила Амария.
Алиенора опустилась на колени, подняла крышку и нашла кипу чистых тряпиц, используемых при месячных и давно уже ей не нужных, свежее белье, головные платки и чулки - все это было переложено свежими травами. Еще она увидела два шерстяных платья: одно темно-зеленое, другое темно-синее, оба простые и удобные. Ничего королевского или блещущего великолепием; лишение ее каких-либо знаков высокого положения было частью наказания. С содроганием Алиенора подумала о том, какое платье она наденет, когда ее поведут на казнь.
-Я вижу, вы постарались, собирая это, - признательно сказала она Амарии. - Спасибо.
Вид у женщины, когда она услышала это, был смущенный. Служанка явно не знала, что думать о своей королеве.
«Может быть, она ожидала увидеть чудовище, - подумала Алиенора, - а теперь удивлена, поняв, что я существо из плоти и крови, как она сама. И что я люблю своих сыновей так же сильно, как она своего». Это было хоть какое-то основание, на котором можно строить дальнейшие отношения.
-У меня есть еще просьба, - сказала Алиенора, вставая на ноги. - Я бы хотела в моих испытаниях иметь утешение веры. Можно ли прислать ко мне священника?
-Я спрошу, леди, - ответила Амария и снова постучала в дверь.
Вернулась она через четверть часа.
-Завтра утром сюда придет отец Гуго - выслушать вашу исповедь и отслужить мессу, - сообщила она Алиеноре. Манеры служанки стали теплее.
Амария принялась стелить кровать, а Алиенора уселась на единственное кресло, спрашивая себя, что, черт побери, будет она делать в долгие часы, которые ее ждут. Необходимо чем-нибудь занять себя, чтобы отвлечься от тех ужасных мыслей, что преследовали ее. Но ничего такого, чем она привыкла занимать себя, здесь не было: ни книг, ни музыкальных инструментов, ни вышивки, ни дам, с которыми она привыкла играть в шахматы или шарады… и, конечно, ни малейшей возможности отправиться на прогулку верхом. Или хотя бы пройтись по саду. Заключение, хотя оно и оказалось легче, чем Алиенора предполагала, было удушающим, она больше не могла выносить его ни минуты.
Но куда же деваться? Надо сделать что-нибудь.
-Скажите мне, Амария, как вы любите проводить время?
-Я шью, - ответила женщина. - Прежде мне нравилось возиться у себя на огороде. Но теперь дома больше нет. Нет нужды его сохранять.
-Не могла бы я помочь вам вязать? - спросила Алиенора. - Мне нечем себя занять.
-Тут целую кипу простыней нужно подшить, - ответила Амария.
-Тогда давайте за дело! - с благодарностью откликнулась Алиенора.
-Я их принесу. - На лице женщины изобразилось некое подобие улыбки. - Ох, не думала я, что когда-нибудь придется чинить простыни с королевой Англии!
На второй день кипа простыней уменьшилась, но лишь незначительно по сравнению с предыдущим утром. Алиенора хотела бы заняться чем-нибудь, требующим умственных усилий, чтобы отвлечься от мыслей о нынешнем прискорбном положении, но она была благодарна Амарии хотя бы за то, что та если и не прониклась к ней дружескими чувствами, то стала проявлять чуть больше участия. Им удавалось поддерживать разговор о еде, деторождении, путешествии и множестве других мирских дел. Алиенора отчаянно желала довериться этой женщине, но она боялась рисковать возникшим между ними хрупким согласием. Ах, как ей хотелось поделиться с кем-нибудь своими страхами! Священник в этом смысле оказался бесполезным - старик, глупый и глухой, он выслушал произнесенную шепотом исповедь с усталым и умным видом, потом наложил на королеву нестрогое наказание. Она немедленно исполнила его, проговорив несколько раз за шитьем «Аве Мария». Алиенора поняла, какое это трудное испытание - сидеть и шить, не имея ничего другого, чем занять мечущийся ум, и думая о том, что не за горами сумасшествие.
Но такое времяпрепровождение не затянулось. Внезапно дверь распахнулась, и вошел капитан стражи.
-Приготовьтесь, леди, сюда идет король, - сообщил он. - Ты, женщина, иди со мной, - сказал стражник Амарии и пятясь вышел в дверь.
И тут Алиенора осталась наедине со своей судьбой. Страх наполнил душу, когда услышала она, как шпоры Генриха быстро постукивают по ступеням лестницы, потом пики снова разошлись, и король быстрым шагом вошел в комнату - плотная фигура в обычной охотничьей одежде, бычья голова наклонена вперед, рыжие волосы и борода отливают седыми прядями, в глазах лед ярости и ненависти. Алиеноре достаточно было раз поглядеть на мужа, чтобы понять: разговор легким не будет. Но разве она надеялась на что-нибудь иное?
Королева сделала реверанс и наклонила голову, соблюдая ритуал. Конечно, более действенно было бы опуститься на колени или упасть ниц в мольбе, но Алиенора напомнила себе, что виноватая здесь не она. Если держаться этой позиции, ей мало что поможет, но согласиться с тем, что она не права, Алиенора не могла.
-Нет слов, чтобы передать, что я о тебе думаю! - без всякого вступления прорычал Генри. Алиенора подняла голову, но муж не пожелал встречаться с ней взглядом. - Это самое горькое предательство за всю мою жизнь, - заявил он, и лицо его покраснело от гнева и обиды.
-Убедить тебя ни в чем невозможно, - спокойно сказала Алиенора. - Все шло к этому. Ты мог бы и догадаться. Господь свидетель, я пыталась предупредить тебя о том, что может случиться, если ты будешь упорствовать и несправедливо относиться к нашим сыновьям. Неужели ты полагаешь, будто я, их мать, останусь в стороне, продолжая спокойно смотреть на то, что ты делаешь?
-Ты знаешь, что ты наделала?! - прорычал Генрих. - Половина Европы ополчилась против меня. И в это число входят твои сволочные аквитанские вассалы! Они используют эту ссору как предлог для восстания против того, что они называют деспотическим правлением.
-Посмотри на себя, Генри! - ответила Алиенора. - Подумай, кто во всем этом виноват?
-Не пытайся придумать оправдание для своих поступков! - брызгая слюной, прокричал он. - Ты совершила страшное преступление, а теперь пытаешься переложить вину на других. Из-за тебя и твоих сыновей существование моего королевства теперь под угрозой. Да что говорить, я и корону могу потерять! Так ведет себя покорная и преданная жена? Это возмутительно, невероятно! Я тебе говорю, Алиенора, ты можешь посмотреть старые хроники и найти там многочисленные примеры того, как сыновья поднимались против отцов, но там нет ни одного случая, когда королева бунтует против мужа. Ты сделаешь меня жалким посмешищем во всем христианском мире. Люди даже говорят, это Божья кара за то, что мы заключили кровосмесительный брак. Кровосмесительный? Да уж скорее дьявольский!
Король был вне себя. Спорить с ним теперь бесполезно, так что и пытаться не стоило.
-И что ты собираешься делать? - с вызовом спросила Алиенора, стараясь скрыть дрожь в голосе. - Предать меня суду? Твоим двенадцати честным и верным людям?
Генрих смерил ее ненавидящим взглядом:
-По закону я должен был бы повесить тебя за измену. Но считай, что тебе очень повезло: не хочу выставлять на публику свой - или твой - позор. Я не сообщал о твоем аресте и не имею намерений заявлять о твоей измене. Хватит с меня скандалов. Ты уже и без того достаточно навредила мне. Теперь вся Европа будет шептаться об этом. Надеюсь, ты это понимаешь. Боже, Алиенора, неужели ты и в самом деле так хочешь причинить мне вред?
-Причинить тебе вред? - повторила Алиенора. Теперь она была в безопасности, а потому могла выговориться. - Это называется: с больной головы… Что ты скажешь обо всех женщинах, с которыми ты изменял мне? А твоя глупая, рабская зависимость от Бекета? Много тебе принесла твоя любовь к нему? Не ради ли его советов ты оставил меня? А то, что ты наплевал на мой совет о том, как править моими владениями? Вот теперь с последствиями этого ты и разбираешься. И самое главное - как ты мог быть таким несправедливым по отношению к нашим сыновьям?
-Я и не догадывался, что ты так сильно ненавидишь меня, - проговорил Генрих, чье лицо было искажено гневом и гримасой жалости к самому себе. - Раны Господни, я взлелеял змею у себя на груди!
-Я любила тебя! - воскликнула Алиенора. - Но ты уничтожил эту любовь, а мне оставалось только смотреть, как ты это делаешь. Я и передать тебе не могу, какую боль ты причинил мне. Все эти годы… - Алиенора закрыла лицо руками и разрыдалась, все накопившееся напряжение и страх последних дней нашли выход в этом потоке слез. - Увы, для нас уже слишком поздно, - всхлипнула она.
-Ни одно из моих так называемых предательств не оправдывает твою измену! - грубо заявил Генрих.
-Так накажи меня! - вскрикнула она, одержимая желанием положить конец этому жуткому противостоянию и стремясь сделать ему как можно больнее. - Давай уж - во все тяжкие. Спроси себя, насколько далеко зашла моя измена. Предай меня казни, а потом остаток жизни мучайся вопросами.
-Что ты хочешь этим сказать?! - угрожающим тоном спросил он.
-Так, значит, тебе небезразлично?! - напустилась на него Алиенора.
-Говори! - Генрих схватил ее за руку. - Ты что, распутничала?
-Не больше, чем Прекрасная Розамунда. Или леди Эйкни. Или Рогеза де Клер. Или любая другая из легиона шлюх, с которыми ты спал.
-Отвечай мне! - взревел он.
-Ты станешь воевать с известным бароном? - Алиенора с удовольствием мстила мужу самым болезненным образом: она делала это так, словно то была ее последняя возможность, словно ее больше не волновало, что она говорит или делает.
-Кто он?! - подскочил к ней Генрих. - Говори!
-Нет уж, попробуй сам догадаться. И поспрашивай себя, не показался ли он мне получше тебя как мужчина!
Эта издевка пришлась по больному месту. У Генриха чуть не пена пошла изо рта. Еще минута - и он будет кататься по полу и жевать подстилку-тростник.
-Да-да, жеребец он хоть куда! - укусила она его еще раз.
-Ну, ты сама напросилась! - окончательно взорвался Генрих, обнажая зубы.
-И что ты теперь со мной сделаешь? Повесишь?
-Нет, такое наказание было бы для тебя слишком легким. - Дыхание хрипами вырывалось из его груди. Генрих почти потерял над собой контроль. - Тебе, я думаю, очень не нравится здесь. Верно я говорю? Это написано у тебя на лице. Ну что ж, моя неверная леди, я запру тебя здесь, чтобы ты подумала о своих грехах, пока я буду решать те проблемы, что ты мне создала. И еще, Алиенора, - добавил Генрих, прищурив налитые кровью глаза, - я надеюсь, что ты сгниешь здесь.
Приговор мужа чуть не подкосил ее, все ощущение торжества мигом испарилось. Все было очень просто. Она была пленницей в этой жуткой комнате. И одному Богу известно, как долго продлится ее заточение. Перспектива мрачная, ужасная… Дыхание у Алиеноры перехватило, она боялась умереть от удушья. Заперта, заключена, обречена не видеть света божьего, не вдыхать запаха растущих цветов, никогда не скакать на коне с соколом на руке, не чувствовать ветра в волосах, нервной дрожи преследования. Разлучена со своими детьми, сослана из своей любимой Аквитании. Наказание было слишком жестоким. Оно убьет ее. Мир уже темнел перед ее глазами…
Алиенора, потеряв сознание, упала на пол. Король безжалостным взглядом посмотрел на нее и гаркнул, вызывая служанку.
-Положи ее на кровать, - приказал он Амарии и направился прочь, торопясь покинуть комнату. - Она скоро придет в себя. Или вообще притворяется, что меня не удивило бы.
Но Алиенора не притворялась. На несколько блаженных мгновений она ушла из этого мира и не ведала о темноте и забвении, которые сомкнулись вокруг нее.
Глава 48
Барфлёр, Английский канал и Саутгемптон, 1174 год
В этой ужасной тюрьме королева провела больше года, когда пришел приказ препроводить ее в Барфлёр на побережье Нормандии.
-Меня вызывает король? - недоуменным голосом переспросила Алиенора, когда капитан стражи сообщил ей о полученных им инструкциях.
-Подготовься, - сказал он Амарии, игнорируя вопрос королевы.
Алиенора не верила своим ушам. Месяцы заключения тянулись медленно и были худшим временем в ее жизни. Королеве казалось, что муж замуровал ее здесь до смерти. Она не видела его с того жуткого дня, когда он заключил ее в эту жуткую темницу. И сообщений от него никаких не получала. Она словно умерла и была похоронена, горько думала Алиенора. Год суровых испытаний изменил ее, она чувствовала себя так, будто в один день потеряла лицо, словно то живое, дышавшее существо, которое было королевой Алиенорой, перестало существовать, а на ее месте осталась мертвая оболочка женщины, которой она была когда-то. Она чувствовала себя раздавленной и изолированной, ей не хватало живых разговоров и всего того, что делало прежде жизнь радостной и приятной.
Долгое время Алиенору жгло негодование - она не могла смириться с несправедливостью своего наказания, ее переполняла ненависть к Генри, пламя которой она раздувала мыслями о мщении, всякими «а что, если»… Но по прошествии какого-то времени Алиенора обнаружила, что лучше не лелеять свои обиды, если не хочешь, чтобы это уничтожило тебя. Вот тогда-то она и пришла к своеобразному смирению, научилась приспосабливаться к обстоятельствам и тешиться малыми повседневными радостями, научилась закрывать свой разум мыслям о том, что должно или могло случиться. Худшим оставалось незнание: когда ее освободят и освободят ли вообще?
Но вот наконец Генрих послал за ней. Означало ли это, что он помирился с сыновьями и они настояли на ее освобождении? Господи, пусть будет так! - молилась она.
Самым мучительным в заточении было то, что Алиенора не получала никаких новостей, никаких известий от своих сыновей и была отрезана от остального человечества. Она очень скучала по детям и не могла не думать о своем любимом Ричарде. Для нее это было настоящей мукой - не знать, жив ли он, здоров ли. Сообщит ли ей Генри, если с Ричардом что-то случится? Ведь Генрих, который запер ее здесь, человек мстительный, он давно перестал быть тем идеалистическим принцем, за которого она выходила замуж, а превратился в короля, которому наплевать на чувства жены и на мнение других. Алиенора переживала за сыновей, боясь, что Генрих может натравить их на нее. А вдруг они ранены или даже убиты в сражении, а ей никто не сообщил об этом? Но если бы ее вызывали из-за этого, она наверняка сердцем почувствовала бы это или, по крайней мере, поняла по виду Амарии.
Алиенора фактически ничего не знала о том, что происходит в мире за окнами ее узилища. Какие-то мелочи ей удавалось выуживать, собирая по крохам, у прислуживающей ей женщины. Против ожиданий, за месяцы обитания в тесной близости они с Амарией стали чуть ли не друзьями. А сложись все иначе, они могли бы перегрызть друг дружке глотки. И все же между ними оставалось расстояние, которое невозможно сократить. Алиеноре сразу же стало ясно, что Амария - женщина необразованная, из нее слова не вытянешь, а какую-нибудь мысль - за ее отсутствием - это уж точно. И как бы Амария в глубине души ни симпатизировала ей, она боялась своего начальства и короля, а потому была полна решимости исполнять их приказы в точности и отказывалась обсуждать с Алиенорой какие-либо вопросы, выходящие за рамки бытовых и самых общих. К тому же Алиенора - королева, и факт этот до сих пор вызывал у Амарии трепет.
Первоначальная враждебность Амарии, как это быстро поняла Алиенора, быстро сошла на нет. Но служанка приступила к исполнению своей миссии с крестьянским неприятием того человека, чье положение гораздо выше, и этот вывернутый наизнанку снобизм с самого начала сделал ее подозрительной, в особенности после слухов о том, чту, вероятно, сделала королева. Но понемногу Алиенора все же завоевала доверие Амарии. Не открытыми заявлениями о своей невиновности, как это попытались бы сделать многие заключенные в ее положении, нет, время от времени она отпускала многозначительные замечания или давала Амарии понять, насколько сильны ее страхи за сыновей. И Амария понемногу пришла к заключению, что с королевой все совсем не так просто, как ей думалось поначалу.
И Амария, к собственному удивлению, вскоре поняла, что сочувствует королеве, сильно сочувствует. И теперь она радовалась за Алиенору, которую вызвал король, хотя и забеспокоилась немного: что, если нужда в ее услугах отпадет, когда королева будет свободна. Она хорошо служила ей, проявляя доброту в той мере, в какой не опасно было это делать. Теперь в переполненном сундуке лежали четыре книги, шахматы, лира и три новых платья, но, возможно, в будущем миледи не захочет иметь перед собой напоминание о темном периоде ее жизни или о служанке, которая делила с ней это время.
-Не волнуйся, Амария, - сказала Алиенора, уловив ее настроение. - Когда меня вернут ко двору, обещаю сделать тебя одной из моих служанок. Я всегда буду благодарна тебе за доброту во время моего заключения.
Позволяла ли Алиенора своему сердцу петь в предвкушении свободы? Она все время посматривала на узкую щель голубого неба, думая о том, что скоро выйдет отсюда, снова окажется в большом мире и насладится остатком лета. Но что было на уме у мужа? После всего, что произошло между ними, он наверняка не захочет, чтобы она жила с ним как жена. Если же Генри собирается вернуться к прежнему - оставить ее правительницей Аквитании, а сам будет править остальной империей, то он не стал бы вызывать ее в Барфлёр. Барфлёр - один из портов, откуда они часто отправлялись в Англию, где Алиенора не бывала уже несколько лет. Для нее Англия теперь навсегда связана с ужасным посещением Вудстока и тяжелым рождением Иоанна вскоре после этого.
Но если Генрих хочет заключить что-то вроде мира и ему нужно, чтобы она отправилась с ним в Англию как королева, пусть так и будет. Алиенора поедет и будет покорно исполнять все, что от нее требуется… И постарается делать это как можно лучше, избегая малейших трений. Любой вариант предпочтительнее того, что она имеет сейчас. Сердце Алиеноры радостно билось при мысли о том, что она, возможно, вскоре увидит сыновей.
Глядя на стоящую у окна и погруженную в свои мысли королеву, Амария с грустью думала о том, что месяцы заключения состарили ее. Алиеноре теперь было пятьдесят два, и она выглядела на свои годы. Прежде рыжие волосы выцвели до цвета соломы и поредели. В уголках глаз и губ поселилась сеточка морщин. Кожа побледнела - Алиенора теперь не бывала на солнце. Но она сохранила - и сохранит до конца жизни - то изящное сложение, которое придавало ее красоте особенное обаяние. Король найдет жену изменившейся, но, несмотря ни на что, привлекательной.
Настроение Алиеноры упало, когда она увидела, что ее сопровождает тяжеловооруженный эскорт. Не было сомнений: Генрих хочет, чтобы она проделала этот путь как заключенная, под стражей. Если только он не задумал какой-нибудь драматический жест, например освободить ее на глазах сыновей. Обманывать себя Алиеноре не стоило: ее будущее по-прежнему не сулило ничего хорошего. Она лихорадочно обдумывала идею броситься в ноги к мужу, унизиться перед ним, пообещать что угодно - что угодно, лишь бы получить свободу.
Странное чувство испытывала королева, оказавшись в седле. Но радость снова почувствовать обжигающие лучи солнца и мягкое дыхание июльского ветерка была отравлена страхом грядущего разочарования. Она не получала удовольствия от цветов, украшавших живые изгороди, от зеленых полей, в которых обнаженные до пояса люди напевали песни, работая на своих полосах, от сверкающих рек и ручьев или от роскошных золотистых окрестностей во всей их летней красоте. Жизнь словно остановила свой ход, пока судьба Алиеноры не откроется перед ней.
Въехав в Барфлёр, королева увидела огромный флот из не менее чем сорока судов, ожидающих в гавани. Значит, они направляются в Англию, как она и предвидела. Но зачем столько кораблей? Потом она увидела множество воинов, ждущих команды грузиться на суда, которые стояли на якорях в дальнем конце пристани. Значит, Генрих берет с собой армию. Неужели он все еще воюет? Это же невозможно! Алиенора стала ощущать беспокойство.
Эскорт провел ее мимо укрепленной церковной башни, где когда-то она вместе с Генри ждала окончания бури, чтобы добраться до Англии, где тот собирался предъявить свои права на королевство. Это было двадцать лет назад. Куда ушло все это время? И куда оно их привело? Но размышлять было некогда - капитан вел их к пристани, где Алиенора увидела большое скопление людей. Среди них было много хорошо одетых женщин, которые ждали, пока на флагманский корабль погрузят их вещи. Подъехав поближе, она разглядела немало знакомых лиц.
Был там и Генри, лицо у него обветрилось и загорело. Он стоял, положив руку на плечо коренастого мальчика с темными медно-золотыми волосами. Сердце Алиеноры радостно екнуло - она узнала Иоанна и в тревоге оглянулась: где его старшие братья? Но их нигде не было видно. Напротив, впечатление такое, будто король собрал всех женщин своего семейства. У Алиеноры перехватило дыхание, когда она заметила свою дочь Иоанну, хорошенькую, как курочку. Девочка с опаской поглядывала в сторону матери. Какая это радость - снова увидеть Иоанну! Алиенора надеялась, что дочка не думает о ней плохо, что отец не отравил клеветой ее юный мозг.
Здесь была и королева Маргарита, которой теперь исполнилось шестнадцать, - внешне чистая копия Людовика. А еще Аделаида, ее младшая сестра, помолвленная с Ричардом, стройная брюнетка лет четырнадцати, уже наверняка созревшая для брака. Несносная Констанция смотрела на Алиенору с нескрываемым презрением. В двенадцать лет она вела себя вызывающе, обтягивающее белое блио подчеркивало каждую деталь ее широких соблазнительных бедер и маленьких грудей. В отличие от большинства девочек, Констанция коротко стригла волосы, отчего приобретала сходство с эльфом, однако, по мнению Алиеноры, это ничуть не делало ее интереснее. Но Констанция всегда хотела быть непохожей на других и привлекать к себе внимание. Рядом с ней стояла нежная Алиса Морьенская, бросая задумчивые взгляды на помолвленного с ней Иоанна, который не обращал на нее никакого внимания. А присматривала за всеми незаконнорожденная сестра короля Эмма Анжуйская, активная дама во вдовьем одеянии, очень похожая на своего отца, графа Жоффруа. Алиенора подозревала, что Генрих вызвал Эмму, чтобы та заняла место матери, томившейся в тюрьме. Чуть в
стороне от них возбужденно беседовала стайка благородных девиц и дам, явно приглашенных прислуживать всем королевским домочадцам.
Когда сопровождение королевы спешилось, капитан придержал уздечку лошади, пока она спрыгивала на землю. Король отошел от общей группы и медленно, с бесстрастным лицом направился к Алиеноре. Та сделала формальный реверанс, потом в страхе поднялась, посмотрела на мужа и поймала его взгляд без малейшего следа эмоций.
-Не стану говорить, что рад тебе, Алиенора, - начал он сипловатым голосом. - Ты бы все равно мне не поверила. Но надеюсь, твое путешествие было приятным.
-Почему ты меня вызвал, милорд? - спросила она. Продолжать обмениваться любезностями не имело смысла, хотя все вокруг с живым интересом смотрели на них.
-Я везу тебя - и этих молодых дам - в Англию. Благодаря твоим усилиям война все еще продолжается. - Генрих злобно посмотрел на жену. - Теперь даже шотландцы зашевелились, словно нам мало тех неприятностей, что доставляют Людовик и твои возлюбленные сыновья. Они все угрожают вторжением в Англию, и мой английский юстициарий засыпал меня мольбами о помощи. Не сомневаюсь, тебе, мадам, это известие доставляет удовольствие.
Алиенора не могла оставить незамеченным этот укол.
-Мне очень жаль, что у тебя столько хлопот, - произнесла она. - Но ты сам их накликал.
-Значит, ты к этому не имеешь никакого отношения? - фыркнул Генрих, сохраняя бесстрастное выражение.
-Я никогда и никого не провоцировала вторгаться в Англию. Не понимаю, как мое присутствие в Англии поможет тебе.
-Неужели ты думала, я оставлю тебя в Руане, когда война бушует на всех фронтах и Париж неподалеку? - злобно ухмыльнулся Генрих. - Одному из наших сыновей - а возможно, и самому Людовику - может прийти в голову освободить тебя. Я не дурак, Алиенора. Ты будешь помещена в надежную тюрьму в Англии и оттуда уже не сможешь сеять смуту.
Алиеноре словно положили на грудь тяжелый камень. Она боялась, что опять потеряет сознание, как это случилось, когда Генри сказал ей о судьбе, которая ее ждет. Надеяться на свободу и вдруг снова провалиться в яму отчаяния - это ужасно! Но Алиенора сумела сохранить контроль над собой.
-И куда ты отправляешь меня?
-Пока еще не решил. Где бы тебе не понравилось больше всего?
Она чуть было не ответила, что в Вудстоке, но вовремя сдержалась. Любая тюрьма, пусть самая мрачная и зловещая, была бы лучше.
-Пока моим сыновьям грозит опасность, мне все равно, где я буду, - ответила Алиенора. - Но что ты собираешься делать с этими девочками - их женами?
-За ними будет хороший присмотр. Я отправляю Маргариту, Констанцию и Алису в замок Мальборо, как гарантию хорошего поведения моих сыновей и короля Людовика. Я поручаю их моей сестре.
-А Иоанна и Иоанн?
-Иоанна поедет с ними. Иоанн с этого времени будет при мне. Он единственный преданный сын из всех моих чад. - Лицо Генриха смягчилось при упоминании о младшем сыне.
-Мне позволено будет обнять моих детей? - спросила Алиенора.
-Что-то ты не очень думала о том, чтобы обнять их, когда отправляла в Фонтевро, - ответил Генрих.
-Это ты их туда отправлял, - возразила она.
-Будь честна, Алиенора, ты дождаться не могла, когда избавишься от Иоанна, хотя он был еще ребенком.
Алиенора была поражена его словами.
-И в этом тоже твоя вина, - бросила она ему в лицо.
-Моя? При чем тут я?
-Это длинная история, и тебе ее не понять, - устало ответила она.
-Алиенора, у меня мало времени, - раздраженно покачал головой Генрих. - Мы должны погрузиться и отплыть как можно скорее, чтобы поймать прилив. Пусть твоя служанка принесет твои вещи.
Алиенора словно опять вернулась в 1154 год, вот только теперь, в июле, путешествие обещало быть гораздо спокойнее. Но как только они вышли в море, волны стали раскачивать корабль, а потом начали дыбиться так высоко, что корабль бросало вверх и вниз и судно скрипело и трещало, словно готово было вот-вот развалиться.
Женщины, включая Алиенору, находились в каюте в носовой части судна, кто-то страдал морской болезнью, большинство были пуганы, девятилетняя Иоанна тихонько плакала рядом с матерью и цеплялась за нее.
-Ну-ну, деточка, - успокаивала ее Алиенора.
Обнимая собственного ребенка, королева благодарила судьбу за эту маленькую радость среди страха и несчастий. Но когда она попыталась успокоить плачущую Констанцию, девочка грубо стряхнула с себя ее руку. Алиенора отпрянула и поклялась себе, что больше никогда не прикоснется к девчонке.
Снаружи до них доносились громкие предупреждающие крики моряков. Потом начался дождь, он неистово молотил по стенам и крыше. Жуткое раскачивание на волнах, казалось, не кончится никогда. Алиенора попыталась молиться, но никак не могла сосредоточиться. Неужели она в самом деле хотела, чтобы Господь пощадил ее? Не лучше ли будет для всех, включая и ее, если корабль пойдет ко дну?
Потом все услышали голос короля, который перекрикивал бурю. Он обращался к корабельной команде:
-Если Господь в Своем милосердии решил, что после моего прибытия в Англию должен воцариться мир, то пусть Он дарует мне безопасный переход через Канал. Но если Он решил наказать мое королевство, то пусть я никогда не достигну берегов моей страны!
Господь оказался милосерден. Вскоре после этого море успокоилось, а к вечеру они увидели Саутгемптон. Но милосердия у Генриха было меньше, чем у Создателя. Как только они причалили и ближайшему окружению короля принесли хлеб и свежую воду, король подошел к Алиеноре, которую до этого времени умудрялся просто не замечать, и удостоил ее короткой совместной прогулки.
-Я направляюсь в Кентербери, чтобы принести наконец покаяние перед гробницей святого и блаженного мученика, как теперь называют покойного Томаса, - сказал он. - Ты знаешь, что его канонизировали?
Алиенора знала. Она испытала язвительное удовольствие при мысли о том, как кентерберийские монахи будут охаживать короля плетью. Господь свидетель, он это заслужил, и не только за ту неблаговидную роль, что сыграл в смерти Бекета.
-Да, - ответила она. - Это случилось до того, как ты запер меня под замок.
Генрих не ответил на ее выпад, его мысли опережали разговор.
-Я решил отправить тебя под стражей в замок Сарум, где ты будешь находиться, пока я не отдам иного приказа. Ты должна понимать, Алиенора: это твое наказание за то, что ты стала угрожать моей короне… и за то, что по собственной воле разрушила наш брак.
-Обвинять в этом ты можешь только себя! - воскликнула она, охваченная гневом.
-Весь мир порицает тебя как изменницу твоего мужа и короля. Послушала бы ты, что о тебе говорят! И после всех твоих измен я должен снова поверить тебе?
-Доверие - дело взаимное, - горько ответила она. - Мое доверие ты подорвал много лет назад. Твой вклад в наш брак был одним многолетним предательством! Ты начал разрушать его задолго до того, как я стала защищать наших сыновей.
-Мужчины отдают дань молодеческой страсти, - пожал плечами Генрих. - С чего ты взяла, что ты какая-то особенная среди жен и должна ждать верности от мужа? Я отдавал тебе дань любви, Господь тому свидетель, но ты ее убила.
-Да, но это случилось только после того, как Розамунда похитила эту любовь. Ты меня больше не любил - ты любил ее, ты сам об этом сказал. Произвел на меня впечатление! - Алиенора произносила эти слова с презрением, но ее раны еще не зарубцевались, она до сих пор чувствовала боль. И от перспективы дальнейшего заключения у королевы волосы вставали дыбом. - Генри, как долго ты собираешься держать меня взаперти?
Король собирался дать какой-то язвительный ответ на ее замечание о Розамунде, но Алиенора внезапно переменила тему и прогнала эту его мысль. Он хотел ответить жене побольнее, хотел отплатить за долгие и горькие годы борьбы, распрей и тяжелых сражений, ведь она отчасти была ответственна за это.
-Пока не умрешь, - язвительно ответил он.
Глава 49
Сарум, Уилтшир, 1175 год
Грозная каменная квадратная башня Сарума стояла на вершине холма, на открытом всем ветрам месте. Травянистый холм был одной из насыпей времен железного века, но об их древности почти ничего не знали те, кто строил на них укрепления. Ходили смутные слухи о том, что горбы на холмах были похоронными курганами, поэтому никто не хотел приближаться к ним, боясь злых теней, которые, может быть, прячутся там, защищая покойников. Позднее это место колонизовали римляне. В земле время от времени находили куски то гончарных изделий, то строительных камней, один раз нашли фрагмент мозаики, увидев который горожане покачивали головами и бормотали о божественных духах. Сарум - или Солсбери, как некоторые его называли, - был источником множества легенд, и последние из них ткались из слухов об английской королеве, запертой в замке.
Никто ее не видел, хотя она провела там уже много месяцев. Привезли ее тайно посреди ночи и - если верить слухам - держали под замком в тайной комнате, высоко в башне. Никто не знал точно, почему она там, под такой завесой секретности все было сделано, но в харчевнях поговаривали, что она каким-то образом виновата в войнах, уже более года бушевавших в Англии и за морем. Это был кровопролитный конфликт между королем и его сыновьями, которых все время поддерживал французский король, а Господь свидетель - французам никогда нельзя доверять. Если только слухи не врали, то была противоестественная война, потому что сыновья воевали против отца, муж против жены. Но что можно ожидать, если король и вся его родня - дьяволово семя?
Теперь война и ссора закончились. И все благодаря святому Томасу Мученику! Как только король Генрих в Кентербери понес наказание - хвала Господу! - за свое участие в коварном убийстве святого, блаженный Бекет выиграл для него сражение с шотландцами. Шотландский король Вильгельм Лев был взят в плен, когда король Генрих еще лежал, залечивая раны после бичевания в Кентербери, - явный знак одобрения и прощения Господа. Когда Бог и святой Томас перешли на его сторону, Генрих Сын Императрицы стал неуязвимым, а потому король Людовик испугался и заставил Молодого Короля и его братьев отказаться от вторжения. Эту весть разносили по рынку извозчики в своих телегах и человек с танцующим медведем, недавно пришедший из Лондона.
Потом горожане узнали, что король Генрих торжественно вернулся в Нормандию, трусливый король Франции запросил мира, а английские принцы выразили покорность отцу, встав перед ним на колени. Отец обменялся с ними поцелуем мира. Был подписан договор, и они пообещали никогда не поднимать против отца оружия. Ах, как по всей Англии в честь этого события звонили тогда колокола! Никогда прежде такого не было.
Алиенора слышала этот звон. Он оглушал ее с колокольни недостроенного собора, темного и приземистого, похожего на присевшее животное на холме под збмковым курганом. Она знала: этот звон означает что-то важное, какую-то великую победу. Вот только чью? Неужели Генрих все-таки разбил сыновей? А может быть, он потерпел поражение и - о радость несказанная! - скоро сыновья придут и освободят ее?
Сердце королевы томилось в заточении. Место это было мрачное, неприветливое… и грязное, потому что воды не хватало. Изолированный на холме и окруженный мощными стенами и глубоким, утыканным кольями рвом, Сарум был отрезан от большинства современных удобств. А ветер! Как же он завывал! Амария часто говорила ей, что в соборе дьячок не слышит пения стоящего рядом. Даже летом ветер хлестал замок, свистел вокруг его стен, грохотал дверями и ставнями. Зимой ветер обрушивался порывами, выл нещадно в оконных щелях, постоянно гасил огонь, который они пытались поддерживать в никуда не годных жаровнях. Первая зима Алиеноры в Саруме оказалась сплошной мукой. Ей было холодно, как никогда в жизни. Она страдала от обморожения и могла только благодарить Господа, что не стала жертвой ревматизма, которым болели все жители этого забытого богом места.
В остальном же у Алиеноры не было поводов жаловаться. Нет, ее не замуровали в подземелье, как думали горожане, у нее имелись покои, подобающие королеве, и служили ей как королеве. Отведенные ей покои ничуть не отличались от королевских в ее дворцах и имели такие роскошные вещи, как подушки и богатые гобелены, среди которых она провела жизнь. Поначалу Алиенора радостно удивилась, а потом поняла, что это знак пожизненности ее заключения. И тем не менее она радовалась тому, что может опять пользоваться роскошью, подобающей ее высокому положению, пусть при этом и лишена свободы. Ей подавали неплохую еду на серебряных тарелках и хорошее бордоское вино в отделанных драгоценными камнями кубках. У нее были иллюминированные книги из Винчестерского хранилища, комплект шахмат из слоновой кости, тончайшие шелка для вышивки. Но при этом деньги, выделенные королем на содержание прислуги, были так невелики, что позволяли ей держать только одну служанку.
Алиенора была благодарна за то, что Амарии разрешили сопровождать ее в Сарум, но бесилась из-за того, что они по-прежнему вынуждены были делить кровать. По крайней мере, она тактично обучила Амарию мыться каждый день и менять нательное белье, но все равно здесь, на вершине холма, им приходилось вести борьбу за гигиену: вместо воды в кувшине для мытья им приносили солоноватую жидкость. Алиенора постоянно жаловалась, что ее преследует запах сырых водорослей.
Надзирали за ней люди с положением, люди, которым доверял король. Юрист и дипломат Ранульф Гланвиль был тем самым человеком, который в прошлом году пленил шотландского короля. Он сам сказал королеве об этом - пожалуй, единственная новость, которую до нее разрешили довести. Гланвиль был энергичным, гибким, умным и красноречивым человеком. Он помогал Генриху в его реформах и даже написал трактат о законах и традициях Англии. Гланвиль нравился Алиеноре, хотя она и подозревала, что его преданность королю не позволяла ему сочувственно относиться к ней. Вскоре после знакомства Алиенора пригласила его пообедать с ней. К ее удивлению, Гланвиль согласился, и его присутствие за столом стало более или менее регулярным. Их живой и остроумный разговор, который никогда по обоюдному молчаливому согласию не касался дискуссионных проблем, значительно помогал ей преодолеть унылую монотонность дней.
Другим надзирателем - на Алиенору произвело впечатление, что Генрих счел необходимым назначить для пригляда за ней двух человек, - был один из королевских мажордомов, и звали его Ральф Фиц-Стефан. Он был не столь разговорчив, как Гланвиль, и хотя неизменно относился к королеве уважительно, она знала: Фиц-Стефан всегда начеку - завоевать его расположение ей не удавалось. Алиенора инстинктивно чувствовала, что если потребуется какая-нибудь услуга, то лучше обратиться к Гланвилю. Он и в самом деле старался услужить ей. Позволял прогулки по стене замка, если этому не препятствовал ветер. При ветре подниматься туда было опасно. Алиенора и стражники, которые сопровождали ее, подвергались немалому риску: попробуй бросить вызов стихиям - и ветер сдует тебя со стены.
Когда погода была мягкой, королева поднималась в свое высокое гнездо и смотрела за мощные крепостные стены, защищавшие перенаселенный город вплоть до бескрайнего простора долины Эйвона с ее невысокими холмами, за которыми начиналась восточная оконечность Нового леса, невидимая отсюда. Потом Алиенора поворачивалась и задумчиво смотрела на юг, где в сотнях миль лежала Аквитания. Так мучительно думать о земле, где родилась, - Алиенора боялась, что больше никогда не увидит тех мест, но ее сердце неуклонно тянулось туда. В мыслях своих она часто совершала путешествия по скрытым, поросшим буйной зеленью долинам, иссушенным солнцем холмам и узким ущельям, снова радостно смотрела на могучие замки, устроившиеся на утесах, на тихие каменные церкви и уютные деревни, ряды виноградников и сверкающие серебром реки. Аквитания постоянной занозой сидела в ее сердце.
А что ее народ - скорбел ли, сердился ли из-за того, что с его герцогиней обошлись так несправедливо? Ее заточение, вероятно, жестоко ударило по жителям Аквитании, потому что после окончания войны, которая, как предполагала Алиенора, чуть не сбросила его с трона, Генрих вряд ли сдерживал себя, доказывая свою власть над ее владениями. Никто не счел нужным сообщить королеве, что на ее месте в Пуатье теперь сидел Ричард, принятый ее подданными и провозглашенный отважным воином, каким уже успел себя проявить. Ричард, находившийся там по приказу и под строгим присмотром отца…
Стоя на высокой стене неприступного замка, держа в руке бесполезное головное покрывало и не обращая внимания на ветер, который трепал пряди, выбившиеся из кос, Алиенора в тоске прижимала лицо к грубому камню бойницы, устремляла неподвижный взгляд вдаль и думала о том, что пророчества нередко сбивают с толку. «Северный король» - а это был Генрих - все еще правил Аквитанией, но «орлице распавшегося союза» - а это явно была она, теперь Алиенора уже не сомневалась - еще предстояло узнать, почему она обретет радость именно в третьем птенце. Щенки проснулись, громко зарычали, как это давным-давно предсказал Мерлин, но единственным человеком, остававшимся в цепях, как это описал провидец, была их мать.
Внутренняя мука казалась нескончаемой. «На печаль настроена моя флейта, мои песни не песни, а плачи», - скорбно думала Алиенора, обращаясь в отчаянии к красочному языку трубадуров, на котором она воспитывалась.
Алиеноре не с кем было разделить свое горе, кроме Амарии, хотя та все еще и побаивалась королеву и обычно только сидела да слушала, сочувственно охая время от времени.
-У меня была королевская библиотека! - снова и снова говорила ей Алиенора. - Я жила богато, получала удовольствие, общаясь с моими дамами, наслаждалась музыкой. Я была королевой с двумя коронами! Я имела все! А теперь мне остались одни печали - сердце мое полно слез. Я кричу, но никто не слышит моего голоса.
Случалось, в королеве просыпался непокорный дух, давали о себе знать прежние настроения.
-Можешь не сомневаться: я не перестану кричать! - заверяла она Амарию. - Я не устану. Я буду возвышать мой голос, как трубный глас, чтобы он достиг ушей моих сыновей. Они спасут меня!
Когда Алиенора услышала колокола, грудь ее снова наполнилась надеждой, ей не терпелось узнать о том, что случилось. Не в силах усидеть на одном месте, она расхаживала по комнате, крепко обхватив себя руками, Амария с тревогой смотрела на нее. Этим утром Амария была в соборе, ходила туда исповедоваться - что делала довольно часто, - хотя ей и не нравился высокомерный капеллан, которому доверили лечить душу королевы. И там узнала о победе короля. Но, как и обычно, служанка не сообщила Алиеноре ничего из того, что слышала за стенами замка.
Алиенора почти убедила себя в том, что Ричард и Молодой Король - и, может быть, даже Жоффруа - идут вызволять ее. «День моего избавления наступил, я знаю! - шептала она. - И тогда я вернусь в свою родную землю. Прошу Тебя, Господи, пусть так оно и будет!» Амария отвернулась, не в силах больше смотреть на королеву.
Дверь комнаты открылась. На пороге стоял Ранульф Гланвиль, на его привлекательном грубоватом, но умном лице было выражение торжества, и несколько блаженных мгновений Алиенора думала, что вот сейчас он скажет ей: она свободна. Алиенора даже зашла так далеко, что решила проявить к Гланвилю благоволение, когда тот вернется к власти, потому что он проявил себя предусмотрительным тюремщиком… Но его слова безжалостно разрушили все надежды.
-Миледи, король приказал мне сообщить вам, что ваши сыновья признали королевскую власть над собой и король Людовик признал поражение. Колокола, которые вы слышите, - это праздничный звон в связи с достижением мира. Они звонят повсюду. Радуется вся Англия!
Алиенора упала в кресло, из нее словно вышел весь воздух. Она не могла произнести ни слова - так велико было ее разочарование.
Гланвиль смотрел на нее без намека на сочувствие. Он был неглуп и наверняка догадался, что королева неверно истолковала причину радости.
-Вы можете сообщить мне что-нибудь о моих сыновьях? - сумела наконец спросить она.
-Мне дозволено сообщить, что разногласия между ними и королем улажены, он простил их измену, объяснив ее молодостью. При сложившихся обстоятельствах король проявил немалое великодушие, но мне не дозволено обсуждать с вами условия мирного соглашения, миледи. Могу только сказать, что из привязанности и любви к принцам король объявил всеобщую амнистию.
Алиенора поднялась на ноги. Надежда снова затеплилась в ней.
-Значит, я наконец свободна? - взволнованно спросила она.
-Нет, миледи, к сожалению, это не так. - На лице Гланвиля появилось мучительное выражение.
Алиенора при его словах чуть не вздрогнула, но вздрогнула Амария, которая шумно заплакала. Ах, все это невыносимо!
-Тогда как же это может называться общей амнистией, если под нее не подпадаю я?! - вскрикнула Алиенора.
Гланвиль явно чувствовал себя неловко. В нем говорили два внутренних голоса, обсуждая, сколько ему можно сказать королеве.
-Возможно, я превышаю свои полномочия, - начал он, - но, по словам короля, он убежден, что настроение его сыновей подогревалось смутьянами. Его величество назвал французского короля… и вас.
Конечно же. На кого-то нужно возложить вину, кто-то должен быть наказан. Генриху нужны сыновья - его наследники. Хотя Алиенора подозревала, что цену за мир он им предложил еще меньшую, чем раньше. Просто ему нужно - необходимо - установить с ними хорошие отношения. И сделать это как можно скорее. Но всегда требуется козел отпущения. Кто-то, на кого люди могут показывать пальцем и говорить: это она стояла за смутой. А перекладывать вину на сыновей неполитично.
Алиенора никогда, даже в самых страшных своих кошмарах, не могла представить, что Генрих настолько мстителен.
Король торжествовал, и какое-то время на рыночной площади и в харчевнях Сарума говорили только об этом. Добрый король Генрих - так его теперь величали, забыв тот ужас, который они испытали, узнав о смерти Бекета, и о том, как обвиняли после этого Генриха во всех смертных грехах. Сейчас для них имело значение только одно: Генрих одержал победу над врагами, как то и подобает королю. Некоторые еще помнили испытания, выпавшие на их долю во время правления слабого короля Стефана, а потому знали, что сильного короля следует ценить. Целую неделю в харчевнях надрывно и немелодично перепевались баллады о действительных и вымышленных подвигах короля.
Виновата во всем королева Алиенора - тут следовали многозначительные кивки, - которая теперь сидит взаперти в замке. Она стала причиной войны, тут сомнений нет, а вместе с ней и этот дьявол, французский король Людовик. Алиенора не как другие женщины. Надо же: предать своего мужа! Но по-настоящему никто не удивлялся. За прошедшие годы ходили и другие слухи, и уж если говорить откровенно, то довольно скандальные. И вероятно, правдивые, с учетом того, что им стало известно теперь. Люди переходили на шепот…
Но время шло - своим обычным ходом для добропорядочных обитателей Сарума и угнетающе медленно для Алиеноры, заточенной в башне, - и настроение людей менялось. Разными обходными путями доходили до них и другие слухи, оскорблявшие их крестьянское сознание и врожденное чувство справедливости.
-Король открыто живет со своей любовницей!
-Он выставляет напоказ эту девку - пусть, мол, все видят!
-Ее называют Розой Мира. Будь я проклят - ей бы больше подошло Поганая Роза!
Генрих снова стал предметом неодобрения и насмешек. И женщины были даже непримиримее по отношению к нему, чем мужчины. «Подданные хотят быть похожими на короля, а он подает им дурной пример, - сетовали они. - Глядишь - и наши мужья начнут ему подражать!» При этом женщины недовольно цокали языками.
Алиенора ничего этого не слышала, хотя Амария и могла бы рассказать ей кое-что. Служанка воздерживалась, но не потому, что ей строго наказали помалкивать, а потому, что сочувствовала госпоже, которая очень нервничала, когда речь заходила о короле. У несчастной королевы и без того хватало проблем, и Амария не хотела их увеличивать.
Но неведение Алиеноры продолжалось недолго. Неожиданно к ней приехал гость - аскетический Гуго Авалонский, хороший друг Генриха и его наставник. Алиенора всегда симпатизировала Гуго и уважала его. Этот праведный, добрый и бесстрашный человек всегда был откровенен. А его безграничное милосердие было широко известно. Он происходил из благородной бургундской семьи, стал монахом в монастыре Гранд-Шартрёз, главной обители картезианского ордена. Гуго только что по срочному вызову короля прибыл в Англию, чтобы возглавить новый монастырь, основанный Генрихом в Уитхеме в графстве Сомерсет.
Встав на колени для благословения настоятеля Гуго, Алиенора спрашивала себя, что привело его сюда. Вряд ли он приехал, только чтобы дать ей духовное утешение, хотя была бы рада и этому, потому что, как ни старалась, не могла проникнуться симпатией к капеллану, которого назначил Генрих. Но еще Алиенора опасалась, что Гуго Авалонский привез ей дурные новости - еще один удар от мужа. И ее опасения оправдались.
-Дочь моя, - сказал настоятель низким повелительным голосом, - я приехал с деликатной, но необходимой миссией.
Ах нет, подумала Алиенора, но, соблюдая правила приличия, пригласила гостя сесть.
-Это разобщение между вами и королем очень печально и достойно сожаления, миледи, - начал Гуго, посмотрев на нее теплым сочувственным взглядом.
-Это не просто разобщение. Я нахожусь в заключении. Муж не может простить мне, что я заняла сторону сыновей.
-Об этом из милосердия я воздержусь говорить, - продолжал Гуго, видя огорчение Алиеноры и зная, что любые его слова только усугубят ее скорбь. - Но я должен откровенно поговорить с вами и сказать, что всегда рассматривал союз между вами и королем Генрихом как прелюбодейский и незаконный.
-Прелюбодейский? - отозвалась Алиенора.
Она старалась не думать о более широком толковании того, о чем говорит отец Гуго, и отбрасывала в дальний закуток памяти воспоминание о Жоффруа в ее постели, о тайном, постыдном препятствии к браку с Генри из-за интрижки с его отцом. Что бы сказал благочестивый настоятель, если бы ему это было известно? Но сама Алиенора никогда не стала бы об этом говорить, и Генри это знал. Не стал бы говорить и он, потому что женился на ней, зная об этом препятствии. Иначе их дети станут бастардами.
Несколько мгновений Алиенору преследовала мысль о том, что Гуго Авалонский каким-то образом узнал про ее амурные дела с Жоффруа. Нет, это невозможно, сказала она себе. Даже Генри не пошел бы на такое безрассудство и несправедливость - не стал бы оспаривать права своих сыновей. Но момент был трудный, и Алиенора с трепетом ждала, что ей скажет настоятель.
-Аннулирование вашего первого брака было совершено, по моему мнению, на сомнительных основаниях, - проговорил Гуго. - Вы вышли за короля Людовика по всем христианским законам. Разрешение было получено без всяких, как я полагаю, затруднений, а при его отсутствии последовало бы наказание. Но вы предпочли оставить вашего мужа и выйти за другого, с которым у вас еще более тесные кровные связи. По этой причине из второго вашего союза ничего хорошего не могло выйти, что и выяснилось со временем. А потому король желает разорвать ваш брак, подав прошение, в котором это желание будет обосновано кровным родством.
Алиенора слушала, потрясенная. Расторгнуть их брак? Конечно, это вполне логично - решительный ход, расторгающий брак, который фактически перестал существовать, поскольку получил несколько смертельных ударов: не брак, а чистое воспоминание. Но она никак не ожидала, что Генрих попытается развестись с ней. И почему теперь? Это следовало бы сделать, когда он узнал о ее роковой непокорности.
Алиенора, недоумевая, покачала головой:
-И что тогда будет со мной?
Настоятель взял ее за руку и задержал, изо всех сил стараясь представить неприемлемое как вполне возможное.
-Король заявит, что вы оба заключили этот союз, не ведая о препятствиях, а потому ваши дети по-прежнему останутся законнорожденными и помех к наследованию короны нет.
Мысли Алиеноры метались. Если Генри утверждает, что их брак незаконен, то и претензий на ее земли у него не должно быть… и на нее самое. Тогда засветит свобода…
-Если я никогда не была замужем за королем, то я не являюсь его подданной и не могу быть обвинена в измене, - произнесла она. - Если я дам согласие на этот развод, то у него не будет оснований задерживать меня здесь, он должен меня отпустить. Постойте, добрый настоятель, я скажу все до конца. - Алиенора подняла руку, чтобы пресечь возражения. - Я суверенная герцогиня Аквитании. Как только я соглашусь на это, мои владения должны вернуться ко мне, а я должна быть освобождена. Я удалюсь в свои земли и стану править ими как независимый сюзерен. А после моей смерти земли мои перейдут сыновьям. Развод будет означать, что империи сейчас наступает конец, но со временем все наши владения воссоединятся.
-Ах! - выдохнул настоятель, и в этом восклицании сумел со всей очевидностью передать, что все не так просто, как она думает. - Король, кроме того, собирается выдвинуть против вас обвинение в том, что вы совершили супружескую измену по собственному злому умыслу.
-Если я не его жена, то как я могла совершить супружескую измену? - тут же парировала Алиенора.
-Это все юридические домыслы, миледи. Восстав против короля и совершив супружескую измену, вы считали себя его женой. Любой, кто предпринимает действия, направленные против безопасности короля или блага его королевства, либо считается его врагом, либо совершает измену. Своей супружеской изменой вы могли угрожать законному престолонаследию.
-Это в моем-то возрасте?! - воскликнула Алиенора.
-Может быть, и нет, - снизошел настоятель Гуго с едва заметной улыбкой. Ему эта неприятная миссия не доставляла удовольствия. - Но Папа с подозрением отнесется к вашему поведению. В этом вы можете не сомневаться. Он, вероятно, сочтет, что король, держа вас взаперти, прав.
Алиенора пришла в бешенство:
-Генри, значит, думает получить разом все! Женой он меня больше не хочет видеть, но готов на любые трюки, чтобы сохранить за собой мои земли, на которые он не будет иметь никаких законных прав после расторжения нашего брака.
-Король предполагает, что герцог Ричард сможет и дальше править Аквитанией вместо вас в качестве вашего наследника. Как он это делает и теперь. Кажется, вы именно этого хотели.
Ричард! Радость наполнила сердце Алиеноры, когда она услышала о сыне, к тому же услышала такую хорошую новость. Но несправедливость Генриха оказалась мучительно горька.
-Ричард должен был делить власть со мной - об этом было договорено, а не о том, что он станет править самостоятельно. Ему всего семнадцать.
-Вполне достаточно. Он достиг возраста мужской зрелости, - заметил настоятель Гуго. - Ричард уже известен как великий воин, остается только пожелать ему немного больше мудрости. Увы, к сожалению, он не принес ничего, кроме раздрая, в вашу дикую страну. Я не должен говорить вам об этом, но люди подняли бунт, узнав, что вы не возвращаетесь, и Ричард прибег к страшным мерам, дабы привести их к покорности и утвердить свое правление.
Алиенора вовсе не ожидала услышать такое. Ричард воспитывался в рыцарских добродетелях, его учили быть доблестным, защищать бедняков, слабых, невинных. Он был хорошо образованным молодым человеком, трубадуром, которого растили как истинного сына юга. И мать изо всех сил старалась привить ему неискоренимую любовь к его наследству.
-Что он натворил? - с дрожью в голосе спросила Алиенора, забыв на мгновение предполагаемый развод и ее обиды на мужа.
Настоятель Гуго посмотрел на нее с мучительным выражением.
-Нельзя сказать, что Ричард действовал неэффективно. В Аквитании теперь все спокойно, и она покорна ему. Но в этом нет ничего удивительного, потому что он прошелся по земле с большой жесткостью, сметая замки один за другим и не щадя ни мужчин, ни женщин, ни детей. Подробности всех жестокостей, совершенных его людьми, плохо поддаются описанию человеческим языком.
-Расскажите мне! - потребовала Алиенора, не веря своим ушам.
Ричард - ее сын, и она не могла допустить, чтобы он творил жестокости. А если Ричард что и сделал, то лишь по приказу отца, потому что сам не мог быть таким бессердечным по отношению к земле и народу, в любви к которым признавался когда-то матери. Это был ее народ! Алиеноре хотелось плакать за землю, на которой она родилась. Ведь аквитанцы, в конце концов, сражались за возвращение своей герцогини и возражали против того, чтобы ими управлял сюзерен, который не имел права захватывать ее полномочия. Если они смогли вынести эти жестокости, то как-нибудь и она выслушает все о произошедшем с ними.
Точеное лицо Гуго выдавало во время рассказа сильные эмоции.
-Тех, кто выступал против герцога, калечили: кому-то выкалывали глаза, кому-то отрубали руки. Говорят, что женщин насиловали. Простите меня, миледи. Ричард и его воины. Все сообщают, что он был безжалостен. Аквитанию подавили жестоко, и теперь она лежит под его железной перчаткой.
И это сделал мой сын, самый любимый, подумала Алиенора. На какое-то время она потеряла дар речи. Наконец, потрясенная, пробормотала:
-Пусть Господь простит его… и утешит пострадавших.
Алиенора никак не могла представить себе Ричарда в роли тирана, истязателя, насильника… Нет, это все происки Генри. Она должна верить в это.
-Вы понимаете, отец настоятель, что в такой ситуации я с еще большей решимостью буду бороться за свои права, - заявила она. - Аквитания нуждается во мне, и я должна быть там.
-Вы должны делать то, что подсказывает вам ваша совесть, миледи, - мрачно ответил Гуго. - Я, как того требовал мой долг, передал вам пожелания короля и высказал собственное мнение. Могу только добавить, что бороться вам придется, сидя здесь, в замке, так как король не намерен выпускать вас отсюда. Меньше всего он хочет, чтобы вы возвращались в Аквитанию. Он говорит, что на свободе вы опять начнете плести заговоры против него, объединяться с вашими сыновьями и вассалами. Он опасается, что вы снова выйдете замуж за суверена, с которым он враждует.
-Значит, Генри ищет способ отодвинуть меня в сторону и при этом ничего не потерять! - вспыхнула Алиенора. - Но если развод со мной вызовет такие затруднения, то почему он это делает?
-Мне неприятно говорить об этом, но король хочет жениться еще раз, - сказал Гуго Авалонский мягким голосом, однако Алиенора восприняла его слова как пощечину. Для нее после месяцев тихой монотонной жизни это было невыносимо, через край.
-На ком? - спросила она, думая о Розамунде.
Неужели Генри и в самом деле решил жениться на своей любовнице, дочери простого рыцаря? Он совсем потерял разум!
-На Аделаиде, принцессе Франции, - ответил настоятель, неодобрительно скривив рот.
-Но она обручена с Ричардом!
-Да, но обручения, как и браки, могут быть разорваны, - напомнил Гуго. - Король уже послал письмо Папе Александру, в котором просит отправить легата в Англию, чтобы заслушать дело против вас. Это все, конечно, держится в большой тайне, и король особенно настаивает на том, чтобы вы вели себя благоразумно, поскольку разрыв вашего союза - шаг серьезный и может иметь далеко идущие последствия.
-А если я попытаюсь сообщить миру о том, что возражаю, хотя шансы быть услышанной у меня невелики, то он отнимет мои привилегии! - презрительно сказала Алиенора.
-Король об этом не говорил, и я надеюсь, что так далеко он не зайдет, - ответил Гуго, вставая и собираясь уходить.
-Отец настоятель, - быстро проговорила Алиенора, - вы мудрый человек, вы известны вашей принципиальностью. Что бы вы посоветовали мне сделать? Если я соглашусь на этот развод, мое положение улучшится?
-Миледи, я бы посоветовал вам молиться, просить наставления у Господа и ждать решения Папы. Он решит по справедливости, в этом можно не сомневаться. Он не из тех людей, которые покупаются королями.
Когда Гуго ушел, Алиенора сделала то, что он ей советовал: опустилась на колени и принялась молиться за себя, за Генриха, за Ричарда, бессмертной душе которого явно грозила опасность, и искать выход из своего нынешнего положения. Она давно уже смирилась с тем, что ее брак с Генри разорван, и могла понять необходимость официального разрыва, чтобы Генри мог жениться, но удивилась собственной слабости: ведь она чуть не расплакалась, узнав, что Генри хочет избавиться от нее ради этой молоденькой девочки. Сколько ей там? Тринадцать лет! Господи милостивый, неужели Ты не мог избавить меня хотя бы от этого?
Любовь Генри к ней давно умерла. Он ненавидел жену, что доказывал раз за разом. Почему же тем не менее иногда в темной пустоте ночи Алиенора ловила себя на том, что все еще хочет его, все еще - против всех доводов разума - лелеет маленькую надежду, будто они могут примириться? Почему?
Ответ был под рукой. Просто ни один мужчина никогда не затронул ее так, как Генри, не разбудил в ней таких бешеных чувств. Никто другой не мог с ним сравниться. Между ними навсегда сохранится какое-то чувство, какой-то отблеск великой страсти, которую они когда-то разделяли. И даже перед лицом того, что сделал с ней муж, Алиенора все еще хотела его в своей постели. Это было хуже всего. Да что там говорить - это было худшее в заключении, которое лишало ее общества мужчин, а в особенности одного конкретного мужчины. Даже сейчас тело Алиеноры жаждало прикосновения мужа, того наслаждения, что он давал ей…
Королева старела. Годы безжалостно уходили в никуда. Вскоре вся привлекательность оставит ее, и она станет старухой, а способность соблазнять, доставлять наслаждение мужчине и самой получать удовольствие сойдет на нет. Живя в изоляции, Алиенора чувствовала, что ее время истекает, но не было никакой возможности удовлетворить насущную потребность, живущую в ней. Прежде Алиенора думала, что в отсутствие всяких возбудителей это чувство угаснет и она научится сосредоточиваться на духовном, чего не делала в годы своей бесшабашной молодости и бурного супружества, думала, что обретет душевный покой и это позволит ей открыть разум и сердце для любви к Господу… Но она ошибалась, как же она ошибалась! Дошло даже до того, что Алиенора принялась проигрывать в воображении сцену соблазнения ею красивого Ранульфа Гланвиля, который был таким приятным собеседником за ужином и, возможно, не отверг бы предложения задержаться и чуть позже… Но хотела она не Гланвиля.
Алиенора хотела Генри. Однако Генри решил развестись с ней. И если он добьется своего, то ей больше никогда не лежать в постели с мужчиной. И при мысли об этой жуткой перспективе слезы потекли у нее ручьем.
Четыре месяца ждала Алиенора новых известий. Четыре долгих, бесконечных, несчастных месяца, во время которых она изводила себя предположениями о том, что скажет или сделает Папа. Наконец ее снова посетил настоятель Гуго. Принимая его, Алиенора заставляла себя быть спокойной. Она была полна решимости встретить любое известие с достоинством и мудростью, на какую только способна.
Стоял холодный ноябрь, ветер завывал на плато, где находился Сарум, свистел в окнах, и долго поддерживать огонь в жаровнях было невозможно. И потому Алиенора сидела, закутавшись в меха, а настоятель поплотнее завернулся в свой большой шерстяной плащ, надетый поверх хабита.
-Его святейшество прислал легата - кардинала Сант-Анджело, - сказал Гуго. - Он приехал под предлогом разрешения спора между епархиями Кентербери и Йорка. Легат встретился с королем в Винчестере, и ваш муж поднял вопрос о разрыве брака. К сожалению, он еще пытался подкупить кардинала большим количеством серебряных монет, но кардинал отказался их брать. Он даже не стал выслушивать доводы короля, просто предупредил, что развод с вами чреват серьезными опасностями и на этом обсуждение вопроса закончилось. Вскоре после этого кардинал Сант-Анджело отбыл в Италию.
Алиенора испустила протяжный вздох облегчения, но ее удовлетворенность решением легата была омрачена пониманием того, что, хотя она и остается законной женой короля, Генрих не хочет ее и теперь воспылает к ней еще большей ненавистью. А ведь она никак и не влияла на решение Рима… Впрочем, если бы ее вынудили, она непременно сделала бы это.
-Я, конечно, удовлетворена, но думаю, король сердится, - сказала Алиенора.
Настоятель снова одарил ее своей милой улыбкой:
-Нужно ли спрашивать? Он не любит, когда разрушают его планы.
-Он не сдастся, - беззаботно заметила она. - Генри найдет другой способ избавиться от меня.
-Он может обратиться к Папе, но, по-моему, это будет пустая трата времени.
-Вы не одобряете решения Папы, отец настоятель? - с вызовом спросила королева.
-Устами его святейшества говорит Господь. Кто я такой, чтобы оспаривать его слова?
-Вам это нелегко - быть посредником между Генри и мною? - улыбнулась настоятелю Алиенора.
-Я не ищу легкости в делах мирских, - ответил он. - Надеюсь, что обращался с вами справедливо и по-человечески.
-Хотелось бы мне, чтобы милорд король был таким же предусмотрительным, - заметила Алиенора, когда настоятель поднялся, собираясь уходить. - Не сомневаюсь, что мы еще встретимся.
-Хотелось бы при более благоприятных обстоятельствах, - дружелюбно ответил он.
Глава 50
Сарум, 1175 -1176 годы
Зима была ужасная. Урожай не удался, и в Англии царил голод - даже Алиенора испытывала недостаток в хорошей еде, потому что сократили рацион всех обитателей замка. Цена бушеля пшена поднялась многократно, а хлеб, эта основа основ в еде богатых и бедных, стал роскошью. Бедняки ели корни, орехи и траву, даже кору обдирали с деревьев. Было мясо, потому что большинство скота забили и засолили для еды зимой, но голодный люд в бедняцких домах мяса почти не видел. Люди умирали на улицах от голода или от чумы. И только с приходом лютых холодов поветрие пошло на убыль.
Алиенора отдавала, что могла, со своего стола, чтобы поддержать бедняков.
-Я больше не в состоянии проявлять милосердие в той мере, в какой это полагается королеве, - сказала она Ранульфу Гланвилю. - Но эту малость я могу делать.
Королева сама ходила голодная. В ее покоях стоял холод, и они с Амарией проводили дни, закутавшись в меха, пальцы в перчатках леденели, носы розовели от холода. Рождество было мрачным - никакого праздничного застолья или веселья, и Алиенора, простуженная, провела бульшую часть времени в постели.
А потому она удивилась, когда в начале нового года Гланвиль объявил о приезде Гуго Авалонского. Сердце у нее упало: королева предчувствовала, что если настоятель приехал к ней по такому снегу и льду, то, значит, привез какую-то важную новость. Алиенора устало прикидывала, что же это может быть за новость. Она готова была биться об заклад, что речь идет о разводе.
Гуго приветствовал ее мягкой улыбкой, благословил, когда она встала перед ним на колени, а потом сразу перешел к делу:
-Миледи, король прислал меня спросить, не хотите ли вы удалиться от мира, постричься в монахини и поселиться в Фонтевро. Он знает, что вы питаете любовь к этому дому.
Удалиться от мира? Это когда ее сердце рвалось на свободу, а душа и тело жаждали жизни?
-Он предложил назначить вас настоятельницей Фонтевро, и вы прекрасно знаете, что это очень высокая и уважаемая должность.
-И что он просит взамен? - спросила Алиенора, понимая, что это еще одна попытка со стороны Генри избавиться от нее, сохранив ее земли.
-Ничего, миледи. Если вы согласитесь постричься, то Папа наверняка аннулирует ваш брак. Для него это будет удобным выходом.
Алиенора подошла к окну и уставилась невидящим взором в его узкую щель, за которой виднелись покрытые снегом поля. Разве может должность настоятельницы считаться высокой, когда ты бульшую часть жизни была королевой? Но было и еще кое-что…
-У меня нет склонности к такой деятельности, - ответила она.
-Я так и предполагал, - иронически и насмешливо сказал настоятель Гуго. - Я по своему опыту знаю, что многие из тех, кто уходит в религию, не имеют такой склонности. Родители решают судьбу детей, отдавая их Богу. Со временем они обучаются смирению в стенах монастыря. Некоторые добиваются огромных успехов и становятся блестящими примерами монашеской жизни.
-Вы можете представить меня блестящим примером монашеской жизни?
-Нет, миледи. - Настоятель не смог сдержать улыбку. - Но роль настоятельницы не сводится только к духовному наставничеству. Она руководитель, глава, администратор, ее мнением интересуются важные персоны. Став настоятельницей Фонтевро, вы обретете статус, независимость и возможность использовать ваши немалые таланты и опыт государственного управления. Подумайте об этом. Фонтевро - тихое место, мощный дом молитвы, а ваша семья давно связана с этим монастырем.
Алиенора задумалась. Может быть, Гуго прав. Конечно, лучше иметь хоть какую-то власть и независимость, чем вообще ничего. А как настоятельница Фонтевро она будет обладать многими свободами. Алиенора знала, что может добиться успеха в этой роли. Но ей нужно думать еще и о будущем. Не только ставки были гораздо выше, но и ей требовалось больше, гораздо больше, чем мог предложить Фонтевро.
-Не думайте, что меня не привлекает это предложение, - проговорила она. - Поверьте, я на многое готова, чтобы выйти из тюрьмы. Но уверена, у меня еще много дел в этом мире, и я не собираюсь от них отказываться… или отдавать мою корону или мое наследство. Потому что, отец настоятель, речь идет именно об этом. Это единственный способ, который позволяет Генри развестись со мной и сохранить за собой мои владения.
-Вы уверены, что не хотите еще обдумать это предложение? - спросил Гуго.
-Нет. Прошу вас, скажите королю, что у меня нет склонности к религиозной жизни.
-Хорошо, миледи, - ответил настоятель и собрался было уходить, но Алиенора убедила его остаться на обед и переночевать в замке, прежде чем пускаться в долгое, холодное и трудное путешествие.
Повод для тревоги дала ей фраза, сказанная настоятелем за скудным обедом.
-Генри не может заставить меня стать монахиней? - спросила Алиенора.
-Хотелось бы мне ответить вам «нет», но были случаи, когда мужья замуровывали нежеланных жен в монастыри и вынуждали монастырские власти держать их в заключении. Я знаю короля и не думаю, что он зайдет так далеко. Но в этом деле слишком многое поставлено на карту.
-И на его пути стоит всего лишь одна стареющая упрямая женщина, - добавила она.
Алиенора волновалась, она беспокоилась. И наконец решилась обратиться к Ротру, епископу Руанcкому, который накануне ее рокового бунта предлагал Алиеноре вернуться к Генриху. В отличие от Гуго Авалонского, Ротру считал их брак законным. Обращение к нему могло сыграть положительную роль. И Алиенора написала ему, сообщив, что ее принуждают уйти в монастырь против ее воли, и отдала незапечатанный свиток Ранульфу Гланвилю для прочтения. Содержание немного обеспокоило его, но он согласился доставить письмо адресату. Вот только Алиенора не была уверена, что он это сделает.
Но Гланвиль не обманул, и вскоре Алиенора получила от архиепископа ответ, которым тот заверял ее, что будет возражать против принуждения ее стать монахиней в Фонтевро. Ротру добавил, что довел свои соображения до короля, и предупредил ее, что Генрих собирается еще раз обратиться к Папе с просьбой о расторжении их брака. Ну что ж, подумала Алиенора, в таком случае он не получит моих земель! Она снова позволила себе думать о том, что, возможно, обретет свободу.
Глава 51
Винчестер, 1176 год
-Готовьтесь, миледи, - с воодушевлением произнес Гланвиль, войдя жарким августовским утром в покои королевы. - Вас вызывают в Винчестер. - Было ясно, что он рад сообщить ей приятные новости.
Алиенора тупо посмотрела на него. Она не могла понять, что это означает. Неужели Генри наконец сжалился и подарил ей свободу?
Гланвиль, кажется, прочел ее мысли:
-Его величество король обручил вашу дочь леди Иоанну с королем Сицилии. Она сейчас в Винчестере, где готовится ее отъезд из королевства, и король позволил вам посетить ее там, чтобы проститься. Но в путешествии вас будут сопровождать стражники.
Такая неожиданная доброта со стороны мужа застала Алиенору врасплох. Неужели его сердце оттаяло по отношению к ней? Может быть, это первый шаг к примирению? Вот уже три года она самым жестоким образом отрезана от своих детей, лишена возможности видеть, как они растут, зреют, не может исполнять свой материнский долг. Один Господь знает, как эта разлука скажется на младших детях, этих несчастных, невинных жертвах. Генри об этом и не подумал, ему важно лишь отомстить ей, верно? Но после такого примирительного жеста она готова забыть о прошлых обидах. В радостном предвкушении встречи с Иоанной Алиенора была готова к любому благоприятному для нее развитию событий.
В королевских апартаментах Винчестерского замка кипела работа: девицы носились туда-сюда с богатой одеждой, шкатулками, набитыми драгоценностями, торговцы демонстрировали роскошные ткани, швеи без устали трудились над приданым одиннадцатилетней невесты. И посреди всего этого сидела Иоанна, являвшая собой копию, хотя и менее блестящую, юной Алиеноры, свежее личико девочки порозовело от возбуждения. При виде появившейся в дверях матери она встала и сделала глубокий реверанс, ее парчовые юбки с жемчужной россыпью веером легли на пол.
-Девочка моя! - воскликнула Алиенора, не в силах сдержать эмоций, и мать с дочерью замерли в объятиях друг друга, забыв о всяких формальностях и годах разлуки, они плакали и смеялись. - Значит, ты выходишь замуж, - сказала Алиенора, когда смогла взять себя в руки. Не стоило обременять девочку потоками своих печалей.
-Я плыву в Палермо и выхожу замуж за короля Вильгельма, миледи. Милорд мой отец говорит, что Вильгельм - выдающийся правитель, а Сицилия - прекрасная земля.
Сердце Алиеноры чуть не истекало кровью, когда она слышала эти невинные мечтания дочери. Она молилась, чтобы этот брак оказался счастливее, чем ее собственный. Потом она обратила внимание, что Иоанна смотрит на ее синий блио. Все платья Алиеноры были старыми, потому что Генрих не считал нужным менять их, и оторочка на этом платье пообтрепалась. Она понимала, что думает дочь: не подобает королеве одеваться в обноски. Но девочка весело защебетала о замечательном подвенечном платье, за огромные деньги приобретенном Генрихом. Королю было важно, чтобы его дочь произвела на мир хорошее впечатление.
-Я попрошу его, чтобы он купил несколько новых платьев для вас, миледи, - сказала Иоанна, тронув сердце Алиеноры.
-Это не имеет значения, - ответила королева. - Он и без того проявил доброту, разрешив мне посетить тебя здесь.
-Нет-нет, я непременно сделаю это! - сверкнув глазами, воскликнула Иоанна. - И я уговорю отца отпустить вас ко мне в Сицилию. Вы там были когда-нибудь, матушка?
Сердце Алиеноры упало. Неужели Генри не счел нужным сказать кому-нибудь, чтобы бедной девочке сообщили: она, вероятно, прощается с родителями навсегда. Иоанна отправлялась далеко, в королевство на краю света, и надежды на то, что они встретятся снова, призрачны. Такова судьба принцесс, выходящих замуж за принцев других королевств. Взять ту же Матильду в далекой Германии. Алиенора сомневалась, что когда-нибудь увидит свою старшую дочь. Она все еще тосковала по Матильде, и эта тоска останется с ней до конца дней. Уезжавшим было легче, потому что они погружались в хлопоты и мысли о предстоящем приключении, острее всего разлуку переживали остающиеся.
-Я ездила в Сицилию, когда была королевой Франции, - беззаботно ответила Алиенора. - Это прекрасная страна с чудесными видами и древними руинами. А Палермо - красивый город. Король Вильгельм нормандского происхождения, как и ты. Но, доченька, не жди, что я приеду к тебе. Ты ведь знаешь, твой отец недоволен мной. Еще чудо, что он позволил мне приехать. Я бы не хотела, чтобы ты зря ждала меня в Палермо и твое ожидание закончилось разочарованием. Но мы можем писать друг другу, - быстро добавила Алиенора, видя, что Иоанна готова расплакаться. - Ну, так ты покажешь мне свое подвенечное платье?
Дни, проведенные с Иоанной, были драгоценными, золотыми днями, пролетевшими слишком быстро. Неминуемое расставание придавало им остроту и великолепие. Алиенора чувствовала трагизм этих дней: вернуться к дочери, перед тем как проститься с ней навсегда, но она старалась как могла, напускала на себя веселый и счастливый вид. Зачем тратить этот подарок на причитания и слезы. Иоанна должна увезти с собой радостный образ матери, который сможет лелеять и хранить в своем сердце.
-Отец отправит тебя назад в Сарум? - спросила как-то Иоанна, когда они прогуливались по збмковому саду; как и всегда, сзади, стараясь быть незаметными, шли два стражника.
Сама Алиенора давно уже привыкла к своему заточению, но чувствовала, что Иоанну это беспокоит.
-Наверняка, - беззаботно ответила она.
-А почему он тебя запер?
От этого наивного вопроса Алиенора вздрогнула.
-У нас было разное мнение о том уровне власти, которым он должен наделить твоих братьев, - осторожно ответила она. - К несчастью, это привело к войне, и хотя я ее, конечно, не хотела, твой отец частично вину возложил на меня.
-Я слышала, как он говорил, что никогда больше не сможет полюбить тебя или поверить тебе, - невинно проговорила Иоанна, ее тоненький голосок прозвучал скорбно.
Алиенора была потрясена. Ни один ребенок не должен слышать, как один родитель говорит такое о другом!
-А ты была виновата, мама? - Дочь смотрела на нее вопросительным взглядом.
-В то время я так не думала, - вздохнула Алиенора. - Считала, что поступаю правильно. Но теперь я не уверена. И очень хочу, чтобы эти раны залечились.
-Я тоже, - заявила девочка. - Но я не думаю, что этого хочет мой брат Молодой Король.
-Вот как?
Вот это новость! Алиенора считала, что Генрих помирился с сыновьями и братья подчинились тяжелой руке отца.
-Мой отец король со двором был здесь на Пасху. Братья тоже приезжали, но они все время спорили. Молодой Генрих был недоволен тем, что его держат без всяких дел в Англии, тогда как Ричарду и Жоффруа позволено править Аквитанией и Бретанью. Он обвинил короля в том, что тот хочет лишить его права наследования короны, но отец не пожелал его слушать, тогда Молодой Генрих попросил отпустить его в Испанию посетить могилу святого Иакова в Компостеле, хотя, я думаю, на самом деле он хотел встретиться с друзьями и учинить смуту. По крайней мере, так сказал отец. Он не отпустил Молодого Генриха. Потом король позволил брату уехать в Аквитанию, но я думаю, там Молодой Генрих подстрекал людей против Ричарда. Да, и я слышала, что он часто принимает участие в турнирах.
Значит, поняла Алиенора, отношения между королем и наследником никудышные. Иоанна, вероятно, правильно все поняла: дела обстояли хуже, чем до мятежа. Конечно, Генри не стал бы доверять сыновьям после случившегося.
-А что Ричард? - спросила Алиенора. - О нем ты что-нибудь знаешь?
-Нет. Он вернулся в Аквитанию. Люди там его ненавидят. У Жоффруа в Бретани все, кажется, благополучно, если не считать того, что ему приходится жить с Констанцией!
Мать с дочерью обменялись понимающими улыбками, но Алиенору встревожило, что ее подданные ненавидят Ричарда.
-А Алиенора и Иоанн? - спросила она.
-Алиенора по-прежнему в Фонтевро, мама. Она должна выйти замуж за инфанта Кастильского, только я не знаю когда. - (Еще одна потерянная дочь, с горечью подумала Алиенора.) - А Иоанна снова обручили - теперь с Хависой Глостерской.
-Он же был обручен с Алисой Морьенской!
-Она умерла от лихорадки, - сообщила Иоанна. - Иоанн говорит, что этот новый брак сделает его богаче.
Еще одна богатая наследница. Алиенора со скорбью вспомнила милую Алису, которая умерла, так и не успев вкусить радости жизни. Этот новый брак был, казалось, послан самим Богом - разумное решение проблемы: ведь наследства у Иоанна не было никакого.
-Отец держит его при себе, - сказала Иоанна. - Называет его своим любимым сыном. Но на самом деле сильнее всех он любит Джеффри.
Джеффри? Но тут Алиенора поняла, что дочь говорит о бастарде короля. Он всегда любил этого мальчика, с горечью подумала она.
-Джеффри сражался за него, - продолжала Иоанна. - Он проявил необычайную смелость. Отец сказал… - Ее голос замер, и она покраснела.
-Да? Что он сказал? - попробовала помочь Алиенора.
-Он сказал, что только Джеффри показал себя настоящим сыном, а все остальные его сыновья - бастарды.
-Понятно, - ответила королева. Она очень ясно представляла себе все происходящее.
Алиеноре доставляло удовольствие пользоваться свободой в пределах замка, хотя стражники и находились у каждой двери. Как-то раз, проходя через пустой парадный зал, королева заглянула в знаменитую Расписную комнату, названную так по чудесным стенным росписям. Войдя туда, она раскрыла рот от изумления. Потому что на той части стены, которая прежде оставалась пустой, теперь появилась новая обескураживающая роспись: свободно парящий орел на распахнутых крыльях, а за ним - три орленка, тогда как четвертый, самый маленький, сидел на шее родителя и вид у него был такой, будто он в любой момент готов выклевать ему глаза.
Алиенора, рассматривавшая роспись, услышала шаги у себя за спиной - пришел Ранульф Гланвиль.
-Простите меня, миледи, но сейчас подадут обед. О, я вижу, вы обратили внимание на новую роспись.
-Ее заказал король?
-Да, миледи.
-Насколько я понимаю, орел - это сам он. Но какой во всем этом смысл?
Ее надзиратель заговорил ровным голосом, явно не получая удовольствия от собственных слов:
-Когда кто-то из нас спросил короля, в чем смысл этой росписи, он сказал, что орлята - это четыре сына, которые и после смерти будут преследовать его.
-Но Иоанн - всего лишь ребенок. Почему он и его сюда включил? - Про остальных Алиенора могла понять, но эта вопиющая глупость повергла ее в ужас.
-Так говорят и некоторые королевские придворные, миледи. Но король ответил, что боится, как бы самый молодой, которого он теперь обнимает с такой любовью, не нанес бы ему однажды самую больную и глубокую рану, переплюнув всех остальных детей.
-Это чепуха! - отрезала Алиенора.
-Нужно знать мысли короля в то время, когда он это говорил, миледи. Он заметил, что враги человеку - домашние его[67 - Евангелие от Матфея, 10: 36.].
И не только дети, подумала Алиенора, вспоминая собственную роль в бунте сыновей. Но Иоанн! Иоанн никогда не предаст отца, который так избаловал его, так расточал ему свою любовь.
Иоанна уехала, сопровождаемая веселой кавалькадой, в Саутгемптон, где ее ждал корабль, чтобы везти за море. Трудно было Алиеноре прощаться с дочерью, смотреть, как та уходит из дверей замка, но королева держалась изо всех сил. Она давно уже привыкла справляться с печалью, ее закалили куда как более серьезные испытания, и она была полна решимости попрощаться с дочерью с улыбкой на лице.
Алиенора ожидала, что ее немедленно отвезут в Сарум, но Ранульф Гланвиль уехал по королевским делам, и никто не заводил речи о ее отъезде. Королева оставалась в Винчестере, гуляла по роскошным покоям в обществе одной только Амарии, а два ее стражника стояли у входных дверей. Алиенора решила, что Генри, вероятно, занят другими, более неотложными делами. И она могла только благодарить Господа за эту счастливую передышку от скуки и неудобств Сарума.
В день архангела Михаила[68 - День архангела Михаила - 29 сентября.] королева все еще оставалась в Винчестере. Через окна она слышала музыку и звон кафедральных колоколов в честь сбора урожая. Сентябрь тихо близился к своему завершению. Стало холодать, наступил октябрь, но Алиенора по-прежнему оставалась в Винчестере. Как-то утром к ней пришел смотритель замка с кожаным дорожным сундуком.
-Миледи, это прислал его величество король. Это для вас и вашей прислуги.
Алиенора, которая решила, что этот сундук - сигнал к ее отъезду, уставилась на смотрителя разинув рот, потом посмотрела на окованный железом сундук. Неужели это подарок от Генри? Еще одно предложение мира? Может быть, Господь смягчил его сердце?
Когда смотритель замка ушел и осталась одна Амария, Алиенора, раздираемая сомнениями, подняла крышку и не без удивления вытащила из сундука два алых плаща, две накидки такого же цвета, две меховые шкуры и расшитое покрывало. Амария удивленно вздохнула.
-Кажется, я знаю причины этой щедрости, - сказала Алиенора, чувствуя, как потеплело на ее сердце. - Думаю, за это я должна благодарить мою дочь Иоанну.
Конечно! Душенька Иоанна, которая видела нищету матери, обратилась к отцу. Это ни в коем случае не уменьшало благородства его жеста, сказала себе Алиенора. Ведь Генри вполне мог проигнорировать просьбу дочери. Но он все же прислал эти прекрасные одежды. И об Амарии не забыл. Конечно, она испытала укол ущемленной гордости оттого, что муж не подумал о различии в статусе между королевой и служанкой, прислав последней такую же одежду. Но Генри и сам любил просто одеваться и не придавал никакого значения придворной мишуре. Поэтому ему, возможно, не пришло в голову, что Алиеноре нужна одежда более богатая, чем ее горничной. Самое главное, что он прислал это. Уже немало - теперь у них будет хорошая теплая одежда на зиму.
Глава 52
Монастырь Годстоу, 1176 год
Монастырь расположился на острове между двумя ручьями, вытекающими из Темзы. Он стоял, мощный и серый, среди зеленых полей, где без устали работали добрые монашенки. Ручной труд - труд Божий, подумал Генрих, он почти так же важен для устава святого Бенедикта[69 - Бенедикт (Венедикт) Нурсийский (около 480 -547) - один из основателей монашеского движения на Западе, автор так называемого устава святого Бенедикта.], как и молитва.
Король приехал из Вудстока, поездка в который оказалась мучительной. Генрих с трудом заставил себя подняться по лестнице в пыльные пустые комнаты башни, пройти по заросшему лабиринту с шиповником, цепляющим злобными колючками. Он сразу же понял, что приезжать сюда не следовало. Пребывание в доме, где прежде жила его возлюбленная, порождает слишком мучительные воспоминания.
Поэтому Генрих отправился в Годстоу, дабы найти успокоение в монастыре, где его возлюбленная искала убежища. Он отчетливо помнил тот страшный день два года назад, когда Розамунда пришла к нему - лицо встревоженное, вишневые губы дрожат…
Она обнаружила уплотнение у себя на груди, сказала Розамунда, и это ее напугало, потому что ее бабушка умерла из-за опухоли в этой же самой части тела.
Генрих решил, что Розамунда паникует на пустом месте. Он прощупал уплотнение, провозгласил, что это всего лишь прыщик, а потом, охваченный страстью при виде и прикосновении к груди возлюбленной, без дальнейшего шума овладел ею, усмирив ее страхи… по крайней мере, так ему показалось.
Но прыщик не прошел. Шли месяцы, а уплотнение все увеличивалось в размерах, проникло на поверхность сквозь кожу, стало болезненным. Розамунда плакала дни напролет, впадала в истерику, говорила, что это наказание за великий грех, который она совершила, полюбив его. Они больше не должны спать вместе, просила она. Встревоженный ее состоянием и разросшейся язвой, Генрих вызвал врачей, которые принялись талдычить о разбалансировке жидкостей. Они сделали его обожаемой возлюбленной кровопускание, поставив пиявки. Но лечение не дало никакого результата. Розамунда продолжала таять на глазах. В результате не осталось уже никаких средств, которые могли бы предложить врачи.
-Это суд Божий, - снова сказала Розамунда. - Я совершила страшный грех не только против Господа, но и против королевы Алиеноры. Эта болезнь дана мне в наказание.
-Насчет королевы можешь успокоиться, - грубо ответил Генрих. - Если бы не ее упрямство, я бы женился на тебе.
-Нет, Генри, - печальным голосом ответила Розамунда. - Поступить так было бы неправильно. Папа Римский знал это и потому отказался аннулировать твой брак. Королева Алиенора - твоя жена и мать твоих детей, что бы она ни сделала. А я, совершив с тобой прелюбодеяние, причинила ей вред. И теперь несу наказание за это.
-Пустые фантазии! - взбесился Генрих.
Но Розамунду ничто не могло переубедить. Она уже перестала быть той веселой девочкой, которую он любил, а превратилась в больную женщину, снедаемую раскаянием.
-Я бы хотела искупить свою вину, - плача, сказала она. - Я не могу уйти на покой с таким грузом на совести.
-Исповедуйся - и покончим с этим! - прорычал Генрих хриплым от чувства голосом.
-Позволь мне написать Алиеноре письмо. Пожалуйста. Я хочу объясниться с ней и попросить прощения.
Король, потрясенный, напустился на нее:
-Нет! Я категорически запрещаю тебе делать это. Алиенора не заслуживает ни твоих извинений, ни твоего раскаяния. Когда я думаю о том, что она сделала со мной…
-Пожалуйста, Генри…
-Нет, я сказал! - Он поднялся и вышел.
После этого состояние Розамунды стало быстро ухудшаться. Сердце короля разрывалось. Он согласился отправить возлюбленную в Годстоу - монастырь, в котором она воспитывалась. Монастырь удобно располагался рядом с Вудстоком, так что он мог навещать ее. Генрих настоял на том, что будет сопровождать возлюбленную, и ее везли в монастырь на носилках. Двигались они по необходимости медленно, потому что к тому времени Розамунда сильно ослабела. Когда ее положили на узкую кровать, старшая монахиня по лазарету ненадолго допустила Генриха к ней. Он с трудом заставлял себя смотреть на истощенное, бледное лицо Розамунды, чья голова лежала на грубой подушке, по которой разметались ее волосы.
Генрих, не помня себя, вернулся ко двору, потому что многочисленные обязанности короля требовали его присутствия. Будучи всегда простым, практическим человеком, он оказался перед фактом: его возлюбленная умирает и он, возможно, никогда больше не увидит ее. И уж совершенно точно не будет спать с ней. Его ночи были мученичеством, и в конце концов Генрих не выдержал и взял себе в постель девку из служанок, безымянную потаскушку, которую забыл на следующий же день. Служанка молча, в благоговейном страхе лежала под ним, пока король удовлетворял свою потребность и усмирял отчаяние с помощью ее тела. После этого Генрих, в соответствии со своим характером, предался блуду. Самой заметной его победой была Ида де Тосни, девица из хорошей знатной семьи. Она уже была беременна.
Это случилось вскоре после того, как жена - Генрих не мог даже заставить себя произнести ее имя - предала его. То, что сделала Алиенора, чуть не стоило ему короны. А кроме короны, и много еще чего. Что ж, теперь она платила за это. И заплатит еще дороже, думал он со скорбью и горечью. Хотя король и запретил передавать ей какие-либо новости, но питал безжалостную надежду, что кто-нибудь сообщил жене: после ее заточения он открыто жил с Розамундой, демонстративно выставляя как свою любовницу - пусть все видят. Что же касается желания Розамунды извиниться перед Алиенорой… Ну, бедняжка была уже не в своем уме из-за страшной болезни. Виновата во всем его жена. А желание Розамунды написать ей… Подумать только!
Когда Розамунда исчезла из его повседневной жизни и могла теперь умереть в любой день, Генрих обнаружил, что хочет закричать о своих мучениях перед всем миром. Ему отчаянно требовалось утешение. Боль была невыносима, и она усиливалась непреходящей грызущей жаждой отомстить Алиеноре. Именно в этот момент королем снова овладело желание взять другую жену. Откровенно говоря, это желание пришло к нему, когда он новым взглядом посмотрел на Аделаиду Французскую, обрученную с Ричардом, и понял, что она вырастает в юную красавицу - с высокими грудями, соблазнительно округлыми бедрами. Генриху казалось теперь, что Аделаида станет наиболее подходящей женой для него - в девочке течет королевская кровь, а ее фигура хорошо приспособлена к деторождению. Она, конечно, никогда не сможет заменить Розамунду, но женитьба на ней поможет смирить боль утраты. А какой это прекрасный способ отомстить изменнице-королеве!
Но Аделаида была принцессой, дочерью короля Людовика, который теперь вроде бы считался союзником Генриха, и - что еще больше осложняло дело - была обручена с его сыном Ричардом. Несмотря на внешнюю пристойность и дружественность их отношений, которых с таким трудом добился Генрих, он все еще питал мстительные чувства к Ричарду, а потому мысль о лишении сына невесты доставляла ему удовольствие. Господи, до чего же старшие сыновья разочаровали его! Генрих даже подумывал о том, чтобы назначить Иоанна наследником всех своих владений.
Теперь, когда он решил, что хочет иметь Аделаиду, действовать нужно было стремительно, прежде чем Людовик начнет поднимать шум в связи с долгожданной и много обсуждавшейся церемонией бракосочетания его дочери с Ричардом.
И все бы хорошо, если бы не одно препятствие: у Генриха уже была жена. Но, к его разочарованию, Алиенора и Папа Римский в этом вопросе были непреклонны. Ни взятками, ни завуалированными угрозами не удавалось подвигнуть его святейшество. А эта сука в Саруме, невзирая ни на что, полна решимости сохранить за собой свои владения. Проку ей от этих земель все равно никакого - ведь она сидит взаперти в замке, мстительно думал он.
Генрих навещал Розамунду, хотя эти поездки и причиняли ему несказанную боль. Он ездил настолько часто, насколько позволяли ему дела, и с каждым посещением видел, что состояние возлюбленной ухудшается. Он понял, что она ушла от него навсегда, эта женщина, которую он любил, а на ее месте остался призрак, чьи мысли были только о раскаянии и надежде на жизнь небесную. Это все, что сделали для нее монахини.
Генрих каждый раз оставлял ее, исполненный скорби и тоски по тому, что уже ушло навсегда. Что бы он ни делал, вернувшись ко двору, беспокойно ли сидел на своем месте за столом на возвышении или отправлялся на охоту, взгляд его постоянно ловил Аделаиду, соблазнительную и фигуристую в облегающем шелковом блио, и Генрих чувствовал, как закипают в нем прежние страсти. По прошествии какого-то времени он заметил, что и девушка поглядывает на него своими кошачьими глазами и принимает вызывающие позы, чтобы привлечь внимание. Генрих знал, что у Ричарда для Аделаиды почти нет времени - Ричард слишком занят турнирами и шлюхами, и Аделаида ему интересна только в одном: на рынке принцесс крови цена ей была высока.
Папа высказался не в пользу Генриха. Алиенора отказалась постричься в монахини. Вероятность нового брака так же мала, как вероятность отрастить крылья и полететь, но Генриху нужна была Аделаида в его постели, и теперь ему было все равно, как она там окажется - с благословения Церкви или греховно. И ей, кажется, тоже было все равно.
Однажды, после того как Аделаида целый вечер многозначительно поглядывала на короля сквозь пространство шумного, кишащего людьми обеденного зала, он тайком прошел в ее комнату. Она ждала его, освещенная пламенем жаровни, облаченная лишь в ночную рубаху из такого тонкого материала, что он казался прозрачным. Стоило Генриху раз взглянуть на нее - и он понял, что обречен.
Генрих, казалось, и дыхания не успел перевести, как Аделаида забеременела. Конечно, ему пришлось отослать ее от двора в монастырь в глуши Норфолка, при этом он чуть не каждый день отбивался от настоятельных вопросов Людовика относительно свадьбы. Именно в этот момент и пришло известие, которого он страшился более всего: из Годстоу сообщили, что Розамунда умерла.
И Генрих отправился в Годстоу, сердце его билось, когда он подходил к дверям церкви, чтобы в одиночестве оплакать свою любимую. Настоятельница встретила его у ворот и дала разрешение войти в монастырь, удивившись тому, насколько постарел король с того дня, когда впервые приехал сюда вместе со своей возлюбленной. Теперь это был сломленный человек сорока трех лет, с сединой в волосах и дородной фигурой, морщины забот и печалей бороздили его измученное лицо. Праведно или неправедно, но он искренне любил эту девушку - в этом никто не сомневался.
Генрих оказался в церкви один. В алтаре горела одинокая лампадка, означавшая, что Господь здесь - в Своем доме. Король уважительно поклонился, потом медленно подошел к алтарю и новой гробнице перед ним. Она была там, под алтарной плитой, его Розамунда, но уже не прекрасная, а пища для червей. От этой мысли все в нем перевернулось. Генрих опустился на колени перед могилой, и слезы помимо воли потекли из его глаз. Он принес обет построить великолепный каменный склеп в память о возлюбленной, украсить его шелковым покрывалом и осветить свечами. Монахини должны будут любовно ухаживать за могилой - король щедро заплатит им за это и дарует монастырю множество льгот.
Боль настолько поглотила Генриха, что он не заметил серую, прозрачную, как паутина, тень с печальным лицом - она с распростертыми руками медленно скользнула за его спиной, задержалась на долгое грустное мгновение, а потом исчезла во мраке сводчатой церкви… Вот только ощущение утраты еще сильнее сжало его сердце.
Глава 53
Винчестер, 1180 год
Алиеноре исполнилось пятьдесят восемь, и она вот уже семь долгих и трудных лет оставалась пленницей. Но теперь тюрьма стала золотой клеткой, более подобающей ее титулу, а после поездки в Винчестер режим охраны был значительно смягчен. Унылое однообразие Сарума постепенно разрушалось, потому что король все больше позволял жене останавливаться в разных местах - в Нортгемптоншире, в Беркшире и в королевском замке в Ладжерсхолле в графстве Уилтшир. Всегда при королеве оставался обаятельный Ранульф Гланвиль или скупой на слова Ральф Фиц-Стефан. Прислуживала ей неизменно Амария. Никаких других личных слуг Генри не позволял.
Теперь Алиенора снова удобно устроилась в Винчестере, лучше, чем в прошлый раз, заняла богато украшенные комнаты, кормили ее прекрасно, а недавно назначенный мажордом управлял ее маленьким хозяйством.
Постепенно режим содержания пленницы ослаблялся, ей позволялось время от времени написать письмо, но только не сыновьям - Генрих все еще недостаточно доверял ей - и получать новости о том, что происходит в мире. Ранульф Гланвиль, которого Алиенора считала уже своим дорогим другом, нередко за обеденным столом делился с ней обрывками новостей. Амария после походов на рынок и разговоров со слугами замка приносила гораздо больше новостей и теперь с большей готовностью делилась ими со своей хозяйкой. Именно так Алиенора и узнала о смерти Розамунды, хотя и не о странных слухах, которыми стала обрастать эта история. И не о грандиозном скандале вокруг короля - Генрих начал открыто жить с Аделаидой Французской, предназначенной Ричарду. И Гланвиль, и Амария старались защитить королеву от всего, что может причинить боль, расстроить ее. Но сплетни о Розамунде и Аделаиде ходили по всему королевству и за его пределами.
Алиенора не могла понять, почему откладывается брак Ричарда и Аделаиды. Оба достигли возраста, достаточного для брачных отношений, а ведь Аквитании требовался наследник. У Молодого Короля и Маргариты три года назад родился сын, но, к несчастью, маленький Вильгельм умер вскоре после рождения. Алиенора переживала, что ей не дано увидеть внуков, и вечной раной оставалась разлука с детьми.
Настаивал ли Людовик на браке Аделаиды? У него имелись все основания быть недовольным задержкой, но Алиенора подозревала, что Генрих затеял какую-то коварную интригу, а потому оттягивал свадьбу. И Ричард, казалось, тоже не торопился. Она слышала, что сын все время занят: утверждает свою власть в Аквитании. Дрожь пробирала Алиенору при мысли о том, что это может значить.
Судя по тем новостям, которые она получала, Матильда в Германии благополучно рожала одного ребенка за другим, а Джоанна, похоже, счастливо обосновалась в Сицилии, хотя Алиенору и встревожило кое-что из сказанного Ранульфом.
-Говорят, Вильгельм воспринял многие обычаи своих подданных мавров, - сообщил он. - И королева Иоанна живет в совершенном уединении.
-Только не говорите мне, что он обзавелся гаремом! - вскрикнула Алиенора.
Она видела гаремы в Константинополе и в землях турок во время того давнего Крестового похода и знала, какие трагедии случаются за их стенами.
Ранульф посмотрел на королеву смущенным взглядом:
-Я слышал что-то в таком роде. Но у жены Вильгельма отдельные апартаменты.
Значит, бедняжке Иоанне с самых первых дней пришлось столкнуться с неверностью мужа, думала с тревогой Алиенора. Если бы она была вольна в своих поступках, то поспешила бы за море и вернула дочь, но надежды на это не было. Надо принять как данность положение Иоанны, да и самой Иоанне придется согласиться с заведенным порядком. Но насколько же нецивилизованным показал себя король Вильгельм, предполагая, что его жена будет мириться с гаремом во дворце! Алиенора вся кипела.
О том, что Иоанн назначен номинальным королем Ирландии, а ее дочь Алиенора отправлена в Кастилию в жены королю Альфонсо, Алиеноре также сообщил Ранульф Гланвиль. Трудно представить, что малютка Алиенора с ее продолговатым личиком теперь девятнадцатилетняя девушка и невеста. Как быстро пролетели годы… А сколько из них прожито впустую.
-Король посвятил лорда Жоффруа в рыцари, - доложил Алиеноре ее надзиратель одним дождливым июльским вечером.
-Я рада, что милорд король помирился с нашими сыновьями, - ответила Алиенора, вспомнив, что Генрих и три его старших сына последнее Рождество всем двором провели в Анжере и все прошло настолько великолепно, что об этом до сих пор говорили с удивлением.
-Слава богу, они помирились. - Чувства Ранульфа были подлинными. - Я слышал, Молодой Король объехал всю Францию, где участвовал в турнирах и завоевал множество призов. Его слава так велика, что о нем слагают баллады.
-Королю Генриху это должно понравиться, - заметила Алиенора.
-Так оно и есть, король настолько доволен многочисленными победами сына, что полностью вернул ему все земли и владения, которые изъял прежде.
У Алиеноры потеплело на сердце, когда она услышала это, но радость, как всегда, отравляла грустная мысль о том, что желание Генриха восстановить справедливость никогда не распространяется на нее.
Потом она услышала, что Ричард одержал крупные победы в Аквитании.
-Ричард признан одним из лучших полководцев нашего времени, - с гордостью сказал Ранульф.
Да, подумала Алиенора, но какой ценой? Сколько насилия, сколько пролитой крови по приказу Генриха и ради того, чтобы заслужить репутацию полководца? Сердце у королевы кровоточило, когда она думала об Аквитании, и слава сына мало ее радовала, хотя она и была довольна тем, что Ричард, как и Молодой Генрих, был с честью принят королем. Слава богу, отношения между ними налаживались.
-Миледи, умер король Франции, - сказала Амария, войдя в королевские покои с корзинкой осенних трав для настоев, которые она готовила от своих недугов - болей в суставах, волдырей на подошвах.
От этого известия Алиенора погрузилась в печаль. Людовик, пусть и не лишенный недостатков, много лет назад был ее мужем. Она во многом виновата перед ним, в их отношениях накопилось тогда немало горечи, но он был добрый и преданный человек, который в трудный час встал рядом с ней и ее сыновьями и совершил немало добрых дел в свое время… Теперь его не стало.
Алиенора отправилась в свою часовню и, опустившись на колени, помолилась за Людовика. Он жил праведником, и душа его теперь наверняка на пути к Господу. Она слышала, что он болеет. Год назад Людовик приезжал в Англию паломником на могилу святого Томаса в Кентербери, куда теперь приходили тысячи людей, надеясь на чудо, какими славен был святой архиепископ. Людовику требовалось такое чудо. Он не отличался хорошим здоровьем, и путешествие далось ему нелегко. Но Генрих устроил Людовику великолепный прием, и они вместе направились в собор, где Людовик сделал подношение в виде кольца с крупным рубином и других драгоценных даров.
Потом он поспешил вернуться во Францию на коронацию наследника Филипа Августа, уже почти достигшего зрелости. Людовик не увидел коронации. Апоплексический удар внезапно поразил его, и правление короля, таким образом, фактически закончилось. Людовик прожил еще больше года, в течение которого его хваткий и честолюбивый сын взял на себя все рычаги власти. И вот теперь, превратившись в жалкую тень былого «я», он ушел на вечный покой. Алиенора оплакала Людовика, вспомнив его добродетели, и попыталась забыть, что когда-то он был робким молодым человеком, который разочаровал ее, потому что больше подходил для монастырской жизни, чем для управления государством и исполнения супружеских обязанностей.
-Странно, что все разговоры о разводе вдруг прекратились, - заметила Алиенора, когда они с Амарией сидели за вышивкой у окна, наслаждаясь не по сезону теплым ветерком.
За прошедшие годы Алиенора с большим трудом обучила служанку искусству вышивания, Амария оказалась усердной ученицей. Теперь они вместе работали над алтарной накидкой для часовни.
Амария, по-крестьянски молчаливая, ничего не сказала.
-Последнее, что мне известно, - это обращение короля Генриха к Папе, но с того времени прошло уже столько лет, - продолжила Алиенора. - Наверное, он передумал. И тем не менее отрицательное решение его святейшества не могло воспрепятствовать Генриху - будь ему нужно, он бы обвенчал Ричарда и Аделаиду. Они уже давно должны были стать мужем и женой. - Она пропустила несколько новых красных шелковых нитей через игольное ушко и подняла голову. И, к собственному ужасу, увидела, что глаза Амарии полны слез.
-Что случилось? - спросила Алиенора.
-Ничего, - ответила Амария.
-Никто не плачет из-за ничего, - сказала Алиенора. - До тебя дошли какие-то дурные новости?
-Нет, миледи, и в самом деле ничего, - покачала головой Амария.
-Но ты встревожилась, - заявила ее госпожа. - Скажи мне, что тебя беспокоит. Я требую!
-Вам это не понравится, - тихим голосом ответила Амария.
-Говори! - потребовала Алиенора, всерьез начав волноваться. - Может быть, кто-то умер? - Сердце ее бешено забилось. Если умер кто-то из ее детей, она этого не вынесет.
Амария взяла себя в руки:
-Ходят слухи, что принцесса Аделаида понесла от короля.
Служанка умолчала о том, что эти слухи гуляли по Англии уже не первый год.
Дыхание у Алиеноры перехватило. Значит… Все вдруг стало ясно. Она инстинктивно почувствовала, что слухи не лгали… или близки к правде. Как Генрих мог упасть так низко? Обесчестить французскую принцессу - само по себе ужасно, но если эта принцесса еще и невеста твоего сына… Тут уж речь совсем о другом! Отвращение переполняло ее.
Когда Алиеноре удалось взять себя в руки, ей вдруг пришла в голову еще одна мысль. Сколько времени это продолжается? Не потому ли требования о разводе прекратились? И единственный ли она человек, который оставался в неведении? Если эти слухи дошли до Амарии, то наверняка и до большинства жителей Англии.
Знал ли об этом Людовик, спрашивала себя Алиенора, высказался ли по этому поводу? Наверняка нет. Вряд ли он поехал бы на могилу Бекета с Генрихом, если бы знал. А Ричард - он какую во всем этом играет роль? Алиенора была в ярости. Как Генрих посмел так поступить с Ричардом?
Она обратилась к Амарии - та изображала, будто ничего не видит, кроме своей вышивки.
-Что еще тебе известно об этом? - закинула она удочку.
-Только то, о чем говорят слухи, миледи, - солгала Амария.
Служанка не хотела повторять разговоры, которые обвиняли Аделаиду в том, что она уже родила королю не меньше трех детей, умерших в младенчестве, не хотела повторять те бранные слова, что отпускал в адрес Генриха потрясенный его беспутством народ. Ничего не хотела она говорить и о других слухах… Уж не распространял ли их сам король, которому, вероятно, нужен новый повод, чтобы избавиться от Алиеноры?.. И теперь уже навсегда.
Но Алиенора опередила ее.
-Если уж речь зашла о слухах, - начала она, решительно оставляя позади ужасные сплетни о Генрихе. - Я слышала, как на днях Фукольд, наш новый мажордом, говорил с мастером Фиц-Стефаном. Они были во внешней комнате, но дверь оставалась открытой. Я слышала не все, но уверена, что Фукольд сказал: «Всему миру известно, что Розамунду убила королева Алиенора». А мастер Фиц-Стефан, хоть он и мрачный старик, рассмеялся, и я решила, что это было шутливое замечание. Но все же довольно странное. Как я могла убить Розамунду, если Генрих вот уже семь лет как держит меня взаперти?
Амария мысленно затянула на себе пояс, словно рыцарь перед схваткой. Алиенора, казалось, видела, как она сделала это.
-И об этом тоже судачат, - произнесла наконец служанка.
-Что именно? Как можно судачить об этом?
Алиенора не верила своим ушам. Почему, когда речь заходит о ней, люди всегда верят в самое плохое? В особенности если для слухов нет ни малейших оснований. Нет, это уж слишком!
-Да каких только историй не рассказывают. Я не обращаю на них внимания, они все притянуты за уши, к тому же все это выдумки… Я так всегда говорю, миледи. Но людям нравится верить в такие россказни.
Алиенора это знала. Слухи привносят какую-то живую струю в обыденность существования простых людей, будоражат воображение, которое чаще всего спит. Но ей не нравилось быть в центре глупой и несправедливой клеветы.
-Скажи, что про меня говорят! - потребовала она, чувствуя, как закипает в ней гнев.
-Говорят, что король содержал леди Розамунду… Прекрасную Розамунду, как ее называют…
-Которая уже стала тленом, я надеюсь! - вставила Алиенора.
-Люди говорят, вы ненавидели ее, миледи, и что король держал ее взаперти в башне в Вудстоке, опасаясь вашего гнева. И даже окружил башню лабиринтом, чтобы вы не могли найти путь к двери.
-Лабиринт там был, но его построили для ее удовольствия, - заметила Алиенора. - Все это глупости.
-Да, это глупости, я знаю. Но говорят, что вы нашли шелковую ниточку, вытянувшуюся из ее корзинки для вышивания, и по ней пробрались по лабиринту, а потом нашли в башне и саму Розамунду.
-И там убила ее! - фыркнула Алиенора. - Интересно бы узнать как?!
-Я прошу прощения, но рассказывают много всяких отвратительных историй, - признала Амария. - Кто говорит, что вы ее раздели и зажарили между двумя жаровнями, посадив ей на грудь ядовитых жаб. Другие говорят, что вы держали ее в горячей ванне, пока она не истекла кровью. Третьи - что отравили. А есть и такие, кто говорит, будто вы убили ее кинжалом, сначала выколов ей глаза. У некоторых людей такое богатое воображение.
Алиенора слушала все это с возрастающим ужасом.
-Как люди могут думать обо мне такое?! - воскликнула она. - Это все ложь, гнусная ложь! Но они верят в это против всякой логики. Наверняка кто-нибудь из них считает, что это вымышленное убийство и есть причина, по которой я все еще сижу взаперти.
-Некоторые и в самом деле так думают, - подтвердила Амария. - Хотя я слышала, как другие смеются, слыша эти глупости. Не все в них верят, уж вы меня послушайте.
-Но некоторые верят, и меня это оскорбляет! - воскликнула Алиенора. - Как мне защититься от такой клеветы? Я бессильна. Люди наверняка понимают, что я не имею никакого отношения к смерти Розамунды.
Не успела королева произнести эти слова, как правдивый внутренний голос напомнил ей, что было время, когда она предавалась мстительному воображению, представляла себе, как мучает тело Розамунды… и совсем не по-христиански радовалась, узнав о смерти соперницы.
«Но в действительности я никогда не сделала бы ей ничего плохого, - успокаивала себя Алиенора. - Господь свидетель: кровопролитие мне противно. Когда же я услышала о страданиях несчастной перед смертью, то поняла, насколько истинны библейские слова: „Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь“[70 - Послание к римлянам апостола Павла, 12: 19.]. А потом почувствовала раскаяние за мою неподобающую радость и запоздалое сострадание к ней».
-Я напишу королю, - пообещала Алиенору. - Сообщу ему об этой страшной клевете и потребую, чтобы он публично ее опроверг. Генри должен знать, что даже если бы у меня и была такая возможность, не в моем характере совершать подобное.
Ральф Фиц-Стефан посмотрел на нее с сомнением, когда она попросила писчие материалы, чтобы написать королю. До этого Алиенора ни разу не отваживалась писать Генри, и Фиц-Стефан не был уверен, разрешается ли это. Но в отсутствие на сей счет каких-либо указаний он, пусть и неохотно, дал ей, что она просила.
Алиенора написала краткое послание и по существу:
«Алиенора, милостью Божией королева Англии, шлет привет своему повелителю Генриху, королю Англии», - написала она. А потом просто объяснила, что ей стало известно о слухах, несправедливо обвиняющих ее в убийстве Розамунды де Клиффорд, и просила его величество издать публичное обращение, объявляющее о ее невиновности. В таком виде письмо показалось Алиеноре слишком коротким, поэтому она добавила еще два предложения: «Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Да хранит вас Господь». Потом она подписалась, показала текст подозрительному Фиц-Стефану и запечатала письмо.
Ответа королева не получила.
Глава 54
Винчестер, 1181 год
Жоффруа и Констанция обвенчались летом, и Генрих сразу же отправился назад в Англию, чтобы назначить своего сына-бастарда Джеффри лорд-канцлером Англии. Когда до Алиеноры дошли обе эти новости, она недоуменно покачала головой. Она знала лукавство своего Жоффруа, но до Констанции ему было далеко - та уже наверняка плела вокруг него какие-нибудь интриги. Что касается бастарда, то король слишком уж щедр в отношении него: Джеффри уже был архидьяконом Руана, казначеем Йоркского собора и гордым владетелем двух замков в Анжу. Алиенора подозревала, что между ним и законными детьми на этой почве возникнет распря, и никто не знает, куда может завести молодого человека честолюбие. Генрих, возможно, сам себе роет яму, думала она.
Из-за моря поступали дурные новости. Иоанна с большим трудом родила, но младенец сразу же умер. Матильда находилась в изгнании вместе с мужем, который поссорился с императором и вынужден был бежать из Германии. Ходили слухи, что пара может попросить убежища в Англии. Алиенора переживала за дочерей и молилась о возвращении Матильды домой, где мать сможет утешить ее. Королева не видела дочь вот уже тринадцать лет и тосковала по ней. Она тосковала по всем своим детям. Сердце ее страдало при мысли об очередном одиноком, несчастном Рождестве.
Восемь лет заключения должны были бы выработать у Алиеноры привычку к смирению и терпению, но не вышло. Она в тысячный раз переживала события, которые привели к бунту сыновей, и по-прежнему в глубине души была уверена, что поступила правильно, поддержав их. Если бы перед ней опять встал такой же выбор, она бы сделала то же самое. Инстинкт матери - защищать своих детей. Но какую страшную цену заплатила за это Алиенора! По прямому приказу Генриха ей была запрещена всякая связь с ними, и она не знала, любят ли они ее, как прежде, или их молодые головы сохранили о матери лишь туманные воспоминания.
Слава богу, королева сильна, превратности судьбы не ломают ее дух, хотя и стареет тело. Алиенора похудела, и из зеркала на нее смотрело изможденное лицо, а кожа побледнела от долгого заключения, несмотря на то что в последнее время ей и позволялось выходить в сад. Но в глазах не иссякала жажда жизни.
В последнее время она почти не думала о муже, разве что с грустью или мимоходом. В ее душе уже не осталось места для горечи. Алиенора часто молилась о том, чтобы ей было даровано умение прощать, и по прошествии долгого времени обнаружила, что Господь пожаловал ей эту милость.
Иногда по ночам, лежа без сна рядом с мирно похрапывающей Амарией - к чему она давно привыкла, хотя, Господь свидетель, это потребовало от нее немалого терпения, - Алиенора воображала, что это ее муж лежит рядом с ней в темноте, вспоминала его требовательную руку, тянущуюся к ней, а потом тяжесть его навалившегося тела. То были худшие мгновения, потому что даже теперь желания не покидали ее, иногда они достигали такой силы, что Алиенора боялась сойти с ума, если не утолит их. Генри был таким исключительным любовником - она никогда не могла забыть ту радость и чувство облегчения, которые испытывала в его объятиях. Но потом она возвращалась к прежним своим мучительным мыслям, вспоминала, что он никогда не был верен ей, а спустя столько лет их взаимная любовь мало чего стоила. Воспоминания Алиеноры всегда были пропитаны горечью, она решала, что больше не будет возвращаться к прошлому, будет думать о повседневных делах нынешней жизни и о духовном. Но как же ей хотелось, чтобы мужчина в самый разгар ночи согрел ее постель!
Глава 55
Кан, 1182 год
Генрих обвел довольным взглядом набитый людьми зал Нормандского казначейства в Канском замке. Они собрались по его вызову. Здесь были и его сыновья. В этом великолепном новом сооружении они совместно будут восседать за главным столом во время рождественских празднеств, которые специально организованы с таким размахом, чтобы затмить все, что может устроить у себя в Париже этот щенок Филип.
Празднества были в полном разгаре, в зале стоял дым от костра, который весело потрескивал в центре, а освещался зал огромной круглой люстрой, закрепленной на балке между высокими сводчатыми окнами. Начиналось Рождество, и двор, посетив полуночную мессу, пребывал в приподнятом настроении в предвкушении традиционного пира, известного в герцогстве под названием Le Rйveillon[71 - Застолье в рождественскую ночь (фр.).].
Генрих настороженно поглядывал на сыновей, сидевших за столом на возвышении по обе стороны от него. Встреча не обещала быть радостной. Молодой Король, пребывавший в дурном настроении, приехал в обществе Бертрана де Борна, а Генрих не доверял этому типу и не любил его. Король наблюдал за сыном - тот хандрил и демонстративно не замечал жену, на невзрачном лице которой застыло напряженное, взволнованное выражение. Генриху казалось странным, что на сей раз его сын не привез с собой Уильяма Маршала. Обычно они были неразлучны, и король одобрял влияние Уильяма на своего вспыльчивого наследника.
Молодой Генрих не только расстроил королеву Маргариту, но и прилюдно разругался с Ричардом, который теперь злобно поглядывал на него со своего места - отцу пришлось позаботиться о том, чтобы они сидели как можно дальше друг от друга. Ссора возникла еще весной, в Аквитании, где жестокое правление молодого герцога Ричарда привело к открытому восстанию его неуравновешенных вассалов. Злым гением, что стоял за всем этим, был авантюрист Бертран де Борн. Тиранию Ричарда он рассматривал как насилие над Аквитанией и уговорил Молодого Короля присоединиться к восставшим. Безрассудного Молодого Генриха, который завидовал младшему брату, имевшему больше власти, чем он сам, уговорить было легко. Не пожелал остаться в стороне и Жоффруа, рассчитывавший на богатые трофеи, и поспешно присоединился к старшему брату. Аквитания мгновенно погрузилась в войну, где один брат воевал против двух других.
У Генриха, чьи руки были заняты в Нормандии, несколько месяцев не оставалось иного выбора, как позволить братьям подраться. Но как только осенью благоприятный для военных действий сезон подошел к концу, Генрих вызвал Молодого Короля на север, чтобы отвлечь его от кровавой бани на юге, и тут этот самоуверенный молодой дурак громко потребовал, чтобы отец передал ему Нормандию и Анжу. Когда Генрих рассерженно отказался, Молодой Король помчался в Париж, где этот щенок Филип, которому вскоре придется строго указать его место, встретил того с распростертыми объятиями и принялся строить совместные заговоры.
Затем Молодой Генрих поскакал в Руан, откуда потребовал, чтобы король наделил его причитающейся ему властью. А если король откажется выполнять это справедливое требование, пригрозил, что отправится в Крестовый поход. Он лучше предпочтет изгнание, но не позволит относиться к себе как к подчиненному. Ведь он же король, верно? Или коронации в Винчестере и Вестминстере ему привиделись?
Генрих проигнорировал сарказм Молодого Генриха, как проигнорировал и требования своего наследника, и тогда этот молодой идиот стал угрожать самоубийством. В конце концов король уступил: он откупился от сына щедрым содержанием и отправил его пожить к сестре Матильде в замок Аржантан, в котором Генрих предоставил убежище дочери с мужем и детьми на время их изгнания. Поклявшись не предъявлять больше никаких требований, Молодой Король с королевой Маргаритой отправились в Аржантан. Генрих надеялся, что Матильде удастся вразумить брата. Господь наделил эту дочь мудростью ее тезки-бабушки. Но похоже, его надежды не оправдались.
С целью восстановления мира Генрих настоял, чтобы все его сыновья приехали на Рождество ко двору. Присутствовала и Матильда - она стала красивой дамой двадцати четырех лет и матерью целого выводка детей, предмета немереной гордости Генриха.
Темноволосый Жоффруа излучал неизменное обаяние, поток слов из его рта лился гладко, как масло, но Генрих знал, что Жоффруа коварен, жаден и опасен. Сын не ведал угрызений совести - поступали сообщения о том, что он даже грабил монастыри и церкви, - постоянно вынашивал какие-нибудь планы и был лицемерен практически во всем. Доверять ему, конечно, не следовало.
«Когда же мы упустили своих детей?» - спрашивал себя Генрих и тихо вздыхал, задерживая взгляд на каждом из трех старших сыновей. Конечно, вина во многом лежала на Алиеноре - это она убедила детей, что они могут захватить владения отца, а потом подстрекала к изменническому бунту, но Генрих считал, что порок гнездится во времени еще более давнем. «Мы оба баловали их, - думал он. - В этом отношении я виноват не меньше Алиеноры. А теперь пожинаем то, что посеяли».
Ричард, сидевший справа от Генриха, едва сдерживал унаследованную им от отца ярость, которой славились Плантагенеты, и намеренно избегал встречаться взглядом с братьями. Только пятнадцатилетний Иоанн сидел с безразличным видом, с удовольствием поглощая вкусную еду, и слишком часто прикладывался к кубку с вином, самодовольно ловя лучи любви и одобрения, исходящие от отца. Как хорошо быть фаворитом, любимым сыном! Однако атмосфера за столом царила напряженная, и она стала еще напряженнее, когда на пир святого Стефана[72 - День святого Стефана - 26 декабря.] прибыл Уильям Маршал и, игнорируя злобный взгляд Молодого Генриха и смущение королевы Маргариты, сразу же предстал перед королем, его красивое лицо горело от негодования.
-Ваше величество! - воскликнул он так, что это услышал весь двор. - Некоторые персоны распространяют клевету про меня. Это пятнает мою честь и честь этой безупречной дамы. - Он поклонился в сторону молодой королевы. - Грязная ложь обвиняет меня в том, что я смотрю на нее сладострастным взглядом. В вашем присутствии я вызываю на поединок всех тех, кто распространяет эту ложь, чтобы доказать свою невиновность в бою. Если я проиграю, то пусть меня повесят за мое преступление. - Сказав это, он стянул с руки тяжелую перчатку и бросил ее на пол перед королем.
Никто не проронил ни слова. Маршал поедал глазами Молодого Генриха, словно побуждая его ответить. Наконец у того сдали нервы, и он отвел взгляд. Рядом с ним беззвучно плакала Маргарита.
-Никто не хочет принять вызов этого благородного рыцаря? - спросил Генрих.
Желающих не нашлось.
-А ты, моя дочь, что ты скажешь на эти клеветнические обвинения? - спросил Генрих, строго глядя на Маргариту.
-Маршал сказал правду, милорд. Это злонамеренная ложь, - ответила Маргарита, покосившись на Бертрана де Борна.
Генрих удовлетворенно кивнул, потом обратился к Маршалу:
-Кажется, те люди, которые оболгали тебя, трусы и бояться себя защитить.
Маршал опустился на колени перед королем, на его лице застыло страдальческое выражение.
-Я надеялся, что Господь поможет мне доказать мою невиновность, - произнес он. - Простите меня, ваше величество, но я не могу оставаться там, где мои враги прячут свои лица. Прошу вашего разрешения покинуть вас. Я должен отправиться в паломничество в Кельн к гробнице волхвов[73 - Согласно одному из преданий, мощи волхвов были доставлены в древний город Кельн.].
-Откровенно говоря, мне жаль отпускать тебя, старый друг, - сказал Генрих, сверкая глазами на старшего сына и ухмыляющегося Бертрана.
Тот понимал, что отделывается от соперника, дающего мудрые советы, а не пытается провести в жизнь какую-нибудь наскоро состряпанную интригу.
Но Бертран еще не прекратил плести козни, продолжая играть на обидах и чувстве незащищенности Молодого Короля.
-А вот и предводитель трэсов, - ухмыльнувшись, проговорил Бертран, когда Ричард оказался поблизости. - Ты знаешь, что он построил замок на твоей земле?
Ричард смерил Бертрана ненавидящим взглядом, но из уважения к празднику молча прошел мимо, хотя весь кипел и был полон решимости при первой возможности поквитаться с обидчиком.
-Если бы вместо тебя графом Анжуйским был поставлен Жоффруа, уж он-то бы знал, как взять то, что принадлежит ему по праву! - прошептал Бертран.
Слова интригана, как яд, затекали в уши Молодого Генриха, и в конце концов тот не выдержал. Он испросил у отца аудиенции, и там его понесло, к тайному удовольствию Ричарда и Жоффруа, которые тоже были приглашены.
-Отец, я приношу клятву отказаться от всех своих титулов и отправиться в Крестовый поход, если ты не предоставишь мне больше власти! - прокричал он.
-Когда ты научишься рассудительности и мудрости, я, может быть, подумаю об этом, - спокойно ответил Генрих, откинувшись на спинку стула.
Вместо ответа, Молодой Король залился горячими злыми слезами.
-Тогда, по крайней мере, прикажи Ричарду разобрать замок, который он построил на моей земле! - воскликнул он.
Генрих нахмурился. Филип Французский только и ждет возможности посеять рознь между принцами Плантагенетами. Король опасался, что недовольный Молодой Король отправится искать поддержку у Филипа, как он искал поддержку у Людовика восемь лет назад. И к чему это привело? Генрих, будучи умным государем, понимал, что как-то должен ублажить сына и предотвратить эту угрозу.
-Генри, ты мой наследник, - сказал он ровным умиротворяющим голосом. - Твои братья наследники второй и третьей очереди, а потому они принесут тебе оммаж как своему сюзерену. Это тебя удовлетворит?
-Да, отец, - шмыгнул носом Молодой Король.
-Ричард, Жоффруа, вы сейчас принесете оммаж своему брату? - спросил король.
-Да, - пробормотал Жоффруа.
-Нет, клянусь Господом, не принесу! - прорычал Ричард. - Может быть, ты забыл, отец, что я герцог Аквитании и вассал короля Франции. Вот ему я и буду приносить оммаж. И, - продолжал он, хотя Генрих уже открыл рот, чтобы возразить, - позволь напомнить тебе, что я получил мои владения в дар от матушки, которую ты столько лет несправедливо держишь в заточении! - Яд в его голосе мог отравить кого угодно. - Если мой брат Молодой Король хочет получить землю, пусть приходит и возьмет ее мечом, как это пришлось сделать мне! - С этими словами Ричард схватил свою лиру и бросился прочь из комнаты, бормоча угрозы.
Генрих остался с двумя сыновьями, на которых смотрел в замешательстве. Один короткий взгляд на Молодого Короля сказал ему, что все его попытки примирить враждующих сыновей закончились ничем. Кровь Молодого Генриха, готовая к войне, кипела.
Что до Алиеноры, то Генрих, несмотря на слова Ричарда, не собирался выпускать ее на свободу. Одной мысли о том, какой дополнительный раздрай может внести жена в нынешний конфликт и хаос, было достаточно, чтобы забыть об этом раз и навсегда. Даже ее нынешнее пребывание в Винчестере, древней столице Англии, вызывало у него озабоченность. Меры безопасности следует ужесточить… Эта женщина, которая всюду сует свой нос, должна отправиться назад в Сарум!
Глава 56
Сарум, 1183 год
Алиенору разбудило сновидение, и она, испуганная, резко села в кровати, отчего проснулась и Амария.
-Что случилось, миледи? - протирая глаза, пробормотала служанка.
-Ничего, спи, - прошептала Алиенора. Она все еще глубоко дышала, а сердце у нее усиленно колотилось. Чтобы понять, что означает этот сон, нужно было поразмыслить в уединении.
Королеве приснилось, будто ее сын, Молодой Генрих, лежит на кровати, сложив руки, словно в молитве. Холодок пробежал у нее по коже, когда она заметила, что он похож на лежащую надгробную статую. Но недоумение у нее вызвали две вещи: одна - это кольцо с громадным сапфиром, которое сверкало на его пальце. Никогда прежде не видела она этого кольца. Сапфир, конечно, символизировал небо, Небеса Господни и Его защиту. Алиенора слышала, что на Востоке люди верят, будто таким кольцом можно отвести дурной глаз. Не было ли в этом какого-то зловещего предзнаменования?
И второе, что взволновало королеву выше всякой меры, - это воспоминание о двух коронах, витающих в воздухе над бледным лицом сына. Одну корону она узнала: ее Генри заказал на коронацию, а вторая была нематериальной - круг чистого ослепительного света, который сиял несравнимым блеском самогу святого Грааля.
Сердцем Алиенора чувствовала, чту означает ее сон, но разум и охваченная ужасом душа не принимали этого. Она поднялась с кровати и упала на колени перед окном, подняв голову к узкой щели звездного летнего неба, и принялась молиться так, как редко молилась прежде, о том, чтобы ее сон был бы всего лишь предупреждением того, что может произойти, если эта несчастная война между ее сыновьями не кончится, а не подготовкой к новости, которую она вскоре услышит.
Утро принесло с собой странное спокойствие, словно Алиенору поместили в кокон тишины и покоя, откуда она выйдет, набравшись сил и готовая сразиться со львами и волками. Ночной сон казался теперь далеким, не имеющим отношения к действительности и рожденным страхами, что сопутствуют ночи. В темноте все кажется более пугающим, сказала она себе, и это воспоминание понемногу умерло, а с ним рассеялся и страх. Вместо него пришло воодушевление, королеве стало казаться, что даже если сон предвещает худшее, смерть - это всего лишь вход в немыслимую благодать и радость, и воспринимать его нужно как радость, а не как печаль.
Спокойствие Алиеноры никуда не делось, даже когда появился Ранульф Гланвиль с серым лицом и сообщил о приезде Томаса Агнелла, архидьякона Уэллса.
-Его прислал к вам король, миледи, - произнес Гланвиль необычно мягким голосом.
Агнелл не успел еще войти, но Алиенора уже знала, что отхлынувшая волна теперь возвращается. Сон предсказывал именно это. А еще то, что Генрих лично прислал к ней этого человека.
Архидьякон вошел неохотно. Он был преданный и сострадательный человек, и его обычно спокойное лицо было иссечено горестными морщинами. Он низко поклонился, но не из почтения к женщине, которая является королевой, а выражая почтение тому, у кого есть основания для скорби. Алиенора, удивляясь собственному спокойствию, встала, чтобы встретить его. Она верила, что Господь утешает ее, держит в Своих любящих руках. Мысль о сне, живое воспоминание о нем подкрепляли ее.
-Миледи, - тихо произнес Агнелл. - Его величество король просил меня сообщить вам, что ваш дражайший сын, Молодой Король, покинул сей мир.
Она знала это.
-Я была подготовлена, - просто сказала Алиенора. - Я видела сон. - Она рассказала архидьякону о том, что видела. - Только вечное блаженство - вот что может означать сверкающая вторая корона, этот идеальный круг без начала и конца. Разве нет? - спросила она. - Что еще может означать такое чистое и великолепное сияние, если не чудо вечной радости? Эта корона была прекраснее, чем что-либо, доступное нашим чувствам здесь, на земле.
Архидьякон с удивлением смотрел на нее. Алиенора ничуть не была похожа на ту коварную королеву, которой слухи приписывали всевозможные скандальные деяния. Он видел перед собой почтенную женщину, закаленную несчастьями, сильную в своей вере. Агнелл восхищенно посмотрел на нее:
-Господь в своей милости явил вам крохотный намек на то, что такое Небеса. Он предлагал вам божественное утешение в вашей скорбной утрате.
Алиенора не могла даже думать о том, чту эта потеря будет значить для нее. Время для скорби наступит позднее. Но она укрепится в своей вере, что сын ее теперь находится в месте, которое лучше, чем этот ужасный мир, и нет нужды оплакивать его, нужно только дождаться того времени, когда мать сможет воссоединиться с ним в раю.
-Мне было явление Господа, - сказала она Агнеллу. - А в Евангелии написано: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, чту приготовил Бог любящим Его»[74 - Первое послание к коринфянам апостола Павла, 2: 9.].
-Миледи, я могу лишь преклоняться перед вашим мужеством, которое позволило вам встретить эту печальную весть с такой несгибаемой верой, - ответил он. - Я с почтительным смирением воспринимаю то, как вы истолковали тайну вашего сновидения, вашу проницательность и душевную силу, с которой вы несете свою скорбь. Пусть Господь утешит и укрепит вас.
-Спасибо, - ответила Алиенора, чувствуя, как на нее, словно неукротимая волна, накатывает горе. - А теперь, если позволите, я хочу побыть одна. Приходите позднее. Я буду готова выслушать, что случилось с моим сыном.
Когда архидьякон ушел, слезы хлынули неудержимым потоком. Пусть Молодой Генрих сейчас и на Небесах, пусть пребывает в вечном блаженстве, но на этой земле он оставил ее, и она больше никогда не увидит его красивого лица, никогда не обнимет его. Спокойствие покинуло Алиенору. Она проклинала мужа, который на десять лет лишил ее сына. Она не видела, как Молодой Генрих достиг мужской зрелости и теперь уже никогда не увидит, каким он стал. И Генри так несправедливо обходился с ним: дразнил его грядущей властью, но всегда обманывал. Если Молодой Король стал безответственным, вздорным и безжалостным, то таким его сделал Генрих. Алиенора не могла не вспоминать чудного маленького мальчика с ангельскими золотыми кудрями, который любил играть с деревянными лошадками и игрушечным кинжалом. Ах, какие надежды она возлагала на сына! А теперь все это превратилось в прах, как и он сам.
Скорбь ее была велика. Королева знала, что всю оставшуюся жизнь ее будут мучить воспоминания об этом любимом сыне.
-Молодой Генрих воевал с отцом и братьями, - начал Агнелл. - Он даже два раза выпустил в короля стрелы, когда королевские войска подтягивались к Лиможу. Потом прислал с извинениями посланника, который сообщил: те выстрелы были случайны, но разговоры ходили о том, что он втайне желал смерти отца.
«Когда же мы как родители упустили нашего сына, если он стал способен на такое?» - с раскаянием спрашивала себя Алиенора. Она в отчаянии закрыла глаза.
-Король прекратил выплачивать ему содержание, - продолжал архидьякон, - и у Молодого Короля, естественно, закончились деньги. Он с герцогом Жоффруа начал грабить монастыри и гробницы, они захватывали деревни и требовали выкуп. Молодой Генрих стал главарем разбойников и грешников. Мне трудно говорить вам об этом, но только в прошлом месяце он ограбил святилище в Рокамадуре, похитил алтарные сокровища и знаменитый меч Роланда, и на все это в ужасе смотрели паломники.
Алиеноре невыносимо было думать о том, что ее сын превратился в такое чудовище. Но искупить подобные преступления невозможно. Тогда почему же Господь послал ей этот сон? Чтобы показать, что милосердие Его безгранично? Раскаялся ли Молодой Генрих перед концом?
-И тут жизнь Молодого Короля внезапно пресеклась, - продолжал Агнелл. - Он заболел тяжелой формой дизентерии и лихорадкой. Его отнесли в дом в городке Мартель и, поскольку положение было тяжелым, спешно вызвали епископа Ажена. Молодой Король исповедовался ему во всех своих грехах. - (Алиенора безмолвно вознесла молитву благодарности.) - Понимая, что его состояние безнадежно, Молодой Генрих попросил позвать своего отца-короля. Но, как мне говорил сам король, он подозревал, что это ловушка, а потому отправил сыну письмо, в котором выражал надежду, что после выздоровления они помирятся. А в знак прощения послал кольцо с сапфиром.
Взгляды Агнелла и Алиеноры встретились. Кольцо с сапфиром!
-Не помню, чтобы Генрих носил такое кольцо, - с удивлением сказала она, - но я видела его в моем сне так же ясно, как вижу теперь вас.
-Он взял кольцо из своей сокровищницы. Оно принадлежало королю Генриху Первому.
-Удивительно, - прошептала Алиенора. - Если раньше я только предполагала, что этот сон послал мне Господь, то теперь я в этом уверена. Иначе откуда бы я узнала про кольцо с сапфиром?
-Пути Господни воистину неисповедимы и чудесны, - ответил Агнелл.
-Теперь я чувствую себя немного лучше, - проговорила Алиенора набирающим силу голосом. - Думаю, что я в силах выслушать остальное.
-Я почти закончил рассказ, миледи. В конце раскаяние за грехи настолько возобладало в Молодом Короле, что он попросил надеть на него власяницу и плащ крестоносца, после чего лег на ложе из пепла, на шею ему надели петлю, а в ноги положили голые камни, как подобает раскаявшемуся грешнику. Пока он лежал так, ему принесли присланное отцом кольцо и Молодой Генрих попросил короля проявить милосердие к вам, прекратить ваше долгое заключение, а еще попросил всех своих сообщников умолять короля отпустить вас на свободу.
Его последние мысли были о ней, о матери. На краю смерти сын просил освободить ее. Сердце Алиеноры наполнилось радостью. Она не могла произнести ни слова.
-В тот же вечер душа его отошла, - завершил рассказ архидьякон. - Он умер мирно.
-Ему было всего двадцать восемь, - прошептала Алиенора, у которой перехватило дыхание.
-Молодой Генрих был молод годами, но если говорить о его жизненном опыте, то его хватит на много лет, - заметил Агнелл.
Несколько минут они помолчали.
-Генрих, наверное, горько сожалел, что не пошел к сыну, когда тот умирал, - наконец произнесла Алиенора. - Как он воспринял известие о смерти Молодого Генриха?
-Король был безутешен, миледи. Он упал на землю и горько оплакивал смерть сына. Он так сильно горевал, что его встревоженный секретарь был вынужден упрекнуть его в избыточной скорби.
Алиенора вдруг обнаружила необъяснимое желание, потребность утешить Генри. «Это был наш сын, плоть от нашей плоти, кровь от нашей крови, - в отчаянии думала она. - Мы зачали его в любви и радости и должны оплакать его в любви и сострадании. Мы должны разделить наше горе». Увы, этому явно не суждено случиться. Если бы Генри хотел залечить свои душевные раны в час их страшной скорби, то приехал бы сюда. Мучить себя было бессмысленно.
-Добрый отец, где упокоился мой сын? - спросила Алиенора.
-Его тело, облаченное в коронационные одеяния, захоронено у высокого алтаря в Руанском соборе. А внутренности по просьбе короля захоронили в монастыре Гранмон, который, к несчастью, был недавно ограблен Молодым Королем. Я счастлив сообщить вам, что братья приняли его останки в духе всепрощения.
Алиенора хорошо знала Гранмон. Это был один из любимых монастырей Генриха, он сам его основал. И говорил, что хочет упокоиться там.
Позднее, стоя на коленях и молясь, Алиенора говорила себе: «Нет сомнений в том, что смерть Молодого Генриха сделает жизнь короля безопаснее, а Ричарда - неоспоримым правителем Аквитании и к тому же наследником английской короны». Агнелл сказал ей, что, узнав о трагедии в Мартеле, отряды бунтовщиков немедленно распались, а сами они бежали. А потому после смерти Генриха Ричард, ее Ричард, будет иметь все, кроме Бретани. Может быть, орлица в конечном счете обретет радость в третьем птенце.
Алиенора молилась за свою невестку, овдовевшую Маргариту, теперь ставшую никем и бездетную. Можно не сомневаться, Генри пожелает сохранить Вексен, ее приданое, за собой, хотя Алиенора полагала, что король Филип не обрадуется этому. Что ж, по крайней мере, Маргарита молода и имеет шансы снова выйти замуж - у нее еще вся жизнь впереди. «В отличие от меня, несчастной пленницы, - скорбно подумала Алиенора. - Мне шестьдесят один, моя осень уже наступила. Что остается мне?»
Королеве пришло письмо от разбитого горем Бертрана де Борна. Хотя тот и имел предательскую душонку, но, будучи известным трубадуром, сумел красочно описать случившееся, чем глубоко тронул Алиенору, разбудив в ней дух родной земли и воззвав к ее скорбной душе.
«Молодые горюют, - писал де Борн. - Никто не радуется в эти горькие дни. Смерть, этот не знающий поражений воин, безжалостно забрала у нас лучшего из рыцарей».
Пергамент упал на пол. Дальше читать Алиенора не могла.
Глава 57
Сарум и Нормандия, 1183 год
Первое подозрение о том, что ее жизнь изменится, у Алиеноры появилось, когда к ней провели королевского посланника. Обычно те инструкции или новости, которые король желал довести до сведения жены, передавались ей Ранульфом Гланвилем или Ральфом Фиц-Стефаном. Но теперь Алиеноре оказали все то уважение, какое полагается королеве.
Голова у нее кружилась, когда она думала об этом, сидя в своем кресле с высокой спинкой, а королевский гонец в одежде, пыльной после явно долгой дороги, опустился перед ней на колени.
-Миледи, - начал он, - его величество приказал мне просить вас прибыть в Нормандию. Он хотел бы, чтобы вы как можно скорее подготовились к путешествию, поскольку мы должны без задержки отправиться в Руан.
Генрих просит? Он хотел бы? В последние десять лет он присылал приказы только ее надзирателям, и королеву возили из одного места в другое, не спрашивая о ее желаниях.
Может быть, общая потеря вразумила его? Может быть, Генри понял, как поняла она, что только они сами могут помочь друг другу пережить траур по той жизни, которую когда-то вместе создавали своими руками. Неужели его потребность в утешении была так же сильна, как и ее?
-Я буду готова через час, - ответила Алиенора гонцу, а потом без труда вернулась в роль королевы и послала его на кухню, где он найдет еду и питье, и сделала это так, словно в течение последних десяти лет не была ограничена в подобном поведении.
Ранульф пришел к ней, когда она и сияющая Амария, которая была рада тому, что Генрих наконец-то образумился, в спешке собирали свои пожитки.
-Я поеду под стражей? - настороженно спросила Алиенора.
-Нет, мадам, вы поедете с обычным сопровождением. Я пришел сказать вам, что вы больше не заключенная.
Значит, она наконец свободна. Свободна! Все эти долгие, тягучие годы Алиенора молилась об освобождении. Она еще не могла воспринять произошедшее, как не могла понять, что это может значить для нее. Если бы это случилось в любое время до того ужасного июньского дня, то она бы кричала от радости, но теперь это была радость со слезами. Потому что король был вынужден принять решение о ее освобождении только после смерти Молодого Генриха, а она в любое время променяла бы свою свободу на жизнь сына, даже если бы ей пришлось сидеть взаперти до самой смерти.
Но так или иначе, хорошо снова скакать в седле по выжженным солнцем долинам Англии, наслаждаясь теплым ветерком позднего лета и лазурным небом. Как чудесно снова оказаться на корабле, который величественно скользит по тихим водам Английского канала, а потом - о радость радостей! - увидеть побережье Нормандии. А оттуда всего несколько дней езды до Аквитании… и Ричарда!
Ранульф Гланвиль, стоя высоко на стене замка, смотрел на Алиенору: плащ развевается за спиной, вся она устремлена к континенту, где далеко на юге лежат ее земли… и где ее ждет муж и король. Ранульф знал: она увидит в нем грустные перемены…
Ранульфу Гланвилю будет не хватать Алиеноры. Он уже привык к ее приятному обществу за обедом, к их долгим и живым разговорам, яркой остроте ума королевы, ее врожденному здравому смыслу. Ему будет не хватать этих сверкающих глаз, располагавших к беседе, и изящного, природного обаяния, которого не смогла затмить даже надвигающаяся старость. Заключение не сломило Алиенору. Она вышла на свободу, полная жизненных сил и энергичная, как всегда. Она потеряла в весе за последние недели, но от этого выглядела еще моложе, ее тонкие, точеные черты, казалось, высечены скульптором.
Ранульф чувствовал - давно уже чувствовал, - что в отношениях с королевой оказался в опасной близости к той черте, за которой начинается любовь, и его увлечение грозит потерей объективности, необходимой всем добросовестным тюремщикам. Он, конечно, не высказывал этого вслух, но считал короля глупцом. Алиенора была умной женщиной, поддающейся убеждению. Одного года в заключении вполне хватило бы, чтобы укротить ее мятежный дух. А ситуация оказалась гораздо сложнее, чем, кажется, полагал Генрих. Это мог увидеть каждый.
Ранульф Гланвиль прогнал прочь неуместные мысли, напомнил себе, что Алиенора предала своего мужа и короля и общество порицало ее за это. Он спросил себя, как делал это бессчетное число раз: что бы он чувствовал, если бы что-либо подобное совершила его верная Берта? Но ей, конечно, и в голову такое не придет, потому что она смирная и послушная, как корова. А вот Алиенора - отнюдь не Берта. «Тем прискорбнее», - нашептывал Ранульфу маленький злокозненный дьявол, обитавший в его душе. Впрочем, покаявшись в грехах, ты получал искупление. Печально, что смерть Молодого Генриха привела короля в такое состояние, но слава богу, что он решил вернуть себе жену. И все равно Ранульф знал, что ему будет не хватать ее…
Амария наслаждалась свободой, обретенной ее госпожой. Но по мере того как они ехали по дорогам Нормандии, проезжали яблочные сады и сочные поля на плодородной земле, встречали здесь и там суровые замки, оживленные города, воспаряющие вверх шпили монастырских церквей или сонные деревушки, к ее радости все больше примешивалась тревога. Когда королева вернется на свое исконное место, захочет ли она, чтобы ей прислуживала крестьянка, если для этого у нее будут знатнейшие дамы королевства?
Ведь Амария за эти годы полюбила королеву Алиенору. То, что начиналось с неодобрения и подозрительности, перешло в сильную привязанность и преданность, потому что Алиенора ни разу не совершила ничего такого, что подтвердило бы первоначальное мнение о ней Амарии. И она так страдала… а все из-за любви к детям. Уж это-то было ясно. Амария знала, что такое любовь к своему ребенку, а еще она знала, что, если бы покойный, горько оплаканный отец ее Марка был бы несправедлив к сыну, она бы как львица прыгнула на защиту своего дитяти.
Сколько раз уже Амария открывала рот, но так и не отважилась спросить у Алиеноры о том, что ее ждет, - боялась услышать отказ. Королева когда-то дала ей обещание, но что, если теперь она захочет забыть женщину, которая делила с ней долгие годы заключения? Конечно, это понятно, но разве преданность и дружба не в счет? А между госпожой и служанкой и в самом деле была дружба - это не выдумка. Амария каждый день удивлялась тому, что она, скромная дочь мельника, подружилась с женой самогу короля, с женщиной, которая по праву является королевой половины христианского мира!
Они уже подъезжали к Руану. Амария будет рада оказаться в мягкой кровати после долгих часов тряски в неудобном седле, а уж наездница-то она совсем никакая, это как ни посмотри. Но что будет, когда они доберутся до Руана? Амария даже думать об этом боялась.
Алиенора, ехавшая рядом с ней, повернулась с улыбкой на лице.
-Замечательно, что мы простились с этим мрачным замком! - воскликнула она. - Смотри веселее, Амария. Мы свободны! Нет нужды грустить. Я обещаю тебе: когда доберемся до Руана, я закажу для нас обеих прекрасные блио. Я так думаю, что мой уже сгнил. - Большую часть гардероба они оставили в Пуатье.
-Миледи, зачем мне прекрасное блио? - спросила Амария, хотя ее сердце радостно стучало, потому что она предвидела ответ.
-Чтобы носить при дворе, конечно! - ответила королева. - Не могу же я допустить, чтобы мои дамы прислуживали мне в простых шерстяных платьях и вимплах. У меня есть три старшие дамы - Торкери, Флорина и Мамилла. Теперь их будет четыре, считая тебя. Я только надеюсь, что остальные смогут ко мне вернуться. Уверена, они тебе понравятся!
Чаша Амарии переполнилась[75 - Выражение восходит к библейскому псалму 22: 5: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя переполнена».].
К Руану они подъехали уже в темноте, лошади процокали по площади перед герцогским дворцом, расположенным вне городских стен. Алиенора по винтовой лестнице, освещенной факелами, прошла в королевские покои большой башни. Король, как ей сказали, обедает в одиночестве и примет ее с глазу на глаз. Она облегченно вздохнула, потому что боялась этого мгновения сильнее, чем готова была в том себе признаться, и теперь исполнилась благодарности к мужу за то, что их встреча произойдет не на публике, не на глазах у всего двора.
Сквозь узкое окно Алиенора на мгновение увидела башню, с которой началось ее заключение. Если бы я знала тогда, чту меня ждет, то в отчаянии бы попыталась покончить с собой, подумала она. Слава богу, мы не наделены знанием того, что ждет нас. С надеждой и страхом спрашивала она себя, что ждет ее теперь.
Дверь открылась, и Алиенора оказалась в помещении с простым сводчатым потолком, освещенном свечами и увешанном красочными гобеленами. Над гобеленами она увидела расписанные фризы с алыми и золочеными медальонами, а в конце помещения висел величественный балдахин, украшенный львами Анжу и Пуату. Под балдахином стоял золоченый трон с резными подлокотниками и спинкой, выкрашенной в темно-синий цвет. Генрих теперь жил в лучших условиях, чем прежде. Все это Алиенора оценила в одно мгновение, а потом встретилась взглядом с человеком, который уже поднялся из-за длинного стола в центре и, прихрамывая, направился к ней.
Королева была потрясена до глубины души. Это был не тот Генри, которого она так живо помнила, - она видела перед собой старика. За короткое мгновение, перед тем как присесть в низком изящном реверансе, Алиенора успела разглядеть седые волосы, располневшую, коренастую фигуру, кривые ноги - следствие долгих лет, проведенных в седле на просторах огромной империи, - и мучительную хромоту. Мрачное лицо короля бороздили морщины забот и скорби, серые, налитые кровью глаза смотрели настороженно - он выглядел больным человеком. А ему всего сколько - пятьдесят? Генри казался гораздо старше. Алиенора с удивлением поймала себя на том, что при виде мужа испытывает боль и еще какое-то более глубокое чувство. И в это невозможно было поверить после всего, что он с ней сделал. После всего, что они сделали друг с другом, поправил ее голос совести.
Генрих подошел к жене, протянул руки - его знакомые мозолистые руки, которые теперь стали еще грубее, - и поднял Алиенору из реверанса за локти. Потом он уронил руки, и они замерли, разглядывая друг друга. Ни один не знал толком, что сказать. «Что может сказать муж жене, которую столько лет продержал в заключении?» - думал каждый из них.
Король множество раз мысленно репетировал эту сцену. Он решил провести встречу по-деловому, сказать, что присутствие Алиеноры в Нормандии необходимо для противодействия требованиям короля Филипа вернуть земли, которые она на срок своей жизни отписала Молодому Королю. А Филип теперь настаивает, что эти земли принадлежат королеве Маргарите, как наследнице покойного мужа. Но сейчас Генрих, увидев перед собой свою королеву, не мог произнести ни слова. Требования - всего лишь предлог. Он все время чувствовал это, когда не обманывал себя. Истина состояла в том, что со дня получения того страшного известия из Мартеля отношение Генриха к Алиеноре изменилось. Теперь перед его мысленным взором возникала не коварная предательница мужа и короля, которую нужно держать под замком ради всеобщего блага, а только образ счастливой молодой матери, которая весело подбрасывает маленького Генриха в воздух, готовит празднование его дня рождения, лечит поцелуями его ушибленные места. А еще перед взглядом короля возникала Алиенора, которая спорит с ним: сын подрос и она просит отца дать ему то, что называет его законными
правами. Так ли уж она была не права, поддерживая сына? Может быть, мотивом ее злокозненного предательства была всего лишь любовь к сыну?
Да, она нанесла ему, своему мужу, непоправимый вред, его трон опасно пошатнулся - еще опаснее, чем в истории с Томасом. И казалось, Алиенора делает это специально, чтобы уничтожить его. Но сейчас Генрих видел перед собой только женщину, родившую ему сына, теперь навеки потерянного, видел единственного человека, по-настоящему знавшего, как страдает его душа. А когда Генрих наконец встретился с Алиенорой после десятилетней разлуки, в нем вместе с жалостью и потребностью в утешении шевельнулись остатки того чувства, которое он считал давно умершим и похороненным - жестоко убитым ее неверностью.
Алиенора все еще была красива. Генрих произвел быстрый подсчет. Шестьдесят один? Невероятно! Но ведь она на одиннадцать лет старше его. Высокая, держится с достоинством в своих траурных одеяниях, тонкое, как паутинка, головное покрывало ниспадает с черного чепца, удлиненное лицо обрамлено такого же цвета барбетом[76 - Барбет - льняная лента, которая обхватывала головное покрывало на макушке и пропускалась под подбородком.], завязанным под подбородком. Взгляд чистый, чуть вопрошающий, кожа гладкая и белая как мрамор, уголки губ все еще скорбно опущены. Но больше всего поразило короля выражение лица Алиеноры: в нем была какая-то новая безмятежность, обещание тяжелым трудом приобретенной мудрости в глазах и неуловимое излучение душевного покоя. Генриху вдруг пришло в голову, что эта женщина, вероятно, больше не является для него угрозой.
-Миледи, - наконец произнес он, - добро пожаловать. Надеюсь, путешествие прошло благополучно.
-Замечательно, - ответила Алиенора. - Не могу тебе передать, как это прекрасно - снова вернуться в мир, наслаждаться свежим воздухом.
Она что, снова поддевает его? Генрих строго посмотрел на жену, но, не увидев никакого ехидства, решил, что слова ее идут от сердца… Что ж, вполне может быть.
-Прошу, садись, - сказал Генри, отодвигая ближайший из двух резных стульев, стоявших по двум концам стола. Стол был накрыт: хлеб, рыба, дичь, фруктовый пирог и хорошее сладкое анжуйское вино, но Генрих, кажется, ни к чему не прикоснулся. - Ты голодна? Ела? - спросил он.
-Я бы выпила немного вина, - ответила Алиенора.
На еду она смотреть не могла. Все мысли были о том, что она здесь с Генри, ее мужем, после такой долгой разлуки и что он, как и прежде, имеет власть над ней.
Генрих налил жене вина, пододвинул ближе к ней свой стул и сел.
-Не хочу кричать через стол, - пошутил он, чуть снимая напряжение. - Ну, я думаю, ты спрашиваешь себя, почему я позвал тебя сюда.
-Я была немного удивлена, когда получила приглашение, - ответила Алиенора. - Генри, прошу тебя… Я должна спросить, прежде чем мы пойдем дальше. Мне сказали, что я больше не заключенная. Это означает, что я прощена?
Генрих ошеломленно посмотрел на нее, потом с трудом сглотнул ком в горле.
-Да, - хриплым голосом сказал он. - При условии, что ты снова не сделаешь этого.
-Можешь не сомневаться, - беззаботным тоном заверила Алиенора. - Вряд ли я буду рисковать своей свободой. Не хочу, чтобы ты запер меня еще на десять лет. Мой конец уже не за горами, и я ценю оставшееся время.
-Я рад твоим заверениям, - с подобием иронической улыбки ответил Генри.
«Что же это было? - спрашивала она себя. - Причина раздрая, долгое заключение, разрыв нашего брака, - со всем этим мы покончили всего несколькими словами? Я прощена? - „Да, пока ты снова не сделаешь этого“. - Нет, не сделаю».
И все же, что дальше? О чем они будут говорить? Должна ли она в обвинительных подробностях описать все невзгоды, пережитые ею? У Генри, вероятно, есть некоторое представление о том, к чему он ее приговорил. Должны ли они снова вернуться к ужасному конфликту между ними, выкопать его, давно захороненного, из могилы? Какой в этом смысл? Только настоящее и будущее имели значение. Надо двигаться вперед. Если они начнут пережевывать роковые ошибки прошлого, потерянное доверие, то наверняка быстро уничтожат друг друга.
-Ты хотел сказать, почему послал за мной, - решительно произнесла Алиенора, взяв кубок с вином.
-Да-да, - ответил Генрих, явно чувствуя облегчение оттого, что возвращается на безопасную почву. - Это связано с некоторыми землями Нормандии. Этот молодой лис Филип утверждает, что они были приданым его сестры Маргариты. И конечно, хочет наложить на них свои жадные руки, но я напомнил ему о том, что эти земли принадлежали тебе, а ты переписала их Молодому Генриху только на срок его жизни, по окончании которой земли должны быть возвращены тебе.
При упоминании умершего сына лицо его напряглось. На мгновение маска спбла, и Алиеноре стало ясно, что Генри тяжело переживает смерть сына… Как и она. Но королева еще не чувствовала себя готовой говорить об их общем горе. Ей пока хватало и других проблем.
-Да, я полагаю, эти владения должны быть возвращены мне, - сказала Алиенора. - Боюсь, я давно не в курсе того, как обстоят мои дела с собственностью и финансами.
-Это к делу не относится, - нетерпеливо прервал ее Генрих. - Важно, чтобы я сохранил те земли, которые принадлежат мне по праву, как твоему мужу. Молодой Филип опасен. У него грандиозные идеи о том, как нарастить мощь Франции. Он присматривается к моей империи. Если Филип завладеет этими землями, в Нормандии появятся французские войска и… Ну, остальное сама можешь себе представить. У меня и без того немало проблем - попробуй удержи все эти земли.
-Я тебя поняла, - ответила Алиенора. - Безрассудно отдавать Филипу то, что он хочет. Так чем я могу помочь?
Генрих с восхищением посмотрел на жену. Она и в самом деле готова и желает сотрудничать с ним после долгих лет, когда между ними были раздрай, борьба, ссоры и еще что похуже. Алиенора не могла поверить, что они сидят здесь и говорят о политике, как в прежние дни… их ранние дни совместной жизни. Это одна из лучших сторон ее вновь обретенной свободы - находиться в центре событий.
-Я хочу, чтобы ты посетила эти земли - одну за другой, - заявил Генрих. - Хочу, чтобы все выглядело так, будто ты утверждаешь свои права на них. Будь дружелюбна с местными сеньорами, раздавай им хартии и привилегии, делай пожертвования церквям, основывай рынки. Да ты и сама знаешь, чем можно завоевать сердца.
-Ты хочешь, чтобы я занялась всем этим? - изумленно спросила Алиенора. - Я, которая только что была твоей пленницей? Ты доверяешь мне это?
-Никто другой этого не сделает, - усмехнулся Генрих, и тут маска упала с его лица, и Алиенора увидела озабоченное выражение, взгляд, полный такой боли, что у нее чуть не разорвалось сердце.
Король нерешительно протянул к ней руку. На его лице застыло мучительное выражение.
-Помоги мне, Алиенора, - пробормотал он сдавленным голосом. Она без колебаний поднялась и схватила протянутую руку, прижала ее к губам. Соленые слезы жены оросили пальцы Генри, и потребность Алиеноры в том, чтобы быть утешенной, снова закипела в ней. - Я вызвал тебя не для того, чтобы говорить о Нормандии, Алиенора, - выдохнул Генри. - Я вызвал тебя, потому что больше нет никого, к кому я мог бы обратиться, никого, кто любил бы его так, как я. - И с этими словами король обхватил жену за талию, уткнулся головой в ее живот и зарыдал, как ребенок.
Когда буря рыданий улеглась и Алиенора почувствовала, что все слезы выплаканы, они с Генри остались нежны друг к другу, тихо сидели при свете свечи, прихлебывая вино, которое возвращало им силы, и говорили без злопамятства о событиях, которые привели их обоих в это место.
-Генри, я хочу увидеть других наших детей, - сказала вдруг Алиенора.
Он поднял к ней свое опустошенное лицо и взял ее руку в свои.
-Я знал, что ты попросишь об этом, - пробормотал он. - Дети здесь. Я специально их вызвал. Идем, сейчас ты увидишь их.
И он повел ее по винтовой лестнице в нижние помещения. Алиенора боялась, что не справится со всем этим горем и радостью, которые выпали на ее долю за такой короткий промежуток времени. Она увидит своих детей. Наконец! После такой долгой разлуки! Генри вызвал их сюда специально, чтобы они увиделись с ней. У Алиеноры чуть кружилась голова от чувств и предвкушения. Изменились ли они? Как себя поведут, увидев ее? И самое главное - любят ли они ее по-прежнему? Сейчас она узнает.
Когда Алиенора вошла в покои принцев рука об руку с Генрихом, трое молодых людей и молодая женщина сразу же поднялись и низко поклонились. Несколько секунд Алиенора не могла сообразить, кто из них кто, а потом вдруг поняла, что все это плоть от плоти ее - выросшие, ставшие взрослыми, но по-прежнему ее дети, какими она их помнила, и по-прежнему дорогие и любимые.
Мгновение - и они обнимались, целовались, радовались воссоединению с матерью, и неизбежно пролились новые слезы, но теперь счастливые. Как же можно было сомневаться в их любви, спрашивала она себя.
-Дайте-ка мне посмотреть на всех вас! - воскликнула довольная Алиенора. Генри с иронической улыбкой смотрел на них. Все взволнованно разговаривали, а Алиенора не могла оторвать глаз от Ричарда, который превратился в возвышающегося над всеми великолепного золотоволосого гиганта двадцати шести лет. - Ах, какой ты у меня большой! - выдохнула Алиенора, забыв обо всех его жестокостях и бесчинствах, она давно уже убедила себя, что все эти россказни о Ричарде - сплошное преувеличение, а на самом деле во всем виноват его отец.
Мать с восторгом смотрела на Ричарда, который в зрелости обрел властность и внушительную внешность. И, видя сына таким сильным и привлекательным, она не сомневалась, что его репутация воина, сравнимого с богом войны Марсом, вполне заслуженна. Ричард - прирожденный лидер и обладает способностью доказать, что он достойнее всех остальных.
Жоффруа, который был на год моложе Ричарда, хотя и обещал вырасти в красавца, таковым не стал. Единственный темноволосый из ее сыновей, невысокого роста, с грубоватыми чертами лица, а в осанке не хватает изящества, какое подобает принцу крови. Но нежные слова Жоффруа, обращенные к матери, контрастировали с его внешностью. Алиенора всегда знала, что ее сын наделен острым умом, сообразительностью. И все же… У нее теперь сложилось другое впечатление: что существует более темный Жоффруа, бесовский Жоффруа, лишь изредка мелькавший под умной и цивилизованной оболочкой, которую он являл миру.
Королева не могла поверить, что Иоанн, младший из ее детей, стал молодым человеком, догнавшим по росту братьев, которые, кажется, все еще относились к нему как к ребенку, тогда как Генрих выказывал Иоанну любовь и снисходительность. И в самом деле, в глазах короля, казалось, появлялся свет, когда он смотрел на мальчика, а когда на Ричарда или Жоффруа - явное раздражение. Алиенора чувствовала определенную ревность… Было очевидно, что, несмотря на внешнюю благопристойность, эти три сына всегда будут соперничать друг с другом.
Иоанн был с матерью вежлив, но держался настороженнее, чем остальные. Она не могла винить его в том. Алиенора подозревала, что сын обижен на нее из-за того, что она ребенком фактически бросила его в Фонтевро. В его речах - несвязных речах юнца, который считает, что знает все, - она почувствовала некоторую антипатию к Церкви, коренившуюся, возможно, как решила Алиенора, в детском опыте. Но ей никогда не объяснить Иоанну, почему она оставила его на попечение монахинь. Лучше все это предать забвению. Если позволять прошлому вторгаться в наши жизни, то воссоединение закончится крахом, снова сказала она себе. По крайней мере, теперь она могла с теплотой смотреть на Иоанна с его темно-рыжими локонами и крепко сбитым телом, что так нравилось его отцу. Могла проявить заботу о нем, как и подобает матери. Это такое счастье!
Алиенора с радостью обнялась с Матильдой, которую больше не рассчитывала увидеть, Алиенора находила особое наслаждение, хотя ничто - ничто - не могло сравниться с возвращением после всех этих жестоких лет разлуки в ее жизнь Ричарда. Но чаша ее переполнилась, когда Матильда позвала няньку и та привела познакомиться с бабушкой семь саксонских детишек - первых внуков, которых увидела Алиенора. Ее тронуло, что одну из девочек назвали в ее честь. Королева наклонилась, чтобы обнять крепких мальчиков, Отто и Генри, взяла на руки младенца Лотара, восхитилась хорошенькими дочками, в особенности Риченцей, которая сказала изумленной Алиеноре, что, пока она в Англии, ей хочется, чтобы ее называли Матильдой, потом была Гертруда, Ингеборг и маленькая Нелл, ее тезка.
Алиенора с гордостью посмотрела на выводок Матильды, грустно думая о том, что ни один из других ее детей не показал себя столь же плодовитым. Сын Молодого Короля умер вскоре после рождения, как и первые дети Иоанны и Алиеноры. Пока никаких слухов о возможной беременности жены Жоффруа, Констанции, которая теперь присоединилась к собранию и по-хозяйски ластилась к мужу. А Ричард и Иоанн до сих пор оставались холостяками. Оба, конечно, были обручены, но Иоанну едва исполнилось шестнадцать, а вот ситуация с Ричардом волновала королеву больше всего. Она пока так и не видела принцессу Аделаиду. Правда ли, что Генри в какой-то момент сам собирался жениться на ней? Если и так, то он давно отказался от этой идеи, потому что она ничего больше об этом не слышала. Алиенора пообещала себе, что, когда представится возможность, тактично спросит мужа об этом. Вероятно, скоро.
Но пока можно подождать. Нужно обратиться к более приятным вопросам, напитаться всеми новостями. Достаточно и того, что сегодня у нее праздник: после долгой разлуки она видит детей, а рядом сидит Генри. Господи Иисусе, молилась Алиенора, пусть все наши ссоры и беды останутся позади. И с улыбкой, в которой светилась вся любовь, вся надежда ее сердца, она подняла кубок и провозгласила еще один тост - за счастливое воссоединение.
Глава 58
Нормандия и Анжер, 1183 год
И снова Алиенора заняла свое законное место королевы. Когда Генрих следующим вечером вышел с ней в зал, где собрался двор, они уселись за столом на возвышении, накрытым для праздничного пира. При виде их общество поднялось и встретило короля и королеву приветственными криками и аплодисментами. Алиенора была на седьмом небе. Она и не думала, что придворные ее мужа так дружелюбно настроены к ней.
Королева с удовольствием обнаружила, что Гуго Авалонский сидит справа от нее. Хотя она и знала, что Гуго не одобрял ее брак, она любила и уважала его как человека прямого и благочестивого и чувствовала, что и он счастлив видеть ее.
-Я очень рад, что между вами и королем снова установились хорошие отношения, миледи, - дружески сказал он.
-Господь ответил на мои молитвы! - пылко ответила она, а потом с озорством в голосе добавила: - Я теперь буду послушной девочкой, чтобы не вызвать еще раз ненависти мужа.
Гуго посмотрел на нее долгим взглядом:
-Я думаю, вы оба помудрели, иными словами, это прискорбное дело принесло хоть какую-то пользу. И ваше воссоединение ничуть меня не удивляет. Король редко ненавидит тех, кого когда-то любил. А вы ему нужны, миледи, сильнее, чем он понимает. Пути Господни неисповедимы, но Он воссоединил вас и научил обоих прощать. Жаль, что это случилось при столь печальных обстоятельствах. Вы оба переживаете трудное время. Я глубоко соболезную вам в вашей утрате.
Алиенора наклонила голову, не желая углубляться в эту тему:
-Знаете, чего я хочу достичь? Хорошего рабочего сотрудничества с моим мужем-королем.
-Уверен, он тоже этого желает, - ответил настоятель. - Король не хочет больше давать повода для недовольства своим сыновьям, которые осуждали его за то, что он строго обходится с вами.
-А они выражали ему свое недовольство?
-О да! Постоянно, - улыбнулся Гуго. - Ваши дети очень вас любят. Для них это счастливый день: они видят воссоединение родителей.
-Воистину так, - произнесла королева, чье сердце было полно.
Но мы примирились не окончательно, подумала она. Алиеноре, конечно, не следовало ожидать этого, но все же предыдущим вечером был момент, когда она подумала, что, может быть, Генри, излив свое сердце, придет к ней в постель, чтобы закрепить союз своим несчастным, состарившимся телом, в котором, как она подозревала, все еще обитал прежний бес. Несмотря на все, Алиеноре так хотелось, чтобы он пришел, она отчаянно нуждалась в утешении, которое могла принести ей эта необыкновенная тесная близость с другим человеческим существом. А еще ей хотелось доказать себе самой, что она еще может испытывать наслаждение любви, что позволило бы хоть немного забыть о своей скорби. Но Генрих не пришел, и Алиенора лежала в своей постели - в благодатном одиночестве впервые за много лет, - думая о том, как же глупо было с ее стороны надеяться на это.
Радуясь вновь обретенной свободе и получив возможность передвигаться по собственному желанию, Алиенора отправилась в поездку по спорным территориям. Всюду ее встречали с честью и всеобщей радостью, и она обнаружила, что легко возвращается в роль королевы, которая прежде была ее образом жизни. Все это было очень приятно и трогательно, и Алиенора гордилась тем, что не утратила умения общаться с людьми и усилия, которые она предпринимает по просьбе мужа, способствуют и возвращению ее собственной популярности.
Потом королеву вызвали в Анжер. Этому предшествовали слухи о том, что между королем и сыновьями снова началась распря. Алиенора тут же направилась на юг, исполненная решимости сделать все, что в ее силах, чтобы выправить ситуацию. Но как только она спешилась во внутреннем дворе замка, рядом с ней оказался Ричард, чье красивое лицо помрачнело от гнева.
-Отец отправился на охоту. Мне нужно срочно с тобой поговорить, - пробормотал он.
-Дай мне хотя бы дыхание перевести, - возразила она, но потом пригласила его в свои покои.
Пока Амария, чья плотная фигура была теперь облачена в модный зеленый блио, возилась во внутренней комнате, распаковывая вещи, - служанке приходилось делать эту работу одной, поскольку Генрих не торопился вызывать других дам королевы, подозревая, что именно они подстрекали ее к мятежу, - Алиенора налила себе вина и пригласила Ричарда присесть.
-Ну, расскажи мне, что тут происходит, - приказала она.
Ричард опустился на деревянную скамью и, нахмурившись, посмотрел на мать, словно прикидывая, чем с ней можно поделиться.
-Я хотел поговорить об Аделаиде, с которой мы обручены, - сказал он наконец. - Отец держит ее под стражей в Винчестере. Я много раз просил его позволить нам обвенчаться, но он отказывал. Теперь Филип настаивает на том, чтобы отец выполнил условия договора и немедленно разрешил нам обвенчаться. Но отец продолжает медлить.
Дверь открылась, и вошел Генрих.
-Опять строишь козни? - язвительно спросил он.
-Это несправедливо, милорд! - возразила Алиенора. - Я ведь не знаю ничего, что происходит. Ричард знакомил меня с фактами.
-Ты хочешь сказать, пел тебе о том, какой представляется жизнь с его кочки, - проворчал Генри, тяжело садясь. Он потер больную ногу. Алиенора теперь знала, что его лягнула лошадь и хромота мужа - следствие этого удара. - Ричард, пожалуйста, оставь нас.
Ричард непокорным взглядом смерил отца, но проглотил протест и вышел, хлопнув дверью. Генрих прищурился, но ничего не сказал.
-Филип хочет разделить мою империю и ослабить ее, - поведал он Алиеноре. - С этой целью он пытается вбить клин между мной и сыновьями. Если обвенчать Ричарда и Аделаиду, Филип наверняка воспользуется этим браком, чтобы еще сильнее привязать к себе Ричарда и натравить его на меня.
-Резонно, - заметила Алиенора. - Филип - личность коварная, он ничуть не похож на своего отца.
-Он хитрый, алчный и подозрительный… Говорят, что за каждым деревом он видит подосланных к нему убийц. Но его не стоит недооценивать: Филип проницателен и расчетлив. А еще опасен. С таким врагом нельзя не считаться. Уж ты мне поверь. Я за свою жизнь всяких врагов навидался.
-А ты не можешь разорвать обручение?
-И потерять графство Берри - приданое Аделаиды?
Алиенора помнила, как радовался Генри много лет назад, получив этот богатый приз. Но что с самой Аделаидой? - спрашивала себя Алиенора. Неужели Генри все еще не потерял надежды самому жениться на ней и потому не хочет отпускать Аделаиду в Париж?
-Нет уж, - продолжал Генрих, - у меня и без того хлопот хватало, когда Ричард и Иоанн сцепились, как псы. И я не хочу, чтобы Филип воспользовался этим.
Это оказалось новостью для их матери.
-Ричард и Иоанн?
Неужели эти семейные распри никогда не закончатся?
-Да, - вздохнул Генрих. - Теперь моим наследником стал Ричард. - Некоторое время оба молчали, вспоминая причину этого. - И все же, - с трудом продолжил он, - мне кажется несправедливым, что он получит Англию, Нормандию, Анжу и Аквитанию, тогда как у Иоанна есть только несколько имений в Ирландии. Ирландцам эта идея не нравится, но я думаю, что было бы полезно иметь королевского представителя в Дублине и Пейле[77 - Пейл - название ядра английской средневековой колонии на юго-востоке Ирландии с центром в Дублине, которая была окружена неподвластной англичанам кельтоязычной территорией острова, именуемой Айришри.] вокруг, чтобы местные короли знали, кто в доме хозяин. Иоанн унаследует лишь самую малость, но я хочу исправить это, чтобы люди не называли его «Иоанн Безземельный».
Генрих рассмеялся собственной шутке, потом встал и начал беспокойно расхаживать по комнате. Алиенора чувствовала, что муж с трудом подыскивает слова, которые, скорее всего, не понравятся ей.
Наконец он заговорил:
-Я призвал Ричарда и Иоанна помириться и решил поделить земли справедливее для Иоанна… И тебя вызвал, потому что мне требуется твое одобрение.
Это связано с Аквитанией, с тревогой подумала Алиенора.
-Я хочу, чтобы Ричард уступил Аквитанию Иоанну, а тот должен будет принести Ричарду оммаж, как своему сеньору, - сказал Генрих.
-Нет! - без колебаний ответила Алиенора.
-Будь благоразумна, - вкрадчиво проговорил Генрих. - Какая разница, кто будет владеть Аквитанией - Ричард или Иоанн?
-Для меня есть разница, - ответила она, поднимаясь. - Я воспитывала Ричарда как своего наследника. Юг у него в крови. Иоанн Аквитании не знает, и она ему безразлична.
-Он быстро научится, если станет герцогом Аквитании. Алиенора, тебе не удается скрыть, что Ричард - твой любимый сын, а особых чувств к Иоанну ты не питаешь. Поэтому ты остаешься слепа ко всем другим резонам. - Генри посмотрел на нее испытующим взглядом.
-Тогда спроси Ричарда, что он думает об этом плане! - вспыхнула она. - Ты знаешь, что распорядишься Аквитанией независимо от моего мнения, но Ричарда это касается в первую очередь. И, Генри, я тебя предупреждаю: если ты решишь дело против воли Ричарда, то тем самым толкнешь его в объятия к Филипу!
-Хорошо, пригласим его сюда, - сказал Генри и прокричал в колодец лестницы, чтобы кто-нибудь нашел герцога Аквитании и вызвал его сюда.
От ярости Ричард не мог произнести ни слова. На его красивое лицо словно набежала туча.
-Ну? - нетерпеливо начал Генрих.
-Ты хочешь наплевать на нас обоих? - спросила Алиенора.
-Ричард?! - пролаял его отец. - Сын мой, ты должен понять, что это более справедливое распределение моих владений.
Ричард повернул к отцу разгневанное лицо:
-Я южанин. Моя мать воспитывала меня своим наследником. Я люблю аквитанскую землю. Я много лет сражался, чтобы удержать и укрепить ее, а ты хочешь, чтобы я уступил ее Иоанну? Этому легкомысленному, ленивому и жадному пустышке, который и в Аквитании-то не был. Я уж не говорю о том, что он понятия не имеет, как ею править. Тьфу! Да там через неделю без твердой руки начнется кровавая баня!
-Я отдаю тебе Аделаиду. Сейчас, - сказал Генрих, словно соблазняя осла морковкой.
Ричард смерил его странным взглядом, который Алиенора не смогла точно истолковать.
-Не вмешивай ее в это, отец! - отрезал Ричард. - Скажи лучше, ты собираешься сделать своим наследником Иоанна? Сейчас Аквитания, потом Нормандия, потом Анжу, Мен и Англия - всю чертову империю самому любимому сыну?
У Алиеноры перехватило дыхание. Как это она не подумала об этом?
Лицо Генриха помрачнело.
-Нет! - прокричал он. - Как тебе могло такое прийти в голову? Неужели Филип подговаривает тебя к измене?
-У него есть для этого все основания, ведь мой брак все время откладывается! - Ричард был вне себя от злости. - Филип считает, ты откладываешь свадьбу, потому что сам хочешь жениться на Аделаиде, чтобы она родила тебе сыновей, и тогда ты лишил бы наследства нас.
-Генри, неужели это правда?! - воскликнула она в ужасе от жуткой перспективы, нарисованной Ричардом.
-Нет, конечно, - с подозрительной поспешностью проговорил Генрих. - Эту чушь ему Филип натолкал в голову. И потом, разве я сейчас не сказал, что Ричард может жениться на Аделаиде немедленно?
-Ты несколько раз говорил это, а потом забирал свои слова назад, - горьким тоном произнес Ричард. - Хотелось бы мне поверить тебе сейчас.
-Ты можешь жениться на Аделаиде, если отдашь Аквитанию Иоанну, - поспешил сказать Генрих.
-Нет! - вставила Алиенора.
-Аделаида так или иначе будет моей! - прорычал Ричард. - Нас обручили еще в детстве.
-Иди и подумай хорошенько, - приказал Генрих.
-Да будь я проклят, если соглашусь! - выкрикнул Ричард. - И я обращусь за помощью к Церкви, вот увидишь!
-Если ты не женишься на Аделаиде, я отдам ее Иоанну, - пригрозил король.
-Ты хочешь меня уничтожить! - прокричал Ричард и бросился к двери. - Я знал это. Что ж, тебе больше не придется меня терпеть. Я уезжаю в Пуатье. И не рассчитывай, что вернусь!
Алиенора холодно посмотрела на мужа.
-Ты думаешь, что это я стала причиной раскола в нашей семье? - язвительно спросила она. - Ты сказал, что желаешь мира между сыновьями, но всегда только на твоих собственных условиях. Хочешь, чтобы они тебя ненавидели? Неужели ты хочешь, чтобы годы твоей старости были омрачены разногласиями и борьбой, чтобы ты не смог найти счастливого успокоения, насладиться миром и безопасностью?
-Помолчи, женщина! - прорычал Генрих. - Если бы ты поддержала меня, ничего этого не случилось бы.
-Мне показалось, Ричард говорил от своего имени. Он не нуждается в одобрении матери! - ответила Алиенора.
Глава 59
Беркхамстед, Вудсток и Винчестер, 1184 год
Генрих отправил жену назад в Англию под надзор Ральфа Фиц-Стефана. Алиенора знала: муж опасается, что она может устроить еще большую бучу в защиту Ричарда, и сердце ее болело от несправедливости того, что с ней сделали. Хотя Алиеноре и были обещаны свободы, фактически она снова становилась заключенной, считавшейся виноватой, пока время не докажет противного. Клетка позолочена, но все равно останется клеткой.
Алиенора была вынуждена отправиться в путь по бурному январскому морю, потом последовало трудное путешествие до замка Беркхамстед, прежней роскошной резиденции Бекета, которая после многих лет забвения казалась слегка потрепанной и постаревшей. Здесь в обществе призраков и воспоминаний прошлого Алиенора провела Пасху с дочерью Матильдой, которая была опять беременна. Потом Матильда вернулась в отведенное ей место в Винчестерском замке, а Алиенору перевели в Вудсток.
Она не хотела ехать туда - в место мучительных, тяжелых воспоминаний, но выбора у нее не было. Король прислал приказ - и вопрос был закрыт. Алиенора спрашивала себя: для чего Генри это сделал? Чтобы выместить на ней раздражение? По крайней мере, ее поселили не в башне Розамунды, которая была заперта и безлюдна, а в покоях королевы в охотничьем доме. Высокое окно ее комнаты выходило на лабиринт, теперь заросший, будучи отдан на милость матери-природы.
Как ей хотелось не замечать его, но лабиринт привлекал ее внимание, безжалостно, чуть ли не сверхъестественно, и как-то раз июньским вечером, утомленная бездельем, она почувствовала острую необходимость подышать воздухом и обнаружила, что идет по плиткам, заросшим папоротником, к входу в лабиринт. Пришлось распутать несколько веток, чтобы войти в него, Алиенора порвала о колючки головное покрывало, но, оказавшись внутри, смогла свободно пройти по заросшим сорняками тропинкам. К счастью, создатель лабиринта сделал тропинки широкими, а потому листва с кустов почти не мешала идти. Вскоре королева, сумев сохранить спокойную голову, дошла до большой беседки в центре - который, хотя она и не поняла этого, был смещен к одной из сторон - и благодарно опустилась на каменную скамью, поросшую лишайником.
Значит, вот куда, если верить сплетням, привела королеву шелковая нить, когда она преследовала соперницу. И чему только не верят люди… Да, она была оскорблена, когда Генри сказал ей, что любит Розамунду. Да, она возрадовалась - да простит ее Господь, - узнав о преждевременной смерти этой молодой женщины. Но чтобы замышлять убийство - упаси, Господи! Замечать Розамунду было ниже ее королевского достоинства, и Алиенора столько сражалась с самой собой, чтобы держаться этого принципа.
Интересно, спрашивала она себя, нравилось ли Розамунде, этой хорошенькой, высокомерной шлюшке, бродить по своему лабиринту. Часто ли она сюда заходила? Это был самый трогательный подарок короля, помешавшегося от любви, и Розамунда наверняка ценила его.
За черным силуэтом збмковой стены садилось солнце, и в гаснущих лучах дня небеса приобретали великолепный лазурно-розоватый оттенок. Тени удлинялись. По мере того как сгущались сумерки, лабиринт стал казаться иным, более темным местом. Алиенору пробрала дрожь, она чувствовала действие каких-то древних первобытных сил. Мать-природа была жива здесь и действовала, забирала себе то, что ей принадлежит. Услышав тихое шуршание и потрескивание из зашевелившегося папоротника, так легко поверить во все эти древние истории о Зеленом Человеке[78 - Языческий божок, вероятно являвшийся символом плодородия.], которые любили рассказывать англичане. Он был одним из «древних богов», говорили они, называя его разными именами. Хороший Парень Робин, Джек Из Леса - эти два имени она слышала от Амарии. Он был богом плодородия или чудовищем - кто как верил, и его сила никогда не оспаривалась ни Церковью, ни государством. В сумерках легко было представить, как он высовывает из листвы свою хитрую физиономию.
Королева сидела, чувствуя, как в сгущающейся тьме возрастает ее беспокойство, и собираясь с силами, чтобы начать обратный путь, уверенная, что знает, куда идти, но вдруг услышала что-то похожее на легкие шаги. Хруст! Вот опять - слева от нее кто-то идет, наступая на папоротник! Может быть, это белка или лиса, строго сказала себе Алиенора, но все же встала и поспешила по тропинке назад к цивилизации, отыскивая путь между высокими стенами живой изгороди.
Хруст! Теперь у нее за спиной. Хруст! Опять! Кто-то находился в лабиринте и украдкой приближался к ней, не считая нужным заявить о своем присутствии, окликнув ее. Алиенора теперь неслась сломя голову, боясь оглянуться назад, от страха по спине у нее бежали мурашки, в любую минуту она ждала, что на плечо ляжет рука или - о ужас из ужасов! - острие кинжала вонзится ей в спину. Если Генри и в самом деле собирался жениться на Аделаиде, то ее, Алиеноры, смерть будет весьма кстати. Но королева не могла даже представить себе Генри в роли человека, который подсылает к ней наемных убийц. Становясь невменяемым, Генрих был склонен говорить жестокие вещи, которых вовсе не имеет в виду, - взять хотя бы историю с Бекетом! А если он и про нее сказал что-то подобное: «Кто-нибудь наконец избавит меня от этой мятежной королевы?»
Алиенора потерялась и отчаянно хотела выбраться из лабиринта, но остановилась, чтобы перевести дыхание, - иначе свалилась бы с ног. Оказавшись на углу, она посмотрела в обе стороны. Ничто не двигалось. Только шуршали листья да иногда щебетала какая-то крохотная птаха. Но потом она услышала снова хруст, за которым на этот раз последовал слабый вскрик, похожий на рыдание. Впереди. В этом не было никакого смысла. Знал ли человек, преследующий ее, куда она направляется?
Алиенора решила, что теперь не будет бежать. Пойдет молча, потихоньку, пытаясь сохранять спокойствие. Украдкой двинулась она по тропинке, уговаривая себя не торопиться. Потом, сделав еще один поворот, Алиенора увидела впереди очертания серого платья, исчезающего в живой изгороди. И снова этот плач, слабый, но хорошо различимый - явно рыдание. Значит, это женщина! Но что за женщина? Страхи королевы немного улеглись. Если это женщина, то еще нужно посмотреть, чья возьмет. Она боялась лишь грубой мужской силы.
Алиенора украдкой двинулась следом, держась на расстоянии. Выход из лабиринта где-то рядом, потому что чуть дальше виднелась стена охотничьего дома. Хруст! И опять сзади - на тропинке, по которой она только что прошла. Но как такое возможно? Значит, она прошла мимо, не заметив того или ту, кто тут есть?
Эта игра в кошки-мышки стала утомлять ее, а душа и тело все больше холодели от новых звуков. Темнело быстро, поднималась луна, и Алиенора хотела одного: побыстрее добраться до своего дома и крестьянского здравого смысла Амарии, а потому вздохнула с облегчением, когда вдруг увидела перед собой выход из лабиринта. Но, выйдя, не стала спешить в дом. Она заметила двух стражников, которые всегда следили за ней. Те стояли навытяжку у садовой калитки, и Алиенора, обретя присутствие духа при виде их, спряталась за развесистую шелковицу в надежде увидеть, как ее преследователь появится из лабиринта, потому что это, несомненно, должно вот-вот случиться. Другого выхода оттуда не было, а провести там всю ночь он не мог.
Алиенора прождала с все возрастающим недоумением почти полчаса, но никто так и не появился. И она не услышала больше никаких шагов, которые могли бы выдать чье-то присутствие в лабиринте. Вечер был тих, его покой ничто не нарушало. И когда Алиенора уже собралась войти в дом, внимание ее привлекло слабое, но безошибочно узнаваемое мерцание свечи в верхней комнате башни Розамунды. Дыхание у нее перехватило: значит, кто-то и в самом деле играет с ней! Намеренно пытается напугать. Королева пообещала себе, что завтра во всем разберется и заставит этого человека объяснить: с какой целью он преследует ее.
Оказавшись в безопасности дома, Алиенора сообщила удивленной Амарии и скептически настроенному Ральфу Фиц-Стефану о пережитом. Фиц-Стефан перед этим обыскивал башню, но не нашел ничего, что могло бы объяснить видение Алиеноры. И только два дня спустя, когда Амария привела к ней местную прачку, Алиенора получила более или менее удовлетворительное объяснение того, что случилось. Амария разговорилась с прачкой на берегу реки Глайн, где та стирала белье. Служанка рассказала ей о случившемся с королевой в лабиринте.
Прачка побаивалась говорить с такой знатной дамой, но была полна решимости сообщить Алиеноре все, что ей известно.
-Не живой это человек в том лабиринте, - сообщила она. - Там бродит она… Люди ее слышали, шаги ее слышали. И чего там бродит - поди ее пойми.
-Кто бродит? - мягко спросила Алиенора. От слов прачки мороз побежал у нее по коже.
-Так Прекрасная Розамунда - кто ж еще, леди. Она, как люди говорят: была уби… - Тут прачка запнулась на полуслове, вспомнив, перед кем стоит. - Прошу прощения, леди, так дураки говорят. Но она бродит - тут сомнений нет. И ее видели в той башне. Она оплакивает свои грехи! И вот еще, молодой Мэтт, сын мельника, он ее видел в этом лабиринте. Вернее сказать, не ее… но перед ним мелькнуло платье - серое такое.
Алиенора замерла. Она не сообщила эту подробность Амарии.
Королева все еще размышляла над рассказом прачки, не зная, верить ему или нет, но тут прибыло разрешение на ее переезд в Винчестер - король позволил ей присутствовать при разрешении Матильды от бремени. Если эта история правдива, то почему Розамунда явилась своей сопернице, Алиеноре, женщине, которой причинила столько вреда при жизни?
-Не думайте вы об этом, - посоветовала Амария на свой простецкий манер. - Сплетни все это.
-Не уверена, - задумчиво сказала Алиенора. - Все было похоже на ночной кошмар, но он мне не приснился. Может ли зло сохраняться и после смерти? Не могу себе представить, что Розамунда искала моего прощения - странный способ просить прощения, пугая человека до полусмерти.
-Чепуха, да и только! - фыркнула Амария.
-Я знаю, что видела и слышала, - гнула свое Алиенора. - Тебя там не было. Но мы больше не будем об этом говорить.
-Может быть, миледи, - вмешался Фиц-Стефан, войдя в дом с чем-то, завернутым в материю, - за появлением призраков и не стоит ничего… Или вам все это привиделось. Может, то была тень или какое-то мелкое ночное существо. Вот тут для вас посылки от его величества.
Алиенора на какое-то время забыла о загадке лабиринта - она принялась разворачивать подарки, восторженно вскрикнула при виде ярко-алого блио, подшитого горностаем, который оказался в первом свертке. Во втором - седло, украшенное золотом и отороченное мехом. В третьем - расшитые подушки. Не забыл Генрих и про Амарию, к которой явно был расположен: ей он прислал льняной головной платок и аметистовую брошь.
«Мирные подношения, - сказала себе Алиенора. - Генри никогда не признает, что обошелся со мной - и нашими сыновьями - несправедливо, а потому вместо этого присылает подарки». Настроение у Алиеноры улучшилось, и улыбка заиграла на устах. Очень похоже на Генри… Это предвещало счастливое разрешение всех ссор.
Что же касается странной истории с Розамундой, то Алиенора знала: ей никогда не удастся убедить себя полностью, что она не была свидетелем некоего сверхъестественного явления. И ей пришла в голову ужасающая мысль, что Розамунда еще не обрела вечного покоя - надежды и желания каждого христианина, а тень ее обречена на бесконечное земное чистилище во искупление грехов. Эта мысль сильно напугала Алиенору, потому что она была уже немолода и ей вскоре предстояло предстать перед судом Господа. Может быть, она тоже будет обречена вечно бродить по земле в Пуатье, где злоумышляла изменнический заговор против мужа… или того хуже - по мрачной башне Сарума. Упаси, Господи! Нет, с этого дня надо жить мудро и добродетельно. И сразу все изменится, не без иронии подумала она, снова чуть улыбнувшись.
Матильда без особых трудов разрешилась, к радости Алиеноры, здоровым младенцем, которого назвали Вильгельмом в честь Завоевателя и отца королевы. Алиенора прибыла в Винчестер вовремя - ее внук как раз готовился появиться из материнского чрева, и она с радостью провела следующие недели в обществе дочери, глядя счастливыми глазами, как подрастает младенец.
Это было блаженное время, вот только его омрачил как-то утром приезд нового гонца. Тот привез два пакета одинакового размера.
-Это для королевы, - сообщил смотритель, кладя их на сундук. - Подарок от его величества.
Значит, Генри пытается помириться с ней! Алиенора улыбнулась и развернула первый пакет. Там оказалась богатая одежда: легкий летний плащ и капюшон из темно-синей парчи. И несколько ярдов красочно расшитой оторочки для одежды. Да, именно такие подарки должен подносить человек, который ищет примирения! Алиенора радовалась при мысли о том, что Генри думает о ней и ее хорошее мнение для него небезразлично. И конечно, такие подарки могли означать, что скоро она снова будет свободна.
Королева раскрыла второй пакет и, к своему удивлению, обнаружила в нем точно такие же предметы. Зачем Генрих послал два пакета, содержащие совершенно одинаковые подарки? Потом ее взгляд упал на небольшой клочок пергамента на полу, - вероятно, он выпал из одного пакета. Алиенора подняла его и увидела, что это своего рода квитанция, написанная каким-то придворным чиновником, который явно должен был предъявить ее королевскому счетоводу, но по ошибке вложил в подарки. Он наверняка будет искать эту бумажку. Но что на ней написано? «55 фунтов, 17 шиллингов за одежду для королевы и Бельбель, для нужд короля».
Кто такая Бельбель? И почему ей делаются такие же подарки, что и королеве? Алиенора перечитала последнюю фразу, и сердце у нее упало. Она вдруг поняла ответ. Конечно, эта одежда предназначалась для использования не королем, а наверняка этой самой таинственной Бельбель.
Разум Алиеноры был встревожен, и она решила, что, пока находится в Винчестере, должна отыскать Аделаиду, невесту Ричарда. При этом королева убеждала себя, что план развода Генри с ней и женитьбы на Аделаиде не мог прийти в голову самой французской принцессе. Но, увидев эту девицу, ставшую теперь красивой пышногрудой молодой женщиной двадцати с небольшим лет, Алиенора потеряла прежнюю уверенность.
Аделаида не пришла в восторг от визита королевы. Алиенора решила, что король ограничил круг ее гостей и посадил под стражу, потому как явно опасался, что Ричард нападет на замок, выкрадет Аделаиду и увезет к алтарю, лишив тем самым отца ценного аргумента в его хитроумной торговле с Филипом. А бедняжка, конечно, пережила столько поворотов судьбы, что, наверное, уже оставила всякую надежду выйти замуж. Аделаида, похоже, предполагала, что королева принесла ей известия об очередном неблагоприятном витке в ее судьбе или просто пришла позлорадствовать над неудачливой соперницей, - отсюда и понятная настороженность.
Вести разговор с Аделаидой оказалось непросто. На все вопросы Алиеноры следовал односложный ответ, и в конце концов королева сдалась. Аделаида питала к ней явную неприязнь, чему не приходилось удивляться, ведь, не будь Алиеноры, Аделаида вот уже девять лет была бы королевой Англии. Вместо этого Аделаиде приходилось сидеть взаперти, а ее молодые годы проходили бесцельно.
Неужели Аделаида и в самом деле влюбилась в Генри? И все еще продолжает любить его? Алиенора должна все выяснить. Надо убедиться, что эта страсть не похожа на ту, что разделял Генрих с несчастной Розамундой, что Аделаида не представляет для нее угрозы.
-Твоя жизнь, дитя, нелегка, - решилась Алиенора. - Ты уже давно должна была выйти за Ричарда и стать матерью прелестного выводка детишек.
Аделаиду передернуло, она посмотрела на королеву с неподдельным отвращением.
-Я и в самом деле должна была выйти замуж много лет назад, - многозначительно сказала она.
-Об этом ты можешь забыть, - ответила Алиенора. - Мой брак не утратил силу. Папа Римский не допустит его расторжения.
-Вы могли бы достойно удалиться в Фонтевро!
Это было обвинение.
-У меня нет склонности к монашеской жизни, - спокойно ответила Алиенора, хотя ярость закипала в ней, желчью подступая к горлу. - Это все придумал Генри, чтобы сохранить за собой мои земли.
-За этим стояло нечто гораздо большее! - возразила Аделаида. Ее глаза метали искры. Они были зеленые, как у кошки, и полны яда. - Вы не хотели отдавать мужа другой - более молодой женщине. Вы не могли принять, что он хочет иметь женой меня, а не вас.
-Ты еще скажи мне, что он тебя любил, - презрительно произнесла Алиенора. - Позволь мне заверить тебя, что я уже слышала это прежде. Только тогда речь шла о Розамунде.
-Он любил меня… и все еще любит! - воскликнула Аделаида.
-Как мило! - ухмыльнулась Алиенора, решительно не замечая огонька страха, который вспыхнул в ней со словами этой девчонки. - До чего же ты невинна! Он любит ее! Какое это имеет отношение к королевским бракам, которые заключаются из соображений выгоды и политики? Неужели ты, глупое дитя, считаешь, что любовь когда-либо играла роль в политике Генриха? Я думала, в тебе больше здравого смысла.
Аделаида вскочила на ноги, при этом складки ее блио натянулись. Алиенора в ужасе уставилась на нее: Аделаида была беременна.
-Разве это не плод любви? - с торжеством воскликнула принцесса, поглаживая свой увеличившийся в размерах живот.
-Любая шлюшка может затащить мужчину в постель, - язвительно заметила Алиенора, вот только ее голос прозвучал хрипло, губы пересохли. - Любовь тут ни при чем. Полагаю, ты собираешься сказать мне, что понесла от короля.
-Да! - ответила Аделаида.
-Скажи мне, как ты могла обесчестить Ричарда - того, с кем ты была обручена?! - воскликнула Алиенора, вскочив с места. Она была оскорблена до глубины души. Как Генри решился уложить в постель ту, которая была предназначена в жены его сыну?! Она не могла в это поверить, даже зная его ненасытные аппетиты. - Позор на твою голову, развратница!
Теперь Аделаида уже рыдала:
-Он любит меня! Вы не захотели отойти в сторону и позволить нам жениться. Это ваша вина!
Алиенора проигнорировала ее слова. Желание сделать больно сопернице было так сильно, что она не могла ему противиться.
-Ты знаешь, что у него есть другая любовница? - с издевкой спросила она.
Удар достиг цели. Аделаида уставилась на нее, раскрыв рот.
-Вы лжете… чтобы уязвить меня. Я в это не верю!
-Я тоже не верила до вчерашнего дня, - сказала Алиенора. - И если бы не глупая ошибка какого-то чиновника, то до сих пор пребывала бы в неведении. Но как я это узнала, к делу отношения не имеет. Ее зовут Бельбель. Походящее имя для шлюшки. Но ты это и сама знаешь. И ты знаешь, что Генри не способен оставаться преданным мужем. - Алиенора с отвращением смотрела на разразившуюся потоком слез Аделаиду. - Единственное, что имеет значение в этой истории, - мой сын Ричард, с которым ты обручена. Он не должен понести никакого ущерба, - прошипела она. - Если он узнает о твоем позоре, то наверняка убьет тебя… и своего отца. И весь мир будет аплодировать ему за это.
-Он знает, - рыдая, проговорила Аделаида, и теперь в ее голос снова вернулась вызывающая нотка. - Ему все равно. Он хочет жениться на мне, только чтобы досадить отцу, чтобы лишить короля самого дорогого для него человека. И через меня он хочет заключить союз с моим братом.
Алиенора онемела от этих слов. Ричард знал. Конечно, он знал. Она вспомнила, каким странным взглядом Ричард смерил отца.
Королева оставила Аделаиду рыдать, а сама, пошатываясь, отправилась к себе. Мысли ее мешались. «К чему пришла наша семья, если Генри и Ричард фактически вступают в сговор, заключают такие подлые закулисные сделки?» - спрашивала она себя. Неужели в мире не осталось чести? А эта глупенькая обманутая девочка - ни больше ни меньше как принцесса Франции, - которая стала пешкой в этой игре? Филип объявит войну, если узнает об этом.
Но может быть, вполне может быть, что он и знает. Филип способен обвести вокруг пальца кого угодно и, возможно, использует их в собственной игре, собираясь посмеяться последним.
Алиенора начала выдумывать извинения… Не для мужа - для него уже нет искупления в том, что касается его отношений с женщинами, он раб своего неуправляемого необузданного члена, который словно живет независимой жизнью, наплевав на все нормы нравственности! Но Ричард… Ричард, говорила она себе, просто занял прагматическую позицию… и к тому же рыцарскую: ведь он не отказывается от своей обесчещенной невесты. Так вести себя может лишь благородный человек. Большинство других просто отказались бы от Аделаиды или потребовали бы от соблазнителя удовлетворения. Но Ричард не принадлежит к большинству: он лев среди смертных.
Утешив себя этими рассуждениями, Алиенора решила, что никому не будет говорить об этом. Если молчание и ее делает участником сделки - пусть так оно и будет. Она даже прониклась в глубине души сочувствием к Аделаиде, хотя та и была противной девчонкой. Что же касается Генри… то Алиенора не могла чувствовать ничего, кроме отвращения, прежнего, привычного омерзения, которое вызывала у нее его необузданная похоть, только на сей раз гораздо более сильного, потому что этим муж причинил боль не только ей и Аделаиде, но и - что гораздо важнее - ее обожаемому Ричарду. Но Алиенора готова была заглушить в себе это чувство ради сына.
Неужели некоторое время назад она и в самом деле желала возвращения Генри в ее постель? Она, вероятно, была не в себе! За этот день что-то умерло в королеве, и, похоже, без надежды возродиться.
Глава 60
Вестминстер, 1184 год
В день святого Андрея Алиенора прибыла в Вестминстер, где должна была воссоединиться с мужем и сыновьями. Их общего присутствия потребовал Генрих ввиду войны, разыгравшейся в Пуату этой осенью между Жоффруа и Иоанном, с одной стороны, - Жоффруа всегда был готов подлить масла в огонь, - и Ричардом, который доблестно защищал свои земли, - с другой. И только после строгого приказа отца братья опустили мечи и приехали на север - в Англию. Они уже расселились во дворце, подозрительно поглядывая друг на друга, когда Генрих вышел встречать Алиенору на речную лестницу дворца.
-Приветствую, - оживленно сказал он, когда жена вышла из лодки. Он взял ее руку, прижал к губам. - Добро пожаловать, миледи. Давно жду твоего приезда.
Алиенора тут же насторожилась. Генри что-то нужно от нее. Наверняка Аквитанию для Иоанна! Иначе чем еще объяснить приветливые слова и фальшивые улыбки?
-Приветствую, милорд, - пробормотала она, думая об Аделаиде и неизвестной Бельбель. Она вытащила ладонь из рук Генри. Прикосновение мужниной руки в этот миг было ей невыносимо. - Значит, наши мальчики снова подрались. Неужели ты считаешь, что они смогут сохранять мирные отношения, когда ты подстрекаешь их к войне?
-Я подстрекаю их? - скосил на нее глаза Генри. Да, нелегко с ней придется. - Они должны научиться подчиняться мне.
-Они уже взрослые мужчины и имеют собственное представление о том, что хорошо и справедливо, - произнесла Алиенора. - Сила не всегда одерживает верх над правотой, Генри.
-Почему тебе всегда хочется выставлять меня неправым? - обиженно спросил он, его хорошее настроение быстро улетучивалось.
-Ну, если тебе хочется принять это на свой счет… - улыбнулась Алиенора.
-Нам нужно поговорить, - сразу перешел к делу Генри. - Я вызвал тебя, чтобы ты помогла мне установить мир между принцами, а не ссориться со мной. Я созвал также Большой совет, потому что нам нужно утвердить назначение нового архиепископа Кентерберийского. Я назначил Болдуина. Он благочестив. Вообще-то, Болдуин - этакий мрачноватый комок нервов и наверняка предпочел бы остаться монахом, но он будет мне полезен.
-Хочешь сказать, не будет восставать против тебя, как Бекет, - пробормотала Алиенора.
-Это вряд ли! - ухмыльнулся Генрих. - Он человек колеблющийся и лишенный лицемерия. То, что нужно для такой работы! От него я не жду никакого упрямства.
Когда Алиенора освежилась и отдохнула после путешествия, пришел паж и пригласил ее в зал Совета. Здесь она увидела короля и своих сыновей - все ждали ее. Здесь же был и новый архиепископ, который дрожащим голосом приветствовал ее, и бароны Англии, великолепные в своих роскошных одеяниях и алых, синих, багряных или коричневатых мантиях, щедро отороченных мехами.
Генрих указал Алиеноре на почетное место рядом с ним. Ему и в самом деле что-то нужно, очень нужно, подумала она. Потом, когда уселись и все остальные, король приказал трем сыновьям встать перед матерью и прилюдно заключить мир. Они встали - выражения лиц у Ричарда и Жоффруа были сдержанны, у Иоанна - радостное - и чопорно обменялись поцелуями мира. Потом братья повернулись к родителям в ожидании, что будет дальше.
Король обратился к Алиеноре. Он не предупредил ее о том, что собирается сказать, но она догадалась!
-Миледи, - произнес он звенящим голосом, - я прошу вас одобрить переуступку Аквитании лорду Иоанну.
Алиенора уставилась на мужа, в ее груди закипала ярость. Как он смеет?! Как он смеет так поступать с Ричардом и с ней?! Прилюдно, перед лицом всего Совета! Алиенора увидела, как вспыхнуло гневом красивое лицо Ричарда, услышала его резкий вдох, почувствовала тайную радость Жоффруа при виде этой человеческой драмы, разворачивающейся перед ним, уловила самодовольную, злорадную ухмылку Иоанна.
-Милорд, нам нужно обсудить это с глазу на глаз, - пробормотала королева, глядя перед собой. На мужа смотреть она не могла.
-Тут нечего обсуждать, миледи, - возразил он. - Я только хочу справедливее распределить мои земли. Вы наверняка можете понять мое желание.
-Я понимаю только одно: вы собираетесь лишить вашего законного наследника полагающегося ему по праву наследства в пользу вашего любимого сына, который еще должен проявить себя, - отчеканила она.
-Ричард, всегда Ричард! - пробормотал король, закипая. Потом более громким голосом он повторил свое требование к Алиеноре: одобрить переуступку Аквитании Иоанну.
-Нет, милорд, я этого не одобрю, - твердо сказала Алиенора.
Все бароны до одного подались вперед. Ожидалось нечто интересное!
-Я обращаюсь к вам, милорды Англии, - продолжила королева, - скажите милорду королю, справедливое ли это распределение его земель.
-Я утверждаю, что нет! - прокричал Ричард, который давно уже горел желанием высказаться.
-И я, - повторил за ним Жоффруа.
Иоанн сверкнул в его сторону глазами.
-Молчать! - рявкнул король, чье лицо стало пунцовым от гнева. «Алиенора заплатит за свое неповиновение! Клянусь ранами Христовыми, заплатит!» - думал он. - Итак, милорды? - По его выставленной вперед челюсти было ясно: никаких возражений он не потерпит.
Лорды, опасливо посовещавшись между собой, настороженно подняли глаза на своего сюзерена. Ни один из них не хотел, чтобы этот избалованный сопляк Иоанн получил контроль над Аквитанией, и ни один из них не хотел оскорбить того, кто, возможно, станет их королем, потому что репутация у Ричарда была устрашающая. И в то же время они опасались всем известного гнева Генриха.
Тишину, ко всеобщему удивлению, нарушил дрожащий голос нового архиепископа.
-Ваше величество, такое распределение не может быть справедливым, - высказал свое мнение благочестивый Болдуин, и если бы спустился ангел с неба, чтобы высказаться на сей счет, Генрих был бы потрясен меньше.
-И ты полагал, что он будет тебе полезен! - издевательски вполголоса сказала Алиенора.
Некоторым из баронов слова старика-архиепископа придали храбрости, и они добавили свои голоса к его.
Довольная Алиенора обратилась к Генриху:
-Вы должны знать, милорд, что я могу обжаловать это дело у короля Филипа, по милости которого владею Аквитанией. И если я сделаю это, то вы не хуже меня знаете, что он поддержит меня. Хотя бы для того, чтобы досадить вам и вбить клин между вами и сыновьями.
Король посмотрел на нее убийственным взглядом:
-Так… Значит, меня обложили со всех сторон. Отлично! Милорд архиепископ, несколько слов с глазу на глаз, прошу вас!
С этими словами он поднялся и в гневе вышел из зала Совета. Прелат на нетвердых ногах двинулся за ним. Бедный старик, подумала Алиенора. Навлечь на себя королевский гнев сразу после утверждения архиепископом.
Но она одержала победу, восторженно напомнила себе Алиенора, подойдя к двум старшим сыновьям, чтобы обнять их. Иоанн, надувшись, шарахнулся в сторону. Это ее маленькая, приятная месть за Аделаиду и Бельбель!
Глава 61
Виндзор, 1184 -1185 годы
Когда Алиенора, не понимавшая, почему Генри пригласил ее после публичной ссоры в Вестминстере, откуда он отправил ее назад в Винчестер, прибыла в Виндзорский замок, куда на Рождество собрался двор, первой, кто ее встретил, была Констанция, теперь высокая и гордая, с младенцем на руках. Но на ее лице не было и следа безмятежной радости, свойственной молодым матерям, напротив, высокие брови раздраженно нахмурены, губы, широкие, словно после пчелиного укуса, надуты в недовольной гримасе. Герцогиня Бретани, едва успев подняться из реверанса, начала жаловаться:
-Мадам королева, умоляю вас заступиться за меня перед королем. Он не позволяет мне отправиться на Рождество к Жоффруа в Нормандию. Это так несправедливо!
-Дочка, - не без строгости сказала Алиенора, - позволь мне хотя бы дыхание перевести после езды по этим ужасным дорогам. - Она с благодарностью села на стул, выложенный подушками. - И давай сначала о главном! Можно мне познакомиться с моим новым внуком?
Алиенора протянула руки. Констанция, явно раздраженная тем, что ее вопрос отходит на второй план, пихнула Алиеноре ребенка и уже открыла рот, собираясь продолжить.
-Ах, какой ты хорошенький! - Алиенора принялась гукать крохотному розовому личику, моргающему из пеленок. - Это мальчик?
-Нет, - категорически заявила Констанция, морщась от разочарования, потому что до рождения была уверена, что носит наследника Бретани… а то и того больше, если оправдаются амбиции, которые питали они с Жоффруа. Она была убеждена, что чутье не подведет ее.
-Маленькая девочка! Какая прелесть! - продолжала изводить Констанцию Алиенора, проводя мягким пальцем по щечке младенца. - И как ее назвали?
-Ее назвали в вашу честь, миледи, - неохотно сказала Констанция, вспомнив о том, как, несмотря на все ее возражения, настаивал на этом имени Жоффруа.
-Как я тронута! Очень мило! - Алиенора радостно улыбнулась и вернула ребенка матери. Констанция тут же позвала няньку и отдала ребенка ей, после чего Алиенора, намеренно оттягивая разговор, попросила принести вина и сладких фруктов. - Ну, - дружелюбно сказала она, когда принесли то, что она просила, - так что там про Жоффруа и Нормандию?
-Король отослал его управлять Нормандией, пока сам находится в Англии, - выложила Констанция с таким видом, будто бросает перчатку.
Алиенора была удивлена.
-Ну-ну, - выдавила она наконец.
Что это - очередная уловка Генри с целью сбить с толку ее и Ричарда? Не могло ли это означать - да нет же! - что король готовит Жоффруа в преемники? Одного взгляда на самодовольное лицо Констанции было достаточно, чтобы понять: да, могло. По крайней мере, сама Констанция интерпретировала это именно так, а значит, и другие тоже.
Алиенора взяла себя в руки.
-И ты хочешь соединиться с ним там? - спросила она, аккуратно переводя разговор в гораздо менее опасное русло.
-Да, миледи, и поэтому вы должны походатайствовать за меня перед королем! - не отступала Констанция.
-Должна? - Брови Алиеноры взметнулись. - Я бы сказала, что тебе после недавних родов, когда ты едва оправилась, пускаться в путешествие было бы чистым безрассудством. Король принял очень благоразумное и обдуманное решение, оставив тебя здесь. Ты должна отдохнуть, дитя, а потом, когда погода улучшится, ты воссоединишься с мужем.
-Но, мадам!.. - возразила было Констанция, но Алиенора оборвала ее.
-И хватит об этом! - Королева упреждающе подняла руку.
Констанция бросила на нее раздраженный взгляд и подчинилась.
Генрих был с женой вежлив, хотя и холоден, Ричард - нарочито учтив с отцом и чрезмерно внимателен к матери, Иоанн всем своим поведением демонстрировал непослушание и дурное настроение. Рождество проходило в атмосфере враждебной и напряженной, что превращало священный праздник появления на свет Спасителя в пародию. Никакое разнообразие вин, мясных блюд, пряностей, отборных закусок и подарков не могло скрыть раскола в королевской семье, и как только наступила и прошла Двенадцатая ночь[79 - Двенадцатая ночь - праздник, завершающий двенадцатидневное празднество Рождества.], Ричард помчался на юг в Пуатье. На следующий день, формально поцеловав Алиеноре руку и посмотрев хмурым, неодобрительным взглядом, король отправил ее назад в Винчестер.
Глава 62
Нормандия, 1185 год
Алиенора с радостью покинула пределы Англии. После сильного землетрясения, которое ощущалось и было слышно во всем королевстве и стало причиной обрушения собора в Линкольне, королева не чувствовала себя там в безопасности. Даже в стенах Винчестерского замка появились трещины. Алиенора лежала там по ночам, мучимая страхами, что замок обрушится и погребет ее под собой, если она заснет.
Но сейчас королева по приказу Генриха направлялась в Нормандию в обществе Матильды и ее мужа. Неужели ее безопасность волновала и короля? Алиеноре хотелось бы так думать, но она подозревала, что за этим стоит что-то иное. И, как это случалось неоднократно прежде, интуиция ее не обманула.
Не успела Алиенора войти к Генриху, как он с той же холодностью, что провожал ее несколькими месяцами ранее, поднял вопрос об Аквитании. На сей раз они были одни в его покоях - король больше не собирался рисковать публичной вспышкой неповиновения.
-Я решил, что Ричард должен вернуть тебе герцогство, чтобы ты снова там правила, - сказал он тоном, не допускающим возражений.
Алиенора устало опустилась на стул, измотанная долгим путешествием, и мгновенно ощутила свое поражение. Как же он хитер! Предлагать ей единственное, что значит для нее так много: возможность вернуться в родную землю после стольких лет изгнания и править ею как суверенная герцогиня… но только в обмен на лишение права владеть этой землей того, кого она любит больше всего на свете, ее Ричарда с львиным сердцем. Выбор был изощренно жестоким. Как же сильно должен муж ненавидеть ее! Но был ли у нее выбор? Одного взгляда на Генри Алиеноре хватило, чтобы узнать ответ на этот вопрос.
-А если я откажусь? - с вызовом спросила она.
-Тогда ты вернешься в Сарум! - грубо ответил он.
Это было похоже на удар.
-Я полагаю, ты так или иначе отнимешь герцогство у Ричарда, соглашусь я или нет, - проговорила она.
Пусть, по крайней мере, Генри, а не она, несет ответственность за вред, причиненный сыну.
-Ты согласишься! - сказал король. Он сознательно пытался как можно больнее уколоть ее.
-Нет, не соглашусь, - заявила Алиенора, прежний мятежный дух снова загорелся в ней. - Ты делаешь это только для того, чтобы показать Ричарду, кто хозяин. Как это подло!
-Я думаю, ты непременно согласишься, Алиенора. У тебя нет выбора. Ты моя жена, ты поклялась быть послушной мне. Я мог бы выставить тебя на всеобщее поругание. Твое вероломство и без того уже стало притчей во языцех. На Рождество ты добилась своего: выставила меня дураком. Больше я такого не позволю. Теперь ты мне скажешь, что согласна востребовать у Ричарда Аквитанию. Или же отправишься в Сарум. И я предупреждаю тебя: тебе там уже не будет так сладко, как прежде.
Вот в такие моменты Алиеноре было трудно поверить, что Генри, который когда-то страстно желал ее и наслаждался ею в постели, от которого она родила столько детей, который делился с ней своими горестями, единственным человеком, способным ее утешить, превратился в злобного, грубого Генри последних лет, Генри, числящего в своих предках дьявола. У него словно было две души в одном теле, и та, что отравляла теперь жизнь Алиеноре, не имела ничего общего с той, которой Алиенора когда-то радостно отдала сердце и тело. Публичное неповиновение жены так сильно уязвило его, что нынешний свирепый Генри теперь наслаждался местью. Алиенора хорошо понимала это. Гордыня, его упрямая гордыня заставляла Генри поступать так, как он поступал… И еще присущая ему способность больно ранить чувства других. Но как же горько, что они пришли к этому… И как горько, что муж больше не в силах разбить ей сердце своей жестокостью, а может только пробудить гнев и презрение!
Выбора у Алиеноры не было - она тоже понимала это, - и ей оставалось только молиться о том, чтобы Ричард понял положение, в котором она оказалась.
-Ну хорошо, если ты так настаиваешь, - холодно произнесла она.
-Отлично! Я рад, что ты наконец-то образумилась. - В безжалостных глазах мужа читалось облегчение.
Он немедленно вызвал своего чиновника и приказал принести пергамент и письменные принадлежности, после чего начал диктовать письмо Ричарду.
С растущим ужасом она слушала его распоряжение сыну без промедления сдать герцогство Аквитания его матери, королеве Алиеноре. Единственное объяснение состояло в том, что герцогство - ее наследство, словно это могло удовлетворить Ричарда, лишавшегося собственности, за владение которой он пролил столько крови. Но худшее было впереди. Если лорд Ричард каким-либо образом станет препятствовать воле отца, продолжал король, то может не сомневаться, что его мать-королева придет с большим войском и опустошит Аквитанию. Алиенора охнула, услышав это.
-Ты думаешь, я стала бы воевать с собственным сыном?! - воскликнула она.
-Ты не постеснялась воевать с собственным королем и мужем! - напомнил ей Генрих.
На это, конечно, возразить было нечего.
Следующие недели Алиенора провела в мучительных размышлениях о том, чту может подумать Ричард, когда получит приказ отца. Она горевала за сына, зная, что письмо короля будет для него тяжелым ударом. Потом втайне отправила Ричарду письмо, объясняя, как его отец вынудил ее пойти на это, и советуя проявить покорность, не использовать оружие. Алиенора так и не узнала, дошло ли до Ричарда ее письмо, но вздохнула с облегчением, когда пришло известие о том, что Ричард благоразумно уступил Аквитанию и сейчас направляется на север, в Нормандию. А спустя какое-то время она увидела, как Генрих с распростертыми объятиями встретил сына, и только удивлялась тому, что - по крайней мере, пока - лев стал ручным.
Ричард не питал к матери ни малейшей враждебности, не выказывал негодования. Она женщина и вынуждена подчиняться воле своего господина. Выбора у нее не было - это он понимал.
Но вскоре стало ясно, что править Аквитанией Генрих собирался сам.
Глава 63
Бордо, 1186 год
Дела, однако, пошли не так плохо, как она того опасалась, размышляла Алиенора, стоя на крепостной стене высокой башни дворца Омбриер и с гордостью глядя на прекрасные дворы с выложенными плиткой и сверкающими на солнце фонтанами, на сады с экзотическими растениями и цветами, лежащими перед ней ковром, словно усыпанным мириадами драгоценных камней. Как же радовалась королева возвращению в Бордо, в свою южную столицу, солнечному теплу, согревавшему ее стареющие кости, и мягкому океанскому ветерку, который вдыхал в нее жизненные силы, возвращал молодость. И еще Алиенора наслаждалась знакомым воздухом, таившим обещание чего-то замечательного и драгоценного.
То же самое чувствовала она много лет назад молоденькой девочкой, когда стояла на этой же самой стене, ощущая головокружительный запах моря и цветов, чувствуя ласковый ветерок, который играл ее волосами и юбками, наполняя радостным предвкушением ожидающей ее жизни и любви - она не сомневалась, что любовь будет.
Алиенора нахмурилась. Теперь ей шестьдесят четыре - слишком поздно, чтобы мечтать о любви. Все это далеко позади. Но в ней еще оставалось томление по тому Генри, каким он был когда-то, молодому и великолепному во всем неистовстве своей юности, до того как время и борьба озлобили и изменили его. Алиенора не вожделела к Генри - к такому, каким он стал, но она всегда будет скорбеть об утрате того мужчины, каким он когда-то был.
Правда, нужно отдать ему справедливость: несмотря на разбойный метод, каким Генрих отобрал Аквитанию у Ричарда, с тех пор он относился к Алиеноре и сыну с должным вниманием, спрашивал их совета по различным вопросам, касающимся герцогства, разрешал участвовать в управлении. Король также предоставил им право даровать привилегии. И Алиенора с особенным удовольствием делала подарки и уступки монастырю Фонтевро, где она останавливалась по пути на юг. Там она наслаждалась давно забытым ощущением душевного покоя и безмятежности, которые стали бальзамом для ее страдающего сердца. Королева давно уже решила, что должна упокоиться здесь. Лучшей усыпальницы она и представить себе не могла.
Да, хорошо было снова оказаться дома после двенадцати лет изгнания - так хорошо, что даже теперь, спустя несколько месяцев, она продолжала благодарить Господа. Все места, которые она посещала, были бесконечно дороги ей, каждая встреча со старым знакомым дарила огромную радость. А с каким удовольствием узнала Алиенора, что люди вспоминают о ней с симпатией и любовью. И в этом приподнятом и благодарном настроении она помогала управлять ими со все возрастающей мудростью и добротой.
А потом настал незабываемый день, когда Генрих, довольный тем, как жена использует полученную власть, сменил гнев на милость и, вняв ее смиренным просьбам, позволить вернуть герцогство Ричарду, после чего их сын снова стал фактическим правителем Аквитании. Логика короля нередко была непостижима, но Алиенора подозревала, что в данном случае его прежняя решимость сохранить за собой Аквитанию ослабла и смягчилась благодаря тому, что Ричард демонстрировал ему сыновнюю покорность и сама она подчинилась его воле. Кроме того, стало совершенно понятно, что Ричард может управлять герцогством лучше, чем кто-либо другой, а потому возвращение ему полноты власти было во всеобщих интересах. По настоянию Филипа король согласился на брак Аделаиды и Ричарда, оставалось только устроить свадьбу. Впрочем, Генрих не спешил отдавать какие-либо распоряжения на сей счет. Алиенора горько думала, что он выискивает возможность сохранить Аделаиду для себя или как полезный инструмент в торговле.
Как бы то ни было, размышляла она, глядя на своих дам, играющих в прятки среди деревьев, положение значительно улучшилось. И все же, хотя отношения между ними и сыновьями стали гораздо сердечнее, Алиенора не доверяла Генри. Вопрос о том, как поступить с его империей, так и не был решен, и она подозревала, что у мужа есть на этот счет планы, которые он держит при себе, и все осторожные попытки вывести его на разговор об этом не приводили ни к чему. Алиенора боялась, что в будущем возродится соперничество, губительное для их дома, но понимала, что не в ее силах что-либо изменить.
Иоанн явно не оправдывал ожиданий Генриха. Любимый сынок был отправлен в Ирландию с четкой инструкцией установить добрые отношения с нормандскими баронами, сражавшимися за колонизацию английского Пейла вокруг Дублина, и с ирландскими королями, по-прежнему суверенно правившими дикой и прекрасной страной за пределами Пейла. Но Генрих совершил роковую ошибку, позволив Иоанну взять с собой глуповатых молодых дружков. И когда местные короли пришли с дарами, чтобы принести оммаж их новому правителю, Иоанн и его недалекие дружки вывели гостей из себя, дергая их за длинные бороды и высмеивая странные одеяния и древние ритуалы, которые казались пришельцам из Англии нелепыми. В дополнение к этим оскорблениям Иоанн взбесил нормандских баронов, захватив их с таким трудом завоеванные территории и подарив эти земли своим бестолковым приятелям. Сейчас Иоанн с позором возвращался в Англию. Слишком долго король терпел его глупости и теперь назначил в Ирландию вице-короля, которому предписал уладить то, что натворил его сынок.
Иоанн был невыносим. Генрих избаловал его своей снисходительностью, и теперь все пожинали плоды этого. А вот дочери не доставляли Алиеноре почти никаких хлопот. Матильда и ее семья решили наконец, что могут безопасно вернуться в Германию, где правил теперь новый император, желавший заключить мир с изгнанниками. Алиенора и Иоанна, казалось, были вполне счастливы в своих далеких королевствах. Только Иоанн и Жоффруа давали Алиеноре серьезный повод для беспокойства.
Жоффруа уехал в Париж, где в это самое время зачем-то братался с коварным Филипом и наверняка замышлял какие-нибудь новые козни. С Жоффруа ни в чем нельзя быть уверенным. Сообщалось, что они близки с французским королем, как кровные братья. Спустя какое-то время Алиенору стало беспокоить недовольство Жоффруа своим положением, ему было мало титула герцога Бретани - он хотел большего. Не так давно сын полагал, что ему достанется Нормандия. Теперь он поднимал шум вокруг Анжу. Все это сильно досаждало королю, а Филип наверняка с удовольствием подогревал амбиции Жоффруа. Что угодно - лишь бы навредить Генриху!
Королева вздохнула. Вскоре, к ее великой печали, ей придется оставить любимый город и отправиться на север, потому что король собирался в Англию и хотел, чтобы жена сопровождала его. Какое-то время они должны были провести в Винчестере. Алиенора не хотела ехать. Как могла она оставить золотые земли солнечного юга и бездарно провести лето в замке, который всегда будет навевать воспоминания о долгом заключении?
Но, как и всегда, у нее не было выбора.
Глава 64
Винчестер, 1186 год
Алиенора чуть не плакала от несправедливости. Ситуация с Жоффруа и Филипом вызывала все большую озабоченность, и она решила написать сыну, упросить приехать в Англию, где надеялась вразумить его. Но Генрих перехватил письмо - Алиенора не подозревала, что ее переписка все еще проверяется его чиновниками, - и его подозрительный ум счел, что оно свидетельствует об участии Алиеноры в заговоре против него. Ведь она объединялась против него с королем Людовиком прежде - Генрих не забыл тот роковой случай, когда его сыновья искали убежища и поддержки во Франции.
Что бы ни говорила Алиенора, подозрения у Генри оставались. Он бормотал, что принял ее объяснения, но глаза его говорили иное. И теперь у нее был новый надзиратель вместо Ральфа Фиц-Стефана, от чьих услуг король отказался некоторое время назад. Алиенора предпочла бы Ранульфа Гланвиля, но тому поручили более важные государственные дела. Что ж, Генри Берневаль был прямой, добродушный человек без малейшего обаяния или воображения, а к королеве он относился с большим почтением и добротой. Но тем не менее он был ее тюремщиком и приглядывал за ней, а следом за ним, куда бы она ни направлялась, шли два стражника. И это притом, что король не покидал своей резиденции, в которой провел все лето.
Алиенора все еще переживала из-за несправедливости Генри по отношению к ней, когда из Франции в Винчестер приехал гонец, и ее вызвали в покои короля. Там она увидела Генри - с посеревшим лицом он сидел ссутулившись на своем кресле, на полу в луже вина лежал кубок, выпавший из его руки.
Закрыв дверь перед Берневалем и его стражниками, чтобы остаться с глазу на глаз с мужем, Алиенора в тревоге опустилась перед ним на колени.
-Генри! Что случилось? Война? Жоффруа заключил союз с Филипом против тебя?
Король посмотрел на нее отрешенным взглядом. Глаза его налились кровью, в последнее время он много пил. Она поняла, что и сейчас он сильно пьян.
-Хуже. Не знаю, как тебе сказать, - пробормотал Генри, глотая звуки. - Жоффруа умер - погиб на турнире в Париже.
-О боже! - воскликнула Алиенора. - Нет!
По морщинистой щеке Генри скатилась слеза. Он подался вперед и неуверенно положил руку жене на плечо - утешительный жест. Она в горе почти не обратила на него внимания.
-Что случилось? Скажи мне. Я должна знать! - прорыдала она, не в силах поверить, что Бог проявил такую жестокость: забрал к Себе еще одного ее ребенка.
Жоффруа, как и Молодому Королю, было двадцать восемь. Но в тот раз, три года назад, она хотя бы получила божественное предупреждение о несчастье с Молодым Генрихом. Теперь же все произошло внезапно, Алиенора не была подготовлена, ей не было видения, предвещающего благодать, которая ожидает ее драгоценного сына. Эта смерть, напротив, подкосила ее своей неожиданностью.
-У него была лихорадка, - начал рассказывать Генрих; говорил он медленно и неровно, потому что и его оглушил этот удар, к тому же вино одурманило его. - Но он все равно настоял на том, чтобы участвовать в этом проклятом турнире. Его выбили из седла при столкновении и… - Он не мог продолжать.
Алиенора представила себе эту сцену во всем ее ужасе: место турнира, выжженное безжалостным солнцем, трибуны до отказа заполнены зрителями, раздается убийственный лязг мечей, яростная схватка, кто-то наступает, кто-то отступает, рыцари сошлись в ожесточенном бое, ржание лошадей, крики раненых… и ее сын Жоффруа лежит на земле, залитой его кровью, тело переломано, искалечено…
Сердце Алиеноры разрывалось на части, она застонала от горя, принялась раскачиваться взад-вперед. Генри, который теперь не сдерживал слез, притянул ее к себе в неловком объятии, и в этой неистовой буре скорби они нашли хоть какое-то утешение друг в друге.
Наконец Генри смущенно отстранился от Алиеноры - он словно скомпрометировал себя, поддавшись чувствам или выдав свою потребность в ней. Хрупкое перемирие между ними оказалось под угрозой. Оно не допускало признания уз, которые вроде бы давно разорваны. Но Алиенора не думала об этом. Она была слишком убита горем, чтобы печься о муже. Он утешил ее в миг отчаяния? Что ж, она приписывает это его доброте. Ему нет нужды беспокоиться.
Они сидели в тихой близости, какая возникает после долгих лет брака, и Генри, запинаясь, рассказывал жене о похоронах Жоффруа в соборе Нотр-Дам в Париже.
-Филип прислал свои соболезнования и сообщил мне, что он построит ему в алтарной части пышную усыпальницу. Гонец сообщил, что Филип был очень опечален, и его пришлось удерживать силой - иначе он прыгнул бы в открытый гроб. - Дыхание у Генри перехватило, он замолчал.
-Если бы я была там, то сделала бы то же самое! - со страстью воскликнула Алиенора. - Ах, Генри, мы должны были находиться там.
-Известие пришло слишком поздно, - тяжело вздохнув, проговорил он. - Жаркая погода… - Голос его оборвался. - Что ж, Господь сохранил нам хотя бы двух сыновей. И Констанция снова беременна. Так что у Бретани еще может появиться наследник.
-Она, наверное, сильно переживает? - без особой убежденности спросила Алиенора.
-Хотелось бы верить.
На горестном лице мужа появилось ироничное выражение. Он не хуже Алиеноры знал, что Констанция не слишком будет скорбеть по Жоффруа.
-И что ты собираешься делать? - отважилась спросить Алиенора. - По-прежнему оставишь наследником Ричарда?
-Если он будет так же предан мне, - ответил Генрих. - Я послал за Иоанном. А завтра уезжаю в Гилдфорд.
Король вызвал своего любимого сына, рассчитывая найти в нем утешение. Он оставляет ее наедине с ее горем. Алиенора не могла поверить, что человек может быть настолько эгоистичным и бесчувственным.
-Позволь мне вызвать Ричарда, - попросила она.
Если он может призвать к себе своего любимчика, то почему нельзя ей?
Генрих посмотрел на жену так, будто она потеряла разум.
-Ричард нужен в Аквитании, - не терпящим возражений тоном сказал он.
Глава 65
Сарум, 1188 год
Генрих сделал наконец то, чем угрожал жене несколько лет: отправил назад в Сарум, а теперь и сам направлялся туда, предположительно для того, чтобы порадоваться ее трудному положению.
Что ж, Алиенора не могла его винить. Давняя неприязнь Ричарда к отцу привела его в конце концов в объятия Филипа, и результатом этого стала кровавая война, с одной стороны сражался Генрих, которого поддерживали Иоанн и канцлер бастард Джеффри, а с другой - Ричард и Филип.
-Филип хочет получить плацдарм в Бретани, - сказал Генри, дрожа от гнева и потребности действовать. - Он осмелился назвать себя опекуном маленького Артура. Не удивлюсь, если к этому приложила руку Констанция. С самого дня рождения этого сорванца она не перестает строить козни.
Так оно и было на самом деле. Все началось с имени младенца. Генрих хотел, чтобы сына Жоффруа нарекли в честь деда, но Констанция и ее советники из Бретани настаивали на имени Артур в честь легендарного короля-героя, который когда-то правил Бретанью. Кроме того, этим жестом подчеркивалось желание герцогства освободиться от правления Плантагенетов. Генрих был обижен… и взбешен.
-Я никогда не любила Констанцию и не доверяла ей, - заявила тогда Алиенора, и Генри тут же с ней согласился.
-Я найду ей нового мужа, который будет за ней приглядывать, - решил он.
И король сделал то, что обещал: граф Честер был одним из самых преданных его вассалов, и Констанцию, несмотря на все ее протесты, быстро передали в объятия графа.
Кроме того, существовала деликатная проблема Аделаиды. Филип снова и снова пытался вынудить Генриха обвенчать ее с Ричардом. Тот тянул, а Филип грозил забрать Вексен и Берри и разорвать обручение, требуя возвращения Аделаиды в Париж. Тогда Генрих предложил выдать ее за Иоанна, после чего Филип сорвался с цепи. Это оказалось последней каплей: он собрал армию и двинулся маршем на Берри, намереваясь захватить графство. И в это время Ричард отвернулся от отца и переметнулся на сторону врага.
Сообщения о том, что произошло затем, потрясли Алиенору, переживания продолжали терзать ее и сейчас, в темные предрассветные часы. Герцог Ричард прискакал в Париж, и Филип принял его с великими почестями: они ели за одним столом и делили одни и те же блюда. И по ночам кровать не разделяла их. Именно такими словами сообщил об этом шпион Генриха: «кровать не разделяла их».
До самого этого дня Алиенора не сомневалась в сексуальных наклонностях сына. Страшные откровения о жестокостях и насилии в Аквитании вполне подтверждали, что Ричард унаследовал похотливые наклонности своего рода. Мать знала, что в его жизни были женщины, потому что Ричард сам признал двух сыновей-бастардов. Неизвестных ей внуков назвали Филип и Фульк - последнее имя было одним из самых любимых среди старых графов Анжуйских. Алиенора с горечью догадывалась, в честь кого назвали Филипа. Она, конечно, не ожидала, что Ричард будет делиться своими амурными похождениями с матерью, но теперь поняла, что не знает ни одну из его любовниц по имени. Алиенора всегда думала, что это объясняется случайностью его связей - таких же, какими был известен и его отец. И еще она поняла, что Ричард никогда не испытывал ни малейшей тяги к Аделаиде или желания жениться на ней… Впрочем, в этом не было ничего странного: многие мужчины не собирались жениться на выбранных для них невестах. Для Ричарда имело значение лишь то, что Аделаида - французская принцесса. И это вполне можно понять.
Но Генрих показал ей конфиденциальный доклад, согласно которому Ричард делил кровать с Филипом. Сам он никак это не прокомментировал, а ее это мало взволновало. Что за чушь! - говорила себе Алиенора. Ричард и Филип, как ни посмотри, словно два брата, а братья часто спят в одной кровати. Но все же слова были тревожные, в них будто вкладывался какой-то зловещий смысл. У нее голова шла кругом. Королева не могла себе представить, что Ричард предпочитает заниматься любовью с представителями своего пола, что жизнь его пуста и он отвержен и презираем нормальными людьми, кроме того, рискует получить скандальное наказание от Церкви, а то и быть обвиненным в ереси за то, что поступает против заведенного Господом естественного порядка. Она не вынесет этого! Ричард - ее любимый сын, она его холила и лелеяла и хотела увидеть в счастливом браке с неугомонным выводком детей на коленях.
Днем Алиенора прогоняла страхи, а ночью они возвращались. Она говорила себе, что с ее стороны это глупо, иррационально, чисто по-женски. Но тревога не покидала ее. Алиенора не отваживалась поделиться своим беспокойством с Генри: помнила, как муж прореагировал когда-то на предположение, что он и Бекет - любовники, и могла себе представить, как Генри взрывается гневом и вымещает этот гнев либо на Ричарде, либо на ней. Или вообще выносит вопрос на публику, чем только усугубляет все дело. Поэтому она помалкивала, а ее тревоги росли и множились. И скоро Алиенора уже ловила каждый ничтожный слух, который подтверждал или усиливал ее страхи. Это изматывало ее, она сама себя загоняла в гроб.
-Меня беспокоит то, что происходит между Ричардом и Филипом, - сказал вдруг как-то Генри, подтверждая худшие опасения Алиеноры. Она затаила дыхание в мучительном ожидании: что последует за этим. - Меня тревожит, чту они там затеяли, - продолжал он, к ее счастливому облегчению. - Сообщения об их великой дружбе сильно меня заботят. Я хочу знать, что за этим кроется.
«И я тоже, - с отчаянием думала она. - И я тоже!»
-Филип надеется посеять разногласия между мной и сыновьями и таким образом ослабить меня.
«И ты думаешь, больше там ничего нет?» - хотела спросить Алиенора. Но мысли Генри были о другом.
-Чтобы отвлечь Ричарда, нужно восстание в Аквитании. Или, может быть, в Тулузе. Что ты скажешь, Алиенора? Я, пожалуй, смогу организовать такие восстания, чтобы увести Ричарда от Филипа.
-Да! - ответила она голосом, исполненным избыточного энтузиазма. - Да, это то, что нужно!
Генрих не обратил внимания на возбужденность жены. Он был слишком занят своими замыслами.
-Тогда, если Ричард будет изолирован, я встречусь с Филипом и договорюсь о перемирии. Папа готовит новый Крестовый поход, так что у меня для того идеальный предлог. Мы не можем допустить, чтобы правители христианского мира грызлись между собой, когда турки занимают Иерусалим.
Алиенора поморщилась: разве можно использовать в качестве предлога святыни, которым и в самом деле угрожает опасность. Она, как и большинство людей, пришла в ужас, узнав о падении Священного города, и приветствовала инициативу Папы. На этом фоне ссора между Генрихом, Ричардом и Филипом казалась такой мелочной. Она была на седьмом небе, когда узнала, что Ричард возложил на себя крест, и молилась, чтобы это отвлекло его от враждебных действий против отца.
Но, несмотря на перемирие и планы Крестового похода, война коварно продолжалась, и у Генриха опять родились опасения, что сын привлечет на свою сторону мать. Поэтому Алиеноре было приказано возвращаться в Сарум и снова вести несчастную жизнь пленницы. Единственное отличие состояло в том, что теперь ей позволяли занять более просторные покои на нижнем этаже, где не так свирепствовал непрекращающийся ветер. И обслуживали ее тоже более прилично, хотя и лишили всех дам, оставив одну Амарию. Ее верная Амария теперь неимоверно растолстела и страдала болезнью суставов, но, как и всегда, была откровенна и полна здравого смысла.
На сердце Алиеноры лежал камень, когда в дождливый июльский день вдруг появился Генри. Он хромал сильнее обычного. От ее возмущения не осталось и следа, когда она увидела произошедшие с ним всего за полтора года перемены. Король ужасно состарился, располнел и, казалось, испытывает боль и утомлен физически. Это было очевидно по тому, с каким трудом он передвигается.
-Я приехал попрощаться с тобой, миледи, - проговорил он, наскоро поцеловав жене руку. - Направляюсь во Францию - дам бой французам и приструню раз и навсегда этого щенка Филипа.
Страх охватил Алиенору.
-А что Ричард? Ты и против него поднимешь оружие?! - воскликнула она.
-Когда-то ты так не считала, - напомнил Генрих. Он не мог позабыть предательства жены. - Но можешь успокоиться: Ричард и Филип рассорились.
Слава богу, подумала она. Хоть одна забота с плеч.
-Ричард ополчился на Филипа и изгнал французов из Берри, - сообщил Генрих.
-Но если Ричард за тебя, почему ты держишь меня здесь?! - выпалила она.
-Я не верю Ричарду, - ответил Генри. - И прости меня, Алиенора, но и тебе я тоже не верю. Когда дело будет улажено по-моему, я тебя освобожу. А пока ты остаешься здесь. Я приказал, чтобы тебе ни в чем не отказывали.
-Я хочу, чтобы ты раз и навсегда оставил прошлое позади! - вспылила она.
Генрих настороженно посмотрел на нее:
-Если я не могу этого сделать, то винить ты должна только себя.
-Генри, пятнадцать лет прошло, и за все это время я не сделала ничего в ущерб твоим интересам или моей чести! Разве это не доказывает, что тебе больше нет нужды бояться меня?
-Я ничего не могу поделать, - ответил он. - Я больше не верю никому. Подозреваю и собственную тень. И виню в том тебя и наших сыновей. Меня предали те, кому я доверял больше всего. Мне этого не забыть.
-Тогда нам ничто не поможет, - с грустью сказала Алиенора. Она поднялась и подошла к окну, встала спиной к мужу, чтобы он не видел, как сильно его слова задели ее. - Скажи хотя бы, что ты простил меня.
Проговорив это, она повернулась и робко протянула руку. Генри постоял несколько мгновений, колеблясь, но потом тоже протянул руку и сжал ее пальцы знакомой мозолистой хваткой.
-Я прощаю тебя, Алиенора, - сказал он. - Прости меня за то, что не могу ничего забыть. Я думал, что и простить никогда не смогу, но я старею, болезни наступают, и я не могу рисковать - должен предстать перед Всевышним, простив тебя, как Господь прощает грехи тем, кто причинил нам зло. - Генрих сильнее сжал ее руку. - Я хочу, чтобы и ты простила меня. Я был не лучшим из мужей.
Дурное предчувствие овладело Алиенорой: может быть, это ее последний шанс исправить отношения с мужем, по крайней мере в той степени, в какой это теперь возможно.
-Я прощаю тебя всем сердцем, - совершенно искренне сказала она.
-Миледи, - сдавленным голосом ответил Генрих и, наклонив голову, снова поднес к губам ее руку и поцеловал.
Непрошеная мысль пришла к Алиеноре: вот они стоят - два человека, которые когда-то страстно упивались телами друг друга, а теперь все это свелось к целомудренному соприкосновению губ и рук. Ах, какое же это мучительное мгновение! Что такое было в этом мужчине, спрашивала она себя, что привязывало ее к нему против всяких доводов разума - ведь он столько сделал с целью уничтожить ее любовь к нему, а она столько раз пыталась освободиться от этого рабства.
Генрих первым пришел в себя, поднял на жену свои больные серые глаза.
-Я постараюсь освободить тебя как можно скорее, - хриплым голосом проговорил он. - Мне нужно только уладить разногласия с Филипом. И если необходимо, то сделать это силой.
Алиенора со страхом посмотрела на мужа. Теперь, когда между ними установилось согласие и они простили друг друга, когда забрезжила надежда более счастливого примирения в будущем, ей стала совершенно невыносима мысль о том, что с ним может случиться несчастье.
-Ты сейчас не в подходящем для войны состоянии, - предостерегла она. - Ты когда в последний раз смотрел в зеркало? Генри, что с тобой? Я вижу, ты нездоров. Скажи мне!
-Да ничего страшного. Пустяки, - пожал он плечами.
-Я же не слепая, - не отступала Алиенора. - Я вижу, тебя мучает боль.
-У меня разрыв в заднем проходе, - вздохнув, признался Генрих. - Все время кровоточит и гноится, а чистоту там не удается поддерживать.
-Тогда тебе нельзя ехать верхом. А тем более в такую даль, - сказала Алиенора. - Неужели доктора ничего не могут сделать?
-От них никакого прока, - нахмурившись, ответил Генрих. - Прости, Алиенора, но я должен уладить дела с Филипом. После этого я смогу отдохнуть и дать себе время на поправку. Не смотри на меня так! Ничего со мной не случится.
-Генри, тогда позволь мне хотя бы дать тебе совет, - осторожно начала она. - Если ты хочешь, чтобы Ричард был на твоей стороне, позволь ему как можно скорее жениться на Аделаиде.
Генрих нахмурился.
-Не могу, - сказал он наконец.
-Почему? - не отставала Алиенора. - Потому что она твоя любовница?
Король посмотрел на нее, как загнанное в угол животное: взгляд испуганный, в позе готовность броситься наутек.
-Ты знаешь? - недоуменно спросил он.
-Да, уже некоторое время. Аделаида сказала мне. Я заметила, что она беременна. - Алиенора замолчала.
-Ты знала и не сказала мне ни слова?
-А что тут говорить? Разве что предупредить тебя: ты совершаешь большую глупость и великий грех, но вряд ли ты услышал бы меня. - Глаза Алиеноры, сиявшие искренностью, встретились с глазами мужа. - Генри, наши отношения закончены. Дни, когда я лежала в кровати, спрашивая себя, наслаждаются ли другие женщины твоим телом, давно прошли. Да, я оскорблена, но главным образом за Ричарда и эту глупую девочку. Аделаида не повлияла на наши отношения.
-Ричард знает, - ответил Генрих.
-Весь мир узнает, если он женится на ней, - предупредила Алиенора. - Без церковного разрешения их союз будет считаться кровосмесительным.
-Как и наш с тобой, - напомнил Генрих. - Ты познала моего отца. Я часто спрашиваю себя, не были ли мы прокляты за это. Иначе чем еще можно объяснить все то зло, что обрушилось на нас и наших детей?
-Может быть, объяснение нужно искать в твоем родстве с дьяволом? - улыбнулась Алиенора. - Но, Генри, ведь не все запятнано злом. Ты посмотри на великую империю - она тоже следствие нашего брака.
-Да, Алиенора, - покачав головой, сказал Генрих. - Удержать империю было почти невозможно. Я выбился из сил, пытаясь сделать это. Ничего она не принесла, кроме борьбы и зависти. И в будущем будет так же, помяни мои слова, может, еще сто лет это не кончится. Любой глупец должен был предвидеть, что попытка объединить такие большие владения вызовет огромные трудности, даже если бы и не было такого кота, как Филип, который только и ищет, где бы царапнуть побольнее. - Генрих посмотрел на ее песочные часы. - Мне пора, иначе не успею до темноты добраться до Саутгемптона.
-Да поможет тебе Господь, милорд, - сказала Алиенора, зная, что дальнейшие попытки удержать мужа бесполезны - ссылки на здоровье не помогут, он их не услышит.
-И тебе, миледи, - живо ответил Генри и, наскоро поцеловав жену - на сей раз в губы, - ушел.
Глава 66
Винчестер, 1188 -1189 годы
Поначалу в Англию просачивались хорошие новости. Король выигрывал - великая победа над французами была не за горами! И следом за этой новостью пришел приказ короля о переводе Алиеноры в более удобный Винчестер. Но не успела королева обосноваться в своих покоях - Генри Берневаль по приказу короля из кожи вон лез, чтобы у нее было все, что она только пожелает, - как пришло известие, которого Алиенора боялась. Ричард поддался на уговоры Филипа и оставил отца.
Алиенора рыдала, бесилась из-за предательства сына. Но потом до нее дошли известия о мирных переговорах в Бонмулене, на которых Ричард, поддержанный Филипом, потребовал, чтобы Генрих назвал его наследником, передал ему Мен и Анжу и позволил жениться на Аделаиде без всяких проволочек. Все эти требования, конечно, казались разумными. Было бы правильно, с учетом состояния здоровья короля, если бы Ричард снял часть груза с плеч отца и стал управлять частью его территорий. Но камнем преткновения оставалась - и всегда будет оставаться - Аделаида.
Когда Генрих отказался, Ричард демонстративно опустился на колени перед Филипом и принес ему оммаж за Анжу и Мен. А французы, взбешенные упрямством старого короля, поправ все законы - рыцарские и дипломатические, - напали на него и его людей и прогнали с переговоров.
Алиенора снова разрыдалась - теперь ей было жалко Генри, опозоренного и униженного, она представляла себе, как он ищет убежища в каком-нибудь разваливающемся, забытом богом замке, что, судя по всему, и случилось. К счастью, начались зимние дожди, прервавшие военную кампанию. До Пасхи было заключено перемирие. Генрих писал, что он в Ле-Мане и в добром здравии, но Ранульф Гланвиль, который находился при короле, частным образом сообщил Алиеноре, что его господин болен и в дурном настроении.
Она, озабоченная, написала мужу, умоляя его разрешить ей приехать к нему на Рождество, но король отказал ей, ответив, что не планирует никаких празднеств. Это само по себе было необычно, потому что Генрих всегда соблюдал церковные праздники со всеми их церемониями и шумным весельем, и по этому ответу Алиенора поняла, что он и в самом деле нездоров. Она хотела было отправиться к нему без разрешения, но это означало, что ей придется обмануть бдительного Генри Берневаля и найти достаточно денег для путешествия в разгар зимы. И то и другое практически невозможно. Она могла только молиться за выздоровление Генри, а потому проводила часы на коленях перед статуей Богородицы в часовне замка, чуть ли не терроризируя Святую Марию просьбами помочь королю. В течение нескольких спокойных недель казалось, что молитвы Алиеноры услышаны.
Наступила Пасха, а с ней пришло сообщение о новых мирных переговорах. Никто не хотел полномасштабной войны, если ее можно было избежать. Алиенора снова стояла на коленях - молилась за мирное решение всех проблем, когда прибыло еще одно письмо от Ранульфа Гланвиля, из которого она, к своему ужасу, узнала, что переговоры отложены ввиду болезни короля. После этого королева снова принялась терзать Деву Марию, сопровождая свои молитвы слезами, пытаясь подкупить ее мессами и множеством добрых дел.
В июне королю стало лучше. Сердце Алиеноры запело от радости, когда она узнала, что он встретился с Филипом и Ричардом, но вскоре снова погрузилось в отчаяние, когда пришло сообщение, что Генрих упорствует в своем намерении выдать Аделаиду за Иоанна, а Ричард, считая, что это первый шаг в бесчестном заговоре, имеющем целью лишить его наследства, заключил союз с Филипом и объявил отцу войну.
Война! Ужасная вещь при любых обстоятельствах, но что может быть ужаснее войны сына против отца? Алиенора жила в муках ожидания: она не могла молиться за победу какой-либо из сторон, потому что в этой войне не могло быть победителей. Либо ее сын, либо ее муж. Когда-то она уже сделала выбор, повторять ту ошибку она не желала. Королева перестала ходить в часовню, не могла заставить себя молиться. Господь, защитник справедливости, наверняка покажет путь к мирному исходу конфликта. Она не могла поверить, что Он навсегда отвернулся от дома Анжу.
Но Господь, кажется, был занят чем-то другим. Войска Филипа и Ричарда неумолимо продвигались вглубь территории Плантагенетов, брали один замок за другим. Их мощь была настолько велика, что вассалы Генриха, много лет недовольные его жестоким правлением, один за другим оставляли его. Король тем временем снова отступил в город Ле-Ман, место, где он родился, и когда французская армия появилась у его стен, отдал приказ поджечь окраины. Таким образом он надеялся отвлечь внимание противника, чтобы неожиданно атаковать его. Однако король не рассчитал с ветром, который раздул пожар так, что бульшая часть его любимого города оказалась охвачена огнем, и Филипу удалось пробить оборону. И снова Генрих и его рыцари были вынуждены пуститься в постыдное бегство. В очередном письме Гланвиль сообщил Алиеноре, что Генрих горько бранил Господа, который оставил его: «Король предупреждал, что больно отомстит Ему, что лишит Его того, что Он любит в нем больше всего, - его бессмертной души. Король много чего еще говорил, но я воздержусь повторять его слова».
Алиенора могла представить все это, она воображала мужа, страдающего от боли, скачущего на коне, видела его на фоне горящего города, слышала его крик, обращенный в бессильном гневе к глухому божеству. Душа ее сострадала душе мужа, но Алиенора ничем не могла облегчить его телесные и душевные страдания. Стоит ли молиться, спрашивала себя Алиенора, если Господь отвернулся от короля? Может быть, следовало воззвать к Ричарду? Но это наверняка будет неправильно истолковано. Дрожь пробирала королеву при мысли о том, чту будет, если Генрих узнает. Наверное, все же лучше снова встать на колени и заставить себя молиться.
Ожидание новостей было сплошной мукой. Сто раз на дню Алиеноре представлялось, что Генрих и Ричард сошлись в поединке. Но пришло письмо от Уильяма Маршала, которого она всегда считала своим сторонником, и она ненадолго вздохнула с облегчением. Король отправился на север в Нормандию, сообщал ей Уильям, а ему поручил возглавить арьергард. Вскоре появился Ричард во главе французской армии, и он, Маршал, взял копье наперевес и изготовился к бою. «Герцог крикнул мне, предупреждая, что на нем нет кольчуги и я могу ненароком убить его. Я ответил, что пусть уж его убивает дьявол, а я же лишь имел удовольствие вышибить его из седла. Это дало мне возможность ускакать и предупредить короля о приближении Ричарда, что позволило Генриху избежать прямого столкновения с его сыном-герцогом».
Может быть, столкновения удастся избежать вообще, если обе стороны пойдут на уступки друг другу, думала Алиенора, а невыносимое ожидание мучительно длилось. Июнь перешел в июль.
Стояла невыносимая жара. В разогретых солнцем стенах Винчестерского замка Алиенора и Амария надели самые легкие блио и не выходили в сад, пока не спадал дневной зной. Сообщалось, что во Франции обе армии страдали от солнечных ожогов, усталости и дизентерии. Генрих приватным письмом сообщал Алиеноре, что выносит адские муки от абсцесса и вскоре совсем не сможет сидеть в седле, если эти идиоты-врачи не найдут в ближайшее время средства от его болезни.
Сразу же за этим письмом пришло послание от Маршала. Король был вынужден удалиться в Шинон на отдых, он взял с собой только бастарда Джеффри. Они отправились объездными путями, чтобы не столкнуться с противником. «Он не может ни ходить, ни стоять, ни сидеть, не испытывая мучительной боли, - писал Уильям. - Мы все волнуемся за Иоанна - он исчез. Есть опасения, что его взял в заложники герцог Ричард или король Филип. Если так, то да поможет Господь королю». Прочтя это, Алиенора стала молиться еще усерднее, умоляя Христа и Мать Его внять ее просьбе. Пусть воцарится мир - такой была ее страстная мольба.
Алиенора стала вялой, не знала, чем заполнить часы ожидания до следующего письма или сообщения. Быстрому гонцу требовалось до пяти дней, чтобы покрыть расстояние от Шинона в зависимости от ветров на Канале, так что за это время могло случиться что угодно. Амария пыталась отвлечь ее игрой в шахматы или выдумыванием загадок. Она отправилась на рынок, где купила самые яркие шелка для вышивки, надеясь, что это воодушевит Алиенору и та сядет за новые подушки или накидку на алтарь. Амария попросила Генри Берневаля пригласить менестрелей, чтобы коротать вечера, а сама долгие часы проводила на кухне: пекла вкусные сладкие пироги для своей госпожи. Но никакие приятности не могли смягчить страхи и тревоги королевы.
Алиенора потеряла аппетит и начала худеть. Вид у нее был изнуренный, кожа стала почти прозрачной. Королеве перевалило за шестьдесят семь, но она, глядя в зеркало, без всякого самомнения отмечала, что выглядит и чувствует себя моложе. Поседевшие волосы укрыты головным убором и покрывалом, морщинки лишь слегка бороздят точеное лицо, а энергии у нее не меньше, чем у женщин в два раза моложе. Но эта беспокойная энергия теперь, не находя выхода, пульсировала в ее груди. Алиеноре отчаянно хотелось оказаться в центре событий, а не быть отрезанной от всего мира здесь, в Винчестере. Будь ее воля, она скакала бы вместе со всеми в гуще сражения, как амазонка, за которую она когда-то выдавала себя, - давно это было в далекой долине Везле, когда они проповедовали роковой Крестовый поход, закончившийся катастрофой как для христианского воинства, так и для ее брака с Людовиком. Алиенора была тогда молодая и бесшабашная и горела желанием продемонстрировать свое усердие самым эффектным способом. Она без колебаний вышла бы на поле боя и теперь, но уже по-настоящему, будь у нее хоть малейшая возможность. Но это,
конечно, невозможно: она женщина и пленница, и единственное, что может, - это ждать новостей. Ждать, ждать, ждать! Эти слова можно вырезать на ее надгробии: «Она ждала».
Состоялась еще одна встреча между главами воюющих сторон. Алиенора получила известия как от Уильяма Маршала, так и от Ранульфа Гланвиля. Узнала, что король с трудом дотащился до Коломбье близ Тура. По пути король жаловался, что все его тело словно в огне, а потому был вынужден отдохнуть в общине тамплиеров. Он отправил вперед своих рыцарей сообщить, что задерживается из-за болезни. Но Ричард этому не поверил. Он утверждал, что его отец притворяется и ничего хорошего от него ждать не приходится, вот и теперь на уме у короля какие-то козни. Нет, верить ему на слово нельзя.
Когда эти слова передали королю, тот, несмотря на болезнь, приказал посадить его на коня и в грозу проделал мучительный путь к месту, где его ждали враги. Король Филип побледнел, увидев Генриха, и, движимый состраданием, предложил ему свой плащ, чтобы мягче было сидеть. Но Генрих отказался. Он приехал не для того, чтобы сидеть, заявил он, а заплатить за мир любую цену, какую они запросят. Он остался на коне, его рыцари поддерживали его, чтобы не упал. Вид у него был ужасный.
На этом сострадание Филипа закончилось. Он выставил самые суровые условия. Генрих должен принести ему оммаж за все свои земли. А также оставить все свои владения - даже Англию, хотя Филип никакого отношения к Англии не имел, - Ричарду. Он должен простить всех, кто сражался за Ричарда, немедленно вернуть Аделаиду Филипу и согласиться на ее брак с Ричардом сразу же по завершении намечающегося Крестового похода. И в знак доброй воли Генрих должен будет заплатить огромную контрибуцию и сдать три своих важнейших замка Филипу.
Генрих согласился. Он сдался без возражений и развернул коня, собираясь уехать. Но Филип остановил его и потребовал, чтобы король дал Ричарду поцелуй мира. Генрих подчинился, делал он это через силу, серые глаза были холодны как сталь. А когда унизительная церемония завершилась и Ричарду хватило такта напустить на себя умиротворенный вид, Генрих сказал ему:
-Дай мне Бог не умереть, пока я не отомщу тебе за это.
К этому времени кровь сочилась сквозь его штаны на круп коня, и Генриха пришлось снять с седла и нести до Шинона на носилках.
Алиенора положила письма на стол. Голова у нее шла кругом. Мир, о котором она молилась, и утверждение Ричарда наследником были согласованы. Но какой ценой? Полное подчинение и унижение больного короля, который по своему состоянию не мог дать подобающий ответ. Почему Господь не пожелал сделать это как-нибудь иначе?! Она бы предпочла, чтобы Генри и Ричард встретились в бою и, какими бы опасностями это ни грозило, уладили разногласия между собой в честном поединке, но только не так. Было невыносимо думать, что Генрих, чья империя простиралась от Шотландии до Испании, так унижен, а гордость его растоптана. Он был сильным королем, уважаемым королем, даже великим королем… а теперь стал королем, потерпевшим поражение. Доведен до такого жалкого состояния своей несчастной болезнью. Вот ведь бедняга! Алиенора так переживала за него.
Но дело закончилось еще и угрозой с его стороны. Генрих, несомненно, отомстит за это Ричарду. Алиенора чуть ли не радовалась, что король прикован к постели. Теперь муж и сын никогда не смогут жить в мире. И все же… Мысли Алиеноры вернулись к последствиям первого бунта, который не обошелся без ее участия. Тогда Генрих простил сыновей, несмотря на их предательство. Гуго Авалонский, этот мудрый, благочестивый человек, сказал, что король никогда не сможет по-настоящему возненавидеть того, кого любил когда-то. Абсолютно точное наблюдение. Она должна исходить из этого, убеждала себя Алиенора в мучительном ожидании - опять в ожидании! - того, что случится дальше.
Неделю или около того никаких новостей не поступало. Она, конечно, знала, что ждать новостей еще рано. Король отдыхал в Шиноне, залечивал свой абсцесс. Ранульф Гланвиль, приехавший в Англию по делам, навестил королеву, но не смог сообщить ей ничего такого, чего бы она не знала: он довольно давно покинул Анжу.
Похолодало, и погода стала не по сезону переменчивой. В тот день, когда в дверь королевы постучал Генри Берневаль, по стенам замка молотил град. Алиенора вместе со своей горничной отмеряли куски льняной материи. Алиенора подняла на него взгляд. Что-то в лице надзирателя остановило ее готовую было появиться приветственную улыбку. Зловещим показалось и то, что он привел с собой Ранульфа Гланвиля, скорбное лицо которого добавляло тревоги.
Берневаль низко поклонился - никогда прежде не кланялся он так низко.
-Миледи, я принес плохие вести, - проговорил он сдавленным голосом.
Алиенора поднялась и встала перед ним, спокойная и величественная, она взяла себя в руки, готовясь услышать худшее. Но что могло быть хуже того, что уже произошло. Касалась ли эта новость Генриха или Ричарда? Или кого-то другого из ее детей?
-Миледи, с прискорбием извещаю вас, что его величество король оставил этот мир, - тихо произнес Берневаль. - Он умер в Шиноне четыре дня назад. Миледи, с глубоким горем сообщаю вам это известие.
Алиенора подумала, что была почти готова к этому. Генри болел, и состояние его не улучшалось. Но ей казалось невероятным, что он мертв, этот энергичный самодержец, который подмял под себя половину христианского мира, ее муж на протяжении тридцати семи лет, помоги Господь им обоим… Она стояла, пытаясь осознать эту утрату и принять ее, и в это время издалека донесся звон большого соборного колокола, скорбную весть которого стали подхватывать другие церкви, поближе, извещая Англию о кончине короля. Всего пятьдесят шесть ударов - по одному на каждый год его жизни… И другие церкви таким же зловещим звоном известят о смерти Генриха всю Англию, когда до них дойдет эта скорбная весть.
-Вы знаете, как это случилось? - спросила Алиенора.
-Нет, миледи. Это известие принес возчик из Саутгемптона. Он знает только то, что король умер в Шиноне. Нет сомнений, скоро появятся гонцы с более пространными сообщениями.
Алиенора ничего не сказала, она смотрела в окно, глаза ее были сухи, перед мысленным взором возникал образ великолепного молодого человека с прямым благородным носом и непокорной рыжей гривой. Он вскружил ей голову, уложил в постель, взял в жены, не испугавшись всеевропейского скандала. Генри был таким энергичным, таким пылким! Невозможно представить, что все его жизнелюбие превратилось в прах, что этот неугомонный сладострастник, с которым сначала она делила исступленную любовь, а потом непримиримую ненависть, навсегда ушел из ее жизни.
За шестнадцать трудных лет заключения и даже раньше, когда их брак, казалось, невосстановимо рушится, случались времена, когда Алиеноре представлялось, что они могут забыть обо всей боли и предательстве и раздуть искру прежней страсти, вернуть некое подобие прежней близости. Но ее ожидания никогда не оправдывались. Неизменно возникала какая-нибудь новая проблема. И все же, когда случилась та их встреча, что стала последней - уже год прошел с тех пор, - когда они с такой готовностью простили друг друга и снова прониклись нежностью, она искренне поверила, что существует возможность примирения. Теперь такой возможности уже нет. Понимание этого должно было бы разбить ее сердце, но Алиенора только чувствовала, как онемело все тело.
Лицо Амарии застыло, два надзирателя по-прежнему стояли перед королевой, уважительно не нарушая ее молчания. За окном скорбно звонили колокола. Вскоре они зазвонят радостно, возвещая о новом правителе, и жизнь продолжится, а Генрих Сын Императрицы уйдет в историю. И только в этот момент Алиенора поняла, что теперь Ричард - король Англии и неоспоримый правитель могущественной империи Плантагенетов. Это понимание отозвалось в ее сердце болью и торжеством одновременно. Если бы только ее любимый сын вступил в законные права владения наследством при других обстоятельствах, а не после смерти отца, с которым он так жестоко рассорился.
Несмотря на охватившую ее скорбь, Алиенора знала, что у нее есть более чем одна причина для радости. Всем своим видом являя королевское величие, она ровным голосом обратилась к тюремщику:
-Мастер Берневаль, от имени короля Ричарда я приказываю вам немедленно освободить меня.
Берневаль уже думал о том, отважится ли он освободить ее без письменного указа. Покойный король приказал ему держать королеву под замком до получения иных распоряжений, и он со всей скрупулезностью исполнял этот приказ. Теперь Берневаль не знал, как ответить, и беспомощно посмотрел на Гланвиля: не подскажет ли он.
Гланвиль прореагировал без промедления:
-Всем известно, что король Ричард обожает мать, а помня о его грозной репутации, разумно будет подчиниться приказу королевы.
После чего Генри Берневаль опустился на колени, снял ключи с кольца на своем поясе и вложил их в протянутую руку королевы. Та одарила Ранульфа благодарным взглядом.
Алиенора была свободна, но свобода при таких обстоятельствах стала для нее пустышкой, и у нее не было желания уезжать отсюда. Она снова должна ждать - ждать дальнейшего развития событий.
-Я прошу вас прислуживать мне до возвращения короля Ричарда, - сказала она обоим. - А сейчас я желаю пойти в часовню, чтобы помолиться за душу моего покойного мужа, короля Генриха.
Позднее в этот же день прискакал Уильям Маршал, мокрый до нитки после сумасшедшей скачки. Он спешил доставить королеве известие о смерти короля Генриха, а также приказ короля Ричарда о ее освобождении. Поэтому Маршал был удивлен, увидев ее уже на свободе. Алиенора встречала его у ворот замка вместе с нервничающим Генри Берневалем и уважительным Ранульфом Гланвилем.
Алиенора, которая была облачена во вдовьи траурные одеяния и вимпл с простой золотой лентой, приветствовала Маршала улыбкой. Она с выражением сдержанной скорби протянула ему руку для поцелуя.
-Мадам, я так рад видеть вас на свободе, - произнес он, думая, что королева выглядит величественнее, чем когда-либо. - Король Ричард пожелал как можно скорее освободить вас. Вы ему очень нужны в такое время.
Генри Берневаль вздохнул с облегчением. Его не накажут за нарушение инструкции. Тот грозный человек, который теперь стал его королем, будет ему благодарен за то, что он предвосхитил его распоряжение. Берневаль был признателен Ранульфу Гланвилю за мудрый совет.
-Мы как раз собираемся поесть, Уильям, - сказала Алиенора Маршалу, без всякого труда входя в свою прежнюю привычную роль королевы-распорядительницы. - У вас есть время переодеться и освежиться, а потом я буду благодарна, если вы присоединитесь ко мне и сообщите все новости.
Многие лорды и леди поспешили прибыть к наскоро собранному королевскому двору, но Маршал с облегчением узнал, что он будет гостем королевы за приватным ужином этим вечером - то, что он должен был сообщить ей, не предназначалось для чужих ушей. Когда дело подошло к этому, в комнате осталась только служанка - та самая, которая все долгие годы заключения провела с королевой.
Амария тоже была в трауре. Она сноровисто двигалась по комнате: подавала еду, наливала вино, убирала блюда, а потом исчезала. По ее спокойным манерам Уильям не мог бы догадаться, что Амария на седьмом небе от счастья за свою госпожу, освобожденную от пленения и от долгой муки супружества. На взгляд Амарии, королеве было гораздо лучше без этого выродка, к которому та была прикована узами брака, и служанка радовалась, что Господь призвал короля Генриха к ответу. Она знала, какого наказания хотела бы для него! Да, она надела траур, но только из почтения к обычаю. Как только появится король Ричард, она купит себе превосходное алое платье.
-Расскажите мне, что случилось, - велела Алиенора, оставшись с глазу на глаз с Уильямом.
Он боялся этого мгновения. Но королева должна знать.
-По возвращении из Шинона король был в ужасном состоянии. Он глубоко переживал свое унижение и поносил сыновей и себя, проклинал день, когда родился. Постоянно выкрикивал страшные богохульства. Спрашивал, почему должен поклоняться Христу, если Он позволил какому-то сопляку так унизить его. Король, конечно, имел в виду Ричарда.
-Мне невыносимо думать о том, в каком душевном состоянии он находился, - сказала потрясенная Алиенора. - Генри явно не имел в виду того, что говорил. Он всегда, если впадал в ярость, говорил необдуманные вещи, но потом неизменно раскаивался. История с Бекетом - красноречивый тому пример. Генри мучительно переживал случившееся.
-Он и в этих словах раскаялся, - подтвердил Маршал. - В Шиноне короля ждал архиепископ Болдуин. Когда он услышал, что говорит Генрих, то не побоялся королевского гнева и заставил его пойти в часовню и примириться с Господом. И король покорился, хотя при этом чуть не терял сознание от боли. Он признал свои грехи и был прощен. А после этого лег в постель.
-И врачи ничем не могли помочь? - покачивая головой, спросила Алиенора. Забытая порция мяса застывала у нее на блюде.
-Вряд ли они могли что-то сделать, - ответил Маршал и глубоко вздохнул. - К тому же король потерял волю к жизни.
-Вероятно, отношение Ричарда сильно потрясло его, хотя ему некого винить, кроме себя самого, - печально произнесла Алиенора.
-Ричард глубоко ранил его. - Маршал сглотнул. - Гордость короля была уязвлена. Но прикончило его не это. Вассалы, гнусные предатели, оставили его на дороге и переметнулись к Ричарду, а в конце Генриху принесли список этих предателей, чтобы он знал, кто должен быть прощен по условиям мирного договора и кому он не может доверять в будущем. Первым в этом списке стояло имя лорда Иоанна. - На глаза Маршала навернулись слезы.
-Иоанна? - воскликнула Алиенора. - Иоанн предал отца? Но ведь он был его любимцем. Генри любил его сильнее всех других детей. Почему Иоанн оставил его?
-Думаю, Ричард и Филип сделали Иоанну соблазнительное предложение, - скорбно ответил Маршал.
-Наверняка тридцать сребреников! - воскликнула Алиенора. - Чтобы Иоанн, ради которого Генри поссорился с Ричардом, предал отца… Не могу в это поверить!
-Так сказал сам король. И вот тогда-то он и потерял волю к жизни. Повернулся лицом к стене и отпустил нас, сказав, что его больше не волнует ни собственная судьба, ни вообще этот мир. Потом у него начался бред, он стонал от горя и боли. Его бастард Джеффри ухаживал за ним, придерживал голову, утешал. А потом Генрих закричал: «Позор! Позор побежденному королю!» - и потерял сознание. Он умер на следующий день, так и не придя в себя.
Прошло всего два дня, как Алиенора получила скорбное известие, и она еще так и не оплакала свою утрату. Немота во всем теле оставалась, но она предчувствовала сильную волну эмоций, готовых захлестнуть ее. И вот теперь ее прорвало, она уронила голову на руки и зарыдала от жалости. Амария поспешила к ней, крепко ее обняла, и Маршал, обескураженный этим зрелищем скорби настолько, что и сам готов был заплакать, осторожно положил ладонь на вздымающееся плечо королевы.
Он решил не рассказывать ей худшего. Королеве и без того хватило. Конечно, когда-нибудь она узнает, но, даст Бог, к тому времени станет сильнее.
Сам он остался в Шиноне только для того, чтобы присутствовать на мессе и принести подношение за душу своего господина. Надо было спешить, чтобы известить короля Ричарда о смерти его отца. Но после съеденного наспех обеда, когда Маршал перед дорогой пошел сказать последнее прости своему старому господину, он был потрясен, увидев, что король Генрих лежит голый и даже его интимные места не прикрыты, а в комнате не осталось ни одной его вещи. Потом Маршал понял, что это, вероятно, сделали слуги, потому что их и след простыл. Вероятно, они ворвались в комнату, где стояло смертное ложе короля, как только оттуда вышел Джеффри, и, словно падальщики, раздели Генриха догола, похитив все его личные вещи. И даже атрибуты его королевской власти.
Торопясь отправиться в путь, Маршал призвал на помощь молодого рыцаря Гильома де Триана, и вдвоем они привели в порядок тело, подготовив к захоронению. Они сделали все, что смогли в данных обстоятельствах. Прачка нашла для них сеточку с золотой вышивкой, вместо короны, им удалось найти кольцо, скипетр и меч, а также подходящие одеяния, включая великолепные перчатки и золотые туфли. Маршала пробирала дрожь при этом воспоминании, потому что тело выглядело не лучшим образом, а исполнение последнего долга было серьезным испытанием для него и де Триана. Был разгар лета, стояла жара, а король перед кончиной страдал зловонной болезнью…
Нет, он не хотел рассказывать об этом Алиеноре. Она все еще плакала, прижав голову к полной груди Амарии, но ее рыдания уже стихли, королева приходила в себя, дышала все глубже, со всхлипами. Маршал подумал: она испытала облегчение, обнаружив, что может плакать. Это был серьезный шаг на трудной дороге примирения с утратой и сопутствующими ей трагедиями. Она еще наверняка будет плакать - и не раз. Но потом излечится. Она сильная - в свое время вынесла немало бурь, и эта последняя не сокрушит ее.
-Простите меня, - сказала Алиенора, шмыгнув носом. - Это неподобающе с моей стороны.
-Да что вы, миледи, - успокоил ее он.
-Если уж кто и может его оплакать, то одна вы! - беспрекословно, но с любовью в голосе сказала Амария.
Уильям Маршал отметил фамильярность обращения со стороны служанки и в душе одобрил это. Он был рад, что у королевы есть такая здравомыслящая, простая женщина, которая поможет ей пережить трудные времена.
Алиенора взяла кубок и отпила сладкого вина.
-Мне уже лучше, - сказала она с едва заметной улыбкой. - Вы видели короля?
Несколько жестоких мгновений Маршал думал, что она имеет в виду Генриха, но потом понял: она говорит о Ричарде.
-Да, миледи, и сообщил ему о смерти короля Генриха.
-И как он воспринял это?
-Ричард поспешил в Шинон и приказал мне ехать с ним. Лицо его было непроницаемым, когда он увидел тело мертвого короля. Не знаю, что он чувствовал - скорбь, печаль…
-А может быть, и радость, и торжество! - вставила Алиенора. - Я знаю своего сына, как себя самое. Уверена, он должен был испытывать смешанные чувства.
-Я тоже в этом уверен, - согласился Маршал. - Какое-то время Ричард молился перед гробом.
Уильям Маршал не стал говорить, что Ричард недолго оставался на коленях: почти сразу же встал, к неодобрению тех, кто видел это. И уж никак не мог он сказать Алиеноре, что, как только новый король поднялся с колен, из тела мертвого короля стала сочиться черная кровь. Или о том, что присутствующие разразились ахами и охами, вскриками, позднее они говорили, что дух Генриха впал в ярость при виде сына, который поспешил отделаться короткой молитвой. Видеть такое было ужасно, и Маршал до сего дня вздрагивал при этих воспоминаниях.
Но он мог рассказать Алиеноре, как Ричард, которого охватило запоздалое раскаяние, плакал и причитал, провожая тело в Фонтевро. Новый король решил, что это более подобающее место для его отца, чем Гранмон, хотя покойный король давно выразил желание быть захороненным именно в Гранмоне.
-И там его и похоронили? - спросила Алиенора.
-Да, миледи, его похоронили в алтаре монахинь в Фонтевро.
-Это более подобающее место, чем монастырь Гранмон, - заметила она. - Ричард не мог бы выбрать усыпальницу лучше. И сам Генрих любил Фонтевро. Я хочу, чтобы и меня там похоронили, когда настанет мой час. Ричард говорил что-нибудь о возведении гробницы в честь отца?
-Да, миледи. Уже вызваны каменщики и заказана статуя, которая будет положена на надгробие.
-Как это странно, - задумчиво произнесла Алиенора, - человек, который подчинил себе столько государств, в конечном счете должен упокоиться на нескольких футах земли. Да, таков удел всех нас, смертных, и нам идет на пользу, когда Господь напоминает нам о клочке земли, который ждет нас после смерти. Но надгробие, даже самое великолепное, кажется мне недостаточным для такого человека, как Генри, ведь ему было мало и целого мира. - Она улыбнулась, все следы слез прошли. - Простите меня, старый друг, за эти мысли, что сорвались с языка.
-У вас очень глубокие мысли, - ответил Маршал. - Вы великий философ, миледи.
-Да, Уильям, но никакой выгоды от моей мудрости я не получаю! - Алиенора снова отхлебнула вина, задумалась. - Мне многое не нравилось в Генри. Он бывал деспотичным, несправедливым, его нравственность оставляла желать много лучшего. Надеюсь, в конце он раскаялся. Я не хотела бы думать, что он в аду и платит страданиями за свои грехи.
-Король раскаялся, - заверил ее Маршал.
-Я благодарю за это Господа, - продолжила Алиенора. - Многие наверняка будут помнить Генри как человека злобного, но он был человеком сложным. Я страстно любила его… а потом не менее страстно ненавидела, а в последние годы едва могла узнать в нем того молодого человека, за которого с радостью вышла замуж. Но я никогда не забывала того, что было между нами, и изредка Генри на короткие мгновения являлся передо мной в своем прежнем виде, таким, каким я любила его… Поэтому я говорю вам, что он не был по-настоящему злобным. И, подводя итог, я могу сказать, что во многих отношениях он был превосходным и доброжелательным правителем.
-Генрих был великим королем, и мне будет не хватать его, - просто сказал Маршал.
-И мне тоже. Безмерно будет не хватать, - поддержала его Алиенора. - Невзирая на всю грызню между нами, на наши страшные предательства по отношению друг к другу, я думаю, что до последнего дня любила его. Не могу объяснить почему, и, Господь свидетель, у меня было мало оснований любить мужа. Но в нем было что-то… В нас было что-то, державшее меня в этом рабстве, даже когда я хотела вырваться на свободу. Это все так непросто, не думаю, что кто-нибудь сможет это понять.
Амария, убиравшая столик за спиной королевы, скорчила гримасу.
Уильям Маршал, пренебрегая правилами, положил ладонь на руку Алиеноры. Его добрые глаза светились теплом.
-Я понимаю, что вы хотите сказать, - проговорил он. - Я тоже его любил. И готов был за него умереть.
Часть пятая
Орлица обретает радость
1189 год
Глава 67
Винчестер, 1189 год
Позднее, когда Амария унесла скатерть, Маршал перешел к главной цели своего приезда:
-Миледи, мы должны поговорить о деле, не терпящем отлагательств. Я приехал не только для того, чтобы освободить вас, но и сообщить, что король на время его отсутствия наделил вас полномочиями регента Англии. В моем седельном мешке письма с инструкциями для правителей и лордов королевства, этими письмами ваше слово объявляется законом во всех вопросах.
Сердце Алиеноры запело. Вот она, мера любви и доверия Ричарда! И даст Бог, она справится. Не многие мужчины, уже не говоря о женщинах, в почтенном возрасте шестидесяти семи лет удостаивались такой чести, не на многих возлагалась такая ответственность. Алиенора была благодарна за то, что годы заключения научили ее мудрости, несмотря на слова, которые в порыве самоуничижения говорила она Уильяму Маршалу, и за то, что энергии у нее, как и всегда, хватало и она сохранила все свои способности. Она прошла суровую школу и знала, как хорошо управлять государством, как завоевать уважение, покорность и любовь народа. Новые властные полномочия, за которые она смиренно благодарила Господа, не будут ей в тягость.
Алиеноре хотелось поскорее уехать из Винчестера, взять в свои руки бразды правления и распоряжаться властью ради всеобщего блага. Она постарается оказывать мудрое и благотворное влияние на своего сына-короля, которому понадобится вся помощь и поддержка, какими можно заручиться для управления его огромной империей. Подданные в Англии почти не знали Ричарда, он был для них чужаком. Мать сделает все, что в ее силах, чтобы завоевать для сына их любовь.
В голове у Алиеноры вызревало множество планов. Она отправится в Вестминстер и заставит каждого свободного человека в Англии принести присягу верности их новому господину. Потом она поедет по стране, будет вершить правосудие и избавляться от всего, что сочтет ненужным, приводить к повиновению непокорную знать. Именем короля она будет исполнять судебные и государственные решения, но ставя на них собственную печать.
От множества планов у Алиеноры кружилась голова. Она изменит суровые лесные законы, наносящие вред беднякам, которые пытаются заработать хоть что-то, используя необозримые лесные просторы, объявленные королем его собственными охотничьими угодьями. Узаконит честные единицы веса и размера, станет чеканить монеты, которые станут платежным средством во всем королевстве, построит больницы и освободит заключенных. Если кто-то будет возражать, она напомнит тому, что ей из собственного опыта известно, какое ужасное заведение - тюрьма, а освобожденные из нее испытывают такой подъем духа, что наверняка не совершат больше ни одного преступления. Алиенора станет горячо любимой и уважаемой ради блага ее сына и всего королевства.
С Божьей помощью она сделает все это, а еще больше - с мудростью и сострадательностью. И от своего собственного имени: Алиеноры, милостью Божией королевы Англии.
Посылка[Посылка - название последнего четверостишия в балладах позднего Средневековья.]
Винчестер, 1189 год
Алиенора думала, что ее сердце разорвется от счастья, когда она увидела Ричарда во всей золотой красе его зрелости. Широкими шагами он шел к ней по казавшемуся бесконечным Большому залу Винчестерского замка. Алиенора спустилась с возвышения, и сын подхватил ее в свои сильные руки, обнял, а весь двор разразился радостными возгласами и аплодисментами. Потом со смирением король опустился на колени, прося благословения матери, которое она с радостью дала ему.
С должным достоинством и торжественностью поднялся Ричард к своему трону. На самом деле на возвышении бок о бок стояли два трона, ничем не отличающиеся друг от друга - равные по своей значимости. Алиенора полагала, что этим ее сын показывает: он относится к ней как к равной.
Но Ричард еще не сел на свой трон, остался стоять перед ней лицом к собравшемуся двору.
-Милорды и миледи! - выкрикнул он звенящим голосом. - Я хочу сейчас перед вами выразить глубочайшую благодарность моей матери-королеве, которая так умело управляла королевством в мое отсутствие. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы воздать ей должное, но вас я прошу помнить: мать особенно дорога мне - и относиться к ней соответственно.
Глаза Алиеноры были полны слез, когда она поднялась и присела в реверансе под шумные возгласы одобрения зала. Прошло какое-то время, прежде чем в глазах у матери-королевы прояснилось и она смогла увидеть торжественные церемонии в честь приезда короля.
-А теперь, миледи, - сказал ей вполголоса Ричард, когда все закончилось, - давайте уединимся. Я хочу облегчить душу.
Как только они остались наедине в его громадных покоях, которые Алиенора приказала убрать к приезду сына с подобающей роскошью, Ричард взял ее руки в свои и посмотрел на мать беспокойным взглядом.
-Миледи, я знаю, что своим мятежом против отца я заслужил неодобрение многих добрых и мудрых людей, - признался он, и его сильное, красивое лицо чуть покраснело. - И ты тоже осуждаешь меня за это?
Несколько мгновений Ричард снова казался маленьким мальчиком, который просит прощения за какую-то глупую выходку. Только тут была не детская глупость: он объявил жестокую войну собственному отцу, нарушив все законы - Божеские и человеческие, - и Алиенора с трудом могла совместить это с образом ее обожаемого сына, каким бы справедливым ни было его дело. Она часто напоминала себе, что, если бы не мятеж Ричарда, Иоанн остался бы верным отцу и Генри не пришлось бы переживать это последнее горькое предательство. Но Генри, конечно, был не прав, изначально не прав…
-Я ничего не отвечу, пока не выслушаю тебя, - осторожно сказала она.
-Тогда узнай вот что, матушка. И дня не проходит, чтобы я не мучился мыслями о том, как поступил по отношению к отцу… Но если вернуть время назад, я поступил бы так же. А теперь отца нет, и я уже не могу исправить отношения между нами. Но чтобы загладить мои неправедные деяния, я сделаю все, что в моих силах, чтобы почтить тебя как мою мать. И надеюсь, моя покорность тебе поможет искупить мою вину перед отцом. Достаточно ли этого? Можешь ли ты простить меня?
Алиенора с любовью заглянула в глаза сына:
-Да, Ричард, конечно. Господь учит нас, что ошибки - это дела людские, а прощение - дело Божественное. Когда мы виделись с твоим отцом в последний раз, мы простили друг друга. Я не могу отказать в том же и тебе - его и моему сыну. И я уверена, если Генри оказался на небесах и смотрит теперь на нас, то он тоже прощает тебя. - Алиенора опустилась на стул, эмоции переполняли ее. - Это напоминает мне об одном пророчестве Мерлина. Никогда не думала, что оно сбудется. Там сказано, что «орлица распавшегося союза» в третьем птенце обретет радость. Я долгие годы размышляла над этим. Но теперь знаю наверняка, что я и в самом деле эта орлица, а распавшийся союз - мой брак с твоим отцом… Я давно подозревала это, но знала, что последняя часть пророчества еще должна сбыться. И вот она сбылась. Это ты, Ричард, мой третий сын, мой третий птенец. И в тебе сердце мое обретает радость. Ты вознесешь мое имя к великой славе, как предвидел пророк.
Король посмотрел на мать завораживающими светло-голубыми глазами.
-Нет, миледи, - сказал он. - Если кто и вознес твое имя к славе, то это ты сама.
Эпилог
Монастырь Фонтевро, март 1204 года
Старая дама беспокойно зашевелилась во сне, и молодая монахиня, сидевшая рядом с кроватью, встревоженно посмотрела на нее, оторвав глаза от часослова. Трудно было поверить, что эта хрупкая, с пергаментной кожей, старая женщина и есть легендарная королева Алиенора, жена двух королей и мать двух других; великая Алиенора, чья знаменитость - или дурная слава, в зависимости от того, чему верить, - распространилась на весь христианский мир и за его пределы. Великая Алиенора, которая теперь была скромной Христовой невестой.
Сестра Амис поднялась и, разгладив тонкое шерстяное одеяло и выбеленные хлопковые простыни и поправив головное покрывало старой леди на подушке, пробормотала молитву о ней. Алиенора была очень стара, полных восемьдесят два года - огромный возраст для любого человека, и ее великолепное здоровье и энергия в конце концов уступили времени. Она существовала, не чувствуя мира, за ней ухаживали сестры по религии в ее любимом монастыре Фонтевро, этом благодатном убежище среди роскошной лесистой долины реки Луары.
В дверь заглянула мать настоятельница Матильда Богемская.
-Как наша сестра? - спросила она.
Молодая монахиня опустилась на колени:
-Спит, матушка. Слава Господу!
-Она уже не проснется, - предсказала Матильда. - Это благодать Божья. И никогда не узнает, что ее бездарный сын король Иоанн потерял Нормандию, которая перешла к французам. Мы должны благодарить Бога за такое милосердие. - Настоятельница подняла руку в благословении и отправилась по другим своим многочисленным делам.
«Они считают, что я не слышу, - подумала Алиенора, - лежу здесь без чувств в ожидании вечности. Но истина в том, что я слишком устала для человеческого общества. Я примирилась с моим Создателем и готова предстать перед Его судом. Я исповедовалась, грехи мне отпустили, я готова к путешествию. Теперь уже скоро. Остались только мои воспоминания. Есть что вспомнить - много чего случилось за мою долгую жизнь, и я не всегда вела себя по-умному. Истинной мудрости меня научили долгие годы жизни и трудное заключение. Нелегко далась эта наука. Ах, как же сладко быть молодой и глупой, любить и быть любимой, гореть страстью… - Алиенора снова пошевелилась, ее старое тело даже теперь помнило это. - Да, есть и о чем пожалеть. - Она вспомнила о последствиях своих глупостей. - Я бы многое хотела изменить. Я бывала слишком несдержанной, подчинялась страстям, забывала о нуждах других. Бедный Людовик… Я принесла ему много бед, этому робкому, склонному к монашеской жизни правителю, каким он был. А Генри… Чего только мы не делали друг с другом? И каким образом все это закончилось так, как закончилось? Потом Ричард, мой
золотой сын с львиным сердцем, самый мой любимый… Но как рано он умер, меня жестоко лишили его - он пал, убитый стрелой из арбалета. Мы скоро воссоединимся с тобой, мой любимый принц…»
Тело, лежащее на узкой кровати, издало что-то похожее на рыдание, и молодая монахиня подняла глаза, но Алиенора, казалось, лежит совершенно спокойно.
Ричард теперь в руках Господа, и она вскоре будет там же. Алиенору держало только воспоминание о Генри. Их отношения были отравлены такой горечью, что легко можно забыть о том, как замечательно они жили прежде - до того, как измены, всепожирающая ненависть и мятеж разделили их. Но сейчас, в самом конце, она хотела вспомнить, проникнуться тем счастьем, которым они наслаждались на первых порах, когда все только начиналось. И в тысячный раз пыталась понять, что же не задалось между ними. Но сомневалась, что это удастся.
«Кто мог бы сказать, - размышляла Алиенора, и слабая улыбка при этом заиграла на ее впавших губах, - что мы влюбимся друг в друга без памяти и своим соединением потрясем мир? Даже сейчас в это трудно поверить. Ни один поэт или трубадур не смог понять это. Но кто же может объяснить движения сердца… или притяжение двух здоровых тел друг к другу».
Алиенора никогда не забывала тех дней в Париже, хотя это и было полстолетия назад, тогда она впервые увидела Генри во всей его юношеской красоте…
Головокружительные воспоминания, которые теперь вытеснялись печальными. Они всегда оставались при ней. Не только трагедия их брака, но и страдания и бесконечная скорбь утрат. Одиннадцать детей, которых она родила, и девять, которых потеряла, - они так часто приходили к ней. Печальная процессия обожаемых призраков: Мария и Алиса - она так и не увидела их после развода с Людовиком, обе упокоились шесть лет назад, оставив Алиенору жить с раскаянием за то, что она не смогла стать для них настоящей матерью. Маленький Вильгельм, младенец Филип - такие сладкие мимолетные горькие воспоминания. Молодой Генрих и Жоффруа, ее красивые, здоровые сыновья, ушедшие преждевременно в иной мир, и только смерть смогла победить их непримиримое соперничество. Любимая дочь Матильда, которую смерть забрала во время родов в то же лето, что и Генри. Трагически сложилась судьба Иоанны, чью красоту запятнали неудачный брак и ожоги, полученные во время страшного пожара. Все это ослабило дочь до такой степени, что она не смогла перенести тяжелых родов. И обожаемый Ричард, который должен был бы стать ей опорой в старости, тоже
ушел от нее. Ричард потерпел поражение от турок в Крестовом походе и не смог освободить Иерусалим, потом попал в плен к предателю-императору. Сколько сил положила Алиенора, к какой только лести не прибегала, чтобы собрать деньги на выкуп! А теперь его львиное сердце перестало биться, и он лежал здесь же, в Фонтевро, у алтаря, в ногах своего отца, как в смирении и раскаянии просил о том сам Ричард. И скоро, если Господь проявит милосердие, и сама она упокоится рядом с ними.
После смерти Ричарда свет исчез из жизни Алиеноры. Жалкое подобие себя прежней, она тем не менее сделала все, что в силах человеческих, чтобы закрепить за Иоанном его наследство, но сердце ее не лежало к этому, оно уже было окончательно разбито. Однако и после этого, хотя Алиенора уже и состарилась, ей не было покоя. Пришлось пересечь негостеприимные Пиренеи, чтобы увезти из Кастилии внучку, ребенка Алиеноры, и выдать замуж на дофина Людовика, сына Филипа Августа. Потом случился мятеж, возглавленный ее внуком Артуром Бретанским, который претендовал на корону Иоанна и даже имел наглость осадить замок Мирабо, где находилась его восьмидесятилетняя бабушка. И Иоанн, тот самый вероломный Иоанн, продемонстрировал характер и, одержимый чувством мести, пришел ее спасать - прискакал с сумасшедшей скоростью на белом боевом коне, чтобы разорвать осаду. После этого Алиенора чуть ли не полюбила Иоанна. В тот момент она испытывала к сыну самые теплые за свою жизнь чувства.
Но после Мирабо Иоанн убил Артура. Он никогда в том не признался - никто не говорит о таком открыто, но Алиенора все знала. Шепотом передавались страшные истории. Кто-то рассказывал, что король приказал тюремщику ослепить и кастрировать пленника, другие утверждали, что Иоанн убил его собственными руками, а тело с камнем на шее сбросили в Сену. Алиенора умоляла сына сохранить внуку жизнь, но Иоанн избегал встречаться с матерью взглядом. Вот тогда-то она и поняла. И опять ей казалось, что семейство Плантагенетов проклято, а его отпрыски, эти злосчастные потомки ведьмы Мелузины, будут вечно уничтожать друг друга. Неужели этому никогда не будет конца?
А теперь говорят, что Иоанн потерял Нормандию - гордое наследство Вильгельма Завоевателя, бриллиант в короне Плантагенетов. Империя падет - Алиенора знала это. Если наследники Филипа окажутся такими же честолюбивыми и упорными, как он, они клочок за клочком перетащат ее к себе. Может, на это уйдет сотня лет, но в конечном счете великая империя, которую создали они с Генри, рухнет, и последствия будут сказываться еще очень долго. «Вот чего мы добились! - мрачно думала она, благодаря Господа за то, что Генри и Ричард не видят этого. - Да, Генри, мы построили великую империю, - размышляла она, - но результаты нашего строительства могут оказаться самыми кровопролитными». Не напрасно ли прожила она свою жизнь? По человеческим понятиям - да, напрасно, чувствовала Алиенора. Когда вся ее энергия растрачена, а надежды растоптаны в прах, что могла она предъявить как плоды лучших своих устремлений на земле? Великий династический брак, который Алиенора, не побоявшись греха, задумала и провела в жизнь, не принес ни счастья, ни мира, хотя и дал ей и Генри мимолетное величие. Они оставили горькое наследство тем,
кто пришел после них. Уже приходилось платить по счетам.
Впрочем, Нормандия и проблемы империи не могли заботить ее теперь. У Господа другие мерки. Истинное величие состоит в том, чтобы жить в гармонии с Ним, в том, чтобы жить мудро и властвовать со смирением. Конечно, в жизни Алиеноры случались оглушительные провалы, но она старалась оставаться на коне, даже если мотивы ее и были не очень чисты. Вряд ли о ком-то можно сказать больше. Книга жизни почти дописана, и теперь уже ничего не изменишь. Алиенора покончила с земными делами, оставила их навсегда позади. Пусть Иоанн добирается в ад своими ногами…
Ко времени исчезновения Артура Алиенора уже поняла, что с нее хватит. Она старая, усталая женщина, выполнившая свою задачу. Теперь она искала только монастырского мира и тишины, душевного спокойствия. Первые два Алиенора нашла, но сомневалась, что достигнет третьего. Какой-то мудрец - она забыла кто, она все стала забывать в последнее время - сказал, что кровь нечестивого не даст плодов. Разве Генри не был страшным нечестивцем? Алиенора боялась отвечать на этот вопрос теперь, когда смерть и суд Божий уже совсем рядом. И все же… Если она делала что неправильное, то потом пыталась смягчить последствия и искала прощения. Ведь Господу свойственно милосердие. Может быть, она должна последовать совету настоятельницы и верить в Него, ждать смерти безмятежно, принять ее, а не страшиться.
И вот Алиенора здесь, в монашеском одеянии, среди других монахинь. Она чуть шелохнулась на узкой кровати, и молодая монашка оторвалась от своей книги. По-прежнему без сознания, подумала девушка. Она не знала, что в старой даме, лежащей перед ней, происходит едва заметное изменение. Но сама Алиенора вдруг радостно почувствовала, как распахнулась золотая дверь, открылась, чтобы принять ее, и теперь она плывет к сиянию, изливающемуся изнутри, ослепляющему своим великолепием. Последняя ясная мысль Алиеноры была: никто из нас не знает точно, что там, за дверью вечности, но наш Господь добр, наши близкие Его попечением будут ждать нас там, и мы встретимся в раю, который превосходит все, что мы представляем о нем на земле.
Владей Алиенора голосом, то закричала бы в восторге, потому что движение ее прекратилось, она замерла в потоке света и снова, как много лет назад во сне, увидела яркий золотой венец, излучающий ослепительный свет, корону, не имеющую ни начала, ни конца, такую великолепно чистую и блистательную своим обещанием вечной радости. И в это чудное мгновение, когда свеча рядом с ее кроватью мигнула и погасла, а молодая монахиня в тревоге стала звать настоятельницу, Алиенора почувствовала, как ее душа внезапно обрела крылья и полетела на юг - к Пуатье, Бордо, Аквитании…
Послесловие автора
Этот роман основан на исторических фактах. Однако Алиенора Аквитанская жила в XII веке, и, как я обнаружила, готовя ее биографию в 1970 -1990 годах, современные ей источники относительно редки. В ходе этой работы мне впервые пришла в голову мысль писать исторические романы. Написание биографии жившего в Средневековье человека, в особенности биографии женщины, представляет собой главным образом собирание фрагментов информации и осмысление их. Эта работа нередко разочаровывает, поскольку в жизни исторической личности обнаруживаются пробелы, которые нечем заполнить. И вот в один прекрасный день, когда я поняла, что не смогу продвинуться дальше по одной конкретной линии исследования, мне пришло в голову, что пробелы можно заполнить, если писать не биографию, а исторический роман, потому что, как мне тогда показалось, романист не обязан работать в строгих рамках, которыми ограничен историк.
Но так ли это? Какой смысл в историческом романе или фильме, рассказывающем о реальном человеке, если автор не берет на себя труд сделать его как можно ближе к реальным событиям? Нельзя просто взять и придумать исторический роман. Мои читатели регулярно и настойчиво говорят мне об этом: людям важно, чтобы то, что они читают, было максимально приближено к истинным событиям, но при этом не возражают против просвещенного авторского воображения и некоторых вольностей для вящего эффекта. Ведь многие читатели, включая и меня, знакомятся с историей через исторические романы, а большинство из них никогда не перейдет к историческим книгам. Люди хотят верить, что романист говорит им правду, основывая свой рассказ на подлинных исторических событиях. Конечно, исторические источники можно интерпретировать по-разному, но, кроме них, у нас нет никаких сведений о том, что происходило много веков назад, и крайне важно, чтобы историк-романист, как и профессиональный историк, пользовался ими добросовестно. В противном случае роман будет недостоверным.
Но что делать с пробелами? Как их заполнять? Да, есть искушение включить собственную фантазию, но нельзя просто так дать волю воображению: то, что вы изобретаете, непременно должно иметь достоверность в контексте того, что известно по источникам. Вольные, ничем не подтвержденные истории не могут быть убедительными, они не обманут ни того, кто ничего не знает о предмете, ни того, кто знает много. Для написания проблематичных сцен всегда должны иметься какие-то рациональные основания, и любое отступление от источников необходимо объяснить в авторской записке вроде той, которую вы читаете.
Итак, поскольку я писала роман, то позволила себе некоторые вольности. Например, историки всегда считали, что амурные приключения Алиеноры всего лишь научная гипотеза, но я думаю, эти догадки небезосновательны, что и показано в написанной мною биографии. Легенды, связанные с Розамундой, - история лабиринта в Вудстоке и убийства Розамунды Алиенорой - относятся к гораздо более позднему периоду и не подкреплены никакими документами, но я воспользовалась ими.
Позволила я себе некоторые литературные вольности и в других местах, сделано это было в сюжетных целях или для придания колорита повествованию. Зал Потерянных шагов в Пуатье, где Алиенора встречает Генриха в шестой главе, стал так называться лишь четыре десятилетия спустя, когда она перестроила его. Хотя Алиенора была герцогиней Аквитании и графиней Пуату, я, чтобы избежать многословия, обычно называю ее герцогиней Аквитании.
Нам известно, что Алиенора умела читать, но до нашего времени не дошло ни одного документа, написанного ею, поэтому нет уверенности в том, что она умела писать. В моем романе я сделала допущение, как мне кажется, небезосновательное, что умела.
Читатели могут счесть описанные в романе вспышки гнева Генриха не очень убедительными, но бешеный нрав Плантагенетов был притчей во языцех, и эти сцены в романе соответствуют тому, что мы находим в древних хрониках.
В источниках той эпохи сестру Алиеноры Петрониллу нередко называют Элит. Я предпочла взять имя, которое используется чаще. Мы не знаем точной даты смерти Петрониллы, поэтому я сочинила историю ее судьбы, подсказанную записями в расходной книге, свидетельствующими о крупных расходах на покупку вина для нее.
Нет никаких документальных свидетельств того, что Алиенора в декабре 1166 года по пути в Оксфордшир побывала в Вудстоке, но я воспользовалась предположениями некоторых биографов, считающих, что она там побывала и встретилась с Розамундой де Клиффорд.
Нет также исторических документов о гомосексуальных отношениях между Генрихом и Томасом Бекетом, хотя дружба между ними и в самом деле была чрезвычайно близкой. Источники разнятся в том, какие именно слова произнес Генрих, когда в страшном гневе и отчаянии обрушился на своих придворных, позволяющих Бекету безнаказанно издеваться над ним, и таким образом непреднамеренно спровоцировал четырех рыцарей, которые тайно отправились в Англию и убили архиепископа. Традиционно считается, что Генрих сказал: «Кто-нибудь наконец избавит меня от этого мятежного попа?» Хотя в источниках того времени эти слова не встречаются, я воспользовалась ими в моем романе ввиду их драматизма.
Часть диалогов романа взята из оригинальных источников, хотя я и видоизменила их, чтобы совместить с текстом, написанным в ХХ веке. В написании диалогов я ориентировалась на фильм «Лев зимой» и на пьесу «Бекет» Жана Ануя, в которых современные идиомы вплетены в более архаичные формы. Язык такого рода довольно близок языку переводов источников того периода с латыни и нормандско-французского. Подобные переводы могут быть на удивление современными по сравнению, например, с документами эпохи Тюдоров.
Читатели, знакомые с моими книгами о Тюдорах, возможно, обратили внимание, что я «позаимствовала» из того периода слегка переиначенные мною стихи Томаса Уайетта. «Будь моим весь мир» - песня германского миннезингера, взятая из собрания песен средневековых вагантов. Она была переложена на музыку Карлом Орфом для «Кармины Бураны», вошла в собрание его мирских песен для оркестра, солиста и хора и впервые была исполнена в 1937 году.
Когда я собирала материалы к моей биографии Алиеноры и мне впервые пришла в голову мысль о написании исторического романа, я хотела написать именно об Алиеноре. По различным причинам в то время я не смогла это сделать, а потому решила написать роман о леди Джейн Грей. Это было в 1998 году, более десяти лет назад, и я рада, что наконец сумела осуществить свой замысел. Колесо описало полный круг.
Решение не писать литературную версию полной биографии Алиеноры не было случайным. Вдохновение я черпала в первую очередь из несравненного фильма «Лев зимой», и мне прежде всего были интересны взаимоотношения супругов Алиеноры и Генриха, не только их драматическое столкновение во время празднования Рождества (как это происходит в фильме «Лев зимой»), но и вся история их совместной жизни на протяжении тридцати семи лет. По моим ощущениям, мне удалось вскрыть возможные причины конфликтов между супругами и объяснить, почему они действовали так, а не иначе. Это оказалось нелегкой задачей.
Я хотела бы выразить глубокую благодарность моим блестящим редакторам Энтони Уиттому, Кейт Элтон и Каролине Гаскойнь в издательствах «Hutchinson» и «Arrow», а также Сюзанне Портер из нью-йоркского издательства «Ballantine» за ту огромную помощь, которую они оказали мне при подготовке этой книги; моему литературному агенту Джулиану Александру за его неизменную доброту и поддержку; Саре Истолл и Гарри Ньюингу за разрешение сделать фотографию Большой башни Дуврского замка и за их гостеприимство; всей моей семье и друзьям, мирившимся с одержимым маньяком, у которого в голове, кажется, одна вечная мысль: успеть в срок! И наконец, спасибо тебе, Рэнкин, мой дорогой муж. Я говорила это много раз, но тут все просто как божий день: без тебя ничего бы не было.
notes
Примечания
1
Бернар Клервоский (1091 -1153) - французский богослов, монах, настоятель монастыря Клерво, к его слову прислушивались и в Риме, и в Париже. - Здесь и далее прим. перев., кроме особо оговоренных.
2
Плантагенет - прозвище происходит от латинского названия дрока («planta» - растение; «genista» - дрок) - цветка, который был эмблемой Жоффруа V, графа Анжуйского.
3
Маркабрюн (? - около 1149) - трубадур из Гаскони, основоположник так называемого темного стиля в поэзии трубадуров.
4
Оммаж - в феодальную эпоху одна из церемоний символического характера; присяга, оформлявшая заключение вассального договора. - Прим. ред.
5
Генрих, впоследствии король Англии Генрих II, был сыном графа Жоффруа и Матильды, дочери английского короля Генриха I. В первом браке Матильда была замужем за императором Священной Римской империи и получила титул императрицы. Овдовев, Матильда вышла замуж за Жоффруа, однако за ее сыном закрепилось прозвище Сын Императрицы.
6
Мелузина - персонаж европейского фольклора, женское божество пресных вод в священных ручьях и реках. Обычно изображается женщиной со змеиным или рыбьим телом (подобие русалки). Имеются также ее изображения с крыльями и/или двумя хвостами.
7
Людовик VII вел войну с Тибо Шампанским, война продолжалась два года и закончилась оккупацией Шампани королевской армией. Людовик стоял во главе армии, когда был осажден город Витри. В ходе осады была подожжена церковь, в которой погибло более тысячи человек, искавших там убежище.
8
Анжер - столица графства Анжу, где с 870 по 1205 год правила династия, представители которой стали называться Плантагенетами.
9
Сугерий (1081 -1151) - аббат, советник французских королей Людовика VI и Людовика VII, считается «крестным отцом» готического направления в средневековой архитектуре.
10
Примас - высший церковный иерарх.
11
За мной! (фр.)
12
Блио - преимущественно женская одежда средневековой Европы в XI -XIII веках, для нее характерны объемистая нижняя часть (юбка) и плотно прилегающая к телу верхняя часть с горизонтальными складками.
13
Карл Мартель (ок. 688 -741) - фактический правитель Франкского государства с 718 года. В 732 году одержал победу над арабами при Пуатье.
14
Выражение «зверь о двух спинах» Шекспир вложил в уста Яго («Отелло», акт I, сцена 1).
15
Робер д’Арбриссель (1047 -1117) - теолог, проповедник, ставший в конце жизни монахом.
16
Трифориум - узкая невысокая декоративная галерея в средневековых соборах Западной Европы, расположенная в толще стены над арками, отделяющими боковые нефы от среднего.
17
Вильгельм Аделин, или Этелинг (1103 -1120) - единственный законный сын и наследник Генриха I Английского, погибший при кораблекрушении; не оставил наследника, чем вызвал кризис престолонаследия, известный в английской истории как Анархия.
18
Утка конфи - утка, обжаренная в масле; фуа-гра - специальным образом приготовленная печень гуся или утки.
19
Брэ - деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века.
20
Бернарт де Вентадорн (ок. 1140 -1200) - трубадур, придворный певец герцогини Алиеноры Аквитанской.
21
Виелла - смычковый инструмент, распространенный в средневековой Европе.
22
Сирвента - один из самых распространенных жанров поэзии трубадуров. В сирвенте поднимались разные вопросы: общественно-политические, религиозные, нравственные. Известны личные сирвенты, направленные против врагов автора.
23
Гальфрид Монмутский (около 1100 -1154 или 1155) - священник и писатель, заложивший основы «артуровской» традиции в английской литературе.
24
Ситар - многострунный музыкальный инструмент семейства лютневых - Прим. ред.
25
Винчестер - первая столица Англии, центральный город графства Гемпшир (в Южной Англии).
26
Роллон (около 846 - около 931) - викинг норвежского или датского происхождения, основатель и первый правитель будущей Нормандии. Крещен под именем Роберт. Его потомки стали герцогами Нормандии, а после нормандского завоевания Англии в 1066 году - и королями Англии.
27
Вимпл - средневековый женский головной убор, прикрывающий подбородок и шею.
28
Иллюминированная книга - рукописная средневековая книга, украшенная красочными миниатюрами и орнаментами. - Прим. ред.
29
Альфред Великий (около 849 -901) - первый из королей, использовавший титул «король Англии».
30
Далматика - длинное одеяние с широкими рукавами, обычно используемое священниками при богослужении. Далматику также надевали английские короли во время коронации.
31
Котта - европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Мужская котта могла быть относительно короткой (до колена), но чем длиннее, тем выше статус.
32
Псалом 44.
33
«Ваес хейл» («Waes hail») - древнеанглийская здравица, пожелание здоровья.
34
Юстициарий - главный политический и судебный чиновник во времена правления англо-норманнских королей и первых Плантагенетов.
35
Эдуард Исповедник (1033 -1066) - предпоследний англосаксонский король, вскоре после смерти которого Англия была завоевана герцогом Нормандским Вильгельмом. Эдуард Исповедник остался в истории и как пропагандист христианских добродетелей, за что был впоследствии канонизирован.
36
Солар - комната во многих английских и французских средневековых домах и замках, обычно расположенная на верхнем этаже, представляет собой частное, семейное помещение.
37
Имеется в виду библейский сюжет: фараон проникся доверием к Иосифу и поставил его «над всей землей Египетской» и сказал: «без тебя никто не двинет ни руки своей, ни ноги своей во всей земле Египетской».
38
Нью-Форест - национальный парк в южной оконечности Англии; вXI веке этот лес был объявлен королевским, здесь мог охотиться только король.
39
Моя королева (нем.).
40
Вдовья доля - имущество, отписываемое мужем жене на тот случай, если она переживет его.
41
Мерлин - мудрец и волшебник в британских легендах, советник короля Артура и его предшественников. Пророчество Мерлина, о котором размышляет Алиенора, приводится в книге «История королей Британии» Гальфрида Монмутского.
42
Мон-Сен-Мишель - остров на северо-западе Франции, превращенный в крепость. Имеющийся на острове монастырь стал в XII веке объектом паломничества.
43
Молодой Король или Молодой Генрих - так называли после коронации сына Генриха II и Алиеноры, эти прозвища стали именами собственными.
44
Гарольд II Годвинсон (1022 -1066) - последний англосаксонский король, погиб в 1066 году, сражаясь с вторгшимися в Англию войсками Вильгельма Завоевателя.
45
Котантен - полуостров на северо-западе Франции в департаменте Манш.
46
Роберт Дьявол, он же Роберт Великолепный (около 1000 -1035) - герцог Нормандии с 1027 года.
47
Пурбекский мрамор, или пурбекский камень, - известняк из отложений на юге Англии, который можно было отполировать под мрамор. - Прим. ред.
48
В 1163 году Томас Бекет отлучил от Церкви некоего Уильяма де Эйнсфорда, владельца замка Эйнсфорд. Король Генрих отменил отлучение. Эта история лишь усугубила ссору между королем и архиепископом Кентерберийским.
49
«Тебя, Бога, хвалим» (лат.) - христианский гимн.
50
Антипапа - принятое в Католической церкви наименование для человека, незаконно носившего звание Папы. Обычно антипапами становились кардиналы, не согласные с результатами выборов.
51
Годстоу - деревня на Темзе близ Оксфорда, до сего дня там сохраняются развалины мужского и женского монастырей.
52
Так называемые Кларендонские конституции 1164 года включали 16 статей, призванных ограничить полномочия церковных судов и папской власти в Англии. Генрих II утверждал, что его Конституции возвращают юридические обычаи, соблюдавшиеся при Генрихе I, хотя на самом деле являлись попыткой распространить королевскую юрисдикцию на церковные суды.
53
Везле - деревня, где находился один из самых крупных и богатых бенедиктинских монастырей XI века, построенный на месте предполагаемой могилы Марии Магдалины.
54
Гризайль - вид живописи, выполняемой разными тональными градациями одного цвета; широко использовался в Средние века.
55
Древний кельтский обычай состоял в сожжении тяжелого чурбана во время зимнего солнцестояния и оказал влияние на традиции празднования Рождества и Нового года. - Прим. ред.
56
Евангелие от Матфея, 6: 20.
57
Уильям Маршал (1147 -1219) - служил четырем королям; начав карьеру никому не известным рыцарем, стал регентом Англии при короле Генрихе III, его называли «лучшим из рыцарей, когда-либо живших на земле».
58
Рокамадур с XII века является признанным местом паломничества, которое посетили множество христиан. Черная Мадонна - в католической традиции так называют картины или статуи, на которых лик Девы Марии имеет очень темный оттенок.
59
Симптомом лихорадки является периодичность приступов, которые могут повторяться через два, три, четыре дня. Современное название - малярия.
60
Меч святого Петра - согласно Евангелию, апостол Петр при аресте Христа отсек мечом правое ухо рабу первосвященника.
61
Консуммация брака — наступление того момента, когда супруги начинают осуществлять свои права и обязанности.
62
Евангелие от Матфея, 12: 25.
63
Евангелие от Матфея, 12: 25.
64
Гальфрид Монмутский (ок. 1100 -1154 -55) - средневековый историограф, священнослужитель. - Прим. ред.
65
Осторожно - вода! (фр.)
66
Часто число пунктов молитвы согласуется с числом пальцев на руке, поэтому в разных ветвях христианства молитвы основаны на пяти пунктах.
67
Евангелие от Матфея, 10: 36.
68
День архангела Михаила - 29 сентября.
69
Бенедикт (Венедикт) Нурсийский (около 480 -547) - один из основателей монашеского движения на Западе, автор так называемого устава святого Бенедикта.
70
Послание к римлянам апостола Павла, 12: 19.
71
Застолье в рождественскую ночь (фр.).
72
День святого Стефана - 26 декабря.
73
Согласно одному из преданий, мощи волхвов были доставлены в древний город Кельн.
74
Первое послание к коринфянам апостола Павла, 2: 9.
75
Выражение восходит к библейскому псалму 22: 5: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя переполнена».
76
Барбет - льняная лента, которая обхватывала головное покрывало на макушке и пропускалась под подбородком.
77
Пейл - название ядра английской средневековой колонии на юго-востоке Ирландии с центром в Дублине, которая была окружена неподвластной англичанам кельтоязычной территорией острова, именуемой Айришри.
78
Языческий божок, вероятно являвшийся символом плодородия.
79
Двенадцатая ночь - праздник, завершающий двенадцатидневное празднество Рождества.
80
Посылка - название последнего четверостишия в балладах позднего Средневековья.
|
